Избранные произведения в одном томе [Кэти Райх] (fb2) читать онлайн

Кэти РАЙХ Избранные произведения в одном томе

ТЕМПЕРАНС БРЕННАН ^(цикл)

Книга I. УЖЕ МЕРТВА

В кои-то веки Темперанс Бреннан решила сменить платье судебного антрополога на дорожную одежду туриста, чтобы хотя бы на время предстоящего уик-энда позабыть о мертвых останках и прочих прелестях своей нелегкой работы. Не тут-то было!

Неподалеку от места, где недавно велись археологические раскопки, рабочие обнаружили чьи-то кости. Чтобы удостовериться, что находка не имеет ничего общего с криминальной сферой, необходимо заключение эксперта. И Темпе Бреннан отправляется на место находки…

Глава 1

Собирая по кусочкам череп человека, погибшего во время взрыва цистерны с пропаном, я старалась не углубляться в раздумья о его судьбе. Прямо передо мной лежали две части черепной коробки. Третья часть, склеенная из мелких фрагментов, сохла в наполненной песком чаше из нержавеющей стали. Для установления личности человека костей вполне достаточно. Коронеру ничего другого и не требовалось.

Происходило это ближе к вечеру, в четверг 2 июня 1994 года. Пока клей высыхал, я практически бездельничала. До события, которое перевернуло мою жизнь, а впоследствии коренным образом изменило мое представление о границах человеческой извращенности, оставалось минут десять. Я с наслаждением любовалась рекой Святого Лаврентия. Восхитительный вид из окна — единственное преимущество моего тесного углового офиса. Когда смотрю на воду, особенно на медленное течение, я ощущаю прилив сил.

Мысли плавно переключились на предстоящий уик-энд. Я планировала съездить в Квебек, хотя точно ничего еще не решила. За год работы судебным антропологом в Монреале я ни разу не побывала в столице провинции и потому с нетерпением ждала возможности посетить Квебек.

Я мечтала взглянуть на Авраамовы равнины, полакомиться мидиями и тонкими блинчиками, накупить безделушек у уличных торговцев. Одним словом, почувствовать себя настоящей туристкой и отдохнуть от дел. Мне просто необходимо было провести парочку дней вдали от скелетов, расчлененных тел или только что извлеченных из реки трупов.

Строить грандиозные планы мне всегда было легко, гораздо сложнее все эти планы осуществить. В большинстве случаев от своих задумок приходится отказываться. Они играют в моей жизни роль своеобразного аварийного люка, которым никогда не пользуешься: я с головой погружена в работу, на все остальное мне не хватает ни времени, ни решительности.

О его присутствии я узнала раньше, чем услышала стук в дверь. Для человека столь грузного двигался он очень тихо, но, почувствовав запах выдержанного трубочного табака, я сразу догадалась, кто пожаловал.

Пьер Ламанш возглавлял «Лаборатуар де медисин легаль» — судебно-медицинскую лабораторию — вот уже почти два десятка лет. Ко мне в офис всегда приходил исключительно по делу.

Меня охватило неприятное предчувствие.

Ламанш тихо стукнул в дверь костяшками пальцев:

— Темперанция?

Полная форма моего имени прекрасно рифмуется с Францией. Ламанш — единственный человек, который никогда не называл меня Темпе. Возможно, потому, что это слово казалось ему лишенным всякого смысла. Или потому, что он никогда не бывал в Аризоне. Не знаю.

— Что? — ответила я машинально.

Направляясь в Монреаль впервые, я полагала, что говорю на французском довольно бегло. О том, что придется общаться с квебекскими французами, я как-то не задумывалась.

— Мне только что позвонили.

Ламанш уставился на розовый листок бумаги, который держал в руке.

Создавалось впечатление, что на лице у этого человека все вертикальное — и длинный прямой нос, и параллельные носу и ушам глубокие складки. Глядя на него, я непременно вспоминала о бассет-хаундах. Наверное, уже в молодости Ламанш выглядел старым. Я не знала, сколько ему лет.

— Двое рабочих из «Гидро-Квебека» нашли сегодня какие-то кости. — Ламанш изучающе вгляделся в мое лицо — оно не выражало и намека на радость — и опять уставился в розовый листок. — Прошлым летом недалеко от этого места были обнаружены исторические захоронения, — продолжил он на правильном формальном французском.

Ни разговорных сокращений, ни сленга, ни полицейского жаргона я от него не слышала ни разу.

— Вы присутствовали на тех раскопках. Наверняка сегодняшняя находка тоже относится к разряду исторических. Я должен отправить кого-то на место ее обнаружения. Необходимо удостовериться, что она не имеет ничего общего со сферой деятельности коронера.

Ламанш поднял голову, вновь отрывая взгляд от своего розового листка, и из-за изменения угла падения предвечернего света складки и борозды на его лице словно бы стали глубже. Он попытался улыбнуться, и четыре складки на лице искривились.

— Полагаете, эта находка — археологическая? — спросила я, просто чтобы потянуть время.

Отправляться на осмотр места обнаружения человеческих останков в конце недели отнюдь не входило в мои планы. Перед поездкой, намеченной на уик-энд, я должна была успеть забрать из химчистки одежду, выстирать скопившееся грязное белье, докупить лекарства, заправить машину и объяснить Уинстону — работнику, следившему за нашим домом, — как ухаживать за моим котом.

Ламанш кивнул.

— Хорошо, — пробормотала я, хотя совсем не считала, что все настолько уж хорошо.

Он протянул мне листок:

— Распорядиться, чтобы вас отвезли туда на служебной машине?

— Нет, спасибо. Доеду на своей. — Я посмотрела ему в глаза, старательно скрывая злость.

Прочла написанный на бумаге адрес. Недалеко от моего дома.

Ламанш удалился так же тихо, как и пришел. Он неизменно носил обувь на каучуковой подошве, его карманы всегда были пусты, так что ни шелест бумажек, ни бренчание ключей или монет не выдавали его присутствия. Он приближался, подобно речному крокодилу, совершенно бесшумно. На некоторых из моих сотрудников это нагоняло страх.

Я уложила в рюкзак комплект спецодежды и резиновые сапоги, надеясь, что ни то ни другое не понадобится, взяла ноутбук, портфель и вышитую сумку, похожую на буфетную скатерть, — в том сезоне это было модно. Очень хотелось верить, что я не появлюсь в офисе до понедельника, но в мысли настойчиво вклинивался голос интуиции. Он твердил, что мои надежды абсолютно напрасны.

Лето в Монреале похоже на танцовщицу румбы — всю в кружевах, ярких одеждах, с мелькающими перед взглядами зрителей обнаженными бедрами, с поблескивающей от пота кожей. Неуемное, пышное празднество, которое начинается в июне, а заканчивается в сентябре.

Этого времени года ждут с нетерпением, а встретив, смакуют каждую минутку. Летом жизнь здесь перемещается на улицы. После долгой холодной зимы вновь открываются летние кафе, велосипедные дорожки заполняются велосипедистами и роллерами, сменяют друг друга разные фестивали, тротуары от изобилия народа превращаются в людской водоворот.

Лето на реке Святого Лаврентия совсем не такое, как в Северной Каролине — штате, где я родилась и выросла. На моей родине отличить зиму от осени, весны или лета без календаря очень сложно.

Весеннее возрождение севера впечатлило меня куда больше, чем суровые морозы. Оно помогло излечиться от тоски по дому, которой я страдала в течение долгих мрачных и холодных зимних месяцев.

Все эти мысли крутились в моей голове, когда я проезжала под мостом Жака Картье, сворачивала на запад, ехала мимо растянувшегося вдоль берега реки пивоваренного завода Молсона, мимо круглой башни комплекса «Радио Канада».

Я размышляла о судьбах людей, заключенных в тиски городской суеты, — об обитателях индустриального пчельника, наверняка, так же как и я, мечтающих о свободе: вот они взирают сквозь темные прямоугольники очков на яркое солнце, погруженные в мечты о лодках, велосипедах и теннисных туфлях; смотрят на часы, завороженные июнем.

Я опустила оконное стекло и включила радио.

Жерри Буле пел «Les Yeux du Coer». Я перевела: «Глаза сердца». И невольно представила крепкого темноглазого человека с рассыпавшимися в художественном беспорядке кудрями. Человека, влюбленного в музыку. Буле умер в сорок четыре года.

Исторические раскопки. Каждый судебный антрополог сталкивается в своей практике с подобной работой. Приходится иметь дело со старыми костями, не вырытыми из земли собаками, строителями, могильщиками, не вымытыми весенними разливами рек. Коронер — смотритель смерти в провинции Квебек. Если ты умираешь не так, как подобает, — не под наблюдением врача, не в кровати, — коронер желает знать, отчего ты умер. Если твоя гибель грозит унести за собой жизни других людей, ему об этом непременно должно быть известно.

Коронер ищет объяснение любой насильственной, внезапной или преждевременной смерти, но участь тех, кто отдал богу душу давным-давно, его не интересует. Быть может, когда-то этих людей убили или их уход из жизни извещал окружающих о начале какой-нибудь эпидемии, но с тех пор прошло слишком много времени. Когда древность останков умерших определена наверняка, они передаются археологам.

Я ехала и молилась, чтобы нынешняя находка оказалась именно такой.

Ловко пробравшись сквозь толпу машин в центре города, я уже через пятнадцать минут подъехала к месту, о котором говорил Ламанш. Гран-Семинер. Остаток от огромных владений, принадлежавших когда-то католической церкви. Приличный участок земли в самом сердце Монреаля. В центре. Я живу в двух шагах.

Гран-Семинер — серые мрачные замки окружены обилием зелени, ровными газонами и каменной крепостной стеной со смотровыми башнями. В море цементных гигантов города местечко это — зеленый островок, безмолвное напоминание о некогда влиятельном и важном образовательном учреждении.

В дни, когда церковь переживала свои лучшие времена, сюда приезжали тысячи молодых людей из разных семей, чтобы выучиться на священников. Есть здесь семинаристы и сейчас, но их очень мало.

Здания покрупнее сдаются теперь в аренду, в большинстве других Священное Писание и теологические беседы заменены факсимильными машинами и Интернетом. Возможно, метафора сия прекрасно подходит для описания современной жизни. Мы слишком увлечены общением друг с другом, чтобы задумываться о всемогущем Творце.

Я остановилась на небольшой улочке напротив Гран-Семинер и посмотрела на восток, в сторону Шербрука, туда, где стоят семинарские здания, которые теперь занимает Монреальский колледж. Не заметив ничего необычного, высунула в окно руку, спокойно свесила ее и посмотрела в противоположную сторону. Почувствовав боль от соприкосновения с разогретым на солнце пыльным машинным металлом, я тут же втянула руку обратно, как краб, до которого дотронулись палкой.

И тут мое внимание привлекло нечто бело-синее. Патрульная машина с надписью «Полиция города Монреаль» на боку, загородившая западный вход на территорию семинарии, на фоне средневековой каменной крепости выглядела по меньшей мере неуместно. Прямо перед машиной темнел серый грузовик «Гидро-Квебека». Из его кузова торчали лестницы и трубы, так что машина походила на космический корабль. Рядом с грузовиком стояли, о чем-то разговаривая, офицер полиции и двое рабочих.

Я свернула налево и влилась в поток двигавшихся в западном направлении на Шербруке машин, радуясь отсутствию репортеров. В Монреале столкновение с прессой — двойное испытание, ведь здесь в ходу и английский, и французский. Когда на меня давят при помощи одного-то языка, я не отличаюсь особенной любезностью. А отбиваясь от двойной атаки, становлюсь прямо-таки грубой.

Ламанш был прав. Прошлым летом я принимала участие в работах именно тут. Теперь я вспомнила все в подробностях. Тогда здесь обнаружили человеческие кости во время ремонта водопровода — наткнулись на старое церковное кладбище. Дело было передано археологам и закрыто. Я надеялась, что и на сей раз все закончится тем же.

Подъехав к грузовику, я остановила «мазду» прямо перед офицером. Мужчины прекратили разговор и повернули голову в мою сторону.

Когда я вышла из машины, офицер озадаченно нахмурился. Несколько мгновений он стоял на месте, будто обдумывая что-то, потом зашагал ко мне. На его лице не появилось и намека на улыбку. Возможно, в это время — в пятнадцать минут третьего — подходила к концу его смена и ему совсем не хотелось торчать сейчас у Гран-Семинер. Но мне ведь тоже не хотелось.

— Проезжайте дальше, мадам. Останавливаться здесь запрещено, — произнес он, указывая рукой, куда мне переместить машину.

Подобным жестом отгоняют мух от салата из помидоров.

— Я доктор Бреннан, — ответила я, захлопывая дверцу «мазды». — Из судебно-медицинской лаборатории.

— Вы от коронера? — недоверчиво, будто следователь КГБ, спросил офицер.

— Да. Судебный антрополог, — медленно, как учитель начальной школы, ответила я. — Занимаюсь эксгумацией и обследованием останков. Надеюсь, это дает мне право оставить машину на месте?

Я достала удостоверение, протянула ему и прочла имя на небольшом металлическом прямоугольнике над карманом его рубашки: «Констебль Кру».

Кру посмотрел на фотографию в удостоверении, потом на меня. Ясное дело, моя внешность его смутила. Неудивительно: я планировала сегодня целый день заниматься восстановлением черепа, поэтому и оделась для работы с клеем. Выцветшие коричневые джинсы, джинсовая рубашка с закатанными до локтей рукавами и высокие кроссовки на босу ногу. Большая часть волос скрыта под беретом. Те, что выбились, мягкими завитками лежали на лице, висках и шее. Я вся была перепачкана клеем и наверняка больше походила на домохозяйку средних лет, оторванную от поклейки обоев, чем на судебного антрополога.

Офицер тщательно изучил удостоверение и без слов вернул.

— Видели останки? — поинтересовалась я.

— Нет. — Жестом, каким подбрасывают в воздух монету, он махнул в сторону двух рабочих, выжидающе смотревших на нас. — Останки нашли вот эти люди. Они же позвонили в полицию. И проводят вас на место.

«Кажется, констебль Кру умеет общаться лишь простейшими предложениями», — отметила я.

— Присмотрю за вашей машиной, — предложил полицейский.

Я кивнула, но Кру этого не увидел, так как уже отвернулся. Рабочие молча смотрели на меня. На обоих защитные очки; когда тот или другой слегка двигал головой, в стеклах отражалось оранжевое солнце. Вокруг рта у каждого перевернутой буквой «U» темнели усы.

Мужчина, что стоял слева, — худой, смуглый, чем-то напоминавший рэттерьера — был явно старше второго. Он сильно нервничал — об этом говорил взгляд, скачущий с предмета на предмет, с одного человека на другого, словно пчела, которая пробует пыльцу распустившихся пионов, влетая в каждый из цветков и тут же из него вылетая. Он смотрел на меня, куда-то в сторону, потом опять на меня — и вновь отводил глаза, будто боялся, что, встретившись взглядами с кем-то, совершит то, о чем впоследствии сильно пожалеет. Мужчина переминался с ноги на ногу, горбился, спохватывался, расправлял плечи и снова сутулился.

Его напарник был гораздо выше, с обветренным лицом и жидкими, прямыми, длинными волосами, затянутыми в хвостик. Когда я приблизилась, он улыбнулся, обнаружив отсутствие нескольких передних зубов. Я решила, что более разговорчивый из двоих именно этот.

— Bonjour. Comment ça va?! — воскликнула я по-французски. — Здравствуйте. Как поживаете?

— Bien. Bien, — ответили рабочие, одновременно кивая. — Хорошо.

Я представилась, спросила, известно ли полиции, что именно найдено. Рабочие опять закивали.

— Расскажите, пожалуйста, все по порядку.

Произнося эти слова, я достала из рюкзака небольшой, скрепленный пружиной блокнот, открыла его, взяла шариковую ручку, щелкнула кнопкой, выдвигая головку стержня, и ободряюще улыбнулась.

Хвостик с готовностью заговорил. Слова полились из него бурным потоком — так школьники высыпают из класса на перемену. Я чувствовала, что для него происшедшее — необычное приключение.

Он говорил быстро и глотал окончания — наверное, родом откуда-то из верховьев реки. Пришлось слушать предельно внимательно.

— Мы занимались уборкой. — Он указал на линию электропередачи над нашими головами, потом обвел рукой участок земли под ней. — В наши обязанности входит обеспечивать чистоту участков, прилегающих к опорам с проводами.

Я кивнула.

— Когда я спустился в небольшой овраг вон там… — он повернулся в сторону леска на окраине семинарской территории и махнул рукой, — то почувствовал какой-то странный запах.

Слова его застыли в воздухе, взгляд был прикован к деревьям. Некоторое время рабочий стоял не двигаясь, словно загипнотизированный.

— Говорите, странный запах? — спросила я.

Хвостик медленно повернул голову и посмотрел мне в глаза.

— Не то чтобы странный… — Он закусил губу и замолчал, наверное выбирая из своего лексикона наиболее подходящие слова. — Так пахнет смерть. Понимаете, о чем я?

Я продолжала вопросительно смотреть на него.

— Представьте себе, что какой-нибудь зверек забивается в угол и там подыхает… — Рабочий пожал плечами.

Я знала, о чем речь: запах смерти. Кивнула.

— Я подумал, что там померла собака или енот, — опять заговорил Хвостик. — Вот и принялся ощупывать граблями землю в том месте, где запах чувствовался особенно сильно. Думал, найду кучку костей. — Он еще раз пожал плечами.

— Угу, — промычала я, ощущая все больший дискомфорт. Древние кости не пахнут.

— Через несколько минут я позвал Джила…

Хвостик повернулся к старшему товарищу, ожидая от него подтверждения своих слов. Но тот молча смотрел в землю.

— Мы начали осматривать место вдвоем. И скоро кое на что наткнулись. Только, по-моему, это не собака и не енот.

Договорив последнее слово, он скрестил руки на груди, потупил взгляд и принялся раскачиваться с пятки на носок.

— Почему вы так решили? — спросила я.

— Собаки не бывают такими здоровенными.

Не закрывая рта, Хвостик принялся ощупывать языком место на верхней десне, где когда-то был зуб. Кончик языка в дырке между уцелевшими зубами напоминал копошащегося в земле червяка.

— Это все? — спросила я.

Червяк исчез.

— Что вы имеете в виду?

— Может, помимо костей, вы нашли еще что-нибудь? — уточнила я.

— Нет, но… — Хвостик развел руками, показывая размеры чего-то довольно крупного. — Там лежит большой полиэтиленовый пакет, а в нем мы увидели в костях… — Он повернул руки ладонями вверх, а предложение так и не закончил.

— Что? — спросила я, тревожась все сильнее и сильнее.

— Une ventouse, — быстро, растерянно и в то же время возбужденно произнес он.

Джил, судя по всему, был взволнован так же, как я. Теперь он опять смотрел по сторонам, но еще суетливее, чем прежде.

— Что, простите? — переспросила я, думая, что неправильно поняла последнее слово Хвостика.

— Une ventouse, — повторил тот. — Вантуз. Для ванной.

Он изобразил применение приспособления, о котором толковал: наклонился, обхватил ладонями воображаемую ручку, делая руками характерные движения. Сия маленькая пантомима была в данных обстоятельствах настолько неуместной, что подействовала на меня ужасающе.

— Проклятие, — пробормотал Джил по-французски, вновь опуская голову и уставясь в землю.

Я внимательно оглядела его, кое-что добавила к своим записям и убрала блокнот.

— Там сухо?

Мне жутко не хотелось без особой надобности облачаться в спецодежду и резиновые сапоги.

— Ага, — ответил Хвостик и повернулся к Джилу, ожидая, что тот подтвердит.

Но Джил даже не пошевельнулся.

— Ладно, — сказала я. — Показывайте дорогу.

Я очень надеялась, что выгляжу спокойной.

Хвостик зашагал по траве в сторону леска. Мы с Джилом последовали за ним.

Постепенно мы спустились в небольшой ров. Кусты и деревья на его дне росли густо. Я шла вслед за Хвостиком, углубляясь в самые заросли, принимала у него из рук крупные ветки, которые мужчина отгибал в сторону, и передавала их Джилу. Тонкие ветки хлестали по лицу, цеплялись за волосы.

Сильно пахло сырой землей, травой и перегнившими листьями. Солнечный свет, проникавший сюда неровными потоками сквозь кроны деревьев, покрывал землю причудливыми узорами, похожими на рассыпанные повсюду части пазлов. Косые лучи тут и там пробирались внутрь сквозь густую листву. В пространстве, залитом светом, в медленном танце кружили пылинки.

Перед моим лицом роились насекомые, я слышала их приглушенное жужжание. В ноги впивались колючки каких-то растений.

На самом дне рва Хвостик остановился, чтобы лучше сориентироваться, потом повернул налево. Я зашагала за ним: хлопала ладонями по пикирующим на меня комарам, отгибала ветки, щурилась, смотря по сторонам сквозь тучи мошкары. Одна букашка так и норовила сесть мне на глаз. По лицу стекали струйки пота, волосы повлажнели, а те пряди, что выбились из-под берета, прилипли ко лбу и шее. Но я не волновалась за свой внешний вид.

Когда до трупа оставалось ярдов пятнадцать, провожатый мне был уже не нужен. Я почувствовала дух смерти — еще слабый, смешанный с суглинистым запахом леса и теплого предвечернего солнца, однако ясный. Так смердит только разлагающееся тело. С каждым последующим шагом сладковатое зловоние, подобно стрекоту приближающейся цикады, становилось интенсивнее, а вскоре поглотило остальные запахи. Ароматы мха, перегноя, сосны и неба — ничего этого больше нельзя было различить. Чувствовалась лишь вонь гниющей плоти.

Джил остановился, решив, по-видимому, не смотреть на кошмарную находку во второй раз. Запаха было вполне достаточно. Молодой рабочий, прошагав вперед еще футов десять, повернулся ко мне, тоже остановился и без слов указал на бесформенное возвышение, частично покрытое листвой и почвой. Над ним кружила стая жужжащих мух.

Желудок свело. Внутренний голос навязчиво заталдычил: «Я же тебе говорила!» Страх нарастал ежесекундно. Я положила рюкзак у дерева, достала хирургические перчатки и осторожно направилась к возвышению. Приблизившись, сразу заметила свежую траву, что выдернули рабочие из земли. Представившаяся мне картина подтвердила самые худшие опасения.

Из засыпанной листвой почвы выдавалась аркада ребер. Их концы, отделенные от грудины, напоминали шпангоуты корабля. Я наклонилась, тщательнее рассматривая кости. Мухи, тельца которых переливались на солнце сине-зеленым, в знак протеста зажужжали громче. Я смахнула с ребер землю и увидела, что они крепятся к куску позвоночника.

Сделав глубокий вдох, натянула латексные перчатки и начала удалять с костей сухие листья и сосновые иглы. Когда на очищенный позвоночник упали солнечные лучи, из него выскочили перепуганные жуки. Насекомые бросились врассыпную и исчезли одно за другим.

Я не обратила на них особого внимания, продолжая заниматься делом. Медленно и осторожно очистила участок примерно в три квадратных фута. Минут через десять поняла, что именно нашли Джил и его товарищ. Убрав волосы с лица тыльной стороной ладони, я выпрямила спину и осмотрела кости.

Туловище, частично превратившееся в скелет: грудная клетка, позвоночник и таз, все еще скрепленные высохшими мышцами и связками. Соединительные ткани прочны, они несколько месяцев, а то и лет могут удерживать кости в суставах. Не то что мозг и внутренние органы, разлагающиеся «с помощью» бактерий и насекомых порой за несколько недель.

Я осмотрела коричневые засохшие остатки мягких тканей, прилипшие к внутренним поверхностям костей в районе груди и брюшной полости. Сидела на корточках, вокруг — стая мух и желтые пятна света. Ясно было, что найденный труп человеческий и что пролежал он здесь довольно недолго.

Еще я понимала, что на территории семинарии кости оказались отнюдь не случайно. Этого человека убили, а от тела избавились, привезя его сюда. Останки лежали на полиэтиленовом пакете — на кухне в такие выбрасывают мусор. В мешке этом, видимо, перевозили туловище. Голова и конечности жертвы отсутствовали, личных вещей или других предметов я тоже не увидела. Кроме одного.

В самом центре таза, прижатый к крестцу боковой частью красного резинового наконечника, с устремленной ровно вверх, к шее, деревянной ручкой, лежал хозяйственный вантуз. Он почему-то напомнил мне перевернутую вверх ножкой церковную чашу. Было понятно, что кто-то поместил сюда эту штуковину намеренно. Я в ужасе подумала, что мысль о церковной чаше не случайна.

Я поднялась на ноги и осмотрелась вокруг, ощущая из-за смены положения легкую боль в коленях. По опыту я знала, что иногда отдельные части трупов вырывают из помойных баков и уволакивают на довольно приличные расстояния животные. Собаки часто прячут подобные находки в низких кустарниках, а норные зверьки растаскивают потом отдельные их фрагменты — кости и зубы — по своим подземным обиталищам. Я отряхнула с рук землю и внимательнее оглядела почву, ища входы в норы, но ничего такого не обнаружила.

Мухи продолжали жужжать. Откуда-то с Шербрука донесся звук сирены. Воспоминания о других лесах, других могилах, других костях замелькали в мозгу, как отрывки из кинофильмов. Я стояла абсолютно неподвижно, предельно напрягая внимание, и продолжала всматриваться в кости. Неожиданно я скорее почувствовала, чем увидела несоответствие. Подобно солнечному лучу, отразившемуся от зеркальной поверхности, это ощущение исчезло прежде, чем мои нейроны сформировали образ. Заметив едва уловимое движение сбоку, повернула голову. Ничего. Насторожилась, хотя уже сомневалась, что вообще что-то видела, и отогнала мух от лица.

Холодало.

«Черт возьми!» — выругалась я мысленно.

Налетел ветерок, сухие листья на земле заколыхались. Внезапно я опять почувствовала нечто похожее на отраженный солнечный луч. Не понимая, чем вызвано это ощущение, сделала несколько шагов в сторону и остановилась. Каждая клеточка моего существа сосредоточилась на солнечном свете и тенях.

Ничего.

«Конечно ничего, глупая, — сказала я себе. — Что тут может быть? Только мухи».

В это мгновение взгляд мой зафиксировал колебание света в воздухе над куском земли, который освещало солнце и обдувал ветерок. Не было в этом месте ничего необычного, но меня туда словно повлекло. Едва дыша, я подошла и наклонилась. И не удивилась тому, что увидела.

«Вот!» — подумала я.

Между корнями тополя выглядывал уголок еще одного полиэтиленового пакета. И корни, и пакет окружали лютики, растущие меж сорняков на тонких стеблях. Ярко-желтые цветки казались беглянками с иллюстраций к сказкам Беатрис Поттер, их свежесть резко контрастировала с тем, что — как я знала — было спрятано в мешке.

Я шагнула ближе к дереву, под моими ногами затрещали сухие ветки и листья. Взялась за угол пакета, предварительно очистив его от травы, и осторожно потянула. Никакого результата. Обмотала полиэтиленом кисть, потянула сильнее, и пакет сдвинулся с места. Перед лицом закружили насекомые. По спине потекли струйки пота, а сердце застучало, как ударные в хард-роковой группе.

Наконец я оттащила пакет в сторону, чтобы рассмотреть, что внутри. Быть может, подсознательно хотела уйти с ним подальше от цветов миссис Поттер. Что бы ни лежало в нем, весило оно немало, но я догадывалась, что это. И не ошиблась.

Как только я раскрыла пакет, в нос ударил резкий запах гниения.

Я заглянула внутрь.

На меня уставилось человеческое лицо. Спрятанная от насекомых, ускоряющих процесс распада, плоть убитого разложилась лишь частично. Но жара и влага превратили ее в маску смерти, теперь лишь отдаленно напоминавшую человека. Глаза под полуопущенными веками ссохлись, нос сдвинулся набок, ноздри сдавлены и вмяты в раздутую щеку. Губы загнулись внутрь, обнажая в застывшей усмешке два ряда идеальных зубов. Неестественно белое, пропитанное влагой лицо лежало на черепе как обертка. Его обрамляли блекло-рыжие волосы — тусклые спирали, прилепленные к черепной коробке расплавившейся мозговой тканью.

Потрясенная, я закрыла пакет и, вспомнив о рабочих из «Гидро-Квебека», повернулась и посмотрела туда, где мы расстались с Хвостиком. Тот пристально наблюдал за мной с того же самого места. Его напарник так и стоял несколько дальше, ссутулив плечи и глубоко засунув руки в карманы рабочих штанов.

Я скинула перчатки и зашагала назад, к полицейской машине. Ни Джил, ни Хвостик ничего мне не сказали, но я услышала шарканье ног и хруст веток у себя за спиной и поняла, что оба последовали за мной.

Констебль Кру стоял, опершись на капот. Когда я вышла из леска, он сразу заметил меня, однако позы не изменил. Прежде я всегда работала с более дружелюбными личностями.

— Можно воспользоваться вашей рацией? — без объяснений спросила я, давая понять, что тоже умею быть крутой.

Констебль оттолкнулся от капота обеими руками, выпрямился, прошел к дверце водителя, через раскрытое окно достал микрофон и вопросительно на меня уставился.

— Убийство, — ответила я.

Констебль явно удивился, мгновенно помрачнел и нажал кнопку вызова.

— Отдел убийств, — сказал он диспетчеру.

Последовала обычная проволочка — сигналы переключений и шумы помех, а спустя некоторое время прозвучал раздраженный голос детектива.

— Клодель, — назвал себя он.

Констебль Кру передал мне микрофон. Я представилась и объяснила, где нахожусь.

— Обнаружен убитый человек, — сообщила я. — Предположительно, женщина. Вероятнее всего, обезглавлена и перевезена сюда намеренно. Советую немедленно прислать следственно-оперативную группу.

Клодель ответил не сразу. Сегодняшняя новость никому не нравилась.

— Что, простите? — спросил он наконец.

Я повторила и попросила его сразу после звонка в морг передать данную информацию Пьеру Ламаншу. Тот все еще, наверное, думал, что делом займутся археологи.

Я отдала микрофон Кру, внимательно прослушавшему каждое мое слово, и напомнила ему повторно допросить рабочих. Он смотрел на меня как человек, которому грозит срок от десяти до двадцати лет. По виду констебля было понятно, что сегодняшнее событие не скоро сотрется у него из памяти. Только вот я не особенно ему сочувствовала.

Итак, о поездке в Квебек придется забыть. Направляясь к своему кондоминиуму, удаленному от места обнаружения трупа всего на несколько небольших кварталов, я размышляла о том, что в ближайшее время многим из нас придется забыть о спокойствии. Как выяснилось позднее, я была права. Но тогда еще даже не догадывалась, с каким неописуемым ужасом мы столкнулись.

Глава 2

Следующий день с самого утра был таким же теплым и солнечным. В обычных условиях это непременно подняло бы мне настроение. Я отношусь к тому типу женщин, чье восприятие мира напрямую зависит от показаний барометра. В это утро на погоду я не обратила никакого внимания.

В девять я уже вошла в четвертый кабинет — кабинет аутопсии, самое маленькое отделение «Лаборатуар де медисин легаль», специально оснащенное дополнительной вентиляционной системой. Я часто здесь работаю, потому что большинство дел, которыми я занимаюсь, требуют хорошего проветривания. Хотя и проветривание не особенно помогает. Полностью уничтожить выдержанный запах смерти не может ничто — ни вентиляторы, ни дезинфицирующие средства.

За работу над останками, найденными у Гран-Семинер, я тоже, разумеется, принялась в четвертом кабинете. Вчера вечером, быстро поужинав, я вернулась на место обнаружения костей, и мы тщательно его обследовали. В двадцать один тридцать останки уже были доставлены в морг. Теперь они лежали в специальном пакете на каталке справа. Дело под номером 26704 мы обсудили сегодня утром на планерке. После стандартной первичной обработки найденного трупа им должен был заняться один из пяти патологоанатомов нашей лаборатории. Так как труп почти превратился в скелет, а оставшиеся мягкие ткани слишком сильно прогнили для обычной аутопсии, к делу подключили меня.

Патологоанатом позвонил утром и сообщил, что заболел. Просто ужас — на сегодня было запланировано целых четыре аутопсии! Следовало вскрыть и обработать тела найденных дома мертвыми пожилых супругов, подростка, прошлой ночью покончившего жизнь самоубийством, и человека, изуродованного до неузнаваемости в загоревшемся автомобиле. Я сказала, что буду работать со скелетом одна.

Облачившись в зеленые хирургические одежды, защитные пластиковые очки и латексные перчатки, я очистила и сфотографировала голову. Сегодня утром должны были сделать рентген головы, потом прокипятить для удаления разложившейся плоти и мозговой ткани. Лишь после этого я могла детально исследовать особенности черепа.

Я усердно изучила волосы, надеясь обнаружить в них какие-нибудь волокна или другие трасологические доказательства. Разъединяя влажные пряди, я невольно представляла себе, как жертва в последний раз в своей жизни расчесывается, гадала, что она испытывала в те минуты — удовольствие, разочарование, безразличие? Хорошо укладывались в тот день ее волосы или не очень? Без пяти минут мертвые волосы.

Прогнав из головы посторонние мысли, я положила в пакетик образец волос и отправила его биологам для микроскопического анализа. Вантуз и полиэтиленовые упаковки, в которых лежали голова и туловище, уже передали в лабораторию для проверки на наличие отпечатков пальцев, жидких выделений организма жертвы или убийцы либо каких-нибудь других следов.

Три часа, потраченные нами вчера вечером на ползание по грязи, прочесывание травы и листьев и переворачивание камней и веток, не принесли результатов. Мы работали до темноты, но так ничего и не нашли. Ни одежды. Ни обуви. Ни драгоценностей. Ни личных вещей. Следственно-оперативная группа намеревалась продолжить поиски и сегодня, но я сомневалась, что им удастся что-нибудь обнаружить. Я уже настроилась на то, что ни этикетки или бирки производителей, ни застежки, ни пряжки, ни украшения, ни оружие, ни веревки, ни порезы либо входные отверстия пуль в одежде — ничто не поможет мне в работе. Я была уверена, что найденное тело привезли на место обнаружения уже обезображенным, абсолютно голым и лишенным всего, что связывало его с жизнью.

Я вновь повернулась к пакету с остатками ужасающих костей, собираясь предварительно осмотреть их. Туловище и конечности тоже должны были очистить для полного анализа.

Кстати, руки и ноги мы нашли почти сразу. Убийца аккуратно уложил их в отдельные пакеты и тоже выбросил, подобно скопившемуся за неделю мусору.

Я загнала разгоревшуюся ярость в дальний угол души и заставила себя сосредоточиться.

Достав расчлененные части тела жертвы, разложила их в анатомическом порядке на стальном столе для вскрытия посредине кабинета. Первым делом расположила в самом центре туловище грудной клеткой кверху. Оно сохранилось хуже остального, ведь в отличие от головы, лежавшей в плотно закрытом пакете, туловище было доступно насекомым. Кости довольно прочно крепили друг к другу сухие, походившие на выделанную кожу мускулы и связки. Я только сейчас заметила, что в позвоночнике не хватает самых верхних позвонков, но понадеялась, что найду их прикрепленными к голове, которую уже унесли. Внутренние органы практически отсутствовали.

По бокам туловища я приложила руки, к нижней части — ноги. Солнечный свет на конечности, хранившиеся в плотно закрытом пакете, не попадал, поэтому они не иссохли, как ребра и позвоночник, — их покрывали разложившиеся мягкие ткани. Я старалась не обращать внимания на влажные бледно-желтые дорожки, образовывавшиеся под каждой рукой и ногой жертвы, пока я осторожно переносила их из пакета на стол. Когда на труп попадает свет, из него начинают выползать личинки. Вот и сейчас личинки падали на стол, со стола на пол, прямо к моим ногам, медленным нескончаемым дождем. Блекло-желтые корчащиеся зернышки. Я старалась не наступать на них. Никак не могу привыкнуть.

Я взяла планшет и принялась заполнять форму.

Имя: Inconnue. То есть неизвестно.

Дата проведения аутопсии: 3 июня 1994 года.

Следователи: Люк Клодель, Мишель Шарбонно. Отдел убийств, полиция города Монреаль. Сокращенно КУМ.

Добавляя номер полицейского отчета, номер морга и номер «Лаборатуар де медисин легаль», или сокращенно ЛМЛ, я с уже привычным негодованием размышляла над пренебрежительной безразличностью системы. Когда человек погибает насильственной смертью, он лишается всего личного. У него отнимают не только жизнь, но и достоинство. Тело обрабатывают, обследуют, фотографируют и на каждом этапе обозначают новым набором цифр. Жертва становится уликой, экспонатом для полицейских, патологоанатомов, специалистов судебной медицины, судей и присяжных. Нумерация. Фотоснимки. Образцы. Бирка на пальце ноги. Я — активный участник этой системы и не могу смириться с ее безличностью. Она наводит на мысли о лишении человека чего-то самого сокровенного. Я, по крайней мере, давала бы жертвам имена. И тогда к списку страданий, которые умерший уже перенес, не добавлялось бы еще и обезличивание смертью.

Описание скелета я, вопреки своим привычкам, оставила на потом. В данный момент детективам требовались лишь данные о половой принадлежности, возрасте и расе.

Определить расу жертвы не составляло труда. Ее волосы были рыжими, кожа, судя по всему, светлой, хотя гниение порой вытворяет с трупами невероятные вещи. Для подтверждения своих предположений — о том, что останки принадлежали белому человеку, — мне следовало тщательнее изучить скелет после очистки.

Черты лица жертвы отличались сравнительным изяществом, строение тела — хрупкостью, из чего я сделала вывод, что работаю со скелетом женщины. Длинные волосы ни о чем не говорят.

Я внимательнее рассмотрела таз. Углубление с внешней стороны подвздошной кости широкое и неглубокое. Взглянула на лобковую кость, на место соединения правой и левой части таза. Кривая, образованная их нижними краями, представляла собой широкую дугу. Спереди каждую половину лобковой кости покрывали небольшие бугорки, формирующие в нижних углах треугольники. Типичная особенность женского скелета. Позднее для достоверности нужны точные измерения и компьютерный анализ, но я практически не сомневалась, что имею дело с останками женщины.

Я как раз клала на лобковую кость влажную тряпку, когда телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Я и не сознавала, что работаю в полной тишине. Или что чрезмерно напряжена. Старательно обходя личинки, прошла к письменному столу и подняла трубку.

— Доктор Бреннан, — проговорила я, поднимая очки на лоб и опускаясь на стул.

На краю столешницы лежала личинка. Концом шариковой ручки я скинула ее на пол.

— Клодель, — послышалось из телефонной трубки.

Дело было поручено двум детективам КУМа: Клоделю и Шарбонно. Я глянула на настенные часы. Десять сорок. Я и не думала, что прошло столько времени. Клодель молчал — по-видимому, считал, что уже в одном его имени достаточно информации.

— Сейчас работаю как раз над ней, — сказала я.

Послышался какой-то металлический скрежещущий звук.

— Я…

— Elle? — перебил меня он.

«Elle» — это она.

— Да.

Одна из личинок на полу сократилась в размерах, сделавшись по форме похожей на полумесяц, перевернулась на другой бок, выпрямилась и вновь сократилась. Отличный маневр.

— Белая?

— Да.

— Возраст?

— Примерные данные предоставлю в течение часа.

Мне представилось, как Клодель смотрит на часы.

— Хорошо. После ланча буду у вас.

Раздался щелчок. Он ни о чем меня не спросил, просто поставил перед фактом.

Вернувшись к даме на столе для вскрытия, я взяла планшет и перешла к следующей странице отчета.

Возраст. Погибшая была взрослой. При осмотре рта обнаружился полный комплект коренных зубов.

Я оглядела верхние части рук. Концевые отделы обеих плечевых костей полностью сформировавшиеся, как у взрослого человека. Правую и левую кисть преступник аккуратно отрезал выше запястий. Их я планировала обследовать позднее. Обе бедренные кости тоже выглядели окончательно оформившимися.

Отсутствие на руках кистей очень мне не нравилось. То, что я испытывала, глядя на срезы на запястьях, выходило за рамки обычной реакции на извращение. Нечто едва уловимое, не совсем понятное. Осмотрев вторую ногу и вернув ее на стол, я вдруг ощутила тот же страх, какой овладел мной вчера в лесу. Прогнала его и велела себе сосредоточиться на поставленной задаче. На возрасте. Мне предстояло определить, сколько жертве было лет. Если возраст точно установлен, несложно узнать имя. А это самое главное.

Я взяла скальпель и удалила плоть с коленных и локтевых суставов — она отошла с легкостью. Длинные трубчатые кости соответствуют остальным — полностью развиты. Предстояло проверить это посредством рентгена, но я и так знала: рост костей завершен. В суставах никаких артрических изменений. Жертва была взрослой, но довольно молодой. Это подтверждали и здоровые зубы — я осмотрела их еще вчера.

Хотелось, чтобы сомнений оставалось как можно меньше. Что-то подсказывало, что и Клодель рассчитывает на большую достоверность.

Я взглянула на ключицы, там, где они крепятся к грудине у основания шеи. Несмотря на то что правая была от грудины отделена, поверхность присоединения покрывал плотный узел высохших связок и хряща. Я взяла ножницы, отрезала максимальное количество похожей на выделанную кожу ткани, обернула кость другим влажным лоскутом и вновь переключила внимание на таз.

Сняв мокрую тряпку с лобковой кости, я принялась осторожно пилить скальпелем хрящ, соединявший ее половины спереди. Влага размягчила его, упростив мне работу, но тем не менее дело продвигалось медленно и довольно нудно. Одно неверное движение — и повредишь внутренние поверхности. Когда половины лобковой кости наконец разъединились, я разрезала несколько нитей сухих мускулов, скреплявших позвоночник и таз, отнесла таз к раковине, наполненной водой, и погрузила его туда нижней частью.

Потом вернулась к телу, сняла тряпку с ключицы, отрезала от нее максимальное количество ткани, наполнила водой пластмассовый контейнер для анализов, поставила его на грудную клетку и опустила грудинный конец ключицы в воду.

Настенные часы показывали двенадцатьдвадцать пять. Отойдя от стола, я сняла перчатки и расправила плечи. Не спеша. Казалось, на моей спине только что тренировались участники турниров лиги «Поп уорнер». Я уперла руки в бедра и повращала туловищем. Боль не то чтобы ослабла, но как будто перестала доставлять дискомфорт. В последнее время у меня часто ноет спина, и три часа, проведенные сегодня над столом для вскрытия, естественно, не прошли бесследно. Я не хотела верить — или признавать! — что старею. А недавно обнаружившуюся потребность в очках и, по-видимому необратимое, увеличение веса от пятидесяти трех до пятидесяти шести килограммов я не рассматривала как результат старения. О старении я ничего не желала знать.

Обернувшись, я увидела Даниеля, одного из специалистов по аутопсии. Он наблюдал за мной из наружного офиса. Верхнюю губу Даниеля вдруг свело судорогой, глаза на мгновение закрылись. Напоминая птицу-перевозчика, ожидающую волны, он рывком переместил тяжесть тела на одну ногу, а вторую поджал под себя.

— Когда я тебе понадоблюсь, чтобы сделать рентген, Темпе?

Очки съехали на самый кончик носа, и, вместо того чтобы смотреть сквозь стекла, он смотрел поверх них.

— Освобожусь к трем, — ответила я, бросая перчатки в ящик для отходов.

Ужасно хотелось есть. Утренний кофе, давно остывший, так и стоял на конторке. Я напрочь о нем забыла.

— Хорошо.

Даниель резким движением скакнул назад, развернулся и зашагал прочь по коридору.

Я сняла очки, положила их на письменный стол, прошла к боковой конторке, достала большой лист белой бумаги из нижнего выдвижного ящика, развернула его и накрыла тело. Потом вымыла руки, вернулась в свой офис на шестом этаже, переоделась и вышла на улицу, намереваясь поесть. Чаще всего во время ланча я остаюсь в здании лаборатории, но сейчас мне был необходим солнечный свет.

Клодель был верен своему слову. Когда я вернулась в половине второго, он уже ждал в офисе. Сидел на стуле и внимательно рассматривал воссозданный череп, стоящий на специальной подставке на моем рабочем столе. Когда я вошла, он повернул голову, однако ничего не сказал.

Я повесила пиджак на крючок на двери и прошла мимо него к своему креслу:

— Bonjour, мсье Клодель. Comment ça va?

Я улыбнулась, садясь за письменный стол.

— Bonjour, — ответил он.

До того как обстоят мои дела, ему, по-видимому, не было никакого дела.

А мне не хотелось поддаваться его гипнозу. Я молча ждала.

На письменном столе перед Клоделем лежала папка. Опустив на нее руку, детектив уставился на меня. Его лицо, как-то слишком резко переходящее от ушей к клювообразному носу, напоминало попугая. Рот, подбородок и кончик носа — все в форме буквы «V» — как будто указывали вниз. Когда Клодель улыбался, что случалось не часто, V его рта заострялось, потому что губы при этом поджимались.

Раньше я никогда не работала с Клоделем, но многое о нем слышала. Он полагал, что обладает исключительным умом.

Клодель вздохнул, очевидно желая дать понять, что чересчур терпелив со мной.

— Я узнал несколько имен. Все эти дамы пропали в течение последних шести месяцев, — сказал он.

О приблизительном сроке убийства мы уже говорили. Работа, проделанная утром, лишь подтвердила мое мнение на сей счет. Я была уверена, что жертву убили менее трех месяцев назад, то есть в марте или даже позднее. Зимы в Квебеке холодны и безжалостны по отношению к живым, но мертвых щадят. Промерзшее тело не гниет, его не пожирают насекомые. Если бы труп бросили в лесу Гран-Семинер поздней осенью, перед самым приходом зимы, я обнаружила бы в нем следы вторжения насекомых, тут же уничтоженных морозом. Прошедшая весна обиловала теплом, и избыток личинок в теле, а также степень его разложения вполне соответствовали сроку в два с половиной — три месяца. Мою версию о наступлении смерти в конце зимы или начале весны подтверждали и наличие сочленений, и отсутствие внутренностей и мозговой ткани.

Я откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на Клоделя, демонстрируя, что тоже умею быть настойчивой. Он открыл папку и принялся перебирать содержимое. Я молча наблюдала.

— Мириам Уайдер, — прочел Клодель, выбрав одну из заполненных форм.

Последовала пауза, во время которой он пробежал глазами написанное:

— Пропала четвертого апреля девяносто четвертого года.

Еще одна пауза.

— Женщина. Белая.

Опять пауза, довольно длинная.

— Дата рождения: шестое сентября сорок восьмого года.

Мы оба мысленно занялись расчетами. Выходило, что пропавшей сорок пять лет.

— Не исключено, — сказала я.

Клодель положил первую форму на стол и перешел ко второй:

— Соланж Леже. Об исчезновении сообщил супруг. — Он замолчал, пытаясь разобрать дату. — Второе мая девяносто четвертого. Женщина. Белая. Родилась семнадцатого августа двадцать восьмого.

— Нет. — Я покачала головой. — Слишком старая.

Клодель переместил форму на дно папки и взял следующую:

— Изабелла Ганьон. В последний раз ее видели первого апреля нынешнего года. Женщина. Белая. Дата рождения: пятнадцатое января семьдесят первого года.

— Двадцать три. Да, — кивнула я, — возможно.

Клодель положил форму на стол.

— Сюзанн Сен-Пьер. Женщина. Пропала девятого марта девяносто четвертого года. — Он замолчал и одними губами прочел дальнейшее: — Не вернулась из школы. — Выдержал паузу, подсчитывая возраст пропавшей. — Шестнадцать лет. Боже правый!

Я покачала головой:

— Слишком молода, почти ребенок. Не подходит.

Детектив нахмурил брови и достал последнюю форму:

— Эвелин Фонтэн. Женщина. Тридцать шесть лет. В последний раз ее видели в Сент-Иле двадцать восьмого марта. А, да. Она из племени инну.

— Маловероятно, — ответила я. — Вряд ли тело принадлежало индианке.

— Значит, остаются только эти, — сказал Клодель, кивая на две формы на столе — с данными о сорокапятилетней Мириам Уайдер и двадцатитрехлетней Изабелле Ганьон.

Возможно, тело одной из них лежало сейчас внизу, в четвертом кабинете. Клодель посмотрел на меня. Внутренние концы его бровей поднялись вверх, образуя еще одно V, только перевернутое.

— Какого она была возраста? — спросил он, делая акцент на глаголе и на своем долготерпении.

— Пройдемте вниз, кое-что покажу, — ответила я, добавляя про себя: «Это привнесет в ваш сегодняшний день еще больше солнечного света».

Ничего не могу с собой поделать. Мне было прекрасно известно, что Клодель ненавидит кабинеты для вскрытия, и я хотела его помучить. На мгновение детектив растерялся, и меня это позабавило. Схватив с дверного крючка лабораторный халат, я торопливо вышла в коридор, приблизилась к лифту и нажала кнопку вызова. Пока мы ехали вниз, Клодель молчал. Он выглядел таким несчастным, будто шел на обследование простаты. Клоделю не часто доводилось ездить в этом лифте на самый нижний уровень.

Мы вышли в покойницком отделении.

Тело лежало в том же положении. Я надела перчатки и убрала с трупа бумагу. Клодель остановился у двери — я могла видеть его лишь боковым зрением. Он вошел сюда, по-видимому, только чтобы отметиться, чтобы говорить потом: «Я там был». Взгляд детектива блуждал по поверхности столов из нержавеющей стали, по стеклянным стенам, разделявшим кабинет на отдельные сектора, по пластмассовым контейнерам, по весам… На труп он упорно не смотрел. Я не раз видывала подобные сцены.

Разглядывать фотографии, конечно, не страшно. Смотришь на них и сознаешь, что изображенные ужасы и кровь где-то там, далеко. Посещать места преступлений неприятно, но это недолгое испытание. Расследование похоже на складывание пазла: анализируй себе, размышляй. Совсем другое дело — заниматься обследованием тела убитого.

Клодель придал своему лицу нейтральное выражение, надеясь, что выглядит спокойным.

Я вынула таз жертвы из воды, осторожно развела половины лобковой кости в стороны и при помощи специального инструмента принялась аккуратно удалять с места соединения правой из них студенистое покрытие. Освобождавшуюся поверхность испещряли глубокие борозды и выпуклости, лишь по краям она частично представляла собой сплошную кость. То же самое я проделала и с левой половиной. Та выглядела идентично.

Клодель так и стоял у двери. Я поднесла кость к лампе, выдвинула экстензор и надавила на рычажок включения. Кость озарилась флюоресцентным светом. Я взглянула на нее через круглое увеличительное стекло и увидела множество деталей, незаметных невооруженному глазу, и среди них то, что ожидала обнаружить с обеих сторон на верхних изгибах.

— Мсье Клодель, — проговорила я, не поднимая головы, — взгляните.

Детектив приблизился. Я отошла в сторону и указала ему на неправильность верхней линии таза: подвздошный гребень на момент смерти заканчивал формирование.

Я вернулась к телу с намерением взглянуть на ключицу, хотя уже наверняка знала, что именно увижу. Достав из воды грудинный конец кости, принялась счищать с него размокшие ткани. Когда суставная поверхность полностью открылась, я жестом подозвала Клоделя и без слов указала детективу на нее. Из ее центра выдавался небольшой костяной диск правильной формы.

— И?.. — спросил Клодель.

Славно держится, только вот лоб покрылся каплями пота.

— Она молодая. Скорее всего, двадцать с небольшим.

Я могла бы объяснить Клоделю, как по костям определить возраст, но сомневалась, что он станет внимательно слушать, и потому молча ждала ответа. К перчаткам на моих кистях прилипли частички хрящей, и я стояла, подняв руки ладонями вверх, подобно уличной попрошайке. Клодель держался от меня подальше, словно я инфекционная больная, и был сосредоточен на собственных мыслях. Наверное, вспоминал данные из своих записей — я догадывалась об этом по выражению его глаз.

— Ганьон, — заявил он утвердительно.

Я кивнула. Мы нашли тело двадцатитрехлетней Изабеллы Ганьон.

— Попрошу коронера проверить стоматологические данные этой женщины, — сказал Клодель.

Я опять кивнула. Создавалось впечатление, будто ему приходится вытягивать из меня эти кивки.

— Причина смерти? — спросил он.

— Пока не ясна, — ответила я. — После просмотра рентгеновских снимков появится больше информации. Или я замечу что-нибудь на костях, когда их очистят.

Он ушел. Даже не сказав «до свидания». Вообще-то, я на это и не рассчитывала. Уход Клоделя улучшил настроение нам обоим.

Я стянула с рук перчатки, бросила их в ящик для отходов, заглянула к Даниелю, сказала ему, что на сегодня работу в этом кабинете закончила, и попросила сделать снимки всего тела и черепа, виды А-Р и виды сбоку. Поднявшись наверх, заглянула в гистологическую лабораторию, сообщила главному специалисту, что останки готовы к кипячению, и попросила отнестись к этому делу с особой ответственностью, напомнив, что тело было найдено расчлененным. Вообще-то, Дени в предупреждении не нуждался. Он всегда прекрасно знает, что от него требуется. А я не сомневалась, что через два дня получу скелет чистым и невредимым.

Оставшееся время в этот день я работала со склеенным черепом. Несмотря на то что его пришлось воссоздать из отдельных фрагментов, я нашла достаточно фактов, подтверждающих принадлежность черепа конкретному человеку. Человеку, которому уже никогда в жизни не перевозить цистерны с пропаном.

Когда я вернулась домой, мной вновь овладело предчувствие чего-то неприятного, то же, что и вчера в овраге. Целый день я старательно гнала его от себя, сначала концентрируя все внимание на установлении личности жертвы, потом — на работе с черепом водителя. Во время ланча в парке я с увлечением наблюдала за голубями, клевавшими корм. Серый явно считался у них лидером. Тот, что с коричневыми пятнышками, тоже пользовался уважением. А черноногого никто ни во что не ставил.

Теперь можно расслабиться. Поразмыслить обо всем. Попереживать.

Тревогу я ощутила в тот момент, когда завела в гараж машину и выключила радио. Музыка стихла, а волнение разгорелось.

«Нет, — скомандовала я себе, — этим займешься позднее. После ужина».

Гудок сигнализации, раздавшийся, как только я вошла в квартиру, подействовал успокаивающе. Я оставила портфель в прихожей, опять вышла из дому и направилась в ливанский ресторан, расположенный буквально за углом, намереваясь прикупить к ужину куриный шашлык шиш-таук и шаверму. Вот почему мне нравится жить в центре — в пределах одного кондоминиума можно попробовать лакомства из разных уголков света. Мой вес от этих вкусностей, конечно, не убавляется.

Ожидая свой заказ, я изучала меню. Кибби. Табуле.

«Да здравствует современный мир, мир коммуникаций!» — думала я, читая названия ливанских блюд на французском.

На полке слева от кассового аппарата красовались бутылки с красным вином. В тысячный раз взглянув на них, я вновь почувствовала жажду. Представились характерный вкус, запах, ощущение вина на языке. Я вспомнила, как, попадая в желудок, винное тепло начинает распространяться по телу, как, прокладывая себе дорогу во всех направлениях, оно дарит тебе иллюзию невиданного самообладания. Энергии. Непобедимости.

«Конечно, сегодня я могу доставить себе подобное удовольствие, — подумала я. — Конечно могу. Но кого я обману, получив ложную пуленепробиваемость? И что будет потом? Завтра, например, когда я опять захочу винных иллюзий? Удовольствие будет коротким, а цена непомерной».

Вот уже шесть лет, как я не брала в рот спиртного.

Получив заказ, я расплатилась, вернулась домой и вместе с Верди приступила к ужину, усевшись перед телевизором. Транслировали бейсбольный матч.

Верди наелся и заснул у меня на коленях, свернувшись клубком и тихо мурлыча. «Монреаль экспос» проиграл «Кабзу». Об убийстве в последовавшем выпуске новостей не сказали ни слова.

И правильно сделали.

Я приняла долгую горячую ванну и в десять тридцать легла в кровать. В темноте и одиночестве подавлять навязчивые мысли уже не представлялось возможным. Подобно разъяренному пчелиному рою, они впивались в мое сознание, требуя должного внимания.

Вдруг я вспомнила о другом убийстве. О другой молодой женщине, доставленной в морг по частям. Я думала о ней, а душу переполняли чувства, которые я испытывала тогда. Шанталь Тротье. Возраст: шестнадцать лет. Избитая, задушенная, обезглавленная, расчлененная. Менее года назад ее нашли голой и тоже упакованной в полиэтиленовые пакеты для мусора.

Так хотелось завершить этот день, но мозг отказывался выключаться. Я долго лежала, глядя в потолок. В голове навязчиво звучала единственная фраза. Эта же фраза преследовала меня весь уик-энд.

Серийный убийца.

Глава 3

В сон неожиданно вторгся голос Гэбби. Я только что куда-то прилетела. У меня был огромный чемодан, и я не могла спуститься с ним по самолетному трапу. Других пассажиров это раздражало, но никто не вызвался помочь. На одном из передних сидений в салоне первого класса я видела Кэти — она подалась вперед и наблюдала за мной. На ней было то платье, которое мы вместе покупали к окончанию средней школы. Из шелка цвета зеленого мха. Позднее Кэти сказала, что платье ей не очень нравится и что лучше бы мы выбрали какое-нибудь другое. Например, то, в цветочек.

«Почему она нарядилась именно так? — думала я. — И почему Гэбби в аэропорту, а не в университете?»

Ее голос становился все громче и резче.

Я села в кровати. Было утро, понедельник, двадцать минут восьмого. Свет сквозь задернутые шторы почти не проникал в мою спальню.

— …Я подумала, — продолжал голос Гэбби, — что позднее просто не застану тебя дома. Мне казалось, ты раньше просыпаешься. В общем, я хотела спросить, не станешь ли ты возражать, если…

Я подняла телефонную трубку:

— Привет.

Я старалась казаться менее заспанной, чем была на самом деле. Гэбби замолчала на полуслове, потом спросила:

— Темпе, это ты?

Я кивнула.

— Я тебя разбудила?

— Да.

Я еще не совсем проснулась, поэтому и не нашла для ответа ничего более остроумного.

— Прости. Давай я перезвоню позднее?

— Нет-нет. Я уже встала.

Меня так и подмывало добавить, что я встала только для того, чтобы взять трубку.

— Пора. Пора, детка, оторвать попку от перины. Послушай, насчет сегодняшнего вечера. Может, нам…

Раздался громкий сигнал.

— Ой, подожди минутку. Должно быть, автоответчик.

Я положила трубку на столик и перешла в гостиную. Красная лампочка автоответчика мигала. Я взяла радиотелефон, вернулась в спальню и положила телефонную трубку на место:

— Теперь все в порядке.

К этому моменту я окончательно очнулась от сна и, ощутив страстную потребность в кофе, направилась в кухню.

— Звоню поговорить о сегодняшнем вечере.

Голос Гэбби прозвучал несколько раздраженно, но ее можно было понять: вот уже целых пять минут ей не удавалось закончить фразу.

— Прости, Гэбби. Я потратила на прочтение студенческих работ оба выходных, вчера ужасно поздно легла и спала очень крепко, поэтому и не услышала, как зазвонил телефон. В чем дело?

— Насчет вечера. Может, встретимся не в семь, а в семь тридцать? Этот проект совсем меня измотал.

— Конечно, нет проблем. Мне так тоже удобнее.

Зажав трубку между щекой и плечом, я достала из навесного шкафа банку с кофейными зернами и насыпала в кофемолку три совочка.

— Заехать за тобой? — спросила Гэбби.

— Обязательно. Если хочешь, потом я сяду за руль. А куда мы поедем?

Я чуть было не включила кофемолку, но передумала: Гэбби и так разговаривала со мной слегка обиженным тоном.

Последовала пауза. Я представила, как она играет с кольцом в ноздре, обдумывая, что ответить. Вообще-то, сегодня она могла воткнуть в нос вовсе и не кольцо, а гвоздик. Поначалу эти штуковины сбивали меня с толку. Когда я разговаривала с Гэбби, все мое внимание сосредотачивалось на пирсинге: я размышляла о том, что прокалывать ноздрю, наверное, жутко больно. Теперь я привыкла и не обращаю на ее колечки и гвоздики никакого внимания.

— Сегодня мне бы хотелось по-настоящему отдохнуть, — сказала она. — Можно поесть в каком-нибудь летнем кафе. На улице Принца Артура или на Сен-Дени, что скажешь?

— Отлично, — ответила я. — В таком случае я сама к тебе подъеду. Давай поужинаем сегодня в экзотическом ресторанчике. Придумай что-нибудь подходящее.

Несмотря на то что доверять Гэбби в подобных вопросах было несколько рискованно, мы привыкли проводить вечера вместе. Она знает город гораздо лучше, поэтому я и прошу ее выбирать рестораны.

— Хорошо. À plus tard. Пока.

— À plus tard, — ответила я с удивлением и облегчением.

Обычно Гэбби треплется по телефону до бесконечности, и, чтобы закончить разговор, постоянно приходится выдумывать разные предлоги.

Для нас с Гэбби телефон всегда был жизненно важен. Образ Гэбби — первое, что возникает в моем воображении при упоминании о телефоне. Наша дружба в аспирантские годы так и началась — с долгих-предолгих разговоров. Для меня они были настоящим спасением от меланхолии, которой в ту пору я страдала. Накормив свою дочку Кэти, искупав ее и уложив спать, я могла часами болтать с Гэбби. Мы делились впечатлениями о новых книгах, занятиях, профессорах, сотоварищах и о разных пустяках. В те сложные времена это было единственной слабостью, в которой мы себе не отказывали.

Несмотря на то что теперь, по прошествии пары десятков лет, нам уже не удавалось общаться столь же часто, наша дружба ничуть не изменилась. Вместе или врозь, мы были готовы уделить внимание друг к другу в любой момент — в радости и в беде.

Во времена, когда я состояла в Обществе анонимных алкоголиков, когда страсть к спиртному преследовала меня в течение целого дня, а под вечер заставляла дрожать всем телом и обливаться потом, именно Гэбби находилась рядом. Мне, а не кому-нибудь другому Гэбби всегда звонила, переполненная счастьем и надеждами, если в жизни ее появлялась новая любовь. А когда любовь уходила, она набирала мой же номер, одинокая и убитая горем.

Сварив кофе, я перешла с чашкой в гостиную и села за стеклянный столик. Мне все еще представлялась Гэбби. Размышляя о ней, я всегда улыбалась. Гэбби на семинаре аспирантов. Гэбби, копающая яму: красный шарф съехал набок, дреды, выкрашенные хной, смешно подпрыгивают на голове.

Гэбби рано поняла, что с ее баскетбольным ростом ей ни за что не превратиться в писаную красавицу. Она никогда не пыталась стать стройной или загорелой, не сбривала волосы под мышками и на ногах. Гэбби была Гэбби. Габриэль Макаулей из квебекской Труа-Ривьер. Дочерью француженки и англичанина.

Мы сблизились, учась в аспирантуре. Она ненавидела физическую антропологию и страдала на тех занятиях, которые нравились мне. Я же не любила обожаемые ею этнологические семинары.

Окончив учебу, я поехала в Северную Каролину, а Гэбби вернулась в Квебек. В течение долгих лет мы виделись очень редко, но благодаря телефону остались близкими подругами. Большей частью благодаря Гэбби в 1990 году меня несколько раз приглашали для чтения лекций в Макгилл. В тот период я уже начала сотрудничать с лабораторией судебной экспертизы, однако неизменно возвращалась в Северную Каролину и продолжала преподавать в университете в Шарлотте. В прошлом же году переехала в Монреаль и с тех пор работаю здесь постоянно. В годы разлуки я сильно скучала по Гэбби и радовалась возобновлению прежних отношений.

Заметив мигающий огонек на автоответчике, я поняла, что перед Гэбби мне звонил еще кто-то.

Не понимая, как я могла не услышать целого сообщения, я прошла к автоответчику и надавила на кнопку воспроизведения. Молчание, щелчок. Затем короткий гудок и голос Гэбби. Тот, кто мне позвонил перед ней, не пожелал говорить. Я нажала на перемотку и направилась в спальню — собираться на работу.

Судебно-медицинская лаборатория располагается в здании, известном как КПП или СК, — зависит от лингвистических предпочтений человека. Для англофона это «Квебек провиншиал полис» — полиция провинции Квебек. Для франкофона — «Ля сюртэ дю Квебек». «Лаборатуар де медисин легаль», подобно судебно-медицинской экспертизе в Штатах, соседствует с «Лаборатуар де сьенс жюдисьяр», центральной криминальной лабораторией провинции, — ЛСЖ. Обе размещаются на шестом этаже и образуют структуру, называемую «Ля дирэксьен де лʼэкспертиз жюдисьяр» — ДЭЖ, — то есть дирекцию судебной экспертизы. Пятый и три верхних этажа здания занимают тюремные помещения. Подвал — морг и отделение аутопсии. Провинциальная полиция располагается на остальных восьми этажах.

В подобном соседстве есть свои плюсы. Все мы друг у друга под боком. Если, к примеру, мне требуется узнать что-нибудь о волокнах или просмотреть отчеты об анализе образцов почвы, я тут же направляюсь в соответствующее подразделение. Конечно, быть доступным в любой момент — в то же время и минус. Например, следователям или городским детективам, когда они устают от улик и бумажной работы, ничего не стоит для разнообразия заявиться к нам.

Так случилось и в тот день. Клодель ждал у двери моего кабинета с самого утра. Я сразу обратила внимание на небольшой коричневый конверт в руке детектива. Он похлопывал им по ладони другой руки. Выглядел весьма недовольным и нервным.

— Я получил стоматологические данные, — произнес Клодель вместо приветствия, показывая конверт с такой важностью, будто намеревался вручить мне премию. — Сам за ними съездил. Доктор Нгайен, — прочел вслух имя, написанное на задней стороне конверта. — Его офис в Розмоне. Я освободился бы и раньше, не будь у этого Нгайена столь отвратительная секретарша.

— Кофе? — спросила я, открывая кабинет.

Секретаршу Нгайена я не знала, но сочувствовала ей. Клодель наверняка постарался превратить для нее сегодняшнее утро в настоящую пытку.

Клодель приоткрыл рот, чтобы ответить отказом или согласием, но так и не произнес ни звука, потому что в этот момент из-за угла показался Марк Бержерон. Явно не замечая нас, Марк прошел по коридору мимо нескольких черных офисных дверей и, не дойдя до моей, остановился. Я невольно вспомнила о приемах карате, когда, согнув в колене ногу, он положил на бедро портфель, раскрыл его и, ловко удерживая равновесие, разыскал среди вещей связку ключей.

— Марк? — позвала я.

Вздрогнув, Бержерон одним быстрым движением захлопнул портфель и выпрямился.

— Здорово ты это проделал, — сказала я, сдерживая улыбку.

— Merci, — ответил Марк, оглядывая меня и Клоделя.

Теперь портфель был у него в левой руке. В правой поблескивали ключи.

Марк Бержерон обладал запоминающейся внешностью. Высокий и худощавый, в свои лет пятьдесят восемь — шестьдесят он слегка сутулился, и создавалось такое впечатление, будто ему ежесекундно хотелось защититься от удара в живот. Волосы — корона из белых завитков — красовались на голове только сзади и по бокам. Стекла его очков в тонкой металлической оправе постоянно покрывали пятна и пыль, и Марк всегда щурился, будто старался рассмотреть написанную очень мелким шрифтом сумму скидки на магазинном ценнике. Короче говоря, на судебного дантиста он совсем не походил, скорее напоминал одно из мультяшных творений Тима Бартона.

— Мсье Клодель съездил за стоматологическими данными по делу Ганьон, — сказала я, указывая подбородком на детектива.

Клодель в подтверждение моих слов поднял руку с конвертом.

В глазах Бержерона за грязными стеклами очков не промелькнуло ни единой мысли. Он уставился на меня в полной растерянности — одуванчик с пушистой белой головой на тонком длинном стебле. Я поняла, что он не в курсе, о чем речь.

Бержерон и еще ряд специалистов — невропатолог, радиолог, микробиолог, одонтолог — работали в ЛМЛ по особому графику. Бержерон обычно приходил сюда всего раз в неделю — в остальное время он занимался частной практикой. На прошлой неделе его вообще не было в лаборатории.

— В четверг двое рабочих обнаружили человеческие останки на территории Гран-Семинер, — пояснила я. — Ламанш решил, что это всего лишь продолжение истории со старинным кладбищем, и поручил мне съездить взглянуть на кости. Он ошибся.

Бержерон поставил на пол портфель и сосредоточился.

— Отдельные части расчлененного тела жертвы преступник разложил по полиэтиленовым пакетам и привез к Гран-Семинер, — продолжила я. — Предположительно, это случилось месяца три назад. Тело принадлежало белой женщине лет двадцати — двадцати пяти.

Клодель захлопал конвертом по ладони с удвоенной скоростью. Потом остановился, многозначительно посмотрел на часы и кашлянул.

Бержерон окинул детектива беглым взглядом и вновь сосредоточил внимание на мне.

— Мы с мсье Клоделем предполагаем, что погибшая — некая Изабелла Ганьон, — опять заговорила я. — По крайней мере, дата ее исчезновения совпадает с вероятным моментом наступления смерти жертвы, а краткие сведения о ней соответствуют тем данным о трупе, которые нам уже удалось выяснить. Сегодня мсье Клодель побывал у доктора Нгайена. Вы знакомы с ним?

Бержерон покачал головой и протянул длинную костлявую руку.

— Хорошо, — сказал он. — Давайте, этим обязан заниматься я. А Даниель уже сделал снимки?

Клодель отдал ему конверт.

— Да, — ответила я. — Они должны лежать на вашем столе.

Бержерон открыл дверь в свой офис и вошел. Клодель проследовал за ним. Я осталась в коридоре, но сквозь дверной проем увидела еще один коричневый конверт на письменном столе Бержерона. Приблизившись, он взял его и взглянул на номер. Клодель тоже направился к столу.

— Можете позвонить мне примерно через час, мсье Клодель, — проговорил Бержерон.

Детектив замер на месте, шевельнул губами, собравшись что-то сказать, потом передумал, вытянул их в тонкую напряженную линию, одернул рукава и вышел. Я едва сдержала улыбку. Бержерон не собирался позволять следователю заглядывать во время работы через плечо, и Клодель только что понял это.

— Войдете? — Бержерон повернул ко мне худое лицо.

— Конечно, — ответила я. — Кофе приготовить?

Приехав на работу, я еще не выпила ни чашки кофе. Мы часто по очереди варили его друг для друга в небольшой кухоньке в противоположном крыле.

— Да, пожалуйста.

Бержерон достал кружку и протянул ее мне. Я сходила за своей чашкой и зашагала по коридору к кухне. Получить приглашение от Бержерона было приятно. Мы часто работали вместе, изучали разложившиеся, сгоревшие, мумифицированные или превратившиеся в скелет трупы, то есть такие останки, для которых не годятся обычные методы обследования. Мне нравилось сотрудничать с этим человеком. Ему со мной, кажется, тоже.

Когда я вернулась, Бержерон уже разглядывал снимки — две стопки темных квадратиков с изображением отдельных участков челюсти. Зубы выделялись на их общем черном фоне светлыми пятнами: коронки, корни и пульпа окрашены в разные серо-белые тона. Я вспомнила, как безупречно выглядели эти зубы, когда я осматривала их там, в лесу. На снимках, обработанные и подготовленные к обследованию, они смотрелись совсем по-другому.

В правой стопке лежали снимки, сделанные до смерти, в левой — после. Бержерон своими длинными тонкими пальцами принялся ощупывать каждый из квадратов, ища небольшую выпуклость, и раскладывать их лицевой стороной вверх. Вскоре все посмертные и предсмертные снимки лежали на столе справа и слева в одинаковом порядке.

Марк приступил к сравнению. Количество зубов совпадало. Все линии и изгибы на снимках слева точно повторяли линии правых снимков. Но главным, что бросалось в глаза, были ярко-белые пятна, обозначавшие пломбы, — они присутствовали в одних и тех же местах на тех и на других карточках.

Тщательнейшим образом рассмотрев снимки, Бержерон выбрал один из правого ряда, положил на соответствующий из левого и показал мне. Очертания коренных зубов, изображенных на рентгенограммах, сошлись идеально. Бержерон повернулся ко мне.

— Cʼest positif, — сказал он, выпрямляя спину. — Пока, конечно, неофициально — я должен разобраться еще и с письменными материалами.

Предстояла утомительная возня с записями, несмотря на то что сравнение снимков всегда гораздо более информативно. Но сомнений в том, что картина не изменится, у Бержерона уже не было. Он взял кружку с кофе.

Как хорошо, что не я буду беседовать с родителями этой Изабеллы Ганьон. С мужем. С любовником. Или с сыном. Поприсутствовав при подобных объяснениях, я знаю, какими становятся лица близких умершего. В их глазах мольба. Они заклинают тебя сказать, что допущена какая-то ошибка. Что происходящее всего лишь кошмарный сон. Что ты что-то перепутал. Потом наступает осознание. За доли секунды мир для них меняется навсегда.

— Спасибо, что сделал это сразу, Марк, — сказала я. — И за предварительное заключение спасибо.

— Хотелось бы все побыстрее распутать.

Он сделал глоток кофе, скорчил гримасу и покачал головой.

— Если желаешь, с Клоделем можешь общаться через меня, — предложила я, стараясь говорить бесстрастно.

По-видимому, у меня ничего не получилось.

— Не сомневаюсь, что ты сумеешь укротить мсье Клоделя, — понимающе заулыбался Бержерон.

— Верно, — сказала я. — Вот в чем он нуждается. В укрощении.

Направляясь к себе, я слышала, как Марк смеется.

Моя бабушка постоянно твердила, что в каждом человеке есть что-то хорошее.

— Присмотрись повнимательнее, — мягко говорила она, — тогда и разглядишь это хорошее. У всех свои достоинства.

Бабуля никогда не общалась с Клоделем.

Его достоинство заключалось разве что в быстроте. Через пятнадцать минут детектив уже был тут как тут.

Я слышала сквозь закрытую дверь их разговор с Бержероном. Голос Клоделя звучал приглушенно, это означало, что он сильно раздражен. Ему хотелось узнать мнение Бержерона о снимках от него самого, а не от меня, но Бержерону не было дела до его желаний.

Некоторое время спустя Клодель появился в моем офисе. Ни он, ни я не произнесли ни единого приветственного слова.

— Наши предположения подтвердились, — проговорила я. — Это Ганьон.

Клодель нахмурился, но глаза его заблестели оживленно. Теперь он мог приступать к следствию.

«Интересно, есть в его душе хоть капля жалости к умершей? — подумала я. — Или вся эта история для него — только очередная возможность потренироваться? Всех перехитрить, найти злодея».

Я не раз слышала, как над изуродованным телом добродушно подшучивают, дают ему смешные характеристики. Наверное, посредством черного юмора кто-то мирится с чудовищностью убийства, ограждает себя от ужасающей жестокости реального мира или маскирует свои истинные чувства. Но есть и такая группа людей, которые легко воспринимают насильственную смерть совсем по другим причинам. Во мне возникло подозрение, что Клодель относится именно к таким. В течение нескольких секунд я пристально наблюдала за его лицом. Где-то в дальнем конце коридора зазвонил телефон.

Я питала к этому человеку чистой воды неприязнь, но не могла не принимать во внимание тот факт, что его мнение обо мне для меня важно. Я хотела ему нравиться, хотела, чтобы он меня принимал, соглашался со мной.

Я хотела, чтобы они все меня приняли, все члены клуба. В моем воображении возник образ доктора Ленц, читающей мне лекцию.

«Темпе, — прозвучал у меня в голове ее голос, — ты дочь алкоголика. Ты ищешь внимания, в котором он тебе отказывал. Ты желаешь получить папино одобрение, вот и стараешься угодить всем и каждому».

Она помогла мне распознать в себе проблему, но помочь отделаться от нее не смогла. Пришлось справляться самостоятельно. В итоге теперь некоторые даже находят меня безразличной. Но Клоделю я таковой явно не казалась. Так или иначе, вступать с ним в открытое противоборство мне не хотелось.

Я сделала глубокий вдох.

— Мсье Клодель, а вам не кажется, — заговорила я, тщательно подбирая слова, — что убийство Изабеллы Ганьон каким-то образом связано с другими преступлениями, совершенными за последние два года?

Лицо детектива напряглось, губы сделались невероятно узкими, почти невидимыми, а шея покраснела. Постепенно эта краснота распространилась на все его лицо.

— О чем вы? — ледяным тоном поинтересовался он.

— Например, о деле Шанталь Тротье. Ее убили в октябре девяносто третьего. Нашли расчлененной, обезглавленной, выпотрошенной. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Останки лежали в полиэтиленовых мусорных пакетах.

Клодель поднял руки ко рту, переплел пальцы и прижал их к губам. Идеально подобранные золотые запонки в рукавах изысканной рубашки, соприкоснувшись, приглушенно брякнули.

— Миссис Бреннан, — произнес он, делая ударение на английскую форму обращения, и поглядел мне прямо в глаза, — может, будет лучше, если вы не станете выходить за рамки своей работы? Если бы между этими двумя преступлениями существовала какая-то связь, мы тут же ее распознали бы. Но никакой связи нет.

— Обе женщины были убиты в течение года, — продолжила я, игнорируя его унизительные слова. — На телах обеих следы…

Дамба его завидного терпения, так тщательно сооруженная, неожиданно прорвалась, и на меня стремительным потоком обрушился гнев.

— Merde! — взорвался Клодель. — Да вы хоть знае…

Последнее слово повисло в воздухе. Ему удалось вовремя взять себя в руки.

— Вы всегда настолько остро реагируете на происходящее? Подумайте над моими словами! — выпалила я.

Когда, проводив Клоделя, я закрывала дверь, меня трясло от негодования.

Глава 4

Я надеялась, что, размякнув в парилке, окончательно приду в норму, как брокколи после размораживания. Очень на это рассчитывала. Большие надежды я возлагала и на проделанные на беговой дорожке три мили, и на один подход на «Наутилусе». Однако спортзал, как и многое другое в этот день, не оправдал и десятой доли ожиданий. После тренировки я, конечно, немного успокоилась, но нервы мои все еще были взвинчены.

Я знала, что Клодель — настоящий придурок. Да, именно так я называла его мысленно. Придурок. Козел. Идиот. Больше всего мне нравилось называть его двусложными словами. Это я ясно сознавала, а больше не понимала в этом человеке ничего. Некоторое время мой мозг был занят им, потом медленно переключился на убийства. Изабелла Ганьон. Шанталь Тротье. Я повторяла эти имена вновь и вновь, будто вилкой катала по тарелке две фасолины.

Поправив полотенце на деревянной скамейке, на которой сидела, я воспроизвела в памяти события прошедшего дня. Когда Клодель ушел, я позвонила Дени, чтобы спросить, когда скелет Ганьон будет готов для дальнейшей работы. Я намеревалась изучить каждый его дюйм, не пропустить ни единого следа нанесенной травмы. Ни одной трещинки. Ни малейшей царапины или разреза. Что-то в самой манере расчленения сильно тревожило меня. Что именно — я пока понять не могла и хотела как можно быстрее и тщательнее осмотреть поверхности разделения. Дени ответил, что котел неисправен, поэтому к завтрашнему дню тело обработать не смогут.

Затем я направилась в центральный архив и подняла дело Тротье. Всю вторую половину дня просидела над полицейскими докладами, записями о результатах вскрытия, отчетами токсикологов и снимками. Нечто смутное не давало мне покоя: я чувствовала, что два преступления взаимосвязаны. Я силилась вспомнить какую-то крайне важную деталь, которая обещала все разъяснить… Тщетно.

Что-то запечатленное в глубинных пластах памяти твердило мне, что увечье и упаковка тел в пакеты не случайны, но я не могла докопаться до сути.

Я поправила полотенце и смахнула пот со лба. Кожа на кончиках пальцев сморщилась. Все тело покрылось потом, и я ощущала себя скользким окунем. Нет, двадцати минут с меня вполне достаточно. Больше не выдержу. Еще пять минут, и довольно.

Шанталь Тротье убили менее года назад, в ту осень, когда я начала постоянно работать в лаборатории. Девочке было всего шестнадцать. Сегодня днем я просмотрела все снимки, сделанные с ее тела, хотя они мне и не требовались. Я помнила в мельчайших подробностях, каким доставили в морг ее труп.

Это случилось двадцать второго октября, в праздник устриц, после обеда. Была пятница, и сотрудники лаборатории рано ушли с рабочих мест, чтобы согласно осенней традиции выпить пива и отдохнуть.

В конференц-зале толпился веселый народ. Мое внимание привлек Ламанш, разговаривавший с кем-то по телефону. Свободное ухо он закрывал рукой, спасаясь от шума, а положив трубку, сосредоточенно осмотрел присутствующих, заметил меня и жестом показал, чтобы я вышла в коридор и подождала его. То же распоряжение он отдал и Бержерону.

Пять минут спустя мы втроем спускались на лифте. Ламанш объяснил, что доставлено тело девушки, сильно избитое и расчлененное. Бержерона он попросил взглянуть на зубы. А меня — на линию разрезов на костях.

В отделении аутопсии царила прямо противоположная праздничному веселью атмосфера. Двое детективов стояли на некотором расстоянии от убитой. Двое офицеров полиции в форме фотографировали ее. Специалист по вскрытию в мрачном молчании раскладывал отдельные части тела на стальном столе. Детективы тоже не произносили ни звука. Никто не острил и не отпускал шуточек, никто не разговаривал. Тишину нарушали лишь щелчки фотокамеры, запечатлевавшей свидетельство зверской жестокости, лежащее на столе.

Тело представляло собой шесть кровавых кусков, разложенные в анатомическом порядке. Углы разрезов скошены, и убитая напоминала огромную куклу с гнущимися руками и ногами. Смотреть на нее без содрогания не получалось.

Голова была отделена от шеи прямо под подбородком. Мертвенно-бледная кожа, обрамлявшая уродливую ярко-красную поверхность среза, чуть задралась кверху, как будто испугавшись непосредственного контакта со свежим кровавым мясом. Глаза жертвы были полузакрыты, из правой ноздри тонкой засохшей струйкой сбегала красная извилистая дорожка. Мокрые длинные светлые волосы облепляли голову.

Туловище преступник разрезал на две части по линии талии. На верхней под грудью покоились согнутые в локтях руки. В такое положение складывают руки покойника в гробу, только при этом еще и сцепляют в замок пальцы.

Правая кисть жертвы была отделена от руки частично и крепилась на вытянутых, как электрические провода, кремово-белых сухожилиях. Левую кисть преступник отрезал полностью. Сейчас она со сжатыми пальцами, похожими на лапки паука, лежала возле головы погибшей.

Грудная клетка была продольно вспорота от шеи до живота, а молочные железы свисали по бокам, раздвигая в стороны своим весом разрезанную плоть. Нижняя часть туловища заканчивалась в районе коленей. Голени со ступнями лежали ниже.

С болью в сердце я заметила, что ногти на пальцах ног покрывает светло-розовый лак. Эта незначительная, но столь личностная деталь привела меня в жуткое волнение. Захотелось чем-нибудь накрыть эту девочку, наорать на всех присутствовавших, прогнать их. Но я молча стояла и ждала своей очереди приложить к ней руку.

Я и сейчас могу закрыть глаза и увидеть рваные края ран на ее черепе — следов неоднократных ударов, нанесенных каким-то тупым предметом. Могу воспроизвести в памяти форму и цвет синяков на ее шее, глаза в красных пятнышках, образовавшихся вследствие петехиального кровоизлияния, причиной которого явилось огромное давление на яремные вены, то есть удушение.

Желудок сводило, когда я представляла себе, что еще могло произойти в ужасающие моменты перед и после убийства с этой женщиной-ребенком, выращенной на арахисовом масле, летних лагерях и воскресных школах. Я скорбела о долгих годах, которые ей не суждено прожить. О студенческих балах, которых она никогда не посетит. О пиве, которого больше ни разу не выпьет тайком от родителей.

Мы, люди, живущие в Северной Америке в последних годах двадцатого века, считаем себя народом цивилизованным. Мы пообещали этой девочке просуществовать на свете лет семьдесят, не меньше. А позволили — всего шестнадцать.

Я отогнала болезненные воспоминания о той аутопсии, вытерла со лба пот и покачала головой, отлепляя от плеч намокшие волосы. Образы в моем мозгу перепутались, и я уже не могла отличить картинки, запечатлевшиеся в сознании, от того, что увидела в тот день на снимках.

Так все устроено в жизни. Наверное, и большинство моих воспоминаний о детстве — вовсе не воспоминания, а впечатления от старых фотографий. То есть воспоминания эти не что иное, какмозаика фотоизображений, обработанная памятью. Ментальный скачок в прошлое при помощи «кодака». Может, даже и хорошо, что все складывается именно так. Печальные события люди редко фотографируют.

Открылась дверь, и в парилку вошла женщина. Она улыбнулась, кивнула и разостлала полотенце на скамейке слева от меня. Ее бедра, похожие на губку, испещряли рытвины. Я встала, взяла полотенце и направилась в душ.

Когда я вернулась домой, в прихожей сидел Верди. Он выглядел раздраженным.

«Разве котам свойственны подобные эмоции?» — подумала я.

Наверное, я вижу то, чего нет. Я проверила, есть ли что-нибудь в его миске. Корм в ней еще был, хотя и совсем немного. Чувствуя себя виноватой, я наполнила миску до краев. Верди тут же подбежал. Он нуждался лишь в нескольких вещах: во мне, во ««Фрискис» — океанская рыбка» и во сне. Все эти потребности удовлетворить полностью невозможно: они возникают снова и снова.

До встречи с Гэбби оставался целый час, и я с удовольствием растянулась на диване. Занятия в спортзале и посещение парилки давали о себе знать: большая часть мышц будто просто отключилась. Но в этом изнеможении имелись и несомненные плюсы. Я смогла расслабиться. Пусть не морально, хотя бы физически. Как обычно бывает в подобные моменты, меня мучила жажда.

Комнату наполняло сияние предзакатного солнца, осветленное белыми муслиновыми занавесками на окнах. Вот что больше всего нравится мне в моей квартире. Здесь, в этом царстве мягких тонов, я нахожу умиротворение. Она — мой остров спокойствия в мире стрессов.

Моя квартира располагается на первом этаже здания, построенного в виде буквы «U». Оно словно обнимает внутренний двор. Моя секция занимает целое крыло, с соседями я практически не вижусь. Из гостиной сквозь застекленные створчатые двери можно выходить во внутренний дворик и в мой личный садик. В нем я выращиваю кое-какие травы. Редкость для города — цветы и трава в самом центре.

Сначала я сомневалась, что мне понравится жить одной. Как только я уехала из родительского дома и начала учиться в колледже, то сразу вышла замуж за Пита и родила Кэти. Единоличной хозяйкой собственного владения быть не пробовала. Как выяснилось, зря тревожилась. Я от такой жизни в восторге.

Я плавала на границе между сном и бодрствованием, когда зазвонил телефон. Вернувшись в реальность и ощущая небольшую тяжесть в голове, ответила на звонок. Какой-то машинный голос пытался убедить меня купить кусок земли на кладбище.

— Merde! — выругалась я, вставая с дивана.

Один из недостатков одинокой жизни — начинаешь разговаривать сам с собой.

Второй недостаток — удаление от дочери. Я набрала номер Кэти, и уже после первого гудка она сняла трубку:

— Мама, ужасно рада, что ты позвонила! Как дела? Прости, сейчас я не могу с тобой поболтать — разговариваю кое с кем по другой линии. Но если хочешь, я перезвоню позже.

Я улыбнулась. Кэти. Как всегда, запыхалась, занятая тысячей дел.

— Конечно хочу, детка. Хотя у меня ничего важного, позвонила, просто чтобы сказать «привет». Сегодня мы собираемся поужинать где-нибудь с Гэбби. Может, завтра созвонимся?

— Договорились. Поцелуй за меня Гэбби. Кстати, по французскому у меня выходит «отлично», если тебя именно это волнует.

— Я в тебе не сомневалась, — ответила я, смеясь. — Поболтаем завтра.

Двадцать минут спустя я уже остановила машину у дома Гэбби. К счастью, как раз напротив входа в ее подъезд нашлось свободное местечко. Заглушив мотор, я вышла на улицу.

Гэбби живет на площади Сен-Луи, у очаровательного маленького сквера, приютившегося между Сен-Лораном и улицей Сен-Дени. Сквер окружен многоквартирными домами невероятных форм с замысловатыми деревянными украшениями — реликтами века архитектурных причуд. Жильцы раскрасили их в эксцентрические тона и насажали цветов, которые летом буйно разрастаются. Теперь эти дома походят на картинки из диснеевских мультиков.

В сквере царит атмосфера капризного непостоянства. Это чувствуешь и когда любуешься фонтаном, с его гигантским, устремленным вверх тюльпаном, и когда переводишь взгляд на маленькую изгородь из кованого железа, украшающую парк по периметру. Удивительно, что викторианцы, столь притворно стыдливые ханжи, в вопросах строительства были так шаловливы. Думая об этом, я успокаиваюсь, поскольку еще раз убеждаюсь, что все в жизни сбалансировано.

Я посмотрела на здание, в котором живет Гэбби. От улицы Анри-Жюлиан оно третье по счету и стоит к северу от сквера. Кэти назвала бы его «полным отпадом» — так она смеется над нелепыми платьями, когда каждую весну мы выбираем ей что-нибудь подходящее для бала в конце учебного года. Архитектор дома Гэбби, украшая свое творение, наверное, не мог остановиться, пока не претворил в жизнь все самые невероятные идеи.

В этом здании из коричневого камня три этажа. Окна нижних выдаются вперед, крыша представляет собой усеченную шестиугольную башню. Она покрыта маленькими овальными пластинками, похожими на чешуйки с хвоста русалки. На самом верху небольшой балкончик с решетками из кованого железа. Нижние части окон квадратные, а верхние — дугообразные и вытянутые, как воздушные шары. Каждая дверь и окно обрамлены резными, покрытыми нежно-лавандовой краской деревянными панелями. От земли к крыльцу на третьем этаже ведет металлическая лестница, балясины ее перил такой же формы, как и столбики ограды в парке. В деревянных ящиках на окнах и в огромных клумбах у крыльца растут цветы.

Гэбби уже ждала меня. Я заметила, направляясь к крыльцу, как колыхнулась кружевная занавеска в одном из ее окон. Спустя несколько мгновений открылась парадная дверь. Гэбби вышла, заперла дверь, потом энергично схватилась за ручку и потянула за нее, проверив, сработал ли замок. И зашагала вниз по железной лестнице — ее длинная юбка, развеваясь, напомнила мне парус идущего по ветру судна.

Приближение Гэбби определить легко: она обожает все, что бренчит и блестит. В тот вечер ее лодыжку охватывало кольцо из маленьких колокольчиков. При каждом шаге колокольчики звенели. В аспирантскую бытность наряд, в котором она вышла, я окрестила бы «новый хиппи». Ей нравится выряжаться во что-нибудь экстраординарное.

— Как дела?

— Нормально, — ответила я.

Я солгала. Но мне до ужаса не хотелось разговаривать сегодня ни об убийствах, ни о Клоделе, ни о провалившейся поездке в Квебек, ни о своем неудачном замужестве — короче говоря, ни о чем, что в последнее время не давало мне покоя.

— А ты как поживаешь?

— Bien.

Гэбби покачала головой, дреды запрыгали. Все как в старые добрые времена. Хотя не совсем все. Я сразу угадала, что Гэбби в таком же настроении, как и я. Ей тоже хотелось разговаривать на несерьезные темы и не затрагивать больных вопросов. Мне сделалось немного не по себе, однако я решила продолжить безмолвно и по обоюдному согласию начатую игру.

— Итак, где мы сегодня ужинаем? — спросила я.

— А у тебя есть какие-нибудь особые пожелания?

Я задумалась. В подобные моменты я представляю, что передо мной на тарелке какая-то еда. Мой мозг определенно предпочитает зрительные образы. Сегодня явно требовалось что-нибудь красное и трудноперевариваемое.

— Я бы съела чего-нибудь итальянского.

— Отлично. — Гэбби прикинула в уме, куда нам пойти. — Как насчет «Вивальди»? Там есть столики и на улице.

— Отлично. Мне это чудесное парковочное место терять не придется. — Я указала подбородком на свою машину.

Мы повернули за угол и пошли через сквер под сенью широколистных деревьев. На скамейках, перекусывая, болтая и разглядывая прохожих, тут и там сидели старики. Какая-то женщина в шапочке для душа кормила голубей хлебом из пакетика, добродушно ворча на них, как на разбаловавшихся детей. По одной из дорожек расхаживали двое полицейских. Руки обоих сцеплены сзади в «замок». Периодически они останавливались, чтобы сделать кому-нибудь шутливое замечание или ответить на чей-то вопрос.

Мы миновали бетонный бельведер, расположенный к западу от сквера. Я окинула взглядом слово «Веспасиан» над его дверью и в который раз задумалась, почему имя римского императора высечено именно в этом месте.

Выйдя из парка, мы пересекли улицу Лаваль и пошли вдоль ряда высоких бетонных колонн, обозначавших вход на улицу Принца Артура. За все это время ни я, ни Гэбби не произнесли ни слова. Странно. Гэбби редко молчит, чаще всего ее переполняют идеи и планы. Я решила, что сегодня она просто угадала мое настроение.

Однако, начав искоса наблюдать за подругой, поняла, что ошибаюсь. Гэбби на ходу пристально вглядывалась в лица попадавшихся навстречу людей и кусала ноготь большого пальца. Я видела, что она нервничает.

В этот теплый влажный вечер народу на улице Принца Артура было видимо-невидимо. Снующие взад и вперед люди окружали нас со всех сторон. Окна и двери ресторанов были распахнуты, столики рядом с ними беспорядочно громоздились, словно кто-то вынес их, а составить ровно забыл. Под яркими разноцветными зонтиками сидели, разговаривая и смеясь, мужчины в легких рубашках и женщины с обнаженными плечами. Многие стояли в очереди, ожидая возможности сесть на освободившееся место. Приблизившись к «Вивальди», заняла очередь и я, а Гэбби отправилась на угол купить пива.

Когда нас наконец-то посадили за столик, Гэбби заказала феттучине, а я пиккату со спагетти. От чисто красного блюда я отказалась, увидев плавающий в стакане с перье, который мне принесли сразу же, кусочек желтого лимона.

Ожидая заказ, мы с Гэбби завели разговор, но довольно неохотно и, по сути, ни о чем, а вскоре опять замолчали. Молчание это было отнюдь не привычной паузой в болтовне близких, привыкших друг к другу подруг. Мы обе чувствовали себя неловко.

Я отлично знаю Гэбби. В тот день она держалась напряженно. Ее взгляд избегал встречи с моим и по-прежнему беспокойно изучал окружавших нас людей. Она слишком часто брала со столика и подносила к губам бокал с кьянти. В свете вечернего солнца вино горело ярко-красным пламенем, словно закат в Каролине. Гэбби явно что-то тяготило.

Я прекрасно знала это состояние: когда тебя что-то сильно тревожит, ты жаждешь заглушить свою тревогу алкоголем. В свое время я часто прибегала к его помощи. Лед в моем перье медленно таял. Я долго наблюдала за лимонным кругляшом, плавающим между уменьшавшимися прозрачными кубиками.

— Гэбби, в чем дело?

— Ты о чем? — Подруга вздрогнула.

Она коротко и нервно рассмеялась и откинула с лица дред. Глаза ее приняли бесстрастное выражение.

Я заговорила на отстраненную тему, решив, что, если у Гэбби возникнет желание, она сама позднее поделится со мной своими проблемами.

— От кого-нибудь с северо-запада есть вести?

Мы встретились с ней в семидесятых, когда учились в аспирантуре. Я была замужем и завидовала Гэбби и остальным свободным от семейных уз друзьям и подругам. Мне так не хватало сближающих вечеринок до самого утра, коллективных походов прямо с пирушек на философские заседания. Я была их ровесницей, но жила как будто в другом мире. Только с Гэбби мы стали близкими подругами. Понятия не имею почему. Ведь мы с ней настолько разные, насколько вообще могут различаться две женщины. Возможно, дело было в том, что Гэбби нравился Пит. По крайней мере, она делала вид, что нравился.

Воображение перенесло меня в прошлое. Я ясно увидела Пита: по-военному жесткого, в окружении обкуренных травой, напившихся дешевого пива хиппи. Мои аспирантские вечеринки приводили его в страшную неловкость, он ненавидел их, но делал вид, что просто презирал. Из всех моих однокашников только Гэбби удалось найти с ним общий язык.

Теперь я поддерживаю отношения лишь с несколькими из товарищей по учебе. Они живут в разных уголках Штатов, большинство работают в университетах и музеях. А Гэбби все эти годы общалась со многими, возможно, потому, что никто не хотел терять с ней связь.

— Иногда мне звонит Джо. Он преподает где-то в Айове. Или в Айдахо.

Географию Гэбби всегда знала плоховато.

— Правда? — спросила я, желая поддержать разговор.

— Берн продает недвижимость в Лас-Вегасе. Пару месяцев назад он приезжал в Монреаль на какую-то конференцию. С антропологией никак не связан и вполне счастлив.

Гэбби сделала глоток вина.

— А волосы у него все такие же.

Она рассмеялась, теперь вполне искренне. То ли вино, то ли моя компания постепенно расслабляли ее.

— Ах да! Недавно я получила электронное письмо еще и от Дженни. Подумывает вернуться к научным исследованиям. Ты знаешь, что она вышла за какого-то придурка и бросила классную работу в Рутджерсе? — Обычно Гэбби не так отчетливо выговаривает слова. — Теперь наша Дженни — адъюнкт или что-то в этом роде и ждет, что ей предложат заниматься чем-нибудь этаким.

Она опять глотнула вина.

— Если, конечно, благоверный ей позволит. А как у тебя дела с Питом?

Вопрос застал меня врасплох. До этого я изо всех сил старалась избегать упоминаний о своем замужестве. У меня было ощущение, что если я облеку в слова свои мысли о нем, то буду вынуждена взглянуть в глаза правде, а я чувствовала, что еще не готова к этому.

— Он в порядке. Иногда мы разговариваем по телефону.

— Люди порой меняются.

— Верно.

Принесли салаты, и в течение нескольких минут мы занимались добавлением в них перца и других специй. Когда я подняла голову, то заметила, что Гэбби сидит неподвижно, держа вилку над тарелкой. Она опять от меня отстранилась, но на сей раз для изучения не окружающих людей, а собственного внутреннего мира.

— Расскажи же о своем проекте. — Я опять подкинула ей тему для разговора.

— Что? А, о проекте… Все отлично. Я уже вхожу в доверие, и они начинают по-настоящему мне открываться.

Она отправила в рот то, что было на вилке.

— Гэбби, я помню, ты рассказывала об этом исследовании, но я ничего не поняла, объясни еще раз, в чем его цель. Я отношусь к физическому типу, ты ведь знаешь.

Гэбби рассмеялась. Между культурной и физической антропологией огромная разница. Наша группа была маленькой, однако весьма разнообразной: одни аспиранты занимались этнологической, другие лингвистической, археологической или биологической антропологией. Я знала о деконструкционизме так же мало, как Гэбби — о митохондриальной ДНК.

— Помнишь, какие книжки по этнографии заставлял нас читать Рэй? О племени яномамо, о народности семаи? Наш проект — практически то же самое. Мы хотим подробно описать мир проституток и для этого изучаем их жизнь, беседуем с ними. Все очень откровенно и правдиво. Кто они такие? Откуда берутся? Почему выбирают именно этот путь? Чем занимаются, помимо проституции? Как помогают друг другу? Каким образом сосуществуют с системой принятых в стране законов? Как относятся к самим себе? Где…

— Я поняла.

Может, на Гэбби так воздействовало вино или разговор о единственной в ее жизни страсти, но она все больше и больше оживлялась. Несмотря на сгустившиеся сумерки, я видела, как пылают ее щеки. В глазах горело отражение света фонаря. Или то был блеск опьянения.

— Общество просто списывает этих женщин со счетов, — продолжала она. — Их судьбы никого не волнуют, кроме тех, кто мечтает от них избавиться.

Я кивнула, жуя.

— Большинство людей считают, что эти девочки становятся проститутками потому, что кто-то когда-то над ними надругался, или по принуждению. В действительности же все не так. Многие из них занимаются этим просто ради денег. На рынке труда они никому не нужны, так как ничего особенного не умеют делать, потому и принимают решение поторговать пару лет собственным телом, ведь для них это самый прибыльный бизнес. Продавая гамбургеры, много денег не заработаешь. — Она отправила в рот очередную порцию салата. — Кстати, как и любая другая группа людей, они имеют собственную субкультуру. Больше всего меня интересуют их системы взаимосвязи, поддержки и другие подобные вещи.

Официант принес главные блюда.

— А мужчины, пользующиеся их услугами? — спросила я.

— Что?

Мне показались, вопрос охладил ее пыл.

— Я говорю о мужчинах, которые этих женщин покупают и, несомненно, играют важнейшую роль в их жизни. С ними вы беседуете?

Я намотала на вилку спагетти.

— Я… Да, с некоторыми, — ответила Гэбби с запинкой, явно приходя в волнение.

Последовала пауза.

— Хватит болтать обо мне, Темпе. Расскажи, над чем работаешь ты. Над чем-нибудь интересным?

Она смотрела в тарелку.

Я не была готова к такому неожиданному переходу.

— Эти убийства никак не идут у меня из головы, — не задумываясь, выдала я.

И тут же пожалела о сказанном.

— Какие убийства?

Голос Гэбби прозвучал резко, окончание последнего слова смазалось.

— Об одном из них, довольно кошмарном, нам стало известно в прошлый четверг.

Я замолчала. Гэбби не любила вдаваться в подробности моей работы.

— Да ты что?

Она откусила кусочек хлеба и выжидающе уставилась на меня. Наверное, из вежливости.

— Удивительно, что в прессе об этом упомянули лишь вскользь, — продолжила я. — Тело нашли недалеко от Шербрука. Личность пришлось устанавливать. Ее убили в марте или в апреле.

— Но ты постоянно занимаешься подобными вещами, — сказала Гэбби. — Почему именно это убийство не идет у тебя из головы?

Я откинулась на спинку стула и пристально взглянула в ее глаза, размышляя, стоит ли рассказывать подробности. Вообще-то, Гэбби единственная, с кем я в состоянии их обсуждать.

«Может, так будет лучше? — подумала я. — Но для кого? Для меня?»

— Преступник изувечил жертву. Потом расчленил и перенес в лес.

Гэбби молчала.

— Мне это напоминает убийство другой женщины, с ее телом я тоже работала, — сказала я.

— Что ты имеешь в виду?

— Одинаковые… — Я старательно выбрала следующее слово. — Одинаковые элементы и в том и в другом случае.

— Например?

Она взяла бокал.

— Например, обезглавливание.

— По-моему, такое происходит довольно часто. Женщина становится жертвой, ей разбивают голову, ее душат, разрезают на части.

— Да, — согласилась я. — К тому же я еще не знаю причину смерти второй убитой, ее тело сильно разложилось.

У меня возникло ощущение, что Гэбби сделалось не по себе. А может, я ошиблась.

— Что еще тебе кажется странным?

Гэбби поднесла бокал к губам, но не отпила из него.

— Расчленение обоих тел. А еще…

Я замолчала, вспомнив о вантузе. Я до сих пор не понимала, что это означало.

— Значит, ты считаешь, что и ту и другую женщину пришил один и тот же подонок? — спросила Гэбби.

— Да. Считаю. Но не могу убедить в этом кретина, которому поручено расследование дела. Он не желает даже думать о том втором убийстве.

— Не исключено ведь, что эти убийства — дело рук одного из тех психопатов, которые, издеваясь над женщинами, кончают? — спросила Гэбби.

— Да, — ответила я, не глядя на нее.

— Думаешь, он не остановится?

Голос Гэбби опять прозвучал резко, но на сей раз она четко выговорила все слова. Я положила вилку на стол, посмотрела подруге в глаза и увидела в них странно напряженное выжидание. Ее рука слегка дрожала, пальцы крепко сжимали ножку бокала, поверхность вина волновалась.

— Гэбби, прости. Не следовало тебе об этом рассказывать. С тобой все в порядке?

Она расправила плечи и, продолжая пристально на меня смотреть, осторожно поставила на стол бокал, но пальцы разжала и убрала руку не сразу, чуть погодя. Я жестом подозвала официанта.

— Кофе будешь?

Гэбби кивнула.

Мы закончили ужин, побаловав себя трубочками канноли и капучино. Гэбби пришла в себя, когда мы принялись вспоминать годы учебы, шутить и смеяться над самими собой — над теми прежними нами, с длинными прямыми волосами, в джинсах-«колоколах» на бедрах. Над всем своим бунтарским поколением.

Когда, выйдя из ресторана после полуночи, мы шли по улице, Гэбби возобновила разговор об убийствах:

— Каким он может быть, этот парень?

Я удивилась ее вопросу.

— Я имею в виду, ты считаешь этого типа сумасшедшим? Или нет? И сможешь ли его вычислить?

Моя растерянность ее раздражала.

— Ты бы смогла узнать эту сволочь среди толпы? На пикнике? В церкви?

— Ты об убийце? — уточнила я.

— Да.

— Не знаю.

Гэбби помолчала.

— Он ведь не остановится?

— Думаю, нет. Если один и тот же человек убил обеих женщин — а я не могу быть в этом уверена, — значит его действия организованны. Он строит план, продумывает каждый шаг. Многим серийным убийцам удается долгое время дурачить весь свет, Гэб. Но я ведь не психолог и могу лишь разглагольствовать на подобные темы.

Мы подошли к моей машине, и я открыла ее. Гэбби неожиданно схватила меня за руку:

— Давай я кое-что тебе покажу!

В моем мозгу сработал сигнал тревоги.

— Гм…

— Это касается моего проекта. Давай съездим в район «красных фонарей» и ты просто взглянешь на девочек?

Я посмотрела на Гэбби как раз в тот момент, когда сияние фар подъезжавшей машины осветило ее лицо. Оно выглядело странно в этом движущемся свете: некоторые черты выделились, другие спрятались в тени. Глаза Гэбби горели, и я почувствовала, что не смогу ей отказать:

— Хорошо.

На самом деле это было вовсе не хорошо. Я взглянула на часы: восемнадцать минут первого. Хотелось выспаться перед завтрашним днем, но я не желала огорчать Гэбби.

Она села в машину и отодвинула сиденье назад до упора. Пространства для ног прибавилось, но ей и этого было маловато.

Пару минут мы ехали молча. Следуя указаниям Гэбби, я направилась на запад и, миновав несколько кварталов, свернула на юг, на Сен-Юрбен. Мы обогнули восточный край гетто Макгилла — шизоидную амальгаму домов, сдаваемых по низким ценам студентам, высоченные кондоминиумы и благородного вида здания из коричневого камня. Я свернула налево, на улицу Сен-Катрин. Сердце Монреаля осталось у нас за спиной. В зеркале заднего вида я могла видеть затененные очертания комплекса Дежарден и площади Искусств, с вызовом взирающих друг на друга. Ниже красовался Дворец конгрессов.

В Монреале великолепие центра города резко переливается в убогость западной окраины. Улица Сен-Катрин видит и то и другое. Начинающаяся в изобилии Вестмаунта, она тянется через центр к востоку, к бульвару Сен-Лоран или к Мейну — разделительной линии между востоком и западом. Центр застроен высотками и отелями, театрами и торговыми центрами.

С Сен-Лорана начинаются владения проституток и бандитов. Их район простирается на восток, от Мейна до деревни геев, в которой обитают также торговцы наркотиками и скинхеды. Иногда эти места отваживаются навестить туристы и жители пригорода, чтобы, избегая встреч взглядами, поглазеть на оборотную сторону жизни и удостовериться, что они не имеют к ней никакого отношения. Надолго никто из них здесь не задерживается.

Мы почти въехали на Сен-Лоран, когда Гэбби жестом велела мне свернуть направо. Я нашла свободное место напротив секс-бутика и заглушила мотор. С краю на другой стороне дороги у входа в отель «Гранада» толпились женщины. На дверях отеля висела вывеска: «ШАМБР ТУРИСТИК», но я сильно сомневалась, что туристы когда-либо останавливались здесь.

— Вон, — сказала Гэбби. — Это Моник.

На Моник были виниловые сапоги до середины бедра. Зад едва прикрывал растянутый до предела черный спандекс. Сквозь него виднелась полоска трусиков и нижний край белой блузки. Пластмассовые серьги-кольца, вдетые в уши, касались плеч, в до невозможности черных волосах горели ослепляющие розовые пятна. Она выглядела карикатурой на проститутку.

— А это Кэнди.

Гэбби указала на молодую женщину в желтых шортах и ковбойских сапогах, до боли юную. Если бы не сигарета и не клоунская раскраска, эта девочка годилась бы мне в дочери.

— Они называют себя настоящими именами? — спросила я.

— Не знаю. А ты бы как поступила на их месте? — Гэбби указала на девушку в коротких шортах и туфлях на каучуковой подошве. — Пуаретт.

— Сколько ей лет? — спросила я, ужасаясь.

— Говорит, восемнадцать. Но, скорее всего, не больше пятнадцати.

Я откинулась на спинку сиденья, не убирая рук с руля. Гэбби называла мне другие имена, а я, глядя на их обладательниц, не могла отделаться от мыслей о гиббонах. Подобно маленьким приматам, эти женщины стояли на расстоянии друг от друга, разделяя территорию на четко ограниченные участки. Каждая работала на своем: отстраняясь от особей женского пола, старательно привлекала самцов. Из человеческого в них сохранялись лишь позы, гримасы и усмешки, входящие в ритуал обольщения. О воспроизводстве рода явно не думал никто.

Гэбби замолчала, закончив перечислять имена. Она смотрела в мою сторону, но не на, а мимо меня, на что-то за окном. Возможно, на нечто такое, чего в моем мире вообще не существовало.

— Поехали.

Она произнесла это так тихо, что я еле расслышала ее слова:

— Что…

— Едем!

На сей раз ее голос прозвучал жестко, почти свирепо, и я, пораженная, чуть не ответила бранью. Но не стала делать этого, заметив выражение ее глаз.

Мы опять ехали молча. Гэбби сидела, глубоко задумавшись, и мне казалось, ее мысли где-то на другой планете. Я остановила машину рядом с ее домом.

— Они были изнасилованы? — ошеломила меня очередным вопросом Гэбби.

Я быстро воспроизвела в памяти наш последний разговор. Но так и не поняла, о ком речь.

— Кто? — спросила я.

— Эти женщины.

«Какие женщины? — мелькнуло у меня в мозгу. — Проститутки? Или убитые?»

— Ты о ком?

Некоторое время Гэбби молчала.

— Как же меня задолбало все это дерьмо! — выпалила она потом.

Не успела я и глазом моргнуть, как она выскочила из машины и взбежала по лестнице к своей двери. Лишь пару секунд спустя горячность, с которой были произнесены ее слова, обожгла меня хлесткой пощечиной.

Глава 5

Следующие две недели Гэбби не давала о себе знать. Клодель тоже не звонил, отстранив меня таким образом от дела. О жизни Изабеллы Ганьон я узнала от Пьера Ламанша.

Она жила с братом и его любовником в Сен-Эдуаре, рабочем районе на северо-востоке от центра. Работала в бутике любовника брата, небольшом магазине под названием «Une Tranche de Vie», специализировавшемся на одежде «унисекс» и аксессуарах. «Ломтик жизни». Придумал это название ее брат, пекарь. Ирония ситуации подействовала на меня угнетающе.

Изабелла пропала в пятницу первого апреля. По словам брата, она была завсегдатаем ряда баров на Сен-Дени. Накануне исчезновения вернулась домой поздно. Он сказал, что услышал, как хлопнула дверь примерно в два ночи. Рано утром они с любовником ушли на работу. В час дня Изабеллу видел кто-то из соседей. К четырем она должна была появиться в бутике, но так и не пришла. Ее останки обнаружили возле Гран-Семинер девять недель спустя. Ей было двадцать три года.

Ламанш пришел ко мне в офис после обеда, чтобы узнать, закончила ли я работу с ее черепом.

— На нем было несколько трещин, — сказала я. — На восстановление ушло немало времени.

Я взяла череп с пробкового кольца:

— По голове жертву ударили по меньшей мере три раза. Вот этот удар был первым.

Я указала на небольшое блюдцеобразное углубление. От его центра к краям, подобно кольцам на мишени для стрельбы, отходило несколько кругообразных трещин.

— С первого раза расколоть череп преступнику не удалось, повредилась лишь наружная его поверхность. Он нанес повторный удар. Вот сюда.

Я указала на звездообразный рисунок линий, окружающий место пролома. Расходившиеся от него кривые круги и лучи переплетались, подобно паутине.

— Этот удар был гораздо более сильным и вызвал обширный осколочный перелом. Череп раскололся.

На воссоздание этого черепа у меня действительно ушло немало времени. По краям трещин блестели узкие дорожки клея.

Ламанш напряженно смотрел то на мое лицо, то на череп. Его взгляд был настолько сосредоточенным, что, казалось, мог пробуравить в воздухе канал.

— Потом убийца ударил ее сюда.

Я провела пальцем по другой паутине, ветви которой, подходя к последнему кольцу первой, резко обрывались.

— Это был последний удар. Новые трещины не пересекают те, что образовались ранее.

— Oui.

Пьер всегда так себя ведет. Отсутствие ответных реплик во время разговора вовсе не означает, что слова собеседника ему неинтересны или непонятны. Пьер Ламанш все слышит и все учитывает. И никогда не нуждается в повторных объяснениях. Если он отвечает сухо и односложно, то только для того, чтобы заставить тебя лучше сосредоточиться.

— Когда по черепу наносят удар, — продолжила я, — он ведет себя подобно воздушному шару: в первую долю секунды кость в месте приложения силы вдавливается внутрь, а с противоположной стороны выпячивается. То есть площадь повреждения не ограничивается лишь непосредственно участком нанесения удара.

Я взглянула на Пьера, желая убедиться в том, что он следит за ходом моих мыслей. Он следил.

— Череп устроен таким образом, что силы, вызванные неожиданным толчком, проходят по нему в определенных направлениях. Поэтому рисунок слома кости может быть примерно предугадан. Если, к примеру, удар нанести в это место… — я указала на лоб, — повредятся глазные впадины или лицо. Если в это… — я провела рукой по задней части черепа, практически не касаясь его, — образуются боковые трещины у черепного основания.

Ламанш кивнул.

— В данном случае мы имеем дело с двумя раздробленными ранами и одной вдавленной на правой теменной зоне. Несколько трещин начинаются на противоположной стороне черепа и направляются к ранениям в правой части. Из этого можно сделать вывод, что удары преступник наносил по голове жертвы сзади справа.

— Три удара, — произнес Ламанш.

— Три удара, — подтвердила я.

— От этого она умерла?

Он знал, что я отвечу.

— Возможно. Точно не знаю.

— Что-нибудь еще?

— Следов пулевых или ножевых ранений я не обнаружила. Обратила внимание на какие-то странные порезы на позвонках, но я не понимаю их происхождения.

— Может, образовались при расчленении?

Я покачала головой:

— Меня смущает их месторасположение. — Я вернула череп на кольцо. — Расчленение было произведено очень аккуратно. Убийца не просто поотрубал конечности жертвы, а отделил их прямо в местах суставов. Помните, например, дела Гана и Валенсиа?

Ламанш задумался, наклоняя голову сначала немного вправо, потом влево, как собака, реагирующая на шелест целлофана.

— Гана нашли примерно два года назад, — подсказала я. — Он был обернут покрывалами и перевязан лентами, ноги отделены и упакованы отдельно.

Тот случай напомнил мне о древних египтянах. Перед мумификацией они извлекали внутренности из тела умершего, чем-нибудь оборачивали их и клали вместе с трупом. Убийца Гана проделал то же самое с ногами своей жертвы.

— А, да. Я помню это дело, — сказал Ламанш.

— Тому парню убийца отрезал ноги ниже колен. Так же обошлись и с Валенсиа — его конечности были отделены на несколько дюймов либо выше, либо ниже сочленений.

Валенсиа убили за чрезмерную жадность. Он был наркодельцом. Его тело поступило к нам в хоккейной сумке.

— В обоих этих случаях преступники поступили просто: отсекли конечности жертв в наиболее удобных местах. С Ганьон же все обстоит по-другому: расчленяя ее, убийца аккуратно разделил суставы. Взгляните. — Я показала Ламаншу схему.

Для ее создания я использовала стандартный чертеж аутопсии с отметками в тех местах, в которых тело было разрезано. Одна линия на схеме пересекала горло. Другие рассекали плечевые, бедренные и коленные суставы.

— Голова отделена в районе шестого шейного позвонка. Руки — в плечевых, ноги — в бедренных, голени со ступнями — в коленных суставах.

Я взяла левую лопатку:

— Видите эти следы?

Ламанш изучающе осмотрел параллельные желобки на суставной поверхности.

Я отложила лопатку и взяла тазовую кость:

— Взгляните. Убийца попал прямо в вертлужную впадину.

Ламанш обследовал глубокое гнездо, в которое когда-то входила верхняя часть бедренной кости, и места срезов. Я молча убрала таз и подала ему бедро.

Он долго разглядывал и эту кость, потом медленно отложил ее на стол.

— Только с руками убийца не стал мучиться: отсек их прямо по кости. — Я показала Ламаншу плечевую кость.

— Странно.

— Да.

— Что более распространено? Первые два случая или этот?

— Первые. Обычно к расчленению прибегают, чтобы от тела было легче избавиться. Берут пилу и отпиливают конечности. Это наиболее легкий и быстрый способ. На разделение суставов, как в нашем случае, требуется гораздо больше времени.

— Гм… И что это означает?

Над этим вопросом я сама долго ломала голову.

— Не знаю.

Некоторое время мы оба молчали.

— Семья хочет получить тело для захоронения. Я постараюсь продержать его в лаборатории как можно дольше, — сказал Ламанш. — Позаботьтесь о том, чтобы у нас остались все необходимые снимки и записи на случай судебного разбирательства.

— Я планирую детально исследовать поверхности срезов. Изучу их под микроскопом, постараюсь определить, каким инструментом убийца воспользовался для расчленения. — Перед тем как произнести последующую фразу, я выдержала паузу и тщательно обдумала слова. — Если некоторые мои подозрения подтвердятся, то я хотела бы сравнить эти разрезы с теми, что я встречала при работе с другим телом.

Уголки губ Ламанша дрогнули. Я не могла понять отчего: то ли он смеялся надо мной, то ли был раздражен. А может, мне вообще показалось.

— Да, я слышал о ваших подозрениях от мсье Клоделя, — произнес Ламанш, помолчав. — Объясните… — он взглянул мне прямо в глаза, — почему вы считаете, что эти два дела взаимосвязаны?

Я перечислила схожие черты между убийствами Тротье и Ганьон: избиение, расчленение тел после смерти, использование полиэтиленовых пакетов, перенос в пустынное место.

— КУМ занимается обоими делами?

— Нет. Только делом Ганьон. Тротье была найдена в Сен-Жероме, ее убийство расследовал СК.

Как и во многих других городах, в правовых вопросах в Монреале нередко возникает путаница. Дело в том, что Монреаль расположен на одноименном острове, омываемом водами реки Святого Лаврентия. Убийствами, совершающимися непосредственно на нем, занимается полиция города Монреаль, а те происшествия, которые происходят за его пределами, то есть на прилежащих островах, рассматривают местные полицейские подразделения либо полиция Квебека. Работа правоохранительных органов не всегда согласована. — Ламанш выдержал паузу. — Боюсь, убедить мсье Клоделя в правоте ваших слов у нас не получится. Действуйте самостоятельно, а если что-нибудь потребуется, обращайтесь ко мне.

Позднее на этой же неделе я сфотографировала поверхности срезов фотомикроскопом под разными углами, с разным увеличением, при разном освещении. А еще удалила небольшие участки кости с поверхностей нескольких суставов, надеясь просмотреть их под растровым электронным микроскопом. Осуществить свои планы в ближайшее время мне не удалось: пришлось переключить внимание на массу других костей.

Первый скелет, частично одетый, обнаружили гулявшие в парке дети. Второй — сильно разложившийся — прибило к берегу озера Сен-Луи. А одна семейная пара, занимавшаяся уборкой только что купленного дома, обнаружила в подвале чемодан с человеческими черепами, покрытыми воском, кровью и перьями. Все находки поручили обследовать мне.

Останки из озера Сен-Луи, по всей вероятности, принадлежали джентльмену, якобы случайно утонувшему прошлой осенью во время прогулки на лодке. Одному из его конкурентов сильно не понравилось, что он задумал стать табачным контрабандистом. Я восстанавливала его череп, когда раздался телефонный звонок.

Я знала, что это произойдет, но не думала, что так скоро. Мое сердце бешено заколотилось, а кровь под грудиной зашипела, словно карбонизированный лимонад во взболтанной бутылке. Меня бросило в жар.

— Она мертва не более шести часов, — сказал Ламанш. — Думаю, вам следует взглянуть.

Глава 6

Двадцатичетырехлетняя Маргарет Адкинс жила с мужем и шестилетним сыном в районе, примыкавшем к Олимпийскому стадиону. В то утро, в десять тридцать, у нее была назначена встреча с сестрой, женщины собирались пройтись по магазинам и вместе пообедать. На встречу Маргарет не пришла. И не отвечала на телефонные звонки после разговора с мужем в десять часов. Ее убили в период между этим разговором и часом дня, когда сестра нашла ее тело. Это случилось четыре часа назад. Вот и все, что нам было известно.

Клодель еще не вернулся с места обнаружения убитой. Его коллега Мишель Шарбонно сидел на одном из пластмассовых стульев, выстроенных в ряд вдоль дальней стены в кабинете для вскрытия. Ламанш приехал с места преступления меньше часа назад, тело привезли несколькими минутами раньше. Когда я пришла, производили вскрытие. Я мгновенно поняла, что сегодня нам всем придется задержаться на работе допоздна.

Она лежала лицом вниз, руки сложены вдоль тела ладонями вверх, а пальцы сжаты. Специалист по аутопсии осматривал ее ногти и брал соскоб. На фоне начищенной поверхности столешницы из нержавеющей стали обнаженное тело выглядело восковым. Спину покрывали маленькие кружки — следы от дренажных отверстий стола. Тут и там на коже темнели прилипшие волоски, упавшие с курчавой копны на ее голове.

Затылок изуродован, череп слегка перекошен, как на кривом детском рисунке. Вытекавшая из него кровь, смешиваясь с водой, которой обмывали убитую, стекала вниз и образовывала под телом красную полупрозрачную лужу. На другом столе для вскрытия лежали пропитанные кровью спортивный костюм, бюстгальтер, трусики, туфли и носки. В воздухе резко пахло металлом. В пакете рядом с костюмом я увидела эластичный бинт и санитарную подушку.

Даниель делал снимки полароидом. Перед Шарбонно на письменном столе темнели квадраты с белыми краями. На них проявлялись изображения. Шарбонно, закусив нижнюю губу, внимательно рассматривал один снимок за другим и аккуратно возвращал каждый на место.

Офицер в форме щелкал «никоном» со вспышкой. Когда он обогнул стол и поднялся на табурет, Лиза, пришедшая к нам последней из всех специалистов по аутопсии, подложила под тело старинную ширму — окрашенную краской металлическую раму, обтянутую белой тканью. Такими в незапамятные времена в больницах огораживали пациентов во время выполнения некоторых интимных процедур. Рядом с Маргарет Адкинс эта ширма показалась мне насмешкой, злой иронией. До интимности ей теперь не было никакого дела.

Фотограф слез с табурета и вопросительно посмотрел на Ламанша. Тот шагнул к столу и указал подбородком на царапину на задней части левого плеча:

— Это вы запечатлели?

Лиза поднесла с левой стороны к указанному месту прямоугольную карточку с номером «Лаборатуар де медисин легаль», номером морга и датой: двадцать третье июня девяносто четвертого года. И Даниель, и фотограф сняли плечо крупным планом.

По распоряжению Ламанша Лиза сбрила волосы вокруг ран на голове убитой и несколько раз спрыснула череп водой. Всего ран было пять. Рваные края свидетельствовали о том, что удары наносили тупым предметом. Ламанш измерил их, схематически зафиксировал на бумаге и велел снять крупным планом.

— А теперь опять переверните ее, пожалуйста, на спину.

Лиза шагнула вперед, отодвинула тело к дальнему левому краю стола, аккуратно прижала левую руку трупа к животу и с помощью Даниеля перевернула на спину. Когда затылок жертвы коснулся стола, послышался приглушенный стук. Лиза приподняла голову убитой, положила резиновое приспособление под ее шею и отступила в сторону.

То, что представилось взгляду, заставило мою кровь мчаться по жилам еще быстрее. Будто в желудке встряхнули бутылку с газированной водой, убрали с горлышка большой палец и оттуда неудержимым потоком рванул наружу гейзер страха.

Маргарет Адкинс была распорота от грудины до таза. Сквозь уродливую расщелину в туловище виднелись яркие внутренности. В том месте, где щель была наиболее глубокой, а органы смещены, блестела оболочка, покрывающая позвоночный столб.

Потрясенная, я перевела взгляд выше, не в силах смотреть на ее обезображенный живот. И увидела не менее ужасающую картину. Голова убитой была приподнята, лицо со вздернутым носиком и изящным подбородком напоминало лицо феи. Щеки осыпали веснушки — на фоне мертвенно-бледной кожи пятнышки эти казались невероятно темными. Жертва напоминала бы Пеппи Длинныйчулок, если бы еще и улыбалась. Но ее рот был расширен вовсе не в улыбке — из него торчала отрезанная левая грудь. В нежную нижнюю губу утыкался сосок.

Я подняла голову и встретилась взглядом с Ламаншем. Складки на его лице выглядели глубже обычного. Нижние веки были так сильно напряжены, что провисали и чуть подрагивали. Я увидела в его глазах искреннюю скорбь и что-то еще.

Ламанш ничего мне не сказал — продолжил заниматься вскрытием, переключая внимание то на тело, то на свой блокнот. Он фиксировал каждое повреждение, определял положение и размеры любой царапины, описывал малейший порез. Тело фотографировали.

Мы ждали. Шарбонно закурил.

По прошествии, как мне показалось, нескольких часов Ламанш завершил внутренний осмотр:

— Хорошо. Теперь сделайте рентген.

Он стянул с рук перчатки и сел за письменный стол, склоняясь над своим блокнотом, как старик над коллекцией марок.

Лиза и Даниель подкатили к столу с телом стальную каталку, с профессиональной ловкостью и бесстрастностью переместили на нее убитую и повезли делать рентген.

Я тихо приблизилась к Шарбонно и села на стул рядом. Он приподнялся, кивнул, улыбнулся, сделал глубокую затяжку и затушил окурок.

— Доктор Бреннан, как дела?

Шарбонно всегда беседовал со мной только по-английски и гордился, что может говорить на нем бегло. Его речь представляла собой странную смесь квебекского и южного сленга. Родом он был из Шикутими, два года работал на нефтяных вышках на востоке Техаса.

— У меня все в порядке. А у вас?

— Грех жаловаться.

Он пожал плечами так, как умеют только истинные франкофилы: чуть сгорбившись, подняв ладони вверх.

У Шарбонно широкое дружелюбное лицо и скрученные в колючки волосы какого-то серого цвета. Когда я смотрю на него,всегда вспоминаю о морских актиниях. Крупный, с толстой шеей. Воротники рубашек всегда обхватывали ее чрезмерно плотно. А узел галстуков, как будто желавших компенсировать этот недостаток, постоянно либо съезжал набок, либо ослаблялся и свисал ниже верхней пуговицы на рубашке. Наверное, Шарбонно сам его ослаблял, просто для удобства. В отличие от большинства детективов КУМа он не пытался гнаться за модой. А может, и пытался. Сегодня на нем были светло-желтая рубашка, полиэстеровые брюки и спортивная куртка в клетку. И коричневый галстук.

— Видели фотографии с места преступления? — спросил он, беря со стола коричневый конверт.

— Еще нет.

Шарбонно достал пачку снимков, сделанных поляроидом, и протянул мне:

— Их привезли вместе с телом.

Я кивнула и принялась рассматривать фотографии. Шарбонно пристально наблюдал за мной. Мне показалось, ему хочется увидеть меня напуганной, а потом рассказать об этом Клоделю. Так или иначе, он почему-то был крайне заинтересован моей реакцией.

Фотографии в хронологическом порядке воспроизводили приезд следственно-оперативной группы на место обнаружения трупа. На первой из них я увидела узкую улицу со старыми, но ухоженными трехэтажными домами из красного кирпича. Параллельно домам вдоль дороги в небольших квадратах земли, окруженных цементом, росли деревья. Перед каждым из домов темнели прямоугольные дворы, разделенные пополам дорожками, ведущими к металлическим лестницам с крутыми ступенями. Тут и там на дорожках стояли трехколесные велосипеды.

На нескольких следующих снимках были запечатлены разные виды одного из трехэтажных домов. Мое внимание привлекли несколько деталей. На панелях над дверями на третьем этаже чернели цифры 1407 и 1409.

Впереди, под одним из окон первого этажа, росли цветы. Я разглядела три заброшенных, прижавшихся друг к другу одиноких бархатца с крупными полузасохшими склонившимися головками. Выращенные и всеми забытые. К поржавевшей металлической ограде, обрамлявшей малюсенький передний дворик, был прислонен велосипед. Из травы торчал, пригнувшись к земле, будто желая спрятать надпись, плакат: «ПРОДАЕТСЯ».

Несмотря на чьи-то явные попытки придать этому дому индивидуальность, он выглядел так же, как остальные на узкой улице. Такая же лестница, такой же балкон, такие же двойные двери, такие же кружевные занавески на окнах.

Я задумалась: почему именно этот? Почему трагедия случилась не в каком-нибудь другом доме? Почему не в 1405-м? Или не в противоположном? Или не в том, который удален на квартал?

Одна за другой фотографии подпускали меня все ближе и ближе к жизни убитой женщины. Я неторопливо рассмотрела внутреннюю обстановку ее квартиры, обращая внимание на каждую мелочь, каждую деталь. Маленькие комнаты. Дешевая мебель. Неизменный телевизор. Гостиная. Столовая. Спальня мальчика с обвешанными хоккейными плакатами стенами. На кровати книга «Как устроена Вселенная». Я почувствовала приступ боли, хотя сомневаюсь, что книга каким-то образом связана с тем, что произошло.

Маргарет Адкинс любила голубой цвет. Все двери в ее квартире и все отделочные деревянные панели были ярко-голубыми. Как небо в Санторини.

Тело нашли в крохотной комнате слева от парадного входа. Одна дверь из нее вела в спальню для гостей, вторая — в кухню. Сквозь кухонный дверной проем виднелись столы и коврики рядом на полу. В тесной гостиной, где Адкинс умерла, стояли только телевизор, диван и сервант. Ее тело покоилось между ними, в самом центре.

Она лежала на спине, ноги широко расставлены. Одежду с нее не сняли, но край застегнутой спортивной куртки задрали, накрыв лицо. Запястья связали рубашкой, подняв руки над головой локтями наружу. Ее кисти безвольно свисали в стороны. Как в третьей позиции у начинающей балерины.

Разрез в туловище алел свежей кровью и был частично накрыт затемненной пленкой, окружавшей тело и все вокруг. На месте левой груди краснел квадрат, образованный рассечками плоти. Длинные перпендикулярные полосы пересекались под углами в девяносто градусов. Рана напомнила мне трепанацию на черепах древних майя. Только это увечье было нанесено на тело жертвы отнюдь не для избавления ее от боли и не для того, чтобы выпустить злого духа. Если какой-то фантом при этом и высвободился, то не из нее. Маргарет Адкинс стала дверью, сквозь которую к извращенной душе какого-то незнакомца пришло облегчение.

Брюки ее спортивного костюма были спущены до разведенных в стороны колен, а их эластичная резинка растянута до предела. Струившаяся из промежности кровь образовала на полу красную лужу. Маргарет Адкинс умерла в спортивных туфлях и носках.

Я без слов положила фотографии в конверт и отдала их Шарбонно.

— Ужасающе, правда?

Он убрал какую-то крупинку со своей нижней губы, осмотрел ее и смахнул с пальца.

— Да.

— Этот урод воображает себя черт знает кем! Хирургом или ковбоем! — Он покачал головой.

Я только собралась ответить, но заметила, что Даниель вернулся с рентгеновскими снимками и начал прикреплять их к кинескопу. Чуть сгибаясь в его руках, они издавали приглушенный звук, похожий на отдаленные раскаты грома.

Мы по очереди рассмотрели рентгенограммы, постепенно переводя взгляды от изображения головы жертвы к изображению ступней. На снимках черепа спереди и сбоку были видны множественные повреждения. Плечи, руки и грудная клетка не отличались ничем особенным. Что потрясло нас всех, так это снимок брюшного отдела и таза.

— Проклятье! — воскликнул Шарбонно.

— О боже!

— Merde!

В глубине брюшной полости Маргарет Адкинс белела маленькая женская фигурка. Мы в полном оцепенении уставились на нее. То, что мы сразу не заметили этот предмет, объяснялось единственным: он был введен через влагалище и продвинут слишком глубоко внутрь.

Мне показалось, меня насквозь протыкают раскаленной кочергой. Сердце заколотилось как бешеное. Я невольно прижала руки к животу и пристальнее вгляделась в фигурку.

Это была статуэтка.

Обрамленный широкими тазовыми костями, ее силуэт резко отличался от изображений органов. По всей вероятности, эта фигурка — с чуть выдвинутой вперед ножкой и склоненной набок головой — была изображением какой-то богини.

Некоторое время все молчали. В комнате царила полная тишина.

— Я увидел это, как только сделал рентгенограмму, — сказал наконец Даниель, порывистым движением возвращая на место съехавшие на кончик носа очки; его черты, подобно мордашке сдавленной резиновой игрушки, искривило судорогой. — Она… гм… наша Дева Мария.

Мы тщательнее рассмотрели снимок. Присутствие на нем маленькой фигурки усугубляло ужас ситуации, усиливало ее трагичность.

— Этот сукин сын точно больной! — выговорил Шарбонно, позволив эмоциям перехлестнуть холодность детектива из отдела убийств.

Меня его горячность поразила. Вряд ли она была вызвана в нем единственно невиданной формой зверства, с которой мы столкнулись. Наверное, столь сильное впечатление произвела на него статуэтка. Как и для большинства квебекцев, чья жизнь с самого детства пропитана традиционным католицизмом, для Шарбонно незыблемые церковные догмы, несомненно, представляли собой святыню.

Во всех нас живет благоговение перед религиозными символами, хотя от выполнения обрядов и соблюдения церковных правил многие отказываются. Носить наплечник, например, не согласится практически никто, но никто и не посмеет сжечь его. Я понимала Шарбонно. Я сама, воспитанная в другом городе, на другом языке, но тоже являясь членом человеческого рода, не могла заглушить в себе в этот момент обострившихся атавистических эмоций.

Последовала еще одна продолжительная пауза. Ее прервал Ламанш: начал говорить, медленно и тщательно подбирая слова. Я не могла понять, осознает ли он все последствия того, что мы видели, и не знала, осознаю ли их я. Но будь я на его месте, я сказала бы то же самое, только, наверное, громче.

— Мсье Шарбонно, я считаю, что вам и вашему напарнику следует серьезно побеседовать со мной и с доктором Бреннан. Уверен, вы в курсе, что данное дело и ряд других наводят нас на некоторые тревожащие подозрения. — Он помолчал, давая возможность детективу переварить его слова и прикидывая, когда нам лучше встретиться для беседы. — Результаты проведенной аутопсии будут готовы уже сегодня. Завтра выходной. В понедельник утром у вас найдется свободное время?

Шарбонно посмотрел на него, потом на меня. Его лицо ничего не выражало. Было сложно определить, понимает ли он смысл слов Ламанша или нет и знает ли о моих подозрениях, связанных с другими убийствами. Клодель не мог не рассказать напарнику о том разговоре со мной, а значит…

— Хорошо. Я постараюсь найти время.

Ламанш продолжал выжидающе смотреть на него.

— Хорошо-хорошо. В понедельник утром встретимся. А прямо сейчас я приступлю к поискам этого скота. Если Клодель вернется и будет обо мне спрашивать, скажите, что я подъеду в центральное управление часам к восьми.

Его голос слегка дрожал. К тому же Шарбонно, по обыкновению, забыл переключиться на французский, разговаривая с Ламаншем. Я догадалась, что мужчина хочет как можно скорее встретиться с напарником.

Ламанш приступил к заключительному этапу аутопсии, а Шарбонно скрылся за дверью. Последовали обычные процедуры. Грудь убитой рассекли буквой «Y», из нее извлекли органы, взвесили их, разрезали и исследовали. Положение статуэтки точно определили, нанесенные ею повреждения описали. При помощи скальпеля Даниель сделал разрез на темени жертвы, отделил кожу черепа и кожу лица и отпилил верхнюю часть черепной коробки пилой Страйкера.

Вой пилы и запах опаленной кости заставили меня отступить на шаг и затаить дыхание. Мозг выглядел вполне нормально. На его поверхности тут и там, как черные медузы, прилипшие к скользкому серому шару, блестели студенистые капли — субдуральные гематомы от ударов по голове.

Я знала, что напишет Ламанш в отчете о проделанном вскрытии. Жертва была здоровой молодой женщиной. Убийца нанес ей по крайней мере пять ударов по голове, повлекшие за собой кровоизлияние в мозг и множественные повреждения черепа. Затем вогнал через влагалище статуэтку, частично выпотрошил ее и отсек левую грудь.

Я представила себе, как все это происходило, и меня обдало холодом. Ранения, нанесенные убитой в области влагалища, были смертельными. Когда убийца вводил в нее статуэтку, ее сердце еще билось. Она еще жила.

— …дайте Даниелю все необходимые указания, Темперанция.

Голос Ламанша заставил меня очнуться. Он уже закончил вскрытие и предлагал мне взять для исследования фрагменты костей жертвы. Грудина и передние отделы ребер были отделены от тела ранее в процессе аутопсии. Я попросила Даниеля послать их наверх для вымачивания и очистки и, приблизившись к телу, тщательнее осмотрела полость грудной клетки.

По позвонку от брюшной области вверх тянулся извилистый ряд небольших порезов. Я видела их нечеткие следы на плотной оболочке спинного хребта.

— Я хотела бы осмотреть вот эту часть позвоночника и ребра, Даниель. — Я указала нужные мне участки. — Отдели их, пожалуйста, как можно аккуратнее, не прикасаясь к поверхностям, и пошли Дени. Пусть все вымочит, но не кипятит.

Даниель слушал, постоянно кивая и корчась, пытаясь удержать на месте очки. Руки в перчатках он держал вытянутыми перед собой.

Когда я закончила говорить, его внимание переключилось на Ламанша.

— Что делать потом?

— Потом приводите ее в порядок.

Даниель приступил к работе. Ему предстояло отделить от тела нужные мне участки костей, вернуть на место органы, верх черепной коробки и лицо, зашить рассечение на туловище и на голове. Тогда Маргарет Адкинс будет выглядеть почти нетронутой. И будет готова к похоронам.

На шестом этаже никого уже практически не было. Я вернулась в свой офис, намереваясь, перед тем как идти домой, привести в порядок мысли, повернула к окну стул, села на него и, положив ноги на подоконник, уставилась на свою речную отдушину. Комплекс, воздвигнутый на этом берегу, походил на постройку из «лего». Пепельные эксцентричные здания соединяла стальная горизонтальная решетка. Вверх по реке в районе цементного завода медленно плыло какое-то судно, его огни за пеленой серых сумерек были едва видны.

В здании царило устрашающее спокойствие, и я никак не могла расслабиться. Мои мысли блуждали в черноте, подобной речной воде в этот поздний час. На мгновение мне представилось, что на цементном заводе тоже смотрит в окно какой-нибудь усталый человек, такой же одинокий, тоже тревожимый вечерней тишиной.

Я проснулась сегодня в половине седьмого утра и сейчас должна была чувствовать себя утомленной. Но мной владело странное возбуждение. Я вдруг осознала, что рассеянно тереблю правую бровь. Я всегда так делаю, если нервничаю, и в свое время неизменно приводила тем самым в раздражение мужа. Он критиковал меня долгие годы, но так и не смог отучить от дурной привычки. Развод не лишен прелестей. Теперь, по крайней мере, я могу потакать себе во всех своих странных потребностях.

Мои мысли закружились в голове непрерывной чередой. Пит. Наш последний год вместе. Выражение лица Кэти в тот момент, когда мы сказали ей, что расстаемся. Мы думали, для нее это не станет ударом, ведь, начав учебу в университете, она стала проводить дома очень мало времени. Мы ошиблись. Из глаз дочери хлынули слезы, и я чуть было не изменила свое решение.

Маргарет Адкинс, ее сжатые мертвые пальцы. Когда-то, крася двери в голубой цвет, этими пальцами она держала кисточку. И плакаты, развешивая их в комнате сына. Убийца. Где он сейчас? Осознает, что сотворил сегодня? Утолена ли его жажда крови? Или в процессе убийства эта жажда лишь возрастает?

Раздавшийся телефонный звонок звуковым ударом выдернул меня из пещеры раздумий. Я так испугалась, что вскочила на ноги и задела подставку для карандашей на краю стола. Маркеры «Бикс» и «Скрипто» полетели на пол.

— Доктор Брен…

— Темпе. Слава богу! Я названиваю тебе домой, но никто не отвечает. Естественно. — Гэбби звонко и напряженно рассмеялась. — Набрала рабочий телефон на всякий случай, уже не надеясь тебя отыскать.

Я, конечно, сразу узнала ее голос, но мгновенно уловила в нем и нечто такое, чего никогда раньше не слышала. Он словно был пропитан страхом: звучал чересчур громко, быстро, настойчиво и хрипло, как шепот, вырывающийся наружу вместе с затрудненными выдохами.

— Гэбби, ты не звонила мне почти три недели. Почему…

— Я не могла. Я… кое-чем была занята. Темпе, мне нужна твоя помощь.

Раздался приглушенный шум, — по-видимому, она переложила трубку в другую руку. По звукам игравшей где-то вдали музыки, чьим-то голосам и какому-то металлическому стуку я поняла, что она звонит из увеселительного заведения. Я отчетливо представила ее у телефонного аппарата, вглядывающейся в окружающих людей беспокойными, испуганными глазами.

— Где ты?

Я взяла ручку из кучи рассыпавшихся на моем столе письменных принадлежностей и принялась крутить ее в руке.

— В ресторане «Чудесная провинция», на углу Сен-Катрин и Сен-Лоран. Приезжай и забери меня, Темпе.

Шум на заднем плане усилился. Голос Гэбби звучал все более встревоженно.

— Гэбби, у меня был ужасно тяжелый день, а ты всего в нескольких кварталах от своего дома. Может…

— Он собирается меня убить. Я больше не могу держать ситуацию под контролем. Мне казалось, я справлюсь одна, но это невозможно. Я должна спастись. С ним не все в порядке. Он опасен. Он…

Ее голос все повышался, и я поняла, что с Гэбби вот-вот случится истерика. Неожиданно она замолчала, договорив последние слова по-французски. Я перестала крутить ручку и, глянув на часы, выругалась про себя. Было пятнадцать минут десятого.

— Хорошо, примерно через четверть часа я подъеду. Жди. Я остановлюсь на Сен-Катрин.

Мое сердце неистово колотилось, руки дрожали. Я выскочила из офиса и, практически не чувствуя ног, помчалась вниз. Я ощущала себя так, будто залпом выпила подряд восемь чашек крепкого кофе.

Глава 7

Я ехала домой взволнованная. Стемнело, но город ярко освещали огни. Окна домов в районе, окружавшем здание полиции провинции Квебек с востока, сияли мягким светом, тут и там вечернюю тьму разбавляла мерцающая телевизионная синева. Люди сидели на балконах, на ступенях крылечек, на вынесенных во дворы стульях. Болтали, потягивали прохладительные напитки, наслаждаясь обновляющей вечерней прохладой после жаркого дня.

Я завидовала их уюту, жаждала поскорее вернуться домой, съесть вместе с Верди бутерброд с тунцом и лечь спать. Естественно, хотелось убедиться, что с Гэбби все в порядке, но я была бы рада, если бы домой она все же поехала на такси. Меня пугала перспектива наблюдать ее истерику. Я чувствовала облегчение, дождавшись наконец от нее звонка. Страх за Гэбби. Раздражение, вызванное необходимостью ехать в Мейн. В общем, во мне все смешалось.

Я поехала по Рене-Левеск, затем свернула направо, оставляя позади китайский квартал. В этом районе почти все магазины были уже закрыты, владельцы последнего открытого упаковывали что-то в коробки и вносили внутрь рекламные щиты.

Передо мной лежал Мейн, тянущийся вдоль бульвара Сен-Лоран к северу от китайского квартала. В Мейне полно магазинчиков, бистро и дешевых забегаловок. Сен-Лоран — его главная коммерческая артерия. Отсюда он лучами расходится в стороны, превращаясь в сеть узких улочек, застроенных убогими домишками, что сдаются по низким ценам. Французский по темпераменту, Мейн всегда представлял собой многокультурную мозаику, в которой сосуществуют, но не смешиваются, подобно отчетливым запахам из магазинов и булочных, разные языки и этнические группы. Сен-Лоран от порта до самой горы заселяют итальянцы, португальцы, греки, поляки и китайцы.

Когда-то Мейн считался в Монреале основной перевалочной станцией для эмигрантов. Вновь прибывшие, привлеченные дешевым жильем и близостью соотечественников, поселялись именно здесь для изучения канадских обычаев. Входя в незнакомую культуру, они держались вместе и оказывали друг другу всяческую помощь. Некоторые из них, выучив английский и французский, добивались определенных успехов в делах и переезжали в иные районы. Другие оставались здесь, может, потому, что чувствовали себя увереннее в привычной обстановке или просто были не в состоянии начинать новую жизнь. Сегодня это скопление консерваторов и неудачников пополнилось отрядом разложившихся элементов и хищников — людьми, отверженными нормальным обществом, и теми, кому поиздеваться над другими доставляет удовольствие. Посещают Мейн и аутсайдеры — с разными целями. Кому-то нужно закупить оптом партию какого-нибудь товара, кому-то — съесть дешевый обед, напиться или позаниматься сексом.

Сен-Катрин образует южную границу Мейна. Здесь я повернула направо и подъехала к обочине, у которой мы с Гэбби останавливались вот уже больше двух недель назад. Сейчас было не очень поздно, и проститутки только начинали выстраиваться вдоль дороги. Байкеров я не увидела.

Наверное, Гэбби уже давно меня ждала. Когда, остановив машину, я взглянула в зеркало заднего вида, она, прижимая портфель к груди, чуть не взлетая от страха, бегом пересекала дорогу. Так бегают все взрослые: чуть согнув ноги, наклонив голову. Сумка Гэбби, висевшая у нее на плече, болталась в такт ее неестественно быстрому шагу.

Обогнув машину, она забралась внутрь, закрыла глаза и сжала кулаки, чтобы не дрожали руки. Ее грудь вздымалась. Было понятно, что прийти в себя стоит ей неимоверных усилий. Я никогда не видела Гэбби такой, поэтому испугалась. Преодолевая многочисленные жизненные кризисы, Гэбби нередко драматизировала ситуацию, но ни одна из предыдущих бед моей подруги не приводила ее в подобное состояние.

Некоторое время я молчала. Было тепло, а меня пробирал озноб. Дыхание сделалось частым и прерывистым. С улицы раздался автомобильный сигнал. Какая-то машина остановилась рядом с проституткой, и та тут же запела обольстительным голосом. Ее речь летела в ночь, словно игрушечный самолет: то плавно повышаясь, то понижаясь, то петляя, то двигаясь по спирали.

— Поехали.

Гэбби сказала это настолько тихо, что я едва расслышала. Дежавю.

— А ты не хочешь объяснить, что происходит? — спросила я.

Она подняла дрожащую руку, но тут же опустила ее, прижимая к груди. Я чувствовала, что с противоположной стороны улицы как будто веет угрозой. От Гэбби пахло сандаловым деревом и потом.

— Я все объясню. Дай мне отдышаться.

— Я ничего не понимаю, Гэбби! — воскликнула я резче, чем намеревалась.

— Прости. Умоляю, давай поскорее отсюда смоемся, — пробормотала она, опуская голову и прижимая к лицу ладони.

Я решила подчиниться. Ей действительно следовало отдышаться.

— Домой?

Гэбби кивнула, не отрывая ладоней от лица. Я завела мотор и направилась к площади Сен-Луи. Когда мы подъехали к дому Гэбби, она все еще молчала. Теперь ее дыхание было ровным, хотя руки еще дрожали, сцеплялись и расцеплялись, сжимались и разжимались в танце ужаса.

Я припарковала машину и заглушила двигатель, напряженно ожидая начала разговора. Мне не раз доводилось быть советчиком Гэбби в вопросах здоровья, конфликтов с родителями, самоуважения, учебы, верности и любви. Это всегда меня выматывало. А Гэбби забывала о своих бедах довольно быстро. Бывало, на следующий же день после очередного происшествия она веселилась и радовалась жизни так, будто ничего и не происходило. Я вспомнила о ее беременности, которой не было, об украденном кошельке, который спокойно лежал себе между диванными подушками… Но, несмотря на эти воспоминания, нынешнее ее состояние все больше и больше меня волновало. Я по-прежнему мечтала об уединении, однако видела, что Гэбби оставлять нельзя.

— Может, переночуешь сегодня у меня?

Она ничего не ответила. Я проследила за стариком, который, положив под голову узелок, улегся спать на скамейке в сквере. Пауза затянулась. Решив, что Гэбби просто не услышала моих слов, я повернула голову, собираясь повторить свое предложение, и увидела, что она напряженно смотрит в мою сторону — выпрямив спину, слегка наклонив вперед голову, абсолютно недвижимая. Одна рука лежит на коленях, вторую со сжатыми в кулак пальцами она крепко прижимала к губам, глаза прищурены. Нижние веки едва заметно подрагивали. Создавалось впечатление, что в данный момент подруга что-то тщательно обдумывает: просчитывает какие-то варианты и возможные последствия. Эта неожиданная перемена в ее настроении повергла меня в ужас.

— Наверное, ты считаешь, что я спятила.

Ее голос прозвучал совершенно спокойно.

— Я в некотором недоумении.

Я не сказала, что испытываю на самом деле.

— Да уж! Ты очень тактична! — Гэбби ухмыльнулась, насмехаясь над собой, и медленно покачала головой. — А ведь я не на шутку струхнула.

Я ждала продолжения. Где-то неподалеку хлопнула дверца машины. Из парка раздался стук молотка. Вдали прогудела сирена «скорой помощи». В городе властвовало лето.

В темноте я больше почувствовала, чем увидела, что настроение Гэбби опять меняется. Возникло ощущение, что до недавнего момента она шла ко мне по длинной дороге, а в последнюю секунду передумала и свернула в сторону. Ее взгляд скользнул куда-то влево, выражение лица сделалось сосредоточенно-отстраненным. По всей вероятности, она решила еще раз посовещаться с самой собой, продумать, как ей лучше поступить, следует ли мне открыться.

— Со мной все будет в порядке. — Она взяла портфель, повесила на плечо сумку и схватилась за ручку дверцы. — Большое спасибо, что подвезла.

«Не хочет объясняться», — подумала я раздраженно.

— Минуточку! — взорвалась я, видимо потеряв остатки терпения из-за жуткой усталости или переживаний последних дней. — Я желаю знать, что происходит, черт возьми! Час назад ты позвонила мне и сказала, что кто-то пытается тебя убить! Из ресторана ты летела так, будто за тобой гонится маньяк! Потом тряслась и отдувалась! Твои руки дрожали, будто подключенные к электросети! И после всего этого ты собираешься уйти просто так, ничего не объяснив, бросив «спасибо, что подвезла»?

Никогда в жизни я еще не злилась на Гэбби так сильно. Я разговаривала с ней на повышенных тонах, едва не задыхаясь от гнева. В левом виске стучало.

Она замерла. Ее глаза стали круглыми и как будто немного впалыми, как у зайца, попавшего в полосу дальнего света фар. Мимо нас проехала машина, и лицо Гэбби побледнело, затем покраснело и напряглось.

Спустя несколько мгновений ее напряжение стало ослабевать, словно утекая в открывшийся где-то невидимый клапан. Гэбби отпустила ручку дверцы, вновь положила сумку на колени, откинулась на спинку сиденья и опять о чем-то задумалась, уходя в себя. Возможно, ей во что бы то ни стало хотелось уйти и она продумывала, как это сделать, или просто не знала, с чего начать рассказ. Я ждала.

Наконец, набрав полную грудь воздуха и медленно расправив плечи, она заговорила. Я с первого мгновения поняла, что услышу далеко не все. Гэбби решила открыться мне лишь частично, поэтому с особой тщательностью подбирала слова. Я прислонилась к дверце, обхватив себя руками.

— В последнее время я работаю с… довольно необычными людьми.

«Это еще мягко сказано», — подумала я.

— Нет-нет, — продолжила она. — Я говорю вовсе не об уличных людях. Это не столь страшно.

Говорить ей было трудно.

— Я о тех, кто вращается в определенных кругах. Чтобы попасть в эти круги, от тебя требуется не так много. Познакомься кое с кем, усвой некоторые правила и жаргонные слова — и ты там. А дальше все очень просто: главное — не переходить никому дорогу, не мешать мошенникам и не разговаривать с копами. Работать таким образом несложно, если, конечно, не много часов подряд. К тому же я теперь знакома с девочками. Они знают, что меня не стоит бояться.

Гэбби замолчала. Интересно, что она собирается сделать — продумать, что говорить дальше, или отделаться от меня?

— Тебе кто-то угрожал? — решила поддержать разговор я.

Вопросы этики всегда были для Гэбби очень важны. Я догадалась, что имена людей, от которых к ней поступала информация, она попытается скрыть.

— Угрожал? Ты имеешь в виду девочек? Нет. С ними у меня замечательные отношения. Знаешь, порой мне кажется, что им моя компания даже нравится. Я ведь могу выглядеть так же сексуально, как они, вот и провожу с ними сколько угодно времени.

Отлично, подумала я. С девочками у тебя все прекрасно. Я задала еще один вопрос:

— Значит, тебя принимают за одну из них?

— Наверное. Я стараюсь, так сказать, влиться в их массу. В противном случае я не добилась бы никаких результатов. Девочки знают, что я не причиню им вреда.

У меня на языке так и крутился закономерный вопрос, но я не задала его. Гэбби и так на него ответила, как будто прочтя мои мысли.

— Если ко мне пристает какой-нибудь парень, я говорю, что в данный момент не работаю, вот и все. Большинство из них сразу отваливают.

Последовала очередная пауза. Гэбби опять занялась мысленной сортировкой — принялась размышлять, какую информацию мне выдать, какую нет, какую еще раз проанализировать, чтобы, возможно, сообщить позднее. При этом она теребила краешек закладки, торчавший из уголка сумки. В сквере залаяла собака.

Я чувствовала, что Гэбби кого-то или что-то прикрывает, но больше не пыталась ничего из нее выудить.

— Большинство из них отваливают, — повторила она. — А этот — нет.

Пауза.

— Кто он?

Опять пауза.

— Не знаю, но не сутенер, это точно. Любит крутиться возле проституток. Девочки не обращают на него особенного внимания. Как-то раз ему захотелось со мной пообщаться, вот я и разговорилась с ним — об уличной жизни и ее законах ему много известно.

Пауза.

— В последнее время этот придурок меня преследует. Сначала я этого не замечала, но потом стала обращать внимание, что он появляется в самых неожиданных местах: то едет со мной в одном вагоне метро, когда я возвращаюсь домой, то прогуливается здесь, в сквере. Однажды я увидела его у Конкордии, рядом со зданием библиотеки, где у меня офис. Иногда он просто идет за мной по тротуару, как, например, на прошлой неделе на Сен-Лоране. Я решила проверить тогда, не ошибаюсь ли в своих подозрениях, и пошла быстрее. Этот ненормальный тоже прибавил шагу. Я сбавила темп. Он тоже. Я нырнула в кондитерскую, надеясь, что хоть так от него отвяжусь. Ничего не получилось. Когда я опять вышла на улицу, он стоял на другой стороне, делал вид, будто рассматривает витрину.

— Ты уверена, что постоянно видишь одного и того же парня?

— Абсолютно.

Последовала тягостная пауза. Я ждала продолжения рассказа.

— Это еще не все, — произнесла наконец Гэбби, рассматривая свои снова сцепленные руки. — В последние дни он начал заговаривать со мной о каких-то диких вещах. Я попыталась избегать встреч с ним, но у меня ничего не вышло. У него как будто появился радар. Сегодня он заявился в ресторан и опять пристал ко мне с безумными вопросами.

Она вновь ушла в раздумья, а спустя несколько секунд резко повернула ко мне голову, словно о чем-то вдруг догадалась. В ее голосе прозвучали нотки удивления.

— Его глаза, Темпе. У него странные глаза! Черные, бесстрастные, как у гадюки, а белки розовые, в кровавых прожилках. Не знаю, больной он или нет, но таких глаз я ни у кого никогда не видела. Когда он на тебя смотрит, хочется куда-то заползти, спрятаться. Я испугалась, Темпе! Наверное, я слишком много думала о нашем с тобой последнем разговоре, о том чокнутом, с последствиями забав которого тебе приходится возиться. Да-да, в моем мозгу все перемешалось.

Я не знала, что ответить. Выражения лица Гэбби в темноте я не видела, однако язык ее тела красноречиво говорил о страхе. Спина неестественно выпрямлена, руками она прижимала к груди сумку, будто желала от кого-то защититься.

— Что еще тебе известно об этом парне? — спросила я.

— Не много.

— Что о нем говорят девочки?

— Они не обращают на него внимания.

— Он угрожал тебе чем-нибудь?

— Нет. Не явно.

— Может, каким-то образом проявлял агрессию или выходил из себя?

— Нет.

— Наркотики употребляет?

— Не знаю.

— Тебе известно, кем он работает, где живет?

— Нет. О некоторых вещах в тех кругах не принято спрашивать. Это правило, негласная договоренность.

Мы опять замолчали. Я проследила за велосипедистом, проехавшим по тротуару, неторопливо крутя педали. Казалось, его шлем пульсирует: когда он проезжал под фонарем, шлем светился, когда въезжал в темноту — гас. Вскоре его поглотил мрак, и я могла видеть только свет фары над задним колесом его велосипеда. Свет. Тьма. Свет. Тьма.

Я обдумывала слова Гэбби. Виновата ли я в ее страданиях? Я ли разожгла в ней этот страх, поделившись своими опасениями, или же судьба действительно свела ее с психопатом? Может, она сгущает краски, придавая слишком много значения нескольким случайным встречам? Или в самом деле находится в серьезной опасности? Следует ли мне пытаться ей помочь? Стоит ли вовлекать в это дело полицию? Я засыпала себя вопросами и не находила на них ответов.

В течение нескольких минут мы молча прислушивались к звукам из сквера, вдыхали ароматы летней ночи, углубившись каждая в свои мысли. Наконец Гэбби, успокоившись, опустила сумку на колени, покачала головой и откинулась на спинку сиденья. И хотя ее черты были едва различимы, я опять отчетливо почувствовала, что в ней произошла перемена.

— Я знаю, что реагирую чрезмерно остро, — заговорила она гораздо увереннее. — Этот парень просто со странностями. Хочет немного меня подразнить, а я ему подыгрываю. Позволяю себя запугивать, сбивать с толку.

— Но ведь тебе не часто доводится иметь дело с такими, как он?

— Нет. Большинство из моих информаторов в своем уме.

Гэбби безрадостно засмеялась.

— Что наводит тебя на мысль, что этот тип не в своем уме?

Гэбби на несколько мгновений задумалась, кусая ноготь большого пальца.

— Словами это сложно описать. Понимаешь, существует некая… некая черта, отделяющая чокнутых от просто бандитов, хищников. Объяснить, что она собой представляет, трудно, но ее чувствуешь. Может, во мне уже развился какой-то особый инстинкт. Девочки никогда не работают с теми, от кого веет угрозой. Каждая определяет это по-своему — кто по глазам, кто по странным просьбам. Элен, например, никогда не обслуживает парней в ковбойских сапогах. — Гэбби помолчала, опять советуясь со своим внутренним голосом. — Мне кажется, я просто слишком увлеклась думами о серийных убийствах и сексуальных извращениях.

Она вновь на несколько мгновений углубилась в себя. Я попыталась тайком взглянуть на часы.

— Этому типу всего-навсего нравится меня шокировать.

Пауза. Ей хочется успокоить саму себя, подумала я.

— Долбанутый!

Ее голос прозвучал раздраженнее, и я поняла, что поспешила с выводом.

— Черт побери, Темпе! Я не должна позволять этому гаду пудрить себе мозги! Не должна давать ему повода совать мне под нос разные дебильные картинки! — Гэбби повернулась ко мне и положила ладонь на мою руку. — Извини, что я сорвала тебя сегодня. Я паникерша. Ты простишь меня?

Я молча уставилась на подругу, пораженная очередной резкой переменой в ее настроении. Каким образом в течение буквально тридцати минут ей удавалось быть то напуганной, то расчетливой, то злой, то раскаивающейся? Разгадать эту загадку я не могла потому, что чувствовала себя слишком уставшей, и потому, что было ужасно поздно.

— Гэбби, давай завтра обо всем поговорим. Конечно, я на тебя не сержусь. И очень рада, что ты цела и невредима. Если хочешь, приезжай ко мне в любое время.

Она подалась вперед и обняла меня:

— Спасибо, не беспокойся. Со мной все будет в порядке. Я позвоню тебе. Обещаю.

Когда Гэбби поднималась по лестнице, я смотрела ей вслед. Юбка развевалась вокруг ее ног, как туман. Через несколько мгновений Гэбби скрылась за лавандового цвета дверью, и в пространстве между нами воцарился покой. Я сидела одна в темноте, вдыхая едва уловимый запах сандалового дерева. Несмотря на то что ничто нигде не двигалось, мое сердце на секунду сжалось от холода. Это ощущение тут же исчезло, будто тень.

Мой мозг распирало от мыслей, когда я ехала домой. Может, Гэбби разыгрывает очередную мелодраму? Или, потрясенная моим рассказом об убийствах, развивает в себе паранойю? А если этот парень в самом деле сумасшедший и над ней действительно нависла серьезная опасность? И все ли она рассказала мне или что-то утаила? Не пора ли обратиться в полицию?

Я решила, что не должна позволять переживаниям за Гэбби полностью овладеть мной, и, приехав домой, прибегла к любимому с детства способу снимать усталость: наполнила горячую ванну, растворила в ней ароматизированные соли и, поставив альбом Криса Ри, с удовольствием в нее опустилась. Я отмокала, а Ри на полной громкости пел мне про дорогу в ад. Не знаю, как выдержали это испытание мои бедные соседи.

Приняв ванну, я попыталась позвонить Кэти, но попала на автоответчик. Вместе с Верди мы поужинали молоком с печеньем — он, вообще-то, только попил молока, — и, оставив грязную посуду на столе в кухне, я забралась в кровать.

Полностью отделаться от тревоги не удалось. Заснуть сразу — тоже. Некоторое время я лежала, рассматривала тени на потолке и боролась с желанием позвонить Питу. Я ненавидела себя за то, что в подобные моменты остро нуждаюсь в нем, за то, что, выматываясь, жажду его силы. Об этих привычках нужно забыть.

Наконец-то сон, подобно водовороту, затянул меня в свои объятия, освобождая мозг от мыслей о Пите, Кэти, Гэбби и убийствах. Хорошо, что я отдохнула той ночью. Это помогло мне пережить следующий день.

Глава 8

Я спала очень крепко до девяти пятнадцати утра. Обычно я встаю раньше, но сегодня была пятница, двадцать четвертое июня, День святого Иоанна Крестителя, национальный квебекский праздник, а в выходные я позволяю себе расслабиться. День Иоанна — один из главных праздников провинции, поэтому почти все учреждения и магазины в этот день закрыты. «Газетт» мне не принесли, поэтому, сварив кофе, я вышла из дому и отправилась на поиски какой-нибудь подобной прессы.

День был ясным и ярким. Все предметы и их тени отчетливо выделялись из общей картины. Разнообразные оттенки кирпича и дерева, металла и красок, травы и цветов гордо заявляли каждый о себе. Небо было ослепительно-чистым и прозрачным и напоминало мне о детстве — о яйцах малиновки, выделявшихся ярко-голубыми пятнами на моих открытках. Я надеялась, что святой Иоанн не сердится на меня за подобное сравнение.

В теплом ласковом воздухе потрясающе пахло петуниями, что росли в ящиках на окнах. В течение всей последней недели температура постепенно, но целенаправленно росла, каждый последующий день был жарче предыдущего. На сегодня синоптики пообещали тридцать два градуса по Цельсию. Я быстро перевела в уме: примерно восемьдесят девять по Фаренгейту. Монреаль располагается на острове, омываемом рекой Святого Лаврентия, и здесь всегда влажно. Сегодняшний день обещал быть как в Каролине. Здорово! Выросшая на юге, я обожаю жаркую сырую погоду.

Я купила «Монреальскую газету». «Французская ежедневная газета номер один в Америке» не погнушалась работой в выходной день в отличие от «Газетт» на английском языке. Возвращаясь домой, я на ходу просмотрела первую полосу. На самом верху, напечатанный трехдюймовыми буквами синего цвета, красовался заголовок:

С ПРАЗДНИКОМ, КВЕБЕК!

Я подумала о параде и концертах в парке Мезоннев, запланированных на сегодня, о поте и пиве, неизменно сопровождающих подобные мероприятия, и о политическом разногласии, разбивавшем людей Квебека на отдельные группы. Перед осенними выборами страсти накалялись. Те, кто ратовал за разделение, горячо надеялись именно в этом году добиться своего. В городе уже мелькали футболки и плакаты с надписями: «В следующем году в собственной стране!» А я мечтала об одном: чтобы день выборов не был отмечен насилием.

Вернувшись домой, я налила себе кофе, смешала в тарелке мюсли с молоком и разложила газету на обеденном столе. Я новостная наркоманка. Если по каким-то причинам мне несколько дней не удается почитать газеты, то ежедневно в одиннадцать вечера я должна принять дозу телевизионных новостей. Если я путешествую, то, поселяясь в гостиничном номере, первым делом нахожу Си-эн-эн, а уж потом распаковываю вещи. Я в состоянии жить без газет в будни — в течение недели все мое внимание сосредоточено на работе; меня успокаивают знакомые радиоголоса «Утреннего выпуска», а еще осознание того, что на выходных я наверстаю упущенное.

Я не могу позволить себе пьянствовать, не терплю сигаретного дыма и вот уже целый год ни с кем не занимаюсь сексом, но в субботу утром непременно устраиваю себе газетные оргии — часами насыщаюсь мельчайшими подробностями последних новостей. Не то чтобы из них я узнавала что-то новое. Вовсе нет. Я на это и не рассчитываю. Новости похожи на шары в лототроне «Бинго». Вновь и вновь то тут, то там происходят одни и те же события: землетрясения, торговые войны, захват заложников.

В «Монреальской газете» статьи короткие и изобилие фотографий. Но за неимением чего-то другого сегодня я должна была довольствоваться ею.

Верди, прекрасно зная, чем я намереваюсь заняться, расположился на соседнем стуле. Не знаю, что его привлекает: моя компания или перспектива доесть за мной объедки. Он уставился на меня своими круглыми желтыми глазами, будто пытаясь разгадать какую-то серьезную кошачью тайну. Читая, я чувствовала на своем лице его взгляд.

Я нашла эту статью на второй полосе между заметками о задушенном священнике и футбольном чемпионате.

ЖЕРТВУ ИЗУВЕЧИЛИ И УБИЛИ

Обезображенный труп двадцатичетырехлетней женщины обнаружен вчера в ее собственной квартире в одном из восточных районов города. Маргарет Адкинс была домохозяйкой, занималась воспитанием шестилетнего сына. В десять часов утра она в последний раз разговаривала с мужем по телефону. После полудня ее избитое и изувеченное тело обнаружила сестра.

Согласно данным полиции КУМ, следов проникновения в жилище с применением силы на месте преступления не обнаружено. Каким образом убийца попал в дом жертвы, остается неизвестным. Вскрытие трупа произведено в «Лаборатуар де медисин легаль» доктором Пьером Ламаншем. Доктор Темперанция Бреннан, судебный антрополог и специалист по черепным травмам из США, исследует кости жертвы на наличие ножевых порезов…

Рассказ продолжали разглагольствование о появлении человека в этом мире и уходе из него, краткий обзор жизни Маргарет Адкинс, душещипательное описание реакции на ее смерть родственников и заверение в том, что полиция приложит все усилия для поимки убийцы.

Статью сопровождали несколько черно-белых снимков, показывающих отдельные моменты трагедии и ее непосредственных участников. Лестницу перед квартирой убитой, полицейских, работников морга, несущих носилки с уложенным в пакет телом. Россыпь соседей на дороге за пределами огороженной полицией территории, любопытство на их физиономиях, изображенное черно-белыми крупинками.

Среди людей, работавших на месте преступления, я увидела фигуру Клоделя. Он стоял с поднятой вверх правой рукой, как провожатый группы старшеклассников. Имелся здесь и снимок Маргарет Адкинс крупным планом, сделанный при жизни. Я видела это лицо не таким счастливым. В помещении для вскрытия.

На другой фотографии были изображены пожилая женщина с белыми волосами, окружавшими голову тугими кудряшками, маленький мальчик в шортах и футболке «Экспос» и мужчина с бородой и в очках в металлической оправе. Мужчина обнимал женщину и мальчика. Все трое смотрели в камеру с ужасом и растерянностью — выражение, типичное для людей, потрясенных жестоким убийством близкого. Я привыкла к подобным взглядам. «Мать, сын и муж жертвы» — гласила подпись под снимком.

Переключив внимание на последнюю фотографию, я испугалась. На ней была изображена я. Это фото, сделанное в 1992 году во время одной из эксгумаций и хранившееся в моем личном деле, нередко выуживали и куда-нибудь впихивали. Меня, как обычно, представляли как «американского антрополога».

— Проклятие!

Верди махнул хвостом и окинул меня неодобрительным взглядом. Я не обратила на него особого внимания. Я поклялась себе, что в эти выходные ни разу не вспомню об убийствах, но была вынуждена нарушить клятву. О том, что в сегодняшнем выпуске газеты напечатают статью о событиях вчерашнего дня, мне никто не потрудился сообщить. Допив остатки холодного кофе, я набрала номер Гэбби. Она не ответила. Я знала, что молчанию подруги можно найти миллион объяснений, но оно окончательно испортило мне настроение.

Я прошла в спальню, собираясь одеться и пойти на занятие по тай-ци. Обычно наши тренировки проводились по вечерам в четверг, но раз сегодня, в праздник, никто не работал, то многие изъявили желание собраться и в этот день. Я не испытывала особого желания идти куда бы то ни было, но из-за статьи и Гэбби, не ответившей на звонок, решила, что должна на что-то переключиться. По крайней мере на пару часов.

Я ошиблась. Девяносто минут «глаженья птиц», изображения руками «плывущих облаков» и «иглы на морском дне» ни на каплю не улучшили моего настроения. Я была настолько расстроена, что не укладывалась в ритм все занятие напролет и ушла с него в еще более скверном расположении духа.

Направляясь домой, я включила радио, упорно продолжая попытки улучшить себе настроение. Подобно пастуху, управляющему стадом животных, я старательно пасла свои мысли: несерьезные пыталась задержать, а мрачные вытеснить. Расставаться с надеждой приятно провести выходные мне до ужаса не хотелось.

Мое внимание привлекли слова комментатора:

— …Была убита вчера около полудня. Мадам Адкинс договорилась встретиться с сестрой, но на встречу не пришла. Тело найдено в квартире жертвы на Дежарден, тысяча триста двадцать семь. Следов взлома не обнаружено. Полиция предполагает, что мадам Адкинс была знакома с убийцей.

Я знала, что должна сменить волну, но вместо этого жадно впитывала слова репортера. Они вытягивали из дальних уголков моего сознания то, о чем я упорно старалась не думать, все настойчивее заставляя меня забыть об отдыхе.

— …Результаты вскрытия пока неизвестны. Полиция ведет усиленную работу в восточной части Монреаля, опрашивает всех, кто знал убитую. За текущий год это двадцать шестое из зафиксированных убийств. Любую имеющуюся у вас информацию по данному делу просим сообщить дежурному отдела убийств по телефону пятьсот пятьдесят пять двадцать пятьдесят два.

Действуя почти машинально, я развернулась на триста шестьдесят градусов и направилась в лабораторию. Мои руки словно сами по себе крутили руль, а ноги жали на педали.

Через двадцать минут я была уже на месте, решительно настроенная завершить какое-то задание, только не вполне уверенная, какое именно.

В здании СК царила тишина. Сегодня на работу вышли лишь единицы. Об их присутствии свидетельствовали приглушенные звуки откуда-то сверху. Охранник в холле осмотрел меня с подозрением, но ничего не сказал. Возможно, его смутили мои хвостик и спандекс. Или я приняла за подозрение его угрюмость — торчать на дежурстве в праздники никто не любит. По большому же счету мне не было до этого охранника никакого дела.

На нашем этаже не работал никто. Пустые офисы и лаборатории пребывали в полном покое, как будто набирались сил перед следующей неделей. В моем кабинете со вчерашнего вечера ничего не изменилось: карандаши, маркеры и ручки все еще валялись на письменном столе и на полу. Собирая их, я окинула рассеянным взглядом незаконченные доклады, не внесенные в каталог слайды и бумаги текущего проекта. Пустые глазницы черепов бесстрастно наблюдали за мной.

Я до сих пор не знала, зачем сюда пришла и чем намереваюсь заняться. Я пребывала в странном напряжении и волнении. В моей голове опять зазвучал голос доктора Ленц. Это она помогла мне признать свою зависимость от алкоголя, понять, что именно он все больше и больше отдаляет меня от Пита. Осторожно, но целенаправленно ее слова разрушили коросту, покрывавшую мои эмоции.

— Темпе, — говорила она, — не считай, что только от тебя все зависит. Научись доверять другим.

Ей удалось правильно понять суть моей проблемы. При помощи спиртного я действительно пыталась убежать от вины, которую чувствовала, если какая-то затруднительная ситуация оставалась неразрешенной. Я хотела заглушить в себе ощущение несоответствия, забыть о нем.

Я сознавала, что расследование убийств меня не касается, что это дело детективов, что моя задача — всего лишь помочь им, оказать необходимое техническое содействие, предоставить полную и точную информацию. Я пыталась обмануть себя, твердя, что приехала сегодня в лабораторию просто так, от нечего делать. Но не могла.

Когда все карандаши и ручки были возвращены на место, я уже не сомневалась, что рассуждаю совершенно здраво. Тем не менее меня упорно преследовала странная потребность начать действовать. Она грызла мозг, как хомяк морковку. Казалось, я упускаю из виду какую-то мелкую, но крайне важную для расследования деталь. Я должна была приступить к работе.

Достав папку с документами из шкафа, в котором у меня хранятся старые отчеты, и еще одну из стопки бумаг о текущих делах, я положила их на стол рядом с досье Адкинс. Три желтых скоросшивателя. Три женщины, внезапно выдернутые из жизни, убитые извращенным психопатом: Тротье, Ганьон, Адкинс. Жертвы жили на приличном расстоянии друг от друга и различались по происхождению, возрасту и физическим данным, но, несмотря на это, я почему-то была уверена, что их убил и изувечил один и тот же человек. Клодель видел в этих делах только различия. Чтобы убедить его в обратном, мне следовало найти связующее звено.

Вырвав из тетради лист в линеечку, я от руки начертила на нем таблицу с колонками для внесения характеристик, казавшихся наиболее важными.

Возраст.

Раса.

Цвет и длина волос.

Цвет глаз.

Рост.

Вес.

Одежда, в которой жертву видели в последний раз.

Семейное положение.

Язык.

Этническая группа и религия.

Место проживания.

Место и характер работы.

Причина смерти.

Дата и время смерти.

Увечья, нанесенные после наступления смерти.

Место обнаружения тела.

Я начала было с Шанталь Тротье, но тут же поняла, что по этому делу у меня недостаточно сведений. Требовались полные отчеты полиции и фотографии с места преступления. Я взглянула на часы — без пятнадцати два. Расследованием убийства Тротье занимались детективы СК. Я решила спуститься на второй этаж, надеясь, что не обнаружу в отделе убийств много народу и беспрепятственно получу то, что мне нужно.

Я оказалась права. Огромный кабинет был почти пуст, за серыми письменными столами, составленными в определенном порядке, никто не работал. Я увидела лишь несколько человек. Трое у дальней стены что-то бурно обсуждали. Двое расположились напротив друг друга, сдвинув заваленные бумагами столы.

Высокий парень с чуть впалыми щеками и волосами цвета олова качался на стуле, положив скрещенные ноги на стол. Звали парня Эндрю Райан. Он что-то говорил на искаженном французском англофона, протыкая шариковой ручкой воздух. Края бортов расстегнутого пиджака свободно свисали. Эта картина напомнила мне о пожарных — расслабленных, но в любую секунду готовых ехать на тушение.

Райана слушал напарник. Он сидел за столом, склонив голову набок, как канарейка, изучающая человека у клетки. Невысокого роста, довольно крепкий, с начинавшим выдаваться животом, как у многих мужчин средних лет, он щеголял безупречным загаром. Густые черные волосы были аккуратно уложены назад, а усы, как мне показалось, подстрижены и расчесаны профессиональным парикмахером. Выглядел этот человек как актер, снимающийся в рекламных роликах. На деревянной панели на столе темнела надпись: «Жан Бертран».

На краю стола сидел еще один человек, слушающий Райана и рассматривающий кисточки на собственных итальянских туфлях. Когда я увидела его, мое настроение упало до нуля.

Райан договорил последнюю фразу, и все трое рассмеялись гортанным смехом, каким обычно смеются мужчины, отпуская шутку в адрес женщины. Клодель посмотрел на часы.

«Только не теряй самообладания, Бреннан, — сказала я себе. — И не сходи с ума».

Я кашлянула и, войдя в кабинет, зашагала по лабиринту из столов. Трио замолкло и повернуло головы в мою сторону. Узнав меня, детективы СК заулыбались и поднялись с мест. Клодель продолжал сидеть. Он даже не попытался замаскировать свое недоброжелательное ко мне отношение — еще раз взглянув на часы, опять уставился на кисточки на туфлях.

— Доктор Бреннан, как поживаете? — спросил Райан по-английски, протягивая мне руку. — Когда в последний раз ездили домой?

— Несколько месяцев назад.

Его рукопожатие оказалось довольно крепким.

— Я как раз собирался кое-что спросить у вас, — сказал Бертран.

Я привыкла к их расспросам о Штатах, в частности о Юге.

— Там все еще носят специальные наряды? — поинтересовался Бертран.

— В некоторых крупных отелях, — ответила я.

Из троих мужчин только Райан, как мне показалось, пришел в некоторое замешательство.

Эндрю Райан родился в Новой Шотландии в семье ирландских родителей и был единственным сыном. Его мать и отец выучились на врачей в Лондоне. В Канаду приехали, разговаривая только по-английски. Они надеялись, что сын пойдет по их стопам, и, настрадавшись от собственного незнания французского, поставили перед собой задачу оградить его от подобных проблем.

Несчастья начались, когда он учился на первом курсе в Сен-Франсуа-Ксавье. Жаждущий острых ощущений, Райан увлекся пьянками и наркотиками. На территории кампуса его видели все реже и реже, а в пропахших несвежим пивом притонах в компании алкоголиков и наркоманов — чаще и чаще. Он стал известен местной полиции, ведь с попоек его нередко доставляли в участок, где парня мутило и рвало. Все закончилось тем, что какой-то кокаинщик пырнул его в горло ножом, чуть не повредив сонную артерию, и Райана привезли в больницу Святой Марты.

Перевоплощение Райана произошло быстро и бесповоротно. Темная жизнь все еще привлекала его, поэтому он и решил просто сменить к ней подход — выучился на криминалиста, поступил на службу в СК и со временем дослужился до лейтенанта.

Время, проведенное в низах, не прошло для него даром. Обычно вежливый и спокойный, он обладал репутацией бесстрашного бойца, умеющего разговаривать с бандитами на их же языке и пускать в ход их же трюки. Я никогда с ним не работала, а его биографию знала по слухам. Плохо об Эндрю Райане никто никогда не отзывался.

— Что вы здесь сегодня делаете? — спросил он, длинной рукой указывая на окно. — Вам следовало бы сейчас веселиться на празднике.

Я увидела тонкий шрам, выглядывавший из-под воротничка его рубашки. Поверхность шрама выглядела гладкой и блестящей, как латексная змейка.

— Не люблю бывать в толпе. А магазины сегодня закрыты, вот я и приехала на работу, не придумав, чем заняться.

Произнося эти слова, я убрала со лба челку и, вспомнив вдруг, что на мне надето — я была в том, в чем ездила в спортзал, — почувствовала некоторую неловкость. Все трое мужчин передо мной красовались в безупречных костюмах.

Бертран приблизился ко мне и, улыбаясь, протянул руку. Я ее пожала. Клодель продолжал меня не замечать. Его присутствие мне жутко мешало.

— Могу я взглянуть на документы по одному прошлогоднему делу? Об убийстве Шанталь Тротье. Ее тело было найдено в Сен-Жероме в октябре девяносто третьего.

Бертран щелкнул пальцами:

— Да, я помню тот случай. Девочка, выброшенная на свалку. Мы так до сих пор и не нашли урода, который поиздевался над ней.

Я видела боковым зрением, что Клодель поворачивается к Райану. Жест вроде бы незначительный, но мое внимание он привлек. Я сомневалась, что Клодель пришел сюда сегодня просто так. Наверняка они разговаривали с Райаном и Бертраном о вчерашнем убийстве.

«Интересно, упомянул ли он о Тротье или Ганьон?» — подумала я.

— Конечно, — ответил Райан с улыбкой, однако сохраняя нейтральное выражение лица. — Само собой, мы дадим вам эти документы. А что, вам кажется, мы упустили в расследовании дела Тротье какую-то деталь?

Он достал сигаретную пачку, извлек одну сигарету, взял ее в рот и протянул пачку мне. Я покачала головой.

— Нет-нет, я не считаю, что вы что-то упустили, — сказала я. — Просто я работаю сейчас над рядом других дел и меня постоянно преследуют мысли о Тротье. Даже не знаю, что я хочу найти в отчетах и на фотографиях, но, думаю, мне следует их просмотреть.

— Мне знакомо это чувство, — ответил Райан, пуская из уголка рта струйку сигаретного дыма. — Иногда правильное направление подсказывает именно интуиция. А что она говорит вам сейчас?

— Что все убийства со времен Кока Робина совершает один и тот же преступник.

Произнося эти слова, Клодель едва шевелил губами и продолжал рассматривать кисточки. У меня создавалось впечатление, что он даже не трудится маскировать свое ко мне презрение. Я решила не обращать на него внимания.

— Эй, Люк, перестань. — Райан поглядел на Клоделя и улыбнулся. — Не относись к отличному от твоего мнению так враждебно. Мы ведь не в игру на скорость играем, пытаясь найти этого скота.

Клодель фыркнул, покачал головой и еще раз посмотрел на часы.

— Чего вы добиваетесь? — спросил он меня.

Тут в распахнувшуюся дверь влетел Мишель Шарбонно. Размахивая каким-то листком бумаги, он направился к нам:

— Вот он, этот сукин сын!

Лицо Шарбонно было красным, дыхание прерывистым.

— Дай-ка сюда.

Клодель обратился к Шарбонно как к мальчику на побегушках, от нетерпения напрочь забыв о правилах приличия.

Шарбонно нахмурил брови, но лист протянул.

— Через час после убийства это ничтожество заявилось в магазин и воспользовалось банковской кредитной картой своей жертвы. Не хватило ему, понимаете ли, развлечений! А на банкомат в том месте, куда он явился, была наведена видеокамера. — Он кивнул на фотокопию. — Настоящий красавчик, не находите? Сегодня рано утром я ездил туда со снимком. Сторож не знает имени этого типа, но его лицо как будто вспомнил. Говорит, нам лучше побеседовать с владельцем. Он приходит после девяти утра. По-видимому, наш мальчик там постоянный клиент.

— Тварь, — сказал Бертран.

Райан, возвышаясь над своим невысоким коллегой, молча смотрел на снимок.

— Итак, мы теперь знаем, как он выглядит, — сказал Клодель. — Давай побыстрее его сцапаем!

— Можно, я поеду с вами? — спросила я.

О моем существовании они, наверное, вообще позабыли. Услышав мой голос, все четверо повернули ко мне голову. На лицах детективов СК читалось нескрываемое любопытство, им явно было интересно, что последует дальше.

— Cʼest impossible, — произнес Клодель по-французски.

«Это невозможно». Мускулы его челюсти сжались, лицо окаменело.

Пришло время раскрыть перед всеми свои карты.

— Сержант Клодель, — начала я тоже по-французски, продумывая каждое слово, — я заметила явные сходства на телах нескольких жертв, которые обследовала. Если мои выводы не ошибочны, то это означает, что все три жертвы убиты одним и тем же человеком. Неужели вы со всей ответственностью готовы проигнорировать мои предположения и таким образом подвергнуть опасности жизни других невинных людей?

Я произнесла это вежливо, но очень твердо.

— Черт возьми, Люк! Пусть она поедет с нами, — сказал Шарбонно. — Надо как можно быстрее побеседовать с хозяином магазинчика.

Клодель не произнес ни слова. Достав ключи, он засунул фотокопию в карман и прошел мимо меня к двери.

— Пойдемте, потанцуете с нами, — бросил мне Шарбонно.

Меня охватило предчувствие, что и сегодня работать придется допоздна.

Глава 9

Поездка предстояла нелегкая. Шарбонно повел машину в западном направлении, вдоль Мезоннева. Я сидела на заднем сиденье, глядела в окно и старалась не замечать раздающиеся из радиоприемника шумы помех. День стоял жаркий. Проезжая вдоль тротуаров, я наблюдала за воздухом, что поднимался мерцающими прозрачными волнами.

Монреалем владела патриотическая лихорадка. Изображение лилий пестрело повсюду: на окнах и балконах, футболках, шляпах, шортах, на лицах людей, полотнищах и плакатах. Улицы в направлении от центра к Мейну были запружены развеселым потным народом. Тысячи людей бело-синими потоками беспорядочно продвигались в основном в сторону Шербрука, на парад. Панки, молодые мамаши с колясками. Демонстранты отправились часа в два дня с Сен-Юрбен в восточном направлении по Шербруку.

Шум вентилятора в салоне машины заглушал раздававшиеся отовсюду громкий смех и обрывки песен. Пока у одного из перекрестков мы дожидались зеленого света светофора, я наблюдала, как какой-то увалень прижимает к стене подружку. Цвет его волос походил на нечищеные зубы. Сверху они торчали ежиком, снизу были длинными. Мы тронулись с места, так и не увидев, чем закончилась эта сцена, но у меня перед глазами еще долго стояло изображение напуганного девичьего лица. Глаза прищурены, рот буквой «О». Вокруг — копия с рекламного постера экспозиции Тамары де Лампики в Музее изобразительных искусств.

«Ирония жизни», — подумала я.

— Дай-ка я еще раз взгляну на этого типа. — Шарбонно повернулся к Клоделю.

Клодель достал из кармана фотокопию. Шарбонно изучающе осмотрел изображенного на ней человека, переводя взгляд то на дорогу, то на фото.

— Снимок отвратный. Почти невозможно что-то разобрать, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

А спустя несколько мгновений без слов передал листок мне.

Это была черно-белая распечатка: увеличенная копия снимка, сделанного сверху с правой стороны. На ней я увидела расплывчатую фигуру мужчины, сосредоточенного на извлечении кредитной карты из банковского автомата.

Спереди его волосы были короткими и редкими, на лбу — прямая челка. Практически голую макушку закрывали зачесанные слева направо в попытке скрыть лысину длинные пряди. Нравится мне эта мужская особенность. Почти так же, как купальники «Спидо».

Его глаза закрывали кустистые брови, уши торчали в стороны, как лепестки анютиных глазок, а кожа отличалась мертвенной белизной. На мужчине были клетчатая рубашка и штаны, похожие на рабочие. Шарбонно правильно сказал: качество снимка оставляло желать лучшего. На фотографии мог быть кто угодно.

Депанерами называются в Квебеке магазинчики, работающие допоздна. В любом месте, где в закрытом помещении есть возможность расположить полки и холодильник, вы найдете депанер. Разбросанные по городу, они выживают за счет того, что обеспечивают покупателей самым необходимым: бакалеей, молочными продуктами, сигаретами, пивом, дешевым вином. Депанеры есть в каждом райончике и образуют капиллярную сеть города. Рядом нет парковочных площадок, а их обстановка не отличается роскошью и блеском. В самых лучших стоят банкоматы. В один из таких депанеров мы и направлялись сейчас.

— Улица Берже, — сказал Шарбонно.

— Тянется на юг от Сен-Катрин. Езжай по Рене-Левеск до Сен-Доминик, затем сворачивай на север.

Шарбонно повернул налево, и мы поехали на юг. От нетерпения он то и дело сильнее давил на газ и тут же жал на тормоза, заставляя «шеви» резко дергаться. Ощущая легкую тошноту, я постаралась сосредоточиться на действиях, разворачивавшихся в бутиках, бистро и современных кирпичных зданиях Университета Квебека, окаймлявших Сен-Дени.

— Ca-lice! — воскликнул Шарбонно, когда его подрезала темно-зеленая «тойота». — Вот гад! — повторил он, нажав на тормоз и приостанавливаясь прямо перед бампером «тойоты». — Ты только посмотри!

Клодель никак не отреагировал на возгласы коллеги, по всей вероятности, потому, что привык к его шальной езде. Мне не становилось лучше. С удовольствием приняла бы сейчас таблеточку драмамина.

Наконец мы достигли Рене-Левеск, свернули на запад, потом — на север, выезжая на Сен-Доминик, и, развернувшись, направились к Сен-Катрин. Я опять находилась в Мейне, буквально в квартале от места работы девочек Гэбби. Улица Берже — это несколько переулков, втиснутых между Сен-Лораном и Сен-Дени. Она лежала прямо перед нами.

Шарбонно обогнул угол и подъехал к обочине перед депанером «Берже». Надпись на линялой вывеске над дверью обещала пиво и вино. Окна магазина украшали поблекшие на солнце рекламные плакаты пива «Молсон» и «Лабатт», покрытые пожелтевшей от времени и облупившейся пленкой. Подоконник внизу устилал ковер из дохлых мух. Стекла защищали металлические решетки. По обе стороны от двери на улице на кухонных стульях сидели два каких-то чудака.

— Владельца этого магазина зовут Халеви, — сказал Шарбонно, заглянув в блокнот. — Нутром чувствую, он ничего особенного не знает.

— Они никогда ничего не знают, но, если немного на них надавишь, их память улучшается. — Клодель вышел из машины и хлопнул дверцей.

Чудаки молча наблюдали за нами.

Когда мы вошли в магазин, зазвенели повешенные на дверь медные колокольчики. В нос ударил запах специй, пыли и старого картона. Помещение разделяли два ряда сдвинутых полок с явно залежалыми товарами в консервных банках и упаковках.

В дальнем правом углу стоял горизонтальный холодильный контейнер с орехами, сушеным горохом и мукой. У задней его стенки были разложены овощи.

Вдоль левой стены располагались вертикальные холодильники с вином и пивом и небольшая открытая камера с пластиковыми шторами для сохранения холода. В ней хранились молоко, оливки и сыр. Справа в дальнем углу стоял банкомат. Если бы не он, я подумала бы, что это место не модернизировали с тех пор, как Аляска присоединилась к Соединенным Штатам.

Прилавок с кассовым аппаратом находился слева у самой двери. Мистер Халеви сидел за ним, разговаривая с кем-то по сотовому телефону. Он постоянно проводил рукой по почти лысой голове, наверное по привычке, оставшейся с молодости. На табличке, прикрепленной к кассовому аппарату, красовалась надпись: «УЛЫБНИСЬ. ГОСПОДЬ ЛЮБИТ ТЕБЯ». Но Халеви не следовал собственному совету. Его лицо было красным, и он явно пребывал в дурном расположении духа. Я отступила назад и приготовилась наблюдать за тем, что последует.

Клодель приблизился к прилавку и прочистил горло. Халеви поднял руку, прося таким образом подождать, пока он не закончит разговор. Клодель показал жетон и покачал головой. Халеви смутился, что-то пробормотал в трубку на беглом хинди и выключил ее. Его глаза сквозь толстые линзы очков выглядели огромными. Он посмотрел на Клоделя, потом на Шарбонно, потом опять на Клоделя:

— Я вас слушаю.

— Ваше имя Бипин Халеви? — спросил Шарбонно по-английски.

— Да.

Шарбонно положил на прилавок фотографию:

— Взгляните. Вы знаете этого человека?

Халеви перевернул снимок, нервно вцепился пальцами в его нижний край и наклонился. Он усердно старался показать, что хочет помочь. Многие владельцы депанеров торгуют в своих магазинах контрабандными сигаретами и другими товарами. Визиты полиции для них примерно то же самое, что налоговая проверка.

— По-моему, узнать человека по этой копии довольно сложно. Снимок сделан видеокамерой. А что натворил этот парень?

Халеви разговаривал по-английски с монотонной интонацией жителя Северной Индии.

— Вы о нем что-нибудь знаете? — спросил Шарбонно, игнорируя вопросы.

— Я практически не общаюсь с покупателями на отвлеченные темы. — Халеви пожал плечами. — И потом, фотография слишком плохого качества. Лица почти не видно.

Он удобнее уселся на табуретке, немного расслабляясь. Теперь, когда выяснилось, что интересуются вовсе не им, что дело, с которым к нему пожаловали, касается конфискованной полицией видеокамеры, его поведение заметно изменилось.

— Он проживает где-то поблизости?

— Я ведь вам сказал, что не знаю.

— Посмотрите на фото повнимательнее и подумайте, не напоминает ли вам кого-то хотя бы отдаленно этот человек.

Халеви уставился на фотографию:

— Возможно, возможно. Впрочем, не уверен. Изображение слишком уж размазанное. С удовольствием помог бы вам, но… Одного человека он мне напоминает, хотя…

Шарбонно смотрел на него пристально, размышляя, очевидно, о том же, о чем и я: «Действительно ли Халеви желает оказать нам помощь или все же что-то скрывает?»

— Кого он вам напоминает?

— Одного покупателя. Но я… я с ним не знаком.

— Чем занимается этот ваш покупатель? Хотя бы примерно вы знаете?

Халеви покачал головой.

— Этот парень приходит к вам в какое-то определенное время суток? С какой стороны? Что он у вас покупает? Во что одет? — Клодель начинал терять терпение.

— Я сказал вам, что не вожу дружбу с покупателями, ни о чем их не спрашиваю, не обращаю внимания на их одежду. Я продаю продукты. А ночью ухожу домой. Лицо этого человека похоже на лица многих других людей. Они приходят ко мне и уходят.

— До которого часа работает ваш магазин?

— До двух.

— Он приходит к вам ночью?

— Возможно.

Шарбонно делал пометки в блокноте с кожаной обложкой. До настоящего момента он записывал не много.

— Вы работали здесь вчера во второй половине дня?

Халеви кивнул:

— Народу было много, — наверное, все думали, что сегодня у меня выходной.

— Вы видели вчера этого парня?

Халеви еще раз рассмотрел фотографию, провел обеими руками по голове, отчаянно почесал затылок, с шумом вздохнул и беспомощно развел руками.

Шарбонно положил снимок в блокнот, захлопнул его, достал визитку и опустил ее на прилавок:

— Спасибо, что уделили нам время, мистер Халеви. Если что-нибудь вам все же удастся вспомнить, позвоните по этому номеру.

— Конечно-конечно, — пробормотал Халеви, и его лицо впервые с того момента, как он увидел жетон, просветлело. — Непременно позвоню.

— Конечно-конечно, — произнес Клодель, когда мы вышли на улицу. — Позвонит эта жаба, как же! Только после того, как мать Тереза поимеет Саддама Хусейна!

— Что ты хочешь от владельца депанера? — сказал Шарбонно. — У него вместо мозгов кетчуп.

Мы перешли дорогу, приближаясь к машине, и я обернулась. Чудаки сидели на прежних местах у двери. Создавалось впечатление, что они здесь находятся постоянно, как каменные собаки у буддистского храма.

— Дайте мне, пожалуйста, фотографию, — обратилась я к Шарбонно. — На минуту.

Он изумленно округлил глаза, но фото протянул. Клодель раскрыл дверцу машины, и на меня, как из плавильной печи, пахнуло нагретым воздухом. Облокотившись на нее, он приготовился наблюдать за мной.

Я подошла к старику, сидевшему справа. На нем были выцветшие шорты, безрукавка, носки и полуботинки. Белые костлявые ноги покрывала паутина варикозных вен. По плотно сжатым губам было видно, что зубов у него нет. Из уголка рта торчала сигарета. Он глазел на меня с нескрываемым любопытством.

— Bonjour, — сказала я.

— Привет, — ответил старик, чуть склоняясь вперед, чтобы отлепить пропотевшую спину от пересеченной трещиной виниловой спинки стула.

Не знаю, почему он ответил по-английски, — может, слышал нашу беседу с Халеви, а может, угадал по моему акценту, что французский для меня не родной язык.

— Жарко сегодня.

— Я видывал жару и посильнее.

Когда старик говорил, сигарета во рту подпрыгивала вверх.

— Вы в этом районе живете?

Старик махнул сухопарой рукой в сторону Сен-Лорана.

— Могу я кое о чем спросить?

Он закинул ногу на ногу и кивнул.

Я протянула ему фотографию:

— Вы когда-нибудь видели этого человека?

Взяв фотографию левой рукой и прикрыв ее от солнца правой, старик отдалил ее от себя на максимальное расстояние и принялся разглядывать. Перед его глазами плавало облако сигаретного дыма. Я перевела взгляд на кошку с рыжими пятнами, что выскользнула из-за его стула, прошла вдоль здания и исчезла за углом. Старик смотрел на фотографию так долго, что я уже подумала: он заснул.

Со второго стула с приглушенным ворчанием поднялся другой чудак. По-видимому, его кожа когда-то была светлой, но сейчас выглядела так, будто ее обладатель просидел на этом месте сто двадцать лет кряду. Поправив сначала подтяжки, потом ремень, удерживавшие рабочие штаны, он шаркающей походкой приблизился к нам, склонился к плечу сидящего старика, прищурил глаза и тоже уставился на фотографию. Наконец беззубый вернул мне фото:

— Родная мамаша этого парня не узнала бы его, покажи ей эту дерьмовую картинку.

Второй чудак оказался более сговорчивым.

— Этот человек живет где-то там, — сказал он, указывая пожелтевшим пальцем на убогий многоквартирный дом из кирпича.

Вероятно, у него тоже не было одного или нескольких зубов: челюсть, когда он говорил, почти касалась носа. Я с трудом разобрала слова. Чтобы удостовериться, что я все правильно поняла, я указала на фотографию, потом на дом. Чудак кивнул.

— Часто вы его видите?

— Мм…

Он вскинул брови, приподнял плечи, выпятил нижнюю губу и сделал жест руками, означающий «можно сказать, что часто»: повернул ладони вверх, потом вниз, потом опять вверх.

Второй чудак покачал головой и с отвращением фыркнул.

Я махнула Шарбонно и Клоделю, подзывая их, и, когда они приблизились, рассказала, что смогла выяснить. Клодель посмотрел на меня так, будто я назойливо жужжащая оса, внешний раздражитель, с которым остается только смириться. Я с вызовом взглянула ему прямо в глаза. Опросить чудаков должны были они с Шарбонно, он не мог не сознавать этого.

Шарбонно без слов повернулся к парочке и заговорил. Мы с Клоделем слушали, не вмешиваясь. Тот человек, что был в подтяжках, тараторил так быстро и так непонятно — растягивая гласные и глотая окончания слов, — что я практически не понимала смысла фраз и внимательно следила за его гораздо более информативными жестами. Он утверждал, что парень с фотографии живет в конце квартала. Старик с варикозными венами на ногах возражал ему.

В конце концов Клодель повернулся к нам и указал подбородком в сторону машины. Мы зашагали к ней, пересекая дорогу. Я ясно ощущала на себе задней частью шеи жгучие взгляды двух пар слезящихся глаз.

Глава 10

Прислонившись к «шеви», Шарбонно достал сигарету, взял ее в рот и зажег. Он был напряжен, как пружина ловушки, и с минуту молчал, по всей вероятности переваривая то, что услышал от чудаков.

— Каковы ваши соображения? — заговорил детектив, едва шевеля вытянувшимися в тонкую линию губами.

— Похоже, они проводят здесь немало времени, — произнесла я.

По моей спине под футболкой скатилась струйка пота.

— По-моему, у обоих этих типов не все в порядке с головой, — пробормотал Клодель.

— Не исключено, что они и вправду видели эту сволочь. — Шарбонно глубоко вдохнул, средним пальцем стряхивая с сигареты пепел.

— Ничего особенного мы от них так и не узнали, — произнес Клодель.

— Да, — ответил Шарбонно. — Фотография действительно слишком плохого качества. И потом, твари, подобные этой, всегда стараются выглядеть неприметно.

— Но второй дедуля определенно его узнал, — вставила я.

— Определенно подобные дедули знают только одно: где располагаются винные магазины. — Клодель усмехнулся.

Шарбонно сделал последнюю затяжку, бросил окурок на землю и затушил его ногой.

— Можно долго гадать, правду они сказали или нет. Лучше всего взять и проверить, там ли живет эта сволочь. Если мы его найдем, я не знаю, что с ним сделаю.

— Что ж, давай проверим. — Клодель пожал плечами. — Но сначала подстрахуемся: я позвоню и скажу, чтоб прислали подкрепление.

Он многозначительно посмотрел на меня, приподнял брови и перевел взгляд на Шарбонно.

— Меня ее присутствие не смущает, — ответил тот на его безмолвный вопрос.

Клодель обошел машину и сел на переднее пассажирское сиденье. Сквозь лобовое стекло я видела, как он достал сотовый, набрал номер и начал говорить.

— Будьте начеку. — Шарбонно повернулся ко мне. — Может произойти что-нибудь непредвиденное.

Я была благодарна за то, что он не посчитал нужным предупреждать меня ни к чему не прикасаться в предполагаемом месте обитания преступника.

Менее чем через минуту Клодель открыл дверцу и высунул голову:

— Поехали.

Я села на заднее сиденье, а Шарбонно за руль. Мы тронулись с места и медленно направились к тому дому, на который указал чудак в подтяжках.

— Только ни к чему не прикасайтесь, когда войдем в дом, — сказал мне Клодель.

— Постараюсь, — ответила я саркастически. — Спасибо, что предупредили. Нам, лишенной тестостерона половине человечества, трудно запомнить подобные вещи.

Клодель фыркнул и отвернулся. При наличии благодарной публики он наверняка еще закатил бы глаза и тупо улыбнулся.

Шарбонно затормозил у кирпичного трехподъездного дома, и мы принялись внимательно рассматривать его. Здание окружали несколько пустующих участков земли. Сквозь потрескавшийся цемент и гравий у его основания пробивались сорняки. Повсюду валялись разбитые бутылки, куски старых шин и прочий хлам, обычно скапливающийся в неухоженных районах на окраине города. На стене дома кто-то нарисовал козла с торчащими из ушей автоматами, из пасти которого высовывался человеческий скелет.

«Понимает ли кто-нибудь, кроме самого «художника», смысл этой картинки?» — подумала я.

— Сегодня старик его не видел, — сообщил Шарбонно, барабаня по рулю пальцами.

— А в какое время обычно этот тип является в магазин? — поинтересовался Клодель.

— Около десяти, — ответил Шарбонно.

Мы, все трое, как собаки Павлова, посмотрели на часы: десять минут четвертого.

— Может, он всегда поздно ложится и поздно встает, — предположил Шарбонно. — Или слишком утомился вчера и все еще отдыхает.

— Или живет вообще не здесь, а эти идиоты покатываются со смеху, представляя, что мы ищем его в этом доме, — проворчал Клодель.

— Не исключено.

Участок земли, поросший травой, сбоку от дома пересекла группка взявшихся за руки девочек-подростков. Их шортики образовывали целый ряд квебекских флагов, некий хор эмблем лилий, колышущихся при ходьбе. На голове каждой из девочек красовались залитые ярко-синим лаком косы. Они смеялись и шутливо пихали друг друга локтями.

Я смотрела на них и думала о том, что кому-то ничего не стоит уничтожить эту юную беспечность. Мне стало страшно.

В это мгновение сзади к нам медленно подъехала сине-белая патрульная машина. Шарбонно вышел, переговорил с полицейскими и через минуту вернулся.

— Они нас подстрахуют, — сказал он. Его голос прозвучал резче обычного. — Пойдемте.

Когда я открыла дверцу, Клодель повернул ко мне голову, намереваясь что-то сказать, однако передумал, вышел из машины и направился к дому. Мы с Шарбонно двинулись следом. Я обратила внимание на его расстегнутый пиджак и на положение правой руки — напряженной, чуть согнутой в локте. Клодель к чему-то приготовился. Но к чему?

С южной стороны дом был огорожен ржавой провисшей оградой из металлической цепи. Нарисованный козел смотрел на север.

Три старые белые двери выходили на улицу Берже. Участок земли перед ними, простиравшийся до обочины дороги, покрывал асфальт, когда-то красный, теперь же напоминавший цвет засохшей крови.

С внутренней стороны к одному из заляпанных окон, занавешенных посеревшими кружевными шторами, была приставлена табличка. Я едва смогла разобрать надпись на ней: «Сдаются квартиры». Клодель поставил ногу на ступеньку у среднего подъезда и нажал кнопку верхнего — из двух — звонка на дверном косяке. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз и, немного подождав, постучал.

— Дьявол! — прокричал пронзительный голос.

Мое сердце подпрыгнуло к горлу.

Я повернула голову и увидела, кому принадлежит голос. Из окна на первом этаже, удаленного от моего уха дюймов на восемь, на нас смотрело чье-то нахмуренное лицо.

— Что ты делаешь, кретин? Хочешь сломать дверь? Будешь потом платить!

— Откройте, мы из полиции, — сказал Клодель, пропуская мимо ушей «кретина».

— Да что ты говоришь? Тогда ты должен кое-что предъявить!

Клодель поднес свой значок полицейского прямо к окну. Лицо подалось вперед, и я увидела, что оно принадлежит женщине. Красное, жирное, это лицо обрамлял прозрачный белый шарф, завязанный наверху в огромный узел. Кончики торчали вверх, словно заячьи уши. Если бы не отсутствие вооружения и не лишние килограммы, можно было подумать, что художнику, нарисовавшему козла, позировала именно эта дама.

— И?..

Концы шарфа заколыхались, когда, изучив значок, она подняла голову и посмотрела на Клоделя, потом на Шарбонно, потом на меня. Наверное, я показалась ей наименее опасной. Ее взгляд остановился на мне.

— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, — ответила я по-французски, на мгновение ощущая себя Джеком Веббом.

Фраза, которую я произнесла, и по-английски прозвучала бы настолько же избитой. Хорошо еще, что я не добавила к ней «мэм».

— О Жане-Марке?

— Разговаривать с вами с улицы нам неудобно, — ответила я, размышляя, кто такой Жан-Марк.

Лицо несколько мгновений колебалось, потом исчезло за занавеской. Послышалось лязганье открывающихся замков, и перед нами растворила дверь необъятная женщина в желтом кримпленовом халате. В области подмышек и спереди на халате темнели пятна пота. Пот, смешанный с въевшейся грязью, блестел и в складках на шее дамы. Она впустила нас, закрыла дверь, вперевалку прошагала вперед по узкому коридору и свернула налево. Мы прошли вслед за ней — Клодель первым, я замыкающей. Пахло капустой, кошачьей мочой и застарелой грязью. Температура воздуха в этой квартирке достигала, наверное, градусов девяносто пяти.

Комната, в которой мы очутились, была заставлена старой громоздкой мебелью, произведенной, по всей вероятности, годах в двадцатых-тридцатых. Вряд ли ткань на диване и креслах с тех давних пор кто-нибудь менял. Посредине комнаты поверх потертого ковра — жалкой имитации персидского — лежала виниловая дорожка. Повсюду царил чудовищный беспорядок.

Хозяйка тяжелыми шагами прошла к устланному какими-то тряпками стулу у окна и опустилась на него, задев металлический столик для телевизора справа. Стоявшая на нем бутылка из-под диетической пепси едва устояла. Женщина нервно повернула голову и выглянула в окно.

«Интересно, она кого-то ожидает или просто злится, что мы оторвали ее от наблюдения за событиями на улице?» — подумала я, протягивая ей фотографию.

Глаза толстухи приняли форму личинок. Она рассмотрела фото, перевела взгляд на нас и, только подняв голову, поняла, что, усевшись, поставила себя в менее выгодное положение. Стоящий человек в подобных ситуациях чувствует себя более уверенно. Настроение хозяйки заметно изменилось: ее воинственность превратилась в осторожность.

— Вас зовут?.. — спросил Клодель.

— Мари-Ив Рошон. А в чем дело? Жан-Марк попал в какую-то передрягу?

— Вы консьержка?

— Я собираю деньги за жилье для хозяина, — ответила она, неуютно ежась.

— Вы знаете человека на фотографии?

— И да и нет. Он здесь живет, но мы незнакомы.

— В какой квартире?

— В шестой. В соседнем подъезде, в комнатах на первом этаже. — Она махнула жирной рукой.

— Как его зовут?

Мари-Ив Рошон на мгновение задумалась, рассеянно теребя кончик шарфа на голове. Образовавшаяся на ее лбу капля пота, достигнув своего гидростатического максимума, скатилась по лицу.

— Сен-Жак. Но вряд ли это его имя. Они все здесь называют себя как-нибудь по-другому.

Шарбонно делал записи в блокноте:

— Давно он живет в этом доме?

— Примерно с год. Довольно долго. Здешний народ обычно часто меняет места жительства. Вообще-то, я вижу его редко и не обращаю на него особого внимания. Может, он то здесь живет, то еще где-нибудь. — Она потупила взгляд и поджала губы. — Я ни о чем ни у кого не спрашиваю.

— Не посоветуете, с кем еще о нем поговорить?

Мари-Ив Рошон громко фыркнула и покачала головой.

— К нему приходят посетители?

— Я ведь сказала вам, что вижу его редко. — Она выдержала паузу, продолжая теребить кончики шарфа. От этого узел находился теперь не на самом верху ее головы, а сбоку. — По-моему, он всегда один.

Шарбонно огляделся:

— В этом доме все квартиры такие, как у вас?

— Моя самая большая. — Уголки губ Мари-Ив Рошон напряглись, она слегка приподняла подбородок: даже в такой убогости ей было чем гордиться. — Другие квартиры полуразрушены. В некоторых нет ни кухни, ни туалета.

— В данный момент Сен-Жак находится здесь?

Рошон пожала плечами.

Шарбонно закрыл блокнот:

— Мы должны побеседовать с ним. Пойдемте с нами.

— Я? — удивилась она.

— Нам непременно нужно попасть в его квартиру. При этом, возможно, потребуется ваша помощь.

Наклонившись вперед и положив руки на бедра, женщина округлила глаза. Ее ноздри задрожали.

— Я не могу этого сделать. Вторгаться в чужую личную жизнь никто не имеет права. У вас ведь нет ордера.

Шарбонно пристально уставился на нее. Клодель громко вздохнул, как будто от усталости или разочарования. Я проследила за каплей, стекавшей по стенке бутылки из-под пепси в небольшую лужицу на дне. Некоторое время никто не двигался и не произносил ни звука.

— Ладно-ладно! Но я ни за что не отвечаю!

Несколькими диагональными рывками Рошон перенесла центр тяжести своего тела на край стула, с трудом поднялась на ноги, прошла к письменному столу у противоположной стены, порылась в нем, достала ключ, проверила прикрепленный к ушку ярлык и удовлетворенно протянула его Шарбонно.

— Спасибо, мадам. Будем счастливы в любой момент оказать вам помощь.

Когда мы повернулись, намереваясь уйти, любопытство Рошон достигло предела.

— Эй! А что этот парень натворил?

— Мы непременно вернем вам ключ, — сказал Клодель.

Мы опять почувствовали устремленный нам в спину жгучий взгляд.

Коридор соседнего подъезда выглядел практически так же, как и тот, в котором мы только что побывали. Слева и справа квартирные двери, впереди крутая лестница, ведущая на верхний этаж. Шестая квартира была первой слева. В здании властвовали духота и устрашающая тишина.

Шарбонно встал слева, мы с Клоделем — справа. Пиджаки обоих детективов были расстегнуты, правая ладонь Клоделя инстинктивно легла на рукоятку его триста пятьдесят седьмого. Он постучал в дверь. Никто неотозвался. Вторая попытка закончилась тем же.

Шарбонно и Клодель переглянулись. Клодель, сжав губы, кивнул. Шарбонно вставил ключ в замочную скважину, повернул его и распахнул дверь. Мы напряженно вслушались в тишину, наблюдая за кружащими в воздухе пылинками.

— Сен-Жак?

Ни звука в ответ.

— Мсье Сен-Жак?

Опять ни звука.

Шарбонно поднял ладонь. Я подождала, пока оба детектива не войдут, и проследовала за ними. Мое сердце бешено колотилось.

В комнате практически не было мебели. В левом дальнем углу располагалась импровизированная ванная, отделенная розовой занавеской на полукруглой рейке. Из-под занавески выглядывало основание комода и какие-то трубы, по-видимому подходившие к раковине. Трубы покрывали ржавчина и зеленая слизь — царство каких-то живых организмов. Справа от ванной у задней стены располагался стол, на нем плитка, несколько пластмассовых бокалов и набор посуды.

У левой стены напротив ванной стояла незаправленная кровать, у правой — стол со столешницей из куска фанеры. Роль ножек выполняла пара пыльных козел со штампами «Собственность города Монреаль». На столе — книги и газеты. Над ними на стене пестрела мозаика из карт, фотографий и газетных вырезок. На полу лежал складной стул с металлическими ножками. Единственное окно, точно такое же как в квартире мадам Рошон, располагалось с правой стороны от парадной двери. Из дырки в потолке торчали две лампочки.

— Чудное местечко, — сказал Шарбонно.

— Потрясающее.

Клодель прошел к умывальному отсеку, достал из кармана ручку и осторожно отодвинул ею занавеску:

— Министерство обороны, возможно, нашло бы здесь что-нибудь ценное для создания биологического оружия.

Он убрал ручку и прошел к столу с книгами.

Шарбонно забросил упавший на пол край одеяла обратно на кровать носком ботинка.

Я осмотрела кухонные принадлежности. Два пивных стакана с надписью «Экспос». Кастрюля с помятыми боками, инкрустированная следами от пригоревших макарон. Кусок засохшего сыра в красной жиже непонятного состава на дне грязной миски. Кружка из ресторанчика «Бургер кинг». Несколько пакетиков с солеными крекерами.

Когда я наклонилась к плитке, в моих жилах застыла кровь. От плитки исходило тепло. Я резко повернулась к Шарбонно:

— Он здесь!

Мои слова пронзили воздух в тот самый миг, когда в правом углу комнаты распахнулась дверь, прижав Клоделя к стене. К выходу рванул человек, я услышала его тяжелое прерывистое дыхание.

В какое-то мгновение он поднял голову, и на считаные доли секунды взгляд его темных бесстрастных глаз, блестевших из-под края оранжевой кепки, встретился с моим взглядом. Мне показалось, что на меня посмотрел напуганный зверь. Человек скрылся за входной дверью.

Клодель рывком достал пистолет и выскочил вслед за ним. Шарбонно последовал его примеру. Ни секунды не медля, я тоже подключилась к погоне.

Глава 11

Когда я выбежала на улицу, меня ослепил солнечный свет. Я прищурилась и глянула вправо и влево, ища глазами Шарбонно и Клоделя. Парад закончился, и с Шербрука валил народ. Я заметила Клоделя, плечами расталкивающего потных людей. Его лицо было красным и перекошенным. Шарбонно следовал за ним, держа в вытянутой перед собой руке значок полицейского и словно пробивая им себе, как долотом, путь.

Но никто не понимал, что происходит нечто необычное. На плечах какого-то парня покачивалась упитанная блондинка, подняв руку с бутылкой «Молсона». Пьяный храбрец, обернувшийся квебекским флагом, словно супермен в накидке, висел на фонарном столбе, обращаясь к соотечественникам словами патриотической песни: «Квебек для квебекцев!» Я заметила, что голоса звучат резче прежнего.

Забравшись на бетонный блок, я поднялась на цыпочки и оглядела толпу сверху. Но Сен-Жака, если это вообще был Сен-Жак, нигде не увидела. Сориентировавшись в хорошо знакомом районе, этот парень сумел уйти от нас.

Один из офицеров, приехавший нам помочь, сообщил что-то по рации и тоже бросился в погоню. Наверняка он вызвал подкрепление, но я сомневалась, что патрульные машины смогут быстро приехать, — город был запружен людьми. К первому офицеру присоединился напарник, побежав вслед за Клоделем и Шарбонно в сторону Сен-Катрин.

Неожиданно мой взгляд упал на оранжевую бейсбольную кепку в толпе, впереди Клоделя. Тот не мог ее видеть из-за обилия людей, поэтому свернул на Сен-Катрин, на восток. Сен-Жак направлялся на запад. Как только я его заметила, тут же потеряла из виду. Я замахала руками, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание. Но ни Клодель, ни полицейские из патрульной машины все равно не увидели бы меня.

Недолго думая, я соскочила с блока и нырнула в толпу. Люди, среди которых я очутилась, источали запах пота, солнцезащитных лосьонов и несвежего пива — некий человеческий смог. Наклонив голову, я помчалась за Сен-Жаком, забыв о привычной вежливости и целеустремленно пробивая себе путь. Жетона, объясняющего мою грубость, у меня не было, поэтому я расталкивала людей, стараясь просто не смотреть им в глаза. Многие воспринимали меня с юмором, а кто-то сыпал в спину ругательства, не забывая упомянуть мою половую принадлежность.

Я уже подбегала к Сен-Катрин, когда чья-то здоровенная лапа, размером с руку чемпиона по большому теннису, схватила меня сзади за горло. Мой хвостик резко прыгнул вниз, подбородок устремился вверх, а в шее что-то щелкнуло. Человек прижал меня к своей груди, и в нос мне ударил отвратный запах пота. К уху приблизилось его лицо, и меня обволокло густым облаком вони — смеси ароматов кислого вина, сигарет и чипсов.

— Эй, красавица, ты хоть знаешь, кого толкнула?

Я ничего не ответила, и человек, придя в еще большую ярость, убрал руку с моего горла, вцепился мне в плечи, с силой меня тряхнул и отпустил. Я врезалась в какую-то женщину в коротких шортах и туфлях на шпильке. Она заверещала, и люди, окружавшие нас, мгновенно расступились. Я подалась назад, пытаясь восстановить равновесие, но у меня ничего не получилось, и я повалилась на землю, сильно ударившись о чье-то колено.

Соприкоснувшись с землей, я проехала немного вперед, инстинктивно закрывая руками голову. Кровь бешено пульсировала у меня в ушах. Я чувствовала, что в правую часть лица впились мелкие камни, а на щеке и на лбу содрана кожа. Желая подняться, я оперлась пальцами об асфальт, и в этот момент чья-то нога в тяжелом ботинке наступила на них. Я ничего не видела, кроме коленей, лодыжек и ступней проходящей надо мной толпы. Меня, по-видимому, замечали, лишь занося надо мной ногу.

Я перекатилась на бок, делая еще одну попытку подняться на руках и коленях. Неумышленные удары прохожих не давали мне возможности выпрямиться. Никто не останавливался, чтобы оградить меня от толпы, чтобы помочь.

Неожиданно до меня донесся чей-то злобный крик, и я увидела, что люди расступаются. К моему лицу протянулась мужская рука, я схватилась за нее и поднялась на ноги, не веря, что опять имею доступ к солнцу и кислороду.

Рука принадлежала Клоделю. Второй рукой он удерживал на расстоянии проходивший мимо народ. Его губы шевелились, но слов я не слышала. Лицо Клоделя, как обычно, искажала гримаса раздражения. Тем не менее мне оно нравилось, как никогда раньше. Он договорил, замолчал и осмотрел меня с ног до головы. Мои разбитые колени и локти жгло. Поцарапанная до крови щека горела, правый глаз начинал опухать.

Отпустив мою руку, Клодель достал из кармана носовой платок и протянул мне. Я смахнула со щеки впившиеся камешки, взяла платок и прижала к ней.

— Следуйте за мной! — наклонившись, прокричал мне в ухо Клодель.

Я кивнула.

Он пробрался к западной части Берже, туда, где толпа была пореже, свернул и зашагал к машине. Я, нагнав детектива на почти не сгибающихся ногах, порывисто схватила его за руку. Резко повернувшись, он вопросительно на меня уставился. Лицо Клоделя в этот момент напомнило мне великого комика Стена Лорела.

— Он там! — заорала я, указывая в противоположную сторону. — Я его видела!

Мимо меня прошел какой-то мужчина, поглощающий красное мороженое на палочке. Его живот был обкапан красными каплями, как будто кровью.

Брови Клоделя разделились посредине.

— Ступайте к машине!

— Я видела его на Сен-Катрин! — повторила я, думая, что, быть может, до него не дошел смысл моих слов. — Он направлялся к Сен-Лорану.

Голос мой прозвучал истерично.

Клодель колебался, осматривая мои ссадины на предмет серьезной опасности:

— Вы в порядке?

— Да.

— Вернетесь к машине?

— Да!

Он развернулся и сделал шаг в противоположном направлении.

— Подождите! — крикнула я и, обойдя на дрожащих ногах скрученную в огромную пружину ржавую металлическую проволоку, забралась на другой бетонный блок и принялась оглядывать море людей.

Оранжевой бейсбольной кепки нигде не было видно. Клодель нетерпеливо переводил взгляд то на ближайший перекресток, то на меня.

— Идите, — сказала я. — Я продолжу наблюдать.

Он двинулся сквозь толпу в том направлении, которое я ему указала. На Сен-Катрин людей прибавилось, и через несколько минут я уже потеряла Клоделя из виду. Его поглотила движущаяся масса. Буквально минуту назад он был отдельным человеком, а теперь — каплей в море.

Я пристально вглядывалась в толпу, пока очертания перед глазами не начали расплываться, но ни Шарбонно, ни Сен-Жака не видела. Через некоторое время в конце Сен-Юрбен патрульная машина с сине-красными мигающими огнями начала медленно врезаться в толпу людей. Мало кто обращал на нее внимание. В какой-то момент я увидела оранжевое пятно, но оно оказалось двигавшейся в моем направлении, попивая «Доктор Пеппер», девицей в костюме тигра.

Солнце нещадно палило. У меня в висках стучало, ссадина на щеке начала покрываться тонкой корочкой. Я продолжала осматривать народ, не желая сдаваться до возвращения Клоделя и Шарбонно, хотя и сознавала, что все это бессмысленно. Сегодняшний день, наверное, потешался над нашими потугами. Сен-Жак ушел.

Через час мы собрались у машины. Детективы сняли пиджаки и галстуки и закинули их на заднее сиденье. Лица обоих покрывали капли пота, тонкие блестящие струйки стекали за воротники. Рубашки под мышками и на спинах были мокрыми, лицо Шарбонно по цвету походило на малиновый торт. Его волосы спереди стояли торчком, и он напоминал мне шнауцера с неудачной стрижкой. Мои тренировочные штаны из спандекса и футболка промокли насквозь: такое ощущение, что я достала их из стиральной машины и напялила, не высушив. Черта мы вспомнили по меньшей мере раз пятнадцать, а вместе с ним и многие другие вещи.

Шарбонно нагнулся, извлек из кармана пиджака пачку «Плеерз», присел на капот, закурил и выпустил дым из уголка рта.

— Этот дегенерат пронесся сквозь толпу как пуля.

— Здешние места отлично ему знакомы, — сказала я, удерживаясь от соблазна ощупать поврежденную щеку. — Потому он и сориентировался так быстро.

Шарбонно затянулся.

— Думаете, это именно тот парень, что на фотографии?

— Черт его знает, — ответила я. — Лица я не рассмотрела.

Клодель фыркнул, достал из кармана еще один платок и принялся вытирать с шеи пот.

Я уставилась на него здоровым глазом:

— А вы успели его опознать?

Он опять фыркнул.

Я долго держалась, но теперь мое терпение лопнуло.

— Вы обращаетесь со мной, мсье Клодель, так, будто я беспросветная тупица. Это начинает доставать!

— Как ваше лицо? — поинтересовался он, скорчив насмешливую гримасу.

— Замечательно! — процедила я сквозь зубы. — Заполучить в моем возрасте целых три бесплатных дермабразии — настоящая награда!

— В следующий раз, когда решите повеселиться, гоняясь за преступниками, не рассчитывайте, что я снова буду отдирать вас от асфальта.

— А вы в следующий раз будьте бдительнее на потенциальном месте ареста, тогда я больше и не рухну на асфальт!

Кровь пульсировала у меня в висках, а пальцы я так сильно сжала в кулаки, что ногти больно впились в ладони.

— Хватит вам скандалить! — воскликнул Шарбонно, делая жест рукой, в которой держал сигарету. — Надо обыскать его логово.

Он повернулся к полицейским из патрульной машины, которые молча стояли рядом:

— Вызовите следственно-оперативную группу.

— Хорошо, — отозвался один из офицеров и тут же направился к автомобилю.

Все остальные проследовали к кирпичному зданию. Мы трое опять вошли, а второй офицер остался у подъезда. Пока нас не было, кто-то затворил дверь, ведшую в левое крыло, но шестая квартира так и стояла открытой. Войдя в нее повторно, мы, не сговариваясь, прошли на те же места, на которых находились до появления человека в кепке, как актеры на сцене во время репетиции.

Я приблизилась к дальней стене. Плитка на столе теперь была холодной, а над одной из сковородок кружила муха. Вид кастрюли ничуть не изменился. Все остальное тоже выглядело по-прежнему.

Я прошла к двери в правом дальнем углу комнаты. На полу возле нее валялись кусочки пластмассы, отбитые от ручки при сильном ударе о стену. Дверь была наполовину открыта, сквозь нее виднелась деревянная лестница, ведущая вниз. Вторая ступенька представляла собой небольшую площадку. Дальше, повернув на девяносто градусов, лестница уходила во тьму. Площадку усеивали консервные банки. Из деревянной стены напротив на уровне глаз торчали ржавые крюки. Слева я увидела выключатель. Защитная крышка на нем отсутствовала, и взгляду представлялись перепутанные, похожие на червей провода.

Шарбонно присоединился ко мне, раскрыв шире дверь при помощи шариковой ручки. Я указала головой на выключатель, и детектив, опять-таки ручкой, надавил на него. Где-то внизу загорелась лампочка, и уходящие вниз ступени осветились тусклым сиянием. Мы прислушались к мраку. Тишина.

Подошел Клодель.

Шарбонно ступил на площадку, помедлил и осторожно зашагал дальше. Я последовала за ним. Мои ободранные ноги дрожали, будто я только что принимала участие в марафонских бегах, но я мужественно подавляла желание прикоснуться рукой к стене. Лестница была узкой, и все, что я могла видеть перед собой, — это плечи Шарбонно.

Внизу нас встретили влага и запах плесени. Теперь моя щека горела, так что прохлада порадовала. Я огляделась. Обычный подвал с задней стеной из шлаковых блоков, наверное достроенный позднее для разделения помещения пополам. Спереди справа стояло металлическое корыто, рядом с ним — длинный деревянный верстак, покрытый облупившейся розовой краской. Внизу лежала коллекция щеток с пожелтевшей, оплетенной пылью щетиной. На стене висел свернутый в аккуратные кольца черный садовый шланг.

Пространство справа занимала здоровенная печь с круглыми, устремленными вверх трубами, похожими на ветви дуба. Ее основание окружали кучи мусора. В тусклом свете я разглядела сломанные рамки для фотографий, велосипедные шины, обломки садовых стульев и пустые баночки из-под красок.

С середины потолка свешивалась единственная лампочка. Больше в помещении ничего не было.

— Подонок, наверное, все время простоял у самой двери, — сказал Шарбонно, упирая руки в боки.

— Мадам Жирная Задница могла бы и сообщить нам, что ему есть где спрятаться, — пробормотал Клодель, шевеля мусор носком ботинка.

Мои ноги начинали болеть, и с шеей было явно что-то не в порядке.

— А ведь этот гад мог спокойно напасть на нас из-за двери, — добавил Клодель.

Шарбонно и я промолчали. Нам самим эта мысль приходила в голову уже не раз.

Опустив руки, Шарбонно прошел к лестнице и начал подниматься. Я проследовала за ним. В комнате нас опять окутала духота. Я приблизилась к импровизированному столу и принялась рассматривать коллаж на стене.

В центре висела большая карта Монреаля. Ее окружали вырезки из газет и журналов. Справа красовались стандартные картинки из журналов вроде «Плейбоя» и «Хастлера». С них на меня взирали молодые женщины, изогнувшиеся в разнообразных позах, почти или вовсе без одежды. Одни — флиртуя, другие — заманивая, третьи — притворяясь, что блаженствуют в оргазме. Убедительно не выглядела ни одна. Вкус подбиравшего картинки было трудно определить. Наверное, ему нравились и блондинки, и брюнетки, и шатенки, худые и в теле. Каждая из вырезок имела очень ровные края и была на определенное расстояние удалена от соседок.

Слева от карты висели газетные статьи. Некоторые на английском, но большинство из французской прессы. Я заметила, что все статьи на английском языке сопровождают фотографии. Я наклонилась вперед и прочла несколько строк об исчезновении девушки, проживавшей в Сенвиле. Мой взгляд скользнул на рекламу «Видеодрома», заявляющего о себе как о крупнейшем дистрибьюторе порнофильмов в Канаде. Недалеко располагалась вырезка из «Алло, полиция» о каком-то стриптиз-баре. На фотографии рядом была изображена девушка, наряженная в кожаные подвязки и обернутая цепью. В другой статье рассказывалось о человеке, который проник в чужой дом, сделал из ночной сорочки хозяйки чучело, проткнул его несколько раз ножом и оставил на ее кровати. Следующим мне на глаза попалось нечто такое, от чего кровь опять застыла в жилах.

В коллекции Сен-Жака имелись три аккуратно вырезанные и размещенные в ряд статьи о серийных убийцах. В первой говорилось о Леопольде Дионе, «Монстре из Пон-Руж». Весной 1963 года полиция обнаружила у него дома тела четверых молодых мужчин. Все — задушены.

Во второй перечислялись подвиги Вейна Клиффорда Бодена, который с 1969 года душил и насиловал женщин в Монреале и Калгари. Когда в семьдесят первом он попался в руки полиции, на его счету было четыре убийства. На полях кто-то подписал: «Билл-душитель».

В третьей статье описывалась карьера Вильяма Дина Кристенсона, собственного монреальского Потрошителя. В начале восьмидесятых он убил, обезглавил и расчленил двух женщин.

— Взгляните-ка, — сказала я.

Несмотря на то что в комнате было душно, меня знобило.

Шарбонно тоже подошел к столу.

— Ох, малыш, малыш, — протянул он, осматривая картинки справа. — Любовь в широком смысле слова!

— Вот, — сказала я, указывая на статьи. — Прочтите.

Клодель присоединился к нам, и некоторое время детективы молча пробегали глазами по печатным строкам. От обоих пахло потом, выстиранной хлопковой тканью и бальзамом после бритья. С улицы до нас донесся голос какой-то женщины, зовущей Софи. Я на мгновение задумалась, кто такая Софи: кошка или ребенок?

— Скотина, — пробормотал Шарбонно, ухватив основную идею статей.

— Все это еще не означает, что наш парень — Чарли Мэнсон, — усмехнулся Клодель.

— Конечно же нет!

Я впервые уловила в голосе Шарбонно ноты раздражения.

— Возможно, у него просто мания величия, — продолжил Клодель. — Или насмотрелся братьев Менедес и думает, что они весьма остроумные. Или считает себя праведником и мечтает победить мировое зло. А может, просто практикуется во французском и находит криминальную тему наиболее интересной. Откуда нам знать? Несколько газетных вырезок еще не означают, что здесь живет Джек-потрошитель. — Он глянул на дверь. — Где следственная группа, черт возьми?

«Сукин сын!» — подумала я, но вслух ничего не сказала.

Мы с Шарбонно переключили внимание на сам стол. У стены возвышалась стопка газет. Шарбонно при помощи ручки просмотрел их: приподнимал листы и пробегал по ним взглядом. В основном это были страницы с объявлениями из «Газетт» и «Ля пресс».

— Может, этот гад занимается поисками работы, — произнес Шарбонно сардоническим тоном. — Рекомендацию ему, наверное, дал Боден.

— А что внизу? — спросила я, заметив, как под шариковой ручкой Шарбонно мелькнул какой-то желтый лист.

Он еще раз подсунул ручку под нижнюю из газет и отогнул ею все верхние, прижимая их к стенке.

«Интересно, детективов специально обучают подобным образом манипулировать письменными принадлежностями?» — мелькнуло у меня в голове.

Нашему взгляду представился блок желтых листов в линеечку — подобными любят пользоваться юристы. На первой странице сверху пестрели какие-то записи. Шарбонно придержал стопку отогнутых газет тыльной стороной ладони, а блокнот выдвинул ручкой.

То, что я почувствовала, увидев статьи о серийных убийствах, не шло ни в какое сравнение с ощущениями, наводнившими мою душу сейчас. Страх, которому я долго не позволяла завладеть собой, с невиданной мощью сдавил мое сердце.

«Изабелла Ганьон».

«Маргарет Адкинс».

Эти имена сразу бросились мне в глаза. Они составляли часть списка из семи пунктов, расположенных на листе с краю. Напротив каждого в нескольких отделенных друг от друга вертикальными линиями колонках были вписаны личные данные женщин. Таблица выглядела подобно той, которую составила я, только пять из упомянутых здесь имен я видела впервые.

В первой колонке размещались адреса, во второй номера телефонов. В третьей кратко описывались условия проживания.

«Кварт., парадн. дв. зап., кондомин., 1 эт., двор зап.».

В следующей колонке напротив некоторых имен были вписаны какие-то наборы букв. Я взглянула на буквы напротив Адкинс — «М. С.» Мысли в моей голове заработали в определенном направлении. Я закрыла глаза, напрягла мозг и тут же поняла, что означают буквы.

— Это люди, с которыми они живут, — сказала я. — Посмотрите на Адкинс. Муж. Сын.

— Верно. А у Ганьон — «Бр. и Сож.» Брат и сожитель, — произнес Шарбонно.

— А что означает «До»? — спросил давно подключившийся к нам Клодель, указывая на последнюю колонку, которую Сен-Жак заполнил только напротив отдельных имен.

Ответа на его вопрос никто не знал.

Шарбонно перевернул первую страницу, и, увидев записи на следующей, мы все затаили дыхание. Страница была разделена на две части: вверху стояло одно имя, посредине — второе. Под каждым располагалось по три колонки, озаглавленные: «Дата», «В» и «Из» — и заполненные цифрами.

— О господи! Он за ними следил! Выбирал их и следил! — взорвался Шарбонно.

Клодель промолчал.

— Этот подонок следил за женщинами! — повторил Шарбонно, словно считал, что небольшая перефразировка поможет ему лучше осознать смысл собственных слов.

— Он как будто занимается каким-то исследованием, — тихо сказала я. — Только начал заниматься.

— Что? — спросил Клодель.

— Адкинс и Ганьон мертвы. Их он убил недавно. А все остальные?

— Дьявольщина!

— Где, черт возьми, спецгруппа?

Клодель прошагал к двери и исчез в коридоре. Я слышала, как он ругается, разговаривая с офицером у подъезда.

Мой взгляд невольно вновь скользнул к вырезкам на стене. Сегодня мне больше не хотелось думать о списке. Я изнывала от жары, усталости и боли, а осознание того, что мои догадки могут оказаться верными и что теперь я смогу продолжить работу вместе с детективами, не приносило удовлетворения.

Я осмотрела карту, желая переключить мысли на что-нибудь отстраненное. Это было довольно подробное изображение острова, реки и районов города. Розовые муниципальные образования пересекали маленькие белые улицы и были связаны между собой красными автомагистралями и синими дорогами. Тут и там их покрывали зеленые пятна, обозначавшие парки, площадки для гольфа и кладбища, оранжевые значки учреждений и ведомств, лавандовые — торговых центров, а промышленные зоны выделялись серым.

Я нашла центр и чуть наклонилась вперед, пытаясь разыскать маленькую улицу, на которой живу. Она состоит из единственного квартала, и, ища ее, я поняла вдруг, почему таксистам всегда так сложно до меня добраться. Я поклялась себе, что в будущем буду терпеливее или постараюсь более подробно объяснять, как меня найти. От Шербрука я проследовала взглядом на запад, к Ги, но поняла, что ушла слишком далеко. В это мгновение в третий раз за сегодняшний день меня охватил безумный ужас.

Мое внимание приковал к себе символ, нанесенный ручкой на оранжевое обозначение Гран-Семинер с юго-западной стороны. Буква «X», заключенная в кружок. Примерно здесь было обнаружено тело Изабеллы Ганьон. Я с замиранием сердца перевела взгляд на западную часть города, ища Олимпийский стадион.

— Мсье Шарбонно, посмотрите, — проговорила я дрожащим голосом.

Шарбонно подошел ближе.

— Где находится стадион?

Он быстро нашел его и показал тупым концом ручки.

— А кондоминиум Маргарет Адкинс?

Ручка замерла в воздухе, когда, проведя ею по улице, тянущейся на юг от парка Мезоннев, детектив заметил обведенный кружком крестик.

— А Шанталь Тротье где жила? — спросила я.

— В Сен-Анн-де-Бельвю. Слишком далеко.

— Давайте тщательно осмотрим всю карту, сектор за сектором, — предложила я. — Я начну с верхнего левого угла и буду продвигаться вниз, а вы — с нижнего правого вверх.

Шарбонно нашел ее первым. Третью «X». Она располагалась на южном берегу близ Сен-Ламбера. Он не помнил, чтобы в том районе кого-то убивали. Вернувшийся Клодель тоже. Мы обследовали карту еще минут десять, но других «X» не нашли.

Машина следственно-оперативной группы остановилась перед окном, когда мы только приступили ко второму осмотру.

— Где, черт побери, вы пропадали? — спросил Клодель, когда в комнату вошли люди с металлическими чемоданами в руках.

— Народу кругом тьма! Не пробраться, — ответил Пьер Жилбер.

Его круглое лицо обрамляла кучерявая борода и еще более кучерявые волосы. Он напоминал мне какого-то римского бога, но я никак не могла понять, какого именно.

— Что у нас тут?

— Тварь, которая убила вчера женщину и забрала ее кредитную карточку, проживает в этой дыре, — ответил Клодель. — Предположительно. — Он обвел рукой комнату. — Подонок всю свою душу вложил в обустройство дома.

На губах Жилбера появилась улыбка. Вспотевший лоб облепили мокрые колечки волос.

— Сейчас мы вынем его душу.

— Здесь есть еще вход в подвал.

Жилбер кивнул и принялся отдавать распоряжения:

— Клод, спускайся в подвал, а ты, Марси, займись вон тем столом.

Марси прошла к дальней стороне комнаты, извлекла жестяную коробку из своего металлического чемодана и принялась осыпать поверхность стола, заставленного посудой, черным порошком. Клод скрылся за дверью в подвал. Жилбер натянул латексные перчатки и принялся частями складывать газеты со второго стола в полиэтиленовый пакет. Спустя несколько мгновений я испытала четвертое за сегодняшний день потрясение.

— Кто это? — спросил Жилбер, беря небольшой бумажный квадрат с верхней из остававшихся в стопке газет; примерно половину он уже убрал. — Это же вы!

Я в изумлении увидела, что его взгляд устремлен на меня, без слов приблизилась к нему и взглянула на то, что было у него в руках. Я тут же узнала на картинке свои собственные джинсы, «настоящую ирландскую» футболку и солнцезащитные очки, похожие на летные. В облаченной в перчатку руке Жилбер держал фотографию, которую сегодня утром напечатали в «Монреальской газете».

Второй раз за день я увидела себя на эксгумации, проведенной два года назад. Вырезано фото было с той же аккуратностью, что и картинки на стене, но от них его отличала весьма существенная деталь. Вокруг моего изображения чернело несколько нанесенных ручкой кругов, а на моей груди — буква «X».

Глава 12

Я проспала почти весь уик-энд. В субботу утром попыталась встать, но тут же вновь легла. Ноги дрожали, а каждый поворот головы отдавался в шее и у основания черепа безумной болью. Лицо мое покрылось коркой, став похожим на крем-брюле, а глаз превратился в нечто похожее на гнилую сливу. Нынешний уик-энд был для меня уик-эндом мучений, аспирина и антисептиков. Днем я лежала в полудреме на диване, а в девять вечера уже спала.

К понедельнику в голове перестали стучать молотки. Я уже могла осторожно ходить и даже немного крутить головой. Проснувшись довольно рано, я приняла душ и к восьми тридцати приехала в офис.

На моем письменном столе лежало три распоряжения. Даже не заглянув в них, я набрала номер Гэбби. Автоответчик. Я приготовила чашку растворимого кофе и развернула скрученный лист зафиксированных телефоном номеров. Первый принадлежал детективу из Вердена, второй — Эндрю Райану, третий — одному репортеру. Последний я оторвала и сразу же выбросила, а первые два положила перед собой возле телефона. Ни Шарбонно, ни Клодель, ни Гэбби мне не звонили.

Я набрала номер отдела КУМа и попросила пригласить Шарбонно. После непродолжительной паузы мне сообщили, что его нет. Клоделя тоже не было. Я оставила для них сообщение, размышляя, где они.

Набрав телефон Эндрю Райана, я услышала короткие гудки и решила спуститься к нему сама. Вероятно, дело, по которому он звонил, касалось Тротье.

Я спустилась на второй этаж и прошла к кабинету отдела убийств. Сегодня здесь было куда оживленнее, чем во время моего предыдущего визита. Направляясь к столу Райана, я чувствовала взгляды на своем «живописном» лице и ощущала некоторый дискомфорт. Вероятно, все уже знали о том, что произошло в пятницу.

— Доктор Бреннан, — сказал Райан по-английски, встав со стула и протягивая мне руку. Его продолговатое лицо расплылось в улыбке, когда он глянул на корку на моей правой щеке. — Решили попробовать новый тон румян?

— Да, оттенок «багровый цемент». Вы мне звонили?

На мгновение его лицо приобрело недоуменное выражение.

— Ах да! Я достал документы по делу Тротье.

Он склонился над столом, веером раздвинул стопку папок, выбрал из них одну и протянул мне. В этот момент в кабинет вошел его напарник. Сегодня на Бертране были легкая серая куртка, брюки на тон темнее, черная рубашка и черно-белый галстук с каким-то цветочным узором. Если бы не загар, его можно было бы принять за актера из пятидесятых. Он сразу направился к нам:

— Доктор Бреннан, как поживаете?

— Отлично.

— Ого! Потрясающий эффект!

— Спасибо, — ответила я, глядя по сторонам в поисках подходящего места для просмотра документов. — Можно, я… — Я указала на свободный стол.

— Конечно, сегодня этот стол никому не понадобится.

Я села и принялась просматривать фотографии и записи, сделанные во время опросов. Шанталь Тротье. Мне казалось, будто я босыми ногами иду по раскаленному асфальту. Боль, которую я испытала в те дни, вернулась ко мне с той же остротой, и периодически я отводила взгляд, чтобы дать мозгу возможность отвлечься от удушающей скорби.

Утром шестнадцатого октября девяносто третьего года эта шестнадцатилетняя девушка нехотя проснулась, погладила блузку и потратила час на мытье головы и прихорашивание. Отказавшись от завтрака, предложенного матерью, вышла из пригородного дома и направилась на станцию, чтобы вместе друзьями поехать в школу. На девочке была школьная форма и гольфы, в рюкзаке лежали книжки. После урока математики во время ланча она болтала с одноклассниками и смеялась, а вечером исчезла. Тридцать часов спустя ее расчлененное тело обнаружили в пакетах для мусора в сорока милях от дому.

— Что-нибудь интересное нашли? — полюбопытствовал Бертран.

— Не то чтобы. — Я отпила кофе из принесенной с собой чашки. — Ей было шестнадцать, ее нашли в Сен-Жероме.

— Угу.

— Ганьон — двадцать три. Она лежала в центре города. Тоже в полиэтиленовых пакетах, — продолжила я рассуждать вслух.

Он склонил голову набок.

— Адкинс было двадцать четыре года. Ее обнаружили дома. Она жила рядом со стадионом.

— Но ее не расчленили.

— Правильно, но изувечили и вспороли живот. Может, убийце кто-то помешал? Или у него просто было не так много времени?

Бертран отхлебнул из своей кружки, громко причмокивая, и опустил ее на стол. На его усах остались капли кофе с молоком.

— Ганьон и Адкинс есть в списке Сен-Жака.

Я не сомневалась, что всем уже известно о наших открытиях.

— Да, но оба эти случая осветила пресса. Парень вырезал статьи из «Алло, полиция» и «Фото полиции» и о первом и о втором убийствах вместе с фотографиями. Может, он просто ловит кайф, читая о подобных вещах.

— Не исключено.

Я отпила еще кофе. И я знала, что дело обстоит не так.

— Вы ведь нашли у него и другие вырезки? — подключился к разговору Райан. — Придурок помешан на подобном дерьме. Взять, например, статью о чучеле. Франкер, по-моему, ты тоже выезжал на подобные вызовы? — Он обратился к маленькому толстому человеку с блестящими каштановыми волосами, поглощавшему батончик «сникерс», сидя за пятым от моего столом.

— Угу. Два раза выезжал. — Франкер отложил шоколадку и облизал пальцы. — Этот недоделок пробирается в чужую спальню, делает чучело из пижамы или ночной сорочки хозяйки, набивая его какими-нибудь тряпками, надевает на него белье, кладет в кровать и изрезает. — Он лизнул «сникерс». — Потом сваливает, ничего даже не прихватив.

— Следов его спермы в спальнях вы не обнаруживали?

— Не-а.

— Чем он режет эти чучела?

— Скорее всего, ножом, точно мы не знаем.

Франкер сдвинул вниз обертку и откусил кусочек «сникерса».

— Каким образом он проникает в дома?

— Через окно спальни, — жуя арахис и карамель, проговорил Франкер.

— В какое время суток?

— Обычно по ночам.

— И где он устраивал эти дикие ночные спектакли?

Прожевав, Франкер ногтем большого пальца отлепил от коренного зуба кусок ореха, оглядел его и откинул в сторону.

— Один в Сен-Каликсте, другой, по-моему, в Сен-Юбере. Тот, о котором написано в найденной у этого идиота статье, — в Сен-Поль-дю-Нор. — Он провел языком по верхним передним зубам. — Один из таких вызовов, насколько мне известно, поступил в КУМ. Кажется, около года назад.

— Его, конечно, выловят, но это дело не первоочередной важности. Он никому не причиняет вреда, ничего не крадет. У него в мозгу сидит дебильная идея о каком-то извращенном свидании.

Франкер смял обертку от «сникерса» и бросил ее в корзину для мусора рядом со столом.

— Насколько мне известно, те люди из Сен-Поль-дю-Нор, к которым этот ненормальный залез, не настаивают на продолжении расследования.

— М-да, — произнес Райан.

— Наш герой пришлепнул эту вырезку к своей стене, наверное, потому, что у него встает, когда он читает о чьем-то проникновении в чужую спальню. Среди его вырезок нашли и статью о той девочке из Сенвиля, а мы точно знаем, что ее убил собственный папаша. — Франкер откинулся на спинку стула. — Этот тип — извращенец, вот и наслаждается всяким дерьмом.

Я слушала разговор, даже не глядя на беседующих. Мой взгляд был прикован к большой карте Монреаля над головой Франкера. Она походила на ту, что мы увидели в квартире Сен-Жака, только меньшего масштаба и включала в себя восточный и западный загородные районы.

К дискуссии подключились и другие люди, присутствовавшие в кабинете. Кто-то рассказал анекдот о мужчине, подглядывающем за женщинами, затем последовали шутки о сексуальных извращениях. Я встала из-за стола и как можно тише, чтобы не привлекать особого внимания, прошла к карте и воспроизвела по памяти расположение отметин Сен-Жака.

Мои мысли прервал голос Райана.

— Что вы там изучаете? — спросил он.

Я взяла коробку с булавками с полочки под картой. Тупой конец каждой из них украшал крупный яркий шарик. Выбрав булавку с красной головкой, я воткнула ее с юго-западной стороны у Гран-Семинер.

— Ганьон, — сказала я.

Вторую булавку я разместила под Олимпийским стадионом, а третью — в верхнем левом углу, возле озера под названием Дю-Монтань.

— Адкинс. Тротье.

По форме остров Монреаль напоминает человеческую ногу с лодыжкой, повернутой задней частью на северо-запад, пяткой — на юг и пальцами, указывающими на северо-восток. Две булавки, воткнутые мной, находились сейчас на ступне, чуть выше следа, — одна в пятке, вторая восточнее, на полпути к пальцам. Третья располагалась на щиколотке, в западной части острова. Никакой ясной картины не вырисовывалось.

— Сен-Жак отметил только эти два места, — сказала я, указывая сначала на одну из нижних, потом на верхнюю булавку.

Я осмотрела южный берег, прошла взглядом от моста Виктории к Сен-Ламберу и свернула на юг. Найдя то место, где прямо под изгибом ступни на карте Сен-Жака мы увидели третью отметку, я обозначила его четвертой булавкой. Образовавшийся рисунок сделался еще более бессмысленным.

Райан вопросительно посмотрел на меня.

— Здесь он нарисовал третью «X», — пояснила я.

— Что она обозначает?

— А вы как думаете?

— Черт его знает! Может, в этом месте похоронена его дохлая собака. — Райан взглянул на часы. — Послушайте…

— Разве вам не кажется, что было бы неплохо выяснить значение третьей «X»?

Прежде чем ответить, Райан внимательно посмотрел на меня. Я с удивлением отметила, что раньше никогда не замечала, какие у него глаза — неоново-голубые.

Он покачал головой:

— Все это сильно смущает меня. В данный момент в вашей истории о серийном убийстве слишком уж много дыр. Заполните их. Предоставьте больше фактов. Или пусть Клодель обратится к СК с официальной просьбой. Пока это дело нас не касается.

Бертран сделал ему знак рукой, указав на часы, а потом на дверь. Райан кивнул ему и вновь обратил на меня свой неоновый взгляд.

Я молчала, испытующе всматриваясь в его лицо, ища в нем хотя бы намек на одобрение. И ничего не могла найти.

— Мне пора идти. Когда просмотрите документы, положите папку мне на стол.

— Хорошо.

— И… гм… только ничего не бойтесь.

— Что?

— Я слышал, что еще вы там нашли. Не исключено, что этот гад и в самом деле опасен. — Он засунул в карман руку, достал визитку и что-то написал на ее оборотной стороне. — Мой домашний телефон. Если потребуется помощь, звоните.

Десять минут спустя я сидела за своим столом, перепуганная и взволнованная. Я пыталась заставить себя сконцентрировать внимание на других делах, но ничего не выходило. Каждый раз, когда где-то в соседних офисах раздавался телефонный звонок, я тут же протягивала руку к своему аппарату, так как страстно желала, чтобы мне позвонил Шарбонно или Клодель. В десять пятнадцать я вновь попыталась связаться с ними.

— Одну минутку, — ответил чей-то голос.

Через некоторое время со мной заговорил Клодель.

— Доктор Бреннан, — представилась я.

Последовала пауза.

— Да.

— Вам передали мое сообщение?

— Да.

Словоохотливостью он походил на бутлегера, к которому нагрянули налоговики.

— Я хотела поинтересоваться, что вам удалось узнать о Сен-Жаке.

Клодель фыркнул:

— О Сен-Жаке?

Несмотря на то что в данную минуту я с удовольствием вырвала бы ему язык, я понимала, что не должна забывать об основном правиле общения с заносчивыми детективами — вести себя тактично.

— Вы полагаете, имя вымышленное?

— Если это его настоящее имя, тогда я — Маргарет Тэтчер.

— Как продвигаются дела?

Последовала еще одна пауза, и я отчетливо представила себе, как Клодель закатывает глаза, придумывая лучший способ побыстрее от меня отделаться.

— Дела никак не продвигаются. Ни оружия, ни видеозаписей, ни признаний, ни частей тела, оставленных на память, мы не нашли.

— А отпечатки пальцев?

— Они ничего нам не дали.

— Личные вещи?

— Этот тип невиданно строг к себе. У него ничего нет: ни украшений, ни личных вещей, ни одежды. Ах да, совсем забыл о свитере и резиновой перчатке. А еще о грязном покрывале.

— Зачем ему перчатка?

— Не знаю, может, он печется о ногтях.

— Что же тогда вы имеете?

— Вы все видели. Коллекцию фотографий «Покажи мне свою задницу, детка», карту, газеты, вырезки, список. Ах да! Еще немного спагетти.

— И больше ничего?

— Ничего.

— А туалетные принадлежности, медикаменты?

— Нет.

Я на мгновение задумалась.

— Похоже, этот парень вообще там не живет.

— А если живет, то он самый грязный из существующих на земле людей: не чистит зубы, не бреется. У него нет ни мыла, ни шампуня.

Я опять пораскинула мозгами:

— Что вы обо всем этом думаете?

— Возможно, подонок использует эту дыру для каких-то темных делишек, например любуется там на свои картинки. Наверное, его даме это хобби не по душе. Она наверняка запрещает ему мастурбировать дома. Откуда мне знать?

— А список?

— Мы занимаемся проверкой имен и адресов.

— Кто-нибудь живет в Сен-Ламбере?

Очередная пауза.

— Нет.

— О том, как у него оказалась кредитная карточка Маргарет Адкинс, удалось что-нибудь выяснить?

На сей раз Клодель молчал дольше, и я как будто ощущала его враждебность.

— Доктор Бреннан, почему бы вам не вернуться к своим делам и не дать нам возможность спокойно заниматься поимкой убийц?

— Вы считаете, что он…

— Что он — что?

— Убийца?

Короткие гудки.

Оставшуюся часть утра я провела, определяя возраст, пол и рост человека по единственной кости — локтевой. Ее нашли дети, утроившие укрепление близ Пуан-о-Трамбль. Скорее всего, она попала туда с какого-то старого кладбища.

В двенадцать пятнадцать я поднялась наверх и купила диетическую колу. Вернувшись в офис, закрыла дверь, достала бутерброд и персик, села в кресло и попыталась заставить себя подумать о чем-нибудь отстраненном. Ничего не вышло. Мои мысли вернулись к Клоделю.

«Он до сих пор не верит в серийного убийцу», — подумала я.

Может, его и в самом деле нет? Может, схожесть последних убийств всего лишь совпадение? Может, связь, которую я усматриваю между ними, — плод моего воображения? А Сен-Жак действительно просто-напросто обожает читать про насилие? Конечно. Продюсеры и издатели миллион раз обыгрывали в своих книгах и фильмах эту тему. Наверное, он вовсе не убийца, а лишь играет, составляя планы уже совершенных кем-то преступлений. А кредитную карточку Маргарет Адкинс нашел или украл еще до ее смерти. Возможно. Возможно. Возможно.

Нет, так не пойдет. Если не Сен-Жак, то кто-то другой в ответе за эти смерти. По крайней мере некоторые из убийств точно взаимосвязаны.

Ждать, что вскоре нам привезут очередное изуродованное тело, чтобы тогда доказать всем свою правоту, я не желала.

Нужно каким-то образом доказать Клоделю, что я не идиотка с чрезмерно развитым воображением. Он упорно не хотел позволить мне вторгаться на его территорию, считал, что я не должна переступать рамки дозволенного, что обязана заниматься только своими делами. А Райан? Райан сказал, в этой истории слишком много дыр. Имеющихся фактов недостаточно. Дыры надозаполнить.

— Я покажу тебе, Клодель, на что способна! Сукин сын!

Я произнесла это вслух, выпрямляя спину и швыряя персиковую косточку в корзину для мусора. Итак.

Что делать?

Тщательнее обследовать кости.

Глава 13

Я пришла в гистологическую лабораторию, попросила Дени дать мне дела под номерами 25906-93 и 26704-94, положила на столе слева планшет и ручку и достала два тюбика винилполисилоксана, маленький шпатель, блок мелованной бумаги и нутромер с точностью до тысячной дюйма.

Дени поставил на край стола две картонные коробки — большую и маленькую, — опечатанные, с аккуратно приклеенными на них ярлыками. Я открыла большую, выбрала необходимые мне части скелета Изабеллы Ганьон и положила их на стол справа.

Хотя останки Шанталь Тротье сразу вернули родственникам для похорон, некоторые сегменты ее костей были оставлены в качестве доказательств. Так принято, когда дело касается убийства и на скелете есть следы повреждений.

Я открыла маленькую коробку, извлекла из нее шестнадцать пакетиков на молнии и положила их на стол слева. На каждом было написано название части тела и указана сторона. Правое запястье. Левое запястье. Правое колено. Левое колено. Шейный позвонок. Грудной и поясничный позвонок.

Я достала все имеющиеся фрагменты и разложила их в анатомическом порядке. Два сегмента бедра легли рядом с соответствующими сегментами большеберцовых и малоберцовых костей в месте коленного сочленения. Запястья образовались из сложенных вместе шести дюймов лучевой и локтевой кости. Срез, сделанный патологоанатомом во время вскрытия, был ровным и гладким. Перепутать его со вторым срезом я не могла.

Я придвинула к себе блок с бумагой и выдавила на верхний лист из первого тюбика голубую ленту, из второго — белую. Выбрав одну из костей рук, я положила ее перед собой, взяла шпатель, быстро смешала голубой катализатор и белую основу до получения однородной вязкой массы, втянула ее в пластмассовую спринцовку и осторожно, словно украшая торт, покрыла ею суставную поверхность.

Отложив первую кость в сторону, очистила шпатель и спринцовку, вырвала использованный лист бумаги и проделала ту же процедуру со второй костью. Когда смесь на первой поверхности застыла, я удалила ее и, обозначив номером дела, указав анатомический участок, сторону и время, поместила рядом с той костью, форму которой она приобрела. На обработку всех костей ушло больше двух часов.

Покончив с этим, я подошла к микроскопу, установила необходимый диапазон увеличения, направила волоконно-оптический осветитель на столик обзора и начала тщательно исследовать каждую мельчайшую зазубрину, каждую царапину на костях Ганьон.

Порезы, оставленные на них преступником, делились на два типа. Поверхность среза каждой кости руки покрывали желобки. Стенки желобков были ровными, а их концы наклоненными. Длина большинства из них составляла менее четверти дюйма, а ширина — примерно пять сотых дюйма. На костях ног я увидела похожие углубления.

Порезы второго типа по форме представляли собой букву «V», но их стенки уже не походили на желобки. Эти отметины вместе с отметинами первого типа покрывали поверхности концевых отделов длинных трубчатых костей, а на суставных поверхностях бедер и на позвонках их не было.

Я схематически изобразила на бумаге положение каждого пореза и зафиксировала их длину, ширину и глубину желобков, затем тщательнее исследовала желобки на костях и сделанных мной формах, в том числе и в поперечных сечениях. Их стенки покрывали мельчайшие ямки, впадины и черточки. Казалось, я разглядываю рельефную карту, только острова и насыпи на моей карте были одного цвета — ярко-голубого.

Конечности преступник отрезал в областях сочленений, длинные же трубчатые кости почти не повредил, кроме нижних участков костей рук, — кисти он отделил выше запястий. Я внимательнее осмотрела поверхности срезов лучевой и локтевой кости и изучила каждую имевшуюся на них зазубринку. Исследовав останки Ганьон, я детально осмотрела фрагменты останков Тротье.

В какой-то момент Дени спросил, можно ли что-то убрать. Я кивнула, не вникая в смысл вопроса. Постепенно лаборатория опустела, но я не обратила на это внимания.

— Что вы здесь до сих пор делаете?

Я чуть не выронила позвонок, который убирала из микроскопа:

— О боже! Райан!

— Не пугайтесь. Я просто увидел, что тут горит свет, и подумал, что если Дени задержался, значит занимается чем-то сверхинтересным.

— Который час?

Я взяла еще один шейный позвонок и убрала оба в пакетик.

— Без двадцати шесть. — Эндрю Райан взглянул на часы.

Он проследил, как я укладываю пакетики в меньшую коробку, закрываю ее крышкой и приклеиваю отлепленный край ярлыка.

— Выяснили что-нибудь полезное?

— Да.

Я взяла тазовые кости Изабеллы Ганьон и положила их в большую коробку:

— Клодель не придает особого значения отметинам на костях.

Наверное, не следовало мне этого говорить.

— Вероятно, он считает: пила, она и в Африке пила.

Я убрала в коробку лопатки и принялась собирать кости рук:

— А вы что думаете по этому поводу?

— Черт, я не знаю.

— Вы ведь представитель сильного пола — пола плотников и строителей. Кстати, что вам известно о пилах?

— Ими что-нибудь распиливают.

— Отлично. А что именно?

— Дерево. Металл. — Он выдержал паузу. — Кости.

— Каким образом?

— Каким образом?

— Да, каким образом?

Райан задумался:

— Зубьями. Зубья движутся вперед и назад, материал распиливается.

— А если пила радиальная?

— У радиальной пилы полотно вращается.

— А как она режет: ровно или врезаясь в поверхность?

— Что вы имеете в виду?

— Ее зубья прямой или косой заточки? Они режут материал или, так сказать, прорубают свой путь?

— О!

— И в какой конкретно момент происходит распиливание — когда зубья движутся вперед или назад?

— Вы о чем?

— Вы сами сказали, зубья пилы движутся вперед и назад, вот материал и распиливается. А когда он распиливается? Когда полотно идет вперед или назад?

— О!

— И как следует пилить: вдоль волокон материала или поперек?

— А какая разница?

— На каком расстоянии друг от друга располагаются зубья? Какую они имеют форму? В одной ли плоскости с полотном находятся? Каков угол их изгиба? Какая у них заточка: косая или прямая? Как…

— Хорошо-хорошо, расскажите мне, пожалуйста, все, что вы знаете о пилах.

Я положила последние кости Изабеллы Ганьон в коробку, закрыла ее крышкой, приклеила отлепившийся конец ярлыка и продолжила:

— Существует сотни видов пил: поперечная, продольная, ножовочная, ножовка с узким полотном, ножовка по металлу, кусторез, кухонная пила, пила для резки мяса, пястная пила и пила для костей. Все это ручные пилы. Есть еще пилы газовые и электрические. Полотно некоторых движется возвратно-поступательно, других — циклично, но в одном направлении, у третьих — вращается. Разные пилы используются для распиливания различных материалов. Даже если мы ограничимся рассматриванием только ручных пил — а в данном случае нас интересуют именно ручные пилы, — то увидим, что все они различаются размерами полотна, углом, заточкой и количеством зубьев.

Я взглянула на Райана, чтобы проверить, слушает ли он мою лекцию. Он слушал. Его голубые глаза светились, как пламя горелки на газовой плите.

— Это означает, что на материале, подобном кости, пила оставляет характерные следы. Они бывают разной ширины и разной формы.

— Вы хотите сказать, что по кости можете определить, какой именно пилой ее распилили?

— Нет. Но класс, к которому эта пила относится, могу.

Он обмозговал услышанное:

— А почему вы так уверены, что трупы расчленили непременно ручной пилой?

— Электрические пилы оставляют на поверхности примерно одинаковые порезы. Рисунок волокон на стенках этих порезов и царапины более ровные, чем после ручной пилы. Направлены все они в одну сторону. — Я с минуту помолчала, размышляя. — При работе электрической пилой от человека не требуется больших затрат энергии, поэтому он часто оставляет на материале следы фальшзапилов. Глубокие. А еще из-за того, что электрическая пила довольно тяжелая, и из-за того, что человек надавливает на распиливаемый материал, в самом конце пиления две половины этого материала быстрее переламываются.

— А что, если ручной пилой работает какой-нибудь силач? Разве не такими же будут следы на кости, как от электропилы?

— М-да. Индивидуальные особенности человека, несомненно, играют в подобных вещах важную роль. Важную, но не определяющую. Электрические пилы, в отличие от ручных, — кто бы ими ни работал — обычно оставляют ровные следы уже в самом начале пиления, потому что полотно начинает двигаться еще до соприкосновения с материалом. Такую же форму порезы имеют и в конце пиления. — Я выдержала паузу. — Кстати, электрическая пила еще и шлифует поверхность, а ручная — нет.

Я перевела дыхание. Райан удостоверился, что я не намереваюсь продолжать.

— А что такое фальшзапил?

— Когда полотно пилы только входит в материал, например в кость, в ней образуется углубление. С продвижением пилы это углубление превращается в распил, а следы на поверхностях приобретают определенную форму — форму желобка. Если, начав пилить, человек сразу убирает пилу, в кости остается углубление — фальшзапил. Этот фальшзапил содержит в себе массу информации. По его ширине можно определить, например, шаг зуба пилы. На его стенках иногда остаются какие-то отметины. В поперечном сечении он имеет определенную форму.

— А если пиление равномерное и непрерывное и на поверхности кости вообще нет желобков?

— Чаще всего в том месте, где почти полностью распиленная кость переламывается сама, следы зубьев пилы все же видны. Я говорю о выступе, остающемся в районе излома. На разрезанной поверхности перед этим выступом иногда отпечатывается также и индивидуальная форма зуба.

Я вновь достала лучевую кость Ганьон, поместила ее на столик микроскопа, нашла небольшой фальшзапил перед выступом в месте излома и направила на него луч оптико-волоконной трубки:

— Вот, взгляните.

Райан наклонился, посмотрел в окуляр и сфокусировал объектив микроскопа:

— Да, вижу.

— Обратите внимание на концевую часть распила. Что-нибудь замечаете?

— Какие-то бугорки.

— Правильно. Это костные островки. Они означают, что зубья пилы были отклонены от полотна на кососимметрические углы. Подобное расположение зубьев вызывает феномен, известный как вибрация полотна.

Райан выпрямился, отстраняясь от микроскопа, и посмотрел на меня. Его глаза обрамляли круги от окуляра, как следы от плотно облегающих голову защитных плавательных очков.

— Когда первый зуб врезается в кость, он пытается переместиться в соответствии с направлением плоскости полотна и отыскивает среднюю линию. Полотно идет по этой линии, сдвигаясь в противоположную сторону в поперечном направлении от движения. Второй зуб, входя в кость, стремится проделать то же самое, но расположен он по другую сторону от плоскости полотна. Полотно приспосабливается. Это происходит при входе в кость каждого очередного зуба, так что силы, воздействующие на полотно, постоянно меняются. В результате оно периодически перемещается в поперечном направлении. При очень широком разводе зубьев смещение полотна настолько значительно, что в срединной части пропила остаются выступы — костные островки.

— По этим островкам вы определили, что зубья были сильно разведены?

— Я определила по ним не только это. Так как каждое воздействие зуба вызывается присоединением к работе другого зуба, расстояние между изменениями направления показывает расстояние между зубьями. Следовательно, островки характеризуют наибольшее расстояние от вершины одного зуба до вершины другого зуба, а расстояние от одного островка до другого равно расстоянию между зубьями. Давайте я еще кое-что вам покажу.

Я заменила лучевую кость локтевой, расположив ее в микроскопе таким образом, что свет падал на место среза у запястья, и отступила в сторону.

— Видите извилистые линии на поверхности? — спросила я, когда Райан вновь наклонился к окуляру.

— Да. Похоже на стиральную доску. Только выгнутую.

— Это называется гармониками. Циклическое смещение полотна оставляет на стенке среза вершины и впадины, так же как костные островки на дне пропила.

— Значит, эти вершины и впадины, равно как и островки, можно измерить?

— Вот именно.

— Почему я не вижу ничего подобного на поверхности самого распила?

— Циклическое поперечное смещение полотна происходит в основном в начале и конце распиливания, когда полотно более свободно, не зажато стенками пропила.

— Логично. — Райан поднял голову. Его глаза опять обрамляли круги. — А о направлении вы можете что-нибудь сказать?

— О направлении хода полотна или его продвижения по направлению пропила?

— Разве это не одно и то же?

— Направление хода связано с тем, когда именно происходит пиление — при движении полотна назад или вперед. Большинство пил, производимых в Западной Европе и Северной Америке, режут, двигаясь назад, некоторые из японских — вперед. А есть и такие, которые пилят и в ту и в другую сторону.

— Вы можете определить, пилой какого типа воспользовался убийца?

— Да.

— Так что же конкретно вам удалось выяснить? — спросил Райан, потирая глаза и одновременно пытаясь смотреть на меня.

Я взяла планшет и просмотрела свои записи, выбирая наиболее существенные моменты:

— На костях Изабеллы Ганьон несколько фальшзапилов. Ширина желобков примерно пять сотых дюйма, их концевые части имеют наклон. Гармоники присутствуют, есть и костные островки. И те и другие можно измерить.

Я перевернула страницу.

Райан ждал, что я продолжу. Я молчала.

— И что все это значит?

— Полагаю, мы имеем дело с ручной пилой с кососимметричным расположением зубьев, шаг ее зуба — приблизительно одна десятая дюйма. Заточка зуба прямая. Распил происходит при движении пилы от себя.

— Понятно.

— Поперечное смещение полотна значительное. Сколов на выходе пропила довольно много. Создается впечатление, что это ножовка. Судя по островкам, развод зубьев довольно широкий.

— О чем это говорит?

Я была практически уверена, чем орудовал преступник, но высказывать свое мнение вслух пока не хотела.

— Прежде чем сделать окончательный вывод, я должна побеседовать с одним человеком.

— Поделитесь со мной еще какими-нибудь соображениями?

Я опять просмотрела свои записи:

— Фальшзапилов больше на передних частях длинных трубчатых костей, мест излома — на задних. Из этого следует, что во время распиливания тело, скорее всего, лежало на спине. Голову убийца отделил от туловища в районе пятого шейного позвонка, руки — в местах плечевых суставов, ноги — бедренных, а нижние их части — коленных, кисти он отсек. Грудная клетка была распорота вертикальным разрезом, который виден на позвоночном столбе.

— Этот парень помешан на пилении, — покачал головой Райан.

— И не только на пилении.

— Что?

— Поработать ножом ему тоже доставляет удовольствие.

Я перевернула локтевую кость и перефокусировала микроскоп:

— Взгляните.

Райан наклонился к микроскопу, и мое внимание мгновенно приковал к себе его симпатичный крепкий зад.

— Прижиматься к окуляру настолько сильно вовсе не обязательно, — сказала я.

Он расслабился, опустил плечи и чуть подался назад.

— Видите продольные желобки, о которых мы с вами говорили?

— Угу.

— Теперь обратите внимание на левую сторону поверхности. Видите узкий разрез?

Райан подкорректировал фокус:

— Вон тот, клинообразной формы?

— Да. Это след от ножа.

Он выпрямился.

— Все ножевые порезы схожи, — сказала я. — Многие из них параллельны фальшзапилам, некоторые даже пересекают их. Кстати, в районах бедренных суставов и на позвоночнике я увидела только такие следы.

— Что это означает?

— Некоторые из ножевых порезов сделаны явно после распиливания, другие — до. Наверное, убийца пользовался ножом, разрезая плоть, пилой распиливал сочленения, потом опять брал нож и завершал работу — разъединял самые крепкие сухожилия и мышцы. Только кисти он почему-то отделил от рук не в месте сочленения, а чуть выше запястий.

Райан кивнул.

— Изабеллу Ганьон обезглавили, ее грудную клетку распороли ножом. На ее позвонках нет следов пиления.

Некоторое время мы оба молчали, раздумывая о том, что я только что сказала. Я хотела предоставить Райану возможность переварить полученную информацию и лишь потом выдать главное.

— Я изучила также и кости Тротье.

Райан пристально взглянул на меня голубыми глазами. Его удлиненное лицо напряглось и сильнее вытянулось. Он приготовился услышать мою следующую фразу.

— На них идентичные следы распиливания и ножевые порезы.

Райан сглотнул, шумно вздохнул…

— По-моему, в жилах этого типа не кровь, — медленно произнес детектив, — а фреон.

В кабинет заглянул проходивший мимо уборщик.

Мы с Райаном повернули голову. Увидев мрачное выражение наших лиц, человек торопливо исчез. Райан серьезно посмотрел мне в глаза:

— Расскажите все это Клоделю. Ваши слова не лишены смысла.

— Сначала мне хотелось бы уточнить некоторые детали.

Он удалился не попрощавшись. Я убрала кости и, оставив коробки на столе, вышла в коридор. Часы над лифтом показывали шесть тридцать. Я планировала решить сегодня еще два вопроса и, хотя понимала, что уже слишком поздно, попыталась это сделать.

На моем этаже в самом конце коридора, с правой стороны, располагался кабинет с надписью: «ИНФОРМАЦИОННЫЙ ОТДЕЛ».

После долгой подготовки осенью прошлого года мы наконец-то достигли желанной цели: процесс компьютеризации работы ЛМЛ и ЛСЖ завершился. Теперь дела последних нескольких лет с отчетами всех подразделений были внесены в оперативную базу данных. Информацию о старых тоже постепенно вводили. Наконец-то мы вошли в век компьютерных технологий. Под предводительством Люси Дюмон.

Ее дверь была закрыта. Я постучала, заранее зная, что ответа не получу. В шесть тридцать вечера даже Люси Дюмон обычно уже дома.

Я устало вернулась в свой офис, достала книгу с телефонами членов Американской академии судебных наук и нашла нужную мне фамилию. Глянула на часы, подсчитывая в уме, который сейчас час в Оклахоме. Четыре сорок. Хотя я могла и ошибиться.

Ответил мужской голос. Я сказала, что хочу поговорить с Ароном Калвертом. Голос дружелюбно и гнусаво объяснил, что это ночная смена охраны, что Калверта нет, но ему с удовольствием передадут сообщение. Я оставила свое имя и номер телефона и повесила трубку, так и не выяснив, с человеком из какого часового пояса побеседовала.

Некоторое время я просто пялилась в пространство перед собой, сожалея, что не подумала позвонить Арону раньше. Потом опять подняла телефонную трубку и набрала номер Гэбби. Никто не ответил. По всей вероятности, в столь поздний час даже ее автоответчик отказывался работать. Я позвонила ей в офис и, прослушав четыре длинных гудка, чуть было не положила трубку, как на другом конце провода раздался голос. Нет, Гэбби в последнее время никто не видел. Нет, она даже не приходила за почтой. Нет, ничего странного в этом нет — на дворе лето. Я произнесла слова благодарности и нажала на рычаг.

— Ни Люси, ни Арона, ни Гэбби, — сказала я пустоте в своем офисе. — Гэбби. Где же ты, Гэбби? Нет. Я не должна позволять себе думать о чем-то гадком. — Я взяла со стола ручку. — Пора активно включаться в игру. — Подкинула ручку в воздух и поймала ее. — Надо сосредоточить на этом деле все свои силы. Все свои силы.

Я еще раз подбросила ручку. Все свои силы. Повертела ручку в руке. Да, все свои силы.

Поднялась с кресла, повесила на плечо сумку и погасила свет.

— Несмотря на твое недовольство, Клодель!

Глава 14

Направляясь к «мазде», я воспроизводила в памяти свой монолог в офисе. Мозг в предвкушении того, что я намеревалась предпринять, работал туговато. По пути я заехала в греческий ресторан и купила шашлык из куры.

Придя домой, я, не обращая внимания на упрек в глазах приветствующего меня Верди, достала из холодильника диетическую колу, поставила ее вместе с пропитавшейся жиром коробкой на стол и взглянула на автоответчик. Он смотрел на меня молча и не мигая. Гэбби не звонила. Меня охватила тревога. Как у дирижера, взволнованному собственной музыкой, мое сердце заколотилось в темпе престо.

Я направилась в спальню и принялась рыться в выдвижных ящиках. То, что мне было нужно, лежало под кучей барахла в третьем из них. Карта. Я взяла ее с собой в столовую, расстелила на столе и открыла коробку с едой. При виде риса в обилии масла и пережаренного шашлыка мой желудок словно попятился назад, как краб. Я отломила кусочек лаваша и открыла бутылку колы.

Отыскав свою улицу на изображенной на карте ступне, я провела пальцем дорожку из центра через реку к южному берегу. Найдя нужный район, свернула карту, оставляя сверху только Сен-Ламбер и Лонгей, и сделала попытку поесть. Ничего не вышло. Желудок категорически не принимал шашлык.

Верди мелькал перед глазами на удалении примерно трех дюймов.

— Налетай! — сказала я, опуская ему коробку.

Верди несколько секунд удивленно колебался, затем двинулся к ней. Послышалось громкое мурлыканье. Я вышла в прихожую, нашла в нише фонарь, пару садовых перчаток и банку средства для отпугивания насекомых и сложила это все вместе с картой, блокнотом и планшетом в рюкзак. Затем переоделась в футболку, джинсы и кеды и заплела волосы в тугую косичку. В последний момент я решила положить в рюкзак еще и джинсовую рубашку с длинным рукавом и написать записку: «Уехала в Сен-Ламбер искать третью «X»». Взглянув на часы, я приписала время — девятнадцать сорок пять — и дату и положила записку на стол в столовой. Возможно, это и ни к чему, но, если возникнут неприятности, у меня будет лишний шанс получить помощь.

Повесив рюкзак на плечо, я ввела цифры кода на пульте охранной системы, но от волнения ошиблась и была вынуждена набрать код заново. Повторно ошибившись, я закрыла глаза и воспроизвела в памяти все слова из «Интересно, чем сегодня вечером занят король», так сказать, элементарным способом привела мозг в порядок. Эту хитрость я освоила, учась в аспирантуре. Отличный метод. Тайм-аут с «Камелотом» помог мне вернуть самообладание, и, спокойно введя правильные цифры, я вышла из квартиры.

Выехав из гаража, я обогнула квартал, проехала по Сен-Катрин на восток до де-ля-Монтань и свернула на юг к мосту Виктории — одному из трех, связывающих остров Монреаль с южным берегом реки Святого Лаврентия. Тучи, днем висевшие над городом обрывками, теперь сгущались, предрекая серьезное изменение погоды. Горизонт был затянут полностью и выглядел мрачным и зловещим, а река под ним казалась чернильно-серой и враждебной.

Я взглянула в ту сторону, где располагались Иль-Нотр-Дам и Иль-Сен-Элен, на изгибавшийся дугой мост Жака Картье. Оба острова казались сейчас хмурыми и печальными. Во время «Экспо-67» жизнь, наверное, там била ключом. Теперь же они дремали, словно остатки древних цивилизаций.

Внизу по течению реки располагался Иль-де-Сор. Остров монахинь. Когда-то принадлежавший церкви, ныне он был известен как гетто яппи. Небольшой акрополь из кондоминиумов, площадок для гольфа, теннисных кортов и бассейнов, связанный с городом мостом Шамплен. Огни его высоких башен мерцали, будто соревнуясь с проблесками молнии вдали.

Приехав на южный берег, я приостановилась на бульваре Сэра Вильфреда Лорье. Пока пересекала реку, небо окрасилось в устрашающе-зеленые тона. Я достала карту, определилась и отложила карту на соседнее сиденье. В этот миг вечер пронзила молния. Ветер усилился, по лобовому стеклу забарабанили первые капли дождя.

В жутком предгрозовом мраке я двинулась дальше, сбавляя скорость перед каждым перекрестком, чтобы вглядеться в дорожные знаки. Я ехала по намеченному пути: свернула налево, направо и еще дважды налево.

Спустя десять минут остановила машину. Сердце стучало, как шарик в пинг-понге. Я вытерла о джинсы вспотевшие ладони и огляделась.

Тьма сгустилась, превратившись почти в черноту. Оставив позади жилые районы, застроенные одноэтажными домами, я очутилась на краю заброшенной промышленной зоны, обозначенной на карте серым полумесяцем. Поблизости не было ни души.

По правую сторону от меня возвышался ряд пустующих складских помещений. Их освещало тусклое сияние единственного неразбитого фонаря. Строение, расположенное ближе всех к фонарному столбу, зловеще выделялось на фоне окутанных темнотой соседей — очертаний самых отдаленных было невозможно различить. На некоторых висели таблички с предложением о продаже или сдаче внаем, на других, владельцы которых, по-видимому, махнули на них рукой, я не увидела никаких знаков. Оконные проемы складов смотрели на меня черными дырами, парковочные площадки рядом были покрыты трещинами и завалены мусором. Картина напоминала кадры из черно-белых фильмов о Лондоне времен Второй мировой.

Слева я не обнаружила ничего. Лишь кромешную тьму. На карте это место обозначалось зеленым. Именно здесь Сен-Жак вывел третью «X». Я думала, что найду тут кладбище или небольшой парк.

Черт!

Я положила руки на руль и уставилась в темноту.

Что дальше? Следовало тщательнее продумать операцию.

Небо озарилось очередной вспышкой молнии — и на пару мгновений улица осветилась. Что-то выпорхнуло из ночи и подлетело к лобовому стеклу моей машины. Я взвизгнула. Легкое создание задержалось на несколько секунд в воздухе, махая крыльями, и вновь улетело во мрак. Странник, носимый ветром.

«Успокойся, Бреннан, — приказала я себе. — Сделай глубокий вдох и выдох».

Уровень моего волнения достигал ионосферы.

Я достала из рюкзака рубашку, надела ее, сунула перчатки и средство против насекомых в задние карманы джинсов, а фонарик за пояс. Блокнот и ручка остались.

«Делать записи все равно не придется», — решила я.

Пахло дождем и мокрым бетоном. Ветер бушевал: крутил в воздухе бумагу и листья, сгонял их в кучи и тут же эти кучи разрушал. Когда я вышла из машины, ветер принялся хлестать по лицу и отчаянно трепать края моей рубашки. Я заправила ее в джинсы, взяв фонарик в руку. Рука дрожала.

Освещая путь, я пересекла улицу и, перешагнув через бордюр, ступила на траву. А вскоре наткнулась на ржавую ограду. Забор высотой около шести футов окружал принадлежавшую кому-то территорию. Дальше я увидела деревья и кустарники — беспорядочный лес. В свете фонарика разглядеть, каких размеров этот лес и что за ним, было невозможно.

Я пошла вдоль ограды. Свешивавшиеся за нее ветви раскачивались на ветру, в желтом пятне света моего фонарика плясали тени. С листьев на лицо то и дело падали дождевые капли. Я чувствовала, что скоро хлынет настоящий ливень. Меня трясло — не то от холода, не то от навеваемого жуткими сценами страха. Скорее, от всего сразу. Я проклинала себя за то, что взяла средство от насекомых, а не куртку.

Почувствовав, что ступаю на край какого-то склона, я резко остановилась и увидела под ногами дорогу, ведущую к коридору между деревьями. Ворота в ограде были скреплены цепью и висячим замком.

Судя по всему, их давно не раскрывали. На дороге буйно росли сорняки, а уровень мусора достигал нижнего края ограды. Я направила луч фонаря в проход, но практически ничего не увидела во тьме.

Я двинулась дальше, а пройдя еще ярдов пятьдесят, достигла угла и осмотрелась. Улица, вдоль которой я шла, заканчивалась в этом месте Т-образным перекрестком. Я всмотрелась во тьму противоположной стороны, такой же мрачной и пустынной.

Там располагалась покрытая асфальтом площадка, огороженная цепью. Похоже, это парковка какого-то предприятия или склада. Освещала парковку единственная лампочка, свешивавшаяся с изогнутой проволоки на телефонном столбе. Висела лампочка под жестяным колпаком, поэтому ее свет распространялся на территорию футов в двадцать, не больше. Площадка была засыпана мусором, тут и там по ее краям вырисовывались силуэты каких-то будок.

Я прислушалась. Какофония звуков: ветер, капли дождя, отдаленные раскаты грома. Стук моего сердца. Света с той стороны дороги как раз хватало, чтобы увидеть, как дрожат мои руки.

«Ладно, Бреннан, хватит, — сказала я себе. — Довольно заниматься ерундой».

— Неплохая идея, — произнесла я вслух.

Голос прозвучал странно. Казалось, ночь глотает слова раньше, чем они достигают моих собственных ушей.

Ограда поворачивала налево и продолжала тянуться вдоль улицы. Я двинулась дальше. Через десять футов металлический забор закончился, превратившись в каменную стену. Я сделала шаг назад и осветила стену фонарем. Серого цвета, в высоту она достигала футов восьми, а вверху была окаймлена бордюром из отдельных камней. Насколько я могла видеть в темноте, стена шла вдаль параллельно улице, а посредине ее разделяли ворота. По всей вероятности, это парадный вход.

Я продолжила путь, разглядывая промокшую бумагу, осколки стекла и алюминиевые канистры, что валялись у основания стены.

Через пятьдесят ярдов стена опять сменилась ржавой решеткой. Я пошла дальше и, приблизившись вскоре еще к одним воротам, осветила их фонариком. Цепь, которой они были связаны, блестела и выглядела совсем новой.

Я сунула фонарь за пояс джинсов и потянула за цепь. Не поддается. Потянула сильнее. Безрезультатно. Отойдя на шаг назад, я осветила решетку снизу вверх и принялась детально ее рассматривать.

В этот момент что-то коснулось моей ноги. Я инстинктивно схватилась за нее, уронив при этом фонарик. В моем воображении мелькнули чьи-то красные глаза и желтые зубы. Дрожащей рукой я нащупала край полиэтиленового пакета.

— Черт, — пробормотала я, едва шевеля пересохшими губами, и отстранилась. — Испугалась пакета.

Я отбросила полиэтилен в сторону, и он с шумом полетел по ветру. Подняла фонарик, погасший при ударе о землю, и легонько стукнула по нему ладонью. Лампочка мигнула и вновь потухла. Я еще раз стукнула по фонарю. Он включился, но теперь луч был тусклым и дрожащим. Я чувствовала, что скоро останусь вообще без света.

Что делать дальше? Что я надеюсь здесь отыскать? Не лучше ли отправиться домой и принять теплую ванну?

Я закрыла глаза и стала напряженно вслушиваться в звуки, пытаясь определить, нет ли поблизости людей. Позднее я сотню раз воспроизводила в памяти этот эпизод, размышляя, не упустила ли чего-нибудь. Хруста гравия под колесами машины. Скрипа отворяющихся ворот. Гула мотора. Может, в тот момент я слишком устала, а может, помешала надвигающаяся гроза. Так или иначе, я тогда ничего не услышала.

Я сделала глубокий вдох, напрягла плечи и всмотрелась во тьму за оградой. Однажды в Египте, когда я работала в гробнице в Долине царей, неожиданно отключили электричество. Я не просто оказалась в темноте — я была поглощена ею. Казалось, будто наступил конец света. Пытаясь рассмотреть что-нибудь во мраке по ту сторону ржавой ограды, я испытала нечто похожее.

«Где хранятся более темные тайны? — размышляла я. — В гробницах фараонов или в черноте за этой решеткой?»

Та «X» на карте Сен-Жака непременно должна что-то означать. Разгадка здесь. Надо продолжать поиски.

Я шла назад, к первым воротам, раздумывая, как пробраться внутрь, и пристально вглядываясь в лес за оградой, когда последовал очередной разряд молнии, похожий на вспышку фотокамеры. Я почувствовала запах озона и покалывание в голове и руках. Мой взгляд приковало к освещенной молнией табличке на заборе справа.

Это была небольшая металлическая пластинка с надписью. Я направила на нее тусклый луч фонаря. «Entrée interdite». Вход воспрещен. Внизу более мелкими буквами были выведены еще какие-то слова. Что-то «de Montreal». Я присмотрелась и разглядела нечто похожее на «эрцгерцога». Эрцгерцог Монреальский? Сомнительно, чтобы таковой вообще существовал.

Под надписью темнел какой-то кружок. Я осторожно поскребла по нему ногтем большого пальца, удаляя ржавчину. Моему взгляду начала открываться некая эмблема, похожая на герб. Что-то в этом гербе показалось знакомым. Неожиданно меня осенило: епархия архиепископа. Епархия архиепископа Монреаля. Конечно. Я находилась рядом с владением церкви, возможно, рядом с монастырем. В Квебеке их полно.

«Отлично, Бреннан, ты ведь католичка, — мелькнуло у меня в голове. — На церковной территории можешь рассчитывать на защиту».

Черт, что еще за мысли? Откуда они? Всплыли из подкорки из-за прилива адреналина в кровь? Или из-за дурного предчувствия?

Приблизившись к первым воротам, я засунула фонарь за пояс, взялась за цепь правой рукой, а левой схватилась за ржавый металлический прут сверху и приготовилась потянуть за цепь, но этого и не потребовалось. От одного моего прикосновения цепь шевельнулась и заскользила между прутьями. Я стала наматывать ее на руку, пока не размотала полностью. Последнее звено застопорилось, лязгнул висячий замок, к которому оно присоединялось. Я рассмотрела замок и не поверила своим глазам. Его верхняя часть — металлическая дужка — была продета в последнее звено цепи, но не закреплена.

Я вытащила дужку из замка, убрала цепь и уставилась на ограду. Только сейчас до меня дошло, что ветер стих и воцарилась тишина. Наступившее безмолвие оглушало.

Я повесила цепь на правую створку ворот и потянула на себя левую. Послышался скрип. Других звуков не было: ни кваканья лягушек, ни стрекотания сверчков, ни гудков мчащихся вдали поездов. Казалось, в ожидании грозы вся вселенная затаила дыхание.

Створка ворот нехотя отворилась, я вошла и прикрыла ее за собой. Деревья за оградой пребывали в зловещем спокойствии. Под ногами захрустел гравий.

Где-то здесь церковь. «И колокола», — в ритме детской считалочки застучало у меня в висках. Я дрожала от напряжения, но чувствовала в себе такое небывалое количество энергии, какого хватило бы, наверное, на перекраску всего здания Пентагона.

«Ты все равно проиграешь эту игру, Бреннан, — предупредил меня внутренний голос. — Вспомни о Клоделе».

«Нет, — возразила я. — А Ганьон, Тротье, Адкинс?»

Я остановилась и осветила деревья, что выстроились по правую сторону от дороги. Возникло такое чувство, будто они уходят в бесконечность. Я повернулась налево и вновь посветила фонариком. Показалось, что я вижу узкий проход между деревьями на удалении ярдов десяти. Удерживая на месте луч фонаря, я медленно двинулась вперед. Никакого прохода. Но этот участок определенно выглядел как-то иначе, чем лес вокруг. Я внимательнее присмотрелась и поняла, что дело вовсе не в деревьях, а в подлеске. Именно здесь он почему-то был скудным и низкорослым, словно начал расти совсем недавно.

Невысокая молоденькая поросль образовывала извилистую полоску. Едва шагнула я на эту полоску, как разразилась гроза.

Морось резко сменилась настоящим кошмаром. Деревья заметались в разные стороны, как стая из тысячи коршунов. Вспышки молний вновь и вновь озаряли небо, от гулких раскатов грома закладывало уши. Возобновившийся ветер с яростью бичевал землю косыми струями воды.

Я мгновенно насквозь промокла. Одежда прилипла к телу, волосы облепили лицо. Раненая щека заныла. Я вытащила из-за пояса край рубашки и накрыла им фонарик, пытаясь защитить от неистовства природы, втянула в плечи голову, отлепила от висков выбившиеся из прически пряди, провела ладонью по глазам и принялась оглядывать землю, как собака на поводке, исследующая дорогу с помощью нюха.

Футов через пятьдесят я обнаружила то, что искала. За миллиардные доли секунды мой мозг, выхватив из памяти запечатлевшиеся в ней картинки из недавнего прошлого, создал перед моими глазами правильный образ.

Пока я наклонялась, а тусклый дрожащий свет фонаря вытягивал находку из лап мрака, мой желудок сжимался в комок.

Сквозь грязь и листву проглядывал коричневый полиэтиленовый пакет для мусора, завязанный на конце узлом. Узел выдавался из земли словно морской лев, поднявшийся на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.

Дождь хлестал по пакету, превращал покрывавшую его почву в жижу и тут же смывал. Ноги мои едва не подкосились.

Очередная вспышка молнии привела меня в чувство. Я метнулась к пакету, осмотрела его, схватилась за узел и потянула. Пакет не двинулся с места — большая его часть находилась в земле. Я попыталась развязать узел, но мокрые холодные пальцы едва двигались. Я наклонилась ниже и принюхалась. Пахло полиэтиленом и мокрой землей. Больше ничем.

Тогда я проковыряла в пакете дырку и принюхалась вновь. Запах был слабым, но я узнала его. Сладковато-зловонный запах разложившейся плоти и мокрых человеческих костей. Охваченная яростью, я не успела решить, что делать дальше, когда услышала какое-то движение и хруст веток за спиной. Я попыталась отпрыгнуть в сторону, но в голове блеснула молния — и я вновь очутилась в кромешной тьме фараоновой гробницы.

Глава 15

Настолько тяжелого похмелья мне не доводилось переживать уже давным-давно. Я, как обычно в такие моменты, помнила все очень смутно. Когда пыталась пошевелиться, в мой мозг впивались гарпуны острой боли. Открой я глаза, меня определенно вырвало бы. Желудок сводило при одной мысли о движении, но я знала, что должна подняться. Кроме всего прочего, меня ужасно знобило. Холод пронизывал все тело. Я была не в состоянии унять дрожь и страстно желала укрыться еще одним одеялом.

Я села, не раскрывая глаз. Боль в голове была настолько невыносимой, что я отрыгнула немного желчи, наклонила лицо к коленям и подождала, пока не станет чуть легче. Затем, все еще с закрытыми глазами, выплюнула желчь в правую руку, а левой вцепилась в одеяло.

Только в этот момент, трясясь в ознобе, я осознала, что нахожусь вовсе не в своей кровати. Под моей рукой было не одеяло, а ветки и листья. Забыв о боли, я распахнула глаза.

Я сидела в лесу в мокрой одежде, покрытая грязью. Сильно пахло землей и тем, что вскоре должно было тоже превратиться в землю. Надо мной на фоне черного бархатного неба, усыпанного миллионом звезд, висели переплетенные друг с другом ветви деревьев, похожие на лапы паука. Их покрывала густая листва.

Моя память заработала. Гроза. Ворота. Дорога. Я не пила вчера. Но почему я здесь лежу?

Я провела рукой по затылку — и нащупала шишку.

«Здорово, — мелькнуло в голове. — Второй раз за неделю хорошенько получила. Прямо как настоящий боксер».

Но каким образом я заработала эту шишку? Споткнулась и упала? Или меня долбануло падающим деревом? Гроза ведь была нешуточной.

Я осмотрелась вокруг, однако поваленных деревьев не увидела. Я ничего не могла вспомнить, да и не очень-то этого хотела, мечтая только об одном: поскорее уйти отсюда.

Перебарывая тошноту, я нашла фонарик, наполовину утопший в грязи, вытерла его и включила. Как ни странно, он заработал. На дрожащих ногах я поднялась и, ослепленная россыпью искр в голове, прижалась к ближайшему дереву.

Рот мой наполнился горечью, а в мозгу возникла очередная вереница вопросов. Когда я ела в последний раз? Вчера вечером? Сегодня вечером? Который сейчас час? Как долго я здесь пролежала?

Гроза закончилась, и на небе появились звезды. Было холодно. Это все, что я знала.

Когда желудок немного успокоился, я медленно выпрямилась и посветила вокруг фонариком. В памяти неожиданно возникла отчетливая картинка. Пакет. С воспоминанием о нем пришел приступ удушающего страха. Я крепче сжала в руке фонарик и резко обернулась, проверяя, не стоит ли кто у меня за спиной.

Где пакет? Я медленно поворачивала голову назад. Я помнила, что он был здесь, но на земле не замечала.

В голове стучало, горло сдавливала тошнота. Но в желудке ничего уже не было, и я мучилась, то и дело вновь прислонялась к дереву, вытирая с глаз слезы боли.

Почувствовав небольшое облегчение, я принялась искать пакет. Он лежал футах в десяти от меня. Я вся тряслась, и луч фонаря прыгал по пластиковой поверхности. Пакет был таким же, каким запечатлелся в моей памяти, только теперь больше выступал из размытой земли. Его окружала вода, в складках блестели лужицы.

Не в состоянии что-либо сделать, я просто уставилась на ужасную находку. Я знала, что ее следует обработать с соблюдением всех правил, но боялась, что до приезда спецгруппы кто-нибудь унесет пакет. От беспомощности хотелось кричать.

«Отличная мысль, Бреннан, — издевательски произнес мой внутренний голос. — Пореви. Может, кто-нибудь придет и спасет тебя».

Я стояла, трясясь от холода, боли и страха, пытаясь заставить мозг трезво работать, но он не желал даже слушать меня.

Тогда я внимательно осмотрела место, запоминая приметы, и двинулась прочь из леса. По крайней мере, я надеялась, что выберусь. Хоть и не знала, как пришла сюда. Дорога назад напрочь стерлась из памяти.

Фонарик без предупреждения погас. Очутившись во тьме, разбавленной лишь сиянием звезд, я трясла его и проклинала, но это не помогло.

— Черт!

Я прислушалась, пытаясь уловить какой-нибудь звук. Ничего, кроме стрекотания сверчков.

Всматриваясь во мрак, чтобы не врезаться в дерево, я пошла куда глаза глядят. Невидимые ветки дергали меня за волосы, вьюны путались под ногами.

Лес сгущался. Чутье подсказывало мне, что я иду не в ту сторону.

Я как раз решала, куда свернуть, когда твердая почва под ногами вдруг исчезла… Я полетела вниз и приземлилась на ладони и одно колено. Фонарик выскочил из руки и, ударившись о землю впереди меня, вдруг вновь заработал. Меня осветило его желтым светом. Я взглянула вниз и увидела, что нахожусь в каком-то углублении.

Ощущая, как сердце колотится где-то в горле, я выкарабкалась наверх — боком, как краб на пляже, — подползла к фонарику и посветила им туда, куда только что упала. Это был небольшой свежевырытый кратер, почему-то напомнивший мне незатянувшуюся рану. По периметру его обрамляла земля, на противоположной стороне возвышался земляной холмик.

Я посветила фонарем внутрь кратера. Глубина фута три, ширина — около двух. Упав в него, я уперлась ногой в один из краев, и земля с поверхности ссыпалась на дно.

«Как орехи из коробки», — подумала я.

Я уставилась на почву, образовавшую в углублении невысокую кучку. Что-то было не так. Догадка пришла тут же: земля здесь была относительно сухой. Даже мой воспаленный мозг смог определить это несоответствие. И сделать элементарный вывод: яму либо чем-то накрывали во время дождя, либо вырыли после того, как он закончился.

Меня бросило в дрожь. Я скрестила руки на груди, чтобы хоть немного согреться в послегрозовой прохладе. Теплее мне не стало, а луч фонаря скользнул в сторону. Я разогнула руку и вновь направила луч на углубление в земле. Кому понадобилось…

В голове моей только сейчас возник закономерный вопрос, и желудок в ответ резко сократился. Кто? Кто приходил сюда, чтобы вырыть или очистить яму? И где этот человек? Резким движением я осветила пространство вокруг себя. Голову пронзила вспышка боли, а сердце заколотилось в три раза быстрее.

Не знаю, кого я собиралась увидеть. Нормана Бейтса с его мамашей? Ганнибала Лектера? Джорджа Бернса в бейсбольной кепке? Вокруг меня не было никого, кроме деревьев, вьюнков и темноты, освещенной звездами.

Что я увидела в дрожащем сиянии фонаря, так это дорогу. Тут в голову мне пришла одна идея. Я вернулась назад к пакету и ногой нагребла на него сучьев и листвы. Человек, принесший сюда пакет, естественно, найдет его и под этим импровизированным покрывалом, но оно укроет мою находку от взглядов посторонних людей.

Удовлетворенная, я достала из кармана банку со средством против насекомых, поставила ее на одну из толстых веток в качестве опознавательного знака и вновь пошла по тропе, отгибая вьюны и ветки. Ноги мои почти не гнулись, словно налитые свинцом, и я двигалась очень медленно. В месте соединения тропы с дорогой я повесила на ветки обе перчатки и побрела к воротам. Я чувствовала себя настолько уставшей, что, казалось, вот-вот упаду. Я знала, что скоро полностью потеряю силы, и хотела к тому моменту находиться где-нибудь вдали от этого жуткого места.

Моя старенькая «мазда» стояла там, где я ее оставила. Я пересекла улицу по направлению к машине, стараясь не думать о том, что кто-то может поджидать меня в ней. На ходу я принялась ощупывать карманы в поисках ключей, а найдя их, мысленно выругала себя за то, что ношу так много в одной связке. Дрожа от страха, я приблизилась к «мазде», выбрала нужный ключ, открыла дверцу и почти без чувств рухнула на водительское сиденье.

Я страшно хотела спать, поскорее забыть о только что происшедших событиях, но сознавала, что должна побороть в себе это желание. Кто-то мог до сих пор находиться поблизости, следить за мной, строить планы…

«Если задержусь здесь еще хоть на секунду, — подумала я, упорно разлепляя глаза, — то допущу непоправимую ошибку».

Перед глазами вновь возник образ Джорджа Бернса. В моих ушах прозвучали его слова: «Меня всегда привлекало будущее. Я намереваюсь провести в нем остаток своей жизни».

Я расправила плечи и почувствовала очередной приступ безумной головной боли.

— Если тебе хочется попасть в будущее, Бреннан, сматывайся отсюда как можно скорее, — произнесла я вслух.

В закрытом пространстве мой голос прозвучал довольно отчетливо. Это помогло мне сориентироваться в реальности. Я завела мотор, и на экранчике передо мной высветились зеленые цифры: 2.15. Во сколько же я выехала из дому?

Все еще дрожа, я включила печку, хотя в том, что она поможет, сильно сомневалась. Озноб, который я ощущала, лишь частично был вызван ветром и ночной свежестью. Более мощный холод сидел в моей душе, а от него при помощи печки не отделаться. Не оглядываясь, я тронулась с места.

Я еще и еще покрывала грудь ароматной мыльной пеной, надеясь, что она поможет быстрее отделаться от впечатлений безумной ночи. Подставляла лицо и тело под тонкие струи теплого душа двадцать минут, пытаясь согреться и заглушить голоса в голове.

Тепло, пар и запах жасмина должны были подарить расслабление, хотя бы частично снять напряжение и боль. Но ничего подобного не происходило. Я, в кошмарном состоянии, постоянно ждала звонка. Звонка от Райана. Чтобы не пропустить его, я принесла в ванную телефон.

Я позвонила дежурной диспетчерше сразу, как вернулась домой, не успев снять мокрую одежду. Она разговаривала со мной неохотно, беспокоить детектива посреди ночи ей ужасно не хотелось. Дать домашний телефон Райана наотрез отказалась, а листок с номером, который он сам мне вручил, я оставила на работе. Трясясь посреди гостиной, все еще изнывая от головной боли и тошноты, я объяснилась с диспетчершей довольно жестко, решив, что завтра извинюсь перед ней. Это подействовало.

С тех пор прошло уже полчаса.

Под мокрыми волосами шишка на затылке на ощупь походила на сваренное вкрутую яйцо и на малейшее прикосновение реагировала болью. Прежде чем залезть в душ, я провела самоосмотр, правилам которого была давно обучена: исследовала зрачки, резко повернула голову вправо и влево, уколола руки и ноги, проверяя их на чувствительность. Все части моего тела вроде бы сидели на своих местах и исправно работали. Если я и перенесла сегодня ночью сотрясение мозга, то довольно незначительное.

Я выключила воду и вылезла из ванны. Телефон молчал, словно покойник.

— Черт! — выругалась я. — Где он?

Вытершись, я укуталась в старенький плюшевый халат, обернула голову полотенцем и проверила автоответчик. Красный огонек не горел. Я проверила, не сломался ли телефон, поднеся трубку к уху. Естественно, он не сломался. Просто я безумно волновалась.

Я прошла в гостиную, положила телефон на кофейный столик и прилегла на диван, намереваясь передохнуть всего несколько минут, а потом пойти на кухню и чего-нибудь съесть. Но озноб, и напряжение, и усталость, и головная боль тут же слились в единую волну и накрыли меня с головой. Я погрузилась в глубокий неспокойный сон.

Я стояла у ограды, наблюдая сквозь нее, как какой-то человек огромной лопатой копает яму. Когда плоскость лопаты взмывала вверх, я видела вцепившихся в нее крыс. Крысы серым шевелящимся ковром покрывали всю землю. Приходилось то и дело пинками отшвыривать их. Человек с лопатой стоял в тени, и я долго не могла понять, кто это. А когда он повернулся и поманил меня рукой, я мгновенно его узнала. Это был Пит. Я видела, что его губы двигаются, однако не слышала ни единого слова. Неожиданно рот Пита стал превращаться в черный ровный, с каждой секундой увеличивающийся круг. Его черты растворились в этом круге, а лицо обернулось ужасающей клоунской маской.

По моим ступням побежали крысы. Одна тащила голову Изабеллы Ганьон, вцепившись зубами в ее волосы. Я попыталась уйти, но ноги отказывались слушаться. Меня окружала жидкая грязь. Я посмотрела наверх и увидела смотрящих мне в глаза откуда-то сверху Шарбонно и Клоделя. Я хотела что-то сказать… Тщетно. Слова как будто застряли в горле. Я протянула к ним руки, но ни Шарбонно, ни Клодель не обратили на меня никакого внимания. Я увидела, что к детективам приближается третий человек — в длинной мантии и странной шапке. Он взглянул на меня и спросил, разрешено ли мне здесь находиться. Я хотела ответить, но была не в силах выдавить и звука. Человек сказал, что я на территории церкви и должна ее покинуть, что только церковнослужители имеют право входить в ворота. Полы его сутаны развевались на ветру, и я боялась, что его шапка упадет в могилу. Он одной рукой удерживал сутану, в другой у него был сотовый телефон. Телефон зазвонил, но человек не ответил. Телефон звонил и звонил, звонил и звонил.

Точно так же как телефон на моем кофейном столике, который в конце концов выдернул меня из сна.

— Гм… мм… — промычала я сонно, взяв трубку.

— Бреннан?

Англофон. Говорит резко. Кто-то знакомый. Я старательно пыталась привести в порядок свой все еще дремлющий мозг.

— Да?

Я взглянула на руку. Часов на ней не было.

— Это Райан. Надеюсь, не произошло ничего страшного.

— Который сейчас час?

Я понятия не имела, как долго проспала. Наверное, старею.

— Четыре пятнадцать.

— Секундочку.

Я положила трубку на стол, прошла в ванную, умыла лицо холодной водой, спела куплет из «Пьяного моряка» и, на ходу по новой обвязывая полотенцем голову, вернулась на прежнее место. Мне не хотелось приводить Райана в еще большее раздражение, заставляя ждать, но еще меньше я желала разговаривать с ним несвязно и сбивчиво, вот я и решила на минуту отлучиться и, так сказать, подстегнуть себя, чтобы прийти в форму.

— Алло? Я здесь. Простите.

— У вас кто-то только что пел?

— Гм… Сегодня вечером я ездила в Сен-Ламбер, — начала я.

Следовало рассказать ему о самом главном. Вдаваться в подробности в пятом часу утра не стоило.

— Нашла то место, которое на карте Сен-Жака обозначено третьей «X». Это на заброшенной территории какой-то церкви.

— Вы будите меня в четыре утра, чтобы сообщить только об этом?

— Там я обнаружила труп. Сильно разложившийся, судя по запаху, — возможно, уже скелет. Мы должны отправиться туда прямо сейчас, пока кто-нибудь не споткнулся об него или пока им не полакомились собаки из соседних районов.

Я перевела дыхание, ожидая реакции Райана.

— Вы что, чокнулись, черт подери?!

Я не знала, почему он решил, что я чокнулась: потому что сказала, что нашла труп, или из-за того, что одна ездила в Сен-Ламбер. Второе меня саму удивляло, поэтому я постаралась особо сей факт не подчеркивать.

— Я отлично знаю, как пахнут останки. Ошибки быть не может.

Последовала продолжительная пауза.

— Труп лежал на поверхности или был засыпан землей?

— Был засыпан землей, но не полностью.

— Вы уверены, что наткнулись не на старое кладбище?

— Тело в полиэтиленовом пакете.

Как тело Ганьон. И Тротье. Напоминать ему об этом не было необходимости.

— Черт!

Раздалось чирканье спички, затем глубокий выдох. Райан закурил.

— Поедем туда сейчас?

— Еще чего! — (Я услышала, как он делает затяжку.) — И что значит «поедем»? Вы у нас нечто вроде «свободного художника», Бреннан, что лично на меня особого впечатления не производит. Клодель может сколь угодно долго терпеть ваше наплевательское к нему отношение, от меня же не ждите подобного. В следующий раз, когда опять воспылаете желанием повеселиться на месте преступления, будьте добры сначала осведомиться, хочет ли кто-нибудь из отдела убийств с вами связываться.

Я не ожидала услышать от Райана слов благодарности, но и не предполагала, что он ответит настолько враждебно. Во мне начала закипать ярость, отчего боль в моей голове вновь усилилась.

— Спасибо, что связались со мной так оперативно! — выпалила я.

— Хм…

— Где вы находитесь?

Если бы я соображала не так туго, то никогда не задала бы ему этого вопроса.

— У подруги.

«Отлично, Бреннан, — подумала я. — Неудивительно, что ты так зол».

— По-моему, там сегодня кто-то был.

— Что?

— Когда я рассматривала пакет с трупом, услышала какой-то звук. Через мгновение меня ударили по голове, и я отключилась. Происходило это все во время грозы, поэтому я не могу быть уверена, что…

— Вы ранены?

— Нет.

Последовала еще одна пауза. Я будто слышала, как он перелистывает страницы своего мозга.

— Сейчас распоряжусь, чтобы на это место отправили охрану. А утром сам поеду туда вместе со следственно-оперативной группой. Собаки нам понадобятся?

— Я увидела только один пакет, но их там может быть и больше. Кстати, мне на глаза попалась какая-то яма в земле, по всей вероятности свежая. Думаю, собаки пригодятся.

Я подождала ответа. Ответа не последовало.

— В котором часу вы за мной заедете?

— Я не собираюсь за вами заезжать, Бреннан. Тут у нас не «Она написала убийство», а реальные преступления, расследованием которых занимаются специалисты.

Я вскипела. В висках громко застучало, а где-то между ними, в глубине мозга, появилось небольшое горячее облако.

— А кто сказал «заполните дыры»? — выкрикнула я. — Не вы ли, Райан? Я поеду с вами, и точка. Я знаю дорогу. К тому же костями в любом случае буду заниматься я.

Райан молчал так долго, что я подумала, он просто бросит трубку.

Я ждала.

— Заеду за вами в восемь.

— Буду готова.

— Бреннан?

— Что?

— Наденьте на голову защитный шлем.

Он положил трубку.

Глава 16

Райан выполнил свое обещание. В восемь сорок пять утра мы уже подъезжали вслед за машиной следственно-оперативной группы к тому месту, где вчера я оставляла свою «мазду». Теперь все здесь выглядело иначе: светило солнце, было людно и шумно. У обоих бордюров дороги стояли машины. Тут и там, разделившись на группки, разговаривали люди — в форме и гражданских костюмах.

Я увидела представителей из управления судебной экспертизы, и из полиции провинции Квебек, и копов из Сен-Ламбера — все в разной форменной одежде. Сборище это напомнило мне стихийный слет птиц многих видов, что щебечут и чирикают, собравшись для демонстрации друг другу особенностей своего оперения.

Чуть в стороне, прислонившись к белому «шеви», стояли и курили женщина с большой сумкой через плечо и молодой мужчина, обвешанный камерами. Типичные представители еще одного биологического вида — прессы. На траве у ограды, тяжело дыша и фыркая, крутилась вокруг человека в синем спортивном костюме немецкая овчарка. Она то сосредоточенно обнюхивала землю, то, виляя хвостом, бросалась к дрессировщику. По-видимому, задержка ее смущала, собаке не терпелось приступить к делу.

— Все уже на месте, — сказал Райан, глуша мотор.

За допущенную во время телефонного разговора грубость я так и не услышала от него слов извинения, хотя и не особенно на это рассчитывала. В конце концов, в четыре утра никто не думает о соблюдении правил хорошего тона. Зато по пути в Сен-Ламбер он разговаривал со мной вполне добродушно, даже с юмором, показывая места, где случилось когда-то то или иное происшествие.

— Вот здесь жена напала на мужа со сковородкой, — рассказывал он, кивая на трехподъездный дом. — А в той хибаре мы нашли голого мужчину, застрявшего в вентиляционной трубе.

Коповские байки. «Может, — думала я, слушая его, — на картах, которыми они пользуются, не обозначения улиц и рек, а отметки о необычных событиях тут или там, зафиксированных когда-либо в отчетах».

Выйдя из машины, Райан увидел Бертрана и направился к нему. Тот стоял в компании офицера квебекской полиции, Пьера Ламанша и какого-то худощавого блондина в затемненных авиационных очках. Я последовала за Райаном через улицу, ища глазами среди присутствовавших Клоделя или Шарбонно. Несмотря на то что официально это дело касалось лишь полиции провинции Квебек, они, подобно многим другим, тоже могли здесь быть. Но не присутствовали.

Приблизившись к компании Бертрана, я сразу заметила, что блондин в очках сильно взволнован. Его руки ни секунды не пребывали в покое: он постоянно теребил пальцами тонкую полоску вытянувшихся вдоль верхней губы усов — взъерошивал редкие волоски и опять приглаживал их. Я обратила внимание на его кожу: безукоризненно чистую и непривычно серую. На блондине были короткий пиджак с присобранными складками на поясе и черные ботинки. Определить возраст я затруднилась. Он относился к тому типу людей, которым можно дать и двадцать пять, и шестьдесят пять.

Я почувствовала на себе взгляд Ламанша. Когда мы с Райаном присоединились к ним, он кивнул мне, но ничего не сказал. Меня начали одолевать сомнения. В организации этого циркового представления я сыграла главную роль — роль постановщика. Если бы не я, все эти люди не съехались бы сюда. Что, если пакет кто-нибудь убрал? Или если в нем действительно не труп очередной жертвы, а останки с какого-нибудь старого кладбища? Вчера было темно, а мое состояние оставляло желать лучшего. Вдруг все, что я увидела, породило мое воображение? У меня сжался желудок.

Бертран поздоровался с нами. Он, как всегда, выглядел укороченным вариантом манекенщика. Земляные рыжевато-коричневые тона его сегодняшнего костюма — полученные, несомненно, без применения химических красителей — идеально подходили для предстоящего мероприятия.

Мы с Райаном поздоровались с теми, кого знали, и повернулись к человеку в очках.

— Энди. Доктор. А это отец Пуарие, — представил нас Бертран.

— Архиепископ епархии.

— Ах да. Простите, я не уточнил. Отец Пуарие — архиепископ епархии. Ведь эта территория принадлежит церкви.

Бертран указал большим пальцем на ограду за спиной.

— Темпе Бреннан, — сказала я, протягивая руку.

Отец Пуарие сверкнул очками и слабо пожал мою кисть. Если бы за умение здороваться за руку ставили оценки, он получал бы, наверное, одни двойки. Пальцы холодные и безжизненные, как морковки, слишком долго пролежавшие в погребе. Я едва удержалась, чтобы не вытереть руку о джинсы, когда он отпустил ее.

С Райаном они тоже обменялись рукопожатиями, но лицо детектива ничего не выразило. Его веселое расположение духа улетучилось, сменившись напряженной серьезностью. Он вошел в привычную роль копа. Пуарие как будто что-то собрался сказать, но, встретившись с Райаном взглядами, передумал и поджал губы. Хоть никто ничего ему и не объяснил, он почувствовал, что теперь именно Райан несет всю ответственность.

— Кто-нибудь уже был там? — спросил Райан.

— Нет. Камброн приехал около пяти. — Бертран указал подбородком на офицера справа от него. — По крайней мере с тех пор никто не входил на территорию церкви, никто не выходил оттуда. По словам отца Пуарие, здесь бывают лишь два человека: он сам и уборщик. Старику за восемьдесят, работает тут со времен Мейми Эйзенхауэр.^[1]

По-французски Эйзенхауэр прозвучало как Изенхур — довольно забавно.

— Ворота не могли быть незапертыми, — сказал Пуарие, глядя на меня через очки. — Когда я приезжаю сюда, проверяю все замки.

— Как часто вы сюда приезжаете? — спросил Райан.

Очки повернулись к нему.

— По меньшей мере раз в неделю, — ответил их обладатель примерно через три секунды. — Церковь несет ответственность за все свои владения. Мы не прос…

— Что именно здесь располагается?

Еще одна пауза.

— Монастырь Святого Бернара. С тысяча девятьсот восемьдесят третьего года он не действует. Церковь посчитала, что монахов в нем слишком мало, поэтому и решила его закрыть.

Отношение архиепископа к церкви как к некоему существу с чувствами и собственным мнением показалось мне странным. Его французский тоже звучал странно. Разговаривал отец Пуарие не гнусаво и протяжно, как остальные квебекцы, а несколько иначе. Я не могла определить, что у него за акцент. Это был не гортанный французский, не парижский, как его называют североамериканцы, а французский бельгийца или швейцарца.

— Что здесь происходит сейчас? — спросил Райан.

Еще одна пауза. Создавалось впечатление, что звуковые волны доходят до архиепископа дольше, чем до других людей.

— В настоящий момент ничего.

Пуарие вздохнул. Возможно, ему вспомнились лучшие времена, когда церковь процветала, а монастыри были полны монахов. Или он хотел собраться с мыслями, чтобы четче и быстрее отвечать на вопросы полиции. Его глаза скрывали линзы очков. В пиджаке и байкерских ботинках он вообще не походил на священника.

— Сейчас я приезжаю сюда лишь для того, чтобы проверить, все ли в порядке, — продолжил Пуарие. — Уборщик хорошо справляется со своими обязанностями.

— Чем именно он занимается? — спросил Райан, делая записи в небольшом блокноте, скрепленном пружиной.

— Следит за печью, за трубами, расчищает снег. Мы ведь живем в довольно холодном месте. — Пуарие сделал жест худой рукой, словно желая обвести ею всю провинцию. — Еще уборщик осматривает стекла — порой мальчишки бросают за ограду камни. — Он перевел взгляд на меня. — И двери с воротами. Чтобы удостовериться в том, что они закрыты.

— Когда в последний раз вы проверяли висячие замки?

— В воскресенье, в шесть вечера. Все было в порядке.

Я удивилась. На сей раз Пуарие ни на секунду не задумался, ответил моментально. Возможно, Бертран уже задавал ему этот вопрос или он просто догадался, что рано или поздно об этом спросят, вот и подготовился.

— Вы не заметили тогда ничего необычного?

— Ничего.

— А в какие дни этот ваш уборщик… Кстати, как его зовут?

— Мсье Рой.

— Когда он приходит сюда?

— По пятницам, если ему не дают никаких дополнительных заданий.

Некоторое время Райан молча смотрел на собеседника.

— Например, расчистить снег или починить окно, — добавил священник.

— Отец Пуарие, наверняка детектив Бертран уже спрашивал вас о захоронениях на территории монастыря?

Пауза.

— Нет-нет. Нет здесь никаких захоронений.

Пуарие покачал головой, и одна дужка очков соскочила с уха. Очки перекосились, отклоняясь на двадцать градусов вниз. Священник стал похож на танкер, накренившийся на левый борт.

— Тут всегда располагался монастырь, только монастырь, никаких захоронений здесь не делали. Чтобы быть абсолютно в этом уверенным, я позвонил сегодня нашему архивариусу и попросил проверить все старые записи.

Произнося эти слова, он поднял руки и поправил очки.

— Вам известна причина, по которой мы собрались здесь?

Пуарие закивал, и его очки вновь съехали набок.

— Хорошо, — сказал Райан, убирая блокнот в карман. — Как вы предлагаете действовать?

Этот вопрос он адресовал мне.

— Давайте я покажу вам то, что нашла. Потом, когда пакет уберут, нужно будет осмотреть территорию с собакой.

Я надеялась, что голос мой прозвучал уверенно. В голове вновь и вновь звучал вопрос: а вдруг там ничего не окажется? Черт!

— Согласен.

Райан прошел к человеку в синем спортивном костюме. Овчарка тут же метнулась к нему и уткнула в его ладонь нос, требуя внимания. Он погладил ее по голове, переговорив о чем-то с кинологом. Потом вернулся и велел всей нашей компании следовать за ними. Направляясь к воротам, я пристально оглядывала все вокруг в надежде увидеть какие-то следы моего вчерашнего пребывания здесь, но ничего не замечала.

У ворот по сигналу Райана мы приостановились. Пуарие достал невероятных размеров кольцо с множеством ключей, выбрал из этого множества один, взялся за висячий замок и потянул. Утренний воздух наполнило негромкое лязганье.

Неужели я вчера вернула на место замок? Не помню.

Пуарие пожал плечами, раскрыл ворота, и они разъехались с приглушенным скрипом. Вчера ночью этот же скрип показался мне устрашающе пронзительным. Священник отошел на шаг в сторону, уступая мне дорогу. Все напряженно ждали. Ламанш до сих пор не произнес ни слова.

Я поправила рюкзак на спине, прошла мимо Пуарие и зашагала по дороге. В прозрачном свежем воздухе утра лес смотрелся совсем по-другому: не зловещим и мрачным, а приветливым и дружелюбным. Сквозь густую листву и лапы сосен проглядывало солнце, сильно пахло хвоей. Этот запах навевал мысли о домах на берегу озера, о летних лагерях, а никак не о ночных ужасах и трупах. По дороге я пошла медленно, изучала каждое дерево, осматривала каждый дюйм пути, ища глазами следы недавнего присутствия здесь человека: примятую траву, сломанные ветки.

Мое волнение разрасталось. Что, если это не я закрыла ворота? Что, если кто-то приходил сюда после меня? Что он тут делал?

Было чувство, будто я в этом лесу впервые, будто знаю о нем лишь из книг и по фотографиям. Я напрягла мозг, пытаясь вспомнить, куда идти, но картинки прошлой ночи перепутались в памяти, как обрывки сна. В ней ясно запечатлелись лишь основные события, о последовательности же их и продолжительности я не могла сказать ничего определенного.

«Только бы увидеть какую-нибудь подсказку», — молилась я про себя.

Ответ на мою молитву принял форму перчатки. Я совершенно про них забыла. Перчатка висела на дереве слева, глядя на меня пустыми белыми пальцами. Отлично! Я осмотрелась по сторонам и отыскала взглядом вторую перчатку, надетую на ветку небольшого, фута в четыре высотой, клена. На мгновение я вдруг перенеслась в воображении в тот момент, когда, дрожащая и изможденная, натягивала перчатки на ветки. Вчера мне казалось, что я вешаю их довольно высоко. Может, деревья были удлиненными, а со мной происходили чудеса, как с Алисой в сказочном лесу? За предусмотрительность я себя похвалила, за забывчивость поругала.

Я свернула с дороги на тропу между деревьями, обозначенными перчатками. Тропинка была едва заметной — просто трава и мелкий кустарник на ней были ниже, чем трава и кусты по правую и левую сторону, и росли реже. Каждый сорняк здесь располагался на некотором удалении от соседей, и сквозь его листья виднелась черная земля.

Я вспомнила вдруг о своей детской страсти — составных картинках-загадках. Мы с бабушкой часами всматривались в россыпь частиц, отличавшихся друг от друга несколькими элементами и полутонами. Следовало сложить головоломку в правильном порядке. Как, черт возьми, я увидела вчера во тьме эту тропу?

Я слышала у себя за спиной треск веток и шаги. Перчатки так и остались висеть на деревьях — я решила дать возможность присутствующим по достоинству оценить мои навыки в ориентировании на местности. Бреннан Следопыт!.. Пройдя несколько ярдов, я заметила банку со средством против насекомых на дереве впереди. Ярко-оранжевая крышка светилась в море листвы, как маяк.

Я перевела взгляд вниз и увидела свой закамуфлированный холм — покрытое листвой, окаймленное полоской земли возвышение под дубом. В земле я заметила углубления — следы своих собственных пальцев. Мои старания привели к обратному результату: холм скорее привлекал к себе внимание, нежели казался неприметным.

Я не раз присутствовала на местах обнаружения трупов. Порой об их местонахождении пробалтываются соучастники убийц, иногда останки находят дети. «Пахло так противно, что мы стали рыть землю и нашли это!» Ощущать себя ребенком, случайно обнаружившим что-то в процессе игры, было странно.

— Вот! — Я указала на засыпанную листьями возвышенность.

— Вы уверены? — спросил Райан.

Я просто многозначительно на него посмотрела. Все остальные хранили напряженное молчание. Я опустила рюкзак на землю, достала из него еще одну пару садовых перчаток и осторожно пошла к холму, стараясь привносить в нынешнее положение вещей как можно меньше изменений. Вчера я действовала порывисто, в чем-то даже нелепо, сегодня должна была строго соблюдать все установленные правила.

Присев на корточки, я аккуратно расчистила небольшой участок. Взгляду представился кусочек полиэтиленового пакета. Было видно, что его содержимое неправильной формы. Я подняла голову в тот момент, когда Пуарие крестился.

— Надо бы сделать несколько снимков. — Райан повернулся к Камброну.

Я отошла в сторону, молча предоставляя Камброну возможность сфотографировать холм с разного расстояния и под разными углами.

— Док? — обратился Райан к Ламаншу, когда Камброн закончил и отступил.

— Темперанция! — Ламанш заговорил впервые с момента нашей с ним сегодняшней встречи.

Я достала из рюкзака небольшую лопатку, опять прошла к холму и принялась осторожно расчищать выдававшуюся из земли поверхность пакета. Он выглядел точно таким, каким я его запомнила. Сбоку в нем чернела дырочка, которую я проковыряла.

Я начала неторопливо выкапывать свою находку из влажной почвы. Она пахла древностью и плесенью и, казалось, содержала в своих молекулах мельчайшие частицы всего, что только рождалось в ней с незапамятных времен ледникового периода.

До меня доносились приглушенные речи оставшихся за оградой полицейских. Люди, наблюдавшие за мной, молчали. Мне аккомпанировали лишь пение птиц, стрекотание насекомых и звук лопатки, врезавшейся в землю. Легкий ветерок раскачивал ветви деревьев. Ночью эти же ветви как будто бы разыгрывали сцену тренировки воинов племени масаи, а сейчас, утром, плавно двигались в «Вальсе победителей». Отбрасываемые ими тени скользили по пакету и по застывшим в мрачном ожидании лицам людей. Я смотрела на движущиеся по полиэтилену причудливые фигуры, и мне казалось, что я в театре теней.

Через пятнадцать минут большая часть пакета была уже раскопана. Я предполагала, что в процессе гниения первоначальное расположение костей могло поменяться. Если в пакете действительно кости.

Я отложила лопатку в сторону, взялась за узел и осторожно потянула. Пакет не сдвинулся с места, как ночью, словно кто-то удерживал его в земле, играя со мной в жуткое «перетягивание каната».

Камброн расположился с «кодаком» у меня за спиной, еще когда я копала. Сейчас же приготовился запечатлеть на пленке момент освобождения пакета. «Зафиксируйте мгновения вашей жизни, — прозвучало у меня в голове. — И смерти».

Я обтерла руки в перчатках о джинсы, удобнее ухватилась за полиэтиленовый узел и потянула сильнее. Земля с явной неохотой, но начала уступать — я почувствовала движение пакета и незначительное смещение его содержимого. Мне хотелось вытащить свою находку, не повредив ее, не разорвав полиэтилена. Переведя дыхание и приняв более устойчивую позицию, я вновь потянула.

Наконец мой подземный оппонент прекратил сопротивление, и пакет медленно заскользил из углубления. Положив его рядом с ямой, я разжала руки и отступила назад.

Это был обычный мешок для мусора, какие в кухнях и гаражах можно встретить повсюду в Северной Америке. Невредимый мешок. В нем лежало что-то бугорчатое, и весило это что-то весьма немного. Плохой знак. Или, наоборот, хороший? Не знаю, что я предпочла бы в тот момент: обнаружить в пакете останки чьей-нибудь собаки и превратиться в предмет насмешек или же доказать всем свою правоту, найдя в мешке труп человека.

Камброн оживился: принялся делать снимок за снимком. Я сняла одну перчатку и извлекла из кармана свой перочинный швейцарский армейский нож.

Когда Камброн закончил фотографировать, я приблизилась к пакету и опустилась на колени. Руки слегка дрожали, когда я вставляла ноготь большого пальца в полукруглую выемку в клинке ножа и вытаскивала его. На нержавеющей стали заиграло солнце. Для вскрытия пакета я выбрала противоположный узлу край. Я чувствовала, что ко мне прикованы взгляды пяти пар глаз.

Я повернула голову и посмотрела на Ламанша. Из-за прыгавших теней черты его лица как будто постоянно менялись. Я на мгновение задумалась, как на свету смотрится мое собственное измученное лицо. Ламанш кивнул, и я поднесла руку с ножом к пакету.

Не успело лезвие вонзиться в полиэтилен, как я замерла, услышав какие-то звуки.

— Что это, черт возьми? — высказал вслух Бертран мысль, пришедшую на ум всем нам.

Глава 17

Раздавшийся шум являл собой какофонию звуков. Лай собаки, смешанный с возбужденными голосами людей. Резкие отрывистые возгласы эхом отдавались где-то вдали, но разобрать, что именно кричат, было невозможно. Этот бедлам разворачивался на территории монастыря, на некотором удалении от нас, слева. Я подумала вдруг, что вернулся ночной визитер и что теперь его преследует целая стая копов провинции и по крайней мере одна овчарка.

Я взглянула на Райана, потом на остальных. Подобно мне, все ошеломленно замерли. Даже Пуарие прекратил дергать свои усы и стоял сейчас, просто прижав руку к верхней губе.

Заклинание нарушил шум мчащегося сквозь листву человека. Все головы, будто по команде, одновременно повернулись в ту сторону, откуда он раздался.

— Райан, где ты? — через секунду послышалось из гущи деревьев.

— Здесь, — отозвался Райан.

— Sacre bleu!

Скрип и треск.

Вскоре, отгибая ветви деревьев и что-то бормоча себе под нос, перед нами появился офицер квебекской полиции. Его мясистое лицо было красным, а дыхание громким и прерывистым. На бровях и на круге волос, обрамлявших его почти лысую голову, блестели капельки пота. Увидев нас, он упер руки в колени и наклонился вперед, чтобы отдышаться. Я увидела красные росчерки на его лысой макушке — следы ударов веток.

Несколько мгновений спустя он выпрямился и резким движением указал большим пальцем в том направлении, откуда появился:

— Лучше тебе пойти туда, Райан. — Его голос прозвучал сипло, словно воздух, проходящий сквозь засоренный фильтр. — Псина будто взбесилась.

Боковым зрением я заметила, как рука Пуарие скользнула от лба к груди. Он осенял себя крестным знамением.

— Что?

Брови Райана в изумлении полезли на лоб.

— Де Сальво завел ее за ограду, как ты и велел, и она заметалась, будто почуяла, что здесь зарыт сам Адольф Гитлер со всей своей армией! — Он выдержал паузу. — Ты только послушай ее!

— И?..

— И?! Эта сучка вот-вот надорвет себе глотку. Если ты не отправишься туда сейчас же и не отдашь соответствующих распоряжений, она закрутится вокруг своей собственной задницы и чокнется!

Представив себе подобную картину, я едва не улыбнулась.

— Подержите ее еще несколько минут. Дайте ей «Милк-Боун» или валиума. У нас важное дело, и мы должны его закончить. — Райан взглянул на часы. — Я освобожусь минут через десять.

Офицер пожал плечами, отпустил ветку, за которую только что взялся, и повернулся с намерением удалиться.

— Эй, Пико!

Пико приостановился.

— Здесь есть тропа.

— Черт знает что такое! — прошипел офицер, сворачивая к дорожке, на которую указал Райан.

Я была уверена, что ярдов через пятнадцать он ее потеряет.

— И еще, Пико… — добавил Райан.

Пико вновь приостановился, поворачивая к нам жирное лицо.

— Следите за тем, чтобы этот Рин-Тин-Тин ничего не испортил.

— Чего вы ждете, Бреннан? — Райан повернулся ко мне.

Пико зашагал прочь, а я принялась разрезать пакет.

Зловоние не шибануло мне в нос, как в случае с Изабеллой Ганьон. Получив свободу, оно выплыло наружу не спеша, заявляя о себе постепенно. Запахло почвой, разложившимися растениями и еще чем-то. Это была не вонь гниения, а дух чего-то более первозданного. В мозгу закружились расплывчатые мысли о недолговечности жизни, о первоосновах и угасании, о перерождении. Подобный запах мне доводилось ощущать и раньше. Он говорил о смерти, но не о смерти недавней.

«Только бы эти кости не оказались собачьими или оленьими», — подумала я, раздвигая края пакета.

Мои руки слегка задрожали, и я тут же взмолилась о другом: нет, пусть это будут оленьи или собачьи кости!

Райан, Бертран и Ламанш приблизились на шаг, когда я отогнула полиэтилен, открывая взглядам содержимое пакета. Пуарие стоял не двигаясь, как вросшее в землю надгробие.

Первым, что я увидела, была лопатка. Не слишком много, но достаточно, чтобы удостовериться в том, что моя находка — не добыча охотника и не захороненное домашнее животное. Я взглянула на Райана. Его глаза чуть сузились, мышцы челюсти сжались.

— Это человек.

Рука Пуарие опять взметнулась ко лбу.

Райан достал блокнот на пружине:

— Что мы имеем? — Голос прозвучал резко и жестко.

Я принялась осторожно переворачивать кости:

— Ребра… лопатки… ключицы… грудина… позвонки… Только грудной отдел.

Окружающие пристально наблюдали за мной. Я засунула руку глубже в пакет, ища кости других частей тела. Неожиданно вверх по ней побежал большой коричневый паук. Я увидела его глаза на тонких ножках — маленькие перископы, безмолвно вопрошающие: «Кто посмел нарушить мой покой?» Ворсистые паучьи лапки были легкими и нежными, как мимолетное прикосновение кружевного платка. Я дернула рукой, отбрасывая паука в сторону.

— Все, — сказала я, поднялась на затекших ногах и отступила. — Здесь только верхняя часть туловища. Без рук.

По моей коже бежали мурашки, но вовсе не из-за паука.

В душе у меня не было ликования. Я пребывала в состоянии заторможенности, как человек, только что переживший потрясение. Все эмоции как будто на время куда-то удалились, ушли на перерыв.

«Опять то же самое, — думала я. — Еще один убитый. Среди нас живет чудовище».

Райан что-то записал в блокноте. Мышцы на его шее вздулись.

— И что теперь? — Голос Пуарие прозвучал комариным писком.

— Теперь следует разыскать все остальное, — ответила я.

Камброн приготовился делать снимки, когда мы вновь услышали шаги Пико, который пробирался к нам сквозь заросли. Выйдя из них и увидев кости, он пробормотал какое-то ругательство.

— Побудь здесь, а я схожу к собаке, — сказал Райан Бертрану.

Бертран кивнул.

— Надо забрать все это, и пусть спецгруппа займется обследованием территории. Я распоряжусь, чтобы ее прислали.

Камброн и Бертран остались, а мы зашагали за Пико в ту сторону, откуда раздавался заливистый собачий лай. Казалось, овчарка действительно обезумела.

Спустя три часа я сидела на траве, осматривая содержимое четырех пакетов с человеческими останками. Солнце стояло уже высоко и припекало мои плечи, но холод, леденящий душу, не исчезал. Собака отдыхала рядом с дрессировщиком на удалении футов пятнадцати от меня, положив голову на огромные коричневые лапы. Сегодня утром ей пришлось попотеть.

Приученные реагировать на запах уже разложившегося или гниющего тела, собаки отыскивают трупы с поразительным успехом. Даже после удаления останков они с легкостью обнаруживают места, где эти останки лежали. Ищейки мертвецов.

Отлично справилась с заданием и наша овчарка, определив местонахождение трех других пакетов с костями. О выявлении каждого из них она объявляла, разражаясь лаем и с удивительным рвением крутясь вокруг своей оси.

«Интересно, все ли натасканные на поиск трупов собаки так любят свою работу?» — думала я, наблюдая за ней.

На раскапывание, обработку и вынос костей из леса ушло немало времени. Теперь предстояло обследовать их более тщательно.

Я посмотрела на овчарку. Она выглядела такой же вымотанной, какой ощущала себя и я, и следила за происходящим, не поднимая головы. Двигались лишь ее глаза: шоколадные круги, две параболические радиолокационные антенны.

Собака имела право на усталость, но и я ведь имела. Когда овчарка наконец подняла голову, из ее пасти как будто сам по себе выпал кончик длинного дрожащего языка. Я сосредоточилась на работе.

— Сколько?

Я не слышала, как он приблизился, но голос узнала сразу.

— Bonjour, мсье Клодель. Comment ça va?

— Сколько? — повторил Клодель.

— Один, — ответила я, не глядя на него.

— Нашли все части тела?

Я закончила писать и подняла голову. Клодель стоял, широко расставив ноги, держал под мышкой пиджак и распаковывал сэндвич из торгового автомата.

Как и Бертран, для сегодняшнего мероприятия он подобрал одежду из натуральных тканей — хлопковые брюки и рубашку и льняной пиджак, выдержанные в зеленых тонах. Зелень разбавляли лишь оранжевые вкрапления на галстуке.

— Вы можете объяснить мне, что мы имеем? — Он сделал нетерпеливый жест рукой, в которой держал хлеб с мясом.

— Да.

— Да?

Прошло не более тридцати секунд с момента появления здесь этого типа, а меня уже распирало от желания выхватить у него бутерброд и вдавить кусок мяса ему в нос. Или в любое другое отверстие. Даже в те мгновения, когда я ощущала себя расслабленной и отдохнувшей, Клодель пробуждал во мне отнюдь не лучшие эмоции. Сейчас же я была на пределе. Подобно собаке, утратившей остатки энергии и охоты играть в игры.

— Мы имеем отдельные части человеческого скелета, на котором практически не осталось мягких тканей. Тело было расчленено, уложено в пакеты для мусора и закопано в четырех разных местах в этом лесу. — Я указала подбородком в сторону монастыря. — Вчера вечером я нашла один из пакетов. Остальные три разыскала сегодня утром собака.

Он откусил кусок бутерброда и взглянул на лес.

— Каких-нибудь костей не хватает?

Я молча уставилась на Клоделя, размышляя, почему столь обычный вопрос вызвал во мне такую мощную вспышку раздражения, и пытаясь успокоиться. «Воспринимай его таким, какой он есть. Это Клодель. Рептилия. Он знает, что ты была права. Наверняка ему уже все рассказали. Пусть продолжает высокомерничать. Не мотай себе нервы».

— Чего-нибудь не хватает? — Не получив ответа, Клодель повторил вопрос.

— Да.

Я опустила лист с описанием обследования скелета и посмотрела детективу прямо в глаза. Он прищурился, жуя. Почему он не надел солнцезащитные очки?

— Отсутствует голова.

Он перестал жевать:

— Что?

— Голову мы не нашли.

— Где же она?

— Мсье Клодель, если бы это было мне известно, мы нашли бы ее.

Его челюсти сжались и тут же расслабились.

— Что-нибудь еще?

— Что «что-нибудь еще»?

— Отсутствует?

— Ничего существенного.

Его мозг принялся обрабатывать полученную информацию, а зубы опять впились в бутерброд. Начав пережевывать откушенный кусок, Клодель крепко сжал в руке целлофановую обертку, а спустя некоторое время засунул ее в карман и вытер уголки рта указательными пальцами.

— Насколько я понимаю, ничего другого вы мне не расскажете? — произнес он скорее с утвердительной, нежели с вопросительной интонацией.

— Если бы я не была занята… — начала я.

— Конечно.

Клодель развернулся и ушел.

Негромко выругавшись, я застегнула молнии на сумках с останками. Услышав странные жужжащие звуки, собака вскинула голову, уставилась на меня и внимательно проследила, как я укладываю планшет в рюкзак и пересекаю улицу, приближаясь к сотруднику морга. Я сообщила ему, что закончила обследование костей и что их можно увозить.

Мой взгляд упал на разговаривающих в стороне Райана, Бертрана, Клоделя и Шарбонно. Беседа полиции провинции Квебек с полицией города Монреаль. В голове завертелись подозрения. Что Клодель им говорит? Поливает меня грязью? Детективы, подобно обезьянам-ревунам, очень ревностно следят, чтобы на их территорию не вторгся посторонний. Им хочется, чтобы только они занимались происходящими в их районах происшествиями, чтобы только к их мнению все прислушивались. В Клоделе эта особенность была развита чрезмерно. Но ко мне он относился с исключительным презрением. Я не знала почему.

«Не терзайся, Бреннан, — велела я себе мысленно. — Ты доказала этому придурку, что была права. Что еще тебе нужно? В конце концов, его тоже можно понять, он чувствует себя побежденным. Забудь о нем и сосредоточься на работе».

Я приблизилась к детективам, и они резко прервали разговор. Внезапно воцарившееся молчание поубавило пыла, с которым я намереваласьвступить с ними в беседу, но я постаралась не подать виду, что смущена.

— Добрый день, док! — воскликнул Шарбонно.

Я кивнула и улыбнулась ему.

— Итак, каковы наши дальнейшие планы?

— Ваш босс уехал с час назад. Святой отец тоже. Осмотр территории подходит к концу, — ответил Райан.

— Удалось что-нибудь найти?

Он покачал головой.

— При помощи металлоискателя ничего не обнаружили?

— Ничего заслуживающего внимания. — Голос Райана звучал утомленно. — Мы собираемся уезжать. А вы?

— Я сказала ребятам из морга, что кости можно погружать в машину.

— Клодель говорит, вы не обнаружили головы?

— Верно. Черепа, челюсти и четырех шейных позвонков нет.

— Что это значит?

— Это значит, что, расчленив труп жертвы, убийца поместил ее голову в какое-то другое место.

— То есть где-то здесь, в этом же лесу, должен лежать еще один пакет?

— Не исключено. Но он мог избавиться от головы и другим способом.

— Например?

— Например, выбросить в реку, распилить на куски и смыть в унитазе, сжечь в печи. Откуда мне знать, черт возьми?

— Зачем ему столько возни? — спросил Бертран.

— Во-первых, тело без головы гораздо сложнее опознать.

— Думаете, он именно по этой причине так поступил?

— Возможно. Определить, кому принадлежало тело, легче всего по зубам. Хотя если бы убийца боялся, что труп опознают, то и руки уничтожил бы.

— Руки?

— Да, чаще всего от рук тоже избавляются.

Бертран непонимающе на меня уставился.

— Отпечатки пальцев можно снять даже с сильно разложившихся человеческих рук, если на них остается кожа. Однажды мне пришлось проделать это с мумией, которой было целых пять тысяч лет.

— Ну и как? Вам удалось найти убийцу? — поинтересовался Клодель презрительно-ледяным тоном.

— Я констатировала естественную смерть, — ответила я так же холодно.

— Но у нас-то есть только кости, — сказал Бертран.

— Убийца не мог знать, в какой именно момент труп обнаружат.

«Как и в случае с Ганьон», — добавила я про себя.

На мгновение я задумалась, представляя себе убийцу, привезшего пакеты с частями тела жертвы. Как все происходило? Каким образом этот ненормальный доставил сюда свой жуткий груз? На машине? Где он припарковал ее? На дороге? Или же смог каким-то образом прямо на ней въехать на территорию монастыря? Был ли у него план действий? Он разрезал и оставил здесь тело второпях или все время чувствовал себя уверенно?

Неужели вчера ночью сюда приезжал именно этот чокнутый? Я ужаснулась, возвращаясь в реальность.

— Или…

Взгляды всех детективов были устремлены на меня.

— Или он до сих пор хранит ее у себя.

— До сих пор хранит ее у себя? — Клодель усмехнулся.

— Вот дьявольщина! — воскликнул Райан.

Я пожала плечами.

— Надо сказать, чтобы пса провели по лесу еще разок. Кстати, то место, где лежала верхняя часть туловища, он вообще не обнюхивал.

— Точно, — подтвердила я.

— Не возражаете, если мы при этом поприсутствуем? — спросил Шарбонно.

Клодель метнул в него укоризненный взгляд.

— Только если пообещаете хорошо себя вести, — ответила я. — Я пойду к дрессировщику. Встретимся у ворот.

Сделав пару шагов в сторону, я услышала, как Клодель прошипел: «Сука!»

«Это он о собаке», — заверила я себя.

Овчарка встретила меня, вскочив и медленно завиляв хвостом. Морду она поворачивала то ко мне, то к человеку в спортивном костюме — по-видимому, ожидала от него одобрения вступить со мной в разговор. На куртке дрессировщика было написано «Де Сальво».

— Готова пройтись по лесу еще разок? — обратилась я к собаке, протягивая ей руку ладонью вниз.

Де Сальво почти незаметно кивнул, и овчарка радостно подпрыгнула, ткнувшись мокрым носом в мою ладонь.

— Ее зовут Марго, — сообщил он по-английски, но кличку выговорил с французским произношением.

У этого человека был ровный низкий голос, его движения отличались неторопливостью и плавностью, как у людей, что постоянно работают с животными. Де Сальво обладал смуглым морщинистым лицом, создавалось впечатление, что вся его жизнь проходит на улице.

— На каком с ней разговаривать? — спросила я.

— Она понимает и тот и другой.

— Привет, Марго!

Я опустилась на одно колено и почесала у Марго за ухом.

Собака завиляла хвостом с удвоенной скоростью. Когда я поднялась на ноги, она отпрыгнула назад, повернулась вокруг своей оси и замерла, склонив голову набок и изучающе вглядываясь в мое лицо. Складка между ее глазами то углублялась, то разглаживалась.

— Темпе Бреннан, — сказала я, протягивая де Сальво руку.

Он пристегнул конец поводка Марго к ремню у себя на поясе и ответил на мое приветствие. Его пятерня была сильной и шершавой, а за рукопожатие я не задумываясь поставила бы пятерку.

— Дэвид де Сальво.

— Не исключено, что где-то в этом лесу лежат еще кости, Дэвид. Марго в состоянии еще раз его обследовать?

— Взгляните на нее.

Услышав свою кличку, Марго навострила уши, пригнулась нижней частью туловища к земле и несколько раз подпрыгнула, не спуская глаз с лица де Сальво.

— По-моему, она в прекрасной форме.

— Но что вам даст повторное обследование? Мы прочесали весь лес, не побывали только там, где вы нашли первый пакет.

— Она могла чего-нибудь не учуять?

— Гм… Вряд ли. — Дрессировщик покачал головой. — Условия для работы прекрасные: нормальная температура, в меру влажно после дождя, дует ветерок. И Марго отлично себя чувствует.

Собака уткнулась носом в его колено, и он погладил ее по голове.

— Она работает превосходно. Ее натаскивали только на трупы, посторонние запахи ей не мешают.

Подобно охотничьим, собаки, приученные находить человеческие останки, реагируют во время выполнения заданий лишь на определенные запахи — запахи смерти. Как-то раз я присутствовала на встрече в академии, на которой нам давали нюхать эти запахи, они были закупорены в бутылочках. Один мой знакомый дрессировщик использовал для тренировки собак — ищеек трупов вырванные стоматологом и выдержанные определенное время в пластмассовых пузырьках зубы.

— Марго, наверное, лучшая собака из всех, с которыми я когда-либо работал. Если бы здесь лежали еще какие-нибудь кости, она бы их нашла.

Я перевела взгляд на собаку и не усомнилась в его словах:

— Хорошо. Давайте сводим ее только на то место, которое она не обнюхивала.

Де Сальво потянул за поводок, и Марго повела нас к воротам, где стояли четверо детективов.

Мы пошли по уже знакомому пути в лес. Марго шагала впереди, обнюхивая каждую ямку, каждую трещинку в земле, подобно тому как прошлой ночью их обследовал луч моего фонарика. Неожиданно она остановилась, с шумом втянула в себя воздух, выдохнула, заставляя сухие листья взмыть вверх, и, удовлетворенная, двинулась дальше.

Мы приблизились к тропе слева от дороги.

— Мы не осматривали только это место.

Де Сальво, указывая рукой в ту сторону, где я нашла первый пакет, сказал:

— Я поведу туда Марго по ветру, для нее так будет лучше.

— Если мы тоже туда подойдем, не собьем ее с толку? — спросила я.

— Не-а. На ваши запахи она не обратит никакого внимания.

Дрессировщик с собакой продолжили путь по дороге, а мы с детективами свернули на тропу, которая теперь была гораздо лучше протоптана. Место, где я нашла пакет, тоже выглядело сейчас совсем по-другому, подобно небольшой полянке. Нижние ветви росших здесь деревьев были обломаны, трава сильно примята.

Темная пустая яма в центре поляны напомнила мне разграбленную могилу. Теперь ее размеры значительно превышали размеры углубления, которое выкопала я своей лопаткой. Участок земли, обрамлявший яму, был голым и изрытым. В стороне возвышался земляной холм со скошенными боками и усеченной вершиной. Частицы, его образовывавшие, казались неестественно одинаковыми. Эту землю просеивали.

Вскоре мы услышали лай.

— Он орет где-то позади, — пробормотал Клодель.

— Не он, а она, — поправила его я.

Клодель приоткрыл рот, собравшись было что-то мне ответить, но, по-видимому, передумал. Я заметила, как на виске у него нервно задергалась венка. Райан окинул меня многозначительным взглядом. Наверное, я и впрямь начала перебарщивать.

Мы безмолвно зашагали назад по тропе. Марго и де Сальво находились где-то слева, оттуда до нас доносился шелест сухих листьев. Менее чем через минуту мы их увидели. Собака крутила головой из стороны в сторону, нюхала воздух, энергично шевеля ноздрями. Она пребывала в сильном напряжении, как натянутая на скрипке струна. Мышцы на ее плечах и груди выделялись рельефным рисунком.

Внезапно она замерла, а кончики стоявших торчком ушей задрожали. Откуда-то из глубины ее нутра раздался звук — постепенно нараставшее полурычание-полувой, что заставило меня вспомнить о ритуалах первобытных людей.

Де Сальво склонился над овчаркой, ослабляя ошейник. В течение пары секунд Марго не двигалась с места, как будто привыкала к тому, что ее шее предоставлено больше свободы. Потом резко рванула с места.

— Вот это да! — воскликнул Клодель.

— Где же… — пробормотал Райан.

— Вот ведь умная тварь! — Шарбонно покачал головой.

Мы думали, что Марго обнаружила кости где-нибудь здесь, а она устремилась вниз по тропе. Мы молча наблюдали за ней.

Пробежав футов шесть, собака остановилась, опустила морду и несколько раз втянула в себя воздух. Резко выдохнув, свернула налево и опять вдохнула. Казалось, каждый мускул ее мощного тела напряжен до предела. У меня перед глазами замелькали картины вчерашней ночи: тьма, падение, вспышки молнии, пустая яма.

Мое внимание вновь переключилось на Марго. Она остановилась у сосны, полностью сосредоточившись на куске разрытой земли перед собой, опустила морду и опять втянула в себя воздух. А в следующее мгновение, словно под влиянием инстинкта, шерсть на холке встала дыбом, а мускулы на груди заиграли. Она подняла нос, еще раз выдохнула и как будто пришла в бешенство: поджав хвост, стала прыгать то назад, то вперед, скаля зубы и рыча на ямку в земле.

— Марго! Ici!^[2] — приказал де Сальво, направляясь сквозь густые ветви к собаке и оттаскивая ее в сторону.

Я могла и не смотреть на то, что нашла Марго. Вернее, чего не нашла. Она просто почувствовала запах. Я отчетливо видела себя на том же самом месте: таращусь в пустую яму и размышляю, для чего она вырыта. Чтобы что-то в нее положить или что-то вытащить? Теперь ответ был мне известен.

Марго лаяла и рычала на то место, где вчера ночью я споткнулась и упала. Я поняла, что совсем недавно лежало в яме.

Глава 18

Пляж. Набегающая волна. Птицы-перевозчики на тонких ножках. Пеликаны парят, словно бумажные самолетики, потом складывают крылья и бросаются в море. Я мысленно перенеслась в Каролину. Все представлялось мне настолько реальным, что я могла ощутить запах болот, соленой водяной пыли с океана, влажного песка, выброшенной на сушу рыбы и водорослей. Я знала, что к северу от меня располагаются Гаттерас, Окракок и Болд-Хед. К югу — Селливан и Киава. Мне хотелось домой, на любой из островов. Я мечтала увидеть пальмы и лодки ловцов креветок. А не разрубленных на куски женщин.

Открыв глаза, я увидела голубей на памятнике Норману Бетюну. Небо становилось серым. Желто-розовые тона заката отступали перед надвигавшейся тьмой. Уличные фонари и вывески на магазинах неоновым миганием возвещали о приближении ночи. По трем полосам проезжей части двигались потоки автомобилей — стада четырехколесных металлических коробок с двигателями. На углу бульвара Мезоннев и улицы Ги машины неохотно разъезжались в стороны.

Я сидела на скамейке рядом с человеком в рубашке из джерси. Его волосы — не то седые, не то светлые — спадали на плечи. Освещенные сзади машинными фарами, они сияли, как будто окруженные нимбом. Цвет его глаз напоминал застиранную джинсу. Белки их затягивала сеть красных прожилок, из уголков глаз торчали желтые сухие корочки. Он поднял белую руку и выковырял эти корочки пальцем. С цепи на его шее свисал металлический крест размером с мою кисть.

Вернувшись домой под вечер, я переключила телефон на автоответчик и легла спать. Образы знакомых мне людей перемешались в сознании с неопознанными личностями и явились во сне беспорядочным калейдоскопом. Райан в этом сне загнал Гэбби в какое-то сооружение из досок. Пит и Клодель вырыли яму в моем дворике. Кэти загорала на полиэтиленовом пакете на веранде дачного дома и не желала мазаться защитным лосьоном.

Я несколько раз просыпалась, а в восемь вечера поднялась голодная и с головной болью и взглянула на автоответчик. Красный огонек трижды моргал, гас и вновь трижды моргал. Три сообщения. Я прошла к нему и нажала кнопку воспроизведения.

Пит обдумывал, принять ли ему предложение какой-то юридической фирмы в Сан-Диего. Кошмар. Кэти собиралась бросить учебу. Замечательно! Третий звонивший не пожелал сказать мне ни слова. Вестей от Гэбби опять не было. Просто здорово!

Двадцать минут болтовни с Кэти не принесли ни капли облегчения. Она разговаривала со мной вежливо, но очень уклончиво. А закончила беседу длинной паузой и фразой «Перезвоню позже». Потом я закрыла глаза и представила свою Кэти тринадцатилетней. Вот она стоит рядом с жеребцом, прижимается к его темной гриве светловолосой головой. Мы с Питом приехали тогда навестить ее в лагере. Увидев нас, Кэти оставила коня, подбежала к нам и бросилась мне на шею. Ее щеки пылали от радости и волнения. Мы с ней были так близки в те далекие дни! Куда подевалось наше взаимопонимание? Что заставило ее страдать сейчас? Может, наш с Питом разрыв?

Снедаемая угрызениями совести, я набрала номер Гэбби. Трубку никто не взял. Мне вспомнилось время, когда Гэбби исчезла на целых десять дней. Переживая за нее, я сходила с ума. Как выяснилось позднее, она решила тогда уединиться, чтобы лучше познать себя. Может, и сейчас ей просто-напросто взбрело в голову поизучать свой внутренний мир?

Две таблетки тайленола помогли избавиться от головной боли, а фирменное блюдо в «Сингапуре» утолило голод. Как отделаться от дурного настроения, я не знала. Ни голуби, ни незнакомые люди на скамейке в парке не могли отвлечь меня от неспокойных мыслей. Мой мозг одолевали навязчивые вопросы. Кто убийца? Как он выбирает жертвы? Знакомится ли с ними? Втирается в доверие? Адкинс была убита в собственной квартире. А Ганьон и Тротье? Где? В заранее запланированном месте? В месте, специально обустроенном для убийства и расчленения? Убийца ли Сен-Жак?

Я пялилась на голубей, не видя их. Мне представлялись жертвы, застывший в их глазах ужас.

«Шанталь Тротье было всего шестнадцать, — думала я. — Он запугивал ее? Когда она поняла, что умрет? Пыталась ли упросить его не причинять ей зла? Не убивать ее?»

Мне вновь представлялась Кэти. Та девочка значила для кого-то то же самое, что для меня значит она. Мое сердце до боли сжималось от наполнявшего его сострадания.

Я заставляла себя сосредоточиться на настоящем и подумать о завтрашнем дне. С утра займусь в лаборатории обследованием найденных костей. Только бы пореже встречаться с Клоделем. Надо не забыть смазать корку на щеке. Итак, Кэти считает, что ее призвание — быть поклонницей НБА. Все мои доводы она пропустила мимо ушей. Пит, возможно, умотает в Сан-Диего. Я сексуально озабочена, как Мадонна, а утолить свою жажду не могу. Где, черт возьми, пропадает Гэбби?

— Я знаю, что надо делать, — произнесла я вслух, испугав голубей и мужчину рядом.

Я вернулась к дому, не заходя в квартиру, направилась в гараж, вывела машину, поехала к площади Сен-Луи и, припарковав «мазду» на Анри-Жюлиан, пошла к Гэбби. Иногда ее дом напоминал мне мир кукол Барби. Сегодня при виде этого сооружения я вспомнила о Льюисе Кэрролле и даже чуть заметно улыбнулась.

Крыльцо лавандового подъезда освещала единственная лампочка. В окнах Гэбби свет не горел. Они смотрели на меня темными зеркалами, словно твердя: «Алисы нет дома».

Я позвонила в третью квартиру. Никто не ответил. Нажала кнопку звонка еще раз. Тишина. Жильцы из первой, второй и четвертой квартиры тоже не отозвались. Страна чудес закрылась на ночь.

Я вернулась к «мазде», села в нее и медленно объехала сквер, надеясь увидеть где-нибудь машину Гэбби. Напрасно. Я бесцельно направилась на юг, затем свернула на восток, к Мейну.

Проискав в течение двадцати изнуряющих минут место для парковки, я поставила машину прямо на одной из немощеных аллей, примыкавших к Сен-Лорану. Аллею усыпали сплюснутые банки из-под пива, в нос било невыносимое зловоние несвежей мочи. Вверив свою «мазду» невидимым силам парковочного бога, я зашагала к Мейну.

Как в тропическом лесу, в Мейне обитают абсолютно разные люди. Люди, занимающие совершенно разные социальные ниши. Одна часть его жителей активна днем, другая — исключительно ночью.

В период суток между рассветом и закатом Мейн — царство разносчиков пищи, бизнесменов, владельцев магазинов, школьников и домохозяек. В это время здесь разговаривают о коммерции и играх и пахнет вкусной едой: свежей рыбой из «Вальдмана», копченым мясом из «Шварца», выпечкой из «Польской булочной».

С приходом сумерек и включением фонарей и барных огней, с закрытием магазинов и открытием таверн и стриптиз-клубов дневные обитатели тротуаров Мейна уступают место совершенно иным созданиям. Некоторые из них безопасны. Например, туристы и студенты, жаждущие веселья и дешевых развлечений. Другие содержат в себе яд. Это сутенеры, дельцы, проститутки и сумасшедшие. Охотники и добыча, основные звенья в цепи человеческой мерзости.

В четверть двенадцатого, когда я здесь появилась, Мейн заполняла ночная смена. На улице толпился народ, дешевые бары и бистро были забиты до отказа. Я прошла до Сен-Катрин и остановилась на углу, повернувшись спиной к «Чудесной провинции». Начать следовало с этого места. Быстро войдя в заведение, я миновала телефонный автомат, из которого недавно Гэбби в панике звонила мне.

В зале пахло жиром и пережаренным луком. Ужин здесь уже закончился, а ночная пьянка еще не началась. Только в четырех кабинках за столиками сидели посетители.

В одной из кабинок я увидела двух индейцев, медитирующих над тарелками, наполовину заполненными чили. На головах одинаковые перья с чернильным отливом. Обилие выделанной кожи, украшенной гвоздиками.

В дальней кабинке сидела женщина с тонкими руками и облаком платиновых волос на голове. Она курила и пила кофе. На ней был узкий красный топ и брюки, которые моя мама назвала бы «капри». Физиономию искривляла застывшая гримаса женщины, бросившей учебу, чтобы вступить в ряды вооруженных сил.

Пока я за ней наблюдала, женщина допила кофе, сделала последнюю затяжку, погасила окурок о металлический диск на столе, игравший роль пепельницы, и обвела зал скучающим взглядом. По размалеванному лицу было видно, что ночная жизнь давно ей знакома. Создавалось впечатление, что, будучи не в состоянии конкурировать с молодыми, эта особа занимается торопливым обслуживанием клиентов в тени аллей или делает минеты на задних сиденьях машин. То есть доставляет удовольствие припозднившимся гулякам за умеренную плату. Подтянув топ на костлявой груди, она взяла счет и направилась к стойке.

В кабинке у двери расположились трое молодых парней. Один из них растянулся на столе, подложив под голову руку. На всех троих футболки, шорты и бейсбольные кепки — на двоих козырьками назад. На третьем, вопреки моде, бейсболка сидела правильно. Двое сидящих уплетали гамбургеры, практически не глядя на своего товарища. Всем троим было лет по шестнадцать.

В четвертой кабинке я увидела монашку. Гэбби здесь не было.

Я вышла на улицу и посмотрела в обе стороны вдоль Сен-Катрин. В восточной ее части собирались байкеры, выстраивая у обочины свои «харлеи» и «ямахи». Было тепло, но на байкерах, как обычно, тускло поблескивали здоровенные ботинки.

Их подруги сидели на задних сиденьях или примыкали к отдельным женским кружкам. Картина напомнила мне среднюю школу. Однако от школьниц этих женщин многое отличало: они добровольно выбрали жизнь жестокости и мужского доминирования. У байкеров принято контролировать и пасти женщин. А еще — что гораздо омерзительнее и чудовищнее — обмениваться ими, сводить их, с кем душе угодно, покрывать татуировками, колотить и даже убивать. Наверное, этим женщинам нравится такая жизнь. Какое будущее их ожидает и на что они надеются, трудно себе вообразить.

Я перевела взгляд на западную часть Сен-Лорана и сразу увидела то, что хотела увидеть: двух проституток у «Гранады». Обе курили и оглядывали проходивших мимо людей. Одну я узнала, а вторую — нет.

Мне вдруг страстно захотелось вернуться домой, но я поборола в себе это желание.

Может, мне следовало как-то по-другому одеться? Не в рубашку, джинсы и сандалии, а во что-то другое? Черт его знает…

«Хватит смущаться, Бреннан, — приказала я себе. — Ты просто ищешь предлог, чтобы пойти на попятную. В худшем случае эти красавицы пошлют тебя куда подальше. Вот и все».

Я прошла вверх по тротуару и приблизилась к женщинам:

— Bonjour.

Мой голос прозвучал неуверенно, как запись на кассете паршивого качества. Я разозлилась на себя и кашлянула, желая замаскировать свою неловкость.

Проститутки осмотрели меня так, словно перед ними возникло странное насекомое. Ни одна из них не произнесла ни звука. Их лица приняли отстраненное выражение.

Пуаретт качнула бедрами. На ней были те же самые короткие шорты, как в тот день, когда я увидела ее впервые. Она сделала затяжку, втянула дым глубоко в легкие, выпятила нижнюю губу и выпустила его, глядя на меня абсолютно бесстрастно. В мигающем свете неоновых гостиничных огней дым выглядел легким туманом. На смуглых щеках Пуаретт огни отражались голубым мерцанием. Она без слов перевела взгляд своих темных глаз с моего лица на движущиеся по дороге машины.

— Что тебе нужно, дорогуша?

Голос второй уличной женщины был глубоким и дребезжащим, и казалось, что произнесенные ею слова образованы частичками звуков и пустотой. Она обратилась ко мне по-английски с интонацией, заставившей вспомнить о гиацинтах и кипарисах, о бамиях и стрекоте цикад в летнюю ночь. Она была явно старше, чем Пуаретт.

— Я подруга Габриэль Макаулей. Пытаюсь разыскать ее.

Проститутка покачала головой, но я не поняла, что означает ее жест: что она не знает Гэбби или что просто не желает отвечать мне.

— Габриэль — антрополог, работает здесь.

— Дорогая, мы все здесь работаем.

Пуаретт фыркнула и переместила вес тела на другую ногу. Я внимательнее на нее взглянула. На ней были шорты и блестящее виниловое бюстье черного цвета. Она определенно знала Гэбби. В ту ночь Гэбби показывала мне ее. Вблизи эта девочка выглядела еще моложе. Я вновь сосредоточила внимание на второй женщине.

— Гэбби высокая, примерно моего возраста. У нее… — Я сделала паузу, подбирая наиболее подходящее слово для описания цвета. — У нее рыжеватые волосы, она носит дреды.

Безразличное молчание.

— И кольцо в носу.

Мне казалось, я пытаюсь вскарабкаться по кирпичной стене.

— В последнее время я никак не могу до нее дозвониться. Может, ее телефон вышел из строя. Я начинаю волноваться. Вы наверняка что-нибудь о ней знаете.

Я умышленно растягивала гласные, подчеркивая свою принадлежность к южным штатам и обращаясь к ней как к землячке.

Дочь Луизианы с характерной французской плавностью повела плечом.

Я начала отчаиваться, убедившись в справедливости слов Гэбби: в Мейне не принято задавать вопросов.

— Если вы ее встретите, скажете, что о ней спрашивала Темпе?

— У вас южное имя, дорогуша?

Она подняла руку, запустила пальцы с длиннющими красными ногтями в волосы и почесала голову. Ее прическа была так сильно залита лаком, что, наверное, не пострадала бы даже от урагана. Прическа двигалась как единое целое, и казалось, будто череп проститутки меняет форму.

— Не совсем. Может, подскажете, где мне ее поискать?

Она опять пожала плечами, убрала от головы руку и осмотрела ногти.

Я достала из заднего кармана джинсов визитную карточку:

— Если вы все же решите что-нибудь сообщить мне, пожалуйста, позвоните по этому номеру.

Я попыталась заговорить с несколькими другими людьми, попавшимися мне навстречу на Сен-Катрин, но увенчались все мои попытки тем же успехом. Кто-то смотрел на меня с безразличием, кто-то — с пренебрежением, но и в этом пренебрежении, и в безразличии неизменно присутствовало недоверие и подозрение. Я так ничего и не смогла узнать. Если Гэбби и общалась с этими людьми, они ни за что не сказали бы мне об этом.

Я прошлась по барам, мелькая перед лицами ночных людей. Заведения практически ничем не отличались друг от друга. Их оформлением занимался, наверное, один и тот же художник-извращенец. Потолки низкие, стены цементные. Их покрывала настенная живопись, выполненная в кричащих тонах, или панели из искусственного бамбука, или дешевое дерево. Темные и влажные, они пахли прокисшим пивом, сигаретным дымом и человеческим потом. В лучших из заведений полы были сухими, а туалеты чистыми.

На возвышениях в некоторых барах извивались стриптизерши. Их зубы и полоски трусов светились в сиянии ламп фиолетовым светом, а лица выражали скуку. Мужчины со щетиной на щеках, одетые преимущественно в жилетки, наблюдали за танцовщицами, попивая пиво прямо из бутылок. Женщины, старательно пытавшиеся выглядеть элегантно, потягивали из бокалов дешевые вина или безалкогольные напитки, похожие на виски с содовой, и, то и дело бросая взгляды направо и налево, улыбались мужчинам. Им хотелось казаться соблазнительными, но большинство из них выглядели уставшими.

Самое печальное зрелище являли собой женщины, занимавшие в торговле телом пограничные позиции, то есть те из них, кто только-только начинал или уже заканчивал свою карьеру. Первые были до боли юными, еще не окончательно оформившимися — некоторые пришли сюда поразвлечься и между делом заработать, некоторые сбегали в эти притоны из домашнего ада. Истории их походили одна на другую: они стекались сюда якобы ненадолго, лишь для того, чтобы сколотить первоначальный капитал, а потом уйти и начать правильную жизнь. Авантюристки и беглянки, эти девочки съезжались сюда на автобусах из Сен-Терезы и Валь-дʼОр. Их волосы блестели, лица были свежими. Они свято верили, что сумеют сделать свое будущее светлым и достойным. Марихуана и кокаин еще казались им шуткой. Им и в голову пока не приходило, что это первые шаги на пути в пропасть, что, познав все «прелести» этого мира, они рухнут и уже никогда не выкарабкаются.

Вторая группа жалких женщин представляла собой тех, кто каким-то образом умудрился дожить до начала старения. Вылезли из этой ямы лишь самые изворотливые и выносливые, хилые и больные поумирали. Те же, кого природа наделила крепким телом, но слабым духом, остались. Они безропотно ждали финала — смерти на улице, ведь другая жизнь им была неведома. Некоторые до сих пор приходили сюда из-за чрезмерной любви к какому-нибудь мужчине или из страха перед ним — чтобы подзаработать и купить ему травы. Или просто потому, что хотели есть и спать под крышей.

Я обращалась только к женщинам, в основном к молодым или начинавшим стареть. К пожилым, закаленным улицей, не подходила. Я надеялась, что слишком юные и наивные или растерянные и отчаявшиеся в своем увядании женщины более открыты и добры. Я ошиблась. Одна за другой они отворачивались от меня, и мои вопросы растворялись в наполненном дымом воздухе. Продолжать не имело смысла.

В три пятнадцать, когда перед глазами у меня начали плавать темные пятна, волосы и одежда провоняли табаком и марихуаной, сандалии промокли от расплескавшегося пива, я влила в себя невероятное количество «спрайта» и сдалась.

Глава 19

Воздух был пропитан запахом росы. Над рекой стоял туман, а уличные фонари усеивали блестящие мелкие капли. Ощущать прохладу и влагу на коже было приятно. Наверное, на протяжении последних нескольких часов я пребывала в слишком сильном напряжении — между лопатками и шеей ощущалась боль, грозившая вот-вот стрелой пронзить все тело. Напряжение это лишь частично было вызвано поисками Гэбби. К проституткам я подошла, предварительно сумев себя успокоить, так что их отказ восприняла вполне нормально, с подкатывавшими ко мне полицейскими объяснялась вообще машинально.

Что действительно серьезно меня вымотало, так это внутренняя борьба. Вот уже несколько часов подряд я пыталась отогнать от себя навязчиво стоявший у меня перед глазами образ давнего любовника. Любовника, освободиться от которого мне вообще, по-видимому, не суждено. Целый вечер я смотрела в лицо искушению, глядя на каштановое свечение шотландского виски со льдом, на янтарные струи пива, льющегося из бутылок. Я вдыхала аромат своего милого, видела его свет в глазах окружавших меня людей. Когда-то я любила этот свет. Черт побери, я до сих пор его любила. Но знала, что это очарование разрушительно. Поэтому и ушла от соблазна. Двенадцатью медленными шагами. Я держалась от любви подальше. Будучи любовниками, мы так и не смогли стать друзьями. Сегодня вечером судьба чуть опять не бросила нас друг к другу в объятия.

Я сделала глубокий вдох. В воздухе пахло смесью моторного масла, мокрого бетона и дрожжами с пивоваренного завода Молсона. Сен-Катрин была почти пустой. Лишь у витрины одного из магазинов маячили старик в вязаной шапочке и тунике и замызганная дворняжка, да в дальнем конце улицы какой-то человек рылся в урне. Быть может, эти люди дежурили в Мейне в третью смену.

Удрученная и обессилевшая, я направилась к бульвару Сен-Лоран. Я сделала все, что смогла. Если люди, с которыми я разговаривала, даже и знали, где Гэбби, они все равно ничего не сказали бы мне. Этот мир для меня закрыт, как мир Лиги юниоров.

Проходя мимо вьетнамского ресторанчика, я рассеянно заглянула в мутное окно, над которым висела вывеска, обещавшая, что в этом заведении всю ночь кормят блюдами вьетнамской кухни. Я остановилась. За дальним столиком внутри сидела женщина, которая работала рядом с Пуаретт. Ее волосы все еще сохраняли форму пагоды. Несколько мгновений я наблюдала за ней.

Она макнула яичную булочку в какой-то соус вишневого цвета, поднесла ее к губам, слизнула соус, рассмотрела то место, где он только что находился, и, впившись в булочку передними зубами, откусила кусочек. Потом вновь неторопливо макнула ее в соус.

«И долго она будет расправляться со своей едой?» — подумала я, раскрыла дверь и вошла внутрь.

— Привет.

Услышав мой голос, женщина испуганно дернула рукой и в недоумении уставилась на меня. Но, узнав, заметно успокоилась.

— Привет, дорогуша. Все еще гуляете?

Она продолжила неспешно есть.

— Можно присоединиться?

— Пожалуйста. Я ведь ни за что на вас не в обиде.

Я села за столик. Несколько часов назад эта женщина показалась мне моложе. Сейчас, в ярком сиянии ламп, я видела, что ей уже под сорок или даже немного за сорок. Несмотря на то что кожа на шее и лбу была еще гладкой, а под глазами не висели мешки, ее рот окаймляла сеть расходившихся в разные стороны морщинок, а челюсть начинала провисать.

Официант принес мне меню, и я заказала тонкинский суп. Есть я не хотела, но должна была иметь предлог, чтобы остаться.

— Нашли свою подругу, дорогуша?

Женщина потянулась за чашкой кофе, и пластмассовые браслеты на ее запястье съехали к кисти. Я увидела серые полоски шрамов на локтевом сгибе.

— Нет.

Парнишка-азиат лет пятнадцати принес воду и картонную подставку. Мы подождали, пока он не уйдет.

— Я Темпе Бреннан.

— Помню. Джуэл Тамбо вовсе не дура, дорогуша.

Она облизнула булочку.

— Мисс Тамбо, я…

— Называйте меня Джуэл, детка.

— Джуэл, я в течение целых четырех часов пыталась выяснить, все ли с моей подругой в порядке, но никто даже не признался, что знаком с ней. Гэбби приходит сюда несколько лет, и я уверена, что они о ней слышали.

— Возможно, и слышали, дорогуша. Но они понятия не имеют, зачем вам понадобилось расспрашивать о ней.

Она положила булочку на стол и принялась, прихлюпывая, пить кофе.

— Я дала вам свою визитку. Вы знаете, кто я такая.

Несколько секунд женщина пристально смотрела мне в глаза. Пространство вокруг нас заполнял исходивший от нее запах — запах аптечного одеколона, немытых волос и табачного дыма.

— А кто вы такая, мисс, сунувшая мне карточку с именем Темпе Бреннан? Откуда мне знать, что за игру вы затеяли? — Произнося эти слова, она подняла руку от чашки и длиннющим красным когтем указала на меня.

— Неужели по моему виду можно сказать, что я враг Гэбби?

— Все, что о вас можно сказать, так это то, что вы заявились сюда в рубашке Шарлотты Хорнетс и сандалиях яппи и задаете слишком много вопросов, дорогуша. Люди не знают, за кого вас принимать.

Официант принес мне суп, и, пока я малюсенькой фарфоровой ложечкой добавляла в него пасту из красного перца и раздавливала квадратики лиметты, мы обе молчали.

Когда я начала есть, Джуэл продолжила макать в соус свою булочку и облизывать ее.

Я решила испробовать еще один способ:

— Наверное, я все сделала неправильно.

Она взглянула на меня карими глазами. Накладные ресницы на одном из них отклеились с внешнего края и напоминали сейчас приподнявшуюся многоножку. Опять опустив остатки булочки на стол, проститутка отвела взгляд и придвинула к себе чашку.

— Вы правы, — пробормотала я. — Не следовало лезть к незнакомым людям с вопросами. Просто я очень волнуюсь за Гэбби. Я много раз звонила ей домой, на работу. Никто не знает, где она. Это на нее не похоже.

Я отправила в рот очередную ложку супа. Он оказался вкуснее, чем я ожидала.

— А чем занимается ваша подруга Гэбби?

— Она антрополог. Изучает особенности людей. Ее интересуют законы царящей в этих районах жизни.

— Достижение совершеннолетия в Мейне.

Джуэл засмеялась, ожидая, как я отреагирую на ее перефразированные слова известного антрополога Маргарет Мид. Я никак не отреагировала, но начала понимать, что Джуэл Тамбо действительно не дура. А еще почувствовала, что она меня проверяет, так сказать, принимает у меня экзамен.

— Может, в настоящий момент ваша подруга не хочет, чтобы ее тревожили.

«Откройте экзаменационные листы», — прозвучало у меня в голове.

— Может.

— Тогда для чего вся эта суета?

«Возьмите карандаши».

— В последний раз, когда мы с ней виделись, она была чем-то встревожена. Даже напугана.

— Чем встревожена, детка?

«Все готовы?»

— Она сказала, что ее преследует какой-то парень. Странный парень.

— Здесь много странных парней, дорогуша.

«Итак, начнем».

Я принялась рассказывать все по порядку. Слушая меня, Джуэл вертела в руках чашку с кофейным осадком и смотрела в нее. Когда я закончила, она продолжала разглядывать коричнево-черную гущу, словно обдумывая мои слова. Потом опустила чашку на стол и сделала официанту знак принести еще кофе.

Я терпеливо ждала, когда она объявит, какую поставила мне оценку.

— Не имею понятия, как его зовут, но о ком именно вы рассказали, догадываюсь. Худощавый тип, мучной червь. Он странный, это точно, болен чем-то серьезным. Но вряд ли его следует опасаться. По-моему, ему не хватит мозгов даже для того, чтобы прочитать этикетку на бутылке с кетчупом.

Я слушала молча.

— Большинство из нас избегают его.

— Почему?

— Сама я никогда с ним не связывалась, однако многое о нем слышала. Когда я на него смотрю, у меня такое чувство, будто передо мной крокодил. — Она скорчила гримасу и передернулась. — Говорят, пожелания у этого типа всегда особые.

— Особые?

Джуэл оценивающе взглянула на меня:

— Он платит, но никогда не трахает.

Я съела лапшу с ложки, ожидая продолжения.

— С ним ходит только Жюли, остальные не хотят. Жюли чертовски умная, хотя это к делу не относится. Она говорит, что каждый раз он устраивает ей одно и то же шоу. Они приходят в комнату, наш герой достает бумажный пакет с ночной сорочкой — обычной, кружевной, — смотрит, как Жюли в нее переодевается, и велит ей лечь на кровать. Она, естественно, ложится. Он подходит к ней, начинает одной рукой гладить сорочку, а второй — свой член, при этом громко хрюкает и вопит. Потом заставляет ее снять сорочку, благодарит, расплачивается и уходит.

— Почему вы решили, что именно этот парень напугал мою подругу?

— Однажды, когда этот придурок засовывал свою тряпку обратно в пакет, Жюли увидела на дне пакета большую рукоятку ножа и сказала, что больше не пойдет с ним, если у него опять будет нож. Он ответил, что это его меч справедливости или что-то в этом духе, начал разглагольствовать о своей душе, об экологическом балансе и о всяком прочем дерьме. Она тогда тоже не на шутку перепугалась.

— И?..

Джуэл ничего не ответила, просто пожала плечами.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Несколько дней назад, но это ничего не означает. Он нерегулярно появляется в наших краях.

— Вы когда-нибудь с ним разговаривали?

— Дорогуша, мы все с ним разговаривали. Этот чокнутый жутко прилипчивый, от него не отделаться.

— Вы когда-нибудь видели его с Гэбби?

Я втянула в себя еще ложку лапши.

Джуэл откинулась на спинку стула.

— Отличный ход, детка, — рассмеялась она.

— Где я могу разыскать этого парня?

— Откуда же мне знать?

— А Жюли?

— Мы работаем в зоне свободной торговли, дорогуша. Люди приходят и уходят, я не слежу за ними.

— В последнее время вы часто с ней видитесь?

Джуэл призадумалась:

— Она давненько не появлялась.

Я изучила лапшу на дне тарелки, перевела взгляд на Джуэл и испытующе на нее посмотрела. Эта женщина как будто приоткрыла передо мной дверь и позволила одним глазком взглянуть на мир, в котором она жила. Следовало ли мне двигаться дальше? Я решила не упускать возможности:

— В нашем городе, по всей вероятности, орудует серийный убийца, Джуэл. Этот человек убивает женщин и расчленяет их трупы.

Выражение ее лица ничуть не изменилось. Она смотрела на меня как статуя. Быть может, потому, что неправильно поняла мои слова, либо потому, что привыкла к мыслям о насилии и боли, даже о смерти. Или же таковой была ее защитная реакция: она не хотела показывать, что напугана, чтобы я не думала, будто произвела на нее своими словами сильное впечатление. Наверное, самой верной была моя последняя догадка.

— Джуэл, ответь: моей подруге грозит опасность?

— Она ведь тоже женщина, дорогуша.

Я шла домой, задумавшись, практически не обращая внимания на дорогу. Мезоннев был окутан пустынной дремотой, его светофоры работали как будто для объятых мраком зданий. Неожиданно я заметила в зеркале заднего вида пару светящихся фар. За мной кто-то следовал.

Я пересекла Пил и отъехала вправо, предоставляя машине возможность обгона. Она продолжала двигаться сзади. Я вернулась на внутреннюю полосу. Мой преследователь сделал то же самое, врубая дальний свет.

— Вот гад!

Я прибавила скорости. Машина не отставала. Меня охватил страх. Я внимательнее взглянула в зеркало заднего вида, пытаясь рассмотреть, кто за мной гонится, но увидела лишь силуэт. Силуэт довольно крупного человека. Мужчина это или женщина, я не могла понять. Свет фар слепил. Я была не в состоянии определить даже марку мчавшейся за мной машины.

Вцепившись в руль повлажневшими от страха руками, я пересекла Ги, свернула налево, не обращая внимания на красный свет светофора, взлетела вверх по своей улице и нырнула в подземный гараж в доме, в котором жила.

Когда электрическая дверь за мной закрылась, я выскочила из «мазды» и прислушалась. Никого.

Войдя в коридор первого этажа, я осторожно выглянула в окно, отогнув краешек занавески. У дальней обочины дороги стояла какая-то машина с включенными фарами, ее водитель выделялся на фоне предрассветной темноты черным силуэтом. Я не знала, та это машина или нет.

Полчаса спустя я уже лежала в кровати и наблюдала за сменой красок за окном. Цвет древесного угля, окрашивавший небо, сменялся сизым оттенком серого. Верди мурлыкал, прижавшись к моей ноге, согнутой в колене. Я была настолько уставшей, что, придя домой, скинула с себя одежду и тут же рухнула на кровать. Подобного со мной обычно не случается. Удалить косметику и почистить зубы перед сном — мое железное правило. В ту ночь мне было на все наплевать.

Глава 20

В среду в моем районе убираются. Я спала так крепко, что не услышала ни сигналов мусоровоза, ни требований Верди накормить его, ни трех телефонных звонков.

Проснулась я в четверть одиннадцатого, чувствуя себя вялой и разбитой. Теперь я уже не могу бодрствовать двадцать четыре часа в сутки и, пополуночничав, должна расплачиваться. Сия мысль привела меня в еще более удрученное настроение.

Мои волосы, кожа и даже подушка пахли едким сигаретным дымом. Я сняла постельное белье и вместе с одеждой, в которой ездила вчера в Мейн, бросила его в корзину. Потом долго мылась под душем.

Телефон зазвонил в тот момент, когда я намазывала на круассан арахисовое масло.

— Темперанция?

Ламанш.

— Да.

— Я уже пытался дозвониться до вас.

Я глянула на автоответчик. Три сообщения.

— Простите.

— Oui. Вы сегодня приедете? Мсье Райан спрашивал, где вы.

— Я приеду примерно через час.

— Хорошо.

Я прослушала сообщения, оставленные на автоответчике. Первое было от одного сумасшедшего аспиранта. Второе от Ламанша. Третье не записано. Разбираться с аспирантскими проблемами я сейчас не могла. Позвонила Гэбби. Никто не взял трубку. Я набрала номер Кэти. Мне ответил автоответчик.

— Оставляю коротюсенькое сообщение. Вот! — прощебетала я как можно более весело.

Через двадцать минут я приехала в лабораторию. Положив сумку в выдвижной ящик и не обратив ни малейшего внимания на приклеенные к столешнице квадратики розовой бумаги с записками, я направилась в морг.

Именно сюда привозят обнаруженные останки. Здесь их регистрируют, раскладывают по холодильным камерам и хранят до официально назначенной процедуры обследования судебно-медицинским патологоанатомом. Кабинет для проведения аутопсии непосредственно примыкает к моргу. Впомещениях морга полы красные, в комнатах для вскрытия — серые. Моргом управляет коронер, патологоанатомическими исследованиями — судебно-медицинская лаборатория. Красные полы — коронер. Серые полы — «Лаборатуар де медисин легаль». Первоначальное обследование костей я провожу в одном из кабинетов для вскрытия. Потом их отправляют наверх, в гистологическую лабораторию, и окончательно очищают.

Ламанш занимался разрезанием грудины младенца. Под маленькими плечиками девочки лежала резиновая подпорка, ручки были вытянуты вдоль тельца. Я посмотрела на Ламанша.

— Ужасно. — Все, что он смог сказать.

У другого стола работала Натали Айерз, ей помогала Лиза. Они делали вскрытие трупа молодого мужчины с копной рыжих волос. По выпученным пурпурным глазам и небольшому отверстию в правом виске я поняла, что он самоубийца. Натали работала в лаборатории недавно. Обследовать тела людей, умерших насильственной смертью, ей пока не доверяли.

Даниель отложил в сторону скальпель, который затачивал.

— Хочешь осмотреть кости, найденные в Сен-Ламбере? — обратился он ко мне.

Я кивнула.

Даниель удалился в морг.

На исследование скелета у меня ушло несколько часов. Первоначальные догадки подтвердились: останки, скорее всего, принадлежали белокожей женщине лет тридцати. Несмотря на то что мягкие ткани почти полностью разложились, кости были в хорошем состоянии и даже содержали некоторое количество жира. Жертва погибла от двух до пяти лет назад. Единственным, что приводило меня в замешательство, была форма позвоночной дуги ее пятого поясничного позвонка. Без головы установить личность — задача не из легких.

Я попросила Даниеля отправить кости в гистологическую лабораторию, вымылась и поднялась к себе в кабинет. За прошедшие несколько часов количество розовых листков, приклеенных к моему столу, увеличилось. Я позвонила Райану и кратко рассказала ему о результатах проведенной работы. Он вместе с полицией Сен-Ламбера уже занимался списками пропавших без вести.

В мое отсутствие вчера звонил Арон Калверт из Нормана, штат Оклахома. Я набрала его номер. Чей-то сладкий женский голос ответил мне, что, к большому сожалению, Калверта нет на месте и что ему обязательно сообщат о моем звонке. Очень вежливо и профессионально. Не прослушав остальных записанных сообщений, я направилась к Люси Дюмон.

Кабинет Люси изобилует мониторами, принтерами и прочими компьютерными штуковинами. Вдоль стен тут и там тянутся к потолку или связками лежат на полу провода. Шкафы и полки ломятся от кип каких-то распечаток.

Стол Люси был повернут лицевой стороной к двери. Сзади плотным вытянутым полукольцом ее окружали аппаратура и шкафы. В процессе работы она переезжала на стуле от одного места к другому, отталкиваясь ногами, обутыми в спортивные туфли, от покрытого серой плиткой пола. В моем воображении Люси представляла собой одну затылочную часть головы, вырисовывающуюся на фоне зеленого сияния монитора. Я редко видела ее лицо.

Сегодня у нее были гости — пятеро японцев в деловых костюмах. Люси что-то объясняла им, а японцы, скрестив руки на груди, с серьезными лицами кивали.

Чертыхнувшись про себя, я направилась в гистологическую лабораторию.

Скелет из Сен-Ламбера уже доставили сюда, и я приступила к его детальному исследованию. Подобно останкам Ганьон и Тротье, я описала, измерила и схематично зарисовала на бумаге расположение на костях каждой отметины и пришла к тому же выводу: расчленяя этот труп, убийца пользовался и ножом, и пилой. Микроскопическое исследование дало практически те же результаты, что и в предыдущих двух случаях.

Руки женщины были отпилены в районе запястий, другие конечности отделены от тела в местах сочленений. Живот убийца разрезал так глубоко, что оставил след на позвоночнике. Несмотря на то что череп и верхние шейные позвонки отсутствовали, по метинам на шестом позвонке я определила, в каком месте была отделена голова, — посредине шеи.

Я сложила кости на место, собрала бумаги и вернулась к себе в офис, по пути заглянув к Люси и оставив у нее на столе записку. Ни ее, ни японцев в кабинете не было.

В мое отсутствие опять звонил Калверт. Я сняла трубку и только собралась набрать его номер, как на пороге с прижатыми друг к другу и поднятыми к груди руками появилась Люси.

— Вы заходили ко мне, доктор Бреннан? — спросила она, улыбаясь.

По-английски Люси не разговаривала.

Эта женщина была прозрачной, как суп в приюте для бездомных, и носила очень короткую стрижку, подчеркивавшую продолговатость ее черепа. Бледная кожа и почти отсутствующие волосы усиливали эффект, придаваемый ее облику очками. Порой мне казалось, она работает моделью, демонстрирующей огромные оправы.

— Да, Люси. Спасибо, что заглянули, — сказала я, поднимаясь, чтобы освободить для нее стул.

Усевшись, она оплела ногами передние ножки.

— Не слишком утомились?

На губах Люси возникла и тут же исчезла улыбка.

— Я говорю о господах из Японии.

— А… Это представители судебно-медицинской лаборатории города Кобе. Большинство из них химики. Пообщаться с ними не составило для меня особого труда.

— Сомневаюсь, что вы в состоянии мне помочь, но все же хочу обратиться к вам с просьбой, — начала я.

Взгляд Люси сквозь линзы очков устремился на черепа, выстроенные в ряд на полке рядом с моим столом.

— Это образцы, — пояснила я.

— Они настоящие?

— Да.

Люси повернулась ко мне, и в каждом стекле очков я увидела собственное искаженное отражение. Уголки ее губ подпрыгнули и сразу опустились. Улыбка походила на мигание света, излучаемого лампочкой с нарушенным контактом, и напоминала мне о фонарике в лесу.

Я объяснила, чего хочу. Выслушав меня, Люси склонила голову набок и уставилась куда-то в потолок, будто ища на нем ответ. Я молча ждала. Где-то в конце коридора жужжал принтер.

— Данных до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года я вам предоставить не смогу.

Мигающая улыбка.

— Я понимаю, моя просьба не совсем обычная, но хотя бы чем-то вы сможете мне помочь?

— Квебек вас тоже интересует?

— Нет, для начала только дела судебно-медицинской лаборатории.

Она кивнула, улыбнулась и ушла.

Как по команде, в это самое мгновение зазвонил телефон. Райан.

— Возможность того, что женщина была совсем молодой, вы исключаете?

— Насколько молодой?

— Семнадцатилетней.

— Исключаю.

— А если предположить, что…

— Нет.

Молчание.

— Еще одной пропавшей было шестьдесят семь.

— Райан, этот скелет принадлежал не старушке и не девочке.

Он продолжил настаивать на своем с назойливостью сигналов «линия занята» в телефонной трубке:

— А если допустить, что у нее не все в порядке с костями? Я читал о…

— Райан, этой женщине было двадцать пять — тридцать пять лет.

— Ладно.

— По всей вероятности, она умерла в период между восемьдесят девятым и девяносто вторым годом.

— Об этом вы уже говорили.

— Да, еще одно: у нее могли быть дети.

— Что?

— На внутренних областях лобковых костей я обнаружила характерные изменения. Ищите чью-то пропавшую мать.

— Спасибо.

Только я положила трубку, как телефон опять зазвонил.

— Райан, я… — начала я, удивляясь, что он так быстро набрал мой номер.

— Мам, это я.

— Привет, дорогая. Как дела?

— Все в порядке. — Пауза. — Ты не сердишься на меня за вчерашнее?

— Конечно нет, Кэти. Просто я сильно за тебя переживаю.

Длинная пауза.

— Какие у тебя новости? — спросила я. — Кстати, ты так и не ответила, чем собираешься заняться этим летом.

Мне хотелось сказать так много, но еще больше хотелось дать дочери возможность выговориться.

— Не знаю. В Шарлотте, как всегда, скучно. По сути, и заниматься-то нечем.

«О боже! — подумала я, усиленно сдерживая раздражение. — Опять этот юношеский негатив! Только этого нам сейчас и не хватало!»

— Как работается?

— Нормально. Чаевые приличные. Вчера вечером я получила девяносто шесть долларов.

— Здорово.

— Работы много.

— Это хорошо.

— Но я собираюсь уволиться.

Я промолчала.

Кэти тоже.

— Кэти, эти деньги тебе нужны для учебы.

«Кэти, не порти себе жизнь», — добавила я мысленно.

— Я ведь сказала тебе, что хочу отдохнуть от учебы. Годик просто поработаю.

Опять двадцать пять! Я прекрасно знала, что последует дальше, и настроила себя на самый что ни на есть серьезный лад.

— Кэти, дорогая, мы много раз разговаривали на эту тему. Если тебе не нравится университет в Шарлотте, можешь перевестись в Макгилл. Почему бы тебе не приехать сюда и все узнать? Мы устроили бы себе совместный отдых — я тоже взяла бы отпуск. Съездили бы в Мэритаймс, в Новую Шотландию.

«О чем я говорю? — думала я про себя. — Каким это образом именно сейчас я смогу устроить себе отпуск? Вообще-то, ради дочери я сделаю что угодно. Она для меня — самое важное».

Кэти ничего не ответила.

— Надеюсь, ты не из-за плохих оценок хочешь оставить учебу?

— Нет-нет. Оценки у меня хорошие.

— В таком случае перевестись будет не сложно. Мы могли бы…

— Я собираюсь поехать в Европу.

— В Европу?

— В Италию.

Подобного поворота я никак не предвидела.

— Макс сейчас играет в Италии?

— Да, — ответила она уверенно. — И…

— И?..

— Ему там платят гораздо лучше, чем в «Хорнетсе».

Я промолчала.

— Предоставили жилье — дом.

Я ничего не говорила.

— А еще машину. «Феррари».

Я опять ничего не сказала.

— Он не платит налогов.

Ее голос звучал все решительнее.

— Я рада за Макса, Кэти. Зарабатывает хорошие деньги и занимается любимым делом. А как же ты?

— Он хочет, чтобы я приехала.

— Ему двадцать четыре года, и у него уже есть образование.

Она наверняка услышала по моему голосу, что я раздражена.

— Ты вышла замуж в девятнадцать лет!

— Вышла замуж?

— Да, вышла замуж!

Она была права. Я прикусила язык, продолжая страшно за нее волноваться, но сознавая, что не в силах что-либо изменить.

— Только мы с Максом жениться пока не собираемся.

Некоторое время, показавшееся мне бесконечностью, мы слушали шум воздуха между Монреалем и Шарлоттом.

— Кэти, пообещай, что еще подумаешь о переезде сюда.

— Хорошо, подумаю.

— И что не предпримешь никаких решительных действий, предварительно не посоветовавшись со мной.

Молчание.

— Кэти?

— Да, мам.

— Я люблю тебя, милая моя.

— Я тоже тебя люблю.

— Папе передай от меня привет.

— Ладно.

— Завтра я пришлю тебе письмо по электронной почте.

— Угу.

Неуверенным движением я положила трубку на рычаг. Что делать дальше? Разгадывать тайны костей легче, чем тайны собственного ребенка.

Я приготовила чашку кофе, вновь сняла телефонную трубку и набрала номер:

— Мне хотелось бы поговорить с доктором Калвертом.

— Как вас ему представить?

Я сказала.

— Одну минутку.

— Темпе, как поживаешь? — услышала я через некоторое время знакомый голос Арона. — Так долго, как ты, наверное, не висят на телефоне даже продавцы «Эм-си-ай». Связаться с тобой практически невозможно.

— Прости, Арон. Моя дочь собирается бросить учебу и сбежать к одному баскетболисту, — выдала я.

— А он хороший игрок?

— По-моему, да.

— Тогда пусть сбегает.

— Очень смешно.

— Ничего смешного. Приличные игроки заколачивают неплохие деньги.

— Арон, я работаю уже с другим расчлененным трупом.

Я звонила Арону и рассказывала о костях остальных жертв. Мы часто делимся друг с другом новостями.

— И нравится же кому-то резать собратьев! — мрачно усмехнулся он.

— М-да. Мне кажется, один и тот же ненормальный убил нескольких женщин. Нельзя сказать, что их что-то объединяет, но отметины в местах разрезов на телах одинаковые.

— Думаешь, речь идет о серийном убийце?

— Да.

Он на мгновение задумался.

— Расскажи мне все подробно.

Я принялась описывать углубления на костях рук жертв. Время от времени Арон прерывал меня, чтобы задать какой-нибудь вопрос или попросить сбавить темп. Я живо представляла себе его: длинного, сухопарого, делающего записи на клочке бумаги и заполняющего ими каждый свободный миллиметр. Хотя Арону всего сорок два года, из-за мрачного выражения лица и темных глаз индейца-чероки он выглядел на все девяносто. Другим я вообще его не знала. Этот человек обладал острым умом и огромным сердцем.

— Фальшзапилы глубокие? — спросил он деловито.

— Нет, довольно незначительные, — ответила я.

— Гармоники отчетливые?

— Очень.

— Говоришь, видно, что при движении полотно смещалось в поперечном направлении?

— Гм… да.

— Ты уверена, что правильно измерила шаг зуба?

— Да, в некоторых местах царапины и костные островки довольно отчетливые.

— И изломы… — пробормотал он, обращаясь больше к самому себе.

— Их довольно много.

Последовала продолжительная пауза — Арон обмозговывал информацию, которую я только что ему сообщила, и делал соответствующие предположения. Я понаблюдала за людьми, проходившими мимо моей двери. Где-то в других кабинетах звонили телефоны, жужжал принтер. Я повернулась к окну и взглянула на мчащиеся по мосту Жака Картье машины — лилипутские «тойоты» и «форды». Время шло.

— Конечно, мне сложно сказать что-либо определенное, Темпе, — наконец произнес Арон. — Я как будто работаю вслепую. Не знаю, как тебе удалось заставить меня взяться за это. Но свои соображения изложу.

Я повернулась назад и облокотилась на стол.

— Готов поспорить, речь идет не об электропиле. Это какая-то особая ручная пила — может, кухонная.

Точно! Я ударила ладонью по столешнице, сжала пальцы в кулак, энергично вскинула руку вверх и резко ее опустила. Розовые листики затрепыхались.

Арон продолжал, наверное даже не догадываясь о том, какое я устроила тут представление.

— Желобки слишком крупные, значит речь идет явно не о лучковой пиле с мелкими зубьями и не о пилообразном ноже. Скорее всего, это ножовка. Я не видел этих костей и ничего не берусь утверждать, но думаю, что их распилили поварской или мясной пилой.

— Как она выглядит?

— Похожа на большую ножовку. Зубья разведены довольно широко во избежание защемления. Вот почему на фальшзапилах присутствуют островки. При работе такой пилой поперечные колебания действительно имеют место, хотя срез получается достаточно чистым. Такие пилы очень эффективны. Ими режут кости, хрящи, сухожилия… да что угодно.

— Ты просто прелесть, Арон! Именно эти мысли мне самой не раз приходили в голову, но я хотела услышать то же самое от тебя. Если бы ты только знал, как я тебе благодарна!

— А-а-а.

— Хочешь взглянуть на снимки и оттиски?

— Конечно.

Пилы были вторым безумным увлечением Арона. Он заносил в каталог письменные описания и фотоизображения оставленных на кости следов всеми известными типами пил и часами обдумывал дела, которые ему в лабораторию присылали из разных точек земного шара.

По последовавшей паузе я поняла, что он высказал мне не все, что хотел. Ожидая продолжения разговора, я принялась собирать со стола розовые листки.

— Ты сказала, только кисти отделены разрезанием кости?

— Да.

— Все остальное в районе суставов?

— Верно.

— Аккуратно?

— Очень.

— Гм…

Я прекратила заниматься листками:

— Что?

— Что? — повторил он невинно.

— Когда ты произносишь «гм» именно таким тоном, это непременно что-то означает.

— Просто вырисовывается довольно странная картина.

— Что ты имеешь в виду?

— Этот парень использует для расчленения кухонную пилу и работает ею так, будто четко знает, что делает. Ему известно, где именно расположены суставы, каким образом их распиливать. Он постоянно следует своим правилам.

— Да, я тоже над этим размышляла.

Прошло несколько секунд.

— А запястья он просто отрезает. Почему? — спросила я, не выдержав.

— Этот вопрос, доктор Бреннан, следует задать не специалисту по пилам, а психологу.

— Как поживают твои девочки? — Я была с ним согласна, поэтому сразу же перевела разговор на другую тему.

Арон до сих пор не обзавелся семьей. Я знала его двадцать лет и ни разу с подругой-то не видела. Первой и основной страстью Арона были лошади. За лошадьми он ездил из Талсы в Чикаго и в Луисвилль и вместе с ними возвращался в Оклахому.

— Отлично поживают. Прошлой осенью я купил жеребца на торгах, и все мои девочки как будто помолодели.

Мы обменялись последними новостями, рассказали друг другу, что знали об общих друзьях, и договорились встретиться на академическом собрании в феврале.

— Желаю удачи в поимке этого типа, Темпе.

— Спасибо.

Мои часы показывали четыре сорок. В который раз кабинеты и коридоры здания начинали погружаться в вечернее спокойствие, а я продолжала работать.

Зазвонил телефон. Я подпрыгнула.

«Наверное, выпила слишком много кофе», — мелькнуло в голове.

Трубка еще хранила тепло моей руки, когда я вновь к ней прикоснулась.

— Я видела тебя прошлой ночью.

— Гэбби?

— Больше не делай ничего подобного, Темпе.

— Гэбби, ты где?

— Своими действиями ты только усугубишь ситуацию!

— Черт возьми, Гэбби! Прекрати свои игры! Где ты? Что происходит?

— Это не должно тебя волновать. В данный момент я не могу с тобой видеться.

Мою грудь обожгло приливом ярости. Я не верила своим ушам.

— Держись от меня подальше, Темпе. Держись подальше от моего…

Ее эгоистическая грубость раздула огонь моей ярости. Злоба на Клоделя, ненависть к зверствующему убийце, переживания за Кэти влились в этот огонь как масло. Я взорвалась.

— Кем, скажи на милость, ты себя воображаешь? — проревела я надрывным голосом, сжимая в руке трубку так сильно, что едва не сломала ее. — Я, естественно, оставлю тебя в покое! С удовольствием оставлю! Не знаю, во что ты ввязалась, Гэбби, но больше и не желаю знать! Я выхожу из игры! Матч окончен! Сама разбирайся со своей шизофренией и паранойей!

Каждый нейрон моего тела был словно заряжен усиленным зарядом. Моя грудь высоко вздымалась, а к глазам подступили слезы.

Гэбби бросила трубку.

С минуту я сидела, ничего не делая и ни о чем не думая. Голова моя шла кругом.

Наконец я медленно положила трубку, закрыла глаза, в уме перебрала все знакомые мне песенки и выбрала одну.

— Ограбленная хата в Батон-Руж… — запела я низким хриплым голосом.

Глава 21

В шесть утра по окнам забарабанил дождь. До меня донесся звук машины, проехавшей мимо дома по каким-то ранним делам. В третий раз за последнее время я видела момент зарождения нового дня. И радовалась этому так же, как Джо Монтана забитому в свои ворота мячу. Я не люблю спать днем, но и просыпаться на заре не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Тем не менее на этой неделе я трижды наблюдала, как в небе появляется солнце. Два раза я в это время только укладывалась спать, а сегодня ворочалась и терзалась, не чувствуя себя отдохнувшей после одиннадцати часов, проведенных в кровати.

Вернувшись домой после разговора с Гэбби, я решила устроить пир своему желудку: съела кусок жирной жареной курицы, разведенное в молоке сухое картофельное пюре с синтетическим соусом, мягкую булку и кусок плохо пропеченного яблочного пирога. Потом приняла горячую ванну и занялась отковыриванием корочки от правой щеки, что ничуть не помогло мне стать более привлекательной — и без корочки я с этой раной выглядела ужасно. Часов в семь включила телевизор, чтобы посмотреть игру «Экспос», и заснула, как только началась прямая трансляция матча.

Поднявшись с кровати, я включила компьютер. В шесть утра или в шесть вечера — он был готов заработать в любое время суток. Я отправила электронное письмо Кэти с сервера Макгилла. Она могла получить это сообщение при помощи ноутбука и модема и прямо из своей спальни отправить мне ответ. Да здравствует Всемирная паутина!

Я открыла один из документов. Курсор замигал в верхнем левом углу, напоминая, что созданная мной таблица практически не заполнена. Правильно. Я впечатала в нее только заголовки столбцов.

«Когда я начала эту работу? — задумалась я. — В день парада».

Прошла всего неделя, а мне казалось, уже несколько лет. Сегодня третье. Тело Изабеллы Ганьон нашли месяц назад, а Маргарет Адкинс — неделю.

За это время нам ничего не удалось сделать, лишь обнаружить очередной труп. За квартирой в кирпичном доме на улице Берже было установлено наблюдение. Ее жилец так больше и не появлялся. Неудивительно. Наш визит не принес никаких результатов. О Сен-Жаке никто ничего не выяснил, найденный в Сен-Ламбере скелет до сих пор не опознан. Клодель упорно не верит в то, что все эти преступления взаимосвязаны, а Райан считает меня «свободным художником». Прекрасно!

Я переключила внимание на таблицу и добавила в нее несколько колонок.

Физические характеристики.

Место проживания.

Условия жизни.

Работа.

Друзья.

Члены семьи.

Дата рождения.

Дата смерти.

Дата обнаружения.

Время.

Место.

Вписала в таблицу все, что могло подвести меня к разгадке. Слева в столбец разместила имена:

Адкинс

Ганьон

Тротье

Неизвестная

Последнее слово я надеялась в скором времени заменить фамилией. В семь тридцать я закрыла документ, выключила ноутбук, положила его в портфель и собралась на работу.

Дороги были переполнены, поэтому я свернула в туннель на Виль-Мари. Над городом в это утро висели мрачные, тяжелые тучи, и его окутывал удручающий полумрак. Улицы затягивала влажная пелена, отражавшаяся в огнях оживленного дорожного движения часа пик.

Перед глазами монотонно крутились дворники, лениво разгоняя мутным веером капавшую на лобовое стекло дождевую воду. Я то и дело подавалась вперед и, будто парализованная черепаха, вытягивала шею, вглядываясь сквозь водные струйки в дорогу.

«Пора купить новые дворники», — сказала я себе, хотя прекрасно знала, что в ближайшее время их не куплю. До лаборатории я добиралась целых полчаса.

Мне хотелось сразу просмотреть соответствующие документы и заполнить таблицу детальными данными, однако планы пришлось изменить. На моем столе лежали два распоряжения.

В муниципальном парке, в камнях на дне ручья, нашли тело мальчика-младенца. По словам Ламанша, тельце было усохшим, а внутренние органы практически неузнаваемыми, но в остальном труп нормально сохранился. Ламанш хотел услышать мое мнение о приблизительном возрасте ребенка.

На осмотр мальчика много времени не требовалось.

Я взглянула на полицейский отчет, прикрепленный ко второму документу. «Ossements trouves dans un bois». В лесу найдены кости. Найденными костями я занималась наиболее часто. Это могли быть кости человека, разрубленного на куски убийцей, а могли быть и кости мертвой кошки.

Я позвонила Дени, попросила подготовить рентгеновские снимки младенца и направилась вниз взглянуть на кости из леса. Лиза принесла мне из морга картонную коробку и поставила ее на стол:

— Больше ничего не нужно?

— Ничего.

Она подала мне перчатки, и я извлекла из коробки три крупных куска глины. Из каждого торчали кости. Я потрогала глину — твердая, как бетон.

— Наверное, сначала следует размочить эти глыбы и разделить при помощи сепаратора. Я вернусь после собрания.

Каждое утро Ламанш собирал у себя всех патологоанатомов и некоторых других подчиненных для проверки их работы и выдачи новых заданий. Если я в это время была в лаборатории, то тоже приходила на планерку. Когда я вошла в офис Ламанша, за его столом для переговоров уже сидели он сам, Натали Айерз, Жан Пелетье и Марк Бержерон. Еще в коридоре я узнала, что Марсель Морин сегодня в суде, а Эмили Сэнтанджело взяла выходной.

Увидев меня, присутствовавшие сразу сдвинули свои стулья в сторону, освобождая мне место. Я приставила к столу еще один стул и обменялась со всеми приветственными фразами.

— Марк, а ты почему здесь? По четвергам тебя обычно не бывает.

— Верно, но завтра выходной.

Я совершенно забыла об этом празднике. О Дне Канады.

— Собираетесь на парад? — поинтересовался Пелетье бесстрастно.

Его французский был изрядно приправлен акцентом какого-то отдаленного квебекского района. В первое время я вообще с трудом разбирала его речь, поэтому и не улавливала смысла отпускаемых им едких комментариев. Но теперь, после четырех лет совместной работы, научилась распознавать его слова. Прекрасно поняла, что он имеет в виду, и сейчас.

— Скорее всего, этот парад я пропущу.

— Если передумаете, лучше намажьте лицо краской. Гораздо менее хлопотно.

Все захихикали.

— Или сделайте татуировку. Будет хотя бы не так больно.

— Очень смешно.

Он изобразил святую невинность: вскинул брови, приподнял плечи, развел руками. Потом желтоватыми пальцами засунул в рот оставшиеся пару дюймов сигареты, лежавшей перед ним на краю пепельницы, и с удовольствием затянулся. Когда-то кто-то сказал мне, что Пелетье никогда в жизни не выезжал за пределы провинции Квебек. А ему было уже шестьдесят четыре года.

— На сегодня запланировано всего три вскрытия, — начал Ламанш, глядя в список перед собой.

— Предвыходная передышка, — сказал Пелетье, протягивая руку за своей распечаткой. — Что нас ждет после праздничного гулянья?

— М-да, — отозвался Ламанш, беря со стола красный маркер. — Хорошо еще, что погода прохладная.

Он, по обыкновению, огласил перечень намеченных на сегодня дел. Предстояло обследовать тело человека, покончившего с собой при помощи угарного газа. Умершего в постели старика. И младенца, выброшенного в парке.

— С самоубийцей, по-моему, все понятно. — Ламанш пробежал глазами по строчкам полицейского отчета. — Мужчина… Белый… Двадцать семь лет… Найден за рулем собственного автомобиля… Топливный бак пуст, ключ в замке зажигания в положении «включено».

Он переместил в центр стола несколько фотографий, сделанных полароидом. На них был изображен темно-синий «форд» в рассчитанном на одну машину гараже.

— Глубокая депрессия… — Он взглянул на Натали. — Доктор Айерз?

Она кивнула и протянула руку за документами. Ламанш передал их ей, сделал красную пометку «Ай» в своем списке и перешел к другой стопке бумаг.

— Номер два-шесть-семь-четыре-два. Мужчина… Белый… Семьдесят восемь лет… Страдал диабетом, наблюдался врачами. — Ламанш бегло просмотрел отчет, ища наиболее существенные моменты. — Его не видели в течение нескольких дней… Обнаружила сестра… Следов телесных повреждений нет.

Несколько секунд он читал про себя.

— Любопытно: она обратилась за помощью только по прошествии некоторого времени. Наверное, сначала прибралась в доме. — Он поднял голову. — Доктор Пелетье?

Пелетье пожал плечами и протянул руку. Ламанш поставил в списке пометку «Пе» и отдал ему бумаги вместе с пластмассовой коробочкой, полной больничных рецептов. Пелетье сказал какую-то колкость, но я умышленно пропустила ее мимо ушей.

Все мое внимание сосредоточилось на стопке фотографий с изображением найденного трупа мальчика. Мелкий ручей. Возвышающаяся над ним арка небольшого моста. Детское тельце между камнями, со съежившимися мышцами, желтое, как старый пергамент. Головку младенца обрамляет облако легких волос, ресницы на бледно-синих веках такие же светлые. Раскинув пальчики, ребенок как будто молит о пощаде. Он лежал, наполовину упакованный в темно-зеленый полиэтиленовый пакет, и походил на отвергнутого миниатюрного фараона. К полиэтиленовым пакетам у меня понемногу развилось отвращение.

Просмотрев фотографии, я вновь устремила взгляд на Ламанша, в этот момент делавшего пометку «Ла» в своем списке. Это вскрытие он собирался провести сам. Я должна была определить приблизительный возраст мертвого ребенка, а Бержерон обследовать его зубы. Все кивнули. Обсуждение закончилось. Планерка тоже.

Я сварила кофе и вернулась в офис. На моем столе лежал коричневый конверт. Я раскрыла его, достала из выдвижного ящика стола чистую форму и принялась рассматривать рентгеновские снимки тела младенца. На каждой из рук я увидела лишь по две кости запястья. Последних участков фаланг не было. Я осмотрела предплечья. На лучевых костях отсутствовали головки. Я составила список присутствовавших элементов, отметила те, которые еще не сформировались, и перешла к тщательному обследованию нижней части тела. Мой кофе остыл.

Ребенок рождается с недоразвитым скелетом. Некоторые кости, например кости запястья, появляются спустя несколько месяцев, а иногда и лет. На некоторых костях нет отростков или головок. Все, чего не хватает, появляется в определенной последовательности, поэтому примерный возраст маленьких детей по костям определить довольно несложно. Этот ребенок прожил месяцев семь.

Я достала еще одну форму, зафиксировала свои выводы, сложила бумаги в желтую папку и поместила ее в лоток для секретарей. На основании моих записей они должны напечатать соответствующие документы, снабдив их необходимыми материалами и схемами, и при этом исправить ошибки, которые я все еще допускала при письме на французском. Я написала отчет Ламаншу и опять направилась в морг.

Кости, найденные в парке, все еще лежали в глине, но она размягчилась, и мне удалось высвободить их. На это я потратила минут пятнадцать. Я достала восемь позвонков, семь фрагментов длинных трубчатых костей и три осколка таза. Было видно, что кто-то разрезал их. Полчаса я занималась чисткой и обмыванием, потом сделала кое-какие записи, а перед уходом попросила Лизу сфотографировать некоторые части скелетов. Они принадлежали животным: двум белохвостым оленям и собаке средних размеров. Вернувшись в офис, я заполнила еще одну форму и, убрав ее в другую папку, положила поверх предыдущей. Как ни странно, данное дело не касалось судебной медицины.

На своем столе я сразу по возвращении увидела записку от Люси.

Она была у себя в кабинете — что-то печатала одной рукой за дальним компьютером, глядя то в монитор, то в раскрытое досье и водя указательным пальцем второй руки по нужным строчкам в документе.

— Я прочитала вашу записку, — сказала я.

Люси подняла палец, что-то еще допечатала, положила в досье линейку и, энергично оттолкнувшись от пола, подъехала к столу:

— Я сделала то, о чем вы меня попросили. По крайней мере, что смогла.

Она принялась просматривать документы в одной стопке, потом в другой, потом опять вернулась к первой и, проглядев ее более внимательно, извлекла откуда-то из середины несколько листов, скрепленных в левом верхнем углу степлером.

— До восемьдесят восьмого года нет вообще никакой информации.

Я взяла бумаги и в смятении посмотрела на них. Мне и в голову не могло прийти, что данных будет так много.

— Сначала в качестве ключевого я выбрала слово «расчленение», — сказала Люси. — И получила длиннющий список, в котором перечислены все случаи разделения тела на части, в том числе случаи попадания под поезд и разрезания конечностей производственными станками. Но думаю, этот перечень вас не заинтересует.

Я просмотрела список. В нем действительно упоминались всевозможные случаи отделения рук, ног и пальцев от человеческих тел, большей частью травматическим путем.

— Потом я добавила слово «намеренное», чтобы отсеять все лишнее и получить исключительно сведения по умышленному расчленению.

Я пристально на нее взглянула.

— И не нашла ничего.

— Ничего?

— Это, конечно, не означает, что за все время не было совершено ни одного подобного преступления.

— Почему же вам не удалось найти никаких данных?

— Сама я не вводила данные в общую базу. В течение двух последних лет эту работу выполняют временные работники. — Люси сокрушенно вздохнула и покачала головой. — Процесс компьютеризации осуществлялся долгие годы, сейчас же всем хочется, чтобы любая задача выполнялась мгновенно. Наверное, описывая не очень распространенные преступления, временные работники действовали по своему уразумению, то есть сами подбирали слова для изложения информации.

— Они могли заменить «расчленение» каким-то синонимом?

— Вот именно. Кто-то использовал, например, термин «ампутация», кто-то — «разрезание» или «распиливание». Чаще всего они переносят в базу куски отчета патологоанатома.

Я рассеянно взглянула на листы в своих руках.

— Я попробовала ввести для поиска все слова, которые перечислила, и не только эти слова. Ничего не получилось. Скажем, перечень происшествий со словом «увечье». — Она подождала, пока я не перелистну страницу и не взгляну на второй список. — Он оказался еще более длинным. Тогда я добавила к «расчленению» уточнение «после наступления смерти», чтобы было ясно, что это случилось после убийства.

Люси подняла руки и сделала царапающие движения пальцами, словно в попытке вытянуть информацию из воздуха.

Я в надежде вскинула голову.

— Все, что мне удалось найти, так это историю о парне, которому после смерти отрезали член.

— Компьютер понял вас буквально.

— Что?

— Это я так.

Шутка была неуместной.

— В конце концов я попробовала ввести «увечье» в комбинации с ограничителем «после наступления смерти». — Люси взяла из стопки еще несколько листов и протянула их мне. — Возможно, кое-что из этих сведений окажется для вас полезным.

Я почти не слышала ее. Мой взгляд с жадностью впился в список. Мне захотелось поскорее очутиться в своем офисе.

— Люси, вы просто умница. Я на подобное даже не рассчитывала.

— Значит, хоть что-то из этого списка вам пригодится?

— Да-да. Думаю, да, — пробормотала я, пытаясь выглядеть спокойной.

— Может, найти документы по этим делам?

— Нет, спасибо. Сначала я просмотрю список, а потом решу, что делать.

Лучше бы я ошиблась, молилась я про себя, глядя как загипнотизированная на шестое имя сверху.

— Хорошо.

Люси сняла очки и принялась протирать стекла краем свитера. Без них она выглядела незавершенной, неправильной, как Джон Денвер, когда перешел на контактные линзы.

— Мне бы хотелось знать, зачем все это вам понадобилось.

Она опять водрузила на нос огромные очки.

— Я, конечно, все расскажу вам, если что-то выясню.

Я зашагала к двери, слыша, как Люси у меня за спиной куда-то поехала на своем стуле.

Вернувшись в офис, я положила распечатку на стол и просмотрела список. Шестое имя сверху. Франсин Моризет-Шанпу.

«Успокойся, — велела я себе. — Не торопись с выводами».

Я переключила внимание на другие имена. Ган, Валенсиа и парочка наркодельцов-неудачников тоже были внесены в этот список, равно как и Тротье. Я узнала еще и имя одной гондурасской студентки из Огайо. Собственный муж застрелил ее, приставив дуло пистолета прямо к лицу, перевез в Квебек, отрезал ей кисти, вырезал свои инициалы на ее груди и бросил в парке. Еще несколько перечисленных дел я не вспомнила. Ими занимались до девяностого года, то есть когда я еще не работала здесь. Я направилась в центральный архив и нашла все эти дела, а вместе с ними и дело Моризет-Шанпу.

Разложив папки в хронологическом порядке на столе в своем офисе, я дала себе обещание, что изучу их последовательно, но тут же нарушила это обещание, взяв в руки дело Моризет-Шанпу. Мысли о его содержимом вызывали во мне приступ тревоги.

Глава 22

Франсин Моризет-Шанпу была застрелена и изувечена в январе девяносто третьего. Примерно в десять утра того дня один сосед видел, как она выгуливает своего спаниеля. А два часа спустя муж нашел ее мертвой в кухне. Пес лежал в гостиной. Его голову так и не разыскали.

Я помнила это происшествие, хотя и не принимала в расследовании ни малейшего участия. В ту зиму я приезжала в Монреаль раз в полтора месяца примерно на неделю. С Питом мы часто конфликтовали, поэтому летом я уехала в Квебек на целых три месяца, надеясь, что таким образом сумею сохранить наш брак. Как же!

Нападение на Моризет-Шанпу привело меня тогда в шоковое состояние. Рассматривая сейчас фотографии, я как будто вернулась в те дни.

Франсин Моризет-Шанпу лежала под небольшим деревянным столом, руки и ноги раскинуты, белые трикотажные трусики стянуты до колен. Ее окружало море крови. Потемневшие пятна покрывали стены и столешницы рабочих столов. На одном из снимков ножки перевернутого стула, основная часть которого не вошла в кадр, как будто указывали на нее.

На фоне ярко-красной крови она смотрелась неестественно белой. В животе алел продольный разрез толщиной с карандаш и поперечный внизу в форме широко улыбающегося рта. Сквозь них проглядывали внутренние органы. Между ногами был виден еле различимый краешек рукоятки кухонного ножа.

На удалении в пять футов от убитой, в промежутке между раковиной и рабочими столами, лежала ее правая кисть. Этой женщине было сорок семь лет.

— Господи… — прошептала я.

Я просматривала отчет о проведении аутопсии, когда на пороге появился Шарбонно. Я сразу поняла, что его настроение оставляет желать лучшего. Он не поздоровался, не спросил разрешения, а просто прошел к моему столу, уселся на стул и уставился на меня покрасневшими глазами.

Наблюдая за ним, я вдруг почувствовала мимолетное обострение чувства утраты. Тяжелая походка, небрежность движений, внушительные размеры его фигуры всколыхнули в моей душе нечто такое, что, как мне казалось, я уже оставила в прошлом.

На мгновение я увидела перед собой Пита, и мысли мои отправились в путешествие во времени. Он всегда воздействовал на меня опьяняюще. Я никак не могла понять, что именно мне нравилось в нем: крупное телосложение или непринужденность. Или то, что он постоянно был очарован мной. Так искренне. Я не могла им насытиться. Эротические фантазии посещали меня и раньше, но с того самого дня, когда я впервые увидела его под дождем у библиотеки, в этих фантазиях неизменно присутствовал он.

«Фантазировать можно когда угодно, — подумала я. — Хоть прямо сейчас. О боже! Бреннан! Выброси из головы всякую чушь!»

Я вернулась в настоящее.

Шарбонно теперь рассматривал свои руки. Я ждала начала разговора.

— Возможно, мой напарник и сукин сын, но неплохой парень, — сказал он по-английски.

Я не ответила. Мое внимание привлекли края его штанин. Они были подогнуты внутрь дюйма на четыре и подшиты вручную.

«Интересно, он их сам подшивал?» — подумала я.

— Просто ему трудно привыкать к переменам, к каким-то другим условиям.

— Да.

Он так больше и не смотрел на меня. Я начинала чувствовать себя неловко.

— И?.. — спросила я.

Шарбонно откинулся на спинку стула и принялся разглядывать свой большой палец, все еще избегая встречаться со мной взглядами.

Где-то в другом конце коридора играло радио. Рок Вуазин пел об Элен.

— Он говорит, что намерен подать жалобу.

Рука Шарбонно опустилась на колени, а взгляд скользнул в сторону окна.

— Жалобу?

Я постаралась не выдать голосом волнения.

— Министру. И начальству. И Ламаншу. Он заглянул даже в ваше личное дело.

— Что же мсье Клоделя так сильно не устраивает?

«Только не паникуй», — твердила я себе.

— По его мнению, вы перешагиваете черту дозволенного. Вмешиваетесь в чужие дела. И тормозите расследование.

Шарбонно прищурился, глядя на солнечный свет. Я почувствовала, как мышцы моего желудка сокращаются. Внутри разлилось неприятное тепло.

— Продолжайте.

— Клодель считает, что вы… — он запнулся, подбирая слово, наверняка ища замену тому выражению, которое использовал в разговоре с ним Клодель, — что вы слишком бурно на все реагируете.

— Можно поконкретнее?

Он продолжал смотреть в сторону:

— По его мнению, вы стараетесь превратить дело Ганьон в то, чем оно на самом деле не является, пытаетесь приписать ему всякую ерунду, о которой в данном случае не может быть и речи. Он говорит, что из обычного убийства вы стремитесь раздуть настоящую американскую буффонаду.

— Зачем мне это?

Все же мой голос слегка дрогнул.

— Черт возьми, Бреннан! Не я ведь все это затеваю!

Он таки взглянул в мои глаза. Мне стало его немного жаль. Было очевидно, что находиться здесь ему вовсе не хотелось.

Я смотрела на Шарбонно, почти ничего перед собой не видя. О том, к каким последствиям может привести подобная жалоба, я знала не понаслышке. Сама занималась рассматриванием таких обвинений, когда входила в состав комитета по этике. Независимо от того, каким был результат, жалобы доставляли человеку массу неприятностей. Мы оба молчали. «Элен, все, что ты делаешь, сводит меня с ума», — проникновенно пело радио.

«Шарбонно ни в чем не виноват», — сказала я себе.

Взгляд мой упал на поблескивавшие на столе прямоугольники с изображением белоснежного тела в луже крови. Я еще раз рассеянно просмотрела их и взглянула на Шарбонно. Заговаривать об этом с кем бы то ни было я пока не собиралась, чувствовала себя еще не готовой. Но Клодель вынуждал меня сделать решительный шаг. Проклятие! Все складывалось наихудшим образом.

— Мсье Шарбонно, вы помните женщину по имени Франсин Моризет-Шанпу?

— Франсин Моризет-Шанпу, Франсин Моризет-Шанпу… — Он повторил имя несколько раз, роясь в своем сознании. — Это случилось несколько лет назад?

— В январе девяносто третьего.

Я подала ему фотографии.

Он просмотрел их. Уверенно кивнул:

— Да, помню. И что из того?

— Что об этом происшествии запечатлелось в вашей памяти?

— Мы так и не нашли преступника.

— Еще что?

— Бреннан, скажите, что не пытаетесь и это убийство свалить в общую кучу, умоляю вас. — Он еще раз просмотрел фотографии и покачал головой. — Нет. Ее застрелили. Это совсем другое.

— Но убийца распорол ей живот и отрезал руку.

— Она была старой, по-моему сорокасемилетней.

Я холодно уставилась на него.

— Я имею в виду, старше всех остальных, — исправился он, краснея.

— Во влагалище Моризет-Шанпу убийца вогнал нож. Согласно отчету полицейских она потеряла очень много крови.

Я дала ему возможность переварить мои слова.

— В тот момент она была еще жива, — добавила после.

Объяснять ему, что из раны, нанесенной после наступления смерти, столько крови не вытекло бы, небыло необходимости. Когда сердце останавливается, кровяное давление резко падает.

— В случае с Маргарет Адкинс это была металлическая статуэтка. Адкинс тоже была еще жива, когда извращенец впихнул в нее статуэтку.

Я молча взяла папку с документами по делу Ганьон, достала фотографии и разложила перед Шарбонно. На них было изображено освещенное предвечерним солнцем туловище жертвы на полиэтиленовом пакете. К тазу крепился вантуз, его деревянная ручка указывала на изувеченную шею.

— Наверное, убийце пришлось приложить немало сил, чтобы так глубоко вставить вантуз.

Шарбонно долго изучал снимки.

— Модель поведения со всеми тремя убитыми одна и та же, — спокойно произнесла я. — Насильственное введение в жертву инородного тела, пока она еще жива. Нанесение увечий после смерти. Полагаете, все это просто совпадения, мсье Шарбонно? Думаете, вокруг нас ходят стаи подобных извращенцев?

Детектив провел рукой по торчащим в разные стороны волосам и принялся барабанить пальцами по подлокотнику:

— Почему вы раньше не высказали нам эти свои соображения?

— О Моризет-Шанпу я вспомнила только сегодня. А только Адкинс и Ганьон — этого было слишком мало.

— Что по этому поводу думает Райан?

— Я с ним еще не разговаривала.

Я машинально провела рукой по заживающей щеке.

— Черт побери! — воскликнул Шарбонно.

— В чем дело?

— Мне кажется, я начинаю с вами соглашаться. Клодель меня придушит. — Он что-то пробормотал себе под нос. — До чего еще вы додумались?

— Ганьон и Тротье расчленены почти одинаково. Совпадают даже следы, оставленные пилой на их костях.

— Да, Райан нам об этом рассказал.

— И на костях трупа из Сен-Ламбера.

— Пятая?

— Вы сообразительны.

— Спасибо. — Он опять что-то тихо пробормотал. — Еще не выяснили, кто это такая?

Я покачала головой:

— Этим занимается Райан.

Шарбонно провел по лицу мясистой рукой, покрытой серыми спутанными волосами, похожими на волосы на его голове.

— И что же вы думаете о принципе выбора этим придурком жертв?

Я подняла ладони:

— Все они — женщины.

— Прекрасно. Возраст?

— От шестнадцати до шестидесяти.

— Внешние характеристики?

— Разные.

— Местонахождение?

— Вся территория на карте.

— Что же привлекает этого сукина сына? То, как они выглядят? Магазин, в котором отовариваются? Или, быть может, их ботинки?

Я промолчала.

— Хоть что-нибудь объединяет пять этих женщин?

— То, что какой-то подонок их убил.

— Верно. — Наклонившись вперед, Шарбонно опустил руки на колени, сгорбился и тяжело вздохнул. — Клодель дерьмом изойдет.

Как только он ушел, я позвонила Райану. Ни его, ни Бертрана не оказалось на месте, и я оставила для них сообщение. Потом приступила к просмотру остальных дел из архива. Ничего заслуживающего внимания. Двое наркодельцов, которых прикончили и изрезали бывшие дружки. Человек, убитый, распиленный электропилой и отнесенный в подвал собственным племянником. Прибитое к берегу туловище женщины в хоккейной сумке. Ее голову и руки нашли тоже на берегу, но в другом месте. Осудили мужа.

Я закрыла последнюю папку и осознала, что страшно голодна. Еще бы! Уже без десяти два. Купив в кафетерии на восьмом этаже кусок ветчины с хлебом, круассан с сыром и диетическую колу, я вернулась в офис и приказала себе передохнуть. Но тут же наплевала на этот приказ и еще раз попыталась дозвониться до Райана. Он не появился.

«Перерыв так перерыв», — решила я, откусывая кусок бутерброда.

«Гэбби, — прозвучало в моей голове. — Нет уж!»

Клодель. Пошел он к черту!

Сен-Жак. Нет.

Кэти. Как я могу помочь ей? В данный момент никак.

Пит.

В моем животе привычно защекотало. Я вспомнила приятное покалывание на коже, учащенное биение сердца, влагу между ногами. Да, я всегда питала к нему страсть.

«Ты просто сексуально озабочена, Бреннан», — усмехнулся голос моего разума. Я откусила еще кусок бутерброда.

В моем воображении вдруг возник другой Пит. Ночи, проведенные в гневе. Нескончаемые споры. Ужины в одиночку. Холодные волны обиды, остужающие пыл страсти. Я хлебнула колы. Почему мысли о Пите посещали меня так часто?

«Если шанс на восстановление отношений у нас есть…» — прозвучало в моем мозгу.

«Нет уж, спасибо!» — воспротивилась я.

Попытка передохнуть и расслабиться не увенчалась успехом. Я взяла со стола распечатку, сделанную Люси, и еще раз просмотрела списки, стараясь не капнуть на них горчицей. Меня заинтересовали те строчки, которые Люси, по-видимому посчитав лишними, зачеркнула карандашом. Из чистого любопытства я стерла ее пометки ластиком и прочла написанное под ними. В двух случаях речь шла о телах убитых, засунутых в бочку и залитых кислотой. Это касалось выяснения отношений торговцев наркотиками.

Третий пункт озадачил меня. Дело 1990 года, вскрытие трупа производил Жан Пелетье. Коронер не указан. В колонке «имя» значилось: обезьяна. Других данных, в том числе даты рождения, даты проведения аутопсии и причины смерти, не указывалось. Это дело было включено в список, который Люси получила, введя в качестве ключевых слова «расчленение после наступления смерти».

Съев круассан, я опять направилась в центральный архив и нашла папку с документами по этому делу. Она содержала всего лишь полицейский отчет, единственный лист с пометками патологоанатома и конверт с фотографиями. Я просмотрела все это и пошла искать Пелетье.

— Можно вас на минутку? — обратилась я к его спине.

Он выпрямился, отстраняясь от микроскопа. В одной руке очки, в другой — ручка.

— Входите-входите.

Если преимущество моего кабинета заключалось в виде из окна, у Пелетье был простор. Он пересек свое царство и указал мне на стулья у письменного стола. Перед ними стоял еще один маленький столик.

Засунув руку в карман лабораторного халата, Пелетье извлек пачку «Морье» и протянул ее мне. Я покачала головой. Это повторялось в сотый раз. Ему было прекрасно известно, что я не курю, но он всегда считал своим долгом предложить мне сигарету. Наверное, тоже любил свои привычки, как Клодель.

— Чем могу быть полезным?

— Меня заинтересовало одно дело. Вскрытием занимались в девяностом году вы.

Он закурил.

— Это было так давно, моя дорогая! Я, наверное, ничего уже не помню о том вскрытии. Иногда я забываю собственный адрес. — Лицо Пелетье приняло заговорщическое выражение. — Я всегда записываю его на спичечных коробках, — прошептал он, чуть подавшись вперед и прикрыв рот ладонью. — На всякий случай.

Мы оба рассмеялись.

— Доктор Пелетье, я уверена, что вы помните все, о чем хотите помнить.

Он с невинным видом пожал плечами и покачал головой.

— В любом случае, я принесла с собой документы. — Я раскрыла папку. — Согласно полицейскому отчету труп был найден в спортивной сумке за автовокзалом «Вояжер». Какой-то прохожий приоткрыл сумку, надеясь по ее содержимому разыскать владельца.

— Какой честный!

— Ему не понравился запах, который тут же ударил в нос. По его словам… — Я разыскала соответствующий кусок в отчете, чтобы зачитать дословно. — «Из сумки повеяло духом Сатаны, этот дух мгновенно обволок мою душу». Конец цитаты.

— Поэт. Мне понравилось, — произнес Пелетье. — Интересно, как бы этот парень высказался, если бы увидел мои шорты?

Я не обратила на его шутку внимания.

— Он отнес сумку диспетчеру, а тот вызвал полицию. В сумке обнаружено разрезанное на части и завернутое в скатерть человеческое тело.

— А, да. Помню, — сказал Пелетье, указывая на меня желтоватым пальцем. — Ужасно. Безумно. — Его лицо перекосилось. — Дело терминальной обезьяны.

— Значит, я правильно поняла то, что написано в вашем отчете?

Он вопросительно поднял брови.

— Это и вправду была обезьяна?

— Капуцин, — мрачно кивнул Пелетье.

— Почему же ею занималась лаборатория?

— Она была мертвой.

— Ага. — Комедия. — Но коронер-то тут при чем?

Наверное, он увидел что-то особенное в выражении моих глаз, потому что ответил вполне серьезно:

— Кто-то содрал с обезьяны шкуру и разрезал тело на части. Копы подумали, что это недоношенный человеческий плод или новорожденный ребенок, вот и прислали содержимое сумки к нам.

— Вы не обнаружили тогда ничего странного?

Я сама не понимала, что хочу услышать.

— Не-а. Обыкновенная разрезанная обезьяна.

Уголки его губ дрогнули.

Я знала, что задаю тупые вопросы.

— В том, каким образом обезьяну разрезали, вам ничего не показалось необычным?

— Нет. Обезьян всегда расчленяют одинаково.

Разговор постоянно сводился к шуткам.

— А кому принадлежал капуцин, удалось узнать?

— Да. В газете появилась заметка, и вскоре нам позвонил какой-то тип из университета. Биолог, зоолог или что-то в этом роде. Англофон. А, вот еще что!

Он прошел к столу, выдвинул один из ящиков, порылся в нем, достал стопку визиток, связанных резинкой, вытащил одну из них и протянул мне:

— Вот этот парень. Я видел его, когда он приходил для опознания погибшей.

Я прочла надпись на карточке: «Паркер Т. Бейли, доктор философии, доктор биологических наук, профессор. Монреальский университет, провинция Квебек». Ниже были указаны номера телефонов, факсов, электронный и обычный адреса.

— И как же все это произошло?

— Этот джентльмен содержит обезьян в университете для проведения каких-то исследований. В один прекрасный день он, как обычно, явился на работу и обнаружил, что одной подопытной не хватает.

— Ее украли?

— Украли? Освободили? Или она сама сбежала? Кто же вам ответит? Может, обезьяна решила сходить в самоволку.

По-французски последнее слово прозвучало странно.

— Значит, этот человек прочел о найденном трупе обезьяны и позвонил?

— Так точно.

— И куда ее дели?

— Обезьяну?

Я кивнула.

— Мы отдали ее… — Он махнул рукой, указывая на визитку.

— Доктору Бейли, — подсказала я.

— Именно. Других родственников у нее не оказалось. По крайней мере, в Квебеке.

— Ясно.

Я еще раз посмотрела на карточку.

«Она тебе абсолютно ни к чему», — заявил мне голос разума.

— А можно мне оставить визитку у себя? — спросила я неожиданно для самой себя.

— Конечно.

— И еще один вопрос: почему вы назвали это дело «делом терминальной обезьяны»?

— Потому что она была именно такой, — ответил Пелетье удивленно.

— Какой?

— Терминальной. Ее ведь нашли на вокзале — конечном пункте автобусных маршрутов.

— М-да.

Оставшуюся часть рабочего дня я посвятила работе с четырьмя основными папками и заполнению таблицы. Внесла в нее данные о цвете волос. Глаз. Кожи. О росте. Религии. А также имена. Даты. Места. Знаки зодиака. То есть все, что только смогла. Я планировала заняться анализом таблицы позднее, однако не оставляла надежды на то, что какая-то взаимосвязь между убийствами вырисуется сама собой. Быть может, я засела за таблицу потому, что нуждалась в переключении на какую-то механическую работу, подобную составлению картинки-загадки, то есть пазла. Наверное, подсознательно хотела создать себе иллюзию продвижения вперед.

В шестнадцать пятнадцать я еще раз набрала номер Райана. На месте его не оказалось, но оператор сказала, что он приходил, и с неохотой стала его разыскивать. Ожидая, я раскрыла папку с делом об обезьяне и достала из конверта две стопки фотографий — первая состояла из снимков полароидом, вторая — из обычных цветных фото формата пять на семь. Оператор вернулась к трубке и сообщила, что не нашла Райана ни по одному из телефонов, по которым позвонила. Я попросила ее сходить на кухню и взглянуть, не там ли он.

Я принялась рассматривать снимки, сделанные полароидом. Красно-черная нейлоновая сумка, доставленная в морг. Закрытая на молнию. Открытая. С откинутым верхом и просматривающимся узлом внутри. На следующих нескольких фотографиях узел изображен уже на столе для вскрытия — сначала завязанный, потом развязанный. Остальные полдюжины кадров были посвящены непосредственно частям тела. Действительно небольшие, они могли быть приняты за плод ребенка. Плоть на них сильно разложилась, почернела и покрылась какими-то пятнами, напоминавшими испортившуюся тапиоку. Я распознала голову, туловище и конечности. Деталей рассмотреть не смогла: снимки были сделаны с приличного расстояния. Попыталась повертеть их, надеясь под другим углом увидеть что-то еще, но это не помогло.

Оператор, разыскивавшая Райана, вернулась и уверенным голосом заявила, что его нигде нет и что мне лучше позвонить ему завтра. Не дав ей возможности вылить на меня поток заготовленных ею доводов, я оставила для Райана еще одно сообщение и положила трубку.

На обычных снимках формата пять на семь труп был запечатлен уже после очистки. На них я увидела множество деталей, не уловленных полароидом. С тела обезьяны сняли шкуру и разрезали его на части. Фотограф, возможно Дени, разложил эти части в анатомическом порядке и по очереди заснял.

Рассматривая фотографии, я не могла отделаться от ощущения, что смотрю на изображение тушки кролика, приготовленной для тушения. В картину не вписывался только пятый снимок — на нем я увидела маленькую руку с пятью пальчиками.

На двух последних фотографиях была голова. Без кожи и шерсти она смотрелась по-первобытному, напоминая беззащитный эмбрион, отделенный от пуповины матери. По размерам череп был не больше мандарина. Хотя его лицевая часть выглядела человекообразно, для того чтобы определить, что он принадлежал не человеку, консультации Джейна Гудала не требовалось. Я сосчитала зубы. По три малых коренных зуба в каждой четверти челюсти. Терминальная обезьяна приехала в Квебек из Южной Америки.

«Это всего лишь обезьяна», — сказала себе я, возвращая фотографии в конверт.

Время от времени нам привозили останки разных животных, принимая их за человеческие. Ободранные, отрубленные и выброшенные охотниками лапы медведя, кости коз и свиней, зарезанных на мясо, лишние части их туш, выкинутые на улицу и полусгнившие, выуженные из рек изуродованные трупы кошек и собак.

Почему случай с обезьяной сосредоточил на себе столько моего внимания? Я еще раз достала фотографии пять на семь и взглянула на них. Что здесь странного? Кто-то разрезал обезьяну. Может, ради удовлетворения каких-то ненормальных потребностей, а может, студент готовился к экзамену.

Я уставилась на пятый снимок. Мышцы моего желудка почему-то сжались. Я потянулась к телефону.

Глава 23

Не бывает ничего пустыннее, чем здание учебного заведения по завершении занятий. Именно такими я представляю себе последствия взрыва нейтронной бомбы: свет включен, фонтанчики с водой продолжают журчать, звонки звенят по расписанию, компьютерные мониторы светятся… А людей нет. Никто не утоляет жажду, никто не спешит в аудиторию, никто не стучит пальцами по клавиатурам. Царит катакомбная тишина.

Я сидела у кабинета Паркера Бейли в здании Монреальского университета. Закончив работу, я направилась в спортзал, позанималась там, купила кое-что из бакалеи в супермаркете «Провиго», вернулась домой и съела вермишель с соусом из моллюсков. Для продукта быстрого приготовления оказалось довольно вкусно. Даже Верди понравилось. Теперь я с нетерпением ждала Бейли.

Если бы я сказала, что в помещении кафедры биологии тихо, это было бы равносильно утверждению: «кварк маленький». Я сидела в полном одиночестве. Прочла все брошюры, все объявления, все перечни предстоящих докладов. Дважды.

В миллионный раз я взглянула на часы: двенадцать минут десятого. Проклятие! Он уже должен был прийти, его последнее занятие кончилось в девять. По крайней мере так сказала секретарша. Я поднялась на ноги и принялась расхаживать взад и вперед по коридору. Четырнадцать минут десятого! Черт!

По прошествии еще четверти часа я решила махнуть на свою затею рукой, закинула на плечо сумку — и тут откуда-то донесся шум раскрывающейся двери. Спустя мгновение из-за угла появился человек с огромной стопкой тетрадей в руках. Шерстяная кофта на пуговицах и без воротника выглядела ужасно. На вид ему было лет сорок.

Увидев меня, человек остановился. Выражение его лица ничуть не изменилось. Когда я начала было представляться, верхняя тетрадь с его стопки полетела вниз. Мы оба дернулись, чтобы поймать ее. Ему этого делать не следовало. За первой тетрадью, естественно, последовала большая часть стопки, рассыпаясь по полу, подобно конфетти в рождественскую ночь. На протяжении нескольких минут мы вместе собирали тетради. Потом он внес их в кабинет и водрузил на стол.

— Простите. Я… — произнес он с сильным французским акцентом.

— Все в порядке, — ответила я тоже по-английски. — Наверное, я вас напугала.

— Да… нет. Следовало перенести эти тетради в два захода. Но я всегда беру все сразу и постоянно что-нибудь да уроню.

Его английский был явно не американским.

— Это тетради для лабораторных работ?

— Да. Я только что провел занятие по этиологической методологии.

Мужчина соединял в себе все краски заката. Кожа бледно-розовая, щеки малиновые, усы и ресницы янтарные, а волосы — цвета ванильных вафель. Он производил впечатление человека, который на солнце не загорает, а только обгорает.

— Звучит интригующе.

— Мне бы хотелось, чтобы и всех их это заинтриговывало. Чем могу?..

— Меня зовут Темпе Бреннан, — сказала я, доставая из сумки визитку. — Ваш секретарь посоветовала прийти к вам именно в это время.

Пока Бейли рассматривал карточку, я объяснила, зачем пожаловала.

— Да, я помню этот случай. Я сильно расстроился, потеряв ту обезьяну. Может, присядете? — предложил он неожиданно.

И, не дожидаясь ответа, принялся убирать какие-то книги и бумаги с зеленого винилового стула и складывать их на пол рядом с другими кипами. Воспользовавшись удобным моментом, я огляделась. По сравнению с его каморкой мой кабинет — стадион «Янки».

Каждый кусочек стены, не завешанный полкой, обклеен плакатами с изображением какого-нибудь животного. Я увидела колюшку. Цесарку. Мартышку. И даже африканского муравьеда. Помещение напомнило мне о кабинете импресарио, выставляющего напоказ в качестве трофеев любое доказательство своих связей со знаменитостями.

Мы оба сели: Бейли — за стол, уперев колени в раскрытый выдвижной ящик, я — на только что освобожденный стул для посетителей.

— М-да, я тогда сильно расстроился, — повторил он, тут же переводя разговор в другое русло. — Вы антрополог?

— Гм. Да.

— Часто имеете дело с приматами?

— Раньше часто, а теперь все реже и реже. Я сотрудник антропологического факультета университета Северной Каролины. Время от времени читаю курс по биологии приматов или их поведению, но в последнее время это случается крайне редко. Я слишком занята судебной работой.

— Понятно. — Он махнул в воздухе рукой с моей визиткой. — А на чем вы специализировались, занимаясь приматами?

«Интересно, кто кому должен задавать вопросы?» — подумала я.

— Меня увлекали механизмы возникновения и протекания остеопороза, в особенности взаимосвязь между поведением больного и процессом развития болезни. Животных, а именно макак-резусов, мы использовали в качестве экспериментальных моделей, изучая способы воздействия на социальную группу, создавая стрессовые ситуации и управляя ходом разрежения костного вещества.

— В дикой природе вы работаете?

— Только на островах.

— О? — Янтарные брови заинтересованно изогнулись.

— На островах Пуэрто-Рико. На протяжении нескольких лет я проводила занятия и на острове Морган, что у побережья Южной Каролины.

— Говорите, вы используете в работе макак-резусов?

— Да. Доктор Бейли, я хотела спросить, не можете ли вы рассказать мне поподробнее о той исчезнувшей обезьяне?

Бейли проигнорировал мои слова:

— Как так вышло, что вы переключились с обезьяньих костей на трупы?

— И то и другое взаимосвязано. От основной проблемы — биологии скелета — я не ушла.

— Верно, верно.

— Я спросила у вас про ту обезьяну.

— Да-да. Про обезьяну. Собственно, тут почти не о чем рассказывать. — Он потер одной ногой о другую, подался вперед и на что-то посмотрел. — Я пришел однажды утром и обнаружил, что клетка пуста. Возможно, кто-то забыл запереть ее на замок, вот Альса — так звали обезьяну — и сбежала. Она была ужасно умной и феноменально ловкой. Потрясающие у нее были ручки! Мы закрыли все ворота, осмотрели здание, сообщили о пропаже охране кампуса. Но Альсу так и не нашли. А потом я увидел статью в газете.

— А для каких целей вы ее использовали?

— С Альсой работал не я, а одна аспирантка. Меня главным образом интересуют обонятельные системы коммуникации, используемые животными, но я занимаюсь и другими вопросами.

По тому, с какой интонацией Бейли произнес последнюю фразу, я поняла, что о том же самом ему уже доводилось разговаривать сотни раз. Разглагольствования ученых о «моем исследовании» прекрасно мне знакомы. У каждого из нас на случай встреч с новыми людьми, вечеринок и других подобных мероприятий заготовлена упрощенная версия своего проекта.

— Чем занималась та аспирантка?

Я не желала слушать, что интересует самого Бейли.

— Она занималась языком. — Он криво улыбнулся и покачал головой. — Пробовала обучить современного примата речи. Имя Альса мы дали этой обезьяне не случайно. Это аббревиатура от «лʼАперантисаж де ля Лангдю Сэнж Америкэн». Альса. Мэри-Лиз собиралась дать квебекский ответ Пенни Пэттерсону, а Альсу планировала сделать самой знаменитой южноамериканской обезьяной. — Бейли поднял руку, резко опустил ее и саркастически фыркнул.

Я изучающе всмотрелась в его лицо. Оно выглядело не то уставшим, не то удрученным.

— Кто такая Мэри-Лиз?

— Моя бывшая студентка.

— И каких результатов ей удалось достичь?

— Почти никаких, ведь у нее было слишком мало времени. Она не проработала над проектом и пяти месяцев, когда обезьяна исчезла. — Его улыбка сделалась еще более кривой. — А после исчезновения обезьяны она и сама ушла.

— Ушла из университета?

Бейли кивнул.

— Почему?

Он выдержал длинную паузу.

— Мэри-Лиз была способной девочкой. Уверен, она смогла бы стать магистром. Ей нравилось заниматься наукой. Смерть Альсы стала для нее серьезным потрясением, но не думаю, что именно по этой причине она ушла.

— По какой же тогда?

Он принялся рисовать ручкой небольшие треугольники на одной из тетрадей на столе. Я не торопила его с ответом.

— У Мэри-Лиз был жених, которого раздражала ее работа в университете. Из-за него-то она, скорее всего, и ушла. Я видел этого типа пару раз на вечеринках. Он показался мне каким-то жутким.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю… Было в нем что-то антисоциальное. Цинизм. Грубость. Антагонизм. При встречах с ним у меня возникало такое ощущение, что он своевременно не впитал в себя представление об элементарных… навыках, понимаете? Этот парень производил впечатление человека, выросшего в полной изоляции от остальных людей, не наученного общаться с обществом. Что бы ты ему ни сказал, в ответ он закатывал глаза и ухмылялся.

— А вам не приходило в голову, что исчезновение Альсы устроил именно он?

По продолжительному молчанию я поняла, что приходило.

— По-моему, в тот момент он как раз уезжал в Торонто.

— Вы уверены?

— Мэри-Лиз была уверена. Мы не стали ее разубеждать, она и так очень переживала. Альсу уже все равно никто не мог вернуть.

Прежде чем задать следующий вопрос, я собралась с духом:

— А вы когда-нибудь просматривали проектные записи Мэри-Лиз?

Бейли перестал рисовать треугольники и окинул меня недружелюбным взглядом:

— О чем это вы?

— Может, она захотела скрыть какую-то информацию? Может, не случайно перестала заниматься этой работой?

— Исключено, — с уверенностью заявил Бейли.

Но в его глазах не было уверенности.

— Вы поддерживаете с ней отношения?

— Нет.

— Все ваши ученики после ухода прекращают с вами общаться?

— Некоторые прекращают, некоторые — нет.

Бейли опять занялся рисованием треугольников.

— Кто еще имел доступ к… Мэри-Лиз работала в лаборатории?

— Ограниченное количество людей. На территории кампуса из-за нехватки места не так много животных. Каждый вид следует содержать в отдельном помещении.

— Да?

— Ассоциация установила определенные нормы температурного контроля, разработала специальные диеты, а также ряд правил, касающихся социальных и поведенческих параметров.

— Ассоциация?

— Канадская ассоциация защиты животных, — пояснил Бейли. — Они выпускают специальные руководства по уходу за экспериментальными животными. Это наша библия. Любой человек, работающий с животными, обязан строго соблюдать установленные нормы. Ученые. Селекционеры. Промышленники. Ассоциация следит также и за охраной здоровья и безопасности самих работников.

— А к охране животных она предъявляет какие-нибудь требования?

— Разумеется.

— Значит, украсть обезьяну постороннему человеку не так-то просто?

— В данный момент я изучаю колюшек. Рыб.

Бейли поднял правую руку и ручкой указал на изображение рыбы на стене.

— Установленные правила по уходу за ними, равно как и правила их охраны, довольно простые. О рыбах и грызунах активисты не особенно пекутся. — Теперь скривилось все его лицо. — Помимо Альсы, у нас имелось всего одно млекопитающее, поэтому серьезной охраной мы их и не обеспечили. У Альсы была отдельная комната, запиравшаяся на замок. Естественно, мы закрывали и клетку, и внешнюю дверь лаборатории.

Он помолчал.

— Я тогда тщательно обмозговал случившееся, но так и не смог вспомнить, кто в тот день ушел из лаборатории последним. У меня не было вечерних занятий, и, по-моему, я не задерживался на работе допоздна. Последний обход делал, наверное, кто-то из аспирантов. Секретарь занимается этим только тогда, когда я прошу ее.

Бейли опять выдержал паузу.

— Не исключена и вероятность того, что в лабораторию проник кто-то посторонний. Не на всех аспирантов можно полностью полагаться, — быть может, в тот момент один из них оставил дверь открытой.

— А клетку постороннему удалось бы открыть?

— Запросто. Она закрывалась только на элементарный висячий замок. Мы его так и не нашли.

— А недостающие части тела обнаружили? — Я осторожно перешла к следующему вопросу.

— Недостающие части тела?

— Кто-то… — я замолчала, ища наиболее подходящее слово, — кто-то разрезал Альсу на куски. В узле, доставленном к нам в лабораторию, некоторых из них недоставало. Может, они нашлись позднее?

— А чего именно недоставало?

Пастельное лицо Бейли приняло озадаченное выражение.

— Правой руки. Ее правая рука, доктор Бейли, была отделена от предплечья в районе запястья.

Рассказывать ему о женщинах, изуродованных подобным образом, а соответственно и сообщать настоящую причину своего визита не имело смысла.

Бейли долго не произносил ни звука. Сидел, откинувшись на спинку стула, завел сцепленные руки за голову и глядел куда-то поверх меня. Малиновый цвет его щек сгустился до багрового. Тишину нарушало лишь приглушенное бормотание маленьких часов-радио на невысоком шкафу для папок.

— Если взглянуть на происшедшее отстраненно, что вы обо всем этом думаете? — заговорила я.

Некоторое время Бейли продолжал молчать. Ответил, когда я уже подумала, что так ничего и не услышу:

— Мне кажется, это происшествие связано с «некими мутантными формами жизни».

Его дыхание углубилось. Бейли опять помолчал и что-то добавил шепотом. Я не разобрала слов:

— Что, простите?

— Мэри-Лиз заслуживала лучшего.

Я удивилась, но ничего не сказала. Вновь воцарившуюся тишину без предупреждения пронзил звонок — окончание или начало занятия, — и мое тело опалила сотня огненных стрел. Я взглянула на часы: десять.

Не дожидаясь, когда Бейли поинтересуется, зачем мне понадобилось расспрашивать об убитой четыре года назад обезьяне, я поблагодарила его и попросила позвонить, если он вспомнит какие-нибудь подробности. Когда я выходила из кабинета, его взгляд все еще был устремлен в ту же самую точку. По-моему, он смотрел не на какой-то объект, а в прошлое.

Плохо ориентируясь в этом районе, я остановила машину на той же аллее, на которой припарковывала ее накануне ночной прогулки по Мейну. В моей голове эта прогулка запечатлелась как Великие поиски Гэбби. Казалось, события той ночи случились со мной целый век назад. Хотя с тех пор прошло всего два дня.

Сегодня было холоднее, накрапывал дождь. Я застегнула куртку на молнию и зашагала к машине.

От университета мой путь по Сен-Дени, обилующей первоклассными бутиками и бистро, лежал на север. Несмотря на то что от Сен-Лорана эта улица удалена всего на несколько кварталов, она кажется другой галактикой. В это царство молодых и богатых приходят, чтобы что-нибудь найти: платье, серебряные серьги, партнера, место остановки на ночь. Это улица грез. Подобная есть в каждом городе. В Монреале их две: Кресент — для англичан и Сен-Дени — для французов.

Ожидая зеленого света светофора перед Мезонневом, я размышляла об Альсе. Прямо и направо от меня располагался автовокзал. Кто бы ни убил обезьяну, он решил не ходить далеко, чтобы избавиться от трупа. Наверное, убийца жил где-нибудь в этом районе.

Я проследила взглядом за молодой парочкой, появившейся со станции метро «Берри». Они побежали под дождем, прижавшись друг к другу, как два носка, только что извлеченные из сушилки.

Может, тот, кто убил Альсу, приехал сюда на метро? Нет, вряд ли. Притащиться в эту часть города, украсть обезьяну, отправиться вместе с ней домой, расчленить ее, потом вернуться сюда, чтобы выбросить на вокзале, — на такое не способен, наверное, ни один ненормальный.

Зажегся зеленый свет. Я пересекла Сен-Дени и пошла по Мезонневу на запад, все еще переваривая беседу с Бейли. Почему-то она не давала мне покоя. Наверное, меня смущало слишком трепетное отношение Бейли к бывшей студентке или же относительное равнодушие к обезьяне. Мне показалось, что о проекте «Альса» он отозвался несколько… негативно. А еще меня приводила в замешательство реакция Бейли на сообщение о том, что одна рука Альсы отсутствовала. Ведь, по словам Пелетье, он приезжал в лабораторию для опознания, а потом забрал обезьянье тело. Неужели не заметил, что одной кисти нет?

— Черт! — пробормотала я себе под нос.

Проходивший мимо мужчина в рабочем комбинезоне повернул голову и окинул меня сочувствующим взглядом. На нем не было ни обуви, ни рубашки. Обеими руками он держал наполненную чем-то хозяйственную сумку. Порванные бумажные ручки торчали в разные стороны. Я улыбнулась и посмотрела на мужчину. Он покачал головой и прошел мимо.

«Отличный из тебя получается сыщик, — внутренне упрекнула я себя. — Даже не спросила у Бейли, что он сделал с телом. Работаешь просто замечательно!»

Устроив себе мысленную выволочку, я решила, что теперь нуждаюсь в утешении, например в хот-доге.

Заснуть я все равно сейчас бы не смогла, поэтому не стала противостоять искушению и направилась к ресторанчику фастфуда на Сен-Доминик, заказала ход-дог, картофель фри и диетическую колу.

— Кока-колы нет, есть только пепси, — сообщил мне похожий на Джона Белуши тип с густыми черными волосами и сильным акцентом.

Я устроилась в красно-белом пластмассовом отсеке и принялась есть, рассматривая приклеенные к стенам туристические плакаты с видами Пароса, Санторини и Миконоса. За окном вдоль влажного тротуара начали выстраиваться машины. Мейн оживлялся.

Спустя некоторое время пришедший с улицы человек занял Белуши громкой болтовней на греческом. Его промокшая одежда пахла дымом, жиром и какой-то специей. В густых волосах поблескивали дождевые капли. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся, приподнял бровь и провел языком по губам. Продемонстрировал бы мне еще свой геморрой! Я ответила ему в том же духе, показав средний палец, и отвернулась к мокрому окну.

В магазинах на другой стороне улицы уже не горел свет. Им предоставлялся долгий отдых — завтра был праздничный день.

«Ля Кордонье ля Флер», — прочла я на одном из них. Почему хозяин обувного называет свой магазин «цветком»?

«Ля Буланжери Нан». Я задумалась, что означает эта надпись. Название булочной? Имя владельца? Или это реклама индийского хлеба? Сквозь окна булочной виднелись ряды полок, приготовленные к утреннему урожаю.

«Интересно, булочники и по праздникам пекут хлеб?» — задала я вопрос самой себе.

«Ля Бушери Сен-Доминик». На окнах магазина были перечислены предлагаемые товары. Lapin frais. Boeuf. Agneau. Poulet. Saucisse. Свежая крольчатина. Говядина. Баранина. Цыпленок. Сосиски.

Обезьяна.

Я бросила смятую обертку от хот-дога на картонный поднос. На штуковину, для получения которой люди рубят деревья. Туда же положила пустую банку из-под пепси, выбросила поднос в ящик для мусора и вышла на улицу.

Моя «мазда» стояла на том самом месте, на котором я ее оставила. Я села в машину и завела мотор. В голову опять полезли мысли об убийствах.

С каждым поворотом дворников у меня перед глазами возникал новый образ. Изувеченная лапа Альсы. Поворот. Кисть Моризет-Шанпу на кухонном полу. Поворот. Сухожилия Шанталь Тротье. Поворот. Кости рук с аккуратно отрезанными нижними частями. Поворот.

«Во всех ли случаях была отрезана именно правая или левая кисть?» — задумалась я. Не помню. Надо будет проверить. Но ведь человеческие руки лежали рядом с трупами владельцев, только обезьянья пропала. Может, совпадение? А я и впрямь заболеваю паранойей? Лапу Альсы наверняка забрал себе какой-нибудь коллекционер. Страстный поклонник По. Или поклонница?

Я завела машину в гараж в четверть двенадцатого. Казалось, я устала настолько, что болел даже костный мозг. Сегодня я бодрствовала более восемнадцати часов подряд. Хотелось спать, несмотря на съеденный хот-дог.

Верди не встретил меня. Он спал в деревянном кресле-качалке у камина, а услышав, как я вхожу, приподнял голову и взглянул на меня заспанными желтыми глазами.

Я приблизилась к нему и погладила по подбородку:

— Как прошел твой кошачий день, Верд? Ты хоть ненадолго поднимался с этого кресла?

Верди опустил голову, не то игнорируя мою ласку, не то смакуя. Я убрала руку. Он широко зевнул, вытянул шею, вновь положил голову на лапы и осмотрел меня из-под тяжелых век.

Я прошла в спальню, зная, что рано или поздно кот тоже туда явится, вытащила из волос заколки, сняла одежду и, оставив ее лежать бесформенной кучей на полу, забралась в постель.

Сон пришел очень скоро. Глубокий сон, без сновидений. Ни призрачных образов, ни устрашающих сцен я и не желала видеть. Спустя неопределенное время я почувствовала тяжесть на ноге и поняла, что ко мне присоединился Верди, но продолжила спать, окутанная черной бездной.

Неожиданно сердце мое застучало учащенно и громко. Я распахнула глаза и проснулась. Меня охватила тревога, но я не понимала, с чем она связана. Все произошло так быстро, что я не сразу сориентировалась в пространстве и времени.

В комнате было темно. Часы показывали час двадцать семь. Верди ушел. Я лежала затаив дыхание и пыталась понять, что произошло. Какой сигнал уловил мой мозг и почему заставил меня проснуться? Может, какой-нибудь звук? Наверное, и Верди его услышал, если куда-то пропал. По ночам он никогда не слоняется по квартире.

Я постаралась расслабиться и напрягла слух, но услышала лишь биение собственного сердца. В доме царила мрачная тишина.

Неожиданно до меня донесся металлический стук, а следом за ним звук глухого удара. Я замерла. Прошло десять, пятнадцать, двадцать секунд. Светящиеся цифры часов расплылись перед глазами. В тот миг, когда я уже подумала, что эти звуки породило мое воображение, они опять нарушили тишину. Стук. Удар.

Зубы мои сжались, а руки превратились в кулаки.

«В квартире есть кто-то еще?» — подумала я, леденея от ужаса. Я привыкла к обычным звукам. Ничего подобного я никогда здесь не слышала. Стуки и удары были чужими акустическими вторженцами.

Аккуратно откинув край одеяла, я поднялась с кровати, нащупала на полу футболку и джинсы, мысленно хваля себя за то, что так небрежно бросила их здесь вчера, оделась и как можно более бесшумно прокралась к двери.

Остановившись на пороге, я оглянулась и окинула комнату внимательным взглядом, ища что-нибудь пригодное для использования в качестве оружия. Ничего. Луны на небе не было, но в спальню вливался сквозь окно свет уличного фонаря. Этот свет тускло освещал прихожую.

Я двинулась дальше, мимо ванной, к холлу с дверями, выходившими во дворик, останавливаясь через каждые несколько шагов и прислушиваясь. Звуки раздались вновь, когда я приблизилась к кухне. Стук. Удар. Они раздавались откуда-то со стороны застекленной створчатой двери.

Я тихо вошла в кухню и уставилась в ту сторону, где располагался внутренний дворик. Никакого движения. Я не любила оружие и сейчас проклинала эту свою нелюбовь. Осмотревшись по сторонам, я бесшумно протянула дрожащую руку к стене с ножами, выбрала хлебный, крепко обхватила его рукоятку, направила лезвие назад, а руку опустила и напрягла.

Ощупывая голой ступней пол, я на цыпочках прокралась дальше и заглянула в гостиную. Там было так же темно, как на кухне и в спальне.

Я разглядела фигурку Верди. Он сидел в нескольких футах от двери, шевелил ушами, явно прислушиваясь. Кончик его хвоста нервно подрагивал. Кот выглядел напряженным.

Очередные стук и удар заморозили кровь в моих жилах. Они прозвучали оттуда, из-за застекленной двери. Уши Верди приняли горизонтальное положение.

В пять шагов я оказалась рядом с ним. Действуя машинально, нагнулась, протянула руку и коснулась его головы. От неожиданности Верди отскочил в сторону, а в следующую секунду оттолкнулся от пола и перелетел через всю комнату, оставив на ковре два пятна вздыбленного ворса. В темноте они выглядели подобно двум черным запятым.

Его прыжок привел меня в оцепенение. Несколько мгновений я стояла на месте точно парализованная. Будто статуя с острова Пасхи.

«Последуй примеру кота и уберись отсюда!» — приказал мне запаниковавший внутренний голос.

Я сделала шаг назад. Стук. Удар. Я остановилась, крепче впиваясь пальцами в рукоять ножа, будто это был спасательный круг. Тишина. Темень. Да-дум. Да-дум. Я прислушивалась к биению собственного сердца, отчаянно стараясь разыскать в мозгу сектор, еще способный трезво мыслить.

«Если кто-то уже проник в квартиру, он прячется где-то у тебя за спиной. Иди вперед, не назад. Если же человек еще на улице, за застекленной дверью, не позволяй ему войти».

Да-дум. Да-дум.

«Звуки раздаются снаружи», — уверенно заявила я, отвечая голосу разума.

Да-дум. Да-дум.

«Тогда посмотри, кто там. Прижмись к стене возле двери во дворик, отогни краешек занавески и попытайся выглянуть наружу. Может, различишь очертания фигуры в темноте».

Логично.

Вооруженная ножом, я отлепила от пола как будто примерзшие к нему ноги, прокралась к стене и осторожно отодвинула край занавески. Во дворике было темно, но мне удалось распознать силуэты кустов, скамейки, дерева. Ничто не двигалось, лишь ветки на ветру. Я долго стояла на месте. Потом протянула руку и потянула за ручку двери. Она все еще была закрыта.

С ножом наготове я, прижимаясь к стене, пробралась к входной двери. Огонек охранной системы горел, показывая, что попыток взлома не совершалось. Я нажала кнопку проверки.

Тишину пронзил характерный сигнал, я подпрыгнула, а рука с ножом устремилась вперед.

«Глупая! — произнес голос разума — той его части, которая еще функционировала. — Сигнализация исправна, никто не отключал ее! Все двери и окна закрыты! В квартире пока нет непрошеных гостей».

«Значит, он на улице», — ответила я, содрогаясь от страха.

«Возможно, — согласился мой мозг. — Но это еще не катастрофа. Зажги свет, покажи, что ты начеку, и любой нежеланный визитер, если он не круглый дурак, тут же даст деру».

Я попыталась сглотнуть, однако не смогла — слишком сильно пересохло во рту. Резким движением я включила свет в прихожей, промчалась в спальню и тоже щелкнула выключателем. Нигде никого. Я опустилась на край кровати, все еще держа в руке нож, и опять услышала эти звуки. Стук. Удар. Я вскочила на ноги, едва не поранив себя.

Приободренная осознанием того, что в квартире никого нет, я решила, что, как только эта тварь покажется, тут же позвоню в полицию, вернулась в гостиную и бесстрашно прошагала к застекленной двери. Здесь свет все еще не горел. Я выглянула во дворик.

Картина не изменилась. Очертания знакомых предметов. Колышимые ветром ветки. Стук, удар! Я вздрогнула и поняла, что звук доносится не непосредственно от двери, а откуда-то со двора.

Вспомнив о существовании системы прожекторного освещения, я нажала кнопку включения на стене. Мысль о причинении беспокойства соседям даже не пришла мне в голову. Я снова отогнула занавеску и уставилась сквозь стекло на улицу. Освещение было не особенно ярким, но достаточным, чтобы осмотреть дворик.

Дождь прекратился, однако разыгрался ветер. В сиянии прожекторов кружила легкая дымка. Я напряженно вслушивалась в тишину, но ничего не улавливала. Во дворе никого не было.

Я смело деактивировала сигнализацию, открыла дверь и высунула голову наружу. Слева у стены размахивала лапами ель. Под ней ничего.

Стук. Удар. Новый приступ страха.

Ворота, осенило меня. Звуки доносились со стороны ворот. Мой взгляд устремился на них как раз в тот момент, когда они вплотную придвинулись к ограде. Очередной порыв ветра, налетевшего в следующее мгновение, вновь отдалил их на некоторое расстояние. Стук. Удар.

Разъяренная, я прошла через двор к воротам. И почему никогда раньше я не слышала этих чертовых звуков? Я взглянула на скобу и вновь вздрогнула. Замка, который обычно препятствовал ее движению, не было.

«Наверное, Уинстон, подровняв траву, забыл вернуть замок на место», — решила я. Скорее всего, так и есть.

Я как можно более плотно придвинула скобу к ограде, надеясь, что ветер теперь не сдвинет ее с места, и повернулась с намерением вернуться в дом. До меня донесся другой звук — более приглушенный ииного характера.

Я повернула голову и увидела посторонний предмет в своем садике с травами, выдающийся из земли, будто тыква. Звук повторился. Это был шелест пакета, колышимого ветром.

Леденящая кровь догадка ударом молнии пронзила мозг. Не знаю откуда, но я сразу поняла, что в пакете. Мои ноги дрожали, но я подошла к нему и подняла.

Заглянув в пакет, я почувствовала удушающий приступ тошноты, резко повернулась в сторону, и меня вырвало.

Вернувшись в квартиру, я плотно закрыла за собой дверь, подключила сигнализацию, бросилась к телефону, подняла трубку и трясущимися пальцами набрала номер. Ответили на мой звонок после четвертого длинного гудка.

— Приезжайте ко мне, умоляю. Как можно скорее!

— Бреннан? Какого чер…

— Сию минуту, Райан! Сейчас же!

Глава 24

С огромной кружкой в руках я сидела в любимом кресле-качалке Верди и рассеянным взглядом смотрела на Райана. Он в третий раз разговаривал по телефону, объясняя кому-то, что ему придется задержаться еще на некоторое время. Судя по его последним словам, этот кто-то остался весьма недоволен.

У истерики есть свои преимущества. По крайней мере, в результате моей истерики Райан явился буквально через двадцать минут. Осмотрев квартиру и внутренний дворик, он вызвал патрульную машину, положил пакет и его ужасающее содержимое в другой, больший пакет, опечатал и принес в гостиную, намереваясь отвезти в морг. Следственно-оперативная группа должна была приехать утром. Мы сидели в гостиной. Я маленькими глотками пила чай, а Райан ходил туда-сюда, продолжая разговаривать по телефону.

Я не понимала, что воздействует на меня более успокаивающе — чай или Райан. Наверное, все же не чай. Чего я хотела в те минуты, так это серьезно напиться. Не хотела даже, а жаждала. Я мечтала влить в себя целую бутылку виски, но сознавала, что не могу позволить себе подобного.

«Забудь об этом, Бреннан! — твердил внутренний голос. — Ты завязала. Завязала».

Я пила чай и смотрела на Райана. На нем были джинсы и джинсовая рубашка. Класс! Голубой потрясающе подчеркивал цвет его глаз. Закончив телефонный разговор, он опустился на диван.

— Мы должны… — пробормотал он, кладя трубку рядом с собой и проводя рукой по лицу.

У него был уставший вид. Да и я, конечно, даже отдаленно не походила в этот момент на Клаудию Шиффер.

«Что должны?» — эхом отдалось у меня в висках.

— Спасибо, что приехали, — произнесла я. — Я чересчур сильно перепугалась.

Я уже не раз сказала ему эти слова.

— Еще бы.

— Обычно я не…

— Все в порядке. Мы поймаем этого психопата.

— Мне следовало просто…

Он подался вперед и облокотился на колени. Два голубых лазерных луча завладели моим взглядом.

— Бреннан, все слишком серьезно. Где-то рядом с нами обитает парень с мутированными мозгами. Психопатологический урод. Хищник. Он похож на крыс, которые прорывают ходы под кучами мусора и неслышно передвигаются по городским канализационным трубам. Теперь ему пришло в голову втянуть вас в свою очередную дьявольскую игру. Но он допустил ошибку, и вскоре мы сцапаем его и прихлопнем. Так поступают со всеми паразитами.

Райан говорил настолько горячо, что я растерялась и не знала, как реагировать. Вспоминать о прежних его высказываниях — насмешливых или издевательских — в данной ситуации было бы просто глупо.

По всей вероятности, он расценил мое молчание как скептицизм:

— Послушайте меня, Бреннан! У этого недоделка голова набита собачьим кормом. Вы должны прекратить выкидывать свои фокусы!

Я мгновенно озлобилась. Я чувствовала себя беспомощной и уязвимой и ненавидела свою беспомощность. И возненавидела ее еще больше, услышав его последнюю фразу.

— Фокусы? — вспылила я.

— Черт побери, Бреннан! Речь не о событиях сегодняшней ночи.

Мы оба прекрасно знали, о чем шла речь. И я сознавала, что он прав, и от этого сильнее раздражалась.

— Эта тварь, судя по всему, следила за вами, — настойчиво, как отбойный молоток, продолжал Райан. — Ему известно, где вы живете, как к вам проникнуть.

— Он не проник ко мне.

— Но оставил в вашем саду эту чертову человеческую голову!

— Знаю! — вскрикнула я, теряя остатки самообладания.

Мой взгляд скользнул в угол, где спокойно и недвижимо, безропотно ожидая, когда его обработают, лежал принесенный из садика круглый предмет. Можно было подумать, что это упакованный в пакет волейбольный мяч. Глобус. Дыня.

Я пристальнее уставилась на него, и перед глазами возникли отвратительные картины. Череп. Пустые глазницы и розовый неоновый свет, отражающийся от эмали обнаженных зубов. Мне представилось, как этот чокнутый взламывал замок, проходил в мой садик и опускал на землю свой кошмарный сувенир.

— Знаю, — повторила я. — Вы правы. Мне следует быть осторожнее.

Я качнула кружку, наблюдая за чаинками в ней.

— Хотите чая?

— Нет, спасибо. Проверю, подъехал ли патруль.

Райан поднялся с дивана и вышел в заднюю дверь. Я прошла на кухню приготовить себе еще чая.

— Одна машина стоит на аллее через дорогу, — сообщил Райан, вернувшись. — Сейчас подъедет вторая, остановится у фасада здания. Уходя, я дам им соответствующие распоряжения. Теперь ни один человек не сможет приблизиться к вашему дому незамеченным.

— Спасибо.

Я отхлебнула из кружки, прислоняясь к рабочему столу.

Райан вытащил пачку «Морье» и посмотрел на меня, вопросительно поднимая брови.

— Конечно, курите.

Я не выношу, когда в квартире курят. А ему в этот момент наверняка было невыносимо находиться в моей квартире. В жизни всегда приходится с чем-то мириться. Райан сел на стул и закурил. Я подумала было разыскать единственную в доме пепельницу, но почему-то не сдвинулась с места и продолжила пить чай. Мы оба задумались. Тишину, воцарившуюся в кухне, нарушало лишь монотонное гудение холодильника.

— Я не то чтобы напугалась, увидев этот череп, — пробормотала наконец я. — Я ведь постоянно с ними работаю и уже к ним привыкла. Но… в саду он выглядел настолько неуместно…

— М-да.

— Чувствую себя премерзко. Так, будто какое-то странное существо грубо вторглось в мое личное пространство, укоренилось в нем, а потом ушло, потеряв к нему всякий интерес.

Я крепче сжала в руках кружку, ощущая себя еще более незащищенной и сильнее от этого бесясь. А еще сознавая, что я выгляжу глупо. Разумеется, Райан слышал подобные душевные излияния сотни раз. И поэтому, наверное, уже и не обращал на очередное из них особого внимания.

— Думаете, это Сен-Жак? — спросила я.

Райан взглянул на меня и стряхнул пепел в раковину.

— Понятия не имею. И потом, Сен-Жак — наверняка вымышленное имя. Не знаю, кого вы увидели тогда в той дыре, но он явно никогда не жил там постоянно. Та дама, как выяснилось позднее, встречала его всего-навсего пару раз. Ребята наблюдали за домом целую неделю, но в каморку так никто и не явился.

Он вновь наклонился к раковине, стряхнул пепел и сделал затяжку.

— В его коллекции нашли мою фотографию. Вырезанную из газеты и помеченную знаком «X».

— Угу.

— Что вы думаете по этому поводу?

Райан с минуту о чем-то размышлял.

— Очень сомневаюсь, — медленно произнес он, — что это просто совпадение.

Я знала это, но не хотела слышать ничего подобного. Не желала верить в его слова и еще больше не желала осознавать, что эти слова означают.

— Наверное, череп принадлежит трупу, найденному в Сен-Ламбере?

— Вот вы и определите.

Он в последний раз затянулся, включил воду, чтобы затушить окурок, и повертел головой, ища, куда его можно выбросить. Я открыла дверцу шкафа в нижней части стола, показывая мусорное ведро.

— Считаете меня сумасшедшей? — Когда Райан выпрямился, я положила руку ему на предплечье. — Полагаете, я просто выдумываю историю о серийном убийце?

— Не знаю. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Не исключено, что вы правы. За два последних года в нашем городе обнаружено четыре изуродованных трупа женщин. Или даже пять. Совпадающие детали в манере их расчленения, а также факт введения в них постороннего предмета, несомненно, наводят на определенные мысли. Но это все, что мы имеем. Других связующих нитей нет. Может, все пять преступлений и взаимосвязаны, а может, и нет. Не исключено, что каждое из них — дело рук отдельного садиста. Или наоборот — одного Сен-Жака. А может, этот парень просто помешан на чтении статей о разных ужасах и не имеет никакого отношения к убийствам и их совершает какой-то другой идиот, который и водрузил череп в ваши петунии. Или это сделал кто-то еще… но кто-то ведь сделал! Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Пообещайте, что будете крайне осторожны и больше не затеете никаких экспедиций.

— В петрушку.

— Что?

Резкость в его голосе отбила у меня всякое желание отпускать столь несерьезные комментарии.

— Как я должна себя вести?

— В первую очередь забудьте о своих секретных операциях. — Райан взглянул на часы. — Ого! Три пятнадцать. Вы в порядке?

— Да. Спасибо, что приехали.

Он еще раз проверил телефон и сторожевую систему, взял пакет, и я проводила его до парадной двери. Глянув Райану вслед, я не могла не отметить, что джинсы подчеркивают не только прелесть его глаз.

«Бреннан! — одернула я себя. — Ты влила в себя чрезмерное количество чая!»

Ровно в четыре двадцать семь кошмар продолжился. Сначала я подумала, что сплю и воспаленный мозг играет со мной злую шутку. Но очень скоро осознала, что даже и не засыпала. Все это время я лежала в кровати, пытаясь отделаться от жутких мыслей и расслабиться. Звук, который я слышала теперь, был не сном, а реальностью. Я сразу поняла, откуда он раздается и что означает. Эти гудки издавала сторожевая система. Они означали, что кто-то открыл окно или дверь.

Мое сердце заколотилось в бешеном темпе, а страх вернулся. Сначала удушающий и парализующий, потом — впрыснувший огромную дозу адреналина в кровь, так что я едва не впала в панику. Я крепко вцепилась пальцами в одеяло, а мысли запрыгали в сотнях разных направлений. Что делать? Бежать? Вступать в противоборство? Улететь? Как ему удалось сюда пробраться? В какой он комнате? Нож! Нож я оставила на кухне!

Райан проверил все телефоны, но я хотела спокойно выспаться, поэтому отключила тот, что стоял в моей спальне.

Успею ли я прокрасться к нему, подключить и позвонить? Где стоят полицейские машины? Если я выпрыгну из окна и закричу, смогут ли копы вовремя мне помочь?

Я напрягла слух, готовясь уловить малейшее движение в квартире. И тут же услышала тихий щелчок. Как мне показалось, он раздался в прихожей у парадной двери. Мои верхние зубы впились в нижнюю губу.

Что-то царапнуло по мраморному полу. Такой у меня только в прихожей.

«Может, Верди?» — подумала я, хватаясь за обрывок надежды. Нет, не похоже.

Уши уловили тихий шелест — как при касании рукавом о стену.

В памяти всплыл эпизод из Африки. Ночная езда по шоссе. Леопард, застывший на дороге в свете фар джипа, пригнулся к земле, с раздутыми ноздрями, беззвучно наблюдает за ни о чем не подозревающей газелью.

Неужели мой преследователь так же ловко ориентируется в темноте? И сейчас так же уверенно идет к моей спальне? Почему он вернулся? Как прошел мимо полиции? Что мне делать?.. Что-нибудь! Только не лежать как бревно и не ждать смерти! Что-нибудь!

Телефон! Попробую подключить телефон. Полиция у меня под боком. Позвоню диспетчеру, попрошу с ними связаться. Но этот тип услышит мой голос. А что от этого изменится?

Я медленно откинула одеяло и перевернулась на спину. Шелест простыни отдался в ушах гулким раскатом грома.

Я вновь уловила звук прикосновения к стене. Ближе. И громче. Создавалось впечатление, что с каждым шагом преступник ощущает себя все более и более уверенно и уже не так тщательно соблюдает осторожность.

Чувствуя каждый напряженный до предела мускул, каждое сухожилие своего тела, я придвинулась к левому краю кровати. Зачем я задернула шторы? В мозгу стучала барабанная дробь. Зачем отключила телефон? Захотела подольше поспать? Дура! Дура! Дура! Быстро подключи телефон, набери 911.

Я мысленно составила план действий: сползти с кровати и каким угодно способом успеть позвонить.

Я пододвинулась к самому краю, приподнялась на локтях и огляделась, пытаясь различить очертания предметов. Рассмотреть можно было только дверь. Ее освещало бледное сияние электронных часов. Человеческой фигуры в дверном проеме я не увидела.

Слегка приободренная, я медленно опустила вниз одну ногу. В следующее мгновение она застыла в воздухе, словно схваченная льдом. На дверь легла чья-то тень.

«Это конец, — подумала я, задыхаясь. — Умру в собственной кровати. В полном одиночестве. В присутствии четырех копов, которые даже не подозревают о происходящем».

Перед глазами промелькнули изображения изуродованных тел четырех других женщин: их кости, мертвые лица. Вантуз. Статуэтка.

«Нет! — проорал звонкий голос в моей голове. — Только не меня! Пожалуйста! Только не меня!»

Сколько воплей я сумею издать, прежде чем он перережет мне глотку? Может, достаточно, чтобы всполошить полицию?

Мой взгляд заметался то в одну сторону, то в другую, как у животного, загнанного в клетку. Дверной проем заполнила темная фигура. Фигура человека. Я боялась дышать, боялась шелохнуться, была даже не в состоянии выдавить из себя те последние вопли.

Фигура в нерешительности приостановилась, словно не зная, что делать дальше. Время шло.

«О господи! — подумала я. — Почему у меня нет пистолета? И почему он медлит? Может, не видит меня на самом краю кровати? Думает, что она пуста? У него что, нет фонарика?»

Паралич внезапно разжал свои цепкие объятия, и мой мозг заработал исправнее. Чему нас учили на занятиях по самообороне? Если можешь, беги. Не могу. Если загнали в угол, дерись. Кусайся. Пинайся. Причини противнику боль. Первое правило: не позволяй ему оказаться наверху. Второе правило: не дай прижать себя к полу. Ошеломи его. Точно! Надо только выбраться на улицу. Там копы.

Я осторожно ступила левой ногой на пол и принялась миллиметр за миллиметром приближать к краю кровати правую. Неожиданно фигура в дверном проеме резко двинулась вперед. Меня ослепила вспышка фонаря.

Закрыв глаза рукой, я рванула навстречу вошедшему в отчаянной попытке сбить его с ног и выбежать в какую-нибудь из дверей. Правая ступня запуталась в одеяле, и я полетела на пол вниз головой. Приземлившись, я тут же ловко поднялась на локтях и коленях и повернулась лицом к противнику.

Человек продолжал стоять в дальнем конце комнаты, держа палец на кнопке включения фонарика. Теперь я видела не только его силуэт, но и лицо. Лицо, искаженное страданием. Знакомое лицо. За несколько последующих секунд я пережила десяток разнообразных эмоций: ужас, узнавание, растерянность.

Наши взгляды встретились. Никто не произносил ни слова. Никто не двигался. Мы таращились друг на друга сквозь воздух спальни.

— Черт возьми, Гэбби! — не выдержав, вскрикнула я. — Ты ненормальная! Что ты здесь делаешь? Чокнутая! Чокнутая!

Я села, положила руки на бедра, даже не пытаясь удержать наполнившие глаза слезы и рыдания, что вырывались из груди.

Глава 25

Я раскачивалась взад и вперед, крича и плача. Мои слова почти не содержали смысла, а сливаясь с рыданиями, становились вообще нераспознаваемыми. Я слышала свой голос, но не могла его контролировать. С моих губ слетали такие ругательства, которые я не произносила вслух никогда в жизни.

Вскоре рыдания и крик сменились сдавленными стонами. Еще раз качнувшись вперед и назад, я замерла и взглянула на Гэбби. Она тоже плакала.

Одна ее рука до сих пор лежала на кнопке фонарика. Вторая была прижата к груди, высоко вздымавшейся при каждом вдохе. По лицу катились слезы. Гэбби не издавала ни звука и как будто не смела сдвинуться с места.

— Гэбби?

Мой голос сильно дрожал, и ее имя прозвучало как «би».

Гэбби кивнула. Дреды, обрамлявшие ее землистого цвета лицо, подпрыгнули. Она изо всех сил старалась плакать тихо, но теперь была уже не в состоянии удерживать всхлипываний. А говорить, по-видимому, вообще не могла.

— Господи, Гэбби! Ты сошла с ума? — прошептала я, беря себя в руки. — Что ты здесь делаешь? Почему не позвонила?

По выражению лица Гэбби я увидела, что все мои вопросы дошли до ее сознания, однако ответить она попыталась только на второй.

— Я хотела… поговорить с тобой.

Я вытаращила на нее глаза. Три недели я пыталась разыскать в огромном городе именно эту женщину. У нее не было желания со мной встречаться. А сегодня в половине пятого утра она прокралась в мой дом как вор, чтобы поговорить. И определенно укоротила мою жизнь на несколько лет.

— Как ты сюда проникла?

— У меня ведь до сих пор есть твой ключ. — Гэбби всхлипнула еще несколько раз, но тише. — Ты дала его мне прошлым летом.

Она указала подбородком на дрожащую руку с фонариком, и я увидела в ней ключ на коротенькой цепочке.

Меня опалило вспышкой гнева, но я была слишком утомлена.

— Гэбби, не сейчас… — сказала я просто.

— Темпе, я…

Я смерила ее ледяным взглядом. Она смотрела на меня умоляюще:

— Темпе, я не могу пойти домой.

В безумном напряжении, с круглыми потемневшими глазами, Гэбби походила сейчас на отбившуюся от стада молоденькую, загнанную в угол антилопу. Очень крупную, но до ужаса перепуганную.

Я без слов поднялась на ноги, прошла в холл, достала из шкафа полотенца и постельное белье, отнесла их в спальню для гостей и положила на кровать.

— Поговорим утром, Гэбби.

— Темпе, я…

— Утром.

Мы поговорили. Проговорили много-много часов. Мы беседовали над чашками с кукурузными хлопьями и тарелками со спагетти. Потягивая капучино. Забравшись с ногами на диван и во время бесконечных прогулок по Сен-Катрин. Это был уик-энд потока слов, выливавшегося большей частью из Гэбби. Поначалу я думала, что она просто немного тронулась умом, но к воскресному вечеру начала понимать, что это не так.

Следственно-оперативная группа приехала поздно утром в пятницу. Они позвонили заранее, появились бесшумно и выполнили задание быстро и профессионально. Присутствие Гэбби восприняли как нечто само собой разумеющееся, подумали, что подруга приехала поддержать меня после ночи ужасов. Ей я сказала, что кто-то шарил по моему саду. О черепе не упомянула, не желая еще больше ее травмировать.

— Ни о чем не волнуйтесь, доктор Бреннан, — подбодрила меня спецгруппа перед уходом. — Мы поймаем этого гада. Вам советуем не выходить из дому.

Ситуация Гэбби тоже ужасала. Человек, которого она использовала в качестве информатора, превратился в ее преследователя. Он был повсюду. Сидел на скамейках в сквере у ее дома, ходил за ней по улицам. Ночью ошивался на Сен-Лоране. Теперь она отказывалась с ним разговаривать, но отделаться от него не могла. Он постоянно был рядом и не спускал с нее глаз. Дважды ей показалось, что в ее отсутствие кто-то посторонний приходил в ее квартиру.

— Ты уверена, Гэбби? — спросила я. — Что-нибудь из твоих вещей пропало?

— Нет. По крайней мере, я не заметила. Но он рылся в них, в этом не может быть сомнений. Все лежало на местах, но было как будто чуть сдвинуто, чуть смещено.

— Почему ты не отвечала на мои звонки?

— Я перестала снимать трубку. Кто-то названивал мне с одного номера. Я сотню раз его набирала, но там никто не отвечал.

— Почему ты сама мне не позвонила?

— И что я сказала бы тебе? Меня продолжает преследовать тот тип? Я по своей глупости превратилась в жертву сумасшедшего? Теряю контроль над собственной жизнью? Если бы я с самого начала обращалась с ним как с ничтожеством, он сразу отвалил бы, пошел бы искать себе другую дурочку. — Она страдальчески взглянула на меня. — К тому же я знала, что ты мне скажешь. «Ты чокнулась, Гэбби. У тебя паранойя, Гэбби. Ты нуждаешься в профессиональной медицинской помощи, Гэбби».

Я почувствовала приступ стыда, вспоминая наш последний телефонный разговор. Она была права.

— Обратилась бы в полицию…

Не знаю, для чего я это сказала. В помощь копов в ее ситуации я сама не верила.

Гэбби кивнула и рассказала о той ночи, когда пришла ко мне:

— Я вернулась домой в половине четвертого и сразу поняла, что у меня кто-то побывал: уходя, я натянула на замок нитку. Ее не было. Я испугалась. Мое хорошее настроение вмиг улетучилось — я всю ночь радовалась тому, что не видела этого долбанутого, а еще тому, что только-только сменила все замки и могла чувствовать себя более защищенной. Так вот, нитки не было. Это прямо-таки убило меня. Я отказывалась верить, что чертов извращенец опять приходил. И побоялась войти в квартиру. Вдруг он ждал меня там? Поэтому и приехала к тебе.

События, происходившие с Гэбби последние три недели, порция за порцией становились известны мне. К концу уикэнда они выстроились в моем мозгу в хронологическом порядке. Несмотря на то что ее преследователь не допускал по отношению к Гэбби явной агрессии, его поведение постепенно становилось все более и более дерзким. К воскресенью часть ее страха передалась мне.

Мы решили, что ей следует пожить пока у меня, хотя я вовсе не была уверена, что могу гарантировать ей в своем доме стопроцентную безопасность. В пятницу вечером мне позвонил Райан: сообщил, что патрульные машины пробудут здесь до понедельника. Когда мы с Гэбби выходили на прогулку, я кивала копам. Она продолжала считать, что их присутствие связано с тем, что какой-то незнакомец полазил у меня в саду. Я укореняла в ней эту мысль, так как считала своим долгом укрепить ее чувство новоприобретенной защищенности.

Я еще раз предложила Гэбби обратиться за помощью в полицию. Она ответила решительным отказом, так как боялась, что вмешательство копов может навредить «ее девочкам». По-видимому, ее останавливала еще и перспектива выйти у них из доверия. Я не настаивала.

В понедельник я отправилась на работу. Гэбби планировала съездить к себе и взять кое-что из вещей. Она согласилась некоторое время не показываться в Мейне, заняться письменной работой. Для этого ей нужны были какие-то папки и ноутбук.

Я зашла в свой офис в начале десятого. Райан уже звонил. Я прочла записку на столе, написанную каракулями: «Я узнал имя. Э. Р.». Я попыталась связаться с ним, но Райана уже не было на месте, поэтому я отправилась в гистологическую лабораторию с намерением взглянуть на подброшенный мне в сад сувенир.

Череп сох на конторке, очищенный и помеченный номером. Мягкие ткани на нем отсутствовали, кипятить его не имело смысла. Он выглядел точно так же, как сотни других черепов: пустые глазницы, аккуратно выведенный номер ЛМЛ. Я уставилась на него, воспроизводя в памяти тот ужас, в который меня повергло его появление в моем саду три дня назад.

— Местоположение. Местоположение. Местоположение, — обратилась я к пустой лаборатории.

— Что?

Я не заметила, как вошел Дени.

— Однажды один риелтор сказал мне нечто занимательное.

— Риелтор?

— Не сам объект формирует нашу на него реакцию, а то, в каком месте мы этот объект видим.

Дени изумленно округлил глаза.

— Забудь об этом. Ты снял с черепа образцы почвы, прежде чем очистить его?

— Oui. — Он достал два маленьких пузырька.

— Надо как можно быстрее их исследовать.

Он кивнул.

— Рентген уже сделали?

— Oui. Но прикусную рентгенограмму зубов я только что отдал доктору Бержерону.

— Бержерон здесь? Сегодня ведь понедельник.

— Он собирается на пару недель съездить в отпуск, а перед этим должен завершить какие-то дела.

— Удачный денек! — Я взяла специальную пластмассовую емкость и положила в нее череп. — Райану, по-моему, удалось выяснить имя.

— Да? — Брови Дени в изумлении поползли вверх.

— Сегодня он, по-видимому, поднялся на рассвете. На своем столе я нашла сообщение, записанное с его слов еще ночной сменой охраны.

— А чье имя ему удалось выяснить? Скелета из Сен-Ламбера или этого вашего… — Он кивнул на череп в емкости у меня в руках. Очевидно, слухи о моем ночном кошмаре уже расползлись по лаборатории.

— Еще не знаю.

Я направилась назад в офис, по пути заглянув к Бержерону. Он в этот момент разговаривал по телефону с Райаном. Тот сумел раздобыть информацию об одной пропавшей женщине, скорее всего той, чей труп мы нашли в Сен-Ламбере, и ехал сейчас сюда.

— Что-нибудь существенное Райан рассказал? — спросила я, когда Бержерон положил трубку.

— Нет.

— Осматривать череп я закончу еще до перерыва. Если он вам понадобится, приходите.

В последующие два часа я занималась определением пола, расы и возраста человека, которому принадлежал череп: обследовала его лицевую часть, делала измерения и проводила компьютерный анализ. Череп принадлежал белой женщине. Характеристики совпадали с характеристиками скелета из Сен-Ламбера.

Сказать что-то определенное о возрасте было сложно. Все, что я имела, так это черепные швы, а по ним нельзя судить о количестве прожитых человеком лет однозначно. Предположительно, в момент смерти женщине было лет двадцать восемь — тридцать пять, возможно, сорок. Но и столь неточная цифра совпадала с возрастом скелета из Сен-Ламбера.

Я отметила и другие совпадения. Общие размеры. Крепость мускульных соединений. Характер артрических изменений. Состояние костей. Степень сохранности. Я уже не сомневалась в том, что это именно тот череп, который мы не нашли в лесу монастыря Святого Бернара, но хотела отыскать больше доказательств, поэтому перевернула его и осмотрела основание.

На поверхности нижней части затылочной кости, в том месте, где череп присоединяется к позвоночному столбу, я увидела ряд порезов V-образной формы. При свете лампы они выглядели идентично отметинам, обнаруженным мной на длинных трубчатых костях скелета. Следовало в этом удостовериться.

Вместе с черепом я вернулась в гистологическую лабораторию, достала шестой шейный позвонок и рассмотрела порезы, которые неделю назад подробно обследовала и описала, под микроскопом. Потом изучила отметины на нижней части затылочной кости скелета. Контуры и размеры и тех и других идеально совпадали.

— Грейс Дама.

Я выключила оптоволоконную трубку и повернулась на голос:

— Что?

— Грейс Дама, — повторил Бержерон. — Тридцать два года. По словам Райана, она исчезла в феврале девяносто второго.

«Два года и шесть месяцев назад», — сосчитала я в уме.

— Подходит. Что еще вам известно?

— Пока больше ничего. Райан сказал, что зайдет ко мне после обеда. Сейчас у него какие-то срочные дела.

Бержерон взглянул на кости:

— Выяснили что-нибудь важное?

— Этот череп и скелет, скорее всего, принадлежали одной и той же женщине. Даже порезы на них одинаковые. Надо дождаться результатов исследования образцов почвы. Я почти уверена, что они лишь подтвердят мои догадки. Хорошо бы взглянуть на верхние шейные позвонки, но, думаю, это ничего не изменило бы.

Грейс Дама. Это имя не шло у меня из головы весь обеденный перерыв. Грейс Дама. Номер пятый. Сколько еще трупов нам предстоит найти? Фамилии изуродованных женщин как будто кто-то выжег в моем мозгу каленым железом.

Моризет-Шанпу.

Тротье.

Ганьон.

Адкинс.

Теперь в него врезалось еще одна фамилия.

Дама.

В половине второго ко мне пришел Райан. У Бержерона он уже побывал.

— Что еще вам известно об этой женщине? — спросила я.

— У нее было трое детей.

— О боже!

— Заботливая мать, верная жена. Вела активную благотворительную деятельность. — Он просмотрел свои записи. — Жила на Сен-Деметриус, недалеко от авеню Дю-Парк и Фэрмон. Однажды утром, как обычно, отправила детей в школу. С тех пор ее никто больше не видел.

— Мужа не подозреваете?

— Похоже, он чист.

— Любовника?

— Традиционная греческая семья, — пожал плечами Райан. — Для них измен не существует, разве только в разговорах. Она якобы была добропорядочной женщиной. В гостиной они устроили для нее некое подобие гробницы. Отвратительное зрелище! — Он опять пожал плечами. — Может, она и была святой, а может, и нет. Из муженька или мамаши теперь не вытянешь правды.

Я рассказала ему о порезах:

— Они такие же, как на костях Тротье и Ганьон.

— Гм.

— Кисти у нее были тоже отрезаны.

— Гм.

Когда Райан ушел, я открыла документ с таблицей в компьютере, убрала слово «неизвестная» из колонки с именами, вписала вместо него «Грейс Дама» и заполнила немногочисленными данными, которые удалось выяснить Райану, некоторые из других столбцов. Создав еще один документ, я кратко изложила все известные мне сведения о каждой из женщин, расположив их согласно дате смерти в порядке возрастания.

Грейс Дама исчезла в феврале 1992 года. Ей было тридцать два года, она была замужем и имела троих детей. Жила в северо-восточной части города, в районе парка Экстенсьон. Ее тело расчленили и довольно неглубоко закопали в Сен-Ламбере, на территории монастыря Святого Бернара, где оно и было обнаружено в июне 1994 года. Череп появился в моем садике несколькими днями позднее. Причину смерти мы не знали.

Франсин Моризет-Шанпу изувечили и застрелили в январе девяносто третьего. Ей было сорок семь. Тело обнаружили менее чем через два часа неподалеку от центра, в квартире, в которой она проживала вместе с мужем. Убийца разрезал ей живот, отсек руку и вогнал нож во влагалище.

Шанталь Тротье пропала в октябре 1993 года. Шестнадцать лет. Проживала вместе с матерью в Сен-Анн-де-Бельвю. Ее избили, задушили и расчленили, при этом левую кисть отрезали полностью, а правую — частично. Труп был найден в Сен-Жероме два дня спустя.

Изабелла Ганьон исчезла в апреле девяносто четвертого. Жила с братом и его любовником. В июне текущего года ее расчлененное тело обнаружили на территории Гран-Семинер в центре города. Причина ее смерти была нам неизвестна, но по порезам на костях удалось определить, что ей вспороли живот. Кисти преступник отделил от рук, а во влагалище вставил вантуз. Ей было двадцать три года.

Маргарет Адкинс убили двадцать третьего июня, чуть больше недели назад. Она жила с мужем и шестилетним сыном. Ее избили до смерти, вспороли живот, отрезали одну молочную железу, которую затем впихнули в рот. Во влагалище ввели металлическую статуэтку. Ей было двадцать четыре года.

«Клодель, наверное, прав, — подумала я. — Хотя всех этих женщин изуродовали и убили, но изуродовали и убили по-разному. Моризет-Шанпу застрелили. Тротье задушили. Адкинс умерла от побоев. А причины смерти Дама и Ганьон мы вообще не знаем».

Черт!

Я еще и еще просматривала свои записи. Да, истории гибели всех пяти женщин различались. Однако их объединяла одна важная деталь: все они стали жертвами садистской жестокости и извращения.

Тела Дама, Ганьон и Тротье расчленили и уложили в полиэтиленовые пакеты. Всем им разрезали живот. У Ганьон и Тротье были отсечены кисти. Адкинс тоже вспороли живот, а одну кисть отделили от тела. Но ее не расчленили. Во влагалище Адкинс, Ганьон и Моризет-Шанпу ввели инородный предмет. Другим не пришлось страдать еще и от этого зверства. Адкинс отрезали одну грудь. Больше никому. Вообще-то, мы не могли об этом судить, ведь на Ганьон и Дама практически не осталось плоти.

Мой взгляд не отрывался от экрана.

«Что-то должно вырисоваться, — думала я. — Почему же я ничего не вижу? В чем загадка? По каким параметрам он выбрал из огромного множества именно этих женщин? Явно не по возрастным. И не по расовым. Все они белые, а белых в Канаде сколько угодно. Франкофоны. Англофоны. Аллофоны. Замужние. Незамужние. Все не то, не то. Может, попробовать тщательнее рассмотреть географический аспект?»

Я достала карту и обозначила на ней места обнаружения тел всех пяти жертв. Образовавшаяся фигура показалась мне еще более бессмысленной, чем та, которую я отмечала булавками, разговаривая с Райаном. Я поставила знаки в местах проживания убитых. Опять та же картина.

«А чего ты ожидала, Бреннан? — спросил у меня внутренний голос. — Что перед твоими глазами появится стрела, указывающая на Шербрук? Попытайся-ка проанализировать даты».

Дама была убита первой. В начале девяносто второго. Одиннадцать месяцев спустя застрелили Моризет-Шанпу. Тротье задушили через девять месяцев. Ганьон погибла через шесть, а Адкинс еще через два месяца.

Интервалы уменьшались. Это означало, что убийца либо чувствовал себя все более и более уверенно, либо его жажда крови разрасталась. Со дня смерти Адкинс прошла неделя с небольшим. Мое сердце бешено колотилось.

Глава 26

Я чувствовала себя пленницей, загнанной в тиски собственной кожи. Мной владела безумная тревога. Как ни пыталась я прогнать настырно вертевшиеся в голове мысли, ничего не получалось. Мне навязчиво представлялся фантик от конфеты, кружащийся во дворике перед окном.

«Этот клочок бумаги — ты, Бреннан, — звучало в моем мозгу. — Ты не в состоянии контролировать собственную жизнь, что уж там говорить о судьбах других людей! О Сен-Жаке больше не слышно ни звука. Никто не имеет ни малейшего представления о том, кто притащил череп к тебе в сад. Придурок Гэбби разгуливает на свободе. Клодель, наверное, уже подал на тебя жалобу. Твоя дочь собирается бросить учебу. Кроме того, в твоей голове прочно обосновались пять мертвых женщин, которые с радостью примут в свои ряды и шестую, и седьмую, ведь согласно результатам твоего расследования аппетиты убийцы все время растут».

Я взглянула на часы: два пятнадцать. Находиться на работе становилось невыносимым. Я должна была что-то предпринять.

Но что?

Взгляд упал на отчет, оставленный Райаном, и мне на ум пришла идея.

«Этой выходкой ты приведешь их всех в еще большую ярость», — подсказал внутренний голос.

Да.

Я нашла глазами адрес в отчете Райана. Он уже был вписан в мою таблицу вместе с номерами телефонов.

«Лучше поезжай в спортзал, приведи себя в норму тренировкой».

Да.

«Расследование в одиночку не улучшит твоих отношений с Клоделем».

Согласна.

«И поддержку Райана ты с легкостью можешь потерять, если сделаешь это».

Верно.

«Упрямица».

Я сделала распечатку таблицы, наметила, кому позвоню в первую очередь, сняла трубку и набрала номер. Ответил мужчина. Мои слова удивили его, но во встрече он не отказал. Я схватила сумку и вышла в летнее изобилие солнечного света.

Жара вернулась. Влажность была настолько высокой, что хотелось рисовать пальцем фигурки в воздухе. Атмосферная дымка преломляла солнечные лучи, распространяя их повсюду, как бескрайний покров. Я ехала к тому месту, где Франсин Моризет-Шанпу жила когда-то вместе с мужем. Их дом располагался почти в центре, минутах в десяти езды от моего кондоминиума. Потому я и выбрала из списка именно этот адрес — если возникнут непредвиденные обстоятельства, я всегда смогу сказать, что направлялась домой.

Отыскав нужное здание, я остановила машину. Улица была застроена кирпичными многоквартирными домами с металлическими балконами, подземными гаражами и выкрашенными в яркие цвета дверями.

В отличие от остальных районов Монреаля у этого нет названия. Процесс урбанизации превратил некогда пустующее место в отдельный квартал города, заменив его проселочные дорожки жилыми домами, решетками для барбекю и грядками с помидорами. Здесь вполне достойно живут люди среднего класса. Этот район, не слишком старый и не слишком новый, располагается рядом с центром, но в уровне развития и в красоте, конечно, уступает своему блестящему соседу.

Я позвонила в дверь. В прогретом солнцем воздухе сильно пахло свежеподстриженной травой и выдержанным мусором. Миниатюрный газон перед домом поливали тонкие дуги воды из оросителя. Воздушный компрессор, приводивший его в движение, приглушенно шумел.

Дверь мне открыл светловолосый седеющий человек со сбившимся на лоб завитком. Подбородок и щеки круглые и пухлые, короткий вздернутый нос, довольно крупный, но не полный. Несмотря на тридцатиградусную жару, одет он был в джинсы и толстовку.

— Мсье Моризет-Шанпу, я…

Он раскрыл дверь шире и сделал шаг в сторону, не обращая внимания на документ, который я ему предъявила. Мы прошли по узкому коридору в небольшую гостиную. Вдоль одной из стен в этой комнате тянулась целая выставка аквариумов. На столе в противоположной стороне я увидела малюсенькие сети, коробочки с кормом и прочие принадлежности для ухода за рыбками. Из гостиной в кухню вела дверь. Я отвела взгляд в сторону.

Мсье Моризет-Шанпу расчистил для меня место на диване и кивком пригласил сесть. Сам он опустился на раскладной стул.

— Мсье Моризет-Шанпу, я доктор Бреннан, работаю в «Лаборатуар де медисин легаль».

Я не стала уточнять, кем именно работаю, надеясь таким образом избежать объяснения своей роли в ведении расследования. По сути дела, я действительно не имела никаких прав в него вмешиваться.

— Вам что-нибудь удалось выяснить? Я… Прошло так много времени. Теперь я запрещаю себе думать об этом подолгу. — Он смотрел не на меня, а на паркетный пол. — Вот уже больше года мне ни разу не звонил никто из ваших.

«Интересно, к кому именно он меня причислил?» — подумала я.

— Я ответил на сотню вопросов, разговаривал со столькими людьми! С коронером. С копами. С прессой. Нанял даже частного детектива. Мне так хотелось, чтобы убийцу поймали! Однако… Время убийства Франсин было определено почти точно. Когда сюда явился коронер, она еще даже не остыла. Какой-то маньяк убивает мою жену, спокойно уходит и бесследно исчезает! — Он покачал головой. — Вам наконец удалось что-то выяснить?

Его глаза выражали мучение и надежду.

— Нет, мсье Моризет-Шанпу, пока, к сожалению, ничего.

«Всего лишь найти тела четырех других убитых этим монстром женщин», — мрачно добавила я про себя.

— Я просто хотела еще раз побеседовать с вами, чтобы удостовериться, что мы не упустили какой-нибудь детали.

Надежда исчезла из его взгляда. Он откинулся на спинку стула в покорном ожидании.

— Ваша жена была диетологом?

— Да.

— Где она работала?

— Можно сказать, везде. Оплачивало ее труд министерство. Ее направляли то в одно, то в другое место.

— Министерство?

— Министерство социального обслуживания.

— Значит, она постоянно передвигалась по городу?

— В ее задачи входило консультирование владельцев и поваров кафе и ресторанов, в основном в различных эмигрантских районах. Она объясняла им, какие следует закупать продукты, помогала составлять меню, советовала, как поступить, чтобы блюда, которые они желали готовить, оставались недорогими и не вредили здоровью клиентов. Она все время наведывалась то в тот, то в другой ресторан, чтобы убедиться, что там все в порядке.

— В каких районах ей приходилось работать чаще всего?

— Во всех. В парке Экстенсьон. В Сен-Анри. В Маленькой Бургундии.

— Как долго ваша жена сотрудничала с министерством?

— Лет шесть или семь. До того она работала в больнице.

— Ей нравилось ее занятие?

— О да. Очень нравилось.

Его голос слегка дрогнул.

— У нее был свободный график?

— Она работала постоянно. По утрам. По вечерам. В выходные. То там, то тут все время возникали какие-то проблемы. Франсин помогала их устранять.

Его челюсти на мгновение сжались.

— У вас не возникало разногласий, связанных с ее работой?

Он помолчал.

— Мне хотелось проводить с ней больше времени. Я мечтал, чтобы она вернулась в больницу.

— А вы чем занимаетесь, мсье Моризет-Шанпу?

— Я инженер-строитель. Только в наши дни практически никто ничего не строит. — Губы мужчины тронула грустная улыбка, и он немного склонил голову набок. — Меня сократили.

— Простите. Вам известно, куда ваша жена намеревалась ехать в тот день, когда ее убили?

Он покачал головой:

— На той неделе мы с ней практически не виделись. В одном из заведений случился пожар. Она пропадала там днем и ночью. Возможно, и в то проклятое утро собиралась поехать туда же. Или в какое-то другое место. Не знаю. Франсин никогда не вела никаких журналов, не составляла списков. Ничего подобного не нашли ни в ее офисе, ни здесь. Накануне она сказала, что должна съездить в парикмахерскую. — Он посмотрел на меня взглядом страдальца. — Вы не представляете себе, как больно это сознавать: я не знаю, чем моя жена намеревалась заняться в день ее убийства.

Нашему разговору аккомпанировал едва слышный шум из аквариумов.

— Она не рассказывала вам в тот период чего-нибудь странного? Например, что кто-то звонит ей и молчит в трубку? — Мне представилась Гэбби. — Или о какой-нибудь неприятной встрече на улице?

Он покачал головой.

— А рассказала бы, если бы подобное с ней произошло?

— Наверное, да. Но в те дни на разговоры нам не хватало времени.

— Это случилось в январе. Было холодно. Все двери и окна в эту пору обычно закрыты. Ваша жена всегда запирала их на замок?

— Да. Ей вообще не нравился наш дом. Переехать сюда уговорил ее я. Некоторые из наших соседей — личности весьма сомнительные. Это всегда ее раздражало. По рабочим делам ей нередко приходилось ездить в неспокойные районы. Она мечтала, вернувшись домой, чувствовать себя защищенной, как жители многоэтажек с мощной сигнализацией и охраной. Ей нравился здешний простор и двор, но она хотела покоя, хотела ощущать себя «неприкосновенной». «Неприкосновенной» — это ее выражение. Вы понимаете?

Я понимала его лучше, чем он мог себе представить.

— Когда вы видели свою жену в последний раз, мсье Моризет-Шанпу?

Он с шумом втянул в себя воздух и выдохнул:

— Ее убили в четверг утром. Накануне вечером она работала допоздна из-за того пожара, поэтому я, не дождавшись ее, лег спать.

Он опустил голову и вновь уставился в паркет. На щеках проступили красные пятна.

— Я проснулся, когда она вернулась, но не захотел слушать, как прошел ее день. — Его грудь тяжело поднялась и порывисто опустилась. — На следующее утро я встал рано и уехал, не сказав Франсин даже «до свидания».

Некоторое время мы оба молчали.

— Вот какую страшную ошибку я допустил. Ее уже не исправишь. — Он поднял голову и медленно перевел взгляд на бирюзу воды в аквариуме. — Из-за моего недовольства ее работой мы отдалились друг от друга. Мне суждено носить на сердце этот груздо конца своих дней.

Не успела я придумать, что ответить, как он резко повернулся ко мне и заговорил — уже более напряженно и горячо.

— В то утро я ездил к шурину. Он пообещал помочь мне с трудоустройством. Пробыл у него несколько часов. Вернулся в… около полудня. Она была уже мертва. Они тут все осмотрели…

— Мсье Моризет-Шанпу, я не…

— Мне кажется, наша беседа не имеет смысла. Дело так и не сдвинется с мертвой точки.

Он поднялся, давая мне понять, что я свободна.

— Простите, что заставила вас мысленно вернуться в тот страшный день.

Моризет-Шанпу молча оглядел меня и вышел в прихожую. Я проследовала за ним.

— Спасибо, что уделили мне время, мсье Моризет-Шанпу. — Я протянула ему свою визитку. — Если вспомните еще какие-нибудь подробности, пожалуйста, позвоните.

Он кивнул. Его лицо искажала страдальческая гримаса человека, бесконечно корящего себя за то, что он не попрощался с женой должным образом.

«Разве у кого-то другого все сложилось бы иначе? — подумала я. — Разве кто-то на его месте смог бы попрощаться с ней должным образом? И как это?»

Направляясь к машине, я чувствовала спиной его взгляд. Было жарко, но внутри у меня гулял ледяной ветер. Я прибавила шагу.

Беседа с Моризет-Шанпу произвела на меня сильнейшее впечатление. Перед глазами так и стояло его лицо. По дороге домой я задавала себе тысячу вопросов.

Какое я имела право усугублять мучения этого человека?

Он очень терзался.

Из-за того, что я разбередила раны в его сердце?

Нет. Просто ему не дают покоя угрызения совести. Раскаяние.

Раскаяние в чем? В том, что он обидел свою жену?

Нет. В том, что пренебрег ею. В том, что накануне последнего в ее жизни дня отказал ей в разговоре, повернулся спиной и заснул. В том, что, уходя утром, не удостоил ее элементарным «до свидания». Она умерла, чувствуя себя отвергнутой им.

Я свернула на север на Сен-Марк и въехала в тень эстакады.

«К чему приведут мои расследования? — спросила я себя. — Занимаясь ими, я только причиняю людям страдания. И смогу ли я докопаться до разгадки чудовищной тайны, если целая армия профессионалов до сих пор не сумела этого сделать? Может, я разыгрываю из себя следователя чисто из желания помучить Клоделя?»

— Нет! — Я ударила по рулю ладонью.

«Нет, черт возьми! — повторила я мысленно. — Моя задача не в этом. Только я убеждена, что все эти убийства — дело рук одного и того же ненормального. И что он продолжит убивать. Если я хочу предотвратить смерти очередных его жертв, значит должна продолжать расследование».

Я выехала из-под эстакады на свет и, вместо того чтобы отправиться на восток, домой, пересекла Сен-Катрин, развернулась и влилась в поток машин на Вест-20. Местные жители называли ее «два и двадцать», но никто не мог мне объяснить, что означает это два и где оно располагается.

Я выехала за пределы города, в нетерпении крепко сжимая руль. Половина третьего, а на дорогах уже пробки. Кошмар!

Спустя сорок пять минут я увидела Женевьеву Тротье, пропалывающую помидоры позади выцветшего зеленого дома, в котором они раньше жили вместе с дочерью. Услышав шум, женщина подняла голову и смотрела, как я выхожу из машины и пересекаю двор.

На Тротье были ярко-желтые шорты и слишком широкий для ее небольшой груди топ на бретельках. Она смотрела на меня весьма дружелюбно. На плечах и спине поблескивали капельки пота, повлажневшие волосы обрамляли лицо прилипшими к коже завитками.

Мадам была моложе, чем я думала.

Когда я объяснила, кто я такая и зачем приехала, ее дружелюбие сменилось глубокой печалью. Поколебавшись несколько мгновений, она отложила в сторону мотыгу, поднялась на ноги и стряхнула с ладоней землю. Нас окутывало облако запаха помидоров.

— Давайте пройдем в дом.

Подобно Моризет-Шанпу, Тротье опустила голову и не спросила, какое я имею право задавать ей вопросы.

Я последовала за ней по дорожке между грядками, внутренне готовясь к предстоящему трудному разговору. Нижний край широкого топа Женевьевы при ходьбе раскачивался из стороны в сторону. По ее ногам хлестала трава.

Фарфоровые и деревянные поверхности в чистенькой кухне, залитой солнечным светом, поблескивали. На окнах висели желто-белые льняные занавески. На дверцах шкафов и на выдвижных ящиках желтыми пятнами выделялись круглые ручки.

— Я приготовила лимонад, — сказала Женевьева, устремляясь к холодильнику.

— Спасибо, не откажусь.

Я села за стол, а она высыпала несколько кубиков льда из пластмассового контейнера в два стакана, наполнила их лимонадом и, поставив на стол, села напротив, избегая встречаться со мной взглядами.

— Мне очень трудно разговаривать о Шанталь, — произнесла она, рассматривая содержимое своего стакана.

— Я понимаю и искренне вам сочувствую.

Она скрестила руки на груди и сильно напряглась:

— Вы приехали, чтобы сообщить мне какую-нибудь новость?

— К сожалению, нет, мадам Тротье. Но и каких-то определенных вопросов не собираюсь вам задавать. Хочу спросить об одном: не вспомнились ли вам по прошествии времени какие-нибудь детали, что-то такое, чему раньше вы не придали значения?

Ее взгляд был по-прежнему прикован к лимонаду. Где-то на улице залаяла собака.

— Может, после последнего разговора с детективами в вашей памяти всплыла какая-нибудь важная подробность о дне исчезновения Шанталь?

Ответа не последовало. Было жарко. Пахло дезинфицирующим средством.

— Знаю, что для вас эта беседа — настоящая пытка, но поймите: для поимки убийцы Шанталь нам все еще требуется ваша помощь. Может, что-нибудь не дает вам покоя? Может, вы постоянно о чем-то думаете?

— Мы поругались.

Опять! Чувство вины, желание забрать назад последние слова, заменить их другими.

— Шанталь отказалась есть, заявив, что начинает толстеть. — (Все это я знала из записей в отчете.) — Наверняка вы ее видели. Она не начинала толстеть, она была красивая. И такая молодая.

Взгляд Женевьевы наконец-то устремился на меня. По ее щекам потекли слезы.

— Мне очень жаль, — произнесла я со всей нежностью, на какую только была способна. — Шанталь чувствовала себя несчастной?

Ее пальцы крепче обхватили стакан.

— В том-то и дело, что нет! Воспитывать ее было легко. Она любила жизнь, всему радовалась, постоянно строила на будущее сотню планов. Даже наш развод с мужем не восприняла как трагедию.

«Интересно, это правда или ретроспективное преувеличение?» — подумалось мне.

Я помнила из отчета, что родители Шанталь развелись, когда ей было девять лет. Ее отец жил где-то в городе.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь о последних неделях жизни Шанталь? Вы не заметили в ней каких-нибудь изменений? Может, у нее появились новые знакомые? Кто-нибудь стал ей звонить?

Женевьева молча покачала головой. Нет.

— Возникали ли у нее какие-нибудь проблемы в общении с окружающими?

Нет.

— Кто-нибудь из ее друзей вызывал у вас сомнения?

Нет.

— У нее был постоянный парень?

Нет.

— Она ходила на свидания?

Нет.

— Может, в учебе у нее что-нибудь не получалось?

Нет.

Беседа не клеилась.

— А о дне исчезновения Шанталь вы не желаете что-нибудь рассказать?

Женевьева взглянула на меня отчужденно.

— Что именно между вами произошло?

Она отпила из стакана, проглатывая лимонад очень медленно.

— Мы проснулись около шести. Я приготовила завтрак. Шанталь ушла. — Женщина сжала стакан так крепко, что он чуть не треснул. — Они с друзьями добирались до города на электричке. Школа, в которой Шанталь училась, находится в центре города. По словам одноклассников, она присутствовала на всех занятиях. А потом…

Легкий ветерок затрепал занавеску на раскрытом окне.

— Я так и не дождалась ее.

— У нее не было запланировано на тот день каких-нибудь важных мероприятий?

— Нет.

— Обычно она приезжала домой сразу после занятий?

— В основном да.

— А в тот день должна была вернуться вовремя?

— Нет. Намеревалась встретиться с отцом.

— Они часто виделись?

— Да. Зачем вы спрашиваете? Я уже рассказывала все это детективам, а что толку? Почему я должна повторять одно и то же вновь и вновь? Тогда никто не смог что-либо выяснить, и сейчас не сможет! — Женщина впилась в меня взглядом, и мне показалось, ее боль вот-вот достигнет такого накала, что станет осязаемой. — Знаете что? В те первые дни, когда я заполняла формы о пропаже человека и отвечала на кучу вопросов, Шанталь была уже мертва. Лежала, разрезанная на куски. Уже мертвая.

Она опустила голову, ее худые плечи содрогнулись.

«Все правильно, — подумала я. — Мы по сей день ничего не выяснили. Эта женщина хочет заглушить боль — сажает помидоры, учится жить дальше. А я своим допросом все только порчу. Пора уходить».

— Что ж, мадам Тротье, если вам не вспомнились никакие подробности, значит они не важны.

Я оставила ей визитку, произнеся при этом обычные слова, хотя очень сомневалась, что она позвонит.

Когда я вернулась домой, дверь в комнату Гэбби была закрыта. Я не стала к ней заглядывать, решив, что не должна нарушать ее уединение, прошла к себе в спальню и попыталась увлечься чтением, но мой мозг занимало совсем другое. В нем снова и снова звучали слова Женевьевы Тротье. Deja mort. Уже мертва. Пять жертв. Леденящая кровь истина. Подобно Моризет-Шанпу и Тротье, я чувствовала себя так, будто на сердце у меня лежит тяжелый камень.

Глава 27

Я проснулась под звуки утреннего выпуска новостей. Пятое июля. Вчерашний День независимости уже превратился в историю, а я его даже не заметила. Яблочный пирог, звезды и полосы на государственном флаге, бенгальские огни — ни о чем подобном я вчера даже не вспомнила. Мое настроение омрачилось. Настоящий американец в любой точке земного шара четвертого июля просто обязан хоть раз стоя прослушать государственный гимн своей страны. Я поклялась себе, что при первой же возможности направлюсь на какой-нибудь из монреальских стадионов и от души поболею за любую спортивную команду из Штатов.

Я приняла душ, сварила кофе, поджарила тосты и просмотрела «Газетт». Бесконечные разглагольствования о разъединении.

Я забеспокоилась. Что же станет с экономикой? С коренным населением? С теми, кто говорит только на английском? Волнение усилилось после просмотра объявлений. Никто ничего не желал купить, все что-то продавали.

«Может, и мне сматывать удочки? — подумала я. — Что меня здесь удерживает?»

«Бреннан, успокойся. Ты просто в дурном настроении. А все потому, что сегодня должна отвезти в автосервис свою машину».

Точно. Ненавижу все принятые в нашем техномире, приближающемся ко второму тысячелетию, условности: паспорта, водительские права, допуски, подоходные налоги, прививки от бешенства, сухие чистки, записи на прием к дантисту. Я тяну с подобными вещами до последнего. Но сегодня непременно должна была отвезти машину в автосервис.

К автомобилю я отношусь как истинная дочь США. Без него я чувствую себя неполноценной, неуверенной и уязвимой. Не знаю, что делать, если я без машины и кто-то начал ко мне приставать. Или если хочешь допоздна задержаться на вечеринке. Или съездить за город. Без автомобиля в наше время никуда. Роскошная машина мне ни к чему. Все, что мне от нее нужно, так это чтобы она служила мне более или менее исправно по меньшей мере лет десять.

Гэбби так и не появилась. Я собралась и ушла.

К девяти моя «мазда» уже находилась в автосервисе, а я — в метро. К счастью, час пик миновал, и вагон был полупустым. Я обвела скучающим взглядом рекламные плакаты на стенах: любимые монреальцами спектакли в театре Сен-Дени, духи «Шанель» в «Ла-Бэ», распродажа джинсов в «Ла-Бэ».

Мое внимание переключилось на схему метро. Цветные линии переплетались на ней, как провода на системной плате. Белыми точками обозначались станции.

Мой путь лежал на восток по зеленой ветке от «Ги-Конкордии» до «Попино». Оранжевая ветка петлей окружала Королевскую гору. Желтая ныряла вниз, под реку, и заканчивалась на южном берегу станциями «Иль-Сен-Элен» и «Лонгей». На «Берри» все три ветки — зеленая, желтая и оранжевая — пересекались. Место их пересечения было отмечено жирной точкой.

Состав продвигался по туннелю, колеса стучали на стыках рельсов. Я сосчитала остановки между «Ги-Конкордией» и «Попино». Семь штук.

Взгляд скользнул на север по оранжевой ветке.

«Ты сама превратилась в маньячку, Бреннан!» — сказал внутренний голос.

«Берри», «Шербрук», «Мон-Руаяль» и, наконец, «Жан-Талон», расположенная близ Сен-Эдуара. В этом районе жила Ганьон.

И?..

Я отыскала глазами то место, где располагался дом Маргарет Адкинс. Зеленая ветка. Станция «Пия IX». Я сосчитала, насколько она удалена от «Берри». На шесть станций.

«А «Жан-Талон», где жила Ганьон?» — возник в моей голове закономерный вопрос. Я вновь взглянула на оранжевую ветку. Тоже на шесть.

Моризет-Шанпу. Оранжевая ветка. Станция «Жорж-Ванье». Шестая от «Берри».

О господи!

Тротье? Мои мысли работали в бешеном темпе. Нет. В Сен-Анн-де-Бельвю нет метро.

Дама? Парк Экстенсьон. Находится рядом со станциями «Лорье» и «Розмон». Третьей и четвертой от «Берри».

Я уставилась на схему. Три из найденных нами жертв жили на шестой станции от «Берри». Совпадение?

— «Попино», — произнес механический голос.

Я схватила свои вещи и выскочила из вагона.

Десять минут спустя, открывая дверь офиса, я услышала телефонный звонок.

— Доктор Бреннан.

— Чем, черт возьми, вы занимаетесь, Бреннан?

— С добрым утром, Райан. В чем дело?

— Из-за вас Клодель теперь имеет на меня зуб! По его словам, вы разъезжаете по домам жертв и мучаете их родственников!

Он подождал ответа, но я ничего не сказала.

— Бреннан, все это время я защищал вас из уважения. Но мириться с вашими выходками я не намерен, зарубите это себе на носу! Если не прекратите вмешиваться в расследование, мы никогда ничего не выясним!

— Я всего лишь задала этим людям несколько вопросов, то есть не сделала ничего противозаконного.

— Вы никому ничего не сказали, никого не предупредили, ни с кем не согласовали свои планы! Вам взбрело в голову пойти по домам — и вы тут же занялись этим!

Я слышала, как тяжело он дышит.

— Не тут же. Сначала позвонила.

На самом же деле я позвонила только Моризет-Шанпу.

— Вы не следователь.

— Эти люди согласились со мной встретиться.

— По-моему, хватаясь за чужую работу, вы принимаете себя за Мики Спиллейна.

— Какой вы, оказывается, начитанный!

— Черт возьми, Бреннан, мое терпение не безгранично!

Пауза. Шум отдела расследования убийств.

— Послушайте, — произнес Райан более сдержанно и крайне твердо, — вы должны правильно меня понять. Эти люди и так настрадались.

— Знаю.

— Расследованием по делу Тротье занимаюсь я.

— И каковы же результаты вашей работы по этому делу?

— Брен…

— А по делам остальных жертв? — Меня охватила жгучая злоба. — Расследования этих убийств стоят в расписании наших детективов отнюдь не на первом месте, Райан! Франсин Моризет-Шанпу убили более восемнадцати, а Тротье восемь месяцев назад. Не знаю, что вы думаете по этому поводу, а мне почему-то кажется, что людей, вытворяющих подобные зверства, нужно как можно быстрее отыскивать и изолировать от общества. Если же мистеру Клоделю удастся осуществить свою мечту и заткнуть мне рот, значит все останется как есть. Вас всех это устроит.

— Я не сказал, что мечтаю заткнуть вам рот.

— Неужели?

— Что касается Клоделя, для него вы действительно как бельмо на глазу. Вы постоянно стремитесь ему насолить. В некотором роде я вас даже понимаю, но боюсь, что своими выяснениями отношений с ним вы все испортите.

— Чего же от меня хотите вы?

Он ответил не сразу.

— Я не требую, чтобы вы забыли о расследовании, но прошу вас учитывать, что ведущую роль в нем играете не вы.

Некоторое время мы оба молчали. По проводам в том и в другом направлении распространялась наша злоба.

— Я кое до чего додумалась, — сказала вдруг я.

— Что?

Он явно не ожидал услышать от меня подобное.

— По-моему, я нашла одно из связующих звеньев.

— Что вы имеете в виду? — Голос Райана смягчился.

Я сама точно не знала, что имею в виду. Может, просто захотела немного его осадить.

— Давайте встретимся за ланчем.

— Надеюсь, вы не сообщите мне какую-нибудь чушь, Бреннан. — Пауза. — Встретимся в полдень у Антуана.

К счастью, новых заданий мне не поручили, и я могла сразу же приступить к делу. До сегодняшнего дня взаимосвязи между преступлениями почти не существовало. Возможно, загадка кроется в станциях метро.

Я включила компьютер и проверила, правильно ли помню адреса. Правильно. Достав карту, отметила булавками станции метро, в районе которых жили жертвы. Три булавочные головки — обозначения мест жительства Моризет-Шанпу, Ганьон и Адкинс — образовали квадрат с центром в «Берри». Квартира Сен-Жака в нескольких минутах ходьбы от этой станции.

«Может, я на правильном пути?» — подумала я, вспоминая все, что когда-либо читала о маньяках.

Он садится в вагон на «Берри», проезжает шесть станций, выбирает жертву, которая выходит, и следует за ней. Люди, страдающие маниакальными отклонениями, на чем-нибудь зациклены: на цвете, количестве, последовательности действий. Они ведут себя строго по определенной схеме. В нашем случае убийства Тротье и Дама не вписывались в выведенную мной модель, но я чувствовала, что просто чего-то не учитываю. Я уставилась на карту, словно гипнотизируя ее. С каждой секундой во мне усиливалось ощущение, что отгадка очень близко.

— Доктор Бреннан?

В проеме двери стояла Люси Дюмон. Я почти не видела ее. Мне казалось, перед моими глазами разъезжается в разные стороны прочная стена.

— Альса! — выкрикнула я.

Обезьянка совсем вылетела у меня из головы.

Мой вопль напугал Люси. Она резко дернулась, чуть не выронив какие-то распечатки.

— Мне зайти попозже?

Я не обратила на ее слова внимания, поглощенная своими мыслями. Да. Конечно. Автовокзал. Он у самой «Берри». Я взяла еще одну булавку и вколола ее в карту в самом центре треугольника.

«Верна ли моя мысль? — гадала я взволнованно. — Является ли и Альса звеном цепи? Она ведь обезьяна. Или на ней убийца только пробовал силы? За два года до убийства Дама».

Об этом я тоже читала. О подростковых фантазиях и подсматриваниях, выливающихся в издевательства над животными, а в конечном итоге в изнасилования и убийства людей. Может, то, с чем мы столкнулись…

Я вздохнула и откинулась на спинку стула, сознавая, что на Райана мое сообщение не произведет особого впечатления.

Люси исчезла. Я решила, что извинюсь перед ней позднее. В последнее время я постоянно принимала подобные решения.

Потом целый час я в который раз просматривала папки из центрального архива. Дама. Моризет-Шанпу. Ганьон. Никаких новых идей. Адкинс. Документы по делу о ее убийстве уже выглядели потрепанными — я изучала их слишком часто. Тротье. Ничего.

Опять вспомнились пазлы из детства. Разрезанные на мелкие кусочки картинки. Обдумывание. Поиск.

Нужно передохнуть. Дать мозгу расслабиться. Я сварила кофе, вернулась в офис, захватив утреннюю «Монреальскую газету», и принялась просматривать новости. Содержанием они практически не отличались от статей англоязычной «Газетт», только что стиль разный.

Я отложила газету и хлебнула кофе. И опять острее почувствовала, будто очень близка к разгадке.

Мой мозг напряженно заработал.

«Если это чувство возникло сегодня, значит оно чем-то вызвано», — принялась рассуждать я.

Чем я занималась с утра? Ничем особенным. Читала газету. Отвезла машину в автосервис. Сюда приехала на метро. Просмотрела папки.

Может, тщательнее проанализировать историю Альсы?

Мозг не отреагировал.

Или как-то увязать расследование с машинами?

«Нет».

Тогда с газетами?

«Попробуй».

Я опять принялась пролистывать «Монреальскую газету».

Новости. Объявления.

Я замерла.

Где я видела объявления? Где только не видела!

В комнате Сен-Жака.

Я неторопливо принялась просматривать страницы с объявлениями.

Работа. Потери и находки. Продажа гаражей. Животные. Недвижимость.

Недвижимость? Недвижимость!

Я схватила папку с документами по делу Адкинс и достала фотографии. Точно. На одной из них была изображена ржавая табличка перед домом: «ПРОДАЕТСЯ». В доме Адкинс кто-то хотел продать квартиру.

И?..

Надо подумать.

Моризет-Шанпу. Ее муж сказал, что ей не нравилось там жить.

Я набрала его номер. Никто не ответил.

«А Ганьон? — продолжила я свой сложный анализ. — По-моему, ее брат снимал ту квартиру. Может, владелец намеревался ее продать?»

Я просмотрела фотографии Ганьон. Ничего не увидела. Черт!

Еще раз набрала номер Моризет-Шанпу. Длинные гудки.

Позвонила Женевьеве Тротье. Она взяла трубку почти сразу же.

— Алло? — произнесла весело.

— Мадам Тротье?

— Oui, — заинтересованно.

— Меня зовут доктор Бреннан, вчера мы с вами беседовали.

— Oui, — со страхом.

— Можно задать еще один вопрос?

— Oui, — смиренно.

— Вы, случайно, не собирались продать свой дом в тот момент, когда исчезла Шанталь?

— Простите?

— Не пытались ли вы продать свой дом в октябре прошлого года?

— Кто вам такое сказал?

— Никто. Просто мне нужно это знать.

— Нет-нет. Я живу в этом доме с тех пор, как развелась с мужем, и никогда не намеревалась куда-то переехать. Шанталь… Я… Это был наш с ней дом.

— Спасибо, мадам Тротье. Простите, что снова вас побеспокоила.

Я вновь доставила ей боль. Непонятно зачем.

Я еще раз набрала номер Моризет-Шанпу. Мужской голос ответил, когда я уже собиралась положить трубку:

— Oui.

— Мсье Моризет-Шанпу?

— Минуточку.

— Oui, — произнес другой мужской голос.

— Мсье Моризет-Шанпу?

— Oui.

Я назвала себя и объяснила, для чего звоню. Да, они хотели продать свой дом. Объявления в газете для них размещало агентство «РеМакс». После смерти жены он отказался от этой затеи. Я поблагодарила его и положила трубку.

Две из пяти. Возможно, я напала на правильный след.

Я позвонила в отделение следственно-оперативной службы. Материалы, собранные в квартире на улице Берже, находились у следователей.

Взглянула на часы: одиннадцать сорок пять. Время встречи с Райаном приближалось. Конечно, он в любом случае не укусит меня, но я страстно хотела предъявить ему больше информации.

В который раз я разложила перед собой фотографии Ганьон и принялась внимательно изучать их одну за другой.

— Вот! — вырвалось у меня, когда я увидела то, на что раньше не обращала внимания.

Схватив увеличительное стекло, я, во избежание ошибки, рассмотрела снимок еще и через него.

— Какой ужас!

Я торопливо засунула фотографии обратно в конверт и почти побежала в ресторан.

«Ле Парадиз тропик» расположен прямо напротив нашего здания. Еда там паршивая, обслуживают медленно, но в полдень это довольно тесное заведение всегда переполнено. Его владелец Антуан Жаниве — личность экспансивная и восторженная.

— А! Мадам! Как ваши дела? — приветствовал он меня как обычно. — Безумно рад вас видеть! Давненько вы у нас не были.

Лицо его исказила шутливо-укоризненная гримаса.

— Да, Антуан. В последнее время я очень занята. К тому же не могла себе позволить каждый день питаться в «Ле Парадиз тропик».

— Сочувствую, искренне вам сочувствую. Кстати, сегодня у нас чудесная рыба. Наисвежайшая. Еще пахнет океаном. Съедите кусочек — и сразу почувствуете прилив сил. Пойдемте, я провожу вас к отличному столику. Самому лучшему. Ваши друзья уже ждут.

Друзья? Кто, кроме Райана?

— Пойдемте, пойдемте, пойдемте.

Под яркими зонтиками потели и ели, наверное, человек сто. Я проследовала за Антуаном по лабиринту из столиков к возвышению в дальнем углу. Райан сидел возле нарисованного на стене окна с подвязанными желто-лавандовыми занавесками. Над его головой бесшумно вращались лопасти вентилятора. Он разговаривал с человеком в легкой спортивной куртке. Хотя человек этот сидел ко мне спиной, я сразу его узнала.

— Бреннан.

Райан приподнялся со стула. Увидев выражение моего лица, он предупредительно сузил глаза.

— Детектив Райан, — ответила я на его приветствие.

Клодель просто кивнул мне.

Я села рядом с Райаном. К нам подошла жена Антуана, и, обменявшись с ней любезностями, детективы заказали пиво. А я — диетическую колу.

— Итак, что за открытие вам удалось сделать?

В умении держаться высокомерно Клоделю можно позавидовать.

— Может, сначала сделаем заказ?

Райан-миротворец.

Мы с Райаном перекинулись парой избитых фраз о погоде. Нам обоим казалось, что сегодня довольно тепло. Когда Жанин вернулась, я заказала рыбу, разрекламированную Антуаном. Оба детектива предпочли мясные блюда. Я начала чувствовать себя не в своей тарелке.

— Ну? Чем вы хотели со мной поделиться?

Райан-посредник.

— Мыслями о станциях метро.

— Метро?

— Им пользуются четыре миллиона человек. Блестящая мысль!

— Не перебивай ее, Люк!

— Франсин Моризет-Шанпу жила на шестой станции от «Берри».

— Интересная новость!

Райан метнул в Клоделя убийственный взгляд.

— Изабелла Ганьон тоже. И Маргарет Адкинс.

— Хм.

Клодель ничего не сказал.

— Дом Тротье удален от «Берри» на приличное расстояние.

— Верно. А Дама жила слишком близко.

— А улица Берже, где обитал Сен-Жак, располагается всего в нескольких кварталах.

Некоторое время мы молча ели. Рыба оказалась сухой, картофель фри и рис — чересчур жирными.

— Я хотела рассказать не только о станциях метро.

— Да?

— Перед смертью Франсин Моризет-Шанпу они с мужем намеревались продать дом. Объявления подали через «РеМакс».

На эти мои слова ни один из детективов не отреагировал.

— У дома Маргарет Адкинс стоял знак «Продается».

Они ждали продолжения. Я достала из сумки конверт с фотографиями Ганьон, выбрала из них одну и положила ее на стол. Клодель наколол на вилку кусочек сушеного банана.

Райан взял снимок, рассмотрел его, перевел взгляд на меня и вопросительно приподнял брови. Я подала ему увеличительное стекло и пальцем указала на едва различимый предмет слева на фотографии. Он долго изучал его, потом, не произнося ни слова, протянул фото и лупу Клоделю.

Тот вытер руки, смял салфетку, бросил ее в тарелку и принялся изучать фотографию.

— Кто-то из соседей продавал недвижимость? — спросил Райан.

— Наверное, — ответила я.

— Тоже при помощи «РеМакса»?

— По-моему, да. На табличке можно разглядеть лишь «Р» и половину «е».

— Прошло всего четыре месяца. Проверить, печатал ли подобное объявление «РеМакс», не составит труда. — Райан достал блокнот и что-то записал.

— А Дама?

— О ней я ничего не знаю.

«По-моему, вам не нравится, что я мучаю родственников жертв», — добавила я про себя.

— Тротье?

— Я поговорила с ее матерью. Нет, она даже не собиралась продавать дом.

— Может, отец хотел куда-нибудь переехать?

Мы с Райаном резко повернули голову и посмотрели на Клоделя. Его взгляд был устремлен на меня, и теперь я не видела в нем и намека на пренебрежение.

— Что? — спросил Райан.

— Она много времени проводила у отца. Возможно, он хотел что-то продать.

Неужели Клодель поддерживает меня? Я не верила своим ушам.

— Я проверю.

Райан записал что-то еще.

— Они должны были встретиться в день убийства, — сказала я.

— Каждую неделю она проводила у него дня по два, — добавил Клодель покровительственно, но не надменно.

— Где он живет?

— В Вестмаунте. В роскошном кондоминиуме. У Шербрука.

Недалеко от моего дома, мгновенно сообразила я.

— Это над Форумом?

— Да.

— Какая станция метро?

— Должно быть, «Атвотер». В паре кварталов отсюда.

Райан взглянул на часы, махнул рукой Жанин и расписался пальцем в воздухе, прося таким образом счет. Мы расплатились и получили от Антуана по горсти конфет.

Как только я вернулась в офис, сразу же нашла на карте станцию метро «Атвотер» и сосчитала, на сколько остановок она удалена от «Берри»: один, два, три, четыре, пять… шесть. Едва я протянула руку к телефону, как он зазвонил.

Глава 28

Роберт Тротье заплатил агентству за размещение объявлений о продаже своей квартиры в газетах на полтора года вперед.

— На такие шикарные хатки, как в Вестмаунте, покупателей, наверное, находится не много.

— Не знаю, Райан. Никогда не бывала в том районе.

— Однажды я видел по телевизору, как выглядит изнутри одна из таких квартир.

— Объявления поданы «РеМаксом»?

— Нет. Их давал «Ройал Лепаж».

— В разделе «Объявления»?

— По-моему, да. Мы все выясним поточнее.

— Возле его дома тоже есть знак?

— Да.

— А возле дома Дама?

— Она, ее муж и их трое детей жили вместе с его родителями. Это жилье принадлежало семейству Дама испокон веков. Все они рождались в нем и умирали.

Я задумалась:

— А чем занималась Грейс Дама?

— Воспитанием детей. Вязанием салфеточек для церкви. Временными подработками в разных местах. Кстати, одно время она работала в мясном магазине.

— Отлично. — Кто-то превратил в мясо торговку мясом. — А муж?

— Чистенький. Потомственный водитель грузовика.

Пауза.

— Какие ваши соображения?

— По поводу метро или объявлений в газете?

— И по тому и по другому поводу.

— Черт возьми, Бреннан! Я ничего не знаю. — Он помолчал. — А вы что обо всем этом думаете?

Я пораскинула мозгами:

— Наверное, Сен-Жак читает в газетах объявления о продаже недвижимости, выбирает адрес и начинает крутиться где-нибудь в том районе, ища жертву. Потом следит за этой жертвой, выжидает удобный случай и убивает ее.

— А метро здесь при чем?

Я поразмыслила:

— По всей вероятности, то, чем этот ненормальный занимается, для него своего рода спорт. Он в этой игре — охотник, намеченная женщина — жертва. Та дыра на Берже — его засада. Место его охоты — определенная часть города.

— Территория, ограничивающаяся шестыми по счету станциями от «Берри».

— У вас на сей счет какие-то другие мысли?

— Не понимаю, почему он выискивает жертву именно по объявлениям о продаже жилья?

— Почему? Очевидно, считает, что если дом выставлен на продажу, то женщина остается в нем одна, чтобы показывать потенциальным покупателям. Беззащитная женщина. Может, он звонит по телефону, указанному в объявлении, наводит справки…

— Почему шесть остановок?

— Понятия не имею. Этот парень сумасшедший.

— В городе, по всей вероятности, он ориентируется прекрасно.

Мы оба обдумали это.

— Работник метро?

— Таксист?

— Коп?

Последовала напряженная пауза.

— Бреннан, я не…

— Конечно нет.

— И потом, Дама не вписывается в эту схему.

Я промолчала.

— Ганьон найдена в центре, Дама в Сен-Ламбере, Тротье в Сен-Жероме. Если этот тип ездит по городу не на машине, а в метро по проездному билету, как, по-вашему, ему удалось развезти тела убитых по всем этим местам?

— Не знаю, Райан. Но в четырех из пяти случаев все совпадает. Объявление в газете, станция метро. Дыра Сен-Жака, или как там его, расположена прямо у «Берри», и в этой дыре мы нашли кучу газет с объявлениями. Не принять такие совпадения в расчет просто нельзя.

— М-да.

— Можно изучить газетную коллекцию Сен-Жака, посмотреть, что он для себя оставлял.

— Верно.

Мне в голову пришла еще одна мысль.

— Наверное, будет не лишним проконсультироваться со специалистом по сексуальным извращенцам.

Райан не ответил.

— Сообщать об этом Клоделю вовсе не обязательно, — продолжила я. — Я поговорю на эту тему с одним своим знакомым, пока неофициально.

Минуту спустя я уже набирала код Виргинии. Мне ответили, и я попросила пригласить Джона Сэмюеля Добжански. Его не оказалось на месте. Я оставила сообщение.

Попыталась позвонить Паркеру Бейли. Опять оставила сообщение.

Набрала номер собственной квартиры, надеясь поговорить с Гэбби и узнать ее планы на вечер. Мне ответил мой голос, записанный на автоответчик.

Потом позвонила Кэти. Ее тоже не было.

Я не могла связаться ровным счетом ни с кем.

Оставшуюся часть рабочего времени я разбирала корреспонденцию и составляла рекомендации для студентов. Я хотела поговорить с Добжански. И с Бейли. В моей голове как будто тикали часы, и я никак не могла сосредоточиться. Тик-так. Когда к нам поступит очередная жертва? В пять я махнула на все рукой и поехала домой.

В квартире меня встретила тишина. О присутствии в ней Верди или Гэбби не говорил ни единый звук.

— Гэб?

«Может, отдыхает?» — промелькнуло у меня в голове.

Дверь в комнату для гостей была закрыта. Верди спал у меня в спальне, на кровати.

Я погладила его по голове:

— По-моему, я должна срочно поменять наполнитель в твоем лотке. — Его аромат уже распространялся по всей квартире. — Прости, Верд. Я почти все время на работе. Ужасно много дел.

Простил он меня или нет, я не поняла.

— Где Гэбби?

Безразличный взгляд. Потягивание.

Я поменяла наполнитель в лотке. Верд тут же помочился туда, забрызгав пол.

— Эй, Верд, будь, пожалуйста, поаккуратнее. Гэбби, конечно, не чистоплюйка, но твоя задача не равняться на Гэбби, а следить за собой. — Я осмотрела косметику и моющие средства Гэбби. — По-моему, она навела в своих вещах порядок.

Я попила диетической колы и переоделась в халат. На ужин я, естественно, планировала пойти куда-нибудь с Гэбби.

Автоответчик мигал, давая понять, что звонил всего один человек. Я.

Неужели Гэбби не услышала звонка? Или просто не захотела поднимать трубку? Или отключила в тот момент телефон? Может, она заболела? Или куда-нибудь ушла?

Я приблизилась к ее комнате и осторожно постучала:

— Гэб?

Постучала громче.

— Гэбби?

Я приоткрыла дверь, заглянула внутрь и увидела привычный для подруги кавардак. Украшения. Бумаги. Книги. Разбросанная повсюду одежда. Лифчик на спинке стула. На дне раскрытого платяного шкафа груда туфель и сандалий. И на фоне всего этого аккуратно застеленная кровать. Я удивилась столь разительному несоответствию.

— Паршивка!

Появился Верди.

— Она вообще ночевала здесь сегодня?

Верди взглянул на меня, запрыгнул на диван, два раза обернулся вокруг себя и улегся. Я села с ним рядом. Мой желудок привычно сжался.

— Она опять туда ходила, Верд.

Верди растопырил пальцы задней лапы и принялся вылизывать их.

— Это ужасно.

Верди сосредоточил внимание на углублениях между пальцами.

— Ладно, постараюсь не думать об этом сейчас.

Я прошла на кухню и вытащила посуду из посудомоечной машины. Спустя десять минут я успокоилась настолько, что смогла набрать номер Гэбби. Никто не ответил. Разумеется. Я позвонила ей в офис. Длинные гудки.

Я вернулась на кухню. Открыла холодильник. Закрыла его. Вновь открыла, сознавая, что должна поужинать. Взяла новую банку диетической колы, прошла в гостиную, поставила колу рядом с первой банкой, пустой, нажала кнопку «Вкл.» на пульте дистанционного управления телевизором, попереключала каналы и выбрала какую-то комедию, зная наперед, что смотреть ее не буду. Мои мысли переносились от убийств к Гэбби, к черепу в садике и обратно, ни на чем конкретном не останавливаясь. Диалоги и смех из фильма служили для них фоном.

Злоба на Гэбби. Обида, ощущение, что тебя использовали. Боль. Тревога за ее безопасность. Страх за новую жертву. Отчаяние из-за собственной беспомощности. Я чувствовала себя эмоционально вымотанной, но не могла перестать об этом думать.

Не помню, как скоро я оказалась рядом с телефоном, когда он зазвонил.

Гэбби!

— Алло?

— Могу я поговорить с Темпе Бреннан? — произнес знакомый мне с детства мужской голос.

— Джей Эс! Боже! Как я рада тебя слышать!

Джон Сэмюель Добжански. Моя первая любовь. Лагерь «Нортвудз». Наш роман длился все это лето и следующее, бурный роман. Потом я уехала на юг, а Джей Эс — на север. Я занялась антропологией, встретила Пита. Джей Эс выучился на психолога. Женился, развелся. Дважды. Спустя годы мы вновь повстречались в академии. Я узнала, что Джей Эс специализируется на убийствах, вызванных психическими расстройствами на сексуальной почве.

— Помнишь времена в лагере «Нортвудз»?

— Еще бы!

Мы оба рассмеялись.

— Я не хотел звонить тебе домой, но ты оставила номер, вот я и отважился.

— И правильно сделал. Спасибо.

Спасибо. Спасибо.

— Я собиралась попросить тебя проанализировать кое-какую ситуацию. Мы столкнулись здесь с одним жутким явлением. Ты не против?..

— Темпе, когда ты перестанешь меня расстраивать? — с шутливой обидой ответил он.

Ужиная на встречах в академии, поначалу мы оба чувствовали, что между нами вновь может возникнуть роман. Быть может, чересчур увлеклись воспоминаниями о юности, или наша страсть действительно еще не потухла. В любом случае ни я, ни он вслух об этом не говорили, а со временем и вовсе отказались от безумной затеи нового сближения. Прошлое лучше оставлять в прошлом.

— Год назад ты сказал, что опять в кого-то влюбился. Как у тебя дела в этом плане?

— Все закончилось.

— Прости. У нас тут совершено несколько убийств, я полагаю, что они взаимосвязаны. Если я опишу их тебе, ты сможешь определить, идет ли речь о серийном убийце?

— Я все могу.

Одна из наших любимых фраз в былые годы.

Я рассказала об Адкинс и Моризет-Шанпу, потом — когда и где были обнаружены тела других женщин и каким образом они были изувечены. К этому добавила изложение своей теории о метро и объявлениях.

— Никак не могу убедить копов, что между этими убийствами есть связь. Они продолжают твердить, что определенной модели поведения преступника мы до сих пор не имеем. Их слова не лишены смысла, ведь одну из жертв застрелили, другую задушили, жили они в разных районах города.

— Тпру! Тпру! Остановись.

— Хорошо.

— Поиск схожих моментов в подобных ситуациях, естественно, очень полезен, но серийные убийства вовсе не обязательно должны выглядеть одинаково. Бывает, что в одном случае преступник связывает жертву телефонным проводом, в другом — принесенным с собой шнуром, первую закалывает и разрезает, вторую душит или пристреливает, у кого-то что-нибудь похищает, у кого-то ничего не берет. Один парень в моей практике убивал другим способом каждую свою последующую жертву. Ты слушаешь?

— Да.

— Со временем эти ребята становятся все более опытными, познают с каждым новым убийством, что эффективно, что не очень. Большинство из них постепенно улучшают технику исполнения.

— Ясно.

— Во внимание следует принимать также и сотню внешних обстоятельств, которые, несомненно, влияют на манеру совершения преступления независимо от того, какой бы идеальный план ни был у преступника.

— Угу.

— Ты должна понять меня правильно. Общие черты в манере совершения маньяком ряда преступлений, конечно, очень важны. Мы серьезно над ними работаем. Но различия тоже ничего не означают.

— На что ты ориентируешься в своей работе?

— На ритуальный элемент.

— Ритуальный?

— Некоторые мои коллеги называют это росписью или визитной карточкой, однако увидеть эту роспись можно не всегда на всех местах преступления. В процессе совершения убийства преступники следуют определенной схеме в основном потому, что именно эта схема уже сработала в первом, во втором случае. Они приобретают уверенность в себе и все больше уверяются, что, если придерживаться определенных правил, их никогда не поймают. Что зачастую их выдает, так это неуемный гнев. Этими людьми движет злоба. Злоба порождает в их мозгу фантазии о насилии, и в конечном счете ими овладевает острое желание претворить эти фантазии в жизнь. Чаще всего, выплескивая свою злость, такие люди следуют определенному ритуалу.

— Что это значит?

— Им хочется почувствовать, что жертва унижена, в полном их распоряжении; какие у нее глаза или сколько ей лет, нередко не играет роли. Один из типов, с которым я работал, убивал людей в возрасте от семи до восьмидесяти одного года.

— Так на что же ты обращаешь особое внимание?

— На то, как убийца приближается к своей жертве. Внезапно на нее нападает? Или заговаривает с ней? Насилует? Или делает это после совершения убийства? Увечит ее или нет? Оставляет ли что-нибудь на месте преступления? Забирает ли что-то из ее вещей?

— Но ведь на все это тоже могут повлиять внешние обстоятельства?

— Конечно. Однако самое главное состоит в том, что, убивая, маньяк воплощает в жизнь свою мечту, то есть выполняет ритуал освобождения от злобы.

— Что ты думаешь по поводу тех случаев, которые я описала? В них ты усматриваешь эту роспись?

— Неофициально?

— Разумеется.

— Конечно усматриваю.

— В самом деле?

Я начала делать пометки в блокноте.

— Готов побиться об заклад.

— Ни обо что не бейся, Джей Эс. По-твоему, речь идет о сексуальном садисте?

— Сексуальные садисты не просто убивают, а получают наслаждение при виде страданий жертвы. Это возбуждает их.

— И?..

— Сделать однозначный вывод из того, что ты мне рассказала, я не могу, но предполагаю, что убийца всех этих женщин действительно сексуальный садист. Введение во влагалище или в прямую кишку жертвы различных предметов — один из излюбленных трюков этих извращенцев. Кстати, когда он делал это, женщины были еще живы?

— По крайней мере две точно были живы. О третьей ничего не могу сказать, ее тело мы нашли практически разложившимся.

— М-да, похоже, он и впрямь сексуальный садист. Неизвестно только, возбуждался ли он, мучая женщин. А это очень важно знать.

— Спермы на местах преступлений обнаружено не было.

— Полезная информация, хотя и не определяющая. Один раз мне довелось столкнуться с типом, который кончал на руку жертвы, потом эту руку отрезал и измельчал в миксере. Его спермы на местах преступления тоже не находили.

— Каким же образом вы его выловили?

— Однажды он повел себя не слишком аккуратно.

— Три изпяти женщин были расчленены. Это мы знаем наверняка.

— Но это не подтверждает того, что преступник сексуальный садист. Если, конечно, он не расчленил их до наступления смерти. Все серийные убийцы очень хитроумны. Они планируют каждое последующее убийство с особой тщательностью. Но разрезание мертвого тела не говорит о садизме или сексуальном извращении. Трупы часто разделяют на части просто для того, чтобы от них было легче избавиться.

— А отсечение кистей ни о чем не свидетельствует?

— Присутствие фактора сексуального расстройства это тоже не подтверждает. Иногда преступники проделывают подобные вещи из чистого желания показать жертве, что она абсолютно беспомощна. Но кое-какие выводы из твоего рассказа я сделать рискну. Итак, все убитые не были, скорее всего, знакомы с преступником. Трех из них он избил. Трем ввел во влагалище какие-то предметы. Предположительно, до наступления смерти. Характерная комбинация.

Я быстро записывала все, что говорил Джей Эс.

— Тебе следует проверить, откуда брал убийца введенные в жертв предметы. Возможно, именно это и есть составная часть той самой росписи.

Эти его слова я отметила на бумаге звездочкой.

— Какие характеристики сексуального садизма считаются основными?

— Повторяющаяся модель поведения. Использование какого-нибудь предлога для вступления в контакт. Жажда унизить жертву, заставить ее подчиниться. Проявление чрезвычайной жестокости. Возбуждение при виде страха и страданий жертвы. Сохранение каких-то ее вещей.

— Сохранение чего?

Я писала так быстро, что уже заболела рука.

— Каких-нибудь вещей жертвы в качестве сувениров.

— Сувениров?

— Сексуальные садисты часто что-нибудь берут себе на память с места преступления. Какой-то предмет одежды жертвы, украшение или что-нибудь подобное.

— А если они сохраняют вырезки из газет?

— Нередкий случай.

— А какие-нибудь записи они могут вести?

— Могут. Им нравится делать отметки на картах, в календарях, вести дневники, иногда даже записывать что-нибудь на магнитофон. Они фантазируют далеко не только непосредственно об убийстве, но также и о выслеживании жертвы, а еще перебирают в памяти свои предыдущие геройства.

— Ты сказал, что они очень хитроумные. Зачем же тогда хранят карты, календари и записи? Ведь это для них небезопасно.

— Чаще всего они считают себя гораздо выше и умнее копов. И уверены, что тем их никогда не поймать.

— А части тела?

— Что «части тела»?

— Какие-нибудь части тела жертвы они оставляют на память?

Пауза.

— Иногда. Не слишком распространенное явление.

— А о моих мыслях по поводу метро и объявлений что ты думаешь?

— Фантазии, которыми эти люди живут, порой весьма запутанны и специфичны. Некоторые из них мечтают об определенных территориальных пространствах, другие — о какой-то конкретной последовательности событий. Третьи ждут от жертвы особой реакции, поэтому вынуждают ее говорить те или иные фразы, надевать на себя ту или иную одежду. Но, Темпе, данные поведенческие модели характерны не только для сексуальных садистов, но также и для людей, страдающих другими психическими расстройствами. Не зацикливайся на сексуальном садизме, лучше обрати особое внимание на распознавание росписи, то есть «визитной карточки», которую оставляет, совершая преступление, только данный конкретный убийца. Вот самый верный путь его поиска, будь он сексуальным извращенцем или нет. Определенные станции метро и объявления в газетах, — возможно, это составляющие фантазий вашего ненормального.

— Каков твой общий вывод, Джей Эс?

— Мне кажется, вы столкнулись с поистине серьезным случаем, Темпе. С непомерным гневом. С ужасающей жаждой насилия. Если этот тип и есть тот самый Сен-Жак, то меня сильно смущает его поступок с кредитной карточкой. Либо он тупой, что вряд ли, либо по каким-то причинам был вынужден отважиться на столь небрежный шаг. Может, сильно нуждался в деньгах. Или же настолько уверился в собственном превосходстве над всем и вся. Череп в твоем саду — это знак. Либо насмешка. Либо — что тоже не исключено — в какой-то мере он желает, чтобы его наконец поймали. Мне очень не нравится, что ты так серьезно ввязалась в это дело. Череп. Твоя фотография. Судя по тому, что ты мне рассказала, этот тип тебя дразнит.

Я поведала ему историю о своей ночной поездке в монастырь и о машине, которая однажды меня преследовала.

— Темпе, этот парень крайне опасен!

— Если он приходил тогда в лес у монастыря, почему же просто не убил меня?

— Потому что ты застала его врасплох. Убийство не по плану не доставило бы ему должного удовольствия. По всей вероятности, у него даже не было с собой необходимых инструментов. Видеть тебя в бессознательном состоянии, а не парализованную от страха тоже не особенно ему понравилось, вот ты и осталась жива.

— У него не было возможности осуществить ритуал.

— Вот именно.

Мы поболтали о других вещах: об общих друзьях, о прошлом, о тех временах, когда смерть еще не стала неотъемлемой частью наших жизней. Положив трубку, я взглянула на часы: начало девятого.

Я потянулась, разминая затекшие мышцы, и ушла в воспоминания о прошлом. Отвлекло меня от них усиливавшееся чувство голода. Я разогрела замороженную лазанью и заставила себя ее съесть. Потом целый час приводила в порядок записи беседы с Джеем Эс.

В голове назойливо крутились его фразы о том, что преступник становится все более и более уверенным в себе, что он крайне опасен для меня. Я знала об этом и до нашего разговора.

В десять я отправилась в кровать. Лежа в темноте и таращась в потолок, я чувствовала себя одинокой и несчастной. Почему я взвалила на себя груз смертей всех этих женщин? Неужели какой-то психопат живет сейчас фантазиями о моем убийстве? Отчего никто не воспринимает мои тревоги всерьез? Почему я старею и вынуждена есть наспех приготовленные полуфабрикаты перед телевизором, который не смотрю?

Когда Верди свернулся у моего колена и я почувствовала его тепло, слезы, стремившиеся прорваться наружу еще во время нашей с Джеем Эс беседы, хлынули у меня из глаз. Я уткнулась в подушку, которую мы вместе с Питом покупали в Шарлотте. Вернее, это я ее покупала, а Пит стоял рядом, сгорая от нетерпения.

Почему наш брак развалился? Почему я сплю одна? Почему Кэти так недовольна жизнью? Почему моя лучшая подруга в который раз наплевала мне в душу? Где она? Нет, об этом думать не следует. Не знаю, как долго я пролежала с открытыми глазами, остро ощущая пустоту своей жизни и ожидая Гэбби.

Глава 29

На следующее утро я пересказала разговор с Джеем Эс Райану.

Прошла неделя. Ничего.

Погода стояла жаркая. Я целыми днями работала с костями. Скелет, найденный в отстойнике в Канкуне, оказался останками туриста, пропавшего девять лет назад. Кости, вытащенные из помойки собаками, как выяснилось, принадлежали когда-то девочке-подростку, убитой ударом по голове тупым предметом. По трупу с отрезанными руками и с до неузнаваемости изуродованным лицом, обнаруженному в деревянном ящике, удалось определить только то, что некогда это был белый мужчина тридцати пяти — сорока лет.

По вечерам я ходила на джазовый фестиваль — толкалась в толпе потных людей, наводнявших в эти дни улицы Сен-Катрин и Жанн-Манс. Я слушала музыку перуанцев — смесь звуков деревянных духовых инструментов и шума тропического леса, бродила по площади Искусств и комплексу Дежарден, наслаждаясь игрой саксофонов, гитар и летним теплом. Диксиленд. Фьюжн. Ритм-энд-блюз. Калипсо. Я постоянно заставляла себя не высматривать в толпе Гэбби. Не испытывать страх за окружавших меня женщин. Я слушала музыку Сенегала, Кабо-Верде, Рио и Нью-Йорка и на время забывалась в ней.

А в четверг мне позвонил Ламанш. Попросил во вторник обязательно прийти на собрание.

Я пришла, теряясь в догадках о том, что меня ждет. За столом в кабинете Ламанша уже сидели Райан, Бертран, Клодель, Шарбонно и два детектива из Сен-Ламбера. Нынешний директор лаборатории судебной экспертизы Стефан Патино расположился в дальнем конце стола. Справа от него сидел представитель службы уголовного преследования.

Увидев меня, все повставали с мест, и моя тревога втрое усилилась. Я поздоровалась за руку с Патино и его соседом. С остальными обменялась приветственными кивками. Лица всех собравшихся ничего особенного не выражали. Я попыталась заглянуть в глаза Райану, но он избегал встречаться со мной взглядами. Опускаясь на единственный свободный стул, я чувствовала, как влажнеют мои ладони, а внутри все сжимается. «Неужели все собрались для обсуждения моего поведения? — думала я в смятении. — Неужели Клодель уже подал на меня жалобу?»

Патино, не теряя времени, начал собрание. Создана специальная следственная группа. Ее задача — тщательнейшим образом изучить возможность существования в городе серийного убийцы. Необходимо поднять и исследовать все дела о преступлениях, вызванных сексуальными извращениями, совершенных когда-либо в прошлом. Шесть детективов должны сконцентрировать на данном расследовании все свое внимание. Райан назначается ответственным. Я обязана продолжать заниматься останками, но в то же самое время становлюсь неофициальным членом спецгруппы. Внизу для ведения расследования для нас выделено отдельное помещение. Все необходимые досье и материалы перенесены туда. Рассматриваются семь дел. Сегодня во второй половине дня состоится первое собрание следственной группы. О проведенной работе мы должны докладывать мсье Гавро.

Вот так-то. Я вернулась в свой офис скорее потрясенная, чем обрадованная. Что произошло? Чем вызван подобный поворот событий? Я ничего не понимала. Целый месяц я тщетно пыталась доказать существование серийного убийцы. Меня никто не слушал. А тут вдруг в это поверили все. И почему он сказал, что рассматриваются семь, а не пять дел?

Очень скоро мне предстояло получить ответы на все вопросы.

В половине второго я вошла в просторный кабинет на третьем этаже. В центре помещения, образуя своего рода остров, стояли четыре стола. Вдоль стен тянулись переносные доски для информационных сообщений. Детективы толпились в дальнем конце кабинета перед одной из досок. На ней я увидела две знакомые карты: карту Монреаля и схему метро. На каждой цветными точками выделялись головки нескольких вколотых булавок. На семи других досках, расположенных в ряд вдоль правой стены, было написано по одному женскому имени, под ними размещались фотографии. Пять имен я знала наизусть, другие видела впервые.

Клодель удостоил меня непродолжительным взглядом, другие детективы поприветствовали весьма дружелюбно. Мы обменялись несколькими фразами о погоде и принялись рассаживаться за столы.

— Все вы знаете, — начал собрание Райан, — для чего мы здесь собрались и что от нас требуется. — Он жестом указал на стопку папок перед собой. — Мне хотелось бы, чтобы каждый из вас подробнейшим образом рассмотрел вот эти документы. Изучите их, запомните как можно больше сведений. Постепенно вся информация, которую мы собираем по тому или иному делу, заносится в компьютер, но происходит это довольно медленно. В данный момент придется работать по-старому.

Все закивали.

Райан осмотрел лица присутствовавших:

— Запомните одно важное правило: мы команда. О геройствах и индивидуальных расследованиях забудьте. Обменивайтесь друг с другом мыслями, делитесь любой информацией. Только так мы сумеем поймать этого мерзавца.

— Если он один-единственный, — произнес Клодель.

— Если даже и нет, Люк, мы должны отыскать их всех.

Клодель опустил уголки губ и начертил несколько вертикальных линий в своем блокноте.

— Не менее важно также и сохранение всей имеющейся у нас информации в строжайшем секрете, — продолжил Райан.

— Патино не собирается сообщать о создании нашей команды другим своим подчиненным? — поинтересовался Шарбонно.

— Нет. Мы будем работать тайно.

— Да уж, — согласился Шарбонно. — Услышь народ, что где-то рядом ошивается серийный убийца, все тут же обделаются.

— Пресса пока тоже не проводила между убийствами никаких параллелей. Патино хочет, чтобы до некоторых пор все так и оставалось.

— У репортеров комариные мозги, — заявил Бертран.

— Это только мы так считаем.

— Но ведь до подобных вещей папарацци никогда не додуматься!

— Прошу тишины! — воскликнул Райан. — Итак, на данный момент мы имеем следующее.

Он кратко изложил содержание каждого из дел. Я молча слушала озвучивание собственных идей, даже фраз, записанных кем-то на бумагу. Еще и соображений Добжански, конечно, но тоже переданных мной.

Увечье. Введение в тела жертв инородных предметов. Объявления о продаже жилья. Станции метро. Кто-то перепроверил и дополнил мои выводы. Мясной магазин, в котором когда-то работала Грейс Дама, оказывается, располагался в квартале от Сен-Лорана. И совсем рядом с домом Сен-Жака и «Берри». Значит, все совпадало.

После последнего разговора со мной по телефону Райан сразу направился к Патино. Вскоре было принято решение признать монреальское расследование делом первоочередной важности. К Добжански обратились с официальным запросом, Райан заполучил все необходимые бумаги и разрешения и возглавил спецгруппу. Вот так.

Я чувствовала сильное облегчение, смешанное с обидой. Я вложила в это дело столько труда, а они взяли и просто воспользовались результатами. Идя на это собрание, я боялась столкнуться с неодобрением, на молчаливое же принятие своей работы не настраивалась.

— Итак, кого мы должны искать? — спросила я, старательно пытаясь не выдать голосом своего негодования.

Райан вытащил из стопки тонкую папку и раскрыл ее.

— Мужчину, — прочел он. — Белого. Франкофона. Вероятно, с образованием не выше уровня средней школы. Возможно, из числа тех, кого ловили на мелких правонарушениях сексуального характера.

— Как это понимать? — спросил Бертран.

— Подглядывания, непристойные телефонные звонки, обнажение на глазах незнакомых людей определенных частей тела.

— Интересные занятия! — воскликнул Клодель.

— Убийство чучел, — усмехнулся Бертран.

Клодель и Шарбонно фыркнули.

— Что за «убийство чучел»? — спросил Кеттеринг из Сен-Ламбера.

— Один придурок вот уже в течение пяти лет пробирается в чужие дома, делает чучела из дамских ночных сорочек и протыкает их ножом.

— Планирует преступления с особой предусмотрительностью, — продолжил читать Райан. — Возможно, использует какой-то трюк для вступления в контакт с жертвой. Возможно, женат…

— Что? — спросил Руссо из Сен-Ламбера.

— Это прекрасная защита от подозрений.

— Думает, что мы рассудим: не приносит же он жертв своей женушке, — сказал Клодель.

— Возможно, — дальше прочел Райан, — заранее выбирает пустынные места для совершения убийств.

— Подвалы? — спросил Кеттеринг.

— Ребята обследовали каждый сантиметр подвала в той дыре, где мы побывали, — сказал Клодель. — Любое кровавое пятнышко они непременно обнаружили бы.

— Чрезвычайная жестокость предполагает мощнейшую злобу, — продолжил Райан. — Возможно, им движет жажда мести. Возможно, он претворяет в жизнь садистские фантазии, включающие в себя желание унизить, причинить боль. Возможно, отклонение носит оттенок религиозного характера.

— А религия здесь при чем? — поинтересовался Руссо.

— В Адкинс он воткнул статуэтку, Ганьон оставил на территории семинарии, Дама закопал у монастыря.

Несколько мгновений все молчали. Настенные часы громко тикали. Откуда-то из коридора послышался стук чьих-то каблуков по полу.

— Слишком много всяческих «возможно» да «вероятно», — сказал Клодель.

Его упрямство меня взбесило.

— Если мы будем рассматривать эту проблему именно так, то очень скоро получим еще один труп! — выпалила я.

Мышцы на лице Клоделя напряглись, он уставился в свой блокнот, ничего не добавив.

— Каковы предсказания доктора Добжански? — спросила я гораздо спокойнее.

— Весьма неутешительные, — мрачно ответил Райан. — Он подозревает, что преступник теряет контроль над собой, действует все более смело, жаждет все больше крови. И что продолжит убивать.

Он закрыл папку и передвинул ее в центр стола.

Еще одна пауза.

Наконец Райан взглянул на часы. Мы все последовали его примеру.

— Итак, за работу. — Райан указал на папки с документами. — Люк, Мишель, Готье занимались вы, с документами в свое время вы ознакомились хорошо.

Клодель и Шарбонно кивнули.

— Данные о Питр следует перепроверить. Остальные дела заведены не так давно. Наверное, все, что по ним имеется, лежит здесь.

С пятью заведенными не так давно делами я была прекрасно знакома. Поэтому сразу занялась рассмотрением двух других, восемьдесят восьмого и девятого годов.

Полуобнаженное, сильно разложившееся тело Констанции Питр обнаружили в заброшенном доме, в Кахнаваке, индейском поселении вверх по реке от Монреаля. Мари-Клод Готье нашли у станции метро «Вендом», отправного пункта поездов, движущихся в сторону западного пригорода. Обеих женщин убийца жестоко избил и перерезал им горло. Готье было двадцать восемь, а Питр тридцать два года. Обе проживали одни. И в том и в другом случае полиция ничего не выяснила.

Я потратила три часа. По сравнению с остальными пятью папками эти две содержали довольно мало информации. Возможно, потому, что и Готье, и Питр были проститутками. Их использовали в жизни, ими пренебрегли после смерти. Наверное, их кошмарный уход восприняли даже как благо для общества. Я запретила себе развивать эту мысль.

При жизни эти две женщины выглядели совершенно по-разному, но в чем-то были сходны: их лица отличались неестественной белизной и изобилием косметики. Взгляды обеих были холодными и бесстрастными. Мне вспомнились проститутки из Мейна. Тех я видела в жизни. Этих — на фотографиях.

Я просмотрела остальные снимки, зная заранее, что на них увижу. Питр: двор, спальня, тело. Готье: станция метро, кусты, тело. Голова Питр почти отделена от туловища. На шее Готье тоже краснел глубокий порез, ее правый глаз представлял собой кровавое месиво. Жестокость, с которой убили обеих женщин, и послужила причиной того, что расследование этих дел тоже поручили нашей спецгруппе.

Я прочла отчеты полиции, патологоанатомов и токсикологов, детально изучила все записи детективов, проанализировала каждую мелочь о жизни и смерти жертв. Меня не оставляло чувство, что этого недостаточно.

Я слышала, как вокруг разговаривают, ходят, отпускают шуточки детективы, но не придавала их шуткам и словам ни малейшего значения. Когда я наконец закрыла папки и подняла голову, было уже начало шестого. Райан наблюдал за мной. Все остальные, по-видимому, уже разошлись по домам.

— Хотите взглянуть на цыган?

— Что?

— Я слышал, вам нравится джаз.

— Да, но фестиваль уже закончился, Райан.

От кого он это слышал? Когда? И неужели решил куда-то меня пригласить?

— Верно, но городская жизнь продолжает кипеть. В старом порту, например, постоянно играет одна отличная группа.

— Райан, идея кажется мне не вполне удачной.

Я лгала. Она казалась мне удачной. Поэтому-то я и намеревалась ответить ему отказом.

«Не сейчас, только не сейчас, — простучало у меня в голове. — Сначала надо закончить расследование. Выловить этого зверя».

— Ладно, понял. Тогда пойдемте куда-нибудь и просто поужинаем.

Я представила, что если не приму его приглашение, то опять буду вынуждена есть полуфабрикаты в одиночестве.

— Гм…

— Поглощая пиццу, мы смогли бы порассуждать о новых идеях, родившихся в вашей голове.

— То есть это будет деловой ужин?

— Конечно.

Я задумалась. Хотела ли я делиться с кем бы то ни было своими идеями? Да, хотела. В двух добавленных к общему заданию делах что-то сильно меня смущало. К тому же за этим ужином я могла выяснить какие-нибудь подробности о создании спецгруппы и о реальном положении дел.

«Не тяни с ответом», — подсказал мне внутренний голос.

— Ладно, Райан. Куда предлагаете поехать?

Он пожал плечами:

— Может, в «Анжелу»?

Ресторанчик располагался рядом с моим домом. Я вспомнила вдруг, как в прошлом месяце позвонила Райану в четыре утра. Он был у подруги.

«Не дури, Бреннан! — тут же выругала я себя. — Парень всего-навсего хочет пиццы».

— Для вас это удобно?

— Как раз по пути.

«По пути куда?» — промелькнуло в моем мозгу.

— Отлично. Встретимся в «Анжеле» в… — Я посмотрела на часы. — Минут через тридцать?

Я приехала домой, покормила Верди. Поклялась себе держаться подальше от зеркал. Никаких причесок, никакого макияжа. Дело есть дело.

В половине седьмого Райан уже потягивал пиво, а я — диетическую колу, ожидая, когда принесут наши заказы.

Мы поговорили о разных пустяках и плавно перевели разговор в обычное русло.

— Расскажите мне о тех двух случаях. Почему именно Питр и Готье?

— Патино заставил меня поднять все нераскрытые дела СК об убийствах с восемьдесят пятого года. В основном схожих с последними пятью преступлениями. Клодель проделал то же самое с архивами КУМа, другие полицейские отделения занялись тем же на местах. Вот мы и отобрали эти два дела.

— В расчет принимались только преступления, совершенные в Монреале и его окрестностях?

— Не совсем так.

Мы замолчали, увидев приближающуюся официантку. Она поставила на стол дощечку с пиццей, разрезала ее на куски. Райан заказал еще пива. Я немного ему позавидовала.

— Только попробуйте прикоснуться к моей половине пиццы, — сказала я шутливо.

— Не бойтесь: мне ваша половина совсем не нравится.

— Что вы имели в виду, сказав «не совсем так»? — вернулась я к незаконченному разговору.

— Сначала Патино приказал проверить только монреальские дела. А потом отправил распоряжение и в Квебек.

— И?..

— Там ничего не нашли. Похоже, наш мальчик — местный.

Некоторое время мы молча ели.

— Что вы думаете по поводу этих двух дел? — наконец спросил Райан.

Я ответила не сразу.

— Я занималась их изучением всего три часа, но, думаю, они не вписываются в общую картину.

— Потому что обе эти женщины — шлюхи?

— И поэтому тоже. Главное же, что меня смущает… Убиты обе жертвы с особой жестокостью, спора нет, однако…

Всю вторую половину дня я старательно пыталась облечь свое ощущение в правильное слово, но все никак не могла его подобрать. Опустив кусок пиццы на тарелку, я проследила, как нарезанные помидоры и артишоки сползают с его края вниз.

— Мне кажется, эти два преступления слишком грязные…

— Грязные?

— Да.

— Черт возьми, Бреннан! А чего вы хотели? Вы видели, как выглядела после убийства квартирка Адкинс? Или Моризет-Шанпу?

— Я говорю не о количестве крови. Я о том, что убийства Питр и Готье выглядят… — я опять споткнулась, ища наиболее точные слова, — неорганизованными. Плохо спланированными. Остальные пять преступлений совершены как будто бы очень последовательно. Создается впечатление, что во всех тех случаях убийца точно знал, что делает: он каким-то образом проникал в дома своих жертв, расправлялся с ними при помощи принесенных с собой орудий, потом эти орудия уносил.

Райан кивнул:

— А на месте убийства Готье обнаружили нож.

— Зато не нашли отпечатков пальцев. Это тоже можно рассматривать как результат предварительной подготовки преступника.

— Дело было зимой. Возможно, он работал в перчатках.

Я поболтала банку с колой.

— Мне показалось, что трупы этих двух проституток просто бросили. Питр лежала на боку, в разорванной одежде, в спущенных до лодыжек трусах. Тела же Адкинс и Моризет-Шанпу нашли в определенных позах — на спине, с разведенными ногами, трусы спущены до колен. Черт побери! Адкинс с заведенными за голову руками вообще напомнила мне выполняющую пируэт танцовщицу. Их одежда была не порвана, а аккуратно расстегнута или задрана, словно этот гад хотел показать нам, насколько он искусен.

Райан ничего не ответил. Вновь появившаяся официантка спросила, все ли в порядке и не желаем ли мы чего-нибудь еще.

— Когда я рассматривала сегодня содержимое этих двух папок, у меня возникло именно такое ощущение. Вполне возможно, что я и ошибаюсь, — добавила я после ухода официантки.

— Мы обязаны выяснить, ошибаетесь вы или нет.

Райан оплатил чек; подняв руку, он дал мне понять, что спорить бессмысленно:

— Сегодня плачу я. В следующий раз — вы.

Я хотела было воспротивиться, но он протянул руку и легонько прижал к моей нижней губе палец. Потом медленно сдвинул его к уголку моего рта, отвел на некоторое расстояние и с шутливо-строгим видом пригрозил.

Даже если бы мои губы искусали рыжие муравьи, они, наверное, горели бы не так сильно.

Я приехала домой, обнаружила, что Гэбби нет, и даже не удивилась. Моя тревога за нее возрастала, и я отчаянно надеялась, что скоро она все же появится. Конечно, я тут же велела бы ей собирать вещи и уматывать.

Пройдя в гостиную, я легла на диван и включила телевизор. Игра «Экспоса».

Я смотрела на экран до тех пор, пока голос комментатора не заглушил мысли в моей голове. Не обманывает ли меня интуиция с Питр и Готье?

Питр принадлежала к племени индейцев-могавков. Все остальные из семи убитых женщин были белыми.

Четыре года назад индейцы забаррикадировали мост Мерсье, устроив жителям пригорода настоящую пытку. С тех пор отношения между коренным населением и его соседями оставались более чем недружелюбными. Имеет ли это какое-то отношение к совершенному в Кахнаваке убийству?

Готье и Питр были проститутками. Питр несколько раз арестовывали. О других жертвах ничего подобного не упоминалось. Но имело ли это мое наблюдение какое-нибудь значение? Если преступник выбирал жертвы не по определенным характеристикам, две из них вполне могли оказаться шлюхами.

Действительно ли сцены убийств Адкинс и Моризет-Шанпу выглядели настолько продуманными? Или, убеждая Райана, я и сама себя убедила?

А религия? Имеет ли она отношение к этому делу?

Измученная думами, я не заметила, как погрузилась в неспокойный сон. Я была в Мейне. Гэбби манила меня рукой из окна верхнего этажа какого-то полуразрушенного отеля. Комнату, в которой она находилась, освещало тусклое сияние. Я видела очертания двигающихся за ее спиной фигур. Я хотела перейти улицу и подняться к ней, но, как только делала шаг, женщины, выстроившиеся в ряд перед отелем, бросали в меня камни. В их глазах горела злоба. Я увидела, что к Гэбби кто-то приблизился. Я узнала ее. Констанция Питр. Она принялась надевать на Гэбби какое-то платье или сорочку, та усиленно сопротивлялась и все суетнее и неистовее махала мне руками.

Мне в желудок влетел камень, и я раскрыла глаза. На моем животе стоял, внимательно меня разглядывая, Верди.

— Спасибо.

Я убрала его и села.

— Что все это значило, Верд?

Вообще-то, мои сны никогда не были замысловатыми. Подсознание перерабатывает последние из происшедших со мной событий и повторно выдает их, зачастую в довольно загадочной форме.

Метание камней объяснялось просто: прямо перед сном я посмотрела бейсбол. Гэбби. Тоже понятно. Я все время о ней думала. Мейн. Проститутки. Питр. Ее попытка что-то напялить на Гэбби. Гэбби, молящая о помощи. По моей спине пробежал неприятный холодок страха.

Проститутки. Питр и Готье работали проститутками. Питр и Готье уже нет в живых. Гэбби изучала жизнь девочек из Мейна. Гэбби запугивал какой-то умалишенный. Гэбби исчезла. Может, она в опасности?

«Нет, Бреннан. С ней ведь постоянно что-нибудь приключается».

Страх не исчез.

Вспомнилось, как она рассказывала о том парне и какими испуганными глазами смотрела на меня. А потом ее наглый уход без объяснений и записок.

Нет, что-то здесь не так. Надо попытаться хоть что-нибудь выяснить.

Я направилась в комнату для гостей и осмотрелась вокруг, не зная, с чего начать. Рыться в шмотках Гэбби ужасно не хотелось.

Мой взгляд упал на корзину с мусором. Я решила просмотреть сначала его. По крайней мере, эта идея не представлялась мне настолько преступной.

Я высыпала содержимое корзины на стол: бумажные салфетки, конфетные фантики, обрывки фольги, какая-то квитанция, чек из банкомата, три шарика смятой бумаги.

Я развернула первый желтый шарик. Выведенная неровным почерком Гэбби строчка на листке в линейку: «Прости. Я так не могу. Никогда не прощу себе, если…» На этом фраза заканчивалась.

«Что это? — подумала я, пугаясь. — Записка мне?»

Я развернула второй желтый шарик.

«Я не поддамся на запугивания. Ты — раздражитель, который…»

Она опять не закончила предложение. Может, на что-то отвлеклась? Но что означают эти ее слова? Кому они адресованы?

Третий шарик отличался от двух первых белым цветом и более крупными размерами. Как только я его развернула, мое сердце сковало ледяным страхом и мне стало стыдно за все недобрые мысли о Гэбби за последние дни. Дрожащими руками я расправила лист бумаги и уставилась на него.

Моему взгляду предстал карандашный рисунок. Женская фигурка с детально изображенными грудью и гениталиями. Туловище, руки и ноги лишь грубо набросаны, а лицо заменяет овал с затенениями вместо глаз, рта и носа. Из распоротого живота торчат внутренние органы.

В нижнем левом углу листка чернела надпись, написанная незнакомым мне почерком:

«Каждое твое движение. Каждый шаг. От меня не уйдешь».

Глава 30

Меня зазнобило. «О боже! Гэбби! — прогрохотало в голове. — Во что же ты ввязалась? Где ты?»

Я внимательнее огляделась вокруг. Это типичный для Гэбби бардак или последствие панического бегства?

Я перечитала незаконченные строчки. Кому она их писала? Мне? Или своему преследователю? «Никогда не прощу себе, если…» Если что? «Ты — раздражитель, который…» Который что? Я взглянула на выдвижной ящик и вдруг ощутила то же самое, что испытывала, рассматривая рентгенограммы Маргарет Адкинс: предчувствие беды. Нет. Только не Гэбби.

«Успокойся, Бреннан! — приказала я себе. — Пораскинь мозгами».

Я прошла в гостиную и позвонила Гэбби домой и в офис. Услышала мужской голос — запись на автоответчике. Да здравствует век электроники!

«Думай, Бреннан, думай».

Где живут ее родители? Кажется, в Труа-Ривьер, 411. Мне ответила пожилая женщина. По-французски. Она очень рада меня слышать. Давно не общались. С Габриэль они не разговаривали вот уже несколько недель. Но это обычное явление. Молодые всегда чем-нибудь заняты. Я пообещала, что скоро их навещу.

Что делать дальше, я не знала. Ни с кем из нынешних друзей Гэбби я не была знакома.

«Может, позвонить Райану?» — пришло мне вдруг на ум.

«Нет, он ведь не твой личный защитник. И потом, что ты ему скажешь? Успокойся. Не паникуй».

Я вернулась в комнату для гостей и еще раз рассмотрела рисунок. Нет, о спокойствии нельзя даже мечтать.

Я вновь перешла в гостиную, взяла телефонную книжку, нашла нужный номер и, подняв трубку, набрала его.

— Алло.

— Джей Эс, это Темпе.

Я усиленно старалась, чтобы мой голос не дрожал.

— Боже мой, целых два звонка за неделю! Признай, ты не можешь без меня жить.

— Прошло уже больше недели.

— Не месяц же! Следовательно, тебя влечет ко мне с непреодолимой силой. Что произошло?

— Джей Эс, я…

Он услышал, как оборвался мой голос, и сразу резко изменил тон: шутливость на искреннее беспокойство:

— Ты в порядке, Темпе? В чем дело?

— По-моему, история с теми случаями, о которых я рассказывала тебе в прошлый раз, продолжается.

— Что? Я ведь написал, что думаю обо всех этих убийствах. Мои документы получили?

— Да. Ты очень поспособствовал продвижению дел. Теперь расследованием преступлений занимается специально созданная группа.

Я не знала, как приступить к рассказу о Гэбби. Злоупотреблять нашей с ним дружбой ужасно не хотелось.

— Можно, я опять задам тебе несколько вопросов? Меня беспокоит и кое-что еще, но мне очень неудобно…

— О каких неудобствах ты говоришь, Бреннан? Скорее говори, что тебя тревожит.

С чего начать? Я понятия не имела. Следовало прежде продумать свою речь, а потом звонить. Мысли мои были разбросаны в мозгу так же, как вещи Гэбби в комнате для гостей.

— Меня еще кое-что волнует…

— Я уже понял.

— По-моему, это связано с мелкими правонарушениями сексуального характера.

— Так.

— К ним относятся преследование человека, телефонные звонки?

— Иногда.

«Расскажи о рисунке», — подсказал мне внутренний голос.

— В прошлый раз ты говорил, что опасные преступники часто делают какие-то записи, отметки в календарях.

— Правильно.

— А мелкие правонарушители?

— Что — мелкие правонарушители?

— Они могут увлекаться записками или, скажем, рисунками?

— Случается.

— По изображению на рисунке ты в состоянии определить степень опасности, которую человек представляет?

— Не всегда. Одни люди выливают в рисунок всю внутреннюю потребность в насилии, другие таким образом только разжигают свою страсть. Или изображают то, что они уже совершили когда-то.

— Я нашла изображение женщины с разрезанным животом и торчащими внутренностями. Что это означает?

— У некоторых скульптурных изображений, дошедших до нас из древности, нет рук или члена. Что это означает? Прелесть искусства? Подавление подсознательных влечений? Сексуальную аномалию?

Я молчала. Что я могла сказать?

— Этот рисунок вы нашли в коллекции Сен-Жака?

— Нет. Я нашла его в мусорной корзине в собственной комнате для гостей. Ты сказал, что жажда насилия нередко прогрессирует в преступниках?

— Да. Поначалу они могут довольствоваться подсматриванием и телефонным хулиганством. Некоторые на этом и останавливаются, другие движутся дальше: начинают оголяться в присутствии незнакомых людей, кого-нибудь преследовать, залезать в чужие квартиры. Для третьих и этого оказывается недостаточно: они насилуют и убивают.

— Значит, некоторые из сексуальных садистов не опасны?

— Опять ты о сексуальных садистах! Верно, не все они причиняют окружающим вред. Некоторые удовлетворяют свои потребности при помощи каких-нибудь неодушевленных предметов, некоторые — при помощи животных, некоторые отыскивают себе подходящих партнеров.

— Подходящих партнеров?

— Таких людей, которые соглашаются принимать участие в воплощении их фантазий в жизнь и которые не прочь почувствовать себя униженными или даже испытать боль. Часто это подруги или жены извращенцев или женщины, получающие от них плату.

— Проститутки?

— И они, конечно, тоже. Большинство проституток сталкиваются с подобным в своей практике.

— Значит, присутствие такой подруги в жизни садиста утоляет его жажду?

— Пока эта подруга согласна быть его игрушкой, да. Но когда ей все осточертевает и она грозит ему уйти или даже рассказать кому-нибудь о его отклонениях, он звереет. Убивает ее, находит это занятие приятным и желает повторения.

Слушая его, я все сильнее нервничала.

— А что это за неодушевленные предметы, о которых ты упомянул?

— Картинки, куклы, одежда — да что угодно.

— М-да. Но ответь мне, пожалуйста, еще раз: если человек занимается такими вещами — рисует картинки или использует кукол, — это еще не означает, что он способен на убийство?

— Нет, но в подобных делах все крайне сложно. Кто знает, сработает ли в этом человеке механизм переключения на более серьезные потребности? Сегодня он доволен картинками, завтра их ему уже мало.

— А случается такое, что подобный псих занимается и тем и другим?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, что кого-то он убивает, а кого-то просто преследует?

— Конечно. Бывает, одна женщина играет в его фантазиях одну роль, другая — другую.

— Выходит, даже тот преступник, который уже пробовал убивать, может в будущем вернуться к своим прежним, более невинным развлечениям?

— Да.

— А тот, который на первый взгляд не представляет угрозы, может оказаться гораздо опаснее?

— Естественно.

— То есть нельзя думать, что человек, который преследует женщину, мучает ее звонками, посылает ей жуткие рисунки и при этом держится на расстоянии, безопасен?

— Ты ведешь речь о Сен-Жаке?

— Думаешь, это он?

— Не знаю. Просто считаю, что мы обсуждаем именно того типа, с которым вы встретились в какой-то каморке.

— Джей Эс, я… Я говорю о проблеме личного характера…

— О чем именно?

Я все ему рассказала. О Гэбби. О ее страхе. О том, как она исчезла. О своем гневе, теперь превратившемся в страшную тревогу.

— Черт подери, Бреннан! И как ты умудрилась по уши погрязнуть в этом дерьме? Послушай меня внимательно: чокнутый твоей Гэбби, может, вовсе и не Сен-Жак. Но такая вероятность не исключается. Так или иначе, он преследует женщин. И Сен-Жак преследует женщин. А еще рисует выпотрошенные женские фигуры и носит с собой нож. Сен-Жак, или кем бы этот дьявол ни был, убивает, режет и расчленяет своих жертв. Он крайне опасен. Когда Гэбби впервые обратила внимание на этого типа?

— Не знаю.

— До или после того, как заварилась каша?

— Понятия не имею.

— Что тебе вообще о нем известно?

— Немного. Иногда он крутится возле проституток, платит им, разыгрывает сцены с нижним бельем. Носит при себе нож. Большинство женщин его избегают.

— Тебе самой все это нравится?

— Нет.

— Темпе, я обязан передать информацию ребятам, с которыми ты работаешь. Пусть все проверят. Возможно, тот парень и безопасен, ведь ты сама говоришь, что твоя подруга непредсказуема. Но кто-то угрожал и тебе. Череп. Преследователь на машине.

— Наверное, ты прав.

— Гэбби переехала к тебе. Потом неожиданно исчезла. Непременно следует подключить к этому делу копов.

— Тогда Клодель так рассвирепеет, что тут же мне назло отыщет и арестует убийцу ночных сорочек.

— Убийцу ночных сорочек? Темпе, по-моему, ты слишком часто общаешься с полицейскими.

«Тьфу, — мысленно произнесла я. — Убийца чучел, а не ночных сорочек».

— У нас есть еще один редкий экземпляр. Несколько лет он проникает в чужие дома, набивает тряпьем женские ночные сорочки, протыкает их и уходит. Его называют убийцей чучел.

— Если это длится вот уже несколько лет, значит он отнюдь не глупец.

Чучело. Сорочка.

Джей Эс что-то добавил, но я не услышала его слов. Мои мысли заработали в новом направлении. Чучело. Белье. Нож. Шлюха по имени Жюли, соглашающаяся играть в игры с сорочкой. Рисунок. Газетные вырезки, найденные на улице Берже, одна — статья об убийце чучел, другая — моя фотография, помеченная знаком «X». Череп в моем садике. Лицо Гэбби, перекошенное от страха. Хаос в комнате для гостей.

— Я должна идти, Джей Эс.

— Темпе, пообещай, что последуешь моему совету. Вполне вероятно, что псих твоей Гэбби и есть тот самый Сен-Жак, которого вы встретили на Берже. Он может убить тебя. Ты в огромной опасности. Ты стоишь у него на пути, мешаешь ему. Вы нашли у него твою фотографию. И возможно, череп Грейс Дама принес в твой сад именно он — человек, который знает о тебе все. Ему всегда известно, где ты находишься. Будь предельно осторожна.

Я не слушала его. Мысленно я была уже совсем в другом месте.

На то, чтобы пересечь центр и отыскать в Мейне свою аллею, у меня ушло полчаса. Когда я перешагивала через раздвинутые ноги какого-то пьяницы, что сидел у стены, качая головой, он улыбнулся, поднял кулак и разжал его, протягивая мне ладонь.

Я достала из кармана долларовую купюру и отдала ему, надеясь, что пьяница в качестве благодарности присмотрит за моей машиной.

Мейн заполоняли его ночные обитатели: попрошайки, проститутки, наркоторговцы и туристы. Коммерсанты и торговцы, бесстрашные в хмельном веселье, стояли тут и там отдельными группками. Для некоторых посещение ночного Мейна — шумная игра, для других — безрадостная реальность. Добро пожаловать в отель «Сен-Лоран».

В отличие от предыдущей прогулки по Мейну, на сей раз у меня был четкий план. Я сразу направилась к Сен-Катрин в надежде найти там Джуэл Тамбо. У отеля «Гранада» стояла уже привычная для меня смена, но Джуэл я не увидела.

Перейдя улицу, я оглядела женщин. Ни одна из них не подняла с земли камень. «Уже хорошо», — решила я.

В прошлый раз я четко усвоила, чего здесь делать не стоит. Как поступить сейчас, я не знала.

Я стараюсь придерживаться в жизни одного правила: если сомневаешься, то не покупай, не говори, не предпринимай. Нарушишь это правило, значит обязательно потом пожалеешь. Я вспомнила свое красное платье с кружевным воротником, письмо, написанное и отправленное вице-канцлеру в порыве гнева. Нет, на сей раз я не захотела рисковать.

Поэтому скинула осколки стекла с бетонного блока, уселась на него, вытянув ноги, и уставилась на «Гранаду». И принялась ждать. Ждать. Ждать.

Некоторое время «мыльная опера» вокруг даже занимала меня. Эпизоды из жизни ночного Мейна. Прошел час, другой, третий. Я наблюдала за бесконечным процессом обольщения и использования. Падшие дети двадцатого века. Молодые и безнадежные.

Я играла в игру, придумывая разные названия, но к трем часам у меня пропал интерес ко всем и вся. Я чувствовала себя уставшей, удрученной и измученной. Я предполагала, что работать наблюдателем отнюдь не весело, но не думала, что это настолько изматывает. За несколько часов, проведенных у «Гранады», я составила в уме длиннющие списки, мысленно написала несколько писем, которые никому не собиралась отправлять, сыграла в десяток разных мозговых игр-тренингов. Проститутки, их клиенты и сутенеры появлялись и исчезали. А Джуэл Тамбо так и не пришла.

Я поднялась с блока и поплелась прочь. Зад будто онемел.

«Больше никогда не стану сидеть на бетоне», — подумала я.

И проститутку, которая, быть может, работает в эту ночь в другом месте, ждать никогда не буду.

Я уже отошла на приличное расстояние, когда мое внимание привлек звук подъехавшей к «Гранаде» машины. Я оглянулась и увидела выходящую из нее женщину с оранжевыми волосами и знакомым мне лицом.

Джуэл Тамбо захлопнула дверцу, наклонилась и сквозь раскрытое окно что-то сказала водителю. А несколько мгновений спустя, когда машина тронулась с места, уже присоединилась к двум другим женщинам, сидевшим наступенях отеля. Освещенные пульсирующим неоновым сиянием, они почему-то напомнили мне троицу домохозяек, которые сплетничают на крыльце деревенского дома. Их смех наполнял предрассветный воздух веселым звоном. Я зашагала назад.

Бурная жизнь Мейна стихала. Искатели приключений разбредались по домам, мусорщики только-только появлялись. Я увидела, как Джуэл поднимается со ступени, одергивает мини-юбку из спандекса и неспешной походкой, раскачивая бедрами, направляется мне навстречу.

— Джуэл?

На ее губах появилась озадаченная и разочарованная улыбка. Наверное, она и предположить не могла, что опять увидит меня здесь.

— Маргарет Мид?

— Темпе Бреннан, — улыбнулась я.

— Изучаете жизнь проституток? — спросила она с протяжным южноанглийским акцентом, махая рукой.

— Можно мне с вами прогуляться?

Джуэл пожала плечами, фыркнула и пошла дальше по улице, так же энергично качая бедрами. Я нагнала ее и зашагала рядом.

— Все еще ищете свою подругу, дорогуша?

— Признаюсь честно, сегодня я пришла сюда, надеясь увидеться с вами. Не думала, что вы приедете так поздно.

— Если хочешь оставаться в бизнесе, научись заключать сделки.

— Верно.

Некоторое время мы шли молча. Шум моих шагов практически заглушал металлический стук ее каблуков.

— Вообще-то, я уже и не стремлюсь отыскать Гэбби. Неделю назад она ко мне заявилась, потом вновь неожиданно исчезла. Наверное, когда посчитает нужным, опять придет.

Джуэл пожала плечами и ничего не ответила. Ее волосы то озарял свет фонарей, то поглощала тень. На наших глазах гасли тут и там неоновые лампы — бары закрывались, запирая внутри до следующей ночи вонь сигаретного дыма и прокисшего пива.

— Мне бы хотелось поговорить с Жюли, — произнесла я.

Джуэл остановилась и посмотрела на меня. Ее лицо выглядело уставшим, словно обесцвеченным этой ночью. Этой жизнью. Она извлекла из правой половинки бюстье пачку «Плеерз», достала сигарету, прикурила, затянулась и выпустила вверх дым.

— Может, вам лучше отправиться домой, дорогуша?

— Почему вы так считаете?

— Вы ведь до сих пор гоняетесь за убийцами?

Джуэл Тамбо была далеко не дурой.

— Мне кажется, один из них ошивается в этих краях, Джуэл.

— Думаете, это тот ковбой, с которым играет Жюли?

— Мне нужно побеседовать с ним.

Она смахнула пепел с сигареты и проследила за падающими на тротуар искорками.

— Я ведь сказала вам в прошлый раз: у этого парня вместо мозгов ливерная колбаса. Он ненормальный, но сомневаюсь, что кого-то когда-нибудь убил.

— Вы знаете, кем этот тип работает?

— Нет. Слабоумных кругом как голубиного дерьма. Я уделяю им столько же внимания.

— Вы же сами сказали, что стараетесь его избегать.

— Я многих стараюсь избегать, детка.

— В последнее время он здесь не появлялся?

Она посмотрела на меня, потом переключилась на что-то другое: на всплывший в памяти образ или пришедшую на ум мысль.

— Да, появлялся.

Я молча ждала продолжения. Джуэл в очередной раз затянулась, проводила взглядом проехавшую мимо машину.

— А Жюли я давно не видела. — Сделав еще одну затяжку, Джуэл закрыла глаза и задержала дым в легких, потом медленно выпустила его вверх. — И вашу подругу Гэбби тоже.

«По-моему, она не против, чтобы я продолжила расспросы», — подумала я.

— Где я могу его найти?

— Признаться честно, дорогуша, мне кажется, что без карты вы не разыщете даже собственную задницу.

Прекрасно.

Джуэл в последний раз затянулась, бросила окурок на тротуар и затушила его ногой.

— Пойдемте, Маргарет Мид. Я кое-куда вас отведу.

Глава 31

Джуэл целенаправленно куда-то зашагала. Ее каблуки стучали по асфальту, как палочки по барабану. Я не знала, куда она меня ведет, но шла следом.

Мы свернули на восток, прошли два квартала и, оставив позади Сен-Катрин, двинулись наискосок по свободному участку земли. Залитая лаком прическа Джуэл мерно покачивалась, светлым пятном выделяясь в темноте. Я спотыкалась о куски цемента, разбитые бутылки и смятые жестяные банки, недоумевая, как это Джуэл так легко вышагивает на шпильках.

Мы пересекли этот участок, свернули на какую-то аллею и вошли в невысокое деревянное здание без табличек и надписей. Окна изнутри выкрашены в черный цвет. Источник света — лишь нити рождественских гирлянд. Их красный свет создавал атмосферу, как на выставке ночных животных. Наверное, на то все и было тут рассчитано: на пробуждение ночных звериных инстинктов.

Я осторожно осмотрелась вокруг. Стены в зале, где мы оказались, украшали нарисованные ели, — по-видимому, декоратор, оформлявший этот бар, в самом деле любил рождественскую тему. Красные виниловые стулья, бордовые перегородки, отделяющие столики один от другого. Ящики с пивом вдоль ближней стены.

Несмотря на то что бар был почти пустым, воздух пропитывал тяжелый смрад: пахло сигаретным дымом, дешевой выпивкой, блевотиной, марихуаной.

Джуэл и бармен обменялись кивками. У бармена были кофейного цвета кожа и широкие кустистые брови. Из-под них он пристально следил за каждым нашим движением.

Джуэл медленно пошла по бару, скучающим взглядом осматривая немногочисленных посетителей. Я засеменила за ней. Какой-то старик за столиком в углу махнул рукой, приглашая ее присоединиться к нему. Она послала в его сторону воздушный поцелуй. Другой мужчина схватил ее за запястье. Свободной рукой Джуэл разжала его пальцы:

— Аттракцион закрыт, мой сладкий.

У одного из столиков она остановилась и чуть наклонилась вперед, загораживая собой единственного человека, сидевшего за этим столиком:

— Привет!

Я сделала шаг в сторону и увидела молодую женщину с засаленными каштановыми волосами, разделенными неровным пробором на две части. Она сидела, подперев щеки руками, глядя в стакан со светло-коричневой жидкостью. Лицо закрывали пряди волос.

— Жюли, — произнесла Джуэл.

Женщина не шелохнулась.

Джуэл села на стул с противоположной стороны. Я последовала ее примеру. Поверхность стола была залита какой-то гадостью, определять, чем именно, у меня не возникло ни малейшего желания. Джуэл облокотилась на край стола, но тут же отдернула руки, закурила и выпустила дым вверх.

— Жюли! — произнесла она громче и тверже.

Жюли отрывисто вздохнула и подняла голову.

— Жюли? — повторила она собственное имя.

Создавалось впечатление, будто ее неожиданно разбудили.

Мое сердце заработало вдвое быстрее обычного. Я закусила нижнюю губу.

Перед нами сидела девочка лет пятнадцати с мертвенно-бледным лицом, потрескавшимися губами, безжизненными, запавшими глазами, обрамленными темными кругами. Девочка, похожая на человека, давным-давно не видевшего солнечного света.

Она безучастно уставилась на нас, словно еще не осознала, что перед ней кто-то появился. А по прошествии нескольких секунд протянула над столом дрожащую руку. Сгиб ее локтя, освещенный тусклым красным светом, выглядел фиолетовым. Вены на внутренней части запястья пересекали серые полосы, напоминающие червей.

— Угостишь, Джуэл?

Джуэл зажгла еще одну сигарету, протянула ее Жюли. Та затянулась, закрыла глаза, задержала дым в легких и выпустила его к потолку.

— Мм, — блаженно промычала она и в очередной раз затянулась, полностью отдаваясь ритуалу заядлого курильщика.

Я ждала.

Джуэл взглянула на меня и медленно отвернулась. По ее глазам я ничего не могла понять.

— Жюли, дорогая, ты сейчас работаешь?

— Немного.

Жюли втянула в себя сигаретный дым, выпустила две сизые струйки из носа и проследила, как они превратились в светлое облачко, а потом растворились в красном свете.

Пока она курила, мы с Джуэл молчали. По-моему, наш приход не вызвал в Жюли ни тени удивления. Наверное, ее в этой жизни вообще ничто уже не удивляло.

— Я ничего не ела сегодня. — Она загасила окурок и посмотрела на нас.

Ее голос, как и взгляд, был безжизненным и безразличным.

Я взглянула на Джуэл. Та пожала плечами и закурила следующую сигарету. Я осмотрелась по сторонам. Ни меню, ни доски с перечнем блюд.

— Здесь продают гамбургеры.

— Купить тебе?

Я принялась вспоминать, сколько наличных взяла с собой.

— Их готовит Банко.

— Хорошо.

Жюли наклонилась в сторону.

— Банко, — махнула бармену, — сделай для меня гамбургер. С сыром.

Сейчас она походила на шестилетнего ребенка.

— А платить кто будет, Жюли? — крикнул тот.

— Я.

Я тоже наклонилась, чтобы он увидел меня из-за перегородки.

Банко стоял, прислонившись к раковине и сложив на груди ручищи:

— Один?

Я взглянула на Джуэл. Она покачала головой.

— Один.

Жюли придвинулась к стене и обхватила руками стакан со светло-коричневой жидкостью. Ее рот был приоткрыт. Послышался сигнал микроволновой печи, затем приглушенный шум.

Джуэл курила.

Наконец микроволновка издала четыре гудка, а спустя пару минут к нашему столику подошел Банко. Он поставил дымящийся, завернутый в целлофан гамбургер на картонной тарелке перед Жюли и вопросительно уставился на нас с Джуэл. Я заказала стакан содовой, Джуэл покачала головой.

Сдвинув вниз целлофан и оглядев внутренность булки, Жюли удовлетворенно кивнула и откусила кусочек. Когда Банко принес мою содовую, я бегло глянула на часы: три двадцать. Мне начинало казаться, что Джуэл никогда не начнет разговор.

— А где ты работаешь, детка? — спросила она у Жюли, словно прочитав мои мысли.

— То там, то тут.

— Я давненько тебя не видела.

— Я болела.

— Теперь чувствуешь себя лучше?

— Гм…

— Работаешь в Мейне?

— В общем-то… м-да.

— А в сорочку перед тем чокнутым все еще наряжаешься?

Джуэл спросила об этом как будто между прочим.

— Перед кем?

Жюли облизала гамбургер, как ребенок мороженое в стаканчике.

— Перед придурком с ножом.

— С ножом?

— Ну, перед тем парнем, который наглаживает своего дружка, когда ты лежишь перед ним в сорочке его мамочки.

Жюли перестала жевать, замерла, ничего не ответив. Ее лицо — серое и гладкое, как шпаклевка, — не выразило никаких эмоций.

Ногти Джуэл стукнули по столу.

— Ну же, милая! Ты наверняка догадалась, о ком я говорю?

Жюли сглотнула, глянула на нас и вновь сосредоточилась на гамбургере:

— А зачем он вам?

— Нам просто интересно, болтается ли до сих пор этот тип в нашем районе.

— Кто она такая?

— Темпе Бреннан. Подруга доктора Макаулей. Ты ведь знаешь ее, правильно, дорогая?

— С этим парнем что-то случилось? У него СПИД или гонорея? Почему ты спрашиваешь о нем, Джуэл?

Разговор получался бессмысленным. Если Жюли и отвечала на вопросы, то сбивчиво и уклончиво.

— Нет, детка. Я просто хочу знать, приходит ли он сюда в последнее время.

Жюли бесстрастно взглянула на меня:

— Вы с ней работаете?

— Да, работает, — ответила за меня Джуэл. — Она хочет поговорить с этим сорочечником.

— О чем?

— Задать обычные вопросы, — опять сказала вместо меня Джуэл.

— А она что, глухонемая? Почему все время молчит?

Я приоткрыла было рот, но Джуэл жестом велела мне молчать.

Жюли доела гамбургер с таким видом, будто уже и не помнила обо мне, и один за другим облизала пальцы.

— Так что с этим парнем? Кстати, он о ней тоже упоминал.

Страх мгновенно наводнил каждый участочек моего существа.

— О ком упоминал?

Жюли осмотрела меня. Ее рот опять приоткрылся. Казалось, постоянно держать его закрытым она просто не могла или не желала. Я увидела кусочки пищи, прилипшие к нижним зубам.

— Чем вам помешал этот парень?

— Помешал?

— Это мой единственный постоянный клиент.

— Никто ей не помешал, — опять вмешалась Джуэл. — Она просто хочет задать ему несколько вопросов.

Жюли отхлебнула из стакана.

— Что ты имела в виду, когда сказала «он о ней тоже упоминал»? — вновь попыталась выведать я. — О ком этот человек разговаривал с тобой, Жюли?

На ее лице отразилось недоумение, как будто собственные слова давно выветрились у нее из головы.

— Так о ком же, Жюли? — устало спросила Джуэл.

— О той старухе, которая постоянно тут пасется, с кольцом в носу и странной прической. — Жюли заправила за ухо прядь жидких волос. — Вообще-то, она хорошая. Пару раз покупала мне пончики. Вы ведь ее подруга?

Я не обратила внимания на жест Джуэл, означающий, что мне следует помолчать:

— Что он говорил о ней?

— По-моему, что она его раздражает, или что-то в этом духе. Точно не помню. Я никогда не слушаю, что все они болтают. Трахаю их как будто с завязанными глазами и заткнутыми ушами. Так для здоровья полезнее.

— Но ведь этот парень — твой постоянный клиент?

— Вроде того.

— Его ты, наверное, иногда слушаешь?

Джуэл махнула рукой, будто говоря: «Ладно, толкуй с ней сама».

— Почему она задает мне все эти вопросы, Джуэл? — Голос Жюли опять прозвучал по-детски. — Что ей нужно?

— Темпе просто хочет встретиться с этим парнем, вот и все.

— Не знаю, что я буду делать, если его не станет! У него, конечно, не все дома, но он регулярно мне платит, а это главное.

— Понимаю, дорогая.

Жюли поболтала жидкость в стакане и с шумом поставила его на стол. На меня она не смотрела.

— И я буду продолжать его обслуживать, кто бы что ни говорил! Да, он долбанутый, ну и что с того? Мне даже трахать его не приходится. И потом, что я стану делать по четвергам? Запишусь на какие-нибудь курсы? Начну ходить в оперу? Если я перестану с ним работать, кто-нибудь из девочек тут же займет мое место!

Впервые с момента, как мы пришли сюда, она проявила эмоции — по-юношески напускную храбрость, упрямство. Мое сердце замерло от жалости к этой девочке. Но страх за Гэбби взял верх.

— В последние дни ты видела Гэбби? — спросила я как можно более спокойно.

— Что?

— Доктора Макаулей?

Между ее бровями образовались складки, и я вспомнила об овчарке Марго, краткосрочная память которой, кстати говоря, гораздо более развита, чем память этой молоденькой проститутки.

— Старуху с кольцом в носу, — пояснила Джуэл, делая акцент на указателе возраста.

— О! — Жюли на мгновение закрыла рот, но тут же вновь его приоткрыла. — Нет, не видела. Я болела.

«Только не поддавайся панике, Бреннан», — строго сказала я себе.

— Теперь тебе лучше? — спросила я.

Жюли повела плечом.

— Идешь на поправку?

Она кивнула.

— Есть еще хочешь?

— Нет.

— Ты живешь где-то поблизости?

Мне до безумия не хотелось ее использовать, но я была вынуждена.

— Ты ведь знаешь где, Джуэл. За Сен-Доминик.

На меня Жюли не смотрела.

Я получила, что хотела. Вернее, очень скоро могла получить.

Из-за съеденного гамбургера или из-за смрада некоторое время спустя Жюли опять погрузилась в состояние полного безразличия ко всему окружающему: прижалась к стене, уставившись в пространство перед собой. Просидев в неподвижности несколько минут, она закрыла глаза и тяжело вздохнула. Костлявая грудь под хлопчатобумажной блузкой поднялась и опустилась. Было видно, что Жюли измождена.

Внезапно рождественские огни погасли. Помещение озарило ярко-белое сияние ламп дневного света, и Банко объявил, что бар закрывается. Несколько засидевшихся посетителей повставали с мест и, недовольно ворча, двинулись к выходу. Джуэл тоже поднялась, засунула пачку «Плеерз» в бюстье и жестом велела вставать и нам. Я посмотрела на часы: четыре утра. Мой взгляд упал на Жюли, и я почувствовала приступ вины.

Озаренная ярким светом, она походила на мертвеца, на человека, которому смерть уже дышит в затылок. Мне захотелось крепко обнять ее, отвести к себе домой, хорошенько накормить, заказать для нее одежду из каталога «Лендз энд». Но я знала, что этого никогда не случится, что для Жюли закрыта дорога в нормальную жизнь, что рано или поздно она окажется в самом низу.

Я оплатила счет, и мы вышли из бара. Утренний воздух встретил нас влагой, прохладой, запахом реки и пивных дрожжей.

— Спокойной ночи, дамы, — сказала Джуэл. — Не вздумайте отправиться на танцульки! — Она погрозила нам пальцем и быстро зашагала прочь по аллее.

Домашний уют и теплая постель притягивали меня к себе как магнитом, но я должна была заполучить очередную порцию информации.

Я повернула голову в ту сторону, куда направилась Жюли, наивно думая, что проследить за ней не составит особого труда. Я ошиблась: девочка уже сворачивала за угол, исчезая из виду. Пришлось догонять ее.

До старого, покосившегося трехподъездного дома за Сен-Доминик Жюли шла дворами. Открыв ключом зеленую облупившуюся дверь, вошла внутрь. Рваная занавеска на дверном стекле заколыхалась и успокоилась. Я взглянула на номер.

«На сегодня все, Бреннан», — сказала я себе.

Через двадцать минут я уже была дома.

Лежа в кровати вместе с Верди, я продумала, что мне предпринять и как я должна себя вести. Не звонить Райану. Не пугать Жюли. Проверить, Сен-Жак ли кретин с сорочкой и ножом. Узнать, где он живет. Или в какой дыре сейчас прячется. Раздобыть как можно больше достоверной информации. А потом выдать эту информацию «сверхумной» группе детективов. Вот, мальчики. Преступник живет здесь. Поймайте его.

Строить планы всегда просто.

Глава 32

Всю среду казалось, что меня обволакивает густой туман, настолько я обессилела. Я вообще не собиралась на работу, но позвонил Ламанш — ему потребовался один мой отчет. Приехав в лабораторию, я решила, что останусь на целый день. Раздраженная и вялая, я с самого утра засела за старые дела, которые откладывала на потом вот уже несколько месяцев. В четыре я отправилась домой, а в восемь, поужинав и приняв ванну, легла в постель.

В четверг утром, когда я проснулась, комнату заливал яркий солнечный свет. Я сразу поняла, что проспала долго. Потянувшись, повернула голову и посмотрела на часы: десять двадцать пять. Отлично. Мой изможденный организм отдыхал столько, сколько ему требовалось.

«Итак, приступим к осуществлению первой части плана, — подумала я. — На работу я сегодня не еду».

Неторопливо поднявшись, я воспроизвела в голове список действий, которые собиралась предпринять. Меня распирало от нетерпения, как марафонца перед забегом. Следовало задать себе определенный темп.

«Только спокойнее, Бреннан, — произнес мой внутренний голос. — Будь умницей».

Я прошла на кухню, сварила кофе, налила себе чашечку и погрузилась в чтение «Газетт». Рейтинг квебекской партии Паризо на десять процентов превышает рейтинг партии квебекских либералов премьера Джонсона. «Экспос» уступили «Кабз» первое место в Национальной восточной лиге. Рабочие были вынуждены трудиться в праздник строителя. Подумаешь, несчастье! Я никогда не могла этого понять. Здесь, в Монреале, где благоприятный для строительства период длится всего четыре месяца, в июле всех строителей распускают на двухнедельные каникулы. Очень умно придумано!

Я налила себе еще кофе и дочитала газету.

«А теперь пункт второй, — прозвучало в моем мозгу. — Не умственные, но физические упражнения».

Напялив шорты и футболку, я поехала в спортзал и в течение получаса истязала себя на беговой дорожке и «Наутилусе». На обратном пути заглянула в «Провиго» и накупила столько продуктов, что их хватило бы, наверное, на обед для всех кливлендцев. Вернувшись домой, принялась за вытирание пыли, мытье, уборку и чистку пылесосом. Подумала даже вымыть холодильник, но вовремя отказалась от этой сумасбродной затеи.

К семи вечера мое неистовое желание привести свое гнездышко в порядок было удовлетворено. Квартира провоняла чистящими средствами, на столе в гостиной сохли свитеры, все кругом блестело. Я же, напротив, выглядела и пахла так, будто только что вернулась из продолжительного похода.

Я была готова.

Сегодня весь день стояла жара. Вечер обещал быть таким же. Я напялила другие шорты и футболку и посмотрела на свое отражение в зеркале. Отлично. Конечно, на проститутку я в таком виде не тянула, но вполне могла сойти за некую личность, явившуюся в Мейн в поисках наркотиков или дружка на ночь. Или в поисках и того и другого.

Направляясь на Сен-Лоран, я еще раз прокрутила в голове все пункты своего плана: найти Жюли, проследить за ней, найти сорочечника, проследить за ним. Ни в коем случае не привлекать к себе внимания. Все очень просто.

Я проехала по Сен-Катрин, осматривая тротуары по обе стороны дороги. У «Гранады» уже стояли несколько женщин, но Жюли среди них я не увидела. В это время я и не ожидала ее здесь обнаружить. Я приехала заранее, чтобы притереться к толпе.

Первое препятствие ожидало меня на той аллее, где я обычно оставляла машину. Как только я въехала на нее, перед моей «маздой», будто джинн из бутылки, возникла огромная женщина с макияжем Тэмми Бэккер и шеей бультерьера. Она вылила на меня поток ругани, смысл которой я поняла больше по жестам и интонациям. Не желая с ней связываться, я отправилась на поиски другой парковочной площадки.

Проехав шесть небольших кварталов на север, я увидела узкую улочку с трехподъездными домами по обе стороны, свернула на нее, заглушила мотор и вышла. На меня устремились взгляды мужчин с балконов, их разговоры на некоторое время стихли, а банки с пивом опустились на замызганные колени. Закрыв машину, я быстро зашагала прочь, размышляя, что они обо мне думают и за кого принимают.

Влившись в шумную волну Сен-Лорана, я почувствовала некоторое облегчение. Часы на «Ле Бон-Дели» показывали четверть девятого. Я чертыхнулась про себя. Мне уже следовало быть на месте. Не дай бог, я ее пропущу!

Приблизившись к «Гранаде», я, не выходя из толпы разного сброда, еще раз осмотрела проституток. Жюли не было.

«Проклятье! — мысленно выругалась я. — И почему я не выехала из дому пораньше? В какое время, интересно, она обычно сюда приходит? С какой стороны появляется?»

Я зашагала на восток, вглядываясь в лица встречных женщин. Толпа с каждой минутой разрасталась, и я все сильнее боялась, что не замечу Жюли и пройду мимо. Свернув на север, я пересекла ту свободную от построек площадку, по которой недавно мы шли с Джуэл в бар. У бара я в нерешительности приостановилась и, не заглянув внутрь, зашагала дальше.

Через несколько минут я находилась уже за Сен-Доминик. Стояла, сгорбившись, возле толстого столба у трехподъездного покосившегося дома Жюли. Вокруг ни души. Окна дома смотрели на меня черными пятнами. Фонарь на крыльце не горел.

Я содрогнулась, измученная жарой.

Время тянулось медленно. Я не сводила глаз с дома. Откуда-то с противоположной стороны улицы появилась старуха с тележкой, нагруженной тряпьем. С трудом затащив тележку на тротуар, она свернула за угол. Вскоре грохот колес растворился вдали, и улица опять погрузилась в дремоту.

Я глянула на часы: без двадцати девять. Сумерки сгустились.

Как долго мне придется здесь стоять? Может, она уже ушла? Черт возьми! Почему я не выехала из дому раньше?

Я начала сознавать, что мой план, который еще несколько часов назад казался настолько простым и эффективным, далек от идеала.

Прошло еще какое-то время. Может, всего минута. В тот момент, когда я уже засобиралась уходить, в одной из комнат на втором этаже зажегся свет. А вскоре на крыльцо вышла Жюли в бюстье, мини-юбке и высоких сапогах. Лицо, живот и бедра выделялись на фоне темноты белыми пятнами. Я неслышно зашла за столб.

Она задержалась на крыльце: подняв голову и скрестив руки на груди, постояла на верхней ступени, как будто пробуя ночь на вкус. Потом стремительно сошла вниз и зашагала в сторону Сен-Катрин. Я пошла за ней следом, стараясь не терять ее из поля зрения и в то же время оставаться незаметной.

На одном из перекрестков Жюли поразила меня: свернув налево, а не направо, где располагался Мейн, она торопливо устремилась сквозь толпу. Ей свистели вслед и выкрикивали всякие непристойности, но Жюли ни на кого не обращала внимания.

«Прекрасно, Бреннан! — мысленно усмехнулась я. — А ты собиралась ждать ее у «Гранады»!»

По мере нашего продвижения на восток толпа редела. Мне приходилось постоянно отставать больше и больше, хотя это было ни к чему. Жюли продвигалась и смотрела вперед настолько целеустремленно, что, казалось, все ее мысли и чувства сосредоточены на том месте, куда она направлялась.

Вскоре я с удивлением обнаружила, что нахожусь уже в совершенно другой среде. Навстречу стали попадаться то выряженные денди, то атлеты в жилетках и джинсах, украшенных цветными пятнами из распылителя, то однополые парочки, то — реже — трансвеститы. Мы шли по обиталищу геев.

Я следовала за Жюли, минуя кафе, книжные магазины и рестораны различных кухонь мира. Наконец девушка свернула на север, потом на восток, потом на юг, на тупиковую улицу, застроенную складами и убогими деревянными постройками. Ко многим из окон этих построек были прибиты жестяные щиты. Некоторые из помещений на нижних этажах кто-то попытался использовать как офисы, но в эти офисы в течение последних года-двух посетители явно не наведывались. Вдоль обочин валялись жестяные банки, бутылки и бумага.

Жюли целенаправленно прошагала к одному из зданий, открыла грязную дверь с защищенным решеткой стеклом, что-то быстро проговорила и прошла внутрь. Сквозь окно справа, тоже с решеткой, я рассмотрела рекламный плакат какого-то пива.

«И что мне теперь делать? — подумала я растерянно. — Наверное, у них здесь назначено тайное свидание, где-нибудь в отдельной комнате наверху или в задней части здания. А может, в этом баре они условились только встретиться и через некоторое время уйдут куда-нибудь вместе? Так для меня было бы гораздо лучше. В противном случае, если, сделав свои дела, они разойдутся поодиночке, мой план провалится. Я не узнаю, за каким мужчиной должна следить».

Открыто стоять перед домом я не могла. Разглядев на противоположной стороне улицы самое темное место, я бесшумно направилась туда. Это был проход между заброшенной парикмахерской и каким-то складом — фута два шириной, мрачный, как склеп.

Едва дыша от страха, я шагнула вглубь этого прохода и прижалась к стене. Прошло несколько минут. Меня обволок тяжелый теплый воздух, тишину нарушал лишь стук моего сердца. Неожиданно послышавшийся шорох так напугал меня, что я подпрыгнула. Я была не одна. Из мусора под моими ногами выбралось нечто черное и устремилось глубже в проход. Несмотря на жару, меня обдало холодом. Грудь сжалась.

«Не бойся, Бреннан, — успокоила я себя. — Это всего лишь крыса. Ну же, Жюли!»

Как будто в ответ на мою мольбу, буквально несколько мгновений спустя Жюли вышла из двери с решеткой в сопровождении какого-то мужчины. Я прочла надпись у него на груди: «УНИВЕРСИТЕТ МОНРЕАЛЯ». Левой рукой мужчина прижимал к себе бумажный пакет.

Мое сердце заколотилось еще сильнее.

«Это он? Человек, которого засняли у банкомата? Беглец с улицы Берже?» — запрыгали в голове вопросы.

Я попыталась рассмотреть лицо, но было чересчур темно, и нас разделяло слишком большое расстояние. Вряд ли я узнала бы Сен-Жака, если бы даже столкнулась с ним нос к носу. Та фотокопия была очень уж расплывчатой, а встреча в квартире на Берже — мимолетной.

Парочка устремилась назад по дороге, по которой мы с Жюли сюда пришли, только на Сен-Катрин вместо запада свернула на юг. Дальнейший путь пролегал через множество улочек — темных и открыто недружелюбных.

Я следовала за ними, отставая на полквартала, чутко реагируя на каждый шорох и ужасно боясь быть обнаруженной. Если они заметят меня, спрятаться некуда. Ни спасительных витрин, в которые можно уставиться, ни магазинов, куда при необходимости легко нырнуть, ни какого-либо объяснения моего здесь присутствия — у меня не было абсолютно ничего. Единственное, на что я рассчитывала, так это с невозмутимым видом продолжать идти вперед и свернуть за первый же угол, если Жюли не успеет меня узнать.

Они не оборачивались.

Мы прошли сквозь бесчисленное множество улочек и аллей, которые становились все пустыннее. Вдруг нам навстречу откуда-то из-за низкого здания вышли двое мужчин, громко спорящих о чем-то друг с другом. Я взмолилась, чтобы Жюли и ее спутник не захотели проводить прохожих взглядами. Бог опять услышал мою мольбу. Ни разу не обернувшись, парочка исчезла за следующим углом. Я испугалась, что потеряю их, и прибавила шагу.

Не помогло. Когда я свернула за угол, ни Жюли, ни ее клиента не было.

Черт возьми!

Я внимательно осмотрела здания по обе стороны улицы: каждую металлическую лестницу, каждый подъезд. Ничего.

Проклятье!

Злясь на себя, я зашагала к следующему углу и вдруг услышала шум раскрывающейся двери. Футах в двадцати справа от меня на ржавый металлический балкон вышел спутник Жюли. Он стоял ко мне спиной, но я узнала его по джемперу. Я застыла, не в состоянии о чем-либо думать или что-либо предпринимать.

Высморкавшись на цементную дорожку внизу, мужчина вернулся в дом и закрыл за собой дверь. Меня он не заметил.

Я стояла на месте, не смея шелохнуться.

Здание, в котором они находились, с обеих сторон как будто подпирали подобные развалюхи. Казалось, убери одну из них, и обе оставшиеся тут же рухнут. Я прочла надпись над подъездом: «Сен-Витус. Комнаты для туристов».

Я опять всмотрелась в здания на противоположной стороне и вновь обнаружила темный проход. Может, мне просто везло. Или я так быстро научилась ориентироваться в подобных местах.

Набрав в легкие побольше воздуха, я шагнула в новое укрытие. Возникло чувство, будто я прыгнула в мусорный бак. В нос шибанула вонь мочи и гнили.

Я стояла, переминаясь с ноги на ногу. Наученная горьким опытом в предыдущем проходе и не желая соприкасаться ни с пауками, ни с другими тварями, к стене я не прислонялась. О том, чтобы присесть на корточки, не могло быть и речи.

Время шло бесконечно долго. Мой взгляд был прикован к «Сен-Витусу», а мысли разбрелись в разных направлениях. Я думала о Кэти. И о Гэбби. Думала о Сен-Витусе, гадая, кем этот святой был и как бы отреагировал, если бы узнал, что в его честь названа подобная дыра.

«Может, это вовсе и не имя святого, — размышляла я, — а название болезни?»

Я думала о Сен-Жаке. Та фотография была слишком плохого качества: разглядеть на ней лицо человека не представлялось возможным. Чудак верно сказал: его родная мать не поняла бы, кто на снимке.

Я старалась не представлять себе, что происходит в тех комнатах. И отчаянно надеялась, что скоро все, что бы там ни происходило, закончится.

Ветер в мое убежище не заглядывал, и кирпичные стены все еще хранили в себе тепло прошедшего жаркого дня. По прошествии некоторого времени моя футболка промокла и прилипла к телу, а голова вспотела, и отдельные капельки то и дело скатывались с нее по лицу и шее.

Я переминалась, наблюдала и думала. Где-то вдали в небе слышался приглушенный гром. Время от времени улицу освещали фары проезжавших машин, потом она вновь погружалась во мрак.

Духота, зловоние и ограниченное пространство в конце концов начали оказывать на меня должное воздействие: в голове, прямо за глазами, возникла боль, а горло стало сводить предрвотной судорогой. Мне уже хотелось наплевать на это все и уйти. Я опустилась на корточки.

Неожиданно на меня упала чья-то тень. Мне показалось, что в моем мозгу взорвалась бомба.

Я повернула голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов и с ужасом обнаружила, что с другой стороны проход заблокирован. Я оказалась в ловушке!

Ко мне приблизился мужчина. Он расстегивал ремень на брюках. Я вскочила на ноги и в панике отступила на несколько шагов вглубь. Человек, увидев меня, тоже в страшном испуге попятился назад. Я заметила, что он азиат, хотя в темноте смогла рассмотреть только зубы и выпученные от страха глаза.

Я прислонилась к стене, ноги подкашивались. Человек еще с пару мгновений пялился на меня, потом покачал головой и торопливо зашагал прочь, на ходу застегивая молнию на брюках и заправляя в них рубашку.

Некоторое время я не двигалась, приводя в порядок дыхание и приходя в чувство.

«Это был всего лишь прохожий, решивший помочиться, — успокаивала я себя. — Он ушел».

А если бы на его месте оказался Сен-Жак? Ты залезла в эту щель, ни на секунду не задумавшись, как в случае возникновения опасности станешь отсюда выбираться! Дура! Хочешь распрощаться с жизнью?

Всего лишь прохожий.

Иди домой. Джей Эс прав. Пусть этими мерзостями занимаются копы.

Они не смогут распутать клубок.

Это не твои проблемы.

Но Гэбби — моя проблема.

Взяв себя в руки, я продолжила наблюдение. Мои мысли вновь сосредоточились на Сен-Витусе. Я вспомнила, как читала о том, как в шестнадцатом веке люди с расшатанными нервами и трясущимися руками шли за помощью к одному из святых. К этому, интересно, тоже ходили?

Я представила себе города, в которых давно мечтала побывать. Абилин. Бангкок. Читтагонг. Это слово всегда мне нравилось — «Читтагонг». Я решила, что непременно съезжу в Бангладеш.

Внезапно мысли о путешествиях испарились. Я увидела, как Жюли спокойно вышла из «Сен-Витуса» и зашагала вверх по улице. Я не сдвинулась с места. Она меня больше не интересовала.

Тот, кто мне нужен, не заставил себя ждать. Тоже вышел буквально спустя несколько минут.

Я подождала, пока он не удалится на определенное расстояние, и двинулась следом. Его движения напомнили мне помойных крыс. Втянув голову в плечи, ссутулившись, крепко прижимая сумку к себе, мужчина шел суетно и быстро. Преследуя этого человека, я пыталась сравнить его с тем, которого увидела на улице Берже. Сен-Жак появился перед нами тогда слишком неожиданно, и двигался он чересчур быстро. Этот тип, естественно, перемещался медленнее, но вполне мог оказаться именно Сен-Жаком.

В третий раз за сегодняшнюю безумную ночь я следила за человеком, пробираясь по грязным неосвещенным улицам. И опять взывала к каким-то высшим силам, прося их направить его прямо домой. Если он вздумает зайти еще в один бар, я не выдержу.

Я зря беспокоилась. Пройдя по лабиринту задних улиц и боковых аллей, человек свернул за последний угол и устремился к зданию из серого камня. Сегодня ночью я прошла мимо сотни подобных домов, только этот был чуть менее грязным и не таким старым, а его лестница чуть меньше нуждалась в покраске.

Мужчина быстро взбежал по ступеням и исчез за резной деревянной дверью. Почти сразу же в одной из комнат на втором этаже зажегся свет. Я увидела, что окна в ней приоткрыты и занавешены сереющим кружевом. Внутри двигалась знакомая мне фигура.

Я перешла улицу и остановилась.

Фигура походила туда-сюда и куда-то пропала.

Я ждала.

«Это он, Бреннан. Смывайся отсюда!» — приказал мне внутренний голос.

А если ему просто пришло в голову кого-то навестить?

«Ты нашла его! Сматывайся!»

Я посмотрела на часы: двадцать минут двенадцатого. Еще довольно рано. Я решила побыть здесь еще минут десять.

К счастью, ждать не пришлось. Мужчина тут же вернулся, раскрыл окна шире, отошел от них, и свет в комнате погас. Он лег спать!

Я подождала еще минут пять, желая удостовериться, что этот тип не выйдет из дому и не отправится еще куда-нибудь.

Потом записала адрес и пошла прочь, надеясь, что отыщу свою машину. Воздух все еще был тяжелым, листья на деревьях и занавески на окнах не двигались, — казалось, последние только что выстирали и повесили сушиться. Неоновый свет Сен-Лорана возвышался облаком над потемневшими домами и улицами, по которым я пробиралась к своей «мазде».

В полночь я уже въехала в гараж.

Сначала я не обратила внимания на странные звуки. Они проникли в мое сознание, когда я уже шла по коридору, выбирая из связки нужный ключ. Я остановилась, прислушалась. Громкие гудки раздавались у меня за спиной, от двери слева от въездных ворот в гараж.

Я развернулась и зашагала в противоположном направлении. Дверь, казалось, была закрыта, но замок защелкнулся лишь наполовину, от этого и сработала сигнализация.

Я открыла дверь и плотнее ее захлопнула. Гудение прекратилось. Я отметила, что должна непременно сообщить Уинстону об этой неисправности.

В квартире прохлада и свежесть раскрыли мне свои живительные объятия. После моей безумной прогулки я ужасно им обрадовалась. Я задержалась в прихожей, смакуя каждое мгновение. Выбежавший навстречу Верди принялся тереться о мои ноги и мурлыкать. Несколько белых шерстинок прилипли к моим потным лодыжкам. Я погладила кота по голове и покормила. Потом проверила автоответчик. Звонили всего один раз, сообщения не оставили. Я направилась в душ.

Втирая в кожу ароматную пену, я прокручивала в голове события сегодняшнего вечера. Чего я добилась? Узнала, где живет чокнутый сорочечник Жюли? И?.. Этот парень может не иметь никакого отношения к убийствам.

Я еще и еще раз подвергала сомнению тот факт, что следила сегодня за Сен-Жаком, но интуиция твердила мне, что это был он. В моей душе все еще жил огромный страх за Гэбби. И я ни капли не сомневалась в том, что найти убийцу — моя задача.

После душа я приободрилась и, сознавая, что сейчас все равно не засну, налила себе имбирного лимонада, взяла апельсин и, закутавшись в стеганое одеяло, растянулась на диване. Дискуссия в моей голове продолжилась.

Почему сегодня я четыре часа провела среди грязи, крыс и пауков? Почему не предоставила копам удовольствие проследить за ненормальным дружком Жюли?

Почему не рассказала все Райану и не позволила ему заняться тем, чем занялась сама?

Я чувствовала, что ответы на все эти вопросы связаны с чем-то более личным, чем страх за собственную жизнь или за жизнь Гэбби. Что-то другое вынуждало меня так рьяно заниматься расследованием, что-то более глубокое и тревожащее. В течение целого часа, шаг за шагом, я разобралась, в чем дело.

Дело было в том, что в последнее время я начала бояться саму себя. Каждый день мне приходилось сталкиваться с насильственной смертью — с трупами каких-то женщин, убитых какими-то мужчинами, мертвыми телами, выброшенными в реку, в лес, на помойку. Я изучала раздробленные кости детей, найденные в водопроводной трубе, в коробке, в пакете. День за днем я вычищала их, осматривала, классифицировала. Потом писала отчеты. И порой при этом ничего уже не испытывала. Была профессионально отстранённа. Хладнокровна. Я видела смерть слишком часто, слишком близко, и мне начинало казаться, что я теряю понимание ее значения. Ведь скорбеть по каждой из этих косточек я была просто не в состоянии.

А вот смерти этих женщин шевельнули во мне нечто особое. Я как будто пропустила сквозь свою душу их страх, их боль, их беспомощность перед лицом безумия. Я воспылала яростью и злобой и загорелась желанием уничтожить зверя, отобравшего у них жизни. Смерти этих женщин вызвали во мне искреннее сострадание и словно явились спасительным тросом для моих притуплявшихся эмоций. Для моей собственной человечности. Я сочувствовала несчастным женщинам и испытывала по отношению к ним огромную благодарность.

Вот насколько личной была причина, побудившая меня заниматься поисками убийцы. Вот почему я не намеревалась бросать расследование. Вот что заставило меня ехать в лес у монастыря и вливаться в ночные кошмары Мейна. Я чувствовала себя обязанной убедить Райана довести дело до конца. Я должна раскусить клиента Жюли. И найти Гэбби. Все эти истории могут оказаться взаимосвязанными. Или нет. Не имеет значения. Так или иначе, я жаждала найти сукина сына, безнаказанно издевавшегося над женщинами, и изолировать его от общества. Навсегда.

Глава 33

Ускорить ход расследования оказалось сложнее, чем я предполагала. Частично по моей вине.

К пяти тридцати пятничного вечера мои желудок и голова уже изнывали от бесчисленного количества выпитых чашек кофе. Мы обсуждали содержимое папок несколько часов подряд. Новой информации собрать удалось крайне мало, и мы были вынуждены снова и снова повторять то, что давно знали, пытаясь выискать какие-то новые взаимосвязи. Дело почти не продвигалось.

Бертран занимался проработкой вопроса с недвижимостью. Объявления о продаже жилья Моризет-Шанпу и Адкинс, а также соседей Ганьон были напечатаны через «РеМакс», огромную риелторскую фирму с офисами в трех районах города и тремя выездными агентами. Ни один из них не помнил ни жертв, ни даже недвижимость, которую они собирались продать. Отец Тротье пользовался услугами другой конторы — «Ройал Лепаж».

Выяснилось, что бывший дружок Питр был наркоманом и что несколько лет назад он убил проститутку в Виннипеге. Этот факт мог служить ключом к разгадке дела об убийстве самой Питр, а мог и вовсе не иметь к нему никакого отношения. Клодель настаивал на последнем.

Допрос людей, совершивших преступления сексуального характера когда-либо в прошлом, велся непрерывно, но положительных результатов не давал.

Толпа полицейских чутко наблюдала за районами, в которых жили Адкинс и Моризет-Шанпу. Ничего.

Мы не знали, в каком направлении работать, и от этого постепенно теряли терпение, делались все более раздражительными и угрюмыми. Я была вынуждена раскрыть свои карты. Меня вежливо выслушали. Я рассказала о ситуации с Гэбби, о рисунке, о том, как я разговаривала о нем с Джеем Эс, и о слежке за Жюли.

Когда я закончила, никто не произнес ни слова. Фотографии семи убитых женщин в гробовом молчании взирали на меня. Клодель рисовал в блокноте какие-то сетки или решетки. Он целый день помалкивал, как будто решил отстраниться от всех нас. Мое выступление привело Клоделя в еще более хмурое расположение духа.

Прекр-р-расно!

— Значит, вы не можете сказать точно, Сен-Жак это или нет? — подал наконец голос Бертран.

Я покачала головой.

Прекр-р-расно!

— Я считаю, нам следует сцапать этого дегенерата! — воскликнул Кеттеринг.

— На каком основании? — спросил Райан.

Прекр-р-расно!

— Можно просто надавить на него, взглянуть, как он отреагирует, — предложил Шарбонно.

— Если этот тип и есть наш мальчик, тогда мы просто спугнем его, — сказал Руссо. — Он тут же исчезнет из города, вот и все. А для нас главное — не упустить его.

— Главное, чтобы никто больше не пострадал, — произнес Бертран.

— Может, этот парень импотент?

— Или просто ловит кайф, когда видит эту сорочку на какой-нибудь девке?

Прекр-р-расно!

— А насколько надежный человек эта ваша Гэбби? —спросил вдруг Шарбонно.

Я заколебалась. При свете дня абсолютно все выглядит иначе. Вчера мне казалось, что я добилась самого главного и теперь наведу детективов на верный след. Теперь же понимала, что слишком поторопилась со своим рассказом.

Клодель поднял голову и уставился на меня холодным, как у рептилии, взглядом. Этот человек питал ко мне огромное презрение, мечтал, чтобы я убралась с его дороги. Я до сих пор не знала, пожаловался ли он на меня кому-либо или еще только готовился это сделать. А еще я не знала, насколько верны мои выводы и догадки.

То, что я сделала в следующий момент, навеки будет лежать на моем сердце тяжелым грузом. Наверное, в самых глубинах своей души я все же не верила, что с Гэбби может произойти что-то страшное. Она ведь и в прошлом постоянно выкидывала номера. Или в тот момент я просто решила обезопасить себя. Не знаю. Но я точно помню, что тревога за подругу не достигала во мне в тот день критической точки.

— Гэбби и раньше пропадала.

Прекр-р-расно!

Прекр-р-расно!

Прекр-р-расно!

— Пропадала так же, без объяснений и предупреждений? — повернулся ко мне Райан.

Я кивнула.

Прекр-р-расно!

Прекр-р-расно!

Прекр-р-расно!

На лицо Райана легла мрачная тень.

— Хорошо. Продиктуйте нам ее полное имя, и мы попробуем что-нибудь выяснить. Но особого внимания этому делу придавать пока, разумеется, не станем. Официального приказа мы все равно не получим, информации слишком мало. Мишель? — обратился он к Шарбонно.

Шарбонно кивнул. Мы обсудили еще некоторые моменты и разошлись.

Вновь и вновь вспоминая впоследствии об этом собрании, я все время терзала себя одним вопросом: смогла ли бы я изменить развитие дальнейших событий, если бы повела себя иначе?

Почему я не заявила об исчезновении подруги как о катастрофе? Испугалась змеиного взгляда Клоделя? Или же выработанное в процессе работы хладнокровие в который раз взяло во мне верх над человечностью и мое желание остаться профессионалом в глазах коллег оказалось сильнее, чем страх за Гэбби? Изменилось бы что-нибудь, если бы именно в тот день полиция прибегла к решительным мерам?

В тот вечер мне опять предстояло ужинать дома перед телевизором. Когда в микроволновке приготовилась моя еда, я вытащила поднос и развернула фольгу.

И на мгновение замерла, глядя на синтетический кусок мяса на синтетическом картофельном пюре и ощущая себя одинокой и беспредельно неудовлетворенной. Что ждет меня в ближайшие несколько часов? Еще один вечер с глупой комедией, котом и борьбой с демонами?

— Нет уж!

Я выбросила свой ужин в помойное ведро, отправилась в японский ресторан и заказала суши. Ко мне подсел какой-то коммерсант, мы разговорились о пустяках. Покончив с суши, я отделалась от собеседника и поспешила в кинотеатр на последний сеанс «Короля-льва». Было без двадцати одиннадцать, когда, покинув здание кинотеатра, я прогулочным шагом прошла на прилежащую улицу, опустевшую с уходом уличных торговцев. Маленькая пекарня бубликов, контейнер-холодильник с йогуртом, торговый фургончик «Японская кухня», защищенный раскладной решеткой, мясная лавка с развешанными за стеклом ножами разных форм и размеров — все это погрузилось в сон, попрощавшись до завтра с хозяевами и покупателями.

Мультфильм на несколько часов отвлек меня от мыслей об убийствах. Поющие гиены, африканские ритмы и романтичность молодого льва — это было как раз то, в чем я сейчас нуждалась.

Я пересекла Сен-Катрин и пошла к дому. Стояла жаркая влажная погода. Уличные фонари окружали мутные ореолы, над тротуарами висел густой туман, похожий на пар над горячей ванной, которую вынесли на мороз.

Как только я свернула к своей квартире, то сразу заметила конверт, укрепленный между металлическим шаром-ручкой на моей двери и деревянным косяком. В первое мгновение я подумала, что это записка от Уинстона: когда ему требовалось что-нибудь отремонтировать, он всегда предупреждал, что в такое-то время отключит электричество или газ.

«Но в подобных случаях Уинстон вешает объявление», — тут же возразила себе я.

Тогда от кого же письмо? От соседей, которым мешает мяуканье Верди? От Гэбби?

Нет. Письмо не от соседей и не от Гэбби. Это было вовсе и не письмо. В конверте я нашла две вещи. Теперь обе они лежали передо мной на столе, безмолвные и ужасающие. Я пялилась на них, чувствуя, как дрожат руки, слыша бешеный стук собственного сердца. Я понимала, что эти вещи означают, но отказывалась признавать, что понимаю это.

Пластиковая карта — удостоверение личности с именем, датой рождения и медицинско-страховым номером Гэбби, рельефно выделяющимися белыми знаками на красном фоне в левой половине. Вверху справа фотоизображение Гэбби — дреды торчат в разные стороны, в мочках ушей что-то блестит.

Небольшой квадрат — вырезка из крупномасштабной карты города. Названия на французском, цветовой код улиц и пространств, обозначенных зеленым цветом, до ужаса мне знакомы. Улица Бошан. Улица Шамплен. Нет, я не знала, что это за места. Может, передо мной кусок вовсе не монреальской карты. На карте не было ни одного названия, которое я бы узнала. Лишь единственный знак — большая черная «X» в самом центре.

Я смотрела на эту «X», не помня себя от испуга. В воображении уже мелькали чудовищные картинки, но я пыталась прогнать их, упрямо отказываясь верить в очевидное.

«Это запугивание, игра, — твердила я себе. — Как череп в саду. Маньяк дразнит меня. Демонстрирует, как он умеет нагонять страх».

Не знаю, как долго я таращилась на фотографию Гэбби, переносясь сознанием то в один, то в другой эпизод из прошлого. Гэбби в клоунской шляпе на дне рождения трехлетней Кэти. Гэбби в слезах вспоминает о самоубийстве брата.

В моей квартире царила оглушающая тишина. Время как будто остановилось.

Внезапно реальность обрушилась на меня всей своей неумолимой жестокостью.

Это не игра. Боже праведный! Гэбби! Бедная, милая Гэбби! Какой кошмар!

Райан поднял трубку после третьего гудка.

— Он таки добрался до Гэбби, — прошептала я, стискивая трубку в руке и усилием воли заставляя голос не срываться.

— Кто? — спросил Райан, чувствуя мое отчаяние и сразу переходя к главному.

— Не знаю.

— Где они?

— Я… не знаю.

Я услышала, как он провел ладонью по лицу.

— Почему вы решили, что что-то произошло?

Я все рассказала.

— Проклятье!

Пауза.

— Я заеду за вырезкой, мы выясним, что это за место, и я немедленно отправлю туда ребят.

— Я сама могу привезти вырезку.

— Вам лучше не выходить из квартиры. За вашим домом надо опять установить наблюдение.

— Не одна я в опасности! — выпалила я. — Этот скот схватил Гэбби! Возможно, уже убил ее!

Мои руки сильнее задрожали, и я сжала их в кулаки.

— Бреннан, я тоже ужасно беспокоюсь за вашу подругу. Я помогу ей, чем только смогу, поверьте. Если этот психопат просто стащил ее сумку, то сама Гэбби, возможно, в полном порядке, где бы она ни находилась. Если же он что-то сделал с ней и показывает нам, где ее искать, значит мы ничего уже не в состоянии изменить. Но подумайте о том, что этот сукин сын принес вам письмо. Он приходил в ваш дом, естественно, знает и вашу машину. Если это и есть убийца, ему ничего не будет стоить добавить к списку своих геройств и еще одно. Об уважении к чужой жизни он не имеет ни малейшего представления. В данный момент все его внимание сосредоточено на вас.

Я все это понимала.

— Я отправлю кого-нибудь и к дому того типа, за которым вы следили, — добавил Райан.

— Как только местонахождение этой проклятой «X» будет установлено, пожалуйста, позвоните мне, — произнесла я медленно и спокойно.

— Брен…

— Это так сложно? — повысила я тон.

Я вела себя безумно и сознавала это, но Райан сдался, очевидно опасаясь, что в противном случае я впаду в истерику. Или я просто ему надоела.

— Не сложно.

Около полуночи Райан заехал за конвертом, через час мне позвонили из полиции. На карточке обнаружили отпечатки пальцев только одного человека. Мои отпечатки. Знаком «X» на карте обозначался незастроенный участок в Сен-Ламбере. Спустя еще час мне позвонил Райан. Патруль осмотрел участок и близлежащие дома и ничего не нашел. Утром туда должна была выехать оперативно-следственная бригада. С собаками. Нам опять предстояла поездка на южный берег.

— В котором часу они прибудут туда? — спросила я дрожащим голосом.

Подавлять в себе боль за Гэбби я была уже не в состоянии.

— Я планирую назначить операцию на семь.

— На шесть.

— Хорошо, на шесть. Хотите тоже поехать?

— Спасибо.

Он помолчал.

— Может, с ней все в порядке.

— Да.

Я начала готовиться ко сну, хотя знала, что не смогу сомкнуть глаз. Чистка зубов. Умывание. Нанесение крема на руки. Переодевание в ночную рубашку. Вместо того чтобы лечь в кровать, я принялась ходить по комнатам, усиленно пытаясь освободить свой мозг от мыслей о фотографиях семи женщин на досках в нашем кабинете. О местах совершения убийств. Об отчетах патологоанатомов. О Гэбби.

Потом я поправила покосившуюся картину на стене, сдвинула к центру вазу на столе, собрала шерстинки Верди с ковра. Мне стало холодно, и я приготовила чашку чая и выключила кондиционер. По прошествии нескольких минут я вновь зашагала из комнаты в комнату. Верди, смертельно устав наблюдать за моим бессмысленным хождением, отправился в спальню и заснул на кровати. Я же не могла остановиться.

Около двух я растянулась на диване, закрыла глаза и попыталась расслабиться. Сосредоточиться на звуках ночи. Отдаленном реве сирены «скорой помощи». Шагам на верхнем этаже. Воде, бегущей по трубам. Скрипе половиц. Едва уловимом треске оседающих стен.

Перед моими глазами поплыли нескончаемой вереницей, как кадры из голливудского фильма, привычные образы. Клетчатая блузка Тротье. Вспоротый живот Моризет-Шанпу. Прогнившая голова Изабеллы Ганьон. Отсеченная кисть. Торчащая из бледных губ отрезанная женская грудь. Убитая обезьяна. Статуэтка. Вантуз. Нож.

Я не могла спастись от своих дум. Я создала в воображении целый кинофильм смерти, раздираемая мыслями, что и Гэбби должна стать участницей этого фильма. Ночная тьма едва начала рассеиваться, когда я поднялась с дивана и оделась.

Глава 34

Солнце едва выплыло из-за горизонта, когда мы нашли тело Гэбби. Марго тотчас же определила нужное место, когда ее впустили за фанерный заборчик, огораживавший тот свободный от построек кусок земли. Желто-оранжевое сияние зари освещало все вокруг.

Могила располагалась у превратившегося в груду крошек фундамента какого-то старого здания. Неглубокая, вырытая наспех; ее поверхность украшал ровный овал, выложенный из осколков кирпичей. Теперь труп Гэбби лежал на земле, в застегнутом на молнию пакете. Полицейские оградили территорию пильными козлами и желтой пленкой, хотя в том не было особой необходимости. В столь ранний час народ еще спал, и, когда тело извлекали из земли, никто не глазел на страшное зрелище.

Я сидела в патрульной машине и пила холодный кофе из пластикового стаканчика. Я приехала сюда как профессионал, готовый выполнять свою работу, но обнаружила, что сегодня не в состоянии быть профессионалом. Я пребывала в оцепенении.

Мне не хотелось видеть Гэбби раздувшейся и побелевшей в чертовой яме. Я мгновенно узнала ее серьги. В форме слоников. Мне вспомнилось, как она объясняла, что они означают. Бога Ганеша. Доброго бога. Счастливого бога. Не бога боли и смерти. Где же ты был, Ганеш? Почему не помог своему другу? Почему никто не защитил ее?

У меня начиналась истерика. Я не хотела ей поддаваться.

Я дождалась того момента, когда смогу опознать ее. А потом Райан подошел к Пьеру Жилберу, о чем-то с ним переговорил и направился ко мне.

Теперь он сидел на корточках у раскрытой дверцы машины, положив руку на подлокотник. Было утро, а температура поднялась уже до двадцати семи градусов, поэтому волосы Райана и рубашка под мышками повлажнели.

— Мне очень жаль, — пробормотал он.

Я кивнула.

— Представляю, как вам тяжело.

Нет. Не представляешь.

— Тело неплохо сохранилось, несмотря на жару, — тихо произнесла я.

— Да, но мы не знаем, как долго оно тут лежит.

— Не знаем.

Он взял меня за руку. На подлокотнике осталось небольшое темное пятно — пот с его ладони.

— Нич…

— Вы что-нибудь обнаружили?

— Почти ничего.

— Ни отпечатков пальцев, ни следов колес, вообще ничего, черт возьми?

Райан покачал головой.

— А те осколки кирпичей обследовали?

Я понимала, что задаю глупый вопрос.

Он молча посмотрел мне в глаза.

— А в самой яме было что-нибудь?

— Только одна вещь, Темпе. Лежала у нее на груди. — Он поколебался. — Хирургическая перчатка.

— Этот парень никогда не допускал подобной небрежности. Может, внутри обнаружим отпечатки? — Я отчаянно старалась держать себя в руках. — Больше ничего не нашли?

— Сомневаюсь, что он убил ее здесь, Темпе. Скорее всего, перевез откуда-то.

— А что это за развалины?

— Бар, закрывшийся много лет назад. Землю эту продали, здание разрушили. Новый владелец ничего не строит здесь вот уже шесть лет.

— А как зовут владельца?

— Вам это так необходимо знать?

— Да, необходимо! — прорычала я.

Райан заглянул в блокнот:

— Его фамилия Бейли.

Я увидела, как двое человек положили тело Гэбби на носилки, подняли их и понесли к машине коронера.

О Гэбби! Как все это ужасно!

— Может, вам что-нибудь принести?

Голубые глаза Райана изучали мое лицо.

— Что?

— Что-нибудь попить? Съесть? Или пусть кто-нибудь отвезет вас домой?

— Нет, со мной все в порядке.

Я только сейчас обратила внимание на его руку, все еще лежащую поверх моей. У Райана были длинные тонкие пальцы, а кисть довольно широкая и мощная. Костяшку большого пальца окружал разорванный в нескольких местах полукруг.

— Ее он не изуродовал, — прошептала я.

— Нет.

— А обломки кирпичей для чего разложил?

— Никогда не мог понять ход мыслей подобных ему мерзавцев.

— Это издевка. Он хотел, чтобы мы ее нашли. В перчатке нет никаких отпечатков.

Райан ничего не ответил.

— Все выглядит совсем по-другому.

— Да.

В машине становилось невыносимо душно. Я вышла из нее и подняла волосы, надеясь почувствовать хотя бы подобие ветерка на коже. Но ничего не ощутила. Я смотрела, как тело Гэбби в пакете укладывают в машину, и с трудом сдерживала рвавшиеся из груди рыдания.

— Был ли у меня хоть единственный шанс каким-то образом спасти ее, Райан?

— А у всех нас был такой шанс? Не знаю. — Райан тяжело вздохнул и прищурил глаза. — Несколько недель назад — может быть. Вчера или позавчера — нет. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — В чем я уверен, так это в том, что мы непременно выловим эту тварь.

Я заметила приближающегося к нам Клоделя с полиэтиленовой сумкой для сбора вещественных доказательств.

«Пусть только попробует сунуться ко мне, я вцеплюсь ему в морду», — поклялась я себе.

— Очень сожалею, — пробормотал Клодель, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Мы почти закончили, — сказал он Райану.

Райан вопросительно приподнял брови. Клодель качнул головой, безмолвно говоря: «Только не при ней».

Мой пульс участился.

— Что? Что еще вы нашли?

Райан положил руки мне на плечи.

Я заглянула в сумку, которую держал Клодель, и увидела бледно-желтую хирургическую перчатку, испачканную землей. Из нее что-то торчало. Какой-то плоский предмет. Прямоугольный. С белым краешком. Фотография. Райан сжал мои плечи. Я уставилась в его глаза, без слов спрашивая, что это такое. И боясь получить ответ.

— Давайте поговорим об этом позднее.

— Я хочу взглянуть. — Я подняла дрожащую руку.

Клодель нехотя протянул мне сумку. Взяв ее край, я им ухватилась за один из пальцев перчатки и осторожно потянула. До тех пор, пока латекс не сполз с фотографии.

Я уставилась на снимок, не веря своим глазам.

Фигуры двух обнявшихся женщин. Волосы обеих треплет ветер. Позади океан. Меня охватил дикий ужас, дыхание участилось.

Спокойно. Без паники.

Пляж Миртл. 1992 год. Я. Кэти. Эта сволочь похоронила вместе с моей мертвой подругой фотографию Кэти.

Все молчали. Приблизившийся к нам Шарбонно взглянул на Райана, тот кивнул. Трое детективов явно не знали, как себя вести и что говорить. Я ничем не могла им помочь.

— Надо отправиться туда и схватить этого сукина сына, — нарушил молчание Шарбонно.

— У вас есть разрешение?

— Да. Его подписали в тот момент, когда мы нашли… тело. — Он окинул меня беглым взглядом и тут же отвернулся. — В данный момент наш мальчик находится там?

— С того момента, как за домом установили наблюдение, никто не входил и не выходил из подъезда. Думаю, ждать дольше не имеет смысла.

— М-да.

— Судья Тесье дал добро. Очень скоро мы сцапаем того типа, которого вы выследили в четверг вечером. Я довезу вас до…

— Нет, Райан. Я поеду с вами.

— Брен…

— Я только что опознала труп своей лучшей подруги! На нем лежала фотография с изображением меня и моей дочери. Быть может, ее убил какой-то другой псих, не тот, за которым я следила. Я должна это выяснить. Я сделаю все, на что хватит сил, но найду это ничтожество! Я достану его из-под земли, с вами и вашими веселыми ребятами или без вас! — Я навела на него палец, как будто дуло пистолета. — И я поеду к этому проклятому дому! Прямо сейчас!

Мои глаза зажгло, грудь подняло удушающей волной.

«Не плачь, — приказала я себе. — Не смей плакать!»

Усилием воли мне удалось унять приступ истерии.

Долгое время никто не произносил ни слова.

— Поехали, — сказал наконец Клодель.

Глава 35

К полудню температура подскочила еще выше, и город как будто вымер. Ничто не двигалось. Деревья, птицы, насекомые и люди, изморенные жарой, пребывали в покое. Почти никого не было видно.

Направляясь к дому того типа, я вспоминала поездку на улицу Берже в День святого Иоанна Крестителя. В салоне автомобиля так же пахло потом, что разгонял вентилятор. Мои внутренности сковывал тот же страх. Только Клоделя не было. Он и Шарбонно уехали в другой машине.

А еще в этот день, в отличие от того, на улицах мы практически не увидели людей. На дорогу ушло меньше двадцати минут. Когда мы прибыли, Бертран, Клодель и Шарбонно были уже на месте. Все трое сидели в машине — обычной, без полицейских опознавательных знаков. Оперативно-следственная бригада расположилась дальше, у следующего дома. За рулем машины сидел Жилбер, один из его помощников стоял, прислонившись к дверце.

Трое детективов вышли нам навстречу. Именно такой и запечатлелась в моей памяти эта улица, только при свете дня она выглядела непригляднее, чем в темноте.

— Где наблюдательная команда? — спросил Райан.

— За домом, — ответил Шарбонно.

— Этот придурок здесь?

— С того момента, как они тут появились, то есть с полуночи, еще никого не видели. Он, наверное, отдыхает.

— Черный ход тут есть?

Шарбонно кивнул:

— Ребята и за ним наблюдали все это время. Патрульные машины стоят на каждом углу. Если наш мальчик внутри, ему не уйти.

— Ордер у тебя? — спросил Райан Бертрана.

Бертран кивнул.

— Пойдемте.

Мы оглядели здание, словно врага. Из-за угла появились два мальчика-негра в широченных штанах. На их футболках красовались картинки на тему смерти: на одной череп с глазными яблоками, на другой — угрюмая смерть с летним зонтиком. Смерть в отпуске. Мальчик повыше держал в руке магнитофон, из которого в унылую летнюю жару лились ритмичные звуки рэпа. Голова острижена почти наголо, только на макушке он оставил круглое пятно волос. Голову его друга покрывали дреды.

Мне мгновенно представились дреды Гэбби, и сердце ударом ножа пронзила боль.

«Подумаю об этом позднее, — сказала я про себя. — Не сейчас».

Мальчики вошли в соседний дом, и, как только подъездная дверь закрылась за ними, рэп стих. Райан посмотрел налево и направо, потом на нас:

— Итак?

— Пойдем поймаем наконец этого сукина сына! — воскликнул Клодель.

— Люк, вы с Мишелем идите к заднему выходу. Если он рванет туда, давите его.

Клодель прищурил глаза, немного склонил набок голову, будто хотел ответить, но просто покачал ею и с шумом втянул ноздрями воздух. Они с Шарбонно уже сделали шаг в сторону, но приостановились.

— Мы обязаны сработать чисто, — сказал Райан им вдогонку. — Без ошибок.

Его голос прозвучал крайне твердо.

Детективы КУМа кивнули и вскоре исчезли за углом.

— Готовы? — обратился Райан ко мне.

— Да.

— Учтите, этот человек, возможно, и есть убийца…

— Я знаю, Райан.

— Вы в порядке?

— Господи, я же сказала вам: да!

— Пойдемте.

Когда мы зашагали вверх по металлическим ступеням, мою грудь сдавило от страха. Парадная дверь оказалась открытой. Мы вошли в нее и очутились на небольшой лестничной площадке. На правой стене висели почтовые ящики. Пол покрывала мрачная керамическая плитка. Бертран взялся за ручку двери в стене напротив. Тоже не заперта.

— Надежно защищенное местечко, — пробормотал он.

Мы прошли в тускло освещенный коридор, наполненный запахом жирной еды. Пол устилала видавшая виды дорожка. Коридор вел к задней части здания и к лестнице, укрепленной металлическими прутьями. На ней тоже лежала потертая дорожка неопределенного цвета.

Мы бесшумно поднялись наверх и свернули направо. Бертран и Райан встали по обе стороны от первой двери из потемневшего дерева — прижавшись спинами к стене, руки на пистолетах. Свободной рукой Райан отодвинул меня к себе за спину. Я сделала глубокий вдох, глотая запах плесени и пыли с примесью пота Райана.

Райан кивнул Бертрану. Тревога поднялась из груди к самому моему горлу.

Бертран постучал.

Никто не ответил.

Он постучал еще раз.

Тишина.

Детективы напряглись. У меня сильно участилось дыхание.

— Полиция. Откройте.

Мы услышали шум медленно растворяющейся на ширину цепочки соседней двери. В образовавшейся щели показались чьи-то глаза.

Бертран громче постучал в первую дверь. Молчание.

— Мсье Тэнгуэя нет дома, — донесся до нас справа чей-то тонкий голосок.

Мы повернули головы.

Райан жестом велел Бертрану оставаться на месте, а сам двинулся к соседней двери, откуда звучал голос. Я проследовала за Райаном. Глаза из щели, увеличенные стеклами очков, внимательно рассмотрели нас. Располагались они на высоте футов трех от пола.

Райан присел на корточки:

— Здравствуй.

— Здравствуйте.

Я не могла понять, кто это: мальчик или девочка.

— Твоя мама дома?

Ребенок покачал головой.

— А папа?

— Нет.

— А кто-нибудь дома?

— А кто вы?

Умница. Запомнил, что на вопросы незнакомцев отвечать не следует.

— Полиция. — Райан достал жетон.

Глаза сделались еще больше.

— А можно это потрогать?

Райан просунул жетон в щель. Ребенок благоговейно изучил его и вернул:

— Вы ищете мсье Тэнгуэя?

— Да.

— А зачем он вам?

— Хотим задать ему несколько вопросов. Ты его знаешь?

Ребенок кивнул.

— Как тебя зовут?

— Матье. Мальчик.

— Когда твоя мама вернется домой, Матье?

— Я живу с бабушкой.

Райан оперся на другую ногу. Какой-то из его суставов хрустнул.

— Сколько тебе лет, Матье?

— Шесть.

— Ты давно здесь живешь?

Мальчик посмотрел на Райана озадаченно:

— Всегда.

— А мсье Тэнгуэй?

Матье пожал плечами.

— Когда вернется твоя бабушка?

— Она наводит порядок в домах каких-то людей. — Пауза. — По субботам.

Мальчик поднял глаза к потолку и закусил нижнюю губу:

— Я сейчас. — Он убежал куда-то вглубь квартиры и менее чем через минуту вернулся. — В половине четвертого.

— Черт…

Райан выпрямился и повернулся ко мне.

— Эта тварь, — произнес он почти шепотом, — возможно, сидит сейчас в своей конуре, а мы возимся с брошенным ребенком.

Матье ни на секунду не спускал с Райана глаз:

— Мсье Тэнгуэя нет дома.

— Ты уверен?

Райан вновь опустился на корточки.

— Он ушел.

— Куда?

Мальчик опять пожал плечами и поправил пухлым пальчиком дужку очков на носу.

— А откуда ты знаешь, что он ушел?

— Я ухаживаю за его рыбками. — Рот Матье расплылся в широкой улыбке. — У него есть даже морские ангелы. Они потрясающие.

— Когда мсье Тэнгуэй вернется домой?

— Не знаю.

— Может, бабушка написала это для тебя в календаре? — спросила я, наклоняясь к ребенку.

Он удивленно рассмотрел меня и вновь куда-то убежал.

— В каком еще календаре? — спросил Райан, задирая голову.

— Наверняка она все записывает. Когда мы спросили, в котором часу бабушка вернется, он задумался, потом, по-видимому, куда-то заглянул и выдал ответ.

Матье вернулся:

— Нет, про это она ничего не написала.

Райан поднялся:

— Что будем делать?

— Если верить ребенку, значит этого мсье Тэнгуэя действительно нет дома. Надо войти к нему в квартиру, все перетрясти. Когда вернется бабушка, порасспрашиваем ее. Если она ничего дельного не скажет, поймаем его, когда он появится.

Райан посмотрел на Бертрана, указал на дверь. Тот еще раз постучал.

Молчание.

— Будем взламывать? — спросил Райан.

— Мсье Тэнгуэй рассердится.

Мы все взглянули на мальчика.

Райан в третий раз присел на корточки.

— Когда ему что-нибудь не нравится, он очень злится, — сообщил Матье.

— Но нам очень нужно поискать кое-что в квартире мсье Тэнгуэя, — объяснил Райан.

— Если вы взломаете его дверь, он рассердится, — повторил Матье.

Я присела рядом с Райаном:

— А рыбки мсье Тэнгуэя живут у тебя, Матье?

Ребенок покачал головой.

— Значит, у тебя есть ключ от его квартиры?

Кивок.

— Может, ты впустишь нас туда?

— Нет. Бабушка не разрешает мне выходить, когда я один дома.

— Все правильно, Матье. Бабушка считает, что так для тебя безопаснее. А ты очень хороший мальчик, раз слушаешься ее.

Ребенок опять расплылся в широкой улыбке.

— Может, ты просто дашь нам ключ от квартиры мсье Тэнгуэя? Всего на несколько минут? Полиция должна найти там кое-что очень важное.

— Ладно, — согласился мальчик. — Вы ведь из полиции.

Он скрылся из виду, потом, вернувшись с ключом, поджал губы и посмотрел на меня:

— Только не ломайте его дверь.

— Обещаем, что будем крайне осторожны.

— И не заходите на кухню. Это очень плохо. На его кухню заходить ни в коем случае нельзя.

— Хорошо-хорошо. — Я взяла ключ. — Закрывайся, Матье. Когда мы найдем то, что нам нужно, постучим в твою дверь.

Мальчик с серьезным видом кивнул и заперся изнутри.

Мы вернулись к Бертрану, он еще раз громко постучал. После непродолжительного колебания Райан подал мне знак, и я вставила ключ в замочную скважину.

Из коридора мы вошли прямо в небольшую красно-коричневую гостиную. Вдоль двух ее стен тянулись длинные ряды полок. Остальные стены были обшиты деревянными панелями, покрытыми лаком. Окна занавешивали красные бархатные шторы и тюль сероватого оттенка. Мы стояли неподвижно, вслушиваясь, всматриваясь в обстановку плохо освещенной комнаты.

Я улавливала только приглушенное жужжание, доносившееся из-за двойных дверей справа. Если бы не оно, в квартире было бы тихо как в могиле.

«Неудачное сравнение, Бреннан», — мрачно усмехнулась я про себя.

Бзззз. Бзззззз. Бзззззззззз. Бззззз.

Я осмотрелась по сторонам. В центре гостиной стоял резной деревянный стол, старый и потертый, как и вся остальная мебель. Его окружали такие же резные стулья. В углублении в стене напротив располагался обшарпанный диван, накрытый мексиканским покрывалом. На деревянном ящике возвышался «Сони-тринитрон».

Тут и там по всей комнате были расставлены маленькие столики и тумбочки, некоторые очень даже симпатичные. Я для собственной квартиры покупала подобные на рынке. Создавалось впечатление, что все эти вещи стоят на своих местах долгие годы.

Пол покрывал старый ковер с бахромой. Главное, что бросалось в глаза в этой комнате, — невообразимое множество растений. Они висели на стенах, зеленели в углах, тянулись вдоль плинтусов, стояли на окнах, на столах, на полках. Казалось, владелец квартиры возмещал растениями недостаток всего, что не мог позволить себе в жизни.

— Настоящий ботанический сад, черт возьми!

В воздухе густо пахло смесью ароматов листвы, плесени и влажной земли.

Коридорчик напротив входа вел к единственной закрытой двери.

Райан тем же движением, что и несколько минут назад в коридоре, отодвинул меня в сторону, прошел вдоль стен к коридору — слегка ссутулив плечи, чуть согнув ноги в коленях, — беззвучно шагнул к двери, помедлил несколько секунд и резким пинком открыл ее.

Дверь с шумом распахнулась, ударилась о стену, вновь вернулась к дверному проему и, отклонившись на сорок пять градусов, замерла.

Мое сердце колотилось как сумасшедшее. Да-дум. Да-дум.

Из-за приоткрытой двери в гостиную устремился поток странного сияния. Я услышала какие-то булькающие звуки.

— Тут у него рыбы, — сказал Райан, проходя в комнату.

Это была обычная спальня. Неширокая кровать, торшер, настольная лампа, будильник, капли от насморка. Комод без зеркала. Небольшой умывальник. Одно окно.

Единственное, что было здесь необычного, так это ряд аквариумов у дальней стены. Матье верно назвал рыбок потрясающими. Голубые, канареечно-желтые, черно-белые полоски плавали туда-сюда меж розовых и белых кораллов и растений всевозможных зеленых оттенков. Каждую маленькую экосистему освещало зеленовато-голубое сияние.

Я смотрела на это чудо как завороженная, пытаясь ухватиться за мысль, вот-вот готовую оформиться.

Райан обошел меня, авторучкой отодвинул занавеску в душевой, открыл шкафчик с медикаментами, осмотрел корм и сетки рядом с аквариумами. Ящики комода он выдвинул, воспользовавшись носовым платком, содержимое — белье, носки, рубашки и джемперы — обследовал, вороша их опять-таки ручкой.

«Забудь ты про это, Бреннан», — подумала я, чувствуя, что моя неоформившаяся мысль так же неуловима, как пузырьки воздуха в аквариумах.

— Что-нибудь заслуживает внимания?

Райан покачал головой:

— Вроде бы ничего. Но я просматриваю его шмотки лишь предварительно. Сейчас проверим остальные комнаты, и пусть Жилбер берется за дело по-серьезному.

Бертран, оставшийся в гостиной, обследовал телевизор:

— Последнее слово техники.

Райан напряженно огляделся по сторонам, он все время был начеку.

Я прошла к полкам и принялась читать названия на корешках книг, которые, подобно телевизору, выглядели довольно новыми. Разнообразие тем потрясало. Экология. Ихтиология. Орнитология. Психология. Секс. Буддизм. Археология. Искусство маори. Резьба по дереву. Самураи. Вторая мировая война. Каннибализм.

Было здесь и множество книжек в мягкой обложке, включая научную фантастику на английском и французском языке. Многие входили в число моих любимых: Воннегут, Ирвинг, Макмертри. Но большинство книг посвящалось описанию преступлений, жестоких убийств, преследованию людей душевнобольными, психопатами. Их названия говорили сами за себя. А одну из полок заполняли книги исключительно о серийных убийцах: Бодене, Мэнсоне, Банди.

— По-видимому, Тэнгуэй и Сен-Жак состоят в одном и том же литературном обществе, — сказала я.

— Вероятно, эта скотина и есть Сен-Жак, — ответил Бертран.

— Нет, этот тип, в отличие от того, чистит зубы, — произнес Райан.

— Когда он ощущает себя Тэнгуэем, тогда и чистит.

— Судя по книгам, увлечений у него куча, — сказала я, еще раз внимательно осматривая пестрые ряды книг на полках. — Этот тип владеет и английским, и французским и страдает навязчивыми идеями.

— Почему вы так решили? — спросил Райан.

— Взгляните.

Они присоединились ко мне.

— Здесь все книги выстроены в алфавитном порядке по темам. — Я обвела рукой несколько полок. — Внутри каждой тематической группы — по фамилиям авторов. Книги одного и того же автора стоят с учетом года издания по возрастанию.

— Разве это не обычное явление? — спросил Бертран.

Мы с Райаном уставились на него в изумлении. Очевидно, он не любил читать.

— Посмотрите, как четко вписываются книги в полку.

— Кстати, он и трусы с носками так раскладывает — ровно вдоль линии стенки.

— Может, все эти книги он выставил для друзей. Чтобы думали, какой, мол, умный, — предположил Бертран.

— Нет, — возразила я. — Во-первых, на них нет пыли. Во-вторых, сверху видны краешки закладок. Он отмечает какие-то места и, наверное, возвращается к ним. Надо не забыть обратить на эти закладки внимание Жилбера. Весьма любопытный момент, может сыграть важную роль.

— М-да. Какую только дрянь он не читает! — протянул Бертран.

— Это еще что, — ответила я, только сейчас замечая собрание на самой верхней полке. — Взгляните-ка вон туда. Он увлекается не только романами об убийцах, но и вещами посерьезнее.

Оба детектива проследили за моим взглядом.

— Вот это да! — воскликнул Райан. — «Анатомия Грея». «Справочник по практической анатомии». «Цветной атлас анатомии человека». «Руководство по анатомированию». «Организм человека». Бог мой! Вы только взгляните на это! «Законы хирургии». У него этого дерьма больше, чем в библиотеке медицинского колледжа! Как видно, ему хорошо известно, что представляет собой изнутри человеческое тело.

Райан достал рацию:

— Пришлите сюда Жилбера и его команду. Остальным вдавиться в землю и ждать этого скота. Только не спугните его, когда он объявится.

Райан отдал еще какие-то распоряжения. Бертран продолжал рассматривать книги.

Я по-прежнему слышала приглушенное жужжание.

Бзз. Бзззззззззззз. Бзз.

— Эй, а это, кажется, по вашей части! — вдруг воскликнул Бертран. Рукой в носовом платке он вытащил с полки какую-то книгу и положил ее на стол.

«Американский антрополог». Тысяча девятьсот девяносто третий год.

Я могла и не раскрывать эту книгу. Одну из статей, вынесенных отдельным пунктом в оглавление, я знала почти наизусть. Статью Гэбби. Вид этой книги как будто выбил почву у меня из-под ног. Мне нестерпимо захотелось убежать отсюда. От желания очутиться в безопасности и беззаботности солнечной субботы, от желания дождаться звонка своей лучшей подруги, чтобы обсудить с ней совместные планы на вечер, мне стало дурно.

«Воды. Плесни холодной воды себе на лицо, Бреннан».

Я шагнула к двойным дверям и пнула их ногой, ища кухню.

БЗЗЗЗ. БЗЗЗЗЗЗЗЗ. БЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ. БЗЗ.

В этом помещении не было окон. Электронные часы справа освещали кухню зловещим оранжевым сиянием. Я разглядела три белых пятна — раковину, плиту, холодильник. И, нащупав на стене выключатель, щелкнула им, наплевав на осторожность.

Пробравшись нетвердыми шагами к раковине, я крутанула ручку, зажав ее между щекой и тыльной стороной ладони, и сполоснула лицо холодной водой. Когда развернулась, увидела в проеме двери фигуру Райана:

— Со мной все в порядке.

По кухне закружили перепуганные неожиданным вторжением мухи.

БЗЗЗ. БЗЗ. БЗЗЗЗЗЗ.

— Будете? — Райан протянул мне упаковочку мятных леденцов.

Я достала один:

— Спасибо. Слишком уж сегодня жарко.

— Это, надо полагать, кухня.

Прямо мимо его щеки пролетела крупная муха.

— Черт возьми! Чем этот сукин сын здесь занимается?

Наши взгляды одновременно упали на странные коричневые пятна на одном из столов, на два каких-то предмета. На бумажных полотенцах под ними темнели большие жирные круги. Над предметами нервно кружила стая мух: то приземлялась на них, то поднималась в воздух.

Слева лежала хирургическая перчатка, парная той, которую сегодня утром мы вырыли из земли. Мы подошли ближе, спугнув мух.

Я разглядела оба съежившихся предмета и невольно вспомнила о пауках и крысах в тех ужасных проходах. Я вдруг поняла, на что именно смотрю, хотя в реальной жизни ничего подобного никогда не видела.

— Это лапы.

— Что?

— Лапы какого-то животного.

— Вы уверены?

— Переверните какую-нибудь.

Он перевернул. Авторучкой.

— Видите обломки костей?

— Для чего они ему понадобились?

— Откуда же мне знать, Райан?

Я вспомнила про Альсу.

— Господи!

— Проверьте холодильник.

— О господи!

В холодильнике лежали небольшие, завернутые в прозрачный полиэтилен трупики с ободранной шкурой. И многие другие ужасные вещи.

— Кто это?

— Какие-то мелкие млекопитающие. Без шкуры трудно определить точно. По крайней мере, не лошади.

— Большое спасибо, Бреннан.

В кухню вошел Бертран:

— Что вы тут нашли?

— Мертвых животных. И вторую перчатку, — ответил Райан.

— Может, он этих зверей просто ест?

— Может. А из людей делает абажуры для ламп. Надо как следует обыскать это логово. Забрать все, что есть в кухне: ножи, миксеры, все содержимое чертова холодильника. Где, твою мать, застрял Жилбер?

Райан шагнул к телефону на стене слева от двери.

— Подождите, — остановила его я. — На аппарате есть кнопка повторного набора?

Райан кивнул.

— Нажмите ее.

— Наверное, последний, кому он звонил, был его священник. Или бабуля.

Райан надавил кнопку ручкой. Мы прослушали мелодию набора номера — семь нот — и четыре гудка. Затем зазвучал голос, и страх, который до недавнего момента достигал уровня моего горла, с силой шибанул в мозг. Голова пошла кругом.

— Veuillez laissez votre nom et numero de telephone. Je vais vous rappelez le plutot possible. Merci.

«Оставьте, пожалуйста, свое имя и номер телефона. Я перезвоню вам при первой же возможности. Спасибо».

Глава 36

Звук собственного голоса долбанул по мне, как молотом. Начали подкашиваться ноги, я стала хватать ртом воздух.

Райан помог мне опуститься на стул, подал воды, не задавая вопросов. Не знаю, как долго я просидела на этом стуле, не ощущая ничего, кроме беспредельного опустошения. Когда самообладание потихоньку вернулось ко мне, мысли заработали сбивчиво и тревожно.

Он звонил мне. Когда? Зачем?

Я видела, как Жилбер надевает перчатки, осматривает содержимое мусорного ведра, что-то из него достает и кладет в раковину.

«Ему понадобилось пообщаться со мной? — думала я. — Или с Гэбби? Что он собирался сказать? Может, хотел просто помолчать в трубку, припугнуть меня?»

По гостиной ходил, делая снимки, фотограф. Вспышка его камеры, будто светлячок, озаряла погруженную в полумрак квартиру.

«В последнее время автоответчик не раз фиксировал звонок без сообщения, — прозвучало в моей голове. — Это он звонил?»

Человек в перчатках и спецодежде складывал книги в пакеты для сбора вещественных доказательств, наполненные пакеты опечатывал, маркировал и ставил на них свою роспись. Другой посыпал черно-красные поверхности полок белым порошком, третий — освобождал холодильник, складывая его содержимое в пакеты из плотной коричневой бумаги, а затем в контейнер-морозильник.

«Может, он убил ее здесь, — размышляла я. — Может, вот эти стены, эта мебель — последнее, что она видела в этой жизни?»

Райан о чем-то разговаривал с Шарбонно. Обрывки фраз доносились до меня со всех сторон сквозь удушающую жару. «Где Клодель?.. Уехал… Проверить чердак… подвалы… Найти ключи…»

Шарбонно куда-то удалился, вернулся с женщиной средних лет в халате и тапочках. Они опять ушли, а с ними и человек, упаковывавший книги.

Райан снова и снова предлагал отвезти меня домой, осторожно повторяя, что я уже ничем не могу помочь. Я это знала, но не могла уехать отсюда.

Бабушка явилась часам к четырем. Она не проявила ни враждебности, ни желания помочь: нехотя рассказала, что собой представляет мсье Тэнгуэй. Спокойный. С каштановыми редеющими волосами. Среднего телосложения, роста. Похожий на тысячу других мужчин Северной Америки. Она понятия не имела, когда и куда ее сосед ушел. Он и раньше исчезал, но всегда ненадолго. Об этом ей было известно только потому, что Матье кормил его рыбок. К ребенку он относился хорошо, за помощь платил. Больше она ничего об этом человеке не знала, да и виделась с ним довольно редко. Ей казалось, у него есть работа и машина, но это только казалось. Она не интересовалась им и не хотела ввязываться в эту историю.

Следственно-оперативная группа обрабатывала квартиру до позднего вечера. Я уехала раньше. В пять часов мной овладело непреодолимое желание уйти из этого логова. Когда Райан в очередной раз предложил увезти меня, я согласилась.

В машине мы почти не разговаривали. Райан сказал, что я не должна покидать квартиру и что за моим домом установлено круглосуточное наблюдение. Никаких ночных вылазок. Никаких самостоятельных расследований.

— Довольно, Райан, — ответила я, выдавая голосом свое изможденное состояние.

Остаток пути мы оба хранили напряженное молчание. Остановив машину у моего дома, Райан вышел вместе со мной на улицу и посмотрел на меня как-то по-особому:

— Послушайте, Бреннан, я не хочу своими поучениями усугублять ваше страдание. Скажу одно: мы задушим эту мразь, и мне очень бы хотелось, чтобы вы дожили до этого счастливого момента.

Его забота тронула меня сильнее, чем я того желала.

На поимку Тэнгуэя полиция бросила все силы. Каждому копу в Квебеке, полиции провинции Онтарио, полиции штатов Нью-Йорк и Вермонт были разосланы распечатки с его словесным портретом. Но Квебек велик, пересечь его границу и где-нибудь спрятаться — задача вполне осуществимая.

В последующие несколько дней все мои мысли были заняты только одним — гаданием, где Тэнгуэй. Может, затаился в какой-нибудь норе и довольно посмеивается. Или вообще умер. Или сбежал. Серийные убийцы нередко так поступают: предчувствуя приближение опасности, срочно куда-нибудь уезжают. Некоторых вообще не удается найти. Нет. В то, что мы никогда его не поймаем, я отказывалась верить.

Все воскресенье я просидела дома. Мы с Верди как будто спрятались в кокон: я не одевалась, не включала ни радио, ни телевизор. От одной мысли, что я увижу на экране фото Гэбби или услышу описание жертвы и подозреваемого, делалось дурно.

Позвонила я всего троим людям. Сначала Кэти, потом своей тете в Чикаго. Свосьмидесятичетырехлетием, тетушка! Всего наилучшего!

Я знала, что Кэти в Шарлотте, просто хотела в этом удостовериться. Она мне не ответила. Неудивительно. Проклятые огромные расстояния! Нет. Спасительные расстояния. Я не желала, чтобы моя дочь находилась где-нибудь в этих краях, под боком у монстра, который недавно держал в своих грязных лапах ее фотокарточку. Она об этом ничего не должна была знать.

Третий звонок — родителям Гэбби. Ее мать, напичканная лекарствами, лежала в постели. Я поговорила с мистером Макаулеем. Похороны были назначены на четверг.

Некоторое время я безутешно рыдала, сотрясаясь всем телом. Демоны, живущие в моей крови, орали, что жаждут алкоголя: «Накорми нас! Заглуши! Утоли нашу боль! Все так просто!»

Да, очень просто. Но я не сделала этого. Выстояла. Если я сдамся сейчас, то потеряю работу, друзей, уважение к себе. И позволю Сен-Жаку-Тэнгуэю с легкостью с собой расправиться.

«Нет, я не сдамся, — решила я твердо. — Ни бутылке, ни маньяку. Ради светлой памяти о Гэбби. Ради себя и дочери».

Абсолютно трезвая, я ждала, сгорая от желания выложить Гэбби все, что творилось в моей душе. Очень часто я подходила к окну и проверяла, не уехали ли копы.

В понедельник около половины двенадцатого позвонил Райан. Ламанш закончил аутопсию. Причина смерти — перетяжка кровеносных сосудов. Несмотря на то что тело уже начало разлагаться, Ламанш нашел на шее Гэбби глубокий след от удавки. Кожа над этим следом и под ним была порвана в нескольких местах.

Райан замолк. Я представила Гэбби, которая изо всех сил пытается дышать, до последнего мгновения цепляясь за жизнь. Стоп. Хорошо еще, что мы нашли ее так быстро. Не знаю, что со мной стало бы, если бы мне самой пришлось обследовать ее останки. Я и так с ума сходила от боли.

— …Были тоже повреждены. Да, еще он сказал, что на той штуковине, которой этот сукин сын ее задушил, были какие-то звенья или петли. У нее на коже остались углубления, по форме напоминающие спираль.

— Следов насилия он не обнаружил?

— Об этом сложно судить. Она довольно сильно разложилась. Но спермы не было.

— Когда наступила смерть?

— По словам Ламанша, самое меньшее — пять дней назад. Самое большее — десять.

— Довольно давно.

— Тело могло разложиться и сильнее, ведь было зарыто неглубоко, а в последнее время стоит жуткая жара.

О боже! Не исключено, что он убил ее в день исчезновения.

— В ее квартире вы побывали?

— Да, ваша подруга явно приходила туда примерно перед самой смертью, хотя никто из соседей с ней не встречался.

— А о Тэнгуэе что-нибудь удалось выяснить?

— Весьма неожиданную информацию. Этот парень работает учителем в небольшой церковной школе на западном острове. — (Я услышала шелест бумаги.) — В школе «Сен-Изидор». С девяносто первого года. Двадцать восемь лет. Холост. В графе «Другие родственники» в форме принятия на работу он написал «нет». Мы проверяем достоверность всех этих сведений. Живет здесь тоже с девяносто первого. Согласно показаниям хозяйки квартиры он приехал откуда-то из Штатов.

— Отпечатки пальцев нашли?

— Много. Сегодня утром их образцы уже отправили на юг.

— А внутри перчатки, которая лежала на тех лапах?

— В ней по крайней мере два отпечатка оказались довольно отчетливыми. И смазанный рисунок ладони.

У меня перед глазами всплыл образ Гэбби, потом — полиэтиленового пакета для мусора. Перчатки. Я машинально написала в открытом блокноте: «Перчатка».

— Бертран сейчас в Ленноксвилле. Клодель пытается что-нибудь выведать в «Сен-Изидоре», но пока почти безрезультатно. У них летние каникулы, на работу выходят только сторожа и уборщики.

— А в его квартире вы нашли что-нибудь? Имена, телефоны?

— Нет. Ни фотографий. Ни телефонных книжек. Ни писем. Этот тип живет будто в социальном вакууме.

Некоторое время мы оба обдумывали сказанное.

— Это, по всей вероятности, и объясняет его странные хобби, — сказал Райан.

— Вы о страсти к убийству животных?

— Да. А еще о коллекции ножей.

— Ножей?

— Их у него больше, чем у ортопеда. В основном хирургические — скальпели и лезвия. Он хранил их под кроватью. Вместе с коробкой хирургических перчаток. Оригинал.

— Одиночка-фетишист. Потрясающе!

— Еще он обожает порнографию. Мы нашли у него целую стопку засмотренных чуть ли не до дыр журналов.

— Что еще о нем узнали?

Опять послышался шелест бумаги.

— У него есть машина. «Форд» восемьдесят седьмого года выпуска. Сейчас ее разыскивают. Сегодня утром мы получили копию с фотографии, вклеенной в его водительские права, увеличили ее и тоже повсюду разослали. Но…

— Что?

— По-моему, бабушка права: его внешность весьма непримечательная. Или же на ксероксных и факсовых копиях он не похож на себя.

— Как вы думаете, это и есть тот самый Сен-Жак?

— Возможно. Или Жан-Кретьен. Или торговец хот-догами с улицы Сен-Поль. Кстати, ему ни разу не выписали штрафа за неправильную парковку. Очень законопослушный мальчик.

— М-да. Хороший мальчик, обожающий порно, хирургические инструменты и разрезанных животных. — Пауза. — Кстати, что это были за зверьки?

— Пока неизвестно.

Я взглянула на слово, которое вывела в блокноте, и сглотнула, смачивая пересохшее горло:

— А внутри той перчатки, которая лежала с Гэбби, что-нибудь обнаружили?

Произнести вслух ее имя далось мне с трудом.

— Нет.

— Мы так и думали.

— Да.

Из трубки доносились привычные звуки кабинета отдела убийств.

— Я завезу вам копию его фотографии, чтобы вы знали, как он выглядит, на случай если столкнетесь с ним. Хотя я считаю, что вам не следует отходить от дома до тех пор, пока мы не выловим его.

— Я сама приеду. Хочу сходить в биологическую лабораторию.

— Я ведь сказал, что…

— Только не разыгрывайте передо мной крутого мачо, Райан.

Райан глубоко вздохнул.

— Вы что-то от меня скрываете?

— Бреннан, я рассказал вам все, что мы знаем.

— Я подъеду через тридцать минут.

Я была в лаборатории менее чем через полчаса. Мне сообщили, что перчатки уже в биологической лаборатории.

Я посмотрела на часы: двенадцать сорок. Позвонила в центральный штаб КУМа, собираясь спросить, могу ли я посмотреть фотографии, сделанные в квартире Сен-Жака на Берже. В штабе уже начался обеденный перерыв. Секретарь записал мое сообщение.

Ровно в час я вышла из своего офиса и направилась в отдел биологического анализа. В просторном кабинете не было никого, за исключением женщины с пышными волосами и пухленьким, как у рождественских ангелов, лицом. Она взбалтывала в пузырьке какую-то жидкость. На столе лежали две латексные перчатки.

— Bonjour, Франсуаз.

— А! Я почему-то так и подумала, что сегодня вас увижу. — Херувимские глаза Франсуаз выразили сострадание. — Мне очень-очень жаль. Даже не знаю, как вас поддержать.

— Merci. Все в порядке. — Я указала головой на перчатки. — Что вам удалось выяснить?

— Вот эта чистая. Следов крови нет. — Она жестом указала на перчатку Гэбби. — К обследованию второй я только приступила. Хотите поприсутствовать?

— Да, спасибо.

— Я взяла соскоб с этих коричневых пятен и обезводила его в солевом растворе.

Она взглянула на жидкость сквозь стеклянную стенку пузырька, поместила его в подставку для пробирок, взяла пипетку и нагрела ее стеклянную часть над пламенем.

— Сначала я сделаю тест на определение человеческой крови.

Достав из холодильника малюсенькую бутылочку, она открыла ее и опустила внутрь трубку пипетки. Как кровь, всасывающаяся в комара, антисыворотка быстро побежала вверх, заполняя трубку. Франсуаз подняла ее и быстро заткнула большим пальцем.

— Кровь прекрасно знает собственные белки или антигены. Когда в нее добавляешь чужие антигены, она стремится разрушить их при помощи антител. Некоторые антитела уничтожают чужие антигены, некоторые вынуждают их сблизиться друг с другом. Это сближение называется реакцией агглютинации. Антисыворотку получают в животных, чаще всего в кроликах или курицах, путем введения в них крови животного другого вида. Кровь кролика распознает чужаков и, желая защититься, вырабатывает антитела. Если к ней добавить человеческую кровь, образуется человеческая антисыворотка, козью — козья, лошадиную — лошадиная. Когда человеческую антисыворотку смешиваешь с человеческой кровью, происходит реакция агглютинации. Взгляните. Если коричневые пятна на перчатке — следы человеческой крови, значит в пробирке, в которой я сейчас смешаю ее с антисывороткой, появится осадок.

Она взяла пузырек, набрала в другую пипетку растворенный в нем соскоб с перчатки Тэнгуэя, выдавила жидкость в чистую пробирку и добавила к ней антисыворотку.

— А сколько времени уходит на подобную процедуру? — поинтересовалась я.

— От трех до пятнадцати минут. Все зависит от интенсивности антисыворотки.

Мы подождали пять минут и рассмотрели содержимое пробирки под люкс-лампой. Никакого осадка не появилось. Прошло еще пять, десять минут. Жидкость оставалась прозрачной.

— Значит, это не человеческая кровь. Давайте проверим, может, это кровь животного, — сказала Франсуаз, направляясь к холодильнику.

— А вы можете определить, какому конкретно виду принадлежит та или иная кровь? — спросила я.

— Нет. Обычно удается установить только семейство: кошачьи, полорогие, жвачные.

Она достала из холодильника подставку с пробирками и поставила ее на стол.

На каждой тонкостенной емкости я увидела название какого-нибудь животного. Коза. Крыса. Лошадь. У меня перед глазами возникли лапы из кухни Тэнгуэя.

— Давайте попробуем собачью антисыворотку, — сказала Франсуаз.

Опять тот же результат.

— Может, беличью или крысиную? — предложила я.

Франсуаз задумалась:

— Да, пожалуй. Возьмем крысиную.

Менее чем через четыре минуты в пробирке, в которой она смешала антисыворотку с жидкостью из пузырька, выпал осадок: желтоватый сверху, прозрачный внизу, туманно-белый посредине.

— Ну вот, — произнесла Франсуаз. — Это кровь какого-то мелкого грызуна: крысы или суслика. Не знаю, поможет ли вам эта информация, но другой я не смогу вам предоставить.

— Поможет, — ответила я. — Могу я воспользоваться вашим телефоном?

— Конечно.

Я набрала внутренний номер кабинета, расположенного на этом же этаже.

— Лакруа, — послышалось из трубки.

Я назвала свое имя и объяснила, что мне нужно.

— Конечно. Подходите через двадцать минут, я как раз освобожусь.

Я под роспись взяла перчатки, проследовала в свой кабинет и занялась проверкой и подписанием документов, скопившихся на столе. А спустя двадцать минут вернулась в отделение биологии и вошла в кабинет с табличкой: «Incendie et Explosifs». «Воспламеняющиеся и взрывчатые вещества».

В кабинете перед огромной машиной, называемой рентгеновским дифрактометром, стоял человек в лабораторном халате. Он повернулся и взглянул на меня своими добрыми, как у диснеевского оленя, глазами — с нависшими веками и загибающимися кверху ресницами.

— Bonjour, мсье Лакруа. Comment ça va?

— Bien. Bien. Принесли?

Я показала ему два полиэтиленовых пакетика.

— Давайте начнем.

Я прошла за ним в небольшую прилежащую комнату с машиной размером с фотокопировальный аппарат, двумя мониторами и принтером. На одной из стен здесь висела периодическая таблица Менделеева.

Лакруа натянул хирургические перчатки, положил пакетики для сбора вещественных доказательств на стол, извлек из каждого по перчатке, которые полчаса назад обследовала Франсуаз, и осмотрел их. Они выглядели идентично тем, которые были у него на руках.

— Перво-наперво определим основные характеристики: вес, плотность, цвет, отделку краев. — Произнося эти слова, он крутил перчатки в руках, изучая их. — Похоже, они одинаковые. Взгляните: края и на той и на другой закручиваются наверх.

Я приблизилась:

— А разве не все перчатки именно такие?

— Нет. Некоторые закручиваются внутрь. Так. Теперь выясним их состав.

Он поднес перчатку Гэбби к машине, положил ее на лоток под поднятой крышкой и нажал кнопку. Аппарат загудел, приступая к работе. В углу загорелась небольшая коробочка: белым на красном фоне высветилась надпись «Рентгеновское излучение». На панели с кнопками зажглись огоньки. Красный — рентгеновское излучение. Белый — питание. Оранжевый — крышка открыта.

Лакруа задал параметры, закрыл крышку и сел на стул перед мониторами:

— Присаживайтесь. — Он махнул рукой, указывая на второй стул.

На первом мониторе появилось изображение пустынного ландшафта: зернистые впадины и выпуклости, покрытые тут и там валунами и затенениями. На эту картинку накладывался ряд концентрических кругов. С правой стороны их пересекали две прерывающиеся в нескольких местах линии.

При помощи джойстика Лакруа сдвинул круги, поднимая их над валунами.

— Это наша перчатка, увеличенная в восемьдесят раз. Необходимо выбрать на ней наиболее подходящий для анализа участок и направить лучи именно на него. — (Несколько мгновений я наблюдала за перемещающимися на экране изображениями.) — Вот. Пожалуй, вот этот.

Лакруа нажал на аппарате какую-то кнопку. Тот загудел как-то по-иному.

— Начался процесс разрежения. Он продлится пару минут. Потом будет произведено сканирование. Очень быстро.

— И мы узнаем, из чего состоит перчатка?

— Oui. Рентгеновское излучение определит, какие элементы присутствуют в перчатке.

Шум стих, и в нижней части правого монитора на голубом фоне повырастали небольшие красные холмики. Спустя мгновение они немного увеличились, а из их верхушек вытянулись тонкие желтые полоски. В нижнем левом углу появилось изображение клавиатуры с названиями химических элементов на каждой клавише.

Лакруа ввел какую-то команду, и на экране высветились буквы. Некоторые из холмиков остались небольшими, некоторые растянулись, превратившись в длинные остроконечные полосы, похожие на гигантские термитники.

— Вот. — Лакруа указал подбородком на полосу справа.

Она выросла аж до верхнего края экрана, ее макушка срезалась. Соседняя полоска была вдвое короче. На обеих темнели знаки «Zn».

— Цинк. Соответствует стандарту. Он присутствует во всех подобных перчатках.

Он указал на две полосы слева, одну — приземистую, другую — поднявшуюся на три четверти экрана.

— Короткая — это магний. Длинная, обозначенная буквами «Si», — кремний.

Правее этих полос располагались две одинаковые, со знаками «S».

— Сера.

Полоса с буквами «Ca» достигала в высоту середины экрана.

— Кальция довольно много.

За кальцием следовал пробел, затем ряд небольших холмиков, соседей высоченной полосы цинка. Fe.

— А железа мало. — Лакруа откинулся на спинку стула и что-то прикинул в голове. — Типичный коктейль. Сейчас я сделаю распечатку данных и произведу ряд других проверок.

Еще девять тестов выдали ту же самую информацию.

— Что ж, с этой перчаткой все ясно. Давайте проверим вторую.

Перчатка из кухни Тэнгуэя содержала больше кальция, и в ней вообще не было железа, кремния и магния, но присутствовало небольшое количество калия.

— Что это означает? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Каждый производитель латекса использует свой рецепт, несколько отличающийся от рецептов других предприятий. Конечно, и перчатки, изготовленные одной и той же фирмой, могут отличаться друг от друга количеством того или иного содержащегося в них элемента. Но эта разница довольно незначительна.

— Значит, эти перчатки — не пара?

— Они даже произведены разными компаниями.

Лакруа поднялся со стула и пошел к машине, чтобы извлечь из нее перчатку.

— Может, какой-то другой тест выдаст нам иную информацию?

— Уверяю вас, мы сделали все, что требовалось.

— А что, если они просто из разных коробок?

Лакруа посмотрел на меня:

— Сейчас я кое-что вам покажу.

Он прошел в главную лабораторию, о чем-то переговорил с ассистентом, вернулся с пачкой распечаток с изображением вытянутых полосок и холмиков и разложил их на столе:

— Посмотрите, какими незначительными были бы различия изображений, если бы эти перчатки изготовил один и тот же производитель.

Он придвинул ко мне несколько листов. Я внимательно рассмотрела холмы и полосы. Их размеры не совпадали идеально, но и не различались настолько разительно, насколько распечатки исследования двух перчаток, которые принесла я.

— Вот другие экземпляры. — Лакруа пододвинул ко мне еще несколько листов.

Я перевела на них взгляд и затаила дыхание. Один из рисунков показался мне очень знакомым. Zn. Fe. Ca. S. Si. Mg. Высокое содержание цинка, кремния и кальция. Я взяла распечатки результатов исследования перчаток Гэбби и приложила к этому листу. Изображения практически совпали.

— А вот эти перчатки изготовлены одним производителем, мсье Лакруа?

— Да-да. Именно это я и пытаюсь вам объяснить.

— Когда вы исследовали эту перчатку? — Мое сердце заколотилось быстрее.

— По-моему, несколько недель назад. — Он посмотрел на номер. 327468. — Если хотите, я посмотрю в компьютере, что это за дело.

— Да, пожалуйста.

Я уставилась на данные, высветившиеся на мониторе компьютера. Номер: 327468. Номер ЛМЛ: 29427. Запрос от: КУМ. Следователи: Л. Клодель, М. Шарбонно. Место обнаружения: 1422, улица Берже. Дата обнаружения: 24.06.94.

Старая перчатка в квартире Сен-Жака. Клодель решил, что владелец той конуры просто-напросто печется о своих руках. По его мнению, этот тип занимается в перчатках уборкой. Перчатка Сен-Жака была такой же, как перчатка Гэбби.

Я поблагодарила мсье Лакруа и направилась сдавать перчатки. Мысли неслись с сумасшедшей скоростью. Перчатка с кухни Тэнгуэя отличалась от той, которую мы нашли на теле Гэбби. На ней обнаружили капли крови животного. И его отпечатки пальцев. Перчатка Гэбби была чистой. У Сен-Жака тоже нашли перчатку. Такую же, как в могиле Гэбби. Что же все это значит?

На столе в своем офисе я увидела розовый листок с клеевым краем. Сообщение о том, что фотографии с улицы Берже отсканированы и хранятся на диске. Я позвонила в штаб и сказала, что через несколько минут за ним заеду.

Направляясь туда, я проклинала час пик и туристов, запрудивших окрестности старого порта. Втиснув свою «мазду» между двумя машинами, я вошла в здание штаба и сразу поднялась по лестнице на третий этаж. Как ни странно, диск, за которым я приехала, уже находился у встретившего меня дежурного сержанта. Я расписалась за него и, вернувшись в машину, засунула в портфель.

По дороге домой я постоянно смотрела в зеркало заднего вида, ища взглядом преследователя. Ища взглядом Тэнгуэя. Сен-Жака. Я ничего не могла с собой поделать.

Глава 37

Я приехала домой в пять тридцать и в тишине гостиной стала думать, что еще могу предпринять. Ничего. Райан прав. Тэнгуэй мог находиться где-то поблизости, выжидать удобного момента, чтобы прикончить меня.

Следовало чем-то себя занять. Я решила сходить на рынок и что-нибудь купить к ужину.

Выйдя из подъезда, я посмотрела направо и налево. Двое полицейских стояли на аллее рядом с пиццерией. Я кивнула им и махнула рукой в сторону Сен-Катрин. Они тоже мне кивнули, и один из них медленно зашагал за мной.

Направляясь к рынку, я спиной чувствовала, что сопровождающий меня коп раздражен. Мне было наплевать. В такой чудесный день я просто не могла сидеть дома. Я только вечером заметила, что погода изменилась: жара спала, на ярко-синем небе появились огромные белые облака, землю покрыли пятна тени. Мне стало чуть легче.

Я сразу прошла в отдел «Овощи-фрукты» и с сосредоточенностью нейрохирурга занялась оценкой цвета бананов, выбором авокадо, брокколи, картофеля, брюссельской капусты. Покупкой французского батона в булочной. Шоколадного мусса в кондитерской. Свиных котлет и говядины в мясном отделе.

Когда продавец снял с крючка пилу и принялся отпиливать приглянувшийся мне кусок мяса, мои мысли опять переключились на тему убийств. Я попыталась заставить себя подумать о чем-нибудь другом, но не сумела. Пила мясника? Ее может купить кто угодно. Полиция СК уже проработала этот вопрос, связавшись со всеми точками распространения таких пил в провинции. За последние годы их продали несколько тысяч.

И?..

Я уже давно поняла: если начинаешь выуживать некую идею откуда-то из подсознания, это занятие увлекает тебя все больше и больше и вскоре мысль всплывает на поверхность.

Я заплатила за мясо и пошла домой коротким путем — через улицу Сен-Катрин.

В мое отсутствие кто-то звонил. Я уставилась на мигающую красную лампочку автоответчика, продолжая держать в руках сумки.

«Что, если это Тэнгуэй? — прогремело в мозгу. — Оставил ли он сообщение или просто помолчал в трубку?»

— Не становись истеричкой, Бреннан, — произнесла я вслух. — Позвонить мог и кто-нибудь другой. Например, Райан.

Я опустила сумки на пол, вытерла об одежду повлажневшие ладони и нажала кнопку. Это был не Тэнгуэй. Кое-кто посерьезнее.

— Привет, мама. С тобой все в порядке? Эй! Ты там? — Ее слова сопровождал шум улицы, как будто она звонила из автомата. — Мам, я собираюсь к тебе приехать. Макс оказался последним дерьмом. Он мне больше не нужен.

Я услышала, как кто-то что-то ей сказал.

— Подожди минутку, — ответила она, на мгновение отдалившись от трубки. — Мам, у меня появилась возможность съездить в Нью-Йорк, причем бесплатно, представляешь? Оттуда я направлюсь к тебе. Так что скоро увидимся. Пока!

— Нет! Не приезжай сюда, Кэти! — воскликнула я.

Кошмар какой-то! Гэбби мертва. Психопат, ее убивший, зарыл вместе с ней в землю нашу с Кэти фотографию. А теперь Кэти едет сюда!

У меня громко застучало в висках. Голова закружилась. Я должна остановить ее. Но как? Я не знала, где она находится.

Пит.

Набирая его номер, я вспоминала фрагмент из прошлого. Кэти три года. Мы в парке. Она насыпает песок в пластмассовые ведерки. Наблюдая за ней, я разговариваю с другой молодой мамочкой. Неожиданно Кэти бросает свои ведра и бежит к металлическим качелям-пони. Ее лицо сияет, на нем написано восхищение цветной гривой и уздечкой, летающими туда-сюда в воздухе. Я знаю, что качели вот-вот ударят ее, но ничего не могу сделать.

Сейчас происходило то же самое.

Не дозвонившись до Пита по прямому телефону, я набрала номер его секретарши. Она сказала, что Пит уехал по делам. Разумеется. Я оставила сообщение, положила трубку и уставилась на автоответчик.

А несколько мгновений спустя закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь хоть немного успокоиться. Мой затылок был словно зажат в тиски. Меня бросало то в жар, то в холод.

— Ничего подобного не случится!

Я открыла глаза и увидела Верди, удивленно рассматривавшего меня из дальнего угла комнаты.

— Ничего подобного не случится! — повторила я, обращаясь к нему.

Кот, не моргая, продолжал смотреть на меня круглыми желтыми глазами.

— Какой-то выход должен быть.

Верди выгнул спину, потянулся, составил все четыре лапки вместе и сел, окружив себя хвостом.

— Я что-нибудь придумаю. Сидеть на месте и ждать, что этот дьявол опять выпустит свои поганые когти, на этот раз в мою дочь, — нет! Я так не могу.

Я отнесла продукты на кухню, положила их в холодильник, вернулась в гостиную, достала ноутбук, включила его и открыла документ с таблицей. Когда началась эта ужасная история? Я взглянула на колонку «Дата обнаружения». Изабеллу Ганьон нашли второго июня. С тех пор прошло семь недель. А мне казалось — семь лет.

Я прошла в кабинет и достала папки с копиями полицейских отчетов, фотографий и остальных документов, на создание которых потратила массу времени.

В течение двух последующих часов я изучала каждый снимок, каждое имя, каждую дату и буквально каждое слово. Просмотрев все, я начинала сначала, надеясь увидеть еще какую-нибудь пропущенную деталь, какую-нибудь мелочь. Результативным оказался третий раз.

Я обратила на это внимание, читая отчет Райана об опросе отца Грейс Дама. Подобно мучительному желанию чихнуть, что с каждой секундой возрастает, сидевшая где-то в подсознании мысль долгое время издевалась надо мной. А в это мгновение вдруг полностью оформилась и перескочила в область осознанного.

Мясной магазин. Грейс Дама работала в мясном магазине. Убийца использовал для расчленения жертв кухонную пилу и неплохо разбирался в анатомии человека. Тэнгуэй разрезал животных. Может, в этом и кроется ключ к разгадке этой головоломки.

Я еще раз пробежала глазами по строчкам отчета, ища название магазина, но оно не указывалось.

Я набрала номер телефона семейства Дама. Мне ответил мужчина.

— Мистер Дама?

— Да.

Английский с акцентом.

— Я доктор Бреннан. Принимаю участие в расследовании убийства вашей жены. Можно задать вам несколько вопросов?

— Да.

— В момент исчезновения ваша жена где-нибудь работала?

Пауза.

— Да.

— Где именно?

— В булочной на Фэрмон. Она работала там лишь по нескольку часов в день, у нас ведь дети.

Я задумалась. Ничего не вырисовывается.

— Как долго ваша жена там проработала, мистер Дама? — спросила я, пытаясь не выдать голосом своего глубокого разочарования.

— Всего несколько месяцев.

— А до булочной где она работала?

— В мясном магазине.

— В каком именно?

Я затаила дыхание.

— На Сен-Доминик. Принадлежит человеку из нашего прихода. Он расположен ближе к Сен-Лорану, может, вы там бывали?

Да. Я вспомнила, как разглядывала этот магазин сквозь мокрое стекло.

— В какой именно период времени она там работала? — Я старалась говорить спокойно.

— Насколько я помню, почти весь девяносто первый год. Если это очень важно, я проверю. Раньше у меня никто не расспрашивал о точных датах.

— Пока не нужно. Мистер Дама, а о некоем Тэнгуэе ваша жена никогда не упоминала?

— О ком? — резко переспросил он.

— О Тэнгуэе.

Мне казалось, мои виски сейчас взорвутся. В горле у меня заскребло.

— Нет.

Я поразилась горячности, с которой он произнес это «нет».

— Спасибо. Вы нам очень помогли. Если мы выясним что-нибудь важное, немедленно вам сообщим.

Я нажала на рычаг и позвонила Райану. С работы он уже ушел. Я набрала домашний телефон. Никто не ответил. Я знала, что следует предпринять. Позвонив еще кое-кому, я взяла ключи и направилась к выходу.

Мясной на Сен-Доминик сегодня выглядел иначе, чем в тот день, когда я впервые его заметила. Надписи на окнах магазина не изменились, но он был ярко освещен и открыт. Из посетителей я увидела здесь лишь какую-то старуху с безразличным выражением лица, медленно перемещавшуюся вдоль витрины. Я проследила, как она остановилась, развернулась на триста шестьдесят градусов, прошла к прилавку и указала на тушку кролика. Маленький замороженный кусок мяса, напомнивший мне о коллекции Тэнгуэя и об Альсе.

Когда старуха расплатилась и вышла, я приблизилась к человеку с прямоугольным лицом и грубыми чертами, стоявшему за прилавком. Его руки были на удивление худыми, но довольно крепкими. На его переднике, как сухие лепестки на белоснежной скатерти, темнели бурые пятна.

— Bonjour.

— Bonjour.

— Сегодняшний вечер не из самых успешных?

— По вечерам у нас всегда мало народу.

Он говорил по-английски с сильным акцентом, как муж Дама.

Где-то во внутренних помещениях гремели посудой.

— Я принимаю участие в расследовании убийства Грейс Дама. — Я достала удостоверение и показала ему. — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Человек выпучил глаза. Где-то выключили, потом снова включили воду.

— Вы владелец этого магазина?

Кивок.

— Мистер?..

— Плеври.

— Мистер Плеври, Грейс Дама какое-то время у вас работала?

— Кто?

— Грейс Дама. Одна из прихожанок церкви, которую вы посещаете.

Плеври скрестил на груди сухопарые руки и кивнул.

— Когда она у вас работала?

— Года три или четыре назад. Я не помню точно. У меня их тут столько переработало!

— Она сама уволилась?

— Без предупреждения.

— Почему?

— Почем мне знать? В те времена все так поступали.

— Вам не показалось, что в тот период она выглядела несчастной, взвинченной или расстроенной?

— За кого вы меня принимаете? За Зигмунда Фрейда?

— С кем-нибудь из других ваших работников Грейс Дама общалась? Может, с кем-то дружила, была в близких отношениях?

Уголки губ Плеври подпрыгнули в улыбке.

— В близких отношениях?

Я посмотрела ему прямо в глаза.

Он тоже посерьезнел и отвел взгляд в сторону:

— Здесь работаем только мы с братом, вступать в близкие отношения тут не с кем.

Эти два слова он произнес протяжно, будто юноша, отпускающий грязную шутку.

— Может, кто-нибудь приходил к ней, донимал ее?

— Послушайте, я нанял эту женщину, объяснил, что входит в ее обязанности. Она выполняла свою работу. Ее личная жизнь меня не интересовала.

— Я просто подумала, что вы могли случайно обратить внимание на…

— Грейс отлично работала. Я пришел в бешенство, когда она заявила, что уходит, не стану скрывать. Тогда мы переживали не лучшие времена. Но я не держу на нее зла. Позднее, когда я услышал в церкви о ее исчезновении, сразу подумал, что она мертва. Ее муж порой бывал с ней довольно неласков. Мне жаль эту женщину, честное слово, жаль, но я уже плохо ее помню.

— Вы сказали, муж порой бывал с ней неласков?

Его взгляд сделался холодно-отстраненным. Мне показалось, прямо перед моим носом закрылись ворота шлюза.

— Задайте все свои вопросы Никосу. Он — член ее семьи.

Мне вспомнились слова Райана о том, что из родственников Грейс Дама правды теперь не вытянешь. Я достала из сумки фотографию Сен-Жака:

— Вы когда-нибудь видели этого человека?

— Кто это такой?

— Один ваш сосед.

Он внимательно рассмотрел снимок:

— Качество фото ужасное.

— Это кадр, заснятый видеокамерой.

— Фильм Запрудера тоже снимали видеокамерой, но в нем можно разглядеть лица людей.

Я задумалась, почему он привел в пример именно фильм Запрудера, но ничего не спросила. По лицу мужчины пробежала вдруг едва уловимая тень, нижние веки на мгновение сморщились, потом опять расправились.

— Что?

— Гм…

Он не сводил глаз с фотографии.

— Вы его узнаете?

— Этот тип чем-то напоминает мне еще одного «благодарного» работничка, но, может, я и ошибаюсь. Своими вопросами вы совсем меня запутали. Черт, я ничего не знаю! — Он бросил фото на прилавок. — Если бы вы принесли мне нормальную карточку, я точно ответил бы вам.

— Кем был тот парень, о котором вы упомянули?

— Я же говорю вам, фотография паршивейшая. На ней человек с лысеющей головой. Больше ничего не разглядеть.

— Когда вы сказали, что он напомнил вам еще одного «благодарного» работничка, о ком вели речь?

— О парне, который временно у меня работал и внезапно уволился. Вслед за ним ушла и Грейс, даже «до свидания» не сказала. В ту пору это были два единственных моих помощника. Мой брат жил в Штатах, я целый год со всеми делами управлялся один.

— Как звали этого парня?

— Фортье. Сейчас… Лео. Лео Фортье. Я запомнил имя, потому что у меня есть двоюродный брат Лео.

— Он работал у вас одновременно с Грейс Дама?

— Я нанял его вместо человека, уволившегося прямо перед приходом Грейс. Я подумал, что должен взять еще кого-то. На случай если один ушел бы, можно было бы рассчитывать на второго. А они вдвоем свалили. Для меня начался тогда кромешный ад. Фортье проработал со мной, наверное, с год или полтора. А потом просто перестал являться. Даже ключи не вернул. Вспоминать о том времени тошно.

— Что это был за человек?

— Обычный человек. Увидел вывеску на моем магазине, зашел, спросил, не нужны ли мне работники. Я нанял его. У него был опыт резать мясо, с ним он разделывался действительно ловко. Рано утром приходил, чтобы открыть магазин, вечером — закрыть и навести порядок. Днем работал в каком-то другом месте. Не могу сказать о нем ничего плохого. Спокойный, трудолюбивый, никогда не раскрывал рта. Черт, я даже не знал, где этот Лео живет.

— А с Грейс они ладили?

— Сложно сказать. Когда он уходил, она только появлялась, когда приезжал вечером, ее уже не было. Не уверен, что эти двое вообще были знакомы.

— Значит, вам кажется, что человек на фотографии похож на этого Фортье?

— В общем-то, на него похожи все парни с редеющими волосами.

— Где сейчас находится Фортье, вам известно?

Плеври покачал головой.

— А кого-нибудь по имени Сен-Жак вы, случайно, не знаете?

— Нет.

— Тэнгуэй?

— Странная фамилия.

В голове у меня стучало, в горле дергало. Я оставила свою визитку и ушла.

Глава 38

У подъезда своего дома я увидела пышущего гневом Райана.

— Я целый день не могу до вас дозвониться. Никто не может. Вы ведь не индианка! Это им кажется: надень платье, станцуй танец — и станешь пуленепробиваемым. — Его щеки горели, на виске дрожала венка. — На чьей машине вы подъехали?

— Одной соседки.

— Вы находите все эти развлечения интригующими, Бреннан?

Я ничего не ответила. Мою голову сдавливала боль, и хотелось кашлять. Я чувствовала себя отвратительно.

— Хоть один человек на этой планете знал, где вас можно разыскать?

— Может, пройдем ко мне и попьем кофе?

— Кто, черт возьми, сказал вам, что вы имеете право так просто издеваться над всеми нами? По сути дела, никто не обязан трястись за вашу жизнь, Бреннан! Почему вы не позвонили мне, прежде чем уйти? Почему не оставили для меня сообщения?

— Я пыталась вам позвонить.

— Десять минут могли бы и подождать!

— Откуда я могла знать, где вы и когда явитесь домой? И потом, я не думала, что уйду надолго. Черт, я нигде и не задержалась!

— Вы в любом случае должны были оставить сообщение.

— Я наговорила бы вам целый роман. «Войну и мир», не меньше, если бы только знала, что вы так распереживаетесь.

— Распереживаюсь? — переспросил он ледяным голосом. — Позвольте кое-что вам напомнить! В этом городе за последние несколько лет были жестоко убиты и изуродованы пять, даже семь женщин. Последняя распрощалась с жизнью четыре недели назад. — Он последовательно загнул сначала пять пальцев, потом еще два. — Череп одной из них недавно побывал в вашем саду. В коллекции того идиота, который бесследно исчез, нашли вашу фотографию. Отшельник, который обожает ножи и порнографию, кромсает животных и ошивается среди шлюх, зачем-то пытался вам позвонить. Он же преследовал вашу подругу. Теперь ее уже нет в живых. Она лежала в земле вместе с вашей фотографией. Этот отшельник тоже пропал.

Проходившая по асфальтовой дорожке парочка, завидев нас и, очевидно, решив, что мы с Райаном — выясняющие отношения любовники, ускорила шаг.

— Райан, давайте пройдем ко мне в квартиру. Я сварю кофе.

Мой голос прозвучал хрипло, говорить становилось больно.

Райан в отчаянии вскинул руки, широко растопыривая пальцы, но тут же опустил их.

Мы вошли в подъезд. Я вернула соседке ключи от машины, поблагодарила ее и вместе с Райаном направилась к своей квартире.

— Кофе без кофеина?

Не успел он ничего ответить, как запикал его пейджер. Мы оба вздрогнули.

— Да, пожалуй, без кофеина.

Он прошел в гостиную и тут же кому-то позвонил. Я навострила уши, хотя, стуча кружками, притворялась, будто не слушаю его.

— Райан.

Пауза.

— Да.

Пауза.

— Ни в коем случае.

Длинная пауза.

— Когда?

Пауза.

— Хорошо. Спасибо. Немедленно выезжаю.

Он появился в дверном проеме и некоторое время молча смотрел на меня. У меня подскочили температура, давление и участился пульс.

«Спокойно, Бреннан».

Я разлила кофе по кружкам, старательно пытаясь унять дрожь.

— Они поймали его.

Моя рука с кофейником застыла в воздухе.

— Тэнгуэя?

Райан кивнул. Я вернула кофейник на плиту. Очень осторожно. Достала молоко, добавила в свою чашку, предложила Райану. Он покачал головой. Я поставила коробку обратно в холодильник. Осторожно. Сделала глоток.

— Расскажите поподробнее.

— Давайте присядем.

Мы перешли в гостиную.

— Они арестовали его около двух часов назад. Он ехал на восток по трассе. Полиция опознала машину сукина сына и тормознула ее.

— Это Тэнгуэй?

— Тэнгуэй. Отпечатки сходятся.

— Он направлялся в Монреаль?

— По всей видимости, да.

— Какое они выдвинули ему обвинение?

— Пока «распитие спиртных напитков в движущейся машине». Наш герой додумался раздавить бутылочку «Джима Бима» и оставить ее на заднем сиденье. Еще у него конфисковали шкуры каких-то животных.

— Откуда он ехал?

— Утверждает, будто из Гатино, где у него якобы есть дом, доставшийся в наследство от папочки. Ему, понимаете ли, нравится там рыбачить. Туда уже направили спецбригаду.

— Где он в данный момент?

— В участке.

— Вы сейчас туда поедете?

— Да.

Он набрал в легкие воздуха, приготовившись к спору.

Я не жаждала увидеться с Тэнгуэем.

— Хорошо. — У меня пересохло во рту, а по всему телу разлилась сильная слабость. Давно я не чувствовала себя настолько обессилевшей. — Ко мне скоро приедет Кэти.

Я нервно усмехнулась:

— Вот почему… Вот почему я ушла сегодня вечером.

— Ваша дочь?

Я кивнула.

— М-да.

— Я подумала, что смогу разузнать еще хоть что-нибудь… Я… А вообще-то… Забудьте.

Некоторое время мы оба молчали.

— Безумно рад, что этот кошмар закончился. — Райан поднялся. — Хотите, чтобы после беседы с этим придурком я к вам заехал? Возможно, будет уже поздно.

Как бы ужасно я себя ни чувствовала, не узнав, чем завершилась эта история, не смогла бы заснуть. В голове роилась сотня вопросов. Кто такой Тэнгуэй? Что хранит в своем доме в Гатино? Не там ли умерла Гэбби? А Изабелла Ганьон? А Грейс Дама? Или он отвозил их туда уже мертвыми, чтобы расчленить и упаковать в пакеты?

— Да. Пожалуйста, заезжайте ко мне.

Когда Райан ушел, я вспомнила, что забыла рассказать ему о перчатках. Я еще раз попыталась позвонить Питу. Несмотря на то что Тэнгуэя поймали, на душе у меня все еще было неспокойно. Я не хотела, чтобы Кэти появлялась в Монреале. Лучше бы я сама съездила к ней в Нью-Йорк.

Пит ответил на звонок. Кэти уехала несколько дней назад. Сказала, что я предложила ей приехать. Так оно и было. Он не стал возражать, хотя ее маршрут не очень ему нравился. Кэти направилась с подругами из университета в Колумбию, родину одной из них, оттуда они намеревались съездить в Нью-Йорк, домой к другой девочке, и пробыть там несколько дней. Он был уверен, что скоро она позвонит.

Я хотела было рассказать ему о Гэбби и о том, что творилось в моей жизни, но передумала. Что от этого изменится? Все уже позади. Все закончилось.

Пит, как обычно, сказал, что должен готовиться к завтрашнему дню, что с удовольствием поболтал бы со мной дольше, будь у него побольше свободного времени. Как всегда.

Я ощущала себя настолько уставшей и измученной, что не нашла в себе сил даже принять ванну. Последующие несколько часов я просидела, завернувшись в одеяло, глядела на пустой камин, дрожа и мечтая о том, чтобы кто-нибудь приготовил мне отвар, потрогал лоб и сказал, что я скоро поправлюсь. Временами на меня набегала дремота, я клевала носом, смотрела обрывки снов и заставляла себя проснуться.

Райан позвонил в дверь в четверть второго:

— Боже! Вы ужасно выглядите, Бреннан.

— Спасибо за комплимент. — Я тщательнее закуталась в одеяло. — По-моему, я простудилась.

— Отложим разговор на завтра?

— Ни в коем случае.

Он окинул меня странным взглядом, прошел за мной в гостиную, положил пиджак на диван и сел.

— Его зовут Жан-Пьер Тэнгуэй. Двадцать восемь лет. Домашний мальчик. Никогда не был женат. Детей нет. Единственная сестра живет в Арканзасе. Мать умерла, когда ему было девять лет. Отец работал штукатуром, детей воспитывал один. Погиб в автокатастрофе, когда Тэнгуэй учился в колледже. По всей вероятности, это явилось для него серьезным ударом. Он бросил учебу, некоторое время продолжал жить с сестрой, потом отправился путешествовать по Штатам. Самое интересное: однажды, находясь где-то на юге, он услышал зов Бога. Захотел стать иезуитом, но провалился на собеседовании. Они нашли его недостойным чести вступить в их ряды. В восемьдесят восьмом году он вернулся в Квебек и стал священником. Примерно через полтора года закончил учебу.

— Говорите, в восемьдесят восьмом?

— Да.

— Как раз в это время кто-то убил Питр и Готье.

Райан кивнул:

— С тех пор он постоянно здесь живет.

Я сглотнула, прежде чем задать вопрос.

— Как он объяснил наличие в своем доме мертвых животных?

— Сказал, что преподает биологию и из животных изготавливает наглядные пособия для учеников: кипятит тушки, очищает скелеты.

— Это же якобы объясняет присутствие на его полках книг по анатомии.

— Ну да.

Я представила его крадущимся ночью с разрезанным трупом в полиэтиленовых пакетах.

— Он когда-нибудь работал в мясном магазине?

— Не знаю. А что?

— Что Клоделю удалось выяснить у его коллег?

— Ничего такого, о чем бы мы уже не знали. Замкнут. Исправно проводит свои занятия. Ни с кем не сближается. В особое волнение звонок Клоделя никого не привел.

— То же самое нам рассказала о нем бабушка.

— По словам его сестры, он всегда был одиночкой. Она не помнит, чтобы у него когда-нибудь были друзья. Кстати, сообщила нам одну пикантную деталь.

— Какую?

— Тэнгуэй импотент.

— Об этом вам рассказала его родная сестра?

— Она подумала, что это объяснит нам его склонность к уединению. Ей он представляется абсолютно безобидным, просто страдающим от заниженной самооценки.

Я ничего не сказала. Перед глазами возникли строчки из отчетов о проведенных аутопсиях.

— Вот почему ни в одной из жертв не было обнаружено спермы.

— Верно.

— Почему он стал импотентом?

— У него с рождения было всего одно яичко. И этим единственным яичком когда-то в детстве его угораздило напороться на перьевую ручку, которую его одноклассник держал в руке, играя в футбол. Прощай, сперматогенез!

— Значит, именно поэтому он живет как отшельник.

— Возможно.

— Что объясняет и отсутствие повышенного интереса к девочкам.

Я воспроизвела в памяти разговоры с Джуэл. И вспомнила о Жюли.

— Разве не странно, что он занялся преподаванием? — произнес Райан. — Зачем, если тебя напрягает присутствие людей, соваться туда, где ты вынужден общаться с целой толпой? Не легче ли заняться компьютерами? Или работой в какой-нибудь лаборатории?

— Я, конечно, не психолог, но, думаю, для подобных людей учительство как раз то, что нужно. Их постоянно окружают не взрослые люди, а дети, среди которых можно чувствовать себя королем. Они имеют над учениками власть, на занятиях над ними никто не смеет насмехаться. По крайней мере, в открытую.

— Наверное, вы правы. Таким образом им удается удовлетворять потребность во власти днем и подпитывать свои ночные сексуальные фантазии.

— Да, но подумайте о детях, — сказала я. — Только представьте себе, что такой психопат начинает внушать им свои извращенные идеи или, что еще ужаснее, искать с ними физического контакта.

— Да уж!

Некоторое время мы молчали. Райан изучал мою комнату внимательнее, чем гостиную Тэнгуэя. У него был очень усталый вид.

— Наверное, наблюдать за моим домом больше не имеет смысла, — произнесла я.

— Да, — согласился Райан.

Я проводила его до двери.

— Каково ваше общее мнение о нем, Райан?

Он ответил не сразу, сначала о чем-то поразмыслил. Потом очень медленно заговорил:

— Этот тип клянется, что чист как младенец, но безумно нервничает, явно что-то скрывая. Завтра мы узнаем, что он прячет в своем доме, если этот дом вообще существует.

Закрыв за Райаном дверь, я приняла приличную дозу лекарств от простуды и впервые за последние несколько недель сразу же крепко заснула. Если какие-то сновидения и являлись мне в ту ночь, я их не запомнила.

На следующий день я почувствовала себя лучше, но была еще не в состоянии ехать в лабораторию. Или я просто инстинктивно желала от чего-то уклониться, потому и осталась дома.

Я занялась просмотром научной работы одного студента и написанием ответов на скопившиеся за несколько недель письма. Примерно в час дня позвонил Райан. Я сразу поняла по голосу, что дело продвигается не так, как хотелось бы.

— В доме не нашли ровным счетом ничего. Ни ножей, ни оружия, ни удавок. Никаких сувениров, о которых упоминал Добжански: ни украшений, ни одежды, ни черепов, ни других частей тела. Только беличью тушку в холодильнике, больше ничегошеньки.

— Землю вокруг дома проверили? Может, он зарыл все, что могло его выдать?

— Проверили.

— А подвал, кладовые осмотрели?

— Да. Обнаружили в них грабли, мотыгу, несколько деревянных ящиков, старую пилу, сломанную тачку. Стандартный набор садового хлама. А еще кучу пауков. Жилбер, по-моему, нуждается в медицинской помощи.

— Погреб там есть?

— Бреннан, я же говорю: они осмотрели всё!

— И не наткнулись ни на одну газетную вырезку?

— Нет.

— Не нашли ничего, связывающего это место с конурой на Берже?

— Ничего.

— Или с Сен-Жаком?

— Нет.

— Или с убийством Гэбби?

— Нет.

— С убийством хотя бы одной из жертв?

Ответа не последовало.

— Чем же тогда он там занимается?

— Удит рыбу и размышляет о своем загубленном яйце.

— И что теперь?

— Мы с Бертраном собираемся еще раз поговорить с мсье Тэнгуэем. Посерьезнее. Настала пора упомянуть кое-какие имена. Я до сих пор уверен, что он водит нас за нос.

— Думаете, с этого будет толк?

— Надеюсь. Хотя… Может, Бертран и прав. Не исключено, что этот Тэнгуэй страдает раздвоением личности. Одна его половина — законопослушный учитель биологии, которому нравится рыбачить и изготавливать для учеников наглядные пособия. Другая — ярый ненавистник женщин, страдающий комплексом сексуальной неполноценности. Этот ненавистник выбирает жертв, следит за ними, избивает их до смерти. Может, становясь зверем, он идет в какое-то другое место, туда, где наслаждается своими фантазиями и любуется на сувениры. Черт, ведь Тэнгуэй может даже не знать о существовании своей болезни!

— Неплохо. Мистер Пиперс и мистер Криперс.

— Что?

— Да так, вспомнила одну старую комедию.

Я рассказала ему, что смогла выяснить при помощи Лакруа.

— А почему вы раньше не рассказали мне об этом?

— Вас тоже часто невозможно разыскать, Райан.

— Итак, квартира на Берже определенно связана с этим типом. Если вас это утешит, Клодель уже считает Тэнгуэя приговоренным.

— Почему?

— У него спросите. Послушайте, мне пора идти.

— Держите меня в курсе.

Я дописала письма и решила отнести их на почту, а заодно и купить чего-нибудь из продуктов. Котлеты и мясо не годились для встречи Кэти. Я улыбнулась, вспоминая, как, будучи четырнадцатилетним подростком, она объявила, что становится вегетарианкой. Я была уверена, что месяца через три моя дочь опять начнет есть все подряд. Я ошиблась. Вот уже пять лет мяса она не признавала.

Я мысленно составила список. Сыр. Фруктовые соки. Газированную воду Кэти не пила. И как мне удалось воспитать такого ребенка?

У меня опять заболело горло. Следует как можно быстрее прогнать из себя болезнь. Я подумала, что лучше всего прибегнуть к услугам спортзала.

Прозанимавшись десять минут на беговой дорожке, я поняла, что зря приехала в спортклуб. Мои ноги затряслись, а с лица лился пот.

Зато боль в горле ослабла, а со лба и с висков как будто спала стягивавшая их лента. Мысли сосредоточились на Тэнгуэе. Я воспроизвела в памяти все, что рассказал о нем Райан, поразмыслила над теорией Бертрана и предсказаниями Джея Эс. Что-то неясное не давало мне покоя. Я все сильнее напрягалась. Перчатки.

Почему раньше я не придавала им должного значения?

«Неужели сексуальные фантазии и жажда насилия Тэнгуэя действительно порождены его физической неполноценностью? — думала я. — Неужели убийства — единственный существующий для него способ почувствовать себя выше других людей? А разрезая животных, он тоже утоляет какие-то свои потребности, претворяет в жизнь фантазии? А игры с Жюли? Как ведет себя его страсть к насилию? В определенные моменты становится неуправляемой и требует крови? Что явилось определяющим фактором для порождения в нем этой страсти? Потеря родителей? Ущербность? Или что-то еще?»

Зачем ему понадобилась Гэбби? Ее он убил по-другому. Они были знакомы. Она одна из немногих соглашалась с ним общаться. Меня обожгло приступом нестерпимой тоски.

Да. Конечно. Он расправился с ней, чтобы заставить страдать меня. Ведь это я нашла Грейс Дама. Я опознала Изабеллу Ганьон. Я мешаю ему, подрываю его уверенность в собственном превосходстве над женщинами. В осознании его мужской силы. Вместе с убийством Гэбби из него вышла ярость, которую он питал ко мне, и был восполнен нанесенный его самолюбию ущерб. Что последует дальше? Что означает фотография, закопанная вместе с телом Гэбби? Что очередной его жертвой станет моя дочь?

Учитель. Убийца. Любит порыбачить. Обожает увечить. Мозг распирало от дум. Я закрыла глаза и почувствовала жар где-то под нижними веками. Я увидела множество мелькающих красных пятен, подобных рыбкам в пруду.

Учитель. Биология. Рыбы.

Опять надо мной издевалась какая-то мысль из подсознания. Ну же. Ну. Что? Учитель. Учитель. И?.. Учитель. С девяносто первого года. «Сен-Изидор». Да. Да. Мы все это знаем. Что из этого? Моя голова потяжелела настолько, что думать было больно.

Неожиданно меня обожгло: компакт-диск! Я совсем забыла о нем. А он мог содержать какую-то крайне важную информацию. Я схватила полотенце.

Глава 39

Я обливалась потом и еле двигалась от изнеможения, но села за руль.

«Это опасно, Бреннан, — твердил мне внутренний голос. — Микробы выйдут из схватки победителями, не ты. Сбавь скорость. Еще остановят за превышение».

Нет. Я должна очутиться дома как можно быстрее. Просмотреть диск. На нем записано что-то важное.

Я проехала по Шербруку, обогнула соседний квартал и приблизилась к дому. Дверь гаража опять гудела.

«Черт знает что! — выругалась я мысленно. — Почему Уинстон не отремонтирует наконец проклятый замок?»

Я завела в гараж машину и торопливо пошла к своей квартире.

У моей двери лежала сумка.

— А это еще что?

Сумка была дорогой. Из черной кожи. Подарок от Макса Феррари. Его подарок Кэти. Она лежала прямо у моей двери.

Сердце в груди схватило льдом.

Кэти!

Я открыла дверь и выкрикнула ее имя. Никто не ответил. Я отключила сигнализацию и опять позвала дочь. Тишина.

Я вихрем пронеслась по всем комнатам, ища глазами какие-нибудь следы присутствия Кэти и зная, что ничего не найду.

«Наверное, она забыла взять ключи, — размышляла я, заглушая в себе страх. — В противном случае не оставила бы сумку под дверью. Да, должно быть, так оно и есть. Приехав без ключей и не обнаружив меня дома, Кэти положила сумку и куда-нибудь ушла».

Я, дрожа, остановилась посреди спальни — несчастная жертва вируса и испуга. «Думай, Бреннан, думай!» Я пыталась, но это было не так-то просто.

Она приехала, не смогла попасть в квартиру и пошла куда-нибудь выпить кофе, или просто поглазеть на витрины, или найти телефонную будку. Скоро позвонит.

Но если у нее нет ключей, как же тогда она проникла в подъезд? Гараж. Дверь в гараже не закрывается, потому что неисправна.

Телефон!

Я выбежала в гостиную. Автоответчик не мигал.

Тэнгуэй. Это он ее схватил?

Исключено! Тэнгуэй в тюрьме.

Учитель в тюрьме. Но учитель — это не тот Тэнгуэй. Или тот? Его мы видели на улице Берже? Он похоронил перчатку и нашу с Кэти фотографию вместе с Гэбби?

От страха подкатил отвратительный приступ тошноты. Я сглотнула, и опухшее горло застонало от боли.

«Проверь все еще раз, Бреннан».

Трясущимися руками я включила компьютер и, с трудом попадая пальцами по нужным клавишам, открыла таблицу. Даты. Время.

Франсин Моризет-Шанпу убили в январе. Она умерла в промежутке между десятью утра и полуднем. В четверг.

Изабелла Ганьон исчезла в апреле, между часом и четырьмя часами дня. В пятницу.

Шанталь Тротье пропала во второй половине дня в октябре. В последний раз ее видели в школе, в центре, на удалении нескольких миль от западного острова.

Все эти женщины умерли или исчезли в течение дня. В будни, когда работают все школы. Только Тротье под вечер.

Я подскочила к телефону.

Райана не оказалось на месте.

Моя голова как будто налилась свинцом и уже отказывалась исправно работать.

Я набрала другой номер.

— Клодель.

— Мсье Клодель, это доктор Бреннан.

Он не ответил.

— Где находится «Сен-Изидор»?

Последовала продолжительная пауза, и я уже подумала, что опять не получу ответа.

— На Беконсфилде.

— На дорогу туда из центра уходит минут тридцать?

— Если нет пробок и движение не слишком интенсивное.

— Вам известно, в какие часы начинаются и заканчиваются занятия в «Сен-Изидоре»?

— А зачем вам это знать?

— Можете просто ответить?

Я дошла до предела, и он по моему голосу, наверное, слышал это.

— Я могу узнать.

— И еще спросите, пожалуйста, случалось ли, что Тэнгуэй по каким-то причинам пропускал занятия, в частности в дни убийства Ганьон и Моризет-Шанпу. В подобных случаях учителям ищут замену, это где-то фиксируется.

— Я собираюсь поехать туда зав…

— Сейчас! Эта информация нужна мне прямо сейчас!

Я стояла, вдавливая в пол пальцы ног, из последних сил сопротивляясь истерике.

Я практически почувствовала, как напряглись все мускулы лица Клоделя. Ну же! Клодель!

— Я перезвоню.

Я опустилась на кровать и некоторое время тупо наблюдала за танцующими в свете солнечных лучей пылинками. Потом, сознавая, что должна чем-нибудь заняться, чтобы вообще не лишиться чувств, прошла в ванную, сполоснула лицо холодной водой, достала из портфеля компакт-диск с надписью: «Улица Берже. 24.06.94» — и вернулась к компьютеру.

Несколько мгновений спустя на экране перед моими глазами высветился ряд значков. Я нажала на «Альбом», потом на «Открыть», и на мониторе появилась единственная надпись: «Берже». Я дважды щелкнула по ней мышкой, надпись сменилась тремя рядами мелких изображений отдельных фрагментов квартиры Сен-Жака. Из надписи вверху экрана я узнала, что всего в альбоме сто двадцать снимков.

Я кликнула по первому изображению, и оно увеличилось. Улица Берже. Третий и второй кадры — тоже улица. Снимки здания. Виды спереди и сзади. Коридор, ведущий к квартире Сен-Жака. И наконец, сама квартира. Внутренняя обстановка.

Я рассматривала фотографии, изучая каждую деталь. В голове у меня стучало. Спина и плечи были напряжены, как натянутые струны. Мне казалось, я вновь очутилась в этой каморке. Я чувствовала удушающую жару, запах грязи и гниения.

Кадр за кадром я искала. Что? Сама не знала. Все, что было на снимках, я уже видела. В реальности. Вырезки из порножурналов. Газеты. Карта города. Деревянная лестница. Площадка. Грязная раковина. Стол с посудой. Кастрюля с узором пригоревших макарон.

Мой взгляд задержался на сто втором кадре. Запачканная пластмассовая миска. Белые кружочки жира, застывшие на поверхности красного месива на дне. Муха со сложенными, как для молитвы, передними лапками. Выдающийся из всего этого кусок чего-то оранжевого.

Я прищурилась, чуть подалась вперед, пристальнее вглядываясь в оранжевый кусок и не веря собственным глазам. Не может быть! Мое сердце заколотилось громко и часто.

Я дважды щелкнула мышью. Появилась пунктирная линия. Удерживая палец на кнопке, я потянула курсор в сторону. Линия превратилась в прямоугольник. Я переместила его прямо на оранжевый кусок и увеличила этот фрагмент вдвое, втрое, вчетверо — и так до достижения размеров, в восемь раз превышающих реальные.

Наконец парабола, которую я с трудом заметила на этом куске, превратилась в арку из точек и пробелов. Я уменьшила ее и тщательно рассмотрела.

— О господи!

При помощи программы коррекции изображения я отрегулировала яркость и контрастность, оттенок и насыщенность цвета. Сделала четче очертания. Потом втянула в себя воздух, выдохнула, откинулась на спинку стула и уставилась на картинку.

Боже праведный! Я нашла!

Дрожащей рукой я потянулась к телефону.

Запись на автоответчике сообщила мне, что Бержерон еще в отпуске. Предстояло обойтись без его помощи.

Несколько раз я видела, каким образом он выполнял подобную работу. Я должна попробовать сделать это сама.

Я набрала другой номер.

— Камера предварительного заключения.

— Доктор Бреннан. Скажите, Эндрю Райан, занимающийся арестованным по фамилии Тэнгуэй, в данный момент у вас?

— Одну минуточку.

До меня доносились обрывки чьих-то приглушенных голосов на заднем плане. «Скорее!» — молила я про себя.

— Его здесь нет.

— А Жан Бертран?

— Он тут. Минутку.

Опять чьи-то голоса. Стук.

— Бертран.

Я назвала себя и рассказала о своем открытии.

— Вот это да! Что сказал Бержерон?

— Он в отпуске до следующего понедельника.

— Черт! То, что вы нашли, — это просто здорово! Нечто вроде фальшзапилов. Как думаете, что мне делать?

— Найдите кусок обычного пенопласта, и пусть Тэнгуэй укусит его, только не засовывайте пенопласт слишком глубоко ему в рот. Мне нужны следы всего шести передних зубов — нижних и верхних. На обеих поверхностях пенопластовой пластины должно образоваться по дуге. Потом отнесите пластину фотографу Марку Дале. Все поняли?

— Да, конечно. Но как я запихну пенопласт Тэнгуэю в рот?

— Как хотите. Придумайте что-нибудь. В конце концов, если он орет, что не виновен, укусит пенопласт сам.

— Сейчас без двадцати четыре. Где я в такой час смогу раздобыть пенопласт?

— Черт возьми, Бертран! Сходите и купите какой-нибудь бигмак! Пораскиньте мозгами! Мне надо успеть застать Дале.

Дале уже стоял у лифта, когда я позвонила. Его позвала секретарша.

— Мне срочно нужна ваша помощь.

— Oui.

— В течение часа Жан Бертран принесет вам следы укуса арестованного. Вы не могли бы заснять их, отсканировать и переслать мне по электронной почте?

Дале долго молчал. Я представляла, с какой миной он смотрит на часы.

— Это связано с делом Тэнгуэя?

— Да.

— Конечно, я помогу вам.

— Пожалуйста, осветите следы таким образом, чтобы на снимке они были видны максимально отчетливо. И обязательно приложите к ним какие-нибудь линейки.

— Нет проблем.

— Отлично.

Я дала ему свой электронный адрес и попросила позвонить, когда он уже отправит мне файл.

Потянулись мучительные секунды ожидания. Телефон молчал. Кэти не было. На электронных часах светились цифры. Я слышала, как по прошествии каждой минуты они сменяют друг друга.

Когда раздался звонок, я схватила трубку сразу же.

— Дале.

— Да.

Я сглотнула, испытывая чудовищную боль в горле.

— Я отправил вам файл пять минут назад. Он называется «Тэнг». Я сжал его, поэтому пробуду здесь до тех пор, пока вы не сообщите, что успешно перекачали информацию в свой компьютер. Просто пошлите мне ответ. Желаю удачи!

Я поблагодарила его, повесила трубку, вернулась к компьютеру и проверила почту. Не обращая ни малейшего внимания на остальные письма, загрузила в компьютер переправленный Дале файл, вернула его в графический формат и бегло осмотрела изображение. На белом фоне красовались отчетливые следы зубов Тэнгуэя, слева и внизу располагались линейки. Я отправила Дале ответ, вышла из Сети и занялась анализом следов от укусов Тэнгуэя и Сен-Жака, расположив изображения на экране одно рядом с другим.

При помощи редактора изображения я отрегулировала яркость, четкость, контрастность и цвет на пенопластовом рисунке, так же как недавно — на следах, оставленных на торчащем из кетчупа куске сыра.

Затем проверила расстояние между отметками на линейках с зубами Тэнгуэя. Ровно один миллиметр. Прекрасно.

На фотографии с Берже линеек не было. Я вернулась к полному снимку. Рядом с миской, касаясь ее края, стоял стакан с красно-желтой надписью «Бургер кинг». Отлично.

Оба изображения следовало измерить по одинаковым измерительным шкалам. На приведение размеров следа на сыре в соответствие с дугой на пенопласте у меня ушло несколько минут.

Я внимательно рассмотрела оба снимка. Следы зубов Тэнгуэя представляли собой ровную дугу из шестнадцати составляющих по обе стороны от центра.

На сыре было всего пять отчетливо видных углублений, явно оставленных верхними зубами. Центральными, скорее всего резцами. А небольшая круглая вмятина с левой стороны, по-видимому, клыком.

Я вытерла вспотевшие ладони о футболку, наклонилась ближе к экрану, шумно вздохнула и принялась медленно поворачивать изображение зубов Тэнгуэя по часовой стрелке, желая разместить его под тем же углом к горизонту, что и отметины на сыре. Работу замедляли моя неопытность в подобных делах и страшное волнение. Я долго мучилась, но в конце концов достигла желаемого результата.

Затем, решив принять за активное изображение следы зубов на сыре, я уменьшила интенсивность яркости следов Тэнгуэя на тридцать процентов и при помощи функции «Размещение» наложила отметины зубов Тэнгуэя на отметины на сыре.

Ничего не получилось. Верхний рисунок все равно оставался достаточно ярким, поэтому полностью заслонил собой нижний.

Я уменьшила яркость верхних следов на семьдесят пять процентов, и они сделались почти прозрачными. Я увидела то, что боялась увидеть.

Господи!

Рисунки не совпадали. В том, что укус на сыре и укус на пенопласте оставлены разными людьми, я больше ни секунды не сомневалась.

Арка на пенопласте была гораздо уже той, что темнела на сыре: картинка на мониторе походила на лежащую поверх полукруга подкову.

Более того, теперь я видела, что промежуток между центральными зубами человека, поглощавшего сыр на Берже, был неправильной формы — смещен вправо от центра, то есть его правый центральный резец, по всей вероятности, имел скол. Прилежавший к нему зуб вообще отклонялся в сторону под углом в тридцать градусов.

Зубы Тэнгуэя были ровными. Сыр в квартире на Берже ел явно другой человек. Это означало, что Тэнгуэй либо принимал на Берже гостей, либо вообще не имел к той дыре никакого отношения.

Глава 40

Кем бы ни был тот тип, которого мы встретили на Берже, именно он убил Гэбби. Я знала это по перчаткам. И вероятнее всего, этот человек — не Тэнгуэй.

— Кто же, черт возьми, ты такой? — спросила я вслух, и на фоне тишины, царившей в квартире, мой голос прозвучал хрипло и неузнаваемо.

Страх за Кэти достиг во мне накала. Она до сих пор не появилась.

Я позвонила домой Райану. Никто не ответил. Попыталась еще раз связаться с Бертраном. Он уже ушел с работы. Набрала номер отдела убийств. Длинные гудки.

Я выбежала во двор и огляделась по сторонам. Аллея у пиццерии была пуста. Полицейские больше не наблюдали за моим домом. Я осталась в этот вечер одна.

«Что предпринять? — подумала я, охваченная легкой паникой. — Ничего».

Уйти из дому я не могла, поскольку ждала Кэти. Я отчаянно верила, что дождусь ее.

Я взглянула на часы: десять минут восьмого. Все, что мне оставалось, так это вернуться в квартиру и вновь заняться анализом, засесть за изучение документов и фотографий. Мое убежище превратилось в тюрьму.

Переодевшись, я прошла на кухню. Сильно кружилась голова, но я не хотела принимать никаких лекарств. Мозг и без успокоительных пилюль был достаточно затуманен. С микробами я решила разделаться при помощи витамина С, поэтому достала из холодильника коробку апельсинового сока и принялась искать на ней язычок для открывания.

Проклятие! Где же он?

Больная, измотанная и перепуганная, я нетерпеливо схватила нож для резки мяса и проткнула им картон. Струя ярко-оранжевой жидкости выплеснулась на стол.

Несколько мгновений спустя я уже сидела на диване, закутанная в одеяло. На столике рядом стоял сок и лежали салфетки. Я теребила бровь, невероятными усилиями удерживая себя в руках.

Грейс Дама. Я опять открыла ее документы и вновь просмотрела названия мест, даты, имена, которые видела десятки раз. Монастырь Святого Бернара. Никос Дама. Отец Пуарие.

Я перечитала информацию, собранную Бертраном о Пуарие, напрягая отказывающийся работать мозг. Святой отец отошел от дел сразу после обнаружения на территории монастыря трупа Дама. Я еще раз пробежала глазами по отчету о первой беседе с ним, обращая внимание на все упомянутые имена, на даты.

Уборщик. Рой. Эмиль Рой. Я принялась искать отчет о его опросе, перерыла все бумаги в папке, но ничего не обнаружила. С ним непременно должны были поговорить. Я попыталась вспомнить, видела ли отчет когда-то раньше. Нет. Почему?

Некоторое время я сидела, глядя в пустоту, слыша только собственное дыхание. Я опять чувствовала, что у меня в подсознании сидит какая-то важная мысль, это ощущение походило на небольшую тяжесть в голове, предшествующую приступу мигрени. Я упускала из виду какую-то деталь, но какую именно, никак не могла понять.

Пуарие сказал, что Рой ухаживает за монастырем: следит за состоянием здания и леса, расчищает снег, чинит печь.

«Расчищает снег? — подумала я. — Это в восемьдесят-то лет? Хотя и такое случается. Джордж Бернс, например, с легкостью справлялся с подобными задачами».

Я перенеслась мыслями в недавнее прошлое. Вспомнила, что со мной творилось, когда, оставив в промокшем насквозь лесу кости Грейс Дама, я вернулась той ночью в машину.

Потом о своем сне с крысами. Питом. Головой Изабеллы Ганьон. Ее могилой. Священником. Что он сказал мне тогда? Что на территорию монастыря имеют право ступать только те, кто в нем работает.

Может, в этом и кроется разгадка? Может, именно пользуясь своими правами, убийца прошел и в монастырский лес, и в лесок у семинарии? Может, он служитель церкви?

Рой!

«Отличная догадка, Бреннан, — усмехнулась над собой я. — Восьмидесятилетний серийный убийца! Здорово!»

Где же Райан, черт побери! Дрожащими руками я взяла телефонную книгу и принялась искать номер Эмиля Роя. Человек с таким именем проживал в Сен-Ламбере.

— Oui, — ответил мне скрипучий голос.

Только осторожно. Без спешки.

— Мсье Эмиль Рой?

— Oui.

Я объяснила, кто я такая и зачем звоню. Он спросил, имею ли я право задавать ему вопросы подобного характера. Имею, мсье Рой. Я поинтересовалась, что входит в его обязанности по уходу за монастырем. Долгое время он молчал. Я слышала сопение — тяжелые вдохи и выдохи.

— Я хорошо справляюсь со своей работой и боюсь ее потерять.

— Понимаю. Вам кто-нибудь помогает?

Его дыхание резко затихло.

— Помощь мне требуется только иногда, но плачу я за нее из своей зарплаты.

Его голос превратился в жалобный вой.

— Кто вам помогает, мсье Рой?

— Внучатый племянник. Очень хороший мальчик. Снег расчищает в основном он. Я хотел рассказать об этом святому отцу, но…

— Как зовут вашего племянника?

— Лео. Только пообещайте, что не доставите ему проблем. Лео хороший мальчик.

Трубка в моей руке сделалась скользкой от пота.

— Фортье. Лео Фортье. Внук моей сестры.

Я вся дрожала. В голове будто стучали молотом по наковальне. Пробормотав необходимые при прощании слова вежливости, я положила трубку.

Спокойнее. Это может оказаться очередным невероятным совпадением. Если человек работает в мясном магазине и в то же время помогает родственнику расчищать снег, это еще не означает, что он — убийца.

Я взглянула на часы, вновь подняла телефонную трубку и набрала номер, твердя про себя: «Пожалуйста, окажись на месте!»

Мне ответили после четвертого гудка.

— Люси Дюмон.

Есть!

— Люси, какое счастье, что вы все еще на работе!

— Возникли кое-какие проблемы с программным файлом, вот я и задержалась. Уже собиралась уходить.

— Я нуждаюсь кое в какой информации, Люси. Это крайне важно. Вы единственная, кто в состоянии мне помочь.

— Я слушаю.

— Мне нужно раздобыть как можно больше сведений об одном человеке.

— Но уже поздно и…

— Послушайте, Люси, моя дочь в опасности. Умоляю вас, выполните мою просьбу!

Я даже не пыталась не выдать голосом своего безумного волнения.

— Хорошо, я попробую. Что именно вас интересует?

— Все.

— А какие данные об этом человеке у вас уже имеются?

— Только имя.

— Больше ничего?

— Нет.

— Как его зовут?

— Фортье. Лео Фортье.

— Я перезвоню. Где вы находитесь?

Я продиктовала ей номер своего телефона, положила трубку, поднялась с дивана и принялась ходить туда-сюда по квартире, сходя с ума от переживаний за Кэти.

Кто, кто этот психопат? Фортье? Почему он возненавидел меня? Потому что я мешаю ему? Зачем убил мою подругу? Чтобы выплеснуть ярость? Намеревается ли добраться и до меня? До моей дочери? Как он узнал, что она приезжает? Откуда взял нашу фотографию? Украл у Гэбби?

Холодный парализующий страх пробрался в самые глубины моей души. В голову лезли самые чудовищные мысли. Представлялись самые последние мгновения жизни Гэбби, что она могла переживать в эти предсмертные секунды. Телефонный звонок ворвался в мои думы как неожиданный взрыв.

— Да?

— Люси Дюмон.

— Да.

Мое сердце заколотилось так громко, что она, наверное, могла слышать этот стук.

— Вы имеете хоть малейшее представление о возрасте вашего Лео Фортье?

— Гм… Тридцать… Сорок лет…

— Я нашла данные о двух Лео Фортье. Один родился девятого февраля шестьдесят второго года, значит сейчас ему тридцать два, второй — двадцать первого апреля в шестнадцатом году.

— Тридцать два! — выпалила я.

— Я так и подумала. Об этом человеке мне многое удалось выяснить. Уголовных преступлений он не совершал, но с юных лет привлекался к ответственности за разные мелочи.

— Например?

— В тринадцать лет подсматривал за женщинами. — (Я слышала, как она стучит пальцами по клавишам.) — Обвинялся в вандализме, не появлялся на работе. Когда ему было пятнадцать, похитил какую-то девочку и продержал ее у себя восемнадцать часов. Серьезных обвинений нет. Вам все это интересно?

— Давайте посмотрим на более поздние даты.

Кликанье мышкой. Еще. Я представляла устремленный сквозь огромные очки в монитор взгляд Люси.

— В последний раз был арестован в восемьдесят восьмом году за нападение на человека с такой же фамилией, как у него, — должно быть, на родственника. Шесть месяцев лечился в «Пинеле».

— А когда выписался?

— Хотите узнать точную дату?

— Да.

— Насколько я понимаю, двенадцатого ноября восемьдесят восьмого года.

Констанция Питр умерла в декабре восемьдесят восьмого. Мне показалось, что в комнате стало невыносимо жарко. Одежда прилипла к вспотевшему телу.

— А имя психиатра, наблюдавшего его в «Пинеле», в базе указано?

— Указано имя некоего доктора Лаперриера, но психиатр он или нет — не знаю.

— Его телефон вы можете мне дать?

Люси продиктовала номер.

— Где Фортье находится в данный момент?

— После восемьдесят восьмого года его больше ни разу не привлекали к ответственности. Здесь есть его старый адрес. Он вам нужен?

— Да.

Набирая номер и ожидая, что мне ответят с северной окраины острова Монреаль, я едва удерживала слезы.

«Успокойся, Бреннан, — твердил мне внутренний голос. — Лучше подумай, что сейчас скажешь».

— Больница «Пинель», — ответил женский голос.

— Могу я поговорить с доктором Лаперриером?

Я страстно надеялась, что этот человек все еще работает в «Пинеле».

— Одну минуту, пожалуйста.

Да! Он все еще там!

Некоторое время я ждала, потом тот же самый женский голос спросил, как меня представить. Я назвала свое имя.

Прошла еще минута.

— Доктор Лаперриер слушает, — послышалось наконец.

Оказалось, это не мужчина, а женщина. Она явно была сильно уставшей.

— Здравствуйте. Я доктор Темперанция Бреннан, — произнесла я, стараясь не выдавать голосом своего кошмарного состояния. — Судебный антрополог из «Лаборатуар де медисин легаль». Я принимаю участие в расследовании ряда убийств, совершенных в Монреале и его окрестностях. У нас есть все основания предполагать, что к ним причастен один из ваших бывших пациентов.

— Да, — ответила Лаперриер утомленно.

Я объяснила, о чем идет речь, и попросила рассказать, что собой представляет Фортье.

— Доктор… Бреннан? Я правильно запомнила вашу фамилию?

— Да.

— Доктор Бреннан, видите ли, я не имею права предоставлять информацию о своих клиентах кому бы то ни было, если мне не предъявляют соответствующего документа. Я обязана соблюдать правила сохранения конфиденциальности.

«Спокойно. Ты знала, что она ответит именно так».

— Конечно. Вы непременно получите требуемый документ, но позднее. Сложилась критическая ситуация, доктор Лаперриер. Нам срочно нужна ваша помощь. Женщины умирают одна за другой. Их жестоко убивают и расчленяют. Человек, который этим занимается, способен на что угодно. Судя по всему, он наделен довольно острым умом и питает огромную ненависть к женщинам. Мы полагаем, что очень скоро ему потребуется очередная разрядка. — Я сглотнула, смачивая пересохшее от волнения больное горло. — Один из наших подозреваемых — Лео Фортье. Я должна знать, считаете ли вы этого человека способным на проявление подобной жестокости. Если вы ответите мне сейчас, то нам, возможно, удастся предотвратить смерть очередной женщины.

Теперь я чувствовала себя так, будто обернулась еще одним одеялом — одеялом ледяного спокойствия.

— Но я не могу…

Одеяло тут же как будто разорвалось в самом центре.

— У меня есть дочь, доктор Лаперриер. А у вас?

— Что?

— Шанталь Тротье было всего шестнадцать лет. Он избил ее до смерти, расчленил и бросил, упаковав в полиэтиленовые пакеты.

— О боже!

Хотя я никогда в жизни не видела эту докторшу, сейчас почему-то очень ясно представила ее. Среднего возраста, с отпечатком глубокого разочарования на лице. Она работала в системе, которая очень быстро убивает в человеке веру в светлое, — в системе, сосредоточенной на самом отвратительном, что только присуще человеческому обществу. Подростки с безжизненными взглядами и перерезанными венами. Дети с ожогами от сигаретных окурков. Человеческие зародыши в наполненных кровью унитазах. Заморенные голодом старики в собственных испражнениях. Женщины с избитыми лицами и молящими глазами. Когда-то этой докторше казалось, что именно она избавит мир от подобной мерзости. Теперь она уверена, что мерзость неискоренима.

Странно, но мои слова все же проникли в ее сердце. Почему? Не знаю.

— Лео Фортье был помещен в больницу на шесть месяцев в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Меня назначили его наблюдающим психиатром.

— Вы его помните?

— Да.

Я ждала затаив дыхание. Из трубки послышалось два щелчка — Лаперриер открыла и закрыла зажигалку. И тяжело вздохнула.

— Фортье поступил в больницу, после того как избил собственную бабушку настольной лампой. Ей пришлось наложить около сотни швов. Она сама попросила не заводить на внука уголовного дела. По истечении срока принудительного лечения я настоятельно порекомендовала Фортье продолжить курс. Он отказался. — Она на несколько мгновений замолчала, по-видимому, чтобы подобрать верные слова. — Мать Лео Фортье умерла у него на глазах. Бабушка тоже при этом присутствовала. Именно она своим неверным воспитанием вселила в него чрезвычайно негативное представление о самом себе, что в конечном счете вылилось в его неспособность быть полноценным членом общества. Бабушка очень часто наказывала Лео, но всегда ограждала его от последствий того, что он вытворял вне дома. К подростковому возрасту его психика серьезно нарушилась, и в нем возникла непомерная жажда власти. Эта жажда власти, подавляемые любовь и ненависть к бабушке, а также социальная изоляция привели к тому, что он все чаще и чаще стал переноситься в мир собственных фантазий. Этот человек так и не созрел ни эмоционально, ни социально.

— Вы полагаете, он способен на убийство? — спросила я на удивление спокойно.

Внутри у меня от страха за Кэти все горело.

— В тот период, когда я работала с Лео, его фантазии были повторяющимися и чрезвычайно негативными. Большинство из них состояли из сцен проявления сексуальной жестокости. — Она еще раз тяжело вздохнула. — Лео Фортье — очень опасный человек.

— Вам известно, где он сейчас живет?

На сей раз мой голос дрогнул.

— С тех пор как его выписали, я о нем ничего больше не слышала.

Я уже хотела было попрощаться, но мне в голову пришел еще один вопрос:

— От чего умерла его мать?

— Какой-то подпольный акушер помогал ей избавиться от нежеланного ребенка.

Когда я положила трубку, мысли закружили в голове с небывалой скоростью. Теперь я знала имя этого человека, знала, что он работал когда-то с Грейс Дама, знала, что его следовало опасаться.

И?..

Услышав приглушенный грохот где-то вдалеке, я заметила, что свет в комнате окрасился в какие-то фиолетовые тона, встала с дивана, пошла к дверям со стеклами и выглянула во внутренний дворик. Над городом собирались свинцовые тучи, поднимался ветер, пахло приближающимся дождем.

Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилось дело Нелли Адамс — одно из моих первых дел. Об исчезновении этой пятилетней девочки сообщили в тот же день в выпуске вечерних новостей. Была сильная гроза. Я смотрела телевизор, лежа в теплой постели, и представляла себе, как безумно напуган потерявшийся ребенок. Шесть недель спустя я опознала пропавшую девочку по черепу и нескольким фрагментам ребер.

«Пожалуйста, Кэти! — орало мое сердце. — Пожалуйста, приди ко мне».

Небо пронзила ломаная стрела молнии. Я закрыла двери на замок, вернулась к дивану, нащупала выключатель и нажала кнопку. Люстра не загорелась. Я осторожно, вдоль стены, прошла на кухню и попробовала включить свет, но он не зажегся. Не помня себя от страха, я пробралась через стремительно погружавшуюся во мрак квартиру в свою спальню. Цифр на электронных часах не было.

Я замерла на месте, пытаясь объяснить себе отсутствие электричества. Может, все дело в грозе?

Я осознала, что в квартире необычно тихо, и закрыла глаза, прислушиваясь. Электроприборы не работали. За окнами выл ветер. Мое сердце колотилось оглушительно громко. Я уловила какой-то странный приглушенный щелчок и вдруг вспомнила, что давно не видела Верди.

Где он? В комнате для гостей?

Я подскочила к окну и выглянула на улицу. Вечернюю полутьму уже озаряли десятки огней. В домах в Мезонневе свет был. Я выбежала в гостиную и приникла к стеклу в дверях, ведущих во внутренний дворик. Из окон моих соседей тоже лился свет. Только в моей квартире электричество было отключено.

Сигнализация! — вспомнила я. Когда я открывала эти двери, сигнализация уже не работала. Я не слышала гудка.

Я рванула к телефону и схватила трубку. Тишина.

Глава 41

Я положила трубку на место, медленно обвела взглядом погрузившуюся в полумрак комнату и не заметила ничего необычного или угрожающего. Но почувствовала чье-то присутствие. Меня бросило в дрожь, потом каждый мускул в моем теле предельно напрягся, и я заставила себя подумать, как могу спастись.

«Только не впадай в панику. Попытайся выскочить через двери в сад».

Но ворота на замке, а ключ от них на кухне. В состоянии ли я перепрыгнуть через ограду? Если нет, то, по крайней мере, позову на помощь. Но кто меня услышит сквозь гром и свист ветра?

Послышался какой-то тихий звук, и меня сковало холодом. Сердце будто прилипло к грудной клетке, как мотылек к стеклу. Мысли разлетелись в сотне направлений. Я одновременно вспомнила о Маргарет Адкинс, о Питр и обо всех других женщинах с перерезанными глотками и застывшими в предсмертном ужасе глазами.

«Делай что-нибудь, Бреннан! Не стой на месте как чурбан! Не дожидайся момента, когда он сделает тебя своей жертвой». Мыслить рационально мешал страх за дочь.

«Что, если я сумею убежать, а этот ненормальный останется и встретит Кэти? — подумала я. — Нет! Ему нужна я. Он уйдет, отложит свою жуткую игру до следующего раза».

Я сглотнула и чуть не вскрикнула от боли — горло пересохло от простуды и испуга. Я твердо решила, что должна выскочить отсюда, вырваться на свободу. Ощущая каждый свой мускул, каждое сухожилие, я рванула с места. В пять шагов пересекла комнату и очутилась у дверей. Я вся горела, поэтому дверная ручка и замок показались невероятно холодными.

Перед глазами мелькнула возникшая как будто из ниоткуда ладонь. Меня схватили за челюсть, вдавливая губы в зубы, и прижали голову к твердой как бетон груди. В ноздри шибанул до боли знакомый запах. Краем глаза я увидела где-то сбоку блеск металла. Страх, овладевший моим мозгом, всем моим существом, был настолько велик, что заполнил собой пространство вокруг.

— Итак, доктор Бреннан, сегодня у нас с вами свидание.

Он сказал это по-английски, но с французским акцентом. Тихо и мягко, словно прочел строчки из любовного стихотворения.

Я сопротивлялась: размахивала руками, извиваясь всем телом. Его хватка походила на тиски.

— Нет-нет. Только не пытайтесь драться со мной. Сегодняшний вечер мы проведем вдвоем.

Задней частью шеи я чувствовала исходившее от него тепло. Его рука и все его тело казались странно гладкими. Я ощущала себя абсолютно беспомощной.

Я не могла ни о чем думать. Не могла разговаривать. Не знала, как себя вести: умолять, бороться или приводить какие-то доводы? Он продолжал крепко сдавливать мою челюсть, прижимая ее к груди. Я уже ощущала вкус собственной крови во рту.

— Вам нечего сказать? Что ж, побеседуем позднее.

Эти слова он произнес как-то странно, как будто облизывая губы.

— Я кое-что приготовил для вас, доктор Бреннан. — (Я почувствовала, что мой ненавистник нагнулся куда-то в сторону, а через мгновение его пальцы разжались, высвобождая мою голову.) — Это подарок.

Послышались какие-то металлические звуки, он вновь схватил меня за голову, притянул к себе, и по моему лицу скользнуло вниз, на шею, что-то холодное. Не успела я сообразить, что произошло, как он дернул рукой, и меня ослепила россыпь искр перед глазами, приступ удушья, тошноты и немыслимая боль. В эти мгновения я была не в состоянии ни о чем-то думать, ни что-либо делать.

Он еще раз резко потянул за цепь, сдавливая мое горло. Меня опять пронзила стрела острой невыносимой боли.

Я хватанула ртом воздух и вскинула руки, инстинктивно желая избавиться от мук. Он схватил меня за запястья, надел на них вторую цепь, рывком затянул ее, взял конец первой цепи в ту же руку и неожиданным резким движением занес эту руку над своей головой. Легкие обожгло огнем, а мозг взмолился дать ему воздуха. Весь остаток сил я сконцентрировала на мысли: только бы не потерять сознание. По щекам покатились слезы.

— Я сделал вам больно? Извините.

Он опустил руку, и я глубоко и прерывисто вдохнула.

— Здорово смотритесь, борясь за возможность дышать.

Мой истязатель шагнул вперед и встал прямо передо мной. Сквозь пелену тумана, застилавшего мои глаза, я увидела его лицо. В нем было что-то звериное. Уголки губ подрагивали. Казалось, он, вспомнив какую-то шутку, сдерживает смех. Во второй руке у него был нож. Он поднял ее и самым кончиком металлического клинка обвел мои губы.

У меня пересохло во рту, а язык как будто приклеился к нёбу.

— Я бы… — Сглотнув, я попыталась заговорить.

— Заткнись! Закрой свою пасть! Я прекрасно знаю, что ты думаешь обо мне, что все вы обо мне думаете! Что я — что-то вроде генетического урода, что меня необходимо уничтожить! А я гораздо лучше вас всех, и ты должна мне подчиниться!

Он так крепко сжал пальцы вокруг рукоятки ножа, что рука его задрожала. Она выглядела смертельно бледной в сгущавшейся полутьме, слишком гладкой, костяшки — слишком круглыми.

Перчатки! — догадалась я. Вот что за запах показался мне настолько знакомым!

Он поднес острие ножа к моей щеке и легонько надавил. Я почувствовала, как к подбородку потекла теплая струйка крови. Ситуация была безнадежной.

— Скоро ты попытаешься сорвать с себя трусы, так сильно меня захочешь. Потерпи, доктор Бреннан. Сначала поговорим. Раскрывать рот будешь толькотогда, когда я велю.

Мужчина тяжело дышал, играя концом цепи, надетой на мою шею, — то наматывая ее на кисть, то разматывая. Его ноздри белели в полумраке.

— Расскажите же, — он опять разговаривал тихо, — что вы обо мне думаете?

Его глаза были бесстрастными и холодными, как у ящера.

— Наверное, считаете, что я умалишенный?

Я молчала. По стеклу двери за его спиной забарабанили капли дождя.

Он потянул за цепь, приближая меня к себе:

— Переживаете за дочку?

— Что вам о ней известно? — произнесла я сдавленно.

— О вас мне известно все, доктор Бреннан, — сказал он сладко, почти пропел.

А у меня возникло такое чувство, будто я услышала какую-то грубость. Я сглотнула, превозмогая боль. Я должна была что-нибудь отвечать, чтобы не выводить его из себя.

— Вы знаете, где моя дочь?

— Возможно.

Он опять поднял руку с цепью, на сей раз медленно, заставляя меня запрокинуть голову, потом приставил острие ножа к моей шее.

На небе сверкнула молния.

— Как вам?

— Пожалуйста… — выдавила из себя я.

Он ослабил цепь, позволяя мне опустить голову. Я сглотнула и сделала глубокий вдох. Горло было охвачено пламенем, шея опухла и покрылась кровоподтеками.

Я подняла руку, намереваясь растереть ее, но он не дал мне такой возможности — резко дернул за свободный конец цепи на моих запястьях. Уголки его губ опять задрожали.

— Вам нечего мне сказать?

Он впился в меня взглядом. Зрачки были настолько расширены, что заполняли всю радужку. Нижние веки тоже подрагивали.

До смерти перепуганная, я задумалась вдруг о том, как в подобный момент вели себя остальные женщины. Как вела себя Гэбби.

Он поднял конец цепи, окружавшей мою шею, вверх. Ребенок, издевающийся над щенком. Смертоносный ребенок. Я вспомнила об Альсе. Вспомнила о вмятинах, обнаруженных на шее Гэбби. Я попыталась воспроизвести в памяти разговор с Джеем Эс.

— Пожалуйста. Мне бы хотелось поговорить с вами. Может, сходим куда-нибудь, чего-нибудь выпьем и…

— Сучка!

Он рванул за цепь, и петля вокруг моей шеи затянулась. Голову и глотку опалили языки беспощадного пламени. Я машинально приподняла холодные руки, хотя все равно ничего не смогла бы ими сделать.

— Великая доктор Бреннан не пьет. И все об этом знают.

Я видела сквозь затуманивавшие глаза слезы, как нервно дергаются его нижние веки. Он все острее нуждался в выплеске эмоций.

«Боже! Помоги мне!» — в безмолвной молитве обратилась я к высшим силам.

— Ты точно такая же, как все! Думаешь, перед тобой дурак?

В моем мозгу застучало: «Убеги! Найди Кэти!»

Ветер бушевал. Дождь с остервенением хлестал по стеклам. Откуда-то издалека до меня донесся звук сирены.

Запах пота моего мучителя смешался с запахом моего пота. Взгляд остекленевших от безумия глаз был устремлен на мое лицо.

Неожиданно тишину квартиры нарушили какие-то звуки. Веки убийцы растянулись в напряжении, он замер. В проеме двери появился Верди, издавший нечто среднее между визгом и рычанием. Фортье повернул голову, и я воспользовалась моментом: изо всех сил двинула ему коленом промеж ног. Из его груди вырвался оглушительный вопль, он согнулся пополам. Я выдернула концы цепей из его руки и помчалась к прихожей, подгоняемая страхом и отчаянием.

Фортье быстро пришел в себя, а его крик превратился в яростный рев:

— Сука!

Я выбежала в прихожую, пытаясь на ходу освободиться от оков.

— Ты покойница, сука!

Я слышала, что он уже у меня за спиной, его дыхание звучало как звериный хрип.

— Ты моя! Никуда от меня не денешься!

Я обогнула угол, отчаянно стараясь стянуть с рук цепь. В ушах громко пульсировала кровь. Я ощущала себя каким-то роботом, действующим под управлением симпатической нервной системы.

— Дрянь!

Он рванул к входной двери, преграждая мне путь, заставляя меня свернуть в кухню.

Я наконец-то высвободила правую руку.

— Шлюха! Ты моя!

На кухне я успела сделать лишь два шага. За ними последовала новая ослепляющая волна боли. Моя левая рука взметнулась вверх, а голова запрокинулась. В мозгу помутнело от недостатка кислорода.

Свободной рукой я схватилась за петлю на шее, желая ослабить ее, но она лишь сильнее затянулась.

Фортье принялся медленно наматывать цепь на руку, вынуждая меня приближаться к нему все ближе и ближе. Мне казалось, я чувствую запах его бешенства, — от этого мою грудь распирало от тошноты. Я боялась, что в любую секунду лишусь рассудка.

— Ты заплатишь мне за это, сука! — прошипел Фортье.

Мое лицо и пальцы покалывало от удушья, в ушах звенело, а перед глазами запрыгали цветные точки. Очертания знакомых предметов начали расплываться, превращаясь в размазанные темные пятна. Сквозь черноту я увидела, как белеющая поверхность впереди стала медленно подниматься, надвигаясь на меня. Я почувствовала, что уперлась животом в ребро столешницы. Мой мучитель ослабил цепи и навалился на меня сзади, прижимая к столу.

В мою тазовую кость больно впился угол посудомоечной машины, но я не закричала.

Его грудь тяжело вздымалась, каждый мускул тела был напряжен, как тетива лука. Он вновь намотал на руку свободный конец цепи и притянул ее к себе. Моя шея выгнулась дугой.

Прошло несколько бесконечно долгих секунд. Мои руки были расставлены в стороны, абсолютно бесполезные. Мне казалось, я смотрю на происходящее с другого берега широкой реки — сторонний наблюдатель, перепуганный, но не могущий выручить.

Фортье медленно приставил к моей шее нож — и стенка моей сонной артерии застучала по прохладному лезвию. Я чувствовала на щеке дыхание своего мучителя.

Я оперлась правой рукой на поверхность стола в отчаянной попытке приподняться и облегчить свои страдания и в этот момент почувствовала, что мои пальцы касаются какого-то предмета. Нож! Я проткнула им коробку с соком и не убрала на место!

Я бесшумно обхватила рукоятку, издавая стон и начиная всхлипывать, чтобы отвлечь внимание Фортье.

— Молчать, сучка! Сейчас мы сыграем в одну игру. Ты ведь любишь игры?

Я громко засопела, приподнимая нож.

Моя рука нерешительно дрогнула.

Мне опять вспомнились все убитые женщины, все увечья, нанесенные им этой тварью, и сил у меня прибавилось.

«Ты должна сделать это! — сказала я себе. — Если уж умирать, то не с поджатым хвостом. Борись с врагом до последнего вздоха».

Мой мозг заработал яснее, и я мгновенно ощутила себя творцом собственной судьбы. Пальцы плотнее сжались вокруг рукоятки ножа, я осторожно приподняла руку, резко вскинула ее и, вкладывая в удар всю свою ненависть, страх и жажду мести, вонзила нож в убийцу.

Он вошел в кость, соскользнул с нее и углубился во что-то мягкое. Вопль, который Фортье издал в гостиной, не шел ни в какое сравнение с тем оглушающим потоком звуков, которые вырвались из его глотки сейчас.

Он подался назад, выпуская из слабеющих рук смертельные цепи.

Я только сейчас почувствовала, что моя шея горит от боли, и осознала, что она мокрая. Но не особенно испугалась. Единственное, чего я сейчас хотела, так это вдоволь надышаться. Я принялась жадно глотать воздух, пытаясь ослабить петлю и отделаться от нее.

Из-за моей спины послышался еще один пронзительный крик, похожий на предсмертный рев дикого зверя. Тяжело дыша и хватаясь за край стола, я повернула голову.

Фортье, спотыкаясь, отступал назад, одну руку прижимая к лицу, а другой беспорядочно размахивая в воздухе в попытке восстановить равновесие. Из его рта послышались страшные булькающие звуки. Дойдя до стены, он прижался к ней спиной и медленно сполз на пол. Несколько мгновений убийца раскачивал головой, потом приглушенно простонал, безвольно опустил на пол руки и застыл, таращась в пространство перед собой.

Я стояла, будто пригвожденная к месту, слушая собственное дыхание и поскуливание Фортье. Перед глазами начали вырисовываться очертания знакомых предметов. Раковина. Плита. Холодильник. Я стояла в какой-то липкой луже.

Я осмотрела фигуру человека на полу у стены и черное пятно, расползавшееся от его челюсти к левой руке.

Очередная вспышка молнии на несколько секунд озарила результат моей работы.

Тело Фортье обтягивала какая-то гладкая синяя оболочка. На голове нечто похожее на шлем сине-красного цвета. Из его левого глаза торчала рукоятка моего ножа для мяса. Вниз по щеке и шее убийцы текла кровь.

Он замолчал.

Я прижала руку ко рту, и все мое тело пронзила боль, а ноги начали сгибаться в коленях. Я прислонилась к столу и вновь занялась цепью на шее. Руки тут же перепачкались теплой кровью.

О господи!

Я уже направлялась к двери, размышляя о Кэти и о том, что я срочно нуждаюсь в помощи, когда у меня за спиной опять зазвенела цепь. Я замерла на месте. Перед моими глазами запрыгали черно-белые пятна. Слишком измученная, чтобы бежать, я медленно повернула голову. Ко мне приближалась темная фигура.

Я услышала собственный вскрик, увидела тысячу пятен, и меня поглотила тьма.

До меня донеслись звуки сирен. Чьи-то голоса. Моей шеи касалась чья-то рука.

Я открыла глаза и увидела движение и свет. Надо мной склонился человек.

Кто это? Где я? В своей гостиной. Терзаемая смутными воспоминаниями о чем-то ужасающем, я попыталась сесть.

— Она хочет встать!

Руки возвышавшегося надо мной человека мягко коснулись моих плеч и вновь уложили меня.

Внезапно я услышала знакомый голос. Совершенно неуместный в моей гостиной. Совершенно неожиданный.

— Не двигайтесь. Вы потеряли много крови. С минуты на минуту приедет «скорая».

Клодель.

— Где… я?..

— Вы в безопасности. Мы схватили его.

— Вернее, то, что от него осталось, — произнес Шарбонно.

— Кэти?

Я опять попыталась подняться.

— Лягте. У вас на шее серьезный порез. Если будете крутить головой, опять пойдет кровь. Вы и так лишились приличного ее количества.

— Моя дочь?

Их лица как будто плавали надо мной. За окном бушевала гроза.

— Кэти?

Мое сердце было готово выскочить из груди. Я почти не дышала.

— Она в порядке. Мечтает поскорее увидеться с вами. С ней сейчас друзья. — Клодель отошел от дивана. — Когда наконец приедет «скорая»?

Он прошел в прихожую, удивленно посмотрел на что-то на полу в кухне и перевел взгляд на меня.

Вой сирены усилился, заполняя собой всю мою небольшую улочку. Я видела мигание синих и красных огней сквозь стекла в дверях.

— Можете расслабиться, — сказал Шарбонно. — Они приехали. Мы позаботимся о том, чтобы за вашей дочерью кто-нибудь присмотрел. Все уже позади.

Глава 42

События двух последующих дней до сих пор отсутствуют в воображаемых документах в папках моего сознания. Я помню, что эти дни в моей жизни были, но они запечатлелись у меня в памяти как что-то смутное и беспорядочное.

Часы со светящимися цифрами, напоминавшие о чем-то неприятном. Голоса. Светлое окно. Темное окно.

Лица. Клодель под лампой дневного света. Силуэт Джуэл Тамбо. Райан, перелистывающий страницы. Клюющий носом Шарбонно.

Во мне было так много лекарств, что я не могла определить, когда бодрствую, а когда сплю. В голове бесконечным циклоном кружились воспоминания и сны. Я много раз по прошествии времени пыталась выстроить события тех двух дней в последовательную цепь, но у меня так ничего и не вышло.

Способность нормально воспринимать действительность вернулась ко мне в пятницу.

Я открыла глаза, увидела яркий солнечный свет и медсестру и сразу поняла, где я. Справа от меня кто-то сидел. Я догадалась об этом по раздающимся оттуда приглушенным звукам. Я повернула голову и, почувствовав приступ жуткой боли и пульсацию на шее, осознала, что делать резкие движения мне еще не рекомендуется.

Райан сидел на виниловом стуле и что-то писал в карманном органайзере.

— Я останусь в живых?

Мои слова прозвучали невнятно.

— О! — Райан улыбнулся.

Я сглотнула и повторила вопрос. Мои губы двигались с трудом и были как будто опухшими. Приблизилась медсестра, прикоснулась подушечками пальцев к моему запястью и с сосредоточенным видом уставилась на часы.

— Говорят, останетесь, — ответил наконец Райан. Закрыв органайзер, он положил его в карман, поднялся со стула и подошел к кровати. — Сотрясение, рана на шее и значительная потеря крови. Тридцать семь стежков, аккуратно наложенные опытным пластическим хирургом. Прогноз: будет жить.

Медсестра окинула его неодобрительным взглядом.

— У вас десять минут, — сказала она и вышла.

Обрывок какого-то воспоминания, промелькнувший в моей напичканной лекарствами голове, вызвал ощущение страха.

— Кэти?

— Расслабьтесь. Ваша Кэти скоро будет здесь. Она уже приезжала, но вас не было.

Я вопросительно изогнула бровь.

— Вас в тот момент только-только увезли на «скорой». Сейчас Кэти у каких-то друзей из Макгилла. Она приехала в Монреаль в тот день около полудня. Без ключей. В подъезд вошла спокойно, потому что дверь была не закрыта. Кто-то из ваших соседей не особенно печется о своей безопасности. — Он заткнул большой палец за ремень. — А в квартиру ей попасть, естественно, не удалось. Она позвонила вам в офис, не обнаружила вас на месте, оставила сумку под дверью, чтобы вы узнали о ее приезде, и отправилась к друзьям. Вернуться планировала под вечер, но началась гроза, и ей пришлось где-то переждать непогоду с друзьями. Дозвониться до вас было невозможно. Когда она приехала сюда во второй раз, чуть не упала в обморок, но мне удалось успокоить ее. Один из сотрудников отдела по оказанию помощи пострадавшим постоянно поддерживает с ней связь, поэтому она прекрасно знает, как продвигаются ваши дела. Несколько людей, присутствовавших здесь в тот вечер, сразу предложили ей пожить у них, но она отказалась, сказав, что поедет к кому-то из друзей. Ей ужасно хочется поскорее с вами пообщаться. И вчера и позавчера она приезжала.

Я мужественно старалась сдержать эмоции, но слезы облегчения все же покатились по щекам. Райан подал салфетку и поддержал меня понимающим взглядом. На фоне зеленого больничного одеяла собственная рука показалась мне какой-то странной, как будто чужой. Запястье окружал пластмассовый браслет. Я заметила маленькие кровавые точки под ногтями.

В голове опять мелькнуло что-то жуткое.

— А Фортье?

— О нем позже.

— Нет. Сейчас.

Я чувствовала, что боль в шее усиливается.

— Подонок потерял много крови, однако благодаря современной медицине выжил. Насколько я понимаю, нож, пройдя сквозь его глазницу, врезался в решетчатую кость, ничего другого не повредил. Он теперь, конечно, одноглазый, но только и всего.

— Вы еще шутите, Райан.

— На самом деле мне не до шуток. В ваш дом подонку удалось проникнуть сквозь неисправную дверь гаража. Замок квартиры он открыл при помощи отмычки и, никого внутри не обнаружив, отключил электричество и сигнализацию. Вы не заметили этого, потому что ничего, кроме ноутбука, не включали, а ноутбук может питаться и от аккумулятора. Телефон он отключил, по-видимому, после того, как вы сделали последний звонок. Возможно, в тот момент, когда ваша Кэти приехала и оставила у двери сумку, эта тварь уже поджидала вас внутри квартиры.

Меня опять окатило волной страха.

— Где он сейчас?

— Здесь.

Я вздрогнула и попыталась приподняться. Райан осторожным движением вернул меня на место:

— Он под надежной охраной, Темпе. Ему ни за что не уйти.

— Сен-Жак? — спросила я дрожащим голосом.

— Поговорим позже.

Мне хотелось задать ему еще тысячу вопросов, но я уже начинала проваливаться в тот полуреальный мир, в котором провела последние два дня.

Вернувшаяся медсестра окинула Райана многозначительным взглядом. Как он уходил, я уже не видела.

Когда я проснулась в следующий раз, Райан и Клодель о чем-то приглушенно разговаривали у окна. На улице было темно. Мне снилось что-то про Джуэл и Жюли.

— Сюда приходила Джуэл Тамбо? — спросила я.

Клодель и Райан повернули головы.

— В четверг, — ответил Райан.

— А что с Фортье?

— Он уже не в реанимации.

— Разговаривать в состоянии?

— Да.

— Он и есть Сен-Жак?

— Да.

— И?..

— Может, отложим эту беседу до того момента, пока вы не окрепнете?

— Нет. Расскажите мне все.

Детективы обменялись взглядами и приблизились к койке. Клодель откашлялся:

— Его зовут Лео Фортье. Ему тридцать два года. Живет за пределами острова с женой и двумя детьми. Часто меняет работу. Непостоянен во всем. С Грейс Дама в девяносто первом году у них был роман. Они встретились в мясном магазине, где вместе работали.

— На Сен-Доминик.

— Oui. — Клодель в изумлении взглянул на меня. — Их отношения испортились, она стала угрожать, что позвонит его женушке, начала вымогать у него деньги. Ему это надоело, вот однажды он и попросил ее прийти в магазин после работы, убил и расчленил.

— Рискованный шаг.

— Хозяина тогда не было в городе, магазин пару недель был закрыт. Так вот, разрезав свою любовницу, Фортье отправился в Сен-Ламбер и закопал ее на территории монастыря. Как выяснилось, его дядюшка работает там уборщиком. Может, Фортье попросил у него ключи, а может, взял без разрешения.

— Эмиль Рой.

Опять изумленный взгляд.

— Но это еще не все, — сказал Райан. — В том же самом монастыре он расправлялся с Тротье и Ганьон. Привозил их туда, убивал, переносил в подвал, там разрезал, потом все вычищал, поэтому Рой ни о чем не догадывался.

— Таким же образом он проник и на территорию Гран-Семинер.

— Да. По его словам, идея пришла ему в голову во время охоты за Шанталь Тротье. Ее отец живет совсем недалеко от Гран-Семинер. У Роя в монастыре есть дощечка с крючками, на которых висят аккуратно подписанные ключи от разных церковных владений. Фортье просто пришел и взял нужный. А кухонную пилу Жилбер покажет вам, как только вы поправитесь. Говорит, она начищена до блеска.

— Буду ждать с нетерпением.

Я старалась не уплывать в полузабытье, но чувствовала, что скоро буду уже не в состоянии ему противостоять.

Пришла медсестра.

— У нас крайне важный разговор, это касается дел полиции, — сказал Клодель.

— Merde. — Она скрестила руки на груди и покачала головой.

Ей удалось тут же выпроводить обоих, но буквально через минуту медсестра вернулась. С Кэти.

Дочь без слов пересекла палату, приблизилась к койке и крепко сжала мои руки. Ее глаза наполнили слезы.

— Я люблю тебя, мам, — тихо сказала она.

Некоторое время я просто молча смотрела на нее, меня переполняли чувства: любовь, благодарность, беспомощность… Я дорожила этой девочкой, как никаким другим существом на свете. Я всем сердцем желала, чтобы она всегда была счастливой и защищенной, но не могла гарантировать ей ни счастья, ни безопасности. По моим щекам тоже покатились слезы.

— И я тебя люблю, дорогая.

Кэти ногой придвинула к койке стул и села на него, ни на секунду не выпуская моих рук. Лампа дневного света светила на нее сзади, и голову Кэти окружал прозрачный ореол.

— Я живу пока у Моники. Она на время перевелась в Макгилл. Ее семья относится ко мне очень заботливо. — Пауза. — Верди со мной.

Кэти посмотрела на окно и вновь перевела взгляд на меня:

— Одна женщина из полиции звонит мне два раза в день и готова заехать за мной и привезти к тебе в любое время. Но ты чаще всего спишь.

Она наклонилась вперед.

— Я планирую скоро поправиться.

Кэти нервно улыбнулась:

— Папа тоже звонит каждый день. Спрашивает, как ты.

К бушевавшим во мне эмоциям прибавилось чувство вины и утраты.

— Скажи ему, я в порядке.

Появившаяся в палате медсестра подошла к Кэти и сделала ей знак.

— Я приеду завтра, мам.

Следующую порцию сведений о Фортье я получила утром.

— Он долгие годы совершал несерьезные преступления сексуального характера. Впервые взят на заметку полицией в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. В пятнадцать похитил девочку и насильно продержал ее взаперти почти сутки. Стараниями бабушки постоянно избегал суда. Любимым его занятием было выбрать какую-нибудь женщину, следить за ней, фиксировать на бумаге каждый ее шаг. В восемьдесят восьмом напал на…

— Бабушку.

Клодель опять изумленно оглядел меня. Я обратила внимание на его шелковый галстук точно такого же розовато-лилового цвета, как и рубашка.

— Психиатр, присутствовавший на суде, определил его состояние как параноидное и маниакальное.

— Что еще написал этот врач? — спросил Клодель у Райана. — Огромная злоба, прежде всего на женщин, склонность к насилию.

— Шестимесячный курс лечения в психушке, и можешь быть свободен! — ответила я. — Типичный случай.

Теперь Клодель смотрел на меня долго.

— Если не принимать во внимание избиение бабушки и издевательство над той девочкой, — вновь заговорил он через минуту, — в тот период Фортье не совершал ничего по-настоящему страшного. А вот убивая Грейс Дама, он испытал массу острых ощущений и решил продолжить доставлять себе удовольствие. Именно тогда он впервые снял какую-то конуру. Та, в которой мы побывали на Берже, была последней из них.

— Разделить свои увлечения с семьей не пожелал, — сказал Райан.

— Откуда он брал деньги на съем жилья, если нигде не работал постоянно? — спросила я.

— Его жена работает. Быть может, этот ненормальный брал деньги у нее. Или у него есть еще какое-нибудь хобби, прибыльное. Этого мы пока не знаем.

— Уже в следующем году он начал действовать по определенной системе, — продолжил Клодель деловитым, беспристрастным тоном. — Кстати, ваша догадка о станциях метро оказалась верной: Фортье зациклен на цифре шесть. Он садился в метро на «Берри», проезжал шесть станций, выбирал жертву и следовал за ней. Первой несчастной оказалась Франсин Моризет-Шанпу. Он вышел вместе с ней на «Жорж-Ванье» и дошел до самого ее дома, потом следил за ней в течение нескольких недель и напал.

Я вспомнила, что рассказал мне о Франсин Моризет-Шанпу ее муж, и почувствовала приступ ярости. Она мечтала о безопасности. Хотела в собственном доме ощущать себя «неприкосновенной». Это было ее самым заветным желанием.

— Но входить в любой чужой дом довольно рискованно, — вновь заговорил Клодель, — и Фортье решил ориентироваться на знаки о продаже недвижимости. Первый он увидел у дома Моризет-Шанпу.

— Что вы узнали об убийстве Тротье?

У меня слегка закружилась голова.

— Тротье. На сей раз он решил поехать по зеленой линии, то есть вышел на «Атвотере». И направился куда глаза глядят в поисках знака о продаже жилья. Его внимание привлекла табличка у дома отца Шанталь Тротье. Он не торопился. Терпеливо следил за этим местом, увидел Шанталь, понял, что она приходит сюда несколько раз в неделю, заметил даже нашивку на ее форменной одежде с названием школы «Сакре-Кёр» и несколько раз ездил к этой школе. А потом устроил девочке засаду.

— К этому моменту он уже нашел более безопасное место для совершения убийства, — вставил Райан.

— Монастырь. Отлично, — ответила я. — Как ему удалось заставить Шанталь поехать с ним?

— Однажды днем он позвонил в квартиру ее отца, предварительно узнав, что она в этот момент будет дома одна, и сказал, что хотел бы взглянуть на жилье. Прикинулся потенциальным покупателем. Шанталь его не впустила. Несколькими днями позже он подкараулил ее у школы, подошел и сказал, что договорился встретиться здесь с ее отцом, но тот так и не появился. Она согласилась проводить его до дому, зная, как сильно отец желает продать квартиру. Все остальное нам известно.

Лампа дневного света на потолке приглушенно загудела.

— Закапывать вторую жертву в монастырском лесу Фортье не отважился, — продолжил Клодель, — поэтому отвез труп девочки в Сен-Жером. На дорогу у него ушло прилично времени, и он боялся, что его где-нибудь остановят, вот и решил, что в следующий раз подыщет более подходящее место.

— Следующей была Ганьон.

— М-да.

В этот момент в палату вошла медсестра. Более молодая и добродушная, чем та, которая ухаживала за мной все эти дни. Она проверила мой пульс и температуру:

— Вы не устали?

— Нет.

— Если хотите, можете принять еще одну болеутоляющую таблетку.

— Может, позднее, — ответила я.

Медсестра улыбнулась и вышла.

— А Адкинс?

— Когда речь заходит об Адкинс, Фортье приходит в сильное волнение, — сказал Райан. — Создается впечатление, что, рассказывая о других своих геройствах, он даже гордится собой, а об этом разговаривать вообще не желает.

Мимо моей палаты провезли медицинскую тележку. Я услышала звук резиновых колес по выложенному плиткой полу.

«Почему ему неприятно разговаривать об Адкинс?» — задумалась я. Именно она не вписывается в общую картину.

Из коридора послышался электронный голос, побуждающий кого-то набрать номер двести тридцать семь.

«Почему?»

Из-за двери раздался звук раскрывающегося лифта.

— Быть может, все дело вот в чем, — произнесла я. — Действуя вновь и вновь по проверенной схеме — монастырь, станции метро, знаки, — он перестал испытывать тот же накал эмоций? Вот и решил опять проникнуть в жилье жертвы, как в случае с Моризет-Шанпу.

Я вспомнила фотографии. Задранную куртку от спортивного костюма на Маргарет Адкинс. Огромную лужу крови.

— Мы выяснили, что с Адкинс Фортье предварительно договорился о встрече. Что явилось для него неожиданностью во время этого визита, так это звонок ее мужа. Он испугался и убил ее в спешке, поэтому и не стал расчленять и упаковывать в пакеты, как планировал. К тому же на этот раз не почувствовал всего того, что мечтал ощутить, — не насладился своим превосходством.

— Статуэтка. Отрезанная грудь.

Райан кивнул:

— В его фантазиях убийство как таковое играет далеко не самую важную роль. Наиболее привлекательной для него является возможность властвовать и распоряжаться. Захочу — убью, захочу — позволю жить. Могу закопать твой труп или оставить на всеобщее обозрение. В моих силах лишить тебя половой принадлежности — отсечением молочных желез или увечьем влагалища, — отрезать тебе руки и сделать абсолютно беспомощной. Звонок мужа Маргарет Адкинс нарушил все его планы.

— Кстати, до Адкинс этот гад никогда не пользовался личными вещами своих жертв, — сказала я. — Быть может, заполучив деньги по ее кредитной карте, он еще раз доказал себе, что имеет над жертвой власть.

— Или в тот момент ему срочно понадобилось что-нибудь купить, а денег у него не было, — произнес Клодель.

— Все же странно выглядит этот его жест, — пробормотал Райан.

Мы помолчали.

— А Питр и Готье? — спросила я, продолжая гнать от себя наиболее важные вопросы.

— Он заявляет, что к ним не имеет никакого отношения.

Детективы обменялись какими-то словами, я их не расслышала. Мою грудную клетку заполнил отвратительный холод. Я собрала все свое мужество и выдавила:

— Гэбби?

Клодель потупил взгляд.

Райан откашлялся:

— Вам, наверное…

— Расскажите о Гэбби.

Мои глаза защипало от подкатившихся к ним слез.

— Почему? — спросила я.

Никто не ответил.

— Из-за меня?

Я старательно пыталась говорить ровным голосом.

— Этот человек — сумасшедший, — сказал Райан. — В нем живет безумная жажда власти. О своем детстве он почти ничего не захотел нам рассказывать, но дал понять, что к бабушке питал просто невероятную ненависть. По его мнению, именно бабушка виновата во всех его бедах, он твердит, что из-за нее у него не сложилась жизнь. Насколько мы поняли, она была очень деспотической и фанатично религиозной особой. Его ощущение своего бессилия, скорее всего, порождено отношениями с ней.

— Другими словами, этот парень не умеет общаться с женщинами и винит в этом свою бабусю, — добавил Клодель.

— А при чем здесь Гэбби?

Было видно, что Райан не хочет отвечать на мой вопрос.

— Поначалу Фортье стал удовлетворять свою потребность во власти путем подсматривания за женщинами. Он следил за ними, узнавал подробности их жизни, записывал что-то в своих тетрадках, довольствовался фантазиями, а жертвы даже не подозревали о его существовании. Потом ему захотелось чего-то большего. Он убивает Дама, получает при этом кайф и решает продолжать свою карьеру. Грань между жизнью и смертью. У него появляется право определять ее. Его уже не остановить.

Я уставилась на синие ирисы в вазе на тумбочке.

— И вот на его пути появляетесь вы: опознаете труп Изабеллы Ганьон.

— Я становлюсь для него угрозой, — произнесла я, понимая, к чему он клонит.

— Да, он осознает, что над ним нависла угроза. И что источник этой угрозы — доктор Бреннан. Она в состоянии разрушить мир его фантазий — мир, в котором ему принадлежит роль властелина.

Я прокрутила в голове события последних шести недель:

— Я определила, что найденный в Гран-Семинер скелет принадлежал Изабелле Ганьон, в начале июня. Три недели спустя Фортье убивает Маргарет Адкинс, на следующий день мы появляемся на улице Берже. Еще через три дня я нахожу останки Грейс Дама.

— Да. Он в ярости.

— Конечно. При помощи убийств этот ненормальный остужал свою ненависть к женщинам, а я…

— Или свою злость на бабулю, — сказал Клодель.

— В любом случае вы встали у него на пути как серьезная преграда.

— И я тоже женщина.

Райан достал пачку сигарет, но тут же вспомнил, где находится.

— Он допустил большую ошибку, воспользовавшись кредитной картой Адкинс, однако не захотел этого признавать, стал искать виноватых.

— К тому же ему было невыносимо думать, что за ним самим теперь охотится женщина.

— Но почему Гэбби? Почему не я?

— Кто знает? Может, он ждал вас, а из вашей квартиры вышла она?

— Не думаю, что все было так, — сказала я. — Очевидно, и за мной этот псих какое-то время пристально наблюдал. Ведь это он принес череп в мой сад?

Кивки.

— Что ему стоило в самом начале подкараулить меня где-нибудь и прикончить, как всех остальных?

— От больного не знаешь, чего ждать, — ответил Клодель.

— Гэбби он убил совсем по-другому, не так, как других. Ему было известно, где я живу и что она переехала ко мне.

Я разговаривала скорее с самой собой, нежели с Клоделем и Райаном.

Эмоциональное напряжение, скапливавшееся во мне на протяжении нескольких недель, вот-вот грозило достигнуть предела.

— Он специально сделал это. Чтобы заставить меня страдать.

Мой голос звучал все громче и громче, и я уже не пыталась контролировать себя. Перед глазами возник конверт в косяке моей двери. Овал из осколков кирпичей. Раздувшееся лицо Гэбби, божки в ее ушах. Изображение моей дочери на фотографии.

Тонкие стенки воздушного шарика моего напряжения внезапно лопнули, и долгое время сдерживаемая тоска и страх прорвались наружу.

Боль полоснула лезвием по горлу, как только я закричала, но я не остановилась:

— Нет! Нет! Нет! Проклятый психопат!

Я услышала, как Райан сказал Клоделю что-то резкое, почувствовала прикосновение чьих-то рук к своим плечам, увидела медсестру, ощутила, как в меня вошла игла. Потом все пропало.

Глава 43

Райан пришел навестить меня дома в среду. С того адского вечера прошло довольно много времени, и я уже составила для себя официальную версию всего, что произошло, но о некоторых вещах до сих пор ничего не знала.

— Фортье выдвинули обвинение?

— В понедельник. Пять пунктов — совершение преступлений особой тяжести.

— Пять?

— К Питр и Готье он наверняка и в самом деле не имеет отношения.

— Скажите, как Клодель узнал, что в тот вечер Фортье заявится ко мне?

— Он не знал. Но после вашего звонка ему сразу удалось выяснить, что занятия в школе Тэнгуэя проводятся с восьми утра до половины четвертого дня и что в дни убийств Тэнгуэй был на работе. В этот же вечер Клоделю рассказали о перчатках. Он сразу сообразил, что вы в серьезной опасности, срочно помчался к вам вместе с патрулем, увидел, что ваш звонок не работает, и забрался во внутренний двор. Двери, ведущие туда из вашей квартиры, оказались незапертыми. Наверное, вы успели отпереть замок, пытаясь убежать. Вы двое не услышали, как он вошел, — были слишком заняты друг другом.

Клодель. Спас меня во второй раз.

— Что-нибудь новенькое за эти дни вам удалось выяснить?

— В машине Фортье обнаружена спортивная сумка с тремя цепями, парой охотничьих ножей, ящиком хирургических перчаток и комплектом одежды.

Слушая его, я сидела на краю кровати и упаковывала вещи.

— В общем, в этой сумке было все, что для него представляется незаменимым.

— Да. Наверняка перчатки, найденные нами на Берже и в могиле Гэбби, окажутся идентичными тем, что лежат в этом ящике.

Перед глазами возник образ Фортье: гладкого, как Человек-паук, с белеющими во тьме руками, обтянутыми перчатками.

— Отправляясь на охоту, он всегда наряжался в костюм велосипедиста и надевал перчатки. В таком виде являлся даже на Берже. Вот почему мы не обнаружили там ни отпечатков пальцев, ни волос.

— Ни спермы.

— А, да. Еще у него нашли целую коробку презервативов.

— Чудесно.

Я принесла из кладовки старенькие спортивные туфли и тоже положила их в сумку.

— Почему же все-таки его психика нарушилась настолько серьезно?

— Не знаю. Наверное, действительно по вине бабушки.

— Вы так думаете?

— Она была слишком властной и фанатичной, просто помешанной на почве Бога и секса.

— Что вы имеете в виду?

— Во-первых, каждое утро ставила маленькому Лео клизму и таскала его в церковь — так сказать, очищала его тело и душу.

— Ежедневная месса.

— Один сосед рассказал нам, как однажды Лео играл в коридоре с чьей-то собакой. Его бабуся увидела, что у пса эрекция, и чуть не умерла на месте. А через два дня бедняга сдох оттого, что кто-то накормил его крысиным ядом.

— Лео знал об этом?

— Он отказывается разговаривать на эту тему. Рассказал только о том, что однажды, когда ему было семь лет, бабка застала его, когда он занимался мастурбацией. Она привязала его запястья к своим и целых три дня таскала внучка за собой. Когда речь заходит о кистях и запястьях, его аж трясет.

Я замерла со свитером в руках:

— Запястья.

— М-да.

— Это не конец истории. У Лео был еще и дядя, священник, которому по каким-то причинам пришлось слишком рано уйти на пенсию. Болтался без дела по дому в банном халате. Не исключено, что издевался над племянником. Об этом он тоже не желает разговаривать.

— Где сейчас его бабушка?

— Умерла незадолго до убийства Дама.

— Думаете, ее смерть ускорила развитие событий?

— Не знаю.

Я начала просматривать купальники, но махнула на это занятие рукой и засунула в сумку их все.

— Что с Тэнгуэем?

— Похоже, Тэнгуэй — еще один тип с извращенным представлением о сексе, — покачав головой, тяжело вздохнул Райан.

Я отложила в сторону носок и вопросительно изогнула бровь.

— Он тоже со сдвигом, но, возможно, не представляет для окружающих опасности.

— То есть?

— Этот тип — школьный учитель, собирает коллекцию скелетов животных для своих занятий, вам все это известно.

— Убийство Альсы — его рук дело?

— Он говорит, что нашел ее на улице уже мертвой. Принес домой, разрезал, потом прочитал статью в газете, испугался, сложил все в сумку и отнес к автовокзалу. Возможно, мы никогда не узнаем, кто выпустил ее из лаборатории.

— Именно Тэнгуэй — постоянный клиент Жюли?

— Верно. Он ловит кайф, когда видит женщину в ночной сорочке своей мамаши. Кстати… — Он в нерешительности замолчал.

— Что?

— Тэнгуэй и есть убийца чучел.

— Неужели? Тот самый тип, который проникает в чужие спальни?

— Точно. Вот почему он чуть не обделался от страха, когда мы поймали его и начали допрашивать. Бедняга. Сам во всем признался. Потребность в убийстве чучела, очевидно, обострялась в нем в те моменты, когда у него не получалось подцепить шлюху.

Кое-что еще никак не давало мне покоя.

— А телефонные звонки?

— Позвонить женщине и повесить трубку — к этому трюку наш чокнутый прибегал, если ему не удавалось предаться ни первому, ни второму своему удовольствию.

— Откуда у него появился мой номер телефона?

— Возможно, от Гэбби. Он следил за ней и подглядывал.

— А тот рисунок, который я нашла в мусорной корзине? Кто его нарисовал?

— Тэнгуэй. Его восхищает искусство аборигенов. Эту картинку он перерисовал из какой-то книги. Специально для Гэбби. Таким образом ему захотелось попросить ее не исключать его из проекта, над которым она работала в Мейне.

— Выходит, — я подняла голову, — Гэбби преследовали сразу двое придурков.

На глаза навернулись слезы. Я потихоньку начинала свыкаться с тем, что потеряла ее, но еще не до конца осознала это.

Райан поднялся со стула.

— Где Кэти? — поинтересовался он, желая сменить тему.

— Поехала купить лосьон для загара.

Я затянула шнурок на сумке и опустила ее на пол.

— Как она себя чувствует?

— По-моему, нормально. Ухаживает за мной, как персональная сиделка. — Я машинально подняла руку и почесала шрам на шее. — Но мне кажется, что она воспринимает происшедшее гораздо серьезнее, чем дает понять. До настоящего момента насилие представлялось ей чем-то отстраненным, ее не касающимся. Она знала о нем из выпусков новостей. Кого-то убивают в Лос-Анджелесе, в Тель-Авиве и Сараево. Кого-то незнакомого, далекого. Мы с Питом умышленно не посвящали ее в особенности моей работы. Теперь она обо всем узнала, и мир как будто перевернулся под ее ногами.

— А вы?

— Я в порядке. Честное слово.

Несколько минут мы молча смотрели друг на друга.

Потом Райан взял пиджак, перекинул его через согнутую в локте руку и неестественно небрежным тоном спросил:

— Собираетесь понежиться на пляже?

— На куче пляжей. На Кейп-Коде, Кейп-Мее, на пляжах Виргинии. А к пятнадцатому планируем быть уже в Нэгз-Хеде.

Там нас должен был встретить Пит.

Райан положил руку мне на плечо. В его глазах я прочла отнюдь не профессиональный интерес.

— Вы вернетесь в Монреаль?

Этот вопрос я задавала себе в течение целой недели. А что, собственно, ждет меня здесь? Работа? В состоянии ли я продолжать работать? Выдержу ли столкновение с очередным психопатом? И нападки Клоделя? А моя семейная жизнь? Я оставила ее в Штатах и еще не знала, что почувствую, когда вновь повстречаюсь с Питом.

Я решила, что отвечу на этот вопрос позднее, а сейчас полностью посвящу себя отдыху.

— Конечно я вернусь. Хотя бы для того, чтобы закончить все отчеты и дать свидетельские показания.

— Хорошо.

Последовала напряженная пауза. Мы оба понимали, что Райан спросил о другом.

Он кашлянул, опустил руку в карман пиджака и извлек из него коричневый конверт:

— Клодель попросил меня передать вам вот это.

Я взяла конверт, положила его в карман и последовала в прихожую вслед за Райаном.

— Райан…

Он обернулся.

— Занимаясь день за днем, год за годом тем, чем вы обязаны заниматься, вы еще не потеряли веру в человечество?

Его взгляд сосредоточился на какой-то точке в пространстве между нами. Райан о чем-то поразмыслил и посмотрел на меня:

— Время от времени в человеческом обществе непременно появляются паразиты, питающиеся кровью окружающих. Эти паразиты — не человечество. Они мутанты. По моему мнению, с ними даже кислородом-то нельзя делиться. Но от них никуда не денешься, вот я и помогаю вылавливать этих гадов и упекать за решетку, откуда они никому уже не могут причинить вреда. Я стремлюсь сделать безопаснее и спокойнее жизни тех людей, которые поднимаются утром, идут на работу, выращивают детей или помидоры, разводят рыбок, а по вечерам смотрят дома телевизор. Эти люди и есть человечество.

Я проводила его, еще раз восхитившись его задом, обтянутым джинсой. И его мозгами.

Может быть, подумала я. Может быть!

В тот же день вечером мы с Кэти купили мороженого и отправились на гору, на одно из моих самых любимых мест, откуда видна вся равнина и река Святого Лаврентия.

Я взглянула на панораму залитого огнями Монреаля, ощущая себя участницей невероятных приключений в голливудском духе. Только мое приключение подходило к концу. Возможно, я вижу этот город в последний раз и прощаюсь с ним.

Доев мороженое, я опустила руку в карман за платком и, дотронувшись до бумажного прямоугольника, вспомнила о письме Клоделя.

«Черт, надо бы прочитать», — промелькнуло у меня в голове.

Я вскрыла конверт и достала написанную от руки на английском языке записку. Странно. Я думала, что свою жалобу на меня он оформит в соответствии со всеми правилами.

Доктор Бреннан!

Вы правы. Никто не должен умирать тайно. Об обстоятельствах смерти этих женщин благодаря вам узнали все. А вольная жизнь убийцы — Фортье — опять же благодаря вам завершена.

Мы — последняя инстанция защиты людей от этих извергов: сутенеров, насильников, хладнокровных убийц. Сочту за честь, если вы продолжите работать с нами.

Люк Клодель

На вершине горы мягко поблескивал крест, благословляя всех жителей равнины. Как там говорил Коджак? «Кто-то непременно любит тебя, детка».

Мы с Райаном и Клоделем и вправду были последней инстанцией.

Я взглянула на город внизу. Останься здесь. Кто-то любит тебя.

— A la prochaine, — сказала я, обращаясь к летней ночи.

— Что это означает? — спросила Кэти.

— До следующей встречи.

Лицо дочери вытянулось.

— Поедем-ка скорее на побережье!

Книга II. ДЕНЬ СМЕРТИ

Всем, кто пережил снежную бурю в Квебеке в 1998-м.

Nous nous souvenons^[3]

Герои и события этой книги вымышлены и существуют лишь в воображении автора. Дело происходит в Монреале, Северной Каролине и других штатах. Упоминаются некоторые существующие организации, но герои и события не имеют ничего общего с реальностью.

Кому могла помешать эксгумация останков монахини, которую Церковь собирается причислить к лику святых?

Кто пытается выдать за несчастный случай пожар, устроенный для того, чтобы скрытьжестокое двойное убийство?

Какова связь между исчезнувшим университетским преподавателем и людьми, которых объединяет секта исповедующих скорое наступление Судного дня?

Не слишком ли много вопросов ставит перед Темперанс Бреннан ее работа? Тем более что времени на ответы катастрофически не хватает, ведь, кроме решения этих загадок, она должна отвести удар от близкого человека, судьба которого поставлена под угрозу…

Глава 1

Если тела и тут, я не могу их найти.

На улице завывал ветер. В старой церкви эхом отдавались лишь скрип моей лопатки да жужжание переносного генератора и обогревателя. Высоко над головой, впиваясь в фанеру, по заколоченным окнам скребли ветви.

Позади меня стояли люди. Съежившись, но не прижимаясь друг к другу, крепко сжимали руки в карманах. Я слышала, как они переминаются с ноги на ногу. Ботинки скрипели на замерзшей земле. Все молчали. Холод не давал нам открыть рта.

В десятисантиметровом сите исчезает пирамидка земли, я осторожно разглаживаю ее лопаткой. Приятно удивляет зернистая подпочва. По состоянию поверхности я ожидала обнаружить на глубине вечную мерзлоту. Однако последние две недели в Квебеке было не по сезону тепло, снег растаял и растопил землю. Хотя намек на весну сдул следующий же порыв арктического ветра, волшебные чары сделали землю мягкой и податливой. Хорошо. Прошлой ночью температура упала до минус четырнадцати. Плохо. Земля не замерзла, но воздух дышит морозом. У меня от холода уже не сгибаются пальцы.

Мы рыли во второй раз, а в сите все те же камни и щебень. На такой глубине вряд ли что-то появится, но никогда не скажешь наверняка. Еще ни одна эксгумация не проходила по плану.

Я повернулась к мужчине в черной куртке с капюшоном, вязаной шерстяной шапочке и зашнурованных до колена кожаных ботинках. Лицо его по цвету напоминало томатный суп.

— Еще несколько сантиметров.

Я провела рукой по воздуху, будто погладила невидимую кошку. Медленно. Копай медленно.

Мужчина кивнул, потом воткнул лопату в неглубокую яму, рыча, точно Моника Селеш при первом ударе.

— Par pouces!^[4] — крикнула я, выхватывая лопату.

Тонкими слоями! Я снова погладила невидимую кошку, в сотый раз за утро.

— Землю нужно снимать тонкими слоями, — повторила я медленно на французском.

Мужчина явно не разделял моего мнения. Может, задача слишком трудная, или ему просто неприятна мысль об извлечении мертвецов из-под земли. Томатный Суп хочет быстрее покончить с делом и убраться восвояси.

— Пожалуйста, Ги, попытайся снова, — прозвучал мужской голос у меня за спиной.

Бурчанье:

— Да, отец.

Ги продолжил, качая головой, но теперь снимал земляной слой так, как я ему показала, и кидал его на сито. Я отвернулась от черных комьев и присмотрелась к самой яме, пытаясь разглядеть признаки захоронения.

Прошло уже четыре часа, и я чувствовала за спиной напряжение. Монахини раскачивались все быстрее. Я повернулась и подарила им что-то вроде ободряющего взгляда. Губы замерзли настолько, что говорить я уже не могла.

Ко мне обратились шесть лиц, измученных холодом и ожиданием. Перед каждым появилось и развеялось небольшое облачко пара. Сверкнуло шесть улыбок. Кажется, все отчаянно молились.

Спустя девяносто минут мы продвинулись на полтора метра. Как и в первый раз, в яме оказалась только земля. Я наверняка отморозила все пальцы на ногах, а Ги уже готовится бежать за экскаватором. Время сменить род деятельности.

— Отец, думаю, надо снова проверить записи о захоронениях.

Он на мгновение замешкался.

— Да, конечно. Конечно. Можно подкрепиться сандвичем и кофе.

Священник пошел к деревянным воротам в дальнем конце заброшенной церкви, за ним, опустив головы, последовали монахини, осторожно выбирая дорогу между камнями. Белые покровы одинаково спадали сзади на черные шерстяные пальто. Пингвины. Кто это сказал? «Братья Блюз».

Я выключила фонарь, подстроилась под их шаг и опустила взгляд. Удивительно, сколько обломков костей впечаталось в земляной пол. Восхитительно. Мы копали в единственном месте церкви, где нет могилы.

Отец Менар толкнул дверь, и мы, как единое целое, вышли наружу. Пришлось немного подождать, пока глаза привыкнут к свету. Свинцовое небо, казалось, обнимает шпили и башни всех зданий монастыря. Сырой ветер дул со стороны Лаврентийских гор, поднимал воротники и хлопал монашескими покровами.

Наша маленькая компания пригнулась и направилась к ближайшему зданию, тоже из серого камня, как и церковь, но поменьше. Мы забрались по лестнице на резное крыльцо и вошли через заднюю дверь.

Внутри — сухой и теплый воздух, приятный после сурового мороза. Я вдохнула запах чая, нафталина и жареного мяса.

Женщины без слов сняли ботинки, по очереди улыбнулись мне и исчезли в дверном проеме справа. В коридор прошаркала крошечная монахиня в огромнейшем лыжном свитере. По ее груди скакал, исчезая под покровом, пушистый коричневый олень. Женщина мигнула из-под толстых стекол очков и потянулась за моей курткой. Я замешкалась, опасаясь, что монахиня рухнет на пол под весом одежды. Старушка резко кивнула и поманила меня пальцем. Я скинула куртку, сложила ее на руки монахине, добавила перчатки и шапку. Никогда не видела такой старой, но еще живой женщины.

Я прошла за отцом Менаром по длинному, плохо освещенному коридору в кабинет. Здесь пахло старыми бумагами и школьным клеем. Над столом нависало такое большое распятие, что я начала гадать, как они пронесли его через дверь. Темный дубовый крест возвышался почти до потолка. С бордюрчиков взирали статуи с серьезными, как у фигуры на распятии, лицами.

Отец Менар сел на один из двух деревянных стульев у стола и указал мне на второй. Шорох сутаны. Стук четок. На мгновение я попала обратно в церковь Святого Варнавы. В кабинет отца. «Прекрати, Бреннан. Тебе больше сорока, ты профессионал. Судебный антрополог. Тебя позвали, потому что люди нуждаются в твоей помощи».

Священник вытащил из ящика стола обтянутый кожей фолиант, открыл его на странице, отмеченной зеленой лентой, и положил между нами. Потом глубоко вдохнул, сжал губы и выдохнул через нос.

Схема мне знакома. Сетка рядов, разделенных на квадраты, одни — с номерами, другие — с именами. Вчера мы потратили несколько часов, сверяя изображения и записи с положением могил на плане. Потом измерили расстояния и отметили точное место.

Сестра Элизабет Николе, судя по всему, должна лежать во втором ряду от северной стены церкви, в третьей могиле от западного конца. Рядом с матерью Аурелией. Но ее там нет. Да и Аурелия тоже не на месте.

Я показала на могилу в том же квадрате, но несколькими рядами ниже и правее:

— Ладно, Рафаэль, кажется, здесь.

Потом дальше по ряду:

— И Агата, Вероника, Клементина, Марта и Элеонора. Это захоронения с 1840 года, так?

— C’est ca^[5].

Я перешла на схеме к юго-западному углу церкви.

— А здесь самые последние захоронения. Отметки, которые мы обнаружили, совпадают с вашими записями.

— Да. Тут последние могилы, появившиеся как раз перед закрытием церкви.

— Ее закрыли в 1914 году.

— Девятьсот четырнадцатом. Да, в 1914-м.

Отец Менар обладал странной привычкой повторять слова и фразы.

— Элизабет умерла в 1888-м?

— C’est ca. В 1888-м. Мать Аурелия — в 1894-м.

Ничего не понимаю. Здесь должны быть останки. Захоронения 1840 года существуют. Проверка этой области дала деревянные фрагменты и части гроба. В защищенной среде внутри церкви при таком типе почвы скелеты должны сохраниться в приличном состоянии. Так где же Элизабет и Аурелия?

Древняя монахиня прошаркала с подносом с кофе и сандвичами. Стекла очков запотели от пара из кружек, поэтому она двигалась короткими резкими шагами, не отнимая ног от пола.

Отец Менар поднялся взять поднос:

— Merci^[6], сестра Бернар. Вы очень добры. Очень добры.

Монахиня кивнула и пошаркала обратно, не обращая внимания на очки. Я наблюдала за ней, наливая себе кофе. Ее плечи были не шире моего запястья.

— Сколько лет сестре Бернар? — спросила я, потянувшись за сандвичем.

Лосось, салат и вялый латук.

— Мы сами точно не знаем. Она уже жила в монастыре, когда я только начал сюда ходить ребенком, до войны. Второй мировой. Потом уехала проповедовать за границу. Долгое время жила в Японии, в Камеруне. Ей, наверное, лет девяносто.

Священник отхлебнул кофе. Причмокнул.

— Она родилась в маленькой деревне у реки Сагеней, говорит, что присоединилась к ордену в двенадцать лет. — Хлюп. — Двенадцать. В сельских районах Квебека тогда не вели тщательных записей. Не вели.

Я откусила сандвич и снова обхватила ладонями кружку с кофе. Восхитительное тепло.

— Отец, а есть какие-то другие записи? Старые письма, документы, то, чего мы еще не видели?

Я поджала пальцы ног. Никаких ощущений. Он махнул рукой на заваливавшие стол бумаги, пожал плечами:

— Здесь все, что мне передала сестра Жюльена. Она заведует архивами в монастыре.

— Ясно.

Сестра Жюльена общалась и переписывалась со мной довольно давно. Именно она предложила мне заняться этим проектом. Я заинтересовалась с самого начала. Дело отличалось от моей обычной судебной практики, где фигурируют недавно убитые люди. Епархия архиепископа желала, чтобы я откопала и изучила останки святой. Вообще-то пока не святой. В том-то и дело. Николе собирались причислить к лику святых. Мне предстояло найти могилу и подтвердить, что кости принадлежат Элизабет Николе. Священную часть задачи выполнял Ватикан.

Сестра Жюльена уверила меня, что существуют подлинные записи. Все могилы в старой церкви помечены и систематизированы. Последнее захоронение датируется 1911 годом. Церковь закрыли и запечатали в 1914 году, после пожара. Взамен построили церковь покрупнее и больше не использовали старое здание. Закрытое место. Хорошая документация. Просто чудо.

Ну и где Элизабет Николе?

— Спросить не повредит. Возможно, сестра Жюльена не отдала вам что-то, на ее взгляд, не важное.

Отец Менар собирался что-то сказать, но передумал.

— Я уверен, что она отдала все, но спрошу. Сестра Жюльена потратила много времени на исследования. Много времени.

Он вышел, я доела сандвич, потом еще один. Подобрала под себя ноги и потерла пальцы. Хорошо. Чувствительность возвращается. Потягивая кофе, я взяла со стола письмо.

Я и раньше его читала. Четвертое августа 1885 года. В Монреале бушует оспа. Элизабет Николе пишет епископу Эдуарду Фабре, умоляя его отдать приказ вакцинировать здоровых прихожан и отправлять в общественные больницы зараженных. Аккуратный почерк, изящный устаревший французский.

Монастырь Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии никак не ответил. Я задумалась. Вспомнила о других эксгумациях. Полицейский в Сен-Габриэле. На том кладбище гробы располагались по три в глубину. Мы в конце концов нашли монсеньора Бопре за четыре могилы от его зарегистрированного положения, внизу, а не наверху. И еще тот мужчина из Уинстон-Сейлема, который оказался не в своем гробу. На его месте лежала женщина в длинном узорчатом платье. У кладбища возникла двойная проблема. Где усопший? И чье тело в гробу? Семье не удалось перезахоронить дедушку в Польше. Когда я уезжала, адвокаты уже готовились к войне.

Где-то далеко послышался звон колокола, потом в коридоре — шарканье. Ко мне направлялась древняя монахиня.

— Serviettes!^[7] — взвизгнула она.

Я подпрыгнула, опрокинув кофе. Как такое маленькое существо могло издать такой пронзительный звук?

— Merci.

Я потянулась к салфеткам.

Старушка не обратила на мои слова никакого внимания, подошла ближе и принялась тереть мой рукав. Крошечный слуховой аппарат выглядывал из ее правого уха. Я чувствовала ее дыхание и видела белые волоски, завивавшиеся на подбородке. От монахини пахло шерстью и розовой водой.

— Voila^[8]. Дома постираете. В холодной воде.

— Да, сестра. Рефлекс.

Старушка заметила письмо в моих руках. К счастью, на него кофе не попал. Монахиня нагнулась посмотреть поближе.

— Элизабет Николе была великая женщина. Божественная женщина. Какая чистота. Какая строгость.

Purete. Austerite. Ее французский звучал так, будто само письмо Элизабет заговорило.

— Да, сестра.

Мне снова девять лет.

— Она будет святой.

— Да, сестра. Вот почему мы и пытаемся найти ее останки. Чтобы позаботиться о них надлежащим образом.

Точно не знаю, в чем выражается надлежащее обращение со святыми, но прозвучало неплохо. Я взяла схему и показала ей:

— Вот старая церковь.

Проследила пальцем ряд вдоль северной стены и указала на прямоугольник:

— А здесь ее могила.

Древняя монахиня очень долго изучала сетку, почти касаясь очками листа.

— Нет ее там, — прогремела она.

— Простите?

— Нет ее там. — Узловатый палец постучал по прямоугольнику. — Это не то место.

Тут вернулся отец Менар. С ним высокая монахиня — тяжелые черные брови сходятся на переносице. Священник представил сестру Жюльену, она подняла сложенные вместе руки и улыбнулась.

Мне не понадобилось передавать слова сестры Бернар. Они явно слышали все, что говорила старушка, еще в коридоре. Как услышали бы и из Оттавы.

— Это не то место. Вы ищете не в том месте, — повторила она.

— То есть как? — спросила сестра Жюльена.

— Вы ищете не в том месте, — повторила сестра Бернар. — Ее там нет.

Мы с отцом Менаром переглянулись.

— И где же она, сестра? — спросила я.

Монахиня снова склонилась над схемой, потом ткнула пальцем в юго-восточный угол церкви:

— Тут. С матерью Аурелией.

— Но сес…

— Их перенесли. Положили в новых гробах под специальный алтарь. Тут.

И опять она указала на юго-восточный угол.

— Когда? — воскликнули мы хором.

Сестра Бернар закрыла глаза. Сморщенные древние губы шевелились в безмолвных подсчетах.

— В тысяча девятьсот одиннадцатом. Я стала послушницей в том же году и помню, потому что несколько лет спустя церковь сгорела, и ее заколотили. Мне приказали ходить туда и класть на алтарь цветы. Мне это не нравилось. Страшно было ходить туда совсем одной. Но я старалась ради Господа.

— Что случилось с алтарем?

— Убрали где-то в тридцатых. Он теперь в часовне Младенца Иисуса, в новой церкви.

Старушка сложила салфетки и принялась собирать чашки на поднос.

— Когда-то могилы отмечали именные дощечки. Теперь туда никто не ходит. Дощечки давно исчезли.

Мы с отцом Менаром посмотрели друг на друга. Он слегка пожал плечами.

— Сестра, — снова начала я, — вы сможете показать нам, где могила Элизабет?

— Bien sur^[9].

— Сейчас?

— Почему бы нет?

Фарфор звякнул о фарфор.

— Оставь тарелки, — сказал отец Менар. — Пожалуйста, надень пальто и ботинки, сестра, и пойдем.

* * *

Через десять минут мы снова очутились в старой церкви. Погода не улучшилась, даже наоборот, стало еще более холодно и мокро. Так же завывал ветер. Так же скребли по доскам ветви деревьев.

Сестра Бернар выбрала неприметную тропинку вдоль стен церкви, мы с отцом Менаром подхватили старушку под руки. Сквозь слои одежды она казалась хрупкой и невесомой.

Монахини следовали за нами, словно толпа зрителей, сестра Жюльена приготовила блокнот и ручку. Ги держался позади всех.

Сестра Бернар остановилась рядом с нишей у юго-восточного угла. Она надела поверх покрова бледно-зеленую шляпу ручной вязки, закрепленную под подбородком. Старушка вертела головой во все стороны, искала приметы, пытаясь сориентироваться. Глаз отвлекался на единственное пятно света в темной церкви.

Я махнула Ги, чтобы переставил фонари. Сестра Бернар не обращала внимания. Чуть погодя монахиня отошла от стены. Взгляд налево, направо, налево. Вверх, вниз. Она снова огляделась и прочертила каблуком линию на земле. Или попыталась прочертить.

— Она здесь.

Визгливый голос эхом отдался от каменных стен.

— Ты уверена?

— Она здесь.

Сестра Бернар не страдала неуверенностью. Мы все посмотрели на линию.

— Они в маленьких гробах. Не в обычных. Оставались только кости, поэтому все положили в маленькие гробы.

Сестра Бернар показала своими крошечными ручками детский размер гроба. Рука дрожала. Ги осветил место у ее ног.

Отец Менар поблагодарил древнюю монахиню и попросил двух сестер проводить ее в монастырь. Я смотрела, как они уходят. Сестра Бернар напоминала ребенка, такая маленькая, что край пальто подметал грязный пол.

Я попросила Ги перенести и другой прожектор на новое место. Потом принесла зонд, установила кончик там, где указала сестра Бернар, и налегла на Т-образную ручку. Не идет. Здесь земля не растаяла. Я взяла плиточный зонд, чтобы ничего не повредить под землей, а круглый кончик не так легко проходит сквозь промерзший верхний слой почвы. Я попыталась снова, сильнее.

«Полегче, Бреннан. Вряд ли им понравится, если ты повредишь гроб. Или проделаешь дыру в черепе несчастной сестры».

Я сняла перчатки, ухватилась за рукоятку, надавила снова. На сей раз поверхность поддалась, зонд вошел в верхний слой почвы. Подавляя нетерпение, я закрыла глаза и проверила землю в поисках мгновенных изменений в структуре. Уменьшение сопротивления означает воздушное пространство, где что-то разлагалось. Более того, оно означает присутствие под землей костей или других предметов. Ничего. Я вытащила зонд и повторила процесс.

На третий раз почувствовала сопротивление. Попробовала на пятнадцать сантиметров вправо. Снова контакт. Неглубоко под поверхностью лежит что-то твердое.

Я показала большой палец священнику и монахиням и попросила Ги принести сито. Отложив зонд, взяла лопатку с плоским краем и начала снимать тонкие пласты почвы. Я сбрасывала землю на сито сантиметр за сантиметром, смотрела то на яму, то на насыпь. Через тридцать минут я нашла то, что искала. Последние несколько пластов были черными в отличие от красно-коричневой земли в сите.

Я сменила лопату на мастерок и склонилась над ямой, осторожно поскребла пол, убирая мелкие частички и разглаживая поверхность. Почти сразу же увидела темный овал. Пятно длиной примерно в метр. Ширину определить невозможно, потому что оно наполовину уходит под землю.

— Здесь что-то есть, — сказала я, выпрямляясь.

Монахини и священник как один придвинулись ближе и заглянули в яму. Я обвела овал кончиком мастерка. Тут к толпе присоединились сестры, провожавшие сестру Бернар.

— Возможно, это могила, хотя и выглядит очень маленькой. Я копала немного слева, так что придется чуть опустить здесь. Буду копать вне самой могилы, вниз и внутрь. Тогда у нас получится вид могилы в профиль. К тому же так копать легче. Внешняя борозда позволит вытащить гроб, если понадобится.

— Что это за пятно? — спросила юная монахиня с лицом герлскаута.

— Когда разлагается что-то органическое, земля вокруг становится гораздо темнее. Например, от деревянного гроба или цветов, похороненных вместе с усопшим. — Мне не хотелось объяснять процесс разложения. — Пятна первыми сообщают о близости могилы.

Две монахини перекрестились.

— Это Элизабет или мать Аурелия? — спросила пожилая монахиня. У нее дергалось верхнее веко.

Я подняла руки: дескать, откуда мне знать? Надев перчатки, начала копать землю с правой стороны пятна, расширять яму от центра, не трогая овал и полоску в полметра справа.

И снова единственные звуки — шорох мастерка и просеиваемой земли.

— Нам это нужно? — Самая высокая из монахинь указывает на сито.

Я встала, обрадовавшись возможности выпрямиться. Монахиня показывает на маленький красно-коричневый кусочек.

— Провалиться мне на… Да, нужно, сестра. Похоже на щепку от гроба.

Я взяла бумажные пакеты из своих принадлежностей, написала на одном дату, место и другую важную информацию, положила его на сито, а остальные на землю. Пальцы на руках уже утратили чувствительность.

— Принимаемся за работу, дамы. Сестра Жюльена, записывайте все, что мы найдем. Пишите на пакете и заносите в журнал, как договаривались. Мы, — я заглянула в яму, — примерно на расстоянии полуметра от поверхности. Сестра Маргарита, вы собирались сделать несколько фотографий?

Сестра Маргарита кивнула и вытащила фотоаппарат.

После долгих часов наблюдений все с радостью принялись за дело. Я копала, Веко и Герлскаут просеивали. Появлялось все больше фрагментов гроба, и вскоре мы увидели очертания на месте пятна. Дерево. В ужасном состоянии. Нехорошо.

Мастерком и голыми руками я продолжала откапывать то, что должно было быть гробом. Хотя температура упала ниже нуля и я уже не чувствовала ни пальцев рук, ни пальцев ног, меня прошиб пот. «Пожалуйста, пусть это будет она», — думала я. Ну и кто же теперь молится?

Я медленно продвигалась на север, открывая все больше и больше досок, предмет увеличивался в ширину. Вот обозначился контур — шестиугольник. По форме — гроб. Я едва сдержалась, чтобы не закричать «Аллилуйя!». «Набожно, но непрофессионально», — предупредила я себя.

Я убирала землю горсть за горстью, пока не показалась вся верхняя часть. Маленький гроб, я двигаюсь от ног к голове. Отложив мастерок, потянулась за кистью. Встретилась взглядом с одной из склонившихся над ситом монахинь. Улыбнулась. Та улыбнулась в ответ. Ее правое веко отплясывало буги-вуги.

Я снова и снова смахивала с деревянной поверхности кусочки земляной корки. Все стояли вокруг и смотрели. Постепенно на крышке гроба появился выступающий предмет. Чуть повыше самой широкой части. Как раз там, где должна быть именная дощечка. Сердце запрыгало в быстром танце.

Я смахивала грязь, пока она не проявилась. Овальная, металлическая, с филигранным краем. Я осторожно очистила поверхность кистью. Проступили буквы.

— Сестра, передайте мне, пожалуйста, фонарь. Из сумки.

Все снова склонились как один. Пингвины у воды. Я направила луч на дощечку. «Элизабет Николе. 1846–1888. Femme Contemplative».^[10]

— Нашли, — объявила я всем сразу.

— Аллилуйя! — закричала сестра Герлскаут.

Вот и весь церковный этикет.

Следующие два часа мы эксгумировали останки Элизабет. Монахини и даже отец Менар отдавались делу с энтузиазмом школьников на первых раскопках. Покровы и сутаны кружились вокруг меня, землю просеяли, пакеты наполнили, подписали и сложили, все действо записали на пленку. Ги помогал, но с неохотой. Руководить такой странной командой мне еще не приходилось.

Вытащить гроб оказалось нелегко, несмотря на небольшие размеры. Дерево сильно пострадало, и внутрь проникла земля, что изрядно увеличило вес. Хорошо, что я позаботилась о боковой борозде, правда, недооценила необходимое пространство. Пришлось расширить канаву на полметра, чтобы просунуть под гроб фанеру. В конце концов конструкцию удалось поднять при помощи плетеной полипропиленовой веревки.

* * *

В пять тридцать мы, измученные, уже пили кофе в монастырской кухне, чувствуя, как оттаивают лица, пальцы рук и ног. Останки Элизабет Николе и ее гроб уже закрыли в фургоне епархии архиепископа вместе с моим оборудованием. Завтра Ги отвезет их в лабораторию de Medecine Legale^[11], где я работаю судебным антропологом провинции Квебек. Так как исторические мертвецы не относятся к криминальным делам, мы взяли в полицейском управлении специальное разрешение на проведение анализа. У меня две недели.

Я поставила чашку и попрощалась. Еще раз. Сестры снова поблагодарили меня, сохраняя улыбки на напряженных лицах: их уже беспокоили мои находки. Монахини оказались на редкость улыбчивы.

Отец Менар проводил меня к машине. Уже стемнело, шел легкий снег. Снежинки почти обжигали щеки.

Священник опять спросил, не хочу ли я переночевать в монастыре. Позади него, попадая на освещенное крыльцо, сверкал снег. И снова я отказалась. Последние наставления, и я в пути.

Через двадцать минут я начала жалеть о своем решении. Снежинки, лениво парившие в свете фар, теперь обрушивались непробиваемой косой стеной. Дорога и деревья по обе стороны покрылись белым панцирем, который рос с каждой секундой.

Я вцепилась в руль обеими руками, ладони в перчатках вспотели. Скинула скорость до шестидесяти пяти. До пятидесяти. Каждые несколько минут проверяла тормоза. Хоть я и живу в Квебеке уже несколько лет время от времени, все равно так и не привыкла к зимнему вождению. Я считаю себя твердой женщиной, но посади меня за руль в снегопад, и я превращаюсь в принцессу Трусишку. Я все еще опасаюсь зимних снегопадов, как и все южане. О! Снег! Тогда мы, конечно, никуда не поедем. Жители Квебека смотрят на меня и смеются.

У страха есть подкупающая черта. Он прогоняет усталость. Несмотря на утомление, я сохраняла бдительность. Зубы сжаты, шея изогнута, мускулы напряжены. Восточная городская автострада лучше объездов, но ненамного. Дорога из Мемфремагога в Монреаль обычно занимает часа два. Я ехала почти четыре.

* * *

В одиннадцатом часу я уже стояла в своей темной квартире, измученная, но довольная, что вернулась домой. Домой в Квебек.

Я жила в Северной Каролине уже почти два месяца. Bienvenue^[12]. Я уже начала думать по-французски.

Я включила обогреватель и проверила холодильник. Негусто. Подогрела в микроволновке замороженные буррито и запила безалкогольным пивом комнатной температуры. Не самая изысканная кухня, но насыщает.

Багаж, который я привезла во вторник, так и лежал нераспакованный в спальне. Подождет до завтра. Я упала в кровать, собираясь проспать как минимум часов девять. Телефон разбудил меня меньше чем через четыре.

— Oui^[13], да, — пробормотала я; лингвистические переходы в бессознательном состоянии даются мне с трудом.

— Темперанс, это Пьер Ламанш. Прости, что звоню так поздно.

Я подождала. За все семь лет, что я на него работаю, директор лаборатории ни разу не звонил мне в три часа утра.

— Надеюсь, в Мемфремагоге все прошло нормально. — Он прочистил горло. — Мне только что позвонили из полицейского управления. Пожар в Сен-Жовите. Пожарные все еще пытаются справиться с огнем. Специалисты по поджогам приедут рано утром. Следователь хочет, чтобы мы тоже там присутствовали. — Снова прокашлялся. — Соседи говорят, хозяева должны быть дома. Их машины в гараже.

— Зачем вам я? — спросила я на английском.

— Пожар явно очень сильный. Если будут тела, то сильно обожженные. Может, всего лишь кальцинированные кости и зубы. Тяжелое расследование.

Черт! Только не завтра.

— Во сколько?

— Я заеду за тобой в шесть утра?

— Ладно.

— Темперанс, зрелище будет не из приятных. Там жили дети. Я завела будильник на пять тридцать.

Bienvenue.

Глава 2

Я жила на юге всю свою сознательную жизнь. Мне никогда не бывает слишком жарко. Я люблю августовский пляж, платье на бретельках, потолочные вентиляторы, запах влажных детских волос, жужжание бьющихся об оконное стекло жуков. Однако лето и школьные каникулы я проводила в Квебеке. Во время академического года я почти каждый месяц улетаю из Шарлотта, что в Северной Каролине, где работаю на кафедре антропологии в университете, в Монреаль, трудиться в лаборатории судебной медицины. Это примерно две тысячи километров. На север.

Глубокой зимой я часто подготавливаю себя перед выходом из самолета. «Будет холодно, — напоминаю я себе. — Но ты оденешься потеплее и будешь готова ко всему». Да. Буду готова. Но происходит все наоборот. Первый пугающий глоток воздуха при выходе из аэропорта всегда выводит меня из равновесия.

В шесть утра десятого марта термометр показывал два градуса по Фаренгейту. Минус семнадцать по Цельсию. Я надела все, что могла. Теплое белье, джинсы, два свитера, походные ботинки и шерстяные носки. В последние положила блестящие изолированные утеплители, разработанные специально для улучшения самочувствия астронавтов на Плутоне. То же дерзкое сражение с погодой, что и вчера. Наверное, мне будет так же тепло.

Когда просигналил Ламанш, я застегнула куртку, надела перчатки и лыжную шапочку и вышла из коридора. Хоть я и не испытывала восторга по поводу предстоящей работы, заставлять его ждать тоже не хотелось. К тому же мне стало ужасно жарко.

Я ожидала увидеть темный седан, но Ламанш помахал мне из так называемого практичного спортивного автомобиля. Четырехколесный, ярко-красный, с гоночными полосками.

— Красивая машинка, — похвалила я, залезая внутрь.

— Merci.

Он кивнул на подставку посредине. Там стояли две пластиковые чашки и пакет «Данкин донатс». Вот черт. Я бы лучше съела яблоко.

По пути к Сен-Жовиту Ламанш описал ситуацию. Я узнала немногим больше, чем уже слышала в три часа ночи. Сосед через дорогу увидел, как хозяева заходят домой в девять вечера. Через пару минут соседи ушли к друзьям в гости и задержались там допоздна. Когда возвращались примерно в два, заметили внизу по дороге отсвет, а затем пылающий дом. Другая соседка вроде бы слышала взрыв ближе к полуночи, но не стала проверять, в чем дело, и легла спать. Район отдаленный и малонаселенный. Пожарная команда приехала в полтретьего и вызвала помощь сразу, как только увидела, с чем придется иметь дело. Две команды сумели погасить пламя только через три часа. Ламанш говорил со следователем в пять сорок пять. Тот подтвердил только две смерти, но будет больше. В некоторых помещениях еще слишком жарко или слишком опасно для поисков. Подозревается поджог.

Мы ехали в предрассветной тьме на север, к подножию Лаврентийских гор. Ламанш мало говорил, что меня вполне устраивало. Я не жаворонок. Зато этот аудионаркоман вставлял в магнитолу кассету за кассетой. Классика, поп, даже вестерн-кантри, все переработано под легкую музыку. Возможно, она должна успокаивать, вроде мелодий, играющих в лифтах и комнатах ожидания. У меня же подобные звуки вызывают только нервную дрожь.

— Далеко до Сен-Жовита?

Я взяла двойной шоколад с медовой глазурью.

— Около двух часов. Он в двадцати пяти километрах со стороны Мон-Тремблана. Ты когда-нибудь каталась на лыжах?

Он надел длинную, до колен, куртку защитного цвета с отороченным мехом капюшоном. Сбоку я видела только кончик его носа.

— Ага. Очень понравилось.

Я чуть не заработала обморожение на Мон-Тремблане. Я тогда в первый раз каталась на лыжах в Квебеке и оделась как для гор Блю-Ридж. Ветер на вершине мог при желании превратить жидкость в водород.

— Как все прошло в Мемфремагоге?

— Могила оказалась не там, где мы предполагали, но разве это новость? Монахиню просто эксгумировали и перезахоронили в 1911 году. Странно, но никаких записей не осталось.

Очень странно, подумала я, потягивая тепловатый кофе. Альбом Спрингстина. «Рожденный в США». Я попыталась отвлечься.

— Но мы ее все же нашли. Сегодня в лабораторию привезут останки.

— Нехорошо получилось с пожаром. Знаю, ты рассчитывала на свободную неделю, чтобы заняться анализом.

В Квебеке зимы для судебных антропологов длятся вечность. Температура редко поднимается выше нуля. Реки и озера застывают, земля превращается в камень, везде лежит снег. Жуки исчезают, многие пожиратели падали уходят под землю. И как итог — тела не гниют на открытом воздухе. Утопленников не вытаскивают из реки Святого Лаврентия. Люди зарываются в норы. Охотники, туристы, любители пикников больше не бродят по лесам и полям, а мертвецы предыдущего сезона останутся ненайденными, пока весна не растопит снег. Моих случаев, неопознанных трупов, становится все меньше и меньше с ноября по апрель.

Исключение — пожары. В холодные месяцы их количество возрастает. Большинство обгоревших мертвецов поступает в одонтологию, и идентифицируется по зубам. Адрес и хозяин дома обычно известны, поэтому легко найти для сравнения документы. Моя помощь требуется, когда появляются обуглившиеся незнакомцы.

Или в тяжелых случаях. Ламанш прав. Я рассчитывала на свободный график и вовсе не хотела ехать в Сен-Жовит.

— Может, мне не надо будет делать анализы. — Тысяча и одна струна затянула: «Я на вершине мира». — Может, у них есть документы на семью.

— Может.

Мы добрались до Сен-Жовита меньше чем за два часа. Взошло солнце и окрасило город в ледяные рассветные тона. Мы повернули на запад, на извилистую вторую дорогу. Почти сразу же нам навстречу попались два грузовика с безбортовыми платформами. Один вез потрепанную серую «хонду», другой — «плимут-вояджер».

— Похоже, машины реквизировали, — сказал Ламанш.

Я следила, как грузовики исчезают в зеркале заднего вида. В одном из автомобилей были детские коляски на заднем сиденье и желтая улыбающаяся рожица на бампере. Я представила за окошком ребенка, который дразнил мир, высунув язык и заткнув пальцами уши. «Безумные глаза» — так мы с сестрой их называли. Возможно, сейчас ребенок лежит в комнате наверху, обугленный до неузнаваемости.

Через несколько минут мы увидели то, что и ожидали. Полицейские машины, пожарные, служебные автомобили, передвижные станции прессы, «скорая помощь» и обыкновенные машины выстраивались вдоль дома и стекались с обеих сторон длинной гравийной подъездной дороги.

Репортеры сбились в кучки, одни разговаривали, другие устанавливали оборудование. Некоторые сидели в машинах и грелись в ожидании информации. Благодаря морозу и раннему часу зевак собралось удивительно немного. Время от времени проезжал автомобиль, потом медленно сдавал назад — посмотреть, что случилось. Любопытные, снующие туда-сюда. Скоро их станет намного больше.

Ламанш включил поворотник и въехал на дорожку к дому, где нам уже махал полицейский в форме. Последний носил оливкового цвета куртку с воротником из черного меха, темно-оливковый шарф и оливковую шапку с завязанными вверху «ушами». Лицо покраснело, точно малина, изо рта вырывалось облако пара. Я собиралась сказать ему, чтобы опустил «уши», тут же вспомнила маму и передумала. Он большой мальчик. Если отвалятся мочки, сам будет виноват.

Ламанш махнул своим жетоном, и охранник впустил нас, показав, что мы можем парковаться за синим грузовиком, который доставлял специалистов на место преступления. На нем виднелась жирная черная надпись — «Section d’Identite Jidiciaire»^[14]. Команда по восстановлению места преступления уже здесь. Ребята по поджогам, я думаю, тоже.

Мы с Ламаншем надели шапки и перчатки и выбрались наружу. Небо уже стало лазурным, солнечный свет заставлял забыть о вчерашнем снегопаде. Воздух настолько прозрачный, что кажется кристальным, резко и четко выделяя все вокруг. Автомобили, здания, деревья и столбы отбрасывают на снежную землю длинные черные тени, строго очерченные, как образы в сверхконтрастном фильме.

Я огляделась. Почерневшие остатки дома, нетронутый гараж и небольшой сарай располагались в конце подъездной дороги. Все выполнено в дешевом альпийском стиле. Тропинки образуют в снегу треугольник, соединяющий все три здания. Остатки дома окружали сосны, ветви от тяжести снега пригибались к земле. Белка резво поскакала по суку, потом вернулась на безопасный ствол. Потревоженные сугробы снега водопадами посыпались вниз, нарушая ровную белую поверхность.

У дома была наполовину сохранившаяся, но теперь почерневшая и укутанная льдом крыша с крутыми скатами из красно-оранжевой черепицы. Часть внешней поверхности, не тронутая огнем, покрыта обшивкой кремового цвета. Окна зияют пустотой, стекла разбиты, бирюзовая отделка сгорела или потемнела от копоти.

Левая половина дома обуглилась, задняя часть разрушена больше всего. На дальней стороне виднеются черные балки там, где когда-то крыша соединялась со стенами. Откуда-то сзади все еще поднимаются струйки дыма.

Передняя часть пострадала меньше. Деревянное крыльцо ведет в дом, маленькие балкончики выступают из верхних окон. Крыльцо и балкончики сделаны из розовых балясин, закругленных кверху, с отверстиями в виде сердца через равные промежутки.

Я оглянулась. Через дорогу стоял такой же швейцарский домик, окрашенный в красные и синие цвета. Перед ним, скрестив на груди руки и засунув ладони под мышки, застыли мужчина и женщина. Они безмолвно наблюдали, щурясь в утреннем свете, — угрюмые лица под одинаковыми оранжевыми охотничьими шапками. Соседи, сообщившие о пожаре. Я оглядела дорогу. Больше поблизости ни одного дома. Кто бы там ни услышал глухой взрыв, У него, должно быть, очень хороший слух.

Мы с Ламаншем двинулись к дому. Миновали десяток ярких пожарных в желтых костюмах, красных касках, синих форменных ремнях и черных резиновых ботинках. У некоторых на поясах болтались кислородные баки. Многие, похоже, сворачивали оборудование.

Мы подошли к полицейскому в форме, стоявшему у крыльца. Как и полицейский у дороги, он был служащим безопасности Квебека, возможно, с участка в Сен-Жовите или ближайшем городе. Провинциальная полиция Квебека обслуживает всю территорию от острова Монреаль, за исключением городов, которые в состоянии содержать собственную полицию. Сен-Жовит для этого слишком мал, так что либо начальник пожарной станции, либо соседи вызвали службу безопасности Квебека. Те, в свою очередь, позвонили специалистам по поджогам из нашей лаборатории. Отдел по пожарам и взрывчатым веществам. Я гадала, кто решил вызвать следователя. Сколько жертв мы обнаружим? В каком они будут состоянии? Явно в плохом. Сердце тревожно забилось.

Ламанш снова протянул жетон, полицейский рассмотрел его.

— Un instant, Docteur, s’il vous plait^[15], — проговорил коп, подняв руку в перчатке.

Позвал одного из пожарных, сказал ему что-то и указал на голову Ламанша. Через секунду мы получили каски и маски. Первые надели, последние повесили на руку.

— Attention!^[16] — крикнул полицейский.

Потом отошел в сторону, пропуская нас. О да. Я буду осторожной.

Передняя дверь распахнута настежь. Когда мы переступили порог и оказались вне солнечного света, температура упала градусов на двадцать. Воздух внутри пах сыростью, горелым деревом, расплавившимся пластиком и материей. Все покрывала темная липкая сажа.

На второй этаж вела лестница, слева и справа зияло пустотой то, что когда-то было гостиной и столовой. Остатки кухни располагались сзади.

Я и раньше бывала на пожарищах, но мало видела настолько разгромленные здания. Повсюду обуглившиеся доски, словно обломки кораблекрушения. Они перекрещивались на замысловатом стуле и каркасе дивана, прислонялись к лестнице, подпирали стенки и двери. Остатки мебели лежали черными грудами. Со стен и потолка свисали провода, трубы изгибались внутрь. Оконные рамы, лестничные перила, подоконники — все заткано черным ледяным кружевом.

Дом кишел людьми в касках, они разговаривали, что-то замеряли, фотографировали и записывали на камеру, собирали улики, царапали в блокнотах. Я узнала двух специалистов по поджогам из нашей лаборатории. Они держали измерительную ленту, один сидел на корточках в заданном месте, другой разматывал ленту, записывая данные каждые несколько метров.

Ламанш заметил члена следственной команды и начал пробиваться к нему. Я последовала за начальником, осторожно пробираясь между перекрученными металлическими стеллажами, разбитым стеклом и чем-то по виду напоминавшим скомканный красный спальный мешок, чье содержимое изверглось на поверхность, точно лава.

Следователь оказался очень толстым и очень красным. Он слегка выпрямился, когда увидел нас, выдохнул облачко пара, выпятил нижнюю губу и обвел вывернутой наизнанку перчаткой окружающую нас разруху.

— Значит, господин Юбер, два трупа?

Ламанш и Юбер представляли две противоположности по телосложению, как контрастные оттенки в палитре. Патолог — высокий и поджарый, с вытянутым лицом, напоминавшим морду ищейки. Следователь — круглый во всех смыслах слова. Я видела Юбера в горизонтали, а Ламанша в вертикали.

Юбер кивнул, и три подбородка заволновались над шарфом.

— Наверху.

— Еще кто-нибудь?

— Пока нет, но мы еще не закончили нижний уровень. Пожар был гораздо сильнее в задней части дома. Возможно, что-то взорвалось в комнате рядом с кухней. Там выгорело все, пол провалился вниз.

— Видели тела?

— Нет еще. Жду допуска наверх. Начальник пожарной команды хочет убедиться, что там безопасно.

Я разделяла опасения начальника.

Мы молча стояли, разглядывая пожарище. Прошло время. Я шевелила пальцами рук и ног, пытаясь прогнать холод. Наконец по лестнице спустились трое пожарных. Они были в касках и защитных масках и выглядели так, будто искали химическое оружие.

— Все нормально, — объявил последний пожарный, расстегивая и снимая маску. — Теперь можете подниматься. Только смотрите, куда ступаете, и не снимайте каски. Чертов потолок может обрушиться. Пол в порядке.

Пожарный пошел к двери, потом обернулся:

— Они в комнате слева.

Мы с Юбером и Ламаншем осторожно поднялись наверх, под ногами скрипели осколки стекла и обугленных камней. У меня уже образовался ледяной ком в животе и появилось ощущение пустоты в груди. Несмотря на свою профессию, я так и не могу привыкнуть к виду насильственной смерти.

Наверху одна дверь вела налево, другая — направо, прямо находилась ванная. Хотя по сравнению с первым этажом дыма было много, вещи здесь остались почти нетронутыми.

Слева в дверном проеме виднелись стул, шкаф и край двухъярусной кровати. На последней — ноги. Мы с Ламаншем зашли в комнату слева, Юбер завернул в правую дверь.

Задняя стена обгорела наполовину, кое-где в цветастых обоях зияли мелкие дыры. Балки превратились в черный уголь, поверхность стала грубой и пузырчатой, как кожа крокодила. «Аллигаторная» — напишут специалисты по пожарам. Обугленные и замерзшие обломки под ногами, все покрыто сажей.

Ламанш медленно огляделся, потом вытащил из кармана крошечный диктофон. Назвал дату, время и место и начал описывать жертв.

Тела лежат на двухъярусных кроватях, которые стоят углом в дальнем конце комнаты, между ними умещается маленький столик. Странно, но оба человека полностью одеты, хотя дым и сажа скрывают покрой и половые различия. Жертва у задней стены носила теннисные туфли, тот, что у боковой стены, умер в носках. Я заметила, чтоодин спортивный носок наполовину свалился, обнажив обугленную лодыжку. Кончик носка нелепо свисал с пальцев. Обе жертвы — взрослые люди. Один, кажется, более крепкий, чем второй.

— Жертва номер один, — продолжал Ламанш.

Я заставила себя взглянуть поближе. Жертва номер один высоко подняла руки, будто приготовившись к удару. Поза кулачного бойца. Огонь, взобравшийся по задней стене, был недостаточно жарким, или ему не хватило времени, чтобы уничтожить всю плоть: он опалил верхние конечности и привел к сокращению мышц. Ниже локтя руки тонкие как палки. Куски обожженных тканей собрались на костях. Ладони превратились в черные обрубки.

Лицо напоминало мне мумию Рамзеса. Губы сгорели полностью, открыв зубы с темной потрескавшейся эмалью. Один резец покрыт золотом. Нос обгорел и провалился, ноздри направлены вверх, как у летучей мыши. Виднелись мышечные волокна, окружавшие глазницы и тянувшиеся вдоль скул и нижней челюсти, как линия, нарисованная в учебнике анатомии. В каждой впадине по сморщенному и высохшему глазному яблоку. Волос нет.

Жертва номер два все же пострадала не так сильно. В некоторых местах кожа обуглилась и растрескалась, но в основном просто закоптилась. Тоненькие белые линии расходились от уголков глаз, кожа с внутренней стороны ушей и под мочками осталась бледной. Волосы превратились в кудрявую шапку. Одна рука лежит вдоль тела, вторая протянута в сторону, будто в попытке найти партнера уже после смерти. От вытянутой руки осталась лишь черная костлявая клешня.

Ламанш продолжал монотонно и мрачно описывать комнату и ее безжизненных владельцев. Я слушала вполуха, обрадованная, что мои услуги не понадобятся. Или понадобятся? Здесь должны быть дети. Где они? Через открытое окно лился солнечный свет, виднелись сосны, блестел белый снег. Снаружи жизнь шла своим чередом.

Мои размышления прервала тишина. Ламанш прекратил диктовать и сменил шерстяные перчатки на латексные. Он начал обследовать жертву номер два: поднял веки, изучил содержимое носа и рта. Потом повернул тело к стене и поднял затылок.

Внешний слой кожи потрескался, края загибаются назад. Отшелушившийся эпидермис полупрозрачный, как тонкая пленка в яйце. Под ним проглядывали ярко-красные ткани с белыми вкраплениями там, где соприкасались с мятыми простынями. Ламанш прижал палец в перчатке к задней мышце, на алой плоти появилось белое пятно.

Юбер присоединился к нам, когда Ламанш возвращал тело в прежнее положение. Мы оба вопросительно взглянули на него.

— Пусто.

Мы с Ламаншем переглянулись.

— Там две кроватки. Наверно, детская. Соседи говорят, в Доме жили двое малышей. — Он тяжело дышал. — Близнецы. Их там нет.

Юбер достал платок и вытер обветренное лицо. Пот и арктический воздух — не самая лучшая комбинация.

— Нашли что-нибудь?

— Конечно, потребуется полное вскрытие, — ответил Ламанш своим меланхоличным басом. — Но я уже могу сказать, что, когда начался пожар, люди были живы. По крайней мере вон тот.

Он показал на тело номер два.

— Мне нужно еще минут тридцать, потом можете их забирать.

Юбер кивнул и пошел к своей команде.

Ламанш направился к первому телу, потом вернулся ко второму. Я молча наблюдала за ним, отогревая заледеневшие пальцы дыханием. Наконец он закончил. Мне не пришлось спрашивать.

— Дым, — сказал Ламанш. — Вокруг ноздрей, в носу и воздушных пазухах.

Патологоанатом посмотрел на меня.

— Они еще дышали во время пожара.

— Да. Еще что-нибудь?

— Мертвенная бледность. Вишнево-красный цвет. Угарный газ в крови.

— И…

— Трупные пятна при надавливании бледнеют и исчезают. Еще не установились. Такое случается только через несколько часов после образования мертвенной бледности.

— Да. — Ламанш посмотрел на часы. — Только девятый час. Этот мог бы жить часов до трех или четырех утра. — Он снял латексные перчатки. — Мог бы, но пожарная бригада приехала в полтретьего, значит, смерть произошла раньше. Трупные пятна слишком разнообразные. Что еще?

Вопрос остался без ответа. Снизу донесся шум, топот по лестнице. В дверях появился пожарный, красный и запыхавшийся:

— Estidecofistabernac!

Я мысленно пролистала свой словарь языка Квебека. Нет такого. Взглянула на Ламанша. Прежде чем тот успел перевести, мужчина продолжил.

— Есть тут кто-нибудь по имени Бреннан? — спросил он Ламанша.

У меня в желудке образовалась пустота.

— У нас тело в подвале. Говорят, нужен этот парень, Бреннан.

— Я Темпе Бреннан.

Мужчина одарил меня долгим взглядом, склонив набок голову и зажав шлем под мышкой. Потом вытер нос тыльной стороной ладони и снова посмотрел на Ламанша.

— Можете спускаться, как только начальник даст добро. И прихватите с собой ложку. Там мало что осталось.

Глава 3

Пожарный проводил нас вниз и в заднюю часть дома. Здесь большая часть крыши отсутствовала, и мрачное помещение заливал солнечный свет. В зимнем воздухе танцевали частички пыли и сажи.

Мы остановились у входа на кухню. Слева я распознала остатки разделочного столика, раковины и нескольких больших кухонных аппаратов. Посудомоечная машина открыта, внутренности черные и расплавленные. Везде обугленные доски, те же гигантские палки, что и в передней.

— Держитесь стены, — предупредил пожарный и махнул рукой, исчезая за дверным косяком.

Он появился снова через несколько секунд, осторожно двигаясь с западной стороны комнаты. Крышка разделочного столика за ним загибалась вверх, как лакричный фунтик. В ней застыли осколки разбитых бутылок из-под вина и непонятных флаконов разного размера.

Мы с Ламаншем последовали за пожарным, прижимаясь к передней стене, держась как можно дальше от центра комнаты, пробираясь мимо обожженной резины, взорвавшихся металлических контейнеров, развороченных пропановых баллонов.

Я остановилась за пожарным и оглядела руины. Кухня и примыкающая к ней комната сгорели дотла. Потолка нет, от разделяющей стены остались лишь несколько обугленных досок. Вместо пола зияет черная дыра. Из нее торчит раздвижная лестница. В отверстия видны мужчины в касках, которые подбирают мусор и либо откидывают, либо уносят его.

— Там тело, — сказал мой проводник, кивая на дыру. — Нашли, когда начали убирать резину из провала.

— Одно или несколько? — спросила я.

— Если бы я знал. Это вообще не похоже на человека.

— Взрослый или ребенок?

Он посмотрел на меня так, будто засомневался в моих умственных способностях.

— Когда мне можно туда спуститься?

Пожарный взглянул на Ламанша, потом снова на меня.

— Все зависит от начальника. Подвал все еще чистят. Мы же не хотим, чтобы что-то раскололо ваш прелестный череп.

Его улыбка по замыслу явно должна была получиться обворожительной. Возможно, он даже тренировался перед зеркалом.

Мы смотрели, как пожарные внизу крепят доски и тяжело ходят взад-вперед с грузом мусора. Я слышала дружеские подшучивания невидимых людей и звуки перетаскивания чего-то тяжелого.

— Они не подумали, что могут уничтожить улики? — спросила я.

Пожарный посмотрел на меня так, будто я предположила, что в дом ударила комета.

— Там только доски от пола и мусор, который сыплется с первого уровня.

— С помощью вашего «мусора» мы могли бы установить последовательность захоронений, — ответила я ледяным голосом, похожим на сосульки, свисающие со стойки. — Или положение тела.

Он посуровел.

— Там еще могут оставаться очаги возгорания, леди. Вы же не хотите, чтобы вам опалило лицо?

Признаю: и правда не хочу.

— А о парне можно уже не беспокоиться.

Под каской в моем «прелестном черепе» начала пульсировать кровь.

— Если жертва так сильно обгорела, как вы говорите, ваши коллеги могут повредить основные части тела.

Он заиграл желваками и посмотрел мимо меня в поисках поддержки. Ламанш промолчал.

— Начальник может вообще вас туда не пустить, — заявил пожарный.

— Мне нужно спуститься сейчас же, чтобы сохранить то, что осталось. Особенно зубы. — Я подумала о малышах. Надеюсь, зубы будут. Много зубов. Все от взрослых. — Если, конечно, что-то осталось.

Пожарный смерил меня взглядом с головы до ног, все мои полтора метра с хвостиком и пятьдесят четыре килограмма. Хотя огнеупорная форма скрывала мои формы, а каска прятала длинные волосы, он увидел достаточно, чтобы убедиться, что я принадлежу совсем к другому миру.

— Она же не собирается на самом деле спускаться?

Мужчина повернулся к Ламаншу за поддержкой.

— Доктор Бреннан займется исследованиями.

— Estidecolistabernac!

На сей раз перевод не понадобился. Пожарный Мачо полагает, что для выполнения этой работы требуется человек с другими половыми признаками.

— Пусть вас не волнуют очаги возгорания, — заявила я, глядя ему прямо в глаза. — На самом деле я предпочитаю работать прямо в огне. Так теплее.

Пожарный схватился за боковые поручни, перелетел на лестницу и скользнул вниз, даже не дотронувшись до ступеней.

Восхитительно. Он тоже умеет показывать фокусы. Представляю, что он наговорит своему начальнику.

— Ох уж эти пожарные… — Ламанш почти улыбался. В каске он выглядел как мистер Эд. — Надо закончить наверху, но я скоро к тебе вернусь.

Ламанш проложил тропинку к двери, его силуэт с козырьком съежился от напряжения. Секундой позже на лестнице появился начальник пожарной команды. Тот же самый мужчина, что проводил нас к телам наверху.

— Вы доктор Бреннан? — спросил он по-английски. Я кивнула, готовясь к бою.

— Люк Гренье. Я руковожу пожарной командой Сен-Жовита.

Он расстегнул ремешок каски и оставил его болтаться. Гренье был старше своего женоненавистника-подчиненного.

— Нам нужно еще десять — пятнадцать минут, чтобы очистить нижний уровень. Мы занялись этим участком в последнюю очередь, так что там все еще могут оставаться очаги возгорания. — Ремешок подпрыгивал в такт его словам. — Пожар еще тот, и мне бы не хотелось парочки новых вспышек. — Гренье указал на что-то позади меня: — Видите, как деформирована труба?

Я повернулась.

— Медь. Она плавится при температуре больше шестисот градусов. — Он покачал головой, а заодно и ремешком от каски. — Кошмар.

— Вы знаете, как произошло возгорание? — спросила я.

Гренье показал на пропановый баллон у моих ног:

— Мы насчитали двенадцать таких хреновин. Либо кто-то точно знал, что делает, либо обломалось семейное барбекю. — Он слегка покраснел. — Извините.

— Поджог?

Начальник Гренье пожал плечами и поднял бровь.

— Не моего ума дело. — Он застегнул ремешок на подбородке и ухватился за перила лестницы. — Мы только выносим мусор, чтобы пожар не начался заново. Кухня завалена хламом. Поэтому огню хватило топлива, чтобы прожечь пол. Мы постараемся не повредить кости. Я свистну, когда можно будет спуститься.

— Не лейте на останки воду, — предупредила я.

Он отсалютовал мне и исчез внизу.

В подвал меня допустили только через полчаса. Я успела сходить к грузовику за оборудованием и договориться с фотографом. Поставила Пьера Жильбера в нужном месте и попросила установить снизу сито и прожекторы.

Подвал представлял собой одно большое открытое помещение, темное и сырое. Там было холоднее, чем в Йеллоунайфе в январе. В дальнем конце виднелась печь, ее черные и грубые трубы тянулись вверх, словно ветви гигантского мертвого дуба. Она напомнила мне о другом подвале, в который я спускалась много лет назад. В том прятался серийный убийца.

Стены из шлакобетонных блоков. Большая часть крупного мусора собрана и свалена рядом в кучи. Обнажившийся грязный пол от огня стал где-то красновато-коричневым, где-то — черным и каменным, как керамическая плитка, обожженная в печи. Все покрыто тонкой пленкой инея.

Начальник Гренье проводил меня к правому краю провалившегося пола, заметив, что в других местах жертв не обнаружили. Надеюсь, он не ошибается. От мысли о просеивании земли из целого подвала на глаза наворачивались слезы.

Пожелав мне удачи, Гренье снова присоединился к своей команде.

Так глубоко солнечный свет из кухни почти не проникал, поэтому я взяла с собой мощный прожектор и включила его. Один взгляд вокруг, и адреналин заявил о себе. Я ожидала совсем другой картины.

Останки, в основном скелетированные под воздействием огня, разбросаны по крайней мере метра на три.

В одной из кучек я различила голову, окруженную фрагментами костей разного размера и формы. Одни — черные и блестящие, как и череп. Другие — белые как мел, готовые рассыпаться. Что они как раз и сделают при неверном обращении. Кальцинированные кости легкие как перышко и чрезвычайно хрупкие. Да, будет нелегко.

В полутора метрах к югу от черепа примерно в анатомическом порядке лежали позвоночник, ребра и трубчатые кости. Тоже белые и полностью кальцинированные. Я отметила направление позвонков и положение костей рук. Останки лежали вверх лицом, одна рука на груди, другая — за головой.

Под руками и грудью — черная масса в форме сердца с двумя изломанными длинными костями, исходящими из центра. Таз. Кроме того, я разглядела обугленные разбитые кости ног и ступней.

От сердца отлегло, но возникло легкое замешательство. Здесь только одна, взрослая жертва. Или нет? У младенцев кости крошечные и очень хрупкие. Их легко не заметить. Надеюсь, я ничего не найду при просеивании пепла и почвы.

Я записала информацию, сделала несколько полароидных снимков, потом принялась счищать землю и пепел мягкой кистью. Постепенно проявлялось все больше и больше костей, я тщательно изучала сметенный мусор и собирала его для дальнейшего просеивания.

Ламанш вернулся, когда я разбирала последний слой, который находился в непосредственном контакте с костями. Он молча наблюдал, как я достала четыре колышка, моток ниток и три вытяжные измерительные ленты.

Я вбила колышек в землю чуть выше черепа и зацепила две ленты за гвоздь на верхушке, протянула одну на три метра к югу и вбила второй колышек.

Ламанш держал вторую ленту, пока я перпендикулярно ей натягивала первую на три метра к востоку. Третьей лентой я отметила гипотенузу в четыре и три десятых метра, от колышка Ламанша до северо-восточного угла. Благодаря Пифагору у меня получился отличный правильный треугольник с двумя сторонами по три метра.

Я отцепила вторую ленту от первого колышка, прикрепила к северо-восточному и протянула ее на три метра на юг. Ламанш протянул свою ленту на три метра к востоку. Там, где мы с ним встретились, я вбила последний колышек.

Потом протянула нитку вокруг четырех колышков, заключив останки в квадрат со стороной три метра. Когда буду проводить измерения, сделаю тригонометрическую съемку от колышков. Если понадобится, можно разделить квадрат на части или разбить на мелкие ячейки для проведения более тщательного анализа.

Когда я отмечала направление на север рядом с черепом, подошли два специалиста по анализу улик в синих арктических костюмах, надпись на спинах которых гласила: «Section d’Identite Judiciaire». Я им завидовала. Сырой холод в подвале ножом вспарывал мою одежду и вонзался в тело.

Я работала с Клодом Мартино и раньше. Второго специалиста не знала. Мы познакомились, пока они устанавливали сито и переносные прожекторы.

— Это займет какое-то время, — сказала я, кивая на отмеченный участок. — Надо найти сохранившиеся зубы и укрепить их. Может, придется заняться сколами ребер и лобковой области, если они будут. Кто фотографирует?

— Галлоран сейчас подойдет, — ответил Синсенес, второй специалист.

— Хорошо. Гренье говорит, здесь больше никого нет, но проверить надо.

— Кажется, в доме жили дети, — угрюмо напомнил Мартино. У него двое.

— Я за решетчатую схему поиска.

Я взглянула на Ламанша. Тот кивнул.

— Отлично, — сказал Мартино.

Напарники зажгли фонарики на касках и ушли в дальнюю часть подвала. Они будут продвигаться по параллельным линиям: вначале с севера на юг, затем с востока на запад. Когда закончат, каждый сантиметр пола будет обследован дважды.

Я сделала еще пару полароидных снимков, потом начала очищать квадрат. С помощью мастерка, кирки и пластмассового совка для мусора я соскребала и убирала грязь со скелета, оставляя каждую кость на месте. Каждая частичка мусора отправлялась в сито. Потом отделила землю, угли, материю, ногти, дерево и пластик от фрагментов костей. Последние положила на хирургическую вату в запечатанные пластиковые пакеты, отметила их происхождение в блокноте. В какой-то момент появился Галлоран и начал снимать.

Время от времени я оглядывалась на Ламанша. Тот молча наблюдал: на лице, как всегда, застыла серьезная маска. За все время, что я знаю шефа, он ни разу не выдал своих эмоций. Ламанш столько повидал на своем веку, наверное, чувствительность ему теперь не по карману. Через какое-то время он заговорил:

— Если я здесь не нужен, Темперанс, то я буду наверху.

— Конечно, — откликнулась я, думая о теплом солнце. — Я посижу тут еще немного.

Я взглянула на часы. Десять минут двенадцатого. За Ламаншем виднелись Синсенес и Мартино, вышагивающие плечом к плечу, опустив головы, словно шахтеры в поисках богатого месторождения.

— Тебе надо что-нибудь?

— Мешок для тела с чистой белой простыней внутри. Пусть положат под него доску или поддон. Не хотелось бы, чтобы при транспортировке все, что я разложу, свалилось в кучу.

— Конечно.

Я вернулась к очищению и просеиванию. Я так замерзла, что вся тряслась, приходилось то и дело останавливаться, чтобы согреть руки. Через какое-то время транспортировочная команда принесла мешок с поддоном. Последний пожарный ушел. В подвале стало тихо.

Постепенно открылся весь скелет. Я записывала и зарисовывала положение костей, а Галлоран фотографировал.

— Ничего, если я хлебну кофе? — спросил он, когда мы закончили.

— Ничего. Я крикну, если ты понадобишься. А пока буду только перекладывать кости.

Когда он ушел, я начала перемещать останки в мешок, начиная с ног к голове. Таз был в хорошем состоянии. Я подобрала его и положила на простыню. Лонное сращение в обуглившихся тканях. Укрепление не понадобится.

Кости ног и рук оставила как есть. Грязь не даст им распасться до тех пор, пока я не соберусь очистить и рассортировать их в лаборатории. Так же поступила и с грудным отделом: осторожно подняла фрагменты плоской лопаткой. Передняя часть грудной клетки не сохранилась, о повреждении краев можно не беспокоиться. Череп пока что оставила на месте.

Убрав в мешок скелет, я взялась за просеивание верхних нескольких сантиметров земли — начала с юго-западного колышка и продвигалась к северо-востоку. Я заканчивала работать над последним углом квадрата, когда обнаружила это примерно в полуметре к востоку от черепа, на глубине пять сантиметров. Желудок крутанулся в легком сальто.

Да!

Челюсть. Я осторожно смахнула землю и пепел, появился правый восходящий отросток, часть левого отростка и фрагмент нижней челюсти с семью зубами.

Внешняя поверхность кости, тонкая и белая, как мука, испещрена трещинами. Пористая передняя часть выглядит бледной и хрупкой, будто крошечный паучок выплел, а затем оставил на воздухе сушиться каждую ниточку. Эмаль на зубах уже трескается, и, насколько я знаю, все может развалиться от малейшего неосторожного движения.

Я достала из сумки бутылку с жидкостью, потрясла ее и пригляделась, не осталось ли в растворе кристаллов. Зачерпнула горсть пипеток по пять миллилитров.

Открыла на коленях бутылку, вытащила из бумаги пипетку и окунула в жидкость. Надавила, чтобы набрать раствора, потом капнула жидкостью на челюсть. Капля за каплей хорошенько напитала каждый фрагмент. Я потеряла всякое чувство времени.

— Как ты мило наклонилась.

Английский.

Рука дернулась, и винак пролился на рукав куртки. Спина затекла, колени и лодыжки свело, поэтому резко вставать не стоило. Я медленно села на землю. Можно и не смотреть.

— Спасибо, детектив Райан.

Он обошел квадрат с другой стороны и посмотрел на меня сверху вниз. Даже в неясном свете подвала я заметила, что его глаза такие же голубые, как и прежде. Он был в черном кашемировом пальто и красном шерстяном шарфе.

— Давно не виделись, — заметил Райан.

— Да, давненько. Когда мы встречались в последний раз?

— В суде.

Дело Фортье — мы оба давали свидетельские показания.

— Все еще встречаешься с Перри Мейсоном?

Я пропустила вопрос мимо ушей. Прошлой осенью я сходила на пару свиданий с адвокатом, с которым познакомилась на курсах тай-цзи.

— Разве это не братание с врагом?

Я снова не ответила. Похоже, моя личная жизнь вызывает живейший интерес в отделе убийств.

— Как ты?

— Отлично. А ты?

— Не жалуюсь. Все равно никто не станет слушать.

— Заведи собаку.

— Надо попробовать. Что в пипетке? — спросил он, показав пальцем в перчатке на мою руку.

— Винак. Раствор поливинилацетата камеди и метанола. Нижняя челюсть высохла, и я пытаюсь сохранить ее.

— Получается?

— Пока кость сухая, раствор впитается и не даст ей рассыпаться.

— А если не сухая?

— Винак не смешивается с водой. Тогда он просто останется на поверхности и побелеет. Кости будут выглядеть так, будто их опрыскали латексом.

— Долго он сохнет?

Я почувствовала себя господином Волшебником.

— Быстро, из-за испарения спирта. Обычно от тридцати минут до часа. Хотя субарктический климат не способствует ускорению процесса.

Я проверила фрагменты челюсти, капнула пару раз на один из них, потом положила пипетку на крышку бутылки. Райан подошел ближе и протянул руку. Я ухватилась за нее и поднялась на ноги, скрестила руки на груди и засунула ладони под мышки. Пальцев уже не чувствую, а нос явно стал цвета шарфа Райана. И потек.

— Здесь холоднее, чем у ведьмы за пазухой, — согласился Райан, оглядывая подвал. Одну руку он спрятал за спину. — Сколько ты здесь уже сидишь?

Я посмотрела на часы. Неудивительно, что я переохладилась. Час пятнадцать.

— Больше четырех часов.

— Боже! Тебе придется делать переливание крови.

До меня внезапно дошло: Райан расследует убийства.

— Значит, поджог?

— Возможно.

Он вытащил из-за спины белую сумку, достал пластиковый стаканчик и сандвич, помахал ими у меня перед носом. Я дернулась вперед. Райан отпрянул.

— Ты моя должница.

— Получишь по почте.

Сырокопченая колбаса и восхитительно теплый кофе. Замечательно. Пока я ела, мы разговаривали.

— Скажи, почему ты подозреваешь намеренный поджог? — спросила я, прожевывая.

— Скажи, что ты тут обнаружила?

Ладно. Я задолжала ему за сандвич.

— Одного человека. Возможно, молодого, но не ребенка.

— Никаких малышей?

— Никаких малышей. Твоя очередь.

— Похоже, кто-то воспользовался старым трюком. Пламя прожгло дыры в досках пола. Но доски все равно остались, вот в чем дело. Значит, это жидкий катализатор, возможно, бензин. Мы нашли десяток пустых канистр.

— Вот оно что…

Я покончила с сандвичем.

— У пожара несколько очагов. Как только он начался, уже ничто не могло его остановить, потому что огонь наткнулся на величайшую в мире домашнюю коллекцию пропановых баллонов. По громкому взрыву каждый раз. Новый баллон — новый взрыв.

— Сколько?

— Четырнадцать.

— Первой загорелась кухня?

— И примыкающая комната. Что бы там ни было, теперь трудно сказать.

Я подумала.

— Это объясняет голову и челюсть.

— Что там с челюстью и головой?

— Они лежали в полутора метрах от остальных костей. Если пропановый баллон свалился вниз вместе с жертвой и позже взорвался, волной голову могло отбросить в сторону после того, как она отделилась от туловища из-за огня. То же с челюстью.

Я допила кофе, жалея, что сандвичей больше не осталось.

— Могли баллоны случайно загореться?

— Все может быть.

Я смахнула крошки с куртки и подумала о пончиках Ламанша. Райан пошарил в сумке и вручил мне салфетки.

— Хорошо. У пожара несколько очагов возгорания, и есть следы катализатора. Это поджог. Но зачем?

— Понятия не имею. — Он кивнул на мешок с останками. — Кто там?

— Понятия не имею.

Райан отправился наверх, а я вернулась к анализу. Челюсть еще не совсем высохла, так что я занялась черепом.

В мозге содержится много воды. Под воздействием огня он закипает и увеличивается в объеме, создавая гидростатическое давление в голове. При определенной температуре свод черепа может треснуть или даже взорваться. Бедняга из подвала находился в довольно хорошем состоянии. Хотя лица не было, а внешние кости обуглились и отслоились, большие участки черепа остались нетронутыми. Удивительно, если вспомнить об интенсивности пожара.

Очистив череп от грязи и приглядевшись, я поняла почему. На секунду я просто застыла. Перевернула череп и внимательно рассмотрела лобную кость.

Боже всемогущий!

Я взобралась по лестнице и высунула голову на кухню. Райан разговаривал с фотографом у столика.

— Вам лучше спуститься, — сказала я.

Мужчины подняли брови и вопросительно ткнули себя в грудь.

— Обоим.

Райан поставил пластмассовый стаканчик.

— Что такое?

— Похоже, кто-то не дожил до пожара.

Глава 4

Пока последнюю кость упаковали и подготовили к транспортировке, уже наступил вечер. Райан наблюдал, как я осторожно выделяю, укутываю и складываю в пластиковые пакеты фрагменты черепа. Проанализирую останки в лаборатории. Дальнейшее расследование — его забота.

Когда я вышла из подвала, сгущались сумерки. Сказать, что я замерзла, все равно что заявить, будто леди Годива слегка не одета. Второй день подряд заканчивался для меня обморожением конечностей. Надеюсь, ампутация не понадобится.

Ламанш уехал, поэтому я отправилась в Монреаль с Райаном и его напарником, Жаном Бертраном. Я сидела сзади, дрожала и все время просила включить посильнее печку. Они сидели спереди, потели и время от времени снимали что-нибудь из верхней одежды.

Разговор их доходил до меня урывками. Я ужасно вымоталась; хотелось только залезть в горячую ванну, а потом во фланелевую ночную сорочку. На месяц. Мысли закружились. Я подумала о медведях. Хорошая идея. Свернуться в клубок и спать до весны.

В голове проплывали образы. Жертва в подвале. Носок болтается на опаленной жесткой ноге. Именная табличка на крошечном гробу. Наклейка с улыбающейся рожицей.

— Бреннан.

— Что?

— Доброе утро, звездочка. Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало.

— Что?

— Ты дома.

Я спала как никогда крепко.

— Спасибо. Поговорим в понедельник.

Спотыкаясь, я выбралась из машины и по лестнице зашла в дом. Легкий иней покрыл все окрестности, как сахарная пудра липкую булочку. Откуда столько снега?

Съестных припасов не прибавилось, так что я проглотила галеты с арахисовым маслом и запила бульоном из моллюсков. Нашла в буфете старую коробку «Тартл» — черный шоколад, мой любимый. Печенье уже засохло и чуть покрылось плесенью, но выбирать не приходилось.

Ванна удалась как раз такая, как я мечтала. После нее я решила разжечь огонь. Наконец мне стало тепло, только усталость и одиночество никуда не делись. Шоколад кое-как успокоил, но мне требовалось нечто большее.

Я скучала по дочери. Учебный год Кэти делится на четверти, в моем университете придерживаются семестровой системы, так что наши весенние каникулы не совпадают. Даже Птенчик остался на юге. Он ненавидит путешествовать по воздуху и громко заявляет об этом перед каждым полетом. Так как на сей раз я приезжала в Квебек меньше чем на две недели, то решила пожалеть и кота, и авиалинии.

Поднося спичку к полену, я раздумывала об огне. Первым его приручил питекантроп. Почти миллион лет он помогал охотиться, готовить, согреваться и освещать путь. Моя последняя лекция перед каникулами. Я вспомнила о своих студентах из Северной Каролины. Пока я разыскивала Элизабет Николе, они сдавали экзамен. Маленькие синие книжечки прибудут сюда завтра с ночной доставкой, пока студенты разъезжаются по пляжам.

Я выключила лампу и смотрела, как языки пламени извиваются и лижут поленья. По комнате танцевали тени. Я чувствовала запах сосны и слышала, как шипит и щелкает влага, выкипавшая из дерева. Вот почему огонь такой притягательный. Он захватывает столько органов чувств.

Я вернулась назад, в детство, Рождество и летние лагеря. Такой опасный, но благословенный огонь. Он дарует утешение, разжигает нежные воспоминания. Но и убивает тоже он. Мне не хотелось больше думать о Сен-Жовите сегодня ночью.

Я следила, как на подоконнике собирается снег. Сейчас мои студенты, наверное, составляют планы на первый день у моря. Пока я борюсь с обморожением, они готовятся загорать. Об этом тоже не хотелось больше думать.

Я выбрала Элизабет Николе. Она была отшельницей. «Созерцательница», как гласила именная табличка. Но Элизабет уже целое столетие ничего не созерцала. Что, если мы ошиблись гробом? Еще одна возможность, о которой не хочется думать. По крайней мере сегодня вечером у нас с Николе мало общего.

Я взглянула на часы. Девять сорок. На втором курсе Кэти выбрали одной из «красоток Виргинии». Хотя, работая над степенями по английскому и психологии, она придерживалась среднего балла в 3,8, в общении моя дочь никогда не испытывала трудностей. Ни единого шанса застать ее дома в пятницу вечером. Как истинный оптимист, я принесла к камину телефон и набрала Шарлотсвилл.

Кэти ответила после третьего гудка.

Подумав, что наткнулась на автоответчик, я пробурчала что-то нечленораздельное.

— Мам? Ты?

— Да. Привет. Что ты делаешь дома?

— У меня на носу вскочил прыщ величиной с гору. Я теперь слишком страшная, чтобы идти гулять. А ты что делаешь дома?

— Как ты можешь быть страшной? Забудем о прыще. — Я устроилась на подушке и протянула ноги поближе к огню. — Я два дня откапывала мертвых людей и слишком устала, чтобы гулять.

— Даже и спрашивать не буду. — Зашуршал целлофан. — Прыщик очень большой.

— И это пройдет. Как Сирано?

У Кэти две крысы: Темплтон и Сирано де Бержерак.

— Лучше. Я купила какое-то лекарство в магазине для домашних животных и давала ему из пипетки. Он почти прекратил чихать.

— Хорошо. Он всегда был моим любимцем.

— Темплтон заметил.

— Попытаюсь быть более сдержанной. Что еще нового?

— Ничего особенного. Подружилась с парнем по имени Обри. Он классный. На следующий же день прислал мне розы. А завтра иду на пикник с Линвудом. Линвуд Дикон. Он учится на юридическом, на первом курсе.

— Значит, вот как ты их выбираешь?

— Как?

— По именам.

Кэти пропустила мою реплику мимо ушей.

— Тетя Гарри звонила.

— Да?

Имя сестры всегда меня слегка настораживает, как коробка с гвоздями, балансирующая на краю.

— Она продает шар. На самом деле тетя Гарри звонила тебе. Она показалась мне немного странной.

— Немного странной?

«Немного странная» — обычное состояние моей сестры.

— Я сказала ей, что ты в Квебеке. Она, наверное, позвонит завтра.

— Хорошо.

Только этого мне и не хватало.

— А! Папа купил «Мазду RX-7». Такая хорошенькая! Правда, он не дает мне на ней ездить.

— Знаю.

Мой бывший муж переживал легкий кризис среднего возраста.

На том конце провода замешкались.

— На самом деле мы как раз собирались пойти поесть пиццы.

— А как же прыщ?

— Подрисую ему уши и хвост и скажу, что это татуировка.

— Должно сработать. Если поймают, назовись чужим именем.

— Я люблю тебя, мамочка.

— И я тебя. Перезвоню позже.

Я съела последний «Тартл» и почистила зубы. Два раза. Потом упала в кровать и проспала одиннадцать часов.

* * *

Все выходные я распаковывала вещи, убиралась, ходила по магазинам и проверяла экзаменационные работы. Сестра позвонила вечером в воскресенье и объявила, что продала воздушный шар. Мне стало легче. Я три года изобретала предлоги, чтобы удержать Кэти на земле, и со страхом ждала того дня, когда она все-таки поднимется в небо. Теперь ее созидательная энергия направится в другое русло.

— Ты дома? — спросила я.

— Да.

— У вас тепло?

Я оглянулась на сугроб на подоконнике. Он продолжал расти.

— В Хьюстоне всегда тепло. Черт тебя побери.

— Ну и почему ты продаешь бизнес?

Гарри всегда была ищущим человеком, хотя и без определенной цели. Последние три года она сходила с ума по воздушным шарам. Если не летала с командой над Техасом, то загружала старенький пикап, колесила по стране и участвовала в гонках на воздушных шарах.

— Мы расстались со Страйкером.

— О!

Она сходила с ума по Страйкеру. Они познакомились на гонках в Альбукерке и поженились пять дней спустя. Два года назад. Долгое время мы молчали. Я первая нарушила тишину.

— И что теперь? — спросила я.

— Могу уйти в консультационный центр.

Я удивилась. Моя сестра редко делает то, чего от нее ожидают.

— Это тебе поможет пережить развод.

— Нет — Нет. У Страйкера «Кул эйд» вместо мозгов. Мне на него наплевать. Он меня просто раздражает. — Она прикурила сигарету, глубоко вдохнула и выдохнула дым. — Я узнала об одних курсах. Платишь за них, потом сам советуешь людям, как заботиться о духовном здоровье, снимать стрессы и так далее. Я уже читала о травах, и медитации, и метафизике, по-моему, здорово. Кажется, у меня получится.

— Выглядит немного странно, Гарри. Сколько раз я это говорила?

— Ага. Конечно, я все проверю. Я же не тупая, как осел.

Нет. Она не тупая. Но если Гарри чего-то хочет, пиши пропало. Переубедить ее невозможно.

В состоянии легкого шока я повесила трубку. Мысль о Гарри, помогающей проблемным людям, лишала присутствия духа.

Примерно в шесть я заставила себя приготовить ужин из жареного цыпленка, вареной красной картошки с маслом и шнитт-луком и распаренной спаржи. Бокал шардонне придал бы обеду завершенность. Но только не для меня. Выключатель семь лет держался в позиции «выкл.», там он и останется. Я тоже не тупая, как осел. По крайней мере когда трезвая. Стол все равно по всем статьям превосходил вчерашние галеты.

За едой я думала о своей младшей сестренке. Гарри и формальное образование никогда не сочетались. Она вышла замуж за своего любимого одноклассника за день до выпуска, потом по очереди еще за троих. Гарри собирала деньги для монастыря Святого Бернара, управляла «Пицца-хат», продавала дизайнерские очки от солнца, водила экскурсии по Юкатану, занималась пиаром «Хьюстон Астрос», основала и потеряла бизнес по чистке ковров, продавала недвижимость и совсем недавно взялась за полеты на воздушных шарах.

Когда мне было три, а Гарри — один год, я сломала ей ногу, переехав на трехколесном велосипеде. Она не сбавила обороты. Гарри научилась ходить еще в гипсе. Жутко надоедливая и очень любимая сестра заменяет чистой энергией недостаток опыта и целенаправленности. И утомляет меня невыносимо.

В девять тридцать я включила хоккей. Конец второго тайма, «Хэбс» проигрывают «Сент-Луису» 4:0. Дон Черри сетует на негодность канадского тренерского состава, его круглое лицо краснеет над рубашкой с высоким воротом. Он больше похож на тенора в парикмахерской, чем на спортивного комментатора. Смотрю и удивляюсь, что миллионы людей слушают его каждую неделю. В десять пятнадцать выключаю телевизор и ложусь спать.

* * *

На следующее утро я рано встала и поехала в лабораторию. Для большинства медицинских экспертов понедельник — тяжелый день. Случайная жестокость, бездумная бравада, одиночество и ненависть к себе, неверный выбор момента приводят к увеличению случаев насильственной смерти в выходные. Трупы складывают в морге для вскрытия в понедельник.

Нынешний понедельник не стал исключением. Я взяла кофе и присоединилась к утреннему собранию в офисе Ламанша. Натали Эйерс занималась делом об убийстве в Вал-д’Оре, но остальные патологи присутствовали. Жан Пелетье только что вернулся с дачи показаний из Куджака, дальнего севера Квебека. Он показывал фотографии Эмили Сантанджело и Майклу Морину. Я присела поближе.

Куджак выглядел так, будто его смыло потопом, а люди отстроили его вчера заново.

— Что это? — спросила я, показав на сборную конструкцию с пластиковой отделкой.

— Аквацентр. — Пелетье ткнул пальцем в шестиугольную вывеску с непонятными символами сверху и жирным белым словом «Arret» снизу. — Все вывески на французском и инуктитут^[17].

Он говорил с очень сильным верхнеречным акцентом, который для моего уха мог сойти за туземный язык. Я знаю Пелетье много лет и все равно с трудом понимаю его французский.

Пелетье показал на другое здание:

— Тут суд.

Напоминает бассейн, только без пластика. За городом простиралась серая промозглая тундра мха и камней. Побелевший скелет оленя карибу лежал у дороги.

— У них всегда так? — спросила Эмили, разглядывая оленя.

— Только когда есть трупы.

— На сегодня восемь вскрытий, — объявил Ламанш и раздал список.

Затем рассказал о каждом случае. Девятнадцатилетний молодой человек упал под поезд, туловище разрезало пополам. Это случилось на дорожной эстакаде, куда часто заглядывают подростки.

В Мегантике врезался в лед снегоход. Найдено два тела. Подозревается алкогольное опьянение водителя.

В своей кроватке умер и разложился младенец. Когда пришла полиция, мать, смотревшая внизу игровое шоу, сказала, что десять дней назад Бог приказал ей больше не кормить ребенка.

За Дампстером, на территории Макгилла, найден труп неопознанного белого мужчины. Три тела поступили с пожара в Сен-Жовите.

Пелетье поручили младенца. Похоже, ему понадобится консультация антрополога. Личность ребенка известна, но со временем и причиной смерти придется повозиться.

Сантанджело получил трупы из Мегантика, Морину — дела с поездом и неизвестным из Дампстера. Жертвы из спальни в Сен-Жовите сохранились хорошо, поэтому можно провести обычное вскрытие. Ими займется Ламанш. Мне достались кости из подвала.

После собрания я пошла к себе в кабинет и открыла досье — перенесла информацию из утренних записей в антропологический бланк.

Имя: inconnu. Неизвестно.

Дата рождения: прочерк.

Номер в лаборатории судебной медицины: 31013.

Номер в морге: 375.

Номер происшествия в полиции: 89041.

Патологоанатом: Пьер Ламанш.

Следователь: Жан-Клод Юбер.

Детективы: Эндрю Райан и Жан Бертран, Escouade de Crimes Contre la Personne, Surete du Quebec^[18].

Я добавила дату и положила бланк в папку. У каждого из нас папки разного цвета. Розовый — Марк Бержерон, одонтолог. Зеленый — Мартин Левеск, радиолог. Ламанш пользуется красными. Ярко-желтая папка означает антропологию.

Я закрыла дверь и поехала на лифте в подвал. Там попросила помощника по вскрытиям положить ЛСМ 31013 в третий кабинет, потом пошла переодеваться в униформу хирурга. Четыре кабинета для вскрытия примыкают в лаборатории судебной медицины к моргу. Первыми заведует ЛСМ, последним — управление следователя. Второй кабинет очень большой, там стоят три стола. В остальных — по одному. Четвертый оборудован специальной вентиляцией. Там я часто работаю, потому что большинство моих анализируемых не благоухают ароматами. Сегодня я оставила четвертый кабинет Пелетье с младенцем. Обугленные тела пахнут меньше, чем разложившиеся.

Когда я зашла в третий кабинет, черный мешок для трупов и четыре пластиковых пакета уже лежали на поддоне. Я распечатала пакет, вынула вату и проверила череп. Он пережил путешествие без повреждений.

Я заполнила идентификационную карточку, расстегнула мешок, вытащила простыню, в которой лежали кости и осколки. Сделала несколько полароидных снимков, потом отправила все на рентген. Если там есть зубы или металлические частицы, надо обнаружить их до нарушения целостности кости.

Ожидая результатов, я думала о Элизабет Николе. Ее гроб заперт в холодильнике в трех метрах от меня. Мне не терпелось посмотреть, что в нем. Одно из сообщений, пришедших сегодня утром, было от сестры Жюльены. Монахини тоже сгорали от нетерпения.

Через полчаса Лиза прикатила кости с рентгена и отдала мне конверт со снимками. Я положила несколько на смотровой ящик и начала с ножного конца мешка.

— Все нормально? — спросила Лиза. — Я точно не знала, какой реактив применять, там столько угля, и сделала несколько снимков с каждым.

— Все в порядке.

Мы смотрели на аморфную массу, окруженную двумя крошечными белыми рельсами: содержимое мешка и «молния». Все испещрено строительным мусором, то тут, то там появляется осколок кости, бледный и пористый на нейтральном фоне.

— Что это?

Лиза показала на белое пятно.

— Похоже на ноготь.

Я заменила первые снимки тремя новыми. Земля, камушки, волокна дерева, ногти. Кости ноги и бедра с обугленной плотью. Таз не поврежден.

— В правом бедре какие-то металлические частицы. — Я ткнула пальцем в несколько белых пятен в правой бедренной кости. — Надо с ней осторожнее. Позже сделаем еще пару снимков.

На следующих негативах — ребра, все такие же разбитые. Кости рук сохранились лучше, несмотря на переломы и неверное положение. Некоторые позвонки, судя по виду, еще можно спасти. В левой части грудной клетки обнаружился еще один металлический объект.

— Это тоже надо рассмотреть.

Лиза кивнула.

Потом мы занялись снимками пластиковых пакетов. Ничего особенного. Нижняя челюсть хорошо схватилась, тонкие зубные корни крепко сидят в кости. Даже коронки не пострадали. Я заметила яркие белые капли на месте двух коренных зубов. Бержерон будет доволен. Если у стоматолога есть карточка, мы сможем определить личность по записям.

Затем я посмотрела на лобную кость. Ее испещрили крошечные белые точки, как будто кто-то искусственно состарил ее солью.

— Мне нужен еще один снимок, — тихо сказала я, уставившись на рентгеноконтрастные частички рядом с левой глазницей.

Лиза посмотрела на меня как-то странно.

— Ладно. Достаем его, — скомандовала я.

— Или ее.

— Или ее.

Лиза постелила простыню на секционный стол и положила сито на раковину. Я достала из шкафа из нержавеющей стали бумажный фартук, натянула его через голову и завязала на поясе. Потом наделамаску, хирургические перчатки и расстегнула мешок.

Сначала убрала самые большие, легкие для опознания объекты и обломки костей. Потом вернулась назад и просеяла содержимое в поисках более мелких осколков и фрагментов костей, которые могла пропустить. Лиза просеивала каждую горсть под слабым напором воды. Она обмывала и складывала артефакты на столик, пока я раскладывала на простыне части скелета в анатомическом порядке.

В полдень Лиза ушла на обед. Я продолжала скрупулезно работать и к половине третьего закончила. Коллекция ногтей, металлических головок и один взорвавшийся патрон лежали на столике вместе с маленьким пластиковым флаконом, куда я поместила нечто похожее на материю. Обугленный разобранный скелет лежал на столе, кости черепа распустились, как лепестки маргаритки.

Анализ занял больше часа, каждую кость приходилось опознавать и заново устанавливать, с какой стороны она располагалась — с левой или с правой. Потом я сосредоточилась на вопросах, которые обязательно задаст Райан. Возраст. Пол. Раса. Кто это?

Я взяла тазовые и бедренные кости. Огонь спек мягкие ткани: они почернели и стали жесткими, как дубленая кожа. Сомнительная удача. Кости защищены, но вытащить их нелегко.

Я повернула тазовую кость. Слева плоть сгорела и бедро раскололось. Образовался идеальный поперечный разрез бедренного сустава. Я измерила диаметр бедренной головки. Крошечный, самый маленький из возможных у женщины.

Я изучила внутреннее строение головки сразу под поверхностью сустава. Спикулы кости типичны для взрослого, сотовая структура, без четкой линии, обозначающей недавно растворившийся колпачок роста. Это согласуется с развитыми коренными зубами, которые я раньше заметила в челюсти. Жертва — не ребенок.

Рассмотрела внешние края чашечки, формировавшей бедренный сустав, и нижнюю границу бедренной головки. На обеих — костные наросты сверху вниз, как воск на свече. Артрит. Немолодой человек.

Похоже, жертва — женщина. Остатки длинных костей узкие в диаметре, с гладкими мышцами. Я переключилась на фрагменты черепа.

Небольшой сосцевидный отросток и лобный гребень. Резко выделяющиеся глазницы. Кость гладкая на затылке и везде, где мужская должна быть шершавой и грубой.

Я изучила лобную кость. Верхние концы двух носовых костей сохранились на месте. Они соединялись под острым углом вдоль средней линии, как церковная башня. Я нашла два фрагмента челюстной кости. Нижняя граница носовой полости заканчивалась острым выступом с костным острием, выступающим посредине вверх. Нос был узким и длинным, профиль прямым. Я положила фрагмент височной кости и посветила в область уха. Крошечная круглая полость, овальное окошко во внутреннее ухо. Все признаки белой расы.

Женщина. Белая. Взрослая. Пожилая.

Я вернулась к тазовым костям, надеясь с их помощью подтвердить пол и более конкретно определить возраст. Меня особенно интересовало место спереди, где соединялись две половинки таза.

Я осторожно счистила обугленные ткани, проявилось сочленение лобковых костей и лонный симфизис. Сами лонные кости широкие, угол между ними большой. У каждой выступает гребень. Нижний отросток изящный и слегка загнутый. Типично для женщины. Я отметила наблюдения в бланке и сделала несколько полароидных снимков.

Из-за слишком высокой температуры соединительный хрящ сжался и разделил лонные кости по средней линии. Я крутила и вертела обугленную массу, пытаясь заглянуть в отверстие. Кажется, поверхности лонного сращения не пострадали, но рассмотреть лучше не удается.

— Давай выделим лобковые кости, — сказала я Лизе.

Запахло горящими тканями, пила зажужжала между крыльями, соединяющими лобковую и тазовые кости. Это заняло несколько секунд.

Лонное сращение опалено, но не до неузнаваемости. Никаких наростов или борозд на поверхности. Обе лицевые стороны имеют пористое строение, внешние края неровные. Беспорядочные нити тянутся из передней части каждого лонного элемента, окостеневая в окружающих мягких тканях. Женщина прожила долгую жизнь.

Я перевернула лонные кости. В районе живота каждую пересекала глубокая борозда. Жертва рожала.

Я снова взяла лобную кость и на мгновение застыла на месте. Флуоресцентный свет четко вырисовывал все, что я впервые заподозрила в подвале и что подтвердили металлические вкрапления на рентгеновском снимке.

До сих пор я сдерживала чувства, но теперь позволила себе пожалеть растерзанное человеческое существо на моем столе. И задуматься, что же с ним случилось.

Женщине было по крайней мере семьдесят, она имела детей, возможно, даже внуков.

Зачем кому-то стрелять ей в голову и бросать в горящем доме?

Глава 5

К полудню вторника я заканчивала отчет. Вчера я работала до девяти вечера, помня о том, что Райану нужны ответы на вопросы. Удивительно, но он до сих пор не появился.

Я проверила то, что написала. Иногда мне кажется, что согласование родов и знаки ударения — это такие французские проклятия, придуманные специально для моего мучения. Я стараюсь изо всех сил, но все равно каждый раз парочку пропускаю.

Кроме биологического описания неизвестной, отчет содержал анализ травм. При вскрытии я обнаружила, что рентгеноконтрастные частицы попали в бедро уже после смерти. Возможно, мелкие кусочки металла проникли в кость при взрыве пропанового баллона. Многие повреждения нанесены огнем.

Но не все. Я перечитала комментарии.

Рана «А» — круглое отверстие, сохранилась только верхняя часть. Расположена в средней передней области, примерно в двух сантиметрах над переносицей и в одном и двух десятых сантиметра влево от средней линии. Отверстие насчитывает один и четыре десятых сантиметра в диаметре и представляет характерное скашивание кромок на внутренней поверхности. По краям раны ткани обуглены. Рана «А» похожа на входное отверстие огнестрельной раны.

Рана «Б» — круглое отверстие с характерным скашиванием кромок внешней поверхности. Один и шесть десятых сантиметра в диаметре внутри черепа и четыре и восемь десятых сантиметра в диаметре снаружи. Расположено на затылочной кости, на два и шесть десятых сантиметра выше большого затылочного отверстия и в девяти десятых сантиметра влево от средней сагиттальной линии. Присутствует фокальное обугливание левого, правого и нижнего краев отверстия. Рана «Б» походит на выходное отверстие огнестрельной раны.

Из-за огневых повреждений полная реконструкция невозможна, но мне удалось достаточно восстановить свод, чтобы истолковать трещины между входным и выходным отверстиями.

Типичная модель. Пожилая женщина получила огнестрельное ранение в голову. Пуля вошла посредине лба, пробила мозг и вышла из затылка. Это объясняло, почему череп не лопнул в огне. Выход для избыточного внутричерепного давления появился до того, как температура повысилась.

Я отнесла отчет секретарям и, вернувшись, обнаружила возле своего стола Райана. Он сидел и смотрел в окно позади моего стула. Его ноги заполнили все свободное пространство кабинета.

— Прекрасный вид, — заметил он по-английски.

Пятью этажами ниже над рекой изгибался мост Жака Картье, по которому карабкались крошечные автомобильчики. Действительно, прекрасный вид.

— Помогает забыть о крошечных размерах кабинета.

Я проскользнула между Райаном и столом и села на стул.

— Сон разума опасен.

— Побитые голени возвращают меня к реальности. — Я повернулась на стуле и скрестила ноги на оконном карнизе. — Это пожилая женщина, Райан. Застрелена в голову.

— Возраст?

— По-моему, не меньше семидесяти. Может, даже семьдесят пять. На лонном сращении множество наростов, но в этом отношении люди разные. У нее был запущенный артрит и остеопороз.

Райан открыл рот и поднял бровь.

— Французский или английский, Бреннан. Только не врачебная терминология.

Его глаза сияли голубым светом, как экран «Windows-95».

— Ос-те-о-по-роз, — по слогам повторила я. — На рентгеновских снимках видно, что трубчатые кости слишком тонкие. Трещин я не заметила, но нескольких обломков длинных костей не хватает. Бедро — типичное место для перелома у женщины преклонного возраста, потому что туда переносится основной вес. У жертвы все в порядке.

— Белая?

Я кивнула.

— Что-нибудь еще?

— Похоже, она несколько раз рожала.

Голубые лазеры изучали мое лицо.

— На задней части каждой лонной кости борозда размером с Ориноко.

— Здорово.

— И вот еще что. Думаю, она уже лежала в подвале, когда начался пожар.

— Как так?

— Под телом не оказалось мусора с верхнего этажа. Я нашла несколько крошечных кусочков ткани между жертвой и землей. Похоже, женщина лежала прямо на полу.

Он задумался.

— Выходит, кто-то застрелил бабулю, затащил ее в подвал и оставил там поджариваться?

— Нет. Выходит, что бабуля получила пулю в лоб. Кто стрелял, я не знаю. Может, она сама. Это уже твои заботы, Райан.

— Ты не нашла рядом пистолета?

— Нет.

Тут в дверном проеме появился Бертран. Если Райан выглядел вычищенным и выглаженным, то морщинистой кожей его партнера можно было шлифовать драгоценные камни. Бертран носил розовато-лиловую рубашку под цвет узорчатого галстука, лавандовый с серым твидовый пиджак и шерстяные брюки точно на полтона темнее.

— Что у тебя? — спросил Райан напарника.

— Ничего нового. Они будто возникли из разреженного воздуха. Никто точно не знает, кто же, черт возьми, жил в том доме. Мы все еще пытаемся разыскать парня из Европы, которому принадлежит земля. Соседи через дорогу время от времени видели пожилую леди. Но она никогда с ними не заговаривала. По их словам, пара с малышами появилась только несколько месяцев назад. Их редко видели, имен так и не узнали. Женщина, живущая чуть дальше по дороге, думала, что они из какой-то группы фундаменталистов.

— Бреннан говорит, наш Доу оказался Джейн. Как в «Крошке Джейн». Семьдесят.

Бертран вопросительно посмотрел на него.

— Ей около семидесяти.

— Пожилая леди?

— С пулей в голове.

— Без шуток?

— Без шуток.

— Кто-то застрелил ее и поджег дом?

— Или бабуля спустила курок после того, как начала готовить барбекю. Но тогда где же оружие?

Когда они ушли, я проверила запросы на консультации. В Квебек прибыл сосуд с пеплом: кремированные останки пожилого мужчины, умершего на Ямайке. Родственники обвинили крематорий в подмене и принесли пепел следователю. Он хочет знать мое мнение.

В ущелье рядом с кладбищем Кот-де-Неж найден череп. Высохший и побелевший, возможно, из старой могилы. Следователю нужно подтверждение.

Пелетье хочет, чтобы я взглянула на ребенка и подтвердила смерть от истощения. Здесь понадобится микроскопия. Тонкие пластинки костей надо укрепить, окрасить и положить на стекло, потом можно изучить клетки под увеличительным стеклом. Для младенцев характерна высокая гибкость костей, так что я буду искать следы необычной пористости и ненормальные изменения в гистологии.

Из лаборатории гистологии прислали пробы. Я посмотрю рентгеновские снимки и скелет, но он еще слишком размокший, чтобы удалять разложившиеся ткани. Кости младенца слишком хрупкие, так что перегонку лучше не использовать.

В общем, ничего срочного. Можно открывать гроб Элизабет Николе.

Съев размороженный сандвич с йогуртом в кафетерии, я спустилась в морг и попросила перенести останки в третий кабинет, потом пошла переодеваться.

* * *

Гроб показался даже меньше, чем прежде, всего метр в длину. Левая сторона сгнила, крышка провалилась внутрь. Я смахнула землю и сделала пару снимков.

— Нужен лом?

Лиза остановилась в дверях.

Поскольку лаборатория судебной медицины не имела отношения к делу, я работала одна, хотя и получала множество предложений о помощи. Элизабет явно интересовала не только меня.

— Да, пожалуйста.

Я сняла крышку меньше чем за минуту. Дерево было мягкое и рыхлое, гвозди поддавались легко. Я вычерпала грязь и обнаружила свинцовую обкладку с еще одним деревянным гробом.

— Почему они такие маленькие? — спросила Лиза.

— Гроб не первоначальный. Элизабет Николе эксгумировали и похоронили вновь на исходе столетия, для костей здесь как раз достаточно места.

— Думаешь, это она?

Я просверлила ее взглядом.

— Скажешь, если что-нибудь будет нужно.

Я вычерпывала землю, пока не очистила крышку внутреннего гроба. На нем не оставили таблички, зато украсили: изящная резная кромка, параллельная внешнему шестиугольному краю. Как и внешний гроб, внутренний треснул и наполнился землей.

Лиза вернулась через двадцать минут:

— Я пока свободна, если тебе нужен рентген.

— Снимки не получатся из-за свинцовой обкладки, — сказала я. — Но теперь можно открывать внутренний гроб.

— Без проблем.

И снова дерево оказалось мягким: гвозди выскочили легко.

Опять земля. Я убрала только две горсти, когда наткнулась на череп. Да! Дома кто-то есть!

Скелет медленно прорисовывался. Кости лежали не в анатомическом порядке, а параллельно, будто их крепко связали перед захоронением. Они напомнили мне об археологических раскопках в самом начале моей карьеры. Еще до Колумба некоторые племена аборигенов оставляли тела своих умерших на помостах, ждали, пока от них оставались одни кости, потом связывали и хоронили. Похоже, с Элизабет сделали то же самое.

Я люблю археологию. До сих пор. Жалко, что мне попадается мало таких случаев, просто в последние десять лет карьера начала развиваться по другому пути. Теперь все время занимают преподавание и судебная медицина. Элизабет Николе позволила мне ненадолго вернуться к истокам, и я наслаждалась всем существом.

Я вынула и разложила кости, как и вчера. Они были сухими и хрупкими, но на сей раз человек сохранился гораздо лучше, чем леди из Сен-Жовита.

Анализ скелета показывал, что отсутствуют только предплюсны и шесть фаланг пальцев. Я не нашла их и во время просеивания земли, зато обнаружила несколько резцов с клыками и поставила их на место.

Затем продолжила обычную процедуру, заполнила бланк, как для судебного дела. Начала с таза. Кости принадлежат женщине. Без сомнений. Лонное сращение указывает на возраст около тридцати пяти — сорока пяти лет. Добрые сестры будут счастливы.

Измеряя длинные кости, я заметила необычное уплощение передней части большой берцовой кости, сразу под коленом. Проверила предплюсны. Артрит в том месте, где пальцы переходят в стопу. Ура! Повторяющиеся движения сказываются на скелете. Элизабет годами молилась на каменном полу в монашеской келье. Когда стоишь на коленях, давление на них и сильный изгиб пальцев ног создают именно такую форму, которую я наблюдала. Я вспомнила, как вынимала зуб из сита, и взяла челюсть. На каждом из нижних передних зубов крошечная, но заметная бороздка на режущей поверхности. Я нашла верхние зубы. Те же бороздки. Когда появлялось свободное от молитв и писем время, Элизабет шила. Ее вышивка до сих пор висит в монастыре Мемфремагога. От многолетнего протягивания нити или удерживания иголки в зубах появились щербинки. Мне это начинало нравиться.

Потом я повернула череп лицевой стороной кверху и ахнула. Я так и застыла, уставившись на него, когда зашел Ламанш.

— Ну, это святая? — спросил шеф.

Подошел ко мне и взглянул на череп.

— Mon Dieu^[19].

* * *

— Да, анализ проходит нормально. — Я сидела в своем кабинете и разговаривала с отцом Менаром. Череп из Мемфремагога покоился в пробковом кольце на столе. — Кости удивительно хорошо сохранились.

— Вы можете подтвердить, что мы нашли Элизабет? Элизабет Николе?

— Отец, я хотела бы задать вам еще несколько вопросов.

— Что-то не так?

Возможно.

— Нет — Нет. Просто мне нужно еще кое-что узнать. У вас есть какой-нибудь официальный документ, где бы указывались родители Элизабет?

— Ее отец — Алан Николе, мать — Эжени Беланже, известная певица того времени. Дядя, Луи-Филипп Беланже, был членом городского совета и выдающимся врачом.

— Хорошо. Есть ли свидетельство о рождении?

Он замолчал. Потом:

— Мы не смогли его найти.

— Вы знаете, где родилась Элизабет?

— Думаю, в Монреале. Ее семья жила там несколько поколений. Элизабет — потомок Мишеля Беланже, который приехал в Канаду в тысяча семьсот пятьдесят восьмом, в последние годы Новой Франции. Семья Беланже всегда активно участвовала в жизни города.

— Ладно. Есть ли запись в больнице, или свидетельство о крещении, или хоть что-нибудь, официально подтверждающее ее рождение?

Снова тишина.

— Она родилась больше полутора столетия назад.

— Записи сохранялись?

— Да. Сестра Жюльена занималась поисками. Но все может потеряться за такой долгий срок. Такой долгий срок.

— Конечно.

Мы оба замолчали. Я уже собиралась поблагодарить его, когда:

— Почему вы спрашиваете, доктор Бреннан?

— Просто хотела выяснить подробности истории Николе.

Я едва успела положить трубку, как раздался звонок.

— Oui, доктор Бреннан.

— Райан. — В голосе звучало напряжение. — Это совершенно точно поджог. И кто бы там ни был, он позаботился, чтобы дом сгорел дотла. Просто, но эффективно. Нагреватель подключили к таймеру, такому же, как ты включаешь на лампах, когда отправляться на курорт.

— Я не езжу по курортам, Райан.

— Ты слушаешь или нет?

Я не ответила.

— Таймер включал нагревательную плитку. От нее начался пожар, загорелись пропановые баллоны. Многие таймеры сгорели, но мы нашли несколько. Похоже, они должны были включаться через определенные интервалы, но, как только начался пожар, их разорвало.

— Сколько баллонов?

— Четырнадцать. Мы нашли неповрежденный таймер в саду. Наверное, бракованный. Такой можно купить в любом техническом магазине. Проверим его на отпечатки, но вряд ли там что-то есть.

— Катализатор?

— Бензин, как я и подозревал.

— Зачем и то и другое?

— Потому что какая-то сволочь хотела, чтобы дом сгорел наверняка, и не собиралась допускать ошибок. Возможно, преступники знали, что второго шанса не будет.

— С чего ты взял?

— Ламанш взял пробы жидкости из тел в спальне. Токсикологи нашли астрономическое количество рогипнола.

— Рогипнола?

— Давай расскажу. Его называют наркотиком насильников или как-то так, потому что жертва его не чувствует и сваливается на несколько часов.

— Я знаю, что такое рогипнол, Райан. Просто удивилась. Его не так легко найти.

— Да. Здесь можно зацепиться. Рогипнол запрещен в Штатах и Канаде.

«Как и крэк», — подумала я.

— И вот еще что странно. В спальне лежали не Уорд и Джун Кливер. Ламанш говорит, парню примерно двадцать, а женщине около пятидесяти.

Знаю. Ламанш спрашивал мое мнение во время вскрытия.

— И что теперь?

— Мы возвращаемся туда, чтобы обыскать другие два дома. И до сих пор ждем известий от владельца. Прямо отшельник какой-то, затерявшийся в бельгийской пустыне.

— Удачи.

Рогипнол. Что-то вспыхнуло в клетках моей памяти, но, пока я пыталась раздуть огонек, искра погасла.

Я проверила, не готовы ли слайды по делу Пелетье о замученном голодом ребенке. Гистолог сообщил, что они придут завтра.

Потом я час занималась кремированными останками. Они лежали в кувшине с подписанным от руки именем покойного, названием крематория и датой кремации на этикетке. Нетипично для Северной Америки, но о карибской практике я ничего не знаю.

Ни одна частица не превышала в размерах одного сантиметра. Обычное дело. Немногие осколки костей минуют измельчающие машины, которые используют современные крематории. При помощи анатомического микроскопа я смогла идентифицировать несколько частиц, включая целую ушную косточку. Также нашла маленькие кусочки перекрученного металла, скорее всего от зубных протезов. И оставила их для стоматолога.

Обычно взрослый мужчина после пламени и измельчающей машины превращается в три с половиной тысячи кубических сантиметров пепла. В сосуде содержалось около трехсот шестидесяти. В кратком отчете я написала, что кремированные останки принадлежат взрослому мужчине, но помещены в сосуд не полностью. Надежда на определение личности целиком и полностью на Бержероне.

В полседьмого я собрала вещи и ушла домой.

Глава 6

Меня беспокоил скелет Элизабет. То, что я увидела, просто невероятно, но даже Ламанш и тот заметил. Мне не терпелось разрешить загадку, но следующим утром моего внимания потребовал набор крошечных костей у раковины в лаборатории гистологии. Слайды были готовы, и я потратила несколько часов на Дело Пелетье.

Не найдя у себя на столе других запросов, в пол-одиннадцатого я позвонила сестре Жюльене, чтобы как можно больше узнать о Элизабет Николе. Я задавала ей те же вопросы, что и отцу Менару, и получала те же ответы. Элизабет — «pure laine». Чистокровная уроженка Квебека. Но никакие бумаги ее родословную не подтверждают.

— А вне монастыря, сестра? Вы проверяли другие архивы?

— A, oui. Я изучала все архивы епархии. У нас есть библиотеки по всей провинции. Я запрашивала материалы из многих монастырей.

Я видела кое-какие из этих материалов. По большей части письма и личные журналы, имеющие отношение к семье. Несколько попыток исторического повествования, но явно не похожих на то, что мой настоятель назвал бы «достойным обзором». Многие представляли собой чисто анекдотические описания, где слух на слухе ехал и слухом погонял.

Я сменила тактику.

— До недавнего времени в Квебеке свидетельствами о рождении занималась церковь, правильно?

Мне рассказывал отец Менар.

— Да. Всего несколько лет назад.

— Но документы на Элизабет так и не нашли?

— Нет. — Молчание. — У нас случилось несколько трагических пожаров за эти годы. В 1880-м сестры Непорочного зачатия построили чудесный материнский монастырь на берегу Мон-Ройяль. К несчастью, он сгорел дотла через тринадцать лет. Наш материнский монастырь обрушился в 1897-м. В пожарах мы потеряли сотни бесценных документов.

Мы на какое-то время замолчали.

— Сестра, вы не знаете, где еще я могу поискать информацию о рождении Элизабет? Или ее родителей?

— Гм… ну, наверное, можете попробовать в светских библиотеках. Или в исторических обществах. Или в каком-нибудь университете. Семьи Николе и Беланже произвели на свет несколько важных персон французско-канадской истории. Я уверена, что их изучают в историческом аспекте.

— Спасибо, сестра. Так я и сделаю.

— В Макгилле есть профессор, которая занималась исследованиями в наших архивах. Ее знает моя племянница. Профессор изучает религиозные движения и интересуется историей Квебека. Не помню, кто она конкретно, антрополог или историк. Может, она вам что-нибудь подскажет. — Сестра Жюльена замялась. — Конечно, университетские источники отличаются от наших.

Я мысленно согласилась, но промолчала.

— Вы не помните, как ее зовут?

Возникла длинная пауза. Я расслышала чужие голоса на линии, далекие, будто доносившиеся с другого берега озера. Кто-то засмеялся.

— Это было давно, извините. Могу спросить у племянницы, если хотите.

— Спасибо, сестра. Я последую вашему совету.

— Доктор Бреннан, когда вы закончите с останками?

— Скоро. Если все пойдет как надо, я сдам отчет к пятнице. Запишу возраст, пол, расу и другие наблюдения, потом проанализирую, совпадают ли они с данными о Элизабет. Вы можете отослать в Ватикан то, что посчитаете нужным.

— Вы позвоните?

— Конечно. Как только закончу.

На самом деле я уже закончила и точно знала, что будет в отчете. Почему бы не сказать им сейчас?

Мы попрощались, я отключилась, подождала гудка и снова набрала номер. Где-то в городе зазвонил телефон.

— Митч Дентон.

— Привет, Митч. Темпе Бреннан. Ты все еще самый главный босс?

Митч возглавлял кафедру антропологии, которая наняла меня преподавателем на неполный рабочий день, когда я только приехала в Монреаль. С тех пор мы дружим. Он специализируется на Французском палеолите.

— Завяз по уши. Хочешь прочитать у нас курс летом?

— Нет, спасибо. У меня к тебе вопрос.

— Давай.

— Помнишь, я говорила тебе о своем археологическом исследовании? Для епархии архиепископа.

— Кандидат в святые?

— Точно.

— Конечно. Лучший случай в твоей практике. Ты нашла ее?

— Да. Но заметила кое-что странное, мне нужно узнать побольше о ее прошлом.

— Странное?

— Неожиданное. Слушай, одна из монахинь сказала, что в Макгилле кто-то занимается исследованием религии и истории Квебека. Не припоминаешь кто?

— Как же, как же! Наша Дейзи Джин собственной персоной.

— Дейзи Джин?

— Для тебя доктор Жанно. Профессор религиозных наук и лучший друг студентов.

— Подробности, Митч.

— Дейзи Жанно. Официально работает на кафедре религиозных наук, но также читает лекции по истории. «Религиозные движения Квебека», «Древние и современные верования» и тому подобное.

— Дейзи Джин? — повторила я.

— Всего лишь прозвище. Лучше ее так не называть.

— Почему?

— Она может повести себя несколько… странно, говоря твоими словами.

— Странно?

— Неожиданно. Жанно из Дикси, понимаешь?

Я пропустила замечание мимо ушей. Митч из Вермонта. Он так и не смирился с моей южной родиной.

— Почему ты считаешь ее лучшим другом студентов?

— Дейзи проводит с ними все свободное время. Вывозит на экскурсии, дает советы, путешествует с ними, приглашает к себе на обеды. Перед ее дверью постоянно стоит очередь несчастных душ, ищущих утешения и совета.

— Здорово.

Он хотел что-то сказать, но оборвал себя на полуслове.

— Наверное.

— Доктор Жанно может что-нибудь знать о Элизабет Николе и ее семье?

— Если тебе кто-нибудь и поможет, то только Дейзи Джин.

Митч дал мне ее номер, и мы договорились встретиться в ближайшее время.

Секретарь сказала мне, что доктор Жанно принимает с часу до трех, и я решила зайти после обеда.

* * *

Чтобы понять, когда и где можно оставить машину в Монреале, надо обладать аналитическим умом, достойным степени по гражданскому строительству. Университет Макгилла находится в сердце Сентервилля, поэтому, даже если удастся понять, где разрешено парковаться, найти свободное место практически невозможно. Я обнаружила одно на Стенли, где, похоже, можно останавливаться с девяти до пяти с первого апреля по тридцать первое декабря, кроме промежутка с часа до двух по вторникам и четвергам. Районного разрешения не требовалось.

Пять раз дав задний ход и основательно повертев руль, я сумела втиснуть «мазду» между «тойотой» и «олдсмобилем-катлас». Неплохо на крутом подъеме. Вылезая из автомобиля, я почувствовала, что жутко вспотела, несмотря на мороз. Взглянула на бампер — до соседней машины еще около шестидесяти сантиметров. Отлично.

На улице уже не так холодно, как раньше, но скромное потепление принесло с собой повышенную влажность. Облако холодного, мокрого воздуха повисло над городом, небо приобрело цвет старой консервной банки. Пока я шла вниз к Шербрук и на восток, начался тяжелый мокрый снег. Первые снежинки растаяли, как только коснулись асфальта, следующие задержались, угрожая превратиться в сугробы.

Я потащилась вверх по холму к Мактавишу и зашла в Макгилл через западные ворота. Университет нависал надо мной, серые каменные здания ютились на холме от Шербрука до Доктор-Пенфилд. Люди сновали вокруг, ссутулившись от холода и сырости, закрывшись от снега книгами и пакетами.

Я прошла мимо библиотеки и срезала угол за музеем Редпат. Вышла через восточные ворота, повернула налево и пошла вверх по холму к университету. Ноги устали так, будто я одолела не меньше шести километров по лыжной трассе. Снаружи Беркс-Холл я почти столкнулась с высоким молодым человеком; он шел, опустив голову, волосы и очки укрывали снежинки размером с бабочек.

Беркс появился словно из другого времени: готический стиль, Резные дубовые стены и мебель, огромные соборные окна. Здесь хочется говорить шепотом, а не болтать и обмениваться записками, как в обычных зданиях университета. Вестибюль на первом этаже похож на пещеру, на стенах висят портреты серьезных мужчин, смотрящих сверху вниз с ученой напыщенностью.

Я добавила свои ботинки к коллекции обуви, капавшей тающим снегом на мраморный пол, и шагнула поближе — взглянуть на величественные произведения искусства. Томас Кранмер, «Архиепископ Кентерберийский». Хорошая работа, Том. Джон Баньян, «Бессмертный мечтатель». Времена меняются. Когда я училась, студента, замеченного в абстрактных размышлениях на занятии, называли по имени и стыдили за невнимательность.

Я взобралась по витой лестнице на третий этаж мимо двух деревянных дверей на втором — одна ведет в башню, другая в библиотеку. Здесь элегантность вестибюля уступала натиску времени. Краска местами отстала от стен и потолка, то тут, то там не хватало плитки.

На верхнем этаже я остановилась оглядеться. Кругом гнетущая тишина. Слева ниша с двойной дверью, ведущей на балкон. По обе стороны от двери — коридоры, в каждом деревянные двери через определенные промежутки. Я миновала башню и направилась в дальний коридор.

Последний кабинет слева оказался незапертым, но пустым. На табличке изящными буквами выведено: «Жанно». По сравнению с моим кабинетом комната походила на часовню Святого Иосифа. Длинная и узкая, с колоколообразным окном в дальнем конце. Сквозь витраж виднелись административные здания и подъезд к Медикаль-Денталь. Пол из дуба, доски за много лет пожелтели от неутомимых ног.

На каждой стене выстроились в ряды полки с книгами, журналами, блокнотами, видеокассетами, слайдами, кипами бумаг и распечаток. Перед окном — деревянный стол, справа — рабочий компьютер.

Я посмотрела на часы. Двенадцать сорок пять. Еще рано. Я вернулась в коридор и стала рассматривать фотографии на стенах. Теологическая школа, выпуск 1937 года, и 1938-го, и 1939-го. Застывшие позы. Угрюмые лица.

Я добралась до 1942-го, когда появилась девушка. Джинсы, свитер с высоким воротом и шерстяная клетчатая рубашка до колен. Белокурые волосы подстрижены на уровне подбородка, густая челка закрывает брови. Ни следа макияжа.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила девушка по-английски, дернула головой, и челка разлетелась в стороны.

— Да, я ищу доктора Жанно.

— Доктор Жанно еще не пришла, но будет с минуты на минуту. Может, я могу чем-то помочь? Я ее ассистент.

Она стремительно заправила волосы за правое ухо.

— Спасибо, я хотела бы задать доктору Жанно несколько вопросов. Я подожду, если позволите.

— О да, конечно. Думаю, все в порядке. Просто она… не знаю. Она не всех пускает в свой кабинет. — Девушка посмотрела на меня, на открытую дверь и снова на меня. — Я была у ксерокса.

— Ничего страшного. Я подожду здесь.

— Нет, доктор Жанно может задержаться. Она часто опаздывает. Я… — Ассистентка повернулась и оглядела коридор. — Можете посидеть в кабинете. — Снова заправила волосы. — Но не знаю, понравится ли ей это.

Похоже, девушка никак не могла решиться.

— Мне и здесь хорошо. Правда.

Девушка посмотрела мимо меня, потом опять мне в глаза, закусила губу и снова заправила волосы. Она казалась слишком юной для студентки. По виду лет двенадцать.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Доктор Бреннан. Темпе Бреннан.

— Вы профессор?

— Да, но не здесь. Я работаю в лаборатории судебной медицины.

— В полиции?

Она нахмурилась.

— Нет. В медицинской экспертизе.

— А.

Девушка облизнула губы, посмотрела на часы — единственное свое украшение.

— Ладно, проходите. Я буду с вами, так что, думаю, все в порядке. Я просто ходила к ксероксу.

— Я не хочу причинять…

— Ничего страшного. — Она кивнула на дверь и зашла в кабинет. — Проходите.

Я вошла и села на маленький диванчик, на который мне указала ассистентка. Девушка в дальнем углу комнаты принялась разбирать журналы на полке.

Доносился шум электрического мотора, но я не могла понять откуда. Я огляделась. Никогда не видела, чтобы книги занимали столько места в кабинете. Я пробежала глазами названия.

«Основы кельтской традиции». «Глиняные скрижали, или Новый Завет». «Тайны масонства». «Шаманизм: древние способы достижения экстаза». «Царские ритуалы Египта». «Комментарии Пика к Библии». «Церковь, которая ранит». «Реформа мысли и психология тоталитаризма». «Армагеддон в Уэйко». «Когда времени не станет: пророческие верования в современной Америке». Эклектичная коллекция.

Минуты тянулись медленно. В кабинете было слишком тепло, затылок начинал пульсировать от боли. Я сняла куртку и взглянула на гравюру справа. Обнаженные дети греются у очага, их кожа сияет в свете пламени. Внизу подпись: «После купания», Роберт Пил, 1892. Картина напомнила мне о другой такой же, в бабушкиной музыкальной комнате.

Я посмотрела на часы. Час десять.

— Давно вы работаете у доктора Жанно?

Девушка сидела, склонившись над столом, однако при звуке моего голоса резко выпрямилась:

— Давно?

Замешательство.

— Вы одна из ее выпускниц?

— Я ее студентка.

Свет из окна очерчивал силуэт девушки. Я не видела черт ее лица, но поза была напряженной.

— Я слышала, она очень привязана к своим студентам.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

Странный ответ.

— Просто любопытно. У меня никогда не хватает времени на студентов вне университета. Доктор Жанно удивительная женщина.

Мое объяснение, кажется, удовлетворило девушку.

— Для многих из нас доктор Жанно больше, чем просто учитель.

— Почему вы решили специализироваться на изучении религии?

Она долго не отвечала. Когда я уже решила, что так ничего и не дождусь, девушка медленно заговорила:

— Я встретила доктора Жанно, когда записывалась к ней на семинар. Она… — еще одна длинная пауза; из-за света я не могла увидеть выражения ее лица, — …вдохновила меня.

— Как так?

Снова молчание.

— Благодаря ей я захотела поступать правильно. Научиться поступать правильно.

Я не знала, что сказать, но на сей раз девушку не понадобилось подбадривать.

— Она заставила меня понять, что многие ответы уже написаны, просто надо научиться их находить. — Девушка глубоко вздохнула: — Это трудно, правда трудно, но я начала понимать, какой вред наносят люди миру, и что только избранные просвещенные…

Девушка слегка повернулась, и я снова увидела ее лицо: глаза широко распахнуты, губы сжаты.

— Доктор Жанно. Мы просто разговаривали.

В дверях стояла женщина. Не больше пяти футов ростом, темные волосы убраны со лба и туго стянуты в пучок на затылке. Кожа того же орехового цвета, что и стена позади нее.

— Я выходила к ксероксу. Всего на несколько секунд.

Женщина не двигалась.

— Она не оставалась тут одна. Я бы не допустила.

Студентка закусила губу и опустила глаза.

Дейзи Жанно не пошевелилась.

— Доктор Жанно, она хочет задать вам пару вопросов, и я подумала, что ей лучше подождать в кабинете. Она медицинский эксперт. — Голос девушки почти дрожал.

Жанно и не взглянула на меня. Я не понимала, что происходит.

— Я… я раскладывала журналы. Мы просто болтали.

Я заметила на верхней губе ассистентки капельки пота. Еще секунду Жанно не сводила с девушки глаз, потом медленно повернулась ко мне:

— Вы выбрали не совсем подходящее время, мисс…

Мягкий выговор. Теннесси. Или Джорджия.

— Доктор Бреннан. — Я встала.

— Доктор Бреннан.

— Простите, что я без предварительной записи. Секретарь сказала, что это ваши приемные часы.

Доктор Жанно неспешно изучала меня. У нее были глубоко посаженные глаза с почти бесцветной радужкой, бледность которой подчеркивали накрашенные брови и ресницы. Волосы тоже ненатурального иссиня-черного цвета.

— Ну, — наконец проговорила она, — раз уж вы здесь. Что вы хотели?

Она стояла в дверях не двигаясь. Дейзи Жанно оказалась из тех людей, которые обладают абсолютным спокойствием.

Я рассказала о сестре Жюльене и своей заинтересованности в Элизабет Николе, не раскрывая истинных причин беспокойства.

Жанно немного подумала, потом перевела взгляд на ассистентку. Та без слов положила журналы на стол и вылетела из кабинета.

— Извините мою помощницу, она очень чувствительная. — Доктор Жанно тихо рассмеялась и покачала головой. — Но отличная студентка.

Жанно подошла к стулу напротив меня. Мы сели.

— Это время я обычно приберегаю для студентов, но сегодня, похоже, посетителей не будет. Не хотите чая?

Ее голос был медовым, как у дамы, вернувшейся домой из кантри-клуба.

— Нет, спасибо. Я только пообедала.

— Вы медицинский эксперт?

— Не совсем. Я судебный антрополог при кафедре Университета Южной Каролины в Шарлотте. Здесь даю консультации следователю.

— Шарлотт — прелестный город. Я часто туда ездила.

— Спасибо. Наш городок очень отличается от Макгилла, он более современный. Завидую вашему прекрасному кабинету.

— Да. Здесь мило. Беркс датируется 1931 годом, изначально он назывался Богословским отделением. Здание принадлежало Объединенным теологическим колледжам, пока его не приобрел Макгилл в 1948-м. Вы знали, что Богословская школа — один из старейших факультетов в Макгилле?

— Нет.

— Конечно, теперь мы называемся факультетом теологических наук. Значит, вас заинтересовала семья Николе.

Жанно скрестила ноги и откинулась назад. Меня беспокоили ее бесцветные глаза.

— Да. Мне особенно хотелось бы узнать, где родилась Элизабет и чем тогда занимались ее родители. Сестра Жюльена не смогла найти свидетельство о рождении, но она уверена, что Николе родилась в Монреале. По ее словам, вы можете мне подсказать, где продолжить поиски.

— Сестра Жюльена… — Жанно снова засмеялась, как будто вода зажурчала по камням. Потом посерьезнела. — О членах семей Николе и Беланже много написано. В нашей библиотеке есть богатый архив исторических документов. Вы там обязательно что-нибудь найдете. Можете попытать счастья в архивах провинции Квебек, в Канадском историческом обществе и публичных архивах Канады.

Мягкие южные нотки приобрели почти механический оттенок. Я превратилась во второкурсницу, пишущую исследовательскую работу.

— Можете проверить журналы: «Отчет Канадского исторического общества», «Годовой канадский обзор», «Отчет Канадских архивов», «Канадский исторический обзор», «Работы литературного и исторического общества Квебека», «Отчет архивов провинции Квебек», «Работы Королевского общества Канады». — Ее речь стала похожа на запись. — И конечно, есть сотни книг. Я сама очень мало знакома с этим периодом истории.

Наверное, я выдала свои мысли выражением лица.

— Не отчаивайтесь. Вам просто нужно время.

Я никогда не найду столько часов, чтобы пролистать такое количество литературы. Я решила сменить тактику.

— Вы не знакомы с обстоятельствами рождения Элизабет?

— Нет. Как я уже говорила, это не тот период, по которому я проводила исследования. Я знаю, кто она, конечно, и что она сделала во время эпидемии оспы в 1885 году. — Жанно немного помолчала, тщательно подбирая слова. — Я работаю над мессианскими движениями и новыми системами верований, а не над классическими церковными религиями.

— В Квебеке?

— Не только. — Она вернулась к Николе: — Семью хорошо знали в свое время, так что вам лучше посмотреть старые статьи. Тогда существовало четыре ежедневных газеты на английском языке: «Газета», «Стар», «Геральд» и «Уитнес».

— Их можно найти в библиотеке?

— Да. Конечно, там есть и французская пресса: «Ля Минерв», «Ле Монд», «Ля Натри», «Летендард» и «Ля Пресс». Французские газеты пользовались меньшей популярностью, чем английские, и были немного тоньше, но там скорее всего тоже печатали объявления о рождении.

Я не подумала об отчетах в прессе. Все-таки с ними вроде легче справиться.

Она объяснила, где газеты загружены на микрофильмы, и пообещала написать мне список источников. Потом мы начали разговаривать на другие темы. Я удовлетворила любопытство Жанно насчет моей работы. Мы обменялись опытом — две женщины-профессора в мужском мире университета. Вскоре в дверях появилась студентка. Жанно постучала по часам и подняла пять пальцев. Девушка исчезла.

Мы поднялись одновременно. Я поблагодарила ее, надела куртку, шляпу, шарф и уже уходила, когда Жанно остановила меня вопросом:

— Вы придерживаетесь какой-то религии, доктор Бреннан?

— Меня воспитали в римско-католической вере, но сейчас я не принадлежу церкви.

Прозрачные глаза заглянули в мои.

— Вы верите в Бога?

— Доктор Жанно, иногда я не верю даже в завтрашний день.

* * *

Потом я завернула в библиотеку и целый час просматривала исторические книги в поисках индекса Николе или Беланже. Нашла несколько, где упоминалось одно или другое имя, и проверила источники, благо я все еще обладала факультетскими привилегиями.

Когда я вышла на улицу, уже стемнело. Падал снег, пешеходы шли либо по дороге, либо по узеньким тропинкам на тротуарах, осторожно ступая мелкими шажками, опасаясь провалиться по щиколотку. Я тащилась за парочкой — девушка впереди, парень сзади, его руки у нее на плечах. Завязки на рюкзаках болтались взад-вперед в такт раскачиванию бедер, когда они пытались не сойти с тропинки. Время от времени девушка останавливалась и ловила снежинки языком.

С заходом солнца температура упала, и когда я добралась до машины, ветровое стекло уже покрылось льдом. Я достала скребок и убрала замерзший снег, проклиная свою страсть к перемене мест. Любой здравомыслящий человек сидел бы сейчас на пляже.

По дороге домой я проигрывала сцену в кабинете Жанно, пытаясь разгадать странное поведение ассистентки. Почему она так нервничала? Похоже, девушка испытывала перед Жанно священный ужас, выходящий за рамки обычного уважения к преподавателю. Она трижды упомянула о своем походе к ксероксу, но в коридоре у нее не было никаких бумаг. Я вдруг поняла, что даже не спросила имени девушки.

Я подумала о Жанно. Она такая любезная, такая невозмутимая, будто привыкла повелевать любой аудиторией. Я представила ее проницательные глаза, не вязавшиеся с крошечным телом итихой, мягкой, медлительной речью. Она заставляла меня чувствовать себя студенткой. Почему? И тут я вспомнила. Жанно постоянно смотрела в глаза. Да еще и сверхъестественная радужка сбивала с толку.

Дома я обнаружила два сообщения. Первое заставило слегка понервничать. Гарри записалась на свои курсы и собиралась стать современным гуру духовного здоровья.

Второе породило глубоко в груди леденящий холод. Я слушала и наблюдала, как на стене моего сада собирается шапка снега. Новые снежинки ложились поверх серых предшественниц, как новорожденная невинность на прошлогодние грехи.

— Бреннан, если ты дома, подними трубку. Это важно.

Пауза.

— Дело в Сен-Жовите получило новый оборот.

В голосе Райана звучит печаль.

— Мы обыскали хозяйственные постройки и обнаружили еще четыре тела за лестницей.

Он глубоко затягивается, выпускает дым.

— Двое взрослых и два ребенка. Они не обгорели, но зрелище жуткое. Я никогда такого не видел. Не хочу углубляться в подробности, но в игре появились новые, чертовски неприятные правила. Увидимся утром.

Глава 7

Райан не одинок в своем отвращении. Я видела детей, с которыми жестоко обращались и морили голодом. Видела их после побоев, изнасилования, удушения, пыток, но того, что сотворили над младенцами из Сен-Жовита, и представить не могла.

Остальным позвонили прошлым вечером. Когда я приехала в восемь пятнадцать, вокруг здания управления безопасности Квебека собралось несколько фургонов прессы с затемненными окнами, из выхлопных труб клубами валил дым.

Хотя обычно рабочий день начинается в полдевятого, в большом кабинете для вскрытия уже не протолкнуться. Тут же и Бертран вместе с другими полицейскими детективами Квебека и фотографом из Section d'ldentite Judiciare. Райан еще не приехал.

Началось внутреннее обследование, на угловом столике лежало несколько полароидных снимков. Когда я вошла, тело уже отнесли на рентген, а Ламанш что-то писал в блокноте. Он отложил ручку и взглянул на меня:

— Темперанс, рад, что ты пришла. Мне нужна помощь в определении возраста младенцев.

Я кивнула.

— И возможно, использовали необычный… — он искал слово; длинное, как у таксы, лицо напряглось, — …необычное орудие убийства.

Я кивнула и пошла переодеваться.

Райан улыбнулся и помахал мне рукой, когда мы столкнулись в коридоре. Его глаза слезились, нос и щеки покраснели, будто он шел по морозу.

В раздевалке я пыталась подготовиться к предстоящему зрелищу. Пара убитых младенцев — это само по себе ужасно. Что Ламанш имел в виду под необычным орудием убийства?

Детьми заниматься всегда сложно. Когда дочка была маленькая, после каждого трупа ребенка я боролась с настойчивым желанием привязать Кэти к себе и не спускать с нее глаз.

Сейчас Кэти выросла, но я все равно боюсь вида мертвых детей. Из всех жертв они наиболее уязвимые, доверчивые и невинные. Мне плохо каждый раз, когда в морг привозят детский труп. На меня смотрит жестокая правда падения человечества. И жалость мало утешает.

Я вернулась в кабинет для вскрытия, думая, что подготовилась достаточно. Потом увидела маленькое тело на нержавеющей стали.

Кукла. Вот мое первое впечатление. Большая резиновая кукла, посеревшая от времени. У меня была такая в детстве: новорожденный, розовый и сладко пахнущий резиной. Я кормила его через маленькое круглое отверстие между губами и меняла подгузники, когда вода вытекала наружу.

Но это не игрушка. Ребенок лежал на животе, руки вытянуты вдоль туловища, пальцы сжаты в крохотные кулачки. Ягодицы плоские, белые полосы пересекают синюшные пятна на спине. Ярко-красная шапка на маленькой головке. Младенец был голый, не считая миниатюрных квадратиков браслета вокруг правого запястья. У левой лопатки виднелись две раны.

Пижама лежит на ближайшем столике, с фланели улыбаются розовые и голубые грузовички. Рядом памперсы, хлопчатобумажная распашонка, застегивающаяся на крючки, свитер с длинными рукавами и белые носки. Все запятнано кровью.

Ламанш говорил в диктофон:

— Bebe de race blanche, bien developpe et bien nourri^[20]…

«Хорошо развитый и хорошо вскормленный, но мертвый», — подумала я с зарождающейся яростью.

— Le corps est bien preserve, avec une legere maceration epidermique^[21]…

Я посмотрела на маленький труп. Да, он хорошо сохранился, только на руках кожа слегка сморщилась.

— Думаю, раны самозащиты искать не придется.

Бертран встал рядом со мной. Я не ответила, сейчас мне не до черного юмора.

— В холодильнике еще один, — продолжил он.

— Так нам сказали, — процедила я.

— Да, Боже. Младенцы.

Я посмотрела ему в глаза и ощутила укол вины. Бертран не шутил. Он выглядел так, будто умер его собственный ребенок.

— Младенцы. Кто-то прикончил их и спрятал в подвале. Хладнокровно, будто походя. Хуже того, ублюдок, возможно, знал детей.

— Почему ты так думаешь?

— Логика подсказывает. Два ребенка, двое взрослых, скорее всего родители. Кто-то уничтожил всю семью.

— И спалил дом в качестве прикрытия?

— Наверное.

— Может быть, кто-то посторонний.

— Может, но я сомневаюсь. Подожди. Увидишь.

Он сосредоточил внимание на вскрытии, крепко сжав кулаки за спиной.

Ламанш закончил диктовать и заговорил с ассистенткой. Лиза взяла из шкафчика ленту и растянула ее рядом с телом ребенка.

— Cinquante-huit centimetres.

Пятьдесят восемь сантиметров.

Райан наблюдал с другого конца кабинета, сложив руки на груди, царапая правым большим пальцем твид на левом бицепсе. Время от времени у него на скулах играли желваки, поднимался и опадал кадык.

Лиза обворачивала ленту вокруг головки, груди и живота ребенка и каждый раз вслух проговаривала результаты измерений. Потом подняла тело и положила его на весы. Обычно этот прибор используется для взвешивания отдельных органов. Чашка слегка покачивалась, и она остановила ее рукой. Душераздирающее зрелище. Бездыханный ребенок в колыбельке из нержавеющей стали.

— Шесть килограммов.

Младенец умер, набрав всего шесть килограммов веса. Тринадцать фунтов.

Ламанш записал вес, Лиза вернула крошечный труп на стол для аутопсии. Когда она отошла в сторону, у меня перехватило дыхание. Я посмотрела на Бертрана, но он уже разглядывал свои ботинки.

Ребенок был маленьким мальчиком. Он лежал на спине, ноги и стопы резко вывернуты в суставах. Глаза широкие и круглые, как пуговицы, зрачки затуманились до светло-серого цвета. Голова скатилась набок, одна пухлая щечка прислонилась к левой ключице.

Прямо под щекой в груди зияла дыра размером с мой кулак. Рваные края и темно-багровый воротник по периметру раны. Отверстие окружало множество порезов, от одного до двух сантиметров в длину. Одни глубокие, другие поверхностные. Кое-где они пересекались, и получались Г— или У-образные символы.

Я непроизвольно схватилась за сердце и почувствовала, как сжался желудок. Повернулась к Бертрану, не в состоянии говорить.

— Представляешь? — угрюмо проговорил он. — Ублюдок вырезал у него сердце.

— Оно пропало?

Он кивнул.

Я сглотнула.

— Другой ребенок?

Бертран снова кивнул.

— Как только начинаешь думать, что уже всего повидал, тут же появляется что-то еще.

— Боже…

Меня знобило. Я страстно надеялась, что ребенок был без сознания, когда его расчленяли.

Я взглянула на Райана. Он без всякого выражения смотрел на стол для аутопсии.

— А взрослые?

Бертран покачал головой.

— Похоже, их несколько раз ударили ножом, потом перерезали горло, но никто не покушался на их внутренние органы.

Ламанш продолжал монотонно описывать внешний вид ран. Я могла и не слушать. Я знаю, что означает гематома. Повреждение тканей происходит, только если кровь еще циркулирует по организму. Младенец еще дышал, когда его разрезали. Младенцы.

Я закрыла глаза, борясь с желанием вылететь вон из кабинета.

«Соберись, Бреннан. Займись своим делом».

Я подошла к среднему столу посмотреть на одежду. Все такое крошечное, такое знакомое. К пижаме прикреплены носочки, мягкий воротничок и манжеты с начесом. Кэти сносила десяток таких же. Я вспомнила, как расстегивала крючки, чтобы поменять подгузники, как маленькие толстенькие ножки брыкались как сумасшедшие. Как это называется? Есть специальный термин. Попыталась вспомнить, но мозг отказывался работать. Может, для моего же блага заставлял не переносить все на свой счет, а заняться делом, пока я не зарыдала или не упала в обморок.

Кровь текла, когда ребенок лежал на левом боку. Правый рукав пижамы тоже забрызган, но левая сторона просто пропиталась кровью, на фланели остались разводы от темно-красного до коричневого. Распашонка и свитер запачканы точно так же.

— Три слоя, — сказала я, ни к кому в особенности не обращаясь. — И носки.

Бертран подошел к моему столу.

— Кто-то позаботился, чтобы ребенок не мерз.

— Да, наверное, — согласился Бертран.

Райан присоединился к нам и тоже посмотрел на одежду. В каждой вещи одинаковые дыры с неровными краями, окруженные россыпью маленьких разрезов, как и на теле ребенка. Первым заговорил Райан:

— Парнишка был в одежде.

— Да, — отозвался Бертран. — Похоже, одежда зверскому ритуалу не помешала.

Я промолчала.

— Темперанс, — позвал Ламанш. — Принеси, пожалуйста, увеличительное стекло и иди сюда. Я кое-что нашел.

Мы собрались вокруг патологоанатома. Он показал на мелкое обесцвеченное пятно слева и снизу от отверстия в груди младенца. Я отдала Ламаншу увеличительное стекло, он наклонился ближе, изучил рану и вернул мне лупу.

Когда настала моя очередь, я едва не лишилась дара речи. Пятно не походило на беспорядочный рисунок обычного повреждения. Под увеличением я рассмотрела на детской коже четкую картинку: крест с петлей с одной стороны — похоже на египетский анк или мальтийский крест в зазубренном прямоугольнике. Я передала лупу Райану и вопросительно взглянула на Ламанша.

— Явно какое-то клеймо, Темперанс. Рисунок надо сохранить. Доктора Бержерона сегодня нет, поэтому не могла бы ты мне помочь?

Марк Бержерон, одонтолог ЛСМ, разработал технику удаления и сохранения повреждений мягких тканей. Первоначально он собирался применять ее для извлечения следов от укусов из тел жертв жестокого изнасилования. Потом метод приспособили для сохранения татуировок и клейм на коже. Я сотни раз видела, как работает Марк, и ассистировала в нескольких случаях.

Я принесла инструменты Бержерона из ящика в первом кабинете для аутопсии и разложила все необходимое на тележке из нержавеющей стали. Когда надела перчатки, фотограф уже закончил и Ламанш был готов. Он кивнул мне. Райан и Бертран приготовились наблюдать.

Я отмерила пять ложек розового порошка из пластиковой бутылки и положила его в стеклянный флакон, добавила двадцать кубических сантиметров чистого жидкого мономера. Перемешала, за минуту раствор загустел и стал похож на розовый пластилин. Я слепила кольцо и положила его на крошечную грудь, охватив клеймо целиком. Акрил обжигал пальцы, пока я прилаживала его на место.

Чтобы ускорить процесс затвердевания, я положила на кольцо влажную материю, потом отошла. Через десять минут акрил охладился. Я взяла тюбик и стала выдавливать прозрачную жидкость по краю кольца.

— Что это? — спросил Райан.

— Цианокрилат.

— Пахнет как клей.

— Так оно и есть.

Решив, что клей высох, я легонько потянула кольцо. Добавила еще пару капель, подождала, пока прочно схватится кольцо. Написала на нем дату, номер дела и морга, пометила верх, низ, левую и правую стороны относительно груди ребенка.

— Готово, — сказала я и отошла.

Ламанш вскрыл скальпелем кожу вокруг акриловой баранки, достаточно глубоко, чтобы задействовать и подкожный жировой слой. Когда патолог наконец вырезал кольцо, поврежденная кожа прочно сидела на месте, как миниатюра в круглой розовой рамке. Ламанш опустил образец в прозрачную жидкость в пробирке, которую я держала наготове.

— Что это? — снова спросил Райан.

— Раствор десятипроцентного нейтрального формалина. Через десять — двенадцать часов ткань застынет. Из-за кольца кожа не деформируется, позже если мы найдем оружие, то сможем сравнить его с раной и посмотреть, совпадает ли рисунок. И конечно, будут еще фотографии.

— Почему бы не использовать только фотографии?

— Тогда мы не сможем сделать диафаноскопию.

— Диафаноскопию?

Мне не хотелось читать научную лекцию, и я объяснила простым языком:

— Ткани можно просветить и посмотреть, что происходит под кожей. Обычно появляются детали, которых не заметно на поверхности.

— Чем, ты думаешь, нанесли рану?

Бертран.

— Не знаю, — ответила я, запечатала пробирку и отдала ее Лизе.

Перед уходом я не смогла побороть эмоции и подняла крошечную ручку. На ощупь она оказалась мягкой и холодной. Я повернула квадратики вокруг запястья. М-А-Т-И-А-С.

«Мне так жаль, Матиас».

Я подняла глаза и наткнулась на взгляд Ламанша. Он, похоже, испытывал то же отчаяние, что и я. Я шагнула в сторону, и патолог начал внутренний анализ. Он извлечет и отправит наверх обломки всех костей, поврежденных убийцей, но я не надеялась на удачу. Хотя я никогда не искала отпечатки орудия убийства на маленьких жертвах, скорее всего ребра младенца такие крошечные, что ничего невозможно разобрать.

Я стянула перчатки и повернулась к Райану, когда Лиза делала У-образный разрез на груди младенца.

— Фотографии с места преступления здесь?

— Только дополнительные копии.

Он протянул мне большой коричневый конверт с полароидными снимками. Я положила их на стол следователя.

На первом — самое большое здание около шале в Сен-Жовите. Построено в том же альпийском стиле, что и дом. Следующую фотографию сделали внутри, с лестницы. Проход узкий и темный, по обе стороны — стены, на стенах — перила, с обоих концов ступеней — горы мусора.

Несколько снимков подвала с разных ракурсов. Полутемное помещение, свет проникает только из маленьких прямоугольных окошек ближе к потолку. На полу линолеум. Сучковатые сосновые стены. Бочки. Водонагреватель. Снова мусор.

Несколько фотографий водонагревателя, потом пространства между ним и стеной. Ниша заполнена чем-то похожим на старые ковры и пластиковые пакеты. На следующих снимках все уже разложено на линолеуме, вначале запечатанное, затем рядом с содержимым.

Взрослых закатали в большие куски прозрачного целлофана и ковры, а потом засунули под водонагреватель. Несмотря на вздувшуюся брюшную часть и сморщенную кожу, тела неплохо сохранились.

Райан встал рядом со мной.

— Наверное, водонагреватель не работал, — предположила я, передавая ему фотографии. — В противном случае они больше пострадали бы от жара.

— Кажется, постройкой вовсе не пользовались.

— Что там было?

Он пожал плечами.

Я вернулась к полароидным снимкам.

Мужчина и женщина полностью одеты, хотя и босы. Кровь из перерезанного горла залила одежду и запачкала целлофановые саваны. Мужчина лежал раскинув руки, я заметила порезы на ладони. Раны самозащиты. Он пытался спастись. Спасти семью.

О Боже! Я закрыла глаза.

Младенцев упаковать гораздо проще. Их положили в пакеты, потом в мусорные мешки и запихнули поверх взрослых.

Я посмотрела на маленькие ручки, ямочки на суставах. Бертран прав. Ран самозащиты на младенцах не будет. Страдание смешалось с гневом.

— Я хочу, чтобы этого мерзавца поймали.

Я посмотрела Райану в глаза.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы ты достал его, Райан. Правда. Именно его. Прежде чем нам попадется еще один выпотрошенный младенец. Зачем мы вообще нужны, если не можем остановить таких ублюдков?

Электрическая голубизна полыхнула в ответ.

— Мы возьмем его, Бреннан. Даже не сомневайся.

* * *

Оставшуюся часть дня я ездила на лифте от кабинета до комнаты для аутопсии и обратно. Вскрытие займет не меньше двух дней, поскольку Ламанш занимался всеми четырьмя жертвами.

Стандартная процедура в делах об убийстве — один патологоанатом обеспечивает последовательность расследования и основательность показаний, если дело доходит до суда.

Когда я заглянула около часа, Матиаса уже отвезли в холодильник, шло вскрытие второго ребенка. Второй дубль сыгранной утром сцены. Те же актеры. Те же декорации. Та же жертва. Только на сей раз на браслете написано «Малахия».

В полпятого живот Малахии зашили, крошечный скальп вернули на место вместе с лицом. Если не обращать внимания на У-образные разрезы и увечья на груди, младенцы готовы к погребению. Только никто пока не знал, где оно произойдет. Или кто его устроит.

Райан с Бертраном тоже провели весь день, бегая туда-обратно. Со стоп обоих мальчиков взяли отпечатки, но кляксы в больничных регистрациях о рождении, как известно, прочтению не поддаются, и Райан не надеялся найти подходящую пару.

Кости руки и запястья составляют примерно двадцать пять процентов от всего скелета. У взрослого в каждой руке по двадцать семь костей, у младенца — гораздо меньше, в зависимости от возраста. Я попыталась определить по рентгеновским снимкам, какие кости и в какой степени сформировались. По моим подсчетам, Матиасу и Малахии было около четырех месяцев, когда их убили.

Данные передали в средства массовой информации, но, кроме обычных психов, никто не отозвался. Мы больше всего надеялись на взрослые трупы в холодильнике. Когда определим их личности, тут же выяснится, кто дети. А пока младенцы оставались ребенком Матиасом и ребенком Малахией.

Глава 8

В пятницу я не видела ни Райана, ни Бертрана. Ламанш весь день провел внизу с телами взрослых из Сен-Жовита. В лаборатории гистологии отмокали младенческие ребра в стеклянных пузырьках. Любые сохранившиеся борозды или полоски будут совсем крошечные, а я не хотела повредить их кипячением или выскабливанием и также не могла рисковать со скальпелем или ножницами, чтобы не оставить лишних зарубок. Так что оставалось только периодически менять воду и убирать отстающую плоть.

Я обрадовалась временной передышке и тратила свободное время на отчет по Элизабет Николе, который обещала сдать сегодня. Раз в Шарлотт надо вернуться в понедельник, ребра остаются на выходные. Если ничего не изменится, я успею закончить все срочные дела к понедельнику.

Звонок, прозвучавший в десять тридцать, в мои расчеты никак не вписывался.

— Извините меня, ради Бога, доктор Бреннан.

Английский, речь замедленная, каждое слово тщательно подобрано.

— Сестра Жюльена, приятно вас слышать.

— Простите меня за надоедливость.

— Надоедливость?

Я пролистала розовые листочки на столе. В среду она действительно звонила, но я решила, что сестра просто хотела продолжить наш разговор. Оказалось, мне положили еще две записки с ее именем и номером.

— Это мне следует извиниться. Я вчера весь день была очень занята и не проверила сообщения. Извините.

Молчание.

— Я как раз пишу отчет.

— Нет-нет, я не из-за отчета. То есть, конечно, он очень важен для всех нас. И мы очень ждем…

Она замешкалась, я представила, как между черными бровями углубилась непреходящая бороздка. Сестра Жюльена всегда выглядела озабоченной.

— Мне очень неловко, но я не знаю, к кому обратиться. Я, конечно, молилась и знаю, что Бог меня услышал, но я чувствую, что обязана что-то предпринять. Я посвятила себя работе, хранению божественных архивов, но у меня есть и земная семья.

Она составляла слова в предложения четко, тщательно подбирая каждое.

Снова длинная пауза. Я терпеливо ждала.

— Он помогает тем, кто помогает себе сам.

— Да.

— Дело в моей племяннице, Анне. Анне Гойетт. Я говорила вам о ней в среду.

— Ваша племянница?

К чему клонит сестра Жюльена?

— Ребенок моей сестры.

— Ясно.

— Она… Мы не знаем, где она.

— Гм.

— Она очень послушная, надежная девочка. Всегда звонит, если не ночует дома.

— Гм.

Я начинала улавливать смысл. Наконец она не выдержала:

— Анна не вернулась домой вчера вечером, моя сестра в панике. Я, конечно, посоветовала ей молиться, но…

Голос сошел на нет.

Я не знала, что сказать. Такого развития разговора я совсем не ожидала.

— Ваша племянница пропала?

— Да.

— Если вы беспокоитесь, может, лучше позвонить в полицию?

— Сестра звонила дважды. Ей сказали, что, когда пропадает ребенок такого возраста, они ждут от сорока восьми до семидесяти двух часов.

— Сколько лет вашей племяннице?

— Девятнадцать.

— Она учится в Макгилле?

— Да.

Ее голос стал настолько жестким, что впору металл резать.

— Сестра, на самом деле незачем…

Она всхлипнула:

— Я знаю, знаю, простите, что побеспокоила вас, доктор Бреннан. — Слова вылетали вперемешку с резкими вдохами, напоминающими икоту. — Я знаю, вы очень заняты, знаю, но сестра бьется в истерике, и я не представляю, как ей помочь. Она потеряла мужа два года назад, и Анна — единственное, что у нее осталось. Виржиния звонит мне каждые полчаса и просит, чтобы я помогла найти ее дочь. Конечно, это не ваша работа, и я никогда бы не позвонила, если бы знала, что делать. Я молилась, но…

Я с испугом услышала, как она расплакалась. Слезы задушили слова. Я ждала, совершенно запутавшись. Что мне говорить?

Потом всхлипы прекратились, послышалось, как она вытащила из коробочки платок и прочистила нос.

— Я… я… простите меня.

Ее голос дрожал.

Я никогда не умела успокаивать людей: даже в отношениях с близкими теряюсь перед лицом сильных переживаний. Я попыталась найти практическое решение.

— Анна когда-нибудь уже пропадала?

«Ищи выход из ситуации».

— Вроде бы нет. Но мы с сестрой не всегда… хорошо ладим.

Она почти успокоилась и снова начала подбирать слова.

— У девочки были проблемы в школе?

— Не думаю.

— С друзьями? Может, с парнем?

— Не знаю.

— Вы не замечали изменений в ее поведении?

— То есть?

— Она стала больше или меньше есть, спать? Перестала общаться с окружающими?

— Я… я… извините. После ее поступления в университет мы не так часто виделись.

— Она посещает занятия?

— Не уверена.

Последнее слово сестра Жюльена почти прошептала. Похоже, она совсем вымоталась.

— Анна хорошо ладит с матерью?

Долгое молчание.

— У них напряженные отношения, как обычно бывает, но Анна любит мать.

Браво.

— Сестра, может, вашей племяннице захотелось какое-то время побыть одной? Я уверена, через пару дней она сама объявится или позвонит.

— Да, думаю, вы правы. Но мне так хочется помочь Виржинии. Она совсем обезумела и не слушает никаких доводов. Я подумала, если скажу, что полиция ищет Анну, она… успокоится.

Снова послышался шелест платка, и я испугалась, что она опять заплачет.

— Давайте я позвоню. Не знаю, смогу ли я помочь, но попытаюсь.

Она поблагодарила меня и повесила трубку. Пару минут я сидела и перебирала возможные варианты. Подумала о Райане, но Макгилл находится в Монреале. Communaute Urbaine de Montreal Police. Городское сообщество полиции Монреаля. Я глубоко вздохнула и набрала номер. Когда секретарь ответила, сказала:

— Мсье Шарбоно, s’il vous plait^[22].

— Un instant, s’il vous plait^[23].

Она быстро вернулась и сказала, что Шарбоно не будет целый вечер.

— Может, вам нужен мсье Клодель?

— Да, пожалуйста.

Нужен, как сибирская язва. Черт!

— Клодель, — объявил другой голос.

— Мсье Клодель, это Темпе Бреннан.

Вслушиваясь в тишину, я представила похожий на клюв нос Клоделя и птичье лицо, обычно выражающее неодобрение. Разговоры с Клоделем нравятся мне не больше, чем прыщи на лице. Но мне ни разу не попадались дела о пропаже подростков, и я не знала, к кому обратиться. Мы с Клоделем и раньше работали вместе, он почти научился переносить мое существование, так что я надеялась получить хотя бы совет.

— Oui.

— Мсье Клодель, у меня довольно странная просьба. Я понимаю, что вы совсем не…

— В чем дело, доктор Бреннан?

Точка. Клоделю удается даже французский сделать холодным и жестким. Только факты, мадам.

— Мне сейчас звонила женщина, она беспокоится за свою племянницу. Девочка учится в Макгилле, вчера вечером она не вернулась домой. Я хотела…

— Пишите заявку о пропавшем без вести.

— Матери сказали, что ничего нельзя сделать еще два-три дня.

— Возраст?

— Девятнадцать.

— Имя?

— Анна Гойетт.

— Живет в общежитии?

— Не знаю. Не похоже. Кажется, с матерью.

— Посещала вчера занятия?

— Не знаю.

— Где видели в последний раз?

— Не знаю.

Молчание. Потом:

— Похоже, вы много чего не знаете. Скорее всего это не только не наш случай, но даже и не убийство.

Я так и видела, как он постукивает по чему-нибудь и кривится от нетерпения.

— Да. Просто хотелось узнать, с кем связаться, — прошипела я.

Он заставил меня чувствовать себя неподготовленной, что всегда раздражает. И вынуждает забыть о грамматике. Как обычно, Клодель не будит во мне прекрасное, особенно когда делает справедливые замечания.

— Попробуйте списки пропавших без вести.

Гудки в трубке.

Я еще шипела, когда телефон позвонил снова.

— Доктор Бреннан, — прорычала я.

— Я не вовремя?

Мягкий, южный английский прозвучал резкой противоположностью носовому обрывистому французскому Клоделя.

— Доктор Жанно?

— Да. Пожалуйста, зовите меня Дейзи.

— Извините, Дейзи. Я… у меня был трудный день. Я могу вам чем-то помочь?

— Я нашла интересные материалы по Николе. Не хочу посылать их с курьером, источники старинные и, возможно, ценные. Может, зайдете и заберете их?

Я посмотрела на часы. Двенадцатый час. Черт, почему бы и нет? Как раз поспрашиваю в кампусе об Анне. По крайней мере будет что сказать сестре Жюльене.

— Я зайду около полудня, хорошо?

— Замечательно.

* * *

И снова я пришла рано. Снова дверь оказалась открыта, а кабинет пуст, за исключением молодой женщины, занятой журналами. Я гадала, не та ли это пачка, которую ассистентка Жанно разбирала в среду.

— Здравствуйте, я к доктору Жанно.

Женщина повернулась, большие круглые серьги качнулись и поймали свет. Высокая, наверное, метр восемьдесят ростом, темные волосы, короткая мальчишеская стрижка.

— Она спустилась вниз на минутку. Вам назначено?

— Я пришла рано. Все в порядке.

В кабинете было так же жарко и не убрано, как и в прошлый раз. Я сняла куртку и запихнула варежки в карманы. Женщина показала на деревянную вешалку, я пристроила на ней одежду. Она безмолвно наблюдала за мной.

— У доктора Жанно очень много журналов, — заметила я, кивнув на стол.

— Да уж. Я только и делаю, что сортирую их.

Она выпрямилась и закинула журнал на верхнюю полку.

— Наверное, хорошо быть высокой.

— Иногда.

— Я встретила ассистентку доктора Жанно в среду. Она тоже разбирала журналы.

— Гм.

Молодая женщина взяла очередной журнал и посмотрела на его корешок.

— Я доктор Бреннан, — представилась я.

Она положила журнал на полку на уровне глаз.

— А вы?.. — ласково протянула я.

— Сэнди О’Рейли, — ответила она, не обернувшись. Наверное, мое замечание о высоком росте обидело девушку.

— Приятно познакомиться, Сэнди. В среду я так и не спросила имени второй ассистентки.

Она пожала плечами:

— Анне все равно.

Как обухом по голове. Неужели мне так повезло?

— Анна? — переспросила я. — Анна Гойетт?

— Да. — Наконец она повернулась ко мне лицом. — Знаете ее?

— Вообще-то нет. Студентка с таким именем приходится родственницей моей знакомой, я подумала, может, это она. Анна здесь сегодня?

— Нет. Наверное, заболела. Вот я и работаю. По пятницам не моя смена, но Анна не смогла, и доктор Жанно попросила ее подменить.

— Заболела?

— Наверное. Я не знаю точно. Просто ее снова нет. Все в порядке. Мне нужны деньги.

— Снова?

— Ну да. Она часто пропускает смену. Я подменяю. Деньги — это, конечно, хорошо, но работу писать тоже когда-то надо.

Девушка усмехнулась, но я различила в голосе недовольство.

— У Анны проблемы со здоровьем?

Сэнди склонила голову набок и посмотрела на меня.

— Зачем вам понадобилась Анна?

— Да так просто. Я пришла за исследованиями, которые мне обещала доктор Жанно. Но я дружу с тетей Анны и знаю, что ее семья волнуется: девочку не видели со вчерашнего утра.

Она покачала головой и потянулась за новым журналом.

— Об Анне стоит побеспокоиться. Она странная птица.

— Странная?

Девушка положила журнал, потом повернулась и долго оценивающе разглядывала меня.

— Вы друг семьи?

— Да.

Что-то вроде.

— Не следователь и не журналист?

— Я антрополог. — Не совсем правда, но, может, образ Маргарет Мид или Джейн Гудолл ее успокоит. — Я спрашиваю, потому что тетя Анны позвонила мне сегодня утром. А сейчас, когда выяснилось, что мы говорим об одном и том же человеке…

Сэнди прошла к выходу, оглядела коридор и прислонилась к стене рядом с дверью. Рост явно не смущал ее. Она высоко держала голову и передвигалась широкими медленными шагами.

— Я не хочу лишить работы ни Анну, ни себя. Только не говорите никому. Особенно доктору Жанно. Ей не понравится, что я болтаю о ее студентах.

— Даю слово.

Девушка глубоко вздохнула.

— Кажется, Анна и правда в беде и ей нужна помощь. Не просто потому, что мне приходится покрывать ее. Мы дружим с Анной, или, скорее, гуляли вместе около года. Потом она изменилась. Отключилась. Я уже подумывала звонить ее матери. Кто-то должен знать. — Она сглотнула и переступила с ноги на ногу. — Анна почти все время торчит в консультационном центре, якобы потому, что она такая несчастная. Пропадает днями, а когда возвращается, постоянно сидит здесь. И выглядит такой нервной, будто готова прыгнуть с моста.

Сэнди замолчала и уставилась на меня в нерешительности.

— Один друг сказал мне, что Анна ввязалась во что-то.

— Да?

— Не знаю, правда это или нет, и стоит ли мне вообще говорить. Распространять слухи не в моем стиле, но, если Анна попала в беду, я никогда себе не прощу, что промолчала.

Я подождала.

— А если это правда, она в опасности.

— Во что ввязалась Анна?

— Вам покажется странным. — Сэнди покачала головой, серьги ударились о подбородок. — То есть такое всегда случается с кем-то, но не со знакомыми. — Девушка снова сглотнула и оглянулась на дверь. — Друг сказал мне, что Анна присоединилась к какому-то культу. Поклонникам сатаны. Не знаю…

Услышав скрип половиц, Сэнди прошла в дальний конец кабинета и подобрала несколько журналов. Когда зашла Дейзи Жанно, она уже сосредоточенно раскладывала их.

Глава 9

— Извините, ради Бога, — тепло улыбнулась Дейзи. — Кажется, я постоянно заставляю вас ждать. Вы познакомились с Сэнди?

Она собрала волосы в тот же безупречный пучок.

— Да. Мы говорили о прелестях сортировки.

— Я часто прошу студентов разобрать журналы. Разложить, скопировать. Утомительно, конечно, но исследовательская работа состоит по большей части из нудных занятий. Мои помощники очень терпеливы.

Она улыбнулась Сэнди, та одарила ее подобием ухмылки и вернулась к журналам. Меня поразило, насколько по-разному Жанно относилась к Сэнди и Анне.

— Ну, давайте покажу, что я нашла. Думаю, вам понравится.

Она кивнула на диванчик.

Когда мы сели, Жанно взяла стопку материалов с маленького медного столика справа и склонилась над распечаткой в две страницы. В короне волос резкой белой линией выделялся пробор.

— Здесь заголовки книг о Квебеке девятнадцатого века. Я уверена, что во многих из них вы найдете упоминания о семье Николе.

Она передала мне список, я взглянула на него, но сейчас меня волновала вовсе не Элизабет Николе.

— А вот книга об эпидемии оспы в 1885-м. Здесь вы можете найти что-нибудь о работе Элизабет. Даже если ничего не обнаружите, то хотя бы почувствуете дух того времени, чудовищность страданий Монреаля.

Том выглядел новым и был в отличном состоянии, будто никто еще его не читал. Я просмотрела несколько страниц ничего не видящими глазами. Что хотела сказать мне Сэнди?

— Но, мне кажется, вам особенно понравится это.

Жанно вручила мне нечто похожее на три старинные книги, потом откинулась на спинку дивана и с улыбкой, но пристально поглядела на меня.

Обложки серые, переплет и окантовка цвета темного бургундского. Я осторожно открыла корочку и перевернула несколько страниц. Книга пахла плесенью, будто долго пролежала на чердаке или в подвале. Это был не журнал, но дневник, написанный от руки крупными, четкими буквами. Я взглянула на первую дату: 1 января 1844 года. Нашла последнюю: 23 декабря 1846-го.

— Их написал Луи-Филипп Беланже, дядя Элизабет. Известно, что он тщательно вел дневники, и я наугад проверила отдел Редкой литературы. Скорее всего Макгилл владеет частью коллекции. Не знаю, где остальные дневники, если они вообще сохранились, но могу поспрашивать. Мне пришлось заложить душу, чтобы достать эти. — Она засмеялась. — Я взяла те, которые совпадают с рождением и ранним детством Элизабет.

— Глазам не могу поверить! — воскликнула я, моментально позабыв об Анне Гойетт. — Даже не знаю, что сказать.

— Скажите, что будете очень осторожно с ними обращаться.

— Я правда могу забрать их домой?

— Конечно. Я вам доверяю. Уверена, вы сознаете их ценность и будете очень аккуратны.

— Дейзи, я в восторге. Даже не надеялась на такое счастье.

Она отмахнулась от благодарностей, потом тихо сложила руки на коленях. Мы помолчали. Мне не терпелось уйти домой и погрузиться в чтение дневников. И тут я вспомнила о племяннице сестры Жюльены. И словах Сэнди.

— Дейзи, я хотела бы спросить кое-что об Анне Гойетт.

— Да?

Она еще улыбалась, но глаза насторожились.

— Как вы знаете, я работаю с сестрой Жюльеной, а она тетя Анны.

— Не знала, что они родственники.

— Вот. Сестра Жюльена позвонила мне и сказала, что Анна не появлялась дома со вчерашнего утра, и ее мать очень беспокоится.

Во время разговора я краем глаза следила, как Сэнди сортирует журналы и складывает их на полки. Сейчас в дальнем конце кабинета стало очень тихо. Жанно тоже это заметила.

— Сэнди, ты, наверное, очень устала. Можешь немного отдохнуть.

— Я совсем не…

— Я тебя очень прошу.

Сэнди встретилась со мной взглядом, когда выходила из кабинета. Выражение ее лица осталось для меня загадкой.

— Анна умная молодая женщина, — продолжила Жанно. — Немного легкомысленная, но интеллектуально развитая. Я уверена, с ней все в порядке.

Твердо.

— Тетя говорит, Анна никогда так не исчезала.

— Наверное, ей нужно какое-то время подумать. Насколько я знаю, у нее возникли разногласия с мамой. Скорее всего, Анна решила несколько дней побыть одна.

Сэнди намекнула, что Жанно защищает своих студентов. Вот в чем дело? Профессор что-то знает, но не хочет говорить?

— Наверное, я чересчур тревожная по натуре. Но на работе я вижу столько молодых женщин, с которыми не все в порядке.

Жанно опустила глаза. Несколько минут она сидела без движения. Потом с той же улыбкой:

— Анна Гойетт пытается избавиться от давления дома. Вот и все, что я могу сказать. Говорю вам, она жива и здорова.

Откуда такая уверенность? Может, спросить? Что за черт. Я решила посмотреть на ее реакцию.

— Дейзи, я знаю, это звучит странно, но, я слышала, Анна связалась с какой-то сатанистской сектой.

Улыбка испарилась.

— Даже и спрашивать не буду, откуда вы взяли подобную информацию. Она меня не удивляет. — Жанно покачала головой. — Растлители малолетних. Убийцы-психопаты. Развращенные мессии. Проповедники Судного дня. Сатанисты. Подозрительный сосед, скармливающий мышьяк ряженым.

— Но они существуют, — возразила я, подняв бровь.

— Правда? Или это просто городские легенды? Современные мемораты?

— Мемораты? — Интересно, какое отношение они имеют к Анне.

— Термин фольклористов. Люди пытаются объединить свои страхи с известными легендами. Так можно объяснить пугающие непонятные явления.

На лице у меня отразилось недоумение.

— В любой культуре есть истории, легенды, выражающие общие опасения. Боязнь привидений, посторонних, чужих. Потери детей. Когда случается что-то непонятное, мы обновляем старые сказки. Ведьма унесла Гензеля и Гретель. Мужчина на ярмарке украл заблудившегося ребенка. Так странное происшествие кажется более правдоподобным. И люди сочиняют истории о похищении НЛО, явлении Элвиса, отравлении на Хэллоуин. Несчастье всегда случается с другом друга, двоюродным братом, сыном шефа.

— Разве на Хэллоуин никто не отравлялся сладостями?

— Один социолог проверил газетные статьи с 1970 по 1980 год и обнаружил, что только две смерти можно списать на отравление леденцами, в обоих случаях внутри семьи. Очень мало других случаев получило документальные подтверждения. Но легенда появилась, потому что она выражала глубинные страхи: потерю ребенка, боязнь ночи, боязнь незнакомых людей.

Я не перебивала ее, ждала ниточку, ведущую к Анне.

— Вы слышали о «текстах преследования»? Антропологи их любят.

Я вернулась на выпускной школьный семинар по мифологии.

— Тексты преследования. Рассказы, в которых для решения сложных проблем находят козлов отпущения.

— Точно. Обычно козлами отпущения становятся аутсайдеры — расовые, этнические или религиозные группы, мешающие жить остальным. Римляне обвиняли ранних христиан в кровосмешении и приношении в жертву младенцев. Поздние христианские секты предъявляли те же претензии к иудеям. Погибли тысячи людей. Вспомните об охоте на ведьм. Или холокост. И такое происходило не только в древние времена. После студенческого восстания в конце шестидесятых во Франции еврейских лавочников обвинили в похищении молодых девушек из примерочных магазинов.

Я смутно припомнила такой случай.

— А недавние истории об иммигрантах из Турции и Северной Америки? Несколько лет назад сотни родителей-французов заявляли, что они воруют, убивают и расчленяют детей, хотя на самом деле ни один ребенок во Франции не числился пропавшим без вести. А миф продолжает жить уже здесь, в Монреале, только теперь ритуальные убийства детей практикуют другие. — Она наклонилась ко мне, широко распахнула глаза и почти прошипела последнее слово: — Сатанисты.

Я никогда не видела ее такой разгоряченной. Слова Жанно пробудили воспоминания. Малахия на нержавеющей стали.

— И правда неудивительно, — продолжала она, — увлечение демонологией всегда усиливается во время социальных перемен. И в конце столетия. Но теперь опасность исходит от сатаны.

— Разве Голливуд не подталкивает к таким выводам?

— Не намеренно, конечно, но подталкивает. Голливуду просто нужны коммерчески успешные фильмы. Вечный вопрос: создает ли искусство время или просто отражает его? «Ребенок Розмари», «Знамение», «Изгоняющий дьявола». Что делают такие фильмы? Они объясняют страхи общества через демонические образы. А люди слушают и смотрят.

— Но разве они не просто одно из последствий растущего интереса к мистицизму в американской культуре за последние тридцать лет?

— Конечно. А что еще стало популярным у последнего поколения?

Я чувствовала себя как на экзамене. Какое отношение все это имеет к Анне? Я покачала головой.

— Фундаменталистское христианство. Здесь, конечно, все завязано на экономике. Приостановки производства. Закрытие заводов. Увольнения. Бедность и экономическая нестабильность уже повод для беспокойства. Но не единственный. Люди любого экономического уровня волнуются из-за смещения социальных норм. Стали меняться отношения между мужчиной и женщиной, между членами семьи, поколениями.

Она загибала пальцы на каждом пункте.

— Старые объяснения больше не работают, а новые еще не появились. Фундаменталистские церкви дают утешение, предлагая простые ответы на сложные вопросы.

— Сатана.

— Сатана. Все мировое зло от сатаны. Подростков вовлекают в поклонение дьяволу. Детей воруют и убивают в демонических ритуалах. По всей стране прокатываются сатанинские убийства рогатого скота. Логотип «Проктер энд Гэмбл» содержит тайный сатанинский символ. Побеги страха завязываются на слухах и питают их, вот они и растут.

— Значит, вы полагаете, что сатанистских культов не существует?

— Не совсем. Есть парочка, что там говорить, высокопрофессиональных организованных сатанистских групп, как, например, секта Антона Лавея.

— Церковь Сатаны в Сан-Франциско.

— Да. Но это маленькие, очень маленькие группы. Большинство «сатанистов», — она согнула указательный и безымянный пальцы обеих рук, заключая термин в кавычки, — скорее всего просто белые дети среднего класса, играющие в поклонение дьяволу. Иногда они выходят за рамки, конечно, бесчинствуют в церквях и на кладбищах или мучают животных, но по большей части только исполняют множество ритуалов и отправляются по следам легенды.

— Легенды?

— По-моему, так говорят социологи. Ходят в жуткие дома с привидениями или на кладбища. Зажигают факелы, рассказывают страшные истории, творят заклинания, иногда хулиганят понемножку. Потом, когда полиция находит рисунки и надписи, перевернутые надгробные камни, кострище, иногда мертвую кошку, люди сразу думают, что вся местная молодежь поклоняется сатане. Пресса подхватывает сенсацию, священники бьют в набат, и появляется новая легенда.

Жанно, как всегда, полностью владела собой, но во время монолога ее ноздри широко раздувались, выдавая напряжение, какого я никогда еще за ней не замечала. Я молчала.

— Мне кажется, опасность сатанизма сильно преувеличена. Еще один «текст преследования», как сказали бы ваши коллеги.

Внезапно она вскрикнула так, что я даже подпрыгнула на месте.

— Дэвид! Это ты?

Я не слышала ни звука.

— Да, мэм. — Приглушенный голос.

В дверях появилась высокая фигура, лицо скрывал капюшон куртки и гигантский шарф, завязанный на шее. Сгорбленная фигура показалась мне смутно знакомой.

— Извините меня на секундочку.

Жанновстала и исчезла за дверью. Я не уловила их разговора, но мужской голос звучал взволнованно, взмывал и опадал, как у хныкающего ребенка. Жанно часто его перебивала. Она говорила отрывисто и твердо в противовес неуверенному тону молодого человека. Я разобрала только одно слово: «Нет». Она повторила его несколько раз.

Потом наступила тишина. Через секунду Жанно вернулась, но не села.

— Студенты, — сказала она, смеясь и качая головой.

— Дайте угадаю. Ему нужно еще немного времени, чтобы закончить работу.

— Ничто не меняется. — Она посмотрела на часы. — Ну, Темпе, надеюсь, вы приходили не напрасно. Будьте поаккуратнее с дневниками. Они очень ценные.

Меня выпроваживали.

— Конечно. Я верну их не позже понедельника.

Я встала, положила материалы Жанно в портфель, взяла куртку и сумочку.

Жанно улыбкой проводила меня из кабинета.

* * *

Зимой небо Монреаля окрашивается в основном в серые тона — от сизого до железного, свинцового и цинкового. Когда я вышла из Беркс-Холла, влажные облака превратили день в пасмурный оловянно-свинцовый сплав.

Я закинула на плечо портфель и сумочку, засунула руки в карманы и повернула вниз по склону, навстречу сырому ветру. Я не сделала и двадцати шагов, а глаза уже застилали слезы. По дороге меня не покидал образ острова Фрипп. Пальметто. Морские водоросли. Солнечный свет блестит на волнах.

«Прекрати, Бреннан. Март бывает холодный и ветреный во многих уголках планеты. Прекрати считать Каролину мерой для определения погоды во всем мире. Могло быть и хуже. Мог пойти снег». Тут мне на щеку упала первая пушистая снежинка.

Открывая дверцу машины, я заметила высокого молодого человека, уставившегося на меня с другой стороны улицы. Я узнала куртку и шарф. Сгорбленная фигура несчастного просителя Жанно, Дэвида.

Наши взгляды на мгновение встретились, и меня поразил яростный гнев в его глазах. Потом студент молча развернулся и поспешил в другую сторону. Я нервно залезла в машину и закрыла дверь. Слава Богу, он — проблема Жанно, а не моя.

По дороге в лабораторию я, как обычно, переигрывала уже случившееся и волновалась о несделанном. Где Анна? Стоит ли принимать всерьез подозрения Сэнди о секте? Права ли Жанно? Что такое сатанистские культы: подростковые компании или нечто большее? Почему я не расспросила Жанно о безопасности Анны поподробнее? Наш разговор принял такой занимательный оборот, что я забыла об Анне. Произошло ли это намеренно? Скрывала ли Жанно что-то? И если так, то почему? Может, профессор просто защищала студентку от посторонних людей, лезущих в ее личные дела? От какого «давления дома» пытается избавиться Анна? Почему у Дэвида был такой угрожающий вид?

Как я смогу просмотреть дневники до понедельника? Самолет в пять вечера. Смогу ли я закончить отчет по Николе сегодня, написать заключения на младенцев завтра и прочитать дневники в воскресенье? Неудивительно, что у меня нет никакой личной жизни.

Пока я доехала до дороги Партене, снег повалил хлопьями. Я нашла место на парковке и помолилась, чтобы не застать машину в сугробе, когда вернусь.

В коридоре пахло паром и мокрой шерстью. Я потопала ногами, внесла свой вклад в уже образовавшуюся на полу блестящую мелкую лужу растопленного снега и потащилась к лифту. Пока ехала вверх, пыталась стереть потекшую тушь с век.

На столе лежало два розовых листика с сообщениями. Звонила сестра Жюльена. Наверняка ждала новостей об Анне и Элизабет. Я не готова ни по одному из пунктов. Следующее. Райан.

Я набрала номер, и он ответил:

— Длинный у тебя перерыв.

Я взглянула на часы. Час сорок пять.

— У меня почасовая оплата. Что случилось?

— Мы наконец вычислили владельца дома в Сен-Жовите. Его имя Жак Гильон. Родился в Квебеке, но много лет назад переехал в Бельгию. Его местонахождение пока неизвестно, соседка-бельгийка сообщила, что Гильон сдавал дом в Сен-Жовите пожилой леди по имени Патриция Симоне. Она не знает наверняка, но думает, что съемщица бельгийка. Еще говорит, Гильон снабжал арендаторов автомобилями. Мы проверяем информацию.

— А соседка неплохо осведомлена.

— Они явно дружили.

— Обгоревшее тело из подвала могло принадлежать Симоне.

— Могло.

— Мы сделали хорошие рентгеновские снимки зубов. Они у Бержерона.

— Мы передали имя в Канадскую конную полицию. Они работают с Интерполом. Если Симоне бельгийка, ее опознают.

— А что с другими двумя телами, в спальне, и двумя взрослыми с младенцами?

— Мы еще не закончили.

Мы оба на секунду задумались.

— Довольно большой дом для одинокой пожилой дамы.

— Похоже, она не так уж одинока.

* * *

Следующие два часа я провела в лаборатории гистологии, снимая последние куски тканей с младенческих ребер и изучая их под микроскопом. Как я и боялась, на кости не оказалось никаких примечательных засечек и выбоин. Я могла сказать только, что убийца воспользовался очень острым ножом без зазубрин. Плохо для следователей. Хорошо для меня. Не придется долго писать отчет.

Я только вернулась в кабинет, как снова позвонил Райан.

— Как насчет пива? — спросил он.

— У меня нет пива в кабинете, Райан. Если бы было, я все бы выпила.

— Ты не пьешь.

— Тогда почему ты спрашиваешь меня про пиво?

— Я спрашиваю, не хочешь ли ты выпить. Можно зеленое.

— Что?

— Разве ты не ирландка, Бреннан?

Я посмотрела на настенный календарь. Семнадцатое марта. Мои ежегодные подвиги. Не хочется даже вспоминать.

— Я больше не могу, Райан.

— Обычно в таких случаях говорят: «Давай передохнем».

— Ты приглашаешь меня на свидание?

— Да.

— С тобой?

— Нет, с моим приходским священником.

— Ух ты! Он собирается нарушить клятву?

— Бреннан, ты не хочешь выпить со мной сегодня вечером? Что-нибудь безалкогольное?

— Райан, я…

— Сегодня День святого Пэтти. Пятница, вечер и снег. У тебя есть лучшее предложение?

Нет. На самом деле у меня вообще нет никаких предложений. Но мы с Райаном часто расследуем дела вместе, а я всегда придерживалась правила: не смешивать работу и личную жизнь.

Всегда. Правильно. Я одна и живу самостоятельно меньше двух лет своей взрослой жизни. Без всякого запрета на друзей мужского пола.

— Не думаю, что это хорошая идея.

Молчание, потом:

— У нас новости по Симоне. Она выскочила сразу же, как только начался поиск в Интернете. Родилась в Брюсселе, жила там еще два года назад. Все еще платит налоги на собственность в пригороде. Верная пожилая мадам, всю жизнь ходила к одному и тому же стоматологу. Старина ведет практику с каменного века и сохраняет все документы. Сейчас записи пересылают по факсу. Если рисунок совпадет, мы запросим оригинал.

— Когда она родилась?

Зашуршала бумага.

— В тысяча девятьсот восемнадцатом.

— Подходит. Семья?

— Проверяем.

— Почему она уехала из Бельгии?

— Может, захотела сменить обстановку. Слушай, друг, если ты все же вдруг надумаешь, я буду в «Херли» после девяти. Если будет очередь, воспользуйся моим именем.

Я сидела некоторое время и думала, почему отказала. С Питом мы договорились. Мы все еще любим друг друга, но жить вместе не можем. Дружить получается только на расстоянии. Таких хороших отношений у нас давно не было. Пит встречается с девушками. Я тоже могу себе кого-то завести. О Боже. Свидания. Сразу вспоминаются прыщи и скобки на зубах.

Честно говоря, мне очень нравится Эндрю Райан. Ни угрей, ни проблем с ортодонтией. Уже плюс. И в общем-то мы не работаем вместе. Но он мне кажется очень надоедливым. Непредсказуемым. Нет. С Райаном одни беспокойства.

Я заканчивала отчет о Малахии и Матиасе, когда снова зазвонил телефон. Я улыбнулась. Ладно, Райан. Ты победил.

Голос охранника сообщил, что внизу меня ждет посетитель. Я посмотрела на часы. Четыре двадцать. Кто может прийти так поздно? Вроде бы я никому не назначала встречи.

Я спросила имя. Он ответил, и у меня упало сердце.

— О нет! — не сдержалась я.

— Est-ce qu’il у a un probleme?^[24]

— Non. Pas de probleme.^[25]

Я сказала, что сейчас спущусь.

Никаких проблем? Кого я обманываю?

В лифте я повторила:

— О нет!

Глава 10

— Что ты здесь делаешь?

— Ну, могла бы и обрадоваться, старшая сестренка.

— Я… конечно, я рада тебя видеть, Гарри. Просто ты так неожиданно.

Я меньше бы удивилась, если бы охранник заявил, будто внизу меня ждет Тедди Рузвельт. Она фыркнула:

— Какая теплая встреча!

Моя сестра сидела в вестибюле здания управления безопасности Квебека, окруженная пакетами «Ниман Маркус» и парусиновыми сумками разных форм и размеров. Она носила красные ковбойские сапоги, украшенные черными и белыми петельками, и подходящую кожаную куртку с бахромой. Когда Гарри встала, я заметила, что ее джинсы достаточно тесны, чтобы перебить кровообращение. И все заметили.

Гарри обняла меня. Сестричка сознавала, какое впечатление производит на окружающих, но совсем не стеснялась. Особенно когда окружающие обладают набором Y-хромосом.

— Брр, как здесь дьявольски холодно! Я так заледенела, что могу текилу охлаждать. — Она съежилась и обхватила грудную клетку руками.

— Да.

Сравнение до меня не дошло.

— Мы собирались сесть в полдень, но дурацкий снег заставил самолет покружить. Ну вот я и здесь, старшая сестричка.

Она опустила плечи и распахнула мне объятия. Бахрома куртки заколыхалась из стороны в сторону. Гарри выглядела так неуместно, просто удивительно. Как апельсин в тундре.

— Ладно. Замечательно. Какой сюрприз. Ну. Я… что привело тебя в Монреаль?

— Я все расскажу. Полный отпад. Когда узнала, ушам не поверила. То есть прямо здесь, в Монреале, и так далее.

— Что за «отпад», Гарри?

— Мой семинар, помнишь? Я рассказывала, Темпе, когда звонила в прошлые выходные. Я сходила туда. Записалась на учебные курсы в Хьюстоне и подсела на это дело. Никогда так не торчала. Первый уровень пролетела в мгновение ока. То есть правда пролетела. Некоторым людям нужны годы, чтобы осознать свой внутренний мир, а я изучила его за несколько недель. Научилась некоторым мощным терапевтическим приемам и взяла под контроль свою жизнь. А когда меня пригласили на семинар второго уровня, прямо сюда, где живет моя сестричка, я собрала вещички и двинула на север.

Чистые голубые, окаймленные комочками туши глаза Гарри сияли.

— Ты приехала на семинары?

— Именно. Все расходы оплачиваются. Ну почти все.

— Сейчас ты мне все подробно расскажешь, — сказала я, надеясь, что история получится недлинная.

Я не знала, уживутся ли провинция Квебек и Гарри вместе.

— Совершенный отпад, — отозвалась она, перефразируя свою изначальную фразу с некоторыми подробностями.

— Пошли наверх, я соберусь. Или, может, подождешь здесь?

— Ни за что. Хочу посмотреть, где работает покойницкий врач. Веди.

— Чтобы получить пропуск, надо показать документ с фотографией, — кивнула я на охранника за столом.

Он с ухмылкой наблюдал за нами и заговорил прежде, чем мы успели двинуться.

— Votre soeur?^[26] — взревел он на весь вестибюль, переглядываясь с другими охранниками.

Я кивнула. Теперь, очевидно, все знали, что Гарри моя сестра, и находили это чрезвычайно забавным. Охранник махнул в сторону лифта.

— Merci, — промямлила я и уничтожила его взглядом.

— Merci, — медленно произнесла Гарри, одарив каждого охранника лучезарной улыбкой.

Мы собрали пожитки Гарри и поехали на пятый этаж, сложили пакеты в коридоре рядом с моим кабинетом. Внутри все равно не поместятся. Количество сумок вызывало подозрения по поводу длительности ее визита.

— Черт, твой кабинет выглядит так, будто по нему промчался ураган.

Несмотря на рост метр семьдесят пять и модельную худобу, Гарри заполнила собой все пространство.

— Здесь небольшой беспорядок. Я только выключу компьютер, соберу вещи, и пойдем домой.

— Не торопись, у меня есть время. Я пока поговорю с твоими друзьями.

Она смотрела на ряд черепов, откинув голову назад так, что кончики волос сплетались с бахромой на подоле куртке. Пряди были даже светлее, чем раньше.

— Привет, — обратилась она к первому, — решил завязать, пока ты всему голова, не так ли?

Я не смогла сдержать улыбку. Ее краниальный друг смог. Пока Гарри занималась полкой, я отключила компьютер, собрала дневники и книги Дейзи Жанно. Я собиралась вернуться рано утром, так что забирать незаконченные отчеты не стала.

— Что у тебя новенького? — спросила Гарри у четвертого черепа. — Не хочешь говорить? О, ты такая сексуальная, когда не в настроении.

— Она всегда не в настроении. — В дверях стоял Эндрю Райан.

Гарри повернулась и смерила детектива взглядом. Медленно. Потом две пары голубых глаз встретились.

— Как дела?

Улыбка сестры, предназначавшаяся охранникам, не шла ни в какое сравнение с той, что она подарила Райану. В ту же секунду я поняла, что катастрофа неминуема.

— Мы как раз уходили, — заявила я, застегивая компьютерный чехол.

— И?..

— Ну что, Райан?

— Новая компания?

— Хороший детектив всегда заметит очевидное.

— Генриетта Ламур, — представилась сестра, протягивая руку. — Я младшая сестра Темпе.

Она, как обычно, подчеркнула разницу в возрасте.

— Похоже, вы не здешняя, — протянул Райан.

Бахрома затряслась в такт рукопожатию.

— Ламур? — пораженно переспросила я.

— Хьюстон. Это в Техасе. Бывал там когда-нибудь?

— Ламур? — повторила я. — Что случилось с Карга?

— Пару раз. Милый городишко.

Райан все разыгрывал из себя Бретта Маверика.

— Или Дэвуд?

Тут я удостоилась ее внимания.

— Интересно, с чего бы я должна носить фамилию этого тормоза? Ты помнишь Эстебана? Единственного человека в мире, уволенного с должности рабочего на складе супермаркета за тупость?

Эстебан Дэвуд был ее третьим мужем. Я не помнила его лица.

— Вы со Страйкером уже развелись?

— Нет. Но я выбросила его на свалку вместе с дурацкой фамилией. Карга! О чем я думала? Как можно жить с фамилией Карга? Как смотреть в глаза потомкам? Миссис Карга? Сестра Карга? Прапрадедушка Карга?

Райан присоединился:

— Неплохо, если ты одинокая Карга.

Гарри захихикала.

— Да, но я не хочу когда-нибудь превратиться в старую Каргу.

— Готово. Пойдем отсюда.

Я взяла куртку.

— Бержерон сказал, есть результаты, — проговорил Райан.

Я остановилась и посмотрела на него. Он посерьезнел.

— Симоне?

Он кивнул.

— Что-нибудь о телах наверху?

— Бержерон думает, они тоже из Европы. Или по крайней мере там им сверлили и пломбировали зубы. Есть какое-то различие в технике. Интерпол ведет поиск в Бельгии, из-за Симоне, но пока там ничего. У пожилой дамы нет семьи, так что здесь тупик. Королевская конная полиция не нашла никаких зацепок в Канаде. То же в Национальном центре картографической информации США. В Штатах ничего.

— Рогипнол достать здесь сложно, а те двое накачались им под завязку. Связь с Европой может объяснить появление наркотика.

— Может.

— Ламанш говорит, в телах из сарая нет ни алкоголя, ни наркотиков. А Симоне слишком обгорела для анализа.

Райан все знал. Я раздумывала вслух.

— Боже, Райан, прошла неделя, а мы все еще никого не опознали.

— Ага.

Он улыбнулся Гарри, та внимательно прислушивалась. Их флирт уже начал действовать мне на нервы.

— Ты не нашел улик в доме?

— Ты, наверное, слышала о небольшой заварушке на Уэст-Айленд, во вторник? «Рок-машина» спустила собак на двух «Ангелов ада». «Ангелы» открыли ответный огонь и оставили после себя одного убитого и трех тяжело раненных «машинистов». Так что мне работы хватало.

— Патриция Симоне получила пулю в лоб.

— А байкеры подстрелили двенадцатилетнего ребенка, который шел на тренировку по хоккею.

— О Боже. Слушай, я не говорю, что ты тянешь резину, но кто-то должен был хватиться этих людей. Речь идет о целой семье, черт возьми. Плюс еще двое. В доме должны быть какие-то улики.

— Специалисты вынесли оттуда сорок семь коробок всякого хлама. Мы просматриваем его, но пока без толку. Ни писем. Ни чеков. Ни фотографий. Ни списков покупок. Ни записных книжек с адресами. Счета за телефон и вывоз мусора оплачивала Симоне. Печное топливо привозили раз в год, она платила заранее. Мы не нашли никого, кто бы заходил в дом, после того как его сняла Симоне.

— А налог на собственность?

— Гильон. Платил официальным чеком компании «Ситикорп» из Нью-Йорка.

— Оружие нашли? — спросила я.

— Нет.

— Значит, самоубийство не проходит.

— Да. И вряд ли бабуля пришила всю семейку.

— Вы проверили адрес?

— Ничего. Туда ни разу не вызывали полицию.

— Записи телефонных звонков?

— На подходе.

— А что машины? Разве их не регистрировали?

— Обе на Гильона. На адрес в Сен-Жовите. Он же платил по страховке.

— У Симоне есть водительские права?

— Да, бельгийские. Чистые.

— Медицинская страховка?

— Нет.

— Что-нибудь еще?

— Ничего.

— Кто обслуживал машины?

— Похоже, Симоне ездила в город на станцию. Описание совпадает. Она платила наличными.

— А дом? Женщина пожилого возраста не может сама заниматься ремонтом.

— Там явно жили еще люди. Соседи говорят, пара с детьми появилась несколько месяцев назад. Они видели, как подъезжали и другие автомобили. Иногда в больших количествах.

— Может, она взяла квартирантов?

Мы повернулись к Гарри.

— Ну, знаете, сдавала комнаты?

Мы с Райаном дали ей продолжить.

— Проверьте объявления в газетах. Или на церквях.

— Кажется, она не ходила в церковь.

— Может, она распространяла наркотики. Вместе с тем парнем, Гильоном. Вот почему ее убили. Вот почему нет никаких свидетельств.

Глаза моей сестры расширились от возбуждения. Гарри увлеклась.

— Может, она пряталась.

— Кто такой Гильон? — спросила я.

— Ни здесь, ни там записей в полиции нет. Бельгийские копы им уже занимаются. Парень жил сам по себе, никто о нем ничего не знает.

— Как и о старушке.

Мы с Райаном уставились на Гарри. Неплохое замечание. Заверещал телефон, показывая, что линии переключили на вечерний режим работы. Райан посмотрел на часы.

— Ну, надеюсь увидеть вас обеих вечером.

— И не надейся. Мне надо закончить отчет по Николе.

Гарри открыла рот, но, заметив мой взгляд, промолчала.

— Все равно спасибо, Райан.

— Enchante^[27], — сказал он Гарри, потом повернулся и вышел в коридор.

— Красавчик ковбой.

— Даже и не думай, Гарри. В его черной записной книжечке больше имен, чем на желтых страницах Омахи.

— Просто смотрю, дорогая. Это еще не запрещено.

* * *

Хотя было еще пять часов, уже сгустились глубокие сумерки. Фары и уличные фонари светили сквозь падающий снег. Я открыла и завела машину, потом несколько минут чистила окна и ветровое стекло, пока Гарри искала подходящую радиостанцию. Когда я забралась внутрь, мое обычное «Вермонт паблик радио» сменила местная рок-станция.

— Здорово, — одобрила Гарри Митсоу.

— Она из Квебека, — сообщила я, вывернула руль и дала задний ход, пытаясь выдернуть «мазду» из снежной колеи. — Долго считалась самой крутой.

— Я имела в виду французский рок-н-ролл. Здорово.

— Да.

Передние колеса выскочили на асфальт, и я присоединилась к потоку автомобилей.

Гарри слушала песню, пока мы пробирались извилистой дорогой на запад, к Сентервиллю.

— Она поет про ковбоя? Mon^[28] ковбой?

— Да, — ответила я, сворачивая на Вигер. — Наверное, он ей нравится.

Мы потеряли Митсоу, когда въехали в туннель Виль-Мари.

* * *

Через десять минут я уже закрывала дверь своей квартиры. Показала Гарри спальню для гостей и пошла на кухню проверить запасы провизии. Я собиралась навестить «Этуотер маркет» в выходные, так что много не обнаружила. Когда подошла Гарри, я Переворачивала крошечный чуланчик, так называемую кладовую.

— Я приглашаю тебя на ужин, Темпе.

— Да?

— То есть «Обретение внутренней жизни» приглашает тебя на ужин. Я же говорила. Они оплачивают мои расходы. Ну, по крайней мере до двадцати долларов за ужин. Остальное по карточке Гови «Дайнерс клаб».

Гови — ее второй муж и, возможно, источник того, что прячется в пакетах «Ниман Маркус».

— Почему эта самая «Внутренняя жизнь» оплачивает твою поездку?

— Потому что я очень хорошо учусь. На самом деле мне предоставили особые условия. — Она театрально подмигнула, открыв рот и сморщив правую часть лица. — Обычно так не делают, но они правда хотят, чтобы я не теряла оборотов.

— Ну, если ты уверена. Чего тебе хочется?

— Действовать!

— Я имела в виду еду.

— Все, что угодно, только не барбекю.

Я задумалась.

— Индийское?

— Катальпа или пайуте?

Гарри гикнула. Она всегда любила собственные шутки.

— «Индийская звезда» всего в двух кварталах отсюда. Они делают восхитительную хорму.

— Ух ты. Кажется, я никогда не пробовала индийской кухни. И уж точно никогда — французско-индийской. В любом случае не думаю, что у нас получится съесть карму.

Я только головой покачала.

— Я выгляжу так, будто прошла шестьдесят километров пешком, — объявила Гарри, изучая несколько длинных прядей. — Надо провести ремонтные работы.

Я пошла в спальню, надела джинсы, взяла ручку с бумагой и зарылась в подушки на кровати. Открыла первый дневник и отметила дату начальной записи: 1 января 1844 года. Выбрала одну из библиотечных книг, нашла раздел, посвященный Элизабет Николе, и посмотрела день ее рождения. 18 января 1846-го. Дядя завел дневник за два года до появления Элизабет.

Луи-Филипп Беланже писал твердым почерком, но записи выцвели от времени. Чернила стали темно-коричневыми, кое-где слова расплылись до неузнаваемости. К тому же он говорил на старинном французском и сыпал незнакомыми терминами. Через полчаса у меня застучало в висках, появилось всего несколько заметок.

Я откинулась назад и закрыла глаза. В ванной еще лилась вода. Я устала и разочаровалась. Ни за что не прочту это за два дня. Лучше потрачу несколько часов у ксерокса, а потом почитаю дневники на досуге. Копировать материалы Жанно не запрещала. Для оригинала так будет даже лучше, решила я.

Искать ответ прямо сейчас нужды нет. В конце концов, в отчете не требуется ничего объяснять. Я видела только то, что было в костях. Опишу свои изыскания и оставлю добрым сестрам теорию. Или вопросы.

Может, они не поймут. Может, не поверят мне. Или встретят известия без восторга. Или нет? Повлияет ли отчет на заявку Ватикану? Сделать ничего нельзя. Я уверена, что не ошибаюсь насчет Элизабет. Просто не могу представить, что это значит.

Глава 11

Гарри разбудила меня через два часа. Она умылась, высушила волосы и что там еще подразумевали ремонтные работы. Мы собрались и пошли на улицу Сен-Катарин. Снег уже не падал, но скрывал все вокруг, немного приглушая шум города. Дорожные знаки, деревья, почтовые ящики и припаркованные машины надели пушистые белые шапки.

В ресторане посетителей было немного, и нас тут же усадили за столик. Когда мы сделали заказ, я спросила Гарри о семинарах.

— Полный отпад. Я научилась думать и жить совершенно по-новому. Это не какой-нибудь восточный мистицизм и дешевая наколка. Не говоря уже о зельях, или кристаллах, или Тральной защите и подобной чуши. Я научилась контролировать свою жизнь.

— Как?

— Я научилась самопознанию, прохожу очищение через духовное пробуждение. Достигаю внутреннего покоя через целостное здоровье и излечение.

— Духовное пробуждение?

— Не пойми меня неправильно, Темпе. Это не та чушь о возрождении, которой нас потчевали евангелисты дома. Никаких раскаяний, или веселого щебетания во славу Господа, или праведного прохождения через пламя.

— И чем они отличаются?

— Там все завязано на проклятии, и вине, и принятии своей доли грешника, и обращению к Господу, чтобы он позаботился о тебе. Я не покупала у монахинь программки, и тридцать восемь лет жизни не изменили моего мнения.

Мы с Гарри провели юные годы в католических школах.

— Здесь я сама о себе забочусь.

Она ткнула себя в грудь наманикюренным ногтем.

— Как?

— Темпе, ты что, издеваешься?

— Нет. Просто интересно, что надо делать.

— Познавать свое тело и разум, потом очищаться.

— Гарри, не надо забрасывать меня теорией. Что ты делаешь?

— Ну, правильно питаюсь, правильно дышу и — ты заметила, что я отказалась от пива? Очищаюсь.

— И много денег ты заплатила за семинары?

— Я же говорила. Они отказались от платы да еще и выдали мне билет на самолет.

— А в Хьюстоне?

— Там, да, конечно, кое-что я заплатила. Они не могут совсем ничего не брать. Грандиозные люди.

Тут нам принесли еду. Я заказала хорму из телятины. Гарри — овощное карри с рисом.

— Видишь? — Она кивнула на свою тарелку. — Больше никаких трупов животных. Я очищаюсь.

— Где ты нашла эти курсы?

— В общинном колледже графства Норт-Харрис.

Принимается.

— Когда ты начинаешь?

— Завтра. Семинар идет пять дней. Я тебе все расскажу. Правда. Буду приходить домой каждый вечер и докладывать, что конкретно мы делали. Ничего, если я поживу у тебя?

— Конечно. Я правда рада тебя видеть, Гарри. И мне очень интересно то, чем ты занимаешься. Но я уезжаю в Шарлотт в понедельник.

Я порылась в заднем кармане сумочки, нашла запасные ключи и вручила ей.

— Можешь оставаться сколько захочешь.

— Никаких шумных вечеринок, — заявила она, наклонившись вперед и погрозив мне пальцем. — За домом будет приглядывать моя знакомая.

— Да, мам, — ответила я.

Несуществующая бдительная знакомая женщина была, наверное, старейшей шуткой в нашей семье.

Гарри подарила мне фирменную сияющую улыбку и положила ключи в карман джинсов.

— Спасибо. Ладно, хватит обо мне. Давай расскажу, что задумал на сей раз Кит.

Следующие полчаса мы обсуждали последний проект моего племянника. Кристофер Говард получился от второго брака Гарри. На восемнадцатилетие он получил значительную сумму от отца, купил пятнадцатиметровый парусник и занялся его ремонтом. Зачем, Гарри не понимала.

— Расскажи мне еще раз, как Гови выбрали имя?

Я знала историю наизусть, но любила ее послушать.

— Мама Гови сбежала сразу после того, как он родился, а папаша еще раньше. Она оставила Гови на ступенях приюта в Бейсике, в Техасе, с запиской, приколотой к одеяльцу. В ней говорилось, что мама вернется, а ребенка пусть назовут Говард. Парни из приюта не поняли, что она имела в виду: имя или фамилию, и решили не рисковать. Его крестили как Говарда Говарда.

— Чем сейчас занимается Гови?

— Все теми же нефтяными скважинами, а еще охотится за каждой юбкой в Западном Техасе. Но он очень добр ко мне и Киту.

Когда мы поели, официант унес тарелки и я заказала кофе. Гарри отказалась: стимулирующие средства мешают очищению. Мы помолчали. Потом:

— Так где хотел с тобой встретиться ковбой?

Я бросила помешивать кофе и попыталась сообразить, о ком она. Ковбой?

— Коп с потрясающей задницей.

— Райан. Он собирается в клуб «Херли». Сегодня День святого…

— О, черт, и правда! — Она посерьезнела. — Наш долг перед предками — присоединиться к прославлению великого святого, пусть даже малыми средствами.

— Гарри, я давно…

— Темпе, но если бы не святой Патрик, наших предков съели бы змеи и мы никогда не появились бы на свет.

— Я не говорю…

— А сейчас, когда ирландцы оказались в таком трудном положении…

— Дело не в этом, как ты прекрасно знаешь.

— Далеко отсюда до «Херли»?

— Пара кварталов.

— Решено. — Она распростерла руки ладонями кверху. — Идем туда, слушаем пару песенок, уходим. Мы же не на ночь в опере подписываемся.

— Я такое и раньше слышала.

— Нет, обещаю. Как только ты захочешь, мы сразу уйдем. Эй, мне тоже с утра рано вставать.

Довод впечатления не произвел. Гарри из тех людей, что не спят сутками.

— Темпе. Тебе надо хоть изредка выходить в свет.

А этот произвел.

— Хорошо. Но…

— Хо-хо. Да хранят тебя святые, мошенник.

Гарри сигналила официанту, чтобы тот принес счет, а у меня сжимался в комок желудок. Когда-то мне нравились ирландские пабы. Любые пабы. Я не хотела открывать старый послужной список и делать в нем новые записи.

«Расслабься, Бреннан, чего ты боишься? Ты уже ходила в «Херли» и не утонула в пиве. Правильно. Что же ты дрожишь?»

* * *

Гарри мило болтала всю дорогу от Сен-Катарин до Кресчент. В девять тридцать на улице уже собралась толпа, парочки и полицейские смешались с последними покупателями и туристами. Все носили тяжелые пальто с шарфами и шляпами. Люди выглядели толстыми и неповоротливыми, как кусты, завернутые и подвязанные на зиму.

Часть Кресчент над Сен-Катарин — английская «улица мечты»: по обе стороны расположены бары для одиночек и модные рестораны. «Хард-рок кафе». «Четверг». «У сэра Уинстона Черчилля». Летом зрители потягивают напитки на балконах и наблюдают за романтичными танцами внизу. Зимой все перебираются внутрь.

Немногие, кроме завсегдатаев «Херли», заходят дальше Сен-Катарин. Но только не в День святого Патрика. Когда мы подошли, очередь уже выстроилась от входа, по лестнице и до угла.

— Черт, Гарри. Я не собираюсь отморозить себе задницу. Я не хотела упоминать о предложении Райана.

— Ты здесь знаешь кого-нибудь?

— Я не завсегдатай.

Мы молча встали в очередь и начали переминаться с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Это напомнило мне о монахинях из Мемфремагога, а потом и о незаконченном отчете по Николе. И о дневниках на тумбочке возле кровати. И об отчетах об убитых младенцах. И о занятиях в Шарлотте на следующей неделе. И о докладе, который я собиралась представить на собрании по физической антропологии. Лицо онемело от холода. Зачем я позволила Гарри себя уговорить?

В десять вечера постоянные посетители редко выходят из пабов. Через пятнадцать минут мы продвинулись всего на полметра.

— Я чувствую себя замороженным полуфабрикатом, — пожаловалась Гарри. — Ты точно не знаешь никого внутри?

— Райан говорил, я могу воспользоваться его именем, если будет очередь.

Мои представления о равноправии не выдержали перед угрозой обморожения.

— Сестричка, о чем ты думала?

Гарри без зазрения совести использовала любой удобный случай.

Она сошла на тротуар и исчезла в начале очереди. Через минуту я увидела ее у задней двери рядом с особенно громадным представителем Ирландского национального футбольного клуба. Оба махали мне. Стараясь не встречаться взглядом с оставшимися в очереди, я кинулась к лестнице и проскользнула внутрь.

Я последовала за Гарри и ее спутником через лабиринт комнат, составлявших «Ирландский паб Херли». Каждый стул, полочка, стол, барный стул, каждый квадратный сантиметр пола заполнен одетыми в зеленое завсегдатаями. Вывески и зеркала рекламировали «Басе», «Гиннес» и эль «Килкенни». Здесь пахло пивом и стоял такой дым, что хоть топор вешай.

Мы протиснулись вдоль каменных стен между столами, кожаными креслами и бочонками и пробились наконец к бару из дуба и меди. Уровень шума превосходил допустимый при взлете самолета.

Когда мы обошли главный бар, я заметила Райана на высоком деревянном стуле у боковой комнаты. Он прислонился к каменной стене, одной ногой зацепился за нижнее кольцо стула. Другая нога лежит на сиденьях двух пустых стульев справа. Его голова выделялась на фоне квадратного отверстия в камне, окруженного резным зеленым деревом.

Через окошко виднелось трио, играющее на скрипке, флейте и мандолине. Столы располагались по периметру комнаты, а посредине на невозможно маленьком пятачке прыгали пять танцоров. Три женщины двигались вполне сносно, но молодая пара просто переминалась с ноги на ногу, расплескивая пиво на все подряд в радиусе полутора метров. Никто не обращал на них внимания.

Гарри обняла футболиста, и он растворился в толпе. Я удивилась, как Райану удалось сохранить для нас стулья. И зачем. Я еще не решила, раздражает меня его уверенность или радует.

— Слава Богу, — сказал Райан, когда заметил нас. — Рад, что вы таки выбрались, леди. Присаживайтесь и наслаждайтесь.

Ему пришлось кричать, чтобы мы его услышали.

Райан подцепил ногой один из свободных стульев, подтянул его поближе и похлопал по сиденью. Гарри без промедления сняла куртку, уложила ее на стул и уселась сверху.

— При одном условии! — прокричала я.

Он поднял бровь, на меня уставились голубые глаза.

— Прекрати изображать ковбоя.

— Добрая ты, как камень в шоколаде.

Райан говорил так громко, что на шее вздувались вены.

— Правда, Райан.

Я бы никогда не смогла сравниться с ним по мощности голоса.

— Ладно-ладно. Садись. Я пошла ко второму стулу.

— Я угощу вас газировкой, мэм.

Гарри захихикала.

У меня открылся рот, потом Райан вскочил и расстегнул мою куртку. Положил ее на стул, и я села.

Райан помахал официантке, заказал «Гиннес» себе и диетическую колу для меня. Я снова обиделась. Неужели я настолько предсказуема?

Он посмотрел на Гарри.

— Мне то же самое.

— Диетическую колу?

— Нет. Второе.

Официантка исчезла.

— А как же очищение? — проревела я в ухо Гарри.

— Что?

— Очищение?

— От одного пива не отравлюсь, Темпе. Я не фанатик.

Чтобы разговаривать, приходилось кричать, поэтому я сосредоточилась на музыкантах. Я выросла на ирландской музыке, и старые песни всегда будили во мне детские воспоминания. Бабушкин дом. Пожилые дамы, ирландский акцент, канаста. Складная кровать. Дэнни Кей на черно-белом экране. Засыпаю под пластинку Джона Гэри. Наверное, музыканты играли слишком громко, на бабулин вкус. Утрированно.

Группа запела балладу об отчаянном пирате. Я узнала песню и обхватила плечи. На припеве ладони сами захлопали в пятикратном стаккато. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! На последнем ударе появилась официантка.

Гарри болтала с Райаном, слова терялись в общем шуме. Я потягивала колу и оглядывалась. Высоко на стене в ряд висели резные деревянные щиты — тотемы древних семей. Или кланов? Я поискала «Бреннан», но из-за темноты и дыма большинство прочитать было невозможно. «Карга»? Нет.

Музыканты заиграли мелодию песни, которая бабушке понравилась бы. О молодой женщине, туго перевязывавшей волосы черной бархатной лентой.

Я посмотрела на фотографии в продолговатых рамках: портреты людей в воскресной одежде крупным планом. Когда их снимали — в 1890-м? 1910-м? Лица такие же угрюмые, как и в Беркс-Холле. Может, мешали жесткие воротники.

Настенные часы показывали время в Дублине и Монреале. Десять тридцать. Я проверила свои. Точно.

Через несколько песен Гарри начала размахивать обеими руками, чтобы привлечь мое внимание. Она походила на судью, который показывает нерезультативный бросок. Райан поднимал пустую кружку.

Я покачала головой. Он сказал что-то Гарри, потом поднял два пальца над головой.

Ну вот, подумала я.

Когда музыканты заиграли быстрый танец, я заметила, что Райан показывает в ту сторону, откуда мы недавно пришли. Гарри слезла со стула и исчезла в толпе. Цена узких джинсов. Даже думать не хотелось, сколько она простоит в очереди. Еще одно доказательство неравенства полов.

Райан снял куртку Гарри, положил ее на свое место, сел на стул моей сестрички, придвинулся ближе и прокричал мне в ухо:

— Ты уверена, что вы родились от одной матери?

— И отца.

От Райана пахло смесью рома и талька.

— Давно она живет в Техасе?

— С того момента, как Моисей вывел евреев из Египта.

— Моисей Мэлоун?

— Девятнадцать лет.

Я повернулась и уставилась на лед в стакане с колой. Райану не запрещено разговаривать с Гарри. У меня в любом случае не получится с ним пообщаться. Что же я так злюсь?

— Кто такая Анна Гойетт?

— Что?

— Кто такая Анна Гойетт?

Музыканты остановились на середине куплета, и имя прозвучало в относительной тишине.

— Боже, Райан, почему бы тебе еще и объявление не повесить?

— Мы сегодня какие-то раздражительные. Слишком много кофеина?

Он ухмыльнулся.

Я ответила злым взглядом.

— Вредно в твоем возрасте.

— В любом возрасте. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт?

Официантка принесла напитки и подарила Райану не менее ослепительную улыбку, чем моя сестра. Он заплатил и подмигнул ей. Черт возьми.

— Общаться с тобой не сахар, — заявил он, поставив одну из кружек с пивом на стойку.

— Я исправлюсь. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт?

— Столкнулся с Клоделем в деле о байкерах. И мы о ней поговорили.

— С чего бы?

— Он меня просил.

Никогда не пойму Клоделя. Он дает мне от ворот поворот, а потом обсуждает мой звонок с Райаном.

— Так кто она?

— Анна учится в Макгилле. Тетя попросила меня найти девочку. Дело не из разряда уголовных.

— Клодель сказал, она очень интересная молодая леди.

— Как-как?

Гарри выбрала именно этот момент, чтобы присоединиться к нам.

— Ух, ребятки. Если захотите писать, лучше занимайте очередь заранее.

Она оценила перемену мест и скользнула на бывший стул Райана. Будто по заказу, музыканты запели о виски в кувшине. Гарри раскачивалась и хлопала, пока какой-то чудак в кепке и зеленых подвязках не протанцевал к нам и не взял ее за руку. Она спрыгнула и пошла за ним в боковую комнату, где два молодых человека все еще изображали цапель. Партнер Гарри обладал основательным животиком и мягким круглым лицом. Надеюсь, она не уморит парня.

Я посмотрела на часы. Одиннадцать сорок. Глаза горели от Дыма, а горло скребло от криков.

Я наслаждалась.

И хотела выпить.

Серьезно.

— Слушай, у меня разболелась голова. Как только Джинджер Роджерс вернется с танцпола, я ухожу домой.

— Как хочешь, хвастунишка. Неплохо для первого раза.

— Боже, Райан. Я была здесь и раньше.

— Слушала рассказчиков?

— Нет!

Мне нравится ирландский фольклор.

Я наблюдала, как Гарри прыгает и извивается, длинные светлые волосы метались в воздухе. Все смотрели на нее. Чуть погодя я прокричала в ухо Райану:

— Клодель знает, где Анна?

Он покачал головой.

Я сдалась. Шансы на разговор нулевые.

Гарри с чудаком продолжали танцевать. Его лицо покраснело и покрылось потом, галстук на зажиме болтался под прямым углом. Когда Гарри в джиге повернулась ко мне лицом, я провела пальцем по горлу. Закругляйся. Конец съемки.

Она радостно помахала в ответ.

Я ткнула большим пальцем в сторону выхода, но она уже отвернулась.

О Боже!

Райан наблюдал за мной с веселой ухмылкой.

Я подарила ему взгляд, способный заморозить Эль-Ниньо, он откинулся назад и поднял руки в знак раскаяния.

В следующий раз, когда Гарри пролетала мимо меня, я снова замахала ей, но она со странным видом уставилась на что-то позади меня.

В двенадцать пятьдесят мои молитвы были услышаны: музыканты взяли перерыв. Гарри вернулась, раскрасневшаяся, но сияющая. Ее партнер выглядел так, будто нуждался в реанимации.

— Ух! На мне будто воду возили.

Она провела рукой по воротнику, запрыгнула на стул и проглотила пиво, заказанное Райаном. Когда чудак попытался сесть рядом с ней, она похлопала его по кепке:

— Спасибо, большой парень. Увидимся позже.

Тот склонил голову набок и по-щенячьи жалобно посмотрел на нее.

— Пока.

Гарри помахала ручкой, парень пожал плечами и растворился в толпе.

Гарри наклонилась ко мне через Райана:

— Темпе, кто это там? — Она кивнула на бар позади нас. Я начала поворачиваться.

— Не смотри туда!

— Что?

— Высокий худой парень в очках.

Я скосила глаза, что нежелательно при головной боли. Гарри проделывала подобные шутки в школе, когда я хотела уйти, а она остаться.

— Знаю. Он симпатичный и правда мной заинтересовался. Но стесняется. Проходили, Гарри.

Музыканты заиграли снова. Я встала и надела куртку:

— Пора спать.

— Нет. Правда. Он глазел на тебя все время, пока я танцевала. Я видела его через окно.

Я посмотрела в том направлении, что она показала. Никто не подходил под ее описание.

— Где?

Она пробежала взглядом по лицам в баре, потом оглянулась через плечо.

— Правда, Темпе. — Она пожала плечами. — Сейчас не вижу.

— Может, один из моих студентов. Они всегда жутко удивляются, когда видят меня где-то вне работы.

— Да, наверное. Парень выглядел слишком молоденьким для тебя.

— Спасибо.

Райан смотрел на нас, как дедушка на юнцов.

— Ты готова?

Я застегнула куртку и надела варежки.

Гарри посмотрела на «Ролекс» и сказала именно то, что я ожидала:

— Сейчас только полночь. Мы…

— Я ухожу, Гарри. Квартира всего в четырех кварталах отсюда, и у тебя есть ключи. Можешь остаться, если хочешь.

Она замешкалась на мгновение, потом повернулась к Райану:

— Ты здесь побудешь еще немного?

— Без проблем, малышка.

Она посмотрела на меня так же по-щенячьи, как недавно ее партнер.

— Ты точно не возражаешь?

— Конечно, нет. Черт побери!

Я объяснила, какой ключ от чего, и она меня обняла.

— Давай провожу, — предложил Райан и потянулся за курткой. Защитник.

— Нет, спасибо. Я большая девочка.

— Тогда давай вызову тебе такси.

— Райан, мне уже можно ходить одной.

— Как хочешь.

Он сел обратно и покачал головой.

* * *

Как приятно вдохнуть холодный воздух после жаркого, дымного паба. Но только на сотую долю секунды. Температура упала, поднялся ветер и снизил ее еще на миллион градусов.

Несколько шагов, и глаза заслезились, а кончик носа заледенел. Я натянула шарф на лицо, завязала сзади большим узлом. Пусть теперь я похожа на парня, зато ничего себе не отморожу.

Засунув руки поглубже в карманы, я пригнула голову и потащилась вперед. Обогнула Кресчент и пошла вверх по Сен-Катарин. Я согрелась, но едва что-то видела. Поблизости ни души.

Я только пересекла Маккей, когда мой шарф натянулся, и земля ушла из-под ног. Вначале я решила, что поскользнулась на льду, потом поняла, что кто-то тащит меняза шиворот. Чьи-то руки перевернули меня и для начала приложили лицом об стену. Мои ладони еще путались в карманах. Стукнувшись о камни, я скользнула вниз и ударилась коленями о землю. Меня окунули лицом в снег. Потом сильно прижали, кто-то вонзился коленями прямо в позвоночник. Ничего не видно, ни двинуться, ни вздохнуть! Я начала задыхаться. В ушах застучала кровь.

Я закрыла глаза и попыталась повернуть голову набок. Чуть-чуть вдохнула. Потом еще. И еще. Жжение спало, дыхание возобновилось.

Болела челюсть и все лицо. Голова зажата в неудобном положении, правый глаз притиснут к замерзшему снегу. Подо мной что-то лежало, кажется, сумочка. Это она вышибла из меня дыхание.

«Отдай ему сумочку!»

Я начала извиваться, пытаясь освободиться, но куртка и шарф связывали, точно смирительная рубашка. Мужчина пошевелился. Похоже, растянулся на мне. Его дыхание у моего уха. Хоть шарф и заглушал звуки, оно казалось быстрым, отчаянным, мощным, как у животного.

«Не теряй сознания. Обморок при такой погоде равнозначен смерти. Двигайся! Делай что-нибудь!»

Под тяжелой одеждой выступил пот. Я потихоньку двигала рукой в кармане, искала. Пальцы в шерстяных варежках стали скользкими.

Вот!

Я схватила ключи. Как только он ослабит хватку, я буду готова к действию. А пока остается только беспомощно ждать шанса.

— Оставь их в покое! — прошипел голос мне в ухо.

Он заметил!

Я застыла.

— Ты не знаешь, с чем связалась.

Не суйся! Не суйся во что? За кого он меня принимает?

— Оставь их в покое, — повторил он дрожащим голосом.

Я не могла говорить, да незнакомец, похоже, и не ждал ответа. Может, сумасшедший, а не грабитель?

Мы лежали целую вечность. Мимо пролетали машины. Я уже не чувствовала лица, шейные позвонки грозили треснуть. Я дышала ртом, на шарфе замерзала слюна.

«Успокойся! Думай!»

Я перебрала все возможности. Пьяный? Под кайфом? Нерешительный? Может, смакует какую-то больную фантазию, которая побудит его к действию? Сердце билось так громко, что я боялась, как бы оно не спровоцировало его.

Потом я услышала шаги. Он, наверное, тоже, потому что покрепче затянул мой шарф и закрыл мне лицо рукой в перчатке.

«Кричи! Делай что-нибудь!»

Я его не видела, и это сводило меня с ума.

— Слезь с меня, ты, грязная скотина! — заорала я сквозь шарф. Но голос, приглушенный толстым слоем шерсти, доносился будто за миллион километров отсюда.

Я сжала ключи мертвой хваткой, скользкие руки в варежках приготовились направить металл прямо в глаза, как только бандит расслабится. Внезапно шарф затянулся туже, мужчина двинулся. Снова встал на колени, переместил вес мне на спину. Сумочка надавила мне на грудь, и я снова начала задыхаться.

Бандит поднял мою голову за шарф, потом толкнул ее вниз. Я ударилась ухом об лед и гравий, перед глазами взорвалось облако искр. Он бил снова и снова, искры сливались в единое целое. Я чувствовала кровь на лице, во рту. Кажется, что-то щелкнуло у моей шеи. Сердце билось о ребра.

Слезь с меня, психованный ублюдок!

У меня кружилась голова, в мыслях появился отчет о вскрытии. Моем вскрытии. «Под ногтями ничего. Ран самозащиты нет».

«Не сдавайся!»

Я извернулась и попыталась закричать, но голос мой снова еле пробился сквозь шарф.

Внезапно удары прекратились, бандит пригнулся ниже. Заговорил, но у меня так звенело в ушах, что в сознание пробилось только несколько искаженных звуков.

Потом он оперся руками о мою спину и слез. Ботинки заскрипели по гравию — он ушел.

Я в полуобморочном состоянии вытащила руки из карманов, на четвереньках перевернулась и села. Накатывала тошнота, я встала на колени и опустила голову. Нос потек, изо рта сочилась то ли кровь, то ли слюна. Трясущимися руками я вытерла лицо шарфом, еще чуть-чуть, и я заплачу.

Ветер стучал в разбитые окна брошенного театра. Как он называется? Йелл? Йорк? Это казалось особенно важным. Я знала раньше, почему же не могу вспомнить сейчас? Я запуталась и начала непроизвольно дрожать — от холода, от страха и, наверное, от облегчения.

Когда тошнота прошла, я встала, прокралась вдоль здания и заглянула за угол. Никого.

На негнущихся ногах я побрела домой, оглядываясь на каждом шагу. Немногочисленные прохожие при виде меня отворачивались и шарахались в сторону. Просто еще одна пьянчужка.

Через десять минут я сидела на краешке кровати и искала у себя повреждения. Зрачки ровные, двигаются согласованно. Ничего не онемело. Тошнота не возвращалась.

Шарф мне и помешал, и одновременно помог. Бандит удобно использовал его в качестве поводка, но шерсть смягчила удары. На правой части головы я обнаружила несколько ссадин и синяков, но сотрясения, кажется, не было.

Неплохо для жертвы хулиганского нападения, подумала я, залезая под одеяло. Но хулиганское ли оно? У меня ничего не украли. Почему он сбежал? Психанул и передумал? Может, просто пьяный? Или понял, что я не та, за которую он меня принял? При минусовой температуре изнасилования случаются редко. Каков мотив?

Я пыталась заснуть, но мешал адреналин. Или посттравматический синдром? Руки до сих пор тряслись, я подпрыгивала при каждом звуке.

Позвонить в полицию? Зачем? Я не так сильно пострадала, ничего не пропало. Я даже не видела нападавшего. Сказать Райану? Ни за что на свете, после моего дерзкого ухода. Гарри? Еще не хватало.

О Боже! А если Гарри пойдет домой одна? Вдруг он все еще там?

Я перевернулась на бок и посмотрела на часы. Два тридцать семь. Где, черт возьми, Гарри?

Я дотронулась до разбитой губы. Заметит? Возможно. У Гарри чутье, как у дикой кошки. Она ничего не пропускает. Я начала придумывать объяснения. Всегда хорошо идут рассказы о дверях или о падении на льду лицом вниз, когда руки в карманах.

Глаза медленно закрывались, потом внезапно распахнулись: я почувствовала колено на спине и услышала хриплое дыхание.

Снова посмотрела на время. Три пятнадцать. Неужели «Херли» закрывается так поздно? Пошла ли Гарри домой с Райаном?

— Где ты, Гарри? — спросила я у горящих зеленых цифр.

Так я и лежала, ждала ее прихода, не желая оставаться в одиночестве.

Глава 12

После безумной ночи я проснулась в ярком солнечном свете и полнейшей тишине. Мозговые клетки провели собрание, чтобы сопоставить события предыдущих дней. Пропавшие студентки. Хулиганы. Святые. Убитые младенцы и бабушки. Гарри. Райан. Гарри и Райан. Совещание закончилось под утро, мало что прояснив.

Я перевернулась на спину, взрыв боли в шее напомнил о вчерашнем приключении. Я изогнула и вытянула шею, потом поочередно руки и ноги. Неплохо. Утром нападение казалось алогичным и нереальным. Но память о страхе была очень даже настоящей.

Я полежала спокойно, обследуя лицо и прислушиваясь, нет ли дома сестры. Гематомы на лице. Никаких признаков сестры.

В семь сорок вскочила с кровати, надела старый, потрепанный халат и тапочки. Дверь в комнату для гостей открыта, постель заправлена. Приходила ли Гарри домой?

Я обнаружила записку на холодильнике, объясняющую отсутствие двух пакетиков йогурта. Гарри обещала вернуться в семь. Ладно. Она приходила, но спала ли здесь?

— Какая разница? — пробурчала я, доставая кофе в зернах.

Тут зазвонил телефон.

Я захлопнула банку и потопала в гостиную к телефону.

— Да.

— Привет, мам. Неудачная ночь?

— Извини, сладкая. Что случилось?

— Ты будешь в Шарлотте через неделю?

— Приеду в понедельник и останусь до начала апреля, тогда мне нужно будет на собрание по физической антропологии в Окленд. А что?

— Ну, я хотела приехать домой на несколько дней. С пляжным туром ничего не выходит.

— Здорово. То есть здорово, что мы побудем вместе. Жалко, твоя поездка сорвалась.

Я не стала спрашивать почему.

— Остановишься у меня или у папы?

— Ну…

— Ладно, ладно. На занятиях все в порядке?

— Да. Мне нравится психопатология. Профессор классный. И криминология тоже. Мы никогда ничего не сдаем вовремя.

— Гм. Как Обри?

— Кто?

— Понятно. Как прыщ?

— Исчез.

— Почему ты встала в субботу так рано?

— Надо написать доклад по криминологии. Я хотела сделать что-нибудь по профилю, может, вставлю психопатологию.

— Кажется, вы никогда ничего не сдаете вовремя.

— Его надо было сдать две недели назад.

— О!

— Ты не поможешь мне с проектом по антропологии?

— Конечно.

— Ничего сверхсложного. Я должна успеть за один день.

Послышался гудок.

— У меня еще один звонок, Кэти. Я подумаю над проектом. Позвони, когда приедешь в Шарлотт.

— Хорошо.

Я переключилась и с изумлением услышала голос Клоделя:

— Клодель ici^[29].

Как обычно, никакого приветствия или извинения за звонок субботним утром. Клодель сразу приступил к делу:

— Анна Гойетт еще не вернулась домой?

У меня похолодело в груди. Клодель никогда не звонит мне домой. Скорее всего Анна умерла. Я сглотнула и ответила:

— По-моему, нет.

— Ей девятнадцать.

— Да.

Я увидела лицо сестры Жюльены. Как же я ей сообщу?

— …caracteristiques physiques?^[30]

— Извините, что вы сказали?

Клодель повторил вопрос. Я понятия не имела, есть ли у Анны особые приметы.

— Не знаю. Придется спросить у семьи.

— Когда ее видели в последний раз?

— В четверг. Мсье Клодель, а почему вы спрашиваете?

Я выдержала паузу Клоделя. На заднем фоне слышался шум — похоже, он звонил из отдела убийств.

— Сегодня рано утром нашли нагую белую неизвестную женщину.

— Где? Сердце упало.

— Ile des Sceurs^[31]. В глубине острова есть лес с озером. Тело нашли, — он замешкался, — у воды.

— В каком состоянии?

Он что-то недоговаривал.

Клодель обдумал мой вопрос. Я почти видела его нос клювом, близко посаженные глаза сузились в размышлении.

— Жертву убили. Обстоятельства не совсем… — и снова сомнения, — …обычные.

— Расскажите.

Я переложила трубку в другую руку и вытерла ладонь о халат.

— Тело нашли в большом чемодане. Множественные ранения. Ламанш сегодня проводит вскрытие.

— Какие ранения?

Я уставилась на пятна на халате. Он глубоко вздохнул.

— Множественные ножевые ранения, на запястьях отметины от веревок. Ламанш подозревает нападение животных.

Меня начала раздражать манера Клоделя все обезличивать. Белая женщина. Жертва. Тело. Запястья. Ни одного личного местоимения.

— И жертва обгорела, — продолжил он.

— Обгорела?

— Ламанш скоро узнает подробности. Он собирается делать вскрытие сегодня.

— Боже!

В лаборатории постоянно есть дежурный патолог, но в выходные вскрытия обычно не проводят. Убийство наверняка из ряда вон выходящее.

— Давно она умерла?

— Тело не полностью замерзло, скорее всего находилось на воздухе не больше двенадцати часов. Ламанш постарается уточнить время смерти.

Я не хотела задавать следующий вопрос.

— Почему вы думаете, что это Анна Гойетт?

— Подходит по возрасту и описанию.

Мне стало дурно.

— О каких особых приметах вы говорили?

— У жертвы отсутствуют нижние клыки.

— Их удалили?

Я поняла всю глупость вопроса, как только задала его.

— Доктор Бреннан, я не стоматолог. На правом бедре маленькая татуировка. Две фигуры держат между собой сердце.

— Я поговорю с тетей Анны и перезвоню вам.

— Я могу…

— Нет. Я сама. Мне надо спросить у нее еще кое-что.

Он дал мне свой номер и повесил трубку.

Я дрожащей рукой набрала телефон монастыря. Я уже видела испуганные глаза под светлой челкой.

Сестра Жюльена подняла трубку прежде, чем я придумала, что сказать. Я пару минут благодарила ее за то, что она направила меня к Дейзи Жанно, и рассказывала о дневниках — избегала основной темы. Но сестра Жюльена видела меня насквозь.

— Что-то случилось.

В мягком голосе прорывались нотки напряжения. Я спросила, не появилась ли Анна. Нет.

— Сестра, нашли молодую женщину…

Послышался шорох материи, она перекрестилась.

— Я хочу задать вам несколько личных вопросов о племяннице.

— Да, — едва слышно.

Я спросила про клыки и татуировку.

В трубке молчали всего секунду, потом я с удивлением услышала смех.

— О нет, нет, это не Анна. О Боже, она никогда не сделала бы татуировку. И я точно знаю, у Анны все зубы на месте. Она, кстати, часто о них говорит. Поэтому я и уверена. Анна с ними часто мучается, больно есть холодное. Или горячее.

Слова полились таким потоком, что я почти физически почувствовала, как по линии заструилось облегчение.

— Но, сестра, возможно…

— Нет, я знаю свою племянницу. У нее все зубы на месте. Они не доставляют ей радости, но они есть. — Снова нервный смех. — И никаких татуировок, слава Богу.

— Я рада. Найденная молодая женщина, возможно, и не Анна, но лучше будет прислать стоматологическую карточку вашей пленницы, на всякий случай.

— Я уверена, это не она.

— Детективу Клоделю уверенность тоже не помешает. Хуже мы не сделаем.

— Наверное. Я помолюсь за семью бедной девочки.

Она дала мне имя стоматолога Анны, и я перезвонила Клоделю.

— Она уверена, что Анна не делала татуировок.

— «Привет, тетушка монахиня! Представляешь? Я на прошлой неделе сделала тату на попке!»

— Согласна. Маловероятно.

Он фыркнул.

— Но она абсолютно уверена, что у Анны все зубы на месте. Племянница часто жаловалась на зубную боль.

— Кому обычно удаляют зубы?

Как раз об этом я и подумала.

— Тем, у кого они болят.

— Правильно.

— Ваша тетя еще полагает, что Анна никогда не уходила из дому, не предупредив мать?

— Так она говорила.

— У Анны Гойетт послужной список длиннее, чем у Дэвида Копперфильда. За последние восемнадцать месяцев она исчезала семь раз. По крайней мере столько заявлений оставила ее мать.

— О!

В животе образовался ледяной ком.

Я попросила Клоделя держать меня в курсе и повесила трубку. Сомневаюсь, что он выполнит просьбу.

* * *

Я приняла душ, оделась и приехала в кабинет к девяти тридцати. Закончила отчет по Элизабет Николе, описала и объяснила свои наблюдения, как для судебного дела. Жаль, что не могу приложить информацию из дневников Беланже, но просмотреть их просто не хватает времени.

Я распечатала отчет, а потом три часа фотографировала. Из-за напряжения все валилось из рук, я никак не могла нормально разложить кости. В два часа перекусила сандвичем в кафетерии, одновременно проверяя отчеты по Матиасу и Малахии. Но мысли крутились только вокруг телефона, сосредоточиться на текущих делах не получалось.

Я стояла у ксерокса, копировала дневники Беланже, когда, подняв глаза, увидела Клоделя.

— Это не ваша молодая леди.

Я уставилась на него:

— Правда?

Он кивнул.

— Кто она? — спросила я.

— Ее звали Кэрол Кэмптуа. Мы исключили Гойетт по отпечаткам зубов, начали сравнивать других и получили совпадение. Ее пару раз арестовывали за проституцию.

— Возраст?

— Восемнадцать.

— Как она умерла?

— Ламанш заканчивает вскрытие.

— Подозреваемые?

— Множество.

Он минуту смотрел на меня, потом молча ушел.

Я продолжала копировать дневники — робот с водоворотом эмоций внутри. Облегчение при известии, что погибла не Анна, тут же сменилось виной. На столе внизу все же лежит девушка. Придется оповещать семью.

Снимаем крышку. Переворачиваем страницу. Закрываем крышку. Нажимаем кнопку.

Восемнадцать.

Мне вовсе не хотелось наблюдать за вскрытием.

* * *

В четыре тридцать я закончила с дневниками и вернулась в кабинет. Бросила отчеты по младенцам у секретаря, оставила записку на столе Ламанша, объяснив насчет копий. Когда я вернулась в коридор, Ламанш разговаривал с Бержероном у кабинета стоматолога. Оба выглядели угрюмыми и усталыми. Я подошла, они молча приняли меня в свою компанию.

— Плохо дело? — спросила я. Ламанш кивнул.

— Что с ней случилось?

— Легче сказать, что не случилось, — ответил Бержерон.

Я перевела взгляд с одного на другого. Даже сгорбившись, стоматолог был выше метра восьмидесяти, мне приходилось задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Его белые кудри отсвечивали под люминесцентным светом ламп. Кажется, Клодель говорил о нападении животных, вот почему Бержерону тоже испортили выходной.

— Похоже, ее подвесили за запястья и били, потом натравили собак, — сказал Ламанш. — Марк считает, по крайней мере двух.

Бержерон кивнул:

— Крупная порода. Или овчарки, или доберманы. Мы нашли больше шестидесяти укусов.

— Боже!

— Ее раздели и облили кипящей жидкостью, предположительно водой. Кожа сильно обварена, но я не обнаружил следов чего-то определенного, — продолжил Ламанш.

— Девушка все еще дышала?

При мысли о ее боли у меня сжался желудок.

— Да. Она умерла от многочисленных ножевых ранений в грудь и живот. Хочешь посмотреть снимки?

Я покачала головой.

— Раны самозащиты?

Я вспомнила свою встречу с хулиганом.

— Нет.

— Когда она умерла?

— Скорее всего вчера поздно вечером.

Мне не хотелось подробностей.

— И еще. — В глазах Ламанша застыла печаль. — Она была на четвертом месяце беременности.

* * *

Я пролетела мимо них в свой кабинет. Не знаю, сколько я сидела там, невидящим взглядом пробегая по знакомым предметам своей профессии. За годы лицезрения жестокости и насилия у меня выработался эмоциональный иммунитет, но некоторые смерти все равно прорывают защиту. Последняя атака ужасов выдалась самой кошмарной на моей памяти. Или просто я настолько перегрузилась, что больше не могла выносить гнусности?

Кэрол Кэмптуа не имеет ко мне отношения, и я никогда не увижу ее, но перед глазами вставали неконтролируемые образы из глубины разума. Я видела последние секунды ее жизни: лицо искажено от боли и ужаса. Молила ли она о пощаде? Или просила за своего нерожденного ребенка? Что за чудовища населяют эту землю?

— Идите все к черту! — выругалась я в пустом кабинете.

Смела бумаги в кейс, схватила вещи и захлопнула за собой дверь. Бержерон что-то сказал, когда я проходила мимо его кабинета, но я не остановилась.

Я проезжала под мостом Жака Картье, когда начались шестичасовые новости, главная сенсация — убийство Кэмптуа. Я ударила по кнопке, снова повторяя про себя:

— Идите все к черту!

* * *

До дома мой гнев поостыл. Некоторые эмоции такие сильные, что не могут со временем не ослабевать. Я позвонила сестре Жюльене и успокоила ее насчет Анны. Клодель уже ей сообщил, но я хотела лично все рассказать. Она появится, уверяла я. Да, соглашалась сестра Жюльена. Ни она, ни я уже всерьез не надеялись.

Я сказала, что подготовила скелет Элизабет и напечатала отчет. Сестра Жюльена пообещала, что кости заберут в понедельник сутра.

— Большое спасибо, доктор Бреннан. Мы ждем ваш отчет с большим нетерпением.

Я не воспользовалась случаем. Не представляю, как они воспримут то, что я написала.

Я переоделась в джинсы, приготовила ужин, запрещая себе думать о том, что случилось с Кэрол Кэмптуа. Гарри вернулась в полвосьмого, мы поели, разговор шел исключительно о макаронах и цуккини. Сестра казалась уставшей и растерянной, с готовностью приняла мои объяснения о падении на льду. Меня совершенно вымотали события последних дней. Я не спрашивала ее ни о прошедшей ночи, ни о семинарах, а она не пыталась ничего рассказать. По-моему, мы обе не желали ни слушать, ни отвечать.

После ужина Гарри занялась материалами семинара, а я снова взялась за дневники. Отчет сестрам готов, но мне хотелось знать больше. Ксерокс не улучшил качество записей, я мучилась не Меньше, чем в пятницу. К тому же Луи-Филипп оказался не самым захватывающим летописцем. Молодой врач писал длинные отчеты о работе в «Больнице Господа». За сорок страниц он упомянул сестру всего несколько раз. Его волновало, что Эжени продолжала петь на публике после свадьбы с Аланом Николе. Еще ему не нравился ее парикмахер. Луи-Филипп казался истинным педантом.

* * *

В воскресенье Гарри снова ушла, когда я еще спала. Я постирала, позанималась в спортзале, подправила лекцию, которую собиралась прочитать во вторник на занятии по эволюции человека. К вечеру совсем забегалась. Я зажгла камин, сделала себе чашечку чая «Граф Грей» и свернулась на кушетке с книгами и бумагами.

Снова открыла дневник Беланже, но через двадцать страниц перешла на книгу об эпидемии оспы. Она оказалась настолько же захватывающей, насколько Луи-Филипп — скучным.

Я читала об улицах, по которым хожу каждый день. В 1880-х годах Монреаль и близлежащие деревни населяло больше двухсот тысяч человек. Город тянулся от улицы Шербрук на севере до гавани на реке на юге. На востоке к нему примыкал индустриальный Ошлага, а на западе — деревни рабочего класса Сен-Кунегон и Сен-Анри, как раз на берегу канала Лашин. Прошлым летом я проезжала вдоль него на велосипеде.

Тогда, как и сейчас, народ волновался. Хотя большая часть Монреаля к западу от улицы Сен-Лоран говорила на английском, к восьмидесятым годам французы сформировали абсолютное большинство города в целом. Они доминировали в муниципальной политике, а англичане заведовали торговлей и прессой.

Французы и ирландцы исповедовали католицизм, англичане — протестантизм. Они и жили, и умирали отдельно. У каждого народа имелось свое кладбище высоко в горах.

Я закрыла глаза и задумалась. Даже сейчас язык и религия значат в Монреале очень много. Католические школы. Протестантские школы. Националисты. Федералисты. Я гадала, к кому относилась бы Элизабет Николе.

В комнате потемнело, с щелчком ожили лампы. Я читала дальше. В конце девятнадцатого века Монреаль был главным центром торговли, с великолепной гаванью, огромными каменными складами, кожевенными заводами, мыловарнями и фабриками. Макгилл уже стал ведущим университетом. Но, как и другие викторианские города, Монреаль представлял собой город контрастов — рядом с гигантскими особняками королей торговли ютились хижины бедных рабочих. Вне широких мощеных улиц Шербрук и Дорчестер лежали сотни грязных улочек и непролазных тупиков. В городе не проводили канализацию. В канавах гнили трупы животных и мусор, всюду лежали экскременты. Реку использовали в качестве открытой сточной трубы. Зимой она замерзала, а в теплые месяцы в ней разлагались отходы и мертвечина. Все жаловались на омерзительный запах.

Чай остыл, я выбралась из кровати, потянулась и сделала свежий. Открыв книгу, сразу перешла к главе об улучшении санитарных условий. Одно из достижений Луи-Филиппа в «Больнице Господа». Мой старый приятель, естественно, тоже упоминался. Он стал членом оздоровительной комиссии в городском совете.

Я прочитала увлекательный доклад о совещании совета по поводу человеческих отходов. Утилизация в те времена была на жутком уровне. Одни жители смывали экскременты в уличные сточные канавы, которые вели к реке. Другие пользовались земляными туалетами, засыпали отходы землей и выставляли наружу для сборщиков мусора. Третьи испражнялись в отдельных ямах на улице.

Городской врач доложил, что жители производят примерно сто семьдесят тонн экскрементов каждый день, или сто двадцать пять тысяч тонн в год. Предупредил, что десять тысяч выгребных ям и сточных колодцев в городе служат переносчиками заразных болезней, включая тиф, скарлатину и дифтерию. Совет решил в пользу сборки и сжигания отходов. Луи-Филипп проголосовал «за». Это случилось 28 января 1885 года.

Через день после голосования западный поезд железной дороги Гран-Транк приехал на станцию Бонавентура. Заболел проводник, и к нему вызвали станционного доктора. После обследования мужчине поставили диагноз «оспа». Как протестанта, его отправили в Общую больницу Монреаля, но отказали в приеме. Пациенту позволили остаться в отдельной палате в крыле для заразных больных. В конце концов по просьбе станционного доктора его неохотно приняли в католическую клинику Отель-Дью.

Я встала подбросить дров в камин. Раскладывая деревяшки, представляла огромное серое каменное здание на авеню де Пин и Улице Сен-Урбан. Клиника Отель-Дью все еще работала. Я много раз проезжала мимо нее.

Я вернулась к книге. В животе заурчало, но мне не хотелось отрываться до прихода Гарри.

Врачи в Общей больнице Монреаля полагали, что об оспе органам здравоохранения сообщат из клиники Отель-Дью. В Отель-Дью считали наоборот. Никто не доложил властям, никто не разговаривал с врачами в обеих больницах. Когда эпидемия закончилась, погибло более трех тысяч человек, в основном дети.

Я закрыла книгу. Глаза горели, виски пульсировали. На часах семь пятнадцать. Где Гарри?

Я пошла на кухню, вытащила и почистила филе лосося. Смешивая укропный соус, попыталась представить город столетие назад. Как тогда встречали оспу? К каким домашним средствам прибегали? Больше двух третей умерших составляли дети. Каково увидеть, как умирают соседские дети? Как справлялись с бесполезным лечением обреченного ребенка?

Я почистила две картофелины и положила их в духовку, помыла салат, помидоры и огурцы. Гарри все нет.

Хотя чтение заставило на какое-то время забыть о Матиасе с Малахией и Кэрол Кэмптуа, сердце болеть не перестало. Я налила горячую ванну, добавила ароматическую океаническую минеральную соль. Потом поставила диск Леонарда Коэна и забралась в воду.

С помощью Элизабет я пыталась забыть о недавних убийствах. Путешествие во времени получилось захватывающее, но я не нашла, чего искала. Мне знакома борьба Элизабет с эпидемией из томов, которые сестра Жюльена присылала до эксгумации.

Элизабет жила в уединении много лет, но когда эпидемия вышла из-под контроля, стала проповедовать модернизацию в медицине. Она написала письма в провинциальную комиссию по здоровью, здравоохранительную комиссию городского совета, его чести Бограну, мэру Монреаля, умоляя улучшить санитарную ситуацию. Бомбардировала посланиями французские и английские газеты, требовала снова открыть городскую больницу для лечения оспы и провести общую вакцинацию.

Элизабет написала епископу, предупредила, что болезнь распространяется там, где собираются толпы, попросила его временно закрыть церкви. Епископ Фабр отказался, заметив, что закрыть церкви сейчас означало бы посмеяться над Богом. Епископ заставлял прихожан ходить в церковь, говорил, что совместная молитва более действенна, чем молитва в одиночестве.

Хорошая мысль, епископ. Вот почему французские католики умирали, а английские протестанты — нет. Язычники делали прививки и сидели дома.

Я добавила горячей воды, представила отчаяние Элизабет и как я поступила бы на ее месте.

Ладно, я знаю о ее работе и о ее смерти. Здесь монахини постарались. Я изучила кучу информации о последней болезни и публичном погребении Элизабет. Но мне нужна информация о рождении Николе.

Я взяла мыло и вспенила его.

Без дневников не обойтись.

Я провела мылом по плечам.

Но у меня есть ксерокопии, поэтому можно подождать.

Я помыла ноги.

Газеты. Их советовала пролистать Жанно. Да, в понедельник посмотрю старые газеты в свободное время. В Макгилл все равно придется зайти, чтобы вернуть дневники.

Я скользнула обратно в горячую воду и подумала о сестре. Бедняга Гарри. Вчера я грубо обошлась с ней. Просто устала, но только ли? Или дело в Райане? Она имела полное право переспать с ним. Почему же я так холодно с ней разговаривала? Я решила, что сегодня буду любезнее.

* * *

Я как раз вытиралась, когда услышала писк охранной системы. Я нашла и натянула через голову фланелевую диснеевскую рубашку, которую когда-то на Рождество подарила мне Гарри.

Сестру обнаружила в гостиной. Не снимая куртки, перчаток и шляпы, она смотрела на нечто расположенное за многие километры отсюда.

— Длинный у тебя денек.

— Да.

Гарри сосредоточилась на настоящем и слегка улыбнулась мне.

— Есть хочешь?

— Кажется. Через минуту.

Она кинула сумку на кровать и упала рядом.

— Конечно. Раздевайся и отдыхай.

— Ладно. Черт, здесь становится холодно. Я чувствую себя как эскимо, только что вышедшее из метро.

Через несколько минут Гарри ушла в комнату для гостей, потом присоединилась ко мне на кухне. Я поджарила лосося и настрогала салат, пока она сидела за столом.

За едой я спросила Гарри, как прошел день.

— Отлично.

Она разрезала картошку, размяла ее и добавила сметаны.

— Отлично? — поднажала я.

— Да. Мы многое успели.

— Ты выглядишь так, будто успела пройти шестьдесят километров пешком.

— Угу. Немного устала.

Гарри не улыбнулась, когда я заговорила ее собственными словами.

— Так что вы делали?

— Слушали лекции, выполняли упражнения. — Она полила рыбу соусом. — Что это за зеленые ниточки?

— Укроп. Какие упражнения?

— Медитация. Игры.

— Игры?

— Рассказывали истории. Занимались гимнастикой. Делали все, что нам говорили.

— Просто делали все, что вам говорили?

— Я делала только то, что сама хотела! — отрезала она.

Я в удивлении отпрянула. Гарри редко так на меня рычит.

— Извини. Я просто устала.

Какое-то время мы ели молча. На самом деле я могу прожить и без подробностей, раз уж сестра так щепетильна в этом отношении, но через несколько минут попробовала снова:

— Много там народа?

— Мало.

— Интересные люди?

— Я не пытаюсь там с кем-то подружиться, Темпе. Я учусь отдавать себе отчет в своем поведении. Учусь ответственности. Моя жизнь полетела к чертям, и я пытаюсь понять, как ее наладить.

Она ковырялась в салате. Я никогда не видела Гарри такой расстроенной.

— И упражнения помогают?

— Темпе, надо просто самой попробовать. Я не могу точно сказать, что мы делаем и как это работает.

Она соскребла укропный соус и подцепила лосось. Я промолчала.

Она взяла тарелку и ушла на кухню. Вот и закончились мои попытки проявить интерес.

Я присоединилась к сестре возле раковины.

— Наверное, мне просто надо поспать, — сказала Гарри, положив руку мне на плечо. — Поговорим завтра утром.

— Я вечером уезжаю.

— О! Я позвоню.

* * *

В постели я заново проиграла наш разговор. Никогда не видела Гарри такой безразличной, да и раздражительной, если уж на то пошло. Наверное, она вымоталась. Или дело в Райане. Или в ее размолвке со Страйкером.

Позднее я гадала, почему не увидела явных признаков. Ведь можно было многое изменить.

Глава 13

В понедельник утром я встала на рассвете, чтобы приготовить завтрак нам с Гарри. Она есть отказалась, сославшись на то, что у них начался пост. Гарри ушла, когда еще не было семи, в хлопчатобумажной рубашке и без макияжа — такое я видела впервые.

Ученые знают о самых холодных, сухих и низких местах на планете. Самое дурацкое, без сомнения, находится в отделе периодики и микроносителей в библиотеке Макленнана в Макгилле. Это длинная узкая комната на втором этаже, уложенная бетоном и залитая люминесцентным светом ламп, интерьер замечательно оттеняет кроваво-красная дверь.

Следуя наставлениям библиотекаря, я пробралась мимо полок с журналами и газетами к металлическим стеллажам с крошечными деревянными ящичками и железными кругляшками. Нашла нужные и принесла в читальный зал. Я решила начать с английской прессы, выбрала микрофильм и накрутила его на считывающий аппарат.

В 1846-м «Газета Монреаля» выходила еженедельно, в формате сегодняшней «Нью-Йорк таймс». Узкие колонки, несколько картинок, неисчислимые объявления. Мне попался плохой аппарат и неважный микрофильм. Я словно пыталась читать под водой. Буквы постоянно расплывались, по экрану пробегали волоски и частицы пыли.

Реклама превозносила меховые шапки, британские канцелярские товары, недубленые овечьи шкуры. Доктор Тэйлор предлагал купить его бальзам из печеночника, доктор Берлин — желчегонные таблетки. Джон Бауэр Льюис представлялся достойным юристом и адвокатом. Пьер Грегуар с удовольствием сделает вам прическу. Я прочитала объявление:

Джентльмен окажет услуги уважаемым дамам и господам. Сделает мягкими и блестящими любые, даже самые жесткие волосы. Использует удивительные препараты для модной завивки и отличного восстановления прически. Приемлемые цены. Только для особых клиентов.

А теперь за новости.

Антуан Линдсей умер из-за удара поленом, который нанес ему сосед. Заключение следователя: умышленное убийство.

Молодая англичанка, Мария Нэш, недавно приехавшая в Монреаль, стала жертвой похищения и предательства. Умерла в состоянии безумия в больнице для эмигрантов.

Бриджит Клокон родила мальчика в женской больнице, врачи пришли к выводу, что сорокалетняя вдова недавно произвела на свет еще одного ребенка. Полиция обыскала дом ее нанимателя и нашла труп младенца мужского пола в ящике под одеждой. На теле обнаружены «следы насилия, по-видимому, от сильного нажатия пальцами на горло». Заключение следователя: умышленное убийство.

Боже! Неужели ничего не меняется?

Я повернула колесико и просмотрела список кораблей, вышедших из порта, а также имена пассажиров, уехавших из Монреаля в Ливерпуль. Довольно скучно.

Плата за паром. Коляски для пассажиров в Онтарио. Заметки о переезде. На той неделе уехало не так уж много народа.

Наконец я нашла. Рождения, свадьбы, смерти. В нашем городе семнадцатого числа, миссис Дэвид Маккей, сын. Миссис Мари-Клер Биссет, дочь. Никаких упоминаний о Эжени Николе и ее ребенке.

Я отметила, где находятся объявления о рождении в каждой газете, и быстро пролистала следующие несколько недель. Ничего. Проверила каждую газету на катушке. До конца 1846 года никто не писал о рождении Элизабет.

Я поискала в других английских газетах. Та же история. Никаких упоминаний об Эжени Николе. Элизабет не рождалась. Я перешла к французской прессе. Снова ничего.

К десяти часам глаза начали пульсировать от боли, заныли спина и плечи. Я откинулась назад, потянулась и потерла виски. Что теперь?

Рядом кто-то щелкнул кнопкой перемотки на другом аппарате. Хорошая мысль. Лучше все равно нет. Перемотаю назад. Элизабет родилась в январе. Надо проверить период, когда маленького сперматозоида представили яйцеклетке.

Я взяла ящики и намотала микрофильмы на катушки. Апрель 1845-го. Те же объявления. Те же заметки о переездах. Списки пассажиров. Английская пресса. Французская пресса.

Когда я взялась за «Ля Пресс», перед глазами уже все расплывалось. Посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать. Еще двадцать минут.

Я оперлась подбородком на кулак и нажала на перемотку. Когда фильм остановился, я очутилась в марте. Начала крутить колесико вручную, останавливаясь то тут, то там, чтобы просмотреть экран целиком, и наткнулась на имя «Беланже».

Я выпрямилась и увеличила статью. Коротко. Эжени Беланже уехала в Париж. Знаменитая певица и жена Алана Николе отправилась в путешествие в компании двенадцати человек и вернется после окончания сезона. Вот и все, за исключением обычных уверений, что по ней будут скучать.

Значит, Эжени покинула город. Когда она вернулась? Где была в апреле? Поехал ли с ней Алан? Или присоединился позже? Я посмотрела на часы. Черт!

Открыла кошелек, порылась в сумочке, потом распечатала столько страниц, на сколько хватило денег. Перемотала, сдала микрофильмы и поспешила через кампус к Беркс-Холл.

Дверь в кабинет Жанно оказалась закрыта, я нашла кафедру. Секретарь оторвалась от экрана компьютера, только чтобы заверить меня, что дневники обязательно передадут. Я приложила к книгам записку с благодарностями и ушла.

По пути домой мысленно я все еще оставалась в прошлом. Представляла, как выглядели столетие назад грандиозные старые дома, мимо которых проходила. Какой вид представлялся их обитателям через Шербрук? Явно не на Музей изящных искусств или «Ритц-Карлтон». Они не любовались последними творениями Ральфа Лорана, Джорджио Армани или ателье Версаче.

Интересно, обрадовались бы они таким модным соседям? Конечно, бутики гораздо лучше больницы для лечения оспы, которая возобновила свою работу рядом с их дворами.

Дома я проверила автоответчик. Боялась, что пропустила звонок Гарри. Ничего. Быстро приготовила сандвич, потом поехала в лабораторию дописывать отчеты. Когда уходила, оставила на столе Ламанша записку, чтобы напомнить ему о дате своего возвращения. Обычно я провожу большую часть апреля в Шарлотте при условии возвращения в Монреаль для дачи показаний или в особо сложных случаях. Придет май и конец весеннего семестра, и я вернусь на лето.

Дома я целый час паковала вещи и укладывала рабочие материалы. Хоть я путешествую и не совсем налегке, одежда для меня не проблема. За годы жизни между двумя городами я приучилась держать по два набора всего необходимого. Зато я купила самый большой в мире чемодан на колесиках и набиваю его книгами, папками, журналами, рукописями, заметками для лекций и тем, над чем работаю. На сей раз туда поместились килограмма три ксерокопий.

В три тридцать я заказала такси до аэропорта.

Гарри не позвонила.

* * *

Я живу, наверное, в самом уникальном доме Шарлотта. Это маленькая часть комплекса под названием Шарон-Холл, собственности на двух с половиной акрах в Майерс-Парк. В документах не зафиксировано, для каких целей предназначалось крошечное здание, и сегодня за неимением лучшего названия жители окрестили его пристройкой для каретного сарая, или просто пристройкой.

Главное здание в Шарон-Холле — дом местного магната в производстве древесины — построили в 1913-м. После смерти жены в 1954-м он передал дом в георгианском стиле площадью в две с половиной тысячи метров Куинс-колледжу. До середины восьмидесятых там располагался факультет музыки, затем собственность продали, особняк и каретный сарай превратили в многоквартирные кооперативные дома. К тому времени уже появились дополнительные крылья и пристройки с десятью загородными домиками. На новые здания пошел старинный кирпич из стены вокруг внутреннего двора, а окна, литье и деревянные полы постарались сделать в стиле 1913 года.

В начале шестидесятых рядом с пристройкой появился бельведер, крошечное здание служило летней кухней. Постепенно его забросили, затем превратили в сарай на следующие двадцать лет. В 1993 году исполнительный директор Национального банка купил пристройку и превратил ее в самый маленький в мире загородный домик, бельведер входил в общую жилую площадь. Постройку сдавали, как раз когда ухудшившаяся ситуация в семье привела меня на рынок съема квартир. Два этажа и чуть больше двухсот пятидесяти квадратных метров площади: хоть и тесно, но мне нравится.

Дома раздавалось только медленное, размеренное тиканье настенных часов. Приходил Пит. Как похоже на него: завести часы для меня. Я позвала Птенчика, но он не появился. Я повесила куртку в шкаф в коридоре и протащила чемодан по узкой лестнице в спальню.

— Птенчик?

Ни ответного «мяу», ни белой пушистой мордочки за углом. Внизу я нашла на обеденном столе записку. Птенчик все еще у Пита, но мой бывший муж уезжает в среду на день-другой в Денвер и хочет отдать кота не позже завтрашнего вечера. Автоответчик мигал, как аварийная сигнализация, и правильно, подумалось мне.

Я посмотрела на часы. Десять тридцать. Снова куда-то идти вовсе не хотелось.

Я набрала номер Пита. Мой номер столько лет. Я почти видела телефон на стене в кухне, зарубку в виде галочки на притолоке справа. Мы хорошо проводили время в этом доме, особенно на кухне, у камина за огромным сосновым столом. Гости всегда стекались туда, где бы я ни старалась их усадить.

Включился автоответчик, и голос Пита попросил оставить короткое сообщение. Я оставила. Попробовала позвонить Гарри. Все то же самое, только мой голос.

Прокрутила свои сообщения. Пит. Глава кафедры. Два студента. Друг пригласил меня на вечеринку в прошлый вторник. Свекровь. Два раза повесили трубку. Моя лучшая подруга Энн. Никаких сюрпризов. Как приятно, когда серия монологов не заканчивается известиями о катастрофе, случившейся или предстоящей. Я разморозила и съела пиццу и почти закончила раскладывать вещи, когда зазвонил телефон.

— Как поездка?

— Неплохо. Как всегда.

— Птенчик говорит, что собрал чемоданы.

— Зачем?

— Переезжает.

— С этим ему придется обратиться в суд. Будешь его представлять?

— Если он заплатит предварительный гонорар.

— Что в Денвере?

— Смещение с должности. Как всегда.

— Можно мне забрать Птенчика завтра? Я на ногах с шести утра и жутко устала.

— Как я понимаю, к тебе заезжала Гарри.

— Дело не в ней! — рявкнула я.

Мы с Питом постоянно ссорились из-за моей сестры.

— Эй, полегче. Как она?

— Грандиозно.

— Можно и завтра. Во сколько?

— Я вернулась только сегодня, так что освобожусь, наверное, поздно. В шесть или в семь.

— Без проблем. Приезжай после семи, я тебя покормлю.

— Я…

— Ради Птенчика. Надо показать ему, что мы остались друзьями. Ему кажется, что он один во всем виноват.

— И правда.

— Ты же не хочешь, чтобы Птенчик оказался у ветеринара.

Я улыбнулась. Пит.

— Ладно. Но я тоже что-нибудь принесу.

— Отлично.

* * *

Следующий день выдался даже суматошнее, чем я ожидала. Я встала в шесть и приехала в кампус в половине восьмого. К девяти проверила электронную почту, разобрала бумажные письма и просмотрела заметки к лекциям.

Раздала экзаменационные работы в обеих группах, и приемные часы пришлось растянуть даже больше чем обычно. Одни студенты хотели обсудить свои оценки, другие нуждались в милосердии за пропуск контрольной. Родственники всегда умирают во время экзаменов, а студентов постоянно настигают всяческие личные неприятности. И эта сессия не исключение.

В четыре часа я посетила собрание комиссии по курсу обучения и программе колледжа. Там мы полтора часа выясняли, может ли кафедра философии менять название курса для старших студентов по Фоме Аквинскому. Когда я вернулась в кабинет, на телефоне мигала лампочка. Два сообщения.

Еще один студент с мертвой тетушкой. Запись от охраны кампуса с предупреждением о взломах в здании точных наук.

Потом я занялась сбором диаграмм, кронциркулей и слепков,написала список материалов, которые моя ассистентка должна будет приготовить для завтрашней лабораторной работы. Затем провела час в лаборатории, проверяя, подходящие ли экземпляры выбрала.

В шесть закрыла все шкафы и дверь в лабораторию. Коридоры здания Колварда вымерли, однако, завернув за угол к своему кабинету, я с удивлением увидела молодую женщину, прильнувшую к моей двери.

— Я могу вам чем-то помочь?

Она чуть не подпрыгнула, услышав мой голос.

— Я… Нет. Извините. Я стучала. — Девушка говорила, не глядя мне в глаза и пряча лицо. — Кажется, я не туда попала.

Она развернулась и исчезла за углом.

Я тут же вспомнила сообщение о взломах.

«Успокойся, Бреннан. Может, она просто слушала, есть ли кто внутри».

Я повернула ручку, и дверь открылась. Черт. Я ведь точно закрывала кабинет. Или нет? Руки были заняты, и я захлопнула дверь ногой. Может, замок не сработал.

Я быстро осмотрела комнату. Все на своих местах. Я вытащила сумочку из нижнего ящика картотеки и открыла ее. Деньги. Ключи. Паспорт. Кредитные карты. Ничего ценного не пропало.

Может, и правда девушка не туда попала. Заглянула, поняла, что ошиблась, и собиралась уйти. Я ведь не видела, как она отбывала дверь.

Ну и ладно.

Я собрала дипломат, повернула ключ и проверила замок, потом отправилась на стоянку.

* * *

Шарлотт отличается от Монреаля так же, как Бостон от Бомбея. Город, страдающий множественным расстройством личности, он одновременно и изящный древний Юг, и второй по величине финансовый центр страны. Это дом для «Шарлотт мотор спидвей», и Национального банка, и «Фёст Юнион», и оперы «Каролина», и «Койот Джой». Это церкви повсюду — и парочка развеселых баров за углом. Кантри-клубы и барбекю, перегруженные шоссе и тихие тупики. Билли Грэм вырос на молочной ферме, где сейчас стоит торговый центр; Джим Беккер начинал в местной церкви и закончил в федеральном суде. Шарлотт — место, где впервые опробовали совместную перевозку белых и черных детей на автобусах в школу и из школы для достижения расового баланса. Здесь множество частных академий — и с религиозным, и со светским обучением.

Шарлотт был уединенным городом вплоть до шестидесятых годов, но потом огромная компания из белых и черных лидеров принялась организовывать рестораны, государственное жилье, транспорт и увеселительные заведения. Когда судья Джеймс Б. Макмиллан подписал закон об обязательном басинге в 1969 году, восстания не началось. Судья принял весь огонь на себя, но закон никуда не делся, и город пошел на уступки.

Я всегда жила в южной части города. Дилворт. Майерс-Парк. Истовер. Фокскрофт. От университета идти далековато, но здесь расположились прекраснейшие и старейшие окрестности, лабиринты извивающихся улочек с величественными домами и широкими лужайками, обрамленными громадными вязами, ивами и дубами старше пирамид. Почти все улицы Шарлотта, как и большинство жителей, милые и изящные.

Я открыла в машине окно и вдохнула вечерний мартовский воздух. Стоял один из тех переходных дней, когда вроде бы и весна еще не наступила, и зима уже прошла, приходится снимать и надевать куртку по десять раз в сутки. Из-под земли уже пробивались крокусы, скоро воздух наполнится ароматом кизила, багряника и азалий. Забудьте про Париж. Весной Шарлотт становится самым прекрасным городом на планете.

До дома можно добраться несколькими путями. Сегодня я выбрала шоссе, поэтому выехала с заднего хода на бульвар Харриса. На шоссе Ай-85 и Ай-77 пробок еще не образовалось, и через пятнадцать минут я срезала путь через жилые кварталы и направилась на юг. Заскочила в «Паста энд провижнс компани», чтобы купить спагетти, салат «Цезарь» и чесночный хлеб, и чуть позже семи уже звонила в дверь Пита.

Он оказался в потертых, выцветших джинсах и желто-голубой спортивной рубашке без воротника. Волосы торчали так, будто он только что пригладил их пятерней. Он хорошо выглядел. Пит всегда хорошо выглядит.

— Почему ты не открыла своим ключом?

И правда, почему?

— И обнаружила бы в твоем логове блондинку в спандексе?

— Она еще здесь?

Пит огляделся, будто на самом деле ожидал кого-то увидеть.

— Увы. На, поставь воду. — Я протянула ему макароны.

Пит взял пакет. Птенчик тем временем приводил себя в порядок: вытянул сначала одну заднюю лапку, потом другую, потом все четыре и стал похож на прямоугольник. Он не спускал с меня глаз, но ближе не подходил.

— Привет, Птенчик. Ты скучал по мне?

Кот не двинулся с места.

— Ты прав. Он не в духе, — согласилась я.

Я кинула сумочку на кушетку и последовала за Питом в кухню. На стульях с обеих сторон стола валялись пачки писем, по большей части нераспечатанные. В таком же состоянии пребывали детский стульчик у окна и деревянная полка под телефоном. Я ничего не сказала. Теперь это не моя проблема.

Мы прекрасно провели час: ели спагетти и обсуждали Кэти и других членов семьи. Я сказала, что звонила его мама и жаловалась на невнимание. Пит ответил, что будет представлять ее и Птенчика в комплексной сделке. Я попросила его звонить маме. Он обещал исправиться.

В половине девятого я понесла Птенчика в машину, Пит закатил его пожитки. Мой кот путешествует с большим багажом, Чем я сама.

Когда я открыла дверцу, Пит накрыл мою руку своей:

— Ты точно не хочешь остаться?

Он сжал пальцы и нежно погладил мои волосы другой рукой.

Хочу ли я? Мне так приятны его прикосновения, и ужин прошел очень мило. Внутри что-то начало таять.

«Включи мозги, Бреннан. Ты устала. Ты озабочена. Собирайся-ка домой».

— А как же Джуди?

— Временное расстройство космического порядка.

— Не думаю, Пит. Мы это уже обсуждали. Спасибо за ужин.

Он пожал плечами и убрал руки.

— Ты знаешь, где я живу, — сказал он и пошел обратно к дому.

* * *

Я читала, что человеческий мозг состоит из десяти триллионов клеток. Мои не спали всю ночь, лихорадочно обсуждая одну тему: Пит.

Почему я не открыла дверь своими ключами?

Границы, согласились клетки. Не старая игра вроде «здесь трещина в земле, не переступай через нее», но установление новых территориальных границ, и реальных, и символических.

Зачем вообще нужен разрыв? Было время, когда я хотела только одного: выйти замуж за Пита и не расставаться с ним до конца жизни. Что изменилось во мне? Я вышла замуж в очень юном возрасте, но неужели в перспективе я отличаюсь от меня сегодняшней? Или все дело в двух Питах? Неужели Пит, за которого я вышла замуж, такой неответственный? Такой ненадежный? Может, я когда-то считала это частью его обаяния?

Твои слова похожи на песню Сэмми Кан, просвистели клетки.

Что привело нас к разрыву? Какой выбор мы сделали? И сделали бы его снова? Кто виноват? Я? Пит? Судьба? Что пошло не так? Или так? Может, теперь я встала на верный путь, а дорога моего замужества привела меня только туда, куда смогла?

Тяжко, пожаловались мозговые клетки.

Хочу ли я снова спать с Питом?

Единодушное «да» со стороны клеток.

Но у меня выдался скудный в смысле секса год, заспорила я.

Интересный выбор слов, заметили ребята из подсознания. Скудный. Без пищи. Подразумевает голод.

Но был же тот юрист из Монреаля, возразила я.

Это не то, заявил мозговой центр. С тем парнем иголочка едва шевелилась. А с Питом показывала напряжение в красной зоне.

Когда мозг в таком настроении, с ним не поспоришь.

Глава 14

В среду утром я только приехала в университет, как зазвонил телефон. К моему удивлению, в трубке послышался голос Райана.

— Прогноз погоды мне не нужен, — вместо приветствия сказал он.

— Около двадцати градусов, и я намазалась солнцезащитным кремом.

— Злая ты все-таки, Бреннан.

Я промолчала.

— Давай поговорим о Сен-Жовите.

— Продолжай.

Я взяла ручку и начала рисовать треугольники.

— Мы узнали имена четверых из сарая.

Я ждала.

— Семья. Мать, отец и сыновья-близнецы.

— Разве мы это уже не выяснили?

Послышался шорох бумаги.

— Брайан Гилберт, двадцать три года, Хайди Шнайдер, двадцать лет, Малахия и Матиас Гилберты, четыре месяца.

Я добавила к первоначальным треугольникам теневые.

— Многие женщины восхитились бы моими способностями.

— Я не такая, как многие женщины.

— Ты на меня злишься?

— А должна?

Я разжала зубы и вдохнула. Он долгое время не отвечал.

— «Белл Канада», как всегда, не торопится, но в понедельник записи телефонных звонков наконец прислали. Единственный междугородный номер за последний год — на восемь-четыре-три.

Я остановилась на среднем треугольнике.

— Кажется, не только твое сердце в Дикси.

— Здорово.

— Старые времена еще не забыты.

— Где?

— Бофорт, Южная Каролина.

— Ты честно?

— Пожилая леди обожала крутить диск телефона; прошлой зимой звонки прекратились.

— Куда она звонила?

— Скорее всего, домой. Местный шериф сегодня проверит.

— Там жила молодая семья?

— Не совсем. Зацепка в Бофорте заставила меня призадуматься. Звонки поступали регулярно, потом с двенадцатого декабря прекратились. Почему? До пожара оставалось примерно три месяца. Что-то мне это напоминало. Трехмесячный срок. И тут я вспомнил. Именно столько, по словам соседей, жила в Сен-Жовите молодая пара с младенцами. Ты сказала, детям по четыре месяца, значит, они родились в Бофорте, а звонки прекратились, когда они переехали в Сен-Жовит.

Я ждала продолжения.

— Я позвонил в «Бофорт мемориал», но там в последний год не рожали мальчиков-близнецов. Попробовал в других клиниках и напал на богатую жилу. Мать припомнили в… — снова шорох бумаги, — …в «Единой медицинской клинике Бофорт-Джаспер», на Святой Елене. Это остров.

— Я знаю, Райан.

— Сельская клиника, преимущественно черные врачи и черные пациенты. Я поговорил с одной из отделения акушерства и гинекологии, после обычной ерунды о врачебной тайне она призналась, что наблюдала за беременной женщиной, подходящей под описание. Женщина пришла на четвертом месяце беременности, носила двойню. Рожать должна была в конце ноября. Хайди Шнайдер. Врач сказала, что запомнила Хайди из-за белого цвета кожи и двойни.

— Значит, она родила там?

— Нет. Еще одна причина, почему доктор ее запомнила, — пациентка исчезла. Женщина приходила на прием до шестого месяца, больше не возвращалась.

— Все?

— Все, что она рассказала, пока я не прислал по факсу фото со вскрытия. Кажется, оно пару недель будет ей сниться. Потом врач перезвонила в более покладистом настроении. Правда, информация из карточки не так уж и помогла. Хайди не слишком откровенно заполняла формы. Она записала отцом Брайана Гилберта, дала домашний адрес в Техасе, пропустила строку местного адреса и номера телефона.

— Что в Техасе?

— Проверяем, мэм.

— Не начинай заново, Райан.

— Хорошо ли обучены мальчики в синем в Бофорте?

— Я их не слишком хорошо знаю. В любом случае юрисдикция полиции Бофорта не распространяется на остров Святой Елены. Он не входит в список городов, поэтому там земля шерифа.

— С ним мы и встретимся.

— Мы?

— Я лечу туда в воскресенье и с удовольствием воспользуюсь услугами местного гида. Понимаешь, кого-то, кто знает язык и местные обычаи. Не представляю, как вы едите овсянку.

— Не могу. На следующей неделе приезжает Кэти. Кроме того, Бофорт — мое самое любимое место на планете. Если я когда-нибудь и покажу его тебе, то только не во время деловой поездки.

— Или почему.

— Что «почему»?

— Почему вы едите овсянку.

— Спроси Марию Стюарт.

— Подумай.

И думать нечего. Я так же хотела встретиться с Райаном в Бофорте, как зарегистрироваться в качестве возможной кандидатуры в колонке брачных объявлений местной газеты.

— Что насчет обугленных тел наверху? Возвращаемся к Сен-Жовиту.

— Пока не знаем.

— Анна Гойетт появилась?

— Понятия не имею.

— Как продвигается дело Клоделя об убийстве?

— Какое?

— Обваренная беременная девушка.

— Не знаю.

— Ты просто кладезь информации. Сообщи, что найдешь в Техасе.

Я повесила трубку и взяла диетическую колу. Я не знала, что сегодня будет еще много телефонных звонков.

Весь день я работала над докладом, который собиралась представить на собрании Американской ассоциации физической антропологии в первых числах апреля. Как всегда, переживала, что все оставляю на последнюю минуту.

В три тридцать, когда я разбирала фотографии и сканированные снимки с компьютерной томографии, телефон зазвонил снова.

— Тебе надо больше отдыхать.

— Некоторые из нас работают, Райан.

— По адресу в Техасе находится дом Шнайдеров. По словам родителей; которые, кстати, никогда не выиграют в «Последнем шансе», Хайди и Брайан появились где-то в августе и оставались у них, пока не родились дети. Хайди отказалась от предродового ухода и родила дома с помощью повитухи. Легкие роды. Никаких осложнений. Счастливые бабушка с дедушкой. Потом в начале декабря семью посетил мужчина, неделю спустя на грузовике приехала пожилая леди и увезла молодую семью.

— Куда?

— Родители понятия не имеют. Хайди с Брайаном больше не звонили.

— Что за мужчина?

— Не знаю, но родители говорят, что он перепугал супругов до смерти. Когда гость ушел, они спрятали младенцев и отказались выходить из дома, пока не появилась пожилая женщина. Папе Шнайдеру он тоже не понравился.

— Почему?

— Выглядел плохо. Говорит, напоминал ему… Дай посмотрю точно, — я представила, как Райан листает блокнот, — …«чертова скунса». Поэтично, не находишь?

— Папаша настоящий Йейтс. Еще что-нибудь?

— Говорить с этими ребятами — все равно что беседовать с моим попугаем, но есть еще кое-что.

— Ты держишь попугая?

— Мама сказала, Хайди и Брайан состояли в какой-то группе. Они жили все вместе. Готова?

— Уже проглотила четыре упаковки валиума. Говори.

— В Бофорте, Южная Каролина.

— Подходит.

— Как ботинки «Бруно Магли».

— Что еще они сказали?

— Ничего существенного.

— А Брайан Гилберт?

— Они познакомились с Хайди два года назад в колледже, оба бросили учебу чуть позже. Мама Шнайдер полагает, что он из Огайо. Говорит, у него смешной акцент. Мы проверяем.

— Ты сказал им?

— Да.

Мы замолчали. Самая скверная часть работы детектива — сообщать об убийстве, вот чего они боятся больше всего на свете.

— Я все-таки мог бы воспользоваться твоими услугами в Бофорте.

— Я все-таки не поеду. Это работа детектива, а не судебного эксперта.

— Знание обычаев ускорит процесс.

— Не уверена, что в Бофорте есть какие-то особые обычаи.

Через десять минут снова зазвонил телефон.

— Bonjour, Темперанс. Comment ca va?^[32]

Ламанш. Райан времени зря не терял и хорошо аргументировал свою просьбу. Не могу ли я помочь детективу, лейтенанту Райану, по делу в Бофорте? Расследование особенно тонкое, а представители средств информации уже беспокоятся. Мое время и расходы оплатят.

Пока мы говорили, зажглась лампочка сообщения, я пропустила звонок. Я пообещала Ламаншу подумать и повесила трубку.

Сообщение от Кэти. Планы на следующую неделю прояснились. Она приедет домой на выходные, но потом собирается присоединиться к друзьям на острове Хилтон-Хед.

Я откинулась на спинку стула подумать, взгляд уткнулся в экран компьютера с неоконченным докладом. Мы с Кэти поедем в Бофорт на выходные, и я смогу там поработать. Потом она отправится на Хилтон-Хед, а я останусь помогать Райану. Ламанш будет счастлив. Райан будет счастлив. И Бог свидетель, лишние деньги мне не помешают.

Причины не ехать тоже имелись.

После звонка Райана у меня из головы не выходил Малахия. Я видела его полуоткрытые глаза, изуродованную грудь, крошечные пальчики, сжатые в предсмертной судороге. Я думала о его мертвом близнеце и родителях и убитых горем бабушке с дедушкой. Надо избавиться от тоски, хотя бы ненадолго.

Я проверила расписание курсов на следующую неделю. В четверг запланирован фильм по эволюции человека. Можно перенести. Дон Иогансон научит уму-разуму и во вторник.

Тест по костям на курсе остеологии, потом лабораторная в полевых условиях. Я быстро позвонила. Без проблем. Алекс меня подменит, если я все подготовлю к занятию.

Я посмотрела в записную книжку. В этом месяце больше никаких собраний комиссии. С послезавтрашнего дня ни одного студента до конца следующей недели. Да и откуда бы им взяться? Вчера я, похоже, поговорила в университете с каждым.

Должно получиться. Если на то пошло, мой долг — помогать по мере возможностей. Пусть даже такой малостью. Я не могу вернуть Малахии румянец или закрыть жуткую рану в его груди. Не могу утешить боль старших Шнайдеров или вернуть им ребенка и внуков. Но я могу участвовать в поимке психопата, их убившего. И даже спасти будущего Малахию.

«Если собралась помочь, вперед, Бреннан».

Я позвонила Райану и сообщила, что буду в его распоряжении в понедельник и вторник. Позже дам знать, где остановилась.

Тут мне пришла в голову еще одна мысль, и я снова набрала номер. Потом позвонила Кэти. Объяснила ей свой план, она проголосовала обеими руками «за». Кэти зайдет за мной в пятницу, и мы поедем на моей машине.

— Сейчас же отправляйся в поликлинику и сделай тест на туберкулез, — распорядилась я. — Подкожный, не просто мазок. Возьми результаты в пятницу перед приездом.

— Зачем?

— У меня родилась великолепная идея для твоего проекта, но нам нужны анализы. И раз уж ты все равно будешь в поликлинике, сделай заодно копию записей о вакцинации.

— Чего?

— Записей о сделанных прививках. Ты прилагала их к своей карточке при поступлении в университет. И привези все, что выдал ваш профессор для проекта.

— Зачем?

— Увидишь.

Глава 15

Четверг прошел в лекциях и консультациях. После обеда я попросила Пита взять Птенчика на выходные. Гарри позвонила около десяти и сообщила, что семинар закончился. Ее пригласили на ужин к профессору в пятницу. Она не собирается уезжать на выходные.

Я разрешила Гарри оставаться сколько угодно. Не спросила, где она пропадала всю неделю, почему не звонила. Я несколько раз пыталась дозвониться ей и так и не получила ответа, в том числе дважды после полуночи. Об этом я тоже не стала упоминать.

— Ты встречаешься на следующей неделе с Райаном в Техасе? — спросила она.

— Похоже, так.

У меня поползли вверх брови. Откуда она знает?

— Желаю хорошо повеселиться.

— Гарри, я еду исключительно по работе.

— Конечно. Но он все-таки красавчик.

— Его предков откармливали трюфелями.

— Что?

— Проехали.

В пятницу утром я написала вопросы, подобрала фрагменты костей и разложила их на столах. Алекс, мой ассистент, распределит карточки и экземпляры в номерной последовательности и засечет время, за которое студенты соберут скелет. Самый популярный тест по костям.

Кэти появилась вовремя, и в полдень мы уже ехали на юг. Градусник показывал больше двадцати градусов, небо по цвету напоминало рекламные проспекты Французской Ривьеры. Мы надели очки от солнца и открыли окна, чтобы ветер трепал волосы. Я вела машину, а Кэти предпочла слушать рок-н-ролл.

Мы поехали по южной дороге Ай-77 через Колумбию, свернули на юго-восточную Ай-26 и снова на южную Ай-95. У Йемасси уехали с шоссе и полетели по узким проселочным дорогам. Мы болтали, смеялись и останавливались где хотели. Шашлыки в Морисис-Пигги-парк. Снимок на фоне развалин церкви Олд-Шелдон, сожженной Шерманом после похода за море. Как приятно не зависеть от расписаний и вместе с дочерью ехать туда, где мне дышится легче всего на свете.

Кэти рассказала мне об учебе, о мужчинах, с которыми встречалась. По ее словам, не лучшие кандидаты в мужья. Поделилась историей о теперь рассыпавшемся плоте, который чуть не нарушил ее планы на весенние каникулы. Описала девушек, с которыми жила в комнате в Хилтон-Хед, и я смеялась, пока не заболел живот. Да, это моя дочь: чувство юмора чернее, чем у вампиров. Я никогда не была ближе к ней, чем в тот момент, на какое-то время стала молодой и свободной и забыла об убитых младенцах.

В Бофорте мы миновали воздушно-морскую станцию, ненадолго остановились в Бай-Ло, попетляли по городу и подъехали по мосту Вудс-Мемориал к острову Ледис. Наверху я остановилась и взглянула на порт Бофорта: его вид всегда меня воодушевлял.

В детстве я проводила лето в Бофорте, да и во взрослом состоянии тоже, связь прервалась лишь недавно, когда я начала работать в Монреале. Я наблюдала за тем, как плодились закусочные быстрого питания и строился правительственный центр графства, окрещенный местными Тадж-Махалом. Дороги расширили, автомобилей стало больше. Теперь острова стали домом для игроков в гольф и владельцев кооперативных квартир. Но Бэй-стрит остается неизменной. Особняки возвышаются во всем своем довоенном великолепии в тени черных дубов, покрытых луизианским мхом. В жизни так мало постоянства, но я нахожу утешение в размеренной жизни Бофорта. Воды времени неохотно отступают в океан вечности.

Когда мы спускались с другой стороны моста, впереди слева показалась колония лодок, пришвартованных у Фэктори-Крик, небольшого заливчика около реки Бофорт. Вечернее солнце отражалось в их окнах и светилось белизной на мачтах и палубах. Я проехала еще километр по двадцать первому шоссе, потом повернула на парковку у ресторана «Дары моря Олли». Поплутав среди дубов, отправилась в конец стоянки и припарковалась у самой воды.

Мы с Кэти захватили сумки, продукты и направились от ресторана к острову Ледис-Марина. По обе стороны лежали еще не затопленные приливом берега моря, зеленые весенние побеги пробивались рядом с прошлогодними темными колючками. Болотные крапивники жалобно скрипели, когда мы проходили мимо, и шныряли туда-сюда между рогозами и болотной травой. Я вдыхала мягкую смесь запаха соленой воды, хлорофилла и гниющей растительности и радовалась возвращению.

Дорожка от берега вела, словно туннель, через главное управление гавани, квадратное белое здание с узким проходом на третьем этаже на крыше и открытой верандой на первом. Справа двери вели в умывальни и прачечные. Офисы «Апекс реалити», строителя парусных судов и владельца гавани, располагались слева.

Мы прошли через туннель, спустились на дрейфующий трап с горизонтальными деревянными стояками и свернули к самым дальним докам. По пути Кэти рассматривала каждую попавшуюся лодку. «Экстази», двенадцатиметровый «Морган» из Норфолка, Виргиния. «Блю Палм», сделанная на заказ шестнадцатиметровая лодка со стальным корпусом и парусом, как для кругосветного путешествия. «Хиллбилли Хевен», классическая моторная яхта тридцатых годов, когда-то элегантная, а теперь потрепанная и уже непригодная для морского плавания.

«Мелани Тесс» стояла последней справа. Кэти оглядела почти тринадцатиметровый «Крис-Крафт», но промолчала.

— Погоди секунду, — сказала я, кидая сумки на пристани. Ступила на палубу, поднялась на мостик и набрала комбинацию чисел на ящике с инструментами справа от сиденья капитана. Потом вынула ключ, открыла дверь в кормовую часть лодки, откинула задвижку и спустилась на три ступеньки в главную каюту. Внутри веяло прохладой, пахло деревом, медью и сосновым дезинфицирующим средством. Я открыла вход со стороны порта, Кэти передала мне продукты и сумки и взошла на борт.

Мы с дочерью без слов кинули вещи в главной каюте и побежали исследовать яхту. Эта традиция появилась, когда Кэти была еще маленькой, и останется самым любимым пунктом программы, сколько бы мне ни исполнилось. «Мелани Тесс» я не то чтобы не знала, но не видела лет пять и очень хотела взглянуть на изменения, которые расписывал Сэм.

Мы обнаружили камбуз в двух шагах от салона. Там стояла плита с двумя горелками, раковина и деревянный холодильник со старинным вместилищем для льда. На полу положен паркет, стены, как и везде, из тика. По правому борту — уголок для столовой, а на диванчике валяются ярко-розовые и зеленые подушки. Чуть дальше камбуза расположились чулан, гальюн и V-образная койка, просторная даже для двоих.

На корме находилась каюта хозяина, а в ней — кровать королевских размеров и зеркальные шкафы. Как в салоне и в столовой, стены — из тика, украшения — из ярких материалов. Кэти с облегчением обнаружила в хозяйском гальюне душ.

— Здорово, — сказала Кэти, — можно мне занять V-образную кровать?

— Ты точно туда хочешь? — спросила я.

— Сто процентов. Там так удобно, я устрою себе маленькое гнездышко и поставлю на полки все свои мелочи.

Она притворилась, будто расставляет и поправляет какие-то вещи.

Я рассмеялась. «Место для моих вещей» Джорджа Карлина — одна из наших любимых комедий.

— К тому же я здесь только на два дня, так что ты и забирай большую кровать.

— Ладно.

— Смотри, записка с твоим именем.

Она взяла со стола конверт и передала мне. Я разорвала бумагу и вытащила записку.

«Вода и электричество подключены, так что все удобства на месте. Позвони, когда устроитесь. Хочу сводить вас перекусить. Удачного отдыха. Сэм».

Мы разложили продукты, потом Кэти пошла разбирать вещи, а я позвонила Сэму.

— Ну как, дорогуша, свили гнездышко?

— Мы здесь всего двадцать минут. Она прекрасна, Сэм. Поверить не могу, что это та же самая лодка.

— Всего лишь немного денег и труда.

— Заметно. Ты бываешь здесь?

— Да. Поэтому там есть телефон и автоответчик. Многовато для лодки, но я не могу пропустить ни одного сообщения. Можешь пользоваться.

— Спасибо, Сэм. Правда спасибо.

— Черт, я там не так часто бываю. Кто-то должен на ней пожить.

— Ну, еще раз спасибо.

— Как насчет ужина?

— Я не хотела бы навязываться…

— Да брось, мне тоже нужно есть. Вот что я скажу. Я еду покупать продукты в «Гей сифуд маркет» для какого-то проклятого блюда, которое Мелани собирается приготовить завтра. Давайте встретимся у платформы Фэктори-Крик. Ресторан справа, чуть дальше «Олли», но не доезжая до моста. Там не слишком круто, зато можно попробовать восхитительные креветки.

— Во сколько?

— Сейчас шесть сорок. Как насчет половины восьмого? Надо зайти в магазин и заехать за Гарли.

— При одном условии. Я плачу.

— Ты железная женщина, Темпе.

— Со мной не шути.

— Планы на завтра не изменились?

— Если ты не против. Я не хочу навя…

— Понял. Понял. Ей рассказала?

— Еще нет. Она поймет, как только встретится с тобой. Увидимся через час.

Я кинула сумку на кровать и пошла на мостик. Солнце уже заходило, последние лучи окрасили мир в теплый малиновый цвет, засияли пламенем на воде справа и оттенили белого ибиса, стоявшего в траве. Мост к Бофорту выделялся черным на фоне розового, точно хребет какого-то древнего чудовища, изогнувшегося в небе. Лодки морского города перемигивались с нами через реку.

Хотя день уже сменился прохладным вечером, воздух оставался атласным. Легкий ветерок трепал волосы и укутывал ими лицо.

— Какие планы?

Ко мне присоединилась Кэти. Я посмотрела на часы:

— Через полчаса встречаемся с Сэмом Рейберном и идем ужинать.

— С тем самым Сэмом Рейберном? Я думала, он умер.

— Он и так умер. Наш Сэм — мэр Бофорта и старый друг.

— Насколько старый?

— Старше меня. Но передвигается пока самостоятельно. Тебе он понравится.

— Минутку. — Она ткнула в меня пальцем, в глазах засверкала мысль. — Тот парень с обезьянами?

Я улыбнулась и склонила голову набок.

— Значит, вот куда мы идем завтра? Нет, не отвечай. Конечно, туда. Поэтому я и делала анализы.

— Ты ведь их проверила?

— Поездка в санаторий отменяется, — сказала она, вытягивая руку. — Туберкулезом я не болею.

* * *

Когда мы приехали в ресторан, мотоцикл Сэма уже стоял на парковке. Прошлым летом он присоединился к коллекции любимых игрушек из «Лотуса», парусной лодки и сверхпортативного компьютера. Я до сих пор не поняла: то ли Сэм так борется со средним возрастом, то ли пытается вернуться к человеческому обществу после стольких лет жизни с приматами.

Хотя Сэм на десяток лет меня старше, мы дружим уже больше двадцати лет. Познакомились, когда я училась на втором курсе, а Сэм — второй год в аспирантуре. Мы потянулись друг к другу скорее всего потому, что наши жизненные пути сильно различались.

Сэм из Техаса, единственный ребенок в еврейской семье, владевшей пансионом. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, отца убили из-за кассы с двенадцатью долларами. Из-за смерти мужа миссис Рейберн впала в глубокую депрессию, из которой так и не смогла выкарабкаться. На плечи Сэма, помимо учебы в старших классах школы, легла забота о пансионе и матери. После смерти миссис Рейберн, через семь лет, он продал пансион и ушел служить в военно-морские силы. Он был неутомим, зол и ничем не интересовался.

Жизнь в армии только укрепила цинизм Сэма. В лагере для новобранцев его раздражало дурацкое поведение товарищей, он все больше и больше замыкался в себе. Во время операции во Вьетнаме часами наблюдал за птицами и животными, тем самым спасаясь от окружающих ужасов. Его напугало кровавое побоище войны, терзало неимоверное чувство вины из-за собственного участия в ней. Животные в сравнении с людьми казались невинными тварями, которые не изобретают изощренных планов, чтобы убивать себе подобных. Ему особенно нравились обезьяны, порядок в их обществе, способность решать споры с минимальными физическими потерями. В первый раз Сэм на самом деле чем-то заинтересовался.

Сэм вернулся в Штаты и поступил в Университет Иллинойса в Урбана-Компейн. Через три года получил степень бакалавра, а когда мы познакомились, уже работал ассистентом преподавателя по курсу введения в зоологию, на который я и записалась. Студенты знали его взрывной характер, острый язык и раздражительность. Особенно если попадался медлительный или плохо подготовленный ученик. Сэм придирался к деталям и отличался не только требовательностью, но и абсолютной честностью при выставлении оценок за работу.

Когда мы познакомились поближе, я узнала, что Сэму нравятся очень немногие люди, но тем, кто допускался в узкий круг избранных, он становился верным другом навсегда. Однажды Сэм сказал мне, что после стольких лет с приматами он больше не может вписаться в общество людей. Жизнь обезьян показала ему, насколько нелепо ведут себя люди.

Со временем Сэм переключился на физическую антропологию, написал работу в Африке и получил докторскую степень. После нескольких университетов осел в Бофорте в начале семидесятых в качестве ученого, заведующего отделением приматов.

Хотя возраст смягчил Сэма, сомневаюсь, что он когда-нибудь перестанет испытывать дискомфорт от общения с людьми. Не то чтобы он сам не хотел. Очень даже хотел, что доказывает его участие в избирательной кампании. Просто жизнь Сэма протекает не по тем законам, что жизнь других. Вот он и покупает мотоциклы и крылья для полета. Они стимулируют и зажигают, но остаются предсказуемыми и управляемыми. Сэм Рейберн — один из самых сложных и умных людей, которых я встречала.

Его честь мэр сидел в баре, когда мы вошли, наблюдал за игрой в настольный баскетбол и пил светлое пиво.

Я познакомила его с дочерью, и, как обычно, Сэм взял на себя все остальное: заказал диетическую колу для меня и Кэти, новую порцию пива для себя и повел нас в кабинку в глубине ресторана.

Дочка времени даром не теряла: убедилась в своих подозрениях насчет завтрашних планов и засыпала Сэма вопросами.

— Давно вы руководите центром приматов?

— Больше, чем помню. Еще десять лет назад работал на чужого дядю, потом выкупил компанию. Чуть не разорился, но дело того стоило. Ничто не сравнится с ощущением, что ты сам себе хозяин.

— Сколько обезьян живет на острове?

— Сейчас около четырех с половиной тысяч.

— Кому они принадлежат?

— Управлению по контролю за продуктами и лекарствами. Моя компания владеет островом и ухаживает за животными.

— Откуда их привозят?

— На остров Мертри — из исследовательской колонии в Пуэрто-Рико. Мы с твоей мамой работали там где-то в начале бронзового века. Но вообще они из Индии. Резусы.

— Macaca mulatto.

Кэти нараспев выговорила род и вид.

— Хорошо. Где ты выучила таксономию приматов?

— Я специализируюсь в психологии. Большую часть экспериментов проводят на резусах. Знаете, как Гарри Харлоу и его последователи.

Сэм собирался ответить, но тут официантка принесла тарелки с жареными моллюсками и устрицами, вареными креветками, хаш-паппи и салат из капусты. Мы сосредоточенно принялись выдавливать лимон, очищать первых креветок и макать их в подливку.

— Для чего используют обезьян?

— Поселение на Мертри — колония для размножения. Некоторых однолеток забирают и отсылают в администрацию по контролю за продуктами и лекарствами, но если животное не поймают до того, как оно наберет определенный вес, обезьяна остается на острове всю жизнь. Обезьяний рай.

— Что-то еще?

Моя дочка в состоянии и есть, и говорить одновременно.

— В общем-то нет. Обезьяны живут на свободе и могут идти куда захотят. Они создают собственные социальные группы, собственные правила. Там есть кормушки, загоны, чтобы ловить животных, но вне лагеря остров принадлежит им.

— Что за лагерь?

— Так мы называем место прямо у гавани. Полевая станция, маленькая ветеринарная клиника, по большей части на случай непредвиденных ситуаций, несколько хранилищ пищи для обезьян и трейлер, где могут остановиться студенты и исследователи.

Он окунул устрицу в соус, запрокинул голову и кинул моллюска в рот.

— В девятнадцатом веке на острове существовала плантация.

В бороде застряли красные капельки.

— Она принадлежала семье Мертри. Вот откуда остров получил свое название.

— Кого туда пускают? — Кэти чистила следующую креветку.

— Никого. Обезьяны ничем не заражены и стоят mucho dinero^[33]. Всякий, то есть абсолютно всякий, кто ступает на остров, проходит через меня и должен иметь кучу справок о сделанных прививках, включая отрицательный результат теста на туберкулез не менее чем шестимесячной давности.

Сэм вопросительно взглянул на меня, я кивнула.

— Я не думала, что кто-то может подхватить туберкулез.

— Анализ не для вашей защиты, юная леди. Обезьяны очень чувствительны к туберкулезу. Эпидемия скосит колонию тут же, глазом моргнуть не успеешь.

Кэти повернулась ко мне:

— Твои студенты тоже делали прививки?

— Каждый раз.

На ранних этапах своей карьеры, прежде чем соблазниться судебными делами, я занималась исследованиями, в том числе процессом старения скелета на примере обезьян. Преподавала все курсы по приматам в Университете Северной Каролины, не исключая полевую школу на острове Мертри. Я возила туда студентов четырнадцать лет.

— Гм, — проговорила Кэти, бросая моллюска в рот, — это будет здорово.

* * *

В полвосьмого следующего утра мы стояли в доке у северного мыса острова Ледис, с нетерпением ожидая высадки на Мертри. Поездка походила на путешествие в террариум. Все покрывал густой туман, окружающие предметы расплывались, и весь мир вслед за ними. Хотя Мертри находился меньше чем в полутора километрах от нас, я не видела ничего, кроме воды. Ближе к нам встрепенулся и взлетел ибис, распрямив длинные тонкие ноги.

Приехали служащие и теперь загружали снаряжение в две открытые лодки. Они быстро закончили и уплыли. Мы с Кэти пили кофе и ждали сигнала Сэма. Наконец он свистнул и махнул рукой. Мы скомкали пластиковые стаканчики, выбросили их в нефтяной бак, превращенный в урну, и поспешили вниз, к нижнему доку.

Сэм помог нам забраться на палубу, потом отвязал швартовы и запрыгнул следом. Кивнул мужчине у руля, и мы поплыли прочь от залива.

— Долго нам плыть? — спросила Кэти Сэма.

— Начался прилив, значит, мы пойдем к Пэрот-Крик, потом к задней бухте и по открытому морю. Не больше сорока минут.

Кэти села на дне лодки по-турецки.

— Тебе лучше встать и прижаться к борту, — посоветовал Сэм. — Когда Джой убавляет газ, эта штука подпрыгивает. Трясет так, что позвонки может выбить.

Кэти поднялась, он дал ей веревку.

— Держись за нее. Спасательный жилет нужен?

Кэти покачала головой. Сэм посмотрел на меня.

— Она отлично плавает, — успокоила я его.

Тут Джой завел мотор, и лодка ожила. Мы понеслись по морю, ветер трепал волосы и одежду, унося слова за пределы слышимости. Через какое-то время Кэти постучала Сэма по плечу и показала на буй.

— Ловушка для крабов! — прокричал Сэм.

Дальше он показал ей гнездо скопы на верхушке башни у границы пролива. Кэти яростно закивала.

Вскоре мы вышли из открытого моря и очутились на болотах. Джой стоял широко расставив ноги и, напряженно вглядываясь вперед, поворачивал руль, направляя лодку по узким лентам воды. Промежутки между травой были не более трех метров. Сначала мы сильно накренились влево, потом вправо, ввинчиваясь в проход, поливая брызгами островки растительности по обе стороны.

Мы с Кэти вцепились в борта лодки и друг в друга, тело подбрасывало на каждом повороте, точно в центрифуге. Мы смеялись и наслаждались скоростью и красотой дня. Это путешествие я люблю, пожалуй, даже больше, чем сам остров Мертри.

Когда добрались до Мертри, туман уже рассеялся. Солнце согрело док и покрыло белыми пятнами знак на въезде. Легкий ветерок трепал листву над головой, которая, в свою очередь, оставляла блики света и тени, прихотливо танцующие на словах: «Собственность правительства. Вход строго воспрещен».

Когда лодки разгрузили и все собрались на полевой станций. Сэм представил Кэти персоналу. Я знала большинство из них, хотя появились и новые лица. Джоя наняли два года назад. Фред и Хэнк все еще обучались. Одновременно Сэм коротко описал жизнь лагеря.

Джой, Ларри, Томми и Фред работают техниками, их первая задача — ежедневно поддерживать нормальное состояние оборудования и транспортных средств. Они занимаются покраской и ремонтом, чистят загоны и кормушки, снабжают животных пищей и водой.

Джейн, Крис и Хэнк больше работают с самими обезьянами, они исследуют группы и добывают разного рода информацию.

— Например, какую? — спросила Кэти.

— Беременность, роды, смерть, ветеринарные проблемы. Мы ведем постоянные записи. И есть еще исследовательские проекты. Джейн изучает свойства серотонина. Каждый день следит за поведением определенных животных, наблюдает, какие обезьяны более агрессивны, импульсивны. Потом мы сверяем информацию с их уровнем серотонина. Еще смотрим на положение особи в стае. Обезьяны Джейн носят телеметрические ошейники, издающие сигнал, поэтому их легко найти.

— Серотонин — химический элемент в мозгу, — пояснила я.

— Да, — сказала Кэти, — трансмиттер, который, возможно, связан с проявлениями агрессии.

Мы с Сэмом улыбнулись друг другу. Молодец девчонка!

— Как вы узнаете, что животное импульсивно? — спросила Кэти.

— Он чаще рискует. Например, прыгает по деревьям дальше или выше. Уходит из дома в более раннем возрасте.

— Он?

— Исследование экспериментальное. Девочки не участвуют.

— Ты увидишь одного из моих мальчиков в лагере, — заверила Джейн, прикрепляя к поясу ящик с длинной антенной. — Джей-семь из группы «О». Они тут часто бегают.

— Это он клептоман? — спросил Хэнк.

— Да. Тащит все, что видит. На прошлой неделе снова украл ручку. И часы Ларри. Я думала, Ларри убьется, гоняясь за ним.

Когда все уложили снаряжение, получили задание и ушли, Сэм повел Кэти на экскурсию по острову. Я последовала за ними, наблюдая, как дочка учится выискивать обезьян. Мы брели по тропинкам, а Сэм показывал кормушки и описывал группы, которые чаще всего туда наведываются. Он говорил о территориях и иерархии доминирования, о материнских линиях, пока Кэти разглядывала в бинокль верхушки деревьев.

У кормушки «Е» Сэм кинул сухие кукурузные зерна на рифленую металлическую крышу.

— Стой тихо и смотри, — сказал он.

Вскоре зашуршала листва, и мы увидели группу. Через минуту нас окружили обезьяны, одни остались на деревьях, другие спустились на землю и кинулись вперед, чтобы подхватить кукурузу.

Кэти была в восторге.

— Группа «Ф», — пояснил Сэм. — Она небольшая, но во главе стоит самая уважаемая самка на острове. Бой-баба.

Когда мы вернулись в лагерь, Сэм уже помог Кэти наметить план простого исследования. Она упорядочила свои записи, Сэм принес ей коробку с кукурузой, и моя дочь удалилась обратно в лес. Я наблюдала за тем, как она исчезала с качающимся на бедре биноклем в туннеле из дубов.

Мы с Сэмом уселись на крыльце под навесом и немного поболтали, потом он ушел работать, а я достала распечатки компьютерной томографии. Несмотря на все усилия, сосредоточиться не удавалось. Свищи мало привлекают, когда можно поднять голову и увидеть залитый солнечным светом эстуарий и почувствовать запах соли и сосны в воздухе.

Персонал вместе с Кэти вернулся к полудню. Перекусив сандвичами и «Фритос», Сэм вернулся к данным, а Кэти — в лес.

Я снова уселась за бумаги, но работа не двигалась с места. Я заснула на третьей странице.

Разбудил меня знакомый звук.

Бам! Рат-а-тат-а-тат-а-тат-а-тат. Бам! Рат-а-тат-а-тат-тат-тат.

Две обезьяны спустились с деревьев и теперь бегали по крыше. Я очень осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь и вышла на ступеньки крыльца. В лагерь заявилась группа «О» и расположилась на ветвях над полевой станцией. Разбудившая меня парочка перепрыгнула с полевой станции на трейлер и уселась на разных концах крыши.

— Это он.

Я и не слышала, как Сэм встал позади меня.

— Смотри. — Он протянул мне бинокль.

— Я вижу татуировки, — отозвалась я, читая надписи на груди обезьян. — Джей-семь и Джи-эн-девять. У Джей-семь ошейник.

Я передала бинокль обратно, и Сэм тоже присмотрелся.

— Что там у него опять? Неужели маленький паршивец до сих пор играет с часами Ларри?

Бинокль снова сменил хозяина.

— Блестит. На солнце похоже на золото.

Тут GN-9 подпрыгнул и рыкнул, оскалив все зубы. J-7 взвизгнул и слетел с крыши, попрыгал с ветки на ветку, пока не исчез за трейлером. Его сокровище скатилось с крыши и упало всточный желоб.

— Пошли посмотрим.

Сэм вытащил лестницу из-под полевой станции и приставил ее к трейлеру. Смахнул паутину, попробовал первую ступеньку: выдержит ли, и полез наверх.

— Что за черт?

— Что?

— Проклятие!

— Что там такое?

Он вертел что-то в руках.

— Будь я проклят!

— Что такое?

Я пыталась рассмотреть, что выронила обезьяна, но Сэм закрывал мне обзор.

Сэм застыл на вершине лестницы, пригнув голову.

— Сэм, что там?

Он слез и протянул мне предмет. Я тут же поняла, что это и что означает. Солнечный свет померк.

Я встретила взгляд Сэма, и мы молча уставились друг на друга.

Глава 16

Я стояла и смотрела на свою руку, не желая верить собственным глазам.

Сэм заговорил первым:

— Человеческая челюсть.

— Да.

Его лицо потемнело.

— Может, старинное захоронение индейцев?

— Только не с таким шедевром стоматологии.

Я повернула челюсть, и в лучах солнца сверкнуло золото.

— Вот что привлекло внимание Джея-семь, — проговорил он, уставившись на коронку.

— А здесь плоть, — добавила я, указывая на коричневый клубок на сочленении.

— Что это значит?

Я подняла челюсть и принюхалась. Влажный пресыщенный запах смерти.

— В здешнем климате, в зависимости от того, лежало ли тело на открытом воздухе или в земле, я бы сказала, он умер меньше года назад.

— Как такое, черт возьми, могло случиться?!

На лбу Сэма пульсировала жилка.

— Не кричи на меня. Значит, не все, кто приезжает на остров, проходят через тебя! — Я отвернулась от него.

— Где он, дьявол его побери, достал челюсть?

— Он же твоя обезьяна, Сэм. Тебе и выяснять.

— Уж выясню, будь спокойна.

Сэм пошел к полевой станции, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся наверх и исчез внутри. Через открытое окно послышалось, как он зовет Джейн.

Я застыла на месте, прислушиваясь к скрипу пальмовых листьев, ощущая нереальность происходящего. Неужели смерть действительно пробралась на мой остров спокойствия?

«Нет! — отдалось у меня в голове. — Нет, только не здесь!»

Зажужжала пружина, и дверь-ширма распахнулась настежь. Появился Сэм и позвал меня.

— Пойдем поймаем главных подозреваемых. Джейн знает, где находится группа «О», когда они не в лагере, там мы найдем Джея-семь. Может, маленький мошенник принесет еще что-нибудь.

Я не двинулась.

— Черт, извини. Мне просто не нравится, когда на моем острове валяются части человеческих тел. Ты же меня знаешь.

Правда. Но меня удерживала на месте не его недавняя ругань. Я почувствовала запах сосны, легкий ветерок коснулся щеки. Я знала, что там, и не хотела это искать.

— Пошли.

Я глубоко вздохнула, как женщина, которую вызывают на прием к онкологу.

— Подожди.

Я зашла на полевую станцию, порылась на кухне и нашла пластиковую банку. Положила туда челюсть, спрятала контейнер в кабинете, оставила записку для Кэти.

Мы пошли по тропинке за полевой станцией, Джейн вела нас в самое сердце острова. Там деревья достигали размера буровых вышек, листва нависала над головой сплошным балдахином. Под ногами — плис из чернозема и сосновых иголок, в воздухе витает одуряющий запах гниющих растений и экскрементов животных. Покачивание веток говорило о присутствии обезьян.

— Здесь кто-то есть, — сказала Джейн, включая приемник. Сэм навел бинокль на ветви, пытаясь разглядеть кодовые татуировки.

— Группа «А», — сообщил он. — Гр-р!

На ветке надо мной сгорбился молодой самец — спина выгнута, хвост в воздухе, взгляд прикован к моему лицу. Резкий горловой рык говорил мне: «Назад!»

Когда наши взгляды встретились, обезьяна села, пригнула голову, потом склонила ее набок. Кивнув еще несколько раз, повернулась и, как пушечное ядро, полетела на другое дерево.

Джейн подкрутила диски, закрыла глаза, прислушалась, ее лицо заострилось от напряжения. Чуть погодя она покачала головой и пошла дальше.

Сэм осматривал верхушки деревьев, тут Джейн снова остановилась и стала поворачиваться по часовой стрелке, полностью сосредоточившись на звуках в наушниках.

Наконец:

— Есть очень слабый сигнал.

Она повернулась в ту сторону, где исчезла молодая обезьяна, Помедлила, снова повернулась:

— Кажется, он около «Алькатраса». — Джейн указала на северо-запад.

Большинство загонов для животных на острове отмечены буками, однако некоторые из самых старых удостоились названий, вроде «ОК» или «Алькатрас».

Мы пошли к «Алькатрасу», но к югу от загона Джейн свернула тропинки и углубилась в лес. Здесь растительность стала гуще, ноги утопали в земле.

Сэм повернулся ко мне:

— Осторожней возле пруда. У Алисы народилась куча детей в прошлом году, она не очень расположена к общению с людьми.

Алиса — четырехметровый аллигатор, и живет она на острове с незапамятных времен. Никто не помнит, кто дал ей имя. Служащие уважают ее право на собственную территорию и не тревожат пруд.

Я жестом успокоила Сэма. Я не боюсь аллигаторов, но стараюсь близко с ними не знакомиться.

Мы не отошли и на пять метров от тропинки, когда я его заметила, сначала смутно, всего лишь как легкое изменение в густом, органическом запахе леса. Вначале я сомневалась, но чем ближе мы подходили, тем сильнее становилась вонь. Ледяная цепь сковала мне грудь.

Джейн свернула на север, прочь от пруда, Сэм последовал за ней, продолжая обследовать в бинокль верхушки деревьев. Я отстала. Запах был впереди.

Я обошла упавший эвкалипт и остановилась. Вокруг пруда виднелась цепочка кустов и низких пальм. Сэм и Джейн отходили все дальше, шорох их шагов становился все тише, лес погрузился в тишину.

Запах разлагающейся плоти не похож ни на какой другой. Я чувствовала его на человеческой челюсти, а теперь сладковатая вонь парила в вечернем воздухе, подсказывая, что источник где-то рядом. Едва дыша, я развернулась, как недавно Джейн, закрыла глаза, сосредоточившись только на чувствах. То же движение, но другая цель. Джейн шла на звук, а я — на запах.

Вонь шла от пруда. Я двинулась к нему, нос не отпускал запах, глаза бегали в поисках рептилий. Над головой крикнула обезьяна, на землю пролился поток мочи. Затряслись ветки, на землю посыпалась листва. Вонь с каждым шагом становилась все сильнее.

Через пару метров я остановилась и навела бинокль на плотную завесу из пальм и рвотного чая, отделявшую меня от пруда. Прямо на его границе расплывалось бесформенное облако.

Я медленно двинулась вперед, осторожно пробуя землю ногой. У кустов вонь стала невыносимой. Я прислушалась. Тишина. Присмотрелась к кустам. Ничего. Сердце билось как сумасшедшее, по лицу тек пот.

«Вперед, Бреннан. До пруда еще далеко, тут нет аллигаторов».

Я вынула из кармана бандану, закрыла ею нос и рот, присела посмотреть, что же так заинтересовало мух.

Они взмыли вверх как одна, с жужжанием кинулись на меня. Я отмахнулась, но они тут же вернулись. Отгоняя мух одной рукой, я укутала вторую банданой и приподняла ветки рвотного чая. Насекомые запрыгали по лицу и руке, возмущенно жужжа.

Мух привлекла неглубокая могила, спрятанная под ветками. Из нее на меня уставилось человеческое лицо, черты его размывались и менялись в неверном свете. Я наклонилась ближе, потом в ужасе отшатнулась.

Не лицо — обглоданный падалыциками череп. То, что показалось мне глазами, носом и губами, было на самом деле тучами мелких крабов, примкнувших к бурлящей на черепе массе, которая поедала остатки плоти.

Оглядевшись, я сообразила, что здесь побывали и другие. Справа лежала искалеченная грудная клетка. Кости руки, все еще скрепленные усиками высохших связок, выглядывали из подлеска в паре метров от меня.

Я отпустила ветку и села на корточки, парализованная ледяной тошнотой. Краем глаза заметила, как подходит Сэм. Он говорил, но слова не доходили до меня. Где-то в миллионах миль отсюда взревел и затих мотор.

Мне хотелось оказаться в другом месте. Стать кем-то другим. Тем, кто не чувствовал столько лет запах смерти и не наблюдал за конечным распадом тел. Тем, кто не собирал день за днем человеческие скелеты, оставленные сутенерами, взбешенными любовниками, свихнувшимися наркоманами и психопатами. Я приехала на остров, чтобы отдохнуть от жестокости своей работы. Но даже здесь смерть нашла меня. Мне стало плохо. Новый день. Новая смерть. Смерть каждый день. Боже, сколько еще таких дней мне предстоит?

Я почувствовала руку Сэма на плече и подняла голову. Второй рукой он зажимал рот и нос.

— Что это?

Я кивнула на куст, Сэм откинул ветки ногой:

— Черт!

Я согласилась.

— Сколько он здесь пролежал?

Я пожала плечами.

— Несколько дней? Недель? Лет?

— Захоронение послужило на пользу фауне твоего острова, но по большей части тело не пострадало. Я не могу сказать, в каком оно состоянии.

— Его вырыли не обезьяны. Им мясо не нужно. Скорее чертовы канюки постарались.

— Канюки?

— Хищники. Они любят пировать на останках обезьян.

— Я еще подозреваю и енотов.

— Да? Я знал, что еноты любят рвотный чай, но мертвечину…

Я снова взглянула на могилу.

— Труп лежит на боку, правое плечо почти на поверхности. Запах явно привлек любителей падали. Наверное, его раскопали и съели канюки с енотами, потом, когда разложение ослабило связки, они вытащили руку и челюсть, — я кивнула на ребра, — съели часть грудной клетки, вытащив ее из ямы. Остальное скорее всего находилось слишком глубоко, или туда было трудно добраться, поэтому они оставили труп в покое.

Я палкой подтянула руку поближе. Локоть остался на месте, но конец длинной кости отсутствовал, пористое содержимое выступало из-за грубо обгрызенных краев.

— Видишь, как обгрызены края? Животные. А здесь? — Я указала на маленькое круглое отверстие. — След от зуба. Что-то мелкое, может, енот.

— Дьявол!

— Естественно, крабы и насекомые тоже в стороне не остались.

Он встал, наполовину развернулся и пнул земляной комок ногой.

— Иисусе, что теперь делать?

— Теперь надо звонить местному следователю, а он или она позвонит местному антропологу.

Я поднялась и стряхнула землю с джинсов.

— И каждый из них поговорит с шерифом.

— Просто кошмар какой-то. Я не могу позволить посторонним излазать весь остров!

— Им не обязательно лазать по острову, Сэм. Они только приедут, заберут тело и, может, пустят ищейку на случай, если здесь есть еще трупы.

— Как, черт?.. Дьявол! Это невозможно.

По виску Сэма покатилась капля пота. Он то сжимал, то разжимал челюсти.

На мгновение мы замолчали. Вокруг жужжали мухи. Наконец Сэм прервал тишину:

— Ты должна это сделать.

— Что сделать?

— Что угодно. Вырыть труп. — Он махнул рукой в сторону могилы.

— Ни за что. Здесь не моя территория.

— Мне глубоко плевать, чья здесь территория. Еще не хватало, чтобы кучка проходимцев бегала по моему острову, портила все на своем пути, посылала к черту мой рабочий график и, может, даже заражала обезьян. Исключено. Совершенно исключено. Я тут хозяин, черт возьми, здесь мой остров. Я скорее буду сидеть на пристани с ружьем, чем пущу их сюда.

На лбу Сэма снова пульсировала жила, а сухожилия на шее натянулись, как проволоки. Он тыкал пальцем в воздух, подкрепляя каждое свое слово.

— За такое представление, Сэм, ты мог бы «Оскара» получить, но я все равно ничего не стану делать. Дэн Джеффер работает на полицию в Колумбии. Он же занимается антропологией в Южной Каролине, скорее всего ему и позвонит следователь. Дэн — аккредитованный специалист.

— Твой чертов Дэн Джеффер, может, туберкулезом болеет!

Спорить бесполезно, и я промолчала.

— Ты ведь только этим и занимаешься! Могла бы выкопать парня и отдать своему Джефферу!

Бесполезно.

— Почему нет, Темпе? — зло уставился он на меня.

— Ты же знаешь, я занимаюсь другим делом в Бофорте. Я обещала помочь следователю, а в среду мне надо вернуться в Шарлотт.

Я не открыла Сэму истинной причины своего отказа — мне просто не хотелось иметь дело с трупом. Я морально не готова осквернить свой священный остров уродливой смертью. С первого взгляда на челюсть меня одолевали видения, обрывки прошлых дел. Удушенные женщины, выпотрошенные младенцы, молодые люди с перерезанным горлом и тусклыми, слепыми глазами. Если убийство и пришло на остров, я его не увижу.

— Поговорим в лагере, — предложил Сэм. — О трупе никому ни слова.

Не обращая внимания на его повелительный тон, я привязала бандану к кусту, и мы повернули обратно.

Когда вернулись к дороге, там стоял потертый пикап, как раз у того места, где мы свернули в лес. В грузовике лежали мешки с едой для обезьян, сзади крепился тысячелитровый бак с водой. Джой осматривал бак.

Сэм позвал его.

— Постой-ка минутку.

Джой вытер тыльной стороной ладони рот и сложил руки на груди. Он носил джинсы и хлопчатобумажную рубашку с рукавами, но без воротника. Грязные светлые волосы свисали на лицо.

Джой ждал, пока мы подойдем, спрятав взгляд за солнечными очками, сжав губы в узкую линию. Он казался напряженным.

— Не пускай никого к пруду, — сказал Сэм.

— Алиса снова поймала обезьяну?

— Нет, — не стал распространяться Сэм. — Куда везешь корм?

— В кормушку номер семь.

— Оставь и сейчас же возвращайся.

— А вода?

— Наполнишь баки и возвращайся в лагерь. Если увидишь Джейн, пришли ее туда же.

Очки Джоя повернулись ко мне и остановились на целую вечность. Потом он забрался в пикап и уехал, бренча баком.

Мы с Сэмом шли молча. Я боялась предстоящей сцены, но решила не поддаваться на уговоры. Я вспоминала его слова, видела его лицо, когда открылась могила. Потом еще кое-что. Перед тем как подошел Сэм, я, кажется, слышала рев мотора. Пикапа? Я гадала, сколько Джой простоял на тропинке. И почему именно там?

— Когда Джой начал на тебя работать? — спросила я.

— Джой? — Он на мгновение задумался. — Почти два года назад.

— Он надежный человек?

— Скажем так, сострадание у Джоя во много раз превосходит здравый смысл. Он из тех чувствительных типов, которые постоянно рассуждают о правах животных и боятся побеспокоить обезьян. Он ни черта не смыслит в животных, но работает хорошо.

Вернувшись в лагерь, я обнаружила записку от Кэти. Она закончила исследования и ушла на пристань читать. Пока Сэм доставал телефон, я спустилась к воде. Моя дочь сидела в одной из лодок, вытянув голые ноги, закатав штанины и рукава как можно выше. Я помахала, она ответила тем же, потом кивнула на лодку. Я покачала головой и подняла обе руки, имея в виду, что еще не время уезжать. Кэти улыбнулась и вернулась к чтению.

Когда я зашла на полевую станцию, Сэм сидел за кухонным столом и разговаривал по мобильному телефону. Я скользнула на скамейку напротив.

— Когда он вернется? — спросил Сэм в трубку. Таким взволнованным я его еще не видела.

Пауза. Сэм постукивал по столу карандашом, поворачивая его то одной стороной, то другой.

— Иви Ли, мне нужно поговорить с ним сейчас. Ты не можешь его достать как-нибудь?

Пауза. Тук. Тук. Тук.

— Нет, заместитель меня не устроит. Мне нужен шериф Бейкер.

Длинная пауза. Тук. Ту… Грифель треснул, и Сэм кинул карандаш в мусорную корзину в дальнем конце кухни.

— Плевать мне, что он говорит, попытайтесь еще. Скажите, чтобы позвонил мне на остров. Я подожду.

Он кинул трубку.

— Как могут одновременно отсутствовать и шериф, и следователь? — Он схватился за голову.

Я повернулась на скамейке, положила ноги на стол и облокотилась на стенку. За долгие годы я поняла, что лучший способ поладить с Сэмом — не обращать на него внимания. Гнев вспыхивает и гаснет, как пламя.

Сэм встал и начал мерить кухню шагами, постукивая кулаком по ладони.

— Где, черт возьми, Гарли? — Он взглянул на часы: — Десять минут пятого. Здорово. Через двадцать минут все соберутся тут, чтобы ехать в город. Дьявол, им даже не полагается быть здесь сегодня, в субботу. Они работали за другой день, когда приехать помешала плохая погода.

Он пинками гонял по комнате кусок мела.

— Я не могу оставить их здесь. Или все-таки надо? Может, рассказать им про труп и запретить покидать остров, потом мурыжить каждого подозреваемого в отдельной комнате, как чертов Эркюль Пуаро?

Снова шаги. Часы. Шаги. Наконец Сэм упал на скамейку напротив и уронил голову на руки.

— Ты закончил с метанием молний?

Нет ответа.

— Могу я кое-что посоветовать?

Он не поднимал глаз.

— Значит, могу. Тело оказалось на острове, потому что кто-то не хотел, чтобы его нашли. Они явно не учли любознательность Джея-семь.

Я разговаривала с макушкой Сэма.

— Я вижу три варианта. Первый. Труп привез один из твоих служащих. Второй. Кто-то чужой приплыл на остров в лодке, скорее всего кто-то из местных, знающих твой распорядок. Когда служащие отправляются домой, здесь не остается охраны, верно?

Он кивнул, не поднимая головы.

— Третий. Это мог быть один из торговцев наркотиками, которых здесь навалом.

Тишина.

— Ты ведь представитель общества охраны дикой природы, так?

Сэм поднял голову. Лоб блестел от пота.

— Так.

— Если не можешь достучаться до следователя или шерифа Бейкера, а заместителю не доверяешь, позвони своим. Их юрисдикция распространяется на острова, верно? Они не вызовут подозрений и смогут закрыть место для посещений, пока ты будешь говорить с шерифом.

Он хлопнул по столу:

— Ким!

— Кто угодно. Просто попроси их не поднимать волну, пока ты не поговоришь с Бейкером. Я уже рассказывала, что он предпримет.

— Ким Вагунер работает в департаменте природных ресурсов Южной Каролины. Она и раньше мне помогала, когда у нас возникали проблемы с властями. Ким я могу доверять.

— Она останется на ночь?

Я никогда не причисляла себя к робкому десятку, но охранять кого-то от убийц или наркоторговцев не решилась бы.

— Без проблем. — Он уже набирал номер. — Ким служила во флоте.

— Она справится с бандитами?

— Ким ест гвозди на завтрак.

Кто-то ответил, и Сэм попросил офицера Вагунер к телефону.

— Вот увидишь, — сказал он, прикрыв трубку ладонью.

* * *

Когда собрался персонал, все уже уладилось. Команда взяла с собой на лодку Кэти, а мы с Сэмом остались. Ким приехала в начале шестого и выглядела точно так, как обещал Сэм. Маскировочный костюм для джунглей, военные ботинки, австралийская шляпа и достаточно оружия для охоты на носорога. Теперь острову ничто не угрожает.

По дороге к пристани Сэм снова попросил меня заняться извлечением трупа. Я повторила то же, что говорила раньше. Шериф. Следователь. Джеффер.

— Поговорим завтра, — предложила я, когда он выезжал на дорогу. — Спасибо, что принял нас сегодня. Кэти очень понравилось.

— Без проблем.

Мы наблюдали, как пеликан скользнул над водой, потом сложил крылья и нырнул с головой. Снова появился уже с рыбой, луч вечернего солнца металлом сверкнул на мокрой чешуе. Пеликан свернул, и рыба упала, серебристая ракета ушла в море.

— Боже всемогущий! Почему они выбрали мой остров? — Голос Сэма звучал вымученно и удрученно.

Я открыла дверцу машины.

— Передашь мне, что скажет шериф Бейкер.

— Ладно.

— Ты ведь понимаешь, почему я не могу взять место преступления?

— Место преступления. Боже!

Когда я захлопнула дверь и заглянула в открытое окошко, он начал спор заново.

— Темпе, ну подумай. Обезьяний остров. Могила с трупом. Мэр. Если информация просочится в прессу, начнется сумасшедший дом. А ты знаешь, как болезненно народ воспринимает права животных. Не хватало, чтобы журналисты узнали об острове Мертри.

— Это может случиться независимо от того, кто возьмет дело.

— Я знаю. Но…

— Успокойся, Сэм.

Я смотрела, как Сэм уезжает; вернулся пеликан и теперь кружил над лодкой. В клюве у него блестела новая рыбина.

Сэму тоже не занимать упорства. Я сомневалась, что он успокоится, и оказалась права.

Глава 17

После обеда в баре «Стимере Ойстер» мы с Кэти посетили галерею на острове Святой Елены. Слонялись по комнатам скрипучего старого гостиного двора, рассматривая работы художников, восхищались новым видом того, что вроде бы знали и раньше. Но, обсуждая коллажи, картины и фотографии, я вспоминала только кости, крабов и танцующих мух.

Кэти приобрела миниатюрную цаплю, вырезанную из коры и выкрашенную барвинком в голубой цвет. По дороге домой мы купили по шоколадному мороженому и съели его на носу «Мелани Тесс», болтая и слушая, как скрипят на ветру швартовы лодок вокруг. Луна проложила мерцающий треугольник на поверхности воды. За разговором я следила, как бледный желтый свет колышется на волнистой тьме.

Дочка призналась, что хочет стать криминалистом, и поделилась сомнениями в достижении цели. Она восхищалась красотой Мертри и рассказывала, как кривлялись обезьяны. В какой-то момент я уже собиралась упомянуть о сегодняшней находке, но сдержалась. Не стоит омрачать ее впечатления от острова.

Я ушла спать в одиннадцать и долго лежала, прислушиваясь к скрипу канатов, пытаясь заснуть. Постепенно забылась, унесла с собой прошедший день и вплела его в события недели. Я плыла в лодке с Матиасом и Малахией и отчаянно старалась удержать их на борту. Смахивала крабов с тела, но копошащаяся масса наползала еще быстрее. Череп превратился в лицо Райана, потом приобрел обугленные черты Патриции Симоне. Сэм и Гарри кричали мне что-то, но я не могла разобрать слов, их лица выражали злобу. Когда меня разбудил телефонный звонок, я не сразу поняла, где и зачем нахожусь. Побрела на кухню.

— Доброе утро. — Напряженный, взволнованный голос Сэма.

— Который час?

— Почти семь.

— Где ты?

— В кабинете у шерифа. Твой план не сработает.

— Какой план?

Я упорно пыталась ухватить нить разговора.

— Твой парень в Боснии.

Я выглянула наружу из-за занавесок. У внутренней пристани на палубе своей лодки развалился седой старик. Когда я опускала штору, он запрокинул голову и отхлебнул из банки «Олд Милуоки».

— В Боснии?

— Джеффер. Полицейский антрополог. Он уехал в Боснию извлекать тела из массовых захоронений для ООН. Никто не знает, когда он вернется.

— Кому передали его дела?

— Не важно. Бакстер хочет, чтобы трупом с острова занялась ты.

— Кто такой Бакстер?

— Бакстер Колкер — следователь графства Бофорт. Он отдает дело тебе.

— Почему?

— Потому что я так хочу. Откровенно, ничего не скажешь.

— Когда?

— Чем быстрее, тем лучше. У Гарли на связи детектив и заместитель. Бакстер ждет нас здесь в девять. Команда транспортировщиков наготове. Когда уладим все на Мертри, он позвонит им, и нас встретят на причале острова Ледис, чтобы забрать тело в «Бо-Форт мемориал». Но Бакстер хочет, чтобы раскопками занималась именно ты. Просто скажи, какое понадобится оборудование, и мы все достанем.

— Колкер — судебный патологоанатом?

— Бакстер — избранный чиновник, у него нет медицинского образования. Управляет похоронным агентством. Но он чертовски обеспокоен и хочет, чтобы все сделали так, как надо.

Я задумалась на минутку.

— Шериф Бейкер не знает, кто может лежать в той могиле?

— Здесь столько проблем с наркотиками. Он собирается поговорить с ребятами из налоговой и местной администрации по контролю за применением законов о наркотиках. Еще с представителями общества защиты дикой природы. Гарли сказал, они в прошлом месяце обследовали воды реки Кусоу. По его мнению, на острове скорее всего поработала одна из группировок наркоторговцев, и я с ним согласен. Эти парни ценят жизнь не больше, чем использованный шприц. Ты же нам поможешь?

Я неохотно согласилась. Выдала ему перечень оборудования, Сэм обещал все достать. Мне надо быть к десяти.

Пару минут я думала, что делать с Кэти. Можно объяснить ситуацию и предоставить ей право выбора. Вообще-то причин не брать ее с собой на остров нет. Или просто сообщить, что произошло непредвиденное, и Сэму понадобилась моя помощь. Кэти осталась бы на день здесь или уехала на Хилтон-Хед чуть раньше, чем планировала. Второе решение, конечно, лучше, но я выбрала первое.

Я съела тарелку «Рейзин брэн», помыла посуду. На месте не сиделось, поэтому я надела футболку с шортами и вышла наружу — проверить швартовы и бак с водой. Потом переставила кресла на мостике. Вернулась, заправила постель и расстелила полотенца в головах. Разложила подушки на диване в салоне и подобрала мусор с ковра. Завела часы и посмотрела на время. Только семь пятнадцать. Кэти еще долго не проснется. Надев кроссовки, я тихонько выскользнула на улицу.

Поехала по Двадцать первой восточной дороге через Святую Елену к острову Харбор, потом к Хантингу и повернула к государственному парку. Узкая асфальтобетонная рана в спокойной и темной, как у подземного озера, воде. Где-то внизу из тумана поднимались пальмы и дубы. То тут, то там луч света проникал сквозь завесу, превращая воду в медовое золото.

Я припарковалась около маяка и пошла по дощатой дорожке на пляж. Прилив закончился, и песок блестел как зеркало. Я наблюдала, как песчанка прыгает меж лужами, ее длинные тоненькие ножки исчезали в перевернутом отражении. Утро выдалось прохладное, пока я прогуливалась, руки и ноги успели покрыться гусиной кожей.

Я побежала на восток вдоль Атлантического океана, ноги едва утопали в плотном песке. Ветер совсем не дул. Я миновала пеликанов, подпрыгивавших на легких волнах. На холмах неподвижно возвышались осока и морской овес.

Бег не мешал мне рассматривать океан. Сплавной лес, сморщенный и гладкий, покрытый морскими уточками. Спутанные водоросли. Блестящая коричневая раковина краба. Кефаль, чьи глаза и внутренности пошли на завтрак крабам и чайкам.

Я бежала, пока не начали гореть легкие. Потом еще чуть-чуть. Вернувшись на дощатую дорожку, едва поднялась на дрожащих ногах по лестнице. Но внутренне словно заново родилась. Может, дело в мертвой рыбе или в крабе? Может, просто поднялся уровень эндорфина? Но я больше не боялась предстоящего дня. Смерть приходит каждую минуту, каждый день повсюду на планете. Она часть жизненного цикла, и остров Мертри — не исключение. Я извлеку тело и доставлю туда, куда нужно. Это моя работа.

Когда я проскользнула обратно на лодку, Кэти еще спала. Я сварила кофе, потом пошла в душ, надеясь, что звук льющейся воды ее не потревожит. Одевшись, поджарила две английские булочки, намазала их маслом с ежевичным повидлом и отнесла в салон. Друзья говорят, что физическая усталость притупляет голод. Но не у меня. Мне после упражнений хочется съесть больше своего веса.

Я включила телевизор, пощелкала каналы, выбрала одного из дюжин евангелистов, читающих воскресную утреннюю проповедь. Я слушала, как преподобный Эжен Хайтуотер описывал «бесконечные преимущества для верующих», когда Кэти вошла, спотыкаясь, и упала на диван. Ее лицо опухло и сморщилось ото сна, волосы напоминали один из клубков водорослей, попадавшихся мне на пляже. На ней была полосатая футболка до колен.

— Доброе утро. Ты сегодня отлично выглядишь.

Ответа не последовало.

— Кофе?

Она кивнула с закрытыми глазами.

Я пошла на кухню, наполнила чашку и принесла ей. Кэти перешла в полусидячее состояние, осторожно подняла веки и потянулась за кофе.

— Я читала до двух ночи.

Кэти глотнула кофе, потом, не выпуская чашки из рук, села и скрестила ноги по-турецки. Просветлевший взгляд упал на преподобного Хайтуотера.

— Что ты слушаешь этого придурка?

— Пытаюсь понять, как заполучить бесконечные преимущества.

— Выпиши чек, и он пришлет их тебе в тройном размере.

Ранним утром милосердие не входит в список добродетелей моей дочери.

— Что за идиот звонил на рассвете?

Такт, впрочем, тоже.

— Сэм.

— И что ему нужно?

— Кэти, вчера кое-что произошло, я не стала тебе говорить.

Она вся обратилась во внимание.

Я замешкалась, потом выложила историю о вчерашней находке. Избегая подробностей, описала тело и как J-7 привел нас к нему, потом пересказала свой телефонный разговор с Сэмом.

— Значит, сегодня ты туда возвращаешься?

Она снова взяла чашку.

— Да. Со следователем и командой шерифа. Сэм заедет за мной в десять. Извини, что испортила тебе день. Ты, конечно, можешь поехать с нами, но я пойму, если ты откажешься.

Она долгое время молчала. Преподобный блеял про Ии-и-исуса.

— Известно, кто это?

— Шериф подозревает наркоманов. Дилеры доставляют наркотики через здешние реки и бухты. Он думает, сделка не состоялась и кто-то оказался с трупом на руках.

— Что вы будете делать?

— Выкопаем тело, соберем образцы, нащелкаем кучу фотографий.

— Нет-нет. Скажи конкретно, что вы будете делать. Может, мне понадобится в работе или еще где.

— Шаг за шагом?

Она кивнула и откинулась на подушки.

— Все как обычно. Уберем растительность, установим сетку с контрольной точкой для измерений и зарисовок.

В голове пронесся образ подвала в Сен-Жовите.

— Когда закончим с поверхностью, я вскрою могилу. Некоторые специалисты делают эксгумацию по уровням, в поисках наслаиваний и тому подобного. Но в нашей ситуации, по-моему, это излишне. Когда кто-то роет яму, скидывает туда тело и забрасывает землей, никаких стратиграфических особенностей ждать не приходится. Но одну сторону могилы я оставлю в неприкосновенности, чтобы получился вид сбоку. Так можно заметить следы инструментов в почве.

— Следы инструментов?

— Лопаты, или совка, или кирки, оставивших отпечаток на земле. Я их никогда не видела, но коллеги клянутся, что и такое бывает. Говорят, можно извлечь оттиски, сделать формы и сравнить с инструментами подозреваемых. А вот отпечатки ботинок на дне могилы, особенно если почва глинистая или мокрая, мне попадались. Их я сверяла.

— С ботинками того, кто копал яму?

— Да. Когда яма достигает определенной глубины, землекоп выпрыгивает из нее и продолжает работу сверху. На дне остаются отпечатки. Еще я беру образцы почвы. Иногда они совпадают с землей на одежде или обуви подозреваемого.

— Или с комками в его чулане.

— Точно. Потом собираю жуков.

— Жуков?

— На сей раз их будет достаточно. Во-первых, могила неглубокая, канюки и еноты наполовину раскопали тело. И мухи устроили пирушку. Они понадобятся для определения интервала post mortem.

— Post mortem?

— Время, прошедшее после смерти. Давно ли человек умер.

— Как?

— Энтомологи изучали насекомых, питающихся падалью, в основном мух и жуков. И обнаружили, что разные виды прилетают к трупу друг за другом, потом каждый из них естественно проходит свой жизненный цикл. Некоторые виды мух прилетают через пару минут после смерти. Другие позже. Взрослые особи кладут яйца, из яиц выводятся личинки. Черви — это личинки мух.

Кэти скривилась.

— Через какое-то время личинки покидают тело и укутываются в панцирь, то есть превращаются в куколок. Потом вылупляются уже взрослыми и улетают, чтобы начать все заново.

— Почему все насекомые не прилетают в одно время?

— У разных видов — разные правила игры. Некоторые прилетают, чтобы полакомиться трупом. Другие предпочитают обедать личинками и яйцами своих предшественников.

— Фу!

— Место под солнцем есть для каждого.

— Что ты будешь делать с насекомыми?

— Соберу экземпляры личинок и куколок, попытаюсь поймать пару взрослых особей. В зависимости от состояния тела могу еще измерить тепловые параметры. Возрастая, масса личинок существенно повышает внутреннюю температуру. Это тоже важно для определения интервала post mortem.

— Потом что?

— Заспиртую всех взрослых особей и половину личинок. Оставшихся помещу в контейнер с печенью и вермикулитом. Энтомолог вырастит их и определит, к какому виду они принадлежат.

Я гадала, где Сэм возьмет сети, коробки из-под мороженого, вермикулит и температурный зонд в воскресенье утром. Не говоря уже о сите, кельме и других инструментах для эксгумации. Его проблемы.

— А что с трупом?

— Зависит от состояния. Если тело не повреждено, я просто вытащу его и положу в мешок. Скелет занимает больше времени: надо проверить каждую кость, убедиться, что все на месте.

Она обдумала мои слова.

— Сколько тебе понадобится времени в лучшем случае?

— Весь день.

— А в худшем?

— Еще дольше.

Кэти нахмурилась, провела рукой по волосам и сцепила пальцы на затылке.

— Тогда поезжай на Мертри, я посижу немного здесь, а потом поймаю машину до Хилтон-Хед.

— Друзья заберут тебя пораньше?

— Конечно, им по пути.

— Хороший выбор.

Я и правда так думала.

* * *

Все пошло так, как я рассказывала Кэти, за одним исключением. Стратиграфия все же понадобилась. Под трупом с лицом из крабов, к моему ужасу, обнаружилось второе разложившееся тело. Оно лежало на дне полутораметровой ямы под углом в двадцать градусов к верхнему трупу, лицом вниз, со спрятанными под живот руками.

У глубины свои преимущества. От верхнего тела остались лишь кости и соединительная ткань, нижнее сохранило большую часть плоти и жидких внутренностей. Я работала до темноты, тщательно просеивая каждый комочек земли, собирая образцы почвы, флоры и насекомых, укладывая трупы в отдельные мешки. Детектив шерифа фотографировал и снимал на пленку.

Сэм, Бакстер Колкер и Гарли Бейкер наблюдали на расстоянии, изредка комментируя и подходя поближе, чтобы что-нибудь разглядеть. Заместитель прочесывал лес с собакой из департамента шерифа, специально натасканной на запах разложения. Ким искала физические улики.

Все без толку. Кроме двух трупов — ничего. Жертв раздели донага и бросили на острове, лишив бедняг всего, что связывало их с жизнью. И как бы тщательно я ни изучала детали: положение тел, очертания могилы, почву, — ничто не показывало, похоронили ли их одновременно, или верхний труп появился позже.

Уже почти в восемь часов мы наблюдали, как Бакстер Колкер захлопнул дверцу транспортировочного грузовика и запер мешки внутри. Мы с Сэмом и следователем собрались у асфальтовой дорожки чуть дальше пристани, где поставили на якорь лодки.

Колкер походил на идиота в своем галстуке-бабочке и тщательно выглаженном костюме. Ремень на брюках он затягивал гораздо выше талии. Хоть Сэм и предупредил меня о щепетильности следователя графства Бофорт, я никак не ожидала увидеть на эксгумации деловой костюм. Интересно, что он носит на вечеринках?

— Ну, порядок, — сказал Колкер, вытирая руки льняным платком.

Сотни крошечных сосудов проступили у него на щеках и слились в единое целое, придавая лицу румянец. Он повернулся ко мне:

— Увидимся завтра в больнице.

Больше похоже на утверждение, чем на вопрос.

— О, минутку. Мне казалось, трупами займется судебный патолог в Чарлстоне.

— Понимаете, мэм, я могу послать трупы в медицинский колледж, но знаю, что скажет мне ваш джентльмен.

Колкер обзывал меня «мэм» весь день.

— Аксель Хардуэй?

— Да, мэм. Доктор Хардуэй скажет, что ему нужен антрополог, потому что сам он ничего не смыслит в костях. Вот что он мне скажет. И, как я понял, доктор Джеффер, дежурный антрополог, уехал. Что, таким образом, остается нашим парням? — Он махнул костлявой рукой в сторону грузовика.

— Кто бы ни занялся анализом костей, вам все равно понадобится полное вскрытие второго тела.

Что-то потревожило реку, лунный свет рассыпался на тысячу мелких кусочков. Поднялся ветер, в воздухе запахло дождем.

Колкер постучал по дверце грузовика, в окне показалась рука, помахала нам, и автомобиль тронулся. Колкер какое-то время наблюдал за ним.

— Бедняги проведут ночь в «Бофорт мемориал», раз сегодня воскресенье. А я пока свяжусь с доктором Хардуэем и посмотрю, какой там расклад. Могу я спросить, где вы остановились, мэм?

Пока я объясняла, к нам присоединился шериф.

— Спасибо вам еще раз, доктор Бреннан. Вы замечательно поработали.

Бейкер возвышался над следователем сантиметров на тридцать, Сэм и Колкер, вместе взятые, не догнали бы его по габаритам. Под форменной рубашкой грудь и руки шерифа выглядели железными. Лицо немного угловатое, кожа — цвета крепкого кофе. Гарли Бейкер походил на кандидата в тяжеловесы и говорил как выпускник Гарварда.

— Спасибо, шериф. Детектив и ваш заместитель мне очень помогли.

Когда мы жали друг другу руки, моя ладонь по сравнению с его выглядела бледной и маленькой. Я подозревала, что шериф крошит гранит кулаком.

— Еще раз спасибо. Увидимся завтра с вами и детективом Райаном. Я позабочусь о мухах.

Мы с Бейкером уже обсудили насекомых, я дала ему имя энтомолога. Объяснила, как перевозить мух и как хранить образцы почвы и растений. Сейчас все они находились на пути в центр управления графством под присмотром детектива из департамента шерифа.

Бейкер пожал руку Колкеру и дружески хлопнул Сэма по плечу.

— Уверен, что еще увижу твою печальную физиономию, — сказал он Сэму и пошел прочь.

Через минуту полицейский автомобиль проехал мимо нас по направлению к Бофорту.

Мы с Сэмом направились к «Мелани Тесс», заскочили по пути в магазин. Говорили мало. Я чувствовала запах смерти на своей одежде и в волосах и хотела только принять душ, поесть и впасть в восьмичасовую кому. А Сэм, наверное, мечтал побыстрее выкинуть меня из машины.

В девять сорок пять я уже носила на голове тюрбан из полотенца и пахла увлажняющим гелем «Белый бриллиант». Я как раз открывала пакет с едой, когда позвонил Райан.

— Где ты? — спросила я, выдавливая кетчуп на гарнир.

— В милом местечке под названием «Лорд Картарет».

— Что там не так?

— Здесь нет поля для гольфа.

— Завтра в девять у нас встреча с шерифом.

Я вдохнула запах гарнира.

— Девять ноль-ноль, доктор Бреннан. Что ешь?

— Салями под соусом.

— В десять вечера?

— Длинный денек выдался.

— Я тоже не по парку гулял.

Послышался треск зажженной спички, потом глубокий вдох.

— Три перелета, потом поездка из Саванны в Тару, а дальше никак не мог достать проклятого шерифа. У него были дела целый день, и никто не хотел говорить, где он и чем занимается. Сплошные секреты. Такое чувство, будто он вместе с Бондом на ЦРУ работает.

— Шериф Бейкер чист.

Я зачавкала салатом из капусты.

— Ты его знаешь?

— Целый день с ним провела. Хаш-паппи.

— Ты вроде как-то по-другому жуешь.

— Хаш-паппи.

— Что еще за хаш-паппи?

— Если поможешь материально, я тебя завтра угощу.

— Ура. А что это такое?

— Хорошо прожаренный маис.

— Что вы с Бейкером делали целый день?

Я кратко пересказала процесс эксгумации.

— Значит, Бейкер подозревает наркоманов?

— Да. Но я так не думаю.

— Почему?

— Райан, я умираю от усталости, а Бейкер будет ждать нас рано утром. Я расскажу завтра. Ты найдешь остров Ледис-Марина?

— Первым делом заглянул бы на остров Ледис.

Я объяснила ему, как добраться, и повесила трубку. Потом закончила с ужином и упала на кровать, даже не надев пижамы. Я спала голая, как труп, без снов все восемь часов.

Глава 18

В восемь утра в понедельник по мосту Вудс-Мемориал ехало множество машин. Небо затянулось тучами, река покрылась зыбью и окрасилась в серо-зеленый цвет. В новостях по автомобильному радио предсказывали легкий дождь и двадцать два градуса днем. Райан в шерстяных брюках и твидовом пиджаке выпадал из общей картинки, как арктическое животное, которое занесло в тропики. Он уже вспотел.

Пока мы ехали в Бофорт, я объясняла судебную систему графства. Сказала Райану, что департамент полиции Бофорта функционирует строго в границах города, и описала три муниципалитета: Порт-Ройал, Блаффтон и Хилтон-Хед, каждый со своими управлениями.

— Оставшаяся часть графства Бофорт не входит в список и попадает под юрисдикцию Бейкера, — подвела я итог, — его департамент обслуживает еще и остров Хилтон-Хед. Направляет туда детективов, к примеру.

— Похоже на Квебек, — заметил Райан.

— Да. Просто надо знать, на чьей ты земле.

— Симоне звонила на остров Святой Елены, там земля Бейкера.

— Правильно.

— Ты говорила, он надежный.

— Сам решишь, права я или нет.

— Расскажи мне о трупах, которые вы откопали. Я рассказала.

— Боже, Бреннан, как ты умудряешься ввязываться в подобные истории?

— Это моя работа, Райан.

Вопрос меня задел. В последнее время в Райане меня раздражало все.

— Но ты отдыхала.

Да. На Мертри. С дочерью.

— Наверное, это мечта всей моей жизни, — огрызнулась я. — Я надумываю труп, и — бум! — он тут как тут. Только ими и живу.

Я сжала зубы и стала смотреть, как крошечные капельки собираются на ветровом стекле. Если Райану хочется побеседовать, пусть говорит сам с собой.

— Здесь мне нужна помощь. Куда ехать? — спросил Райан, когда мы миновали кампус университета.

— У Картерет резкий поворот и граница. Езжай вдоль.

Мы свернули на запад мимо домов в Пиджин-Пойнт и через какое-то время оказались между стенами из красного кирпича, окружавшими Национальное кладбище по обе стороны дороги. Я указала налево.

Райан мигнул поворотниками, и мы направились на юг. Слева пролетели «Мэриленд фрайд чикен», пожарная станция, баптистская церковь. Справа растянулся правительственный центр графства. В ванильных оштукатуренных зданиях размещались кабинеты администрации, суд, офисы юристов, различные правоохранительные агентства и тюрьма. Ложные колонны и арки должны были придавать помпезность, но вместо этого комплекс походил на громадный медицинский центр в стиле американского модерна.

В Рибо я указала на песчаную стоянку под тенью замшелых дубов. Райан заехал и припарковался между машиной городской полиции Бофорта и трейлером графства. Шериф Бейкер только что приехал и копался в багажнике своего автомобиля. Узнав меня, он помахал нам рукой, захлопнул дверцу и стал дожидаться, пока мы подойдем.

Я представила шерифу Райана, они пожали друг другу руки. Дождь превратился в легкий туман.

— Извините, что добавил проблем, — сказал Райан. — Вам, наверное, и без чужаков забот хватает.

— Ерунда, — ответил Бейкер. — Надеюсь, мы сможем чем-нибудь помочь.

— Ничего берлога. — Райан кивнул на здание, где находился департамент шерифа.

По дороге шерифкоротко рассказал о возникновении комплекса.

— В начале девяностых графство решило, что все правительственные агентства должны находиться под одной крышей, и построило комплекс примерно на тридцать миллионов долларов. Нам тоже выделили место, как и полиции города Бофорта, но коммуникации, диспетчерская и архивы у нас общие.

Мимо нас к стоянке спешили двое полицейских. Они помахали Бейкеру, тот кивнул в ответ, потом открыл перед нами стеклянную дверь.

Офисы в департаменте шерифа графства Бофорт располагаются справа, городская полиция — слева, на двери ее кабинета значится: «Только для уполномоченного персонала». Рядом еще в одной будке висят фотороботы десяти разыскиваемых ФБР преступников, снимки местных пропавших без вести и плакат центра украденных и эксплуатируемых детей. Коридор вел мимо лифта внутрь здания.

Мы зашли в офис шерифа и наткнулись на женщину, которая пристраивала зонтик на полке для шляп. Ей было за пятьдесят, но она выглядела так, будто сбежала из клипа Мадонны. Длинные, черные как смоль волосы, кружевная нижняя юбка под дерзким маленьким платьем, темно-лиловый жакет без застежки. Туфли на платформе добавляют три сантиметра роста.

Женщина заговорила с шерифом:

— Только что звонил мистер Колкер. И еще вчера раз двадцать какой-то детектив добивался встречи с вами как ошпаренный. Бумаги у вас на столе.

— Спасибо, Иви Ли. Это детектив Райан, — Бейкер показал на нас, — и доктор Бреннан. Департамент оказывает им помощь в расследовании.

Иви Ли оглядела нас с головы до пят.

— Хотите кофе?

— Да. Спасибо.

— Тогда три?

— Да.

— Со сливками?

Мы с Райаном кивнули.

Мы зашли в кабинет шерифа и уселись. Бейкер кинул шляпу на картотеку позади стола.

— Иви Ли очень колоритная женщина, — улыбнулся шериф. — Она двадцать лет провела в военно-морских силах, потом вернулась домой и присоединилась к нам.

Он задумался на секунду.

— Она здесь уже девятнадцать лет. И работает не хуже батарейки на водородном топливе. Сейчас Иви проводит… — он подыскивал нужное слово, — …эксперименты с внешностью.

Бейкер откинулся на спинку и сплел пальцы на затылке. Кожаный стул застонал, точно волынка.

— Итак, мистер Райан, рассказывайте, что вам нужно.

Райан поведал о трупах в Сен-Жовите и звонках на остров Святой Елены. Он как раз передавал разговор с акушерами клиники «Бофорт-Джаспер» и родителями Хайди Шнайдер, когда постучала Иви Ли. Она поставила чашку перед Бейкером, еще две на стол между нами с Райаном и молча вышла. Я отпила кофе. И еще.

— Она сама его варит? — спросила я.

Это самый лучший кофе на свете, по крайней мере точно входит в первую пятерку.

Бейкер кивнул.

В приемной зазвонил телефон, послышался голос Иви Ли. Я снова глотнула и попыталась определить использованные специи.

— Что тут?

— Что касается кофе, Иви Ли будет молчать до конца. Я выдаю ей деньги каждый месяц, и она покупает нужные ингредиенты. Иви говорит, рецепт не знает никто, кроме ее сестры и мамы.

— Их можно подкупить?

Бейкер засмеялся и налег на стол всем весом. Его плечи были шире грузовика с цементом.

— Я бы не стал обижать Иви Ли, — ответил он. — Тем более ее маму.

— Хороший принцип, — согласился Райан. — Никогда не обижать мам.

Он расстегнул коричневую папку, просмотрел содержимое и вытащил листы.

— Номер, набранный в Сен-Жовите, приводит к Адлер-Лайонс-роуд, четыреста тридцать пять.

— Вы правы, это на Святой Елене, — сказал Бейкер.

Он повернулся к металлическим стеллажам и вытащил ящик. Положил папку на стол и внимательно проглядел один из документов.

— Мы проверили адрес, в полиции — ничего. Ни единого звонка за последние пять лет.

— Частный дом? — спросил Райан.

— Возможно. В той части острова множество трейлеров и маленьких домишек. Я прожил здесь всю жизнь, но, чтобы обнаружить Адлер-Лайонс, мне пришлось лезть за картой. Некоторые дороги на острове мало отличаются от тропинок. Чтобы их найти, надо посмотреть по карте, а я даже не всегда знаю названия. Если они вообще есть.

— Кто владелец собственности?

— Не знаю, проверим позже. А пока почему бы нам просто не заскочить туда с дружеским визитом?

— Согласен, — кивнул Райан, убирая листы и стягивая резинкой папку.

— Можно завернуть в клинику, если хотите.

— Не стоит загружать вас лишними проблемами. У вас и так дел хватает. — Райан поднялся. — Если подскажете нам, куда ехать, думаю, мы найдем дорогу.

— Нет-нет. Я задолжал доктору Бреннан за вчерашнее. И Бакстер Колкер с ней явно еще не закончил. Кстати, не подождете, пока я кое-что проверю?

Он исчез в соседнем кабинете и тут же вернулся с запиской.

— Как я и подозревал, Колкер звонил снова. Он отослал тела в Чарлстон, но хочет поговорить с доктором Бреннан.

Бейкер улыбнулся мне. Его скулы и брови так выдавались, а кожа была такая блестящая и черная, что во флуоресцентном свете лицо походило на керамическую маску.

Я взглянула на Райана. Тот пожал плечами и откинулся на спинку стула. Бейкер набрал номер, попросил Колкера и передал мне трубку. У меня уже возникло дурное предчувствие.

Колкер сообщил именно то, что я и ожидала. Аксель Хардуэй проведет вскрытие трупов с острова Мертри, но анализом костей заниматься не станет. Дэн Джеффер вне досягаемости. Хардуэй обработает останки в медицинской школе так, как я потребую, потом, если я соглашусь помочь, Колкер перевезет кости в мою лабораторию в Шарлотт.

Я неохотно согласилась и пообещала поговорить с Хардуэем лично. Колкер дал мне номер и повесил трубку.

— Allons-y^[34], — сказала я остальным.

— Allons-y, — отозвался шериф и надел шляпу.

* * *

Мы отправились по Двадцать первому шоссе из Бофорта на остров Ледис, переехали Коуанс-Крик и еще несколько километров добирались до острова Святой Елены. На Эддингс-Пойнт повернули налево, пару километров ехали вдоль потрепанных панельных домишек и трейлеров. В окнах блестел пластик, а крылечки проседали под весом поеденных молью кресел. Во дворах валялись помятые остовы автомобилей, запчасти, стояли импровизированные сараи и ржавые отстойники. То тут, то там в написанных от руки объявлениях предлагали коз, бобы или масло.

Вскоре после резкого поворота влево асфальт сменился песком, мы поехали прямо и направо. Бейкер свернул, и мы попали в длинный темный туннель. Вдоль дороги выстроились виргинские дубы с покрытой луизианским мхом корой, их ветви сгибались над головой, как купол зеленого собора. По обе стороны тянулись узкие рвы с укутанным водорослями болотом.

Шины тихо скрипели, а мимо проплывали жилые фургоны и ветхие домишки, некоторые с пластиковыми или деревянными качелями, другие с бегающими по двору цыплятами. Если не считать потрепанных автомобилей и грузовиков, округа выглядела так же, как, наверное, и в тридцатые годы. И в сороковые. И в пятидесятые.

Через треть километра слева появилась Адлер-Лайонс. Бейкер свернул на нее, проехал почти до конца и остановился. Невдалеке виднелись замшелые надгробия под сенью дубов и магнолий. То тут, то там в мрачной полутьме поблескивали белизной кресты.

Справа возвышалась пара зданий: большая двухэтажная ферма с темно-зеленой обшивкой и бунгало поменьше, когда-то белое, а теперь серое и облупившееся. За домами проглядывали жилые трейлеры и карусели.

Невысокая стена отгораживала жилище от дороги. Она состояла из деревянных поленьев, уложенных друг на друга вдоль и поперек так, что посредине получались ряды маленьких отверстий. Забор оплетали лоза и ползучие растения, по всей длине вилась глициния. На входе висела ржавая металлическая табличка с ярко-оранжевой надписью: «Частная собственность».

За стеной дорога заканчивалась через несколько метров в заросшем травой болоте. Между камышами виднелась вода темного свинцового цвета.

— Здесь, наверное, четыреста тридцать пятый, — сказал шериф Бейкер, заезжая в парк и указывая на большое здание. — Много лет назад там стоял рыбацкий лагерь.

Он кивнул в сторону воды.

— Там Эддингс-Пойнт-Крик. Он впадает в узкий пролив чуть дальше. Я забыл об этом доме. Его давным-давно забросили.

Местечко явно видало и лучшие годы. Обшивка на ферме облупилась и покрылась плесенью. Свежая белая краска пошла пузырями и отваливалась хлопьями, обнажая нижний голубой слой. Во всю длину первого этажа шла застекленная терраса. На третьем выдавались наружу слуховые окошки, их верхние границы повторяли форму крыши.

Мы вышли из машины, обогнули стену и попали во двор. Туман висел в воздухе, будто дым. Пахло грязью, гниющими листьями и очень отдаленно костром.

Шериф поднялся на приступку, а мы с Райаном остались на траве. Внутреннюю дверь хозяева оставили открытой, но из-за темноты через стекло ничего не было видно. Бейкер постучал в дверь, та зашаталась в ответ. Птичий щебет над головой сливался со скрипом пальмовых ветвей. Внутри, кажется, раздался детский плач.

Бейкер снова постучал.

Через секунду послышались шаги, и на пороге появился веснушчатый рыжеволосый молодой человек. Он был в джинсовом комбинезоне и клетчатой рубашке.

— Да? — спросил он из-за двери, оглядывая нас по очереди.

— Как дела? — отозвался Бейкер, выбрав южный вариант вместо «привет».

— Нормально.

— Хорошо. Меня зовут Гарли Бейкер. — Форма ясно говорила, что он не просто заскочил поболтать. — Можно нам войти?

— Зачем?

— Мы хотели бы задать вам пару вопросов.

— Каких?

— Вы здесь живете?

Парень кивнул.

— Можно нам войти? — повторил Бейкер.

— Разве вам не нужен ордер или еще что?

— Нет.

Послышался другой голос, молодой человек обернулся и заговорил через плечо. Через секунду к нему присоединилась пожилая женщина с широким лицом и химической завивкой. Она держала на плече малыша и то похлопывала, то поглаживала его по спинке. Плоть на ее руке колыхалась при каждом движении.

— Коп, — сказал ей парень, отступая от двери.

— Да?

Мы с Райаном молча слушали, а Бейкер с женщиной затеяли все тот же диалог из фильмов категории «Б». Потом:

— Сейчас тут никого нет. Приходите в другой раз.

— Вы здесь, мэм, — заметил Бейкер.

— Мы заняты с детьми.

— Мы не уйдем, мэм, — предупредил шериф графства Бофорт.

Женщина скривилась, подсадила ребенка повыше на плечо и открыла дверь. Она тихо пошаркала с террасы в коридорчик, мы последовали за ней.

В доме царила полутьма, пахло чем-то кислым, похожим на молоко, оставленное в бутылке на ночь. Впереди лестница вела на второй этаж, слева и справа через проходы под арками виднелись диваны и кресла.

Женщина проводила нас в комнату слева, указала на несколько кушеток из ротанга. Пока мы усаживались, она прошептала что-то парню на ухо, и тот исчез на лестнице. Потом женщина вернулась к нам.

— Ну? — тихо спросила она, переводя взгляд с Бейкера на Райана.

— Меня зовут Гарли Бейкер.

Шериф положил шляпу на журнальный столик и поклонился, сложив руки на коленях.

— А вас?

Она провела рукой по спине малыша, взъерошила ему волосы и повернула к нам ладонь.

— Не хочу показаться невежливой, шериф, но мне надо знать, зачем вы пришли.

— Вы живете здесь, мэм?

Она замешкалась, потом кивнула. Сзади на окне зашевелилась штора, легкий ветерок подул мне в шею.

— Мы интересуемся звонками, поступившими на ваш номер, — продолжил Бейкер.

— Телефонными звонками?

— Да, мэм. Прошлой осенью. Вы тогда были здесь?

— У нас нет телефона.

— Нет?

— Ну, только рабочий. Не для частного пользования.

— Понятно.

Шериф ждал продолжения.

— Мы не отвечаем на звонки.

— Мы?

— Здесь девять человек, в соседнем доме — четыре. Еще в трейлерах. Но мы не пользуемся телефоном. Это запрещено.

Наверху снова заплакал ребенок.

— Запрещено?

— Мы — община. Мы живем праведно и не чиним никому неприятностей. Никаких наркотиков. Мы держимся вместе и следуем нашей вере. Это не запрещено, верно?

— Нет, мэм, не запрещено. Большая у вас община? Она задумалась на мгновение.

— Двадцать шесть человек.

— Где остальные?

— Одни ушли на работу. Те, что выносят общество чужих нам людей. Остальные на утреннем собрании в соседнем доме. Мы с Джерри смотрим за детьми.

— Вы религиозная община? — спросил Райан.

Она посмотрела на него, затем снова на Бейкера.

— Кто они? — Женщина указала подбородком на нас с Райаном.

— Детективы из отдела убийств. — Шериф уставился на нее без тени улыбки. — Что за община у вас, мэм?

Она поправила одеяльце ребенка. Где-то вдалеке залаяла собака.

— Нам не нужны неприятности с законом, — заявила женщина. — Уж поверьте мне на слово.

— А вы ждете неприятностей? — спросил Райан.

Она одарила его странным взглядом, посмотрела на часы.

— Нам нужен мир и здоровье. Мы не выносим наркотики и преступления, поэтому живем сами по себе. Мы никому не причиняем вреда. Больше я ничего не скажу. Поговорите с Домом. Он скоро придет.

— Дом?

— Он знает, что вам сказать.

— Было бы неплохо. — Бейкер снова пронзил ее взглядом своих темных глаз. — Не хочется тащить вас всех в город.

Тут послышались голоса, женщина перевела взгляд с Бейкера на окно. Мы тоже обернулись посмотреть.

У соседнего дома появились люди. Пять женщин стояли на крыльце, две держали малышей, третья нагнулась поставить ребенка на землю. Тот пошел на заплетающихся ножках, женщина последовала за ним через двор. Один за другим появились и исчезли за домом с десяток взрослых. Через секунду вышел мужчина и направился в нашу сторону.

Хозяйка извинилась и вышла в коридор. Вскоре послышались скрип входной двери и приглушенные голоса.

Женщина поднялась по лестнице, а мужчина из соседнего дома появился в арке. На вид около пятидесяти. Светлые волосы уже седеют, лицо и руки сильно загорели. Он носил военную форму, светло-желтую футболку, сандалии без носков и напоминал стареющего выпускника университета.

— Извините, пожалуйста, — сказал он. — Я не знал, что у нас гости.

Райан с Бейкером начали подниматься.

— Пожалуйста, пожалуйста, сидите. — Он подошел к нам и протянул руку. — Я Дом.

Мы все пожали ему руку. Дом сел рядом.

— Хотите сока или лимонада?

Мы отказались.

— Значит, вы говорили с Хелен. Она сказала, вы интересуетесь нашей группой?

Бейкер кивнул.

— Наверное, нас можно назвать общиной, — засмеялся Дом. — Но не в обычном смысле. Мы отзвук диссидентской культуры хиппи семидесятых. Мы против наркотиков и загрязняющих среду химических веществ, но за чистоту, творчество и самоанализ. Живем и работаем вместе в мире и гармонии. Например, только что закончилось наше утреннее собрание. Там мы обсуждаем план на день и сообща решаем, что надо сделать и кому какое задание поручить. По большей части приготовление пиши, уборка, стирка. — Он улыбнулся. — По понедельникам иногда задерживаемся, потому что в этот день высказываются жалобы. — Снова улыбнулся. — Хотя они редко бывают.

Мужчина откинулся назад и сложил руки на коленях.

— Хелен сказала, вы спрашивали о телефонных звонках.

Шериф представился.

— А вы — Дом…

— Просто Дом. Мы не признаем фамилий.

— А мы признаем, — серьезно ответил Бейкер.

Повисла долгая пауза.

— Оуэнс. Но он давно умер. Я не был Домиником Оуэнсом много лет.

— Спасибо, мистер Оуэнс. — Бейкер сделал пометку в крошечном блокнотике на пружине. — Детектив Райан расследует дело об убийстве в Квебеке и считает, что жертва могла знать кого-то, кто жил или живет по вашему адресу.

— Квебек? — Дом широко распахнул глаза, и на загорелой коже проявились бледные морщинки. — Канада?

— Сюда звонили из дома в Сен-Жовите, — пояснил Райан. — Есть такая деревня в горах к северу от Монреаля.

Дом слушал с удивленным выражением лица.

— Имя Патриция Симоне вам о чем-то говорит?

Он покачал головой.

— Хайди Шнайдер?

Снова покачал.

— Извините. — Дом улыбнулся и слегка пожал плечами. — Я же говорил. Мы не признаем фамилий. Члены группы часто меняют свои имена. Каждого зовут так, как ему нравится.

— А как называется группа?

— Имена. Названия. Титулы. «Церковь Христа». «Народный храм». «Праведный путь». Какой эгоизм. Мы предпочитаем никак не называться.

— Сколько ваша община здесь живет, мистер Оуэнс? — спросил Райан.

— Пожалуйста, зовите меня Домом.

Райан молчал.

— Почти восемь лет.

— Где вы были прошлой осенью и летом?

— То тут, то там. Я путешествовал.

Райан вынул из кармана снимок и положил его на стол.

— Мы пытаемся выяснить местонахождение этой молодой женщины.

Дом нагнулся и изучил фотографию, разглаживая края пальцами, длинными и тонкими, с пучками золотистых волос на костяшках.

— Ее убили?

— Да.

— А мальчик?

— Брайан Гилберт.

Дом долго рассматривал их лица. А когда поднял голову, я не смогла понять выражение его глаз.

— Жаль, что я не могу вам помочь. Действительно жаль. Возможно, я спрошу о них на вечернем эмпирическом сеансе. На нем мы занимаемся самоанализом. Как раз подходящая обстановка.

Лицо Райана посуровело, он впился взглядом в Дома.

— Мне сейчас не до проповедей, мистер Оуэнс, и меня также не волнует, что вы считаете подходящей обстановкой. Есть факты. Звонили на ваш номер из дома, где убили Хайди Шнайдер. Жертва была в Бофорте прошлым летом. Я найду связь.

— Конечно, конечно. Какой ужас. Именно насилие и принуждает нас жить так, как мы живем.

Он закрыл глаза, будто призывая святые силы, потом открыл и внимательно оглядел каждого из нас.

— Давайте я объясню. Мы выращиваем свои овощи, цыплят, чтобы они потом несли яйца, ловим рыбу и собираем моллюсков. Некоторые члены общины работают в городе и приносят зарплату. У членов общины есть определенная система убеждений, которая заставляет нас отвергать общество, но мы не причиняем остальным зла. Мы живем просто и тихо. — Он глубоко вздохнул. — В общине есть круг постоянных членов, но остальные приходят и уходят. Наш стиль жизни подходит не всем. Возможно, ваша молодая женщина присоединилась к нам во время моего отсутствия. Даю слово, я поговорю с остальными, — пообещал Дом.

— Хорошо, — согласился Райан, — я тоже.

— Конечно. И пожалуйста, скажите, если я смогу чем-то помочь.

Тут в дом ворвалась молодая девушка с малышом на руках. Она смеялась и щекотала ребенка. Тот хихикал и отбивался пухлыми ручонками.

У меня в голове пронесся образ бледных пальчиков Малахии.

Увидев нас, женщина остановилась и скорчила гримасу.

— Ой, извините, — засмеялась она. — Я не знала, что здесь кто-то есть.

Малыш хлопнул ее по голове, и девушка провела пальцем по его животику. Ребенок извернулся и засучил ножками.

— Заходи, Катрин, — пригласил Дом. — Думаю, мы уже закончили.

Он вопросительно взглянул на Райана и Бейкера. Шериф взял шляпу и поднялся.

Ребенок повернулся на голос Дома, нашел его взглядом и начал вырываться. Катрин поставила его на пол, он посеменил к протянутым рукам, и Дом подхватил малыша. Ручонки последнего казались молочно-белыми по сравнению с темной шеей Дома.

Катрин присоединилась к нам.

— Сколько вашему ребенку? — спросила я.

— Четырнадцать месяцев, правда, Карли?

Она протянула палец, и Карли схватил его, потом потянулся к девушке. Дом вернул ребенка матери.

— Извините нас, — сказала Катрин, — надо поменять штанишки.

— Можно задать вам вопрос, пока вы не ушли? — Райан протянул фотографию. — Вы знаете этих людей?

Катрин изучала снимок, держа его подальше от Карли. Я следила за лицом Дома. Выражение нисколько не изменилось. Катрин покачала головой, потом отдала фото.

— Нет, извините. — Она разогнала рукой воздух и наморщила нос. — Надо идти.

— Женщина была беременна, — добавил Райан.

— Извините, — ответила Катрин.

— Замечательный малыш, — сказала я.

— Спасибо.

Она улыбнулась и исчезла в доме. Дом посмотрел на часы.

— Мы с вами свяжемся, — предупредил Бейкер.

— Да. Хорошо. Удачи.

* * *

Вернувшись к машине, мы уселись и осмотрели дома. Я приоткрыла окно, внутрь просочился и осел на моем лице туман. Напоминание о Малахии привело меня в уныние, а серая погода превосходно отражала мое настроение.

Я оглядела дорогу, потом снова посмотрела на дом. За бунгало в саду работали люди. Мешочки с семенами на палках указывали, что где растет. Других признаков жизни нет.

— Что думаете? — спросила я, не обращаясь ни к кому в отдельности.

— Если они живут здесь уже восемь лет, то скрываться умеют хорошо, — заметил Бейкер. — Я никогда не слышал об общине.

Мы наблюдали, как Хелен идет от теплицы к одному из трейлеров.

— Но скоро ее обнаружат, — добавил шериф и потянулся к ключу зажигания.

Несколько километров мы молчали. Когда переезжали через мост к Бофорту, Райан нарушил тишину:

— Должна быть связь. Это не совпадение.

— Совпадения тоже случаются, — сказал Бейкер. — Да.

— Меня беспокоит одна вещь, — заметила я.

— Какая?

— Хайди перестала ходить в клинику на шестом месяце. Родители сказали, что она появилась в Техасе в конце августа. Так?

— Так.

— Но звонки продолжались до декабря.

— Да, — согласился Райан, — это проблема.

Глава 19

Пока ехали в клинику «Бофорт-Джаспер», туман сменился дождем. Он сделал стволы деревьев темными и блестящими, наполнил сиянием асфальт. Открыв окно, я почувствовала запах мокрой травы и земли.

Мы нашли врача, с которой разговаривал Райан, и показали ей фото. Она вроде бы узнала в Хайди пациентку прошлого лета, но не наверняка. Беременность проходила нормально. Врач выписывала стандартные предродовые препараты. Больше она ничего не могла нам сказать. Брайана не помнила вовсе.

В полдень шериф Бейкер оставил нас разведать ситуацию на острове Ледис. Мы договорились встретиться в офисе в шесть, к тому времени он надеялся узнать что-нибудь о собственности на Адлер-Лайонс.

К четырем часам мы выяснили две вещи: никто не слышал о Доме Оуэнсе и его последователях. Никто не помнил Хайди Шнайдер и Брайана Гилберта.

Мы сели в арендованную машину Райана и уставились на Бэй-стрит. Справа, у Федерального банковского центра Пальметто, сновали клиенты. Я разглядывала этажи, которые мы только что прошли. «Кис Мяу». «Стоунс-н-Боунс». «Высокая мода». Да, мир туризма поглощает Бофорт.

Дождь прекратился, но небо оставалось темным и низким. Я устала, разочаровалась и уже начала сомневаться в связи Сен-Жовита с Бофортом.

Перед магазином «Липзитс» мужчина с грязными волосами и лицом как из теста размахивал Библией и кричал про Иисуса. Март — не сезон для уличных проповедников, поэтому аудитория досталась ему целиком.

Сэм рассказывал мне о своей войне с уличными проповедниками. Вот уже двадцать лет они приезжают в Бофорт, как пилигримы на Святую землю. В 1993 году его честь приказал арестовать преподобного Исаака Абернати за то, что он преследовал женщин в шортах, обзывал их шлюхами и угрожал вечным проклятием. На мэра и город подали в суд, Американский союз гражданских свобод встал на защиту евангелиста, поскольку речь шла о Первой поправке. Дело ожидало решения в Четвертом окружном апелляционном суде Ричмонда, а проповедники все приезжали и приезжали.

Я слушала, как мужчина кричал о сатане, небесах и Иисусе, и волосы на затылке вставали дыбом. Меня пугают люди, считающие себя представителями Бога и его ближайших родственников, и беспокоят те, что интерпретируют Евангелие в согласии со своими политическими взглядами.

— Что ты думаешь о южной цивилизации? — спросила я Райана, не спуская глаз с проповедника.

— Звучит неплохо.

— Ну-ну. Воруем изречения у Ганди? — удивленно обернулась я.

Это была одна из моих любимых цитат.

— Некоторые детективы из отдела убийств тоже умеют читать, — Раздраженно ответил он.

«Заслужила, Бреннан. Преподобный явно не единственный, кто лелеет культурные стереотипы».

Я проследила, как пожилая женщина обошла проповедника стороной, и задумалась, какое же спасение предлагает Дом Оуэнс своим последователям. Затем посмотрела на часы.

— Скоро обед, — сказала я.

— Пора вспомнить о гамбургере с тофу.

— До встречи с Бейкером еще полтора часа.

— Ты за неожиданный визит, шкипер?

— Ну не сидеть же здесь.

Райан уже потянулся к зажиганию, как вдруг остановился. Я проследила за его взглядом и увидела на тротуаре Катрин с Карли на спине. Рядом шла женщина постарше с длинными темными косами. Мокрый ветер трепал юбки, ткань липла к ногам. Женщины остановились, компаньонка Катрин заговорила с проповедником, потом парочка направилась в нашу сторону.

Мы с Райаном обменялись взглядами, вышли из машины и пошли к женщинам. При нашем приближении они замолчали, Катрин улыбнулась.

— Как дела? — спросила она, откидывая назад кудри.

— Так себе, — ответила я.

— Не нашли пропавшую девушку?

— Никто ее не помнит. Странно, она здесь три месяца провела.

Я наблюдала за реакцией Катрин: она нисколько не переменилась в лице.

— Где вы спрашивали?

Карли заворочался, и Катрин поправила «кенгурятник» на спине.

— В магазинах, аптеках, на бензоколонках, в ресторанах, библиотеках. Попробовали даже в «Бумбиарс».

— Да. Классная мысль. Если она беременна, то могла заходить в магазин игрушек.

Ребенок заныл, потом вытянул ручки и отклонился назад, упираясь ногами в спину матери.

— Кто у нас проснулся?

Катрин попыталась успокоить сына.

— И никто не узнал ее по фотографии?

— Никто.

Карли плакал все настойчивее, тогда пожилая женщина обошла Катрин и вынула малыша из «кенгурятника».

— Ой, извините. Это Эль. — Катрин показала на компаньонку.

Мы с Райаном представились. Эль кивнула, но промолчала, занявшись Карли.

— Не позволите угостить вас колой или чашечкой кофе, дамы? — спросил Райан.

— Нет. Они повредят генетическому потенциалу, — наморщила носик Катрин, потом улыбнулась: — Но от сока я, пожалуй, не отказалась бы. И Карли тоже.

Она покосилась на ребенка и взяла его за ручку.

— Мне нелегко приходится, когда ему что-то не по душе. Дом приедет не раньше чем минут через сорок, правда, Эль?

— Надо дождаться Дома, — сказала женщина так тихо, что я ее едва расслышала.

— Эль, ты же знаешь, что он опоздает. Давай возьмем сока и посидим на воздухе. Не хочется, чтобы Карли ныл всю дорогу.

Эль открыла рот, но не успела ничего сказать, потому что Карли извернулся и снова заплакал.

— Сок, — повторила Катрин, усаживая малыша к себе на бедро. — В «Блэкстоуне» большой выбор, я видела меню в витрине.

Мы зашли в кафе, я заказала диетическую колу. Остальные попросили сока, потом мы уселись за столик на воздухе. Катрин вынула из рюкзака одеяльце, расстелила его у себя на коленях и устроила Карли. Потом достала бутылочку с водой и маленькую желтую кружку с круглым дном и крышкой с носиком. Последнюю до половины наполнила соком «Вери Берри», добавила воды и дала Карли. Он схватил кружку обеими руками и начал глотать из носика. Я наблюдала, вспоминала, и на меня снова накатывалось то же ощущение, что и на острове.

Я не совпадала с миром во времени. Тела на Мертри. Мысли о маленькой Кэти. Райан в Бофорте с пистолетом, значком и выговором Новой Шотландии. Все вокруг казалось странным. Пространство, в котором я жила, переместилось из другого времени и Места, но одновременно принадлежало до боли реальному настоящему.

— Расскажите мне о группе, — сказала я, усилием воли возвращаясь к действительности.

Эль посмотрела на меня, но промолчала.

— Что вы хотите знать? — спросила Катрин.

— Во что вы верите?

— В познание своего разума и тела. В сохранение в чистоте Космической и молекулярной энергии.

— Что вы делаете?

— Что делаем? — Похоже, вопрос ее озадачил. — Сами выращиваем продукты, не едим ничего загрязняющего.

Она слегка пожала плечами. Слушая ее, я вспомнила о Гарри. Очищение через диету.

— …учимся. Работаем. Поем и играем в игры. Иногда слушаем лекции. Дом поразительно умный. Он очень ясно…

Эль похлопала девушку по руке и указала на кружку Карли. Катрин забрала ее, вытерла носик о юбку и протянула обратно сыну. Ребенок схватил кружку и постучал по ноге матери.

— Давно ты живешь в группе?

— Девять лет.

— А сколько же тебе лет? — не смогла я сдержать удивленный возглас.

— Семнадцать. Родители присоединились к группе, когда мне было восемь.

— А раньше?

Она наклонилась и направила носик кружки в рот Карли.

— Помню, я много плакала. Постоянно оставалась одна и болела. Родители все время ругались.

— И?..

— Когда они пришли в группу, мы изменились. Через очищение.

— Ты счастлива?

— Смысл жизни не в счастье, — в первый раз заговорила Эль. В глубоком тихом голосе звучал легкий неузнаваемый акцент.

— А в чем же тогда?

— В мире, здоровье и гармонии.

— Разве их нельзя достичь, не отделяясь от общества?

— Мы думаем, что нет.

Ее загорелое лицо покрывали глубокие морщины, глаза по цвету напоминали красное дерево.

— В обществе слишком много такого, что вызывает у нас отвращение. Наркотики. Телевидение. Собственность. Межличностная жадность. Наша вера существует отдельно.

— Эль объясняет гораздо лучше меня, — призналась Катрин.

— Но зачем нужна коммуна? — спросил Райан. — Почему бы не уничтожить все и не воссоединиться с обществом?

Катрин махнула Эль: мол, тебе отвечать.

— Вселенная — это одно органическое целое, состоящее из множества взаимозависящих элементов. Каждая часть неотделима от остальных и взаимодействует с ними. Поскольку мы живем отдельно, наша группа представляет микрокосм реальности.

— Не могли бы вы пояснить? — попросил Райан.

— Отделением от мира мы отвергаем скотобойни, химические заводы и нефтеочистительные предприятия, пивные банки и автопокрышки, неочищенные сточные воды. Живя вместе, мы поддерживаем друг друга и духовно, и физически.

— Все за одного.

Эль улыбнулась:

— Все старые мифы должны исчезнуть до принятия нового сознания.

— Все-все?

— Да.

— Даже его? — Райан кивнул на проповедника.

— Все.

Я вернула разговор в нужное русло:

— Катрин, если бы ты хотела найти кого-то, где бы ты спрашивала?

— Послушайте, — улыбнулась она, — вы ее больше не увидите.

Девушка снова забрала кружку у Карли.

— Она, наверное, сейчас на Ривьере, намазывает детей солнцезащитным кремом.

Я уставилась на нее. Катрин не знает. Дом ничего не сказал. Она пропустила начало разговора и понятия не имеет, почему мы спрашиваем про Хайди и Брайана. Я глубоко вздохнула.

— Хайди Шнайдер мертва, Катрин. И Брайан Гилберт тоже.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшую:

— Мертва? Она не могла умереть.

— Катрин! — резко прикрикнула Эль.

Катрин не обратила внимания.

— То есть она такая молодая. И беременная. Была. Ее голос звучал жалобно, как у ребенка.

— Их убили меньше трех недель назад.

— Вы не собирались забирать ее домой? — Она переводила взгляд с меня на Райана. Я заметила крошечные желтые точки в зеленых радужках. — Вы не ее родители?

— Нет.

— Они умерли?

— Да.

— Ее дети?

Я кивнула.

Рука девушки рванулась ко рту, потом упала на колено, словно бабочка, не знающая, где присесть. Карли дернул Катрин за юбку, она погладила его по головке.

— Как это могло случиться? То есть я их не знаю, но как кто-то мог убить целую семью? Убить младенцев?

— Мы все уйдем, — сказала Эль, обнимая девушку за плечи. — Смерть — всего лишь ступень в процессе перехода.

— Перехода к чему? — спросил Райан.

Ответа не последовало. Тут к Народному банку на другой стороне Бэй-стрит подъехал белый грузовик. Эль сжала плечи Катрин и кивнула в сторону машины. Потом взяла Карли, встала и протянула руку девушке, та поднялась на ноги.

— Удачи, — пожелала Эль, и обе женщины направились к грузовику.

Я посмотрела им вслед, затем допила колу. Когда искала взглядом мусорную корзину, заметила что-то под скамейкой. Крышка от кружки Карли.

Я вытащила карточку из сумки, нацарапала номер и схватила крышку. Райан с усмешкой проводил меня взглядом, когда я кинулась к грузовику.

Она уже забиралась в кабину.

— Катрин! — закричала я посреди улицы.

Девушка оглянулась, я помахала крышкой. Часы за грузовиком показывали пять пятнадцать.

Катрин заговорила с кем-то внутри грузовика, затем подошла ко мне. Я отдала ей крышку, спрятав под ней визитку. Наши взгляды встретились.

— Позвони мне, если захочешь поговорить.

Девушка молча развернулась, ушла обратно и залезла в фургон. Когда они проезжали по Бэй-стрит, в кабине я увидела светлую голову Дома.

* * *

Мы с Райаном показали снимки еще в одной аптеке, затем в нескольких закусочных и поехали к шерифу. Иви Ли сообщила, что ситуация несколько изменилась. Безработный мусорщик забаррикадировался с женой и трехлетней дочерью в своем доме и угрожает всех перестрелять. Бейкер не сможет увидеться с нами до вечера.

— Что теперь? — спросила я Райана. Мы стояли на парковке Дьюк-стрит.

— Не думаю, что Хайди привлекала ночная жизнь, так что в клубах и барах мы ничего не узнаем.

— Верно.

— Давай закончим на сегодня. Я отвезу тебя на «Лодку любви».

— «Мелани Тесс».

— Тесс. Кажется, это едят с кукурузным хлебом и зеленью?

— С ветчиной и бататами.

— Тебя подвезти?

— Конечно.

Большая часть пути прошла в молчании. Райан раздражал меня весь день, и мне не терпелось от него избавиться. На мосту он заговорил:

— Сомневаюсь, что она ходила в салоны красоты или солярии.

— Поразительно. Теперь я понимаю, почему ты стал детективом.

— Наверное, нам стоит заняться Брайаном. Может, он где-то работал.

— Ты ведь уже проверял. В налоговой ничего, верно?

— Да.

— Скорее всего он платил наличными.

— Это сужает круг возможностей.

Мы повернули у «Олли».

— Ну, куда дальше? — спросила я.

— Я так и не попробовал твой хаш-паппи.

— Я имела в виду расследование. Ужинать будешь сам с собой. Я пойду домой, приму душ и сделаю себе восхитительную тарелку макарон. Именно в таком порядке.

— Боже, Бреннан, там консервантов больше, чем в трупе Ленина.

— Я читала этикетку.

— С тем же успехом можно глотать отходы производства. Ты испортишь, — он изобразил Катрин, — свой генетический потенциал.

В разум начали просачиваться полузабытые мысли, бесформенные, как утренний туман. Я попыталась сосредоточиться на них, но чем больше я старалась, тем быстрее они рассеивались.

— Оуэнсу надо поостеречься. Я буду виться вокруг него, как муха вокруг сахарной булочки.

— Какую чушь, ты думаешь, он проповедует?

— Что-то вроде экологического Армагеддона и саморазвития через злаковую диету.

Когда мы заехали на пирс, небо над водой уже прояснялось. Желтые полосы осветили горизонт.

— Катрин что-то знает, — сказала я.

— Все мы что-то знаем.

— Ты настоящая заноза в заднице, Райан.

— Спасибо, что заметила. Значит, ты думаешь, она что-то скрывает?

— Она сказала: «Дети».

— И?..

— Дети.

В его глазах сверкнуло понимание.

— Черт возьми!

— Мы не говорили, что Хайди носила близнецов.

* * *

Через сорок минут в дверь со стороны пирса постучали. Я была в рубашке, которую оставила Кэти, без белья и в полотенце, искусно завязанном на голове в виде тюрбана. Я выглянула из-за жалюзи.

На доке стоял Райан с двумя упаковками банок и пиццей размером с крышку люка в руках. Он оставил дома пиджак с галстуком и закатал рукава рубашки чуть выше локтей.

Черт!

Я отпустила жалюзи и попятилась назад. Можно выключить свет и не отвечать на стук. Не обращать на него внимания. Послать его к черту.

Я выглянула снова и наткнулась прямо на взгляд Райана.

— Я знаю, что ты там, Бреннан. Я же детектив. — Он помахал блоком из шести банок: — Диетическая кола.

Черт!

Не то чтобы Райан мне не нравился. На самом деле я любила общаться с ним больше, чем с кем бы то ни было. Больше, чем могла себе признаться. Мне нравились его преданность делу, сочувствие, которое он испытывал к жертвам и их семьям. Его ум и сообразительность. И история о Райане, парнишке из колледжа, который впал в неистовство и перешел на другую сторону после того, как его побил байкер-наркоман. Крутой парнишка превратился в крутого копа. Романтика и гармония.

И мне совершенно точно нравилось, как он выглядит, но шестое чувство приказывало не впутываться.

Дьявол! Макароны и синтетический сыр безнадежно проигрывают.

Я забежала в свою каюту, схватила шорты и провела щеткой по волосам.

Подняла жалюзи, распахнула дверь и впустила его внутрь. Райан сложил на пирсе банки, пиццу, повернулся и забрался на борт спиной вперед.

— У меня есть кола, — сказала я, закрывая дверь.

— Колы много не бывает.

Я показала, где камбуз, он положил на стол пиццу, вынул банку колы для меня и пива для себя, остальные сунул в холодильник. Я достала тарелки, салфетки и огромный нож, пока Райан открывал коробку с пиццей.

— Думаешь, она питательнее макарон?

— Это для вегетарианцев.

— А там что? — Я кивнула на коричневый кусок.

— Бекон. Не хотелось останавливаться на одном виде продуктов.

— Давай сядем в салоне, — предложила я.

Мы разложили еду на журнальном столике и устроились на Диване. Запах воды и мокрого дерева смешался с ароматом томатного соуса и базилика. Мы ели и говорили об убийствах, решали, что может связывать Дома Оуэнса и Сен-Жовит.

Постепенно перешли на личные темы. Я рассказывала о Бофорте и своем детстве. Делилась воспоминаниями о том, как проводила лето на пляже. Говорила о Кэти, нашем разрыве с Питом. Райан поведал о своем детстве в Новой Шотландии и недавнем разводе.

Разговор шел легко и непринужденно. Я и представить не могла, что могу столько о себе наговорить. В паузах мы слушали море и шелест спартины на болоте. Я забыла о насилии и смерти и сделала то, что не позволяла себе много времени. Расслабилась.

— Даже не верится, что я так разговорилась, — призналась я, собирая салфетки и тарелки.

Райан потянулся за пустыми банками:

— Давай помогу.

Наши пальцы соприкоснулись, и по моей коже пробежал огонь. Мы молча собрали посуду и отнесли все в кухню.

Когда вернулись на диван, Райан на секунду застыл надо мной, потом сел ближе, положил руки мне на плечи и развернул спиной к себе. Я уже собиралась воспротивиться, но тут он начал массировать мускулы в основании моей шеи, на плечах, руках до локтей. Его руки заскользили вдоль моей спины, потом вверх, большие пальцы выписывали маленькие круги у каждого позвонка. Добравшись до линии волос, он теми же вращательными движениями начал поглаживать впадины ниже черепа.

Я закрыла глаза.

— М-м-м.

— Ты сильно напряжена.

Портить ощущения словами не хотелось.

Руки Райана спустились ниже спины, большие пальцы принялись за мускулы вдоль позвоночника, надавливая все выше дюйм за дюймом. Мое дыхание замедлилось, я почувствовала, что таю.

А потом вспомнила о Гарри. И об отсутствии нижнего белья.

Я повернулась к нему, чтобы разрушить наваждение, и наши глаза встретились. Райан замешкался на секунду, потом взял мое лицо обеими ладонями и прижался к моим губам. Провел пальцами по подбородку, зарылся в волосы, притянул меня ближе за плечи. Я начала отталкивать его, потом успокоилась, прижав ладони к его груди. Такой стройный и упругий, мышцы как железные.

Я почувствовала жар от его тела, запах его кожи, и соски напряглись под тонкой льняной рубашкой. Упав к Райану на грудь, я закрыла глаза и поцеловала его в ответ.

Он крепко прижимал меня к себе, и мы долго целовались. Когда я обняла Райана за шею, его рука скользнула мне под рубашку и затанцевала по коже. Поглаживания были легче прикосновения паутинки, у меня по спине побежали к затылку мурашки. Я выгнулась и поцеловала его еще крепче, открывая рот в такт его дыханию.

Райан опустил руку и провел пальцами по моей талии, вверх по животу, обводя груди легко, точно перышком. Мои соски пульсировали, пламя охватило все тело. Он просунул язык между моих губ, и я сомкнула их. Райан взял мою левую грудь в ладонь, нежно приподнял и опустил ее. Потом начал сжимать пальцами сосок в такт движениям наших губ.

Я провела пальцами вдоль позвоночника Райана, его рука спустилась к моей талии. Он приласкал мой живот, обвел пупок, запустил пальцы под резинку шорт. Короткая экскурсия по нижней части моего туловища.

Наконец мы оторвались друг от друга, Райан поцеловал мое лицо и провел языком по уху. Потом опустил меня на подушки, лег рядом; невообразимо голубые глаза впились в мои. Повернувшись на бок, он взял меня за бедра и притянул к себе. Я почувствовала его возбуждение, мы снова начали целоваться.

Через какое-то время он высвободился, согнул колено и просунул бедро между моих ног. У меня все взорвалось внутри, стало трудно дышать. И снова Райан запустил одну руку под рубашку, его ладонь заскользила по моей груди. Он поглаживал ее круговыми движениями, потом провел большим пальцем по соску. Я выгнулась и застонала, мир вокруг перестал иметь значение. Я потеряла счет времени.

Мгновение или час спустя его рука исчезла, я почувствовала, как он возится с молнией на моих шортах. Я уткнулась носом ему в шею, зная только одно: несмотря на Гарри, я не скажу «нет».

Тут зазвонил телефон.

Райан закрыл мне уши руками и крепко поцеловал в губы. Я ответила, схватившись за его волосы на затылке и проклиная «Южный Белл». Мы переждали еще четыре звонка.

Когда включился автоответчик, голос зазвучал мягко и приглушенно, будто кто-то говорил с другого конца длинного туннеля. Мы оба вскочили, но слишком поздно.

Катрин повесила трубку.

Глава 20

После звонка Катрин положение было не спасти. Райан хотел продолжить, но ко мне уже вернулся рассудок вкупе с плохим настроением. Я не просто упустила возможность поговорить с Катрин, теперь мне ещепридется как-то мириться с новым детективом Половым Гигантом, считающим себя секс-героем. Оргазм уже подступал, что, без сомнения, очень даже неплохо, но, похоже, плата будет слишком высока.

Я вытолкала Райана и упала на кровать, махнув рукой на зубы и вечерний моцион. Последний образ, посетивший меня перед сном, пришел из седьмого класса: сестра Люк говорит о расплате за грехи. Я подозревала, что за возню с Райаном мне придется заплатить сполна.

Я проснулась от солнечного света, криков чаек и тут же вспомнила свои упражнения с Райаном на диване. Скривилась и закрыла лицо руками, чувствуя себя девчонкой, отдавшейся в «понтиаке».

«О чем ты думала, Бреннан?»

Нет, проблема не в этом. Проблема в том, чем я думала. Эдна Сен-Винсент Миллей даже написала такое стихотворение. Как оно называется? «Я, рожденная женщиной для страданий».

Сэм позвонил в восемь и сказал, что дело об убийстве на Мертри не движется. Никто не видел ничего необычного. За последние несколько недель никаких странных лодок, подходящих к острову или отплывающих от него. Сэм хотел узнать, нет ли известий от Хардуэя.

Я ответила, что нет. Он объявил, что уезжает на пару дней в Роли и беспокоится, все ли у меня в порядке.

О, конечно.

Сэм объяснил, как закрыть лодку, где оставить ключ, и мы попрощались.

Когда я соскребала остатки пиццы в мусорное ведро, послышался стук в дверь. Я знала, кто там, и не обратила внимания. Стук продолжился, неугомонный, как Национальное общественное радио, и через несколько минут я сдалась. Подняла жалюзи и увидела Райана точно там же, где он стоял вчера.

— Доброе утро. — Он протягивал пакет с пончиками.

— Занялся доставкой продуктов?

Я опустила жалюзи. Намек на вчерашнее — и я перегрызу ему горло.

Он вошел, улыбнулся и предложил высококалорийное, но малополезное угощение.

— Они хорошо идут с кофе.

Я пошла на кухню, налила две чашки, в свою добавила молока.

— Прекрасный сегодня денек. — Он потянулся за пакетом с молоком.

— Гм.

Я взяла пончик с шоколадной глазурью и прислонилась к раковине. Устраиваться на диване не было никакого желания.

— Я поговорил с Бейкером, — сообщил Райан.

Я промолчала.

— Он встретится с нами в три.

— В три я буду в пути.

Я потянулась за следующим пончиком.

— Похоже, нам надо нанести еще один дружеский визит, — добавил Райан.

— Да.

— Может, удастся застать Катрин одну.

— Ты в этом специалист.

— Весь день будешь издеваться?

— Может, запою по дороге.

— Я пришел сюда не для того, чтобы соблазнять тебя. Это задело меня еще больше.

— Значит, мне далеко до сестры?

— Что?

Мы молча пили кофе, потом я еще раз наполнила свою чашку и демонстративно поставила кофейник на место. Райан проследил за мной взглядом, затем подошел к «мистеру Кофе» и тоже налил себе вторую чашку.

— Думаешь, Катрин действительно хотела что-то сказать? — спросил он.

— Наверное, она звонила, чтобы пригласить меня на пикник.

— Ну и кто из нас заноза?

— Спасибо, что заметил.

Я помыла свою чашку и поставила вверх дном на столик.

— Слушай, если ты беспокоишься из-за вчерашнего…

— А должна?

— Конечно, нет.

— Какое облегчение.

— Бреннан, я не собираюсь терять рассудок в комнате для аутопсии или приставать к тебе в засаде. Наши личные отношения никак не повлияют на профессиональные.

— Маловероятно. Сегодня я успела надеть нижнее белье.

— Вижу, — ухмыльнулся он.

Я ушла на корму собирать вещи.

* * *

Через полчаса мы припарковались у фермерского домика. Дом Оуэнс сидел на террасе и разговаривал с несколькими людьми. Через стекло невозможно разобрать ничего, кроме их пола. Все четверо — мужчины.

За белым бунгало кто-то работал в саду, около трейлеров две женщины подталкивали детей на качелях, еще несколько развешивали белье. На дорожке стоял синий грузовик, но белого нигде не было.

Я всмотрелась в фигуры у качелей. Катрин нет, правда, один из малышей напоминает Карли. Я наблюдала, как женщина в цветастой юбке раскачивает его туда-сюда одинаковыми равномерными толчками.

Мы с Райаном подошли к двери, я постучала. Мужчины замолчали и повернулись в нашу сторону.

— Могу я вам чем-то помочь? — прозвучал высокий голос.

Оуэнс поднял руку:

— Все в порядке, Джейсон.

Дом встал и открыл нам дверь.

— Извините, но я так и не запомнил, как вас зовут.

— Детектив Райан. А это доктор Бреннан.

Оуэнс улыбнулся и пропустил нас внутрь. Я кивнула и, в свою очередь, пожала ему руку. Мужчины на террасе притихли.

— Что я сегодня могу для вас сделать?

— Мы все пытаемся определить, где Хайди Шнайдер и Брайан Гилберт провели прошлое лето. Вы ведь собирались поднять этот вопрос на семейном собрании?

В голосе Райана не было даже намека на теплоту.

Оуэнс снова улыбнулся:

— На эмпирическом сеансе. Да, мы обсуждали этот вопрос. К сожалению, никто ничего о них не знает. Мне очень жаль. Я надеялся вам помочь.

— Мы бы хотели поговорить с вашими людьми, если можно.

— Сожалею, но нельзя.

— Почему же?

— Члены нашей группы живут здесь, потому что ищут мира и спокойствия. Большинство из нас не желают иметь ничего общего с грязью и жестокостью современного общества. Вы, детектив Райан, представляете мир, который они отвергли. Я не могу осквернить их святилище просьбой поговорить с вами.

— Некоторые из членов группы работают в городе.

Оуэнс склонил голову набок и взглянул на небеса, моля ниспослать ему терпения. Потом снова улыбнулся Райану:

— Мы обучаем среди прочего умению закрываться от внешнего мира. Не всем удается, но некоторые могут жить в миру и оставаться в неприкосновенности, не поддаваясь моральному и физическому осквернению. — Снова терпеливая улыбка. — Хоть мы и отвергаем кощунство современной культуры, мистер Райан, мы не дураки. Мы знаем, что не духом единым жив человек. Нам нужно что-то есть.

Пока Оуэнс говорил, я осматривала окрестности. Никаких признаков Катрин.

— Все члены группы могут свободно приходить и уходить? — спросила я, повернувшись к Оуэнсу.

— Конечно, — рассмеялся он. — Как я их задержу?

— А если кто-то захочет уйти насовсем?

— Он уйдет. — Оуэнс пожал плечами и развел руки.

На мгновение все замолчали. Во дворе раздавался скрип качелей.

— Я думал, ваша юная пара останавливалась у нас ненадолго, например, во время моего отсутствия, — предположил Оуэнс. — Хотя и не часто, но такое случается. Но, боюсь, здесь не тот случай. Никто их не помнит.

Тут из-за одного из соседских домов появился рыжий парень. Увидев нас, он замешкался, потом повернулся и торопливо ушел туда, откуда пришел.

— Я все же хотел бы поговорить с кем-нибудь из группы, — заявил Райан. — Может, кто-то что-то знает, но не считает это важным. Такое происходит сплошь и рядом.

— Мистер Райан, я не хочу тревожить своих людей. Я спрашивал о молодых супругах, никто ничего не знает. Что вам еще нужно? Боюсь, я в самом деле не могу позволить вам нарушать здесь покой.

Райан склонил голову набок и щелкнул языком.

— Боюсь, вам придется, Дом.

— Почему же?

— Потому что я не собираюсь сдаваться. У меня есть друг по имени Бейкер. Помните такого? А у него есть друзья, которые выдают такие штучки — ордера.

Оуэнс и Райан сцепились взглядами, и на мгновение все замолчали. Я услышала, как поднимаются мужчины на террасе, вдали залаяла собака. Потом Оуэнс улыбнулся и прочистил горло.

— Джейсон, пожалуйста, попроси всех собраться на террасе. — Его голос звучал глухо и ровно.

Оуэнс отступил, высокий мужчина в красном спортивном костюме проскользнул мимо него и направился к соседнему дому. Мягкий и грузный, он походил на Джулию Чайлд. По пути в сад мужчина остановился погладить кошку.

— Заходите, пожалуйста, — пригласил Оуэнс, распахивая двери.

Мы последовали за ним в ту же комнату, в которой были вчера, и сели на ту же кушетку из ротанга. В доме стояла исключительная тишина.

— Вы меня извините на минутку, я скоро вернусь. Хотите чего-нибудь?

Мы покачали головами, и он ушел. Вверху тихо шумел вентилятор.

Вскоре послышались голоса и смех, потом скрип двери. Пока паства Оуэнса просачивалась в комнату, я изучала их одного за другим. Кажется, Райан занимался тем же самым.

Через минуту в комнате не осталось свободного места, а я пришла к единственному выводу. Все собрание выглядело исключительно обыденно. Они могли показаться группой баптистов на ежегодном летнем пикнике. Они шутили, смеялись и явно не страдали от депрессии.

Младенцы, взрослые и по крайней мере один старец. Ни детей постарше, ни подростков. Я быстро пересчитала: семь мужчин, тринадцать женщин и три малыша. Хелен говорила, что в коммуне живет двадцать шесть человек.

Я узнала Хауди и Хелен. Джейсон прислонился к стенке. Эль стояла рядом с аркой, Карли — около нее. Она пристально смотрела на меня. Я улыбнулась, вспомнив вчерашнюю встречу в Бофорте. Выражение лица женщины не изменилось.

Я скользнула взглядом по остальным. Катрин нет.

Вернулся Оуэнс, и в комнате стало тихо. Он всех представил, объяснил, зачем мы пришли. Взрослые внимательно его выслушали, затем повернулись к нам. Райан дал фотографии Брайана и Хайди пожилому мужчине слева, вкратце описал дело, избегая ненужных деталей. Мужчина посмотрел на снимок и передал его дальше. Пока фотография гуляла по кругу, я всматривалась в каждое лицо, ждала мельчайших изменений в выражении, признаков узнавания. Но видела только замешательство и сочувствие.

Когда Райан закончил, Оуэнс снова обратился к своим последователям — пригласил рассказать, кто что знает о молодой паре и телефонных звонках. Все молчали.

— Мистер Райан и доктор Бреннан попросили разрешения на беседу с каждым из вас лично. — Оуэнс по очереди оглядывал лица собравшихся. — Пожалуйста, говорите с ними свободно. Если у вас есть какие-то идеи, поделитесь ими откровенно и с состраданием. Не мы стали причиной трагедии, но мы — часть космического целого и должны делать все возможное, чтобы восстановить порядок. Сделайте это во имя гармонии.

Все смотрели только на него, в комнате ощущалось странное напряжение.

— Те из вас, кто не может говорить, пусть не испытывают ни вины, ни стыда. — Он хлопнул в ладоши. — А теперь за работу! Глобальное утверждение через коллективную ответственность!

«Боже упаси!» — подумала я.

Когда все ушли, Райан поблагодарил Оуэнса.

— Здесь не «Вако», мистер Райан. Нам нечего скрывать.

— Мы надеялись поговорить с молодой женщиной, с которой виделись вчера, — сказала я.

Он на мгновение задержал на мне взгляд, потом спросил:

— С молодой женщиной?

— Да. Она была с ребенком. По-моему, Карли.

Оуэнс так долго изучал меня взглядом, что я думала, он забыл, но тут преподобный улыбнулся:

— Катрин. У нее сегодня встреча.

— Встреча?

— Почему вы заинтересовались Катрин?

— Она примерно того же возраста, что и Хайди. Может, они знали друг друга.

Шестое чувство подсказывало мне не обсуждать нашу беседу, когда мы пили сок в Бофорте.

— Катрин не было здесь прошлым летом. Она уезжала навестить родителей.

— Понятно. Когда она вернется?

— Точно не знаю.

Открылась дверь, и в коридоре появился высокий мужчина. Худой как палка, с белой полосой поперек правой брови и ресниц, придававшей ему чудной скособоченный вид. Я вспомнила его. Во время собрания он стоял у выхода и играл с одним из малышей.

Оуэнс показал один палец, Палка кивнул и указал на заднюю часть дома. Он носил массивное кольцо, неуместное на длинном костлявом пальце.

— Извините, но у меня дела, — сказал Оуэнс. — Говорите с кем хотите, но, пожалуйста, уважайте наше стремление к гармонии.

Он проводил нас к двери и протянул руку. Дом, похоже, обожал рукопожатия. Он сказал, что очень рад нашему визиту, пожелал удачи и ушел.

Мы с Райаном провели остаток утра в разговорах с верующими. Они вели себя вежливо, с готовностью отвечали на вопросы, пребывали в полнейшей гармонии. И ничегошеньки не знали. Даже куда отправилась Катрин.

К одиннадцати тридцати мы знали не больше, чем до поездки сюда.

— Пошли поблагодарим преподобного, — сказал Райан, доставая из кармана ключи на большом пластиковом диске.

— Зачем еще? — спросила я.

Мне хотелось поесть, охладиться и двинуться дальше.

— Из вежливости.

Я закатила глаза, но Райан уже был на полпути к террасе. Я наблюдала, как он постучал в дверь, потом обратился к мужчине с белой бровью. Через минуту появился Оуэнс. Райан что-то сказал, потом протянул руку, все трое мужчин, будто марионетки, быстро присели и тут же поднялись. Райан снова заговорил, повернулся и пошел к машине.

* * *

После обеда мы объехали еще пару аптек и вернулись в правительственный центр. Я показала Райану, где находятся картотеки, потом мы отправились к зданию правоохранительных органов. Чернокожий мужчина в безрукавке и фетровой шляпе подстригал на маленьком тракторе лужайку, его костлявые ноги походили на лапки кузнечика.

— Как дела, ребята? — спросил он, прикладывая палец к полям шляпы.

— Хорошо.

Я вдохнула запах свежесрезанной травы и не поверила собственному носу.

Когда мы вошли в кабинет, Бейкер разговаривал по телефону. Он показал нам на стулья, сказал еще пару слов и положил трубку.

— Ну, как дела? — спросил он.

— Никак, — ответил Райан. — Никто ничего не знает.

— Чем мы можем помочь?

Райан снял пиджак, вытащил из кармана полиэтиленовый пакет и положил его на стол Бейкера. Внутри виднелся красный пластиковый диск.

— Проверьте на отпечатки.

Бейкер уставился на него.

— Я случайно уронил ключи. Оуэнс великодушно поднял их.

Бейкер замешкался на мгновение, потом улыбнулся и покачал головой:

— Вы же знаете, от них мало пользы.

— Знаю. Но отпечатки могут рассказать нам, кто этот мерзавец.

Бейкер отложил пакет в сторону.

— Что еще?

— Как насчет прослушки?

— Ни в коем случае. У вас недостаточно доказательств.

— Ордер на обыск?

— Какова причина?

— Телефонные звонки.

— Недостаточно.

— Так и думал.

Райан вздохнул и вытянул ноги.

— Тогда пойдем трудным путем. Начну с налогов и документов. Узнаю, кто владеет собственностью в Адлер-Лайонс. Справлюсь, кто оплачивает счета за коммунальные услуги. Поговорю с разносчиками почты: может, кто-то получает «Хастлер» или делает заказы по каталогу «Джей Крю». Проверю Оуэнса по номеру социального обеспечения: бывшая жена и тому подобное. Кажется, у него есть водительские права, они могут помочь. Если преподобный когда-то нарушал правила, я его арестую. Чуть-чуть понаблюдаю за общиной, узнаю, какие машины к ним заезжают, и проверю номера. Надеюсь, вы не против, если я задержусь у вас на какое-то время?

— Можете оставаться в Бофорте сколько захотите, мистер Райан. Я назначу вам детектива в помощники. А у вас, доктор Бреннан, какие планы?

— Я скоро уезжаю. Надо подготовиться к лекциям и заняться телами с Мертри.

— Бакстер будет рад это слышать. Он сказал по телефону, что доктор Хардуэй хочет с вами поговорить. На самом деле он уже три раза сегодня звонил. Вы можете воспользоваться нашим телефоном.

Никто не скажет, что я плохо понимаю намеки.

— Спасибо.

Бейкер попросил Иви Ли соединить нас Хардуэем. Через секунду раздался звонок. Я сняла трубку.

Патологоанатом сделал все, что было в его силах. Установил пол и принадлежность к белой расе нижнего трупа. Жертва скончалась от резаных ран, но тело слишком сильно разложилось, чтобы определить их точное происхождение.

Могила оказалась достаточно мелкой, чтобы насекомые получили доступ к нижнему трупу, скорее всего использовав верхний в качестве прохода. Открытые раны тоже способствовали расселению. В черепе и груди обнаружилось невероятное количество личинок. Лицо неузнаваемо, возраст определить невозможно. Хардуэй сумел снять несколько удачных отпечатков.

Тем временем Райан с Бейкером обсуждали Дома Оуэнса.

Хардуэй продолжил. Верхний труп почти превратился в скелет, хотя сохранились некоторые соединительные ткани. С ним патолог мало что мог сделать и попросил меня провести полный анализ.

Я наказала прислать мне череп, бедренные кости, ключицы и с третьего по пятое ребро снизу. Верхний скелет полностью. Еще рентгеновские снимки обеих жертв, копию его отчета и фотографии со вскрытия.

Наконец объяснила, как нужно обработать кости. Хардуэй знал обычный порядок и пообещал, что в пятницу оба набора останков и все документы доставят ко мне в лабораторию в Шарлотт.

Я повесила трубку и посмотрела на часы. Если я хочу управиться до поездки на конференцию в Окленд, надо поторапливаться.

* * *

Мы с Райаном подошли к стоянке, где я утром оставила машину. Как приятно оказаться в тени после жаркого солнца. Я открыла дверцу и облокотилась на нее.

— Давай пообедаем вместе, — предложил Райан.

— Конечно. Потом я накрашусь, и мы сделаем фотографии для «Нью-Йорк таймс».

— Бреннан, ты два дня обращаешься со мной так, будто я жвачка, прилипшая к твоему ботинку. Вообще-то, если подумать, ты уже пару недель какая-то взвинченная. Ладно. Это я переживу.

Он взял меня за подбородок и заглянул прямо в глаза.

— Но я хочу, чтобы ты знала: той ночью произошла не просто химическая реакция. Ты мне нравишься, я наслаждался нашей близостью и не жалею, что все произошло. Не могу обещать, что не стану пытаться снова. Запомни, если я ветер, то ты управляешь воздушным змеем. Веди его осторожно.

Тут он отпустил мой подбородок и пошел к своей машине. Открыв дверь, кинул пиджак на пассажирское сиденье и повернулся ко мне:

— Кстати, ты так и не сказала, почему не считаешь жертв на Мертри наркоманами.

Мгновение я просто смотрела на него. Мне хотелось остаться и одновременно оказаться за тысячи километров отсюда. Потом вернулась способность соображать.

— Что?

— Трупы с острова. Почему ты сомневаешься в версии с наркотиками?

— Потому что обе жертвы — девушки.

Глава 21

По пути я слушала радио, но новости с озера Вобегон не удерживали внимания. У меня назрели миллионы вопросов, и большинство без ответов. Вернулась ли Анна Гойетт домой? Что за женщины похоронены на острове Мертри? Что расскажут мне их кости? Кто убил Хайди и ее малышей? Есть ли связь между Сен-Жовитом и общиной на Святой Елене? Кто такой Дом Оуэнс? Куда исчезла Катрин? Куда, черт возьми, подевалась Гарри?

В голове крутилось все, что я должна сделать. И все, что хочу. Я не прочитала ни строчки о Элизабет Николе с тех пор, как уехала из Монреаля.

В полдевятого я была в Шарлотте. В мое отсутствие природа Шарон-Холла облачилась в лучшие весенние одежды. Азалии и кизил расцвели буйным цветом, еще не осыпались груши калле-риана и дикие яблоки. В воздухе пахло сосновыми иголками и корой деревьев. Возвращение в пристройку ничем не отличалось от предыдущего, недельной давности. Тикали часы. Мигала лампочка на автоответчике. Зиял пустотой холодильник.

Миски Птенчика стояли на своем месте под окном. Странно, что Пит их не почистил. Несмотря на неорганизованность во всем остальном, мой бывший супруг очень щепетильно относится к еде. Я быстро осмотрела комнату: не забился ли кот под стул или в шкаф? Птенчика нигде нет.

Позвонила Питу, но его, как и раньше, не оказалось дома. Как и Гарри в Монреале. На случай если она вернулась домой, я позвонила в Техас. Никого.

Я разобрала вещи, приготовила сандвич с тунцом и съела его с укропным маринадом и картошкой под окончание матча «Хорнетс». В десять выключила телевизор и набрала номер Пита. Снова гудки. Я хотела поехать забрать Птенчика, но потом передумала и решила подождать до утра.

Приняла душ, устроилась в постели с копиями дневника Беланже и сбежала в Монреаль девятнадцатого века. Временная передышка не пошла на пользу Луи-Филиппу, через час у меня начали слипаться веки. Я выключила свет и свернулась калачиком, надеясь, что сон приведет мысли в порядок.

Через два часа я вскочила с бешено колотившимся сердцем, пытаясь понять, что случилось. Я прижимала одеяло к груди, едва дыша, оглядываясь в поисках опасности, которая меня переполошила.

Тишина. Только свет от часов у кровати.

И тут послышался звук бьющегося стекла, от которого встали дыбом волосы на руках и шее. Адреналин захлестнул меня с головой. Передо мной возник другой образ: змеиные глаза, блеск ножа в лунном свете. Единственная мысль отдавалась в мозгу: «Только не это!»

Звон! Стук!

Да, опять!

Шум исходил не снаружи! Это внизу! В моем доме! Я перебрала возможные действия. Закрыть спальню. Проверить, что случилось. Позвонить в полицию.

Потом почувствовала запах дыма.

Черт!

Я откинула одеяло и заметалась по комнате, пытаясь выделить крупицы здравомыслия в нахлынувшем ужасе. Оружие. Мне нужно оружие. Что? Что я могу взять? Почему я отказалась от пистолета?

Я кинулась, спотыкаясь, к шкафу и нащупала большую ракушку, которую подобрала как-то на Аутер-Бэнкс. Она не убьет, но здорово порежет. Повернув ракушку острым концом вперед, я сжала внутри ее кулак и обхватила край большим пальцем.

Едва дыша, прокралась к двери, свободная рука скользила по знакомым предметам, как будто я искала поддержки Брайля. Трюмо. Дверная ручка. Коридор.

На лестнице я застыла и уставилась в темноту внизу. В ушах стучала кровь, а я сжимала ракушку и прислушивалась. Ни звука.

Если там кто-то есть, мне следует оставаться наверху. Телефон. Если начался пожар, надо выбираться.

Я выдохнула и встала на верхнюю ступеньку, подождала. Вторая. Третья. Пригнувшись, вытянув руку с ракушкой на уровне плеча, поползла на первый этаж. Едкий запах усилился. Дым. Бензин. И еще что-то. Что-то знакомое.

Внизу я остановилась; в голове разыгрывалась монреальская сцена годичной давности. Тогда он был внутри, убийца, выжидающий момент, чтобы напасть.

«Больше этого не случится! Позвони 911! Выбирайся!»

Я обошла перила и заглянула в столовую. Темнота. Я скрючилась около гостиной. Темнота, но какая-то странная.

Дальний конец комнаты мерцал в окружающей полутьме. Камин, стулья времен королевы Анны, вся мебель и картины мягко светятся, как в мираже. Через дверной проем виднеется оранжевый огонь, пляшущий перед холодильником на кухне.

Иииииииииииииииии!

Когда тишину разорвал пронзительный вой, у меня сжалось сердце. Я дернулась, и ракушка ударилась в пластик. Дрожа, я прижалась обратно к стенке.

Индикатор дыма!

Я искала признаки движения. Ничего, только темнота и зловещее мерцание.

Дом горит. Вперед!

С глухо бьющимся сердцем, еле переводя дыхание, я рванулась к кухне. Огонь полыхал посредине комнаты, наполняя воздух дымом и отражаясь на всех гладких поверхностях.

Я нашла дрожащими пальцами выключатель и включила свет. Взгляд заметался влево-вправо. Горящий пакет лежал посредине пола. Огонь не распространялся.

Я положила ракушку, прижав к лицу подол ночной рубашки, пригнулась и проскочила к кладовке. Сняла маленький огнетушитель с верхней полки. В легкие попал дым, на глаза навернулись слезы и затуманили все вокруг, но я сумела повернуть ручку. Огнетушитель лишь зашипел.

Черт!

Кашляя и задыхаясь, я снова повернула ручку. Опять шипение, а за ним поток углекислого газа и пены.

Да!

Я направила огнетушитель на пламя, и меньше чем за минуту огонь потух. Сигнализация все визжала, как железом, проходила сквозь уши и вонзалась в мозг.

Я открыла заднюю дверь, окно над раковиной и подошла к столу. Здесь открывать ничего не надо. Стекло разбито, осколки валяются на деревянном подоконнике и полу. Тихий ветерок играет с занавесками, то вытягивая их наружу, то вталкивая обратно.

Я обошла пакет на полу, включила вентилятор на потолке, взяла полотенце и начала выгонять дым из комнаты. Воздух постепенно очистился.

Я вытерла слезы и попыталась совладать с дыханием.

«Продолжай махать полотенцем!»

Сигнализация захлебывалась визгом.

Я оставила полотенце в покое и оглядела комнату. Под столом лежала обугленная деревяшка, вторая прислонилась к тумбочке под раковиной. Между ними — обожженные остатки свертка. В комнате пахло дымом и бензином. И еще кое-чем знакомым.

На негнущихся ногах я подошла к дымящейся массе и уставилась на нее непонимающим взглядом. Замолчала сигнализация. Тишина казалась неестественной.

«Набери 911!»

Звонить не потребовалось. Как только я потянулась к телефону, вдали завыла сирена. Она становилась все громче и громче, потом замолчала. Через секунду у моей задней двери появился пожарный:

— С вами все в порядке, мэм?

Я кивнула, сложила руки на груди, вспомнив, что не одета.

— Нам позвонили ваши соседи.

У него на подбородке болтался ремешок.

— О!

Я забыла о ночной рубашке. Я вернулась в Сен-Жовит.

— Все под контролем?

Новый кивок. Сен-Жовит. Дежа-вю.

— Не возражаете, если я посмотрю?

Я отступила в сторону.

Он оценил ситуацию одним взглядом.

— Жестокая выходка. Не знаете, кто мог забросить вам это в окно?

Я покачала головой.

— Похоже, они разбили окно палками, а потом кинули внутрь пакет.

Он подошел к дымящемуся свертку.

— Наверное, намочили его бензином, подожгли и закинули вам.

Я слышала его слова, но не могла говорить. Тело перестало слушаться, а мозг пытался разбудить в подкорке какой-то бесформенный образ.

Пожарный отстегнул от пояса лопатку, разложил ее и тронул массу на полу моей кухни. Вверх взвились, а потом опустились черные хлопья. Он подцепил лопаткой сверток, перевернул его и нагнулся.

— Похож на обыкновенный мешок. Может, из-под зерна. Дьявол меня забери, если я знаю, что внутри.

Он поскреб сверток кончиком лопатки, в воздухе закружилось еще несколько обугленных пылинок. Он нажал сильнее, переворачивая мешок с боку на бок.

Запах усилился. Сен-Жовит. Кабинет для аутопсии номер три. Воспоминания прорвались, и я похолодела.

Трясущимися руками открыла шкафчик и вытащила кухонные ножницы. Уже не заботясь о ночной рубашке, села на корточки и надрезала мешок.

Труп был маленький, спина выгнута, ноги скрючены от жара пламени. Я увидела ссохшийся глаз, крошечную челюсть с почерневшими зубами. Предчувствие ужаса, притаившегося в мешке, чуть не лишило меня чувств.

«Нет! Пожалуйста, нет!»

Я пригнулась, отрешившись от запаха паленой плоти и шерсти. Между задними лапами свернулся почерневший хвост. Позвонки торчали из него, как шипы из стебля.

Я резала дальше, а по щекам текли слезы. Рядом с узлом я заметила шерсть, уже обугленную, но местами белую.

Наполовину пустые миски.

— Неееееееееееееееет!

Я услышала голос, но не поняла, что он мой.

— Нет! Нет! Нет! Птенчик. Пожалуйста, Боже, нет!

На плечо мне легла ладонь. Потом из моих рук взяли ножницы и осторожно подняли меня на ноги.

Голоса.

Я оказалась в гостиной, под одеялом. Я плакала, тряслась, все тело болело.

Не знаю, сколько я рыдала, но когда подняла глаза, передо мной стояла соседка. Она протягивала мне чашку с чаем.

— Что это?

Я тяжело дышала.

— Мята.

— Спасибо.

Я выпила тепловатую жидкость.

— Сколько времени?

— Третий час.

Она была в тапочках и пальто, из-под которого выглядывала фланелевая ночная рубашка. Мы, конечно, махали друг другу приветственно через лужайку и здоровались во время прогулок, но я ее едва знала.

— Простите, что подняла вас посреди ночи…

— Пожалуйста, доктор Бреннан. Мы же соседи. Я знаю, вы сделали бы для меня то же самое.

Я отхлебнула из чашки. Пальцы оставались ледяными, но теперь почти не тряслись.

— Пожарные еще здесь?

— Уехали. Сказали, что вы можете написать заявление, когда оправитесь.

— Они забрали…

У меня перехватило горло, на глаза навернулись слезы.

— Да. Вам принести еще что-нибудь?

— Нет. Спасибо. Я в порядке. Вы очень добры.

— У вас тут такой погром. Мы прибили доску на окно. Не очень красиво, зато не дует.

— Большое спасибо. Я…

— Пожалуйста. Просто поспите немного. Может, утром все будет выглядеть не так страшно.

Я подумала о Птенчике и испугалась предстоящего утра. В отданной надежде схватила трубку и набрала номер Пита. Гудки.

— С вами все в порядке? Помочь вам подняться наверх?

— Нет, спасибо. Я справлюсь.

Когда она ушла, я свернулась в постели и рыдала, пока не заснула.

* * *

Я проснулась с чувством, что что-то не так. Что-то изменилось. Потерялось. Потом вернулось сознание, а с ним память.

Стояло теплое весеннее утро. В окно виднелось голубое небо и солнечный свет, доносился запах цветов. Но красота не могла вывести меня из депрессии.

Я позвонила пожарным и узнала, что физические улики послали в судебную лабораторию. Я уныло привела себя в порядок. Оделась, накрасилась, причесалась и поехала в город.

* * *

В мешке не было ничего, кроме кота. Ни ошейника, ни жетона. На одной из деревяшек нашли записку. Я прочитала ее сквозь полиэтилен пакета для улик.

В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО БУДЕТ НЕ КОТ.

— Что теперь? — спросила я Рона Гиллмана, директора лаборатории, высокого привлекательного мужчину с серебряными от седины волосами и неуместной щербинкой между передними зубами.

— Мы уже проверили на отпечатки. Ничего ни на записке, ни на поленьях. К тебе подъедет следовательская команда, но ты же знаешь не хуже меня: ничего они не обнаружат. Окно твоей кухни расположено так близко к улице, что преступники скорее всего подожгли мешок и кинули его с тротуара. Мы поищем отпечатки ботинок и опросим соседей, конечно, но в полвторого ночи в твоем районе вряд ли кто-то бодрствовал.

— Жалко, что я живу не на бульваре Уилкинсон.

— Ты где угодно попадешь в неприятности.

Мы много лет работали вместе с Роном. Он знал о серийном убийце, взломавшем мою квартиру в Монреале.

— Мы проведем исследование твоей кухни, но, поскольку преступники не заходили внутрь, следов не будет. Надеюсь, ты ничего не трогала.

— Нет.

Я и близко к кухне не подходила с прошлой ночи. Не могла смотреть на миски Птенчика.

— Ты работаешь над чем-то, что могло бы кому-то не понравиться?

Я рассказала ему об убийствах в Квебеке и телах с острова Мертри.

— Как они добрались до кота?

— Может, он убежал, когда Пит пришел его кормить. С ним случается… — Укол в сердце. — Случалось.

«Не плачь. Не смей плакать».

— Или…

— Да?

— Ну, я не уверена. На прошлой неделе, кажется, кто-то взломал мой кабинет в институте. То есть не совсем взломал. Я могла оставить дверь открытой.

— Студент?

— Не знаю.

Я описала ситуацию.

— Ключи от дома лежали в сумочке, но та девушка могла сделать оттиск.

— Ты выглядишь разбитой.

— Немного. Я в порядке.

На мгновение он замолчал. Потом:

— Темпе, когда я услышал, что случилось, то подумал на разозлившегося студента. — Он почесал нос. — Но может, это не просто злая выходка. Будь аккуратней. Скажи Питу.

— Не хочу. Он посчитает себя обязанным присматривать за мной, а времени у него нет. Никогда не было.

Когда мы закончили разговор, я отдала Рону ключи от пристройки, подписала отчет о происшествии и ушла.

Хотя машин на дороге почти не встречалось, я ехала до института дольше, чем обычно. Внутренности сжал и не желал отпускать ледяной кулак.

* * *

Это ощущение не покидало меня весь день. Управляясь с делами, я постоянно видела кота. Котенок Птенчик сидит и сучит передними лапками, как воробышек. Развалился на спине под диваном. Выписывает восьмерки вокруг моих щиколоток. Смотрит на меня в ожидании остатков каши. Печаль, преследовавшая меня последине недели, превратилась в настоящую меланхолию.

После работы я пошла в спортивный комплекс и переоделась в спортивный костюм. Я бежала изо всех сил, надеясь, что физическое истощение облегчит душевную боль и расслабит тело.

Я стучала кедами по дорожке, а в голове одна мысль сменяла другую. За думами о коте последовали слова Рона Гиллмана. Убийство животного говорило о жестокости, но и о непрофессионализме. Может, действительно несчастный студент? Или смерть Птенчика предваряет настоящую опасность? От кого? Существует ли какая-то связь с нападением в Монреале? Или с расследованием на Мертри? Может, меня затягивает в нечто большее, чем я думала?

Я бежала все быстрее, и с каждым шагом тело освобождалось от напряжения. Через шесть километров свалилась на траву. Переводя дыхание, я рассматривала крошечную радугу, переливающуюся в струйках от поливальной машины. Удалось. В голове ни единой мысли.

Когда пульс и дыхание пришли в норму, я вернулась в раздевалку, приняла душ и переоделась. Стало чуть лучше, взобралась на холм к зданию Колвард.

Облегчение не продлилось долго.

На телефоне мигал огонек. Я набрала код и подождала.

Черт!

Я снова пропустила звонок Катрин. Как и раньше, она не оставила сообщения, только передала, что звонила. Я перемотала запись назад и прослушала снова. Катрин задыхалась, голос напряженный, предложения обрывочные.

Я проигрывала сообщение снова и снова, но не могла опознать шум на заднем плане. Голос Катрин звучал приглушенно, будто она разговаривала в очень маленьком помещении. Я представила, как она прикрывает рукой микрофон, шепчет, украдкой оглядываясь.

Может, у меня паранойя? Разыгралось воображение после вчерашнего? Или Катрин действительно в опасности?

Солнечные лучи падали на стол сквозь жалюзи яркими полосками. Где-то в коридоре хлопнула дверь. В голове медленно обретала форму мысль.

Я потянулась к телефону.

Глава 22

— Спасибо, что нашел для меня время в такой поздний час. Странно, что ты еще в университете.

— Хочешь сказать, антропологи работают больше, чем социологи?

— Ни за что, — засмеялась я, усаживаясь в черное пластиковое кресло. — Ред, не поделишься своими знаниями? Не расскажешь о местных культах?

— В каком смысле?

Ред Скайлер ссутулился за столом. Хотя волосы его уже поседели, борода оставалась красно-коричневой, что объясняло происхождение имени^[35]. Он сощурился и посмотрел на меня сквозь стекла очков в стальной оправе.

— Сборища фанатиков. Секты Судного дня. Сатанистские общества.

Ред улыбнулся и махнул мне, чтобы я продолжала.

— «Семья» Мэнсона. «Харе Кришна». «МУВ». «Народная церковь». «Синанон». Понимаешь? Культы.

— Ты используешь слишком широкий термин. То, что ты называешь культом, другие могут посчитать религией. Или семьей. Или политической партией.

Я вспомнила Дейзи Жанно. Она тоже возражала против термина, но тут сходство и заканчивалось. Тогда я сидела напротив крошечной женщины в огромном кабинете. Сейчас я смотрела на крупного мужчину в таком маленьком и перенасыщенном пространстве, что начинала страдать от клаустрофобии.

— Ладно. Что такое культ?

— Культы — это не просто компании полоумных верующих с чудаковатыми предводителями. По крайней мере мне так кажется. Это организации с набором общих черт.

— Хорошо.

Я откинулась на спинку кресла.

— Культ создается вокруг харизматичного человека, который что-то обещает. Он проповедует особое знание. Иногда доступ к древним тайнам, иногда к совсем новым открытиям, в которые посвящен только он или она, иногда к смеси того и другого. Предводитель делится информацией с последователями. Некоторые обещают утопию. Или наоборот. «Только присоединяйся, иди со мной. Я решаю. Все будет хорошо».

— Чем они отличаются от священников или раввинов?

— В культах харизматичный лидер постепенно становится объектом почитания, временами даже обожествления. И тогда он получает абсолютный контроль над жизнями последователей.

Он снял очки, протер стекла квадратным зеленым платком из кармана и снова надел их.

— Культы тоталитарны, авторитарны. Лидер обладает властью и делегирует полномочия очень немногим. Мораль лидера становится единственной приемлемой идеологией. Единственной приемлемой нормой поведения. И, как я сказал, поклоняются ему, а не высшим существам или абстрактным принципам.

Я подождала.

— Часто существует двойная этика. Членов группы принуждают быть честными и любить друг друга, но обманывать и ненавидеть посторонних. Традиционные религии устанавливают одни правила для всех.

— Как лидер добивается власти?

— Вот еще один важный вопрос. Перестройка мышления. Предводители культов используют различные психологические процессы для манипуляции людьми. Некоторые ведут себя достаточно мягко, другие эксплуатируют идеализм своих последователей.

Я снова подождала, пока он продолжит.

— Насколько я понимаю, есть два типа культов, каждый из которых построен на реформировании мышления. Коммерческие «программы прозрения», — он пальцами заключил выражение в кавычки, — используют очень мощные техники убеждения. Они удерживают членов, заставляя их платить за все новые курсы. Потом еще есть культы, набирающие пожизненных кандидатов. Они организовывают психологическое и социальное убеждение, чтобы кардинально изменить личностные ценности. В результате получают невероятную власть над жизнями своих членов. Они манипулируют, обманывают и бессовестно эксплуатируют веру последователей.

Я обдумала его слова.

— Как перестраивают мышление?

— Начинают с разрушения чувства собственного «я». Я уверен, вы обсуждали это на занятиях по антропологии. Отделяешь. Разбираешь. Собираешь заново.

— Я физический антрополог.

— Точно. Культы отрезают новобранцев от других влияний, потом заставляют их подвергнуть сомнению все, во что они верили. Убеждают пересмотреть мир и собственную жизнь. Создают для человека совершенно новую реальность и, следовательно, зависимость от организации и ее идеологии.

Я вернулась на курсы по культурной антропологии в старшие классы школы.

— Но речь идет не о ритуалах посвящения. Я знаю, в некоторых культах детей изолируют на какое-то время и подвергают тренировкам, но только для усиления идей, с которыми ребенок вырос. Речь идет о том, чтобы заставить людей отказаться от собственных ценностей, выбросить на свалку все убеждения. Как у них получается?

— Секта контролирует время и окружение новичка. Диета. Сон. Работа. Отдых. Деньги. Все. Она создает чувство зависимости, беспомощности вне группы. И в то же время насаждает новую мораль, систему мышления, которой придерживается группа. Мир в понятии лидера — настоящая закрытая система. Никакой обратной связи. Никакой критики. Никаких жалоб. Группа подавляет старые привычки и отношения, шаг за шагом заменяет их новыми.

— Почему люди не сопротивляются?

— Процесс идет настолько постепенно, что человек просто не замечает, что происходит. Тебя проводят через множество вроде бы не важных ступеней. Другие члены группы отращивают длинные волосы. И ты отращиваешь. Другие говорят тихо, и ты умеряешь тон голоса. Все покорно слушают лидера, не задают вопросов, и ты молчишь. Группа тебя одобряет и принимает. Новичок не сознает, что действует двойной план.

— Разве со временем они не понимают, что происходит?

— Обычно новичков убеждают порвать все связи с друзьями и семьей, забыть про прежнюю жизнь. Иногда их увозят в уединенные места. На ферму, в коммуну, в деревню. Изоляция, и физическая, и социальная, лишает их привычной системы поддержки и усиливает чувство личной беспомощности, потребность в одобрении группы. Она же уничтожает нормальные крепкие основы, с помощью которых мы оцениваем все, что нам говорят. Уверенность человека в своих суждениях и восприятии. Самостоятельные действия становятся невозможными.

Я подумала о Доме и его группе на Святой Елене.

— Я понимаю, как секта добивается контроля, если последователь живет под крышей лидера двадцать четыре часа в сутки, но если члены группы работают во внешнем мире?

— Легко. Им дают указание молиться или медитировать в любую свободную минуту. Во время обеда. Перерыва на кофе. Разум занят наставлениями культа. И вот они уже посвящают все время организации.

— Но где приманка? Что заставляет человека отвергнуть прошлое и присоединиться к секте?

Я не могла это осмыслить. Неужели Катрин и остальные всего лишь автоматы, чье каждое движение контролирует группа?

— Существует система поощрений и наказаний. Если член группы ведет себя, говорит и думает правильно, он или она удостаиваются любви лидера и его приближенных. И конечно, его или ее ожидает спасение. Прозрение. Путешествие в другой мир. Все, что обещает идеология.

— Что именно?

— Сама подумай. Не все культы имеют религиозные начала. Подобное мнение возникло, потому что в шестидесятые — семидесятые годы многие секты регистрировались как церкви, чтобы не платить налоги. Культы появляются в разных формах и размерах, обещают разные блага. Здоровье. Свержение правительства. Путешествие в открытый космос. Бессмертие.

— Я все-таки не могу понять, как здравомыслящий человек может попасться на такую чушь.

— Ты не права, — покачал он головой. — Туда попадают не только маргиналы. По некоторым подсчетам, примерно две трети членов происходят из нормальных семей и до вступления в группу демонстрируют приемлемое поведение.

Я посмотрела на крошечный коврик навахо под ногами. Снова зазвенел тревожный звоночек. Что такое? Почему я никак не могу его уловить?

— Ты в своем исследовании выяснил, почему люди ищут подобные культы?

— А они и не ищут. Секты сами их находят. И, как я уже сказал, лидеры умеют быть невероятно милыми и убедительными.

Дом Оуэнс подходил под описание. Кто он? Идеолог, навязывающий свои прихоти уступчивым последователям? Или просто проповедник здорового образа жизни, выращивающий настоящие масляные бобы?

И снова мне вспомнилась Дейзи Жанно. Права ли она? Может, действительно люди слишком боятся поклонников сатаны и проповедников Судного дня?

— Сколько культов существует в Штатах? — спросила я.

— Если опираться на твое определение, — он ухмыльнулся и развел руками, — где-то от трех до пяти тысяч.

— Ты шутишь.

— Одна моя коллега подсчитала, что запоследние два десятка лет более двадцати миллионов человек имели какое-то отношение к культам. Она уверена, что в любое время наберется от двух до пяти миллионов членов таких групп.

— И ты с ней согласен? — поразилась я.

— Трудно сказать. Некоторые секты раздувают свою численность, записывая в члены каждого, кто когда-либо посещал их собрания или наводил справки. Другие поддерживают секретность и стараются как можно меньше высовываться. Полиция обнаруживает некоторых из них только косвенно: если появляется проблема или если член группы уходит и подает жалобу. Маленькие секты найти особенно трудно.

— Ты когда-нибудь слышал о Доме Оуэнсе?

Он покачал головой.

— Как называется его группа?

— Никак.

В другом конце коридора ожил принтер.

— Отслеживает ли полиция какие-нибудь организации в Каролине?

— Это не моя область, Темпе. Я социолог. Могу рассказать, как группы действуют, но кто сейчас на плаву? Могу поискать, если тебе нужно.

— Я просто не понимаю, Ред. Почему люди такие легковерные?

— Приятно думать, что ты принадлежишь к элите. К избранным. Многие культы учат последователей, что только они посвящены в тайну, а остальные выпали за борт, не имеют значения. Очень действенный метод.

— Ред, а секты опасны?

— Большинство — нет. Но есть исключения. «Джонстаун», «Вако», «Небесные Врата» и «Орден Храма Солнца». Их члены явно не процветали. Помнишь секту «Раджниш»? Они попытались отравить воду в каком-то городке Орегона и угрожали чиновникам графства. А «Синанон»? Сии добропорядочные граждане подложили бомбу в почтовый ящик юриста, который вел против них судебное дело. Парень еле выжил.

Я смутно припомнила тот случай.

— А маленькие группы? С меньшим количеством последователей?

— Почти все безвредные, но есть организованные и потенциально опасные. Я знаю только одну-две, которые перешли черту в последние годы. Они имеют к тебе какое-то отношение?

— Да. Нет. Не знаю.

Я отдирала заусеницу на большом пальце. Он замешкался.

— Дело в Кэти?

— Что?

— Кэти связалась с…

— О нет, ничего подобного. Правда. Дело во мне. Я наткнулась на одну коммуну в Бофорте, и она заставила меня призадуматься.

Из-под ногтя потекла кровь.

— Дом Оуэнс.

Я кивнула.

— Мы не всегда видим то, что есть на самом деле.

— Да.

— Могу поспрашивать, если хочешь.

— Спасибо.

— Бинт не нужен?

Я опустила руки и встала.

— Нет, спасибо. Не буду тебя задерживать. Ты мне очень помог.

— Будут еще вопросы, ты знаешь, где меня найти.

* * *

В кабинете я сидела и наблюдала, как удлиняются тени, разум все еще терзало ощущение несформировавшейся мысли. В здании царила вечерняя тишина.

Может, дело в Дейзи Жанно? Я забыла спросить Реда, знает ли он ее. Это?

Нет.

Что так настойчиво взывает ко мне из лабиринта нервных сплетений? Почему я не могу вытащить это на поверхность? Какую связь видит мое подсознание?

Взгляд упал на скромную коллекцию детективных романов, которыми я обменивалась с коллегами. Как называют такое состояние авторы? «Если бы я знал». Вот в чем дело? Из-за того, что я не могу прочитать подсознательное сообщение, приближается трагедия?

Какая трагедия? Еще одна смерть в Квебеке? Новые убийства в Бофорте? Что-то с Катрин? Новое нападение на меня, но с более серьезными последствиями? Где-то надрывался телефон, потом резко замолчал, вмешалась служба сообщений. Тишина. Я снова набрала номер Пита. Нет ответа. Наверное, снова в командировке. Какая разница. Птенчик не у него.

Я встала и принялась складывать бумаги, перебирать распечатки, расставлять на полке книги. Я знала, что бегу от самой себя, но не могла остановиться. Только бы не идти домой. Десять минут бесполезных движений. «Не думай».

— О Боже, Птенчик!

Я кинула копию «Экологии бабуинов» на стол и упала в кресло.

— Почему ты оказался именно там? Мне так жаль. Боже, как мне жаль, Птенчик!

Я уронила голову на бумаги и разрыдалась.

Глава 23

Четверг прошел обманчиво спокойно.

Утром меня ожидали два сюрприза. Звонки в страховую компанию оказались успешными. Оба ремонтных мастера, которых я вызывала, были свободны и готовы начать работу немедленно.

Днем я проводила занятия, просматривала компьютерную томографию к конференции по физической антропологии. Вечером Рон Гиллман сообщил, что бригада на месте преступления не обнаружила ничего примечательного среди мусора на моей кухне. Другого я и не ожидала. Он попросил патруль приглядывать за моим домом.

Еще звонил Сэм. Ничего нового, только он все больше убеждается, что тела на его остров подбросили наркоторговцы. Сэм принял это как личный вызов, откопал старое ружье двенадцатого калибра и запихал под койку на полевой станции.

По дороге из университета я заскочила в супермаркет «Харрис Титер», что напротив торгового центра «Сауспарк», и накупила любимой еды. Вернулась в пристройку около половины четвертого. Окна уже починили, рабочий как раз заканчивал шлифовать пол. В кухне все покрыто безупречно белой пылью.

Я вычистила плиту и шкафчики, приготовила шарлотку и салат из козьего сыра, съела их под повторный показ «Мерфи Браун». Мерфи — сильная женщина. Я решила быть похожей на нее.

Вечером я снова занялась распечатками с компьютерной томографии, потом посмотрела игру «Хорнетс» и подумала об уплате налогов. Решила и с ними управиться. Но не на этой неделе. В одиннадцать уснула в обнимку с копиями дневника Луи-Филиппа.

Пятница — дьявольский день. Именно тогда у меня зародилось первое ощущение приближающегося ужаса.

* * *

Жертвы из Мертри прибыли в Чарлстон рано утром. В полдесятого я, уже в перчатках и маске, стояла над ними в лаборатории. На одном столе лежали череп и образцы костей, которые Хардуэй отделил при вскрытии нижнего трупа. На втором — целый скелет. Специалисты из медицинского университета отлично потрудились. Все кости выглядели чистыми и неповрежденными.

Я начала с тела со дна ямы. Несмотря на разложение, мягких тканей осталось достаточно для полного вскрытия. Пол и раса очевидны, значит, Хардуэю нужно помочь только с определением возраста. Я отложила отчет патолога и фотографии на потом — не хотела, чтобы они повлияли на мое заключение.

Положила рентгеновские снимки на осветительный ящик. Ничего необычного. Все тридцать два зуба прорезались, корн сформировались полностью. Зубы не удаляли и не пломбире вали. Я отметила это в бланке.

Подошла к первому столу и посмотрела на череп. Отверстие в основании черепа заросло. Значит, не подросток.

Изучила концы ребер и поверхность, где тазовые кости соединялись спереди: лонное сращение. На ребрах сравнительно неглубокие выемки в месте, где хрящи присоединяли их к грудине. Волнообразные бороздки на поверхности лонного сращения, на внешней границе каждого — крошечные узелки кости.

Горловые концы ключицы срослись. На верхнем краю бедренных костей сохранились тонкие разделительные линии.

Я сверилась с моделями и гистограммами, записала свою оценку. Женщине было от двадцати до двадцати восьми лет, когда она умерла.

Хардуэй требовал полный анализ верхнего трупа. И снова я начала с рентгеновских снимков. И снова ничего особенного, кроме отлично прорезавшихся зубов.

Я уже подозревала, что и вторая жертва — женского пола, как и говорила Райану. Раскладывая кости, подметила гладкость черепа и тонкое лицевое строение. Широкий короткий таз с явно женской лонной областью подтвердил мои первоначальные догадки.

Возраст второй женщины почти тот же, что и у первой жертвы, хотя на лонном сращении бороздки чуть поглубже, узелков вовсе нет.

Значит, вторая жертва немного моложе, около двадцати лет.

Чтобы определить происхождение, вернулась к черепу. Классическое лицевое строение, особенно в носовой части: глаза широко расставлены, узкие каналы, выдающаяся нижняя граница и ость.

Я сделала замеры для статистического анализа, но уже могла сказать, что женщина — белая.

Измерила длинные кости, скормила данные компьютеру и заложила регрессивные уравнения.

Я отмечала примерный рост в бланке, когда зазвонил телефон.

— Если я останусь тут еще хотя бы на один день, придется заново учить язык, — сказал Райан, потом добавил: — Целый год.

— Садись на автобус и езжай на север.

— Я думал, все дело в тебе, но теперь вижу, что ты не виновата.

— Трудно заглушить голос предков.

— Точно.

— Узнал что-нибудь новенькое?

— Обнаружил сегодня утром громадную записку на бампере.

Я молчала.

— Иисус любит тебя. Все остальные считают ослом.

— Ты позвонил, только чтобы сказать мне это?

— Так говорилось в записке.

— Мы религиозный народ.

Я посмотрела на часы. Два пятнадцать. Я сообразила, что умираю с голоду, и потянулась за бананом и «Мун-пай», которые захватила из дома.

— Я тут наблюдал за маленькой коммуной Дома. Бесполезно. В четверг утром трое верующих загрузились в фургон и уехали. Больше ничего.

— Катрин?

— Ее не видел.

— Проверил номера?

— Да, мэм. Оба фургона зарегистрированы на Дома Оуэна на адрес в Адлер-Лайонс.

— У него есть права?

— Выданы в великолепной Южной Каролине в восемьдесят восьмом. Записей о предварительном разрешении нет. Преподобный явно пришел и просто сдал экзамен. Тогда же оплатил страховку. Наличными. Заявлений нет. Дорожных нарушений или повесток в суд нет.

— Коммунальные услуги?

Я пыталась не шуршать целлофаном.

— Телефон, электричество, вода. Оуэнс платит наличными.

— Номер социального обеспечения?

— Выдан в восемьдесят седьмом. Но здесь он не проявлял никакой активности. Ничего не оплачивал, не требовал никаких пособий.

— В восемьдесят седьмом? Где он был раньше?

— Хороший вопрос, доктор Бреннан.

— Почта?

— Наши ребята не любят переписку. Получают обычные поздравления, адресованные «получателю», счета за услуги, и все. У Оуэнса нет ящика, а может, и есть, но на другое имя. Я немного поохотился на почте, но ничего не нашел.

В дверях появился студент, я покачала головой.

— На брелоке от ключей есть отпечатки?

— Три красавчика, но ни одной зацепки. Дом Оуэнс прямо мальчик из церковного хора.

Мы погрузились в молчание.

— Там живут дети. Социальную службу проверял?

— Да, а ты соображаешь, Бреннан.

— Просто часто смотрю телевизор.

— Я заскочил в социальную службу. Примерно полтора года назад им звонила соседка, беспокоилась за детей. Миссис Эспиноза. Они прислали своего человека. Я читал отчет. Чистый дом, улыбающиеся здоровые дети, все дошкольного возраста. Специалист решила, что все в порядке, но порекомендовала повторную проверку через шесть месяцев, которую так и не провели.

— Ты говорил с соседкой?

— Умерла.

— А собственность?

— Тут такое дело.

Прошло несколько секунд.

— Ну?

— Я весь вечер в среду сидел над бумагами на собственность и налоговыми документами.

Райан снова замолчал.

— Пытаешься вывести меня из себя? — поторопила я его.

— У нашего клочка земли богатая история. Знаешь ли ты, что с начала тысяча восемьсот шестидесятых до конца века там располагалась школа? Одна из первых средних школ исключительно для черных детей в Северной Америке.

— Не знала.

Я открыла диетическую кока-колу.

— И Бейкер прав. С тридцатых до середины семидесятых годов землю использовали для рыбалки. Когда владелец умер, собственность перешла к его родственникам из Джорджии. Наверное, им не слишком нравились морепродукты. Или замучили налоги. Так или иначе, они продали землю в восемьдесят восьмом.

На сей раз он не выдержал паузы первым.

— Покупатель — Ж.Р. Гильон.

Я вспомнила имя за долю секунды.

— Жак Гильон?

— Oui, madame.^[36]

— Тот самый Жак Гильон?

Я крикнула так громко, что посреди коридора остановился и обернулся на меня студент.

— Скорее всего. Налоги оплачивал…

— Официальным чеком «Ситикорп», Нью-Йорк.

— Верно уловила.

— Черт возьми!

— Хорошо сказано.

Ничего себе новости. Владелец собственности в Адлер-Лайонс имел еще и сгоревший дом в Сен-Жовите.

— Ты говорил с Гильоном?

— Мсье Гильон еще не вышел из уединения.

— Откуда?

— Его еще не обнаружили.

— Черт! У нас и правда есть зацепка.

— Похоже на то.

Прозвенел звонок.

— И еще.

Коридор наполнился гулом голосов, студенты переходили из аудитории в аудиторию.

— Просто чтобы не отступать от правил, я отослал имена в Техас. На преподобного Оуэнса ничего, но догадайся, кто у нас владеет ранчо?

— Нет!

— Мсье Ж.Р. Гильон. Два акра в графстве Форт-Бенд. Оплачивает налоги…

— Официальными банковскими чеками!

— В конце концов я его вычислю, а пока пусть им займется местный шериф. Гильон мог отметиться и в жандармерии. Я послоняюсь тут еще пару дней, подействую на нервы Оуэнсу.

— Найди Катрин. Она звонила, но я снова опоздала. Она явно что-то знает.

— Если она здесь, найду.

— Катрин в опасности.

— Почему ты так думаешь?

Я собралась было рассказать ему о культах, но решила, что пока не узнала ничего относящегося к делу. Даже если Дом Оуэнс руководит сектой, он не похож ни на Джима Джонса, ни на Дэвида Кореша, тут я уверена.

— Не знаю. Только предчувствие. Она так нервно говорила по телефону…

— Как мне показалось, мисс Катрин даже краснеть толком не умеет.

— Она не такая.

— А ее подружка Эль явно не блещет интеллектом. Ты все работаешь?

Я помялась, потом рассказала о нападении.

— Черт! Мне жаль, Бреннан. Мне нравился твой кот. Знаешь, кто это сделал?

— Без понятия.

— Тебе дали охрану?

— Проезжают мимо время от времени. Все в порядке.

— Не гуляй по темным улицам.

— Сегодня утром привезли тела с Мертри. У меня куча дел в лаборатории.

— Если трупы завязаны на наркотиках, тобой могут заинтересоваться большие шишки.

— Вот так новость, Райан.

Я кинула банановую шкурку и обертку от «Мун-пай» в мусорную корзину.

— Обе жертвы — молодые белые женщины, как я и предполагала.

— Как-то не похоже на драг-дилеров.

— Верно.

— Но версию пока отбрасывать не стоит. Некоторые из этих парней используют женщин как презервативы. Девушки могли оказаться не в то время не в том месте.

— Могли.

— Причина смерти?

— Я еще не закончила.

— Тогда вперед, тигрица. Только не забывай, ты еще нам понадобишься в деле Сен-Жовита, когда я прижму ублюдков.

— Каких ублюдков?

— Еще не знаю, но все впереди.

Когда нас разъединили, я уставилась на свой отчет. Потом встала и принялась расхаживать по лаборатории взад-вперед. Снова села. Еще немного походила.

В голове все крутились образы из Сен-Жовита. Одутловатые белые младенцы, нежно-голубые веки и ногти. Простреленный череп. Перерезанные горла, руки, покрытые ранами самозащиты. Обугленные тела, руки и ноги перекручены, деформированы.

Что связывает смерти в Квебеке с клочком земли на острове Святой Елены? Почему младенцы и немощные старухи? Кто такой Гильон? Что в Техасе? С какой злобой столкнулись Хайди и ее семья?

«Думай, Бреннан. Молодые женщины в твоей лаборатории тоже мертвы. Оставь убийства в Квебеке Райану и займись своей работой. Они заслуживают твоего внимания. Узнай, когда женщины умерли. И как».

Я надела вторую пару перчаток и обследовала каждую косточку второй жертвы под увеличительным стеклом. Ничто не подсказывало, почему она умерла. Ни следов удара тупым предметом, ни пулевых отверстий, ни ножевых ран, ни гиодных повреждений, чтобы констатировать удушение.

Единственное, что я нашла: укусы животных, обнаруживших труп.

Когда я положила на место последнюю кость ноги, из позвонка выполз крошечный черный жучок. Я уставилась на него, вспомнив, как однажды вечером Птенчик поймал на кухне в Монреале майского жука. Он играл с насекомым чуть не вечность, пока не потерял к нему интерес.

Слезы жгли глаза, но я не сдалась. Поймав жучка, положила его в пластиковую банку. Больше смертей не будет. Я выпущу его на улице.

«Ладно, жук. Давно ли умерли наши леди? Давай посмотрим».

Я взглянула на часы. Полпятого. Поздновато. Я полистала электронную записную книжку, нашла номер и позвонила.

За пять часовых поясов отсюда запищал телефон.

— Доктор Уэст.

— Доктор Лоу Уэст?

— Да.

— Он же Капитан Кэм?

Молчание.

— Звезда мясных консервов?

— Рыбных. Ты, Темпе?

Я так и видела его: густые, посеребренные сединой волосы и борода, обрамляющая постоянно загорелое под гавайским солнцем лицо. Задолго до того, как мы познакомились, его обнаружило и выбрало в качестве представителя марки консервированной рыбы японское рекламное агентство. Кольцо в ухе и косичка вполне соответствовали нужному образу морского капитана. Японцам понравился Капитан Кэм. А мы его нещадно дразнили, но не припомню, чтобы кто-то видел саму рекламу.

— Ты готов забыть про жучков и целыми днями распространять консервы?

Лоу защитил докторскую по биологии и преподает в Гавайском университете. По-моему, он лучший судебный энтомолог в стране.

— Не совсем, — засмеялся он. — Костюмчик жмет.

— И не надевай его!

— Не думаю, что японцам понравится.

— Когда это тебя останавливало?

Мы с Лоу и еще горсткой судебных экспертов читаем курс по извлечению тела в Академии ФБР в Квонтико, в Виргинии. Разнородная группа из патологов, энтомологов, антропологов, ботаников и специалистов по почве, в основном с академическими корнями. Однажды слишком консервативный агент упрекнул энтомолога за серьгу в ухе. Лоу серьезно его выслушал, а на следующий день маленькое золотое колечко заменило двадцатисантиметровое перо чероки с бисером, бахромой и серебряным колокольчиком.

— Я получил твоих насекомых.

— Невредимыми?

— Да. Ты неплохо постаралась. В Каролине среди насекомых, связанных с процессом разложения, выделяют около пятисот двадцати видов. Похоже, ты нашла представителей почти всех из них.

— И что скажешь?

— В деталях?

— Конечно.

— Прежде всего жертв убили днем. Или по крайней мере перед погребением трупы какое-то время пробыли под солнцем. Я нашел личинок Sarcophaga bullata.

— А теперь по-английски.

— Подвид серой мясной мухи. Ты собрала пустые и нетронутые коконы Sarcophaga bullata с обоих тел.

— И?..

— Sarcophagidae не такие уж смелые после заката солнца. Они, конечно, могут выпустить личинок, если бросить труп рядом, но обычно ночью предпочитают отдыхать.

— Личинки?

— Одни насекомые кладут яйца, другие выпускают личинок.

— Насекомые выпускают личинок?

— Личинок первого возраста. Это начальная стадия. Sarcophagidae — группа личинок. Такая стратегия дает им фору по сравнению с другими насекомыми и еще некоторую защиту от хищников, которые питаются яйцами.

— Тогда почему не все насекомые выпускают личинок?

— Есть и обратная сторона. Женские особи не могут произвести на свет столько же личинок, сколько яиц. Такой вот компромисс.

— Вся жизнь — компромисс.

— Точно. Я также подозреваю, что трупы какое-то время находились на открытом воздухе. Sarcophagidae залетают в помещения не так часто, как другие виды. Calliphoridae, например.

— Все правильно. Их либо убили прямо на острове, либо привезли туда на лодке.

— В любом случае, похоже, они умерли днем, потом трупы, прежде чем похоронить, оставили какое-то время на поверхности.

— А другие насекомые?

— Тебе нужна вся компания?

— Совершенно верно.

— В обоих случаях погребение задержало бы при других обстоятельствах обычное нашествие насекомых. Но поскольку верхний труп разрыли любители падали, Calliphoridae не могли упустить такой замечательный шанс отложить яйца.

— Calliphoridae?

— Мясные мухи. Они обычно появляются через несколько минут после смерти. Вместе со своими подружками — серыми мясными мухами. Летают очень хорошо.

— Да ну.

— Ты прислала два вида мясной мухи, Cochliomya.

— Давай не будем злоупотреблять латынью.

— Ладно. Ты собрала личинок первой, второй и третьей стадии, а также пустые и нетронутые коконы не менее двух видов мясных мух.

— И что?

— Ладно, объясняю. Давай-ка повторим жизненный цикл мухи. Как и мы, взрослые мухи озабочены поиском жилища для своих отпрысков. Мертвое тело подходит идеально. Защищенная окружающая среда. Достаточно пищи. Прекрасное место, чтобы растить детишек. Трупы так привлекательны, что серые и простые мясные мухи прилетают уже через несколько минут после смерти. Женская особь либо сразу же откладывает яйца, либо вначале кормится жидкостями, сочащимися из останков, а потом заботится о потомстве.

— Восхитительно.

— Ну, там полно протеина. Если в теле есть рана, мухи собираются на ней, если нет, они располагаются в естественных отверстиях — глазах, носу, рту, анусе…

— Поняла.

— Мясные мухи откладывают огромные гроздья яиц, которые могут совершенно заполнить естественные отверстия тела и раны. Ты говорила, там было прохладно, так что в твоей могиле столько скорее всего не получится.

— Когда яйца лопаются, на сцену выходят личинки.

— Правильно. Второй акт. Личинки на самом деле крутые ребята. Спереди у них парочка ротовых крючков, с помощью которых они кормятся и перемещаются. Дышат через маленькие плоские органы сзади.

— То есть через задницу.

— В каком-то смысле. Так или иначе, яйца, отложенные одновременно, одновременно и лопаются, личинки взрослеют вместе. Они сообща кормятся, можно наблюдать, как по телу перемещаются целые тучи их. Коллективное кормление приводит к распространению бактерий и производству пищеварительных ферментов, они помогают личинкам добраться до большей части мягких тканей трупа. Очень эффективно. Личинки быстро взрослеют, а когда достигают наибольшего размера, их поведение резко меняется. Они перестают есть и ищут углубления посуше, обычно подальше от тела.

— Третий акт.

— Да. Личинки роют норы, их внешние ткани уплотняются и превращаются в защитную оболочку, так называемый кокон. Они становятся похожи на футбольные мячики. Личинки остаются в коконе, пока клетки не преобразуются, затем выходят из него уже взрослыми мухами.

— Вот почему так важны пустые коконы?

— Да. Помнишь серых мясных мух?

— Sarcophagidae. Выпускают личинок.

— Хорошо. Они обычно первые становятся взрослыми. Примерно за шестнадцать — двадцать пять дней, если температура около двадцати пяти градусов. При твоих условиях развитие замедляется.

— Да, там было не так уж и тепло.

— Но пустые коконы означают, что некоторые из серых мясных мух закончили свое развитие.

— Улетели, оставив кокон.

— Мясная муха превращается во взрослую особь дней за четырнадцать — двадцать пять или больше, как, например, во влажном климате твоего острова.

— Совпадает с моими подсчетами.

— Еще ты прислала личинок Muscidae, если я не ошибаюсь, отпрысков комнатной мухи и ее родственников. Обычно этот вид появляется через пять — семь дней после смерти. Они предпочитают то, что мы называем не первой свежестью. Ах да, еще мне попались прыгуны. Прыгуны — личинки сырных мух. Я, хоть и с трудом, приучилась не обращать на них внимания при вскрытии разложившихся тел.

— Мои любимчики.

— Каждый выживает как может, доктор Бреннан.

— Существо, способное прыгнуть в девяносто раз выше собственного размера, не может не вызывать восхищения.

— Ты измеряла?

— Так прикинула.

— Особенно важны для определения прошедшего после смерти времени черные львинки. Они обычно показываются не раньше чем через двадцать дней после смерти и настойчиво атакуют тело, даже если имеют дело с захороненными останками.

— И они были?

— Да.

— Еще кто-нибудь?

— Жуков оказалось гораздо меньше, возможно, из-за влажной среды. Однако типичные представители хищников явно неплохо пообедали личинками и другими доступными видами.

— И окончательная оценка?

— Около трех-четырех недель, полагаю.

— Оба тела?

— Судя по твоим измерениям, яма была глубиной два и две десятых метра, со дна до верхнего тела — девять десятых метра. Как мы уже выяснили, мясные мухи выпустили личинок еще до погребения, это объясняет коконы, которые ты обнаружила на нижнем теле. В нескольких находились взрослые особи, наполовину освободившиеся. Должно быть, земля помешала им выбраться наружу. И там же Piophilidae.

— Лоу!

— Прыгуны. В образце почвы с нижнего тела я нашел горбат-ку, а в самом трупе — ее личинок. Представители данного вида зарываются в землю к телу, чтобы отложить яйца. Рыхлая почва и присутствие второго тела только облегчили им доступ. Я забыл сказать, что нашел горбатку на верхнем трупе.

— Образцы почвы что-нибудь дали?

— Да. Вряд ли тебе захочется слушать обо всех существах, пожирающих личинок и разложившиеся ткани, но один из видов помогает установить период post mortem. Просеивая землю, я обнаружил несколько клещей, которые остаются не более чем на три недели.

— Значит, от трех до четырех недель в обоих случаях.

— По предварительным подсчетам.

— Ты мне очень помог, Лоу. Я просто в восхищении.

— Состояние трупа совпадает с моей оценкой?

— Идеально.

— И вот еще что.

От его следующих слов у меня образовался ледяной ком в груди.

Глава 24

— Извини, Лоу. Не мог бы ты повторить?

— Все просто. Рост смертей от наркотиков в последние годы повлек за собой исследование насекомых, питающихся падалью, на предмет фармакологических препаратов. Ты же знаешь, трупы не всегда находят сразу, и эксперту иногда нечего анализировать. Ни крови, ни мочи, ни мягких тканей.

— И вы проверяете на наркотики личинок?

— Можно и так, но больше везет с коконами. Наверное, из-за большего периода кормления по сравнению с личинками. Еще мы экспериментировали с покровами жуков и…

— Чем?

— Кожей, которую сбрасывают жуки, и их экскрементами. Но наибольшее количество наркотика обычно находится в коконах мух. Скорее всего из-за особенностей питания. Жуки предпочитают сухие покровы, а мухи — мягкие ткани. Именно там концентрация наркотиков самая высокая.

— Что находят?

— Много чего. Кокаин, героин, метамфетамин, амитриптилин, нортриптилин. Недавно мы работали с 3,4-метилендиокси-метамфетамином.

— А попроще?

— Экстази.

— И вы находите его в коконах?

— Мы выделяем исходный наркотик из продукта обмена веществ.

— Как?

— Способ извлечения такой же, как и в случае с обычными образцами для патолога. Только приходится пробивать твердый хитиновый или протеиновый матрикс в коконе и покрове насекомого, чтобы освободить токсины. Вначале крошишь оболочку, потом используешь сильные кислоты или окислители. После выравнивания уровня РН применяешь обычные способы обнаружения наркотика. Мы занимаемся вначале основным извлечением, а затем хромофототипией жидкостей и спектрометрией основной массы. Распад ионов показывает, что находится в образце и в каких количествах.

Я сглотнула.

— И ты нашел флунитразепам в моих коконах?

— В тех, что находились на верхнем теле, содержался флунитразепам и два его метаболита, десметилфлунитразепам и 7-ами-нофлунитразепам. Концентрация исходного наркотика во много раз превышает концентрацию метаболитов.

— Что говорит скорее о кратковременном, чем о постоянном воздействии.

— Совершенно точно.

Я поблагодарила Лоу и повесила трубку.

На какое-то время застыла в неподвижности. От потрясения желудок выворачивало наизнанку, меня тошнило. А может, все цело в «Мун-пай».

Флунитразепам. Наконец слово пробилось в дальние уголки памяти.

Флунитразепам.

Рогипнол.

Разум забил в набат.

Трясущимися руками я набрала номер мотеля «Лорд Картарет». Гудки. Снова позвонила и оставила сообщение на пейджере Райана.

Подождала. Моя благожелательная нервная система предупреждала об опасности, приказывала бояться. Бояться чего?

Рогипнол.

Телефон зазвонил, я бросилась к трубке.

Студент.

Я освободила линию и снова стала ждать, а в груди расползался холодный темный ужас.

Рогипнол. Наркотик насильника.

Появлялись ледники. Уровень океана поднимался и опускался. Где-то звезда из пыли рождала планеты.

Через одиннадцать минут позвонил Райан.

— Кажется, я нашла новую связующую ниточку.

— Какую?

«Не торопись. Не давай потрясению завладеть твоими мыслями».

— Между убийствами на острове Мертри и в Сен-Жовите.

Я пересказала свой разговор с Лоу Уэстом.

— У одной из женщин с острова нашли огромное количество рогипнола в мягких тканях.

— Как и в телах из спальни в Сен-Жовите.

— Точно.

Еще одно воспоминание вырвалось на волю, когда Лоу произнёс название наркотика.

Северный лес. Вид с воздуха на дымящийся альпийский домик. Луг, тела в саванах расположены по кругу. Люди в форме. Носилки. «Скорая помощь».

— Помнишь «Орден Храма Солнца»?

— Сумасшедшие сектанты, коллективно покончившие с собой?

— Да. В Европе погибло шестьдесят четыре человека. В Квебеке — десять.

Я заставила свой голос звучать твердо.

— Некоторые из домиков должны были взорваться и сгореть.

— Да. Я думал об этом.

— В обоих случаях найден рогипнол. Многие из жертв переварили наркотик прямо перед смертью.

Пауза.

— Думаешь, Оуэнс строит новый «Храм»?

— Не знаю.

— Думаешь, они торговцы?

Торговцы чем? Наркотиками или человеческими жизнями?

— Возможно.

Некоторое время мы молчали.

— Я проверю через ребят из Морин-Хайтса. А сейчас постараюсь прикрыть богадельню Дома Оуэнса.

— И вот еще что.

В трубке слышалось легкое потрескивание.

— Ты слушаешь?

— Да.

— По оценке Уэста, женщины умерли три-четыре недели назад.

Я тяжело дышала в трубку.

— Пожар в Сен-Жовите произошел десятого марта. Завтра первое.

Я слушала треск, пока Райан занимался подсчетами.

— О Боже! Три недели назад.

— Кажется, происходит что-то ужасное, Райан.

— Вас понял.

Гудки.

* * *

Когда я потом оглядывалась назад, мне казалось, что после нашего разговора безумные события посыпались одно за другим, постепенно набирая скорость и превращаясь в водоворот, который затягивал все вокруг. Меня в том числе.

Тем вечером я засиделась на работе. И Хардуэй тоже. Он позвонил, когда я вытаскивала из конверта отчет о вскрытии.

Я кратко описала верхний труп и сообщила предположительный возраст нижнего.

— Подходит, — сказал он. — Ей было двадцать пять.

— Ты знаешь, кто она?

— Мы сумели снять один разборчивый отпечаток. По местным картотекам штата ничего, поэтому его послали в ФБР. В их архивах тоже ничего. Странное дело. Не знаю, что меня подтолкнуло, может, вспомнил, что ты там работаешь. Когда парень из Бюро предложил проверить через канадскую полицию, я решил: черт с ним, пусть проверяет, и будь я проклят, если она не окажется канадкой.

— Что еще узнал?

— Минутку.

Послышался звон ключей, потом шорох бумаги.

— Материалы пришли сегодня вечером. Дженнифер Кэннон. Белая. Рост — метр шестьдесят семь, вес — пятьдесят девять килограммов. Темные волосы. Зеленые глаза. Не замужем. Последний раз видели в живых… — он посчитал в уме, — …два года и три месяца назад.

— Откуда она?

— Сейчас посмотрю. — Пауза. — Калгари. Где это?

— На западе. Кто объявил о ее пропаже?

— Сильвия Кэннон. Адрес в Калгари. Значит, ее мать.

Я дала Хардуэю номер пейджера и попросила позвонить Райану.

— Когда поговоришь с ним, скажи, чтобы он мне перезвонил. Если здесь меня не застанет, пусть звонит домой.

Я сложила и заперла кости с Мертри. Потом засунула дискету, бланки, отчет Хардуэя о вскрытии, фотографии и листы с компьютерной томографией в дипломат, закрыла лабораторию и уехала.

* * *

Двор опустел, ночь стояла тихая и влажная. Не по сезону теплая, как написали бы в газетах. В воздухе чувствовался сильный запах только что скошенной травы и предстоящего дождя. Послышалось отдаленное грохотанье грома, я представила себе, как со стороны Смоукис через Пьемонт накатывает буря.

По дороге домой зашла перекусить в паб «Сельвин». Толпа отдыхающих после работы уже рассасывалась, а молодежь из колледжа Куинс еще не подтянулась им на смену. Сардж, мнимый ирландец, совладелец бара, сидел, как обычно, в уголке и делился своим мнением о спорте и политике, а Нил, бармен, восседал за стойкой с дюжиной сортов пива. Сардж хотел обсудить смертную казнь, точнее, высказаться по этому поводу, но мне было не до шуток. Я взяла свой чизбургер и быстро ретировалась.

Первые капли упали на магнолии, когда я вставляла ключи в замок пристройки. Меня приветствовало только тихое мерное тиканье.

Райан позвонил ближе к десяти.

Сильвия Кэннон уже два года не жила по адресу, указанному в заявлении о пропаже дочери. Впрочем, и из дома, куда почтовая служба собиралась переправлять письма, она тоже съехала.

Соседи по первому адресу никогда не видели ее мужа, вспоминали только о единственной дочери. Отзывались о Сильвии как о тихой и замкнутой женщине. Одиночке. Никто не знал, где она работала или куда уехала. Одна соседка предположила, что по соседству жил ее брат. Полицейское управление Калгари уже разыскивало его.

Позже, в постели, я слушала, как по крыше и листьям стучал дождь. Гремел гром, сверкала молния, время от времени очерчивая силуэт Шарон-Холл. Через отдушину в потолке сочился влажный прохладный воздух с запахом петуний и мокрой земли.

Я обожаю бури. Люблю первобытную мощь представления. Раскаты! Напряжение! Удары! Мать-Природа — владычица, и все подчиняются ее прихотям.

Я наслаждалась видом сколько могла, потом встала и подошла к мансардному окну. Занавеска намокла, вода уже собиралась на подоконнике в лужицы. Я закрыла левую створку и схватилась за вторую, глубоко вдохнув. Коктейль из грома и молний выпустил на волю поток детских воспоминаний. Летние ночи. Светлячки. Сон на бабушкином крылечке в обнимку с Гарри.

«Думай об этом, — приказала я себе. — Слушай память, а не голоса мертвых, шепчущие в подсознании».

Сверкнула молния, и у меня перехватило дыхание. Кажется, что-то пошевелилось у живой изгороди? Новая вспышка.

Я присмотрелась, но кусты больше ничто не тревожило. Может, показалось?

Я вглядывалась в темноту. Зеленая лужайка и подстриженные кусты. Бесцветные дорожки. Бледные петунии на фоне темных пятен сосен и плюща. Ничто не шевелилось.

Снова мир осветила молния, грохот расколол ночь. Белая тень вырвалась из-под куста и пролетела по лужайке. Я напрягла зрение, но все исчезло прежде, чем я смогла что-то разглядеть.

Сердце билось так отчаянно, что стук отдавался даже в голове. Я распахнула окно и облокотилась на подоконник, всматриваясь туда, где исчезла белая тень. Ночная рубашка намокла от дождя, по всему телу побежали мурашки. С дрожью я обыскивала глазами двор.

Тишина.

Забыв про окно, я сбежала по лестнице и уже открывала заднюю дверь, когда пронзительно заверещал телефон. Сердце застучало где-то в горле. О Боже! Ну что теперь?

Я схватила трубку.

— Темпе, извини.

Я посмотрела на часы. Без двадцати два. С чего вдруг мне звонит соседка?

— …наверное, он забежал сюда в среду, когда я показывала Дом. Там пусто. Я зашла только проверить, все ли в порядке, из-за бури, ну, ты понимаешь, а он вылетел пулей. Я звала, но он все равно убежал. Мне показалось, что лучше тебе позвонить…

Я уронила трубку, распахнула дверь на кухню и выбежала наружу.

— Птенчик! — закричала я. — Иди сюда, мальчик.

Я сошла с крылечка. В мгновение ока волосы промокли насквозь, а ночная рубашка прилипла к телу, словно влажная салфетка «Клинекс».

— Птенчик, ты здесь?

Сверкнула молния, осветив дорожки, кусты, сады и здания.

— Птенчик! — взвизгнула я. — Птенчик!

Капли дождя стучали по кирпичу и листьям над моей головой.

Я снова закричала.

Тишина.

Я снова и снова выкрикивала его имя, как безумная. Вскоре меня начала бить дрожь.

Потом я увидела его.

Он жался под кустом, пригнув голову к земле, направив уши вперед под прямым углом. Сквозь мокрую слипшуюся шерсть виднелись полоски белой кожи, как трещины на старой краске.

Я подошла к нему и села на корточки. Кот выглядел так, будто его вначале опустили в воду, а потом вываляли в земле. Сосновые иголки, кора, трава прилипли к голове и спине.

— Птенчик? — тихо сказала я, протягивая к нему руки.

Он поднял голову, на меня уставились круглые желтые глаза. Сверкнула молния. Птенчик поднялся, выгнул спину и сказал: «Мур».

Я протянула к нему ладони.

— Иди сюда, Птенчик, — прошептала я.

Он помешкал, потом подбежал ко мне, прижался к моему бедру и повторил свое «мур».

Я подхватила кота, прижала к груди и побежала на кухню. Птенчик вцепился передними лапами в плечо и прильнул ко мне, как обезьянка к маме. Я чувствовала его когти через насквозь промокшую рубашку.

Через десять минут я его уже отмыла. Белая шерсть покрыла несколько полотенец и витала в воздухе. Хоть раз он не протестовал.

Птенчик проглотил чашку корма «Сайнс Дайет» и блюдечко ванильного мороженого. Потом я отнесла его в кровать. Он залез под одеяло и растянулся во весь рост вдоль моей ноги. Я чувствовала, как напряглось, а потом расслабилось его тельце, когда он потянулся, потом устроился на матрасе. Шерсть еще не высохла, но я не возражала. Мой кот вернулся.

— Я люблю тебя, Птенчик, — призналась я в ночи.

Я заснула под дуэт приглушенного мурлыканья и стука дождя.

Глава 25

На следующий день, в субботу, я не пошла в университет. Собиралась прочитать выводы Хардуэя, потом написать отчет по жертвам с Мертри. Затем купить цветы в центре для садоводов и посадить в большие горшки, которые стоят у меня во внутреннем дворике. Сиюминутное садоводство — один из моих многочисленных талантов. Длинный разговор с Кэти, мирное общение с котом, листы с компьютерной томографией и вечер с Элизабет Николе.

Но вышло все по-другому.

Когда я проснулась, Птенчика уже не было. Я позвала его, но не получила ответа, натянула шорты с футболкой и спустилась вниз. Поиски легко увенчались успехом. Он вылизал свою миску и заснул в лучах солнца на диванчике в гостиной.

Кот лежал на спине, вытянув задние лапы и поджав передние к груди. Я смотрела на него и улыбалась, как ребенок в рождественское утро. Потом пошла в кухню, сварила кофе, взяла рогалик и устроилась с «Обозревателем» за кухонным столом.

В Майерс-парке обнаружили зарезанную жену врача. На ребенка напал питбуль. Родители требуют, чтобы животное усыпили, хозяин сопротивляется. «Хорнетс» побили «Голден Стейт» со счетом 101:87.

Я посмотрела прогноз погоды. Солнечно, в Шарлотте двадцать четыре градуса. Пробежала глазами показатели термометров по всему миру. В пятницу в Монреале температура поднялась до восьми градусов. Вот где причина самодовольства южан.

Я прочитала газету целиком. Страничка редактора. Объявления о найме. Скидки на лекарства. Обожаю такой ритуал по выходным, но в последние несколько недель приходилось им пренебрегать. Будто наркоманка после ломки, я впитывала каждое печатное слово.

Закончив с газетой, убрала со стола и пошла за кейсом. Слева сложила стопкой фотографии со вскрытия и взялась за отчет Хардуэя. После первой же заметки закончилась паста в ручке, и я пошла в гостиную за стержнем.

Увидев на крыльце сгорбившуюся фигуру, я чуть не лишилась чувств от испуга. Кто это и сколько он там стоял?

Человек повернулся, прошел вдоль стены и заглянул в окно. Наши глаза встретились, и я с недоверием уставилась на пришельца. Потом тут же открыла дверь.

Она стояла, выпятив живот, цепляясь за лямки рюкзака. Подол юбки топорщился на высоких ботинках. Утреннее солнце сияло на ее волосах, окружая голову медным ореолом.

«Боже мой, — подумала я. — Что еще?»

Катрин первая нарушила молчание:

— Нам нужно поговорить. Я…

— Конечно. Заходи. — Я посторонилась и протянула руку. — Давай помогу тебе с рюкзаком.

Она вошла, сняла рюкзак и уронила его на пол, не спуская с меня глаз.

— Я знаю, что не вовремя, но я…

— Катрин, не говори глупостей, я рада тебя видеть. Просто удивилась и немного замешкалась.

Она открыла рот, но так ничего и не сказала.

— Хочешь есть?

Ответом было выражение ее лица.

Я обняла ее и проводила к кухонному столу. Катрин безропотно повиновалась. Я смахнула фотографии и отчет в сторону и усадила ее.

Поджаривая хлеб, намазывая плавленый сыр и наливая апельсиновый сок, я украдкой разглядывала свою гостью. Катрин уставилась на крышку стола, руки разглаживали несуществующие морщинки на скатерти. Пальцы спутывали и распутывали бахрому, выпрямляли каждую ниточку и укладывали параллельно предыдущей.

Мой желудок сжался в комок. Как она попала сюда? Сбежала? Где Карли? Я еле удерживалась от вопросов, пока она ела.

Когда Катрин закончила и отказалась от второй порции, я помыла тарелки и тоже села за стол.

— Как же ты меня нашла? — Я похлопала ее по руке и ободряюще улыбнулась.

— Вы дали мне свою визитку. — Катрин порылась в кармане и положила карточку на стол. Ее пальцы снова занялись бахромой. — Я несколько раз звонила по телефону в Бофорте, но вас не застала. Наконец ответил какой-то парень и сказал, что вы вернулись в Шарлотт.

— Сэм Рейберн. Я останавливалась на его яхте.

— В общем, я решила уехать из Бофорта. — Катрин посмотрела мне в глаза, но через секунду снова уставилась в стол. — Добралась сюда и пошла в университет. Но дорога заняла больше времени, чем я думала. Когда я попала в кампус, вы уже ушли. Я наткнулась на какую-то девушку, утром она подбросила меня сюда по дороге на работу.

— Откуда ты узнала, где я живу?

— Она нашла ваш адрес в каком-то журнале.

— Понятно.

Я совершенно точно знала, что мой адрес не указан в журнале факультета.

— Хорошо, что ты пришла.

Катрин кивнула. Она чуть не валилась с ног. Темные круги под воспаленными глазами.

— Я бы тебе перезвонила, но ты не оставляла номера.Когда мы с детективом Райаном ездили в общину во вторник, тебя там не было.

— Была, но…

Ее голос сошел на нет.

Я подождала.

В дверях появился Птенчик, потом, почуяв в воздухе напряжение, исчез. Часы пробили половину. Пальцы Катрин не выпускали бахрому.

Я устала ждать.

— Катрин, где Карли?

Я накрыла ее ладонь своей.

Она посмотрела на меня пустыми глазами, без выражения.

— О нем заботятся, — почти прошептала девушка, словно оправдывающийся ребенок.

— Кто?

Она высвободила руку, поставила локти на стол и принялась тереть виски. Взгляд вновь уперся в скатерть.

— Карли все еще на острове Святой Елены?

Кивок.

— Ты по своей воле его там оставила?

Она покачала головой и сжала ладонями виски.

— С ребенком все нормально?

— Он мой ребенок! Мой!

Такой взрыв эмоций застал меня врасплох.

— Я могу сама о нем заботиться.

Катрин подняла голову, и на каждой щеке блеснуло по слезинке. Она впилась в меня взглядом.

— А кто сомневается?

— Я его мать.

Ее голос дрожал. От чего? От истощения? Страха? Негодования?

— Кто присматривает за Карли?

— Но что, если я ошибаюсь? Если все это правда?

Катрин снова рассматривала скатерть.

— Если что правда?

— Я люблю своего ребенка. Я хочу, чтобы ему было хорошо.

Катрин отвечала не на мои вопросы. Она исследовала собственные закоулки сознания, продолжая давний разговор с самой собой. Только на сей раз на моей кухне.

— Конечно.

— Я не хочу, чтобы мой ребенок умер.

Ее пальцы, дрожа, погладили кисточки на скатерти. Точно так же, как недавно головку Карли.

— Карли заболел? — встревожилась я.

— Нет. У него все отлично, — прошептала Катрин почти неслышно.

На скатерть упала слеза.

Я смотрела на маленькое темное пятнышко в совершенном недоумении.

— Катрин, я не знаю, как тебе помочь. Придется тебе рассказать, что происходит.

Зазвонил телефон, но я его проигнорировала. Из соседней комнаты послышался щелчок, автоответчик, потом сигнал и тоненький голос. Опять щелчок и тишина.

Катрин не двигалась. Похоже, ее не отпускали мучительные размышления. Я чувствовала ее боль сквозь тишину и ждала.

Семь пятнышек темнеют на голубом полотне. Десять. Тринадцать.

Спустя целую вечность Катрин подняла голову. Она вытерла обе щеки и откинула назад волосы, сплела пальцы и осторожно положила руки на скатерть. Дважды прокашлялась.

— Я не знаю, что такое нормальная жизнь, — сокрушенно улыбнулась девушка. — И до этого года не предполагала о своем неведении. — Она опустила глаза. — Наверное, все дело в Карли. Я ни в чем не сомневалась, пока он не родился. Мне не приходило в голову задавать вопросы. Я получила домашнее образование и знала… — снова улыбаясь, — …что мои знания о мире сильно ограничены.

Катрин задумалась на мгновение.

— Я знаю только то, что они хотят.

— Они?

Она так крепко сжала пальцы, что побелели костяшки.

— Нам не позволяют рассказывать о делах общины. — Девушка сглотнула. — Они моя семья. Мой мир начиная с восьми лет. Он был моим отцом, и советчиком, и учителем, и…

— Дом Оуэнс?

Катрин заглянула в мои глаза.

— Он замечательный человек. Он все знает о здоровье, и воспроизводстве, и эволюции, и загрязнении, и о том, как удержать духовные, биологические и космические силы в равновесии. Он видит и понимает такое, что мы даже представить себе не можем. Это не Дом. Я доверяю Дому. Он никогда не причинит вреда Карли. Он только пытается защитить нас. Я, правда, не уверена…

Она закрыла глаза и запрокинула голову. Сбоку на шее пульсировала венка. Грудь поднималась и опадала. Потом Катрин глубоко вздохнула, опустила подбородок и посмотрела мне прямо в глаза.

— Та девушка. Которую вы искали. Она жила там.

Я с трудом ее слышала.

— Хайди Шнайдер?

— Я так и не узнала ее фамилию.

— Расскажи мне о ней.

— Хайди присоединилась к общине где-то еще, думаю, в Техасе, а на острове Святой Елены прожила около двух лет. Она была старше, но мне нравилась. Всегда охотно разговаривала со мной и помогала. Она забавная.

Катрин замолчала.

— Хайди приказали зачать от Джейсона…

— Что?

Мне показалось, что я ослышалась.

— Ей назначили в партнеры Джейсона. Но она любила Брайана, парня, вместе с которым присоединилась к общине. Того, с ваших фотографий.

— Брайан Гилберт.

У меня пересохло в горле.

— В общем, они с Брайаном прятались, чтобы побыть вдвоем. — Она уставилась куда-то в пустоту. — Зачав, Хайди сходила с ума от страха, что ребенка не благословят. Она пыталась скрыть беременность, но они все равно узнали.

— Оуэнс?

Катрин снова посмотрела на меня, в ее глазах плескался настоящий страх.

— Не важно. Это всех касается.

— Что?

— Порядок. — Она вытерла ладони о скатерть и снова сложила руки. — Я не могу о нем говорить. Продолжать дальше?

Катрин смотрела на меня, и на ее глаза снова наворачивались слезы.

— Давай.

— Однажды Хайди и Брайан не появились на утреннем собрании. Они пропали.

— Куда?

— Не знаю.

— Оуэнс посылал кого-то на поиски?

Взгляд Катрин скользнул к подоконнику, девушка закусила нижнюю губу.

— И еще. Однажды ночью прошлой осенью Карли проснулся и начал кричать. Я спустилась вниз, чтобы подогреть ему молоко. В кабинете что-то зашуршало, потом заговорила женщина, очень тихо, чтобы никто не услышал. Кажется, она говорила по телефону.

— Ты узнала ее голос?

— Да, она работала у нас в офисе.

— Что она говорила?

— Что все в порядке. Я не стала подслушивать дальше.

— А потом?

— Три недели назад произошло то же самое. Только на сей раз спорили двое. Они по-настоящему разозлились, но из-за закрытой двери я не могла расслышать слова. Там были Дом и та женщина из офиса.

Катрин стерла тыльной стороной ладони слезу со щеки, все еще не решаясь взглянуть на меня.

— На следующий день она исчезла и больше не появлялась. Она и еще одна женщина. Они просто испарились.

— Разве из общины нельзя просто выйти?

Девушка впилась в меня взглядом.

— Она работала в офисе. Наверное, отвечала на те звонки, о которых вы говорили.

Ее грудь вздымалась от попытки справиться со слезами.

— Она была лучшей подругой Хайди. Мой желудок сжался в комок.

— Ее звали Дженнифер?

Катрин кивнула.

Я глубоко вдохнула. «Успокойся ради Катрин».

— А вторую женщину?

— Я точно не знаю. Она не долго с нами прожила. Постойте. Похоже, Элис. Или Энн.

Мое сердце забилось быстрее. О Боже, нет!

— Ты знаешь, откуда она приехала?

— С севера. Или из Европы. Иногда они с Дженнифер говорили на странном языке.

— Думаешь, Дом Оуэнс приказал убить Хайди и ее малышей? Ты поэтому боишься за Карли?

— Вы не понимаете. Дело не в Доме. Он только пытается защитить нас и спасти. — Катрин вглядывалась в меня так, будто пыталась прочитать мои мысли. — Дом не верит в антихриста. Просто хочет увести нас подальше от катастрофы.

Ее голос дрожал, короткие всхлипы прорывались между словами. Катрин встала и подошла к окну.

— Это другие. Она. Дом желает для нас вечной жизни.

— Кто?

Катрин кружила по кухне, как животное по клетке, заламывала руки. По лицу текли слезы.

— Не сейчас. Слишком рано. Только не сейчас.

Мольба.

— Что слишком рано?

— А если они ошибаются? Если космической энергии не достаточно? Если там ничего нет? Если Карли просто умрет? Если мой ребенок просто умрет?

Усталость. Страх. Вина. Такой смеси Катрин не выдержала и затряслась в бесконтрольных рыданиях. Она ушла в себя, больше из нее ничего не вытянешь.

Я подошла к девушке и обняла ее.

— Катрин, тебе надо отдохнуть. Иди приляг, поспи немного. Мы поговорим позже.

Она издала неразборчивый звук и позволила увести себя наверх, в комнату для гостей. Я взяла полотенца и спустилась в коридор за ее рюкзаком. Когда я вернулась, Катрин лежала на кровати: одна рука на лбу, глаза закрыты, слезы стекают по виску на волосы.

Я оставила рюкзак в шкафу и задернула занавески. Когда я затворяла дверь, Катрин тихо заговорила, не открывая глаз и почти не шевеля губами.

Ее слова напугали меня до смерти.

Глава 26

— Вечная жизнь? Прямо так и сказала?

— Да.

Я держала телефонную трубку так крепко, что болело запястье.

— Ну-ка еще раз.

— «Что, если они уйдут, а мы останемся? Что, если Карли откажут в вечной жизни?»

Я ждала, пока Ред обдумывал слова Катрин. Поменяв руку, я заметила на пластике пятно от вспотевшей ладони.

— Не знаю, Темпе. Тревожный звоночек. Как узнать, что группа становится опасной? Одни религиозные маргинальные движения склонны к насилию, другие безвредны.

— Разве нет никаких показателей? «Что, если мой ребенок умрет?»

— Существует несколько взаимосвязанных факторов. Во-первых, сама секта, ее верования и ритуалы, организация и, конечно, лидер. Потом внешние силы. Насколько враждебно относятся окружающие к членам секты? Преследует ли их общество? И не обязательно угроза со стороны других людей должна быть реальной. Даже надуманные гонения могут сделать организацию опасной. «Он просто хочет увести нас подальше от катастрофы».

— Какие верования заставляют сектантов переступить черту?

— Вот что и беспокоит меня в словах твоей юной леди. Похоже, она говорит о каком-то путешествии. О поездке туда, где жизнь вечна. О спасении от Апокалипсиса.

«Он только пытается защитить нас и спасти».

— Конец света.

— Да. Последний день. Армагеддон.

— Это не ново. Почему апокалиптическое видение мира приводит к насилию? Почему бы просто не уйти в тень и не подождать?

— Не пойми меня неправильно. Такое случается не всегда. Но апокалиптические группы верят, что Судный день неизбежен, а сами они играют ведущую роль в предстоящих событиях. Они избраны, чтобы установить на планете новый порядок.

«Хайди сходила с ума от страха, что ребенка не благословят».

— Таким образом, получается некий дуализм. Они хорошие, все остальные безнадежно испорчены, абсолютно лишены моральных ценностей. Внешний мир одержим демонами.

— Ты или с нами, или против нас.

— Точно. Согласно их представлениям, последние дни будут отмечены насилием. Некоторые группы склоняются к политике выживания: собирают оружие, строят изощренные убежища от дьявольского социального строя, который пытается их истребить. Или от антихриста, сатаны — всего, что, по их мнению, воплощает будущую опасность.

«Дом не верит в антихриста».

— Апокалиптические верования могут быть особенно переменчивыми, когда выражаются в харизматичном лидере. Кореш видел себя наперсником Бога.

— Дальше.

— Понимаешь, проблема самозваного пророка в том, что ему приходится постоянно перекраивать себя. Его долговременная власть не подкреплена конституциями. Впрочем, и не ограничена ими. Лидер дергает за ниточки, но только пока его последователи выражают согласие. Так что эти ребята могут проявлять большую изобретательность. И делать все, что угодно, в сфере своей власти. Параноики отвечают на угрозу своему авторитету жесткой диктатурой. Они выдвигают все более причудливые требования, заставляют доказывать лояльность секте.

— Например?

— Джим Джонс проводил так называемые испытания веры. Членов «Народного Храма» вынуждали подписывать признания или подвергали публичным унижениям, чтобы доказать их преданность. Один ритуальчик требовал от участника выпить неизвестную жидкость. Когда испытуемому говорили, что в сосуде яд, ему не следовало показывать страх.

— Мило.

— Вазэктомия тоже в списке предпочтений. Говорят, глава «Синанона» послал нескольких членов мужского пола под нож.

«Хайди приказали зачать от Джейсона».

— А браки?

— Журе и Димамбро, Джим Джонс, Дэвид Кореш, Чарльз Мэнсон. Все контролировали браки. Диета, секс, аборт, одежда, сон. На самом деле не важно, на чем конкретно специализируется секта. Лидер ставит перед последователями такие условия, которые противоречат их привычкам. Постепенно, без вопросов принимая странные законы, сектанты привыкают к мысли о насилии. Вначале это только проявление верности, требования вроде бы безобидные, например, определенный стиль прически, или медитации по ночам, или секс с мессией. Позднее правила становятся все жестче.

— Похоже на культ сумасшествия.

— Неплохо сказано. Для лидера процесс имеет еще одно преимущество. Менее уверенные последователи отсеиваются.

— Ладно. Допустим, есть группа фанатиков, живущих по указке какого-то ненормального. Что заставляет их вдруг прибегать к насилию? Почему сегодня, а не в следующем месяце?

«Слишком рано. Только не сейчас».

— По мнению социологов, в большинстве случаев всплески насилия провоцирует «нарастающее предельное напряжение».

— Не надо засыпать меня терминами, Ред.

— Ладно. Фанатики обычно заняты двумя делами: поиском сторонников и удержанием членов группы. Но если лидер испытывает страх, направление деятельности меняется. Иногда вербовка прекращается и начинается пристальное изучение существующих членов. Количество эксцентричных законов увеличивается. Тема Судного дня звучит все чаще. Сектанты все более отдаляются от мира и превращаются в параноиков. Растут проблемы с окружающими, или правительством, или правоохранительными органами.

— Что вообще может напугать этих страдающих манией величия сумасшедших?

— Члена группы, покинувшего общину, могут посчитать осквернителем.

«Когда мы проснулись, Брайана с Хайди уже не было».

— Лидер думает, что потерял контроль. Или если культ существует в разных местах, лидер не может одновременно быть и тут, и там, а потому чувствует, что власть ускользает во время его отсутствия. Новые тревоги. Еще большая изоляция от мира. Тирания. Духовная паранойя. И тут достаточно небольшого внешнего толчка, чтобы чаша переполнилась.

— Насколько сильным должен быть внешний фактор?

— По-разному случается. В Джонстауне хватило визита конгрессмена с представителями прессы и попытки вернуть в Штаты нескольких отступников. В Вако понадобилась военная акция со стороны Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия с применением слезоточивого газа и военной техники для разрушения укреплений общины.

— В чем их различия?

— В идеологии и лидерах. Поселение в Джонстауне характеризовалось большей внутренней изменчивостью, чем община в Вако.

Пальцы застыли на телефонной трубке.

— Думаешь, Оуэнс собирается применить насилие?

— Он явно выжидает. Если он удерживает ребенка Катрин силой, это уже наводит на мысли.

— Я не совсем поняла, может, она оставила сына по доброй воле. Девушка неохотно говорит о секте. Она там воспитывалась с восьми лет. Я никогда не видела настолько оторванного от мира человека. Но то, что Дженнифер Кэннон жила в общине Оуэнса до смерти, все объясняет.

Какое-то время мы молчали.

— А если Хайди и Брайан подвели Оуэнса к краю? — спросила я. — Если он приказал убить их и малышей?

— Возможно. Не забывай, что у него и так неприятностей хватало. Похоже, Дженнифер Кэннон скрывала звонки из Канады, а потом отказалась от того, что приказал Оуэнс, когда обнаружил обман. Ну, и еще есть ты, конечно.

— Я?

— Хайди беременеет от Брайана вопреки законам секты. Потом пара сбегает. Потом история с Дженнифер. Потом появляетесь вы с Райаном. Кстати, забавное совпадение имен.

— Что?

— Конгрессмен, который появился в Гайане. Его звали Райан.

— Мне нужно предсказание, Ред. После всего, что я тебе рассказала, что ты видишь в магическом кристалле?

Долгое молчание.

— Судя по твоим рассказам, Оуэнс похож на харизматичного лидера в образе мессии. Последователи приняли его мировоззрение. Оуэнс чувствует, что теряет контроль над членами общины, и рассматривает ваше расследование как угрозу своей власти.

Снова молчание.

— И еще твоя Катрин говорила о переходе к вечной жизни. — Он глубоко вздохнул. — В целом, я бы сказал, у нас есть реальная опасность.

Я попрощалась и послала сообщение Райану на пейджер. В ожидании звонка вернулась к отчету Хардуэя. Но как только я вытащила его из конверта, затрещал телефон. Если бы не волнение, я бы, наверное, рассмеялась. Кажется, мне так и не суждено прочитать бумаги патолога.

— Ты сегодня с ног сбилась, как я погляжу, — сказал Райан уставшим голосом.

— Я всегда рано встаю. У меня гости.

— Дай угадаю. Грегори Пек?

— Утром явилась Катрин. По ее словам, она ночевала в университете и нашла меня по записям в факультетском журнале.

— Кто же оставляет на работе свой домашний адрес?

— А я и не оставляла. Дженнифер Кэннон жила в общине на острове Святой Елены.

— Черт!

— Катрин подслушала спор Дженнифер и Оуэнса. На следующий день Дженнифер исчезла.

— Хорошая работа, Бреннан.

— Это еще не все.

Я рассказала о том, что Дженнифер могла пользоваться телефоном и дружила с Хайди. Райан ответил не менее шокирующими новостями.

— Ты спрашивала у Хардуэя, когда в последний раз видели в живых Дженнифер Кэннон. Но забыла поинтересоваться где. Не в Калгари. Дженнифер не жила там с тех пор, как пошла в колледж. По словам матери, они не теряли друг друга из виду почти до ее исчезновения. Постепенно дочь начала звонить ей все реже, а во время разговора матери казалось, Дженнифер что-то скрывает. Она позвонила домой на День благодарения два года назад и после этого исчезла совсем. Мать связалась с колледжем, с друзьями дочери, даже приехала в кампус, но так и не узнала, куда уехала Дженнифер. Тогда она и написала заявление о пропаже.

— И?..

Он глубоко вздохнул.

— В последний раз Дженнифер Кэннон видели на территории Университета Макгилла.

— О нет!

— Да. Она не сдавала экзамены и не брала академического отпуска. Просто уложила вещи и уехала.

— Уложила вещи?

— Да. Вот почему полиция не слишком усердно занималась ее исчезновением. Она собрала веши, закрыла счет в банке, оставила записку хозяйке комнаты и испарилась. На похищение мало похоже.

Воображение тут же нарисовало образ, но отказалось прояснять детали. Лицо в бинтах. Нервный жест. Я заставила себя произнести следующие слова:

— Одновременно с Дженнифер Кэннон из общины пропала еще одна девушка. Катрин не знала ее, потому что она недавно присоединилась к секте. — Я сглотнула. — По словам Катрин, Девушку звали Энн.

— Не понимаю.

— Анна Гойетт была, точнее, — поправилась я, — и есть студентка Макгилла.

— Анна — распространенное имя.

— Катрин слышала, как Дженнифер разговаривала с ней на непонятном языке.

— Французском?

— Не уверена, что Катрин узнала бы французскую речь.

— Думаешь, второй труп из Мертри может быть Анной Гойетт?

Я не ответила.

— Бреннан, если на Святой Елене появилась какая-то девушка, которую звали Энн, это еще не значит, будто там прошел вечер встреч студентов Макгилла. Кэннон уехала из университета два года назад. Гойетт исполнилось только девятнадцать. Она в то время еще в школе училась.

— Правильно. Но остальное сходится.

— Не знаю. И даже если Дженнифер Кэннон жила у Оуэнса, это еще не значит, будто он ее убил.

— Они поспорили. Дженнифер исчезла. Ее тело обнаружили в наполовину разрытой могиле.

— Может, она принимала наркотики. Или ее подружка, Энн. Оуэнс узнал и выкинул их из общины. Им некуда идти, и они спутались с наркодилерами. Или сбегают с товаром.

— Думаешь, так все и было?

— Слушай, мы знаем только, что Дженнифер Кэннон уехала из Монреаля пару лет назад, а потом ее тело нашли на острове Мертри. Она могла провести какое-то время в общине на Святой Елене. Могла поссориться с Оуэнсом. Даже если так, это может иметь, а может и не иметь отношения к ее смерти.

— Зато у нас есть ответ на вопрос о ее местонахождении в последние годы.

— Да.

— И что ты собираешься делать?

— Вначале навещу шерифа Бейкера и попробую получить ордер. Потом подпалю хвост ребятам из Техаса. Я хочу знать о каждом шаге Оуэнса. Затем надо установить тщательное наблюдение за Счастливыми Акрами. Посмотрим, какого цвета пот у гуру. Меня вызывают в Монреаль в понедельник.

— Мне кажется, он опасен, Райан.

Он слушал не перебивая, пока я пересказывала свой разговор с Редом Скайлером. Потом долго молчал, сопоставляя слова социолога с тем, что мы только что обсуждали.

— Я позвоню Клоделю и возьму досье на Анну Гойетт.

— Спасибо, Райан.

— Присмотри за Катрин, — серьезно посоветовал Райан.

— Хорошо.

Не получилось. Поднявшись наверх, я обнаружила, что Катрин пропала.

Глава 27

— Дьявол! — выругалась я в пустоту.

Наверх за мной поднялся Птенчик. От моего крика кот застыл на месте, пригнул голову и уставился на меня немигающими глазами.

— Дьявол!

Никто не ответил.

Райан прав: Катрин неуравновешенна. Я знала, что не могу обеспечить безопасность ни ей, ни ее ребенку, почему же я чувствую за них ответственность?

— Она сбежала, Птенчик. Что делать?

У кота предложений не возникло, поэтому я пошла обычным путем. Чтобы не нервничать, надо работать.

Я вернулась на кухню. Дверь приоткрыта, ветер разметал по столу фотографии со вскрытия.

Только ветер ли? Отчет Хардуэя лежал точно там, где я его оставила.

Видела ли Катрин снимки? Может, в паническое бегство ее повергли жуткие фотографии?

Я снова ощутила укол вины, села за стол и разобрала кучу снимков.

Освобожденное от савана из личинок и земли тело Дженнифер Кэннон выглядело лучше, чем я предполагала. Хотя разложение изуродовало лицо и уничтожило внутренности, раны хорошо просматривались на взбухшей обесцветившейся плоти.

Порезы. Сотни порезов. Одни круглые, другие линейные, от одного до нескольких сантиметров в длину. Они гнездились у горла, на грудной клетке, покрывали руки и ноги. По всему телу неглубокие царапины, но состояние кожных покровов не дает как следует рассмотреть повреждения. Все испещрено гематомами.

Я изучила несколько подробных снимков. У ран на груди ровные чистые края, остальные выглядят зазубренными. Вокруг правого предплечья идет глубокий разрез, обнажая рваную плоть и раздробленные кости.

Перешла к фотографиям черепа. Хотя уже началось разложение, большинство волос сохранилось. Странно, но на снимках задней поверхности сквозь спутанный колтун просвечивала кость, будто часть скальпа отсутствовала.

Я уже видела такое. Но где?

Я закончила с фотографиями и принялась за отчет Хардуэя.

Через двадцать минут откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Возможная причина смерти — обескровливание от многочисленных ран. Ровные порезы на груди сделаны лезвием с несколькими зазубринами. Из-за разложения патологоанатом не смог установить происхождение остальных ран.

Оставшуюся часть дня я провела в смятении. Написала отчет по Дженнифер Кэннон и второй жертве с острова Мертри, занялась распечатками компьютерной томографии, часто прерываясь на то, чтобы прислушаться, не вернулась ли Катрин.

В два часа позвонил Райан. Обнаружение трупа Дженнифер Кэннон убедило судью выдать ордер на обыск в домах секты с острова Святой Елены. Райан с Бейкером едут туда, как только получат бумаги.

Я рассказала ему об исчезновении Катрин и выслушала заверения, что в ее побеге нет моей вины. Еще упомянула о возвращении Птенчика.

— Ну хоть какие-то хорошие новости.

— Да. Узнал что-нибудь об Анне Гойетт?

— Нет.

— Техас?

— Все еще ждем. Я позвоню, когда появятся новости.

Я повесила трубку, почувствовала пушистое прикосновение к лодыжке, опустила взгляд и увидела, как Птенчик выписывает восьмерки вокруг моих ног.

— Привет, Птенчик. Как насчет угощения?

Мой кот обожает резиновые игрушки для собак. Я много раз объясняла, что их делают для псов, но он и слушать не желает.

Я нашла в кухонном шкафчике косточку из сыромятной кожи и кинула ее в гостиную.

Птенчик рванул из комнаты, подпрыгнул и налетел на добычу. Выпрямился, уложил косточку между передними лапами и принялся грызть.

Я наблюдала, гадая, чем так может привлекать скользкая кожа.

Кот отгрыз один край, повернул игрушку и провел зубами вдоль другого края. Кость выскользнула, Птенчик подтолкнул ее обратно и вонзил клыки в кожу.

Я уставилась на кота. Так вот оно что!

Подошла к Птенчику, села на корточки и отобрала у него добычу. Кот поставил передние лапы мне на колени и попытался вернуть игрушку.

Я смотрела на растрепанную кожу, едва переводя дыхание.

Боже всемогущий!

Я вспомнила о странных ранах на теле Дженнифер Кэннон. Поверхностные царапины. Рваные порезы.

Я кинулась в гостиную за увеличительным стеклом, потом в кухню за фотографиями Хардуэя. Выбрала виды спереди и изучила каждый снимок подлупой.

Частичное облысение не было следствием разложения. Оставшиеся пряди держались прочно. Удаленный участок кожи с волосами имеет четкую прямоугольную форму, края оборваны и зазубрены.

У Дженнифер Кэннон сняли скальп. Что бы это значило?

И тут я вспомнила еще кое-что.

Неужели я такая дура? Неужели предвзятое мышление не дало мне заметить очевидного?

Я схватила ключи с сумочкой и вылетела из дома.

* * *

Через сорок минут я уже была в университете. Череп неопознанной жертвы с острова Мертри обвиняюще уставился на меня со стола.

Как можно быть такой невнимательной?

«Никогда не ограничивайся определением единственного источника травмы», — донеслись через десятилетия слова моего преподавателя.

Я попала в ловушку. Заметив раздробленные кости, отнесла их на счет енотов и стервятников. Не присмотрелась получше. Не измерила.

Теперь я сделаю и то, и другое.

Скелет значительно пострадал после смерти, но некоторые увечья нанесли раньше.

Два отверстия в затылочной кости подходят для анализа лучше всего. Каждое по пять миллиметров в диаметре, расстояние между ними — тридцать пять миллиметров. Гриф таких следов не оставляет, а для енота слишком большие размеры.

Похоже на крупную собаку. И по параллельным царапинам на черепе и таким же отверстиям на ключицах и грудине.

На Дженнифер Кэннон и ее приятельницу натравили животных, возможно, больших собак. Зубы разорвали их плоть и поцарапали кости. Некоторые укусы были настолько мощными, что раздробили толстую затылочную кость.

Я замерла.

Кэрол Кэмптуа, жертва из Монреаля, которую подвесили за руки и подвергали пыткам, тоже пострадала от собак.

«Это зацепка, Бреннан».

Да.

Нелепо.

Нет, уверила я себя. Совсем нет.

Пока что мой скепсис никак не помог жертвам. Я не заметила укусов. Сомневалась, что между Хайди Шнайдер и Домом Оуэнсом существовала связь, не признала, что он может иметь какое-то отношение к Дженнифер Кэннон. Не помогла Катрин и Карли и ничего не делаю, чтобы найти Анну Гойетт.

Теперь нет никаких сомнений. Если есть хоть какая-то связь между Кэрол Кэмптуа и женщинами с острова Мертри, я не оставлю ее без внимания.

Я позвонила Хардуэю, не надеясь застать его на рабочем месте в субботу в такой поздний час. Его и не оказалось. Ламанша, который делал вскрытие Кэмптуа, тоже. Я оставила сообщения для обоих.

Выпила таблетку от головной боли и начала записывать все, что знала.

Дженнифер Кэннон и Кэрол Кэмптуа, обе из Монреаля. Перед смертью каждая подверглась нападению собак.

На скелете из могилы Дженнифер Кэннон тоже есть отметины клыков животных. Жертва умерла в состоянии наркотического опьянения, о чем говорит высокая доза рогипнола.

Рогипнол обнаружили и в телах двух жертв, найденных вместе с Хайди Шнайдер и ее семьей в Сен-Жовите.

Рогипнол был в телах на месте убийства/самоубийства в «Ордене Храма Солнца».

«Храм Солнца» действовал в Квебеке и Европе.

Телефонные звонки поступали из дома в Сен-Жовите в общину Дома Оуэнса на острове Святой Елены. Оба участка находятся в собственности у Жака Гильона, которому также принадлежит дом в Техасе.

Жак Гильон — бельгиец.

Одна из жертв в Сен-Жовите, Патриция Симоне, — бельгийка.

Хайди Шнайдер и Брайан Гилберт присоединились к секте Дома Оуэнса в Техасе и вернулись туда после рождения близнецов. Потом уехали из Техаса и подверглись насильственной смерти в Сен-Жовите.

Жертвы в Сен-Жовите умерли примерно три недели назад.

Дженнифер Кэннон и неопознанная женщина с Мертри погибли три-четыре недели назад.

Кэрол Кэмптуа убита меньше чем три недели назад.

Я посмотрела на лист. Десять. Десятерых человек нет в живых. Странная фраза прозвучала у меня в голове. Смерть du jour. Смерть дня. Мы будем находить их день за днем, но все они умерли примерно в одно и то же время. Кто следующий? В какой круг ада мы спускаемся?

* * *

Вернувшись домой, я направилась прямо к компьютеру — пересмотреть отчет по жертвам с Мертри и добавить характеристику повреждений от укусов животных. Потом распечатала и прочитала то, что написала.

Когда я закончила, часы запели, прямо как в Вестминстерском аббатстве, и отсчитали шесть низких ударов. Заурчал желудок, напоминая, что я ничего не ела, кроме утреннего кофе с рогаликом.

Я пошла во дворик, сорвала базилик и шнитт-лук. Потом отрезала кусок сыра, вытащила пару яиц из холодильника и взбила. Поджарила тост, налила диетической колы и вернулась за стол в гостиную.

Когда я просматривала список, который составила в университете, в голову пришла беспокойная мысль. Анна Гойетт исчезла чуть меньше трех недель назад.

Аппетит пропал. Я встала из-за стола и легла на кушетку. Позволила мыслям течь по своей воле, пытаясь извлечь ассоциации из подсознания.

Я вспомнила все имена. Шнайдер. Гилберт. Кэмптуа. Симоне. Оуэнс. Кэннон. Гойетт.

Ничего.

Возраст. Четыре месяца. Восемнадцать лет. Двадцать пять. Восемьдесят.

Никаких совпадений.

Места. Сен-Жовит. Святая Елена.

Связь?

Святые. Может, здесь связь? Я сделала пометку. Спросить Райана, где расположен дом Гильона в Техасе.

Я грызла ноготь на большом пальце. Что же Райан так долго не звонит?

Взгляд скользнул по полкам, которые висели на шести из восьми стен комнаты. Книги от пола до потолка. Никак не могу заставить себя от них избавиться. Правда, надо разобрать и выкинуть половину. У меня уйма книг, которые я больше никогда не открою. Какие-то остались еще со студенческих лет.

Университет.

Дженнифер Кэннон. Анна Гойетт. Студентки Макгилла.

Я подумала о Дейзи Жанно и ее странном отношении к ассистентке.

Взгляд упал на компьютер. Хранитель экрана заставлял позвоночник волнами извиваться по монитору. Позвоночный столб сменили длинные кости, ребра, таз и, наконец, темнота. Потом представление началось заново с вращающегося черепа.

Электронная почта. Когда мы с Жанно обменялись адресами, я попросила ее связаться со мной, если объявится Анна. Я не проверяла ящик уже несколько дней.

Я подключилась к Интернету, загрузила почту и просмотрела имена отправителей. От Жанно ничего. Племянник, Кит, прислал три сообщения. Два на прошлой неделе, одно сегодня утром.

Кит никогда не писал мне по электронной почте. Я открыла последнее послание.

От: К. Говард

Кому: Т. Бреннан

Тема: Гарри

Тетя Темпе, я звонил, но не застал вас дома. Ужасно волнуюсь за Гарри.

Пожалуйста, перезвоните мне.

Кит.

С двухлетнего возраста Кит звал мать по имени. Родители возмущались, но поделать ничего не могли. Ему просто казалось, что «Гарри» звучит лучше.

Я просматривала сообщения племянника в обратном порядке, обуреваемая разнообразными эмоциями. Страх за Гарри. Раздражение от ее дурацких выходок. Сочувствие Киту. Вина из-за собственного невнимания. Я явно пропустила именно его звонок, когда разговаривала с Катрин.

Я пошла в гостиную и нажала кнопку автоответчика.

Привет, тетя Темпе. Это Кит. Я звоню по поводу Гарри. Ее нет у вас дома в Монреале, и я понятия не имею, куда она могла деться. Насколько я знаю, еще несколько дней назад она была там. — Пауза. — Во время нашего прошлого разговора она вела себя немного странно, даже для Гарри. — Нервный смешок. — Она еще в Квебеке? А если нет, может, вы знаете, куда она уехала? Я беспокоюсь. Я никогда еще не слышал, чтобы Гарри так странно разговаривала. Пожалуйста, перезвоните мне. Пока.

Я представила себе племянника, его зеленые глаза и песочные волосы. Трудно поверить, что Говард Говард передал хоть какие-то гены сыну Гарри. Тонкий, как палка, при росте метр восемьдесят два, Кит больше походил на моего отца.

Я прокрутила сообщение снова и начала размышлять, не случилось ли что.

«Нет, Бреннан».

Но почему Кит так беспокоится?

«Позвони ему. С ней все в порядке».

Я нажала кнопку быстрого набора. Гудки.

Набрала свой номер в Монреале. То же самое. Оставила сообщение.

Пит. Он ничего не знает о Гарри.

Конечно, нет. Он любит мою сестричку не больше чем грибок на ногтях. И она в курсе.

«Хватит, Бреннан. Вернемся к жертвам. Они заслуживают внимания».

Я выкинула сестру из головы. Гарри и раньше исчезала. Наверняка с ней все в порядке.

Я вернулась на диван. Проснулась в одежде со звенящим радиотелефоном на груди.

— Спасибо, что откликнулись, тетя Темпе. Я… может, я немного преждевременно, но мама показалась мне слишком подавленной в наш последний разговор. А теперь она исчезла. На Гарри не похоже. Я имею в виду подавленность.

— Кит, я уверена, с ней все в порядке.

— Может, вы и правы, но, в общем, мы договаривались встретиться. Она не перестает жаловаться, что мы редко видимся, вот я и пообещал прокатить ее на лодке на следующей неделе. Ремонт почти закончен, и мы с Гарри хотели попутешествовать несколько дней по заливу. Если она передумала, то могла хотя бы позвонить.

Я, как всегда, разозлилась на беспечность сестры.

— Она свяжется с тобой, Кит. Когда я уезжала, она была жутко занята. Ты же знаешь свою маму.

— Да. — Он замешкался. — Но просто… она была… — он не мог подобрать слово, — …такая безжизненная. Не похоже на Гарри.

Я вспомнила свой последний вечер с Гарри.

— Может, таков ее новый имидж. Очаровательное внешнее спокойствие.

Я даже сама себе не верила.

— Да, наверное. Она не говорила, что поедет куда-то еще?

— Нет. С чего ты взял?

— Ее слова натолкнули меня на мысль, что ей предстоит путешествие. Но то ли это не ее идея, то ли ей не хотелось ехать. Черт, не знаю.

Он вздохнул. Я представила, как племянник проводит рукой по волосам, потом трет лоб. Кит в отчаянии.

— Что она сказала?

Несмотря на свое решение, я начинала заражаться его волнением.

— Точно не помню, но дело такое: похоже, ее не волновало, какая на ней одежда или как она выглядит. Похоже на маму?

Нет, не похоже.

— Тетя Темпе, вы что-нибудь знаете об организации, с которой связалась Гарри?

— Только название. «Обретение внутренней жизни», по-моему. Я могу навести справки, если хочешь.

— Да, пожалуйста.

— И еще позвоню соседям из Монреаля, спрошу, не видели ли они ее, ладно?

— Хорошо.

— Кит, помнишь, как она встретилась со Страйкером?

Молчание.

— Да.

— И что случилось?

— Она сбежала на гонки на воздушных шарах. Пропала на несколько дней, потом появилась уже с печатью в паспорте.

— Помнишь, как ты за нее испугался?

— Да. Но тогда она не забросила свою плойку. Просто скажите, чтобы Гарри мне позвонила. Я оставлял сообщения на вашем автоответчике, но, черт ее знает, может, она обиделась на что-то?

Я отключилась и посмотрела на часы. Двенадцать пятнадцать. Попробовала дозвониться в Монреаль. Гарри не отвечала, и я оставила еще одно сообщение. Потом лежала в темноте, пока мой мозг устраивал перекрестный допрос.

Почему же я не проверила «Обретение внутренней жизни»?

Потому что не было повода. Сестра записалась на курсы в солидном учреждении, нет причин для беспокойства. К тому же, чтобы тщательно прощупывать каждую идею Гарри, понадобится нанимать детектива на полный рабочий день.

Завтра. Я буду звонить завтра. Не сегодня.

Я поднялась по лестнице, разделась и скользнула под одеяло. Надо поспать. Отдохнуть от беспорядка в мыслях.

Над головой тихо жужжал вентилятор. Я думала о приемной Дома Оуэнса, а потом, хоть я и сопротивлялась, начали всплывать их имена.

Брайан. Хайди. Брайан и Хайди были студентами.

Дженнифер Кэннон тоже студентка.

Анна Гойетт.

Желудок сжался в комок.

Гарри.

Гарри записалась на свой первый семинар в общинном колледже графства Норт-Харрис. Гарри тоже студентка.

Остальные умерли или пропали без вести в Квебеке.

Моя сестра в Квебеке. Или нет?

Где, черт возьми, Райан?

Когда он наконец позвонил, волнение уже переросло в настоящий страх.

Глава 28

— Исчезли? То есть как — исчезли?

Я спала урывками, и, когда Райан разбудил меня на рассвете, к головной боли прибавилось скверное настроение.

— Когда мы явились с ордером, там уже никого не было.

— Двадцать шесть человек просто испарились?

— Оуэнс с напарницей заправили грузовики вчера около семи утра. Служащий запомнил, потому что обычно они не приезжали так рано. Мы с Бейкером приехали в общину около пяти вечера. Где-то в этом промежутке падре с учениками собрали вещички и смотались.

— Просто взяли и уехали?

— Бейкер составил словесный портрет, но пока грузовики не нашли.

— Черт возьми!

Я ушам не могла поверить.

— Дела обстоят еще хуже, чем ты думаешь.

Я промолчала.

— В Техасе исчезло еще восемнадцать человек.

Меня пробрала дрожь.

— Похоже, на собственности Гильона проживала еще одна небольшая община. Департамент шерифа графства Форт-Бенд следил за ними уже несколько лет, но они не проявляли большой враждебности. К несчастью, когда группа шерифа прибыла на место, братство улизнуло. Обнаружили только старика и кокер-спаниеля под крыльцом.

— Что говорит старик?

— Его отправили в камеру предварительного заключения. Но он то ли страдает старческим слабоумием, то ли от рождения такой — не сказал ничего вразумительного.

— Или хороший актер.

За окном рассеивался серый туман.

— И что теперь?

— Теперь мы перетрясем дома общины на острове Святой Елены и будем надеяться, что фэбээровцы узнают, куда Оуэнс увел верующих.

Я посмотрела на часы. Семь десять, а я уже на ногах.

— Как у тебя дела?

Я рассказала Райану о следах зубов на костях и своих подозрениях насчет Кэрол Кэмптуа.

— Не тот способ совершения преступления.

— Какой может быть способ? Симоне застрелили, Хайди и ее семью вырезали, и мы не знаем, как погибли двое наверху. Кэннон и Кэмптуа подверглись нападению животных и пострадали от ножей. Такое не часто случается.

— Кэмптуа убили в Монреале. Кэннон и ее подругу нашли в двенадцати сотнях миль к югу от него. Эта твоя собака летает самолетами?

— Я не говорила, что собака одна и та же. Просто похожий стиль.

— Зачем?

Я сама задавала себе этот вопрос всю ночь. И еще «кто?».

— Дженнифер Кэннон училась в Макгилле. И Анна Гойетт тоже. Хайди и Брайан тоже были в колледже, пока не присоединились к секте Оуэнса. Проверь, может, Кэрол Кэмптуа как-то связана с университетом? Ходила на курсы или работала в колледже?

— Она проститутка.

— Может, грант получила! — рявкнула я.

Меня начинал раздражать его скептицизм.

— Ладно-ладно. Не кипятись ты так.

— Райан…

Я замешкалась, опасаясь, что выраженные вслух страхи станут реальностью. Он ждал.

— Моя сестра записалась на семинары в общинном колледже в Техасе.

Тишина.

— Вчера звонил ее сын, потому что он не может связаться с матерью. Я тоже.

— Может, она ушла в подполье в процессе подготовки? Ну, в общем, отошла от мирской жизни. Или ее душу тяготят грехи, и она сражается с ними шаг за шагом. Если тебе неспокойно, позвони в колледж.

— Хорошо.

— То, что она записалась на курсы в Техасе, еще ничего не…

— Я понимаю, что говорю глупости, но меня напугала своими словами Катрин, а теперь Оуэнс где-то бродит и замышляет бог знает что.

— Мы его возьмем.

— Знаю.

— Бреннан, как бы это сказать? — Он глубоко вздохнул. — Твоя сестра переживает не лучшие времена, сейчас ей нужны новые знакомства. Может, она встретила парня и исчезла с ним на пару дней.

Не прихватив с собой плойку? Беспокойство росло в груди холодным густым комом.

* * *

Когда мы рассоединились, я снова позвонила Гарри. Перед глазами стоял телефон, трезвонивший в моей пустой квартире. Где она может быть в семь утра в воскресенье?

Воскресенье. Черт! До завтра с колледжем не свяжешься.

Я сделала кофе и позвонила Киту, хотя в Техасе пробило только шесть.

Он отвечал вежливо, но был сонным, не всегда понимал, от него требуется. Когда же наконец уяснил ситуацию, оказалось, что он точно не знает, стоял ли курс его матери в регулярном расписании колледжа. Вроде бы она читала какую-то литературу, пообещал заехать домой к Гарри и проверить, там ли эти книги.

Я не могла усидеть на месте. Открыла «Обозреватель», потом дневники Беланже. Даже попыталась послушать утреннюю передачу евангелистов. Ни преступления, ни Луи-Филипп, ни «Ии-и-исус» не удерживали внимания. Я оказалась в умственном тупике без надежды на избавление.

Без особого желания я надела спортивный костюм и отправилась на улицу. Небо было чистым, воздух теплым и благоуханным, и я побежала по дороге Куинс-Уэст, затем свернула у Принстона к парку Свободы. Капельки пота сменились ручейками, а я утаптывала дорожку своими «найками», проносясь мимо лагуны. Единой лентой плыли за матерью утята, их кряканье разносилось в утреннем воздухе.

Мысли все еще путались в хаотичном круговороте, в голове смешивались герои событий последних недель. Я пыталась сосредоточиться на мерном топоте своих кроссовок, на ритме дыхания, но продолжала слышать фразу Райана. Новые знакомства. Так они назвали их с Гарри ночь в «Херли»? То, что случилось у нас с Райаном на «Мелани Тесс»?

Я пробежала по парку, свернула на север к поликлинике, потом прошмыгнула по узким улочкам Майерс-парка мимо безукоризненных садов и парковых лужаек. То тут, то тамвстречались одинаково безупречные владельцы домов.

Я только ступила на дорогу к Провиденсу, как чуть не столкнулась с мужчиной в песочных штанах, розовой рубашке и мятом спортивном пиджаке из индийской льняной полосатой ткани. Он нес побитый дипломат и парусиновую сумку, пузатую из-за слайдоскопа. Ред Скайлер.

— Направляешься в кабак на юго-востоке? — спросила я, переводя дыхание.

Ред жил по ту сторону Шарлотта, рядом с университетом.

— Я читаю сегодня лекции в Майерс-парк. — Он кивнул на серое каменное здание через улицу. — Иду пораньше — разложить слайды.

— Верно.

Я взмокла от пота, волосы висели мокрыми сосульками. Я отопила рубашку от тела.

— Как продвигается дело?

— Плохо. Оуэнс со своими последователями ушел в подполье.

— Прячутся?

— Очевидно, да. Ред, помнишь о нашем разговоре?

— Конечно.

— Когда мы обсуждали культы, ты упомянул два типа. Мы так долго говорили об одном из них, что я забыла спросить о втором.

Мимо прошел мужчина с черным пуделем. И один, и другой нуждались в услугах парикмахера.

— Ты говорил, что можешь включить в определение некоторые коммерческие программы пробуждения.

— Да. Если они опираются на перестройку мышления, чтобы удерживать членов группы.

Ред поставил сумку на бордюр и почесал нос.

— Кажется, ты говорил, эти секты пополняют свои ряды, убеждая участников покупать все больше и больше курсов?

— Да. В отличие от культов, которые мы обсуждали, программы не собираются удерживать людей вечно. Они используют участников, покате согласны покупать новые курсы. И привлекать других.

— Тогда почему ты считаешь их сектами?

— Так называемые программы самоусовершенствования оказывают удивительное по силе пагубное воздействие. Техника та же — контроль над поведением через перестройку мышления.

— Что происходит в процессе осуществления программы?

Ред посмотрел на часы:

— Я заканчиваю в десять сорок пять. Давай встретимся за завтраком, и я расскажу все, что знаю.

* * *

— Они известны как крупные группы тренировки сознания.

По ходу разговора Ред поливал свою овсянку мясным соусом.

Мы сидели «У Андерсена»; через окно виднелись живые изгороди и каменная кладка Пресвитерианской больницы.

— Оформлено все как семинары или курсы в колледже, но занятия направлены на возбуждение чувств и эмоций участников. Данная часть программы в брошюре не указывается. Как и то, что ученикам промоют мозги и навяжут совершенно другое мировоззрение.

Он подцепил вилкой кусочек домашней ветчины.

— Как они работают?

— Большинство программ занимают четыре-пять дней. Первый день посвящен утверждению авторитета лидера. Бесконечные унижения и словесные оскорбления. На следующий день внедряют новую философию. Тренер убеждает членов группы, что их жизнь ни на что не годится и единственный выход — принять новый образ мышления.

Овсянка.

— Третий день посвящен упражнениям. Транс. Воспоминания. Управление образами. Тренер вызывает в участниках недовольство, уныние, плохие воспоминания. Людей подавляют эмоционально. Следующий день заполнен теплым обменом впечатлениями внутри группы, лидер превращается из строгого наставника в любимого батюшку или матушку. Это отправная точка для последующих курсов. В последний день все веселятся, обнимаются, танцуют, поют и играют. Затем наступает тяжкая расплата.

За столик справа села парочка в одежде хаки и одинаковых футболках. У него — перламутровая, у нее — цвета морской волны.

— Дело в том, что такие курсы приносят огромный вред здоровью — и физическому, и психическому. Большинство людей не представляют, с какой силой связываются. Иначе бы не записывались.

— Разве участники потом не рассказывают о программе знакомым?

— Их убеждают отвечать на вопросы предельно расплывчато, потому что обсуждение программы якобы может повлиять на ее эффективность. Они рассказывают, как радикально изменилась их жизнь, скрывая, чего им это стоило.

— Где набирают членов такие секты?

Боюсь, я уже знаю ответ.

— Везде. На улице. Ходят по домам. В школах, на предприятиях, в поликлиниках. Дают объявления в альтернативных газетах, журналах «Новый век»…

— А в колледжах и университетах?

— Там прежде всего. На досках для объявлений, в общежитиях, столовых, во время записей студентов на курсы. Некоторые культы дают своим членам задание: искать одиноких студентов у консультационных центров в кампусе. Учебные заведения не одобряют секты, но сделать ничего не могут. Администрация приказывает срывать их объявления, но те появляются снова и снова.

— Но это уже совсем другое, правда? Семинары по возрождению сознания не относятся к тому типу культов, что мы обсуждали?

— Не обязательно. Некоторые программы используются для отбора членов теневой организации. Человек покупает курс, потом якобы благодаря успехам на занятиях его избирают для перехода на следующий уровень или для встречи с гуру, и так далее.

Меня как обухом по голове ударило. Гарри приглашали на ужин к профессору.

— Ред, что за люди попадаются на удочку сектантов? Надеюсь, мой голос звучал спокойнее, чем я себя чувствовала.

— Судя по исследованиям, необходимы два фактора. — Он показал два жирных пальца. — Депрессия и отсутствие связей.

— Как-как?

— В переходный период все обычно чувствуют себя одинокими и запутавшимися и потому очень уязвимы.

— В переходный период?

— Переход из школы в университет, из университета на работу. Недавний развод. Недавнее увольнение.

Слова Реда заглушили лязг вилок. Мне необходимо поговорить с Китом.

Когда я вернулась к действительности, Ред смотрел на меня как-то странно. Похоже, надо что-то сказать.

— Кажется, моя сестра записалась на один из таких курсов. «Обретение внутренней жизни» называется.

Ред пожал плечами:

— Их так много. Такого не знаю.

— Сейчас она ни с кем не общается. Никто не в состоянии до нее достучаться.

— Темпе, большинство из программ почти безвредны. Но тебе надо поговорить с сестрой. На отдельных людей курсы влияют очень сильно.

На таких, как Гарри.

В душе образовался обычный комок из страха и беспокойства. Я поблагодарила Реда и оплатила счет. Уже на улице вспомнила о еще одном вопросе.

— Ты когда-нибудь встречался с социологом по имени Жанно? Она изучает религиозные движения.

— Дейзи Жанно?

Ред поднял бровь, и лоб покрылся кривыми морщинками.

— Я познакомилась с ней в Макгилле несколько дней назад. Интересно, что думают о ней коллеги.

Ред поколебался.

— Да, я слышал, Жанно в Канаде.

— Ты ее знаешь?

— Знал несколько лет назад, — ровным голосом ответил он. — Жанно выбивается из общей струи.

— Правда?

Я вглядывалась в его лицо, но оно оставалось пустым.

— Спасибо за ветчину и овсянку, Темпе. Надеюсь, ты не зря потратила деньги.

Улыбка Реда выглядела натянутой. Я тронула его за руку:

— Что ты недоговариваешь, Ред?

Улыбка увяла.

— Твоя сестра учится у Дейзи Жанно?

— Нет. А что?

— Пару лет назад Жанно попала в очень неприятную историю. Я не знаю всех подробностей и не хочу пересказывать сплетни. Просто будь осторожна.

Я собиралась расспрашивать дальше, но он только кивнул и поспешил к своей машине.

Я осталась на солнцепеке с открытым ртом. Что это, черт возьми, значит?

* * *

Добравшись домой, я обнаружила сообщение от Кита. Он нашел каталог курсов, но в списках общинного колледжа графства Чорт-Харрис ничего не говорилось о семинарах Гарри. Однако в столе матери лежал проспект «Обретения внутренней жизни». Страница с неровными краями явно была вырвана из газеты. Он позвонил по указанному номеру. Но тот уже не обслуживается.

Курс Гарри не имел ничего общего с колледжем!

Слова Реда переплелись с фразой Райана и превратили мой страх в ужас.

Новые знакомства.

В переходный период.

Отсутствие связей.

Уязвимые.

Оставшиеся часы я металась от одного занятия к другому: беспокойство и нерешительность мешали сосредоточиться. Когда во внутреннем дворике удлинились тени, я ответила на звонок, заставивший меня более продуктивно мыслить. Я в смятении слушала рассказ, потом приняла решение.

Набрала номер декана факультета и предупредила, что уеду раньше, чем планировала. Поскольку я уже обговорила свое отсутствие на период конференции по физической антропологии, студенты пропустят всего одно дополнительное аудиторное занятие. Очень жаль, но мне необходимо ехать.

Когда нас разъединили, я начала паковать вещи. Не для Окленда, но для Монреаля.

Я должна найти сестру. Должна остановить безумие, накатывающее, как ураган в Пьемонте.

Глава 29

Когда самолет поднялся в воздух, я закрыла глаза и откинулась в кресле, еще одна бессонная ночь лишила меня желания осматриваться. Обычно мне нравится чувствовать скорость, видеть, как мир внизу уменьшается, но только не сейчас. В голове звучали слова перепуганного старика.

Я потянулась, уткнулась ногами в сумку, которую чуть раньше положила под сиденье. Ручная поклажа. Постоянно на виду. Это может пригодиться.

Рядом листал журнал «Американские авиалинии» Райан. Он не смог улететь из Саванны, поэтому приехал в Шарлотт на самолет в шесть тридцать пять. В аэропорте рассуждал о сведениях, полученных в Техасе.

Старик сбежал, чтобы защитить собаку.

Как испугавшаяся за ребенка Катрин, подумала я.

— Он не сказал, что конкретно собиралась делать община, — спросила я Райана шепотом.

Стюардесса демонстрировала ремни безопасности и кислородные маски.

Райан покачал головой:

— Старик не в себе. Жил на ранчо, потому что его не выгоняли и позволяли держать собаку. Он не совсем обратился в их веру, но много чего понахватался. — Райан уронил журнал на колени. — Бедняга все твердит о космической энергии, ангелах-хранителях и огненной ингаляции.

— Аннигиляции?

Райан пожал плечами:

— Говорит, что люди, с которыми он жил, не принадлежат этому миру. Похоже, они сражались с силами тьмы, а теперь настало время уходить. Только старик не мог взять с собой Фридо.

— Поэтому и спрятался под крыльцом?

Райан кивнул.

— Кто представляет силы зла?

— Он точно не знает.

— Как и то, куда отправились праведные?

— На север. И никаких подробностей.

— Он когда-нибудь слышал о Доме Оуэнсе?

— Нет. В их группе всем заправлял некто по имени Тоби.

— Фамилия?

— Фамилии нужны только в нашем мире. Но лидера старик не боялся. Похоже, даже неплохо с ним ладил. Но с ума сходил от ужаса из-за какой-то женщины.

Что говорила Катрин? «Это не Дом. Это она». Я вспомнила лицо девушки.

— Кто она?

— Старик не знает имени, но говорит, будто она сказала Тоби, что антихрист пал и близок Судный день. Тогда они и собрались в путь.

— И?..

У меня мурашки побежали по спине.

— Собаку с собой не пригласили.

— Всё?

— Старик утверждает, что женщина играет роль матери-настоятельницы.

— Катрин тоже говорила о женщине?

— По имени…

— Я не спрашивала. Тогда не пришло в голову.

— Что еще она говорила?

Я рассказала все, что запомнила.

Райан накрыл мою руку своей:

— Темпе, мы ведь ничего не знаем о Катрин, кроме того, что она строила свою жизнь на основе чужой культуры. Она является к тебе домой, заявляет, что нашла тебя через университет. А ты не записывала свой адрес в журнале. В тот же день сорок три ее ближайших друга срываются с места в двух штатах, и сама она тоже исчезает.

Верно. Райан и раньше высказывал сомнения по поводу Катрин.

— Ты так и не узнала, кто устроил выходку с котом?

— Нет.

Я высвободила руку и принялась терзать большой палец. Мы замолчали. Потом я вспомнила еще кое-что.

— Катрин тоже говорила об антихристе.

— Что?

— Дом не верит в антихриста.

Райан надолго задумался.

— Я разговаривал с парнями, которые вели дело о смертях в «Храме Солнца» в Канаде. Ты знаешь, что произошло в Морин-Хайтсе?

— Умерло пять человек. Я была в Шарлотте, а американские средства информации интересуются в основном Швейцарией. Канаде в прессе уделяют мало внимания.

— Я тебе расскажу. Жозеф Димамбро послал группу фанатиков убить ребенка.

Он дождался, пока до меня дойдет.

— Морин-Хайтс послужил спусковым крючком для событий за морем. Похоже, ребенок родился без согласия Большого Папаши, поэтому его объявили антихристом. Когда малыша убили, праведные получили разрешение на переход.

— Боже всемогущий! Ты думаешь, Оуэнс — один из фанатиков «Храма Солнца»?

Райан снова пожал плечами:

— Может, просто жулик и подражатель. Трудно понять, что происходило в Адлер-Лайонс, пока там не поработали психологи.

В общине на Святой Елене обнаружили научный трактат и карту провинции Квебек.

— Но я не дам и цента за жизнь психа, который доводит до смерти невинных людей. Я поймаю эту сволочь и лично выпущу ему кишки.

Он заиграл желваками и опять схватил журнал.

Я закрыла глаза и попыталась уснуть, но образы в голове не давали покоя.

Гарри, дерзкая и полная жизни. Гарри в свитере и без макияжа.

Сэм, расстроенный вторжением на остров.

Малахия. Матиас. Дженнифер Кэннон. Кэрол Кэмптуа. Содержимое пакета у моих ног. Обугленный кот.

Катрин с умоляющими глазами. Как будто я могла ей помочь как-то изменить ее жизнь в лучшую сторону.

Или Райан прав? Может, меня подставили? А Катрин подослали с какой-то зловещей миссией, о которой я ничего не знаю? Неужели кота приказал убить Оуэнс?

Гарри говорила о порядке. Ее жизнь полетела к черту, и порядок поможет восстановить душевное спокойствие. И Катрин твердила о том же. Что порядок установлен для всех. Брайан и Хайди его нарушили. Какой порядок? Космический? Порядок, установленный свыше? Или порядок «Храма Солнца»?

Я чувствовала себя мошкой, бьющейся в банке о стекло то одной, то другой случайной мыслью, но не могла вырваться из паутины сбивчивых рассуждений.

«Бреннан, так и с ума сойти недолго! Ты ничего не можешь поделать на высоте в одиннадцать тысяч метров».

Я решила сбежать от проблем в прошлое столетие.

Открыла дипломат, вытащила дневник Беланже и вернулась к Декабрю 1844 года, надеясь, что праздники улучшили настроение Луи-Филиппа.

Добрый доктор насладился рождественским ужином в доме Николе, одобрил свою новую трубку, но осудил намерение сестры вернуться на сцену. Эжени пригласили петь в Европу.

Недостаток чувства юмора Луи-Филипп компенсировал упорством. В первые месяцы 1845 года имя его сестры упоминалось часто. Он явно постоянно с ней спорил. Однако, к недовольству доктора, отговорить Эжени не получилось. Она уезжала в мае, чтобы дать концерты в Париже и Брюсселе, потом провести лето во Франции и вернуться в Монреаль в конце июля.

В салоне попросили поднять в вертикальное положение кресла и убрать столики — мы приземлялись в Питтсбурге.

Через час, уже в воздухе, я просмотрела весну 1845 года. Луи-Филипп занимался больницей и делами города, но каждую неделю ходил в гости к зятю. Значит, Алан Николе не поехал в Европу с женой.

Мне стало интересно, как прошел тур Эжени. В отличие от Луи-Филиппа — он едва упоминал о сестре в эти месяцы. Потом на глаза мне попалась следующая заметка.

17 июля 1845 года. Из-за непредвиденных обстоятельств визит Эжени во Францию продлевается. Необходимые меры приняты. В подробности Луи-Филипп не вдавался.

Я уставилась в белесый туман за иллюминатором. Какие «непредвиденные обстоятельства» задержали Эжени во Франции? Я подсчитала. Элизабет родилась в январе. О Боже!

За все лето и осень Луис-Филипп лишь вскользь упоминал о сестре. Письмо от Эжени. Все в порядке.

Когда колеса самолета коснулись бетона в аэропорту Дорвал, в записях снова появилась Эжени. Она тоже вернулась в Монреаль. 16 апреля 1846 года. Ее ребенку исполнилось три месяца.

Вот оно.

Элизабет Николе родилась во Франции. Алан не мог быть ее отцом. Но кто тогда?

Мы с Райаном высадились в молчании. Он проверял сообщения, пока я ждала багаж. Когда Райан вернулся, его лицо не предвещало ничего хорошего.

— Грузовики нашли у Чарлстона.

— Пустые.

Он кивнул.

Эжени с ребенком растворились в прошлом столетии.

* * *

Со свинцового неба накрапывал дождик, мы с Райаном ехали по Двадцатому шоссе. По словам пилота, в Монреале не меньше трех градусов тепла.

Мы ехали в молчании — план действий уже обговорили. Мне больше всего хотелось кинуться домой, найти сестру и избавить от дурного предчувствия. Но я согласилась с предложением Райана. Своими делами займусь потом.

Мы припарковались на стоянке у Партене и направились к зданию. В воздухе пахло солодом от пивоварни «Молсон». На неровном асфальте по дождевым лужам разливались масляные пятна.

Райан вышел из лифта на втором этаже, я поехала в свой кабинет до шестого. Сняв пальто, набрала внутренний номер. Мое сообщение получили, можем начинать, как только я буду готова. Я тут же пошла в лабораторию.

Взяла скальпель, линейку, клей, куски резины длиной в шесть дециметров и разложила все на рабочем столе. Потом открыла пакет из ручной поклажи, развернула и осмотрела содержимое.

Череп и нижняя челюсть неизвестной жертвы с Мертри не пострадали в дороге. Я часто гадаю, что думают операторы сканера в аэропорту, когда у них на экране высвечиваются части скелета из моих сумок. Я положила череп на пробковое кольцо в центре стола. Потом выдавила клей на височно-нижнечелюстной сустав, приладила челюсть на место.

Пока «Элмер» сох, нашла схему лицевых мышц, характерных для белой американки. Когда челюсть прилипла, закрепила череп на штативе зажимами и отрегулировала высоту. Пустые глазницы уставились прямо на меня. Я отмерила и отрезала семнадцать крошечных резиновых цилиндров и приклеила их на лицевые кости.

Через двадцать минут отнесла череп в комнатку дальше по коридору. Табличка на двери гласила: «Section d’Imagerie»^[37]. Поздоровавшись, техник доложил, что система готова к работе.

Не теряя времени даром, я положила череп на подставку, сняла его камерой и послала фотографии на компьютер. Просмотрела цифровые картинки на мониторе и выбрала вид спереди. При помощи пера и графического планшета, подсоединенного к компьютеру, сложила резиновые цилиндры на черепе. Я водила курсором, и на экране вырисовывался жуткий силуэт.

Создав приемлемый контур лица, я пошла дальше. Отталкиваясь от строения костей, выбрала из базы данных программы форму глаз, ушей, носа и губ. Переместила уже готовые изображения на череп.

Потом добавила волосы и нарисовала самую простую прическу, какую смогла придумать, чтобы не отвлекать внимание от лица. Ничего не зная о жертве, я решила лучше что-то пропустить, чем ошибиться. Когда все компоненты оказались на месте, я стерла пером границы и добавила тень, чтобы картинка выглядела более-менее живо. Весь процесс занял не меньше двух часов.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела на плод своих трудов.

С монитора на меня уставилось лицо. Глаза с поволокой. Изящный нос. Широкие высокие скулы. Красивое, но какое-то механическое, без выражения. И вроде бы знакомое. Я сглотнула. Потом слегка изменила прическу пером. Прямой пробор. Челка.

Я задержала дыхание. Неужели Анна Гойетт? Или просто обычная юная девушка и все дело в знакомой стрижке?

Я вернула прическе прежний вид и оценила сходство. Да? Нет? Сразу не поймешь.

Наконец я кликнула на свернутое меню, и на экране появились четыре окошка. Я сравнила их, поискала несоответствия между полученным образом и черепом. Вначале неизменный череп и челюсть. Потом голые кости слева и готовые черты лица справа. На третьем рисунке — получившееся лицо, наложенное, как прозрачная пленка, поверх костей и резиновых цилиндров. Последнее — окончательная имитация. Я увеличила последнюю картинку во весь экран и долго смотрела на нее. Наверняка все равно не скажешь.

Я распечатала картинку, сохранила файл и поспешила в кабинет. Уходя из здания, оставила на столе Райана распечатки и записку из двух слов: «Мертри, Inconnue». Неопознанный. Меня еще ждали дела.

* * *

Когда я выбралась из такси, дождь поутих, но температура резко упала. На лужах образовалась тонкая корочка льда, на проводах и ветках — кристаллы замерзшей воды.

Дома было темно и тихо, как в склепе. Бросив пальто и сумку в коридоре, я направилась прямо в комнату для гостей. Косметика Гарри валялась на столике. Когда она ею пользовалась — сегодня утром или на прошлой неделе? Одежда. Ботинки. Фен. Журналы. Куда и когда исчезла Гарри, неясно.

Я так и думала. Чего я не ожидала, так это тревоги, сжимавшей сердце, когда я рыскала по комнатам.

Я проверила автоответчик. Сообщений нет.

«Успокойся. Может, она звонила Киту».

Нет.

Шарлотт?

От Гарри никаких известий. Звонил Ред Скайлер, он связался с «Сетью осведомления о культах». Они ничего не знали о Доме Оуэнсе, но досье на «Обретение внутренней жизни» имелось. Легальная организация. Действует в нескольких штатах, предлагает семинары по развитию интуиции, бесполезные, но не психотропные. Столкновение своего интимного «я» и окружающих. Чушь, но наверняка безопасно, и мне не надо так беспокоиться. Если захочу узнать больше, могу позвонить ему или в «Сеть осведомления о культах». Он оставил два номера.

Я едва слушала остальные голоса. Сэм требует новостей. Кэти вернулась в Шарлотт.

Значит, «Обретение внутренней жизни» не опасно, и Райан был прав. Гарри снова пустилась во все тяжкие. Я покраснела от гнева. Словно робот, повесила пальто и затащила чемодан в спальню. Потом села на краешек кровати, сжала виски и позволила мыслям течь произвольно. Стрелки на часах медленно отмеряли минуты.

Последние несколько недель были самыми тяжелыми за всю мою карьеру. Мучения и увечья, которые причинили жертвам, далеко превосходили все то, что я обычно вижу. Не помню, чтобы мне встречалось столько смертей за такой короткий период времени. Как связаны убийства на Мертри с трупами в Сен-Жовите? Убил ли Кэрол Кэмптуа тот же чудовищный маньяк? Были ли смерти в Сен-Жовите только началом? Может, как раз сейчас безумный убийца снова собирается обагрить свои руки кровью? Оставим Гарри в покое. Я знала, что мне делать. Или по крайней мере с чего начать.

* * *

Снова пошел дождь, и кампус Макгилла покрылся тонкой замерзшей коркой. Здания выделялись черными силуэтами, только окна излучали свет в зловещей влажной тьме. То тут, то там в освещенном пятне возникала фигура человека — крошечное пятнышко в театре теней.

На ступеньках затрещала пористая ледяная скорлупа, и я открыла дверь в Беркс-Холл. Здание опустело, люди испугались шторма. Ни плащей на крючках, ни сохнущих ботинок вдоль стены. Принтеры и ксероксы молчат, только стук капель дождя по стеклу где-то высоко наверху.

Я поднималась на третий этаж, и мои шаги отдавались в пустоте. Уже из основного коридора увидела, что дверь Жанно закрыта. Я не ждала, что она будет на месте, но попробовать стоило. Когда человека застаешь врасплох, он может сболтнуть что-нибудь лишнее.

Свернув за угол, я заметила желтую полоску света под дверью. Постучала без особой надежды.

Когда дверь отворилась, я от удивления открыла рот.

Глава 30

Ее веки покраснели, кожа поблекла, лицо осунулось. Она напряглась, когда узнала меня, но ничего не сказала.

— Как ты, Анна?

— Нормально.

Девушка моргнула, и ресницы заставили челку подпрыгнуть.

— Я доктор Бреннан, мы встречались пару недель назад.

— Помню.

— Когда я вернулась, мне сказали, что ты заболела.

— Со мной все в порядке. Я уезжала на время.

Я хотела спросить куда, но сдержалась.

— Доктор Жанно здесь?

Анна покачала головой и медленно заправила прядь за ухо.

— Твоя мать беспокоилась.

Девушка пожала плечами, небрежно и едва заметно. Она не стала расспрашивать, откуда мне известно о ее частной жизни.

— Я работала над одним проектом вместе с твоей тетей. Она тоже о тебе беспокоится.

— А-а.

Анна опустила голову так, чтобы я не видела ее лицо. «Ладно, нажми еще».

— Твоя подруга считает, что ты ввязалась в неприятную историю.

Девушка снова посмотрела мне в глаза.

— У меня нет друзей. О ком вы говорите? — тихим, ровным голосом спросила она.

— Сэнди О’Рейли. Она заменяла тебя в тот день.

— Сэнди нужны мои часы. Зачем вы пришли?

Хороший вопрос.

— Хотела поговорить с тобой и с доктором Жанно.

— Ее нет.

— А с тобой мы можем поговорить?

— Вы ничего для меня не сделаете. Я сама отвечаю за свою жизнь.

Ее равнодушие пугало меня.

— Понимаю. Но, по правде говоря, я сама хотела попросить о помощи.

Анна оглядела коридор, потом снова посмотрела на меня.

— О какой?

— Не хочешь выпить кофе?

— Нет.

— Мы можем пойти куда-нибудь в другое место?

Она долго изучала меня пустым, ничего не выражающим взглядом. Потом кивнула, взяла куртку с вешалки и повела меня вниз по лестнице к задней двери. Пригибаясь под ледяным дождем, мы потащились в гору к центру кампуса, сделали круг и оказались позади музея Редпат. Анна вытащила из кармана ключ, открыла дверь и повела меня по полутемному коридору. В воздухе слегка пахло плесенью и гнилью.

Мы забрались на третий этаж и сели на длинную деревянную скамью, окруженную костями давно мертвых созданий. Над нами висела китовая белуга, жертва какого-то несчастного случая времен плейстоцена. В искусственном свете кружились частички пыли.

— Я больше не работаю в музее, но люблю приходить сюда. Подумать.

Анна смотрела на ирландского лося.

— Эти животные жили миллионы лет назад в тысячах километров друг от друга, а теперь собрались вместе в одной точке вселенной, навсегда застыли во времени и пространстве. Мне нравится.

— Да. — Одна из точек зрения на вымирание. — Стабильность теперь встречается редко.

Девушка странно взглянула на меня, потом снова отвернулась к скелетам. Я смотрела на ее профиль, пока она изучала коллекцию.

— Сэнди говорила о вас, но я почти не слушала. — Анна так и не повернулась ко мне лицом. — Я до сих пор не знаю, кто вы и что вам нужно.

— Я подруга твоей тети.

— Тетя — славная женщина.

— Да. И твоя мама думала, что с тобой что-то случилось.

Она кисло улыбнулась. Я явно затронула больную тему.

— Какое вам дело до того, что думает моя мать?

— Мне есть дело до сестры Жюльены, а она беспокоилась из-за твоего исчезновения. Твоя тетя не знает, что ты убегала и раньше.

Анна оторвалась от скелетов и взглянула на меня:

— Что еще вы обо мне знаете?

Девушка пригладила волосы. Может, ее оживил холод, а может, отсутствие наставницы. Она стала менее зажатой.

— Анна, твоя тетя умоляла меня найти тебя. Она не собиралась лезть не в свое дело, просто хотела успокоить твою мать.

Девушка выглядела неуверенной.

— Раз уж вы так тщательно занимались расследованием моей жизни, то должны знать, что моя мать сумасшедшая. Стоит мне опоздать домой на десять минут, и она тут же звонит копам.

— Судя по данным из полиции, ты исчезала чуть больше чем на десять минут.

Анна сузила глаза.

«Хорошо, Бреннан. Заставь ее оправдываться».

— Послушай, Анна, я не хочу вмешиваться. Но если помочь тебе в моих силах, я готова попытаться.

Я ждала ответа, но Анна молчала.

«Попробуй по-другому. Может, она откроется».

— Или ты мне помоги. Я работаю со следователем, и последние дела просто завели нас в тупик. Молодая женщина по имени Дженнифер Кэннон исчезла в Монреале несколько лет назад. Ее тело нашли на прошлой неделе в Южной Каролине. Она училась в Макгилле.

Выражение лица Анны не изменилось.

— Ты ее не знала?

Она молчала, как и кости вокруг нас.

— Семнадцатого марта убили женщину по имени Кэрол Кэмптуа, ее похоронили на Ile des Sceurs. Ей было восемнадцать.

Анна потянулась рукой к волосам.

— Дженнифер Кэннон лежала в могиле не одна.

Рука упала на колени, потом взлетела обратно к уху.

— Вторую женщину мы не смогли опознать.

Я вынула компьютерный набросок и протянула ей. Девушка взяла распечатку, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Бумага слегка дрожала в ее руках, пока она вглядывалась в лицо, которое я недавно создала.

— Оно настоящее?

— Лицевая аппроксимация — искусство, а не наука. Уверенности в точности результата нет.

— Вы сделали рисунок с черепа? — спросила Анна дрожащим голосом.

— Да.

— Прическа не та, — едва слышно.

— Ты узнала лицо?

— Амали Привенчер.

— Ты знала ее?

— Она работает в консультационном центре.

Анна не поднимала глаз.

— Когда ты видела ее в последний раз?

— Пару недель назад. Может, больше, не помню. Я уезжала.

— Она здесь учится?

— Что они с ней сделали?

Я замешкалась, не зная, что сказать. Перепады настроения Анны заставляли подозревать либо неуравновешенность, либо пристрастие к наркотикам. Она не стала дожидаться ответа.

— Они ее убили?

— Кто, Анна? Кто они?

Наконец девушка взглянула на меня. Ее зрачки блестели в искусственном свете.

— Сэнди рассказывала мне о вашем разговоре. Она права и не права одновременно. В кампусе действует секта, но они не имеют ничего общего с сатаной. А я не имею ничего общего с ними. Амали имеет. Она стала работать в консультационном центре только потому, что они ей приказали.

— Там вы и познакомились?

Анна кивнула, потерла костяшками пальцев глаза, вытерла руки о штаны.

— Когда?

— Не помню. Недавно. Я тогда совсем запуталась и решила попробовать зайти в центр. Когда я туда приходила, Амали всегда старалась поболтать со мной, делала вид, что ее действительно интересуют мои проблемы. Она никогда не говорила о себе или своих неприятностях. Просто выслушивала меня. У нас оказалось много общего, и мы подружились.

Я вспомнила слова Реда. Новичкам приказывают изучать потенциальных членов группы, убеждать в общности интересов и завоевывать доверие.

— Она рассказала о той группе, к которой принадлежала, говорила, что та перевернула ее жизнь. Я решила сходить на одно собрание. Все прошло нормально. — Анна пожала плечами: — Кто-то произнес речь, и мы поели, сделали пару дыхательных упражнений и другую чушь. Меня не зацепило, но я приходила еще несколько раз; просто мне показалось, что я там всем понравилась.

Бомбардировка любовью.

— Потом меня пригласили за город. Я обрадовалась и поехала. Мы играли, слушали лекции и пели, делали упражнения. Амали нравилось, но я была не в восторге. Мне казалось, что все это полнейшая ерунда, но высказать свое мнение я не имела права. К тому же меня никогда не оставляли одну. Я не могла и минуты провести наедине с собой. Они хотели, чтобы я осталась на следующий семинар, но я отказалась, и они разозлились. Пришлось немного поскандалить, чтобы меня отвезли обратно в город. Теперь я избегаю Амали, но мы видимся время от времени.

— Как называлась секта?

— Не знаю.

— Думаешь, они убили Амали?

Девушка вытерла ладони о бедра.

— Я там познакомилась с парнем. Он записался на курс где-то в другом месте. В общем, когда я уехала, он остался, я долго его не видела. Может, с год. Потом случайно встретила на концерте на острове Нотр-Дам. Мы погуляли какое-то время, но ничего у нас не вышло. — Анна снова пожала плечами. — Тогда он уже ушел из секты и рассказывал жуткие истории о том, что там происходило. Его сильно напугали.

— Как его звали?

— Джон какой-то.

— Где он теперь?

— Не знаю. По-моему, переехал.

Девушка смахнула слезы с нижних ресниц.

— Анна, доктор Жанно как-то связана с сектой?

— Почему вы спрашиваете?

На последнем слове голос сорвался. На шее пульсировала голубая венка.

— Когда мы в первый раз с тобой встретились, в кабинете доктора Жанно, ты очень из-за нее нервничала.

— Доктор Жанно замечательно ко мне относится. На мою голову она действует гораздо лучше, чем медитации и дыхательные упражнения. — Анна фыркнула. — Но она и требовательная, поэтому я постоянно боюсь, что сделаю что-то не так.

— Кажется, ты проводишь с ней много времени?

Анна снова уставилась на скелеты.

— Мне показалось, вас интересуют Амали и мертвецы.

— Анна, ты сможешь поговорить еще с кем-то? Твоя история очень важна, полиция явно захочет ее проработать. Убийства расследует детектив Эндрю Райан. Он очень хороший человек, думаю, тебе понравится.

Девушка неуверенно посмотрела на меня и заправила волосы за оба уха.

— Я ничего не могу вам рассказать. Джон мог, а я на самом деле ничего и не знаю.

— Ты помнишь, где проходили семинары?

— На какой-то ферме. Я приехала в фургоне и не особо следила за дорогой, потому что мы играли. Когда возвращалась обратно, просто спала. Мы слишком мало отдыхали, и я совершенно вымоталась. Кроме Джона и Амали, я больше никого из них не видела. А теперь, вы говорите, она…

Внизу открылась дверь, по лестнице прокатился голос:

— Кто там?

— Прекрасно. Теперь я потеряю ключ, — прошептала Анна.

— Нам нельзя здесь находиться?

— Не совсем. Уходя из музея, я, можно сказать, просто не сдала ключи.

Восхитительно.

— Пойдем со мной, — приказала я, поднимаясь со скамейки. — Здесь есть кто-нибудь? — закричала я. — Мы здесь.

На лестнице послышались шаги, потом в дверях появился охранник. Вязаная шапочка надвинута на глаза, насквозь промокшая куртка едва прикрывает брюшко. Он тяжело дышал, его зубы в фиолетовом свете казались желтыми.

— О, как мы рады вас видеть! — рассыпалась я. — Мы делали зарисовки Odocoileus virginianus и совершенно забыли о времени. Все ушли рано из-за снега и, похоже, забыли про нас. Дверь захлопнули. — Я одарила его глупой улыбкой. — Я уже собиралась звонить в охрану.

— Вам нельзя здесь оставаться. Музей закрывается, — буркнул он.

Мое представление явно не произвело впечатления.

— Конечно. Нам надо идти. Ее муж с ума сойдет от беспокойства. — Я указала на Анну, та бешено кивала, словно заводная игрушка.

Охранник перевел водянистые глаза с Анны на меня, потом махнул рукой в сторону лестницы:

— Тогда пошли.

Мы не заставили себя упрашивать.

Снаружи еще шел дождь. Капли стали вязкими, как сироп, который мы с сестрой купили как-то у летних разносчиков товаров. Ее лицо поднялось из глубин памяти. Где ты, Гарри?

У Беркс-Холла Анна одарила меня странным взглядом:

— Odocoileus virginianus?

— Первое, что пришло в голову.

— В музее нет белохвостого оленя.

Неужели уголки ее рта приподнялись, или это просто холод? Я пожала плечами.

Анна неохотно дала мне свой домашний телефон и адрес. Мы попрощались, я заверила девушку, что Райан скоро ей позвонит. Когда я уже отошла от университета, что-то заставило меня обернуться. Анна стояла в арке старого готического здания, неподвижная, как ее кайнозойские друзья.

* * *

Добравшись до дома, я позвонила Райану на пейджер. Через пару минут запищал телефон. Я рассказала Райану о появлении Анны и нашем разговоре. Он пообещал оповестить следователя, чтобы полиция начала искать медицинскую карточку Амали Привенчер, и быстро положил трубку, собираясь связаться с Анной, пока она не ушла из кабинета Жанно. Перезвонит позже и расскажет, как прошел день.

Я поужинала салатом «Нисуаз» и круассанами, надолго залезла в ванну, потом надела старый шерстяной костюм, но так до конца и не согрелась, поэтому решила зажечь камин. Лучины закончились, так что я скатала в ком газету и сунула ее в дрова. В окно бились ледяные снежинки, а я смотрела, как занимается пламя.

Восемь сорок. Я взяла дневники Беланже и включила телевизор, надеясь, что человеческая речь и смех будут меня успокаивать. Если мыслям позволить развиваться самостоятельно, они понесутся, как кошки в ночи, завывая и шипя, доводя беспокойство до такой степени, что сон становится невозможным.

Не сработало. Джерри и Крамер старались как могли, но я не могла сосредоточиться.

Взгляд скользнул к камину. Пламя сошло на нет, превратившись в редкие огненные язычки на нижнем полене. Я подошла, разорвала и скатала в комочки несколько газет и сунула их в угли. Я переворачивала поленья, когда меня осенило.

Газеты!

Я забыла о микрофильмах!

Я пошла в спальню, вынула копии, которые сделала в Макгилле, и принесла их обратно на диван. Быстро нашла статью в «Ля Пресс».

История осталась все такой же немногословной. Двадцатого апреля 1845 года Эжени Николе уезжает во Францию. Она будет давать концерты в Париже и Брюсселе, проведет лето на юге Франции и вернется в Монреаль в июле. Далее указывались имена людей ее свиты и даты концертов. Короткий обзор карьеры, обычные заверения, что все будут скучать.

Монет хватило только до двадцать шестого апреля. Я бегло просмотрела распечатки, но имени Эжени больше не появлялось. Потом я вернулась назад и внимательно прочитала каждую статью.

Следующая заметка появилась двадцать второго апреля. В Париж направлялся еще один человек. Талант этого джентльмена состоял не в музыкальных способностях, а в ораторском искусстве. Он собирался произносить речи, обличающие рабство и побуждающие к торговле с Западной Африкой. Оратор родился на Золотом побережье, учился в Германии и получил звание профессора философии в университете Халле. Он только что прочитал курс лекций в Богословской школе Макгилла.

Я освежила в уме исторический ход событий. Тысяча восемьсот сорок пятый. Рабство процветает в Соединенных Штатах, но запрещено во Франции и Англии. Канада все еще остается британской колонией. Церковь и миссионеры умоляют африканцев не продавать братьев и сестер в рабство и предлагают европейцам взамен заняться законной торговлей с Западной Африкой. Как они это называли? «Легальная торговля».

Я с возрастающим интересом прочитала список пассажиров и название судна. Эжени Николе и Або Габаса пересекли море на одном корабле.

Я встала и поправила поленья.

Вот оно что! Неужели я разгадала секрет полуторавековой давности? Эжени Николе и Або Габаса? Любовная интрига?

Я надела ботинки, подошла к французскому окну, отодвинула щеколду и толкнула. Рама примерзла намертво. Я налегла всем телом, рама и мое бедро хрустнули.

Дрова замерзли, и я какое-то время пыталась освободить полено садовым совком. Вернувшись наконец в дом, я тряслась от холода, одежда покрылась сосульками. Когда я уже подходила к камину, какой-то звук заставил меня застыть на полпути.

Мой звонок не звенит, а чирикает. Что он и делал только что, прежде чем резко оборваться, будто кто-то оставил попытки.

Я уронила полено, кинулась к домофону и нажала на кнопку «видео». На экране появилась знакомая фигура, исчезающая в дверном проеме.

Я схватила ключи, побежала в коридор, открыла дверь в вестибюль. Внешняя дверь уже закрывалась. Я зажала язычок замка и распахнула двери.

На ступеньках распростерлась Дейзи Жанно.

Глава 31

Прежде чем я успела наклониться, она пошевелилась. Медленно подобрала под себя руки, перевернулась и села спиной ко мне.

— Вы не ушиблись?

Горло так пересохло, что звук получился высокий и протяжный.

Она вздрогнула от неожиданности и повернулась.

— Ступеньки заледенели, я поскользнулась, все в порядке.

Я протянула руку, она позволила себя поднять. Доктор Жанно дрожала и выглядела вовсе не «в порядке».

— Заходите, я сделаю вам чай.

— Нет, спасибо. Я не могу. Меня ждут. Не следовало выходить в такой жуткий вечер, но мне надо поговорить с вами.

— Пожалуйста, зайдите, дома будет теплее.

— Нет. Спасибо, — ответила Жанно холодным, как воздух на улице, голосом.

Она поправила шарф, потом взглянула мне прямо в глаза. Позади нее в пирамиде света от фонаря свистели пули ледяного снега. Сквозь туман ветки деревьев казались черными и лакированными.

— Доктор Бреннан, оставьте моих студентов в покое. Я пыталась вам помочь, но вы, похоже, злоупотребили моей добротой. Как вам не стыдно преследовать молодых девушек? А давать номер полиции, чтобы они запугивали мою ассистентку, просто немыслимо.

Она вытерла перчаткой глаза, оставив на щеке темное пятно. Злость вспыхнула, словно спичка. Я обхватила себя руками и почувствовала, как ногти впиваются в кожу сквозь фланель.

— О чем вы, черт возьми? Я не преследовала Анну! — огрызнулась я. — Это вам не шуточки! Люди умирают! Уже нашли десять трупов, и неизвестно, сколько их еще будет!

По лицу и рукам стучал град. Я его не замечала. Слова Жанно привели меня в бешенство, и я выплескивала все беспокойство и боль, которые накопились за последние недели.

— Дженнифер Кэннон и Амали Привенчер учились в Макгилле. Их убили, доктор Жанно. Но не просто убили. Нет, этого оказалось недостаточно. Какие-то чудовища натравили на них животных и наблюдали, как рвется кожа, как скальп вминается прямо в мозг.

Я продолжала, уже не в состоянии себя контролировать. Проходившая мимо пара ускорила шаги, несмотря на скользкий тротуар.

— В нескольких километрах отсюда вырезали и изуродовали целую семью, пожилую женщину застрелили в голову. Дети! Они убили двух младенцев! Восемнадцатилетнюю девушку разорвали на части, запихнули в чемодан и утопили прямо в нашем городе. Они мертвы, доктор Жанно, убиты группкой сумасшедших, которые считают себя образцами морали.

Мне стало жарко, несмотря на леденящий холод на улице.

— Вот что я вам скажу. — Я подняла трясущийся палец. — Я собираюсь найти этих самодовольных злобных ублюдков и отправить куда следует, не важно, сколько хоровых мальчиков, или наставников-консультантов, или почитателей Библии мне придется запугать. Включая ваших студентов! И вас тоже!

В темноте лицо Жанно казалось призрачным, размазанная тушь превращала его в жуткую маску. Левый глаз скрывался в тени из-за комка краски, от чего правый выглядел неестественно светлым.

Я опустила палец и снова обхватила себя руками. Я столько наговорила. Взрыв эмоций сходил на нет, и я начинала дрожать от холода.

Улица опустела и притихла. Слышалось только мое яростное дыхание.

Я не знала, что услышу в ответ, но совершенно неожидала последовавшего вопроса.

— При чем здесь это?

— Что?

О чем она?

— Библия и мальчики из церковного хора. Почему вы их упомянули?

— Потому что, по-моему, в убийствах виновны религиозные фанатики.

Жанно оставалась абсолютно спокойной. Когда она заговорила, голос был ледянее ночи, а слова заморозили меня сильнее, чем ветер.

— Вы слишком далеко зашли, доктор Бреннан. Остановитесь, пока не поздно. — Бесцветные глаза буравили мое лицо. — Если вы будете настаивать, мне придется принять меры.

По аллее прополз и остановился позади моего дома автомобиль. Когда он свернул на улицу, фары широкой полосой осветили здание и лицо Жанно.

Я напряглась и еще сильнее вонзила ногти в кожу.

О Боже!

Дело вовсе не в тени. Правый глаз Жанно неестественно бледный. Брови и ресницы, освобожденные от макияжа, сверкнули белизной в мимолетном луче.

Жанно, наверное, что-то заметила по моему лицу, потому что подняла шарф выше, повернулась и спустилась по лестнице. Она не оглядывалась.

* * *

Когда я вернулась в дом, на автоответчике мигала лампочка. Райан. Я трясущимися руками набрала его номер.

— Жанно замешана в деле, — не теряя времени, сообщила я. — Она приходила ко мне и убеждала прекратить расследование. Похоже, твой звонок ей не понравился. Послушай, когда мы во второй раз ездили на остров Святой Елены, ты заметил мужчину с белой полосой?

— Да. Щуплый парень, худой как щепка, высокий. Он приходил поговорить с Оуэнсом, — подтвердил Райан усталым голосом.

— У Жанно такая же депигментация, такие же глаза. Сразу непонятно, потому что она подкрашивает ресницы и брови.

— И на волосах такая же белая полоса?

— Точно не знаю, может, она красится. Слушай, эти двое, наверное, родственники. Такая странная аномалия не может быть просто совпадением.

— Брат с сестрой?

— Я тогда не особо обращала внимание, но, по-моему, парень со Святой Елены слишком молодой для отца и слишком взрослый для сына.

— Если она с Теннессийских гор, генетические варианты ограничены.

— Очень смешно.

Мне не до грубых шуток.

— Там есть целые кланы с одним набором генов.

— Я серьезно, Райан.

— Ну, знаешь, одинаковые полоски на разных особях. — Он передразнивал Джеффа Фоксворти. — Если твоя полоска такая же, как у сестры, значит, ты можешь быть…

Полоски. О чем-то они мне напоминали.

— Что ты сказал?

— Особи, так называемые…

— Да прекрати наконец! Мне кое-что пришло в голову. Помнишь, как охарактеризовал посетителя отец Хайди?

На линии повисло молчание.

— Он говорил, что парень напомнил ему скунса. Проклятого скунса.

— Черт. Может, папаша вовсе не старался приукрасить?

В полицейском кабинете надрывался телефон. Никто не отвечал.

— Думаешь, Оуэнс отправил в Техас Полоску? — спросил Райан.

— Нет, не Оуэнс. И Катрин, и старик говорили о женщине. Я думаю, это Жанно. Наверное, она руководила представлением отсюда и отдавала указания своим приближенным в каждой из общин. Еще Жанно скорее всего набирала людей в кампусе через какие-то семинары.

— Что еще по поводу Жанно?

Я рассказала ему все, что знала, включая ее обращение с ассистенткой, и спросила, что он выяснил в разговоре с Анной.

— Немного. Она порядочно скрывает.

— Может, Анна принимает наркотики?

Телефон снова зазвонил.

— Ты там один?

За исключением телефонных трелей, в полицейском кабинете не было слышно ни звука.

— Всех отпустили из-за жуткого шторма. У тебя все в порядке?

— В каком смысле?

— Ты что, новости не слушаешь? Снегопад спутал все карты. Аэропорт закрыт, по большинству менее важных дорог не проехать. Провода ломаются, как сухие макароны, на южном побережье темно и холодно. Отцы города начинают беспокоиться о стариках. И мародерах.

— У меня пока все нормально. Люди Бейкера нашли какую-нибудь связь между общиной на острове Святой Елены и Техасом?

— Не совсем. Старик с собакой все твердил о встрече с ангелом-хранителем. Похоже, у Оуэнса и его приятелей тот же план. Все описано в их дневниках.

— Дневниках?

— Да. Кажется, у одного из верующих оказался писательский талант.

— И?..

Он медленно вздохнул.

— Ну говори же.

— По словам одного эксперта, речь там идет явно об Апокалипсисе, который должен случиться прямо сейчас. Община к нему подготовилась. Шериф Бейкер не стал испытывать судьбу и вызвал ФБР.

— Они узнали, куда направляются сектанты? Я имею в виду — в земной жизни?

— Они собираются встретиться с ангелом-хранителем и перейти в лучший мир. С таким мы сталкивались не раз. Но они хорошо организованы. Явно готовились к путешествию очень долго.

— Жанно! Мне надо найти Жанно! Это она! Она — ангел-хранитель!

Я знала, что кричу как ненормальная, но не могла сдерживаться.

— Ладно, согласен. Пора прижать мисс Дейзи. Когда она от тебя ушла?

— Пятнадцать минут назад.

— Куда?

— Не знаю. Сказала, что ее кто-то ждет.

— Ладно. Я найду ее. Бреннан, если ты не ошибаешься, маленький профессор — очень опасная женщина. Ничего, я повторяю, ничего не предпринимай сама. Я знаю, ты волнуешься за Гарри, но, если она попала в беду, спасти ее смогут только профессионалы. Поняла?

— Можно мне почистить зубы? Или это считается опасным для жизни? — огрызнулась я.

Его опека рождала во мне не лучшие чувства.

— Ты все понимаешь. Зажги свечи, если нет света. Я приеду к тебе, как только что-то узнаю.

Я повесила трубку и подошла к французскому окну. Мне не хватало пространства, я откинула штору. Внутренний дворик походил на сказочный сад: деревья и кусты из стеклянных нитей. Прозрачные сети покрывали верхние балконы и стелились по кирпичным дымоходам и стенам.

Я нашла свечи, спички и фонарик, потом вытащила из спортивной сумки радио с наушниками и сложила все на столик в кухне. Затем вернулась в гостиную, улеглась на диван и включила новости.

Райан не соврал. Все только и говорили что о шторме. По всей провинции выходят из строя провода, «Гидро-Квебек» не может сказать, когда восстановится подача электроэнергии. Температура стремительно падает, ожидается дальнейшее похолодание.

Я накинула куртку и трижды сходила за дровами. Если отключат электричество, у меня будет тепло. Потом достала еще несколько одеял и бросила на кровать. Когда вернулась в комнату, мрачный телеведущий зачитывал список отмененных событий.

Обычный, странным образом успокаивающий ритуал. Когда на юге возникает угроза снежной бури, закрываются школы, замирает жизнь города, обезумевшие люди сметают все с магазинных полок. Обычно буран так и не приходит, а если снег и начинает падать, на следующий день все тает. В Монреале к буре готовятся методично, без спешки, с сознанием, что «мы справимся».

Я занималась приготовлениями минут пятнадцать. Следующие десять минут мое внимание занимали новости. Небольшая передышка. Когда я выключила телевизор, беспокойство вернулось в полной мере. Я чувствовала себя жучком на булавке. Райан прав. Я ничего не могу сделать, и моя беспомощность только прибавляет тревоги.

Я начала готовиться ко сну, надеясь немного попридержать дурные мысли. Не сработало. Как только забралась в постель, воображаемые запруды прорвало.

Гарри. Почему я ее не слушала? Почему думала только о себе. Куда она делась? Почему не позвонила сыну? Почему не позвонила мне?

Дейзи Жанно. С кем она собиралась встретиться? Какой безумный план придумала? Сколько еще невинных душ планирует забрать с собой?

Хайди Шнайдер. Кто испугался малышей Хайди так, что прибегнул к жестокому детоубийству? Стали ли их смерти предвестниками нового кровопролития?

Дженнифер Кэннон. Амали Привенчер. Кэрол Кэмптуа. Была ли их гибель частью кошмара? Какие дьявольские нормы они нарушили? Или их смерть служила для исполнения адского ритуала? Неужели мою сестру ожидает та же участь?

Когда зазвонил телефон, я подпрыгнула и уронила фонарь на пол.

«Райан, — молила я. — Пусть это будет Райан, он поймал Жанно».

В трубке зазвучал голос моего племянника:

— О Боже, тетя Темпе. Ну и натворил я дел. Она звонила. Я нашел запись на другой кассете.

— Какой кассете?

— У меня старый автоответчик с крошечными кассетами. Та плохо перематывалась, и я вставил другую. И не вспоминал о ней, пока ко мне не зашла подруга. Я на нее сильно злился, потому что мы договорились на прошлой неделе погулять, но когда я за ней зашел, ее не оказалось дома. Она забежала сегодня вечером, я послал ее к черту, но она уверяла, что оставляла сообщение. Мы поспорили, я вытащил старую кассету и проиграл запись. Оно там и правда было, но и сообщение Гарри тоже. В самом конце.

— Что говорила мама?

— Злилась. Вы же знаете Гарри. Но в то же время боялась. Она звонила с какой-то фермы, хотела уехать оттуда, но никто не собирался везти ее до Монреаля. Похоже, Гарри еще в Канаде.

— Что еще она сказала?

Сердце билось так громко, что, наверное, даже племянник его слышал.

— Дела пошли неважно, и она хочет выйти из игры. Потом лента заела, или Гарри бросила трубку, или еще что. Я не понял точно. Просто сообщение закончилось.

— Когда она звонила?

— Пэм звонила в понедельник. Гарри оставила сообщение позже.

— У тебя нет индикатора даты?

— Машинку собрали во времена Трумена.

— Когда ты сменил кассету?

— В среду или в четверг. Не уверен. Но до выходных. Точно.

— Думай, Кит!

На линии послышалось жужжание.

— В четверг. Когда я вернулся домой с лодки жутко усталый, а кассета не желала перематываться, я просто вытащил ее и вставил другую. Да, именно тогда. Черт, значит, она звонила четыре дня назад или даже шесть. Боже, надеюсь у нее все в порядке. У нее был такой испуганный голос, слишком испуганный даже для Гарри.

— Кажется, я знаю, с кем она. Все будет хорошо. Я сама себе не верила.

— Скажите мне, когда увидите ее. Скажите, что я очень жалею, что так получилось. Просто не подумал.

Я подошла к окну и прижалась лицом к стеклу. Тонкая корочка льда превращала уличные фонари в крошечные солнца, а окна соседей в сияющие квадратики. Я думала о сестре, затерявшейся где-то там, посреди шторма, и по лицу катились слезы.

Я заставила себя лечь в постель, включила лампу и приготовилась ждать звонка Райана.

Время от времени лампочка мигала, свет становился приглушенным, потом все снова возвращалось к норме. Прошла вечность. Телефон молчал.

Я задремала.

Именно сон привел меня к окончательному прозрению.

Глава 32

Я смотрела на старую церковь. Кругом зима, все деревья стоят голые. Несмотря на свинцовое небо, ветви отбрасывают паутины теней на выветрившийся серый камень. В воздухе пахнет снегом, вокруг сгущается предштормовая тишина. Вдалеке виднеется замерзшее озеро.

Открывается дверь, и на фоне теплого желтого света вырисовывается силуэт. Он колеблется, потом направляется в мою сторону, пригнув от ветра голову. Человек подходит ближе, и я понимаю, что это женщина. Она одета в длинную черную мантию и покров.

Женщина приближается, и появляются первые хлопья снега. Незнакомка несет свечу, и я понимаю, что пригибается она, чтобы защитить пламя. Удивительно, как оно до сих пор не погасло.

Женщина останавливается и кивает. Покров уже засыпан снежинками. Я пытаюсь разглядеть ее лицо, но оно то проясняется, то снова подергивается дымкой, как камешки на дне глубокой реки.

Она поворачивается, и я следую за ней.

Женщина все удаляется и удаляется. Я в тревоге пытаюсь настичь ее, но тело не слушается. Ноги наливаются тяжестью, и я не могу идти быстрее. Она исчезает за дверью. Я кричу, но звука нет.

Потом я оказываюсь в церкви, все погружено во мрак. Каменные стены, земляной пол. Громадные резные окна уходят ввысь, в темноту. Снаружи, как дым, вьются крошечные снежинки.

Я не помню, зачем пришла в церковь. Чувствую себя виноватой, потому что это важно. Кто-то послал меня, но кто?

Я бреду в полутьме, смотрю вниз и замечаю свои голые ноги. Мне стыдно, потому что я не помню, где оставила ботинки. Я хочу выйти, но не знаю, где дверь. Я понимаю, что, если не выполню задание, меня не выпустят.

Я слышу приглушенные голоса и иду на их звук. На земле есть что-то неопределенное, образ, который я не могу распознать. Я иду к нему, и тени распадаются на отдельные предметы.

Круг из свернутых коконов. Я смотрю на них. Слишком маленькие для человеческих тел, но по форме похожи.

Я подхожу к одному из них и отворачиваю край материи. Приглушенное жужжание. Откидываю ткань, вырывается туча мух и улетает к окну. Стекло затянуто туманом; я смотрю, как насекомые направляются к нему.

Опускаю глаза к кокону. Не тороплюсь, потому что он не может быть трупом. Мертвых так не заворачивают.

Но я ошибаюсь. Знакомые черты. На меня смотрит Амали Привенчер, ее лицо похоже на карикатуру в серых тонах.

И все-таки я не могу торопиться. Перехожу от свертка к свертку и отпускаю мух в темноту. Белые лица, остановившиеся глаза, я никого не узнаю. Кроме одного.

Размеры подсказывают мне прежде, чем я разворачиваю саван. Он настолько меньше остальных. Я не хочу смотреть, но не могу остановиться.

Нет! Я пытаюсь не верить собственным глазам, но не получается.

Карли лежит на животике, ручки сжаты в кулачки.

Потом я вижу еще два крошечных свертка, они лежат рядом.

Я кричу, но снова не слышу звука.

Мне на плечо опускается рука. Поднимаю глаза и вижу свою проводницу. Она изменилась, или просто прояснился ее образ.

Монахиня, потертые и заплесневелые облачения. Когда она движется, я слышу хруст суставов, чувствую запах мокрой земли и разложения.

Я поднимаюсь. Ее шоколадная кожа покрыта красными сочащимися язвами. Я узнаю Элизабет Николе.

«Кто ты?»

Я задаю вопрос мысленно, но она отвечает:

— Надень наряд, чей черен цвет.

Я не понимаю.

— Зачем ты здесь?

— Невольная Христова невеста.

Потом я вижу еще одну фигуру. Она стоит в отдалении, приглушенный отсвет снегопада скрывает ее черты и окрашивает волосы в тусклый серый цвет. Наши взгляды пересекаются, и она открывает рот, но я не могу разобрать слов.

— Гарри! — кричу я, но мой голос теряется.

Гарри не слышит. Она протягивает руки, ее губы шевелятся, черный овал на фоне призрачного лица.

И снова я кричу, но звука нет.

Она снова говорит, и я слышу, хотя ее голос очень далеко, как звуки, доносящиеся с той стороны реки.

— Помоги мне. Я умираю.

— Нет!

Я пытаюсь бежать, но ноги не двигаются.

Гарри заходит в коридор, который я раньше не замечала. Над ним виднеется надпись: «Ангел-хранитель». Гарри превращается в тень, сливается с тьмой.

Я зову ее, но она не оборачивается. Я пытаюсь бежать следом, но тело не слушается, ничто не двигается, только слезы по щекам.

Моя проводница меняется. Из спины вырастают длинные черные крылья, лицо бледнеет и трескается. Глаза замораживаются в два куска камня. Я вглядываюсь в них, зрачки проясняются, брови и ресницы обесцвечиваются. В волосах появляется белая полоса и стремительно распространяется назад, отделяет скальп и отбрасывает его высоко в воздух. Тот медленно опускается на пол, крой мух тотчас окутывает его.

— Порядку надо подчиняться.

Голос идет отовсюду и ниоткуда.

Окружение меняется, я переношусь в деревню в низине. Длинные солнечные лучи пронзают луизианский мох, гигантские тени танцуют меж деревьев. Стоит жара, я копаю. Пот льет ручьями, я зачерпываю землю цвета высохшей крови и кидаю на кучу позади. Лопата на что-то натыкается, я осторожно смахиваю грязь. Белый мех, измазанный кирпично-красной глиной. Продвигаюсь вдоль позвоночника. Рука с длинными красными ногтями. Я откапываю руку. Ковбойская бахрома. Все блестит на солнце. Я вижу лицо Гарри и кричу.

* * *

Я вскочила с колотящимся сердцем, вся в поту. Не меньше минуты соображала, где я нахожусь.

Монреаль. Спальня. Снежный буран.

Свет еще горит, в комнате тихо. Я посмотрела на часы. Три сорок два.

«Успокойся. Это просто сон. Он отражает страхи и беспокойство, а не реальность».

Следующая мысль. Звонок Райана. Может, я проспала?

Я отбросила одеяло и кинулась в гостиную. Автоответчик безмолвствовал.

Вернувшись в спальню, я сняла влажную одежду. Скидывая на пол панталоны, заметила красные полумесяцы от ногтей на ладонях. Надела джинсы и толстый свитер.

Снова заснуть вряд ли удастся, поэтому я пошла на кухню и поставила чайник. Сон вызвал тошноту. Я не хотела вспоминать о нем, но видение задело какие-то уголки памяти, пришлось разгадывать смысл. Я взяла чай и уселась на диван.

Мои сны не просто сказочные, кошмарные или гротескные. Они делятся на два типа.

Обычно я не могу набрать номер, найти дорогу, сесть на самолет. Должна сдавать экзамен, но не посещала ни одного занятия. Проще простого: беспокойство.

Гораздо реже приходится долго разгадывать послание. Подсознание разбирает информацию, которую накопил мозг, и облекает ее в сюрреалистические формы. А мне остается только расшифровывать.

Сегодняшний кошмар явно второго типа. Я закрыла глаза, пытаясь понять хоть что-то. Образы вспыхивали, будто сквозь щели в частоколе.

Компьютерное лицо Амали Привенчер.

Мертвые младенцы.

Крылатая Дейзи Жанно. Я вспомнила свой разговор с Райаном. Действительно ли она ангел смерти?

Церковь. Она напоминала монастырь в Мемфремагоге. Почему подсознание извлекло его на поверхность?

Элизабет Николе.

Гарри, умоляющая о помощи, потом исчезающая в темном тоннеле. Мертвые Гарри с Птенчиком. Может, Гарри грозит серьезная опасность?

Невольная невеста. Что, черт возьми, она имела в виду? Элизабет удерживали против воли? Вот в чем заключается ее святая сущность?

Я не успела додумать, потому что тут позвонили в дверь. Друг или враг? — гадала я, бредя к домофону и нажимая на кнопку.

Экран заполнила долговязая фигура Райана. Я впустила его и наблюдала по монитору, как он пробирается по коридору. Райан выглядел как выживший на Тропе слез.

— Устал?

— День выдался долгий плюс сверхурочные. Я работаю в одиночку, и все из-за бури.

Райан вытер ботинки и расстегнул куртку. Когда стянул шапку, на пол посыпался лед. Он не спрашивал, почему я одета в четыре часа утра, а я не спрашивала, почему он пришел так рано.

— Бейкер нашел Катрин. Она в последний момент передумала и бросила Оуэнса.

— Ребенок?

Сердце билось как сумасшедшее.

— Он тоже там.

— Где?

— У тебя есть кофе?

— Да, конечно.

Райан швырнул шапку на столик в коридоре и пошел за мной на кухню. Он говорил, пока я молола зерна и заливала воду.

— Катрин пряталась с парнем по фамилии Эспиноза. Помнишь соседку, которая позвонила в социальную службу насчет Оуэнса?

— Мне казалось, соседка умерла.

— Да. Он ее сын. Один из верующих, только имеет постоянную работу и живет чуть дальше, в доме матери.

— Как Катрин удалось забрать Карли?

— Он уже ждал ее там. Кто-то увел грузовики в Чарлстон, а секта разместилась в доме Эспинозы. Они все время сидели на острове. Потом, когда страсти поутихли, уехали.

— Как?

— Разделились на группы, и каждый отправился своей дорогой. Одни — на лодках, другие — на попутках. Похоже, Оуэнс умеет скрываться. А мы как идиоты гонялись за грузовиками.

Я дала ему дымящуюся кружку.

— Катрин должна была ехать с Эспинозой и еще одним парнем, но уговорила их остаться.

— Где второй парень?

— Эспиноза не желает распространяться по этому поводу.

— Куда все уехали?

В горле застрял комок, я уже знала ответ.

— Кажется, сюда.

Я промолчала.

— Катрин точно не знает, куда направлялись сектанты, но уверяет, что они собирались переходить через границу. Верующие путешествуют по двое и по трое по дорогам, которые не патрулируются.

— Где?

— Она слышала разговоры о Вермонте. Дорожные патрули и служба эмиграции предупреждение получили, но, наверное, уже слишком поздно. У сектантов было целых три дня, а Канада не Ливия, когда речь идет о пересечении границы.

Райан потягивал свой кофе.

— Катрин говорит, что никогда особо не обращала внимания на маршрут, потому что не думала, что они и вправду куда-то поедут. Но в одном она уверена. Когда сектанты найдут ангела-хранителя, все умрут.

Я начала вытирать стол, не замечая, что он уже чист. Долгое время мы молчали.

— Твоя сестра не появлялась?

Желудок снова сжался.

— Нет.

Райан заговорил очень тихо:

— Ребята Бейкера нашли кое-что в общине на Святой Елене.

— Что?

Меня пронзил укол страха.

— Письмо Оуэнсу. В нем некто по имени Даниэль обсуждает «Обретение внутренней жизни». — На мое плечо легла ладонь. — Похоже, организация служила им прикрытием; Оуэнс пропускал сторонников через курсы. Эта часть остается неясной, но они определенно использовали семинары для вербовки новичков.

— Господи!

— Письмо написано два месяца назад, но откуда оно пришло — не указано. Содержание туманное, похоже, им необходимо достичь какого-то определенного числа, и Даниэль обещает все устроить.

— Как? — Я едва могла говорить.

— Он не уточняет. Больше «Обретение внутренней жизни» не упоминается. Только в одном письме.

Сон вспыхнул в голове во всех подробностях, кровь заледенела в жилах.

— Гарри у них! — дрожащими губами прошептала я. — Надо ее найти!

— Найдем.

Я рассказала ему о звонке Кита.

— Черт!

— Как такие люди годами остаются незамеченными, а когда мы садимся им на хвост, просто испаряются? — ломающимся голосом спросила я.

Райан поставил кружку и развернул меня обеими руками. Я сжимала губку так сильно, что она шипела.

— Они не оставляют следов, потому что пользуются неиссякаемыми источниками нелегального дохода. Расплачиваются только наличными и вроде не делают ничего незаконного.

— Только убивают!

Я попыталась вырваться, но Райан держал меня крепко.

— Я имею в виду, что этих сволочей нельзя поймать на наркотиках, краже или махинациях с кредитной картой. Нет денежного следа и нет свидетельства о преступлении, а именно здесь обычно находят зацепки. — Он впился в меня взглядом. — Но они зря залезли на мою территорию, потому что теперь я прижму этих бешеных фанатиков.

Я вырвалась из его захвата и швырнула на пол губку.

— Что сказала Жанно?

— Я пытался застать ее в кабинете. Потом осаждал дома. Безрезультатно и там, и там. Не забудь, Бреннан, я занимаюсь всем один. Буря отрезала провинцию от остального мира.

— Что-нибудь узнал об Амали Привенчер и Дженнифер Кэннон?

— Университет занял привычную позицию. Они не скажут о студенте ни слова без постановления суда.

Это была последняя капля. Я оттолкнула его и кинулась в спальню. Когда Райан появился на пороге, я натягивала шерстяные носки.

— Что ты задумала?

— Хочу задать Анне Гойетт кое-какие вопросы, а потом найду свою сестру.

— Ух ты, скаут. На улице лежат полярные снега.

— Справлюсь.

— На пятилетней «мазде»?

Я так тряслась, что никак не могла завязать ботинки. Остановилась, распутала узел, осторожно продела шнурки в отверстия. Потом проделала то же с другим ботинком и повернулась к Райану:

— Я не буду сидеть здесь и ждать, пока убьют мою сестру. Пусть их мучают идеи о самоубийстве, но Гарри они с собой не заберут. С тобой или без тебя, я ее найду, Райан. Прямо сейчас!

Он разглядывал меня целую минуту. Потом глубоко вздохнул и открыл рот.

Но тут свет замигал и погас.

Глава 33

На полу в джипе Райана растекались лужицы растаявшего снега. «Дворники» махали из стороны в сторону, то и дело соскребая со стекла льдинки. Сквозь чистые участки лобового стекла виднелись миллионы серебристых градинок, пронзающие лучи наших фар.

Сентервилль стоял темный и опустевший. Ни фонарей, ни света в окнах домов, ни неоновых реклам, ни дорожных знаков. Из автомобилей ездили только полицейские машины. Желтые ленты огораживали тротуары рядом с многоэтажками, чтобы люди не пострадали от падающих сосулек. Я гадала, кто вообще решится сегодня пойти на работу. Время от времени раздавался треск, и на асфальте взрывалась ледяная бомба. Окружающая картина напоминала о последних кадрах из Сараево, и я представила своих соседей в темных холодных комнатах.

Райан прорывался сквозь буран: плечи напряжены, пальцы вцепились в руль. Он ехал на постоянной низкой скорости, на прямой постепенно добавлял газу, а задолго до поворота замедлял движение. Но даже и так нас нередко заносило. Хорошо, что Райан взял джип. Встретившиеся нам по пути легковушки больше скользили, чем катились.

Мы взобрались по дороге и повернули на восток к Доктор-Пенфилд. Перед нами сиял под напряжением собственных генераторов «Монреаль-Дженерал». Левой рукой я терзала подлокотник кресла, а правую сжала в кулак.

— Здесь чертовски холодно. Почему идет не снег, а град? — рявкнула я.

Сказывались напряжение и страх. Райан не отрывал взгляда от дороги.

— По радио говорили, что все дело в каком-то перепаде: в облаках теплее, чем на земле. На небе образуются дождевые капли, которые замерзают на лету. Под весом льда вышла из строя вся энергосистема.

— Когда ее исправят?

— Парни из гидрометцентра говорят, что система завязла безнадежно.

Я закрыла глаза и сосредоточилась на звуках. Печка. «Дворники». Вой ветра. Стук сердца.

Автомобиль резко свернул, и я открыла глаза. Разжала кулак и включила радио.

Заговорил серьезный, но успокаивающий голос. Большая часть провинции осталась без электричества, три тысячи служащих «Гидро-Квебек» вышли на работу. Команды работают посменно, однако когда линии починят — сказать сложно.

Трансформатор, обслуживающий Сентервилль, вышел из строя из-за перегрузки, но им занимаются в первую очередь. Очистительный завод не работает, горожанам следует кипятить воду из-под крана.

При том, что электричества нет, подумала я.

Строят временные убежища. С рассветом полиция начнет обходить дома в поисках пострадавших от бурана пожилых людей. Многие дороги уже закрыты, мотоциклистам рекомендовано сегодня остаться дома.

Я выключила радио с отчаянным желанием оказаться дома. С сестрой. Мысль о Гарри вызвала какую-то пульсацию под левым глазом.

«Забудь о головной боли и думай, Бреннан. От тебя не будет никакой пользы, если позволишь отчаянию овладеть тобой».

Гойетт жили в местечке под названием Плато, мы свернули на север, потом на восток по авеню де Пин. Вверх по склону виднелись огни больницы Королевы Виктории. Снизу черной дырой зиял университет Макгилла, Дальше город и береговая линия, разглядеть можно только площадь Виль-Мари.

Райан повернул на север, на Сен-Дени. Обычно забитая туристами и лавочниками улица осталась на растерзание ветру и льду. Прозрачная сетка покрывала все вокруг, стирала названия бутиков и бистро.

В Мон-Ройяле мы снова направились на восток, повернули на юг на улице Христофора Колумба и через десять минут оказались у дома, адрес которого мне дала Анна.

Типичное для Монреаля здание из трех квартир, с нишей впереди и узкой металлической лестницей, ведущей на второй этаж. Райан остановил джип у обочины, не подъезжая к дому вплотную.

Когда мы выбрались наружу, льдинки впились в мои щеки, как крошечные угольки, так что даже слезы навернулись. Пригнувшись от ветра, мы поднялись к квартире Гойетт, то и дело поскальзываясь на замерзших ступеньках. Звонок покрылся твердым серым панцирем, я постучала в дверь. Занавеска-тут же отодвинулась, и появилось лицо Анны. Девушка покачала головой по ту сторону покрытого инеем стекла.

— Открой дверь, Анна! — закричала я.

Она еще яростнее замахала головой, но мне было не до переговоров.

— Сейчас же открывай свою чертову дверь!

Анна застыла, рука метнулась к уху. Она подалась назад, и я уже думала, что девушка собирается уйти. Однако тут же послышался звон ключей в замке и скрип двери.

Я не стала ждать, толкнула дверь, и мы с Райаном оказались внутри прежде, чем Анна успела это понять.

Девушка попятилась, сложила руки на груди и вцепилась в рукава жакета. На деревянном столике горела масляная лампа, от пламени на стенах узкого коридора плясали и извивались длинные тени.

— Почему вы никак не оставите меня в покое?

Ее глаза казались огромными в мерцающем свете.

— Нам нужна твоя помощь, Анна.

— Я не могу.

— Можешь.

— Я сказала ей то же самое. Я не могу. Они найдут меня.

Ее голос дрожал, на лице застыл настоящий ужас. От ее вида у меня заныло сердце. Мне знакомо такое выражение. Этот страх был и на лице моей подруги, напуганной преследующим ее мужчиной. Я убедила ее, что опасности на самом деле нет, и она умерла из-за этого.

— Кому сказала?

Я гадала, где ее мать.

— Доктору Жанно.

— Она приходила сюда?

Кивок.

— Когда?

— Несколько часов назад. Я спала.

— Что она хотела?

Анна метнула взгляд на Райана, потом уставилась в пол.

— Доктор Жанно задавала странные вопросы. Видела ли я кого-нибудь из секты Амали. Кажется, она собиралась за город, туда, где я проходила семинары. Я… она меня ударила. Меня никто так не бил. Она как с ума сошла. С ней такого никогда не случалось.

Я слышала муку и стыд в голосе Анны, как будто девушка винила в побоях себя. Она казалась такой маленькой в темноте, что мне хотелось подойти и обнять ее.

— Не вини себя, Анна.

Плечи девушки затряслись, и я погладила ее по волосам. Они заискрились в неверном свете лампы.

— Я бы помогла ей, но я правда не помню. Я… тогда переживала не лучшие времена.

— Знаю, но, пожалуйста, подумай хорошенько. Обо всем, что связано с тем местом, куда тебя отвезли.

— Я пыталась. Ничего не выходит.

Мне захотелось физически вытрясти из нее информацию, которая может спасти мою сестру. Я вспомнила курс по детской психологии. Никакой абстракции, задавайте конкретные вопросы. Я осторожно отодвинула Анну на расстояние вытянутой руки и взяла за подбородок.

— Когда вы ехали на семинары, тебя забирали из школы?

— Нет, они заехали сюда.

— Куда вы свернули с твоей улицы?

— Не помню.

— А как выехали из города?

— Тоже нет.

«Абстракции, Бреннан».

— Вы переезжали мост?

Она сузила глаза, потом кивнула.

— Какой?

— Не знаю. Постойте, там был остров с множеством высоких зданий.

— Ile des Soeurs, — сказал Райан.

— Да. — Она широко распахнула глаза. — Кто-то пошутил о монахинях, живущих в кооперативных квартирах. Понимаете, soeurs, сестры.

— Мост Шамплейн, — определил Райан.

— Далеко до фермы?

— Я…

— Сколько вы ехали?

— Минут сорок пять. Да. Когда мы добрались, водитель хвастался, что справился меньше чем за час.

— Что ты увидела, когда вышла из фургона?

В ее глазах снова отразилось сомнение. Потом медленно, будто истолковывая пятна Роршаха:

— Как раз перед приездом появилась высокая башня с проводами, антеннами и дисками. Потом крошечный домик. Наверное, его построили для детей, ждущих школьного автобуса. Я еще подумала, что его сделали из имбирного пряника и украсили глазировкой.

Тут позади Анны появилось еще одно лицо. Без макияжа, блестящее и бледное в мерцающем свете.

— Кто вы такие? Что вам нужно среди ночи?

Английский с жутким акцентом.

Не дожидаясь ответа, женщина схватила Анну за руку и потащила за собой.

— Оставьте мою дочь в покое.

— Мадам Гойетт, люди умирают. Ваша дочь может их спасти.

— Ей нездоровится. А теперь уходите. — Она указала на дверь. — Уходите сейчас же, или я позову полицию.

Призрачное лицо. Неверный свет. Коридор, похожий на туннель. Я вернулась в свое видение и внезапно вспомнила. Я знаю, и мне необходимо туда попасть!

Райан заговорил было, но я прервала его.

— Спасибо, ваша дочь нам очень помогла, — выдавила я.

Райан зло взглянул на меня, когда я ринулась мимо него в открытую дверь и чуть не скатилась в своем энтузиазме с замерзших ступенек. Я уже не чувствовала холода, дожидаясь у джипа, пока Райан поговорит с мадам Гойетт. Он надвинул на глаза шапочку и подошел по дорожке из гравия.

— Что за…

— Дай мне карту, Райан.

— Маленькая дурочка могла…

— У тебя есть карта этой чертовой провинции? — прошипела я.

Райан молча обошел джип с другой стороны, и мы залезли внутрь. Он вытащил карту из кармана на двери у сиденья водителя, а я взяла фонарик. Пока я возилась с картой, он завел двигатель, потом вышел из машины — почистить лобовое стекло.

Я нашла Монреаль, проследила путь по мосту Шамплейн и до Десятой восточной дороги. Онемевшим пальцем провела по пути к Мемфремагогу. Перед глазами стояла старая церковь, и могила, и указательный столб, почти погребенный под снегом.

Я двигала палец вдоль шоссе, подсчитывая время пути. Названия расплывались в свете фонарика.

Виль-Мари. Сен-Грегуар. Сен-Анжеле-де-Монуар.

Когда я наконец увидела, сердце перестало биться. Боже, только бы успеть!

Я опустила стекло и закричала в завывающий ветер.

Скрип прекратился, открылась дверь. Райан кинул щетку назад и сел за руль. Он стащил перчатки, я отдала ему карту и фонарик. Молча показала на маленькую точку на карте. Райан без слов изучал ее, его дыхание вырывалось паром в желтом свете фар.

— Черт!

Ледяной кристаллик растаял на его ресницах, и капля потекла по щеке. Райан вытер глаз.

— Все сходится. Энджел-Гуардиан^[38]. Это не человек, а место. Они собираются встретиться в Энджел-Гуардиане. Отсюда сорок пять минут езды.

— Как ты узнала? — спросил он.

Я не хотела сейчас рассказывать о своих снах.

— Вспомнила указатель на дороге в Мемфремагог. Поехали.

— Бреннан…

— Райан, я еще раз повторяю. Я найду свою сестру. — Я пыталась не сорваться на крик. — И поеду, с тобой или без тебя. Вези меня домой или в Энджел-Гуардиан.

Он поколебался.

— Черт!

Райан вылез, наклонил свое сиденье вперед, порылся сзади. Когда он захлопывал дверь, я заметила, как он опустил что-то в карман и застегнул молнию. Потом занялся чисткой стекла.

Через минуту Райан вернулся, молча застегнул ремень безопасности, завел мотор и нажал на педаль. Колеса завертелись, но мы остались на месте. Он перешел на задний ход, потом опять включил первую передачу. Машина закачалась, Райан повторил все снова. Джип высвободился, и мы медленно поползли по улице.

Я молчала, пока мы тащились на юг по улице Христофора Колумба, потом на запад по Рейчел. У Сен-Дени Райан повернул на юг, повторяя путь, по которому мы только что ехали.

Черт! Он везет меня домой. От мысли о поездке в Энджел-Гуардиан у меня похолодело в груди.

Я закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья, чтобы успокоиться. «У тебя есть цепи, Бреннан. Закрепишь их и поедешь так же, как Райан». Чертов Райан!

Тишина вторглась в мои размышления. Я открыла глаза в кромешной тьме. Льдинки больше не барабанили по лобовому стеклу.

— Где мы?

— Туннель Виль-Мари.

Я промолчала. Райан пронесся, как космический корабль по пространственно-временному туннелю гипотетической вселенной. Когда он свернул к мосту Шамплейн, я испытала и облегчение, и опасение одновременно.

Да! Энджел-Гуардиан.

Через десять световых лет мы уже пересекали реку Святого Лаврентия. Река выглядела неестественно густой, на фоне неба чернели здания Ile des Soeurs. Неоновые вывески не горели, но я знала, что на них написано. «Нортел». «Кодак». «Ханивелл». Так обычно. Так знакомо в мире на закате второго тысячелетия. Жаль, что я еду не к их блестящим офисам, а к ждущему впереди безумию.

Атмосфера в джипе была тяжелая. Райан сосредоточился на дороге, я терзала большой палец. Глазела в окно, избегая мыслей о предстоящих событиях.

Мы ползли по холодному неприступному миру, словно луч жизни по замороженной планете. Дальше на восток льда становилось все больше, предметы теряли очертания и краски. Края таяли, сливались, как части гигантской пластиковой скульптуры.

Указательные столбы, знаки и рекламные щиты онемели, стерлись сообщения и границы. То тут, то там в темноте виднелись струйки дыма, вьющиеся над трубами; если бы не они, город казался бы вымерзшим. Прямо за рекой Ришелье дорога поворачивала, и я увидела перевернутую машину, похожую на морскую черепаху. С бампера и покрышек свисали сосульки.

Мы ехали почти два часа, когда показался знак. Рассветало, небо из черного становилось грязно-серым. Сквозь лед я разглядела стрелу и буквы«…джел-Гуарди».

— Туда.

Райан отпустил педаль газа и повернул. Когда дорога привела нас к перекрестку, надавил на тормоз, и джип, дернувшись, остановился.

— Куда?

Я схватила скребок, вылетела наружу и кинулась к знаку, поскользнулась и ударила колено. Я бежала, а ветер поднимал волосы дыбом и жалил глаза ледяной крошкой. Он свистел в ветвях над головой и со странным треском раскачивал электропровода.

Я била по льду как ненормальная. Постепенно пластик трескался, но я не унималась, пока не доломала его совсем. Потом взяла деревяшку и наконец соскребла лед со стрелки и букв.

Пробираясь обратно к джипу, я поняла, что повредила левое колено.

— Туда, — указала я.

За скребок не извинилась.

Райан повернул, задние колеса заскользили, и мы дико завертелись. Я давила ногой вперед, вцепившись в кресло. Райан справился с управлением, я разжала зубы.

— С твоей стороны тормоза нет.

— Спасибо.

— Это квартал Рувиль. Отсюда недалеко до полиции. Вначале мы поедем туда.

Я не стала спорить, хоть и не хотела терять время. Собираясь в логово зверя, следует позаботиться о подмоге. А в джипе Райана, незаменимом на льду, не было радиосвязи.

Через пять минут я увидела башню. Или то, что от нее осталось. Металл треснул под весом льда, балки и брусья валялись вокруг, будто детали гигантского набора конструктора.

Сразу за рухнувшей башней дорога поворачивала влево. Через десять метров показалась хижина из имбирного пряника, которую описывала Анна.

— Здесь, Райан! Поворачивай!

— Мы делаем по-моему или вообще никак.

Он ехал не останавливаясь.

Я сходила с ума. Убедить его, любым способом.

— Светлеет. Что, если они собираются начать на рассвете?

Накачанная наркотиками беспомощная Гарри наблюдает, как фанатики зажигают костры и молятся своим богам. Или выпускают собак на жертвенных ягнят.

— Вначале надо подстраховаться.

— Мы можем опоздать!

У меня тряслись руки. Я не могла ждать. Моя сестра в десяти метрах отсюда. Я почувствовала, что начала задыхаться, и повернулась спиной к Райану.

Все решило дерево.

Мы не проехали и тридцати метров, когда путь преградила огромная сосна. Она упала, задев трехметровыми корнями провода вдоль дороги. Дальше мы не проедем.

Райан ударил по рулю:

— Ну прямо Иисус Христос в обличье персикового дерева!

— Это сосна.

Мое сердце стучало как бешеное.

Он без улыбки уставился на меня. Снаружи завывал ветер, кидая льдинки в стекла. Райан играл желваками.

— Мы будем делать по-моему, Бреннан. Если я скажу, что ты сидишь в джипе, именно там ты и останешься, ясно?

Я кивнула. Я бы согласилась на что угодно.

Мы развернулись и направились прямо к разрушенной башне. Узкую дорогу завалило деревьями: одни вырвало с корнями, другие сломались пополам. Райан петлял между стволами. По обе стороны арками стояли, склоняясь под тяжестью льда, тополя, ясени и березы.

Деревянный забор начинался как раз за хижиной из имбирного пряника. Райан снизил скорость и осторожно покатил вдоль заграждения. В нескольких местах доски раскололи упавшие деревья. Потом я заметила первое живое существо после Монреаля.

Автомобиль ткнулся носом в сугроб, окутанные облаком выхлопных газов колеса крутились вхолостую. Дверь со стороны водителя открыта, на земле видна нога в ботинке.

Райан остановился и поставил машину на ручной тормоз.

— Оставайся здесь.

Я хотела возразить, но передумала.

Райан вышел и направился к автомобилю. С моего места не было видно, кто там — мужчина или женщина. Когда Райан начал разговаривать с водителем, я опустила стекло, но ничего не услышала. Дыхание Райана вырывалось облачками пара. Через минуту он вернулся в джип.

— Не самый подходящий объект для расспросов.

— Что он говорил?

— Oui и non^[39]. Он живет чуть дальше, но этот кретин даже папу римского не заметил бы.

Мы доехали до места, где забор заканчивался дорожкой из гравия. Райан свернул на нее и выключил мотор.

Перед ветхим зданием расположились два фургона и полдюжины машин. Они походили на округлые холмы или замерзших бегемотов у серой реки. Лед падал с карнизов и подоконников, окрашивал стекла в молочный цвет, не давая рассмотреть, что внутри.

Райан повернулся ко мне:

— Теперь слушай. Если мы попали туда, куда надо, нам обрадуются примерно как тараканам. — Он дотронулся до моей щеки. — Обещай, что останешься здесь.

— Я…

Райан прижал пальцы к моим губам.

— Оставайся здесь.

Его глаза сияли ослепляющим голубым светом.

— Черта с два! — сказала я в его ладонь. Он убрал руку и ткнул в меня пальцем.

— Жди в машине.

Райан надел перчатки и вышел в буран. Когда он захлопывал дверцу, я уже искала свои варежки. Подожду две минуты.

То, что происходило дальше, запомнилось отрывочными образами, перепутанными во времени. Я видела все, но мозг отказался воспринимать картину целиком, только разложил фрагменты в отдельные ячейки памяти.

Райан уже сделал несколько шагов, когда послышался выстрел. Его тело дернулось, руки взметнулись вверх, он начал поворачиваться. Новый выстрел, и снова спазм. Потом Райан упал на землю и застыл.

— Райан! — закричала я, распахивая дверцу.

Когда я выпрыгнула наружу, боль пронзила ногу от коленки.

— Энди! — призывала я его недвижимую фигуру.

Потом в голове взорвалась молния, и меня поглотила ледяная тьма.

Глава 34

Сознание пришло тоже вместе с темнотой. Темнотой и болью. Я медленно села, не в состоянии разглядеть что-либо вокруг. Яростная боль пронзила череп, меня чуть не стошнило. Снова боль, когда я села на корточки и нагнула голову к коленям.

Через мгновение тошнота прошла. Я прислушалась. Только стукмоего сердца. Я посмотрела на руки, но они потерялись в темноте. Вдохнула. Гниющее дерево и мокрая земля. Я осторожно протянула ладонь.

Я сидела на земляном полу. Сзади и с обеих сторон — стены из неотесанных круглых камней. В дециметре от моей головы начинался деревянный потолок.

Дыхание стало коротким и отрывистым, я пыталась побороть панику.

Я в ловушке! Надо выбираться!

Неееееет!

Крик звучал лишь в моей голове. Я не совсем потеряла над собой контроль.

Я закрыла глаза и стала дышать реже. Сцепив руки, попыталась сосредоточиться на чем-то одном.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Паника медленно рассеивалась. Я встала на колени и протянула руку вперед. Ничего. От боли в левой коленке брызнули слезы, но я поползла в чернильную пустоту. Полметра. Два. Четыре.

Не встречая на пути препятствий, начала успокаиваться. Я в туннеле, а не в каменной клетке.

Я села и заставила работать не отключившуюся часть мозга. Где я, как долго здесь пролежала, как сюда попала?

Я начала вспоминать.

Гарри. Домик. Машина.

Райан! Боже, о Боже!

Пожалуйста, нет, нет! Только не Райан!

Желудок снова свернулся в клубок, во рту появился горький привкус. Я сглотнула.

Кто стрелял в Райана? Кто принес меня сюда? Где Гарри?

В голове пульсировало, я заледенела от холода. Плохо. Надо что-то делать. Я глубоко вздохнула и встала на колени.

Шаг за шагом я продвигалась по туннелю. Варежки потерялись, руки онемели от холодной земли, больная коленка гудела. Боль держала меня в сознании, пока я не дотронулась до чьей-то ноги.

Я резко разогнулась и ударилась головой о дерево, крик захлебнулся в горле.

«Черт, Бреннан, держи себя в руках. Ты специалист в криминалистике, а не истеричка-свидетельница».

Я нагнулась, все еще парализованная ужасом. Не из-за похожего на гробницу места, а из-за того, с кем я его разделила. Пока я ждала признаков жизни, рождались и умирали поколения. Ничто не говорило, ничто не двигалось. Я глубоко вдохнула, чуть подползла и снова дотронулась до ноги.

Кожаные ботинки, маленькие, на шнуровке, похожи на мои. Я нашла вторую ногу и проследила ее до верха. Тело лежало на боку. Я осторожно перевернула его и продолжила свои исследования. Край одежды. Пуговицы. Шарф. В горле встал ком, потому что пальцы узнали материю. Даже не дотрагиваясь до лица, я знала, кто это.

Но такого не может быть! Не может.

Я стащила шарф и потрогала волосы. Да. Дейзи Жанно.

Боже! Что происходит?

«Двигайся!» — приказал мозг.

Я потащилась вперед на одном колене и одной руке, ощупывая другой стену. Пальцы натыкались на паутину и еще что-то, о чем даже думать не хотелось. Я ползла по туннелю, а со стен крошился и падал на пол мусор.

Через несколько метров темнота почти рассеялась. Рука на что-то наткнулась, я ощупала предмет. Деревянные перила. Подмостки. Подняв голову, заметила тусклый квадрат янтарного света. Шаги наверху.

Я встала на лестницу, проверяя каждую ступеньку. Через три шага очутилась под потолком. Руки нащупали доски крышки, но, когда я нажала, она не поддалась.

Я прильнула ухом к дереву, и рычание собак наполнило страхом каждую клеточку моего тела. Звук казался приглушенным и далеким, но понятно было, что псы возбуждены. Человеческий голос отдал какую-то команду. Тишина. Потом рычание возобновилось.

Прямо над головой ни голосов, ни шагов.

Я налегла плечом, и крышка немного отошла, но не откинулась. Изучив полоски света, я заметила тень с правой стороны посредине. Попыталась поддеть ногтями, но дыра оказалась слишком узкой. Я в отчаянии сунула пальцы в щель чуть выше и повела дальше по щели. В кожу вонзались занозы, ногти обламывались о доски, но я все равно не могла добраться до щеколды. Слишком узко.

Черт!

Я подумала о сестре и собаках и Дженнифер Кэннон. О себе, собаках и Дженнифер Кэннон. Пальцы замерзли так, что уже ничего не чувствовали, и я сунула их в карман. Правая рука наткнулась на что-то твердое и плоское. Я удивленно вытащила предмет и поднесла к щели.

Разбитый скребок!

Пожалуйста!

С немой молитвой я вставила лопатку в проем. Подошла! Дрожа, продвинула ее к щеколде. Кажется, скрежет разносился на километры вокруг.

Я застыла и прислушалась. Над головой ничего. Едва дыша, я продолжила. За пару миллиметров до цели скребок выскользнул из рук и упал в темноту.

Черт! Черт! Черт!

Я спрыгнула с лестницы и уселась на землю. Проклиная свою неловкость, начала просеивать комочки влажной земли. Через мгновение пальцы наткнулись на скребок.

Обратно на лестницу. Теперь каждое движение заставляло полыхать огнем всю ногу. Я втолкнула скребок обеими руками и нажала. Ничего. Я вынула и переставила лопатку, подвигала из стороны в сторону в щели.

Что-то щелкнуло. Я прислушалась. Тишина. Налегла плечом. Крышка поддалась. Ухватив ее по краям, я подняла панель и тихо опустила на пол. Сердце билось как бешеное, я подняла голову и выглянула наверх.

Комнату освещала единственная масляная лампа. Что-то вроде кладовой. На трех стенах — полки, на одних стоят коробочки, на других — банки. Кипы картонок загромождали углы слева и справа от меня. Оглянувшись, я затряслась от страха так, как не дрожала даже от холода.

Вдоль стены выстроились несколько десятков пропановых баков, их эмаль поблескивала в скудном свете. В голове появился образ: военная пропаганда — фотография боеприпасов, сложенных в аккуратные ряды. Трясущимися руками я оперлась на пол и встала на последнюю ступеньку.

Как их остановить?

Я посмотрела вниз на лестницу. Квадрат желтоватого света падал на земляной пол, едва задевая лицо Дейзи Жанно. Я вглядывалась в застывшие холодные черты.

— Кто ты? — пробормотала я. — Я думала, ты командуешь представлением.

Абсолютная тишина.

Я несколько раз глубоко вздохнула и поднялась в кладовую. Радость от освобождения сменилась страхом неизвестности.

Кладовая вела в похожую на пещеру кухню. Я похромала к двери в дальнем конце, прижалась спиной к стене и вобрала в себя все звуки. Скрип дерева. Свист ветра и льда. Хруст замерзших веток.

Едва дыша, я повернула ручку двери и выскользнула в длинный темный коридор.

Звуки шторма ослабели. Я почувствовала запах пыли, горящего дерева и старого ковра. Похромала вперед, придерживаясь за стену. В эту часть дома не проникал ни единый луч света.

Где ты, Гарри?

Я подошла к двери и прижалась к ней. Ничего. Коленка болела; я гадала, сколько еще смогу пройти. Потом услышала приглушенные голоса.

«Прячься!» — закричал разум.

Ручка повернулась, и я окунулась во тьму.

* * *

В комнате пахло приторной сыростью, как от цветов, покинутых умирать в вазе. Казалось, волосы у меня встали дыбом. Вроде что-то двинулось? Снова. Я затаила дыхание и услышала какие-то звуки.

Кто-то дышал!

Во рту пересохло, я сглотнула и попыталась уловить малейшее движение. Кроме ритмичных вдохов и выдохов, ничего не было слышно. Я медленно прокралась вперед, пока из темноты не стали появляться отдельные предметы. Кровать. Человеческое тело. Тумбочка со стаканом воды и вазочкой с таблетками.

Еще пара шагов, и я рассмотрела длинные светлые волосы на лоскутном одеяле.

Неужели правда? Неужели Бог ответил на мои молитвы так быстро?

Я кинулась вперед и повернула голову лежащей женщины, чтобы увидеть лицо.

— Гарри!

Боже, да. Гарри.

Голова качнулась, сестра глухо застонала.

Я тянулась к вазочке с таблетками, когда за запястье меня поймала чья-то рука. Она схватила меня за горло, сжимая гортань и перекрывая доступ воздуха. Другая рука зажимала рот.

Я дернула ногами и попыталась ногтями выцарапать свободу. Каким-то образом мне удалось стряхнуть чужие пальцы с запястья и выкрутить руку, зажимающую лицо. Прежде чем она ушла за спину, я заметила кольцо. Черный квадрат с мальтийским крестом и мелкозазубренными краями. Вырываясь, я вспомнила рану в мягкой бледной плоти и поняла: этот человек без колебаний заберет мою жизнь.

Я пыталась кричать, но убийца Малахии сжимал мне горло и закрывал рот. Потом мою голову повернули в сторону и прижали к костистой груди. В полутьме я увидела бледный глаз и полосу белых волос. Несколько световых лет прошло, пока мне удалось вдохнуть. Легкие горели, пульс бился как бешеный, я то теряла сознание, то приходила в себя.

Послышались голоса, но мир уже проваливался в пустоту. Боль в коленке таяла, разум перестал различать ощущения. Похоже, меня тащили. Я ударилась обо что-то плечом. Мягко под ногами. Снова твердо. Мы миновали еще одну дверь, безжалостная рука сжимала мою трахею.

Меня поставили на ноги, что-то жесткое обхватило запястья. Руки рвануло вверх, но голова и горло освободились, я могла дышать! Я услышала собственный стон, когда легкие начали наполняться драгоценным воздухом.

С восстановившейся чувствительностью вернулась и боль.

Ныло горло, дыхание давалось с трудом. Плечи и локти вытянулись вверх, ладони замерзли и онемели высоко над головой.

«Забудь о теле! Думай!»

Большая комната, как в гостиницах и на постоялых дворах. Дощатый пол и тяжелые бревенчатые стены освещает единственная лампа. Я подвешена на балке, моя тень с высоко поднятыми руками похожа на творения Джакометти.

Я повернула голову, и яйцеобразная тень от черепа удлинилась в мерцающем свете. Двухстворчатая дверь впереди. Каменный очаг слева. Венецианское окно справа. Я запомнила расположение.

Услышав голоса позади, я повернулась одним плечом вперед и оттолкнулась ногами. Тело извернулось, и я на мгновение, пока веревка не вернула меня назад, увидела их. Узнала полосатые волосы и глаза мужчины. Но кто с ним?

Разговор прервался, потом продолжился на пониженных тонах. Послышались шаги, за ними — тишина. Я поняла, что осталась одна. Задержала дыхание и начала ждать.

Когда она появилась передо мной, я удивилась, но не сильно. Сегодня она уложила косички на голове, а не распустила их по плечам, как тогда, на улице Бофорта с Катрин и Карли.

Женщина стерла слезу с моей щеки.

— Боишься?

Ее глаза оставались холодными и жесткими. Мой страх раззадорит ее, как гончего пса!

— Нет, Элли. Только не тебя и не твою кучку фанатиков.

Боль в горле мешала говорить.

Она провела пальцем по моему носу, губам. Я почувствовала шершавую кожу.

— Не Элли. Je suis Elle^[40]. Я — Она. Женское начало.

Я узнала глубокий голос с придыханием.

— Высочайшая жрица смерти! — сплюнула я.

— Тебе не следовало нас трогать.

— Вам не следовало трогать мою сестру.

— Она нужна нам.

— Вам что, других мало? Или каждое убийство так тебя возбуждает?

«Заставь ее говорить. Тяни время».

— Мы наказываем непокорных.

— Поэтому вы убили Дейзи Жанно?

— Жанно, — резким от презрения голосом сказала она. — Злобная, путающаяся под ногами старая дура. Наконец она оставила его в покое.

Как заставить ее продолжить разговор?

— Жанно не хотела, чтобы умер ее брат.

— Даниэль будет жить вечно.

— Как Дженнифер и Амали?

— Их слабость не давала нам двигаться вперед.

— Значит, слабых вы скармливаете псам?

Ее глаза сузились и полыхнули огнем. Горечь? Сожаление? Предвкушение?

— Я подняла их из грязи и показала, как жить. Они выбрали смерть.

— В чем вина Хайди Шнайдер? В любви к мужу и детям? Ее взгляд помрачнел.

— Я показала путь, а она принесла в мир яд! Зло в двойном размере!

— Антихрист.

— Да! — прошипела женщина.

«Думай! Что она говорила в Бофорте?»

— Ты думаешь, смерть — это переход в процессе развития. Значит, ты совершенствуешься, убивая младенцев и старух?

— Новый порядок нельзя осквернять нечестивцами.

— Детям Хайди исполнилось всего четыре месяца! — Мой голос ломался от страха и гнева.

— Они были злом!

— Они были детьми!

Я попыталась достать ее ногами, но веревка держала крепко.

За дверью слышались шорохи, шаги других людей. Я подумала о детях из общины с острова Святой Елены и почувствовала, что задыхаюсь.

Где Даниэль Жанно?

— Сколько еще младенцев зарежете вы со своим мясником?

Уголки ее глаз почти неразличимо дрогнули.

«Заставь ее говорить».

— Ты прикажешь умереть всем своим последователям?

Она молчала.

— Зачем тебе моя сестра? Остальные перестали слушаться?

Мой голос звучал нервно и на две октавы выше, чем обычно.

— Она заняла освободившееся место.

— Она не верит в Судный день.

— Твоему миру приходит конец.

— В последний раз, когда я его видела, все шло отлично.

— Вы вырубаете леса, чтобы делать туалетную бумагу, и сливаете яды в реки и океаны. Это называется «отлично»?

Она подошла так близко, что я видела, как у нее на висках пульсируют жилы.

— Умирай сама, если хочешь, но оставь в покое остальных.

— Необходимо строгое равновесие. Мне явилось число.

— Неужели? И все собрались здесь?

Она отошла, но не ответила. Я заметила блеск в ее глазах, точно луч, скользнувший по разбитому стеклу.

— Они не придут, Элли. Глаза не поменяли выражения.

— Катрин не собирается умирать ради тебя. Она за несколько километров отсюда. В безопасности, со своим ребенком.

— Врешь!

— Не достичь тебе своего космического равновесия.

— Мне посланы знаки. Настал Судный день, и мы восстанем из пепла!

Ее глаза казались черными дырами в мерцающем свете. Я узнала взгляд. Безумие.

Я собиралась ответить, когда услышала рычание собак. Звук шел из глубины здания.

Я отчаянно дернулась, но веревки только туже затянулись. Дыхание превратилось в судорожные всхлипы. Я боролась неосознанно, не думая.

Я не могу! Не могу вырваться! А даже если могу, что тогда? Я у них в руках.

— Пожалуйста, — умоляла я.

Elle смотрела немигающим взглядом.

Рычание становилось все громче, я всхлипнула и снова задергалась. Я не сдамся без боя, пусть даже безнадежного.

Что делали другие? Я видела разорванную плоть и содранные скальпы. Рычание сменилось лаем. Собаки близко. Я тонула в ужасе.

Я извернулась и сумела заглянуть в боковое окно. Сердце пропустило очередной удар. Мне показалось, или снаружи кто-то двигается?

«Не привлекай внимания к окну!»

Я опустила глаза и повернулась к Elle, все еще дергаясь, но думая только о фигурах на улице. Неужели спасение близко?

Elle молча наблюдала за мной. Прошла секунда. Другая. Третья. Я извернулась и украдкой снова заглянула в окно.

Сквозь запотевшее, покрытое льдом стекло увидела тень, метнувшуюся слева направо.

«Отвлеки ее!»

Я качнулась назад и уставилась на Elle. Окно находилось слева от нее.

Лай раздавался все громче. И ближе.

«Скажи что-нибудь!»

— Гарри не верит в…

Дверь отлетела внутрь, загремел голос:

— Полиция!

По деревянному полу застучали ботинки.

Haut les mains!

Руки вверх!

Рычание и лай. Крики. Визг.

Рот Elle превратился в овал, потом в тонкую темную линию. Она вытащила пистолет из складок платья и направила на что-то позади меня.

Как только женщина отвела от меня взгляд, я схватилась руками за веревку, подтянула бедра вверх, оттолкнулась ногами и рванулась к ней. Боль пронзила плечи и запястья, тело выгнулось дугой, вырывая руки из суставов. Я взмахнула ботинками и всей силой своего веса ударила Elle по руке. Пистолет полетел в другой конец комнаты, за пределы видимости.

Ноги ударились об пол, и я поползла обратно — уменьшить давление на руки. Когда я подняла глаза, Elle застыла на месте, в грудь ей смотрело дуло полицейского пистолета. Одна темная косичка упала и висела на лбу, будто парчовый шарф.

На спину мне легли чьи-то ладони, сзади послышались голоса, они обращались ко мне. Потом меня освободили, и сильные руки наполовину донесли, наполовину дотащили меня до кушетки. Пахло морозным воздухом, мокрым деревом и английской кожей.

— Calmez-vous, madame. Tout va bien.^[41]

Мои руки будто налились свинцом, колени расплавились. Хотелось откинуться назад и заснуть навечно, но я попыталась встать.

— Ma sceur!^[42] Надо найти мою сестру!

— Tout est bien, madame.^[43]

Меня уложили обратно на подушки.

Снова грохот ботинок. Двери. Выкрики. Elle и Даниэля Жанно уводят в наручниках.

— Где Райан? Вы знаете Эндрю Райана?

— Успокойтесь. Все будет хорошо.

Английский.

Я попыталась говорить нормальным голосом.

— Райан в порядке?

— Расслабьтесь.

Потом рядом оказалась Гарри, ее огромные глаза наполнены сонной дымкой.

— Мне страшно, — пробормотала она глухим слабым голосом.

— Все хорошо. — Я обняла ее онемевшими руками. — Я заберу тебя домой.

Гарри опустила голову мне на плечо, я — ей. Потом, вспомнив кое-что из религиозных наставлений детства, закрыла глаза, сцепила перед собой руки и, тихо заплакав, начала молиться за Эндрю Райана.

Глава 35

Через неделю я сидела во дворике своего дома в Шарлотте, тридцать шесть экзаменационных работ лежали справа от меня, тридцать седьмая — на столике перед глазами. Небо голубое, как обычно в Южной Каролине, сад — сочно-зеленый. Рядом на магнолии вовсю старается пересмешник.

— Восхитительно средняя работа, — сказала я, ставя три с плюсом на голубой обложке и несколько раз обводя оценку.

Птенчик поднял голову, потянулся и скользнул за добычей.

Коленка постепенно заживала. Небольшой шрамик с волосок на коже — ничто по сравнению с ущербом психике. После ужасов в Энджел-Гуардиане в Квебеке я два дня шарахалась от каждой тени и вздрагивала от каждого звука, в особенности от лая. Потом вернулась в Шарлотт, кое-как пережила остаток семестра. Дни заполняла всевозможными делами, ночами было сложнее. В темноте разум расслаблялся, и приходили видения, которые я подавляла днем. Иногда я спала с включенной лампой.

Затрещал телефон, я сняла трубку. Я ждала этого звонка.

— Bonjour, доктор Бреннан. Comment ca va?^[44]

— Ca va bien^[45], сестра Жюльена. Скажите лучше, как Анна?

— Похоже, лекарства помогают. — Она понизила голос. — Я ничего не знала о биполярном расстройстве, но врач дала мне множество литературы, и я учусь. Я никогда не понимала угнетенного состояния Анны, верила объяснениям ее матери. Девочка то уходила в себя, то вдруг становилась энергичной и жизнерадостной. Я не знала, что у нее… как называется?

— Маниакальная фаза?

— C’est ca^[46]. У нее так быстро менялось настроение.

— Я рада, что Анне лучше.

— Да, слава Богу. Она тяжело переживала смерть профессора Жанно. Пожалуйста, доктор Бреннан, я должна знать, что произошло с этой женщиной, ради Анны.

Я глубоко вздохнула. Что сказать?

— Все неприятности доктора Жанно происходили от любви к брату. Даниэль Жанно всю жизнь организовывал одну секту за другой. Дейзи верила, что он хочет как лучше, а общество презирает его незаслуженно. Ее карьера в Американской академии пострадала из-за жалоб родителей, детей которых она направляла на конференции и семинары Даниэля. Дейзи отказалась от преподавательской работы и занялась исследованиями, переехала в Канаду. Она поддерживала брата несколько лет. Когда Даниэль связался с Elle, Дейзи начала сомневаться. Она считала Elle психопаткой, между двумя женщинами завязалась борьба за Даниэля. Дейзи хотела защитить брата, но боялась ему навредить. Жанно знала, что Даниэль и секта Elle действуют в кампусе, хотя университет и пытался их отвадить. Поэтому, когда с ними познакомилась Анна, Дейзи решила следить за общиной через свою ассистентку. Жанно никогда не входила в секту. Она узнала, что новички поступали из круга студентов через консультационный центр. Мою сестру нашли таким же образом в общинном колледже в Техасе. Это волновало Дейзи все больше, она боялась обвинения в соучастии из-за прошлых грехов.

— Кто такая Elle?

— Ее настоящее имя Сильвия Будре. Сведения о ней отрывочны. Ей сорок четыре, родилась в Бэ-Комо, отец — иннуит^[47], мать — коренная жительница Квебека. Мать умерла, когда дочери исполнилось четырнадцать, отец — алкоголик. Он постоянно избивал девочку и заставлял заниматься проституцией. Сильвия так и не окончила школу, но ее показатель интеллекта гораздо выше среднего. Будре пропала после исключения из школы, затем появилась в Квебеке где-то в середине семидесятых, предлагала психическое исцеление за скромную плату. Со временем у нее появилось несколько последователей, Сильвия стала главой секты, которая расположилась в охотничьем домике рядом с Сен-Анн-де-Бопре. Им постоянно не хватало денег, возникали проблемы из-за несовершеннолетних членов группы. Четырнадцатилетняя девочка забеременела, ее родители обратились к властям.

Секта распалась; Будре пошла дальше. Она на какое-то время задержалась в секте под названием «Небесный путь» в Монреале, но потом ушла. Как и Даниэль Жанно, Сильвия переходила из секты в секту, появилась в Бельгии где-то в восьмидесятых годах, там проповедовала смесь шаманизма и нового спиритуализма. Основала секту, куда входил также очень богатый человек по имени Жак Гильон. Будре встретила Гильона в «Небесном пути» и увидела в нем решение денежных проблем. Гильон попал под ее чары и постепенно согласился продать собственность и передать ей свое имущество.

— Никто не возражал?

— Налоги уплачены, а семьи у Гильона нет, поэтому никаких вопросов не возникало.

— Mon Dieu!

— В середине восьмидесятых секта переехала из Бельгии в США. Они основали общину в графстве Форт-Бенд в Техасе, Гильон несколько раз ездил в Европу и обратно, возможно, переводил деньги. В последний раз он въехал в США два года назад.

— Что с ним случилось? — спросила сестра Жюльена дрожащим голосом, едва слышно.

— Полиция считает, его закопали где-то на ранчо.

Послышался шелест материи.

— Брат Жанно встретил Будре в Техасе и попал в ее сети. К тому времени она уже называла себя Elle. Там же появился Дом Оуэнс.

— Тот человек из Южной Каролины?

— Да. Оуэнс — мелкий целитель и дилетант в мистицизме. Он съездил на ранчо в Форт-Бенд и заразился идеями Elle. Пригласил ее в Южную Каролину, в общину на остров Святой Елены. Она завладела его сектой.

— Но выглядит это довольно безобидно. Травы, чары и целительство. Как они могли привести к насилию и убийствам?

Как объяснить безумие? Я не хотела пересказывать отчет психиатров, лежащий на моем столе, или путаные записки самоубийц, найденные в Энджел-Гуардиане.

— Будре много читала, особенно книги по философии и экологии. Она решила, что Земля будет уничтожена, но прежде она заберет с собой последователей. Будре считала себя ангелом-хранителем преданных ей людей, а здание в Энджел-Гуардиане — отправной точкой.

Молчание.

— Они ей правда верили?

— Не знаю. Не думаю, что Elle целиком полагалась на ораторское искусство. Скорее всего в ход шли наркотики.

Снова молчание.

— Думаете, они верили настолько, чтобы желать смерти?

Я подумала о Катрин. Потом о Гарри.

— Не все.

— Грешно проповедовать самоубийство, так же как и насильственно удерживать живые души.

Хороший переход.

— Сестра, вы читали отчет, который я послала по поводу Элизабет Николе?

Пауза на том конце провода затянулась. Закончилась она глубоким вздохом.

— Да.

— Я много прочитала про Або Габаса. Он был уважаемым философом и оратором, его знали по всей Европе, в Африке и Северной Америке из-за борьбы с работорговлей.

— Я понимаю.

— Они с Эжени Николе плыли во Францию на одном пароходе. Эжени вернулась в Канаду с маленькой дочерью. — Я вздохнула. — Кости не врут, сестра Жюльена. И не судят. Только взглянув на череп Элизабет, я сразу поняла, что она — дитя двух рас.

— Это не означает, что она узница. — Нет.

Снова молчание. Потом сестра Жюльена медленно заговорила:

— Незаконного ребенка в кругу Николе действительно не приняли бы. А черная девочка смешанной расы в то время вообще означала катастрофу. Возможно, Эжени посчитала монастырь самым гуманным выходом из положения.

— Да. Но хоть Элизабет и не сама выбрала свою судьбу, это не умаляет ее заслуг. Судя по записям, она проделала героическую работу во время эпидемии оспы, спасла тысячи жизней. Сестра, есть ли у нас святые в Северной Америке, предки которых — азиаты, коренные американцы или африканцы?

— Ну, я точно не знаю.

В голосе монахини появилось что-то новое.

— Какую выдающуюся роль могла бы сыграть Элизабет для тех верующих, которые страдают от притеснений из-за своего неевропейского происхождения.

— Да. Да. Мне надо поговорить с отцом Менаром.

— Можно вас спросить, сестра?

— Bien sur.^[48]

— Элизабет явилась мне во сне и произнесла строки, которые я никак не могу вспомнить. Когда я спросила, кто она, Элизабет ответила: «Надень наряд, чей черен цвет».

— «Отшельница, ты вся — терпенье, Раздумье, самоотреченье!

Надень наряд, чей черен цвет,

И пускай тебе вослед

Струится он волною темной,

Окутай столой плечи скромно

И низойди ко мне, но так,

Чтоб был величествен твой шаг».^[49]

— Удивительная вещь — человеческий разум, — засмеялась я. — Я читала его много лет назад.

— Хотите послушать мое любимое?

— Конечно. Прекрасная мысль.

* * *

Повесив трубку, я взглянула на часы. Пора идти.

В машине я то включала, то выключала радио, пыталась разобрать, что дребезжит на приборной доске, и просто барабанила пальцами.

Простояла на светофоре в Вудлоне чуть не целую вечность.

«Это была твоя идея, Бреннан».

Правильно. Но разве у меня все идеи хорошие?

Я приехала в аэропорт и сразу же направилась к месту получения багажа.

Райан пристраивал сумку на левое плечо. Правая рука висела на перевязи. Двигался он с непривычной осторожностью. Но выглядел неплохо. Очень даже неплохо.

Он приехал на лечение. Вот и все.

Я помахала ему рукой и позвала. Райан улыбнулся и указал на спортивную сумку, едущую мимо него по кругу.

Я кивнула и начала прикидывать, какой ключ перекочует в другую связку.

— Всем bonjour.

Я легко обняла его, так, как обычно обнимают взятых на поруки. Он отступил, и слишком голубые глаза осмотрели меня с ног до головы.

— Ничего прикид.

Я надела джинсы и футболку, в которой мой бюст подпрыгивал на ухабах не слишком высоко.

— Как долетел?

— Стюардесса пожалела меня и пересадила поближе к носу.

Еще бы.

По пути домой я спросила, как поживают его раны.

— Три застряли в ребрах, одна прострелила легкое. Остальные пули предпочли мышцы. Не очень страшно, только крови много потерял.

Это самое «не очень страшно» потребовало трехчасовой операции.

— Тебе больно?

— Только когда дышу.

* * *

Когда мы добрались до пристройки, я показала Райану комнату для гостей и пошла в кухню за чаем со льдом.

Через пару минут он присоединился ко мне во дворике. Сквозь листья магнолии просвечивало солнце, а пересмешника сменил оркестр певчих воробьев.

— Ничего прикид, — сказала я, протягивая ему стакан. Райан переоделся в шорты и футболку. Его ноги были цвета непрожаренной трески, вокруг лодыжек болтались спортивные носки.

— Зимовал в Ньюфаундленде?

— Загар вызывает меланому.

— Придется искать тень.

Мы уже обсудили события в Энджел-Гуардиане. Сначала в больнице, потом, когда поступило больше сведений, по телефону.

Райан дозвонился по мобильному до полицейского поста района Рувиль, пока я соскребала лед с дорожного знака. Когда мы не объявились, диспетчер послал грузовик очистить дорогу для команды следователей. Офицеры обнаружили Райана без сознания, вызвали подкрепление и «скорую».

— Значит, твоя сестра больше не лечится космической энергией?

— Нет, — улыбнулась я и покачала головой. — Она заехала сюда на пару дней, потом вернулась в Техас. Скоро изобретет еще какой-нибудь способ свернуть себе шею.

Мы потягивали чай.

— Ты читал отчеты психиатров?

— Бредовая ложная самоидентификация с элементами мании величия и паранойи. Что это, черт возьми, значит?

Такой же вопрос заставил меня порыться в медицинской литературе.

— Мания антихриста. Человек считает себя или окружающих дьяволом. В случае с Elle она проецировала свое заблуждение на детей Хайди. Elle читала о материи и антиматерии, верила, что они должны находиться в равновесии. Она объяснила, что один из младенцев был антихристом, другой чем-то вроде космической поддержки. Она еще говорит?

— Не хуже диджея на радио. Признает, что послала группу уничтожения в Сен-Жовит убить младенцев. Симоне пыталась вмешаться, ее пришлось застрелить. Потом убийцы приняли наркотик и подожгли дом.

Я подумала о старухе, чьи кости изучала.

— Симоне, наверное, пыталась защитить Хайди и Брайана. Звонила на остров Святой Елены, потом организовала их переезд из Техаса, когда Даниэль Жанно появился дома у Шнайдеров.

Пальцы оставляли овальные отпечатки на запотевшем стакане с чаем.

— Почему Симоне продолжала звонить, когда Хайди и Брайан уже уехали с острова?

— Хайди поддерживала связь с Дженнифер Кэннон, а Симоне обращалась к последней за новостями. Узнав об этом, Elle приказала убить Кэннон.

— Изгнание дьявола при помощи собак, ножей и кипящей жидкости, как в случае с беременной Кэрол Кэмптуа.

Меня все еще передергивало при одном воспоминании.

— Кэмптуа продолжала заниматься проституцией?

— Бросила. Забавно, что Elle ее представил бывший клиент. Кэмптуа хоть и жила в секте время от времени, внешние связи тоже не обрывала, поскольку ребенка зачала не от члена группы, а значит, не от одобренного донора спермы. Вот почему Elle приказала совершить ритуал изгнания дьявола.

— А Амали Привенчер?

— Здесь много неясностей. Может, она заступилась за Дженнифер.

— Elle верила, что ей необходима психическая сила пятидесяти шести душ, чтобы подчинить энергию для конечного перехода. Она не рассчитывала на потерю Кэмптуа. Тогда ей понадобилась Гарри.

— Почему именно пятьдесят шесть?

— Число как-то связано с пятьюдесятью шестью шахтами Обри в Стоунхедже.

— Что за шахты?

— Ямки, которые вначале рыли, а потом быстро засыпали. Возможно, с их помощью предсказывали лунные затмения. Elle вплетала в свою веру всяческие эзотерические тайны.

Я глотнула чая.

— Она одержима идеей равновесия. Вещество и антивещество. Контролируемое зачатие. Ровно пятьдесят шесть человек. Она выбрала Энджел-Гуардиан не только из-за названия, но еще потому, что он располагается на одинаковом расстоянии от общин в Техасе и Южной Каролине. Удивительное совпадение, правда?

— Какое?

— Моя сестра живет в Техасе. Я работаю в Квебеке и всю жизнь езжу в Каролину. Везде, где бы я ни появлялась, была Elle. Такие длинные руки, просто жуть берет. Сколько людей попадает в секты?

— Наверняка не скажешь.

Со стороны соседского дворика полилась музыка Вивальди.

— Как твой друг Сэм воспринял новость, что тела на остров привез один из его служащих?

— От восторга не прыгал.

Я вспомнила, как Джой нервничал у грузовика, когда мы возвращались с места захоронения.

— Джой Эспиноза работал на Сэма почти два года.

— Да. Он входил в секту Оуэнса, но жил с матерью. Именно она звонила в социальную службу. Похоже, он еще и отец Карли. Вот почему Катрин сбежала с ним, когда дела пошли из рук вон плохо. Кажется, она ничего не знала об убийствах.

— Где они теперь?

— Девушка с ребенком у двоюродной сестры. Джой обсуждает свое недавнее прошлое с шерифом Бейкером.

— Кому-нибудь предъявили обвинение?

— Elle и Даниэлю по три обвинения в убийствах первой степени — за смерти Дженнифер Кэннон, Амали Привенчер и Кэрол Кэмптуа.

Райан сорвал лист магнолии и провел им по бедру.

— Что еще было в анализе?

— По словам назначенного судом психиатра, Elle страдает от множественного бредового психоза в тяжелой форме. Она уверена, что скоро наступит конец света в виде повсеместной экологической катастрофы, а ей суждено спасти человечество путем переноса верующих подальше от Апокалипсиса.

— Куда?

— Не уточняет, но тебя с собой явно не пригласит.

— Как люди покупаются на такую чушь? — повторил мой вопрос к Реду Скайлеру Райан.

— Секта набирала людей, разочаровавшихся в своем окружении, привлекала их любовью, давала им чувство значимости и предлагала простые ответы на все вопросы плюс немного наркотиков.

Легкий ветерок качнул ветви магнолии и принес с собой запах мокрой травы. Райан промолчал.

— Elle, может, и сумасшедшая, но зато обладает недюжинным умом и даром убеждения. Даже сейчас ее последователи остаются преданными лидеру. К ней разрешены и посещения, и, когда она читает проповеди, никто и словом ей не возражает.

— Да-а-а. — Райан потянулся, поднял загипсованную руку и удобнее устроил ее на груди. — Она очень хитрая. Elle никогда не гналась за множеством последователей. Создавала маленькую, но сплоченную группу. Деньги Гильона тоже помогали особо не высовываться. Пока клубок не начал распутываться, она почти не ошибалась.

— А что с котом? Жестокая и глупая выходка.

— Дело рук Дома Оуэнса. Elle приказала ему вывести тебя из игры. Он заявляет, что не собирался причинять физический вред людям, поэтому попросил нескольких студентов из Шарлотта как-нибудь тебя напугать. Они придумали штуку с котом. Взяли беднягу в приюте для бездомных животных.

— Как они меня нашли?

— Обнаружили какой-то счет у тебя в кабинете. Там стоял твой домашний адрес.

Райан потягивал чай.

— Кстати, твое приключение в День святого Патрика в Монреале тоже дело рук студентов.

— Откуда ты узнал?

Он улыбнулся и помахал стаканом.

— Похоже, студенты опекали Жанно не меньше, чем она их. Один парень увидел, что преподавательница чем-то расстроена, и решил, что во всем виновата ты. Затем предупредил тебя на свой страх и риск.

Я сменила тему.

— Думаешь, Оуэнс принимал участие в убийстве Дженнифер и Амали?

— Он все отрицает. Заявляет, что, узнав о телефонных звонках, доложил обо всем Elle. Та сказала, что они с Даниэлем отвезут девушек обратно в Канаду.

— Почему Оуэнса не было в Энджел-Гуардиане?

— Он решил завязать. Может, испугался реакции Elle на потерю Джоя, Катрин и Карли или вообще не верил в космические переходы. В любом случае у него оставалась еще пара сотен тысяч долларов Гильона, и преподобный направился на запад, когда остальные уехали на север. Американские федералы поймали его в натуралистической коммуне в Аризоне. Elle не набрала бы своих пятидесяти шести душ даже с Гарри.

— Есть хочешь?

— Давай.

Мы сделали салат, потом насадили на вертел цыпленка и овощи для шашлыка. Ушло за горизонт солнце, густеющие сумерки путались в ветвях и отбрасывали длинные тени. Мы поели во дворике, за разговором наблюдая, как опускается ночь. Беседа, естественно, опять скатилась к убийствам.

— Наверное, Дейзи Жанно думала, что может убедить брата остановить безумие.

— Да, но Elle добралась до Жанно первой: заставила Даниэля убить ее и кинуть в подвал, куда позже засунули и тебя. Ты, по их мнению, не представляла особой опасности, поэтому тебя просто ударили по голове. Когда ты сумела освободиться и начала доставлять неприятности, Elle взбесилась и решила изгнать из тебя дьявола, как из Дженнифер и Амали.

— Даниэль помог Elle убивать Дженнифер и Амали, он главный подозреваемый в деле о Кэрол Кэмптуа. А кто убийцы из Сен-Жовита?

— Наверное, мы так и не узнаем. Никто не собирается нас посвящать.

Райан допил чай и откинулся на спинку стула. Птиц сменили сверчки. Где-то далеко в ночи завыла сирена. Мы долгое время молчали.

— Помнишь, я рассказывала об эксгумации в Мемфремагоге?

— Святая.

— Одна из монахинь приходится тетей Анне Гойетт.

— Благодаря монахиням у меня до сих пор болят костяшки.

Я улыбнулась. Еще одно доказательство неравенства полов. Я рассказала ему о Элизабет Николе.

— Все они были узниками в той или иной степени. Гарри. Катрин. Элизабет.

— Elle. Анна. Тюрьмы бывают разные.

— Сестра Жюльена поделилась со мной одной цитатой. Виктор Гюго в «Отверженных» называет монастырь оптическим прибором, с помощью которого человек способен мельком узреть вечность.

Трещали сверчки.

— Это не вечность, Райан, но мы приближаемся к концу тысячелетия. Как думаешь, в мире есть еще люди, проповедующие Армагеддон и ритуалы коллективного самоубийства?

Райан ответил не сразу. Магнолия зашелестела над головой.

— Религиозные мошенники, играющие на разочаровании, отчаянии, низкой самооценке или страхе, будут всегда. Но если хоть кто-то из этих психопатов сойдет с поезда в моем городе, я долго думать не стану. Откровение Райана.

Я наблюдала за листвой, хлопающей по камню.

— А ты, Бреннан? Ты мне поможешь?

Фигура Райана чернела на фоне неба. Я не видела его глаз, но знала, что они смотрят прямо на меня.

Я взяла Райана за руку.

Книга III. СМЕРТЕЛЬНЫЙ ВЫБОР

Что может быть общего в смерти девятилетней девочки, ставшей случайной жертвой при разборках байкерских банд на улицах Монреаля, и останками подростка, погибшего много лет назад в Северной Каролине?

Но время и расстояние вовсе не повод исключить вероятность связи между, казалось бы, несвязанными событиями. Во всяком случае, для такого знатока своего дела, как Темперанс Бреннан, которой за годы работы судебным антропологом приходилось повидать всякое.

Глава 1

Ее звали Эмили-Энн. Девятилетняя девочка с черными кудряшками, длинными ресницами и кожей цвета карамели. В ушах крошечные золотые сережки в виде колечек. Во лбу два отверстия от пуль, выпущенных из девяти миллиметровой полуавтоматической «кобры».

Была суббота, но я работала по настоятельной просьбе шефа, Пьера Ламанша. Вот уже четыре часа я корпела в лаборатории, исследуя сильно поврежденные человеческие останки. Вдруг дверь распахнулась, и в просторное помещение для вскрытия стремительно вошел сержант-детектив Люк Клодель.

Мы с Клоделем как-то раз работали вместе. И хотя отношения между нами сложились вполне нормальные, даже можно сказать, наметилось нечто вроде взаимного уважения, со стороны все выглядит совсем иначе.

— Где Ламанш? — требовательно спросил Клодель, бросив быстрый взгляд на разложенные передо мной останки и затем столь же поспешно отвернувшись.

Я промолчала. Самый лучший способ общения с Клоделем, когда он в подобном настроении, — не обращать на него внимания.

— Доктор Ламанш здесь? — Детектив упорно отводил глаза от моих покрытых слизью перчаток.

— Сегодня суббота, месье Клодель. У него выхо…

В эту минуту в дверном проеме показалась голова Мишеля Шарбонно. Издалека доносилось жужжание и клацанье электрической двери.

— Le cadavre est arrive,^[50] — доложил Шарбонно напарнику. Чей труп доставили? И вообще, что привело в морг двух детективов из отдела убийств в субботний полдень?

Шарбонно, крупный мужчина с короткими волосами, похожими на колючки ежа, обратился ко мне на английском:

— Привет, док.

— Что случилось? — спросила я, стаскивая перчатки и опуская маску.

Лицо Клоделя посуровело, глаза угрюмо блеснули в ярком свете ламп. Детектив ответил:

— Доктор Ламанш будет здесь с минуты на минуту. Он все объяснит.

Его лоб уже покрылся капельками пота, рот сжался в тонкую линию. Клодель ненавидит все, что связано со вскрытием трупов, и старается держаться от морга как можно дальше. Не сказав больше ни слова, он распахнул дверь и выскочил наружу, Шарбонно проследил за ним взглядом, затем повернулся ко мне:

— Клоделю сейчас нелегко. У него ведь тоже есть дети.

— Дети? — Внутри у меня все похолодело.

— Сегодня утром «Дикари» снова нанесли удар. Когда-нибудь слышали о Ричарде Маркотте?

Имя показалось мне смутно знакомым.

— Возможно, вы знаете его как Araignee — Паука. — Он сплел пальцы в замок, костяшки побелели от напряжения. — Выдающийся малый. Выборное лицо в байкерской гангстерской банде. Он у «Гадюк» начальником безопасности числился, но сегодня у Паука выдался поистине неудачный день. Утром, около восьми часов, когда Маркотт отправился в спортзал, «Дикари» изрешетили его из проезжающего автомобиля, в то время как подружка успела нырнуть в кусты сирени.

Шарбонно взъерошил волосы, нервно сглотнул. Я молча ждала.

— В перестрелке погиб ребенок.

— О Боже! — Мои пальцы судорожно сжали латекс перчаток.

— Маленькая девочка. Ее отвезли в Монреальскую детскую больницу, но она умерла. Сейчас тело привезли сюда. Маркотт скончался по дороге в больницу, так и не приходя в сознание.

— Ламанш выехал? Шарбонно кивнул.

В нашей лаборатории пять сотрудников по очереди отвечают на срочные вызовы. Необходимость внеурочного вскрытия или же присутствия патологоанатома на месте смерти возникает редко, но в подобных случаях специалиста всегда можно найти. Сегодня была очередь Ламанша.

Ребенок. Во мне все перевернулось, захотелось выбраться отсюда.

Часы показывали двенадцать сорок. Я резко стянула прорезиненный фартук, скомкала его в кучу вместе с маской и латексными перчатками и бросила все в контейнер для мусора. Вымыв тщательно руки, на лифте поднялась на двенадцатый этаж.

Не знаю, как долго я сидела в своем кабинете, бездумно устремив взгляд на реку Святого Лаврентия и позабыв на время о стоящем передо мной йогурте. Мне показалось, я слышала, как открывается дверь в кабинет Ламанша, потом до меня донеслось шуршание стеклянных перегородок, разделяющих секции нашего крыла.

Профессия судебного антрополога вырабатывает в человеке своего рода невосприимчивость к насильственной смерти. И так как мне не раз во время судебно-медицинской экспертизы приходилось извлекать крупицы информации из изуродованных, сгоревших или разложившихся человеческих останков, то довелось видеть много такого, с чем обычный человек не справился бы. Морг и кабинет для вскрытия — вот где я провожу большую часть своегорабочего времени, поэтому мне известно, как выглядит и пахнет человеческое тело, что именно чувствуешь, когда держишь в руках его части или осторожно проводишь по нему скальпелем. Мне привычен вид окровавленной одежды, которая сушится на вешалке, визг пилы, вонзающейся в кость, колыхание человеческих органов, плавающих в пронумерованных банках для хранения препаратов.

Но видеть мертвого ребенка всегда страшно. Искалеченный младенец. Избитый до смерти малыш, едва начавший ходить.

Умерший от истощения ребенок из семьи религиозных фанатиком. Двенадцатилетняя жертва извращенного педофила. Я так и не смогла привыкнуть к насилию над невинными детьми.

Не так давно я участвовала в расследовании жестокого убийства братьев-близнецов. Это дело оказалось одним из самых трудных за все годы моей практики в качестве судебного антрополога. И мне совсем не хотелось снова испытать подобные переживания.

То преступление нам удалось раскрыть. И я почувствовала удовлетворение, словно сделала что-то по-настоящему хорошее, когда фанатика, на руках которого была кровь мальчиков, удалось посадить в тюрьму, чтобы он больше уже не мог творить злодеяний.

Я отогнула крышку и ложкой стала медленно помешивать йогурт.

Образы погибших детей не выходили из головы. Я отчетливо помнила, что чувствовала в тот день в морге, как мысли то и дело возвращались к собственной дочери.

Боже милосердный, почему ты допускаешь существование подобного безумия? И почему те люди, чьи изуродованные тела сейчас лежат внизу, в покойницкой, должны были погибнуть из-за начавшейся между байкерами войны?

Не впадай в уныние, Бреннан. Лучше разозлись. Рассердись так сильно, как только можешь. А затем призови на помощь свои знания, чтобы помочь прижать этих выродков.

— На том и порешим, — громко сказала я сама себе. И, проглотив йогурт, решительно направилась вниз.

В помещении перед небольшим кабинетом для вскрытия находился один лишь Шарбонно, листая страницы скрепленного пружиной блокнота. Его крупное тело с трудом вмешалось в виниловое кресло по другую сторону стола. Клоделя нигде не было видно.

— Как ее зовут? — спросила я.

— Эмили-Энн Туссен. Она шла на урок танцев.

— Где именно это произошло?

— В Вердене. — Он кивнул на соседнюю комнату: — Ламанш уже приступил.

Я прошла мимо детектива в кабинет для вскрытия.

Фотограф щелкал камерой, пока патологоанатом вел записи и делал «Полароидом» резервные копии.

Я наблюдала за тем, как Ламанш, крепко держа камеру, поднимает и опускает ее над телом. Как объектив то приближается то отдаляется в поисках лучшего ракурса для небольшой расплывшейся капли над одним из пулевых отверстий во лбу девочки. Ламанш нажал на спуск затвора, и из аппарата выскользнул белый прямоугольник. Ламанш вынул его и добавил к остальным, сложенным на столе.

На теле Эмили-Энн присутствовало множество следов, свидетельствующих о яростных попытках спасти ей жизнь. Хотя голова девочки была наполовину забинтована, можно было разглядеть прозрачную трубку, выходящую из черепа и другим концом подсоединенную к монитору внутричерепного давления. Эндотрахеальная трубка спускалась по горлу к трахее и пищеводу, чтобы насытить кислородом легкие и воспрепятствовать выходу наружу содержимого желудка. В подключичных, паховых и бедренных сосудах девочки остались катетеры для внутривенного вливания. Круглые белые кусочки пластыря на коже, которыми присоединяли электроды во время электрокардиограммы, все еще оставались на ее груди.

Такое неистовое вмешательство, почти штурм, Я на мгновение закрыла глаза, и обжигающие слезы скатились по щекам.

Я заставила себя снова взглянуть на маленькое тельце. На Эмили-Энн не было ничего, только пластмассовый больничный браслет. Рядом бесформенной кипой лежали свернутая в узел одежда, розовый рюкзак и пара высоких красных кед.

Вокруг слепящий флуоресцентный свет. Сверкающая сталь и кафель. Холодный блеск стерильных хирургических инструментов. Маленькой девочке здесь не место.

Я отвела взгляд от тела и натолкнулась на печальные глаза Ламанша. Я знала, о чем он сейчас думает, хотя ни один из нас и словом не обмолвился. Еще один ребенок. Еще одно вскрытие в той же самой комнате. Все повторяется.

Загнав разгоревшуюся ярость в дальний угол души, я сухо изложила, как обстоят дела с моими собственными изысканиями. Я занималась телами двух байкеров, разбившихся из-за собственной глупости, и поинтересовалась, когда можно будет ознакомиться с медицинскими отчетами. Ламанш сообщил, что материалы уже запрошены и должны прийти в понедельник.

Я поблагодарила его и вернулась к собственной тягостной работе. Разбирая ткани, вспомнила состоявшийся накануне разговор с Ламаншем, и мне нестерпимо захотелось снова оказаться в глухих лесах Виргинии. Неужели Ламанш только вчера мне туда звонил? В это время Эмили-Энн еще была жива.

Как сильно может измениться мир всего лишь за какие-то двадцать четыре часа.

Глава 2

За день до всех этих событий я находилась в Квонтико, куда меня пригласили провести семинар по восстановлению останков в академии ФБР. Группа техников по восстановлению улик как раз извлекла из земли скелет и наносила на бумагу его строение, когда я заметила пробирающегося через заросли в нашу сторону специального агента. Он доложил, что доктору Ламаншу необходимо срочно со мной переговорить. Предчувствуя неладное, я оставила группу выполнять задание, а сама поспешила через лес к своей машине.

Пробираясь к дороге, я думала о Ламанше и причинах его звонка. Я начала сотрудничать с судебно-медицинской лабораторией в начале девяностых, сразу как приехала в Монреаль по преподавательскому обмену между университетом Макгилла и моим родным университетом в Шарлотте. Узнав, что я получила сертификат Американского совета по судебной антропологии, Ламанш решил, что стоит пригласить меня к себе.

В провинции Квебек существует централизованная коронерская система, включающая в себя множество усовершенствованных аналитических и судебно-медицинских лабораторий, но нет ни одного судебного антрополога, сертифицированного советом. Тогда я уже работала консультантом в департаменте главного медицинского эксперта штата Северная Каролина, и Ламанш пригласил меня в «Лаборатуар де медисин лель» — Судебно-медицинскую лабораторию Монреаля. Министерство финансировало создание антропологической лаборатории, а я записалась на углубленные курсы французского языка. И вот уже больше десяти лет ко мне поступают для анализа и идентификации трупы жителей провинции Квебек, превратившиеся в скелеты, раздробленные, мумифицированные, сгоревшие или искалеченные. Там, где обычное вскрытие бесполезно, обращаются ко мне, и я по мере возможности извлекаю информацию из костей.

Нечасто Ламанш оставлял для меня сообщение с грифом «Срочно». Но если такое случалось, тогда ничего хорошего ждать не приходилось.

За считанные минуты мне удалось добраться до фургона, припаркованного на обочине посыпанной гравием дороги. Я тряхнула головой и провела рукой по распущенным волосам.

Хорошо хоть клещей здесь нет.

Снова закрепив заколку, я извлекла с заднего сиденья ранец и вытащила сотовый телефон. На небольшом экране высветилось сообщение о том, что пропущено три вызова. Я проверила номера. Все три были сделаны из лаборатории.

Попыталась дозвониться, но сигнал то и дело пропадал. Именно поэтому я и оставила телефон в машине. Проклятие! Хотя мой французский заметно улучшился за прошедшие десять лет, проблемы с пониманием весьма нередки из-за плохой связи. С учетом языкового барьера и слабого сигнала вряд ли мне удастся связаться с лабораторией с этого телефона. Придется сначала добраться до штаба.

Я расстегнула комбинезон из герметичного пластика и положила его в ящик в кузове фургона. Потом, закинув рюкзак за спину, направилась вниз по холму.

Высоко над деревьями нарезал круги ястреб, высматривая Добычу. По небу, сверкающему прозрачной голубизной, неспешно проплывали причудливые ватные облака. Тренинг обычно проводили в мае, и нас слегка беспокоило, что апрель в нынешнем году, по прогнозам, обещал выдаться дождливым и холодным. Опасения, к счастью, не подтвердились. Термометр показывал больше семидесяти градусов по Фаренгейту.

Я шла по дороге и вслушивалась в звуки окружающего мира. Скрип ботинок по гравию. Пение птиц. Грохот лопастей вертолета, пролетающего совсем низко. Хлопки далеких выстрелов. В Квонтико размещается не только ФБР, здесь также находятся учебные центры других федеральных полицейских структур и корпуса морской пехоты. Так что в этих лесах постоянная и весьма серьезная активность.

Гравийная дорога перешла в асфальтобетон у аллеи Хогана, как раз возле имитации городского квартала, используемого для тренировок ФБР, управлением по борьбе с наркотиками, оперативным соединением ОВМС НАТО и другими службами. Пришлось сделать большой крюк влево, чтобы обойти это место подальше. Мне вовсе не улыбалось оказаться на пути курсантов в самый разгар тренировки по спасению заложников. Затем я свернула направо к Гувер-роуд и пошла вниз по холму к ближайшему серо-коричневому бетонному комплексу с вздымающимися к небу с самых высоких зданий антеннами, похожими на молодые побеги в старой изгороди. Миновав небольшую парковку учебного центра судебно-медицинских исследований, я позвонила в дверь погрузочной платформы.

Боковая створка отъехала, и в образовавшуюся щель высунулся мужчина. Несмотря на молодость, он уже был совершенно лыс, и казалось, что таким он и родился.

— Решили сегодня пораньше закончить?

— Нет. Мне надо позвонить в лабораторию.

— Можете воспользоваться телефоном в моем кабинете.

— Спасибо, Крейг. Много времени это не займет. — Хотелось бы, чтобы это оказалось правдой.

— Я проверяю оборудование, так что не торопитесь.

Академию часто сравнивают с клеткой для хомячков, потому что расположенные на территории здания соединяются между собой самым настоящим лабиринтом всевозможных туннелей и коридоров. Но верхние этажи не идут ни в какое сравнение с той путаницей, что царит внизу.

Мы с трудом пробирались через комнаты, заваленные деревянными ящиками, картонными коробками, древними компьютерными мониторами и металлическими контейнерами для оборудования. Сначала по одному проходу, потом еще по двум коридорам пока не оказались, наконец, в кабинете Крейга. Здесь едва хватило места для стола, кресла, шкафа с документами и книжной полки. Крейг Бичем — сотрудник Национального аналитического центра насильственных преступлений, НАЦНП, одного из ведущих подразделений приписанной к ФБР ГОРЧС, группы оперативного реагирования на чрезвычайные ситуации. Некоторое время центр назывался отделом похищений и серийных убийств, ОПСУ, но недавно было принято решение вернуться к прежнему названию. И так как подготовка специалистов по восстановлению улик является одной из функций НАЦНП, именно это подразделение организовывает ежегодный курс. Когда имеешь дело с ФБР, и не так натаскаешься в алфавите. Крейг сгреб папки со стола и взгромоздил их на шкаф.

— Тут особо не развернешься, но так вы хотя бы сможете записывать. Дверь закрыть?

— Да нет, спасибо. Меня все устраивает. Мой хозяин кивнул и скрылся в коридоре.

— Здравствуйте, Темперанс. — На всем белом свете только Ламанш и священник, окрестивший меня, обращались ко мне полным именем. Все остальные звали меня Темпе. — Comment са va?^[51]

Я ответила, что у меня все нормально.

— Спасибо, что так быстро перезвонили. Боюсь, у нас тут сложилось скверное положение, и скорее всего мне понадобится ваша помощь.

— Qui? — переспросила я. Скверное? Склонности к преувеличениям за Ламаншем не числилось.

— Les motards. Еще два трупа.

Les motards. Байкеры. Вот уже больше десяти лет конкурирующие гангстерские мотоциклетные группировки вели скрытую войну за контроль над торговлей наркотиками в Квебеке. Мне приходилось работать над несколькими делами, связанными с мотоциклистами. Две жертвы — их сначала застрелили, а потом сожгли до неузнаваемости.

— Qui? — повторила я.

— Вот что удалось выяснить полиции на настоящий момент, вчера вечером трое из «Дикарей» подъехали к мотоклубу «Гадюк» с мощной бомбой кустарного производства. Парень, дежуривший у камер слежения, заметил, как к главному входу приближается парочка подозрительных лиц, несущих большой сверток. Он выстрелил, и бомба взорвалась. — Ламанш замолчал. — Водитель сейчас находится в больнице, его состояние критическое. Что касается двух других, от них остались только кусочки, четыре килограмма на двоих. Да уж!

— Темперанс, я пытался связаться с констеблем Мартином Куикуотером. Он сейчас тоже в Квонтико, но его нет на месте, он весь день провел на конференции.

— Куикуотер? — Быстрая Вода. Весьма необычное имя для жителя Квебека.

— Он индеец. По-моему, уроженец племени кри.

— Он из «росомах»?

Оперативное управление «Росомаха» — специальная оперативно-тактическая группа, созданная для расследования криминальной деятельности бандитских мотоциклетных группировок в провинции.

— Да.

— Что делать мне?

— Пожалуйста, расскажите констеблю Мартину Куикуотеру то, что я вам только что сообщил, и попросите его связаться со мной. Потом вам следует приехать сюда как можно быстрее. Может статься, у нас возникнут трудности с идентификацией.

— Им уже удалось восстановить пальцы или остатки зубов?

— Нет. И мало вероятности, что удастся.

— Анализ ДНК?

— И с этим тоже могут возникнуть трудности. Тут есть еще ряд обстоятельств, о которых я бы предпочел не распространяться по телефону. Как думаете, у вас получится вернуться раньше, чем планировали?

Как правило, я заканчивала весенний триместр в университете Северной Каролины в Шарлотте как раз перед началом тренинга в академии ФБР. И теперь мне оставалось только принять экзамены. После них я собиралась сначала заехать в гости к друзьям в Вашингтон, а потом на время летних каникул лететь в Монреаль. Но теперь встречу с друзьями придется отложить.

— Я буду на месте завтра.

— Merci. — Затем он продолжил, четко проговаривая французские слова в свойственной ему манере. В звучном, низком голосе Ламанша чувствовался налет то ли печали, то ли усталости.

— Обстановка напряженная. «Дикари», несомненно, захотят отомстить. И тогда «Гадюки» прольют еще реки крови. — Я услышала, как он набрал в легкие побольше воздуха, потом медленно выдохнул. — Думаю, конфликт перерастет в самую настоящую войну, и тогда могут погибнуть невинные люди.

Мы разъединились. Я позвонила в авиакомпанию «Ю-Эс эй-руэйз» и заказала билет на утренний рейс. Я как раз клала трубку, когда в дверном проеме появился Крейг Бичем. На вопрос о Куикуотере он озадаченно поднял брови.

— Констебль?

— Он из КККП. Королевской канадской конной полиции. Или ККЧК, если вы предпочитаете французский. Коннополицейские королевские части Канады.

— Гм.

Крейг набрал какой-то номер и осведомился о местопребывании констебля. Выслушав ответ, размашисто записал что-то и повесил трубку.

— Ваш парень сейчас на конференции о серьезных правонарушениях в одном из конференц-залов тут внизу. — Он дал мне бумажку с номером зала, потом объяснил, как туда добраться. — Просто войдите туда и займите место. Скорее всего, часа в три они сделают перерыв.

Поблагодарив Крейга, я через бесчисленные проходы кое-как разыскала нужный мне зал. Из-за закрытой двери приглушенно доносились голоса.

Часы показывали двадцать минут третьего. Я повернула ручку и незаметно проскользнула внутрь.

Помещение тонуло в полумраке. Только в луче диапроектора желтым мягким светом мерцали сменяющиеся слайды. Я с трудом разглядела около полудюжины человек, разместившихся вокруг стола в центре зала. Некоторые из них повернули головы в мою сторону, когда я устраивалась в кресло у боковой стены. Однако большинство участников конференции не заметили моего присутствия, всецело поглощенные тем, что творилось на экране.

В течение следующих тридцати минут мне довелось воочию увидеть, как опасения Ламанша воплощаются в реальность с подробностями, от которых стыла кровь. Разбомбленный дом с верандой — человеческие останки покрыли стены, зеленая лужайка усеяна оторванными частями тел. Труп женщины: лицо превратилось в красную бесформенную массу, кости черепа расплющены, ударной волной выстрела. Почерневший корпус джипа, обуглившаяся рука свисает из заднего окна.

Сидящий справа от диапроектора человек, меняя во время презентации слайды, сопровождал их комментариями о стычках между байкерскими группировками в Чикаго. Голос показался мне смутно знакомым, но лица мужчины я не смогла рассмотреть.

Снимки следовали один за другим. Вооруженные нападения. Взрывы. Яркие вспышки. Но сейчас я уже перестала смотреть на экран и внимательно рассматривала силуэты тех, кто сидел вокруг стола. У всех присутствующих, кроме одного, были коротко остриженные волосы.

Наконец экран замерцал белым светом. Диапроектор остановился, и пылинки запорхали в его луче. Кресла заскрипели, когда их владельцы откинулись на спинки и развернулись друг к другу.

Лектор встал и отошел к стене. Зажегся верхний свет, и я узнала специального агента Фрэнка Тулио, несколько лет назад окончившего мой курс по восстановлению улик. Заметив меня, он широко улыбнулся.

— Темпе! Как жизнь?

Все, что касается Фрэнка, безупречно: коротко выбритые седоватые волосы, поджарое тело, безукоризненно чистые туфли итальянской ручной работы. В отличие от всех нас, несмотря на насекомых и потогонные тренировки, Фрэнк в любой ситуации выглядит идеально опрятным.

— Грех жаловаться. А ты как, все еще в чикагском отделении?

— Был до прошлого года. Теперь я здесь, приписан к ГОРЧС.

Наш разговор привлек всеобщее внимание, я тут я вдруг вспомнила, в каком состоянии пребывают моя одежда и прическа. Фрэнк обратился к своим коллегам:

— Все знакомы с Непревзойденным Костным Доктором? Собравшиеся улыбались и кивали, пока Фрэнк представлял меня. Кое-кто был мне знаком, и некоторые даже вспомнили пару-тройку забавных случаев, с моим участием.

Двое из присутствовавших не являлись сотрудниками академии. Пышная прическа, на которую я ранее обратила внимание, принадлежала Кейт Брофи, главе разведывательного отдела бюро расследований штата Северная Каролина, сокращенно БРШ. Сколько я себя помню. Кейт была бессменным экспертом БРШ по вопросам, связанным с преступными мотоциклетными группировками. Мы познакомились в начале восьмидесятых, когда в нашем штате разразилась война между «Изгоями» и «Ангелами Ада». Я тогда идентифицировала личности двух неопознанных жертв.

За дальним концом стола молодая женщина печатала на чем-то вроде стенографической машинки. Возле нее за ноутбуком сидел Мартин Куикуотер. Широкое лицо, высокие скулы, кончики бровей чуть загибаются кверху. Кожа цвета обожженного кирпича.

— Уверен, что вас-то, как единственных иностранцев, представлять друг другу не надо, — произнес Фрэнк.

— На самом деле мы не знакомы, — сказала я. — Но поэтому я и здесь. Мне необходимо поговорить с констеблем Куикуотером.

Констебль соблаговолил уделить мне внимание, секунд пять рассматривал, не говоря ни слова, потом снова уставился на экран.

— Вам повезло. Мы как раз собирались сделать перерыв, — Фрэнк посмотрел на часы, потом вернулся к диапроектору и выключил его. — Давайте-ка примем немного кофеина и снова встретимся с вами в три тридцать.

Сотрудники НАЦНП по очереди проходили мимо меня, и один из агентов вдруг шутливо сложил пальцы в квадрат и посмотрел на меня сквозь получившуюся рамку, словно фотографируя. Мы были с ним на короткой ноге уже лет десять, и я прекрасно знала, что сейчас последует.

— Прекрасно выглядишь, Бремнак. Ты что, заключила сделку со своим садовником? Стрижка изгороди и волос за одну цену?

— Некоторым из нас приходится иногда работать, агент Стоунхэм.

Он пошел дальше, ухмыляясь во весь рот. Наконец в помещении остались только мы с Куикуотером. Я с любезной улыбкой начала официально представляться.

— Я знаю, кто вы, — прервал меня констебль. В его речи слышался легкий английский акцент.

Подобная резкость слегка обескуражила меня, и я еле сдержала готовую вот-вот сорваться с языка язвительную колкость. Возможно, все дело было в моем собственном неприглядном виде; разгоряченная и растрепанная от быстрой ходьбы, я не совсем уютно чувствовала себя в столь официальной обстановке.

Пока я объясняла, что Ламанш безуспешно пытался несколько раз связаться с ним, Куикуотер отцепил пейджер с ремня и посмотрел на экран. Потом увесисто постучал им несколько раз по руке. Сокрушенно покачав головой и вздохнув, снова прицепил его к поясу.

— Батарея, — буркнул он.

Констебль сосредоточенно слушал, когда я пересказывала ему сообщение Ламанша. Цвет его карих глаз оказался столь насыщенным, что граница между зрачком и радужной оболочкой совершенно стиралась. А когда я наконец закончила, Куикуотер кивнул, развернулся и вышел из комнаты.

Я ошарашено застыла, пребывая я полнейшем недоумении от странной манеры поведения этого человека. Бесподобно! Мало мне собирать по кусочкам двух байкеров, так вдобавок на мою голову свалился еще и напарник в лице констебля по имени мистер Любезность!

Прихватив рюкзак, я отправилась обратно в лес. Что ж, мистер Куикуотер, мы еще посмотрим. Я раскалывала и не такие орешки.

Глава 3

Полет до Монреаля прошел спокойно, за исключением разве что явно пренебрежительного отношения ко мне Мартина Куикуотера. Хотя мы летели одним и тем же рейсом, он даже не заговорил со мной и сел подальше, словно и, не заметив, что в моем ряду много свободных мест. Мы обменялись приветственными кивками в Вашингтонском аэропорту, потом он мне снова кивнул, когда мы ждали своей очереди на таможне в Монреале. Впрочем, холодность констебля меня вполне устраивала. Я и сама не горела желанием общаться с этим человеком.

До своей квартиры я добралась на такси. Разобрала багаж и на скорую руку приготовила замороженный бурито. Моя старенькая «Мазда» пусть с третьей попытки, но завелась, и я направилась в восточную часть города.

На протяжении многих лет судебно-медицинская лаборатория ютилась на пятом этаже здания, находившегося в ведении «Ля Сюрте де Квебек», или сокращенно СК, — полиции провинции Квебек. Полиция занимала остальные этажи, кроме двенадцатого и тринадцатого. Здесь раньше размешались мой кабинет и место содержания под стражей заключенных. Морг и помещение для вскрытия находились в подвале.

Власти Квебека недавно выделили несколько миллионов на реконструкцию здания. Тюрьму переместили, и теперь судебно-медицинские и криминологические лаборатории располагались на двух верхних этажах. Прошло уже несколько месяцев с нашего переезда, но я до сих пор не могла поверить, что это не сон. Из моего нового кабинета открывался впечатляющий вид на реку Святого Лаврентия, а лаборатория была выше всяких похвал.

По пятницам уже к половине четвертого обычная рабочая суета и суматоха начинали сходить на нет. Двери одна задругой закрывались, и армия деловито снующих туда-сюда специалистов и лаборантов таяла на глазах.

Повозившись с ключом, я зашла в свой кабинет и повесила куртку на деревянную вешалку. На столе лежали три белых бланка. Сначала я прочитала тот, на котором стояла подпись Ламанша.

Довольно часто я начинаю знакомиться с делом с «Запроса антропологической экспертизы». Заполненный ходатайствующим патологом, запрос содержит данные, важные для составления плана предстоящего исследования.

Я быстро пробежала глазами правую графу. Номер лаборатории. Номер морга. Номер по полицейской картотеке. Номер истории болезни и регистрационный номер дела. Тело снабжено биркой и сдано на хранение, пока колесики правосудия набирают ход.

Потом я переместилась в левую колонку. Патолог. Коронер. Следователь. Насильственная смерть — последнее вмешательство в человеческую жизнь, а те, кто расследует ее причины, — последние назойливые зеваки, вторгающиеся в смятая святых. Хотя меня и саму можно отнести к их числу, всегда становится немного не по себе от того равнодушия, с которым судебная система подходит к расследованию причин смерти человека. Пусть даже чувство отстраненности необходимо ради сохранения эмоционального равновесия, я так и не смогла избавиться от мысли, что жертва заслуживает более заинтересованного, личного отношения.

Я просмотрела краткую сводку установленных фактов. От тех сведений, которые мне сообщил по телефону Ламанш, они отличались только в одном пункте. На данный момент уже удалось восстановить двести пятнадцать остатков плоти и костей. Самый большой весил пять килограммов.

Так и не прочитав остальные бланки, и не прослушав кучу скопившихся телефонных сообщений, я отправилась на поиски директора.

Мне редко доводится видеть Пьера Ламанша в обычной одежде, на нем всегда белый лабораторный или же зеленый хирургический халат. Не могу представить, как он смеется или закутывается в плед. Угрюмый и в то же время сердечный, неизменно учтивый, Ламанш всегда был самым лучшим из всех известных мне судебных патологоанатомов.

Сквозь стеклянный прямоугольник в двери я увидела Ламанша, сидящего в своем кабинете. Стройная фигура склонилась над письменным столом, заваленным бумагами, газетами, книгами и грудой личных дел, требующих первоочередного внимания. Я постучала, он поднял голову и жестом пригласил меня войти.

В кабинете витал легкий аромат трубочного табака, повсюду сопровождающий и самого Пьера. У него особенная манера неслышно приближаться, так что временами я узнаю о его присутствии лишь по этому запаху.

— Темперанс? — Он всегда произносит мое имя с ударением на последнем слоге, так что оно прекрасно рифмуется со словом «France». — Спасибо, что так быстро приехали. Пожалуйста, присаживайтесь.

Безупречный французский, без всяких разговорных сокращений, и ни единого словечка на арго.

Мы сели за небольшой столик рядом с письменным столом. Там лежала кипа больших коричневых конвертов.

— Знаю, сейчас уже слишком поздно, чтобы приступать к исследованию, но, возможно, вы захотите сегодня же войти в курс дела.

Лицо Ламанша было испещрено множеством длинных вертикальных складок. Он вопросительно посмотрел на меня, глубокие морщины вокруг глаз удлинились и сошлись к середине.

— Да. Конечно.

— С чего бы вы хотели начать, с рентгенограммы? — Он махнул в сторону конвертов, затем потянулся к письменному столу. — Вот фотографии с места обнаружения трупов и запись, сделанная во время вскрытия. — Ламанш протянул мне стопку небольших коричневых конвертов и видеокассету. — От тех двух байкеров, которые доставили бомбу к клубу «Гадюк», практически ничего не осталось, их внутренности разметало на значительное расстояние от места взрыва. В основном то, что удалось обнаружить поисковой группе, прилипло к стенам или застряло в кустах и в ветвях деревьев. Поразительно, но самые крупные фрагменты удалось найти на крыше клуба. На одном лоскуте кожи с грудной клетки частично сохранилась татуировка, это может оказаться полезным для установления личности погибшего.

— А что с водителем?

— Сегодня утром умер в больнице.

— Стрелок?

— Взят под стражу, но рассчитывать на его показания не стоит. Он скорее пойдет в тюрьму, чем расскажет что-нибудь полиции.

— Даже если дело касается конкурирующей группировки?

— Как только он заговорит, его можно считать покойником.

— Удалось ли обнаружить зубы или пальцы?

— Нет. — Ламанш устало провел рукой по лицу, приподнял и опустил плечи, затем постучал пальцами по колену. — Боюсь, нам не удастся рассортировать все имеющиеся ткани.

— Мы можем сделать анализ ДНК?

— Вам доводилось когда-нибудь слышать имена Рональда и Дональда Вайланкуртов?

Я отрицательно покачала головой.

— Братья Вайланкурты, Ле-Клик и Ле-Клак. Отпетые бандиты, члены «Дикарей». Несколько лет назад один из них участвовал в уничтожении некоего Клода Дюбе по прозвищу Резак. Не помню только, какой именно.

— Полиция считает, что эти два байкера и есть Вайланкурты?

— Да. — Его грустные глаза встретились с моими. — Ле-Клик и Ле-Клак — однояйцовые близнецы.

К семи часам вечера я уже почти все просмотрела, осталась только видеозапись. Воспользовавшись лупой, скрупулезно исследовала множество фотографий с изображениями фрагментов костей и кровавых комков всевозможных форм и размеров. Снимок за снимком, и на каждом стрелки, указывающие на красные и желтые сгустки, усеявшие траву, запутавшиеся в ветвях, расплющенные о шлакобетонные блоки, о стекло, о рубероид и гофрированный металл крыши.

Останки доставили в морг в больших черных пластиковых мешках, в каждом находилось несколько герметично закрытых полиэтиленовых пакетов. Каждый пакет был пронумерован и содержал рассортированные части тела, землю, ткани, металл и неопознанный мусор. Сделанные во время аутопсии фотографии сменялись одна за другой: на одних мешки еще закрыты, на других зафиксированы небольшие полиэтиленовые пакеты, сложенные на столах для вскрытия, далее следовали снимки содержимого, рассортированного по категориям.

На последних фотографиях были сняты лежавшие ровными рядами части тела, словно выставленные в витрине мясной лавки. Я различила куски черепа, осколок большой берцовой кости, головку бедра и участок кожи головы с совершенно неповрежденным правым ухом. На некоторых крупным планом виднелись зазубренные края раздробленной кости, на других — волосы, волокна и клочки ткани, прилипшие к плоти. Упомянутая Ламаншем татуировка хорошо просматривалась на лоскуте кожи. Три черепа, кости рук закрывают глаза, уши и рты. Ирония судьбы. Что ж, теперь этот парень и впрямь ничего не увидит, ничего не услышит и ничего не скажет.

Изучив снимки и результаты рентгенограммы, я пришла к тому же мнению, что и Ламанш. Я разглядела кость на фотографиях, к тому же рентгеновские снимки подтверждали наличие еще нескольких. Значит, имеется возможность установить анатомическое происхождение некоторых тканей. Но сортировка мешанины из человеческих частей тела в отдельных братьев обещала массу трудностей.

Всегда непросто разобрать смешанные части нескольких тел, особенно если они сильно повреждены или найдены не полностью. Но значительно труднее осуществить подобную процедуру, когда пол, возраст и расовая принадлежность умерших совпадают. Мне уже однажды приходилось несколько месяцев подряд исследовать кости и разлагающуюся плоть семи молодых мужчин, занимавшихся проституцией. Их тела выкопали из погреба в доме убийцы. Все они были белыми подростками. Тогда результаты анализа ДНК оказались бесполезными для установления личностей.

В данном случае экспертиза ДНК тоже не сработает. Жертвы, если они были монозиготной двойней, развились из одного яйца. И их ДНК будет идентичной.

Ламанш прав. Мало вероятности, что мне удастся точно определить принадлежность фрагментов одному из братьев и назвать полиции его имя.

Сердитое ворчание в желудке намекнуло, что пора с работой кончать. Вконец измотанная и обескураженная, я взяла сумочку и, застегнув куртку, отправилась восвояси.

Вернувшись домой, я заметила на автоответчике мигающий огонек, но не стала сразу прослушивать сообщение. Сначала выставила на стол купленные по дороге суши, открыла банку диетической колы и только потом нажала на кнопку.

Мой племянник Кит выехал на машине из Техаса в Вермонт со своим отцом. Полные решимости, они отправились на север ловить рыбу, причем не важно какую, сгодится любая, которая только клюет в тех местах весной. И поскольку мой кот предпочитает свободу и удобство дома на колесах эффективной доставке по воздуху, Кит и Говард обещали заехать и забрать его из моей квартиры в Шарлотте, чтобы привезти в Монреаль. Сообщение гласило, что они с Берди приезжают завтра.

Я окунула в соус кусочек суши и сунула в рот. И уже тянулась за следующим, как вдруг позвонили в дверь. Озадаченная, я пошла к установленной в квартире системе наблюдения.

На экране монитора я увидела Эндрю Райана, небрежно прислонившегося к стене на лестничной площадке. На нем были линялые голубые джинсы, кроссовки и короткая куртка поверх черной футболки, Очень высокий, с голубыми глазами и заостренными чертами лица, он представлял собой нечто среднее между Кэлом Рипкином^[52] и Индианой Джонсом.

Ну а я выглядела как Филис Диллер^[53] до того, как ее подкрасят.

Великолепно.

Вздохнув, я открыла дверь.

— Привет, Райан. Что случилось?

— Увидел свет в окне и подумал, что ты, возможно, решила вернуться пораньше. — Он окинул меня оценивающим взглядом. — Выдался тяжелый день?

— Я только сегодня приехала, а потом еще до самого вечера разбирала остатки трупов, — произнесла я резко, словно оправдываясь, потом убрала волосы за уши. — Зайдешь?

— Не могу. — Только сейчас я заметила его пейджер и пистолет. — Просто решил узнать, какие у тебя планы на завтрашний вечер.

— Завтра мне придется весь день собирать по кусочкам погибших во время взрыва, так что к вечеру скорее всего сил у меня ни на что не останется.

— Но ты же собираешься поесть?

— Да, поужинать придется.

Он обнял меня одной рукой, другой стал играть с прядью волос.

— Мы можем забыть об ужине и просто расслабиться, если ты сильно устанешь, — произнес он низким, бархатистым голосом.

— Гм.

— Расширим наш кругозор?

Райан отвел волосы с моего лица и нежно прикоснулся губами к уху. О да!

— Хорошо, Райан. По такому случаю я надену трусики «танга».

— Я всегда «за».

Я одарила его взглядом из серии «кто бы сомневался».

— Твой кошелек потянет китайскую кухню?

— Китайская так китайская, — сказал Райан, приподнимая мои волосы и собирая их в пучок. Потом позволил им упасть свободными волнами и потянулся руками к спине. Прежде чем я успел, а отстраниться, он прижал меня к себе и поцеловал. Язык Райана обвел по контуру мои губы и затем нежно проник в рот.

Во всем мире не осталось ничего, кроме ощущения этих мягких губ и крепкой груди, прижавшейся к моей. Я, было, начала осторожно высвобождаться из его объятий, но на самом деле мне хотелось остаться там навсегда. Вздохнув, я расслабилась и прижалась к Райану еще ближе. Черные мысли, одолевавшие меня весь день, рассеялись. Пусть на одно лишь мгновение, но мне удалось позабыть о жестокости мира, в котором безумцы взрывают бомбы и убивают детей.

Наконец мы оторвались друг от друга.

— Ты уверен, что не хочешь войти? — спросила я, отступив назад и распахнув дверь. Колени подгибались и дрожали, словно превратились в желе.

Райан посмотрел на часы.

— Думаю, полчаса роли не сыграют. — В эту минуту зазвонил пейджер. Эндрю посмотрел на номер. — Черт побери!

Да уж, черт побери, согласна.

Райан снова прицепил пейджер к джинсам.

— Прости, — произнес он, грустно усмехнувшись. — Ты ведь знаешь, я бы лучше…

— Ладно, уж, иди. — Улыбнувшись, я положила руки ему на грудь и легонько подтолкнула. — Увидимся завтра вечером. В полвосьмого.

— Не забывай обо мне, — произнес он на прощание, развернулся и стал спускаться по лестнице.

После того как Эндрю ушел, я вернулась к суши и стала думать о нем.

Райан — детектив в отделе убийств «Сюрте де Квебек». Время от времени нам приходится работать вместе. Хотя Райан ухаживал за мной уже несколько лет, но вместе мы с ним совсем недавно. Мне такое решение далось непросто, но, в конечном счете, я согласилась с его взглядом на наши отношения. Формально коллегами мы не были, так что мое правило «никаких романов на работе» в данном случае не подходило. По крайней мере, если захочу, могу закрыть глаза на наше периодическое сотрудничество.

Тем не менее подобное положение дел меня не совсем устраивало. Я прожила двадцать лет в браке, затем у меня был довольно длинный роман с одним человеком. Новые отношения давались мне нелегко. С Райаном мне было хорошо, поэтому я решила попробовать. Как сказала бы моя сестра, я начала «встречаться» с ним.

Ох ты, Господи! Вот так словечко — «встречаться»!

Должна признать, что считаю Райана чертовски сексуальным. Впрочем, не одна я так думаю. Куда бы мы ни пошли, женщины всегда поворачивают головы в его сторону. В их глазах появляется особое, оценивающее, выражение.

Я тоже его ценила. Но вот только в эту минуту, когда корабль все еще стоял в порту, двигатели взревели и изъявили готовность выйти в открытое море, мне приходилось туго. И мои желеобразные колени лишний раз это подтверждали. Определенно неплохая мысль — поужинать в каком-нибудь людном месте, но только не оставаться наедине.

Телефон зазвонил, когда я убирала со стола.

— Mon Dieu,^[54] наконец-таки ты вернулась! — В глубоком, тайном голосе, произносившем английские слова, слышатся сильный французский акцент.

— Привет, Изабель. Что случилось?

Хотя я познакомилась с Изабель Кайэ всего лишь два года назад, за это время мы сильно сблизились. Мы встретились в тяжелое время. Тем страшным летом меня преследовал один психопат, лучшую подругу убили, и, ко всему прочему, пришлось, наконец, признаться себе, что брак не удался. Стремясь скрасить жизнь, я заказала одноместный номер в «Медицинском клубе» и сбежала туда, чтобы играть в теннис, есть и ни о чем не думать.

Изабель я встретила во время перелета в Нассау, столицу Багамских островов. Прилетев, мы объединились и стали играть в паре. Выиграли, разговорились и выяснили, что привели нас сюда одинаковые причины. Мы великолепно провели вместе неделю. С тех пор и дружим.

— Вот здорово, а я не ждала тебя раньше следующей недели. Просто собиралась оставить сообщение с предложением встретиться как-нибудь, но раз ты уже дома, что скажешь насчет ужина завтра вечерком?

Я рассказала ей о Райане.

— Этот парень никак не хочет отпустить тебя, Темпе. В конечном счете, ты устанешь от такого chevalier,^[55] пошлешь его подальше, и тогда уже я поговорю с ним. Почему ты вернулась раньше?

Я рассказала о взрыве.

— Ах да. Я читала в «Ля пресс». Все и в самом деле так мерзко?

— Пострадавшие и впрямь не в очень хорошей форме, — ответила я.

— Les motards. Знаешь, на мой взгляд, эти бандиты получили по заслугам.

У Изабель всегда собственное мнение по любому вопросу, и она редко оставляет свои мысли при себе.

— Полиции следует просто отойти в сторону и наблюдать, как эти гангстеры взрывают друг друга. Тогда нам больше не придется лицезреть ах грязные тела с непотребными татуировками.

— Гм.

— Я хочу сказать, пусть они лучше убивают друг друга, чем младенцев.

— Верно, — согласилась я, — из двух зол лучше уж так.

На следующее утро Эмили-Энн Туссен пошла на урок танцев и умерла.

Глава 4

Говард с Китом появились в семь часов утра, оставили Берди и поехали дальше. В восемь я уже отправилась в лабораторию, чтобы продолжить работу над трупами погибших во время взрыва. Берди не обращал на меня внимания и, когда я уходила, деловито проверял квартиру на наличие непрошеных посетителей из семейства псовых.

Эмили-Энн привезли чуть позже двенадцати.

Мне требовалось свободное пространство, поэтому я выбрала большой кабинет для вскрытия. Сдвинув а центр помещения каталки с останками погибших во время взрыва, я попыталась разложить трупы на двух столах, В субботний день никто не мешал, и было где развернуться.

Я идентифицировала и рассортировала все осколки костей, видные невооруженным глазом. Затем, воспользовавшись рентгеном, собрала части тела, содержащие кость, и вскрыла скальпелем ткани, чтобы отыскать ориентиры. Если я находила два одинаковых фрагмента, то выкладывала каждый на отдельный стол. Два левых лобковых бугорка, два сосцевидных отростка височной кости и два бедренных мыщелка неопровержимо свидетельствовали о том, что погибших было двое.

Я также обнаружила признаки замедленного детского развития на одном из участков длинной кости. Ребенок перестает расти, и развитие скелета приостанавливается, если возникает угроза здоровью. Подобные задержки, как правило, результат болезни или же последствия плохого питания. Рост возобновлялся, когда общее физическое состояние улучшается, но эти заминки оставляют после себя неизгладимые метки.

Рентгенограмма выявила темные линии на многочисленных костных осколках рук и ног. Узкие полосы шли перпендикулярно диафизам кости и указывали на периоды приостановленного роста. Я выложила ткани с травмированными фрагментами на один из столов, а те, где кость была нормальной, на другой.

Один из комков раздробленной плоти содержал несколько костей руки. Доставая их с помощью иглы, я заметила две пястные кости с неровными диафизами. Рентген выявил повышенную плотность этих бугорчатых участков, из чего можно было предположить, что одна из жертв когда-то в прошлом сломала пальцы. Я отложила этот фрагмент в сторону.

Ткань без костей требовала иного подхода. Здесь я обращала внимание на прилипшие нити, отталкиваясь от уже разобранных тканей, сравнивая волоски и волокна с одного или с другого стола с кусками человеческой плоти, оставшейся на каталках. Мне показалось, я узнала текстильный материал защитного цвета, того типа, который присутствует в рабочих спецовках, в джинсовой и белой хлопчатобумажной ткани. Потом эксперты сделают полный анализ сегментов волос и волокон и определят, подтвердились ли мои предварительные данные.

Пообедав и переговорив с Ламаншем, я возобновила работу и к четверти шестого разобрала примерно две трети тканей. Без анализа ДНК было мало надежды связать оставшиеся фрагменты с определенными людьми. Пока я сделала все, что в моих силах.

И за это время четко наметила, какими будут мои дальнейшие действия.

Пока я корпела над останками Вайланкуртов, не испытывала к ним никакой жалости. Сказать почести, меня все это порядком разозлило. Парни взлетели па воздух, когда хотели взорвать других людей. Восторжествовала жестокая справедливость, и я испытывала скорее опустошение, чем сожаление.

Совершенно иные чувства переполняли меня, когда я думала о малышке Эмили-Энн. Она лежала сейчас перед Ламаншем столе для вскрытия только потому, что шла на урок танцев.

Этого не должно было случиться. Гибель ни в чем не повинного ребенка нельзя считать всего лишь роковой случайностью в стычках безумцев.

«Гадюки» могут, сколько их душе угодно истреблять «Дикарей». «Изгои» пусть себе убивают «Бандидос». Или каких-нибудь там «Антихристов» с «Ангелами Ада» в придачу. Но в их войнах не должны погибать невинные. И тогда я дала себе обещание. Я призову на помощь все свои знания и умения в области судебной медицины и пожертвую всем свободным временем ради одного — обнаружить улики, которые помогут установить личности этих извращенных убийц и посадить их за решетку. Дети имеют право свободно ходить по городским улицам без риска получить пулю в голову.

Я перенесла рассортированные останки обратно на каталки, втолкнула их в холодильные камеры, отмылась и переоделась. А потом поднялась на лифте, чтобы поговорить с директором.

— Я хочу работать над этим делом, — произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и решительно. — Я хочу, чтобы подонков-детоубийц арестовали.

Усталые глаза, многое повидавшие на своем веку, пронзительно и долго смотрели на меня. Мы только что обсуждали смерть Эмили-Энн Туссен. И другого ребенка. Мальчика.

Оливье Фонтен на велосипеде ехал на хоккейную тренировку. Он слишком приблизился к джипу марки «Чероки» как раз в ту минуту, когда водитель поворачивал ключ зажигания. Мощности бомбы хватило на то, чтобы осколки впились в тело Оливье. Он умер на месте, мгновенно, и ему только что исполнилось двенадцать.

Я не вспоминала об убийстве Фонтена, пока не увидела тело Эмили-Энн. Тот несчастный случай произошел в декабре 1995 года в Вест-Айленде. На сей раз отношения, выясняли «Ангелы Ада» и «Рок-машина». Гибель Оливье вызвала всплеск возмущения общественности, вылившийся в создание оперативной группы «Росомаха» — специальной комиссии с множеством подразделений, основной задачей которых являлось расследование преступлений, совершаемых байкерами.

— Темперанс, я не могу…

— Я сделаю все, что потребуется. Стану заниматься этим в личное время, не в ущерб остальной работе. Если у «росомах» оставлено дело так, как в других службах, тогда, скорее всего возможности ограничены. Я могла бы классифицировать поступающую информацию или покопаться в архивах, сделать подборку подобных происшествий в прошлом. Я стану связующим звеном между подразделениями и налажу связь с американскими полицейскими службами. Я мо…

— Темперанс, прошу вас, успокойтесь. — Он поднял руку. — Такое решение не входит в мою компетенцию. Я поговорю с месье Патино.

Стефан Патино — директор судебно-медицинской лаборатории. Именно он принимает окончательное решение в том, что касается криминологических и судебно-медицинских лабораторий.

— Моим обычным обязанностям это ни в коем случае не повредит.

— Знаю. И обещаю, что первым делом в понедельник утром поговорю об этом с директором. А теперь идите-ка домой. Bonne fin de semaine.^[56]

Я отправилась домой, на прощание, пожелав и ему хорошо провести выходные.

В Квебеке и Каролине зимы заканчиваются совершенно по-разному. У меня на родине весна вступает в свои права постепенно. В последние дни марта и в начале апреля все расцветает, воздух приятно согревает летним теплом.

Жителям Квебека приходится ждать еще недель шесть, прежде чем можно будет, не страшась холодов, высаживать цветы. Большая половина апреля еще промозглая и холодная, на улицах и тротуарах блестят подтеки растаявшего льда и снега. Но когда весне действительно пора выйти на сцену, то делает она это с умопомрачительным изяществом. Мир словно взрывается весенним великолепием красок, и люди отвечают таким энтузиазмом, какого не встретишь ни в каком другом месте планеты.

С начала весеннего представления прошло несколько недель. Уже стемнело, моросил небольшой дождь. Я застегнула молнию на куртке и, низко опустив голову, ринулась к машине. Перед самым въездом в туннель Виль-Мари в новостях сообщили об убийстве Туссен. Сегодня вечером Эмили-Энн должна была получить награду за конкурс сочинений среди учеников начальных классов. Свое занявшее первое место эссе она назвала так: «Пусть дети живут». Я потянулась и выключила радио.

Стала думать о планах на вечер и почувствовала прилив радости оттого, что рядом со мной есть человек, с которым грустить не придется. И торжественно пообещала себе, что не стану говорить о работе с Райаном.

Через двадцать минут я как раз открывала дверь, когда зазвонил телефон. Я посмотрела на часы. Четверть седьмого. Райан минут через сорок будет здесь, а мне еще надо принять душ, так что я не стала брать трубку.

Прошла в гостиную и бросила куртку на диван. Включился автоответчик, и зазвучал мой голос с просьбой оставить сообщение. Берди откуда-то вылез как раз в ту минуту, когда заговорила Изабель:

— Темпе, если ты дома, возьми трубку. C'est important.^[57] — Пауза. — Merde!^[58]

И хотя сейчас я не горела желанием разговаривать с кем бы то ни было, что-то в ее голосе заставило меня все-таки взять трубку.

— Привет, Иза…

— Включи телевизор. Канал Си-би-си.

— Я знаю о девочке. Я как раз была в лаборатории, когда…

— Быстро!

Отыскав пульт, я включила телевизор.

И стала слушать, постепенно покрываясь мурашками страха.

Глава 5

«…Детектив лейтенант Райан находился под наблюдением внутренней службы в течение нескольких месяцев. Он подозревается в незаконном владении похищенными товарами, а также в торговле и владении наркотическими средствами. Сегодня днем в Старом порту Райан, не оказав сопротивления сотрудникам КУМ. До выяснения всех обстоятельств СД а он отстранен от выполнения должностных обязанностей и холится под арестом без права внесения залога.

А сейчас переходим к другим событиям. Финансовые новости. Предполагаемое слияние…»

— Темпе!

Оклик Изабель заставил меня вспомнить, где я нахожусь. Я снова поднесла трубку к уху.

— C'est Iui, n'est-ce pas?^[59] Эндрю Райан, отдел преступлений против личности, полицейский департамент Квебека?

— Должно быть, произошла какая-то ошибка. — Пока я говорила, взгляд лихорадочно метнулся к автоответчику. Лампочка не горела. Райан не звонил. — Мне пора. Он скоро придет.

— Темпе, его арестовали.

— Я должна идти. Завтра позвоню тебе.

Я разъединилась и набрала номер квартиры Райана. Никто не ответил. Вызвала его пейджер и ввела свой номер. Безрезультатно. Вопросительно взглянула на Берди. Но и тот ничего не объяснил.

В девять я уже поняла, что Райан не придет. Семь раз звонила ему домой. Набрала даже номер его напарника, но результат остался прежним. Никто не ответил. Никто не снял трубку.

Я взялась, было проверять студенческие аттестационные работы, которые привезла с собой из университета в Шарлотте, но так и не смогла сконцентрироваться. Мысли снова и снова возвращались к Райану. Прошло несколько минут, а я по-прежнему бессмысленно пялилась в одно и то же эссе в голубой тетради, так и не найдя сил прочитать написанное студентом. И хотя Берди свернулся клубочком у меня на коленях, на душе от этого легче не стало.

Все неправда. Не может быть. Ни за что не поверю.

В десять я решила принять ванну и долго лежала в горячей воде с хлопьями пены. Приготовила пачку замороженных спагетти и отнесла еду в гостиную. Выбрала парочку дисков, которые, по моим расчетам, должны были поднять настроение, и поставила их в проигрыватель. Потом попыталась читать. Ко мне снова присоединился Берди.

Безуспешно. Замкнутый круг. Роман Пэт Конрой с тем же успехом могли бы напечатать и на ацтекском языке, все равно я ничего не понимала.

Райана показали в новостях: руки скованы за спиной наручниками, по бокам полицейские. Я, застыв, смотрела, как они наклонили голову Эндрю, вталкивая его на заднее сиденье полицейской машины. Но у меня по-прежнему не укладывалось в голове, что все это происходит на самом деле. Чтобы Эндрю Райан продавал наркотики? Как же я могла так ошибаться на его счет? И неужели все то время, что мы знакомы, он торговал наркотиками? Как я могла не заметить в этом человеке темную сторону? Или все происходящее просто-напросто ужасная ошибка? Нет сомнений, кто-то ошибся.

Спагетти остывали на столе. Кусок не лез в горло. Музыка проходила мимо ушей. «Бигбэд вудудэдди» и оркестр Джонни Фаворита выдавали свинг, от которого и мертвый мог бы ожить и пуститься в пляс, а у меня на душе по-прежнему царил мрак. Теперь дождь лил не прекращая, барабаня в окна с тихим, монотонным шелестом. Мне казалось, что весна в штате Каролина находится за многие-многие тысячи километров от меня и мне никогда в жизни больше не увидеть ее.

Я зацепила полную вилку макарон, но от запаха пищи меня замутило.

Эндрю Райан — преступник. Эмили-Энн Туссен мертва.

Моя дочь затерялась в безбрежных просторах Индийского океана.

Я часто звоню Кэти, когда мне плохо, но в последнее время с ней стало трудно связаться. Она проводила каникулы в море, совершая кругосветное путешествие на борту «Юниверс эксплорер». Судно вернется не раньше чем через месяц.

Захватив стакан молока, я пошла в спальню. Распахнула шторы и выглянула наружу, чтобы утихомирить рой беспокойных мыслей; неумолчно гудящих в голове подобно машинам, запрудившим улицы в час пик.

Окутанные завесой темного блестящего тумана, деревья и кустарники казались черными силуэтами на ночном фоне. Сквозь их можно было различить огни и неоновое мерцание, идущее от расположенной на углу depanneur.^[60] Время от времени мимо свистом проносились машины, торопливо семенили припозднившиеся пешеходы, эхо их шагов гулко отскакивало от мокрого тротуара.

Все как всегда. Ничего необычного. Просто очередная апрельская дождливая ночь.

Я задернула занавески и пошла спать, не сомневаясь, что мой внутренний мир придет в равновесие еще очень-очень не скоро.

Весь следующий день я не дала себе ни минуты отдыха. Распаковывала вещи. Наводила порядок. Ходила по магазинам. Не включала ни радио, ни телевизор. Только быстро пробежала глазами последние выпуски.

«Газетт» посвятила первую полосу Эмили-Энн Туссен. «Школьницу убили в кровавой перестрелке». Под заголовком помещалась фотография, сделанная в четвертом классе. Волосы Эмили-Энн заплетены в косички, на каждой большая розовая ленточка. Она улыбалась, не хватало нескольких молочных зубов. Теперь у нее никогда не прорежутся новые зубы, знаменующие собой процесс взросления.

Снимок ее матери был не менее скорбным. Камера застала эту стройную чернокожую женщину не в самый подходящий момент. Голова откинута назад, рот широко распахнут, губы изломаны в душераздирающем крике. Колени миссис Туссен подгибаются, руки судорожно обхватили лицо. Сбоку ее поддерживает крупная негритянка. Невыразимое горе пронзительно выкрикивало свой скорбный вопль с этой фотографии.

В статье приводилось несколько подробностей из жизни девочки. У нее были две младшие сестренки, шестилетняя Син-Тия-Луиза и четырехлетняя Ханна-Роуз. Миссис Туссен работа в пекарне. Три года назад ее муж погиб в результате несчастного случая на производстве. Уроженцы Барбадоса, они им мигрировали в Монреаль, надеясь устроить лучшую жизнь для своих детей.

Погребальная месса назначена на четверг, в восемь часов утра, в католической церкви Пресвятой Девы Марии. Похоронят девочку на кладбище Нотр-Дам-де-Неж.

Я решила не читать и не слушать новостей о Райане. Пусть он сам мне все расскажет. Целое утро я безуспешно забрасывала сообщениями его автоответчик. Напарник Райана, Жан Бертран, на связь со мной не выходил. Я не могла больше ничего придумать. Несомненно, никто из КУМа или из полицейского департамента Квебека не захочет обсуждать со мной происходящее, как, впрочем, родственники и друзья Райана.

Сходив в спортзал, я приготовила на ужин куриные грудки под сливовым соусом, замороженную морковь с грибами и рис с шафраном. Мой кошачий друг, без сомнения, предпочел бы рыбу.

В понедельник я с утра пораньше поехала в лабораторию и направилась прямиком к Ламаншу. Он проводил совещание с тремя детективами, но попросил меня как можно быстрее переговорить со Стефаном Патино.

Не теряя ни минуты, я пошла к директору. Сначала по коридору вдоль дверей, ведущих в кабинеты судебно-медицинского персонала и в лаборатории антропологии, одонтологии, гистологии и патологии. Затем, миновав архив и отдел обработки изображений, дошла до главной приемной и повернула налево в крыло, в котором разместился административный персонал СМЛ. Кабинет директора располагался в самом конце.

Патино разговаривал по телефону. Он приветственно помахал мне, и я села в кресло напротив.

Наконец он положил трубку, откинулся назад и посмотрел на меня. Темно-карие глаза, окруженные глубокими морщинами, внимательно изучали меня из-под густых бровей. Стефану Патино никогда не придется волноваться из-за скудости своей шевелюры.

— Доктор Ламанш говорит, вы хотите принять участие в расследовании убийства Туссен.

— Я думаю, что могу оказаться полезной «росомахам». Мне уже доводилось работать над несколькими делами, связанными с байкерами. В данный момент я собираю по кусочкам погибших во время взрыва клуба, в котором собираются «бандюки» Я не новичок. Я могла бы…

Он сделал мне знак остановиться.

— Руководитель оперативной группы «Росомаха» попросил выделить одного из наших сотрудников для поддерживания связи.

На фоне нового всплеска насилия он хотел бы быть уверенным, что криминологические лаборатории, судебно-медицинский персонал и его следователи всегда будут в курсе событий.

Я не стала дожидаться продолжения.

— Я могу помочь.

— Началась весна. Сейчас, когда река вскрывается ото льда, а любители отдыха на лоне природы отправляются в лес, у вас появится больше работы.

Патино был прав. Количество найденных трупов утонувших и погибших в результате несчастных случаев всегда увеличивается с наступлением тепла: обнаруживаются тела, скопившиеся за прошедшую зиму.

— Я буду работать сверхурочно.

— Я собирался привлечь к расследованию Реала Маршана, но раз вы изъявили желание, тогда дело ваше. — Он взял со стола листок и протянул его мне. — Сегодня в три часа дня назначено совещание. Я позвоню им и предупрежу, что вы придете.

— Спасибо. Вы не пожалеете.

Патино встал и проводил меня к выходу.

— Есть хорошие новости по делу братьев Вайланкурт? — спросила я.

— Мы ждем их медицинские карточки. Надеюсь, они будут У нас уже сегодня. — Он отсалютовал мне. — Прижмите их, Темпе, — произнес Патино по-английски.

Я отсалютовала в ответ, и он, одобрительно кивнув, вернулся в кабинет.

По понедельникам у любого коронера и судмедэксперта дел невпроворот, и нынешний понедельник не был исключением, Ламанш знакомил меня с делами, я изнывала от нетерпения, думая, что совещание никогда не закончится.

Маленькая девочка скончалась в больнице, и мать признать, что «только слегка ее тряхнула». Трехлетний ребенок не подпадает под синдром внезапной детской смерти. И ушиб дает основания предполагать, что голова малышки вошла в соприкосновение с твердой поверхностью.

Параноидный шизофреник тридцати двух лет был обнаружен со вспоротым животом в собственной спальне, внутренности разбросаны по ковру. Родственники заявили, что рана была нанесена им самим.

Два грузовика столкнулись в районе Сен-Гиацинт. Тела обоих водителей обгорели до неузнаваемости.

Двадцатисемилетнего русского моряка нашли в его каюте без признаков жизни. Капитан корабля официально признал его мертвым, тело доставили на берег. И поскольку он умер в канадских водах, требовалась аутопсия.

Сорокачетырехлетняя женщина скончалась в собственной квартире в результате тяжелых побоев. Под подозрение попал ее супруг, который проживал отдельно.

Прибыли медицинские файлы на Дональда и Рональда Вайланкуртов. Прилагался целый конверт моментальных снимков.

Когда фотографии пошли по рядам, стало ясно, что, по крайней мере, останки одного из близнецов точно лежат внизу. На великолепном снимке Рональд Вайланкурт позировал без рубашки, поигрывая мускулами. На правой стороне груди виднелась татуировка с черепом.

Ламанш вручил патологу снимки, сделанные во время аутопсии, а затем передал мне документы по делу Вайланкуртов.

Без четверти одиннадцать мне уже было известно, какой именно из близнецов сломал пальцы. Рональд Вайланкурт по кличке Л е-Клик в 1993 году повредил второй и третий пальцы на левой руке во время драки, произошедшей в баре. Сделанная тогда в больнице рентгенограмма свидетельствовала о наличии повреждений в том самом месте, где я заметила неровности на пястных костях. В ней я также обнаружила, что у Ле-Клика не было на костях линий приостановленного развития. Два месяца спустя Ле-Клик снова попал в больницу в результате аварии на мотоцикле. На сей раз, у него была травма бедра и нижних конечностей. Этот радиографический снимок не отличался от предыдущей рентгенограммы. В костях Рональда не наблюдалось никаких отклонений. В медицинской карточке также упоминалось, что в 1995 году его выбросили из машины на полном ходу, в том же году ранили ножом в уличной драке, а в 1997-м сильно избили члены конкурирующей группировки. Приложение с рентгенограммами было толщиной сантиметров в пять.

Также я точно выяснила, кто из них не мог похвастаться здоровьем. Дональд Вайланкурт по прозвищу Ле-Клак в детстве несколько раз попадал в больницу. В младенчестве у него наблюдались продолжительные периоды тошноты и рвоты, причину так и не удалось установить. В возрасте шести лет он перенес скарлатину, едва выжив после нее. В одиннадцать — гастроэнтерит.

На долю Ле-Клака тоже выпало немало синяков и шишек. К его карточке, как и у брата, прилагался большой пакет снимков рентгенограммы — результат множества посещений травматологического пункта. Разбитый нос, разорванная щека. Ножевое ранение в грудь. Сотрясение мозга от удара бутылкой по голове.

Закрыв досье, я горько улыбнулась. Бурная жизнь братьев послужит инструкцией в процессе сборки того, что от них осталось. Все их многочисленные злоключения навечно отпечатались на костях.

Захватив медицинские отчеты, я вернулась на нижний уровень и возобновила процесс идентификации частей тела. Начала с сегмента грудной клетки с татуировкой и с тех фрагментов, которые, по моим предположениям, подходили к нему. Итак, передо мной Рональд. Сюда же я положила сломанную руку и все останки, содержащие нормальные длинные кости.

Кости конечностей со следами приостановленного развития перешли на стол к Дональду. Те же, на которых не было неровностей, отправились к его брату.

Потом я показала Лизе, судебно-медицинскому технику, как сделать рентгеновский снимок оставшихся фрагментов с костями в том же положении, в котором они были на предсмертных больничных съемках. Благодаря этой рентгенограмме я смогу провести сравнительный анализ формы и внутреннего строения.

Работать пришлось без обеда, поскольку спрос на рентген был огромен. Мы закончили в половине второго, когда вернулись остальные техники и патологи. Лиза клятвенно заверила меня, что сама все закончит, когда аппарат освободится, поэтому я поспешила наверх переодеться перед совещанием.

Штаб-квартира оперативной группы «Росомаха» располагалась в современном трехэтажном здании на берегу реки Святого Лаврентия, как раз напротив Старого Монреаля. Остальная часть комплекса была занята полицией порта и административными службами морского управления.

Я припарковалась па стоянке у самой реки. Слева находился мост Жака Картье, аркой возвышавшийся над островом Нотр-Дам. Справа виднелся небольшой мост Виктории. Огромные глыбы льда покачивались и слегка ударялись друг о друга в темно-серой воде.

Чуть дальше па берегу я заметила Хабитат-67 — большое скопление жилых зданий, изначально построенных для международной выставки «Экспо-67» и затем превращенных в частные кондоминиумы. У меня мучительно сжалось сердце. В одном из этих домов жил Райан.

Я отогнала прочь мысль об Эндрю и, захватив куртку, поспешила к зданию. Висевшие весь день тучи вроде бы разошлись, но погода все равно оставалась промозглой и сырой. Прибрежный бриз, донося запах масла и холодной воды, пробирался в складки одежды.

В штаб «Росомахи» на третьем этаже вела широкая лестница. За стеклянными дверями стояло чучело росомахи — животного, в честь которого и назвали оперативную группу. В большом центральном помещении за столами сидело множество людей, над головой у каждого табличка с телефонными номерами, написанными печатными буквами. Стены украшены газетными вырезками в рамках — репортажами о работниках подразделения и их расследованиях.

Лишь немногие обратили на меня внимание, когда я шла к секретарю — женщине средних лет с крашеными волосами и родимым пятном на щеке. Она на мгновение подняла голову от купы бумаг и, сказав, куда мне идти, тотчас же вернулась к работе.

Я вошла в конференц-зал. Вокруг прямоугольного стола сидели человек десять, остальные стояли, прислонившись к стене, Руководитель подразделения, Жак Рой, поднялся, заметив меня. Невысокого роста, мускулистый, с красноватым лицом и с пробором в седеющих волосах, он словно сошел с глянцевой фотографии 1890 года.

— Доктор Бреннан, спасибо, что пришли. Вы окажете большую помощь, как моим следователям, так и ребятам из вашей лаборатории. Прошу. — Он указал на свободное место за столом.

Я повесила куртку на спинку кресла и села. Пока не подошли остальные участники совещания, Рой объяснил, зачем мы все собрались. Некоторые из присутствующих лишь недавно начали работу в команде. Даже имея за плечами немалый опыт службы в полиции, они должны были войти в курс дела. Рой прочитает краткую ознакомительную лекцию об имеющихся в Квебеке байкерских группировках. Также с минуты на минуту ожидается прибытие констебля Куикуотера. Он поделится опытом участия в семинаре по серьезным правонарушениям, который проводился в академии ФБР.

Мне показалось, что время повернуло вспять. Я снова была в Квонтико, только на сей раз разговор велся на французском языке, и кровавая бойня, о которой шла речь, происходила в хорошо знакомом и родном месте.

В последующие два часа я узнала о мире, о существовании которого нормальные люди даже и не подозревают. И это краткое знакомство заставило меня содрогнуться от ужаса.

Глава 6

— Прежде всего, мне хотелось бы ввести вас в курс дела. — Рой обратился к собравшимся, не поднимаясь на лекционную кафедру. Там остались лежать его заметки, но он так и не воспользовался ими.

— Объединение мотоциклистов в преступные группировки началось на Западном побережье США вскоре после Второй мировой войны. Некоторые вернувшиеся домой ветераны не сумели приспособиться к мирной обстановке и нашли отдушину в скитальческом образе жизни. Стали ездить на своих «харлеях-дэвидсонах» по стране, беспокоя гражданское население, и в большинстве случаев вели себя весьма вызывающе. Они организовали независимые группировки, называя себя «Бухими задирами», «Стремительными задницами», «Сатанинскими грешниками», «Алкашами». Уже в самом начале эти парни навряд ли пришлись бы ко двору в институте благородных девиц.

Смешки и приглушенные замечания в зале.

— Самой влиятельной стала банда, состоящая из социальных отщепенцев, называющих себя «Слетевшими с катушек ублюдками из Блумингтона». В дальнейшем они изменили название на «Ангелов Ада», позаимствовав у одноименной эскадрильи бомбардировщиков времен Второй мировой не только имя, но и эмблему с изображением черепа в каске. С первых дней основания в Сан-Бернардино, штат Калифорния, отделения…

— «Йеху», «Берду». — Реплика с задних рядов.

— Верно.

— С этого момента «Ангелы Ада» принялись за освоение Северной Америки. В результате сначала были образованы национальные группировки, затем движение приняло международный характер. В настоящий момент существует четыре самые многочисленные ветви: «Ангелы Ада», «Изгои», «Бандидос» и «Язычники». У всех, кроме «Язычников», есть отделения за пределами Штатов, хотя ни одной группировке не сравниться по численному составу с «Ангелами».

Сидящий напротив меня мужчина поднял руку. Со своим объемным животиком и редеющими волосами он поразительно смахивал на Энди Сиповича из сериала «Нью-йоркские полицейские».

— Что вы имеете в виду, говоря об их количестве?

— Нет точных цифр, источники разные, но, по последним данным, членами «Ангелов Ада» являются свыше тысячи шестисот человек в Европе, Австралии и Новой Зеландии. Конечно же, большая их часть приходится на жителей США и Канады, но сейчас у «Ангелов» сто тридцать три отделения по всему миру.

— Согласно данным канадской криминальной разведывательной службы за 1998 год, у «Бандидос» шестьдесят семь отделений и почти шестьсот членов по всему миру. По другим оценкам, их около восьми сотен.

— Боже правый!

— Что именно подразумевается под противозаконным мотоциклетным клубом? — Парень, задавший вопрос, выглядел лет на девятнадцать, не больше.

— Юридически под квалификацию противозаконной мотоциклетной группировки попадают те сообщества, которые не прошли регистрацию в американской или канадской ассоциациях мотоциклистов. Или же в североамериканских филиалах Международной федерации мотоциклетного спорта, штаб-квартира которой в настоящее время находится в Швейцарии. Согласно Американской ассоциации мотоциклистов, такие незарегистрированные сообщества составляют всего лишь один процент всех любителей мотоциклетного спорта, но как раз из-за подобных сообществ у байкеров плохая репутация. Это, кстати, и ярлык, который парни сочли за честь принять. Мне довелось видеть татуировку с одним процентом на не самых привлекательных мускулах провинции.

— Точно. Неизменный атрибут всякого воистину добродетельного байкера, — заметил сидящий справа от меня следователь с длинными волосами, аккуратно собранными под резинку, и с серебряной серьгой в ухе.

— Воистину мерзкого ублюдка, ты хотел сказать. — Сипович. Даже его голос, произносящий фразу на французском, звучал так, как звучал бы голос актера, если бы «Нью-йоркские полицейские» снимались на Ривьере.

Снова раздались смешки.

Рой указал на кипу бумаг в центре стола.

— Там вы сможете найти информацию о структуре противозаконных мотоциклетных группировок. Прочитаете, а потом обсудим. А сегодня я хотел бы поговорить о том, как обстоят дела у нас в Квебеке.

Он включил проектор. На экране появилось изображение сжатого кулака, на запястье татуировка со свастикой, на пальцах рябью перекатывались красно-белые буквы ЭГМ.

— Мировоззренческая философия членов байкерской преступной группировки может быть выражена одной лишь фразой.

— Этот гребаный мир! — одновременно раздались крики с мест.

— ЭГМ. Этот гребаный мир, — подтвердил Рой. — На первом месте цвет кожи и твои братья по мотоциклам, только им и следует сохранять верность. Люди другой расы в их ряды не допускаются.

Рой перешел к следующему слайду. На экране возникла черно-белая фотография шестнадцати мужчин, выстроившихся в три неровных ряда. Все с длинными волосами и в кожаных жилетах без рукавов, утыканных заклепками и нашивками. Разрисованные тела не оставили бы равнодушным любого воина из племени маори. Впрочем, угрожающе сдвинутые брови тоже весьма впечатлили бы аборигенов.

— В конце семидесятых «Изгои» и «Ангелы Ада» из Штатов жестоко соперничали с несколькими квебекскими бандами. В 1977 году «Попаи» запросили пощады и стали первым отделением «Ангелов Ада» в нашей провинции. В те дни «Попаи» представляли собой вторую по величине противозаконную мотоциклетную группировку в Канаде, в их состав входили приблизительно 250–350 байкеров. К несчастью, только человек тридцать из их числа подошли «Ангелам», и те разрешили носить их цвета, остальные же получили отставку. Сейчас вы видите некоторых из этих отверженных. Это печально известная Северная группировка. Пятеро из парней были ликвидированы своими же братьями, переметнувшимися к «Ангелам». Затем группа распалась.

— Почему?

— Каждое сообщество имеет кодекс поведения, неписаный свод правил, которые должны неукоснительно соблюдаться каждым членом. В сороковые годы, когда движение «Ангелов Ада» еще только начиналось, их правила запрещали героин и другие наркотики. При сегодняшней конкуренции в деловых кругах соблюдение кодекса поведения стало намного важнее. Запомните эти парни сильно отличаются от байкеров прежних лет. Ничего общего с социальным протестом пятидесятых или той субкультурой под знаменем наркотиков и революции, которая бурей пронеслась сквозь шестидесятые. Нынешние байкеры являются частью сложной криминальной структуры. Прежде всего они делают деньги. А наркоманы в их рядах могут причинить массу неудобств и обходятся недешево. Такое не приветствуется. Рой махнул в сторону экрана.

— Что касается конкретно этих парней, то в 1982 году монреальское отделение приняло закон, запрещающий наркотики. Каждый «Ангел», который нарушит закон, приговаривался к смерти или изгнанию. Но члены Северного отделения были слишком привязаны к кокаину и решили, что всякие там правила не для них писаны. Очевидно, кокс сильно повлиял на их математические способности, потому что они как-то не обратили внимания на тот факт, что в этом вопросе остальные численно значительно перевешивают их.

Рой по очереди указал на пятерых мужчин, изображенных на фотографии.

— В июне 1985 года тела этих парней, упакованные в цемент, обнаружили в том месте, где река Святого Лаврентия впадает в море. Один из спальных мешков всплыл на поверхность сам, остальные пришлось вытаскивать со дна морского.

— Позаботились о бизнесе, — подал реплику Конский Хвост.

— Причем навечно. Их убили в частном клубе «Ангелов Ада» в Ленноксвилле. Очевидно, вечеринка, на которую их пригласили, закончилась совсем не так, как им хотелось бы.

— Нечто вроде старой благочестивой доктрины преступного братства, только наоборот. — Конский Хвост покачал головой.

— Именно эти события послужили причиной сегодняшней войны? — спросила я.

— Не совсем. Через год после того, как «Ангелы Ада» приняли в свои ряды «Попаев», одна монреальская группировка под вычурным названием «Выбор Сатаны» стала первым отделением «Изгоев» в Квебеке. Стой поры они, и убивают друг друга.

Рой указал на костлявого мужчину, сидящего на корточках в первом ряду.

— Война вспыхнула, когда вот этот «ангела» застрелил из проезжающего автомобиля одного «изгоя». После убийства в течение нескольких лет сезон охоты был открыт.

— «Бог простит, «Изгои» — никогда». Таков их девиз. — Сипович выводил свое имя, Курицек, на блокноте.

— Верно. Но с той поры квебекские «Изгои» почувствовали на себе, каково приходится, когда удача отворачивается от тебя. Пять-шесть их членов сейчас за решеткой. Несколько лет назад здание мотоклуба сгорело дотла. В нынешней войне на самом деле борьба ведется между «Ангелами Ада» и канадской группировкой «Рок-машина», а также их марионетками.

— Крутые парни, — подал реплику Сипович-Курицек.

— Но для «Рок-машины» тоже настали тяжелые дни, — продолжал Рой. — По крайней мере, так было до недавнего времени.

Он переключил на следующий слайд. Мужчина в берете, обнимает товарища в кожаной куртке. Лица второго не видно, но на его спине отчетливое изображение мультяшного мексиканского бандита — нож в одной руке, пистолет в другой. Серповидные красно-желтые знамена вокруг персонажа указывали на то, что владелец куртки является национальным вице-президентом монреальского отделения «Бандидос».

— «Машина» находилась уже на последнем издыхании и вот-вот должна была сойти с дистанции, как неожиданно ситуация изменилась, и началось необычное оживление: недавно ее члены были замечены с нашивками, определяющими их как «Бандидос» с испытательным сроком.

— С испытательным сроком? — спросила я.

— «Машине» была обещана поддержка и статус отделения, если «Бандидос» решат, что они подают надежды.

— Понятно, почему это выгодно «Рок-машине», но вот совсем не ясно, что получают «Бандидос»? — поинтересовалась я.

— В течение нескольких лет «Бандидос» довольствовались местным рынком алкоголя и доходами с продажи наркотиков да еще вдобавок имели пару баксов с проституции. Национальная организация управляет довольно неукротимым судном. Сейчас власть сменилась, и новое руководство признает преимущества Экспансии и необходимость жесткого контроля над членами отделений.

— Наложить лапу на самого последнего рокера. — Рой указал на флаг на куртке на заднем фоне фотографии. — Квебек уже стал Канадой. Довольно ясный намек на то, куда «Бандидос» устремили свои жадные взоры. Но не так-то просто реализовать этот план.

Следующий слайд. Ряд мотоциклов на автостраде с двусторонним движением.

— Снимок сделан несколько недель назад в Альбукерке, штат Нью-Мексико. «Бандидос» участвуют в пробеге, организованном отделением Оклахомы. Когда полиция остановила некоторых из парней за нарушение правил дорожного движения, в их числе был международный президент клуба, так что у следователей появилась возможность выяснить подробности относительно всех новых лиц. Он не отрицал, что «Бандидос» проверяют жаждущие присоединиться к ним клубы по всему миру. Но отказался давать какую-либо информацию о «Рок-машине».

Оказывается, соглашение еще под вопросом. Президент только что приехал со встречи Национальной коалиции мотоциклистов, на которой «Бандидос» и «Ангелы Ада» пытались добиться согласия в споре о «Рок-машине». «Ангелов» не особо волнует кампания дальнейшего расширения «Бандидос». Они предложили расформировать свой подающий большие надежды филиал в Нью-Мексико, если «Бандидос» прекратят все переговоры с квебекским клубом.

— Итак, «Машина» действительно здесь замешана? — поинтересовался Конский Хвост.

— Да. Но если они договорятся, присутствие «Бандидос» может нарушить существующее равновесие. — Голос Роя звучал мрачно.

— «Рок-машина» относительно недавно появилась на сцене, n'est-ce pas?^[61] — спросил молоденький следователь.

— Их впервые заметили в 1977 году, — ответил Рой. — Но буквы МК они добавили к своему названию только в 1997-м. До этого момента им и в голову не приходило считать себя чем-то таким заурядным, как мотоциклетный клуб. В тот год буквы МК произвели небольшой фурор, когда их напечатали на рождественских открытках.

— Рождественских открытках? — Я подумала, он просто пошутил.

— Да уж. Традиция для таких ребят значит много. Это почти как разговор членов тюремного клуба по интересам.

Смех.

— Открытки дают возможность членам группировки поддерживать отношения друг с другом, — объяснил Рой. — Минусом является то, что тем самым они также пополняют компромат, который собирают на них конкуренты.

Рой щелкнул пультом, на экране появилась карта Монреаля.

— В настоящий момент «Рок-машина» соперничаете «Ангелами Ада» за контролирование незаконной торговли наркотиками на территории провинции. И замешаны здесь большие деньги. Согласно отчетам главного прокурора, получаемый организованными криминальными структурами оборот от незаконной торговли наркотиками составляет от семи до десяти миллиардов долларов в год. И Квебек играет немаловажную роль на этом рынке.

Он отметил на карте два городских района.

— Оспариваемая территория включает северную и восточную части Монреаля, а также районы Квебек-Сити. С 1994 года здесь произошло более сотни взрывов и поджогов и не меньше ста четырнадцати убийств.

— Считая Маркотта, близнецов Вайланкуртов и малышки Туссен? — уточнила я.

— Ценное замечание. Тогда сто восемнадцать убийств. По крайней мере, еще с десяток пропавших без вести и считающихся погибшими.

— И сколько же этих ублюдочных вояк засело в окопах? — поинтересовался Курицек.

— Предположительно около двухсот шестидесяти пяти со стороны «Ангелов» и пятидесяти от «Рок-машины».

— И все? — Меня поразило, что столь небольшая горстка людей могла причинить так много разрушений.

— Не забывайте о подручных. — Курицек откинулся на спинку, и его стул негромко заскрипел.

— Утех и у других есть марионеточные клубы, которые они контролируют. Именно эти неудачники и делают всю грязную работу для своих покровителей, — заметил Рой.

— Грязную работу? — По мне, так вес это звучало просто отвратительно.

— Распространение и торговля наркотиками, выбивание долгов, торговля оружием и взрывчатыми веществами, запугивание и устранение неугодных. Подобные марионеточные клубы представляют собой отбросы байкерства. Они сделают что угодно, лишь бы доказать, что они крутые. Вот почему так трудно накрыть главных действующих лиц, тех, кто стоит за всеми этими преступлениями. Мерзавцы дьявольски изворотливы и всегда действуют не напрямую, а через посредников.

— И даже когда вам все-таки удается арестовать их, они вносят залог и используют своих бабуинов, чтобы запутать или убрать ваших свидетелей, — добавил Курицек.

Я вспомнила разорванную на куски плоть, которая некогда была братьями Вайланкурт.

— «Дикари» подчиняются «Рок-машине»?

— C'est Sа.^[62]

— А «Гадюки» — «Ангелам Ада»?

— C'est Sа.

— Кто еще?

— Так, давайте посмотрим, «Сборище шпаны», «Недоумки», «Рокеры», «Дьяволы», «Всадники смерти»…

В эту минуту в дверном проеме появился Мартин Куикуотер. В своем темно-синем костюме и накрахмаленной белой рубашке он больше походил на адвоката по налоговым вопросам, чем на следователя из отдела по борьбе с организованной преступностью. Он кивнул Рою, затем окинул беглым взглядом помещение. Глаза констебля заметно сузились, когда он увидел меня, однако он ничего не сказал.

— Ah, bon. А вот и месье Куикуотер. Он ознакомит нас с отчетами ФБР.

Но этого не случилось. Куикуотер принес срочное сообщение. Трупов должно было с минуты на минуту прибавиться.

Глава 7

На следующий день солнце только всходило, когда я уже была в резиденции «Гадюк», расположенной на улице Сен-Базиль-ле-Гранд. Здание одиноко возвышалось на участке земли, полностью огороженном забором под электрическим напряжением. Верхний край заграждения усеивали камеры слежения. Мощные прожекторы освещали периметр.

Ворота в конце дороги, при выезде на автостраду, открывались дистанционно и постоянно просматривались из клуба. Они были широко распахнуты, когда мы приехали, и по интеркому никто не осведомился о цели нашего визита. Хотя одна из камер была направлена в нашу сторону, я знала, что за нашим приближением никто не следит. Ордер на обыск был уже выписан, и вдоль подъездной аллеи стояли полицейские машины, автомобили коронерской службы, фургоны осмотра места преступления и другие транспортные средства без опознавательных знаков.

Куикуотер проехал через ворота и остановился в конце ряда. Заглушив двигатель, он покосился на меня, но так ничего и не сказал. Я не отказала себе в удовольствии ответить ему точно таким же надменным взглядом, схватила снаряжение и поспешно вышла из машины.

На заднем дворе росли деревья, спереди, между домом и автострадой, раскинулось открытое поле. Посыпанная гравием дорожка, по которой мы ехали, разделяла надвое участок перед домом и заканчивалась асфальтной кладкой, окружавшей здание. Бетонные конусы, достававшие мне до пояса, окаймляли асфальт, чтобы никому не вздумалось ставить машину вплотную к дому. Между конусами и стеной оставалось еще метров пять. Обстановка напомнила мне Северную Ирландию в начале семидесятых. Как и жители Белфаста, байкеры Квебека очень серьезно относились к угрозе начиненных взрывчаткой машин. У бордюра был припаркован черный «форд-эксплорер».

Солнечный свет растекся по горизонту, добавляя желтые и розовые оттенки в бледный пурпур зарождающегося рассвета. Час назад, когда Куикуотер заехал за мной, небо было таким же, как мое настроение. Я не хотела приезжать сюда. И не было совершенно никакого желания иметь дело с мистером Исключительностью. Но, самое главное, мне совсем не улыбалось извлечь из земли еще парочку мертвых байкеров.

Вчерашние слова Куикуотера легли мне на сердце невыносимой тяжестью. Слушая его сообщение, я понимала: то, что первоначально я считала всего лишь дополнительной своей работой, отныне приобрело статус первоочередности. И мысль обо всем, что мне предстоит сделать, навалилась на меня, как школьный хулиган, решивший в неподходящий момент затеять драку. Я напомнила себе, что девятилетняя девочка лежит сейчас в морге, а ее потрясенной горем семье уже никогда не стать прежней. Я здесь ради них.

Тот стрелок «Гадюк», который уничтожил братьев Вайланкурт, хотел заключить сделку с полицией. Это был его третий арест, ему грозило обвинение в убийстве, поэтому он предложил указать месторасположение еще двух трупов. Обвинение возражало, вменяя в вину совершение преступления второй степени. Voila. Рассвет в Сен-Базиле.

Пока мы плелись по дороге, утро мало-помалу вступало в свои права. И хотя сейчас у меня изо рта вырывался пар, я знала, что днем солнце основательно прогреет воздух.

Гравий хрустел под ногами, и время от времени какой-нибудь камешек смещался, плавно скользил по неровному дорожному полотну и закатывался в углубление обочины. Птицы щебетали и издавали возмущенные крики, объявляя о своем неудовольствии по поводу нашего вторжения.

«Вот засранки, — подумала я. — Мое утро началось раньше вашего, но я же не воплю по этому поводу направо и налево».

«Не веди себя по-детски, Бреннан! Тызлишься потому, что Куикуотер — болван. Не обращай на него внимания. Просто делай свою работу».

Как раз в эту минуту он и решил заговорить.

— Мне надо найти своего нового напарника. Его только что прикомандировали к «росомахам».

Хотя Куикуотер не назвал имени своего партнера, я почувствовала прилив горячей симпатии к столь невезучему полицейскому. Я глубоко вздохнула, вскинула на плечи рюкзак и, следуя за спиной Куикуотера, побрела дальше, осматриваясь по сторонам.

Пока было ясно только одно: «Гадюкам» никогда не выиграть конкурс «Ландшафт года». Внешний вид принадлежавшей им собственности представлял собой прекрасный образец того, против чего яростно выступали активисты движения по охране природы в конгрессе США. Долина, раскинувшаяся до автострады, являла собой море мертвой растительности, утонувшей в красновато-коричневой весенней грязи. Не вырубленные кустарники за домом оказались непреднамеренным подарком для четвероногих обитателей этой местности.

Однако план дизайнера стал совершенно очевидным, когда асфальт закончился и мы вступили во внутренний двор. Ограждение, явно навеянное примером лучших американских тюрем, имело все их ярко выраженные признаки: четырехметровые кирпичине стены с установленными на вершине камерами наблюдения, детекторы движения и мощные прожекторы. От стены до стены земля залита цементом, баскетбольные корзины, газовая жаровня для барбекю и собачья конура с короткой цепью. Стальные двери вместо обычных ворот, а въезд в гараж усилен стальными пластинами и крепко приваренным засовом.

За время нашего пути Куикуотер заговорил всего лишь раз, знакомя меня с историей владения. Дом был построен одним ньюйоркцем, который сколотил состояние на продаже контрабандного спиртного. В середине восьмидесятых «Гадюки» выкупили его у наследников контрабандиста, вложили четыреста тысяч в реконструкцию и повесили свои эмблемы. В дополнение к системе безопасности периметра парни установили пуленепробиваемые стекла во все окна первого этажа и стальное покрытие на каждую дверь.

Впрочем, сегодня утром ничего из этого не пригодилось. Как и ворота, двери дома были широко распахнуты. Сначала вошел Куикуотер, я последовала за ним.

Первой моей реакцией было удивление при виде роскошного внутреннего убранства. Если этим парням требовалось внести за кого-либо залог или нанять адвоката, им следовало лишь назначить аукцион. Только электронное оборудование помогло бы им заполучить Ф. Ли Бейли, одного из самых высокооплачиваемых юристов.

Здание состояло из множества уровней, по центру вилась металлическая лестница. Мы пересекли холл, покрытый черно-белым кафелем, и начали взбираться по ступеням. Я успела мимоходом заглянуть в комнату, оснащенную бассейном, столами для настольного тенниса и баром во всю длину помещения. На стене, над коллекцией всевозможных алкогольных напитков свернувшаяся в спираль змея с лишенным плоти черепом, ядовитыми зубами и глазными яблоками навыкате злобно ухмылялась в оранжевом неоне. На дальнем конце бара набор видеомониторов обеспечивал просмотр территории в шестнадцати разных ракурсах на небольших черно-белых экранах. В комнате также находились огромный телевизор и аудиосистема, весьма смахивающая на пульт управления НАСА. Полицейский из Сен-Базиля приветственно кивнул нам, когда мы проходили мимо.

На втором уровне я заметила гимнастический зал, в котором имелось, по крайней мере, с полдюжины дорогущих тренажеров. Слева, напротив зеркальной стены, стояли две скамьи со штангами и набор дополнительных грузов. «Гадюки» явно заботились о должной физической подготовке.

На третьем уровне мы прошли через гостиную, отделанную в тон байкерской невоздержанности конца тысячелетия. Ковер из насыщенного красного плюша, оленьи рога, намертво прибитые к желтым стенам, и голубая обивка огромнейших диванов и маленьких диванчиков на двоих. Столы из меди и дымчатого стекла заставлены коллекцией всевозможных змей. Деревянные, керамические, каменные и металлические пресмыкающиеся выстроились рядами на подоконниках и извивались наверху самого большого телевизора, который мне когда-либо доводилось видеть.

Стены украшены плакатами и увеличенными фотографиями, сделанными во время клубных вечеров и пробегов. На снимках члены клуба выставляли на всеобщее обозрение потные мускулы, сидели на мотоциклах или поднимали бутылки и банки с пивом. Многие выглядели так, словно их извилина, отвечающая за коэффициент умственного развития, недалеко ушла от прямой.

Мы миновали еще пять спальных комнат, черную мраморную ванну со встроенным джакузи и открытую стеклянную душевую кабину размером с теннисный корт. Наконец пришли на кухню. Справа от меня на стене висел телефонный аппарате грифельной доской, на которой были записаны всевозможные номера, зашифрованные алфавитным кодом, и имя местного адвоката.

Слева я заметила лестницу.

— А там что? — поинтересовалась я у Куикуотера. Констебль не удостоил меня ответом.

Еще один полицейский из Сен-Базиля стоял в дальнем конце комнаты.

— Это дополнительная комната отдыха, — сказал он по-английски. — С террасой и гидромассажной ванной на десять персон.

За деревянным столом, стоявшим у небольшого окна с широким выступом, сидели два человека. Один взъерошенный, другой, холеный, выглядел безукоризненно.

Я вопросительно взглянула на Куикуотера. Он кивнул. У меня испортилось настроение.

Люк Клодель оказался тем самым безымянным несчастным, которого назначили новым напарником Куикуотера. Великолепно. Не хватало мне других неприятностей, так теперь вдобавок ко всему придется работать в компании с Бивисом и Батхедом.

Клодель что-то говорил собеседнику, время, от времени похлопывая по документу, который предположительно являлся не чем иным, как ордером на обыск.

У человека, к которому он обращался, было такое выражение лица, словно утро ему, мягко говоря, не очень нравилось. Живые черные глаза, крючковатый нос с горбинкой и столько волос над верхней губой, сколько не бывает даже у моржа. Он мрачно уставился на свои голые ноги и нервно перебирал руками, свисающими между колен.

Куикуотер кивком указал на «моржа».

— Неандертальца зовут Сильвен Билодо. Люк сейчас как раз объясняет ему, что мы прибыли сюда попрактиковаться в садоводстве.

Билодо скользнул глазами сначала по Куикуотеру, потом по мне — взгляд суровый, ни тени улыбки, — затем снова стал сосредоточенно сжимать и разжимать кулаки. Трехцветная змея извивалась по всей длине его руки и жутко смахивала на живую когда мускулы напрягались и расслаблялись. Мне почему-то подумалось, что сравнение Куикуотера несправедливо по отношению к нашим предкам из палеолита.

Наконец Клодель замолчал, и Билодо поднялся. Хотя в нем было не больше метра шестидесяти, выглядел он как парень с какого-нибудь плаката, донельзя накачанный стероидами. Несколько секунд Билодо смотрел на нас, затем, наконец, произнес:

— Мужик, что за херню ты несешь! Вы не можете просто вломиться сюда и начать копаться повсюду.

В его французском слышался столь чудовищный просторечный деревенский акцент, что я с трудом его поняла. Но общий смысл уловила прекрасно.

Клодель встал и посмотрел Билодо прямо в глаза.

— Вот эта маленькая бумажка как раз и гласит, что мы вправе так сделать. И, как я уже объяснил, у тебя два варианта. Ты можешь показать класс и просто сидеть в уголке как паинька, или же мы вытащим тебя отсюда в наручниках и засунем на неопределенный срок наслаждаться казенными харчами. Выбирать тебе, Носяра.

Клодель произнес кличку издевательским тоном. Хорошая кликуха, подумала я.

— И что мне, по-вашему, делать?

— Ты сейчас пойдешь и успокоишь своих братков. Предупредишь, что если они хотят и впредь сохранить свое здоровье в хорошей форме, то сегодня не стоит здесь околачиваться. Ну а в остальном тебе предстоит провести спокойный день и расслабиться. Тебе не придется совершенно ничего делать. А капрал Берринджер останется здесь и присмотрит за тобой.

— Я всего лишь забочусь о бизнесе. Какого, блин, хрена вам взбрело в голову появиться именно сегодня?

Клодель похлопал «моржа» по плечу:

— Жизнь коротка, Носяра.

Билодо стряхнул руку Клоделя и потопал к окну.

— Сукин сын!

Клодель развел руки, словно говоря: «Что поделаешь».

— Возможно, тебе грозили большие неприятности, чем мы, Носяра. Представь только, как повели бы себя братки, узнав, что ты спал на дежурстве.

Билодо стал метаться по комнате, словно попавший в клетку дикий зверь. Потом остановился у стола и врезал по нему со всей силы кулаками.

— Сука!

Мускулы у него на шее вздулись от неистовой ярости, на лбу пульсировала вена, похожая на крошечный ручеек.

Несколько минут спустя Билодо развернулся, осмотрел всех по очереди и, наконец, пригвоздил меня к месту полным ненависти взглядом в духе Чарльза Мэнсона. Разжал один кулак и направил в мою сторону дрожащий палец.

— Этот ваш гребаный придурок-перебежчик лучше пусть не открывает дверь кому ни попадя. — Его голос дрожал от едва сдерживаемого бешенства. — Потому что жить этому ходячему мертвецу осталось недолго.

Гребаный перебежчик, о котором велась речь, ждал в сотне ярдов от дома на заднем сиденье джипа без опознавательных номеров. Он согласился отвезти нас к месту захоронения в обмен на смягчение наказания. Однако его так и не удалось убедить выйти из машины, пока мы будем рядом с домом. Или он останется в машине, или сделка отменяется.

Мы вышли из дома и направились прямиком к джипу. Я села на переднее сиденье, а Клодель забрался назад. Куикуотер пошел дальше по дороге навстречу следственной группе. В салоне висела такая плотная пелена сигаретного дыма, что я с трудом дышала.

Наш информатор — мужчина среднего возраста с зеленовато-серыми глазами и тусклыми рыжими волосами, собранными в конский хвост на затылке. Белая кожа, прилизанная прическа и бесцветные глаза напоминали о рептилиях. Казалось, он появился на свет из вод подземной пещеры.

Компания «Гадюк» как нельзя, кстати, подходила ему. Как и Билодо росточка он был небольшого. Но в отличие от Носяры больше не интересовало продление членства в сообществе. Первым заговорил Клодель:

— Лучше бы все прошло как по нотам, Ринальди, или этим нам придется начинать подготовку к похоронам. Похоже, твои ставки в стане соплеменников резко упали.

Ринальди сделал глубокую затяжку, задержал дым в легких и затем выпустил через нос две плотные струи. Его ноздри затрепетали.

— Кто эта дамочка? — Голос звучал странно, словно он пытался всеми силами его изменить.

— Доктор Бреннан будет выкапывать твое сокровище, Лягуха. И ты собираешься сделать все, что в твоих силах, чтобы оказать ей содействие, не так ли?

— Пф-ф-ф. — Ринальди резко выдохнул воздух сквозь зубы. Как и ноздри, края губ побледнели от напряжения.

— И ты будешь таким же паинькой, как труп в морге, правда, ведь?

— Давай, на хрен, не тяни, переходи прямо к сути.

— Упоминание о морге вовсе не случайно, Лягуха. Это сравнение может иметь смысл, если ты вдруг решил подшутить над нами.

— Я и в мыслях не держу подобного дерьма. Здесь на самом деле есть парочка парней, которым пришлось навечно прикусить язык. Давай поскорее покончим с этим чертовым представлением.

— Что ж, давай, — примирительно согласился Клодель. Ринальди резко встряхнул костлявыми пальцами, отчего наручники, сковывавшие его запястья, громко задребезжали.

— Обогните здание и найдите грязную тропинку справа.

— Звучит вроде бы правдоподобно, Лягуха.

Лягуха. Еще одно весьма точное прозвище, подумала я, вслушиваясь в странный, квакающий голос Ринальди.

Клодель вышел из машины и показал большой палец Куикуотеру, стоявшему у фургона криминалистов в десяти метрах т нас. Я повернулась, чтобы посмотреть, и перехватила пристальный взгляд Ринальди, словно он пытался расшифровать мой генетический код. Когда наши глаза встретились, он не отвернулся, продолжая глазеть на меня. Я тоже не отвела взгляда.

— У вас какие-то вопросы ко мне, мистер Ринальди? — поинтересовалась я.

— Странная работа для дамочки, — произнес он, по-прежнему не прерывая визуальный контакт.

— Просто я сама довольно странная дамочка. Однажды я пописала в бассейн Сони Барджера. — Я не имела ни малейшего представления, есть ли бассейн у бывшего президента «Ангелов Ада», но прозвучало это очень даже неплохо. Кроме того, упоминание о Барджере, по-видимому, разозлило Лягуху.

Прошло несколько секунд, потом Лягуха выдавил неестественную улыбку, слегка встряхнул головой и потянулся, чтобы потушить сигарету в маленьком желобе между передними сиденьями. Наручники соскользнули, и я заметила две вытатуированные молнии на его предплечье, а над ними слова: «Плохие парни».

Клодель вернулся в машину в сопровождении Куикуотера, который, не промолвив ни слова, сел за руль. Мы объехали дом и стали углубляться в лес. Ринальди молча смотрел в окно, без сомнения, пребывая во власти своих собственных ужасающих демонов.

Указанная им дорога представляла собой всего лишь две колеи. Машины и фургон следственной группы с трудом ползли за нами через растительную слякоть и грязь. В одном месте Куикуотеру и Клоделю пришлось даже выйти и убрать поваленное на тропу дерево. Они вспугнули парочку метнувшихся в сторону белок, когда растаскивали уже начавшие гнить ветки.

Вернулся Куикуотер, насквозь взмокший от пота и с грязными до колен брюками. А вот Клодель совсем не испачкался. Он вел себя так, словно присутствовал на официальном приеме, где каждый приглашенный обязан явиться в смокинге. Мне вдруг пришло в голову, что Клодель мог бы выглядеть подтянутым и опрятным, даже если бы разгуливал в одном нижнем белье, но потом я засомневалась, что он вообще способен на такое.

Клодель лишь ослабил галстук на целый миллиметр и постучал в окно со стороны Ринальди. Я открыла дверь, но Лягуха никак не отреагировал, продолжая пыхтеть сигаретой.

Клоделю пришлось постучать еще раз, и только тогда Лягуха соблаговолил нажать на ручку. Дверь распахнулась, и наружу вырвался столб дыма.

— Потуши-ка эту дрянь, у нас нет с собой противогазов. Твои клетки памяти еще функционируют, Лягуха? Ты узнаешь местность? — поинтересовался Клодель.

— Они здесь. Вам надо только, черт вас побери, заткнуться и дать мне возможность осмотреться.

Ринальди вылез из машины и стал смотреть по сторонам. Куикуотер окинул меня еще одним из своих коронных ледяных взглядов, пока наш информатор осуществлял визуальный обзор окрестностей. Я сделала вид, что ничего не заметила, и сосредоточилась на собственном осмотре.

Когда-то это место использовалось как мусорная свалка. Вокруг в несметном количестве валялись пустые консервные банки и пластиковые упаковки, бутылки из-под пива и вина, старые матрасы и ржавые контейнеры. На земле виднелось множество едва заметных оленьих следов, исчезавших за ближайшими деревьями.

— Я начинаю терять терпение, Лягуха, — поторопил Клодель. — Я бы досчитал до трех, как обычно делаю с детьми, но уверен, что для тебя это будет как высшая математика.

— Может, ты просто заткнешь свой поганый…

— Полегче! — оборвал его Клодель.

— Я не был здесь несколько лет. Раньше поблизости стоял сарай. Мужик, как только я обнаружу этот гребаный сарай, то сразу же отведу вас к ним.

Лягуха принялся рыскать по лесу в поисках точного места, словно гончая, почуявшая запах зайца. С каждой проходящей минутой он все больше терял самоуверенность, и мне начали передаваться его сомнения.

Мне приходилось присутствовать на многих следственных экспериментах, и в большинстве случаев поездка на место происшествия — напрасная трата времени. Полученные от заключенных сведения заведомо ненадежны либо из-за того, что осведомитель лжет, либо он попросту запамятовал, что к чему. Мы с Ламаншем дважды принимали участие в выезде на очистные кружения, где, согласно источнику, было спрятано тело убитого. Две вылазки, и никакого трупа. Осведомитель вернулся в тюрьму, а налогоплательщики оплатили счет. Наконец Ринальди вернулся к джипу.

— Надо проехать дальше.

— Насколько дальше?

— Я вам что, географ? Слушайте, я сразу же узнаю место, как только увижу его. Там точно стоял деревянный сарай.

— Ты повторяешься, Лягуха. — Клодель демонстративно взглянул на часы.

— Sacre bleu!^[63] Если вы оставите в покое мою задницу и просто проедете чуть дальше, то получите своих покойничков.

— Лучше бы тебе оказаться правым, Лягуха. Или ты по уши завязнешь в самой большой куче дерьма в этом тысячелетии.

Мужчины снова забрались в джип, и вся процессия медленно поползла дальше. Метров через двадцать Ринальди поднял руки. Он вцепился в спинку моего сиденья и подался вперед, высматривая что-то сквозь ветровое стекло.

— Придержите-ка! Там. Вот он, я же говорил. Куикуотер затормозил.

Ринальди указал на стены небольшого деревянного строения без крыши. Большая часть сарая развалилась, куски кровли и прогнившего дерева валялись на земле.

Все вышли. Ринальди сделал несколько шагов, помедлил минуту, потом углубился в лес под углом в сорок градусов от сарая.

Мы с Клоделем следовали за ним по пятам, продираясь сквозь прошлогодние растения и побеги и отводя назад ветки, на которых почки не появятся еще несколько недель. Солнце уже взошло, и деревья отбрасывали длинные причудливые тени на болотистую почву.

Когда мы догнали Ринальди, он стоял на краю поляны, покачивая руками перед собой, — плечи развернуты, как у самца шимпанзе, который собирается выступить в цирковом представлении. Выражение его лица внушало опасения, что мы опять напрасно тратим время.

— Это место порядком изменилось, мужик. Я не помню, чтобы тут росло так много деревьев. Мы обычно приезжали сюда, чтобы пожечь костры и расслабиться на лоне природы.

— Меня нисколько не интересует, как вы с приятелями проводили летние деньки, Лягуха. Ты не укладываешься в отведенное тебе время. Ты получишь на полную катушку, все двадцать пять лет срока, а мы будем читать о том, как тебя нашли в душевой с дудкой в твоей паршивой заднице.

Мне никогда прежде не доводилось слышать, чтобы Клодель выражался так цветисто.

Лицевые мышцы Ринальди напряглись, однако он смолчал. Хотя сегодня утром подмораживало, на нем была только черная футболка и джинсы. Руки худые и жилистые, на бледной коже от холода выступили мелкие пупырышки.

Он развернулся и направился в центр поляны. Справа виднелся небольшой ручеек. Ринальди начал продираться к берегу сквозь сосновые заросли с длинными иголками, дошел туда, посмотрел направо и налево, затем двинулся вверх по течению. Мы всей компанией пустились ему вслед. Через двадцать метров Ринальди остановился и стал обшаривать костлявыми руками участок голой земли. Нужное нам место находилось между потоком и скоплением валунов. Сверху его засыпало ветками, пластиковыми контейнерами, консервными банками и обычным мусором, принесенным сезонным наводнением.

— Вот ваши гребаные могилы.

Я взглянула ему в лицо. Сейчас оно вновь приняло невозмутимое выражение, неуверенность во взгляде сменилась самонадеянной наглостью.

— Если это все, что ты можешь предложить, Лягуха, в таком случае тебя ждут крупные неприятности, — нахмурился Клодель.

— Вот угроз-то не надо, мужик. Прошло уже больше десяти лет. Если эта баба разбирается в своем дерьме, она найдет их.

Пока я осматривала участок, который указал Ринальди, у меня в груди все похолодело. Больше десяти лет сезонных затоплений. Там не будет ни одной подсказки. Никакой впадины. Никакой активности насекомых. Никаких изменений в растительности. Стратиграфия тоже не поможет. Ничего, что могло бы указать на подземное захоронение.

Клодель вопросительно взглянул на меня. За его спиной едва слышно журчал водный поток. Где-то вверху каркнула ворона, и раздалось ответное карканье.

— Если они здесь, я вытащу их, — наконец произнесла я с большей уверенностью, чем ощущала на самом деле.

Прозвучавшее вслед за моими словами карканье весьма смахивало на чей-то издевательский смех.

Глава 8

К полудню мы очистили от растений и мусора участок земли приблизительно метров пятьдесят в длину и пятьдесят в ширину. Основывались мы на смутных воспоминаниях Ринальди. Выяснилось, что сам он трупов и в глаза не видел, но опирается на «достоверную информацию». Среди членов банды ходили слухи, что будущих жертв пригласили на вечеринку на лоне природы, потом отвели в лес и выстрелили обоим в голову. Замечательная выдалась вечеринка!

Я разметила участок на квадраты, затем выставила вдоль границ оранжевые пластиковые столбы с интервалом в полтора метра. Поскольку трупы редко кто зарывает глубже двух метров, я затребовала для сканирования почвы подповерхностный радиолокатор с частотой 500 мегагерц. Именно эта частота эффективна на такой глубине. Через час прибор уже доставили на место.

Работая с оператором, я выкопала пробный шурф за пределами зоны поиска, чтобы оценить плотность, степень влажности, изменения наружного слоя и другие грунтовые условия. Затем мы снова засыпали ямку, погрузив туда кусок металлического прута. Оператор начал сканировать шурф для установки контрольных данных.

Он как раз заканчивал окончательную настройку оборудования, когда из джипа вылез Лягуха и робко приблизился ко мне в сопровождении приставленного к нему полицейского. Для него все происходящее было в новинку. Сегодняшнее утро, на время исключившее вероятность выстрела наемного убийцы, слегка успокоило его страх за собственную жизнь.

— А это что за хрень? — спросил он, указав на приборы, выглядевшие как хитроумные изобретения из фильма «Назад в будущее».

А эту минуту к нам присоединился Клодель.

— Лягуха тебе бы пошло на пользу пополнение словарного несколькими новыми прилагательными. Может, тебе стоит приобрести один из таких календарей, которые каждый день показывают какое-нибудь новое слово.

— Да пошел ты на!..

Могу сказать, что мне в некотором смысле нравятся английские крепкие словечки. Словно звуки родной речи в чужой стране.

Я посмотрела на Лягуху, чтобы проверить, не кривляется ли он, но светло-зеленые глаза выражали неподдельный интерес. Ладно. Там, куда он отправится, ему, навряд ли удастся расширить свой научный кругозор.

— Это многофункциональная система ГРЛС. — Лягуха озадаченно посмотрел на меня. — Глубинная радиолокационная станция. — Я показала на терминал. — Это и есть устройство ГРЛС. Оно принимает отраженные сигналы, посланные с антенны, и передает изображение вот на этот экран. — Я махнула в сторону похожей на санки конструкции с вертикальной рукояткой и длинным толстым кабелем, соединяющим ее с коробкой ГРЛС. — Это антенна.

— Больше смахивает на газонокосилку.

— Да уж. — Мне стало интересно, что Лягуха вообще знает об уходе за лужайками. — Когда оператор проталкивает антенну через грунт, она передает сигнал, затем посылает данные на устройство ГРЛС. Радиолокационная станция оценивает силу сигнала и время его прохождения.

Казалось, он действительно понимает, о чем я говорю. Клодель с деланным безразличием тоже прислушивался к объяснениям.

— Если в грунте что-то есть, сигнал искажается. На его силу влияют величина подземных искажений и электрические особенности верхних и нижних границ. Характеристики глубины выделяют, сколько времени понадобится сигналу, чтобы спуститься и вернуться.

— Исходит, эта штуковина может сказать вам, где именно находится труп?

— Не само тело. Но устройство сообщит, есть ли подземные помехи, и даст информацию о размере и месторасположении предмета, вызвавшего их.

Лягуха казался слегка озадаченным.

— Когда выкапываешь яму и помещаешь в нее что-нибудь участок грунта уже никогда не будет таким, как прежде. То, что вы туда кладете, может иметь меньшую плотность, другой подбор элементов или отличные от окружающей структуры электрические способности.

Все так. Но я сильно сомневалась, что здесь как раз именно такой случай. Десять лет просачивания воды сквозь грунтовые слои могли запросто сгладить все различия в почве.

— И любой закопанный предмет, будь то кабель, невзорвавшийся снаряд или человеческое тело, будет посылать сигнал, отличный от сигнала прилегающего грунта.

— Прах к праху. А что, если труп просочился в питьевую воду, которая завтра будет на наших столах?

Пять баллов за отличный вопрос, Лягуха.

— Разложение субстанции способно изменить химический состав и электрические свойства земли, так что на поверхности даже могут показаться кости и разложившиеся тела.

Могут, но не сейчас.

В эту минуту оператор радиолокатора подал сигнал о том, что он готов.

— Куикуотер, не хотели бы вы немного потаскать салазки? — громко предложила я.

— Давайте я, — вызвался добровольцем Клодель.

— Хорошо. Возьмите в помощь одного из ребят, чтобы шел следом за вами и проверял кабель. Это несложно. Начинайте с того места, где оператор установил антенну, сразу за очищенным участком. Когда будете проходить самую северную линию столбов, дважды нажмите кнопку дистанционного включения. Она расположена вот здесь, на рукоятке. Сигнал установит границу для сектора исследований. Медленно продолжайте тащить салазки, примерно две трети от обычного прогулочного шага, удерживая волокушу как можно ровнее. Каждый раз, когда будете проходить поперечный столб, нажимайте один раз кнопку. Дойдя до самого края, снова передайте двойной сигнал, чтобы отметить конечный пункт надреза. Потом мы оттащим эту штуковину назад и приступим ко второму заходу.

— Почему нельзя просто ходить взад-вперед?

— Потому что распечатки данных с примыкающих квадрата невозможно будет сравнить, если они будут сделаны с противоположных направлений. Мы пройдем, весь участок от севера к югу — это тридцать заходов, — потом повторим процедуру с востока на запад. Клодель кивнул.

— Я останусь с оператором, и буду следить за экраном. Если мы заметим искажения, то я дам вам знать, и ваш напарник отметит это место.

Час спустя поиск завершился, и все собрались около фургона, разворачивая сандвичи и открывая банки с содовой. Двенадцать голубых столбиков образовывали три квадрата внутри размежеванной решетки.

Результаты превзошли все мои ожидания. Данные третьего и тринадцатого надрезов, сделанных с севера на юг, выявили помехи от предметов, расположенных приблизительно на одной глубине и имеющих равную длину. Но, прежде всего мое внимание привлек контур, полученный после одиннадцатого захода. Я запросила распечатку и внимательно изучала ее, поглощая булочку с сыром.

Снимок представлял собой измерительную сетку. Горизонтальные линии указывали глубину, исходя из нашей маркировки, с изображением контрольного углубления и отметкой верхнего слоя грунта. Обозначенные пунктиром вертикальные линии соответствовали сигналам, посылаемым Клоделем, когда он пересекал каждый столбик.

Сразу под верхним слоем грунта шла хотя и волнистая, но в целом более или менее горизонтальная линия. На линию «11 — север» сетки координат накладывалось изображение ряда колоколообразных кривых, одна внутри другой, похожих на ребра скелета. Снимок указывал на наличие искажений на пересечении линии «11 — север-юг» и линии «4 — восток-запад». Предмет находился примерно на глубине в полтора метра.

Я взяла снимки участка, сделанные во время осмотра с востока на запад. Сравнив перпендикулярные срезы, я смогла прикинуть размер и форму закопанного объекта. Увиденное заставило сердце биться быстрее.

Аномалия имела примерно два метра в длину и один метр в ширину. Размер могилы.

На глубине, обычной для могилы.

— Как думаете, это сработает? — Увлекшись, я не заметила, как подошел Клодель.

— Мы нашли их.

— Уже?!

— Определенно.

Я допила диетическую колу и забралась в джип. Фургон медленно покатил за нашей машиной, которую Куикуотер направил к координатам «11 — север» и «4 — восток». Мы решили, что я начну копать именно в этом месте, а Клодель и Куикуотер проверят другие два, где также были выявлены помехи. После того как я определю участки, они начнут с помощью совка удалять землю тонкими слоями, тщательно просматривая каждую пядь.

Я проинструктировала следователей-«росомах», на что следует обращать внимание. Если они заметят какие-либо изменения в цвете грунта или в его текстуре, то должны позвать меня. Нам всем будут помогать специалисты из криминалистической службы, или КС. Фотографы будут вести фото— и видеосъемку всех наших действий.

Именно этим мы и занялись.

Клодель наблюдал, как его подручные выкапывают предмет в квадратах «13 — север» и «5 — восток» примерно в трех метрах от моего участка. Время от времени я посматривала в ту же сторону. Клодель стоял над своей командой, жестами показывая, где следует копать, или громко спрашивал, что там виднеется в грязи. Пора ему уже снять свою спортивную куртку.

Примерно через полчаса в яме Клоделя раздался громкий стук лопаты. Я вскинула голову, почувствовав, что желудок сжался в тугой комок. Лезвие ударило по какому-то твердому и прочному предмету.

Мы с криминалистами принялись очищать находку по контуру. Клодель молча ждал. Хотя объект покрылся ржавчиной и облеплен землей, его форма не оставляла места для сомнений Помощник Клоделя из КС вскрикнул:

— Бог мой! Да это же гриль!

— Эй, месье Клодель, планируете устроить барбекю? Подбрасывать в воздух гамбургеры, притащить летние стульчики, может, даже девочек пригласить?

— Жан, парнишка, скажи-ка Люку, что все эти удовольствия можно без особых сложностей приобрести в универмаге.

— Да уж. — Клодель даже не улыбнулся. — Ты такой веселый, что нам срочно необходим свободный мешок для трупа, потому что я сейчас со смеху помру от твоих шуточек. А пока его не принесли, давай-ка копай. Нам все еще нужно вытащить эту штуковину на свет божий и проверить, нет ли под ней других сюрпризов.

Клодель оставил гриль на попечение своей команды и вместе со мной вернулся в сектор «11 — север — 4 — восток». Я продолжила копать в северной точке, а Клодель пошел руководить моими помощниками из КС в южной. К двум часам дня мы углубились приблизительно на один метр. Пока я не заметила в яме или на экране ничего, что указывало бы на близость захоронения.

И тогда я увидела ботинок.

Он лежал на боку, каблук слегка выдавался вверх. Воспользовавшись совком, я очистила землю, освобождая область вокруг него. Мой помощник сначала просто наблюдал, потом принялся скрести в дальнем конце ямы. Клодель молча ждал.

Через несколько минут я нашла второй ботинок. Кропотливо, горсть за горстью, я счищала землю, пока вся пара не предстала обозрению полностью. Кожа, промокшая и сильно обесцвеченная, петельки, покореженные и ржавые, но оба ботинка сохранились довольно хорошо.

Закончив высвобождать обувь из земли, я занесла в отчетные о ее положении и глубине, на которой она была найден фотограф произвел съемку моей находки. Потом я тщательно смотрела каждый ботинок и положила их в пакеты для улик.

Уф и не было никаких человеческих останков.

Плохой знак.

Небо сверкало фаянсовой голубизной, сильно припекало солнце. Иногда легкий ветерок над нашими головами игриво подхватывал ветки, увлекая, их друг к другу, сплетая в мимолетном танце и вновь разлучая. Справа от меня чуть слышно журчал ручеек, уже много веков струившийся по оставшимся от ледников камням.

Капля пота скатилась у меня со лба и отправилась в неторопливое путешествие вниз по шее. Я через голову стянула спортивный свитер и набросила его на ветки стоявших рядом с ямой сосен. Мои потовые железы активно заработали, только вот я не была уверена, что именно послужило причиной столь обильной испарины: то ли весеннее солнце, то ли испытываемое мной напряжение.

Во время эксгумации я всегда пребываю во власти одних и тех же переживаний. Любопытство. Предвкушение. Страх неудачи. Что лежит под следующим слоем? Может, там ничего нет? Или, возможно, что-то есть, но мне не удастся вытащить это наружу, не повредив?

Меня снедало желание схватить совок и начать рыть прямо вниз, не останавливаясь. Но открытая разработка не панацея. Каким бы утомительным ни казался весь процесс, я знала: надлежащая техника — залог успеха. В таком деле, как это, немаловажную роль играли максимальное восстановление костей, материальных остатков и подробностей обстановки. Так что я продолжала корпеть над объектом, разрыхляя землю, а затем помещая ее в ведра для дальнейшей фильтрации. Краем глаза я видела, как техник из КС дублирует мои движения. Клодель в молчании застыл над ним. Через несколько минут он наконец снял куртку.

Белые пятна мы заметили одновременно. Клодель уже открыл рот, чтобы обратить на них мое внимание, но я его опередила.

— Есть! — сказала я.

Клодель взглянул на меня, вопросительно подняв брови, и я кивнула в ответ.

— Похоже на известь. Обычно это означает, что тут что-то есть.

Крапинки сменились слоем вязкого белого ила, а потом мы нашли первый череп. Он лежал лицом вверх, словно его наполненные грязью глазницы жаждали кинуть прощальный взгляд небесную высь. Фотограф громко известил остальных о находке и они, побросав свои дела, сгрудились вокруг нашей ямы.

Пока солнце совершало неспешное путешествие к горизонту, мы обнаружили два скелета. Они лежали на боку — один в позе эмбриона, у второго руки и ноги неестественно выгнуты назад. Их черепа, тазовые и бедренные кости давно лишились плоти и окрасились в тот же коричневатый цвет, что и земля, в которой они покоились.

То, что осталось от ног и лодыжек, лежало в почти сгнивших носках. Туловище покрывали клочки гнилой одежды. Ткань окутывала каждую руку, плотно прилегая к костям, отчего казалось, что видишь перед собой жуткое человеческое пугало. Проволока обматывала запястья, а среди позвонков ютились застежки-молнии и большие металлические пряжки от ремней.

К половине шестого криминалистам удалось полностью освободить останки от земли. Помимо ботинок, у нас на руках оказалось собрание изъеденных ржавчиной гильз и нескольких зубов, найденных во время просеивания. Фотографы как раз делали фото— и видеосъемку, когда Лягуха уговорил охранника разрешить ему еще одну вылазку.

— AU6. Приветик вам! — насмешливо обратился он к скелетам в яме, издевательски приподнимая за краешек невидимую шляпу. Потом повернулся ко мне: — Или, наверное, с учетом вашего присутствия, мне следовало сказать «приветик вашим костям»?

Я сделала вид, что не обратила внимания на его каламбур.

— Черт! Почему только рубашки и носки? А где все остальное?

Я была не в настроении читать очередную лекцию.

— А, вспомнил, — захихикал он, уставившись в яму. — Их заставили снять ботинки и нести их в руках. Но где, черт возьми, штаны?

— Прах к праху, помните? — спросила я отрывисто.

— Дерьмо к дерьму подходит больше. — Его голос дрожал от возбуждения, словно вся эта картина чрезвычайно радовала его.

Бессердечность Ринальди показалась мне раздражающей. Смерть всегда причиняет боль. Просто, как дважды два. Всем она приносит одни лишь страдания: самим умирающим, любящим их людям и, наконец, тем, кто находит их тела.

— На самом деле все происходит наоборот, — возразила я. — Как раз дерьмо-то и сохраняется дольше всего. Натуральные волокна вроде хлопчатобумажной ткани «ливайсов» разрушаются гораздо быстрее, чем синтетические.

— Черт, выглядят они препаршиво. А здесь больше ничего нет? — поинтересовался Лягуха, заглянув в могилу. Глаза блестели, отчего он походил на крысу, сидящую на развалинах. — Зря они пошли на эту вечеринку, верно? — фыркнул он.

Верно, подумала я. Решение оказалось роковым.

Я принялась ожесточенно чистить лезвие совка, чтобы успокоиться. Внизу, под нашими ногами, лежат два тела, а этот мелкий грызун получает неимоверное удовольствие от всей ситуации.

Я повернулась посмотреть, закончили ли фотографы, и заметила идущего в нашу сторону Куикуотера.

Великолепно. Пусть мне повезет, подумала я, страстно надеясь, что он ищет не меня. Мои чаяния не оправдались. Я смотрела за приближением констебля, радуясь его приходу не больше, чем, если бы мне грозило обморожение.

Куикуотер подошел ближе и пригвоздил меня к месту одним из своих коронных ледяных взглядов — лицо словно высечено из гранита. От него пахло мужским потом и соснами, и я поняла, что за целый день он и на минуту не присел. Пока все остальные периодически прерывались, чтобы посмотреть, как продвигаются дела на основном месте захоронения, Куикуотер не прекращал свою работу. Может статься, он просто не желал меня видеть и хотел сохранить дистанцию. Что ж, меня сложившееся положение вполне устраивало. — Вам следует кое-что увидеть.

Было в нем какое-то внутреннее безмолвие, от которого я терялась. Я надеялась услышать дальнейшие объяснения, но Куикуотер развернулся, не произнеся ни слова, и зашагал назад, ни капли не сомневаясь, что я последую за ним.

Высокомерный придурок!

Деревья отбрасывали длинные тени, и уже похолодало. Я глянула на часы. Почти шесть. Казалось, бутерброды были в желудке миллион лет тому назад.

Я потащилась через весь очищенный участок к сектору «3 — север — 9 — восток» — месторасположению предмета, над которым работала группа Куикуотера. И очень удивилась, увидев, что они вскопали весь квадрат.

Объект, вызвавший озабоченность Куикуотера, лежал на глубине одного метра. Следуя моим инструкциям, никто к нему не прикасался. Группа раскапывала оставшуюся часть квадрата на глубине в два метра.

— Это оно?

Куикуотер кивнул.

— Больше ничего?

Выражение его лица ни на йоту не изменилось.

Я посмотрела по сторонам. Они, очевидно, не пропустили ни одного миллиметра. Сито по-прежнему находилось на опорах, по обе стороны от него возвышались горки тяжелой от влаги земли. Создавалось впечатление, будто ребята скрупулезно просеяли каждую частичку грунта. Я снова посмотрела на горку земли, на которой, как на пьедестале, покоился жуткий экспонат.

Находка Куикуотера не имела совершенно никакого смысла.

Глава 9

Я прикрыла глаза и стала вслушиваться в далекое, едва различимое мычание коров. Где-то жизнь текла спокойно, обыденно и имела смысл.

Когда я вновь посмотрела на находку, кости никуда не делись, но смысла в них так и не прибавилось. Сумерки стремительно сгущались, постепенно захватывая у пейзажа детали, напоминая медленное исчезновение изображения в старых фильмах. Сегодня нам уже не удастся закончить, так что с ответами придется подождать.

Я бы не стала подвергать столь важные улики риску уничтожения, бродя по окрестностям в потемках. Захоронения находятся здесь уже довольно давно, так что ничего страшного, если они побудут на прежнем месте еще несколько часов. Мы уберем обнаруженные останки из каждой могилы, но этим на сегодня и ограничимся. Район будет охраняться, а работу мы продолжим завтра утром.

Куикуотер все еще не сводил с меня взгляда. Я оглянулась, но Клоделя нигде не было видно.

— Мне надо переговорить с вашим напарником, — сказала я, возвращаясь к своему участку.

Куикуотер кивнул, затем вытащил из куртки сотовый телефон, набрал номер и протянул аппарат мне. Клодель ответил почти сразу же.

— Где вы?

— За тополем. Мне что, надо было запросить письменное разрешение сходить помочиться?

Глупый вопрос, Бреннан.

— Ваш напарник счел, что двух скелетов недостаточно, поэтому он нашел нам третий.

— Sacre bleu!

— Ну, на самом деле не совсем скелет. На данный момент холостяк под номером три состоит из черепа и парочки длинных костей.

— А где остальное?

— Очень проницательный вопрос, детектив Клодель. Он и меня саму тоже приводит в некоторое замешательство, если уж говорить начистоту.

— Что вы собираетесь делать?

— Давайте-ка мы вытащим все кости, а потом продолжим наши изыскания при дневном освещении. Полиции Сен-Базиля придется окружить эту территорию и поставить охрану у каждой могилы. По-моему, сторожить это место будет не слишком трудно, поскольку байк-клуб «Гадюк» охраняется лучше, чем центр ядерных исследований в Лос-Аламосе.

— Домовладельцы будут очень рады подобному повороту событий.

— Да уж, но ведь и в мои планы это все тоже не входило.

* * *

Меньше часа понадобилось, чтобы разложить по пакетам кости и отправить их в морг. Гриль вместе с другими вещественными доказательствами был промаркирован и послан в криминологическую лабораторию. Потом я накрыла ямы полиэтиленовой пленкой и оставила их на попечение полицейского департамента Сен-Базиля.

Как и следовало ожидать, мы с Куикуотером вернулись в город в гробовом молчании. Оказавшись дома, я первым делом набрала номер Райана — никто не ответил.

— Почему, Энди, почему? — прошептала я, словно он мог меня услышать. — Пожалуйста, пусть все окажется всего лишь дурным сном.

Мой вечер состоял из ванной и пиццы. Спать я легла рано.

Рассвет застал нас всех на поляне для пикника, облюбованной «Гадюками». Ручей по-прежнему журчал, птицы, как и накануне, обменивались возмущенным чириканьем, и снова я наблюдала за облачками пара от дыхания в свежем утреннем воздухе. Изменилось только два обстоятельства.

На сей раз, с нами не было Клоделя; он предпочел остаться в городе, чтобы проверить другие ниточки.

За ночь слух об обнаруженных трупах просочился в средства массовой информации, и по прибытии нас приветствовали непрошеные гости. Вдоль автострады выстроились в ряд машины и Фургоны, и на нас обрушился шквал вопросов на французском и на английском языках. Не обращая на журналистов никакого внимания, мы миновали нацеленные на нас камеры и микрофоны, показали удостоверения несшему вахту полицейскому и проскользнули в ворота.

Я вновь открыла каждую могилу и начала с того места, где вчера остановилась, — с места двойного захоронения. Прокопала в глубину метра два, но обнаружила всего лишь несколько костей рук и очередную пару ботинок.

То же самое я повторила с участкомКуикуотера, с каждым новым совком земли приходя во все большее недоумение. Помимо найденных вчера черепа и костей ног, яма оказалась совершенно пустой. Никаких украшений или остатков одежды.

Никаких ключей или пластиковых удостоверений личности. Ни малейшего признака волос или мягких тканей. Повторное сканирование ГРЛС не обнаружило и намека на другие искажения сигнала в исследуемой области.

Еще один факт придавал происходящему оттенок нереальности. Хотя в могиле с двумя скелетами находилось множество мертвых насекомых, в секторе «3 — север — 9 — восток» не наблюдалось ни одной окаменелой личинки или куколки. Пока мне не приходило в голову ни одного разумного объяснения подобному отличию.

К пяти часам мы снова закопали ямы и загрузили мое оборудование в машину следственной группы. Я совершенно вымоталась, была покрыта грязью с ног до головы и окончательно запуталась. Запах смерти впитался в волосы и одежду. Больше всего на свете хотелось оказаться дома и провести часок наедине с мылом и водой.

Куикуотер выехал через ворота, и тотчас же компания телевизионщиков окружила джип, не пропуская нас дальше. Пришлось остановиться. Мужчина средних лет с прилизанными лаком волосами и безупречными зубами обогнул машину и постучал в стекло с моей стороны. Оператор за его спиной навел объектив камеры мне прямо в лицо.

Будучи не в том настроении, чтобы соблюдать правила вежливости, я опустила стекло, высунулась наружу и попросила его, не поскупившись на красочные выражения, освободить дорогу. Камера включилась, и репортер забросал меня агрессивными вопросами. В ответ я высказала ряд предположений о том, куда он и все его оборудование могут направиться, к всеобщему удовольствию. Потом, скромно опустив глаза, откинулась назад и нажала кнопку на дверце. Куикуотер дал газу, и мы рванули прочь. Я повернулась и успела заметить, как журналист растерянно застыл на дороге, все еще вцепившись в микрофон, с выражением искреннего недоумения на холеном лице.

Я устроилась как можно удобнее и прикрыла глаза, зная, что никакой беседы с Куикуотером не ожидается. Пожалуй, оно и к лучшему. В голове крутился круговорот вопросов, сплетавшихся и клубившихся наподобие воды в переполненном ручье.

Кто третья жертва? Как этот человек умер? Ответы я надеялась найти в лаборатории.

Когда именно произошла смерть? Каким образом часть его трупа оказалась в тайном захоронении в окрестностях мотоклуба «Гадюк»? На эти вопросы следовало спросить ответа у самих «Гадюк».

Самым непонятным было отсутствие частей тела. Где остальные кости скелета? Вынимая и укладывая кости для транспортировки, я внимательно осмотрела их на наличие признаков разрушений, причиненных животными. Медведи, волки, койоты и другие хищники, если представится возможность, с радостью отужинают человеческими останками. Впрочем, как и домашние собаки и кошки.

Но я не увидела никаких свидетельств того, что пожиратели падали покинули это место, унеся отсутствующие части. Не было никаких обглоданных суставов и диафизов, царапин от зубов и следов укусов. Не наблюдалось также никаких отметин от использования пилы или ножа, так что версия о расчленении тела тоже отпадала.

Итак, вставал вопрос: куда делись остальные части умершего человека?

Я собиралась провести вечер среды в том же духе, что и накануне, только с незначительными изменениями. Горячая ванна. Ужин, разогретый в микроволновке. Пэт Конрой. Сон. Но все пошло не так, как было запланировано, разве что кроме первого пункта.

Я как раз вытерлась полотенцем и нырнула в зеленую фланелевую ночную рубашку, когда зазвонил телефон. Берди поплелся вслед за мной в гостиную.

— Mon Dieu, скоро твое лицо начнут узнавать чаще, чем мое.

Определенно только этого мне и не хватало. Работая в театре и на телевидении вот уже больше двадцати лет, Изабель была одной из самых популярных актрис в Квебеке. Куда бы она ни пошла, ее всюду узнавали.

— Я стала гвоздем шестичасовых новостей, — догадалась я.

— Представление, достойное «Оскара». Блестящее воплощение в жизнь необузданной ярости и свирепой вспышки гнева…

— Что, действительно так плохо?

— Прическа у тебя очень даже ничего.

— Они назвали мою фамилию?

— Mais oui, docteur Brennan.^[64]

Проклятие! Берди, предвкушая долгий разговор, устроился у меня на коленях, когда я тяжело плюхнулась на диван.

— Они пустили в эфир звук?

— Не стоит беспокоиться, Темпе, я довольно хорошо читаю по губам. Откуда ты узнала такие выражения?

Я застонала, воссоздав в памяти некоторые из своих самых красочных предложений о том, куда следует поместить все эти камеры и микрофоны.

— Но я звоню не по этому поводу. Хочу, чтобы ты пришла ко мне в гости на субботний ужин. Я пригласила парочку друзей и полагаю, что тебе надо пройти несколько сеансов социальной терапии, на время выкинуть из головы всех этих твоих противных байкеров и историю с Райаном.

История с Райаном.

— Изабель, не думаю, что сейчас из меня получится хороший собеседник. Я…

— Темпе, отказа я не приму. И я хочу, чтобы ты надела жемчуга, надушилась и принарядилась как следует. Твое настроение от этого только выиграет.

— Изабель?! Скажи-ка честно, не пытаешься ли ты устроить для меня очередное свидание?

На несколько секунд в трубке воцарилась тишина. Потом раздалось:

— Темпе, твоя работа наложила на тебя отпечаток: ты слишком подозрительна. Я же сказала: просто придет парочка друзей. Кроме того, у меня припасен для тебя сюрприз.

Ох, только не это!

— Какой?

— Никакого сюрприза не получится, если я скажу тебе.

— Все равно скажи.

— Bon. Я хочу, чтобы ты познакомилась с одним человеком. Мне точно известно, что сам он с нетерпением ждет встречи. На самом деле вы и прежде встречались, но не были представлены друг другу. Этот человек ни на йоту не заинтересован в романтических отношениях. Верь мне.

За прошедшие два года я познакомилась со многими друзьями Изабель, в большинстве своем представителями мира искусства некоторые были откровенно скучными, иные — очаровательными. Многие придерживались нетрадиционных взглядов на секс. Но каждый из них был по-своему уникален. Она права. Один легкомысленный вечер мне не помешает.

— Ладно, договорились. Что принести с собой?

— Ничего не нужно. Просто надень туфли на высоком каблуке и будь на месте в семь часов.

Высушив и причесав волосы, я засунула обед из морепродуктов в микроволновку. И как раз устанавливала таймер, когда раздался звонок в дверь.

Райан, полыхнула во мне внезапная радость, когда я шла в прихожую. Вся история оказалась простым недоразумением. Ну а если нет? Хочу ли я и вправду встретиться с ним? Так ли уж стремлюсь узнать, где он был все это время и что делал?

Да. Причем безумно.

Самокопание оказалось излишним, потому что монитор показал стоящего снаружи Жана Бертрана, а не его напарника. Я запустила Жана в подъезд, потом пошла в спальню за носками и халатом. Войдя в квартиру, он на мгновение замешкался, словно стараясь успокоиться. Последовала неловкая пауза, потом Жан протянул руку. На ощупь она оказалась холодной.

— Привет, Темпе! Извини, что нагрянул так внезапно. Сдается мне, песня «Удивить Темперанс Бреннан» в последнее время пользуется бешеным спросом. Я кивнула.

Лицо унылое, под глазами темные овалы от недосыпания, всегда безукоризненно одетый, в этот раз Бертран был в линялых джинсах и помятой замшевой куртке. Он принялся что-то говорить, но я прервала его, предложив пройти в гостиную. Бертран уселся на софу, а я устроилась в кресле напротив.

Бертран некоторое время молча рассматривал меня, в наряженном взгляде читалось выражение, которое я не смогла понять. На кухне микроволновка подогревала мой ужин, по квартире вился аромат белой рыбы, моркови и риса, прибавленного карри.

«Сам пришел — тебе и карты в руки», — подумала я, не собираясь первой прерывать затянувшееся молчание. Наконец он произнес:

— Я по поводу Райана.

— Да.

— Я получил твои сообщения, но просто не мог говорить об этом тогда.

— О чем «об этом»?

— Его не выпускают на поруки, потому что его обвинили в…

— Я знаю, какие обвинения ему предъявили.

— Не злись на меня. Я ведь не имел ни малейшего представления о том, насколько ты замешана во все это.

— Ради бога, Бертран, сколько лет уже мы знакомы?

— Райана, черт возьми, я знал гораздо дольше! — раздраженно проговорил он. — Очевидно, плохой из меня знаток людей.

— По-видимому, мы оба не отличаемся в подобных делах. Я не хотела вести себя так холодно и неприветливо, но меня задело нежелание Бертрана позвонить мне. В ту минуту, когда мне понадобилась важная для меня информация, он просто взял и отшил меня, словно я уличный алкаш, выпрашивающий у него подачки.

— Послушай, просто не представляю, что и сказать тебе. Все запуталось гораздо сложнее, чем… Я слышал, когда они закончат с Райаном, его даже и близко к полиции не подпустят.

— Неужели так плохо? — Я уставилась на свои пальцы, теребящие бахрому диванной подушки.

— У них на руках достаточно улик, чтобы предъявить обвинение хоть завтра.

— Что именно?

— При обыске в его квартире обнаружено столько метамфетамина, что можно запросто отправить на электрический стул все население какой-нибудь страны третьего мира. Вдобавок еще нашли ворованные парки на сумму свыше десяти тысяч долларов.

— Парки?

— Да. Такие французско-канадские куртки, которые все спят и видят, как бы приобрести.

— Что еще? — Я так сильно накрутила бахрому, что руку и запястье пронзила острая боль.

— А также свидетели, видеозаписи, помеченные денежные купюры и смердящий след, ведущий прямехонько в центр навозной кучи. — Голос Бертрана дрожал от сдерживаемых эмоций. Он замолчал и сделал глубокий вдох. — Есть еще кое-что. Черт, много еще всякого дерьма, но я не могу говорить об этом. Пожалуйста, Темпе, пойми меня. Послушай, мне очень жаль, что я оставил тебя в подвешенном состоянии. Мне самому понадобилось некоторое время, чтобы справиться с ударом. Я просто не хотел верить, но… — Он прервался — голос подвел его. Справившись, Бертран продолжил: — Думаю, этот парень так и не сумел полностью избавиться от своего прошлого.

В студенческие годы Райан подсел на спиртное и наркотики. В конечном счете, он предпочел сухому академическому существованию свободную жизнь среди отбросов общества. Один кокаинист, мастерски обращающийся с ножом, однажды чуть не отправил его на тот свет, после чего отбившийся от рук юнец взялся за ум, стал полицейским и дослужился до звания лейтенанта-детектива. Я знала об этих страницах из прошлого Райана. Но тем не менее…

— Я выяснил, что кто-то сдал Райана, и подумал, что это ты. Но сейчас уже не важно, кто помог полиции. Сукин сын по уши погряз в дерьме и виноват в этом только он сам, так что пусть получит по заслугам.

Последовало долгое молчание. Я чувствовала на себе пристальный взгляд Бертрана, но продолжала упорно отводить глаза и молчать. Загудела микроволновка, затем автоматически выключилась. Воцарилась тишина. Наконец я задала вопрос:

— Ты и вправду веришь, что он замешан? — Мои щеки запылали, сердце тревожно забилось.

— Последние несколько дней я только и делал, что пытался найти доказательства его невиновности. Бесполезно. Ничего. Никого. А мне требовалась хотя бы тень сомнения. — Жан бурно жестикулировал, и я заметила, что его рука слегка дрожит. — Но сомнению места не осталось, Темпе. — Он устало провел рукой по лицу. — Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения.

— Напротив, это важно. Только это и важно.

— Сначала я думал, что такое совершенно невозможно. Кто угодно, только не Эндрю Райан. А потом ознакомился с материалами дела. — Он снова глубоко вдохнул. — Послушай, Темпе, мне очень жаль. Прости за всю эту проклятую неразбериху. Я уже и не знаю, кто я и куда катится мир. И не уверен, что цена за поездку стоит того.

Я посмотрела на Бертрана — его лицо исказилось от мучительных душевных страданий. Я точно знала, что он сейчас чувствует. Он пытается не презирать бывшего напарника за то, что тот пошел на поводу у собственной алчности, и в то же время ненавидит Эндрю за глубокую, холодную пустоту, образовавшуюся в душе после предательства.

Бертран обещал дать мне знать, как только выяснит что-нибудь еще. После его ухода я выбросила в мусорное ведро рыбу и долго плакала, пока не заснула.

Глава 10

В четверг я надела темно-синий костюм и поехала в церковь Пресвятой Девы Марии. С утра погода выдалась пасмурная, дул сильный ветер, солнце лишь изредка выглядывало сквозь стремительно проносящиеся по небу свинцовые тучи.

Я припарковалась, вышла из машины и направилась к входу, миновав обычное в подобных обстоятельствах сборище зевак, журналистов и полицейских. Шарбонно, Клоделя и Куикуотера пока нигде не было видно.

Желающие проводить девочку в последний путь, в большинстве своем африканцы, с мрачными лицами медленным потоком поднимались по ступенькам. Белые прибывали парами или небольшими группами, ведя с собой детей. Наверное, это были одноклассники Эмили-Энн с их родителями.

Недалеко от входа внезапный порыв ветра сорвал шляпку с головы пожилой женщины, идущей справа от меня. Одна заскорузлая рука взлетела к голове, в то время как вторая придерживала юбку, вихрем взметнувшуюся вокруг ног.

Я ринулась вперед, успела придавить шляпку к стене церкви, не дав ей улететь, и затем протянула женщине. Та прижала шляпку к костлявой груди и слабо улыбнулась. Ее испещренное морщинами темное лицо напомнило мне о куклах, изготавливаемых умелицами из Грейт-Смоки-Маунтинс.

— Вы были другом Эмили-Энн? — спросила меня старушка хриплым голосом.

— Да, мадам. — Мне не хотелось говорить сейчас, что именно связывает меня с девочкой.

— Она моя внучечка.

— Примите мои соболезнования, такая невосполнимая потеря.

— У меня двадцать два внука, но такой, как моя Эмили-Энн, на свете больше нет. Этот ребенок, чем только не занимается. Она пишет рассказы, танцует, плавает, катается на коньках. Думаю, девочка умнее даже, чем ее мать.

— Она была замечательной маленькой девочкой.

— Может, именно поэтому Господь взял ее на небо.

Я смотрела, как бабушка Эмили-Энн входит дрожащей походкой в церковь, а сама мысленно вернулась в далекое прошлое, когда мне довелось услышать те же самые слова. В груди вспыхнула застарелая боль, и я собралась с силами, чтобы справиться с тем, с чем мне предстояло сейчас столкнуться.

Внутри церкви было холодно, пахло ладаном, воском и покрытым лаком деревом. Сквозь витражи струился дневной свет, окрашивая помещение в приглушенные пастельные тона.

Передние скамьи были заняты, тогда как в середине оставались свободные места. Я тихонько проскользнула на задний ряд, сложила руки и попыталась сконцентрироваться на настоящем. Кожа уже начала зудеть, ладони вспотели. Пока я осматривалась, органист закончил играть один реквием и перешел к другому.

Под алтарем стоял маленький белый гробик, усыпанный цветами и окруженный свечами. К его ручкам цеплялись воздушные шарики, плавно покачивающиеся на длинных завязках. Яркие разноцветные шары выглядели совершенно неуместно в подобной обстановке.

На передней скамье я увидела крупную женщину, по бокам — две маленькие головки. Миссис Туссен подалась вперед, ко рту прижат носовой платок. Я заметила, как ее плечи начали судорожно сжиматься, и тогда поднялась крошечная ручка и нежно прикоснулась к плечу скорбящей женщины.

Дремлющая боль внутри меня вдруг проснулась, и я снова очутилась в приходе святого Варнавы. За кафедрой возвышался отец Моррисон, а мой младший братишка точно так же, как эта девочка, лежал в своем маленьком гробике.

Было невыносимо слышать рыдания матери, и я потянулась, чтобы успокоить ее. Но она не осознала моего касания, просто прижала крошку Гарриет к груди и плакала, уткнувшись лицом в ее голову. Чувствуя собственную беспомощность, я только смотрела, как шелковистые светлые волосы сестренки намокают от слез матери.

Если бы мне дали коробку с цветными карандашами и попросили нарисовать, каким был мой мир в шесть лет, я бы выбрала один-единственный цвет. Черный.

Не в моих силах, оказалось, спасти Кевина, я не сумела остановить лейкемию, истощавшую его детское тельце. Он был моим самым драгоценным подарком, моим рождественским братиком, и я обожала его. Я молилась и молилась, но так и не смогла предотвратить его смерть. Как не смогла вернуть улыбку на лицо матери. Я даже начала думать, не лежит ли на мне проклятие, так как мои молитвы остались не услышанными.

Прошло уже почти сорок лет, а боль от смерти Кевина так и не ушла. Когда я вижу, слышу, вдыхаю запахи погребальной мессы, эта сердечная рана снова начинает ныть, отчего восприятие мира постепенно окрашивается в цвета глубоко запрятанного, но и по сей день мучительного горя.

Я отвернулась от семьи Туссен и пробежала глазами по толпе присутствующих. Шарбонно укрылся в тени исповедальни, но больше я никого не узнала.

В эту минуту вошел священник и осенил себя крестным знамением. Молодой, спортивного телосложения, он казался слегка взволнованным и больше походил на теннисиста перед началом матча, чем на священника в преддверии погребальной службы. Все встали.

Сейчас, когда я словно вернулась в прошлое и снова встала, чтобы проводить в последний путь Кевина, моя кожа запылала, а сердце забилось быстрее, чем следовало. Я попыталась взять себя в руки, но мозг отказывался принять реальность. Перед глазами замелькали образы времен детства.

Необъятная женщина вышла на кафедру справа от алтаря. Кожа цвета красного дерева, волосы собраны в косичку. Ее щеки блестели от пота, когда она пела гимн «Удивительная благодать». Я вспомнила, что видела ее фотографию в газетах.

Потом священник заговорил о детской невинности. Родственники сказали несколько слов о жизнерадостном характере Эмили-Энн, о ее любви к семье. Ее дядя упомянул о том, как сильно девочка любила вафли. Учитель рассказал о своей увлеченной ученице и прочитал сочинение, занявшее первое место в школьном конкурсе. Один из одноклассников продекламировал написанное им самим стихотворение.

И вновь гимны. Месса. Верующие по очереди причастились, затем снова заняли свои места. Слышались приглушенные рыдания. Пахло ладаном. Гроб освятили. Едва слышные причитания миссис Туссен.

Наконец священник повернулся и попросил сестер Эмили-Энн и ее одноклассников подойти к нему, затем сел на ведущие к алтарю ступеньки. На несколько минут все застыли, но потом дети начали вставать, повинуясь родительскому шепоту и легким подталкиваниям. По очереди они покидали свои места и робко приближались к алтарю.

Священник заговорил. В его словах не было ничего необычного. Эмили-Энн сейчас на небесах вместе с Господом. Она воссоединилась со своим отцом. Наступит день, когда мать и сестры присоединятся к ней, как и все присутствующие сейчас в церкви.

Однако затем молодой проповедник сделал нечто необычное. Он сказал детям, что Эмили-Энн счастлива на небе и что нам всем надо радоваться вместе с ней. Он дал знак своим помощникам, которые скрылись в ризнице и вернулись с большими связками воздушных шариков.

— Эти шары наполнены гелием, — объяснил священник. — Поэтому они могут летать. Я хочу, чтобы каждый из вас взял один, и затем мы вместе с Эмили-Энн пойдем на улицу. Мы произнесем прощальную молитву и отпустим шары в небо. Эмили-Энн их заметит, и будет знать, что мы любим ее. — Он взглянул в торжественные маленькие лица. — Ну, как, вам нравится это предложение?

Все единодушно кивнули.

Проповедник встал, распутал веревки, вложил по одной в каждую маленькую ручку и повел детей вниз по ступенькам. Органист заиграл «Аве Мария» Шуберта.

Вперед выступили несколько человек, подняли гробик и понесли его к двери. По мере их продвижения к выходу церковные скамьи пустели — присутствующие присоединялись к процессии. Я незаметно пристроилась в конце.

Все вышли наружу, затем дети встали в круг, а взрослые обступили их. Миссис Туссен стояла за спинами дочерей, опираясь на руку певицы.

Я осталась на ступеньках. Хмурая пелена туч разошлась, небо заполнилось белыми облаками. Я смотрела, как шары стремительно поднимаются ввысь, и почувствовала такую сильную печаль, какую прежде никогда не испытывала.

Я помедлила несколько мгновений, а потом начала медленно спускаться, на ходу вытирая слезы с лица и вновь повторяя про себя клятву, данную в день смерти Эмили-Энн.

Я найду этих потерявших человеческое обличье ублюдков и посажу их туда, где им больше никогда не удастся убить ни одного ребенка. Не в моих силах вернуть к жизни девочку, но я подарю такое, пусть и небольшое, утешение ее матери.

Оставив Эмили-Энн в окружении тех, кто ее любит, я поехала на улицу Партенэ, полная решимости с головой погрузиться в работу.

В лаборатории следователи «Росомахи» уже могли назвать имена трупов, найденных в Сен-Базиле. Феликс Мартино, двадцати семи лет, и Роберт Гейтли, тридцати девяти лет, принадлежали к «Тарантулам», сейчас уже не существующей, но проявляющей кипучую деятельность группировке в Монреале в семидесятых — восьмидесятых годах. Гейтли являлся полноправным членом, Мартино считался кандидатом.

Вечером 24 августа 1987 года оба вышли из квартиры Гейтли, расположенной на улице Хошелага, и отправились на вечеринку. Подруга Гейтли не знала ни имени, ни адреса пригласившего их человека. Ни одного из мужчин больше никто не видел.

Я провела день над костными останками из найденного нами двойного захоронения, сортируя их в две кучки и определяя возраст, пол, расу и рост каждого тела. Форма черепа и таза подтвердила, что оба погибших — мужчины. Разница в возрасте и росте сделала задачу гораздо проще, чем в случае с братьями Вайланкурт.

Закончив с черепами и челюстями, я направила их к Марку Бержерону для дальнейшего одонтологического анализа. Ему не составит никакого труда выполнить свою работу, поскольку оба мужчины явно были частыми посетителями стоматологических кабинетов.

У того, что был повыше ростом, наблюдался хорошо заживший перелом ключицы. Я как раз фотографировала эту травму, когда Бержерон появился в моей лаборатории. Дело происходило в пятницу утром. Наш дантист — обладатель самой эксцентричной внешности, которую мне когда-либо доводилось видеть: растрепанные волосы, делающие его голову похожей на одуванчик, и телосложение долгоножки. Лицо без каких-либо признаков возраста. Никто в лаборатории не знает, сколько ему лет.

Бержерон подождал, пока я сделаю снимок, и лишь затем сообщил, что наши предположения о личностях погибших подтвердились.

— Как вам удалось получить данные так быстро?

— Благодаря двум очень эффективным дантистам. И к счастью для меня, погибшие тщательно следили за зубами. По крайней мере, Гейтли. Зубы у него были плохие, и он часто лечил их. Мартино оказался менее привередливым, но в его случае наблюдается ряд особенностей, которые также позволяют установить личность со стопроцентной уверенностью. Громила байкер разгуливал с четырьмя молочными зубами во рту. Довольно редкий случай для человека его возраста.

Я потушила свет на подставке для образцов.

— Вы уже приступили к работе над третьей жертвой? — поинтересовался Бержерон.

— Еще нет, но сейчас займусь. Мы можем взглянуть?

Я все утро собиралась осмотреть третий комплект костей, и приход Бержерона оказался весьма кстати.

— Как пожелаете.

Я вернула ключицу к останкам, лежащим слева от моего рабочего стола.

— Кто из них кто? — спросила я, показав на кости.

Бержерон подошел к столу, измерил затылочные кости, затем сверился с цифрами, записанными на небольших карточках, которые я расставила рядом со скелетами, и добавил к каждому скелету череп. Взмахом костлявой руки указал на погибшего с поврежденной ключицей.

— Месье Мартино. — Затем жест в сторону джентльмена справа от себя. — А также мистер Гейтли.

— У Гейтли родной язык — английский?

— Вероятнее всего, поскольку его стоматолог ни слова не знает по-французски.

— Редкое явление в среде канадских байкеров.

— У них все франкоязычные, насколько мне известно, — согласился Бержерон.

— Вы сообщите новости Куикуотеру и Клоделю?

— Уже позвонил.

Я направилась к стеллажам для хранения образцов и вытащила коробку с останками третьей жертвы, найденной нами в Сен-Базиле, Они были покрыты слоем грязи, поэтому я поставила в раковину сито, поместила туда кости и направила на них струю теплой воды.

Длинные кости легко отмылись, так что я вынула их и положила стекать, а затем принялась счищать щеткой землю с внешней поверхности черепа. Весил он порядочно, поэтому я поняла, что внутричерепная полость основательно забилась. Очистив переднюю часть, я перевернула череп и подставила под воду его основание. Потом вернулась к своему письменному столу и начала заполнять формуляр идентификации.

Закончив, я снова направилась к раковине. Там стоял Бержерон, держал череп в руках и поворачивал его то анфас, то в профиль. Он долго всматривался в черты и вдруг изумленно протянул:

— Ох ты, блин!..

Бержерон передал череп мне, я начала осматривать его со всех сторон и вдруг до меня дошло.

— Ох ты, блин!

Глава 11

Гладкие лоб и затылок, хрупкие скуловые кости и небольшого размера сосцевидные отростки свидетельствовали о том, что холостяк под номером три, несомненно, принадлежал к моему собственному полу.

Я схватила циркуль и измерила одну из костей, лежащих на сливной полке раковины. Головка бедра представляет собой шаровидную структуру, входящую в углубление таза. Все вместе образует тазобедренный сустав. Его диаметр у третьей жертвы составлял всего лишь тридцать девять миллиметров. Таким образом, погибшую, бесспорно, следовало считать женщиной, а не мужчиной.

И она была юной. Я заметила зазубренную линию, идущую по вершине этого шара. Признак того, что процесс взросления к моменту смерти еще не завершился.

Я вновь взяла в руки череп. Волнистые линии выделялись на всех костях. Я перевернула его, чтобы рассмотреть основание. Прямо напротив большого затылочного отверстия — канала, через который спинной мозг выходит из головного, — виднелся промежуток между клиновидной и затылочной костями.

Я показала Бержерону не заросший шов.

— Совсем еще ребенок, — произнесла я. — Вероятно, не старше двадцати.

Он что-то ответил, но я не услышала. Мое внимание привлекла неровность на правой теменной кости. Очень осторожно я провела по ней пальцами. Да, там явно что-то было.

Стараясь не делать лишних движений, чтобы ничего не сломать, я подставила череп под кран и, воспользовавшись зубной щеткой с мягкими щетинками, принялась счищать грязь. Бержерон молча ждал, пока дефект не станет доступным взгляду. Мне потребовалось только несколько минут.

Мы увидели маленькую круглую дырочку, расположенную чуть выше ушной раковины. На глаз ее диаметр составлял примерно один сантиметр.

— Огнестрельное ранение? — предположил Бержерон.

— Может быть. Хотя нет. Не думаю.

Несмотря на то, что размеры отверстия идеально подходили для мелкокалиберной пули, канал не выглядел как пулевое ранение. Края ровные и закругленные, словно внутренняя поверхность дырки от пончика.

— Тогда что?

— Пока не могу сказать точно. Возможно, какая-нибудь разновидность врожденного дефекта. Или нарыв. Пойму, когда уберу все лишнее и доберусь до внутричерепной поверхности. Мне также понадобится рентген. Хотелось бы выяснить, как обстоят дела внутри кости.

Бержерон посмотрел на часы.

— Дайте мне знать, когда закончите. Я должен сделать прикусную рентгенограмму зубов. Я вроде бы не заметил никаких признаков лечения, но, возможно, рентген что-нибудь выявит. На правом клыке есть странное выравнивание, которое могло бы оказаться полезным, но я бы предпочел работать с нижней челюстью.

— В следующий раз я проявлю больше усердия.

— А вот это совсем не обязательно, — рассмеялся он.

После ухода Бержерона я установила череп в резиновое кольцо и отрегулировала воду так, чтобы она без большого напора стекала на большое затылочное отверстие. Оставив череп под краном, я продолжила фотографировать Гейтли и Мартино, документируя особенности скелетов для установления личности. Также я сделала множество снимков пулевых отверстий на затылке каждой из жертв.

Время от времени я проверяла, как там обстоят дела с черепом неизвестной девушки, выливая отделившуюся под воздействием воды грязь. Примерно в полдень, когда я осушала осадок, внутри черепа что-то отделилось и со стуком ударилось о стенку. Я снова поставила череп на кольцо и просунула пальцы внутрь.

На ощупь предмет казался длинным и тонким. Я попыталась вытащить его, но от него исходил какой-то отросток, все еще схваченный землей. С трудом, сдерживая любопытство, я поточнее направила кран и решила пока заполнить отчет о Гейтли.

К часу дня предмет уже полностью освободился, но его хвост по-прежнему сидел весьма прочно. Сгорая от нетерпения, я наполнила раковину, погрузила в воду череп и решила пока спуститься в кафетерий.

Пообедав, вернулась в лабораторию и обнаружила, что вымачивание превратило остатки грязи в жидкую кашицу, так что я смогла запросто вылить ее. Затаив дыхание, я засунула внутрь пальцы и очень осторожно вытащила загадочный предмет наружу.

Он представлял собой какое-то крошечное устройство меньше десяти сантиметров в длину и состоял из кусочка трубки с клапаном на конце. Я почистила его и положила на поднос. Не сомневаясь в важности находки, но, не имея ни малейшего представления о ее назначении, я вымыла руки и отправилась на поиски патолога.

Как гласило расписание запланированных дел, Ламанш в данный момент находился на заседании комитета по вопросам детской смертности. Его обязанности исполнял Марсель Морен.

Когда я постучала в дверь, он оторвался от лежавших перед ним бумаг.

— Есть минутка?

— Ну, конечно же. — Его французский был наполнен теплом и мелодичностью, напоминая о Гаити, где Морен, провел всю юность. Я вошла в кабинет и выставила перед ним поднос.

— Так-так, хирургический имплантат. — Его брови вопросительно приподнялись за очками без оправы. Они были совершенно седыми, так же как и коротко подстриженные вьющиеся волосы, зачесанные назад.

— Я так и подумала. Не могли бы вы рассказать мне о нем? Морен поднял обе ладони, словно сдаваясь.

— Не очень много. Похоже на какой-то шунт, но я не нейрохирург. Вам следует поговорить с Кэролайн Рассел. Она давала нам несколько консультаций в области нейрохирургии. — Он полистал свой органайзер, выписал номер и протянул его мне со словами: — Она работает в МНИ.

Я поблагодарила Морена, вернулась в свой кабинет и набрала Монреальский неврологический институт. Доктор Рассел была на совещании, так что я оставила сообщение. И только я повесила трубку, как телефон зазвонил. Раздался голос Клоделя.

— Вы уже разговаривали с Бержероном? — поинтересовался детектив.

— Он только что ушел.

— Итак, эти двое покидают список пропавших без вести и перекочевывают в список покойников.

Я ждала продолжения, но Клодель замолчал.

— И?

Пауза на другом конце провода, затем:

— Мы начали всех обзванивать, но никто ничего не знает. Неудивительно, учитывая, что прошло уже больше десяти лет, а эти ребята не сидят на месте. Впрочем, они бы в любом случае нам ни черта ни сказали, даже если бы мы из этой ямы вытащили на свет божий их бабушек.

— А что там Ринальди?

— Лягуха продолжает, как заведенный бормотать одно и то же. Он знает то, что знает, из десятых рук. Согласно курсирующим среди членов клуба слухам, Гейтли и Мартино решили сходить на вечеринку и попали точнехонько на собственные похороны.

— В носках.

— Верно. Эти парни имеют склонность раздевать своих жертв.

Но сам Лягуха якобы не присутствовал там, когда произошло убийство. Вероятно, в тот вечер он усердно занимался благотворительностью. А что там насчет третьего парня?

— Третий парень на самом деле девушка.

— Вот как, девушка?

— Да. Лягухе известно что-нибудь о ней?

— Ни черта. Но Лягуха не раскроет ничего, если ему не будет светить выгода. Что вы уже можете рассказать о ней?

— Белая девочка-подросток.

— Так молода?

— Да.

С другого конца трубки до меня доносился шум уличного движения, и я догадалась, что Клодель звонит из придорожного автомата.

— Я запрошу список пропавших без вести подростков. За какой период?

— Лет десять назад.

— Почему именно десять?

— Я предполагаю, что останки лежат в земле, по крайней мере, уже два года, но по найденным частям невозможно точно указать верхний предел. Мне кажется, что это перезахоронение.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, ее похоронили в каком-то другом месте, потом выкопали и перевезли туда, где мы ее обнаружили.

— Почему?

— Еще один проницательный вопрос, детектив Клодель. Я сообщила ему о хирургическом имплантате.

— А это что значит?

— Как только выясню, сразу же дам вам знать.

Едва лишь я положила трубку, как телефон снова зазвонил. Кэролайн Рассел готова встретиться со мной в три часа. Я посмотрела на часы. Если богиня парковки улыбнется мне, то я успею.

Я написала номер дела на крышке пластикового контейнера для образцов и герметично закрыла имплантат внутри. Забежав на минутку к Бержерону и сообщив ему, что череп девочки в его полном распоряжении, я поспешила к машине и помчалась через весь город к месту встречи.

Больница королевы Виктории была построена в конце XIX века. Раскинувшийся на большой территории комплекс из серого камня находится в самом сердце Монреаля, возвышаясь над кампусом университета Макгилла, словно средневековый замок на тосканском холме.

На границе замка располагается Мемориальный институт Аллана, печально известный вследствие проводимых здесь ЦРУ в конце пятидесятых годов экспериментов с наркотическими препаратами. Монреальский неврологический институт, или МНИ, размещается на восточном конце Руаял-Вик, на Университетской улице. Образовательные и научно-исследовательские подразделения университета Макгилл, а именно МНИ, неврологическая больница и новый НИИ опухолей головного мозга соседствуют с футбольным стадионом, являясь воплощенным в извести и кирпиче свидетельством преимуществ современного учебного заведения.

Комплекс «Нейро», как кратко называют исследовательский институт и больницу, пришел к нам из тридцатых годов и является детищем Уайлдера Пенфилда. Блестящий ученый и нейрохирург, доктор Ленфилд, к сожалению, не предвидел появления правил регулирования дорожного движения. Парковка здесь была просто самым настоящим кошмаром.

Следуя указаниям доктора Рассел, я въехала на территорию Руаял-Вик, облегчила свой кошелек на десять долларов и начала кружить в поисках места. Пришлось объехать стоянку раза три, пока я не заметила, как трогается одна из машин. Как только «Ауди» отъехала, я ловко заскочила на ее место, таким образом, избежав необходимости настраивать радиоприемник на частоту 88,5 FM, чтобы узнать последние новости о парковке. На часах было уже без пяти три.

Я порядком взмокла и совершенно вымоталась, пока добралась до кабинета доктора Рассел, На одном дыхании я стремительно преодолела улицу Дес-Пэн и стала метаться по комплексу в поисках нужной двери. Заморосил мелкий дождик, и моя челка безвольно приникла влажными прядями ко лбу. Когда Кэролайн Рассел увидела меня, на ее лице появилось такое выражение, словно она прикидывала, стоит ли со мной вообще о чем-нибудь разговаривать.

Я представилась. Она вышла из-за стола и протянула мне руку. Коротко подстриженные седые волосы, зачесанные набок. Хотя лицо испещрено глубокими морщинами, рукопожатие по силе не уступало мужскому. На вид ей пошел шестой десяток.

— Извините за опоздание. Найти вас оказалось не так-то просто. — Явное преуменьшение, подумала я.

— Да уж, это здание кого угодно собьет с толку. Пожалуйста, присаживайтесь, — предложила она по-английски, указав на стоящее напротив стола кресло.

— Даже и не подозревала, что здесь так все запутано, — пожаловалась я.

— О да! В МНИ ведется множество исследований в разных областях.

— Мне известно, что институт славится своими разработками, связанными с эпилепсией. — Я с облегчением сняла куртку.

— Да, в нашей больнице проводится больше операций эпилептическим больным, чем в любом другом центре в мире. Именно в нашем институте впервые использовали хирургическую технику корковой резекции. Вот уже более шестидесяти лет здесь проводятся томографические исследования функций мозга у страдающих эпилепсией. Собственно, эти изыскания и подготовили почву для таких видов современной томографии мозга, как МРИ и ПЭТ.

— Я слышала о магнитно-резонансной интроскопии, но что такое ПЭТ?

— Позитронная эмиссионная томография. Как и МРИ, данная техника используется для интроскопии структуры и физиологии мозга. Наш Центр томографии мозга имени Макконнелла считается одним из ведущих в этой области мировых учреждений.

— Чем еще вы занимаетесь?

— МНИ дало человечеству колоссальное количество передовых идей. Усовершенствование электроэнцефалографии, концепция фокальной и генерализованной эпилепсии, новые методы стереотаксической хирургии, существенный вклад в изучение биохимических процессов в нервной системе, локализация дистрофной скелетной мышцы. Могу продолжать до бесконечности.

Я не сомневалась, что уж кто-кто, а она могла. Доктор Рассел и не скрывала гордости за своего работодателя. Я заинтересованно кивала, хотя многие термины слышала впервые и поняла далеко не все.

Она откинулась назад и рассмеялась:

— Уверена, вы пришли сюда вовсе не за лекцией о деятельности «Нейро».

— Нет, хотя все равно весьма увлекательно. Жаль, что у меня так мало времени. Но я знаю, что и вы очень заняты, так что не хочу отрывать вас от работы больше, чем необходимо.

Я достала из сумки контейнер и протянула его Кэролайн Рассел. Она вопросительно взглянула на меня, затем открутила крышку и выложила имплантат на белый лист лежавшего на столе блокнота.

— Устаревший экземпляр, — произнесла она, переворачивая его кончиком карандаша. — Думаю, эту модель не выпускают уже несколько лет.

— Что это такое?

— Вентрикулярно-брюшинный шунт. Их имплантируют для лечения гидроцефалии.

— Гидроцефалии? — Я знала значение термина, но не ожидала услышать его в данной ситуации. Какие еще печальные подробности доведется мне раскопать об этом ребенке?

— Больше известно другое название, «водянка мозга», но оно не совсем точное, хотя и является буквальным переводом этого греческого слова. «Hydro» значит вода, a «cephalus» — голова. В участках мозга, которые называются желудочками, постоянно выделяется спинно-мозговая жидкость, или СМЖ. Обычно она проходит через четыре желудочка и дальше через мозг спускается по спинному мозгу. В конечном счете СМЖ растворяется в крови, благодаря чему количество жидкости и давление в желудочках остается в пределах допустимого.

— Но если оттока не происходит, жидкость будет накапливаться, в результате чего желудочки начнут расширяться и давить на близлежащие ткани.

— Да, именно так все и происходит. Гидроцефалия вызвана нарушением равновесия между количеством выделяемой СМЖ и тем, как она выходит из желудочков.

— И по мере того как СМЖ накапливается в желудочках, они расширяются и внутричерепное давление увеличивается.

— Вы уловили суть. Гидроцефалия может быть приобретенной или врожденной, но не следует путать врожденную болезнь с наследственной. Этот термин просто означает, что при рождении у ребенка уже наблюдалось заболевание.

— Я обнаружила этот шунт в черепе, на первый взгляд ничем не отличающемся от обычного. Разве признаком гидроцефалии не является увеличенный размер головы?

— Только у маленьких детей и лишь когда не лечится. Как вам известно, у детей постарше и у взрослых кости черепа уже сформированы.

— Что именно вызывает такое заболевание?

— Существует множество причин для недостаточного оттока СМЖ. Преждевременные роды подвергают младенца высокой степени риска. Также гидроцефалией страдают многие дети с расщеплением позвоночника.

— Расщепление позвоночника приводит к повреждению нервного канала?

— Да. Опасность грозит впервые четыре недели беременности — часто мать даже и не подозревает, что она беременна. Нервный канал зародыша, который впоследствии развивается в головной и спинной мозг и в позвоночный столб, перестает нормально формироваться, что приводит к различным степеням непоправимых повреждений.

— Как часто это случается?

— К сожалению, дефект очень распространен. По статистике, расщепление позвоночника наблюдается у каждого ребенка из тысячи рождающихся в Соединенных Штатах и почти у каждого младенца из семисот пятидесяти появившихся на свет в Канаде.

— Мы не обнаружили позвоночник, поэтому вряд ли удастся узнать, страдала ли моя юная леди расщеплением позвоночника.

Рассел кивнула в знак согласия, потом продолжила объяснение:

— Помимо расщепления позвоночника, существует множество других причин гидроцефалии. — Она начала загибать пальцы, перечисляя их: — Она может быть вызвана кровоизлиянием в мозг. Воспаление и остаточные явления в результате мозговой инфекции, например менингита, могут также закупорить проводящие пути нервной системы и воспрепятствовать оттоку СМЖ. Опухоль вызывает сдавливание и увеличение мозговых тканей, вследствие чего отток уменьшается. К этому приводят также и некоторые типы кисты. Кстати, гидроцефалия бывает и семейной.

— Она может передаваться по наследству?

— Да, хотя такие случаи редки.

— Так куда же помешают этот шунт?

— Нет никакого способа вылечить или предотвратить возникновение гидроцефалии. За последние сорок лет самым эффективным методом терапии являлось хирургическое введение шунта. Тот, который вы принесли, немногоустарел, но он в принципе мало, чем отличается от современных имплантатов. Большинство шунтов представляет собой всего-навсего гибкие трубки, вставляемые в желудочки, чтобы отклонить поток СМЖ. Они состоят из системы трубок с клапаном, предназначенным для контролирования скорости оттока и предупреждения обратного потока. Старые версии направляли скопившуюся СМЖ сначала в вену на шее, затем в правое предсердие. Они называются вентрикулярно-атриальные шунты, сокращенно ВА. Некоторые разновидности ВА применяются до сих пор, но есть ряд осложнений, связанных с их использованием, включая инфекцию и, пусть и редко, сердечную недостаточность вследствие закупорки кровеносных сосудов в легких частичками кровяных сгустков, отделившихся от наконечника катетера шунта. Современные шунты направляют СМЖ в брюшную полость. Они называются ВБ-имплантатами. — Она указала на устройство, изъятое мной из черепа. — Здесь мы имеем дело с ВБ-шунтом. У живого пациента вы бы могли нащупать сквозь кожу конец трубки, идущей над ребрами. Данная часть имплантата отсутствует.

Я молча ждала продолжения.

— Брюшная полость обширна и обычно может принять любое количество жидкости, поставляемой шунтом. Еще одно преимущество отклонения СМЖ в брюшной отдел заключается в том, что ритмичные сокращения кишечных органов перемещают наконечник катетера. Благодаря движению снижается вероятность его закупорки или проникновения в ткань.

— Когда именно следует вживлять имплантаты?

— Сразу же, как поставлен диагноз. Девяносто сантиметров трубки уже можно разместить в животе новорожденного. По мере взросления трубка раскручивается в соответствии с увеличившейся длиной туловища.

— Я заметила небольшое отверстие в черепе рядом с затылочно-височной областью.

— Это след трепанационного сверла. Отверстие просверливают во время хирургического вмешательства, чтобы ввести верхний наконечник шунта в мозг. Обычно операция проводится за волосами, на макушке, за ухом или же на затылке.

Кэролайн Рассел посмотрела на круглые металлические часы, стоявшие на столе, затем повернулась ко мне. У меня еще была куча вопросов по поводу того, какие трудности связаны с гидроцефалией, но я поняла, что мое время истекло. Дальше я справлюсь сама.

Пока я забирала куртку, доктор Рассел взяла коробку, в которой лежал шунт, и осторожно поместила имплантат на место. Мы поднялись одновременно, и я поблагодарила доктора Рассел за помощь.

— У вас уже есть какие-нибудь мысли о том, кто ваша юная леди? — поинтересовалась она.

— Пока нет.

— Если хотите, я пошлю вам что-нибудь почитать на тему гидроцефалии. Существует ряд связанных с этим заболеванием осложнений, информация о которых может вам пригодиться.

— Да, было бы замечательно. Спасибо.

Глава 12

Я вышла из комплекса «Нейро» и направилась прямиком в штаб-квартиру «росомах» на второе оперативное совещание, проводимое Роем для сотрудников. Все уже давно собрались и слушали доклад, поэтому я тихонько проскользнула на задний ряд, все еще обдумывая информацию, полученную от Кэролайн Рассел. Наш разговор дал ответы на многие вопросы, зато появились новые.

Как именно гидроцефалия повлияла на мою незнакомку? Была ли она болезненной? Инвалидом? Умственно отсталой?

Как случилось, что подросток с подобным заболеванием оказался закопанным рядом с байкерским притоном? По собственной ли воле она связалась с ними или же является еще одной невинной жертвой вроде Эмили-Энн Туссен?

В этот раз Рой воспользовался диапроектором, и экран заполнил какой-то список. Я заставила себя сосредоточиться.

— Все противозаконные мотоциклетные клубы имеют ряд общих черт. Большая часть таких сообществ организована по принципу «Ангелов Ада». Мы потом вернемся к этому вопросу и рассмотрим структуру более подробно. Во всех клубах производится тщательный отбор среди желающих стать их членами. «Кандидаты» непременно должны доказать, что они достойны чести носить цвета клуба.

Рой указал на следующий пункт в списке.

— Цвета, иначе нашивки клуба, являются самым ценным владением члена клуба. Однако не все удостаиваются такой чести. Люди, полезные для группировки, считаются младшими членами, не пользующимися всей полнотой прав настоящего членства. Криминальная деятельность представляет собой самый важный аспект функционирования мотоклуба. В каждом клубе установлен ряд негласных правил, которые разрешают применение насилия ради интересов клуба и его членов. На широкую ногу поставлен сбор информации, слежка за другими группировками и сотрудниками правоохранительных органов.

Рой ткнул ручкой в последний пункт.

— Мотоклуб, часто сильно укрепленный и напичканный новейшей техникой, является местом проведения клубных мероприятий.

Я вспомнила о пристанище «Гадюк» в Сен-Базиле и задумалась над тем, на каких таких мероприятиях требовалось присутствие шестнадцатилетней девочки, страдающей гидроцефалией.

Рой убрал диапозитив и положил на его место следующий: изображение дерева под заголовком «Политическая структура ПМК. Федеральный уровень».

Он объяснил иерархию, начав с основания:

— Основным элементом структуры ПМК является отделение, или чаптер. Любой независимый противозаконный мотоциклетный клуб становится частью крупной организации вроде «Ангелов Ада» только после того, как его устав утверждается на голосовании членов федеральной организации. Это довольно долгий процесс, его детали мы обсудим позже, если останется время.

Каждое отделение действует в ограниченном районе с четко установленными границами и сохраняет определенную степень автономии, но, тем не менее, должно функционировать в соответствии с правилами, установленными организацией. Такие правила, в форме устава либо закона, четко разграничивают права и обязанности полноправных членов и остальных участников группировки.

Рой вставил в проектор новый диапозитив. Диаграмма называлась «Политическая структура ПМК. Отделение».

— В каждом отделении есть свой собственный орган управления, или, другими словами, орган исполнительной власти, избираемый его членами. Обычно он состоит из президента, вице-президента, секретаря-казначея и начальника службы безопасности. На этих парней возлагается ответственность за поддержание порядка внутри группировки и сохранение мира с другими бандами.

— Думаю, никому из наших местных дебилов в этом году не войти в число возможных кандидатов на получение Нобелевской премии мира. — Курицек, как всегда, был в форме.

Рой взмахом руки остановил раздавшиеся смешки.

— Есть также выборная должность Дорожного Капитана, осуществляющего руководство во время мотоциклетных пробегов. Существуют еще рядовые члены…

— Он имеет в виду самых вонючих отморозков. — Курицек зажал нос, словно почувствовал сильный неприятный запах.

— …которые имеют право голоса при обсуждении важных для группы вопросов, но окончательное решение принимает только президент. Некоторые из больших клубов также имеют собственного офицера контрразведки, в чьи обязанности входит постоянное обновление информации о конкурентах, журналистах, адвокатах, судьях, влиятельных чиновниках, свидетелях и, конечно же, о вашем покорном слуге и о его сослуживцах. — Рой взмахом руки указал на присутствующих.

— Какого рода информацию?

— Личная, финансовая, данные о членах семьи, подружках, приятелях, телефонные номера, даты рождения, адреса, описания машин и их номерные знаки, места работы, повседневные привычки — эти парни достанут о вас какую угодно информацию. Рядом с их коллекцией фотографий архив Национальной портретной галереи выглядит довольно блекло. Например, досье потенциальной жертвы может включать в себя советы, где лучше всего ее убить.

— Merde!

— Да уж, дерьмо так дерьмо!

— Внизу иерархии находятся кандидаты, новички-подручные и женщины. — Рой указал на пункт, гласивший: «Члены клуба с испытательным сроком». — «Кандидат», или «выдвиженец», назначается одним из полноправных членов. В его обязанности входит вся грязная работа в клубе и во время пробегов. «Кандидаты» не вправе голосовать и лишены привилегии ходить в «церковь».

— Церковь? — Сегодня следователь с конским хвостом вдел в ухо серебряную серьгу в виде черепа.

— Обязательные еженедельные совещания членов клуба.

— Сколько времени требуется, чтобы получить право вступить в клуб?

— Испытательный срок в среднем продолжается от шести месяцев до года. «Кандидатов» легко отличить от полноправных членов, так как они носят только нижнюю часть рокерской нашивки.

— Благодаря которой можно установить, к какой конкретно группировке принадлежит «выдвиженец».

— Cest ca. В руководствах, которые я вам дал, несколько страниц посвящено классификации нашивок разных клубов. Некоторые из них являются настоящими произведениями искусства.

Ручка Роя переместилась левее, к графе под названием «Сочувствующие».

— За новичка-подручного также должен ручаться один из полноправных членов. Некоторые впоследствии переходят в разряд «кандидатов», а есть и такие, кому подобное повышение не светит никогда. Подручные выполняют всякого рода черную работу и выступают в качестве группы поддержки в обществе. Их и близко не подпускают к делам клуба.

Справа, у самого края, виднелись две графы, отходящие от одной общей, помеченной «Женщины-подручные».

— Женщины находятся в самом низу иерархической лестницы и подразделяются на две категории. Первых называют «дамочками», к их числу относятся жены, гражданские или законные, они неприкосновенны для остальных членов группировки, если только не будет обоюдного соглашения. Клубные «девочки», или «подстилки», — совсем другое дело. Как бы выразиться получше? — Он пожал плечами. — Скажем, они общаются со всеми.

— Участливые дамочки, и все. — Опять Курицек.

— Причем очень. «Девочки» доступны любому носящему цвета клуба. И, несмотря на то что «дамочки» пользуются определенной долей покровительства, не сомневайтесь, в противозаконных мотоциклетных группировках заправляют всем мужчины-шовинисты. Женщины покупаются, продаются и обмениваются, как и любой товар.

— Представление байкера о феминистском движении ограничивается лишь желанием снять с женщины оковы, после того как он закончит с ней свои дела. А можно и не снимать, — заметил Курицек.

— Довольно точно. Несомненно, одно — женщин используют и жестоко с ними обращаются.

— Как именно используют? — спросила я.

— Помимо сексуальных услуг, присутствует то, что мы могли бы назвать отчислением доли заработной платы. Они вовлекают женщин в занятия экзотическими танцами, сбыт спиртного, торговлю наркотиками на улицах и проституцию, а также прибирают к рукам выручку. Одна уличная проститутка из Галифакса утверждала, что ей приходилось отдавать сорок процентов заработка «Ангелам Ада», которые подбирали ей клиентов.

— Как они находят таких женщин? — Я почувствовала, как от напряжения все мышцы в животе свело судорогой.

— Как обычно. Подбирают в барах, на дороге. Часто этим девушкам просто некуда больше податься.

— Не хочешь прокатиться на моем «харлее», лапочка? — снова встрял Курицек.

Я вспомнила череп и шунт.

— Как ни странно, желающих всегда хоть отбавляй, — продолжал Рой. — Но не поймите меня неправильно. В то время как многих подвергают унижениям и держат против их воли, немало есть и таких особ женского пола, которые с удовольствием принимают подобный стиль жизни. Настоящие мачо, наркотики, алкоголь, пушки и экстремальный секс. Бурная прогулка по жизни, и они радостно приветствуют такую возможность повеселиться. Эти женщины также предлагают свои услуги и на других поприщах, не обязательно в сексуальной или экономической сферах. Часто они перевозят тайком наркотики или оружие, а также они очень хороши в аварийных ситуациях, когда случается полицейская облава. Из некоторых получаются весьма эффективные шпионы. Они устраиваются на работу в правительственные учреждения, телефонные компании, архивы и любые другие места, где получают доступ к полезным для группировки сведениям. Некоторые дамочки являются владельцами оружия, потому что их парням это запрещено, или какой-нибудь собственности, зарегистрированной на их имя, чтобы обезопасить капиталы своих дружков от конфискации.

Рой бросил быстрый взгляд на часы.

— Думаю, на этой ноте мы и закончим. Среди нас есть парни из КУМа, которые только что присоединились к нам, поэтому, скорее всего нам придется встретиться еще раз.

КУМ. «Комюнотэ урбэн де Монреаль» — полиция города Монреаля. Интересно, почему Клодель не почтил своим присутствием сегодняшнюю встречу?

— Если ни у кого нет возражений, тогда я сообщу дату следующего заседания.

По пути в лабораторию мои мысли снова вернулись к подростку из Сен-Базиля и объяснениям доктора Рассел. Могло ли случиться так, что девочка оказалась жертвой одного из безумных байкеров? Ее случай задел меня за живое, и я в который раз уже попыталась соединить в общую картину всю имеющуюся информацию.

Она умерла в юном возрасте, уже простившись с детством, но, еще не став женщиной. Найденные останки никак не отвечали на вопрос о причинах ее смерти, но они давали подсказки о том, как она жила. Гидроцефалия, вероятно, поможет опознать ее.

Давно зажившее отверстие от сверла давало основания предположить, что шунт девушке ввели некоторое время назад. Как она к нему относилась, ненавидела ли его? Может, по ночам, лежа в кровати, она пыталась нащупать сквозь кожу трубку, извивающуюся внутри ее тела? Досаждали ли ей другие физические осложнения? Ее унижали ровесники? Или же она считалась лучшей ученицей в классе? Ее исключили из школы за неуспеваемость или она сама ушла? Удастся ли нам обнаружить медицинские отчеты, которые помогут установить владелицу черепа?

В отличие от многих моих безымянных мертвецов у меня не имелось ни малейшей зацепки относительно того, кто она. Та девушка. Вот как я мысленно называла ее. Та девушка из ямы в резиденции «Гадюк».

Почему ее закопали так близко от байкерского клуба? Имела ли ее смерть какое-нибудь отношение к убийствам Гейтли и Мартино? Или бедняжка оказалась просто очередной жертвой традиционной байкерской жестокости, направленной против женщин? Может, ее убили, чтобы избавиться от свидетеля грязных делишек? Или она всего лишь очутилась не в том месте, не в то время, как и малышка Эмили-Энн?

Прокладывая путь через запруженную машинами улицу, я снова почувствовала боль и дикую злость. Боль за эту рано оборвавшуюся жизнь, ярость на бессердечие тех, кто подрубил на корню столь юное существо.

А еще я вспомнила Эндрю Райана, с его небесно-голубыми глазами и обжигающей силой характера. Даже один только его запах обычно наполнял мою душу необыкновенным счастьем. Как я могла не заметить темную сторону его натуры, не заподозрить о двойной жизни? Неужели он и впрямь был таким? Мой разум твердил, что да. Бертран поклялся, что обвинения заслуженны. Тогда почему мое сердце отказывается смириться с фактами?

Мысли беспорядочно разбежались. Заныла шея, левый глаз начал подрагивать.

Я свернула на улицу Партенэ и припарковалась в свободном месте. Затем откинулась на спинку и решила сделать перерыв. Мне требовалась временная передышка, чтобы собраться с мыслями.

Сейчас я расскажу Клоделю все, что узнала, а потом целую неделю никаких костей и бесплодных размышлений о Райане. Я только и буду что внимательно изучать руководство Роя, посвященное байкерам. Стану читать, делать покупки и схожу на вечеринку Изабель. Но когда наступит понедельник, я дам себе вторую клятву. Я продолжу поиск убийц Эмили-Энн, а также обязательно выясню имя той девушки из ямы.

Глава 13

Домой я приехала только в начале восьмого.

В лаборатории я сначала надежно разместила кости и шунт, затем позвонила Клоделю и подробно пересказала все, что узнала от доктора Рассел. Мы решили, что я займусь изучением всех дел за последние десять лет, по которым проходят неполные скелеты. Он же будет продолжать работать над списком пропавших девушек. Если ни одному из нас не удастся ничего обнаружить к концу рабочего дня в понедельник, мы направим запрос в ИЦКП. Если и там не получится, пошлем запрос южнее, в НКИЦ.

Весьма смахивало на самый настоящий план.

Переодевшись и на ходу поболтав с Берди, я пешком дошла до улицы Маккея, с трудом дотащилась до спортзала на верхнем этаже одного из зданий и около часа занималась. Потом купила в мясной лавке жареную курицу и запаслась изрядным количеством овощей и фруктов.

Вернувшись, домой, приготовила в микроволновке зеленые бобы и разделала курицу, припрятав половину в холодильник на субботний обед. Потом вытащила бутылку «Пигги парк» с соусом для барбекю от Мориса.

Монреаль воистину воплощение «шведского стола», пристанище всевозможных ресторанов, в которых предлагаются изысканные блюда со всего мира. Китайская кухня. Немецкая. Тайская. Мексиканская. Ливанская. Здесь можно отведать блюда любой этнической группы. Никакой другой город на свете не сравнится с Монреалем, если вам надо перекусить в обеденный перерыв или у вас запланирован основательный ужин, отвечающий запросам любого гурмана. В этом отношении у Монреаля только один недостаток: искусство барбекю ему неизвестно.

То, что в Квебеке называют соусом барбекю, представляет собой неаппетитную коричневую подливку, по вкусу и запаху больше напоминающую окись углерода. Человек настойчивый, если ему повезет, еще может найти довольно приличную техасскую разновидность на основе томатов, но тот соус на уксусно-горчичной основе, который делают на востоке Каролины, является самым настоящим деликатесом, и я вынуждена всякий раз привозить его с собой. Мои монреальские друзья, увидев впервые это золотистое чудодейственное зелье, скептически отнеслись к моим восторгам. Но, попробовав раз, сами попались на крючок.

Я налила соус от Мориса в небольшую чашку, отнесла всю еду в гостиную и поужинала перед телевизором. В девять часов я еще могла сказать, что мой выходной удался на славу. Самое трудное решение, принятое мной за вечер, касалось спортивной лояльности. Хотя сегодня «Кабз» играли против «Брэйвз», я предпочла посмотреть матч НБА из серии «плей-офф» и от всей души порадовалась победе «Хорнетс», обыгравших «Нике» со счетом 102:87.

Берди забеспокоился, почуяв запах курицы, но все же держался на расстоянии, опасаясь попасть под горячую руку. Вечер он провел в другом конце комнаты, положив мордочку на лапы, и всякий раз, когда я одобрительными воплями поддерживала свою команду, широко распахивал глаза. В одиннадцать часов он пошел за мной в спальню, где долго не мог найти себе места, пока, наконец, не устроился в ногах. Через несколько минут мы оба уже крепко спали.

Разбудил меня звонок в дверь. Точнее, чириканье. Когда посетитель желает попасть внутрь здания, система начинает щебетать, как страдающий икотой воробей.

За окном царила предрассветная мгла, на часах светилось восемь пятнадцать. Верди и след простыл. Я откинула одеяло и схватила халат.

Когда я, спотыкаясь, добрела до прихожей, на экране монитора виднелся огромный зеленый глаз. Испугавшись, я прижала руку к сердцу и невольно попятилась от монитора.

Чир-рр-ри-ккк!

Глаз скрылся из виду, и на его месте возникло лицо моего племянника. Он корчил рожицы в камеру, мотал головой из стороны в сторону и растягивал пальцами краешки рта.

Я нажала на кнопку, впуская его. Верди потерся о мои ноги, затем умоляюще посмотрел вверх своими круглыми желтыми глазищами.

Кит появился из-за угла: большая спортивная сумка в одной руке, коричневый бумажный пакет в другой, на каждом плече по рюкзаку. На голове у него лихо восседала разноцветная вязаная шапка, навевающая ассоциации с Гватемалой.

— Тетечка Темпе, — пророкотал он с техасским акцентом, слегка растягивая слова.

— Тсс-с. — Я приложила палец к губам. — Сейчас субботнее утро.

Я отступила назад и распахнула дверь. Он прошмыгнул внутрь, и я почувствовала идущий от него запах лесного дыма, плесени и чего-то вроде мухоморов или мха.

Кит сбросил сумку и пакеты, а потом пылко сжал меня в объятиях. Когда он, наконец, соизволил отпустить меня и стащил шапку, его волосы торчали во все стороны, как у Эдварда Руки-Ножницы.

— Рад видеть тебя, тетечка.

— И что все это значит? — протянула я, пряча волосы за уши.

Кит протянул мне бумажный пакет.

— Небольшой подарочек из вод Вермонта. — Тут он заметил Берди. — Приветик, Берд. Как поживаешь, приятель? Мой кот стремительно рванул в поисках укрытия в спальню. Я оглядела пустой холл.

— Говард с тобой?

— Не-а. Он направил свой почтенный зад на юг.

— Гм? — Закрывая дверь, я уже начала смутно понимать.

— Да, мэм. Ему надо уладить кое-какие дела. Но я планирую зависнуть на некоторое время у тебя. Правда, клево придумал?

— Конечно, Кит. Просто великолепная идея! — На некоторое время? Я окинула взглядом гору его вещей и вспомнила последний визит его матери. Моя сестра Гарри приехала на пятидневную конференцию и в конечном счете прожила у меня несколько недель.

— Но сейчас я совершенно без сил. Ты не против, если я приму душ и посплю немного? Мы сняли лагерь в такую рань, когда даже солнце и не думало вставать.

— Спи сколько угодно. А потом я хочу услышать о твоей поездке. — «И тебе определенно не мешает помыться», — подумала я.

Я достала полотенца и показала Киту комнату для гостей. Потом натянула джинсы и хлопчатобумажную рубашку и отправилась в соседнюю depanneur,^[65] чтобы купить свежий выпуск «Газетт». Вернувшись, я обнаружила на полу ванной небрежно брошенные мокрые полотенца, а дверь в мою спальню оказалась закрытой.

Я прошла на кухню и понюхала пакет Кита. Несомненно, рыба. Засунув ее в еще один полиэтиленовый пакет, я положила сверток в холодильник в ожидании дальнейших инструкций. Потом приготовила кофе и уселась с газетой в столовой.

Именно в ту минуту и сошли на нет мои спокойные выходные.

ПОХОРОННЫЙ КОЛОКОЛ ЗВОНИТ В СТО ДВАДЦАТЫЙ РАЗ: ОПОЗНАНЫ ТЕЛА ЕЩЕ ДВУХ БАЙКЕРОВ.

Репортаж размещался на третьей странице в разделе передовиц. Конечно же, я была готова к тому, что пресса отреагирует на нашу находку. Но чего я не ожидала, так это фотографии. Изображение вышло нечеткое, снимок делали на удаленном расстоянии с мощным объективом, но лицо вполне можно было узнать.

Я стояла на коленях у края могилы с черепом в руке. Как обычно, сопроводительная надпись под фотографией гласила, что я «…американский судебный антрополог, работающий в судебно-медицинской лаборатории».

Снимок получился таким размытым, что я не поняла, был ли он сделан у резиденции «Гадюк» или журналисты нашли какое-нибудь старое фото в архивах, с другого следственного эксперимента. Моя рабочая одежда и снаряжение почти всегда одни и те же на каждых раскопках. На заднем фоне не было ничего, что могло бы помочь установить точное место.

К статье прилагалось еще три фотографии: стандартные снимки жертв и вид резиденции «Гадюк» с фасада. В ней говорилось об эксгумации трупов Гейтли и Мартино и во всех подробностях пересказывалась история с их исчезновением. Также приводился краткий обзор байкерских войн и объяснение исправленного подсчета трупов.

Ладно. Возможно, эти факты просочились через официальные каналы. Но следующие строки повергли меня в оцепенение.

Автор статьи пустился в рассуждения о таинственной третьей жертве, точно описывая частичные останки, обнаруженные в третьем захоронении. В завершение он заявил, что имя девушки до сих пор остается загадкой.

Как, черт побери, им удалось пронюхать об этом?

Я почувствовала, как на меня накатывает тревога. Хотя меня саму совершенно не трогает внимание средств массовой информации, мне становится чрезвычайно не по себе, когда под угрозой риска оказывается одно из моих дел. Кто снабдил журналистов информацией?

Я сделала глубокий, долгий вдох и встала, чтобы подогреть уже остывший кофе.

Так, спокойно. Кто-то проговорился. Ну и что с того?

А то, что такого не должно было случиться.

Я нажала кнопку быстрого подогрева на микроволновке.

Верно. Но как именно это может сказаться на расследовании?

Я погрузилась в размышления.

Зазвучал сигнал, и я достала свою чашку.

Нет. На самом деле такая статья может оказаться весьма кстати. Кто-нибудь заявит о пропаже и назовет имя.

Так что вреда не причинено никакого. Но исходило ли решение об утечке информации от официальных лиц? Скорее всего, не исходило, я бы знала.

Очевидно, кто-то проболтался прессе и поступил непозволительно. Кто, кроме меня, знал о найденной девочке? Куикуотер? Клодель? Один из криминалистов? Лабораторный техник? Или же доктор Рассел?

Но ты же ведь не собираешься вычислять имя источника именно в эти выходные?

Снова не поспоришь.

Полная решимости разобраться с этим вопросом в понедельник, я заставила себя вернуться мыслями к чтению и покупкам. И к вечеринке у Изабель.

Кит!

Ох ты, я совсем о нем забыла.

Я направилась к телефону и набрала номер Изабель.

— Bonjour!

— Это я, Изабель.

— Темпе, даже и не вздумай отказаться! — Из трубки до меня доносились звуки «Весны священной», и я поняла, что она готовит. Изабель всегда кухарничает под музыку Стравинского.

— Знаешь, кое-что случилось…

— Единственным оправданием, которое я приму сегодня, будет роковое падение с небоскреба. И причем твое.

— Сегодня утром объявился мой племянник. Кит решительно настроен, пожить со мной некоторое время.

— Что?

— Не совсем правильно будет оставить Кита в одиночестве в его первый день здесь.

— Ну, конечно же, нет. Ты приведешь его с собой сегодня вечером.

— Ему девятнадцать.

— Extraordinaire! Бесподобно! Полагаю, мне тоже когда-то было столько. Думаю, в шестидесятые годы. Мне пришлось пройти испытание шестидесятыми, чтобы перекочевать в семидесятые. Помню, я тогда еще принимала ЛСД, а мой гардероб был забит невероятным количеством странных нарядов. Жду вас с молодым человеком в семь тридцать.

Я сказала, что мы придем, и повесила трубку.

Хорошо. Теперь мне предстояло убедить племянника провести субботний вечер в компании пожилых людей, поглощающих бараньи отбивные и улитки.

Как выяснилось, это оказалось нетрудно. Кит выполз из спальни в пятнадцать минут четвертого, взъерошенный и ужасно голодный. Расправившись с остатками курицы, он поинтересовался, можно ли ему постирать. Стоило мне только упомянуть о приглашении на ужин, как он тотчас же согласился.

Я решила, что обязательно позвоню Гарри. Радостный настрой Кита внушал мне сильные подозрения, потому что моя дочь Кэти в подростковом возрасте вела себя несколько по-другому. Но Кит не знал города, и, возможно, ему просто больше негде было зависнуть.

Оставшееся время я провела за работой: дописала рекомендательное письмо одному из своих студентов, навела порядок в спальне и объяснила племяннику, что каким средством следует стирать. Около шести часов сбегала в магазин, вернувшись с бутылкой вина и небольшим букетом цветов.

Изабель обитает на Иль-де-Сер — небольшом островке, омываемом рекой Святого Лаврентия. На протяжении нескольких поколений он принадлежал серым монахиням, но недавно этот район облюбовали представители яппи. Смешанное сообщество, где кондоминиумы, городские дома, частные особняки и многоэтажные жилые здания изящно сочетаются с теннисными клубами, торговыми рядами, велосипедными дорожками и аккуратными, ухоженными лужайками. Остров соединяется с южным прибрежным районом мостом Шамплейна, а в Монреаль можно попасть по двум другим мостам меньшего размера.

Квартира Изабель находится на последнем этаже жилого комплекса, состоящего из двух зданий, в крайнем северном конце. После третьего неудавшегося брака она подписала бумаги о разводе, продала свой дом и все его содержимое, а затем отправилась на девственный Иль-де-Сер. С собой она захватила только свои бесценные диски и груду фотоальбомов.

Стремясь коренным образом все изменить в соответствии с ее вновь приобретенным «Какого черта, почему бы и нет?» взглядом на жизнь, Изабель остановила выбор на теме сафари. Ее декоратор смешал натуральные материалы, выглядевшие так, словно они получили одобрение Всемирного фонда дикой природы, с искусственными леопардовыми и тигровыми шкурами. Стены были увешаны изображениями животных, а на стеклянном кофейном столике с ножками, напоминающими ноги слона, были расставлены многочисленные африканские резные фигурки. Огромных размеров кровать в комнате хозяйки скрывал балдахин из противомоскитной сетки.

Кит казался весьма довольным или, по крайней мере, усиленно делал вид, что ему интересно. Изабель провела нас по квартире, а он задавал вопрос за вопросом о происхождении каждого из ее приобретений. Я сомневалась, что его заинтересованность не была напускной, но мне понравилось, что у парня хватило сообразительности проявить внимание к таким вещам.

Меня же очаровал не дизайн, а открывавшийся из квартиры вид. Один из гостей задерживался, так что, после того как мы с Китом решили вопрос о выпивке и познакомились с остальными приглашенными, я вышла на балкон, чтобы рассмотреть все получше.

Накрапывал мелкий дождик, небо над рекой искрилось всеми, какие только можно вообразить, цветами. Над зданиями неясно вырисовывались очертания горы, массивной и черной. Я даже различила огоньки на кресте на одном из ее склонов.

Я услышала, как раздался звонок в дверь, а затем Изабель позвала меня. Бросив прощальный взгляд, я зашла внутрь.

Последний из приглашенных только что прибыл и как раз передавал свое пальто Изабель. Увидев его лицо, я буквально раскрыла рот от удивления.

Глава 14

— Вы!

И это была далеко не единственная из моих «находчивых» реплик по поводу нового гостя. Я метнула в сторону Изабель взгляд из серии «я еще с тобой разберусь, подруга», который она попросту проигнорировала.

— Oui. Ты удивлена, Темпе? — Она выдала лучезарную улыбку. — Я решила, что вам не помешало бы встретиться в неформальной обстановке. И теперь я официально представлю вас друг другу.

Журналист протянул руку. На сей раз, он не держал микрофон, а во взгляде читалось искреннее расположение, а не то ошеломление, которое мне запомнилось во время нашей последней встречи у ворот мотоклуба «Гадюк».

— Темпе, позволь представить тебе Лайла Криза. Уверена, ты уже не раз видела Лайла в теленовостях.

Теперь я его вспомнила. Криз работал следственным репортером на Канадском телевидении.

— Лайл, знаю, нет нужды называть тебе имя доктора Бреннан. Мы зовем ее Темпе. Произносится именно так, с протяжным «е» на конце. Обычно это вызывает некоторые трудности при первом знакомстве.

Я позволила Кризу пожать мне руку. Затем он наклонился и поцеловал меня сначала в правую, а потом и в левую щеку в традиционной манере жителя Квебека. Я отстранилась и пробормотала нечто невнятное, надеясь, что он сочтет мое поведение хотя и прохладным, но вежливым.

Изабель познакомила Криза с остальными гостями, и он принялся пожимать руки мужчинам и целовать дам. Затем она подняла бокал с шампанским и посмотрела на Кита.

— Полагаю, в знак уважения к этому красивому юному техасцу сегодня нам всем следует попрактиковаться в английском.

Все охотно поддержали предложение Изабель и отпили из бокалов. Кит, казалось, чрезвычайно обрадовался подобному вниманию и наконец-то расслабился.

— Помочь тебе с ужином? — поинтересовалась я на английском, который после живой французской речи показался мне несколько холодным. Мне хотелось остаться с Изабель наедине, чтобы выложить все, что я думаю по поводу ее сюрприза.

— Нет-нет, все уже готово. Пожалуйста, пойдемте к столу. Рядом с каждой тарелкой стоят карточки с именами.

Черт!

Изабель ретировалась на кухню, в то время как все мы собрались вокруг стола, чтобы выяснить, каким образом нас разместила хозяйка. Как я и предполагала, мы с Кризом оказались соседями. Кит сидел справа от меня.

Нас было семь человек вместе с Изабель. Место по другую сторону от Кита занимал пожилой актер. Мне уже доводилось встречаться с ним прежде, но я забыла имя и не расслышала его, когда нас представляли. Двух других гостей я не знала. Выяснилось, что они супруги, жена занималась продажей антиквариата, муж был кинопродюсером.

Пока Изабель курсировала с блюдами между гостиной и кухней, мы завели общую беседу. Актер только что закончил играть в «Гамлете» совместной польско-французской постановки, в театре «Зеленый занавес». Криз рассказал о своем недавнем задании. В репортаже велась речь о шестнадцатилетнем хакере, который взломал компьютерную систему сухопутных войск США и сразу же позвонил в Королевскую канадскую конную полицию, чтобы его арестовали.

— Мальчишка жаждал обрести всеобщее признание, — сказал актер.

— Тогда ему следовало бы податься в футбол, — предложил мой племянник.

Неплохо, Кит.

— А чем вы двое занимались? — обратилась Изабель к супругам, пока обходила гостей и наливала вино.

Очередь дошла до Кита, она помедлила и взглянула на меня. Я кивнула. Какого черта! В Квебеке он на вполне законных основаниях, а машину поведу я. Кит с энтузиазмом поддержал меня.

Продюсера звали Клод-Анри Брот. Он только что вернулся с трехмесячных съемок в Ирландии. Его жена, Мари-Клер, управляла антикварным магазинчиком в Старом Монреале и проводила все свободное время, скупая старинные вещи в Провансе. Она пустилась в сбивчивые рассуждения о королях Арелата, об Анжуйской династии и упомянула не меньше десятка Людовиков с описанием того, какой именно вклад внес каждый из них в изготовление мебели. Занявшись телятиной, я украдкой рассматривала Лайла Криза. Прическа и зубы безупречны, стрелки на брюках такие же отутюженные, как и в нашу последнюю встречу. Я заметила у него лишь один-единственный изъян: на воротничке Криза виднелась россыпь перхоти.

Он оказался превосходным слушателем. Не сводил глаз с Мари-Клер и время от времени столь заинтересованно кивал, словно в мире не существовало более важных вопросов, чем эстетика различных материалов и отделка шкафов.

Стоило только Мари-Клер замолчать, чтобы перевести дыхание, как тотчас же к беседе присоединилась Изабель, меняя направление разговора, как авиационный диспетчер, на экране которого одновременно высвечивается несколько рейсов. И хотя я вынуждена была признать, что ей нет равных в поддержании курса, мне не совсем понравилась выбранная тема.

— Темпе как раз работает над этими ужасными убийствами, в которых замешаны мотоциклетные банды. Может, расскажешь нам что-нибудь о них?

— Байкеры? — уточнил Клод-Анри.

— Да. — Больше всего на свете мне хотелось испепелить своим взглядом Изабель, но я сдержалась, решив, что подобное поведение покажется неприличным. Также я бы не отказалась слегка придушить ее, но сделать так — значило совершить еще большую неучтивость.

— Вы были там, когда обнаружили то, о чем написали сегодняшние газеты?

— Да. Но, как прекрасно известно, Изабель, — я одарила ее ледяным взглядом, — я не вправе…

— Какие у тебя там дела с байкерами, тетя Темпе?

Кит не проявлял никакого интереса к разговору и думал о чем-то своем во время лекции по отделке мебели, но встрепенулся, когда была затронута эта неприятная для меня тема.

— Ты же знаешь, что я работаю в судебно-медицинской лаборатории.

Он кивнул.

— На прошлой неделе директор попросил меня заняться несколькими убитыми. — Я ни словом не обмолвилась о сотрудничестве с оперативным управлением «Росомаха».

— Сколько именно трупов у тебя на руках?

— Достаточно.

— Больше, чем участников «Би Джиз»? — не отступал он.

— Пять.

— Пять человек прикончили всего лишь за одну неделю? — Глаза Кита округлились. Все остальные отнеслись к этой цифре спокойно.

— Двоих убили еще в 1987 году. Мы обнаружили их тела только на этой неделе.

— Как раз об этом я и читал, — сказал Клод-Анри, направив вилку на меня. — Cest ca. Именно вы были на фотографии.

— А кто остальные? — не отставал Кит.

Теперь у меня появилось сильное желание придушить еще и племянника.

— Двое погибли в результате взрыва бомбы. И одна маленькая девочка была случайно убита в перестрелке.

— Mon Dieu! — воскликнула Мари-Клер, забыв о нашей договоренности говорить только по-английски.

Я потянулась к бокалу с перье, отчаянно желая переключить внимание присутствующих на Мари-Клер и, выискивая брешь в разговоре, чтобы вставить вопрос о напыщенном интерьере эпохи Возрождения.

— А вы принимаете в расчет ту молодую женщину, чьи кости нашли в Сен-Базиль-ле-Гранд?

Я повернулась в сторону Криза, услышав вопрос. Хотя его голос звучал обыденно, в глазах вспыхнул огонек, который я прежде не видела. Если он питает надежды на материал для следующего репортажа, от меня он его не получит.

— Нет.

— Вы установили ее личность? — Он потянулся за своим бокалом, сделав вид, что ответ его нисколько не интересует.

— Нет.

— О ком вы говорите? — спросил Кит.

— Недалеко от могилы тех двух байкеров мы также обнаружили другие кости. Удалось установить, что они принадлежат молодой женщине, но мы пока не знаем, кто она и что ее связываете «Гадюками». Вполне возможно, что ее захоронение датируется более ранним числом, чем они вступили в права собственности.

— Вы тоже так считаете? — изогнул бровь Криз.

— Не знаю.

— А кто такие «Гадюки»?

Я почти изменила свое мнение относительно умения моего племянника вести себя в обществе.

— Марионеточный клуб «Ангелов Ада».

— Ни фига себе!

— Так и есть. Именно они и их собратья по мотоциклам несут ответственность за смерть почти ста двадцати человек, погибших в нашей провинции за последние пять лет. Одному Богу известно, сколько еще людей пропали без вести по их вине.

— Байкеры убивают друг друга?

— Да. Ведется беспощадная борьба за контроль над торговлей наркотиками.

— А почему бы просто не позволить им истребить друг друга? — спросил актер. — Считать их разборки некой формой психопатической саморегуляции?

— Да потому, что невинные люди, такие как Эмили-Энн Туссен, всего девяти лет от роду, оказываются под перекрестным огнем!

— Возможно, еще и эта другая девушка?

— Вполне может быть, Кит.

— Высчитаете, вам удастся доказать их причастность? — поинтересовался Криз.

— Я не знаю. Клод-Анри, пожалуйста, поведайте нам о вашем фильме.

Когда продюсер начал рассказывать, Криз взял бутылку шардоннэ и потянулся к моему пустому бокалу. Я отрицательно покачала головой, но он все равно вознамерился налить вино. Когда же я прикрыла рукой стакан, он рассмеялся, убрал ее и все же наполнил бокал.

Задохнувшись от возмущения, я высвободила руку и откинулась на спинку стула. Не выношу людей, которые навязывают выпивку другому человеку против его желания.

Голос моего племянника вернул меня к разговору за столом. Изабель привлекла всеобщее внимание к Киту.

— Да, я путешествовал с отцом. Он в нефтяном бизнесе. Мы отправились из Техаса на старое доброе озеро Уиннебейго. Папашина идея. Он хотел наладить меж лунами родственную связь. Мы собирались заехать сюда, чтобы закинуть тетиного кота, потом на восток и в глубь Вермонта, до Дерби-лайн. Папаша спланировал нашу поездку тщательнее, чем вторжение в Нормандию. Вот почему я так хорошо запомнил все названия. Как бы то ни было, мы разбили лагерь недалеко от города под названием Уэстмор и принялись ловить рыбу в Уиллоугби-ривер. Дело в том, что лосось живет в пресной воде, и когда он начинает весной идти на нерест, то его там просто тьма-тьмущая. Наверное, закоренелые рыбаки считают те места чем-то вроде заповедного рая. Потом мы рванули южнее, в сторону Манчестера, и ловили рыбу в Баттенкилле. Папа накупил гору всякого ненужного барахла, какое только мог найти в магазинах компании «Орвис», производящей рыболовное снаряжение. Типа на-хлыстовых удилищ и другой ерунды. Затем он покатил на своей тачке обратно в Техас, а я решил заскочить к тете на байкерскую пирушку. — Он поднял бокал за мое здоровье, и все последовали его примеру. — Есть во всем случившемся что-то сверхъестественное, — продолжил Кит. — Потому что папа около года назад купил мне мотоцикл.

Я ужаснулась, но не удивилась. Говард, нефтепромышленник из Западного Техаса, приходится моей сестре вторым мужем, и у него денег больше, чем здравого смысла. А еще он страдает врожденным дефектом завитка ушной раковины, вследствие чего попросту не способен к моногамным отношениям. Они с моей сестрой развелись, когда Киту было шесть. Взгляд Говарда на отцовство заключался в необходимости осыпать сына игрушками и деньгами. В три это были пони и игрушечные машинки с моторчиком. К восемнадцати на смену пришли парусные шлюпки и дорогущий «порше».

— Мотоцикл какой марки? — поинтересовалась Изабель.

— «Харлей-дэвидсон». Папаша здорово увлекается «харлеями». Мой именуется «глассическим королем дорог», а у него самого «электра глайд ультра-класса». Но настоящая папочки-на любовь — его старенький драндулет «наклхед». Такие модели выпускались между 1936 и 1947 годами.

— Что именно означают все эти термины? — спросила Изабель.

— Прозвища, которые дают мотоциклу в зависимости от внешнего вида двигателя. Например, движок «эволюция В2» впервые пустили в производство в начале восьмидесятых. Изначально его прозвали «болваном», но этот ярлык так и не прижился. Почти все называют его «эво». Большая часть современных мотоциклов, произведенных с 1966 по 1984 год, известны как «шавлхед», что буквально означает «лопатоголовый». Назвали движок так из-за формы крышки механизма привода клапанов. С 1948 по 1965 год был двигатель «пэнхед» — «сковоро-доголовый», пришедший на смену «флэтхед» — «плоскоголовым», которые появились в продаже в 1929 году. Так что очень просто определить год выпуска по дизайну двигателя.

Интерес Кита к байкерам не шел ни в какое сравнение с его страстью к мотоциклам.

— Известно ли вам, чтородоначальником современных «харлеев» был «серый тихий друг» — первый мотоцикл, выпущенный в Милуоки в конце века. «Серый тихий друг» являлся обладателем одноцилиндрового двигателя объемом в двадцать пять кубических дюймов мощностью в три лошадиные силы. Никаких тебе гидравлических кулачков, электрических стартеров, двойной вэшки, то есть V-образного двигателя. — Кит покачал головой, словно ему самому с трудом верилось в это. — У современного двигателя «твин кэм» объем цилиндров составляет свыше восьмидесяти восьми кубических дюймов. Даже старина «ФЛХ-71» при семидесяти четырех кубических дюймах мог похвастаться степенью сжатия 8,5. А в наши дни она возросла до девяти. Да, мы прошли долгий путь, но каждый «боров», с ревом мчащийся по нынешним дорогам, может проследить свою родословную вплоть до старины «серого тихого друга».

— Разве нет других производителей мотоциклов? — спросил актер.

— Так точно, сэр, — согласился Кит, всем видом выражая демонстративное презрение. — Есть еще «Ямаха», «Судзуки», «кавасаки» и «Хонда». Но они всего лишь транспортные средства. Правда, британцы выпускали хорошие байки, например «Нортон», «триумф», «БСА», но все они постепенно вышли из бизнеса. Немецкие «БМВ» — весьма впечатляющие агрегаты, но, на мой взгляд, с «харлеем» ничто не сравнится.

— Они дорогие? — осведомился Клод-Анри. Кит пожал плечами:

— Компания «Харлей-Дэвидсон» производит только высококлассные машины. Этот байк не относится к дешевым средствам передвижения.

Я внимательно слушала объяснения племянника. Он оказался не меньшим знатоком и почитателем мотоциклов, чем Мари-Клер — старинной мебели. Пожалуй, его приезд пришелся как нельзя кстати. Вдруг он поможет мне понять этот странный мир, в котором я очутилась.

Часы показывали почти полночь, когда мы, наконец, распрощались с хозяйкой и направились к лифту. Я засыпала на ходу, но Кит все еще находился под впечатлением от вечера и без умолку болтал о моторах, разбирал по косточкам гостей и их разговоры. Возможно, все дело было в вине, а может быть, в молодости. Я даже позавидовала его кипучей юношеской энергии.

Дождь закончился, но с реки дул сильный ветер, который беспощадно терзал ветки деревьев и кустов и вихрем взвивал лежащие на земле мокрые листья. Кит предложил подогнать машину к подъезду, и я, поколебавшись на мгновение — в том ли он состоянии, чтобы садиться за руль? — все же отдала ключи и стала ждать внутри.

Не прошло и минуты, как он приехал, потом вышел из машины и устроился на пассажирском сиденье. Только я села за руль, как Кит бросил мне на колени большой коричневый конверт.

— Что это?

— Конверт.

— Я и сама вижу. Откуда он?

— Лежал на лобовом стекле, зажатый дворниками. Должно быть, весточка от твоего тайного воздыхателя.

Я взглянула на конверт. Обычный почтовый конверт, с одного края скреплен степлером, с язычком на обратной стороне, чтобы легко было открыть. На нем мое имя, написанное красным фломастером фирмы «Мэджик маркер».

Я уставилась на буквы, и где-то глубоко в подсознании зазвучал тревожный колокольчик. Кто знал, что сегодня вечером я приеду на остров? Кто мог опознать мою машину? За нами был «хвост»? Следили?

Затаив дыхание, я принялась прощупывать содержимое посылки. Пальцы натолкнулись на твердую выпуклость.

— Ну, так что там?

Я подпрыгнула на месте, когда в тишине раздался голос Кита. Я развернулась к нему: лицо Кита жутко белело в темноте, черты приобрели зловещее и искаженное выражение в слабом желтом свете, просачивающемся из дверей подъезда.

— Черт возьми, Кит, здесь же могла быть… — Я замолкла, не желая развивать эту мысль дальше.

— Могло быть что? — Кит отодвинулся и небрежно положил руку на спинку сиденья. — Давай же. Открой его, — не отставал он. — Держу пари, это чья-то шутка. Наверное, один из твоих приятелей-полицейских засек твою машину и оставил что-нибудь дурацкое, чтобы напугать тебя.

Что ж, вполне возможно. Кто угодно из моих коллег мог узнать номера машины. И мне уже доводилось прежде не раз оказываться объектом подобных глупых шуточек.

— Давай же. — Кит потянулся и включил свет в салоне. — Может, там билеты на выставку «Экспо».

Я потянула за ярлычок и засунула руку внутрь. Пальцы сомкнулись вокруг небольшого стеклянного контейнера.

Когда я вытащила его наружу и поднесла поближе к свету, желудок отреагировал мгновенно. Ритмичные сокращения в горле сообщили, что сейчас меня стошнит прямо в машине. Я стала лихорадочно нащупывать ручку дверцы, и словно сквозь туман до меня донеслось восклицание Кита:

— Ни фига себе, тетя Темпе! Кому это ты так насолила?

Глава 15

На дне сосуда покоилось глазное яблоко, зрачок обращен кверху, в мутной жидкости плавают волокна плоти. Орган поблек и частично разложился, с одной стороны виднелась неровная линия разреза. Хотя контейнер был тщательно закрыт, от него исходил знакомый запах. Снизу торчал кусок сложенной бумаги.

Кит нагнулся и вытащил записку.

— «On te surveilie». — Его французский с примесью техасского акцента звучал довольно странно. — Что означают эти слова, тетя Темпе?

— Мы следим за тобой.

Трясущимися руками я засунула контейнер и записку обратно в пакет и положила его на пол заднего сиденья. Вонь формальдегида казалась невыносимой. Я понимала, что запах большей частью, находится в моем мозгу, но тошнить от этого меньше не стало. Стараясь из последних сил снова взять под контроль рвотный рефлекс, я вытерла о брюки вспотевшие ладони и тронула машину с места.

— Думаешь, это шутка? — спросил Кит, когда мы свернули на бульвар Иль-де-Сер.

— Не знаю. — В моем голосе слышались истеричные нотки. Почувствовав мое настроение, он больше не задавал вопросов.

Приехав домой, я поместила контейнер в несколько пакетов и герметично закрыла в пластиковую емкость для хранения продуктов. Затем я освободила в холодильнике полку для овощей и засунула емкость туда.

Кит молча наблюдал, слегка ошарашенный.

— В понедельник отвезу в лабораторию, — объяснила я.

— Глаз что, настоящий?

— Да.

— Думаешь, это шутка? — повторил он прежний вопрос.

— Возможно. — Я так не думала, но не собиралась понапрасну тревожить его.

— У меня такое чувство, что не стоит спрашивать, но все же, если кто-то пошутил, зачем брать это в лабораторию?

— Может, тогда веселые шутники немного испугаются, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Потом обняла его. — Что ж, теперь спать. Завтра придумаем, как нам развлечься.

— Клево. Не возражаешь, если я немного послушаю музыку?

— Чувствуй себя как дома.

Как только Кит закрыл дверь в свою комнату, я проверила дверные замки и оконные задвижки и удостоверилась, что система безопасности включена. С трудом подавила желание посмотреть, не притаился ли кто-нибудь в шкафу или под кроватью.

Кит решил послушать «Блэк саббат». И крутил диск до пятнадцати минут третьего.

Долгое время я не смыкала глаз и просто лежала в кровати. Вслушиваясь в буханье тяжелого рока, гадала, разумно ли считать это музыкой. Размышляла над тем, сколько уже на данный момент скопилось на автоответчике телефонных сообщений от возмущенных соседей. Но больше всего раздумывала о том, кто так сильно разозлился на меня, чтобы послать подобное сообщение, придав ему весомость человеческим глазом.

И хотя я минут двадцать ожесточенно смывала под душем мерзкий запах формальдегида, он по-прежнему не оставлял меня. Наконец я заснула, все еще борясь с тошнотой и не в силах избавиться от гусиных мурашек, выступивших на коже.

На следующий день я проснулась довольно поздно. Едва лишь открыв глаза, совершенно разбитая оттого, что просыпалась несколько раз за ночь, я тотчас же вернулась мыслями к предмету, лежавшему в холодильнике. Кто? Почему? Связано ли это с работой? Или в окрестностях завелся очередной психопат? Кому понадобилось следить за мной?

Я задвинула все вопросы в самый отдаленный уголок души, решив, что ответами займусь в понедельник. А до начала рабочей недели не стану терять бдительность. Я проверила, на месте ли мой баллончик со слезоточивым газом фирмы «Мейс», удостоверилась, что телефонная связь и соединение системы безопасности настроены на службу экстренной помощи «911».

Ярко светило солнце. Наружный термометр показывал пять градусов по Цельсию. Сорок по Фаренгейту в 10 часов утра. Намечалась канадская теплынь.

Уже знакомая с суточным ритмом подростков, я не планировала лицезреть Кита раньше обеда. Так что я оделась и пешком отправилась в спортзал. На дорогу ушло сил больше, чем обычно, в тисках напряжения я обегала глазами окрестности в поисках подозрительных личностей.

Позанимавшись, я прикупила в магазине рогаликов и сливочного сыра, а также немного засахаренных фруктов, которые хорошо подойдут к сыру. Повинуясь внезапному порыву, сделала еще одну покупку в цветочном павильоне. Берди совсем обо мне забыл после приезда Кита, так что я собиралась вернуть себе его расположение, соблазнив травкой под чудным названием «котовик кошачий».

Но ни рогалики, ни кошачья мята не произвели должного эффекта. Мой племянник объявился в пятнадцать минут второго, кот вяло тащился за ним.

— Не произноси ни одной фразы, которая включала бы в себя выражения «ранняя пташка» или «спозаранку», — заявил Кит.

— Рогалик?

— Сойдет.

— Сливочный сыр, копченый лосось, лимон, лук, маринованные каперсы?

— Убрать каперсы. Остальное можно.

Берди пожирал глазами мяту, но ничего не сказал. Пока Кит ел, я поделилась с ним планами на сегодня.

— На улице просто замечательно! Предлагаю пойти куда-нибудь.

— Принимается.

— Можем посетить Ботанический сад или вскарабкаться на гору. А хочешь, я раздобуду велосипеды и мы нагрянем в Старый порт или прокатимся вдоль канала Лашин.

— Там разрешают коньки?

— Коньки?

— Ролики. Можно где-нибудь взять напрокат парочку и прокатиться по велосипедной дорожке?

— Думаю, никаких проблем не будет.

— О мальчишки!

— Голову даю на отсечение, что у тебя здорово получится. Гарри неплохо справляется.

— Гм, ты так думаешь? Кстати, почему ты называешь свою маму просто Гарри?

Меня уже давно интересовал этот вопрос. С того самого дня, как Кит впервые заговорил, он всегда обращался к матери по имени.

— Я не знаю. Она не совсем похожа на героиню «Маленького домика в прерии».

— Но ты начал так ее называть, когда тебе не исполнилось и двух лет.

— Тогда она была не очень-то домоседливой. Но не меняй тему. Ты согласна на катание на роликовых коньках?

— Ты еще спрашиваешь!

— Ты рисковый парень, тетя Темпе. Давай я слетаю в душ, и мы пойдем.

День прошел почти идеально. Поначалу ноги у меня, конечно, разъезжались в разные стороны, но я быстро уловила ритм и вскоре уже неслась вперед так, словно родилась в коньках. Вспомнились времена детства, когда я лихо раскатывала по тротуарам родного города. Несколько раз я была на грани того, чтобы сбить с ног прохожего, и чуть не выехала на проезжую часть прямо под колеса машин. Солнце заставило многих спортсменов-любителей покинуть свои дома. И теперь на дорожке обгоняли друг друга велосипедисты, скейтбордисты и такие же, как и мы, почитатели роликов. Хотя на поворотах мне еще приходилось туговато, я научилась достаточно хорошо маневрировать, чтобы избежать столкновений. Единственное, что у меня не получалось, так это резкая остановка. Когда я была ребенком, тормоз для роликов еще не придумали.

К полудню я скользила так же гладко, как «Черная магия» на Кубке Америки, международных соревнованиях яхтсменов. Или, как выразился Кит, не хуже дерьма по прямой кишке утки. Однако я настояла на том, чтобы нацепить на себя столько предметов защитной экипировки, что с лихвой хватило бы для защиты ворот в НХЛ.

Когда перевалило уже за пять вечера, мы вернули ролики и экипировку и направились в «Сингапурскую кухню» поужинать. Потом взяли в прокате «Розовую пантеру» и «Выстрел в темноте» и хохотал и до слез, когда инспектор Клузо демонстрировал, каким образом один человек может оказаться одновременно частью проблемы и частью ее решения. Фильмы выбрал Кит. Он сказал, что погружение во франкоговорящую среду даст ему возможность побыстрее освоиться в Монреале.

Тот пресловутый глаз я не вспоминала весь день, пока не легла в кровать, вконец разбитая, с ноющим телом, поглотив неимоверное количество попкорна. Я переворачивалась и меняла положение тела, пытаясь не думать о предмете в моем холодильнике и о том злодее, который подложил его в машину.

В понедельник по-прежнему было тепло, но над городом собирались темные облака. Они низко нависали, прижимая завесу тумана к самой земле и вынуждая водителей включить фары.

Прибыв на работу, я отнесла контейнер в биологический отдел и сделала запрос. Я не вдавалась в объяснения об источнике образца, а они не спрашивали. Мы предоставили экземпляру незарегистрированный номер. Лаборант сказала, что позвонит мне, когда будут результаты.

У меня были кое-какие соображения о том, откуда этот глаз, но я надеялась, что ошибаюсь. Последствия были бы слишком ужасающими. Я продолжала делать записи, ожидая результатов анализа.

Утренняя планерка надолго не затянулась. Владелец агентства по продаже автомобилей марки «Вольво» был обнаружен висящим в петле в своем гараже, к груди приколота прощальная записка. Одномоторный самолет разбился в Сен-Хьюберте. В метро, на станции «Вандом», кто-то столкнул женщину с платформы.

Для меня ничего.

Вернувшись в кабинет, я подключилась к терминалу. Ввела ключевые слова: антропология, скелет, неизвестный, женщина, Фрагментарный. Я собиралась поискать в базе данных случаи, связанные с нахождением неполных женских скелетов, чьи личности так и не были установлены. Из базы данных нашей лаборатории компьютер выдал двадцать шесть номеров, охватывающих последние десять лет.

Затем, воспользовавшись полученным списком, я запросила все случаи, где отмечалось отсутствие черепа. Такой подход срабатывал только для тех останков, которые были получены за время моей работы в судебно-медицинской лаборатории. До меня подробная каталогизация костей не проводилась. Найденные скелеты просто помечались как частичные или же полные. Я выделила все случаи, проходящие как фрагментарные.

Из списка неполных скелетов, исследованных за время моего пребывания в должности судебного антрополога, я послала запрос на те, в которых отсутствовала бедренная кость.

Безрезультатно. Данные вводились по таким параметрам, как отсутствие или наличие черепа, отсутствие или наличие заднечерепных фрагментов, но конкретные кости не указывались. Придется обратиться к нынешним файлам.

Не тратя попусту времени, я спустилась в холл, в архив. За стойкой сидела худенькая женщина в черных джинсах и в блузке крестьянского стиля. Незапоминающаяся внешность: обесцвеченные волосы, бледная кожа и глаза с оттенком замутненной жидкости, оставшейся после того, как помыли посуду. Единственными цветовыми пятнами выделялись темно-красные полоски от очков и россыпь веснушек на носу. Мне так и не удалось сосчитать количество сережек-гвоздиков и колечек, красующихся в каждом ее ухе. Эту женщину я никогда раньше не видела.

— Bonjour. Je m'appelle Tempe Brennan.^[66] — Я протянула руку, представляясь.

Она кивнула, но руку мне не пожала и имя свое не назвала.

— Вы новенькая?

— Я временно.

— Прошу прощения, но не думаю, что мы прежде встречались.

— Меня зовут Джослин Дион, — пожала она одним плечом. Ладно. Я опустила руку.

— Джослин, вот список папок, которые мне надо просмотреть.

Я протянула ей распечатку и указала на выделенные номера.

Когда она потянулась за бумагой, я заметила сквозь просвечивающийся рукав, как напряглись ее мышцы. Очевидно, Джослин немало времени проводила в спортзале.

— Знаю, их довольно много, но не могли бы вы выяснить, где файлы хранятся, и подготовить их для меня как можно быстрее?

— Конечно.

— По каждому делу мне нужна вся папка, а не только антропологический отчет.

Ее лицо на мгновение изменилось — просто проблеск эмоций, который тотчас же испарился без следа.

— Когда они вам понадобятся? — спросила она, не поднимая глаз от списка.

Я оставила номер своего кабинета и ушла. Но на полпути вдруг вспомнила, что забыла сказать о фотографиях. Вернувшись, я застала Джослин низко склонившейся над распечаткой. Ее губы шевелились по мере того, как накрашенный палец двигался вниз по списку. Казалось, она читает каждое слово.

Она вздрогнула при звуке моего голоса, когда я сообщила о снимках.

— Я занимаюсь этим, — сказала она, соскользнув со стула. Странная особа, подумала я, отправившись восвояси, чтобы продолжить работу над отчетами по делу Гейтли и Мартино.

В течение часа Джослин принесла мне досье, и следующие три часа я их просматривала. Всего я отобрала шесть женщин, найденных без головы. Лишь у двоих из них отсутствовали обе бедренные кости, и ни одна не была достаточно молодой, чтобы оказаться девушкой из ямы.

За годы, предшествовавшие моему приезду в Монреаль, остались неопознанными семь женских скелетов без черепа. Два из них по возрасту вроде бы подходили, но описания останков были неясные, и без скелетного учета не существовало никакого способа узнать, какие именно кости обнаружили. Ни в одной из папок не было фотографий.

Я снова села за компьютер и проверила места хранения ранних останков. Кости держали пять лет, повторно сфотографировали, а затем направили на захоронение или уничтожение.

Но в папках не оказалось ни одной фотографии. Странно.

Я запросила сведения о месте находок. Кости были обнаружены в Сэллуите, небольшой деревушке примерно в двухстах километрах к северу от оконечности полуострова Унгава.

Я ввела номера судебно-медицинских отчетов о последних находках и направила запрос о месте их обнаружения.

Сен-Жюли. Пульс ускорил темп. Это место находилось километрах в двадцати от Сен-Базиль-ле-Гранд.

Снова поиски в папках. И опять никаких фотографий.

Я проверила решение по делу и не нашла никаких признаков того, что дело было раскрыто.

Неужели мне так повезло?

Когда я только приступила к работе в СМЛ, мне по наследству досталось несколько неопознанных скелетов. Некоторые из них я идентифицировала, но львиная доля материала осталась лежать в кладовой.

Я открыла ключом дверь и притащила стул в самый дальний угол этого маленького помещения. Вдоль стен выстроились в линию коричневые картонные коробки, пронумерованные и расставленные в хронологическом порядке. Я двинулась к секции, содержащей коробки со старыми кодами.

Нужное мне дело находилось на верхней полке. Я вскарабкалась на стул, спустила ее вниз и отнесла к своему рабочему столу. Смахнув пыль щеткой, я приподняла крышку.

Слева лежали холмиком позвонки и ребра, справа — груда длинных костей. И хотя большая часть поверхностей была обглодана животными, не оставлял сомнений тот факт, что присутствовали оба бедра.

Проклятие!

Я вытащила все наружу и проверила на наличие несоответствий, но на первый взгляд все было в порядке. Не в силах подавить разочарование, я вернула кости на место и поставила коробку на полку. Вымыв руки, пошла в свой кабинет, собираясь сосредоточиться на сандвиче с тунцом и упаковке желе фирмы «Джелло».

Развернув кресло, я закинула ноги на подоконник и оторвала крышку с упаковки желе. У одной моей коллеги из Шарлоттского отделения университета Северной Каролины на двери висела табличка, гласившая: «Жизнь полна неожиданностей, так что съешь сначала десерт». Я всегда следовала этому мудрому совету.

Созерцая реку, я поглощала ирис из сливочного масла и жженого сахара; мысли плавно текли, не останавливаясь на чем-то конкретном. В таком состоянии мой ум выдавал на-гора замечательные идеи. Свободное ассоциативное мышление иногда более действенно, чем прямое обдумывание проблемы.

Череп и кости ног, найденные нами в Сен-Базиле, не являлись отсутствующими частями какого-либо тела, обнаруженного ранее. Тут все ясно. По крайней мере, данное замечание верно в отношении любого тела, найденного в Квебеке.

Так, хорошо.

Если только Клодель не предложит имя, следующим нашим шагом будет ИЦКП.

Достаточно просто.

Если и там нас постигнет неудача, обратимся к НКИЦ. Ничто не указывало на то, что девушка местная. Она вполне могла приехать из Штатов.

Психотерапевт героини популярного сериала Элли Макбил оказался прав. Мне нужна какая-нибудь музыкальная тема на случай, когда я расстроена.

Стремительно лечу по узкой полоске дороги, Пытаюсь ослабить узел скрутившей тревоги, Ум и сердце полны беспокойства…

Неплохо.

Придержи лошадей, ты слишком быстро несешься к бездне. Так жаждешь, чтоб утро это стало последним…

Когда я потянулась за сандвичем, в голове вспыхнул образ гротескного подарка прошедшей субботы. Как и тогда, кожа покрылась мурашками.

Забудь. Глаз вполне может принадлежать и свинье. Твою фотографию напечатали в газете, так что любой идиот мог подкинуть пакет тебе в машину просто для смеха. Если кто-нибудь сейчас и следит за мной, то это всего-навсего слабоумный извращенец, которому просто больше нечем заняться.

Я женщина, смотри же на меня… Никуда не годится.

Прекрасный день, в окрестностях царит покой…

А что, очень даже ничего!

Вот план действий. Закончить отчеты по Гейтли и Мартино, а также дело братьев Вайланкурт. Переговорить с Клоделем. Далее, в зависимости от результатов, ИЦКП, а потом НКИЦ.

Жизнь под контролем. Такова моя работа. Нет никаких причин чувствовать себя подавленной.

Не успела я додумать эту мысль до конца, как она сразу же материализовалась, только наоборот. Раздался телефонный звонок, напрочь разрушив то умиротворение, которое я с таким трудом обрела.

Глава 16

Женский голос произнес в трубку:

— С вами желает поговорить мистер Криз. Минуточку, соединяю.

Не успела я остановить ее, как он уже был на линии.

— Надеюсь, вы не имеете ничего против того, что я звоню вам на работу.

Я очень даже имела, но оставила свои мысли при себе. — Я просто хотел сказать, что мне очень понравился субботний ужин. Смею надеяться, что мы с вами встретимся как-нибудь.

Оригинально.

— Найдется ли у вас время на этой неделе, чтобы поужинать где-нибудь со мной?

— Прошу меня извинить, но сейчас это невозможно. Я просто завалена работой.

Даже если бы я была свободна до конца грядущего тысячелетия, то ни за что на свете не согласилась бы пойти на ужин с Лайлом Кризом. На мой вкус, этот человек слишком боек.

— А на следующей неделе?

— Нет, не думаю.

— Понимаю. В качестве утешительного приза могу я завладеть вашим племянником?

— Что?

— Я говорю о Ките. Он просто изумительный молодой человек.

Изумительный?

— Один мой друг владеет мотомагазином. Должно быть, у него не меньше пяти тысяч предметов, связанных с атрибутикой «харлея-дэвидсона». Думаю, Киту будет интересно.

Меньше всего мне хотелось, чтобы мой впечатлительный юный племянник попал под влияние медийного галантного кавалера. И все же пришлось согласиться. Киту понравится.

— Уверена, он заинтересуется.

— Тогда вы не против, если я ему позвоню?

— Конечно.

Через пять минут после разговора с Лайлом Кризом порог моего кабинета переступил Куикуотер. Одарил меня своим обычным ледяным взглядом, потом швырнул мне на стол какую-то папку.

Мне действительно не мешает подумать о собственной музыкальной теме.

— И что это такое?

— Бланки.

— Я должна их заполнить?

Куикуотер как раз готовился пропустить мой вопрос мимо ушей, но в эту минуту к нам присоединился его напарник.

— Я так понимаю, что вы пришли с пустыми руками, — поинтересовалась я…

— У нас столько же информации, сколько денег в сейфе Аль Капоне, — ответил Клодель. — И ни единого соответствия. Даже близко не подошли к разгадке. — Он указал на папку. — Если вы заполните бланки, я мог бы поискать в ИЦКП, а Мартин займется НКИЦ. Бержерон сейчас работает над идентификацией зубов.

ИЦКП — аббревиатура Информационного центра канадской полиции, а НКИЦ — Национального криминологического информационного центра, входящего в состав ФБР. Каждый центр представляет собой национальную электронную базу данных, обеспечивающую быстрый доступ к информации, имеющей ценность для правоприменительных органов. И хотя мне уже доводилось несколько раз обращаться с запросом в ИЦКП, все же лучше я ориентировалась в американской информационно-поисковой системе.

НКИЦ впервые заработал в 1967 году, предоставив возможность познакомиться с данными по украденным машинам, номерным знакам, оружию и похищенным вещам, а также по находящимся в розыске или беглецам. За прошедшие годы было добавлено множество новых файлов, и первоначальные десять баз данных расширились до семидесяти, включая национальный идентификационный каталог, закрытые файлы некоторых секретных служб, файлы по иностранным беглецам, разыскиваемым полицией, информацию по преступным и террористическим группировкам, а также сведения о пропавших без вести и о неопознанных трупах.

Главный компьютер НКИЦ находится в Кларксбурге, в Западной Виргинии. Он соединен в единую сеть с полицейскими управлениями и офисами шерифа на территории Соединенных Штатов, Канады, Пуэрто-Рико и Виргинских островов. Запрос может быть сделан только сотрудниками правоприменительных органов, которые не прочь воспользоваться такой возможностью. В первый год своего существования НКИЦ зарегистрировал около двух миллионов транзакций. В настоящее время системе приходится обрабатывать такое же количество каждый день.

Файл о пропавших без вести в НКИЦ, созданный в 1975 году, обычно дает информацию не о лицах, которые находятся в розыске, а о тех, чье местонахождение неизвестно. Можно ввести запрос о пропавших несовершеннолетних, а также об искалеченных или подвергающихся опасности. Также там приводятся сведения о жертвах похищений и людях, исчезнувших в результате стихийных бедствий. Форма дополнена информацией о родителях пропавшего человека, о его опекуне, терапевте, стоматологе и офтальмологе и заполняется местным департаментом.

В 1983 году создатели НКИЦ добавили файл с неопознанными трупами, чтобы дать возможность использования перекрестных ссылок между информацией о найденных останках и отчетами о пропавших без вести. В систему разрешается заносить неопознанные тела и части тел, еще живых людей и жертв катастроф.

Именно эту папку Куикуотер и бросил мне на стол.

— Если вы заполните, мы сможем порыться в обеих сетях. Данные в основном одинаковые и там и там, просто разные системы кодирования. Сколько времени вам понадобится?

— Дайте час. — Когда у тебя только три кости в наличии, много слов не требуется.

Как только они ушли, я приступила к заполнению формы, время, от времени сверяясь с кодами, написанными в руководстве для введения данных.

Я проверила графу электронного дисплея для неопознанных покойников.

Поставила букву «Д» в графы 1, 9 и 10 графика частей тела, указав, что обнаружен череп, а также правая и левая кости верхней части колена. В оставшихся пунктах я поставила букву «Н», что означало, что больше ничего не найдено.

Отметила «Ж» — женщина, «Б» — белая и записала приблизительный рост. Оставила пустое место в графах примерного года рождения и примерной даты смерти.

В опции личных данных написала «Шунт головного мозга», затем ввела этот пункт в дополнительную форму. Больше ничего. Никаких переломов, дефектов, татуировок, родимых пятен или шрамов.

И так как не имелось никакой одежды, украшений, линз, отпечатков пальцев, группы крови или же информации о причине смерти, следующая часть документа осталась незаполненной. Я могла добавить всего лишь несколько замечаний относительно места обнаружения трупа.

Я как раз заполняла раздел о наименовании организации и номере дела, когда пришел Куикуотер. Протянула ему форму. Он взял ее, кивнул и вышел, не произнеся ни слова.

Что не так с этим парнем?

Перед глазами промелькнул образ и тотчас же исчез. Раздутый зрачок в баночке из-под желе.

Куикуотер?

Конечно же, нет. Тем не менее я решила не рассказывать об этом инциденте Клоделю и его напарнику-«росомахе». Будь такая возможность, я бы спросила Райана, обратилась бы к нему за советом, но Райан исчез, и я была предоставлена самой себе.

Я заполнила отчеты по делу Гейтли и Мартино и отнесла их в секретариат. Когда вернулась, то застала в кабинете Клоделя с компьютерной распечаткой в руках.

— Вы, верно, определили возраст, но с датой смерти вышла осечка. Десяти лет оказалось недостаточно.

Я молча ждала продолжения.

— Ее звали Саванна-Клер Оспрей.

По-французски ее имя прозвучало как Оспрэ, с ударением на втором слоге. Но уже по имени можно было предположить, что девочка, вероятно, жила на Юге или, по крайней мере, родилась там. Мало найдется таких людей, которые живут за пределами юго-восточных районов и называют дочерей Саваннами. Я грузно опустилась в кресло, одновременно чувствуя облегчение и любопытство.

— Откуда?

— Шалотта, Северная Калифорния. Случайно, не ваш родной город?

— Я из Шарлотты.

Канадцам нелегко приходится с Шарлоттой, Шарлоттсвилем и двумя Чарлстонами. Как и многим американцам. Я уже давно прекратила все попытки объяснить разницу. Но Шалотта представляет собой маленький прибрежный городишко, который спутать уж никак нельзя.

Клодель стал зачитывать сведения из распечатки.

— Объявили без вести пропавшей в мае 1984 года, через две недели после ее шестнадцатилетия.

— Быстро вы справились, — произнесла я, обдумывая услышанное.

— Oui.

Я ждала объяснений, но он молчал. Заговорив, я постаралась убрать раздражение из своего голоса.

— Месье Клодель, любая имеющаяся у вас информация поможет мне подтвердить идентификацию останков.

Пауза. Затем:

— Шунт и данные о зубах оказались уникальными в некотором роде, поэтому компьютер сразу же выдан имя. Я связался с полицейским управлением Шалотты, и мне удалось переговорить со следователем. Она сказала, что мать подала официальное заявление об исчезновении дочери, а затем потеряла всякий интерес к делу. Поначалу поднялась обычная шумиха со стороны СМИ, затем все затихло. Следствие продолжалось несколько месяцев, но так ничего и не выяснилось.

— Трудный ребенок?

Еще одна пауза, на сей раз затянувшаяся.

— Случаев употребления наркотиков или сложностей с дисциплиной не отмечено. Гидроцефалия причиняла некоторые проблемы в процессе обучения и влияла на зрение, но девочка не была отсталым ребенком. Ходила в обычную среднюю школу и училась хорошо. Никто и подумать не мог, что она станет убегать. Девочка часто лежала в больницах из-за проблем с шунтом. Очевидно, устройство забивалось, так что им приходилось устранять это. Операциям предшествовали периоды летаргии, головной боли, иногда спутанности сознания. Одна из следственных версий заключается в том, что девочка утратила чувство ориентации и заблудилась.

— Заблудилась где, на планете? А другая версия?

— Отец. — Клодель раскрыл маленький блокнот на пружинах. — Дуэйн-Ален Оспрей. Сущий обаяшка, за ним тянется такой хвост арестов, что почти не уступает протяженности Транссибирской железной дороге. А когда он был на свободе, то домашняя рутина Дуэйна заключалась в двух актах: он основательно накачивался виски и избивал семью. Согласно первоначальному утверждению матери — позже она отказалась от этих слов, — ее муж всегда недолюбливал Саванну. И отношения ухудшались по мере того, как она взрослела. Он запросто мог швырнуть ее об стену. По-видимому, Дуэйн считал свою дочь сущим разочарованием. Называл ее не иначе, как «водянка».

— Они думают, что он отправил на тот свет собственную дочь?

— По крайней мере, не сбрасывают со счетов такую возможность. Виски и бешенство — убийственный коктейль. Их версия заключалась в том, что в одну минуту он потерял контроль, убил ее, а затем избавился от тела.

— И как она, в конечном счете, очутилась в Квебеке?

— Весьма проницательный вопрос, доктор Бреннан.

С этими словами Клодель встал и поправил манжеты накрахмаленной рубашки, белее которой мне видеть не доводилось. Я наградила его красноречивым взглядом, но он уже вышел.

Я вздохнула и откинулась на спинку кресла.

Итак, ваша чопорная маленькая задница уверена, что мой вопрос весьма проницателен, месье Клодель.

Что ж, я собираюсь найти ответ на него.

Глава 17

Я набрала побольше воздуха в легкие, чтобы унять бушующую в груди ярость. Как обычно, Клоделю без малейшего труда удалось взвинтить мне нервы.

Успокоившись, я посмотрела на часы. Без двадцати пять. Уже довольно поздно, но, возможно, она еще на месте.

Сверившись с органайзером, я набрала штаб-квартиру Бюро расследований штата в городе Роли. Кейт Брофи сняла трубку при первом же звонке.

— Привет, Кейт. Это Темпе.

— Эй, подруга, ты что, наконец-таки вернулась в Южные штаты?

— Нет, я в Монреале.

— И когда же ты собираешься притащить сюда свою тощую задницу, чтобы опрокинуть со мной пару стаканчиков, как в старые добрые времена?

— Мои веселые денечки закончились, Кейт.

— Черт! Извини. Буду знать.

Мы с Кейт познакомились в тот период моей жизни, когда я пристрастилась к спиртному под стать зеленой первокурснице, ударившейся в разгул с наступлением весенних каникул. Да вот только мне уже давно было не восемнадцать и каникул в ближайшее время не предвиделось. В свои тридцать с небольшим я была женой и матерью, а еще и измотанным вконец университетским преподавателем с внушительной учебной и научно-исследовательской нагрузкой.

Не могу сказать точно, когда именно я влилась в ряды братьев и сестер по самоотречению, но каким-то образом вдруг стала алкоголичкой. Стаканчик «Мерло» дома по вечерам. Пиво после занятий. Вечеринка на выходных. Но я все еще могла спокойно обходиться без спиртного. Никогда не напивалась одна. Никогда не прогуливала работу. Так что волноваться понапрасну не стоило.

А потом стаканчик стал бутылкой, а затягивавшиеся до глубокой ночи попойки не требовали компании. Кто-кто, а уж Бахус умеет заманивать в свои сети. Он не просит вас выложить плату за вход в его царство. Никакого там минимального заказа на спиртное. Только вдруг однажды, солнечным субботним полднем, вы лежите в кровати и не в силах встать, в то время как ваша дочь играет в футбол и ее подбадривают одобряющими возгласами родители других детей, а не вы.

Игра закончилась, а я даже не нашла в себе силы отдернуть с окон шторы.

— Забавно, что ты звонишь именно сейчас, — сказала Кейт. — Я только что в разговоре с одним из наших следователей вспоминала тех молокососов-байкеров, которых ты склеила по кусочкам в восьмидесятых.

Я помнила то дело. Два приятеля, не подумав о последствиях, затеяли торговлю наркотиками на территории, контролируемой «Ангелами Ада». Их расчлененные тела обнаружили в полиэтиленовых пакетах, и меня попросили отделить предприимчивого дельца А от предприимчивого дельца Б.

В то время погружение в современную судебную медицину сыграло для меня роль катализатора. Прежде мне приходилось работать со скелетами, извлеченными на местах археологических раскопок. Я изучала кости, чтобы установить характер болезней и вычислить среднюю продолжительность жизни в доисторическую эпоху. Прошлое завораживает, но с настоящим его соединяет такая слабая ниточка.

Когда я начала давать консультации главному судебно-медицинскому эксперту штата Северная Каролина, то почувствовала воодушевление, которого мне так не хватало в работе. Байкеры Кейт, как и последующие дела, привнесли в мою жизнь ощущение необходимости подобной работы, в отличие от изучения древних костей. Мои знания могли вернуть имена безымянным. Семья благодаря моим стараниям хотя бы обретет прах родного человека. Я тоже могу внести свой, пусть и небольшой, вклад в борьбу правоохранительных органов за уменьшение случаев жестоких убийств на улицах Америки, и в моих силах установить личности преступников и заставить их отвечать за свои злодеяния перед судом. Я изменила отношение к работе, ввела «сухой закон» в личной жизни и больше никогда не оглядывалась на прошлое.

— Какими ветрами тебя занесло на семинар Фрэнка Тулио? — поинтересовалась я.

— Я подбросила на машине парочку своих аналитиков до Квонтико на учебный семинар по базе данных «Программы изучения случаев насильственных убийств». И раз уж оказалась там, то решила посидеть на заседании, узнать последние новости.

— Ну и что нового?

— Помимо того, что твои байкерские мальчики приканчивают друг друга с большей расторопностью, чем другие социальные сообщества, в остальном все по-старому.

— Не думаю, что мне попадался спокойно состарившийся байкер из Каролины. Ну и кто на данный момент обретается у нас дома?

— По-прежнему налицо трое из большой четверки.

— «Ангелы Ада», «Изгои» и «Язычники».

— Да, мадам. «Бандидос» еще не нарисовались. Пока царит спокойствие, но никогда не знаешь, что будет завтра. В следующем месяце обстановка может накалиться, так как «Ангелы» планируют совершить пробег в Миртл-Бич.

— А у нас здесь по-прежнему довольно бурные деньки, но я звоню по другому вопросу.

— Слушаю.

— Тебе доводилось когда-нибудь слышать имя Саванна-Клер Оспрей?

Последовало долгое молчание. Нас разделяло множество миль, и связь оставляла желать лучшего: из трубки доносились звуки, напоминавшие шум прибоя.

— Ты что, шутишь?

— Совершенно серьезна.

До меня донесся тяжелый вздох.

— Я занималась делом об исчезновении Саванны Оспрей, еще, когда только приступила к работе в Бюро. Да уж, немало воды с тех пор утекло. Шестнадцатилетняя девушка с кучей болячек. С плохими парнями не водилась, к наркотикам не притрагивалась. Но вот только однажды вышла из дому, и больше ее никто не видел. По крайней мере, так кажется на первый взгляд.

— Может, она просто сбежала?

— Местная полиция точила зуб на отца девушки, но доказательств так и не нашли.

— А ты как думаешь, он имел отношение к ее исчезновению?

— Не скидываю со счетов подобной возможности. Робкая девочка, очки с толстой оправой, безвылазно сидела дома, не встречалась с мальчиками. Ни для кого не было секретом, что папочка оттачивал на ней свои коронные удары. — Ее голос источал презрение. — Этого ублюдка давно следовало бы посадить. Впрочем, в конце концов, он все-таки попал в места не столь отдаленные, но тогда был на свободе. Кажется, потом его упекли за наркотики. Откинулся лет через пять после исчезновения дочери.

Ее следующие слова поразили меня как гром среди ясного неба.

— Расследование задело меня за живое: он был таким отморозком, что малышку стоило пожалеть. Поэтому я все эти годы не уничтожала ее кости, надеясь когда-нибудь найти разгадку.

— Что ты только что сказала? — Я вцепилась в телефонную трубку, почти перестав дышать.

— Родители отказались признать этот факт, но я уверена, что кости принадлежат ей. Они по-прежнему хранятся у патологоанатома. Док периодически допекает меня просьбами освободить место, но я неизменно прошу его подержать их еще немного.

— Когда нашли останки?

— Через девять месяцев после исчезновения Саванны в окрестностях Миртл-Бич обнаружили женский скелет. Именно тогда подозрение упало на Дуэйна Оспрея. Он всегда был перекати-поле, работы постоянной не имелось. Примерно в то же время, как она пропала, он подвизался на доставке товаров для одной местной компании, производящей творожные пудинги. В день исчезновения девочки наги папочка, ни за что не поверишь, как раз в Миртл-Бич и мотался.

Я так переволновалась, что с трудом могла собраться с мыслями, чтобы задать следующий вопрос.

— Но вам удалось официально подтвердить, что это ее останки?

— Нет. Чересчур многих частей не хватало, а то, что имелось, слишком повреждено. И, конечно же, тогда мы не стали делать анализ ДНК. А теперь колись, почему ты так интересуешься Саванной Оспрей?

— Вы нашли череп?

— Нет. Как раз в нем-то вся и загвоздка. Тело закопали в лесу, а сверху накрыли куском жести. До него добрались звери и растащили в разные стороны по частям. Череп и челюсть так и не удалось обнаружить, поэтому мы решили, что их утащили далеко. Прекрасно сохранились кости, прикрытые жестью, но проку от них было мало, а оставшаяся часть скелета так сильно обглодана, что отталкиваться было не от чего. Установили только пол. Один из наших патологоанатомов провел тогда антропологическое исследование. В своем отчете он утверждал, что по имеющимся останкам не удастся определить ни возраст, ни рост, ни даже расовую принадлежность погибшей.

Тот патологоанатом, должно быть, не знал о таких вещах, как микроскопическое исследование костной ткани для определения возраста или воссоздание роста жертвы по фрагментам длинных трубчатых костей. Не очень профессиональный подход.

— Почему ты думаешь, что это Саванна? — заинтересовалась я.

— Поблизости мы нашли небольшой серебряный кулон. Какая-то птичка. И хотя мать упорно отрицала это, по ее реакции я поняла, что она кулон узнала. Потом я выяснила кое-что. Кулон представлял собой точное изображение похожей на орла птицы, которая промышляет преимущественно рыбой. Ее называют скопой, рыбаком или орликом.

— Есть еще одно название, Оспрей.

— Вот черт!

— Мать еще не исчезла из поля зрения?

— Не знаю, в мире все перевернулось с ног на голову, когда клонировали ту овцу. Я выясню.

— Материалы дела у тебя?

— Еще бы!

Решение я приняла моментально.

— Забери кости, Кейт. Я лечу к тебе.

Патино дал разрешение на командировку, так что я забронировала место на утренний рейс до Роли. Вечером мы с Китом сели ужинать поздно, оба упорно избегали малейшего упоминания о стоящем в прихожей свертке, который я принесла из лаборатории и собиралась взять с собой. Кит предвкушал обещанную Кризом экскурсию, так что егосовершенно не волновало мое отсутствие.

В самолете царило обычное оживление: студенты, бизнесмены и игроки в гольф, решившие посвятить выходные любимой игре. Пока стюардессы разносили кофе и безалкогольные напитки, я смотрела в иллюминатор и думала о том, что больше всего на свете мне хотелось бы сейчас забыть о делах и, так же как они, лететь себе куда-нибудь подальше, например в Пайнхерст, Маркст-Харбор или в Ойстер-Бэй — одни из самых лучших гольф-курортов мира. Куда угодно, лишь бы избежать предстоящего мучительного исследования костей девочки-подростка.

Взгляд остановился на спортивной сумке, стоящей под сиденьем напротив. Выглядит достаточно безобидно, но что бы подумали мои попутчики, если бы узнали, что там внутри? Мне приходится довольно часто летать из Дорваля, так что служащие таможни больше уже не просят разъяснений. Интересно, как будут обстоять дела с таможней в Роли?

Светало, утренние солнечные лучи окрасили небо в розовый цвет. Наш самолет разорвал плотную завесу облаков, и на солнце от него выросла тень, отчего казалось, что рядом с нами летит еще один небольшой призрачный аэроплан.

Да, подумала я, так и есть. Таким же призрачным аэропланом я представляла девочку, чьи останки лежали сейчас у меня под ногами. Несмотря на то, что теперь я знала имя, в моем воображении она по-прежнему оставалась туманным призраком на фоне размытого ландшафта. И сейчас меня волновало лишь одно: отыщу ли я в конце пути те ответы, которые помогут придать этому смутному образу четкие черты Саванны Оспрей?

Глава 18

Кейт встретила меня в аэропорту Роли-Дарема, и мы, не теряя ни секунды, прямо оттуда направились в лабораторию БРШ. Она уже доставила останки из расположенного в Чэгтел-Хилл офиса судебного медэксперта и подыскала нам помещение, в котором можно было спокойно поработать. И мое, и ее руководство единодушно сошлось на том, что подобные меры отвечают интересам всех сторон, если придется отправлять образцы на анализ ДНК.

Я натянула перчатки и принялась распаковывать привезенный мной сверток, пока Кейт вынимала образцы из сейфа. Она выставила на стол длинную белую коробку и посторонилась. Чувствуя в груди знакомое покалывание, я развязала веревку и сдвинула картонную крышку.

Я выкладывала кости по очереди, размещая каждую в соответствии с анатомическим строением человеческого тела. Ребра. Позвоночник. Длинные трубчатые кости.

Патологоанатом, верно, оценил ущерб, нанесенный животными. Хищники, живущие за счет падали, так тщательно обглодали даже самые маленькие косточки, что на них не осталось и намека на выступы и суставы. Начисто исчезли лобковые сочленения и подвздошные гребни, сохранились лишь фрагменты ключиц. Но уже сейчас не вызывал сомнений тот факт, что оба бедра отсутствуют.

Я добавила к лежащим на столе костям фрагменты, которые мы обнаружили в Сен-Базиле. Хотя они и не воссоздали полностью человеческий скелет, так как нескольких частей не хватало, в то же время одинаковых нам не попалось ни разу.

Первой прервала молчание Кейт:

— По размеру и степени мышечного развития кости ироде бы ничем не отличаются. Вероятно, девчушка была махонькой.

— Согласно моим расчетам, сделанным на основании размеров бедра, ее рост составлял примерно пять футов два дюйма. Давай-ка посмотрим, что даст нам твоя большеберцовая кость. — Я показала ей два ориентира на диафизе. — Существует формула регрессии, которая работает, если есть хотя бы один этот сегмент.

Я измерила диафиз, потом быстро произвела расчет. При применении этой формулы интервал погрешности оказывался достаточно большим, но он снижался благодаря данным, которые я получила на основании длины бедра. Я показала Кейт итоговую цифру. Она пошла к боковому стеллажу и быстро пролистала какую-то папку, разбухшую от вложенных в нее документов почище манхэттенской телефонной книги.

— Нашла! Рост Саванны пять футов и один дюйм с четвертью.

Она полистала еще, затем вытащила из папки небольшой конверт и вытряхнула несколько фотографий. Кейт стала их внимательно изучать, в то же время, рассказывая мне о Саванне:

— Грустная история. Почти все одноклассники не имели о ее жизни ни малейшего представления. А ведь Шалотта — маленький городишко. Те дети, которые узнали Саванну на фотографиях, ничего не вспомнили о ней. Понимаешь, совсем ничего! Словно она была невидимкой. О таких неприметных людях, которых забывают в первую же секунду после знакомства, только и известно, что дата появления на свет и день смерти. Родилась в 1968-м, умерла в 1984-м, и все. — Кейт протянула мне полароидный снимок. — Жизнь у бедняжки была не сахар. Убогая семья. Никаких друзей. Как бы то ни было, ее вряд ли можно назвать рослой.

Я взглянула на снимок, и меня захлестнула волна жалости.

На покрывале сидит девушка, она явно чувствует себя не в своей тарелке перед камерой. Худенькой ручкой судорожно прикрывает живот, ладонью другой руки пытается загородиться от фотографа.

В закрытом купальнике, кожа белая-пребелая, с нездоровым синюшным оттенком. И хотя она старалась спрятать от камеры лицо, в кадр попали глаза, благодаря линзам казавшиеся гротескно огромными. На заднем фоне вырисовывалась полоска моря, волны яростно накатывались на берег, словно желая слиться с ним в одно целое.

Вглядываясь в это изнуренное, сморщенное личико, я почти физически ощущала боль. Что за человек мог обидеть такую хрупкую девочку? Может, ее изнасиловал чужак, приставив к горлу нож, а затем задушил и оставил на растерзание собакам маленькое тельце? Что именно она почувствовала, когда поняла, что близится последний час? Звала на помощь, захлебываясь слезами от ужаса и понимая, что криков никто не услышит? Или ее убили в отчем доме, а потом выбросили, как ненужную вещь? Перед тем как ее глаза видели свет в последний раз, какие эмоции она испытывала? Страх, смирение, ненависть, оцепенение или всего лишь недоумение? Мучилась ли она от невыносимой боли?

— …надо сравнить размеры черепа.

Кейт вынула из широкого коричневого конверта рентгенографические снимки и вставила их в настенный экран.

— Это снимки черепа, сделанные всего за четыре месяца до исчезновения Саванны.

Я достала из сумки свои рентгенограммы и прикрепила их рядом с больничными снимками. Начав с костей лицевого черепа, прежде всего я сравнила форму лобных пазух. Эти пустые пространства над орбитами, хотя и отличаются размерами и структурой, столь же уникальны, как и отпечатки пальцев.

Лобные пазухи Саванны напоминали хохолок на голове какаду. Их конфигурация совпадала и на тех, и на других снимках. Крошечное отверстие от трепанационного сверла четко выделялось на каждом из них, его форма и расположение оказались одинаковы на снимках, сделанных при жизни и после смерти.

Не осталось ни капли сомнения в том, что обнаруженный в Сен-Базиле череп принадлежал Саванне-Клер Оспрей. Но можем ли мы утверждать, что этот череп и бедренные кости являются отсутствующими фрагментами обнаруженного в окрестностях Миртл-Бич скелета?

Накануне отъезда в Монреаль я отделила кусочек кости от диафиза одной из бедренных костей и извлекла коренной зуб из верхней челюсти. Я подумала, что секвенирование ДНК поможет подтвердить предполагаемую идентичность, если объявятся родственники или вдруг обнаружатся взятые при жизни образцы ткани или крови жертвы. И хотя пока не доставала насущная необходимость в анализе ДНК имеющихся у нас данных для идентификации костей из Монреаля, я взяла образцы с вполне определенной целью.

Воспользовавшись медицинской пилой, я отделила по двухсантиметровому кусочку от больших и малых берцовых костей, хранившихся на протяжении многих лету Кейт. Она молча наблюдала за тем, как циркулярное лезвие с визгом вонзается в усохшую кость, наполняя воздух белой пыльцой.

— Мало вероятности, что спустя столько лет в больнице сохранились анализы Саванны.

— Такое случается сплошь и рядом, — не согласилась я. Действительно, подобные случаи были. Желчные камни.

Мазки-отпечатки по Папаниколау. Мазки крови. И раньше образцы ДНК находили подчас в довольно странных местах.

— А что, если не осталось в живых ни одного родственника?

— Сравнив макромолекулы в костях из Миртл-Бич с фрагментами, обнаруженными в Сен-Базиль-ле-Гранд, мы хотя бы сможем установить, принадлежат ли все останки одному и тому же человеку. Если результат будет положительным, придется заняться главным образом находкой из Миртл-Бич, потому что с черепом из Монреаля уже все ясно. Но мне хотелось бы заполучить образцы ДНК.

— А если не удастся?

— У меня уже есть микроскопические препараты, полученные из бедренной кости, выкопанной в Сен-Базиле. По возвращении я сделаю то же самое с этими образцами, а потом исследую их под микроскопом большой мощности.

— Что тебе это даст?

— Прежде всего, выясним возраст. Я хочу посмотреть, совместимы ли они между собой. А также изучу во всех подробностях их микроструктуру, что может пригодиться в дальнейшем.

Был почти час дня, когда мы, наконец, снабдили бирками и пронумеровали все четыре образца, а Кейт заполнила необходимые бумаги о передаче. Мы решили, что стоит перекусить, прежде чем взяться за изучение дела. За чизбургерами и порцией картофеля фри в местном экспресс-кафе «Уэндиз» Кейт поведала мне о том, как разворачивались события накануне исчезновения Саванны Оспрей.

По словам родителей, неделя выдалась обычной. На плохое самочувствие Саванна не жаловалась. Все ее мысли были заняты предвкушением какого-то вечера в школе, хотя они не припоминали, какого именно. В день исчезновения она с утра немного позанималась, готовилась к экзамену по математике, но родители не заметили, чтобы она сильно волновалась по этому поводу. Часа в два Саванна сказала им, что идет за чем-то в аптеку, и ушла из дома. Больше они свою дочь не видели.

— По крайней мере, так выглядит папашина версия, — подытожила сказанное Кейт.

— В тот день он никуда не уезжал?

— Оставался дома часов до трех. В половине четвертого поехал за товаром в Уилмингтон, после чего отправился в Миртл-Бич. Наниматель подтвердил его слова. Дуэйн Оспрей слегка припозднился с доставкой, но сказал, что виноваты пробки на дороге.

— Вы смогли обыскать дом и грузовик?

— Нет. На Дуэйна ничего не было, так что ордер нам не светил.

— А мать?

— Брэнда? Та еще штучка.

Кейт откусила от бургера, затем аккуратно смахнула крошки с губ бумажной салфеткой.

— В тот день Брэнда работала. Кажется, убирала гостиничные номера. Она утверждает, что, вернувшись в пять часов вечера, не застала в доме ни души. Ей и в голову не приходило, что случилось что-то плохое, пока не стемнело, а Саванна так и не появилась, даже не позвонила. К полуночи мамочка заволновалась и пошла в полицию, где заявила об исчезновении дочери. — Она осушила одним глотком остатки кока-колы. — Брэнда сотрудничала с полицией дня два, а потом вдруг забрала заявление. Заявила, что дочь просто сбежала с друзьями. С той минуты с ней стало невозможно разговаривать. Уперлась как мул в свою версию и ни шагу в сторону. С нами связалось полицейское управление Шалотты. Именно местные полицейские затребовали в НКИЦ данные от врачей, лечивших Саванну, и от ее стоматолога. Обычно этим занимаются родители или опекун.

— Почему такая резкая перемена?

— Скорее всего, Дуэйн ее запугал.

— А что с ним потом произошло?

— Примерно годиков так через пять после исчезновения Саванны в Дуэйне, должно быть, проснулась жажда странствий. Он незамедлительно рванул на гору Чимни-Рок, чтобы отпраздновать День независимости на лоне природы в компании с корешами. На второй вечер пребывания там, изрядно набравшись, наш «Янки-Дудль влез в седло, принял вид походный» и махнул в город за пивом, слетел с автострады и загремел в каньон. Удар был так силен, что его выбросило наружу, а потом машина перевернулась и основательно припечатала его к земле. В общем, когда его нашли, голова Дуэйна превратилась в лепешку побольше запаски его тачки.

Кейт скомкала обертку от чизбургера, аккуратно положила ее в центр бумажной тарелки и отодвинулась от стола.

— Расследование почти заглохло, когда умер главный подозреваемый, — произнесла она, выбрасывая пустую посуду в контейнер для мусора.

Мы вышли из ресторана в небольшой внутренний дворик, где традиционным «Салют!» нас поприветствовал пожилой чернокожий мужчина в бейсбольной кепке с логотипом «Нью-Йорк янкиз». Он поливал цветы из садового шланга. Аромат влажной земли и петуний смешивался с запахом жира, доносящимся из кухни.

Полуденное солнце основательно нагрело бетон и нещадно припекало голову и плечи, пока мы шли через стоянку к машине Кейт. Уже в машине я спросила:

— А ты как полагаешь, он замешан? Она ответила не сразу.

— Я не знаю, Темпе. Не все так просто. — Я ждала, пока Кейт обдумывала дальнейшие слова. — Конечно, Дуэйн Оспрей — подлый, скользкий тип, да еще и к бутылке любил приложиться. Жизнь в Шалотте не для него, ему больше бы подошла роль местного дурачка в какой-нибудь глухой деревушке. Я имею в виду, что парень был попросту скудоумен. Как-то не верится, что он мог убить своего ребенка и избавиться от тела, перевезя его в другой город, а потом искусно замести следы. Да у него духу бы не хватило все это провернуть! Кроме того, в ту злосчастную для Саванны неделю в городе случилось еще кое-что.

— О чем ты?

— Каждый год в середине мая проводится широкомасштабное моторалли с конечным пунктом в Миртл-Бич. Это традиционный пробег, в котором участвуют местные южные отделения «Ангелов Ада». Впрочем, обычно к ним присоединяются еще и «Язычники». К моменту исчезновения Саванны городок наводнили байкеры всех сортов, от членов гангстерских группировок до мажоров.

— Мажоры? — У нас в Монреале это жаргонное словечко означало «алкаш».

— Богатенькие городские мальчики на мотоциклах. Как бы то ни было, мое расследование зашло в тупик. Начальство предположило, что именно байкеры причастны к исчезновению Саванны.

— Версия подтвердилась?

— Нам так и не удалось найти ни единой зацепки.

— А ты что думаешь?

— Черт, Темпе, не имею ни малейшего представления! Через Шалотту проходит автострада № 17, ведущая в Миртл-Бич.

В окрестностях полным-полно мотелей и всяких забегаловок. Когда пропала девочка, движение по обеим полосам было весьма оживленным. Она могла, на свою беду, подвернуться под руку какому-нибудь съехавшему с дороги психопату, решившему полакомиться жареной курицей.

— Но зачем было убивать ее? — Еще даже не закончив фразу, я поняла, что можно было бы избавить Кейт от подобных наивных вопросов.

— Часто люди хватаются за оружие из-за сущего пустяка. Кто-то нагло посмел обогнать меня на дороге — в могилу его! Другой вырядился в красные штаны и фланирует по улице, которая контролируется группировкой с голубыми нашивками, — кончать его! А этот вздумал связаться не с тем поставщиком — так и его застрелим! Может, кому-то не приглянулись ее очки, вот он взял да и убил девочку.

Или же просто так, без всякой на то причин мог. Как Эмили-Энн Туссен.

Вернувшись в лабораторию БРШ, мы с Кейт разложили материалы дела и стали их просматривать. Медицинские файлы. Стоматологические записи. Телефонные счета. Регистрация арестов. Стенограммы допросов. Результаты опросов соседей. Написанные от руки заметки, сделанные агентами во время слежки.

Следователи БРШ и местные полицейские рассматривали все версии. Не обошли вниманием даже соседей. Поисковые партии тщательно прочесали лес, обследовали пруды и реки. Все напрасно. Саванна Оспрей ушла из дома и бесследно испарилась.

Через девять месяцев после исчезновения Саванны были обнаружены неизвестные останки в Миртл-Бич. Связав их с делом Оспрей, коронер графства Хори отправил запрос властям Северной Каролины и послал кости в Чэпел-Хилл. В отчете судмедэксперта указывалось, что существует определенная совместимость, но окончательная идентификация скелета невозможна. Так что официально в деле Саванны не появилось никакой новой информации.

Последний документ датировался 10 июля 1989 года. После гибели Дуэйна Оспрея повторно допросили его жену. Брэнда продолжала твердить, что дочь не пропала, а всего-навсего сбежала.

Закончили мы уже после семи. У меня горели глаза, и ныла спина от бесконечного сидения над документами с мелким шрифтом и плохим почерком. Я вымоталась, пришла в уныние и пропустила свой рейс. И почти ничего нового не узнала. Кейт тяжело вздохнула, и я поняла, что у нее настроение не лучше.

— Что теперь? — поинтересовалась я.

— Давай-ка мы найдем тебе пристанище на ночь, поужинаем в хорошем ресторане, а потом подумаем, что делать дальше.

Звучало неплохо.

Я сняла номер в гостинице «Ред руф инн» и забронировала место в самолете на утренний рейс. Потом попробовала связаться с Китом, но он не поднял трубку. Удивившись, я оставила сообщение и продиктовала номер своего сотового телефона. Когда я закончила все дела, мы с Кейт упаковали наши кости и поехали по Гарнер-роуд к ней на работу.

Основной комплекс ШБР сильно отличается от своей ультрасовременной криминологической лаборатории — величавого бетонного здания с продуманной планировкой. Сама штаб-квартира ютится в двухэтажном строении из элегантного красного кирпича со светло-желтой отделкой. С ухоженными газонами и аккуратной подъездной дорожкой, вдоль которой выстроились царственные дубы, весь комплекс великолепно смотрится на фоне небольшого антикварного магазинчика на другой стороне улицы, а вот стоящие дальше небоскребы режут глаз.

Мы припарковались на главной улице, извлекли свои свертки и направились к зданию. По правую сторону располагался небольшой сад, окруженный бордюром из бархатцев и анютиных глазок. В его центре возвышалось три шеста наподобие мачт на парусном судне. Полицейский как раз спускал последний из флагов, ветер с шумом развевал материю, слышалось металлическое бряцание. Вечерело, последние солнечные лучи освещали крышу Учебного центра дорожного патруля и подсвечивали фигуру полицейского.

Мы вошли в здание через стеклянные двери, на которых виднелся герб Государственного бюро расследований при министерстве юстиции штата Северная Каролина. Миновав охрану, мы поднялись на второй этаж. Снова надежно спрятали кости, на сей раз в закрытый шкафчик в маленьком кабинете Кейт.

— Что будешь есть?

— Мясо, — сразу же ответила я. — Говядину с прожилками жира.

— Да мы же ели на обед чизбургеры!

— Вот и хорошо. Мне тут недавно попалась на глаза теория о том, как неандертальцы приобрели современный облик. Автор предполагает, что ответ кроется в увеличении количества жира в их пище. Так что парочка знатных кусков мяса основательно прочистит наши мозги.

— Ладно, убедила.

Мясо и впрямь пришлось весьма кстати. Хотя, возможно, второе дыхание открылось благодаря возможности оторваться, наконец, от нечетких распечаток ксерокопированных документов. К тому времени как принесли фруктовый пирог, мы уже смогли здраво мыслить.

Итак, обнаруженные в Монреале останки, несомненно, некогда принадлежали Саванне. Что касается костей, найденных здесь, то вопрос об их владельце оставался пока открытым. Получается, что робкая шестнадцатилетняя девочка, отличавшаяся слабым здоровьем и плохим зрением, преодолела тысячи километров, уехала от родного дома, в чужую страну, чтобы умереть там? Верилось с трудом. Или же кто-то увез часть скелета мертвой девочки из Каролины в Монреаль и закопал там. Но почему не все кости?

Ну а если смерть произошла в Монреале, тогда выходит, что находка из Миртл-Бич не имеет к Саванне никакого отношения.

И хотя Кейт не согласилась с моей версией, она, тем не менее, была вынуждена признать подобную возможность.

Если мы установим, что кости из Миртл-Бич принадлежат Саванне, тогда часть скелета, без сомнений, кто-то перевез в другое место.

Я изучила фотографии с места обнаружения останков и не нашла ничего необычного. Процесс разложения не выходил за рамки девятимесячного срока и посмертного интервала трупных изменений, совпадавшего с датой исчезновения девочки. В отличие от могилы и резиденции «Гадюк», здесь не присутствовало никаких признаков вторичного захоронения.

Данное предположение давало нам несколько отправных точек.

Вариант первый: Саванна погибла в Миртл-Бич.

Вариант второй: Саванна умерла в каком-нибудь другом месте, после чего ее тело перевезли в Миртл-Бич.

И, наконец, вариант третий: ее тело расчленили, основную часть оставили в Миртл-Бич или перевезли туда, затем отделили череп и кости нижней конечности и отправили в Канаду.

Но если тело умышленно разделили, тогда почему ни на одной из костей нет следов разреза?

Итак, ответа на главный вопрос у нас не было. Каким образом Саванна, живая или мертвая, оказалась в Квебеке?

— По-твоему, они возобновят дело? — поинтересовалась я, пока мы ждали счет.

— Навряд ли. Никто почти не сомневался в виновности Дуэйна. И хотя расследование застопорилось задолго до того несчастного случая, именно смерть главного подозреваемого поставила точку в этом деле.

Подошел официант. Я протянула ему свою кредитную карточку, не обращая внимания на протесты Кейт.

— Вот что я думаю, — сказала она. — Прежде всего, посмотрим, что у нас есть. Череп Саванны нашли поблизости от байкерского клуба в Квебеке. — Кейт начала приводить доводы, поочередно загибая пальцы. — «Гадюки» — марионеточный клуб «Ангелов Ада», верно? — Я кивнула. — Накануне исчезновения девочки наблюдалась сильная активность «Ангелов» на автостраде, проходящей рядом с родным городом Саванны. — Уже три загнутых пальца. — Ее скелет обнаружен в национальном парке Миртл-Бич, как раз в том месте, где собирались байкеры. По-моему, стоит рассмотреть эту версию.

— Но вы уже пытались.

— Да, но у нас не было следа из Квебека.

— Что ты предлагаешь?

— На начало восьмидесятых приходятся бурные деньки в жизни байкеров Каролины. Давай-ка покопаемся в моих файлах мотобанд того времени и попытаемся найти зацепку.

— У тебя есть столь устаревшая информация?

— Сбор любых сведений по мотоклубам входит в мои обязанности. Даже самые незначительные данные о преступных действиях часто необходимы при расследованиях, связанных с законом о деятельности организованной преступности, особенно при нераскрытых убийствах.

Она имела в виду закон «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях», принятый Никсоном в 1970 году. Данный законодательный акт часто применялся при обвинениях в незаконной деятельности.

— К тому же члены банд часто кочуют из одного отделения в другое, так что, когда ищешь свидетелей, полезно знать, кто находился в нужном месте в нужное время. У меня скопились тонны информации, включая фотографии и видеозаписи.

— Что ж, а у меня в запасе целая ночь, — бодро отозвалась я.

— Ладно, давай-ка посмотрим, что у нас есть.

Мы засучили рукава и принялись просматривать файлы. В пять двадцать три зазвонил мой сотовый. Высветился номер Монреаля.

Глава 19

Номера в «Солнечной гостинице» на деле оказались вовсе не такими солнечными, как следовало из названия. Но дать этой гостинице наименование, соответствующее действительности, значило бы оказать медвежью услугу владельцам. От всего здания веяло мраком и безнадежностью, толстый слой глубоко въевшейся грязи покрывал окна, не давая ни единому лучику света проникнуть внутрь. На всем лежал отпечаток многолетнего запустения. Узкие балконы, робко выступающие на всех трех этажах, были отделаны изрядно поблекшей бирюзовой обшивкой и украшены заржавевшими декоративными решетками. На них возвышались внушительные баррикады из дешевых пляжных стульев, пластмассовых мусорных ящиков и разнообразного спортивного снаряжения. Кое-где виднелись унылые цветочные горшки: растения поблекли и завяли — время их не пожалело.

Но система отопления работала исправно, даже слишком. Когда я улетела в Северную Каролину, весна наконец-таки добралась до Квебека. После приземления я попала почти, что в самое настоящее пекло — шестьдесят восемь градусов по Фаренгейту. Сейчас стало еще теплее, но батареи в гостинице продолжали упорно нагревать помещение, подняв температуру градусов под восемьдесят. От духоты и запаха плесени меня начало подташнивать, я почти задыхалась.

С того места, где я стояла, прекрасно просматривалась вся эта запущенная крошечная квартирка. Слева кухня, справа — гостиная, прямо передо мной — спальня и ванная комната. Здесь царил настоящий бедлам, словно хозяин собирался на днях устроить распродажу домашних вещей, хотя грязь и витающее в воздухе зловоние поубавили бы пылу даже у самого страстного любителя отхватить товар по дешевке.

Повсюду валялись всевозможные инструменты, журналы, дешевые книжки в бумажных обложках, бутылки и вышедшие из строя электроприборы. На полу разбросаны туристское снаряжение, запчасти от автомобилей и мотоциклов, шины, картонные коробки, клюшки и какие-то пакеты, стянутые металлическими проводами. В дальнем конце комнаты почти до самого потолка вздымалась пирамида из пустых пивных банок. За стены из последних сил цеплялись изорванные и закручивающиеся от старости плакаты. Тот, что справа, сообщал о предстоящем концерте группы «Грейтфул дэд» 17 июля 1983 года. Ниже висел расистский плакат с лозунгом «Власть белым», пропагандирующий чистоту истинно арийской крови.

В левом верхнем углу — постер под названием «Горячий парень». Солнечные очки, как у «Людей в черном», громоздятся на пенисе, между ним и гениталиями засунута дымящаяся сигарета. Внизу изображение вздымающегося фаллоса с напечатанными жирным шрифтом словами «Улетный Петушок». Вокруг сего выдающегося органа кружком выстроились зодиакальные символы, под каждым напечатаны мудрые советы рожденным под этим знаком. Я подошла поближе, чтобы прочитать совет своему знаку.

Насколько я смогла рассмотреть, мебели было негусто: обеденный стол с одним-единственным стулом на кухне, двуспальная кровать в спальне и кресло в гостиной. Именно в этом кресле сейчас и покоился труп. Зрелище не для слабонервных: голова — сплошное красное месиво, туловище и конечности почернели и раздулись. Сквозь гниющую плоть наружу выдавались обломок черепа и лицевые кости, часть ноздри с полоской усов и один целый глаз. Нижняя челюсть оказалась не задетой, она отвисала, открывая взору фиолетовый язык и гнилые коричневые зубы.

Кто-то не поленился собрать осколки кости и частицы мозга и засунул их в пакет. Полиэтиленовый мешок покоился на коленях мужчины, словно ему поручили присматривать за своим собственным мозгом. Большой лоскут человеческой кожи свисал с кресла, гладкий и лоснящийся, как брюхо окуня.

Мертвец мирно сидел перед маленьким телевизором, у которого вместо сломанной антенны торчала вешалка для пальто. Один конец вешалки был направлен на голову покойника, как палец человека, победоносно указывающего на находку. Никто не потрудился выключить телевизор, и из него равномерно лился голос популярного телеведущего Монтеля, разговаривающего с женщинами, матери которых отбили у них женихов. Интересно, что бы сказали участники дискуссии, узнай они о столь зловещем зрителе?

Криминалисты искали скрытые отпечатки: один из них работал в спальне, другой на кухне. Третья сотрудница делала видеозапись, медленно водя камерой по периметру каждой комнаты, затем крупным планом запечатлела груду хлама. К моменту моего появления на месте происшествия она уже сделала несколько десятков снимков трупа и этой мрачной квартиры.

Ламанш тоже приходил, но потом ушел. Поскольку тело обгорело не сильно и довольно хорошо сохранилось, не было никакой необходимости в моем дальнейшем присутствии. В первых сообщениях упоминался горящий труп, так что связались со мной и вызвали на место происшествия. Пока разобрались, что к чему, я уже вылетела из Роли и поворачивать назад смысла не было. Куикуотер встретил меня в аэропорту и привез сюда.

«Солнечная гостиница» располагалась к юго-западу от Сентервилля, на тихой улочке, берущей начало на Шарльвуа. Этот район, известный как Сен-Шарль, относится к Монреалю, так что убийством занимался КУМ.

Мишель Шарбонно стоял в другом конце комнаты — лицо такого же розового цвета, как сироп от расстройства желудка «Пепто-бисмол», волосы топорщатся в разные стороны, словно колючки ежа. Без пиджака, воротник рубашки промок от пота, верхняя пуговица расстегнута. Галстук, даже ослабленный, все равно был слишком коротким. Я заметила, как Мишель вытащил носовой палаток из кармана и вытер лоб.

Как-то раз Шарбонно признался мне, что подростком работал на нефтяных месторождениях Техаса. И хотя свободная жизнь ковбоя пришлась ему по вкусу, последнее слово осталось за жарой, так что он был вынужден вернуться домой, в Шикутими. Потом перебрался в Монреаль, где и устроился работать в полицию.

В эту минуту на пороге кухни появился Куикуотер. Имелась информация о том, что убитый связан с байкерами, поэтому «росомах» тоже привлекли к делу.

Констебль подошел к Шарбонно, и оба стали наблюдать за группой экспертов, изучающих пятна крови на стене позади убитого. Рональд Жильбер прижимал к обоям полосатую угловую линейку, пока техник помоложе снимал на видеокамеру. Они сделали также снимки по вертикальной оси, затем Жильбер достал штангенциркуль и произвел ряд замеров. Полученные данные он внес в ноутбук, после чего возобновил работу со специальной масштабной линейкой, вычисляя продольный размер пятен. Снова видеозапись. Снова фотографии. Снова замеры. Кровь была повсюду: на потолке, на стенах, на вещах, грудой сваленных на полу. Оба эксперта выглядели так, словно им придется еще изрядно повозиться, и закончат они не скоро.

Я глубоко вздохнула и подошла к детективам.

— Bonjour. Comment ca va?

— А, это вы, док. Как делишки? — Английский язык Шарбонно представлял собой странную смесь квебекского и техасского сленга, причем техасские словечки давно устарели.

— Здравствуйте, месье Куикуотер!

Тот слегка развернулся, всем своим видом выражая неудовольствие от того факта, что приходится со мной здороваться, затем снова сосредоточился на действиях техников. Они как раз фотографировали акустическую гитару, прислоненную к ржавой клетке для птиц. За клеткой валялась спортивная бейсболка, посреди расплывшегося темно-красного пятна красовалась надпись «Петушок». Я вспомнила, что видела такую же надпись на плакате, и подумала, какое еще непристойное послание ожидает нас в этой грязи.

— Где Клодель? — поинтересовалась я у Шарбонно.

— Проверяет один след, но скоро появится здесь. Эти парни просто нечто, не так ли? — В его голосе слышалось отвращение. — У них мораль как у жуков-навозников.

— Уже точно известно, что здесь замешаны байкеры?

— Да. Парень, который сейчас выглядит не самым лучшим образом, в миру носил имя Ив Дежарден, но больше был известен под кличкой Чероки. Он из «Хищников».

— Кто они?

— «Хищники» — еще один марионеточный клуб «Ангелов Ада».

— Как и «Гадюки».

— Верно.

— Значит, его убил кто-то из «Рок-машины»?

— Возможно. Однако Чероки давно уже отошел отдел. Печень пошаливала. А, нет! У него был рак толстой кишки, вспомнил. Неудивительно, если подумать, каким дерьмом эти парни обычно пичкают себя.

— Что он такого сделал, чтобы так задеть противника?

— У Чероки был собственный небольшой бизнес, торговля запчастями. — Шарбонно взмахом руки указал на сваленные повсюду запасные части от автомобилей и мотоциклов. Под мышками у него расплывались темные полукружия пота. — Но, очевидно, цепные шестерни и карбюраторы приносили не бог весть сколько. В ящике с нижним бельем у этого молодца мы обнаружили килограмма два кокаина. Несомненно, самое безопасное место в доме, потому что парень выглядит так, словно ему никогда не приходило в голову надеть чистые трусы. Так или иначе, но к нему могли нагрянуть именно за кокаином. Хотя кто знает? Вполне возможно, это была месть за смерть Маркотта.

— Паука? Шарбонно кивнул.

— Есть признаки насильственного проникновения в квартиру?

— В спальне разбито окно, но убийцы проникли не через него.

— Почему вы так решили?

— Большая часть осколков на улице. Словно стекло разбили изнутри.

— Кто?

Он пожал плечами.

— Тогда каким образом убийцы проникли внутрь?

— Должно быть, хозяин сам их впустил.

— Зачем ему это было делать?

— Чероки славился змеиным коварством, да и дружелюбием не отличался. Но он из многих переделок выходил живым и, наверное, начал считать себя неуязвимым.

— Перед всем, кроме рака.

— Точно. Давайте-ка я вам кое-что покажу.

Шарбонно направился к телу, и я последовала за ним. Вблизи запах был сильнее — тошнотворная смесь обуглившейся шерсти, бензина, экскрементов и разлагающейся плоти. Шарбонно вытащил носовой платок и приложил его к носу.

— Посмотрите на татуировки. — Платок приглушил голос.

Правая рука Чероки покоилась на коленях, левая была неестественно вывернута на подлокотнике кресла, пальцы касались ковра. Несмотря на толстый слой копоти, на правом запястье отчетливо виднелась гроздь черепов. Всего их было пятнадцать, они составляли пирамиду наподобие остатков тех загадочных жертвоприношений неизвестным богам, которые были найдены в европейских пещерах. Но эти трофеи несли на себе отпечаток различий, которые наши неандертальские предки не потрудились сделать. Тринадцать черепов на запястье убитого имели черные глаза, два — красные.

— Похоже на зарубки на прикладе ружья. — Шарбонно чуть сдвинул платок от губ, чтобы я расслышала его слова. — Черный цвет — убитый мужчина, красный — женщина.

— Довольно неумно с его стороны вот так, в открытую, признаваться в убийствах.

— Да, конечно, но наш приятель старой закалки. В нынешнее время они внимательнее прислушиваются к наставлениям своих адвокатов.

По степени вздутия и отслоению эпидермиса я предположила, что смерть наступила пару дней назад.

— Как его нашли?

— Стандартный сценарий. Один из соседей пожаловался на запах гниения. Просто чудо, что хоть кто-то обратил внимание на вонь в подобном сортире.

Я снова посмотрела на тело. Сейчас уже невозможно понять, как выглядел этот человек при жизни. Можно было лишь утверждать, что он носил усы и редко обращался к стоматологу. То, что когда-то было его головой, теперь лежало на спинке кресла, на обивке распустился темно-алый цветок смерти. В остатках плоти, некогда бывшей лицом, засело несколько пуль.

— И о спецэффектах позаботились!

Шарбонно указал на плетеный коврик под ногами у трупа. Он сильно обуглился, как и нижняя часть кресла. Копоть была повсюду: на самом Чероки, на его свесившейся вниз левой руке, на отворотах джинсов. Даже ботинки оплавились. Но пламя не тронуло больше ничего вокруг.

Огонь разожгли перед креслом. В воздухе все еще витал легкий запах бензина, так что, скорее всего убийцы значительно ускорили процесс сожжения. Вероятно, пламя охватило тело, но затем иссякло, когда бензин догорел. К тому времени преступники были уже далеко.

Шарбонно снова убрал с губ платок.

— Типичное байкерское дерьмо. Сначала застрелить жертву, а потом поджарить труп. Да вот только эти ребята, должно быть, не смотрели «Поджог 101».

— С какой стати этому бедняге открывать дверь, если он промышляет коксом в чужом курятнике?

— Видать, толстая кишка в мозг попала. Или просто перебрал наркоты. А может, тешил себя иллюзией, будто он как все Нормальный. Черт, одному Богу известно, что творится у них в голове. Если вообще что-нибудь творится.

— А его собственный клуб тут не замешан?

— И такое случается.

Зашел Клодель, и Шарбонно, извинившись, присоединился к коллегам. И хотя мне очень хотелось спросить у Клоделя о том, какого это подозреваемого он допрашивал, однако перспектива померяться силами с ударной командой Клодель — Куикуотер меня нисколько не прельщала. Поэтому я удалилась от них в дальний угол комнаты и продолжила наблюдение за криминалистами. Они уже закончили исследовать западную стену и приступили к северной.

Несмотря на то, что я постаралась встать как можно дальше от трупа, запах в комнате становился все более невыносимым. Шарбонно прав. Дело было не только в покойнике — в помещении царило тошнотворное зловоние, некий отвратительный коктейль запаха плесени, моторного масла, выдохшегося пива, пота и многолетней дрянной стряпни. Трудно представить, как кто-то вообще мог жить в такой мерзкой обстановке.

Я кинула взгляд на часы. Пятнадцать минут третьего. Подумывая о такси, я повернулась к окну.

Чероки жил на первом этаже, от балкона до тротуара не больше двух метров. Через грязное стекло я разглядела обычную когорту полицейских машин, фургонов и автомобилей без опознавательных знаков. Соседи сгрудились поблизости или наблюдали от близлежащих зданий. Машины и мини-вэны журналистов вносили свою долю в неразбериху, воцарившуюся на маленькой улочке.

Пока я обозревала скопление людей, подъехал фургон из морга. Из него вышли два санитара, распахнули заднюю дверь и вытащили каталку. Поставив ее на землю, они покатили тележку к входу в здание по тропинке, по обе стороны от которой распластались грязные канавы, заполненные доверху застоявшейся водой. На водной поверхности переливалась радужная пленка. Очень мило. «Солнечная гостиница» во всей красе!

Через несколько мгновений санитары постучали в дверь. Клодель их впустил, а потом вернулся к группе. Набравшись решимости, я направилась через всю комнату к детективам. Клодель как раз рассказывал о допросе главного подозреваемого.

— Как, по-вашему, стена даст нам что-нибудь? — Клодель махнул в сторону северо-западного угла, где криминалисты все еще измеряли и фотографировали пятна крови.

— Куртка того парня выглядит так, словно ему пришлось наведаться в ней на скотобойню. Конечно, мозгов у нашего окурка с наперсток.

— Почему он не выкинул ее? — поинтересовался Шарбонно.

— Возможно, слишком прижимист, чтобы вот так взять и распрощаться с натуральной кожей. Он и представить себе не мог, что мы когда-нибудь пожалуем к нему в гости. Но все-таки выкроил минутку, чтобы вытереть куртку и засунуть под кровать, просто на всякий случай.

— Его видели здесь в понедельник ночью?

— Сразу после двенадцати.

— Совпадает с предполагаемым временем смерти, рассчитанным Ламаншем. А он сам что говорит?

— У него небольшие проблемы с памятью. По-видимому, Джордж слегка набрался в тот вечер.

— Его связывает что-нибудь с убитым?

— Вот уже несколько лет Джордж выполняет мелкую работенку у «Дикарей». Они дали ему пару раз порулить и поторговать травкой, так что теперь он считает себя крутым парнем. Но он просто пешка в их иерархии, да и основательно сидит на наркоте.

Санитар позвал Клоделя, и тот дал сигнал приступать. Один из мужчин развернул черный пластиковый мешок для трупа и положил его на каталку, пока второй накрывал бумажным пакетом левую руку Чероки.

Рассматривая Клоделя, я удивлялась тому, насколько все же он не вписывается в это место. На лбу ни капли пота, прическа безупречна, стрелки на брюках остры, как бритвенные лезвия, сияние Армани в тумане ночного кошмара.

— Слушайте, может, он посчитал, что убийство — его счастливый шанс подняться вверх по карьерной лестнице? — предположил Шарбонно.

— Несомненно. Но Джорджу Дорси не грозит повышение еще очень долгое время, — заметил Клодель.

— У нас достаточно улик, чтобы задержать его? — спросил Куикуотер.

— Если придется, я его арестую по подозрению в плевках в неположенном месте. Мои информаторы сообщили, Дорси недавно пустил слушок, что согласен на любую работенку, даже самую грязную. Мы его подозревали в другом убийстве, так что я просто на всякий случай показал его фото окрестному люду. Одна свидетельница утверждает, что видела Дорси здесь, когда прозвучал выстрел. Я отправился его навестить, чтобы обсудить сей факт, и что я увидел? Куртка Дорси измазана в крови. Как, по-вашему, улик достаточно?

В эту минуту рация Клоделя разразилась шквалом статических помех. Он отошел к двери, выслушал, сказал что-то в микрофон, затем жестом подозвал Куикуотера. Мужчины о чем-то переговорили, затем Куикуотер развернулся к Шарбонно, указал сначала на меня, потом на дверь. Шарбонно пальцами показал ему «О’кей», Куикуотер помахал на прощание и вышел из квартиры. Клодель подошел к нам.

Что ж, просто замечательно! Не хватало еще, чтобы со мной обходились как с неразумной девчонкой!

Существует всего лишь два чувства, способных вывести меня из себя: горечь обмана и ощущение собственной беспомощности. Сейчас они навалились на меня оба сразу, отчего на душе стало тревожно.

Вдобавок ко всему что-то в этом убийстве не давало мне покоя. Я хорошо помнила слайды, которые мне довелось увидеть в штаб-квартире «Росомахи». Здесь явно что-то не состыковывалось.

Какого черта! Я не просила, чтобы меня сюда вызывали!

— Разве это убийство не отличается немного от их обычного способа расправы с неугодными?

Клодель повернулся в мою сторону, его лицо приобрело столь привычное уже неприветливое выражение.

— Простите?

— Разве байкеры убивают из такого оружия? А неудачный поджог?

Шарбонно недоуменно приподнял бровь и пожал плечами. Клодель промолчал.

— Все выглядит весьма запутанно, — настойчиво продолжала я, исполненная решимости высказаться до конца. — В тех делах, с которыми я ознакомилась, убийцы действовали гораздо эффективнее.

— Такое случается, — сказал Шарбонно. — Может, преступнику просто помешали доделать работу.

— В том-то и суть. Разве байкеры предварительно не изучают своих жертв и не выбирают такие места, где им никто не помешает?

— У нас мертвый байкер, который на свой страх и риск промышлял наркотиками, так что нет никакой необходимости изучать список членов унитарной церкви, чтобы найти нашего наемного убийцу. — Голос Клоделя источал просто арктический холод.

— Но мы не должны также и бросаться на первую подвернувшуюся версию, как голодная собака на жалкую косточку, —язвительно поддела я.

Клодель посмотрел на меня взглядом, в котором сквозило напускное терпение.

— Возможно, вам нет равных в том, что касается выкапывания трупов и измерения костей, миссис Бреннан. Но подобные умения в данном расследовании совершенно не…

— Довольно трудно найти наемного убийцу, если не имеешь ни малейшего представления о том, кого убили, месье Клодель. Вы сами хотите по кусочкам собрать его лицо? — Щеки запылали от охватившей меня ярости.

— В данном случае это не проблема. Достаточно будет отпечатков пальцев.

Я и сама это знала, но надменность Клоделя рождала во мне не лучшие чувства.

Шарбонно скрестил руки и протяжно вздохнул.

Клодель поднес к глазам часы, на рукаве рубашки блеснула золотая запонка. Затем его рука опустилась.

— Сержант-детектив Шарбонно и я подвезем вас до дома. — Сухость в его голосе явно дала понять, что он не собирается больше обсуждать этот вопрос.

— Премного благодарна.

Мы пошли к выходу, и я обернулась, чтобы окинуть прощальным взглядом кресло, в котором умер Ив Дежарден по прозвищу Чероки. Сейчас оно было пустым, но пятно цвета портвейна расплывалось там, где раньше лежала его голова. Темные ручейки извивались на обивке, напоминая растопыренные когти жаждущего крови хищника.

Клодель придержал дверь, и я вышла в коридор, вцепившись в сумки с такой силой, что ногти больно впились в ладони. Все еще возмущенная заносчивостью Клоделя, я не смогла удержаться от язвительного замечания, когда проходила мимо него.

— Как вам прекрасно известно, месье Клодель, я осуществляю связь между лабораторией и «росомахами». Поэтому в ваши профессиональные обязанности входит введение меня в курс дела, этого или любого другого, и я жду от вас полной информации.

Затем я зашагала по лестнице вниз и, наконец, вышла туда, где света было много.

Глава 20

Хотя за окном машины сияло ослепительное солнце, на душе у меня будто кошки скребли. Когда я добровольно вызвалась сотрудничать с «росомахами», то хотела всего лишь найти убийц Эмили-Энн, а не вступить в клуб «Сенсация дня: очередное убийство». Я сидела на заднем сиденье, погрузившись в размышления об Иве Дежардене по прозвищу Чероки и Саванне Клер Оспрей. Что объединяло столь не похожих друг на друга людей, что могло быть общего у сексуального извращенца и маленькой бедной девочки из сказки?

Но Саванна никогда не танцевала со сказочными эльфами при лунном свете. Я не могла выбросить из головы образ тонконогой девушки в мешковатом купальнике. Уже в который раз я думала о ядовитой паутине, в которую она попала.

Мне не давал покоя тот ужас, свидетелями которого нам только что пришлось стать. Хотя энергичная парочка на переднем сиденье не испытывала ни малейших сомнений, что ответственность за убийство Чероки несут байкеры, что-то в той квартире было не так. Это не входило в мою компетенцию, но беспокойство занозой засело где-то внутри.

Саванна и Чероки. Чероки и Саванна. Рональд и Дональд Вайланкурты, Роберт Гейтли и Феликс Мартино. И малышка Эмили-Энн Туссен, жизнерадостная маленькая девочка, любившая танцевать, кататься на коньках и лакомиться вафлями. Эти люди не имели ничего общего между собой, их объединяли только смерть и дела, заведенные на них в отделе убийств.

В салоне все молчали. Время от времени трещало радио, настроенное на полицейскую частоту.

В туннеле Виль-Мари мы вынуждены были на некоторое время остановиться, пойманные в дорожную пробку из-за интенсивного движения в сторону Берри. Я смотрела на поток машин, направляющихся к старой части города, и чувствовала, как на меня накатывает очередной приступ меланхолии. Почему я сейчас здесь, в компании с мистером Букой и его напарником, в ногах пакет с костями мертвой девушки, а перед глазами вереницей мелькают страшные образы изуродованных байкеров? Почему я не еду сейчас на площадь Жака Картье, предвкушая изысканный ужин, танцы и вечер с поклонником?

Но я не могла себе позволить роскошь напиться.

И у меня не было поклонника.

Райан.

Остановись, Бреннан, отбрось подобные мысли. А то из меланхолии скатишься в депрессию. Ответ прост: ты сама выбрала такую жизнь. Прекрасно могла бы и впредь заниматься анализом костей, полученных при раскопках. Или составлять высокопрофессиональные комментарии к практическим учебным разработкам. Или остаться в уютных аудиториях, где всегда прислушиваются к твоим словам, а не отмахиваются от тебя, как от надоедливой мухи. Ты сама хотела этого, вот и получай. Прекрати же, наконец, нянчиться со своими обидами и займись делом.

Шарбонно остановился у здания лаборатории, я сухо поблагодарила, громко хлопнула дверью и направилась к главному входу. Не успела я дойти до конца железной ограды, как зазвонил сотовый. Я опустила спортивную сумку на тротуар и вытащила из сумочки телефон.

— Тетя Темпе?

— Привет, Кит.

При звуке его голоса я почувствовала одновременно облегчение и досаду. Уехав в Роли, я несколько раз пыталась дозвониться до него, но Кит ни разу не подошел к телефону.

— Ты получил мои сообщения?

— Да-да, конечно. Нестыковка во времени. Я уходил, а потом пришел и завалился спать. Подумал, что тебе не понравится, если я позвоню так поздно. — Я молчала. — Я был с Лайлом.

— Два дня?

— Этот парень свой в доску. Свой в доску?

— Мы ходили в тот магазин мотоциклов. Представляешь, он нисколько не преувеличивал. У них там всякого дерьма больше, чем на фабрике Харлея. Черт, прости, невольно вырвалось.

— Гм.

Я поставила рядом с сумкой еще и портфель и пошевелила плечом, чтобы унять боль. На противоположной стороне из здоровенного «доджа» доносились ритмичные звуки хип-хопа. Водитель расслабленно откинулся на сиденье, одна рука небрежно лежит на руле, пальцы другой постукивают в такт музыке по спинке второго сиденья.

— Домой приеду часам к шести, — сказала я Киту. — Скажи, чего бы ты хотел на ужин, и я заскочу в магазин.

— Вот поэтому я и звоню. Лайл предложил сводить меня в телестудию, чтобы я собственными глазами увидел, как они делают телевизионную передачу.

В подъезде дома на противоположной стороне улицы появился мужчина и стал медленно спускаться по ступенькам, не докуренная сигарета небрежно свисала из уголка рта. С прической у парня творилось нечто невообразимое: волосы торчали во все стороны, словно его током шарахнули. Часть волос дыбом стояла, некоторые пряди спутались и прилипли к голове. Джинсовая безрукавка выставляла на всеобщее обозрение руки с таким количеством наколок, что с моего места казалось, будто кожа у него синяя.

Глубоко затянувшись, мужчина внимательно осмотрел улицу. Его глаза задержались на мне и сузились, как у заметившего крысу терьера. Он выпустил из ноздрей две струи дыма, затем выплюнул окурок, двинулся по тротуару и забрался в машину любителя музыки. Стоило только парочке отъехать, как меня затрясло, несмотря на жаркое полуденное солнце.

— …когда-нибудь видела это живьем?

— Что?

— Новости. Тебе когда-нибудь доводилось присутствовать в студии во время трансляции?

— Да. Очень интересно.

— Если ты не против, я бы с радостью туда пошел.

— Конечно. Звучит заманчиво. К тому же я сегодня на ногах не держусь, так что компании тебе не составлю.

— Ты выяснила, кто она такая? — Я не сразу поняла, о чем он. — Девушка. Твои подозрения подтвердились?

— Да.

— Клево. Могу я рассказать Лайлу?

— На данном этапе эта информация не для прессы. Лучше подожди, пока коронер официально не сообщит ее имя.

— Нет проблем. Ладно, увидимся позже.

— Хорошо.

— Ты уверена?

— Кит, все в порядке. Меня бросали парни и покруче тебя.

— О-о-о! Потом можешь отшлепать меня!

— Пока.

Итак, Лайл Криз. Не собирается ли этот ублюдок использовать моего племянника? Выведать информацию, которую от меня получить не в состоянии?

Поднявшись в свой кабинет, я спрятала останки Саванны в сейф для хранения улик. Потом сходила к Денису, нашему специалисту-гистологу, и отдала ему образцы кости. Он должен будет при помощи микротома сделать тонкие срезы, толщиной не больше ста микрон, затем окрасит их специальными красителями и приготовит препараты для исследований под микроскопом.

Еще один комплект образцов я отнесла в отдел ДНК. Заодно спросила, готовы ли результаты по глазному яблоку. Лаборантка ушла. Я стала ждать. Тупая боль обручем охватила затылок. Я осторожно принялась потирать шею.

— Голова болит? — спросила женщина, вернувшись.

— Да так, не сильно.

Результаты пока еще не были готовы.

Потом я отправилась с докладом к Ламаншу. Он молча выслушал мой отчет о встрече с Кейт и внимательно изучил фотографии и копии истории болезни, которые я ему показала.

Наконец я закончила. Он снял очки и потер на переносице красный след от дужки. Затем откинулся на спинку кресла — на лице задумчивое выражение, ни тени переживаний, обычно вызываемых смертью.

— Я позвоню в офис коронера.

— Спасибо.

— Вы уже обсудили полученную информацию со следователями из группы «Росомаха»?

— Я сказала Куикуотеру, но сейчас им не до этого, они занимаются убийством Чероки Дежардена.

Хотя, если уж быть честной, Куикуотер вряд ли обратил внимание на мои слова, когда мы ехали в машине.

— Завтра переговорю с Роем, — добавила я.

— Та женщина в Северной Каролине, не помню ее имени, считает, что девочку убили члены гангстерской группировки?

— Кейт Брофи. Она полагает, что версия весьма правдоподобна.

— Известно ли ей о каких-либо связях между бандами Квебека и Миртл-Бич?

— Нет.

Ламанш глубоко вдохнул, через мгновение с шумом выдохнул.

— Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый — сколько зим уж миновало с тех пор.

Сейчас, сидя напротив начальника, вслушиваясь в его безупречный французский и вглядываясь в усталое лицо на фоне реки Святого Лаврентия, я вынуждена была признаться себе, что теория, в Каролине казавшаяся мне такой великолепной, в данный момент звучала несколько странно. Идеи, пришедшие мне в голову в Роли, в эту минуту походили на обрывки вдруг вспомнившегося сна, в котором я не могла отличить реальность от фантазии.

— Мы не успели обсудить все до конца, потому что я получила сообщение о горящем трупе Чероки, но агент Брофи дала мне с собой кучу материала из файлов БРШ, включая и старые фотографии. Завтра я все отвезу в штаб-квартиру «росомах», и мы посмотрим, что получится.

Ламанш снова нацепил очки.

— Этот скелет из Каролины может вообще не иметь ни малейшего отношения к делу.

— Я знаю.

— Сколько времени уйдет на анализ ДНК?

Я постаралась придать лицу нейтральное выражение, но мне не удалось скрыть нотки разочарования в голосе.

— У них дел невпроворот из-за тех близнецов-бомбометателей, так что они не в состоянии назвать мне хотя бы примерное время. — Я вспомнила взгляд, которым наградил меня эксперт, когда увидел дату смерти Саванны. — К тому же вы, верно, заметили, что смерть произошла довольно давно.

Ламанш кивнул.

— Но она относится к разряду необъяснимых, и останки были обнаружены у нас в Квебеке, так что мы будем считать это убийством. Надо надеяться, что полиция Квебека отреагирует так же, — произнес он.

В эту минуту зазвонил его телефон. Пока Ламанш разговаривал, я собирала бумаги. Он повесил трубку, и я сказала:

— Убийство Чероки не укладывается ни в одну схему, но одному Богу известно, почему люди убивают друг друга.

Он ответил, одновременно быстро черкая что-то в желтом блокнотике, все еще под впечатлением разговора по телефону. А может, просто подумал, что я говорю о чем-то другом.

— Временами месье Клодель может вести себя довольно резко, но, в конце концов, он поступит правильно.

Какого черта он хотел этим сказать?

Прежде чем я смогла спросить, снова зазвонил телефон. Ламанш снял трубку, выслушал, затем прижал ее к груди и обратился ко мне:

— У вас что-нибудь еще?

Вежливый способ дать понять, что ты свободна.

Я так глубоко погрузилась в размышления о словах Ламанша по поводу Клоделя, что по пути в свой кабинет чуть не сбила с ног Джослин, нашу временную сотрудницу. У нее в ушах болтались внушительные, украшенные бисером кольца, а пряди волос были перекрашены в пурпурный цвет африканской фиалки.

Поправив охапку, чуть было не выпавших документов, я посторонилась и пропустила Джослин. Меня снова поразило, насколько бледна ее кожа. При резком флуоресцентном освещении полуопущенные веки казались темно-фиолетовыми, а кожа белая, как обратная сторона лимонной кожуры. У меня промелькнула мысль о том, что Джослин, возможно, альбинос.

Повинуясь необъяснимому порыву, я заговорила с ней:

— Как у вас дела, Джослин? — Она уставилась на меня с непонятным выражением лица. — Надеюсь, лаборатория не показалась вам слишком огромной.

— Я справляюсь с работой.

— Да, конечно же. Я просто хотела сказать, что трудно быть новенькой, никого не знать.

Она уже собиралась что-то ответить, но тут из соседнего кабинета вышел один из сотрудников. Джослин поспешно засеменила дальше по коридору.

Бог мой, подумала я. Да этой девушке не мешало бы научиться быть чуточку вежливее. Может, ей следовало бы записаться на какой-нибудь психологический тренинг типа «Искусство нравиться людям»? Глядишь, и Куикуотера туда же пристроит.

Остаток дня я провела, расчищая рабочий стол от скопившихся там бланков. Поступившие от журналистов просьбы об интервью выбросила без сожалений, а на запросы других полицейских служб добросовестно ответила.

Я быстро пробежала глазами по заявке Пелетье, самого пожилого из наших патологов. Один домовладелец из Утремона обнаружил кости, когда копал яму в подвале. Останки находились в земле уже долгое время и плохо сохранились. Пелетье был не уверен, человеческие ли они.

В общем, ничего срочного.

Наведя мало-мальский порядок, я поехала домой и провела еще один пленительный вечер в самом старом французском городе в Северной Америке.

Пицца. Ванна. Бейсбол.

Берди мужественно оставался со мной до восьмого иннинга, затем отправился в комнату для гостей и свернулся в клубочек на кровати. В четверть двенадцатого я выключила телевизор, кот сразу же потянулся и переместился в кресло, стоящее рядом с моей кроватью.

Я заснула почти сразу же, и мне приснились какие-то отрывочные видения, совершенно бессмысленные. Кит махал мне с лодки, рядом с ним стоял Эндрю Райан. Изабель накрывала стол к ужину. Безголовый Чероки Дежарден аккуратно выщипывал пинцетом у себя на теле куски плоти и опускал их в полиэтиленовый пакет.

Когда заявился Кит, я па мгновение проснулась, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы позвать его. Он все еще рыскал на кухне, когда я, наконец, погрузилась в забвение.

На следующее утро я занималась делом Пелетье, когда ко мне в лабораторию пришел Денис.

— C'est la vedette!^[67]

— Я — звезда?

О, только не это!

Он развернул экземпляр «Монреаль газетт» и показал мою фотографию в резиденции «Гадюк». В нескольких словах сообщалось о том, как обнаружили Гейтли и Мартино. Также автор утверждал, что таинственный третий скелет принадлежит шестнадцатилетней Саванне-Клер Оспрей. Согласно полученной от коронера информации, эта жительница Америки с 1984 года считалась пропавшей без вести. Надпись под фотографией гласила, что я являюсь членом оперативной группы «Росомаха».

— C'est une promotion ou une reduction?^[68]

Я невольно улыбнулась, подумав о Куикуотере и Клоделе. Интересно, а они сочтут это недоразумение повышением или понижением в должности? Затем снова вернулась к работе. Стала думать о том, что с радостью съела бы вечером две порции барашка, приготовленного в керамическом горшочке, и гору жареных цыплят.

К десяти часам я закончила анализ костей и написала подробное заключение, которое гласило, что останки не принадлежат человеку.

Я отнесла отчет в секретариат, после чего вернулась в кабинет и набрала номер штаб-квартиры «росомах». Жак Рой в данный момент был на совещании и освободится не раньше полудня. Я оставила свое имя и номер телефона. Затем попыталась дозвониться до Клоделя, но его не было, так что пришлось оставить и ему то же сообщение. Шарбонно. Снова имя и телефон. Пожалуйста, перезвоните. Можно было, конечно, скинуть им сообщение на пейджер, но я решила, что дело не настолько срочное.

Испытывая смутную тревогу, я развернула кресло и стала смотреть на реку.

Невозможно пока изучить микроструктуру костей из Миртл-Бич, потому что образцы еще не готовы. Одному Богу известно, когда у меня на руках окажутся результаты анализа ДНК, если вообще можно будет получить их.

Я хотела, было позвонить Кейт Брофи, но потом подумала, что следует дать ей время. К тому же она не меньше меня заинтересовалась делом Оспрей. Даже больше. Если она что-нибудь обнаружит, то сразу даст мне знать.

Тогда чем мне заняться?

Ламанш как раз сейчас проводил вскрытие Чероки. Я могла бы наведаться туда, возможно, мои сомнения в отношении убийства наконец-то улягутся.

Не подходит. Что-то возможность покопаться во внутренностях очередного байкера, разложенного на столе, не сильно меня прельщала.

Тогда я решила разобрать материалы, предоставленные мне Кейт. Я уезжала в такой спешке, что не успела все изучить. Мы их просмотрели на скорую руку, запихнули все в портфель, подписали бумаги о передаче материалов дела и понеслись в аэропорт.

Я выгрузила бумаги из ящика на стол. Фотографии сложила слева, папки — справа. Взяла коричневый конверт, вытряхнула из него на регистрационный журнал несколько снимков 547 и перевернула один из них. На обратной стороне стояла дата, место жительства, преступление, имя и несколько номеров для ссылок.

Я перевернула фотографию и вгляделась в лицо Мартина Делуччо по прозвищу Стиляга, увековеченного для потомков 23 июля 1992 года, во время пробега до Уилмингтона, штат Северная Каролина.

Глаза прячутся за огромными темными стеклами, вокруг головы повязана бандана. На джинсовой жилетке изображение ухмыляющегося черепа и перекрещенных поршней, эмблема мотоклуба «Изгои». Нижняя полоска на нашивке извещала, что ее владелец является членом Лексингтонского отделения.

Одутловатое лицо со слабо выраженной линией подбородка, внушительных размеров живот выпячивается под безрукавкой. Камера застала его сидящим с широко расставленными ногами на мощном чоппере, в левой руке банка пива, в глазах бессмысленное выражение. Наш Стиляга выглядел так, словно без подсказки он ни за что в жизни не разберется, как пользоваться туалетной бумагой.

Я взяла следующую фотографию, когда зазвонил телефон. Положив Эли Гуда по кличке Робин рядом со Стилягой, я сияла трубку, надеясь, что это Рой.

Звонил не он.

Скрипучий голос спросил меня, причем последнее протяжное «е» в имени не произнес, а вот с фамилией сложностей не возникло. Говорящий явно был иностранцем, и, несомненно, английский был его родным языком. Так что я ответила по-английски:

— Доктор Бреннан слушает.

Последовало длительное молчание, из трубки раздавалось непонятное лязганье, словно человек звонил через систему громкого оповещения.

— Доктор Бреннан слушает, — повторила я.

До меня донеслось чье-то откашливание и тяжелое дыхание. Наконец голос произнес:

— Это Джордж Дорси.

— Да? — Имя казалось мне совершенно незнакомым.

— Вы та, кто откопала тех жмуриков?

Звук стал слегка приглушенным, словно Джордж Дорси приложил руку к трубке.

— Да.

— Началось.

— Я прочитал ваше имя в сегодняшних газе…

— Мистер Дорси, если вам что-нибудь известно об этих людях, вы должны поговорить с одним из следователей.

Пусть Клодель или Куикуотер разгребают последствия моей нежданной известности, полученной благодаря вниманию прессы.

— Так вы не с «росомахами»?

— С ними, но не так, как вы полагаете. Наш следователь…

— У этого козла голова так крепко засела в заднице, что без локатора он ее не найдет.

Ух ты, с этим человеком стоит поговорить.

— Вы беседовали с констеблем Куикуотером?

— Да я, на хрен, ни с кем не могу говорить, пока этот придурок Клодель вцепился в мои яйца.

— Простите?

— Эта подтирка для задницы имеет сильное желание полупить повышение, поэтому я сижу здесь в полном дерьме. — На несколько мгновений воцарилась тишина. Казалось, что человек на другом конце провода находится в батисфере. — Вероятно, он пытается состряпать материальчик для Си-эн-эн.

Я с каждой минутой все больше теряла терпение, но не хотела упустить полезную информацию.

— Вы звоните по поводу скелетов, обнаруженных в Сен-Базиле?

До меня донесся приглушенный шум, потом:

— Вот дерьмо, конечно, нет! Именно тогда я и вспомнила его имя.

Джордж Дорси был тем самым подозреваемым, которого Клодель посадил за решетку.

— Вам предъявили обвинение, мистер Дорси?

— Черт, нет еще!

— На каких основаниях вас держат там?

— Когда меня повязали, нашли шесть таблеток метамфетамина.

— Почему вы мне звоните?

— Потому что никто из этих козлов не станет меня слушать. Я не кончал Чероки. Там работал непрофессионал.

У меня участился пульс.

— Что вы имеете в виду?

— Братва не так ведет дела.

— Вы хотите сказать, что убийство Чероки не имеет никакого отношения к криминальным разборкам?

— Черт побери, конечно же, нет!

— Тогда кто его убил?

— Тащите свою задницу сюда, и я все расскажу.

Я молчала. В тишине дыхание Дорси казалась оглушительным.

— У меня нет оснований доверять вам.

— Да и вас, дамочка, я никогда бы не выбрал Женщиной года, только ни один из этих дегенератов меня и слушать не станет. Они решили объявить День закрытия всех нераскрытых дел и припарковали меня прямиком на Омаха-Бич.^[69]

— Ваши познания в истории, мистер Дорси, очень впечатляющи, но с какой стати я должна вам верить?

— У вас что, есть зацепка получше?

Я не стала отвечать сразу, дав вопросу повиснуть в воздухе. Хотя Джордж Дорси и был преступником, он все-таки мог вывести нас на новый след. К тому же сегодня больше ни у кого не появилось желания поговорить со мной, так что времени у меня хоть отбавляй.

Я посмотрела на часы. Полдвенадцатого.

— Через час буду на месте.

Глава 21

В зависимости от сферы деятельности полиция города Монреаля подразделяется на четыре управления, в каждом есть оперативный, аналитический и следственный отделы, равно как и СИЗО. Задержанные по подозрению в убийстве или сексуальном нападении содержатся в тюрьме возле Версальской площади, на восточной окраине города. Все остальные дожидаются распределения в одном из четырех местных СИЗО. За хранение метамфетамина Дорси поместили в местный следственный изолятор, что на Оп-Саут.

Здание полиции Оп-Саут находится на пересечении улицы Ги и бульвара Рене Левеска, на окраине Сентервилля. Это управление преимущественно занимается делами французов и англичан, но сюда помещают также китайцев, эстонцев, арабов и греков. Полицейское управление Оп-Саут представляет собой свидетельство воплощения в жизнь идей сепаратизма и федерализма. Здесь можно встретить нищего и богача, студента и биржевого маклера, иммигранта и чистокровного квебекда.

В Оп-Саут есть все: церкви и бары, модные магазинчики и порнографические лавки, шикарные особняки и дома без лифта. Убийства Эмили-Энн Туссен и Ива Чероки Дежардена произошли в его пределах.

Когда я свернула с улицы Ги на парковку, мне пришлось объехать группу демонстрантов, несущих плакаты и транспаранты. Они вытянулись на тротуаре соседнего здания. «Синие воротнички» устроили пикетирование для повышения заработной платы. Удачи вам, подумала я. Может, виновата была политическая нестабильность, может, состояние канадской экономики в целом, но провинция Квебек испытывала финансовые затруднения, Бюджеты урезали, штаты сокращали. Мне не поднимали зарплату уже лет семь.

Я вошла через главный вход и направилась к стойке, возвышавшейся справа от меня.

— Я пришла на встречу с Джорджем Дорси, — сказала я дежурной. Она поставила на стол недоеденное пирожное и с раздражением взглянула на меня:

— Ваше имя есть в списке?

— Темперанс Бреннан. Заключенный попросил о встрече.

Она потерла довольно пухлые ручки, смахнула крошки, потом набрала что-то на клавиатуре. Наклонилась к монитору, чтобы прочитать появившуюся информацию, и свет яркими бликами вспыхивал в ее очках. В каждой линзе отражалась вереница букв по мере того, как она прокручивала текст. Затем остановка. Она спросила, не поднимая глаз:

— «Росомаха»? — Даже такой маститый политик, как Ральф Нейдер, не смог бы вложить в свой вопрос столько сомнения.

— Да. — По крайней мере «Монреаль газетт» придерживается такого мнения.

— У вас есть удостоверение личности?

Она наконец-таки подняла глаза на меня, и я ей подсунула свой пропуск в здание, в котором размешалась наша лаборатория.

— Значок есть?

— Да тут рукой подать, так что я его не захватила.

— Вам придется расписаться и оставить свои вещи здесь.

Она пролистала страницы в толстом регистрационном журнале, что-то написала там, затем протянула мне ручку. Я нацарапала время и свое имя. Сняла сумочку с плеча и протянула ее дежурной через стойку.

— Подождите минуту.

Миссис Крошка-Кекс заперла мою сумочку в металлический сейф, после чего сняла трубку и произнесла несколько слов. Через десять минут в зеленой металлической двери слева от меня повернулся ключ, дверь распахнулась, и охранник махнул мне, приглашая внутрь. Такой тощий, что одежда болталась на нем, как на вешалке.

Охранник номер два провел по мне металлоискателем, потом показал, что я могу пройти. Мы повернули направо, и пошли по коридору, освещенному флуоресцентными лампами и хорошо просматриваемому на видеокамерах, укрепленных в стене и на потолке. Чуть слышно бряцали ключи на поясе у охранника. Впереди я увидела большую камеру: с нашей стороны — окно, на другом конце — выкрашенные в зеленый цвет прутья решетки. Внутри находилось около десятка мужчин. Одни развалились на деревянных скамейках, другие сидели или спали на полу, некоторые цеплялись за решетку, как попавшие в неволю приматы.

За «обезьянником» виднелась еще одна зеленая металлическая дверь, жирным белым шрифтом по правой стороне шла надпись «Камера одиночного заключения», рядом — очередная стойка. Охранник как раз помещал какой-то сверток в одну решетчатую ячейку, отмеченную как «XYZ». Я подумала, что, наверное, поступил новый заключенный. Он не увидит своего пояса, шнурков, украшений, очков и других личных предметов, пока его не отпустят.

— Тот человек здесь, — произнес охранник, мотнув подбородком в сторону двери с надписью «Entrevue avocat». Этим входом обычно пользуются адвокаты и поверенные. Насколько я знала, Дорси проведут через похожую дверь с надписью «Entrevue detenu», предназначенную для заключенных.

Я поблагодарила охранника и протиснулась в маленькую комнатку, спроектированную явно не для того, чтобы поднимать душевный настрой заключенному или его посетителю. Желтые стены, зеленая отделка, телефон на стене, из мебели только красная виниловая стойка и привинченный к иолу деревянный табурет.

Джордж Дорси, сгорбившись, сидел по другую сторону большого прямоугольного окна, свесив руки меж коленей.

— Нажмите на кнопку, когда закончите, — сказал охранник. Он закрыл дверь, и я осталась наедине с Дорси.

Он не шевелился, но его глаза внимательно следили за мной, когда я шла к стойке и брала телефонную трубку.

Мне вспомнилась одна картина, висевшая у бабушки. Иисус, вокруг головы терновый венец, лоб усеян капельками крови. Его взгляд преследовал меня всюду, куда бы я ни пошла. Смотрю на него — глаза открыты. Прищурюсь — закрыты. Картина вызывала во мне столь сильный страх, что я, сколько себя помню, обходила бабушкину комнату стороной.

У Дорси оказался такой же неприятный взгляд.

Внутренне содрогнувшись, я села и положила руки перед собой на стойку. Сидящий напротив человек был тощим и жилистым, нос с горбинкой, губы тонкие, как лезвие бритвы. На левом виске брал начало шрам, спускался по щеке и исчезал в щетине вокруг рта. Голова выбрита подчистую, скудная бородка.

Я ждала, пока он возьмет трубку и заговорит. Снаружи слышались голоса и бряцание железа. Несмотря на пристальный горящий взгляд, Дорси выглядел так, словно не спал уже очень давно.

Прошла целая вечность, потом он улыбнулся. Губы исчезли, их место заняли крошечные желтые зубки. Но глаза остались холодными. Нервным движением руки он сдернул трубку и прижал ее к уху.

— Дамочка, у вас яйца покруче, чем у некоторых мужиков, раз вы пришли сюда. — Я пожала плечами. — Сигареты есть?

— Не курю.

Он сдвинулся, перекинул одну ногу на другую и стал ею болтать в воздухе. Снова воцарилось молчание. Наконец он сказал:

— Я не имею ничего общего с той мокрухой в Сен-Шарле.

— Это вы так говорите. — Я вспомнила отвратительную картину, которую увидела в «Солнечной гостинице».

— Этот козел Клодель пытается отыметь меня по полной программе. Думает, если прижмет меня посильнее, то я тут же расколюсь как миленький и взвалю на себя поджог Чероки.

Покачивание усилилось.

— Сержант-детектив Клодель просто делает свою работу.

— Сержант-детектив Клодель даже пернуть не может правильно.

Что ж, мистер Дорси, временами я тоже так считаю.

— Вы знали Чероки Дежардена?

— Скажем, я слышал о нем.

Он провел пальцем по трещине в стойке.

— Вам известно, что он продавал наркотики? Теперь пришла очередь Дорси пожимать плечами. Я ждала.

— Может, он хранил дурь для личного использования. Ну, вы понимаете, в медицинских целях. Я слышал, у него пошаливало здоровье.

Он провел пальцем по подбородку, затем снова принялся исследовать трещину.

— Вас видели у дома Дежардена приблизительно в то время, когда его застрелили. Также в вашей квартире нашли окровавленную куртку.

— Куртка не моя.

— А Майк Тайсон в глаза не видел боксерских перчаток.

— Какой идиот станет хранить улики после убийства? Что ж, доля истины в его словах была.

— Что вы делали там?

— Это мое личное дело. — Он резко выгнулся вперед и выставил локти на стойку. У меня сердце сделало небольшой скачок, но на лице не дрогнул ни один мускул. — Что бы меня туда ни привело, это не имело никакого отношения к Чероки.

Я заметила, как сузились его глаза, и задумалась над тем, какую сказочку Дорси мне сейчас преподнесет. Снова молчание.

— Джордж, вы знаете, кто его убил? Зря я это сказала.

— О-о-о, надо же! — Он загнул пальцы и уперся подбородком в тыльную сторону руки. — А можно мне называть вас Темпе?

— Не увиливайте. Вы сами попросили о встрече.

Дорси развалился на стуле и вытянул ногу к стене. Рука теребила телефонный шнур, пока он пинал плинтус ботинком, в котором не было шнурка. За дверью мужской голос громко позвал какого-то Марка. Я ждала. Наконец Дорси не выдержал:

— Послушайте, я же вам говорю. Здесь поработал дилетант. Как в том ток-шоу, «Время любителей», только ведущего Теда Мака не хватало.

Дорси откинулся назад и попытался вынудить меня отвести взгляд. Затем его глаза опустились, и он несколько раз сжал и разжал пальцы. Я заворожено смотрела, как буквы «ПМКЧ» — пусть мир катится к черту — перекатываются на его пальцах.

— И?

— В этом представлении звезды не участвовали, только это я вам и скажу сейчас.

— В таком случае я не смогу вам помочь. Нам уже и так известно, что убийство неподготовленное.

Дорси снова резко приблизился и расставил руки на стойке.

— Ваш парнишка Клодель может сколько угодно думать, что я всего лишь подтираю задницы «Дикарям», но в одном он ошибается. Я не дурак. Впрочем, как и они.

Я решила не заострять внимание на том, что он назвал две ошибки Клоделя, а не одну.

— Однако он полагает, что именно вы расправились с Дежарденом.

Дорси так близко придвинулся к стеклу, что я смогла разглядеть грязные поры у него на носу.

— Это все долбаное вранье. Я не убивал Чероки.

Его лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего, и на одно мгновение маска соскользнула. В эту долю секунды я заметила страх и неуверенность. Но было еще кое-что в этих ожесточенных, мрачных глазах. Я увидела в них искренность.

Затем Дорси прищурился, и бравада вернулась.

— Давайте-ка я проясню обстановку. Вам не нравится то, как я и мои кореша делаем бизнес. Достаточно честно. А меня воротит от всего вашего добродетельного дерьма. Но знайте одно. Пока вы меня тут пытаетесь расколоть, убийца Чероки, кем бы он ни был, преспокойно гуляет на свободе.

— Это все, что вы можете сообщить мне, мистер Дорси? Его глаза впились в мои, и я почти физически ощутила запах его ненависти.

— Возможно, у меня в запасе есть еще кое-что, — произнес он, с деланным безразличием рассматривая свои ногти.

— Что именно?

— Я не скажу вам ни слова. Но в последних новостях Чероки не единственный мертвяк.

Я стала лихорадочно думать. О чем он говорит, о Пауке Маркотте? Неужели он знает, кто убил Эмили Туссен?

Но прежде чем я спросила, Дорси снова отодвинулся, краешки губ изогнулись в насмешливой улыбке.

— И что же вас так рассмешило? Может, поделитесь со мной?

Дорси провел рукой по подбородку, козлиная бородка извивалась меж пальцами. Он переложил трубку к другому уху.

— Скажи этой гнойной заднице тормознуть мое дело. — Я встала, чтобы уйти, но следующие слова заставили меня замереть на месте. — Работай со мной, и я отдам тебе девчонку.

— Какую девчонку? — спросила я как можно более спокойным голосом.

— Ту сладенькую малышку, которую ты выкопала.

Я молча смотрела на него, пытаясь унять сердцебиение от охватившего меня гнева.

— Скажи мне, что тебе известно, — наконец прохрипела я.

— Так по рукам? — Хотя маленькие крысиные зубки спрятались, в глазах отражалась тьма девятого круга ада.

— Ты лжешь!

Он приподнял брови и задрал вверх ладонь свободной руки.

— Правда — краеугольный камень моей жизни, мэм.

— Втирай это кому-нибудь еще и в другом месте, Дорси! Дрожа от ярости, я бросила трубку на место, развернулась и нажала на кнопку. Я уже не могла услышать его прощальную язвительную реплику, но, стремительно пролетая мимо охранника, увидела его лицо. Слова Дорси были понятны даже через стекло. Он знал.

На обратный путь ушло около часа. На дороге случилась авария, все ведущие на восток автострады, кроме одной, были перекрыты, и движение через туннель Виль-Мари застопорилось, вызвав многокилометровые пробки. Пока я разобралась в ситуации, стало невозможным съехать с магистрали, так что мне ничего не оставалось, кроме как ползти вместе с остальными обеспокоенными водителями. Бетонные стены глушили сигнал, так что даже радио нельзя было послушать. Из головы не шел разговор с Дорси.

Он вел себя очень нервно, как уж на сковородке, но означало ли такое поведение, что он виновен?

Мне вспомнился взгляд Дорси и то мгновение, когда маска на секунду приоткрыла его подлинное лицо.

Я дернула за рычаг передач, продвинула машину на несколько сантиметров, затем снова вернула рычаг в нейтральное положение.

Не взял ли Клодель неверный след?

Такое ведь и раньше случалось.

Я увидела машину «скорой помощи», медленно продвигавшуюся вперед по правой обочине, красные огни пульсировали на фоне бетонных стен.

Что скажет Клодель, когда узнает о моем визите в тюрьму?

Что ж, тут и гадать нечего.

Я с нетерпением барабанила пальцами по рулю.

Действительно ли Дорси обладает информацией о Саванне Оспрей?

Я включила передачу и сдвинула машину еще чуть-чуть.

Не пытался ли он, прикрываясь сделкой, просто спасти спою задницу, как и многие до него?

Неизвестно.

Перед глазами снова всплыло лицо Дорси, этакого крутого парня, презирающего всех и вся.

Бесспорно, этот человек вызывал отвращение. И, тем не менее, в ту единственную долю секунды мне довелось увидеть правду, я нисколько не сомневалась. Можно ли ему верить? Следует ли ему доверять? Если он предоставит достоверную информацию о Саванне Оспрей в обмен на требование расширить круг подозреваемых в убийстве Чероки, что мы теряем? Но возможно ли сотрудничество? Безусловно, Клодель выступит против сделки.

Минут через сорок я, наконец, поравнялась с местом аварии. Одна машина перевернулась, вторая врезалась в стену туннеля, фары разбиты. Асфальт блестел от осколков стекла, полицейские и аварийные машины сгрудились вокруг обломков крушения, как обоз колонистов перед нападением индейцев. Наблюдая за тем, как спасатели просовывают в перевернутую машину «челюсти жизни» — пневматическое устройство, раздвигающее искореженные части, чтобы добраться до пострадавшего, — я гадала, не одно ли у нас с водителем было место назначения.

Наконец путь освободился. Я помчалась по туннелю, выехала у Де-Луримье и уже через несколько минут была в лаборатории. Выходя из лифта на двенадцатом этаже, я уже поняла: что-то неладно.

Стойка администратора пустовала, настойчиво звонил телефон. Пока я пересекала фойе, сосчитала звонки. Пять. Пауза, затем тишину разорвала новая трель.

Я вставила свой пропуск, стеклянные двери распахнулись. Рядом с женской уборной стояла наша женщина-администратор — глаза покраснели, в руках скомканная в тугой шарик салфетка. Секретарь успокаивала ее, обняв за плечи.

По всему помещению стояли, сбившись в небольшие группки, сотрудники и что-то обсуждали — голоса приглушенные, напряженные лица. Словно в комнате ожидания перед операционной.

В памяти внезапно всплыла другая сцена.

Пятнадцать лет назад. Я оставила Кэти на попечение своей сестры, а сама отправилась по делам. Сворачивая на свою улицу, попала в тиски такого же необъятного ужаса, ощутила тот же приток адреналина в крови.

Глаза выхватывают кусочки происходящего, в которых нет никакого смысла. Гарри и соседи, стоящие на дороге. Нелепость. Они же не знакомы. Лицо сестры, тушь растеклась по бледным щекам. Она обхватила себя руками.

Куда подевалась Кэти?

Я мысленно взмолилась: «Милосердный Боже, только не Кэти! Что угодно, но только не моя девочка!»

Глаза соседей, переполненные состраданием, наблюдающие, как я на шатких ногах выхожу из машины.

Макдафф сорвался с места и попал под колеса «бьюика». Собака погибла. Облегчение, запоздалая печаль. Ужасно, но я справлюсь. Мой пудель умер, но с дочерью все в порядке.

Теперь, при виде коллег, я чувствовала тот же страх.

Что здесь, черт возьми, случилось?

Сквозь вторые стеклянные двери я увидела Марселя Морена, что-то горестно обсуждавшего с Жаном Пелетье. Я набрала код и оказалась внутри.

Заслышав шаги, они резко замолчали и посмотрели в мою сторону.

— Что? — спросила я.

— Доктор Ламанш. — Глаза Морена лихорадочно блестели. — Он потерял сознание, когда проводил вскрытие Чероки Дежардена.

— В котором часу?

— Все ушли на обед, он остался работать один. Когда Лиза вернулась, она обнаружила его лежащим на полу. В бессознательном состоянии, едва дышал.

— Надежда есть?

Пелетье сдавленно прокашлялся. Морен покачал головой:

— Все в руках Божьих.

Глава 22

В пятницу первым делом я позвонила в больницу. Состояние Ламанша стабилизировалось, но он по-прежнему оставался в отделении интенсивной терапии, и посетителей к нему не впускали. Из медсестры удалось вытянуть только это.

Как, никогда чувствуя собственную беспомощность, я заказала цветы, вслед за тем приняла душ и оделась.

Дверь в комнату Кита оставалась закрытой. Я не разговаривала с ним со среды и даже не могла сказать наверняка, где он провел предыдущую ночь. Приехав, домой, я нашла на холодильнике записку. Он придет поздно. Мне не стоит его дожидаться.

Я и не стала.

Заваривая кофе, я напомнила себе, что следует позвонить Гарри. Хотя моему племяннику уже исполнилось девятнадцать, и период неусыпного контроля остался позади, мне все-таки хотелось выяснить, насколько сильно, по мнению родителей, мне надлежит опекать Кита. И как долго.

Кит медленно, но верно завоевывал пространство. Холодильник ломился от замороженной пиццы, сандвичей с постной говядиной, хот-догов, жестянок с тушеной фасолью и банок с содовой. Сырные палочки, чипсы «Начо» в сыре и перечном соусе, пончики, упаковки всевозможных сухих завтраков выстроились шеренгами на кухонных полках.

В гостиной мой телевизор превратился в игровую приставку, по полу змеились провода, напоминая запутанные спагетти. Диски громоздились на полках и валялись по всему дому. Мятые джинсы, носки и велосипедные шорты грудой возлежали на одном кресле, с ручки второго свешивалась ковбойская шляпа. В прихожей две пары тяжелых ботинок лежали на самом проходе.

Мой дом выглядел так, словно здесь поселился Гарт Брукс^[70] собственной персоной.

Я повесила вместо записки Кита свою, в которой говорилось, что я приеду домой к пяти и буду рада лицезреть своего дражайшего племянника за ужином. После чего отправилась на работу.

В лаборатории царила такая же мрачная атмосфера, как и накануне. На утренней планерке Морен объявил, что разговаривал с женой Ламанша. По ее словам, муж все еще в коме, но основные показатели состояния организма стабильны. Врачи считают, что кома вызвана кардиогенным шоком. Она позвонит, если наметятся какие-либо изменения. Обсуждение дневных заданий прошло быстро и деловито, без обычного подшучивания.

В Даллар-де-Ормо человека раздавило обрушившееся на него дерево. В Пуанто-Трамбл обнаружены в собственной постели мертвые муж и жена. Нет сомнений, что это самоубийство. На берег Ривьер-де-Прери вынесло женское тело.

Антрополог не требуется. Превосходно. Смогу спокойно просмотреть одолженный мне Кейт Брофи материал. Если Жак Рой на месте, то смотаюсь в штаб-квартиру «Росомахи» и выясню, что он думает.

После окончания планерки, прихватив кружку, я отправилась за кофе. Рональд Жильбер стоял у стойки, беседуя с новым экспертом, прикрепленным к его отделу.Хотя имя этого парня было мне неизвестно, я узнала его. Он помогал Жильберу с пятнами крови в квартире Чероки.

Пока я дожидалась своей очереди, до меня донеслись обрывки их разговора. Они обсуждали убийство Чероки. Я даже дышать перестала, вся, превратившись в слух.

— Нет, Боже упаси. Они не все такие сложные. Просто тебе повезло в самый первый раз нарваться на крупную рыбу.

— Да уж, новичкам везет!

— Хотелось бы переговорить с глазу на глаз с Ламаншем, перед тем как сдать отчет. Но думаю, не удастся.

— Как он?

Жильбер пожал плечами, задумчиво помешал кофе, затем положил деревянную палочку на поднос.

Они отошли, а я вспомнила квартиру Чероки и снова почувствовала укол беспокойства. Никому и в голову не приходит, что это убийство не вписывается в обычную схему. Почему же мне так неспокойно? В чем причина такой подозрительности? Ответов на свои вопросы я пока не получила.

Я налила кофе в кружку, добавила сливок и вернулась в кабинет. Закинув ноги на подоконник и отпивая напиток маленькими глотками, погрузилась в размышления; глаза неотступно следовали за медлительной баржей, плывущей вверх по реке.

Что не так с тем местом, где нашли труп Чероки? Никаких следов насильственного проникновения? Значит, Дежарден был уверен, что ему ничего не грозит. Тогда что? В подобной самоуверенности нет ничего необычного. Неумелый поджог? Тут, пожалуй, прав Шарбонно. Что-то спутало преступнику карты, и он поспешно скрылся с места преступления. Даже безупречные планы могут сорваться по вине дилетантов. Взять, к примеру, Уотергейтское дело.

Я сделала маленький глоток.

Что Жильбер имел в виду, когда говорил о «крупной рыбе»?

Отпила еще кофе.

Что именно вызвало затруднения у экспертов?

Глоток.

Что он хотел обсудить с Ламаншем?

Что ж, всегда можно просто взять и спросить.

Взять, к примеру, Уотергейтское дело.

Я нашла Жильбера в его кабинете, он сидел перед светящимся экраном компьютера. Когда я постучала, Рональд повернулся и посмотрел на меня поверх очков. Короткие каштановые волосы щедро покрывали его голову, щеки и подбородок, отчего он походил на какого-то героя греческих мифов.

— Есть минутка?

— Для вас я всегда свободен.

Он взмахом руки пригласил меня зайти и показал на стул рядом с собой.

— Это касается дела Чероки Дежардена.

— А-а… Я видел вас в квартире. Какими судьбами вас занесло туда, это ведь не ваше расследование?

— Да, точно. Просто в первых сообщениях упоминалось сгоревшее дотла тело. Но, как оказалось, труп весьма хорошо сохранился.

— Хорошо сохранился? Да он смахивал на учебный плакат о строении мозговой ткани.

— Ну, не стану спорить. На самом деле именно об этом я и хотела с вами поговорить. Я собиралась выяснить детали у доктора Ламанша, но, как вы понимаете, сейчас это невозможно. — Он казался слегка озадаченным. — Следователи, работающие над делом Чероки, убеждены, что здесь замешаны байкеры. — Я замолчала, не зная точно, в какую именно форму облечь собственные сомнения, — Мне трудно подобрать нужные слова, но что-то в той квартире показалось мне странным.

— Странным?

Я рассказала ему о своем сотрудничестве со следственной группой «Росомаха» и о фотографиях, показанных на оперативном совещании.

— Понимаю, что пока я там новичок, но, возможно, так и надо. У меня свежий взгляд на происходящее.

— И что ваш взгляд нащупал?

— Убийство Чероки выполнено как-то небрежно.

— Что-нибудь еще?

— Да и жертва проявила странную небрежность. Очевидно, Чероки сам впустил убийцу. Разве так поступит порвавший с бандой байкер, на свой страх и риск, промышляющий наркотиками на территории, контролируемой этой самой бандой?

Я умолчала о Дорси и его заявлениях о собственной невиновности. Подумала, чем меньше я стану распространяться о своем посещении тюрьмы, тем лучше.

Жильбер молча рассматривал меня некоторое время, затем улыбнулся:

— Клодель считает, что вы как заноза в заднице.

— Что ж, я и сама его очень ценю.

Он откинул голову назад и расхохотался, затем его лицо снова приобрело серьезное выражение.

— Насколько хорошо вы разбираетесь в исследовании пятен крови?

— Самую малость, — призналась я.

— Готовы пройти ускоренный курс? Я кивнула.

— Хорошо. Приступим.

Он отклонился на спинку стула и завел глаза к потолку, решая, с чего начать и как вложить годы многолетней практики в короткую лекцию. Я представила, как он выступает с такой же лекцией перед присяжными на судебном процессе.

— Свободно падающая капля крови имеет шаровидную форму вследствие воздействия гравитации и поверхностного натяжения. Вспомните, что происходит, если уколоть палец. Кровь устремляется вниз, скапливается, пока капля не сможет отделиться и упасть. Просто, не так ли?

— Да.

— На самом деле все несколько сложнее. В процесс вовлечены все виды противодействующих сил. Гравитация и увеличивающийся вес крови «толкают» каплю вниз. Одновременно поверхностное натяжение крови пытается сократить открытую поверхность капли и «выдавливает» ее наверх. — Он сопровождал свои объяснения жестами. — Только когда «толкающие» силы превосходят «выдавливающие», капля может освободиться. Первоначально она имеет продолговатую форму, но в процессе падения капля выравнивается в результате действия аэродинамического сопротивления. Силы притяжения поверхностного натяжения в самой капле заставляют ее принять форму с наименьшей поверхностью. Таким образом, капли крови принимают именно сферическую форму в отличие от бегущих из глаз слез. Как раз форма и представляет собой один из основных показателей, на которые мы обращаем внимание при исследовании пятен крови. Брызги крови образуются в результате воздействия силы, направленной на неподвижную каплю. Они могут разлететься по сторонам или скопиться вокруг головы жертвы. После повреждения кровь выходит каплями или брызгами, которые проносятся сквозь воздушную среду в виде сфер.

Я кивнула.

— Когда эти сферы ударяются о поверхность, они оставляют в месте столкновения определенные типы потеков. Интерпретация следов крови заключается в исследовании пятен, оставленных каплями крови. Пятна и потеки в некотором роде отличаются, обычно в зависимости от силы удара. Цель исследования пятен крови заключается в необходимости восстановить порядок событий, произошедших на месте преступления. Что именно случилось? В какой последовательности? Кто присутствовал? Какое орудие использовалось? Какие предметы передвигались? Чтобы ответить на все эти вопросы, мы обращаем внимание на то, что оказало влияние на следы крови. А это сложнейший процесс. — Он начал загибать пальцы. — К примеру, мы должны принять в расчет особенности поверхности предмета. Кровь по-разному ведет себя, когда ударяется о гладкую и неровную шероховатую поверхность. — Один палец. — Форма. Поскольку соотношение ширины и длины пятна точно отражает угол падения капель крови независимо от ударной поверхности, мы внимательно исследуем форму пятна. — Еще один палец. — Размер пятна. Увеличение высоты падения капли влечет за собой увеличение диаметра пятна и радиуса разбрызгивания. — Он прервался, зажав уже четвертый палец. — Успеваете?

— Конечно.

— Мы различаем брызги с малой, средней и большой скоростью столкновения, хотя эти термины довольно относительны.

— Приведите примеры.

— Я сделаю еще лучше. Пойдемте-ка со мной.

Он повел меня по коридору к холодильнику из нержавеющей стали, и извлек литровую бутылку с надписью «Sang du boeuf».

— Бычья кровь, — пояснил Жильбер.

Я последовала за ним по узкому боковому проходу к двери без таблички. Мы оказались внутри помещения без окон, повсюду были разложены большие листы белой бумаги.

Маленькая комнатка выглядела так, словно здесь произошла бойня. Кровь скопилась в небольшие лужицы у плинтуса, испещряла длинными полосами и брызгами стены, стекала из пятен всевозможных размеров на уровне колен в дальнем углу. Над каждым пятном я разглядела карандашные пометки.

— Это наша экспериментальная комната для изучения брызг крови, — произнес Жильбер, поставив бутылку на пол. — Смотрите.

Он снял крышку, опустил деревянную палочку в бычью кровь, затем дал ей стечь на лист бумаги под ногами.

— Брызги с малой скоростью столкновения ассоциируются с каплями, пассивно падающими на поверхность. Например, капающая кровь. Характерный размер пятна чуть больше трех миллиметров в диаметре. В таких случаях кровь перемещается медленно, преодолевая самое большее полтора метра в секунду. Я изучила небольшое пятно округлой формы, которое он получил.

— Брызги со средней скоростью столкновения образуются в результате применения таких действий, как избиение, нанесение тупых травм или прокалывание. Кровь движется быстрее, со скоростью от полутора до семи с половиной метров в секунду.

Одновременно с объяснениями он налил небольшое количество крови в миску, сделал мне знак отойти назад, после чего кинул туда палочку. Кровь разлетелась брызгами и попала на стену. Жильбер взмахом руки пригласил меня подойти поближе и показал на несколько пятен. В этот раз они получились меньшими по размеру, чем те, что были на полу.

— Видите эти брызги? Радиус пятна при средней скорости разбрызгивания обычно меньше, варьируется от одного до четырех миллиметров в диаметре. — Он осторожно вынул палочку. — Но эти пятна больше, чем брызги с большой скоростью. Посмотрите сюда.

Мы перешли к дальней стене, и там он показал мне пятна, словно нанесенные распылителем.

— Разбрызгивание с большой скоростью происходит при силе, преодолевающей тридцать метров в секунду, и наблюдается при выстрелах из огнестрельного оружия, взрывах и механических повреждениях. Больше похоже на пыльцу, отдельные брызги имеют в среднем чуть меньше одного миллиметра в диаметре.

Но не поймите меня неправильно. Не каждое пятно можно отнести к одной из этих категорий. Кровь, образующая пятна от капель, брызг или потеков, может основательно усложнить анализ.

— Как именно?

— Это формы разбрызгивания с низкой и средней скоростью, но они отличаются от только что описанных. Например, потеки образуются, когда кто-то наступил на лужицу крови. В результате получаются длинные узкие лучи, расходящиеся от центрального пятна, с очень маленьким количеством круглых участков. Брызжущий след образуется, когда кто-то пробежал по пятну или резко соприкоснулся с лужицей крови. Или когда кровь фонтанирует из артерии. Или, возможно, при ударах по голове человека, лежащего на полу. Также от центрального пятна расходятся длинные лучи булавовидной формы. Но на этот раз также искажаются и границы центрального пятна. Кровь, образующаяся при использовании оружия, может также дать другой рисунок. Давайте я вам покажу.

Он вернулся к палочке, обмакнул ее и широко взмахнул. С конца палочки слетела кровь и попала на правую стену. Я придвинулась и рассмотрела пятно.

— Такие пятна меньше тех, которые образуются при обычном разбрызгивании с низкой скоростью. Чем больше сила, тем меньше окружность пятна. Также, если кровь стекает с движущегося объекта, тогда брызги опускаются на поверхность в виде прямых или слегка изогнутых дорожек и капли почти не отличаются.

— Поэтому вы можете установить природу нападения, основываясь на размере и форме брызг?

— Верно. В большинстве случаев нам удается точно указать место, где произошло нападение. Давайте вернемся в кабинет, и я вам покажу еще кое-что.

Когда мы снова оказались перед компьютером, он наклонился над клавиатурой и ввел команду.

— Вы ведь обратили внимание на то, что мы вели видеосъемку пятен крови в квартире убитого, не так ли?

— Да, конечно.

— Мы применяли обычную видеокамеру, но можно было снимать и на цифровую. Мы записали каждый участок с брызгами крови, воспользовавшись масштабной линейкой и отвесом.

— А отвес зачем?

— Есть специальная программа, которая использует эти данные для определения вертикального направления следа.

Жильбер нажал клавишу, и на мониторе появилось скопление эллиптических бурых пятен.

— Образы с видеопленки вводятся в компьютер, и можно прокрутить запись назад. Единичные кадры захватываются и записываются на жесткий диск в виде растрового изображения. Таким образом, эта программа выводит на дисплей изображение каждого пятна, и тогда мы получаем возможность сделать необходимые замеры. Размеры пятна необходимы для того, чтобы вычислить два угла: угол направления и угол столкновения. Снова парение пальцев над клавиатурой. Поверх центрального пятна появился белый контур овальной формы. Жильбер указал на него:

— Направление основной оси данного эллипса по отношению к отвесу — вертикальной линии — определяет угол направления, или гамму пятна. Его значение может колебаться от 0 до 360 градусов. Угол столкновения, или альфа, может охватывать от 0 до 90 градусов. Он рассчитывается исходя из формы эллипса.

— Зачем нужны такие вычисления?

— Помните, когда капля крови пересекает пространство, она имеет сферическую форму. Но при столкновении с предметом она выравнивается и оставляет после себя дорожку. Именно поэтому нижняя часть капли растекается по поверхности. — Он резко махнул рукой. — Дорожка поначалу маленькая, когда капля только ударяется, затем расширяется, причем самый широкий участок дорожки соответствует центру, или, другими словами, самой широкой части капли. Затем дорожка суживается и, в конечном счете, сходит на нет. Видите вот этот след?

Он указал на продолговатый овал с маленькой точкой на конце. Такие пятна я видела в большом количестве в экспериментальной комнате.

— Похоже на точку в восклицательном знаке.

— Именно так она и называется. Иногда небольшое пятнышко крови отделяется от основной капли и отскакивает к началу дорожки. Как и в предыдущем пятне, она напоминает головастика или восклицательный знак в зависимости оттого, сильно ли удлинен дальний конец или полностью ли отделилась эта небольшая капля. В обоих случаях направление прослеживается совершенно четко.

— Пятнышко указывает на направление, в котором двигалась капля.

— Точно. Эта программа генерирует файл, содержащий показатели угла для каждого проанализированного пятна. На основании этих данных вычисляется точка отсчета. И можете поверить мне на слово, использование компьютера позволяет получить результаты намного раньше, чем прежние методы линейного измерения.

— Не поняла.

— Простите. При использовании линейного метода один конец линии фиксируется на поверхности так, как располагается пятно, затем вытягивается в предположительном направлении движения. Эти действия приходилось проделывать неоднократно с несколькими пятнами крови на месте преступления. В результате можно получить узор из линий, простирающихся от брызг к источнику крови. Основной точкой является то место, где сходятся все линии. Данная процедура требует много времени и недостаточно точна. Компьютер рисует виртуальные линии на основании всех данных, избавляя от необходимости проделывать все вручную.

Его пальцы пробежали по клавишам, и появилось новое изображение. По левой стороне и внизу шли оси координат X и Y. С десяток перекрещенных линий образовывали рисунок в форме буквы X.

— Это общий вид нескольких виртуальных линий, отходящих от двенадцати пятен. Трудно получить такую картинку в реальности, хотя именно она дает больше всего информации.

Снова клавиатура, на экране еще одно изображение. Теперь линии резко опускаются по нисходящей кривой слева направо, сходясь в одной точке почти в самом низу экрана, откуда затем слегка расширяются, как стебельки засохшего букета.

— Программа также может построить боковую проекцию, которая необходима для определения высоты источника крови. Соединив эти два вида, можно довольно точно установить точку слияния и, следовательно, узнать, где находилась жертва. — Жильбер откинулся на спинку стула и взглянул на меня. — Итак, что именно вы хотите знать об убийстве Чероки?

— Все, что вам удалось выяснить.

В течение следующих сорока минут я только слушала и смотрела, прерывая Жильбера лишь для того, чтобы прояснить непонятные моменты. Oн был терпелив и досконально объяснил мне особенности той кровавой бани, которая осталась на месте преступления в квартире Чероки.

Его объяснения укрепили мою убежденность в том, что Клодель уводит нас не в том направлении. И последствия могут оказаться гибельными.

Глава 23

Экран заполнили сотни крошечных крапинок, похожих на следы от распылителя в экспериментальной комнате Жильбера. Среди них виднелись маленькие кусочки тканей и костей.

— Вы смотрите сейчас на участок северной стены, сразу за креслом покойника. Это передние брызги.

— Передние брызги?

— От пуль, протаранивших насквозь голову Чероки. Кровь из входного пулевого отверстия называется задними брызгами. Посмотрите сюда.

Жильбер пробежал пальцами по клавиатуре, и экран заполнило новое изображение. Брызги, похожие на предыдущие, хотя и расположенные менее плотно и без больших сгустков ткани.

— Это с телевизора. Когда пули ударили в Чероки, кровь потекла назад.

— Значит, в него выстрелили, когда он сидел в кресле?

— Да.

Он нажал на несколько клавиш, и появилось изображение кресла, в котором обнаружили труп. По диагонали от стены и телевизора шли косые линии, перекрещиваясь в точке над спинкой, на уровне головы.

— Но выстрел был скорее неким завершающим штрихом. К тому времени он уже был мертв. Взгляните сюда.

Снова комбинация клавиш. Еще одно изображение, пятна, побольше и отличаются размерами.

— Это брызги со средней скоростью столкновения. Они покрывали весь северо-западный угол квартиры.

— Но…

— Подождите.

Он вывел еще один кадр. Пятна чуть больше, чем на предыдущем изображении, но с одинаковыми неровными краями. Встречались как круглые, так и продолговатые пятна.

Когда Жильбер нажатием клавиш уменьшил масштаб изображения, я поняла, что большая часть брызг образовывала одну длинную изогнутую линию. По обеим сторонам этой дуги виднелось несколько капель.

— Это с потолка.

— Потолка?

— Как раз это мы и называем пятном от брызг. Оно возникает при падении крови с движущегося объекта, как в случае с моей палочкой. Замахнувшись орудием, нападающий отвесно опускает тыльную сторону руки, затем снова ее поднимает для следующего удара. Больше всего крови выделяется при ударе, нанесенном тыльной стороной руки, по крайней мере если было вложено достаточно силы, но кровь также может выделиться и при нисходящем ударе. — Он указал на капли в центральной части дорожки. — Эти брызги образовались в результате обратного движения. — Жильбер обратил мое внимание на несколько капель, расположенных вдоль границы дуги. — А это следы от нисходящего удара.

Мне понадобилось время, чтобы усвоить его объяснения.

— Итак, вы хотите сказать, что его избивали, до того как выстрелить?

— Этот след входит в число пяти других, которые мы сумели распознать. Как правило, если единственным источником крови является травма от повреждения тупым предметом или, по крайней мере, она была первой, количество следов совпадает с количеством нанесенных ударов плюс два.

— Почему плюс два?

— При первом ударе крови не бывает. При втором же она стекает с орудия и разбрызгивается, когда нападающий заводит руку назад для третьего удара.

— Верно.

— Брызги со средней скоростью обнаружены внизу на стенах и на груде вещей, сваленных в углу.

Он снова поколдовал над клавиатурой, и появилось множество новых линий, сходящихся в точке в шестидесяти сантиметрах над плинтусом.

— Я считаю, что его ударили недалеко от угла комнаты, после чего он упал на пол. Нападающий принялся наносить неоднократные удары. Затем жертву поместили в кресло и выстрелили.

— Чем именно наносились удары?

Жильбер пожал плечами:

— Это уже вне моей компетенции.

— Зачем было избивать его, а потом стрелять?

— Вопрос явно не ко мне.

— Если его тащили, то разве не должен был остаться след?

— Убийца мог просто-напросто вытереть дорожку. Кроме того, повсюду было так много крови, а на месте происшествия побывало столько людей, что толку от следов на полу уже не было никакого.

— А поджог мог еще, и скрыть некоторые из них.

— По крайней мере, на ковре. Мы могли бы использовать люминал, но больше информации, чем имеем от брызг крови, нам вряд ли удалось бы добыть.

Я обдумывала его слова, когда он снова заговорил:

— Есть еще кое-что.

— Еще?

Он снова нажал на клавиши. Экран заполнило расплывчатое пятно крови, образовавшееся в результате большой скорости столкновения. Но отсутствовала часть облака, напоминая трафаретную надпись с недостающими буквами.

— Это след от второго выстрела на стене позади головы жертвы.

— Выглядит так, словно кто-то отрезал от него кусок.

— Такой рисунок называется лакуной. Он образуется, когда какой-то предмет препятствовал току крови, а потом его убрали.

— Какой предмет?

— Не знаю.

— Кто его убрал?

— И этого я тоже не знаю.

Я поспешила вернуться в свой кабинет. Перед глазами мелькали показанные Жильбером кадры, а в ушах звучал голос Дорси.

«Время любителей. Убийца Чероки, кем бы он ни был, преспокойно гуляет на свободе».

Я схватила телефон и быстро набрала номер. Секретарь сообщил мне, что Жак Рой улетел в Вал-д'Ор и не появится до понедельника. Испытывая смутное беспокойство, я попросила позвать Клоделя. И он, и его напарник-«росомаха» отсутствовали. Я хотела было связаться с ними через пейджер, но потом подумала, что пока ситуация не столь уж срочная, так что ограничилась просьбой связаться со мной.

Я положила трубку, но в ту же минуту раздался телефонный звонок.

— Ну что, мне стоит послать тебе самую большую на свете корзину с фруктами?

— Привет, Гарри!

Как всегда, моя сестра разговаривала так, словно только что пробежала десять километров.

— Откуда одышка?

— Айкидо.

Я не стала выяснять, с чего это она вдруг стала заниматься боевыми искусствами.

— Ну, как там мой мальчуган, пока не заставил тебя искать утешения в бутылке?

— С ним все в порядке, Гарри.

— Ты что, по пятницам всегда такая радостная?

— Послушай, я просто услышала кое-какие тревожные известия. Что случилось?

— Думаю, ты уже знаешь, что Кит и Говард снова разругались.

— Неужели? — Конечно, у меня были некоторые сомнения на сей счет, но я не стала вытягивать из племянника правду.

— Повторение злосчастной истории с тележкой для гольфа. Я вспомнила тот случай. Когда Киту было пятнадцать, он украл тележку из специализированного магазина в загородном гольф-клубе Говарда. На следующее утро ее обнаружили полузатопленной в водной впадине у пятнадцатой лунки на поле для гольфа. В заднем отделении — полбутылки текилы. Папочка взъярился, и сынок поспешил убраться с глаз долой. Неделю спустя Кит объявился в Шарлотте. На последнем этапе путешествия автостопом возникли непредвиденные осложнения, так что, задолжав водителю такси девяносто шесть долларов, он приехал ко мне. Кэти и Кит поладили с первой же минуты, и мой племянник остался на все лето.

— Из-за чего вышел спор на этот раз?

— Не уверена, но, кажется, из-за какой-то рыболовной снасти. Кит ведет себя хорошо?

— На самом деле лицезреть его доводится не часто. Кажется, у него здесь появились друзья.

— Ты ведь знаешь Кита. Что ж, буду тебе очень признательна, если ты позволишь этому маленькому ковбою остаться у тебя еще ненадолго. Думаю, им с отцом надо некоторое время побыть вдали друг от друга.

— Разве Говард переехал из Остина?

— Нет.

— А Кит по-прежнему живет с тобой в Хьюстоне?

Мне так казалось, что между Хьюстоном и Остином вполне приличное расстояние.

— Послушай, Темпе, тут возникло одно затруднение. Я давно уже планировала эту поездку в Мексику, и предполагается, что завтра я уезжаю. Если откажусь, то потеряю задаток, да и Антонио просто рассвирепеет. Конечно, последнее слово за тобой: как ты скажешь, так и поступлю.

— Гм…

Интересно, какое отношение этот Антонио имеет к айкидо? В случае Гарри новое хобби сигнализировало о появлении в ее жизни нового мужчины.

— Мне бы не хотелось на целую неделю оставлять Кита дома без присмотра. И теперь я не могу отправить его к отцу. К тому же пока он с тобой, да и ты говоришь, что он тебе не мешает…

Она не стала заканчивать предложение.

— Тебе хорошо известно, что мне нравится видеть Кита у себя в гостях. — Хотя на самом деле, подумала я, нынешний визит можно было бы отложить на какое-нибудь другое время, неделя обещала выдаться неспокойной.

— Темпе, если тебе его пребывание хотя бы самую малость неудобно, ты просто скажи, и я откажусь от поездки быстрее, чем…

— Я хочу знать, до какой степени, по твоим ожиданиям, я должна контролировать его?

— Контролировать? — В ее голосе слышалось искреннее недоумение.

— Воспитание ребенка — довольно неблагодарный труд, но должен же кто-то заниматься этим?

— Вернись на землю, Темпе. Киту уже девятнадцать. Ты можешь сколько угодно изображать из себя родительницу, пока рак на горе не свистнет, но этот мальчишка родился для того, чтобы куролесить, так что именно этим он, и намерен заниматься. Мне оставалось всего лишь ежедневно отмечать его присутствие и проверять, целы ли у него руки-ноги и не находится ли он в полицейском розыске. И что он не устроил из моего дома явку для малолетних алкашей. Ты ведь знаешь, он вырос не в «семье Партридж».

Сравнение с семейством Партриджей ни о чем мне не сказало.

— Но это не значит, что тебе не следует требовать от него по полной программе. Будь уверена, он содержит свои пожитки в безупречном порядке и даже посуду иногда моет.

Я вспомнила горы одежды, сваленной в кучу в гостиной.

— Послушай, я собираюсь сама ему позвонить. Хочу удостовериться, что он понимает, что твой дом не склад для всякого старья, которое ему только вздумается притащить.

— Надолго ты едешь в свою Мексику?

— На десять дней.

— А если он захочет вернуться домой до твоего возвращения?

— Нет проблем! Говард дал ему кредитку на тысячу долларов. Просто намекни, что возвращение раньше срока подразумевает Остин, а не Хьюстон, и не отпускай его никуда в мрачном настроении. У тебя это прекрасно получается, сестренка. Ты ведь знаешь, Кит от тебя с ума сходит.

Сладкоголосая Гарри.

— Буду иметь в виду твои слова, когда он заложит бабушкино серебро. Ладно, отдохни хорошо! И оставь номер телефона, по которому с тобой можно будет связаться.

Стоило только мне повесить трубку, как на пороге нарисовался Клодель. Такое напряженное лицо, что, кажется, кости вот-вот выступят через кожу наружу. Я смотрела, как он молча проследовал к креслу напротив стола.

Еще подарок на мою голову!

— Bonjour, monsieur Claudel.

Не могу сказать, что очень уж ждала ответного приветствия. Впрочем, его и не последовало.

— Вы ходили в тюрьму, самовольно.

— Неужели мистер Дорси поделился с вами подробностями нашей беседы? — невинно поинтересовалась я.

— Вы допрашивали моего заключенного.

— Вашего? Он является личной собственностью?

— Вы не имеете никакого отношения к отделу убийств, вы даже не детектив. — Клодель изо всех сил старался заставить свой голос звучать ровно. — Вы не имеете права вмешиваться в мое расследование.

— Дорси мне сам позвонил.

— Вам следовало направить его ко мне.

— Он позвонил мне по той простой причине, что вы его и слушать не стали бы. По крайней мере, он так считает.

— Он всего лишь использует вас, чтобы помешать моему расследованию.

— Почему вы даже и мысли не допускаете, что, возможно, взяли ложный след, Клодель?

— Вы некомпетентны в этом вопросе, и я не должен вам ничего объяснять!

— Ваша версия с Дорси — самая настоящая ошибка.

— Но это моя ошибка, мадам, а не ваша!

— Вы убеждены, что Чероки умер от руки байкеров, — невозмутимо продолжила я. — А я, если вы не забыли, временно отношусь к «Росомахе».

— Я делаю все возможное, чтобы изменить данное положение вещей! — почти прорычал Клодель, уже едва сдерживаясь.

— В самом деле? — Мои щеки запылали.

— Я не намерен впредь обсуждать это, миссис Бреннан. Держитесь подальше от моего расследования.

— Вы не мой начальник, чтобы указывать, что мне делать.

— Мы еще посмотрим.

— Однажды нам уже довелось работать вместе, и довольно успешно.

— Но это не дает вам права считать себя детективом и совать свой нос в расследование, которым занимаюсь я.

— Вы даже не представляете, как сильно вы меня недооцениваете, месье Клодель.

Он расправил плечи, выставил вперед подбородок и глубоко вздохнул. Когда Клодель снова заговорил, голос звучал уже спокойно.

— Дальнейшее обсуждение ни к чему не приведет. Я не возражала.

Он направился к двери, жесткая линия спины напоминала жокейскую выправку. Но прежде чем уйти, он повернулся, воинственно выдвинул подбородок и прогнусавил:

— Есть еще кое-что, о чем мне следует поставить вас в известность, миссис Бреннан. — Я молча смотрела на него. — Сегодня утром Джорджу Дорси предъявили обвинение в тяжком убийстве первой степени.

Хотя голос Клоделя источал лед, я физически ощутила исходящие от него жаркие волны гнева. А затем он удалился.

Я несколько раз судорожно захватила ртом воздух. Потом разжала кулаки, села и уставилась на детей, играющих в школьном дворе двенадцатью этажами ниже.

Я злилась из-за Дорси. Расстроилась из-за тупого упрямства Клоделя, не желавшего даже выслушать меня. Чувствовала себя униженной из-за того, что этот человек за моей спиной устраивает какие-то интриги, лишь бы только убрать меня из «Росомахи».

Конечно, я пришла в ярость от поведения Клоделя, но, надо признать, также я сердилась и на себя. Для меня нет ситуации хуже, чем потерять самообладание, но в присутствии Клоделя я перестаю владеть собой. Только вот это далеко не все чувства, которые вызывал у меня этот человек.

Хотя мне и не хотелось признавать сей факт, но от истины не убежишь: Клодель все еще наводил на меня робость. И я по-прежнему пыталась заслужить его одобрение. Несмотря на то, что я полагала, будто бы мне уже удалось в прошлое наше сотрудничество сделать определенные успехи в данном вопросе, этот человек, несомненно, продолжал относиться ко мне с пренебрежением. А меня его отношение не оставляло равнодушной. И сильно задевало. К тому же я чувствовала себя немного виноватой. Я ведь прекрасно понимала, что мне следовало, по крайней мере, поставить его в известность о встрече с Дорси. В совместных расследованиях предполагается, что вся информация поступает в общий котел. И это правильно. Но я предпочла не сообщать ничего Клоделю, потому что знала, что он не допустит меня к расследованию. Да вот только именно он был одним из ведущих следователей по делу Чероки. Своими опрометчивыми действиями я собственноручно вручила ему оружие против себя.

— Да пошел он к черту!

Я оторвалась от созерцания гоняющих мяч ребятишек и окинула взглядом свой кабинет. Куча незаполненных форм. Заявки на уничтожение останков, которые следовало давно подписать. Телефонные сообщения. Да еще и портфель, набитый материалами по байкерам.

Мое внимание привлекла стопка ксерокопий, возвышавшаяся на угловом шкафчике. Прекрасно. Я уже месяцами откладывала их. Но теперь твердо решила абстрагироваться от нынешних затруднений с костями, байкеров и грубых детективов, взявшись за обновление базы данных по старым делам.

Именно этим я и занималась до конца рабочего дня.

По дороге домой я завернула в супермаркет и закупила все необходимые ингредиенты для соуса «Путанеска» из анчоусов, маслин и каперсов с оливковым маслом. Я не знала, любит ли Кит анчоусы, но все равно взяла и их. Поступлю так, как всегда делала, когда готовила Кэти какое-нибудь экзотическое блюдо. Просто не скажу ему, из чего оно состоит.

Однако планируемая готовка оказалась под вопросом. Когда я пришла домой, там меня встречал только Берди. Никаких следов ботинок и одежды, а посреди обеденного стола цветочная композиция размером с Род-Айленд. На дверце холодильника прикреплена записка.

Мой племянник очень-очень сожалеет. У него возникли планы, которые нельзя было изменить. Нарисована печальная мордашка. Но он обещал провести в моем обществе всю субботу. Нарисована улыбающаяся мордашка.

Я швырнула пакеты на кухонный стол, протопала в спальню и сбросила туфли.

Черт! Что у меня за жизнь? Очередная пятница в компании с котом и телевизором.

Может, Клоделя пригласить на ужин? Тогда день был бы спасен.

Я стащила рабочую одежду, бросила ее на кресло и натянула джинсы и футболку.

Сама виновата, Бреннан. Тебе ой как далеко до мисс Конгениальности.

Я покопалась в кладовке, обнаружила свои спортивные тапочки и сломала ноготь, пока выдергивала их.

Давно уже я не чувствовала себя так паршиво. И так одиноко.

Совершенно неожиданно откуда-то выплыла мысль.

Позвони Райану, ведь ты знаешь, что его таки выпустили под залог.

Ни за что.

Я пошла на кухню и начала выгружать покупки, не в силах прогнать образ Райана.

Позвони.

Все в прошлом.

Совершенно некстати я вспомнила небольшое местечко сразу за его левой ключицей — маленькая впадинка, словно созданная для моей щеки. Такое безопасное место. Такое умиротворенное. Такое защищенное.

Позвони ему.

Хорошо, я так и сделаю.

Поговорю с ним.

Но я не хочу выслушивать неубедительные отговорки. Или ложь.

Но возможно, он невиновен.

По словам Жана Бертрана, улик предостаточно.

От моей решимости и следа не осталось, когда дело дошло до консервированных томатов, но я все же закончила освобождать пакеты, скомкала их и засунула под раковину, после чего наполнила тарелку Берди. Затем пошла в гостиную к телефону.

Когда я увидела мигающий огонек, мой желудок совершил мини-прыжок.

Я нажала кнопку.

Изабель.

Желудок опустился, как опускается гимнаст после неудачного прыжка с шестом.

Автоответчик сообщил, что у меня два прочитанных, но не стертых сообщения.

Я снова нажала на кнопку, надеясь, что это Кит забыл их удалить, после того как прослушал.

Первое оказалось от Гарри, желающей переговорить с сыном.

Второе сообщение тоже было для Кита. Я включила его. На долю секунды у меня перехватило дыхание, а маленькие волоски на затылке встали дыбом.

Глава 24

Безуспешно попытавшись расшифровать невнятное сообщение от человека, назвавшегося Проповедником и желавшего встретиться с Китом, я пришла к выводу, что здесь, вероятно, замешаны «Харлеи». Причем не те, которыми владел загородный мотоклуб. Сначала я решила дожидаться Кита, в какое бы время он ни пришел, но потом передумала.

Машинально я набрала номер Райана. Снова ответил автоответчик. Так что спать я отправилась в полном унынии.

Спала я беспокойно, время, от времени просыпаясь, мысли разноцветными стеклышками калейдоскопа застывали в четких картинах, а затем снова и снова разлетались в стороны, образуя бессмысленные узоры. И в большинстве этих красочных представлений появлялся мой племянник.

Вот Кит за рулем пикапа пробирается сквозь туннель в лесной чаще. Снова Кит, в руках столько цветов, что его самого почти не видно. Кит на «харлее», за его спиной восседает Саванна Оспрей, со всех сторон их окружают зверского вида байкеры.

В какую-ту минуту до меня донесся гудок системы безопасности. Позже я услышала, как Кит опустошает содержимое желудка, потом звуки смываемой воды в туалете.

В перерывах между эпизодическими появлениями племянника подсознание продолжало неустанно подбрасывать мне варианты музыкального сопровождения. Песня «Властелин танца» повторялась снова и снова. Эта мелодия вела себя как блохи в ковре: те, если уж попали туда, ни за какие коврижки не желали сменить месторасположение.

Танцуй, танцуй, всегда и везде…

Наконец я открыла глаза. Тусклый сумеречный свет слабо лился сквозь края штор. Зарывшись лицом в подушку, я свернулась калачиком.

«Я властелин танца», — пропел он…

В восемь я сдалась. Зачем злиться, подумала я. Подниматься спозаранку вовсе не так уж и мучительно. На самом деле нас выводит из себя тот факт, что мы должны расставаться со сном ни свет ни заря. Но меня ведь никто не вынуждает вставать, я сама так хочу.

Откинув одеяло, я влезла в ту же одежду, в которой провела свой одинокий пятничный вечер с Верди. Вот она, суть «бреннанизма»: если сомневаешься, что готовит тебе насущный день, ходи полуодетой.

Пока в кофейнике заваривался мой любимый кофе «Кона», я выглянула на улицу. Дождь лил не прекращаясь, заставляя блестеть стволы и ветви деревьев, барабаня по кустарникам и кронам и оседая грязными лужами в углублениях между кирпичами, которыми был вымощен внутренний двор. Один лишь крокус выглядел вполне довольным погодой.

Кого я пытаюсь обмануть? Это утро просто создано для того, чтобы допоздна не продирать глаза.

Что ж, ты уже не спишь. Поэтому попробуй найти себе другое занятие.

Я накинула куртку и пробежалась до угла за свежим номером «Газетт». Вернувшись, застала Верди свернувшимся на кресле в столовой в ожидании нашего субботнего ритуала.

Насыпала гору хлопьев, добавила молока и поставила тарелку возле газеты. Налила кофе и уселась, собираясь прочитать все новости. Верди не сводил с меня взгляда, по опыту уже зная, что все не съеденное мной перекочует в его плошку.

Комиссия по правам человека при ООН выразила недовольство политикой правительства Канады в отношении аборигенов.

Танцуй, танцуй…

Партия «Равенство» праздновала свой десятый день рождения.

Я удивилась. Что именно они решили отпраздновать? В последних выборах ни один из их представителей не был избран в Национальное собрание. Слово «равенство» родилось в период языкового застоя, но за последнее десятилетие эта проблема как-то не всплывала, и партия держалась на плаву, как пиявка. Им не помешал бы очередной лингвистический взрыв.

Канал Лашин подвергнут многомиллионному косметическому ремонту. Замечательные новости.

Доливая кофе и ставя перед Верди его молоко, я вспомнила то место, где мы с Китом катались на роликах в прошлое воскресенье. Велосипедная дорожка проходит вдоль канала, представляющего собой пятнадцать километров воды с токсинами и промышленными отходами. Но он не всегда был сточной трубой.

Построенный в 1821 году, чтобы обойти Лашинские пороги и предоставить судам прямой путь из Европы к Великим озерам, прежде канал являлся неотделимой частью экономики города. Нов 1959 году ситуация изменилась, когда открылся морской путь по реке Святого Лаврентия. Устье канала и некоторые водоемы наполнились землей, смещенной в результате строительства метро, и в конечном счете он закрылся для судоходства. Прилегающие районы подверглись запустению. После создания велосипедной дорожки о канале позабыли, и он потихоньку стал приобретать запущенный вид под воздействием целого века промышленного сброса отходов.

Теперь затевались планы по восстановлению юго-западных районов города. Подобно парку Мон-Руаяль, построенному по проекту Фредерика Ло Олмстеда сто двадцать пять лет тому назад, канал являлся основой для восстановления всего этого сектора.

Может, пора задуматься о покупке квартиры в новом районе.

Я снова устроилась за столом и перешла к другой колонке.

КККП пришлось опустошить свой бюджет па сумму порядка двадцати одного миллиона долларов, чтобы покрыть повышение зарплаты. Федеральное правительство выделило только небольшую часть.

Я подумала о «синих воротничках», пикетирующих на улице Ги.

Bonne chance!^[71]

«Экспо» проиграли «Метцу» со счетом 10:3.

Жаль. Может, «Пьяцца» и стоила того девяноста одного миллиона, которые Нью-Йорк вытряс из своего кошелька.

На пятой странице речь шла о выдвижении против Дорси новых обвинений, рядом со статьей о преступлении, связанном с Интернетом. Нового я узнала немного: ему предъявили обвинение в пятницу, ближе к вечеру, затем перевели из Оп-Саут в местную тюрьму в Ривьер-де-Прери.

В десять часов я позвонила в больницу. Мадам Ламанш сообщила, что состояние мужа стабильное, но он по-прежнему в коме. Вежливо поблагодарив меня, она отклонила предложенную помощь. В голосе ее слышалась бесконечная усталость, и я надеялась, что их дочери приехали и помогут ей.

Я разложила одежду и отделила все белые вещи. После чего переоделась в баскетбольные шорты и футболку и зашнуровала кроссовки. Дошла до пересечения улиц Маккей и Сент-Катрин и на лифте поднялась на последний этаж, где располагался спортзал.

Минут двадцать не сходила с беговой дорожки, еще десять посвятила лестничному тренажеру. Следующие полчаса поднимала гирю, а затем ушла. Моя обычная программа. Вошла. Поупражнялась. Вышла. Именно поэтому мне и нравится этот зал. Никакого тебе победоносного сияния высоких технологий. Никаких личных тренеров. Количество спандекса сведено до минимума.

На улице дождь прекратился, и темная завеса туч понемногу рассасывалась. За горами появилась довольно многообещающая полоска голубого неба.

Вернувшись домой, я застала то же сонное царство, которое оставила. Верди спал, переваривая хлопья с молоком, племянник спал, переваривая нечто, о чем я даже и думать не хотела.

Танцуй, танцуй…

Я проверила автоответчик, но панель сообщений не горела. Райан не ответил. Как и на все предыдущие послания.

Ладно, Райан. Отсутствие сообщений было красноречивее всяких слов.

Я сходила в душ и переоделась, после чего устроилась в столовой. Вытащила все документы, которыми снабдила меня Кейт. Фотографии положила слева, папки справа. И снова начала со снимков.

Еще разбросила взгляд на Мартина Делуччо, Стилягу и Эли — Робин Гуда, потом на десяток столь же выдающихся мотобратьев, усатых, с козлиными бородками и с буйными зарослями на лицах, с коротко остриженными волосами. Затем взяла следующийконверт.

На стол выпали цветные снимки. Не очень хорошего качества, смазанные лица, словно фотографировали тайно и в спешке. Я принялась внимательно их изучать.

Задний фон был самым обычным. Автостоянка. Плавательный бассейн в гостинице. Закусочная. Тем не менее любительское качество съемки придавало этим фотографиям некую притягательную неповторимость, наполняя их жизненной энергией, несвойственной обычным, сделанным во время полицейской слежки снимкам.

Перебирая их одну за другой, я становилась свидетелем случайных событий, запечатленных туристами, коммивояжерами, водителями проезжающих машин. Каждая поведала мне историю случайной встречи, непредсказуемого пересечения вселенной обычных людей и мира тьмы. Оставшиеся в памяти благодаря «Кодаку» мгновения темного очарования и страха. Сердце убыстряет темп, вмиг вспотевшие ладони тянутся к камере, пока жена с детишками не вернулись из уборной.

Я наугад подцепила одну из них и внимательно всмотрелась. Бензоколонка. Шестеро мужчин на мощных «харлеях», всего лишь в двадцати метрах от фотографа, но кажется, что между ними простерлась целая вселенная. Мне словно передался благоговейный страх снимающего, странная смесь притягательности и отвращения, испытываемых им перед зловещей аурой человека на мотоцикле, попирающего законы.

Весь следующий час я разбирала груду лежащих передо мной конвертов. Независимо от того, где и кем были сделаны снимки, будь то Стерджес, штат Южная Дакота, или Дейтона-Бич, штат Флорида, фотографировал полицейский или обычный городской житель, события и участники оставались однообразно похожими. В дороге. В палаточных лагерях. Во время сделок. В барах. К часу я поняла, что пока с меня хватит. Пора поговорить с Китом.

Полная решимости, я направилась к комнате для гостей и постучала в дверь. Тишина.

Я снова постучала, в этот раз сильнее.

— Кит?

— Здесь я!

— Уже второй час. Мне хотелось бы кое-что обсудить с тобой.

— М-м-м-м-м.

— Ты встаешь?

— М-м-м. Угу.

— Не вздумай опять заснуть.

— Дай мне пяток минут.

— Будешь завтракать или обедать?

— Ага.

Посчитав, что он имел в виду обедать, тем более что сама-то я уже собиралась съесть что-нибудь посущественнее сухого завтрака, я приготовила сандвичи с ветчиной и сыром и добавила благоухающий укроп. Собирая материалы Кейт со стола, чтобы освободить место, я услышала, как открылась дверь спальни и Кит переместился в ванную.

При виде племянника от моей решимости серьезно поговорить почти ничего не осталось. Воспаленные глаза, лицо цвета овсянки. Волосы торчат во все стороны, как у Джима Кэрри.

— Привет, тетечка Темпе.

Он поднял обе руки и провел ими по лицу, из-под приподнявшегося рукава футболки показался кусочек татуировки.

— Уже полдень.

— Извини. Я слегка припозднился вчера.

— Да. Сандвич с ветчиной?

— Можно. А кола какая-нибудь имеется? — спросил он сиплым голосом.

— Диетическая.

— Клево.

Я достала две банки содовой и села рядом с Китом за столом. Он уставился на сандвич так, словно видел перед собой сплющенного таракана.

— Тебе станет лучше, если поешь, — посоветовала я.

— Я в порядке. Просто еще не совсем проснулся.

Он походил на жертву оспы. Со своего места я разглядела тонюсенькие красные прожилки, испещрившие его глаза, и до меня донесся запах дыма, въевшийся в его волосы.

— Кит, это же я. И я знаю, каково тебе сейчас.

Да, уж я-то, как никто другой, понимала его состояние. Я хорошо помнила то жуткое похмелье, от которого во рту возникает тошнотворное ощущение, желудок бунтует и голова гудит от расширившихся сосудов. Пересохшее горло. Трясущиеся руки. Ощущение такое, будто кто-то налил свинца в пространство под грудиной.

Кит потер глаза, откинулся и погладил Верди по голове. Я знала, что больше всего на свете Киту сейчас хотелось бы оказаться где угодно, но только не здесь.

— В таких случаях еда помогает.

— Со мной все в порядке.

— Вес же попробуй съесть сандвич.

Кит поднял на меня глаза и улыбнулся. Но как только он расслабился, уголки рта опустились, так как у него просто не хватило сил и дальше притворяться веселым. Кит откусил от сандвича малюсенький кусочек.

— М-м-м-м. — Он открыл банку с содовой, запрокинул голову и стал жадно пить.

Я прекрасно понимала, что Кит хотел бы переменить тему. Что ж, я тоже не собиралась продолжать в том же духе. Возможно, не стоило поднимать шум из-за пары лишних стаканчиков. Ему девятнадцать. У него выдалась бурная ночка. И голова сейчас просто раскалывается с похмелья. Нам всем знакомо подобное ощущение.

Но потом я вспомнила сообщение. И новую татуировку.

Проблемы налицо, и нам необходимо обсудить их.

Я знала, что все сказанное мной не возымеет должного эффекта. Вполне возможно, вообще пройдет мимо ушей. Он молод. Самоуверен. И безумные выходки у него в крови, если верить Гарри. Но я должна была хотя бы попытаться.

— Кто такой Проповедник? — спросила я.

Он посмотрел на меня, беспокойно передвигая банку с содовой по столу.

— Просто один парень, с которым я познакомился.

— Познакомился где?

— В магазине, где продают «харлеи». Когда я ходил туда с Лайлом.

— Что за парень?

Кит попытался увернуться от прямого ответа:

— Ничего особенного. Просто парень.

— Он оставил тебе сообщение.

— Да?

— Ты должен послушать. Я не понимаю, о чем оно.

— Проповедник — тот еще фрукт. Это было явное преуменьшение.

— Что ты имеешь в виду?

— Сам не знаю, просто ляпнул. Он просто не здешний. Но машинка у него действительно классная, оттюнингованный 64-й с двигателем «пэнхед». — Он сделал большой глоток диетической колы. — Извини, я разбудил тебя ночью. Ты нашла мою записку? — Он пытался перевести разговор на новую тему.

— Да. Что за важная встреча?

— Матч по боксу, — ответил он бесцветным голосом. Лицо Кита обмякло, стало невыразительным, по форме и цвету напоминая тесто.

— Тебе нравится бокс?

— Да не так чтобы очень. Просто этим ребятам он нравится, вот я и пошел с ними.

— Что за ребята?

— Да просто парни, с которыми я недавно познакомился.

— В магазине, где продают «харлеи», как я понимаю. Он пожал плечами.

— А татуировка?

— Клевая, правда?

Он задрал рукав. Скорпион в некоем подобии шлема распростер лапы по его левому бицепсу.

— Ну и что это должно символизировать?

— Да ничего не значит. Просто отпадно, и все. Пришлось согласиться.

— Твоя мать убьет меня.

— У Гарри у самой татуировка на левой ягодице. — Последнее слово он произнес с британским акцентом.

«Я властелин танца», — пропел он…

На мгновение воцарилась тишина. Я с аппетитом поглощала сандвич, пока Кит клевал свой, откусывая за раз по малюсенькому кусочку и запивая его колой.

— Еще хочешь? — спросил он, отодвигая стул и покачивая пустой банкой.

— Нет, спасибо.

После того как он вернулся, я снова приступила к расспросам.

— Сколько ты выпил прошлым вечером?

— Слишком много. — Кит обеими руками стал ожесточенно расчесывать волосы и, утратив сходство с Кэрри, смахивал теперь на люцерну. — Но это было всего лишь пиво, тетушка. Ничего серьезного. И здесь это разрешено.

— Всего лишь пиво?

Он опустил руки и внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, какой смысл я вложила в свой вопрос.

— Если в чем-то ты и можешь полагаться на этого парня, так это на его полное неприятие лекарственных средств. Пусть я и слаб на некоторые вещи, но стараюсь держаться подальше от наркотиков.

— Очень рада услышать подобное признание. — Я и в самом деле почувствовала некоторое облегчение. — А что насчет Проповедника и его паствы?

— Эй, живи и дай жить другому.

— Это правило не всегда действенно, Кит. — Продолжай в том же духе, Бреннан. Спрашивай. — Они байкеры?

— Конечно. Именно поэтому они для меня покруче Диснейленда. Они все гоняют на «харлеях».

Попробуй по-другому, Темпе.

— Они относятся к какому-нибудь клубу?

— Тетя Темпе, я не лез к ним со своими вопросами. Если тебя интересует, носят ли они цвета, то ответ отрицательный. Зависают ли они с парнями, которые имеют членство? Да, наверное. Но я не собираюсь продать свою лодку и сражаться на стороне «Ангелов Ада», если тебя беспокоит именно этот вопрос.

— Кит, члены мотоциклетных гангстерских банд не проводят различий между простофилями и желающими полноправного членства. Если они решат, что ты представляешь собой хотя бы малейшую угрозу или даже легкое неудобство, то в любой момент съедят тебя с потрохами и не подавятся. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Я что, похож на идиота?

— Ты похож на девятнадцатилетнего парня из Хьюстона, очарованного «харлеями» и носящегося повсюду с романтическим образом «Дикаря».

— Чего?

— Фильм Стэнли Крамера, помнишь? — Недоуменный взгляд. — С Марлоном Брандо.

— Да-да, конечно же, я слышал о Брэндо.

— Ладно, не бери в голову.

— Да я просто осваиваюсь. Развлекаюсь, как могу.

— Как и собака, высунувшая голову из окна машины. Развлекается, пока ее мозги не раскидает по дорожным столбам.

— Послушай, они не такие уж и плохие.

— Байкеры — моральные уроды, и они не только такие плохие, но еще, может, и похуже.

— Знаешь, некоторые их утверждения довольно интересны. В любом случае я знаю, что делаю.

— Нет, не знаешь. За прошедшие две педели мне довелось узнать об этих ребятах больше, чем хотелось бы, и ничего хорошего я тебе сказать не могу. Конечно, раз в год они дарят игрушки малышам, но они все до одного обыкновенные бандиты, ни во что не ставящие закон и тяготеющие к насилию.

— Да что такого страшного они делают?

— Байкеры безответственны, порочны и пагубно влияют на слабых.

— С чего ты их так не любишь? Они что, вырывают младенчиков из утробы матери с помощью вешалки для пальто? Насилуют монашек? Расстреливают из пулемета старшеклассников в закусочных?

— Прежде всего, они торгуют наркотиками.

— Да в этом можно упрекнуть любую фармацевтическую компанию.

— Они взрывают бомбы, в результате чего гибнут женщины и дети. Они запихивают людей в багажник машины, отвозят подальше и выбивают им мозги. Они распиливают конкурентов, раскладывают остатки по мусорным мешкам и топят их в доках.

— Матерь Божья! Мы всего лишь выпили немного пива.

— Тебе не место в их мире.

— Да я же просто сходил на матч по кровавому боксу! Глубокие зеленые глаза уставились на меня. Затем нижнее веко дернулось, и он закрыл глаза, опустил подбородок и растер пальцами виски. Я представила, как кровь бешено стучит под его пальцами.

— Я люблю тебя, как сына, Кит. И ты знаешь об этом. — Хотя он упорно продолжал отводить взгляд, я заметила, как напряглись его плечи. — Я доверяю тебе. И это ты знаешь, — сказала я. — Но я хочу, чтобы ты понял, что представляют собой эти люди. Они станут подпитывать твой интерес к мотоциклам, проникнут к тебе в душу, а потом попросят оказать им небольшую услугу, которая на самом деле будет частью преступной сделки, но вот только ты об этом и догадываться не будешь.

Довольно долго мы оба молчали. На улице воробьи устроили разборки из-за семечек, насыпанных мной во дворе. Наконец, не поднимая глаз, Кит сказал:

— А чем занимаешься ты, тетя Темпе?

— Прости, не поняла?

— В последнее время тебя что-то беспокоит. — Я не имела ни малейшего представления, куда он гнет. — Привет из выгребной ямы. Добро пожаловать!

— О чем ты?

— Ты как будто играешь со мной в нашу старую детскую игру в наперсток. Помнишь? Сначала показываешь. Потом прячешь.

— Что именно я прячу?

Теперь Кит не сводил с меня взгляда, белки напоминали кровавую воду.

— Я пытался поговорить с тобой за ужином на прошлой неделе. Я ведь видел то глазное яблоко. Я не слепой, заметил и тот загадочный сверток, видел, как ты по быстрому смоталась куда-то по своим секретным делам. Да и сама ты только что призналась. Что, мол, за последние несколько недель тебе пришлось насмотреться на это дерьмо больше, чем большинству людей за всю жизнь. — Он отвернулся, снова принялся крутить банку с диетической колой. — Ты хочешь все знать обо мне, но когда я спрашиваю тебя, чем ты сама занимаешься, сразу же меняешь тему разговора.

— Кит, я…

— Но и это не все. Что-то происходит с тем парнем Райаном, из-за чего ты места себе не находишь почище, чем евангелист во время Страшного суда. — Я дернула уголком рта, словно собираясь что-то сказать, но не смогла. — Ты меня подвергаешь перекрестному допросу, потому что считаешь, что я колюсь, но сама не разрешаешь мне спросить тебя даже о всякой ерунде.

Я была слишком ошеломлена, чтобы хоть слово сказать в ответ. Кит опустил глаза и закусил зубами нижнюю губу, смутившись оттого, что позволил вырваться наружу своим эмоциям. Солнечные лучи, проникающие в комнату сквозь муслин, походили на некий сияющий ореол вокруг его головы.

— Я вовсе не жалуюсь, но за всю мою жизнь ты единственная слушала меня. Гарри, она… — Он сложил ладони и сплел пальцы, словно пытаясь отыскать нужные слова. — Что ж, Гарри — это Гарри. Но ты слушала. И говорила со мной. Ты одна говорила со мной, как со взрослым. А теперь обращаешься со мной как с придурком.

Он говорил дело. Стоило только Киту проявить интерес, как я тотчас же меняла тему и отстранялась, стараясь не раскрывать ему никаких подробностей. Я жила одна и никогда не обсуждала свою работу с кем-то за пределами лаборатории. Подсознательно я избегала любых вопросов, связанных с теми делами, которыми я занималась. А сегодня утром, как гром среди ясного неба, накинулась на Кита и потребовала от него отчета в его действиях.

— Твои слова недалеки от истины. Да, я пыталась уйти от ответов, которые могла бы дать, но ты должен помнить, что я дала подписку не разглашать сведения о текущих делах и не обсуждать проводимые сейчас расследования. Такова моя работа, и причина вовсе не в личном выборе. Ты и в самом деле хочешь знать, чем я сейчас занимаюсь?

Он пожал плечами:

— Конечно.

Я посмотрела на часы.

— Почему бы тебе не принять душ, пока я приберусь здесь? А потом мы прогуляемся на гору, и я расскажу тебе все, что смогу. Хорошо?

— Ладно, — еле слышно пробормотал он. Это решение далось мне совсем непросто.

Глава 25

Местные жители называют это место Горой, но небольшое возвышение не имеет ничего общего с крутыми выступами Скалистых гор или с неприступными вершинами моих родных Каролинских Дымчатых гор. Мон-Руаяль — Королевская гора — представляет собой остатки древнего вулкана, за эры существования сглаженного до мягких изгибов. Он располагается в самом сердце города, очертаниями напоминая спящего гигантского медведя.

Пусть эта гора и не поражает ни высотой, ни геологической трагедией, она дала Монреалю больше, чем просто имя. Это спинной мозг, к которому крепятся позвонки города. На восточном спуске приютился университет Макгилла, напротив которого раскинулся окраинный район Уэстмаунта, облюбованный преимущественно англоязычными жителями города. Монреальский университет и Утремон, где в большом количестве поселились франкоговорящие монреальцы, занимают северные склоны. Прямо под ними лежит Сентервилль — многоязычное слияние промышленных предприятий, финансовых учреждений, жилых районов и других менее важных структур.

Гора — это выступы, парки и кладбища. Это лесные тропы и старые болотистые утесы. Это туристы, влюбленные парочки, любители бега трусцой и участники пикников в период драгоценных летних месяцев. Зимой — это снегоступы, лыжи и сани. Для меня, как и для каждого монреальца, Гора — благословенное убежище от городской суеты, царящей у ее подножия.

К обеду воздух уже прогрелся, на небе не мелькало ни облачка. Мы с Китом миновали парк Мезоннев и свернули у Драммонда, направляясь к Горе. Справа от высокого сферического здания с широким криволинейным фундаментом, походившим на нос цементного фрегата, мы стали взбираться по деревянной лестнице к Авеню-де-Пэн, Сосновой улице.

— Что это за здание? — заинтересовался Кит.

— Медицинский центр Макинтайра. Относится к Макгиллу.

— Смахивает на студию звукозаписи «Кэпитол» в Лос-Анджелесе.

— Гм…

На середине лестницы воздух заметно сгустился, в нем чувствовался резкий, мускусный запах скунса.

— Une moufette,^[72] — объяснила я.

— По-французски звучит вполне пристойно, но воняет, как самый обыкновенный, древний, как мир, техасский падальщик, — поделился Кит, зажимая нос. — Как насчет того, чтобы прибавить шагу?

— Согласна. — Я уже задыхалась от такого крутого подъема.

Оказавшись наверху, мы пересекли Авеню-де-Пэн и последовали дальше по извилистой тропе к каменной лестнице, поднялись, повернули направо, еще немного прошли, затем преодолели очередной набор лестничных ступенек, приведших нас прямо на крутой откос.

Когда мы, наконец, добрались до вершины, я уже всерьез начала подумывать о необходимости дефибрилляции. Пока я остановилась и хватала ртом воздух, Кит принялся изучать открывшийся перед нами вид. Я подождала еще немного, пока мое сердце не совершило спуск из тропосферы, после чего присоединилась к племяннику на парапете.

— Просто поразительно! — поделился Кит, разглядывая внизу пару медных указателей, возвышавшихся над водохранилищем Мактэвиша.

Он был прав. Сверху открывался бесподобный вид, настоящее представление, в котором кипучая городская жизнь представала во всей своей красе. На переднем плане вздымались величественные небоскребы, виднелись крыши жилых домов, дымовые трубы и шпили церквей центральных городских районов. Чуть дальше лежали портовые доки и основная городская артерия — река Святого Лаврентия. И совсем далеко неясно вырисовывались остроконечные вершины Сен-Бруно и Сен-Хилара, у подножия которых разместились Восточные поселки.

Кит увлеченно рассматривал каждую деталь общей картины, и я обращала его внимание на достопримечательности. Площадь Виль-Мари. Футбольное поле университета Макгилла. Больница королевы Виктории. Монреальский неврологический институт и больница.

Этот комплекс напомнил мне о Кэролайн Рассел и нашем разговоре относительно шунта. Мысль о Саванне Оспрей отозвалась в груди знакомым покалыванием грусти.

— Пойдем, Кит. Я расскажу тебе все, что могу.

Мы медленно двинулись по широким каменным ступеням, проходя мимо лежащих по бокам велосипедов, и устроились на одной из деревянных скамеек, расположенных по обе стороны от входа в шале. В тяжелых деревянных балках над нашими головами нежно ворковали голуби.

— С чего начать?

— Сначала.

— Ладно, мудрец, согласна.

А что же считать началом этой истории?

— В настоящий момент провинции Квебек оказана сомнительная честь предоставить свою территорию для ведения единственных в мире активных боевых действий среди байкеров.

— Это та война «Ангелов Ада», о которой ты говорила на ужине у Изабель?

— Точно. Гангстерские мотоциклетные банды сражаются за контроль над торговлей наркотиками.

— Какими именно?

— В основном это кокаин, марихуана и гашиш.

Толпа японских туристов высыпала из автобуса и двинулась с автостоянки в сторону ограждения. Жители Страны восходящего солнца принялись увлеченно фотографировать друг друга в разных ракурсах.

— Недели две назад мне самой пришлось столкнуться с последствиями этой войны. Два члена одного из марионеточных клубов «Рок-машины» под названием «Дикари» взлетели на воздух, пытаясь взорвать мотоклуб «Гадюк» в юго-западной части города.

— Кем были эти несостоявшиеся подрывники?

— Два брата, Ле-Клик и Ле-Клак Вайланкурты.

— «Гадюки» на стороне «Ангелов Ада»?

— Да. Удалось задержать того стрелка, который их вычислил…

— Снайпер «Гадюк». Мне нравится.

— Допрос стрелка привел к обнаружению двух тел, о которых мы разговаривали на ужине.

— Те парни, закопанные рядом с резиденцией «Гадюк»?

— Да.

— А где находится их мотоклуб?

— В Сен-Базиль-ле-Гранд. — На лице Кита промелькнуло странное выражение, но он ничего не сказал. — Позже удалось установить, что эти два скелета принадлежали членам П М К «Тарантулы», ныне не существующего, но весьма активного в семидесятых — восьмидесятых годах.

— А что насчет костей девушки, найденных вами там?

— Впоследствии удалось выяснить, что ее звали Саванна-Клер Оспрей и жила она в городе Шарлотт, что в Северной Каролине. Вот почему я летала в Роли. В 1984 году, когда Саванна исчезла, ей исполнилось шестнадцать.

— Кто ее убил?

— Мне и самой хотелось бы знать.

— Как она оказалась здесь?

— Ответа нет. Но позволь мне рассказать еще кое-что. До обнаружения останков в Сен-Базиль-ле-Гранд было совершено еще одно убийство. Начальник безопасности «Гадюк», некий господин по имени Ричард Маркотт, кличка Паук, вышел из дома и по дороге в спортзал был застрелен из проезжающей машины. Вероятно, так «Дикари» отплатили за Клика и Клака.

— Что ж, налогоплательщики только выиграли.

— Да, но не забывай, что месть они осуществили прямо на улице. Под перекрестным огнем оказался ребенок.

— Точно. Девятилетняя девочка. — Он не сводил глаз с моего лица. — Она ведь умерла, верно?

Я кивнула.

— Эмили-Энн Туссен убили в тот день, когда вы с Говардом привезли Берди.

— Ни черта себе!

— С того времени я занимаюсь судебно-медицинскими исследованиями, связанными с этими байкерскими разборками. Теперь ты понимаешь, почему твои новоприобретенные приятели не вызвали во мне никакого энтузиазма.

— Да еще и эта татуировка. Тебе пришлось несладко.

— Это не все.

Я вгляделась в лицо Кита. Из тени ресниц его глаза поблескивали, как у любопытной сороки.

— На прошлой неделе убили еще одного байкера. Ива Дежардена по прозвищу Чероки.

— На чьей стороне?

— Он «Хищник». А те — «Ангелы Ада».

— Получается, что «Дикари» сравняли счет, отомстив за близнецов?

— Может быть. Но дело в том, что Чероки — отошедший от дел байкер в годах. К тому же, по-видимому, он организовал себе собственную концессию на торговлю кокаином.

— Тогда, выходит, его убрали свои же?

— Возможно. У нас не хватает улик. Мы просто не знаем. В данный момент наше расследование замедлилось.

Я рассказала ему о Ламанше.

— Вот так хрень! Точно, они и до него добрались!

— Кто?

— «Ангелы», конечно. Может, он был близок к тому, чтобы обнаружить что-нибудь в трупе, что они хотели бы скрыть.

— Я так не думаю, Кит.

— Может, они засунули в него что-нибудь. Ну, ты понимаешь, один из этих ядов, которые не оставляют следов.

— Ламанш находился в помещении для вскрытия. А туда посторонних не впускают.

— Тогда в вашей лаборатории завелся шпион. Ты же знаешь, они так делают. Засылают своих людей туда, где есть доступ к секретной информации.

— Эй, стоп! — Я рассмеялась. — Давай-ка не увлекайся. Он отвернулся и стал смотреть мимо японских туристов на видневшиеся вдали неясные очертания горных пиков. Кто-то позади нас открыл дверь автобуса, и голуби испуганно сорвались со ступеней.

— Черт возьми, тетя Темпе, я чувствую себя сейчас самой настоящей сволочью! Твой начальник в больнице, ты сама пытаешься найти разгадку несусветного количества разных убийств. А что делаю я? Заявляюсь без приглашения, бросаю мертвую рыбу тебе на стол, а затем болтаюсь по городу в поисках развлечений.

Японцы двинулись в нашу сторону.

— А я была слишком занята своими делами, чтобы присматривать за тобой. Ладно, забыли. Готов к экскурсии?

— Да прогулки — смысл моей жизни!

Мы обогнули тале, и пошли по одной из многочисленных троп, рассекавших гору. Некоторое время мы шагали молча, наблюдая за то и дело мелькающими среди прошлогодней листвы белками, которых наступление весны наполнило бурным ликованием. Деревья жили своей жизнью, встречая нас громким чириканьем, трелями, мелодиями и пронзительными криками. В одном месте мы остановились, чтобы послушать пожилого мужчину, исполняющего на флейте «Оду к радости». В длинном пальто и берете, он играл с самоотдачей истинного виртуоза.

Мы повернули на запад, на горизонте возникли очертания собора Святого Иосифа. Я рассказала Киту историю с сердцем брата Андре. Похищенный из склепа под алтарем, этот орган стал объектом самой настоящей охоты. В конце концов, он очутился в нашей лаборатории и теперь надежно покоится в безопасном месте глубоко под землей, на которой стоит собор.

На юге возвышалась светло-желтая башня политехнического отделения Монреальского университета — печально известное место жестокого убийства тринадцати женщин в 1990 году. День выдался слишком замечательный, чтобы омрачать его этой мрачной историей.

Мы спускались вниз по склону, когда Киту вздумалось затронуть не менее неприятную тему:

— Ну а этот парень, Райан, он кто такой?

— Просто друг, — уклончиво ответила я.

— Мне Гарри о нем говорила. Он ведь детектив, верно?

— Да. Из полиции Квебека.

Я познакомила сестру с Райаном, когда Гарри приезжала в Монреаль. Между ними мгновенно пролетела искра, но я почти сразу же уехала из города и до сих пор не знаю, было, ли между ними что-нибудь. После той встречи я долгое время избегала Райана, но так никогда и не спрашивала.

— Так в чем же дело?

— Он попал в неприятности.

— Какого рода неприятности?

По дороге проехала caleche,^[73] двигаясь в ту сторону, откуда мы пришли. До меня донеслось покрикивание кучера, затем послышался звук удара поводьев по лошадиному крупу.

— Возможно, он как-то связан с наркотиками.

— Употребляет?

— Продает. — Хотя я пыталась держать себя в руках, голос слегка дрожал.

— Ох…

Стук копыт постепенно удалялся все дальше и дальше, постепенно затихая.

— Тебе ведь нравится этот парень, верно?

— Да.

— Даже больше, чем дядя Пит?

— Не очень вежливо с твоей стороны задавать такие вопросы, Кит.

— Прости.

— А что там случилось с той рыбой? — поинтересовалась я, меняя тему.

— Она в морозилке.

— Тогда слушай мой план. Мы достанем мадам Форель из холодильника, и пока она будет размораживаться, мы с тобой займемся нашими les motards.^[74] Сегодня вечером мы ее отправим на гриль, а потом забудем на время о всяких там «харлеях» и просто попьем пива.

— Только не мадам, а мистер. Это лосось. А так план очень даже неплох.

Мы стали спускаться, срезали путь через «Монреаль дженерал» и пошли вниз по склону в сторону Кот-де-Неж. Оказавшись внизу, я повернулась и окинула прощальным взглядом вершину.

— Ты когда-нибудь видел этот крест ночью?

— Конечно. Классное зрелище.

— Да, когда смотришь отсюда. Но вблизи это всего лишь груда стальных ячеек и обыкновенных лампочек. Думаю, Эндрю Рай-аи такой же. Милый, когда на него смотришь издалека, но стоит подойти ближе, как он становится запутанной головоломкой.

Глава 26

Бераваны — живущее за счет земли племя, обитающее в селениях из длинных общих домов на острове Борнео. Когда я читаю студентам курс введения в антропологию, то обычно привожу их в качестве примера абсурдности сложившихся на Западе погребальных традиций.

Бераваны верят, что души умерших попадают в загробный мир только после того, как исчезнет плоть. А пока этого не случилось, покойники зависают в лимбе — пограничной области, больше уже не принадлежа миру живых, но не в силах присоединиться и к царству мертвых. В этом-то и кроется проблема. Злобные духи, скитающиеся по свету в поисках пристанища, могут вселиться в их тела и вернуть к подобию жизни. Воскреснув, эти живые мертвецы неподвластны смерти. Понятно, что местные жители не очень-то жаждут, чтобы такие формы жизни болтались в окрестностях.

Бераваны пришли в неописуемый ужас, когда изучавший их обычаи этнограф поделился американскими традициями. На их взгляд, сущим безумием было бальзамирование, обработка косметическими средствами и воском, а затем погребение в герметичных гробах и склепах. Таким образом мы не только продлеваем переходный период наших близких, но также обеспечиваем потенциальных зомби неистощимыми хранилищами тел.

Интересно, как бы бераваны отреагировали на Бернарда Сильвестра, центральную фигуру на снимке в моих руках? Рыба размораживалась уже целую вечность, а тем временем мы с Китом внимательно изучали коллекцию Кейт.

Сильвестр лежал в гробу, усы и короткие бакенбарды симметрично расправлены на каждой щеке, руки благочестиво сложены на черном кожаном пиджаке. Десять человек преклонили колена перед гробом, все в джинсах и тяжелых ботинках, еще четверо стояли по обеим сторонам открытого гроба. Если не обращать внимания на одежду и запущенный вид, то они были точь-в-точь как приглашенные на поминки к ирландцу, какому-нибудь Пэдди Мерфи.

Замысловатые сооружения из цветов выстроились в ряд во всю ширину фотографии, этакий мини-матч «Розовой чаши» из цветочных соболезнований. На одном виднелась надпись синими буквами на желтом фоне: «Шустрила — отличный парень», на другой надпись, выполненная в красно-розовых тонах, гласила: «Прощай, БС!» Гвоздики, выложенные в виде цифры 13, пылали прямо за фобом, выставляя напоказ связь Шустрилы с марихуаной и метамфетамином.

Но гвоздем программы, на мой взгляд, был прямоугольник в правом верхнем углу — выложенное из лепестков изображение оседлавшего мотоцикл громилы, укомплектованного всеми соответствующими случаю атрибутами: бородой, солнечными очками и ангельскими крылышками. Сколько я ни напрягала зрение, так и не смогла прочесть сопровождающие надписи над шлемом и под передним колесом.

— Ну, что нам известно о Шустриле? — деловито поинтересовался Кит.

— Только то, что он не производит впечатления человека, самого шустрого в их «отборных» рядах.

— Да уж, даже из этого разношерстного сброда. — Он перевернул фотографию. — Черт возьми, да этот парень сыграл в ящик, когда я еще под стол пешком ходил!

Имелись также две другие фотографии с похорон Шустрилы — на кладбище и на ступеньках церкви; в обоих случаях фотограф снимал на расстоянии. У большинства друзей усопшего до самых бровей были натянуты кепки, а рты закрыты расправленными банданами.

— Та, что у тебя, скорее всего, выплыла из частной коллекции. — Я протянула Киту другие снимки. — А вот эти две, по-моему, из полицейских архивов. По-видимому, скорбящие не горели желанием явить миру свои персоны.

— Ого, да этот мотоцикл — самый настоящий вызов судьбе из хрома и стали. Неудивительно, что этот фраер докатил на нем прямо в могилу.

Я обошла стол и посмотрела через его плечо.

— С виду кажется довольно мощным.

— Так и есть. С этой машиной ты можешь творить что угодно, нет пределов. Парень, вероятно, начал с мусоровозки и…

— Мусоровозка?

— Древний полицейский мотоцикл, по всей видимости, это был турер — спортивно-туристская модель. Он снял все несущественные детали вроде ветрового стекла, трубчатого каркаса и багажного отделения из органического стекла, после чего заменил стандартное наполнение на модернизированные детали, сделанные на заказ.

— Например? — Судя по его словам, в мотоцикле ничего полезного больше не осталось.

Кит показал на мотоцикл, стоящий у края могилы.

— Тонкое переднее колесо, маленький каплевидный бензобак, укороченное заднее крыло и клиновидное легкое сиденье. Это самые крутые навороты. Благодаря ним возникает такое чувство, словно ты летишь на норовистом скакуне. — Он ткнул пальцем в переднее колесо. — А еще он удлинил переднюю часть и приделал большие «обезьяньи вешалки».

Я прикинула, что, скорее всего под словами «обезьяньи вешалки» он подразумевал длинный, развернутый назад руль.

— Ты только взгляни на эту необычную окраску. Черт, хотелось бы мне рассмотреть ее поближе! Этот байк — произведение искусства. Добавить еще «барную стойку», и просто пальчики оближешь!

— Барную стойку? Чтобы выставлять пивко и коктейли?

— Да нет же, так называют спинку сиденья пассажира.

На мой взгляд, весь этот мотоцикл выглядел довольно странно, но он был под стать владельцу. На руках полоски кожи, джинсовый жилет с всевозможными байкерскими значками и нашивками, ковбойские «наштанники», а по лохматости парень не уступал Чубакке из «Звездных войн». Просто самая настоящая бомба замедленного действия, которая в любой момент может взорваться и унести твою жизнь.

— Пойду-ка я проведаю господина Лосося. Коли он еще пребывает в криогенной стадии, нам не останется иного выхода, кроме как сбросить на него ядерную боеголовку.

Как и следовало ожидать, лосось еще не разморозился, так что нам пришлось жестоко с ним расправиться, после чего его подвергли пытке на раскаленных углях гриля. Предоставив Киту привилегию нарезать и разложить по тарелкам рыбу, сама я добавила масла в свежие бобы и соорудила салат из огурцов и помидоров.

Мы только взялись за салфетки, как зазвонил телефон. Я подняла трубку и услышала грубый мужской голос, спрашивающий Кита. Молча, я протянула трубку племяннику.

— Привет, чувак, что случилось?

Кит буравил глазами точку на стеклянной поверхности стола.

— Я не пойду. Не могу. Пауза.

— Не получится. — Он решил сменить подход к проблеме и теперь принялся ковырять это место ногтем большого пальца. — Не сегодня.

До меня доносился голос на другом конце, хотя и слегка заглушённый ухом племянника. В нем слышались резкие нотки, напоминающие яростный лай собаки, запертой в подвале.

— Что ж, значит, ничего не поделать.

В приглушенном голосе с другого конца трубки послышалось возмущение.

По-прежнему не глядя на меня, Кит встал из-за стола и ушел подальше, так что я лишилась возможности узнать о дальнейшем ходе переговоров.

Я подцепила вилкой боб, отправила его в рот, прожевала, проглотила. Подцепила следующий, стала жевать, но аппетит улетучился напрочь. Через несколько минут вернулся племянник.

Выражение его лица заставило сердце сжаться от боли. Больше всего на свете мне хотелось сейчас обнять его, откинуть волосы назад и утешить, как в детстве. Но что бы у него ни случилось, это уже не имело ничего общего с ободранной коленкой, так что я не могла сейчас сделать так. Даже если Кит и не оттолкнет меня, я прекрасно понимала, что подобное выражение участия вызовет с его стороны только неловкость. Он чувствовал себя несчастным, а я молчала, не в силах облегчить его горе.

Он придал своему лицу самый что ни на есть беззаботный вид, улыбнулся, пожал плечами, после чего сел за стол и принялся за рыбу.

Виднелась только его макушка, он не хотел встречаться со мной глазами. Наконец Кит взглянул на меня.

— Вкуснотища какая! — Он проглотил последний кусок, потом взял чашку чая со льдом. — Да, звонил один из них. И — нет, я не пойду.

Внезапно я ощутила острый приступ голода.

Следующий звонок раздался, когда мы заканчивали убирать со стола. Ответил Кит, но мне ничего не удалось услышать из-за дребезжания и хлюпанья посудомоечной машины. Несколько минут спустя мой племянник сам пришел на кухню.

— Это Лайл. Наверное, я когда-то говорил ему, что люблю барахолки, поэтому он пригласил нас завтра смотаться на загородную распродажу.

— Загородная распродажа?

— Ну, это «блошиный рынок» в месте, которое называется Гудзон. Он подумал, что если я назову его загородной распродажей, ты, возможно, захочешь тоже наведаться туда.

Однако эта возня с названиями мало повлияла на мой ответ. Хотя я и не имела ничего против экскурсии в Гудзон, тем не менее, возможность провести полдня в компании с Кризом меня совершенно не прельщала.

— Ты поезжай, Кит. Это на самом деле замечательная идея. Посмотришь на сельскую жизнь. А я должна остаться и закончить некоторые дела, которые уже давно откладывала.

— Какие дела?

— Я собиралась завтра сходить в парикмахерскую.

— Угу.

Он вернулся в гостиную, а я закончила вытирать стол. Ни за что бы не поверила, если бы мне кто-нибудь сказал, что я испытаю облегчение при одной только мысли, что мой племянник будет под присмотром Лайла Криза. Этот человек своей назойливой вкрадчивостью напоминал медоточивого коммивояжера, всеми силами пытающегося всучить вам негодный товар.

Меня интересовало, чем именно вызван интерес Криза к девятнадцатилетнему мальчишке. Конечно, я не сомневалась, что Кит сумеет держать на расстоянии этого похабного типчика, но я обещала себе обязательно позвонить Изабель и выяснить у нее, что он за человек.

Только не надо суетиться, Бреннан, сказала я себе. Приведи в порядок прическу и отправляйся гулять, послушай уличных скрипачей.

В Монреале есть лишь одна-единственная забегаловка, более или менее напоминающая ирландский паб. Хотя я и не пью уже давно, мои гэльские гены по-прежнему получают удовольствие от царящей в подобных заведениях атмосферы.

Это место вызвало у Кита восторгов не меньше, чем когда-то у его матери. Но с другой стороны, трудно предаваться унынию и дальше, когда вокруг тебя вихрем кружится лихой мотив, выводимый скрипкой и мандолиной, а танцоры отплясывают джигу, как Нижинский, у которого случилось неврологическое расстройство. Так что ушли мы оттуда далеко за полночь.

На следующее утро до прихода Лайла Криза я лениво перебирала фотографии, которые мы с Китом оставили на столе накануне вечером.

— Как поживаете? — первым делом поинтересовался Криз, после того как я запустила его в квартиру. Военные брюки защитного цвета, белая рубашка с длинными рукавами и ветровка с логотипом «КТВ ньюс» на левом кармане. У меня возникло такое чувство, будто его волосы излитой пластмассы.

— Хорошо. А сами вы как? Мы говорили по-английски.

— Грех жаловаться.

— Кит сказал, что будет через минуту. Он проспал.

— Ну что вы, я подожду. — Криз захихикал с довольным видом, потом одарил меня понимающей ухмылкой.

Я не сочла нужным ответить тем же.

— Не хотите ли пока выпить кофе?

— О нет, благодарю. С утра уже три чашки выпил. — Он явил моему взору ряд безупречных зубов. — На улице просто замечательная погода. Уверены, что не передумаете?

— Нет-нет. У меня дела. Но все равно спасибо. Очень признательна за приглашение.

— Может, как-нибудь в другой раз.

Да уж, всенепременно, когда рак на горе свистнет.

Некоторое время мы молчали, не зная, о чем говорить. Криз окинул взглядом комнату, затем его глаза остановились на фотографии Кэти.

— Ваша дочь?

— Да.

Он подошел и взял ее в руки.

— Симпатичная. Учится?

— Да.

Он поставил снимок на место, и его взгляд переместился в направлении столовой.

— Что за букет! Должно быть, у вас появился серьезный почитатель. — Славная попытка поддержать беседу. — Можно?

Я кивнула, хотя не испытывала ни малейшего желания видеть Криза бродящим по моей квартире. Он приблизился к цветам, понюхал их.

— Люблю маргаритки. — Тут он заметил разложенную на столе коллекцию Кейт. — Вижу, вы занимаетесь исследованиями.

— Не хотите ли присесть? — Я указала на диван. Криз бесцеремонно стал перебирать фотографии.

— Я так понимаю, вы участвуете в расследовании убийства Чероки Дежардена, — произнес он, не глядя на меня.

— Весьма отдаленно, — ответила я и постаралась как можно быстрее собрать фотографии.

Он глубоко вздохнул.

— Что творится с нашим миром? Он катится в тартарары.

— Возможно, — произнесла я, протягивая руку, чтобы взять у него снимок с похорон Сильвестра. — Прошу вас. — Я снова сделала приглашающий жест в сторону дивана. — Располагайтесь удобнее.

Криз сел и небрежно перекинул ногу за ногу.

— Если не ошибаюсь, Дорси предъявили обвинение и перевели в Ривьер-де-Прери.

— Да, я знаю.

— Думаете, он убийца?

Этот парень если уж вцепился в тебя — так намертво.

— На самом деле я не имею к расследованию ни малейшего отношения.

— А что там насчет девочки Оспрей? Наблюдается какой-либо прорыв на этом фронте?

«А что там насчет твоей наглой рожи?» — раздраженно подумала я.

В эту минуту появился наконец-таки мой дражайший племянник, выглядевший заправским городским ковбоем, ни разу не видевшим живую лошадь, в своих новеньких «ливайсах», ботинках и техасской шляпе. Я встала.

— Уверена, что вы оба хотите попасть туда как можно раньше, пока в чужой карман не ушло все самое ценное.

— Что за самое ценное? — переспросил Кит.

— Приманка для ловли окуня и футболки самого Элвиса.

— На самом деле я хотел бы найти пластмассовую Мадонну.

— Попробуй-ка наведаться в собор.

— Да нет, я имею в виду другую Мадонну.

— Эй, будь осторожен, — сказала я, наставив на него палец.

— Осторожный — мое второе имя. Осторожный Кристофер Говард, для друзей — просто ОК. — Он изящно приложил пальцы к полям шляпы.

— Кто бы сомневался.

Прощаясь со мной, Криз положил руку мне на плечо, игриво провел ее вниз и слегка сжал локоть.

— Всего вам доброго, берегите себя, — вкрадчиво произнес он, сопроводив свое пожелание многозначительным взглядом.

Уж не знаю, можно ли считать заботой о себе желание отмыться от неприятного посетителя, но первым делом после его ухода я надолго отправилась в душ.

Позже, сияя чистотой и благоухая сандаловым маслом, я проверила электронную почту. Ничего из ряда вон выходящего. Я ответила на вопросы, заданные мне студентами, отправила свое заключение знакомому патологу, запрашивающему мое мнение относительно черепа довольно странной формы. И, наконец, ответила на письма трех родственниц, живущих в Чикаго. Они мне приходились племянницами по линии Пита, дочки его сестер. Девчонок от компьютера было невозможно оторвать, так что они постоянно информировали меня обо всех событиях, случившихся в многочисленной латвийской семье моего бывшего мужа.

Также я отправила благодарственное письмо одному коллеге, переславшему мне в высшей степени занимательное фото. Там фигурировали поросенок и небоскреб.

В половине второго я отключилась и попыталась дозвониться до Изабель. Как и следовало ожидать, она где-то болталась.

Воспользовавшись предлогом выйти на свежий воздух, яотправилась за огромной креветкой на poissonnerie, рыбный рынок. Прошла почти весь квартал, но, увидев выставленные в витрине парикмахерского салона фотографии, застыла как вкопанная.

Мое внимание привлекла женщина на черно-белой фотографии. Выглядела она великолепно. Стильная и изящная. Деловая и в то же время кокетливая.

Господи, Бреннан! Да ты заговорила, как в какой-нибудь рекламе шампуня. Не хватало еще добавить, что ты достойна такой прически.

Но я же сама сообщила Киту, что у меня запланирована стрижка.

Несколько минут я внимательно изучала постер, прикидывая, сколько времени займет процесс придания мне стильного вида. По всем расчетам, в десять минут здесь явно не уложиться.

Наконец я двинулась с места, пытаясь рассмотреть свое отражение в стеклянной витрине. Но видела лишь ослепительную даму с рекламного плаката.

Когда в последний раз я пробовала что-то новенькое?

Да, давно это было.

К тому же салон предлагает специальную скидку выходного ДНЯ.

Минус пять канадских долларов. Неплохо. Бреннан, ты еще и сэкономишь немного.

Новая прическа поднимет настроение.

А если она мне не пойдет?

Волосы отрастут, не беда.

Именно так говорила моя мать.

Я решительно толкнула дверь и вошла внутрь.

Несколько часов спустя я сидела перед телевизором, поглощая ужин в компании с каналом «Дискавери». На экране самцы-кенгуру обменивались нешуточными ударами за контроль над стадом. У камина лежал Берди и не сводил с меня взгляда, пребывая в некотором смущении и не решаясь приближаться.

— Да ладно, Берд, не стоит так волноваться, волосы отрастут. Я обмакнула креветку в соус и отправила ее в рот, больше всего на свете желая, чтобы они отросли до того, как вернется Кит.

— И я всегда могу рассчитывать на твою поддержку, — сообщила я Берди.

Если новый облик должен был удержать на плаву остатки моего душевного равновесия, тогда следовало признать, что эксперимент обернулся самой настоящей катастрофой. С той минуты, как я вернулась домой, все мои мысли были направлены на изыскание способов избежать появления на людях. Благодаря развитию средств телекоммуникации вариантов у меня было хоть пруд пруди. Есть телефон, факс и электронная почта. А еще уйма шляпок.

К десяти часам я уже пребывала в том же унынии, которое всегда охватывает меня по вечерам пятницы. Я перетрудилась и чувствовала себя выжатой как лимон, никто из «росомах» со мной не считался, а мой несостоявшийся любовник, как выяснилось, предпочитал своим коллегам-полицейским компанию негодяев. Начальник в коме, племянник шатается где-то с мистером Слизняком года, и вот в довершение всех бед я сейчас выгляжу так, словно мне пришлось пережить нашествие прожорливой саранчи.

А потом зазвонил телефон, и все стало гораздо, гораздо хуже.

— Claudel ici.

— Слушаю вас, месье Клодель, — ответила я, от удивления даже позабыв перейти на французский.

— Подумал, что вам следует знать. Примерно два часа назад на Джорджа Дорси было совершено нападение.

— Совершено кем?

— Он мертв, миссис Бреннан. Его убили из-за вас, потому что вы вмешались, куда не следует.

— Я?

В ответ послышались одни лишь гудки. Оставшуюся часть вечера я провела словно в тумане, не в состоянии мыслить внятно. Я не обратила почти никакого внимания на вернувшегося Кита, который от двери крикнул, что просто отлично провел время.

«Его убили из-за вас, потому что вы вмешались, куда не следует». Это нечестно. Дорси сам попросил о встрече со мной. А что, если бы он вызвал Клоделя, Шарбонно или Куикуотера? Просто очередное убийство заключенного, который представлял угрозу для сообщников. Такое случается сплошь и рядом. Я не виновата. Клодель пристрастен и несправедлив. Я не смыкала глаз всю ночь, беспокойно ворочаясь в кровати и повторяя про себя бессчетное количество раз: «Это нечестно, нечестно».

Глава 27

На следующее утро я заявилась на работу в полвосьмого. Остальные сотрудники должны были прийти через час, и в здании царила тишина под стать кладбищенской. Я от всей души приветствовала подобное спокойствие и собиралась извлечь из него как можно больше пользы.

Оказавшись в кабинете, я надела лабораторный халат и перешла в антропологическую лабораторию. Отперев дверь кладовки, вытащила коробку с останками Саванны. Я решила, что, невзирая ни на что, стану делать свою работу, а об обвинениях Клоделя пока думать не буду. Пускай он сам беспокоится, как именно решить эту проблему.

Я выложила череп и бедро на стол и приступила к тщательному повторному исследованию каждого миллиметра кости под микроскопом и ярким освещением. Хотя меня и обуревали сомнения, я все же надеялась обнаружить какую-либо деталь, которую не заметила в первый раз. Возможно, найду крошечный разрез или царапину, благодаря которым смогу ответить на вопрос о том, каким именно образом эти кости отделили от тела.

Я с головой ушла в анализ, когда в дверь постучали. Я подняла глаза и увидела Клоделя по другую сторону стеклянной перегородки. Как обычно, неестественно выпрямленный позвоночник, точно ему в спину вставили штырь, и такая же безупречная прическа, словно на студийном снимке Дугласа Фэрбенкса.^[75]

— Милый галстук, — приветствовала я, открывая дверь.

Душой я совсем не покривила. Шелковый, бледно-фиолетовой расцветки, вероятно, сшитый на заказ. Отлично смотрелся с твидовым пиджаком.

— Merci, — пробурчал он, придав своему голосу минимум сердечности.

Я отложила бедренную кость, выключила волоконно-оптическую лампу и направилась к раковине.

— Что произошло с Дорси? — спросила я, пока мыла руки.

— Он загремел прямиком в морг, — ответил Клодель. — Охранник читал за дверью, пока Дорси мылся в душе. Вероятно, повышал квалификацию, читая профессиональный журнал.

Я вспомнила мужчину с острыми крысиными зубками.

— Охранник услышал, как изменился звук льющейся воды, поэтому решил проверить. Дорси лежал, уткнувшись лицом в водосток, а в его корпусе появилось двадцать восемь новых отверстий.

— Матерь Божья!

— Но Дорси умер не сразу, — продолжал Клодель. — Он успел поделиться несколькими мыслями по дороге в больницу. Именно поэтому я и решил к вам заскочить.

Я взяла бумажное полотенце, донельзя удивленная подобной откровенностью со стороны Клоделя.

— Врач не все разобрал, но одно он расслышал точно. — Клодель слегка вздернул подбородок. — Бреннан.

У меня похолодели руки.

— Он уверен?

— Он сказал, что у него не было времени слушать, что там бормочет умирающий, потому что пытайся спасти тому жизнь. Но имя он запомнил из-за своей собаки.

— Собаки?

— У него ирландский сеттер по кличке Бреннан.

— Довольно распространенное имя.

— Может, в Ирландии оно и встречается часто, но не здесь. Вы же разговаривали с Дорси о Чероки Дежардене, не так ли?

— Да, но никто об этом не знает.

— Никто, кроме каждого в Оп-Саут.

— Мы разговаривали в закрытой комнате для допросов. Клодель сохранял молчание. Я вспомнила коридор и «обезьянник» всего лишь в трех метрах.

— Наверное, меня кто-нибудь видел.

— Само собой. Такая информация обычно доходит куда следует.

— Куда следует?

— Дорси был подручным у «Дикарей». А эти мальчики не пришли бы в восторг, если бы решили, что он задумал сохранить свою шкуру за счет других.

При мысли о том, что именно я могла послужить причиной нападения, сердце мое замерло.

— Я считаю, что Дорси не убивал Чероки, — сказала я, скомкав полотенце и швырнув его на поднос.

— Вы считаете.

— Да.

— Я так предполагаю, что Дорси пытался вас убедить, что он столь же невинен, как пасхальный зайчик.

— Да. Но есть еще кое-что.

Он озадаченно посмотрел на меня, затем сложил на груди руки.

— Хорошо. Выкладывайте.

Я рассказала ему о результатах исследования следов крови.

— На ваш взгляд, разве такое похоже на почерк байкеров?

— Просто что-то пошло не так.

— А дубинка? Разве наемные убийцы обычно не используют огнестрельное оружие?

— Последний байкер, вытащенный из реки, был до смерти отделан молотком. Как и его телохранитель.

— Я все не могу выбросить из головы тот пустой квадрат за головой Чероки. Что, если его убили из-за этой вещи, которую затем убрали?

— На месте преступления побывала куча народу. Просто кто-нибудь сдвинул эту штуковину с места. Или соседка могла стащить ее.

— Да она вся в крови была.

— Я обязательно поговорю с соседкой. — Запас терпения Клоделя, и в лучшие дни весьма-весьма ограниченный, сейчас явно сходил на нет.

— Почему Чероки впустил кого-то внутрь? — не сдавалась я.

— Может, убийцей был какой-нибудь бывший кореш из прежней жизни?

Версия показалась мне разумной.

— Баллистическая экспертиза что-нибудь дала? Он отрицательно покачал головой.

— Кто руководит расследованием убийства Паука Маркотта?

— Пауком и погибшей маленькой девочкой занимается Курицек-Сипович.

— Есть зацепки?

Клодель развел руками в стороны.

— Дорси намекнул, что ему известно нечто способное пролить свет на эти преступления, — сказала я.

— Такие дегенераты скажут что угодно, лишь бы спасти свою шкуру. — Он опустил глаза и снял несуществующую ворсинку с рукава. — Я должен обсудить с вами еще кое-что.

— Да?

В эту минуту до нас донесся звук открывающейся двери в соседней лаборатории, оповещающий о прибытии сотрудников.

— Мы можем?.. — Он кивнул в сторону моего кабинета. Сгорая от любопытства, я привела его к себе и села за стол.

Усевшись напротив, Клодель вытащил из внутреннего кармана какую-то фотографию и положил ее на регистрационный журнал.

Она мало, чем отличалась от снимков Кейт. Только сделана была недавно, да и качество получше. И было еще кое-что.

В центре фотографии — несколько мужчин в кожаных куртках, и с ними Кит.

Я вопросительно взглянула на Клоделя.

— Ее сделали на прошлой неделе в одной забегаловке, известной как «Таверна гонщиков». — Он не смотрел на меня. — Это ведь ваш племянник, не так ли?

— Ну и что? Я не вижу никаких нашивок, — довольно резко ответила я.

— Они из «Рок-машины».

Клодель выложил передо мной второй снимок. Я вдруг ощутила прилив усталости от всех этих изображений байкеров, живых и мертвых.

Снова Кит, на сей раз верхом на «харлее», занятый разговором с двумя мотоциклистами. Его собеседники выглядели довольно славно, если не обращать внимания на стандартный набор из бандан, ботинок и джинсовых безрукавок. На спине у каждого я разглядела изображение вооруженного до зубов парня в большом сомбреро. На верхних полосках значилось «Бандидос», на нижних — «Хьюстон».

— А эту сделали на барахолке в Галвестоне на ярмарочной площади.

— Что вы хотите сказать? — Мой голос прозвучал слишком высоко и натянуто.

— Я ничего не хочу сказать. Просто показываю вам фотографии.

— Что ж, я их увидела.

Клодель нахмурился, затем скрестил лодыжки и внимательно посмотрел на меня.

Я сложила руки вместе, чтобы скрыть дрожь.

— Мой племянник родом из Техаса. Недавно отец купил ему мотоцикл «харлей-дэвидсон», и он просто без ума от всего, связанного с двухколесным культом. Вот и все.

— В наши дни байкеры уже не те, что были раньше. Им недостаточно просто мчаться как ветер.

— Знаю. Уверена, что это всего лишь случайные встречи, но я обязательно поговорю с ним.

Я протянула Клоделю снимки.

— В полиции Хьюстона заведено дело на Кристофера Говарда.

Если бы я могла сейчас дотянуться до Гарри, то совершила бы уголовное преступление.

— Его задерживали?

— Четыре месяца назад. Хранение наркотиков. Неудивительно, что отец потащил Кита в северные леса.

— Я понимаю, что в таких делах не стоит соваться со своими советами, — продолжил Клодель. — Но будьте осторожны.

— Быть осторожной в чем?

Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова, несомненно, взвешивая, стоит ли мне доверять.

— Врач на самом деле разобрал два слова, а не одно. — Зазвонил телефон, но я не сделала никакого движения в его сторону. — Ребенок Бреннан.

Я почувствовала себя так, словно кто-то зажег спичку у меня в груди. Они знают о существовании Кэти? Кит? Я отвернулась, не желая показывать Клоделю охвативший меня страх.

— Что он имел в виду? — Клодель пожал плечами. — Это была угроза? Или предупреждение?

— Врач сказал, что не имеет обыкновения слушать пациентов, когда спасает их.

Я изучала стену.

— Что вы предлагаете?

— Не хочу вас понапрасну тревожить, но мы с констеблем Куикуотером полагаем…

— Ах да, как же я забыла. Куикуотер. Он, наверное, просто помирал со смеху. — Я не дала ему закончить фразу, вложив всю злость и страх в это язвительное замечание.

— Он хороший следователь.

— Он кретин. Каждый раз, когда я с ним говорю, он делает вид, что не слышит.

— Он и не слышит.

— Что-о-о?

— Куикуотер глухой.

Я беспомощно пыталась сообразить, что сказать в ответ, но мне не удалось выдавить ни слова.

— На самом деле он не глухой, а оглох. Разница небольшая, но все же есть.

— Оглох как?

— Пытался прекратить драку в переулке и получил чугунной трубой по затылку. Потом они обрабатывали его электрошоком, пока не села батарея.

— Когда это случилось?

— Года два назад.

— Они лишили его слуха?

— На данный момент — да.

— Он может восстановиться?

— Куикуотер надеется, что да.

— Но как он справляется с обязанностями?

— Я бы сказал, что чрезвычайно хорошо.

— Я имею в виду, как он общается?

— Куикуотер — один из самых быстро обучаемых людей, которых мне когда-либо доводилось встречать, Мне рассказали, что он научился читать по губам, буквально с лету и ему нет равных в этом деле. Для дистанционного общения он использует электронную почту, факс и ТТ.

— ТТ?

— Сокращенно от телетайп. В сущности, это клавиатура и акустический адаптер, соединенные в одном устройстве. У него дома в компьютере есть специальный модем, который общается в том же диапазоне кода Бодо, что и обычный телетайп. Он получает факс и телетайпное сообщение по одной телефонной линии и использует коммутационное устройство, распознающее характер входящего сообщения. Это устройство посылает факсы на аппарат факсимильной связи, а все остальные вызовы на ТТ. В нашей штаб-квартире имеется комплект такого же оборудования и программного обеспечения, так что обмениваться звонками — дело техники.

— А если он вышел?

— У него есть также переносной ТТ. На батареях.

— А как он может говорить с кем-нибудь без ТТ или с вами, когда вы не в штабе?

— Существует ретрансляционная служба, которая выступает в качестве посредника. Оператор принимает звонок, затем печатает, что говорит слышащий абонент. Если человек еще и немой, тогда сотрудники службы громко читают текст, набранный глухим. Куикуотер произносит слова отчетливо, поэтому может не печатать свои слова.

Потребовалось определенное усилие с моей стороны, чтобы принять это известие. Я вспомнила, как Куикуотер вел себя в резиденции «Гадюк», а потом о его присутствии в конференц-зале в Квонтико.

— Но одной из задач его командировки в Квонтико являлась подготовка доклада о том, что он узнал. Как ему удалось одновременно вести записи и читать по губам? Как он мог знать, что говорилось, когда тушили свет или когда он не видел говорящего?

— Куикуотер объяснит это гораздо лучше, чем я. На такие случаи у него имеется в запасе другое устройство, которое называется КСТРВ — компьютеризированная система трансляции в реальном времени. Генератор отчетов передает сказанное в стенографическую машину, после чего выполняется компьютеризированное преобразование, и слова появляются на мониторе в реальном времени. Та же система используется для интерактивной ТВ-системы с кодированием титров. У ФБР есть специальный человек для таких целей, но подключиться можно, откуда угодно, если на одном терминале есть генератор отчетов, а Куикуотер на другом.

— Через телефон и компьютер?

— Точно.

— Но как он справляется с остальными обязанностями?

Я не стала озвучивать то, о чем думала на самом деле. Участвовать в конференции или совещании — одно дело, но как глухой полицейский сумеет защитить себя, если кто-то попытается свести с ним счеты?

— Констебль Куикуотер — опытный и преданный своему делу полицейский. Он получил травму во время несения службы, и нельзя утверждать с полной уверенностью, восстановится его слух или нет. Совершенно очевидно, что ему уже не удастся выполнять свои обязанности в полной мере, как раньше, но на данный момент полиции нужен профессионал его класса.

Я собиралась возобновить разговор о Дорси, однако Клодель встал и положил на стол передо мной документ. Я вся подобралась, готовясь к плохим новостям.

— Это результаты анализа ДНК пятен крови, обнаруженных на куртке Дорси, — сказал он.

Не было никакой необходимости просматривать его. Выражение, появившееся на лице Клоделя, сообщило мне, что именно написано в отчете.

Глава 28

После ухода Клоделя я некоторое время не двигалась с места — просто сидела, мысленно перебирая подробности только что состоявшегося разговора.

В результатах ДНК сомневаться не приходилось кровь жертвы покрывала всю куртку, что подтверждало версию Клоделя: именно Дорси убил Чероки. Или же нет? Ведь Дорси сказал, что куртку ему подбросили.

Этому человеку ничего не было известно о Саванне Оспрей. Он просто пытался обмануть меня, чтобы выйти сухим из воды, и я попалась на удочку.

Мое посещение тюрьмы обернулось смертью для Дорси. Или же нет? Почему с ним расправились? Являлся ли он убийцей или, наоборот, не имел к гибели Чероки никакого отношения? Но, как ни крути, он сейчас мертв, потому что кто-то отчаянно боялся того, что Дорси мог мне рассказать.

Я почувствовала жжение в глазах.

«Только не плачь. Не смей плакать, Бреннан». Я судорожно сглотнула.

Вдобавок ко всему еще и Куикуотер. Оказывается, он вовсе не окидывал меня пренебрежительным взглядом, а всего лишь пытался прочесть по губам, что я говорю. И это я вздумала обвинять его в предвзятости? Но, черт возьми, откуда мне было знать?

А Кит? Я сказала Клоделю, что сделанные во время скрытого наблюдения снимки запечатлели всего лишь случайные встречи, но соответствует л и это действительности? Может быть, Кит связался с «Бандидос»? Тогда становилось понятным, почему ему звонил этот странный тип, Проповедник. Что именно привело моего племянника сюда, в Монреаль? Возможно, причина приезда крылась вовсе не в ссоре с отцом и не в нежных чувствах, которые он испытывал к своей глупой тетушке?

Я вспомнила глазное яблоко. Не солгал ли Кит, когда сказал, что всего лишь нашел его на ветровом стекле?

Ладно, Клодель получил наконец-таки свой отчет. Проклятие, а где тогда затерялся мой?

Я оперлась руками о регистрационный журнал и решительно поднялась со стула. Торопливо обходя спешащих по своим делам с документами и папками в руках работников канцелярии и лаборантов, толкающих тележки с образцами, я целеустремленно двинулась по коридору, поднялась по лестнице на тринадцатый этаж и вышла прямо к исследовательским лабораториям ДНК. Нужного мне человека я заметила сразу же — он склонился над пробиркой в дальнем конце помещения, — так что я, не медля ни минуты, направилась прямиком к нему.

— Bonjour, Tempe, Comment ga va? — сердечно приветствовал меня Роберт Гане.

— Cava.

— У тебя новая прическа. — Сам Роберт являлся обладателем темных вьющихся волос, чуть тронутых сединой на висках. Он всегда тщательно следил за своей короткой стрижкой.

— Да.

— Ты собираешься их отращивать?

— Помешать им будет трудно, — ответила я.

— Ах да, прости, получилось довольно неплохо, — пробормотал он, откладывая в сторону стеклянную пипетку. — Что ж, полагаю, куртка поможет прижать этого Дорси к стенке. Клодель только улыбнулся, когда я сообщил ему о результатах. Ладно, почти улыбнулся. На самом деле он лишь слегка скривился, выражая одобрение.

— Я пришла узнать, нашлось ли у вас время провести анализ интересующего меня образна.

— Тот, что без номера, верно?

Я кивнула.

— Глазное яблоко?

Я снова кивнула.

— Его следовало сравнить с ЛМЛ № 37729?

— Да. — Меня всегда поражала его способность помнить наизусть номера дел.

— Сейчас скажу, минутку.

Гане направился к лотку для папок, быстро пробежал пальцами по делам, лежащим в среднем отделении, и, наконец, вытащил нужное. Я молча ждала, пока он просмотрит содержимое.

— Сравнительный анализ сделан, но отчет пока не готов.

— И каков результат?

— Совпадают.

— Нет никаких сомнений?

— Mais, oui. — Его брови недоуменно приподнялись. — Этот глаз и образец ткани принадлежат одному и тому же человеку.

Или людям, если они являются близнецами, мысленно поправила я его. Я поблагодарила Роберта и поспешила вернуться в кабинет.

Мои подозрения подтвердились. Глазное яблоко принадлежало одному из братьев Вайланкурт. Вероятно, какой-нибудь шустрый приверженец «Гадюк» нашел его на месте взрыва и решил попридержать у себя по каким-то лишь одному ему известным соображениям. Но тогда кто подложил глаз в мою машину?

Подходя к дверям, я услышала телефонный звонок, так что последние несколько ступенек преодолела махом. Это был Марсель Морен, находившийся сейчас несколькими этажами ниже.

— Вы не пришли на утреннюю планерку.

— Простите.

Он сразу же перешел к делу. В трубке слышались голоса, и раздавалось жужжание циркулярной пилы Страйкера.

— Две недели назад в порт зашло судно, и несколько грузовых контейнеров выгрузили для ремонта.

— Это такие огромные контейнеры, которые передвигаются на восемнадцати колесиках?

— C'est c,a. Вчера рабочие открыли последний и обнаружили там тело. Капитан предполагает, что труп принадлежит безбилетному пассажиру, тайком пробравшемуся на корабль. Других версий у него нет.

— Где зарегистрировано судно?

— Малайзия. Я приступил к вскрытию, но останки так сильно разложились, что мне не многое удастся выяснить. Хотелось бы, чтобы вы на них взглянули.

— Сейчас спущусь.

Когда я повесила трубку и прошла в лабораторию, то застала там Джослин, временную сотрудницу, которая склонилась над моим рабочим столом. Миссис Само Обаяние на сей раз была в чулках в крупную сетку и кожаной юбочке, задравшейся так высоко, что не оставалось больше никаких сомнений, откуда именно у нее растут ноги. При звуке открывающейся двери она вздрогнула и повернулась в мою сторону.

— Доктор Морен попросил отдать вам это лично.

Она протянула руку, и при этом движении ее круглые серьги заколыхались, как детские качели на школьном дворе. Причем в каждом колечке прекрасно могло бы разместиться по зяблику.

Я приблизилась к ней и взяла заявку, удивляясь, почему Морен просто не оставил ее на моем столе.

— Убийственная стрижка, — произнесла Джослин низким монотонным голосом, и я не поняла, пыталась ли она сострить. По ее лицу разливалась нездоровая бледность, под воспаленными глазами темнели мешки.

— Спасибо, Джослин. — Я помедлила, не желая вмешиваться в чужие дела. — С вами все в порядке?

Она посмотрела на меня так, словно этот вопрос поставил ее в тупик. Затем дернула плечом и пробормотала:

— Весной аллергия мне просто житья не дает. Так что это обычное явление.

Наградив меня на прощание еще одним озадаченным взглядом, она поспешила прочь из лаборатории.

Я вновь уложила останки Саванны Оспрей в коробку, и все утро занималась малайзийским «зайцем». Морен не преувеличивал. Большая часть мягких тканей покойника кишмя кишела личинками.

В полдень я поднялась наверх в кабинет и застала там Кита, вольготно развалившегося в кресле и задравшего ноги на подоконник. На затылке у него лихо сидела фетровая шляпа а-ля Фрэнк Синатра.

— Как ты попал на этот этаж? — первым делом спросила я, пытаясь скрыть удивление, У меня совершенно вылетела из головы наша договоренность пообедать вместе — мы условились через разделявшую нас дверцу холодильника.

— Я оставил охраннику свое водительское удостоверение, и он разрешил мне подняться. — Кит щелкнул по голубому квадратику временного пропуска, прицепленному к воротничку рубашки. — Я сидел себе в приемной, пока та дама не прониклась ко мне жалостью и не привела сюда.

Он опустил ноги и развернулся в мою сторону.

— Ух ты! Вы только поглядите! — Должно быть, по выражению моего лица он понял, что шутить не стоит. — Эй, я ведь ничего плохого не имел в виду. Стрижка просто потрясная. — Он нацелил на меня в знак одобрения два указательных пальца. — Ты стала выглядеть моложе.

— Ладно, пошли, — ответила я, снимая свитер с вешалки. Хватит с меня на сегодня комментариев по поводу прически.

За сандвичами и жареной картошкой в ближайшем ресторанчике племянник поведал мне о том, как он провел воскресенье с Лайлом Кризом. Главным событием оказалось приобретение шляпы. Никакой Мадонны и рыболовных приманок. Вернувшись в Монреаль, они пообедали копченым мясом «У Бена», после чего Криз показал ему студию новостей.

— О чем вы говорили?

— Этот парень — настоящий профи! — поделился Кит, набивая рот тонкими ломтиками холодного вареного мяса и сыром, — Просто с ума сойти, сколько он знает о телевидении! А еще он прекрасно разбирается в мотоциклах.

— Он спрашивал у тебя что-нибудь?

Хотелось бы мне знать, как Криз вытягивает из Кита информацию о том, чем я занимаюсь. Новости о байкерской войне сейчас пользовались у читателей огромным спросом.

— Да так, немного.

Кит дернул бумажную салфетку из металлического ящика в конце стола и вытер жир с подбородка.

— О чем?

Он скомкал салфетку и потянулся за следующей.

— Всякую всячину. Лайд — необыкновенный чувак. Чем он только не интересуется!

В голосе Кита мне послышались нотки восхищения. Что ж, не хватало еще, чтобы мой племянник начал благоговеть перед Лайлом Кризом. «Ладно, — подумала я. — Как-нибудь переживу». Каким бы вкрадчивым ни был этот парень, он все-таки казался мне гораздо более подходящей компанией для Кита, чем тот ни разу не виденный Проповедник.

После обеда Кит захотел вернуться со мной в лабораторию. Хотя мне не терпелось возобновить работу над скелетом, я решила наградить его короткой экскурсией. Я ведь тоже умею показать себя настоящим профи.

За время нашего обхода Кит сделал только два замечания. Позже я их вспомнила и ругала себя самыми последними словами за то, что не обратила тогда на них никакого внимания.

— А это что за наркоша? — поинтересовался он, когда мы миновали стоявшую у ксерокса Джослин.

— Она работает в архиве.

— Бьюсь об заклад, она под кайфом.

— Да нет, у нее аллергия.

— Точно. Аэрозоля надышалась.

Еще один комментарий он отпустил в отделе баллистики. Кит назвал их коллекцию огнестрельного оружия «славной подборкой».

После ухода племянника я возобновила работу с безбилетным пассажиром. К половине пятого закончила предварительный осмотр, установив, что останки принадлежали молодому мужчине в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет. Я препарировала кости и отправила их наверх для кипячения. Затем умылась, переоделась и вернулась в кабинет.

Я уже собиралась уходить и потянулась за свитером, как вдруг заметила цветную фотографию, лежащую прямо в центре регистрационного журнала.

О, какое многообещающее начало, подумала я. Новости просто замечательные. По меньшей мере часа два мне на глаза не попадалось ни одной фотографии.

Я взяла снимок, решив, что, скорее всего его оставил Клодель.

Но оказалось, что я ошиблась.

Хотя снят он был давно, и время его изрядно потрепало, цвета и изображение вышли довольно хорошо. Групповой снимок, сделанный в кемпинге или на загородном пикнике. На переднем плане — множество мужчин и женщин вокруг деревянных столиков, составленных вместе в форме буквы «П». На земле в беспорядке пустые банки и бутылки, на столах — сваленные в кучу рюкзаки, переносные холодильники, всевозможные свертки и бумажные пакеты. На заднем фоне виднелись красновато-коричневые стволы сосен, верхушки которых не попали в кадр.

К ножке стола был прислонен большой продуктовый пакет с отчетливым логотипом, привлекшим мое внимание.

«…ггли-уиггли».

Я перевернула снимок. Ничего.

Решив задержаться, я повесила свитер на место и, вооружившись увеличительным стеклом, стала внимательно изучать изображение. Мне понадобилось всего лишь несколько секунд, чтобы найти подтверждение своим догадкам благодаря гориллообразному бугаю в джинсовом жилете и кожаных обрезанных перчатках. Он стоял, скрестив руки, шириной не уступающие магистральной автостраде и густо покрытые татуировками. Свастика, вспышки молнии и романтичная аббревиатура «ПМКЧ» — «Пусть мир катится к черту». И хотя верхняя часть скрывалась под рукавами рубашки этого Кинг Конга, нижние надписи были четко видны.

«Миртл-Бич».

Затаив дыхание, я принялась внимательно изучать изображенных на снимке людей. Медленно, миллиметр за миллиметром, я водила увеличительным стеклом по фотографии, не пропуская ни одного лица.

Ее я увидела не сразу, мне понадобилось несколько секунд. Затерявшаяся в море кепок и заросших шевелюр, хрупкая фигурка почти вжалась в дерево, маленькие ручки-прутики судорожно обхватили талию. Голова запрокинута, и солнечный отблеск отражается от одного из огромных стекол, под которыми ее личико казалось таким крошечным.

Саванна-Клер Оспрей.

Хотя выражение лица невозможно было уловить, я почувствовала волны напряжения, исходившие от ее маленькой фигурки. В чем причина, подумала я. Возбуждение? Страх? Застенчивость?

Я сдвинула лупу чуть дальше.

Человек, стоявший справа от Саванны, выглядел как персонаж фильма «Жизнь и смерть скальда Кормака». Волосы до плеч, борода, сползающая до середины груди. Кормака камера запечатлела с запрокинутой головой, банка с пивом «Миллер» прижата к губам.

По другую сторону от девочки маячил еще один, очень высокий тип — коротко остриженные волосы, жидкая бороденка и усы. Его лицо оказалось в тени, отчего все внимание притягивал внушительный животик. Он походил на потрепанный бандаж, нависающий жирными складками над ремнем. На широкой продолговатой пряжке я разглядела буквы. Я несколько раз отдалила и приблизила лупу, пытаясь разобрать надпись, но пузо закрывало слишком много.

Расстроившись, я двинула увеличительное стекло вверх по торсу и принялась изучать лицо, надеясь разобрать черты. Безуспешно. Снова вернулась к пряжке и наклонилась к самому стеклу.

Вдруг меня озарило. Снова вернулась к лицу. Возможно ли это?

Нет. Этот человек гораздо толще.

Но вероятность совпадения оставалась. Я не могла утверждать наверняка. Слишком поздно снимок попал ко мне в руки. Слишком сильно он пострадал от времени.

И все же сходство было налицо.

Итак, неужели Джордж Дорси что-то знал?

Не в силах успокоить неистово колотящееся в груди сердце, я потянулась к телефону.

Глава 29

Когда в трубке раздался голос Клоделя, я назвалась и сразу же перешла к делу.

— Я вам рассказала не все. Паук Маркотт был не единственным, о ком упомянул Дорси. Он сообщил, что владеет информацией о Саванне Оспрей.

— Той девушке, чьи останки мы обнаружили в Сен-Базиль-ле-Гранд?

— Да. У меня есть основания предполагать, что он говорил правду.

— Да уж, Дорси мастак в таких делах.

Я пропустила мимо ушей его язвительность.

— Вы оставляли на моем столе фотографию?

— Нет.

— Значит, кто-то другой оставил. Это старый моментальный снимок, сделанный набайкерской тусовке.

— Скорее всего, традиционное «молитвенное» собрание.

— Больше похоже на пикник или ночевку на природе.

— Угу, просто такое название.

Я глубоко вдохнула, чтобы голос не дрожал.

— Саванна Оспрей тоже здесь.

— Вы уверены? — По голосу я поняла, что ему подобная вероятность кажется неправдоподобной.

— Абсолютно.

— А какое отношение это имеет к Дор…

— Снимали в Миртл-Бич.

— Почему вы так решили?

— По крайней мере, один из паствы красуется в рубашке с надписью «Миртл-Бич».

— Знаете, у моего сына есть рубашка с надписью «Вожди из Канзас-Сити».

— Я в состоянии отличить ядовитый гриб от съедобного. На одном из продуктовых пакетов мне удалось разглядеть логотип «Пиггли-Уиггли».

— Ну и что за птица этот ваш «Пиггли-Уиггли»?

— Это сеть супермаркетов, парочка из которых есть в окрестностях Миртл-Бич.

— Зачем кому-то было называть супермаркет «Пиггли…»

— А также одним из изображенных может оказаться Чероки Дежарден.

Наступила глубокая тишина.

— Что дает вам основания так полагать?

— У этого парня на пряжке ремня написано «Чероки».

— Как он выглядит?

— Такого Джек Ханна держал бы на цепи и время от времени кидал бы ему ради всеобщего спокойствия куски мяса, — резко бросила я в ответ. Его скептицизм злил меня.

— Я имел в виду, походит ли этот парень с пряжкой на Чероки Дежардена?

— Лицо вышло нечетким. Да к тому же мне как-то не доводилось видеть Чероки Дежардена, когда у того еще было это самое лицо.

Последовала очередная пауза, затем Клодель шумно выдохнул.

— Я загляну к вам завтра с фотографиями Дежардека.

— Можно попробовать улучшить качество изображения.

— Договорились. Но времени у меня будет немного. У нас ожидаются осложнения из-за убийства Дорси, так что все отделение в полной боевой готовности.

Обуреваемая сомнениями, я поехала домой.

Дорси меня одурачил, и моя наивность стоила ему жизни.

Что, если тот человек на снимке вовсе не Чероки? Клодель явно отнесся к моей версии с прохладцей. Если я ошиблась, он еще больше укрепится во мнении, что я полная идиотка.

Я ведь так сглупила в отношении его напарника. Истолковала его поведение совершенно ошибочно. Может быть, точно так же я заблуждалась по поводу Райана? А Кит?

Каким образом снимок оказался у меня на столе? Почему не было никакой записки, никакого телефонного звонка? Его мог подложить один из детективов или кто-то из сотрудников лаборатории. Больше ни у кого такой возможности не было.

Я крутила руль и дергала рычаг переключения скоростей механически, почти не обращая внимания на другие машины.

Может, стоит неожиданно нагрянуть к Райану? Откроет ли он мне дверь? Навряд ли. Райан оборвал все отношения, потому что сам так решил. Но так ли это? Я до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что этот человек совершил преступление.

А Кит… Что у него общего с «Бандидос»? С наркотиками? Может быть, ему грозит опасность? Что именно Дорси пытался сообщить врачу?

Существовала ли гарантия того, что Кэти сейчас в безопасности, что ей не угрожает расправа от рук байкеров, находящихся за многие-многие километры от ее корабля? Ее последнее письмо пришло из Пенанга.

Кого я пытаюсь обмануть? Дорси убили, когда он находился под вооруженной охраной в местной тюрьме. Если les molards захотят добраться до тебя, можешь считать себя покойником.

— Проклятие! — Я с силой ударила по рулю краем ладони. Райан и Кэти находились вне пределов моей досягаемости, но я могла разобраться с делами Кита. Я пообещала себе серьезно поговорить с племянником сегодня же вечером.

Или утром, подумала я, сворачивая на пандус, ведущий на подземную стоянку. Я не имела ни малейшего представления, когда он вздумает заявиться домой, но решительно настроилась дождаться его в любом случае.

В этом не было необходимости.

— Приветик, тетя Темпе! — крикнул он мне, когда я пришла домой. В квартире витали ароматы тмина и куркумы.

— О, что за райское благоухание! — сказала я, опуская портфель в прихожей.

Племянник и кот растянулись на диване, окруженные остатками утреннего номера «Газетт». К телевизору была подключена игровая приставка, и по полу извивались провода.

— Я остановился на «Ля мэзон дю кари». Подумал, теперь моя очередь готовить.

Кит снял наушники и перекинул их вокруг шеи. До меня донеслись резкие металлические звуки «Грейтфул дэд».

— Здорово. Что ты заказал?

— Uno momento.

Он переместил ноги на пол и бросил наушники на диван. Берд рванул в сторону, столь неожиданно оказавшись по соседству с Джерри Гарсия. Кит сходил за квитанцией на кухню и зачитал девять названий.

— Ты что, ожидаешь к ужину членов законодательного собрания штата в полном составе?

— Нет, мэм. Я просто не знал, что вам придется по вкусу, поэтому решил сделать обзор местной кухни.

Эту фразу он произнес с сильным акцентом, удачно подражая владельцу того ресторана, где приобрел еду.

— Не беспокойся. Мы всего попробуем понемногу, — добавил Кит, возвращаясь к своей обычной техасской манере говорить.

— Давай я переоденусь, и мы поедим.

— Подожди. Сначала тебе следует увидеть кое-что.

Он покопался в разбросанных листках «Газетт» и вытащил раздел передовицы. Открыв посередине, сложил газету пополам и протянул мне, указав на заголовок.

ЗАКЛЮЧЕННОГО ЗАКАЗАЛИ ГАНГСТЕРСКИЕ БОССЫ.

В статье излагались подробности убийства Дорси, который был назван главным подозреваемым в расправе над Ивом Дежарденом по прозвищу Чероки. Автор статьи утверждал, что Дорси являлся подручным «Дикарей», а Чероки некогда входил в группировку «Хищников», хотя и отошел от дел в последние годы.

Журналист предполагал, что смерть Дорси могла быть ответным ударом за убийство Дежардена, и весьма подробно рассказал о предыдущих убийствах, в которых были замешаны байкерские группировки: близнецах Вайланкуртах, Ричарде Маркотте по прозвищу Паук и Эмили-Энн Туссен. Также там сообщалось, что похороны Дорси состоятся, как только коронер передаст родственникам тело.

В заключение статьи приводилось утверждение о том, что власти озабочены предстоящим обострением актов насилия и что похороны Дорси могут быть использованы как предлог для мести сторонников «Дикарей». В предстоящие несколько недель полиция намерена усилить меры безопасности.

Я подняла глаза на Кита и заметила его пристальный взгляд.

— Клево было бы сходить на эти похороны.

— Ни за что на свете.

— Фараоны с этих парней глаз не спустят, так что все они станут вести себя как заправские алтарные мальчики на богослужении.

— Нет.

— Там будет несметное количество крутых «харлеев».

— Ты и близко не подойдешь к кладбищу.

— Все эти моторы, собравшиеся вместе. — Он сделал вид, будто крутит руль мотоцикла. — Шум рычащих двигателей.

— Кит!

— Что? — Его глаза сияли, как у рьяного приверженца Троицы.

— Ты туда не пойдешь!

— Тетя Темпе, ты беспокоишься из-за всякой ерунды. Сколько раз те же самые слова, говорила мне Кэти?

— Пойду-ка надену джинсы, а потом мы поужинаем. Хочу спросить у тебя кое о чем.

Интересовавшую меня тему я затронула, когда мы приступили к десерту.

— Сегодня ко мне приходил следователь из оперативного штаба «Росомаха».

— Да? — Кит соскреб верх с рисового пудинга и зачерпнул полную ложку. — Глазурь, знаешь ли, вполне съедобная.

— Что-то она блестит как серебро.

— Угу.

Я старалась выиграть время, не зная, как сообщить ему.

— Он принес несколько фотографий, сделанных во время скрытого наблюдения.

Недоуменный взгляд. Очередная ложка пудинга.

— Следили за тобой.

Мой племянник наклонил голову и удивленно посмотрел па меня.

— Фотографировали на ярмарочной площади в Галвестоне. Ты в компании членов мотоклуба «Бандидос».

— Ой-ой-ой! — сказал Кит с дурацкой усмешкой. — Надо же, зависаю с плохими парнями!

— Это правда?

— Правда что?

— Ты водишься с «Бандидос»?

— Только один раз. Но я не хотел, большие мальчики заставили меня!

— Кит, это вовсе не смешно! Тебя сфотографировали с торговцами наркотиками!

Он отложил ложку и одарил меня очередной белозубой улыбкой. Я выжидающе смотрела на него, не улыбнувшись в ответ.

— Тетя Темпе, все просто. Я иногда хожу на барахолки. Байкеры, как ни странно, тоже время от времени там появляются.

Случается, что мы ходим на одни и те же рынки. Мы встречаемся и говорим о «харлеях». Вот и все.

— Следователь сказал, что тебя арестовывали за наркотики. Он откинулся на стуле и вытянул ноги.

— Просто замечательно! Снова это дерьмо.

— Какое дерьмо?

— Бог мой, да тебе опять кажется, что я не вышел из детсадовского возраста.

Его голос ожесточился, от смешливого настроения не осталось ни следа. Я ждала.

— Я всего лишь купил травку за десять долларов для одной подруги, потому что она оставила дома свой кошелек. Не успел я отдать ей марихуану, как откуда ни возьмись, нарисовался фараон и остановил меня за превышение скорости. Тогда-то он и нашел в моем кармане дурь. Ну, как, смахивает на историю о бывалом наркоторговце?

— Почему ты превысил скорость?

— Я слегка выпил.

Он старательно пытался большим пальцем ноги проделать дырку в ковре. Такой длинный тонкий палец, шишковатый в суставе, слегка выступающий из-под ногтя. У моего отца был точно такой же палец. Сейчас, когда я посмотрела на него, сердце сжалось от боли. Каждая клеточка его тела напоминала мне о папе.

— Ну ладно, я напился в стельку. Но я не принимаю наркотики. Я тебе об этом уже говорил. Матерь Божья, да ты начинаешь вести себя как мой папочка.

— Ты хочешь сказать, как все любящие родители. — Мой голос слегка дрожал от обуревающей меня злости, смешанной с нежностью.

— Слушай, я ходил на общественные работы и прошел их жалкую реабилитационную программу для наркоманов. Народ, вы что, собираетесь всю жизнь меня этим попрекать?

Выпалив эту гневную тираду, он встал со стула и, ссутулившись, вышел из комнаты. Через несколько секунд до меня донесся шум громко хлопнувшей двери в комнате для гостей.

«Что ж, аи да молодец, Бреннан! Заслуживаешь никак не меньше ордена за столь результативный вклад в воспитательный процесс».

Я убрала со стола, разложила обратно по пакетам остатки еды и загрузила посудомоечную машину. Затем набрала номерГоварда.

Трубку никто не поднял.

Черт тебя побери, Гарри, почему ты мне об этом не рассказала? И какого черта ты потащилась в свою Мексику?

Я позвонила Изабель, надеясь задать ей несколько вопросов относительно Лайла Криза.

Автоответчик.

Остаток вечера я провела с романом Пэт Конрой, который забросила неделю назад. Больше всего на свете мне хотелось сейчас оказаться в Каролине.

Как и следовало ожидать, Кит еще спал, когда я уходила на работу. На сей раз, планерку я не пропустила.

Возвратившись в кабинет, я застала там Клоделя.

— Ну, как, выяснили, кто убил Дорси? — поинтересовалась я, бросая на стол регистрационный журнал запланированных дел.

Он одарил меня взглядом, который запросто мог бы заморозить кипящую лаву, после чего протянул конверт.

Я села, открыла запертый на ключ ящик стола и вручила ему снимок с Миртл-Бич.

— Как вы сказали, откуда он у вас появился?

— Я не говорила. — Я протянула ему лупу. — Потому что сама не знаю.

— Он что, просто взял и с неба свалился?

— Можно сказать и так.

Клодель принялся рассматривать фотографию.

— Я заметила его вчера. Не берусь утверждать точно, когда именно он оказался на моем столе.

Несколько секунд спустя он замер и склонился над лупой. Затем сказал:

— Вы имеете в виду того мужчину рядом с «Зи Зи Топ»?^[76]

— Дайте посмотрю, — ответила я, слегка удивленная его музыкальными познаниями. Мне казалось, что такой человек, как Клодель, слушает только классику.

Он пододвинул снимок ко мне и показал.

— Да. Девушка рядом с ним не кто иной, как Саванна Оспрей. Клодель снова взялся за увеличительное стекло.

— Вы уверены?

Я вытащила школьную фотографию Саванны, которую мне дала Кейт. Он внимательно рассмотрел ее, затем вернулся к снимку пикника, потом снова к Саванне, мотая головой туда-сюда, словно следил за полетом мяча через сетку на Уимблдонском турнире.

— Вы правы.

— А как насчет парня с пряжкой?

Он показал конверт в моей руке, о котором я совершенно позабыла.

— Дежарден до болезни был крупным парнем.

Я вытряхнула фотографии, а Клодель обошел стол, чтобы мы могли смотреть их одновременно.

Крупный — не то слово. Фигура с фрагментами головы, которую я увидела в кресле, была всего лишь тенью того тела, в котором некогда обитал Чероки Дежарден. До того как рак иссушил его внутренности, а таблетки и всякая химия оказали свой волшебный эффект, этот человек своей массивностью напоминал скалу, хотя и рыхлую, с огромным вздувшимся выступом-животом.

Снимки охватывали период в несколько лет. Бороды приходили и уходили, волосы постепенно редели, но огромный живот и черты лица почти не менялись.

Пока не нагрянул рак.

За шесть месяцев до смерти от Чероки уже мало что осталось, он стал призрачной тенью себя прежнего, окончательно облысел и превратился в настоящий скелет, напоминая заключенного концлагеря. Если бы на снимке не было соответствующей маркировки, я бы никогда в жизни не подумала, что это один и тот же человек.

Всматриваясь в его лицо снова и снова, от снимка к снимку, я вспомнила одно старое высказывание Марлона Брандо. «У меня глаза как у мертвой свиньи», — сказал о себе состарившийся актер.

Не стоило даже брать в голову, Марлон. Они хорошо тебе послужили. Тогда как этот парень выглядел одновременно угрожающим и жалким, как бродяжка-собачонка с украденным куском мяса.

Но сколько мы ни старались, нам так и не удалось наверняка установить, был ли наш недавно умерший, но ничуть не оплакиваемый Чероки тем парнем, который красовался в пряжке на снимке из Миртл-Бич.

Глава 30

Я собрала все фотографии Чероки, и мы с Клоделем спустились в отдел, на двери которого висела табличка: «Обработка изображений». Мы договорились, что я попробую поработать над снимком с помощью «Фотошопа», поскольку довольно неплохо знаю эту программу. Если и она не поможет, в таком случае сотрудники отдела прогонят изображение через другие графические программные средства.

Нас уже ждали, так что необходимое оборудование незамедлительно предоставили в наше распоряжение. Техник включил сканер, открыл «Фотошоп» и оставил нас одних.

Я поместила моментальный снимок в планшетный сканер, удостоверилась, что он лежит ровно, после чего оцифровала изображение и сохранила его на жесткий диск. Затем открыла на компьютере файл с пикником в Миртл-Бич.

Щелкнула мышью по лицу парня с пряжкой и стала увеличивать масштаб, пока его черты не заполнили весь экран. Затем занялась очисткой «искажений» — скопившейся за годы хранения пыли и образовавшихся трещин, изменила кривые, контролирующие насыщенность красных, зеленых и синих цветов, поколдовала над яркостью и контрастностью и увеличила резкость изображения.

Клодель молча наблюдал за моими действиями, затем по ходу дела стал вносить замечания, поскольку невольно увлекся, хотя поначалу и отнесся ко всей затее довольно скептично. Каждое внесенное исправление слегка изменяло световые блики, тени и полутона изображения, придавая четкость изгибам и чертам лица и выявляя мельчайшие подробности, недоступные взору на оригинальном снимке.

Не прошло и часа, как мы закончили и стали рассматривать результат. Никаких сомнений больше не оставалось. Парнем с пряжкой, бесспорно, был не кто иной, как Ив Дежарден, Чероки.

Но какие выводы следовало сделать?

Первым заговорил Клодель:

— Итак, Чероки знал эту девушку, Оспрей.

— Получается, что так, — согласилась я.

— А убил его Дорси. — Клодель не спрашивал моего мнения, просто размышлял вслух. — Что, по-вашему, Дорси хотел нам предложить?

— Может, Чероки убил Саванну, и Дорси знал об этом?

— Есть ли вероятность, что туда она приехала с ним? — Снова мысли вслух, не беседа.

Я вспомнила озадаченное маленькое личико, широко распахнутые глаза, смотрящие на мир сквозь огромные линзы-циферблаты. Я задумчиво покачала головой:

— Если и так, то не по своей воле.

— Видимо, он убил ее в Миртл-Бич, после чего перевез тело в Квебек. — На сей раз, Клодель обращался ко мне.

— Но зачем было тащить ее так далеко?

— Меньше вероятности, что обнаружат.

— По-вашему, это в духе таких парней?

— Нет. — В его глазах мелькнуло замешательство. И злость.

— А где в таком случае остальные части скелета? — не отставала я.

— Возможно, он отрезал голову.

— А ноги?

— Вопрос не ко мне. — Он смахнул с рукава невидимую ворсинку, затем поправил галстук.

— Каким образом ее останки оказались закопанными рядом с Гейтли и Мартино?

Клодель не ответил.

— А чей тогда скелет обнаружили в Миртл-Бич?

— Лучше вам спросить об этом у своих друзей из ШБР.

В кои-то веки Клодель проявил небывалую разговорчивость, поэтому я решила воспользоваться такой возможностью. Я переключилась на новую тему:

— Возможно, убийство Чероки не было делом рук байкеров, решивших отомстить.

— Мне непонятно, к чему вы клоните.

— Может, его убрали в связи с недавним обнаружением могилы Саванны.

— Может, и так. — Он бросил взгляд на часы, затем встал. — А также, вполне возможно, меня пригласят войти в состав «Дикси чикс». Но пока этого не случилось, займусь-ка я лучше плохими парнями.

Что, выходит, он и попсу слушает?

После ухода Клоделя я сохранила оригинальный снимок с Миртл-Бич и все внесенные изменения на компакт-диск. Затем добавила туда выборочно отсканированные фотографии из коллекции Кейт, рассудив, что дома смогу заняться ими.

Вернувшись в кабинет, позвонила в отдел ДНК-исследований. Ответ мне был уже известен, но надо было чем-нибудь заняться, потому что еще один экскурс в счастливую эпопею байкерских похождений, навечно запечатленных фотокамерой, я бы просто не выдержала.

Я не ошиблась. Гане выразил сожаление, что запрошенные мной анализы пока не закончены. Я должна понимать, что дело, датирующееся 1984 годом, не столь уж срочное, но они возьмутся за него, как только смогут.

Что ж, достаточно справедливо. Я положила трубку и потянулась за лабораторным халатом. По крайней мере, препараты-то должны быть готовы.

Я нашла Дениса в гистологической лаборатории: он заносил информацию в компьютерную базу данных. Подождала, пока он прочитает ярлык на пластмассовом сосуде, в котором плавали в формальдегиде образцы сердца, почки, селезенки, легкого и других органов. Он набрал несколько слов на клавиатуре, затем вернул контейнер к остальным сосудам, выстроившимся на тележке.

После того как я сообщила цель моего прихода, он прошел к столу и принес мне белую пластиковую коробочку. Я поблагодарила Дениса и забрала коробку с собой, чтобы изучить ее содержимое под микроскопом в своей лаборатории.

Денис приготовил микроскопические препараты из образцов кости, привезенных мной из Роли. Я поместила срез с большой берцовой кости под линзу, отрегулировала освещение и наклонилась над окуляром. Через два часа я уже знала ответ.

Образцы, взятые мной из большеберцовой и малоберцовой костей хранившегося у Кейт неустановленного скелета, с точки зрения гистологии ничем не отличались от тех, которые я изъяла из бедра Саванны. Каждый микроскопический срез подтверждал предварительные данные, согласующиеся с возрастом Саванны на момент ее исчезновения.

Согласующийся. Излюбленное словечко свидетелей-экспертов.

«Можете ли вы утверждать с приемлемой степенью научной достоверности, что обнаруженные в Миртл-Бич кости принадлежат Саванне-Клер Оспрей?»

«Нет, не могу».

«Понятно. В таком случае можете ли вы утверждать, что обнаруженные в Миртл-Бич кости принадлежат человеку, чей возраст идентичен возрасту Саваины-Клер Оспрей?»

«Нет, не могу».

«Понятно. Что вы вообще можете сообщить присутствующим на этом судебном заседании, доктор Бреннан?»

«Обнаруженные в Миртл-Бич кости, поданным гистологии, согласуются в возрасте и микроструктуре с другими костями, принадлежащими, как удалось установить, Саванне-Клер Оспрей».

Я выключила свет и поместила полиэтиленовый чехол на микроскоп.

Так все и началось.

Расправившись за обедом с вегетарианской пиццей и порцией сливочного мороженого «Мистер Биг», я отправилась с отчетом в штаб-квартиру «росомах». Морен уже закончил вскрытие и занимался передачей тела Дорси. Жак Рой назначил совещание, чтобы обсудить меры безопасности на период похорон, и попросил меня там присутствовать.

Дорси был родом из квартала, расположенного к юго-востоку от Сентервилля. Это район узких улочек и компактных переулков, густонаселенных квартир, оснащенных крутыми лестницами и крошечными балкончиками. На западе пролегает автомагистраль, на востоке находится Хошелага-Мезоннев, повидавшая на своем веку немало кровавых разборок в разворачивающейся войне гангстерских синдикатов. На долю этого района приходится большая часть случаев угона автотранспорта в городе. В отличие от большинства других городских кварталов этот не имеет официального названия.

Но знает его каждый житель Монреаля. Это место — заповедная территория «Рок-машины», но также оно дало приют управлению полиции Квебека. Я часто брожу взглядом по улицам, спортплощадкам, берегам реки и единственному мосту этого неблагополучного места, так как судебно-медицинская лаборатория разместилась в самом его сердце.

Похороны Дорси должны были состояться не далее чем в шести кварталах от нашей двери. В связи с этим, а также с учетом того факта, что на улицы выползет вся местная шпана, полиция решила не рисковать.

Рой воспользовался картой острова, чтобы объяснить схему размещения сотрудников. Служба начнется в восемь утра, в пятницу, в семейном приходе в Фуллум-Ларивьер. После обедни похоронная процессия двинется на север от Фуллума к улице Мон-Руаялъ, затем свернет на запад и поднимется в гору к кладбищу Нотр-Дам-де-Неж.

Рой отметил на карте места расположения заграждений, полицейских патрулей и групп наблюдений, после чего рассказал о запланированных мерах предосторожности. Вокруг церкви выставят оцепление, боковые улицы на перекрестках с Мон-Руаяль блокируют во время движения кортежа. Полицейский эскорт будет сопровождать процессию на пути к месту захоронения. На самом кладбище также предусмотрены максимальные меры безопасности.

Отменяются все увольнительные. Каждому сотруднику следует в пятницу явиться на работу.

Вследствие последнего объявления демонстрация слайдов открылась полными негодования репликами «Sacre bleu!» и «Tabernac!», по жалобы стихли, когда на экране стали мелькать сцены из прошлых похорон. Кадр следовал за кадром, мы смотрели на напряженные фигуры людей, куривших на ступенях церкви, едущих колонной за украшенным цветами катафалком, сгрудившихся у могилы.

По мере того как очередной слайд появлялся на экране, лица присутствующих озарялись то розовым, то синим, то желтым светом. Проектор тихонько жужжал, Рой сопровождал каждый новый снимок монотонными объяснениями о том, когда и где происходило то или иное событие, и обращал наше внимание на ключевые фигуры в байкерском мире.

В помещении было душно, и львиная доля моих эритроцитов покинула мозг, решив заняться обработкой «Мистера Бига». Вскоре я поняла, что больше нет никаких сил бороться с усталостью. Глаза сомкнулись, а голова так отяжелела, что несущая способность мышц шеи оказалась под угрозой. Я задремала.

Внезапно раздался щелчок проектора, и я проснулась.

На экране появилось изображение байкеров, остановленных во время полицейской проверки на дороге. Одни сидели на «харлеях», другие решили размять ноги и болтались поблизости. Хотя у всех были нашивки «Ангелов Ада»: череп и шлем с крылышками, — мне удалось разглядеть только две нижние полоски. На одной значилось — «Дурбам», на другой — «Лексингтон». Вдали маячил желтый фургон с надписью «Муниципальная полиция». Больше ничего нельзя было рассмотреть из-за некой бородатой личности, снимающей фотографа. Этой личностью оказался не кто иной, как Чероки Дежарден, пренебрежительно уставившийся в камеру.

— Где снимали? — спросила я у Роя.

— В Южной Каролине.

— Это Чероки Дежарден.

— В начале восьмидесятых парень частенько околачивался на Юге.

Я скользнула взглядом по изображенной группе. Вдруг мое внимание привлек один мотоциклист, стоявший поодаль. Он повернулся спиной, лица не разобрать, но его мотоцикл, полностью попавший в кадр, показался мне смутно знакомым.

— Что там за парень слева, с краю? — поинтересовалась я.

— На отпадном байке?

— Да.

— Не знаю.

— Он мне уже попадался на нескольких старых снимках, — вставил Курицек. — Хотя сейчас на него ничего нет. Пройденный этап.

— А что скажете о мотоцикле?

— Настоящее произведение искусства.

Что ж, весьма красноречиво. Спасибо, очень помогли. После слайдов приступили к обсуждению предстоящих действий. В конце совещания я подошла к Рою.

— Можно одолжить снимок с Чероки Дежарденом?

— Ксерокопия подойдет?

— Конечно.

— Заметили что-нибудь стоящее?

— Да так, просто показалось, что уже видела где-то этот байк.

— Это «Хаммер».

— Я поняла.

Мы прошли в его кабинет. Рой вытащил папку из металлического ящика и стал листать, пока не нашел нужную фотографию.

— Что ж, могу сказать лишь одно: сейчас они уже все выглядят иначе, — произнес он, протягивая мне снимок. — В наше время эти парни щеголяют в костюмах от Версаче и владеют ресторанами быстрого обслуживания. Нам проще было работать, когда они напивались в стельку и не мылись месяцами.

— Вы, случаем, на днях не оставляли на моем столе еще один снимок, сделанный в Южной Каролине?

— Нет, я не заходил к вам. По-вашему, я должен был его видеть?

— Просто он похож на эту фотографию, но там есть Саванна Оспрей. Я показывала Клоделю.

— Так-так, с каждой минутой все интереснее и интереснее. Буду с нетерпением ждать его доклада.

Я поблагодарила Роя и ушла, на прощание пообещав вернуть ксерокопию.

Вернувшись в лабораторию, я сразу же направилась в отдел обработки изображений и добавила эту фотографию к остальным на компакт-диск. Мною двигало всего лишь смутное ощущение, не имеющее никаких рациональных объяснений и, вероятно, ни к чему не ведущее, но я все равно хотела сравнить фотографии.

В полпятого я поехала домой и свернула к больнице От-Дье, от всей души желая, чтобы к Ламаншу уже пускали посетителей. Мои надежды не оправдались. Он по-прежнему находился в коме, врачи держали его в кардиологическом отделении интенсивной терапии, разрешая посещение только близким родственникам. Ощущая собственную беспомощность, я заказала для Ламанша небольшой букетик цветов в больничном магазинчике, после чего направилась на автостоянку.

В машине я включила радио и нажала кнопку поиска. Переключатель каналов просканировал полосу частот, остановившись на несколько мгновений на местном ток-шоу. Сегодняшняя передача была посвящена байкерской войне и предстоящим похоронам ее последней жертвы. Ведущий спрашивал мнение радиослушателей относительно действий полиции. Я решила послушать.

Несмотря на то что мнения по поводу эффективности работы полиции в сложившейся ситуации с преступными группировками разделились, не оставлял сомнений один факт. Звонившие были крайне обеспокоены. Спешно уезжали из своих домов жители района, в котором пройдет погребальная церемония. Матери провожали детей до школы. Любители ночных попоек сменили свои обычные забегаловки, озираясь по сторонам, когда после выхода из бара неслись к своим машинам.

Но, помимо всего прочего, люди чувствовали гнев. Они хотели, чтобы их городу больше не угрожало нашествие этих современных варваров.

Наконец я приехала домой и застала Кита за телефонным разговором. Он прижал трубку к груди и сообщил мне, что из Пуэрто-Валларта звонила Гарри.

— Что она сказала?

— Buenos dias.^[77]

— Ты взял номер, по которому с ней можно связаться?

— Она сказала, что постоянно переезжает. Но обязательно позвонит в конце недели.

После чего вернулся к разговору, удалившись в свою комнату.

Молодчина, Гарри, ничего не скажешь.

Не желая тратить время на мысли о сестре, я вытащила распечатку, которую дал мне Рой, и положила на стол. Затем быстро просмотрела фотографии Кейт в поисках снимков с похоронами Бернарда Сильвестра, Шустрилы. Особенно меня интересовал снимок у могилы, который мы с Китом недавно изучали.

Три раза я просмотрела всю кипу и ничего не нашла. Проверила все отделения в портфеле. Потом стол в спальне. Разворошила бумаги около компьютера. Открыла каждую папку, которую мне дала Кейт.

Фотографий и след простыл.

Озадаченная, я просунула голову в комнату Кита и поинтересовалась, не одолжил ли он эти снимки.

Нет, он не брал. «Ладно, Бреннан. Давай-ка поройся в памяти. Когда ты видела их в последний раз?»

В субботу вечером вместе с Китом?

Нет.

Воскресным утром.

В руках Лайла Криза!

Гнев налетел шквалом, сметая все на своем пути. Злость стремительно охватила тело, посылая горячие волны в шею и заставляя пальцы сжаться в кулаки.

— Черт возьми! Сукин сын!

Я злилась на Криза, но еще больше на себя. Так долго живя одна, я взяла в привычку работать дома над следственными материалами, что отнюдь не приветствовалось в нашей лаборатории. А сейчас у меня обнаружилась пропажа части документов, являющихся потенциальными уликами.

Постепенно я успокоилась. В памяти всплыли слова, сказанные мне как-то раз одним детективом, расследующим убийство в пригороде Шарлотты. Фургоны журналистской братии окружили обуглившийся дом в колониальном стиле, где мы раскладывали по мешкам остатки семьи из четырех человек.

— Наша свободная пресса похожа на канализационную систему, — сказал он, — засосет, кого угодно и так отделает, что от него останется одно дерьмо. Особенно тех, кому до нее нет никакого дела.

Мне не было дела, и вот теперь придется возвращать фотографии.

Глава 31

Желая избавиться от злости на Криза, отвращения к себе самой и страха за Ламанша, я отбарабанила пять километров на бегущей дорожке в спортзале. Затем с полчаса поднимала вес и минут десять просидела в парилке.

Возвращаясь, домой по Сент-Катрин, я чувствовала себя физически истощенной, но беспокойство по-прежнему не отпускало, хоть я и заставляла себя думать о всяких пустяках.

Погода испортилась, в воздухе ощущалась влажность. Чайки с пронзительными криками носились в обложивших город темных тучах, запах, исходящий от реки Святого Лаврентия, усилился, и раньше времени опустились сумерки.

Я стала думать о городских птицах. Зачем голуби устраивают драки из-за уличных объедков, когда всего лишь в двух километрах протекает такая большая река? Интересно, чайки и голуби — это две разновидности одной и той же птицы или они не имеют между собой ничего общего?

Потом я стала думать об ужине. О боли в левом колене. О своем зубе, в котором, по всей видимости, появилось дупло. О том, как скрыть волосы.

Но главным образом я размышляла о Лайле Кризе. Мне стал понятен тот гнев, который обычно приписывают исламским фундаменталистам и почтовым работникам. Я позвоню ему и потребую вернуть фотографии. И тогда, если это мелкое пресмыкающееся снова перейдет мне дорогу, я скорее всего увижу свое имя в газетах в связи с упоминанием об убийстве.

Завернув за угол, я заметила неясные очертания человека, шедшего в мою сторону. Неотесанный громила-южанин в кожаном жилете, больше похожий на отбившуюся от стаи гиену.

Откуда он вышел, не из моего ли дома?

Кит!

В висках застучало.

Я ускорила шаг, стараясь держаться в центре тротуара. Незнакомец нагло шел по прямой, и стоило нам поравняться, как он, не сбавляя шага, врезался в меня. Он был таким громадным, что от удара я потеряла равновесие. Падая, я посмотрела в темные глаза, почти скрытые натянутой бейсбольной кепкой. Я уставилась на него.

Смотри на меня, ты, козел! Запомни мое лицо. Уж я-то твое запомню, будь спокоен!

Парень встретил мой взгляд, затем сложил губы бантиком, изображая пародию на поцелуй.

В ответ я показала ему средний палец.

С гулко бьющимся сердцем я побежала к зданию и помчалась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Трясущимися руками открыла парадный вход, стрелой промчалась по коридору и вставила ключ в дверь своей квартиры.

Кит на кухне закидывал макароны в кипящую воду. У раковины стояла пустая пивная бутылка, а рядом еще одна, наполовину выпитая.

— Кит!

Он вздрогнул, услышав мой голос.

— Эй, привет! Что-то случилось?

Он помешал лапшу деревянной ложкой и глотнул пива. Хотя голос Кита звучал как обычно, отрывистые движения выдавали его напряжение.

Я молча ждала, что он скажет.

— Знаешь, я тут обнаружил в одном магазине соус. Чеснок, жаренный с маслинами. Не слишком изысканно, но я подумал, что тебе понравится домашняя еда.

Он выдал мне одну из своих ослепительных улыбочек, затем сделал порядочный глоток из бутылки «Молсона».

— Что происходит?

— Сегодня начинается повторная серия игр НБА.

— Ты знаешь, о чем я.

— Знаю?

— Кит! — Я не смогла скрыть досаду в голосе.

— Что? Просто спросите, мэм.

— Пока меня не было, к тебе приходил кто-нибудь?

Он помешал лапшу, постучал ложкой по краю кастрюли и посмотрел мне в глаза. Несколько мгновений царило молчание, между нами витали клубы пара. Затем Кит слегка прищурился и снова постучал ложкой.

— Нет. — Он отвел взгляд, размешал макароны и снова посмотрел на меня. — А в чем дело?

— Я встретила парня перед домом и подумала, что он, возможно, вышел от нас.

— Ну и при чем тут я? — Очередная дурацкая ухмылка. — Как вам подавать лапшу, al dente,^[78] мадам?

— Кит…

— Ты тревожишься из-за всяких пустяков, тетя Темпе. Где-то я уже слышала эту фразу.

— Ты все еще встречаешься с теми людьми из мотомагазина? Он протянул мне руки, сжав запястья, словно сейчас ему должны были надеть наручники.

— Ладно. Сдаюсь. Арестуйте меня по подозрению в соучастии в деятельности организованной лапши.

— Так это правда?

В его голосе появились жесткие нотки.

— Кто вас нанял, мэм, чтобы задавать такие вопросы?

Что ж, Кит мне ничего не скажет. Я загнала страх так глубоко, как только могла, прекрасно понимая, что он вскоре вырвется наружу, и пошла в свою комнату переодеваться. Но я приняла окончательное решение.

Кит отправится назад в Хьюстон.

После ужина Кит устроился перед телевизором, а я села за компьютер. Я только и успела, что открыть сохраненные в формате «jpg» фотографии Кейт и снимок Жака Роя, когда зазвонил телефон.

Ответил Кит, из соседней комнаты до меня донеслись звуки смеха и добродушное подшучивание, затем тон разговора изменился. Хотя мне не удалось разобрать ни одного слова, по интонации я догадалась, что он огорчен. Голос Кита стал громче, в нем чувствовалась злость.

Через несколько мгновений Кит возник на пороге моей двери, не в силах скрыть охватившего его возбуждения.

— Пойду немного разомнусь, тетечка Темпе.

— На улицу?

— Да.

— С кем?

— Да так, одни ребята. — Улыбка не затронула глаз, одни губы.

— Не очень хорошая идея, Кит.

— Ох, черт, не начинай опять.

С этими словами он пулей вылетел в коридор.

— Что за дерьмо! — Я вскочила, но Кита уже и след простыл, когда я добралась до гостиной. — Дерьмо! — повторила я с удвоенной силой.

Я уже собиралась догнать его, когда снова зазвонил телефон. Подумав, что опять звонит тот человек, с которым только что разговаривал Кит, я схватила трубку.

— Слушаю! — выпалила я.

— Господи, Темпе. Может, тебе стоит записаться на какую-нибудь лечебную физкультуру? Ты становишься все более несдержанной.

— Где тебя черти мотают, Гарри?

— Великий мексиканский штат Халиско. Buenas noches…^[79]

— Почему ты мне не рассказала о неприятностях Кита в Хьюстоне?

— Неприятностях?

— О таком пустяке, как задержание за хранение наркотиков? — Я уже почти кричала.

— Ах об этом.

— Об этом.

— Послушай, я не думаю, что Кит и впрямь виноват. Если бы не было этих маленьких дурочек с одутловатыми лицами, с которыми он постоянно зависает, он никогда бы не оказался втянутым в подобную ерунду.

— Но он оказался втянутым, Гарри. И теперь в полиции на него заведено дело.

— Ои ведь ни минуты не сидел в тюрьме. Адвокат Говарда вытащил его с испытательным сроком и при условии выполнения общественных работ. Темпе, этот мальчишка работал целых пять суток в приюте для бездомных, ел, спал там, сидел безвылазно. Думаю, благодаря этому опыту он действительно понял, каково приходится людям, которым повезло меньше, чем…

— Ты водила его к психиатру?

— Зачем? Это просто подростковый возраст. Теперь Кит перебесился, он в полном порядке.

— У него могла быть серьезная проблема.

— Да брось, он просто повелся с неподходящей компанией.

Сейчас больше всего на свете мне хотелось хорошенько приложить ее, меня просто распирала ярость. Как вдруг мне пришла в голову другая мысль.

— Кит что, освобожден условно?

— Да, и все. Поэтому я подумала, что не стоит тебя волновать из-за такого пустяка.

— На каких условиях его освободили?

— Что?

— Есть ли какие-нибудь ограничения, которых он должен придерживаться?

— Киту нельзя ездить на мотоцикле после полуночи. Для него это был просто удар в спину. О да! А еще ему не разрешается общаться с преступниками. — Она произнесла последнюю фразу с преувеличенным трагизмом, затем фыркнула. — Как будто он шатается по окрестностям с Бонни и Клайдом.

Способность Гарри закрывать глаза на то, что происходит прямо у нее под носом, никогда не переставала поражать меня. Она может сколько угодно разглагольствовать о комнатных растениях, но не имеет ни малейшего представления, как общаться с собственным сыном.

— Ты знаешь, чем он обычно занимается, с кем встречается?

— Темпе, ты ведешь себя так, словно мальчик собирается ограбить банк.

— Не в этом дело.

— Послушай, я больше не хочу говорить на эту тему. Никто не сравнится с Гарри в умении «больше не говорить на эту тему».

— Мне пора бежать, Гарри. — Наш разговор мало-помалу вылился в спор, и у меня не было ни малейшего желания его продолжать.

— Ладушки. Я просто хотела удостовериться, что у вас все в порядке. Буду на связи.

— Уж, пожалуйста, будь добра.

Я разъединилась и замерла на добрых пять минут, намечая план дальнейших действий. Ни один из вариантов не казался заманчивым, но, в конце концов, я решила, что следует делать.

Отыскав в телефонном справочнике нужный адрес, я схватила ключи и вышла из дома.

Машин на улице было немного, так что уже через двадцать минут я остановилась у ограждения на улице Онтарио. Заглушила двигатель и осмотрелась, чувствуя неприятное покалывание в желудке. Будь моя воля, я бы добровольно согласилась пережить с десяток подтяжек лица, а не сидеть сейчас здесь, собираясь заявиться туда, где меня совсем не ждали.

На другой стороне улицы находилась «Таверна гонщиков», втиснутая между салоном татуировок и мотомастерской. Живьем это место выглядело так же обшарпанно, как и на тех фотографиях с Китом, которые Клодель приносил мне на работу. Через оконные стекла, последний раз мытые в незапамятные времена, призывно светились неоном вывески, обещая «Буд-вайзер» и «Молсон».

Засунув в карман пиджака баллончик со слезоточивым газом, я выбралась из машины, заперла дверцу и перешла на другую сторону улицы. Грохотавшая внутри музыка столь сильно сотрясала здание, что даже асфальт под ногами слегка вибрировал. Открыв дверь, я утонула в клубах дыма, запахах пота и затхлого пива.

Внутри стоял вышибала, окинувший меня взглядом сверху донизу. Он был облачен в черную футболку: надпись «Рожденный умереть» на фоне черепа, распахнувшего челюсти в безмолвном вопле отчаяния.

— Дорогуша, — произнес он с вкрадчивыми мурлычущими интонациями, с вожделением уставившись на мою грудь. — Считай, я сражен.

У парня недоставало нескольких зубов, и всем своим видом он смахивал на члена общества анонимных душителей. Я решила не отвечать на его приветствие.

— Ты обязательно вернешься к Реми, когда будешь, готова увидеть нечто особенное, лапочка.

Он дотронулся волосатой ручищей до моего локтя, затем знаком показал, что я могу пройти.

Я двинулась мимо него, страстно желая уменьшить количество зубов Реми еще па пару-тройку резцов.

Помещение напоминало хижину где-нибудь в Аппалачских горах, лишь слегка усовершенствованную посредством установки стола для пула, музыкального автомата и телевизора, прикрученного к кронштейну в стене. С одной стороны тянулась барная стойка, с другой разместились кабинки. Оставшаяся часть была заполнена столиками. Внутри царил полумрак, освещаемый лишь рождественскими гирляндами, повешенными на баре и в передних окнах.

Когда мои глаза привыкли к столь скудному освещению, я осмотрелась. Клиентура состояла преимущественно из этаких местных мачо, грязных и длинноволосых, вылитых статистов в фильме про вестготов. Были и женщины с похожими замысловатыми прическами, державшимися благодаря тоннам моделирующего геля. Дамы втиснули свои телеса в тесные блузки на бретельках с вызывающей ложбинкой между грудей.

Кита я не заметила.

Я стала пробираться к дальнему концу бара, когда услышала крики и шарканье множества ног. Низко опустив голову, я с трудом прокладывала себе дорогу через море пивных животов и наконец с облегчением прижалась к стене.

Рядом с барной стойкой громила с распутинскими бровями и впалыми щеками завопил и вскочил с места. По его лицу стекала кровь, капая на рубашку и окрашивая в темный цвет висящие на шее цепи. С противоположной стороны маленького столика на него зло уставился мужчина с круглым лицом. Он держал перевернутую бутылку «Молсона», вытянув руку, чтобы держать противника на расстоянии. Издав пронзительный крик, Распутин схватил стул и обрушил его на соперника. До меня донесся шум бьющегося стекла, и мужчина с бутылкой упал на бетонный пол.

Столики и стулья моментально опустели, так как все присутствующие стали протискиваться вперед, горя желанием поучаствовать в происходящем. Откуда ни возьмись, вырос вышибала Реми с бейсбольной битой и взобрался на барную стойку.

Для меня это оказалось последней каплей. Я решила, что благоразумнее подождать Кита снаружи.

Я уже почти добралась до двери, когда мне в плечи вцепилась пара рук. Я дернулась, пытаясь освободиться, но хватка только усилилась, отчего мне показалось, что сейчас кожу пронзят мои же собственные кости.

Разъяренная, я резко развернулась и столкнулась лицом к лицу с парнем, поразительно похожим на болотного аллигатора. Голова на тонкой шее, вытаращенные глаза-бусинки, длинная узкая челюсть выпячивается вперед.

Схвативший меня человек презрительно скривил губы и резко присвистнул. Распутин замер, и последовало мгновение удивительного молчания, когда он и окружившие место драки люди поворачивали головы в поисках источника звука. Во внезапно наступившей тишине слышался лишь голос Джорджа Стрейта, проникновенно поющего о чем-то.

— Эй, кончайте эту херню, у меня для вас припасено одно представление. — Его голос оказался до невозможности высоким. — Реми, забери у Танка чертову бутылку.

Реми спрыгнул с бара и встал между дерущимися, небрежно уперев в плечо биту. Он поставил ногу на запястье Танка, придавил его, и остатки бутылки выпали из разжавшихся пальцев. Реми отшвырнул ее ногой в сторону, после чего бесцеремонно схватил Танка и поставил его на ноги. Тот начал было что-то бессвязно бормотать, но державший меня человек прервал его.

— Заткнись и слушай, придурок!

— Это ты со мной разговариваешь, Джи-Джи? — Танк качнулся, затем расставил ноги пошире для сохранения равновесия.

— Клянусь твоей задницей, идиот, так и есть!

Танк снова попытался возмутиться. Джи-Джи не обратил на него никакого внимания.

— Посмотрите-ка, парни, что у нас здесь есть. Несколько человек стали слушать, в глазах их колыхалась пустота то ли от выпитого спиртного, то ли от скуки, остальные побрели на свои места. Джордж допел песню, и ему на смену пришли «Роллинг Стоунз». Бармен снова принялся разливать выпивку по стаканам. Шум постепенно усиливался.

— Подумаешь, на хрен, событие! — проорал мужчина у бара. — Нашел бабу, которую при твоем виде не стошнило.

Смешки.

— Да ты присмотрись не членом, а глазами, болван! — ответил Джи-Джи завывающим аденоидным голосом. — Доводилось слышать когда-нибудь о Костной Дамочке?

— Да кто она, черт подери, такая?

— Та самая дамочка, которая немножко покопалась на заднем дворе «Гадюк». Вы что, не слышали о такой? — Он уже почти кричал, шейные сухожилия натянулись, как струны.

Несколько завсегдатаев снова повернули головы в нашу сторону, на их лицах читалось замешательство.

— Вы что, придурки, газет вообще не читаете? — громко проскрежетал Джи-Джи, стараясь привлечь всеобщее внимание.

Все уже вернулись к своим напиткам и прерванному разговору. Лишь один Танк направился к нам, двигаясь с чрезмерной осторожностью очень пьяного человека. Тяжело дыша, он встал передо мной и провел рукой по щеке.

Я отвернулась, но он схватил мой подбородок и дернул к себе мое лицо. От перегара мой желудок моментально взбунтовался.

— По мне, так она не смахивает на слишком уж крутую телку. Я промолчала.

— Ты, что, немая, plotte?

Проигнорировав тот факт, что меня назвали шлюхой, я взглянула ему прямо в глаза.

Свободной рукой Танк рванул молнию на своей куртке. Когда она распахнулась, я увидела рукоятку пистолета тридцать восьмого калибра, заткнутого за пояс. По спине пробежал неприятный холодок страха.

Краем глаза я заметила, как со стула у бара соскользнул какой-то человек и не спеша, двинулся в нашу сторону. Он подошел к Танку и дружески стукнул того по плечу.

— Это кто такая?

Парень в мешковатых черных штанах, увешанный золотыми цепями, распахнутый жилет являет взору белую-пребелую кожу. Образчики тюремного искусства украшали его грудь и руки, глаза скрывались за солнечными очками с большими стеклами. Мускулы вздувались буграми. По-французски он говорил с сильным акцентом.

Танк отпустил мой подбородок и отодвинулся, слегка пошатываясь.

— Это та сука, которая выкопала Гейтли и Мартино.

«Что бы ни случилось, сохраняй спокойствие», — сказала я себе.

— Если бы ты покопалась не в земле, а в Паскале, милочка, тебя бы ждало открытие просто невероятных размеров.

Паскаль снял очки, и мой страх стал нарастать. В прозрачных, остекленевших глазах светилось выражение безграничной уверенности, какую могут дать только амфетамин или героин.

Паскаль потянулся ко мне, но я выставила свободную руку и оттолкнула его.

— Какого черта? — Он вытаращился на меня своими расширенными зрачками.

— Кто-нибудь, держите этого парня на привязи, — удалось выдавить мне из себя с гораздо большей храбростью, чем я испытывала на самом деле.

Лицо Паскаля пошло бурыми пятнами, на шее и на руках вздулись мышцы.

— Что это за хренова сучка?

Он снова потянулся ко мне. Я опять отбросила его руку. От страха я уже почти сознание теряла, но не могла показать им, что смертельно боюсь.

— Ты, наверное, только что вышел из дремучего леса, где никто и слова не в состоянии сказать вежливо, так что за отсутствие манер не стоит тебя порицать. Но только никогда больше не дотрагивайся до меня, — прошипела я.

— Мать твою! — Пальцы Паскаля сжались в кулак.

— Хочешь, я прострелю ее задницу? — поинтересовался Танк, потянувшись за пистолетом.

— Веди себя смирно, сука, а не то эти парни раскидают твои мозги по стене. — Джи-Джи захихикал, пихнул меня вперед, после чего скрылся в толпе.

Я развернулась, чтобы убежать, но Паскаль схватил меня и резко заломил руку за спину. Боль огнем охватила плечо, на глазах выступили слезы.

— Не здесь, Паскаль, — вмешался Реми низким, безжизненным голосом. Он занял позицию за спиной моего мучителя, по-прежнему не убирая биту с плеча. — Займись этим где-нибудь еще.

— Нет вопросов. — Паскаль обхватил рукой мое горло и прижался ко мне всем телом. Я почувствовала какой-то холодный твердый предмет у своей шеи.

Я отбивалась и выкручивалась изо всех сил, но куда уж было мне справиться со всеми наркотиками, бурлящими по его венам.

— Allons-y,^[80] — прорычал Паскаль, наполовину толкая, наполовину волоча меня на задний двор. — Эта сучка сегодня идет в оперу.

Глава 32

— Нет! — закричала я, от ужаса забыв о своем решении сохранять спокойствие, что бы ни случилось.

Сжав одной рукой трахею, больно загибая локоть под неестественным углом другой рукой, Паскаль потащил меня через толпу. Лезвие ножа подпрыгивало при каждом шаге, и я почувствовала, как по шее заструилась кровь.

Ярость и страх разогнали адреналин в крови, а мозг безумно выкрикивал противоречивые приказы.

Делай, как он говорит!

Не ходи с ним!

Я стала лихорадочно оглядываться в поисках спасения. Бармен просто стоял и наблюдал за нашим продвижением, его лицо почти исчезло за клубами сигаретного дыма. Из музыкального автомата доносились тяжелые звуки кантри-рока. Я слышала неодобрительные свистки и протестующие вопли, но окружавшие нас лица ничего не выражали, на них читалась апатия. Никто не выказал явного интереса к происходящему.

Не дай ему вывести тебя наружу!

Я отбивалась что есть мочи и извивалась, но все усилия оказались бесполезными против мускулов Паскаля. Сжав еще сильнее мое горло, он вытолкнул меня в заднюю дверь и стащил вниз по металлическим ступенькам. По звуку тяжелых шагов я догадалась, что за нами идет Танк.

Когда у меня под ногами раздался скрип гравия, я набрала как можно больше воздуха в легкие и с удвоенной силой стала вырываться, но Паскаль только усилил хватку. Почти обезумев от отчаяния, я наклонила подбородок и изо всей силы укусила его за руку.

Паскаль взвыл от боли и швырнул меня на землю. Я поползла через мокрые обертки, презервативы, крышки от пивных бутылок и окурки, желудок свело от сточной вони и запаха мочи. Дрожащими пальцами я пыталась расстегнуть карман, в котором лежал баллончик со слезоточивым газом.

— Так просто не отделаешься, сука! — прорычал Паскаль, с силой опуская ботинок мне на спину.

Я больно ударилась грудью о гравий. Воздух с шумом вырвался из легких, перед глазами вспыхнул белый свет.

Кричи!

Грудная клетка полыхала огнем. Я не сумела выдавить ни звука.

Ботинок сдвинулся, затем до меня донесся звук удаляющихся шагов. Хлопнула дверца машины. Судорожно хватая ртом воздух, я поползла вперед, локтями и коленями утопая в зловонной грязи.

— Сегодня не твой день, не так ли, дрянь? Почувствовав дуло пистолета у своего виска, я застыла. Лицо Танка находилось так близко, что мне снова пришлось вдыхать его перегар.

Я услышала скрип ботинок по гравию.

— Твой лимузин подан, сука. Танк, поставь ее на долбаные ноги.

Грубые руки подняли меня, как свернутый ковер. Я извивалась и сопротивлялась изо всех сил, но безрезультатно. Охваченная паникой, я исступленно оглядывала переулок. Ни души.

Звезды и крыши домов исчезли из поля зрения, когда меня перевернули и швырнули в машину. Танк вскарабкался на заднее сиденье, поставил ботинок у меня между лопаток и прижал лицо к коврику. Запахи пыли и засохшего вина, застоявшаяся вонь от сигаретного дыма и блевотины вызвали в теле волну тошноты.

Хлопнули дверцы, шины взвыли, и машина рванула с места.

Я в ловушке! И сейчас вот-вот задохнусь.

Я сумела подтянуть руки до уровня плеч и подняла голову. Но ботинок снова опустился, каблук больно врезался в затылок.

— Только пикни, и я всажу в тебя хренову пулю! — Голос Танка стал жестче, язык уже почти не заплетался.

Я ничуть не сомневалась, что он выполнит угрозу. Этим людям, чья обычно глубоко скрытая злоба вырвалась на поверхность под воздействием спиртного и наркотиков, убить меня — как муху раздавить. «Не провоцируй их,Бреннан, пока не представится возможность сбежать, — подумала я. — Ищи брешь». Я опустила голову и замерла в ожидании.

Паскаль нервно вел машину, нажимая на газ и тормоза быстрыми, отрывистыми движениями. Машина сильно подпрыгивала и кренилась, отчего меня еще больше затошнило. Лишенная возможности выглянуть, я считала все остановки и повороты, пытаясь запомнить дорогу.

Наконец мы остановились. Танк снял ногу, открылись и захлопнулись дверцы. До меня донеслись обрывки разговора, затем задняя дверца снова открылась. Паскаль вцепился стальной хваткой в мои руки и вытащил меня из машины.

Пытаясь удержать равновесие, я заметила Танка. Ужас волной пронесся по позвоночнику. Он держал в руках пистолет, целясь прямо мне в голову. В его глазах в бледно-розовом уличном освещении мерцала тьма, они горели от предвкушения. Я подавила вспыхнувшее было желание умолять, понимая, что мои просьбы лишь подогреют его жажду крови.

Паскаль потащил меня вперед к стоящему рядом зданию с зеленой крышей, обнесенному кирпичной стеной. Он вытащил ключ, открыл запертые ворота и стал заталкивать меня внутрь. В эту минуту мое с таким трудом сохраняемое спокойствие дало трещину.

Беги! Не заходи туда!

— Нет!

— Шевели задницей, сука!

— Пожалуйста, не надо! — Мой пульс забился как сумасшедший.

Я попыталась упереться ногами в проход, но Паскаль потянул меня через внутренний двор к дому. Танк шел за нами почти вплотную. Я чувствовала на затылке тяжесть пистолета и понимала, что бежать невозможно.

— Что вам от меня надо? — выкрикнула я, не в силах скрыть рыдающие нотки в голосе.

— Все, что у тебя есть, и еще кое-что, сука, — прорычал Паскаль. — Дерьмо, о котором ты даже и не мечтала.

Он произнес несколько слов в переговорное устройство. Я услышала металлический голос, затем раздался щелчок. Паскаль плечом распахнул покрытую сталью дверь и втолкнул меня внутрь.

Иногда в жизни случаются мгновения, когда вдруг осознаешь, что близится твой последний час. Сердце начинает колотиться, кровяное давление резко подскакивает, но ты понимаешь, что скоро твоя кровь прольется, а сердце больше уже никогда не будет биться. Мозг мечется, то, цепляясь за инстинктивную потребность сделать еще одно отчаянное усилие, то, уступая всеобъемлющему чувству смирения, желанию просто опустить руки и сдаться.

Мне уже доводилось испытать подобное ощущение раз или два, но никогда еще я не чувствовала это так ярко. Когда Паскаль тащил меня в глубь дома, я не сомневалась, что живой отсюда не уйду. Но мозг продолжал лихорадочно искать способы выбраться на свободу.

Я развернулась и со всей силы ударила Паскаля кулаком в лицо. Под пальцами что-то хрустнуло, но я решила не останавливаться, отвела назад локоть и двинула ему под подбородок. Голова Паскаля откинулась, я нырнула под его рукой и помчалась к двери слева от меня.

Я оказалась в игровой комнате, как две капли воды похожей на игровую комнату в мотоклубе «Гадюк» в Сен-Базиль-ле-Гранд. Такой же бар. Такой же неоновый интерьер. Такие же видеомониторы. Только эти работали, бросая холодные синие отблески на бар и сидящих там людей.

Я забежала за дальний конец бильярдного стола, одной рукой схватила кий, другой стала нащупывать баллончик со слезоточивым газом, в то время как глаза метались по комнате в поисках двери или окна.

У бара сидели два человека, еще один стоял за стойкой. Все трое повернулись в сторону двери, услышав разъяренный рев Паскаля. Они молча смотрели, как я стрелой пронеслась через всю комнату, затем снова переключили свое внимание на дверь, когда туда вломился Паскаль.

— Я убью этот мешок с дерьмом! Куда она, мать ее, подевалась?

Свет от неоновой вывески косыми отблесками падал налицо Паскаля, углубляя морщины и бросая тени на глаза и щеки.

— Стой, где стоишь!

Голос был низким и твердым, как кварц. Услышав его, Паскаль замер на месте. Шум хлопнувшей входной двери наводил на мысль о том, что Танк решил устраниться. Я бросила быстрый взгляд на говорившего.

Он был одет в двубортный желто-коричневый костюм и бледно-оранжевую рубашку с удачно сочетающимся галстуком. Кожа бронзовая от загара, а своему парикмахеру он явно выкладывает не меньше восьмидесяти долларов за визит. На каждой руке виднелись большие кольца.

При виде человека, стоявшего за его спиной, мое сердце остановилось.

Эндрю Райан, в черных джинсах, ботинках и серой рубашке с закатанными рукавами. Жесткое, напряженное лицо, щетина покрывает щеки и подбородок.

Глаза Райана встретились с моими и слегка прищурились, затем он отвел взгляд.

Я почувствовала, как тепло разлилось волнами по шее, щеки запылали. Ноги подогнулись, и я прислонилась к краю стола, чтобы не упасть.

Через несколько мгновений Райан повернулся на стуле и небрежно вытянул ноги в моем направлении. На его лице появилась ухмылка.

— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! Сама госпожа Долбаная Всезнайка!

— Ты знаешь эту чертову суку? — Голос Паскаля дрожал от бешенства. У него из носа тонкой струйкой текла кровь, и он вытер ее рукавом.

— Да это же доктор хрен ее знает, каких степеней, — произнес Райан, доставая из кармана пачку «Мальборо» и вытряхивая сигарету.

Остальные молча смотрели, как Райан вставляет ее между губ, вытаскивает деревянную спичку, зажигает ее и затягивается сигаретой.

Я не сводила с него глаз. Руки Райана с сигаретой казались такими родными, что в глазах защипало от сдерживаемых слез. В груди защемило.

Что он здесь делает?

Райан зажал сигарету между большим и указательным пальцами, вставил спичку другим концом между зубами, затем выгнулся и пустил ее через всю комнату в мою сторону. Я проследила взглядом за спичкой, упавшей на зеленый войлок, и взорвалась от бешенства.

— Ах ты, ублюдочный предатель! Ты, презренный сукин сын! Читай по губам, Райан. Пошел на хер!

— Теперь понимаете, какая это дрянь. — Паскаль снова утер кровь. — Но мы научим эту суку хорошим манерам.

— Я бы не советовал, — произнес Райан, глубоко затянувшись.

Человек в габардиновом костюме внимательно изучал лицо Райана. Прошло несколько долгих мгновений. Напряжение в комнате достигло высшей точки. Казалось, поднеси спичку — она вспыхнет. Затем парень в костюме негромко спросил:

— Почему?

— Она коп. — Очередная затяжка. — А копы уже хватали Паскалеву задницу за точно такое же дерьмо.

— Ну и что с того? Ты разве не мужик? — бросил вызов Паскаль.

Райан выпустил из ноздрей по струе дыма.

— Придурок, да это ведь пойдет в экстренный выпуск. Ты уже облажался по-крупному, убрав одну из своих шалав, а теперь еще тащишь сюда копа. Ты прикончишь копа, причем дамочку-копа, и сюда нагрянет вся полиция, требуя выдать твою задницу. Конечно, ты можешь ничего не иметь против нашествия полицейских, но, знаешь ли, остальным это чертовски не понравится. Всю ту хрень, которой мы занимаемся, придется заморозить, пока фараоны будут препарировать нас сверху донизу.

Паскаль взглянул на Райана, глаза сверкали от бешенства и наркотиков.

— Чертова сука ударила меня! Я на ней места живого не оставлю! — Его лицевые мышцы вздулись, глаза и рот стали подергиваться.

Человек в костюме по-прежнему бесстрастно разглядывал Райана. Затем повернулся к Паскалю.

— Нет, — произнес он спокойно. — Ты не сделаешь этого. Паскаль взревел, но Райан, не обращая на его вопли никакого внимания, вытянул руку.

— Жаждешь ее крови? Смотри.

Направившись в дальний конец бара, Райан схватил красную пластмассовую бутылку, обогнул бильярдный стол и занес ее над моей головой. Затем сжал бутылку и стал водить надо мной. Я не шевелилась.

— Прочти-ка это, Шекспир! — Он швырнул бутылку на стол. Я посмотрела вниз. Кетчуп стекал по моей рубашке. Когда я снова взглянула на Райана, в моей голове закружились слова, которые я не стала озвучивать.

Ухмылка исчезла, и на одно долгое мгновение голубые глаза викинга впились в мои. Затем Райан отвернулся и обратился к Паскалю:

— Вечеринка закончилась.

— Вечеринка закончится, когда я скажу. — Зрачки Паскаля были шире, чем канализационный сток. Он воззвал к компаньону Райана. — Этот ублюдок не смеет со мной так разговаривать. Он ведь даже не…

— Могу. Вечеринка закончилась. Теперь, черт тебя дери, давай-ка выметайся отсюда. — Чуть громче шепота.

Лоб Паскаля сморщился, на виске вспучилась вена. Бросив лишь одно слово: «Сукин сын!» — он развернулся и рванул прочь из комнаты.

Человек в габардиновом костюме молча наблюдал, как Райан направляется ко мне.

— Твоя жалкая задница, шлюха, в целости и сохранности, но не пойми меня неправильно. Это не ради тебя. — Каждое слово он подкреплял толчком мне в грудь. — Хотя мне плевать, даже если бы ты сейчас стояла на четвереньках, а Паскаль трахал тебя в задницу. Так что запомни.

Он стоял так близко, что я почувствовала запах его пота, такой знакомый запах родного тела.

— Пусть сегодняшнее приключение станет большой черной дырой в твоей памяти. Ничего не было. — Он больно схватил меня за волосы и притянул к себе. — Если заговоришь, я лично приведу к тебе Паскаля. — Он оттолкнул меня, и я едва не упала. — Ворота открыты. Убирайся.

Райан присоединился к человеку у бара, сделал затяжку и затушил окурок о нержавеющую сталь под стойкой.

Глядя на разлетевшиеся искры, я чувствовала, как что-то внутри меня свивается в холодный твердый комок.

Не говоря ни слова, я положила бильярдный кий и на трясущихся ногах побрела прочь. Оказавшись за воротами, я, наконец, вытащила из кармана баллончик со слезоточивым газом. Дав выход разочарованию, унижению, облегчению и ярости, я развернулась и направила мощную струю газа в сторону дома. Потом, всхлипывая и стуча зубами от холода, прижала баллончик к груди и двинулась в темноту.

Мотоклуб находился всего лишь в шести кварталах от «Таверны гонщиков», так что в скором времени, преодолев чуть ли не бегом все расстояние, то и дело спотыкаясь в темноте, я добралась до своей машины. Забравшись внутрь, закрыла дверцы, а потом некоторое время сидела, пытаясь унять дрожь в ногах, справиться с трясущимися руками и охватившим ум оцепенением. Наконец я глубоко вдохнула и заставила себя совершить медленные, размеренные движения. Ремень. Зажигание. Переключение. Газ.

Хотя дорога освещалась скудно, да еще и капли дождя барабанили по ветровому стеклу, я нарушила все дорожные правила, торопясь скорее попасть домой. В голове все смешалось.

Райан дал своему компаньону вполне логичный совет. Требуется веское основание, чтобы преступное формирование решило убрать полицейского, даже если дело касается временно прикрепленного сотрудника вроде меня. Возмездие последует незамедлительно, так что организации придется надолго залечь на дно. Если только этот полицейский не нанес большого урона, подобное убийство не имеет никакого смысла, и человек в костюме понял это. Но Райан? Его единственным мотивом было желание сохранить бизнес в неприкосновенности?

Что же произошло? Я случайно вторглась в новую жизнь Райана? Он действительно стал членом банды или преследует какие-то другие цели? Как понимать его действия? Он унижал меня, чтобы сообщить, что с прошлым безвозвратно покончено и теперь он перешел на другую сторону? Или же разыграл эту сцену, чтобы помочь мне выбраться оттуда целой и невредимой? Не подставился ли он сам, спасая мне жизнь?

Я понимала, что должна сообщить о случившемся. Но что это даст? «Росомахи» наверняка знают об этом мотоклубе. Несомненно, у них заведены дела на Паскаля и Танка.

«Росомахи». Клодель и Куикуотер. Желудок свело. Что скажут они, когда узнают, что я буквально бросилась в клетку с тигром? Этот инцидент окажется последней каплей, и Клодель сделает все возможное, чтобы прекратить со мной сотрудничество?

Что, если Райан — тайный агент? Может ли полицейский отчет угрожать его легенде?

Ответов я не знала, но выбор был ясен. Что бы ни побуждало этого человека действовать именно так, а не иначе, я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить вред Эндрю Райану. Если существует хоть малейшая вероятность того, что сообщение о происшествии может навредить ему, я не стану ничего сообщать. Стоп, на сегодня хватит. Решу завтра, подумала я.

Когда я оказалась дома, дверь в комнату Кита была закрыта, но оттуда доносилась музыка.

Хорошенькая вышла прогулочка, тетечка. Вот почему ты не настоящий полицейский.

Я сбросила одежду на стул и нырнула в кровать. Как только расслабилась, в голову полезли всякие нехорошие мысли. Что было бы, если бы Паскаль отвез меня в какое-нибудь другое место? Заснула я не скоро.

Глава 33

На следующий день я проснулась часов в десять, вконец измученная и больная. Все утро я пичкала себя аспирином, чаем и горячими ваннами, стараясь стереть из памяти воспоминания прошлой ночи. Хотя здоровенные кровоподтеки украшали мои ноги и спину, а на шее виднелся небольшой порез, на лице каких-либо явных следов не оказалось. После припозднившегося обеда я наложила слой косметики, выбрала свитер с высоким горлом, после чего отправилась в лабораторию и провела день за обычными делами. Докладывать о происшествии я не стала.

Вечером мы с Китом спокойно поужинали. Племянник не задавал никаких вопросов по поводу моего отсутствия накануне вечером, и я поняла, что он даже не в курсе, что я уходила. Я не стала заводить разговор о его поспешном бегстве, а сам Кит не пожелал дать какие-либо объяснения.

После ужина я решила заняться стиркой. Вытащив бельевую корзину из шкафа в спальне, добавила туда одежду, в которой была прошлой ночью. Разложила все, затем загрузила стиральную машину, отложив вещи, которые необходимо было стирать в специальном режиме. Желудок свело, когда я взяла в руки рубашку с пятнами кетчупа. Сразу нахлынули неприятные воспоминания.

Я разложила рубашку и начала обрабатывать ее специальным спреем для пятен, в голове назойливо крутился рекламный ролик пятновыводителя.

Я тебя выведу, сукин ты сын! Я нажала на рычаг. Пшик!

Я вспоминала ухмылку на лице Райана, движение его пальцев, толкающих меня в грудь.

Выпустила еще одну струю. Пшик!

Читай это, Шекспир! Пшик!

Рука застыла, и я уставилась на пятна. Это не были случайные закорючки, у меня на рубашке красовались две безупречные шестерки.

Читай это, Шекспир! Шекспир. Ведь Райан без ума от его сонетов.

Я вспомнила один эпизод из давнего прошлого. Средняя школа. Мистер Томлинсон. Преподаватель английской литературы.

Возможно ли, чтобы это оказалось правдой?

Я помчалась в спальню и сняла с полки увесистый том. Полное собрание сочинений Уильяма Шекспира. Затаив дыхание, я открыла книгу и нашла шестьдесят шестой сонет.

Давай же, Уилли, пусть это будет здесь!

Из глаз хлынули слезы, когда я прочитала строку:

Обидный оговор.

Вот оно, послание. Райан пытался мне сказать, что все совсем не так, как кажется.

Совершенство.

Райан не играл на темной стороне! Он не переметнулся в стан врага!

Тогда что получается?

Агент под прикрытием?

Но почему он не связался со мной?

«Он не имел права, Бреннан. Ты знаешь это».

Все вдруг отступило на задний план. Теперь я была уверена, что чем бы Райан ни занимался, тот человек, которого я когда-то знала, не исчезал. Со временем все выяснится.

И теперь я уже не сомневалась в том, что никогда не сообщу о событиях предыдущей ночи. Я не сделаю ничего такого, что могло бы подставить жизнь Райана под удар.

Я закрыла книгу и возобновила стирку. Я почувствовала невероятное облегчение от того, что теперь знаю правду, хотя и понимала, что процесс внедрения агента может длиться несколько месяцев или даже целые годы.

Я улыбалась, когда засовывала рубашку в стиральную машину. Я умею ждать, Эндрю Райан. Я подожду.

Впервые за все прошедшие недели, чувствуя себя счастливой, я выкинула из головы, неотступно преследовавшие меня образы Паскаля и Танка, и возобновила работу с фотографиями, так и не законченную прошлым вечером. Едва я загрузила диск, как в проеме двери нарисовался Кит.

— Забыл сказать тебе, звонила Изабель. Она уезжает из города, и хотела поговорить с тобой до отъезда.

— Куда она едет?

— Я забыл. Что-то связанное с присуждением премии.

— Когда именно она отправляется?

— Не помню.

— Спасибо.

Его глаза метнулись к экрану.

— А чем ты занимаешься?

— Пытаюсь очистить изображение на некоторых старых фотографиях, чтобы придать четкость лицам.

— Чьим?

— На одной из фотографий Саванна Оспрей. А также человек, которого убили на прошлой неделе.

— Тот мужик, на которого напали в тюрьме?

— Нет. Мужчина, который, по мнению полиции, был жертвой того, в тюрьме.

— С ума сойти!

Кит вошел в комнату.

— Можно посмотреть?

— Что ж, полагаю, здесь нет ничего секретного. Если ты пообещаешь не обсуждать увиденное ни с кем, кроме меня, тогда тащи стул.

Я открыла файл с пикником в Миртл-Бич и показала Киту Саванну и Чероки Дежардена.

— Ни фига себе. Такое чувство, что от этого чувака отказался ВФБ.

— Всемирная федерация борьбы?

— Да нет, Всемирный фонд борьбы за охрану дикой природы. — Он показал на Саванну. — А вот она стопроцентно не из тех дамочек, что повсюду таскаются за байкерами.

— Ты прав. Но в байкерской среде в порядке вещей накачивать наркотиками молодых девушек и удерживать их насильно.

— Она не похожа на любительницу посещать пляжи. Смотри, ее кожа белее простыни.

У меня возникла одна мысль.

— Хочу тебе кое-что показать.

Я закрыла фотографию с пикником и открыла снимок, сделанный во время полицейской проверки на дороге.

Кит наклонился к монитору и стал внимательно изучать изображение.

— Это тот же самый чувак? — Он ткнул пальцем в Чероки.

— Да.

— Фотографировали где-то на Юге?

— Южная Каролина.

— Похоже на дорожную облаву.

Его глаза пробежали по группе байкеров, затем замерли на заинтересовавшем меня мотоцикле.

— Черт побери! Извини. Когда был сделан снимок?

— Неизвестно. Почему ты спрашиваешь?

— Да ведь это же тот самый банк, который мы видели на фотографии с похорон.

У меня участился пульс.

— Ты уверен?

— Тетя, это же самый замечательный кусок железа, который мне когда-либо доводилось видеть. На таких колесах можно лететь хоть к черту на кулички.

— Именно поэтому я и спрашивала тебя о той фотографии с похорон.

— Ты нашла ее?

— Нет.

— Не важно. Это тот самый байк, нет сомнений.

— Откуда ты знаешь?

— Ты можешь его сделать крупнее? Я увеличила часть снимка.

— Матерь Божья! Да это же добрых двести тридцать килограммов чистого золота!

— Скажи мне, как ты узнал, что это один и тот же мотоцикл?

— Помнишь, я тебе говорил уже, что это старый ФЛН, полицейский мотоцикл, с которого сняли все лишнее и переделали? Но не в этом дело. Клево то, как именно владелец его усовершенствовал. — Кит стал поочередно показывать на чудеса мотоцикла. — Этот чувак хотел сделать по-настоящему неукротимую машину. — Он ткнул пальцем в переднюю часть. — Он удлинил колесную базу и приподнял передний конец, установив еще более длинную переднюю вилку. Представляешь, эта штука, должно быть, сантиметров на пятьдесят больше заготовки. Скорее всего, он отрезал кусок рамы. Надо быть просто супер спецом в своем деле, чтобы провернуть такое!

— Почему?

— Если ошибиться, байк расколется и водителя на большой скорости просто размажет по земле. — Кит показал на руль. — Он использовал «собачьи кости» — стальные распорки, чтобы поднять руль.

— Гм…

— Парня, сотворившего такое, несомненно, не интересовало удобство. Он приделал пружинный передний конец, то есть добавил внешние рессоры вместо гидравлических амортизаторов, и раму с «выносливым задом».

— Выносливый зад?

— Это рама с жесткими узлами без задних амортизаторов. Называется «выносливым задом», потому что попе действительно приходится несладко. — Кит показал на несколько штырей в передней части байка. — Ты только взгляни на эти штифты.

Должно быть, мое лицо выглядело слегка глуповатым.

— Спереди установлены дополнительные опорные штифты, сделанные на заказ коробка передач и узел торможения, чтобы можно было вытянуть ноги. Парень подошел к делу серьезно.

— Такты уверен, что это тот самый байк, который мы видели у могилы Сильвестра?

— Та самая классная машина. Но у меня есть еще одно доказательство.

Я уже совсем не понимала его объяснений, так что промолчала.

— Взгляни сюда. — Кит показал на бензобак. — Он украсил бак каким-то формовочным материалом. Тебе это напоминает что-нибудь?

Я наклонилась ближе. Передняя часть производила странное впечатление, но ее форма не вызвала у меня никаких ассоциаций. Я пристально вглядывалась, заставляя свое серое вещество, извлечь хоть какой-нибудь смысл из трапециевидной формы байка.

И вдруг я поняла.

— Такое встречается редко? — спросила я.

— Я видел всего лишь раз. Владелец этого байка — настоящий Роден в шлеме. — Он смотрел на монитор как зачарованный. Затем сказал: — Да! Лететь с ветром, оседлав голову змеи. И-хо-хо…

Внезапно Кит замолчал, и на его лице мелькнуло странное выражение. Потом он наклонился к экрану, отодвинулся, снова наклонился, как птица, увидевшая необычную букашку.

— Ты можешь приблизить лицо этого парня?

— Того, на мотоцикле?

— Да.

— Изображение размоется, если его увеличить.

— Попробуй.

Я решила хотя бы попытаться и выполнила те же действия, что и при недавней демонстрации компьютерных возможностей Клоделю. Изменяя линии и тени, превращая пиксели в узнаваемые черты, переупорядочивая их в бессмысленный набор цветовых пятен и причудливых форм, мало-помалу я поняла, что именно заметил мой племянник.

Через двадцать минут я закончила, сделав все возможное. Пока я работала, мы не разговаривали. Я первой прервала молчание:

— Как ты его узнал?

— Не знаю. Может, благодаря челюсти. Может, нос показался знакомым. Я догадался, когда показывал тебе голову змеи. До этого я даже не заметил водителя.

Мы разглядывали человека на чудо-мотоцикле. Он устремил взгляд в пространство, поглощенный событиями давно минувшего прошлого.

— Он когда-нибудь упоминал о том, что разъезжал по стране с «Ангелами»?

— Он не носит их цвета.

— Ты уверен, Кит? Племянник вздохнул:

— Нет.

— А сейчас он с ними поддерживает отношения?

— Ах, перестань. Ты же сама его видела.

Да. Я видела этого парня. На сельской дороге в Сен-Базиль-ле-Гранд. На ужине. В последних новостях. И в моем собственном доме.

Человеком на байке оказался не кто иной, как Лайл Криз.

Глава 34

Перед глазами замелькали картины из недавнего прошлого. Лицо Паскаля в неоновом свете, его взгляд в темноте. Джордж Дорси, пытающийся перед смертью сообщить врачу что-то связанное со мной. Блестящее глазное яблоко.

— …ты собираешься делать? — спрашивал Кит.

— Позвоню Изабель, а потом пойду спать. — Я закрыла программу, вынула диск и положила его в коробку.

— И все?

— Да, и все.

Бывают минуты, когда мысли приходят в такой разброд, что самое луч шее — перестать думать и просто дать им возможность самим разложиться по полочкам.

— А тебе не хочется узнать больше?

— Очень хочется. Я обязательно выясню, связан ли Криз с «Ангелами Ада». Но не сегодня.

— Я могу поспрашивать у ребят.

— Именно этого ты и не станешь делать, — обрубила я. — Он может оказаться опасным человеком с не менее опасными друзьями.

Лицо Кита застыло. Затем он отвел глаза и повернулся.

— Как пожелаешь. — Он пожал плечами.

Я подождала, пока не хлопнула дверь в его комнату, после чего набрала номер Изабель. Она ответила через четыре гудка, слегка запыхавшись.

— Mon Dieu! Я только что вылезла из шкафа. Куда-то задевала свой чемодан от Луи Виттона и не имею ни малейшего представления, где он. А он мне просто позарез необходим.

— Изабель, мне нужна кое-какая информация.

По моему голосу она поняла, что я сейчас не в том настроении, чтобы обсуждать ее багаж.

— Oui?

— Хочу тебя спросить о Лайле Кризе.

— Ах, Темпе, маленькая плутовка! Ничуть не сомневалась, что ты изменишь свое отношение к нему.

Черта с два!

— Расскажи мне о нем.

— Он просто душка, правда? — «Такой же душка, как мучной червь», — подумала я, но вслух ничего не сказала. — Ты ведь знаешь, он следственный репортер на «КТВ». Причем весьма хороший.

— Сколько времени он этим занимается?

— Сколько времени?

— Да. Как долго?

— Mon Dieu! Да уже целую вечность.

— Сколько лет?

— Ну, я не уверена. Но сколько себя помню, он всегда выходил в эфир.

— Чем он занимался до телевидения?

— До?

— Да. Раньше, когда не работал на «КТВ». — Вытянуть информацию из Изабель оказалось труднее, чем разговаривать с Джорджем Дорси.

— Минутку, дай подумаю. — До меня донеслось приглушенное постукивание, и тотчас же я представила, как длинные накрашенные ногти Изабель барабанят по телефонной трубке. — Слушай, я знаю ответ на твой вопрос, потому что мне рассказала Вероника. Сейчас Вероника ведет ток-шоу на «Радио Канады», задает вопросы всяким знаменитостям. Но начинала она со сводки погоды на «КТВ». Ты ее знаешь?

— Нет. — У меня задергался левый глаз.

— Она еще встречалась с Лайлом некоторое вре…

— Уверена, я ее видела.

— Кажется, она мне сказала, что Лайл был корреспондентом одной американской газеты. Нет, подожди. Сейчас вспомню точно. — Тук. Тук. Тук. — Это была какая-то западная канадская газета. В провинции Альберта, по-моему. Но сам он родился в Штатах. А может, просто учился там в университете.

— Ты знаешь, в каком именно штате?

— Где-то на Юге, кажется. Тебе бы понравилось.

— Когда Лайл обосновался в Канаде?

— Бог мой, не имею ни малейшего представления.

— Где он живет?

— Полагаю, что на Острове. Хотя кто его знает, может, и в центре.

— У него здесь есть семья?

— Прости?

— Насколько хорошо ты знаешь Лайла Криза?

— Я не его наперсница, Темпе, если ты это имеешь в виду. — Ее тон мало-помалу становился оборонительным.

— Но ты ведь пыталась свести меня с ним! — Я постаралась скрыть возмущение в голосе, но сама почти уже кипела от гнева.

— Тебе не следует так относиться ко всему. Этот джентльмен попросил меня устроить с тобой встречу, и я решила, что нет никаких оснований для отказа. Твоя личная жизнь в нынешнем году оказалась не слишком насыщенной.

— Подожди-ка! Что ты только что сказала? Это Криз настоял на том, чтобы мы встретились?

— Да, — с долей опаски ответила Изабель.

— Когда это было?

— Темпе, я не знаю. Я случайно налетела на него в «Экспрессе». Ну, ты знаешь, в этом бистро на улице Сен-Денис…

— Да.

— Лайл увидел твою фотографию в газете и был сражен наповал. Так он сам сказал, хотя и не такими словами. В любом случае мы разговорились, одно за другим, и не успела я опомниться, как пригласила его на ужин. — Тук. Тук. — Послушай, он ведь не столь уж плох. Я бы даже сказала, что он очаровашка.

— Гм… — Серийный убийца Тед Банди тоже казался довольно милым.

Несколько мгновений мы молчали.

— Ты сердишься на меня, Темпе?

— Нет, не сержусь.

— Послушай, я сейчас все выясню. Позвоню Веронике и…

— Да нет, не беспокойся. Не столь важно. — Сейчас меньше всего на свете мне хотелось встревожить Лайла Криза. — Мне просто было любопытно. Хорошо тебе съездить, Изабель.

— Merci. Как, по-твоему, куда мог запропаститься этот чемодан?

— Посмотри в кладовке.

— Bonne idee. Bonsoir, Tempe.

После того как мы разъединились, я вдруг поняла, что так и не спросила Изабель, куда она едет.

Прошел час. У меня в голове воцарилась полная неразбериха. Я лежала в кровати и пыталась игнорировать доносившуюся из комнаты Кита музыку, образы, факты и бесконечные вопросы, которые, подобно тропическим рыбкам, то всплывали на поверхность, то погружались на самое дно моего подсознательного озера.

Картинка: Лайл Криз наливает вино.

Факт: Криз подстроил наше знакомство. Он находился в Сен-Базиль-ле-Гранд, знал о найденных скелетах и видел статью в «Газетт» еще до ужина у Изабель.

Вопросы: Почему он хотел со мной познакомиться? Не связаны ли его тайные мотивы с обнаружением захоронений? Он стремился получить доступ к секретной информации ради жажды сенсации, или же им двигали другие причины?

Картинка: Молодой Лайл Криз на мотоцикле.

Факт: Криз бывал в Южных штатах.

Вопросы: Что делал Криз со своими дружками? Это он украл у меня снимок с похоронами Сильвестра? Если так, то зачем? Значит ли это, что теперь прошлое каким-то образом подвергает его опасности? Кого он боится?

Картинка: Похожий на гиену громила идет по улице мне навстречу.

Факт: Конечно, поначалу я сильно испугалась, но этот человек всколыхнул в моей душе какие-то ассоциации.

Вопросы: Кит солгал мне, когда я спросила его о гостях? Зачем? Кто этот головорез в бейсбольной шапочке? Почему я так сильно отреагировала на него?

Картинка: Ламанш с капельницей в реанимации.

Факт: Шефу уже под семьдесят, и у него никогда не хватало времени поддерживать физическую форму или соблюдать соответствующую диету.

Вопросы: Ламанш выкарабкается? Вернется ли он когда-нибудь к работе?

Картинка: Райан, сгорбившийся на стуле перед баром.

Факт: Он тайный агент и не переходил на сторону врага.

Вопросы: Спасая мою жизнь, не ставил ли он под угрозу свое прикрытие? Теперь ему грозит опасность? Из-за меня?

Еще я думала о делах практических. О том, как отправить Кита в Хьюстон. О просроченных прививках Верди. О дупле в зубе. О том, как ускорить рост волос.

Но под всеми этими мыслями звенел тревожный колокольчик из подсознания. Звенел тихонечко, не переставая и не находя оформления в словах. Громила в бейсбольной шапочке. Я беспокойно металась по кровати, переворачивалась с боку на бок, крайне обеспокоенная этим посланием, которое не в силах была расшифровать.

Я впала в состояние дремоты, когда пронзительно зазвенел телефон.

— Привет, — пробормотала я в трубку сонным голосом. — Ой, ты уже спишь?

Мои часы показывали четверть второго.

— М-м-м…

— Это был университет Южной Каролины, — бодро прощебетала Изабель.

— Что?

— Лайл родом из Онтарио, штат Калифорния, но в школу он ходил в Южной Каролине. — Ее прямо-таки распирало от удовлетворения. — И не беспокойся о моем источнике. Я вела себя tres^[82] осторожно.

Бог ты мой!

— Спасибо, Изабель, — пробормотала я в трубку.

— Ладно, иди спать. Ах да, чуть не забыла! Представляешь, чемодан я нашла в ванной в шкафу. Что я за дурочка! Bonsoir.

Гудки.

Я положила трубку и уткнулась в подушку, заметив, что стены спальни больше не вибрируют. Кит что, куда-то пошел?

Я уже почти заснула, когда подсознание сделало еще одну попытку достучаться до меня. Перед глазами всплыла картинка. Гиена в кожаной жилетке и с грязными длинными волосами. Ботинки с металлическими носами. Кепка.

Бейсболка!

Глаза открылись, и я рывком села на кровати, пытаясь отыскать в памяти еще один образ.

Возможно ли это?

На следующее утро я встала спозаранку. Мимоходом заскочила в комнату Кита — он спал. Приняла душ, оделась и бесцельно слонялась по дому, пока не пришло время, ехать в лабораторию.

Я направилась прямиком в кабинет Рональда Жильбера и сделала запрос. Не задавая лишних вопросов, он пошел к полкам, отыскал видеозапись и протянул мне. Я поблагодарила Рональда и понеслась в конференц-зал.

Дрожащими руками я вставила кассету в видеомагнитофон и щелкнула пульт телевизора. Не зная точно, где именно находится нужная мне сцена, я включила с самого начала и нажала кнопку ускоренной перемотки.

На экране мелькали кадры, сделанные в квартире Чероки Дежардена. Гостиная, кухня, труп без лица. Затем появилось изображение кровавых стен.

Камера охватила угол, приблизила его, затем отодвинулась. Я нажала на кнопку воспроизведения, и запись вернулась к обычной скорости.

Через две минуты я заметила бейсболку, засунутую между стеной и ржавой клеткой с прислоненной гитарой. Я застыла и, затаив дыхание, прочитала наполовину прикрытую бурым пятном надпись. Только шесть букв.

«…петушк…»

Я присмотрелась. Красно-белая кепка со знакомой эмблемой, не фигурировавшей ни в одном отчете с места преступления. Я мысленно дописала недостающие буквы, стертые кровью Чероки.

«Бойцовые…».

Да, так и есть.

Бойцовые петушки.

В надписи не скрывалось никакой непристойности в духе современных мачо. Просто так называлась одна спортивная команда. «Бойцовые петушки».

Команда университета штата Южная Каролина.

Бейсболка гиены пробудила мое подсознание. А звонок Изабель окончательно расставил все по местам.

В эту минуту открылась дверь, и Мишель Шарбонно явил моему взору свои короткие колючие волосы. Он протянул мне коричневый конверт.

— Клодель просил отдать вам это… Это официальный план действий на завтра, и Рой хотел, чтобы у вас тоже оказался на руках экземпляр.

— Полагаю, сам месье Клодель слишком занят. Шарбонно пожал плечами.

— На него свалилось расследование всех этих убийств. — Его глаза сместились на экран. — Дежарден?

— Да. Взгляните-ка сюда.

Он обошел стол и стал за моей спиной. Я указала на бейсболку.

— Университет Южной Каролины.

— «Наши Петушки всех заклюют!»

— Как я понимаю, вы слышали о команде.

— С таким девизом вряд ли найдется хоть один человек, который о них не слышал.

— Вообще-то официально у них другой слоган.

— Да уж, судя по интерьеру, Чероки был просто без ума от спорта.

Я решила не обращать внимания на его сарказм.

— Есть хотя бы одна фотография Чероки в головном уборе? Шарбонно задумался.

— Нет. А что?

— Может быть, бейсболка не его? Возможно, она принадлежала убийце.

— Вы имеете в виду Дорси?

Тогда я рассказала ему о снимках с Лайлом Кризом.

— Итак, получается, что этот парень провел некоторое время в Южной Каролине. Подумаешь! Половина населения Квебека проводит там отпуск.

— Но почему у Криза вспыхнул внезапный интерес ко мне, после того как я выкопала те кости?

— Если сбросить со счетов тот факт, что вы могли его просто сразить наповал своей красотой?

— Ага.

— Ладно, когда все уляжется, мы возьмемся за Криза и зададим ему парочку вопросов о Гейтли и Мартино. Но нет никаких улик, которые могли бы указать на его причастность к убийству Дежардена.

Я рассказала о снимке, сделанном в Миртл-Бич.

— Криз и Чероки, несомненно, были знакомы, а эта фотография снята не на скаутском слете.

— По дорогам южных штатов назад в ледниковый период. Криз — журналист. Скорее всего, он собирал материал для очередного репортажа. — Шарбонно бросил конверт на стол. — Послушайте, Чероки подвергался химиотерапии. Вероятно, ему потребовалась кепка, когда расчесывать больше было нечего. Но если вам от этого станет лучше, я проверю Криза.

После его ухода я вернулась к просмотру; мысли метались в лабиринте всевозможных объяснений. Бейсболка запросто могла принадлежать Дорси. Он заявил, что знает нечто о Саванне Оспрей. Скорее всего, Дорси тоже был в Южной Каролине.

Когда камера двинулась дальше вдоль стены, я перемотала назад и снова погрузилась в изучение угла. Пятна крови. Гитара. Клетка для птиц. Бейсболка.

Затем крупный план. У меня зашевелились волоски на шее. Я наклонилась поближе и уставилась на экран, пытаясь дать разумное объяснение тому, что только что заметила. Изображение получилось размытым, однако сомневаться не приходилось.

Я опять перемотала назад пленку, выключила видеомагнитофон и поспешно покинула помещение. Если я права, тогда Клоделю и Шарбонно волей-неволей придется рассматривать другую версию.

Я поднялась по лестнице на тринадцатый этаж и направилась к большому окну, за которым находилось помещение, заполненное полками и заставленное запертыми шкафчиками. Небольшая голубая табличка сообщала, что здесь размещается «Salle des Exhibits». Комната вещественных доказательств.

Сотрудник полиции Квебека как раз сдавал на хранение винтовку для охоты на оленей. Мне пришлось дожидаться, пока служащая заполнит формы, вручит полицейскому расписку в получении, затем прикрепит к ружью бирку и отнесет его на склад. Наконец она вернулась. Я назвала ей номер дела Чероки.

— Не могли бы вы проверить, не встречается ли в описи улик спортивная кепка?

— Я помню, прилагался довольно длинный список, — сказала она, вводя номер в поисковую базу компьютера. — Это может занять некоторое время.

Ее глаза не отрывались от экрана.

— Да, вот она. Была кепка. — Она прочитала текст. — Ее передавали в биологический отдел на исследование пятен крови, но уже вернули.

Она скрылась среди полок и несколько минут спустя появилась с герметично закрытым пластиковым пакетом. Внутри находилась красная бейсболка.

— Вы собираетесь забрать ее с собой?

— Если позволите, я просто взгляну на нее здесь.

— Конечно.

Я расстегнула молнию и вытрясла кепку на стойку. Осторожно отогнув края, заглянула внутрь.

Так и есть. Перхоть.

Вернув кепку на место, я снова запечатала пакет и поблагодарила сотрудницу. После чего помчалась в свой кабинет и схватила телефон.

Глава 35

В оперативном штабе «Росомахи» Клоделя и Куикуотера не было. Ни один из них не появлялся и в полицейском управлении. Я оставила для них сообщения и вернулась в кабинет Рональда Жильбера.

— Спасибо за кассету.

— Помогла?

— Могу я задать вам один вопрос?

— Да, конечно.

— Вы помните тот угол в квартире Дежардена, где у стены стояла гитара и клетка для птиц?

— Да.

— Там еще была бейсболка.

— Да-да, я ее хорошо помню.

— Вы подготовили заключение относительно пятен крови?

— Конечно.

— Меня интересует расположение бейсболки во время убийства. В ваших записях есть что-нибудь по этому вопросу?

— Да они и не потребуются. Помню все очень живо. Пятно и брызги на кепке появились в результате нападения с использованием тупого предмета, произошедшего недалеко от угла квартиры.

— Не от применения огнестрельного оружия?

— Нет. Обычно такие следы легко отличить. А направление брызг согласуется с тем типом нападения, который мы с вами обсуждали.

— Та версия, где Чероки лежит на полу?

— Да.

— Кепка была на Чероки в момент убийства?

— Мой Бог, конечно же, нет. Невозможно. Кепка находилась за клеткой для птиц, когда на нее попала большая часть брызг.

— Как она там оказалась?

— Вероятно, слетела во время борьбы.

— А почему вы так решили?

— Кровь была как на самой кепке, так и под ней. Скорее всего, нападающий потерял ее в разгаре драки.

— То есть получается, что это кепка не Чероки?

— Готов спорить на что угодно!

— Спасибо.

Вернувшись в кабинет, первым делом я посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. На столе никаких сообщений. Никаких срочных запросов.

Я принялась барабанить пальцами по столу и уставилась на телефон, как никогда в жизни желая услышать звонок. Аппарат молчал. Не очень-то надеясь на ответ, я все-таки набрала номер Гарри в Хьюстоне. Включился автоответчик, на совершенно невозможном испанском попросивший оставить сообщение. Захотела поговорить с Китом, но пришлось довольствоваться своим собственным голосом, сообщившим, что дома никого нет.

Проклятие! Куда все подевались?

Снова позвонила Клоделю и на сей раз, оставила номер своего сотового. Повторила ту же операцию с Шарбонно. После чего схватила сумку и вылетела из кабинета, не в силах больше выносить ожидания.

Оказавшись на улице, на долю секунды я ослепла. Мир купался в солнечном свете, на ветках весело чирикали воробьи. Служащие лаборатории и полицейские беспечно болтали на тротуаре, расслабленно сидели за летними столиками на лужайке, с наслаждением затягиваясь сигаретами и попивая кофе.

Я глубоко вдохнула и направилась в сторону Партенэ, удивляясь, как могла не заметить наступления весны. Внезапно меня посетила странная фантазия. Похороны Дорси должны состояться всего лишь через сутки. Если бы я умела останавливать время, то задержала бы его именно на этом мгновении. Птицы никогда бы не замолкали, солнце светило бы вечно, а женщины на лужайке так и не одели бы свои скинутые туфли.

Но я не имела власти над временем и от напряжения готова была нестись прочь быстрее, чем протон в ускорителе частиц.

«Господи, Бреннан! Наверху ты хотела, чтобы ускорился ход событий. А теперь вот мечтаешь о стоп-кадре. Пора заняться своими нервными клетками».

Срочно требовалось подкрепление. Хот-дог с жареной картошкой спасли бы положение.

Я повернула налево у Онтарио, прошагала около квартала на восток и толкнула дверь в «Лафлер». В одиннадцать часов утра еще не образовалось никакой очереди, так что я сразу же смогла сделать заказ.

«Лафлер» представляет собой квебекскую версию закусочной быстрого обслуживания, предлагая вниманию посетителей хот-доги, бургеры и прочее. Отделка из хрома и пластика, клиентура преимущественно состоит из «синих воротничков».

— Chien chaud, frities, et Coke Diete, s'il vous plait,^[83] — сказала я мужчине у кассы. Почему буквальный перевод на французский слова «хот-дог» до сих пор кажется мне довольно странным?

— Steame ou grille?

Я попросила «на пару», и буквально через пару секунд передо мной шлепнулась картонная коробка. Жир от жареной картошки уже выступил с левого края.

Расплатившись, я устроилась с едой за столик, с которого открывался великолепный вид на автостоянку.

Уплетая за обе щеки, я принялась рассматривать остальных посетителей. Слева от меня расположились четыре молодые женщины в белых медицинских одеждах — студентки колледжа с противоположной стороны улицы. На этикетках значилось, что это Манон, Лиза, Бригитта и Мари-Жозе.

За студентками молчаливо ели два маляра. Они были в рабочихспецовках, а их руки, волосы и лица испещряли пятна краски, как стены экспериментальной комнаты Жильбера для брызг крови. Мужчины поглощали разложенный на тарелках жареный картофель, сверху увенчанный творожным сыром и коричневатой подливкой. Живя в городе, прославившемся на весь мир своей изысканной кухней, я никогда не понимала, как кому-то может нравиться канадский путэн.^[84]

Напротив рабочих сидел толстый молодой человек в круглых очках. По-видимому, он предпринимал нечеловеческие усилия, чтобы отрастить козлиную бородку, но та упиралась, как могла, и отчаянно не хотела расти.

Я доела картошку и проверила сотовый. Телефон я не отключала, сигнал не заглушался, но никаких сообщений. Черт возьми! Почему никто мне не перезванивает?

Мне срочно требовалась разгрузка. Физическая разгрузка. Так что следующие два часа я бегала, поднимала вес, скакала на большом резиновом шаре и выполнила потогонные упражнения по аэробике. Когда закончила, то с превеликим трудом дотащилась до душевых. Но зарядка оказалась эффективным противоядием. Моя тревога улетучилась заодно с токсинами от хог-дога и жареной картошки.

По возвращении в лабораторию я нашла на столе две записки. Во-первых, звонил Шарбонно, во-вторых, Морен хотел поговорить о Ламанше. Последнее сообщение мне очень не понравилось. Почему не позвонила сама мадам Ламанш?

Я поспешно спустилась вниз, но дверь Морена была закрыта, что означало, что сегодня он уже не вернется, Я пошла обратно в свой кабинет и набрала номер Шарбонно.

— На этого парня, Криза, оказалось больше информации, чем я думал.

— Какой именно?

— По-видимому, между Кризом и «Ангелами» существует давняя связь. Криз канадец, но после школы он учился в университете в Южной Каролине. «Вперед, Петушки!»

— Вижу, вы и впрямь подсели на них.

— Эй, одолеем «Рэдменов»!

— Я обязательно сообщу о вашем мнении команде Макгилла.

— Политики сочли бы мое поведение политкорректным.

Я молча ждала.

— Наш новостной мальчик в 1983 году окончил университет по специальности «Журналистика» и решил продолжить обучение в магистратуре. Его диссертация посвящалась деятельности незаконных байкерских группировок. Кстати, тогда он называл себя Робертом.

— Кому придет в голову менять имя Роберт на Лайл?

— Это его второе имя. Как бы то ни было, Робби получил от братьев одобрение, ему выдали старый громоздкий байк, и он отправился по дорогам страны с бандой.

— Он получил степень?

— Робби полностью исчез из поля зрения. Посещал занятия еще пару месяцев, после чего его профессора больше о нем не слышали.

— Что, вообще нельзя никак вычислить, где он был? Водительские права? Налоговая декларация? Пользование кредитной карточкой? Карточка видеопроката на худой конец?

— Nada.^[85] Потом Криз объявился в окрестностях Саскачевана в 1989 году, устроившись на работу криминальным обозревателем местной газетенки. Время от времени он записывал репортажи, идущие в эфир в выпуске вечерних новостей. В конце концов, ему предложили место на «КТВ» и перевели в Квебек.

— Итак, Криз интересовался байкерами уже в студенческие годы. Тот самый ледниковый период, помните?

— По всей видимости, Криз покинул Саскачеван в некоторой спешке. Когда-нибудь вам доводилось слышать об операции «КАК»?

— Не та операция, подготовленная ФБР по сведениям информаторов среди «Ангелов Ада»?

— Информатор был один. Тони Тейт вступил в отделение на Аляске в начале восьмидесятых, после чего поднялся до национального уровня. Он собирал сведения для Бюро все это время.

— «Ангелы вечны, вечные ангелы».

— Полагаю, Тони предпочел наличные.

— Где он сейчас?

— Если хватило ума, то в программе по защите свидетелей.

— Какое отношение ко всему этому имеет Криз?

— Скорее всего, Конная полиция проводила собственное расследование в восьмидесятых.

— Вы хотите сказать, что Лайл Криз был информатором КККП?

— Никто не скажет, и в газетах я ничего не нашел, но я пару раз слышал, что для нас кто-то работал изнутри. Когда я надавил на некоторых старожилов, то они хотя и не подтвердили, отрицать, тоже не стали.

Он замолчал.

— И?.. — подтолкнула я.

— Эта информация только для нас, Бреннан.

— Но я все рассказываю своему парикмахеру. Он пропустил шутку мимо ушей.

— Я поговорил с собственными источниками на улице. Черт, не могу поверить, что рассказываю вам об этом.

До меня донеслось дребезжание, когда он переложил трубку в другую руку.

— По слухам, кто-то и впрямь ходил с «Ангелами» в одну церковь в те времена, и парень был американцем. Но это было двустороннее движение.

— Осведомитель работал на обе стороны?

— Так мне сообщил источник.

— Рискованно.

— Да уж, почище кровоизлияния в мозг.

— Полагаете, подсадной уткой был Лайл Криз?

— Как еще человек может полностью похоронить шесть лет своей жизни?

Я задумалась.

— Но зачем ему потом было светиться в такой публичной работе?

— Может быть, он воображает, что известность предоставляет защиту.

Несколько мгновений мы оба молчали.

— Клодель знает?

— Я как раз собирался позвонить ему.

— Что дальше?

— Теперь я копну глубже.

— Вы поговорите с Кризом?

— Пока нет. Мы не хотим с ним разговаривать. Рой и шагу не даст ступить Клоделю, пока не закончатся эти похороны. Но после я попрошу его помочь мне заняться этим парнем.

— Как, по-вашему, Криз замешан в убийстве Чероки?

— Нет ни одной улики, но, возможно, он что-то знает.

— Эта бейсболка не принадлежит ни Чероки, ни Дорси.

— Откуда такая уверенность?

— Внутренняя поверхность усыпана перхотью.

— Ну и что?

— Дорси брил голову, а Чероки после химиотерапии облысел.

— Неплохо, Бреннан.

— Гейтли и Мартино были убиты в те времена, когда Криз работал под прикрытием.

— Точно.

— А также Саванна Оспрей.

Молчание тихонько жужжало по проводам.

— А что, если спросить Ринальди?

— Лягуху?

— Да, Лягуху. Он хотел опорожниться на могилах Гейтли и Мартино. Почему бы не поинтересоваться у него о Чероки? Возможно, он что-то знает.

— Клодель говорит, что они допрашивали Лягуху до посинения. Он проявил готовность сдать тела в Сен-Базиль-ле-Гранд, потому что со времени их смерти много воды утекло. Он не думает, что братья уберут его за это. В том же, что касается любых свежих данных, он нем как рыба.

— Послушайте, когда завтра весь этот цирк закончится, я подключу Клоделя и вместе мы возьмемся за Криза. Кстати, Бреннан, не высовывайтесь. В городе мелькнули нашивки «Бандидос», а также ходят слухи, что «Ангелы» что-то затевают. Не…

Он замолчал.

— Да?

— Что ж, ваш племянник, возможно, захочет посмотреть на представление.

У меня запылали щеки. Клодель обсуждал Кита со своими приятелями из КУМа.

— Мой племянник и на шаг не приблизится к погребальной процессии.

— Хорошо. Присутствие «Бандидос» может вынудить «Ангелов» продемонстрировать свою силу. События могут принять опасный оборот.

Мы попрощались. После этого разговора я почувствовала прилив сильного беспокойства. Как я сумею удержать Кита подальше оттого места, если он решительно настроен туда пойти?

Что Морен, хотел сказать о Ламанше? Может, мой добрый друг умер?

Грозит ли Райану опасность? Не оказалось ли его прикрытие под ударом только из-за того, что он помог мне? Может, я и его подвергла риску, как Джорджа Дорси?

Я опустила голову на стол и незаметно для себя задремала.

Глава 36

Меня утягивало под воду, и откуда-то сбоку раздавался голос Лайла Криза. С морского дна поднимались водоросли, колышась перед моим лицом, как пряди волос на голове утопленника. Местами лучи солнечного света разрывали плотную завесу тьмы, освещая крошечные частички, плавающие вокруг нас с Кризом.

Шея невыносимо болела. Я открыла глаза, приподняла голову и покрутила ее несколько раз, осторожно разминая затекшие шейные позвонки. Кабинет погрузился в темноту, только из коридора пробивался слабый флуоресцентный свет.

Сколько я спала? Я попыталась разглядеть стрелки на часах.

Когда я заметила чью-то тень за дверью, в голове зазвучал тревожный сигнал. Я замерла, боясь шелохнуться и вспугнуть неизвестного.

На этаже царила тишина, разрываемая только стуком моего сердца, готового выскочить из груди.

Незнакомец неподвижно застыл, смутно вырисовываясь на фоне льющегося из моей лаборатории приглушенного света.

Глаза метнулись к телефону. Вызывать охрану?

Рука уже дотянулась до трубки, когда дверь распахнулась.

Джослин походила на призрак. Вся в черном, в темноте светился лишь бледный овал лица, отчего казалось, что по воздуху плывет одна ее голова — тыква в канун Дня всех святых с темными дырами вместо глаз и рта.

— Oui?

Я встала, не желая дать ей воспользоваться преимуществом в росте.

Джослин не ответила.

— Puis-je vous aider? — спросила я. — Могу я вам помочь? Не шелохнувшись, она промолчала.

— Джослин, включите, пожалуйста, свет.

Эта просьба заставила се подчиниться, тогда, как все мои вопросы не произвели ни малейшего эффекта. Ее рука поднялась, и кабинет залил яркий свет.

Волосы Джослин влажными прядями цеплялись за шею и лицо, а одежда так сильно помялась, словно ей пришлось долгое время просидеть в жарком, тесном месте. Она шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной ладони.

— Что случилось, Джослин?

— Вы просто позволили им слинять! — В ее голосе звенела ярость.

— Кому? Спросила я, сбитая с толку.

— А мне казалось, что вы другая.

— В каком смысле?

— Всем наплевать. Я слышала, как фараоны обмениваются шуточками. Ржут вовсю. Ах, твою мать, еще один дохлый байкер. Скатертью дорога, говорили они. Пусть эти отбросы друг друга перестреляют, нам же дешевле обойдется.

— О чем вы говорите? — Внезапно у меня пересохло во рту.

— Да эти копы просто козлы. «Росомахи», мать их. Тьфу ты! — Она с презрением сплюнула. — Больше смахивают на придурков.

Меня ошеломила сверкающая в ее глазах ненависть.

— Скажите мне, что вас огорчило?

Последовало долгое молчание, пока Джослин изучала мое лицо. Ее пристальный взгляд словно пытался захватить мой образ для дальнейшей проверки на психическую стабильность.

— Он не заслужил такой смерти. Ни хрена ничем не заслужил. — На французском эти ругательства звучали странновато.

Я произнесла как можно спокойнее:

— Если вы не объясните, то я не смогу вам помочь.

Она помедлила, принимая окончательное решение, затем полные ярости глаза остановились на мне.

— Джордж Дорси не убивал старика.

— Чероки Дежардена?

Она пожала плечами вместо ответа.

— Откуда вы знаете? Джослин нахмурилась:

— Да любой умный человек понял бы это.

— Звучит не очень убедительно.

— Настоящий механик сделал бы все как надо.

— Что вы хотите этим ска…

Она оборвала меня:

— Вам нужна, правда или нет?

Я молча ждала.

— Той ночью я была там. — Она судорожно сглотнула. — Я только собиралась уходить, как перед дверью появился какой-то парень, так что я вернулась в спальню. Они с Чероки начали разговаривать, сначала по-дружески, но довольно скоро я услышала крики, затем шум и звуки ударов. Я поняла, что случилась беда, поэтому спряталась в шкафу. L.

— Почему вы были там, Джослин?

— Чероки собирался устроить меня в монастырь, — усмехнулась она.

— Прошу вас, продолжайте.

— Я сидела в шкафу на корточках, пока все не успокоилось. Потом я подумала, что тот парень ушел, и стала вылезать. Именно в ту минуту и раздался выстрел. Матерь Божья!

Ее глаза остановились на чем-то за моим плечом. Оставалось только догадываться, что она сейчас вспоминала.

— Потом я услышала, как этот парень раскрывает ящики и расшвыривает все вещи. Я подумала, что это наркоман, который ищет героин Чероки, и почти описалась от страха, потому что знала, где Чероки хранил дурь. В спальне. Учуяв дым, я поняла, что пришло время уносить оттуда задницу, несмотря на всяких там наркоманов. Я разбила окно, спрыгнула в переулок и побежала за угол. А теперь самое странное. Когда я обежала здание и посмотрела на дом, тот наркоша все еще торчал перед входом, роясь в грязи. Потом на дороге появилась машина, и он пустился наутек.

— Что он искал?

— Откуда мне, черт возьми, знать?

— Тогда что вы знаете?

— Я немного подождала, на случай если он вздумает вернуться, а потом покрутилась на том месте, пошарила слегка.

Последовало долгое молчание. Но вот она сдернула с плеча ремешок сумки, покопалась внутри и вытащила маленький плоский предмет.

— Я нашла это там, где сидел на корточках тот парень. — Она вручила мне свою находку.

Я раскрыла аптечный пакет и вынула фотографию, оправленную в рамку из дешевой пластмассы. Два человека беспечно улыбались с забрызганного кровью снимка, стоя плечом к плечу, дружески переплетя пальцы соприкасающихся рук. Справа возвышался Чероки Дежарден, крепкий, как молодой дубок, и полный жизни.

Когда я увидела человека, стоящего слева, от неожиданности у меня перехватило горло, дыхание стало прерывистым. Джослин о чем-то говорила, но я не слышала.

— …когда фары осветили его, он рванул, как заяц.

Я лихорадочно думала. Перед глазами вспыхивали картинки.

— …какого черта ему сдалась эта штука? Но попробуй, разберись, что там творится в этой напичканной героином башке.

Я представила лицо.

— …хотелось бы хотя бы мельком взглянуть на него. Я представила бейсболку.

— …сукину сыну это сойдет с рук.

Я представила золотые крапинки, кружащиеся в водовороте.

— …не сделал ничего такого, чтобы ему вот так взяли и воткнули нож в задницу.

Я заставила себя вернуться к настоящему и придала своему лицу нейтральное выражение.

— Джослин, вам знаком телевизионный диктор по имени Лайл Криз?

— Англоязычный?

— Да.

— Я не смотрю ТВ на английском языке. Почему вы спрашиваете? Послушайте, и пытаюсь сказать вам, что Дорси не пришивал Чероки.

— Да, — согласилась я. — Он ни при чем.

Но я уже ни минуты не сомневалась в том, кто стоит за убийством.

После ухода Джослин я позвонила Клоделю. На месте его не было, но на этот раз я повесила трубку и набрала номер его пейджера.

Достаточно срочно, подумала я, вводя свой номер.

Когда Клодель мне перезвонил, я пересказала ему историю Джослин.

— Она сможет опознать этого человека?

— Ей не удалось разглядеть его лицо.

— Fantastique.

— Это Криз.

— С чего такая уверенность?

— В квартире Дежарден а найдена бейсболка с эмблемой команды университета Южной Каролины. Криз там учился.

— Номы уже…

— Шарбонно сказал вам о перхоти?

— Да.

— Я не так давно имела удовольствие ужинать с Кризом. У него столько перхоти, что хватит на целый лыжный спуск.

— Мотив?

Я описала то, что увидела на фотографии.

— Пресвятая Богородица!

Не часто мне приходилось оказываться свидетельницей того, как божится месье Клодель.

— Как эта женщина связана с Дорси?

— Она не проявила расположенности к личным вопросам.

— Ей можно доверять? — Его дыхание заметно участилось.

— Очевидно, она принимает наркотики, но я ей верю.

— Если так сильно испугалась, то почему околачивалась там, а не убежала?

— Возможно, решила, что злоумышленник не заметил наркотики и тогда она получит возможность поживиться.

— Мишель Шарбонно рассказал мне о вашем с ним разговоре. — Опять тяжелое дыхание в трубку. — Думаю, самое время повязать этого мистера Криза.

Когда мы разъединились, я заказала по телефону билет на самолет. Хочет он того или нет, но Кит возвращается в Техас. А до того как он сядет в самолет, я не спущу с него глаз.

Когда я пришла домой, Кит принимал душ.

— Ты ел? — крикнула я через дверь, услышав, как вода остановилась.

— Да так, перекусил слегка.

— Ладно, братишка. Я тоже умею готовить макароны.

Я совершила набег на «Ле Фобург», выйдя оттуда с эскалопами и зеленью. Дома поджарила в масле на сильном огне морепродукты с луком и грибами, затем все перемешала и добавила соус на основе йогурта, горчицы, лимона и укропа. Полила варевом из моллюсков спагетти и подала на стол, прибавив длинный французский хлеб и салат со свежими помидорами и огурцами.

Впечатлило даже Кита.

Во время еды мы болтали о пустяках.

— Как прошел твой день? — поинтересовалась я.

— Довольно сносно.

— Что ты делал?

— Да так, ерунду всякую.

— Ходил куда-нибудь или просидел весь день дома?

— Доехал на метро к одному острову и прошвырнулся по местным паркам.

— Иль-Сен-Элен.

— Точно. Там еще есть пляж и куча тропинок. Довольно гладкий спуск.

Теперь мне стало понятно, почему у нас в прихожей валяется скейтборд.

— А как ты развлекалась? — спросил он, подчищая кусочком гренка остатки салата.

— Не так уж плохо. Если не считать одну неблагонадежную кокаинистку, которая в стенах моей родной лаборатории обвинила меня в бессердечном отношении к байкерам, и тот факт, что один из твоих замечательных сотоварищей по «Беспечному ездоку»^[86] может оказаться убийцей.

— Клево, — сказал он.

Я набрала в легкие побольше воздуху.

— Сегодня я заказала билет на самолет.

— Очередная командировка?

— Улетаю не я, а ты.

— Ой-ой-ой! Выгоняют в три шеи! — Он не сводил глаз с салатницы.

— Кит, ты же знаешь, как я тебя люблю. И мне нравится, когда ты у меня гостишь, но я думаю, что самое время тебе отправляться домой.

— Не помнишь, что там говорится о незваных гостях и протухшей рыбе? Или о родственниках?

— Ты знаешь, все не так. Но ты пробыл здесь почти две недели. Тебе не надоело? Неужели не хочется увидеть своих друзей и проверить лодку?

Он пожал плечами:

— Они никуда не денутся.

— Уверена, Гарри и твой отец соскучились без тебя.

— Ах да, как же я забыл! От их звонков телефонные провода просто раскалились!

— Твоя мать в Мексике. Не так-то просто…

— Она вернулась в Хьюстон вчера.

— Что?

— Не хотел тебе говорить.

— Неужели?

— Так и знал, что ты выставишь меня вон, стоит ей только вернуться.

— Почему ты так решил?

Он опустил руку, стал водить пальцами по краю салатницы. На улице завывала сирена, то тихо, то громко. Наконец Кит ответил, не поднимая на меня глаз:

— В детстве ты всегда держалась чуть в стороне, опасаясь, что Гарри может приревновать тебя. Или рассердиться. Или обидеться. Или почувствовать себя обделенной. Или…

Он схватил кусочек гренка с тарелки, потом бросил его обратно. Капли масла брызнули на стол.

— Кит!

— И знаешь что? Она и должна чувствовать себя обделенной. Единственным правильным поступком Гарри, за который я ей искренне благодарен, было то, что она не похоронила меня в чертовой коробке из-под туфель, когда я родился. — Он вскочил. — Пойду собирать свое барахло.

Я встала и схватила его за руку. Его лицо пылало гневом.

— Гарри здесь ни при чем. Я отправляю тебя домой только потому, что боюсь за тебя. Меня пугают люди, с которыми ты встречаешься, и то, чем они, возможно, занимаются. Я просто места себе не нахожу при мысли о том, что ты замешан в делишках, которые могут поставить твою жизнь под угрозу.

— Все это сплошная чушь. Я уже давно не ребенок. Я сам принимаю решения.

Я вспомнила Лягуху Ринальди, стоящего у края могилы. Его тень закрывает солнце, нависает плотной завесой над теми двумя скелетами. Гейтли и Мартино тоже однажды приняли решение. Роковое решение. Как и Саванна Оспрей. И Джордж Дорси. Я не позволю Киту повторить ту же ошибку.

— Если с тобой что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу.

— В мои планы не входит подставляться под пули.

— Я не могу рисковать. Думаю, ты лез туда, куда не следовало.

— Мне не шесть лет, тетя Темпе. Ты можешь выставить меня отсюда, но не имеешь права указывать мне, что я должен делать. — У Кита заходили желваки, затем судорожно дернулся кадык.

Мы оба замолчали, сдерживая готовые вот-вот сорваться обидные слова, о которых оба потом пожалеем. Я отпустила руку Кита, и он вышел, едва слышно ступая босыми ногами по ковру.

Я долго не могла заснуть, потом задремала, но посреди ночи проснулась и лежала во мраке, думая о племяннике. Темень за окнами окрасилась в серый цвет. Я поняла, что заснуть больше не смогу, заварила чаю и устроилась с кружкой на кресле в патио, внутреннем дворике.

Укутавшись в бабушкино стеганое одеяло, я наблюдала за постепенно угасающими звездами и вспоминала наши вечера в Шарлотте. Когда Кэти и Кит были маленькими, мы любили смотреть на созвездия и придумывать для них собственные названия. Кэти обычно видела мышек, куклу, пару коньков. А Кит видел мать с ребенком на руках.

Я подобрала под себя ноги и сделала глоток обжигающего чаю.

Как объяснить Киту причины, по которым я отсылаю его? Он так молод, так уязвим, и так жаждет понимания и одобрения.

Но чьего одобрения? Почему он хочет остаться со мной? Может быть, я даю ему возможность заниматься тем, о чем он мне никогда не скажет?

С самого первого дня приезда Кита его безразличие приводило меня в недоумение. В то время как Кэти жаждала постоянного общения с ровесниками, моего племяннику, казалось, вполне устраивали периодические выезды в город, видеоигры и общество пожилой тетки и ее стареющего кота. Нынешний Кит совершенно не походил на того юного Кита, которого я помнила. Ободранные колени. Царапины. Сломанные кости. Кит никогда не сидел спокойно. Благодаря его постоянной тяге к приключениям Гарри всегда держала в пределах видимости номер «Скорой помощи» и свела довольно близкое знакомство с местными врачами.

Что делал Кит целыми днями? Сидел дома или слонялся с Лайлом Кризом? Или с Проповедником? Не был ли он таким вялым со мной только потому, что устал за день?

Я отпила еще один глоток. Чай остыл.

Я вспомнила двух мужчин, улыбающихся из-под забрызганного кровью стекла. Теперь даже чай не смог бы унять охватившую меня дрожь.

Не совершаю ли я непоправимую ошибку? Если Киту грозят неприятности, смогу ли я повлиять на него? Если он замешан в чем-то рискованном, то не безопаснее ли держать его при себе?

Нет. В целом положение сложилось слишком опасное. Буду неукоснительно следовать своему плану. Мой племянник окажется в Техасе еще до того, как тело Джорджа Дорси предадут земле.

Рассвет выполз из-за линии горизонта. Свежесть тонким слоем излилась на мой дворик, освещая деревья, кусты и старые дома, выстроившиеся вдоль дороги. Словно Уинслоу Хомер подретушировал очертания предметов, отчего город стал походить на один из его знаменитых пейзажей. Приглушенная акварель, прекрасный фон для похорон бандита.

Я вылила остатки чая на лужайку и отправилась будить Кита.

Его комната оказалась пустой.

Глава 37

За дверцу холодильника цеплялась записка. Я прочитала ее не снимая, боясь доверять своим трясущимся рукам.

Спасибо за все. Не волнуйся. Я с друзьями.

Друзьями?

Сердце зашлось от тупой боли.

Я посмотрела на часы. До похорон Дорси оставалось чуть меньше часа.

Я позвонила Клоделю на пейджер, затем приготовила кофе, оделась и заправила постель.

Четверть восьмого.

Я пила кофе маленькими глотками и обкусывала ногти.

Земля вращалась. Тектонические плиты сдвигались. Двадцать акров дождевых лесов исчезли навсегда с поверхности земного шара.

Я пошла в ванную, расчесала волосы, накрасилась, добавила румян, вернулась на кухню за второй чашкой.

Половина восьмого. Где, черт побери, Клодель?

Опять сходила в ванную комнату. Намочила волосы и причесала их по-другому. Уже взяла в руки зубную нить, когда зазвонил телефон.

— Ни за что бы не подумал, что вы ранняя пташка — Клодель.

— Кит убежал.

— Черт!

В трубке раздавалось гудение машин.

— Где вы?

— У церкви.

— Как там обстановка?

— Прямо как парк аттракционов на тему смертных грехов. В основном представлены праздность и обжорство.

— Не думаю, что вы его увидите.

— Навряд ли. Я даже Фиделя Кастро в этой давке не заметил бы. Такое чувство, будто сюда съехались байкеры со всего континента.

— А Криз?

— Никаких следов присутствия.

Мне послышалась заминка в его голосе.

— Что-то еще?

— Мы с Шарбонно тут кое-что проверили. С восемьдесят третьего по восемьдесят девятый Лайл Криз числился иностранным корреспондентом. Так что никаких шпионских игр. За это время он накатал одну-единственную бумагу — жалобу на охранника в своем тюремном блоке.

— Он что, сидел? — спросила я, охваченная паникой.

— Отмотал шесть лет к югу от границы.

— Мексика?

— Хуарес.

Мое сердце напомнило о себе глухими ударами.

— Криз — убийца, и Кит, возможно, с ним. Я должна что-то предпринять.

Голос Клоделя посуровел:

— Только никакой самодеятельности, миссис Бреннан. Эти байкеры похожи на акул, рыскающих в океане в поисках крови. Здесь в любую минуту может начаться бойня.

— Тогда Кит окажется в самом центре! — Я услышала в своем голосе истеричные нотки и замолчала, чтобы взять себя в руки.

— Я пошлю патрульную машину, чтобы взять Криза под арест.

— Думаете, он покажется на похоронах?

— Если он объявится, мы его задержим.

— А если при задержании девятнадцатилетнего мальчишку убьют? — Я уже почти кричала.

— Я прошу вас только об одном: не приходите сюда.

— Тогда отыщите этого ублюдка!

Я резко положила трубку. И в эту минуту зазвонил мой сотовый.

Кит!

Я помчалась в спальню и вытащила мобильник из сумочки.

Голос говорящей дрожал, как у ребенка, проплакавшего несколько часов подряд.

— Вам следует знать, что они собираются сделать.

Поначалу я растерялась, но потом поняла, кто звонит.

— Они — это кто, Джослин?

— Хотя бы одна душа должна узнать, что творят эти подонки. — Она отрывисто дышала через нос.

— Скажи мне.

— Этот город превратился в скотобойню, а ваш малец поперек прямо под нож.

У меня от страха свело желудок.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что случится.

— При чем здесь мой племянник?

— Мне нужны деньги и укрытие. — Теперь ее голос окреп.

— Скажи, что тебе известно.

— Только после того, как мы договоримся.

— У меня нет таких полномочий.

— Вы знаете тех, у кого они есть.

— Я постараюсь помочь тебе, — пообещала я. — Но я должна знать, что моему племяннику ничего не угрожает.

Молчание. Затем:

— Черт, в любом случае я труп. Встретимся через двадцать минут в метро на улице Ги. Западная платформа. — В ее голосе слышалась свинцовая обреченность. — Я буду ждать десять минут. Если опоздаете или притащите за собой дружка, я уйду. И тогда ваш малец превратится в маленькое примечание, когда все это дерьмо будет занесено в отчеты.

Гудки.

Я набрала пейджер Клоделя и оставила свой номер. Потом уставилась на телефон, лихорадочно взвешивая варианты.

Клодель отпадает. Нет времени дожидаться его звонка.

Куикуотер.

То же самое.

Клодель ничего не говорил о том, что мне не следует соваться в метро. Я просто встречусь с Джослин, а потом, все, выяснив, позвоню ему.

Я набрала номер оперативного штаба «росомах», но не стала нажимать кнопку вызова. Опустила телефон в сумочку и выскочила за дверь.

* * *

Джослин сидела в конце платформы, на коленях брезентовый рюкзак, еще один стоит у ног. Она выбрала угловую скамейку, словно бетонная стена могла защитить от угрожающей ей опасности. Девушка грызла ноготь большого пальца, в то время как глаза обшаривали пассажиров, стоящих по обеим сторонам рельсов.

Заметив меня, она следила за тем, как я приближаюсь. Я остановилась в центре платформы, почти ничего не слыша из-за грохотания собственного пульса. Воздух был спертый, душный, как будто прошедший через легкие легионов подземных пассажиров. Я ощутила резкий металлический привкус во рту и с трудом сглотнула.

Джослин не проронила ни звука, пока я садилась на скамейку. В вечернем освещении ее мертвенно-бледная кожа казалась фиолетовой, а белки глаз отливали желтизной.

Я заговорила первой, но она остановила меня быстрым движением руки.

— Я скажу это лишь раз, а потом сматываюсь. Я говорю. Вы слушаете.

Я промолчала.

— Я наркоманка, и мы обе знаем это. Также я шлюха и лживая тварь. — Она пробежала глазами по лицам людей, выстроившихся на платформе в ожидании поезда, поворачивая голову резкими, нервными движениями. — Вот так представление. И публика есть. А ведь я тоже начинала, как вы, была девочкой-скаутом, ездила в летние лагеря, ела запеканку из тунца. Но только вот где-то па полпути прибилась случайно к цирку уродцев и теперь не могу убежать. — Фиолетовая тень придавала ее глазам странное белое свечение. — Да уж, в последнее время ненависть меня чуть не доконала. Я ненавижу всех и вся на этой долбаной планете. Но хуже всего мне становится, когда я думаю о себе. — Она вытерла тыльной стороной ладони жидкую каплю, сверкающую под носом. — Знаете, с тобой покончено в ту минуту, когда ты не в силах смотреть в воду, проходить мимо зеркала или витрины магазинов, потому что презираешь того, чье отражение видишь там. — Джослин развернулась ко мне, в безжизненных глазах пылали гнев и вина. — Меня убьют, если узнают, что я тут с вами разговариваю, но мне плевать. Эти парни должны заплатить по счету.

— Что ты предлагаешь?

— Паука Маркотта и маленькую девочку.

— Я слушаю.

— Это был Джордж Дорси. Его уже нет, поэтому я могу рассказать. — Она отвернулась, затем снова ее взгляд сфокусировался на моем лице. — Маркотт был местью «Дикарей» «Гадюкам», которые до этого взорвали Вайланкуртов. Джордж с одним полноправным членом, Сильвайном Леконтом, убрали его. Малышка случайно попала под пули. — Она стукнула ботинком по рюкзаку. — Джордж считал, что это убийство станет его пропуском в клуб. Но «Дикари» расправились с Джорджем, потому что думали, что он собирается сдать полиции Леконта. — Она фыркнула и дернула подбородком. — Джордж на самом деле околачивался в ночь убийства рядом с домом Чероки, потому что ждал меня. Когда его забрали «росомахи», а потом еще он договорился о встрече с вами, братья решили убрать Джорджа до того, как он сможет настучать на Леконта. Крутой парень этот Леконт. С первого выстрела уложил маленькую девочку. Вот срань господня! — со злостью выплюнула она ругательство.

— Что еще?

Она пожала плечами.

— Захоронения в Сен-Базиле. Девять лет назад я была там. Многое могу порассказать, если вы пойдете на сделку.

— Ты имеешь в виду охрану свидетелей?

— Деньги и укрытие где-нибудь подальше. — Наркологический центр?

Она пожала плечами.

— Что насчет Чероки?

— Он отвез кости той девушки на север, но я изложила эту историю на бумаге. Я отдам вам ее, когда моя задница окажется в безопасности и где-нибудь подальше отсюда.

Джослин говорила так, словно сама мысль о такой возможности казалась ей странной.

— Почему вы решили рассказать все сейчас?

— Они пришили Дорси. Он просто сделал за них работу, а они взяли и прикончили его.

Она помотала головой и снова вернулась к наблюдению за окружающими.

— Я стала такой же, как они. — Ее голос источал ненависть к себе. — Я подставила этого репортера.

— Какого репортера?

— Лайла Криза. Я подумала, что за вашим вопросом что-то кроется. Тем вечером я включила новости. Именно его я видела у дома Чероки. Я сдала его «Гадюкам» за дозу кокаина.

— Бог мой!

— Я же чертова наркоманка, забыли? — Она почти кричала. — Когда начинается ломка, а мир вокруг давит всей своей мощью, даже родную мать продашь ради наркоты. Но у меня были и другие причины. — Ее руки задрожали, она с силой прижала кончики пальцев к вискам. — Я позвонила Кризу и назначила встречу на кладбище. — Снова раздался самоуничижительный смех. — Как в старые добрые времена.

— Это они попросили вас устроить встречу?

— Да. Они хотят прикончить Криза. Впрочем, таким желанием воспылали и некоторые «Дикари».

— При чем здесь мой племянник? — У меня так пересохло во рту, что этот вопрос я почти выдавила из себя.

— Криз предупредил, чтобы я не делала глупостей, потому что он приедет не один, а с мальчишкой.

Далеко в туннеле послышалось грохотание приближающегося поезда.

Джослин снова тряхнула головой. Сбоку ее лицо казалось высеченным из мрамора.

— Эти похороны станут грандиозным садистским фильмом, сверх меры напичканным сценами насилия, а вашему племяннику может достаться главная роль.

Я почувствовала колебание в воздухе — приближался поезд. Пассажиры устремились к краю платформы.

Взгляд Джослин замер. В ее затянутых дымкой глазах на секунду появилось озадаченное выражение, затем в них вспыхнуло понимание. Ее рот открылся.

— Леконт!.. — закричала она, рука потянулась к молнии на рюкзаке.

Поезд с грохотом ворвался на станцию.

Голова Джослин откинулась к стене, по которой стало расплываться темное облако. Я бросилась ничком на бетон и накрыла голову обеими руками.

Тормоза пронзительно визжали, издавали свистящий звук.

Я пыталась спрятаться за скамейкой, втиснуться под нее, пытаясь найти хоть какое-нибудь укрытие. Но скамейка была прикручена болтами к стене. Деться было некуда!

С шумом разъехались двери. Пассажиры двигались двумя встречными потоками, одни заходили в вагон, другие покидали его.

С нашей стороны крики. Лица поворачиваются. Замешательство. Ужас.

Поезд отправляется.

Характер звуков изменился. В панике отходят. Люди бегут.

Прошла целая минута без всяких выстрелов, я осторожно поднялась на ноги. На пиджаке частицы кости и мозга. Мой желудок взбунтовался, и во рту появился привкус желчи.

Голоса. Английский. Французский.

— Вызовите полицию!

— Elle est morte?^[87]

— Они уже едут.

— Mon Dieu!

Смятение. Давка на эскалаторах.

Тело Джослин конвульсивно подрагивало, из уголка рта тянулась тонкая струйка слюны. На меня навалился запах мочи и экскрементов. Кровь маленькими лужицами скапливалась на скамейке и на полу.

Внезапно я увидела перед собой Чероки. И остальных. Их лица стремительно проносились мимо, ярко вспыхивая и почти ослепляя. Гейтли. Мартино, Саванна Оспрей. Эмили-Энн Туе сен.

Не в моих силах было предотвратить смерть этих людей, я не могу повернуть время вспять. Я никак уже не сумею помочь Джослин. Но я сделаю все возможное, чтобы мой племянник не стал следующей жертвой. Не позволю этому случиться. Смертоносная рука байкеров не коснется Кита. Не коснется Гарри. Не ударит в меня.

Пошатываясь, я побрела к эскалаторам, поднялась наверх и позволила потоку пешеходов унести меня от места трагедии. Вход уже был перекрыт двумя патрульными машинами с включенными мигалками. Приближающийся вой сирен возвещал о том, что сейчас прибудут и остальные.

Мне следовало остаться, рассказать, что произошло, и позволить полиции разбираться со всем остальным. Меня тошнило, мысль о предстоящей кровавой бойне, которую мы не в силах предотвратить, лишала меня последних сил. Страх за Кита выворачивал наизнанку внутренности, приносил физическую боль, заставляя отмахнуться от доводов рассудка и забыть о чувстве долга.

Я отделилась от толпы и побежала.

Глава 38

У меня все еще дрожали руки, когда я открывала дверь в свою непривычно пустую квартиру. Я позвала Кита, хотя и знала, что никто не отзовется.

Я вынула из портфеля тот конверт, что Шарбонно передал мне от Роя. Пробежала глазами расписание, сверилась с часами и помчалась в гараж.

Несмотря на то, что час пик давно прошел, движение в Сентервилле по-прежнему оставляло желать лучшего. Я медленно ползла вперед, крепко вцепившись вспотевшими ладонями в руль — мотор на холостом ходу, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Наконец можно было ехать. Я стремительно сорвала машину с места и поехала в сторону горы. Резко затормозила у автостоянки напротив Лако-Кастор.

Кладбище карабкалось к небу по склону Шемен-Ремембранс — страны мертвых, устремившейся к горизонту. Согласно карте Роя место для могилы Дорси находилось внутри внешнего забора, метрах в двадцати от южных ворот. Похоронная процессия будет двигаться с востока и прибудет на кладбище через ворота, напротив которых я сейчас сидела.

Я вытерла руки о джинсы и взглянула на часы.

Скоро.

Обычно в такую рань на этой горе мало людей, но сегодня друзья и родственники усопшего облепили обочины и стояли вдоль дороги, ведущей внутрь. Остальные бродили среди деревьев и надгробий по самому кладбищу. Это ритуальное лицедейство показалось мне сюрреалистичным. «Дикари» и «Рок-машина» с почестями хоронят сотоварища, которого они сами же и убили.

По обеим сторонам Ремембранс стояли полицейские машины — мигалки включены, по радио доносятся обрывки разговоров. Я закрыла машину и побежала через дорогу, скользя по молодой травке, выросшей прямо посреди шоссе. Торопливо проходя по обочине, я осматривала всех собравшихся. Большей частью это были молодые белые мужчины. Я заметила Шарбонно, прислонившегося к полицейскому автомобилю, но никаких следов присутствия Криза или Кита.

В воротах меня остановил полицейский.

— Эй, эй! Помедленнее, мадам. Сожалею, но с минуты на минуту здесь состоятся похороны, и этот вход закрыт. Вам придется пройти дальше.

Он протянул руки, словно я не понимаю слов и сейчас помчусь мимо него.

— Доктор Темперанс Бреннан, — назвала я свое имя. — Оперативная группа «Росомаха».

Глаза полицейского подозрительно прищурились. Он собирался что-то сказать, когда послышался пронзительный свист, каким обычно подзывают собаку. Мы оба развернулись в сторону звука.

На бугорке позади того места, где должны были похоронить Дорси, стоял Клодель. Когда он понял, что привлек наше внимание, то махнул рукой. Охранник вопросительно показал на меня, Клодель кивнул. Всем своим видом выражая неодобрение, полицейский пропустил меня внутрь.

Кладбище Мон-Руаяль — странное и красивое место. Несколько акров изысканных ландшафтов и богато украшенных образцов погребальной архитектуры вздымаются к небу и устремляются вниз по изгибам горы. Мон-Руаяль. Иудейские могилы. Нотр-Дам-де-Неж.

Именно в земле Нотр-Дам-де-Неж хоронят католиков. Некоторые покоятся в искусно отделанных мавзолеях и под не менее изысканными надгробиями, последнее пристанище других украшают простые именные дощечки, а их родственникам приходится каждые десять лет вносить арендную плату. С середины девятнадцатого века свыше миллиона душ обрели покой за окружающей кладбище кованой железной изгородью. Комплекс содержит мавзолеи, крематорий, колумбарий — хранилище для урн с прахом после кремации, а приверженцам традиции предоставляют места для погребения в земле.

Отдельные участки отведены для поляков. Вместе покоятся вьетнамцы. Греки. Французы. Англичане. Посетители получают карты с отмеченными могилами знаменитых монреальцев. Члены семьи Дорси лежат в месте, которое называется Труа, недалеко от Мари Траверс, певицы, в тридцатых годах известной под именем Ла Больдук.

Но самым важным был тот факт, что сегодня гроб с телом Дорси опустят в землю метрах в десяти от Шемен-Ремембранс. Эксперты Роя считали, что если запланировано убийство, то, скорее всего, случится оно именно здесь. Самый неспокойный участок кладбища, где труднее всего обеспечить безопасность.

Я поспешно двинулась вверх по посыпанной гравием дорожке и вскоре присоединилась к Клоделю. Он поприветствовал меня совсем не теплыми словами.

— Какого черта, по-вашему, вы делаете?

— Кит с Кризом, и они едут сюда, — одним махом выпалила я.

— Вы просто пропускаете мои слова мимо ушей, не так ли, миссис Бреннан? — Его глаза, пока он говорил, осматривали толпу. — Сегодня уже произошло одно убийство.

Я с содроганием вспомнила сцену в метро. Джослин оглядывается по сторонам. Джослин в агонии бьется на земле.

— Я была там с ней.

— Что? — Глаза Клоделя метнулись к моему лицу, затем остановились на пятнах крови у меня на пиджаке.

Я рассказала.

— Вы ушли с места преступления?

— Я там была не нужна.

— Я не собираюсь указывать вам на очевидные факты.

— Она умерла! — отрывисто бросила я. Страх, злость и вина смешались в моей голове, а бесстрастность Клоделя оказалась последней каплей. Я почувствовала, что сейчас зарыдаю.

Нет! Только никаких слез!

В эту минуту его напарник появился на краю холма. Куикуотер подошел к Клоделю, что-то тихо сказал и ушел, даже не заговорив со мной. Через несколько секунд он появился внизу, обошел богато украшенные надгробия и притаился за розовым гранитным обелиском.

— Если скажу падать, то вы спрячетесь. Никаких вопросов. Никаких геройств. Вы поняли меня?

— Прекрасно поняла.

Клод ель решил не возвращаться к прерванному разговору.

Что ж, замечательно. Я не стала говорить ему об угрожающей Киту опасности. Если только я произнесу эти слова вслух, думала я, то они могут каким-то образом воплотиться в реальность. Позже обязательно расскажу Клоделю о Леконте.

Прошло пять минут. Десять. Я оглядела родственников и друзей усопшего. Строгие деловые костюмы смешивались с цепями, свастиками, заклепками и банданами.

Шум я услышала еще до того, как заметила процессию. Сначала послышался приглушенный рокот, переросший затем в рев, когда из-за поворота выехали две полицейские машины, катафалк, лимузин и еще с полдюжины машин. За кортежем двигалась фаланга мотоциклов. Четыре байка, выстроившись в одну линию, ехали прямо за машинами, остальные по двое и по трое. Вскоре на дороге яблоку негде было упасть от мотоциклов.

Кортеж замедлил ход и повернул на кладбище, солнце рассыпалось искрами по хромированным деталям байков. Воздух загудел от рева моторов, когда байкеры сломали строй и сгрудились вокруг входа. Бородатые мужчины в засаленных «ливайсах», прячущие глаза за темными очками, начали слезать с мотоциклов и двинулись к воротам.

Глаза Клоделя сузились, когда кладбище поднами заполнилось столь разношерстной компанией.

— Sacre bleu! Следовало бы держать их за забором.

— Рой говорит, что мы не имеем права.

— Черт бы побрал их гражданские права. Арестовать весь сброд, и пусть только их адвокаты предъявят иск!

Кортеж повернул налево и медленно пополз по обсаженной деревьями дороге, окружающей участок Труа. Вот он остановился. К лимузину подошел человек в костюме и открыл заднюю дверцу. На лицах людей, незнакомых с правилами проведения специально заказанных погребальных служб, появилось замешательство.

Я смотрела, как владелец похоронного бюро ведет членов семьи к складным стульям под ярко-зеленым тентом. Пожилой человек в старомодном костюме. Две престарелые матроны в черных платьях, в ожерельях из искусственного жемчуга. Молодая женщина в ситцевом платье в цветочек. Мальчуган в пиджаке с короткими рукавами, не закрывающими запястий. Священник в годах.

Пока друзья и родственники покидали машины, другая семья Дорси сбилась в кучу. Обмениваясь шуточками и выкриками, они образовали нечто вроде неправильной подковы за пределами тента. По свежевскопанной могиле красивыми складками струилась ткань, напоминая прикрытого простыней пациента в ожидании операции.

К катафалку медленно приблизились восемь человек, все как один в джинсах и очках. По знаку гробовщика помощник предложил им перчатки, которые один из байкеров, здоровенный громила, с раздражением отшвырнул от себя. Голыми руками носильщики сняли гроб и понесли его к тенту, согнувшись от тяжести самого усопшего и его упаковки.

Ветки над моей головой шевельнулись на ветру, и до меня донесся аромат цветов и запах сырой земли. Воцарилась тишина, не слышно было даже рева мотоциклов. Внезапно из-под тента послышалось рыдание, тотчас же унесенное ветром высоко в небо, где оно развеялось над могилами мертвецов.

— Sacrye bleu!

Я обернулась. Клодель не сводил глаз с ворот. Я проследила за его взглядом, и во мне волной начал подниматься страх.

Сквозь толпу у входа пробирались Криз с Китом. Вот они миновали сгрудившихся в кучу зевак и вступили в тень огромного бронзового ангела, раскинувшего руки в стороны так, словно он пытался поплыть.

Я начала было говорить, но Клодель дал мне знак замолчать. Подняв рацию, он посмотрел вниз, на напарника. Куикуотер незаметно махнул рукой куда-то справа от себя, потом вперед.

Я взглянула туда, куда показывал Куикуотер. За зеваками, частично укрытые надгробиями и деревьями, расположились люди, пришедшие сюда не ради службы. Как у Клоделя и Куикуотера, их глаза не знали покоя, а в руках они держали рации. Но вот только в отличие от следователей-«росомах» кожу этих людей усеивали татуировки, а на ногах виднелись здоровые ботинки с металлическими носами.

Я вопросительно взглянула на Клоделя.

— Служба безопасности «Рок-машины».

Тем временем священник под тентом встал и открыл свой молитвенник. Руки взлетели и упали, перекрещивая грудь. Ветер подхватил страницы требника, когда священник начал обряд погребения. Старик протянул заскорузлый палец, чтобы удержать их в неподвижности. Тогда ветер стал играть с его словами, полностью унося, прочь одни, а другие, оставляя незаконченными.

— …в небесах, пресвятой…

Я почувствовала, что Клодель напрягся. Метрах в двадцати к западу среди склепов появился человек. Низко опустив голову, он направлялся прямо к тенту.

— …царствие твое… воля твоя…

Я посмотрела на Куикуотера. Тот не сводил глаз с часовых «Рок-машины». Один из них что-то говорил в портативную рацию. Человек на противоположном краю слушал его. Куикуотер смотрел на них, потом поднял свою рацию.

Клодель связался с напарником, глаза не отрывались от человека, приближающегося к могиле.

— …прости… посягающих на нас…

— Проблемы? — спросила я, когда они закончили говорить.

— Он не член «Рок-машины». Возможно, один из «Бандидос», но часовые не уверены.

— Как?..

— Вы узнали этого парня?

— Он явно не из наших.

Я была как на иголках. Как и у многих в толпе, нижняя часть лица у приближающегося человека была затянута банданой, бейсболка скрывала глаза. Но он все равно выделялся. Куртка казалась слишком теплой для такого солнечного дня, руки плотно прижаты к бокам.

Внезапно на дороге появился джип и свернул к изгороди. В ту же минуту раздался рев мотора, и через ворота рванул «Харлей».

Последовавшие затем события длились, как мне показалось, целую вечность. Будто кто-то включил режим замедленной съемки. Мне потом сказали, что все продолжалось не больше двух минут.

Из группы байкеров, образующих подкову, отделяется один человек и падает на шесты, поддерживающие тент. Пронзительные крики. Стрельба. Тент оседает. Толпа на мгновение замирает, затем рассыпается.

— Ложись!

Клодель толкает меня в спину, я валюсь на землю.

Бородатый мужчина выползает из-под груды брезента и бежит к каменному Иисусу, распростершему руки. Он почти добежал, но вдруг его спина изгибается, и он падает лицом на землю. Мужчина пытается ползти, но его тело снова дергается и замирает.

Я выплюнула землю изо рта и попыталась выглянуть. Мимо уха просвистела пуля и впилась в каштан за моей спиной.

Когда я снова выглянула, мужчина в теплой куртке прятался за сводом, наклонившись к основанию склепа. Но вот он выпрямился, солнце вспыхнуло на стали, когда он передернул затвор полуавтоматического пистолета. Затем мужчина плотно прижал руку к боку и направился в сторону плывущего ангела.

Меня охватил необоримый страх.

Не думая, я поползла к тропинке.

— Вернитесь, Бреннан! — закричал Клодель.

Даже не обернувшись, я вскочила на ноги и устремилась вниз по склону, стараясь держаться подальше от стрельбы. Припав к земле и рывками перемещаясь от памятника к памятнику, я продвигалась к статуе, укрывшей моего племянника.

Вокруг меня злобно рявкало оружие. «Ангелы» пожинали плоды своей мести, а члены «Рок-машины» отражали атаку. Пули с искрами отскакивали от каменных надгробий и могил. Осколок гранита вонзился мне в щеку, и по лицу разлилось что-то теплое.

Я обогнула статую с одной стороны, в то время как с другой стороны появился тот человек в куртке. Между нами стояли Криз с Китом. Человек с пистолетом поднял руку и стал целиться.

Криз схватил Кита и поставил его впереди как защиту.

— Ложись! — заорала я. Пот заливал мне глаза, ветер холодными пальцами касался лица.

Киту потребовалось всего лишь мгновение, чтобы осознать сложившееся положение. Он крутанулся и изо всех сил ударил коленом журналисту между ног. Рука Криза рванула вниз, а рот сложился в идеальное «О», подругой рукой он мертвой хваткой вцепился в рубашку Кита.

Кит повернулся направо, но Криз резко дернул его как раз в ту минут, когда убийца нажал на спусковой крючок. Оглушительный звук отразился от бронзового торса и крыльев, распростертых над нами. Кит упал на землю и замер.

— Нет! — Мой крик потонул в реве двигателей и звуках стрельбы.

Еще один оглушительный грохот. Я увидела, как в груди Криза появилась дыра, и кровь мощным потоком хлынула из раны. На секунду он застыл, а затем опустился на землю рядом с Китом.

Краем глаза я увидела, как стрелявший обходит памятник, и бросилась вперед, чтобы прикрыть Кита. Его рука чуть шевельнулась, а на спине расплывалось кровавое пятно.

Внезапно, словно из воздуха, выросла фигура. Между ангелом и соседним надгробием стоял человек, широко расставив ноги, сжав пистолет двумя руками и направив его в вооруженного бандита над нами. Вспышка. Оглушительный треск. Глаз убийцы взорвался, кровь забила струей изо рта, и он свалился на землю за моей спиной.

Мои глаза встретились с другими глазами, голубее пламени бутана. Затем Райан развернулся и исчез.

В туже секунду стремительно влетел Куикуотер, схватил нас с Китом и потащил к основанию скульптуры. Припав к земле перед лежащими навзничь телами Криза и его убийцы, он изготовился стрелять, спрятавшись за памятником.

Я попыталась сглотнуть, но во рту все пересохло. Пули яростно вонзались в землю за моей спиной, и в который уже раз я почувствовала запах цветов и земли. Из нашего крошечного укрытия я видела людей, бегущих в разные стороны.

Куикуотер осматривал местность, готовый в любую минуту вскочить. Издалека доносился вой сирен и рев двигателей, затем раздался взрыв.

С колотящимся сердцем я зажала рукой дыру в спине Кита и попыталась запихнуть носовой платок во входное отверстие на груди. Время утратило всякий смысл.

Потом воцарилась тишина. Никакого движения вокруг.

За спиной Куикуотера я увидела, как люди начинают выползать из-под тента, растрепанные и рыдающие. Байкеры вылезли из своих укрытий и стали собираться в группы, со взбешенными лицами потрясая кулаками, как разозлившиеся танцоры хип-хопа. Повсюду на земле неподвижно лежали тела убитых. Райана нигде не было видно.

Где-то далеко пронзительно выли сирены. Я повернулась к Куикуотеру, и наши глаза встретились. У меня задрожали губы, но я не сумела произнести ни слова.

Куикуотер опустился и вытер кровь с моей щеки, затем нежно отвел прядь волос с лица. Он пристально посмотрел мне в глаза, словно пытаясь сказать, что он тоже знает, что теперь у нас есть общий секрет. Мое сердце дрогнуло, и слезы обожгли глаза. Я отвернулась, не желая показывать перед ним свою слабость.

Мой взгляд упал на крошечное изображение, вставленное в пластик и прикрепленное к подножию ангела. Солнце и дождь не пощадили рисунка.

Нет, Господи! Пожалуйста, не надо! Только не Кит!

Я посмотрела на кровь, стекающую по моим пальцам. Не скрывая больше слез, надавила на рану сильнее, затем закрыла глаза и стала молиться.

Глава 39

— Какого черта вы собирались делать? — не очень любезно поинтересовался Шарбонно.

— Я не собиралась. Я действовала инстинктивно.

— У вас не было оружия.

— Праведного гнева вполне хватало.

— Он редко одерживает верх над полуавтоматическим пистолетом.

Уже неделя прошла со времени перестрелки в Нотр-Дам-де-Неж, и мы обсуждали это не меньше десятка раз. Шарбонно приехал ко мне в лабораторию и наблюдал, как я подготавливаю кости Саванны Оспрей к отправке.

Секвенирование ДНК дало положительный ответ, таким образом, подтверждая нашу версию о связи скелета из Миртл-Бич с останками, найденными в Сен-Базиль-ле-Гранд. Кейт Брофи удалось выяснить, что мать Саванны умерла, но она также установила местожительство тети по матери. Похороны состоятся в Северной Каролине.

Каждый раз, когда представляла себе эту немноголюдную, печальную церемонию, я чувствовала приступ меланхолии. Мое удовлетворение от выполненного долга слегка омрачалось из-за сожаления о загубленной жизни Саванны. Она была такой юной и хрупкой, испытывала трудности из-за своего физического недостатка, страдала от одиночества и ненависти отца, даже мать покинула ее. Хотелось бы мне знать, остался ли хотя бы один человек, который станет присматривать за ее могилой.

— Как вы думаете, в тот день Саванна сама решила отправиться в Миртл-Бич? — спросила я, меняя тему разговора.

— Если верить Кризу, малышка приехала добровольно.

— Плохое решение. — Я представила бледную маленькую бродяжку и задумалась над тем, что именно заставило ее выбрать такой путь.

— Да. Роковое решение.

Я взглянула на Шарбонно, удивленная тем, как сходятся наши мысли. Уже было принято столько смертоносных решений. Гейтлин Мартино. Джослин Дион. Джордж Дорси. «Ангелы Ада», несущие ответственность за бойню на кладбище. А также решения почти роковые. Кит и Криз — им обоим удалось выжить.

«Ангелы Ада» отправили из Штатов команду смерти, чтобы убрать Криза, потому что Джослин назвала его убийцей Чероки Дежардена. «Ангелы» собирались послать сообщение о том, что убийство одного из них неизбежно повлечет за собой расплату, и выбрали очень многолюдное место, чтобы осуществить свое предупреждение. Террорист, в задачу которого входило убийство Криза, должен был скрыться на мотоцикле. Мотоцикл выбрался, а вот стрелок нет. Райан и Куикуотер позаботились об этом, хотя никаких сообщений в печати не появится.

Незнакомые с местностью, бандиты в джипе упали с горы, когда уносились от полиции на полной скорости. Двое на переднем сиденье погибли при столкновении, третьего отвезли в больницу с множеством повреждений. Обычная проверка обнаружила, что этого человека разыскивали за убийство в Нью-Йорке. Он проявил склонность к сотрудничеству, здраво рассудив, что отсутствие смертной казни у наших северных соседей подходит ему лучше законов его родного штата. Пожизненное заключение в Канаде показалось ему предпочтительнее смертной казни в Нью-Йорке даже с учетом того факта, что последний раз там прибегали к такой жесткой мере в 1963 году.

Криз выжил благодаря операции, длившейся шесть часов, но по-прежнему находился в отделении интенсивной терапии. По мере его выздоровления мы постепенно узнали его историю.

В начале восьмидесятых Криз и Чероки мотались по свету с «Ангелами». Чероки питал честолюбивые желания вступить в клуб; жаждущий академической славы Криз был очарован образом жизни байкеров. Они подружились благодаря общим канадским корням.

По словам Криза, они с Чероки случайно встретили Саванну Оспрей во время пробега до Миртл-Бич и пригласили ее поехать с ними. Позже вечеринка приняла опасный поворот, и Саванна захотела уехать. Все пошло наперекосяк, девушку задушили, и Чероки отвез тело подальше в лес.

— Криз признает соучастие в убийстве?

— Он отрицает, но берет на себя ответственность за возвращение, когда Чероки решил собрать кости для украшения клубной резиденции.

— Ублюдки!

Я бросила взгляд на останки Саванны и почувствовала те же злость и отвращение, которые испытала при виде фотографии, которую Джослин взяла в квартире Чероки. Теперь я узнала череп по едва заметному отверстию от бура. Он висел на стене, а под ним перекрещенные, как на пиратском флаге, берцовые кости. Криз и Чероки стояли под этим жутким «Веселым Роджером», подняв руки так, словно отдавали честь.

— Где был сделан снимок? — спросила я.

— В мотоклубе «Гадюк» в Сен-Базиле. Криз и Чероки вернулись в Миртл-Бич на следующий год после убийства Саванны. Они разыскали тело, нашли череп и кости ног в целости и сохранности под укрывавшим их листом жести — остальные фрагменты скелета к тому времени уже растащили животные. Подумав, что человеческий череп произведет фурор среди братьев, они решили перевезти неповрежденные части обратно в Квебек.

Я испытывала столь сильное отвращение, что не нашла в себе сил ответить.

— Кости Саванны украшали бар в течение нескольких лет, пока «Гадюки», обеспокоенные вниманием полиции, не закопали их в лесу.

— Почему так близко от могилы Гейтли и Мартино?

— Случайное совпадение. Гейтли и Мартино оказались жертвами деловых претензий «Гадюк». В 1987 году «Ангелы» возжелали бар, которым владел Гейтли. Так что таким способом они получили нужное. Мартино был другом Гейтли и выстрелил в «Ангела», который из-за бара не оставлял Гейтли в покое.

— Зря он так.

— Действительно.

— Если Криз невиновен в убийстве Оспрей, тогда почему он так отчаянно пытался заполучить эту фотографию?

— Он подумал, что, раз ее кости стали очередной сенсацией, его прошлое может открыться и тогда на его карьере будет поставлен крест.

— Поэтому он убил Чероки.

— Мы пока еще не знаем точно, но выясним. Следы крови на снимке обеспечат Кризу заключение до конца его жалкой жизни.

— Он станет отрицать какую-либо причастность к убийству, и ваш единственный свидетель не сможет выступить с показаниями.

Джослин скончалась по дороге в Главную монреальскую больницу.

— В таком случае перхоть поможет прижать его.

— А что, если анализ ДНК не даст окончательных результатов?

— Не имеет значения. У него рыльце в пушку, и он сам все расскажет.

Мы так думали еще целых девять часов.

В палате жалюзи были опущены, сквозь них лился приглушенный солнечный свет. Кит уставился в телевизор, выключив звук. Гарри листала иллюстрированный журнал, посвященный моде. Хотя его перевезли из отделения интенсивной терапии четыре дня назад, с лица Кита по-прежнему не сходила мертвенная белизна, а глаза выглядели так, словно по ним прошлись темно-лиловой краской. Грудь перевязана бинтами, на левой руке к вене была подсоединена капельница.

Он просиял, когда увидел меня.

— Как делишки? — Я ласково коснулась его руки.

— Просто супер, крошка.

— Я принесла еще цветов, — весело сказала я, протягивая букет, который прихватила в цветочном ларьке при больнице, — Весенний букет из маргариток. Гарантированный приток сил даже самому ослабленному духу.

— Нам скоро понадобится специальное разрешение «зеленых» на весь этот фотосинтез.

Поерзав на постели, Кит попытался взять с подноса стакан апельсинового сока, сморщился от боли и откинулся назад.

— Давай помогу.

Я протянула ему стакан, и он устроился на подушках, сомкнув губы вокруг соломинки.

— Как дыхание?

— Нормально. — Он поставил стакан себе на грудь.

Предназначавшаяся Кризу пуля вонзилась в Кита под острым углом. Она раздробила два ребра, разрезала легкое и вышла наружу через мышцу. Врачи обещали полное выздоровление.

— Они уже накрыли этих ублюдков?

Я посмотрела на сестру. Гарри сидела в уголке, скрестив длинные ноги, как какой-нибудь китайский человек-змея.

— Скрывшийся с места преступления мотоцикл не удалось задержать. Парню, выжившему после падения джипа, предъявили обвинение в покушении на убийство. Он согласился сотрудничать с полицией.

— Темпе, если я…

— Гарри, не могла бы ты попросить у медсестры еще одну вазу?

— Ладно, поняла. Время для откровенного разговора тетушки с племянничком. Пойду-ка я траванусь никотином. — Она взяла сумочку, чмокнула сына в макушку и вышла в коридор, оставив за собой аромат дорогих духов.

Примостившись на краю кровати, я сжала руку Кита. Она была холодной и мягкой.

— Просто супер, крошка?

— Это из-за лекарства, тетя Темпе. И пять минут спокойно нельзя полежать. Обязательно заявится какая-нибудь медсестра, которая протыкает меня иголкой или всовывает термометр мне в задницу. И мы здесь не ведем сексуальные беседы о горячих губках Маргарет из «Чертовой службы в госпитале МЭШ».

— Да уж, есть повод для печали.

— А еще они говорят, что мне придется здесь оставаться еще пару-тройку деньков.

— Доктора хотят удостовериться, что твое легкое и впредь будет функционировать нормально.

Кит помедлил, затем спросил:

— Сколько?

— Помимо тебя и Криза, получили ранения два члена семьи Дорси, троих байкеров из «Дикарей» и «Рок-машины» убили. Из нападавших один скрылся, одного убили, двое погибли при аварии, одного мы задержали. Подобной бойни Канада не видела давно.

Кит опустил глаза и стал мять пальцами краешек одеяла.

— Как он?

— Он выживет. Но ему собираются предъявить обвинение в убийстве Чероки Дежардена.

— Я знаю, Лайл не убивал того парня. Он не мог.

— Но он ведь пытался закрыться тобой! — Кит промолчал. — Он использовал тебя, чтобы вытянуть информацию.

— Возможно, все было именно так, но он никогда бы не убил другого человека.

Я вспомнила череп и скрещенные кости, однако не стала спорить.

— Зачем он взял тебя на похороны?

— Он не хотел, но я воспылал желанием посмотреть мотоциклы. Я сказал ему, что пойду один, если он не возьмет меня с собой. Черт, да, кроме того раза, когда мы ходили в мотомагазин, Лайл не встречался с этими парнями. Когда мы туда пришли, он старался выглядеть крутым, но на самом деле никто из них его не знал.

Я вспомнила свой разговор с Шарбонно и наше первоначальное подозрение, что Криз был двойным агентом. Сейчас эта версия казалась просто смешной. Однако самым горьким оказался для меня тот факт, что я беспокоилась за Кита из-за его связей с байкерами. Тогда как следовало бы присмотреться к Кризу.

Кит накручивал на палец нитку.

— Послушай, тетя Темпе. Я прошу прощения за то, что причинил тебе столько волнений. — Он сглотнул, обмотав два раза нитку вокруг пальца. — Проповедник и его детки — жалкие неудачники, которые не в состоянии даже собраться с силами и купить себе собственные колеса. — Мне уже рассказал об этом Клодель, но я не стала перебивать Кита. — Я хотел, чтобы ты считала, будто это заправские байкеры, чтобы самому выглядеть в твоих глазах крутым. А вместо этого из-за меня, тебя чуть не убили.

— Кит, кто был тот человек рядом с моим домом?

— Я, правда, не знаю. Честное слово. Наверное, какой-нибудь идиот, который просто проходил мимо. — Ухмылка раздвинула уголки его рта. — Может, он просто устраивался на работу в то место, где тебя постригли.

Я ласково стукнула Кита по здоровому плечу. На сей раз, я поверила ему.

— Эй, поосторожнее с руками! Я же инвалид. — Он сделал глоток сока и протянул мне стакан. — А что там с глазным яблоком?

— Полиция считает, что «Гадюки» подкинули его в мою машину, чтобы я не стала и дальше копаться в их истории.

Пауза. На экране мужчина шевелил губами, сообщая новости, ниже бежала строка с курсом акций.

— Думаю, следует сходить на занятия, когда вернусь домой. Попробую записаться на несколько курсов. Посмотрю, как пойдет учеба.

— По-моему, замечательная идея, Кит.

— Ты, наверно, думаешь, что я такой тупой, как дуб.

— Может, не дуб, а жердь.

— Надеюсь, ты не махнешь на меня рукой?

— Никогда.

Смутившись, Кит сменил тему:

— Как твой начальник?

— Гораздо лучше. От него уже плачут все медсестры.

— Я его понимаю. А Райан?

— Не сыпь мне соль, рыбья башка.

— Сколько времени, по-твоему, он будет валяться здесь в ожидании цветов и карамелек? — Гарри стояла на пороге, широко улыбаясь, с красной вазой в руке. Помада на губах и ваза прекрасно сочетались по цвету.

После больницы я поехала домой, поужинала с Берди и приступила к уборке. Возвращение к нормальной жизни после столь активного погружения в жизнь светскую. По крайней мере, таков был план.

Я приступила, было к его выполнению, но вдруг защебетал звонок в дверь.

Выгрузив охапку грязных свитеров, я посмотрела на часы. Четверть девятого. Для Гарри слишком рано.

Сгорая от любопытства, я отправилась к монитору камеры видео наблюдения.

Какого черта?

Сержант-детектив Люк Клодель покачивался, переступая с носков на каблуки, в вестибюле моего дома, руки заведены за спину.

— Bonsoir, monsieur Claudel.

— Bonsoir. Прошу простить меня за то, что приходится беспокоить вас дома, но возникли кое-какие обстоятельства. — Челюсти Клоделя сжались, словно следующие слова требовали от него больших усилий. — Подумал, что вам следует знать.

Вежливость и Клодель? Да еще английский? Что случилось?

Берди крутанулся восьмеркой у меня под ногами, но пока делать окончательных выводов по поводу гостя не стал.

Я отступила и жестом пригласила детектива войти. Он зашел, чопорно подождал, пока я закрою дверь, после чего последовал за мной в гостиную. Сел на диван, а я устроилась в кресле напротив. Сразу вспомнился мой разговор с напарником Райана, Жаном Бертраном, и при мысли о Райане желудок привычно свело.

Господи, пожалуйста, пусть он будет в безопасности!

Я отбросила эту мысль и выжидающе посмотрела на Клоделя.

Он откашлялся и заговорил, упорно избегая моего взгляда.

— Вы оказались правы в отношении Джорджа Дорси. Он не убивал Чероки Дежардена.

Тоже мне, сделал открытие.

— Как и Лайл Криз. — Я уставилась на него, слишком удивленная, чтобы ответить. — Незадолго до смерти Джослин Дион отправила письмо на имя своей матери, в котором сообщала все, что ей было известно о незаконной деятельности байкеров. Она рассказала об убийстве Эмили-Энн Туссен и Ричарда Маркотта по кличке Паук, а также пролила свет на смерть Чероки Дежардена.

— Зачем она это сделала?

— Ею руководили противоречивые желания. Прежде всего она опасалась за собственную жизнь и посчитала, что письмо может послужить гарантией. К тому же она жаждала отомстить за убийство Дорси, которое, кстати, было заказано его же собственной бандой. Джослин Дион была сожительницей Джорджа Дорси.

У меня запылали щеки, но я не призналась, что сказала Джослин о смерти Дорси.

— Дорси убили потому, что он разговаривал со мной? Клодель не ответил на вопрос.

— Дион также чувствовала угрызения совести за свои собственные поступки, включая убийство Чероки Дежардена.

— Что? — удивленно выпалила я.

— Так и есть. Джослин Дион убила Дежардена.

— Но Джослин сказала мне, что слышала, как Криз избивал дубинкой Чероки, а затем выстрелил в него.

— Ну, значит, она решила немного скрыть правду. — Он подпер пальцами подбородок. — Согласно письму этой молодой леди, она пришла к Дежардену за наркотиками, когда появился Криз, жаждущий заполучить ту злополучную фотографию в баре. Мужчины начали спорить, Криз оглушил Чероки, после чего принялся обшаривать квартиру. Услышав шум в спальне, он запаниковал и убежал. По всей видимости, у вашей Джослин была большая тяга к наркотикам и скудный бюджет. Она заявилась туда, изрядно накачавшись, и сочла сложившееся положение прекрасной возможностью пополнить свою домашнюю аптечку. После бегства Криза она избила находящегося в бессознательном состоянии Дежардена, оттащила его к креслу и воспользовалась дробовиком, чтобы избавить его от лица.

— Зачем было еще, и стрелять в него?

— Она не хотела, чтобы Дежарден отыскал ее. К тому же, хотя она и была под кайфом, ей хватило сообразительности, чтобы понять, что следует скрыть свои следы, поэтому она представила нее так, будто это была работа байкеров. — Клодель опустил руки. — Здесь вы не ошибались. — Он снова откашлялся, затем продолжил: — Подумав, что внутри наркотики, Дион взяла себе сверток, брошенный Кризом. Но там была всего лишь старая фотография Криза и Дежардена. Позже она состряпала схему шантажа, здраво рассудив, что если Криз так сильно желает заполучить снимок, что даже готов драться за него, тогда он, несомненно, раскошелится.

— Тем временем до «Дикарей» дошел слух о моей встрече с Дорси, и они быстренько заказали его. — Мне снова стало жарко.

— Верно. Опасаясь за свою безопасность, Дион придумала историю о том, что Криз убил Дежардена. «Гадюки» узнали об этом и решили отомстить. Дежарден был «Ангелом», его убийца был бывшим «Ангелом», презираемым братьями, так что ему следовало умереть. К тому же они не расплатились за Паука Маркотта, хотя и собирались. В общем, они позвонили в Нью-Йорк и попросили помочь, убедили Дион заманить Криза на похороны Дорси и подумали, что заодно уберут и нескольких «Дикарей».

Пауза.

— Должно быть, именно Джослин оставила фотографию на моем столе.

— Чтобы бросить подозрение на Криза. Мне пришла в голову еще одна идея.

— Вот почему кровь Чероки была на той куртке.

— Хоть раз этот мелкий проныра сказал правду. Куртка принадлежала Джослин, но Дорси должен был молчать об этом, чтобы защитить ее.

— А в результате моего вмешательства его убили. — Я прикусила губу.

— Дорси убили по другой причине. Просто его братьи боялись, что он сдаст их всех с потрохами. Не будь вас, он связался бы с кем-нибудь еще.

Я судорожно сглотнула.

— Вы верите письму Дион?

— В основном — да. У нас уже были основания подозревать Леконта в убийстве Маркотта и Туссен. Сейчас мы глаз с него не спускаем. Прокурор полагает, что его нельзя арестовать только на основании тех слов, что Джослин выкрикнула перед смертью. Но со временем мы до него доберемся.

— Несомненно, утечка информации из лаборатории происходила из-за Джослин.

— Она устроилась к вам, чтобы шпионить для «Дикарей», но не прочь была время от времени поболтать с журналистами.

— Когда получала одобрение своих шефов.

— Верно. — Клодель с шумом втянул воздух через нос, выдохнул. — Эти мафиозные байкерские группировки — чума нового тысячелетия. Они обладают огромной властью над теми, кого привлекает их жизненная философия. Джослин Дион была одной из тех, кто находится в самом низу цепочки: проститутки, сутенеры, стриптизерши, мелкие уличные толкачи. Из тех, кому требуется специальное разрешение боссов, чтобы отвести собственную мать к воскресной мессе.

Ступенькой повыше находятся самые удачливые мелкие дельцы, механики автомастерских, где угнанные автомобили разбираются на части, а потом продаются, скупщики краденого, владельцы баров — все те, кому позволено быть поблизости, потому что они отмывают грязные деньги или выполняют какую-то работу, полезную клубу. Далее в иерархии стоят полноправные члены, за каждым из которых закреплен собственный участок для торговли наркотиками. На вершине же восседают люди, связанные с картелями в Мексике и Колумбии и другими бандитскими боссами по всему миру.

Мне прежде никогда не доводилось видеть Клоделя таким воодушевленным.

— И кто эти дегенераты, которые существуют за счет слабостей других людей? Большинство ни морально, ни интеллектуально не способны даже школу закончить, не говоря уж о том, чтобы функционировать на открытом рынке, Они используют женщин, потому что в глубине души боятся их. Они необразованны, склонны к самообману и в большинстве случаев физически неполноценны, поэтому скрываются за татуировками, придумывают себе клички и сбиваются в стаи, чтобы усилить общий нигилизм. — Он глубоко вздохнул и медленно помотал головой. — Президент «Ангелов Ада», Сони Барджер, удалился отдел, вероятно, кропает автобиографию. Миллионы людей купят эту книгу, а кому-нибудь в Голливуде обязательно придет в голову замечательная идея сделать по ней фильм. Образ «Дикаря» опять приобретет романтические нотки. А затем этот великолепный миф разочарует очередное поколение. — Клодель провел рукой по лицу. — Поток наркотиков хлынет с удвоенной силой на наши школьные дворы и в трущобы, где давно уже поселилось отчаяние. — Он одернул рукава, поправил каждую золотую запонку и встал. Когда Клодель снова заговорил, в его голосе лязгнул металл. — Вы только подумайте, какая ирония! Пока «Ангелы» хоронят своих погибших на кладбище, их конкуренты засылают убийц. Я не знаю, который именно из этих недочеловеков убил Джорджа Дорси, и я не могу пока доказать, что Леконт застрелил Джослин Дион, Паука Маркотта и Эмили-Энн Туссен, но однажды я выясню. Такой день обязательно наступит! — Он посмотрел мне прямо в глаза. — И я не сомкну глаз, пока зло не уберется из моего города.

— Вы верите, что это возможно?

Он кивнул, помедлил, затем посмотрел мне в глаза:

— Мы команда?

Не сомневаясь ни секунды, я кивнула в ответ:

— Oui.

Глава 40

На следующий день я спала допоздна. Проснувшись, сходила в спортзал, купила домой кофе и пончики, и мы с сестрой уплели их на двоих. Затем Гарри поехала в больницу, а я позвонила в лабораторию. Не поступало никаких дел, требующих незамедлительного внимания антрополога, так что я могла спокойно вернуться к выполнению плана, прерванного приходом Клоделя.

Я замочила свитера, затем энергично взялась за холодильник. Выбросила всю еду, срок давности которой перевалил уже за месяц. Та же участь постигла и те продукты, чью природу вообще не удалось установить.

На душе у меня по сравнению с предыдущими неделями было куда радостнее. Клодель еще раз пересмотрел свое мнение относительно моей особы и принял тот факт, что я ценный сотрудник. Я не сомневалась, что он, Шарбонно и Куикуотер продолжат расследование до тех пор, пока убийцы Дорси и Дион не окажутся за решеткой.

Я принесла извинения Мартину Куикуотеру, и тот, похоже, не затаил на меня злобы. Он даже улыбнулся куда-то в моем направлении.

Ламанш выздоравливал.

Убийство Саванны Оспрей оказалось раскрыто, и семья наконец-то получила возможность захоронить ее многострадальные останки.

Через две недели Кэти вернется домой. С моим племянником все будет в порядке, во всех смыслах.

И у меня начали отрастать волосы.

Но не все было так уж безоблачно в жизни. Надо мной тенью нависало беспокойство за Райана. Ради моего спасения он подставил под угрозу свою легенду, и я горячо молилась, чтобы он остался жив. Я страстно надеялась, что это решение не оказалось из разряда тех самых, роковых.

И совершенств обидный оговор.

Эта строчка по-прежнему волновала меня до слез. Я понимала, что Райан не вправе связаться со мной. Я даже не могла сказать, когда нам снова доведется встретиться. Но разве это имело значение? Ждать я умею. Я метко забросила кусок старого чеддера в пакет для мусора. Но возможно, придется ждать вечность. Две банки затвердевшего желе. Вон их.

Мне определенно нужна музыкальная тема.

Небо заволокло тунами, а у меня в душе светит солнце…

Книга IV. СМЕРТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

В горах Северной Каролины терпит крушение пассажирский авиалайнер, и Темперанс Бреннан в составе следственной группы прибывает на место катастрофы. Общее мнение следствия — самолет взорван террористами. Вроде бы все говорит за это, кроме одной детали: на месте трагедии обнаружены человеческие останки, не принадлежащие ни одной из жертв.

Темперанс пытается добраться до истины, но чем ближе она к разгадке, тем жестче противодействие ее поискам буквально со всех сторон, словно все вокруг сговорились помешать ей проникнуть в тайну. Но Темперанс не собирается сдаваться…

Глава 1

Я завороженно смотрела на женщину, парившую меж деревьев. Она запрокинула голову, вытянув вперед шею и разбросав руки за спиной — точь-в-точь крохотная хромированная богиня на капоте «роллс-ройса». Вот только лесная летунья была нага, и тело ее обрывалось на талии. Окровавленные листья и ветки смыкались вокруг безжизненного туловища.

Я опустила глаза и огляделась. Не считая узкой, присыпанной щебнем дороги, на которой я оставила машину, вокруг был глухой лес. Росли здесь большей частью сосны, и лишь кое-где лиственные кроны играли оттенками алого, багряного и золотого, словно гирлянды, развешанные в память о сгинувшем лете.

Хотя в самом Шарлотте было жарко, здесь, в горах, царила приятная, свойственная раннему октябрю прохлада. Скоро, впрочем, станет зябко. Я взяла с заднего сиденья ветровку, постояла, не шевелясь, прислушалась.

Пение птиц. Ветер. Шорох проворных лапок мелкого зверька. Затем издалека донесся человеческий голос — кто-то кого-то звал. Послышался приглушенный отклик.

Застегнув куртку на талии, я заперла машину и двинулась туда, откуда долетели эти звуки. Под ногами шуршали опавшие листья и сосновые иглы.

Пройдя десять шагов вглубь леса, я миновала сидящего человека. Прижав колени к груди, он привалился к замшелому валуну. Рядом валялся ноутбук. У несчастного не хватало обеих рук, а в левом виске торчал небольшой осколок фарфора.

На ноутбуке лежало лицо — зубы скреплены брекетами, в проколотой брови изящное золотое колечко. Глаза широко раскрыты, зрачки расширились, выражая тревогу. К горлу подкатила тошнота, и я торопливо пошла дальше.

Через несколько шагов я увидела ногу в туристическом ботинке. Нога была оторвана почти у бедра, и я мельком задумалась, не принадлежала ли она «летящей богине с «роллс-ройса»».

Дальше сидели бок о бок двое мужчин, пристегнутых ремнями: шеи расплющены в кровавое месиво. Один из них восседал, скрестив ноги по-турецки, словно читал журнал.

Я пробиралась все дальше вглубь леса. Ветер то и дело доносил чьи-то бессвязные переговоры. Я отводила от лица ветки, перебиралась через валуны да стволы поваленных деревьев — и продолжала путь.

Повсюду валялся багаж вперемешку с обломками металла. Большинство чемоданов лопнуло, в беспорядке исторгнув содержимое. Одежда, щипцы для завивки и электробритвы перемешались с тюбиками крема для рук и пенки после бритья, бутылками шампуня и духов. Из одного скромных размеров саквояжа вывалилось несколько сотен упаковок наворованных в отелях туалетных принадлежностей. С тонким ароматом хвои и свежести гор смешивался резкий запах косметики и авиационного горючего. И — совсем издалека — едва заметно попахивало дымом.

Я шла по узкой, стиснутой отвесными стенами балке. Лиственный полог смыкался над ней так плотно, что на дно балки проникали лишь редкие пятнышки солнечного света. Здесь, в тени, было прохладно, но все же волосы на лбу у меня взмокли от пота и пропотевшая одежда липла к телу. Я споткнулась о какой-то рюкзак и кубарем покатилась вперед, разорвав рукав куртки об острый сук, торчавший из хвороста.

Мгновение я лежала неподвижно, судорожно хватая ртом воздух. Руки дрожали. Хотя я давно приучилась сдерживать эмоции, сейчас неуклонно впадала в отчаяние. Смерть, вокруг одна смерть. Боже милосердный, сколько же их там — погибших?

Закрыв глаза, я мысленно постаралась взять себя в руки и с усилием встала.

Целую вечность спустя перешагнула через трухлявый ствол упавшего дерева, обогнула заросли рододендрона и, поскольку голоса не стали ближе, остановилась, чтобы определиться с направлением. Приглушенный расстоянием вой сирен подсказал, что спасательная операция разворачивается где-то к востоку, по ту сторону гряды.

Вот тебе и ориентир, Бреннан.

Впрочем, времени ударяться в расспросы не было. Люди, которые первыми оказываются на месте падения самолета или любой другой катастрофы, исполнены, как правило, самых благих побуждений, но при этом, увы, совершенно не знают, что делать. Когда мне позвонили и попросили как можно скорее прибыть на место крушения, я ехала из Шарлотта в Ноксвилл, приближалась к границе штата. Развернувшись на шоссе I-40, я короткой дорогой направилась на юг, к Уэйнсвиллу, а затем повернула на запад и проехала через Брайсон-Сити, городок в Северной Каролине — 175 миль к западу от Шарлотта, 50 миль к востоку от Теннесси и 50 миль к северу от Джорджии. Держалась окружного шоссе до тех пор, пока не закончился асфальт, а уж затем по щебенке выехала к дороге Службы охраны лесов. Дорога причудливо извивалась вверх по склону горы.

Хоть я и получила четкие инструкции, но подозревала, что существует лучший путь — быть может, скромная просека для трелевки леса, по которой можно поближе подобраться к близлежащей долине. Я задумалась, не стоит ли вернуться к машине, но решила двигаться дальше. Вполне вероятно, те, кто уже находится на месте крушения, добирались, как и я, наземным путем. Дорога Службы охраны лесов, судя по виду, обрывалась в том самом месте, где я оставила машину.

После изнурительного подъема по склону я ухватилась за ствол дугласовой пихты, уперлась ногой и рывком втянула себя на гребень горы. И, распрямившись, уставилась в пуговичные глаза Тряпичной Энн. Кукла болталась вниз головой, платье запуталось в нижних ветвях пихты.

В памяти промелькнула такая же кукла дочери, и я невольно потянулась…

Стоп!

Я опустила руку, поскольку знала: все предметы, обнаруженные на месте крушения, должны быть внесены в опись, а их расположение отмечено на карте. И только после этого близкие погибших смогут заявить свои права на это скорбное наследство.

Отсюда, с высоты гребня, было хорошо видно, так сказать, основное место катастрофы. Я различила мотор, наполовину зарывшийся в грязь и валежник, и, судя по всему, обломки закрылков. Кусок фюзеляжа, распоротый снизу, походил на схему в учебном пособии по моделированию самолетов. Через иллюминаторы можно было разглядеть сиденья — кое-где занятые, но по большей части пустые.

Обломки, багаж и куски трупов были разбросаны везде, словно мусор на свалке. С того места, где я стояла, четче всего были видны части тел, не прикрытые одеждой: они белели на фоне лесной почвы, вывороченных кишок и остатков самолета. Разнообразные предметы свисали с деревьев или торчали, застряв, из гущи листвы и веток: куски ткани, электрические провода, листы металла, обрывки изоляции, расплавленный пластик.

Местные уже оцепляли место катастрофы, попутно разыскивая уцелевших. Одни обшаривали лес, другие натягивали по внешней границе участка заградительную ленту. Все — в ярко-желтых куртках с трафаретной надписью на спине «Управление шерифа округа Суэйн». Многие из них, впрочем, лишь бесцельно бродили по оцепленному участку либо, собравшись группками, курили, переговаривались или бессмысленно глазели по сторонам.

Вдалеке за деревьями я заметила мигание красных, синих и желтых огней, что отмечали расположение подъездной дороги, которую мне так и не удалось разыскать. Мысленным взором я увидела патрульные полицейские, пожарные и аварийно-спасательные машины, фургоны «скорой помощи» и транспорт добровольцев из местных — все, что заполонит эту дорогу к завтрашнему утру.

Ветер переменился, и запах гари усилился. Обернувшись, я увидела тонкую черную струйку дыма, которая поднималась, причудливо извиваясь, сразу за соседним гребнем. Меня замутило — уже отсюда можно было различить, что к острому едкому запаху примешивается еще один.

Я — патологоанатом, сталкиваться с насильственной смертью — моя работа. Выполняя заявки коронеров и судмедэкспертов, я обследовала сотни жертв пожара и хорошо знаю, как пахнет обугленная плоть. Там, в соседнем ущелье, горели люди.

Я судорожно сглотнула и сосредоточилась на спасательной операции. Люди в желтых куртках, которые до сих пор бездействовали, теперь бродили по месту крушения. На моих глазах какой-то помощник шерифа нагнулся и принялся рассматривать мусор у себя под ногами. Затем выпрямился, и в его левой руке что-то блеснуло. Другой помощник шерифа начал сгребать мусор в кучу.

— Черт!

Я спускалась со всеми предосторожностями: хваталась за кустарник, петляла между деревьями и валунами, чтобы не потерять равновесие. Склон довольно крутой, стоит разок споткнуться — и кубарем полетишь вниз.

Шагах в десяти от подножия склона я наступила на лист металла, заскользила и взлетела, точно обреченный на падение сноубордист. А рухнув, наполовину покатилась, наполовину заскользила по склону, увлекая за собой лавину камней, сучьев, листьев и пихтовых шишек.

Чтобыостановить падение, я отчаянно хваталась за что попало, обдирая ладони и ломая ногти. Наконец левая рука наткнулась на что-то твердое, и пальцы мертвой хваткой сомкнулись на неведомой опоре. Запястье пронзила боль — я всем весом повисла на левой руке.

Секунду я так и висела, затем перекатилась на бок, подтянулась обеими руками и, подвинувшись, села. Не разжимая рук, подняла взгляд.

Оказалось, что подвернулся мне под руку длинный металлический прут. Он торчал наискось из камня у самого моего бедра и утыкался в изувеченное дерево, что росло в шаге вверх по склону. Я уперлась стопами в землю, проверила, нет ли растяжений, и с усилием поднялась на ноги. Вытерла кровоточащие ладони о штаны, заново застегнула куртку и двинулась дальше вниз.

Оказавшись на дне ущелья, я ускорила шаг. Правда, terra под ногами была далеко не firma^[88], но, по крайней мере, сила тяжести была теперь на моей стороне. Добравшись до оцепленной территории, я приподняла ленту и поднырнула под нее.

— Э-эй, дамочка! Вы куда?

Я остановилась и обернулась. Меня окликнул человек в куртке с надписью «Управление шерифа округа Суэйн».

— Я из ОЗЧС.

— Что еще за ОЗЧС такой? — сварливо осведомился он.

— Шериф на месте?

— А вы кто такая, чтобы об этом спрашивать?

Лицо помощника шерифа было непроницаемо, губы жестко поджаты, оранжевая охотничья шапочка низко надвинута на глаза.

— Я — доктор Темперанс Бреннан.

— Врачи нам тут не понадобятся.

— Я буду заниматься опознанием погибших.

— Документы есть?

На случай стихийных бедствий у каждого правительственного учреждения имеются свои особые обязанности. Управление готовности к чрезвычайным ситуациям (УГЧС) руководит работой Федеральной системы медицинского обеспечения при стихийных бедствиях (ФСМО), которая при массовой гибели граждан обеспечивает медицинскую помощь, опознание жертв и ритуальные услуги.

Для выполнения этих функций ФСМО и созданы системы ОЗЧС и МПЧС — Оперативная группа по организации захоронений в чрезвычайных ситуациях и Группа медицинской помощи в чрезвычайных ситуациях. В официально объявленных чрезвычайных ситуациях МПЧС заботится о живых, а ОЗЧС занимается мертвыми.

Я выудила удостоверение ФСМО и протянула его помощнику шерифа.

Въедливо изучив документ, он кивком указал в направлении фюзеляжа.

— Шериф там, с начальством пожарных.

Голос его дрогнул, он вытер ладонью рот. А затем опустил глаза и пошел прочь, явно смущенный тем, что проявил излишнюю чувствительность.

Поведение помощника шерифа меня ничуть не удивило. Самые стойкие и толковые полицейские и спасатели, сколько бы ни обучались, каким бы обширным опытом ни обладали, не бывают психологически готовы к первой встрече с катастрофой.

Катастрофа. Именно так Национальный комитет безопасности на транспорте называет подобные крушения. Не знаю точно, каковы критерии катастрофы, но, поработав с несколькими такими случаями, одно могу сказать наверняка: это было ужасно. Точно так же я всякий раз не была готова к тому, с чем сталкивалась, и испытывала такие же терзания. Просто научилась это скрывать.

Пробираясь к фюзеляжу, я миновала еще одного помощника шерифа, который накрывал одеялом мертвеца.

— Уберите это, — велела я.

— Что?

— Не надо их накрывать.

— А вы кто?

Я снова предъявила удостоверение.

— Но ведь они так и лежат под открытым небом. — Голос его был безжизнен, словно компьютерная запись.

— Все должно остаться так, как есть.

— Надо же что-что сделать. Уже темнеет. Медведи почуют запах этих… — Он запнулся, подыскивая слово. — …Этих людей.

Мне доводилось видеть, что способны сотворить с трупом хищники из семейства медвежьих, и я понимала беспокойство этого человека. Тем не менее я должна была его остановить.

— Прежде чем что-то перемещать, все здесь должно быть сфотографировано и внесено в протокол.

Помощник шерифа неуклюже скомкал одеяло. Лицо его исказилось от боли. Я достоверно знала, что он сейчас чувствует: потребность немедленно что-то сделать и неуверенность, что именно. Полную беспомощность перед лицом невыносимой трагедии.

— Пожалуйста, передайте остальным, что все должно оставаться на местах. А потом займитесь поиском выживших.

— Вы, наверное, шутите. — Он огляделся. — Такого ни кто не смог бы пережить.

— Если кто-то уцелел, ему надо опасаться медведей куда больше, чем этим ребятам. — Я кивком указала на труп у его ног.

— А еще волков, — добавил он безжизненным голосом.

— Как зовут шерифа?

— Кроу.

— Это который?

Он оглянулся и посмотрел на собравшихся возле фюзеляжа.

— Вон та рослая личность в зеленой куртке.

Я оставила собеседника и быстрым шагом направилась к Кроу.

Шериф изучал карту вместе с полудюжиной пожарных — судя по обмундированию, все они принадлежали к разным частям. Даже наклонив голову, он оставался самым высоким в этой компании. Обтянутые курткой плечи были широки и мускулисты, что говорило о регулярных физических упражнениях. Я от души надеялась, что мне не грозит оказаться на ножах с брутальным горцем-шерифом.

Когда я подошла ближе, пожарники, слушавшие шерифа, отвлеклись и разом уставились в мою сторону.

— Шериф Кроу?

Кроу обернулся… и я поняла, что столкновение с брутальным горцем отменяется.

Лицо у женщины было очень смуглое и скуластое, из-под широких полей шляпы выбивались курчавые ярко-рыжие волосы. Больше всего, однако, мое внимание приковали ее глаза. Радужки — цвета старых бутылок из-под кока-колы. В обрамлении рыжих ресниц и бровей, на фоне смуглой кожи эти бледно-зеленые глаза выглядели совершенно необычно. По моим впечатлениям, женщине было около сорока лет.

— А вы кто? — Сиплый низкий голос отчетливо намекал, что его владелица не потерпит досужей болтовни.

— Доктор Темперанс Бреннан.

— И у вас есть право находиться на месте крушения?

— Я из ОЗЧС.

Опять пошло в ход удостоверение личности. Шериф изучила карточку и вернула мне.

— Я услышала в новостях сообщение о крушении, когда ехала из Шарлотта в Ноксвилл. Позвонила Эрлу Блиссу, который возглавляет группу в этом регионе, и он попросил меня завернуть сюда, глянуть, не понадобится ли помощь.

На самом деле Эрл выразился далеко не так дипломатично.

С минуту женщина молчала, не торопясь с ответом. Затем повернулась к пожарным, что-то сказала — и их как ветром сдуло. Шагнув ко мне, она протянула руку. Ее рукопожатие вполне могло закончиться визитом к травматологу.

— Люси Кроу.

— Зовите меня Темпе.

Расставив ноги, она скрестила на груди руки и смерила меня взглядом бутылочно-зеленых глаз.

— Не думаю, что кому-то из этих бедолаг еще может понадобиться медицинская помощь.

— Я судебный антрополог, а не врач. Вы искали выживших?

Кроу кивнула, резко вздернув голову, — аналогичный жест мне доводилось видеть в Индии.

— Я думала, подобное может касаться только судмедэксперта.

— Подобное касается всех. Представители НКБТ уже здесь? — Мне хорошо было известно, что люди из Национального комитета безопасности на транспорте никогда не мешкают с прибытием на место крушения.

— Скоро будут. Мне уже отзвонились все организации планеты. НКБТ, ФБР, тактическая группа ВВС, Красный Крест, Федеральное агентство авиации, Служба охраны лесов, Управление долины Теннесси, Министерство внутренних дел. Я бы нисколько не удивилась, если б сюда по пути на Вольф-Кноб^[89] заявился сам папа римский.

— Министерство внутренних дел и УДТ?

— Федералам принадлежит почти весь этот округ. Примерно восемьдесят пять процентов — национальный парк, еще пять процентов — резервация. — Она вытянула руку на уровне плеча и описала в воздухе круг по часовой стрелке. — Мы находимся в Биг-Лорел^[90]. К северо-западу отсюда — Брайсон-Сити, а за ним — Национальный парк Грейт-Смоки-Маунтинс. На севере расположена индейская резервация чероки, на юге — Национальный лес и заповедник Нантахала.

Я сглотнула, пытаясь облегчить давление в ушах.

— На какой мы высоте?

— Четыре тысячи двести футов над уровнем моря.

— Шериф, у меня и в мыслях нет указывать вам, как делать свою работу, но есть те, кого вы, вероятно, предпочли бы не допускать…

— Страховой агент и проныра-адвокат. Может, Люси Кроу и живет в горах, но ей пару раз доводилось спускаться на равнину.

Вот уж в этом я не сомневалась. И также была совершенно уверена, что Люси Кроу ни разу не нахамили.

— Наверное, стоило бы держать подальше и прессу.

— Наверное.

— Шериф, насчет судмедэксперта вы были правы. Он здесь появится. Просто план действий в чрезвычайных ситуациях для Северной Каролины в случае катастрофы предусматривает участие ОЗЧС.

Я услышала приглушенный грохот и голоса, выкрикивающие приказы. Кроу сняла шляпу и провела по лбу рукавом.

— Сколько еще осталось очагов пожара?

— Четыре. Мы потихоньку справляемся с огнем, но дело рискованное. В это время года в горах нешуточно сухо. — Она похлопала шляпой по бедру, не менее мускулистому, чем плечи.

— Уверена, ваши люди делают все, что в их силах. Они оцепили место крушения и гасят пожары. Если выживших нет, ничего другого от них и не требуется.

— На самом деле они не очень привыкли к таким ситуациям.

За спиной Кроу пожилой мужчина в куртке с логотипом «Волонтеры чероки, ДП» сосредоточенно копался в груде обломков. Я решила действовать тактично.

— Не сомневаюсь, вы сказали своим людям, что на месте крушения нужно вести себя точно так же, как на месте преступления. Все должно оставаться как есть.

Женщина кивнула, вновь забавно вздернув голову.

— Они, по всей вероятности, растерялись, стремятся хоть что-то сделать, но не знают, что именно. Лишнее напоминание не повредит.

И я указала на мужчину, рывшегося в обломках.

Кроу негромко выругалась и решительно направилась к волонтеру — широким шагом, который больше смахивал на мощный бег олимпийца. Старик послушно пошел прочь, и шериф тут же вернулась ко мне.

— Нелегко вам приходится, — сказала я. — Люди из НКБТ, когда прибудут, возьмут на себя ответственность за всю операцию.

— Угу.

В это мгновение зазвонил мобильник Кроу. Я дожидалась, когда она закончит разговор.

— Еще одно действующее лицо, — сообщила она, прицепляя мобильник к поясу. — Чарльз Хэновер, генеральный директор «Эйр транссаут».

Я никогда не пользовалась услугами этой авиакомпании, но слышала о ней: небольшая региональная линия, рейсы которой соединяли с Вашингтоном десяток городов Каролины, Джорджии и Теннесси.

— Это их самолет?

— Рейс двести двадцать восемь вылетел из Атланты в Вашингтон с опозданием. Сорок минут простоял на взлетной полосе и поднялся в воздух в двенадцать сорок пять пополудни. Самолет был на высоте примерно двадцать пять тысяч футов, когда в час ноль семь исчез с радаров. К нам звонок по номеру девять-один-один поступил около двух часов.

— Сколько человек было на борту?

— Рейс выполнял самолет «Фоккер-100», восемьдесят шесть пассажиров и шесть человек экипажа. Но и это еще не худшее.

Следующие слова Кроу предвещали кошмар, который обрушился на нас в последующие дни.

Глава 2

— Футбольные команды Университета Джорджии?

Кроу кивнула:

— По словам Хэновера, мужская и женская команды летели на матчи, которые должны были проводиться где-то в окрестностях Вашингтона.

— Иисусе!

Перед моим мысленным взором вспышками замелькали видения: оторванная нога, стянутые брекетами зубы… Девушка, застрявшая в ветвях деревьев.

И тут меня ужалил страх.

Кэти, моя дочь, учится в Вирджинии, но часто гостит у своей лучшей подруги в Атенсе — городе, где, собственно, и расположен Университет Джорджии. Лия получает спортивную стипендию. Каким спортом она занимается? Футболом?

О господи! Мысли мои заметались. Упоминала ли Кэти о поездке? Когда у нее заканчивается семестр? Я поборола порыв схватиться за мобильник.

— Сколько было студентов?

— Билеты от университета заказали сорок два пассажира. Хэновер полагает, что большинство из них — студенты. Кроме самих спортсменов, должны были лететь тренеры, друзья и подружки — видимо, болельщики. — Кроу провела ладонью по рту. — Словом, как обычно.

Как обычно. Сердце мое сжалось при мысли о том, сколько молодых жизней оборвалось так трагически. Затем я подумала кое о чем другом.

— В прессе будет твориться сущий кошмар!

— Хэновер заговорил в первую очередь именно об этом. — В голосе Кроу отчетливо прозвучал сарказм.

— Когда НКБТ возьмет дело в свои руки, они разберутся и с прессой.

«А также с семьями погибших», — подумала я, но вслух говорить не стала. Родные и близкие тоже будут бродить здесь, оплакивать свою утрату и жаться друг к другу в поисках утешения. Одни будут испуганными глазами озирать место катастрофы, другие — требовать немедленных ответов на вопросы, укрывая за внешней воинственностью непереносимое горе.

В этот миг послышалось глухое уханье лопастей, и мы увидели, что над кронами деревьев снижается вертолет. Я разглядела рядом с пилотом знакомый силуэт, еще один пассажир сидел сзади. Вертолет сделал два круга и развернулся в другую сторону — отнюдь не туда, где, по моим предположениям, находилась дорога.

— Куда это они направились?

— Чтоб мне провалиться, если знаю. У нас тут посадочных площадок — раз-два и обчелся.

Кроу опустила взгляд и надела шляпу, небрежным жестом заправив под нее рыжие кудряшки.

— Хотите кофе?

Полчаса спустя главный судмедэксперт штата Северная Каролина пришел на место крушения с запада, сопровождаемый вице-губернатором того же штата. Первый был в стандартном обмундировании для выездов — высокие ботинки и одежда цвета хаки, второй — в строгом деловом костюме. Я наблюдала за тем, как они осторожно пробираются между грудами обломков — патологоанатом глядел по сторонам, оценивая обстановку, политик шел с опущенной головой, не смотрел ни налево, ни направо, весь старательно подобравшись, словно прямое соприкосновение с окружающим могло потребовать от него не стороннего наблюдения, а активных действий. Они остановились, и судмедэксперт заговорил с одним из помощников шерифа. Тот указал в нашу сторону, и вновь прибывшие повернули к нам.

— Вот черт! Какой кадр пропадает!

Сказано это было с тем же сарказмом, с каким Люси Кроу поминала Чарльза Хэновера, генерального директора «Эйр транссаут».

Шериф смяла пластиковый стаканчик из-под кофе и сунула его в термосумку. Я отдала ей свой стаканчик, мысленно удивляясь такой откровенной неприязни. Ее не устраивает политика вице-губернатора или же причина — личные разногласия между Люси Кроу и Паркером Дейвенпортом?

Когда прибывшие подошли ближе, судмедэксперт достал было свое удостоверение. Кроу взмахом руки остановила его:

— В этом нет нужды, док. Я и так знаю, кто вы такой. Я могла сказать то же самое, потому что работала с Ларком Тиреллом с тех пор, как он был назначен главным судмедэкспертом штата Северная Каролина, — то есть с середины восьмидесятых годов. Циничный, с диктаторскими замашками, Ларк при этом был одним из лучших патологоанатомов-администраторов в стране. Имея дело с неадекватностью бюджета и незаинтересованностью законодательных органов, он принял дела в полном хаосе — и превратил свое ведомство в одну из самых эффективных во всей Северной Америке систем по исследованию смертей.

Ко времени назначения Ларка моя карьера судебного антрополога была в зародыше — я только-только прошла сертификацию в Американском совете по судебной антропологии. Мы познакомились благодаря работе, которую я выполняла для отделения ФБР в Северной Каролине: собирала по кусочкам и идентифицировала трупы двух наркоторговцев, которых убила и расчленила банда байкеров. Я была одной из первых, кого Ларк нанял в качестве специалиста-консультанта, и с тех пор на мою долю выпало иметь дело со всеми разложившимися, скелетированными, мумифицированными, обгоревшими и изуродованными останками из Северной Каролины.

Вице-губернатор протянул для приветствия руку, другой прижимая ко рту носовой платок. Лицо его приняло оттенок лягушачьего брюшка. Во время рукопожатия он не произнес ни слова.

— Рад, что ты в строю, Темпе, — сказал Ларк, вслед за ним сокрушая в стальном пожатии мои пальцы.

Я уже всерьез подумывала, не отказаться ли вовсе от деловых рукопожатий.

Ларково словечко «в строю» пришло из времен военной службы во Вьетнаме. Говорил он как истинный житель Каролины. Уроженец Низменности^[91], он вырос в семье морских пехотинцев и сам отслужил два срока в армии, прежде чем поступил в медицинскую школу. Ларк выглядел и разговаривал, как идеальная копия Энди Гриффита^[92].

— Когда ты собираешься на север?

— На следующей неделе начнутся осенние каникулы, — ответила я.

Ларк сощурился, еще раз окинув взглядом место крушения.

— Боюсь, Квебеку придется этой осенью обойтись без своего антрополога.

Десять лет назад я принимала участие в межуниверситетском обмене с Университетом Макгилла. Будучи в Монреале, я начала консультировать лабораторию криминалистики и судебной медицины провинции Квебек. В конце года губернатор провинции, признав необходимость в штатном судебном антропологе, ввел такую должность, оснастил лабораторию и пригласил меня в качестве постоянного консультанта.

С тех самых пор я сновала между Квебеком и Северной Каролиной: преподавала физическую антропологию в Университете Северной Каролины в Шарлотте, давала консультации и там и там. Поскольку случаи, с которыми я имела дело, обычно касались уже умерших, такой распорядок всех устраивал. Но при этом с обеих сторон знали, что я могу в любую минуту уехать давать показания в суде или в случае чрезвычайной ситуации.

Крушение самолета определенно подпадало под второй пункт. Я заверила Ларка, что отменю октябрьскую поездку в Монреаль.

— Как тебе удалось так быстро добраться?

Я рассказала о своем путешествии в Ноксвилл и о телефонном разговоре с главой ОЗЧС.

— Я уже говорил с Эрлом. Завтра утром он пришлет сюда команду. — Ларк перевел взгляд на Кроу. — Парни из НКБТ прибудут вечером. До тех пор все должно оставаться на своих местах.

— Я уже отдала приказ, — отозвалась шериф. — Этот район и так труднодоступен, но я выставлю дополнительную охрану. Наверное, самой большой проблемой будут дикие звери. Особенно когда все эти трупы начнут разлагаться.

Вице-губернатор издал какой-то странный звук, развернулся и, пошатываясь, бросился прочь. Вцепившись в ветки рододендрона, мужчина скрючился в три погибели, и его вырвало.

Ларк вперил в нас честный взгляд шерифа Мэйберри^[93], переключаясь то на Кроу, то на меня.

— Милые дамы, вы бесконечно облегчаете весьма трудную работу. Не могу выразить словами, как высоко я ценю ваш профессионализм.

Щелк.

— Шериф, проследите за тем, чтобы здесь сохранялся порядок.

Щелк.

— Темпе, поезжай в Ноксвилл читать свою лекцию. Потом соберешь все, что может понадобиться, и завтра утром явишься сюда. Насколько придется задержаться, неизвестно, так что не забудь известить университет. Мы обеспечим для тебя спальное место.

Через пятнадцать минут один из помощников шерифа проводил меня назад, к машине. Догадка моя оказалась верна — дорога получше и вправду существовала. На четверть мили выше того места, где я оставила машину, от дороги Службы охраны лесов ответвлялась грунтовая. Узенькая полоска, которая когда-то использовалась для трелевки леса, огибала подножие горы, и от нее до места крушения была от силы сотня ярдов.

Сейчас по обе стороны трелевочной дороги стояли вереницы автомобилей. По пути вниз мы миновали других вновь прибывших. К восходу солнца и на дороге Службы охраны лесов, и на окружном шоссе будет не протолкнуться от машин.

Едва сев за руль, я схватила мобильник. Сигнала не было.

Развернулась в три приема и двинулась в сторону окружного шоссе. Выехав на шоссе 74, повторила попытку. Сигнал появился, набрала номер Кэти. После четырех гудков сработал автоответчик.

Терзаясь от беспокойства, я наговорила сообщение, а потом запустила в голове запись мысленной лекции «Не будь заполошной мамашей». Весь следующий час я усиленно старалась сосредоточиться на предстоящем докладе, отгоняя мысли о чудовищной бойне позади и ужасе, с которым предстояло столкнуться завтра. Бесполезно. Образы парящих в воздухе лиц и расчлененных тел сводили усилия к нулю.

Включила радио. Новость о падении самолета обсуждалась на всех каналах. Обозреватели скорбели о трагической гибели юных спортсменов и мрачным тоном строили предположения о причинах катастрофы. Поскольку это была явно не погода, самыми популярными гипотезами оказались механические неисправности и диверсия.

Покидая вслед за помощником шерифа место крушения, я заметила ряд ободранных деревьев — ободранных в направлении, противоположном тому, откуда я пришла. Хоть я и знала, что подобные повреждения отмечают «предсмертную» траекторию снижения самолета, но не испытывала ни малейшего желания присоединяться к радиотеоретикам.

Выехав на шоссе I-40, я в сотый раз стала переключать каналы и наткнулась на репортаж о пожаре на каком-то складе. Велся он с вертолета. Шум лопастей напомнил о Ларке, и я только сейчас поняла, что так и не спросила, где они с вице-губернатором приземлились. Надо будет вернуться к этому вопросу позже.

В девять я вновь позвонила Кэти.

Ответа не было. Я опять прокрутила в голове запись мысленной лекции.

Прибыв в Ноксвилл, устроилась в отеле, связалась с работодателем, затем съела цыпленка в тесте, купленного на въезде в город. Позвонила бывшему мужу, который жил в Шарлотте, и попросила присмотреть за Верди. Пит согласился, уточнив, что перевозка и кормление кота — за мой счет. С Кэти он не говорил по телефону уже несколько дней. Осчастливив меня сокращенным вариантом той же лекции, он все же пообещал, что постарается до нее дозвониться.

После я позвонила Пьеру Ламаншу, своему начальнику по квебекской лаборатории криминалистики и судебной медицины, — сообщить, что на следующей неделе не смогу прибыть в Монреаль. Ламанш уже слышал о катастрофе и ждал моего звонка. И напоследок я позвонила заведующему нашей кафедрой в Университете Северной Каролины в Шарлотте.

Разобравшись со всеми обязательствами, я около часа отбирала слайды и размещала их в обойме диапроектора, затем приняла душ и опять позвонила Кэти. Глухо.

Глянула на часы. Без двадцати двенадцать.

У нее все в порядке. Она просто вышла за пиццей. Или сидит в библиотеке. Да, верно! В библиотеке. Я, когда училась, прибегала именно к такому объяснению.

Долго, очень долго не удавалось заснуть.

Утром Кэти не перезвонила и по-прежнему не отвечала. Я попробовала набрать номер Лии в Атенсе. Еще один механический голос предложил оставить сообщение после гудка.

Я поехала на единственный в Штатах антропологический факультет, расположенный на футбольном стадионе, и прочла одну из самых бестолковых в своей профессиональной жизни лекций. Организатор этой серии лекций во вступительном слове упомянул о моей работе в ОЗЧС и между делом заметил, что мне предстоит участвовать в расследовании катастрофы самолета «Эйр транссаут». Хотя я мало что могла сообщить о случившемся, большинство вопросов, которыми забросали меня по окончании лекции, не имело никакого отношения к теме, а касалось крушения самолета. Рутинная процедура ответов на вопросы слушателей длилась, казалось, вечность.

Когда толпа наконец-то повалила к выходам, один человек направился прямиком к трибуне — неряшливого вида мужчина в кардигане и галстуке-бабочке. На груди у него болтались очки в форме полумесяца. Нас, антропологов, на свете не так уж много, а потому представители этой профессии, как правило, знакомы друг с другом, и наши пути часто пересекаются на семинарах, собраниях и конференциях. Мне уже доводилось пару раз встречаться с Саймоном Мидкифом, и я знала, что, если не проявлю твердость, наш разговор грозит опасно затянуться. Подчеркнуто поглядев на часы, я собрала свои заметки, затолкала их в кейс и спустилась с трибуны.

— Привет, Саймон, как поживаете?

— Превосходно.

Губы у Саймона потрескались, сухая кожа шелушилась, как у полежавшей на солнце дохлой рыбы. На белках глаз, укрывшихся в тени кустистых бровей, сеточкой краснели прожилки вен.

— А как ваши археологические дела?

— Тоже превосходно. Надо как-то зарабатывать на жизнь, так что я подрядился участвовать в нескольких проектах для Департамента культурных ресурсов в Рэли. Правда, по большей части я целыми днями систематизирую данные. — Саймон издал визгливый смешок и похлопал себя ладонью по щеке. — Похоже, за долгие годы профессиональных трудов я собрал невероятную уйму данных.

Саймон Мидкиф получил докторскую степень в 1955 году в Оксфорде, после чего перебрался в Штаты и получил должность в Университете Дьюка. Однако археологическое светило так и не разразилось ни одной научной публикацией, и через шесть лет Саймону было отказано в продлении контракта. Университет Теннесси дал ему второй шанс, он опять ничего не опубликовал, и снова его отправили восвояси.

Так и не сумев заполучить постоянной научной должности, Мидкиф тридцать лет болтался на периферии университетской среды, занимался археологическими раскопками по разовым контрактам и от случая к случаю замещал постоянных преподавателей, читая лекции в колледжах и университетах Северной и Южной Каролины и Теннесси. На раскопках он стал притчей во языцех, потому что кропотливо составлял все нужные отчеты, но потом никогда не предавал гласности результаты своих изысканий.

— Саймон, это очень приятно слышать, но, боюсь, я должна спешить.

— Да, конечно. Чудовищная трагедия! Столько молодых жизней, оборвавшихся на взлете! — Ученый скорбно покачал головой. — А где именно упал самолет?

— В округе Суэйн. И мне в самом деле нужно как можно скорее вернуться.

Я двинулась было прочь, но Саймон проворно качнулся вперед, перегородив дорогу легкой туфлей сорок пятого размера.

— Где находится округ Суэйн?

— К югу от Брайсон-Сити.

— А поточнее нельзя?

— Координаты дать не могу, — огрызнулась я, уже не скрывая раздражения.

— Извините, я так чудовищно несдержан! Видите ли, в последнее время я работал в округе Суэйн, вот и испугался, что падение самолета могло повредить место раскопок. Как эгоистично с моей стороны! — Он опять хихикнул. — Прошу прощения.

И тут к нам подошел организатор лекции.

— Вы позволите?.. — Он красноречиво помахал маленьким фотоаппаратом «Никон».

— Да, разумеется.

Я изобразила стандартную фотоулыбку.

— Для факультетской газеты. Наши студенты обожают подобные штуки.

Он поблагодарил меня за лекцию и пожелал успехов в расследовании крушения. Я, в свою очередь, поблагодарила его за гостеприимство, попрощалась с обоими мужчинами, сгребла в охапку проектор и поспешила покинуть зал.

Прежде чем уехать из Ноксвилла, я отыскала магазин спорттоваров, купила ботинки, носки и три пары штанов цвета хаки, одни из которых тут же надела. В аптеке, примыкавшей к магазину, прихватила две упаковки хлопчатобумажных бикини фирмы «Hanes Her Way». Я не поклонница этого бренда, но сойдет. Затолкав трусики и запасные штаны в дорожный чемодан, направила машину на восток.

Аппалачи, берущие начало в холмах Ньюфаундленда, тянутся с севера на юг параллельно восточному побережью Атлантики и, разделяясь близ Харперс-Ферри в Западной Вирджинии, образуют две горные цепи — Грейт-Смоки-Маунтинс и Блу-Ридж. Грейт-Смоки-Маунтинс — одна из старейших в мире; самая высокая ее точка, гора Клингманс-Доум, расположенная на границе Северной Каролины и Теннесси, достигает свыше 6600 футов над уровнем моря.

Менее чем через час после выезда из Ноксвилла я проехала через города штата Теннесси: Севиервилл, Пиджен-Фордж и Гетлинберг — и огибала с востока Клингманс-Доум, восхищаясь, как обычно, неземной красотой этих мест. Сформированный вековыми трудами ветров и дождей, хребет Грейт-Смоки-Маунтинс рассекает Юг чередой горных пиков и мирных долин. Леса здесь великолепны, и большая часть их охраняется законом как национальное достояние. Нантахала. Писгах. Чероки. Национальный парк Грейт-Смоки-Маунтинс. Пышная бархатистая зелень и извечная дымка, давшая название этим горам, образуют зрелище, которому по притягательности нет равных. Земля во всей красе.

Смерть и разрушение мрачно контрастировали с этой сказочной красотой.

Едва выехав из округа Чероки, со стороны Северной Каролины, я вновь набрала номер Кэти. Зря. Опять отозвался автоответчик. Опять я оставила сообщение: «Позвони матери».

Я старалась, чтобы мысли пребывали как можно дальше от того, что ждало впереди. Размышляла о пандах в зоопарке Атланты, об осенней сетке канала Эн-би-си, о получении багажа в аэропорту Шарлотта. Почему это всегда так медленно?

Думала о Саймоне Мидкифе. Вот же чудик! Да какова вероятность того, чтобы самолет упал точнехонько на место его раскопок?

Избегая включать радио, сунула в плеер диск Кири Те Канава и стала слушать, как оперная дива поет Ирвинга Берлина.

Было почти два, когда я наконец подъехала к месту крушения. Теперь окружное шоссе сразу за тем местом, где от него ответвлялась дорога Службы охраны лесов, перекрывала пара патрульных полицейских машин. Солдат национальной гвардии регулировал движение, одних водителей направляя вверх по горе, других разворачивая назад. Я предъявила удостоверение, и гвардеец сверился со своим планшетом.

— Все верно, мэм. Ваше имя есть в списке. Машину оставьте наверху, в зоне ожидания.

Он отступил, и я кое-как протиснулась между патрульными автомобилями.

Зону ожидания оборудовали на обзорной площадке, которая предназначалась под пожарную вышку, и на небольшом участке по другую сторону дороги. Каменистый склон обтесали, чтобы расширить стоянку, и засыпали землю гравием на случай дождя. Именно здесь будут проходить совещания, здесь будет вестись работа с родными и близкими погибших — до тех пор, пока не организуют постоянный центр помощи семьям.

По обе стороны дороги сновали люди, теснились десятки авто: трейлеры Красного Креста, фургоны телевизионщиков, увенчанные спутниковыми тарелками; внедорожники, пикапы, грузовик для перевозки опасных материалов. Я пристроила свою «мазду» со стороны склона, втиснувшись между «доджем-дуранго» и «фордом-бронко», сгребла чемодан и зигзагами двинулась к дороге.

Выбираясь на другую сторону обзорной площадки, я разглядела у подножия вышки, перед одним из трейлеров Красного Креста, шаткий школьный стол. Лоснились на солнце бока внушительной — сообразно обстоятельствам — кофеварки. Родственники погибших сгрудились вокруг нее, обнимались, ища поддержки друг у друга; одни плакали, другие подавленно молчали. Многие судорожно стискивали в кулаках пластиковые стаканчики. Несколько человек говорили по телефону.

Среди скорбящих неустанно кружил священник: кого-то похлопал по плечу, кому-то пожал руку. Я смотрела, как он наклонился к пожилой женщине, чтобы заговорить с ней. С сутулой спиной, лысой макушкой и крючковатым носом священник до боли походил на стервятников, которых мне довелось наблюдать на равнинах Восточной Африки. Несправедливое сравнение.

Припомнился другой служитель церкви. Другое бдение у смертного одра. Сострадательное присутствие того человека напрочь уничтожило все мои надежды на то, что бабушка может поправиться. Я вспомнила нестерпимую муку того предсмертного бдения, и сердце мое сжалось от сочувствия к людям, которые собрались здесь, чтобы осознать и принять смерть своих близких.

Репортеры, фотографы, теле— и звукооператоры состязались за места вдоль низкой каменной стены, ограждавшей площадку, — каждая съемочная группа выискивала наилучшую точку для ведения репортажа. Я могла бы побиться об заклад, что, как и в 1999 году, когда в Пеггис-Ков, Новая Шотландия, рухнул самолет компании «Свиссэйр», все передачи об этом крушении будут изобиловать драматическими панорамными видами.

Закинув сумку на плечо, я направилась вниз по склону. Еще один гвардеец пропустил меня на трелевочную дорогу, которую за ночь превратили в двухполосную и засыпали гравием. Теперь от преображенного пути к месту крушения вел удобный подъезд. Хрустя гравием, я шла по свежепрорубленному коридору, и к сосновому аромату примешивался едва ощутимый запах начавшегося разложения.

Трейлеры санобработки и передвижные туалеты стояли вдоль заграждений, перекрывавших доступ к месту бедствия, и в огражденной зоне уже был оборудован аварийно-координационный центр. Я разглядела знакомый трейлер НКБТ, снабженный спутниковой тарелкой и генератором. Рядом с ним стояли рефрижераторы, а на земле лежали груды мешков с трупами. Этот временный морг послужит перевалочным пунктом для останков погибших, которые потом переправят в стационарный морг, более приспособленный для работы с жертвами катастрофы.

Тут и там в беспорядке стояли экскаваторы, самосвалы, пожарные машины и патрульные автомобили. Вид одинокой «скорой» сообщил, что операция из стадии «поиск и спасение» была официально переведена в стадию «поиск и эвакуация останков». «Скорая» дежурила здесь теперь исключительно для обслуживания тех, кто работал на месте крушения.

Люси Кроу стояла за заграждением и вела разговор с Ларком Тиреллом.

— Как дела? — спросила я.

— Мой телефон не умолкает. — В голосе Кроу звучала безмерная усталость. — Прошлой ночью я едва не отключила эту чертову штуку.

За спиной у нее видна была зона обломков, по которой шеренгами, глядя себе под ноги, двигались люди в масках и нетканых синтетических комбинезонах. Время от времени кто-нибудь из «следопытов» приседал на корточки, осматривал найденный предмет, а затем отмечал место обнаружения. Территория позади этого отряда оставалась испещрена красными, синими и желтыми флажками — точь-в-точь разноцветные булавки на карте города.

Другие люди — в белых комбинезонах — роились вокруг фюзеляжа, оконечности крыла и мотора, делали снимки, наскоро что-то записывали и наговаривали на крохотные диктофоны. По синим кепи я опознала в них сотрудников НКБТ.

— Вижу, вся шайка в сборе, — заметила я.

— НКБТ, ФБР, в том числе штата, ФАА, тактическая группа ВВС, Си-би-эс, Эй-би-си… и, само собой, генеральный директор авиалинии. Словом, все шишки.

— Это еще что, — отозвался Ларк. — Подождите день-два…

Он сдвинул с запястья обшлаг резиновой перчатки и посмотрел на часы.

— Знаешь, Темпе, большинство твоих коллег из ОЗЧС сейчас в морге, на совещании, так что тебе смысла нет заниматься обустройством. Давай-ка с ходу — за дело.

Я начала было возражать, но Ларк пресек попытку на корню:

— Назад вернемся вместе.

Он направился к трейлерам санобработки, а Люси стала объяснять мне, как добраться до морга. На самом деле в этом не было необходимости. Я заметила это здание, еще когда ехала по окружному шоссе.

— Пожарная часть Аларки, в восьми милях назад по трассе. Раньше там была школа. Увидите качели и детские горки, а рядом на площадке — пожарные машины.

Пока мы поднимались на стоянку, судмедэксперт на ходу сообщил мне последние новости. И первым делом — что ФБР получило анонимное сообщение о бомбе на борту самолета.

— Наш сознательный гражданин был настолько любезен, что поделился этой информацией с Си-эн-эн. Пресса исходит слюной, точно пес над аппетитным ломтем грудинки.

— Сорок два студента погибли — событие потянет на Пулицеровскую премию.

— Это не единственная плохая новость. Цифра «сорок два» может оказаться заниженной. Выяснилось, что через университет было заказано больше пятидесяти билетов.

— Вы уже видели список пассажиров? — Мне немалых трудов стоило озвучить этот вопрос.

— Его огласят на совещании.

Я похолодела.

— Вот-вот, — буркнул Ларк. — Напортачим — пресса сожрет нас с потрохами.

Мы направились каждый к своей машине. На дороге я попала в зону приема, и мобильник тут же запищал. Я резко затормозила, боясь потерять сигнал.

На фоне помех голосовое сообщение было едва различимо: «Доктор Бреннан, это Хэли Грэхэм, соседка Кэти. Кхм. Я прослушала все ваши сообщения. Кажется, их было четыре? И еще сообщения отца Кэти. Он звонил пару раз. Как бы то ни было, потом я узнала про падение самолета и… — Треск. — …В том-то и дело. Кэти уехала на выходные, и я понятия не имею, где она сейчас. Я знаю, что на этой неделе ей несколько раз звонила Лия, и почему-то беспокоюсь — вдруг Кэти взяла да и отправилась к ней погостить. Понимаю, что это глупо, но я решила позвонить вам и узнать, нет ли от нее новостей. Вот… — Снова треск. — В общем, это, наверное, глупо, но мне было бы гораздо спокойней, если бы я знала, где сейчас Кэти. Спасибо. До свидания».

Я нажала автонабор номера Пита. Он так и не дозвонился до нашей дочери. Позвонила Лие. Она снова не ответила.

Леденящий страх растекся в груди.

Какой-то грузовик просигналил, требуя освободить дорогу.

Я двинулась дальше, думая о предстоящем собрании с нетерпением, но в то же время и со страхом. Я точно знала, каким будет мой первый вопрос.

Глава 3

Одна из основных обязанностей ОЗЧС при массовом бедствии — организация стационарного морга как можно ближе к месту событий. Среди объектов, которым отдается предпочтение, — ведомства коронера или судмедэксперта, больницы, обычные морги, похоронные бюро, ангары, склады и арсеналы национальной гвардии.

Когда я подъехала к зданию Пожарной части Аларки, которое было выбрано для приема погибших с рейса 228 «Эйр транссаут», на парковке перед входом уже не осталось свободных мест и больше десятка машин дожидалось у въезда своей очереди. Я присоединилась к ним и понемногу продвигалась вперед, нетерпеливо постукивая пальцами и озираясь по сторонам.

Парковка позади здания изначально была выделена под рефрижераторы, которые будут свозить сюда трупы. Я наблюдала, как две женщины средних лет обтягивали ограждение непрозрачной пленкой — предвидя нашествие фотографов, и профессионалов, и любителей, которые непременно попытаются нарушить покой усопших. Налетавший ветер скручивал и дергал пленку, которую женщины старательно прикрепляли к цепи ограждения.

Наконец настала моя очередь, я предъявила охраннику удостоверение личности, и мне разрешили проехать на парковку. В самом здании трудились десятки людей, устанавливая столы, переносные рентгеновские аппараты и проявители, компьютеры, генераторы и водонагреватели. Уборные отмывали до блеска и санировали, обустраивались комната отдыха и раздевалки для персонала. В задней части здания были выгорожены два зала: один для совещаний, в другом должны были разместиться компьютерный центр и пункт рентгена.

Когда я вошла, совещание было в разгаре. Одни участники разместились вдоль перегородок, другие сидели за переносными столиками, сдвинутыми друг к другу в центре зала. Флуоресцентные лампы на потолке придавали голубоватый оттенок бледным, напряженным лицам. Я проскользнула в задние ряды и села.

Магнус Джексон, ведущий следователь НКБТ, заканчивал обзор системы руководства чрезвычайной ситуацией. ВС, как сокращенно называлась его должность, был сухощав, поджар и мускулист, как доберман-пинчер, и темнокож — можно сказать, почти чернокож. Он носил овальные очки в проволочной оправе, седеющие волосы были коротко подстрижены.

Джексон как раз описывал структуры «команды быстрого реагирования» НКБТ. Одного за другим представлял он тех, кто под его началом будет руководить различными направлениями расследования: конструкция, системы, двигатели, действия экипажа, возгорание и взрыв, погодные условия, показания радара, регистраторы событий и показания свидетелей. Джексон зачитывал список, и следователи — все как один в кепи и рубашках с желтым логотипом «НКБТ» — поднимались с места или приветственно махали.

Я знала, что именно этим людям предстоит определить причину гибели рейса 228 «Эйр транссаут», но гнетущая пустота в груди все не проходила, и это мешало мне сосредоточиться на чем-то, кроме списка пассажиров.

— Регистратор и самописец уже нашли? — прозвучавший в зале голос вывел меня из тягостного транса.

— Пока нет.

Речевой регистратор записывает все переговоры по радио и прочие звуки в кабине самолета, включая голоса пилотов и шум моторов. Бортовой самописец фиксирует параметры полета — высоту, скорость, курс. Оба эти прибора важны для определения вероятной причины крушения.

Когда Джексон закончил речь, специалист НКБТ по работе с семьями заговорил о федеральном плане помощи семьям при авиакатастрофах. Он разъяснил, что НКБТ послужит связующим звеном между компанией «Эйр транссаут» и родственниками погибших. В Брайсон-Сити, а точнее, в гостинице «Слип инн» уже организован центр помощи семьям, который станет местом сбора сведений о жертвах при жизни, фактов, которые предоставят родственники погибших, чтобы помочь опознать останки сына или дочери. Я невольно содрогнулась.

Следующим поднялся Чарльз Хэновер. Он выглядел на удивление заурядно — скорее как провизор и член «Братства Оленей»^[94], чем как генеральный директор региональной авиалинии. Лицо пепельно-серое, руки дрожали. Левый глаз и уголок рта подергивались в нервном тике, и когда эти подергивания совпадали, левая половина лица точно подпрыгивала. Было в этом человеке нечто кроткое и печальное, и я мысленно подивилась, чем он мог прийтись не по вкусу Кроу.

Хэновер сообщил, что «Эйр транссаут» организовала бесплатную телефонную связь с общественностью. Аппараты уже установлены в центре помощи семьям. Выделены сотрудники, которые будут регулярно встречаться с родственниками погибших, уже прибывшими на место крушения, а также поддерживать связь с теми, кто еще не приехал. Кроме того, уже организована психологическая и психотерапевтическаяподдержка.

Совещание казалось бесконечным. Охватившее меня беспокойство росло. Все это я уже слышала раньше, а сейчас хотела только одного — увидеть наконец список пассажиров.

Представитель Федерального агентства по действиям в чрезвычайных ситуациях посвятил свое выступление системе связи. Штаб-квартира НКБТ, координационный центр и морг уже соединены общей линией, и ФАДЧС будет помогать НКБТ в распространении общедоступной информации.

Эрл Блисс говорил об ОЗЧС. Он был высок, угловат, с зачесанными назад и разделенными строгим пробором редеющими каштановыми волосами. В старших классах Эрл во время летних каникул подрабатывал по выходным на сортировке трупов. Десять лет спустя он приобрел похоронное бюро. Эрли, то есть «ранний», его назвали за то, что появился на свет раньше времени. Все сорок девять лет своей жизни он провел в Нэшвилле, штат Теннесси. Когда профессиональный долг не призывал Эрла на место очередной катастрофы с массовыми человеческими жертвами, он обожал щеголять в галстуках-шнурках и играл на банджо в группе «Кантри-энд-вестерн».

Эрл напомнил представителям других ведомств, что группы ОЗЧС составляются из штатских, опытных в той или иной области: патологов, антропологов, стоматологов, дактилоскопистов, владельцев похоронных бюро, персонала по ведению и расшифровке медицинских записей, рентгенолаборантов, психиатров, а также сотрудников службы безопасности, администраторов и технического персонала.

Одна из десяти региональных групп ОЗЧС активировалась по запросу местных властей в случае природного стихийного бедствия, аварии любого вида транспорта, пожара, взрыва бомбы, нападения террористов и массового убийства/самоубийства. Эрл перечислил недавние происшествия, в которых были задействованы группы ОЗЧС. 1995 год — взрыв бомбы в федеральном здании имени Альфреда Марра, Оклахома-Сити. 1999 год — крушение поезда «Амтрак» в Бурбонне, штат Иллинойс. Аварии самолетов местных линий: Квинси, штат Иллинойс, в 1996 году; Монро, штат Мичиган, в 1997 году. Гибель южнокорейского «боинга» компании «Кориан-эйр» в Гуаме, 1997 год; катастрофа рейса 990 «Иджипт-эйр» близ Род-Айленда в 1999 году и рейса 261 «Аляска эйрлайнс», рухнувшего в океан у берегов Калифорнии.

Я слушала, как Эрл описывает типовую структуру стационарного морга для чрезвычайных ситуаций и разъясняет, как именно будут обрабатывать останки погибших. Все трупы и личные вещи снабдят бирками и кодом, сфотографируют и подвергнут рентгеновскому исследованию в секции опознания. Для каждой жертвы крушения будет создан отдельный контейнер, после чего трупы, части тел и ткани будут отправлены в секцию сбора посмертной информации для аутопсии, включающей антропологическое исследование, анализ зубов и отпечатков пальцев.

В секции идентификации все данные вскрытия будут внесены в компьютер. Туда же поступят записи, предоставленные родственниками погибших. Далее — сравнение прижизненных и посмертных данных. После соответствующего анализа останки жертв отправятся на перевалочный пункт, откуда будут выдаваться родным и близким.

Последним выступал Ларк Тирелл. Судмедэксперт поблагодарил Эрла, глубоко вдохнул и оглядел зал.

— Дамы и господа, за стенами этого здания нас ждут десятки скорбящих родственников, которые жаждут утешения. Магнус и его ребята помогут им, выяснив причину падения самолета. Нам тоже предстоит внести свой вклад в это дело: нашей главной задачей станет идентификация погибших. Боль потери смягчается гораздо быстрее, когда потерявшему есть что похоронить, и мы приложим все мыслимые усилия, чтобы каждая семья, пострадавшая от этого крушения, получила урну с дорогим прахом.

Вспоминая, как шла через лес, я отчетливо представляла, что именно будет содержать большинство погребальных урн. В последующие дни и недели ОЗЧС, местные и федеральные служащие будут творить чудеса, дабы идентифицировать каждый клочок человеческой кожи, имеющий отношение к катастрофе. Основными источниками информации станут отпечатки пальцев, медицинские и стоматологические данные, анализ ДНК, сведения о татуировках и семейные фотографии. Вся команда антропологов с головой погрузится в процесс идентификации личности. Вопреки всем нашим стараниям, в некоторые урны можно будет поместить очень и очень немногое. Оторванную руку либо ногу. Обугленные коренные зубы. Фрагмент черепа. Многие урны, в которых отправится домой прах погибших, будут практически невесомы.

— Когда обработка места крушения завершится, — продолжал Ларк, — все останки из временного морга будут переправлены сюда. Мы ожидаем первые поступления уже в следующие часы. Вот тогда-то для нас и начнется настоящая работа. Все вы профессионалы, и потому я позволю себе сделать только пару напоминаний, а потом заткнусь.

— А вот и первое напоминание.

Негромкий смешок.

— Ни в коем случае не отделяйте от останков личные вещи, прежде чем они будут всесторонне сфотографированы и описаны.

Мне припомнилась Тряпичная Энн.

— Не каждые останки будут проходить все стадии обработки. Решать, что куда направить, будут те, кто их соберет. Тем не менее, если какая-то стадия была пропущена, обязательно оставляйте отметку об этом на контейнере с останками. Я не хочу потом гадать, почему объект не прошел стоматологическую идентификацию: оттого, что у него вовсе не было зубов, или потому, что об этом попросту забыли. Заполняйте все листки и следите, чтобы эта информация осталась в контейнере. Нужно, чтобы все случаи опознавания были полностью документированы. И еще одно. Уверен, вы уже слышали, что ФБР получило сигнал о взрывном устройстве. Будьте готовы обнаружить следы взрыва. Ищите на рентгеновских снимках осколки бомбы и шрапнель. Обследуйте легкие и барабанные перепонки на предмет повреждения от ударной волны. Проверяйте, нет ли на коже следов пороха или тепловых ожогов. Ну да вам это знакомо.

Ларк на минуту смолк и оглядел слушателей.

— Некоторые из вас — новички, другие уже принимали участие в подобных операциях. Не нужно объяснять, насколько трудными будут для всех нас последующие дни и недели. Не забывайте про отдых. Не работайте свыше двенадцати часов в сутки. Если почувствуете, что больше выдержать не в силах, — поговорите с психологом. И не думайте, что это слабость. Они торчат здесь ради вас. Используйте их на полную катушку.

Ларк прикрепил ручку к линованному блокноту, который держал в руках.

— На сегодня достаточно. Разве что хочу поблагодарить Эрла и его ребят из ОЗЧС за то, что так оперативно добрались. Что до всех прочих — выметайтесь из моего морга!

Когда зал опустел, я направилась к Ларку, твердо вознамерившись спросить о списке пассажиров. Одновременно со мной к нему подошел Магнус Джексон, приветственно кивнул. Мне довелось работать вместе с ВС пару лет назад на крушении самолета местной авиалинии, и я знала, что он не склонен расточать любезности.

— Привет, Темпе, — сказал Ларк и повернулся к Джексону.

— Гляжу, ты привез команду в полном составе.

— Случай не обещает быть легким. К завтрашнему утру у нас тут будет около пятидесяти человек.

Я знала, что на месте крушения возможно только поверхностное обследование аварии. Едва все обломки самолета будут сфотографированы и описаны, их перевезут в помещение, а уж там займутся обратной сборкой и анализом.

— Есть новости насчет бомбы? — спросил Ларк.

— Черт! Скорее всего, это был какой-нибудь чокнутый, но пресса уже слетелась на сенсацию, словно мухи на варенье. Си-эн-эн прозвала его Бомбистом из Блу-Ридж, а на географию, понятное дело, начхать. Эй-би-си разродилась «Футбольным взрывником», но тут аллитерация хромает.

— Ждем в гости ФБР?

— Да они уже прибыли, скребутся под дверью, надо думать, скоро появятся.

— У нас есть список пассажиров? — вмешалась я, поняв, что больше не в силах ждать.

Судмедэксперт вынул из блокнота распечатку и вручил мне.

Нечасто я испытывала такой страх.

Боже, Боже милостивый, только не это…

Мир сузился до размеров списка, который я лихорадочно пробегала взглядом. Андерсон, Бичем, Бертран, Каччиоли, Даньо… Ларк говорил что-то, но я не слышала его слов.

Целую вечность спустя я наконец разжала зубы, впившиеся в нижнюю губу, и снова обрела способность дышать.

Ни Кэти Бреннан Питерсон, ни Лии Фельдман.

Я закрыла глаза и глубоко вдохнула.

Открыв глаза, я обнаружила, что Ларк и Магнус вопросительно смотрят на меня. Не удостоив их объяснением, вернула список. Безмерное облегчение уже вытеснялось жгучим чувством вины. Моя дочь жива, но там, на горе, лежат погибшие сыновья и дочери других людей. Захотелось скорей взяться за работу.

— Чем, по-твоему, мне следует заняться? — спросила я у Ларка.

— Моргом командует Эрл. Поработай пока на эвакуации останков. Когда начнет прибывать транспорт, ты понадобишься мне здесь.

Вернувшись на место крушения, я направилась прямиком в ближайший трейлер санобработки и надела маску, перчатки и защитный костюм. Чувствуя себя скорее покорителем космоса, нежели антропологом, я кивнула охраннику, обошла заграждение и двинулась к временному моргу за самой свежей информацией.

Точное расположение каждого отмеченного флажком предмета вносилось в программу наподобие «Си-эй-ди», с использованием технологии «Тотал стейшн». Позже местоположение частей самолета, личных вещей и человеческих останков разметят на виртуальной координатной сетке, а результат распечатают. Поскольку технические приемы намного быстрее и эффективнее традиционной топографической съемки с применением бечевок и вручную нанесенных координат, останки жертв начали собирать уже сейчас. Я решительно пробиралась вперед через зону обломков.

Солнце уже опускалось по дуге к макушкам деревьев, и сцену чудовищной катастрофы паутиной оплетали легчайшие тени. За время моего отсутствия здесь почти ничего не изменилось — разве что расставили прожекторы, да еще заметно усилился запах разложения.

Следующие три часа я помогала коллегам снабжать бирками, фотографировать и упаковывать то, что осталось от пассажиров рейса 228 «Эйр транссаут». Целые трупы, туловища и конечности складывались в большие мешки, фрагменты человеческой плоти — в те, что поменьше. Потом все мешки отвозили вверх по склону и размещали на стеллажах рефрижераторов.

Было тепло, в защитном костюме и перчатках я обливалась потом. Повсюду кишели мухи, привлеченные запахом гниющей плоти. Несколько раз приходилось бороться с тошнотой, когда я соскребала в мешок внутренности или ошметки мозга. В конце концов обоняние и разум потеряли всякую чувствительность. Я не заметила, как небо налилось закатным багрянцем и на месте работ включили прожекторы.

В тот момент я увидела совсем молоденькую девушку. Она лежала навзничь, ноги в голенях неловко вывернуты назад. Лицо обглодано, и обнажившаяся кость в свете заката отливала кроваво-алым.

Я выпрямилась, обхватила себя руками и несколько раз глубоко, нарочито размеренно вдохнула. Вдох — выдох, вдох — выдох.

Боже правый! Неужели недостаточно одного падения с высоты тридцать тысяч футов? И нужно еще, чтобы дикие звери изгалялись над тем, что осталось от несчастных?

Совсем недавно эти мальчики и девочки танцевали, играли в теннис, катались на «русских горках», проверяли электронную почту. Воплощали собой заветные мечты родителей. Теперь этому конец. Теперь они станут только фотографиями в рамках на закрытых наглухо урнах.

Кто-то положил руку мне на плечо.

— Темпе, тебе пора отдохнуть.

Из щели между маской и кепи на меня зорко смотрели глаза Эрла Блисса.

— Я не устала.

— Сделай перерыв. Это приказ.

— Хорошо.

— По меньшей мере на час.

Я двинулась было к командному пункту НКБТ, но на полпути остановилась, с ужасом представив, какая там царит суматоха. Мне нужны были покой и безмятежность. Жизнь. Пение птиц, суетливая беготня белок, воздух, не оскверненный запахом смерти. Изменив направление, я зашагала к лесу.

Огибая границу зоны обломков, я приметила просвет между деревьев и вспомнила, что именно тут появились, покинув вертолет, Ларк Тирелл и вице-губернатор штата. Вблизи можно было различить путь, который они, по всей вероятности, избрали. Когда-то, наверное, это была лесная дорога либо русло высохшего ручья, а теперь — извилистый проход, окаймленный с двух сторон не деревьями, а кустарником и усыпанный обломками камней. Стянув с себя маску и перчатки, я вошла в лес.

Чем дальше я уходила, тем приглушенней становился невнятный деловитый гул, царивший на месте крушения, и тем явственней перекрывали его обычные лесные звуки. Шагов через тридцать я забралась на поваленный ствол оксидендрума, подогнула ноги и загляделась в небо. Близились сумерки, и багрянец заката блекнул, обретая золотисто-розовый оттенок. Скоро стемнеет. Долго здесь пробыть не получится.

Я предоставила своему внутреннему голосу возможность самостоятельно выбрать тему для размышлений.

Мертвая девушка с изувеченным лицом.

Не годится. Меняем рубрику.

Сознание послушно переключилось на живых людей.

Кэти. Моей дочери уже двадцать с небольшим, и она покинула родной дом, чтобы начать самостоятельную жизнь. Безусловно, я именно этого и хотела, и все же разорвать узы, всегда нас соединявшие, было нелегко. Маленькая девочка Кэти прошла через мою жизнь и исчезла бесследно. Теперь я заново знакомилась с девушкой по имени Кэти, и она мне очень нравилась.

«Но где она сейчас?» — беззвучно спросил внутренний голос.

Дальше.

Пит. Расставшись, мы с ним сдружились куда крепче, чем когда еще были мужем и женой. Иногда он по-настоящему говорит со мной и прислушивается к моим словам. Должна ли я попросить у него развод и начать новую жизнь или же удовлетвориться нынешним положением?

На это внутренний голос не мог ответить.

Эндрю Райан. В последнее время я много думала о нем. Райан — детектив по расследованию убийств, работает в полиции провинции в Монреале. Хотя мы знакомы уже почти десять лет, только год назад я наконец-то согласилась с ним встречаться.

«Встречаться». От этого слова, как всегда, передернуло. Для одиноких мужчин и женщин старше сорока должен существовать термин получше.

У внутреннего голоса не нашлось альтернативы.

Впрочем, дело не в терминах. Ничего толкового так и не вышло. Перед тем как должен был состояться наш, так сказать, официальный выход в свет, Райан взялся работать под прикрытием. Я не видела его уже несколько месяцев. Порой — в такие моменты, как сейчас, — мне его отчаянно не хватало.

Я услышала шорох в зарослях, задержала дыхание и прислушалась. В лесу стояла тишина. Пару секунд спустя до меня снова донесся тот же звук, на сей раз с другой стороны. Животное, производившее этот шорох, было явно крупнее белки или зайца.

В моем сознании раздался едва слышный сигнал тревоги.

Подумав, что Эрл, возможно, пошел по пятам, я приподнялась и огляделась. Ни души.

Минуту вокруг не было заметно никакого движения, но затем рододендрон справа от меня закачался, и я услыхала глухое рычание. Я стремительно обернулась, но увидела одни кусты да листья. Вглядываясь в заросли, соскользнула с поваленного ствола и поднялась на ноги.

Мгновение спустя опять послышалось рычание. Теперь оно сопровождалось пронзительным воем.

Сознание подняло по тревоге кору головного мозга, и выброс адреналина отозвался в каждой клеточке моего существа.

Медленно, очень медленно я присела и потянулась за камнем. Услышав движение за спиной, резко крутанулась на корточках в сторону звука.

Взгляд мой скрестился со взглядом черных горящих глаз. Верхняя губа зверя вздернулась, бледные клыки влажно поблескивали в надвигающихся сумерках. Предмет, торчавший в этих клыках, был мне до жути знаком.

Ступня.

Мозг напрягся в поисках определения.

Зверь сжимал в зубах человеческую ступню.

Мозг вспомнил недавние события. Обглоданное лицо мертвой девушки. Слова помощника шерифа.

О боже! Неужели это волк? Я безоружна. Что делать? Пригрозить?

Отощавший дикий зверь сверлил меня взглядом.

Бежать?

Нет. Я должна отобрать у него ступню. Она принадлежала человеку. Человеку, у которого были родные, друзья. Я не брошу ее на произвол падальщиков.

Второй волк вынырнул из кустов и остановился позади первого. Он скалил зубы, шерсть вокруг пасти потемнела от слюны. Зарычал, растягивая дрожавшие губы. Я медленно выпрямилась и занесла камень.

— Назад!

Оба зверя разом замерли, и первый выронил добычу. Понюхав воздух, затем землю, снова воздух, он опустил морду, поднял хвост и шагнул ко мне, но тут же отступил вбок на пару шагов — и так застыл, следя за каждым моим движением. Второй последовал его примеру. Растерялись они или что-то замыслили? Я начала отступать, услышала за спиной сухой щелчок — и, обернувшись, увидела еще трех волков. Видимо, они окружали меня.

— Не сметь! — пронзительно выкрикнула я и швырнула камень.

Угодила ближайшему зверю в глаз. Волк дернулся, заскулил от боли и неуклюже попятился. Прочие на секунду застыли — а потом продолжили зловещее кружение.

Я привалилась спиной к поваленному дереву и стала лихорадочно дергать сук, пытаясь оторвать его от ствола.

Животные неуклонно сужали круг. Я слышала их шумное дыхание, чуяла звериный запах. Один шагнул в круг, за ним — другой. Тот задрал хвост и тут же опустил. И стоял без единого звука, не сводя с меня взгляда.

Сук наконец обломился. От треска волк отпрянул было, но остановился и вновь уставился на меня.

— А ну пошли вон, стервятники! Вон отсюда! — закричала я, стиснув в руке спасительный сук, точно бейсбольную биту.

И — бросилась на вожака, размахивая импровизированной дубинкой.

Тот легко увернулся от удара, отступил на пару шагов — и вновь принялся, рыча, обходить меня по кругу. Я приготовилась было завопить так громко, как не вопила никогда в жизни… и тут меня опередили.

— Брысь, шавки шелудивые! Валите, живо!

Два камня один за другим ударились о землю рядом с вожаком.

Волк принюхался, зарычал — и, стремительно развернувшись, скачками умчался в заросли. Прочие звери секунду колебались, но все же последовали за ним.

Выронив дубинку из трясущихся рук, я в изнеможении привалилась к стволу поваленного дерева.

Человек в защитном костюме и маске бросился ко мне, на бегу швырнув еще один камень вдогонку исчезающим волкам. Затем поднес руку к лицу и стянул маску. Лицо его было едва различимо в неверном свете сумерек — и все же я его сразу узнала.

Но ведь… это невозможно! Слишком невероятно, чтобы быть правдой!

Глава 4

— Отличный бросок. Ты смотрелась как Сэмми Соса!^[95]

— Чертова тварь готовилась вцепиться мне в горло! — почти взвизгнула я.

— Эти звери не нападают на живых людей. Они всего лишь пытались отогнать тебя подальше от своего ужина.

— Что, один из них шепнул это тебе на ушко?

Эндрю Райан стряхнул с моих волос листок…

Но ведь он работает под прикрытием где-то в Квебеке!

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросила я уже спокойней.

— И это вся твоя благодарность, Златовласка?^[96] Хотя, учитывая обстоятельства, было бы, пожалуй, вернее назвать тебя Красной Шапочкой.

— Спасибо, — промямлила я, отводя со лба растрепавшиеся завитки.

Нет, конечно, я рада была, что Райан появился так кстати, но не рассыпаться же перед ним в благодарностях.

— Попытка засчитана.

Снова он потянулся поправить мне волосы, но я оттолкнула руку. Как обычно, случай свел нас именно тогда, когда я выглядела не лучшим образом.

— Я разгребаю ошметки человеческих мозгов, волчья стая только что прикидывала, как бы сделать из меня второе блюдо после отгрызенной у покойника ступни… а тебя волнует состояние моей прически?

— Почему ты оказалась здесь одна?

Непрошеная опека вызвала у меня раздражение.

— А ты с какой стати вообще здесь появился?

Лицо Райана окаменело. Удивительное лицо, где каждая черточка, каждая морщинка уместна и притягательна.

— Бертран летел этим рейсом.

— Жан?!

Список пассажиров. Бертран. Такая распространенная фамилия… Мне и в голову не пришло, что это мог быть напарник Райана.

— Он сопровождал арестованного. — Эндрю втянул ноздрями воздух и шумно выдохнул. — В аэропорту Даллас они должны были пересесть на рейс «Эйр Канадиан».

— Боже, боже… мне так жаль…

Мы стояли, не зная, что еще сказать, пока тишину не прервала зловещая вибрация, а потом — залп визгливого тявканья. Может, четвероногие знакомцы вызывали нас на матч-реванш?

— Лучше вернуться, — сказал Райан.

— Не стану спорить.

Он расстегнул молнию костюма, снял с пояса фонарик, щелкнул выключателем и поднял руку с фонариком на уровень плеча.

— Иди первой.

— Погоди. Дай-ка фонарик.

Райан молча повиновался. Я направилась туда, где впервые увидела волка.

Райан последовал за мной.

— Если ты решила заняться грибной охотой, то сейчас не самый подходящий момент…

Он осекся, увидев то, что валялось на земле.

В желтом свете фонарика ступня, отгрызенная чуть выше щиколотки, выглядела особенно жутко. На бороздах и вмятинах, оставленных зубами хищников, причудливо плясали тени.

Достав из кармана пару чистых перчаток, я натянула одну из них на руку и подняла ступню. Затем другой отметила место, где лежала моя находка, и для верности придавила перчатку камнем.

— Разве можно забирать ее, не отметив расположение на карте?

— Мы не можем знать точно, где именно стая обнаружила эту ступню. Да и если оставить ее здесь, ее попросту сожрут.

— Тебе решать.

Вслед за Райаном я шла к выходу из леса, неся добычу в вытянутой руке — как можно дальше от себя.

Когда мы вернулись на командный пункт, детектив направился в трейлер НКБТ, а я отнесла находку во временный морг. Там рассказала, как отыскала этот предмет, и объяснила, почему пришлось забрать его с места обнаружения. После этого ступне присвоили регистрационный номер, снабдили биркой и отправили в рефрижератор, а я вернулась к работе — сбору останков.

Через два часа меня отыскал Эрл и передал записку: «Жду тебя в морге. 19.00. Л. Т.».

Вручив послание, Эрл объявил, что на сегодня моя работа закончена. И возражения бессмысленны.

Я отправилась в трейлер санобработки и долго — насколько хватило терпения — торчала под обжигающе горячим душем, а потом переоделась в чистое. Наружу вышла пунцовая, как рождественский бант, но, по крайней мере, избавилась от гнусного запаха.

Неуклюже спускаясь по лесенке, изнуренная, как никогда в жизни, я заметила Райана. Прислонившись к патрульной машине с прозрачным верхом, он беседовал с Люси Кроу.

— Вы, похоже, совсем выдохлись, — заметила шериф, когда я подошла ближе.

— Все нормально, — заверила я. — Эрл прогнал меня отдыхать.

— Как там дела?

— Идут.

Рядом с этими двумя я ощущала себя лилипуткой. И Райан, и Кроу были ростом выше шести футов, но шериф явно выигрывала по ширине плеч. Оба годились в баскетболисты, но Райан больше смахивал на защитника, а Кроу — на сильного нападающего.

Не имея ни малейшего желания продолжать светскую болтовню, я спросила шерифа, как пройти к моргу, и распрощалась.

— Бреннан, погоди!

Я замедлила шаг, чтобы Райан смог меня догнать, и бросила на него многозначительный взгляд: «О волках — ни слова!» Обсуждать эту тему охоты не было.

Мы шли бок о бок. Я вспоминала Жана Бертрана, его модные дизайнерские пиджаки, такие же галстуки и очень серьезное лицо. Бертран всегда казался мне чрезмерно старательным, чрезмерно внимательным — будто ловил каждое слово, боясь упустить зацепку или важный нюанс. Я словно наяву слышала, как он сыплет вперемежку английскими и французскими словами, болтая на «франглийском» наречии собственного изобретения, как от души смеется собственным шуткам, не подозревая, что окружающим совсем не весело.

Я вспомнила, как впервые увидела Бертрана. Вскоре после приезда в Монреаль я пришла на рождественскую вечеринку, которую устроил отдел по расследованию убийств полиции Квебека. Там был и Бертран — слегка подвыпивший, они с Райаном только что стали напарниками. Лихой детектив уже тогда был живой легендой, и Бертран всем существом источал трепетное благоговение перед старшим товарищем. К концу вечера его чрезмерная восторженность уже вызывала у всех неловкость. Особенно у Райана.

— Сколько ему было лет? — машинально спросила я вслух.

— Тридцать семь. — Райан явно думал о том же, что и я.

— Иисусе…

Мы дошли до окружного шоссе и двинулись вверх по склону.

— Кого он сопровождал?

— Одного типа, Реми Петричелли по кличке Перчик.

Это имя оказалось мне знакомо. Петричелли был важной шишкой в квебекском филиале «Ангелов ада»^[97] и, по слухам, имел связи с организованной преступностью. Канадские и американские власти много лет точили на него зуб.

— А что Перчик делал в Джорджии?

— Месяца два назад один мелкий торговец наркотиками по имени Жак Фонтана сгорел дотла в «субару-аутбек». Когда следы привели к Перчику, он решил воспользоваться гостеприимством собратьев в южных штатах. Короче говоря, Перчика заметили в баре в Атланте. Местные прижали его к ногтю, и на прошлой неделе Джорджия согласилась на экстрадицию. Бертран вез этого субчика в Квебек.

Мы дошли до моей машины. Напротив, на обзорной площадке, стоял человек с микрофоном, освещенный прожекторами. Гример припудривал ему лицо.

— И это, — продолжал Райан, — вводит в нашу партию новых игроков.

Голос его прозвучал медленно и тяжко.

— То есть?

— Перчик имел вес в кругу себе подобных. Согласись он на сделку с законом, и очень многие его дружки оказались бы по уши в дерьме.

— Что-то не улавливаю.

— Некоторые влиятельные персоны, вполне вероятно, желали, чтобы Перчик отправился на тот свет.

— Настолько сильно, чтобы заодно убить еще восемьдесят семь человек?

— Даже глазом не моргнув.

— Там же были совсем юные ребятишки, почти дети!

— Эти господа не страдают от показного милосердия. Ты голодна? — Увидев выражение моего лица, Райан поспешил сменить тему.

— Мне нужно поспать.

— Тебе нужно поесть.

— Куплю по дороге гамбургер, — солгала я.

Райан отступил на шаг. Я открыла машину, села за руль и поехала прочь, слишком измученная и удрученная, чтобы пожелать ему доброй ночи.

Поскольку все гостиницы в округе уже заполнила пресса и НКБТ, меня поселили в небольшом пансионе на окраине Брайсон-Сити. В поисках этого места я несколько раз свернула не туда. Дважды пришлось расспрашивать местных.

В полном соответствии с названием «Дом на горе» стоял на вершине холма в конце длинной узкой улочки: двухэтажный, белый, сельского типа, с резными дверями и наличниками на окнах. Такой же искусной резьбой были изукрашены все балки, балюстрады и перила просторной веранды, которая протянулась вдоль фасада и огибала дом с обеих сторон. В свете фонаря на крыльце я разглядела деревянные кресла-качалки, плетеные кашпо и подставки для цветочных горшков. Ярко выраженный викторианский стиль.

Я оставила машину рядом с полудюжиной других на крохотной стоянке, слева примыкавшей к дому, и двинулась по мощенной плитками дорожке, по обеим сторонам которой тянулись ряды металлических садовых стульев. Когда я открыла входную дверь, раздался звон колокольчика. Внутри пахло лаком для мебели, «Пайн-Сол»^[98] и кипящей на огне бараниной.

Ирландское рагу — тушеная баранина с луком и картофелем — пожалуй, мое самое любимое блюдо. Как обычно, его запах напомнил о бабушке. Второй раз за эти два дня? Не иначе как старушка смотрит с небес.

Минуту спустя в вестибюле появилась женщина. Средних лет, около пяти футов ростом, ни капли макияжа, густые светлые волосы уложены на макушке нелепым валиком, похожим на сардельку. Длинная джинсовая юбка и красная футболка с надписью на груди «Славьте Господа».

Прежде чем я успела сказать хоть слово, дама заключила меня в объятия. От неожиданности я так и застыла, неловко согнувшись и растопырив руки, чтобы случайно не ударить ее углом дорожного чемодана или ноутбука.

Вечность спустя хозяйка наконец отстранилась и, отступив на шаг, вперила в меня напряженный взгляд теннисиста, получающего подачу на Уимблдоне.

— Доктор Бреннан!

— Темпе.

— То, что вы делаете для бедных погибших детишек, — работа, угодная Господу.

Я кивнула.

— Дорога в очах Господних смерть святых Его! Так говорит Он нам в Книге псалмов.

Бог ты мой.

— Меня зовут Руби Маккриди, и я почту за честь принять вас под кровом «Дома на горе». И стану заботиться обо всех, не делая никаких различий.

Интересно, кого еще разместили в этом пансионе? Впрочем, спрашивать об этом я не стала. Все равно узнаю, и довольно скоро.

— Спасибо, Руби.

— Позвольте, я понесу. — Она протянула руку к моему чемодану. — Провожу вас в номер.

Вслед за хозяйкой пансиона я прошла через гостиную и столовую, поднялась по резной деревянной лестнице и двинулась по коридору мимо множества закрытых дверей. На всех без исключения красовались небольшие, раскрашенные вручную таблички. В дальнем конце коридора мы круто свернули и остановились перед одной-единственной дверью. Надпись на табличке гласила: «Магнолия».

— Вы — единственная среди жильцов дама, поэтому я поселила вас в «Магнолии».

Мы были одни, но Руби понизила голос до шепота.

— Во всем пансионе только один — этот — номер с отдельным ватерклозетом, — продолжала она тоном заговорщицы. — Думаю, вы не будете против уединения.

Ватерклозетом? Боже мой, неужели кто-то в мире еще называет уборную «ватерклозетом»?

Руби вслед за мной вошла в номер, положила мой чемодан на кровать и принялась взбивать подушки и опускать шторы — точь-в-точь как коридорный в отеле «Риц».

Узоры на обоях и покрывале наглядно объясняли, откуда взялось название номера. Окно было изысканно задрапировано занавесками, столики накрыты скатертями, все углы в комнате обильно изукрашены оборками. Кровать и кресло-качалка из кленового дерева были завалены грудами подушек, а внутренности застекленного шкафчика заполняло бесчисленное количество статуэток. Сверху на шкафчике стояли керамические фигурки Сиротки Энни и ее собаки Сэнди, Ширли Темпл в костюме Хейди и овчарки колли — видимо, знаменитой Лесси.

Мой идеальный домашний интерьер куда проще. Хотя меня никогда не привлекала функциональная нагота стиля модерн, для счастья мне вполне достаточно мебели в духе «Шейкер» или «Хепплуайт»^[99]. Изобилие барахла и безделушек меня бесит.

— Как здесь мило, — проговорила я вслух.

— Теперь оставлю вас одну. Ужин в шесть, так что вы его пропустили, но у меня греется на огне рагу. Хотите тарелочку?

— Нет, спасибо. Я собираюсь лечь спать.

— Вы хоть ели?

— Я не очень голод…

— Вот гляжу я на вас — тощая, словно похлебка в приюте для бездомных. Нельзя вам ложиться в постель с пустым желудком.

И почему это сегодня всех так беспокоит мое питание?

— Принесу поднос в комнату.

— Спасибо, Руби.

— Не нужно меня благодарить. И последнее. У нас тут, в «Доме на горе», замков нет, так что уходите и приходите когда пожелаете.

Хоть я и приняла душ на месте крушения, но сейчас, разобрав скудные пожитки, наполнила ванну и долго отмокала в горячей воде. Подобно жертвам насилия, те, кому довелось иметь дело с массовой гибелью людей, после работы зачастую много и ожесточенно отмываются, мучимые неотвязной потребностью очистить душу и тело.

Выйдя из ванной, я обнаружила поднос с порцией рагу, серым хлебом и кружкой молока. В тот самый момент, когда я насадила на вилку ломтик брюквы, зазвонил мобильник. Испугавшись, что сработает голосовая почта, я одним прыжком метнулась к сумке, вывалила ее содержимое на кровать и принялась рыться в груде вещей: спрей для волос, бумажник, паспорт, ежедневник, солнечные очки, ключи, косметика. Наконец нашла телефон и нажала на кнопку ответа, горячо молясь про себя, чтобы это оказалась Кэти.

Молитва была услышана. Голос дочери вызвал в душе такую бурю чувств, что мне стоило немалых усилий сдержать дрожь в голосе.

Кэти так и не сказала прямо, где находится, но, судя по голосу, она была в добром здравии и прекрасном настроении. Я сообщила ей адрес «Дома на горе». Дочь сказала, что сейчас проводит время с другом и вернется в Шарлотт в воскресенье вечером. Что это за друг, Кэти не уточнила, а я не стала расспрашивать.

Мыло и горячая вода плюс долгожданный звонок дочери подействовали так, как было нужно. Охваченная безмерным облегчением, я внезапно ощутила зверский голод. Мгновенно прикончив рагу, которое принесла Руби, я завела дорожный будильник и рухнула в постель.

Может быть, этот «ситцевый»^[100] дом окажется не таким уж плохим.

Наутро я проснулась в шесть, надела чистые штаны хаки, почистила зубы, слегка подрумянилась и подобрала волосы под кепи с логотипом «Шарлотт хорнетс»^[101]. Вполне прилично. Спустилась вниз, собираясь расспросить Руби о том, как здесь решается вопрос со стиркой.

В столовой на скамье за длинным сосновым столом сидел Эндрю Райан. Я заняла место напротив, ответила Руби на бодрое восклицание: «Доброе утро!» — и подождала, пока она не налила кофе.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросила я, едва за женщиной захлопнулась дверь кухни.

— Других слов я от тебя уже и не дождусь?

Я выразительно промолчала, ожидая ответа.

— Это место мне рекомендовала шериф Кроу.

— Другого не нашлось?

— Здесь довольно мило, — заметил Райан, взмахом руки обводя комнату. — Можно сказать, все дышит любовью.

Он поднял кружку с кофе, жестом указав на надпись над нашими головами: «Иисус есть любовь». Фраза эта была выжжена на сучковатой сосновой панели и для пущей сохранности покрыта лаком.

— Откуда ты узнал, что я буду здесь?

— Цинизм вызывает преждевременное старение.

— Чепуха. Так кто тебе сказал?

— Кроу.

— Чем тебе не угодила «Комфорт инн»?

— Там нет мест.

— Кто еще здесь поселился?

— Наверху — пара ребят из НКБТ и специальный агент ФБР. Интересно, в чем выражается его специальность?

Я пропустила реплику мимо ушей.

— Уже предвкушаю, как мы будем по-братски делить ванную комнату. Две другие — внизу, а в салоне цокольного этажа, слыхал, теснятся несколько журналистов.

— Как тебе удалось раздобыть здесь номер?

Светло-голубые, как у викинга, глаза сияли младенческой невинностью.

— Должно быть, просто повезло, появился вовремя. Или у Кроу хорошие связи.

— Даже и не мечтай, что я пущу тебя в свою ванную.

— Как цинично!

Вошла Руби. Она принесла яичницу с ветчиной, жареный картофель и тосты. Обычно мой завтрак — овсяная каша и чашка кофе, но сейчас я набросилась на еду, словно новобранец в учебном лагере.

Мы ели молча. Я попутно анализировала свои чувства. Присутствие Райана раздражало. Но почему? Может быть, причина в его потрясающей самоуверенности? В покровительственном тоне? В том, что он вторгся на мою территорию? Или в том, что почти год назад он поставил свою работу выше наших отношений и исчез из моей жизни? Или, может быть, все дело в том, что он явился именно тогда, когда мне нужна была помощь?

Потянувшись за тостом, я вдруг сообразила: Райан ни словом не обмолвился о том, что по-прежнему работает под прикрытием. Что ж, отлично. Пускай заговорит об этом сам.

— Передай джем, пожалуйста.

Он молча исполнил мою просьбу.

Райан спас меня от нешуточных неприятностей. В самом деле спас.

Я намазала тост черничным джемом, густым и тягучим, точно вулканическая лава.

Детектив не виноват в том, что я повстречалась с волками. И в крушении самолета его вины тоже нет.

Руби налила нам еще кофе.

И в конце концов, он только что потерял напарника.

Сострадание, проснувшееся во мне, оказалось сильнее раздражения.

— Спасибо, что помог мне отогнать волков.

— Это были не волки.

— Что?! — Раздражение вернулось, точно пущенный искусной рукой бумеранг.

— Это были не волки.

— А кто? Шайка бродячих кокер-спаниелей?

— В Северной Каролине нет волков.

— Помощник Кроу говорил именно о волках.

— Этот парень не отличил бы вомбата от карибу.

— Но в Северную Каролину не так давно завезли волков. — Я была уверена, что где-то об этом читала.

— Они рыжие и живут не в горах, а в заповеднике, дальше на восток.

— Вижу, ты большой специалист по фауне Северной Каролины.

— Как они держали хвосты?

— Что-о?

— Хвосты у этих зверей были задраны или опущены?

Пришлось напрячь память.

— Опущены.

— Волк всегда держит хвост прямо. Койот ходит с опущенным хвостом, но в угрожающей позе поднимает его параллельно земле.

— Хочешь сказать, это были койоты?

— Или дикие собаки.

— В Аппалачах водятся койоты?

— Они водятся по всей Северной Америке.

— И что? — Я мысленно дала себе задание проверить эту информацию.

— Да ничего, собственно. Просто подумал, что тебе захочется это узнать.

— И все равно я перепугалась до чертиков.

— Правильно перепугалась. И это еще не самое худшее, что могло с тобой произойти.

Райан был прав. Случай с койотами нагнал на меня страху, но его нельзя было назвать самым ужасным, что мне довелось пережить. Зато на звание самых ужасных вполне могли претендовать последовавшие дни. С рассвета до заката я копалась в раздробленных ошметках человеческой плоти, разделяла перемешанные останки разных жертв и воссоединяла части тел. В числе других патологоанатомов, стоматологов и прочих специалистов по посмертному опознанию я определяла возраст, пол, расовую принадлежность и рост, анализировала рентгеновские снимки, сравнивала прижизненные и посмертные данные скелетной структуры и истолковывала характер повреждений. Это была жуткая, тягостная работа, и ужасней ее дела ло то, что почти все объекты исследований были почти детьми.

Для многих это напряжение оказывалось невыносимым. Одни, стиснув зубы, держались до последнего, пока не брали свое слезы, дрожь в руках, кошмарные сны. Были такие, кому требовалась усиленная опека психологов. Некоторые просто укладывали вещи и без лишних слов уезжали домой.

Все же в большинстве случаев разум сумел приспособиться к ситуации, и непостижимое стало обыденным. Мысленно отстранившись от происходящего, мы попросту выполняли свою работу. Каждый вечер, лежа в постели, одинокая и обессиленная, я находила утешение в том, сколько всего было сделано за прошедший день. Думала о семьях погибших и заверяла себя, что система работает четко. Мы сумеем хоть что-то сделать для них.

И тут на мое рабочее место прибыл образец под номером 387.

Глава 5

Я не вспоминала про эту ногу до тех пор, пока мне не доставил ее собиратель трупов.

С того самого совместного завтрака наши с Райаном пути почти не пересекались. Ежедневно я покидала «Дом на холме» еще до семи утра, возвращалась затемно и, приняв душ, мешком валилась в постель. Мы только и успевали бросить друг другу «доброе утро» или «всего хорошего» и пока что ни словом не обмолвились ни о работе Райана под прикрытием, ни о том, какую роль он играет в расследовании крушения. Поскольку на борту самолета был сотрудник квебекской полиции, правительство Канады просило подключить Райана к расследованию. Просьба была удовлетворена — вот, собственно, и все, что я знала.

Отогнав подальше мысли о Райане и койотах, я вывернула содержимое мешка на рабочий стол. За последние дни мне довелось иметь дело с десятками оторванных конечностей и расчлененных тел, и вид найденной ноги уже не вызывал, как прежде, содрогания. По правде говоря, травмы лодыжек и голеней встречались настолько часто, что эта тема обсуждалась на сегодняшнем утреннем собрании. Патологи и патологоанатомы дружно сошлись на том, что характер всех этих повреждений не может не вызывать беспокойства.

Мало что можно сказать о конечности по одному только ее внешнему облику. Все, что я увидела: утолщенные желтые ногти, крупный бурсит и боковой сдвиг большого пальца, указывавший на то, что нога принадлежала пожилому человеку. Судя по размерам — женщине. Кожа темно-коричневая, цвета прожаренного тоста, но я-то знала, что это ничего не значит. Мертвая ткань может значительно потемнеть или, наоборот, побледнеть даже при кратковременном воздействии внешних факторов.

Я вставила рентгеновские снимки в негатоскоп. В отличие от большинства пленок, которые мне довелось просмотреть за эти дни, на этих изображениях отсутствовала инфильтрация ноги инородными предметами. Я отметила это обстоятельство на бланке, прилагавшемся к контейнеру.

Трубчатая кость истончилась, и явственно было заметно видоизменение межфаланговых суставов.

Ясно. Нога принадлежала старушке. Артрит и истончение кости вполне сочетались с бурситом.

И тут меня ждала первая неожиданность. На рентгеновском снимке отчетливо были видны крохотные белые облачка между фалангами пальцев и изъеденные очагами повреждений края первого и второго плюснефаланговых суставов. Я мгновенно распознала эти симптомы.

Подагра вызывается нарушением пуринового обмена в организме, которое приводит к отложению мочекислых солей в тканях, преимущественно в суставах рук и ног. Гранулы кристаллов облепляют суставы, в хронических случаях наблюдается эрозия кости. Подобная ситуация не смертельно опасна, но подагрики страдают от повторяющихся приступов острой боли, которая сопровождается отеками. Подагра — относительно распространенная болезнь и в девяноста процентах случаев поражает мужчин.

Почему же я вижу признаки подагры на ноге женщины?

Я вернулась к столу, взяла скальпель — и наткнулась на вторую неожиданность.

В условиях заморозки мертвая плоть может иссохнуть и съежиться, но этот экземпляр выглядел совсем иначе, нежели останки, с которыми мне пришлось иметь дело до сих пор. Даже обугленные трупы и части тел, попадавшие ко мне на исследование, внутри оставались твердыми и красными,в то время как мышечная ткань этой ноги размягчилась и обесцветилась, словно что-то ускорило процесс разложения. Я сделала пометку и об этом, решив позже посоветоваться с другими специалистами.

Пользуясь скальпелем, я раздвинула мышцы и сухожилия, чтобы захватить скользящим циркулем самую крупную кость — кальканеус, или пяточную. Измерила ее длину и ширину, а затем длину плюсны. Результаты записала на сопроводительном бланке и скопировала в блокнот со спиралью.

Стянув перчатки, я вымыла руки и с блокнотом направилась в ординаторскую, где остался ноутбук. Запустила программу «Fordisc 2.0», ввела данные и запросила дискриминантный функциональный анализ на основе двух замеров пяточной кости.

Оказалось, что нога принадлежит чернокожему мужчине, хотя типичные признаки и апостериорные вероятности указывали на бессмысленность этого результата. Я прибегла к сравнению «мужчина или женщина», исключив зависимость от происхождения, — но программа все так же утверждала, что нога мужская.

Что ж, ладно. Сильный пол сообразуется с подагрой. Быть может, покойный был карликом. Неточность расовой классификации можно объяснить именно нетипичным ростом.

Вернувшись за контейнером, я прошла в секцию идентификации, где на столах стояла добрая дюжина компьютеров, а по полу, точно змеи, извивались десятки кабелей. За этими столами трудился учетный персонал: вводил в компьютеры сведения, полученные из центра помощи семьям, а также информацию от экспертов — отпечатки пальцев, рентгеновские снимки, антропологические, патологические и стоматологические данные.

Я приметила знакомую фигуру — полукруглые очки едва держатся на кончике носа, верхние зубы покусывают нижнюю губу. Примроуз Хоббс тридцать с лишним лет проработала медсестрой отделения реаниматологии, прежде чем сменила дефибрилляторы на папки, перейдя в архив медицинской документации пресвитерианского госпиталя в Шарлотте. Но с миром травматической медицины она окончательно не порвала. Когда я вступила в ОЗЧС, Примроуз уже была испытанным ветераном группы Четвертого региона. Разменявшая шестой десяток, она была терпелива, расторопна, и ничто на свете не могло выбить ее из колеи.

— Можно кое-что проверить? — спросила я, пододвигая к ее рабочему месту складной стул.

— Секунду, детка, — бросила Примроуз, продолжая печатать.

Отсвет монитора озарял ее лицо. Наконец она закрыла папку и повернулась ко мне:

— Ну, что там у тебя?

— Левая ступня. Определенно принадлежала старому человеку. Предположительно мужчине. Возможно, чернокожему.

— Давай-ка глянем, у кого не хватает ступни.

ОЗЧС пользуется программным пакетом «VIP», который отслеживает прохождение останков через все этапы идентификации, сохраняет все данные и сравнивает прижизненную и посмертную информацию. Эта программа оперирует больше чем 750 уникальными идентификаторами для каждого объекта и сохраняет цифровые записи — такие, как фотографии и рентгеновские снимки. Для каждого случая положительной идентификации «VIP» создает документ, в котором содержатся все использованные параметры.

Примроуз принялась нажимать на клавиши, и на мониторе возникла таблица посмертных данных. В первом столбце — список пронумерованных останков. Курсор заскользил по полям таблицы, остановился на столбце «Не обнаружены части тела» и двинулся вниз. На сегодняшний день были зарегистрированы четыре трупа, у которых отсутствовала левая ступня. Щелчком мышки Примроуз выделила в таблице все четыре случая.

Номер 19: белый мужчина, предположительный возраст — тридцать лет. Номер 38: белая женщина, предположительный возраст — двадцать лет. Номер 41: женщина афроамериканского происхождения, предположительный возраст — двадцать пять лет. Номер 52: нижняя часть туловища мужчины, афроамериканца, предположительный возраст — сорок пять лет.

— Кажется, пятьдесят второй подходит, — заметила я.

Примроуз перевела курсор на столбцы, в которых были указаны рост и вес. Джентльмен под номером 52 при жизни предположительно имел рост шесть футов два дюйма и весил двести пятьдесят фунтов.

— Не подходит, — возразила я себе самой. — Эти пальчики не могли принадлежать борцу сумо.

Примроуз откинулась на спинку стула и сняла очки. На ее висках и лбу завивались седые кудряшки, выбившиеся из узла волос на затылке.

— Сейчас анализ ДНК не так уж необходим для опознания, в основном хватает стоматологических данных. Тем не менее я зарегистрировала изрядное количество разрозненных частей тела. — Женщина позволила очкам выскользнуть из пальцев и закачаться на цепочке, которая обвивала ее шею. — На сегодняшний день нам удалось идентифицировать только считаные экземпляры. Положение улучшится, когда прибудут на опознание новые тела, но тебе, вполне вероятно, придется подождать анализа ДНК.

— Знаю. Я надеялась на везение.

— Ты уверена, что это мужская ступня?

Я изложила принцип работы дискриминантного функционального анализа.

— То есть программа берет твоего покойника и сравнивает с группами, для которых были зафиксированы параметры?

— Именно.

— И эта ступня была отнесена к мужскому полу.

— Да.

— Компьютер мог и ошибиться.

— Очень даже может быть, потому что я до сих пор не уверена насчет расы.

— Это так важно?

— Конечно. Некоторые народности отличаются заведомо мелким сложением. Взять хотя бы мбути.

Примроуз вопросительно вскинула седые брови.

— Это пигмеи дождевого леса Итури, — пояснила я.

— Милочка, у нас в Штатах пигмеи не водятся.

— Не водятся. Но на борту самолета могли быть азиаты. Многие из них меньше ростом, чем уроженцы западных стран, а стало быть, и ноги у них, как правило, меньше.

— Не то что мои копытца сорок второго с лихвой размера. — Примроуз покачала обутой ногой и рассмеялась.

— В чем я совершенно уверена, так это в возрасте. Хозяину ступни было за пятьдесят. Чуть больше, полагаю.

— Что ж, давай проверим список пассажиров.

Она вновь нацепила на кончик носа очки, застучала по клавишам, и на экране монитора появилась таблица прижизненных данных. Внешне она была схожа с предыдущей таблицей — кроме того, что здесь почти не было пустых ячеек. Столбец за столбцом: имя, фамилия, дата рождения, группа крови, пол, раса, рост, вес и множество других параметров. Примроуз щелкнула по столбцу «Возраст» и выбрала сортировку по этому критерию.

На борту рейса 228 «Эйр транссаут» было только шесть пассажиров старше пятидесяти лет.

— Слишком юными призвал их к себе Господь.

— О да, — прошептала я, не отрывая взгляда от экрана.

На минуту мы обе примолкли, затем Примроуз шевельнула курсором, и мы разом подались вперед.

Четверо мужчин. Две женщины. И все — белые.

— Ну-ка, выберем сортировку по расе.

Согласно таблице прижизненных данных на борту было шестьдесят восемь белых пассажиров, десять афроамериканцев, два латиноамериканца и два азиата. Оба пилота и весь обслуживающий персонал — белые. Ни одного чернокожего старше сорока. Оба азиата — двадцати с небольшим лет, видимо студенты. Масако Такагучи, можно сказать, повезло. Ее тело не было изувечено, и ее уже опознали.

— Наверное, лучше зайду в другой раз. Пока что можешь ввести в таблицу возраст — примерно пятьдесят лет и больше. И то, что жертва страдала подагрой.

— Мой бывший тоже страдает подагрой. Это единственная его человеческая черта. — Живот Примроуз всколыхнулся от смеха.

— Хм… можно попросить тебя еще об одной услуге?

— Конечно, детка.

— Проверь Жана Бертрана.

Примроуз отыскала нужную строчку и провела курсором до столбца «Текущий статус».

Тело Бертрана пока не было опознано.

— Вернусь, когда разузнаю о нем побольше, — сказала я, забирая контейнер под номером 387.

Придя на рабочее место, я сделала небольшой срез с кости ступни и снабдила его биркой. Если удастся найти образец для сравнения — желчный камень, цитологический мазок, волосы или перхоть с расчески, — анализ ДНК может оказаться полезным для установления личности. Если нет — по крайней мере, поможет определить пол или отыскать связь между этой ступней и другими частями тела, и тогда приметная татуировка либо зубная коронка поспособствуют возвращению усопшего домой.

Пока я запечатывала мешок со ступней и делала отметки в файле, меня неотвязно беспокоила одна мысль. Неужели компьютер ошибся? Что, если мое первое впечатление было верным и ступня действительно принадлежала женщине? Вполне вероятно. Такое случается сплошь и рядом. Но как же быть с возрастом? Я абсолютно уверена, что это кости пожилого человека, однако на борту не было никого, кто соответствовал бы таким возрастным рамкам. Возможно ли, что костные ткани моей находки были изъедены не подагрой, а какой-то другой болезнью?

И как связано со всем этим преждевременное разложение?

Я сделала другой срез кости — с самого верха нетронутой части голени, — прикрепила к нему бирку и запечатала. Если ступня так и останется неопознанной, попробую более точно определить возраст по гистологическим признакам. Вот только ждать результатов микроскопического анализа придется долго. Препараты для него готовятся в Шарлотте, в службе судмедэксперта, а невыполненных заказов там до чертиков.

Я уложила ступню в мешок, вернула ее сотруднику морга и продолжила работу. Этот день был как две капли воды похож на четыре предыдущих. Час за часом я сортировала трупы и части тел, исследуя самые сокровенные подробности. Не замечала, как уходили и возвращались другие сотрудники, не уловила момента, когда дневной свет в окнах высоко над нашими головами потускнел и перетек в сумерки.

Я уже потеряла всякое представление о времени, когда, подняв голову, увидела, что из-за штабеля сосновых контейнеров в дальнем конце пожарной станции вышел Райан. Он направился ко мне, и я подумала, что никогда еще не видела у него такого каменного лица.

— Как там дела? — спросила я, опуская маску.

— Чтобы в этом разобраться, нужно добрых лет десять.

Глаза Райана потемнели, под ними залегли круги, лицо было бледным — таким же, как лежавший между нами на рабочем столе кусок мертвой плоти. Эта перемена поразила меня до глубины души. Я не сразу поняла, в чем дело. Скорбела о людях, которых не знала при жизни, в то время как горе Райана было глубоко личным. Бертран был его напарником почти десять лет.

Хотелось как-то утешить, ободрить его, но я только и сумела, что пробормотать:

— Мне так жаль, что Жан погиб…

Райан кивнул.

— Тебе плохо? — негромко спросила я.

Желваки вспухли на его скулах, затем обмякли.

Я потянулась через стол, горя желанием взять его за руку… И мы оба уставились на мою окровавленную перчатку.

— Но-но, Квинси, только без рукопожатий!

Эта реплика разрядила обстановку.

— Я испугалась, что ты вздумаешь присвоить скальпель, — пояснила я, подхватив упомянутый инструмент.

— Тирелл говорит, что на сегодня твоя работа закончена.

— Но я…

— Уже восемь. Ты пробыла здесь тринадцать часов.

Я поглядела на хронометр.

— Встретимся в храме любви, расскажу о ходе расследования.

Затекшие спина и шея ныли, глаза саднили, словно в них насыпали песку. Я уперлась ладонями в бедра и потянулась, выгнувшись назад.

— Или же… — (Выпрямившись, я обнаружила, что Райан смотрит на меня в упор, многозначительно играя бровями.) —…Помогу расслабиться.

— Я засну, как только голова коснется подушки.

— Тебе нужно поесть.

— Господи, Райан, с чего тебя так заботит мое питание? Право, ты хуже моей матери.

В этот миг я заметила, что мне машет Ларк Тирелл. Он жестом указал на свои часы, а затем резко провел рукой поперек горла. Я кивнула и показала большой палец — мол, все в порядке.

Сказав Райану, что готова с ним поговорить, но только поговорить, я убрала останки в мешок, сделала пометки на контейнере и вернула его сотруднику морга. Сняв защитный костюм, я вышла наружу в обычной одежде.

Через сорок минут мы с Райаном сидели в кухне «Дома на горе» и ели сэндвичи с ломтями мяса. Райан только что посетовал на отсутствие пива — уже в третий раз.

— Пьяница и обжора обеднеют, — отозвалась я, постукивая по бутылке с кетчупом.

— Кто это сказал?

— Согласно Руби, это из Книги притчей Соломоновых.

— Я объявлю государственной изменой потребление легкого пива.

Похолодало, и Райан надел лыжный свитер васильково-синего цвета, который идеально подходил к его глазам.

— Это сказала Руби?

— Нет, Шекспир. «Генрих VI».

— А смысл в чем?

— Руби деспотична, как и король.

— Расскажи о расследовании. — Я откусила от сэндвича.

— Что бы ты хотела узнать?

— Черные ящики уже обнаружили?

— Они оранжевые. А у тебя кетчуп на подбородке.

— Регистратор и самописец нашли?

Я промокнула салфеткой подбородок, дивясь тому, как можно быть таким обаятельным и в то же время неимоверно раздражать.

— Да.

— И что?

— Их отправили в лабораторию НКБТ в Вашингтоне, но я прослушал копию записи речевого регистратора. В моей жизни не было ничего хуже этих двадцати двух минут.

Я молчала, ожидая продолжения.

— У ФАА имеется запрет на посторонние разговоры в кабине, пока самолет не наберет высоту десять тысяч футов, так что первые минут восемь пилоты сосредоточены на делах. Потом они позволяют себе расслабиться, отвечают на запросы диспетчеров, болтают о детишках, обсуждают недавний обед да игру в гольф. Вдруг слышится резкий хлопок — и все меняется. Пилоты тяжело дышат, болтовня сменяется выкриками.

Райан судорожно сглотнул.

— На заднем плане слышен прерывистый писк зуммера, затем стрекот, потом — душераздирающий визг. Парень из группы расшифровщиков опознал все звуки, которые мы слышали: отключение автопилота, превышение допустимой скорости, предупреждение по высоте. Очевидно, это означало, что на какое-то время пилотам удалось выровнять самолет. Слушаешь все это и представляешь, как отчаянно ребята боролись за жизнь. Проклятье!

Он опять судорожно сглотнул.

— Потом слышен пронзительный, леденящий душу вой. Сигнал опасного сближения с землей. Оглушительный хруст. И — тишина.

Где-то в глубине дома хлопнула дверь, и стало слышно, как побежала вода по трубам.

— Знаешь, как бывает, когда смотришь фильмы о дикой природе? Нет сомнений, что вот этот лев сейчас сожрет вон ту газель. И все же ты медлишь, затаив дыхание… А когда неизбежное все-таки происходит, на душе становится так гнусно! Вот и здесь то же самое. Слышишь, как эти люди из нормальной жизни проваливаются в кошмар наяву, точно знаешь, что они погибнут, — и ничегошеньки, ровным счетом ничего не можешь изменить.

— А бортовой самописец?

— Расшифровка данных займет несколько недель, если не месяцев. Уже то, что речевой регистратор проработал так долго, говорит кое-что о последовательности разрушения самолета: ток перестает поступать к самописцам, когда выходят из строя моторы и генератор. Тем не менее пока что НКБТ говорит только, что входной сигнал оборвался внезапно, во время внешне нормального полета. Возможно, это указывает на аварию в воздухе.

— Взрыв?

— Вероятно.

— Бомба или неполадки с механикой?

— Да.

Я окинула Райана испепеляющим взглядом.

— В ремонтных ведомостях отмечено, что за последние два года с этим самолетом несколько раз возникали незначительные проблемы. Стандартные детали были мо дифицированы, и какие-то переключатели пришлось за менять дважды. Впрочем, группа техобслуживания утверждает, что это в порядке вещей.

— Насчет анонимного информатора что-нибудь выяснили?

— Звонки были сделаны с телефона-автомата в Атланте. И у Си-эн-эн, и у ФБР есть записи разговоров, так что сейчас проводится анализ голоса.

Райан отхлебнул лимонада, скорчил выразительную мину и отставил стакан.

— Что нового по работе с останками?

— Разве что строго между нами. Официальные заявления может делать только Тирелл.

Райан сомкнул колечком большой и указательный палец: «Понял, договорились».

— В тканях встречаются инородные тела, а еще много травм голени и лодыжки. Это нетипично для столкновения с землей.

Припомнив пораженную подагрой ступню, я вновь невольно задумалась над этой загадкой. Райан, должно быть, понял что-то по выражению моего лица.

— Что еще не так, малышка?

— Можно обсудить с тобой одну вещь?

— Валяй.

— Тебе это покажется странным.

— Конечно, мы же всегда говорим на такие заурядные темы.

Я снова попыталась испепелить его взглядом.

— Помнишь ступню, которую мы отбили у койотов?

Райан кивнул.

— Она не подходит ни одному из пассажиров.

— По каким параметрам?

— В основном по возрасту, а я совершенно уверена, что не ошиблась в этом. Столь глубоких старцев на борту не было. Возможно ли, чтобы в самолете оказался незарегистрированный пассажир?

— Могу разузнать. У нас в армии было нормой взять в рейс попутчика, но, подозреваю, на коммерческой линии такое вряд ли выгорит. Сотрудники авиалиний иногда летают бесплатно. Это называется «холостой пробег». Правда, их в таком случае должны внести в список пассажиров.

— А ты служил в армии?

— На Крымской войне^[102].

Я притворилась, что не слышала этих слов.

— Мог кто-то отдать свой билет? Или продать?

— При регистрации обязательно предъявлять удостоверение личности.

— Что, если пассажир зарегистрировался, предъявил удостоверение личности, а потом отдал билет кому-то другому?

— Поспрашиваю о такой возможности.

Я доела маринованные огурцы.

— А может, кто-то вез биологический материал? По сравнению со всеми останками, которые я обрабатывала, у этой ступни вид более залежалый.

Райан с сомнением глянул на меня:

— Залежалый?

— Распад тканей заметно сильнее.

— Разве на разложение трупа не влияют внешние факторы?

— Разумеется, влияют.

Я вытрясла остатки кетчупа и сунула в рот последний кусок сэндвича.

— Думаю, биологические материалы полагается вносить в декларацию, — заметил Райан.

Я вспомнила, как перевозила самолетом кости, записав их как ручную кладь. И как минимум однажды везла в герметичном контейнере образец ткани, чтобы изучить следы пилы, которой орудовал серийный убийца. Словом, довод Райана меня не убедил.

— Быть может, койоты добыли эту ступню в другом месте, — предположила я вслух.

— Например?

— На старом кладбище.

— Рейс двести двадцать восемь «Эйр транссаут» врезался в кладбище?

— Необязательно.

Я припомнила разговор с Саймоном Мидкифом, его беспокойство о ходе раскопок — и внезапно сообразила, как нелепо должны звучать мои слова. И все же откровенный скептицизм Райана действовал на нервы.

— Ты у нас специалист по семейству собачьих. Уж верно, знаешь, как они любят таскать свои находки по всей округе.

— Быть может, эта ступня испытала при жизни такую встряску, что теперь выглядит старее, чем на самом деле.

Я вынуждена была признать, что такое возможно.

— И именно потому быстрее разложилась.

— Вполне вероятно.

Я собрала салфетки и приборы, потом отнесла наши тарелки в раковину.

— Слушай, а почему бы нам завтра не прогуляться в каньон Койота? Проверим, нет ли там постороннего покойника.

Я обернулась и в упор поглядела на Райана:

— Ты это серьезно?

— Я на все готов, моя пышечка, лишь бы ты успокоилась.

Этим благим намерениям не суждено было осуществиться.

Глава 6

Следующее утро я провела, отделяя друг от друга останки четырех пассажиров. Экземпляр под номером 432 достали из сгоревшей части фюзеляжа, которая лежала в долине к северу от основного места крушения. Внутри мешка был один относительно нетронутый труп — недоставало лишь верхней части черепа и обоих предплечий. Помимо него, в мешке обнаружились часть головы и правая рука с куском челюсти, которая вгрызалась в трехглавую мышцу плеча. Все это слиплось в однородную обугленную массу.

Я определила, что тело принадлежало чернокожей женщине лет двадцати с небольшим, чей рост на момент смерти составлял пять футов семь дюймов. На рентгеновском снимке останков видны были залеченные переломы правой плечевой кости и лопатки. Я классифицировала номер 432 как фрагментированные человеческие останки, записала свои наблюдения и отправила тело на судебный стоматологический анализ.

Часть головы белого мужчины почти тридцати лет от роду стала номером 432А и тоже была отдана стоматологам. Кусок челюсти, что принадлежал человеку старше, чем 432А, предположительно женщине, ушел на стоматологический анализ под номером 432С. Уровень развития костей показал, что правая рука, не имевшая отношения ни к кому из этих троих, принадлежала взрослому человеку старше двадцати лет. Я вычислила верхний и нижний пределы роста, но оказалась не в состоянии определить пол, поскольку все размеры костей плеча, предплечья и кисти укладывались в цифры разброса, характерного и для мужчин, и для женщин. Я отправила руку в секцию дактилоскопии под номером 432D.

Глянула на часы: четверть первого. Придется поспешить.

Я увидела Райана через крохотное окошко в задней двери морга. Он сидел на ступеньках, вытянув перед собой одну длинную ногу, а другую согнув в колене и опираясь на нее локтем, и говорил по мобильному. Открывая дверь, я сумела разобрать, что детектив говорит по-английски и явно раздражен — и тут же заподозрила, что разговор отнюдь не деловой.

— Стало быть, вот как ты решила.

Заметив меня, Райан отвернулся. Речь его зазвучала отрывисто и кратко.

— Ладно, Даниэль, поступай как знаешь.

Я дождалась, когда он закончит разговор, и только тогда спустилась к нему.

— Извини, что опоздала.

— Никаких проблем.

Райан закрыл чехол и сунул мобильник в карман — неуклюже и слишком резко.

— Неприятности в тылу?

— Чем предпочитаешь перекусить? Рыбой или курицей?

— Недурная увертка, — усмехнулась я. — Почти так же тонко, как прессинг по всему полю.

— Мой тыл не твоя забота. Достаточно тонко?

Я открыла рот, но так и не смогла произнести ни слова.

— Небольшое личное разногласие, только и всего.

— Да устраивай ты ссору любовников хоть с архиепископом Кентерберийским! Главное — не в моем присутствии! — Меня бросило в жар.

— С каких это пор тебя интересует моя личная жизнь?

— Мне в высшей степени наплевать на твою личную жизнь! — отрезала я.

— И поэтому ты учинила допрос.

— Что?!

— Ладно, забудем.

Райан протянул было руку, но я отпрянула.

— Ты сам предложил встретиться здесь.

— Послушай, это расследование нам обоим действует на нервы.

— Да, но я-то тебе не грублю!

— Только еще одного скандала мне и недостает, — пробормотал он, сдвинув со лба на нос темные очки.

— Скандала?! — взорвалась я.

— Так рыба или курица? — повторил он вопрос.

— Да подавись ты своей рыбой! И курицей заодно!

Я круто развернулась и бросилась к двери. Лицо мое пылало от гнева. Или унижения? Или оттого, что было очень больно?

Я захлопнула за собой дверь и привалилась к ней. Снаружи, от стоянки, донесся шум мотора, а затем визг тормозов — это грузовик привез еще два десятка контейнеров с останками. Повернув голову, я увидела, как Райан раздраженно топнул ногой и направился к своей взятой напрокат машине.

Почему он меня так взбесил? Все то время, пока детектив работал под прикрытием, я много думала о нем. И однако же, отсутствие Райана в моей жизни стало столь привычным… Мне и в голову не приходило, что в его жизни может появиться другая женщина. Может быть, именно это — причина сегодняшней сцены? До смерти хотелось узнать… но я твердо знала, что расспрашивать его не стану.

Я повернулась — и обнаружила, что на меня испытующе смотрит Ларк Тирелл.

— Тебе нужно отдохнуть, восстановить силы.

— Сегодня после обеда у меня двухчасовой перерыв.

Я договорилась об этих двух часах, чтобы вместе с Райаном обшарить место, где нашла ступню. Теперь придется заниматься этим в одиночку.

— Хочешь сэндвич? — Ларк кивком указал в сторону ординаторской.

— Да, конечно.

Через пару минут мы устроились за одним из складных столов.

— Сплющенные сабы^[103] и раскрошенные чипсы, — объявил Ларк.

— Мой обычный заказ.

— Как поживает Ламанш? — Ларк уже добыл для себя нечто, напоминавшее по виду тунца с пшеничным хлебом.

— Стал таким же вздорным, как раньше.

Будучи главой судебно-медицинского ведомства, Пьер Ламанш занимал в монреальской лаборатории пост, аналогичный должности Тирелла. Мои боссы были знакомы уже много лет, потому что оба состояли в Национальной ассоциации судебно-медицинских экспертов и в Американской академии судебно-медицинской экспертизы. Весной прошлого года у Ламанша случился сердечный приступ, но сейчас он уже полностью оправился и вернулся к работе.

— Чертовски рад это слышать.

Пока мы сдирали с бутербродов целлофан и открывали бутылки с содовой, я вспомнила, как мой собеседник впервые появился на месте крушения.

— Можно кое о чем спросить?

— Да, конечно.

Ларк внимательно наблюдал за мной. В солнечном свете, падавшем из высокого окна, его глаза отливали каштаново-карим.

— Бог ты мой, Ларк, все в порядке, незачем искать во мне признаки стресса. Просто детектив Райан оказался обыкновеннейшей скотиной.

— Принято к сведению. Ты высыпаешься?

— Как Кастер после битвы при Литтл-Бигхорне^[104]. — Я едва удержалась от соблазна возвести очи горе.

— Так что же ты хотела спросить?

— На прошлой неделе, когда ты и вице-губернатор прибыли на место крушения, где именно приземлился вертолет?

Я перевернула пакетик чипсов и вытряхнула крошки на ладонь.

— Чуть западнее есть дом. Нашему пилоту пришелся по вкусу тамошний рельеф, потому он нас там и посадил.

— В том месте есть посадочная площадка?

— Да нет, только небольшая прогалина. Я уж думал, Дейвенпорт замарает свои брючки от Келвина Кляйна — до того он перепугался. — Ларк хохотнул. — Все это сильно смахивало на эпизод из «МЭШ»^[105]: Триггс требовал, чтобы мы вернулись, пилот повторял: «Да, сэр, слушаюсь, сэр», а потом вдруг взял да и посадил свою птичку именно там, где хотел.

Я высыпала крошево чипсов в рот.

— Ну а уж потом мы пешком добрались до места крушения. Я бы сказал, путь составил около четверти мили.

— Там жилой дом?

— Ветхий коттедж или что-то похожее. Я особо не присматривался.

— Была какая-нибудь дорога?

Ларк покачал головой.

— Зачем ты все это спрашиваешь?

Я рассказала о своей находке.

— Никакого кладбища я там поблизости не приметил, но порыскать по округе не повредит. Уверена, что это были койоты?

— Нет.

— Будь осторожна; прихвати с собой рацию и газовый баллончик.

— Койоты охотятся днем?

— Койоты охотятся, когда им заблагорассудится.

Прелестно.

Официальное дерево штата Северная Каролина — сосна длиннохвойная, официальный цветок — кизил. Кроме того, почетное звание символов штата носят рыбачья лодка, морской окунь и каролинская коробчатая черепаха. Штат славится дикими пони, которые обитают на Шеклфорд-Бэнкс, и самым высоким в стране висячим мостом на горе Грэндфазер. Звуки «Старого северного штата»^[106] летят от вершин южных Аппалачей на западе, проплывают над холмистыми волнами предгорий и долетают до болотистых земель, песчаных пляжей и барьерных островов вдоль восточного побережья штата. Северная Каролина — это гора Митчелл и цепь островов Аутер-Бэнкс, город Блоуинг-Рок и коса Кейп-Фир, каньон Линвилл-Гордж и деревня Балд-Хед-Айленд.

География Северной Каролины разделяет жителей штата по идеологическим признакам. Обитатели гор любят рискованные развлечения: катание на горном велосипеде, полеты на дельтапланах, гонки на каяках^[107] через пороги, скалолазание, а зимой — лыжный слалом и скоростные спуски с гор на скейтборде. Менее безрассудные уделяют время гольфу, погоне за антиквариатом, музыке блюграсс^[108] и наблюдениям за растительным миром.

Любители низин благосклонны к морскому воздуху, теплому песку, океанической рыбалке да атлантическому прибою. Климат в этих местах мягкий. Здешним жителям в жизни не приходилось покупать перчатки или зимние шины. Местная фауна — если не считать редких акул или забредших издалека аллигаторов — вполне дружелюбна к человеку. И конечно, в долинах тоже вовсю играют в гольф.

Как бы ни восхищала красота пенящихся быстрых рек, бурлящих водопадов и могучих деревьев, сердце мое безраздельно принадлежит морю. Мне больше нравятся экозоны, где можно ходить в шортах и темных очках и нет нужды напяливать верхнюю одежду. Каталог купальных костюмов манит меня больше, чем все соблазны творений «Эдди Бауэр»^[109]. В общем и в целом, я предпочитаю проводить время на пляже.

Эти мысли бродили у меня в голове, пока я пробиралась в обход зоны обломков. День выдался ясный, но ветреный, и запах разложения ощущался не так сильно. Эвакуация останков шла полным ходом, на месте крушения оставалось все меньше мертвых тел, но общая картина со стороны будто и не изменилась. Все так же по месту катастрофы и среди обломков самолета бродили люди в костюмах биозащиты, хотя теперь на некоторых из них были кепи с надписью «ФБР».

Я отыскала проход, которым воспользовался Ларк, и углубилась в лес. Здесь, высоко в горах, солнце ощутимо пригревало, но в тени оказалось гораздо холоднее. Я шла той же дорогой, что и неделю назад, часто останавливалась и прислушивалась. Поскрипывали и сухо пощелкивали ветки, едва слышно шуршали, касаясь земли, опавшие листья. Высоко над головой отрывисто стучал дятел, украшая затейливым узором кору; прерывался на миг и вновь принимался за дело.

Я надела ярко-желтую куртку — чтобы быть заметной издалека и в тайной надежде, что расцветка в стиле Томми Хилфигера^[110] внушит койотам здравую мысль держаться подальше. Если же нет — косматым шельмецам достанется по полной. Моя рука в кармане крепко сжимала газовый баллончик.

Возле поваленного оксидендрума я опустилась на колено и внимательно осмотрела все, что было под ногами. Затем выпрямилась и огляделась. Если не считать отломанного сука, послужившего мне бейсбольной битой, вокруг не было следов моей стычки с койотами.

Я двинулась дальше по едва заметной тропке. Почва под ногами была неровная, и приходилось ступать осторожно, чтобы не подвернуть лодыжку на камне, укрывшемся под слоем листьев. Трава была заметно ниже окружающего подлеска, но иногда доходила мне почти до колен.

Я все время глядела по сторонам, высматривая лесную живность или признаки погребения. Ларк сказал «дом», стало быть, это человеческое жилище, а я знала, что рядом со старинными фермами частенько есть фамильные захоронения. Как-то летом я руководила раскопками на вершине Чимни-Рок. Мы рассчитывали найти только хижину, но обнаружили еще крохотное кладбище, которое не числилось ни в каких документах. А кроме того, припомнилось вдруг, изрядное количество гремучих змей и щитомордников.

Я упорно пробиралась через стылый полумрак леса. Сучья и острые шипы цеплялись за одежду, то и дело пикировали на лицо насекомые. От порывов ветра тени причудливо плясали, видоизменяя окружающий пейзаж. И вдруг деревья расступились, открыв небольшую прогалину. Я шагнула из полумрака на яркий солнечный свет; белохвостый олень поднял голову, уставился на меня — и скрылся из виду.

Впереди дом приткнулся задней стеной к отвесному склону утеса высотой в несколько сотен футов. Прочный фундамент, мансардные окна, покатая крыша с широкими карнизами. К фасаду строения примыкало крытое крыльцо, а слева за ним виднелась какая-то каменная стена.

Я помахала. Подождала. Покричала. Снова помахала.

Ни строгого окрика, ни собачьего лая. Ни единого признака, что кто-то заметил мое появление.

Я опять крикнула, от души надеясь, что меня уже не взял на прицел чокнутый бандит из «Избавления»^[111].

Тишина.

Под воображаемые звуки «Дуэли на банджо»^[112] я двинулась через поляну. Хотя далеко от деревьев солнечный свет нестерпимо слепил глаза, я не стала доставать из кармана темные очки. Здешние горы давали приют не только заурядным неотесанным селянам, но и военизированным сторонникам превосходства белой расы. Чужаков здесь встречали не слишком приветливо.

Видно было, что участок возле дома изрядно одичал. Там, где раньше был то ли газон, то ли сад, теперь безраздельно властвовали низкорослая белая ольха, оксидендрум, каролинская халезия и множество других кустарников, названий которых я не знала. За кустами вперемежку с незнакомыми мне деревьями росли осина с крупнозубчатыми листьями, магнолия Фрейзера, тополь, клен, бук и сосна веймутовая. Все это было щедро опутано зелеными плетями пуэрарии.

Я шла к дому и чувствовала, как руки покрываются гусиной кожей и тревога окутывает словно влажным ледяным плащом. Все здесь источало угрозу. Что придавало этому месту столь зловещий вид: мрачный, изнуренный непогодами лес, бельма наглухо закрытых окон или дикое буйство растительности?

— Эгей! — крикнула я; сердце неистово билось.

Ни собак, ни угрюмых горцев.

С одного взгляда стало понятно, что дом не был брошен в спешке. И случилось это давно. Строение было прочное, как лондонская тюрьма «Ньюгейт». Хотя я сомневалась, что этот дом проектировал Джордж Данс^[113], неведомый архитектор явно разделял его пристрастие к замкнутости. В этом доме не было ни огромных окон, из которых можно любоваться видом гор, ни световых люков, ни площадок с перильцами на крыше. Сложенное из камня и массивных неокрашенных бревен, строение явно было возведено с особой целью. Я не сумела определить, когда здесь в последний раз были люди — в конце этого лета или во времена Великой депрессии.

Или же там, внутри, и сейчас кто-то есть — следит за мной в щелку или в прорезь прицела…

— Есть кто-нибудь дома?

Тишина.

Я поднялась на крыльцо и постучала:

— Эгей!

Ни шагов, ни шороха.

Отойдя к окну, я прижалась носом к ставням. Плотный темный материал надежно скрывал то, что было внутри. Я вертелась и поворачивала голову, норовя разглядеть хоть что-то, пока невесомое прикосновение паука не заставило меня отпрянуть.

Я спустилась с крыльца, обогнула дом по мощеной, заросшей травой дорожке и, пройдя под аркой, ступила в небольшой мрачный внутренний дворик. Со всех сторон его окружали каменные стены высотой восемь футов, с которых свешивались ветки сирени. Листья казались еще темнее на фоне золотисто-зеленых красок высившегося позади леса. На сырой, плотно утоптанной земле рос только мох. Казалось, этот тесный сырой куб непригоден для любой формы жизни.

Я оглянулась на дом. На ближайшую ветку, описав круг, опустилась ворона — крохотный черный силуэт на ослепительно-синем фоне. Птица дважды каркнула, щелкнула клювом и опустила голову в том направлении, где стояла я.

— Передай хозяйке, что я заходила, — сказала я уверенным голосом, хотя на самом деле уверенности не испытывала вовсе.

Ворона одарила меня кратким взглядом и, захлопав крыльями, взлетела.

Я повернулась — и краем глаза уловила какую-то вспышку, словно солнечный блик на разбитом стекле. Застыла. Неужели и вправду в окне второго этажа что-то двигалось? Выждала минуту. Никакого движения.

Выход из двора был только один, поэтому я вернулась своим же маршрутом и обследовала дальнюю сторону здания. Пространство между задней стеной дома и лесом заросло кустарником, вплотную к фундаменту — сумятица омертвевших зарослей алтея. Я обошла все это место, но не увидела никаких признаков захоронений — ни разоренных, ни нетронутых. Единственной моей находкой оказался сломанный металлический прут.

Разочарованная, я вернулась к крыльцу, вставила прут в щелку между ставнями и осторожно налегла на него. Напрасный труд. Удвоила усилия, сгорая от любопытства, но притом не желая ничего повредить. Прочное дерево не дрогнуло.

Я посмотрела на часы. Без четверти три. Все бессмысленно. И глупо, если дом не заброшен. Если у него есть хозяева, они либо отсутствуют, либо хотят, чтобы их сочли отсутствующими. Я выбилась из сил, обливалась потом, кожа зудела от бесчисленных мелких царапин.

И еще я вынуждена была признать, что это место наводит жуть. Я понимала, что это чувство не имеет ничего общего со здравым смыслом, — и все же мне казалось, что все здесь дышит злом. Решив разузнать что-нибудь в городе, я бросила прут и направилась назад, к месту крушения.

Идя к моргу, я размышляла о загадочном доме. Кто построил его? Зачем? И что именно в нем так меня пугает?

Глава 7

Когда я в десятом часу вечера вернулась в «Дом на холме», Райан подстерегал в засаде. Я и не заметила его, пока не услышала голос:

— Похоже, мы имеем дело со взрывом.

Я замерла, потянувшись к ручке раздвижной двери.

— Райан, сейчас не время.

— Джексон сделает заявление завтра утром.

Я повернулась к висевшим на крыльце качелям. Детектив, одной ногой упершись в перила, медленно покачивался вперед и назад. Он затянулся, и крохотный красный огонек сигареты подсветил его лицо.

— Это точно?

— Как то, что Богоматерь переспала с голубем.

Я заколебалась, потому что не прочь была узнать новости о расследовании, вот только источник этих новостей внушал опасения.

— Бреннан, день выдался дьявольски тяжелый. Прошу прощения за все, в чем перед тобой провинился.

У меня не было возможности подробно копаться в нашей утренней размолвке, но одно решение я все-таки приняла. Настало время разорвать порочный круг — мои отношения с Райаном. Отныне и навсегда наше общение станет исключительно деловым.

— Расскажи.

Райан похлопал рукой по сиденью качелей.

Я подошла, но садиться не стала.

— Почему именно взрыв?

— Присядь.

— Если это уловка, можешь…

— Обнаружены воронки и вдавливание волокон.

В тусклом свете горевшей над нами лампочки лицо Райана казалось совершенно безжизненным. Он сделал глубокий вдох и швырнул окурок в гущу папоротников, что взлелеяла Руби. Я проводила взглядом рассыпавшиеся в темноте искорки, мысленно представляя падение рейса 228 «Эйр транссаут».

— Так ты хочешь это услышать?

Плюхнув между нами свой пакет, я уселась на качели.

— Что значит «воронки»?

— Воронки появляются, когда твердое или жидкое тело мгновенно превращается в газ.

— То есть при детонации.

— Именно. Взрыв моментально повышает температуру на несколько тысяч градусов и распространяет ударные волны, которые создают на металлических поверхностях эффект омывания газом. Примерно так описывает это группа специалистов по взрывам. Сегодня на совещании они показывали слайды. Результат напоминает апельсиновую корку.

— Они обнаружили воронки?

— Воронки замечены на фрагментах самолета. И оплавленные края, что также указывает на взрыв.

Райан легонько толкнул качели.

— Что значит «вдавливание волокон»?

— Волокна одних материалов проникают в глубину других, неповрежденных. Все это, само собой, видно только под очень мощным микроскопом. Кроме того, на концах некоторых волокон найдены следы высокой температуры и мгновенного оплавления.

Качели вновь плавно качнулись — и греческий салат, второпях сожранный по пути из морга, угрожающе всколыхнулся в желудке.

— Прекрати раскачивать.

— Некоторые макроснимки просто потрясающие.

Я застегнула куртку и сунула руки в карманы. Днем было еще тепло, но вечерами ощутимо холодало.

— Итак, воронки, мгновенно оплавленные края металла, вдавливание волокон — все это означает взрыв. С чем вполне сообразуются травмы нашей знакомой ступни.

— А также тот факт, что большая часть фюзеляжа упала на землю неповрежденной.

Я уперлась ногой в пол на крыльце, чтобы помешать нам качнуться вперед.

— Все это, вместе взятое, подтверждает теорию со взрывом.

— Но что стало его причиной?

— Бомба. Ракета. Механическая неисправность. Отдел ФАА по обеспечению безопасности от взрывов проведет хроматографический анализ, чтобы, возможно, обнаружить следы химических веществ, сделает рентгеновские снимки и рентгенографическую дифракцию для идентификации видов молекул. И еще что-то… ах да. Инфракрасную спектрофотометрию. Не уверен, что слово точное, зато как звучит!.. Все это, конечно, при условии, что им удастся отобрать хлеб у криминалистической лаборатории ФБР.

— Ракета? — Я впервые услышала о такой возможности.

— Вряд ли, но предположение высказывалось. Вспомни, какая шумиха была по поводу того, что рейс восемьсот восемьдесят мог быть сбит ракетой^[114]. Пьер Сэлинд-жер^[115] бился об заклад, что виноваты военные.

Я кивнула.

— А в этих горах засело несколько вооруженных группировок. Быть может, белое отребье Эрика Рудольфа^[116] осчастливило своим вниманием рынок оружия — прикупило новую игрушку.

Рудольф разыскивался в связи с рядом нападений на клиники, где делали аборты, и как подозреваемый в организации взрыва на Олимпийских играх 1996 года в Атланте. Не утихали слухи, что он скрывается где-то в здешних горах.

— Есть предположения, в каком месте самолета рвануло?

— Пока об этом еще рано говорить. Группа, которая занимается внутренним состоянием рубки и салонов, сейчас составляет схему повреждений кресел. Это поможет точно определить место взрыва.

Райан оттолкнулся обеими ногами, но я удержала качели на месте.

— Наша группа занимается тем же в отношении ран и увечий. Пока получается, что самые серьезные повреждения получили люди в задней части самолета.

Антропологи и патологи в тот момент составляли диаграмму распределения травм сообразно расположению кресел.

— А что говорят радарщики?

— То, чего и можно было ожидать. Сразу после взлетасамолет направился на северо-восток, в сторону Атенса. Диспетчерский пункт Атланты ведет рейсы до Уинстон-Салема, а уж там управление берет на себя Вашингтон, так что наш объект до самого падения оставался в пределах компетенции Атланты. Радар зафиксировал аварийный сигнал от пилота — через двадцать с половиной минут полета. Примерно через девяносто секунд цель на радаре распалась на две части — возможно, на три — и исчезла с экрана.

Далеко у подножия холма вспыхнули фары. Мы с Райаном наблюдали, как они двигались сквозь темноту, затем вынырнули на подъездную аллею и резко погасли на стоянке слева от дома. Минуту спустя на дорожке возник темный силуэт человека.

— Пришлось работать допоздна? — окликнул Райан, когда тот подошел ближе.

— Кто здесь? — На фоне черного неба человек был почти неразличим.

— Энди Райан.

— А, bonsoir^[117], сэр. Я и забыл, что вы тоже квартируете здесь.

Владелец голоса явно много лет потреблял виски. Насколько я смогла разглядеть, это был плотного сложения мужчина в кепке с широким козырьком.

— Сиреневый гель для душа — мой.

— Приму к сведению, детектив Райан.

— Угостил бы вас пивом, но бар уже закрыт.

Вновь прибывший поднялся на крыльцо, придвинул стул, который стоял напротив качелей, поставил рядом спортивную сумку и сел. Неяркий свет упал на мясистый нос и лицо в прожилках лопнувших сосудов.

Когда Райан представил нас друг другу, специальный агент ФБР Байрон Макмагон снял шляпу и учтиво склонил передо мной голову. Мелькнули густые седые волосы, расходившиеся волнистыми прядями от пробора посередине.

— Угощение за мной.

Макмагон расстегнул сумку и достал упаковку из шести банок «Курз».

— Дьявольское зелье, — пробормотал Райан, выуживая банку пива из пластиковой оплетки.

— Да уж, — согласился Макмагон. — И спасибо дьяволу, что оно есть.

И выразительно помахал мне жестянкой.

Давно уже мне ничего не хотелось так, как сейчас — этого пива. Я не забыла, как растекается хмель по жилам, как рождается внутри отрадное тепло, когда частицы алкоголя проникают в организм. Не забыла блаженство расслабления и легкости бытия.

Но я слишком хорошо знала себя. Чтобы обрести это знание, ушли годы, и теперь я отчетливо понимала, что каждая двойная спираль моей ДНК несет в себе безоговорочную покорность Бахусу. Как бы ни манила мысль о радостном облегчении, я прекрасно знала, что эйфория будет краткой, а гнев и презрение к себе продержатся гораздо дольше. Пить мне было нельзя.

— Нет, спасибо.

— Это не последняя жестянка в мире.

— В том-то и проблема.

Макмагон улыбнулся, опустошил банку и бросил остальные в сумку.

— Итак, что думает обо всем этом ФБР? — спросил Райан.

— Похоже, самолет шарахнул какой-то сукин сын.

— У Бюро есть подозреваемые?

— Одно из первых мест в списке занимают ваши дружки-байкеры. Петричелли был убогой дрянью с соломой вместо мозгов, но у него имелись солидные связи.

— И?..

— Возможно, здесь поработал профессионал.

Порыв ветра качнул плетеные кашпо Руби, и на перилах и половицах заплясали черные тени.

— Есть и другой сценарий: место один «а» занимала некая Марта Симингтон. Три месяца назад Гаскелл Симингтон застраховал жену на два миллиона зеленых.

— Кругленькая сумма.

— Достаточно, чтобы облегчить горе безутешному муженьку. Да, забыл упомянуть вот что: сладкая парочка жила раздельно уже четыре года.

— Этот Симингтон — такая сволочь, что мог походя отправить на тот свет восемьдесят восемь человек? — Райан допил пиво и бросил пустую жестянку в спортивную сумку Макмагона.

— Мы намерены очень близко познакомиться с мистером Симингтоном.

Макмагон проделал то же самое со своей банкой.

— Вот еще сценарий: место двенадцать «f» занимал девятнадцатилетний юноша по имени Анурудха Махендран. Студент-иностранец из Шри-Ланки, вратарь футбольной команды.

Макмагон выудил из сумки еще пару банок и одну вручил Райану.

— Дядя Анурудхи, живущий в Шри-Ланке, работает на радиостанции «Голос тигров».

— «Тигров освобождения Тамил-Илама»?^[118]

— Именно, мэм. Дядюшка — известный крикун и наверняка застолбил теплое местечко в правительственном списке наилучших пожеланий со смертельным исходом.

— Вы подозреваете правительство Шри-Ланки? — изумилась я.

— Нет. Однако экстремисты есть с обеих сторон.

— Дядю не сломить — займемся племянничком. Донесем, так сказать, идею.

Райан откупорил очередную жестянку.

— Это маловероятно, но в расчет принимать приходится. Не забывая, конечно, о наших местных источниках.

— Местных источниках? — переспросила я.

— Я имею в виду двух сельских проповедников, которые живут неподалеку. Преподобный Исайя Клэборн клятвенно заверяет, что самолет сбил преподобный Люк Боумэн. — Макмагон отхлебнул пива. — Они соперники в деле укрощения змей^[119].

— Укрощения змей?!

Я пропустила недоуменное восклицание Райана мимо ушей.

— Клэборн что-то видел?

— По его словам, он заметил, как из-за дома Боумэна поднялась струя белого дыма — и мгновение спустя прогремел взрыв.

— ФБР принимает это свидетельство всерьез?

Макмагон пожал плечами:

— Время совпадает. Место, судя по траектории полета, тоже подходящее.

— Что за змеи? — не унимался Райан.

— Анализ записи анонимного звонка что-нибудь прояснил? — продолжала я расспросы, не желая, чтобы разговор застрял на религиозном рвении наших соседей-горцев.

— Звонил мужчина, американец, белый, речь без ярко выраженного акцента.

— Это сужает круг подозреваемых до… скольких миллионов?

В глазах Макмагона мелькнуло странное выражение — будто он и впрямь задумался над моим вопросом.

— До двух-трех.

С этими словами Макмагон допил пиво, смял жестянку и бросил к предшественницам. Поднялся, пожелал нам доброй ночи и направился к двери. Брякнул колокольчик, и через минуту в одном из окон второго этажа зажегся свет.

Если не считать поскрипывания кашпо, на крыльце было совершенно тихо.

— Ты прошлась по койотовым тропам? — спросил Райан, закурив.

— Да.

— И?..

— Ни койотов, ни разрытых могил.

— Обнаружила что-нибудь интересное?

— Дом.

— Кто там живет?

— Гензель, Гретель и ведьма-людоедка. — Я встала. — Откуда мне, черт возьми, знать?

— Хозяев не было дома?

— Никто не выскочил на крыльцо, чтобы предложить мне чашку чая.

— Там никто не живет?

Я забросила мешок на плечо и помедлила, обдумывая ответ.

— Не уверена. Когда-то вокруг дома был сад, но теперь он совершенно одичал. Само строение так добротно, что сложно определить, ухаживают за ним или оно просто не ветшает.

Райан выжидающе молчал.

— Вот одна странность. С фасада это самый заурядный горный коттедж из некрашеных бревен, но позади него имеется внутренний двор, окруженный стеной.

Лицо Райана на секунду озарилось оранжевой вспышкой света, а затем погрузилось в темноту.

— Объясни мне все-таки, что там за дела со змеями? У вас в Северной Каролине есть заклинатели змей?

Я уже собралась горячо отрицать этот факт, когда снова звякнул дверной колокольчик. Я оглянулась, ожидая увидеть Макмагона, но из дома никто не вышел.

— В другой раз.

Открывая раздвижную дверь, я заметила, что дощатая створка массивной внутренней двери приоткрыта. Войдя в дом, я захлопнула за собой дверь и подергала ручку, от души надеясь, что Райан сделает то же самое. И побрела в «Магнолию», сосредоточив помыслы на одном: в душ и немедленно спать. Я едва успела войти в номер, когда в дверь еле слышно постучали.

Решив, что это Райан, я придала лицу суровое выражение и приоткрыла дверь.

В коридоре стояла Руби, и лицо ее, безмерно усталое, было осенено мрачной торжественностью. На женщине были серый фланелевый халат, розовые носки и коричневые шлепанцы в форме звериных лап. Она прижимала руки к груди, тесно переплетя пальцы.

— Я уже собираюсь спать, — улыбнулась я.

Руби вперила в меня суровый взгляд.

— И уже поужинала, — прибавила я.

Руби подняла руку, словно хотела что-то выдернуть из пустоты. Пальцы ее едва заметно дрожали.

— Руби, что случилось?

— Дьявол может принимать множество обличий.

— А… да. — Больше всего на свете мне хотелось вымыться и заснуть. — Но я уверена, что вы его все равно обставите.

С этими словами я протянула руку, чтобы коснуться ее плеча, но Руби тотчас отпрянула и снова сплела пальцы на груди.

— Они споспешествуют Люциферу пред ликом Божиим. Богохульствуют.

— Кто «они»?

— Они завладели ключами Аида и смерти. Именно как сказано в Откровениях.

— Пожалуйста, Руби, выражайтесь яснее.

Глаза ее были широко открыты, уголки покраснели и влажно блестели.

— Вы не из этих мест, вам не понять.

— Чего не понять?

В моем голосе невольно прозвучало раздражение. Я не настроена была разгадывать аллегории.

— Здесь витает зло.

Она о пиве, что ли?

— Детектив Райан не…

— Беззаконные глумятся над Вседержителем.

Ничего не понимаю.

— Поговорим об этом завтра, хорошо?

Я взялась было за ручку двери, но Руби вдруг схватила меня за плечо. Шершавые от мозолей пальцы царапнули рукав моей нейлоновой блузки.

— Господь явил знамение!

Она подалась ко мне вплотную.

— Смерть!

Осторожно отцепив от своего плеча костлявые пальцы, я мимолетно пожала ладонь Руби и отступила на шаг. Закрывая дверь, видела, как ее низкорослая фигурка застыла, точно вкопанная, и скрученные жгутом волосы обвивают макушку, как седая змея.

Глава 8

На следующий день был праздник в чью-то честь. Кажется, Колумба. Часам к десяти утра эти сутки обернулись кошмарным сном наяву.

Я добиралась до морга в тумане настолько густом, что очертания ближних гор растворялись совершенно. Прибыв на место, я работала до половины одиннадцатого, а когда решила сделать перерыв на кофе — оказалось, что в ординаторской сидит Ларк Тирелл. Он молчал, пока я наполняла чашку густой маслянисто-черной жидкостью и насыпала туда белый порошок подсластителя.

— Нужно кое о чем поговорить.

— Да, конечно.

— Не здесь.

Ларк пристально поглядел на меня. Непонятное выражение его глаз зародило во мне недоброе предчувствие.

— Ларк, что случилось?

— Пойдем.

Взяв под руку, Тирелл буквально выволок меня в заднюю дверь ординаторской.

— Темпе, даже не знаю, как сказать… — Он качнул своей чашкой, и по кофе поплыли радужные круги.

— Говори, как есть, — промолвила я ровно, не повышая голоса.

— К нам поступила жалоба.

Я молчала, ожидая продолжения.

— Чертовски неловко, что так вышло. — Ларк еще пару секунд пристально разглядывал свою чашку и лишь затем поднял взгляд на меня. — Дело касается тебя.

— Меня?! — переспросила я, не веря собственным ушам.

Ларк кивнул.

— Что я натворила?

— В жалобе говорится о непрофессиональном поведении, которое может негативно сказаться на результатах расследования.

— Например?

— Пребывание на месте крушения без надлежащих полномочий и неправильное либо небрежное обращение с вещественным доказательством.

Я остолбенела и уставилась на него.

— Да, и нарушение границ частного владения.

— Нарушение границ? — Я похолодела.

— Ты бродила вокруг дома, о котором мы говорили?

— Я не нарушала никаких границ! Просто хотела поговорить с хозяевами.

— Ты пыталась проникнуть в строение?

— Нет, конечно!

И тут же я припомнила, как пробовала поддеть металлическим прутом ставню.

— К тому же на той неделе у меня был официальный допуск на место крушения.

— Кто дал тебе его?

— Меня отправил сюда Эрл Блисс. Тебе это хорошо известно.

— Видишь ли, Темпе, в этом-то и проблема. — Ларк потер ладонью подбородок. — Тогда ОЗЧС еще не была официально привлечена к расследованию.

Эти слова потрясли меня до глубины души.

— А в чем же состояло неправильное или небрежное обращение с вещественными доказательствами?

— Дьявольски неохота об этом спрашивать, но… — Рука Ларка вновь принялась терзать подбородок. — Темпе…

— Да спроси уж.

— Ты подбирала на месте крушения останки, которые еще не были зарегистрированы?

Ступня.

— Я рассказывала тебе об этом случае.

«Спокойно, Бреннан, спокойно».

— Я приняла решение, основываясь на своем личном мнении.

Ларк промолчал.

— Если бы я не забрала ту ступню, ее давным-давно переварили бы койоты. Поговори с Эндрю Райаном. Он был там.

— Непременно. Мы во всем разберемся. — Он подался ко мне и с силой сжал мое плечо.

— Ты принимаешь историю всерьез?

— Другого выхода нет.

— Почему это?

— Ты же знаешь, пресса с меня глаз не спускает. Репортеры набросятся на этот случай, словно шакалы на падаль.

— Кто подал жалобу? — Я моргнула, стараясь отогнать подступившие слезы.

— Этого я тебе сказать не могу.

Ларк уронил руку, выпустив мое плечо, и отвернулся к окну, за которым клубился туман. Белесая мгла уже рассеивалась, постепенно, снизу вверх обнажая окрестности. Тирелл опять повернулся ко мне. Выражение его лица было странным.

— Но могу сказать, что здесь замешаны весьма влиятельные люди.

— Далай-лама? Объединенный комитет начальников штабов? — Голос мой зазвенел от гнева.

— Темпе, не сердись на меня. Расследование крушения — сенсация национального масштаба. Если начнутся проблемы, никому не захочется за них отвечать.

— Стало быть, из меня при случае можно будет сделать козла отпущения?

— Ничего подобного. Я просто должен действовать по инструкции.

Я глубоко вдохнула.

— Что дальше?

Ларк заглянул мне в глаза, и голос его смягчился.

— Я вынужден просить тебя уехать.

— Когда?

— Немедленно.

Настала моя очередь отвернуться и уставиться в туман.

«Дом на холме» в разгар дня был совершенно пуст. Я оставила Руби записку: поблагодарила за гостеприимство, извинилась за внезапный отъезд и за то, что вчера вечером обошлась с ней так черство. Затем собрала вещи, побросала их в «мазду» и рванула с такой скоростью, что из-под колес взлетели фонтанчики гравия.

Весь обратный путь до Шарлотта я то останавливалась, то резко бросала машину вперед, с визгом тормозя на светофорах, а затем то и дело перестраивалась из ряда в ряд, покуда не выбралась на окружное шоссе. Следующие три часа я ползла в плотной пробке, непрерывно сигналя. Говорила сама с собой, пробуя на вкус разные слова. «Гнусный». «Подлый». «Презренный». Другие водители избегали моего взгляда и торопливо уступали дорогу.

Я была взбешена и в то же время подавлена. Несправедливостью анонимного обвинения. Собственной беспомощностью. Целую неделю я без продыху трудилась в отвратительных условиях, без конца видя, обоняя, осязая смерть. Забросила все остальное, целиком посвятила себя делу… а затем меня прогнали взашей, точно служанку, которую заподозрили в воровстве. Не выслушали. Не дали возможности объясниться. Не поблагодарили. Собирай пожитки — и пошла вон.

Помимо профессионального унижения, я пережила еще и глубоко личное разочарование. Хотя мы с Ларком были друзьями много лет и он прекрасно знал, как я щепетильна в вопросах профессиональной этики, он не вступился за меня. Ларк никогда не трусил. От него я ожидала большего.

Безумная поездка сделала свое дело. На подступах к Шарлотту вулкан моего бешенства застыл, преобразившись в скалу ледяной решимости. Я не совершила ничего неподобающего и намерена очистить свое имя. Выясню, откуда взялась эта жалоба, опровергну ее и завершу свою работу. И призову к ответу обвинителя.

Пустота, царившая в моем городском доме, развеяла эту решимость без следа. Некому было встретить меня на пороге. Некому было обнять меня и заверить, что все будет хорошо. Райан выяснял отношения с далекой Даниэль, кем бы она ему ни приходилась, — впрочем, он заявил, что это не мое дело. Кэти где-то со своим то ли другом, то ли подругой, а Верди и Пит на другом конце города. Я бросила вещи, упала ничком на диван и разрыдалась.

Через десять минут я лежала безмолвно, тяжело и бурно дыша, будто маленький ребенок, только что переживший истерику. Ничего хорошего я этим не достигла, только чувствовала себя опустошенной. Волоча ноги, поплелась в ванную, тщательно высморкалась, затем прослушала записи на автоответчике.

И не обнаружила ничего для поднятия настроения. Звонил какой-то студент. Торговые агенты. Звонила моя сестра Гарри из Техаса. Энн, подруга, интересовалась, не сможем ли мы пообедать вместе, потому что они с Тедом собираются в Лондон.

Замечательно. Сейчас, когда я стирала эту запись, Энн и Тед, скорее всего, ужинали в «Савое». Я решила забрать Верди. По крайней мере, он будет лежать у меня на коленях и мурлыкать.

Пит по-прежнему живет в доме, где мы провели вместе почти двадцать лет. Хотя сам дом стоит несколько сотен тысяч долларов, забор вокруг него чинен деревянным брусом, а на заднем дворе торчат покосившиеся самодельные ворота — память о тех годах, когда Кэти увлекалась футболом. Дом покрашен, водосточные желоба вычищены, лужайка подстрижена рукой профессионала. В самом доме наводит порядок приходящая горничная. Но во всем, что выходит за рамки стандартного содержания дома, мой бывший супруг придерживается принципов невмешательства и починки на скорую руку. Он не чувствует себя обязанным равняться на кого бы то ни было. Когда-то я беспокоилась о том, что такое отношение может вызвать конфликт с соседями. Расставание с Питом избавило меня от этого беспокойства.

За тем, как моя машина подъезжает к воротам, сквозь щель в заборе следила косматая бурая морда. Когда я выбралась наружу, морда сморщилась и выдала негромкое: «Р-ряв!»

— Он дома? — спросила я, захлопывая калитку.

Пес наклонил голову и свесил из пасти лиловый язык.

Я направилась ко входной двери и позвонила. Ответа не было.

Я опять позвонила. На цепочке брелока до сих пор болтался ключ от этого дома, но я не могла пустить его в ход. Хотя мы с Питом жили раздельно уже почти два года, схема наших новых взаимоотношений была еще далека от завершения. Пользование общим ключом означало бы определенную степень близости, на которую я не хотела намекать.

Однако сегодня четверг, вторая половина дня, и Пит, скорее всего, в офисе. А я хочу забрать своего кота.

Я уже рылась в сумочке, когда входная дверь распахнулась.

— Привет тебе, прекрасная незнакомка! Ищешь место для ночлега? — осведомился Пит, оглядев меня с головы до ног.

На мне были штаны цвета хаки и шнурованные ботинки «Док Мартенс» — то, что я надела в шесть утра, собираясь в морг. Зато Пит в костюме-тройке и мокасинах от «Гуччи» выглядел безупречно.

— Думал, ты на работе.

Я стерла костяшками пальцев следы размазанной туши на нижних веках и быстро, исподтишка заглянула внутрь дома. Если бы заметила там женщину, умерла бы от унижения.

— А ты почему не на работе?

Он поглядел по сторонам, понизил голос и жестом поманил меня к себе, словно собираясь поделиться секретной информацией.

— Рандеву с водопроводчиком.

У меня не было желания гадать, что же такое стряслось, если наш «мастер на все руки» предпочел обратиться к специалисту.

— Я приехала за Верди.

— Полагаю, он к твоим услугам.

Пит отступил на шаг. Я вошла в прихожую, освещенную люстрой, которая когда-то принадлежала моей двоюродной бабушке.

— Хочешь выпить?

Я одарила бывшего супруга взглядом, которым можно было бы нарезать на ломтики полевой шпат. Пит слишком часто был свидетелем моих актерских выступлений, а потому поспешно дал задний ход.

— Ты же знаешь, что я имею в виду.

— Я бы не отказалась от диетической колы.

Покуда Пит в кухне звенел стаканами и брякал кубиками льда, я подошла к лестнице на второй этаж и позвала Верди. Кот не появился. Проверила гостиную, столовую и кабинет.

Когда-то давным-давно я и Пит вместе жили в этих комнатах, читали, болтали, слушали музыку, занимались любовью… Мы растили Кэти — грудного младенца, малышку, затем подростка, с каждым этапом заново отделывали ее комнату и приспосабливали свою жизнь к новым условиям. День за днем я наблюдала в кухонное окно, как во дворе зеленеет, цветет и роняет листья жимолость, благодарно принимая смену времен года. То были сказочные дни, время, когда пресловутая «американская мечта» казалась реально достижимой.

Вернулся Пит. Он сменил деловой облик адвоката на небрежный имидж молодого горожанина. Пиджак и жилетка исчезли, узел галстука расслаблен, рукава закатаны чуть ниже локтей. Выглядел он отменно.

— Где Верди? — спросила я.

— С тех пор как у нас поселился Бойд, он предпочитает верхотуру.

Пит протянул мне стеклянную кружку, которую обвивала затейливая надпись: «Uz to mums atkal jaiedzer!» По-латышски это означало: «За это нужно выпить!»

— Бойд — это пес?

Энергичный кивок.

— Твой?

— Интересный вопрос. Устраивайся поудобнее, и я поведаю тебе сагу о Бойде.

Пит принес из кухни соленые крендельки и уселся рядом на кушетке.

— Хозяин Бойда — некий Харви Александер Дайнин, джентльмен, которому потребовались бесплатные юридические услуги. Арест оказался для Харви полной неожиданностью, а родных и близких у него нет, поэтому он изъявил желание, чтобы я присмотрел за его собакой до тех пор, пока он не уладит недоразумения с государством.

— И ты согласился?

— Я оценил степень его доверия.

Пит слизал соль с кренделька, с хрустом откусил большую петельку и запил ее пивом.

— Бойд останется без хозяина минимум на десять лет, максимум на двадцать. Я прикинул, что за это время он изрядно проголодается.

— Что он собой представляет?

— Сам он считает себя антрепренером. Судья назвал его мошенником-рецидивистом.

— Я имела в виду пса.

— Бойд — чау-чау. По крайней мере отчасти. Для установления всех его предков понадобился бы анализ ДНК.

Пит сжевал вторую половину кренделька.

— Попадались тебе в последнее время интересные трупы?

— Очень смешно. — Выражение моего лица выдало Питу мои истинные чувства.

— Извини. Там, должно быть, творится нечто ужасное.

— Ничего, справляемся.

Мы какое-то время поболтали, а затем Пит пригласил меня поужинать. Как обычно. Он приглашал, я отказывалась. Сегодня мне припомнились голословные обвинения Ларка, лондонские развлечения Энн и Теда и пустота в моей квартире.

— Чем будешь угощать?

Пит изумленно вскинул брови.

— Лингвини с соусом вонголе.

Фирменное блюдо моего бывшего. Консервированные моллюски с разваренными макаронами.

— А давай, пока будут чинить трубы, я съезжу за стейками? Когда все наладят, можно будет пожарить мясо на гриле.

— Трубы будут чинить в туалете на втором этаже.

— Какая разница!

— Верди полезно увидеть, что мы по-прежнему друзья. Кажется, он до сих пор винит во всем себя.

И в этом весь Пит.

Бойд присоединился к нам за ужином, сидел возле стола, не сводя глаз со стейков «Нью-Йорк стрип», и время от времени трогал лапой чье-нибудь колено, ненавязчиво напоминая о себе.

Мы с Питом разговаривали о Кэти, о старых друзьях и о прежних временах. Он завел речь об одном текущем разбирательстве, а я описала случай из тех, с которыми мне довелось недавно работать: студента через девять месяцев после исчезновения его бабушка нашла повешенным в амбаре. Мне было приятно, что мы достигли того комфортного уровня общения, на котором возможно нормально разговаривать. Время летело, и Ларк со своей таинственной жалобой понемногу перестал занимать мои мысли.

После десерта (клубника с ванильным мороженым) мы ушли с кофе в кабинет и включили телевизор. Главным сюжетом новостей оставалось крушение самолета «Эйр транссаут».

Женщина с мрачным лицом стояла на обзорной площадке, спиной к далекому абрису Грейт-Смоки-Маунтинс, и говорила о соревнованиях, в которых уже никогда не примут участие тридцать четыре спортсмена. Она сообщила, что причина катастрофы до сих пор остается невыясненной, хотя теперь уже более уверенно говорят о взрыве в воздухе. На сегодняшний день опознаны сорок семь жертв крушения; расследование продолжается двадцать четыре часа в сутки.

— Как здорово, что тебе дали возможность отдохнуть, — заметил Пит.

Я промолчала.

— Или тебя отправили в город с каким-то секретным поручением?

Ощущая неприятное стеснение в груди, я упорно разглядывала носки своих ботинок.

Пит придвинулся ближе и указательным пальцем поднял мой подбородок.

— Детка, я ведь просто шучу. Ты в порядке?

Я кивнула — молча, потому что не доверяла собственному голосу.

— А с виду не скажешь.

— Все нормально.

— Может, хочешь об этом поговорить?

Очевидно, я хотела, потому что слова хлынули рекой. Я рассказала Питу о двух днях среди мертвой плоти и крови, о койотах и своих попытках определить происхождение ступни, об анонимной жалобе и о том, как меня отстранили от работы. Словом, обо всем, кроме Эндрю Райана. Когда я наконец выговорилась, то обнаружила, что сижу, поджав под себя ноги и обеими руками прижимая к груди диванную подушку. Бывший не сводил с меня испытующего взгляда.

С минуту мы оба молчали. На стене кабинета громко тикали школьные часы, и я лениво гадала, кто же их заводит.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

— Что ж, мы неплохо провели время, — сказала я, распрямляя ноги.

Пит взял меня за руку, все так же испытующе вглядываясь в мое лицо.

— Что собираешься делать?

— А что я могу? — раздраженно огрызнулась я, выдернув руку.

И так уже в замешательстве от приступа откровений, я страшилась того, что, как говорил опыт, последует за ними. Пит всем, кого доводили до ручки, неизменно давал один и тот же совет: «Пошли их скопом в задницу».

На сей раз мои ожидания не оправдались.

— Вопрос о якобы незаконном пребывании на месте крушения прояснит твой шеф из ОЗЧС. Все прочие обвинения держатся на той ступне. Когда обнаружила эту штуку, ты была одна?

— Нет, рядом болтался один полицейский. — Я упорно не отрывала взгляда от подушки.

— Местный?

Я помотала головой.

— Он видел койотов?

— Да.

— Ты с ним знакома?

«О да, еще бы».

Я кивнула.

— Это поможет уладить дело. Попроси копа связаться с Тиреллом и описать ситуацию. — Пит откинулся на спинку дивана. — Со вторжением в частные владения будет потруднее.

— Никуда я не вторгалась! — с жаром возразила я.

— Насколько точно ты уверена, что с этой ступней дело нечисто?

— Я не считаю, что она принадлежала пассажиру самолета. Именно поэтому и разнюхивала, что к чему.

— Из-за возраста?

— В основном да. Вдобавок она выглядела сильнее разложившейся.

— Ты можешь на сто процентов верно определить возраст владельца этой ступни?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты абсолютно уверена, что покойный был стариком?

— Нет.

— Существует ли другой тест, который может надежнее подтвердить твои выкладки по возрасту? — В Пите проснулся адвокат.

— Проверю результаты гистологии, как только будут обработаны образцы тканей.

— Это когда?

— Приготовление препаратов может продлиться…

— Поезжай туда завтра. Добейся, чтобы твои препараты приготовили как можно быстрее. Не уходи, пока не узнаешь, какой размер воротничка был у этого парня и как звали его букмекера.

— Попробую так и сделать.

— Не пробуй. Просто сделай.

Пит был прав. Я проявила непозволительную слабость.

— Потом идентифицируй личность мистера Ступни и засунь эти сведения Тиреллу в задницу.

— Как я узнаю, кто он такой?

— Если твоя находка не имеет отношения к пассажирам самолета, стало быть, это останки кого-то из местных.

Я терпеливо ждала продолжения.

— Прежде всего выясни, кому принадлежит тот дом.

— А это я как узнаю?

— Фэбээровцы уже прочесали местность?

— Бюро участвует в расследовании, но пока факт диверсии не доказан, у них нет официальных полномочий. Кроме того, учитывая мое нынешнее положение, вряд ли люди из ФБР захотят делиться идеями.

— Тогда выясни это сама.

— Каким же образом?

— Проверь название недвижимости и налоговые ведомости в суде округа.

— Можешь объяснить поэтапно, как это сделать?

Пит заговорил, а я принялась делать пометки. Когда он умолк, моя решимость вернулась полностью. Больше никакого нытья, никакой жалости к себе! Я буду исследовать эту ступню, пока не узнаю досконально все о ее владельце. Потом выясню, откуда она взялась, определю личность покойного и прилеплю эти сведения на лоб Ларку Тиреллу.

— Спасибо, Пит, огромное спасибо!

Я подалась к нему и поцеловала в щеку. Не колеблясь ни секунды, Пит привлек меня к себе. Прежде чем я сумела отстраниться, бывший ответил мне поцелуем в щеку, затем в другую, а потом переключился на шею, ухо и губы. Я вдохнула знакомый запах его кожи, смешанный с ароматом одеколона «Арамис», — и в памяти вспыхнули сотни образов. Я ощутила тепло рук, которые знала добрых лет двадцать. Когда-то эти руки обнимали только меня.

Мне нравилось заниматься любовью с Питом. Всегда нравилось, начиная с первой чувственной бури, охватившей нас в его крохотной комнатке на Кларк-авеню в городе Шампань штата Иллинойс и в последующие годы, когда наша страсть стала основательнее и глубже, превратилась в мелодию, которую я знала назубок, как изгибы собственного тела. Секс с Питом был всеохватывающим. Чистое пиршество чувств и полная отрешенность от окружающего. Сейчас я нуждалась именно в этом. Нужно было испытать нечто знакомое и отрадное, отбросить здравый смысл, остановить время.

Я вспомнила тишину своей пустой квартиры. Вспомнила Ларка с его «весьма влиятельными людьми», Райана и неведомую Даниэль, разлуку и расстояние. Затем рука Пита легла на мою грудь.

«А пошли вы все в задницу», — подумала я.

И больше уже не думала ни о чем.

Глава 9

Меня разбудил телефонный звонок. Пит задернул шторы, и в комнате было так темно, что я не сразу отыскала телефон.

— Встретимся вечером в «Провиденс-роуд сандриз», угощу тебя гамбургером.

— Пит, я…

— У тебя высокие запросы. Хорошо, увидимся в «Бижу».

— Дело не в ресторане.

— Завтра вечером?

— Не думаю.

В трубке воцарилось молчание, сопровождал его далекий гул.

— Помнишь, как я угодил в аварию на «фольксвагене» и настаивал на том, чтобы мы ехали дальше?

— Из Джорджии в Иллинойс без фар.

— Ты не разговаривала со мной шесть сотен миль дороги.

— Пит, это совсем другое.

— Тебе не понравилась вчерашняя ночь?

Вчерашняя ночь была восхитительна.

— Дело совсем не в этом.

Я различила в трубке отдаленные голоса и посмотрела на часы. Десять минут девятого.

— Ты на работе?

— Так точно, мэм.

— Зачем звонишь?

— Ты просила разбудить.

— Вот как. — Заведенный издавна порядок. — Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

— И спасибо, что присмотрел за Верди.

— Он хоть появился?

— Ненадолго. Выглядел раздраженным.

— Старина Верди не любит отказываться от привычек.

— Он всегда терпеть не мог собак.

— И перемены.

— Да, и перемены.

— Перемены бывают к лучшему.

— Ну да.

— Я изменился.

Я уже слышала от Пита эти слова. Так он говорил три года назад, после интрижки с судебной репортершей, и повторял потом, после истории с девицей — агентом по недвижимости. Третьего раза я дожидаться не стала.

— У меня было нелегкое время, — продолжал Пит.

— Угу. У меня тоже.

Я повесила трубку и долго, с наслаждением плескалась в душе, размышляя над нашими недостатками. Именно к Питу я всегда обращалась за советом, поддержкой, утешением. Он был моей страховочной сетью, средоточием покоя, к которому я стремилась после дневных бурь. Разрыв между нами оказался болезненным, но он же пробудил во мне силу, о которой я прежде и не подозревала.

И которой никогда раньше не пользовалась.

Я вытерлась насухо, обмотала полотенцем голову и придирчиво осмотрела себя в зеркале.

Вопрос: о чем я думала прошлой ночью?

Ответ: я не думала. Я была разозлена, обижена, уязвлена и одинока. И у меня очень долго не было секса.

Вопрос: повторится ли это снова?

Ответ: нет.

Вопрос: почему?

Почему? Я по-прежнему люблю Пита. Полюбила его с той самой минуты, когда увидела впервые, босого и голого по пояс, на крыльце юридического факультета. Любила, когда он лгал о Джуди, потом об Эллен. Любила, когда два года назад собрала вещи и ушла.

И безусловно, до сих пор считаю его чертовски сексуальным.

Моя сестра Гарри, живущая в Техасе, любит употреблять выражение «феерическая дура». Хоть я люблю Пита и считаю его сексуальным, я вовсе не феерическая дура. Вот почему это никогда не повторится.

Я протерла зеркало от пара, вспомнив свое прежнее лицо, которое когда-то смотрело на меня из этого же зеркала. Когда мы только въехали в этот дом, волосы у меня были светлые, до плеч. Теперь они коротко подстрижены, и я давно уже не стремлюсь поддерживать образ золотоволосой спортсменки. Правда, сейчас в моей шевелюре потихоньку появляются седые нити, и очень скоро мне предстоит опробовать каштановые оттенки краски для волос «Клэрол». Морщинки у глаз стали явственней и глубже, зато овал лица остался все таким же четким, и верхние веки нисколько не изменились.

Пит всегда поговаривал, что лучшая часть моей фигуры — задница. Так и осталось до сих пор, хотя поддержание этой части в форме требует некоторых усилий. Правда, в отличие от многих своих сверстниц, я не пользуюсь эластичным бельем и никогда не нанимала личного тренера. У меня нет беговой дорожки, степпера или велотренажера. Я не посещаю занятия аэробикой или кикбоксингом и за пять с лишним лет ни разу не участвовала в организованных забегах. Я хожу в тренажерный зал в футболках и черных облегающих шортах в стиле ФБР, стянутых на талии завязками. Бегаю трусцой или плаваю, поднимаю тяжести, а потом ухожу. В хорошую погоду могу побегать на свежем воздухе.

Кроме того, я стараюсь упорядочить свое питание. Ежедневное употребление витаминов. Мясо не более трех раз в неделю. Фастфуд из кафе и закусочных — не более пяти раз в неделю.

Я разыскивала свои трусики, когда зазвонил мобильник. Метнувшись в спальню, я вывернула на кровать сумочку, выудила из груды мелочей телефон и нажала кнопку ответа.

— Куда ты пропала?

Кого я совершенно не ожидала услышать, так это Райана. Я заколебалась, сжимая в одной руке трусики, а в другой мобильник, не в силах придумать, что сказать.

— Алло?

— Я здесь.

— Здесь — это где?

— В Шарлотте.

Я не знала, что говорить, зато знал, что говорить, Райан.

— Вся эта история — наглое дерьмовое вра… — начал он, но я его остановила вопросом:

— Ты говорил с Тиреллом?

— Обменялся парой слов.

— Описал происшествие с койотами?

— Весьма красочно.

— И что он на это сказал?

— «Благодарю, сэр», — передразнил Райан протяжный южный выговор судмедэксперта.

— Не Тирелл же все это устроил.

— Знаешь, в этом деле есть что-то странное.

— Что ты имеешь в виду?

— Тирелл нервничал. Мы знакомы от силы неделю, но я понимаю, что такое поведение для него необычно. Что-то не дает ему покоя. Он знает, что ты не подтасовывала факты, и в курсе, что неделю назад Эрл Блисс приказал тебе прибыть на место крушения.

— Кто же тогда стоит за этой жалобой?

— Не знаю, но, черт возьми, намереваюсь выведать.

— Райан, это не твоя проблема.

— Не моя.

— Есть новости по расследованию? — сменила я тему.

Послышалось чирканье спички, затем глубокий вдох — Райан затянулся сигаретой.

— Кандидатура Симингтона набирает новые баллы.

— Симингтон — это тот, который застраховал жену на кругленькую сумму?

— Даже больше. Новоиспеченный вдовец владеет компанией, которая занимается строительством дорог.

— И что из того?

— Свободный доступ к пластиту.

— Пластиту?

— Пластичной взрывчатке. Когда-то эту штуку применяли во Вьетнаме, а теперь продают частным предпринимателям — для строительства, горных работ и сноса знаний. Черт возьми, да фермеры могут закупать ее, чтобы корчевать пни!

— Разве все взрывчатые вещества не под жестким контролем?

— И да и нет. Правила их транспортировки гораздо жестче, чем правила хранения и использования. На строительстве дороги, к примеру, для доставки нужен специальный грузовик с сопровождением и заранее заданный маршрут вдали от густонаселенных территорий… но когда взрывчатка прибывает на место, ее обычно держат в передвижном хранилище посреди поля, на котором большими буквами написано: «Взрывчатые вещества».

Фирма нанимает старикашку-охранника, назначает ему малюсенькое жалованье, как правило минимум, положенный по страховке. Хранилище могут ограбить, поставить не там, где надо, а еще оно может попросту исчезнуть.

Райан сделал затяжку и шумно выдохнул.

— Предполагается, что военные должны вести точный учет пластичной взрывчатки, но строительные команды не обязаны отчитываться за каждый грамм. Скажем, подрывник получает десять брусков взрывчатки, использует по три четверти от каждого бруска, а остатки прикарманивает. Никто не узнает. Парню остается только добыть детонатор — и дело в шляпе. Или он может продать присвоенное на черном рынке. Взрывчатка всегда пользуется спросом.

— Если Симингтон действительно стибрил взрывчатку, мог ли он как-то пронести ее на борт самолета?

— Судя по всему, без малейшего труда. Террористы обычно сплющивают пластит до толщины пачки купюр и прячут в бумажник. Часто ли сотрудники службы безопасности перебирают купюры в твоем бумажнике? Опять-таки, в наши дни можно без труда обзавестись электрическим детонатором, который умещается в корпус наручных часов. Ливийские террористы, которые взорвали над Локерби рейс сто три «Пан Америкен», пронесли взрывчатку на борт в пачке из-под сигарет. Вот и Симингтон вполне мог извернуться.

— Иисусе!

— Кроме того, я получил известия из родного Квебека. Пару дней назад группа домовладельцев заподозрила неладное насчет «феррари», припаркованного на их улице. Судя по всему, в том районе Монреаля нечасто застревают по ночам машины дороже ста тысяч долларов. Оказалось, подозрения были не напрас ны. В багажнике «феррари» полиция обнаружила ее владельца, некоего Алена Лиса Барболи, убитого двумя выстрелами в голову. Барболи был членом байкерской банды «Рок-машина» и имел связи с сицилийской мафией. Дело приняла «Росомаха».

«Росомаха» — межведомственная оперативная группа, созданная для расследования противозаконной деятельности байкерских группировок Квебека. Мне доводилось сотрудничать с ней по нескольким убийствам.

— «Росомаха» считает, что убийство Барболи — месть за Петричелли?

— Или же Барболи участвовал в покушении на Петричелли, и теперь боссы подчищают список вероятных свидетелей. Если покушение вообще было.

— Если взрывчатку мог добыть Симингтон, то «Ангелам ада» сделать это было нетрудно.

— Не сложнее, чем купить сырный соус в «Севен-элевен»^[120]. Слушай, почему бы тебе не вернуться и не сказать этому Тиреллу…

— Хочу исследовать образцы костной ткани, чтобы удостовериться в том, что правильно определила возраст. Если найденная ступня не имеет отношения к самолету, обвинение в небрежном обращении с вещественными доказательствами отпадет само собой.

— Я говорил Тиреллу о твоих подозрениях касательно ступни.

— И что он?

— Ничего. Только отмахнулся.

Вновь я ощутила жаркую вспышку гнева.

— Удалось обнаружить незарегистрированных пассажиров?

— Ни единого. Хэновер клятвенно заверяет, что все случаи «холостого пробега» строго документированы. Нет документа — никуда не летишь. Сотрудники «Эйр трансс-аут», с которыми мы беседовали, полностью подтверждают слова генерального директора.

— Среди пассажиров нашелся хоть кто-нибудь, кто мог везти с собой части тела?

— Нет. Ни анатомов, ни антропологов, ни ортопедов или ортопедических хирургов, ни торговых агентов по продаже ортопедической обуви. Да и Джеффри Дамер^[121] давно уже не летает самолетами.

— Очень смешно.

Я поколебалась.

— Жана уже опознали?

— Он и Петричелли числятся среди пропавших без вести.

— Его найдут, Райан.

— Угу.

— Ты в порядке?

— Круче не бывает. А ты? Там не одиноко?

— Все хорошо, — отозвалась я, неотрывно глядя на недавно покинутую кровать.

В Северной Каролине есть централизованная система судмедэкспертизы с главным офисом в Чапел-Хилле и местными отделениями в Уинстон-Салеме, Гринвилле и Шарлотте. Из-за географической близости к месту происшествия для обработки образцов, собранных во временном морге в Брайсон-Сити, было избрано отделение в Шарлотте — с дублированием его функций ведомством судмедэкспертизы округа Мекленбург. Из Чапел-Хилла прислали техника-лаборанта, и в отделении была создана временная гистологическая группа.

Ведомство судмедэкспертизы округа Мекленбург входит в МСМЕ — центр окружных служб имени Гарольда Р. Хэла Маршалла, который располагается по обе стороны Колледж-стрит, между Девятой и Десятой улицами, на самом краю жилых кварталов города. Некогда в этом здании размещался садоводческий магазин «Сирс». Сам дом далек от архитектурного шедевра, но оборудован вполне современно и удобен для работы.

Центр, однако, рискует со временем лишиться прав на эту недвижимость. Годами пребывавший в небрежении участок земли с видом на жилые дома, магазины и бистро с недавних пор привлек внимание застройщиков как место, более пригодное для многоцелевого коммерческого строительства, нежели для окружных ведомств, парковок и морга. Быть может, скоро золотые кредитные карты «Америкен экспресс», автоматы по изготовлению капучино, клубы «Хорнетс» и «Пантерс» вольготно устроятся там, где так долго правили скальпели, медицинские каталки и секционные столы.

Через двадцать минут после того, как наконец-то надела трусики, я уже въезжала на стоянку МСМЕ.На другой стороне Колледж-стрит для бездомных были накрыты раскладные столы с хот-догами и лимонадом. На полоске дерна между тротуаром и обочиной дороги расстелили одеяла, на них сложили рубашки, обувь, носки — все для раздачи бесплатно. Там же бесцельно слонялось около десятка неимущих, которым некуда было идти и незачем спешить.

Заперев машину, я направилась к низкому зданию из красного кирпича. После звонка стеклянные двери гостеприимно пропустили меня внутрь. Поздоровавшись с дамами в приемной, я заглянула к Тиму Лараби, судмедэксперту округа Мекленбург. Он провел меня к компьютеру, который был выделен для обработки материалов с места крушения, и вывел информацию по образцу под номером 387. То было, по всей вероятности, нарушение условий моего отстранения от работы, но я не могла не использовать подвернувшуюся возможность.

Анализ ДНК проводился в криминалистической лаборатории Шарлотт-Мекленбург, и его результаты еще не поступили, однако гистология была к моим услугам. Образцы, которые я взяла с костей лодыжки и ступни, нарезали ломтиками толщиной менее сотни микронов, обработали, окрасили и поместили на предметные стекла. Я взяла их и устроилась за микроскопом.

Кость — это миниатюрная вселенная, в которой непрерывно происходят рождение и смерть. Ее основная единица — остеон, состоящий из костных пластинок, концентрически расположенных вокруг гаверсова канала, остеоцитов, сосудов и нервных волокон. В живой костной ткани остеоны непрерывно рождаются, развиваются и со временем заменяются новыми.

При увеличении под поляризованным светом остеон напоминает с виду крохотный вулкан — яйцевидный конус с кратером в центре, склоны которого плавно ниспадают на равнину первичной кости. Со временем количество этих «вулканов» растет, равно как и число опустевших воронок. Подсчитав плотность распространения этих элементов, можно определить возраст кости.

Вначале я искала признаки аномалии: в сечении длинной трубчатой кости истончение тела, вдавления и изъязвления на ее внешнем или внутреннем крае либо аномальное смещение незрелой кости могут говорить о разных проблемах, в том числе о заживании после перелома или ненормально быстрой перестройке ткани. Ничего такого я не обнаружила.

Убедившись в том, что определить подлинный возраст хозяина ступни возможно, я подняла увеличение до ста и вставила в глазок управляемый окулярный микрометр. Сетка микрометра состояла из ста квадратов со стороной в один миллиметр на уровне участка. Переходя от одного препарата к другому, я изучала миниатюрные пейзажи и на каждой сетке скрупулезно подсчитывала и записывала количество нужных элементов. Завершив работу, я подставила результат подсчета в стандартную формулу и получила искомый ответ.

Владельцу ступни было от шестидесяти пяти до семидесяти лет.

Я откинулась на спинку стула и задумалась. Этот возраст даже близко не подходил никому из списка пассажиров и экипажа. Варианты?

Первое: на борту был незарегистрированный пассажир. Семидесятилетний любитель автостопа? Престарелый безбилетник? Вряд ли.

Второе: ступню вез с собой кто-то из пассажиров. Райан сказал, что они не нашли никого, кто по роду своей деятельности мог бы прихватить подобный багаж.

Третье: ступня не имеет никакого отношения к рейсу 228 «Эйр транссаут».

Тогда откуда она взялась?

Я выудила из сумки визитную карточку, отыскала номер телефона и набрала.

— Департамент шерифа округа Суэйн.

— Будьте любезны, Люси Кроу.

— Кто говорит?

Я назвала себя и стала ждать.

— Мне, наверно, не следует с вами говорить, — прозвучал в трубке знакомый сиплый голос через минуту.

— То есть вы уже знаете.

— Знаю.

— Я попыталась бы объясниться, но, кажется, и сама не понимаю, что происходит.

— Я не так близко с вами знакома, чтобы судить, правда это или нет.

— Тогда почему вы со мной говорите?

— Нутром чую, что надо.

— Я сейчас как раз пытаюсь распутать эту историю.

— Было бы кстати. Вы, похоже, разворошили осиное гнездо.

— Что вы имеете в виду?

— Мне только что звонил Паркер Дейвенпорт.

— Вице-губернатор?

— Он самый. Приказал, чтобы я ни в коем случае не допускала вас на место крушения.

— Ему что, больше заняться нечем?

— Судя по всему, вы попали в центр всеобщего внимания. Сегодня утром мой помощник принял звонок от какого-то типа, которому позарез понадобилось узнать, откуда вы приехали и где остановились у нас.

— И кто это был?

— Он не представился, а когда мой помощник потребовал назваться — повесил трубку.

— Может, журналист?

— Журналистов мы за версту чуем.

— Шериф, я хотела бы вас кое о чем попросить.

Я услышала в трубке отзвук тяжелого вздоха.

— Шериф?

— Говорите.

Я описала найденную ступню и объяснила, почему сомневаюсь, что она имеет отношение к пассажирам самолета.

— Не могли бы вы пройтись по спискам без вести пропавших в округе Суэйн и соседних?

— Кроме возраста, есть еще приметы?

— Примерный рост — от шестидесяти трех до шестидесяти шести дюймов^[122], больные ноги. Когда будет готов анализ ДНК, смогу назвать пол.

— Временные рамки?

Несмотря на то что мягкие ткани хорошо сохранились, я решила расширить границы.

— Год.

— Помнится, у нас в округе числится несколько пропавших без вести. Проверю всех. И полагаю, не будет ничего плохого в том, чтобы отправить пару запросов.

Когда мы закончили разговор, я закрыла контейнер с препаратами и вернула их лаборанту. По дороге домой меня терзали новые вопросы, они подстегивали мой гнев и заставляли заново переживать унижение.

Почему Ларк Тирелл не вступился за меня? Он знал, с какой ответственностью я подхожу к работе, знал, что я ни за что не стала бы подвергать риску расследование.

Быть может, Паркер Дейвенпорт и есть «весьма влиятельные люди», на которых намекал Тирелл? Ларк — назначенное должностное лицо. Мог ли вице-губернатор оказывать давление на судмедэксперта своего штата? И если мог, то почему?

Верно ли угадала Люси Кроу намерения Дейвенпорта относительно моей персоны? Неужели вице-губернатор озабочен чистотой своего имиджа и планирует использовать меня в пропагандистских целях?

Мне припомнилось, как он появился на месте крушения, как прикрывал лицо носовым платком, избегая кровавого зрелища.

Или он пытался не смотреть на меня? Неприятное чувство шевельнулось в груди, и я постаралась стереть нечаянно всплывший образ. Бесполезно. Мой разум был точно компьютер, лишенный кнопки «Удалить».

Я вспомнила советы Райана и Пита. Оба, не сговариваясь, твердили одно и то же.

Позвонила в справочную, затем — еще один звонок.

Руби сняла трубку после второго гудка.

Я назвала себя и спросила, свободен ли еще номер «Магнолия».

— Там пока никто не живет, хотя я уже обещала этот номер одному из нижних жильцов.

— Я хотела бы снова поселиться там.

— Мне сказали, что вы уехали насовсем. И даже счет оплатили.

— Я заплачу за неделю вперед.

— Видно, такова Господня воля, раз в «Магнолию» никто не успел заселиться.

— О да! — отозвалась я с воодушевлением, которого на самом деле не испытывала. — Такова Божья воля.

Глава 10

Шарлотт — живое олицетворение синдрома множественной личности, Сивилла городов. Это Новый Юг, гордящийся своими небоскребами, аэропортом, университетом, «Хорнетс» НБА, «Пантерс» НФЛ и гонками «НАСКАР», головными офисами банков «Бэнк оф Америка» и «Ферст юнион»; это второй по величине финансовый центр страны. Здесь расположен Университет Северной Каролины. Шарлотт претендует на звание города мирового уровня.

И вместе с тем он до сих пор ностальгирует по Старому Югу. Цветущие, изобильные юго-восточные кварталы Шарлотта — это вальяжные дома и чистенькие бунгало, вокруг которых множество азалий, кизила, рододендронов, багряника и магнолий. Улочки извилисты, на крылечках покачиваются качели, а число деревьев на квадратную милю больше, чем в любом другом городе Земли. Весной Шарлотт превращается в калейдоскоп розовых, белых, лиловых и алых оттенков. Осенью город пылает золотом и багрянцем. Упадок аристократического образа жизни давно уже стал постоянной темой для разговоров, но те же люди, что оплакивают его гибель, не спускают глаз с рынка недвижимости.

Я живу в Шэрон-Холле, усадьбе постройки начала двадцатого века, расположенной в элегантном старинном районе Майерс-Парк. Некогда изысканный, Шэрон-Холл в пятидесятые изрядно обветшал и был подарен местному колледжу. В середине восьмидесятых собственность площадью в два с половиной акра приобрели застройщики; ее переоборудовали в современный многоквартирный комплекс.

Большинство обитателей Шэрон-Холла разместилось в самом особняке либо в одном из недавно пристроенных к нему крыльев; мое жилище — крохотный домик на западной границе владения. В архивах отмечено, что эта постройка была возведена как дополнение к каретному сараю, однако ее первоначальное предназначение нигде не указано. За неимением лучшего термина ее называют просто Флигель.

Моя двухэтажная квартирка хоть и тесная, но солнечная, а маленький патио идеально подходит для герани, одного из немногих растений, которые в состоянии выдержать мои садоводческие потуги. Флигель служит мне приютом с тех самых пор, как подошла к концу моя семейная жизнь, и идеально соответствует моим потребностям.

Небо блистало неукротимой синевой, когда я въехала в ворота комплекса и направила машину вглубь территории. Петунии и бархатцы пахли осенью, и их аромат смешивался с запахом засыхающих листьев. Солнечный свет омывал кирпичные бока строений, пешеходные дорожки и стену, ограждавшую комплекс.

Объезжая Флигель, я с удивлением увидела, что возле моего патио стоит «порше» Пита, и в окне над пассажирским сиденьем торчит голова Бойда. Заметив меня, пес навострил уши, втянул язык, но тут же вывалил его наружу.

В заднее окно машины я разглядела переноску с Верди. Мой кот, судя по его виду, не был доволен условиями транспортировки.

Когда я затормозила бок о бок с «порше», из-за угла Флигеля появился Пит.

— Господи, как я рад, что застал тебя! — Голос у него был взволнованный.

— Что случилось?

— На трикотажной фабрике одного моего клиента произошел пожар. Дело, вне всякого сомнения, дойдет до суда, и мне вместе с группой экспертов нужно прибыть туда как можно скорее — прежде, чем так называемые пожарные инспекторы все испортят.

— Куда ты должен ехать?

— В Индианаполис. Я надеялся, что ты сможешь взять к себе Бойда буквально на пару дней.

Собачий язык исчез в пасти — и снова явился миру.

— Я уезжаю в Брайсон-Сити.

— Бойд обожает горы. Он будет тебе отличной компанией.

— Погляди на него.

Пес уже положил морду на нижний край окна, слюна из его пасти капала на дверцу машины.

— Он будет охранять тебя.

— Сомневаюсь.

— Нет, правда. Харви терпеть не мог незваных гостей, потому научил Бойда издалека вынюхивать посторонних.

— Особенно тех, кто носит мундиры.

— Хороших, плохих, уродливых, даже красавцев — не важно. Бойд не различает.

— Разве нельзя на время сдать его в приют?

— Мест нет. — Пит мельком глянул на часы, затем окинул меня самым обаятельным и невинным взглядом из своего арсенала. — А мой самолет вылетает через час.

Пит никогда не отказывал, когда мне нужно было пристроить Верди.

— Поезжай. Придумаю что-нибудь.

— Уверена?

— Подыщу ему место в каком-нибудь приюте.

— Спасительница! — Пит пылко сжал мои руки.

В Шарлотте и окрестностях двадцать три собачьих приюта. Через час я выяснила, что четырнадцать забиты до отказа, в пяти не отвечают на звонки, в двух не могут взять собаку тяжелее пятидесяти фунтов, а еще в двух не принимают собак на время без встречи лично.

— И что теперь?

Бойд поднялся, склонил голову к плечу — и как ни в чем не бывало продолжил вылизывать кухонный пол.

Отчаявшись, я сделала еще один звонок.

Руби оказалась менее привередлива. За три доллара в день «Дом на холме» готов был приютить пса, причем без переговоров вживую.

Моя соседка взяла на попечение Верди вместе с запасом кошачьего корма, и я отправилась в путь.

Хэллоуин уходит корнями в языческий праздник Самайн. Канун зимы и начало кельтского Нового года, Самайн считался временем, когда завеса между миром живых и миром мертвых истончается и духи безнаказанно рыщут во владениях смертных. На этот праздник гасили и заново разжигали костры, а люди наряжались по-страшнее, дабы отпугнуть и прогнать враждебных мертвецов.

Хэллоуин вот уже две недели как прошел, но жители Брайсон-Сити до сих пор отмечали его с большим размахом. Всюду, куда ни глянь, красовались вурдалаки, летучие мыши и пауки. В палисадниках перед домами торчали пугала и могильные камни, на деревьях и фонарях у входа были развешаны фигурки скелетов, черных котов, ведьм и привидений. Из каждого окна скалился традиционный фонарь-тыква. Пара автомобилей обзавелась весьма правдоподобными копиями человеческих ног, торчавших под корпусом. Подумалось: трудно найти более подходящее время для того, чтобы втихомолку избавиться от трупа.

К пяти часам дня я устроила Бойда в будке позади «Дома на холме», а сама обосновалась в «Магнолии». Потом поехала в офис шерифа.

Когда я появилась на пороге кабинета, Люси Кроу разговаривала по телефону. Она помахала, приглашая войти, и я уселась в одно из двух кресел. Большую часть тесной комнатки занимал письменный стол — на таком генерал армии конфедератов мог подписывать боевые приказы. Кресло шерифа тоже было старинное — мягкое, обитое бурой кожей с декоративными гвоздиками. Из прорехи в левом подлокотнике торчала набивка.

— Симпатичный стол, — заметила я, когда Кроу повесила трубку.

— Думаю, это ясень. — Прозрачная зелень этих глаз производила такое же ошеломляющее впечатление, как при первой встрече. — Его сделал дедушка моего предшественника.

Она откинулась на спинку, и кресло отозвалось мелодичным скрипом.

— Что нового случилось в мое отсутствие?

— Говорят, будто вы навредили расследованию.

— Никому не избежать дурной молвы.

Кроу уже знакомым жестом резко вскинула голову.

— Что вы раскопали?

— Ступня, из-за которой все началось, попирала землю по меньшей мере шестьдесят пять лет. Никто из бывших на борту самолета не мог похвастаться столь почтенным возрастом. Нужно установить, что моя находка — не вещдок с места крушения.

Шериф открыла папку и выложила ее содержимое на книгу регистрации арестованных.

— Я нашла троих пропавших без вести. Было четверо, но один в конце концов объявился.

— Рассказывайте.

— Джеремия Митчелл, мужчина, чернокожий, семьдесят два года. Пропал в Уэйнсвилле восемь месяцев назад. По словам посетителей «Большой пробки», Митчелл вышел из бара около полуночи, чтобы купить самогона. Это было пятнадцатого февраля. Десять дней спустя сосед старика официально заявил о его исчезновении. Больше его никто не видел.

— Родных нет?

— Судя по документам — никаких. Митчелл был нелюдимым одиночкой.

— Что вызвало беспокойство соседа?

— Митчелл одолжил у него топор, парень хотел вернуть свою вещь. Несколько раз приходил к нему домой, наконец, устав ждать, решил разведать, не попал ли Митчелл в камеру для пьяных. Там пропавшего не оказалось, поэтому сосед подал заявление о пропаже без вести, решив, что полиция, быть может, сумеет его отыскать.

— И Митчелла, и топор.

— Всякий мужчина дорожит своим инструментом.

— Какого он был роста?

Кроу провела пальцем по одной из бумаг.

— Пять футов шесть дюймов.

— Подходит. Машина?

— Митчелл был запойным пьяницей, так что передвигался на своих двоих. Общее мнение таково: он забрел куда-то, заблудился и умер от переохлаждения.

— Кто следующий?

— Джордж Эдер. — Она взяла другую бумагу и стала читать вслух. — Мужчина, белый, шестьдесят семь лет. Жил поблизости от Унахалы, пропал две недели назад. Жена сказала, что он отправился с приятелем порыбачить и не вернулся.

— А что рассказал приятель?

— Что однажды утром проснулся, а Эдера нет в палатке. Подождал денек, потом собрал пожитки и отправился домой.

— Где состоялась роковая рыбалка?

— На Литтл-Теннесси. — Шериф развернулась и ткнула пальцем в карту, которая висела на стене у нее за спиной. — Вблизи от гор Нантахала.

— Где находится Унахала?

Палец Кроу заскользил на северо-восток.

— Где место крушения самолета?

Палец Кроу сдвинулся, но самую малость.

— Соискатель номер три?

Шериф повернулась к столу — и кресло пропело уже другую музыкальную фразу.

— Дэниел Ванета, шестьдесят девять лет, индеец чероки из резервации. Двадцать седьмого июля не пришел на день рождения внука. Родня заявила о его исчезновении двадцать шестого августа, когда он пренебрег и собственным днем рождения. — Она глянула на бумагу. — Рост не указан.

— Его родные ждали целый месяц?

— Круглый год, не считая зимы, Дэниел почти все время проводит в лесах. У него обустроено несколько стоянок, он перебирается от одной к другой, охотится и рыбачит.

С этими словами Кроу откинулась на спинку, и кресло выдало скрипучий мотив, который был мне незнаком.

— Похоже на «Радужную коалицию» Джесса Джексона^[123]. Если ваша ступня принадлежит одному из этих людей, достаточно определить расу — и дело в шляпе.

— Думаете?

— Местные по большей части не суют носа в чужие дела. Они предпочитают умирать в своей постели.

— Узнайте, не было ли у кого-то из этих троих проблем с ногами. И не оставили ли они дома свою обувь. Мне бы чрезвычайно пригодились отпечатки подошв. Кстати, надо уже сейчас подумать об анализе ДНК. Волосы, удаленные зубы… даже зубная щетка подойдет, если ее не вымыли и ею не пользовался кто-то другой. Если не осталось ничего от самой жертвы, можно воспользоваться сравнительным образцом крови родственника.

Кроу сделала пометку.

— И постарайтесь избежать огласки. Если тело хозяина ступни где-то в округе и умер он не по естественным причинам, нельзя, чтобы наши действия подтолкнули убийц завершить начатое койотами.

— Мне это, конечно, и в голову не пришло, — холодно отозвалась она.

— Извините.

И снова резкий кивок вскинутой головы.

— Шериф, не знаете, кому принадлежит дом примерно в четверти мили к западу от места крушения? С огороженным стеной садом?

Кроу неподвижно уставилась на меня, глаза ее были словно кусочки бледно-зеленого мрамора.

— Я родилась в этих горах и почти семь лет занимаю должность шерифа. Пока вы не заговорили об этом, я понятия не имела, что там наверху есть что-то, кроме сосен.

— Мне, наверное, не стоит надеяться, что мы сможем получить ордер на осмотр дома?

— Не стоит.

— Не странно ли, что никто не знает о его существовании?

— Здесь не принято совать нос в чужие дела.

— А еще принято умирать в своей постели.

Вернувшись в «Дом на холме», я вывела Бойда на прогулку. Верней, это он меня вывел. Возбужденный пес обнюхивал и окроплял каждый попутный кустик, каждый камешек. Я наслаждалась спуском с холма, благоговейно любовалась туманным абрисом гор, раскинувшихся на горизонте, словно пейзаж Моне. В сыром прохладном воздухе пахло хвоей, глиной и — едва уловимо — дымком. На деревьях вовсю галдели птицы, устраиваясь на ночлег.

Обратный путь в гору выглядел совсем иначе. Бойд, все такой же неуемный, волок меня на поводке, словно Белый Клык полярную упряжку. Когда мы добрались до конуры, у меня ныли икры, а правая рука совсем онемела.

— Как зовут твоего приятеля? — услышала я голос Райана, закрывая калитку.

— Бойд. И с ним, между прочим, шутки плохи. — Я еще не успела отдышаться, поэтому говорила отрывисто и хрипло.

— Обучает тебя экстремальным прогулкам на поводке?

— Доброй ночи, малыш, — сказала я псу.

Тот уже увлеченно хрупал бурыми катышками, которые смахивали на окаменевшее вяленое мясо.

— С собакой ты разговариваешь, а со своим давним напарником — не желаешь?

Я обернулась и посмотрела на детектива.

— Как поживаешь, дружок?

— Не вздумай почесать меня за ухом. Неплохо, а ты?

— Просто замечательно. Мы никогда не были напарниками.

— Разобралась с возрастом своей находки?

— Я оказалась права.

Убедившись, что калитка заперта, я развернулась к Райану.

— В списке шерифа Кроу есть трое стариков, пропавших без вести. Тебе удалось что-нибудь выяснить о мотеле Бейтсов?^[124]

— Ровным счетом ничего. О существовании этого дома никому не известно. Если кто и бывает там, то разве что с помощью телепортации. Или же все предпочитают держать язык за зубами.

— Завтра, как только откроется окружной суд, я намерена просмотреть налоговые ведомости. Кроу пока что занимается пропавшими стариками.

— Завтра суббота.

— Черт! — Я едва подавила невольный порыв стукнуть себя по лбу.

Думая только о том, как со мной обошелся Ларк, я совсем потеряла счет времени. По субботам и воскресеньям правительственные учреждения закрыты.

— Черт, — повторила я для пущей выразительности и направилась к дому.

Райан двинулся следом, не отставая ни на шаг.

— Сегодня было интересное совещание.

— Вот как?

— НКБТ составил предварительные диаграммы разрушений. Приходи завтра в штаб, я устрою, чтобы тебе показали результаты.

— У тебя не будет неприятностей?

— Считай, что я рехнулся.

Расследование велось почти на всей территории Брайсон-Сити. Выше, на Биг-Лорел, все так же работали командный центр НКБТ и временный морг, созданный на месте крушения. В стационарном морге в здании Пожарной части Аларки продолжалось опознание погибших, а в гостинице «Слип инн» на бульваре Ветеранов был организован центр помощи семьям жертв крушения.

Кроме того, федеральное правительство арендовало помещения в здании пожарной части Брайсон-Сити и распределило их между ФБР, НКБТ, тактической группой ВВС и другими организациями. На следующий день, в десять утра, нас с Райаном усадили за компьютер в одной из множества тесных клетушек, на которые был разгорожен верхний этаж здания. Между нами устроились Джефф Лоуэри, сотрудник группы, которая занималась документацией внутренних помещений самолета, и Сьюзен Катценберг из группы изучения конструкций.

Покуда Катценберг комментировала составленную группой предварительную диаграмму наземных разрушений, я зорко поглядывала, не идет ли Ларк Тирелл. Хоть я была вместе с федералами и по большому счету не нарушала условий отстранения от работы, открытого столкновения все же не хотелось.

— Перед вами треугольник разрушений. Вершина его располагается на месте крушения, а стороны протянулись вдоль курса полета — почти на четыре мили назад. Это согласуется с параболическим снижением с двадцати четырех тысяч футов со скоростью примерно четыре мили в минуту, которое завершается строго вертикальным падением.

— Мне довелось обследовать трупы, найденные более чем в миле от первоначальной зоны обломков, — заметила я.

— Герметичность корпуса нарушилась в воздухе, и потому тела пассажиров вываливались из самолета еще до падения.

— Где были найдены бортовые регистраторы? — спросила я.

— В обломках хвостовой части фюзеляжа, примерно посредине линии разброса. — Катценберг указала на экран. — В самолетах «Фоккер-100» регистраторы располагаются в негерметичном отсеке хвостовой части фюзеляжа, за герметической переборкой. Они выпали сразу после того, как взрыв неизвестного происхождения разнес на куски хвост самолета.

— Значит, схема расположения обломков согласуется с последовательностью распада самолета в воздухе?

— Именно. Всякий предмет, лишенный крыльев, то есть источника аэродинамической подъемной силы, падает по баллистической траектории, и чем он тяжелее, тем сильнее траектория приближена к земле.

Она указала на крупное скопление предметов, а затем провела пальцем вдоль линии разброса.

— Таким образом, в первоначальной зоне обломков окажутся прежде всего небольшие и легкие вещи.

Катценберг отодвинулась от компьютера и развернулась к нам с Райаном.

— Надеюсь, вам это поможет. А мне пора.

Едва она ушла, к компьютеру подсел Лоуэри. Он склонился над клавиатурой, и отблеск монитора резче высветил морщины на его лице. Лоуэри набрал команду, и на экране появилась новая схема, напоминавшая по основным цветам живопись Сёра.

— Прежде всего мы создали набор обозначений общего характера для описания повреждений найденных кресел. — Он указал на разноцветные квадратики схемы. — Кресла с минимальными повреждениями обозначены голубым цветом, средней тяжести — синим, серьезными — зеленым. Кресла, определенные как «разбитые», показаны желтым цветом, «фрагментированные» — красным.

— Что отличает эти категории? — спросила я.

— Голубой цвет показывает, что ножки, спинка, сиденье, подлокотники кресла, равно как и система фиксации ремня безопасности, остались нетронутыми. Синий цвет — небольшие деформации одного или нескольких перечисленных компонентов. Зеленый означает присутствие как деформаций, так и поломок. Желтым отмечены кресла, у которых по меньшей мере два из пяти компонентов сломаны либо отсутствуют, а красный — повреждение трех и более компонентов.

Диаграмма изображала внутренние помещения самолета: туалетная комната, бортовые кухни и шкафчики за кабиной пилотов, восемь кресел первого класса и восемнадцать рядов в эконом-классе — по два в ряду слева и по три справа. За последним рядом, в котором с обеих сторон было по два кресла, еще один комплекс умывальных комнат и кухонь.

Эту схему смог бы без труда истолковать даже ребенок. От носовой части самолета к хвостовой прохладная синева плавно сменялась обжигающей краснотой, показывая, что кресла, расположенные ближе всего к кабине пилотов, остались практически нетронуты, в середине салона повреждения множились, а кресла позади крыльев по большей части превратились в крошево. Гуще всего красный цвет был в левой половине хвостовой части самолета.

Лоуэри принялся нажимать клавиши — и на мониторе появилась новая схема.

— Здесь показано размещение пассажиров по креслам, хотя самолет не был заполнен и люди могли перебираться с места на место. Судя по речевому регистратору, капитан не успел отключить надпись «Пристегнуть привязные ремни», так что пассажиры, скорее всего, в основном сидели пристегнутые к креслам. Согласно показаниям того же регистратора, капитан уже разрешил стюардессам приступить к обслуживанию, значит, они могли находиться где угодно.

— Сумеете ли вы вообще определить, кто сидел на своих местах, а кто нет?

— На найденных креслах будет обследована система крепления ремней безопасности: был ли ремень застегнут или разорван, обтягивал ли он человеческое тело. Получив данные от медико-антропологической группы, мы постараемся соотнести повреждения кресел с состоянием тел.

Я слушала его, зная, что тела пассажиров, подобно креслам, будут классифицированы. Зеленый — неповрежденные трупы. Желтый — раздавленная голова или потеря одной конечности. Синий — потеря двух конечностей и раздавленная либо целая голова. Красный — потеря трех и более конечностей либо полное расчленение.

— Протоколы вскрытия, — продолжал Лоуэри, — покажут также, в какой части салона располагались пассажиры с инородными проникновениями, тепловыми либо химическими ожогами. Кроме того, мы попробуем сопоставить расположение травм справа или слева с соответствующей деформацией кресел.

— И что это вам даст? — спросил Райан.

— Высокий уровень соответствия позволит предположить, что на протяжении почти всего крушения пассажиры сидели на местах. Низкий — либо они отсутствовали на местах, либо были отделены от своих кресел в самом начале крушения.

Я похолодела, думая о том ужасе, которым были наполнены предсмертные минуты этих людей.

— Еще врачи снабдят нас данными о том, какие травмы были нанесены раньше, а какие — значительно позже, и эти данные мы сопоставим с деформацией кресел в носовой и в хвостовой частях самолета.

— Зачем? — снова спросил Райан.

— Считается, что движение самолета вперед в сочетании с защитным действием системы безопасности на креслах в подавляющем большинстве случаев приводит к ранним травмам пассажиров.

— Это если человек не был отделен от кресла.

— Именно. Кроме того, когда при крушении самолет еще движется вперед, кресла, обращенные в сторону движения, деформируются в этом направлении. При разрушении в воздухе такое происходит не всегда, поскольку части самолета падают на землю в разной очередности.

— И что же?

— Для семидесяти процентов найденных на сегодня кресел характерна отчетливая деформация в продольной плоскости. Менее сорока процентов из них деформированы по направлению движения.

— Значит, разрушение произошло в полете.

— Без сомнения. Группа Сьюзен продолжает изучать характер распада самолета. Они постараются восстановить точную хронологию аварии, однако уже сейчас ясно, что катастрофа произошла внезапно и именно в воздухе. Это значит, что фюзеляж развалился до того, как самолет рухнул на землю. Немного удивляет, что с другими отсеками произошло почти то же самое, но подобные события никогда не следуют в точности установленным правилам. Очевидно одно: кресла во всех отсеках подверглись почти идентичной ударной нагрузке.

Лоуэри нажал несколько клавиш, и на экране вновь возникла первоначальная диаграмма.

— И почти не остается сомнений в том, где именно произошел взрыв.

С этими словами он указал на жгуче-красное пятно слева в хвостовой части салона.

— Взрыв — это не обязательно бомба.

Мы разом обернулись и увидели, что на пороге клетушки стоит Магнус Джексон. Он одарил меня долгим взглядом, но ничего не сказал. Позади нас сиял ослепительной радугой монитор компьютера.

— Версия с ракетой только получила новое подтверждение, — сообщил Джексон.

Мы молча ждали продолжения.

— У нас есть трое свидетелей, утверждающих, что видели некий предмет, запущенный в небо.

Райан обхватил рукой спинку своего стула.

— Я беседовал с преподобными Клэборном и Боумэном и могу сказать одно: их коэффициент умственного развития в сумме вполне соответствует уровню волосатой гусеницы.

«Интересно, — подумала я, — откуда у Райана такие познания о волосатых гусеницах…»

Но спрашивать вслух не стала.

— Время и описание происшествия у всех троих почти идентичны.

— Как и их генетический код, — съязвил Райан.

— Эти свидетели согласятся пройти проверку на детекторе лжи? — спросила я.

— Они наверняка считают, что излучение микроволновки пагубно воздействует на их детородные органы, — заметил Райан.

Джексон почти улыбнулся, но меня шуточки полицейского уже начали раздражать.

— Вы правы, — сказал Джексон. — В этих краях, как в любой сельской местности, существует здоровое предубеждение против властей и науки. Свидетели отказались подвергнуться испытанию на полиграфе, чтобы правительство с помощью этой технологии не промыло им мозги.

— И не вымыло из них всю дурь?

На сей раз Джексон бегло улыбнулся. Затем ведущий следователь НКБТ вновь окинул меня испытующим взглядом и, не сказав более ни слова, вышел.

— Можно еще раз глянуть на распределение по местам? — спросила я.

Лоуэри бодро простучал по клавишам, и схема появилась на мониторе.

— Можете наложить сюда диаграмму повреждений?

Перестук клавиш — и на экран вернулась палитра Сёра.

— На каком месте сидела Марта Симингтон?

— Один «а». — Лоуэри указал на первый ряд в первом классе.

Голубой цвет.

— А студент из Шри-Ланки?

— Анурудха Махендран — двенадцать «f», перед правым крылом.

Синий цвет.

— Где сидели Жан Бертран и Реми Петричелли?

Палец Лоуэри скользнул вниз, к последнему ряду слева.

— Двадцать три — «а» и «b».

Обжигающая краснота.

Эпицентр.

Глава 11

После совещания мы с Райаном отправились завтракать в «Хот-дог Хевен» и во время трапезы наблюдали за туристами на вокзале железной дороги Грейт-Смоки-Маунтинс. Потеплело, к половине второго дня температура поднялась до двадцати с лишним градусов. Ослепительно сияло солнце, веял едва заметный ветерок — словом, настоящее бабье лето, верней, «индейское», как говорят по всей Северной Америке и как гораздо уместней звучит в краю чероки.

Райан пообещал расспросить о ходе опознания жертв крушения, а я — поужинать с ним сегодня. Когда он уехал, я ощутила себя домохозяйкой, которая только что отправила детей в школу полного дня: теперь томиться от скуки до вечера, пока не вернется шумное воинство.

Возвратившись в «Дом на холме», я вывела Бойда на очередную прогулку. Пес был в восторге, но на самом деле этот поход предназначался для меня. Я была возбуждена и раздражена, просто необходимо было как следует устать. Кроу так и не позвонила, а в окружной суд до понедельника не попасть. Лишенная доступа в морг и возможности общаться с коллегами, я так же не могла продолжить и исследование найденной ступни.

Тогда я попыталась занять себя чтением, но к половине четвертого поняла, что сыта этим занятием по горло. Схватив сумочку и ключи, я отправилась куда глаза глядят.

Едва покинув пределы Брайсон-Сити, я проехала мимо дорожного указателя «Резервация чероки».

Дэниел Ванета был чероки. Жил ли он в резервации в то время, когда пропал без вести? Этого я припомнить не могла.

Через четверть часа я была на месте.

Когда-то племени чероки принадлежали 135 000 квадратных миль Северной Америки — территория, включавшая части нынешних восьми штатов. В отличие от индейцев прерий, которые столь популярны у создателей вестернов, чероки жили в бревенчатых хижинах, носили тюрбаны и одевались на европейский манер. Благодаря слоговой азбуке Секвойи^[125] в середине 20-х годов XIX века у чероки появилась письменность.

В 1838 году — одно из самых бесчестных предательств в новейшей истории — индейцев чероки согнали с родных мест и принудительно депортировали на 1200 миль к западу, в Оклахому. Этот марш смерти назвали «Дорогой слез». Выжившие после депортации стали западной ветвью чероки. Восточная ветвь народа состоит из потомков тех, кто укрылся от депортации и остался в Смоки-Маунтинс.

Проезжая мимо указателей «Индейская деревня Оконалуфти», «Музей индейцев чероки» и «Спектакль под открытым небом «К этим горам»», я, как обычно, испытывала гнев, думая о том, как безжалостна и бесцеремонна может быть судьба. Все эти современные предприятия, хоть и созданные ради наживы, были вместе с тем попытками сохранить культурное наследие и наглядно демонстрировали стойкость народа, который когда-то был бессовестно обманут моими благородными предками-колонистами.

Щиты с рекламой «Казино «Харра»» и «Чероки Хилтон» служили живым доказательством того, что потомки вождя Секвойи разделяли его способность к культурному заимствованию.

О том же говорила и торговая часть города, где магазины с индейскими рубахами, кожаной одеждой, ножами и мокасинами соперничали за место с сувенирными и подарочными лавками, кондитерскими, кафе-мороженым и ресторанами быстрого питания. «Индейский универмаг». «Крапчатый пони». «Мини-ярмарка «Томагавк»». «Олень и скво». Над крышами вырастали конусы вигвамов, а при входах торчали раскрашенные тотемные столбы. Туземный китч во всей красе.

Несколько раз безуспешно прокатившись туда-сюда по шоссе 19, я припарковалась на крохотной стоянке в нескольких кварталах от основного потока транспорта — и на весь следующий час смешалась с толпой туристов, которая заполняла тротуары и магазины. Любовалась «подлинными» произведениями чероки: пепельницами, брелоками, чесалками для спины и тамтамами. Разглядывала самобытные деревянные томагавки, керамические фигурки бизонов, акриловые одеяла, пластиковые стрелы — и мысленно дивилась бодрому перезвону кассовых аппаратов. Полноте, да были ли вообще в Северной Каролине бизоны?

«И кто же теперь кого бессовестно обманывает?» — размышляла я, глядя, как бледнолицый мальчик платит семь долларов за головной убор из аляповато-ярких перьев.

Несмотря на витавший повсюду торгашеский дух, я наслаждалась возможностью хоть на время отстраниться от своего привычного мира: женщин со следами укусов на груди, грудных малышек с травмами влагалища, бродяг с полными антифриза желудками… оторванных ступней, наконец. Головной убор из крашеных гусиных перьев куда лучше, нежели насилие и смерть.

Приятно было и вырваться на время из эмоциональной трясины отношений, что ставили меня в тупик. Я покупала открытки, сласти с арахисовым маслом, яблоко в карамели. Конфликт с Ларком Тиреллом, неразбериха с Питом и Райаном словно отдалились в соседнюю галактику.

Когда я проходила мимо магазина кожаной обуви «Бут-Хилл», на меня вдруг снизошло озарение. Возле кровати Пита я заметила шлепанцы, которые подарила ему Кэти, когда ей было всего шесть лет. Куплю-ка ему мокасины в благодарность за то, что взбодрил мой дух.

Верней, не только взбодрил и не только дух.

Покуда я рылась на стеллажах, в голову пришла еще одна мысль. Райан потерял напарника, и, быть может, пара псевдоиндейских мокасин из натуральной кожи отчасти облегчит ему тяжесть потери. Отлично. Убью разом двух зайцев.

С Питом — никаких проблем. Его сорок пятому размеру соответствуют мокасины с обозначением «большие». Но черт возьми, какой размер носит Райан?

Я сравнивала размеры, размышляя, подойдут ли «очень большие» мокасины канадскому ирландцу из Новой Шотландии ростом шесть футов три дюйма… и внезапно в мозгу четкими вспышками — цепочка образов.

Кости стопы. Солдаты в Юго-Восточной Азии. Формулы, помогающие отличить останки азиатов от трупов белых и чернокожих американцев.

Сработает ли это?

Сделала ли я необходимые замеры?

Схватив пару «больших» мокасин и пару «очень больших», я расплатилась и опрометью помчалась к парковке. Не терпелось поскорей добраться до «Магнолии» и заглянуть в свой блокнот.

Я уже подбегала к машине, когда услышала рык мотора, подняла взгляд и обнаружила, что ко мне катится черный «вольво». Вначале сознание не почуяло опасности, но черный автомобиль приближался. Быстро. Слишком быстро для заезда на парковку.

Компьютер в мозгу заработал. Скорость. Траектория движения.

«Вольво» несся прямо на меня!

Бежать!

Я не знала, в какую сторону броситься. Выбрала — влево — и упала наземь. Миг спустя автомобиль промелькнул мимо, брызнув комочками грязи и гравием из-под колес. Порыв ветра ударил в лицо, почти у виска переключилась передача, и легкие заполнила вонь машинного выхлопа.

Рев мотора удалялся, затихая.

Я распласталась на земле, вслушиваясь в неистовый стук собственного сердца.

Мозг наконец очнулся. Посмотри наверх!

Повернула голову: «вольво» поворачивал за угол. Низкое солнце било прямо в глаза, и водителя я сумела разглядеть лишь смутно. Он сидел, подавшись вперед, и козырек кепки прикрывал почти все лицо.

Я перекатилась на спину, рывком села, отряхнула грязь с одежды и огляделась. Кроме меня, на парковке не было ни души.

Поднявшись на слабых, подгибающихся ногах, я бросила сумочку и покупки на заднее сиденье, проскользнула за руль, заперла изнутри дверцы машины. И с минуту сидела так, растирая ноющее от боли плечо.

Что, черт возьми, произошло?

Всю обратную дорогу до «Дома на холме» я проигрывала в уме сцену на парковке. Я становлюсь параноиком или меня в самом деле пытались сбить машиной? Может, водитель «вольво» был пьян? Может, он подслеповат или без царя в голове?

Следует ли мне заявить об этом происшествии? И если да, то кому — Кроу, Макмагону?

Показался ли мне знакомым силуэт водителя? Я автоматически говорю «водитель», но был ли это в самом деле мужчина?

Я решила за ужином спросить совета у Райана.

Добравшись до кухни Руби, я приготовила чай и выпила его не торопясь. Когда я поднялась к себе в «Магнолию», нервы успокоились и руки больше не дрожали. Я позвонила в Университет в Шарлотте, не особо надеясь на ответ. Моя ассистентка подняла трубку после первого же гудка.

— Что ты делаешь в лаборатории в субботу?

— Выставляю оценки.

— Ну да, конечно. Алекс, я в восторге от твоей преданности делу.

— Оценивать студенческие работы — это часть моих обязанностей. Ты где?

— В Брайсон-Сити.

— Я думала, тебе там больше делать нечего. Верней, хотела сказать, что твоя работа там закончена. То есть… — Она замолкла, явно не зная, как лучше выразиться.

Ее растерянность говорила о том, что весть о моем отстранении дошла до университета.

— Объясню все, когда вернусь.

— Ты у нас молодчина, — неловко пробормотала Алекс.

— Слушай, ты можешь сейчас заглянуть в лабораторный экземпляр моего сборника?

— Издание восемьдесят шестого или девяносто восьмого?

Мне довелось быть редактором сборника по методикам судебно-медицинской экспертизы, который занял в своей области ведущее место главным образом благодаря великолепным трудам авторов, которых я сумела подобрать, присовокупив, впрочем, и пару глав собственного сочинения. Через двенадцать лет сборник переиздали, переработав целиком.

— Восемьдесят шестого.

— Погоди-ка.

Буквально через минуту она вернулась.

— Что тебе там нужно?

— Глава о национальных особенностях строения пяточной кости. Открой ее.

— Уже открыла.

— На сколько процентов точна классификация при сравнении костей ног у представителей монголоидной, черной и белой расы?

Воцарилась долгая пауза. Мысленно я видела, как Алекс просматривает текст, сосредоточенно морща лоб, и очки потихоньку сползают ей на кончик носа.

— Чуть меньше восьмидесяти процентов.

— Негусто.

— Нет, погоди.

И снова пауза.

— Это лишь потому, что белых и черных сложно отличить друг от друга. Монголоидную расу можно определить сточностью от восьмидесяти трех до девяноста девяти процентов. Совсем недурно.

— Отлично. Продиктуй список замеров.

Я записывала под диктовку, чувствуя, как замирает сердце.

— Теперь глянь, есть ли там таблица с нестандартизированными каноническими коэффициентами дискриминантной функции для американских индейцев, черных и белых.

Эти цифры понадобятся для сравнения с коэффициентами, которые я получу при изучении неопознанной ступни.

Молчание в трубке.

— Таблица номер четыре.

— Отправишь мне эту главу по факсу?

— Да, конечно.

Я назвала ей имя Примроуз Хоббс и номер факса стационарного морга в Брайсон-Сити. Повесив трубку, разыскала свои заметки по образцу 387.

Когда я набрала другой номер и попросила к телефону Примроуз Хоббс, незнакомый голос сообщил, что ее нет на месте, но спросил, не пригодится ли мне номер ее телефона в «Ривербэнк инн».

Примроуз тоже сняла трубку после первого же гудка. Воистину, у меня сегодня удачный день.

— Привет, ягодка! Как поживаешь?

— Хорошо, Примроуз.

— И не вздумай опускать руки из-за этих наговоров. Господь судит сообразно Своей воле, а уж Ему-то точно известно, что все это вздор.

— Не вздумаю.

— Когда-нибудь мы с тобой усядемся рядышком, сыграем еще одну партию в заказной вист и посмеемся над всем этим.

— Знаю.

— По правде говоря, хотя ты и умная женщина, Темпе Бреннан, но худшего игрока в заказной вист я в жизни не видела. — Примроуз закатилась таким знакомым низким гортанным смехом.

— Я не очень-то хорошо играю в карты.

— Вот тут ты попала в точку.

И снова гортанный смех.

— Примроуз, мне нужна услуга.

— Проси что хочешь, сладкая моя.

Я сжато изложила историю своей находки, и Примроуз согласилась в воскресенье, с утра пораньше, отправиться в морг. Получит факс, позвонит мне и, следуя моим указаниям, сделает недостающие замеры. Затем Примроуз снова прошлась по обвинениям против меня и уточнила анатомические места, в которые Ларку Тиреллу полагалось засунуть все эти обвинения.

Я поблагодарила ее за поддержку и повесила трубку.

Райан пожелал ужинать в «Забегаловке Индейца Джо», а я — в кафе «Смоки-Маунтинс», обещавшем новую французскую кухню вкупе с потрясающими видами на гору Бальзам и долину Мэгги. Убедительные доводы обеих сторон не помогли разрешить конфликт, и тогда мы бросили монетку.

«Смоки-Маунтинс» смахивала больше на лыжную базу, чем на кафе: бревенчатые стены, высокие потолки, камины и много стекла. Сразу по прибытии нам любезно сообщили, что свободный столик придется ждать полтора часа, зато вино в патио нам подадут немедленно.

В «Забегаловке Индейца Джо» нам нашли места безо всяких проволочек. Даже когда я выигрываю — остаюсь в проигравших.

С первого взгляда было видно, что забегаловка рассчитана на совсем другой контингент посетителей, нежели кафе. Полдесятка телевизоров показывали университетский футбольный матч, у стойки бара теснились в ряд мужчины в кепках с широким козырьком. Парочки и компании, сидевшие за столиками и в кабинках, были сплошь в джинсах и тяжелых ботинках и в большинстве своем выглядели так, словно в жизни не знали, что такое бритье или стрижка в парикмахерской. Кое-где в толпе мелькали туристы в ярких разноцветных ветровках, а кроме того, я углядела два-три лица, знакомые по расследованию.

Двое мужчин орудовали за стойкой: хлопали пробками, раскладывали лед и наливали спиртное из бутылок, выстроившихся в ряд перед тусклым зеркалом. Оба бармена были бледнокожи, с редкими каштановыми волосами, стянутыми в конский хвост и перехваченными банданой. Ни один из них ни в малейшей степени не был похож на Индейца Джо и уж точно не одевался от «Армани». Первый бармен щеголял в футболке с рекламой «Джонсонс Браун эль», второй — с логотипом некой группы «Клевые сиськи».

На помосте в дальней части зала, напротив бильярдного стола и автоматов для игры в пейнтбол, настраивал инструменты оркестр, которым руководила женщина в черных кожаных штанах и с макияжем в стиле Круэллы^[126]. Каждые две-три секунды мы слышали, как она энергично стучит пальцем, а затем считает до четырех. Эти упражнения едва пробивались сквозь прямой эфир футбольного матча, извергавшийся из телевизоров, да щелчки и звяканье пейнтбольных автоматов.

Тем не менее оркестр выглядел так, словно его акустические подвиги способны долететь до Буэнос-Айреса. Я предложила не мешкать с заказом.

Райан окинул взглядом зал и помахал рукой. У нашего столика появилась женщина лет сорока, с неумеренно взбитыми волосами и необычным для этого времени года загаром. Судя по пластиковому беджику, ее звали Тэми. Не Тэмми, а именно Тэми.

— Штобдетезказвать? — на одном дыхании выпалила Тэми, нацелив карандаш в блокнотик.

— Можно посмотреть меню? — спросила я.

Тэми выразительно вздохнула, принесла с барной стойки пару меню, шлепнула их на стол. И вперила в меня неприязненно-терпеливый взгляд.

Щелк, щелк, щелк. Звяк, звяк, звяк, звяк.

Раздумывать над заказом пришлось недолго. Заведение Индейца Джо предлагало посетителям девять сортов чили, четыре сорта бургеров, хот-дог и горный мясной пирог.

Я заказала бургер «Клайминг-беар» и диетическую колу.

— Слыхал, что у вас тут готовят убойное чили, — промолвил Райан, одарив Тэми широкой ослепительной улыбкой.

— Лучший на всем Западе, — заверила она, улыбаясь в ответ еще шире и ослепительней.

Тук, тук, тук, тук. Раз, два, три, четыре.

— Нелегко, должно быть, обслуживать одновременно такое количество народа. Ума не приложу, как вы справляетесь.

— Личное обаяние. — Тэми вздернула подбородок и выставила вперед бедро.

— Что скажете насчет «Чили-Тросточки»?

— Блюдо с огоньком. Прям как я.

Меня едва не стошнило.

— Значит, это и закажу. И бутылку светлого эля «Каролина».

— Сей секунд, ковбой.

Щелк, щелк, щелк, щелк. Звяк, звяк, звяк, звяк, звяк.

Тук, тук. Раз, два, три, четыре.

Я дождалась, когда Тэми исчезнет из поля зрения, — что, учитывая полумрак в зале, случилось через два шага.

— Неплохой выбор.

— Не стоит выделяться среди местных.

— Утром ты оценивал аборигенов довольно-таки нелестно.

— Надо держать руку на пульсе простого человека.

— Особенно если это женщина. — Тук, тук. — Ковбой.

Вернулась Тэми с элем, колой и улыбкой во весь рот.

Я улыбнулась в ответ, тем самым изгнав ее на кухню.

— Что-нибудь еще разузнал с утренней встречи? — спросила я, едва Тэми скрылась из виду.

— Похоже, Гаскелл Симингтон — не тот, кого мы искали. Как выяснилось, он владеет огромным состоянием, так что застраховать жену на пару миллионов для него — сущий пустячок. И помимо того, что этот парень сказочно богат, он назначил наследниками в страховом случае их общих детей.

— Это все?

Райан переждал очередную проверку звука.

— Группа изучения конструкций сообщила, что с горы уже вывезены три четверти рухнувшего самолета. Сейчас они реконструируют его в ангаре близ Эшвилла.

Тук, тук, тук. Один. Уи-и-и. Два, три, четыре.

Взгляд Райана переместился на телевизор за моей головой.

— Это все?

— Все. Почему там оранжевые отпечатки лап?

— Игра на поле Клемсона^[127].

Райан озадаченно воззрился на меня.

— Не забивай голову.

Тэми вернулась после третьего положения «вне игры».

— Положила вам побольше сыру, — промурлыкала она, наклоняясь так, чтобы Райану удобнее было заглянуть в декольте.

— Обожаю сыр! — Детектив вновь наградил ослепительной улыбкой официантку, которая так и нависала над ним.

Тук, тук. Один, два, три, четыре.

Я устремила убийственный взгляд на внушительную грудь Тэми, и она поспешила убрать свои прелести подальше от моих глаз.

— Еще что-нибудь будете?

— Кетчуп, — ответила я, подцепив ломтик картофельной стружки.

— Были комментарии по поводу моего появления в центре? — обратилась я к Райану.

Взяв свой бургер, я обнаружила, что от него тянется пуповина прилипшего к тарелке сыра.

— Специальный агент Макмагон сказал, что тебе очень идут джинсы.

— Не припомню, чтобы я видела там специального агента Макмагона.

— Зато он тебя видел. Во всяком случае, со спины.

— Что думает ФБР о моем отстранении?

— За все бюро ручаться не могу, но точно знаю, что Макмагон не питает особой любви к вице-губернатору вашего штата.

— Я пока не знаю наверняка, что за обвинением стоит именно Дейвенпорт.

— Так это или нет, но Макмагона он безмерно раздражает. Агент назвал Дейвенпорта безмозглой подтиркой. — Райан отправил в рот полную ложку чили и отхлебнул эля. — Мы, ирландцы, обожаем сильные метафоры.

— У этой безмозглой подтирки хватит власти выписать тебе обратный билет в Канаду.

— Как ты провела вторую половину дня?

— Ездила в резервацию.

— Видела Тонто?^[128]

— И откуда я знала, что ты спросишь именно об этом?

Я запустила руку в пакет и достала купленные в резервации мокасины.

— Хотелось, чтобы ты увез с моей родины что-нибудь на память.

— В качестве компенсации за то, как ты со мной в последнее время обращалась?

— Я обращалась с тобой как с коллегой.

— С коллегой, который не прочь перецеловать все пальчики на твоих ногах.

Мое сердце привычно екнуло.

— Разверни сверток.

Райан подчинился.

— Классный подарок!

Закинув одну ногу на другую, полицейский снял парусиновую туфлю на толстой подошве и надел мокасин. Девица-подросток с начесом на голове, сидевшая у барной стойки, перестала сдирать этикетку со своей бутылки «Курз» и уставилась на Райана.

— Изготовлено самим Сидящим Быком?^[129]

— Сидящий Бык был сиу. Эти мокасины, скорее всего, изготовлены каким-нибудь китайцем Вань Чули.

Райан поменял позу и надел второй мокасин. Девчонка у бара ткнула спутника локтем в бок.

— Совсем не обязательно надевать их именно здесь.

— А вот и обязательно. Это же подарок коллеги!

Он сунул туфли в пакет, где раньше лежали мокасины, и снова принялся за свою порцию чили.

— Попадались тебе какие-нибудь занятные туземцы?

Мне очень хотелось сказать «нет», но…

— Да, один уж точно попался, — проговорила я вслух.

Райан поднял на меня взгляд. Глаза такие голубые, что их обладатель без труда сошел бы за своего в финской деревеньке.

— Верней, это я ему чуть не попалась.

И я рассказала о происшествии с «вольво».

— Иисусе, Бреннан! Как же ты…

— Да знаю, знаю — как же я умудряюсь попадать в такие ситуации? Думаешь, этот случай что-нибудь значит?

Я всей душой надеялась, что он скажет «нет».

Звяк, звяк, звяк, звяк.

Тут, тук. Один, два, три, четыре.

Чили.

Эль.

Обрывки разговоров.

— Деконструкционисты^[130] утверждают, что ничему на свете не следует придавать значения, но я в жизни открыл для себя несколько простых истин. И первая из них гласит: «Когда на тебя совершают нападение в «вольво», лучше принимать это всерьез».

— Я совсем не уверена, что водитель стремился меня сбить. Может быть, он просто меня не видел.

— Когда это произошло, ты думала так же?

— Просто мне так кажется.

— Вторая азбучная истина: первое впечатление о «вольво», как правило, самое верное.

Мы покончили с едой. Когда Райан отправился в мужской туалет, я увидела, что в зал вошла Люси Кроу и прямиком направилась к барной стойке. Она была в форме и выглядела почти как в известном боевике — вооружена и беспощадна^[131].

Я помахала, но Кроу не заметила. Тогда я вскочила и помахала.

— Эй, ты заслоняешь экран! — тут же рявкнул грубый мужской голос за спиной. — Сядь или убирайся!

Пропустив это предложение мимо ушей, я замахала уже обеими руками. Люси увидала меня, кивнула и подняла указательный палец. Усевшись, я увидела, как бармен подал шерифу стакан, а затем, подавшись вперед, что-то зашептал.

— Эй, ты, сладкая попка!

Сельский жлоб, оскорбленный в лучших чувствах, — явление не из приятных. Я все так же притворялась, будто ничего не слышу.

— Эй, я тебе говорю, ветряная мельница! — продолжал он докапываться.

Он уже разошелся не на шутку, когда заметил, что в мою сторону направляется шериф. Мигом осознав свою ошибку, мужик изрядно хлебнул пива и вновь жадно уставился на экран телевизора.

Кроу подошла к столику одновременно с вернувшимся Райаном. Заметила его обувь — и вопросительно глянула на меня.

— Он канадец.

Райан сделал вид, что не расслышал, и уселся на свое место.

Кроу поставила на столик стакан с «Севен-ап» и присоединилась к нам.

— Доктор Бреннан хотела кое о чем вам рассказать, — сообщил Райан, вынимая сигареты.

Я окинула его ледяным взглядом. Лучше всю жизнь терпеть налоговые проверки, нежели рассказать Кроу о происшествии с «вольво».

Она выслушала меня, ни разу не перебив.

— Номер машины запомнили?

— Нет.

— Можете описать водителя?

— На нем была кепка.

— Какая?

— Не смогла рассмотреть, — призналась я, чувствуя, как лицо запылало от унижения.

— Кто-нибудь еще там был?

— Нет. Я проверяла. Послушайте, все это, вполне вероятно, просто случай. Какой-нибудь мальчишка, решивший погонять на папином «вольво».

— Вы так думаете? — Взгляд бледно-зеленых глаз прикован ко мне.

— Нет. Не знаю.

Я положила руки на стол, но тут же отдернула и вытерла о джинсы пролитое пиво.

— Пока я бродила по резервации, в голову пришла идея, которая, возможно, нам пригодится. — Я намеренно сменила тему.

— Вот как?

Я рассказала о том, как исследовала кость ступни, и объяснила, каким образом полученные замеры можно использовать для того, чтобы определить расу ее хозяина.

— Так что, вполне вероятно, я смогу разобраться в вашей «Радужной коалиции».

— Завтра потолкую с родней Дэниела Ванета.

Кроу повертела в руке стакан, глядя, как плавает в напитке кусочек льда.

— Зато мне удалось откопать кое-что любопытное насчет Джорджа Эдера.

— Пропавшего рыбака?

Кивок в духе Люси.

— За минувший год Эдер посещал своего врача двенадцать раз. Семь раз причиной визита были проблемы с горлом, остальные пять — боль в ногах.

— Ух ты!

— Дальше — круче. Всего через неделю после исчезновения Эдера его безутешная вдовушка отправилась в Лас-Вегас вместе с соседом.

Я молчала, дожидаясь, пока она допьет «Севен-ап».

— Сосед — лучший друг Джорджа Эдера.

— Тот самый, с которым они вместе рыбачили?

— В точку.

Глава 12

На следующее утро я поднялась в восемь, покормила Бойда и объелась очередным горным завтраком Руби. Хозяйка наша сильно привязалась к псу, а потому сегодня цитаты из Писания восславляли «рыб морских, птиц небесных и всяких животных, пресмыкающихся по земле». Втайне я гадала, можно ли назвать Бойда «пресмыкающимся», но спрашивать об этом вслух не стала.

К тому времени, когда я покинула столовую, Райан так и не появился. То ли он ушел с утра пораньше, прихватив еду с собой, то ли отверг горячие пирожки, бекон и кашу. Вчера вечером мы вернулись из «Забегаловки Индейца Джо» часов в одиннадцать, и Райан выступил со своим традиционным уже приглашением. Я бросила его на крылечке — пускай себе качается на качелях без меня.

Я уже поднималась к себе в «Магнолию», когда подал голос мобильник. Звонила Примроуз из стационарного морга.

— Ты, наверное, поднялась ни свет ни заря.

— А ты на улицу выходила? — осведомилась она.

— Нет еще.

— Погодка славная, в самый раз для раннего подъема.

— Получила факс?

— А как же. Изучила все описания и диаграммы и сделала все нужные замеры.

— Примроуз, ты просто чудо!

Остаток лестницы я одолела, перемахивая через одну ступеньку, вихрем ворвалась в номер и открыла файл с данными по образцу 387. После того как я наскоро ввела новые цифры, мы сравнили данные Примроуз с теми, которые уже получила я.

— Все твои замеры расходятся с моими не больше чем на миллиметр, — сообщила я. — Ты настоящий виртуоз.

— Кто бы сомневался.

Точно зная, что незначительные расхождения в наших результатах помехой не станут, я поблагодарила Примроуз и спросила, когда смогу получить факс, отправленный для меня моей ассистенткой Алекс. Она предложила встретиться через двадцать минут на стоянке. По мнению Примроуз, мне пока не следовало появляться в морге.

Примроуз, должно быть, высматривала меня загодя, потому что едва я свернула с шоссе, как она вышла из задней двери морга и двинулась между припаркованных машин — с палкой в одной руке и пластиковым пакетом из магазина в другой.

Между тем ко мне направился охранник, окинул взглядом номер моей машины и сверился с планшетом. После покачал головой, поднял руку и жестом велел мне покинуть стоянку. Примроуз подошла к охраннику и вполголоса бросила ему несколько слов.

Охранник все так же качал головой и махал мне, приказывая убираться восвояси. Примроуз придвинулась к нему и вновь заговорила — пожилая чернокожая дама, внушавшая что-то чернокожему юнцу. Охранник закатил глаза, скрестил на груди руки и наблюдал, как Примроуз шествует к моей машине — точь-в-точь пятизвездный генерал в ботинках и рабочем костюме, со старческим узлом седых волос на голове.

Опираясь на палку, она протянула пакет в окно моей машины. Секунду лицо ее сохраняло серьезность, но затем в глазах запрыгали искорки смеха, и она потрепала меня по плечу.

— Не придавай значения этой ерунде! Ты не делала ничего из того, в чем тебя обвиняют, и очень скоро все они это поймут.

— Спасибо, Примроуз. Ты права, но мне все равно нелегко.

— Потому что иначе не бывает. Ну да я постоянно поминаю тебя в своих молитвах.

Звук ее голоса тешил душу, как мелодия «Бранденбургского концерта»^[132].

— А ты между тем просто продолжай жить. День за днем, день за днем, черт бы его побрал!

Она повернулась и зашагала назад к моргу.

Редко мне доводилось слышать, чтобы Примроуз Хоббс чертыхалась.

Вернувшись к себе, я достала копию главы, пролистала до таблицы номер четыре, подставила результаты замеров и занялась расчетами.

Найденная мной ступня определилась как принадлежавшая североамериканскому индейцу.

Я еще посчитала, пользуясь уже второй функцией.

На сей раз результат был немного ближе к категории афроамериканцев, но принадлежность ступни осталась прежней.

Джордж Эдер был белым, Джеремия Митчелл — чернокожим. Вычеркиваем пропавшего рыбака и пьяницу, одолжившего топор у соседа.

Если только Дэниел Ванета не вернулся в резервацию живым и невредимым, он идеально подходит для нашего случая.

Я глянула на часы: без четверти одиннадцать. Вполне можно позвонить.

Шерифа на месте не было. Нет, ей не станут звонить домой. Нет, мне не дадут номер ее пейджера. Это срочно? Ей передадут, что я звонила.

Черт. Почему я не взяла у Кроу номер пейджера?

Следующие два часа я занималась всякими посторонними делами, не столько ради результата, сколько для того, чтобы успокоить разгоряченный разум. Бихевиористы^[133] называют это замещением.

Постирав трусики в раковине ванной комнаты, я навела порядок в содержимом дипломата, удалила с ноутбука временные файлы, проверила чековую книжку и устроила перестановку в хозяйской коллекции стеклянных фигурок животных. Покончив со всем этим, я позвонила дочери, сестре и бывшему супругу.

Пит на звонок не ответил, и я заключила, что он еще в Индиане. Кэти трубку не взяла, и я не стала делать никаких заключений. Разговор с Гарри занял сорок минут. Она собралась уходить с работы, у нее проблемы с зубами, а еще она встречается с неким Элвином из Дентона. Или с Дентоном из Элвина?

Я проверяла опции звонка на мобильнике, когда со двора донесся странный собачий лай — примерно так, с подвыванием, лаял пес в одном из фильмов с участием Белы Лугоши^[134]. Выглянув из-за занавески, я увидела, что Бойд сидит посередине вольера и, запрокинув голову, самозабвенно воет.

— Бойд!

Услышав мой голос, пес прервал свое соло и огляделся. Далеко внизу прозвучала сирена.

— Я здесь.

Бойд поднялся, наклонил голову и вывалил из пасти лиловый язык.

— Погляди вверх, дружок.

Голова Бойда склонилась к другому плечу.

— Вверх! — Я хлопнула в ладоши.

Пес развернулся, пробежал в дальний конец вольера, сел и вновь принялся исполнять собачью серенаду в честь «скорой помощи».

Первое, что бросалось в глаза при знакомстве с Бойдом, — несоразмерно большая голова. Теперь становилось ясно: размеры его черепа никоим образом не повлияли на уровень интеллекта.

Схватив куртку и поводок, я поспешила во двор.

На улице было еще тепло, но небо медленно заволакивали свинцово-темные тучи. Ветер хлопал полами моей куртки, гнал по гравийной дорожке сухие листья и сосновые иглы.

На этот раз мы первым делом отправились вверх по холму. Бойд так и рвался вперед, фыркая и кашляя, когда ошейник сдавливал горло. Он носился от дерева к дереву, обнюхивал их и окроплял, а я между тем любовалась лежавшей внизу долиной, и каждый из нас на свой лад наслаждался прогулкой по горам.

Мы прошли, наверное, полмили, когда Бойд вдруг замер, резко запрокинув морду. Шерсть на его загривке встала дыбом, пасть приоткрылась, и он издал низкое гортанное рычание, совершенно не похожее на звук, которым откликался на сирену «скорой помощи».

— В чем дело, дружок?

Пес как будто не услышал вопроса. Внезапно он рванулся вперед — с такой силой, что выдернул из моей руки поводок, — и опрометью метнулся в лес.

— Бойд!

Я топнула ногой, разминая ладонь.

— Черт!

Из глубины леса доносился голос Бойда. Так лают сторожевые псы, бдительно охраняющие склад.

— Бойд, вернись!

Лай не умолкал.

Кляня в душе по крайней мере одну тварь, «пресмыкающуюся по земле», я свернула с дороги и поспешила на звук. Шагов через десять увидела Бойда. Пес неистово метался из стороны в сторону, облаивая подножие белого дуба.

— Бойд!

Собака все так же носилась, рычала и лаяла на дуб.

— БОЙД!

Он резко затормозил и оглянулся на меня.

Особенности лицевой мускулатуры собак не позволяют им выражать эмоции с помощью мимики. Они не способны улыбаться, хмуриться, морщиться или криво ухмыляться. И тем не менее брови Бойда приподнялись, отчетливо изображая изумление.

Ты что, мол, спятила?

— Сидеть! — Я выразительно ткнула в него пальцем.

Пес поглядел на дуб, на меня — и сел. Не опуская пальца, я приблизилась к нему и подобрала поводок.

— Пошли, псина! — бросила я, погладив Бойда по голове, и решительно потянула его в сторону дороги.

Собака развернулась, тявкнула на дуб, а потом обернулась ко мне и проделала тот же фокус с бровями.

— В чем дело?

— Р-рявк! Рявк! Рявк!

— Ну хорошо. Покажи, что там такое.

Я немного ослабила поводок, и Бойд повлек меня к дереву. Примерно в шаге от него пес залаял и завертелся, возбужденно сверкая глазами. Носком ботинка я раздвинула растительность у корней дуба.

Среди стеблей осота лежала дохлая белка: глазницы пусты, бурая иссохшая плоть обтянула кости, словно кожаный саван.

Я поглядела на пса.

— Вот из-за чего у тебя шерсть встала дыбом?

Бойд припал на передние лапы, задрав зад, потом поднялся и сделал два прыжка назад.

— Она мертвая, Бойд.

Он склонил голову набок и пошевелил бровями.

— Пошли уж, великий следопыт.

Остаток прогулки миновал без происшествий. Бойд не обнаружил новых трупов, и мы побили собственный рекорд в скоростном спуске с горки. Совершив последний поворот, я с удивлением увидела, что под деревьями у «Дома на холме» припаркован патрульный полицейский автомобиль с эмблемой «Управление шерифа округа Суэйн» на боку.

На крыльце стояла Люси Кроу, держа в одной руке банку «Пеппера», а в другой шляпу копа. Бойд направился прямиком к ней, виляя хвостом, язык свисал из его пасти, точно лиловый угорь. Шериф положила шляпу на перила и потрепала пса по загривку. Бойд обнюхал ее руку, лизнул, а затем свернулся калачиком на крыльце, уткнул морду в передние лапы и закрыл глаза. Бойд Смертоносный.

— Славная псина, — заметила Кроу, вытирая ладонь о седалище своих штанов.

— Меня попросили присмотреть за ним пару дней.

— Собаки — хорошая компания.

— Угу.

Очевидно было, что Кроу не выпадало проводить с Бойдом досуг.

— Я поговорила с родней Ванета. Дэниел так и не объявился.

Я выжидательно молчала, глядя, как она прихлебывает из банки.

— Родственники говорят, ростом пропавший был примерно пять футов семь дюймов.

— Он жаловался на проблемы с ногами?

— Похоже, он вообще никогда ни на что не жаловался. Был крайне неразговорчив, предпочитал одиночество. Впрочем, я вызнала любопытную подробность: одна из стоянок Дэниела располагалась как раз на притоке Раннинг-Гоат.

— А где находится этот приток Раннинг-Гоат?

— Буквально в двух шагах от этого вашего дома с огороженным двором.

— Ну надо же!

— Вот именно.

— До исчезновения Дэниел был именно на той стоянке?

— Родные точно не знают, но, когда он пропал, первым делом проверили именно ее.

— Я тоже уточнила кое-что любопытное. — Мое возбуждение росло с каждой минутой.

Я рассказала Кроу о том, что согласно классификации дискриминантной функции найденная мной ступня, вероятней всего, принадлежала североамериканскому индейцу.

— Теперь вы можете получить ордер на обыск? — спросила я.

— На каком основании?

— В вашем округе пропал без вести пожилой индеец. — Я принялась перечислять, разгибая пальцы^[135]. — У меня имеется часть тела, вероятно принадлежавшая индейцу. Эта часть тела была найдена в непосредственной близости от места, где часто бывал пропавший.

— Часть тела, которая может иметь отношение к авиакатастрофе, а может — не иметь. — Изогнув бровь, Кроу сама приступила к перечислению. — Старик, который может быть мертв, а может — нет. Частное владение, которое может быть связано и с первым, и со вторым, а может — не связано.

Догадки антрополога, который, быть может, исчадие Сатаны, а может — и нет. Этого я не озвучила.

— Давайте по крайней мере отправимся на ту стоянку и осмотрим окрестности, — предложила я вслух.

Кроу на минуту задумалась, глянула на часы.

— Это можно.

— Дайте мне пять минут. — Я жестом указала на Бойда.

Она кивнула.

— Пойдем, дружок.

Пес поднял голову и шевельнул бровями.

Меня словно кто-то толкнул локтем в бок. Мертвая белка. По роду занятий я необычайно чувствительна к запаху разложения, однако там, наверху, ничего не учуяла. Бойд пришел в неистовство шагов за десять до того места, где валялся трупик белки.

— Можно, пес поедет с нами? — спросила я. — Он не натаскан на поиск трупов, но очень хорошо вынюхивает падаль.

— Его место — на заднем сиденье.

Я распахнула дверцу и свистнула. Бойд сбежал с крыльца и одним прыжком заскочил в машину.

После гибели рейса 228 «Эйр транссаут» прошло одиннадцать дней. Все тела погибших уже доставили в морг, а сейчас с горы вывозили последние обломки самолета. Эвакуация обломков завершалась, и перемены были видны невооруженным глазом.

Окружное шоссе открыли, хотя въезд на дорогу лесной службы по-прежнему охранял помощник шерифа. Семьи погибших и пресса разъехались, и лишь несколько машин стояло теперь в зоне ожидания у обзорной площадки.

Кроу заглушила мотор там, где заканчивалась дорога, — примерно в полумиле за трактом, проложенным к месту крушения. По правую руку высилась огромная гранитная стена. Пристегнув рацию к поясу, шериф первой пересекла засыпанный гравием тракт и двинулась вверх по склону горы, настороженно вглядываясь в лесополосу.

Я взяла Бойда на поводок и пошла следом, стараясь держать пса как можно ближе к себе. Через пять минут Кроу резко свернула влево и скрылась за деревьями. Я ослабила поводок, и Бойд ретиво поволок меня следом за шерифом.

Крутой подъем сменила ровная местность, а затем — плавный спуск в долину. Чем дальше мы отходили от дороги, тем плотнее смыкался вокруг лес, и в конце концов мне стало казаться, что нас окружают одни и те же деревья. Но Кроу без труда ориентировалась по дорожным приметам, которые назвали ей родственники Ванета. Она отыскала тропу, которую они описывали, и ответвлявшуюся от нее узкую грунтовую дорогу. Я не сумела определить, была ли это та самая трелевочная дорога, которая проходила мимо зоны обломков, или же другой, внешне похожий путь.

Минут сорок ушло у Кроу на то, чтобы отыскать хижину Дэниела, стоявшую среди буков и сосен на берегу небольшого ручья. Будь я одна, вероятно, прошла бы мимо, ничего не заметив.

Стоянка выглядела так, словно ее обустроили за каких-нибудь полдня. Бревенчатая хижина с земляным полом, крыша из гофрированной жести, с козырьком, который должен был прикрывать сколоченную у входа скамью. Слева от хижины стояли дощатый стол и еще одна скамья, справа виднелся пень срубленного дерева. Позади хижины я разглядела груду пустых бутылок, жестянок, автомобильных покрышек и прочего мусора.

— Как думаете, откуда здесь взялись покрышки? — спросила я.

Кроу пожала плечами.

Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в хижину. В полумраке разглядела лежанку, алюминиевый садовый стул и колченогий стол, служивший пристанищем для заржавленной походной плиты и набора пластиковых тарелок и чашек. На гвоздях, вбитых в стену, развешаны рыбацкие снасти, лопата, ведро и фонарь. На полу вдоль стены выстроились в ряд канистры из-под керосина. Вот, пожалуй, и все.

— Если старик задумал перебраться на другое место, бросил бы он здесь свое рыбацкое снаряжение?

И снова шериф в ответ только пожала плечами.

Четкого плана не было, поэтому мы решили разделиться. Кроу обшаривала берег ручья, а я прошлась по лесу вокруг стоянки. Мой четвероногий спутник с упоением обнюхал и окропил все, что подвернулось по дороге.

Вернувшись к хижине, я привязала Бойда к ножке стола, распахнула настежь дверь и подперла ее камнем. Внутри пахло плесенью, керосином и мускателем. Всякий раз, когда я сдвигала какой-нибудь предмет, из-под него во все стороны разбегались многоножки, а один раз по моей руке взбежал паук-сенокосец. Я не обнаружила никаких намеков на то, куда девался Дэниел Ванета и когда вообще покинул это место. Не говоря уж о том, по какой причине.

Кроу вернулась, когда я рылась в куче мусора. Распинав носками ботинок десятки винных бутылок, жестянок из-под крекеров и консервных банок от тушенки «Динти мур», я наконец сдалась и, выбравшись из завалов, присоединилась к ней.

Деревья едва слышно шелестели на ветру. Опавшие листья плыли в ручье, словно разноцветные паруса, уголок проржавевшей жестянки поднимался и опускался с ритмичным скрипом. Стояла вязкая духота, и все же вокруг нас царило непрерывное движение.

Кроу поняла, что у меня на уме. Не говоря ни слова, она выудила из кармана куртки небольшой атлас, скрепленный спиралью, и пролистала его до нужной страницы.

— Покажите, где это, — сказала она, вручая мне атлас.

Карта, которую выбрала шериф, изображала в увеличенном масштабе часть округа Суэйн, где мы сейчас находились. Ориентируясь по отметкам высот, окружному шоссе и трелевочным дорогам, я отыскала место падения самолета. Затем прикинула расположение дома с огороженным двором и ткнула туда пальцем:

— Здесь.

Кроу всмотрелась в топографический узор, посредине которого торчал мой палец.

— Уверены, что там есть дом? — В ее голосе отчетливо прозвучало сомнение.

— Уверена.

— Отсюда — меньше мили.

— Пешком?

Она кивнула, на сей раз вздернув голову не так резко, как обычно.

— Не знаю, ведет ли туда какая-нибудь дорога, так что можно попросту двинуться напрямик.

— Сумеете найти этот дом?

— Сумею.

Целый час мы пробирались в гуще деревьев и кустарников, то карабкаясь на гребень холма, то спускаясь со склона, следуя маршрутом, который был очевиден для Кроу, но для меня совершенно неразличим. И наконец возле древней сосны с узловатым, изъеденным годами стволом мы вышли на тропу, которую сумела узнать даже я.

Мы подошли к высокой стене, смутно знакомой мне по предыдущему появлению в этом месте. Все мои чувства мгновенно обострились, когда мы двинулись в обход поросшей мхом каменной кладки. Пронзительно и резко завопила сойка, и сердце так и подпрыгнуло в груди. Я нутром чуяла: здесь что-то есть.

Бойд все так же трусил рядом, обнюхивая все подряд, и не подозревал об охватившей меня тревоге. Я обмотала часть поводка вокруг ладони и крепко стиснула ремешок.

Через несколько шагов стена резко поворачивала под прямым углом. Кроу свернула, и я пошла за ней, сжимая поводок так сильно, что ногти впились в ладонь.

В трех четвертях расстояния до следующего угла лес обрывался. Кроу остановилась на этой границе, и мы с Бойдом последовали ее примеру.

Слева впереди я разглядела еще одну стену, а за ней, вдалеке, высился отвесный утес. Теперь я узнала это место. Мы подошли к лесному дому с тыла, и сам дом располагался впереди, развернувшись задней стеной к утесу. Стена, которую мы только что обогнули, протянулась гораздо дальше, чем я успела заметить в прошлый раз. Огороженный двор был окружен более просторным, но тоже обнесенным стеной участком.

— Чтоб мне провалиться, — пробормотала Кроу, снимая оружие с предохранителя.

Она покричала, как и я в прошлый раз. Покричала еще.

Замечая каждый звук, каждое движение, мы приблизились к дому и поднялись на ступеньки крыльца. Ставни были все так же закрыты, окна плотно задернуты шторами. Как и во время первого визита, меня охватило недоброе предчувствие.

Кроу встала сбоку от двери и призывно махнула рукой. Когда мы с Бойдом остановились позади, постучала в дверь. Ответа по-прежнему не было.

Люси вновь постучала. Громко и четко сообщила, кто она такая. Тишина.

Шериф подняла взгляд и огляделась.

— Ни телефонных проводов, ни электрических.

— Мобильная связь и генератор.

— Возможно. Или же дом заброшен.

— Хотите заглянуть во внутренний двор?

— Без ордера — нет.

— Но, шериф…

— Нет ордера — нет доступа. — Она посмотрела на меня в упор. — Пойдемте. Угощу вас «Пеппером».

И тут заморосил дождь. Я слушала, как капли с приглушенным стуком падают на навес крыльца, и внутри закипала бессильная ярость. Кроу права. Пустые догадки, не более. И тем не менее все мое существо твердило, что совсем рядом — рукой подать — таится нечто безмерно важное. Совершено злодеяние.

— Можно пройтись с Бойдом вокруг дома? Вдруг он что-нибудь учует.

— Если с наружной стороны стен, я не против. Гляну пока, есть ли тут подъезд для транспорта. Если кто-то здесь и бывает, то уж наверняка на колесах.

Четверть часа мы с Бойдом прочесывали кустарник к западу от строения — тот самый, что я обследовала в прошлый раз. Пес не проявил ни малейших признаков беспокойства. Я уже начинала подозревать, что история с белкой была просто случайностью, но все же решила устроить еще один обход по краю леса до того места, где он обрывался у второй наружной стены. Туда пока никто из нас не заглядывал.

Мы были шагах в пятнадцати от стены, когда Бойд внезапно задрал голову. Все его тело напряглось, шерсть на загривке встала дыбом. Он покрутил мордой, принюхиваясь, а затем зарычал. Такое рычание я слышала лишь однажды: нутряное, злобное, дикое. Затем собака рванула с места, задыхаясь и неистово лая, словно в нее вселился бес.

Я пошатнулась, с трудом противостоя напору.

— Бойд! Прекрати!

Расставив пошире ноги, обеими руками ухватила поводок. Пес все так же рвался вперед, напрягая мускулы, и передними лапами полосовал воздух.

— В чем дело, дружок?

Мы оба знали ответ.

Я поколебалась, чувствуя, как лихорадочно бьется сердце… затем смотала с ладони поводок и разжала пальцы.

Бойд опрометью бросился к стене и принялся, как безумный, облаивать место примерно в шести футах к югу от дальнего угла. Видно было, что там выкрошился цемент и с десяток камней выпали, образовав зазор между землей и основанием стены.

Я подбежала к Бойду, присела на корточки рядом с ним и осмотрела щель. Земля обесцвеченная, влажная. Перевернув выпавший камень, я увидела десяток крохотных коричневых крупинок.

И тут же поняла, что именно обнаружил Бойд.

Глава 13

В понедельник, так и не посетив окружной суд округа Суэйн, я отправилась на запад, по ту сторону гор, — в Теннесси и к полудню была уже примерно в тридцати милях северо-западнее Ноксвилла, подъезжала к воротам Ок-Риджской национальной лаборатории. День выдался сырой и пасмурный, дворники моей машины ритмично шлепали по лобовому стеклу, протирая в туманной мороси пару прозрачных вееров.

В боковое окно я видела, как старушка и маленький ребенок кормят лебедей на берегу небольшого труда. В десять лет у меня случилась жаркая схватка с одним гадким утенком, который вполне был способен в одиночку одолеть целый отряд коммандос. Я мысленно усомнилась в том, что эти двое выбрали для себя подходящее развлечение.

Предъявив на посту охраны удостоверение личности, я проехала через просторную стоянку к зданию приемной. Там уже ждал человек, с которым я договорилась о встрече. Он зарегистрировал мой визит, и мы вернулись в машину. Через сотню ярдов мой новенький беджик ОРНЛ и номера машины подверглись третьей проверке — и лишь тогда мне было дозволено проехать за забор с колючей проволокой, окружавший лабораторный комплекс.

— Строгая у вас тут охрана. Думала, лаборатория относится к Министерству энергетики.

— Так и есть. Основная доля работы связана с энергосбережением, компьютерами и робототехникой, биомедицинской безопасностью и охраной окружающей среды, развитием радиоизотопной медицины и прочим в том же роде. Высокий уровень безопасности призван защитить интеллектуальную собственность министерства и принадлежащее ему оборудование. Кроме того, на нашей территории расположен высокопоточный ядерный реактор.

Ласло Спарксу не было еще и сорока, но мужчина уже обзавелся заметным брюшком. У него были короткие кривоватые ноги и круглое лицо со следами оспин на щеках.

Ок-Ридж — чудо-ребенок Второй мировой, созданный всего за три месяца в 1943 году. В Европе и Азии гибли тысячи людей, а Энрико Ферми и его коллеги только что получили цепную реакцию в самодельной лаборатории, обустроенной под футбольным стадионом Университета Чикаго. Задача Ок-Риджа была предельно проста — изготовить атомную бомбу.

Ласло показывал мне дорогу в лабиринте узких улочек. Здесь поворот направо. Налево. Налево. Направо. Во всем, кроме гигантских размеров, лабораторный комплекс напоминал скорее жилой микрорайон в Бронксе.

Спаркс жестом указал на кирпичное здание, по виду ничем не отличавшееся от десятка других кирпичных зданий.

— Паркуйся здесь.

Я подъехала к дому и заглушила мотор.

— Огромное спасибо, что так быстро откликнулся на мою просьбу.

— Ты ведь тоже не мешкала, когда мне понадобилась помощь.

Много лет назад Ласло для магистерской работы по антропологии понадобились образцы кости, и я снабдила его всем необходимым. Мы поддерживали связь, пока он работал над докторской, — все те десять лет, которые он занимался исследованиями в Ок-Ридже.

Ласло подождал, пока я достану из багажника небольшой переносной холодильник, а затем мы вместе вошли в здание и поднялись по лестнице в его лабораторию. Небольшое, без окон помещение было до отказа забито потертыми стальными столами, компьютерами, принтерами, рефрижераторами и прорвой разных устройств, которые светились и гудели — каждое по-своему. На столешницах рядами красовались стеклянные колбы, емкости для воды, инструменты из нержавеющей стали и коробки с резиновыми перчатками; под столами громоздились картонные коробки и пластиковые ведра.

Ласло провел меня к своему рабочему месту в дальнем конце комнаты и протянул руку к переносному холодильнику. Получив желаемое, он вынул холодильник из пластикового пакета, содрал клейкую ленту и заглянул внутрь.

— Расскажи-ка все еще раз с самого начала, — попросил он, принюхиваясь к недрам емкости.

Пока я излагала историю своего похода с Люси Кроу, Ласло опорожнил содержимое холодильника в стеклянный контейнер, а потом стал заполнять чистый бланк.

— Где именно ты брала образцы?

— В месте, на которое указал пес: под стеной и под выпавшими из нее камнями. Посчитала, что там почва наилучшим образом защищена от внешних воздействий.

— Правильно. Обычно роль защитного прикрытия для почвы исполняет труп, но камни вполне могли сослужить ту же службу.

— Дождь способен создать проблему?

— В защищенной среде тяжелые мукоидные секреции, что выделяются при анаэробной ферментации, склеивают почву, уменьшая тем самым значительность дилюционных^[136] факторов дождя.

Эта фраза прозвучала так, будто он зачитывал вслух одну из своих статей в «Journal of Forensic sciences»^[137].

— А теперь — то же самое, но простыми словами. Все-таки это не совсем моя сфера деятельности.

— Ты обнаружила пятно разложения.

— Точнее, не я, а мой пес. — Я указала на пластиковую бутыль. — Меня насторожили куколки.

Ласло выудил бутыль, отвернул крышку и вытряхнул на ладонь несколько коконов. С виду они напоминали миниатюрные футбольные мячи.

— Миграция червей.

— Если только это и в самом деле след разложения.

Чтобы как следует поволноваться насчет находки Бойда, в моем распоряжении была вся ночь. Хоть я и не сомневалась, что его нос и мое чутье не ошибаются, все же хотелось получить подтверждение.

— Куколки червей недвусмысленно говорят о наличии трупа. — Ласло ссыпал коконы на место. — Думаю, что твой пес был прав.

— Можешь определить, не были ли это останки животного?

— Количество летучих жирных кислот подскажет нам, превышал ли вес трупа сто фунтов. Немногие млекопитающие вырастают такими большими.

— А как же охота? Олень илимедведь вполне могут весить больше ста фунтов.

— Шерсть обнаружила?

Я покачала головой.

— При разложении трупа животного остаются горы шерсти. И само собой, кости.

Когда умирает живой организм, к нему со всех сторон тотчас собираются падальщики: насекомые и микробы. Одни пожирают его снаружи, другие изнутри — и так до тех пор, пока не останутся только голые кости. Это и называется разложением.

Руби сказала бы «прах к праху», но на самом деле этот процесс гораздо сложнее.

Мышцы (40–50 процентов веса человеческого тела) состоят из протеина, который, в свою очередь, состоит из аминокислот. В мертвом теле ферментация жира и протеина образует под воздействием бактерий летучие жирные кислоты, или ЛЖК. Во внутренних органах действуют свои микроорганизмы. С усилением гниения жидкости просачиваются из тела наружу, неся с собой ЛЖК. Люди, изучающие смерть, называют эту смесь «супом».

Ласло исследовал бактериальный уровень этого процесса, анализируя органические компоненты, которые образуются в грязи под трупом и вокруг него. Многолетние труды выявили соответствие между процессом разложения и образованием ЛЖК.

Я наблюдала, как он процеживает привезенную мной почву сквозь сито из нержавеющей стали.

— Что, собственно, ты хочешь найти в этой грязи?

— Я использую не саму почву, а почвенный раствор.

Наверное, у меня был очень озадаченный вид.

— Жидкая составляющая, смешанная с твердыми частицами почвы. Вначале, однако, я должен ее очистить.

Ласло взвесил образец.

— Когда трупная жидкость просачивается наружу, органическое вещество соединяется с почвой. Я не могу применить для разделения химические экстрагенты, поскольку это частично растворит летучие жирные кислоты, которые выделились из останков.

— И изменит их значения.

— Именно.

Он поместил почву в центрифужную пробирку и добавил воды.

— Я использую деионизированную воду из расчета два к одному.

Пробирка начала вертеться — ровно одну минуту, чтобы перемешать раствор. Затем Ласло переместил ее в центрифугу и закрыл крышку.

— Внутри поддерживается постоянная температура — пять градусов по Цельсию. Запущу центрифугу на сорок минут, потом профильтрую образец, чтобы удалить оставшиеся микроорганизмы. Дальше будет совсем просто: проверю кислотность, подкислю раствором муравьиной кислоты и засуну эту штуку в газовый хроматограф.

— Может, прочитаешь мне ускоренный курс?

Ласло установил настройки, жестом указал на ближайший стол, и мы уселись рядом.

— Хорошо. Как ты знаешь, я занимаюсь продуктами распада мышц и жира, которые носят название летучих жирных кислот. Тебе ведь знакомы четыре стадии разложения?

Антропологи и танатологи, изучающие смерть, выделяют четыре довольно обширные стадии состояния трупа: свежий, раздувшийся, гниющий и скелетированный.

Я кивнула.

— На свежем трупе изменения в ЛЖК мало заметны. На второй стадии труп раздувается благодаря анаэробной ферментации, в основном во внутренних органах. Это вызывает разрывы кожи и вытекание побочных продуктов ферментации, богатых масляными кислотами.

— Масляными кислотами?

— Летучие жирные кислоты включают сорок одну разновидность органических соединений, и одна из них — как раз масляные кислоты. Масляная, муравьиная, уксусная, пропионовая, валериановая, капроновая и энантовая кислоты обнаруживаются в почвенном растворе, потому что растворяются в воде. Две из них: муравьиная и уксусная — для нас бесполезны, поскольку слишком широко распространены в природе.

— Муравьиная кислота — это та самая, что вызывает боль от укуса муравья?

— Да, она. Капроновая и энантовая кислоты обнаруживаются во множестве только в холодное время года. Мои любимчики: пропионовая, масляная и валериановая кислоты — высвобождаются из разлагающегося трупа, и их пропорции в почвенных растворах достаточно специфичны.

Я чувствовала себя так, словно опять слушаю вступительный курс биохимии.

— Поскольку масляная и пропионовая кислоты производятся анаэробными бактериями во внутренних органах трупа, их уровень особенно высок на стадии раздувания.

Я кивнула.

— Позднее, на стадии гниения, к делу подключаются аэробные бактерии.

— Стало быть, на третьей стадии происходит подъем в выработке всех ЛЖК.

— Да. И сменяется быстрым падением с началом четвертой стадии.

— Нет плоти — нет бактерий.

— Кухня по производству «супа» закрывается.

За спиной у нас негромко гудела центрифуга.

— А еще я обнаружил, что все показатели жирных кислот особенно высоки сразу после миграции червей.

— Когда личинки покидают труп, чтобы окуклиться.

— Угу. До этого момента присутствие насекомых, как правило, сдерживает вытекание трупной жидкости в почву.

— Но ведь окукливание происходит приблизительно при четырехстах СГД?

СГД — это «сумма градусо-дней», то есть среднесуточных температур, деленных на количество дней.

— С некоторыми вариациями, что приводит нас к весьма важному моменту. Выработка ЛЖК — зависимый от температуры процесс. Вот почему его можно использовать для определения времени, прошедшего после смерти.

— Потому что труп будет вырабатывать одни и те же пропорции пропионовых, масляных и валериановых кислот для каждой конкретной СГД?

— Точно! А стало быть, профиль летучих жирных кислот поможет определить ДНС.

ДНС — сокращение термина «давность наступления смерти».

— Ты получил данные Национальной метеорологической службы?

Ласло отошел к стеллажам и вернулся с распечаткой.

— На удивление быстро. Обычно все не так. Однако есть небольшая проблема. Для действительно точного определения ДНС мне нужны три вещи. Первое — конкретные пропорции жирных летучих кислот.

Он указал на монитор компьютера, подсоединенного к газовому хроматографу.

— Это мы вскоре получим. Второе — данные Национальной метеорологической службы по месту, в котором был найден труп.

Ласло помахал распечаткой.

— Третье — информация о весе и состоянии трупа. Но у тебя нет трупа!^[138] — пропел он, имитируя строчку из популярной песенки.

— Кого ни ткни — все такие шутники.

— Большое значение имеют два показателя: количество влаги в почве и вес трупа до начала разложения. Поскольку в каждом организме свои, уникальные пропорции жировой и мышечной ткани, при отсутствии трупа я использую стандартный вес в сто пятьдесят фунтов, а потом применяю корректирующий фактор. Думаю, не промахнемся, заключив, что вес твоего неизвестного покойника колебался в пределах от ста пятидесяти до трехсот фунтов?

— Пожалуй, да… но это же значит, что диапазон времени изрядно увеличится?

— Боюсь, что так. Ты не пробовала прикинуть на глазок?

Поскольку выделение жирных летучих кислот прекращается при 1285 СГД плюс-минус 110, это дает возможность очень приблизительно вычислить давность наступления смерти, разделив среднесуточную температуру дня, в который был найден труп, на 1,285. Я уже проделывала это для Люси Кроу. Средняя температура вчера в Брайсон-Сити была 18 градусов по Цельсию (64 по Фаренгейту), и таким образом максимальная давность наступления смерти составляла семьдесят один день.

— К концу этого срока должна была произойти полная скелетизация, и выработка ЛЖК полностью прекратилась.

Ласло глянул на настенные часы.

— Что ж, поглядим, насколько ты была точна.

Он поднялся, процедил и повертел образец почвенного раствора, проверил его кислотность — а затем поместил пробирку в газовый хроматограф. Закрыв и запечатав камеру и установив настройки, Ласло повернулся ко мне:

— Подождем еще пару минут. Хочешь кофе?

Вернувшись, мы увидели на мониторе зубчатый ряд разноцветных пиков и список компонентов и их концентрации.

— Каждый зубец показывает концентрацию летучей жирной кислоты на грамм сухого веса почвы. Прежде всего введу поправку на разжижение и влажность почвы.

Ласло нажал несколько клавиш.

— Теперь я могу вычислить СГД для каждой ЛЖК.

Он начал с масляной кислоты.

— Сумма градусо-дней — семьсот.

Он последовательно выполнил вычисления для каждой разновидности кислот. Значения СГД — за одним исключением — укладывались в предел от 675 до 775.

— Теперь я использую данные Национальной метеорологической службы, чтобы определить количество дней, необходимых для достижения шестисот пятидесяти семи — семисот семидесяти пяти СГД. Потом, возможно, придется внести поправки, если значения для места, где был найден труп, будут отличаться от официально зарегистрированных температур. Как правило, я предпочитаю знать такое заранее, но серьезной проблемы в этом нет.

Он опять пробежался по клавишам. Я затаила дыхание.

— От сорока одного до сорока восьми дней. Вот он, твой разброс. Согласно твоим расчетам, полная скелетизация трупа должна была произойти через семьдесят один день.

— Значит, смерть наступила шесть-семь недель назад.

Ласло кивнул.

— Однако имей в виду, что эти временные рамки основаны на приблизительном, а не точном значении предсмертного веса.

— И в то время, когда появилось пятно, труп еще был покрыт плотью и активно разлагался.

Ласло опять кивнул.

— Но у меня нет трупа.

— «И никто не любит меня»^[139].

Я поехала прямиком в офис Люси Кроу. Дождь прекратился, но угрюмые тучи все так же толпились над вершинами гор, тесня друг друга набрякшими дождевой водой утробами.

Шериф сидела за столом времен Гражданской войны и ела корн-дог^[140]. Увидев меня, она вытерла рот и ловко запустила палочку и скомканную обертку в корзину для мусора в противоположном конце комнаты.

— Два очка, — оценила я.

— Точно в корзину. Не коснувшись края.

Я положила перед ней распечатку и села. Люси оперлась локтями о стол, прижала пальцы к вискам — и целую минуту изучала профиль ЛЖК. Наконец она подняла голову.

— Думаю, вы сейчас объясните, что все это значит.

— Летучие жирные кислоты.

— То есть?

— За стеной того дома разлагался труп.

— Чей?

— Судя по пропорциям ЛЖК, предположительная давность наступления смерти — от шести до семи недель. Дэниела Ванета видели в последний раз в июле, заявление о пропаже без вести подали в августе. Сейчас октябрь. Сосчитайте сами.

— Предположим, я приму это допущение, хотя и не факт, что приму… но каким образом ступня Ванета оказалась на месте крушения?

— Если запах разложения учуял Бойд, то же самое могло произойти и с койотами. Скорее всего, они выволокли ступню из-под стены. Там есть зазор — в том месте, где выпали камни из фундамента.

— Ступню выволокли, а все остальное бросили?

— До всего остального они, по всей вероятности, не сумели добраться.

— Но каким образом Ванета угодил в тот огороженный двор?

Вместо ответа я пожала плечами.

— И как он умер?

— Это уже вопрос к шерифу. Мое дело — наука.

Снаружи, в коридоре, Хэнк Уильямс проникновенно пел «Long-Gone Lonesome Blues». Из-за помех музыка звучала так, словно доходила из другой эпохи.

— Этого достаточно, чтобы получить ордер? — спросила я.

Шериф опять потратила целую минуту на изучение распечатки. Наконец она подняла голову и посмотрела на меня убийственным взглядом. И протянула руку к телефону.

Когда я покинула офис шерифа, падал легкий дождик. Огни фар, сигналы светофоров и вспышки неоновых вывесок причудливо мерцали и переливались в ранних сумерках. В воздухе стоял сильный запах скунса.

Во дворе «Дома на холме» Бойд лежал в своей будке и, уткнувшись мордой в передние лапы, зачарованно следил за тем, как падают дождевые капли. Услышав мой оклик, пес поднял голову и посмотрел на меня так красноречиво, намекая на то, что я задолжала ему прогулку. Видя, что намек не действует, он шумно вздохнул и снова уронил морду на лапы. Я наполнила миску Бойда едой и ушла, оставив его размышлять о несовершенстве насквозь промокшего мира.

В доме было тихо. Я поднималась наверх под размеренное тиканье напольных часов Руби. Из номеров не доносилось ни звука.

Повернув в конце коридора, я с удивлением увидела, что дверь «Магнолии» чуть приоткрыта. Я решительно толкнула ее… и остолбенела.

Кто-то основательно перерыл все ящики в номере и разворотил постель. Содержимое дипломата вывернули на пол, повсюду были в беспорядке разбросаны бумаги и картонные папки.

В моем сознании непрерывно звучало одно и то же слово: «Нет! Нет! Нет!»

Швырнув сумочку на кровать, я метнулась к одежному шкафу и распахнула дверцу.

Ноутбук лежал в глубине шкафа — именно там, где я его оставила. Я достала его и включила, лихорадочно размышляя.

«Что было в номере? Что было в номере? Что было в номере?»

Память торопливо перебрала список вещей: ключи от машины, кредитные карточки, паспорт, водительская лицензия. Все это я возила с собой.

«Почему? Почему? Почему?»

Кто-то наскоро шарил здесь в поисках ценностей, или же грабитель искал что-то конкретное? Что у меня тут есть такого, чтобы на него польстились?

«Что? Что? Что?»

Едва ноутбук загрузился, я проверила кое-какие файлы. Кажется, все в порядке.

Я отправилась в ванную комнату и плеснула в лицо холодной водой. А затем закрыла глаза и прибегла к детской игре, которая — точно знала — должна меня успокоить. Мысленно я повторяла строчки первой песни, которая пришла на ум. «Honky Tonk Women»^[141].

Передышка в обществе Мика Джаггера и «Роллинг стоунз» подействовала благотворно. Отчасти успокоившись, я вернулась в комнату и принялась собирать разбросанные бумаги.

Я еще приводила их в порядок, когда услышала стук и, открыв дверь, увидела перед собой Эндрю Райана. В правой руке он держал два мороженых «Дав».

Взгляд Райана упал на кавардак в номере.

— Что здесь, черт возьми, произошло?

Я смотрела на него, не решаясь заговорить, чтобы не выдать себя голосом.

— Что-нибудь пропало?

Я судорожно сглотнула.

— Единственное, что есть тут ценного, — ноутбук, а его как раз не тронули.

— Значит, ограбление можно исключить.

— Если только грабителю не помешали закончить дело.

— Судя по тому, как все перерыто, здесь явно что-то искали.

— Или просто вымещали злость.

«Почему?»

— Хочешь мороженого? — спросил Райан.

Мы ели «Дав» и обсуждали все возможные объяснения произошедшего. Ни одно не показалось убедительным. Самыми вероятными были два: кто-то искал деньги или же хотел дать понять, что не питает ко мне теплых чувств.

Когда Райан ушел, я сложила стопкой оставшиеся папки и пошла в душ. Раздернула душевые занавески — и испытала новое потрясение.

На две ванны валялась керамическая Сиротка Энни из коллекции Руби. Лицо фигурки было размозжено, руки и ноги отбиты. На лейке душа болтался пес Сэнди, шею его туго стягивала самодельная петля.

Снова мои мысли лихорадочно заметались, руки затряслись. Смысл этого деяния не имел ничего общего с поиском денег. Кто-то явно меня не любил.

Внезапно я вспомнила «вольво». Был ли тот инцидент угрозой? А вторжение в мой номер? Я поборола порыв опрометью выскочить в коридор и броситься в апартаменты Райана.

На ум пришло, что двери здесь не запираются на замок, и я задумалась, не привести ли на ночь в номер Бойда. И кому же тогда будет угрожать опасность?

Час спустя я уже лежала в постели, более-менее обретя способность рассуждать логически, и размышляла о том, какую бурную реакцию вызвало у меня это посягательство на мое личное пространство. Что так вывело меня из равновесия — злость или страх? На кого следовало злиться? Кого бояться?

Заснуть удалось далеко не сразу.

Глава 14

Когда на следующее утро я спустилась вниз, Райан допрашивал Руби касательно вторжения в мой номер. Байрон Макмагон, сидя напротив, поровну делил внимание между допросом и глазуньей из трех яиц.

— Приспешники Сатаны среди нас! — твердила хозяйка.

То, что неизвестные рылись в моих личных вещах, не показалось ей достойным внимания. Это изрядно разозлило, но я смолчала.

— Что-нибудь пропало? — спросил Макмагон.

Отлично. Моим делом занимается ФБР.

— По-моему, нет.

— Вы кому-то насолили?

— Скорее уж мой пес. Собачий лай многих раздражает.

Я описала расправу с Сироткой Энни и Сэнди.

Райан как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Что ж, эта гостиница — не Лос-Аламос^[142]. Сюда кто угодно может без проблем войти и выйти. — Макмагон подцепил вилкой ломтик жареного картофеля. — Чем еще вы занимались в последнее время? Я давненько вас здесь не видел.

Я рассказала о своих мытарствах с найденной ступней, о лесном доме с обнесенным стеной двором и закончила рассказ профилем ЛЖК, который получила вчера. Ни словом не обмолвилась о том, что меня отстранили от расследования, — пускай заполняет каверну сам. Пока я рассказывала, усмешка на лице Макмагона постепенно таяла.

— Значит, Кроу намеревается получить ордер на обыск? — спросил он с профессиональной деловитой невозмутимостью.

Я собиралась ответить, но мой мобильник разразился увертюрой из «Вильгельма Телля». Мужчины переглянулись, а я поспешно нажала кнопку ответа.

Звонил Ласло Спаркс из Ок-Риджской лаборатории. Я выслушала его, поблагодарила и повесила трубку.

— Россини? — осведомился Райан.

— Проверяла опции звонка и забыла вернуть прежние настройки. — Я ткнула вилкой свою порцию глазуньи, и желток тотчас брызнул на тарелку. — Вот уж не подозревала, что ты любишь оперу.

— В точку, — хмыкнул Макмагон, потянувшись за тостом.

— Это был антрополог из Ок-Риджа.

— Дай-ка угадаю. Он состряпал профиль «супа», и оказалось, что недостающий труп — это Д. Б. Купер^[143].

Райан был в ударе.

— Он что-то обнаружил, когда фильтровал оставшуюся почву. — Проигнорировав его, я подчеркнуто обратилась только к Макмагону.

— Что именно?

— Не сказал. Добавил только, что эта штука может нам пригодиться. И что через пару дней будет проезжать через Брайсон-Сити — по дороге в Эшвилл.

Руби вернулась, собрала грязные тарелки и ушла.

— Так ты сейчас собираешься в окружной суд? — спросил Райан.

— Да, — сухо ответила я.

— Займешься расследованием?

— Кто-то же должен.

— Было бы недурно узнать, кому принадлежит тот дом, — заметил Макмагон, допивая кофе. — Мне после сегодняшнего заседания надо будет смотаться в Шарлотт, потолковать по душам с одним придурком, у которого якобы есть сведения о вооруженной группировке, засевшей здесь, в округе Суэйн. В противном случае я бы непременно увязался за вами.

Он извлек из бумажника визитную карточку и положил ее передо мной на стол.

— Если в окружном суде не захотят помогать вам, помашите у них перед носом этой штукой. Иногда одного слова «ФБР» достаточно, чтобы чиновник живо сменил гнев на милость.

— Спасибо. — Я спрятала визитку в карман.

Макмагон распрощался и ушел. В кухне остались я, Райан и три пустые кружки.

— Кто, как думаешь, мог устроить обыск в твоем номере?

— Понятия не имею.

— И зачем?

— Искали твой гель для душа.

— Не советую недооценивать эту историю. Не против, если я поразнюхаю, задам пару вопросов?

— Ты же знаешь, что это бессмысленно. Подобные случаи никогда не удается распутать.

— Зато все узнают, что кто-то интересуется этим происшествием.

— Я поговорю с Кроу.

Я встала, собираясь уйти. Райан взял меня за руку:

— Пригодится поддержка в окружном суде?

— На случай вооруженного нападения архивной мыши?

Он отвел взгляд, потом опять посмотрел на меня:

— Нужна компания в окружном суде?

— А ты что, не пойдешь на совещание НКБТ?

— Там хватит одного Макмагона. Но у меня есть условие.

Я молчала, ожидая продолжения.

— Смени мелодию звонка в мобильнике.

— Хей-хо, Сильвер!^[144] — отозвалась я.

Нынешнее здание администрации и окружного суда округа Суэйн заменило предыдущее в 1982 году. Бетонный прямоугольник с красной оцинкованной крышей расположен на берегу реки Тукасиджи. Ему недостает очарования прежнего, увенчанного куполом здания окружного суда на углу Эверетт и Мэйн-стрит, однако это добротное строение, светлое и опрятное.

Налоговое управление размещено на первом этаже, сразу за восьмиугольным, выложенными плиткой вестибюлем. Наше появление там отвлекло от компьютеров сразу четырех женщин — две сидели за стойкой впереди, еще две за стойкой слева.

Я объяснила цель нашего прихода. Дама номер три указала на дверь в дальнем конце вестибюля.

— Департамент реестра земельных участков, — пояснила она.

Мы направились к двери, и четыре пары глаз следили за каждым нашим шагом.

— Должно быть, они хранят там секретные документы, — прошептал Райан, когда я открыла дверь.

За ней оказалась еще одна стойка, которую охраняла рослая худощавая дама с костлявым лицом. Мне вспомнилась старая фотография Стэна Мьюзела^[145], которую хранил отец.

— Чем могу помочь?

— Мы хотели бы взглянуть на кадастровую карту округа.

— Кадастровую карту?

Я начала подозревать, что подобный запрос здесь слышат впервые. Достав из кармана визитку Байрона Макмагона, я подошла к стойке и вручила карточку женскому воплощению Стэна Мьюзела.

Костлявая дама так и вцепилась в нее взглядом.

— Это что же, самое настоящее ФБР?

Когда она подняла взгляд, я кивнула.

— Байрон?

— Традиционное имя в семье, — подкупающе улыбнулась я.

— У вас есть оружие?

— Здесь — нет. — Оружия у меня не было нигде, но нельзя же портить светлый образ агента ФБР.

— Ваш запрос как-то связан с крушением самолета?

Я наклонилась к даме. От нее пахло мятой и чрезмерно ароматизированным шампунем.

— То, что мы ищем, может перевернуть весь ход расследования.

Райан, стоявший за моей спиной, неловко переступил с ноги на ногу.

— Меня зовут Дороти. — Женщина вернула мне визитку. — Сейчас принесу.

Она отошла к шкафу для хранения карт, выдвинула ящик высотой примерно два дюйма, извлекла из него большой лист и развернула на стойке.

Мы с Райаном склонились над картой. По границам городов, шоссе и другим ориентирам определили район, где находился искомый дом. Дороти наблюдала со своей стороны барьера, бдительная, как египтолог, который показывает неучам бесценный папирус.

— Теперь не могли бы вы показать нам карту района шестьсот двадцать один?

Дороти улыбнулась, подтверждая свое участие в нашей афере, отошла к другому шкафу и вернулась с картой.

В самом начале карьеры, работая с археологами, мне довелось подолгу возиться с картами Службы геологической съемки США, и я волей-неволей научилась разбираться в картографических символах и значках. Сейчас этот опыт оказался как нельзя кстати. Ориентируясь по возвышенностям, ручьям и дорогам, мы с Райаном сумели точно определить местонахождение дома.

— Район шестьсот двадцать один, участок четыре.

Не отнимая пальца от найденной точки, я подняла голову и оказалась лицом к лицу с Дороти.

— Сколько времени займет у вас поднять налоговые ведомости по этой собственности?

— Около минуты.

Должно быть, лицо у меня было удивленное.

— Округ Суэйн — не сельская глушь. У нас все компьютеризовано.

Дороти отошла в дальний угол своей «сверхсекретной» территории, сняла пластиковый чехол с монитора и клавиатуры. Мы с Райаном терпеливо ждали, пока она аккуратно свернет пластик, положит его на полку над головой и включит компьютер. Когда программа запустилась, Дороти набрала на клавиатуре несколько команд. Прошло примерно полминуты. Наконец она отыскала нужный налоговый номер, и экран заполнился убористыми строчками информации.

— Хотите распечатку?

— Если можно.

Дороти сняла чехол со струйного принтера «Хьюлетт-Паккард» — такого же, как первый принтер в моей жизни. Снова нам пришлось ждать, пока она свернет и уберет на полку пластиковый чехол, достанет из ящика лист бумаги и вставит его в лоток.

Наконец она нажала клавишу. Принтер заурчал, бумажный лист исчез в его недрах, а затем выполз наружу.

— Надеюсь, вам это поможет, — промолвила Дороти, подавая мне бумагу.

Она содержала расплывчатое описание земельного участка и расположенных на нем строений, его оценочную стоимость, имя и адрес владельца, а также адрес, на который отсылались налоговые счета.

Я вяло сунула ее Райану. Из меня словно выкачали весь воздух.

— Инвестиционная группа «АиП», ТОО, — прочел он вслух. — Почтовый адрес — абонентский ящик в Нью-Йорке.

Детектив поглядел на меня.

— Что такое, черт возьми, эта инвестиционная группа «АиП»?

Я пожала плечами.

— Что значит ТОО?

— Товарищество с ограниченной ответственностью.

— Можно попытать счастья в отделе документов на право собственности.

Мы разом обернулись к Дороти. Бледные щеки дамы заметно порозовели.

— Вы могли бы отыскать там дату, когда «АиП» приобрела эту собственность, и узнать, кто был предыдущим владельцем.

— У них все это есть?

Она кивнула.

Регистратора актов купли-продажи мы нашли, свернув за угол по коридору от налогового управления. Архив располагался позади неизбежной стойки, к которой мы добрались через добрую дюжину сетчатых вращающихся дверей. Полки вдоль стен, расставленные как попало шкафы были битком набиты томами купчих за не одну сотню лет. Книги последних лет были квадратные, в красном переплете, с золотым тиснением номеров. Тома постарше отличались красочной художественной отделкой — точь-в-точь фолианты бесценных первоизданий.

То, чем мы занимались, походило на поиски сокровищ, и каждый новый том переносил нас все дальше в прошлое.

Мы узнали следующее: инвестиционная группа «АиП» была товариществом с ограниченной ответственностью, зарегистрированным в штате Делавар. Право собственности на налоговый учас ток номер четыре было передано товариществу в 1949 году неким Эдвардом Е. Артуром. Описание земельного участка составили привлекательно, но по современным стандартам излишне вольно.

— «Участок начинается у красного дуба на холме, — зачитала я его Райану, — угол государственного концессионного участка одиннадцать тысяч восемьдесят семь пролегает на девяносто полей^[146] к северу до границы Беллингфорда, затем тянется вверх по склону вдоль упомянутой границы до каштана, который располагается на границе участка С. К. Баркера…»

— Где Артур это раздобыл?

Я пропустила остаток описания и продолжила чтение.

— Всевозможные «с одной стороны» и «с другой стороны» читать?

— Нет.

— «…Получив упомянутую землю в собственность посредством купчей от Виктора Т. Ливингстона и его супруги Дж. Е. Клампетт, датированной двадцать шестым марта тысяча девятьсот тридцать третьего года и занесенной в Книгу актов купли-продажи под номером пятьдесят два, страница триста пятнадцать, архив округа Суэйн, штат Северная Каролина».

Я отошла к полке и достала том постарше.

Артур приобрел участок у Виктора Т. Ливингстона в 1933 году. Ливингстон, судя по всему, купил эту землю у самого Господа Бога, потому что более ранних записей об этом участке попросту не существовало.

— По крайней мере, мы знаем, каким образом счастливые домовладельцы добирались когда-то до своей собственности.

В обеих купчих — и у Ливингстона, и у Артура — была описана подъездная дорога.

— Или добираются и сейчас. — Я по-прежнему не была уверена, что в доме никто не живет. — Когда мы были там, Кроу обнаружила тропу от дома к трелевочной дороге. Съезд туда прикрыт самодельными воротами, практически незаметными в зарослях пуэрарии. Когда Кроу показала мне этот въезд, я не поверила собственным глазам. Можно было тысячу раз пройти или проехать мимо него и не заметить.

Райан промолчал.

— И что теперь?

— Будем ждать, пока Кроу получит ордер на обыск.

— А между тем?

Райан ухмыльнулся, и в уголках его глаз разбежались лучики морщин.

— Между тем мы побеседуем с генеральным прокурором великого штата Делавар и постараемся как можно больше узнать об инвестиционной группе «АиП».

Бойд и я сидели на крыльце «Дома на холме», по-братски деля клубный сэндвич и ломтики жареной картошки, когда внизу на дороге показался патрульный автомобиль Люси Кроу. Я наблюдала, как она выворачивает к подъездной дороге, а Бойд следил за сэндвичем.

— Досуг в тесном дружеском кругу? — спросила Кроу, подойдя к крыльцу.

— Он говорит, что я в последнее время совсем его забросила.

Я подняла в вытянутой руке ломтик ветчины. Бойд наклонил голову и бережно ухватил подношение передними зубами. Затем опустил морду, уронил ветчину на крыльцо, дважды лизнул — и жадно проглотил. И тотчас опять уткнулся подбородком в мои колени.

— Собаки — совсем как дети.

— Угу. Получили ордер?

Взгляд Бойда переместился вслед за моей рукой: пес высматривал новую порцию мяса или картошки.

— У меня был задушевный разговор с судьей.

— И?..

— Он говорит, что этого недостаточно.

— Сведений о трупе — недостаточно? — Я была потрясена до глубины души. — Дэниел Ванета, быть может, до сих пор разлагается за стеной того двора!

— Вы знакомы с термином «грязная наука»?^[147] Я знакома. Сегодня утром мне бросили его в лицо по меньшей мере десять раз. Думаю, старина Фрэнк собирается создать свою собственную группу поддержки. «Анонимные жертвы грязной науки».

— Он что, идиот?

— Ну, Нобелевская премия ему не светит, но обычно он мыслит вполне здраво.

Бойд поднял голову и шумно выдохнул через нос. Я опустила руку, пес обнюхал ее и лизнул пальцы.

— Опять вы его забросили.

Я предложила собаке кусочек вареного яйца. Бойд уронил его на крыльцо, лизнул, понюхал, снова лизнул — и оставил валяться.

— Я тоже не люблю яйца в клубных сэндвичах, — заметила Кроу, обращаясь к Бойду.

Тот едва заметно шевельнул ушами, давая понять, что все слышал, но сам не сводил глаз с моей тарелки.

— И это еще не все, — продолжала Люси.

Кто бы сомневался?

— Поступили новые жалобы.

— На меня?

Она кивнула.

— Кто их подал?

— Судья не соизволил поделиться со мной этой информацией, но если вы подойдете хоть на пушечный выстрел к месту крушения, к моргу, к любому связанному с крушением документу или предмету, к кому-то из родственников погибших — я должна буду арестовать вас за создание помех правосудию. В этот список входит и дом с огороженным двором.

— Что, черт возьми, происходит? — От гнева у меня перехватило дыхание.

Кроу пожала плечами:

— Сама не знаю, но вас категорически приказано не допускать к расследованию.

— А в городскую библиотеку меня еще допускают? — сквозь зубы процедила я.

Полисвумен потерла ладонью затылок и оперлась обутой в ботинок ногой о нижнюю ступеньку. Полу ее куртки оттопыривала кобура пистолета.

— Шериф, творится что-то очень неладное.

— Говорите.

— Вчера вечером кто-то обыскал мой номер.

— Какие у вас предположения?

Я рассказала о керамических фигурках в ванной.

— Не очень-то похоже на поздравительную открытку.

— Быть может, кого-то обозлило поведение Бойда, — проговорила я с надеждой, хотя сама не верила собственным словам.

Услыхав свое имя, пес навострил уши. Я дала ему ломтик бекона.

— Он много лает?

— Не очень. Я спрашивала Руби, шумит ли он в мое отсутствие. Она сказала, что Бойд может иногда повыть, но в целом ведет себя вполне терпимо.

— А что говорит обо всем этом сама Руби?

— Что во всем виноваты приспешники Сатаны.

— Быть может, у вас есть нечто, за чем охотится неизвестный.

— Ничего не пропало, хотя папки с документами были разбросаны по полу. И все в номере перевернули кверху дном.

— Вы вели записи по работе с этой ступней?

— Я взяла их с собой в Ок-Ридж.

Кроу пять секунд, не меньше, не мигая смотрела на меня, а затем исполнила свой фирменный кивок.

— В свете этого происшествие с «вольво» выглядит подозрительнее. Будьте осторожней.

О да, конечно.

Люси нагнулась, отряхнула пыль с носка ботинка и посмотрела на часы.

— Поглядим, удастся ли мне добиться поддержки окружного прокурора.

В этот момент далеко внизу, в долине, появился взятый напрокат автомобиль Райана. Окно со стороны водительского сиденья было опущено, и в недрах салона темнел едва различимый силуэт детектива. Мы наблюдали, как он поднялся по склону холма и свернул к подъездной дороге. Минуту спустя он уже шагал по дорожке к дому, и видно было, что лицо его словно окаменело от безмерного напряжения.

— Что случилось?

Краем уха я услышала, как шериф несильно хлопнула шляпой по бедру.

— Тело Жана так до сих пор и не нашли, — ответил Райан, поколебавшись мгновение.

Лицо его, голос, каждый жест дышали неприкрытой болью. И не только болью — чувством вины. Убежденностью, что именно из-за отсутствия напарника Бертран очутился в этом злосчастном самолете. У детективов, которые вынуждены работать в одиночку, почти нет возможности заниматься расследованиями. Именно потому их в первую очередь назначают курьерами или сопровождающими.

— Его обязательно найдут, — негромко проговорила я.

Райан молчал, держась неестественно прямо, и глядел вдаль; его шейные мускулы вспухли так, что стали похожи на туго скрученные веревки. Через минуту он встряхнулся и прикурил сигарету, прикрывая ладонями пламя зажигалки.

— Как прошел остаток дня? — спросил он, отбросив спичку.

Я рассказала о встрече Кроу с окружным судьей.

— Вполне вероятно, что пресловутая ступня уже не актуальна.

— Что ты хочешь этим сказать?

Райан выдохнул дым сквозь ноздри и достал из кармана куртки какой-то сверток.

— Жана не нашли, зато обнаружили вот это.

И, развернув бумагу, вручил мне то, что лежало внутри.

Глава 15

В первое мгновение я ничего не поняла, но потом до меня дошло.

Это были фотографии, распечатанные на цветном принтере. Всего три, и все изображали фрагмент пластика. На первой я разглядела обрывок надписи «гически опас», на второй — «аторные иссле». На третьей фотографии буквально бил по глазам ярко-красный знак. Работая в лаборатории, я видела этот знак десятки раз и теперь мгновенно распознала его.

— Это контейнер для биологически опасных отходов. — Я посмотрела на Райана.

Он кивнул.

— Которого не было в пассажирской декларации.

— Не было.

— И все считают, что в нем лежала ступня.

— Общее мнение склоняется именно в этом направлении.

Бойд ткнулся мордой в мою руку, и я рассеянно протянула ему остаток сэндвича. Пес поглядел на меня, словно желая убедиться, что это не ошибка, затем цапнул трофей и проворно попятился, стремясь оказаться как можно дальше на тот случай, если выяснится, что он меня неверно понял.

— То есть они признают, что ступня не принадлежит никому из пассажиров самолета.

— Не совсем, но готовы признать такую возможность.

— И как это повлияет на получение ордера? — спросила я Кроу.

— Отрицательно.

Она оттолкнулась от ступеньки, выпрямилась, расставив ноги, и надела шляпу.

— Тем не менее под той стеной что-то разлагается, и я намерена выяснить, что именно.

Шериф Кроу вновь исполнила для меня свой характерный кивок, развернулась и зашагала по дорожке. Вскоре мы увидели, как ее автомобиль с прозрачной крышей катится по дороге к подножию холма.

Я ощутила на себе упорный взгляд Райана и повернулась к нему.

— Почему окружной судья отказался выдать ордер?

— Очевидно, этот парень — кандидат на вступление в Общество сторонников плоской Земли. Вдобавок к этому он прикажет арестовать меня за создание помех правосудию, если я хотя бы прикоснусь к скальпелю. — Лицо мое пылало от гнева.

Бойд прошел по крыльцу, низко опустив морду и мотая головой из стороны в сторону. Дойдя до качелей, он обнюхал мою ногу, а затем сел и уставился на меня, вывалив лиловый язык.

Райан сделал последнюю затяжку и швырнул сигарету вглубь лужайки. Взгляд Бойда на долю секунды метнулся следом, но тут же вновь вернулся ко мне.

— Ты что-нибудь разузнал об «АП»?

Райан ездил в свой «офис», чтобы позвонить в Делавар.

— Я подумал, что запрос выполнят более основательно, если он поступит из ФБР, а потому попросил позвонить Макмагона. Всю вторую половину дня пробуду на пересборке, но могу вечером спросить его о результатах.

Пересборка. Восстановление облика самолета до крушения. Полная пересборка требует громадных затрат времени, денег и рабочей силы, которой в распоряжении НКБТ до обидного мало. НКБТ отнюдь не берется за пересборку при каждой катастрофе — наоборот, они прибегают к такому методу неохотно, лишь когда этого настоятельно требует голос общественности. Пересборка производилась при катастрофе рейса 880 TWA, потому что ранее то же самое сделали британцы в случае с рейсом 103 «Пан Америкен», а НКБТ не хотел от них отставать.

Из-за гибели пятидесяти студентов пересборка была неизбежна.

Все прошлые две недели грузовики свозили обломки самолета «Эйр транссаут» по ту сторону гор, в арендованный ангар на территории Эшвиллского аэропорта. Обломки размещались в специальных каркасах соответственно их расположению на стандартном «Фоккер-100». Куски, происхождение которых не удалось определить, сортировались по типу структуры. Неидентифицируемые — по месту их обнаружения там, где произошло крушение.

Рано или поздно все обломки будут каталогизированы, подвергнуты ряду тестов и пересобраны на деревянно-проволочном каркасе. Со временем самолет обретет облик, и это будет похоже на обратное замедленное воспроизведение — сотни, тысячи фрагментов соединятся друг с другом, чтобы воссоздать нечто узнаваемое.

Участвуя в расследовании других катастроф, я не раз бывала на пересборке, а потому хорошо представляю себе этот долгий и трудоемкий процесс. В данном случае он изрядно ускорится, поскольку самолет «Эйр трансс-аут» не разбился при падении. Он развалился на куски еще в воздухе и падал на землю крупными обломками.

Вот только этой пересборки я уже не увижу. Меня изгнали. Наверное, удрученность, охватившая меня при этой мысли, предательски отразилась на лице.

— Я могу отложить встречу. — Райан положил руку мне на плечо.

— Не надо. Все в порядке.

— Чем думаешь заняться до вечера?

— Пока посижу здесь, закончу обед в обществе Бойда. Потом поеду в город — купить собачьего корма, шампунь и бритвы.

— Ты уверена, что справишься?

— Возможно, бритвы с двойным лезвием найти удастся не сразу, но я не намерена отступать.

— Ну и зараза же ты, Бреннан.

— Вот видишь, за меня можно не беспокоиться.

Я ухитрилась изобразить слабую улыбку.

— Отправляйся на свою встречу.

Когда Райан ушел, я отдала Бойду остатки жареной картошки.

— Картофель какой фирмы предпочитаете?

Пес не ответил.

Я подозревала, что Бойд способен сожрать что угодно — кроме, разве что, вареных яиц.

Я заталкивала упаковку в пакет из-под сэндвича, когда из дома выскочила Руби и цепко ухватила меня за руку.

— Идемте скорей! Скорей!

— Что слу…

Не дав договорить, хозяйка сдернула меня с качелей и поволокла в дом. Бойд приплясывал вокруг, покусывая мои джинсы. Не знаю, что его больше взбудоражило — настойчивость Руби или же возможность проникнуть на запретную территорию.

Женщина увлекла меня прямиком в кухню, где на гладильной доске были разложены джинсы «Леви Страусс». Плетеная корзина, стоявшая под доской, была доверху набита скомканным свежевыстиранным бельем. По всей кухне на ручках шкафчиков были развешаны безупречно выглаженные вещи.

Руби ткнула пальцем в черно-белый двенадцатидюймовый телевизор, который стоял на разделочном столе напротив доски. Бегущая строка внизу экрана сообщала о последних новостях. Выше торжественно и мрачно вещал комментатор. Несмотря на некачественное изображение, я без труда узнала человека, стоявшего слева от него.

Окружающий мир сократился до размеров кухни. Я ничего не видела и не слышала, кроме искаженной помехами картинки и голоса комментатора.

— «…Внутренний источник сообщил, что антрополог отстранена от работы, и сейчас ведется расследование ее действий. Обвинения пока не выдвинуты, и остается неясным, было ли допущено негативное влияние на ход расследования или процесс опознания жертв. Доктор Ларк Тирелл, главный судмедэксперт штата Северная Каролина, никак не прокомментировал наши вопросы. О других новостях…»

— Это же про вас?

Голос Руби заставил меня очнуться.

— Да. Про меня.

Бойд перестал носиться по кухне и теперь обнюхивал пол под мойкой. Услышав мой голос, поднял голову.

— О чем он говорит? — Глаза у Руби были круглыми, как тарелки фрисби.

Что-то взорвалось во мне, и я обрушилась на нее, как цунами.

— Это ошибка! Дурацкая, чудовищная ошибка!

Пронзительный хриплый голос, безусловно, принадлежал мне, хотя я не задумывалась над подбором слов.

В кухне стало вдруг безумно жарко, запах пара и кондиционера для белья сделался невыносим. Я развернулась и опрометью бросилась к двери.

Бойд пронесся за мной через вестибюль, загребая лапами ковровую дорожку. Я пулей вылетела из дома и помчалась по лужайке, слыша за спиной жалобное звяканье колокольчика. Руби, должно быть, решила, что мной овладел сам Враг рода человеческого.

Едва я распахнула дверцу машины, Бойд прыгнул в салон и устроился сзади, просунув голову между передними сиденьями. У меня не хватило духу ему помешать.

Усевшись на водительское место, я несколько минут уделила дыхательным упражнениям — в надежде, что так сумею отвлечься от произошедшего. Вскоре неистовый стук сердца сделался размеренней и тише. Мне стало совестно за вспышку, но никакими силами я не могла заставить себя вернуться в кухню и извиниться.

Именно эту минуту Бойд выбрал, чтобы лизнуть меня в ухо.

По крайней мере, собака не сомневается в моей честности.

— Поехали.

Всю дорогу до города мой мобильник не умолкал. Звонили репортеры. После седьмого «без комментариев» я отключила телефон.

Бойд восседал посередине заднего сиденья, то и дело перемещаясь к левому окну, чтобы одинаково низким и глухим рычанием приветствовать автомобили, прохожих и четвероногих собратьев. Через некоторое время он перестал напоминать всем встречным о существовании своей персоны и лишь безмятежно глазел на стремительно мелькавшие мимо очертания гор.

Все, что было нужно, я отыскала в супермаркете «Инглс» на южной окраине города. Шампунь «Гербал Эссенс» и бритвы «Жиллет гуд ньюс» для меня, собачий корм «Кибблс энд Битс» для Бойда. Я расщедрилась даже на упаковку собачьих галет «Милк боун».

Взбодренная успехом в поиске нужных бритв, я решила прогуляться за город.

Примерно в трех милях за границей Брайсон-Сити Эверетт-стрит превращается в живописную дорогу, которая тянется, извиваясь, в глубину Национального парка Грейт-Смоки-Маунтинс, над северным берегом озера Фонтана. Официально это шоссе именуется Лэйквью-драйв, то есть «Дорога с видом на озеро», но местным жителям оно известно как «Дорога в никуда».

В сороковых годах двадцатого века асфальтовое двухполосное шоссе вело из Брайсон-Сити вдоль рек Тукасиджи и Литтл-Теннесси до ущелья Дилс-Гап недалеко от границы штата Теннесси. Осознав, что создание озера Фонтана приведет к заторам на шоссе, УДТ обещало построить новую трассу, которая проляжет по северному берегу. Строительство началось в 1943 году, и со временем был возведен туннель длиной 1200 футов. Потом все заглохло, и округ Суэйн остался с дорогой и туннелем, ведущими в никуда, а также с оскорбленным осознанием ничтожности своего места во вселенском порядке вещей.

— Ну что, дружок, хочешь прокатиться?

Бойд проявил энтузиазм: уложил подбородок на мое правое плечо и щедро лизнул меня в щеку. Чем меня неизменно восхищал этот пес, так это готовностью угодить.

Дорога была прекрасна, туннель представлял собой идеальный памятник федеральной глупости. Бойд с наслаждением носился по туннелю из конца в конец, а я стояла посередине и наблюдала.

Прогулка подняла мне настроение, но эта перемена к лучшему оказалась недолговечной. Сразу после того, как мы выехали за пределы парка, в моторе раздался легкий металлический стук. За две мили до городской черты стук повторился, зачастил — и превратился в громкое непрерывное звяканье.

Свернув на обочину, я заглушила мотор, обхватила руль руками и уткнулась в них лбом. Недолгий подъем духа сменился унынием и тревогой.

Что это — обычная неполадка или кто-то намеренно испортил мою машину?

Бойд положил морду мне на плечо, давая понять, что он тоже озабочен этим вопросом и отнюдь не считает меня параноиком.

Мы просидели так от силы пару минут, когда пес, не поднимая головы, тихо заворчал. Я не придала этому значения, решив, что он заметил белку или проезжий «шевроле»… Но тут Бойд вскочил и трижды гулко, отрывисто гавкнул. В скромном салоне «мазды» это прозвучало особенно впечатляюще.

Я подняла голову и увидела, что со стороны шоссе к моей машине кто-то идет. Незнакомец был невысок, с темными, зачесанными назад волосами. Черный костюм сидел на нем идеально, правда, такие были в моде, наверное, в начале шестидесятых.

Подойдя ближе, мужчина поднял руку, чтобы постучать костяшками пальцев в стекло машины, но отпрянул, когда Бойд опять разразился лаем.

— Спокойно, дружок.

Я разглядела на дальней стороне шоссе дряхлый пикап, развернутый к обочине. Дверь водителя распахнута, в кузове, судя по всему, пусто.

— Давай узнаем, что нам хочет сказать этот господин.

Я приспустила окно.

— У вас проблемы, мэм?

Звучный грудной голос незнакомца совершенно не вязался с его тщедушной фигурой. Крючконосый, с темными пронзительными глазами, этот человек мне кого-то напомнил, но кого именно — я не могла сообразить. Судя по поведению Бойда, он счел незнакомца чуть ли не Калигулой.

— Похоже, у меня полетел привод. — Я понятия не имела, что это означает, но, кажется, именно так говорят, когда в моторе обнаруживается подозрительный шум.

— Можно предложить вам помощь?

Бойд недоверчиво заворчал.

— Я как раз возвращаюсь в город, мэм. Мне не составит труда подбросить вас до ближайшей авторемонтной мастерской.

Меня вдруг осенило. Внешностью и голосом незнакомец напоминал уменьшенную копию Джонни Кэша^[148].

— Если порекомендуете какую-нибудь мастерскую, я позвоню туда и попрошу, чтобы меня отбуксировали.

— Да, конечно. Как раз немного дальше по дороге есть автомастерская. Номер телефона у меня в отделении для перчаток.

Бойд дал понять, что эти слова не произвели на него впечатления.

— Тсс, успокойся. — Я протянула руку и погладила собаку по голове.

Мужчина отошел к своему пикапу, порылся в салоне и вернулся с листком тонкой желтой бумаги. Держа на виду мобильник, я опустила окно еще на несколько дюймов и взяла у него листок.

Больше всего это было похоже на ксерокопию счета за ремонт. Написанное от руки разобрать было почти невозможно, но вверху были напечатаны название мастерской — «П&Т, авторемонт», — адрес и номер телефона в Брайсон-Сити. Я попыталась разобрать подпись клиента, но чернила сильно расплылись.

Когда я включила мобильник, на экране высветилось сообщение об одиннадцати пропущенных звонках. Просмотрев список, я не обнаружила ни одного знакомого номера. Позвонила в мастерскую.

— Как будете оплачивать услуги?

— Кредитной картой «Visa».

— Где находитесь?

Я описала свое местоположение.

— Есть, кому подвезти?

— Да.

— Поезжайте и оставьте машину. В течение часа за ней пришлют буксир.

Я сообщила голосу в трубке, что «П&Т, авторемонт» мне рекомендовал человек, проезжавший мимо, и что я приеду в мастерскую вместе с ним. Затем зачитала вслух номер счета, надеясь, что «П» или «Т» его запишет.

Закончив разговор, опустила окно, улыбнулась «Джонни Кэшу» и набрала другой номер. Стараясь говорить четко и громко, я оставила детективу Райану сообщение, в котором подробно описала, куда и каким образом собираюсь отправиться. После этого взглянула на Бойда. Тот неотрывно смотрел на человека в черном костюме.

Закрыв окно, я схватила с сиденья сумку и пакет с покупками.

— А мне-то казалось, что хуже быть уже не может.

Бойд изобразил фирменное шевеление бровями, но ничего не сказал.

Сунув пакет за сиденье, я устроилась посередине и уступила Бойду место у окна. Едва наш благодетель захлопнул дверцу, пес высунул голову и бдительно следил за тем, как хозяин пикапа направляется на водительское место. Затем мимо просвистел легкий грузовик, который вез в кузове пару веймарских легавых, и Бойда мгновенно заинтересовал другой объект. Пес даже приподнялся было, но я вынудила его сесть.

— Славная собака, мэм.

— Угу.

— С таким спутником некого опасаться.

— Когда он защищает меня, с ним лучше не связываться.

Дальше мы ехали молча. Зазвонил телефон. Я взглянула на номер и не стала отвечать. Через некоторое время мой спаситель снова заговорил:

— Я вас видел. Вас же показывали по телевизору?

— В самом деле?

— Тишина мне неприятна, а потому всякий раз, когда я дома один, держу телевизор включенным. Я на него и внимания-то почти не обращаю, так, иногда поглядываю. И кажется, будто ты уже не один.

Он усмехнулся, как бы говоря: «Вот видите, как глупо».

— Однако же у меня отменная память на лица. Это в высшей степени полезно при моем роде занятий.

Он указал жестом в мою сторону. Я заметила, что рука у него серая и неестественно гладкая, как если бы плоть раздулась, а потом съежилась, сохранив лишь смутное подобие изначальной формы.

— Уверен, я уже видел вас сегодня.

Рука вновь легла на руль пикапа. Ястребиные глаза зорко поглядывали то на меня, то на дорогу.

— Вы участвуете в расследовании авиакатастрофы.

Я улыбнулась. Либо мой собеседник и впрямь не слушал новостей, либо он вежливый.

Неестественно гладкая рука протянулась ко мне.

— Боумэн.

Мы обменялись рукопожатием. Хватка у него оказалась железная.

— Темперанс Бреннан.

— У вас сильное имя, юная леди.

— Спасибо.

— Вы антибар?^[149]

— Кто, простите?

— Я принадлежу к тем, кто считает спиртные напитки главной причиной преступлений, нищеты и насилия в этой великой стране. Зрелая бражка — величайшая угроза нуклеарной семье, которую когда-либо порождал Люцифер. — Он произнес «нуклеарной» как «нуклеварной».

И внезапно я вспомнила, где мелькало это имя — Боумэн.

— Вы — Люк Боумэн?

— Верно.

— Преподобный Люк Боумэн?

— Слыхали обо мне?

— Я живу у Руби Маккриди, в «Доме на холме». — Про Боумэна я слышала совсем не там, но такой ответ показался безопасней.

— Сестра Маккриди не принадлежит к моей пастве, однако она добрая женщина и содержит дом в истинно христианском духе.

— А мистер Маккриди существует?

Меня давно уже занимал этот вопрос, но я так и не решилась его задать.

На сей раз преподобный устремил взгляд на дорогу. Молчание затягивалось. По всей видимости, ответа я не услышу.

— На этот вопрос, мэм, я предпочту не отвечать. Пусть лучше сестра Маккриди поведает свою историю так, как сочтет подобающим.

У Руби есть «своя история»?

— Как называется ваша церковь?

— Пятидесятнический дом Господень святости Огня Негасимого.

В южных Аппалачах обосновалась фундаменталистская христианская секта, известная как Церковь знамений Господа, или Церковь святости. Вдохновленные библейскими текстами, ее члены взыскуют Духа Божьего, искупая свои грехи и ведя праведный образ жизни. Только таким образом можно обрести подлинную святость, а стало быть, способность понимать знамения. Эти знамения дают возможность говорить на разных языках, изгонять демонов, исцелять больных, укрощать змей и поедать яды.

В более густонаселенных районах проповедники основывают постоянные конгрегации. В других местах они ведут разъездные служения. Службы длятся часами, и порой центральным элементом их становится поглощение стрихнина и укрощение ядовитых змей. Проповедники обретают славу и последователей в зависимости от своего ораторского искусства и устойчивости к яду. Ни один год не обходится без смертельного случая.

Теперь стало ясно, что так изуродовало руку Боумэна. Его кусали змеи, причем не единожды.

За несколько кварталов от супермаркета, в котором я делала покупки, Боумэн повернул налево, затем направо, в изрытый колеями проулок. «П&Т, авторемонт» располагалась между двумя другими мастерскими, которые предлагали замену стекол и ремонт мелкой бытовой техники. Преподобный подъехал ко входу и заглушил мотор.

Мастерская представляла собой синее прямоугольное здание с алюминиевыми стенами и офисом в торце. За открытой дверью я разглядела кассовый аппарат, стойку и три головы, увенчанные кепками.

В другом конце здания размещался рабочий цех, где на гидравлическом подъемнике был водружен изрядно побитый грузо-пассажирский «шеви» с распахнутыми настежь дверцами. Казалось, что автомобиль вознамерился полетать.

На стоянке перед офисом были припаркованы старенький «пинто» и два пикапа. И никакого буксира.

Едва Боумэн выбрался из машины, Бойд зарычал, причем отнюдь не на «пинто». Проследив за его взглядом, я увидела, что за дверью офиса лежит черно-бурый пес, судя по виду — чистокровный питбуль.

Верхняя губа Бойда сморщилась, обнажая зубы. Пес напрягся всем телом, рычание стало громче.

Вот черт! И почему я не прихватила с собой поводок?

Вцепившись в ошейник Бойда, я распахнула дверцу, и мы выпрыгнули из пикапа. Боумэн поджидал нас с куском веревки в руке.

— Вожу в багажнике, — пояснил он. — Флэш частенько не прочь подраться.

Я поблагодарила преподобного и привязала конец веревки к ошейнику. Внимание Бойда все так же было поглощено питбулем.

— Охотно подержу собаку, покуда вы будете толковать с механиком.

Я глянула на Бойда. Он впился взглядом во Флэша, явно прикидывая, как бы вцепиться ему в бок.

— Спасибо. Да, пожалуй, так и стоит сделать.

Я пересекла стоянку, вошла в офис и осторожно обогнула Флэша. Тот дернул ухом, но головы не поднял. Быть может, питбули так спокойны оттого, что точно уверены в своей способности прикончить любого, кто посмеет их спровоцировать. Я надеялась, что Бойд не станет шуметь и не приблизится к Флэшу на опасное расстояние.

Офис выглядел точно так же, как в сотнях других мастерских: отрывной календарь с фотографией Большого каньона, автомат по продаже сигарет; витрина с фонариками, картами и разнообразной транспортной атрибутикой; три кухонных кресла; питбуль.

Два кресла занимали старики, в третьем сидел мужчина средних лет в промасленной рабочей сорочке и брюках. Когда я вошла, разговор прервался, но никто с места не встал.

Предположив, что мужчина помоложе и есть либо «П», либо «Т», я представилась и спросила насчет буксира.

Он ответил, что аварийный тягач уже выехал и должен вернуться через двадцать минут. Сам он займется моей машиной, как только разберется с «шеви».

Сколько времени это может занять?

Трудно сказать, но если я хочу подождать — вот кресло.

В офисе царила густая смесь запахов. Пахло бензином, маслом, сигаретным дымом. Старики и пес тоже вносили в эту смесь свою лепту. Я сказала, что предпочту подождать снаружи.

Вернувшись к Люку Боумэну, я поблагодарила его за доброту и забрала свою собаку. Бойд едва не выпрыгивал из ошейника, не замечая никого и ничего, кроме питбуля. Флэш то ли дремал, то ли притворялся, выжидая, когда чужак рискнет подойти поближе.

— Уверены, что справитесь сама?

— Мою машину привезут с минуты на минуту. Кроме того, сюда едет детектив. Если ремонт займет слишком много времени, он отвезет меня в «Дом на холме». Еще раз большое спасибо. Вы мой спаситель.

Снова зазвонил мой мобильник. Я глянула номер и не стала отвечать на звонок. Боумэн мешкал. Казалось, ему не хочется уезжать.

— Кажется, сестра Маккриди приютила под своим кровом нескольких участников расследования катастрофы?

— Да.

— Какое ужасное происшествие! — Он потрогал кончик носа и покачал головой.

Я промолчала.

— Есть предположения, из-за чего упал самолет?

Должно быть, мое лицо изменилось, и Боумэн это заметил.

— Вы ведь слышали мое имя не от Руби Маккриди? Правда, мисс Темперанс?

— Его упоминали на совещании.

— Господь Вседержитель!

Темные глаза мужчины на мгновение стали еще темнее. Затем он опустил голову и потер пальцами виски.

— Я согрешил, и Спаситель велит мне покаяться.

Только этого и не хватало.

Когда Боумэн снова поднял голову, я увидела, что его глаза влажно блестят.

— И Господь послал вас, — добавил он срывающимся голосом, — чтобы вы стали свидетелем моего покаяния.

Глава 16

Мы вернулись в пикап, у Люка Боумэна ушло добрых полчаса на то, чтобы излить душу. За это время мне четырежды звонили репортеры. В конце концов я отключила мобильник.

Боумэн говорил, а у меня в мыслях мелькала фраза «создание помех правосудию». Снова пошел дождь. Я наблюдала за тем, как увесистые капли расползаются по ветровому стеклу и лопаются пузырями в лужах на стоянке. Бойд свернулся калачиком у моих ног. Его наконец-то удалось убедить, что Флэша разумней не беспокоить.

Привезли мою машину. Она болталась на тросе за тягачом, словно спасенное в море суденышко. Боумэн продолжал странное повествование.

Грузо-пассажирский «шеви» опустили на пол и отогнали на стоянку, к «пинто» и пикапам. Человек в промасленной одежде открыл дверь и отвел мою «мазду» в рабочий цех. Затем он поднял капот и заглянул внутрь.

А Боумэн все говорил, взыскуя отпущения грехов.

Наконец преподобный завершил рассказ и смолк, вернув себе подобающее местечко у трона Господня. Именно в этот момент на стоянку въехал Райан.

Когда детектив выбрался из машины, я опустила боковое стекло и окликнула его. Райан в несколько шагов пересек стоянку, наклонился и оперся локтями о верхний край окна.

Я представила Боумэна.

— Мы знакомы. — Брызги дождя мерцали на волосах Райана, словно нимб.

— Преподобный только что рассказал интересную историю.

— Вот как? — Взгляд светло-голубых глаз, направленный на Боумэна, дышал арктическим холодом.

— Эта история, детектив, может оказаться вам полезной. А может и не оказаться. В любом случае, это чистая правда перед лицом Господа.

— Что, преподобный брат, почуял на спине хлыст диавола?

Боумэн поглядел на часы.

— Думаю, эта милая леди вам обо всем расскажет.

Он повернул ключ зажигания, и Бойд поднял голову.

Когда Райан отступил в сторону и распахнул передо мной дверцу пикапа, пес потянулся и выскочил наружу. Вид у него был слегка недовольный.

— Еще раз спасибо вам за все.

— Не за что. — Боумэн глянул на Райана. — Вы знаете, где меня найти.

Пикап рванул с места, взметая фонтаны брызг из заполненных водой выбоин.

Я понятия не имела, насколько сильна вера Боумэна. Что заставило его рассказать мне все это? Страх? Чувство вины? Желание спасти свою шкуру? Что занимает сейчас его мысли: вечность, раскаяние или свиные отбивные, которые он разморозил, чтобы приготовить на ужин?

— В каком состоянии твоя машина? — вернул меня к реальности вопрос Райана.

— Подержи Бойда, а я схожу проверю.

Я побежала в рабочий цех, где то ли «П», то ли «Т» все так же копался под капотом моей «мазды». Он подозревал неисправность водяного насоса, но точнее можно будет сказать только завтра. Я оставила мастеру номер своего мобильника и сообщила, что остановилась у Руби Маккриди.

Когда я вернулась к машине, Райан и Бойд уже сидели в салоне. Я отряхнула с волос дождевые капли и присоединилась к ним.

— Неисправный водяной насос может стать причиной шума в моторе? — спросила я.

Райан только пожал плечами.

— Как вышло, что ты так рано вернулся из Эшвилла?

— Новые обстоятельства. Послушай, я договорился поужинать с Макмагоном. Ты можешь развлечь нас обоих притчей Боумэна.

— Только сначала отвезем этого Ринти^[150].

Я всей душой надеялась, что мы не отправимся ужинать в «Забегаловку Индейца Джо».

Мои надежды оправдались.

Доставив Бойда в «Дом на холме», мы поехали в закусочную «Брайсон-Сити». Помещение кафешки было длинным и узким, как железнодорожный вагон. С одной стороны торчали из стены хромированные столики — на каждом поднос с приправами, подставка для салфеток и миниатюрный музыкальный автомат. С другой протянулась во всю стену хромированная стойка, и вдоль нее на равном расстоянии друг от друга — привинченные к полу табуреты. Красная виниловая обивка. Лотки с пирожными, прикрытые пластиковыми колпаками. У входа — вешалка для одежды, в дальнем конце зала — туалетные комнаты.

Мне понравилось. Здесь не сулили потрясающие горные виды или самобытные зрелища. Не изобретали туманные наименования. Не коверкали написание слов в угоду сомнительно остроумному созвучию. Это была просто закусочная, и ее название говорило именно об этом.

Было еще далеко до часа пик и толпы голодных, неизбежной даже здесь, в горах. Немногочисленные посетители сидели у стойки, вполголоса поругивая погоду или обсуждая проблемы на работе. Когда мы вошли, почти все обернулись в нашу сторону.

Или разговор был обо мне? Пока мы шли к угловому столику, я чувствовала спиной чужие взгляды, чувствовала, как люди толкают друг друга локтями, привлекая внимание к моей особе. Или это только мое воображение?

Едва мы уселись за столик, к нам подошла женщина средних лет в розовом платье и белом фартуке и вручила ламинированное меню, написанное от руки. Слева на груди у нее было вышито имя: «Синтия».

Я выбрала тушенное крупным куском мясо, Райан и Макмагон — мясной пирог.

— Что будете пить?

— Чай со льдом, пожалуйста. Без сахара.

— Мне тоже, — сказал Макмагон.

— Лимонад. — Лицо Райана осталось невозмутимым, но я точно знала, что он сейчас думает.

Начеркав в блокнотике наш заказ, Синтия долго смотрела на меня. Наконец она сунула карандашик за ухо, зашла за стойку и, вырвав листок с заказом из блокнота, наколола его на проволоку над служебным окном.

— Два раза по шесть и четыре! — гаркнула в окно, а затем обернулась и снова уставилась на меня.

Моя паранойя вспыхнула с новой силой.

Райан подождал, пока Синтия не принесет напитки, и лишь затем сообщил Макмагону, что у меня заявление Люка Боумэна.

— Какого черта вам понадобилось встречаться с Боумэном?

В голосе Макмагона была неподдельная тревога. То ли он беспокоился о моей безопасности, то ли знал, что за вмешательство в расследование меня могут арестовать.

— У меня сломалась машина. Боумэн подвез. Только не спрашивайте, почему он вдруг решил исповедаться.

Я извлекла соломинку из упаковки и погрузила в чай.

— Так вы хотите услышать, что он рассказал?

— Валяйте.

— Судя по всему, преподобные Боумэн и Клэборн с некоторых пор ведут борьбу за пасторское влияние. Движение Святости уже не то, что прежде, и пасторы вынуждены состязаться в деле привлечения паствы из иссякающего источника. Для этого необходимо умение показать товар лицом.

— Может, вернемся к предыдущей теме разговора? — осведомился Райан. — Змеям?

Я кивнула.

— Какое отношение змеи имеют к святости?

На сей раз я не стала пропускать вопрос Райана мимо ушей.

— Сторонники движения Святости толкуют Библию буквально и ссылаются на конкретные места в ней, в которых предписано укрощение змей.

— Какие еще места? — В голосе Райана прозвучало неприкрытое презрение.

— «Именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им». Евангелие от Марка, глава шестнадцатая, стихи семнадцатый и восемнадцатый.

Мы с Райаном остолбенело уставились на Макмагона.

— «Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам», — продолжал Макмагон. — Евангелие от Луки, глава десятая, стих девятнадцатый.

— Откуда ты все это знаешь?

— Мало ли каких знаний наберешься в жизни.

— А я думал, что ты учился на инженера.

— Так и есть.

Райан вновь переключился на рептилий:

— Этих змей хоть как-то дрессируют? Приучают терпеть укрощение, удаляют зубы, отсасывают яд?

— Очевидно, нет, — ответил Макмагон. — Для этой цели используют гремучек и водяных щитомордников, которых ловят в горах. Смертельных исходов хватает.

— Но ведь это же незаконно?

— Конечно, — согласился Макмагон, — однако в Северной Каролине укрощение змей считается мелким проступком и наказывается редко.

Синтия принесла наши заказы и удалилась. Мы с Райаном сдобрили еду солью и перцем. Макмагон залил содержимое своей тарелки соусом.

— Продолжайте, Темпе, — сказал он.

— Постараюсь передать его рассказ как можно более точно.

Я попробовала стручковую фасоль. Безупречна: сладкая, пропитанная жиром после долгого обжаривания с сахаром и беконом. Боже, благослови южные штаты! Я съела еще несколько стручков.

— Хотя Боумэн и отрицал это в беседе с людьми из НКБТ, в тот день он действительно был у себя во дворе. И кое-что запускал в небо.

Я сделала паузу, чтобы отведать мяса. Оно оказалось вполне достойно фасоли.

— Но не ракеты.

Собеседники терпеливо ждали. Я подцепила вилкой еще один кусочек мяса, проглотила. Его почти не пришлось жевать.

— Потрясающе.

— Так что же он запускал?

— Не что, а кого. Горлиц.

Райан так и застыл с вилкой в руке.

— Ты имеешь в виду — птиц?

Я кивнула.

— Судя по всему, преподобный, чтобы привлечь внимание паствы, прибегает к разного рода спецэффектам.

— Ловкость рук?

— Он предпочитает видеть в этом спектакль, угодный Господу. Как бы там ни было, Боумэн говорит, что в тот день, когда упал самолет «Эйр транссаут», он проводил эксперименты.

Райан нетерпеливо взмахнул вилкой, побуждая меня не тянуть.

— Боумэн готовился к проповеди на тему десяти заповедей. Он замышлял во время проповеди размахивать глиняными табличками, изображающими заповеди, а в конце сыграть роль Моисея, который в гневе уничтожил оригиналы из-за того, что народ иудейский отступил от своей веры. В самом финале он должен был швырнуть подделки оземь и призвать паству к покаянию. Когда все стали бы молить о прощении, Боумэн нажал бы пару тайных рычагов — и над паствой в облаке дыма взвилась бы стайка горлиц. Он полагал, что это зрелище произведет нужное впечатление.

— Сногсшибательно, — пробормотал Райан.

— Так это и есть сенсационное откровение Боумэна? — проговорил Макмагон. — Он торчал на заднем дворе, развлекаясь с голубями и дымом?

— Это все, что он мне рассказал.

— Он проделывает такие штуки регулярно?

— Ему нравятся зрелища.

— И он солгал на допросе, потому что не мог допустить, чтобы его прихожане узнали, как им морочат головы?

— По его словам — да. Однако потом Вседержитель похлопал его по плечу, и он испугался, что погубит свою бессмертную душу.

— Или загремит в федеральную каталажку. — Презрение в голосе Райана усилилось.

Я доела фасоль.

— На самом деле все это похоже на правду, — задумчиво проговорил Макмагон. — Другие свидетели, в том числе и преподобный Клэборн, утверждают, будто видели, как что-то взлетает в небо. Учитывая пресловутую ненадежность свидетельских показаний, голуби и дым здесь вполне к месту.

— Горлицы, — поправила я. — Они больше соответствуют библейскому духу.

— НКБТ так или иначе уже почти отказалось от версии с ракетой, — продолжал Макмагон.

— Вот как?

— По ряду причин.

— Назовите хоть одну.

— В радиусе пяти миль от места крушения не было найдено ни единого следа ракеты.

Макмагон размазал картофельное пюре по ломтю мясного пирога.

— И никаких следов двойникования.

— Что такое «двойникование»?

— По сути — деформация кристаллических структур металлов, таких как медь, железо или сталь. Для ее возникновения требуется ускорение свыше восьми тысяч метров в секунду. На практике это обычно означает взрыв боеприпасов. Таких, как RDC или С-4^[151].

— А в данном случае двойникование не обнаружено?

— Пока нет.

— И что же это значит?

— Обычные компоненты самодельных бомб: порох, гелигниты и динамит пониженной мощности — довольно слабы. Их предел — тысяча метров в секунду. Этого недостаточно, чтобы породить двойникование, но с лихвой хватит, чтобы разрушить изнутри самолет. Так что отсутствие двойникования вовсе не исключает взрыва. — Макмагон отправил в рот порцию, которую подцепил вилкой. — А уж признаков взрыва у нас более чем достаточно.

В это мгновение зазвонил мобильник Райана. Райан слушал невидимого собеседника и отрывисто отвечал по-французски. Хотя я понимала его слова, они казались бессмысленными без реплик из Квебека.

— Стало быть, НКБТ с прошлой недели не продвинулся ни на шаг. Что-то взорвалось в хвостовой части самолета, но они понятия не имеют, что и почему.

— Вот, в общем, и все, — кивнул Макмагон. — Правда, богатый вдовец окончательно вычеркнут из списка подозреваемых. Оказалось, что он чуть ли не кандидат в святые. В прошлом году пожертвовал четверть миллиона долларов обществу защиты животных — когда отыскали его потерявшуюся кошку.

— А студент из Шри-Ланки?

— Его дядя все так же вещает по радио. Никаких угроз, записок, публичных заявлений — словом, там все тихо. Версия, судя по всему, тупиковая, но мы пока что продолжаем проверку.

— Расследование передали ФБР?

— Официально — нет, но мы не отступимся до тех пор, пока не будет исключена возможность террористического акта.

Райан закончил разговор и принялся выуживать из пачки сигарету. На лице его застыло выражение, которое я не в силах была понять. Помня свою промашку в истории с Даниэль, я не стала задавать вопросов.

Макмагон не был отягчен подобными угрызениями совести.

— Что случилось?

— Жена Перчика Петричелли пропала, — ответил Райан, помолчав.

— Сбежала?

— Возможно.

Райан прикурил сигарету, окинул взглядом стол в поисках пепельницы, и, не найдя, с силой воткнул ее в свою порцию пудинга из сладкого картофеля.

— Вчера в Монреале взяли за хранение наркотиков одного торчка по имени Андрэ Метро, — продолжил он после неловкого молчания. — Не будучи в восторге от предстоящей долгой разлуки со своими снадобьями, Метро предложил в обмен на снисхождение рассказать кое-что интересное.

Райан глубоко затянулся и выдохнул дым сквозь ноздри.

— Он утверждает, что в прошлую субботу, вечером, видел в стейкхаусе Платтсбурга, штат Нью-Йорк, Перчика Петричелли.

— Но это же невозможно! — вырвалось у меня. — Петричелли мертв…

Я осеклась, едва выговорив последнее слово.

Райан обвел долгим взглядом закусочную и вновь посмотрел на меня. В глазах его стыла нестерпимая боль.

— Четверых пассажиров до сих пор не опознали, в том числе Бертрана и Петричелли.

— Не думают же они, что… О господи, что они думают?

Райан и Макмагон переглянулись. Сердце мое забилось быстрее.

— О чем вы умолчали?

— Не сходи с ума. Мы ничего от тебя не скрываем. У тебя выдался нелегкий день, и мы подумали, что эта новость может подождать до завтра.

Я ощутила, как в груди недобрым туманом сгущается гнев.

— Рассказывайте, — проговорила ровным голосом.

— На сегодняшнем совещании Тирелл представил дополненный список травм.

При мысли о том, что меня лишили возможности участвовать в этой работе, стало невыносимо тоскливо.

— Надо же, какая сенсация! — не выдержав, зло бросила я.

— Тирелл говорит, что у него имеются останки, которые не соответствуют никому из списка пассажиров.

Я уставилась на него, онемев от потрясения.

— Не опознаны только четверо. Все они находились слева в хвостовой части самолета. Кресла, которые они занимали, по большей части превратились в пыль, а стало быть, и люди, сидевшие в этих креслах, вряд ли выжили.

Райан снова затянулся сигаретой, выдохнул дым.

— Места двадцать два — «а» и «b» занимали два студента. Бертран и Петричелли сидели позади них, в двадцать третьем ряду. Тирелл утверждает, что у него есть образец ткани, который не подходит никому из восьмидесяти четырех уже опознанных пассажиров, а также никому из этих четверых.

— И что же это?

— Фрагмент плеча с крупной татуировкой.

— Кто-то мог сделать себе татуировку перед самым полетом.

— Часть челюсти с мостом превосходного качества.

— Отпечатки пальцев, — прибавил Макмагон.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы переварить эту подробность.

— И что все это означает?

— Все это может означать очень многое.

Макмагон перехватил взгляд Синтии и жестом показал, что мы готовы расплатиться.

— Возможно, сообщники Перчика организовали подмену, и он действительно в прошлую субботу наслаждался бифштексами в ресторане штата Нью-Йорк.

В голосе Райана звучала закаленная сталь:

— К чему ты клонишь?

— Если Петричелли и впрямь не было на борту самолета, это означает одно из двух: либо Бертрана силой или щедрыми посулами убедили поменять карьеру…

Райан сделал последнюю затяжку и затолкал окурок все в тот же пудинг.

— …либо его убили.

Вернувшись в номер, я долго отмокала в горячей пенной ванне, а затем обработала кожу душистым тальком. Расслабилась лишь немного, но благоухала сиренью и жимолостью. Забралась в постель, подтянула согнутые ноги к груди и включила мобильник. В списке было семнадцать пропущенных вызовов. Не обнаружив ни одного знакомого номера, я все стерла и сделала звонок, который долго откладывала.

Хотя осенние каникулы уже закончились и занятия в университете начались еще вчера, я после того, как обнаружила под стеной лесного дома пятно разложения, попросила о продлении отпуска. Напрямую ничего не сказала, но и не стала поправлять заведующего кафедрой, когда он заключил, что я по-прежнему занята опознанием трупов. В определенном смысле так оно и было.

Тем не менее бредовые выступления в сегодняшних новостях внушили мне беспокойство. Сделав глубокий вдох, я набрала номер Майка Перриджио и нажала кнопку вызова. После семи бесплодных гудков уже готова была отключиться, когда трубку взяла какая-то женщина. Я попросила к телефону Майка. Наступила долгая пауза. Из телефона доносились отдаленный шум и детский плач.

Когда подошел Майк, его голос звучал отрывисто, почти холодно. Мне подыскали замену. Созвонимся позже. Гудки.

Я все еще неотрывно смотрела на замолкший мобильник, когда он зазвонил.

Вот уж этот голос я никак не ожидала услышать.

Ларк Тирелл интересовался, как у меня дела. Он узнал, что я вернулась в Брайсон-Сити. Не могли бы мы с ним завтра встретиться? В центре помощи семьям, в девять ноль-ноль? Отлично, отлично. Всего хорошего.

И опять я сидела и неотрывно глядела на маленький черный аппарат, не зная, сокрушаться или ликовать. Университетский босс явно в курсе последних новостей. Это не сулит ничего хорошего. С другой стороны, Ларк Тирелл хочет поговорить. Может быть, главный судмедэксперт изменил свое мнение? Возможно, тот неизвестно кому принадлежащий образец ткани убедил его, что пресловутая ступня не имеет отношения к жертвам катастрофы.

Я дернула за цепочку ночника. Лежа в тишине, которую нарушал только цокот сверчков, я чувствовала, что проблемы понемногу отступают. Уверенная в том, что меня оправдают, я даже не стала задаваться вопросом, зачем Ларку понадобилось со мной встречаться и почему именно в центре помощи семьям.

И это было ошибкой.

Глава 17

Первое, что я заметила утром, едва открыв глаза, — листок бумаги, белевший на плетеном коврике.

Часы показывали двадцать минут восьмого.

Отбросив одеяло, я схватила листок и бегло просмотрела. Факс со списком из шести имен.

Зябко ежась в трусиках и футболке, я прочла заголовок наверху листка: «Отправитель: Офис генерального прокурора, штат Делавар. Получатель: Специальный агент Байрон Макмагон. Тема: Инвестиционная группа «АП», ТОО».

Это был список членов правления «АП». Очевидно, Макмагон вчера вечером забыл о нем упомянуть и позже просунул его под дверь моего номера. Я просмотрела список. Ни одно имя не показалось знакомым.

Изрядно продрогнув, я сунула факс в наружный карман чемоданчика для ноутбука, пробежала на цыпочках в ванную и нырнула под душ. Потянулась за шампунем — и тут получила первый удар из череды тех, что уготовил мне этот день.

Проклятье! Я забыла пакет с покупками в машине Люка Боумэна.

Плеснув в пустую бутылку из-под шампуня немного воды, я кое-как вымыла голову жалкими остатками пены. Просушила волосы феном, наложила макияж, натянула штаны цвета хаки и белую хлопчатобумажную блузу — и придирчиво оглядела себя в зеркале.

Женщина, отражавшаяся там, выглядела подобающе подтянуто, но все же не слишком официально. Я добавила к своему наряду кардиган, застегнув его, как учила Кэти, на верхнюю пуговицу. Не хотелось выглядеть синим чулком.

Вновь посмотрела в зеркало. Элегантный деловой стиль. Поспешила вниз.

Завтрак от волнения не лез в горло. Я наскоро проглотила кофе, насыпала Бойду остатки корма «Альпо», нервозно посетила туалет, собрала сумочку и уже переступила порог, как вдруг застыла, точно громом пораженная.

Машины же нет!

Я стояла на крыльце, чувствуя, как под внешне пристойным фасадом закипает паника, когда входная дверь распахнулась и из дома выскочил парень лет семнадцати. Волосы его были выкрашены в синий цвет и сбриты почти целиком, если не считать полосы, тянувшейся от лба к затылку. В носу, на бровях и мочках ушей болталось больше металлических штучек, чем можно найти в магазине для байкеров «Харлей».

Не обратив на меня внимания, юнец громко протопал вниз по ступенькам и исчез за углом дома.

Через пару секунд на крыльцо вышел Райан, старательно дуя на дымящуюся кружку с кофе.

— Что случилось, детка?

— Райан, кто это был?

— Металлизированный смурфик?^[152] — Детектив сделал пробный глоток. — Илай, племянник Руби.

— Симпатяга. Райан, неловко просить тебя об этом, но у меня через двадцать минут встреча с Тиреллом, а я только сейчас сообразила, что ехать не на чем.

Он сунул руку в карман и бросил мне ключи от машины.

— Возьми мою. Я поеду с Макмагоном.

— Уверен?

— Ты не вписана в договор об аренде. Постарайся не нарушать правила.

В прошлом центры помощи семьям размещали вблизи от мест крушения, чтобы облегчить переправку данных. Отказались от этого после того, как психологи обнаружили, что нахождение в такой близости от места гибели людей негативно действует на психику родственников жертв.

Центр помощи семьям погибших при крушении самолета рейса 228 «Эйр транссаут» располагался в гостинице «Слип инн» Брайсон-Сити. Десять номеров преобразовали в офисы: кровати и шкафы заменили письменными столами, стульями, телефонами и ноутбуками. Именно здесь собирались прижизненные данные, проводились собрания и родственникам погибших сообщалось об опознании очередной жертвы крушения.

Сейчас все это было уже в прошлом. Помещениям, которые прежде были заполнены скорбящими родственниками, сотрудниками НКБТ, дознавателями судмедэкспертизы и представителями Красного Креста, теперь — за исключением пары номеров — вернули первоначальный вид.

Служба безопасности тоже работала без прежней строгости. Въехав на стоянку, я с удивлением увидела толпу журналистов, которые оживленно болтали, попивая что-то из пластиковых стаканчиков, и явно ожидали сенсации.

Голова моя была занята только тем, чтобы не опоздать на встречу. И в мыслях не было, что сенсацией могу оказаться я.

И тут один из операторов вскинул на плечо ручную видеокамеру.

— Вот она!

Мгновенно взлетели к плечам другие камеры. Отовсюду возникли микрофоны, затворы фотоаппаратов защелкали, словно камушки в челюстях газонокосилки.

— Зачем вы перемещали останки?

— Вы подменяли контейнеры с образцами?

— Доктор Бреннан…

— Правда, что пропали вещественные доказательства по случаям, с которыми вы работали?

— Доктор…

Вспышки фотоаппаратов мелькали перед самым лицом. Микрофоны тыкались в лоб, в подбородок, в грудь. Толпа сдавливала со всех сторон, двигалась вместе со мной, словно груда водорослей, опутавших ноги.

Я смотрела прямо перед собой, никого не замечала и никому не отвечала. Сердце грохотало все громче с каждым шагом, требовавшим неимоверного усилия, словно я — пловец, который, борясь с отливом, со всех сил гребет к берегу. Расстояние до входа в гостиницу казалось невообразимо громадным, непреодолимым.

Тут чья-то крепкая рука ухватила меня за плечо, с силой дернула — и я оказалась в вестибюле. Солдат национальной гвардии, пришедший мне на помощь, уже запирал изнутри стеклянные двери, неприязненно косясь на толпу журналистов снаружи.

— Все в порядке, мэм?

Я не ответила, потому что не доверяла собственному голосу.

— Сюда, пожалуйста.

Вслед за гвардейцем я направилась к лифтам. Все время подъема он стоял, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной. Я едва держалась на ватных ногах, силясь собраться с мыслями.

— Откуда пресса узнала, что здесь будет? — пробормотала я.

— Понятия не имею, мэм.

На втором этаже гвардеец подошел к номеру 201 и привалился спиной к стене около двери.

— Не заперто, — сказал он, глядя не на меня, а в пустоту.

Дважды сделав глубокий вдох, чтобы успокоить дыхание, я повернула дверную ручку и вошла.

За письменным столом в дальнем конце комнаты сидел вице-губернатор штата Северная Каролина. Из миллиарда мыслей, промелькнувших в тот миг в сознании, отчетливо помню только одну: теперь у Паркера Дейвенпорта вид куда более цветущий, чем тогда на месте крушения.

По левую руку от вице-губернатора сидел доктор Ларк Тирелл, справа — Эрл Блисс. Судмедэксперт глянул на меня и коротко кивнул. Глава ОЗЧС постарался не встретиться со мной взглядом.

— Присаживайтесь, доктор Бреннан. — Вице-губернатор жестом указал на кресло перед самым столом.

Когда я села, Дейвенпорт откинулся на спинку кресла и сплел пальцы на животе. За спиной у него открывался красочный вид, словно срисованный с почтовой открытки: Смоки-Маунтинс в ослепительно-ярких осенних тонах. Щурясь от солнца, я осознала, что оказалась в крайне невыгодном положении. Будь здесь главным Тирелл, я бы точно знала, что усадить меня в таком месте было его стратегической идеей. Дейвенпорт до такого вряд ли додумается.

— Хотите кофе? — спросил вице-губернатор.

— Нет, спасибо.

Глядя на Дейвенпорта, было нелегко представить, как он сумел так долго продержаться на такой должности в политике. Не высок и не низок, не брюнет и не блондин, не хладнокровен и не вспыльчив. Волосы и глаза одинакового неприметно-бурого оттенка, речь однообразная, без модуляций. В общественной системе, которая выбирает лидеров по броской внешности и красноречию, Дейвенпорт явно был обречен на проигрыш. Иными словами, совершенно непримечателен. Впрочем, в этом, возможно, и состояло его главное преимущество. Люди голосовали за Дейвенпорта, а потом забывали о его существовании.

Вице-губернатор расцепил пальцы, осмотрел свои ладони и поднял взгляд на меня.

— Доктор Бреннан, до меня дошли кое-какие весьма неприятные обвинения.

— Я рада, что мы собрались, чтобы разобраться в этом недоразумении.

— Да, конечно.

Дейвенпорт подался к столу и открыл какую-то папку. Слева от нее лежала видеокассета. Никто из собравшихся не проронил ни слова, пока он выбирал в папке нужный документ, а потом внимательно его просматривал.

— Перейдем сразу к сути дела.

— Перейдем.

— Вы появились на месте крушения самолета «Эйр транссаут» четвертого октября сего года до прибытия представителей НКБТ или официальных судмедэкспертов?

— Я была неподалеку, и Эрл Блисс попросил заглянуть.

Я посмотрела на главу ОЗЧС. Эрл упорно разглядывал свои лежавшие на коленях руки.

— У вас был официальный приказ отправиться на место крушения?

— Нет, сэр, но…

— Пытались ли вы выдать себя за официального представителя ФСМО?

— Нет, не пыталась.

Дейвенпорт заглянул в другой документ.

— Пытались ли вы помешать местным властям в поиске и эвакуации останков?

— Категорически нет! — Я ощутила, как жар поднимается вверх по шее и расползается по лицу.

— Вы приказывали помощнику шерифа Энтони Скиннеру снять защитное покрытие с жертвы крушения, хотя знали, что тело может подвергнуться нападению хищных животных?

— Таковы стандартные правила.

Я взглянула на Ларка и Блисса. Оба старательно отводили глаза.

«Спокойствие», — сказала я себе.

— Однако же вы обвиняетесь в том, что нарушили правила… — Дейвенпорт подчеркнул голосом сказанное мной слово. — …Переместив останки с места крушения до того, как они были зарегистрированы.

— Это был уникальный случай, который требовал немедленного вмешательства. Мне пришлось принимать решение на месте, о чем я и сообщила доктору Тиреллу.

— Похищая эти останки, вы тоже принимали решение на месте? — Дейвенпорт подался вперед, и голос его зазвучал жестче.

— Что?!

— Образец, о котором мы сейчас говорим, пропал из морга.

— Мне об этом не известно.

Невыразительные бурые глаза опасно сузились.

— Вот как?

Дейвенпорт взял лежавшую на столе кассету, подошел к видеоплееру и вставил ее туда. Нажал кнопку «Пуск» — и на экране появилась размытая серая картинка. Я тотчас поняла, что это запись камеры слежения. Узнала шоссе и въезд на стоянку морга.

Секунду спустя в кадр въехала моя машина. Охранник замахал рукой, прогоняя меня. Появилась Примроуз, поговорила с охранником, подошла, опираясь на палку, к моему авто и отдала пластиковый пакет. Мы обменялись несколькими словами, затем она похлопала меня по плечу, и я уехала.

Дейвенпорт нажал «Стоп» и перемотал пленку. Когда он вернулся на свое место, я поглядела на Ларка и Эрла Блисса. Теперь оба испытующе разглядывали меня, и лица их были непроницаемы.

— Подведем итоги, — сказал Дейвенпорт. — После ряда в высшей степени невразумительных событий образец, о котором мы ведем речь, тот самый образец, который вы якобы отобрали у койотов, исчезает из морга.

— Какое отношение это имеет ко мне?

Дейвенпорт взял в руки еще один документ.

— В воскресенье, ранним утром, лаборантка учетного отдела Примроуз Хоббс забрала из рефрижератора, где хранились проходящие идентификацию образцы, фрагмент человеческой ткани, который в морге числился под номером триста восемьдесят семь. После женщина прошла в приемную секцию и забрала контейнер, относящийся к этому образцу. Позднее тем же утром видели, как миссис Хоббс передавала вам на стоянке морга какой-то пакет. Этот момент был запечатлен на пленке, и мы ее только что просмотрели.

Дейвенпорт впился в меня взглядом.

— Останки и пакет исчезли, доктор Бреннан, и мы считаем, что они у вас.

— Искренне советую вам поговорить с миссис Хоббс, — ледяным тоном процедила я.

— Таково, безусловно, было наше первое побуждение. К несчастью, миссис Хоббс на этой неделе не выходила на работу.

— Где она?

— Неизвестно.

— Она выехала из гостиницы?

— Доктор Бреннан, понимаю, что вы — профессиональный судебный антрополог международного масштаба. Мне известно, что в прошлом вы консультировали доктора Тирелла, а также следователей и коронеров в разных странах. Мне сказали, что ваша профессиональная квалификация безупречна. Тем более непонятным выглядит ваше поведение в данном деле.

Дейвенпорт оглянулся на своих спутников, словно призывая их к поддержке.

— Не знаем, почему этот случай вызвал у вас такой болезненный интерес, но совершенно очевидно, что ваша заинтересованность уже перешла все профессиональные и этические границы.

— Я не сделала ничего плохого.

Впервые за все время подал голос Эрл:

— Темпе, у тебя могут быть самые благородные намерения, но неправомочное перемещение останков — в высшей степени недальновидный поступок.

Он опустил глаза и стряхнул с брюк несуществующую пылинку.

— И к тому же нарушение закона, — ядовито вставил Дейвенпорт.

— Эрл, ты знаешь меня много лет, — обратилась я к главе ОЗЧС. — Знаешь, что я никогда бы так не поступила.

Прежде чем он успел мне ответить, Дейвенпорт отложил документ, который держал в руке, взял коричневый конверт и вытряхнул из него две фотографии. Мельком глянув на ту, что побольше, он положил ее на стол и одним пальцем подтолкнул ко мне.

На долю секунды я решила, что это шутка.

— Это ведь вы, доктор Бреннан?

На фотографии мы с Райаном ели хот-доги напротив вокзала железной дороги Грейт-Смоки-Маунтинс.

— И детектив Эндрю Райан из Квебека. — Он произнес это название как «Квиббека».

— И что, мистер Дейвенпорт? — Лицо мое пылало, но голос остался холодно-бесстрастен.

— Собственно, в каких вы отношениях с этим человеком?

— Мы с детективом Райаном много лет работали вместе.

— Однако я прав, считая, что ваши отношения выходят за профессиональные рамки?

— Я не намерена отвечать на вопросы, касающиеся личной жизни.

— Понимаю.

Дейвенпорт подтолкнул ко мне вторую фотографию.

Я была так ошеломлена, что не могла произнести ни слова.

— Судя по реакции, человек, запечатленный вместе с детективом Райаном, вам знаком?

— Жан Бертран был его напарником.

Мое тело сотрясали волны шока.

— Вам известно, что Бертран — фигурант расследования в крушения самолета «Эйр транссаут»?

— Куда вы клоните?

— Доктор Бреннан, да неужели я должен вам это разжевывать? Ваш…

Он притворно замялся, якобы подбирая подходящее слово.

— …связан с главным подозреваемым. Да и вы действовали…

Снова пауза и поиски слова.

— …неблагоразумно.

— Я не сделала ничего плохого, — упрямо повторила я.

Дейвенпорт наклонил голову к плечу и скривил рот — ни усмешка, ни гримаса, ни то ни се. И вздохнул, давая понять, как тягостно для всех произошедшее.

— Возможно, как предположил мистер Блисс, вашим единственным проступком было неверное суждение. И однако, в трагедиях такого рода, учитывая пристальное внимание прессы и число убитых горем семей, крайне важно, чтобы люди, причастные к расследованию, избегали даже малейшего намека на отклонение от правил.

Я промолчала. Дейвенпорт принялся собирать бумаги.

— Доклады о подозрительном поведении уже поданы в Федеральную систему медицинского обеспечения при стихийных бедствиях, Американский совет по судебной антропологии и комитет по этике Американской академии судебных наук. Информирован будет и ректор вашего университета.

Меня пронзил леденящий страх.

— Меня подозревают в преступлении?

— Мы должны рассмотреть все возможности, внимательно и беспристрастно.

Во мне словно лопнула туго натянутая струна. Я вскочила, стискивая кулаки.

— В этой беседе, мистер Дейвенпорт, нет ни капли беспристрастности, и вы не намерены поступать по справедливости — ни со мной, ни с детективом Райаном! Что-то здесь нечисто, дьявольски нечисто, и меня пытаются сделать козлом отпущения!

На глаза навернулись жгучие слезы.

«Это все от слепящего света, — сказала я себе. — Посмей только заплакать!»

— Кто превратил встречу в развлечение для публики?

На скулах Дейвенпорта проступили красные пятна, до странности неуместные на столь невыразительном лице.

— Понятия не имею, каким образом журналисты о ней прознали. Утечка информации произошла не из моего офиса.

— А пленка из камеры слежения? Кто выдал ордер на ее просмотр?

Дейвенпорт не ответил. В комнате воцарилась мертвая тишина.

Я разжала кулаки, сделала глубокий вдох. И вперила в Дейвенпорта убийственный взгляд.

— Я выполняю свой долг добросовестно, вице-губернатор Дейвенпорт. Соблюдаю профессиональную этику и равно забочусь о живых и мертвых. — Я старалась, чтобы голос звучал ровно. — Я не нарушала никаких правил. Это знает доктор Тирелл, это знает мистер Блисс.

Я перевела взгляд на Ларка, но он отвел глаза. Внимание Эрла по-прежнему было приковано к несуществующим пылинкам на брюках. Тогда я вновь повернулась к Дейвенпорту.

— Не знаю, что именно происходит и почему, но узнаю.

— Я. Это. Узнаю. — Я подняла палец, подчеркивая каждое слово.

А потом развернулась и вышла из номера, бесшумно прикрыв за собой дверь. Гвардеец провел меня по коридору к лифтам, а после через вестибюль гостиницы.

На стоянке произошло почти то же, что и при моем прибытии сюда. Правда, один фланг прикрывал мой провожатый, зато другому досталось с лихвой. Тарахтели камеры, назойливо тыкались в лицо микрофоны, слепили глаза фотовспышки. Со всех сторон выкрикивали вопросы. Наклонив голову и обхватив себя руками, я пробивалась вперед и сейчас ощущала себя в куда большей опасности, чем когда меня окружала стая койотов.

Возле машины Райана гвардеец растопырил руки, сдерживая напор толпы, пока я отпирала и открывала дверцу. Затем он окриками вынудил журналистов расступиться — и я, обретя свободу, вырвалась на шоссе.

Постепенно мое разгоряченное лицо охладилось, пульс перестал частить, но в голове все так же клубились тысячи вопросов. Давно ли за мной следят? Не это ли объяснение обыска в моем номере? Как далеко могут они зайти? Почему?

Вернутся ли они?

И самое главное: кто такие «они»?

Взгляд мой метнулся к зеркалу заднего вида.

Куда, во имя всего святого, подевалась эта ступня? Неужели ее и вправду кто-то украл? И если да, то зачем?

Откуда стало известно, что ступня пропала? Кому она понадобилась в понедельник? Зачем?

Где Примроуз Хоббс?

Офис вице-губернатора, как правило, не входит в число ведомств, получающих информацию о ходе расследования. Откуда вдруг у Дейвенпорта взялся такой интерес к крушению самолета?

Неужели меня и вправду могут обвинить в уголовном преступлении? Может, подыскать адвоката?

Поглощенная всеми этими вопросами, я вела машину, как робот: видела все вокруг, реагировала на окружающее, но умом ничего не осознавала. Не знаю, далеко ли я успела так заехать, когда рев автомобильного сигнала побудил меня вновь заглянуть в зеркало заднего вида.

Вплотную за мной ехал полицейский патрульный автомобиль, мигая фарами, словно стробоскоп.

Глава 18

Я сбросила скорость и съехала на обочину. Патрульная машина сделала то же самое.

Мимо мчались, рассекая воздух, автомобили — нормальные люди ехали по своим нормальным делам.

Я неотрывно смотрела в зеркало заднего вида, когда дверь патрульного транспорта распахнулась и наружу выбралась Люси Кроу. Первое, что я почувствовала, — облегчение. Потом она надела шляпу и аккуратно ее расправила, давая понять, что это отнюдь не светский визит. Подумалось, не стоит ли и мне выйти из машины, однако я осталась сидеть.

Кроу подошла к моей машине. От ее рослой фигуры, облаченной в мундир шерифа, веяло внушительностью, мощью. Я открыла дверцу.

— Утро доброе, — бросила она.

Фирменный кивок.

Я приветственно кивнула в ответ.

— У вас новая машина? — Кроу расставила ноги и уперлась ладонями в бедра.

— Нет, одолжила у знакомого. Моя устроила себе непредвиденный отпуск.

Шериф не просила показать лицензию и не задавала стандартных вопросов, а потому я решила, что это не обычная остановка автомобиля с целью проверки. Неужели меня сейчас арестуют?

— У меня есть новость, которая вас, скорее всего, не порадует.

Рация, пристегнутая к поясу Люси, громко зашипела, и шериф, не глядя, нажала на ней какую-то кнопку.

— Вчера вечером отыскался Дэниел Ванета.

Я не сразу нашла в себе силы задать вопрос…

— Живой?

— Еще какой живехонький. Около семи вечера постучался в жилище дочери, поужинал с родней и отправился к себе домой спать. Дочь позвонила мне сегодня утром. — Кроу говорила громко, чтобы заглушить рев проносящихся мимо машин.

— Где он пропадал целых три месяца?

— В Западной Виргинии.

— И что он там делал?

— Этого она мне не сообщила.

Дэниел Ванета жив. Я никак не могла до конца поверить в такой поворот событий.

— Есть новости насчет Джорджа Эдера или Джеремии Митчелла?

— Ровным счетом никаких.

— Впрочем, ни один из них не вписывается в схему.

— Как я понимаю, вашему делу эта новость не поможет.

— Не поможет.

Хотя даже себе самой я не смела признаться, все это время я рассчитывала на то, что ступня принадлежит Дэниелу Ванета. Теперь придется все начинать с нуля.

— Но я искренне рада за семью Ванета.

— Они хорошие люди.

Кроу пристально смотрела на мои пальцы, теребившие руль.

— Я слыхала насчет того сюжета в новостях.

— Звонили так часто, что пришлось выключить мобильник. Только что была встреча с Паркером Дейвенпортом. На стоянке перед «Слип инн» меня подстерегала толпа журналистов.

— Дейвенпорт… — Она оперлась локтем о дверцу машины. — Типичный «белый голодранец»^[153].

— Что вы имеете в виду?

Кроу посмотрела на дорогу и вновь перевела взгляд на меня. Солнце отражалось, сверкая, в ее очках-авиаторах^[154].

— Разве вы не знали, что Паркер Дейвенпорт — здешний уроженец?

— Не знала.

С минуту она молчала, погрузившись в воспоминания, которыми не собиралась делиться.

— Насколько я понимаю, вы от него не в восторге.

— Скажем так, я никогда не повешу над кроватью предвыборный плакат с его портретом.

— Дейвенпорт сообщил, что ступня исчезла из морга, и обвинил меня в краже. — Мне пришлось сделать паузу, чтобы унять дрожь в голосе. — Еще он сказал, что лаборантка, помогавшая мне провести замеры, тоже исчезла.

— Кто это?

— Пожилая чернокожая женщина Примроуз Хоббс.

— Попробую что-нибудь разузнать.

Мимо прогрохотал грузовик, обдав нас волной горячего воздуха. Кроу выпрямилась.

— Я собираюсь потолковать с нашим генеральным прокурором — глядишь, быстрее ордер получу.

Мне в голову пришла неожиданная мысль: Ларк Тирелл, отстраняя меня от расследования, в числе других проступков назвал нарушение границ частного владения, но на сегодняшней встрече дом с огороженным двором ни разу не был упомянут.

— Я узнала, кому принадлежит строение.

— Рассказывайте.

— Земельный участок вместе с домом с тысяча девятьсот сорок девятого года в собственности инвестиционной группы под названием «АП». Ранее владельцем участка был Эдвард Е. Артур, а до него — Виктор Т. Ливингстон.

Люси покачала головой:

— Меня тогда и на свете не было.

— У меня в номере лежит список членов правления «АП». Могу привезти вам в офис — вот только заеду узнать, как продвигается ремонт машины.

— А мне после разговора с генеральным нужно будет смотаться к озеру Фонтана. Там завелся долбаный Фокс Малдер^[155], который считает, что его преследуют инопланетяне. — Кроу глянула на часы. — Думаю, вернусь к четырем.

В «Дом на холме» я приехала, охваченная лихорадочным возбуждением. Чтобы успокоиться, взяла Бойда на прогулку — тем более что нужно было нагулять аппетит к завтраку. Пес, существо незлопамятное, принял предложение с восторгом.

Дорога еще не просохла после вчерашнего дождя, и под ногами у нас негромко хлюпала раскисшая дорожка. Бойд пыхтел и побрякивал металлическими висюльками на ошейнике. Кроме него, тишину нарушали только резкие крики соек и чириканье воробьев.

Окрестный пейзаж походил на еще одну работу неизвестного импрессиониста: бескрайнее полотно долин и гор, сверкающих позолотой яркого утреннего солнца. Ветер, однако, за ночь переменился и теперь обжигал пронзительным холодом. Всякий раз, когда мы забредали в тень, я остро ощущала близость неизбежной зимы и убывания дневного света.

Прогулка успокоила меня, но только отчасти. Когда я поднималась по лестнице в «Магнолию», в груди холодело при мысли о недавнем вторжении. Впрочем, сегодня дверь номера была закрыта и все вещи лежали на местах.

Я приняла душ, переоделась в чистую одежду. Включила мобильник — и он тут же зазвонил у меня в руке. Негнущимися пальцами я нашарила кнопку ответа. Очередной журналист. Отключилась и набрала номер Пита.

И как обычно, услышала механический голос автоответчика. Было жизненно необходимо посоветоваться с адвокатом, но я прекрасно знала — по другим номерам дозваниваться ему бессмысленно. У него есть и мобильник, и телефон в машине, вот только заряжает их Пит крайне редко. Отправляясь в такую далекую поездку, он, как правило, забывает включить мобильник, а то и оставит его на приборной доске в машине либо на прикроватной тумбочке.

Досадуя на Пита, я разыскала присланный Макмагоном факс, сунула его в сумочку и пошла вниз.

Я готовила сэндвич с яичным салатом, когда в распашную дверь кухни, пятясь, вошла Руби с синей пластиковой корзиной белья. Она была в белой блузке и украшениях из фальшивого жемчуга, на ногах — спортивные брюки, носки и шлепанцы, тугой валик волос покрыт свежим лаком. Судя по виду, она куда-то выходила с утра, а вернувшись, переоделась лишь наполовину.

— Хотите, я сама приготовлю вам сэндвич? — спросила она.

— Спасибо, я справляюсь.

Руби поставила корзину и отошла к мойке. Шлепанцы ритмично хлопали ее по пяткам.

— Мне правда очень жаль, что в вашем номере произошло такое безобразие.

— Там не было ценностей.

— Кто-то, должно быть, пробрался в дом, пока я ездила в магазин. — Она взяла полотенце для посуды, поднесла его к носу, понюхала. — Иногда я понять не могу, куда катится мир. Господь…

— Что поделать, бывает и такое.

— В этих стенах никогда не случалось воровства. — Руби повернулась ко мне, комкая в руках полотенце. — Я не виню вас за то, что сердитесь.

— Руби, на вас я вовсе не сержусь.

Она коротко вздохнула, открыла было рот, но тут же закрыла. У меня осталось впечатление, что моя хозяйка готовилась что-то высказать, но передумала, опасаясь последствий своей откровенности. Вот и хорошо. Я сейчас слишком измотана, чтобы сочувственно выслушивать чьи-то излияния.

— Может, хотите что-нибудь выпить?

— У вас есть лимонад?

Руби бросила полотенце в корзину с бельем и подошла к холодильнику. Достав пластиковый кувшин, до краев наполнила стакан и поставила его рядом с моим сэндвичем.

— А тут еще эта травля в теленовостях.

— Что ж, меня и в школе ни разу не выбрали самой популярной.

Я через силу улыбнулась, не желая, чтобы Руби заметила, как я взвинчена. Должно быть, со стороны эта улыбка выглядела так же натужно.

— Это не смешно. Вы не должны спускать им такие выходки.

— С прессой мне не справиться, Руби.

Она достала картонную тарелку, положила на нее мой сэндвич.

— Хотите печенья?

— Да, конечно.

Руби добавила к сэндвичу три сахарных печенья, а потом поглядела мне прямо в глаза.

— «Блаженны вы, когда будут поносить вас, и гнать, и всячески неправедно злословить»^[156].

— Те, кому нужно, знают, что эти обвинения лживы.

«Спокойствие, Темпе».

— Тогда, может, стоит найти того, с кем вы можете справиться.

Руби подхватила корзину на бедро и, не оглянувшись, вышла.

Надеясь на более здравомыслящего собеседника, я отправилась во двор, чтобы разделить завтрак с Бойдом. И не обманулась в ожиданиях. Пес мигом проглотил печенье и без единого комментария наблюдал за тем, как я поедаю сэндвич и размышляю, что же теперь делать.

Добравшись до автомастерской, я узнала, что поломка в моей машине незначительная, но понадобится новый насос. Отсутствующий компаньон — то ли «П», то ли «Т» — сейчас в Эшвилле и постарается приобрести там вышеуказанный предмет. Если его старания увенчаются успехом, ремонт, возможно, будет закончен уже завтра в середине дня.

Возможно. Я заметила, что «шеви», «пинто» и два пикапа стоят там же, где и вчера.

Посмотрела на часы. Половина третьего. Кроу, скорее всего, еще не вернулась.

И что же теперь?

Я попросила телефонный справочник, и мне вручили издание 1996 года, изрядно потрепанное и нестерпимо благоухающее нефтепродуктами. Чтобы разделить слипшиеся страницы, приходилось действовать обеими руками.

«Пятидесятнический дом Господень святости Огня Негасимого» в справочнике не значился, зато я отыскала Л. Боумэна, проживающего на Суэйни-Крик-роуд. «П/Т» знал нужный перекресток, но больше ничем помочь не мог. Я поблагодарила его и вернулась к машине Райана.

Следуя указаниям «П/Т», я выехала из города. Как он и предсказывал, Суэйни-Крик упиралась в шоссе 19 между Брайсон-Сити и кемпингом Эла. Я остановилась у заправочной станции, чтобы узнать, как доехать до дома Боумэна.

Оператор заправки оказался подростком лет шестнадцати с черными сальными волосами, разделенными посередине пробором и заправленными за уши. Белесые чешуйки перхоти усеяли пробор, словно снежинки — глинистую мутную канаву.

Тинейджер отложил комикс и глянул на меня, щурясь с такой силой, словно его глаза не выносили дневного света. Выудив из щербатой металлической пепельницы сигарету, он глубоко затянулся и движением подбородка указал в сторону Суэйни-Крик.

— Примерно две мили к северу, — сообщил он, выдыхая дым.

— С какой стороны?

— Ищите зеленый почтовый ящик.

Идя к двери, я ощущала спиной взгляд прищуренных глаз.

Суэйни-Крик походила на узкий асфальтовый язык, от самого шоссе круто спускавшийся под уклон. Где-то через полмили уклон сходил на нет, и дальше дорога шла прямо через длинную полосу смешанного хвойного леса. С одной стороны вдоль дороги бежал ручей, такой прозрачный, что можно было различить каждый камушек на покрытом галькой дне.

Направляясь на север, по пути я редко видела признаки человеческого жилья. Затем дорога повернула на восток, начала почти незаметно подниматься в гору, и я заметила просвет между деревьями, а справа от него — проржавевший, но, безусловно, зеленый почтовый ящик. Подъехав ближе, я обнаружила, что на табличке, которая была подвешена под ящиком на двух обрывках цепи, крупными буквами вырезано «БОУМЭН».

Я свернула на эту грунтовую аллею и на черепашьей скорости поползла вперед, всей душой надеясь, что еду к тому самому Боумэну. Кроны высоких сосен и канадских елей смыкались над головой, почти не пропуская солнечного света. Через полсотни ярдов впереди замаячил дом Люка, настороженно припавший к земле, словно одинокий часовой, который охраняет лесную дорогу.

Преподобный обитал в ветхом каркасном коттедже с верандой и крыльцом. Позади — сарай. Все это окружала поленница таких размеров, что хватило бы протопить средневековый замок. Окна по обе стороны от входной двери осеняли пронзительно-бирюзовые маркизы, казавшиеся на общем угрюмом фоне такими же неуместными, как фирменная желтая «М» ресторанов «Макдоналдс» на синагоге.

Палисадник перед домом утопал в черной тени и был устлан плотным ковром листьев и сосновых игл. Его рассекала присыпанная гравием тропа, которая протянулась от самой двери к прямоугольнику камешков в конце дороги.

Я затормозила рядом с пикапом Боумэна, заглушила мотор и включила мобильник. Не успела выбраться из машины, как входная дверь распахнулась и на крыльце появился сам преподобный. Он и сейчас был одет в черное, как будто стремился даже самому себе постоянно напоминать о сдержанности, положенной ему по призванию.

Боумэн не улыбнулся, но каменное лицо слегка расслабилось, когда он узнал меня. Я выбралась из машины и пошла по тропинке. По обеим сторонам ее росли мелкие бурые грибы.

— Преподобный Боумэн, простите, что побеспокоила. Я забыла в вашей машине пакет с покупками.

— Совершенно верно. Он в кухне. — Мужчина отступил на шаг. — Входите, прошу.

Я протиснулась мимо него в полумрак, наполненный запахом подгоревшего бекона.

— Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. Я спешу.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Он жестом пригласил меня пройти в крохотную гостиную, в которой было слишком много мебели. Обстановка выглядела так, будто ее приобрели всю разом, а потом расставили, точно как в салоне, только теснее.

— Спасибо.

Я присела на коричневый, обитый бархатом диванчик — средний из трех одинаковых, до сих пор покрытых пленкой, из которых состоял мебельный уголок. Несмотря на прохладную погоду, окна в гостиной были открыты, и коричневые шторы, идеально сочетавшиеся с цветом уголка, вдувал в комнату свежий ветер.

— Принесу ваши вещи.

Преподобный исчез, и где-то в доме открылась дверь, выпуская приглушенные голоса, удары гонга и аплодисменты — звуки игрового телешоу. Я огляделась по сторонам.

В комнате совершенно не было личных вещей. Не было свадебных или выпускных фотографий. Ни единого снимка детей на пляже или пса в бумажном именинном колпаке. На всех портретах, которые висели по стенам, сияли нимбы. Я узнала Христа и, кажется, Иоанна Крестителя.

Несколько минут спустя Боумэн вернулся. Я встала, и пластиковая пленка, застилавшая уголок, громко зашуршала.

— Спасибо.

— Не за что, мисс Темперанс.

— И еще раз благодарю за то, что вы сделали для меня вчера.

— Рад был помочь. Питер и Тимоти — лучшие автомеханики в округе. Я уже много лет ремонтирую у них свои машины.

— Преподобный Боумэн, вы ведь живете здесь давно?

— Сколько себя помню.

— Может, знаете что-то об охотничьем доме с огороженным внутренним двором, недалеко от того места, где упал самолет?

— Помню, отец рассказывал о туристской стоянке, обустроенной где-то в тех местах, на берегу притока Раннинг-Гоат. Насчет охотничьего дома не было ни слова.

Мне в голову пришла неожиданная мысль. Переместив пакет в левую руку, я достала из сумки факс Макмагона и протянула его Боумэну.

— Какие-нибудь из этих имен вам знакомы?

Боумэн развернул листок, пробежал его взглядом.

Я зорко следила за выражением его лица, но оно не изменилось.

— Сожалею, но нет.

Он вернул факс, и я убрала листок в сумочку.

— Вы слыхали когда-нибудь о человеке по имени Виктор Ливингстон?

Боумэн покачал головой.

— Эдвард Артур?

— Одного знаю, он живет недалеко от Сильвы. Когда-то принадлежал к Церкви святости, но покинул движение много лет назад. Брат Артур утверждал, будто к Духу Святому его привел сам Джордж Хенсли.

— Кто такой Джордж Хенсли?

— Он был первым, кто прибег к укрощению змей. Брат Артур говорил, что познакомился с преподобным Хенсли в долине Грассхоппер^[157].

— Понимаю.

— Сейчас брату Артуру уже под девяносто.

— То есть он еще жив?

— Как священное слово Господне.

— Он принадлежал к вашей церкви?

— Он был среди прихожан моего отца и веровал искренне, как никто. Его изменила армия. Пару лет после войны Артур еще хранил веру, а потом просто перестал следовать знамениям.

— Когда это случилось?

— То ли в сорок седьмом, то ли в сорок восьмом году. Нет, постойте! — Преподобный поднял искривленный палец. — Последний молебен, на котором присутствовал брат Артур, был на успение сестры Эдны Фаррелл. Я это помню точно, потому что отец молился о том, чтобы брат Артур вновь обрел веру. Через неделю после похорон отец посетил брата Артура… и его проповедь была встречена дулом ружья. После этого он отступился.

— Когда умерла Эдна Фаррелл?

— В тысяча девятьсот сорок девятом году.

Эдвард Артур продал свой земельный участок инвестиционной группе «АП» 10 апреля 1949 года.

Глава 19

Я отыскала Эдварда Артура на огородике позади бревенчатого коттеджа. Старик был в шерстяной клетчатой рубахе поверх джинсового комбинезона и ветхой соломенной шляпе, которую в незапамятные времена вполне мог носить какой-нибудь гондольер. При виде меня он на секунду замер, но тут же вновь принялся обрабатывать грядку.

— Мистер Артур? — окликнула я.

Мужчина все так же втыкал вилы в землю, а затем налегал на них трясущейся ногой. Сил у него было так мало, что зубья вил вонзались совсем неглубоко, однако он неуклонно, раз за разом повторял это движение.

— Эдвард Артур? — повторила я уже громче.

Он не ответил. Вилы, втыкаясь в землю, издавали негромкий глухой стук.

— Мистер Артур, я вижу, что вы заняты, но мне нужно задать несколько вопросов.

Я по мере сил постаралась изобразить располагающую улыбку.

Артур выпрямился, насколько мог, и побрел к тачке, нагруженной камнями да ворохом сухих стеблей и листьев. Когда он стянул с себя рубашку, я увидела тощие руки, покрытые коричневыми старческими пятнами размером с лимскую фасоль. Сменив вилы на мотыгу, старик заковылял обратно к грядке, на которой только что трудился.

— Я хотела бы расспросить вас о земельном участке недалеко от притока Раннинг-Гоат.

Тут Артур впервые взглянул на меня. Глаза у него были слезящиеся, с красным воспаленным ободком, радужки такие бледные, что казались почти бесцветными.

— Вы ведь владели участком земли в тех местах?

— Зачем вы приехали? — Старик дышал хрипло, с присвистом, словно втягивал воздух через фильтр.

— Меня интересует, кто купил вашу землю.

— Вы из ФБР?

— Нет.

— Вы из тех, что расследуют крушение?

— Раньше я участвовала в расследовании, теперь — нет.

— Кто послал вас сюда?

— Никто меня не посылал, мистер Артур. Я нашла вас благодаря Люку Боумэну.

— Что ж вы не спросили обо всем этом у него самого?

— Преподобному ничего не известно об этом участке — кроме того, что там, по всей вероятности, одно время располагалась туристская стоянка.

— Стало быть, вот как он сказал?

— Да, сэр.

Артур вытащил из кармана ядовито-зеленый платок и отер лицо. Затем бросил мотыгу и заковылял ко мне, сгорбленный, точно гриф-индейка. Когда мужчина подошел ближе, стало видно, что шея у него поросла жесткими седыми волосами и седые пучки торчат из ноздрей и ушей.

— Не знаю, как там сынок, но Тадэуш Боумэн был та еще пиявка. Заправлял молитвенным домом добрых сорок лет.

— Вы были его прихожанином?

— Был, пока не узнал, что все это изгнание демонов и говорение на языках — чистой воды вранье.

Артур отхаркнул мокроту и смачно сплюнул на землю.

— Понимаю. Вы продали свою землю после войны?

— Тадэуш Боумэн все донимал меня — мол, покайся, — продолжал он, словно я и рта не раскрывала, — а мне все это было уже побоку. Чертов дурень не смирился с моим уходом, пока я не прочистил ему мозги под дулом винтовки.

— Мистер Артур, я хотела поговорить о земельном участке, который вы купили у Виктора Ливингстона.

— Не покупал я никакого участка у Виктора Ливингстона.

— В архивах сказано, что Ливингстон передал вам право на владение в тысяча девятьсот тридцать третьем году.

— В тридцать третьем мне стукнуло девятнадцать. Только что женился.

Разговор медленно, но верно заходил в тупик.

— Вы знали Виктора Ливингстона?

— На Саре Мэшэм. Она умерла при родах.

Он отвечал так бессвязно, что я заподозрила старческое слабоумие.

— Те семнадцать акров нам подарили на свадьбу. Таков был уговор.

Он погрузился в раздумья, и морщины, обильно пролегавшие вокруг глаз, стали глубже.

— Мистер Артур, простите, что отвлекаю вас от работы в огороде, но…

— Приданое — вот как это называется. Это было ее приданое.

— Что именно?

— Ну, вы же спрашиваете насчет того участка близ Раннинг-Гоат?

— Да, сэр.

— Нам его отдал Сарин папаша. А потом она умерла.

— Виктор Ливингстон был отцом вашей жены?

— Сара Мэшэм-Ливингстон — так звали мою первую супругу. Мы прожили вместе три года — и все кончилось. Ей едва стукнуло восемнадцать. Ее папаша так горевал, что и сам вскорости помер.

— Простите, мистер Артур.

— Тогда-то я бросил эти места и рванул с Джорджем Хенски через Теннесси. Это он пристрастил меня к возне со змеями.

— А что было с участком возле Раннинг-Гоат?

— Один городской хлыщ захотел его арендовать и устроить там стоянку. Мне эта земля была поперек горла, а потому я сказал: да черт с ним, берите. Деньги-то, по сути, из воздуха.

Артур снова шумно откашлялся и сплюнул.

— Это был палаточный лагерь?

— Ну, туда приезжали всякие охотиться и рыбачить, но, если хотите знать мое мнение, они по большей час ти прятались от своих баб.

— А дом там был?

— Пока я не построил охотничий домик, они жили в палатках, жгли костры и все такое. — Старик покачал головой. — Чем только люди не тешатся! Уму непостижимо.

— Когда вы построили охотничий домик?

— Еще до войны.

— Там был огороженный внутренний двор?

— Это вы о чем толкуете?

— Вы устроили двор и обнесли его каменной стеной?

— Я ж не замок, мать его, строил!

— Вы продали участок в сорок девятом году?

— Точно.

— В тот самый год, когда порвали с Тадэушем Боумэном.

— Эге.

— Люк Боумэн припомнил, что вы покинули паству его отца сразу после смерти Эдны Фаррелл.

Старик снова сощурился:

— Вы на что-то намекаете, юная леди?

— Нет, сэр.

— Эдна Фаррелл была доброй христианкой. Она не заслужила такой участи.

— Вы не могли бы сказать, кто купил ваш участок?

— А вы не могли бы сказать, с какой стати суете нос в мои дела?

Мое мнение об Эдварде Артуре менялось на ходу. Поскольку он стар и немногословен, я подумала было, что с годами его разум притупился. Человек, стоявший передо мной, в хитроумии дал бы фору чемпиону мира по шахматам. Я решила играть в открытую.

— Я больше не расследую крушение, потому что меня обвинили в противозаконных действиях. Но это неправда.

— Эге.

— Уверена, с этим домом связана какая-то тайна, и хочу узнать, какая именно. Эта информация может помочь мне защитить свое доброе имя, но подозреваю, что кто-то пытается мне помешать.

— Вы были там?

— Внутри — нет.

Артур открыл было рот, собираясь заговорить, но тут сильный порыв ветра сорвал с него шляпу и поволок по грядкам. Лиловые губы старика снова плотно сомкнулись над беззубыми деснами, он лишь взмахнул тощей, как у пугала, рукой.

Я метнулась вдогонку за шляпой, поймала ее и придавила ногой. Затем отряхнула с нее комочки грязи и вернула Артуру.

Старик схватил шляпу и крепко прижал к груди. Его била крупная дрожь.

— Не хотите надеть рубашку, сэр?

— Холодает, — пробормотал он и поковылял к тачке.

После того как Артур застегнул рубашку, я помогла ему собрать орудия труда и укрыть их вместе с тачкой в сарайчике за коттеджем.

— Мистер Артур, кто купил ваш участок? — повторила я вопрос, когда он запирал дверь.

Он защелкнул висячий замок, дважды дернул его для верности и повернулся ко мне:

— Лучше бы вам, юная леди, держаться оттуда подальше.

— Обещаю, сэр, в одиночку я не пойду.

Старик смотрел на меня так долго, что я уже распростилась с надеждой на ответ. Потом он шагнул вперед и подался ко мне вплотную.

— Прентис Дэшвуд.

Имя «Прентис» он не произнес, а сплюнул — с такой силой, что мельчайшие частицы слюны брызнули мне на подбородок.

— Ваш участок купил Прентис Дэшвуд?

Артур кивнул, и его старческие блеклые глаза потемнели.

— Сам Сатана, — прошипел он.

Когда я позвонила в офис Кроу, помощник шерифа сообщил, что она еще не вернулась из окрестностей Фонтаны. С минуту я сидела, постукивая ключами по рулевому колесу, и неотрывно глядела на коттедж Артура.

А потом завела машину и выехала на дорогу.

Хотя небо стремительно затягивали грузные зеленовато-черные тучи, я ехала с опущенными стеклами и встречный поток воздуха бил в лицо. Я знала, что очень скоро ветер, сорвавшись с цепи, набросится на деревья и потоки дождя хлынут на асфальт и щедро омоют горный склон, но сейчас прохладный воздух был пока еще свеж и приятен.

Выехав на шоссе 19, я повернула назад, к Брайсон-Сити. Через две мили к югу от города я заметила небольшую дощатую табличку и свернула на присыпанную гравием дорогу.

Гостиница «Ривербэнк инн» располагалась в четверти мили дальше по дороге, на берегу реки Тукасиджи. Одноэтажное, покрытое желтой штукатуркой здание в стиле ранчо, популярном в пятидесятых. Шестнадцать номеров гостиницы протянулись по обе стороны от входа в центральный офис, у каждого номера имелся отдельный вход с крыльцом. На всех верандах ухмылялись пластиковые фонари из тыквы, а на дереве у главного входа болтался мерцавший электрическими огоньками скелет.

Очевидно, главное достоинство гостиницы заключалось в ее местоположении, а не в художественном оформлении или архитектурном стиле.

Подъезжая к главному входу, я заметила снаружи только две машины: красный «понтиак-гранд-ам» с алабамскими номерами и синий «форд-таурус» с номерами Северной Каролины. Машины были припаркованы перед номерами два и семь.

Когда я прошла мимо скелета, он издал протяжный стон, а потом — визгливый механический хохот. Я могла лишь гадать, как часто Примроуз приходилось терпеть это представление.

Вестибюль гостиницы выглядел точно так же, как в «Доме на холме». Колокольчики, подвешенные на входной двери, цветастые ситцевые занавески, отделка из узловатой сосны. Табличка на стене уведомляла, что владельцы гостиницы — Ральф и Бренда Стовер. С регистрационной стойки ухмылялся еще один фонарь-тыква.

По соседству с тыквой сидел мужчина в футболке с логотипом «Редскинс»^[158] и лениво листал журнал «Мир компьютеров». Когда звон колокольчиков возвестил о моем прибытии, он поднял голову и издалека приветствовал меня улыбкой. Я заключила, что это и есть Ральф.

— Чем могу помочь?

Волосы у Ральфа светлые, редеющие, а розовое лицо лоснилось, точно натертое воском.

— Доктор Темпе Бреннан, — представилась я, протягивая руку.

— Ральф Стовер.

Мы обменялись рукопожатием, и медицинский браслет на его руке зазвенел не хуже дверных колокольчиков.

— Друг Примроуз Хоббс, — добавила я.

— Вот как?

— Последние две недели миссис Хоббс живет в вашей гостинице.

— Совершенно верно.

— Она участвует в расследовании крушения самолета.

— Я знаю миссис Хоббс. — Улыбка Ральфа не изменилась.

— Она сейчас у себя?

— Могу позвонить ей в номер, если желаете.

— Да, будьте добры.

Он набрал цифры, послушал гудки и положил трубку.

— Миссис Хоббс не отвечает. Хотите ей что-нибудь передать?

— Насколько я понимаю, она не выехала из гостиницы?

— Да, номер по-прежнему за ней.

— Вы сегодня видели ее?

— Нет.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Я не в состоянии отслеживать перемещения всех наших постояльцев.

— Миссис Хоббс с понедельника не появлялась на работе, и я беспокоюсь за нее. Не могли бы вы сказать, в каком номере она живет?

— Сожалею, но нет. — Он улыбнулся еще шире. — Такова политика гостиницы.

— Она могла заболеть.

— Об этом сообщила бы горничная.

Ральф был вежлив, как полицейский, остановивший машину для проверки. Что ж, ладно. Я могу быть сверхвежлива.

— Это в самом деле очень важно. — Я легонько положила руку на запястье Ральфа и заглянула ему в глаза. — Можете сказать, на какой машине ездит миссис Хоббс, чтобы я проверила, стоит ли ее машина у вас на стоянке?

— Не могу.

— Можем мы подняться к ней в номер вместе?

— Нет.

— Может быть, вы подниметесь, а я подожду здесь?

— Нет, мэм.

Я убрала руку и попробовала другую тактику.

— Быть может, миссис Стовер припомнит, когда она в последний раз видела миссис Хоббс?

Ральф сцепил пальцы и положил руки поверх журнала. На ярко-розовой, точно крем от ожогов, коже отчетливо выделялись светлые жесткие волоски.

— Вы задаете те же вопросы, которые уже задавали другие, и мы с женой дадим вам те же ответы. Без официального ордера мы не допускаем посторонних в номера и не разглашаем информации о постояльцах. — Голос его звучал гладко, словно смазанный маслом.

— Кто эти другие?

Ральф издал долгий терпеливый вздох.

— Могу я еще чем-нибудь вам помочь?

В моем голосе зазвенела сталь отточенного скальпеля.

— Если с Примроуз Хоббс из-за вашей политики случится беда, вы пожалеете о том дне, когда отправились на курсы управления гостиницей.

Глаза Ральфа Стовера сузились, но улыбка держалась стойко.

Я достала из сумочки визитку и нацарапала внизу номер своего мобильника.

— Если вдруг передумаете — звоните.

А потом развернулась и зашагала к двери.

— Хорошего дня, мэм.

За моей спиной зашуршали страницы журнала, звякнул медицинский браслет.

Дав полный газ, я вылетела с парковки, помчалась по шоссе и через полсотни ярдов к северу свернула на обочину. Если я хоть что-нибудь понимаю в людях, любопытство погонит Стовера в номер Примроуз. И он наверняка отправится туда немедленно.

Торопливо заперев машину, я сломя голову рванула назад и, домчавшись до поворота к «Ривербэнк инн», нырнула в лес. А после пробиралась вперед параллельно гравийной дороге до того места, откуда хорошо была видна гостиница.

Интуиция не подвела. Ральф как раз подходил к двери номера четыре. Он огляделся по сторонам, отпер дверь и проскользнул внутрь.

Время тянулось. Пять минут. Десять. Я успела отдышаться. Небо потемнело, поднялся ветер. Сосны над головой выгибались и приседали, словно балерины, исполняющие экзерсис на пуантах.

Я думала о Примроуз. Мы знакомы уже много лет, но я почти ничего не знала о ней самой. Только что она была замужем, развелась, что у нее есть сын. Помимо этого, личная жизнь Примроуз была для меня тайной за семью печатями. Отчего так вышло? Сама она не хотела рассказывать о себе или у меня никогда не возникало желания расспрашивать? Быть может, я видела в Примроуз лишь «обслуживающий персонал» — одного из тех, кто постоянно трудится рядом, отправляет нашу почту, печатает наши отчеты, убирает до блеска наши дома, между тем как мы живем собственной жизнью и даже не подозреваем, что у них тоже есть своя?

Может, и так. И все же я знала Примроуз Хоббс достаточно хорошо, чтобы быть уверенной в одном: никогда и ни за что она пособственной воле не бросила бы незаконченную работу.

Я ждала. Из лиловой, как баклажан, тучи хлестнула молния, озарив ее грозовое нутро слепящей плетью мощностью в миллион ватт. Зарокотал гром. Буря неумолимо приближалась.

Наконец Стовер вышел, захлопнул дверь, повернул ручку и поспешил по дорожке к главному входу. Едва он благополучно скрылся в вестибюле, я двинулась к номеру — кружным путем, с оглядкой, то и дело прячась за деревья. С одной стороны протянулась задняя стена гостиницы, с другой — река, в просвете между ним росли деревья. Я пробралась к месту, которое, по моим прикидкам, было как раз напротив номера четыре, остановилась и прислушалась.

Бурлила на камнях вода. Под порывами ветра шумел кустарник. Вдали свистел поезд. Неистово стучало сердце в моей груди. Все громче, все лихорадочней.

Я подкралась к самому краю полосы деревьев и выглянула наружу.

Череда дощатых крылечек вдоль задней стены, к перилам прибиты гвоздями номера из кованого чугуна. И снова мое чутье не подкачало. Каких-то пять ярдов травы до номера четыре.

Я сделала глубокий вдох, рывком преодолела эти пять ярдов и в два шага перемахнула четыре ступеньки. Проскочив крыльцо, дернула раздвижную дверь. Она открылась с пронзительным скрежетом. Как раз в эту секунду ветер внезапно стих, и в неподвижном воздухе скрежет прозвучал душераздирающе. Я застыла.

Тишина.

Проскользнув между раздвижной и внутренней дверью, я прижалась к стеклу и заглянула внутрь. Обзор заслоняли полосатые бело-зеленые занавески. Я подергала ручку — заперто.

Я аккуратно прикрыла раздвижную дверь, перебралась к окну и повторила попытку. Безуспешно — точно такие же занавески.

Приметив зазор в том месте, где нижний край шторы соприкасался с подоконником, я уперлась обеими руками в оконную раму и толкнула ее вверх. Крохотные белые хлопья отставшей краски невесомо осыпались на мои пальцы.

Я толкнула еще раз — и окно рывком подалось вверх на дюйм. Я опять застыла. Воображение услужливо нарисовало картину: звучит сигнал тревоги, и Ральф вылетает из офиса с револьвером.

Повернув руки ладонями вверх, я просунула пальцы в зазор под рамой.

То, чем я сейчас занималась, было незаконно. Я это знала. В моей нынешней ситуации проникновение в номер Примроуз было самоубийственным шагом. Ничего не поделаешь — нужно узнать наверняка, что с женщиной не случилось ничего плохого. Потом, если все-таки окажется, что она попала в беду, я хотя бы буду уверена, что сделала все, что смогла.

А еще, по правде говоря, это необходимо мне самой. Выяснить, что же стало с этой злосчастной ступней. Отыскать Примроуз и доказать всем моим противникам, что они неправы.

Я расставила ноги и толкнула раму. Окно приподнялось еще на дюйм.

Раздались глухие шлепки — это падали на ступени первые крупные капли дождя. Крохотные лужицы возникли под ногами, множась и расползаясь с каждой секундой.

Окно удалось сдвинуть еще на пару дюймов.

И тут разразилась буря. Сверкнула молния, оглушительно загрохотал гром, и дождь хлынул как из ведра, мгновенно залив крыльцо.

Я оставила окно в покое и прижалась к стене, надеясь укрыться от ливня под карнизом. В считаные секунды волосы промокли насквозь, струйки воды потекли с ушей и носа. Одежда облепила, словно папье-маше — проволочный каркас.

Мириады дождевых капель низвергались с крыши и крыльца. Падали на лужайку, сливались и растекались ручьями в траве. Лились рекой из желоба над головой. Ветер швырял пригоршни листьев в стену и мне на ноги, безжалостно гонял их по земле. Пахло лесом и сырой землей, тысячами лесных обитателей, укрывшихся до ненастья в норах и дуплах.

Дрожа от холода, я спрятала ладони в подмышках и привалилась спиной к оштукатуренной стене, терпеливо пережидая дождь. Да наблюдала за тем, как дождевые капли застревают в паутине, множатся, растягивают ее своей тяжестью. Наблюдал за этим и хозяин паутины — крохотный бурый комочек, притаившийся на наружной нити.

Рождались острова. Сдвигались литосферные плиты. Десятки живых существ навек исчезали с лица планеты.

И вдруг зазвонил мой мобильник — так резко и неожиданно, что я едва не соскочила с крыльца.

Я ткнула кнопку ответа.

— Без комментариев! — гаркнула, ожидая услышать очередного пронырливого репортера.

Молния ударила прямо в вершины деревьев. Отрывисто рявкнул гром.

— Куда вас, черт возьми, занесло? — голос Люси Кроу.

— Не успела спрятаться от грозы.

— Вы что, под открытым небом?

— А вы уже вернулись в Брайсон-Сити?

— Нет, я еще на озере Фонтана. Может, перезвоните, когда окажетесь под крышей?

— Это будет нескоро. — Не было ни малейшего намерения объяснять, почему именно.

Кроу переговорила с кем-то.

— Боюсь, у меня для вас еще одна дурная новость, — обратилась ко мне шериф.

Я уловила едва различимые голоса, затем треск полицейской рации.

— Похоже, мы нашли Примроуз Хоббс.

Глава 20

В то самое время, когда я встречалась с нашим досточтимым вице-губернатором со товарищи, владельцы прокатного причала на озере Фонтана обнаружили труп.

Как обычно, Гленн и Айрин Бойнтон поднялись на рассвете и занялись утренним наплывом дел: выдавали напрокат снаряжение, продавали наживку, заполняли холодильники льдом, сэндвичами и напитками в жестяных банках. Когда Айрин отправилась осмотреть рыбацкую лодку, которую вернули вчера в конце дня, ее внимание привлекло странное движение в воде у самого края дока. Заглянув в воду, женщина в ужасе поняла, что на нее неподвижно смотрят два мертвых, лишенных век глаза.

Следуя указаниям Кроу, я отыскала озеро Фонтана, а затем и узкую грунтовую дорогу, что вела к причалу. Дождь ослаб, хотя с деревьев над головой до сих пор сочилась вода. Я ехала по лужам, пробираясь к озеру, и из-под колес машины веером летели брызги воды и грязи.

Впереди показался причал. Я разглядела тягач, машину «скорой помощи» и пару патрульных авто, заливавших стоянку красно-сине-желтым мерцанием. Сам причал протянулся вдоль берега в дальнем конце стоянки. В обветшавшем строении располагались прокатный пункт, заправочная станция и универмаг, а по обе стороны от него рядами уходили в воду узкие дощатые пирсы. Флюгер, болтавшийся на углу строения, бодро хлопал под порывами сильного ветра. Его яркие цвета казались особенно неуместными на фоне мрачной сцены, что разыгрывалась на берегу.

На самом южном пирсе помощник шерифа допрашивал супружескую пару в джинсовых шортах и ветровках. И муж, и жена держались натянуто, лица у них были бледные, точно воск.

Кроу, стоя на ступеньках офиса, разговаривала с Томми Олбрайтом, больничным патологоанатомом, который от случая к случаю проводил вскрытия для судмедэксперта. Олбрайт был костляв и морщинист, с редкими седыми волосами, зачесанными на макушку. Вскрытиями он занимался с доисторических времен, но мне еще ни разу не доводилось с ним работать.

Олбрайт следил за моим приближением. Когда я подошла, протянул руку.

Мы обменялись рукопожатием. Я приветственно кивнула Кроу.

— Насколько я понимаю, вы были знакомы с погибшей?

Олбрайт движением головы указал на машину «скорой помощи». В распахнутые дверцы последней было видно, что на складной каталке лежит глянцево-белый мешок. Судя по выпуклостям, уже не пустой.

— Мы вытащили ее как раз перед началом бури. Не хотите на скорую руку осмотреть?

— Хочу.

Нет, неправда! Вовсе я этого не хотела. Не хотела здесь находиться. Не хотела опознавать труп Примроуз Хоббс.

Мы направились к «скорой» и забрались внутрь. Даже при распахнутых дверцах здесь был явственно ощутим характерный запах. Я судорожно сглотнула.

Олбрайт расстегнул мешок, и в лицо нам ударила густая вонь: тошнотворная смесь запахов стоячей воды, водорослей, озерной живности и разлагающейся человеческой плоти.

— Я бы сказал, что она пробыла в воде два, от силы три дня. Ее не так уж сильно обглодали.

Сдерживая дыхание, я заглянула в мешок.

Это была Примроуз Хоббс — и в то же время не она. Лицо распухло, раздувшиеся губы выпятились, словно у тропических рыб в аквариуме. Темная кожа отслоилась лоскутами, обнажив бледную нижнюю часть эпидермиса, отчего тело казалось пятнистым. Озерные рыбы либо угри целиком объели веки, обгрызли лоб, щеки и нос.

— Причину смерти можно будет установить без особых хлопот, — заметил Олбрайт. — Тирелл, конечно, потребует полной аутопсии.

Запястья Примроуз были обмотаны клейкой лентой, глубоко в шею врезалась тонкая проволока.

Я ощутила горечь подкатившей к горлу желчи и с усилием сглотнула.

— Ее задушили?

Олбрайт кивнул.

— Подонок обвил проволокой горло и затянул ее сзади с помощью какого-то приспособления. Очень эффективный способ перерезать трахею.

Я прикрыла ладонью рот и нос и нагнулась ниже. Сбоку на шее Примроуз были видны глубокие царапины — следы ногтей. Она разодрала кожу, борясь со связанными руками за глоток воздуха.

— Это она, — бросила я и опрометью выскочила из машины.

Срочно нужен был свежий воздух. Мили, океаны свежего воздуха.

Я пробежала в дальний конец пустого пирса и с минуту просто стояла там, обхватив себя руками. Шум лодочного мотора донесся издалека, стал громче, затем ослаб. Под ногами у меня плескали волны. В камышах, растущих вдоль берега, квакали лягушки. Жизнь продолжалась, безразличная к смерти одного из своих созданий.

Я думала о Примроуз, вспоминала, как она, опираясь на палку, шла через стоянку морга на нашу последнюю встречу. Чернокожая женщина шестидесяти двух лет от роду, дипломированная медсестра, озабоченная лишним весом, искусная картежница, питавшая слабость к пирогам с ревенем. Так-то. Все же я кое-что знала о женщине, которая была мне другом.

Что-то тяжело всколыхнулось в груди.

Успокойся.

Я судорожно втянула воздух.

Думай.

Что могла узнать, увидеть или сделать Примроуз, если с ней обошлись так жестоко? Неужели ее убили из-за того, что она помогала мне?

Новый приступ дрожи. Я жадно хватанула ртом воздух.

Или я преувеличиваю собственную значимость? Может быть, гибель Примроуз — дело случая? Мы, американцы, занимаем первое место в мире по умышленным убийствам. И выходит, что Примроуз Хоббс связали и задушили ради того, чтобы всего лишь угнать ее машину? Нет, это не имеет смысла. Особенно если принять во внимание проволоку и клейкую ленту. Нет, это было умышленное убийство, и преступник намеревался прикончить именно Примроуз. Но почему?

Громко хлопнули дверцы. Я обернулась. Санитары забирались в «скорую». Через несколько секунд заурчал мотор, и машина медленно двинулась вверх по берегу к грунтовой дороге.

Прощай, старый друг. Если все это случилось из-за меня — прости. Нижняя губа задрожала, и я с силой впилась в нее зубами.

Не смей плакать. Хотя — почему «не смей»? Зачем сдерживать слезы скорби по такому доброму, чудесному человеку?

Я взглянула на озеро. Небо прояснялось, и сосны на дальнем берегу чернели на фоне розовеющего заката. Припомнилось кое-что еще.

Примроуз Хоббс любила закаты.

Я смотрела на закат, не отводя глаз, смотрела и плакала — до тех пор, пока не ощутила гнев. И не просто гнев — во мне закипала жгучая, неукротимая ярость.

Обуздай ее, Темпе. Используй.

Мысленно поклявшись узнать правду, я сделала глубокий вдох и пошла по пирсу туда, где остались Кроу и Олбрайт.

— Какая у нее была машина? — спросила я.

Шериф заглянула в блокнот.

— Синяя «хонда-сивик» девяносто четвертого года выпуска. Номера штата Северная Каролина.

— Ее нет на стоянке «Ривербэнк инн».

Кроу странно глянула на меня.

— Машина уже может быть на пути в Саудовскую Аравию, — заметил Олбрайт.

— Я говорила, что убитая помогала мне в расследовании.

— Об этом мы с вами еще побеседуем, — отозвалась Кроу.

— Вы что-нибудь здесь нашли?

— Пока ищем.

— Отпечатки шин? Следы ног?

Я тут же сообразила, что сказала глупость. Если подобные улики и существовали, их наверняка уничтожил дождь.

Кроу покачала головой.

Я окинула взглядом пикапы и внедорожники, оставленные на стоянке рыбаками и любителями покататься на лодке. На слипах покачивались два алюминиевых катера с подвесным мотором.

— Здесь кто-нибудь швартуется постоянно?

— Нет, все лодки — исключительно для проката.

— Это значит, что тут ежедневно бывает много народу. Не слишком ли людное место для того, чтобы спрятать труп?

— Взятые напрокат лодки полагается сдать до восьми вечера. Очевидно, после этого суета стихает.

Я указала жестом на мужчину и женщину с восково-бледными лицами.

— Это владельцы причала?

— Гленн и Айрин Бойнтон. Говорят, что каждый вечер задерживаются здесь до одиннадцати, а возвращаются в шесть утра. Живут дальше по дороге.

Кроу ткнула пальцем в сторону грунтовой дороги.

— По их словам, они ночью следят за движением машин. Опасаются, что какие-нибудь подростки доберутся до лодок. За последние три дня ни Гленн, ни его благоверная не видели и не слышали ничего подозрительного. Не знаю, много ли проку от этих показаний. Злодей не станет объявлять во всеуслышание, что попользовался вашим доком, чтобы выгрузить труп.

Взгляд ее бледно-зеленых глаз испытующе скользнул по причалу и вернулся ко мне.

— Впрочем, вы правы. Это место — и впрямь не слишком подходящее. В полумиле отсюда есть небольшая дорога, которая доходит до самого берега. Мы предполагаем, что труп бросили в озеро именно там.

— Странно, что течение принесло его сюда не сразу, а через два-три дня, — вставил Олбрайт. — Должно быть, какое-то время лежал на дне топляком.

— Топляком?! — взвилась я, разъяренная такой черствостью.

— Ох, извините. Старинный термин лесосплава. Так называют бревна, которые не держатся на плаву.

Я почти страшилась задать следующий вопрос.

— Вы обнаружили следы… сексуального насилия?

— Одежда на ней, нижнее белье тоже. Я, конечно, сделаю проверку на следы спермы, но сомневаюсь, что результат будет положительный.

Мы замолчали. Надвигались сумерки. За спиной поскрипывали под ударами волн доки. С озера дул холодный ветер, неся с собой запах рыбы и бензина.

— Зачем кому-то душить пожилую женщину? — Я проговорила это вслух, но на самом деле вопрос предназначался мне, а не моим спутникам.

— А зачем все эти гнусные уроды творят то, что они творят? — отозвался Олбрайт.

Я оставила их и пошла к машине Райана. «Скорая» и тягач уже уехали, но патрульные авто все так же заливали пульсирующим синим светом раскисшую стоянку. Я посидела немного, глядя на сотни следов ног санитаров «скорой помощи», водителей тягача, полицейских, ног патологоанатома и моих собственных. Чем-то это походило на место крушения. Последнее в долгой жизни Примроуз Хоббс.

Я повернула ключ зажигания и поехала в сторону Брайсон-Сити, чувствуя, как по лицу текут слезы.

Позже вечером, проверив список звонков, я обнаружила, что со мной пыталась связаться Люси Кроу. Перезвонила ей и рассказала все, что знала о Примроуз Хоббс, закончив нашей встречей в воскресенье утром на стоянке морга.

— И эта ступня, и все относящиеся к ней документы пропали?

— Так мне было сказано. Примроуз, по всей вероятности, была последней, кто видел и ступню, и документы.

— Паркер Дейвенпорт сказал вам, что она взяла ступню и контейнер с документами. Где-нибудь отмечено, что она все это вернула?

— Хороший вопрос.

— Опишите систему безопасности морга.

— Все сотрудники ОЗЧС и персонал судмедэксперта имеют удостоверения личности, равно как сотрудники вашего департамента и департамента полиции Брайсон-Сити, которые охраняют объект. Охранник у ворот проверяет удостоверения, а в самом морге имеется журнал прибытия/убытия. Ежедневно на карточки ставится отметка с цветовым кодом.

— Зачем?

— Если кому-то удастся подделать удостоверение личности, он не будет знать, какой именно код используется в этот день.

— А в нерабочее время?

— Сейчас, по всей видимости, народу в морге осталось меньше, в основном сотрудники архива и компьютерщики. Ночью там не будет вообще никого, кроме вашего помощника или полицейского из Брайсон-Сити.

Мне живо вспомнился вице-губернатор со своей видеокассетой.

— На воротах установлена камера слежения.

— А каковы меры безопасности для компьютеров?

— У каждого пользователя, имеющего высший допуск, свой пароль, и вводить либо удалять данные может только ограниченное число людей.

— Предположим, что Хоббс вернула ступню. Где она могла ее оставить?

— В конце дня все материалы, с которыми велась работа, складываются в авторефрижераторы с надписями «необработанное», «в процессе обработки» и «опознанное». Конкретный образец при необходимости находят с помощью компьютерной поисковой системы.

— Насколько сложно ее взломать?

— Несовершеннолетние хакеры взломали компьютерную сеть Пентагона.

Я услышала отдаленный разговор — казалось, что голоса просачиваются сквозь пространственный туннель в космосе.

— Шериф, думаю, Примроуз Хоббс убили из-за этой ступни.

— Или же эта ступня — биологический образец.

— Женщина исследует предмет, который стал причиной конфликта, предмет исчезает, женщину через три дня находят мертвой. Если между событиями нет связи, то это чертовски невероятное совпадение.

— Мы изучаем все версии.

— Вы уже выяснили, почему никто не заявил о ее исчезновении?

— Судя по всему, часть нынешних функций морга сейчас перемещается в Шарлотт. Когда Хоббс не появилась на работе в понедельник, ее сослуживцы решили, что она отправилась туда же. В Шарлотте, наоборот, подумали, что она осталась в Брайсон-Сити. Сыну она, как правило, звонила по субботам, так что ему и в голову не пришло беспокоиться.

Я подумала о сыне Примроуз. Женат ли он? Есть ли у него дети? Служил ли он в армии? Может быть, он — гомосексуалист? Были ли они с матерью близки? Род занятий время от времени вынуждает меня исполнять роль гонца, приносящего самые страшные в жизни вести. Всего один визит — и прочный семейный мир рушится, непоправимо изменяется жизнь. Пит рассказывал, что во времена войны во Вьетнаме большинство офицеров морской пехоты предпочло бы пойти в бой с врагом, нежели отправиться в мирные Штаты и принести в чей-то дом известие о смерти мужа, брата или сына. Я всем сердцем разделяла эти чувства.

Мне представилось лицо сына Примроуз — в первую минуту непонимающее, смятенное. Потом, с осознанием происшедшего, — искаженное страданием, горем, болью открытой раны. Я закрыла глаза, разделяя в этот миг его безмерное отчаяние.

— Я заезжала в «Ривербэнк инн».

Голос Кроу вернул меня к действительности.

— Уехав с причала, завернула туда, чтобы потолковать с Ральфом и Брендой, — сказала она. — Оба признались, что не видели Хоббс с воскресенья, но не сочли это странным. За время пребывания в гостинице она дважды уезжала без всякого объяснения, а потому они заключили, что Хоббс опять уехала.

— И куда же?

— По их предположению — навестить родных.

— И что?

— Как показал осмотр номера, вряд ли. Все туалетные принадлежности остались на месте: зубная щетка, флосс, крем для лица, мелочи, которые женщина обязательно возьмет в дорогу. Вся одежда висела в шкафу, чемодан стоял пустой под кроватью. Лекарство от артрита лежало на прикроватной тумбочке.

— Сумка? Ключи от машины?

— Вот их не было. Все выглядит так, будто она, скорее всего, покинула номер по собственной воле, но вовсе не собиралась отсутствовать всю ночь.

Я подробно описала Кроу свой визит в гостиницу, умолчав только о противозаконной авантюре.

— Как полагаете, почему Ральф отправился в номер Примроуз?

— Интуиция вас не обманывала. Любопытство. Или он знает больше, чем говорит. Может быть, хотел что-то оттуда забрать. Пока еще ничего не ясно, но за мистером Стовером мы будем присматривать. Еще побеседуем со всеми, кто был знаком с убитой, поищем свидетелей, которые могли видеть ее в последние дни, начиная с понедельника. Ну да вам это объяснять не надо.

— Отсеять наиболее часто подозреваемых.

— В округе Суэйн таких немного.

— В номере не было ничего, что подсказало бы, куда могла отправиться Примроуз? Клочок бумаги с адресом, карта, квитанция?

В трубке послышалось невнятное гудение.

— Рядом с телефоном мы обнаружили записку с двумя номерами.

Кроу зачитала их вслух, и я похолодела.

Номер гостиницы «Дом на холме».

И — моего мобильника.

Часом позже я лежала в постели, пытаясь расставить по местам и оценить то, что знала.

Факт: таинственная ступня не принадлежит Дэниелу Ванета. Вероятность: это ступня трупа из-под стены дома в лесу. Пятно на земле содержало летучие жирные кислоты. Там разлагалась чья-то плоть. Вероятность: ступня — с рейса 228 «Эйр транссаут». Возле обломков самолета были найдены контейнеры для биологически опасных отходов и части тел, которые не удалось идентифицировать.

Факт: ступня и досье на нее пропали. Вероятность: их взяла Примроуз Хоббс. Вероятность: Примроуз Хоббс вернула материалы, и их забрал кто-то другой.

Факт: останки Жана Бертрана и Перчика Петричелли до сих пор не опознаны. Вероятность: ни Бертрана, ни Петричелли не было на борту самолета. Вероятность: и детектив, и арестованный были на борту, но взрыв превратил их тела в пыль.

Факт: Жан Бертран стал подозреваемым.

Факт: некий свидетель заявил, что видел Петричелли в штате Нью-Йорк. Вероятность: Бертрана перекупили. Вероятность: Бертран сгорел.

Факт: меня обвинили в похищении следственного материала. Вероятность: мне больше не доверяют, поскольку я в близких отношениях с Эндрю Райаном, напарником Бертрана в полиции Квебека. Вероятность: меня подставили, чтобы отстранить от расследования. Но от какого: расследования авиакатастрофы или тайны дома с огороженным двором? Вероятность: моя жизнь под угрозой. Кто-то пытался сбить меня машиной и перевернул вверх дном мой номер.

Холодок страха — по спине. Я задержала дыхание, вслушиваясь в темноту. Тихо.

Факт: Примроуз Хоббс убили. Вероятность: ее смерть была случайным актом насилия. Куда более вероятно: ее смерть связана с пропавшей ступней.

Факт: Эдвард Артур получил в собственность участок на притоке Раннинг-Гоат в 1933 году, женившись на Саре Ливингстон. Он сдавал участок в аренду под палаточный лагерь, потом выстроил там охотничий домик, после в 1949 году продал землю некоему Прентису Дэшвуду, но право собственности получила инвестиционная группа «АП», ТОО. Артур не обустраивал в доме внутреннего двора и не возводил каменных стен. Кто такой Прентис Дэшвуд?

Я включила лампу, достала факс, который прислали Макмагону из Делавара, и, стуча зубами, поспешила нырнуть в постель. Съежившись под одеялом, перечитала список.

B. Г. Дэвис.

Ф. М. Пэйн.

C. А. Беркби.

Ф. Л. Уоррен.

П. Х. Роллинс.

М. П. Векхоф.

Единственное имя, которое было мне смутно знакомо, — Векхоф. Уроженец Шарлотта Пат Векхоф шестнадцать лет заседал в сенате Северной Каролины. Скончался внезапно, зимой прошлого года. Интересно, имеет ли к нему отношение М. П. Векхоф из списка?

Выключив свет, я снова вытянулась на кровати и принялась искать связи между известными фактами. Безнадежно. Я никак не могла сосредоточиться, потому что все время вспоминала Примроуз.

Примроуз сидит за компьютером, очки съехали на кончик носа.

Примроуз на стоянке.

Примроуз на месте крушения самолета, 1997 год, Кингстон, штат Северная Каролина.

Примроуз за карточным столом, партия в заказной вист.

Примроуз в Шарлотте. Кафетерий пресвитерианского госпиталя. Я ела вегетарианскую пиццу с консервированным горошком и спаржей. Помню, пицца мне ужасно не понравилась, но не помню, почему мы с Примроуз встречались именно там.

Примроуз в пластиковом мешке.

Боже милостивый, почему? За что?

Ее выбрали намеренно, следили за ней, изучали ее расписание, а потом убрали, следуя какому-то хитроумному плану? Или же она была убита случайно? Маньяк, следующий приказу больного воображения. Первая синяя «хонда». Четвертая женщина, которая выйдет из галереи. Следующий чернокожий. Входила ли в его планы смерть жертвы, или то был чудовищный сбой, приведший к необратимому финалу?

Жестокость по отношению к женщине — отнюдь не порождение современности. Исторические и доисторические хроники человечества усеяны костями моих сестер. Массовое захоронение в Кахокии. Священный сенот^[159] в Чичен-Итце. Девушка железного века, брошенная в трясину — с завязанными глазами, грубо обкорнанными волосами и на поводке.

Женщины приучены быть настороже. Ускорять ход, заслышав чужие шаги. Заглядывать в замочную скважину, прежде чем отпереть дверь. Становиться возле кнопок в пустом лифте. Бояться темноты. Неужели Примроуз просто стала еще одним трофеем очередного маньяка-убийцы?

Кого я обманываю? Причина ее смерти мне известна. Вне всяких сомнений.

Примроуз убили, потому что она выполнила просьбу. Мою просьбу. Приняла факс, выполнила замеры и предоставила нужные данные. Она помогла мне — и поставила под угрозу чьи-то замыслы.

Я вовлекла пожилую лаборантку в расследование, и потому с ней жестоко расправились. Горе и чувство вины давили на сердце тяжким камнем.

Но как вышло, что Примроуз стала для кого-то опасной? Может быть, узнала что-то, о чем не знаю я? Поняла ли она все значение своего открытия или так и осталась в неведении? Почему ее заставили замолчать — из-за того, что она знала, или из-за того, что могла бы узнать?

А как же я? Неужели я тоже угрожаю замыслам чокнутого убийцы?

Размышления прервал негромкий, донесшийся снизу вой. Отбросив одеяло, я натянула джинсы и свитер, сунула ноги в ботинки. Затем на цыпочках прокралась по безмолвному дому и вышла на задний двор.

Бойд сидел перед будкой, задрав морду к ночному небу. Увидев меня, он вскочил и завилял всей задней половиной тела. Потом метнулся к ограде и встал на задние лапы. Упершись передними лапами в ограду, вытянул шею и несколько раз тявкнул.

Я протянула руку и почесала пса за ухом. Бойд лизнул мою ладонь, шалея от восторга.

Когда я вошла в вольер, пристегнула к ошейнику поводок, пес запрыгал и завертелся как бешеный, взметая лапами грязь.

— Будь умницей. — Я поднесла палец к его морде. — Не забудь, что это против правил.

Бойд поглядел на меня, вывалив из пасти язык, и выразительно пошевелил бровями. Мы пересекли двор и вместе вошли в дом.

Через минуту мы уже лежали в темном номере — я в постели, Бойд на коврике у кровати. Слышно было, как он вздохнул, утыкаясь мордой в передние лапы.

Я так и заснула, положив руку собаке на голову.

Глава 21

На следующее утро я проснулась рано, чувствуя холод и пустоту в груди, но поначалу не сознавала почему. Потом реальность обрушилась на меня душной, отвратительной волной.

Примроуз мертва.

Боль утраты, соединившись с чувством вины, точно парализовала, и я долго лежала неподвижно, не испытывая ни малейшего желания возвращаться в мир.

Затем Бойд ткнулся носом мне в бедро. Я перевернулась на бок и почесала его за ухом.

— Ты прав, дружок. Что проку жалеть себя?

Я встала, наспех оделась и крадучись, как вор, отвела собаку в вольер. За время моего отсутствия на двери «Магнолии» появилась записка. Райан сегодня тоже проведет день в обществе Макмагона, и машина ему не понадобится. Ключи, которые я оставила на бюро в его номере, лежат теперь у меня.

Включив мобильник, я обнаружила пять пропущенных вызовов. Четыре журналиста и «П/Т». Позвонила в автомастерскую, прочие номера стерла.

На ремонт понадобится больше времени, чем предполагалось вначале. Машина будет готова завтра.

Итак, от «возможно, будет» мы пришли к «будет». Это вдохновляет.

Но чем же теперь заняться?

Идея, осенившая меня, явилась из безмерно далекого прошлого. Любимое убежище огорченной или растревоженной девочки. Вреда от этого не будет, и, может, я даже сумею раскопать что-нибудь полезное.

И по крайней мере в ближайшие пару часов до меня никто не доберется.

Позавтракав тостом и хлопьями, я отправилась в публичную библиотеку имени Марианны Блэк — одноэтажное здание из красного кирпича на углу Эверетт и Академи-стрит. С обеих сторон от входа болтались картонные скелеты, у каждого в руках была книга.

За стойкой у главного входа маячил, поблескивая золотыми зубами, долговязый тощий негр. Рядом с ним трудилась пожилая дама, закрепляя над их головами гирлянду оранжевых тыковок. Когда я вошла, они разом обернулись в мою сторону.

— Доброе утро, — сказала я.

— Доброе утро.

Негр широко улыбнулся, демонстрируя все великолепие своего золотого запаса. Его сослуживица с лиловыми волосами впилась в меня подозрительным взглядом.

— Хочется взглянуть на старые номера местной газеты, — сообщила я с обезоруживающей улыбкой.

— «Смоки-Маунтинс таймс»? — уточнила Миссис Библиотекарь, откладывая степлер.

— Да.

— За какой период?

— У вас есть подшивки тридцатых и сороковых годов?

Дама с лиловыми волосами насупилась еще сильнее.

— Подборка начинается с тысяча восемьсот девяносто пятого. Тогда газета называлась «Брайсон-Сити таймс». Выходила раз в неделю. Старые выпуски, разумеется, переведены на микропленки. Оригиналы на руки не выдаем.

— Микропленки меня устроят.

Мистер Библиотекарь принялся открывать и складывать стопками книги. Я заметила, что ногти у него отполированы, а одежда блистает чистотой.

— Аппарат для чтения микрофильмов — в подсобной комнате рядом с секцией генеалогии. Кассеты для просмотра выдаются только по одной.

— Спасибо.

Миссис Библиотекарь открыла один из двух металлических шкафчиков за стойкой и достала небольшую серую кассету.

— Давайте объясню, как пользоваться аппаратом.

— Нет-нет, не утруждайтесь. Я справлюсь. У меня есть опыт работы с такими механизмами.

Дама вручила мне кассету. Я читала ее мысли по лицу, как открытую книгу. Посторонний в фондах! Наихудший кошмар.

Устроившись у аппарата, я проверила наклейку на кассете: «1931–1937».

В памяти возникло лицо Примроуз, и все поплыло перед глазами от подступивших слез.

Хватит! Не смей горевать!

Да, но зачем я здесь? Какова цель? Существует ли она вообще или я пришла отсидеться?

Нет. У меня есть цель.

Я по-прежнему была убеждена, что корень всех моих неприятностей — тот самый дом с огороженным двором, и хотела больше узнать о связанных с ним людях. Артур рассказал, что продал свою землю некоему Прентису Дэшвуду. Увы, кроме этого имени да еще списка в факсе Макмагона, я понятия не имела, что искать.

По правде говоря, я и не особо надеялась найти что-то полезное, просто идеи закончились. И еще: нужно было как-то разобраться с выдвинутыми против меня обвинениями. Я не могла вернуться в Шарлотт, пока не отремонтируют машину, а от всех остальных способов добычи информации меня надежно оградили. Да ну, к черту! Должна же и история на что-нибудь сгодиться.

Когда Пит еще носил форму, у него в офисе висел плакат — лозунг военных юристов, не ставших частью армейской системы: «Нерешительность — ключ к гибкости».

Если это изречение годилось для офицеров военно-юридической службы корпуса морской пехоты США, стало быть, оно годится и для меня. Буду искать все, что подвернется под руку.

Я вставила кассету и приступила к просмотру. Аппарат с ручкой для вращения был изготовлен, по всей вероятности, еще до того, как братья Райт поднялись в воздух на «Китти хок»^[160]. Иллюстрации и текст то и дело расплывались, теряя резкость. Через несколько минут я почувствовала, что начинает болеть голова.

Я просматривала одну кассету за другой, совершая регулярные рейсы к стойке и обратно. К концу сороковых годов Миссис Библиотекарь сжалилась и позволила мне брать по полдюжины кассет за раз.

Я пробегала глазами сообщения о благотворительных вечерах и мойке машин, описания церковных мероприятий и местных драм. Преступления были в основном мелкие: дорожные происшествия, пьянство и нарушение общественного порядка, пропажа вещей и вандализм. Объявления о рождениях, смертях и свадьбах чередовались с рекламой автомастерских и аукционных залов.

Вторая мировая унесла в округе Суэйн немало жизней. С 1942 по 1945 год страницы газеты были заполнены именами и фотографиями погибших. Каждая смерть становилась темой документального очерка.

Впрочем, некоторые жители округа и тогда умирали в своих постелях. В декабре 1943 года первую полосу газеты заняло сообщение о смерти Генри Арлена Престона. Престон всю свою жизнь прожил в округе Суэйн, был прокурором, судьей и внештатным журналистом. Газета в ярких красках расписывала его карьеру, венцом которой считались пребывание на посту сенатора в Рэли (один срок), а также публикация двухтомного труда о птицах западной части штата. Престон скончался в возрасте восьмидесяти лет, оставив вдову, четверых детей, четырнадцать внуков и двадцать правнуков.

На следующей неделе после смерти Престона «Таймс» сообщила об исчезновении Такера Адамса. Две скудные колонки на шестой странице — и никакого фото.

Эта скромная маловразумительная заметка чем-то задела меня. Может быть, Адамс тайком записался в армию и погиб в Европе, как многие наши безвестные соотечественники? Или он вернулся, поразил соседей и родственников рассказами об Италии и Франции, а потом зажил обычной жизнью? Может быть, упал со скалы? Сбежал в Голливуд? Сколько я ни искала продолжения этой истории, в газете об исчезновении Адамса не было больше сказано ни слова.

В горах тоже часто происходили несчастные случаи. В 1939 году женщина по имени Хильда Майнер ушла из дому, чтобы отнести внучке земляничный пирог. У внучки она так и не появилась, а жестянку с пирогом обнаружили на берегу разлившейся реки Тукасиджи. Решили, что Хильда утонула, но ее тело так и не было найдено. Десять лет спустя те же воды отняли жизнь доктора Шелдона Броди, биолога Аппалачского государственного университета. Через день после того, как тело профессора вынесло на берег, в той же реке сгинула — подозревали — Эдна Фаррелл. Как и в случае с Хильдой Майнер, ее останки не обнаружили.

Я откинулась на спинку стула и протерла глаза. Что там говорил старик про Эдну Фаррелл? «Она не заслужила такой участи». Что значит — «не заслужила»? Может быть, Артур имел в виду то, что тело Фаррелл сгинуло безвестно? Или его просто не устроило качество поминальной службы Тадэуша Боумэна?

В 1959 году местному зверью достался семидесятичетырехлетний индеец чероки по имени Чарли Уэйн Трампер. Через две недели после исчезновения Чарли Уэйна его ружье обнаружилось в уединенной долине на территории резервации. Изучение медвежьих следов указало местным следопытам на причину смерти. Старику устроили погребальную церемонию по обычаю племени.

Мне доводилось работать с жертвами нападения медведей, и я отчетливо представляла, что именно осталось от Чарли Уэйна. Я поспешно отогнала отвратительное видение.

Список жертв матери-природы неуклонно пополнялся. В 1972 году четырехлетняя девочка ушла из палаточного лагеря в долине Мэгги и заблудилась. Назавтра крохотное тельце вытащили из озера. Следующей зимой два участника лыжного пробега замерзли до смерти, застигнутые внезапно налетевшим бураном. В 1986 году хозяин яблоневой фермы Альберт Оделл отправился собирать сморчки и не вернулся.

Я не нашла ни единого упоминания о Прентисе Дэшвуде, земельном участке Артура или членах правления инвестиционной группы «АП». Единственным сомнительным успехом оказался материал на развороте майского номера за 1959 год: авария с возгоранием на шоссе 19. Шестеро получили увечья, четверо погибли. На фотографиях — скомканная груда металла. Доктор Энтони Аллен Беркби, шестидесяти восьми лет, проживающий в Каллоухи, умер три дня спустя от множественных ранений. Я сделала пометку об этом случае. Фамилия не сказать чтобы редкая, но в списке, который прислали Макмагону, был некий С. А. Беркби.

К полудню у меня стучало в висках, а количество сахара в крови упало до несовместимого с жизнью. Я выудила из сумочки батончик мюсли, украдкой разорвала упаковку и потихоньку жевала, просматривая в аппарате стотысячную кассету с микропленкой.

Выпуски последних лет еще не были переведены на микропленки, и к середине дня у меня была возможность переключиться на печатные экземпляры. Увы, к тому времени головная боль из мелкого неудобства превратилась в сущий ад: захватила лобную, височную и затылочную доли и нестерпимо пульсировала в эпицентре за правым глазом.

Последнее усилие. Когда становится туго, мужественные берутся за дело. Доведи его до конца. В бой за Джиппера!^[161]

Черт.

Я листала газеты за текущий год, просматривая заголовки и фотографии, когда взгляд зацепился за знакомое имя. Джордж Эдер. Пропавший рыбак.

Рассказ об исчезновении Эдера был подробным, приводилось точное время и место роковой рыбалки, описание жертвы и список того, что на нем было надето, включая школьное кольцо и медальон святого Блеза.

Еще одно детское воспоминание. Приходской священник. Молебен о горлах в День святого Блеза. Что там была за история? Считается, что Блез спас жизнь ребенку, который подавился рыбьей костью. Тогда понятно, откуда взялся медальон. Кроу говорила, что у Эдера были проблемы с горлом.

Опросили спутника пропавшего, его жену, друзей, бывшего работодателя и священника. На зернистой фотографии под текстом отчетливо был виден медальон на шее Эдера.

Кто там еще был у Кроу в списке пропавших без вести? Я напрягла измученный болью мозг. Джеремия Митчелл. Февраль. Вернулась на почти восемь месяцев назад и стала просматривать газеты заново, на сей раз внимательней. Мелкие детали начали собираться в единую картину.

Сообщение о пропаже Джеремии Митчелла заняло один коротенький абзац. Пятнадцатого февраля семидесятидвухлетний чернокожий вышел из бара «Большая пробка» и бесследно исчез. Всех, кому что-то известно… и так далее, в том же духе.

«Старые привычки живучи», — подумала я, почувствовав укол гнева.

Пропал белый — рассказ со всеми подробностями. Исчез черный — пара строчек на семнадцатой странице. Хотя, может быть, тут сыграло роль положение в обществе. У Джорджа Эдера были работа, друзья, родные. Джеремия был безработным одиноким алкоголиком.

И все же когда-то у Митчелла была родня. В начале марта появилась еще одна заметка, опять-таки жалкий абзац с просьбой сообщить сведения о местонахождении… но там называлось имя его бабушки со стороны матери. Марта Роуз Гист. Я завороженно уставилась на заметку. Где же — совсем недавно — я видела это имя?

Вернулась к кассетам и вновь принялась просматривать микропленки — по неделе на поворот ручки. Некролог, который я искала, оказался опубликован 16 мая 1952 года, вкупе с шестью дюймами текста в колонке искусств. Марта Роуз Гист славилась в округе талантом гончара. К заметке прилагалось изображение великолепно изукрашенной керамической чаши… но не портрет самой мастерицы.

Проклятье!

Убедившись, что в подсобке ни души, я включила мобильник. Шесть пропущенных. Я не стала уделять им внимание и набрала номер Кроу, приглушая попискивание полой жакета.

— Шериф слушает.

Я не стала тратить время на то, чтобы представиться.

— Вы знаете, кто такой Секвойя? — спросила я громким шепотом.

— Вы что, в церкви?

— В библиотеке Брайсон-Сити.

— Если Айрис вас застукает, она вам уши оборвет и засунет их в шреддер.

Айрис, по всей видимости, звали ту дракониху с лиловыми волосами.

— Так что насчет Секвойи?

— Он изобрел алфавит для языка чероки. Будете долго бродить по резервации — кто-нибудь обязательно всучит вам пепельницу, расписанную буквами Секвойи.

— Какая у него была фамилия?

— Я должна дать окончательный ответ?

— Я серьезно.

— Гесс.

— Точно? Это очень важно!

— Гесс или Гест. Или Гист. Зависит от транслитерации. А в чем дело?

— Бабушкой Джеремии Митчелла со стороны матери была Марта Роуз Гист.

— Горшечница?

— Да.

— Чтоб мне провалиться!

— Вы понимаете, что это значит? — Я не стала дожидаться ответа. — В жилах Митчелла текла кровь чероки!

— Это библиотека!

Жаркий полушепот Айрис обжег мою щеку.

Я подняла палец.

— Немедленно прекратите разговор! — прошипела она так громко, как было возможно без использования голосовых связок.

— В резервации выходит газета?

— «Чероки Одно Перо». И по-моему, в музее есть фотоархив племени.

— Лечу!

Я отключилась и вырубила мобильник.

— Вынуждена попросить немедленно покинуть библиотеку! — Айрис стояла, уперев руки в бока, — недремлющий страж владений печатного слова.

— Нужно сдать кассеты?

— Нет необходимости.

Найти то, что мне было нужно, удалось только в три приема. Съездив в редакцию газеты «Чероки Одно Перо» в Центре совета племени, я узнала, что эта газета начала выходить только в 1966 году. Хотя у нее была предшественница, «Феникс Чероки», у нынешнего состава редакции не осталось ни старых фотографий, ни номеров прошлых лет.

В Исторической ассоциации чероки фотографии были, но большинство забрали в рекламных целях на театральное представление под открытым небом «К этим горам».

И только в Музее индейцев чероки, прямо на другой стороне улицы, удалось напасть на золотую жилу. Когда я повторила просьбу там, меня проводили в кабинет на втором этаже, выдали хлопчатобумажные перчатки и позволили сколько угодно рыться в архивном собрании фотографий и газет.

Не прошло и часа, а я уже получила подтверждение своей правоты.

Марта Роуз Стэндингдир родилась в 1889 году в резервации Квалла. В 1908 году она вышла замуж за Джона Патрика Гиста и через год произвела на свет дочь, Уиллоу Линетт.

В семнадцать лет Уиллоу обвенчалась с Джонасом Митчеллом в храме Африканской методистской епископальной сионской церкви города Гринвилл, Южная Каролина. На свадебном портрете — хрупкая девушка в шляпке-клош с вуалью и платье с высокой талией, с букетом маргариток в руках. Рядом стоит мужчина, чья кожа заметно темнее, чем у невесты.

Я долгоразглядывала фотографию. Джонас Митчелл был угловат и невзрачен, но обладал своего рода притягательностью. В наше время он мог бы позировать для рекламных плакатов «Бенеттон»^[162].

В 1929 году Уиллоу Митчелл родила Джеремию, а следующей зимой умерла от туберкулеза. После этой даты я не нашла никаких упоминаний о Джонасе или его сыне.

Я выпрямилась на стуле, обдумывая то, что узнала.

Джеремия Митчелл был по меньшей мере наполовину североамериканским индейцем. На момент пропажи ему было семьдесят два года. Ступня наверняка принадлежит ему.

Тотчас включились мои дедуктивные центры: налицо явное несовпадение дат.

Митчелл пропал в феврале. Судя по профилю ЛЖК, после смерти прошло от шести до семи недель, а это значит, что сама смерть случилась в конце августа или начале сентября.

Может быть, Митчелл не умер в ту ночь, когда ушел из «Большой кружки»? Может быть, он отправился куда-то, а потом вернулся и преставился от переохлаждения шесть месяцев спустя.

Отправился?

Путешествовать.

Семидесятидвухлетний алкоголик без машины, без гроша в кармане?

И такое бывает.

Ну да, ну да. И умер от переохлаждения в конце лета.

Я сидела, озадаченная и подавленная хороводом фактов, которые упорно не хотели складываться в цельную картину.

Надеясь, что просмотр фотографий не прибавит головной боли, я переключилась на фотоархив.

И снова наткнулась на мелкие детали.

Я просмотрела уже пять или шесть десятков папок, когда интерес пробудила черно-белая фотография восемь на двенадцать. Украшенный цветами гроб. Толпа скорбящих — одни в мешковатых, с неестественно широкими плечами костюмах, другие в традиционных одеяниях чероки. Я заглянула на оборотную сторону фотографии. На пожелтевшем ярлыке изрядно выцветшими чернилами было выведено: «Похороны Чарли Уэйна Трампера, 17 мая 1959 года». Тот самый пропавший старик, которого загрызли медведи.

Взгляд мой скользнул по лицам присутствующих… и остановился на одном из двоих молодых мужчин, которые стояли поодаль от толпы. От изумления я беззвучно ахнула.

Человек на фотографии был на сорок лет моложе, но это лицо невозможно не узнать. В 1959-м ему, наверное, не исполнилось еще и тридцати, и он только прибыл из Англии. Профессор археологии Университета Дьюка. Научная суперзвезда, которой суждено закатиться.

С какой стати Саймон Мидкиф был на похоронах Чарли Уэйна Трампера?

Взгляд мой переместился вправо… и на сей раз я ахнула уже громче. Саймон Мидкиф стоял рядом с человеком, который позднее займет пост вице-губернатора штата.

Паркер Дейвенпорт.

Или нет? Я впилась взглядом в лицо на фотографии. Да. Нет. Этот мужчина был намного моложе, стройнее.

Я заколебалась, огляделась по сторонам. Никто не заглядывал в эту папку уже лет пятьдесят. Это вовсе не воровство. Верну снимок через пару дней, целый и невредимый.

Я сунула фотографию в сумочку, вернула папку в ящик, где ей полагалось лежать, и опрометью выскочила из кабинета.

Оказавшись на улице, позвонила в справочную Рэли, спросила номер Департамента культурных ресурсов и дождалась соединения. Услышав в трубке голос, попросила позвать Кэрол Берк. И десяти секунд не прошло, как она оказалась у телефона.

— Кэрол Берк слушает.

— Кэрол, это Темпе Бреннан.

— Вовремя ты позвонила. Я уже собиралась закрывать лавочку до завтра. Планируешь раскопать еще одно кладбище?

Департамент культурных ресурсов Северной Каролины среди многочисленных своих обязанностей ведает и сохранением культурного наследия. Всякий раз, когда предполагается крупное строительство, которое предусматривает вложение федеральных денежных средств или средств штата, разрешения, лицензии, — Кэрол и ее коллеги заказывают исследования и раскопки, дабы определить, подвергнутся ли при этом опасности исторические либо доисторические места. Проекты автострад, аэропортов, канализационных коллекторов — без их разрешения все это ни на шаг не сдвинется с места.

Мы с Кэрол свели знакомство в те дни, когда меня больше всего занимала археология. Дважды строительные подрядчики Шарлотта нанимали меня, чтобы помочь в переносе на новое место исторически значимых кладбищ. Оба раза проект курировала Кэрол.

— Не в этот раз. Нужна информация.

— Все, что смогу.

— Меня интересуют раскопки, которые ведет для вас Саймон Мидкиф.

— Именно сейчас?

— Да.

— В настоящий момент Саймон не ведет для нас никаких раскопок. По крайней мере, таких, о которых мне было бы известно.

— Разве он не работает сейчас в округе Суэйн?

— Я так не думаю. Погоди, не отключайся…

Когда Кэрол вернулась к телефону, я уже дошла до машины Райана и открыла дверцу.

— Ничего подобного. Саймон уже два с лишним года не работает на нас и вряд ли будет работать в ближайшее время, поскольку он до сих пор не сдал отчет по предыдущему контракту.

— Спасибо.

— Если бы на все вопросы, с которыми ко мне обращаются, было так легко ответить.

Я едва успела распрощаться с ней, как телефон снова зазвонил. Журналист из «Шарлотт обсервер». Напоминание об опостылевшей популярности. Я отключилась без комментариев.

Тысяча кровеносных сосудов пульсировала в моей несчастной голове. Полная бессмыслица. Почему Мидкиф мне солгал? Почему он и Дейвенпорт присутствовали на похоронах Трампера? Получается, они были знакомы уже тогда?

Нужен аспирин. И обед. А еще — беспристрастный слушатель.

Бойд.

Сунув в рот две таблетки аспирина «Байер», я забрала пса, и мы выехали в путь. Бойд сидел на пассажирском сиденье, высунув голову в окно, и жадно принюхивался, вертясь во все стороны, чтобы не упустить ни единого доступного запаха. Наблюдая за ним у окошка раздачи «Бургер кинг», где можно было закупиться, не выходя из машины, я припомнила мертвую белку, потом пятно под стеной дома в лесу. На что, собственно, натаскивал собаку прежний хозяин?

И вдруг меня осенило. Вот оно — подходящее место для того, чтобы устроить пикник и кое-что проверить.

Кладбище Брайсон-Сити расположено на Школьном холме. С одной его стороны открывается вид на бульвар Ветеранов, с другой протянулась горная долина. Поездка туда заняла несколько минут. Бойд не понимал, с какой стати пиршество откладывается, а потому все время тыкался носом в пакет с едой и даже облизывал его. В итоге к тому времени, когда я въехала на кладбище, картонный поднос настолько размяк, что мне пришлось нести его в обеих руках.

Бойд тащил меня от камня к камню, кое-где метил территорию, а потом разбрасывал задними лапами клочки дерна. Наконец он остановился у столбика из розового гранита, повернулся ко мне и тявкнул.

Сильвия Хотчкинс

Пришла в этот мир 12 января 1945 года.

Покинула его 20 апреля 1968 года.

Ты ушла слишком рано, в расцвете юности.

Шестьдесят восьмой год был нелегким для всех нас, Сильвия.

Уверенная, что она была бы рада хорошей компании, я устроилась у корней могучего дуба, осенявшего могилу девушки, и приказала Бойду сесть рядом. Он повиновался, не сводя глаз с подноса у меня в руках.

Когда я достала бургер, пес вскочил.

— Сидеть!

Он сел. Я содрала обертку и вручила бургер Бойду. Лохматый поднялся, разделил добычу на составные части, затем поочередно съел мясо, булочку и гарнир из салатных листьев и помидоров. Покончив с едой, пес тут же уставился на мой «Воппер»^[163]. Морда его была перемазана кетчупом.

— Сидеть!

Бойд сел. Я разложила на траве ломтики жареной картошки. Пес аккуратно подбирал их один за другим, пока они не успели провалиться в гущу травы. Я развернула свой «Воппер» и сунула соломинку в стакан с напитком.

— Значит, расклад таков.

Бойд на мгновение поднял взгляд и снова сосредоточился на картошке.

— С какой стати Саймон Мидкиф в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году явился на похороны семидесятичетырехлетнего индейца чероки, которого загрыз медведь?

Мы ели и размышляли.

— Мидкиф — археолог. Он мог изучать восточную ветвь чероки. Может, Трампер был его проводником и консультантом.

Внимание Бойда переключилось на мой гамбургер. Я положила ему еще картошки.

— Ладно, сдаюсь.

Я откусила от гамбургера, прожевала кусок, проглотила.

— Почему на похоронах был Паркер Дейвенпорт?

Бойд поглядел на меня, не поднимая головы от картошки.

— Дейвенпорт вырос в этих краях. Возможно, он был знаком с Трампером.

Бойд шевельнул ушами вперед — назад. И, покончив со своей порцией картошки, уставился на меня. Я бросила ему пару ломтиков.

— Быть может, у Трампера и Дейвенпорта были в резервации общие друзья. Или же Дейвенпорт в те дни уже заботился о будущей политической карьере.

Я бросила Бойду еще пяток ломтиков, и он снова принялся за еду.

— Что ты об этом думаешь? Были ли Дейвенпорт и Мидкиф знакомы уже тогда?

Бойд поднял голову и, поиграв бровями, вывалил из пасти язык.

— И если да, то как они познакомились?

Пес склонил голову к плечу, наблюдая за тем, как я доедаю бургер. Я бросила ему остатки своей картошки и, пока он расправлялся с ней, допила диетическую колу.

— А теперь, Бойд, самое главное.

Я собрала обертки, смяла в комок вместе с опустевшим подносом. Видя, что еды не осталось, пес завалился на бок, шумно вздохнул и прикрыл глаза.

— Мидкиф солгал мне. Дейвенпорт жаждет моей крови. Есть ли тут связь?

На это у Бойда не было ответа.

Я привалилась спиной к стволу дуба, наслаждаясь теплом и светом. Пахло свежесрезанной травой и сухими листьями, согретыми солнцем. Один раз Бойд приподнялся, повертелся — и снова устроился рядом.

Вскоре с вершины холма спустился мужчина, который вел на веревке колли. Бойд сел и гавкнул на пришельца, но агрессии не проявил. Предзакатное солнце словно лелеяло женщину и пса. Растолкав Бойда, я поднялась на ноги.

В наступающих сумерках мы бродили меж могильных плит. Я так и не обнаружила на них никого из списка «АП», но отыскала таблички со знакомыми именами. Тадэуш Боумэн, Виктор Ливингстон и его дочь Сара Мэшэм-Ливингстон, Инек Маккриди.

Я припомнила слова Люка Боумэна и мимолетно задумалась, отчего же умер в 1986 году муж Руби. Вместо ответов я натыкалась на все новые вопросы.

Впрочем, одна загадка все же разрешилась. Один из пропавших без вести нашелся. Уже собравшись уйти, я споткнулась о невзрачный камень в южном углу кладбища. На камне — незамысловатый текст.

Такер Адамс

1871–1943

Покойся с миром.

Глава 22

Покинув кладбище, я поехала в «Дом на холме», устроила Бойда на ночь и вернулась в номер, не подозревая, что сегодня вечером буду говорить по телефону больше, чем когда-либо со времен учебы в средней школе.

Едва успела включить мобильник, как позвонил Пит.

— Как поживает наш четвероногий друг?

— Наслаждается кухней аборигенов, изучает местную фауну. Ты уже вернулся в Шарлотт?

— Нет, застрял в Индиане. Бойд не слишком испытывает твое терпение?

— Он необычайно оживляет мою жизнь.

— Что нового?

Я сообщили о смерти Примроуз.

— Боже мой… детка, мне так жаль. Ты там как, в порядке?

— Нормально, — солгала я. — Есть еще кое-что.

Я пересказала свой разговор с Дейвенпортом и перечислила обвинения, которые выдвинул вице-губернатор.

— Похоже на капитальное запудривание мозгов.

— Ради бога, избавь меня от юридического жаргона!

— Здесь наверняка замешана политика. Есть предположения, почему он так на тебя взъелся?

— Не нравится цвет моих волос.

— А мне нравится. Выяснила еще что-нибудь насчет той ступни?

Я поведала о гистологической оценке возраста, о расовой классификации, а потом — о пропавшем без вести Джеремии Митчелле и о Дэниеле Ванета, который сначала исчез, а потом нашелся.

— Митчелл, судя по всему, самый подходящий кандидат на роль хозяина этой ступни.

Я описала фотографию похорон Чарли Уэйна Трампера и рассказала о своем звонке в Рэли.

— Зачем Мидкифу врать тебе про раскопки?

— Ему тоже не нравится цвет моих волос. Пора искать адвоката?

— У тебя уже есть адвокат.

— Спасибо, Пит.

Потом позвонил Райан. Они с Макмагоном работали допоздна, а завтра на рассвете должны вернуться на пересборку, так что заночуют в Эшвилле.

— У тебя барахлит мобильник?

— Журналисты охотятся за мной, точно акулы, почуявшие кровь, поэтому держу его выключенным. Кроме того, изрядную часть дня я провела в библиотеке.

— Что-нибудь разузнала?

— Жизнь в горах опасна для людей почтенного возраста.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Пока не знаю. Слишком уж много местных стариков утонуло, замерзло до смерти или стало пищей для зверей. Нет уж, лучше я проведу остаток жизни на равнинах. Как продвигается расследование?

— Химики обнаружили какие-то непонятные следы.

— Взрывчатка?

— Не факт. Расскажу подробности завтра.

— Бертрана и Петричелли нашли?

— Нет.

В этот миг отрывистый сигнал известил, что звонит Люси Кроу, и я прервала разговор с Райаном. Новостей у шерифа не оказалось, ордера — тоже.

— Генеральный прокурор не хочет пересматривать решение судьи без более веских оснований.

— Да что же им еще нужно? Мисс Скарлетт в библиотеке со свечой в руке?

— Она считает, что твои доводы противоречивы.

— Противоречивы?

— Судя по профилю ЛЖК, неизвестный умер летом. Митчелл пропал в феврале. Мадам прокурор убеждена, что пятно разложения оставлено трупом какого-нибудь животного. Нельзя, мол, вторгаться в частное владение только потому, что во дворе этого дома валяется тухлое мясо.

— А как же ступня?

— А ступня принадлежит кому-то из погибших при крушении.

— Есть что-нибудь новое по убийству Примроуз?

— Выяснилось, что Ральф Стовер — вовсе не заурядный сельский житель. Этот господин владел компанией в Огайо, у него имеются патенты на ряд микрочипов. В восемьдесят шестом году, после неприятностей с сердцем, Ральф резко переменил образ жизни. Продал компанию за кругленькую сумму и приобрел «Ривербэнк инн». С тех пор он — скромный владелец провинциальной гостиницы.

— Неприятности с законом у него были?

— Только два случая вождения в нетрезвом виде, еще в семидесятых. В остальном — чист.

— И что бы, по-вашему, все это значило?

— Может, он насмотрелся повторных показов «Ньюхарта»^[164].

Следующий звонок был от моего друга в Ок-Ридже. Ласло Спаркс интересовался, получится ли у меня приехать завтра утром. Мы договорились о встрече в девять часов. Быть может, у него есть новые данные по образцам почвы.

И наконец, последним позвонил мой босс в Университете Шарлотта. Начал он с извинений за то, что вечером во вторник разговаривал со мной так отрывисто и холодно.

— Наш котенок свалился в унитаз, а мой трехлетний гений засунул его в стиральную машину, чтобы отжать воду. Когда ты звонила, жена только что спасла несчастное животное, и у всех была истерика. Дети кричали, жена плакала, пытаясь привести котенка в чувство…

— Кошмар! И что с котенком?

— Малыш жив, но, боюсь, зрение ухудшилось.

— Он поправится.

Повисла пауза. Я слышала в трубке дыхание Майка.

— Слушай, Темпе, не знаю, как лучше, а потому скажу как есть. Сегодня меня вызывал ректор. Он получил жалобу на твое непрофессиональное поведение на месте крушения и решил отстранить тебя от работы до окончания следствия.

Я молчала. Пускай мое имя стояло в платежной ведомости университета, но все, чем я занималась в Брайсон-Сити, не имело к нему ни малейшего отношения.

— С сохранением оплаты, само собой. Ректор сказал, что не верит ни единому слову из этой жалобы, но выбора нет.

— Это почему же? — спросила я, хотя заранее знала ответ.

— Он опасается выпадов прессы и считает своим долгом защитить университет. К тому же с ним лично беседовал вице-губернатор, причем довольно жестко.

— А университет, как всем известно, получает дотации от законодательной власти. — Пальцы мои судорожно стиснули мобильник.

— Я озвучил все доводы, какие только мог придумать. Он остался непреклонен. Если захочешь вернуться, на кафедре тебя всегда примут с радостью. Ты могла бы подать жалобу…

— Нет. Вначале я намерена во всем разобраться.

Я совершила ежевечерний ритуал: почистила зубы, умылась, обработала кожу косметическим маслом и смазала руки кремом. Очистившись и умастившись, выключила свет, забралась под одеяло, а потом… пронзительно, изо всех сил завизжала! И, подтянув колени к груди, разрыдалась — уже второй раз за эти два дня.

Что ж, пора признать поражение. Я не из тех, кто пасует перед трудностями, но надо смотреть правде в глаза. Я зашла в тупик. Не обнаружила ни одного факта, достаточно веского для ордера, почти ничего не узнала в окружном суде, впустую провозилась с газетами. А еще украла библиотечное имущество и едва не совершила незаконное проникновение со взломом в гостиничный номер.

Эта история не стоит таких усилий. Я могу извиниться перед вице-губернатором, уйти из ОЗЧС и вернуться к нормальной жизни.

Нормальной.

Какая она, моя нормальная жизнь? Вскрытия. Эксгумация трупов. Катастрофы с массовыми жертвами.

Меня постоянно спрашивают, почему я выбрала такое неприятное дело. Почему работаю с изувеченной и разлагающейся плотью.

Занимаясь самоанализом, я постепенно поняла, почему сделала именно такой выбор: хочу помогать и живым, и мертвым. Погибшие имеют право на то, чтобы их опознали. Чтобы их земной путь завершился как положено, чтобы их образы заняли надлежащее место в нашей памяти. Если же человек погиб от руки другого человека, он имеет право на то, чтобы убийца понес заслуженное наказание.

Живые люди тоже нуждаются в нашей помощи, когда смерть близких неотвратимо изменяет жизнь. Отец или мать, измученные ожиданием вестей о пропавшем ребенке. Семьи, которые до сих пор надеются получить останки близких с Иводзимы, Чосина, Хюэ^[165]. Опустошенные горем крестьяне над массовым захоронением в Гватемале или Курдистане. Матери и мужья, друзья и возлюбленные, которые горестно бродили по обзорной площадке в Смоки-Маунтинс. Все они имеют право узнать, что произошло и почему… и на то, чтобы убийц их близких постигла адекватная деяниям кара.

Именно ради них, тех, кто погиб, и тех, кто оплакивает их гибель, я извлекаю из человеческих костей посмертную правду. Сколько бы я ни старалась, мертвецы не оживут, но мы должны понимать, почему они умерли, и знать, что возмездие неотвратимо. Нельзя жить в мире, который принимает как должное, что уничтожение жизни останется необъясненным и безнаказанным.

Обвинение в нарушении профессиональной этики, само собой, положит конец моей карьере. Если вице-губернатор добьется своего, я никогда больше не смогу заниматься судебной медициной. Эксперт, чья репутация запятнана подобным образом, неизбежно станет мишенью противной стороны при перекрестном допросе. Кто после такого доверится моему профессиональному мнению?

Жалость к себе сменилась гневом. Нет! Не допущу, чтобы инсинуации и необоснованные обвинения превратили меня в отщепенца! Я должна доказать, что права. Ради себя самой, и более того — ради Примроуз Хоббс и ее скорбящего сына.

Но как?

Что делать?

Я беспокойно ворочалась в постели, чувствуя себя тем самым паучком, застигнутым ливнем. На мой мир обрушилась сила, многократно превосходящая мою собственную, и я не в состоянии была уберечь его от беды.

Наконец я заснула, но сон не принес облегчения.

В возбужденном состоянии мой мозг сплетает мысли в причудливые психоделические картины. Все разрозненные ночные образы то всплывали во сне, то бесследно растворялись.

Я была в морге, сортировала части тел. Мимо пробежал Райан. Я окликнула его, спросила, что случилось со ступней. Он не остановился. Я попыталась броситься вдогонку, но ноги отказывались слушаться. Я кричала, звала, протягивая руки, но детектив убегал все дальше и дальше.

Бойд носился по кладбищу, в его пасти болталась мертвая белка.

Уиллоу Линетт Гист и Джонас Митчелл позировали для свадебной фотографии. В руке юная невеста-чероки держала ступню, которую я отобрала у койотов.

Судья Генри Арлен Престон протягивал книгу какому-то старику. Тот пошел было прочь, но Престон последовал за ним, требуя принять подарок. Старик обернулся, и Престон уронил книгу. Бойд ухватил ее и помчался по длинной гравийной дороге. Когда я догнала его и отобрала добычу, это была уже не книга, а каменная мемориальная доска, на которой были выбиты имя — Такер Адамс — и дата — 1943 год, когда умерли эти двое, один — выдающийся член общества, другой — безвестный и забытый.

Саймон Мидкиф сидел в кресле в мастерской «П&Т, авторемонт». Рядом с ним маячил мужчина с длинными седыми косами и повязкой на голове, как у чероки.

— Зачем ты здесь? — спросил меня Мидкиф.

— Не могу ехать дальше, — ответила я. — Произошла авария. Погибли люди.

— Беркби мертв? — спросил мужчина с седыми косами.

— Да.

— А Эдну они нашли?

— Нет.

— Меня они тоже не найдут.

Лицо седого мужчины стало лицом Руби Маккриди, потом обрело разбухшие после смерти черты Примроуз Хоббс.

Я закричала и вскинулась, оторвав голову от подушки. Взгляд метнулся к часам: половина шестого.

В номере было холодно, но по спине у меня струился пот, волосы облепили голову. Я отбросила одеяло и на цыпочках побежала в ванную — очень хотелось пить. Глядя в зеркало, провела стаканом по разгоряченному лбу.

Вернувшись в спальню, включила свет. За окном — предрассветная тьма. Уголки оконного стекла оплетены морозными узорами.

Я натянула спортивный костюм и носки, достала записную книжку. Разорвав несколько листков на три части, принялась записывать образы из своего сна.

Генри Аллен Престон. Ступня, отобранная у койотов. Старик с седыми косами и в головном уборе чероки. Был ли это Чарли Уэйн Трампер? Записала имя, поставив рядом знак вопроса. Эдна Фаррелл. Такер Адамс. Беркби. Джонас и Уиллоу Митчелл. Руби Маккриди. Саймон Мидкиф.

Дописала все, что знала о каждом из них.

Генри Аллен Престон. Умер в 1943 году. Восемьдесят девять лет. Прокурор, судья, писатель. Птицы. Жена и дети.

Ступня, отнятая у койотов. Принадлежала пожилому мужчине, североамериканскому индейцу. Рост приблизительно пять футов шесть дюймов. Умер летом этого года. Найден возле дома, который принадлежал Артуру, а позднее «АП». Пассажир самолета «Эйр транссаут»?

Чарли Уэйн Трампер. Чероки. Умер в 1959 году. Семьдесят четыре года. Нападение медведей. Мидкиф и Дейвенпорт присутствовали на похоронах.

Эдна Фаррелл. Умерла в 1949 году. Прихожанка церкви Святости. Утонула. Останки не найдены.

Такер Адамс. Родился в 1871 году. Пропал, а потом умер в 1943 году.

Энтони Аллен Беркби. Умер в 1959 году. Автомобильная авария. С. А. Беркби в списке членов правления «АП».

Джонас Митчелл. Афроамериканец. Женился на Уиллоу Линетт Гист. Отец Джеремии Митчелла.

Уиллоу Линетт Гист. Дочь Марты Роуз Гист, горшечницы-чероки. Мать Джеремии Митчелла. Умерла от туберкулеза в 1930 году.

Хотя самого Джеремии Митчелла во сне не было, я сделала карточку и для него.

Джеремия Митчелл. Наполовину афроамериканец, наполовину чероки. Родился в 1929 году. Холостяк. Пропал в феврале этого года.

Руби Маккриди. Жива и здорова. Муж, Инек, умер в 1986 году.

Саймон Мидкиф. Докторская степень в Оксфорде, 1955 год. Работа в Университете Дьюка, 1955–1961 годы. В Университете Теннесси, 1961–1968. Был на похоронах Трампера в 1959 году. Знал Дейвенпорта (или, по крайней мере, был вместе с ним на тех же похоронах). Солгал, что работает на Департамент культурных ресурсов.

Закончив, я разложила карточки на столе и внимательно их оглядела. А потом принялась раскладывать по разным признакам — начиная с пола. Стопки получились чересчур неравные — в меньшую попали только Эдна Фаррелл, Уиллоу Линетт Гист и Руби Маккриди. Сделала карточку для Марты Роуз Гист. И все равно не смогла найти связи между всеми четырьмя женщинами.

Следующий признак — раса. Чарли Уэйн Трампер и семейство Гист-Митчелл легли в одну стопку, к ним присоединилась отнятая у койотов ступня. Я начала составлять схему, соединив линией ступню и Джеремию Митчелла.

Возраст. Снова поразило количество пожилых людей. Правда, Генри Арлен Престон сумел умереть в своей постели, как, по всей видимости, пристало достопочтенному судье, но другим старикам так не повезло. Такер Адамс, семьдесят два года, Чарли Уэйн, семьдесят четыре года, Джеремия Митчелл, семьдесят два года. Я изготовила карточку для пропавшего рыбака. Джордж Эдер, шестьдесят семь лет. Все — преклонного возраста.

Темнота за окном понемногу редела. Я решила рассортировать карточки по дате рождения. Безрезультатно. Что ж, попробуем дату смерти.

Судья Генри Арлен Престон упокоился с миром в 1943 году. Такер Адамс, судя по надписи на его могиле, тоже умер в 1943-м. Припомнились художественный очерк о Престоне и скудное сообщение об исчезновении Такера Адамса. Между этими двумя событиями прошло меньше недели. Я положила их карточки рядом.

Э. А. Беркби умер в 1959 году. Чарли Уэйн Трампер умер в 1959 году. В каком месяце Беркби погиб в аварии? В мае. Чарли Уэйн пропал тогда же.

Вот как?

Я соединила их карточки.

Эдна Фаррелл умерла в 1949 году. Кажется, за день до ее смерти утонул еще один человек?

Шелдон Броди, профессор биологии Аппалачского государственного университета. Тело нашли. Тело Эдны Фаррелл — нет.

Я изготовила карточку для Броди и положила ее вместе с карточкой Эдны Фаррелл.

И сидела, не сводя глаз с трех пар. Что это, алгоритм? Кто-то умирает своей или не своей смертью — и через несколько дней происходит другой случай со смертельным исходом? Они умирали попарно?

Я приступила к списку вопросов.

Сколько лет было Эдне Фаррелл?

Женщина, утонувшая ранее. Земляничный пирог. Возраст? Дата смерти?

От чего умер Такер Адамс?

Джеремия Митчелл — в феврале, Джордж Эдер — в сентябре. В какие месяцы года произошли другие случаи?

Номер заливал свет восходящего солнца, через закрытое окно доносилось пение птиц. Прямоугольник яркого света лег на стол, озаряя мои вопросы и небрежно нацарапанные пометки.

Я смотрела на сложенные попарно карточки, чувствуя, что за этим кроется что-то еще. Нечто важное. То, что мое подсознание не успело поместить в коллаж сна.

Когда я появилась в закусочной на Эверетт-стрит, Ласло с аппетитом поедал сухарики с подливой. Я заказала пекановые оладьи, сок и кофе. За едой Ласло рассказал о конференции, на которой собирается побывать, — в Университете Северная Каролина в Эшвилле. Я поведала о том, что Кроу так и не удалось получить ордер.

— Надо же, какие скептики эти сельские парни, — заметил он, кивком дав понять официантке, что закончил есть.

— И девчата. Генеральный прокурор округа — женщина.

— В таком случае это вряд ли тебе поможет.

Он извлек из дипломата лист бумаги и вручил мне. Пока я читала, официантка налила нам по второй порции кофе. Закончив чтение, я подняла взгляд на Ласло.

— В основном отчет совпадает с тем, что ты говорил в понедельник у себя в лаборатории.

— Верно. Кроме части, которая касается концентрации капроновой и энантовой кислот.

— О том, что эта концентрация необычно высока.

— Угу.

— Что это значит?

— Повышенное содержание длинноцепочечных ЛЖК, как правило, означает, что труп долгое время пробыл на холоде либо испытал период пониженной активности насекомых и бактерий.

— Это как-то повлияет на твое предположение о времени смерти?

— Я по-прежнему считаю, что разложение началось в конце лета.

— В чем тогда важность этого факта?

— Не знаю.

— Это обычное явление?

— Не совсем.

— Потрясающе. Так мы обратим всех неверных.

— Может, от этого будет больше проку.

Ласло достал из дипломата пластиковый пузырек.

— Я нашел эту штучку, когда фильтровал остатки образца почвы, который ты привезла.

В пузырьке лежал белый осколок размером не больше рисового зернышка. Я открутила крышку, вытряхнула содержимое на ладонь и внимательно осмотрела.

— Это фрагмент корня зуба.

— Именно так я и подумал, а потому не стал его ничем обрабатывать, только снял грязь.

— Твою мать.

— Абсолютно согласен.

— Под микроскопом смотрел?

— Конечно.

— И как пульповая камера?

— Полнехонька.

Мы подписали акт о передаче вещественного доказательства, и я положила отчет вместе с пузырьком в дипломат.

— Окажешь еще одну услугу?

— Сколько угодно.

— Если моя машина готова, поможешь вернуть ту, на которой я езжу сейчас, а потом добраться до мастерской, где ремонтируют мою?

— Конечно.

Я позвонила в «П&Т» — и случилось автомобильное чудо. Ремонт закончен. Ласло проводил меня до «Дома на холме», отвез в мастерскую и отправился на свою конференцию. После недолгого разговора о насосах и шлангах то ли с «П», то ли с «Т» я оплатила счет и села за руль «мазды».

Прежде чем уехать из мастерской, включила мобильник, открыла список контактов, выбрала нужный и нажала «звонить».

— Криминалистическая лаборатория департамента полиции Шарлотт-Мекленбург.

— Можно поговорить с Роном Гиллмэном?

— Кто спрашивает?

— Темпе Бреннан.

Рон отозвался почти сразу:

— Бесчестная доктор Бреннан!

— Уже знаешь?

— Еще бы. Будем тебя регистрировать и брать отпечатки пальцев?

— Очень смешно.

— Думаю, не смешно. Даже не стану спрашивать, есть ли в этом хоть капля правды. Выясняешь, где собака зарыта?

— Пытаюсь. Может пригодиться твоя помощь.

— Валяй.

— Есть фрагмент зуба, нужно сделать для него профиль ДНК. А потом сравнить с профилем, который вы делали для одного образца кости с места крушения «Эйр транссаут». Сможешь?

— Почему бы и нет.

— Когда будет готово?

— Это срочно?

— Очень.

— Поспешу. Когда доставишь новый образец?

Я посмотрела на часы.

— К двум.

— Прямо сейчас позвоню в секцию ДНК, чтобы ускорить дело. Увидимся в два.

Я повернула ключ зажигания, и «мазда» влилась в поток транспорта. Прежде чем покинуть Брайсон-Сити, нужно было еще кое-что сделать.

Глава 23

На сей раз сиреневая дракониха была за стойкой одна.

— Мне нужно только проверить кое-какие детали на микропленках, — сообщила я, пуская в ход самую обезоруживающую улыбку из своего арсенала.

На лице драконихи сплетались в тесных объятиях три чувства: удивление, подозрение и непреклонность.

— Будет крайне, крайне удобно, если вы разрешите брать по несколько кассет сразу. Вчера вы были так любезны, когда пошли мне навстречу.

Лицо сиреневой дамы немного смягчилось. Шумно вздохнув, она отошла к шкафчику, достала шесть кассет и положила на стойку.

— Огромное спасибо, — промурлыкала я.

Двинувшись в сторону подсобной комнаты, я услышала позади скрип кресла и догадалась, что Айрис подалась следом.

— Пользоваться мобильными телефонами в библиотеке строго запрещено! — прошипела она мне в спину.

В отличие от предыдущего визита, я управлялась с просмотром микропленок легко и быстро, на ходу делая заметки.

Не прошло и часа, как я уже отыскала то, что было нужно.

Томми Олбрайта на рабочем месте не оказалось, но женский голос, растягивая на южный манер слова, пообещал передать ему сообщение. Патологоанатом перезвонил еще до того, как я выехала за пределы Брайсон-Сити.

— В пятьдесят девятом году чероки по имени Чарли Уэйн Трампер загрызли медведи. Могло у вас сохраниться настолько давнее дело?

— Может, да, а может, и нет. Это произошло до централизации. Что именно вас интересует?

— Помните этот случай? — спросила я без особой надежды на успех.

— Еще бы не помнить! Я же сам и копался в том, что осталось от старого бедолаги.

— И что от него осталось?

— Знаете, мне доводилось видеть немало трупов, объеденных медведями, но Трамперу досталось, как никому другому. Эти паршивцы буквально разодрали его в клочья, да еще отгрызли и уволокли голову.

— Череп так и не нашли?

— Нет.

— Как же вы его опознали?

— Жена Трампера узнала его ружье и одежду.

Преподобный Люк Боумэн очищал от валежника свой сумрачный палисадник. Если не считать черной ветровки, одет он был точно так же, как и когда мы встретились в прошлый раз.

Боумэн проследил взглядом за моей «маздой», которая затормозила рядом с его пикапом, бросил охапку хвороста в кучу, уже выросшую у подъездной дороги, и направился ко мне. Мы разговаривали через открытое окно машины.

— Доброе утро, мисс Темперанс.

— Доброе утро. Самый подходящий день для благоустройства двора.

— Совершенно верно, мэм. — К его куртке прилипли обломки коры и сухие листья.

— Преподобный, можно вас кое о чем спросить?

— Безусловно.

— Сколько лет было Эдне Фаррелл, когда она умерла?

— Полагаю, сестре Фаррелл было немногим меньше восьмидесяти.

— Помните человека по имени Такер Адамс?

Боумэн прищурился, провел кончиком языка по верхней губе.

— Адамс дожил до преклонного возраста и умер в сорок третьем году, — подсказала я.

Кончик языка исчез во рту; преподобный нацелил в мою сторону узловатый скрюченный палец.

— Ну конечно же помню! Мне было десять лет, когда старик ушел со своей фермы и не вернулся. Я помогал его искать. Брат Адамс был слеп и глух на одно ухо, а потому к поискам подключилась вся община.

— Как он умер?

— Все решили, что просто заблудился в лесу и умер от истощения. Мы его так и не нашли.

— Но на кладбище на Школьном холме есть его могила.

— Она пуста. Сестра Адамс установила надгробие пару лет спустя после того, как пропал ее муж.

— Спасибо. Вы мне очень помогли.

— Я смотрю, парни уже привели вашу машину в порядок.

— Да, верно.

— Надеюсь, они не содрали с вас лишнего.

— Нет, сэр. Цена была вполне приемлемая.

На стоянку департамента полиции я въехала прямо следом за Люси Кроу. Она припарковала свою патрульную машину и ждала, уперев ладони в бедра, пока я глушила мотор и доставала из «мазды» дипломат. Лицо у шерифа было осунувшееся и безрадостное.

— Нелегкое утро?

— Какие-то кретины угнали из окружного клуба гольфмобиль и бросили милей дальше по шоссе Конлис-Крик. Двое семилетних детишек обнаружили машинку и врезались на ней в дерево. У одного перелом ключицы, у другого — сотрясение мозга.

— Подростки?

— Скорее всего.

Мы говорили на ходу.

— Есть новости по убийству Хоббс?

— В воскресенье утром на посту охраны морга работал один из моих помощников. Он помнит, что видел, как лаборантка около восьми утра вошла в здание, помнит, как приезжали вы. Судя по записям в компьютере, она взяла ступню в четверть десятого, а вернула в два.

— Так долго продержала у себя ступню после разговора со мной?

— Очевидно.

Мы поднялись по ступенькам. После звонка нам открыли наружную дверь, а потом пропустили через решетчатые, как в тюрьме, ворота. Вслед за Кроу я прошла по коридору и пересекла рабочую комнату, за которой находился ее офис.

— Отметка о том, что Хоббс покинула морг, сделана в десять минут четвертого. Во второй половине дня дежурил сотрудник департамента полиции Брайсон-Сити. Он не помнит, чтобы видел, как она уходила.

— А камера слежения?

— А вот это — отдельная прекрасная история.

Кроу отстегнула с пояса рацию, положила на шкафчик и плюхнулась в свое кресло. Я устроилась по другую сторону стола.

— Камера вышла из строя около двух часов дня и осталась в таком состоянии до одиннадцати утра понедельника.

— Кто-нибудь видел Примроуз после того, как она покинула морг?

— Ни единая живая душа.

— Нашли что-нибудь у нее в номере?

— Старушка обожала стикеры. Номера телефонов, записи об условленных встречах, имена. Уйма заметок, по большей части связанных с работой.

— Примроуз вечно теряла очки, носила на специальном шнурке на шее. Ее беспокоила собственная рассеянность. — У меня защемило в груди. — Нашли хоть какие-нибудь намеки на то, куда она отправилась во второй половине дня в воскресенье?

— Нет, ни слова.

Вошел помощник шерифа, положил на стол перед Кроу какую-то бумагу. Люси мельком глянула на нее.

— Гляжу, — снова обратилась она ко мне, — вы опять при колесах.

Моя «мазда» — на устах у всего округа Суэйн.

— Сейчас отправляюсь в Шарлотт, но перед отъездом хочу вам кое-что показать.

Я передала ей «позаимствованную» из архива фотографию похорон Трампера.

— Узнаете кого-нибудь?

— Чтоб мне лопнуть! Паркер Дейвенпорт, наш высокочтимый вице-губернатор! На вид прохвосту не больше пятнадцати. — Кроу вернула мне снимок. — И что это значит?

— Пока не знаю.

Вручив Кроу отчет Ласло, я стала ждать, когда она его прочтет.

— Стало быть, генеральный прокурор была права.

— Или я была права.

— Да?

— Как вам такой сценарий: Митчелл умер после того, как ушел из «Большой кружки», то есть в феврале этого года. Его труп хранили в холодильнике или морозильной камере, потом достали и положили под открытым небом.

— Зачем?

Кроу безуспешно попыталась убрать из голоса скептические нотки.

Я достала заметки, которые написала в библиотеке, сделала глубокий вдох.

— Генри Арлен Престон умер в округе Суэйн, в тысяча девятьсот сорок третьем году, — приступила я. — Три дня спустя пропал фермер по имени Такер Адамс. Ему было семьдесят два года. Тело так и не нашли.

— Какое отношение это имеет к…?

Я вскинула руку.

— В сорок девятом профессор биологии Шелдон Броди утонул в реке Тукасиджи. Через день после этого исчезла Эдна Фаррелл. Ей было около восьмидесяти. Тело не нашли.

Кроу взяла ручку, поставила кончиком вниз на книгу для регистрации и принялась водить по ней пальцами: вверх — вниз, вверх — вниз.

— В пятьдесят девятом году в аварии на шоссе девятнадцать погиб Аллен Беркби. Через два дня пропал Чарли Уэйн Трампер, семидесяти четырех лет. Труп нашли, но он был сильно обглодан хищниками и без головы. Опознали исключительно по косвенным признакам.

Я подняла взгляд на Кроу.

— Это все?

— Когда пропал Джеремия Митчелл? Точная дата.

Кроу уронила на стол ручку, выдвинула ящик и достала папку с делом.

— Пятнадцатого февраля.

— Двенадцатого в Шарлотте умер Мартин Патрик Векхоф.

— В феврале многие умирают. Паршивый месяц.

— Имя «Векхоф» есть в списке членов правления «АП».

— Инвестиционной группы, которой принадлежит таинственный дом близ притока Раннинг-Гоат?

Я кивнула.

— То же касается и Беркби.

Кроу откинулась на спинку кресла и потерла уголок глаза. Я достала из дипломата находку Ласло и поставила перед ней на стол.

— Ласло Спаркс обнаружил это в земле, которую мы собрали под стеной дома на Раннинг-Гоат.

Кроу впилась взглядом в пузырек, но даже не попыталась к нему прикоснуться.

— Это фрагмент зуба. Я везу его в Шарлотт, чтобы сделать анализ ДНК и проверить на совпадение с ДНК ступни.

Зазвонил телефон. Кроу не обратила на него внимания.

— Вам нужно будет добыть для сравнения ДНК образец ткани Митчелла.

— Я займусь этим вопросом, — ответила она, поколебавшись мгновение.

— Шериф…

Взгляд ее светло-зеленых глаз встретился с моим.

— Боюсь, одним Джеремией Митчеллом дело не ограничится.

Три часа спустя мы с Бойдом пересекали шоссе Литтл-Рок, направляясь на север по I-85. Вдалеке проступали очертания Шарлотта, напоминавшие гигантский сагуаро^[166] в пустыне Сонора.

Я указала Бойду на самые примечательные черты городской панорамы. Гигантский фаллос корпоративного центра «Бэнк оф Америка». Офисное здание на Сквэр, в котором размещен городской клуб, — вылитый шприц с колпачком зеленой крыши и антенной, торчащей прямо из середины «колпачка». Похожие на музыкальный автомат контуры центра корпорации «Ферст юнион».

— Видишь, дружок? Все как положено: секс, наркотики, рок-н-ролл.

Уши у Бойда встали торчком, но пес ничего не сказал.

Жилые микрорайоны Шарлотта отличает провинциальный уют, а деловой центр города по-современному закован в камень и тонированное стекло, поэтому преступления расследуют здесь тоже по-современному. Департамент полиции Шарлотт-Мекленбург размещается в Правоохранительном центре — громадном бетонном сооружении на углу Четвертой и Макдауэлл-стрит. В департаменте работает около 1900 офицеров полиции и 400 штатских вспомогательного персонала, есть собственная криминалистическая лаборатория, уступающая только лаборатории Государственного бюро расследований. Недурно для города с населением меньше 600 тысяч человек.

Покинув автостраду, я пересекла центр города и въеха ла на стоянку для посетителей Правоохранительного центра.

Полицейские в темно-синих мундирах все время входили в здание и выходили из него. Один прошел слишком близко от машины, и Бойд негромко зарычал.

— Видишь нашивку у него на плече? Там осиное гнездо.

Пес издал глухую протяжную трель, но от окна не отвернулся.

— Во время Войны за независимость генерал Корнуоллис столкнулся в Шарлотте с таким ожесточенным сопротивлением, что в сердцах окрестил эту местность «осиным гнездом».

Комментариев не последовало.

— Бойд, мне нужно зайти в этот дом. Тебе туда нельзя.

Собака вскочила, не желая соглашаться с такой несправедливостью.

Я пообещала вернуться меньше чем через час, отдала псу последний, припасенный на крайний случай батончик мюсли, защелкнула окна машины и ушла.

Рон Гиллмэн ждал меня в своем кабинете — угловой комнате на четвертом этаже.

Он был высокий, с серебристо-седыми волосами; телосложение его намекало на регулярные занятия баскетболом или теннисом. Единственный недостаток внешности — щербинка в верхнем ряду зубов, в точнос ти как у Лорен Хаттон^[167].

Я изложила ему свою теорию о связи между Джеремией Митчеллом и отнятой у койотов ступней. Рон выслушал, ни разу не перебив.

— Давай-ка глянем на то, что ты привезла. — Он поднял руку, когдая умолкла.

Рон надел очки в роговой оправе и, перекатывая пузырек, стал рассматривать фрагмент зуба. Потом снял телефонную трубку и поговорил с кем-то из отдела ДНК.

— Когда запрос исходит отсюда, дело движется быстрее, — пояснил Рон, кладя трубку.

— Да, скорее не помешало бы, — отозвалась я.

— Я уже проверил образец кости, о котором ты говорила. Анализ готов, профиль введен в базу данных жертв крушения. Когда получим результаты по этой штучке… — Рон указал на пузырек с фрагментом зуба, — …введем их в компьютер и проверим на совпадения.

— Не знаю даже, как тебя благодарить.

Мужчина откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову.

— Знаешь, доктор Бреннан, а ведь ты и впрямь крепко кому-то насолила.

— Не сомневаюсь.

— Есть предположения, кому именно?

— Паркеру Дейвенпорту.

— Вице-губернатору?

— Именно.

— Чем же ты ухитрилась его рассердить?

Я лишь пожала плечами, подняв ладони вверх.

— Если не будешь откровенна, помочь будет сложно.

Я взглянула на Рона, терзаясь нерешительностью. Да, я поделилась своей теорией с Люси Кроу, но то было в округе Суэйн, а здесь — Шарлотт. Рон Гиллмэн заведует второй по величине криминалистической лабораторией штата. Полиция финансируется из местных фондов, но деньги в эти фонды поступают через федеральные гранты, распределением которых занимаются в столице штата.

Точно так же, как финансируется ведомство судмедэксперта. И университет.

А, к черту!

Я изложила Рону сжатую версию того, что рассказывала шерифу Кроу.

— Значит, ты полагаешь, что М. П. Векхоф из твоего списка — это сенатор штата Пат Векхоф из Шарлотта?

Я кивнула.

— И между Патом Векхофом и Паркером Дейвенпортом существует какая-то связь?

Я снова кивнула.

— Дейвенпорт и Векхоф. Вице-губернатор и сенатор. Да, серьезно.

— Генри Престон был судьей.

— И какая тут связь?

Прежде чем я успела ответить, в кабинет вошел человек в лабораторном халате, на нагрудном кармане которого было вышито имя «Крюгер». Рон представил вошедшего как технического руководителя отдела ДНК. Крюгер и еще один специалист работали в лаборатории со всеми образцами, присланными на исследование ДНК. Мы обменялись рукопожатием.

Гиллмэн отдал руководителю отдела пузырек и объяснил, что мне нужно.

— Если связь существует, мы ее найдем, — заверил Крюгер, ободряюще подняв большой палец.

— Сколько времени это займет?

— Нужно будет произвести очистку, увеличить, документально зафиксировать каждый шаг. Вероятно, устный ответ я смогу дать через четыре-пять дней.

— Было бы прекрасно. — Хотя на самом деле куда прекраснее было бы услышать «через сорок восемь часов».

Мы с Крюгером подписали акт о передаче вещественного доказательства. Я подождала, пока Гиллмэн закончит разговор по телефону.

— Ты был знаком с Патом Векхофом? — спросила я, едва он повесил трубку.

— Нет.

— А Паркера Дейвенпорта знаешь?

— Встречались.

— И что думаешь?

— Он популярен. Люди за него голосуют.

— И?..

— Совершенно невыносимый тип.

Я показала Рону фотографию с похорон Трампера.

— Да, это Дейвенпорт. Только фото очень старое.

— Верно.

Рон вернул снимок.

— И как же ты все это объясняешь?

— У меня нет никакого объяснения.

— Но ты его найдешь.

— Но я его найду.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Да, ты можешь кое-что для меня сделать.

Когда я вернулась, Бойд крепко спал, свернувшись калачиком среди раскрошенных мюсли. От шороха ключа в замке он вскочил, но, увидев, что это вовсе не попытка кражи со взломом, уперся передними лапами в оба сиденья и неистово завилял хвостом. Я села за руль, и пес тут же принялся слизывать с моей щеки макияж.

Через сорок минут я подъехала к дому, адрес которого разыскал Гиллмэн. Хотя особняк был всего в десяти минутах езды из центра города и в пяти минутах от моей квартирки в Шэрон-Холле, почти все это время ушло на блуждание в лабиринтах улиц-близнецов Куинс-роуд.

Названия улиц Шарлотта — своеобразное отражение свойственного городу синдрома множественности личности. С одной стороны, подход к именованию улиц издавна был незамысловат. Городские власти выбирали самое любимое название — и не отступали от него. В городе есть Куинс-роуд, Куинс-роуд-вест и Куинс-роуд-ист, Шэрон-роуд, Шэрон-лейн, Шэрон-эмити, Шэрон-вью и Шэрон-авеню. Я побывала на пересечении улиц Ри-роуд и Ри-роуд, Парк-роуд и Парк-роуд. В некоторых названиях ощущался библейский колорит: Провиденс-роуд, Кармел-роуд, Сардис-роуд^[168].

С другой стороны, ни одно название не в силах сохранить власть больше чем на несколько миль. Улицы Шарлотта меняют имена, словно капризные модницы. Тивола становится Фэйрвью, потом Сардис. В одном месте Провиденс-роуд доходит до перекрестка, откуда направо идет улица с таким же названием, прямо — Куинс-роуд, которая немедленно превращается в Морхед, а налево — тоже Куинс-роуд, волшебно преобразившаяся в Сельвин. Билли-Грэхэм-парквэй дает начало Вудлон, а потом Раннимид. Вендовер порождает Ист-вэй.

Наибольшим злом в этом лабиринте до сих пор остаются несметные близнецы Куинс. Я обучаю приезжих и гостей одному незыблемому правилу вождения: если попадешь в место, обозначенное словом «Куинс», — сматывайся без оглядки. Лично меня это правило всегда выручало.

Марион Векхоф жила на Куинс-роуд-ист, в большом каменном доме в стиле Тюдоров. Кремовые стены, филенки темного дерева; окна нижнего этажа забраны вычурными, точно кружево, решетками. Дом и прилегающий участок окружала тщательно подстриженная живая изгородь; впереди и с двух сторон от строения красовались пышные цветочные клумбы, палисадник едва ли не целиком заполнили две гигантские магнолии.

Дама в жемчугах, бирюзовом брючном костюме и туфлях-лодочках поливала анютины глазки, прохаживаясь по дорожке, которая рассекала лужайку перед домом. Лицо у дамы было бледное, волосы — цвета имбирного эля.

Дав строгий наказ Бойду, я выбралась из машины и заперла дверцу. Подала голос издалека, но женщина в брючном костюме точно и не подозревала о моем присутствии.

— Миссис Векхоф! — повторила я, подойдя ближе.

Она резко обернулась, вода из шланга брызнула мне на ноги. Женщина резко отдернула руку, струя из шланга безопасно потекла на траву.

— Ох, незадача! Простите, ради бога!

— Ничего страшного. — Я отступила на шаг от лужи, которая уже расползалась по плитам дорожки. — Вы миссис Векхоф?

— Да, дорогая. А вы племянница Карлы?

— Нет, мэм. Я — доктор Бреннан.

Взгляд женщины слегка затуманился, устремился мимо меня — словно она сверялась с невидимым календарем, что висел за моей спиной.

— Неужели я пропустила визит к врачу?

— Нет, миссис Векхоф. Позвольте задать несколько вопросов о вашем покойном муже.

Внимание миссис Векхоф снова сосредоточилось на мне.

— Пат был сенатором штата шестнадцать лет. Вы репортер?

— Нет. Четыре срока — это серьезное достижение.

— Служба обществу слишком часто вынуждала его надолго покидать дом и семью, но он был предан своему призванию.

— Куда он ездил?

— По большей части в Рэли.

— Он когда-нибудь бывал в Брайсон-Сити?

— А где это, дорогая?

— В горах.

— О, Пат просто обожал горы! Отправлялся туда всякий раз, когда позволяли дела.

— А вы ездили с мужем?

— Ах, нет-нет. У меня артрит, и… — Миссис Векхоф смолкла на полуслове, будто не зная, как закончить фразу.

— Артрит доставляет немало мучений.

— О да, безусловно. К тому же Пат отправлялся в эти поездки, чтобы побыть с мальчиками. Вы не против, если я закончу поливать цветы?

— Да, конечно.

Миссис Векхоф двинулась по дорожке между клумб с анютиными глазками. Я пошла рядом с ней.

— Мистер Векхоф уезжал в горы с вашими сыновьями?

— О нет. У нас только дочь. Она уже замужем. Супруг ездил в горы с однокашниками. — Миссис Векхоф издала странный смешок — нечто среднее между кашлем и иканием. — Говорил, нужно побыть вдали от своих женщин, чтобы заново разжечь пламя внутри.

— Он ездил в горы с мужчинами?

— Мальчики были очень-очень близкими друзьями еще со школы. Им ужасно не хватает Пата. И Кендалла. Да, мы стареем… — Голос ее вновь растворился в тишине.

— Кендалла?

— Роллинса. Он ушел первым. Кендалл был поэтом. Вам знакомы его труды?

Я покачала головой, внешне оставаясь спокойной, хотя сердце в груди забилось чаще. Фамилия «Роллинс» была в списке «АП».

— Кендалл умер от лейкемии в пятьдесят пять лет.

— Так рано! Когда это было, мэм?

— В тысяча девятьсот восемьдесят шестом.

— Где останавливались ваш муж с друзьями, когда уезжали в горы?

Лицо миссис Векхоф напряглось, под левым глазом задергалась жилка.

— У них был там какой-то дом. Почему вы задаете все эти вопросы?

— Недавно в окрестностях Брайсон-Сити разбился самолет, и я пытаюсь разузнать все, что возможно, о земельном участке недалеко от места крушения. Ваш муж мог быть одним из владельцев этого участка.

— Вы говорите о той чудовищной катастрофе, в которой погибли студенты?

— Да.

— Почему люди умирают молодыми? Один парень погиб, когда летел на похороны моего мужа. Ему было всего сорок три! — Миссис Векхоф покачала головой.

— О ком вы, мэм?

Она отвела взгляд.

— Сын одного из друзей Пата. Жил в Алабаме, поэтому мы не были знакомы. И все же этот случай сильно меня огорчил.

— Вы знаете имя этого человека?

— Нет.

Миссис Векхоф избегала смотреть мне в глаза.

— Вы знаете имена других людей, которые ездили в этот дом?

Она стала теребить наконечник шланга.

— Миссис Векхоф?

— Пат никогда не говорил об этих поездках. Я не расспрашивала. Муж нуждался в уединении, ведь ему столько времени приходилось проводить на публике.

— Вы когда-нибудь слышали об инвестиционной группе «АП»?

— Нет. — Она все так же сосредоточенно возилась со шлангом, стоя спиной ко мне, но все же я видела, как женщина напряжена.

— Миссис Век…

— Уже поздно. Мне пора домой.

— Была ли у вашего мужа доля в этой собственности?

Миссис Векхоф перекрыла воду и, бросив шланг, торопливо зашагала по дорожке к дому.

— Спасибо, что уделили мне время, мэм. И извините, что так вас задержала.

Миссис Векхоф обернулась от уже приоткрытой двери, не отнимая руки в голубых прожилках раздувшихся вен от дверной ручки. Из глубины дома доносился негромкий перезвон вестминстерских колоколов^[169].

— Пат всегда говорил, что я слишком много болтаю. Я отрицала, твердила: дескать, мне просто нравится общаться с людьми. Теперь думаю: он, наверное, был прав. Только это так тоскливо, все время быть одной…

Дверь захлопнулась, с металлическим лязгом скользнул на место засов.

Все хорошо, миссис Векхоф. Да, вы мне лгали, но лгали так очаровательно. И я многое почерпнула из этой лжи.

Я выудила из сумочки визитку, написала на ней свой адрес и номер телефона и просунула карточку между дверью и косяком.

Глава 24

Первый гость явился после восьми вечера.

Уехав от миссис Векхоф, я купила в кафе цыпленка-гриль, потом забрала Верди у соседки. Цыпленка мы честно поделили на троих. Всякий раз, когда Бойд оказывался поблизости от кота, хвост последнего распушался, точно метелка из перьев. Я мыла тарелки в кухонной раковине, когда услышала стук.

На задней веранде стоял Пит, в руке — букет маргариток. Едва я открыла дверь, он отвесил глубокий поклон и протянул цветы.

— За заботу о моем четвероногом друге.

— В этом не было необходимости, но спасибо.

Я распахнула дверь, и Пит прошел в кухню.

Пес, заслышав его голос, подпрыгнул, припал мордой к передним лапам, высоко задрав зад, а потом принялся выделывать немыслимые коленца. Пит хлопнул в ладоши и громко крикнул: «Бойд!» Тот совсем ошалел, разразился оглушительным лаем и стал носиться кругами по всей кухне. Верди пулей вылетел вон.

— Прекрати! Он весь пол исцарапает!

Пит уселся на стул у кухонного стола, Бойд тотчас подскочил к нему.

— Сидеть!

Пес уставился на Пита, неистово шевеля бровями. Адвокат хлопнул его по заду, и Бойд сел, уложив подбородок на колено хозяина. Пит принялся обеими руками чесать его за ушами.

— Пиво есть?

— Корневое^[170].

— Годится. Как поживаете, ребята?

— Неплохо.

Я открыла бутылку пива «Хирс» и поставила перед ним.

— Когда вернулись? — Пит нагнулся и наклонил бутылку так, чтобы Бойд мог лакать из горлышка.

— Сегодня. Как дела в Индиане?

— Местные дознаватели смыслят в расследовании поджогов примерно на уровне близнецов Боббси^[171]. Однако самой серьезной проблемой стал страховой оценщик. Его клиент орудовал ацетиленовой горелкой на том самом участке крыши, где начался пожар.

Пит вытер ладонью горлышко бутылки и стал пить.

— Этот стервец знал причину и место возгорания. Мы знали причину и место возгорания. Он знал, что мы это знаем, мы знали, что он знает, что мы это знаем… но его официальная позиция: необходимо дополнительное расследование.

— Дело дойдет до суда?

— Смотря что они предложат. — Пит снова наклонил бутылку, и Бойд принялся жадно лакать. — А впрочем, приятно было немного отдохнуть от собачьих запахов.

— Любишь ты этого пса.

— Тебя я люблю сильнее. — Пит одарил меня дурашливо-влюбленной ухмылкой.

— Хм.

— А как твои проблемы в ОЗЧС? Дело сдвинулось с мертвой точки?

— Возможно.

Пит поглядел на часы.

— Безумно хочется обо всем узнать, но сейчас я совершенно вымотан.

Он осушил бутылку и встал. Бойд мгновенно вскочил.

— Пойду-ка восвояси со своей собакой.

Я смотрела им вслед. Бойд вприпрыжку плясал вокруг Пита. Обернувшись, я увидела, что Верди настороженно заглядывает в кухню из коридора, готовый в любой момент обратиться в бегство.

— Скатертью дорога, — пробормотала я, чувствуя себя оскорбленной до глубины души: чертов пес даже не оглянулся!

Второй раз стук в дверь раздался, когда мы с Верди смотрели «Глубокий сон»^[172]. Я была в футболке и трусиках, поверх накинула старый фланелевый халат. Верди свернулся у меня на коленях.

На пороге стоял Райан. Лицо его в свете горевшего на крыльце фонаря было мертвенно-бледным. Я обошлась без традиционного приветствия. Он и так достаточно скоро расскажет, зачем приехал в Шарлотт.

— Откуда ты узнал, что я дома?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

— Проводишь вечер в одиночестве?

Я кивком указала в глубину дома.

— В гостиной Бэколл и Богарт.

Я распахнула дверь, как ранее перед Питом, и Райан, проскользнув мимо, зашел в кухню. Я уловила запах сигаретного дыма и пота — очевидно, приехал прямиком из округа Суэйн.

— Они не будут против, если я присоединюсь? — Тон легкомысленный, но по лицу Райана было видно, что на сердце у него сейчас совсем не легко.

— Они — народ сговорчивый.

Гость прошел вслед за мной в гостиную, и мы уселись в противоположных уголках кушетки. Я выключила телевизор.

— Бертрана опознали.

Я молчала, ожидая продолжения.

— В основном по зубам. И некоторым другим… — он судорожно глотнул, дернув кадыком, — …фрагментам.

— А Петричелли?

Райан коротко, резко мотнул головой.

— Они сидели в эпицентре, так что Петричелли мог попросту испариться. То, что осталось от Бертрана, обнаружили за две долины от основного места крушения. — Его напряженный голос заметно дрожал. — Вдавленным в ствол дерева.

— Тирелл уже выдал прах?

— Сегодня утром. В воскресенье повезу его в Монреаль.

Мне отчаянно хотелось обнять Райана, прижаться щекой к его груди и погладить по голове. Я не шелохнулась.

— Родные предпочли гражданскую панихиду, так что отдел по расследованию убийств в среду организует похороны.

Я не колебалась ни секунды.

— Полечу с тобой.

— Ты не обязана.

Райан обхватил одну ладонь другой и беспрерывно сжимал и разжимал пальцы. Костяшки пальцев, побледневшие от напряжения, походили на выбеленную водой гальку.

— Жан был и моим другом.

— Перелет долгий.

Глаза полицейского влажно заблестели. Он моргнул, откинулся на спинку дивана и обеими руками с силой провел по лицу вверх-вниз.

— Что нового в разборках с Тиреллом?

Я рассказала о найденном фрагменте зуба, умолчав о прочем.

— Сколько времени займет составление профиля?

— Четыре-пять дней. Видишь, у меня нет причины торчать в Шарлотте. Ты хочешь, чтобы я полетела?

Райан поглядел на меня, краешек его рта едва заметно дрогнул.

— Что-то мне подсказывает, что ты полетишь в Монреаль независимо от моего согласия.

Зная, что в последующие два дня предстоит заниматься отправкой урны с прахом в Монреаль и встречаться с Макмагоном в штаб-квартире ФБР, Райан снял номер в отеле «Адамс Марк» недалеко от жилых кварталов города. Или, может быть, у него были другие причины. Я не спрашивала.

На следующий день я занялась поиском сведений об именах из списка «АП», но выяснить сумела только одно. За пределами лаборатории мои поисковые способности сильно ограничены.

Вдохновленная успехом в Брайсон-Сити, я провела утро в библиотеке, роясь в старых номерах «Шарлотт обсервер». Сенатор штата Пат Векхоф был посредственным должностным лицом, но образцовым гражданином — вот и все, что удалось раскопать.

В Интернете нашлось несколько ссылок на произведения Кендалла Роллинса — поэта, о котором упоминала миссис Векхоф. И все. Дэвис, Пэйн, Беркби, Уоррен — довольно распространенные фамилии, поиск по ним уводил в лабиринты бесполезной информации. В адресном справочнике Шарлотта каждая из этих фамилий занимала десятки страниц.

Вечером я пригласила Райана поужинать в «Селвин паб». Райан держался замкнуто и отрешенно. Я не стала его тормошить.

В воскресенье после полудня Верди отправился к Питу, а мы с Райаном вылетели в Монреаль. В багажном отделении самолета стояла гладкая металлическая урна с прахом Жана Бертрана.

В аэропорту Дорваль нас встречали распорядитель похорон, два его помощника и четыре офицера полиции Квебека. Вместе мы сопроводили прах Бертрана в город.

Октябрь в Монреале может выдаться прекрасным: небоскребы и шпили церквей вонзаются в ясное синее небо, вдалеке пылает залитая солнечным светом гора — или безрадостным и тусклым, с дождем, слякотью, а то и снегом.

В это воскресенье температура держалась около нуля, над городом нависали тяжелые мрачные тучи. Чернели нагие силуэты деревьев, трава на газонах и в парках побелела от инея. Перед жилыми домами и зданиями фирм несли караул укутанные в мешковину кусты — растительные мумии, зябко съежившиеся от холода.

Уже после семи мы передали прах Бертрана в похоронное бюро «Юржель Буржье» в городке Сен-Ламбер. После наши с Райаном пути разошлись: он поехал в свою квартиру в Хабитат^[173], а я отправилась к себе, в квартиру по соседству с Сентр-Вилль^[174].

Добравшись до места, я бросила на кровать чемоданчик с самыми необходимыми вещами, включила отопление, проверила автоответчик и холодильник. Первый был переполнен сообщениями и мерцал огнями, точно рекламный щит на распродаже в «Кмарте»^[175]. Второй оказался безнадежно пуст — только голые стенки да немытые стеклянные полки.

Звонки: Ламанш, Изабель, четыре агента-продавца, аспирант Университета Макгилла, снова Ламанш.

Выудив из шкафа в прихожей куртку и перчатки, я отправилась в магазин «Ле фобур» за продуктами.

К моему возвращению квартира прогрелась. И все равно я растопила камин — не столько ради тепла, сколько ради уюта. Здесь, как и в Шэрон-Холле, я чувствовала себя подавленно, преследуемая призраком таинственной Даниэль и невеселыми мыслями о предстоящих похоронах Бертрана.

Пока я обжаривала в масле морские гребешки и стручковую фасоль, за окнами начал моросить дождь. Ужинала перед камином, размышляя о человеке, которого прилетела проводить в последний путь.

За минувшие годы мне не раз доводилось работать с детективом Бертраном, когда наши пути сводило очередное убийство, и я кое-что о нем поняла. Неспособный кривить душой, он видел в мире только черное и белое: по одну сторону нравственного рубежа полицейские, служители закона, по другую — преступники. Он верил в систему и ни разу не усомнился в том, что она способна отличить хороших парней от плохих.

Бертран был у меня в этой квартире прошлой весной, безутешный из-за того, что лишился возможности работать плечом к плечу с Райаном. В тот вечер он сидел на кушетке, терзаясь непониманием и гневом, не зная, что сказать и как поступить, — те же чувства сейчас обуревали Эндрю.

После ужина я сунула посуду в моечную машину, подбросила дров в камин и унесла телефон на диван. Мысленно переключившись на французский язык, я набрала домашний номер Ламанша.

Босс заявил, что очень рад моему приезду в Монреаль, пусть и при таких скорбных обстоятельствах. В лаборатории есть два случая, требующие участия антрополога.

— На прошлой неделе в парке Николя-Вейль был найден труп женщины — обнаженный, разложившийся, завернутый в одеяло.

— Где это, парк Николя-Вейль?

— На севере, у самой городской черты.

— Дело ведет ПМА?

Все, что происходит на острове Монреаль, подпадает под юрисдикцию полиции Монреальской агломерации.

— Oui^[176]. Сержант-детектив Люк Клодель.

Клодель. Полицейский с отменной репутацией и бульдожьей хваткой, который скрепя сердце соглашался работать со мной, будучи при этом убежден, что дамам-криминалистам нечего делать в правоохранительных органах. Как раз то, чего мне сейчас не хватало.

— Женщину опознали?

— Предварительно — да, и полиция уже задержала одного человека. Подозреваемый утверждает, что она просто упала, но месье Клодель ему не верит. Мне бы хотелось, чтобы вы изучили характер черепных травм. — Речь Ламанша была, как обычно, литературно правильна.

— Займусь этим завтра.

Второй случай был менее срочный. Два года назад в окрестностях Шикутими разбился небольшой самолет, второго пилота так и не нашли. Недавно в тех же местах выловили из реки сегмент диафиза бедренной кости. Не могла бы я определить, человеческая ли она? Я заверила, что такое мне вполне по силам.

Ламанш поблагодарил, спросил о расследовании гибели рейса 228 «Эйр транссаут» и выразил сожаление по поводу смерти Бертрана. О моих проблемах с власть имущими не обмолвился ни словом. Наверняка новость до него дошла, но шеф был слишком деликатен, чтобы впрямую касаться столь болезненной темы.

Звонки от телефонных продавцов я проигнорировала.

Изабель, моя подруга, в прошлую субботу устраивала традиционный званый вечер. Я извинилась, что пропустила ее звонок и мероприятие. Ничего страшного, заверила она, скоро следующее.

Едва я успела повесить трубку, как зазвонил мобильник. Я опрометью метнулась через комнату и выудила его из сумочки, в который раз дав себе клятвенное обещание найти более удобное место для его хранения. Голос в трубке я узнала не сразу.

— Энн?

— Чем занимаешься? — осведомилась она.

— Устанавливаю мир во всем мире. Совсем недавно беседовала по телефону с Кофи Аннаном.

— Где ты?

— В Монреале.

— Какого черта тебя понесло в Канаду?

Я рассказала о Бертране.

— Поэтому у тебя такой подавленный голос?

— Отчасти. Ты в Шарлотте? Как провела время в Лондоне?

— Что значит «отчасти»?

— Тебе этого лучше не знать.

— Вот еще! Рассказывай, что стряслось.

Я выложила все как на духу. Подруга слушала, не перебивая. Через двадцать минут я глубоко вздохнула. Я не плакала, но была близка к этому.

— Стало быть, земельный участок Артура и неизвестно чья ступня не связаны с жалобой на непрофессиональное поведение на месте крушения?

— Что-то в этом роде. Не думаю, что ступня принадлежит кому-то из пассажиров рейса. Я должна это доказать.

— Полагаешь, это часть того самого Митчелла, который пропал в феврале?

— Угу.

— НКБТ по-прежнему неизвестна причина гибели самолета?

— Неизвестна.

— И об этом земельном участке ты знаешь только то, что некий Ливингстон подарил его на свадьбу некоему Артуру, а тот продал землю некоему Дэшвуду?

— Точно.

— Но купчая оформлена на инвестиционную группу.

— «АП». В Делаваре.

— Фамилии кое-кого из членов правления совпадают с фамилиями людей, которые умирали как раз перед тем, как пропадали местные старики.

— У тебя хорошая память.

— Я конспектировала.

— Все это выглядит нелепо.

— Ага. И ты понятия не имеешь, почему Дейвенпорт на тебя взъелся?

— Ни малейшего.

В пространстве, соединявшем две державы, воцарилась тишина.

— В Англии мы слыхали об одном лорде по имени Дэшвуд. Кажется, он был другом Бенджамина Франклина.

— Да, уж теперь-то я эту тайну раскрою. Как тебе Лондон?

— Здорово. Только слишком много ОДС.

— Что такое ОДС?

— «Очередной Дурацкий Собор». Тед без ума от истории. Он даже таскал меня во всякие пещеры. Когда ты вернешься в Шарлотт?

— В четверг.

— Куда двинем на День благодарения?

Мы познакомились, когда обе были молоды и беременны — я ждала Кэти, она — сына Брэда. В первое же лето мы всей компанией собрались и вывезли детей на недельку к океану. С тех самых пор мы каждое лето и в День благодарения выезжали куда-нибудь на пляж.

— Детям нравится Мертл, а мне — Холден.

— Хочу попробовать съездить на остров Полейс. Слушай, давай пообедаем вместе? Обсудим наши планы, я расскажу о поездке в Лондон. Все придет в норму, Темпе. Вот увидишь.

Я заснула, прислушиваясь к шороху мелкого дождя, думая о песке и пальмах и гадая, станет ли когда-нибудь моя жизнь нормальной.

Лаборатория судебной медицины и криминалистики провинции Квебек занимает два верхних этажа монументального здания Вильфрида-Дерома, в котором располагается также штаб-квартира полиции Квебека.

В половине десятого утра в понедельник я находилась в антрополого-одонтологической лаборатории, успев до того побывать на утреннем собрании персонала и получить у патолога, который занимался обоими случаями, запросы на проведение антропологической экспертизы. Определив, что трубчатая кость якобы второго пилота на деле является костью задней ноги чернохвостого оленя, я написала краткий рапорт и занялась женщиной, чью смерть расследовал Клодель.

Я разложила кости в анатомическом порядке на рабочем столе, сделала опись скелета, потом проверила показатели возраста, пола и расы на соответствие с предполагаемыми. Это могло оказаться важным, потому что у покойницы совсем не было зубов и записи ее зубной формулы не существовало в природе.

В половине второго я сделала перерыв: съела бублик со сливочным сыром, банан и несколько печений с шоколадной крошкой, попутно наблюдая из окна кабинета, как далеко внизу парусные лодки проплывают под мостом Жака Картье, а над ними по мосту мчатся машины. В два часа я вернулась к работе, а к половине пятого анализ был готов.

Да, покойная могла раздробить при падении челюсть, глазницу и скулу, и осколки кости могли вдавиться ей в лоб — но только если бы свалилась с крыши небоскреба или с воздушного шара.

Я позвонила Клоделю, оставила устное заключение о насильственной смерти, заперла кабинет и отправилась домой.

Этот вечер я тоже провела в одиночестве: приготовила и съела куриную грудку, посмотрела повторный показ сериала «Северная сторона», прочла пару глав романа Джеймса Ли Берка. Можно подумать, Райан покинул планету Земля. В одиннадцать я уже спала.

Следующий день был посвящен документальному оформлению выводов. Я делала фотографии, принимая во внимание биологический профиль, составляла диаграммы, описывала и объясняла характер повреждений лицевых костей и костей черепа. К концу дня подготовила отчет и оставила его в секретариате. Когда снимала лабораторный халат, на пороге моего кабинета появился Райан.

— Подвезти тебя на похороны?

— Выдались нелегкие дни? — спросила я, достав из нижнего ящика стола свою сумочку.

— В отделение полиции редко заглядывает солнце.

— Редко, — согласилась я, глядя ему в глаза.

— С этой историей о Петричелли просто беда.

— Угу. — Я не отводила взгляд.

— Метро, оказывается, уже не уверен, что видел Перчика.

— Из-за Бертрана?

Райан пожал плечами.

— Эти скоты родную мать продадут за порцию кайфа.

— Сомнительная сделка.

— Все равно что пить воду из-под крана в Тихуане^[177]. Так тебя подвезти?

— Если не трудно.

— Заеду в четверть девятого.

Сержант-детектив Жан Бертран погиб при исполнении служебных обязанностей, поэтому его хоронили со всеми почестями. Управление общественных связей полиции Квебека известило об этом событии все полицейские формирования в Северной Америке, воспользовавшись системой Канадского полицейского информационного центра и аналогичного центра в США. Во время панихиды в зале похоронного бюро урну с прахом Бертрана окружал почетный караул. Оттуда прах сопроводили в церковь, из церкви — на кладбище.

Я не сомневалась, что похороны будут многолюдными, но действительность превзошла все ожидания. Помимо родных и друзей Бертрана, его коллег по полиции Квебека, сотрудников полиции Монреальской агломерации и криминалистической лаборатории, казалось, все полицейские подразделения Канады и отчасти США отправили на похороны своих представителей. Французские и английские средства массовой информации прислали репортеров и съемочные группы телевидения.

К полудню то, что осталось от Бертрана, обрело вечный покой в могиле на кладбище Нотр-Дам-де-Неж, и мы с Райаном двинулись в извилистый обратный путь к Сентр-Вилль.

— Когда улетаешь? — спросил он, поворачивая с Кот-де-Неж на улицу Сен-Матье.

— Завтра в одиннадцать пятьдесят утра.

— Заеду за тобой в половине одиннадцатого.

— Если претендуешь на должность моего личного шофера, учти, что жалованье будет паршивое.

Жалкое подобие шутки увяло прежде, чем я успела договорить последние слова.

— Я лечу тем же рейсом.

— Почему?

— Вчера вечером департамент полиции Шарлотта задержал одного забулдыгу из Атланты, некоего Билли Холмса по кличке Орешек.

Райан выудил из кармана пачку «Дю Морье», вытряхнул сигарету на рулевое колесо и сунул в рот. Прикурив одной рукой, жадно затянулся и выпустил сквозь ноздри струйки дыма. Я опустила окно со своей стороны.

— Похоже, этому Орешку есть что рассказать о каком-то анонимном звонке в ФБР.

Глава 25

Последующие дни походили на головокружительный спуск на «русских горках» в парке «Шесть флагов». Неделя за неделей ползла в гору черепашьим шагом — и вдруг все ухнуло вниз, да так стремительно, что дух захватывало. Вот только аттракцион этот трудно было назвать увеселительным.

День склонялся к вечеру, когда мы с Райаном сошли с самолета в аэропорту Шарлотта. За время нашего отсутствия осень наконец вступила в свои права, и сильный ветер хлопал полами курток, когда мы шли к крытой автостоянке.

Мы поехали прямиком в офис ФБР на углу Второй и Трайон. Макмагон только что вернулся из тюрьмы, где допрашивал Билли Холмса.

— Вчера вечером, когда Холмса волокли в кутузку, он был накачан дурью по самые гланды, визжал и рыдал, обещая сдать кого угодно и что угодно — вплоть до матча в Малой лиге^[178], который его команда нарочно проиграла в четвертом классе.

— Кто он вообще такой? — спросил Райан.

— Записной неудачник тридцати восьми лет. Ошивается среди байкеров Атланты.

— «Ангелов ада»?

Макмагон кивнул.

— Нельзя сказать, что он полный придурок, но мозгов у парня меньше, чем у леденца на палочке. В клубе его терпят, пока может пригодиться.

— Что делал Холмс в Шарлотте?

— Может, заскочил пообедать в Ротари-клубе^[179].

— Ему и в самом деле известно, кто звонил в ФБР? — спросила я.

— В четыре утра он был более чем склонен все выложить. Именно поэтому полицейские, которые произвели арест, позвонили нам. Когда я прибыл в тюрьму, Холмс успел отоспаться и его законопослушный пыл несколько поугас.

Макмагон взял со своего стола кружку, помешал в ней и стал разглядывать содержимое, точно это проба фекалий.

— К счастью, в момент ареста паршивец был на испытательном сроке за бродяжничество — скакал, как резиновый мячик, по всей Атланте. Нам удалось убедить парня, что в его же интересах выложить все начистоту.

— И что же?

— Холмс клятвенно заверяет, что присутствовал, когда замышляли эту проделку.

— Где?

— В баре «Клермон» на окраине Атланты. Примерно в шести кварталах от телефона-автомата, с которого был анонимный звонок.

Макмагон поставил кружку на стол.

— По словам Холмса, он пьянствовал и баловался наркотиками с парой «ангелов» — некими Харви Потитом и Нилом Таннахиллом. Дружки говорили о Перчике Петричелли и крушении самолета, и тут Потит решил, что будет круто повести ФБР по ложному следу.

— Зачем?

— Приступ пьяной гениальности. Если Петричелли жив, припугнуть его, чтобы держал язык за зубами. Если погиб вместе с самолетом — получится предостережение всем остальным: мол, посмейте только язык распустить, братья вас живо сотрут с лица земли. Так сказать, устрашение на халяву.

— С чего бы этим уродам говорить о делах при постороннем?

— Потит и Таннахилл нюхали дозы в машине Холмса. Наш герой валялся на заднем сиденье в отключке. По крайней мере, так они считали.

— Значит, сообщение о бомбе было обыкновенной фальсификацией, — сказала я.

— Выходит, так. — Макмагон сдвинул кружку вдоль края книги учета.

— Метро взял назад свои показания о том, что видел Петричелли, — добавил Райан.

— Надо же, как неожиданно!

Где-то в коридоре зазвонил телефон. Кого-то позвали. Мимо двери процокали, удаляясь, торопливые каблучки.

— Похоже, ваш напарник и его подопечный стали жертвами трагической случайности.

— Итак, шри-ланкийские экстремисты к делу непричастны, Симингтон претендует на звание «Филантроп года», а «Ангелы ада» всего лишь развеселые шутники. Мы вернулись к исходной ситуации: известно, что самолет взорвался, и неизвестно почему.

— Когда я уезжал из Брайсон-Сити, позвонил Магнус Джексон. Сказал, его дознаватели обнаруживают признаки медленного горения.

— Какие именно признаки? — спросила я.

— Геометрической формы прожоги на обломках.

— И что это значит?

— Пожар предшествовал взрыву.

— Механическая неисправность?

Макмагон пожал плечами.

— Они могут отделить предаварийное горение от послеаварийного? — не отступала я.

— По мне, так все это бред.

Макмагон схватил кружку и выбрался из-за стола.

— Итак, Орешек может стать героем.

Мы с Райаном тоже встали.

— А Метро окажется на мели, — добавил Райан.

— Не правда ли, жизнь прекрасна?

Я до сих пор не рассказывала Райану о пакостных намеках Дейвенпорта касательно его самого и Бертрана. Сделала это сейчас, перед отелем «Адамс Марк». Полицейский слушал, сцепив руки на коленях, и глядел прямо перед собой.

— Вот же крысиный выползок! — Блики фар плясали по его лицу, искажая окаменевшие от ярости черты.

— Нынешняя новость сведет эти домыслы к нулю.

— Да уж…

— Уверена, что выпад Дейвенпорта на самом деле не был направлен на то, чтобы скомпрометировать тебя или Бертрана. Всего лишь дополнение к его основной цели.

— И что же у него за цель?

— Не отступлюсь, пока не выясню.

Райан поиграл желваками.

— Кем, интересно, он себя возомнил?

— Власть имущим.

Он помолчал, потирая ладонями джинсы, затем подался ко мне и взял за руку.

— Уверена, что не хочешь со мной поужинать?

— Мне нужно забрать кота.

Райан выпустил мою руку, рванул ручку дверцы и выбрался из машины.

— Утром позвоню, — бросила я вслед.

Он с грохотом захлопнул дверцу и был таков.

Вернувшись во Флигель, я обнаружила на автоответчике четыре сообщения.

Энн.

Рон Гиллмэн.

Два звонка неизвестно от кого. Положили трубку, так ничего и не сказав.

Отправила сообщение на пейджер Гиллмэна. Он перезвонил, когда я собиралась положить Верди еду.

— Крюгер говорит, что ДНК твоих образцов совпадает.

У меня екнуло в груди.

— Он уверен?

— Шанс ошибиться — один на семьдесят квадрильонов. В общем, тех громадных чисел, которыми любят бросаться эти ребята.

— Зуб и ступня принадлежат одному и тому же человеку? — уточнила я, по-прежнему не до конца веря в услышанное.

— Именно так. Можешь отправляться за ордером.

Я позвонила Люси Кроу. Шерифа не оказалось на месте, но помощник обещал ее разыскать.

В номере Райана трубку не брали.

Зато Энн отозвалась после первого же гудка:

— Ну как, узнали, кто взорвал самолет?

— Скорее, поняли, кто не мог его взорвать.

— Уже неплохо. Как насчет поужинать вместе?

— А где Тед?

— В Орландо, на совещании по организации сбыта.

Мой буфет был пуст, как земля в первый день творения. И я была так возбуждена, что сидеть дома казалось невыносимым.

— Через полчаса в «Таверне Фостера»?

— Заметано.

«Таверна Фостера» — уютный ресторанчик в подвале. Стены, покрытые панелями из темного дерева, до середины обиты стеганой черной кожей. В одном конце зала протянулась резная стойка, в другом расставлены изрядно потертые столы. Таверна до боли напоминает паб на Сельвин-авеню — маленькая, темная и безупречно ирландская.

Перед Энн стояли ирландское жаркое и шардоне. Если бы я не воздерживалась от выпивки, то предпочла бы резаное пиво, но Энн уже выбрала шардоне. Я заказала солонину с капустой и минеральную воду «Перье» с лаймом. Обычно беру минералку с лимоном, но сейчас хотелось выпить чего-то зеленого.

— И кого же вычеркнули из списка? — спросила Энн, кончиком пальца вылавливая из своего бокала соринку.

— Я не имею права об этом говорить, зато могу поделиться другим открытием.

— Рассчитала изменения температур во времени для Солнечной системы?

Энн стряхнула соринку с пальца. Волосы у нее были на вид как будто светлее, чем обычно.

— Это было на прошлой неделе. Ты осветлила волосы?

— По ошибке. Что за открытие?

Я рассказала о совпадении ДНК.

— Значит, твоя ступня принадлежит трупу, который разлагался по ту сторону стены.

— И это был вовсе не какой-то там олень.

— А кто же?

— Абсолютно уверена, что это был Джеремия Митчелл.

— Чернокожий чероки?

— Угу.

— И что теперь?

— Жду звонка от шерифа округа Суэйн. При совпадении ДНК получить ордер — раз плюнуть. Даже у судьи с замшелыми мозгами.

— Интересный образ.

— Спасибо.

За ужином было решено на День благодарения отправиться на курорт «Дикие дюны». Остальное время Энн описывала свое путешествие в Англию, а я слушала.

— Вы хоть видели что-нибудь, кроме памятников и соборов? — спросила я, когда она сделала паузу, чтобы перевести дыхание.

— Пещеры.

— Пещеры?

— Нечто потрясающее. Их вырыли где-то в восемнадцатом веке по велению того самого Фрэнсиса Дэшвуда. Он жаждал готической атмосферы, а потому вход в пещеры прикрывало трехстороннее каменное здание, стилизованное под неоготику. Церковные окна, двери, арки, посредине сам вход, отделанный камнем, а по обе стороны чугунная ограда. Еще там было устроено что-то вроде внутреннего двора. Сплошь готические изыски, к которым прилагаются сувенирный магазинчик, кафе, а еще столы и стулья из белого пластика для страдающих от жажды средневековых туристов.

Энн отпила глоток вина.

— Путь в пещеры ведет через длинный белый туннель с низким закругленным потолком.

— Почему белый?

— Бутафория. Пещеры были высечены в меловых пластах.

— И где находится это чудо?

— В Букингемшире, Вест-Уиком. Почти в часе езды на северо-запад от Лондона. Кто-то рассказал Теду про это местечко, и из-за него нам пришлось прервать поездку в Оксфорд. — Энн закатила глаза. — Темпе, эти пещеры — mondo bizarro, невероятный мир! Лабиринт коридоров с крохотными закутками, расселинами и боковыми ответвлениями. И все покрыто резьбой, от которой мороз по коже.

— Мороз по коже?

— По большей части изображения выглядят так, будто там порезвились дети, но зрелище очень уж гротескное.

— Например?

— Лицо с крестом, выдолбленным во лбу, или голова в ведьмовском колпаке, а вместо рта и глаз — овальные дыры.

Энн, как могла, изобразила зловещую гримасу.

— Коридоры разделяются и соединяются, непостижимо меняют направление. Там есть «пиршественный зал» и «река Стикс» с искусственными сталактитами, которую надо пересечь, чтобы войти в зал, называемый «внутренним храмом». Лично мне больше всего понравился извилистый коридор, ведущий в никуда. Там стоят обшарпанные манекены Дэшвуда и его приятелей.

— Зачем Дэшвуду понадобились эти пещеры?

— Может, денег у него было больше, чем мозгов. Кстати, там же расположена и его усыпальница. Смахивает на Колизей.

Энн залпом осушила бокал и поспешно проглотила вино, осененная новой идеей.

— Или, может быть, наш Фрэнки был Уолтом Диснеем восемнадцатого века. И мечтал заработать миллионы, показывая это место туристам.

— Разве там нет никаких объяснений?

— Есть, конечно. Снаружи, у входа, длинная кирпичная галерея с надписями на стенах, где рассказана вся история пещер. Я фотографировала, а потому ничего не читала. Тед читал.

Энн опять поднесла к губам бокал — и обнаружила, что вина там — ни капли.

— Чуть дальше по дороге стоит изысканный дом в английском стиле — Медменхэмское аббатство. Его в двенадцатом веке построили монахи-цистерцианцы. Дэшвуд купил этот дом, перестроил и использовал для отдыха на лоне природы. Готические стены, обветшавший портик, а над ним полукругом высечен девиз.

Энн не проговорила, а выдохнула эти слова, жестом очертив над головой полукруг. Моя подруга — агент попродаже недвижимости, и ее описания зачастую грешат сильным риелторским акцентом.

— Что гласит девиз?

— Понятия не имею.

Принесли кофе. Мы добавили сливок, размешали.

— После того нашего разговора у меня из головы не выходит Дэшвуд, о котором ты упоминала.

— Довольно распространенная фамилия.

— И часто ты ее встречала?

— Точно не припомню.

— Ты знакома с кем-нибудь по фамилии Дэшвуд?

— Нет.

— Значит, не такая уж и распространенная.

С этим трудно было спорить.

— Фрэнсис Дэшвуд жил две с половиной сотни лет назад.

Энн уже готова была пожать плечами, когда у меня зазвонил мобильник. Я поспешно нажала кнопку ответа, бросив извиняющийся взгляд на других посетителей. Думаю, разговоры по сотовому в ресторанах — проявление крайней невоспитанности, но сейчас мне очень не хотелось пропустить звонок Люси Кроу.

Звонила и впрямь она. Торопливо выйдя из зала, я изложила суть дела. Шериф слушала, не перебивая.

— Для ордера более чем достаточно.

— А если этот умник опять откажет?

— Отправлюсь к Бэттлу сейчас же. Если снова заартачится, что-нибудь придумаю.

Когда я вернулась к столу, Энн уже заказала еще один бокал шардонне и достала внушительную стопку фотографий. Следующие двадцать минут я любовалась видами Вестминстера, Букингемского дворца, Тауэра, Лондонского моста и всех музеев, какие только есть в Большом Лондоне.

Было уже почти одиннадцать вечера, когда я въехала на территорию Шэрон-Хилла. Обогнула Флигель — и свет фар выхватил из темноты большой коричневый конверт, лежавший на крыльце у парадного входа. Я припарковала машину за домом, заглушила мотор и на дюйм опустила окно.

Слышны были только стрекотание сверчков да шум машин, проносившихся по Куинс-роуд.

Я стремглав промчалась к двери черного хода и нырнула в дом. И снова прислушалась, остро сожалея, что рядом нет Бойда.

Ничего — лишь урчание холодильника и громкое тиканье бабушкиных каминных часов.

Я уже собиралась позвать Верди, но тут он сам появился на пороге кухни, с ленивой грацией поочередно вытягивая задние лапы.

— Здесь кто-то был?

Кот сел и уставился на меня круглыми желтыми глазами. Затем полизал переднюю лапу, провел ею по правому уху, повторил маневр.

— Да, ты явно не боишься взломщиков.

Я прошла в гостиную, приложила ухо к двери, затем отступила на шаг и повернула дверную ручку. Верди наблюдал из коридора. Ни души. Я схватила конверт, попятилась в дом и заперла дверь на ключ.

Кот вежливо приглядывал за моими действиями.

На конверте размашистым женским почерком было написано мое имя. Обратного адреса не было.

— Смотри, адресовано мне.

Верди не ответил.

— Кто его принес? Не видел?

Я потрясла конверт.

— М-да… Саперы, пожалуй, не одобрили бы моих действий.

Я надорвала уголок конверта и заглянула внутрь. Ежедневник? Книга?

Разорвав конверт, я достала большую тетрадь в кожаном переплете. К обложке была прикреплена записка. Почтовая бумага изысканного персикового оттенка, почерк — тот же, что на конверте.

Взгляд мой сразу метнулся к подписи.

Марион Луиза Уиллоугби Векхоф.

Глава 26

Доктор Бреннан, я ни на что не годная старуха. У меня никогда не было ни работы, ни собственного дела. Я не написала книгу, не разбила сад. Я не наделена даром сочинять стихи, рисовать, музицировать. Все годы своего замужества я только была верной и послушной женой. Любила супруга и во всем поддерживала его. Такова была роль, к которой подготовили меня происхождение и воспитание.

Мартин Патрик Векхоф был хорошим кормильцем, любящим отцом, честным бизнесменом. И все же сейчас, когда я сижу, оглушенная мертвой тишиной бессонной ночи — не первой и не последней, — мою душу терзают сомнения. Была ли у человека, с которым я прожила почти шестьдесят лет, еще одна, неизвестная мне сторона? Было ли в его жизни что-то неправедное?

Посылаю вам дневник, который муж хранил под замком. У жены, доктор Бреннан, есть свои способы узнать любой секрет супруга — особенно если она подолгу остается одна и не обременена делами. Я обнаружила этот дневник много лет назад, возвращалась к нему снова и снова, прислушивалась к тому, что говорят вокруг, следила за новостями. И молчала.

Человека, который погиб по пути на похороны Пата, звали Роджер Ли Фэрли. В его некрологе указана дата смерти. Прочтите дневник. Прочтите вырезки.

Я не вполне понимаю, что все это значит, но ваш визит меня напугал. За минувшие после него дни я глубоко заглянула в свою душу. Довольно. Я не вынесу еще одной ночи наедине со страхом.

Я стара и скоро умру. Однако прошу вас об одном: если мои подозрения оправдаются, оберегите от бесчестья нашу дочь.

Прошу прощения за то, что в прошлую пятницу была с вами так невежлива.

С глубочайшим сожалением,

Марион Луиза Уиллоугби Векхоф.

Сгорая от любопытства, я еще раз проверила охранную систему, сделала себе чаю и унесла чашку в кабинет. Приготовив блокнот и ручку, открыла дневник, достала конверт, лежавший между страницами, и выложила на стол его содержимое.

Из конверта посыпались аккуратные вырезки: одни неведомо откуда, другие из «Шарлотт обсервер», «Рэли ньюс энд обсервер», «Уинстон-Салем джорнал», «Эшвилл ситизен таймс», известной также как «Голос гор», и «Чарлстон пост энд курьер». По большей части это были некрологи. И несколько очерков о выдающихся людях.

Поэт Кендалл Роллинс умер от лейкемии 12 мая 1986 года. Помимо других родственников, у него остался сын, Пол Хардин Роллинс.

Волосы у меня встали дыбом. В списке членов правления «АП» был П. Х. Роллинс. Я сделала пометку.

Роджер Ли Фэрли погиб восемь месяцев назад, когда его спортивный самолет разбился в Алабаме. Вот оно — о чем говорила миссис Векхоф. Я наскоро нацарапала имя и дату смерти — 13 февраля.

Самая старая вырезка была посвящена аварии 1959 года, в которой погиб Энтони Аллен Беркби.

Остальные имена были мне совершенно незнакомы. Я добавила их в свой список вместе с датами смерти, отложила вырезки и вернулась к дневнику.

Первая запись была сделана 17 июня 1935 года, последняя — в ноябре 2000-го. Листая страницы, я заметила, что почерк несколько раз менялся — будто записи вели разные люди. Хроники последних трех десятилетий писались плотным неразборчивым почерком, его с трудом можно было прочесть.

Возвращаясь к первой странице, я подумала, что Мартин Патрик Векхоф и впрямь был на редкость скрытным. Следующие два часа я продиралась сквозь ряды поблекших от времени строчек, то и дело поглядывая на часы, когда отвлекали мысли о Люси Кроу.

Во всем дневнике не было ни одного нормального имени. Всюду использовались то ли шифры, то ли прозвища: Омега, Ил, Хафра, Чак, Ицмана.

Я распознала букву греческого алфавита и египетского фараона. Одни слова казались смутно знакомыми, другие не вызывали ни малейших ассоциаций.

Здесь были финансовые отчеты: приход, расход, ремонт, приобретение, награды, штрафы. Были описания разных событий: ужин, деловая встреча, литературная дискуссия.

Начиная с сороковых стала появляться другая разновидность записей: списки кодовых имен вместе с группами непонятных знаков. Я пролистала несколько страниц. Одни и те же действующие лица год за годом появлялись в этих списках, потом исчезали и больше уже не встречались. Когда кто-то исчезал, его место занимал новый.

Я посчитала: ни в одном из списков ни разу не было больше восемнадцати имен.

Когда я наконец откинулась на спинку стула, чай давно остыл, а шея затекла так, словно ее подвесили на веревке и оставили сушиться на ветру. Верди спал на двухместном диване.

— Ладно. Попробуем зайти с другой стороны.

Кот потянулся, но глаза не открыл.

Пользуясь датами из вырезок, предоставленных миссис Векхоф, я перелистала дневник. Через четыре дня после аварии, в которой погиб Беркби, шел очередной список кодовых имен. Там впервые появился Синухе, зато исчез Омега. Я просмотрела следующие страницы — Омега больше нигде не упоминался.

Значит, Энтони Беркби и был Омегой?

Ухватившись за эту гипотезу, я переместилась дальше, в 1986 год.

Через пару дней после смерти Кендалла Роллинса появился очередной список. Мани заменил Пианхи.

Сердце забилось чаще, и я продолжила сверять записи с датами из вырезок.

Джон Морган умер в 1972 году. Тремя днями позже в списке появился Арригаторе. Исчез Ицмана.

Уильям Гленн Шерман умер в 1979 году. Пять дней спустя в дневнике Векхофа появляется список. Там дебютировал Ометеотль. Ро канул в прошлое.

И так было со всеми некрологами, собранными миссис Векхоф. Через несколько дней после даты смерти — новый список кодовых имен. Всякий раз одно исчезало, и появлялся новичок. Сопоставляя вырезки с записями в дневнике, я соотнесла кодовые имена с настоящими — для всех, кто расстался с жизнью после 1959 года.

Э. А. Беркби — Омега. Джон Морган — Ицмана. Уильям Гленн Шерман — Ро. Кендалл Роллинс — Пианхи.

— Но как быть с предыдущими годами?

Верди ничем не мог мне помочь.

— Что ж, изменим тактику.

Я открыла чистую страницу в своем блокноте. Всякий раз, когда в списке одно кодовое имя заменялось другим, я выписывала дату. Времени это заняло немного.

В 1943 году Ила заменил Омега. Может, именно в этом году Беркби присоединился к «АП»?

В 1949 году место Хафры занял Нармер.

Фараон умер, да здравствует фараон. Может, у них что-то наподобие масонской ложи?

Я продвигалась дальше, добавляя год для каждого списка.

1949, 1972, 1979, 1986.

Впилась взглядом в даты. Затем молнией метнулась к своему дипломату, выхватила оттуда другие заметки и сверила их с нынешними.

— Твою мать!

Взглянула на часы — двадцать минут четвертого. Черт возьми, куда подевалась Кроу?

Сказать, что я не выспалась, — все равно что утверждать, будто у Квазимодо были проблемы с осанкой. Я металась, переворачивалась с боку на бок, задремывала вполглаза, но заснуть по-настоящему так и не сумела.

Когда зазвонил телефон, я давно уже была на ногах — разбирала белье на стирку, подметала патио, обрывала сухие листья и пила кофе, чашку за чашкой.

— Получили? — чуть ли не завопила я в трубку.

— Если это шутка, объясни, в чем соль.

— Пит, я не могу сейчас занимать линию.

— У тебя есть уведомление о вызове.

— Зачем ты звонишь в семь утра?

— Мне нужно вернуться в Индиану, повторно допросить Щекотку и Царапку^[180].

Я не сразу сообразила, что он имеет в виду.

— Ты о «близнецах Боббси»?

— Я понизил их в звании. Звоню сообщить, что Бойду придется какое-то время провести в приюте «Гранбар».

— А в чем дело? Здешние полотенца для него недостаточно мягкие?

— Он не хочет злоупотреблять твоим гостеприимством.

— Но ведь у «Гранбара» чудовищно высокие цены.

— Бойду известно, что я — светило юриспруденции, так что и запросы у него немаленькие.

— Ничего, я с ними как-нибудь справлюсь.

— Пес просто нравится тебе, — подколол меня Пит.

— Нет, он редкостный обалдуй, но зачем бросать деньги на ветер, если у меня осталось пять фунтов «Альпо»?

— Служащие «Гранбара» будут безутешны.

— Ничего, переживут.

— Мы приедем через час.

Я обрабатывала чистящим аэрозолем внутренности мусорного ведра, когда телефон снова зазвонил. Голос Люси Кроу звенел от бешенства.

— Судья опять отказал. Не понимаю, что происходит. Фрэнк, в общем-то, человек спокойный и рассудительный, но сегодня утром так разошелся, что я думала, его удар хватит. Не стала упорствовать — побоялась, как бы этот проныра и впрямь не помер по моей вине.

Я рассказала о том, что обнаружила в дневнике Векхофа.

— Вы могли бы посмотреть данные по пропавшим без вести в семьдесят втором и семьдесят девятом годах?

— Да, конечно.

В трубке надолго воцарилось молчание.

— Когда мы ездили глянуть на тот дом, — наконец заговорила Кроу, — я заметила, что в грязи у крыльца валяется железный прут.

— Вот как?

Орудие моего несостоявшегося преступления.

Шериф опять помолчала.

— Если в частном владении вблизи от места падения самолета обнаруживаются обломки крушения — при условии, что операция по сбору обломков еще не завершена, — я имею право войти туда без ордера.

— Понимаю.

— Только по поводу непосредственно крушения. Например, для поиска уцелевших, которые могли отползти от места аварии. И быть может, умерли под стеной того дома.

— Или во внутреннем дворе.

— Если во время осмотра будет обнаружено что-то подозрительное, мне понадобится ордер по всем правилам.

— Да, конечно.

— Двоих пассажиров вроде бы до сих пор не нашли?

— Верно.

— Как по-вашему, этот прут может считаться обломком крушения?

— Вполне вероятно, что он вывалился из пола рубки.

— Вот и мне так подумалось. Надо бы его осмотреть.

— Я смогу приехать не раньше двух.

— Подожду.

К трем часам дня мы с Бойдом сидели на заднем сиденье джипа. Кроу вела машину, рядом с ней на переднем сиденье устроился один из помощников шерифа. Двое других ехали за нами во втором джипе.

Пес был взбудоражен не меньше, чем я, только по другой причине: он ехал, высунувшись в окно, и вертел мордой во все стороны, точно флюгер во время тропического циклона. Время от времени я силой заставляла его сесть. Он повиновался, но тут же вскакивал.

Под треск и шорох радиопомех мы мчались по окружному шоссе. Проезжая мимо Пожарной части Аларки, я отметила, что на стоянке у входа припаркованы один-единственный рефрижератор и пара легковушек. Вход охранялся патрульным автомобилем с эмблемой полиции Брайсон-Сити, и видно было, что водитель склонился над журналом, раскрытым прямо поверх руля.

Кроу доехала до того места, где заканчивался асфальт, затем до поворота на дорогу Службы охраны лесов, где три недели назад я оставляла машину. Не воспользовавшись прямой дорогой к месту крушения, она проехала еще три четверти мили и свернула на другой трелевочный путь. Целую вечность, казалось, мы с натугой ползли в гору. Наконец Кроу остановилась, оглядела лес вокруг, проехала еще немного, повторила осмотр — и решительно свернула с дороги. Вторая машина двинулась следом.

Джип подпрыгивал, раскачивался и трясся, по крыше и бокам машины скребли ветки. Бойд сжался на сиденье, словно черепаха, укрывшаяся в панцире, я поспешно убрала локоть, которым опиралась о край окна. Пес мотал головой из стороны в сторону, брызгая на всех слюной. Помощник шерифа выудил из кармана носовой платок и вытер шею, но не сказал ни слова. Я попыталась припомнить его имя. Крэг? Грегг?

Затем деревья расступились, и перед нами открылась узкая грунтовая дорога. Через десять минут Кроу затормозила, вышла из машины и толкнула то, что мне поначалу показалось сплошной стеной зарослей. Когда мы подъехали ближе, я увидела, что на самом деле она отодвинула створку ворот, целиком заросших пуэрарией и плющом. Через минуту впереди показался дом, некогда принадлежавший Эдварду Артуру.

— Чтоб мне провалиться! — пробормотал помощник шерифа. — В базе службы спасения этот дом значится?

— Как нежилой, — ответила Кроу. — До недавних пор я понятия не имела о его существовании.

Она подъехала к зданию и дважды посигналила. Никто не вышел.

— С другой стороны есть внутренний двор. — Кроу движением подбородка указала направление. — Скажи Джорджу и Бобби, чтобы прикрывали тот вход. Мы войдем через парадный.

Они выбрались из машины, синхронно расстегнули кобуры пистолетов. Помощник шерифа направился ко второму джипу.

— Оставайтесь здесь, — обратилась ко мне Кроу.

Я хотела возразить, но, перехватив ее взгляд, передумала.

— Сидите в машине, пока не позову.

Я закатила глаза, но промолчала. Сердце гулко колотилось в груди, и усидеть на месте мне было еще труднее, чем Бойду.

Кроу вновь оглушительно посигналила, обшаривая взглядом окна верхнего этажа. Вернулся помощник шерифа, держа наперевес помповое ружье. Вдвоем они подошли к дому и поднялись на крыльцо.

— Управление шерифа округа Суэйн! — В разреженном воздухе оклик Кроу прозвучал металлическим лязгом. — Полиция! Откройте!

Она грохнула кулаком по двери.

Ответа не последовало.

Кроу что-то сказала. Помощник шерифа расставил ноги и взял ружье на изготовку, а она принялась колотить по двери ногой. И опять никакого отклика.

Люси бросила еще пару слов. Помощник ответил что-то, все так же направляя дуло ружья на дверь.

Шериф вернулась к джипу. Морковно-рыжие кудряшки, выбившиеся из-под шляпы, были влажными от пота. Порывшись в багажнике, она направилась к крыльцу с ломом в руке.

Вогнав кончик орудия между оконными ставнями, она всем своим весом налегла на лом. Куда более внушительное исполнение моей дилетантской попытки взлома.

Кроу повторила движение, сопроводив его резким вскриком в духе Моники Селеш. Панель слегка подалась. Просунув лом глубже в щель, шериф снова налег ла на него — и ставня отлетела, с оглушительным трес ком ударившись о стену.

Кроу опустила лом, перевела дух и ударила в окно ногой. Стекло брызнуло, сверкая на солнце, водопадом осколков хлынуло на крыльцо. Кроу нанесла еще несколько ударов, неуклонно расширяя отверстие. Пес подбадривал ее возбужденным лаем.

Наконец шериф отступила на шаг и вслушалась. Не уловив внутри никаких признаков жизни, просунула голову в отверстие и повторила властный оклик. А затем достала из кобуры пистолет и скрылась в темноте дома. Помощник последовал за ней.

Целую вечность спустя входная дверь распахнулась, Кроу шагнула на крыльцо. И помахала рукой, приглашая меня войти.

Неловкими руками я прицепила к ошейнику Бойда поводок и намотала конец поводка на запястье. Затем выудила из пакета фонарик. Сердце неистово билось, едва не выпрыгивая из груди.

— Спокойно! — велела я собаке, приставив палец к ее носу.

Пес практически выволок меня из джипа и втащил на крыльцо.

— В доме никого нет.

Я попыталась прочесть мысли Кроу по ее лицу, но оно оставалось совершенно непроницаемо. Ни тени удивления, злости, опасений. Понять, что она думает или чувствует, было невозможно.

— Пса лучше оставить снаружи.

Я привязала Бойда к перилам крыльца. И, включив фонарик, вслед за Кроу вошла в дом.

Воздух внутри, вопреки моим ожиданиям, оказался совсем не затхлым. Пахло дымом, плесенью и чем-то неуловимо сладким.

Отвечающие за обоняние доли головного мозга пошарили в базе данных и выдали результат — церковь.

Церковь?

Доли мозга разделили запах на составные части: цветы, ладан.

Прямо за входной дверью располагался зал во всю ширину дома. Я медленно провела фонариком справа налево. Луч выхватывал из темноты диваны, кресла, кое-где столы, сдвинутые вместе и накрытые скатертями. Вдоль двух стен от пола до потолка протянулись книжные полки.

Северную стену целиком занимал камин, стену напротив — зеркало в вычурной раме. В тусклых недрах зеркала отражался луч моего фонарика, скользивший среди силуэтов укрытой драпировками мебели, и наши с Кроу фигуры, которые двигались вслед за ним.

Мы продвигались медленно, тщательно исследуя каждое помещение дома. В полосе бледно-желтого света плясали пылинки, порой вспугнутая моль металась, словно животное на шоссе, которое застигли слепящие фары автомобиля. Помощник шерифа, шедший позади нас, держал ружье на изготовку. Кроу подняла пистолет к лицу, крепко сжав его обеими руками.

За залом начинался узкий коридор. Справа видна была лестница, по левую руку располагалась столовая, прямо впереди — кухня.

Всю обстановку столовой составляли прямоугольный полированный стол и стулья. Я сосчитала стулья — по восемь с каждой стороны стола и по одному с торца. Восемнадцать.

Кухня располагалась в задней части дома, дверь ее была распахнута настежь.

Фарфоровая раковина. Водяной насос. Плита и холодильник, который явно старше меня.

— Здесь должен быть генератор. — Я жестом указала на кухонные агрегаты.

— В подвале, скорее всего.

Снизу донеслись голоса — очевидно, помощники Кроу уже спустились в подвал.

Поднявшись на второй этаж, мы оказались в коридоре, который протянулся как раз посередине дома. С двух сторон к нему примыкали по четыре крохотные спальни, в каждой спальне — по две самодельные двухъярусные койки. Небольшая винтовая лестница в самом конце коридора вела на чердак. Под карнизы были задвинуты еще две походные койки.

— Иисусе! — пробормотала Кроу. — Прямо как летний лагерь Спина и Марти!^[181]

Мне все это напомнило резиденцию секты «Небесные врата» в Чикаго^[182]. Я предпочла промолчать.

Мы уже повернули назад, чтобы спуститься, когда на парадной лестнице в дальнем конце коридора появился то ли Джордж, то ли Бобби. Он раскраснелся и взмок от испарины.

— Шериф, вам нужно глянуть на подвал.

— В чем дело, Бобби?

Капля пота проползла по его лбу и скатилась на щеку. Помощник нервно смахнул ее тыльной стороной руки.

— Будь я проклят, если сам это знаю.

Глава 27

Дощатая лестница вела прямо из кухни в погреб. Шериф приказала помощнику, чьего имени я так и не вспомнила, оставаться наверху, а мы все спустились вниз.

Бобби шел первым, я за ним, Кроу замыкала шествие. Джордж ожидал нас у подножия лестницы, и луч его фонарика плясал в темноте, словно маленький прожектор.

Мы спускались, и воздух, наверху просто прохладный, стал обжигающе ледяным, как в большом морозильнике, а на смену серому сумраку пришла непроглядно-черная тьма. Сзади донесся щелчок, и под ноги мне легло пятно света от фонарика Кроу.

Добравшись до подножия лестницы, мы остановились, прислушались.

Ни топота бегущих ног, ни зловещего хлопанья крыльев. Я направила луч своего фонарика в темноту.

Мы оказались в просторном помещении без окон, с потолком, обшитым досками, и цементным полом. Три стены были покрыты штукатуркой, четвертую образовывал отвесный склон примыкавшего к дому утеса. Ровно посередине этой стены была массивная деревянная дверь.

Я отступила на шаг и задела локтем какую-то ткань. Стремительно развернулась — и луч фонарика скользнул по череде крюков, на которых висели одинаковые красные балахоны. Передав фонарик Джорджу, я сняла с крюка один из них. Это было просторное одеяние с капюшоном, наподобие монашеской рясы.

— Святая Матерь Божья! — услышала я.

Бобби отер ладонью лицо. А может, перекрестился.

Я забрала фонарик, и мы с Кроу двинулись обследовать помещение, а Джордж и Бобби держали нас в перекрестье своих фонариков.

Осмотр помещения не выявил ничего обычно встречающегося в подвалах: ни рабочего стола, ни наборной панели с инструментами, ни садового инвентаря, ни раковины для стирки. Здесь не было паутины, мышиного помета, дохлых сверчков.

— Поразительная чистота. — Мой голос эхом отдавался от цемента и камня.

— Поглядите на это. — Джордж переместил луч фонарика в то место, где штукатурка доходила до потолка.

Из темноты скалилось чудовище, похожее на медведя, его туловище было покрыто разинутыми окровавленными ртами. Под ним было начертано одно только слово: «Баксбакуаланукссивэ».

— Фрэнсис Бэкон?^[183] — пробормотала я, задавая этот вопрос скорее себе самой, чем своим спутникам.

— Бэкон рисовал людей и рычащих псов, — приглушенным голосом отозвалась Кроу. — Он никогда не изображал ничего подобного.

Джордж перевел луч света на другую стену — и на нас уставилось еще одно чудовище. Львиная грива, выпученные глаза, разинутая пасть готовится пожрать обезглавленного младенца, которого тварь сжимала в лапах.

— Это плохая копия одной из «черных картин» Гойи, — сказала Кроу. — Я видела ее в Мадриде, в музее Прадо.

Чем больше я узнавала шерифа округа Суэйн, тем сильней она меня впечатляла.

— Что это за урод? — спросил Джордж.

— Один из древнегреческих богов.

Третья фреска изображала плот с надувшимся парусом. Мертвые и умирающие люди валялись на палубе и свешивались с краев плота в море.

— Очаровательно, — пробормотал Джордж.

Кроу на сей раз ничего не сказала, и мы перешли к четвертой, каменной стене.

Дверь крепилась на черных чугунных петлях, которые были ввинчены в камень и зацементированы. Обрывок цепи соединял округлую ручку из кованого чугуна с вертикальным стальным штырем, примыкавшим к раме. Замок блестел как новенький, и на граните были заметны свежие царапины.

— Его повесили недавно.

— Отойдите, — приказала Кроу.

Мы отступили — и лучи наших фонариков, разойдясь шире, высветили надпись, высеченную в камне над притолокой. Я провела по ней лучом света.

«Fay ce que voudras».

— Французский? — спросила Кроу, засовывая свой фонарик за пояс.

— Думаю, средневековый…

— Узнаете горгулий?

По углам притолоки красовались две фигуры. Под мужской было написано «Гарпократ», под женской — «Ангерона»^[184].

— Нечто египетское.

Пистолет в руке шерифа выпалил дважды, в воздухе запахло порохом. Кроу шагнула вперед, дернула как следует — и цепь соскользнула. Засов поднялся без малейших усилий.

Она ухватилась за дверную ручку, дверь распахнулась наружу. Волны стылого воздуха хлынули на нас: повеяло темными норами, извечно слепыми тварями и бесконечными веками под землей.

— Пора, наверное, привести пса, — сказала Люси.

Я кивнула и, прыгая через ступеньку, поднялась по лестнице.

Обнаружив, что о нем вспомнили, Бойд пришел, как обычно, в буйный восторг и неистово запрыгал, хватая зубами воздух. Лизнул мне руку и, приплясывая от возбуждения рядом со мной, ринулся в дом. Атмосфера первого этажа не остудила его пыл.

Потом мы начали спускаться в подвал — и я почувствовала, как пес напрягся всем телом, прижимаясь к моей ноге.

Я намотала на запястье еще один виток поводка и позволила Бойду бесцеремонно тащить меня по лестнице, а затем к каменной стене подвала, у которой ждала Кроу.

В трех футах от двери пес взорвался лаем, бросаясь вперед, как тогда у стены дома. Волосы у меня встали дыбом, по спине прошел холодок.

— Ладно, придержите его, — сказала шериф.

Вцепившись обеими руками в ошейник, я оттащила Бойда на пару шагов назад и вручила поводок Бобби. Бойд продолжал громко рычать и рваться вперед, пытаясь сдвинуть с места помощника шерифа. Я присоединилась к Кроу.

Луч моего фонарика высветил впереди туннель с чередой углублений по бокам. Пол туннеля был земляной, стены и потолок — из сплошного камня. Высота от пола до каменного свода — примерно шесть футов, ширина — около четырех. Длину туннеля определить на глаз не получалось. Шагах в пяти начиналась непроглядная тьма.

Пульс у меня частил с той минуты, как мы зашли в дом, но сейчас он перекрыл личный рекорд.

Мы медленно двинулись вперед, обшаривая лучами фонариков каждый уголок: пол, потолок, стены, ниши в них. Одни из этих ниш оказались просто неглубокими впадинами, другие были настоящими пещерами, забранными на входе вертикальными железными прутьями и дверцами.

— Винные погреба? — В тесноте туннеля голос Кроу прозвучал глухо.

— Тогда почему нет полок?

— Гляньте-ка на это.

Люси осветила высеченное на камне имя — первое из цепочки имен, протянувшихся во всю длину туннеля.

— Сони Бин, Иннокентий Третий, — читала она вслух, пока мы шли дальше, — Дионис, Монтесума… Странное соседство. Папа римский, император ацтеков и покровитель пьяных пирушек.

— Кто такой Сони Бин? — спросила я.

— Понятия не…

Луч фонарика Кроу, соскользнув со стены, канул в пустоту. Шериф выбросила руку вбок, загораживая мне путь. Я застыла.

Фонарики высветили под ногами земляной пол. Никаких признаков резкого снижения.

Мы свернули за угол и медленно, со всеми предосторожностями двинулись дальше, водя лучами света из стороны в сторону. Судя по отзвукам шагов, мы вошли в обширный зал и сейчас обходили его по периметру.

Цепочка имен продолжалась. Фиест, Полифем, Кристи Крюк, Кронос. Ни одного из них не было в дневнике Векхофа.

В стенах зала, как и в туннеле, были ниши — одни открытые, другие забраны решетками. Прямо напротив того места, где мы вошли в зал, обнаружилась деревянная дверь наподобие той, что была на входе в туннель, и точно так же запертая на засов с цепью. Кроу обошлась с ней таким же образом.

Когда дверь распахнулась внутрь, оттуда пахнуло холодом и вонью. Далеко позади зашелся неистовым лаем пес.

Запах разложения может изменяться в зависимости от характера смерти: одни яды прибавляют ему сладковатый оттенок, другие пахнут грушей, миндалем или чесноком. Интенсивность смрада может быть приглушена химикалиями или усилена деятельностью насекомых. И все равно ни с чем невозможно спутать густое едкое зловоние, которое выдает разлагающуюся плоть.

В этой нише лежал труп.

Мы вошли и повернули налево, держась у стены, как и в зале снаружи. Через пять футов луч моего фонарика высветил на полу неровность. Кроу заметила ее одновременно со мной.

Мы направили свет на участок сырой темной земли.

Без единого слова я отдала шерифу свой фонарик и достала из заплечного мешка складную лопату. Опираясь левой рукой о стену, присела на корточки и провела кромкой лопаты по земляному полу.

Люси сунула пистолет в кобуру, прицепила шляпу к поясу и направила оба фонарика на пол возле меня.

Лопата вошла в пол с необычайной легкостью, и сразу стала видна граница между утрамбованной и свеженасыпанной землей. Вонь разложения усилилась, когда я подцепила и отбросила в сторону пласт почвы.

Через пару минут лопата наткнулась на что-то мягкое, грязно-голубого цвета.

— Похоже на джинсовую ткань. — Глаза Кроу блестели, лицо в бледно-желтом свете фонариков отливало янтарем.

Я разгребла землю вокруг находки, расширяя отверстие.

Штанина джинсов облекала пугающе иссохшую ногу. Продолжив работу, я обнажила бурую мумифицированную ступню, которая в лодыжке была повернута под прямым углом.

— Хватит. — Голос Кроу прозвучал так неожиданно, что у меня дернулась рука.

— То есть как?

— Это не пассажир самолета.

— Верно.

— Место преступления должно остаться нетронутым. Свернем работу, пока не получу ордер.

Я не стала спорить. Кто бы ни был зарыт в этой яме, он или она нуждается в том, чтобы его или ее историю рассказали в суде. Не стану делать ничего, что могло бы помешать будущему расследованию.

Я поднялась, постучала лопатой о стену, тщательно стряхнув комочки земли. Затем сложила лопату, сунула ее в заплечный мешок и протянула руку за своим фонариком.

Рука дрогнула, луч света ударил, качнувшись, вглубь ниши, и в самом дальнем углу блеснуло.

— Что там еще такое? — пробормотала я, с прищуром вглядываясь в темноту.

— Пошли.

— Надо собрать для вашего судьи побольше веских доводов.

Я двинулась туда, где заметила блеск. Кроу, поколебавшись, пошла следом.

На полу у стены лежал большой продолговатый сверток. Содержимое его было завернуто в две занавески для душа — прозрачную и светло-голубую — и перетянуто несколькими кусками веревки. Подойдя ближе, я провела лучом фонарика по свертку.

Даже под слоями пластика в верхней части находки можно было различить кое-какие детали: спутанные волосы, красная клетчатая рубаха, мертвенно-белые кисти рук, связанные в запястьях. Я достала из заплечного мешка перчатки, натянула их и со всеми предосторожностями перевернула сверток.

Кроу порывисто зажала рот ладонью.

Лиловое распухшее лицо, белесые полузакрытые глаза. Губы раздвинуты, и язык, высунутый наружу, прилип к пластику, точно гигантский слизень.

Заметив в основании шеи какой-то овальный предмет, я поднесла фонарик вплотную к нему. Медальон. Вынув нож, я разрезала пластик. Изнутри с шипением хлынули газы, а с ними — нестерпимое трупное зловоние. Тошнота подкатила к горлу, но я не отшатнулась.

И, задерживая дыхание, кончиком ножа раздвинула пластик.

На поверхности крохотного серебряного медальона был отчетливо виден силуэт мужчины, молитвенно сложившего руки у горла. Голову окружали нимбом выгравированные на серебре буковки. Я наклонила фонарик, чтобы высветить имя.

Святой Блез.

Мы нашли пропавшего рыбака с больным горлом. Джорджа Эдера.

На сей раз я предложила действовать по-другому. Кроу согласилась. Оставив Бобби и Джорджа охранять место преступления, мы с шерифом добрались до Брайсон-Сити и отвлекли Байрона Макмагона от футбольного матча по телевизору в гостиной «Дома на холме». Вместе мы подготовили письменное показание под присягой, которое Макмагон повез прямиком к федеральному судье в Эшвилл.

Не прошло и двух часов, как он позвонил Люси. Учитывая вероятность преступления на почве нетерпимости, а также возможную вовлеченность федеральных земель — а еще близость резервации и национального парка, — судья выдал ордер на обыск.

На мою долю выпало звонить Ларку Тиреллу.

Судмедэксперт был дома и, судя по доносившимся издалека звукам, смотрел тот же самый матч.

Его приветствие прозвучало вполне сердечно, но я сразу почуяла, что мой звонок изрядно обеспокоил Тирелла. Я не стала тратить время на то, чтобы развеять его беспокойство или извиниться за телефонный звонок в столь поздний час.

Судмедэксперт слушал мой рассказ молча. Наконец я закончила. Тишина в трубке затянулась так надолго, что я уж решила, будто связь прервалась.

— Ларк?

— Я хочу, чтобы этим делом занялась ты. — Он ответил не сразу и совсем другим тоном. — Что тебе понадобится?

Я изложила, что именно.

— Сможешь забрать все это из стационарного морга?

— Да.

— Помощники нужны?

— А кто сейчас еще работает в морге?

— Мэгги и Стэн.

Мэгги Берроуз и Стэн Фрайберг — танатологи при ведомстве главного судмедэксперта Чепел-Хилла, которых откомандировали в Брайсон-Сити для работы с жертвами крушения «Эйр транссаут». Оба посещали в университете мой семинар по поиску и опознанию жертв катастрофы, оба — превосходные специалисты.

— Передай им, чтобы были готовы к семи утра.

— Вас понял.

— Ларк, все это не имеет ни малейшего касательства к гибели самолета.

— Понимаю, но эти трупы найдены на территории моего штата.

И опять в трубке — долгая пауза. Я едва различила возбужденный крик комментатора и ликование зрителей.

— Темпе, я…

Я молчала, не спеша помогать начальнику.

— Это зашло уже слишком далеко.

И в трубке запищали короткие гудки.

Что, черт возьми, все это значит?

Впрочем, у меня и так было достаточно пищи для размышлений.

На следующий день я проснулась с рассветом, а к дому Артура прибыла в половине восьмого. За одну ночь здесь все преобразилось. Теперь у заросших пуэрарией ворот дежурил один из помощников шерифа, другие охраняли парадный вход и заднюю дверь. Запустили генератор, и все строение заливал свет.

Когда я приехала, Джордж помогал Макмагону складывать в картонные коробки книги и документы, а Бобби посыпал белым порошком облицовку камина. Я проходила мимо них в кухню, и Макмагон подмигнул мне и пожелал удачи.

Следующие четыре дня я, словно шахтер, на рассвете спускалась под землю, то есть в подвал, поднималась в полдень, чтобы перекусить сэндвичем и кофе, и снова спускалась — уже до темноты. Для освещения моего подземного мира привезли второй генератор и прожекторы, а потому день и ночь на моем рабочем месте стали практически неразличимы.

Утром первого дня появился Томми Олбрайт. Он осмотрел и сфотографировал сверток, в котором, по моему убеждению, находился Джордж Эдер, а после забрал тело для транспортировки в региональную больницу Харриса в Силве.

Пока Мэгги работала с пятном разложения под стеной внутреннего двора, Стэн помогал мне фотографировать пол в погребе. Затем мы вскрыли захоронение в нише, постепенно освободили от земли труп, занося в документы расположение тела и размеры могилы, просеяли каждый комочек земли.

Покойный лежал ничком на сером шерстяном одеяле, подогнув одну руку под грудь, а второй обхватив голову. Разложение зашло уже далеко, внутренние органы превратились в жижу, голова и кисти рук были по большей части скелетированы.

Целиком открыв и детально описав останки, мы приступили к их извлечению. Перекладывая труп в мешок, я заметила, что штанина на его левой ноге сильно изодрана, а часть самой ноги ниже колена ампутирована.

Еще я увидела концентрические трещины в правой височно-теменной части черепа. Они расходились во все стороны от вмятины в центре, превращая часть черепа в паутину расколотой кости.

— Врезали бедолаге, не жалея, — заметил Стэн.

Прервав фотосъемку, он разглядывал вмятину в черепе.

— Угу.

Как всегда в таких случаях, во мне закипал гнев. Несчастного убили сокрушительным ударом по голове, а потом зарыли в неглубокой яме, словно прошлогодний мусор. Каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое?

Сквозь пелену ярости пробилась еще одна мысль.

Труп был присыпан всего несколькими дюймами земли. Несмотря на разложение, на нем сохранилось значительное количество мягких тканей, а это указывает на то, что смерть наступила относительно недавно. Может, более давние жертвы захоронены глубже? В других нишах? Я напрягала внимание, стараясь ничего не упускать.

Мэгги присоединилась к нам в подвале на второй день — после того, как вырыла под пятном во дворе и вокруг него квадратную яму со стороной в десять футов и глубиной в двенадцать дюймов. Работа была утомительная и муторная, но усилия не пропали даром. Просеяв почву, эксперт обнаружила два зуба.

Покуда Стэн завершал просеивание земли из захоронения в нише, мы с Мэгги обследовали каждый дюйм пола в погребе, проверяя его на захороненные предметы и различия в плотности почвы. Обнаружили восемь подозрительных мест: два в самой нише, два в большом зале и четыре в тупиковом туннеле с западной стороны.

К концу дня мы отрыли в каждом из этих мест пробную траншею. В большом зале не обнаружилось ничего, кроме земли. В шести других местах нашли человеческие кости.

Я объяснила Стэну и Мэгги, как мы будем действовать дальше. Я попрошу в департаменте полиции помощи в фотосъемке и просеивании земли, Стэн продолжит работу в нише, а мы с Мэгги займемся захоронениями в туннеле.

Я раздавала указания помощникам профессионально холодным тоном, скрывая за ровным голосом и бесстрастным лицом подлинные чувства, бушевавшие в душе. Случая кошмарнее в моей практике еще не было, но что означал этот кошмар? Сколько еще трупов мы откопаем и почему они здесь?

Мы с Мэгги раскапывали первые две дислокации в туннеле, когда чья-то фигура появилась у входа, закрыв собой свет из большого зала. Я не сразу разглядела, кто это; может, сотрудник транспортной группы пришел что-то спросить?

Человек сделал шаг вперед — и я его узнала.

Ларк Тирелл шел ко мне четким размеренным шагом, неестественно выпрямив спину. Я выпрямилась, но здороваться не стала.

— Я пытался дозвониться тебе на мобильник.

— Журналисты делают это непрерывно.

Он не стал развивать тему.

— Каковы результаты?

— Пока найдены два разложившихся трупа и два скелета. Еще как минимум в четырех местах обнаружили кости.

Взгляд Ларка переместился с моего лица на ямы, над которыми трудились мы с Мэгги, на скелеты с плотно подогнутыми конечностями.

— Похоже на доисторические захоронения.

— Да, только эти — не доисторические.

Ларк опять посмотрел на меня.

— Кому это знать, как не тебе.

— Верно.

— Томми отправил два разложившихся трупа в региональную больницу Харриса, но там жалуются, что места в прозекторской и так не хватает. Прикажу переправить все в стационарный морг, и он будет работать ровно столько, сколько тебе понадобится.

Я ничего не ответила.

— Ты ведь справишься с этим делом?

— Конечно!

— У тебя все под контролем?

— А как же!

— Жду не дождусь, когда смогу прочесть твой отчет.

— У меня превосходный стиль.

— Подумалось, тебя заинтересует одна новость. Опознали последних пассажиров с рейса «Эйр транссаут».

— Петричелли и студентов с мест двадцать два «а» и «b»?

— Петричелли, да. И одного из студентов.

— Только одного?

— Два дня назад юноша, который приобрел билет на место двадцать два «b», позвонил своему отцу из Коста-Рики.

— Его не было на борту самолета?

— Какой-то человек в зале ожидания предложил парню тысячу зеленых за посадочный талон.

— Почему мальчик не объявился раньше?

— Он был в сельве, совершенно отрезан от внешнего мира и узнал о крушении самолета, лишь когда вернулся в Сан-Хосе. Потом еще пару дней не решался позвонить домой — знал, что его ждет выволочка за то, что провалил семестр.

— И кто же подменил юношу в самолете?

— Самая невезучая мразь во вселенной.

Я молчала, ожидая продолжения.

— Бухгалтер по налогообложению из Бакхида^[185]. Опознали по отпечатку пальца.

Ларк смотрел на меня долго, очень долго. Я ответила ему тем же. Напряжение между нами стало так ощутимо, что его можно было потрогать пальцем.

— Темпе, понимаю, что место не самое подходящее, но нам нужно поговорить. Я — честный человек, но поступил бесчестно. На меня оказывали давление.

— Жалобами.

Мэгги не подняла головы, но скребок в ее руке стал двигаться медленнее. Я знала, что она ловит каждое наше слово.

— Даже людям разумным случается принимать неразумное решение.

С этими словами Ларк удалился.

И опять я ломала голову, что же он имел в виду. Чьи неразумные решения? Свои? Мои? Чьи-то еще?

Следующие сорок восемь часов я провела вместе со скребками, кисточками и человеческими костями. Мои помощники копали и заполняли документы, помощники Кроу таскали и просеивали землю. Райан приносил мне кофе, пончики и новости о расследовании крушения. Макмагон — доклады об операции наверху. Я отдала ему дневник мистера Векхофа и во время перерывов на еду растолковала свои пометки и теории по этому поводу.

Я забыла об именах, высеченных на камне. Забыла о причудливых изображениях,которые безмолвно взирали со стен и потолков. Забыла о загадочных подземных залах и пещерах, в которых трудилась.

В общей сложности мы нашли восьмерых, последнего — уже в Хэллоуин. А на следующий день мы узнали, кто устроил взрыв на борту самолета рейса 228 «Эйр транссаут».

Глава 28

— Трубка. Самая что ни на есть заурядная курительная трубка.

Макмагон кивнул.

— В сумке, которая прошла досмотр. — В моем голосе прозвучали скептические нотки.

— Сотрудник авиалинии помнит, как сказал этому человеку, который прибыл на посадку в последнюю минуту, что его спортивная сумка чересчур велика, чтобы уместиться на верхней багажной полке салона, и ее придется сдать в багаж. Хозяин сумки взмок от пота и был сам не свой. Прежде чем отдать сумку оператору по обработке багажа, он стянул с себя спортивную куртку и затолкал ее в сумку. Утверждают, что в кармане куртки осталась зажженная трубка.

— А как же детекторы дыма? Детекторы огня?

— В багажных отсеках их нет.

Райан, Макмагон и я сидели на складных стульях в зале для совещаний командного пункта НКБТ. В конце этого же ряда я заметила Ларка Тирелла. Первые ряды были заняты сотрудниками оперативных и следственных групп, в задних тесно набились журналисты.

Магнус Джексон выступал с заявлением, иллюстрируя свою речь показом изображений на большом экране у себя за спиной.

— Самолет рейс двести двадцать восемь «Эйр трансс-аут» упал на землю в результате непредсказуемого стечения обстоятельств, которое привело к возгоранию, взрыву, разгерметизации и разрушению самолета в воздухе. Именно в такой последовательности. Я расскажу об этом шаг за шагом, а на вопросы буду отвечать после того, как закончу.

Пальцы Джексона пробежались по клавишам ноутбука, и на экране возникла диаграмма пассажирского салона.

— Четвертого октября сего года, приблизительно в одиннадцать часов сорок пять минут пассажир Уолтер Линденбаум предъявил сотруднику «Эйр транссаут» Джеймсу Сартору свой посадочный талон на рейс двести двадцать восемь. Сартор только что сделал последнее объявление о посадке. Он заявил, что мистер Линденбаум был невероятно взбудоражен, поскольку опасался, что из-за опоздания лишился места в самолете.

Мистер Линденбаум имел при себе две сумки, одну поменьше, другую значительно больше — холщовую спортивную. Сартор сообщил пассажиру, что спортивная сумка не поместится на верхнюю багажную полку в салоне и слишком велика, чтобы затолкать ее под сиденье. Он прикрепил к сумке багажную бирку и велел Линденбауму оставить ее на телескопическом трапе — оттуда ее заберет оператор по приему багажа. Мистер Линденбаум снял трикотажную спортивную куртку, положил ее в сумку и поднялся на борт самолета.

Джексон вывел на экран изображение чека кредитной карточки.

— Согласно записям на кредитной карточке мистера Линденбаума, вечером накануне вылета он приобрел литровую бутылку рома «Демерара» крепости семьдесят пять и пять десятых градуса.

Еще несколько ударов по клавишам — и изображение чека сменилось обугленной холщовой сумкой в разных ракурсах.

— Сумка Линденбаума и ее содержимое — единственные из всех предметов, собранных на месте крушения… — Джексон подчеркнул эту фразу жестким взглядом, брошенным на аудиторию, — …с прожогами геометрической формы, что свидетельствует о симметрии и о том, что горение изнутри было сильнее, чем снаружи.

Он провел лазерной указкой по образцу упомянутого прожога.

— Беседы с членами семьи Уолтера Линденбаума выявили, что он курил трубку. А также имел привычку, входя на территорию, где курение запрещено, прятать трубку в карман и потом заново раскуривать ее. Все данные указывают на то, что куртка Линденбаума отправилась в багажный отсек с тлеющей трубкой в кармане.

По задним рядам пробежал неразборчивый ропот. Журналисты один за другим поднимали руки, выкрикивая вопросы. Не обращая на них внимания, Джексон вывел на экран дополнительные изображения обгоревшей одежды в развернутом, а затем в свернутом виде.

— В багажном отделении фрагменты тлеющего табака и пепла просыпались из чашечки трубки и вызвали накаливание окружающих тканей в сумке, создав то, что мы называем «очагом возгорания».

На экране возникли новые снимки обгорелого холста и одежды.

— Разрешите повториться. Геометрические формы прожогов не были обнаружены ни на каких других предметах на месте крушения. Я не намерен сейчас углубляться в вопрос, почему медленное горение сложенной одежды внутри сумки не может быть объяснено ничем после взрыва в воздухе.

Следующий снимок изображал закопченные осколки стекла.

— Бутылка рома, приобретенная мистером Линденбаумом. Внутри неплотно упакованной сумки дым распространялся при температуре ограниченного возгорания, которая выше, чем температура бутылки и ее содержимого, не вовлеченных в процесс возгорания. Бутылка осталась нетронутой, на ней оседал дым. Следы копоти, хорошо видные на этом снимке, были подвергнуты анализу в нашей лаборатории. Продукты распада в них соответствуют происхождению дыма, которое я описал. На поверхности бутылки помимо других обнаружены следы табачного дыма; об этом можно говорить с уверенностью, поскольку в криминалистическом анализе использовались для сравнения волокна несгоревшего табака из чашечки трубки.

Джексон переключился на диаграмму самолета.

— В «Фоккере-100» топливопроводы проходят под полом рубки, над багажным отделением, от крыльевых топливных баков до двигателей в кормовой части.

Он прочертил указкой описанный маршрут, щелкнул по крупному плану топливопровода и увеличил один из топливных узлов.

— Группа изучения конструкций обнаружила в узле топливопровода усталостную трещину. Именно в том месте, где он проходит через перегородку в задней части багажного отделения. Вероятнее всего, причиной возникновения трещины послужил бракованный участок узла, который стал местом концентрации напряжений.

Экран заполнило многократно увеличенное изображение тонкой, как волос, трещины.

— Нагрев, исходивший от очага возгорания в спортивной сумке мистера Линденбаума, способствовал расширению трещины, отчего микроскопические количества топливных испарений проникли из топливопровода в багажное отделение.

Джексон загрузил изображение грязного и обесцвеченного обломка металла.

— Разрушение под воздействием ограниченного нагрева, которое проявляется в возникновении местного обесцвечивания, хорошо различимо на этом участке топливопровода в момент прорыва в результате перегревания. А теперь взглянем на модель хода событий.

Защелкали клавиши, экран очистился, потом на нем возникло анимированное изображение летящего самолета. Наверху монитора шел отсчет времени в секундах.

В левой задней части багажного отделения, прямо под местами 23 «а» и «b» была видна спортивная сумка Линденбаума. Я смотрела, как она наливается розовым, становится ярче, краснее… смотрела и холодела от ужаса при мысли о неизбежном.

— Горение раскаленных предметов внутри сумки, — прозвучал голос Джексона. — Первая стадия возгорания.

Из сумки начали сочиться бледно-голубые пятнышки.

— Дым.

Частички слились в тончайшую прозрачную дымку.

— Багажное отделение герметизировано так же, как пассажирский салон. Это означает, что оно заполнено воздухом, содержащим нормальный процент кислорода. Важность этого факта в том, что в багажном отделении циркулирует значительное количество теплого воздуха.

Дымка медленно рассеялась. Края сумки Линденбаума окрасились красным.

— Вначале дым скапливался внутри сумки, но постепенно стал просачиваться наружу. Со временем нагрев усилился, что привело к возникновению струйного пламенного горения снаружи. Воспламенились стоявшие рядом вещи, и начал выделяться густой дым.

На топливопроводе, проходившем по внутренней стене багажного отделения, появились черные точки. Не в силах оторвать взгляд, я смотрела, как эти точки множатся и медленно опускаются вниз или движутся, захваченные потоком воздуха.

— Затем началась вторая стадия горения. Когда из герметизированного топливопровода начало просачиваться топливо, вначале его количество было так незначительно, что оно испарялось, смешиваясь с воздухом. Когда топливных паров накопилось достаточно много, они начали оседать, поскольку испарения горючего изначально тяжелее воздуха. На этой стадии уже должен был появиться легко различимый запах.

Голубоватые пятнышки возникли в пассажирском салоне.

— Дым проникал в салон через вентиляцию, систему обогрева и кондиционирования воздуха, а со временем начал выходить наружу через выпускной клапан наддува.

Я подумала о Жане Бертране. Почуял ли он запах топлива? Заметил ли дым?

На экране — вспышка. Из сумки Линденбаума хлынул красный цвет, и в задней стене багажного отделения появилась рваная дыра.

— Через двадцать минут двадцать одну секунду полета топливные пары достигли связки проводов, в которой, судя по всему, наличествовало искрение, и воспламенились в оглушительной вспышке. Звук этого взрыва можно услышать в записях речевого регистратора.

Вспомнив рассказ Райана о последних словах пилота, я испытала ту же беспомощность, которую описывал он.

— Произошло короткое замыкание.

Я думала о пассажирах. Ощутили ли они сотрясение? Услышали взрыв? Успели ли осознать, что сейчас умрут?

— Первый взрыв пробил дыру из герметизированного багажного отделения в расположенный за ним негерметизированный фюзеляж, и аэродинамические нагрузки начали разрывать самолет на куски. На этой стадии из топливопровода вылилась новая, большая порция горючего, и багажное отделение охватил огонь.

На экране части самолета отваливались одна за другой и падали на землю. Джексон поочередно называл их.

— Обшивка хвостовой части фюзеляжа. Тормоза.

В зале стояла мертвая тишина.

— Затем аэродинамические нагрузки разорвали вертикальное хвостовое оперение, сорвали хвостовой стабилизатор и рули высоты.

Самолет на экране ушел в пике и начал падать камнем — вместе с уцелевшим до сих пор пассажирским салоном. Джексон нажал клавишу, и экран погас.

Никто в зале, казалось, не смел дохнуть или шевельнуться. Текли секунды. Я услышала чей-то всхлип, а может быть, просто судорожный вздох. Кто-то кашлянул… и зал взорвался криками.

— Мистер Джексон!..

— Почему детекторы дыма не…

— Мистер Джек!..

— Сколько вре…

— Я буду отвечать на вопросы по очереди.

Джексон указал на женщину в очках с оправой в стиле Бадди Холли.

— Сколько времени понадобилось, чтобы температура в сумке поднялась до точки открытого возгорания?

— Позвольте прояснить вот что. Мы ведем речь о накаливании, светящемся горении, при котором небольшое количество кислорода вступает в непосредственный контакт с твердым веществом, например углями. Это не пламенное горение. В небольшом объеме, таком как внутри сумки, накаливание может быстро образоваться и поддерживаться при температуре от пятисот до шестисот градусов по Фаренгейту^[186].

Палец Джексона указал на другого журналиста.

— Как бутылка рома могла уцелеть во время пожара в сумке?

— Запросто. Максимальная температура накаливания — тысяча сто — тысяча двести градусов по Фаренгейту^[187], то есть температура зажженной трубки или сигареты. Этого не хватит, чтобы повредить стеклянную бутылку с жидкостью.

— И на бутылке сохранятся следы копоти?

— Именно. Если только стекло не подвергнется очень интенсивному и продолжительному воздействию открытого огня, чего в данном случае произойти не могло — накаливание образовалось внутри сумки.

Палец переместился к следующему журналисту.

— Следы усталости металла тоже сохранились?

— Чтобы расплавить сталь, понадобится температура от двух тысяч пятисот градусов по Фаренгейту^[188] и выше. Усталостные бороздки, типичные признаки усталости металла, как правило, сохраняются в пожарах такой интенсивности.

Джексон указал пальцем на репортера из «Шарлотт обсервер».

— Пассажиры знали, что происходит?

— Те, кто сидел близко от точки вспышки, могли почувствовать сотрясение. И все наверняка услышали звук взрыва.

— А что насчет дыма?

— Дым должен был просочиться в пассажирский салон через систему обогрева и кондиционирования воздуха.

— И все это время люди были в сознании?

— Тип горения, который я описал, может сопровождаться выделением ядовитых газов, которые очень быстро действуют на людей.

— Насколько быстро?

— Зависит от возраста человека. Вероятно, в течение девяноста секунд.

— Могли эти газы проникнуть в пассажирский салон?

— Да.

— В телах погибших были найдены следы дыма или ядовитых газов?

— Да. В ближайшее время ждите заявление доктора Тирелла.

— Если в самолете было столько дыма, как вы можете быть уверены в происхождении следов копоти на бутылке с ромом? — Задавший этот вопрос выглядел не старше шестнадцати.

— Фрагменты трубки Линденбаума были найдены, и мы провели сравнительные исследования, пользуясь несгоревшими волокнами табака, которые остались в чашечке трубки. Следы копоти на бутылке оказались идентичны продуктам горения этого табака.

— Как могла произойти утечка топлива? — выкрикнули с задних рядов.

— Когда в багажном отделении вспыхнул пожар, выброс пламени повредил лишь небольшой сегмент топливопровода. Это воздействие деформировало стенку топливопровода или же породило давление, в результате которого и произошло микроскопическое увеличение упомянутой раньше трещины.

Джексон подал знак репортеру, который внешним видом и манерой говорить напоминал Дика Каветта^[189].

— Хотите сказать, что начальный пожар не был прямой причиной взрыва?

— Совершенно верно.

— Что же тогда? — не отступал тот.

— Повреждение электрооборудования. Это уже вторая стадия возгорания.

— Насколько вы уверены, что дело было именно так?

— Вполне. Когда электричество вызывает взрыв, энергия не исчезает бесследно, она обязательно заземляется. На том же самом сегменте топливопровода были выявлены повреждения, характерные для заземления. Подобные следы обычно обнаруживаются на медных предметах и крайне редко — на стальных деталях.

— Поверить не могу, что горящая сумка не стала причиной взрыва. — В голосе «Каветта» явственно прозвучало сомнение. — Разве не должно было случиться иначе?

— Отчасти вы правы. Мы и сами вначале придерживались этой гипотезы, но, видите ли, топливные пары при таком небольшом расстоянии от источника выброса недостаточно еще смешались с воздухом. Чтобы произошло воспламенение, им нужно основательно перемешаться с воздухом, но если уж такое случилось — происходит чудовищный взрыв.

В рядах поднялась новая рука.

— Исследования проводили сертифицированные специалисты по пожарам и взрывам?

— Безусловно. Были приглашены независимые эксперты.

Встал с места еще один журналист.

Восемьдесят восемь человек погибли из-за того, что одному из них не хотелось потерять место в самолете. Трагическое стечение обстоятельств.

Я глянула на часы. Кроу, наверное, уже ждет.

Ошеломленная услышанным, я незаметно выскользнула из зала. Меня ждали те, кого погубила отнюдь не простая беспечность.

На территории Пожарной части Аларки не осталось рефрижераторов. На стоянке, помимо списанных пожарных автомобилей, стояли только машины моих помощников. Вход охранял один-единственный помощник шерифа.

Когда я приехала на стоянку, Кроу уже была там. Издалека заметив меня, она выбралась из патрульного автомобиля, прихватила оттуда небольшой кожаный чемоданчик и остановилась около машины, дожидаясь меня. Небо было оловянно-серым, из ущелья дул сильный холодный ветер. Порывы трепали поля шерифской шляпы, исподволь силясь изменить ее фасон.

Я подошла к Люси, и мы вдвоем вошли в стационарный морг, который тоже очень изменился. Стэн и Мэгги трудились у секционных столов, разбирая и раскладывая кости там, где еще совсем недавно лежали останки жертв крушения. На четырех столах стояли нераспечатанные картонные коробки.

Я поздоровалась со своей командой и поспешила в огороженный закуток, который служил мне кабинетом. Пока снимала куртку и надевала лабораторный халат, Кроу устроилась в кресле напротив моего стола, расстегнула молнию чемоданчика и достала несколько папок.

— Тысяча девятьсот семьдесят девятый — пусто. Все пропавшие без вести так или иначе нашлись. В семьдесят втором пропавших было двое.

Она раскрыла первую папку.

— Мэри Фрэнсис Рафферти, белая, восемьдесят один год. Жила одна в Диллсборо. Дочь навещала ее по субботам. В одну из суббот Рафферти дома не оказалось. Больше ее не видели. Решили, что старушка где-то заплутала и умерла от переохлаждения.

— Сколько раз мы уже это слышали?

Кроу перешла к другой папке.

— Сара Эллен Дивер, белая, девятнадцать лет. Вышла из дома, отправилась на работу в магазин товаров повседневного спроса на Хайвэй, семьдесят четыре. До места так и не дошла.

— Сомневаюсь, что Дивер обнаружится среди наших находок. Есть новости от Олбрайта?

Кроу кивнула.

— Опознан Джордж Эдер.

— Стоматологическая экспертиза?

— Да. — Она помолчала. — Вам известно, что у трупа из первой ниши не хватает левой ступни?

— Да, Олбрайт звонил.

— Дочери Джеремии Митчелла кажется, что она опознала кое-какую его одежду. Сейчас собираемся взять кровь на анализ у его сестры.

— Олбрайт просил меня сделать срезы костей. Тирелл обещал ускорить их исследование. Другие даты проверяли?

— Семья Альберта Оделла сообщила имя его зубного врача.

— Оделл — владелец яблоневой фермы? — уточнила я.

— И единственный пропавший без вести в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году.

— Большинство зубных врачей не склонно хранить записи за десять с лишним лет.

— В разговоре по телефону доктор Уэлч показался мне человеком недалеким. Сегодня во второй половине дня съезжу в Лоаду, погляжу, что он собой представляет.

— Как насчет остальных? — Задавая вопрос, я уже знала, какой получу ответ.

— С ними будет нелегко. Адамс и Фаррелл пропали больше пятидесяти лет назад, Трампер — больше сорока.

Она достала из чемоданчика еще три папки и разложила на моем столе.

— Вот все, что мне удалось раскопать. — Кроу поднялась. — Когда вернусь от дантиста, дам вам знать.

После ее ухода я полистала папки. В посвященной Такеру Адамсу были только газетные вырезки, которые я уже видела.

Досье Эдны Фаррелл оказалось немного содержательней и включало записи, сделанные от руки после ее исчезновения. Там было заявление Сандры Джейн Фаррелл с рассказом о том, как Эдна провела последние несколько дней перед тем, как пропала, а также подробное описание внешности и физических особенностей. Когда-то в молодости Эдна свалилась с лошади, и Сандра писала, что лицо у ее матери было с тех пор «перекошенное».

Я выдернула из папки черно-белый снимок с зубчатыми краями. Фотография оказалась довольно расплывчатой, но асимметричность лица была видна безошибочно.

— Так держать, Эдна.

От Чарли Уэйна Трампера остались фотографии, а его исчезновение и смерть были описаны в нескольких газетных статьях. Никакой рукописной информации.

Следующие дни были как две капли воды похожи на те первые, которые я провела в здании Пожарной части Аларки, — с рассвета до заката в обществе мертвецов. Час за часом я разбирала и раскладывала кости, определяла пол и расу, приблизительный возраст и рост. Искала признаки зажившего увечья, перенесенной болезни, врожденной патологии или стереотипии. Для каждого скелета составляла профиль, настолько полный, насколько это возможно при работе с останками, лишенными мягких тканей.

На свой лад это было схоже с обработкой жертв крушения, когда имена погибших известны из списка пассажиров. Опираясь на дневник Векхофа, я была убеждена, что обладаю конечной совокупностью данных, поскольку даты в его списках идеально соответствовали датам исчезновения стариков в округе Суэйн и соседних: 1943 — Такер Адамс, 1949 — Эдна Фаррелл, 1959 — Чарли Уэйн Трампер, 1986 — Альберт Оделл.

Считая эти жертвы самыми давними, мы начали работу с останков, которые нашли в четырех захоронениях в туннеле. Пока Стэн и Мэгги очищали, сортировали, нумеровали, фотографировали и делали рентгеновские снимки, я изучала кости.

Эдну Фаррелл я нашла довольно быстро. Скелет под номером четыре принадлежал пожилой женщине, у которой правая скула и челюстная кость были заметно деформированы — последствие переломов, залеченных без должного вмешательства докторов.

Скелет номер пять был неполон: не хватало частей грудной клетки, рук и ног ниже колена. Бросался в глаза значительный урон, причиненный животными. По особенностям строения таза я определила, что скелет принадлежал мужчине преклонного возраста. Шарообразный череп, выступающие скулы и выемки на внутренней стороне передних зубов предполагали индейское происхождение. Статистический анализ уверенно отнес череп к монголоидной расе. Чарли Уэйн Трампер?

Номер шесть, самый ветхий, принадлежал пожилому белому мужчине, который ко времени смерти был уже совершенно без зубов. Я сумела определить его приблизительный рост, но не нашла на костях ни единой уникальной черты или отметины. Такер Адамс?

Скелет номер три — пожилой мужчина с залеченными переломами носа, челюсти, третьего, четвертого и пятого ребер, правой малоберцовой кости. Продолговатый узкий череп. Широкая переносица, гладкая носовая кость и выступающая нижняя часть лица указывали на принадлежность к черной расе. Это подтвердила и программа Fordisc 2.0. Я подозревала, что передо мной жертва 1979 года.

Затем я обследовала скелеты, найденные в той же нише, что Митчелл и Эдер.

Скелет номер два — пожилой белый мужчина. Артритические изменения в костях правого плеча и предплечья указывали на то, что ему приходилось часто поднимать руку над головой. Собирал яблоки? Основываясь на степени сохранности скелета, я предположила, что этот человек умер намного позже тех, что были захоронены в туннеле. Хозяин яблоневой фермы Альберт Оделл?

Скелет номер один — белая старушка. Развитый артрит и всего семь зубов. Мэри Фрэнсис Рафферти, жительница Диллсборо, чья дочь в 1972 году обнаружила дом матери опустевшим?

К концу воскресенья я была уверена, что соотнесла все скелеты с именами, которые эти люди носили при жизни. Люси Кроу помогла мне, отыскав стоматологические записи Альберта Оделла, преподобный Боумэн — тем, что припомнил рост Такера Адамса: шесть футов три дюйма.

И я очень хорошо представляла, как именно все они умерли.

Подъязычная кость — небольшая, подковообразная, залегает в мягких тканях шеи, высоко за нижней челюстью. Кости пожилых хрупки, и подъязычная кость при сжатии легко ломается. Наиболее распространенный источник такого сжатия — удушение.

Томми Олбрайт позвонил, когда я уже собиралась уходить.

— Вы тоже нашли переломы подъязычной кости?

— Пять из шести.

— У Митчелла то же самое. Судя по всему, он отчаянно сопротивлялся. Когда старика не смогли задушить, ему просто проломили голову.

— И у Эдера?

— Нет. Зато есть петехиальное кровоизлияние.

Петехии — это точечные кровоизлияния в глазах и в горле, верные признаки удушения.

— Кому могло прийти в голову душить стариков?

Я не ответила. Я видела на скелетах и другие травмы. Травмы, которые меня озадачили. Травмы, о которых я не стану упоминать, пока не разберусь, что это такое.

Когда Олбрайт повесил трубку, я подошла к скелету номер четыре, взяла берцовые кости и поднесла к свету лупы.

Да. Так и есть. Никаких сомнений.

Я собрала бедренные кости всех скелетов и устроилась с ними за препаровальной лупой.

Одна и та же картина. Крохотные углубления окружали проксимальную часть правой бедренной кости и тянулись вдоль шероховатой линии, костного гребня, к которому прикрепляются мышцы на задней стороне кости. Другие впадины размещались горизонтально, выше и ниже сопрягаемых поверхностей. Количество отметин было разным, но расположение не менялось.

Увеличение — до предела.

Когда я настроила фокус, углубления обрели форму расселин с острыми краями, V-образные в поперечнике.

Следы порезов. Но как, каким образом? Мне доводилось встречать порезы на костях, но только когда жертвы были расчленены. Если не считать Чарли Уэйна Трампера и Джеремии Митчелла, все прочие были захоронены в целости.

Так откуда же взялись эти порезы? И почему только на правой бедренной кости? Или… может быть, не только там?

Я уже готова была повторить полное обследование костей, когда в помещение ворвался Эндрю Райан.

Я, Мэгги и Стэн разом вскинулись, застигнутые врасплох.

— Слушали последние новости? — спросил детектив.

Вопреки всегдашнему хладнокровию он раскраснелся и тяжело дышал.

Мы дружно покачали головами.

— Около трех часов Паркера Дейвенпорта нашли мертвым.

Глава 29

— Дейвенпорт мертв?

Буря смешанных чувств захлестнула меня: потрясение, жалость, гнев… и настороженность.

— Как это произошло? Где?

— Пуля в голову. В его собственном доме. Тело обнаружил один из помощников.

— Самоубийство?

— Или инсценировка.

— Вскрытие будет проводить Тирелл?

— Угу.

— А журналисты уже знают?

— Еще бы. Лезут из кожи вон, пытаясь добыть подробности.

Облегчение. Теперь на меня больше некому давить. Чувство вины. Человек мертв, а ты думаешь в первую очередь о себе.

— Но подробности пока скрывают похлеще военной тайны.

— Дейвенпорт оставил предсмертную записку?

— Записки не нашли. А у вас тут что происходит? — Райан жестом указал на секционные столы.

— У тебя есть время?

— Причины крушения самолета — небрежность и механическая неисправность. Так что… — развел он руками, — я свободен, как ветер.

Настенные часы показывали без четверти восемь. Я сказала Мэгги и Стэну, что на сегодня они могут быть свободны, затем увела Райана в свой закуток и рассказала о дневнике Векхофа.

— То есть ты считаешь, что старики, в разное время пропавшие без вести в этих краях, на самом деле были убиты сразу после смерти местных влиятельных персон? — Райан постарался не выдать голосом своего скептицизма, но не преуспел.

— Именно так.

— И никто этого не заметил.

— Исчезновения случались не так часто, чтобы заподозрить неладное, а выбор престарелых жертв обеспечивал убийцам минимум огласки.

— И эти похищения продолжаются уже добрых полвека.

— Дольше.

Я понимала, что все это звучит абсурдно, и оттого злилась. А когда я злюсь, то становлюсь многословной.

— К тому же старики были легкой добычей.

— Злодеи пользовались домом Артура, чтобы избавляться от трупов.

— Да, но не только избавляться.

— И у всех в этой шайке были псевдонимы.

— Не были, а есть, — отрезала я.

Наступило молчание.

— Думаешь, это секта?

— Да. Нет. Не знаю. Не уверена. Зато уверена в другом: похищенных использовали для какого-то ритуала.

— С чего ты это взяла?

— Пойдем со мной.

Вместе с Райаном я переходила от стола к столу, объясняя, чьи останки лежат на каждом из них, указывая на детали. Наконец усадила его за препаровальную лупу и положила под ней правую бедренную кость Эдны Фаррелл. Когда детектив закончил осмотр, я заменила ее бед ренной костью Такера Адамса, затем — Рафферти и Оделла.

Закономерность была более чем наглядна. Одинаковые насечки. Один и тот же характер расположения на кости.

— Что это за штуки?

— Следы порезов.

— Ножом, что ли?

— Во всяком случае, чем-то очень острым.

— И что все это означает?

— Не знаю.

Кости едва слышно стукнули, когда я вернула их на ложа из нержавеющей стали. Райан не сводил с меня взгляда, и лицо его было непроницаемо.

Громко цокая каблучками, я отошла к раковине, вымыла руки и направилась в свой закуток, чтобы сменить лабораторный халат на куртку. Когда я вернулась, Райан стоял над скелетом, по моим предположениям, хозяина яблоневой фермы Альберта Оделла.

— Стало быть, ты знаешь, кто все эти покойники.

— Кроме вот этого джентльмена. — Я жестом указала на останки чернокожего старика.

— И ты думаешь, их задушили.

— Угу.

— Но, черт возьми, почему? Чего ради?

— Спроси Макмагона. Искать ответ на эти вопросы — дело сил охраны правопорядка.

Мы вместе вышли на стоянку.

— Это на чем же надо свихнуться, — вдруг выпалил Райан, когда я уже садилась за руль, — чтобы похищать стариков, душить их до смерти, а потом глумиться над трупами?

Ответ на этот вопрос пришел из неожиданного источника.

Вернувшись в «Дом на холме», я приготовила себе сэндвич с ветчиной и салатом, прихватила пакет чипсов «Санчипс» и горсть сахарных печений и отправилась ужинать с Бойдом. Хоть я без конца извинялась за то, что в последнюю неделю совсем забросила пса, он в ответ на мои речи едва изволил шевелить бровями и ни разу не удостоил меня зрелищем свесившегося из пасти языка. Бойд сердился.

Давай, мол, раскаивайся. Порицай свое недостойное поведение.

Отдав псу сэндвич, печенье и чипсы, я наполнила его миски водой и собачьим кормом и пообещала, что завтра у нас будет долгая прогулка. Пока пес обнюхивал горку «Альпо», я незаметно улизнула.

Заново приготовив себе ужин, забрала еду в номер. На полу под дверью белел листок бумаги. Судя по способу доставки, послание от Макмагона.

Я не ошиблась. Агент просил завтра зайти в штаб-квартиру ФБР.

Торопливо и жадно опустошив тарелку, я приняла горячую ванну, а потом позвонила коллеге из Университета Северная Каролина в Чапел-Хилле. Был уже двенадцатый час ночи, но я хорошо знала, какой у Джима распорядок дня. Никаких утренних пар. Около шести вечера он уже дома. Ужин, пятимильная пробежка — а потом возвращение в археологическую лабораторию и работа до двух часов ночи. Он, как правило, — если не выезжал на раскопки — вел ночной образ жизни.

Мы поздоровались и немного поболтали о делах, и я призналась, что мне нужна его помощь.

— Работаешь на раскопках?

— Да нет, просто кое-что заинтересовало, — нарочито небрежным тоном отозвалась я.

И, не вдаваясь в подробности, описала загадочные насечки и борозды на бедренных костях.

— Останки старые?

— Не очень.

— Странно, что все следы — на одном виде кости, но то, что ты описала, и впрямь выглядит подозрительно. Отправлю тебе факсом три своих статьи и несколько собственных снимков.

Я поблагодарила и назвала Джиму телефонный номер морга.

— Где это?

— В округе Суэйн.

— Работаешь с Мидкифом?

— Нет.

— Кто-то говорил, что он ведет раскопки в тех краях.

Потом я позвонила Кэти. Мы поболтали о ее занятиях, о Бойде, о юбке, которую она видела в каталоге «Виктория сикрет»^[190]. Обсудили, куда отправиться к морю на День благодарения. Ни единым словом я не обмолвилась ни об убийствах, ни о тревоге, которая все сильнее охватывала меня.

Закончив разговор, я забралась в постель и лежала в темноте, мысленно представляя скелеты, которые мы обнаружили в погребе. Мне никогда прежде не случалось сталкиваться с подобным, и все же я в глубине души уже знала, что означают эти таинственные отметины.

Но почему? Зачем?

Меня охватил ужас и вслед за ним — отчаянное нежелание верить в то, что видела собственными глазами. А потом пришло забытье, и очнулась я, лишь когда лица коснулось тепло солнечного луча. Было семь часов утра.

Приехав в морг, я увидела на факсе присланные Джимом фотоснимки и статьи. «Nature», «Science», «American Antiquity»^[191]. Я прочла все три статьи, изучила фотографии. Затем повторно осмотрела черепа и трубчатые кости наших находок, фотографируя «поляроидом» все, что казалось подозрительным.

И все равно — не верилось, что это правда. В доисторические времена, у первобытных людей — сколько угодно, но в современной Америке такого просто не бывает.

И тут меня осенило.

Еще один телефонный звонок. Колорадо. Двадцать минут спустя поступил новый факс.

Я впилась в него взглядом. Лист бумаги в моих руках едва заметно дрожал.

Господи. Теперь — уже никаких сомнений.

Макмагон ждал меня во временной штаб-квартире, которую для ФБР оборудовали в здании Пожарной части Брайсон-Сити. Как и в случае со стационарным моргом, это помещение теперь предназначалось для решения других задач. Макмагон и его команда занимались уже не крушением самолета, а изучением места преступления, и гипотеза, с которой они работали, касалась не терроризма, а человекоубийства.

Помещения, которые раньше были заняты сотрудниками НКБТ, опустели, и фэбээровцы соединили несколько закутков в одну просторную комнату — по виду штаб оперативной группы. На информационных досках, где прежде были представлены названия террористических групп и воинствующих радикалов, теперь размещались имена всех восьми жертв, найденных в доме Артура. В одну группу были собраны те, кто был уже безусловно опознан: Эдна Фаррелл, Альберт Оделл, Джеремия Митчелл, Джордж Эдер. В другую группу вошли неопознанные и те, чья личность пока не была окончательно подтверждена: неизвестный чернокожий мужчина, Такер Адамс, Чарли Уэйн Трампер и Мэри Фрэнсис Рафферти.

Все имена сопровождала дата исчезновения, но количество и типы сведений на обеих досках разительно отличались.

В противоположном конце комнаты были установлены информационные доски с фотографиями дома Артура. Я узнала койки на чердаке, стол в трапезной, огромный камин в большом зале. Макмагон появился, когда я разглядывала снимки настенных фресок из подвала.

— Жизнерадостные рисуночки, — заметил он.

— Шериф Кроу думает, что вот это — копия картины Гойи.

— И она права. Полотно называется «Сатурн, пожирающий своих детей».

Он ткнул пальцем в изображение сцены на плоту.

— А вот это — Теодор Жерико. Знаете такого художника?

Я покачала головой.

— Картина называется «Плот «Медузы»».

— Что за сюжет?

— Пока выясняем.

— А что это за медведь?

— Ответ тот же. Мы прогнали это слово через поисковые программы, но ничего не нашли. «Баксбакуаланукссивэ» — не очень распространенное название.

Макмагон подцепил ногтем чертежную кнопку, выдернул ее и протянул мне лист бумаги.

— Вам знаком кто-нибудь из этого списка?

— Имена со стен туннеля?

— Угу. Их сейчас прорабатывает специальный агент Райнер.

Вдоль дальней стены комнаты стояли три складных стола. На одном располагался компьютер, на другом — картонные коробки, помеченные цифрами и местами происхождения: «Кухонный шкаф Л3», «Гостиная, северная стена, книжный шкаф». Другие коробки были составлены на полу.

За компьютером работал молодой человек в рубашке, без пиджака и при галстуке. Я уже видела его в доме Артура, но как зовут, не знала.

— Роджер Райнер, Темпе Бреннан. — Макмагон жестами представил нас друг другу.

Райнер поднял голову, приветливо улыбнулся и снова вперил взгляд в монитор.

— Мы распознали нескольких более прозрачных персонажей. Например, древнегреческих и древнеримских богов.

Я заметила, что часть имен из списка сопровождается комментариями. Кронос. Дионис. Дочери Минея. Дочери Пелиаса. Полифем.

— И само собой, сразу разобрались с папой римским и императором ацтеков. Но вот кто такой, черт возьми, Дасакумаракарита? Или Абд-аль-Латиф? Или Хаматса? — Макмагон произносил имена по слогам. — От «Сони Бин» или «Джон Грегг», по крайней мере, язык не заплетается.

Агент провел рукой по волосам, и они привычно вздыбились волнами по обе стороны от пробора.

— Подумалось, вдруг антрополог распознает какую-нибудь малоизвестную богиню или что-то в этом роде?

Я неотрывно смотрела на одно имя из списка, и по спине пробегал озноб.

Монтесума. Ацтеки.

Сатурн, пожирающий своих детей.

— Здесь где-нибудь можно поговорить с глазу на глаз? — Мой голос неожиданно сорвался на высокой ноте и задрожал.

Макмагон странно глянул на меня и провел в примыкавший к комнате закуток.

Примерно минуту я молчала, собираясь с мыслями.

— То, о чем я сейчас расскажу, может показаться бредом, но мне бы хотелось, чтобы вы это выслушали.

Макмагон откинулся в кресле и сцепил пальцы на животе.

— У квакиутл — племени индейцев северо-западного побережья Северной Америки — «Хаматса» назывались члены ритуального общества, в которое входила элита племени. Молодые воины, мечтавшие стать Хаматса, проходили через долгий период полной изоляции.

— Похоже на обеты студенческого братства.

— Верно. Будущие адепты жили в лесу, но время от времени появлялись на краю деревни. Обезумевшие, дико вопя, они набрасывались на тех несчастных, кто попадался у них на пути, зубами вырывали у них куски плоти с рук или груди и снова исчезали в чаще.

Макмагон закрыл глаза руками.

— Незадолго до конца изгнания каждому неофиту приносили мумию — вымоченную в соленой воде, омытую и выпотрошенную. Неофит должен был закоптить труп для заключительного ритуала.

Я судорожно сглотнула.

— Во время которого новоиспеченный Хаматса и старшие члены общества пожирали куски трупа.

Макмагон не смотрел на меня.

— Знаете, кто такие ацтеки?

— Да.

— Они ублажали своих богов ритуальным поеданием человеческой плоти.

— Каннибализм?

Макмагон наконец взглянул мне в глаза.

— Причем массовый. Когда Кортес и его люди вошли в Теночтитлан, столицу Монтесумы, они обнаружили на городской площади горы человеческих черепов. Другие черепа были насажены на зубцы. Примерное количество — больше ста тысяч.

Воцарилось молчание.

— Сатурн пожирал своих детей, — пробормотал Макмагон.

— Полифем изловил Одиссея и съел его спутников.

— Почему в этом списке папа римский?

— Пока не знаю.

Макмагон скрылся в соседней комнате, но почти сразу вернулся.

— Райнер ищет информацию о папе.

Он глянул на листок, который держал в руке, и запустил пальцы в густые волосы.

— Райнер нашел картину Жерико. Сюжет основан на гибели в тысяча восемьсот шестнадцатом году французского фрегата «Медуза». История гласит, что во время скитаний на плоту в открытом море выжившие питались мясом мертвецов.

Я уже собиралась показать Макмагону свои собственные находки, когда на пороге появился Райнер. Мы выслушали его рассказ.

— Вряд ли вас заинтересует полное жизнеописание старикана, так что изложу основные моменты. — Он заглянул в спешно нацарапанные заметки. — Папа Иннокентий Третий известен прежде всего тем, что в тысяча двести пятнадцатом году от Рождества Христова созвал Четвертый Латеранский вселенский собор. Всем, кто хоть что-то значил в тогдашней Католической церкви, было велено притащить туда свои задницы.

Райнер оторвался от заметок.

— Изложу своими словами. Когда собрались все церковные шишки, Иннокентий объявил, что отныне слова «hoc est corpus meum»^[192] должны будут восприниматься буквально и христиане обязаны верить в пресуществление. Это значит, что во время мессы хлеб и вино причастия превращаются в плоть и кровь Христа.

Райнер вновь поднял взгляд, желая убедиться, что мы внимательно слушаем.

— Иннокентий объявил акт пресуществления не символическим, а реальным. Судя по всему, этот вопрос уже добрую тысячу лет был предметом жарких дискуссий, а потому Иннокентий решил уладить дело раз и навсегда. С тех пор всякий, кто сомневался в пресуществлении, становился еретиком.

— Спасибо, Роджер.

— Всегда пожалуйста, — отозвался он и ушел.

— И где же тут связь со всем остальным? — спросил Макмагон.

— Иннокентий определил сокровеннейший церемониальный акт христианства как подлинное поедание Бога. То, что антропологи называют ритуальной антропофагией.

Воспоминание детства. Монашка в традиционной рясе, с распятием на груди и испачканными мелом пальцами.

— Знаете, откуда взялось слово «гостия»?

Макмагон покачал головой.

— От латинского «hostia», то есть «жертва».

— Думаете, мы имеем дело с отребьем, которое ловит кайф от каннибальских историй?

Я сделала глубокий вдох, стараясь собраться с мыслями.

— Боюсь, на деле все гораздо страшнее.

— Страшнее, чем что?

Мы разом обернулись. На пороге стоял Райан. Макмагон жестом пригласил его сесть.

— Страшнее, чем извращенное увлечение мифами и аллегорическими картинами. Райан, я рада, что ты здесь. Сможешь подтвердить то, о чем я сейчас расскажу.

Я достала из дипломата фотографии, которые прислал Джим, и вручила первый снимок Макмагону.

— Здесь изображена реконструированная кость ноги благородного оленя. Надрезы были сделаны острым орудием, предположительно каменным ножом. Заметьте, что они группируются вокруг мест крепления сухожилий и связок, а также на суставах.

Макмагон передал фото Райану, и я отдала ему еще пару снимков.

— Эти кости тоже принадлежат животным. Обратите внимание на сходство в распределении надрезов и борозд.

Следующий снимок.

— Это уже фрагменты человеческой кости. Происходят из той же пещеры в Юго-Восточной Франции, что и кости животных.

— Похожая картина.

— Точно такая же.

— И что это значит?

— И животных, и человека освежевали. Мясо содрали с костей и обрезали или просто оторвали на суставах.

— Сколько лет этим костям?

— Сто — сто двадцать тысяч. В пещере жили неандертальцы.

— Это имеет отношение к нашему случаю?

Я подала Макмагону новые снимки.

— Это тоже человеческие кости. Найдены на раскопках поблизости Меса-Верде, на юго-западе Колорадо.

— Анасази? — спросил Райан, протягивая руку за фотографиями.

— Да.

— Кто такие анасази? — осведомился Макмагон.

— Предки группы индейских народов юго-запада США, таких как хопи и зуни. На том месте примерно с тысяча сто тридцатого по тысячасто пятидесятый год нашей эры в период сильной засухи обитала небольшая группа индейцев. Раскопки проводил мой коллега из Чапел-Хилла. Эти фотографии сделал он. Там были освежеваны по меньшей мере тридцать взрослых и детей. Обратите внимание: картина расположения следов ножа полностью идентична предыдущим.

Я сунула им еще один снимок.

— Эти каменные орудия найдены вместе с человеческими костями. Анализ подтвердил наличие следов человеческой крови.

Новый снимок.

— В этом глиняном горшке сохранились остатки человеческих тканей.

— Откуда уверенность, что это не следы трения суставов или зубов и когтей животных? Не какой-нибудь погребальный ритуал? Может, эти индейцы разделывали мертвецов, чтобы подготовить их к загробной жизни? Этим объясняются покрытые кровью орудия и горшок с остатками мяса.

— Именно такие возражения звучали, пока не было найдено вот это.

Я вручила собеседникам очередной снимок.

— Что это такое, черт возьми? — Макмагон передал фотографию Райану.

— После того как семеро человек были убиты, сварены и съедены в небольшой подземной комнате, один из участников трапезы пристроился над остывшим очагом и опорожнил кишечник.

— Дерьмо!

— Совершенно верно. Археологи называют ископаемые фекалии копролитами. Биохимический анализ выявил в этом несравненном образчике переваренные следы человеческого мышечного белка.

— Белок не мог попасть туда каким-то другим образом?

— Миоглобин — нет. Анализы также показали, что до момента дефекации этот человек не ел практически ничего, кроме мяса.

— Темпе, это все потрясающе интересно, но у меня на руках восемь покойников, и репортеры уже дышат в затылок. При чем тут наши фигуранты с их нездоровыми пристрастиями в литературе и живописи? Вы толкуете мне о людях, которые умерли много веков тому назад.

Я выложила на стол Макмагона еще три фотографии.

— Слыхали когда-нибудь об Альфреде Г. Пэкере?

Макмагон глянул на часы, затем на снимки.

— Нет.

— Известно, что Альфред Пэкер зимой тысяча восемьсот семьдесят четвертого года в Колорадо убил и съел пятерых человек. Его судили и приговорили за убийство. Жертвы Пэкера недавно были эксгумированы и подвергнуты исследованиям.

— Господи, зачем?

— Ради исторической правды.

Райан обогнул стол и встал за спиной Макмагона. Пока оба они разглядывали кости жертв Пэкера, я поднялась и бросила на стол свои снимки, сделанные «поляроидом».

— Это я сфотографировала сегодня утром в морге.

Взгляды мужчин заметались, как у зрителей на теннисном матче: от неандертальцев к анасази, от жертв Пэкера к моим снимкам. Долго, очень долго никто не проронил ни слова.

Первым не выдержал Макмагон:

— Матерь хренова и долбаные угодники!

Глава 30

Мы промолчали, не в силах выразиться так же красочно.

— Да кто же они, эти чокнутые уроды? — нарушил молчание Райан.

— Чтобы докопаться до правды об инвестиционной группе «АП», — ответил Макмагон, — рыть придется побольше, чем в ущелье Олдувай^[193]. Векхоф умер, так что он уже ничего не расскажет. Опираясь на ваши предположения, Темпе, мы разыскали сыновей Роллинса и Беркби. Роллинс-младший живет в Гринвилле, преподает английский в местном колледже. Беркби владеет сетью дисконтных мебельных магазинов, домами в Рок-Хилле и Хилтон-Хеде. Оба джентльмена твердят одно и то же: членство в «АП» они получили по наследству, ничего об этом земельном участке не знают и никогда там не были.

Где-то распахнулась дверь, из коридора донеслись голоса.

— В. Г. Дэвис был инвестиционным банкиром, сейчас отошел от дел, живет в Баннер-Элке. Ф. М. Пэйн — профессор филологии в Уэйк-Форесте. Уоррен — адвокат из Фэйетвилла. Кстати, мы застали господина адвоката на пути в аэропорт; пришлось подпортить ему скромную вылазку на Антигуа.

— Они признают, что знакомы друг с другом?

— У всех одна отговорка: «АП» — чисто деловое предприятие, друг с другом они никогда не встречались и ни разу не были на том участке.

— А отпечатки пальцев в доме?

— При обыске были собраны чуть ли не миллиарды отпечатков. Сейчас прогоняем их через базу, но результат будет нескоро.

— У кого-нибудь из них есть судимости?

— Пэйн — профессор филологии — в семьдесят четвертом году был задержан за употребление марихуаны. Больше пока ничего не обнаружилось, но мы проверяем каждый след, который могли где-либо и когда-либо оставить эти господа. Если кто-то из них помочился на деревце в Вудстоке, мы добудем образчик его мочи. Эти мерзавцы запачканы в деле по самую маковку, и от обвинения в убийстве им не уйти.

На пороге закутка появился Ларк Тирелл. Лоб его прорезали глубокие морщины. Макмагон поприветствовал эксперта и отправился искать стул.

— Хорошо, что ты здесь. — Тирелл обратился ко мне.

Я ничего не ответила.

Вернулся Макмагон со складным металлическим стулом. Тирелл уселся, держась так прямо, что его спина не касалась спинки сиденья.

— Чем могу помочь, док? — спросил Макмагон.

Тирелл достал носовой платок, вытер лоб и аккуратно сложил платок идеальным квадратиком.

— У меня имеется в высшей степени конфиденциальная информация.

Фирменный взгляд Энди Гриффита скользнул по нашим лицам, ничего особо не выражая.

— Уверен, всем вам известно, что Паркер Дейвенпорт скончался вчера от огнестрельного ранения в голову. Судя по всем обстоятельствам, это, скорее всего, самоубийство, однако есть некоторые настораживающие детали, в том числе чрезмерно высокое содержание в крови трифлуоперазина.

Мы озадаченно молчали.

— Обиходное название этого препарата — стелазин. Он применяется для лечения психотической тревоги и смешанных аффективных расстройств. Рецепта на стелазин у Дейвенпорта не было, и его лечащий врач понятия не имеет, почему он принимал это лекарство.

— Человеку, который занимает такую должность, не составит труда добыть все, что он пожелает, — заметил Макмагон.

— Это так, сэр.

Тирелл откашлялся.

— Микроскопические следы трифлуоперазина были обнаружены также в теле Примроуз Хоббс, однако пребывание в воде и разложение осложнили общую картину, а потому сделать безоговорочное заключение о присутствии препарата не представилось возможным.

— Шериф Кроу знает об этом? — спросила я.

— Она знает о том, что касается Хоббс. Насчет Дейвенпорта сообщу по пути отсюда.

— В вещах Хоббс никакого стелазина не нашли.

— И рецепта на него — тоже.

У меня похолодело в груди. Никогда в жизни я не видела, чтобы Примроуз принимала что-то, кроме аспирина.

— Не меньше настораживают, — продолжал Ларк, — телефонные звонки, которые сделал Дейвенпорт в вечер незадолго до смерти.

Он вручил Макмагону список.

— Некоторые фамилии, возможно, покажутся вам знакомыми.

Макмагон пробежал глазами распечатанный на принтере список и поднял голову.

— Твою мать! Перед тем как вышибить себе мозги, вице-губернатор обзванивал членов правления «АП»?

— Что?! — вырвалось у меня.

— А может, к тому времени он уже валялся с вышибленными мозгами, — заметил Райан.

Макмагон передал мне список. Шесть телефонных номеров, пять имен. В. Г. Дэвис, Ф. М. Пэйн, Ф. Л. Уоррен, С. А. Беркби, П. Х. Роллинс.

— Кому был шестой звонок?

— Номер принадлежит съемному коттеджу на территории чероки. Шериф Кроу сейчас проверяет его.

— Темпе, покажите доктору Тиреллу то, что совсем недавно показывали мне.

Макмагон протянул руку к телефонной трубке.

— Пора наконец прищучить этих сволочей!

Ларк первым делом пожелал лично осмотреть надрезы, а потому мы отправились в морг. Хотя был уже второй час дня, а я не завтракала, только выпила в семь утра чашку кофе, есть совершенно не хотелось. Перед глазами все время стояла Примроуз, и я гадала — что же такое она обнаружила? Чем угрожало ее открытие убийце? И новый вопрос: было ли ее убийство связано со смертью вице-губернатора?

Мы занимались останками не меньше часа. Судмедэксперт осматривал кости и внимательно слушал меня, то и дело задавая вопросы. Едва мы закончили, зазвонил мой мобильник.

Люси Кроу сейчас в Уэйнсвилле, но ей нужно кое-что со мной обсудить. Сможем мы встретиться часов около девяти в «Доме на холме»? Я ответила утвердительно.

— Вы знакомы с археологом по имени Саймон Мидкиф? — вдруг спросила она под самый конец разговора.

— Да.

— Возможно, он связан с шайкой из «АП».

— Мидкиф?!

— Он был шестым из тех, кому Дейвенпорт позвонил перед смертью. Если он попытается с вами связаться, ни на что не соглашайтесь.

Пока мы говорили, Ларк делал ксерокопии фотографий и статей. Когда он управился с этим делом, я пересказала ему слова Кроу. Ларк задал только один вопрос:

— Почему?

— Потому что они сумасшедшие, — рассеянно ответила я, все еще размышляя над репликой Кроу насчет Мидкифа.

— И Паркер Дейвенпорт был одним из них.

Он сунул ксерокопии в портфель и вперил в меня измученный взгляд.

— Он пытался подорвать твою профессиональную репутацию, чтобы помешать тебе раскрыть тайну того дома. — Ларк широким жестом обвел секционные столы. — Чтобы отвлечь тебя от этого.

Я ничего не сказала.

— И я позволил обвести себя вокруг пальца.

Я все так же молчала.

— Что я теперь могу тебе сказать?

— Кое-что. Не мне, а моим коллегам.

— Я сейчас же отправлю письма в ААСИ, АКСА^[194] и ФСМО. — Ларк схватил меня за руку. — И в понедельник с утра позвоню главам этих организаций, чтобы лично все объяснить.

— Журналистам тоже все объясните?

Я видела, что он страдает, но не могла прибавить своему голосу даже притворной теплоты. Предательство Ларка слишком глубоко уязвило меня и как профессионала, и как человека.

— Объясню, но в свое время. Нужно еще обдумать, как будет лучше поступить.

«Лучше — для кого?» — мысленно спросила я.

— Если тебя это может утешить, знай: Эрл Блисс действовал по моему приказу. Сам он ни на секунду не верил в эту клевету.

— Как и все, кто хорошо меня знает.

Он выпустил мою руку, но взгляд не отвел. За одну ночь Ларк Тирелл превратился в изнуренного старика.

— Темпе, меня учили рассуждать и действовать, как подобает военному. Я твердо убежден в необходимости соблюдать субординацию и беспрекословно исполнять правомерные приказы вышестоящих. Эти убеждения привели к тому, что я принял как должное то, в чем обязан был усомниться. Злоупотребление властью — отвратительно, но точно так же достойна презрения неспособность противостоять противозаконному давлению. Что ж, настала пора очнуться и взглянуть правде в глаза.

Я смотрела ему вслед, и мне было нестерпимо грустно. Много лет мы с Ларком были друзьями, но сможет ли эта дружба возродиться?

Пока я готовила кофе, мысли мои переключились на Саймона Мидкифа. Ну да, конечно. Все сходится. И его пристальный интерес к месту крушения, и то, что он солгал, утверждая, будто ведет раскопки в округе Суэйн, и фотография с похорон Чарли Уэйна Трампера, где он стоит рядом с Паркером Дейвенпортом. Мидкиф — один из них.

Я вздрогнула, вспомнив черный «вольво», который едва не сбил меня на стоянке. Человек за рулем показался мне смутном знакомым. Неужели это был Саймон Мидкиф?

Я дописывала заключение по Эдне Фаррелл, когда снова зазвонил мобильник.

— Сэр Фрэнсис Дэшвуд был весьма плодовит.

Фраза происходила из другой галактики, непостижимо далекой от той части космоса, где сейчас вращалось по орбите мое сознание.

— Что-что?

— Это Энн. Я разбирала всякий хлам из Лондона и наткнулась на брошюрку, которую Тед купил в пещерах Вест-Уикома.

— Энн, сейчас неподходящее…

— На свете до сих пор живет чертова прорва Дэшвудов.

— Прорва?

— Потомков сэра Фрэнсиса, разумеется, известного позднее как барон ле Деспенсер. Я зарегистрирована на генеалогическом сайте и там забавы ради ввела в поисковую строку имя «Прентис Дэшвуд». Просто невероятно, сколько получила результатов. Один оказался особенно интересным.

Я ждала продолжения.

Тишина.

Я не выдержала.

— Что, поиграем в «Двадцать вопросов»?^[195]

— Прентис Элмор Дэшвуд, один из многочисленных потомков сэра Фрэнсиса, покинул Англию в тысяча девятьсот двадцать первом году. Он открыл галантерейный магазин в Олбани, штат Нью-Йорк, нажил кучу денег и в конце концов удалился от дел.

— Что, это все?

— За годы жизни в Штатах Дэшвуд написал и опубликовал на собственные деньги десятки брошюр, в одной из которых пересказал легенды о своем великом прапра-пра-что-то-там, сэре Фрэнсисе Дэшвуде Втором.

— А другие брошюры? — Если бы я не задала этот вопрос, Энн еще долго бы заливалась соловьем.

— Имя им легион. Песни австралийских аборигенов. Устные предания чероки. Отдых на лоне природы. Ловля рыбы нахлыстом. Древнегреческие мифы. Краткий этнографический очерк карибских индейцев. Прентис был в своем роде человеком эпохи Возрождения. Его перу принадлежат три буклета и несколько статей, которые посвящены исключительно Аппалачской тропе. Судя по всему, именно мистер П. был тем, кто в двадцатых годах дал толчок идее о создании этой тропы.

Надо же! Аппалачская тропа, место паломничества пеших туристов и альпинистов-любителей, начинается у горы Катадин в штате Мэн и тянется вдоль хребта Аппалачей до горы Спрингер в штате Джорджия. Изрядная часть тропы проходит по территории Грейт-Смоки-Маунтинс… в том числе и округа Суэйн.

— Ты меня слушаешь?

— Слушаю. Дэшвуд бывал в Северной Каролине?

— Он написал пять брошюр о Грейт-Смоки. — Я услышала шорох бумажных листов. — Птицы. Цветы. Фауна. Фольклор. Геология.

Я припомнила рассказ Энн о посещении Вест-Уикома, вызвала в воображении облик пещер под домом, принадлежавшим «АП». Неужели человек, о котором она рассказывает, и есть тот самый Прентис Дэшвуд из округа Суэйн, штат Северная Каролина? Имя, безусловно, примечательное. Может быть, его владелец и впрямь в родстве с британскими Дэшвудами?

— Что еще ты разузнала о Прентисе Дэшвуде?

— Ровным счетом ничего. Зато могу рассказать, что старый дядюшка Фрэнсис в восемнадцатом веке якшался с совершенно безбашенной компанией. Они называли себя «Медменхэмские монахи». Слушай список: лорд Сэндвич, который одно время командовал королевским флотом, Джон Уилкс…

— Политик?

— Ага. Уильям Хогарт, художник, поэты Пол Уайтхед, Чарльз Черчилль и Роберт Ллойд.

— Впечатляющий состав.

— Весьма. Кого ни возьми — член парламента или палаты лордов, поэт или еще кто-то в этом роде. Время от времени к ним заглядывал и наш Бен Франклин, хотя формально не был членом братства.

— Чем же все эти ребята занимались?

— Некоторые источники утверждают, будто они исполняли сатанистские ритуалы. Согласно нынешнему сэру Фрэнсису, автору брошюры, которую мы приобрели во время поездки, эти монахи были просто развеселыми парнями, которые собирались вместе, дабы почтить Венеру и Бахуса. Я так понимаю, это подразумевало женщин и вино.

— Они устраивали разнузданные оргии в пещерах?

— И в Медменхэмском аббатстве. Нынешний сэр Фрэнсис признает распутные наклонности своего предка, но категорически отрицает поклонение дьяволу. Он полагает, что слухи о сатанизме были порождены непочтительным отношением этих славных ребят к христианству. Например, они также именовали себя «Рыцарями святого Фрэнсиса».

Я отчетливо услышала, как Энн смачно хрустнула яблоком и начала жевать.

— Все прочие, — продолжала она, — называли их «Клубом адского пламени».

Меня точно обухом по голове ударило.

— Как ты сказала?

— «Клуб адского пламени». Подобные общества были весьма популярны в Ирландии тридцатых — сороковых годов восемнадцатого века. Расклад один и тот же: пресыщенные богатством и властью вельможи высмеивают религию и предаются пьянству и разврату.

Ничего не скажешь, Энн умела произвести впечатление.

— Попытки прекратить деятельность этих клубов предпринимались, но безуспешно. Когда Дэшвуд собрал свою тесную компанию безбожных развратников, ярлык «Адское пламя», естественно, прилип и к ним.

Адское Пламя. «АП».

Я судорожно сглотнула.

— Сколько страниц в этой брошюре?

— Тридцать четыре.

— Сможешь переслать мне их по факсу?

— Конечно. Умещу по две на лист.

Я назвала ей номер телефона и вернулась к заключению, усилием воли принуждая себя сосредоточиться на работе. Через несколько минут факс звякнул, закряхтел, издал глухой звук и начал выплевывать страницы. Я продолжала описывать лицевые травмы Эдны Фаррелл. Через какое-то время факс опять заработал. И снова я подавила порыв броситься к нему и собрать странички, что прислала Энн.

Покончив с заключением по Фаррелл, я приступила к следующему. Тысячи мыслей клубились в голове, борясь за право главенства. Как я ни старалась сосредоточиться, перед мысленным взором один за другим всплывали образы.

Примроуз Хоббс. Паркер Дейвенпорт. Прентис Дэшвуд. Сэр Фрэнсис. «Клуб адского пламени». «АП». Есть ли между всем этим связь? Все отчетливей я сознавала — да, есть.

Неужели Прентис Дэшвуд возродил здесь, в горах Каролины, идею своего предка об элитном тайном клубе? Неужели члены этого клуба были не просто жаждущими наслаждений дилетантами? Если да, то кем? В памяти моей возникли надрезы на старых костях, и я подавила дрожь.

В четыре часа явился охранник и сообщил, что один из помощников шерифа заболел, а другой застрял на дороге — патрульная машина сломалась. Кроу просит прощения, но он, охранник, ей сейчас нужен, чтобы разобраться с одним местным делом. Я заверила его, что все будет в порядке.

Я продолжала работать, и тишина опустевшего морга — если не считать гудения холодильника — смыкалась вокруг, точно живое существо. Слышны были только мое дыхание, сердцебиение, перестук клавиш под моими пальцами. Снаружи по окнам, расположенным высоко над головой, скребли ветки деревьев. Свист далекого поезда. Лай собаки. Стрекотанье сверчков. Кваканье лягушек.

Ни автомобильных гудков, ни шуршанья шин по шоссе. Ни единой живой души на много миль вокруг.

Симпатическая часть вегетативной нервной системы исправно поддерживала в организме максимальный уровень адреналина. Я часто ошибалась, вздрагивала при каждом скрипе или шорохе. Не единожды уже остро пожалела, что со мной нет Бойда.

К семи часам были готовы заключения по Фаррелл, Оделлу, Трамперу и Адамсу. От усталости слезились глаза, спина затекла, а ноющая боль в голове извещала, что содержание сахара в крови упало до нижнего предела.

Я скопировала файлы на дискету, закрыла ноутбук и пошла забрать присланный Энн факс.

Как ни подмывало скорей прочесть рассказ о сэре Фрэнсисе образца восемнадцатого века, я сейчас слишком устала, проголодалась и изнервничалась, чтобы объективно воспринимать новую информацию. Я решила вернуться в «Дом на холме», погулять с Бойдом, поговорить с Кроу, а уж потом, уютно устроившись в своей мирной постели, прочитать брошюру.

Я собирала странички, когда за окном послышался хруст гравия.

Я оцепенела, прислушиваясь.

Шорох автомобильных шин? Шаги?

Пятнадцать секунд. Тридцать.

Тишина.

— Сейчас придет Бука, — сказала я вслух.

От напряжения у меня затряслись руки, и я выронила несколько листов из лотка. Собирая их с пола, заметила, что один лист заметно отличается от других. Шрифт крупнее, и текст напечатан столбцами.

Я наспех пролистала другие страницы. Обложка брошюры. Титульный лист. Сама брошюра — по две страницы на каждом листе, в строгой последовательности номеров.

Я вспомнила, что факс на какое-то время останавливался, потом заработал снова. Может быть, загадочный лист был прислан отдельно? Я осмотрела его, но обратного номера факса не нашла.

Забрав все в кабинет, сунула присланные Энн материалы в дипломат, а посторонний лист положила на стол. Пробежала его взглядом — и уровень адреналина подпрыгнул до космических высот.

В левом столбце содержались кодовые имена, в среднем — настоящие имена и фамилии. Даты, стоявшие после некоторых фамилий, образовали неполный третий столбец.

Ил Генри Арлен Престон 1943

Хафра Шелдон Броди 1949

Омега Э. А. Беркби 1959

Нармер Мартин Патрик Векхоф

Синухе С. А. Беркби

Ицмана Джон Морган 1972

Арригаторе Ф. Л. Уоррен

Ро Уильям Гленн Шерман 1979

Чак Джон Фрэнклин Бэттл

Ометеотль Паркер Дейвенпорт

Только одно имя в этом списке было мне незнакомо. Джон Фрэнклин Бэттл.

Или все же знакомо? Где я могла его слышать?

Думай, Бреннан. Думай.

Джон Бэттл.

Нет. Неправильно.

Фрэнклин Бэттл.

В точку.

Фрэнк Бэттл.

Судья, который наотрез отказался выдать ордер на обыск!

Неужели заурядный судья был достоин членства в элитном обществе? Может быть, Бэттл защищал собственность «АП»? Может быть, это он прислал мне факс? Почему?

И почему самая свежая дата в списке — больше двадцати лет назад? Список неполон? Почему?

И тут меня настигла пугающая мысль.

Кто мог знать, что я здесь, в морге?

Одна.

Снова я застыла, прислушиваясь, пытаясь уловить малейшие признаки чужого присутствия. Схватив скальпель, на цыпочках выскользнула из кабинета в секционный зал.

Восемь скелетов слепо уставились в потолок, безвольно растопырив пальцы рук и ног, разинув в беззвучном крике челюсти. Я проверила компьютерную комнату и рентгеновскую лабораторию, крохотную кухню для персонала, импровизированный зал для совещаний. Сердце мое билось так гулко, что казалось, его стук заглушает тишину.

Я как раз заглядывала в мужской туалет, когда мой мобильник зазвонил в третий раз. Нервы мои были так напряжены, что я едва не завизжала.

Голос был вкрадчиво-гладок, словно пышное облако взбитых сливок.

— Ты умрешь.

И — тишина.

Глава 31

Я позвонила Макмагону. Ответа не было. Позвонила Кроу. То же самое. Оставила сообщения: «19.38. Выезжаю из Аларки в «Дом на холме». Позвоните».

Мысленно представив пустую стоянку и безлюдное шоссе, набрала номер Райана.

В памяти всплыла еще одна картина. Райан, лежащий ничком на обледенелой подъездной аллее. Тогда, в Квебеке, я попросила его о помощи. И его подстрелили.

«Бреннан, это вне его юрисдикции. И он не несет ответственности за твою жизнь».

Вместо того чтобы нажать кнопку «Отправить», я стерла текст сообщения.

Мысли метались, точно металлический шарик в пинболе.

Надо же кому-то сообщить, где я сейчас и куда собираюсь. Кому-то, кого я не подвергну опасности.

Вечер воскресенья. Я набрала номер моего прежнего дома.

— Алло? — разомлевший женский голос напоминал мурлыканье довольной жизнью кошки.

— Пит дома?

— Он в душе.

Я услышала, как позвякивают на ветру «китайские колокольчики». Украшение, которое я много лет назад повесила за окном спальни.

— Хотите что-нибудь передать?

Я отключилась.

— Да пошло оно все к черту! — пробормотала я. — Как-нибудь сама о себе позабочусь.

Перекинув через плечо сумочку и ноутбук, я крепко обхватила пальцами скальпель, а в другой руке зажала ключи.

Затем приоткрыла входную дверь и осторожно выглянула наружу.

Моя «мазда» одиноко стояла рядом с престарелыми пожарными тягачами. В надвигающейся темноте она походила на бородавочника, решившего помериться силами со стадом гиппопотамов.

Я сделала глубокий вдох.

И рванула с места.

Добежав до машины, нырнула за руль, захлопнула дверцу, включила зажигание и, дав полный газ, вылетела со стоянки.

Проехав с милю, начала успокаиваться, и страх постепенно уступил место бессмысленной злости. Я направила эту злость на себя.

«Господи, да ты ведешь себя как героиня второсортного фильма! Позвонил какой-то чокнутый — и тут же бросаешься звать на помощь героя с железными мускулами».

Заметив на обочине оленя, я глянула на спидометр. Восемьдесят миль в час. Сбросила скорость и продолжила читать нотацию самой себе.

«Никто не выскочил из-за угла, не схватил тебя за ногу, высунувшись из-под машины».

Это правда, но ведь тот факс прислал совсем не чокнутый! Кто бы это ни был, он точно знал, что факс получу именно я. Знал, что, кроме меня, в морге никого нет.

Проезжая через Брайсон-Сити, я то и дело посматривала в зеркало заднего вида. Хеллоуинское убранство выглядело теперь не столько празднично, сколько зловеще, искусственные скелеты и надгробия казались жуткими напоминаниями об ужасных событиях, которые совсем недавно развернулись в этих местах. Я вцепилась в руль, и в голове мелькнула мысль: что, если души убитых, которых мы вывезли из лесного дома, сейчас бродят по земле в поисках правосудия?

Что, если их убийцы сейчас рыщут по земле, охотясь на меня?

Доехав до «Дома на холме», я заглушила мотор и всмотрелась в дорогу, по которой только что поднялась. Ни единого пятнышка приближающихся снизу фар.

Я завернула скальпель в салфетку из ресторана «Вендис», сунула его в карман куртки и застегнула молнию. Завтра верну в морг. Затем забрала из машины вещи и, как спринтер, рванула к крыльцу.

Дом был тих, как церковь по четвергам. Ни единой живой души в гостиной и кухне, никто не встретился по пути на второй этаж. За дверями номеров Райана и Макмагона не было слышно ни шороха, ни храпа.

Я едва успела снять куртку, когда вздрогнула от негромкого стука в дверь.

— Кто там?

— Это я, Руби.

Лицо у нее было бледное, напряженное, волосы лоснились почище глянцевых страниц «Вог».

Когда я открыла дверь, хозяйка подала мне конверт:

— Это вам. Сегодня прислали.

Я мельком глянула на обратный адрес. Университет Теннесси, факультет антропологии.

— Спасибо.

Хотела уже закрыть дверь, но Руби остановила меня, подняв руку.

— Вам нужно кое-что узнать. Я обязана рассказать.

— Руби, я очень устала.

— Разгром в вашем номере устроил вовсе не взломщик. Это был Илай.

— Ваш племянник?

— Он мне вовсе не племянник.

Она запнулась, помолчала.

— В Евангелии от Матфея сказано, что, если «кто разведется с женою своею»…

— Зачем Илаю понадобилось рыться в моих вещах? — Я была сейчас не в самом подходящем настроении для бесед о Библии.

— Муж бросил меня ради другой женщины. У нее с Инеком родился сын.

— Илай?

Руби кивнула.

— Я желала им всяческого зла. Желала, чтобы они сгорели в аду. Думала — «если глаз твой соблазняет тебя, вырви его». Вырвала их из своей жизни.

Со двора донесся приглушенный лай Бойда.

— Когда Инек скончался, Господь коснулся моего сердца. «Не судите, и не судимы будете; не осуждайте, и не осуждены будете; прощайте, и прощены будете».

Руби глубоко вздохнула.

— Мать Илая умерла шесть лет назад. Мальчик остался один, и я взяла его к себе.

Она опустила глаза, но тут же прямо взглянула на меня.

— «И враги человеку — домашние его». Илай меня ненавидит. Ему доставляет удовольствие изводить меня. Он знает, что я горжусь этим домом. Знает, что вы мне нравитесь. Он просто хотел досадить мне.

— Может быть, он просто хочет внимания.

«Посмотри на мальчика», — подумала я, но вслух этого не сказала.

— Может быть.

— Уверена, он со временем образумится. И не беспокойтесь о моих вещах. Ничего не пропало. — Я сменила тему. — В доме еще кто-нибудь есть?

Руби покачала головой:

— Мистер Макмагон вроде бы поехал в Шарлотт. Мистера Райана я сегодня весь день не видела. Все остальные выехали.

И снова я услышала лай.

— Бойд доставлял беспокойство?

— Пес сегодня просто несносен. Его следовало бы поучить. — Руби оправила юбку. — Я отправляюсь в церковь. Принести вам ужин, прежде чем уеду?

— Да, будьте добры.

Жареная свинина и пудинг из сладкого картофеля успокоили меня. Панический страх, побудивший очертя голову мчаться в подступающей темноте, сейчас уступил место гнетущему чувству одиночества.

Я припомнила, как звонила Питу, как услышала в трубке женский голос, и поневоле задумалась — отчего звук этого голоса был для меня словно удар под дых? Да, я распознала в нем ту блаженную сонливость, которая наступает после бурного секса, — но что в этом такого? И я, и Пит — взрослые, самостоятельные люди. Я ушла от него. Он волен встречаться с кем пожелает.

Не осуждайте, и будете счастливы.

Интересно, какие чувства я на самом деле испытываю к Райану? Он, конечно, скотина, но, по крайней мере, скотина обаятельная, хотя мне и не по вкусу его пристрастие к табаку. Он умен, остроумен, забавен. А еще потрясающе красив, но при этом совершенно не сознает, как воздействует его внешность на женщин. И неравнодушен к людям.

Ко многим.

Например, к Даниэль.

Так почему же я начала набирать номер Райана одним из первых? Просто потому, что он был поблизости, или оттого, что он для меня больше чем товарищ по работе, потому что он — тот, к кому я могла бы обратиться за помощью или утешением?

Я вспомнила Примроуз, и вновь меня охватило раскаяние. Я втянула ее в эту историю, и теперь она мертва. Ее убили из-за меня. Тяжесть вины была нестерпима, и я точно знала, что это чувство останется со мной на всю жизнь.

Хватит. Прочти письмо, которое принесла Руби. Там наверняка благодарность за лекцию и пространные речи о том, как великолепно она была прочитана.

Я не ошиблась. Помимо того, в конверте оказалась вырезка из студенческой газеты с фотографией, на которой были изображены я и Саймон Мидкиф. Сказать, что я выглядела зажатой, — все равно что назвать Оливию Ойл слегка худощавой^[196].

Зато Саймон Мидкиф явно был в ударе. Всматриваясь в его лицо, я гадала, что было у него на уме в тот день. Прислали его что-то выведать или он явился по собственной инициативе? Мы, антропологи, нередко посещаем лекции друг друга. Не Саймон ли отправил мне факсом список кодовых имен? Если да, то с какой стати он вдруг решил выдать свою причастность к этому делу?

Мои размышления прервал заливистый лай.

Бедняга Бойд. Единственное живое существо в целом мире, которое неизменно мне предано, а я бессовестно забросила его. Глянула на часы — двадцать минут девятого. Как раз успеем прогуляться до девяти. Пока не приедет Кроу.

Я заперла ноутбук и дипломат в шкаф — на случай, если Илаю вздумается повторить выходку. Потом набросила куртку, схватила фонарик и поводок и направилась вниз.

Ночь уже вступила в свои права, рассыпав по небу мириады звезд, но луна еще не взошла. Фонари на крыльце едва разгоняли темноту. Я двинулась через лужайку, и в сознании тотчас завертелся вихрь вопросов.

Что, если за мной следят?

Например, Илай Юный Мститель?

Что, если тот звонок — вовсе не чей-то дурацкий розыгрыш?

«Не преувеличивай, — уверила я себя. — Сегодня воскресенье, едва прошел Хеллоуин, вот детишки до сих пор и резвятся. Ты же оставила сообщения для Макмагона и Кроу».

А если они их не прочли?

Шериф приедет через сорок минут.

А тот, кто за мной следит, вполне вероятно, уже здесь.

«Да что с тобой может случиться в компании пса весом в семьдесят фунтов»?

Пес весом в семьдесят фунтов снова разразился лаем, и последние несколько шагов до загона я преодолела по-спринтерски. Услышав шаги, он поставил передние лапы на сетку вольера и поднялся на задние.

Узнав меня, Бойд пришел в неистовство. Оттолкнулся передними лапами от сетки, отскочил, метнулся вперед, взвился свечкой и снова оттолкнулся от сетки. Повторил цикл несколько раз — точь-в-точь хомяк, самозабвенно мчащийся в колесе, — потом снова встал на задние лапы, запрокинул морду и принялся непрерывно лаять.

Приговаривая всякую ерунду, которую обычно твердят собакам, я потрепала Бойда по ушам и пристегнула поводок. Пес с такой силой рванул к калитке, что едва не поволок меня за собой.

— Прогуляемся только до границы участка, — предупредила я, приставив палец к его носу.

Он склонил голову набок, повращал бровями и коротко гавкнул. Едва я подняла засов, собака прыжком вылетела из вольера и стала носиться кругами, едва не сбивая меня с ног.

— Завидую твоей энергии, Бойд.

Вышеупомянутый облизал мне лицо, когда я нагнулась, чтобы выпутать его лапы из поводка, а затем мы двинулись вверх по дороге. Свет фонарей у крыльца едва достигал края лужайки, и шагов через десять я включила фонарик. Бойд замер как вкопанный и зарычал.

— Это фонарик, дружок.

Протянув руку, я потрепала пса по загривку. Бойд завертел головой, лизнул мою руку, затем отпрыгнул назад, поплясал и прижался к моим ногам.

Я уже собиралась двинуться дальше, когда почувствовала, что пес напрягся всем телом. Он опустил голову, ритм его дыхания изменился, и в горле заклокотало тихое рычание. На мое прикосновение не отозвался.

— В чем дело, дружок?

Рычание.

— Опять мертвая белка? Этого только не хватало!

Я наклонилась, чтобы погладить пса, — и почувствовала, что шерсть у него на загривке встала дыбом. Плохой признак. Дернула поводок.

— Пошли, дружок, возвращаемся.

Пес не шелохнулся.

— Бойд!

Рычание стало басовитей и яростней.

Я направила свет фонарика туда, куда уставился Бойд. Луч прополз по стволам деревьев и бесследно растворился в мертвой зоне темноты, что клубилась между ними.

Я сильнее дернула поводок. Бойд резко крутнулся влево и залаял. Я повела лучом в том направлении.

— Псина, это уже не смешно.

И тут мои глаза различили в темноте смутный силуэт. Или это обман, игра теней? За долю секунды, когда я глянула на Бойда, непонятное видение исчезло. Или его вовсе не было?

— Кто здесь? — Мой голос дрогнул от страха.

Тишина, только стрекот сверчков и кваканье лягушек.

Дерево, поваленное ветром, придавило своей тяжестью пока еще стоящего соседа, и тот стонет, поскрипывает на ветру.

Внезапно я уловила за спиной движение. Шаги. Сухой шорох листьев.

Бойд развернулся, клацнул зубами, рванувшись вперед, насколько позволял поводок.

— Кто здесь? — повторила я.

Из-за деревьев выступил силуэт, чуть более плотный, чем окружающая темнота. Пес зарычал, до предела натягивая поводок. Темная фигура двинулась к нам.

— Кто вы?

Ответа не было.

Я сгребла в одну руку фонарик и поводок, другой выудила мобильник. Прежде чем успела нажать автодозвон, мобильник выскользнул из дрожащих пальцев.

— Не подходи! — почти взвизгнула я.

Подняв фонарик к плечу, попыталась удобнее перехватить поводок, чтобы подобрать мобильник. Почуяв слабину, Бойд вырвался и бросился вперед, скаля зубы и неистово рыча.

За долю секунды темный силуэт изменил форму. Рука, прежде согнутая, выпрямилась.

Бойд прыгнул.

Вспышка. Оглушительный грохот.

Пес дернулся, не долетев до врага, рухнул на землю, заскулил и стих.

— Бойд!

По лицу текли слезы. Я хотела сказать Бойду, что не брошу его в беде, что все будет хорошо… но меня сковал страх, и я не в силах была выговорить ни единого слова.

Темный силуэт стремительно метнулся ко мне. Я повернулась, собираясь бежать. Сильные руки вцепились в меня. Я извернулась, вырвалась. Тень сгустилась и превратилась в человека.

Он навалился на меня всем весом, плечом угодив ниже подмышки. От толчка я потеряла равновесие и упала на бок.

Последнее, что я помнила, — как растянулась на земле и чужое дыхание обожгло мне лицо. И камень, который с треском обрушился на мою голову.

Мне снился страшный сон. Нет воздуха. Не могу шевельнуться. Ничего не вижу. Потом что-то невесомо прикоснулось к щеке.

Я открыла глаза, возвращаясь в реальность, которая оказалась страшнее любых кошмаров.

Во рту — кляп, закрепленный сверху клейкой лентой. Глаза завязаны.

Сердце сжалось в комок.

Нечем дышать!

Я попыталась поднять руку к лицу. И обнаружила, что запястья связаны на груди.

Кляп заполнял рот едким омерзительным привкусом. Под языком зародилась опасная дрожь.

Сейчас стошнит! Я задохнусь!

Нахлынула паника, тело сотряс озноб.

Шевелись!

Я попробовала сменить позу — и тугой кокон ткани переместился вместе со мной. Пахло пылью, плесенью, гнилыми овощами.

Брыкнулась, резко запрокинув голову.

Острая боль пронзила стрелами мозг. Я замерла, дожидаясь, когда она стихнет.

Дыши носом. Вдох — выдох. Вдох — выдох.

Боль немного ослабла.

Думай!

Меня засунули в мешок или что-то в этом роде. Руки и ноги связаны. Но где я? Как сюда попала?

Разрозненные картины. Морг. Пустое шоссе. Встревоженное лицо Руби. Примроуз Хоббс.

Бойд!

Боже! Боже милостивый, не надо! Бойд! Неужели я и его погубила?

Вдох — выдох.

Пошевелила головой: шишка размером со сливу. Новая волна тошноты.

Вдох — выдох.

Новые воспоминания.

Нападение. Безликий силуэт.

Саймон Мидкиф? Фрэнк Бэттл? Неужели я в плену у спятившего судьи?

Я повертела кистями рук, пытаясь ослабить путы на запястьях. Меня опять замутило.

Стискивая зубы, перекатилась на бок. Если все-таки вырвет, не хотелось бы этим дышать.

От движения желудок подкатил к горлу. Сделала глубокий вдох, и судороги унялись.

Я лежала неподвижно, напрягая слух. Я понятия не имела, сколько времени пробыла без сознания и каким образом попала туда, где сейчас нахожусь. Где я — по-прежнему в лесу около «Дома на холме»? Или увезена в другое место? Может, напавший на меня сейчас совсем рядом?

Стук сердца замедлился — чуть-чуть, самую малость, — и в голову начали понемногу возвращаться здравые мысли.

Именно тогда что-то поползло по моей щеке. Я уловила сухие звуки, какие обычно издают насекомые, почувствовала шевеление в волосах, затем чьи-то усики пощекотали кожу.

В горле родился крик. Я заметалась из стороны в сторону, тычась в ткань мешка, пытаясь отряхнуть лицо и волосы. Снова голову пронзила слепящая боль, желудок тугим комком подпрыгнул к горлу.

«Уймись!» — скомандовала единственная клетка мозга, которая еще способна была мыслить.

«Тараканы!» — вопили все прочие клетки.

Я дергала куртку, пытаясь натянуть ее на голову. Не вышло.

Лежи смирно!

Сердце колотилось о ребра в груди, выбивая барабанный ритм.

Не шевелись. Не шевелись. Не шевелись.

Понемногу я успокоилась и вновь обрела способность рассуждать здраво.

Выбраться отсюда.

Бежать.

Только не угодить в другую ловушку.

Думай.

Слушай.

Голые ветки чуть слышно скрипят на ветру. Стрекот. Шорох листьев, гонимых по земле ветром.

Звуки леса.

Я отметила этот набор звуков.

Вода журчит, обтекая камни.

Звуки реки.

Второй набор.

Вдалеке, едва различимо, разносится полубезумный вой, сопровождаемый странным нечеловеческим хихиканьем.

По спине и рукам поползли мурашки.

Теперь я знала, где нахожусь.

Глава 32

Я застыла, едва дыша. Вправду ли я услышала это или почудилось? Ползли минуты. В душу закрадывались сомнения. Потом звук повторился, слабый, невероятный.

Протяжный стон и визгливый, пронзительный смех.

Скелет с электрическими огоньками!

Я неподалеку от гостиницы «Ривербэнк инн». Той самой, в которой жила Примроуз. Той самой, где ее никогда больше не видели.

Словно наяву, я увидела лицо мертвой старушки — разбухшее, изъеденное подводной живностью.

Я лежу, связанная, с кляпом во рту и повязкой на глазах, в мешке на берегу реки Тукасиджи!

Нужно освободиться любой ценой!

Голова до сих пор ныла от удара камнем. Кляп мешал дышать и заполнял рот омерзительным привкусом гнили и грязи. Липкая лента болезненно стягивала щеки и губы, до рези в глазах зажимала зрительный нерв.

И я слышала, как, шурша, ползают по моей нейлоновой куртке тараканы, чувствовала, как они снуют по джинсам и шевелятся в волосах.

Мысли мои лихорадочно метались в поисках выхода.

Я опять прислушалась. Не уловив признаков того, что рядом кто-то есть, начала, старательно дыша носом, возиться со своими путами.

В желудке бурлило, рот невыносимо пересох.

Прошла целая вечность. Лента подалась буквально на миллиметр.

Слезы бессилия закипали под придавленными повязкой веками.

Не сметь плакать!

Я упорно работала лодыжками и запястьями, выгибала их, дергала, выкручивала, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться к звукам снаружи мешка.

Тараканы сновали по лицу, щекоча лапками кожу.

«Пошли вон! — мысленно визжала я. — Убирайтесь к черту!»

И продолжала бороться. Волосы слиплись от пота.

Разум парил в вышине, словно ночная птица, и я смотрела сверху вниз на себя саму, червячка, беспомощно извивавшегося на лесном покрове. Воображение рисовало царящую вокруг темноту, и я всем сердцем мечтала о том, чтобы укрыться в знакомом ночном пристанище.

Круглосуточное кафе. Пункт приема платежей. Полицейский участок. Сестринский пост в палате. Станция скорой помощи.

И тут я вспомнила.

Скальпель!

Смогу ли до него добраться?

Подтянула колени к груди, как можно дальше сдвинув край куртки. И задвигала локтями по нейлону, одновременно поднимая бедра. Вслепую, дюйм за дюймом я продвигала вперед карман куртки, ощупью проверяя, насколько он изменил положение.

«Читая» собственную одежду кончиками пальцев, точно карту, размеченную по системе Брайля, я нашарила нейлоновую петельку на язычке молнии кармана и ухватилась за нее кончиками пальцев обеих рук.

Задержав дыхание, потянула язычок вниз.

Пальцы соскользнули с нейлоновой петельки.

Черт!

Еще попытка — и тот же результат.

Снова и снова я повторяла этот маневр: нашаривала, хваталась, тянула — до тех пор, пока пальцы не свело судорогой и не вспыхнуло жгучее желание завизжать.

Новый план.

Прижав язычок молнии к бедру тыльной стороной левой кисти, я изогнула запястье правой и попыталась подцепить петельку пальцем. Угол наклона оказался маловат.

Сильнее выгнула кисть правой руки. Тщетно.

Тогда я пальцами левой надавила на правую, до упора отгибая ее назад. Связки правого предплечья взвыли от боли.

В тот самый миг, когда, казалось, вот-вот раздастся хруст переломанных костей, указательный палец нашарил петельку и проскользнул в нее. Я легонько дернула. Язычок молнии поддался, и связанные запястья сдвинули его до самого ограничителя. Молния расстегнулась, и теперь былолегче легкого просунуть пальцы одной руки в карман и выудить оттуда скальпель.

Бережно сжимая в руках драгоценную добычу, я перекатилась на спину и прижала скальпель к животу. Затем, перекатывая его между пальцами, разрезала салфетку, в которую он был завернут. Развернув лезвие к себе, я принялась водить им по клейкой ленте, стянувшей мои запястья. Скальпель был острым как бритва.

Не спеши. Осторожней! Не порань запястье.

Не прошло и минуты, как мои руки оказались свободны. Резким движением я содрала клейкую ленту со рта. Нестерпимая боль обожгла лицо.

Терпи!

Выдернула кляп, попеременно хватая ртом воздух и отплевываясь. Давясь собственной вонючей слюной, разрезала ленту, которой обмотали мою голову, и рывком сдернула ее с глаз.

Новая вспышка жгучей боли. На ленте остались кусочки кожи и часть бровей. Трясущимися руками дотянулась до ног и разрезала ленту на лодыжках.

Я полосовала скальпелем мешок… и вдруг застыла, услышав звук снаружи.

Хлопнула дверца машины!

Далеко? Близко? Что делать? Притвориться мертвой?

Рука взметнулась, подгоняемая не моей, а собственной волей.

Шорох шагов по опавшим листьям. Мозг определил расстояние до звука.

Пятьдесят ярдов.

Я вогнала скальпель в ткань мешка. Вверх — вниз, вверх — вниз.

Шорох стал громче.

Тридцать ярдов.

Я уперлась подошвами ботинок в дыру, надавила изо всех сил. Треск разрываемой ткани прозвучал в тишине, как пронзительный визг.

Шорох шагов замер, но тут же возобновился — быстрее, куда безудержнее.

Двадцать ярдов.

Пятнадцать.

— Ни с места!

Я представила дуло пистолета, явственно ощутила, как пули вонзаются в мою плоть. Да и черт с ним. Все равно умру, не сейчас, так позже. Лучше уж оказать сопротивление, пока еще есть возможность.

— Не шевелись!

Я перевернулась, сгребла обеими руками края разрезанной ткани и с силой дернула. А потом нырнула головой вперед в дыру, упала ничком, перекатилась, вскочила и, едва держась на подгибающихся ногах, попыталась хоть что-то разглядеть.

— Мадам, вы умрете.

Я опрометью бросилась бежать от этого голоса.

Стараясь, чтобы журчание реки все время доносилось слева, я бежала в непроглядной темноте, словно по бесконечному туннелю, вытянув одну руку перед собой. Рытвины и ухабы, казалось, нарочно подворачивались под ноги, вынуждая петлять.

Раз за разом я спотыкалась о какой-нибудь лесной хлам. Камень, валявшийся здесь от сотворения мира. Поваленное дерево. Упавший сук. Не упала ни разу. Жгучий страх придавал силы и скорости.

Казалось, вся жизнь в лесу стихла. Не слышно было ни комариного писка, ни стрекотанья, ни шороха лап — только мое хриплое дыхание. Да еще топот за спиной, словно сквозь лес продиралось с хрустом гигантское чудовище.

Я обливалась потом. Кровь стучала в ушах.

Преследователь продолжал погоню, не сближаясь со мной, но и не отставая. Быть может, он что-то замыслил, поскольку знает здешние места лучше меня? Или играет, точно кот с мышью? Не спешит, потому что уверен: добыча не уйдет?

Легкие жгло, каждый вдох давался с трудом. В левый бок точно вонзили нож. И все-таки я бежала, одержимая безумной жаждой спасения.

Минута. Три минуты. Вечность.

Правое бедро скрутила судорога. Теперь я бежала рысцой, неуклюже прихрамывая.

«Кот» тоже замедлился.

Попробовала поднажать. Не вышло. Руки и ноги немели, отказываясь подчиняться.

Я уже не бежала, а шла торопливым шагом. Едкий пот заливал глаза.

Прямо впереди темнота сгустилась, обретая очертания. Вытянутая рука ударилась о что-то твердое. Локоть согнулся, и я с разгона ткнулась щекой в преграду. Боль пронзила запястье. Ладонь и щека стали влажными от крови.

Здоровой рукой я ощупала неожиданное препятствие. Камень.

Пошарила вокруг.

Камень.

Сердце сжалось от страха.

Мне преградила путь отвесная скала. Слева — река, справа — густой лес.

«Кот» прекрасно знал, что «мышь» никуда не денется.

Не паникуй!

Я выхватила скальпель, пряча его за спиной. И, прижавшись лопатками к скале, развернулась навстречу врагу.

Он подал голос прежде, чем я успела его разглядеть.

— Не самый удачный маршрут?

Мужчина тяжело дышал, от него едко пахло потом и злобой.

— Не подходи! — выкрикнула я с отвагой, которой на самом деле не было.

— С чего бы это? — издевательским тоном осведомился он.

Знакомый голос. Этот человек звонил мне тогда, в морге. Только я слышала этот голос еще раньше, вживую — но когда и где?

Хрустнули ветки, и в темноте проступил еще более темный силуэт.

— Ни шагу дальше! — прошипела я.

— Ты не в том положении, чтобы приказывать.

— Только сунься, и я тебя прикончу! — Я стиснула скальпель, точно спасательный трос.

— А по-моему, это называется «быть припертым к стенке».

Снова захрустели ветки. Неясный силуэт преобразился в человека с вытянутой в мою сторону рукой. Широкие плечи, сильные, мускулистые руки.

Это не Саймон Мидкиф.

— Кто ты такой?

— Неужели до сих пор не поняла?

Щелчок взведенного затвора.

— Ты убил Примроуз Хоббс. Почему?

— Потому что мог это сделать.

— И теперь хочешь убить меня.

— С величайшим наслаждением.

— Почему?

— Твоя пронырливость погубила святыню.

— Кто ты такой?

— Кукулькан.

Кукулькан. Это имя было мне знакомо.

— Божество индейцев майя.

— А на кой мне сдался фараон или женоподобный грек?

— И где же твои свихнувшиеся сподвижники?

— Если б не это злосчастное крушение, ты бы никогда нас не обнаружила. Непрошеное вмешательство открыло тебе то, что ты не вправе была узнать. Кукулькану выпал случай достойно отомстить.

Его сладкозвучный голос зазвенел от бешенства.

— Вашему «Клубу адского пламени» конец.

— Ему никогда не придет конец. С тех пор как существует мир, масса посредственностей стремится подавить тех, кто обладает интеллектуальным превосходством. И неизменно терпит поражение. Внешние условия могут загнать нас в подполье, но едва обстоятельства изменятся — мы восстаем во всем блеске.

Что за самовлюбленный бред?

— Пришла моя пора вступить в ряды посвященных, — продолжал он.

То, что я молчу, нисколько его не смущало. Или же было ему безразлично.

— Я подыскал жертву. Совершил жертвоприношение. Исполнил ритуал, который ты осквернила.

— Это был Джеремия Митчелл или Джордж Эдер?

— Не важно. Их имена не имеют значения. Я был избран. Я был готов. Я следовал по пути.

«Говори с ним, затягивай разговор, — нашептывал мне здравый смысл. — Кто-нибудь знает, что ты здесь. Кто-нибудь уже действует».

— Кукулькан — созидатель, а ты уничтожаешь живое.

— Смертные — ничто. Мудрость — вечна.

— Чья мудрость?

— Мудрость веков, явленная тем, кто достоин ее принять.

— И вы сберегаете ее с помощью ритуальных убийств?

— Тело — лишь материальная оболочка, не имеющая вечной ценности. В конце жизненного пути мы отбрасываем ее. Мудрость, мощь, квинтэссенция души — вот силы, которые пребудут вечно.

Я молчала, не мешая ему разглагольствовать.

— Надлежит питать и лелеять мудрейших и наилучших из рода человеческого. Те, кто покидает сей мир, должны отдавать свою силу остающимся, приумножать мудрость и могущество избранных.

— Каким образом?

— Через кровь и плоть, сердце и кости.

Боже милостивый, значит, это правда.

— И вы считаете, что можно прибавить себе ума, пожирая человечину?

— Физическая сила увядает вместе с плотью, но разум, дух, интеллект могут быть переданы другим посредством наших тел.

Я стиснула скальпель в руке с такой силой, что заныли костяшки пальцев.

— Геродот повествовал об исседонах, народе Центральной Азии, у которого существовал обычай поедания сородичей, и о том, что исседоны возвысились и правили многими землями. Страбон обнаружил тот же обычай среди ирландских кланов. Многие воинственные племена обретали силу, поедая плоть врагов. Съешь слабого и стань сильным — явление столь же древнее, как сам человек.

Мне вспомнились кости из пещеры неандертальцев, останки жертв в ритуальном помещении под Меса-Верде… скелеты, с которыми я работала в морге.

— Почему вы выбирали именно стариков?

— Чем старше человек, тем больший запас мудрости он хранит.

— А может быть, дело в том, что старики — более легкая добыча?

— Драгоценная моя мисс Бреннан! Что бы вы предпочли — чтобы ваша плоть поспособствовала возвышению избранных или чтобы ее съели черви?

Гнев разрастался во мне, заглушая страх.

— Да ты просто самовлюбленный помешавшийся мерзавец!

— «Фи-фай-фо-фам, дух британца чую там. Мертвый он или живой, попадет на завтрак мой»^[197].

Вдалеке застонал и скрипуче захихикал бутафорский скелет.

До ведь это же сумасшедший! Кто он такой? Откуда мне знаком его голос?

Я осторожно двинулась вдоль скалы, сжимая в правой руке скальпель, левой ощупывая камень. И едва успела сделать шесть шагов, как из темноты ударил в лицо мощный луч, ослепив меня, точно застигнутого на заднем дворе опоссума. Я вскинула руку, заслоняясь от нестерпимо яркого света.

— Куда-то собрались, мисс Бреннан?

Отсвет фонарика падал на нижнюю часть его лица, на оскаленные в кровожадной ярости зубы.

Прочь от него!

Я развернулась, бросилась бежать, споткнулась и упала. Попыталась подняться на ноги, но тень, выпрыгнув из темноты, одним прыжком настигла меня. Сильные пальцы вцепились в лодыжку. Вновь земля ушла из-под ног, колени с хрустом проехались по приречной гальке. Скальпель отлетел в темноту.

— Ах ты, подлая корова!

Благозвучный гладкий голос теперь шипел от бешенства, как жир на раскаленной сковородке.

Я брыкнулась, но не сумела вырваться. Пальцы сдавили сквозь джинсы мою ногу, точно железные тиски.

Никогда еще в жизни мне не было так страшно. Я уперлась локтями в землю, пытаясь подтянуться вперед, лягаясь свободной ногой. Внезапно он обрушился на меня всем своим весом, придавил коленом спину, и одной рукой вжал мое лицо в землю. Комочки грязи и мелкий лесной мусор мгновенно забились в рот и ноздри.

Я неистово забилась, лягаясь и загребая ногтями землю в попытке вывернуться из-под тяжести врага. Он выронил фонарик, и тот валялся на земле, высвечивая нас: двухголовая, бьющаяся в корчах тварь. Пока я в силах двигаться, ему не удастся захлестнуть мое горло проволокой и задушить, как Примроуз.

Рука наткнулась на что-то твердое и острое, и пальцы сомкнулись на находке. Я извернулась и вслепую нанесла удар.

Глухой стук камня о кость и лязг металла.

— Сука!

Он со всей силы ударил меня кулаком в правое ухо. Из глаз посыпались искры.

Он выпустил меня, принялся шарить в поисках упавшего пистолета. Я наугад двинула локтем за спину и угодила ему в челюсть. Раздался характерный хруст зубов.

Он завопил, точно раненый зверь.

Собрав все силы, я рванулась — и колено, пригвоздившее меня к земле, соскользнуло со спины. Кое-как поднявшись на четвереньки, я поползла к фонарику. Враг, опомнясь от нападения, устремился к той же цели. Я успела первой.

Размахнувшись как можно сильнее, обрушила фонарик на его висок. Глухо застонав, мужчина покачнулся и упал навзничь. Выключив фонарик, я опрометью бросилась к деревьям, добежала и, скорчившись, затаилась за стволом сосны.

Я не шевелилась. Не дышала. Я пыталась рассуждать здраво.

Не беги в лес. Не поворачивайся к нему спиной. Быть может, когда он начнет двигаться, ты сумеешь проскользнуть мимо него, добежать до гостиницы, позвать на помощь.

Мертвая тишина, которую нарушало лишь тяжелое дыхание врага. Миновали секунды, а может быть, и часы. После удара в голове мутилось, и я была не в состоянии отслеживать время или направление.

Где он?

Откуда-то снизу, с земли донесся голос:

— Я нашел пушку, мисс Бреннан.

Тишину разорвал одиночный выстрел.

— Впрочем, мы оба знаем, что теперь, когда я разделался с твоей шавкой, пушка нам не понадобится.

Звук голоса доходил ко мне смутно, как сквозь толщу воды.

— Ты за это заплатишь. Ох как заплатишь.

Я услышала, как он поднимается на ноги.

— Приготовил тебе недурное украшеньице на шейку.

Я глубоко вдохнула, пытаясь превозмочь дурноту. Враг приближался, держа наготове удавку.

Краем глаза я уловила какую-то вспышку. Обернулась. К нам, подпрыгивая, стремительно двигались три луча света. Или это только чудится?

— Ни с места! — повелительно крикнул скрипучий женский голос.

— Бросай оружие! — Этот голос принадлежал мужчине.

— Стоять! — Тоже мужской голос, но уже другой.

В темноте передо мной блеснуло дуло пистолета. Грянули один за другим два выстрела.

С той стороны, откуда донеслись голоса, открыли ответный огонь. Шальная пуля звонко лязгнула о скалу.

Глухой удар, резкий выхлоп. Шорох тела, сползающего по скальной стене.

Топот бегущих ног.

Руки ощупывают мое горло, запястье.

— …Пульс четкий.

Лица плывут надо мной, словно марево над прокаленной солнцем дорогой. Райан. Кроу. Помощник шерифа, чье имя я так и не узнала.

— …«Скорую». Все в порядке. Мы ее не задели.

Треск радиопомех.

Я попыталась сесть.

— Ложись. — Руки бережно, но настойчиво легли мне на плечи.

— Я должна его увидеть.

Один из кругов света переместился к скале, у которой сидел мой враг — неподвижно, вытянув вперед ноги, привалился спиной к камню. Свет неторопливо заскользил по его стопам, ногам, туловищу и наконец остановился на лице. Вот тогда я его узнала.

Ральф Стовер, не слишком счастливый хозяин гостиницы «Ривербэнк инн», тот самый, который не пустил меня в номер Примроуз. Выпятив подбородок, он невидящим взглядом вперился в ночь, и на камне под его головой расползалась пятном тягучая струйка мозга.

Глава 33

Я покинула Шарлотт ранним утром в пятницу и в густом тумане поехала на запад. Туманная завеса понемногу редела, когда я перевалила Восточный континентальный водораздел, и совершенно развеялась на подступах к Эшвиллу.

Свернув с шоссе 74 в Брайсон-Сити, я проехала по бульвару Ветеранов, миновала поворот к «Фраймонт инн», повернула вправо на Мэйн-стрит и припарковалась напротив старого здания суда, где теперь располагался клуб для старшего поколения. С минуту сидела в машине, глядя, как солнце играет на золотистом куполе здания, и думала о тех представителях старшего поколения, чьи останки обнаружила в доме Артура.

Я представляла себе высокого костлявого мужчину, слепого и почти глухого; хрупкую старушку со скошенным лицом. Представляла, как много лет назад они ходили по этим же улицам. Хотелось обнять их и сказать, что теперь все будет хорошо, что справедливость наконец-то восстановлена.

И еще я думала о тех, кто погиб при крушении самолета рейса 228 «Эйр транссаут». О стольких жизнях, которые оборвались, едва начавшись. О тех, у кого не будет ни выпускных балов, ни вечеринок в честь дня рождения, ни увлекательных поездок. О людях, которые были стерты с лица земли в этом роковом путешествии.

Я решила пройтись до пожарной станции пешком. Проведя в Брайсон-Сити добрый месяц, я уже хорошо знала город. Теперь я уезжаю, работа окончена, но кое-что еще нужно выяснить до конца.

Когда я появилась, Макмагон укладывал в картонные коробки вещи из своего закутка.

— Сворачиваете лагерь? — спросила я с порога.

— Смотрите, кто к нам пришел! — Он освободил от хлама один из стульев, жестом предложил мне сесть. — Как самочувствие?

— Побита, ободрана, но вполне работоспособна.

Удивительно, но в лесной стычке с Ральфом Стовером я ухитрилась не получить серьезных повреждений. Легкое сотрясение мозга вынудило пару дней побыть в больнице, а потом Райан отвез меня в Шарлотт. Убедившись, что я в полном порядке, он улетел в Монреаль, и остаток недели я провела на кушетке в компании Верди.

— Хотите кофе?

— Нет, спасибо.

— Ничего, если я продолжу работать?

— Да, конечно.

— Кто-нибудь уже потчевал вас подробностями этой истории?

— Кое-что осталось за кадром. Начните с самого начала.

— Клуб «АП» был своеобразным гибридом «Менсы»^[198] и клуба миллиардеров. Начинался он, правда, совсем не так, а просто как тесная компания бизнесменов, врачей и ученых, которые вместе ездили в горы на охоту и рыбалку.

— И было это в тридцатых годах.

— Верно. Они разбивали лагерь на участке Эдварда Артура, днем охотились, а ночи напролет надирались в стельку и веселились. Восторгались своим невероятно высоким умственным развитием. С годами они чрезвычайно сблизились друг с другом и в конце концов организовали тайное общество, которое назвали «АП».

— И отцом-основателем общества был Прентис Дэшвуд.

— Дэшвуд стал первым аббатом — уж не знаю, что это означает.

— «АП» расшифровывается как «Адское пламя». «Клубы адского пламени» действовали в Англии и Ирландии восемнадцатого века, и самый знаменитый из них основан сэром Фрэнсисом Дэшвудом. Прентис Дэшвуд из Олбани, штат Нью-Йорк, был потомком сэра Фрэнсиса. По женской линии он происходил от одной из безымянных поклонниц «Адского пламени». — Валяясь днями на кушетке, я много читала. — У сэра Фрэнсиса было четыре сына по имени Фрэнсис.

— Совсем как Джордж Формен^[199].

— Он явно гордился своим именем.

— Или же был самым ленивым основателем рода в истории человечества.

— Как бы то ни было, изначально «Клуб адского пламени» отличался скептическим отношением к религии и обожал высмеивать Церковь. Члены клуба называли себя «рыцарями святого Фрэнсиса», вечеринки — «служениями», а главу — «аббатом».

— И кто были эти придурки?

— Богатые и влиятельные сыны доброй старой Англии. Слыхали когда-нибудь о Богемском клубе?

Макмагон покачал головой.

— Чисто мужской клуб с высочайшими критериями отбора, в который входили все президенты-республиканцы после Кэлвина Кулиджа. Каждый год члены клуба собираются на две недели в уединенном палаточном лагере в округе Сонома, штат Калифорния. Это место называется Богемская роща.

Макмагон, державший в каждой руке по папке, замер.

— Вот об этом я кое-что слышал. О журналистах, которые изредка пробирались туда, а их вышвыривали, не дав опубликовать собранные материалы.

— Именно.

— Вы же не хотите сказать, что наши политические и промышленные шишки на этих встречах замышляют преступления?

— Нет, конечно. Просто концепции схожи: влиятельные люди собираются в уединенном месте. Говорят, члены Богемского клуба даже были замечены в исполнении псевдодруидических ритуалов.

Макмагон заклеил картонную коробку, опустил ее на пол и поставил на стол другую.

— Мы взяли всех членов «АП», кроме одного, и теперь собираем историю по кусочкам, но дело это долгое. Нет нужды объяснять, что все эти господа отнюдь не горят желанием с нами откровенничать и у всех под рукой орды адвокатов. Каждому из шести членов правления будет выдвинуто обвинение по совокупности преступлений, связанных с лишением человека жизни, но пока еще неясно, насколько во всем этом замешаны остальные члены клуба. Мидкиф утверждает, что в убийствах и каннибализме принимали участие только главари.

— Мидкиф получил иммунитет от обвинения? — спросила я.

Макмагон кивнул:

— Большей частью информации мы обязаны ему.

— Это он прислал факс с кодовыми именами?

— Да. Восстановил все, что помнил. Мидкиф покинул сообщество в начале семидесятых годов и утверждает, что не был причастен ни к одному убийству. Насчет Стовера не знал. По его словам, он дошел до точки на прошлой неделе, когда понял, что больше не может жить в ладу с самим собой.

Макмагон принялся перекладывать документы из шкафчика в картонную коробку.

— А еще он боялся за вас.

— За меня?

— За вас, моя радость.

Я помолчала, осмысливая это сообщение.

— Где сейчас Мидкиф?

— Судья решил, что он вряд ли попытается сбежать и что его жизни не грозит опасность, а потому его отпустили. Он по-прежнему живет в резервации чероки, в том самом съемном коттедже.

— Почему Паркер Дейвенпорт перед тем, как застрелиться, позвонил Мидкифу?

— Предупредить, что тайна вот-вот выплывет наружу. Судя по всему, эти двое остались друзьями после того, как Мидкиф вышел из «АП». Все эти годы Мидкифа не преследовали только благодаря покровительству вицегубернатора. Дейвенпорт убедил своих сподвижников, что Мидкиф не представляет для них угрозы; взамен Мидкиф держал язык за зубами.

— До этих пор.

— До этих пор.

— Что он вам рассказал?

— В состав «АП» неизменно входило восемнадцать человек. Шестеро счастливчиков образовывали внутренний круг. Чрезвычайно замкнутый. Только когда член внутреннего круга умирал, на его место избирали замену из внешнего состава. Торжественное посвящение полагалось проводить в черных галстуках и красных рясах; новопосвященный должен был обеспечить десерт.

— Человеческую плоть.

— Угу. Помните, вы мне рассказывали о Хаматса?

Я кивнула, не в силах произнести ни слова от омерзения.

— Тот же случай. Правда, наши высокоинтеллектуальные каннибалы ограничивались тем, что разделяли плоть с одного бедра от каждой жертвы. Этакое кровавое побратимство. Хотя все члены клуба регулярно встречались в доме Артура, Мидкиф утверждает, что только члены внутреннего круга знали, что именно творится на этих посвящениях.

Мне вспомнилось, как Ральф Стовер сказал: «Я подыскал жертву».

— Такер Адамс был убит в тысяча девятьсот сорок третьем году — умер член внутреннего круга Генри Арлен Престон, и в ряды элиты влился Энтони Аллен Беркби. Когда в сорок девятом утонул Шелдон Броди, новым избранным внутреннего круга стал Мартин Патрик Векхоф, а его жертвой — Эдна Фаррелл. Через десять лет погиб в автокатастрофе Энтони Аллен Беркби, его сына пригласили во внутренний круг, и главным блюдом тайной вечери стал Чарли Уэйн Трампер.

— Но ведь Трампера же загрыз медведь?

— Думаю, Беркби-младший немного помухлевал. Именно на похоронах Трампера Саймон Мидкиф познакомился с Паркером Дейвенпортом. Мидкиф, в свою очередь, познакомился с Трампером, когда вел раскопки на территории чероки.

— Мидкиф знал, что произошло с Трампером?

— Утверждает, что не имел ни малейшего понятия.

— Каким образом Мидкиф связался с «АП»?

— В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году молодой профессор только прибыл в Штаты из Англии. Ему посоветовали разыскать Прентиса Дэшвуда, старинного друга семьи. Дэшвуд рекрутировал Мидкифа в «АП».

— Но во внутренний круг он так и не попал.

— Не попал.

— В отличие от Дейвенпорта.

— После похорон Трампера Мидкиф постепенно перезнакомил Дейвенпорта с собратьями по клубу. Идея интеллектуальной элиты пришлась Дейвенпорту по душе, и он присоединился к обществу.

— Дейвенпорт был местным уроженцем и тем не менее ничего не знал о доме в лесу?

— Не знал, пока не вступил в клуб. Да и никто, похоже, не знал. Эти господа виртуозно умели маскироваться. Они пробирались в дом и покидали его только с наступлением темноты. За столько лет все позабыли о существовании этого участка.

— Все, кроме старого Эдварда Артура и отца Люка Боумэна.

— Точно. — Макмагон рылся в ящике стола, явно не зная, сложить этот хлам в коробку или выбросить.

— И клуб не оставлял никаких письменных следов.

— Почти никаких.

Агент вывернул содержимое ящика в коробку, задвинул его на место, выдвинул следующий.

— Это что еще за дрянь?

Он распрямился и взглянул на меня.

— Продолжая хронологию событий, в тысяча девятьсот семьдесят втором году умер Джон Морган, была убита Мэри Фрэнсис Рафферти, и во внутренний круг вошел Ф. Д. Уоррен. К тому времени идеи клуба уже потеряли привлекательность для Мидкифа. Вскоре после этих событий он покинул общество.

— Значит, он и в самом деле мог быть непричастен к убийствам.

— Похоже, что да. Зато Дейвенпорт замаран по самые уши. В семьдесят девятом году он был избран заменить во внутреннем круге Уильяма Гленна Шермана. Угощением от Дейвенпорта стал неопознанный чернокожий мужчина.

— То, что выбирались жертвы разных рас и обоих полов, имело какое-то значение?

— Считалось, что таким образом они расширяют пределы духовного потребления.

— О господи!

— Кендалл Роллинс умер от лейкемии в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, и место во внутреннем круге занял его сын Пол.

— Жертвой был Альберт Оделл?

— Верно.

Макмагон вывернул в коробку содержимое второго ящика.

— Что произошло с Джеремией Митчеллом и Джорджем Эдером?

— Великая неразбериха. Когда в феврале скончался Мартин Патрик Векхоф, очередным посвященным должен был стать Роджер Ли Фэрли. Его известили о правилах, и тогда был схвачен и убит Митчелл. Внезапная гибель Фэрли по пути на похороны Векхофа создала проблему для внутреннего круга, и до тех пор, пока не будет решен вопрос с наследием, Митчелла отправили на хранение.

— Куда?

— Ральфу Стоверу сообщили, что вскоре настанет его очередь переместиться из внешнего круга во внутренний. Его просветили насчет условий посвящения и попросили о некой дополнительной услуге. Он хранил тело Митчелла в холодильнике гостиницы «Ривербэнк инн».

Я с трудом подавила дрожь.

— Так вот откуда такие странные показатели летучих жирных кислот!

— Именно. В начале сентября Стоверу было официально предложено заменить Векхофа. Труп Митчелла достали из холодильника и положили во внутреннем дворе для приготовлений к церемонии. Вот тогда-то все пошло кувырком. Кое-кто во внутреннем круге выступил против возвышения Стовера, считая его излишне фанатичным и неуравновешенным. Дискуссия затянулась, началось разложение, а это означало, что труп уже непригоден для ритуала, и его пришлось захоронить в пещере.

— Но прежде к трупу наведались койоты.

— Хвала койотам!

— Грязную работу снова проделал Стовер.

— Именно.

Макмагон вытряхнул в коробку очередной ящик, запечатал ее клейкой лентой и надписал фломастером.

— Как бы то ни было, после многодневных споров сторонники Стовера одержали верх. Первого октября был похищен Джордж Эдер. А четвертого произошло крушение самолета рейса двести двадцать восемь.

— Пятого октября я отобрала у койотов ступню.

Агент поставил коробку к остальным и открыл шкафчик с документами.

— Как вам известно, Стовер также убил Примроуз Хоббс. Кроу обнаружила стелазин в его апартаментах в гостинице «Ривербэнк инн». Рецепт был выписан каким-то мексиканским доктором не для кого иного, как для Паркера Дейвенпорта. Той воскресной ночью в кармане Стовера лежали четыре капсулы стелазина. Этим же снадобьем он опоил Примроуз.

Макмагон глянул на меня.

— Там же шериф нашла кусок проволоки, идентичной удавке на шее Хоббс.

Сердце мое сжалось: до сих пор трудно было осознать, что Примроуз мертва.

— Он сказал мне, что убил Примроуз, потому что мог это сделать.

— Приказ мог исходить из внутреннего круга, или же Стовер действовал по собственной инициативе. Возможно, он опасался, что она что-то обнаружила. По всей вероятности, он украл ключ и пароль Примроуз, чтобы забрать ступню из морга и изменить записи.

— Ступню нашли?

— Боюсь, ее уже никогда не найдут. Погодите минутку.

Макмагон исчез в коридоре и вернулся с парой пустых коробок.

— Как могло всего за месяц собраться столько хлама?

— Не забудьте резиновую змейку.

Я указала на безделушку, лежавшую на столе.

— Все же любопытно, как Кроу меня нашла.

— Той ночью она и Райан явились в «Дом на холме» почти одновременно, с разрывом в несколько минут — и намного позже того времени, когда вы уже должны были добраться до гостиницы. Машина была на стоянке, в номере вас не было, и они отправились на поиски. Когда они наткнулись на пса…

Макмагон быстро глянул на меня и вновь устремил взгляд на коробку. Я постаралась, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул.

— Судя по всему, ваш пес прежде, чем его подстрелили, успел вцепиться в запястье нападавшего. На земле, рядом с мордой пса, Райан обнаружил медицинский браслет с именем Стовера. Кроу тут же сделала вывод, основанный на каких-то сведениях, которые сообщил ей Мидкиф.

— Остальное я знаю.

— Остальное вы знаете.

Макмагон бросил змейку в коробку, потом передумал и вытащил.

— Райан вернулся в Квебек?

— Да.

И снова я постаралась не выдать себя выражением лица.

— Я не слишком близко знаю этого канадца, но, похоже, гибель напарника потрясла его до глубины души.

— Да.

— Прибавить к этому племянницу — и можно только удивляться, как он все это выдержал.

— Да.

Племянницу?

— Даниэль Дьяволенок — так назвал ее Райан.

Макмагон направился к своей куртке, сунул змейку в карман.

— И добавил, что в один прекрасный день ее имя будет на первых полосах всех газет.

Племянницу?!

Помимо воли уголки моих губ дрогнули в улыбке.

Так трудно порой оставаться бесстрастной…

Саймон Мидкиф, закутавшись в пальто, в перчатках и с намотанным на шею шарфом, дремал в кресле-качалке на крыльце коттеджа. Поля шляпы почти целиком скрывали его лицо, и мне внезапно захотелось задать совсем другой вопрос.

— Саймон!

Голова его дернулась, водянистые глаза растерянно заморгали.

— А?

Он отер ладонью рот, и на шерстяной перчатке блеснула ниточка слюны. Стянув перчатку, Саймон запустил руку внутрь вороха одежды, извлек очки и нацепил на нос.

На лице его отразилось узнавание.

— Рад видеть вас в добром здравии.

Цепочка, прикрепленная к очкам, покачивалась парой петель у висков, бросая на лицо едва различимые тени. Кожа на лице была бледная, тонкая, как бумага.

— Мы можем поговорить?

— Да, конечно. Наверное, лучше зайти в дом.

Мы вошли в гостиную с крохотной кухней в углу и одной-единственной смежной дверью, которая, думаю, вела в спальню и ванную. Мебель из сосны, покрытая лаком, выглядела так, словно ее сработали в домашней мастерской.

Вдоль плинтусов рядами стояли книги, обеденный и рабочий стол были завалены кипами бумаг и блокнотов. В углу гостиной — с десяток коробок, размеченных археологическими обозначениями.

— Чаю хотите?

— С удовольствием.

Я смотрела, как Саймон наполняет водой чайник, достает из бумажных гнезд пакетики чая «Тетли», ставит чашки на блюдца. Вспоминая нашу последнюю встречу, я думала, что сейчас он выглядит более хрупким, ссутуленным.

— Гостей у меня почти не бывает.

— Чай замечательный. Спасибо.

Саймон провел меня к дивану, покрытому полосатым шерстяным пледом, поставил чашки на кофейный столик из кругляша спиленного ствола и придвинул к нему кресло.

Мы пили чай. Снаружи доносился гул навесного мотора — по реке Оконалуфти проходил катер. Я ждала, когда Саймон будет готов начать разговор.

— Не уверен, что у меня получится говорить об этом.

— Я знаю, что произошло. Не могу понять другого: почему?

— Я не был там с самого начала. Все, что мне известно, я узнал от других.

— Вы знали Прентиса Дэшвуда.

Саймон откинулся в кресле, устремив отрешенный взгляд в далекое прошлое.

— Прентис был ненасытным читателем с беспорядочным набором знаний. Казалось, на свете нет того, что не могло бы пробудить в нем интерес. Дарвин, Лайелл, Ньютон, Менделеев. Философы: Хоббс, Энесидем, Баумгартен, Витгенштейн, Лао-цзы. Он глотал все подряд: труды по археологии, этнологии, физике, биологии, истории.

Саймон прервался, чтобы отпить чаю.

— А еще он был потрясающим рассказчиком. С этого-то все и началось. Прентис рассказывал о «Клубе адского пламени», который создал его предок, описывал членов клуба как этаких бесшабашных молодцов, собиравшихся для бунтарских богохульных выходок и интеллектуальных бесед. Сама идея клуба выглядела довольно безопасной. Какое-то время так и было.

Саймон поспешно отставил чашку, и она тренькнула о блюдце.

— Однако у Прентиса была порочная черта. Он считал, что одни люди обладают большей значимостью, большей ценностью, чем другие…

Голос Саймона затих.

— Интеллектуальным превосходством, — подсказала я.

— Да, верно. Чем старше становился Прентис, тем сильнее влияло на его взгляды чтение разных книг по космологии и каннибализму. И все слабее становилась его связь с реальностью.

Он помолчал, мысленно перебирая то, о чем мог рассказать.

— Сперва все казалось легкомысленным кощунством. Никто в это по-настоящему и не верил.

— Во что не верил?

— В то, что поедание мертвых отрицает окончательность смерти. Что вкушение плоти другого человеческого существа позволяет принять в себя его душу, личностные свойства и мудрость.

— Таковы были взгляды Дэшвуда?

Саймон повел костлявым плечом.

— Возможно, он и впрямь так думал. Или же попросту использовал эту идею, чтобы создать для внутреннего круга подлинный ритуал, который поможет сохранить целостность клуба. Совместное увлечение запретным. Разделение на посвященных и профанов. Прентис понимал, что основное назначение духовного ритуала — крепить единство тех, кто его исполняет.

— Как же все это началось?

— Случайно.

Саймон фыркнул.

— Пресловутый несчастный случай. Как-то летом в охотничий дом забрел некий юнец. Одному богу известно, как его занесло в те края. Все изрядно набрались, случилась драка, и мальчишку убили. И тогда Прентис предложил…

Он вытащил носовой платок, провел им по глазам.

— Было это еще до Второй мировой. Я узнал историю много лет спустя, подслушав разговор, который не предназначался для моих ушей.

— Понимаю.

— Прентис срезал с бедра юноши ломтики мяса и потребовал, чтобы все вкусили этой плоти. Тогда в клубе еще не было разделения на внешний и внутренний круг. Это был договор. Все принимали участие в его заключении, все были одинаково виновны. Никто не посмел бы болтать о смерти юноши. Труп захоронили в лесу. На следующий год сформировался внутренний круг, был убит Такер Адамс.

— И разумные люди приняли это безумие? Образованные люди, мужья и отцы семейств, занимающие ответственные посты?

— Прентис Дэшвуд был в высшей степени харизматичной личностью. Когда он говорил, все обретало смысл.

— И каннибализм? — Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал ровно.

— Известно ли вам, насколько в западной культуре распространена идея поедания людьми себе подобных? Человеческие жертвоприношения упоминаются в Ветхом Завете и «Ригведе». Антропофагия составляет основу сюжета во многих мифах Древней Греции и Древнего Рима; она же, по сути, является сердцевиной католической мессы. А возьмите литературу: «Скромное предложение» Джонатана Свифта и история Суини Тодда, поведанная Томом Престом. Кинематограф: «Зеленый сойлент», «Жареные зеленые помидоры», «Повар, вор, жена и ее любовник», «Уик-энд» Жан-Люка Годара. И не забудем о детских сказках: Гензель и Гретель, Пряничный Человечек, различные версии историй Белоснежки, Золушки, Красной Шапочки! Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие зубы?

Саймон судорожно втянул воздух.

— И конечно же, каннибалы поневоле: отряд Доннера, регбисты, заплутавшие в Андах, экипаж яхты «Миньонетт», Мартин Хартвелл, пилот, отрезанный от мира в Арктике. Мы восхищаемся их историями и с еще большим интересом следим в новостях за очередной «знаменитостью на час» — серийным убийцей-каннибалом.

Он опять глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Я не могу объяснить этого, не могу оправдать. В устах Прентиса идеи казались такими необычайными! Мы, точно непослушные мальчишки, упивались запретной темой.

— Fay ce que voudras.

Я процитировала слова, высеченные над входом в подвальный туннель. Во время своего выздоровления я узнала, что эта же цитата из Рабле на средневековом французском языке красовалась над входом и над каминами Медменхэмского аббатства.

— «Делай что хочешь», — перевел Мидкиф и безрадостно рассмеялся. — Что за ирония! Члены «Клуба адского пламени» пользовались этой цитатой, чтобы утвердить свою беспутную вседозволенность, но Рабле на самом деле приписывает эти слова святому Августину. «Люби Господа и тогда делай что хочешь. Ибо если человек, осененный мудростью, любит Господа и всегда стремится исполнить Господню волю, что он ни пожелает — то и будет праведно».

— Когда умер Прентис Дэшвуд?

— В тысяча девятьсот шестьдесят девятом.

— Кого-нибудь убили? Мы нашли только восемь жертв.

— Прентиса невозможно было заменить. После его смерти никто не вступил во внутренний круг. Число посвященных сократилось до шести и оставалось таким до сих пор.

— Почему вы в своем факсе не упомянули Дэшвуда?

— Я записал то, что мог вспомнить. Список был далеко не полон. Я почти ничего не знал о тех, кто вступил в клуб после моего ухода. Что до Прентиса, я просто не мог… — Саймон отвел взгляд. — Это было так давно.

Долгое время мы оба молчали.

— Вы действительно не знали, что происходит?

— Догадался после того, как в тысяча девятьсот семьдесят втором году умерла Мэри Фрэнсис Рафферти. Именно тогда я покинул клуб.

— Но молчали.

— Молчал. И не ищу себе оправданий.

— Почему вы рассказали шерифу Кроу про Ральфа Стовера?

— Стовер стал членом клуба после моего ухода. Именно по этой причине он перебрался жить в округ Суэйн. Я всегда знал, что он неуравновешен.

Я припомнила вопрос, который пришел в голову совсем недавно.

— Это Стовер пытался сбить меня машиной в резервации чероки?

— Черный «вольво», верно? У Стовера есть черный «вольво». Этот случай убедил меня, что он действительно опасен.

— Вы ведете здесь раскопки? — Я жестом указала на коробки.

— Да.

— Без разрешения из Рэли.

— Это место чрезвычайно важно для разреза палеолитических напластований, который я сейчас составляю.

— Так вот почему вы солгали мне, что работаете для Департамента культурных ресурсов?

Саймон кивнул.

Я отставила чашку и поднялась.

— Сожалею, что все вышло не так, как вы надеялись.

Я действительно сожалела об этом, но не могла простить Саймону, что он все знал и молчал.

— Когда эта книга будет опубликована, люди признают ценность моей работы.

Снаружи было по-прежнему холодно и ясно, ни клочка тумана не осталось в долинах и у склонов гор.

Половина первого. Надо спешить.

Глава 34

На похороны Эдны Фаррелл пришло куда больше народу, чем я ожидала, памятуя о том, что она умерла свыше пятидесяти лет тому назад. Помимо родных Эдны и большинства жителей Брайсон-Сити, проводить старушку к месту последнего упокоения явились многие сотрудники департамента полиции. Были здесь и Люси Кроу, и Байрон Макмагон.

История «Клуба адского пламени» вытеснила с первых страниц репортажи о крушении самолета рейса 228 «Эйр трансс аут», и в город слетелись журналисты со всего юго-востока страны. Восемь стариков зверски убиты и захоронены в подвале горного охотничьего дома, скомпрометирован вице-губернатор штата, взяты под стражу свыше десяти влиятельных персон. Пресса уже прозвала их «убийцами-каннибалами», а мою историю забыли, как прошлогодний скандал на сексуальной почве. Хоть я и сожалела, что не смогла уберечь от огласки и публичного позора миссис Векхоф и ее дочь, но вздохнула с облегчением, перестав быть объектом всеобщего пристального внимания.

Все время заупокойной службы над могилой я держалась в задних рядах, размышляя о том, как по-разному мы уходим из жизни. Эдна Фаррелл не умерла в своей постели, но ушла иным, куда более скорбным путем. То же случилось и с Такером Адамсом, который теперь покоился под выцветшей табличкой у моих ног. Мысль об этих людях, умерших так давно, вызывала во мне глубокую печаль. И все же утешало то, что я помогла вернуть их прах сюда, на кладбищенский холм. А еще я испытывала удовлетворение оттого, что убийств больше не будет.

Когда толпа скорбящих рассеялась, я подошла ближе, положила на могилу Эдны скромный букетик. И обернулась, услышав за спиной шаги. Ко мне направлялась Люси Кроу.

— Не ожидала, что вы так быстро вернетесь.

— Просто я, как все ирландцы, твердолоба — с разгону не прошибешь.

Она улыбнулась.

— Здесь так красиво. — Я окинула взглядом деревья, могильные камни, горные гряды и долины, волнами оранжевого бархата катившиеся к горизонту.

— Потому-то я и люблю горы. У чероки есть легенда о том, что мир был сотворен из грязи: летел гриф, и там, где он опускал крылья, рождались долины, там, где взмахивал ими вверх, — вырастали горы.

— Вы — чероки?

Ответом мне был фирменный кивок шерифа Кроу.

Вот и еще одна тайна раскрылась.

— Как ваши дела с Ларком Тиреллом?

Я рассмеялась.

— Три дня назад я получила из ведомства главного судмедэксперта благодарственное письмо. Автор послания принимал на себя полную ответственность за возникшее недоразумение, снимал с меня все и всяческие обвинения и выражал признательность за бесценный вклад в расследование крушения самолета рейса двести двадцать восемь «Эйр транссаут». Копии письма были разосланы всему свету, кроме герцогини Йоркской.

Мы покинули кладбище и вверх по асфальтовой дороге направились к своим машинам.

— Вы узнали тех горгулий у входа в туннель? — спросила Кроу, когда я уже вставляла ключ зажигания.

— Гарпократ и Ангерона были египетскими богами молчания, напоминали братьям о клятве и необходимости хранить тайну. Еще одна выдумка, позаимствованная у сэра Фрэнсиса.

— А имена на стенах туннеля?

— Литературные и исторические отсылки к различным случаям каннибализма. Сони Бин — шотландец из четырнадцатого века, живший в пещере. Считалось, что семейство Бин зверски убивало путников, уносило их трупы в пещеру и съедало. Тем же самым прославился Кристи Крюк. Он и его семья жили в пещере в графстве Ангус и употребляли в пищу проезжих путников. Джон Грегг продолжил эту традицию в восемнадцатом веке, в Девоне.

— А мистер Б.?

— Баксбакуаланукссивэ?

— Ничего себе, — восхитилась она.

— Племенной дух индейцев квакиутл, чудовище, похожее на медведя, тело которого сплошь покрыто окровавленными рычащими ртами.

— Святой покровитель Хаматса.

— Он самый.

— А кодовые имена?

— Фараоны, боги, исторические персонажи, герои старинных преданий. Генри Престон носил имя Ила, основателя Трои. Кендалл Роллинс — Пианхи, царя древней Нубии. Вот послушайте: Дейвенпорт выбрал ацтекского бога Ометеотля, владыку двойственности. Как полагаете, он сознавал всю иронию своего выбора?

— Вы когда-нибудь всматривались в большую печать штата Северная Каролина?

Я призналась, что нет, не всматривалась.

— Девиз на печати взят из диалога Цицерона «О дружбе»: «Esse quam videri».

Взгляд прозрачно-зеленых глаз встретился с моим.

— «Быть, а не казаться».

Спускаясь со Школьного холма, я не могла не прочесть наклейку на бампере ехавшей впереди машины.

«Где ты проведешь вечность?»

Размышляла я с меньшим размахом, но сейчас задавала себе очень похожий вопрос. Где я проведу годы, которые предстоит прожить? И главное — с кем?

Пока я выздоравливала, Пит неустанно заботился обо мне, приносил цветы, кормил Верди, разогревал в микроволновке суп. Мы вместе смотрели старые кинофильмы и вели долгие беседы. Когда он уходил, я часами лежала, вспоминая нашу совместную жизнь. Я помнила лучшее время нашего брака. Помнила ссоры, досадные мелочи, которые сперва тлели, а потом разгорались в настоящую войну.

Для себя я решила одно: я люблю своего бывшего мужа и нас всегда будут связывать нежные чувства… но никогда больше мы не окажемся в одной постели. Красивый и любящий, умный и забавный, Пит тем не менее чем-то похож на сэра Фрэнсиса и его собратьев по «Клубу адского пламени» — поклоняется и всегда будет поклоняться Венере.

Пит — это стена, о которую можно биться вечно. Быть друзьями у нас получилось куда лучше, чем быть супругами, а потому — пускай все так и остается.

У подножия холма я повернула на Мэйн-стрит.

И задумалась об Эндрю Райане.

Райан — товарищ по работе, полицейский, заботливый дядюшка.

Даниэль — его племянница, а вовсе не любовница. И это хорошо.

Я задумалась о Райане-мужчине.

Мужчине, который не прочь перецеловать все пальчики на моих ногах.

И это очень хорошо.

Из-за раны, которую нанес мне Пит, я не решалась пойти на сближение с Райаном; мечтала о близости, но держалась на расстоянии, точно мотылек, которого влечет открытое пламя. Притягательное и вместе с тем пугающее.

Нужен ли в моей жизни мужчина?

Нет.

Хочу ли я, чтобы в моей жизни был мужчина?

Да.

Как там в песне поется? Лучше сожалеть о том, что сделал, чем о том, чего не совершил.

Я решила дать Райану шанс и посмотреть, что из этого выйдет.

А сейчас мне нужно заехать еще кое-куда. Я с таким нетерпением ждала, когда это можно будет сделать.

Я остановила машину у красного кирпичного здания на углу Слоуп и Брайсон-вок. Когда прошла через стеклянные двери, женщина в хирургическом костюме подняла голову и улыбнулась.

— Он готов?

— Еще бы. Присядьте.

Она скрылась в глубине здания, а я села на пластиковый стул в приемной.

Пять минут спустя женщина вывела в приемную Бойда. Грудь его была забинтована, одна из передних лап обрита. При виде меня пес едва заметно подскочил, подошел, хромая, и положил голову мне на колени.

— Ему больно? — спросила я ветеринара.

— Только когда смеется.

Бойд поднял на меня глаза и вывалил из пасти лиловый язык.

— Как поживаешь, дружок? — Я потрепала его за уши, а потом наклонилась и коснулась лбом его лба.

Бойд шумно вздохнул.

Я выпрямилась и взглянула на пса:

— Готов вернуться домой?

Бойд тявкнул и заиграл бровями.

— Тогда поехали!

Я могла бы поклясться, что в его громком лае звучал смех.

Книга V. СМЕРТЕЛЬНЫЕ ТАЙНЫ

Невинно убиенным:

Гватемала: 1962–1996

Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Арлингтон, шт. Вирджиния

Шэнксвилл, шт. Пенсильвания

11 сентября 2001 года.

Я касалась их костей. Я оплакиваю их

Долг службы приводит судебного антрополога Темперанс Бреннан в Центральную Америку. Задача, которую ей предстоит решить, — поиск и опознание жертв преступления многолетней давности.

Но неожиданно в прошлое вторгается настоящее — в забытом богом отеле обнаружен труп девушки, одной из нескольких пропавших за последнее время. Дело отягощается тем, что одна из пропавших без вести — дочка посла Канады, и Темперанс вынуждена лавировать между двумя напастями — постоянным контролем сверху и чьими-то настойчивыми попытками помешать ей вести расследование.

Глава 1

— Я умерла. Меня тоже убили.

Слова старухи разрывали душу.

— Прошу, расскажите, что тогда случилось.

Мария говорила так тихо, что мне приходилось напрягать слух, чтобы уловить ее испанскую речь.

— Я поцеловала малышей и пошла на рынок, — ответила женщина бесцветным голосом, глядя в землю. — Не знала, что никогда их больше не увижу.

Перевод шел с языка какчикель^[200] на испанский, потом обратно, а затем, когда за вопросами следовали ответы, лингвистический цикл повторялся снова. И суть повествования от этого не становилась менее ужасной.

— Когда вы вернулись домой, сеньора Ч’и’п?

— «A qué hora regreso usted a su casa, Señora Ch’i’p»

— Chike ramaj xatzalij pa awachoch, Ixoq Ch’i’p?

— Ближе к вечеру, когда продала фасоль.

— Дом горел?

— Да.

— Ваша семья была в доме?

Кивок.

Я наблюдала за старухой-майя, ее сыном средних лет и молодой женщиной, культурным антропологом Марией Паис, которые вызывали к жизни такие страшные воспоминания, что их с трудом можно было описать словами. Чувствовала, как накатывают злость и смертельная тоска, подобные собирающимся на горизонте грозовым тучам.

— Что вы сделали?

— Похоронили их в колодце — в спешке, пока не вернулись солдаты.

Я разглядывала старуху: сморщенное коричневое лицо, мозолистые руки, длинные, скорее седые, чем черные, волосы. Голова ее была повязана платком с вышитым ярким красно-розово-желто-синим узором, более древним, чем окружавшие нас горы. Край платка трепал ветер.

Женщина не улыбалась, не хмурилась и, к моему облегчению, никому не смотрела в глаза. Я знала: если ее взгляд хоть на мгновение задержится на мне, я тотчас почувствую ее жестокую боль. Возможно, она сама это поняла и отводила глаза, чтобы не увлекать остальных в бездну, что скрывалась за ними.

Или она просто никому не доверяла. Возможно, после того, что старушке довелось увидеть, она не могла больше открыто смотреть в лицо незнакомцам.

У меня закружилась голова. Перевернув ведро, я села и огляделась.

Я находилась на высоте в шесть тысяч футов в западных нагорьях Гватемалы, на дне ущелья с отвесными стенами, в селении Чупан-Я, что означало «Между горами», примерно в ста двадцати пяти километрах от города Гватемала, столицы страны.

Вокруг разливалось море зелени: буйные леса перемежались похожими на островки небольшими полями и садовыми участками. Тот тут, то там гигантскую шахматную доску прорезали ряды рукотворных террас, спускавшиеся, подобно игривым водопадам. Вершины высоких гор окутывал туман, отчего их очертания выглядели размытыми, словно на картинах Моне.

Я редко видела такие прекрасные пейзажи: горы Грейт-Смоки-Маунтинс, Гатино^[201] в Квебеке в свете северного сияния, барьерные рифы у побережья Каролины, вулкан Халеакула на рассвете. От красоты окружавшего ландшафта у меня лишь сильнее разрывалось сердце при мысли о предстоящей задаче.

Я судебный антрополог, моя работа — откапывать и исследовать мертвецов. Я опознаю сожженные, мумифицированные, разложившиеся и превратившиеся в скелеты тела, которые могли бы иначе отправиться в безымянные могилы. Иногда идентификация общая: белая женщина, чуть старше двадцати. Порой удается подтвердить предполагаемую личность. В некоторых случаях я выясняю, как умерли люди или как были изуродованы их тела.

Я привыкла к смерти. Мне знаком ее запах, ее вид, ее суть. Профессия закалила меня эмоционально, и я многому научилась.

Но слова старухи пробили броню, в которую я сама себя заковала.

Снова закружилась голова.

«Все из-за высоты», — подумала я, опустив голову и глубоко дыша.

Бо́льшую часть жизни я провожу в Северной Каролине и Квебеке, работаю на обе страны; в Гватемалу же отправилась на месяц добровольцем в качестве временного консультанта Фонда судебной антропологии Гватемалы, ФСАГ, который занимался поисками и опознанием пропавших без вести во время гражданской войны 1962–1996 годов, одного из самых кровавых конфликтов в латиноамериканской истории.

За неделю с момента моего приезда я многое узнала. Численность пропавших — от ста до двухсот тысяч. Бо́льшая часть — крестьяне, среди которых было немало женщин и детей. Основную ответственность за резню несла гватемальская армия и присоединившиеся к ней полувоенные формирования.

Обычно жертв расстреливали или зарубали мачете. Селениям не всегда везло так, как Чупан-Я, где жители успели спрятать своих мертвецов. Чаще тела хоронили в братских могилах, сбрасывали в реки, оставляли под развалинами хижин и домов. Семьям ничего не объясняли, пропавших никто не искал. Комиссия ООН по восстановлению исторической правды посчитала эту бойню геноцидом народа майя.

Родственники и соседи называли пропавших без вести «desaparecidos» — «исчезнувшие». ФСАГ пытался отыскать их, точнее, их останки. А я вызвалась помочь.

Сюда, в Чупан-Я, солдаты и гражданские патрульные вошли августовским утром 1982 года. Боясь, что их обвинят в сотрудничестве с местным партизанским движением и накажут, мужчины бежали. Женщинам и детям велели собраться на нескольких крестьянских участках. Они подчинились: поверили военным или, может быть, испугались. Солдаты много часов насиловали женщин, а потом убили и их, и детей. Все дома в долине сожгли дотла.

Выжившие говорили о пяти общих могилах. По их словам, двадцать три женщины и ребенка лежали на дне колодца за спиной сеньоры Ч’и’п.

Старуха продолжала рассказ. Позади нее виднелось сооружение, которое мы возвели три дня назад, чтобы защитить окрестности колодца от дождя и солнца. На металлических стойках висели рюкзаки и футляры от фотокамер, яма под ними была накрыта брезентом. Ящики, ведра, лопаты, крюки, щетки и контейнеры — там же, где мы оставили их сегодня утром.

От столба к столбу вокруг раскопа тянулась веревка — граница между зрителями и работниками. Внутри сидели трое ничем не занятых членов команды ФСАГ. Снаружи стояли жители деревни, которые приходили сюда каждый день и молча наблюдали за нами.

А еще полицейские, которым приказали нас остановить.

Мы уже были близки к обнаружению доказательств, когда пришло распоряжение прекратить раскопки. В земле начали попадаться пепел и головешки, цвет которых менялся от коричневато-красного до кладбищенского черного. В сите, просеивая песок, мы нашли детскую заколку, фрагменты одежды, крошечную туфельку…

Господи! Неужели семья старухи действительно лежала всего в нескольких дюймах от точки, где мы остановились?

Пять дочерей и девять внуков — расстрелянные, зарубленные и сожженные в собственном доме вместе с соседками и их детьми. Как вынести такую потерю? Что могла этой женщине предложить жизнь, кроме нескончаемой боли?

Окинув взглядом окружающий пейзаж, я заметила среди листвы полдюжины крестьянских дворов. Над черепичными крышами саманных^[202] хижин поднимался дым. В каждом дворе стоял уличный туалет и бегали одна или две тощие коричневые собаки. Во дворах побогаче можно было увидеть кур, худую свинью, велосипед.

Две дочери сеньоры Ч’и’п жили в селении на восточном склоне. Еще одна жила наверху, где стояли машины ФСАГ. Обе были замужем. Возраст их старуха не помнила. Их детям было три дня, десять месяцев, два, четыре и пять лет.

Младшие дочки еще оставались дома. Им было одиннадцать и тринадцать лет.

Семьи, связанные сетью тропинок и сетью генов. Эта долина была их миром.

Я представила, как сеньора Ч’и’п в тот день возвращалась домой, возможно, по той же самой тропинке, по которой наша команда с трудом спускалась каждое утро и поднималась каждый вечер. Она продала фасоль и, вероятно, радовалась.

А потом — кошмар.

Двадцать лет — не слишком долго, чтобы забыть. Даже жизни не хватит.

Как часто она о них думает? Следуют ли за старушкой призраки, когда она бредет на рынок той же дорогой, что и в тот роковой день? Проскальзывают ли они за рваную занавеску на ее окне, когда на долину опускается ночь? Населяют ли они ее сновидения? Являются, улыбаясь и смеясь, как при жизни? Или окровавленные и обугленные, какими она нашла их после смерти?

В глазах затуманилось, и я снова опустила голову, уставившись в землю. Как могут люди так поступать с другими людьми? С беспомощными, женщинами и детьми, которые не сопротивляются? Вдали послышался раскат грома.

Несколько секунд — а может быть, лет — спустя беседа прекратилась, и непереведенный вопрос повис в воздухе. Подняв взгляд, я увидела, что Мария и ее переводчик смотрят на холм за моей спиной. Сеньора Ч’и’п продолжала стоять, уставившись на собственные сандалии, приложив ладонь к щеке и сжав пальцы, словно новорожденная.

— Матео вернулся, — сказала Элена Норвильо, работница ФСАГ из района Эль-Петен.

Женщина поднялась на ноги, я повернулась к ней. Остальные наблюдали из палатки.

По одной из тропинок, что извивались в ущелье, спускались двое. Впереди шел мужчина в голубой ветровке, потертых джинсах и коричневой шляпе. Я не могла на таком расстоянии прочесть буквы, но знала, что над полями его головного убора написано «ФСАГ». Мы — все шестеро — носили такие же шляпы. За ним человек в костюме и галстуке нес складной стул.

Мы смотрели, как двое пробираются сквозь заросли кукурузы, стараясь случайно не повредить рассаду фасоли или картофельную грядку, которые мало что значили для нас, но давали насущно необходимую еду или доход владельцам.

— Получил? — крикнула Элена, когда они подошли на двадцать ярдов.

Матео показал большой палец.

Предписание приостановить раскопки поступило от главы местного муниципалитета. В соответствии с их трактовкой правил эксгумации работы не могли проводиться в отсутствие судьи — окружного прокурора по-гватемальски. Чиновник, что явился сегодня утром и не обнаружил судью, приказал прекратить раскопки. Матео отправился в столицу, чтобы добиться отмены постановления.

Матео повел спутника прямиком к двоим охранникам в форме, сотрудникам национальной гражданской полиции, и протянул им документ. Старший полицейский поправил ремень автомата, взял бумагу и начал читать, наклонив голову. В блестящем черном козырьке его фуражки отражалось угасающее вечернее солнце. Его напарник стоял со скучающим видом, выставив вперед ногу.

После короткого обмена репликами с гостем в костюме старший полицейский вернул Матео документ и кивнул.

Жители деревни молча, но с любопытством наблюдали, как Хуан, Луис и Роза встали и хлопнули друг друга по плечам. К ним присоединились Матео и его спутник, а затем Элена.

Идя к палатке, я снова взглянула на сеньору Ч’и’п и ее взрослого сына. Тот хмурился, всем своим видом демонстрируя ненависть. «Ненависть к кому? — подумала я. — К тем, кто зверски убил его семью? К тем, кто явился из другого мира, чтобы потревожить их кости? К далеким властям, которые готовы помешать даже столь небольшим усилиям? К тому, что он сам остался жив в тот день»? Его мать стояла как деревянная, лицо ее ничего не выражало.

Матео представил человека в костюме как Роберто Амадо, представителя судьи. Судья города Гватемала постановил, что присутствие Амадо обеспечивает соблюдение правил эксгумации. Амадо должен был оставаться с нами весь период раскопок, наблюдать и записывать, чтобы подтвердить качество работ для суда.

Новоприбывший пожал всем нам руки, прошел в угол огороженного участка, разложил свой стул и сел. Матео начал отдавать распоряжения.

— Луис, Роза, займитесь просеиванием. Мы с Темпе будем копать. Хуан, выноси землю. При необходимости поменяемся.

У Матео был маленький V-образный шрам на верхней губе, превращавшийся в U, когда он улыбался. Сегодня V оставалось острым, словно гвоздь.

— Элена, документируешь и фотографируешь. Кости, предметы — полный фотопротокол. Нужно учесть каждую молекулу.

— Где Карлос и Молли? — спросила Элена.

Карлос Мензес был членом аргентинской правозащитной организации, которая консультировала ФСАГ с момента его образования в 1992 году. Молли Каррауэй, археолог, недавно приехала из Миннесоты.

— Ведут сюда второй грузовик. Чтобы вывезти все оборудование и находки, нам потребуется еще одна машина. — Он посмотрел на небо. — Гроза будет через два часа; если повезет — через три. Давайте найдем этих несчастных, пока не началась еще какая-нибудь юридическая чушь.

Я собирала лопаты и укладывала их в привязанное к веревке ведро. Матео сунул бумагу из суда в свой рюкзак и повесил его на перекладину. Черноглазый и черноволосый, фигурой он походил на пожарный гидрант — такой же низенький и коренастый. Я увидела, как вздулись мышцы на его шее и руках, когда они с Луисом оттаскивали брезент с раскопа.

Матео поставил ногу на первую из земляных ступеней, которые мы выкопали в стене ямы. Земля с тихим шуршанием осыпалась на дно в двух метрах ниже. Матео начал медленно спускаться.

Когда мы добрались до дна, я поставила ведро и застегнула ветровку. Три последних дня многому меня научили. В мае в нагорьях стояла приятная погода, но под землей липкий холод пронизывал до костей. Каждый вечер я покидала Чупан-Я продрогшая, с онемевшими пальцами.

Я спускалась следом за Матео, ставя боком ноги и на каждом шагу пробуя землю на прочность. Вокруг смыкался мрак, и сердце мое билось все сильнее.

Матео протянул мне руку. Шагнув с последней ступени, я оказалась в яме размером не больше шести квадратных футов, со скользкими стенами и дном. Во влажном воздухе пахло гнилью.

Сердце отчаянно колотилось в груди, вдоль позвоночника скатилась капля пота — как всегда в темных узких местах.

Я отвернулась от Матео, притворившись, будто чищу совок. Руки у меня дрожали.

Закрыв глаза, я отогнала клаустрофобию, представив себе дочь — Кэти-малышку, Кэти в Университете Вирджинии, Кэти на пляже. Представила моего кота Верди, мой дом в Шарлотте, мою квартиру в Монреале.

Вспомнила слова первой пришедшей в голову песни — «Harvest Moon» Нила Янга — и почувствовала, как успокаивается дыхание и сердцебиение.

Открыв глаза, взглянула на часы. Пятьдесят семь секунд. Хуже, чем вчера, но лучше, чем во вторник. И намного лучше, чем в понедельник.

Матео уже стоял на коленях, скреб влажную почву. Я перешла в противоположный угол ямы, и последующие двадцать минут мы молча работали совками: обследовали землю и просеивали ее в ведра.

Все чаще попадались разные предметы: осколок стекла, кусок металла, обугленное дерево. Элена упаковывала и заносила в список каждый образец.

Сверху доносился шум внешнего мира — чьи-то шутки, просьбы, лай собак. Я то и дело поглядывала наверх, подсознательно подбадривая себя.

На нас смотрели мужчины в шляпах гаучо^[203], женщины в традиционных узорчатых одеждах майя, цеплявшиеся за их юбки дети, младенцы с круглыми черными глазами, привязанные к спинам матерей разноцветной тканью, — все с высокими скулами, черными волосами и кожей цвета охры.

В очередной раз бросив взгляд наверх, я заметила маленькую девочку, которая сжимала пальчиками веревочное ограждение, высоко подняв руки. Обычный ребенок: пухлые щеки, грязные ноги, косички.

Я ощутила болезненный укол.

Девочка была того же возраста, что и одна из внучек сеньоры Ч’и’п. Волосы ее скрепляли такие же заколки, как и та, что мы нашли в сите.

Я улыбнулась. Малышка отвернулась и прижалась к ногам матери. Смуглая рука опустилась и погладила ее по голове.

По словам свидетелей, яма, в которой мы работали, предназначалась под резервуар для воды. Его начали строить, но так и не закончили, а в ночь резни поспешно превратили в необозначенную могилу.

Могилу для таких же людей, как и те, что наблюдали сверху.

Я продолжала копать, чувствуя, как меня охватывает ярость.

Сосредоточься, Бреннан. Направь свой гнев на то, чтобы найти доказательства. Делай то, что можешь.

Через десять минут совок коснулся чего-то твердого. Отложив инструмент в сторону, я расчистила грязь пальцами.

Находка была тонкой, словно карандаш, со скошенной шейкой, которая заканчивалась неровной поверхностью. Над шейкой — крошечная головка. Вокруг шейки и головки — круглая чашечка.

Присев на корточки, я посмотрела внимательнее. Бедро и таз. Кости ребенка не старше двух лет.

Я посмотрела наверх, и — встретилась взглядами с девочкой. Та снова отвернулась. Но на этот раз малышка все же выглянула из складок материнской юбки, застенчиво улыбаясь.

Господи Иисусе!

Глаза жгло от слез.

— Матео!

Я показала на косточки. Матео подполз в мой угол.

Бедренная кость была по всей длине испещрена черными и серыми пятнышками — следами огня и дыма. Конец ее побелел и стал хрупким — видимо, обгорел намного сильнее.

Несколько мгновений мы оба молчали.

— Мы нашли их, — тихо проговорил Матео, перекрестившись.

Встав, он повторил эту фразу, и у края колодца собралась вся команда.

«Кого мы нашли, Матео? — промелькнула мысль. — Жертв, не убийц. Каковы шансы, что действовавших с санкции правительства живодеров обвинят, не говоря уже о том, что накажут»?

Элена сбросила вниз камеру и пластиковый маркер с цифрой 1. Установив номер, я сделала несколько снимков.

Мы с Матео снова начали копать, остальные просеивали поднятую наверх землю. Через час я заняла место у сита. Еще через час снова спустилась в колодец.

Гроза все не начиналась, и резервуар для воды рассказал нам свою историю.

Ребенка, чьи останки я нашла, опустили в тайную могилу одним из последних. Под ним и вокруг лежали остальные: одни — сильно обугленные, другие — едва обгоревшие.

Ближе к вечеру находкам были присвоены семь номеров, и из груды костей на нас таращились пять черепов. Три жертвы взрослые, из них по крайней мере двое подростков. Номер первый был ребенком. Оценить возраст остальных не представлялось возможным.

Уже в сумерках я нашла то, о чем вряд ли смогу забыть до конца жизни. Более часа работая над скелетом номер пять, обнажила череп с нижней челюстью и очистила грязь с позвонков, ребер, таза и конечностей. Проследив расположение ног, обнаружила кости ступней, смешавшиеся с костями рядом.

Скелет номер пять. Женщина. Надбровных дуг нет, скулы гладкие и изящные, сосцевидные отростки височной кости маленькие. Нижнюю часть тела окутывали остатки сгнившей юбки, такой же, как и десяток у меня над головой. На хрупкой фаланге пальца виднелось ржавое обручальное кольцо.

Хотя краски давно выцвели и расплылись, я смогла различить узор на материи, прилегавшей к верхней части туловища. Между костями рук, на провалившейся грудной клетке, лежал сверток с другим узором. Осторожно отогнув уголок, я взялась кончиками пальцев за ткань и отвела в сторону внешний слой.

Когда-то в монреальской лаборатории меня попросили исследовать содержимое джутового мешка, который нашли на берегу озера. Я извлекла оттуда несколько камней и кости — столь хрупкие, что сперва приняла их за птичьи, но ошиблась. В мешке были останки трех котят, которых нагрузили камнями и утопили. Отвращение мое было столь велико, что пришлось сбежать из лаборатории и пройтись пешком несколько миль, прежде чем получилось вернуться к работе.

В свертке, который сжимал в костлявых руках скелет номер пять, я обнаружила тоненький позвоночник, который огибала миниатюрная грудная клетка, кости ног и рук величиной со спички и крошечную челюсть.

То был маленький внук сеньоры Ч’и’п.

Среди тонких, как бумага, обломков черепа виднелась пуля калибра 556 — такие используются в штурмовых винтовках.

Я помнила, что чувствовала при виде невинно убитых котят. На этот раз я ощутила неподдельный гнев. Вокруг могилы не было улиц, по которым я могла бы пройтись, чтобы успокоиться. Я смотрела на маленькие косточки, пытаясь представить нажавшего на спуск человека. Как он мог спать по ночам? Как он мог днем смотреть в лица людям?

В шесть Матео распорядился заканчивать работу. Воздух наверху пах дождем, среди тяжелых черных туч сверкали молнии. Местные жители ушли.

Мы быстро накрыли колодец, сложили оставшееся внизу снаряжение и подняли наверх то, что собирались унести. Пока мы трудились, по временной крыше над головами застучали большие холодные капли дождя. Амадо, представитель окружного прокурора, ждал нас, сложив свой складной стул, с ничего не выражающим лицом.

Матео подписал документы и передал их полицейским, после чего мы двинулись через заросли кукурузы, один за другим, словно муравьи по запаховой дорожке. Едва начали долгий подъем по крутому склону, разразилась гроза. Струи дождя ударили в лицо, мгновенно намочив волосы и одежду. Сверкнула молния. Грянул гром. Деревья и стебли кукурузы гнулись на ветру.

Вода хлынула вниз по склону, превратив тропу в скользкий поток коричневой грязи. Я то и дело спотыкалась, сильно ударилась сперва одним коленом, потом другим, но упрямо карабкалась наверх, правой рукой цеплялась за растительность, а в левой тащила мешок с совками. Из-за дождя и темноты ничего не было видно, но я слышала голоса остальных сверху и снизу. Каждый раз, когда в небе вспыхивала молния, видела их белые силуэты. Ноги дрожали, в груди жгло.

Прошла целая вечность, прежде чем я поднялась на гребень горы и выбралась на клочок земли, где мы одиннадцать часов назад оставили машины. Я укладывала совки в кузов пикапа, когда раздался едва слышный на фоне ветра и дождя звонок спутникового телефона Матео.

— Кто-нибудь может ответить? — крикнул тот.

Спотыкаясь и оскальзываясь, я схватила его рюкзак, вытащила трубку и нажала кнопку.

— Темпе Бреннан! — крикнула.

— Ты еще на раскопках?

Говорили по-английски. Молли Каррауэй, моя коллега из Миннесоты.

— Собираемся уезжать. Льет как из ведра, — крикнула я, стряхивая воду с глаз.

— Здесь сухо.

— Где ты?

— Только что проехали Сололу^[204]. Задержались. Слушай, кажется, нас преследуют.

— Преследуют?

— Черный седан висит на хвосте с самой Гватемалы. Карлос пытался оторваться, но тот присосался, словно пиявка.

— Можешь понять, кто за рулем?

— Вряд ли. Стекла тонированные, и…

Громкий глухой удар. Крик. Затем — помехи, словно телефон упал и покатился.

— Господи! — приглушенный голос Карлоса.

— Молли?

Я слышала разговор на повышенных тонах, но не могла различить слов.

— Молли, что случилось?

Крики. Еще удар. Скрежет. Автомобильный клаксон. Громкий хруст. Мужские голоса.

— Что происходит? — закричала я, чувствуя, как голос срывается от ужаса.

Нет ответа.

Громкая команда.

— Пошел к черту! — голос Карлоса.

— Молли! Скажи, что происходит? — завопила я.

Остальные прекратили погрузку и уставились на меня.

— Нет! — донесся до меня полный паники голос Молли Каррауэй, словно из далекой галактики. — Пожалуйста! Нет!

Два приглушенных хлопка.

Снова крик.

Еще два хлопка.

Тишина.

Глава 2

Мы нашли Карлоса и Молли примерно в восьми километрах от Сололы, в девяноста с лишним километрах от столицы Гватемалы и менее чем в тридцати от места раскопок.

Дождь не прекращался. Наша колонна с трудом двигалась по узкой каменистой тропе, соединявшей край долины с асфальтированной дорогой. Увязла одна машина, за ней другая. Чтобы освободить колеса, потребовались усилия всей команды. Потратив немало сил посреди океана грязи, мы вернулись в авто и поехали дальше, похожие на туземцев Новой Гвинеи в траурной раскраске.

Обычно до асфальта можно было добраться за двадцать минут, но в этот вечер дорога заняла больше часа. Я цеплялась за подлокотник и раскачивалась из стороны в сторону, чувствуя, как внутри все сжимается от тревоги. Меня и Матео мучили одни и те же вопросы, хотя мы о них и не говорили. Что случилось с Молли и Карлосом? Что мы найдем? Почему они так задержались? Действительно ли за ними гнались? Кто? Где теперь их преследователи?

Едва мы выехали на шоссе, сеньор Амадо вышел из джипа, поспешил к своей машине и уехал в ночь. Представитель окружного прокурора явно не испытывал никакого желания задерживаться в нашей компании хоть на мгновение дольше необходимого.

Дождь преследовал нас с самой долины, даже на асфальте было небезопасно. Через пятнадцать минут мы заметили пикап ФСАГ в кювете на противоположной стороне дороги. Фары его горели под косым углом, дверца со стороны водителя была распахнута. Резко развернувшись, Матео затормозил на обочине. Я выскочила из кабины еще до того, как машина полностью остановилась, чувствуя, как тяжелый холодный страх сдавливает внутренности.

Дождь и темнота не помешали мне заметить темные брызги, покрывавшие внешнюю панель со стороны водителя. А увиденное внутри заставило похолодеть.

Карлос лежал за рулем, согнувшись пополам, ногами и головой к открытой дверце, словно его втолкнули снаружи. Волосы на затылке и спина рубашки — цвета дешевого вина. Из сиденья сочилась кровь, стекая в лужу вокруг педалей газа и тормоза. На джинсах и ботинках правозащитника росли чудовищные пятна.

Молли сидела с пассажирской стороны, держась одной рукой за ручку дверцы. Другая ее рука лежала на коленях ладонью вверх. Она обмякла, словно тряпичная кукла, раздвинула ноги и откинула под странным углом голову на спинку сиденья. На ее нейлоновой блузке расползались два грибообразных потека.

Перебежав обочину, я дрожащими пальцами коснулась горла Карлоса. Ничего. Передвинула руку, пытаясь нащупать признаки жизни. Ничего. Проверила запястье. Ничего.

Господи! Сердце отчаянно колотилось в груди.

Подбежал Матео, жестами показывая, чтобы я проверила Молли. Подобравшись к ней, я просунула руку в открытое окно и пощупала пульс. Ничего. Я снова и снова прижимала пальцы к бледной коже на ее горле. Напротив что-то кричал в телефон Матео, повторяя мои лихорадочные попытки.

На четвертый раз я ощутила пульс, слабые и неуверенные толчки. Он едва чувствовался, но был!

— Она жива! — крикнула я.

Рядом оказалась Элена. Блеснули ее широко раскрытые глаза. Женщина открыла дверцу, и я, нагнувшись, подхватила Молли на руки. Усадила ее вертикально и, чувствуя, как дождь жалит шею, расстегнула куртку пострадавшей, задрала свитер — и нашла два источника кровотечения. Расставив для равновесия ноги пошире, я зажала ладонями раны, молясь, чтобы помощь прибыла вовремя.

В ушах стучала собственная кровь. Сто ударов в минуту. Тысяча.

Я тихо шептала на ухо Молли, пыталась ее ободрить, упрашивала остаться со мной. Руки онемели, ноги свело судорогой, спина ныла от напряжения.

Остальные жались друг к другу, обменивались короткими фразами или обнимались. Из проносящихся мимо машин к нам поворачивались любопытные лица, но никто не хотел ввязываться в драму, что разворачивалась на дороге в Сололу.

Лицом Молли напоминала привидение, губы посинели по краям. Я заметила на ней золотую цепочку, крошечный крестик, наручные часы. Стрелки показывали восемь двадцать одну. Поискала мобильный, но его нигде не было видно.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Где-то завыла собака, ей ответила другая. Осторожно пискнула ночная птица, потом еще раз.

Наконец я заметила вдали на шоссе красный огонек.

— Они уже здесь, — прошептала я на ухо Молли. — Держись, девочка. Все будет хорошо.

Я чувствовала, как скользят пальцы. Кровь и пот.

Красный огонек приблизился и разделился надвое. Несколько минут спустя на обочине с визгом затормозили машины «скорой» и полиции, обдав нас гравием и теплым воздухом. Красный пульсирующий свет упал на блестящий асфальт, мокрые от дождя автомобили, бледные лица.

Молли и Карлоса перенесли в «скорую», и она умчалась в сторону Сололы. Элена и Луис поехали следом. После короткого допроса остальным разрешили вернуться в Панахачель, где мы жили, а Матео отправился в управление полиции в Сололе.

Наша команда размещалась в «Санта Розе», недорогом отеле, что спрятался в переулке возле авениды^[205] Эль-Фруталь. Войдя в свой номер, я разделась, бросила грязную одежду в угол и приняла душ, благодаря ФСАГ за то, что они дополнительно оплачивали горячую воду. Хотя после бутерброда с сыром и яблока в полдень у меня не было во рту ни крошки, страх и усталость отбили всяческое желание есть. Я рухнула на постель, не в силах избавиться от мыслей о жертвах в колодце в Чупан-Я и в ужасе думая о Молли и Карлосе.

Ночью меня мучили кошмары. Осколки младенческого черепа. Невидящие глазницы. Кости рук, замотанные в истлевший гюипиль^[206]. Забрызганный кровью пикап.

Казалось, что гибели не избежать — ни днем, ни ночью, ни в прошлом, ни в настоящем.

Я проснулась от крика попугаев. Сквозь ставни сочился слабый серый утренний свет солнца. Случилось нечто ужасное. Но что?

Холодной волной нахлынули воспоминания о вчерашнем вечере. Подтянув колени к груди, я полежала несколько минут, боясь новостей, — но знать было необходимо.

Откинув лоскутное одеяло, я проделала укороченный утренний ритуал, после чего надела джинсы, футболку, свитер, куртку и кепи.

Матео и Элена пили кофе за столом во дворе, на фоне оранжево-розовых стен. Я присоединилась к ним. Сеньора Саминес поставила передо мной кофе, а затем принесла остальным по тарелке с huevos rancheros^[207], черной фасолью, картошкой и сыром.

— Desayuno? — спросила она. — Завтрак?

— Sí, gracias^[208].

Добавив сливок в кофе, я посмотрела на Матео.

Он заговорил по-английски:

— Карлос получил пулю в голову и еще одну в шею. Он мертв.

Кофе у меня во рту превратился в кислоту.

— Молли дважды выстрелили в грудь. Она пережила операцию, но сейчас в коме.

Я взглянула на Элену. Глаза ее покраснели, под ними проступили синяки.

— Как это случилось? — спросила я, снова поворачиваясь к Матео.

— Предполагают, что Карлос сопротивлялся. В него стреляли с близкого расстояния, не внутри пикапа.

— Вскрытие будет?

Матео встретился со мной взглядом, но промолчал.

— Мотивы?

— Ограбление.

— Ограбление?

— На этом участке дороги постоянные проблемы с бандитами.

— Молли говорила, что их преследовали от самой столицы.

— Я об этом сказал.

— И?

— У Молли каштановые волосы, светлая кожа — явная гринго. Копы полагают, что, похоже, их взяли на прицел еще в столице, как пару туристов, а потом сели на хвост, пока машина не оказалась в подходящем для засады месте.

— У всех на виду, на главном шоссе?

Матео промолчал.

— На Молли остались драгоценности и наручные часы, — сказала я.

— Полицейские не смогли найти их паспортов и бумажников.

— Погоди-ка. Грабители преследовали их два часа с лишним, а потом забрали бумажники и оставили драгоценности?

— Sí, — сорвался он на испанский.

— Разве такое типично для ограблений на дороге?

Он поколебался, прежде чем ответить.

— Их могло что-то спугнуть.

Появилась сеньора Саминес с моей яичницей. Я поковырялась там, ткнула вилкой кусочек картошки. Неужели Карлоса и Молли застрелили из-за денег?

Я приехала в Гватемалу, опасаясь бюрократов из правительства, кишечных инфекций, нечестных таксистов, карманников. Почему же меня так шокировала мысль о вооруженном ограблении?

Америка — лидер по числу убийств с применением огнестрельного оружия. У нас лишают жизни на улицах и на работе. Подростков расстреливают за их фирменные кроссовки, жен — за поздно поданное жаркое, учеников — за обед в школьной столовой.

В год от пуль погибают больше тридцати тысяч американцев. С помощью огнестрельного оружия совершается семьдесят процентов убийств. Каждый год Национальная стрелковая ассоциация разворачивает свою пропаганду, и Америка с готовностью ее проглатывает. Оружие свободно распространяется, бойня продолжается. Стволы больше не дают преимуществ силам правопорядка, они лишь уравнивают их с преступниками.

Но Гватемала?

Картошка по вкусу напоминала прессованную древесину. Отложив вилку, я потянулась к кофе.

— Они считают, что Карлос вышел из машины? — спросила я.

Матео кивнул.

— Зачем было заталкивать его обратно?

— Авто в кювете привлекает меньше внимания, чем тело на обочине.

— И подобный сценарий ограбления кажется тебе разумным?

У Матео по скулам заходили желваки.

— Всякое бывает.

Элена кашлянула, но ничего не сказала.

— И что дальше?

— Сегодня Элена поедет в больницу, а мы продолжим работу в Чупан-Я. — Он выплеснул остатки кофе на траву. — И все будем молиться.

Моя бабушка говорила, что физический труд — Божье средство от горя. Еще она считала, что жабы вызывают бесплодие, но это уже другой вопрос.

За следующие шесть дней наша команда употребила мегадозу бабушкиного эликсира. Мы работали в колодце от рассвета до заката: таскали снаряжение вверх и вниз, копали землю совками, поднимали наверх ведра и просеивали почву сквозь сита.

Вечером выбирались из гостиницы в какой-нибудь ресторан на берегу озера Атитлан. Мне нравилась возможность хоть немного отдохнуть от мыслей о смерти. Темнота скрывала воду и древние вулканы на дальнем берегу, но я чувствовала запах рыбы и водорослей, слушая, как волны бьются о шаткую деревянную пристань. По берегу бродили туристы и аборигены. Проходили женщины-майя с невероятных размеров свертками на головах. Где-то далеко играл ксилофон. Жизнь продолжалась.

Иногда мы ужинали молча, слишком уставшие, чтобы разговаривать. В другие вечера говорили о нашем проекте, о Молли и Карлосе, о городе, где временно жили.

История Панахачеля столь же цветиста, как ткани, что продают на его улицах. В древности здесь было поселение майя из племени какчикель, а после того, как испанцы победили своих соперников, воинов-тцутухилей, их сменили предки нынешних жителей. Позднее францисканцы основали в Пане церковь и монастырь, использовали поселок как базу для миссионерских операций.

Дарвин был прав. Жизнь — это шанс. Потеря одних — удача других.

В шестидесятые и семидесятые город стал прибежищем для всевозможных гуру, хиппи и личностей без определенных занятий. Слухи о том, что озеро Атитлан — одна из немногих «энергетических воронок» в мире, вызвали нашествие космических целителей и ясновидящих.

Сегодня Панахачель — смешение традиционной майяской, современной гватемальской и ничем не выдающейся западной культур. Здесь можно встретить роскошные отели и дешевые гостиницы, европейские кафе и местные «комедорес», банкоматы и уличные рынки, гюльпили и футболки, марьячи^[209] и Мадонну, майяских колдунов и католических священников.

К вечеру среды мы закончили раскопки в Чупан-Я. Всего из колодца извлекли двадцать три жертвы. Среди скелетов нашли тринадцать пуль и гильз, а еще два сломанных лезвия мачете. Каждая кость и предмет были тщательно описаны, сфотографированы, упакованы и опечатаны для отправки в лабораторию ФСАГ в Гватемале. Культурный антрополог записала двадцать семь историй и взяла образцы ДНК у шестнадцати родственников.

Тело Карлоса перевезли в столичный морг, где вскрытие подтвердило мнение местной полиции: смерть наступила от огнестрельного ранения, выстрелили с близкого расстояния.

Молли оставалась в коме. Каждый день кто-то из нас отправлялся в больницу Сан-Хуан де Диос в Сололе и сидел у ее постели. Все говорили одно и то же: никаких изменений.

Полиция не обнаружила отпечатков пальцев или каких-то улик. Не нашлось и свидетелей или подозреваемых. Расследование продолжалось.

После ужина в среду я сама поехала навестить Молли. Два часа держала ее за руку и гладила по голове, надеясь, что самим фактом своего присутствия проникну туда, куда ушла ее душа. Иногда я говорила с ней, вспоминая годы до того, как Гватемала снова свела нас вместе. Рассказывала, как продвигаются наши дела в Чупан-Я и о ее роли в предстоящей работе. А иногда просто сидела молча, вслушивалась в приглушенное гудение кардиомонитора и молилась о ее выздоровлении.

Утром в четверг мы под безразличным взглядом сеньора Амадо загрузили пикапы и джип и выехали из Панахачеля в столицу по извилистой горной дороге. Небо было безоблачным, словно голубой атлас. Лучи солнца сверкали через листья деревьев в паутине ветвей над головой.

Когда мы совершили крутой поворот над озером Атитлан, я взглянула на вершины на дальнем его берегу.

Вулкан Сан-Педро. Вулкан Толиман. Вулкан Атитлан.

Закрыв глаза, я произнесла еще одну безмолвную молитву, надеясь, что Бог услышит.

«Пусть Молли останется в живых».

Штаб-квартира ФСАГ находится во второй зоне города Гватемала. Симпатичный тенистый район, построенный на полоске земли между крутыми утесами, или barrancas, когда-то был территорией состоятельных людей. Но большой старый квартал знавал и лучшие времена.

Сегодня деловые и общественные здания стоят вплотную — будто присосавшись — к жилым домам. В дальнем конце улицы Симеона Каньяса возвышается Национальный бейсбольный стадион, а по обеим ее сторонам у разукрашенных граффити навесов останавливаются разноцветные автобусы. Фастфудом торгуют с тележек и из металлических ларьков с раздвижными окнами. В одном — пепси. В другом — кока-кола. Тамалес^[210]. Чучитос^[211]. Хот-доги простые. Хот-доги «шуко» с соусом гуакамоле^[212] с авокадо и капустой.

Лаборатории и административные помещения ФСАГ располагаются в здании, раньше принадлежавшемсемье Симеона Каньяса, — двухэтажном, с бассейном и огороженным двориком. Напротив, через улицу, стоит такой же дом, где находится Отдел борьбы с организованной преступностью Министерства внутренних дел.

Подъехав к комплексу, Матео посигналил. Через несколько секунд ворота распахнула молодая женщина с лицом совы и длинными темными волосами. Мы припарковались на гравийной площадке справа от входной двери. Следом — второй грузовик и джип, а после женщина закрыла и заперла ворота.

Выйдя из машин, мы начали выгружать снаряжение и картонные коробки, на каждой из которых были отмечены место, дата эксгумации и номер захоронения. В последующие недели нам предстояло изучить каждую кость, зуб и артефакт, чтобы установить личность и причину смерти всех жертв Чупан-Я. Я надеялась завершить работу до июня, когда профессиональные обязанности потребуют возвращения домой.

Я шла назад с третьей коробкой. Матео отвел меня в сторону.

— Хочу кое о чем спросить.

— Конечно.

— «Чикаго трибюн» собирается писать статью о Клайде.

Клайд Сноу — один из величайших профессионалов, основатель судебной антропологии как дисциплины.

— Да?

— Некий репортер хочет взять у меня интервью об участии старика в нашей здешней работе. Я пригласил его несколько недель назад, а потом совсем забыл.

— И? — Обычно я весьма неохотно общалась с прессой, и мне не нравилось, куда он клонит.

— Парень у меня в кабинете. Очень обрадовался, узнав, что ты здесь.

— Откуда он знает, что я в Гватемале?

— Возможно, я об этом упоминал.

— Матео!

— Ладно. Я ему сказал. Иногда английский меня подводит.

— Ты же вырос в Бронксе! И прекрасно владеешь английским.

— Твой английский все равно лучше. Поговоришь с ним?

— Чего он хочет?

— Как обычно. Если будешь общаться, я могу заняться разборкой находок из Чупан-Я.

Я предпочла бы заболеть корью, чем сидеть полдня в обществе «обрадованного» репортера, но моя задача была оказывать самую разную помощь.

— Я твой должник. — Матео сжал мою руку.

— Это я перед тобой в долгу.

— Gracias.

— De nada^[213].

Но интервью так и не суждено было состояться.

Репортер сидел в кабинете Матео на втором этаже, ковыряясь в носу. Когда я вошла, он прекратил свое занятие и притворился, что почесывает неряшливые усики над верхней губой. Сделав вид, будто только заметил меня, он вскочил на ноги и протянул руку:

— Олли Нордстерн. В смысле, Олаф. Друзья называют меня Олли.

Я прижала ладони к груди, не желая прикасаться к носовым изысканиям акулы пера.

— Разгружала машины, — улыбнулась смущенно.

— Грязная работа. — Нордстерн опустил руку.

— Да. — Я указала ему на стул.

Парень был весь в синтетике — от напомаженных волос до туристических ботинок из «Кей-марта». Голова его держалась на шее размером с мое плечо. Судя по всему, юноше было года двадцать два.

— Итак… — одновременно начали мы.

Я знаком показала Нордстерну, что право первого слова за ним.

— Такая радость с вами познакомиться, доктор Бреннан! Я так много слышал о вас и о вашей работе в Канаде! И читал о ваших свидетельских показаниях в Руанде.

— Суд на самом деле заседает в Аруше, в Танзании.

Нордстерн имел в виду мое выступление перед Международным уголовным судом ООН касательно Руанды.

— Да, да, конечно. А еще вы участвовали в расследовании дела монреальских «Ангелов Ада» — мы внимательно следили за ним у себя в Чикаго. Знаете, в Городе ветров тоже есть байкеры.

Подмигнув, он ущипнул себя за нос. Я надеялась, что внутрь «археолог» не полезет.

— Вы ведь не за этим сюда пришли. — Я поглядела на часы.

— Простите, отвлекся.

Нордстерн извлек из одного из многочисленных карманов камуфляжной жилетки блокнот, открыл его и занес ручку над бумагой.

— Хотелось бы узнать все возможное о докторе Сноу и ФСАГ.

Прежде чем я успела ответить, в открытых дверях появился смуглый незнакомец с нависшими бровями и горбатым, слегка свернутым в сторону носом. Над левой бровью у него протянулся тонкий белый шрам. Незнакомец был небольшого роста, но мускулистый, без единой капли жира. Мне сразу же вспомнилась песня «Убийцы среди нас».

— Доктор Бреннан?

— Sí.

Вошедший показал свой значок. СИКА — Особый отдел по расследованию преступлений Национальной гражданской полиции Гватемалы.

Внутри все оборвалось.

— Меня направил сюда Матео Рейес.

Он говорил по-английски без акцента, и, судя по тону, пришел отнюдь не со светским визитом.

— Да?

— Я сержант-детектив Бартоломе Галиано.

Господи… Неужели Молли умерла?

— Это как-то связано с расстрелом возле Сололы?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Галиано посмотрел на Нордстерна, потом снова на меня:

— Тема весьма деликатная.

«Плохо, Бреннан». Чем я могла заинтересовать СИКА?

— Подождете несколько минут?

Ответом мне был пустой взгляд.

Глава 3

Сержант-детектив Галиано неохотно сел на стул, который освободил Нордстерн, закинул ногу на ногу и уставился на меня.

— В чем дело, детектив? — как можно спокойнее спросила я.

В голове проносились сцены из «Полуночного экспресса».

Взгляд Галиано пригвождал меня, словно жука — булавка.

— Национальной гражданской полиции известно о вашей деятельности, доктор Бреннан.

Я молчала, опустив руки на колени. На пластиковой крышке стола остались два потных отпечатка ладоней.

— В основном благодаря мне.

Он сидел, почти не двигаясь, только несколько волосинок на макушке шевелил ветерок от маленького вентилятора.

— Вам?

— Да.

— Почему?

— Часть моей юности прошла в Канаде, и я до сих пор слежу за тамошними новостями. Ваши свершения не прошли незамеченными.

— Свершения?

— Пресса вас обожает.

— Пресса обожает продавать газеты. — (Возможно, он почувствовал мое раздражение.) — Зачем вы хотели меня видеть, детектив?

Галиано достал из кармана коричневый конверт и положил передо мной. На конверте был написан от руки номер полицейского или коронерского досье. Я смотрела на него, но не дотрагивалась.

— Взгляните. — Галиано снова сел.

Внутри находились несколько цветных фотографий пять на семь дюймов. На первой — лежащий на столе для вскрытия сверток; из него сочилась жидкость, собираясь в коричневую лужу на перфорированной нержавеющей стали.

На второй сверток развернули. Джинсы, из порванной штанины торчит нижний конец длинной кости. На третьей — часы и, вероятно, содержимое карманов: расческа, эластичная лента для волос, две монеты. На последней фотографии были увеличенные изображения большой берцовой и двух костей ступни.

Я посмотрела на Галиано.

— Это нашли вчера.

Я пригляделась к фрагментам скелета. Все они были покрыты густой шоколадного цвета слизью, но я заметила прилипшие к костям остатки плоти.

— Неделю назад в «Параисо», маленьком отеле в Первой зоне, засорились туалеты. Хотя это далеко не «Риц», постояльцы начали жаловаться. Владельцы проверили отстойник, и оказалось, что его слив заткнут джинсами.

— Когда в последний раз чистили канализацию?

— Похоже, хозяева гостиницы относятся к обслуживанию не очень ответственно. В последний раз оно проводилось в августе, так что тело, видимо, попало туда позже.

Я молча кивнула.

— Быть может, жертва — молодая женщина.

— Я вряд ли смогу высказать свое мнение на основе этих фотографий.

— Я вас об этом и не прошу.

Мы посмотрели друг на друга. В комнате было жарко и душно. Глаза Галиано показались мне слегка необычными — карие с красноватым оттенком, словно янтарь в лучах солнца. Будь он дамой, с такими ресницами можно было бы рекламировать «Мэйбелин»^[214].

— За последние десять месяцев в городе пропали четыре молодые женщины. Их семьи в отчаянии. Мы подозреваем, что исчезновения могут быть взаимосвязаны.

Дальше по коридору зазвонил телефон.

— Если так, то дело не терпит отлагательств.

— В городе Гватемала пропадает без вести множество людей.

Я представила себе парк Конкордия, где каждую ночь нюхали клей и спали бездомные дети, и вспомнила истории о попавших в облаву и убитых ребятишках. В 1990 году свидетели сообщали о вооруженных людях, которые похитили восемь уличных детей; тела малышей нашли несколько дней спустя.

— Это совсем другое дело, — вернул меня к действительности голос Галиано. — Те четыре женщины не вписываются в обычную картину.

— Какое отношение все это имеет ко мне?

Впрочем, я уже догадывалась.

— Я поведал о вашей работе начальству и сказал им, что вы в Гватемале.

— Можно спросить, откуда вам это стало известно?

— Скажем так, СИКА знает об иностранных гражданах, которые приезжают в Гватемалу откапывать наших мертвецов.

— Понятно.

Галиано показал на фотографии:

— Я уполномочен попросить вас о помощи.

— У меня есть другие неотложные дела.

— Раскопки в Чупан-Я закончены.

— Анализ только начинается.

— Сеньор Рейес согласился взять на себя вашу работу.

Сперва репортер, потом это. Похоже, у Матео после нашего возвращения в город забот хватало.

— Сеньор Рейес мог бы исследовать для вас эти кости.

— Опыт и знания сеньора Рейеса несравнимы с вашими.

Он был прав. Матео и его команде пришлось поработать с сотнями жертв массовой резни, но почти не доводилось иметь дело с недавними убийствами.

— Вы — соавтор статьи о захоронении в отстойнике.

Галиано и впрямь неплохо подготовился.

Три года назад в Монреале арестовали мелкого наркоторговца, продавшего товар не тому покупателю. Не желая надолго расставаться со своей аптечкой, парень рассказал о приятеле, которого утопили в отстойнике. Полиция провинции обратилась к моему боссу, доктору Пьеру Ламаншу, а он — ко мне. Я узнала о том, как избавляются от отходов человеческой жизнедеятельности, намного больше, чем хотела: мы с Ламаншем потратили немало дней, руководя извлечением останков. И написали об этом статью в «Журнале судебных наук».

— Это местная проблема, — сказала я. — С ней должны разбираться местные эксперты.

Гудел вентилятор. Чубчик Галиано выделывал петли и пируэты.

— Когда-нибудь слышали о джентльмене по имени Андре Спектер?

Я покачала головой.

— Это канадский посол в Гватемале.

Имя показалось смутно знакомым.

— Дочь Спектера, Шанталь, — одна из пропавших.

— Почему бы не решить этот вопрос по дипломатическим каналам?

— Спектер потребовал полной секретности.

— Порой публичность может только помочь.

— Есть… — Галиано поискал подходящее слово. — Смягчающие обстоятельства.

Я ждала подробностей, но их не последовало. На улице хлопнула дверца грузовика.

— Если тут есть какая-то связь с Канадой, ваши контакты могут пригодиться.

— К тому же я провела немало времени в отстойниках.

— Редкое признание. А еще вы сотрудничали с канадским Министерством иностранных дел.

— Да.

Он действительно хорошо подготовился к разговору.

И тут Галиано выложил свой козырь:

— Мой департамент взял на себя смелость связаться с вашим министерством в Квебеке и попросить разрешения привлечь вас в качестве специального консультанта.

Из кармана Галиано появился еще один предмет — факс со знакомым логотипом в форме лилии. Детектив подтолкнул его ко мне через стол.

Господин Серж Мартино, министр общественной безопасности, и доктор Пьер Ламанш, глава лаборатории судебной медицины, давали разрешение временно приписать меня к Особому отделу Национальной гражданской полиции Гватемалы. Требовалось лишь мое согласие.

Мои боссы в Монреале сами участвовали в заговоре. И от этого было уже никуда не деться.

Я посмотрела на полисмена.

— У вас репутация того, кто находит истину, доктор Бреннан. — Его взгляд из-под длинных ресниц был безжалостен. — Родители в смятении, не зная правды о пропавших детях.

Подумав о Кэти, я представила, как испугаюсь, если вдруг пропадет моя дочь, ужас, который охватит меня, если она исчезнет в стране с незнакомым языком, законами и обычаями, где неизвестно, станут ли власти вообще прилагать хоть какие-то усилия для ее поисков.

— Ладно, детектив. Слушаю вас.

Первая зона — самая старая часть города Гватемала, вызывающий клаустрофобию улей из полуразвалившихся лавочек, дешевых отелей, автовокзалов и автостоянок, изредка перемежающихся магазинами современных торговых сетей. «Уимпис» и «Макдоналдс» делят узенькие улочки с немецкими кафе, спорт-барами, китайскими ресторанами, обувными магазинами, кино, магазинами электротоваров, стрип-клубами и тавернами.

Как и многие экологические зоны, этот район подчиняется суточному ритму. С наступлением темноты заполоняющих улицы торговцев и пешеходов сменяют продавцы сигарет и проститутки. Чистильщики обуви, таксисты, уличные музыканты и проповедники исчезают из парка Конкордия, где на ночь собираются бездомные дети.

Первая зона — царство разбитых мостовых, неона, испарений и шума. Но у этого района есть и более величественная сторона. Здесь находятся Национальный дворец, Национальная библиотека, Центральный рынок, Центральный парк, парк Столетия, музеи, собор и впечатляющее, в мавританском стиле, здание почтамта. Управление полиции располагается в странного вида замке на пересечении Четырнадцатой улицы и Шестой авениды, в квартале к югу от церкви святого Франциска; последняя знаменита резным изображением Сердца Христова и найденными в тайнике на крыше запрещенными книгами, которые спрятали там десятилетия назад мятежные священники.

Полтора часа спустя мы с Галиано сидели за потертым деревянным столом в комнате для совещаний на третьем этаже замка. С нами были его напарник, сержант-детектив Паскуаль Эрнандес, и Хуан-Карлос Хикай, глава команды экспертов, которой предстояло обследовать отстойник.

Мрачно-серые стены в последний раз красили примерно тогда же, когда священники прятали свои книги. Из стула торчала желтовато-серая набивка, и я подумала о том, сколько взволнованных, усталых или напуганных задниц ерзали на этом сиденье.

Об единственное окно с жужжанием билась муха. Я посочувствовала насекомому, разделяя его желание сбежать. Сквозь грязные жалюзи на окне виднелась одна из крепостных стен замка.

По крайней мере, хоть что-то позитивное: нападение средневековых рыцарей мне не грозило.

Вздохнув, я в миллионный раз поерзала на стуле, взяла листок бумаги и начала постукивать им по столу. Мы уже двадцать минут ждали представителя окружного прокурора. Было жарко, я устала и не была в восторге от того, что меня отрывают от работы с ФСАГ. И особо этого не скрывала.

— Подождем еще немного. — Галиано посмотрел на часы.

— Может, вкратце описать процедуру? — предложила я. — Сеньору Хикаю может понадобиться время, чтобы собрать необходимое оборудование.

Хикай молча почесал бровь. Эрнандес, рослый, с волнистыми черными волосами до плеч, поднял покрытую жесткой черной щетиной руку и тут же бессильно уронил ее на стол.

— Уточню еще раз, — раздраженно бросил Галиано и вышел.

Что? Обо мне? И у кого? У опаздывающего окружного прокурора? У кого-то из начальства?

Почти сразу же из коридора послышалось, как детектив спорит с кем-то. Он очень быстро говорил по-испански, и я не расслышала многих слов, но в них явно чувствовалась враждебность. И по крайней мере дважды я слышала мое имя.

Через несколько мгновений голоса смолкли, и Галиано вернулся вместе с высоким худым мужчиной в розовых очках. Последний слегка сутулился, над ремнем нависал мягкий животик.

— Доктор Бреннан, — сказал Галиано, — разрешите представить сеньора Антонио Диаса. Сеньор Диас возглавляет Следственный отдел Окружной прокуратуры по уголовным преступлениям.

Я встала и протянула руку. Проигнорировав ее, Диас подошел к окну и повернулся ко мне. Глаза его скрывались за цветными стеклами, но во всем его облике чувствовалась неприязнь.

— Я занимаю должность прокурора уже почти двадцать лет, доктор Бреннан. И за все это время мне ни разу не требовалась посторонняя помощь в расследовании обстоятельств чьей-то смерти.

Несмотря на заметный акцент, английский Диаса был безупречен.

Я ошеломленно опустила руку.

— Возможно, вы считаете наших судмедэкспертов недоучившимися ремесленниками из страны третьего мира или шестеренками в устаревшей и неэффективной судебно-бюрократической системе, но позвольте заверить — это профессионалы, которые в своей работе придерживаются высочайших стандартов.

Я посмотрела на Галиано, чувствуя: щеки пылают от унижения. Или от гнева.

— Как я уже объяснял, сеньор Диас, доктор Бреннан здесь по нашей просьбе. — Голос Галиано звучал подобно стали.

— Что, собственно, привело вас в Гватемалу? — спросил прокурор.

Меня охватила злость.

— Подумываю открыть курорт с минеральными водами.

— Доктор Бреннан здесь по другому делу, — вмешался детектив. — Она судебный антропо…

— Я знаю, кто она, — оборвал его Диас.

— Доктор Бреннан имеет опыт в обследовании отстойников и предложила свою помощь.

Предложила? С чего он это взял?

— Было бы глупо не воспользоваться ее опытом.

Диас с яростью посмотрел на Галиано. Лицо его оставалось каменным. Эрнандес и Хикай молчали.

— Посмотрим. — Прокурор бросил на меня тяжелый взгляд и, топая, вышел из комнаты.

Тишину нарушала лишь муха. Первым заговорил Галиано:

— Прошу прощения, доктор Бреннан.

Злость порой и меня подталкивает к действию.

— Может, начнем? — спросила я.

— С Диасом разберусь сам. — Галиано пододвинул стул.

— Еще одно.

— Что?

— Зовите меня Темпе.

В течение следующего часа я расписывала все прелести канализационных отстойников. Галиано и его напарник внимательно слушали, то и дело прерывая меня замечаниями или просьбами объяснить подробнее. Хикай сидел молча, потупив взгляд, с ничего не выражающим лицом.

— Канализационные отстойники могут быть сделаны из камня, кирпича, бетона или стекловолокна. Может быть разным дизайн и форма — круг, квадрат или прямоугольник. Они могут состоять из одного, двух или трех отсеков, разделенных частичными перегородками или сплошными стенками.

— Как они работают? — спросил Галиано.

— Собственно, отстойник — это водонепроницаемая камера, играющая роль инкубатора для анаэробных бактерий, грибков и актиномицетов^[215], которые разлагают падающие на дно органические отходы.

— Совсем как на кухне у Бартоломе, — заметил Эрнандес.

— И чего нам ожидать? — Галиано проигнорировал слова напарника.

— В процессе разложения выделяется тепло, на поверхность выходят газы, которые смешиваются с частичками жира, мыла, масел, волос и прочего мусора, образуя грязную пену. Это первое, что мы увидим, открыв отстойник.

— Ну внесите хоть немного солнца в нашу жизнь, — сказал Эрнандес.

— Со временем, если пену не трогать, образуется плавающая полутвердая корка.

— Пудинг из дерьма. — Эрнандес скрывал отвращение под маской пошлого юмора.

— Отстойники следует очищать каждые два-три года, но если его владельцы настолько ленивы, как вы говорите, они вряд ли это делали, и, скорее всего, нам встретится именно такой слой грязи.

— Ладно, допустим, получился суп для микробов. Куда все это потом девается? — спросил Галиано.

— Как только отстойник наполняется до определенного уровня, продукты распада вытекают из него через трубы, обычно расположенные параллельными рядами, — дренажное поле.

— Какого рода трубы?

— Глиняные или из перфорированного пластика.

— Система доисторическая, так что речь явно о глине. Что там происходит?

— Дренажное поле покоится на гравийной подложке, обычно покрытой почвой и растительностью. Когда происходит аэробный распад, оно в основном играет роль биологического фильтра.

— Грубая или тонкая очистка. Прямо как кофе.

Эрнандес начинал действовать мне на нервы.

— На последнем этапе жидкие отходы стекают из труб и впитываются в гравийную подложку. Бактерии, вирусы и другие загрязняющие агенты поглощаются почвой или усваиваются корневой системой растений.

— Значит, и впрямь над отстойником трава зеленее^[216], — сказал Галиано.

— И куда счастливее. Что еще известно?

Галиано достал маленький блокнот и перелистал страницы.

— Резервуар расположен примерно в семи футах к югу от отеля, он около десяти футов в длину, пяти в ширину и шести в глубину, сделан из бетона и закрыт восемью прямоугольными бетонными крышками.

— Сколько там камер?

— Владелец, сеньор Серано, понятия не имеет, что внутри. И он не из тех, кто затаив дыхание следит за вручением Нобелевских премий.

— Понятно.

— Серано и его сын Хорхе вспомнили, как рабочие прошлым летом открывали крышку в восточном конце отстойника, и открыли ее сами. Резервуар был почти полон, а сточное отверстие забито джинсами.

— Значит, вход — на западе.

— Надо полагать, да.

— Что ж, джентльмены. Чтобы поднять бетонные крышки, понадобится экскаватор.

— Все восемь? — впервые подал голос Хикай.

— Да. Поскольку мы не знаем, с чем придется иметь дело, откроем отстойник целиком. Если камер несколько, части скелета могут оказаться где угодно.

Хикай тоже достал блокнот и начал составлять список.

— Еще — ассенизационная машина, чтобы откачать пену и жидкость, и пожарная, чтобы растворить осадок на дне, — продолжала я. Глава команды экспертов добавил их в список. — Там полно аммиака и метана, поэтому мне нужен кислородный аппарат.

Хикай вопросительно посмотрел на меня.

— Стандартная маска с кислородным баллоном, который вешается на спину, вроде тех, что используют пожарные. Также понадобится парочка опрыскивателей.

— Вроде тех, из которых распыляют гербициды?

— Именно. Один с водой, другой с десятипроцентным раствором дезинфицирующего средства.

— Можно поинтересоваться зачем? — спросил Эрнандес.

— Чтобы обрызгать меня, когда вылезу из отстойника.

Хикай записал.

— И четырехдюймовая сетка. Остальное — стандартное оборудование.

Я встала.

— В семь утра?

— В семь утра.

Мне предстоял худший день в жизни.

Глава 4

Галиано приехал ко мне в отель с первыми лучами солнца.

— Buenos días^[217].

— Buenos días, — пробормотала я, усаживаясь на пассажирское сиденье. — Неплохие у вас очки.

Глаза его закрывали летные очки темнее любой черной дыры.

— Gracias.

Показав на бумажный стаканчик в держателе, Галиано выехал в поток машин. Я благодарно потянулась к кофе.

Мы почти не разговаривали, проезжая по центру города, а затем медленно двигаясь через Первую зону. По пути я совершенствовала свой испанский, читая рекламные щиты, плакаты и даже граффити на стенах станций техобслуживания, пусть они и не были лучшим образцом гватемальского наречия.

И заодно старалась не думать о том, что ждет впереди.

Через двадцать минут коп затормозил возле двух полицейских машин, что перекрывали въезд в переулок. За контрольным постом стояли «скорая», пожарная машина, ассенизаторская цистерна и другие официального вида автомобили. Зеваки уже собирались.

Галиано показал свое удостоверение, и полицейский в форме пропустил нас. Поставив машину рядом с остальными, мы вышли и дальше двинулись пешком.

Отель «Параисо» расположился посреди квартала, напротив заброшенного склада. Перейдя на ту сторону, мы прошли мимо лавок со спиртным и нижним бельем, парикмахерской и китайской забегаловки. Окна всех заведений были зарешечены и заперты на висячие замки. Я бросила взгляд на выцветший от солнца товар на витринах. В окне парикмахерской виднелись фотографии моделей, прически которых вышли из моды еще во времена Эйзенхауэра. Окно закусочной «Лун Фу» украшали меню, реклама пепси и вышитый на блестящей ткани фазан.

Отель «Параисо» представлял собой обветшалое двухэтажное здание из оштукатуренного кирпича, когда-то белое, но со временем приобретшее цвет сигарного дыма. Разбитая черепица на крыше, грязные окна, покосившиеся ставни, раздвижная металлическая решетка на входной двери. Вот уж действительно «рай».

Еще один пост. Снова пришлось показать удостоверение.

Внутри гостиница вполне соответствовала внешнему виду. Затертый ковер с пожелтевшей пластиковой дорожкой, покрытая линолеумом стойка, деревянный ящик с отделениями для ключей и писем, потрескавшаяся штукатурка на стенах. Пахло плесенью, пылью, многолетним сигарным дымом и потом.

Пройдя следом за Галиано по узкому коридору через пустой вестибюль, я вышла из задней двери во двор, который солнечного света видел мало, а ухода — еще меньше. Керамические горшки с увядшими растениями. Ржавые кухонные стулья с треснувшими виниловыми сиденьями. Пластиковая садовая мебель, позеленевшая от плесени. Опрокинутая тачка. Голая земля. Единственное дерево.

К задней стене отеля прислонился диван без одной ножки, вокруг которого валялись обломки штукатурки, выпавшие кирпичи, сухие листья, целлофановые обертки и алюминиевые кольца от пивных банок. Единственным ярким пятном среди унылой обстановки выделялся ярко-желтый экскаватор. Рядом с ковшом виднелась свежевыкопанная земля и бетонная крышка, которую сняли, а затем поспешно возвратили на место сеньор Серано и его сын.

Я оглядела присутствующих. Хуан-Карлос Хикай разговаривал с человеком в таком же, как у него самого, синем комбинезоне. За рулем экскаватора сидел водитель. Полицейский в форме охранял заднюю дверь на участок. В дальнем его конце маячил Антонио Диас в скрывающих глаза розовых очках.

Улыбнувшись, я подняла руку. Окружной прокурор не ответил и не отвел взгляд.

Прекрасный день.

Паскуаль Эрнандес стоял возле жилистого мужчины с крысиной физиономией, в сандалиях, джинсах и балахоне с эмблемой «Ковбоев Далласа», и крепкой женщиной с пластиковыми браслетами на запястьях и в вышитом черном платье, обтягивавшем солидных размеров грудь.

Мы с Галиано подошли к его напарнику, и Эрнандес представил хозяев отеля. Вблизи я заметила, что у сеньоры Серано один глаз карий, а другой голубой, что придавало ее лицу странное выражение. Когда дама взглянула на меня, я не сразу решила, в какой ее глаз смотреть.

Также я заметила, что нижняя губа сеньоры Серано распухла и потрескалась, и подумала — не стукнул ли ее «крысеныш»?

— От этих деятелей толку как от скаутов на вечеринке. — Эрнандес пронзил «крысеныша» взглядом. — Как ни бейся.

— Тайн у меня нет. — Серано развел руки ладонями вверх, растопырив пальцы.

Мужчина был настолько взволнован, что я с трудом понимала его испанский.

— Я ничего не знаю.

— Вот только у вас в отстойнике каким-то образом оказался труп.

— Понятия не имею, как он туда попал. — Взгляд Серано бегал от лица к лицу.

Галиано повернулся к Серано, уставившись на него сквозь очки.

— Что еще вам известно, сеньор?

— Nada. Ничего. — Крысиные глазки метались, словно ищущий безопасную жердочку воробей.

Галиано устало вздохнул:

— У меня нет времени на игры, Серано. Но учтите… — Он ткнул пальцем в большую синюю букву «К» в слове «Ковбои». — Когда закончим, нам с вами предстоит очень задушевная беседа.

Владелец отеля молча покачал головой.

Линзы в стиле Дарта Вейдера повернулись к экскаватору.

— Все готово? — крикнул Галиано.

Хикай что-то сказал водителю и показал большой палец. Махнул в мою сторону, затем на груду снаряжения возле полицейского в форме, и провел снизу вверх по груди, давая понять, что мне пора надеть комбинезон. Я в ответ показала большой палец.

Галиано снова повернулся к супругам Серано.

— Сегодня ваша задача — ничего не делать, — бесстрастно проговорил он.

— Будете сидеть там… — Полицейский ткнул пальцем в сторону покосившегося дивана. — И никаких комментариев.

Галиано покрутил рукой в воздухе над головой:

— Vámonos^[218].

Я поспешила к ящику со снаряжением. Позади, оживая, заворчал экскаватор.

Пока я натягивала комбинезон и резиновые сапоги до колен, водитель переключил передачу и занял нужную позицию. Лязгнул металл, ковш с грохотом опустился, царапая землю, подцепил обнаженную крышку, развернулся влево и уложил ее в стороне. В утреннем воздухе поплыл запах влажной земли.

Достав из рюкзака диктофон, я подошла к краю отстойника.

Хватило одного взгляда туда, чтобы внутри все перевернулось.

Камеры до краев были полны чудовищной темной жидкостью, покрытой слоем органической пены. По поверхности желеобразной массы разбегались миллионы тараканов.

Подошли Галиано и Эрнандес.

— Cerote^[219]. — Эрнандес прикрыл рот рукой.

Галиано промолчал.

Судорожно сглотнув, я начала диктовать. Дата. Время. Место. Присутствующие.

Опять с лязгом опустился ковш. Зубья вонзились в землю, и вторая бетонная крышка сдвинулась с места. Третья. Пятая. Вонь разложения заглушала запах сырой земли.

По мере того как появлялись те или иные находки, я диктовала их описание и местоположение. Хикай делал фотографии.

К середине утра восемь бетонных крышек грудой лежали в стороне и отстойник полностью обнажился. Я заметила кость руки возле западного входного отверстия, кусок ткани в юго-восточном углу, голубой пластиковый предмет и несколько костей кисти, застрявших в пене.

— Подгонять цистерну? — спросил Галиано, когда я сделала последнюю запись.

— Пусть подъезжает. Но сперва мне нужно извлечь то, что уже видно, и обыскать верхний слой.

Повернувшись к Хикаю, я жестом показала, что мне нужен мешок для трупов. Затем, подойдя к ящику со снаряжением, достала кислородную маску и тяжелые резиновые перчатки. С помощью клейкой ленты примотала верхушки сапог к штанинам комбинезона.

— Как вы собираетесь это делать? — спросил Галиано, когда я вернулась к отстойнику.

Я натянула перчатки до локтей и подала ему клейкую ленту.

— Dios mío^[220], — пробормотал Эрнандес.

— Помощь нужна? — без особого энтузиазма спросил Галиано, приматывая перчатки к моим рукавам.

Я посмотрела на его костюм и накрахмаленную белую рубашку:

— В такой одежде?

— Крикните, если понадоблюсь.

Подойдя к ящику со снаряжением, Эрнандес снял пиджак и бросил на открытую крышку. День был нежаркий, но рубашка на его груди промокла от пота, и сквозь тонкую ткань виднелись очертания майки.

Мы с Галиано перешли к западному краю отстойника.

Сеньор Серано наблюдал за нами с дивана. Не сводил с нас взгляда крысиных глазок. Его жена посасывала прядь волос.

Подошел помощник Хикая с мешком для трупов в руке. Я спросила, как его зовут. Марио Колон. Попросив Марио положить мешок на землю позади меня, я открыла его и выстелила чистой белой простыней, затем велела мужчине надеть перчатки и маску.

Отдав Галиано диктофон, закрепила маску на лице, присела и наклонилась к отстойнику. Желудок сжался в морской узел, во рту почувствовался вкус желчи.

Стараясь не дышать глубоко, я опустила руку и вытащила из разлагающихся отбросов локтевую кость. По перчатке взбежали два таракана. Я ощутила сквозь резину прикосновение их быстрых ног и тонких усиков. Рука дернулась, и я взвизгнула. Позади беспокойно пошевелился Галиано.

Спокойно, Бреннан. Ты же в перчатках.

Сглотнув, я стряхнула насекомых, поглядела, как они убегают прочь, а затем провела пальцами по кости. Грязь с нее липкими каплями упала на землю. Я положила кость на простыню.

Двигаясь вокруг отстойника, я собрала все, что попалось на глаза. Хикай фотографировал. Когда я закончила, на простыне лежали локтевая кость, две кисти, одна кость ступни, три ребра и дужка от очков.

Проинструктировав Марио, я вернулась к юго-восточному углу и двинулась вдоль южной стороны отстойника, тщательно прощупывая каждый миллиметр плавающей на поверхности пены на ту глубину, куда могла дотянуться. Напротив тем же самым занимался Марио.

За сорок минут мы обыскали весь верхний слой. К содержимому простыни добавились два ребра и коленная чашечка.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда мы с Марио закончили. От обеда все единодушно отказались. Хикай пошел за ассенизаторским грузовиком, и тот вскоре подъехал через ворота с задней стороны ограды.

Пока оператор устанавливал оборудование, я через плечо бросила взгляд на Диаса. Окружной прокурор продолжал нести свою вахту, поблескивая в лучах солнца розовыми линзами очков. К нам он не подходил.

— Готово? — крикнул Хикай пять минут спустя.

— Поехали.

Фыркнув, завелся еще один двигатель. Послышалось чавканье, на поверхности тускло-черной жидкости появились пузыри.

Галиано стоял рядом со мной, скрестив на груди руки, и не сводил взгляд с отстойника. Эрнандес наблюдал за нами с безопасного расстояния — стоял возле ящика со снаряжением. Супруги Серано, чьи лица приобрели серовато-желтый оттенок, смотрели с дивана.

Уровень жидкости медленно понижался — дюйм, три, семь…

Примерно в двух футах от дна резервуара появился слой густой грязи, поверхность которой бугрилась от мусора. Насос смолк, оператор посмотрел на меня.

Я показала Марио, как работать сеткой на длинной ручке. Мужчина вываливал к моим ногам комья грязи, а я извлекала из них добычу.

Блузка в цветочек с ребрами, позвонками и грудиной внутри. Кости ступней внутри носков внутри туфель. Бедренная кость. Плечевая кость. Лучевая кость. Кости таза. Все покрыто вонючей слизью и органическими отходами.

Борясь с тошнотой, я очистила и разложила находки на простыне. Хикай фиксировал их на фотопленке. Я внесла кости в перечень найденных останков, решив провести полное исследование после очистки.

Когда Марио вытащил все, что мог, я подошла к краю отстойника и села. Галиано остановился за спиной.

— Спуститесь туда? — задал он риторический вопрос.

Я кивнула.

— Может, просто отсосать оставшуюся грязь через шланг?

Я отодвинула маску:

— После того, как найду череп.

Вернув маску на место, я перевернулась на живот и спустилась по стенке на дно. Подошвы с тихим хлюпаньем коснулись липкой жижи — и она окутала мои ноги. Запах стоял ужасающий.

Я медленно двинулась сквозь месиво человеческих фекалий. Во рту — снова вкус желчи. Оказавшись в юго-восточном углу, протянула наверх руку, и Марио подал длинный тонкий шест. Стараясь дышать как можно реже, начала обследовать отстойник, медленно водя шестом по сторонам. За мной наблюдали четыре пары глаз.

С четвертой попытки я наткнулась на какой-то предмет, застрявший в том же самом стоке, где и джинсы до этого. Я отдала шест наверх, сглотнула и, глубоко вздохнув, опустила руки в жижу.

Формой и размерами предмет походил на волейбольный мяч. Он покоился на дне резервуара, на глубине в один фут под поверхностью жижи. Несмотря на тошноту, у меня участился пульс.

Я осторожно обследовала находку, читая пальцами в перчатках анатомический шрифт Брайля.

Яйцеобразная сфера. Разделенные выступающей перемычкой впадины. Жесткие края расходятся в стороны от продолговатого отверстия.

Череп!

Осторожнее, Бреннан.

Не обращая внимания на сжимающиеся в комок внутренности, я наклонилась, ухватила черепную коробку обеими руками и потянула. Жижа отказывалась отдавать добычу.

В отчаянии я начала горстями вычерпывать грязь. Увидев фрагмент теменной кости, вновь обхватила череп пальцами и надавила.

Никакого эффекта.

Черт!

Едва сдерживая желание дернуть изо всех сил, я продолжала осторожно надавливать на череп и вращать его. По часовой стрелке. Против часовой. По часовой. Внутри комбинезона по моим бокам стекал пот.

Еще два нажатия. Жижа подалась, и череп сдвинулся с места.

Расчистив грязь насколько возможно, я потянула «трофей» вверх, и он, негромко чмокнув, выскочил на поверхность. С отчаянно бьющимся сердцем я взяла его обеими руками. Скользкая коричневая жижа заполняла глазницы и покрывала кости.

Но я видела уже достаточно.

Я молча отдала череп Марио и выбралась из резервуара, держась за протянутую руку. Положив череп на мешок для трупов, Марио взял распылитель и обрызгал меня сначала дезинфицирующим раствором, а затем чистой водой.

— Прямо реклама средства для чистки туалетов, — заметил Галиано.

Я опустила маску.

— Ух ты, какой прекрасный цвет лица! Желчно-зеленый.

Идя за чистым комбинезоном к ящику со снаряжением, я поняла, что вся дрожу.

Затем мы поступили так, как предлагал Галиано. Жижу взболтали водой под давлением из шланга, и ассенизаторская машина отсосала жидкость. Насос пустили в обратную сторону, и мы начали процеживать три с половиной тысячи галлонов через четвертьдюймовую сетку. Марио разбивал комки и выщипывал тараканов. Я обследовала каждый кусочек мусора.

Где-то в середине процесса Диас исчез. Я не видела, как он ушел, — просто в какой-то момент, подняв взгляд, обнаружила, что розовых очков больше нет.

День клонился к закату, когда сквозь сито процедили последнюю порцию жижи. Возле ящика со снаряжением лежали в пакетах блузка, туфли, носки, нижнее белье и пластиковая дужка. На белой простыне покоился скелет — почти полный, не считая подъязычной кости, одной большой берцовой, нескольких костей ступней и кистей, двух позвонков и четырех ребер. В челюстях недоставало восьми зубов.

Я идентифицировала, рассортировала слева направо и записала каждую кость, подтвердила, что все они принадлежат одному человеку, и уточнила, каких костей нет. Для дальнейшего анализа мне было слишком плохо. При взгляде на череп стало не по себе, но я решила ничего не говорить Галиано, пока не буду полностью уверена.

Когда я вносила в ведомость очередное ребро, вновь появился Диас, а вместе с ним — мужчина в бежевом костюме. У незнакомца были жирные светлые волосы, болезненный цвет лица, и весил он меньше меня.

Прокурор и его спутник оглядели двор, посовещались и направились к Галиано.

— Я действую от имени окружного прокурора, — заявил новоприбывший.

Он был настолько худ и костляв, что казался мальчишкой во взрослой одежде.

— С кем имею честь? — Детектив снял и сложил темные очки.

— Доктор Гектор Лукас. Я забираю найденные останки.

— Черта с два, — ответил полицейский.

Лукас посмотрел на часы, затем на Диаса. Последний достал из папки на молнии какой-то документ.

— Вот предписание, — сказал он. — Упакуйте все для транспортировки в центральный морг.

На лице Галиано не дрогнул ни один мускул. Диас поднял предписание на уровень глаз. Галиано сделал вид, будто не замечает его.

Диас поправил на носу розовые очки. Остальные застыли на местах. Я услышала, как позади кто-то двинулся, затем смолк шум насоса.

— Ну же, детектив, — громко прозвучал в наступившей тишине голос прокурора.

Прошла секунда. Десять. Минута.

Галиано все так же смотрел прямо перед собой. И тут раздалась трель его мобильного. Полицейский ответил после четвертого звонка, не сводя взгляда с Диаса.

— Галиано.

Он слушал, стиснув зубы, после чего произнес единственную фразу:

– ¡Eso es una mierda! Чушь!

И, убрав телефон в карман, повернулся к Диасу.

— Будьте осторожны, сеньор. Очень осторожны, — прошипел он сквозь зубы. — ¡No me jodas! Меня не одурачишь!

Галиано махнул рукой, давая мне знак отойти. Я поднялась и шагнула назад, но тут же опять присела рядом со скелетом, внимательно разглядывая череп. Прокурор хотел что-то сказать, но передумал и молча ждал, когда я снова встану.

Лукас подошел, уставился на кости в мешке для трупов. Удовлетворенно кивнув, достал из кармана перчатки, засунул края простыни внутрь мешка, застегнул молнию, после чего поднялся, неуверенно оглядываясь вокруг.

Диас вышел со двора и вернулся вместе с двумя мужчинами в серых комбинезонах с надписью «Morgue del Organismo Judicial» на спинах. Они несли каталку со сложенными ножками.

Под руководством Лукаса служащие морга подняли мешок за углы, уложили его на каталку и ушли в ту же сторону, откуда появились.

Диас попытался еще раз отдать предписание, но Галиано так и стоял, скрестив руки на груди. Прокурор подошел ко мне, брезгливо отводя взгляд от отстойника, и, вздохнув, протянул документ.

Беря у него бумагу, я посмотрела на Галиано. Он слегка прищурился, едва заметно приподняв подбородок. Понятно.

Не говоря больше ни слова, Диас и Лукас спешно покинули двор.

Галиано взглянул на напарника. Эрнандес уже собирал найденную одежду.

— Сколько там еще осталось? — Галиано кивком указал на грузовик с цистерной.

Оператор пожал плечами и махнул рукой:

— Галлонов десять, может, двадцать.

— Заканчивайте.

Больше в сите ничего не появилось. Я процеживала сквозь пальцы остатки жижи, когда подошел Галиано.

— Для хороших парней настали дурные времена…

— Кто тут хороший парень? Уж не окружной ли прокурор?

— Тот крысеныш даже не подумал об одежде.

Я промолчала, почувствовав тошноту.

— Он соответствует описанию?

Я подняла брови.

— Скелет. Он соответствует описанию кого-то из пропавших девушек?

Я поколебалась, злясь на себя за то, что не успела тщательно исследовать кости, и на Галиано за то, что он позволил их забрать.

— И да и нет.

— Узнаете, когда исследуете кости.

— Думаете, у меня будет такая возможность?

— Я все равно выйду победителем, — заявил он, глядя на пустой резервуар.

«Интересно, — подумала я, — кто будет проигравшим?»

Глава 5

Вечером я почти час провела в ванной — отмокала в ванильной пене. Потом подогрела в микроволновке пиццу и достала из мини-холодильника апельсиновую газировку. На десерт — «сникерс» и яблоко. Изысканная гостиничная еда.

Легкий ветерок покачивал занавески на окне. О раму тихо постукивала металлическая цепочка. Тремя этажами ниже слышался шум и гудение проезжающих автомобилей. Над головой жужжал потолочный вентилятор. В голове, как на экране, проносились картины сегодняшнихсобытий — размытые, как плохое домашнее видео.

Выбросив обертки, бумажную тарелку, пластиковую вилку и пустую банку из-под газировки, я позвонила Матео. Он сказал, что Молли все еще в коме.

Слова эти вывели меня из хрупкого равновесия. Я чувствовала себя уже не просто уставшей — вдруг захотелось упасть на кровать, зарыться лицом в подушку и разрыдаться от тоски и тревоги за подругу.

Но вместо этого я сменила тему разговора.

Матео пришел в ярость, когда я рассказала ему про Диаса, и настоял, чтобы я продолжала заниматься расследованием. Я согласилась, но пообещала, что в субботу загляну к нему в лабораторию.

Следующие двадцать минут я набрасывала на листке бумаги подробную хронологию всего случившегося в «Параисо». Затем постирала в раковине трусики, почистила зубы, смазала руки кремом и сделала несколько приседаний.

Включила Си-эн-эн. Мрачного вида комментатор рассказывал о футболе, о землетрясении, о мировых рынках. Из местных новостей: автобус сорвался в ущелье, семнадцать погибших, множество госпитализировано.

Бесполезно. Мысли мои вращались вокруг отстойника, реанимационного отделения, колодца…

Представила череп, скользкий от человеческих испражнений. Почему я не осмотрела его тщательнее? Почему позволила себя запугать и не сделала того, что было нужно?

Представила Молли с торчащими из носа, рта и руки трубками.

В конце концов, когда я ставила мобильный на зарядку, от душевного равновесия не осталось и следа.

Верди в Шарлотте сейчас наверняка крепко спал. Кэти в Шарлоттсвилле готовилась к экзаменам. Или развлекалась с подругами. Или мыла волосы.

У меня сжалось сердце.

Нас с дочерью разделял целый континент, и я понятия не имела, чем она сейчас занимается.

Хватит распускать сопли. Тебе уже приходилось оставаться одной.

Выключив свет и телевизор, я забралась под одеяло. Мысли кружили вокруг одного и того же.

В Монреале сейчас около полуночи. Райан…

Что?

Я понятия не имела, чем он сейчас занимается. Лейтенант-детектив Эндрю Райан, Отдел преступлений против личности СК — сюрте де Квебек, или полиции Квебека. Высокий и мускулистый, глаза голубее, чем лагуна на Багамских островах.

Внутри меня что-то дрогнуло. И на этот раз вовсе не из-за тошноты.

Райан расследовал убийства, и за десять лет наши пути не раз пересекались. Он всегда вел себя сдержанно и профессионально. Потом два года назад мой брак распался, и Эндрю обратил на меня свое легендарное обаяние.

Сказать, что с тех пор история наших отношений шла ни шатко ни валко, — примерно то же самое, что заявить, будто в Атлантиде имелись проблемы с водой.

Внезапно оставшись одна после двадцати лет супружества, я почти ничего не знала о флирте, только одну максиму: никаких служебных романов. Райану же было все равно.

Несмотря на искушение, я держала его на расстоянии — отчасти потому, что мы вместе работали, а отчасти из-за его репутации. Я знала о прошлом юного распутника, ставшего полицейским, и о настоящем местного жеребца. Ни с тем ни с другим не хотелось бы иметь дело.

Но детектив Лотарио^[221] не сдавался, и год назад я согласилась поужинать с ним в китайском ресторане. Однако перед первым нашим выходом в свет Райан внезапно исчез, и я много месяцев ничего о нем не знала.

Прошлой осенью, окончательно поняв, что с мужем мы расстались навсегда, я вновь начала подумывать о Райане. Несмотря на прежнюю осторожность, он произвел на меня впечатление, я считала его мужчиной интересным и вместе с тем самым раздражающим из всех, кого когда-либо знала.

И одним из самых сексуальных.

Снова что-то дрогнуло.

Скакун еще стоял в стойле, но оружие было заряжено и готово выстрелить.

Я посмотрела на телефон. Через несколько секунд я могла говорить с Райаном.

Что-то подсказывало: это не самая лучшая мысль.

Почему?

«Ты будешь похожа на тряпку», — ответил внутренний голос.

Я буду похожа на ту, кто знает, чего хочет.

«Ты будешь похожа на героиню второсортного фильма, которая только и думает, у кого бы поплакаться на плече».

Я буду похожа на женщину, которая скучает по нему.

«Ну, как пожелаешь».

— Что за черт! — проговорила я вслух.

Отбросив одеяло, схватила телефон и нажала клавишу быстрого вызова с цифрой 5. Чудо современной связи.

В ста милях к северу от сорок девятой параллели зазвонил телефон.

Он звонил и звонил.

Я уже собиралась разъединиться, когда сработал автоответчик. Голос Райана предложил оставить сообщение — сперва по-французски, потом по-английски.

«Довольна»? — ухмыльнулся мой внутренний голос.

Я переместила большой палец на кнопку отбоя и чуть помедлила.

Черт!

— Привет, это Темпе…

— Bonsoir, Madame la Docteure^[222]. — Живой Райан.

— Я тебя разбудила?

— Нет, отслеживаю все звонки.

— Вот как?

— Круз и Кидман развелись. Так что звонок Николь — лишь вопрос времени.

— Как же, обрадовался!

— Как дела в полосе прилива?

— Мы были в горах.

— Были?

— Раскопки закончили. Все находки в лаборатории в столице Гватемалы.

— Сколько?

— Двадцать три. Похоже, в основном женщины и дети.

— Приятного мало.

— Все еще хуже.

— Слушаю.

Я рассказала про Карлоса и Молли.

— Господи, Бреннан! Береги свою задницу.

— Есть кое-что и похуже этого.

— Продолжай. — Звук зажигаемой спички, затем — выдох.

— Местная жандармерия считает, что в городе Гватемала орудует серийный убийца. И им в расследовании потребовалась моя помощь.

— Туземного таланта не нашлось?

— Останки были в канализационном отстойнике.

— La spécialité du chef^[223].

— Пару раз мне уже приходилось заниматься подобным.

— И как же такая жемчужина всплыла в Центральной Америке?

— Меня неплохо знают в мире, Райан.

— Что, посылала резюме в Сеть?

Рассказать о пропавшей дочери посла? Нет. Я обещала Галиано хранить тайну.

— Одному детективу попались на глаза мои статьи в «Журнале судебной медицины». Возможно, для тебя это сюрприз, но некоторые копы читают журналы без красивых фотографий на развороте.

Долгий выдох. Я представила, как дым вырывается из его ноздрей, словно у дракона из пещеры ужасов в парке развлечений.

— К тому же, быть может, тут есть связь с Канадой.

Как обычно, казалось, я будто оправдываюсь перед Райаном.

— И?

— Сегодня мы нашли скелет.

— И?

— Точно не знаю.

Он что-то почувствовал по моему голосу.

— Что тебя гложет?

— Точно не знаю.

— Жертва соответствует описанию?

— Точно не знаю.

— Ты провела предварительный анализ на месте?

Как ему объяснить? Сказать: у меня взбунтовался желудок?

— Нет. — Снова укол вины. — И вероятно, уже не смогу.

— Вот как?

— Окружной прокурор конфисковал кости.

— Еще раз: эти мужланы просят тебя ковыряться в дерьме, а потом окружной прокурор выкладывает свои бумаги и сваливает с товаром?

— Копам не оставили выбора.

— Разве у них не было собственного предписания?

— Здесь другое законодательство. Я не спрашивала, — ледяным тоном ответила я.

— Вероятно, это мелкое недоразумение. Наверняка завтра же с утра тебе позвонит коронер.

— Сомневаюсь.

— Почему?

Я попыталась тактично объяснить поступок Диаса:

— Скажем так — им не нравится сама идея помощи извне.

— Что ты там говорила насчет связи с Канадой?

Я описала череп.

— Сомнительно, я не уверена.

— Господи, Бреннан…

— Лучше молчи.

Но молчать он не стал.

— Как ты вообще во все это ввязалась?

— Попросили извлечь кости из отстойника, — со злостью бросила я. — Что я и сделала.

— Какой болван занимается этим делом?

— А есть разница?

— Я мог бы номинировать его на звание «Идиот года».

— Сержант-детектив Бартоломе Галиано.

— СИКА?

— Да.

— Черт побери!

— Что такое?

— Морда как у бульдога, глаза — коровы гернзейской породы?

— Глаза у него карие.

— Бэт! — почти выкрикнул он.

— Какой еще Бэт?

— Много лет не вспоминал о Бэте.

— Ничего не понимаю, Райан.

— Бэт Галиано.

Галиано говорил, что какое-то время жил в Канаде.

— Ты его знаешь?

— Мы вместе учились.

— Галиано учился в «Сент-Эф-Икс»?

«Сент-Фрэнсис-Ксавьер», Антигониш, Новая Шотландия. Этот маленький университетский городок стал ареной многих красочных похождений Райана, пока какой-то байкер-кокаинщик не вскрыл ему сонную артерию разбитым горлышком бутылки из-под «Будвайзера». Когда Эндрю как следует зашили, он заново взглянул на жизнь, переключил свой интерес с выпивки и баров на людей в синей форме — и с тех пор больше не вспоминал о прошлом.

— Когда я учился на последнем курсе, Бэт жил в комнате напротив, через коридор. Я закончил университет и поступил в СК. Он выпустился на семестр позже и вернулся в Гватемалу, стал полицейским. Мы не общались уже много лет.

— Почему «Бэт»?

— Неважно. Выдели время — еще до конца недели ты будешь изучать те кости.

— Не надо было мне их отдавать.

— Какой-то надоедливый гринго идет наперекор местным властям в стране, где убивают диссидентов. Хорошая мысль, нечего сказать.

— Нужно было обследовать их на месте.

— Разве они все не были в дерьме?

— Я могла бы их очистить.

— И возможно, причинить больше вреда, чем пользы. Я бы не стал страдать из-за этого бессонницей. К тому же ты ехала туда по другому делу.

Однако заснуть я не могла: ворочалась в постели, не в силах отогнать непрошеные картины сегодняшних событий. Шум потока авто внизу утих, сменившись звуками отдельных машин. В номере по соседству телевизор переключился с приглушенного репортажа с бейсбольного матча на ток-шоу, а затем смолк.

Я снова и снова ругала себя за то, что не успела обследовать кости. Верным ли было первое впечатление о черепе? Хватит ли фотографий Хикая, чтобы составить биологический профиль? Увижу ли я эти кости снова? В чем причина враждебности Диаса?

Тревожила мысль о том, насколько далеко я от дома — и в географическом, и в культурном смысле. Я кое-что знала о законодательстве Гватемалы, но ничего не понимала в соперничестве разных ведомств и личных разногласиях, которые могли помешать расследованию. Мне была знакома сцена, но не актеры.

Опасения мои касались не только осложнений в работе полиции. Я была чужой в Гватемале, едва представляла ее душу. Я мало знала о местных жителях: какие им нравятся автомобили, работа, соседские отношения, зубная паста; как они смотрят на власть и закон. Мне были незнакомы их интересы, их неприязнь, их вера, их страсти. Поводы, заставляющие их убивать.

И их прозвища.

Бэт? Бартоломе Галиано? Бэт Галиано? Бэт Гуано?

На этой ноте я наконец задремала.

Субботнее утро началось так же, как и накануне. За мной заехал Галиано в темных очках, предложил кофе, и мы молча направились в Управление полиции. Теперь он повел меня в кабинет на втором этаже — более просторный, но обставленный в том же стиле, что и комната для совещаний в четверг: слизисто-серые стены, желчно-зеленый пол, флюоресцентное освещение, резные деревянные столы, обмотанные клейкой лентой трубы, ведомственные столики — стиль «Nouveau^[224] cop».

Эрнандес снимал ящики со штабелей в задней части помещения и укладывал их на тележку. Двое что-то прикрепляли к информационной доске на стене слева. Один худой, с напомаженными черными вьющимися волосами. Второй был ростом в шесть с половиной футов, а ширина его плеч могла сравниться с территорией Белиза. Увидев нас, оба повернулись.

Галиано представил им меня.

Две пары глаз тщательно обследовали мою фигуру, словно управляемые одним и тем же кукловодом. Ни у того, ни у другого увиденное не вызвало особого восторга.

Что, собственно, они увидели? Полицейского со стороны? Американку? Женщину?

К черту! Я не собиралась завоевывать их симпатию.

Я кивнула.

Они тоже кивнули.

— Фото готовы? — спросил Галиано.

— Хикай говорит, будут к десяти. — Эрнандес наклонил тележку и покатил ее к нам.

— Волоку все это в подвал, — добавил он, тяжело дыша и придерживая груз правой рукой. — Мешки тебе нужны?

— Угу.

Эрнандес прокатил тележку мимо нас. Рубашка его промокла, как и тогда, у отстойника.

— Здесь раньше был склад, — сказал мне Галиано. — Я распорядился его освободить.

— Для временной опергруппы?

— Не совсем. — Он показал на один из столов. — Что вам понадобится?

— Скелет, — ответила я, бросая рюкзак на промокательную бумагу.

— Хорошо.

Двое закончили с первой доской и перешли к следующей. Мы с Галиано подошли к карте города Гватемала, что висела на стене. Детектив дотронулся до точки в юго-восточном квадранте.

— Номер один. Здесь жила Клаудия де ла Альда.

Достав из ящичка под доской кнопку с красной шляпкой, он воткнул ее в карту, а рядом — еще желтую.

— Де ла Альде было восемнадцать. Приводов в полицию нет, в употреблении наркотиков не замечена, на беглянку не похожа. Долгое время работала с детьми-инвалидами, помогала местной церкви. Четырнадцатого июля ушла из дома родителей на работу — и с тех пор ее больше не видели.

— Бойфренд? — спросила я.

— Алиби. Вне подозрений.

Он воткнул в карту синюю кнопку.

— Клаудия работала в музее Иксчель.

Иксчель — частный музей культуры майя. Я там бывала, поэтому помнила, что он смутно напоминает майяский храм.

— Номер два. Люси Херарди, семнадцать лет, студентка Университета Сан-Карлос.

Добавил вторую синюю кнопку.

— У Херарди также не было приводов, и она тоже жила с родителями. Хорошо училась. Если не считать того, что ни с кем не общалась, вполне обычная девушка.

— Почему у нее не было друзей?

— Отец держал на коротком поводке.

Его палец переместился к маленькой улочке на полпути между Иксчелем и американским посольством.

— Люси жила вот здесь.

Добавил вторую красную кнопку.

— В последний раз ее видели в Ботаническом саду…

Он воткнул желтую кнопку в зеленое пятно на пересечении Шестой руты и авениды де ла Реформа.

— …пятого января.

Палец Галиано перескочил на Десятую калье возле дома номер три по авениде де ла Реформа.

— Вам знакома Зона Вива?

Я ощутила болезненный укол. Мы с Молли обедали в кафе в Зона Вива накануне моего отъезда в Чупан-Я.

«Сосредоточься, Бреннан».

— Это небольшой анклав дорогих отелей, ресторанов и ночных клубов.

— Верно. Номер три, Патрисия Эдуардо, девятнадцати лет, жила всего в нескольких кварталах оттуда.

Третья красная кнопка.

— Эдуардо рассталась с друзьями в кафе «Сан-Фелипе» вечером двадцать девятого октября и домой больше не вернулась.

Желтая кнопка.

— Она работала в больнице «Сентро Медико».

Синяя кнопка отправилась на угол Шестой авениды и Девятой калье, всего в нескольких кварталах от музея Иксчель.

— Та же история: чистая биография, бойфренд — почти святой. Большую часть свободного времени проводила с лошадьми. Неплохая наездница.

Галиано показал на точку, равноудаленную от мест жительства Люси Херарди и Патрисии Эдуардо.

— Здесь жила пропавшая номер четыре, Шанталь Спектер.

Красная кнопка.

— Шанталь ходила в частную школу для девочек…

Синяя кнопка.

— …и недавно вернулась из длительной поездки в Канаду.

— Что она там делала?

Детектив мгновение поколебался.

— Проходила некий специальный курс. Последний раз девушку видели дома.

— Кто?

— Мать.

— Родителей проверяли?

— Иностранного дипломата не так-то легко проверить.

— Есть поводы для подозрений?

— В любом случае ничего не нашли. Итак, мы знаем, где жила каждая из девушек.

Галиано постучал по красным кнопкам.

— Знаем, где каждая из них работала или училась.

Синие кнопки.

— И знаем, где каждую из них видели в последний раз.

Желтые кнопки.

Я уставилась на карту, найдя ответ по крайней мере на один вопрос. Я достаточно хорошо знала город Гватемала, чтобы не осталось сомнений, — Клаудия де ла Альда, Люси Херарди, Патрисия Эдуардо и Шанталь Спектер принадлежали к верхам общества. Они жили в мире тихих улиц и подстриженных газонов, а не наркотиков и торговли телом. В отличие от бедных и бездомных, в отличие от жертв из Чупан-Я или сирот-токсикоманов из парка Конкордия, семьи этих девушек обладали деньгами и властью и делали все возможное, чтобы разыскать пропавших.

Но откуда такой интерес к останкам, которые обнаружили в полуразвалившейся гостинице?

— Почему «Параисо»? — спросила я.

Мужчина снова поколебался.

— Мы искали везде, где могли.

Я повернулась к Галиано. Лицо его ничего не выражало. Я ждала, но он молчал.

— Поговорим на равных или так и будем ходить вокруг да около?

— В смысле?

— Как хочешь, Бэт. — Я направилась к выходу.

Галиано яростно взглянул на меня, но не ответил. Внезапно на моем предплечье сомкнулись его пальцы.

— Ладно. Но отсюда никто не выйдет.

— Обычно я предпочитаю все обсудить и прийти к консенсусу. А вы?

Детектив отпустил мою руку и провел ладонью по волосам, уставившись на меня коровьими глазами.

— Полтора года назад Шанталь Спектер арестовали. Нашли кокаин.

— Она употребляла?

— Не вполне ясно. Девушка настучала на друзей, и ее освободили без проверки на наркотики. Приятели ее оказались наркоманами.

— Торговала?

— Вряд ли. Прошлым летом ее опять арестовали. Та же история. Полиция накрыла притон в дешевом отеле, и Шанталь, среди прочих, угодила в сети. Вскоре после этого папаша послал ее в Канаду поправить здоровье. Она вернулась на Рождество, пошла в январе в школу — и исчезла через неделю после начала занятий. Посол пытался искать дочь самостоятельно, но в конце концов сдался и сообщил о ее пропаже.

Палец детектива переместился к лабиринту улочек старого города.

— Оба раза Шанталь арестовывали в Первой зоне.

— Молодежь порой бывает склонна к мятежу, — заметила я. — Вероятно, она вернулась домой, поругалась с отцом и сбежала.

— На четыре месяца?

— Скорее всего, это просто совпадение. Шанталь не вписывается в схему.

— Люси Херарди исчезла пятого января. Через десять дней то же случилось с Шанталь Спектер. — Галиано повернулся ко мне. — Судя по некоторым данным, Люси и Шанталь были близкими подругами.

Глава 6

Фотографии с места преступления позволяют легко проникнуть в чужие тайны. В отличие от фотоискусства, где специально подбирают свет и композицию, чтобы подчеркнуть мгновения красоты, полицейские фото фиксируют во всех деталях суровую, ничем не приукрашенную реальность. Их просмотр доставляет мало удовольствия, а порой повергает в уныние.

Разбитое окно. Забрызганная кровью кухня. Женщина лежит в постели, раздвинув ноги; лицо ее закрывают порванные трусики. Распухшее тело ребенка в вентиляционной шахте. Кошмар возвращается раз за разом — мгновения, часы, дни спустя.

Или даже месяцы.

В девять сорок Хикай принес фотографии из «Параисо». В отсутствие костей для анализа эти фото давали мне единственную надежду восстановить облик жертвы, а может, и связать скелет в отстойнике с одной из пропавших девушек.

Я открыла первый конверт. Было немного страшно, но вместе с тем не терпелось узнать, сколько анатомических подробностей сохранилось.

Или потерялось.

Переулок.

«Параисо».

Обветшалый маленький оазис на заднем дворе.

Я разглядывала всевозможные виды отстойника до вскрытия и после, до, во время и после осушки. На последнем снимке пустые камеры пересекали тени, похожие на длинные костлявые пальцы.

Убрав первую пачку обратно в конверт, я взяла следующий.

Первая фотография изображала мою устремленную к небу задницу на краю отстойника. На второй виднелась кость на простыне в мешке для трупов. Даже с увеличительным стеклом деталей различить не удавалось. Отложив лупу, я продолжила просмотр.

Через семь снимков обнаружила крупномасштабную фотографию локтевой кости. Ведя вдоль нее лупой, изучила каждую впадину и углубление. И уже готова была сдаться, когда вдруг заметила тонкую, как волос, линию на конце со стороны запястья.

— Взгляните.

Взяв лупу, Галиано склонился над снимком. Я показала кончиком шариковой ручки.

— Это остаточная эпифизарная линия.

— Ay, Dios, — проговорил он, не поднимая взгляда. — И что это значит?

— Видно, как головка кости врастает в конец ее ствола.

— И что это значит?

— Это значит, что жертва была молода.

— Насколько?

— Вероятно, не старше девятнадцати.

Он выпрямился:

— Muy bueno^[225], доктор Бреннан.

На середине третьей пачки начались фотографии черепа. Я разглядывала снимок за снимком — и желудок мой сжимался в еще более тугой узел, чем тогда, в отстойнике. Хикай фотографировал череп по меньшей мере с шести футов. Грязь, тени и расстояние скрывали все черты. Даже увеличительное стекло не помогало.

Обескураженно досмотрев до конца третий конверт, я двинулась дальше. Одна за другой появлялись разложенные на простыне части тела. Линии роста на нескольких длинных костях подтверждали примерный возраст, который я определила по локтевой кости.

Хикай сделал не меньше полудюжины снимков таза. Мягкие ткани удерживали вместе три его части, что позволяло различить сердцевидное входное отверстие. Длинные лобковые кости соединялись наверху под тупым углом.

Я перешла к видам сбоку.

Широкая и неглубокая седалищная борозда.

— Женщина, — сказала, ни к кому не обращаясь.

— Покажите. — Галиано вернулся к моему столу.

Развернув перед ним фотографии, я объяснила каждую деталь. Детектив молча слушал.

Собирая снимки, я случайно посмотрела на несколько странной формы пятнышек с брюшной стороны правой подвздошной кости. Поднесла к глазам фотографию, а к ней — лупу. Галиано наблюдал за мной.

Фрагменты зубов? Растительность? Гравий? Крошечные частицы казались знакомыми, но, как бы я ни пыталась, опознать их не могла.

— Что там? — спросил полицейский.

— Не знаю точно. Может, просто мусор.

Вернув фотографии в конверт, я вытряхнула новую пачку.

Кости ступней. Кистей рук. Ребра.

Галиано вызвали к нему в кабинет. Двое детективов продолжали корпеть у своих досок.

Грудина. Позвонки.

Вернулся Бартоломе.

— Где, черт побери, Эрнандес?

Ответа не последовало. Я представила, как позади двое пожимают плечами.

Заболела спина. Я вытянула над головой руки и потянулась — сперва назад, потом в стороны.

А когда вновь взялась за фотографии, случилось чудо.

Пока я наблюдала за осушкой отстойника, Хикай вернулся к черепу. На последних его снимках были виды сверху, снизу, с боков и спереди, с расстояния примерно в один фут. Несмотря на грязь, я многое смогла увидеть.

— Хорошие фото.

Галиано тотчас же оказался рядом. Я показала на вид черепа спереди:

— Округлые глазницы, широкие скулы.

Перейдя к снимку основания черепа, указала на скуловые кости:

— Видите, как они выступают?

Детектив кивнул.

— Череп короткий вдоль и широкий поперек.

— Почти шарообразный.

— Именно. — Я постучала по верхнему нёбу. — Параболической формы. Жаль, что передних зубов нет.

— Почему?

— Лопатообразные резцы могут указывать на расу.

— Лопатообразные?

— Вогнутая эмаль со стороны языка и приподнятая бороздка вдоль края. Вроде лопаты.

Я сменила вид снизу на вид сбоку, отметив низкую переносицу и прямой профиль.

— Что думаете? — спросил Галиано.

— Монголоид. — Я вспомнила последний мимолетный взгляд на череп и сопоставила тогдашнее впечатление с лежащими передо мной фотографиями.

Он тупо посмотрел на меня.

— Азиат.

— Китаец, японец, вьетнамец?

— Кто угодно. Или тот, чьи предки пришли из Азии. Коренной американец…

— Вы имеете в виду старые индейские кости?

— Однозначно нет. Эти совсем недавние.

Мужчина ненадолго задумался.

— Передние зубы выбиты?

Я понимала, что он имеет в виду. Зубы часто разрушают, чтобы затруднить опознание. Но в данном случае было не так. Я покачала головой.

— Резцы имеют только один корень. Когда мягкие ткани разлагаются, их ничто не удерживает. Скорее всего, они просто выпали.

— И куда делись?

— Могли просочиться через канализационную систему. Или до сих пор остаются в отстойнике.

— От них есть какая-то польза?

— Конечно. По этим чертам можно лишь строить предположения. — Я махнула в сторону фотографий.

— Так кто же этот незнакомец в отстойнике?

— Женщина, вероятно, лет восемнадцати-девятнадцати, возможно, монголоидного происхождения.

Я прямо чувствовала, как за коровьими глазами вспыхивают нейроны.

— Но у большинства гватемальцев монголоидные черты…

— У многих, — согласилась я.

— И у крайне малого числа — канадцев.

— Местные народности, иммигранты из Азии и их потомки.

Галиано долго молчал.

— Вероятнее всего, — сказал он, — перед нами не Шанталь Спектер.

Я уже собиралась ответить, когда Эрнандес вкатил в кабинет свою тележку. Вместо ящиков на ней лежали два мешка для мусора и черный парусиновый чемодан.

— Где тебя носило, черт побери? — спросил его напарник.

— Эти придурки не желали одолжить мне освещение. Будто это драгоценности короны. — Голос — словно из забитого мусорного бака. — Куда это все сложить?

Галиано показал на два складных столика у стены справа. Эрнандес выгрузил содержимое тележки и поставил ее возле оставшихся ящиков.

— В следующий раз пусть все это таскает кто-нибудь другой. — Вытащив из кармана желтый платок, он вытер лицо. — Тяжелые, зараза.

Сунув платок в задний карман, Эрнандес выбежал за дверь. Я успела заметить лишь торчащий клочок желтой ткани.

— Давайте взглянем на фотографии, — сказал Галиано. — Большинство от родственников. Одна из посольства.

Я послушалась, хотя особой нужды в том не было. Не впервые участвуя в расследовании серийных убийств, я прекрасно представляла, что увижу. Лица: враждебные, счастливые, озадаченные, сонные. Молодые или старые, мужчины или женщины, изящные или неопрятные, красивые или непритязательные — все застигнуты в некий момент времени, еще не подозревая о грядущей беде.

Взглянув в первый раз, я подумала о Теде Банди^[226] и жертвах, которые он выбирал на свой вкус. У всех четырех женщин были длинные черные волосы с пробором на макушке. Но на этом сходство заканчивалось.

Клаудия де ла Альда не отличалась красотой — угловатая, с массивным носом и широко посаженными, похожими на оливки глазами. На каждом из трех снимков она была одета в черную юбку и пастельного тона блузку, застегнутую до подбородка. На обширной груди покоилось серебряное распятие.

У Люси Херарди были блестящие черные волосы, голубые глаза, изящный нос и подбородок. На школьном портрете она была в голубом блейзере и накрахмаленной белой блузке. На домашнем фото — в легком желтом платье, со шнауцером на коленях. Во впадинке на шее примостился золотой крестик.

Патрисия Эдуардо была из них самой старшей, но выглядела она едва ли на пятнадцать лет. Одна фотография запечатлела девушку верхом на пегой лошади. Черные глаза наездницы блестели из-под жокейской шляпки, одна рука сжимала поводья, другая лежала на колене. На втором фото она стояла рядом с лошадью, торжественно глядя в объектив. Как и остальные, носила крест и не пользовалась косметикой.

Если де ла Альда, Херарди и Эдуардо выглядели образцами целомудрия, то Шанталь Спектер являла собой воплощение распутства. На фотографии дочь посла была одета в короткую маечку и обтягивающие джинсы. Светлые волосы с темными прядками и макияж в стиле вамп.

На эту фотографию совсем не была похожа другая, полученная по официальным каналам посольства. На ней Шанталь позировала между мамой и папой на диване в стиле королевы Анны, одетая в холщовые тапочки, чулки и белое платье, без всяких полос в волосах и глаз, словно у Белы Лугоши^[227].

Глядя на них, я почувствовала, как у меня перехватывает дыхание. Неужели все четыре девушки мертвы? Неужели мы извлекли одну из них из отстойника в «Параисо»? Неужели в столице Гватемалы действительно орудует психопат и замышляет очередное убийство? Не появятся ли в ближайшее время еще фотографии?

— Не похожа она на торговку наркотой. — Галиано смотрел на фотографию Спектер.

— Никто из них не похож.

— Кто-то подходит под ваше описание?

— Все. Шанталь Спектер не той расы, но сомнения всегда остаются. Будь у меня возможность снять данные и проверить по базе, я могла бы сказать точнее. Но в любом случае с расой все не так просто.

За моей спиной рослый детектив перетаскивал ящики на тележку.

— Как насчет времени? — спросила я.

— Клаудия де ла Альда была объявлена пропавшей в июле. Обслуживание отстойника проводилось в августе.

— Дата, когда ее в последний раз видели живой, вовсе не означает дату смерти.

— Да, — согласился Галиано.

— Если она вообще мертва.

— Патрисия Эдуардо исчезла в октябре, Херарди и Спектер — в январе.

— Кто-то из пропавших был одет в джинсы и розовую блузку в цветочек?

— Судя по показаниям свидетелей — нет. — Он указал на стопку папок. — Все данные там.

— Сперва хотелось бы взглянуть на одежду, — сказала я.

Галиано прошел следом за мной к складному столу, глядя, как я снимаю с него мешки с уликами, ставлю их на пол, достаю из рюкзака лист полиэтилена и расстилаю его на столе.

— Нужна вода. — Я подняла первый мешок.

Детектив вопросительно посмотрел на меня.

— Чтобы отчистить метки.

Он обратился к одному из коллег.

Натянув латексные перчатки, я развязала узел и начала извлекать из мешка грязную одежду. Комнату заполнила отвратительная вонь.

Полицейский с напомаженными волосами принес воды.

— Господи, воняет как из канализации!

— Кто бы сомневался, — заметила я, когда он вышел, закрыв за собой дверь.

Джинсы. Блузка. Зеленый бюстгальтер. Зеленые трусики в мелкую красную розочку. Голубые носки. Туфли-мокасины.

По спине пробежал холодок. Такие же подарили нам с сестрой, когда я пошла в пятый класс.

Постепенно на столе обретало форму безголовое и безрукое мокрое чучело. Когда мешки опустели, я начала исследовать каждый предмет одежды.

На голубых джинсах этикетки не было. Несмотря на хорошее состояние материи, штаны развалились на части.

Я проверила карманы. Чего и следовало ожидать: пусто. Намочила метку и слегка потерла. Буквы стерлись до нечитаемости. Штанины были подвернуты, но я оценила размер как близкий к моему — женский шестой или восьмой. Галиано записывал все в свой блокнот.

На блузке меток не оказалось. Пока что я оставила ее застегнутой.

— Ножевые ранения? — спросил Бэт, пока я осматривала несколько повреждений на ткани.

— Неправильная форма, рваные края, — ответила я. — Просто разрывы.

Бюстгальтер был тридцать четвертого размера, трусики — пятого. Фирменных меток не было и на них.

— Странно, что джинсы разваливаются, хотя все остальное почти в идеальном состоянии, — заметил Галиано.

— Натуральные волокна. Сегодня они есть, а завтра — нет.

Он молчал, ожидая продолжения.

— Джинсы, вероятно, были сшиты хлопковой нитью. Но девушка явно отличалась любовью к синтетике.

— Принцесса Полиэстер.

— Может, это и не самая лучшая одежда, но полиэстер и акрил намного хуже разлагаются.

— Химия куда долговечнее.

Я отвернула правую штанину, с которой стекала на полиэтилен грязная жижа. Кроме мертвых тараканов, ничего не обнаружила.

Отвернула левую.

— Есть «люма-лайт»? — спросила я.

Речь шла о специальном источнике света, в лучах которого ярко блестят отпечатки пальцев, волосы, волокна, сперма и следы от наркотиков.

Галиано достал из ящика, что принес Эрнандес, черную коробочку и две пары темных очков. Пока он искал розетку и выключал освещение, я надела очки, затем повернула выключатель и направила «люма-лайт» на одежду. Луч ничего не высвечивал, пока я не добралась до отогнутого края левой штанины. Волокна сверкнули, словно фейерверк на Четвертое июля.

— Что это, черт побери? — Дыхание Галиано на моем плече.

Я направила луч на отворот и отступила назад.

– ¡Puchica! Ух ты!

Прищурившись, он с минуту разглядывал джинсы, затем выпрямился.

— Волосы?

— Возможно.

— Человеческие или звериные?

— Это уже задача для вас, сыщиков. Но я бы поинтересовалась домашними животными.

— Черт побери.

Достав из рюкзака горсть пластиковых флаконов, я пометила один из них, отделила волокна и поместила их внутрь. Затем обследовала каждый дюйм одежды. Фейерверки больше не вспыхивали.

— Свет?

Галиано снял очки и щелкнул выключателем.

Пометив на оставшихся флаконах дату, время и место, я соскребла в каждый из них грязь, подписывая на этикетках данные о содержимом. Правый носок, внешняя сторона. Правый носок, внутренняя сторона. Левый носок. Отворот правой штанины. Отворот левой штанины. Правая туфля, внутренняя сторона. Правая туфля, подошва. Десять минут спустя я была готова заняться блузкой.

— Свет, пожалуйста.

Детектив выключил свет.

Пуговицы были обычные, пластиковые. Я коснулась каждой из них лучом «люма-лайта». Никаких отпечатков.

— Все, спасибо.

Комната осветилась. Расстегнув каждую пуговицу, я отогнула ткань, обнажая внутреннюю сторону блузки.

Предмет был настолько мал, что почти ускользнул от моего внимания, запутавшись в шве под правой подмышкой.

Я схватила увеличительное стекло.

О нет!

Глубоко вздохнув и сдерживая дрожь в руках, вывернула рукав наизнанку.

Пятью дюймами ниже лежал еще один.

А еще один обнаружился на дюйм ниже первого.

— Вот черт!

— Что такое? — Галиано уставился на меня.

Я направилась к столу с фотографиями, вытряхнула на него конверты и нашла нужные снимки. Вытащив фотографию таза, взглянула в лупу на таинственные пятнышки.

Господи!

Едва дыша, я вглядывалась в каждый дюйм тазовых костей, затем перешла к следующим фотографиям. Всего заметила пятнышек семь.

Меня охватила ярость и тоска, а вместе с ними — все те чувства, что и в могиле в Чупан-Я.

— Не знаю, кто она, — сказала я. — Но, возможно, знаю, почему она умерла.

Глава 7

— Слушаю, — сказал Галиано.

— Она была беременна.

— Беременна?

Я взяла со стола первое фото таза.

— Это пятнышко — фрагмент черепа плода. А в блузке — его кости.

— Покажите.

Вернувшись к столу, я продемонстрировала три фрагмента величиной с ноготь.

– ¡Hijo de la puta! Сукин сын!

Я не ответила, застигнутая врасплох его горячностью.

— На каком месяце?

— Точно не уверена. Хотелось бы измерить кости и провести сравнительный анализ.

— Чертов сукин сын!

— Угу.

Через закрытую дверь послышались мужские голоса, затем смех грубо нарушил царившую в комнате мрачную атмосферу.

— Так кто же она, черт возьми? — чуть тише обычного спросил Галиано.

— Девушка-подросток со страшной тайной.

— А папаша, видать, не пожелал становиться семьянином.

— Возможно, у папаши уже была семья.

— Или беременность — лишь стечение обстоятельств.

— Может быть. Если это серийный убийца, он мог выбирать жертвы без разбору.

Голоса в коридоре стихли.

— Пора нанести еще один визит хозяину гостиницы и его жене, — сказал Галиано.

— Не помешало бы заодно проверить окрестные женские клиники и центры планирования семьи. Возможно, она хотела сделать аборт.

— Это Гватемала.

— И то верно. Давайте-ка сделаем фотографии, прежде чем я все это уберу. — Я махнула рукой в сторону блузки.

Через несколько минут появился Хикай. Я протянула ему линейку и показала на кости. Пока эксперт снимал, Галиано переставлял осветительные приборы.

— Как насчет размера?

— Размера?

— Какого она была роста?

— Судя по одежде, среднего или маленького. Если смотреть по местам прикрепления мышц к костям, я бы сказала: фигура довольно изящная.

Я перебрала фотографии, пока не дошла до костей ног.

— Могу оценить рост по бедренной кости, используя для масштаба линейку, но лишь примерно. Вам известен рост четырех пропавших девушек?

— Должен быть в досье. Если нет — выясню.

— Готово, — сказал Хикай.

Достав из рюкзака еще два флакона, я пометила один словами «Останки плода». Затем извлекла кости из-под мышки и рукава, закрыла флаконы и подписала метки.

— Стандартные снимки одежды? — спросил фотограф.

Пока я смотрела, как он движется вокруг стола, в голову вдруг пришла мысль.

— Где берцовая кость и кости ступни, которые были в джинсах? — спросила я у Галиано.

— Диас их тоже забрал.

— И оставил джинсы.

— Он не заметил бы улик, даже если бы они лежали у него под ногами.

— Что вы думаете насчет Лукаса?

— Похоже, добрый доктор не в восторге от поставленной перед ним задачи.

— Мне тоже так показалось. Полагаете, Диас пытается на него давить?

— Я встречаюсь с господином окружным прокурором сегодня днем. — Он развернул и надел темные очки. — И намерен говорить прямо.

Час спустя я въехала в ворота штаб-квартиры ФСАГ. На крыльце стоял Олли Нордстерн: облокотившись о столб, жевал резинку.

Я хотела было дать задний ход, но он метнулся ко мне, словно акула на запах крови.

— Доктор Бреннан! Вы первая в моем списке.

Я вытащила рюкзак из багажника взятого напрокат «аксесса».

— Давайте помогу.

— За последнее время кое-что случилось, мистер Нордстерн. — Накинув лямку на плечо, я захлопнула дверцу и направилась мимо него к зданию. — И сегодня у меня времени на интервью не будет.

— Может, вас все-таки удастся уговорить?

«Может, лучше утопишься в плевательнице»?

— Не сегодня.

Элена Норвильо сидела за одним из компьютеров в бывшей гостиной семейства Менья. Волосы ее скрывал завязанный на затылке голубой шарф.

— Buenos días, Elena.

— Buenos días, — ответила она, не сводя взгляда с экрана.

— Dónde está Mateo?^[228]

— Во дворе, — ответил за моей спиной Нордстерн.

Обойдя стол Элены, я прошла по коридору мимо офисов и кухни и вышла в огороженный стеной дворик. Репортер шел за мной по пятам, словно щенок.

Над краями двора нависала крыша, в середине же он был открыт. Впереди слева располагался бассейн, выглядевший здесь столь же неуместно, как джакузи в ночлежке для бездомных. На поверхности воды мерцали солнечные лучи, окрашивая все вокруг странным голубоватым сиянием.

Площадку под крышей в задней части двора занимали рабочие столы. Под каждым из них стоял пустой ящик, содержимое которого было разложено на столе. Вдоль каменных стен тянулись ряды неоткрытых ящиков. Из-за штабелей выглядывали тропические растения, остатки когда-то роскошных садов Мена.

Луис Посадас и Роза О’Рейли исследовали останки в дальнем конце первого ряда столов. Роза записывала данные, а Луис действовал циркулем, выкрикивая результаты измерений. Хуан Корралес сверялся с подвешенным скелетом, держа в левой руке фрагмент кости. Вид у него был озадаченный. Череп скелета украшала шляпа с загнутыми кверху полями.

Когда я вошла в двери, Матео поднял взгляд от единственного в лаборатории микроскопа. Он был одет в джинсовый комбинезон и серую футболку с отрезанными рукавами. На верхней губе проступили капельки пота.

— Темпе! Рад видеть.

— Как Молли? — спросила я, подходя к нему.

— Без изменений.

— Кто такая Молли?

Матео посмотрел на Нордстерна, затем снова на меня. Глаза его сузились, так же как у Галиано в «Параисо». Впрочем, мог и не намекать — я не собиралась обращать внимание на наглого коротышку.

— Вижу, вам все-таки удалось договориться, — заметил Рейес.

— Я сказала мистеру Нордстену, что сегодня об этом не может быть и речи.

— Надеялся, вы сумеете ее убедить, — умоляюще проговорил писака.

— Прошу прощения. — Матео улыбнулся репортеру, взял меня за руку и подтолкнул в сторону дома.

Я последовала за ним наверх в его кабинет.

— Отвадь его, Матео.

— Репортаж в газете может пойти нам только на пользу. — Указав мне на стул, он закрыл дверь. — Мир должен знать факты, а фонду нужны деньги. Если поделимся информацией — можем получить финансирование. И защиту, — добавил он, не дождавшись моего ответа.

— Прекрасно. Вот ты с ним и говори.

— Я уже говорил.

— Это может сделать Элена.

— Она уже провела с Олли весь вчерашний день. Теперь ему нужна ты.

— Нет.

— Брось какую-нибудь кость, и он уйдет.

— Почему я?

— Он считает, что ты крутая.

Я пронзила Матео взглядом, который мог бы заморозить в полдень Долину Смерти.

— Его впечатлила та история с байкерами.

Я закатила глаза.

— Хотя бы полчаса? — теперь уже в голосе мужчины послышались умоляющие нотки.

— Чего он хочет?

— Красочных цитат.

— Он не знает про Молли и Карлоса?

— Мы сочли за лучшее этого не касаться.

— Чертов репортер! — Я стряхнула пылинку со штанины. — А про кости в отстойнике?

— Нет.

— Ладно. Только полчаса.

— Тебе понравится.

«Как гнойный фурункул», — подумала я.

— Просвети меня об истории с отстойником, — сказал Матео.

— А тот Джимми Бреслин?^[229]

— Подождет.

Я рассказала о том, что узнала в управлении полиции, опустив лишь фамилию Шанталь Спектер.

— Андре Спектер, канадский посол. Тяжелый случай.

— Ты знаешь?

— Детектив Галиано рассказал. Потому я и позволил ему подкараулить тебя, когда мы вернулись из Чупан-Я.

Вряд ли мне стоило обижаться. Если честно, я была даже рада, что Матео понимает последствия того, чем мне предстоит заниматься в ближайшие дни.

Достав из рюкзака флакон, я поставила его на стол. Рейес прочитал этикетку, прищурившись, взглянул на содержимое и посмотрел на меня:

— Кости плода?

Я кивнула:

— Заметила нанекоторых фотографиях фрагменты черепа.

— Срок?

— Нужно свериться с Фазекашем и Коса.

Имелся в виду том под названием «Судебная эмбриональная остеология», библия антрополога по внутриутробному развитию скелета. Те, кому посчастливилось обладать экземплярами этой книги — а она была опубликована в Венгрии в 1978 году и давно распродана, — хранили их как зеницу ока.

— В нашей библиотеке есть.

— Закончил с измерениями?

— Почти. — Он встал. — Думаю закончить к тому времени, когда ты разберешься с Нордстерном.

Глаза мои закатились столь глубоко, что я испугалась, как бы они не провалились в мозг.

— Вчера мне очень вас не хватало.

— Угу.

— Сеньор Рейес сказал, что вы заняты до субботы.

— У нас есть полчаса, сэр. Чем могу помочь?

Мы поменялись сторонами стола Матео, и Нордстерн теперь сидел там, где до этого я.

— Ладно. — Он достал из кармана маленький диктофон и взвесил его в руке. — Вы не против?

Пока репортер возился с кнопками, я смотрела на часы.

— Готово, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Поведайте, что тут происходило.

Вопрос меня удивил.

— Разве Элена вам не рассказывала?

— Хотелось бы узнать разные точки зрения.

— Это исторические сведения.

Я увидела, как удивленно поднялись его плечи, ладони и брови.

— Как далеко вы хотите углубиться в историю?

Он снова пожал плечами.

Ладно, будь по-твоему, придурок. Нарушение прав человека, статья сто один.

— В шестидесятые — девяностые годы многие латиноамериканские страны переживали периоды насилия и репрессий. Права человека были растоптаны, и большую часть жестокостей совершили правящие военные режимы. В начале восьмидесятых наметился сдвиг к демократии, и возникла необходимость расследования нарушений прав человека в недавнем прошлом. В некоторых странах подобные расследования привели к судам и приговорам. В других виновным помогли избежать наказания разнообразные амнистии. Стало ясно, что для раскрытия реальных фактов не обойтись без специалистов извне.

Нордстерн сидел, словно студент, которому совершенно неинтересны слова преподавателя. Я перешла к деталям поконкретнее.

— Хороший пример — Аргентина. Когда в восемьдесят третьем году страна вернулась к демократии, Национальная комиссия по исчезновению людей, КОНАДЕП, выяснила, что за время деятельности свергнутой военной диктатуры пропали без вести почти девять тысяч человек. Большая их часть была похищена силами безопасности и отправлена в нелегальные лагеря, где людей пытали и убивали. Тела либо сбрасывали с самолетов в море Аргентины, либо хоронили в безымянных могилах. Судьи начали требовать эксгумаций, но доктора, которым это было поручено, не имели опыта работы с костными останками и археологической подготовки. При использовании бульдозеров кости ломались, терялись, путались и пропадали. Вряд ли стоит говорить, что процесс опознания шел не лучшим образом.

Я излагала сжатую до предела версию.

— Вдобавок многие из этих докторов сами были причастны к резне либо по недосмотру, либо по должности.

В мозгу промелькнул образ Диаса, а потом Диаса и доктора Лукаса в «Параисо».

— Так или иначе, по всем этим причинам сочли необходимым ввести более строгий научный протокол и использовать экспертов, не подверженных влиянию подозреваемых в злодеяниях.

— И именно тогда за дело взялся Клайд Сноу.

— Да. В восемьдесят четвертом Американская ассоциация по развитию науки, ААРН, прислала в Аргентину делегацию, в состав которой входил и Клайд Сноу. В том же году была основана Аргентинская группа судебной антропологии, АГСА, которая существует и поныне.

— Не только в Аргентине.

— Конечно. АГСА сотрудничала с правозащитными организациями в Боснии, Восточном Тиморе^[230], Сальвадоре, Гватемале, Парагвае, Южной Африке, Зимбабве…

— Кто все это финансирует?

— Членам группы платят из бюджета АГСА. В большинстве этих стран ресурсы правозащитных организаций крайне ограниченны.

Зная цель Матео, я продолжила тему.

— Деньги — хроническая проблема в правозащитной работе. Кроме жалованья работникам, нужно оплачивать расходы на поездки и решение местных вопросов. Та или иная миссия может полностью финансироваться АГСА, или ФСАГ в Гватемале, или какой-либо местной или международной организацией.

— Давайте поговорим о Гватемале.

Вот тебе и весь разговор о деньгах.

— Во время гражданской войны, с шестьдесят второго по девяносто шестой год, погибли или пропали без вести от ста до двухсот тысяч человек. По примерным оценкам, еще миллион лишился крова и имущества.

— По большей части гражданские.

— Да. Комиссия ООН по восстановлению исторической справедливости в Гватемале пришла к выводу, что девяносто процентов всех нарушений прав человека совершали гватемальская армия и союзные ей полувоенные формирования.

— И основной удар пришелся на майя.

Он начинал становиться мне неприятен.

— Большинство жертв — крестьяне-майя, и многие из них не имели к конфликту никакого отношения. Армия прошла по сельской местности, убивая каждого, кто подозревался в поддержке местной герильи^[231]. В горных провинциях Эль-Киче и Уэуэтенанго — сотни безымянных могил.

— По сути, выжженная земля.

— Да.

— А потом они притворились невинными.

— Многие годы правительства Гватемалы одно за другим отрицали, что резня вообще была. Нынешнее руководство страны отказалось от подобного фарса, но вряд ли отправит кого-то за решетку. В девяносто шестом было подписано мирное соглашение между правительством Гватемалы и коалицией основных партизанских группировок, формально положившее конец конфликту. В том же году была предоставлена защита от судебного преследования тем, кто обвинялся в нарушении прав человека во время войны.

— Тогда зачем все это? — Нордстерн обвел рукой кабинет.

— Оставшиеся в живых и родственники начинают подавать голос, требуя расследования. Даже не рассчитывая на наказание виновных, они хотят пролить свет на случившееся.

Я подумала о маленькой девочке из Чупан-Я, чувствуя, будто оправдываю преступников, рассказывая об их злодеяниях столь бесстрастно и отвлеченно. Жертвы заслуживали намного более живого повествования.

— Но даже до этого, в начале девяностых, гватемальские группировки, представляющие родственников жертв, начали приглашать иностранные организации, включая аргентинцев, для проведения эксгумаций. Аргентинцы вместе с учеными из США обучали местных, что в итоге привело к деятельности, которую вы имеете счастье наблюдать. За последние десять лет Матео и его команда провели десятки расследований и добились определенной независимости от власти.

— Как в Чупан-Я.

— Да.

— Расскажите про Чупан-Я.

— В августе восемьдесят второго в деревню вошли солдаты и гражданские патрульные…

— Под командованием Алехандро Бастоса, — вмешался Нордстерн.

— Этого я не знаю.

— Продолжайте.

— Похоже, вам известно больше, чем мне.

Он снова пожал плечами.

Черт побери! Я уже была сыта по горло. Резня представлялась парню просто историей. Для меня же это значило намного больше.

Я встала.

— Уже поздно, мистер Нордстерн. Мне нужно работать.

— Чупан-Я или отстойник?

Я молча вышла.

Глава 8

Возникновение младенца — сложный, по-военному точный процесс. Хромосомы формируют командный центр, где отряды генов-рядовых получают приказы от генов-управляющих, которые, в свою очередь, подчиняются другим управляющим генам выше по цепочке.

Сперва эмбрион представляет собой неопределенную массу. Отдается приказ.

Позвоночное!

Вокруг спинного мозга формируются сегментированные кости, возникают суставчатые конечности с пятью пальцами на каждой. Череп. Настоящая челюсть.

Эмбрион — рыба. Древесная лягушка. Ящерица.

Генералы повышают ставки.

Млекопитающее!

Теплокровное, живородящее, со специализированными зубами.

Эмбрион — утконос. Кенгуру. Снежный барс. Элвис.

Генералы не отступают.

Примат!

Противостоящие большие пальцы. Трехмерное зрение.

Наступление продолжается.

Хомо сапиенс!

Великолепное серое вещество. Хождение на двух ногах.

Человеческий скелет начинает костенеть примерно на седьмой неделе. Между девятой и двенадцатой появляются крошечные зачатки зубов.

Я опознала на фотографиях четыре фрагмента черепа.

Сфеноид, или клиновидная кость, имеет форму бабочки и составляет часть глазниц и основания черепа. Ее большие крылья формируются на восьмой неделе развития плода, малые — семь дней спустя.

Пользуясь увеличительным стеклом и калибровочной сеткой, я измерила ее длину и ширину. С помощью масштабной линейки рассчитала истинный размер. Большое крыло — пять на семь миллиметров. Малое — шесть на пять.

Височная кость также требует некоторой сборки. Плоская ее часть, образующая висок и бок скулы, появляется на восьмой неделе. Размеры — десять на восемнадцать миллиметров.

Барабанное кольцо начинает формироваться примерно на девятой неделе, за последующие три недели вырастает в три костяных фрагмента, которые затем, на шестнадцатой неделе, соединяются в кольцо. Незадолго до того, как дитя покидает утробу, кольцо прирастает к ушному отверстию.

Первым загадочным пятнышком, которое я заметила на снимке таза, было крошечное барабанное кольцо. Несмотря на все еще заметные линии сращивания, три сегмента были прочно соединены. Измерив диаметр, я добавила цифру в свой список. Восемь миллиметров.

Занялась содержимым флаконов.

Миниатюрная половинка челюсти с впадинами, где никогда не будет зубов. Двадцать пять миллиметров.

Ключица. Двадцать один миллиметр.

Просматривая таблицы в книге по эмбриональной остеологии, я проверила каждое измерение. Большое крыло сфеноида. Малое крыло сфеноида. Височная кость. Барабанное кольцо. Челюсть. Ключица.

Судя по Фазекашу и Коса, женщина в отстойнике была на пятом месяце беременности.

Я закрыла глаза. Младенец был от шести до девяти дюймов в длину и весил около восьми унций, когда погибла его мать. Он мог моргать, хватать, делать сосательные движения. У него были ресницы и отпечатки пальцев, он мог слышать и узнавать мамин голос. Если это была девочка, ее крошечные яичники содержали шесть миллионов яйцеклеток.

Я сидела, охваченная грустью, когда меня из дверей позвала Элена:

— Тебе звонят.

Разговаривать ни с кем не хотелось.

— Детектив Галиано. Можешь поговорить в кабинете у Матео.

Поблагодарив Элену, я убрала образцы во флакон и поднялась на второй этаж.

— Пять месяцев, — коротко бросила я.

Объяснения не потребовались.

— Как раз то время, когда она могла бы откровенно поговорить с папашей.

— Своим собственным или счастливым донором спермы?

— Или с тем, кто донором не стал.

— Ревнивый бойфренд? — вырвалось у меня.

— Рассерженный сутенер?

— Сумасшедший незнакомец? Вариантов полно. Для этого и нужны детективы.

— Сегодня утром я кое-что выяснил.

Я ждала.

— Семья Эдуардо — гордые владельцы двух боксеров и кота. В семье Люси Херарди живут кошка и шнауцер. Де ла Альда не любители животных. Так же как и посол со своим семейством.

— А у бойфренда Патрисии Эдуардо?

— Хорек по имени Хулио.

— У Клаудии де ла Альда?

— Аллергия.

— Когда ваши парни закончат с образцами?

— В понедельник.

— Что сказал окружной прокурор?

Галиано выдохнул через нос.

— Скелет они нам не отдадут.

— Мы можем попасть в морг?

— Нет.

— Почему?

— Диас искренне клялся мне в дружбе и от всей души жалел, что не вправе даже обсуждать этот вопрос.

— И часто такое бывает?

— Окружной прокурор мне ни разу еще не мешал. Правда, с Диасом связываться пока не приходилось.

Я задумалась.

— Как по-вашему, что вообще происходит?

— Либо он жестко придерживается протокола, либо на него кто-то давит.

— Кто?

Галиано не ответил.

— Посольство? — спросила я.

— Чем вы заняты? — В голосе Галиано послышались мрачные нотки.

— Сейчас?

— Нет, на детском балу.

Становилось понятно, почему пути Райана и Галиано разошлись.

Я посмотрела на часы: без двадцати шесть. На лабораторию опустилось спокойствие субботнего вечера.

— Уже поздно что-то начинать. Поеду обратно в отель.

— Я заеду за вами через час.

— Зачем?

— Приглашаю на кальдос.

Я начала было возражать, представив себе сборище в моей комнате.

Черт побери.

— Я буду в синем платье.

— Ладно, — озадаченно ответил он.

— Предпочитаю букетик цветов на запястье.

— Подарок от гражданина со склонностями к садоводству. — Галиано протянул мне два цветка, прикрепленные к синему резиновому браслету.

— Подарок?

— Браслет продается отдельно.

— Брокколи?

— Спаржа.

— Симпатичные.

Мы шли пешком в сторону кафе «Гукуматц». Вокруг гудели и лавировали машины. Прошел дождь, и в воздухе пахло влажным цементом, дизельным топливом, землей и цветами. Порой, когда проходили мимо тележки торговца, доносился кукурузный запах тамалес или чучитос.

Вместе с нами по тротуару шла толпа: парочки направлялись поужинать или выпить, молодые специалисты возвращались с работы, кто-то шел за покупками, кто-то просто решил прогуляться в субботу. Ветерок забрасывал галстуки за плечо, прижимал юбки к ногам и бедрам. Над головой с тихими щелчками поднимались и опускались пальмовые листья.

«Гукуматц» был обставлен в техномайяском стиле: темные деревянные скамейки, пластиковые растения, искусственный пруд с арочным мостом. Все стены украшали росписи, в основном изображавшие короля народа Киче пятнадцатого века, давшего свое имя заведению. Я подумала о том, что бы чувствовал Пернатый Змей при виде подобного обожания, но оставила свои мысли при себе.

Зал был освещен факелами и свечами, и мне показалось, будто я вхожу в гробницу майя. Когда мои глаза вновь обрели способность видеть, попугай выкрикнул приветствие по-испански и по-английски. То же проделал и человек в белой рубашке, черных брюках и фартуке.

— Hola, детектив Галиано. ¿Cómo está?^[232]

— Muy bien, сеньор Веласкес.

— Давно не виделись.

Огромные усы Веласкеса опускались, а затем вновь завивались вверх, словно пытаясь дотянуться до ноздрей. Я представила себе императорского тамарина^[233].

— Работы невпроворот, сеньор.

Веласкес понимающе кивнул:

— Преступность в наше время — просто кошмар. Везде и повсюду. Для жителей города такой детектив, как вы, — большая честь.

Еще раз грустно кивнув, Веласкес взял меня за руку и поднес ее к губам. Растительность на его лице напоминала стальную проволоку.

— Bienvenido^[234], сеньорита. Друг детектива Галиано — всегда друг Веласкеса.

Отпустив мои пальцы, он приподнял брови и театрально подмигнул.

— Por favor^[235], мой лучший столик. Идемте. Идемте.

Подведя нас к лучшим местам возле пруда, Веласкес повернулся и широко улыбнулся Галиано. Детектив подбородком указал на вход в ресторан.

— Sí, сеньор. Конечно.

Поспешно проводив нас к нише в дальнем углу, Веласкес вопросительно взглянул на Галиано. Мой спутник кивнул. Мы вошли в пещеру и сели. Великий борец с преступностью еще раз бросил на хозяина мрачный взгляд — и тот удалился.

— Вышло не изящнее обезьяньей задницы, — заметила я.

— Прошу прощения, но такова уж наша братия.

Несколько секунд спустя официантка принесла меню.

— Выпьем? — спросил Галиано.

«Ну да, как же».

— Не могу.

— Вот как?

— Превышу норму.

Полисмен не стал спорить. Себе он заказал неразбавленный мартини «Серый гусь», я попросила минеральной воды «Перье» с лаймом.

Когда принесли напитки, мы открыли меню. После того как мы переместились в подземный мир, без того слабое освещение сменилось почти полным мраком, и я едва могла разобрать написанный от руки текст. Стало интересно, почему Галиано решил перебраться сюда, но я не спросила.

— Если не пробовали кальдос — рекомендую.

— Кальдос — это?..

— Традиционное жаркое майя. Сегодня у них утка, говядина и курица.

— Курица.

Я закрыла меню. Все равно прочесть не могла.

Галиано выбрал говядину.

Официантка принесла тортильи. Взяв одну, мужчина предложил корзинку мне.

— Gracias, — сказала я.

— Когда? — Он откинулся на спинку стула.

Похоже, я что-то пропустила.

— Когда — что? — переспросила я.

— Когда вы завязали?

Я поняла, что он имеет в виду, но никакого желания обсуждать мой роман с алкоголем не было.

— Несколько лет назад.

— Подружились с Биллом Уилсоном?^[236]

— Не люблю чужого общества.

— Многие полагаются на «Анонимных алкоголиков».

— Чудесная программа. — Я потянулась к стакану: лед осел на дно, слышалось тихое шипение пузырьков воздуха. — Вы хотели что-то рассказать по делу?

— Да.

Улыбнувшись, он пригубил мартини.

— У вас ведь дочь?

— Да.

Пауза.

— У меня сын. Семнадцать лет.

Я промолчала.

— Его зовут Алехандро, но он предпочитает, чтобы его звали Эл. Умный парень, — продолжал Галиано, не замечая отсутствия реакции с моей стороны. — В будущем году пойдет в колледж. Вероятно, отправлю в Канаду.

— В «Сент-Эф-Икс»? — попыталась я пробить брешь в его неприступной самоуверенности.

— Вот, значит, откуда вы услышали прозвище Бэт, — ухмыльнулся Галиано.

Значит, все-таки заметил — тогда, в управлении.

— Кто?

— Эндрю Райан.

— Ay, Dios! — Мужчина откинул назад голову и расхохотался. — И чем теперь занимается Райан?

— Детектив в полиции Квебека.

— До сих пор говорит по-испански?

— Райан знает испанский?

Галиано кивнул:

— Мы часто обсуждали проходящих мимо представительниц прекрасного пола, и никто не понимал, о чем мы говорим.

— Не сомневаюсь, что вы комментировали их ум.

— Нет, способности к вышиванию.

Я пронзила его взглядом.

— Времена были другие.

Появилась официантка — и мы оба занялись добавлением приправ в жаркое, после чего молча принялись за еду. Взгляд Галиано блуждал по ресторану. Если бы кто-то наблюдал за нами, мог бы принять за пару уставших друг от друга супругов.

— Хорошо ли вы знаете систему гватемальского правосудия? — наконец заговорил Галиано.

— Откуда? Я здесь чужая.

— Но вам же известно, что здесь не Канзас?

Господи! Он вел себя совсем как Райан.

— Мне известно о пытках и убийствах, детектив. Именно поэтому я в Гватемале.

Галиано съел кусочек жаркого и ткнул вилкой в мою сторону.

— Лучше есть, пока горячее.

Я вновь принялась за еду, ожидая продолжения, но он молчал. Напротив наших катакомб пожилая женщина жарила тортильи на комале. Я смотрела, как она подбрасывает тесто, укладывая его на плоскую глиняную сковороду и ставит ее на огонь. Руки ее повторяли одни и те же движения, лицо напоминало деревянную маску.

— Расскажите, как работает система. — Слова прозвучали резче, чем мне хотелось бы, — начала раздражать уклончивость Галиано.

— У нас в Гватемале нет судов присяжных. Уголовные дела расследуются судьями первой инстанции, иногда мировыми судьями, назначенными Верховным судом. Предполагается, что эти судьи — у вас они называются окружными прокурорами — занимаются поиском как исключающих вину доказательств, так и подтверждающих ее.

— То есть они действуют одновременно как защита и обвинение.

— Именно. Если судья-следователь решит, что подозреваемый виновен, дело передается другому судье, который выносит приговор.

— Кто уполномочен отдавать распоряжение о патологоанатомической экспертизе? — спросила я.

— Судья первой инстанции. Экспертиза обязательна в случае насильственной или подозрительной смерти. Но если внешнего осмотра достаточно, вскрытие не проводится.

— Кто отвечает за морги?

— Они находятся в непосредственном подчинении председателя Верховного суда.

— То есть судебные медики на самом деле работают в судах.

— Или в Национальном институте социального страхования, ИГСС. Но — да, судебные медики подчиняются судебной власти. Не так, как, например, в Бразилии, где государственные судебно-медицинские институты работают на полицию. Здесь судебные медики взаимодействуют с полицией очень мало.

— Сколько их всего?

— Около тридцати. Семь или восемь работают в судебном морге в столице, остальные разбросаны по стране.

— Они хорошо подготовлены?

Мужчина начал загибать пальцы — всего три.

— Нужно быть гражданином Гватемалы по рождению, доктором медицины и членом Судебно-медицинской ассоциации.

— И все?

— И все. Черт побери, в УСАК нет даже программы подготовки судебных медиков. — Имелся в виду Сан-Карлос, единственный государственный университет Гватемалы. — Если честно, не понимаю, почему этим вообще хоть кто-то занимается. Статуса никакого, зарплата дерьмовая. Вы были в столичном морге?

Я покачала головой.

— Напоминает Средневековье.

Подобрав кусочком тортильи остатки соуса, он отставил миску в сторону.

— Судебные медики работают на полную ставку?

— Одни — да. Другие в судах просто подрабатывают, особенно в селах.

Вошла официантка — и взгляд Галиано метнулся влево. Она забрала посуду, спросила про десерт и кофе и ушла.

— Каков порядок действий при обнаружении трупа?

— Вам понравится. Еще десять лет назад покойниками занимались пожарные. Они приезжали на место, осматривали тело, фотографировали его и забирали. Центральная диспетчерская сообщала в полицию, а мы — судье. Затем полицейские следователи собирали улики и брали показания. В конце концов появлялся судья, разрешал пожарным забрать тело, и они отвозили его в морг. Сегодня для этого используются полицейские машины.

— Почему изменился порядок?

— Друзья-пожарные не гнушались деньгами и драгоценностями.

— Значит, судебные медики обычно не появляются на месте событий?

— Нет.

— А Лукас?

— Вероятно, Диас не оставил ему выбора.

Принесли кофе. Несколько минут мы молча потягивали напиток. Я поискала взглядом старуху, и Галиано посмотрел туда же.

— Есть кое-что еще, что вряд ли придется вам по душе. В Гватемале от судебного медика требуется определить лишь причину смерти, а не ее обстоятельства.

Детектив имел в виду четыре термина, которые используются для обозначения обстоятельств смерти: убийство, самоубийство, несчастный случай, естественная смерть. В озере найден труп, вскрытие показало, что смерть наступила от удушения — вода в легких. Причина смерти — утопление. Но упал ли умерший в воду, прыгнул туда сам или его столкнули? Это уже обстоятельства.

— Кто определяет обстоятельства?

— Судья. Окружной прокурор.

Галиано наблюдал за парочкой, что усаживалась в дальнем конце зала. Затем он слегка повернул стул, наклонился и понизил голос:

— Вам известно, что многие причастные к злодеяниям остаются в армии на высоких должностях?

От его голоса у меня по коже поползли мурашки.

— Вы знаете, что многие из тех, кто сейчас занимается расследованием, были или являются непосредственными участниками внесудебных расправ?

— Являются?

Он не сводил с меня взгляда.

— Полиция?

Даже не моргнул.

— Как такое может быть?

— Формально полиция подчиняется Министерству внутренних дел, но фактически она под контролем армии. Вся система уголовной юстиции пронизана страхом.

— Кто именно боится?

Галиано вновь огляделся по сторонам, не оставляя незамеченным ни одного движения. Когда мужчина снова повернулся ко мне, лицо его посуровело еще больше.

— Боятся все. Свидетели и родственники не будут жаловаться, не станут давать показаний, опасаясь возмездия. Когда улики указывают на военных, прокурору или судье приходится беспокоиться о своей семье.

— Разве наблюдатели не следят за нарушением прав человека? — едва слышно прошептала я.

Галиано наклонился еще ближе:

— В Гватемале погибло или пропало без вести больше наблюдателей, чем где-либо еще на планете. Это не мои данные, а официальные.

Я читала об этом в недавнем выпуске «Human Rights Watch».

— И речь идет вовсе не о древней истории. Все эти убийства, кроме четырех, случились после того, как в восемьдесят шестом к власти пришло гражданское правительство.

Я почувствовала укол страха.

— К чему вы клоните?

— Здесь расследование смерти — работа не для слабонервных. — Взгляд его был полон горечи. — Стоит лишь составить медицинское заключение или полицейский отчет, намекающий не на того, на кого следует, — и легкой жизни больше не жди. Порой опасно докладывать о результатах, потому что получатель доклада может оказаться связан с плохими парнями, хотя и занимает прокурорскую должность.

— В смысле?

Он начал что-то говорить, но тут же отвел взгляд.

Внутри у меня все сжалось от ужаса.

Глава 9

Сегодня, похоже, был мой день цветов. Вернувшись в номер, я обнаружила целую композицию величиной с «фольксваген-жук». Открытка подписана в классическом стиле Райана:

Спасибо, что помнишь. Bon jour.

Э. Р.

Я впервые за неделю рассмеялась.

Приняв душ, изучила себя в зеркале, словно постороннюю, которую встретила на улице: женщина средних лет с изящным носом и скулами, морщинками в уголках глаз и решительным подбородком; шрам от оспы над левой бровью; асимметричные ямочки на щеках.

Отбросив волосы со лба, я обеими руками завела их за уши. В светло-каштановой шевелюре пробивалась заметная седина. Я всегда завидовала густым светлым волосам младшей сестры. Гарри никогда не приходило в голову пользоваться спреями и гелями для придания волосам пышности, я же тратила на них тысячи.

Несколько мгновений я разглядывала отражение. На меня смотрели усталые зеленые глаза, обведенные бледно-фиолетовыми синяками. У внутреннего края левой брови пролегла новая складка. Может, дело просто в освещении? Я переместилась вправо, отошла на полшага назад. Морщина оказалась вполне реальной. Здорово. За одну неделю в Гватемале постарела на десять лет.

Или виной всему тревога, вызванная предупреждением Галиано? И было ли это вообще предупреждением? Выдавив пасту на щетку, я занялась чисткой зубов, начав с верхних.

В чем суть нашего разговора в «Гукуматце»? Намек, чтобы я была осторожна и думала, куда и с кем хожу? На обратном пути мы говорили в основном о трупе в отстойнике. Галиано мало что смог сообщить.

Визит в клинику планирования семьи в Первой зоне ни к чему не привел. То же случилось и в частной клинике «Mujeres por Mujeres». Заведующая клиникой Мария Цукерман хоть и неохотно, но согласилась проверить базу данных пациентов. Нашлись две Эдуардо, Маргарита и Клара, обе в возрасте около тридцати, но никаких Люси Херарди, Клаудии де ла Альды или Шанталь Спектер. Если кто-то из пропавших женщин записывался на прием или проходил осмотр у врача, они пользовались псевдонимом.

Кто бы сомневался.

Галиано также выяснил, что неявка на прием в клинику ничего не значила. Многие пациентки записывались, а потом не приходили. Некоторые появлялись один или два раза, а затем исчезали. Возраст многих из них соответствовал возрасту девушки из отстойника. Многие были беременны. Не имея фотографии или подробного описания, доктор Цукерман не позволила беспокоить сотрудников клиники расспросами.

Галиано затребовал список всех, кто звонил или приходил в клинику за прошлый год. Как и ожидалось, Цукерман отказалась, ссылаясь на конфиденциальность сведений о пациентах. Детектив собирался обратиться за судебным ордером, когда появится больше данных.

Я сплюнула сквозь зубы, вновь ощутив чувство вины. Если бы оказалась предусмотрительнее тогда у отстойника, у нас сейчас действительно было бы больше данных.

Спрашивала я и о нападении на Карлоса и Молли. Полицейский слышал об этом, но мало что знал, потому что расследованием занимались стражи правопорядка Сололы. Однако пообещал выяснить все, что сумеет.

Я выдавила крем на ладонь и размазала его по лицу.

Мы говорили также и об Эндрю Райане. Я рассказала Галиано о работе Райана в полиции Квебека. Он поделился новыми историями об их совместных годах юности.

Уходя, детектив сказал мне, что его напарник утром побывает в семьях Эдуардо и де ла Альда, а сам он нанесет визит Херарди и Спектерам. Учитывая находку в «Параисо», они считали воскресные визиты вполне обоснованными. Я попросила разрешения пойти вместе с ним, заявив, что вряд ли это опасно, да и посторонний взгляд может быть полезен. Галиано отнесся к просьбе скептически, но согласился.

Выключив свет, я как можно шире распахнула окна, поставила будильник и забралась в постель. Долго вслушивалась в шум машин за окном и звуки в соседних номерах, глядя на покачивающиеся занавески, пока наконец не заснула, сунув голову под подушку. Снились мне Райан и Галиано на какой-то вечеринке на берегу моря.

Галиано приехал ровно в восемь. То же приветствие. Те же темные очки.

За завтраком он сказал, что собирается слегка надавить на Марио Херарди, старшего брата Люси.

— Почему Марио? — спросила я.

— Дурные предчувствия.

— Великолепно. — Я не верила в предчувствия с тех пор, как распались «Бич бойз».

— Кое-что мне в этом парне не нравится.

— Носки?

— Порой интуиция не подводит.

Я не могла не согласиться.

— Чем занимается Марио?

— Почти ничем.

— Студент?

— Изучает физику в Принстоне. — Мужчина собрал кусочком тортильи остатки яичницы и фасоли.

— Значит, парень далеко не дурак. Что поделывает сейчас?

— Вероятно, работает над альтернативой постоянной Планка.

— Детектив Галиано разбирается в квантовой теории. Впечатляет.

— Марио богат, недурен собой, в женском обществе ведет себя подобно мистеру Гэтсби^[237].

— Детектив Галиано разбирается в литературе. Следующая категория. Как насчет ответа на вопрос: «Почему Бэту не нравится юный Марио?»

— Все из-за его носков.

— Интересно, что Люси и Шанталь Спектер пропали почти одновременно.

— Более чем интересно.

Не обращая внимания на мои протесты, полисмен оплатил счет, и мы направились в сторону Десятой зоны.

Путь в медленно движущейся пробке по авениде де ла Реформа до Ботанического сада Университета Сан-Карлос занял целых десять минут. Я мысленно представила, как Люси Херарди с развевающимися длинными черными волосами идет по тротуару в тот роковой день.

Зачем она пошла в сад? Встретиться с кем-то? Позаниматься? Помечтать о чем-то своем, девичьем?

Ее ли кости забрал у меня Диас? Я отвернулась от окна, вновь ощутив вину.

— Почему мы сначала едем к Херарди?

— Сеньора Спектер не из тех, кто рано встает.

Видимо, он заметил мой удивленный взгляд.

— Предпочитаю сперва браться за крупные дела, а мелкие можно и отложить. Если ее светлость любит поспать — пусть спит. К тому же хотелось бы добраться до Херарди, пока папаша еще дома.

Проехав мимо американского посольства, Галиано свернул в узкую тенистую улицу и затормозил у обочины. Я вышла и подождала, пока он поговорит по телефону. Майское солнце пригревало мне макушку.

Зачем Люси пошла в сад? Потому что день был солнечный? Покормить белок? Понаблюдать за птицами? Просто побродить? Побыть наедине со всеми возможностями, которые давала ей молодость?

Дом Херарди окружала тщательно подстриженная живая изгородь, опоясывавшая столь же тщательно подстриженную лужайку. От тротуара к входной двери вела мощеная дорожка с яркими цветами по обеим сторонам. Фундамент дома окружала густая растительность.

На подъездной дорожке вдоль правой стороны дома стояли «Мерседес-500S» и джип «гранд-чероки». Небольшой участок слева огораживала проволочная сетка, за которой с яростным лаем носился туда-сюда шнауцер величиной с сурка.

— Пожалуй, за собаку сойдет, — сказал Галиано, нажимая кнопку звонка.

Дверь открыл высокий сухопарый мужчина с серебристыми волосами, в очках в черной оправе, темном костюме, ослепительно-белой рубашке и желтом шелковом галстуке. «Интересно, — подумала я, — какие обстоятельства могут потребовать столь формального наряда утром в воскресенье»?

— Buenos días, сеньор Херарди, — сказал детектив.

Едва заметно кивнув, Херарди перевел взгляд на меня.

— Доктор Бреннан — антрополог, помогает расследовать дело вашей дочери.

Херарди отошел назад, пропустил нас и повел по выложенному полированной плиткой коридору в кабинет с обшитыми деревянными панелями стенами. Беширский ковер. Ореховый письменный стол. Дорогие безделушки на полках из черного дерева. Чем бы ни занимался хозяин дома, зарабатывал он весьма неплохо.

Едва мы успели переступить порог, в дверях появилась полная женщина с волосами цвета мертвой листвы.

— Buenos días, сеньора Херарди, — поздоровался Галиано.

Женщина взглянула на него со страхом и отвращением, будто на скорпиона в кухонной раковине.

Херарди быстро заговорил с женой по-испански — я не разобрала ни слова. Она попыталась ответить, но он тут же оборвал:

— Por favor, Эдвина!

Сеньора судорожно сплетала и расплетала пальцы, под розовой кожей проступали побелевшие костяшки. Во взгляде ее чувствовалась нерешительность, и на мгновение мне показалось, что она все же возразит, но дама лишь закусила губу и вышла.

Отец семейства показал на два кожаных кресла напротив стола:

— Прошу вас.

Я села. Кожа пахла новым «ягуаром». Или, по крайней мере, так мне казалось, потому что на «ягуарах» я не ездила.

Галиано остался стоять. Херарди тоже.

— Если новостей нет, встреча не имеет смысла. — Херарди стоял, вытянув руки по швам.

— Как насчет скелета? — В голосе полицейского чувствовалась напряженность.

Хозяин дома не отреагировал.

— У Люси имелся повод бывать в Первой зоне? — спросил Галиано.

— Я достаточно ясно дал понять в своих показаниях: моя дочь нечасто посещала общественные места. Она ходила… — Он крепко сжал губы. — Ходит в школу, в церковь и наш клуб.

— Не помните, девушка не упоминала имен друзей, приятелей по учебе?

— Я уже отвечал на этот вопрос. Моя дочь — не легкомысленная девица.

— Люси дружила с Шанталь Спектер?

— Они иногда встречались.

— Чем занимались вместе?

— Все это есть в моих показаниях.

— Просветите меня.

— Делали домашние задания, смотрели кино, плавали, играли в теннис. Посол и я — члены одного и того же частного клуба.

— Где ваш сын, сеньор Херарди?

— Марио берет уроки гольфа.

— Гм… Шанталь Спектер бывала у вас дома?

— Позвольте кое-что объяснить. Несмотря на пост, который занимает ее отец, я не поощрял близкие отношения моей дочери с мисс Спектер.

— Почему?

Херарди поколебался.

— Шанталь — весьма проблематичная юная особа.

— Проблематичная?

— Мне кажется, она не лучшим образом влияет на дочь.

— Как насчет парней?

— Я не позволяю дочери с ними встречаться.

— Наверняка она от этого в восторге.

— Моя дочь не оспаривает мои правила.

Я уставилась на свои руки, лежащие на коленях. «Люси, — подумала я. — Твою дочь зовут Люси, хладнокровный надменный болван».

— Ясно, — цинично усмехнулся Галиано. — Может, вспомните что-нибудь еще, о чем не сказали во время нашего последнего разговора?

— Я не знаю ничего такого, что не было бы уже известно вам. Кажется, я ясно сказал об этом по телефону.

— А я ясно сказал вам, что хотел бы сегодня поговорить с Марио.

— Его уроки планируются на недели вперед.

— Что ж, не стану подвергать риску его мастерство.

Херарди едва сдерживал ярость.

— Честно говоря, детектив, я рассчитывал, что вы хоть немного продвинулись. Дело тянется уже четыре с лишним месяца. Мои жена и сын не находят себе места. Да еще это варварское нападение на наших домашних животных…

Я предположила, что он намекает на то, как полиция брала образцы шерсти.

Галиано прищелкнул языком:

— Я поговорю со шнауцером.

— Не стоит разговаривать со мной таким тоном, детектив.

Полицейский наклонился через стол, придвинувшись почти вплотную к Херарди:

— Не стоит меня недооценивать, сеньор. — Он отступил назад. — Я найду Люси, — проговорил Галиано, холодно глядя на хозяина дома. — С вашей помощью или без нее.

— Я оказал всю возможную помощь, детектив, и меня возмущает ваш намек. Никого так не тревожит судьба моей дочери, как меня.

Где-то за стеной часы пробили десять. Все молчали.

— Меня все утро мучает одна мысль, — наконец заговорил Галиано.

Лицо Херарди оставалось каменным.

— Я рассказываю вам, что мы нашли скелет, а вы проявляете не больше интереса, чем к сводке погоды.

— Полагаю, если бы этот скелет имел отношение к пропаже моей дочери, вы бы об этом сказали. — Шея Херарди над идеально белым воротничком залилась краской.

— Похоже, вы также многое предполагали о жизни вашей дочери.

— Тот скелет, который вы нашли, — моя дочь? — Верхняя губа Херарди побелела от гнева.

Галиано не ответил.

— Очевидно, вы этого не знаете.

К моим щекам от смущения прилила кровь. Совершенно верно, мистер. Ибо мне стало тогда не по себе от одного только вида розовых очков.

Херарди выпрямился во весь рост:

— Пожалуй, вам пора.

— Buenos días, сеньор. — Галиано кивнул мне. — Regresaré. Я вернусь.

Он направился к двери.

Я встала и последовала за ним.

– ¡Hijo de la gran puta! — выругался детектив, поворачивая ручку полицейского сканера.

Шум помех стих, сменившись урчанием двигателя.

— И что вы о нем думаете?

— Напыщенный, властолюбивый, самодовольный дурак.

— Не сдерживайтесь.

— Какой нормальный родитель будет считать дружбу подростков легкомысленным поведением? — Голос Галиано сочился презрением.

— Я подумала точно так же. Чем занимается папаша, если может позволить себе «мерседес» и беширский ковер?

— Херарди вместе с братом владеют крупнейшей в Гватемале компанией по продаже автомобилей.

Мы ехали в сторону резиденции посла.

— Но он прав. — Я ткнула пальцем в приборную панель и стерла отпечаток ладонью. — Мы ни черта не знаем про тот скелет.

— Узнаем.

Я снова ткнула в панель пальцем.

— Думаете, Люси и впрямь была настолько покладиста, как считает ее отец?

Галиано пожал плечами и приподнял брови — жест выглядел очень по-французски для гватемальского полицейского.

— Кто знает? Опыт подсказывает, что такое бывает крайне редко.

Я оставила на приборной панели еще два отпечатка. За окном мелькнули деревья. Через несколько поворотов мы въехали на улицу с большими домами в глубине просторных, профессионально ухоженных участков. В основном виднелись лишь их черепичные крыши.

— Впрочем, в одном Херарди, возможно, прав.

— В чем? — спросила я.

— Насчет Шанталь Спектер.

Посол и его семья жили за живой изгородью, ничем не отличавшейся от той, что окружала дом Херарди. Участок также опоясывала находящаяся под напряжением ограда с огромными, украшенными орнаментом чугунными воротами и охраной.

Свернув на дорожку, Галиано протянул удостоверение в окно первому секьюрити. Тот наклонился, затем шагнул к будке. Через несколько секунд ворота распахнулись внутрь.

Мы по широкой дуге подъехали к дому, где удостоверение проверил второй охранник. После чего он нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и нас передали слуге.

— Миссис Спектер ждет, — сказал тот, глядя куда-то в сторону. — Прошу за мной.

Обстановка мало отличалась от дома Херарди: обшитый деревянными панелями кабинет, дорогая плитка, мебель и произведения искусства. Ковер на этот раз был бахтиярский.

Встреча наша, однако, выглядела совершенно иначе.

У миссис Спектер были медного цвета волосы и ярко накрашенные губы и ногти. Шелковый брючный костюм цвета лепестков подсолнуха и такие же сандалии. Тонкая материя словно плыла вокруг хозяйки дома, шедшей нам навстречу, и вместе с ней плыл запах духов «Иссей Мияки».

— Рада вас видеть, детектив Галиано, — произнесла она с французским акцентом. — Хотя, конечно, предпочла бы, чтобы это случилось при иных обстоятельствах.

— Как вы себя чувствуете, миссис Спектер?

Ее пальцы казались призрачными в коричневой ладони Галиано.

— Хорошо, спасибо. — Дама с отработанной улыбкой повернулась ко мне. — Это та молодая женщина, о которой вы говорили?

— Темпе Бреннан, — представилась я.

Миссис Спектер протянула руку с ярко-красными ногтями. Кожа ее была такой нежной, а кости столь изящными, что я, казалось, пожимаю руку ребенка.

— Спасибо, что согласились оказать услугу местным властям. Это очень много значит для моего мужа и меня.

— Надеюсь помочь, чем смогу.

— Прошу извинить меня за грубые манеры.

Она приложила одну руку к груди, показывая другой на кресла в нише по правую сторону комнаты.

— Садитесь, пожалуйста. Хотите чаю или кофе? — Хозяйка перевела взгляд с Галиано на меня.

Мы оба отказались.

— Скажите же, детектив, что у вас хорошие новости.

— Боюсь, у меня их нет, — мягко ответил Галиано.

Краска отлила от ее лица. Улыбка дрогнула, но не угасла.

— Но и плохих тоже нет, — поспешно добавил он. — Просто хотелось связаться с вами, проверить кое-какие факты и узнать, не произошло ли чего-нибудь со времени нашего последнего разговора.

Она опустила руку на подлокотник, откинувшись на спинку кресла.

— Я пыталась, как могла, но в голову не приходит ничего, кроме того, что я вам уже рассказывала.

Несмотря на все ее усилия, улыбка исчезла с ее лица, и она потянула за нить, что болталась в обивке кресла.

— Ночами не сплю, раз за разом вспоминая прошлый год. Я… мне трудно говорить, но я, похоже, упустила многое из того, что происходило прямо на моих глазах.

— Шанталь переживала трудныевремена. — Тон Галиано не имел ничего общего с тем, что я слышала в доме Херарди. — Как вы сами говорили, она не отличалась открытостью в общении с вами и вашим мужем.

— Мне следовало быть наблюдательнее, восприимчивее…

Лицо ее в обрамлении рыжих волос казалось мертвенно-белым. Лакированный ноготь бездумно перебирал нити обивки, словно управляемый из независимого источника.

У меня сжалось сердце от жалости к ней, и я попыталась найти слова утешения.

— Не вините себя, миссис Спектер. Никто из нас не в силах полностью контролировать своих детей.

Она перевела взгляд с Галиано на меня. Даже в тусклом свете я видела ее ярко-зеленые контактные линзы.

— У вас есть дети, доктор Бреннан?

— Дочь — студентка университета. Я знаю, как тяжело порой бывает с подростками.

— Да.

— Вы не против, если мы еще раз вернемся к некоторым вопросам, миссис Спектер? — спросил Галиано.

— Если это может хоть чем-то помочь…

Достав блокнот, он начал уточнять имена и даты. Все это время миссис Спектер бездумно теребила обивку: то топорщила, то разглаживала. Ноготь то и дело царапал ткань, подбрасывая в воздух волокна.

— Первый раз Шанталь арестовали в позапрошлом году в ноябре.

— Да, — бесстрастно ответила она.

— В отеле «Санта Люсия» в Первой зоне.

— Да.

— Второй раз — в прошлом июле.

— Да.

— В отеле «Белла Виста».

— Да.

— С августа по декабрь прошлого года Шанталь провела в Канаде, лечилась от наркотической зависимости.

— Да.

— Где?

— В реабилитационном центре возле Шибугамо.

Глядя, как тонкое волоконце планирует на пол, я вдруг вздрогнула, услышав знакомое название. Посмотрела на Галиано, но он, похоже, ничего не заметил.

— Это в Квебеке?

— На самом деле это лагерь в нескольких сотнях миль к северу от Монреаля.

Однажды я летала в Шибугамо на эксгумацию. Лес там был такой густой, что вид с самолета напоминал цветную капусту.

— Программа учит молодежь брать на себя ответственность за употребление наркотиков. Порой это тяжело, но мы с мужем решили, что так ей будет лучше. — Она слабо улыбнулась. — Отдаленное расположение гарантирует, что все участники пройдут полный курс терапии.

Допрос продолжался несколько минут. Я не сводила взгляда с красных ногтей.

— У вас есть ко мне вопросы, миссис Спектер? — наконец спросил Галиано.

— Что вам известно о найденных костях?

Детектив нисколько не удивился, что она знает о скелете из «Параисо». Вне всякого сомнения, связи мужа позволяли ей быть в курсе многого.

— Я сам собирался об этом упомянуть, но сообщить особо нечего, пока доктор Бреннан не закончит анализ.

— А вы можете что-нибудь сказать? — Взгляд ее переместился на меня.

Я поколебалась, не желая давать какие-то комментарии на основе фотографии и беглого осмотра возле отстойника.

— Ну хоть что-нибудь? — умоляюще спросила она.

Мое сердце матери боролось с разумом ученого. Что, если бы пропала Кэти, а не Шанталь? Что, если бы это я сейчас сидела, нервно теребя обивку кресла?

— Сомневаюсь, что это скелет вашей дочери.

— Почему? — Голос ее звучал спокойно, но пальцы двигались со сверхзвуковой скоростью.

— Женщина, которой принадлежит скелет, предположительно не белой расы.

— Гватемалка?

— Вероятно. Но до конца исследования это не более чем мое предположение.

— Когда это будет?

Я посмотрела на Галиано.

— Мы столкнулись с юридическим препятствием, — сказал он.

— А именно?

Галиано рассказал ей про Диаса.

— Почему этот судья так поступил?

— Неясно.

— Я объясню ситуацию мужу. — Она снова повернулась ко мне. — Вы добрая женщина, доктор Бреннан. Вижу по лицу. Merci.

Жена посла снова улыбнулась.

— Уверены, что не хотите чего-нибудь выпить? Скажем, лимонада?

Галиано отказался.

— Могу я попросить немного воды?

— Конечно.

Когда она вышла, я метнулась к столу, оторвала кусок клейкой ленты, подбежала к креслу миссис Спектер и прижала липкую сторону к обивке. Галиано молча наблюдал за мной.

Вернулась хозяйка, неся хрустальный стакан с ледяной водой и ломтиком лимона на краю. Пока я пила, она обратилась к полицейскому:

— Простите, что ничего больше не могу рассказать, детектив. Я пытаюсь. Честно.

В вестибюле она удивила меня просьбой:

— У вас есть визитная карточка, доктор Бреннан?

Я вытащила карточку.

— Спасибо. — Женщина отмахнулась от устремившегося к нам слуги. — С вами можно здесь связаться?

Удивившись, я написала ей номер моего взятого напрокат мобильного.

— Прошу, детектив: найдите мою девочку.

Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за нашими спинами. Галиано молчал, пока мы не сели в машину.

— Вы что, решили обивку почистить?

— Видели ее кресло?

Он застегнул ремень и завел двигатель.

— «Обюссон». Дорогое.

Я показала ему клейкую ленту.

— На этом «Обюссоне» чья-то шерсть.

Он повернулся ко мне, держа руку на ключе:

— Спектеры говорили, что у них нет домашних животных.

Глава 10

Остаток воскресенья я провела за изучением скелетов из Чупан-Я. Элена и Матео, которые тоже были на работе, сообщили о новостях из Сололы, что заняло пять минут.

Карлоса отдали его брату, который прилетел из Буэнос-Айреса, чтобы забрать тело для похорон. Матео организовывал поминальную службу в Гватемале.

Элена была в пятницу в больнице. Молли не вышла из комы. Полиция до сих пор никого не нашла.

И все.

Они сообщили новости и из Чупан-Я. В четверг вечером сын сеньоры Ч’и’п в четвертый раз стал дедом. У старухи теперь семь правнуков. Я надеялась, что появление новой жизни принесет радость и в ее собственную.

В лаборатории было тихо, как обычно в выходные. Не слышалось разговоров, не работало радио, не гудела микроволновка.

И никакой Олли Нордстерн не приставал ко мне, требуя интервью.

Но все же сосредоточиться было сложно. Меня обуревали разные эмоции: тоска по дому, по Кэти, по Райану; грусть по лежавшим вокруг в ящиках мертвецам, тревога за Молли, чувство вины за свою бесхребетность в «Параисо».

Чувство вины преобладало. Поклявшись сделать больше для жертв Чупан-Я, чем для девушки из отстойника, я продолжала работать даже после того, как Элена и Матео ушли домой.

Захоронение номер четырнадцать: девушка-подросток с многочисленными переломами челюсти и правой руки, следами ударов мачете на затылке. Мутанты, которые это совершили, любили доводить дело до конца.

Пока я изучала изящные кости, мысли мои снова и снова возвращались к жертве из «Параисо». Две девушки, убитые с промежутком в несколько десятилетий. Неужели такое будет случаться всегда? От тоски хотелось плакать.

Захоронение номер пятнадцать: пятилетний ребенок. Вот и говори после этого о том, чтобы подставлять другую щеку.

Ближе к вечеру позвонил Галиано. Эрнандесу мало что удалось узнать от родителей Патрисии Эдуардо и Клаудии де ла Альды. Сеньора Эдуардо вспомнила лишь, что ее дочери не нравился кто-то из начальства больницы и Патрисия повздорила с ним незадолго до своего исчезновения. Ее мать не помнила ни имени этого человека, ни пола, ни должности.

Сеньор де ла Альда считал, что его дочь незадолго до того, как пропасть, начала терять в весе. Сеньора де ла Альда возражала. Им звонили из музея: сообщили, что больше не могут держать место Клаудии и намерены подыскать ей замену.

В понедельник я перешла к захоронению номер шестнадцать, девочке, у которой начали резаться вторые коренные зубы. Оценила ее рост в три фута девять дюймов. Малышку застрелили и обезглавили ударом мачете.

В полдень я заехала в Управление полиции, и оттуда мы с Галиано отправились в трассеологическую лабораторию. На месте обнаружили низенького лысого человечка, склонившегося над микроскопом. Когда детектив позвал его, тот быстро обернулся, поправляя очки в золотой оправе на ушах, словно у шимпанзе.

«Шимпанзе» представился как Фреди Минос, один из двух специалистов по анализу волос и волокон. Миноса снабдили образцами с джинсов из отстойника, из домов Херарди и Эдуардо и с кресла миссис Спектер.

— Что там — вуки? — спросил Галиано.

Минос озадаченно уставился на него.

— Чубакка?

Никакой реакции.

— «Звездные войны»?

— Ах да, американский фильм.

В защиту Миноса — по-испански шутка звучала довольно неуклюже^[238].

— Неважно. Что там у вас?

— Ваш неопознанный образец — кошачий волос.

— Откуда знаете?

— Что это волос или что он кошачий?

— Что он кошачий, — вмешалась я, увидев выражение лица Галиано.

Перекатившись вправо вместе с креслом, Минос выбрал предметное стекло из стопки на столе, вернулся к микроскопу и вставил образец под окуляр. Настроив фокус, поднялся и жестом предложил мне сесть:

— Взгляните.

Я посмотрела на полицейского. Тот махнул рукой.

— Может, предпочитаете говорить по-английски? — спросил Минос.

— Если не возражаете.

Я чувствовала себя по-дурацки, но не настолько хорошо владела испанским, чтобы в полной мере понять его объяснение.

— Что вы видите?

— Похоже на проволоку с заостренным концом.

— Это несрезанный волос, один из двадцати семи в образце с пометкой «Параисо».

Интонация голоса Миноса то понижалась, то повышалась, делая странным звучание его английской речи.

— Заметьте, что волос не имеет характерной формы.

— Характерной?

— Для некоторых видов форма волоса — надежный идентификатор. Конский волос жесткий, с резким изгибом у корня. Оленья шерсть морщинистая, с очень узким корнем. Весьма характерно. Волосы из «Параисо» ни на что подобное не похожи. — Он снова поправил очки. — А теперь взгляните на распределение пигмента. Видите нечто характерное?

Минос явно любил слово «характерное».

— Выглядит достаточно однородно, — сказала я.

— Так и есть. Можно?

Вытащив стекло, он переместился к другому микроскопу, вставил образец и подстроил фокус. Перекатившись вместе с креслом вдоль стола, я заглянула в окуляр. Волос теперь напоминал толстую трубу с узкой сердцевиной.

— Опишите сердцевину, — велел Минос.

Я сосредоточилась на пустоте в центре, аналогичной мозговой полости в длинной кости.

— Напоминает лесенку.

— Превосходно. Сердцевина волоса крайне разнообразна. У некоторых видов она состоит из двух или даже большего количества частей. Хороший пример — лама. Весьма характерно. Ламы также отличаются повышенной концентрацией пигмента. Когда я увидел это сочетание, я сразу же подумал о ламе.

Лама?

— В ваших образцах одноступенчатая сердцевина. Именно ее вы и видите.

— Что означает: это волос кошки?

— Необязательно. Одноступенчатую сердцевину имеют волосы многих видов: крупный рогатый скот, козы, шиншиллы, норки, ондатры, лисы, барсуки, собаки. У ондатры остроугольная форма чешуек, так что я сразу понял — это не ондатра.

— Чешуек? — спросил Галиано. — Как у рыбы?

— Собственно, да. Про чешуйки объясню чуть позже. У крупного рогатого скота полосатое распределение пигмента, так что я исключил и его. Чешуйки не подходят и для козы.

Минос, похоже, разговаривал скорее сам с собой, чем с нами, вслух излагая ход мыслей, который использовал при анализе.

— Из-за распределения пигмента я исключил и барсука. Исключил также…

— Кого вы не смогли исключить, сеньор Минос? — вмешался Галиано.

— Собаку. — Похоже, Миноса обидело то, что полицейскому не интересны волосы млекопитающих.

— Ay, Dios, — шумно выдохнул Галиано. — Как часто собачья шерсть встречается на одежде?

— О! Это весьма распространенный случай! — Сарказм Галиано прошел мимо Миноса. — Так что я решил проверить еще раз.

Эксперт подошел к одному из столов и достал с полки картонную папку.

— Исключив всех, кроме кошки и собаки, я проделал измерения и провел так называемый процентный анализ сердцевины.

Достав из папки распечатку, он положил ее рядом со мной.

— Поскольку собачьи и кошачьи волосы так часто встречаются на местах преступлений, я провел небольшое исследование, чтобы отличить одни от других. Измерив сотни собачьих и кошачьих волос, я составил базу данных.

Перевернув страницу, он показал на поточечный график, который пересекала диагональная линия, отделявшая десятки треугольников наверху от десятков кружков внизу. Лишь горстка символов пересекала метрический Рубикон.

— Я рассчитал процентное соотношение, разделив толщину сердцевины на толщину волоса. График отображает данную величину в процентах по отношению к толщине волоса в микронах. Как видите, за некоторыми исключениями, кошачьи значения выше некоторого порога, а собачьи — ниже.

— Что означает — в кошачьих волосах сердцевина относительно толще.

— Да, — широко улыбнулся Минос, словно довольный умной ученицей учитель.

Затем он показал на скопление звездочек среди множества треугольников над линией.

— Эти точки — значения для случайно выбранных волос из образца «Параисо». Каждое из них точно попадает в кошачью область.

Порывшись в папке, Минос извлек несколько цветных фотографий.

— Вы спрашивали про чешуйки, детектив. Мне хотелось получше взглянуть на строение поверхности, и я поместил волосы из образца под сканирующий электронный микроскоп.

Ученый протянул мне фотографию пять на семь дюймов. Галиано склонился над моим плечом.

— Это корневой конец волоса из «Параисо», увеличенный в четыреста раз. Взгляните на его поверхность.

— Похоже на пол в ванной, — сказал мой спутник.

Минос достал еще одну фотографию.

— А это чуть выше.

— Лепестки цветов.

— Превосходно, детектив. — На этот раз горделивая улыбка предназначалась Галиано. — То, что вы столь удачно описали, мы называем прогрессией чешуйчатого узора. В данном случае чешуйчатый узор от неправильной мозаики переходит к лепесткам.

Минос был мастером своего дела. Он отлично разбирался в волосах.

Снимок номер три. Теперь чешуйки напоминали соты с более грубыми краями.

— Это верхний конец волоса. Чешуйчатый узор представляет собой правильную мозаику. Его границы зазубрены сильнее.

— И как это все относится к собакам и кошкам? — спросил Галиано.

— У собак прогрессия чешуйчатого узора сильно варьируется, но, на мой взгляд, данная прогрессия уникальна для кошек.

— То есть волосы на джинсах — кошачьи, — подытожил детектив.

— Да.

— Все от одной и той же кошки? — спросила я.

— Не вижу причин считать иначе.

— Как насчет образца «Спектер»?

Минос перелистал папку.

— Номер четыре. — Улыбнулся мне. — Кошка.

— Значит, все волосы кошачьи. — Я ненадолго задумалась. — Образец «Параисо» соответствует какому-то из трех других?

— Вот тут — самое интересное.

Выбрав очередную страницу, Минос проглядел текст.

— В образце номер два средняя длина волос больше, чем в любом из трех других. — Он поднял взгляд. — Свыше пяти сантиметров, а это немало.

Вновь вернулся к отчету.

— К тому же они тоньше, хотя в остальных образцах жесткие. В поверхностной структуре каждого волоса наблюдается смесь правильной мозаики с ровными краями и коронообразных гладких чешуек.

Минос закрыл папку, но объяснять ничего не стал.

— И что все это значит, сеньор Минос? — спросила я.

— Образец номер два — от другой кошки, нежели остальные три. Думаю — но это лишь предположение, которого в отчете нет, — что кошка номер два персидской породы.

— А другие образцы — не от персидских кошек?

— Обычные короткошерстные.

— Но образец «Параисо» соответствует двум другим?

— Да, соответствует.

— Как помечен образец номер два?

Минос снова заглянул в папку:

— «Эдуардо».

— Это Лютик.

— Персидский? — одновременно спросили мы с Миносом.

Галиано кивнул.

— Значит, Лютик не имеет отношения к волосам из «Параисо», — сказала я.

— Персидская кошка не имеет отношения к волосам из «Параисо», — поправил Минос.

— Это ставит Лютика вне подозрений. Как насчет кошек Херарди или Спектеров?

— Явные кандидаты.

Я ощутила внезапный прилив оптимизма.

— Вместе с миллионом других короткошерстных кошек в Гватемале, — добавил он.

Оптимизм рухнул в пропасть, словно падающий лифт.

— Можете определить, соответствует ли один из других образцов волосам с джинсов? — спросил Галиано.

— Оба имеют сходные характеристики. На основе морфологии волос различить их невозможно.

— Как насчет ДНК? — спросила я.

— Думаю, это удастся сделать. — Минос бросил папку на стол, снял очки и начал протирать их полой халата. — Но не здесь.

— Почему?

— На анализ человеческих тканей очередь на полгода. Так что данных о кошачьем волосе вам придется ждать вечно.

Я лихорадочно размышляла, что делать, когда зазвонил телефон Галиано.

По мере того как он слушал, лицо его становилось все напряженнее.

– ¡Ay, Dios mio! Dónde?^[239]

Почти минуту он молчал, затем наши взгляды встретились.

— Почему не позвонили раньше? — Детектив перешел на английский.

Долгая пауза.

— Хикай там?

Снова пауза.

— Мы едем.

Глава 11

В три часа дня улицы уже были забиты. Мигая огнями и ревя сиреной, Галиано лавировал среди уступающих дорогу водителей; ногу с педали газа не снимал, на перекрестках почти не притормаживал.

Радио тараторило по-испански. Я не могла разобрать ни слова, но это не имело значения. Думала о Клаудии де ла Альде в черной юбке и пастельного тона блузке, тщетно пытаясь вспомнить выражение ее лица на фотографиях.

Но из прошлого всплывали и другие картины. Неглубокие могилы. Завернутые в ковры разлагающиеся тела. Прикрытые опавшей листвой скелеты. Истлевшая одежда, которую растащили звери.

Заполненный густой жижей череп.

Желудок судорожно сжался.

Лица охваченных горем родителей. Их ребенок мертв, и я должна им об этом сообщить. Они ошеломлены и потрясены, не хотят верить, злятся. Жуткая работа — приносить такие известия.

Черт побери! Похоже, опять то же самое.

Сердце отчаянно колотилось в груди.

Черт! Черт! Черт!

Примерно в то время, когда я ехала узнать побольше о кошачьих волосах, сеньоре де ла Альде позвонил мужчина. Сообщил, что Клаудия мертва и где искать тело. В истерике женщина позвонила Эрнандесу, а тот — Хикаю. Поисковая группа нашла кости в овраге на западной окраине города.

— Что еще говорил Эрнандес? — спросила я.

— Звонили из телефонной будки.

— Откуда?

— С автобусной станции Кобан в Первой зоне.

— Что сказал звонивший?

— Дал координаты тела в Седьмой зоне, после чего повесил трубку.

— Возле археологических раскопок?

— Чуть дальше.

Седьмая зона напоминает щупальце, огибающее руины Каминальхую, центра цивилизации майя, где в лучшие времена насчитывалось триста курганов, тринадцать стадионов и пятьдесят тысяч жителей. В отличие от майя из низин, строители Каминальхую предпочитали камню необожженный кирпич — не слишком разумный выбор в тропическом климате. Эрозия и расширение города взяли свое, и сегодня древний метрополис представляет собой не более чем ряд покрытых землей холмиков — зеленые просторы для влюбленных и игроков во фрисби.

— Клаудия работала в музее Иксчель. Думаете, тут есть связь?

— Это я обязательно выясню.

Салон машины наполнился вонью — мы промчались мимо свалки.

— Сеньора де ла Альда узнала голос звонившего?

— Нет.

Строения, мимо которых мы проезжали, становились все более ветхими и убогими. Наконец Галиано свернул на узкую улочку с забегаловками и магазинчиками на всех углах. Мы пронеслись мимо полуразвалившихся каркасных домов с бельем на веревках и покосившимися ступенями. Через четыре квартала улица закончилась Т-образным перекрестком, а тот — тупиками с обеих сторон.

Свернув налево, мы увидели до уныния знакомую сцену. По одну сторону выстроились патрульные машины: огни мигают, рации бормочут. На противоположной обочине ждал фургон из морга. Позади него, за металлическим ограждением, начинался крутой спуск в овраг.

В двадцати ярдах впереди мостовая заканчивалась сетчатой оградой. Вдоль нее, уходя в расселину, тянулась желтая полицейская лента. По огороженной территории перемещались копы в форме. Несколько человек наблюдали снаружи — одни держали фотоаппараты, другие делали записи. Позади нас машины и телевизионный фургон. Из авто выглядывали представители прессы — кто-то курил, кто-то разговаривал, кто-то дремал.

Мы с Галиано хлопнули дверцами — и объективы нацелились в нашу сторону. Журналисты сбились в кучу.

— Señor, esta…

— Детектив Галиано…

— Una pregunta, por favor…^[240]

Не обращая внимания на атаку, мы нырнули под ленту и направились к краю оврага. За спинами защелкали затворы, послышались вопросы.

В пяти ярдах ниже по склону стоял Эрнандес. Галиано начал спускаться к нему. Я двинулась следом.

Покрытый травой и кустарником склон оказался довольно крутым. Я спускалась боком, пригнувшись и хватаясь за растительность. Не хотелось вывихнуть лодыжку или споткнуться и покатиться вниз.

Ветки трещали в руках. Камни с грохотом скатывались вниз по склону, пугая птиц, которые с криками кружили над головой.

Я почувствовала прилив адреналина.

«Может, это вовсе не она», — убеждала я себя.

С каждым шагом сладковатая вонь становилась все сильнее.

Пятнадцатью футами ниже земля выравнивалась, прежде чем снова устремиться вниз.

«Возможно, звонил сумасшедший», — подумала я, ступая на небольшое плато. В конце концов, об исчезновении де ла Альды писали в газетах.

Марио Колон водил металлоискателем над землей. Хуан-Карлос Хикай фотографировал что-то у ног Эрнандеса. Как и в «Параисо», оба были в комбинезонах и кепи.

Мы с Галиано подошли к Эрнандесу.

Тело лежало в прорытой дождевой водой канаве там, где плато переходило в склон. Покрытое грязью и листьями, оно покоилось на разорванном черном пластике. Труп превратился в скелет, но остатки мышц и связок удерживали кости вместе.

От одного взгляда у меня перехватило дыхание.

Кости рук торчали подобно сухим палкам из рукавов бледно-голубой блузки. Кости ног высовывались из-под истлевшей черной юбки и исчезали в заляпанных грязью носках и туфлях.

Черт! Черт! Черт!

— Череп дальше в овраге, — сказал Эрнандес.

Лоб его блестел от пота, лицо покраснело, рубашка прилипла к груди, словно тога на римской скульптуре.

Я присела на корточки. Вверх с жужжанием взмыли мухи, сверкая зелеными тельцами в лучах солнца. Остатки истлевшей кожи были испещрены маленькими круглыми дырочками. На костях виднелось множество мелких желобков. Одна кисть руки отсутствовала.

— Ее обезглавили? — спросил Эрнандес.

— Животные, — ответила я.

— Что за животные?

— Мелкие падальщики. Может, еноты.

Галиано присел рядом со мной. Не обращая внимания на запах гниющей плоти, достал из кармана ручку и выпутал из шейных позвонков цепочку. Поднес ручку к глазам — и солнце блеснуло на серебряном кресте.

Вернув цепочку на место, детектив встал и огляделся.

— Вряд ли мы многое здесь найдем, — сказал он, играя желваками.

— После того как она десять месяцев провела в земле, уж точно, — согласился Эрнандес.

— Прочешите окрестности. И обо всем сообщайте мне.

— Хорошо.

— А что соседи?

— Ходим по домам, но вряд ли многое узнаем. Вероятно, ее сбросили туда ночью. — Он показал на старика, стоявшего за лентой на холме. — Этот дедушка живет в квартале отсюда. Он что-то заметил, потому что это тупик и обычно здесь мало кто ездит. По его словам, водитель возвращался дважды или трижды, всегда ночью, всегда один. Старик решил: может, извращенец ищет место, чтобы подрочить, и предпочел держаться подальше.

— Ему можно доверять?

Эрнандес пожал плечами:

— Может, он сам такой же извращенец. С чего бы иначе он так подумал? В любом случае он помнит, что машина была старая. Может, «тойота» или «хонда» — точно не знает. Дед стоял у себя на крыльце, так что не смог толком разглядеть машину или номер.

— Личные вещи нашли?

Эрнандес покачал головой:

— То же самое, что и с девушкой в отстойнике. На жертве нет ничего, кроме одежды. Преступник, вероятно, тащил тело с дороги, значит что-то могло свалиться в овраг. Когда закончим, Хикай с Колоном спустятся туда.

Взгляд Галиано упал на небольшую толпу наверху.

— Прессе ни слова — я сказал, ни слова, — пока не поговорю с семьей.

Он повернулся ко мне:

— Что собираетесь делать?

Чего я точно делать не собиралась, так это повторять свою ошибку в «Параисо».

— Потребуется мешок для трупов и несколько часов.

— Можете не торопиться.

— Постараюсь быстрее, — попыталась оправдаться я.

— У вас есть столько времени, сколько понадобится.

По его тону я почувствовала, что Диас на сей раз беспокоить меня не будет.

Достав из рюкзака хирургические перчатки, я подошла к краю плато, опустилась на четвереньки и поползла вдоль канавы, просеивая пальцами листья и землю. Как и в «Параисо», за мной следовал Хикай со своим «никоном».

Череп лежал в шести футах от шеи трупа, — видимо, падальщики таскали, пока не утратили интерес. Рядом виднелась копна волос. В двух футах за волосами валялись разбросанные фаланги пальцев и кости кисти.

Хикай сделал фотографии. Я записала точное местоположение костей, а после вернула их туда, где лежал сам труп, закончила осмотр канавы и прочесала плато сперва в одном, потом в другом направлении.

Ничего.

Вернувшись к скелету, достала фонарик и провела лучом по костям. Эрнандес был прав. Я сомневалась, что десять месяцев спустя смогу найти следы улик, но надеялась, что пластик, возможно, хоть как-то защитил тело, пока его не порвали звери.

Но ничего не нашла.

Поиски казались безнадежными, но я как можно тщательнее осмотрела пластик. Если там остались какие-то фрагменты, волосы или волокна, мы могли обнаружить их в лаборатории.

Отложив фонарик, я перевернула скелет на спину. Запах усилился. Во все стороны разбежались жуки и многоножки. Надо мной щелкнул затвор фотоаппарата Хикая.

В таком климате, как в горах Гватемалы, тело может превратиться в скелет за месяцы или даже недели — в зависимости от доступа к нему насекомых и падальщиков. Если труп плотно завернут, разложение может существенно замедлиться. Мышцы и соединительная ткань могут даже мумифицироваться. Так и произошло здесь — кости достаточно надежно держались вместе.

Я рассматривала иссохший труп, вспоминая фотографии восемнадцатилетней Клаудии де ла Альды, и скрежетала зубами.

Не в этот раз, Диас. Не в этот раз.

Начав с того, что когда-то было головой, я стала перемещаться в сторону ног, полностью сосредоточившись на своей задаче. Шло время. Кто-то приходил, кто-то уходил. Болели спина и колени. Глаза и кожу жгло от пыли и летающих насекомых.

В какой-то момент я заметила, что Галиано ушел. Хикай и Колон отправились на поиски дальше в овраг. Я продолжала трудиться в одиночестве, то и дело слыша приглушенные разговоры, пение птиц и громкие вопросы сверху.

Два часа спустя останки, пластиковая «обертка», волосы и одежда лежали в мешке для трупов, а распятие запечатали в полиэтиленовый пакетик. Судя по составленному мной списку, не хватало лишь пяти фаланг и двух зубов.

На этот раз я не просто идентифицировала все кости, но и пристально осмотрела каждый фрагмент скелета.

Останки принадлежали женщине в возрасте около двадцати лет, судя по черепно-лицевым чертам — монголоидного происхождения. На правой лучевой кости — следы хорошо зажившего перелома, а на четырех коренных зубах — пломбы.

Я не могла понять лишь одного: что с ней случилось? Предварительный осмотр не показал ни огнестрельных ран, ни свежих переломов, ни травм от тупого или острого орудия.

— Де ла Альда?

Вернулся Галиано.

— Под описание подходит.

— Что с ней случилось?

— Нет следов ни от ударов, ни от порезов, ни от пуль — ничего. Так что я знаю не больше вас.

— Подъязычная кость?

Галиано имел в виду подковообразную кость, плавающую в мягких тканях в передней части горла. У немолодых жертв эта кость может сломаться при удушении.

— Не повреждена. Но для столь молодого тела это ничего не значит.

Столь молодого… Как и та девушка в отстойнике. Что-то промелькнуло в глазах полицейского, и я поняла: он думает о том же.

Попыталась встать. Колени взбунтовались, и я едва не упала, но Галиано успел меня подхватить. На мгновение мы оба замерли, и я почувствовала, как пылает прижавшаяся к груди мужчины щека.

Застигнутая врасплох, я отступила на шаг и сосредоточилась на процессе снятия перчаток, чувствуя на лице взгляд его коровьих глаз.

— Эрнандес что-нибудь еще выяснил? — спросила я.

— Никто ничего не видел и не слышал.

— У вас есть стоматологические данные де ла Альды?

— Да.

— Возможно, по ним удастся ее опознать.

Я посмотрела на Галиано, потом снова на перчатки. Длились ли наши объятия чуть дольше необходимого, когда я уже надежно стояла на ногах, или мне просто показалось?

— Вы закончили? — спросил он.

— Осталось лишь провести раскопки и отсортировать находки.

Детектив посмотрел на часы. Словно повинуясь безусловному рефлексу, я взглянула на свои. Десять минут шестого.

— Хотите начать прямо сейчас? — спросил он.

— Хочу прямо сейчас закончить. Если какой-нибудь больной на голову урод охотится на молодых девушек, он может уже выбирать очередную жертву.

— Да.

— И чем больше народу тут топчется, тем больше шансов лишиться ценных улик.

Имени Диаса можно было не упоминать.

— К тому же вы видели ту толпу наверху. Похоже, эта история будет подобна грому среди ясного неба. — Я сунула перчатки в мешок для трупов. — Тело можно забирать. Только пусть привяжут его хорошенько ремнями.

— Да, мэм.

Этот нахал улыбался или мне показалось?

Следующий час мы с Колоном и Хикаем раскапывали и просеивали шестидюймовый слой почвы в той части оврага, где были найдены останки. В итоге удалось найти оба отсутствовавших зуба, три фаланги, несколько ногтей с рук и ног да золотую серьгу.

Когда вернулся Галиано, я показала серьгу ему.

— Что это?

— То, что мы называем уликой. — Я выразилась почти как Фреди Минос.

— Ее? Де ла Альды?

— Это вопрос к ее семье.

— Ни на одной фотографии у девушки не было украшений.

— Верно.

Полисмен бросил пакетик в карман.

Уже наступала ночь, когда мы поднялись по склону на дорогу. Фургоны прессы уехали, засняв обязательную сцену с мешком для трупов. Несколько репортеров задержались, надеясь на интервью.

— Сколько, Галиано?

— Кто это?

— Женщина? Ее изнасиловали?

— Без комментариев.

Когда я садилась в полицейскую машину Галиано, какая-то женщина щелкнула меня одной из трех висевших у нее на шее камер.

Вдавив кнопку замка, я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Детектив сел с другой стороны и завел двигатель. В мое окно постучали, но я сделала вид, будто не услышала.

Полицейский переключил передачу, затем закинул руку на сиденье, повернул голову и, резко сдав назад, развернул машину. Его пальцы коснулись моей шеи.

Почувствовав покалывание на коже, я широко раскрыла глаза.

Господи, Бреннан. Умерла молодая женщина. Ее семья будет вне себя от горя. Ты расследуешь это дело. Ты не на свидании.

Я бросила взгляд на Галиано. По лицу мужчины скользили отблески фар, странным образом искажая черты.

Я вспомнила анютины глазки на резиновой ленте. Почему я вздрогнула, когда моя щека прижалась к груди Галиано? В самом ли деле он держал меня в объятиях дольше, чем требовалось?

Я вспомнила букет размером с «фольксваген» в моем номере.

Господи.

— Чертовы акулы, — вывел меня из оцепенения голос детектива. — Нет, даже хуже акул. Они словно гиены, кружащие вокруг трупа.

Он приоткрыл окно со своей стороны. Не из-за того ли, что от меня воняло землей и гниющей плотью?

— Выяснили, что хотели?

— Провела предварительный осмотр, но требуется подтверждение.

— Ее отправили в морг.

— Значит ли это, что тело я больше не увижу?

— Если мне будет что сказать — не значит.

— На четырех коренных зубах пломбы, нужно свериться с ее стоматологической карточкой. Еще одно подтверждение — старый перелом на руке.

Какое-то время мы ехали молча.

— Почему на сей раз Диас не питает к ней нежных чувств?

— Может, по понедельникам он играет в боулинг.

Через двадцать минут Галиано затормозил возле моего отеля. Я открыла дверцу еще до того, как перестали вращаться колеса. Когда потянулась к рюкзаку, пальцы детектива сомкнулись на моей руке.

О боже…

— Вы чертовски хорошо поработали сегодня.

— Спасибо.

— Если вокруг бродит какой-то извращенец — мы его сцапаем.

— Да.

Отпустив мою руку, он кончиками пальцев откинул волосы с моей щеки. По коже вновь пробежали мурашки.

— Идите поспите.

— Угу.

Я выскочила из машины.

Но у Доминики Спектер были другие планы.

Она ждала в вестибюле, наполовину спрятавшись за каучуковым деревом. Увидев меня, встала, и журнал «Вог» упал из ее руки на пачку других.

— Доктор Бреннан?

На женщине был бледно-серый шелковый брючный костюм и черное жемчужное ожерелье. В этом отеле она выглядела столь же неуместной, как трансвестит на собрании баптистов.

— Как я понимаю, момент не слишком подходящий? — Она окинула взглядом мои волосы, грязные ногти и одежду. — Вам не слишком удобно сейчас разговаривать? — Заученно улыбнулась.

— Нет, — осторожно сказала я. — Детектив Галиано только что меня высадил. Может, еще удастся его поймать.

Я полезла за мобильным телефоном.

— Нет! — Зеленые глаза миссис Спектер тревожно расширились. — Я… я предпочла бы поговорить с вами.

— Детектив Галиано…

— Наедине. Comprenez-vous?^[241]

Нет, я не понимала. Но согласилась.

Глава 12

Миссис Спектер вернулась к своему «Вогу», а я поднялась наверх, не вполне уверенная, почему она так терпелива: из любезности или от отвращения, вызванного моим антисанитарным обликом. Впрочем, меня это не особо волновало. Я была вся грязная, кожа зудела, я устала и пребывала в депрессии после шестичасового откапывания трупа. Нужно было принять душ.

Я воспользовалась всем, что предлагалось в наборе туалетных принадлежностей. Ромашковый шампунь и кондиционер, цитрусовый гель для душа, медово-миндальный крем для тела, гель для волос с зеленым чаем и кипарисом.

Одеваясь, с тоской посмотрела на кровать. Больше всего хотелось спать и меньше всего — долго разговаривать с убитой горем матерью. Но я тут же подумала: а что, если?.. Если миссис Спектер что-то скрывала, а теперь решила излить душу? Если она намерена поведать нечто такое, что помогло бы раскрыть даже не одно дело?

Что, если она знала, где Шанталь?

Мечтай дальше, Бреннан.

Я вернулась к миссис Спектер, благоухая, словно парфюмерный магазин. Она предложила пойти в парк в двух кварталах к северу от отеля. Я согласилась.

Парк де лас Флорес оказался небольшим сквером, окруженным розовыми кустами и разделенным идущими наискосок дорожками на четыре треугольника, которые занимали деревья и деревянные скамейки.

— Прекрасный вечер. — Миссис Спектер убрала со скамейки газету и села.

«Сейчас одиннадцать часов», — подумала я.

— Напоминает летний вечер в Шарлевуа. Знаете, что я там живу?

— Нет, мэм, не знала.

— Бывали в той части Квебека?

— Там очень красиво.

— У нас с мужем небольшой дом в Монреале, но я стараюсь при любой возможности бывать в Шарлевуа.

Мимо прошла пара. Женщина толкала коляску, колеса тихо поскрипывали по гравию. Мужчина обнимал ее за плечи. Я вспомнила Галиано — и моя левая щека вспыхнула в том месте, где ее касались его пальцы. Я вспомнила Райана — и вспыхнули обе щеки.

— Сегодня день рождения Шанталь, — вернули меня к реальности слова миссис Спектер. — Ей теперь семнадцать.

В настоящем времени?

— Она пропала четыре с лишним месяца назад.

В темноте я не могла разобрать выражения ее лица.

— Шанталь никогда не причинила бы мне таких страданий. Если бы она могла со мной связаться, обязательно так бы и поступила.

Женщина нервно потеребила ярлык на сумочке. Я молча ждала продолжения.

— Прошлый год был очень тяжелым для нас. Как там говорил детектив Галиано — трудные времена? Oui^[242], трудные. Но даже когда Шанталь fait une fugue… как это сказать?

— Сбегала.

— Даже когда Шанталь сбегала из дома, она всегда сообщала, что все хорошо. Могла отказываться вернуться, не говорить мне, где она, но всегда звонила.

Мать пропавшей замолчала, глядя на старуху, что копалась в мусорной урне в соседнем треугольнике.

— Я знаю, с ней случилось что-то ужасное.

Фары проезжающей машины осветили лицо миссис Спектер, затем оно снова погрузилось в темноту.

— Боюсь, что там, в отстойнике, была Шанталь, — продолжила она через несколько секунд.

Я попыталась что-то сказать, но женщина меня прервала:

— Все далеко не всегда так, как кажется, доктор Бреннан.

— Что вы хотите сказать?

— Мой муж — чудесный человек. Когда мы поженились, я была очень молода, — быстро заговорила она. — Он на десять лет старше. В первые годы порой случалось…

Она замолчала, боясь сказать правду, но бедняжке требовалось выговориться.

— Я была еще не готова остепениться. Завела роман.

— Когда? — Я впервые начала понимать, почему я здесь.

— В восемьдесят третьем. Супруга послали на работу в Мехико, но он постоянно был в разъездах. Большую часть времени я проводила одна — вот и начала по вечерам выходить в свет. Никого и ничего не искала, просто хотела чем-то заполнить время. — Она глубоко вздохнула. — Познакомилась с мужчиной, мы начали встречаться. В конце концов у меня возникла мысль разойтись с Андре и выйти замуж за него.

Спектер снова замолчала, думая, что сказать, а что оставить при себе.

— Прежде чем я приняла решение, жена Мигеля обо всем узнала и наши отношения закончились.

— Вы забеременели, — предположила я.

— Шанталь родилась следующей весной.

— Ваш любовник был мексиканцем?

— Гватемальцем.

Я вспомнила лицо пропавшей девушки на фотографиях: темно-карие глаза, высокие скулы, широкий подбородок. Меня сбили с толку светлые волосы. Предвзятое мнение замутило взгляд.

Господи! С чем еще я могла напортачить?

— Что-нибудь еще?

— Этого недостаточно?

Она склонила голову в сторону, словно шея не могла вынести тяжесть.

— Многие обманывают супругов. — Уж это-то я знала из первых рук.

— Я прожила со своей тайной почти двадцать лет, и это был настоящий ад. — Голос ее дрожал, но вместе с тем в нем чувствовалась злость. — Так и не смогла признаться, от кого моя дочь, доктор Бреннан. Ей, ее отцу, моему мужу, кому угодно. Обман лег пятном на всю мою жизнь, отравив мысли и мечты.

Слова ее показались мне странноватыми.

— Если Шанталь нет в живых, в этом виновата я.

— Вполне естественная реакция, миссис Спектер. Вы одиноки, чувствуете вину, но…

— В январе я рассказала девочке правду.

— О ее биологическом отце?

Она кивнула.

— В тот вечер она исчезла?

— Не хотела верить, обзывала меня по-всякому. Мы страшно поссорились, и дочь убежала из дома. Больше ее никто не видел.

Минуты две мы обе молчали.

— Посол знает?

— Нет.

Я представила себе будущий отчет о костях из отстойника.

— Если в «Параисо» была ваша дочь, то, что вы мне рассказали, может всплыть.

— Знаю.

Женщина подняла голову и приложила к груди ладонь. Лакированные ногти на бледных пальцах в темноте казались черными.

— Я также знаю про труп, который нашли сегодня возле Каминальхую, хотя, к сожалению, не помню, как звали бедную девочку.

У Спектеров были хорошие источники.

— Жертва не опознана, — сказала я.

— Это не Шанталь. Так что круг сужается до трех.

— Откуда вы знаете?

— У моей дочери прекрасные зубы.

У Спектеров были очень хорошие источники.

— Шанталь ходила к зубному врачу?

— На чистку и профилактику. В полиции есть ее карточка. Увы, муж не одобряет рентгеновское просвечивание без необходимости, так что снимков там нет.

— Возможно, скелет из «Параисо» не принадлежит ни одной из девушек, которых мы ищем, — сказала я.

— Или, быть может, это моя дочь.

— У вас есть кошка, миссис Спектер?

Я скорее почувствовала, чем увидела, как она напряглась.

— Странный вопрос.

Значит, источники Спектеров все же небезупречны. Жена посла ничего не знала о находках Миноса.

— На найденных в отстойнике джинсах обнаружена кошачья шерсть. — Я не стала упоминать об образце, взятом у нее дома. — Вы говорили детективу Галиано, что у вас нет домашних животных.

— Мы потеряли нашего кота на Рождество.

— Потеряли?

— Гимов утонул. — Черные ногти плясали на черных жемчужинах. — Найдя его тело в пруду, Шанталь была вне себя от горя.

Женщина немного помолчала.

— Уже поздно, а вы, наверное, очень устали.

Встав, она разгладила воображаемые складки на идеальном сером шелке и шагнула на дорожку. Я последовала за ней.

Когда мы дошли до тротуара, она заговорила снова. В бледно-оранжевом свете уличного фонаря ее лицо приобрело прежнее выражение, свойственное жене дипломата.

— Муж кое-куда звонил. Окружной прокурор свяжется с вами, чтобы договориться, когда вы сможете заняться анализом останков из «Параисо».

— Меня к ним допустят? — ошеломленно переспросила я.

— Да.

Я попыталась ее поблагодарить.

— Нет, доктор Бреннан. Это я должна вас благодарить. Простите.

Мы молча шли дальше. Из открытых дверей баров и бистро лилась музыка. Мимо проехал велосипедист. Прошел, шатаясь, какой-то пьяница. Пробрела старушка с тележкой для покупок. Отчего-то я подумала: «Не эту ли старуху мы видели в парке?»

Когдамы подошли к отелю, к обочине скользнул черный «мерседес». Мужчина в темном костюме вышел из него и открыл заднюю дверцу.

— Буду за вас молиться.

Она скрылась за тонированным стеклом.

Следующим утром, в десять часов, скелет из Каминальхую лежал на столе из нержавеющей стали в судебном морге в Третьей зоне. Я стояла над ним, рядом — Галиано. В конце стола встали доктор Ангелина Ферейра и ее ассистент.

По указанию Ферейры останки сфотографировали и просветили рентгеном еще до нашего прихода. Одежду сняли и расстелили на столе за моей спиной. Волосы и мешок для трупов обыскали на предмет каких-либо следов.

Холодная плитка, стол из нержавеющей стали, блестящие инструменты, флуоресцентный свет, исследователи в масках и перчатках. Более чем знакомая сцена.

Через несколько минут должен был начаться безжалостный процесс протыкания и соскребания, измерения и взвешивания, отделения тканей, распиливания костей — крайняя степень унижения, куда больше, чем она могла пережить перед смертью.

Отчего-то мне хотелось прикрыть ее, укатить от этих стерильных чужаков к тем, кто ее любил, дать ее семье возможность предоставить последний покой тому, что от нее осталось. Но более рациональная часть разума понимала, что жертве нужно имя — и лишь тогда семья сможет ее похоронить. Кости заслуживали шанс заговорить, беззвучно прокричать о событиях последних часов ее жизни. Лишь тогда у полиции появится надежда восстановить то, что с ней случилось.

И потому мы собрались вокруг с бланками, лезвиями, весами, штангенциркулями, блокнотами, банками для образцов, фотоаппаратами.

Ферейра согласилась с моей оценкой возраста, пола и расы. Как и я, она не обнаружила свежих переломов или других признаков насилия. Вместе мы измерили и рассчитали рост, извлекли кость для анализа ДНК, который, возможно, последует. Но это не понадобилось.

Через полтора часа появился Эрнандес с данными стоматологической карты Клаудии де ла Альды. Хватило одного взгляда, чтобы понять, кто лежит на столе.

Вскоре после того, как Галиано и его напарник отправились сообщить печальное известие семье де ла Альда, дверь снова открылась и вошел доктор Лукас из «Параисо». Я узнала его. Лицо эксперта в резком свете казалось серым. Поздоровавшись с Ферейрой, он попросил ее выйти.

В ее глазах над маской мелькнуло удивление. Или злость. Или негодование.

— Конечно, доктор.

Сняв перчатки, она бросила их в бак для биологических отходов и вышла. Лукас подождал, пока дверь не закрылась.

— Вам дадут два часа на скелет из «Параисо».

— Этого мало.

— Придется успеть. Четыре дня назад разбился автобус, погибли семнадцать человек. С тех пор умерли еще трое. У меня не хватает сотрудников, помещения переполнены.

Конечно, я сочувствовала жертвам катастрофы и их семьям, но куда больше сострадала молодой беременной женщине, которую сбросили в канализацию, словно накопившиеся за неделю помои.

— Прозекторская не требуется. Я могу работать где угодно.

— Нет, нельзя.

— По чьему распоряжению я ограничена двумя часами?

— Окружной прокуратуры. Сеньор Диас остается при своем мнении: посторонние ни к чему.

— В каком смысле посторонние? — со злостью спросила я.

— На что вы намекаете?

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

— Я ни на что не намекаю. Просто стараюсь помочь и не понимаю, почему окружной прокурор усиленно пытается мне помешать.

— Прошу прощения, доктор Бреннан, но это не мое требование. — Он протянул мне листок бумаги. — Кости доставят сюда в выбранное вами время. Позвоните по этому номеру.

— Бессмысленно! Мне предоставлен полный доступ к останкам из Каминальхую, но практически запрещено исследовать труп, найденный в «Параисо». Чего так боится Диас? Что я могу найти?

— Таков протокол, доктор Бреннан. И еще одно. Вы не имеете права что-либо забирать или фотографировать.

— Огромный пробел в коллекции сувениров, — бросила я.

Как и Диас, Лукас начинал выводить меня из себя.

— Buenos días.

Доктор вышел.

Несколько секунд спустя вернулась Ферейра. От нее пахло сигаретным дымом, к нижней губе прилип клочок бумаги.

— Аудиенция у Гектора Лукаса. Повезло вам.

Во время вскрытия мы ограничивались испанским, а сейчас она говорила по-английски. Ее акцент походил на техасский.

— Угу.

Облокотившись на стол, Ангелина откинулась назад и скрестила ноги. У нее были седые, коротко подстриженные волосы, брови как у Пита Сампраса^[243], темно-карие глаза и коренастая фигура.

— Может, он и похож на охотничьего пса, но доктор превосходный.

Я не ответила.

— Вы что, на ножах?

Я рассказала ей про отстойник. Она слушала с серьезным видом, а когда я закончила, взглянула на то, что осталось от Клаудии де ла Альды.

— Галиано подозревает, что эти случаи как-то связаны?

— Да.

— Бог даст, это не так.

— Аминь.

Сковырнув ногтем бумажку с губы, Ферейра посмотрела на нее и щелчком отбросила в сторону.

— Думаете, скелет из «Параисо» может оказаться дочерью посла?

— Возможно.

— А вдруг Диас поэтому вам и препятствует? Боится дипломатических проблем?

— Какой смысл? Я получила доступ к телу именно благодаря Спектеру.

— На два часа. — Голос, полный сарказма.

Ферейра была права. Если Спектер обладал достаточной властью, чтобы обойти Диаса, то почему я не получила полного допуска?

— Если есть хоть какой-то шанс, что это его дочь, почему бы послу не удостовериться? — Ферейра задала тот же самый вопрос, что крутился у меня в голове.

— У Диаса не могло быть других причин, чтобы не подпускать меня к тем костям?

— Например? — спросила она.

Я ничего не могла придумать.

— Лукас заявляет, будто все из-за автокатастрофы.

— Тут вообще творится нечто странное. — Ферейра встала. — Если это хоть чем-то утешит — дело не в вас. И Лукас, и Диас терпеть не могут постороннего вмешательства.

Я попыталась возразить, но она подняла руку.

— Знаю, вы ни во что не вмешиваетесь. Но возможно, они считают иначе. — Женщина посмотрела на часы. — Когда планируете заняться костями?

— Сегодня днем.

— Я могу помочь?

— У меня есть идея, которая потребует помощи.

— Выкладывайте.

Я рассказала о своем плане. Она перевела взгляд на Клаудию де ла Альду, потом снова на меня:

— Что ж, могу.

Три часа спустя мы с Ферейрой закончили вскрытие де ла Альды, быстро пообедали, и она занялась одной из жертв автокатастрофы. Клаудию поместили в холодильное отделение, и ее место на столе занял скелет из «Параисо». Ассистент сидел на табурете в углу, превратившись из помощника в наблюдателя.

Кости выглядели такими же, какими я их помнила, их только очистили от грязи и мусора. Я осмотрела ребра и таз, отметив состояние швов на каждой кости и черепе, обследовала зубы.

Оценки пола и возраста остались прежними: женщина не старше двадцати лет.

Верным оказалось и мое предположение о монголоидном происхождении. Чтобы подтвердить визуальные наблюдения, я подвергла данные измерений черепа и лица компьютерному анализу.

Поиски следов предсмертных травм ничего не дали. Не заметила я и особенностей скелета, которые могли бы помочь в идентификации. Аномалии и пломбы на зубах отсутствовали.

Я почти закончила записывать длину костей для расчета роста, когда в соседней комнате зазвонил телефон. Ассистент ответил на звонок и, вернувшись, сообщил, что время вышло.

Отойдя от стола, я опустила маску и стянула перчатки. Не проблема. Я уже получила, что хотела.

На улице сквозь поднимающиеся над горизонтом облака, похожие на сахарную вату, пробивались солнечные лучи. В воздухе пахло дымом от горящего мусора. Легкий ветерок гнал по тротуару обертки и газеты.

Я глубоко вздохнула и уставилась на кладбище рядом. Надгробия, дешевые вазы и банки из-под варенья с пластиковыми цветами отбрасывали тени. На деревянном ящике сидела старуха с вуалью на голове и в черных одеждах на иссохшем теле. С ее костлявых пальцев свисали четки.

Мне, наверное, следовало радоваться. Я одержала победу над Диасом, пусть и неполную. Мои первоначальные предположения оказались верными. Но я не ощущала ничего, кроме грусти.

И страха.

Между тем днем, когда последний раз видели в живых Клаудию де ла Альду, и днем, когда пропала Патрисия Эдуардо, прошло три месяца. Чуть больше двух месяцев прошло между исчезновениями Патрисии Эдуардо и Люси Херарди. Шанталь Спектер пропала через десять дней после Люси Херарди.

Если виной всему был один и тот же маньяк, интервалы укорачивались.

Его кровожадность росла.

Достав мобильник, я набрала номер Галиано, но не успела нажать кнопку вызова — телефон ожил в руке. Звонил Матео Рейес.

Молли Каррауэй пришла в себя.

Глава 13

Едва рассвело. Мы с Матео мчались в Сололу по асфальтированному шоссе, напоминавшему русские горки. На подъемах в глаза били розовые лучи восходящего солнца, на спусках мы проваливались в туман. В воздухе чувствовалась прохлада, горизонт окутывала утренняя дымка. Матео, крепко сжимая руль, до упора вдавил педаль газа, и лицо его казалось каменным.

Я ехала на переднем сиденье, выставив локоть в окно, словно водитель грузовика в Таксоне. Ветер бил в лицо, развевая волосы. Я рассеянно отбросила их назад, полностью сосредоточившись на мыслях о Молли и Карлосе.

С Карлосом я встречалась всего пару раз, Молли знала уже десять лет. Примерно моего возраста, она поздно пришла в антропологию. Школьную учительницу биологии утомили дежурства по столовой и патрулирование туалетов, и в тридцать один год Молли решила сменить профессию, вернувшись на последипломный курс. Защитив докторскую по биоархеологии, она получила должность в отделении антропологии Университета Миннесоты.

Как и меня, Молли привлекали к работе медицинского эксперта полицейские и коронеры, не понимавшие разницы между физической и судебной антропологией. Как и я, она посвящала часть своего времени расследованию нарушений прав человека.

Но, в отличие от меня, Молли никогда не оставляла своей работы с древними мертвецами. Занималась иногда судебной экспертизой, но археология оставалась ее главным делом. Ей еще предстояло пройти сертификацию в Американской коллегии судебных антропологов.

Ты пройдешь ее, Молли. Пройдешь.

Мы с Матео ехали молча многие мили. Когда выехали из столицы, дорога стала свободнее, но по мере приближения к Сололе машин становилось все больше. Мы мчались мимо зеленых долин, желтых пастбищ с худыми коричневыми коровами, деревень, где по обочинам толпились торговцы, выкладывая утренний товар.

Матео заговорил лишь через полтора часа:

— Доктор сказал, что она волнуется.

— Открой глаза после двухнедельного провала в жизни — тоже будешь переживать.

Пролетели поворот. Пара машин пронеслась навстречу, обдав нас через открытые окна потоком воздуха.

— Возможно, дело в этом.

— Возможно? — Я посмотрела на него.

— Не знаю. Мне в голосе доктора послышалось что-то странное.

Он вдавил педаль газа, обгоняя медленно движущийся грузовик.

— Что?

Мужчина пожал плечами:

— Просто показалось, по его тону.

— Что он еще тебе сказал?

— Не так уж много.

— Ущерб здоровью останется?

— Он не знает. Или не хочет говорить.

— Кто-нибудь приехал к ней из Миннесоты?

— Отец. Она не замужем?

— Разведена. Дети — старшеклассники.

Оставшуюся часть пути Матео молчал. Ветер развевал его джинсовую рубашку, в темных очках мелькали отражения желтых полос.

Больница в Сололе представляла собой шестиэтажный лабиринт из красного кирпича и грязного стекла. Рейес припарковался на маленькой автостоянке, и мы направились к главному входу по обсаженной деревьями дорожке. Во дворе перед зданием нас приветствовал цементный Иисус с вытянутыми руками.

Вестибюль был заполнен людьми, которые бродили, молились, пили содовую, дремали или ерзали на деревянных скамейках — некоторые в домашней одежде, другие в костюмах или джинсах. Большинство были в одежде солольских майя — закутанные в полосатую ткань женщины с туго запеленатыми младенцами на животах или спинах, мужчины в шерстяных передниках, ковбойских шляпах и красочно расшитых штанах и рубахах. То и дело сквозь разномастное сборище пробирался кто-то из работников больницы в накрахмаленном белом халате.

Я огляделась. Атмосфера знакомая, расположение помещений — нет. Указатели направляли посетителей в кафетерий, магазин сувениров, администрацию и десяток медицинских отделений — радиографии, урологии, педиатрии.

Не обращая внимания на вывешенные на стене инструкции для посетителей, Матео повел меня прямо к лифтам. Мы вышли на пятом этаже и свернули налево, постукивая каблуками по блестящей плитке. Идя по коридору, я видела собственное отражение в маленьких квадратных окнах в десятке закрытых дверей.

– ¡Alto!^[244] — послышалось сзади.

Мы обернулись. «Огнедышащая» медсестра приближалась, прижимая к безупречно-белой груди больничную карту. Волосы под белой шапочкой были так туго стянуты на затылке, что на лбу пролегла глубокая морщина.

Медсестра-дракон вытянула руку с картой и обошла нас кругом. Неприступная хранительница пятого этажа.

Мы с Матео обворожительно улыбнулись.

Дракониха поинтересовалась, что мы здесь делаем.

Матео объяснил.

Убрав карту, она взглянула на нас, будто на Леопольда и Лёба^[245].

— Familia?^[246]

Матео показал на меня:

— Americana.

Она вновь оценивающе посмотрела на нас:

— Numero treinta y cinco^[247].

— Gracias.

— Veinte minutos. Nada mas. Двадцать минут, не больше.

— Gracias.

Молли походила на натюрморт, изображавший обманутую смерть. Тонкий хлопчатобумажный халатик, выцветший от миллиона стирок, обтягивал тело, словно воздушный саван. Из носа шла трубка, а еще одна — из похожей на скелет руки.

— Jesucristo, — судорожно вздохнул Матео.

Я положила ладонь ему на плечо.

Глаза Молли напоминали пещеры цвета лаванды. Открыв их, она узнала нас и попыталась приподняться на подушках. Я поспешила к ней.

— Qué hay de nuevo? — слабо проговорила она.

— У тебя-то что нового? — ответила я.

— Отличная была сиеста.

— Тебе нужно было отдохнуть. — Матео старался, чтобы его голос звучал как можно веселее, но удавалось это ему плохо.

Слабо улыбнувшись, Молли показала на стакан с водой на столике возле кровати:

— Можно?

Развернув стол к ней, я наклонила соломинку. Взяв ее сухими губами, она напилась и снова откинулась на подушки.

— Вы знакомы с моим отцом? — Рука ее поднялась и тут же снова упала на серое шерстяное одеяло.

Мы с Матео оглянулись. В углу сидел на стуле пожилой мужчина с седыми волосами и глубокими морщинами на щеках, лбу и подбородке. Белки его глаз пожелтели от возраста, но голубая радужка казалась прозрачной, словно горное озеро.

Матео подошел к нему и протянул руку:

— Матео Рейес. Шеф Молли, если можно так выразиться.

— Джек Дейтон.

Они пожали друг другу руки.

— Рада познакомиться, мистер Дейтон, — сказала я от кровати.

Он кивнул:

— Жаль, что приходится знакомиться в таких обстоятельствах.

— То есть?

— Прошу прощения?

— Что случилось с моей девочкой?

— Папа, успокойся.

Я положила ладонь на плечо Молли.

— Полиция занимается расследованием.

— Прошло уже две недели.

— На подобные дела требуется время, — сказал Матео.

— Угу.

— Вас держат в курсе? — спросила я.

— Ничего не сообщают.

— Уверена, они этим занимаются. — Сама я не верила, но его хотела утешить.

— Прошло уже две недели. — Мужчина уставился на свои лежащие на коленях узловатые пальцы.

Верно, Джек Дейтон. Совершенно верно.

Я взяла ладонь Молли в свою:

— Как ты?

— Скоро буду здорова как лошадь. — Она снова слабо улыбнулась.

— Никогда не понимала этого выражения. Наверное, пошло от фермеров. — Женщина повернула голову, поглядела на отца. — Вроде папы.

Старик не пошевелил ни единым мускулом.

— Мне сорок два, но родители до сих пор считают меня маленькой девочкой. — Молли снова повернулась ко мне. — Они не хотели, чтобы я ехала в Гватемалу.

В углу блеснули голубые как лед глаза.

— Сами видите, что случилось.

Она заговорщически улыбнулась мне.

— Меня могли ограбить и на улице в Манкато, папа.

— Дома мы ловим преступников и сажаем их в тюрьму.

— Ты же знаешь, что так бывает далеко не всегда.

— По крайней мере, копы говорят на знакомом мне языке.

Дейтон поднялся на ноги и подтянул ремень.

— Скоро вернусь.

И вышел, шаркая по плитке кроссовками «Найк».

— Простите папочку. Порой он бывает вспыльчив.

— Он тебя любит и боится за тебя, потому и злится. Вполне естественно. Что говорят доктора?

— Физиотерапия, а потом здорова как лошадь. Не стану утомлять подробностями.

— Рада за тебя. Мы все страшно волнуемся. Некоторые бывают здесь почти каждый день.

— Знаю. Как дела с Чупан-Я?

— На анализ скелетов брошены все силы, — сказал Матео. — Через пару недель должны закончить опознание.

— Все и впрямь так плохо, как рассказывают свидетели?

Я кивнула:

— Множество огнестрельных и рубленых ран. В основном женщины и дети.

Молли промолчала. Я посмотрела на Матео. Он кивнул. Я сглотнула.

— Карлос…

— Копы рассказали.

— Тебя допрашивали?

— Вчера. — Она вздохнула. — Я мало что могла поведать. Фрагменты словно стоп-кадры. Свет фар в заднем стекле. Какой-то автомобиль сталкивает нас с дороги. Двое идут по обочине. Спорят. Выстрелы. Кто-то подходит к машине с моей стороны. И больше ничего.

— Помнишь, как звонила мне?

Она покачала головой.

— Сможешь узнать тех двоих?

— Было темно. Я не видела лиц.

— Помнишь, что они говорили?

— Почти ничего. Карлос сказал что-то вроде «mota, mota».

Я посмотрела на Матео.

— Взятка.

Она откинула назад волосы, проведя бледной, словно рыбье брюхо, рукой по лбу.

— Один говорил другому, чтобы тот поторопился.

— Что-нибудь еще? — спросила я.

В конце коридора звякнул лифт. Молли бросила взгляд на дверь, потом снова на меня.

— Я не слишком хорошо владею испанским… — Она стала говорить тише. — Но, кажется, один из них что-то говорил про какого-то инспектора. Может, это были копы?

Она снова взглянула на дверь. Я вспомнила Галиано в «Гукуматце».

— Или солдаты, имевшие отношение к резне в Чупан-Я?

Тут в палату вошла медсестра-дракон и властно уставилась на Матео.

— Пациентке нужно отдохнуть.

— Миссия отменяется, — театрально прошептал тот, прикрыв рот рукой. — Нас обнаружили.

Дракониху это нисколько не позабавило.

— Пять минут? — улыбнулась я.

Она скосила взгляд на часы:

— Пять минут. Я вернусь. — Судя по выражению лица, она готова была позвать подкрепление.

Посмотрев вслед уходящей драконихе, Молли опустила руку и приподнялась на локтях.

— Было еще кое-что. Я не рассказывала об этом полиции, сама не знаю почему. Просто не стала говорить, и все.

Она перевела взгляд с Матео на меня.

— Я… — Сглотнула. — Слышала имя.

Мы ждали.

— Могу поклясться, что один из них сказал «Бреннан».

Меня будто швырнули о стену. В другом конце комнаты выругался Матео.

— Ты уверена? — Я ошеломленно уставилась на Молли.

— Да. Нет. Да. Господи, Темпе, думаю, да. Все так запутано… — Молли упала на подушки, поднесла руку ко лбу, и глаза ее наполнились слезами.

Я сжала ее пальцы:

— Все хорошо.

Во рту у меня пересохло, комната вдруг словно стала меньше.

— Что, если теперь они охотятся за тобой? — В голосе ее послышалась тревога. — Что, если ты — их следующая цель?

Я погладила ее по голове свободной рукой:

— Было темно. Ты испугалась. Все случилось так быстро. Вероятно, ты ослышалась.

— Я не вынесу, если пострадает кто-то еще. Обещай, что будешь осторожна, Темпе.

— Конечно, я буду осторожна.

Я улыбнулась, но меня била дрожь.

После больницы мы с Матео пообедали в кафе в отеле «Пайсахе», в квартале от центральной площади Сололы. Обсудив рассказ Молли, решили, что он вполне заслуживает того, чтобы сообщить куда следует.

Прежде чем вернуться в столицу, мы заехали в управление полиции. Занимавшийся расследованием детектив не смог рассказать ничего нового. Он взял у нас показания, но было ясно, что он мало верит, будто Молли вспомнила, что слышала мое имя. О ее словах про «инспектора» мы упоминать не стали.

Пока мы ехали назад в Гватемалу, с серого неба опустился туман, столь густой, что в долинах полностью окутывал путь перед джипом, а на вершинах холмов плыл над дорогой, словно морская пена.

Как и по пути туда, мы с Матео почти не разговаривали. В голове у меня клубилось множество мыслей, каждая из них заканчивалась вопросительным знаком.

Кто стрелял в Карлоса и Молли? Почему? Полиция явно ошибалась, предполагая, что мотив — ограбление. Американский паспорт дороже золота. Почему его не забрали у Молли? Почему полиция не хотела искать иные мотивы? И каковы были ее собственные?

Неужели Молли права и целью расстрела было помешать расследованию событий в Чупан-Я? Неужели кто-то считал, что ему могут угрожать новые сведения о случившейся там резне, которые, возможно, появятся?

Молли была уверена, что нападавшие произнесли фамилию Бреннан; я знала лишь одну ее обладательницу. Чем я их заинтересовала? Не я ли их следующая жертва?

Кто такой этот «инспектор»? Почему полиция медлит с расследованием? Не сами ли они соучастники преступления?

Я обнаружила, что то и дело поглядываю в зеркало заднего вида.

После часа езды откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Я не спала с пяти часов утра, поэтому путались мысли и тяжелели веки.

Плавно покачивался джип. Ветер дул в лицо.

Несмотря на тревогу, я начала погружаться в дрему.

Инспектор. Что за инспектор?

Строительный инспектор. Сельскохозяйственный инспектор. Дорожный. По загрязнению окружающей среды. По водопроводу. По канализации.

Канализация.

Отстойник.

«Параисо».

Я выпрямилась.

— Что, если это был вообще не инспектор?

Матео бросил взгляд на меня и снова перевел его на дорогу.

— Что, если Молли слышала не одно имя?

— Сеньор Инспектор?

Моему спутнику хватило наносекунды.

— Сеньор Спектер.

— Именно. — Я порадовалась, что Галиано рассказал Матео про Шанталь Спектер.

— Думаешь, они говорили об Андре Спектере?

— Может, нападение было как-то связано с дочерью посла?

— Зачем было расстреливать Карлоса и Молли?

— Возможно, Молли приняли за меня. Мы обе американки, примерно одного роста, с каштановыми волосами.

Господи… Слишком уж правдоподобно это выглядело.

— Может, именно потому они назвали мое имя.

— Галиано подключил тебя к расследованию дела из «Параисо» только через неделю после того, как стреляли в Карлоса и Молли.

— Может, кто-то узнал о его намерениях и решил меня устранить.

— Кто мог об этом знать?

Я снова вспомнила Галиано в нише в ресторане «Гукуматц». По спине пробежал холодок.

– ¡Maldición! — крикнул Матео несколько минут спустя. — Проклятье!

Взгляд его был прикован к зеркалу заднего вида. Я взглянула в зеркало со своей стороны.

В тумане позади нас пульсировал красный свет. Слышался едва различимый, но безошибочно узнаваемый звук сирены.

Матео переводил взгляд с зеркала на лобовое стекло и обратно. Я полностью сосредоточилась на преследующей нас полицейской машине.

Светящееся пятно увеличилось, превратившись в красный вихрь. Сирена стала громче.

Матео свернул в правый ряд.

Полицейский автомобиль устремился к нашему бамперу. Внутренность джипа залило красным. Взвыла сирена. Матео продолжал смотреть прямо перед собой. Я уставилась на ржавое пятно на приборной панели.

Полицейская машина промчалась слева от нас и исчезла в тумане.

Сердце мое продолжало отчаянно биться, пока мы не оказались за воротами штаб-квартиры ФСАГ.

Когда я позвонила Галиано на работу, его не оказалось на месте. Несколько минут спустя детектив перезвонил мне и сказал, что занят до вечера, но ему не терпится узнать, что я выяснила у Молли. Предложил поужинать в «Лас Сьен Пуэртас». Отличная еда. Умеренные цены. Хорошая латиноамериканская музыка. Можно подумать, он сам был там одним из акционеров.

Посвятив последующие три часа Чупан-Я, я вернулась к себе в отель в четверть седьмого, мучительно переживая бессмысленность тех смертей. Казалось, будто старуха с косой будет преследовать меня вечно.

Переодеваясь, я заставила себя думать о другом. О Галиано.

Где его жена и юный Алехандро?

Освежилась дезодорантом, наложила на щеки румяна.

Я что, отвлекаю парня от семьи?

Смешно. Ужин этот будет чисто деловым.

В самом деле?

Просто не нашлось другого времени. Днем мы оба были заняты.

Я достала со дна косметички тушь для ресниц. Смыв в раковину черные хлопья, отвернула аппликатор.

Насколько оправданны эти ужины с Галиано?

Просто дела.

К чему тогда длинные ресницы?

Сунув аппликатор на место, я вернула неиспользованный тюбик в косметичку.

Галиано заехал за мной в семь.

Ресторан располагался в типичном для Первой зоны пассаже. Его колониальное великолепие и гордость давно уступили место отваливающейся краске и уродливым граффити.

Но насчет еды Галиано был прав. Она оказалась великолепна.

Пока мы ужинали, я рассказала про поездку в Сололу. Детектив согласился с моими подозрениями, что Молли, возможно, ошиблась насчет меня, и настоял, чтобы я вела себя как можно осторожнее. Посоветовал носить с собой пистолет и даже предложил им снабдить. Я отказалась, заявив, что не владею оружием. О том, что оружие пугает меня больше, чем мысль о нападении неизвестных, говорить не стала.

Галиано согласился с тем, что мотивом для расстрела вполне могло стать желание помешать расследованию событий в Чупан-Я. Если так, то, возможно, новых нападений не случится — раскопки ведь завершены. И все же он посоветовал мне не путешествовать в отдаленные места. Посоветовал? Настоял.

В моей теории насчет Спектера полицейский усомнился.

— Это может объяснять, почему мне не дали полного доступа к костям из «Параисо».

— Почему?

— Кто-то оказывает давление на окружного прокурора.

— Кто?

— Не знаю.

— Зачем?

— Не знаю.

Его скептицизм раздражал. Или, может быть, все дело в том, что у меня не было ответов.

Мои мысли невольно вернулись к эпизоду, когда я споткнулась на склоне. Существует ли такая вещь, как тактильная память? Действительно ли мне обожгло щеку прикосновение к его груди?

Конечно же нет.

Я молча слушала рассказ Галиано о расследовании убийства Клаудии де ла Альды. Детектив говорил по-английски без акцента, но с латиноамериканскими интонациями. Мне нравился его голос, нравилось его преждевременно постаревшее лицо.

Нравилось, как он смотрел на меня. Нравилось, как он выглядел.

Это просто дела, Бреннан. Ты ученый, а не школьница.

Когда принесли счет, я схватила его, достала кредитную карточку и сунула ее в руки официанту. Полисмен не возражал.

В машине Галиано повернулся ко мне, закинув руку за спинку сиденья:

— Что вас гложет? — На его лице пульсировали желто-голубые отблески неоновой рекламы.

— Ничего.

— Ведете себя так, будто только что узнали, что вас пытаются убить.

— Проницательное наблюдение.

Пусть и ошибочный диагноз.

— В интуиции мне не откажешь.

— Что верно, то верно.

— Я читал «Мужчины с Марса, женщины с Венеры»^[248].

— Гм?

— «Мосты округа Мэдисон»^[249] тоже.

Протянув руку, он большим пальцем обвел уголок моего рта. Я отвернулась.

— И сделал для себя выводы.

— Где сегодня вечером миссис Галиано?

Он в замешательстве посмотрел на меня, а потом рассмеялся:

— Полагаю, со своим мужем.

— Вы развелись?

Кивнув, мужчина приподнял мои волосы и провел пальцем по шее, оставив обжигающий след.

— Как насчет Райана? — спросил он.

— Рабочие отношения.

Верно — мы ведь вместе работали.

Галиано наклонился ближе. Я почувствовала на щеке его влажное теплое дыхание, его губы скользнули мне за ухо. Переместились к горлу.

О господи…

Бартоломе взял мое лицо в ладони и поцеловал в губы.

Запах мужского пота, хлопка, чего-то острого вроде лимона. Время растянулось, словно в замедленной киносъемке.

Галиано поцеловал меня в левое веко, потом в правое.

И тут пронзительно зазвонил его мобильник.

Сорвав телефон с пояса, он нажал кнопку, задержавшись другой рукой в моих волосах.

— Галиано.

Пауза.

— Ay, Dios.

Я затаила дыхание.

— Когда?

Более долгая пауза.

— Посол знает?

Господи, прошу тебя. Только не еще один труп.

— Угу.

Разъединившись, мужчина провел ладонью по моей голове и опустил руку мне на плечо. Несколько мгновений не сводил с меня взгляда — коровьи глаза казались прозрачными в темноте салона авто.

— Шанталь Спектер? — с трудом выговорила я.

Он кивнул.

— Мертва?

— Арестовали вчера вечером в Монреале.

Глава 14

— Она жива? — Я поняла, что сказала глупость, едва успев задать вопрос.

— С ней была Люси Херарди.

— Не может быть!

— Пойманы в музыкальном магазине в торговом центре «Ле Фобур». Воровали компакт-диски.

— Воровали диски? — тупо переспросила я.

— Группы «Ковбой Джанкиз».

— Зачем?

— Видимо, увлекаются фолк-роком.

Я закатила глаза, что в темноте было столь же бессмысленно.

— Как они оказались в Монреале?

— Прилетели рейсом «Эйр Канада».

«Кретин», — подумала я, но промолчала.

Галиано завел двигатель и выехал со стоянки.

На обратном пути я подобрала ноги и сидела, прижав колени к груди. Впрочем, опасаться было нечего — новости о Шанталь Спектер заставили нас обоих напрочь позабыть о любовных намерениях, даже если таковые и были.

Возле отеля я открыла дверцу еще до того, как машина полностью остановилась.

— Позвоните, как только что-нибудь узнаете.

— Обязательно.

Я помахала рукой в воздухе между собой и Галиано.

— Надеюсь, для вас это не проблема? — У меня пылали щеки.

— Совсем нет, — широко улыбнулся мужчина.

Не в силах заснуть от волнения, я проверила сообщения на автоответчике в Монреале и Шарлотте. Звонил Пьер Ламанш: на чердаке в Квебек-сити нашли мумифицированную голову; лежала она там еще с тридцатых годов, судя по газетам, в которые была завернута. Дело вряд ли срочное. Еще на берег озера Де-Монтань выбросило разложившееся человеческое туловище, и он хотел, чтобы я занялась им как можно скорее.

В Северной Каролине дел для меня не было.

Пит сообщил, что с Верди и Бойдом все в порядке.

Кэти на месте не было.

Райана тоже.

Съев два пончика из припрятанной в кухне коробки, я включила Си-эн-эн.

Тропический шторм Арман угрожал полуострову Флорида. Троих канадцев арестовали за биржевое мошенничество в Буэнос-Айресе. От взрыва бомбы погибли четверо в Тель-Авиве. В железнодорожной катастрофе возле Чикаго пострадали свыше ста человек, большинство с повреждениями мягких тканей. Адвокатам явно повезло.

После я приняла душ, вымыла волосы с кондиционером, побрила подмышки и ноги, выщипала брови и намазала все тело кремом.

Безволосая и гладкая, забралась в постель.

В голове до сих пор роились десятки мыслей, и сон не шел.

Клаудия де ла Альда стала жертвой убийства здесь, в Гватемале. Патрисия Эдуардо все еще считалась пропавшей без вести, но вполне могла быть той девушкой из отстойника. Шанталь Спектер и Люси Херарди были живы — их арестовали в Канаде.

Что привело Шанталь и Люси в Монреаль? Как они добрались туда, не оставив следов? Где прятались и зачем?

Связана ли девушка из отстойника с убийством Клаудии де ла Альды, или эти дела не имеют отношения друг к другу? Рассыпается ли в прах теория Галиано о серийном убийце? Кто звонил с сообщением о теле Клаудии?

Кто теперь заботился о семье Клаудии? Кто мог помочь вынести свалившееся на них страшное горе?

Где Патрисия Эдуардо? В самом ли деле в отстойнике был ее труп? И странная, никак не связанная с остальными мысль: кто ухаживает за лошадьми Патрисии?

Кто звонил Галиано и сообщил про Шанталь Спектер? Известие настолько меня удивило, что даже не пришло в голову спросить.

Галиано.

Мне стало не по себе, словно девчонке, которую застигли, когда ее тискали на кушетке.

И что насчет Райана?

Мы с Эндрю встречались: ужинали, бывали в Музее изящных искусств, посещали вечеринки, играли в теннис. Он даже уговорил меня заняться боулингом.

Были ли мы парой?

Нет.

Могли бы?

Я зашла в тупик.

Какие отношения были у нас с Райаном? Он мне очень нравился, я уважала его за прямоту, любила бывать в его обществе.

По животу пробежала теплая волна.

Я считала его чертовски сексуальным.

Чем же меня так привлекал Галиано?

Еще одна жаркая волна.

Расслабься, потаскуха.

Мы с Райаном пришли к соглашению. Даже не к соглашению, просто заключили негласный договор: не спрашивай, не говори. Подобная политика работала в армии Соединенных Штатов, пока она работала и для нас.

К тому же я вовсе не собиралась заводить роман с Галиано.

«Смотри на вещи проще», — сказала я себе. У тебя ничего не было ни с Райаном, ни с Галиано. Так что и говорить не о чем.

В том-то и проблема.

Поворочавшись еще полчаса, я заснула вместе с неудовлетворенным либидо.

Из страны снов меня вырвал телефонный звонок. Сквозь занавески на открытом окне сочился тусклый свет.

— Вы слышали? — раздался в трубке взволнованный голос Доминики Спектер.

— Слышала.

Я взглянула на часы. Двенадцать минут восьмого.

— C’est magnifique!^[250] Не воровство, конечно. Но с Шанталь все в порядке! — Голос ее звучал напряженно, акцент чувствовался сильнее, чем я помнила.

— Прекрасная новость. — Я села на постели.

— Oui. Моя девочка жива.

— Вы не знаете, Шанталь обвиняют в чем-то еще, кроме воровства в магазине?

— Нет. Мы должны полететь туда и привезти ее домой.

Я не стала говорить женщине, что у судьи может быть иное мнение.

— Если в этом как-то замешаны наркотики, я найду ей новую программу, получше.

— Хорошая мысль.

— Мы будем настаивать.

— Да.

— Она вас послушает.

— Меня?

Внезапно я полностью проснулась.

— Mais, oui^[251].

— Я не полечу в Монреаль.

— Я забронировала два места на рейс сегодня днем. — Миссис Спектер была из тех, кто не привык к отказам.

— Я не могу сейчас уехать из Гватемалы.

— Но вы мне нужны.

— Я должна закончить проект.

— Одна я не смогу.

— Где мистер Спектер?

— Муж на сельскохозяйственной конференции в Мехико.

— Миссис Спектер…

— В тот вечер, когда Шанталь сбежала, она была в ярости. Говорила страшные вещи, что никогда больше не захочет меня видеть.

— Уверена, она…

— Она может отказаться говорить со мной.

Принесите мне кто-нибудь валиума!

— Можно, я перезвоню?

— Прошу, не отворачивайтесь! Мне нужна ваша помощь! Шанталь нужна ваша помощь. Вы единственная, кому ситуация известна полностью.

— Посмотрим, что удастся сделать, — ответила я, не найдя ничего лучшего.

Отбросив одеяло, я спустила ноги с кровати.

Почему посол не стремится к жене и дочери? Похоже, женщина в полном смятении.

Я уставилась на оцарапанное колено.

Повела бы я себя на ее месте точно так же? Вероятно, но сейчас это не имело значения.

Волоча ноги, я прошла в кухню, насыпала в кофеварку кофе, добавила воды, потом достала пончики и съела один, пока готовился напиток.

Можно увидеться с Райаном.

Собрав со стола остатки сахарной пудры, я слизнула ее с пальца.

Ламаншу требовалось мое мнение по поводу трупа из озера Де-Монтань. Он говорил, дело срочное.

Я представила себе Чупан-Я, лежащие на столах в лаборатории ФСАГ скелеты. Крайне важная работа, но жертвы были мертвы уже почти двадцать лет. Что для меня важнее — быть здесь или помочь Ламаншу? В отсутствие Карлоса и Молли Матео и так не хватало рабочих рук. Но разве он не мог пару дней обойтись без меня?

Налила кофе, добавила молока.

Представив тело в канаве, ощутила знакомую тоску. Клаудия де ла Альда, восемнадцать лет. Потом я представила кости в отстойнике — и меня охватило чувство вины.

И разочарования. Чем больше усилий прилагали мы с Галиано, тем дальше, казалось, отдалялись от ответов.

Мне нужно было что-то конкретное.

Мнение о кошачьих волосах.

Я взглянула на часы. Половина восьмого.

И еще одно… Справится ли с этим Ферейра?

В коробке осталось два пончика. Сколько калорий — миллион, два? Завтра они зачерствеют.

Путешествие в Монреаль займет всего несколько дней. Я смогу помочь миссис Спектер решить вопрос с Шанталь, а затем вернусь к жертвам Чупан-Я.

Я съела пончики, допила кофе и направилась в ванную.

В восемь позвонила в лабораторию в Монреале и попросила соединить с отделом ДНК. Когда подошел Робер Ганье, вчерне описала ему дело «Параисо» и объяснила, что мне нужно. Он ответил, что это вполне можно сделать, и согласился дать моему запросу зеленую улицу, если я доставлю образец.

Я позвонила Миносу. Он пообещал подготовить и упаковать кошачью шерсть через час.

Позвонила в столичный морг. Доктор Ферейра сделала то, о чем я ее просила.

Позвонила Сюзанне Жан с завода корпорации РП в Сент-Юбере, описала ей то же самое, что и Ганье. Она сочла, что моя идея может сработать.

Позвонила Матео. Он сказал, что я могу потратить столько времени, сколько потребуется.

То же сказал и Галиано.

Повесив трубку, я направилась к двери.

Что ж, госпожа посол. Вы заполучили себе спутницу. И надеюсь, нас без проблем пропустит гватемальская таможня.

Когда я вошла в прозекторскую, Ангелина Ферейра занималась очередной жертвой автокатастрофы. На столе лежал мужчина с сильно обожженными головой и руками, брюшная полость его зияла, словно открытый рот на картине Бэкона. Патологоанатом — в руках большой плоский нож — резала печень на лотке рядом с телом.

— Un momento, — сказала она, не поднимая взгляда.

Внимательно посмотрев на обнаженный разрез, Ферейра отделила три полоски и бросила их в банку для образцов. Ткань опустилась на дно, заняв место среди аналогов из легких, желудка, селезенки, почек и сердца.

— Вскрываете всех?

— Пассажиров только обследуем внешне. Это водитель.

— Приберегли напоследок?

— Большинство жертв так сильно обгорели, что мы даже не были уверены, кто из них водитель. Нашли его вчера.

Сбросив маску и перчатки, Ферейра вымыла руки и направилась к вращающимся дверям, дав знак следовать за ней. Проведя меня по тускло освещенному коридору в маленький кабинет без окон, она закрыла дверь и, отперев потертый металлический сейф, достала большой коричневый конверт.

— Мне оказал услугу один радиолог из больницы «Сентро медико», — сказала по-английски. — Пришлось заплатить.

— Спасибо.

— Я стащила череп во вторник, после того как ушел Лукас. Не хотелось бы, чтобы об этом кто-нибудь узнал.

— От меня не узнают.

— Похоже, я верно поступила.

— В смысле?

Ферейра достала из конверта одну из нескольких пленок. На ней были изображены шестнадцать компьютерно-томографических сканов, каждый из которых представлял пятимиллиметровый срез черепа, найденного в отстойнике. Поднеся рентгеновский снимок к свету, доктор показала на маленькое белое пятнышко на девятой картинке. На последующих нескольких картинках непрозрачное пятно увеличивалось, меняло форму, затем уменьшалось. На четырнадцатой его уже не было видно.

— Я кое-что заметила в решетчатой кости и решила, что это может пригодиться. После вашего звонка сегодня утром пошла еще раз взглянуть на череп, но останки исчезли.

— Куда?

— Их кремировали.

— Всего через неделю? — ошеломленно спросила я.

Ферейра кивнула.

— Это стандартная процедура?

— Сами видите, у нас не хватает места. Даже в обычных обстоятельствах мы не можем позволить себе роскошь долго хранить неопознанные останки. А катастрофа автобуса вообще поставила нас на грань. — Она понизила голос. — Но две недели уже не считаются обычным делом.

— Чье это распоряжение?

— Я пыталась выяснить, но, похоже, никто не знает.

— И никаких документов, — предположила я.

— Ассистент клянется, что после кремации положил распоряжение в папку, но его нигде не найти.

— И никаких мыслей на этот счет?

— Угу.

Вернув пленки в конверт, патологоанатом протянула его мне:

— Vaya con Dios^[252].

В двенадцать пятьдесят семь я сидела в кресле первого класса рейса «Американ эйрлайнз» до Майами. Рядом постукивала лакированными ногтями по подлокотнику Доминика Спектер. Компьютерные сканы доктора Ферейры лежали в запертом дипломате у моих ног, вместе с образцами кошачьей шерсти.

Во время поездки в лимузине и ожидания в аэропорту миссис Спектер не умолкала ни на секунду. Рассказывала про Шанталь: вспоминала забавные истории из ее детства, строила предположения о причинах проблем с дочерью, составляла планы ее реабилитации. Чем-то госпожа посол напоминала диджея между записями: напуганная тишиной, стремилась заполнить ее любыми банальностями.

Поняв, что разговорами она лишь пытается снять напряжение, я ободряюще кивала, но почти все время молчала. Необходимость в обратной связи отсутствовала, и словоизлияния продолжались без остановки.

Наконец, когда мы под рев двигателей помчались по взлетной полосе, миссис Спектер замолчала. Сжав губы, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Когда мы набрали высоту, женщина достала из сумочки экземпляр «Пари матч» и начала перелистывать страницы.

Поток слов возобновился вовремя пересадки в Майами и вновь прекратился в полете до Монреаля. Подозревая, что моя спутница боится летать, я оставалась благодарной слушательницей.

В путешествии с женой посла имелись свои преимущества. Самолет в десять тридцать восемь совершил посадку, нас встретили люди в темных костюмах и быстро провели через таможню. К одиннадцати мы уже ехали на заднем сиденье еще одного лимузина.

Мы мчались к центру города, а затем, выехав на Ги, свернули направо на улицу Сент-Катрин. Миссис Спектер молчала. Возможно, у нее иссяк запас слов или она просто наконец успокоилась. Быть может, возвращение домой умиротворило ее душу. Мы вместе слушали Робера Шарлебуа^[253].

«Je reviendrai á Montreal…» «Я вернусь в Монреаль…»

Мы смотрели на проносящиеся мимо огни города.

Через несколько минут затормозили у моего дома. Водитель вышел.

Я взяла свой дипломат — и тут миссис Спектер схватила меня за руку. Пальцы ее казались холодными и скользкими, как замороженное мясо.

— Спасибо, — едва слышно проговорила женщина.

Скрипнул, захлопываясь, багажник.

— Рада, что могу хоть чем-то помочь.

Она глубоко вздохнула:

— Вы даже не представляете насколько.

Дверца с моей стороны открылась.

— Сообщите, когда получится увидеться с Шанталь. Пойду с вами.

Я положила ладонь на руку жены посла. Она сжала ее и поцеловала.

— Спасибо. — Выпрямилась. — Хотите, Клод вам поможет?

— Справлюсь сама.

Клод проводил меня до подъезда и подождал, пока я найду ключ. Я поблагодарила его. Кивнув, он поставил рядом со мной чемодан и вернулся к лимузину.

Я снова увидела, как миссис Спектер исчезает в ночи.

Глава 15

В семь утра я ехала через асфальтовое подбрюшье Монреаля. Наверху зевал и потягивался пробуждающийся город. Мимо со всех сторон проносились стены туннеля Виль-Мари, такие же серые, как и мое настроение.

На Квебек обрушилась редкая для весны жара. Когда я около полуночи пришла домой, термометр на балконе все еще показывал восемьдесят с лишним по Фаренгейту, а в квартире, казалось, было девяносто по Цельсию.

Кондиционер безучастно отнесся к моему желанию ночной прохлады. Десять минут я щелкала кнопками, колотила по нему и ругалась, но безуспешно. В конце концов, потная и злая, открыла все окна и свалилась в постель.

Так же безучастны к моим желаниям оказались и уличные мальчишки. С десяток их праздновали вовсю у заднего входа в пиццерию в десяти ярдах от окна моей спальни. Мои крики нисколько не умерили их пыл, как и угрозы и проклятия.

Я плохо спала, ворочалась под мокрыми простынями и то и дело просыпалась от смеха, песен и диких воплей. Рассвет встретила с жуткой головной болью.

Бюро коронера и лаборатория судебной медицины находятся в тринадцатиэтажном сооружении из стекла и бетона к востоку от центра города. Учитывая, что большую его часть занимает полиция провинции Квебек, или сюрте де Квебек, его десятилетия называли зданием СК.

Несколько лет назад правительство Квебека решило вложить миллионы в охрану правопорядка и судебную медицину. Здание отремонтировали, и расширившаяся лаборатория переехала с пятого на двенадцатый и тринадцатый этажи, где раньше была тюрьма временного содержания. На официальной церемонии башня вновь возродилась под именем здание Вильфрид-Дером.

Старые привычки умирают тяжело. Для большинства она остается зданием СК.

Покинув туннель у пивоварни «Мольсон», я проехала под мостом Жака Картье, пересекла Де Лоримье, свернула направо и направилась через район, где ни улицы, ни люди не отличались красотой. Трехквартирные дома с крошечными двориками и металлическими лестницами на фасадах. Серые каменные церкви с серебристыми шпилями. Автомастерская на углу. Витрины магазинов. И над всем этим возвышается здание Вильфрид-Дером-СК.

После десятиминутных поисков я нашла место, где благодаря некоей бюрократической лазейке можно было припарковаться бесплатно именно в нужное мне время. Еще раз проверив месячные, часовые и дневные ограничения, я поставила машину, взяла ноутбук и дипломат и зашагала через квартал.

К находившейся неподалеку школе группами по двое-трое тянулись дети, словно муравьи к тающему леденцу. Пришедшие пораньше толпились на игровой площадке: пинали мяч, прыгали через скакалку, кричали и гонялись друг за другом. Маленькая девочка, вцепившись в прутья, смотрела сквозь чугунную решетку — так же как и та, другая, из Чупан-Я. Взгляд ее ничего не выражал. Я не завидовала малышке: последующие восемь часов она проведет в жарком классе, а до летней свободы — еще месяц.

Предстоящий мне день тоже не возбуждал зависть.

Меня не интересовала мумифицированная голова. Не интересовало разложившееся туловище. А еще пугало посредничество между Шанталь и ее матерью. Именно в такие дни я жалела, что не пошла работать в телефонную компанию.

Оплаченные отпуска. Хорошие бонусы. И никаких трупов.

Когда добралась до вестибюля, я вся вспотела. Утренняя смесь тумана, выхлопных газов и коктейля запахов из пивоварни отнюдь не способствовала хорошему самочувствию. Казалось, содержимое черепа распирает его стенки, изо всех сил стремясь вырваться наружу.

Дома кофе не было. Найдя нужный лифт, я провела карточкой через считыватель и вышла на двенадцатом этаже, беззвучно шепча единственное слово.

Кофе!

Еще одно движение карточкой, стеклянные двери распахнулись, и я вошла в крыло, где находился отдел судебной медицины.

По правой стороне коридора тянулись кабинеты, по левой — лаборатории. Микробиология. Гистология. Патологоанатомия. Антропология-одонтология. Окна простирались от потолка до середины стены, обеспечивая максимум видимости без ущерба для безопасности. Сквозь стекло было видно, что все лаборатории пусты.

Я посмотрела на часы: семь тридцать пять. Рабочий день у большинства вспомогательного, технического и научного персонала начинался в восемь, значит у меня оставалось еще почти полчаса.

Исключение — Пьер Ламанш. Все те десять лет, что я здесь работала, директор отдела судебной медицины приходил в семь и оставался, пока не уходил последний сотрудник. Пунктуальный, словно хронометр.

Кроме того, старик был довольно загадочной личностью. Он брал каждый год три недели отпуска в июле и еще одну — на рождественские праздники. И ежедневно, будучи в отпуске, звонил из дома на работу. Он не путешествовал, не ходил в походы, не ухаживал за садом, не ловил рыбу, не играл в гольф. Насколько все знали, у шефа не было хобби. Ламанш вежливо отказывался обсуждать свои отпуска, и в конце концов друзья и коллеги перестали его спрашивать.

Мой кабинет — последний из шести, прямо напротив лаборатории антропологии. Дверь запирается на ключ.

На столе — гора бумаг. Не обращая на них внимания, я положила компьютер и дипломат, схватила чашку и направилась в кафетерий для персонала.

Как и ожидала, единственная открытая дверь вела в кабинет Ламанша. По пути назад я заглянула туда.

Директор поднял на меня взгляд из-под полукруглых очков на кончике носа. Длинный нос. Длинные уши. Длинное лицо с длинными вертикальными морщинами. Мистер Эд^[254] в очках для чтения.

— Темперанс. — Ламанш единственный называл меня полным именем с чистым французским произношением. — Comment ça va?^[255]

Я заверила, что все хорошо.

— Входите, прошу. — Он махнул большой веснушчатой рукой в сторону двух кресел напротив стола. — Садитесь.

— Спасибо. — Я поставила кофе на подлокотник.

— Как там, в Гватемале?

Как вкратце описать увиденное в Чупан-Я?

— Сложно.

— Во многих отношениях.

— Да.

— Гватемальской полиции не терпелось вас заполучить.

— Не все разделяют подобный энтузиазм.

— Вот как?

— Что вы хотите узнать?

Сняв очки, старик бросил их на стол и откинулся назад. Я рассказала про расследование дела «Параисо» и про усиленные попытки Диаса помешать моему участию в нем.

— Но этот человек не мешал вам участвовать в расследовании дела Клаудии де ла Альды?

— Я его даже не видела.

— Есть подозреваемые в убийстве?

Я покачала головой.

— Дочь посла и ее подруга здесь, значит пропавшей без вести остается только одна девушка?

— Патрисия Эдуардо.

— И жертва из отстойника.

— Да. Хотя это может быть Патрисия.

Видимо, на моем лице отразилось замешательство.

— У вас не было возможности помешать этому Диасу.

— Будь у меня шанс, провела бы более тщательный анализ.

Какое-то время мы оба молчали.

— Но у меня есть кое-какие мысли.

Я рассказала про образец кошачьей шерсти.

— Чего вы рассчитываете добиться?

— Может пригодиться, если найдут подозреваемого.

— Да, — уклончиво кивнул он.

— Благодаря собачьей шерсти осудили Уэйна Уильямса за убийства детей в Атланте.

— Не оправдывайтесь, Темперанс. Я с вами согласен.

Я покрутила в руке чашку кофе.

— Похоже, это тупик.

— Но если месье Ганье готов исследовать шерсть — почему бы и нет?

Я рассказала ему про свои планы насчет компьютерных сканов.

— Выглядит многообещающе.

Я тоже на это надеялась.

— Нашли два запроса, которые я оставил у вас на столе?

Ламанш имел в виду запрос на антропологическую экспертизу, бланк, который я получаю в начале каждого расследования. Патологоанатом, делающий запрос, описывает в нем тип требуемого анализа, перечисляет необходимый персонал и приводит краткое описание известных фактов.

— Возможно, череп не человеческий. В любом случае, похоже, смерть произошла давно. Туловище — совсем другая история. Начните с него.

— Есть предположения?

— Робер Клеман, мелкий наркоторговец из Западного Квебека, который недавно решил работать самостоятельно.

— Не заплатив отступные «Ангелам».

Ламанш кивнул.

— Подобного они не допускают.

— Вредно для бизнеса.

— Клеман приехал в Монреаль в начале мая и вскоре пропал. О его исчезновении сообщили десять дней назад.

Я приподняла брови. Байкеры обычно старались не привлекать внимания органов правопорядка.

— Звонила неизвестная женщина.

— Займусь прямо сейчас.

Вернувшись к себе в кабинет, я позвонила Сюзанне Жан. Ее не оказалось на месте, и я оставила сообщение. Затем отнесла образец из «Параисо» в отделение ДНК. Ганье выслушал мою просьбу, рассеянно щелкая шариковой ручкой.

— Интригующая задачка.

— Да.

— Никогда не занимался кошками.

— Есть шанс прославиться.

— Король Кошачьей Двойной Спирали.

— Свободная ниша.

— Можно назвать проект «Феликс Хеликс»^[256]. — Имя кота из мультфильма странно звучало по-французски.

Ганье взял пластиковый контейнер Миноса:

— Можно оставить себе часть образцов?

— Хоть все. В лаборатории в Гватемале есть еще.

— Не против, если я немного поиграю, испробую новые методики?

— Сколько угодно.

Мы подписали бланки о передаче образцов, и я поспешила назад к себе в кабинет.

Прежде чем взглянуть на голову и туловище, я потратила несколько минут, разгребая груду на столе. Нашла бланки запросов Ламанша, выудила розовые записки о телефонных звонках — остальное отодвинула в сторону. Может, есть что-то от Райана? «Bienvenue. С возвращением. Рад, что ты здесь. Дома ничего не случилось».

Детективы. Студенты. Журналисты. Какой-то прокурор звонил четыре раза.

И ничего от Райана.

Великолепно. У детектива имелись свои источники. Не сомневаюсь, этот Шерлок знал о моем возвращении.

Где-то за правым глазом начала пульсировать боль.

Бросив разбирать бумаги на столе, я схватила бланки запроса на экспертизу, накинула лабораторный халат и направилась к двери. На полпути зазвонил телефон.

Доминика Спектер.

— Il fait chaud^[257].

— Да, очень жарко, — согласилась я, проглядывая один из бланков Ламанша.

— Говорят, сегодня может быть рекордная температура.

— Да, — рассеянно сказала я.

Череп нашли в сундуке. Ламанш отмечал сильно сколотые зубы и продернутую сквозь язык веревку.

— В городе всегда кажется жарче. Надеюсь, у вас есть кондиционер.

— Да, — ответила я, думая о вещах куда кошмарнее погоды.

— Вы заняты?

— Меня не было почти три недели.

— Конечно. Простите, что отнимаю время… — Она немного помолчала, изображая надлежащее раскаяние. — Мы сможем увидеться с Шанталь в час дня.

— Где она?

— В полицейском участке на Ги, возле бульвара Рене Левека.

Южный округ, всего в нескольких кварталах от моего дома.

— За вами заехать?

— Встретимся там.

Я едва успела положить трубку, когда телефон зазвонил снова. На этот раз — Сюзанна Жан. Все утро она собиралась провести с инженерами из «Вольво», затем — деловой обед в «Бомбардье», но мы могли увидеться во второй половине дня. Договорились на три.

В лаборатории я подготовила папки для каждого из дел и быстро просмотрела запрос на обследование туловища. Взрослый мужчина. Руки, ноги и голова отсутствуют. Сильная степень разложения. Обнаружен в водопропускной трубе на озере Де-Монтань. Коронер — Лео Анри. Патологоанатом — Пьер Ламанш. Следователь — лейтенант-детектив Эндрю Райан, полиция Квебека.

Ну-ну.

Останки находились внизу. Спустившись на служебном лифте, я провела карточкой через считыватель и нажала нижнюю из трех кнопок: Лаборатория. Коронер. Морг.

В подвале вошла в еще одну зону с ограниченным доступом. Двери слева вели в прозекторские; в трех стояло по одному столу, в самом большой — два.

Сквозь окошечко в двери центральной прозекторской я заметила женщину в одежде хирурга, с длинными вьющимися волосами, скрепленными сзади заколкой. Красивая, тридцати лет, с бюстом тридцать шестого размера, Лиза была всеобщей любимицей расследовавших убийства детективов.

Я тоже любила ее — за то, что женщина предпочитала говорить по-английски, что она и сделала, услышав звук открывающейся двери.

— Доброе утро. Думала, вы в Гватемале.

— Скоро возвращаюсь.

— Краткосрочный отпуск?

— Не совсем. Хотелось бы взглянуть на тело Ламанша.

Она поморщилась:

— Ему шестьдесят четыре года, доктор Бреннан.

— Очень смешно.

— Номер морга?

Я прочитала его вслух с бланка.

— Четвертая прозекторская?

— Да, пожалуйста.

Она скрылась за двустворчатыми дверями, за которыми находились пять моргов, каждый из которых делился на четырнадцать холодильных отсеков за стальными дверями. Маленькие белые карточки извещали о наличии в них обитателей. Красные наклейки предупреждали о положительном анализе на СПИД. Номер морга указывал Лизе, за какой дверью лежит туловище.

Я прошла в помещение номер четыре, специально оборудованное дополнительной вентиляцией. Прозекторская для утопленников, распухших и обгоревших трупов — тех, с кем мне обычно приходилось работать.

Едва я успела надеть маску и перчатки, как Лиза вкатила каталку через вращающиеся двери, такие же как и в центральной прозекторской. Я расстегнула молнию на мешке с трупом, и воздух наполнился тошнотворным запахом.

— Похоже, он готов.

— Более чем.

Мы с Лизой уложили туловище на стол. Тело распухло и утратило форму, но гениталии не пострадали.

— Мальчик, — тоном акушерки проговорила Лиза Лавинь.

— Вне всякого сомнения.

Пока Лиза доставала затребованные Ламаншем рентгеновские снимки, я делала записи. Снимки показывали наличие спинного артрита и трех-четырех дюймов костей в каждой из отсутствующих конечностей.

С помощью скальпеля я удалила мягкие ткани верха грудины, и Лиза электропилой рассекла с обеих сторон третьи, четвертые и пятые ребра. То же самое проделали с тазом: распилили переднюю часть в том месте, где соединялись две половины.

Все шесть ребер и лобковые кости отличались повышенной пористостью и многочисленными изменениями. Похоже, покойник был уже немолод.

Пол определялся по гениталиям. По концам ребер и лобковым костям можно было примерно оценить возраст. С происхождением все получалось куда сложнее.

Цвет кожи не имел значения: тело может потемнеть, поблекнуть или окраситься в зависимости от посмертных условий. Данный джентльмен выбрал камуфляжный стиль — перемежающиеся зеленые и коричневые пятна. Я могла бы сделать несколько измерений черепа, но в отсутствие головы определить расу было практически невозможно.

Отделив пятый шейный позвонок, крайний из оставшихся, я удалила остатки плоти с культей рук и ног. Лиза срезала образцы с концов каждой плечевой и бедренной кости.

Быстрый осмотр показал наличие существенных сколов и глубоких L-образных страт на поверхности каждого среза. Похоже, тут поработали бензопилой.

Поблагодарив Лизу, я забрала образцы на двенадцатый этаж и отдала их лаборанту Дени, который должен был вымочить кости, постепенно очистив их от остатков плоти и хрящей. Через несколько дней с ними можно будет работать.

На подоконнике в моем кабинете стоят часы, которые мне подарили в знак признания за лекцию, прочитанную в ассоциации выпускников. Рядом с часами в рамке — наша с Кэти фотография, сделанная однажды летом на островах у побережья Северной Каролины. Когда я вошла в кабинет, взгляд мой упал на фотографию — и сердце сжалось от знакомой боли.

В миллионный раз подумала: почему это фото вызывает у меня такие чувства? Из-за тоски по дочери? Из-за чувства вины перед ней за то, что я так редко бываю дома? Или я оплакиваю подругу, рядом с трупом которой лежала эта фотография?

Я вспомнила, как нашла это фото в могиле подруги, вспомнила охватившие меня ужас и ярость. Представила себе ее убийцу — думает ли он обо мне долгими днями и ночами в тюрьме?

Почему я сохранила фотографию?

Этому не было объяснения.

Почему она здесь?

Я понятия не имела.

Или все же да? Может, на подсознательном уровне я все понимала? Среди отупляющего безумия убийств, расчленений и самоуничтожения потрескавшийся выцветший снимок напоминал, что у меня еще есть чувства.

Год за годом фото стояло на подоконнике.

Я перевела взгляд на часы: двенадцать сорок пять. Нужно спешить.

Глава 16

Воздух на улице казался влажным и густым. Ветерок с залива Святого Лаврентия приносил лишь небольшое облегчение. Ароматы пивоварни рассеялись, зато усилился запах реки. Я шла к машине. Над головой кричали чайки, то ли протестуя против раннего прихода лета, то ли приветствуя его.

Структура полиции в Квебеке достаточно сложна. СК отвечает за все части провинции, не входящие в юрисдикцию муниципальных сил правопорядка, которых много в пригородах Монреаля. Сам остров защищает муниципальная полиция Монреаля — комюноте урбэн де Монреаль, или КУМ.

КУМ делится на четыре округа: Северный, Южный, Восточный и Западный. Не слишком изобретательно, но географически верно. В каждом округе есть управление со следственным, оперативным и аналитическим отделами, а также центр временного содержания.

Подозреваемые в преступлениях, кроме убийств и сексуального насилия, ждут свою судьбу в одной из этих четырех тюрем. За кражу в музыкальном магазине в «Ле Фобуре» на улице Сент-Катрин Шанталь Спектер и Люси Херарди держали в управлении Южного округа.

Южный округ, куда входит и мой район, столь же разнообразен по населению, как и остальные. Большинство говорит по-французски и по-английски, но здесь также можно услышать греческий, итальянский, испанский, фарси и десяток других языков. Тут находятся Университет Макгилла и стрип-клуб «Ванда», деловой центр «Сан лайф» и паб «Харлейс», собор Мари-Рен-дю-Монд и магазин презервативов на Кресчент-стрит.

В Южном округе обитают сепаратисты и федералисты, наркодельцы и банкиры, богатые вдовы и нищие студенты. Это место развлечений для хоккейных болельщиков и ищущих компанию одиночек, место работы для приезжающих из пригородов, место отдыха для бродяг, которые пьют из бумажных пакетов и спят на тротуарах. За прошедшие годы я участвовала в расследовании множества убийств, случившихся в его границах.

Возвращаясь назад по тому же пути, что и утром, я направилась через туннель на запад, выехала на Этуотер, свернула на север на Сен-Марк, потом направо на Сент-Катрин и опять направо на Ги. В какой-то момент я оказалась всего в нескольких метрах от своего дома, пожалев, что не могу, вместо того чтобы ехать на запланированную встречу, повернуть туда.

Все это время я думала о родителях Шанталь и Люси: надменном и высокомерном сеньоре Херарди, его запуганной жене, миссис Спектер с подкрашенными глазами и лакированными ногтями, отсутствующем мистере Спектере. Им повезло — их дочери были живы.

Представила сеньору Эдуардо, измученную мыслями о том, что могло случиться с Патрисией. Подумала о супругах де ла Альда: оплакивая смерть Клаудии, они, возможно, обвиняют себя в том, что не смогли ее предотвратить.

Заехав на стоянку, я припарковалась между двумя полицейскими машинами. Мне кивнул Клод. Он стоял, прислонившись к «мерседесу» Спектеров и скрестив руки на груди.

Я вошла в полицейское управление через главный вход, подошла к стойке, показала удостоверение и объяснила цель своего визита. Охранница изучила фотографию, взглянула на мое лицо, провела пальцем по списку и, наконец удовлетворившись, снова подняла взгляд.

— Адвокат и мать уже прошли. Вещи оставьте здесь.

Сняв с плеча сумочку, я протянула ее охраннице. Та заперла ее в ячейку, что-то записала в гроссбух и повернула его ко мне.

После того как я вписала свое имя и время, она сняла трубку телефона и что-то в нее сказала. Через несколько мгновений из зеленой металлической двери слева от меня появился второй охранник. Провел по моему телу ручным металлоискателем и дал знак следовать за ним. Под неусыпным присмотром видеокамер под потолком повел меня по освещенному люминесцентными лампами коридору.

Впереди находился вытрезвитель, обитатели которого бездельничали, спали или цеплялись за решетку. Дальше — еще одна зеленая металлическая дверь. За дверью — блок камер. Напротив вытрезвителя — перегородка. За перегородкой — деревянное решетчатое хранилище для вещей новоприбывших узников. Стандартная тюрьма.

Мы прошли мимо нескольких дверей с надписью «Свидания с заключенными». По прежним визитам я знала, что каждая из них ведет в крошечную комнатку с телефоном на стене, привинченным к полу табуретом, барьером и окном, выходящим в точно такую же комнатку для посетителей. Все переговоры велись сквозь стекло по телефону.

Переговоры с задержанными, которые не приходились родственниками послу.

Пройдя мимо комнат для свиданий, охранник остановился у двери с надписью «Свидания с адвокатами» и пригласил меня войти. Я никогда прежде не встречалась с адвокатами и не знала, чего ожидать. Красных кожаных кресел? Бокалов для бренди? Фотографий игроков в гольф в Шотландии?

Эта комната была больше, но выглядела столь же мрачно, как и те, что предназначались для подружек и родственников заключенных. Не считая телефона, всю ее обстановку составляли металлический стол и такие же стулья.

Вокруг стола сидели миссис Спектер, ее дочь и незнакомый мужчина — видимо, их семейный адвокат. Он был высок и почти так же велик в обхвате, с венчиком седых вьющихся волос, что падали на воротник дорогого костюма. Его розовая лысина ярко блестела, лицо тоже.

Миссис Спектер сменила цветовую гамму наряда на летнюю: светло-бежевое льняное платье, колготки цвета белой ночи и туфли-лодочки с открытым носком. Медного колера кудри украшала золотая лента с мелкими жемчужинами. Увидев меня, женщина натянуто улыбнулась, и ее лицо тут же скрылось под идеальной маской Эсте Лаудер^[258].

— Доктор Бреннан, разрешите представить вам Игоря Ливицкого, — сказала она.

Ливицкий привстал и протянул руку. Лицо его, когда-то мужественное, сильно смягчилось за годы чревоугодия и обильных возлияний. Улыбнувшись, я пожала его мясистую ладонь.

— Темпе Бреннан.

— Очень приятно.

— Мистер Ливицкий будет представлять интересы Шанталь.

— У-у, конечно. Только в тюрягу меня не суй. — Голос последней сочился сарказмом.

Я повернулась к ней. Дочь посла сидела, раскинув ноги, уткнувшись взглядом в пол и сунув руки в карманы джинсовой жилетки.

— А вы, надо полагать, Шанталь.

— Нет, блин, Белоснежка.

— Шанталь!

Миссис Спектер положила ладонь на голову дочери. Та стряхнула ее.

— Хрень какая-то. Ни в чем я не виновата.

Девушка выглядела такой же невинной, как Бостонский душитель. Светлые волосы теперь были черными, словно вакса. Под жилеткой на ней было розовое сетчатое бюстье. Ансамбль довершали черная обтягивающая мини-юбка, черные колготки, черные сапоги и черный макияж.

Я села напротив несправедливо обвиняемой.

— Охрана нашла в вашем рюкзаке пять компакт-дисков, мисс Спектер, — сказал Ливицкий.

— Пошел к черту.

— Шанталь! — На этот раз рука миссис Спектер коснулась ее собственного лба.

— Я здесь для того, чтобы помочь вам, мисс. Если будете перечить, мне вряд ли это удастся, — тоном мистера Роджерса^[259] продолжал Ливицкий.

— Да вы все только и думаете, как бы запихнуть меня в какой-нибудь гребаный концлагерь!

Шанталь подняла взгляд, и я, кажется, не увидела в нем ничего, кроме чистой ненависти.

— А эта, блин, чего тут делает? — Она дернула локтем в мою сторону.

Прежде чем я успела ответить, вмешалась миссис Спектер:

— Мы все очень беспокоимся, милая. Если у тебя проблемы с наркотиками, мы хотели бы найти для тебя самое лучшее решение. Возможно, доктор Бреннан сумеет нам помочь.

— Вам бы только сбагрить меня подальше, чтобы я вас больше не доставала! — Она пнула ножку стола и вновь яростно уставилась на свои сапоги.

— Шант…

Ливицкий положил руку на плечо миссис Спектер и поднял другую, давая ей знак замолчать.

— Чего вы хотите, Шанталь?

— Свалить отсюда.

— Я могу это устроить.

— Вы? — Впервые за все время голос почти соответствовал возрасту девочки.

— У вас больше нет судимостей в Канаде, а магазинная кража — незначительное правонарушение. Учитывая обстоятельства, уверен, я сумею убедить судью освободить вас на попечение матери, если пообещаете подчиниться его — и ее — условиям.

Шанталь молчала.

— Понимаете, что это означает?

Нет ответа.

— Если ослушаетесь мать, нарушите закон.

Очередной пинок по ножке стола.

— Вам понятно, Шанталь?

— Угу, угу.

— Вы сможете подчиниться наложенным на вас условиям?

— Я что, дура, блин?

Миссис Спектер вздрогнула, но промолчала.

— Как насчет Люси?

Ливицкий опустил руку и смахнул со стола несуществующую пыль.

— Ситуация с мисс Херарди не так проста. Ваша подруга здесь нелегально. У нее нет документов, разрешающих пребывание в Канаде. Этот вопрос придется решать отдельно.

— Без Люси я никуда не пойду.

— Что-нибудь придумаем.

Ливицкий сплел похожие на сосиски пальцы. Несколько мгновений все молчали. Шанталь продолжала пинать ножку стола.

— А теперь… — Адвокат облокотился на стол. — Может, поговорим о проблеме с наркотиками?

Тишина.

— Шанталь, милая, ты должна…

Ливицкий вновь заставил клиентку замолчать, подняв руку.

Опять тишина. И пинки по столу.

Я перевела взгляд с матери на дочь и обратно — словно с обложки «Гламура» на обложку «Метал эдж». В конце концов Шанталь вновь дернула локтем в мою сторону.

— Она что, вроде соцработника?

— Эта леди — подруга вашей мате… — начал Ливицкий.

— Я мать и спрашивала.

— Доктор Бреннан прилетела вместе со мной из Гватемалы, — тихо ответила миссис Спектер.

— Что, помогала тебе нос высморкать на взлете?

Я пообещала себе, что не позволю Шанталь вывести меня из равновесия, но сейчас едва сдерживала желание дотянуться до маленькой твари и вцепиться ей в горло. К черту лайковые перчатки!

— Я сотрудничаю со здешней полицией.

Шанталь тут же ухватилась за мои слова:

— С какой именно?

— Со всеми. И твои выкрутасы никого не впечатляют.

Девушка пожала плечами.

— Адвокат дал тебе хороший совет. — Я даже не попыталась произнести его фамилию.

— Это адвокат моей мамаши. У него мозгов как у курицы.

Лицо Ливицкого побагровело, словно большая перезрелая слива.

— Ты ведешь себя глупо, Шанталь, — сказала я.

— Угу. Видать, на роду написано.

— Мне нужно все досконально знать о… — начал Ливицкий.

Юная бунтарка снова его оборвала:

— В каком смысле — сотрудничаете с полицией?

Мой намек явно от нее не ускользнул. Дочь посла была отнюдь не глупа.

— В лаборатории судебной медицины, — ответила я.

— Коронер?

— Можно и так сказать.

— В Гватемале тоже жмуриками занимались?

— Меня пригласили участвовать в расследовании убийства.

Я подумала было на этом и остановиться, но решила добавить чуточку реальности.

— Обе жертвы — девушки твоего возраста.

Взгляд «вампирских» глаз наконец встретился с моим.

— Клаудия де ла Альда, — сказала я.

Я ждала какой-то реакции, но ее не последовало.

— Она жила недалеко от тебя.

— Тоже мне совпадение!

— И работала в музее Иксчель.

Шанталь снова пожала плечами.

— Вторую жертву опознать не удалось. Ее нашли в канализационном отстойнике в Первой зоне.

— Дикий район.

Мы с Шанталь испытующе смотрели друг на друга.

— Попробуем еще одно имя, — сказала я.

— Динь-Динь?

— Патрисия Эдуардо.

Она даже не дрогнула.

— Работала в больнице «Сентро медико».

— А я, блин, тут при чем?

— Она пропала без вести в октябре.

— Пустилась, видать, в бега.

— И такое бывает.

Пинок. Стол подпрыгнул.

— Во время расследования всплыло твое имя.

— Не может быть, — фыркнула она.

Пинок.

— А собственно, почему?

— Слишком уж много совпадений.

— Это что, шутка?

Шанталь бросила взгляд на Ливицкого. Тот развел руками, и она снова посмотрела на меня.

— Хрень все это.

— Гватемальская полиция так не считает. Им нужна информация.

— Да мне плевать, что им нужно, хоть лекарство от триппера! Понятия не имею, о чем вы! — Взгляд ее пронизывал меня насквозь.

— Вы одного возраста, жили в нескольких кварталах друг от друга, тусовались в одном и том же районе. Стоит найти хоть какую-то связь, даже туалет, куда вы с Клаудией де ла Альдой вместе ходили пописать, — и они могут приволочь вас обратно, а потом пропустить через все жернова.

Конечно, это была неправда, и Ливицкий знал. Адвокат промолчал.

— Хрен вы меня заставите вернуться в Гватемалу! — уже не столь уверенно сказала Шанталь.

— Тебе семнадцать лет, то есть ты несовершеннолетняя.

— Мы этого не допустим, — вмешался Ливицкий, словно добрый полицейский.

— Возможно, у тебя не будет выбора, — продолжала я, играя роль злого копа.

Шанталь не собиралась попадаться на удочку. Вытащив руки из карманов, она закинула их за голову.

— Ладно. Это была я. Я их убила. И я продаю героин школьникам.

— Никто не обвиняет тебя в убийстве, — сказала я.

— Знаю. Своенравная девчонка столкнулась с реальностью. — Она наклонилась вперед, широко раскрыв глаза, и по-собачьи тряхнула головой. — С дрянными девчонками порой случается такая же дрянь.

— Вроде того, — бесстрастно ответила я. — Как ты понимаешь, ничто не может помешать отправить Люси назад в Гватемалу.

Шанталь встала так резко, что стул с грохотом рухнул на пол.

Миссис Спектер схватилась за грудь.

В дверь, хватаясь за пистолет, ворвался охранник.

— Все в порядке?

Ливицкий поднялся на ноги:

— Мы закончили. — Повернулся к Шанталь. — Ваша мать принесла вам одежду, которую вы должны надеть, прежде чем предстанете перед судьей.

Девушка закатила глаза. Шарики туши повисли на ресницах, словно дождевые капли на паутине.

— Мы освободим вас часа через два-три, — продолжал он. — С наркотиками разберемся позже.

Когда охранник вывел Шанталь из комнаты, Ливицкий повернулся к миссис Спектер:

— Полагаете, сумеете с ней справиться?

— Конечно.

— Она может сбежать.

— Это все из-за того чудовищного окружения. Дома, с отцом и со мной, с ней все будет хорошо.

Я заметила, что Ливицкий сомневается — так же как, определенно, сомневалась и я.

— Когда приедет посол?

— Как только сможет. — Пластиковая улыбка вернулась на место.

Мне в голову пришли слова песенки об улыбке, которую мы пели в скаутском отряде, когда мне было восемь лет:

— Что насчет мисс Херарди? — вернул меня к действительности вопрос Ливицкого.

— А что с ней? — без особого беспокойства спросила в ответ жена посла.

— Я буду представлять ее интересы?

— Вероятно, все проблемы Шанталь из-за нее. Они каким-то образом получили документы, путешествовали автостопом с незнакомыми людьми, пересекли континент на автобусах. Моя дочь никогда бы не поступила так сама.

— Я не была бы в этом так уверена, — сказала я.

Изумрудные глаза удивленно уставились на меня.

— Откуда вам знать?

— Как говорится, нутром чую. — Отступать я не собиралась.

Миссис Спектер не сразу нашлась что ответить.

— В любом случае, — заявила она, — лучше всего, если мы не станем вмешиваться в дела гватемальских граждан. У Люси богатый отец, он сумеет о ней позаботиться.

Оказалось, что этот самый богатый отец сейчас в Монреале: когда мы вышли в коридор, я увидела, как он идет следом за охранником. Его спутник был одет точно так же, как Ливицкий, — дорогой костюм, итальянские туфли, кожаный портфель.

Херарди повернулся, проходя мимо, и наши взгляды встретились.

Я сочувствовала маленькой девочке у ограды школьного двора, но с теми чувствами не могла сравниться жалость, которую я ощутила к Люси Херарди. Что бы ни привело ее в Канаду, вряд ли ее за это простят.

Глава 17

Сорок минут спустя я шла по дорожке между высокими, по плечо, живыми изгородями. Вела она к двустворчатым стеклянным дверям с логотипом компании и краткой информацией о ней — сверху по-французски, а ниже, шрифтом помельче, по-английски. Весьма по-квебекски.

Потребовалось полчаса на поездку и еще полчаса на то, чтобы найти нужный адрес. Корпорация РП располагалась в одной из двухэтажных бетонных коробок в промышленном парке в Сент-Юбере. Все здания были серыми, отличались только цветными полосами, опоясывавшими каждое, подобно подарочным лентам. У корпорации РП полоса была красной.

Пол в вестибюле выглядел самым блестящим из всех, по которым мне доводилось ступать. Я направилась к кабинету слева от главного входа. Когда вошла, меня по-французски приветствовала женщина азиатской внешности, ее блестящие черные волосы были подстрижены возле ушей и падали прямо на лоб. Ее широкие скулы напомнили о Шанталь Спектер, которая, в свою очередь, напомнила о девушке из отстойника. Я вновь ощутила знакомое чувство вины.

— Je m’appelle Tempe Brennan^[260], — сказала я.

Услышав мой акцент, она перешла на английский.

— Чем могу помочь?

— У меня в три часа назначена встреча с Сюзанной Жан.

— Присядьте, пожалуйста. Одну минуту. — Она сняла трубку телефона и что-то сказала.

Меньше чем через минуту появилась Сюзанна и поманила меня пальцем. Она весила примерно столько же, сколько и я, но была на целую голову выше. Кожа — цвета баклажана; волосы, заплетенные в сетку на три дюйма вокруг лица, сзади свисали длинными черными косами, стянутыми оранжевой лентой. Как обычно, Сюзанна больше походила на модель, чем на инженера.

Я следом за ней вернулась в вестибюль, затем прошла через еще одни двустворчатые двери напротив главного входа. А после — через заставленное оборудованием помещение. Несколько работников в белых халатах настраивали приборы, смотрели на мониторы или наблюдали за работой сложной техники. Слышалось приглушенное гудение, жужжание и щелчки.

Кабинет Сюзанны выглядел так же скромно, как и весь завод: голые белые стены и панели из тикового дерева. Только над ее столом висела акварель: единственная орхидея в хрустальной вазе. Один отдельный лепесток. Одна идеальная капля воды.

Сюзанна любила, чтобы все было чисто. Как и я, она не терпела грязи и серьезно относилась к уборке.

Если моим любимым наркотиком был алкоголь, то для Сюзанны таковым являлась кока-кола. Ни одна из нас не принадлежала к Обществу анонимных алкоголиков, но познакомились мы через общую подругу, фанатичную его приверженку. Случилось это шесть лет назад. Мы поддерживали связь, время от времени встречаясь или с общей подругой, или сами за ужином либо за партией в теннис. Я мало что знала о ее окружении, а она еще меньше о моем, но каким-то образом мы сошлись.

Сюзанна опустилась на одну сторону дивана абрикосового цвета, скрестив ноги длиной как минимум в двенадцать ярдов. Я присела на другую.

— Что ты делаешь для «Бомбардье»? — спросила я.

— Разрабатываем прототипы пластиковых деталей.

— А для «Вольво»?

— Металлические подшипники.

Производство для меня — такая же глубокая тайна, как и болото Окефеноки^[261]. На входе — сырье и материалы. На выходе — газонокосилки, ватные тампоны или «бьюики». Что происходит между — понятия не имею.

— Я знаю, что вы на основе спроектированных на компьютере данных создаете некие твердые объекты, но никогда толком не понимала, какие именно, — сказала я.

— Функциональные пластиковые и металлические детали, модели для отливок и прочные металлические пресс-формы.

— Ясно.

— Принесла сканы?

Я протянула ей конверт Ферейры. Инженер извлекла его содержимое и начала просматривать пленки, поднимая их перед собой, как до этого Ферейра. Пленки то и дело сгибались, издавая звук, похожий на отдаленный гром.

— Весьма интересно.

— Если без подробностей — что ты собираешься делать?

— Сделаем СТЛ-файл твоих трехмерных данных, потом…

— СТЛ?

— Стереолитография. Потом введем СТЛ-файл в нашу систему.

— В одну из тех машин?

— Именно. Машина распылит тонкий слой порошка по базовой платформе. Используя данные СТЛ-файла, углекислотный лазер начертит поперечное сечение объекта, в твоем случае черепа, на слое порошка, затем спечет…

— Спечет?

— Выборочно нагреет и расплавит его. Получится твердая масса — одно поперечное сечение черепа. Система будет распылять и спекать порошок слой за слоем, пока не получится целый череп.

— И все?

— В общем, да. Когда череп будет готов, извлечем его из камеры и сдуем оставшийся порошок. Можешь использовать его как есть, а можешь отшлифовать, отжечь, покрыть чем-нибудь или покрасить.

Я была права. На входе — одно, на выходе — другое. В данном случае на входе была информация, полученная из сканов компьютерной томографии Ферейры. На выходе же должен получиться слепок черепа из «Параисо». По крайней мере, я на это надеялась.

— Эта технология называется СЛС — селективное лазерное спекание.

— Чем вы еще занимаетесь, кроме металлических подшипников и пластиковых деталей?

— Крыльчатками для насосов, электрическими разъемами, кожухами для галогенных ламп, корпусами для автомобильных турбогенераторов, деталями резервуаров для тормозной жидкости…

— Уплотнительными кольцами для туманности Ориона.

Мы обе рассмеялись.

— Сколько времени это займет?

Она пожала плечами:

— Два, может, три часа, чтобы конвертировать компьютерную томограмму в СТЛ-файл, еще примерно день на изготовление слепка черепа. Как насчет вечера понедельника?

— Фантастика.

— Похоже, ты в шоке.

Так оно и было.

— Думала, скажешь — неделю или две.

— Этот проект поинтереснее корпусов для слуховых аппаратов.

— Гватемальская полиция будет вечно вам благодарна.

— Там есть симпатичные мужчины?

Я представила себе кривую физиономию Галиано:

— Есть один.

— Как насчет кабальеро, с которым ты встречаешься тут?

Я представила Райана.

— Ковбой залег на дно.

— Ладно, займусь твоим черепом сама. — Она подняла длинный изящный палец. — При одном условии.

— Ужин и напитки с меня, — рассмеялась я. — Завтра вечером?

— Пойдет. Но учти, подруга, — я разорю тебя на самую дорогую минеральную воду в меню.

Войдя в вестибюль своего дома, я увидела кабальеро, который лежал на кожаной кушетке, подперев голову рукой и закинув ногу на ногу.

— Как ты сюда попал?

— Все нормально, я же полицейский.

Я поставила на пол сумки с покупками.

— Ладно. Продолжим. Зачем пришел?

— На улице жарко.

Я ждала. Райан сел, спустив на пол ноги в ботинках двенадцатого размера.

— Эта мебель явно не рассчитана на существ выше шести футов двух дюймов.

— Она тут для украшения.

— Чертовски неудобна для просмотра финалов Кубка Стэнли.

— Она не для того, чтобы на ней отдыхать.

— А для чего?

— Чтобы складывать пришедшую по ошибке почту, рекламу из аптеки и старые газеты.

— Не слишком дружелюбная к посетителям обстановка. — Райан потер затылок.

— Зато есть пальмы в кадках.

Он по-мальчишески улыбнулся:

— Я по тебе скучал.

— Я только вчера прилетела.

— А я вел тайную слежку.

— Гм?

— В Драммондвиле.

За дверью слышались приглушенные гудки и шум машин. Час пик вечера пятницы постепенно сходил на нет.

— Владелец одной забегаловки под названием «Два оригинала» решил расширить свой бизнес, занявшись торговлей оружием. Не сомневаюсь, что двое лосей заставили его понервничать.

— Ты никогда не говорил мне, что знаешь испанский.

— Что?

— Неважно.

Я взяла сумки.

— У меня был долгий день, Райан.

— Как насчет того, чтобы завтра вместе поужинать?

— Уже есть другие планы.

— Так поменяй их.

— Это было бы слишком грубо.

— Как насчет ужина сегодня?

— Я только что купила креветок и овощей.

— Я знаю рецепткреветок, который считается нелегальным в четырех итальянских городах.

Я купила еды достаточно для двоих. Собственно, даже для дюжины человек. Больше не хотелось видеть свой буфет таким пустым, как вчера вечером.

Райан встал, развел руками и снова улыбнулся. После многих часов на улице детектив сильно загорел, отчего его голубые глаза казались еще ярче обычного — будто клетки человеческого тела не в состоянии произвести подобный цвет.

Как правило, со временем даже к самой потрясающей красоте привыкаешь. Примерно так бывает, когда смотришь фигурное катание на Олимпийских играх, — постепенно пресыщаешься и забываешь, какими выдающимися могут быть на самом деле изящество и красота. Так было с Сюзанной: я знала об утонченности ее фигуры, но, когда женщина вошла в комнату, это меня уже больше не удивляло.

С Райаном же все обстояло иначе. Его внешность постоянно меня поражала. И он об этом знал.

— В каких? — спросила я.

Он озадаченно посмотрел на меня.

— В каких городах?

— В Турине, Милане, Сиенне и Флоренции.

— Ты готовил этих креветок?

— Я про это читал.

— Вообще отлично.

Пока я переодевалась, Райан пошел за пивом. Потом он поджарил креветок, а я смешала салат.

За ужином мы болтали о разном, поддерживая безопасный уровень банальности. Потом убрали со стола и вынесли кофе на балкон.

— Очень даже неплохо, — во второй раз сказала я.

В окнах на другой стороне двора мерцал свет.

— Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

— Почему эта еда запрещена по тосканским законам?

Он пожал плечами:

— Возможно, я слегка преувеличил.

— Понятно.

— На самом деле это считается мелкой провинностью.

С улицы доносились звуки пятничной вечерники. Слышались гудки автомобилей, полицейские сирены. Люди приезжали развлечься из Дорваля и Пуэнт-Клер. Из проезжающих машин лилась громкая музыка.

Райан закурил сигарету.

— Как дела с Чупан-Я?

— Ты даже название помнишь!

— Для тебя оно крайне важно.

— Да.

— Наверняка душераздирающая история.

— Так и есть.

— Выкладывай.

Казалось, будто я рассказываю о драме в параллельной вселенной, где главную роль играли разлагающиеся трупы. Обезглавленные матери. Изрубленные младенцы. И старуха, оставшаяся в живых, потому что нужно было продать фасоль.

Райан слушал, почти не сводя с меня взгляда васильковых глаз. Вопросы задавал редко и всегда к месту. Не торопил меня, не отвлекал, давая выговориться.

Он слушал.

И я поняла истину.

Эндрю Райан — один из тех редких людей, с которым чувствуешь, справедливо или незаслуженно, что во всей галактике его не интересует ничего, кроме твоих собственных мыслей.

Самая привлекательная черта, какой только может обладать мужчина. И похоже, мое изрядно перетрудившееся в последнее время либидо тоже это заметило.

— Еще кофе? — спросила я.

— Спасибо.

Я пошла в кухню.

То, что Райан заглянул ко мне, возможно, не так уж и плохо. Возможно, я вела себя с этим кабальеро слишком грубо. Возможно, стоило слегка прихорошиться.

Забежав в ванную, я провела щеткой по волосам, наложила румяна, но от туши отказалась. Лучше уж «без ресниц» вообще, чем измазаться в спешке.

Когда я подавала гостю чашку, он протянул руку и коснулся моей свеженакрашенной щеки. Кожу обожгло, как и тогда с Галиано.

Наверное, это вирус.

Райан подмигнул.

Я посмотрела на наши смешавшиеся на кирпичной стене тени, и сердце мое забилось невероятно быстро.

Да, пожалуй, это все-таки не вирус.

Я снова села, и Райан спросил, почему я вернулась в Монреаль.

Переходя к реальности, я подумала, какие факты дела «Параисо» стоит обсудить. О скелете мы с Райаном уже говорили, но и Галиано, и миссис Спектер требовали конфиденциальности по поводу причастности к делу семьи посла.

Я решила рассказать обо всем, но Спектеров упомянуть просто как «семью из Квебека».

Детектив снова слушал не прерывая. Скелет. Четыре пропавших девушки, потом три, потом одна. Кошачья шерсть. Слепок черепа. Когда я закончила, он целую минуту молчал.

— Девушек посадили за решетку лишь за то, что они стащили диски? — наконец спросил он.

— Судя по всему, одна из них вела себя крайне непристойно.

— Непристойно?

— Сопротивлялась, выкрикивала ругательства, плевалась. — Этими сведениями поделилась со мной миссис Спектер, когда мы ждали в аэропорту.

— Странно. Не могу понять, почему Шанталь вообще держали в тюрьме Южного округа.

— Ты знаешь про посла?

Не верю собственным ушам! Я так старалась соблюсти тайну частной жизни Спектеров, а у этого супер-шпиона уже полны были карманы записок.

— Дипломаты пользуются иммунитетом, — продолжал он.

— Дипломатическим иммунитетом, — огрызнулась я.

Закрыв глаза, я с трудом подавила злость. Райан позволял мне болтать без умолку, хоть все это и так ему уже было известно. И откуда он узнал про Спектеров?

— Господи, Райан! Я могу хоть над чем-то работать без твоего вмешательства?

Коп продолжал гнуть свою линию.

— Дипломатический иммунитет не действует в родной стране. Почему Шанталь сразу же не выпустили?

— Может, ей не хотелось расставаться с оранжевым комбинезоном. Как давно ты узнал?

— Меньше чем через час ее должны были увезти на лимузине.

— Девчонка назвалась фальшивым именем. Полисмены понятия не имели, кто она такая. Как давно ты знаешь про Спектеров?

Он снова проигнорировал вопрос:

— И кто раскрыл ее?

— Шанталь воспользовалась разрешенным телефонным звонком, чтобы связаться с подругой. — Об этом мне тоже рассказала миссис Спектер.

— А подружка связалась с мамочкой.

Я испустила театральный вздох:

— Да.

— А люди в полосатых костюмах решили: пусть непутевая Шанталь слегка поостынет, пока ее мамаша мчится в Квебек на всех парах.

— Вроде того.

За ограждавшей двор стеной послышались шаги. На парковке через улицу вхолостую заработал двигатель автомобиля.

— Несколько часов.

— Что? — снова огрызнулась я.

— Я знаю об этом несколько часов. Галиано сообщил сегодня днем. — Райан улыбнулся и слегка пожал плечами. — Старина Бэт такой же, как прежде.

Когда раздражена, я становлюсь вспыльчива и готова ругаться. Когда зла до белого каления, внутри все мертвеет, разум застывает, голос становится ровным, а любая реакция — ледяной.

Меня обсуждали старые школьные друзья. В голове словно щелкнул переключатель.

— Ты звонил Галиано? — бесстрастно спросила я.

— Он мне звонил.

— Детектив Галиано что-либо спрашивал о моей компетентности?

— Он спрашивал о семье Спектеров.

На мгновение наступила тишина. Райан закурил.

— Вы обсуждали меня по-испански?

— Что? — Мой намек на прежние времена ускользнул от него.

— Неважно.

Райан глубоко затянулся, выпустил облачко голубого дыма.

— У Галиано были новости о подозреваемом, — сухо сказал он, словно читая вслух телевизионную программу.

— И он позвонил тому, кто не имеет к делу никакого отношения.

— Он хотел узнать, что у меня есть о Спектерах. И он пытался связаться с тобой.

— В самом деле?

— Звонил тебе на мобильный. Собственно, я и пришел об этом сказать.

— Врешь.

— Ты проверяла недавние сообщения?

Я их не проверяла.

Я молча прошла в комнату и достала из сумочки телефон. Четыре пропущенных звонка, все международные. Нажала кнопку голосовой почты. Два сообщения.

Первое было от Олли Нордстерна. У чертова репортера имелось ко мне несколько вопросов. Не могла бы я перезвонить? Я нажала кнопку удаления.

Второе — от Бэта Галиано.

«Думаю, вам будет интересно. Вчера ночью мы арестовали подонка, убившего Клаудию де ла Альду».

Глава 18

Галиано не отвечал на мои звонки до полудня субботы. Когда до него наконец удалось дозвониться, он занимался допросом вышеупомянутого подонка.

— Кто он?

— Мигель Анхель Гутьерес.

— Дальше?

— Прошлой ночью Гутьерес общался с духами предков в руинах Каминальхую. Дедушка-сосед, любящий повсюду совать нос, заинтересовался его похождениями и позвонил в полицию. Гутьереса задержали, когда он перелезал через ограждение в пяти ярдах вверх по склону от того места, где нашли де ла Альду.

— Совпадение?

— Такое же, как перчатка О-Джей Симпсона^[262]. Гутьерес — садовник. И одно из мест его работы — дом де ла Альда.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Что он говорит?

— Немного. Сейчас общается со священником.

— И?

— Думаю, может пойти речь о Пятой заповеди. А Эрнандес пока переворачивает вверх дном его трейлер.

— Есть связь с «Параисо» или Патрисией Эдуардо?

— Пока ничего. Что у вас?

Я рассказала про образец кошачьей шерсти и копию черепа.

— Неплохо, Бреннан.

Точно так же сказал бы и Райан.

— Держите меня в курсе.

Днем я прибралась в квартире и постирала, затем надела кроссовки и отправилась в спортзал. Пока сбрасывала три фунта на беговой дорожке, в голове крутились две фамилии.

Райан и Галиано.

Галиано и Райан.

Злость моя уменьшилась с прошлого вечера, когда я выставила Райана за дверь, холодно попрощавшись. Но она все равно оставалась.

Почему?

Потому что он и его сотоварищ по колледжу обсуждали меня, словно игру в боулинг в прошлую среду.

Райан и Галиано.

Галиано и Райан.

В самом деле?

Конечно.

Неужели я становлюсь параноиком?

Галиано и Райан.

О чем они говорили?

Я вспомнила один случай с Райаном. В лодке. На мне была футболка, джинсовые шорты и никакого нижнего белья.

О господи…

Галиано и Райан.

Райан и Галиано.

Я бежала, пока не начали пылать легкие и дрожать ноги. Когда зашла под душ, злость наконец опустилась до приемлемого уровня.

Вечером мы ужинали с Сюзанной Жан в «Ле пти экстра» на рю Онтарио. Она выслушала мою историю «братьев Харди»^[263], слегка улыбаясь уголками рта.

— Откуда ты знаешь, может, их разговор был чисто профессиональным?

— Женская интуиция.

Она приподняла брови:

— То есть?

— Теория «Все мужчины — свиньи».

— Разве это не сексизм?

— Конечно. Но других вариантов у меня нет.

— Успокойся, Темпе. Ты слишком болезненно все воспринимаешь.

В глубине души я и сама это подозревала.

— Да и судя по тому, что ты говорила, им не с чем сравнивать.

— В соответствии с теорией сами придумают.

Она рассмеялась низким, гортанным смехом:

— Ты слишком сильно злишься, подружка.

— Знаю. Как там дела с черепом?

Сюзанна преобразовала томографические сканы, модель должна была быть готова в понедельник к четырем часам. Когда мы расставались, она наставила на меня длинный темный палец:

— Тебе не хватает хорошего мужика, сестренка.

— У меня нет мужиков.

— Как раз наоборот: на одного больше, чем надо.

— Гм.

— Как насчет БНБ?

— Слушай, я сейчас начну кусаться! Что еще за БНБ?

— Бойфренд на батарейках.

У Сюзанны порой весьма интересный взгляд на жизнь.

В воскресенье мне позвонил Матео Рейес. Руководитель ФСАГ сообщил, что дело с жертвами Чупан-Я продвигается успешно. Остались неопознанными всего девять скелетов. Я сказала ему, что ситуация со Спектерами под контролем и я вернусь, как только закончу с делами в Монреале.

Матео передал мне просьбу Олли Нордстерна. Репортер звонил каждый день, срочно желая со мной поговорить. Я оставалась непреклонной.

У Матео были хорошие новости о Молли Каррауэй. Ее выписали из больницы, и она возвращалась вместе с отцом в Миннесоту. Ожидалось, что женщина полностью выздоровеет.

Были и плохие известия. Сеньора Ч’и’п умерла во сне в ночь на пятницу. Бабушке из Чупан-Я был шестьдесят один год.

— Знаешь, что я думаю? — необычно напряженно спросил Матео.

— Что?

— Старушка держалась на этом свете, чтобы увидеть достойные похороны своих детей.

Я согласилась.

Закончив разговор, я почувствовала, как по щекам стекает теплая влага.

«Vaya con Dios, Señora Chi’i’p».

Стерла ладонью слезу.

Мы закончим начатое.

Когда я в понедельник пришла в лабораторию, кости туловища все еще отмокали. Утреннее совещание оказалось удивительно коротким — за выходные случилось лишь три происшествия: кого-то зарезали в Лавале, авария трактора возле Сент-Атанаса, самоубийство в Вердене.

Едва я положила на рабочий стол мумифицированную голову, в окно постучали. Из коридора мне улыбался Райан.

Я показала на голову и махнула рукой.

Детектив снова постучал. Я сделала вид, что не слышу.

Он постучал в третий раз, сильнее. А когда я подняла взгляд, прижал к стеклу свое служебное удостоверение.

Закатив глаза, я встала и впустила его.

— Тебе уже лучше?

— Чувствую себя прекрасно.

Райан поглядел на стол:

— Господи, что с ним случилось?

Голова действительно выглядела весьма причудливо: примерно шести дюймов в диаметре, с длинными темными волосами и сморщенной коричневой кожей. Чертами напоминала летучую мышь, имитирующую человеческое лицо. Из губ торчали булавки, а сквозь дыру в языке тянулась потрепанная веревка.

Повернув увеличительное стекло к Райану, я провела им поверх носа, щек и скул.

— Что-нибудь замечаешь?

— Крошечные порезы.

— Кожу оттягивали, чтобы удалить мышцы. Щеки, вероятно, набиты какой-то тканью.

Я повернула голову.

— Основание черепа повредили, чтобы извлечь мозг.

— Так что же это такое, черт побери?

— Перуанский трофейный череп.

Райан посмотрел на меня так, словно я сказала, что это ребенок-инопланетянин.

— Большая их часть была изготовлена на южном побережье между первым и шестым веками нашей эры.

— Сморщенная голова?

— Да, Райан. Сморщенная голова.

— Как она попала из Перу в Канаду?

— Коллекционеры обожают подобные вещи.

— Это законно?

— В Штатах незаконно с девяносто седьмого года. Насчет Канады не уверена.

— Раньше видела такое?

— Несколько подделок. Настоящую — никогда.

— Эта настоящая?

— На мой взгляд — да. И, судя по сколам на зубах, малыш немало пожил на этом свете.

Я положила трофейный череп на стол.

— Подлинность пусть устанавливают археологи. Чего ты хотел?

Райан продолжал разглядывать голову.

— Хотел узнать, что ты думаешь насчет того туловища.

Он дотронулся до волос, провел пальцами по щеке.

— Кто-нибудь из семидесятилетних пропадал вверх по течению?

— Гм?

Он поднял взгляд, вытирая ладонь о джинсы.

— Я пока провела лишь предварительный осмотр, но этот парень, похоже, проплыл немало миль.

— Но вряд ли это Клеман?

— Вряд ли.

Я взяла циркуль. Райан уходить не собирался.

— Что-нибудь еще?

— Галиано просил, чтобы я побеседовал по душам с непослушной Шанталь. И предположил, что ты тоже не против поучаствовать.

Поучаствовать? Я вновь почувствовала нарастающую злость.

Райан показал на череп:

— А почему во лбу дырка?

— Для веревки.

— Не хотелось бы, чтобы такое случилось со мной… — Он поморщился. — Похоже, к твоему делу с отстойником Спектеры никакого отношения не имеют. Собственно, после того, как Гутьереса взяли за шкирку, теория о серийном убийце, пожалуй, рассыпается в прах. Но Галиано решил, что поговорить с маленькой принцессой все же не помешает.

— Галиано снова звонил? — холодно спросила я.

— Сегодня утром.

— Гутьерес сознался?

— Пока нет, но Бэт убежден, что он сдастся.

— Рада, что он держит тебя в курсе.

— Я здесь, он там. Занимаюсь допросом из профессиональной любезности.

— У тебя это хорошо получается.

— Угу.

— Боже, благослови мужскую силу.

— Ты ученый, Бреннан. Изучаешь кости. Я полицейский. Допрашиваю людей.

Я хотела что-то сказать, но у Райана пискнул пейджер. Сняв его с пояса, он прочитал сообщение.

— Мне нужно идти. Послушай, можешь не встречаться с Шанталь. Просто Галиано подумал, что тебе это могло быть интересно.

— Когда состоится встреча?

— Я должен вернуться из Драммондвиля к шести.

Я пожала плечами:

— Обычно в это время я смотрю шопинг-канал.

— У тебя что, ПМС^[264], Бреннан?

— Что?

Он шутливо заслонился руками:

— Заеду примерно без четверти шесть.

— Мое сердце колотится от предвкушения.

— И еще, Бреннан… — Райан ткнул большим пальцем в сторону стола. — Наш перуанский друг намекает — порой стоит остановиться, пока голова на плечах.

Оставшуюся часть дня я провела в обществе «нашего перуанского друга». Рентген подтвердил, что череп человеческий, а не собачий или птичий, какие обычно использовали для подделок. Я сделала фотографии, написала отчет, а потом связалась с главой отдела антропологии Университета Макгилла, который пообещал найти соответствующего специалиста.

В два часа зашел Робер Ганье и сказал, что данные уже почти готовы. Скорость его работы над кошачьей шерстью потрясла меня не меньше, чем работа Сюзанны над моделью черепа. Полицейским приходилось неделями ждать результатов анализа ДНК.

Реакция Ганье ничем не отличалась от реакции Сюзанны. Необычная задача его заинтриговала, и он ушел в процесс с головой.

В три я поехала в Сент-Юбер.

В половине пятого возвращалась домой. Рядом, на сиденье, лежала коробка с копией черепа из «Параисо». Теперь можно было заняться сопоставлением черт лица.

Движение было плотным, и я продвигалась вперед рывками, то сжимая ручку переключения передач, то постукивая пальцами по рулю. Постепенно рывки становились все короче, а на мосту Виктория прекратились вообще. Я сидела как прикованная в четырехполосной пробке.

Я уже десять минут стояла на месте, когда зазвонил мобильный. Я взяла трубку, радуясь хоть какой-то возможности отвлечься.

Звонила Кэти.

— Привет, мам.

— Привет, милая. Ты где?

— В Шарлотте. Учеба в этом году наконец-то закончилась.

— Не поздновато ли?

— Нужно было доделать проект.

Кэти училась на пятом курсе Университета Вирджинии. Моя дочь — умная, сообразительная и привлекательная блондинка — покамест точно не знала, что может предложить ей жизнь. Девочке еще предстояло разработать стратегию на будущее.

Впрочем, чего, собственно, жизнь не могла ей предложить? В этом я соглашалась с бывшим мужем.

— Что ты исследовала? — спросила я, переключая передачу и продвигаясь вперед на семнадцать дюймов.

— Воздействие сырной пасты «Чиз-Виз» на память крыс.

Кэти специализировалась по психологии.

— И как?

— Им нравится.

— Перешла на следующий семестр?

— Угу.

— Финишная прямая?

Мы с Питом финансировали дочери двенадцать семестров, чтобы дать ей возможность познать смысл жизни.

— Угу.

— Ты у отца?

— Не-а. У тебя.

— Вот как?

Обычно Кэти предпочитала дом своего детства моему маленькому таунхаусу.

— Со мной Бойд. Надеюсь, ты не против.

— Нет, конечно. Где Верди? — Я скакнула вперед на два ярда.

— У меня на коленях. Твой кот не очень любит Бойда.

— Да.

— Все время ходит взъерошенный.

— Отца нет в городе?

— Угу, но завтра они возвращаются.

Они?

— Ой…

— Ничего страшного.

— У него новая подружка.

— Неплохо.

— Думаю, размер ее лифчика превосходит ее интеллект.

— С этим ничего не поделаешь.

— И она не любит собак.

— А вот с этим кое-что поделать можно.

— Ты где?

— В Монреале.

— В машине?

— Мчусь со скоростью света.

Я тащилась двенадцать миль в час.

— Чем занимаешься?

Я рассказала.

— Почему бы не воспользоваться настоящим черепом?

Я поведала про Диаса, Лукаса и похищенный скелет.

— У нас был преподаватель социологии по фамилии Лукас. Ричард Лукас.

— Этого зовут Гектор.

Едва замолчав, я сразу поняла, что сейчас будет.

— «Гектор-Протектор во всем был зеленом, Гектор-Протектор предстал перед троном…» — процитировала Кэти детскую песенку, которую обожала в четыре года.

— Гектор-Прозектор висит, потрошенный, — вставила я.

— Нет, не пойдет.

— Это первый черновик.

— Второго лучше не надо. Поэзия не должна страдать из-за того, что ты чем-то недовольна.

— Гектор-Протектор — все же не Кольридж.

— Когда ты вернешься в Шарлотт, мам?

— Точно не знаю. Хочу закончить то, что начала в Гватемале.

— Удачи.

— Нашла работу на лето?

— Как раз этим занимаюсь.

— Удачи.

Когда я сворачивала на дорожку у моего дома, позвонил Ганье:

— Мы нашли совпадение.

Я не поняла.

— Вы о чем?

Я нырнула к подземной стоянке.

— Мы как раз запускаем митохондриальную методику, и я решил немного с ней поиграть. Подумал: может, больше повезет. Все-таки образец из отстойника сильно разложился.

Я нажала кнопку на пульте, и дверь со скрежетом поднялась. Когда заехала на стоянку, голос Ганье стал тише и начал то и дело прерываться.

— Два ваших образца совпадают.

— Но я давала только один.

— В пакете было четыре образца. — Послышался шорох бумаги. — «Параисо», Спектер, Эдуардо, Херарди.

Видимо, Минос неправильно истолковал мою просьбу. Попросив дать мне шерсть, я имела в виду ту, что оставалась на джинсах из отстойника. Он же дал образцы от всех четырех кошек.

— Какие образцы совпадают, мсье Ганье? — с трудом проговорила я.

Дверь позади меня щелкнула и начала опускаться.

Как ни пыталась, ответ я разобрать не смогла. Трубка несколько раз коротко пискнула — и наступила тишина.

Глава 19

Повесив на плечи сумку с ноутбуком и портфель, я схватила коробку с моделью Сюзанны и поспешила к лифту. Двери едва успели открыться, когда я выскочила на площадку.

И столкнулась с Эндрю Райаном.

— Тихо, тихо. Где пожар?

Как обычно, первой моей реакцией стала злость.

— Лучше ничего не придумал?

— Стараюсь изо всех сил. Что в коробке?

Я попыталась его обойти, но коп шагнул влево, преграждая мне путь. И тут в вестибюль зашел сосед.

— Bonjour. — Старик коснулся тростью шляпы, кивнул Райану, а затем мне.

— Bonjour, мсье Гравель, — ответила я.

Дедушка, шаркая, направился к почтовым ящикам.

Я шагнула влево. Райан — вправо. Коробка Сюзанны уперлась нам обоим в грудь.

Открыли, потом закрыли почтовый ящик. Стук трости по мрамору.

— Мне нужно позвонить, Райан.

— Что в коробке?

— Голова из отстойника.

Стук трости смолк. Райан положил обе руки на картонку.

— Прошу, не делай этого, — громко попросил он.

Мсье Гравель судорожно вздохнул. Я уставилась на детектива.

Тот улыбнулся, стоя спиной к моему соседу.

— Идем, — сказала я, едва шевеля губами.

Шагая по коридору, я услышала, как Райан поворачивается, и поняла, что он подмигивает мсье Гравелю. Злость моя усилилась.

Войдя в квартиру, я поставила все на стол и взяла трубку телефона.

— Только что звонил Ганье насчет результатов анализа ДНК кошачьей шерсти, которую я привезла из Гватемалы.

— Ну, прямо-таки история кота Фрица.

— Два из четырех образцов совпали.

— Каких четырех образцов?

Я объяснила, что Минос упаковал шерсть из домов Спектеров, Эдуардо и Херарди вместе с той, что я сняла с джинсов из «Параисо». А затем нажала кнопку громкой связи и набрала номер лаборатории.

— Какие образцы совпадают? — спросил Райан.

Ответила секретарша. Я попросила соединить с Ганье.

— Именно это мне и не терпится узнать. Кот Эдуардо отпадает.

— Почему?

— Он персидский.

— Бедный Пушок!

— Лютик.

На линии появился Ганье.

— Извините, — сказала я. — Вы поймали меня под землей.

— Судя по голосу, вы до сих пор там.

— Я говорю по громкой связи. Со мной детектив Райан.

— Он тоже этим занимается?

— Во всех отношениях. Пожалуйста, повторите, что вы тогда говорили.

— Я говорил, что провел анализ митохондриальной ДНК. Три образца выглядели вполне нормально, но у волос из пакета с пометкой «Параисо» не было корней и оболочки с соответствующей фолликулярной структурой, которая позволяет провести анализ геномной ДНК. Вы просили проверить все, что есть.

Да, я просила — но имела в виду, что Ганье может использовать весь образец из «Параисо», поскольку часть волос осталась в лаборатории судебной медицины в Гватемале. Я понятия не имела, что в пакете Миноса есть другие образцы.

— Я мог поискать клетки эпителия на стволах волос из образца «Параисо», но, учитывая ситуацию, вряд ли многое нашел бы, — продолжал Ганье.

— У кошек есть полиморфные регионы в митохондриальной ДНК? — спросила я.

— Как и у людей. Один специалист по генетике кошачьих из американского Института рака исследует эту тему. У него есть прекрасная статистика по разнообразию популяции.

Райан приставил палец к голове, делая вид, будто нажимает на спусковой крючок. Да, он явно не Лайнус Полинг^[265].

— И что совпадает, мсье Ганье?

Зашелестела бумага. Я затаила дыхание.

— Образец с пометкой «Параисо» имеет те же характеристики, что и образец с пометкой «Спектер».

Райан перестал «испускать дым из пальца» и уставился на телефон.

— Имеется в виду, что они подобны?

— Имеется в виду, что они идентичны.

— Спасибо.

Я положила трубку.

— Можешь убрать оружие.

Детектив прекратил пантомиму с пистолетом и упер руки в бока.

— Откуда такая уверенность в совпадении?

— Это его работа.

— Волосы побывали в чертовом отстойнике. — Голос Райана сочился скептицизмом.

— Ты что-нибудь знаешь про ДНК?

— Если я чего-то не знаю, то готов услышать. — Он протянул руку ладонью вверх. — В пятиминутной версии. Пожалуйста.

— Представляешь, как выглядит молекула ДНК? — спросила я.

— Спиральная лестница.

— Очень хорошо. Сахара и фосфаты образуют перила, основания — ступени. Как бы это объяснить на твоем уровне?

Мужчина открыл рот, собираясь возразить, но я его оборвала:

— Представь основания как кубики «лего», которые бывают только четырех цветов. Если на одной половинке ступени красный «лего», то на другой — всегда синий. Зеленые сочетаются с желтыми.

— И ни у кого нет одного и того же сочетания цветов в каком-то конкретном месте.

— Ты не настолько глуп, как кажешься. Множественные вариации в какой-то последовательности ступенек называются полиморфизмом. Если в какой-то позиции число вариантов крайне велико, до сотен, это называется сверхизменчивым регионом.

— Вроде Манхэттена.

— Ты же хотел все узнать за пять минут!

Райан поднял обе руки.

— Вариации, или полиморфизмы, могут встречаться в последовательности цветов или в числе повторений цветов между любыми двумя конкретными ступенями. Соображаешь?

— Каждый фрагмент может варьироваться в узоре или по длине.

— Первая методика, приспособленная для судебно-медицинского анализа ДНК, называлась ПДРФ, полиморфизм длин рестрикционных фрагментов. ПДРФ-анализ определяет вариацию длины конкретного фрагмента ДНК.

— И получается нечто вроде штрих-кода из магазина.

— Это называется «авторадиография». К несчастью, ПДРФ требует более качественной ДНК, чем можно получить со многих мест преступлений. Вот почему прорывом стал ПЦР-анализ.

— Усиление.

— Именно. Не вдаваясь в подробности…

— Но мне нравится, когда ты говоришь столько умных слов!

Райан протянул руку и дотронулся до моего носа. Я оттолкнула ее.

— Полимеразная цепная реакция — методика увеличения количества ДНК, доступной для анализа. Определенная последовательность ступенек-«лего» копируется миллионы раз.

— Генетический ксерокс.

— Кроме того, что каждый раз количество копий удваивается, так что ДНК увеличивается в геометрической прогрессии. Недостаток ПЦР-анализа: идентифицируется меньше изменчивых регионов, и каждый из них демонстрирует меньшее разнообразие.

— То есть ты можешь использовать ПЦР с некачественной ДНК, но различия при этом определить сложнее.

— Исторически это так и было.

— А что там насчет митохондрий?

— ПДРФ и ПЦР — а есть и другие процедуры — используют геномную ДНК, из ядра клетки. Дополнительные частицы генетического материала находятся в митохондриях, маленьких отделениях в клетке, которые отвечают за дыхание. Митохондриальный геном меньше — чуть больше шестнадцати тысяч оснований — и имеет форму кольца, а не лестницы. В этом кольце есть два крайне ценных участка.

— И в чем преимущество?

— Митохондриальная ДНК присутствует в сотнях и тысячах копий в каждой клетке, так что ее можно выделить из небольших или разложившихся образцов, где геномной ДНК давно нет. Исследователи нашли митохондриальную ДНК даже в египетских мумиях.

— Сомневаюсь, что твой отстойник построили фараоны.

— Я пытаюсь объяснить так, чтобы ты понял.

Мне пришел в голову пример получше.

— Митохондриальная ДНК использовалась для подтверждения того, что недавно эксгумированные в России скелеты принадлежат царю Николаю и его семье.

— Каким образом?

— Эта ДНК передается только по материнской линии.

— То есть все идет от мамочки?

— Прости, что пришлось открыть тебе эту тайну, Райан.

— Мужчина может чувствовать себя оскорбленным.

— Исследователи сравнили ДНК из русских костей с ДНК живых родственников, в частности британского принца Филиппа.

— Мужа королевы Елизаветы?

— Бабушка принца Филиппа со стороны матери была сестрой царицы Александры, так что Александра и ее дети, как и Филипп, унаследовали митохондриальную ДНК от матери Александры и ее сестры.

— Давай вернемся к нашим кошкам.

— В клетках волос нет ядер, соответственно, нет и геномной ДНК. А вот в стволах волос присутствует митохондриальная ДНК.

— Ганье упоминал клетки эпителия.

— Слюна, кожа, слизистая рта и вагины. На кошачьей шерсти можно найти слюну после вылизывания — клетки эпителия встречаются даже в моче и кале. Так что в данном случае я ценю пессимизм Ганье.

— То есть почти никаких шансов?

— Судя по его словам, митохондриальная последовательность в шерсти кошки Спектеров идентична той, что нашли в отстойнике.

— И это означает, что жертва из «Параисо» общалась с кошкой Спектеров.

— Угу.

— Но мы знаем, что в отстойнике была не Шанталь.

— Ты прав, Райан. Вы, копы, хорошо соображаете.

— Жертва бывала у Спектеров или по крайней мере общалась с их кошкой.

— До прошлого Рождества.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Именно тогда Гимов, их кот, утонул в бассейне.

Райан ненадолго задумался.

— Похоже, девчонка знает больше, чем говорит.

— Кто-то точно знает, — согласилась я.

— Миссис Спектер?

Я пожала плечами.

Мы уставились друг на друга, пораженные одной и той же мыслью.

— Я ни разу не встречалась с послом, — сказала я.

— Где он?

— Обсуждает урожай соевых бобов в Мехико.

— Странно, учитывая недавние похождения его дочери.

— Галиано говорил, что Спектер не сразу сообщил об исчезновении Шанталь. А когда делом занялась полиция, не особо рвался помогать.

— Что ж, благодаря котику все предстает совсем в ином свете.

Расположившийся к западу от центра города район Уэстмаунт спускается вниз по склону горы рядами тенистых улиц. Проклятие для квебекских сепаратистов, он известен высокой концентрацией англоязычных жителей и их яростной преданностью федеральному правительству. До реорганизации Монреальского острова, когда многие пригороды и отдаленные районы были включены в состав городского округа Монреаль, Уэстмаунт гордился своей независимостью, низкими налогами, эффективным управлением и аристократическими манерами.

Уэстмаунт тяжко сражался против поглощения мегаполисом. Проиграв битву, его жители надели норковые и кашемировые пальто, презрительно шмыгнули носами и стали ждать, уверенные, что какой-нибудь местный адвокат добьется отмены нового закона.

Они ждут до сих пор.

Райан выехал из туннеля у Этуотера, свернул налево на бульвар, потом направо и начал подниматься по склону. Я смотрела, как дома становятся все больше, представляя себе широкую панораму реки и города, что открывается из выходящих на юг двориков и веранд.

Уэстмаунт чем-то похож на Гонконг: чем выше находится дом, тем престижнее считается адрес. Резиденция Спектеров оказалась одной из самых больших в верхнем Уэстмаунте — высокая каменная крепость с башенкой, решеткой и массивной дубовой дверью. Фасад полностью заслоняла кипарисовая живая изгородь. Сзади наверняка открывался впечатляющий вид.

— Неплохое гнездышко, — сказал Райан, сворачивая к обочине.

— Миссис Спектер называла его «маленьким домиком».

— Высокомерная скромность. Обычное дело для Уэстмаунта.

— Миссис посол — из Шарлевуа.

Детектив нажал кнопку звонка. Где-то внутри послышалась мелодия.

— Сколько зарабатывает посол? — шепотом спросил он.

— Наверняка меньше, чем стоит этот дом. Послы обычно идут на эту работу не ради денег. Они вкладывают средства, чтобы ее получить.

Мы прождали целую минуту. Райан позвонил еще раз.

Когда миссис Спектер открыла дверь, вид ее потряс меня. Несмотря на губную помаду и румяна, лицо — бледнее больничной простыни. Рыжие волосы завязаны сзади, свободные пряди падают за уши и на лоб.

— Простите, — сказала она, прижимая руку к груди. — Сейчас я не могу вас принять.

Женщина начала закрывать дверь, но Райан положил ладонь на ручку.

— Прошу. У меня мигрень.

— Мы не собираемся вас беспокоить, миссис Спектер. — Коп лучезарно улыбнулся. — Мы пришли поговорить с Шанталь.

— Я не позволю мучить мою дочь! — Голос жены посла срывался, костяшки сжимавших дверную ручку пальцев побелели.

— Мы ненадолго, — сказала я.

— Шанталь спит.

— Разбудите ее, пожалуйста.

— Она плохо себя чувствует.

— Голова болит? — спросил Райан.

— У меня тоже бывает мигрень, — вмешалась я. — Я знаю, каково вам. Прошу, позовите Шанталь, а сами снова ложитесь в постель.

— Нет, спасибо.

Ответ ее показался мне бессмысленным. Я присмотрелась внимательнее. Зрачки миссис Спектер были размером с бокалы для коктейля. Похоже, жена посла приняла весьма серьезное обезболивающее.

— Мистер Спектер…

Она оборвала меня, махнув рукой.

— Ваш муж здесь?

— Здесь?

— Мистер Спектер дома?

— Здесь никого нет.

— Никого?

Миссис Спектер покачала головой, осознав свою ошибку.

— Кроме Шанталь.

Мы с Райаном переглянулись.

— Где она, мэм? — Я положила ладонь на ее руку.

— Что?

— Шанталь ушла?

Женщина коротко кивнула, опустив голову.

— Она сказала, куда пошла?

— Нет. — Люстра в прихожей подсвечивала падающие ей на лицо пряди волос.

— Дочь вам звонила?

— Нет, — ответила несчастная, не поднимая взгляда.

— Вы знаете, где она?

— Нет. — Казалось, ее голос доносился с расстояния в миллион миль.

— Миссис Спектер? — спросила я.

Она подняла голову, уставившись мимо нас на изгородь.

— Шанталь сейчас с теми, от кого она может пострадать. И она злится. Очень сильно злится.

Судорожно вздохнув, женщина перевела взгляд с кедров на меня.

— Все из-за меня и ее отца. Мой роман, его мелочные игры в отместку. Как мы могли считать, что дочери это не коснется? Я бы поступила совершенно иначе.

— Никто из родителей не идеален, мэм.

— Мало кто из родителей вынуждает своих детей подсаживаться на наркотики.

С этим я могла бы поспорить.

— Вы могли бы как-то помочь нам найти вашу дочь?

— Что?

Я повторила вопрос.

Миссис Спектер пошарила в еще действующих участках мозга.

— Простите, — сказала она. — Мне очень жаль…

— Можно взглянуть на ее комнату? — спросил Райан.

Коротко кивнув, она повернулась и повела нас по резной деревянной лестнице на второй этаж.

— Комната Шанталь — первая слева. Мне нужно прилечь.

— Мы уйдем сами, — сказала я.

В комнате было темно, но на потолке над кроватью Шанталь светились сотни крошечных точек. Я сразу же узнала флуоресцентные звезды от «Нэйчур компани». Когда Кэти исполнилось четырнадцать, мы купили такой же набор и потратили целый день, создавая картину звездного неба. Позже дочь добавила к ней Солнечную систему. Кэти часами смотрела на потолок над кроватью, мечтая о далеких мирах.

«Интересно, — подумала я, — кто украсил потолок комнаты Шанталь? Мать или дочь?»

Райан включил свет, и звезды исчезли.

Комната была оклеена обоями в желтую полоску и белые пятнышки. На кровати с пологом лежала груда кукол и кружевных подушек. В ногах кровати висел плюшевый орангутанг с пустыми стеклянными глазами. Такие же плюшевые игрушки и куклы лежали на подоконниках и кресле-качалке.

На одной тумбочке стоял телефон, на другой — радио с часами и CD-плеер. Изысканно украшенный шкаф напротив кровати на вид стоил больше, чем вся мебель у меня дома.

Райан направился к компьютеру, а я открыла шкаф. На каждой дверце изнутри висел плакат — справа надпись «White Trash Two Heebs and a Bean» поперек четырех животов, а слева — «Punk Rock On-Girls Kick Ass».

В шкафу стояли книги, телевизор и обширная коллекция компакт-дисков. Я пробежала взглядом список исполнителей: «Dropkick Murphys», «Good Riddance», «Buck-O-Nine», «AFI», «Dead Kennedys», «Rancid», «Saves the Day», «Face to Face», «The Business», «Anti-Flag», «The Clash», «Less Than Jake», «The Unseen», «Тhe Aquabats», «The Vandals», «NFG», «Stiff Little Fingers». Множество дисков группы «NOFX».

Я почувствовала себя невероятно старой. Ни одной из этих команд я не слышала.

Книги были на французском и английском. «Анна Каренина» Толстого. «Возвращение Мерлина» Дипака Чопры. «Путеводитель для путешествующих автостопом по Галактике» Дугласа Адамса. «Père manquant, fils manqué» Ги Корно. «Энн из Зеленых Крыш» Люси Мод Монтгомери. Несколько томов Гарри Поттера.

Мне немного полегчало.

— Противоречивая личность, — сказал Райан, включая компьютер.

— Думаешь, у девочки кризис идентичности?

Комната напоминала шизофреническую мешанину детских капризов, подростковых страхов и взрослого любопытства. Я попыталась представить себе Шанталь в подобном окружении. Наблюдала ее панковское поведение, видела ее фотографию. Однако понятия не имела о настоящей Шанталь, жившей в этой комнате.

Писк процессора, гудение — компьютер запускался.

Нравились ли Шанталь обои в желтую полоску? Просила ли она купить всех этих кукол? Заметила ли орангутанга в рекламном каталоге и настояла потом, что хочет такого же? Или выиграла его на карнавале? Смотрела ли она по ночам на пластиковые звезды, думая о том, что ждет ее в жизни? Или крепко зажмуривалась, успев лишиться иллюзий?

Шум водопада объявил о загрузке «Виндоуз». Райан подвигал мышкой, что-то напечатал, потом еще. Подойдя к нему, я увидела, что он запустил программу «АОЛ» и пытается подобрать пароль.

Полицейский попробовал еще одну комбинацию клавиш.

«АОЛ» сообщил, что пароль неверный, и предложил ввести новый.

— Это может занять целую вечность, — сказала я.

— Большинство детишек не слишком изобретательны.

Он попробовал набрать имена каждого из членов семьи, затем их инициалы, инициалы в обратном порядке, различные их комбинации. Безуспешно.

— Когда у нее день рождения?

Я сказала. Коп попробовал цифры в прямой и обратной последовательности. «АОЛ» оставался непреклонен.

— Как насчет кота?

— Гимов.

— Мармеладка?

— Не смотри на меня так, это не я придумала.

Г-И-М-О-В.

«АОЛ» не согласился.

В-О-М-И-Г.

Мелькнул экран приветствия, и мелодичный голос сообщил о наличии почты.

— Черт побери, а я умный!

— Ты не знал, как звали кота.

Райан щелкнул по иконке, и на экране появился почтовый ящик Шанталь с двумя непрочитанными сообщениями. Мы молча их просмотрели — оба оказались от школьных подруг из Гватемалы.

Детектив переключился на отправленную почту. После того как дочь посла в пятницу отпустили, она семь раз писала на адрес metalass@hotmail.com, кому-то по прозвищу Железная Задница. В каждом сообщении говорилось, что она очень несчастна и ей нужна помощь. Также девушка обращалась к адресатам по имени Грязнуля Догги, Рамбо, Подстилка, Сексишатон и Криперсан.

В старой почте Шанталь содержались два письма: одно со вчерашней датой, другое за сегодня, в три часа дня. Оба — от Железной Задницы. Райан открыл первое.

«Черт побери, рад, что ты вернулась. Грязнуля и Рамбо в подполье. Скучаю. Звони. У тебя есть друг».

— Кошмар! — Райан щелкнул по второму сообщению. — Похоже, парень — фанат Джеймса Тейлора^[266].

«План меняется. У Тима. Ги. В восемь. Если припрет — тогда Клем».

— Как думаешь, Клем, Тим и Ги — те самые киберпанки, которым она писала?

Полицейский растерянно пожал плечами.

Я взяла телефон Шанталь и нажала кнопку повторного набора номера.

Ничего.

Посмотрела на орангутанга — и вдруг захотелось его хорошенько встряхнуть, чтоб признался, где хозяйка.

Райан выключил компьютер и встал.

— Есть идея? — спросила я.

— Одна. Поехали.

Глава 20

— Какой у нас план? — спросила я, когда Райан свернул на Шербрук-стрит.

— Каннеллони в «Ла транзисьон».

Я уставилась на него.

— И хлебный пудинг. У них отличный хлебный пудинг.

— Думала, мы пытаемся найти Шанталь.

— А потом пончики.

— Пончики?

— Мне нравятся с сахарной пудрой.

Прежде чем я успела ответить, детектив свернул на Гросвенор-стрит, остановился, обошел машину кругом и открыл дверцу с моей стороны. Когда я ступила на тротуар, взял меня под локоть и повел к ресторану на углу.

Таинственность начала злить, и я уперлась.

— Что происходит?

— Доверься мне.

— Не хочу портить твою шпионскую игру, Райан, но нам нужно найти девчонку.

— Мы ее найдем.

— С помощью пончиков и каннеллони?

— Ты не можешь просто мне довериться?

— В чем проблема? — Я выдернула руку. — Секретная полицейская информация?

К нам приближалась женщина в темных очках, с терьером, больше похожим на крысу, чем на собаку. Услышав мой тон, онаподтянула поводок, опустила взгляд и ускорила шаг.

— Ты пугаешь местных. Зайдем внутрь, все объясню.

Я сузила глаза, но последовала за ним. В дверях вдруг вспомнила ужин с Галиано в «Гукуматце» и решила: если метрдотель посадит нас в нише, ноги моей здесь не будет.

Ресторан был обставлен в средиземноморском стиле: приглушенный свет, зеленые панели, синие и клюквенного цвета скатерти. Молодая женщина провела нас к столику у окна, широко улыбнувшись Райану.

Мой спутник улыбнулся в ответ, и мы сели.

— Слышала когда-нибудь про Патрика Фини?

— Открытками на Рождество мы не обменивались.

— Господи, ну и тяжело же с тобой!

— Стараюсь.

Райан вздохнул, демонстрируя безграничное терпение.

— Знаешь что-нибудь про заведение «У тетушки Клеманс»?

— Приют для беспризорников?

Еще одна молодая женщина принесла меню и, столь же лучезарно улыбаясь, наполнила стаканы водой и спросила, что будем пить. Мы заказали «Перье».

Райан даже не стал заглядывать в меню.

— У них отличные канеллони.

— Слышала.

Когда вернулась официантка, я выбрала лингвини песто по-генуэзски. Райан не стал изменять своим вкусам. Мы оба заказали по маленькой порции салата «Цезарь».

Поедая хлеб, а потом салат, мы почти не разговаривали. Я смотрела в окно на сгущающиеся сумерки.

С тротуаров и дворов на Гросвенор-стрит исчезли дети, их позвали ужинать или делать уроки. В домах по обеим сторонам улицы зажглись желтые огни.

На Шербрук-стрит закрывались банки и учреждения, пустели магазины. Мерцали неоновые вывески. Большинству ночных заведений еще предстояло ожить.

Прохожие ускоряли шаг, ощущая надвигающуюся вечернюю прохладу. Я подумала о Шанталь Спектер. Куда она могла спешить сейчас, в сумерках?

Когда принесли еду и мы добавили в нее перца и сыра, Райан заговорил снова:

— Владелец «Тетушки Клеманс» — бывший священник по имени Патрик Фини. Не пускает пьяных или наркоманов, остальные ребятишки могут приходить и уходить когда вздумается. Дает им еду и ночлег. Если кто-то хочет поговорить — слушает. Если просят совета, наставляет. Никаких проповедей, никакого комендантского часа, никаких запертых дверей.

— Довольно либерально для католической церкви.

— Я же сказал — он бывший священник. Фини лишили сана много лет назад.

— За что?

— Насколько я помню, у падре была подружка, и церковь сказала ему: выбирай. Фини решил оставить служение и жить своей жизнью.

— Кто за все это платит?

— «Клем» получает какие-то деньги от города, но большую часть дохода приносят благотворительные мероприятия и частные пожертвования. Фини во многом полагается на добровольцев.

В мозгу у меня что-то щелкнуло.

— Думаешь, Клем — это «Тетушка Клеманс»?

— Сказал же, сообразительности мне хватает.

Еще щелчок.

— А Тим — магазинчик с пончиками «Тим Хортонс» на улице Ги.

— Вот видишь, ты тоже соображаешь, Бреннан.

— И мы убиваем время до встречи с Железной Задницей.

Мы оба посмотрели на часы. Без двух минут семь.

Гражданские почему-то думают, будто полицейская слежка — крайне увлекательное занятие, от которого получаешь хорошую дозу адреналина. На самом же деле в большинстве случаев радости от нее не больше, чем от слабительного.

Мы провели два часа, наблюдая за «Тимом Хортонсом» — Райан из машины, я со скамейки в парке. Я видела пассажиров, которые входили и выходили на станции метро «Ги», студентов, возвращающихся с вечерних занятий в Университете Конкордия, стариков, что кормили голубей у статуи Нормана Бетьюна, гуляющих с собаками, бизнесменов, бродяг, монахинь и щеголей.

Не было только Шанталь Спектер.

В десять Райан позвонил на мобильный:

— Похоже, малышка так и не появилась.

— Может, Железная Задница нас заметил и предупредил ее?

— Подозреваю, что у Железной Задницы интеллект грецкого ореха.

— И терпение, чтоб столько ждать, потребовалось бы аналогичное.

Я огляделась. Единственному мужчине, который болтался возле «Тима», было по крайней мере шестьдесят пять. Среди парней, пивших кофе в «Яве» на другой стороне улицы де Мезоннев, вполне мог быть Железная Задница, но, похоже, никого из них не интересовали ни я, ни магазинчик с пончиками.

— И что дальше?

— Дадим ей еще полчаса. Если не появится, переместимся к тетушке Клем.

Крошечный треугольник, внутри которого я сидела, напоминал островок посреди улицы де Мезоннев. Со всех сторон с шумом проносились машины. Я машинально начала их считать. Одна. Семь. Десять.

Отлично, Бреннан. Похоже, у тебя навязчивая идея.

Посмотрела на часы. Пять минут одиннадцатого.

Почему Шанталь не явилась на свидание с Железной Задницей? Может, электронное письмо — ловушка? Может, я выдала наше прикрытие? Может, она пришла, узнала меня и сбежала?

К магазинчику подошло семейство азиатов. Пока мужчина покупал пончики, женщина ждала снаружи вместе с малышом и младенцем в коляске.

Я снова посмотрела на часы. Десять минут одиннадцатого.

А может, мы ее упустили? Может, она спряталась до прихода Железной Задницы, а потом дала ему знак? Может, пришла переодетой?

Четырнадцать минут одиннадцатого.

Я посмотрела через перекресток. Райан поймал мой взгляд и медленно покачал головой.

В «Тим Хортонс» вошли двое, похожие на рекламные плакаты «Хьюго Босса». Сквозь стекло я видела, как они выбирают, а потом покупают десяток пончиков. Две пожилые женщины пили кофе. Трое пьяных о чем-то спорили за столиком на улице.

Семнадцать минут одиннадцатого.

За пончиками зашла компания студентов. Я посмотрела в лицо каждому, но Шанталь среди них не оказалось.

— Готова?

Я подняла взгляд. Отблески неоновых вывесок и галогенных ламп освещали волосы Райана, но небо над ним было темным и беззвездным.

— Перемещаемся?

— Перемещаемся.

Приют «У тетушки Клеманс» находился на улице де Мезоннев в двух кварталах к востоку от старого Форума. Он представлял собой трехэтажное здание из красного кирпича в ряду из трех таких же, отделанных ярко раскрашенным деревом. В этом радужном триптихе он был цвета лаванды.

Но на этом, похоже, команда отделочников не остановилась.

Крыльцо «Клеманс» выкрасили в горчичный, а оконные рамы — в вишнево-красный. На подоконниках стояли горшки с засохшей растительностью, на крыльце тусовалась часть паствы Фини.

На пожарной лестнице второго этажа красили ногти на ногах две девушки с коротко подстриженными каштановыми волосами, густыми челками, в обтягивающих брюках и с таким количеством пирсинга, что вполне заслуживали страховой выплаты на восстановление после хирургической операции. Обе прекратили педикюр и наблюдали за нами.

Сидевшие на крыльце не сводили с нас взглядов, держа сигареты в пальцах или во рту. Они отличались крайним разнообразием причесок: одна в стиле статуи Свободы, одна — мистера Ти^[267], две — сэра Галлахада и одна — Дженис Джоплин. Лиц в темноте видно не было, но все пятеро выглядели так, будто ходили в детский сад в год падения Берлинской стены.

«Статуя» толкнул «мистера Ти». «Мистер Ти» что-то сказал — и все рассмеялись.

— Bonjour, — приветствовал их с тротуара Райан.

Ответа не последовало.

— Привет, — попробовал он по-английски.

Изнутри слышались прерывающиеся вопли «Секс пистолс», словно кто-то то включал, то выключал музыку.

— Мы ищем Патрика Фини.

— Зачем? — «Мистер Ти» был одет в кожаную жилетку на голое безволосое тело. — Папаша выиграл в лотерею?

— Его номинировали на Нобелевскую премию, — без тени юмора произнес детектив.

«Мистер Ти» оттолкнулся от перил и встал: ноги расставлены, плечи отведены назад, большие пальцы засунуты за ремень джинсов.

— Ты разбудил спящего тигра, — сказал «статуя», стряхивая пепел на тротуар. — Пожалеешь.

Если «мистеру Ти» хотелось действовать, то «статуе», похоже, очень нужно было внимание. На его голове во все стороны торчали разноцветные волосы, от одной ноздри к мочке уха тянулась цепочка.

Райан шагнул вперед и помахал своим удостоверением перед лицом «мистера Ти».

— Где Патрик Фини? — с каменным лицом повторил полицейский.

«Мистер Ти» опустил руки, сжав кулаки. «Джоплин» обхватила его за ногу.

– Á l’intérieur, — сказала она. — Внутри.

— Merci.

Райан поставил ногу на нижнюю ступеньку, и компания раздвинулась на миллиметр. Мы поднялись на крыльцо, стараясь не наступать на пальцы рук и ног. Я чувствовала, как за нами следят пять пар глаз.

Над входной дверью горела единственная красная лампочка. Крыльцо сильно просело, но в красном свете я заметила среди старых досок новые. Кто-то взрыхлил землю в ящике под окном. Рядом стояла корзинка с ноготками. Возможно, «У тетушки Клеманс» никогда не завоюет премию в области дизайна, но здесь явно чувствовалась заботливая рука.

Внутренний вид «Клеманс» соответствовал внешнему. Деревянная отделка цвета лаванды, грубые рисунки на стенах: животные, цветы, закат. Подобные цвета я помнила по урокам рисования в младших классах. Мебель от Армии спасения, разный линолеум во всех комнатах.

Мы с Райаном пересекли большой зал, где на полу лежало несколько матрасов, миновали деревянную лестницу слева и вошли в длинный узкий коридор прямо напротив входа. Двери по обеим сторонам вели в спальни, в каждой из которых стоял потрепанный шкаф и от четырех до шести узких кроватей или раскладушек. Из-за одной двери мерцал телевизор, слышалась музыка из сериала «Закон и порядок».

В середине коридора располагалась кухня. За кухней — столовая слева и еще две спальни справа.

Фини стоял на коленях в кухне, помогая одетым словно группа «Металлика» подросткам разобрать или собрать переносную стереосистему.

Подобно африканским хамелеонам, которые зеленеют и покачиваются, имитируя листву, те, кто работает с молодежью, часто перенимают привычки своих подопечных. Джинсы, конские хвосты, шлепанцы, ботинки. Камуфляж помогает смешаться с толпой.

К Фини, однако, это не относилось. Очки в черепаховой оправе, густые, прямо зачесанные седые волосы — он бы вполне уместно смотрелся в доме для престарелых. Лишенный сана священник был одет в вязаную шерстяную кофту, фланелевую рубашку и серые штаны из полиэстера, подтянутые до подмышек.

Услышав шаги, Фини обернулся:

— Чем могу помочь?

Райан махнул своим удостоверением:

— Детектив Эндрю Райан.

— Патрик Фини. Заведую этим центром.

Фини посмотрел на меня. То же сделали и юные металлисты. Мне вдруг показалось, что все четверо сейчас запоют высокими хриплыми голосами: «Умри, умри, моя милая».

— Темпе Бреннан, — представилась я.

Фини трижды кивнул, скорее самому себе, чем нам. Выражение лиц наблюдавших за нами мальчишек за его спиной варьировалось от любопытства до враждебности.

В дверях напротив появились две девушки, обе блондинки, выглядевшие так, словно объелись картошки. На одной были джинсы и балахон с эмблемой Университета Колумбии, на другой — крестьянская юбка до пят. Учитывая комплекцию, выбор не слишком удачный.

Фини попытался встать. Металлисты, все как один, кинулись ему на помощь. Падре подошел к нам, широко расставляя ноги, словно страдал геморроем.

— Чем могу помочь, детектив?

— Мы ищем молодую женщину по имени Шанталь Спектер.

— Какие-то проблемы?

— Она здесь? — спросил Райан.

— А в чем дело?

— Я задал простой вопрос, папаша.

Фини слегка ощетинился. Краем глаза я заметила, что девица в крестьянской юбке исчезла. Через секунду открылась и снова закрылась входная дверь.

Выскользнув из кухни, я поспешила в гостиную. В окно было видно, что на крыльце остались только «мистер Ти» и «статуя». Девушка в крестьянской юбке разговаривала с ними. После короткого обмена репликами «мистер Ти» щелчком выбросил сигарету и все трое направились на запад по улице де Мезоннев. Немного подождав, я двинулась следом.

Команде «Монреаль Канадиенс» поначалу не везло. В сезоне 1909–1910 годов хоккеисты играли на Вестмаунт-арене на пересечении Сент-Катрин и Этуотер. Когда стадион сгорел дотла, «Хабс», как их называли, вернулись к своим корням в восточной части города. После еще одного пожара была наспех сооружена Мон-Рояль-арена, где парни гоняли шайбу последующие четыре года. В 1924 году прямо напротив старого стадиона построили Форум. Строительство заняло всего сто пятьдесят девять дней и стоило миллион двести тысяч долларов. В первом же матче «Канадиенс» разгромили «Торонто» со счетом 7:1.

Хоккей в Канаде — нечто вроде религии. За многие годы Форум приобрел ауру священного места и становился все священнее с каждым Кубком Стэнли. И все же настал день, когда руководству потребовалось больше мест, а «Хабсам» — лучшие раздевалки.

Команда сыграла последнюю игру на Форуме 11 марта 1996 года. Четыре дня спустя пятьдесят тысяч монреальцев вышли на парад в честь переезда. Пятнадцатого марта «Хабсы» впервые сыграли в новом Молсон-центре, победив «Нью-Йоркских рейнджеров» со счетом 4:2.

«Возможно, это последняя игра, которую выиграли те бездельники», — думала я, спеша по улице де Мезоннев.

Старый Форум какое-то время стоял пустой и заброшенный, словно бельмо на западной окраине города. В 1998 году его купила фирма «Кэндерел менеджмент» и, заполучив «Пепси» в качестве главного спонсора, начала серьезную художественную реставрацию. Три года спустя здание открылось вновь как развлекательный центр «Форум-Пепси»: зрелищные виды спорта сменили еда и развлечения.

Там, где когда-то перекупщики спекулировали билетами, а биржевые брокеры и водители грузовиков спорили за пивом, теперь молодежь потягивала «Смирновскую» со льдом и играла в боулинг. В развлекательном центре «Форум-Пепси» есть двадцатидвухзальный кинокомплекс, магазин элитных вин, рестораны, скалодром и «алтарь» с большим экраном — дань уважения старым добрым временам.

«Мистер Ти», «статуя» и девица в юбке свернули налево на улицу Ламбер-Клосс и вошли в Форум со стороны Сент-Катрин. Я следовала за ними на расстоянии в десять ярдов.

Держа под прицелом торчащие во все стороны волосы «статуи», я прошла следом за троицей сквозь толпу игроков в боулинг и кинозрителей в вестибюле. «Статуя» поднялся по эскалатору на второй этаж и скрылся в ресторане «Джиллианс». Я двинулась за ним.

Правую половину ресторана занимали столики и кабинки, левую — барная стойка. Ужинал мало кто, но все табуреты у стойки были заняты, и еще десяток посетителей стояли возле нее группами по двое-трое.

Когда я вошла, троица из «Клеманс» направлялась к дальнему концу стойки, к молодой женщине в черной кружевной блузке, длинных черных бусах и черных перчатках без пальцев. Волосы ее были завязаны тесьмой, напоминавшей огромную черную бабочку.

Шанталь Спектер.

Увидев друзей, девушка улыбнулась, ткнула большим пальцем в сторону мужчины слева от нее и закатила глаза.

Я взглянула на предмет ее презрения.

Этого просто не могло быть!

Но так и было.

Я потянулась к мобильному телефону.

Глава 21

Райан появился через несколько минут.

— Кто этот придурок с напомаженными волосами?

— Репортер из Чикаго, Олли Нордстерн.

— Что он тут делает?

— Пьет пиво.

— Что он забыл в Монреале?

— Возможно, пытается разыскать меня. Пишет какую-то статью на тему прав человека. Мы разговаривали в Гватемале, и с тех пор он меня преследует.

— Преследует?

— Звонит на мобильный, оставляет сообщения в лаборатории.

Райан не сводил взгляда с Шанталь.

— Что у нее под глазом?

— Вероятно, татуировка.

— Какой у Нордстерна интерес к дочке Спектеров?

— Похоже, он охотится за Шанталь, а не за мной.

— Своенравная дочь посла! — Райан щелкнул пальцами. — Материал на Пулицеровскую премию.

Мы оба посмотрели на Шанталь. Она сидела вместе с друзьями, спиной к Нордстерну.

— Готова?

— Давай.

«Мистер Ти» бдительно пережевывал жвачку, сунув большие пальцы за ремень. Заметил нас с десяти футов и следил, словно змея на охоте. Остальные были заняты разговором. Нордстерн не сводил взгляда с Шанталь.

Подойдя сзади, Райан взял из-за спины Шанталь ее кружку и понюхал содержимое.

Все замолчали.

— Надеюсь, документы у вас имеются? — с отеческой улыбкой спросил мужчина, изображая заботливого полицейского.

— Отвали, — сказал «мистер Ти».

При свете он выглядел старше, чем мне показалось на крыльце, вероятно, лет двадцати с небольшим.

— Железная Задница? — спросила я.

Он посмотрел на меня:

— Из закаленной стали. А у тебя?

Парень быстро побарабанил ладонями по стойке. Шанталь слегка подпрыгнула.

— Пользуешься ником «Железная Задница»?

— Симпатичные сиськи.

— Рада, что тебе нравится.

— Может, как-нибудь выпьем вместе капучино? — «Мистер Ти» почесал грудь и криво ухмыльнулся.

— Обязательно, — ответила я. — Как только тебе позволят свидания, смогу устроить.

Послышался нервный смешок.

— Какого черта ржешь? — «Мистер Ти» развернулся к девице в крестьянской юбке.

Райан скользнул за спину «мистера Ти» и положил руку ему на плечо.

— Какого чер…

— Не будем забывать о хороших манерах, — холодно проговорил добродушный полицейский.

— Черт возьми, это превышение полномочий! — На шее «мистера Ти» запульсировала жилка.

Парень попытался высвободиться, но Райан надавил на него сверху.

Шанталь попробовала встать. Положив девчонке руки на плечи, я вновь усадила ее на табурет. Вблизи было видно, что ее татуированные слезы поддельные. Одна из них загибалась вверх.

Нордстерн бесстрастно наблюдал за происходящим.

— Моя коллега задала вполне законный вопрос, — сказал Райан на ухо «мистеру Ти». — Мы называли тебя «мистер Ти», но нас это смущает. Чувствуем себя стариками.

Ответа не последовало.

Райан вывернул парню руку.

— Издеваешься, коп, черт бы тебя побрал?

— Неплохо получается!

Нордстерн начал складывать салфетку треугольниками: все меньше и меньше.

Полисмен вывернул руку сильнее.

— Железная Задница, — почти заскулил мальчишка.

Парочка рядом с Нордстерном смылась вместе со своим пивом.

— Сомневаюсь, что твоя мамочка записала в свидетельство о рождении «Железная Задница», — сказал Райан.

— Сомневаюсь, что твоя мамочка умела читать и писать.

Еще один рывок.

— Черт!

— Мое терпение на исходе.

— Прими успокоительное.

Райан надавил больнее.

— Леон Хохмейстер. Отвали, черт бы тебя побрал!

Детектив отпустил руку Хохмейстера.

Наклонившись, последний выплюнул жвачку на пол, затем откинулся назад, разминая плечо и потирая бицепс.

— Тебе стоило бы поучиться новым словам, Леон. Может, попробовать какую-нибудь компьютерную программу?

Хохмейстер прикусил губу и хотел было произнести очередное ругательство, но передумал. Глаза его пылали — прямо-таки Распутин с ирокезом.

Райан повернулся к «статуе»:

— А ты?..

— Пресли Айверсон, — с некоторым замешательством ответил тот.

Наступила очередь «крестьянской юбки».

— Антуанетта Годро.

— Не имею ли я честь обращаться к кому-то из особ по имени Грязнуля Догги, Рамбо, Подстилка, Сексишатон или Криперсан?

— Крикун, — сказал Айверсон, поводя в воздухе ладонью. — Cri perçant. Пронзительный крик.

— Весьма поэтично.

Розовый пузырь появился изо рта Айверсона, затем лопнул, и он начал работать челюстями, подготавливая следующий. Райан посмотрел на Годро.

— Я не так часто пользуюсь электронной почтой.

— А когда все-таки пользуешься?

Годро пожала плечами:

— Сексишатон^[268].

— Спасибо, котеночек.

Годро выглядела сексуально, как усатый кит.

— Вы не имеете права вот так врываться и набрасываться на людей! — К Хохмейстеру вернулась прежняя уверенность в себе.

— Именно на это я как раз имею право. А еще я имею право взять тебя за задницу, как человека, оказавшего помощь сбежавшей несовершеннолетней. Не думал, что твое имя может обнаружиться среди весьма интересного чтива?

Леон перестал массировать руку и посмотрел на Шанталь, потом на потолок. Когда он снова опустил голову, между его ирокезом и лбом блестел пот.

— Мы ни черта про это дерьмо не знаем.

— Какое дерьмо, Леон?

— Про которое он говорит.

Краем глаза я заметила, что Нордстерн замер.

— Кто «он», Леон?

Хохмейстер указал подбородком в сторону Нордстерна.

— И Шанталь тоже не знает. — Он ткнул в репортера большим пальцем. — Этот придурок — такой же псих, как и ты.

— С чего бы?

— Он думает, что Шанталь дружила с какой-то девчонкой, которую замочили в Гватемале.

— Леон! — прошипела дочь посла.

— Как-то не совсем по теме вашей статьи о правах человека, — сказала я Олли.

Писака оторвал взгляд от салфетки и посмотрел на меня:

— Возможно.

— Где вы остановились, сэр? — спросил Райан.

— Пожалуйста… — Нордстерн скомкал салфетку. — Не тратьте впустую ни свое, ни мое время. Мои сведения и источники строго конфиденциальны.

Репортер бросил салфетку на стойку.

— Если только мы не придем к взаимовыгодному соглашению, — проговорил он елейным голосом.

— Не понимаю, о чем вы.

Он долго разглядывал меня, прежде чем ответить:

— Вы даже понятия не имеете, что происходит на самом деле.

— Да ну?

— Вы настолько сбились со следа, что могли бы оказаться на Ганимеде. — Нордстерн встал. — Вы даже не в той галактике.

— В последний раз, когда я проверяла, Ганимед все еще был в Млечном Пути.

— Прекрасно, доктор Бреннан. — Репортер осушил стакан и поставил его на стойку. — Но речь идет не об астрономии.

— А о чем?

— Об убийстве.

— Кого?

Он поднял брови и покачал указательным пальцем, словно метрономом:

— Это секрет.

— Почему? — спросила я.

Он снова покачал пальцем:

— Очень серьезный секрет.

Я поняла, что Нордстерн слегка пьян.

— Тайны могил.

Он попытался улыбнуться, но не сумел.

— Я в «Сен-Мало», — сказал Нордстерн Райану и повернулся ко мне. — Звоните, если хотите узнать кое-какие важные секреты.

Я смотрела вслед идущему к двери Олли. На полпути он остановился и одними губами произнес: «Ганимед», затем приложил два пальца ко лбу и исчез за дверью.

— Гребаный придурок, — сказал Хохмейстер. — Если еще хоть раз мне попадется, так задницу надеру — век не забудет!

— Леон, второй раз повторять не стану. Иди домой.

Райан поднял руку:

— Нет, так конкретно не стоит. — Он нацелил палец в нос Хохмейстеру. — Просто уходи. Уйдешь — сможешь вместе с дружками всю ночь смотреть «Возвращение Арчи Банкера». Останетесь — проведете ночь без шнурков и ремней.

Айверсон и Годро вскочили с табуретов, словно их подбросило пружиной. Хохмейстер мгновение поколебался, затем медленно поднялся, словно альфа-самец отступающего стада бабуинов. Когда они ушли, Райан повернулся к Шанталь:

— Чего хотел Нордстерн?

— Так, что ли, зовут этого болвана?

Девушка взяла кружку с пивом, но Райан забрал ее и снова поставил на стойку.

— Олли Нордстерн, — сказала я. — Он репортер из «Чикаго трибюн».

— В самом деле?

«Хороший вопрос», — подумала я. Удовлетворившись объяснением Матео, я никогда не интересовалась, кто же Нордстерн на самом деле.

— О чем он спрашивал?

— О моих планах на Праздник солнца.

— Шанталь, ты вряд ли понимаешь, в какой серьезной ситуации оказалась. Ты нарушила закон, и судья может запросто снова отправить тебя за решетку.

Дочь посла уставилась на свои колени. Черные пряди волос закрывали ее мертвенно-бледное лицо почти полностью, торчал только кончик носа.

— Не слышу, Шанталь.

— Он спрашивал про тех мертвых девушек.

— Про которых я упоминала в тюрьме?

Бунтарка кивнула, бабочка в ее волосах качнулась.

Я вспомнила странный вопрос Нордстерна в штаб-квартире ФСАГ.

— Во время нашей беседы Олли спрашивал о деле с отстойником, — сказала я Райану.

— Откуда он мог знать?

— Понятия не имею.

И опять нам обоим пришла в голову одна и та же мысль: подозревал ли Нордстерн, что между Спектерами и «Параисо» есть связь?

Я снова повернулась к Шанталь:

— Как репортер тебя нашел?

— Откуда мне знать, черт возьми? Видать, болтался у моего дома.

— И следовал за тобой до «Тима Хортонса».

— Разве вы нашли меня не так же?

— Ты видела его до сегодняшнего вечера?

— Мы тайно встречались под трибунами.

— Шанталь?

— Нет.

— О чем еще он спрашивал?

Она не ответила.

— Шанталь?

Дочь посла подняла взгляд. Лицо ее исказилось от злости, превратившись в холодную, жесткую версию девичьего личика на посольской фотографии.

— О моем отце, — дрожащим голосом проговорила она. — О моем знаменитом долбаном папаше. Я тут ни при чем. Вообще.

Шанталь полезла в висевшую на ее груди вышитую сумочку, достала темные очки и надела их. В каждом из стекол отразилось мое искаженное лицо: две Темпе из комнаты кривых зеркал, с одним и тем же ошеломленным взглядом.

Райан бросил на стойку две монеты по доллару.

— Твоя мать волнуется. Поговорим завтра.

Шанталь позволила вывести себя из ресторана, вниз по эскалатору и через вестибюль. Когда мы подходили к стеклянным дверям, выходу на Сент-Катрин, Райан показал в сторону винного магазина. У входа стоял Олли Нордстерн, делая вид, будто изучает коллекцию французских шардоне.

— Что скажешь? — спросила я.

— На работу в ЦРУ парня точно не возьмут. Посмотрим, пойдет ли он следом.

Мы с Райаном поспешно вывели Шанталь за дверь и свернули за угол. Она закатила глаза, но промолчала.

Нордстерн шагнул на тротуар через двадцать секунд после нас, огляделся и быстро зашагал на запад. У Этуотера развернулся и пошел обратно.

Остановившись у Ламбер-Клосс, он посмотрел влево, на гору, потом направо, в сторону Кэбот-сквер. Проследив за его взглядом, я на той стороне перекрестка увидела мужчину в бейсболке, который шел прямо к Нордстерну. На ремне у идущего болтался девятимиллиметровый «люгер».

Последующие полторы минуты, промелькнувшие словно в калейдоскопе, показались вечностью.

— Райан! — Я показала на человека с пистолетом.

Коп достал свое оружие. Я толкнула Шанталь на колени и присела рядом с ней.

— Полиция! — заорал Райан. — Ложись! Par terre!

Подойдя на пять футов, стрелок вытянул руку и прицелился в грудь репортеру.

Закричала какая-то женщина.

— Оружие! Arme à feu! — Слова футбольным мячом прокатились по Сент-Катрин.

Снова крик.

Воздух разорвали два выстрела. Нордстерна отбросило назад, на его рубашке расцвели два красных пятна.

На улице было человек пятнадцать. Большинство упали на колени. Некоторые пытались спрятаться внутри Форума. Какой-то мужчина прижал к себе маленькую девочку, свернувшись вокруг нее, словно броненосец. Ко всеобщей суматохе добавился приглушенный плач малышки.

Одни машины останавливались у обочины, другие прибавляли скорость. Перекресток опустел.

Стрелок стоял, расставив ноги и слегка согнув колени, водил «люгером» перед собой по широкой дуге — слева направо, справа налево. Нас разделяло около пятнадцати футов, но я слышала его дыхание, видела его глаза под синим козырьком.

Райан присел за стоящим на Ламбер-Клосс такси, двумя руками держа нацеленный в стрелка пистолет. Я не видела, как он успел там оказаться.

— Arrêtez! Не двигаться!

Темный ствол повернулся, нацелился Райану в голову. Палец неизвестного дрогнул на спусковом крючке. Я затаила дыхание. Полицейский не стрелял, опасаясь ранить невинного прохожего. Стрелок подобными угрызениями совести не терзался.

— Брось оружие! Mettez votre arme par terre! — крикнул Райан.

На лице его противника не отразилось никаких чувств.

Где-то в квартале от нас зазвучал клаксон. Светофор надо мной сменил цвет с зеленого на желтый.

Коп повторил приказ.

Желтый сменился на красный.

Вдали завыла сирена, за ней вторая, третья.

Стрелок напрягся. Отступив назад на два шага, наклонился к скорчившейся на тротуаре женщине, не сводя оружия с лица Райана. Женщина уткнулась лицом в асфальт, закрыв голову руками.

— Не убивайте, у меня маленький ребенок! — Голос ее был полон ужаса.

Неизвестный схватил ее за шиворот и поволок по асфальту.

Райан выстрелил.

Боевик дернулся, выпустил женщину и схватился за правое плечо. На его рубашке расползалось кровавое пятно.

Выпрямившись, он поднял «люгер» и выпустил четыре пули. Они ударились о стену над нами. На наши головы посыпались обломки кирпича.

— Господи, нет! — судорожно вскрикнула Шанталь.

Райан выстрелил еще раз.

Стрелок упал на женщину поперек. Та закричала. Я слышала, как трещит череп от удара об асфальт, как со звоном падает на мостовую «люгер», как поднимается с тротуара женщина.

Слышались женские всхлипывания и детский плач. Но в остальном было тихо. Никто не произнес ни слова. Никто не шевелился.

Сирены стали громче, превратились в завывающий хор. Со всех сторон подъехали патрульные машины: скрежет шин, мигание фар, треск раций.

Райан встал, направив ствол в небо, и полез за удостоверением.

Рядом со мной слышалось неровное дыхание Шанталь. Я взглянула на девушку. Подбородок ее дрожал, щеки блестели от слез. Я погладила ее по волосам.

— Все кончилось. — Казалось, будто мой голос — не мой вовсе. — Все в порядке.

Шанталь посмотрела на меня. На ее лице остались лишь две татуировки.

— Правда?

Я обняла ее. Девчонка прижалась ко мне, беззвучно всхлипывая.

Глава 22

Как и утром после нападения на Карлоса и Молли в Сололе, я проснулась, охваченная неосознанным страхом. В одно мгновение перед глазами предстали все вчерашние события: кровавые пятна на груди Нордстерна, треск выстрела из пистолета Райана, неподвижное тело стрелка в луже крови, что растекалась по тротуару. Официально никто ничего не сообщал, несомненно, оба мертвы.

Я потерла лицо руками, закрыла глаза и натянула одеяло на голову. Будет ли когда-нибудь конец убийствам?

В мыслях вновь возникла Шанталь: застывшая от ужаса, щеки залиты слезами. Я вздрогнула, представив, как запросто нас обеих могли ранить или убить. Как бы я рассказала это ее матери?

Представила, как бы чувствовала себя Кэти, получив известие о моей смерти. К счастью, в том не было необходимости.

Вспомнила Нордстерна в Гватемале и в баре ресторана «Джиллианс» за несколько минут до смерти; нахлынула волна жалости. Мне не нравился этот человек, я не была с ним любезна. Но я никогда не могла представить его мертвым.

Мертвым.

Господи! Что такого обнаружил этот писака, что его в итоге пристрелили посреди улицы в Монреале?

Мысли мои снова вернулись к Шанталь. Как повлияет на нее случившееся? Какой путь выберет девочка-подросток после такой травмы? Раскаяние? Бегство? Наркотики?

Я подозревала, что Шанталь, несмотря на все ее стремление казаться крутой, внутри хрупкая, как крыло бабочки. Поклявшись защищать ее, как бы она к этому ни относилась, я откинула одеяло и пошла в душ.

Лето, начавшееся неожиданно, закончилось за одну ночь. Я выехала из гаража под непрекращающийся дождь, температура упала до сорока с небольшим по Фаренгейту. C’est la vie québécoise^[269].

Утреннее совещание, к счастью, оказалось коротким, новых антропологических экспертиз не предполагалось. Следующий час я нарезала ластик на кусочки соответствующей длины и приклеивала их к модели черепа из «Параисо», что сделала Сюзанна. Не считая блеска и едва заметных слоев, модель выглядела в точности как настоящий череп.

В десять утра я сидела за монитором в отделе фотографии и компьютерной обработки изображений. Люсьен, наш гуру по графике, устанавливал модель черепа перед видеокамерой, когда вошел Райан.

— Что это торчит по всему черепу?

— Отметки толщины тканей.

— Понятно.

— Каждая отметка показывает толщину плоти в каждой конкретной точке лицевой части черепа, — вмешался Люсьен. — Доктор Бреннан вырезала их, используя стандартные данные для женщины монголоидной расы. Верно?

Я кивнула.

— Мы уже много раз воспроизводили лица подобным образом. — Он поправил освещение. — Правда, с черепом из пластмассы имеем дело впервые.

Много раз?

— Дайте догадаюсь. Камера сохраняет картинку, передает ее в компьютер, а вы соединяете точки.

Райан умел объяснить сложные вещи на уровне детского сада.

— На самом деле все не так просто. Но да, нарисовав контуры лица с помощью отметок, я выбираю черты из базы данных, нахожу самые подходящие и накладываю их.

— Эту методику ты использовала, чтобы опознать одну из жертв «Внутренней жизненной силы»?

Райан имел в виду дело, над которым мы работали несколько лет назад. Студенты Университета Макгилла оказались вовлечены в секту, которую возглавлял некий веривший в бессмертие психопат. Когда возле их общины в Южной Каролине обнаружился скелет в неглубокой могиле, мы с Люсьеном сумели установить, что останки принадлежат без вести пропавшему студенту.

— Да. Что с Шанталь?

— Судья согласился дать ей еще один шанс побыть под домашним арестом.

Вчера вечером, пока Райан объяснялся в полиции насчет стрельбы, я отвезла Шанталь домой. Утром он заехал к ним, чтобы убедиться, что девушка все еще там.

— Думаешь, мамочка теперь лучше будет за ней следить? — спросила я.

— Подозреваю, у Мануэля Норьеги^[270] больше свободы, чем у Шанталь в ближайшем будущем.

— Вчера вечером она сильно переживала, — сказала я.

— Манер типа «отвали и оставь меня в покое» у девочки явно поубавилось.

— У тебя-то как дела? — спросила я, заметив напряженность в его взгляде.

В Монреале после каждого случая стрельбы полицейского обязательно проводится внутреннее расследование. Чтобы соблюсти объективность, отдел убийств полиции КУМ рассматривает случаи стрельбы офицеров СК, и наоборот. Уходя вместе с Шанталь, я видела, как Райан отдал свой пистолет офицеру полиции КУМ.

Детектив пожал плечами:

— Два трупа. Один на мне.

— Хороший выстрел, Райан. И они это знают.

— Я превратил Сент-Катрин в кораль О-Кей^[271].

— Парень убил Нордстерна и собирался взять заложницу.

— Тебе звонили?

— Пока нет.

— Жди.

— Я в точности опишу им, что произошло. Ты выяснил, как звали стрелявшего?

— Карлос Висенте. При нем был гватемальский паспорт.

— Этот придурок взял с собой паспорт, идя убивать?

Райан покачал головой:

— У него был ключ от отеля «Дэйз инн» на Ги. Мы обыскали номер и нашли паспорт в сумке.

— Как-то не слишком профессионально.

— Мы также нашли две тысячи американских долларов и авиабилет до Феникса.

— Что-нибудь еще?

— Грязные трусы.

Я укоризненно взглянула на копа.

— Я звонил Галиано. Имя Висенте нигде не всплыло, но Бэт собирается копнуть глубже.

— Что насчет Нордстерна?

— Пулицеровская премия ему уже точно не светит.

Еще один укоризненный взгляд.

— Сейчас поеду в отель «Сен-Мало». Раз Нордстерн твой парень, подумал: может, присоединишься?

— Нужно закончить обработку лица.

— Я могу и сам, доктор Бреннан, — сказал Люсьен голосом игрока второго состава школьной футбольной команды.

Я скептически посмотрела на него.

— Дайте попробую.

«Ну пожалуйста, тренер, разрешите!»

Почему бы и нет? Если набросок Люсьена меня не устроит, всегда можно сделать свой.

— Ладно. Полный фронтальный образ. Не усиливай черты. Убедись, что они соответствуют строению костей.

— Allons-y, — сказал Райан.

— Allons-y. Идем.

«Сен-Мало» оказался крошечным отелем на улице дю Фор, примерно в шести кварталах к востоку от «Пепси-Форума».

Владелец, похожий на скелет мужчина с «блуждающим» левым глазом и кожей цвета спитого чая, отнесся к нашему визиту без особого энтузиазма, но удостоверение Райана сразу же привело его в чувство.

Номер Нордстерна размерами и обстановкой почти не отличался от тюремной камеры — чистый, функциональный, без излишеств. Чтобы его осмотреть, мне хватило три секунды.

Железная кровать. Потрепанный шкаф. Потрепанный комод. Потрепанная тумбочка. Бесплатный экземпляр Библии. Никаких личных вещей. В ящиках и шкафу — тоже ничего.

Ванная выглядела чуть более обжитой. Зубная щетка. Расческа. Одноразовая бритва. Крем «Жиллет» для чувствительной кожи. Гель для душа «Диппити-Ду». Гостиничное мыло.

— Шампуня нет, — заметила я, когда Райан отодвинул шариковой ручкой занавеску душа.

— Зачем шампунь, если есть «Диппити-Ду»?

Мы вернулись в спальню.

— Парень путешествовал налегке, — сказал Райан, вытаскивая из-под кровати хоккейную сумку.

— Однако он был хитер. Знал, как смешаться с местными.

— Это всего лишь спортивная сумка.

— Это хоккейная сумка.

— У НХЛ к югу от границы двадцать четыре клуба.

— В Америке хоккей давно не в моде.

— Да у вас вообще сырные головы на плечах.

— Ты собираешься открывать сумку?

Райан достал оттуда несколько рубашек и штаны цвета хаки.

— Похоже, любитель широких трусов.

Вытащив двумя пальцами трусы, он снова полез в сумку и выудил паспорт.

— Американский.

— Дай посмотреть.

Коп раскрыл документ и протянул мне.

На фотографии Нордстерн был растрепанный и невыспавшийся: лицо бледное, под глазами набухли синяки. Вновь нахлынула жалость. Хоть Олли мне и не нравился, никогда не желала его жизни подобного конца. Глядя на его имущество — свидетельство прервавшегося существования, — я подумала: была ли у него жена, подружка. Дети. Кто сообщит им о его смерти?

— Похоже, парень подавал на паспорт еще до того, как ему открылись чудеса «Диппити-Ду», — сказал Райан.

— Удостоверение личности выдано в прошлом году.

Я продолжила читать.

— Нордстерн родился в Чикаго семнадцатого июля шестьдесят шестого года. Господи, думала, ему и тридцати еще нет!

— Все дело в геле для бритья. Он сбривает годы.

— Это еще круче, чем гель для волос.

Вряд ли Райан не относился всерьез к смерти репортера, скорее пытался полицейским юмором разрядить обстановку. Со мной тоже такое бывало, но легкомыслие детектива начинало раздражать.

Райан достал четыре книги. Все они были мне знакомы: «Гватемала: убийства сходят с рук», «Резня в Рабинале», «Государственное насилие в Гватемале, 1960–1999», «Гватемала: это не должно повториться».

— Возможно, Нордстерн в самом деле занимался правами человека, — сказала я.

Райан расстегнул молнию на кармашке.

— Ага.

Он извлек билет на самолет, ключ и блокнот. Проверил билет.

— Он прилетел в Монреаль в прошлый вторник рейсом «Американ эйрлайнз».

— В двенадцать пятьдесят семь, через Майами?

— Угу.

— Мы с миссис Спектер тоже летели этим рейсом.

— Ты его не видела?

— Мы сидели впереди, зашли последними, вышли первыми, между рейсами ждали в VIP-зале.

— Возможно, Нордстерн все-таки тебя преследовал.

— Или жену посла.

— Хорошая мысль.

— Билет туда и обратно?

Райан кивнул:

— С открытой датой.

Пока детектив разглядывал ключ, я смотрела на вещи убитого. Парень явно рассчитывал вернуться в «Сен-Мало». Понимал ли, какая опасность ему угрожает? Сознавал ли, что может погибнуть?

Полисмен показал мне ключ. Пластиковый ярлык сообщал, что предмет этот из отеля «Тодос Сантос» на Двенадцатой улице в Первой зоне.

— Значит, Нордстерн собирался вернуться в Гватемалу, — сказала я.

Когда Райан раскрыл блокнот, на пол упал квадратный белый конверт. По звуку я поняла, что там.

Подняв конверт, я вытряхнула на ладонь компакт-диск. На нем были написаны маркером пять букв: СКЛЕТ.

— Что такое «склет», черт побери? — спросил коп.

— Панк-рок? — Меня до сих пор смущало собственное незнание этого жанра.

— Рок?

— Может, какой-то шифр по-испански? — Я сразу же поняла, что сказала глупость.

— Скелет? — предположил Райан.

— Без одной «е»?

— Может, у него было плохо с грамотностью.

— Он же журналист.

— Мобильный телефон?^[272]

— С?..

Мы одновременно произнесли одно и то же имя.

— Спектер.

— Господи, неужели Нордстерн прослушивал телефон девочки?

Я вспомнила мигрень матери Шанталь.

— Помнишь, миссис Спектер намекала на похождения своего мужа?

— Думаешь, у посла проблемы с ширинкой?

— Возможно, Нордстерна вообще не интересовала Шанталь.

— Использовал ее, чтобы поймать рыбу покрупнее?

— Может, именно это он и имел в виду, когда говорил, что я сбилась со следа.

— Посол, ходящий на сторону, — не такая уж и сенсация.

— Верно, — согласилась я.

— И вряд ли этого достаточно, чтобы прикончить парня.

— Как насчет шерсти кошки посла на джинсах убитой?

— Все может быть.

— Господи…

— Что?

— Я кое-что вспомнила.

Райан посмотрел вопросительно.

— Помнишь, я рассказывала, что в двоих из нашей команды стреляли, когда они ехали в Чупан-Я?

— Да.

— Карлос умер, Молли выжила.

— Как она?

— Врачи думают, полностью выздоровеет. Сейчас вернулась в Миннесоту, но мы с Матео навещали ее в больнице в Сололе до моего отъезда из Гватемалы. Женщина мало что помнит, но ей показалось, будто нападавшие говорили про какого-то инспектора. Мы с Матео подумали: возможно, они говорили «Спектер».

— Черт побери!

Я вернула диск в конверт. Когда подняла взгляд, детектив смотрел прямо на меня без тени улыбки.

— Что? — спросила я.

— Почему репортер из Чикаго преследует людей в Монреале, основываясь на некоей истории, случившейся в Гватемале? Подумай.

Я уже об этом думала.

— Нордстерн ввязался в нечто такое, за что его убили в чужой стране.

Об этом я тоже думала.

— Держись, Бреннан. Эти люди готовы были уничтожить Нордстерна. Они не знают жалости. И на этом не остановятся.

По коже у меня побежали мурашки. Мгновение спустя Райан вновь улыбнулся, став прежним легкомысленным полицейским.

— Дам Галиано наводку на «ТодосСантос», — сказал он.

— Советую также как следует надавить на Спектеров, пока я закончу восстановление лица по черепу. Потом проиграем диск, прочитаем записки Олли и попытаемся понять, что он замышлял.

Улыбка Райана стала шире.

— Черт, похоже, слухи верны.

— Какие слухи?

— У тебя мозги оперативника.

Я с трудом подавила желание пнуть его в лодыжку.

Звонок раздался, когда я стряхивала воду с зонтика. Голос на другом конце был из тех, которые мне хотелось слышать меньше всего. Я пригласила его обладателя к себе в кабинет с тем же энтузиазмом, который приберегаю для аудиторов налоговой службы, куклуксклановцев и исламских фундаменталистов.

Через несколько минут сержант-детектив Люк Клодель появился, прямой как палка, с обычной для него презрительной гримасой на лице. Я встала, не выходя из-за стола:

— Bonjour, Monsieur Claudel. Comment ça va?

Ответного приветствия я не ожидала. Так оно и оказалось.

— Я должен задать несколько вопросов.

Клодель рассматривал меня как печальную необходимость — да и этот статус он неохотно присвоил мне только после вклада в успешное расследование нескольких убийств в Монреале. Этот коп всегда относился ко мне холодно и сдержанно, в общении жестко придерживаясь французского. Удивительно, но сейчас он перешел на английский.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала я.

Клодель сел. Я тоже. Клодель положил на мой стол диктофон:

— Наш разговор будет записываться.

Естественно, я не возражаю, надменный болван.

— Не проблема, — сказала я.

Полицейский включил диктофон, сообщил время и дату и назвал присутствующих при допросе.

— Я возглавляю расследование вчерашней перестрелки.

С чем тебя и поздравляю.

Я ждала продолжения.

— Вы при этом присутствовали?

— Да.

— Полностью видели случившееся?

— Да.

— Вы слышали слова, которыми обменивались лейтенант-детектив Эндрю Райан и его мишень?

Мишень?

— Слышала.

Клодель смотрел в некую точку между нами.

— Тот человек был вооружен?

— Девятимиллиметровым «люгером».

— Он дал понять, что намерен применить оружие?

— Этот сукин сын выстрелил в Нордстерна, затем направил пистолет на Райана.

— Прошу меня не опережать.

Я стиснула зубы.

— После того как был совершен выстрел в Олафа Нордстерна, лейтенант-детектив Райан приказывал стрелявшему бросить оружие?

— Неоднократно.

— Стрелявший подчинился?

— Он схватил женщину, которая съежилась на тротуаре. Она попросила пощадить ее ввиду наличия малолетнего ребенка, но, полагаю, просьба вполне могла остаться неудовлетворенной.

Клодель нахмурился, сдвинув брови:

— Доктор Бреннан, еще раз прошу позволить мне вести допрос так, как я считаю нужным.

Спокойнее.

— Стрелявший пытался взять заложника?

— Да.

— По вашему мнению, заложнику угрожала явная и непосредственная опасность?

— Если бы Райан не выстрелил, ей осталось бы жить минуты три.

— Когда лейтенант-детектив Райан произвел выстрел, стрелявший выстрелил в ответ?

— Он едва не разбрызгал по стене Форума содержимое моей черепной коробки.

Клодель плотно сжал губы и втянул носом воздух.

— Что вы делали в Форуме, доктор Бреннан?

— Искала дочь подруги.

— Вы были там как официальное лицо?

— Нет.

— Что делал в Форуме детектив Райан?

В чем дело? Райан наверняка ответил на те же вопросы.

— Пришел, чтобы встретиться со мной.

Взгляд ястребиных глаз наконец сфокусировался на мне.

— Детектив Райан был там как официальное лицо?

— Он просто симпатичный.

Мы с Клоделем яростно уставились друг на друга, словно борцы на ринге.

— По вашему мнению, Эндрю Райан поступил правильно, выстрелив в Карлоса Висенте?

— Более чем.

Клодель встал:

— Спасибо.

— Это все?

— Пока все.

Коп выключил диктофон и спрятал его в карман.

— Bonjour, мадам.

Как обычно, Клодель разозлил меня настолько, что я испугалась, что со мной случится удар. Чтобы успокоиться, спустилась в вестибюль, купила диетической кока-колы и вернулась в кабинет. Положив ноги на подоконник, выпила содовую и съела сэндвич с тунцом и печенье, что принесла из дома.

Двенадцатью этажами ниже по туманной реке Святого Лаврентия плыла баржа. Крошечные грузовики разбрызгивали воду с краев моста Жака Картье. Машины скользили по блестящему асфальту, вздымая шинами потоки дождевой воды. Под разноцветными зонтиками, пригнув головы, спешили пешеходы.

Мы с дочерью улыбались с пляжа на побережье Каролины. Другое место. Другое время. Мгновение счастья.

Съев последнее печенье, я убедила себя, что краткость Клоделя — хороший знак. Если бы в действиях Райана имелись хоть какие-то сомнения, допрос продлился бы намного дольше.

Безусловно.

Быстро — это хорошо.

Посмотрела на часы: двадцать минут второго. Пора проверить работу Люсьена.

Бросив обертки в корзину для мусора, я направилась в лабораторию обработки изображений. Люсьен вышел пообедать, но созданная им картинка смотрела на меня с экрана. Хватило одного взгляда, чтобы вновь обретенное спокойствие разлетелось вдребезги, словно лобовое стекло в фильме со Шварценеггером.

Глава 23

Патрисия Эдуардо не улыбалась, не хмурилась, ничему не удивлялась. На одной картинке ее лицо обрамляли длинные темные волосы. На другой завивались густые кудряшки. На третьей они были коротко подстрижены.

Затаив дыхание, я просматривала созданные Люсьеном варианты. В очках и без них. С прямыми и изогнутыми бровями. С пухлыми и тонкими губами. С нависшими и впавшими веками. Внешние детали менялись, но анатомическая основа оставалась той же.

Когда вошел Люсьен, я вновь просматривала вторую его картинку с длинными волосами.

— Как вам? — Он поставил на стол рядом со мной бутылку «Эвиана».

— Можешь добавить челку?

— Конечно.

Я подвинулась влево. Люсьен сел за монитор и застучал по клавишам.

На картинке появилась челка.

— Как насчет шляпки?

— Какой именно?

— Наездницы дерби.

Он поискал в базе данных.

— Нету.

— Что-нибудь с полями.

Он нашел подходящую шляпку, подобрал масштаб и вставил ее в картинку.

Я вспомнила фотографии, на которых Патрисия Эдуардо стояла рядом с лошадью, решительный взгляд серьезных темных глаз девушки. Лицо, на которое я смотрела, ничего не выражало — запрограммированное сочетание пикселей и битов. Но это не имело значения. Передо мной было лицо той самой девушки, что сидела верхом на пегой лошадке.

Перед мысленным взором промелькнули другие воспоминания. Резервуар, наполненный нечистотами и отходами человеческой жизнедеятельности. Череп — из всех отверстий сочится отвратительная жижа. Крошечные косточки, застрявшие в истлевшем рукаве. Неужели жизнь этой девятнадцатилетней девушки, которая работала в больнице, любила лошадей и ходила по вечерам в Зону Вива, могла закончиться так ужасно?

Глядя на Патрисию Эдуардо, я вспоминала утопленных котят, Клаудию де ла Альду, Чупан-Я.

Подонок. Проклятый убийца.

— Как вам? — вырвал меня из задумчивости голос Люсьена.

— Очень хорошо, — как можно спокойнее сказала я. — Намного лучше, чем получилось бы у меня.

— Правда?

— Правда.

Это и в самом деле было так. Я бы не смогла так беспристрастно создать столь потрясающее подобие. Люсьен же никогда не видел Патрисию Эдуардо и никогда о ней не слышал.

— Напечатай, пожалуйста, несколько копий.

— Принесу к вам в кабинет.

— Спасибо.

— Детектив Галиано.

— Это я, Темпе.

— Ay, buenos días. Рад, что вы меня застали. Мы с Эрнандесом как раз собирались уходить.

— В отстойнике была Патрисия Эдуардо.

— Сомнения?

— Никаких.

— Лицо по черепу?

— Как две капли воды.

Тишина.

— В общем, — сказала я, — наш специалист по графике восстанавливал ее облик вслепую. Даже родная мать не отличила бы Патрисию от школьной фотографии.

— Dios mío.

— Пошлю вам копию по факсу.

Последовала пауза.

— Мы до сих пор допрашиваем Мигеля Гутьереса, — сказал Галиано затем.

— Садовника де ла Альды?

— Cerote. Дерьмо.

— Как я понимаю, это означает, что он принц среди мужчин. Что рассказывает?

— По версии «Ридерз дайджест», он влюбился в Клаудию и начал повсюду за ней следовать. Ночи напролет сидел в машине под окном ее спальни.

— Прямо шпион какой-то.

— В конце концов Гутьерес решился сделать шаг. По его словам, жертва не возражала.

— Вероятно, по молодости она просто не знала, как отшить, чтобы его чувства не пострадали.

— Четырнадцатого июня он подъехал к музею и предложил подвезти ее домой. Клаудия согласилась. По дороге парень попросил ее рассказать что-нибудь про руины Каминальхую. Девушка снова согласилась. Когда они приехали туда, он затащил дуреху на проселочную дорогу и набросился на нее. Клаудия сопротивлялась, все пошло не так, как ему хотелось. Задушив ее, он сбросил тело в овраг. Остальное известно.

— Это Гутьерес звонил сеньоре де ла Альде?

— Да. К нему ночью явился гость с небес.

— Ангел?

— Сам Ариэль. Сказал, что тот согрешил, и предложил четки и исповедь.

— Господи…

— Господь вряд ли имеет к этому отношение.

— Нашли что-нибудь, что связывало бы Гутьереса и Патрисию Эдуардо?

— Nada.

— А с «Параисо»?

— Пока нет. Будем усерднее работать в этом направлении.

Я ненадолго задумалась.

— Шерсть связывает Патрисию с котом Спектеров.

— Над этим мы тоже работаем.

— Райан пытается кое-что раскопать насчет посла.

— Я просил его об этом, но оптимизма не испытываю.

— Дипломатический барьер?

— То же самое, что проникнуть в ЦРУ.

Галиано немного помолчал.

— Райан пока держит нас в неведении насчет Нордстерна.

— Узнаем больше, когда прочитаем его записки.

— Мы с Эрнандесом конфисковали ноутбук, когда обыскивали его номер в «Тодос Сантос».

— Нашли что-нибудь?

— Сообщим, когда взломаем пароль.

— У Райана это неплохо получается. Послушайте, Галиано, я хотела бы помочь.

— Был бы только рад.

Мужчина глубоко вздохнул.

— Эти смерти не дают мне покоя, Темпе, — продолжил он более хриплым голосом. — Клаудия. Патрисия. Лет девушкам было столько же, сколько моему сыну Алехандро. Не тот возраст, когда стоит умирать.

— Диас побагровеет от ярости, если услышит о компьютерных томограммах.

— Купим ему мороженого. — От меланхолии Галиано не осталось и следа.

— Здесь я свои дела закончила. Пора вновь сосредоточиться на Чупан-Я. Если заодно смогу помочь поймать убийцу Патрисии Эдуардо — умру счастливой женщиной.

— Только не на моей территории.

— Договорились.

— Звучит иронично, вам не кажется? — спросил он.

— Вы о чем?

— О полном имени преступника.

Мне потребовалось мгновение, чтобы сообразить.

— Мигель Анхель^[273] Гутьерес, — сказала я.

— От осознания собственной вины вполне может поехать крыша.

Закончив с отчетами о сморщенной голове и расчлененном туловище, я сообщила Ламаншу о своих планах вернуться в Гватемалу. Он посоветовал быть осторожнее и пожелал всего доброго.

Я заканчивала оформлять заказ билета в «Дельта эйрлайнз», когда пришел Райан. Он подождал, пока я попрошу кресло у прохода, а затем вырвал трубку из моей руки:

— Bonjour, mademoiselle. Comment ça va?

Я схватилась за телефон — мой телефон. Райан отступил на шаг и улыбнулся.

— Mais, oui, — промурлыкал он. — Но я говорю по-английски.

Я согнула пальцы — мол, отдай трубку. Детектив свободной рукой сжал мою.

— Да, в общем, нет. Но вот у вас и впрямь тяжелая работа, — проговорил он сочувственно. — Даже представить трудно, как можно не запутаться во всех этих рейсах и расписаниях.

Невероятно. Он пытался очаровать девушку из службы бронирования в пригороде Атланты! Я закатила глаза.

— В Монреале.

А… Красотка, похоже, спрашивала, где он сейчас.

— Вы правы. Это не так уж далеко.

Высвободив руку, я откинулась на спинку стула, взяла ручку и начала ее вертеть.

— Как думаете, chère^[274], удастся втиснуть меня на тот же рейс, на который только что забронировала место доктор Бреннан?

Ручка замерла в моих пальцах.

— Лейтенант-детектив Эндрю Райан.

Пауза.

— Полиция провинции Квебек.

Послышался отдаленный металлический голос. Коп переложил трубку к другому уху.

— Жить с опасностью привыкаешь.

Я едва не подавилась.

Снова пауза.

— Fantastique.

Что именно фантастично?

— Потрясающе.

Что — потрясающе?

— Никаких проблем. Доктор Бреннан знает, что я высокий. Она не станет возражать против кресла в середине.

Я наклонилась вперед.

— Нет, доктор Бреннан будет возражать против кресла в середине.

Райан отмахнулся. Я бросила в него ручкой. Он сбил ее на пол.

— Шесть футов два дюйма.

Ее ответ даже не требовалось слышать, чтобы понять.

— Видимо, да. — Он скромно рассмеялся.

Абсурд.

— В самом деле? Не хочется, чтобы вы ради меня нарушали правила.

Долгая пауза.

— Два-А и два-Б до Гватемалы. Вы просто восхитительны.

Пауза.

— Я ваш должник, Никки Эдвардс.

Пауза.

— Спасибо.

Райан протянул мне трубку. Я молча положила ее на подставку.

— Можешь меня не благодарить, — сказал он.

— За что?

— Мы летим впереди салона.

— Пошлю Никки открытку.

— Я не просил об особом отношении.

— Видимо, Никки потрясло твое французское обаяние.

— Видимо.

— Никки не собирается связать тебе свитер для холодных гватемальских ночей?

— Думаешь, я сумею еще раз с ней договориться?

Райан облокотился о подлокотник моего кресла и потянулся к телефону. Я остановила наглеца, упершись рукой в его грудь.

— Ты мог бы ее отследить, — ледяным тоном предложила я.

Он покачал головой:

— Злоупотребление служебным положением.

— Не беспокойся, Никки позвонит, как только закончит лингафонный самоучитель французского.

— Думаешь, пришлет мне свитер «Федексом»?

Я толкнула Райана в грудь. Он выпрямился, но отходить не стал.

— Будем продолжать этот маленький тет-а-тет или все-таки расскажешь, зачем забронировал билет в Гватемалу?

— Самый быстрый способ туда добраться.

— Райан…

— Тебя не радует мое общество? Сердце разрывается! — Он прижал обе руки к страдающему органу.

— Ты ведь летишь в Гватемалу не для того, чтобы доставить мне удовольствие.

— Был бы рад. — Он по-ковбойски улыбнулся.

— Может, все-таки скажешь зачем?

Детектив начал загибать пальцы:

— Uno: Олаф Нордстерн был убит в Монреале вскоре после прилета из Гватемалы. Dos: у убийцы Нордстерна был гватемальский паспорт. Tres: Андре Спектер, канадский посол в Гватемале и житель нашего прекрасного города, в настоящее время находится под тайным следствием.

— Ты согласился лететь в Гватемалу добровольцем?

— Предложил свои услуги.

— Тебя же переводят на другую должность.

— Гватемала показалась предпочтительнее работы в Центральном управлении.

— И ты знаешь испанский.

— Sí, señorita.

— Ты никогда мне об этом не говорил.

— Ты никогда не спрашивала.

— Сумел что-нибудь раскопать про Спектера?

— Судя по словам его жены, он — Альберт Швейцер^[275].

— Неудивительно.

— Судя по тому, что говорит Министерство иностранных дел, он Нельсон Мандела^[276]. И полностью недоступен.

— Галиано говорил, что ты уже на это наткнулся. Разговаривал с Шанталь?

— По словам Шанталь, ее папаша — маркиз де Сад^[277]. — Райан покачал головой. — Ну и злая же девчонка!

— Что она говорила?

— Много, и ничего похвального. И самое главное: малышка заявляет, будто папаша бегал за юбками с тех пор, как она себя помнит.

— Откуда ребенку это знать?

— Говорит, будто слышала множество скандалов между родителями, а однажды подслушала, как посол посреди ночи занимался сексом по телефону.

— Может, он просто разговаривал с женой?

— Мамаша дрыхла наверху, а папаша занимался неприличным делом по телефону у себя в кабинете. Шанталь также утверждает, что незадолго до бегства они с Люси случайно наткнулись на ее отца, выходившего из «Риц-континенталя» под ручку с какой-то девицей.

— Спектер их видел?

— Нет, но Шанталь узнала спутницу папочки. Говорит, будто та закончила ту же школу, что и она, два года назад.

— Господи. Она назвала имя?

— Аида Пера.

— Ты ей веришь?

Райан пожал плечами:

— Я однозначно намерен поговорить с этой Аидой.

— Значит, послу нравятся молоденькие девушки.

— Если его адская дочурка говорит правду.

— Ты беседовал с кем-нибудь из той компании, из «Клеманс»?

— Такое удовольствие мне не перепало. Похоже, все трое исчезли.

— Ты же велел этим кретинам не покидать город.

— Вероятно, отправились с геологической партией. Мои коллеги их поймают.

— А тем временем?..

Он достал из кармана диск Нордстерна.

— Познакомимся со СКЛЕТом.

Вытряхнув диск из конверта, я вставила его в компьютер и щелкнула по иконке. Появилось единственное имя файла: fullrptstem.

— Это чудовищный PDF-файл. Двадцать с лишним мегабайт.

— Можешь открыть? — Райан присел рядом.

— Содержимое не понять без программы для чтения.

— У тебя есть?

— Не на этой машине.

— Разве ее нельзя загрузить бесплатно?

— Мне нельзя ничего устанавливать на правительственный компьютер.

— Боже, благослови бюрократию! Давай все-таки попробуем. — Он показал подбородком на экран. — Может, там есть встроенная программа.

Я открыла файл. Экран заполнили буквы и символы, разделенные горизонтальными рядами точек. Последние обозначали разрывы страниц и колонок.

— Черт, — Райан пошевелился, щелкнув коленом.

Я посмотрела на часы: пять сорок две.

— У меня есть «Акробат» на ноутбуке. Может, возьму диск домой, просмотрю его и вкратце расскажу тебе обо всем во время завтрашнего полета?

Мужчина встал, его колено снова хрустнуло. Я уже знала, что он скажет.

— Мы могли бы вместе…

— У меня сегодня много дел, Райан. Возможно, я еще долго сюда не вернусь.

— Как насчет поужинать?

— Перехвачу что-нибудь по пути домой.

— Быстрая еда вредит поджелудочной железе.

— С каких это пор тебя беспокоит моя поджелудочная железа?

— Меня беспокоит все, что касается тебя.

— Ну да, как же! — Я нажала кнопку, и диск выскользнул наружу.

— Если у тебя вдруг схватит живот, не хочется отстирывать твои трусики.

Захотелось швырнуть в него диском, но вместо этого я протянула его Райану.

Он поднял брови:

— Возьми его домой, просмотри, потом расскажешь мне обо всем вкратце во время нашего завтрашнего полета.

— Черт, а ведь это мысль! — Я сунула диск в портфель.

— Заехать за тобой в одиннадцать?

— Упакую побольше трусиков.

В туннеле опрокинулся грузовик, и домой я добиралась почти час. Высыпав содержимое портфеля и сумочки, достала из холодильника замороженную еду и сунула в микроволновку.

Ожидая, я включила ноутбук и открыла программу чтения PDF-файлов. Когда щелкнула по файлу «fullrptstem», пискнула микроволновка. Вернувшись, я увидела на мониторе сюрреалистическую картину — капли и завитки, исходившие из центральной массы. Прокрутив экран вверх, прочитала заголовок.

Выглядело все это какой-то бессмыслицей.

Глава 24

— Чертовы стволовые клетки?

Райан был не в духе с тех пор, как заехал за мной в одиннадцать. Сорокаминутная задержка рейса отнюдь не улучшала его настроения.

— Да.

— Маленькие штучки, ради защиты которых ваши придурки-фундаменталисты из кожи вон лезут?

— Это не мои придурки-фундаменталисты.

— То есть?

— Там материала на двести двадцать две страницы.

— Какой-то отчет о проделанной работе?

— И обсуждение дальнейших направлений исследований.

Райана раздражала невозможность закурить.

— Что за гений его подготовил?

— Национальный институт здравоохранения.

— Как этот отчет оказался на диске у Нордстерна?

— Вероятно, Олаф скачал его из Сети.

— Зачем?

— Отличный вопрос, детектив.

Райан в тысячный раз посмотрел на часы. В то же мгновение цифры на экране позади сотрудника «Дельты» снова сменились. Вылет теперь откладывался на час.

— Вот сукины дети!

— Успокойся. Стыковку не пропустим.

— Спасибо, Полианна^[278].

Достав из портфеля журнал, я начала его пролистывать. Райан встал, прошелся туда-сюда и вернулся на место.

— И что ты узнала?

— О чем?

— О стволовых клетках.

Какой-то мужчина размерами со штат Южная Дакота поставил на пол чемодан и плюхнулся на сиденье справа. На меня обрушилось цунами запахов пота и геля для волос. Райан посмотрел на меня, потом в окно, затем молча встал и пересел на другое место. Через полминуты я последовала за ним.

— Стволовые клетки получают из эмбрионов? — спросил детектив.

— Стволовые клетки можно получить из тканей зародыша, плода или взрослого организма.

— И все, что не взрослое, приводит христианских фанатиков в ярость?

— Религия выступает против любого использования стволовых клеток эмбрионов.

— Как всегда, святость жизни и все такое?

Полицейский и впрямь умел говорить по существу.

— Таков их аргумент.

— И Джордж Буш на него купился.

— Лишь отчасти. Пытается усидеть на двух стульях. Он ограничил федеральное финансирование лишь исследованиями существующих линий стволовых клеток.

— То есть ученым, нуждающимся в правительственных грантах, позволено экспериментировать только с клетками, которые уже выращиваются в лабораториях?

— Или со стволовыми клетками из тканей взрослых.

— Этого достаточно?

— По моему мнению?

— Нет, по мнению политбюро.

Что ж, ладно. Я снова уткнулась в журнал.

— Хорошо, — сказал Райан несколько секунд спустя. — Изложи основную информацию по стволовым клеткам, сокращенно.

— Ты согласен вежливо слушать?

— Угу, угу.

— Каждый из двухсот типов клеток человеческого тела возникает из одного из трех зародышевых слоев — эндодермы, мезодермы или эктодермы.

— Внутренний, средний и внешний слои.

— Отлично, Эндрю.

— Спасибо, мисс Бреннан.

— Зародышевая стволовая клетка называется плюрипотентной. Это значит, что она способна порождать типы клеток, имеющих происхождение от любого из трех слоев. Стволовые клетки самовоспроизводятся в течение всей жизни организма, но остаются свободными, пока не получат сигнал развиться в нечто конкретное — поджелудочную железу, сердце, кость, кожу.

— Умелые малыши, ничего не скажешь.

— Термин «зародышевая стволовая клетка» на самом деле включает в себя два типа: те, что происходят из эмбриона, и те, что происходят из тканей плода.

— Всего два источника?

— На сегодняшний день — да. Если быть точным, зародышевые стволовые клетки получают из яйцеклеток всего через несколько дней после оплодотворения.

— И до того, как яйцеклетка вживляется в матку.

— Верно. В этот момент эмбрион представляет собой полую сферу, называемую бластоцистой. Зародышевые стволовые клетки берутся из внутреннего слоя этой сферы. Зародышевые эмбриональные клетки получают из эмбрионов в возрасте от пяти до десяти недель.

— А у взрослых?

— Стволовые клетки взрослых — неспециализированные клетки, встречающиеся в специализированных тканях. Они обладают способностью восстанавливаться и видоизменяться во все специализированные типы клеток тех тканей, из которых они происходят.

— А именно?

— Костный мозг, кровь, роговица и сетчатка глаза, мозг, скелетные мышцы, зубная пульпа, печень, кожа…

— Разве мы их уже не используем?

— Используем. Стволовые клетки взрослых, выделенные из костного мозга и крови, широко изучаются и применяются в медицине.

— Почему бы просто не использовать взрослых, оставив зародыши в покое?

Я перечислила на пальцах:

— Стволовые клетки взрослых крайне редки. Их трудно идентифицировать, выделить и очистить. Их слишком мало. Они не воспроизводятся бесконечно в культуре, подобно зародышевым клеткам. И на данный момент не существует популяции плюрипотентных взрослых стволовых клеток.

— Значит, главное — стволовые эмбриональные клетки.

— Совершенно верно.

Райан немного помолчал.

— В чем их потенциальная польза?

— С их помощью можно вылечить болезнь Паркинсона, диабет, хронические болезни сердца, заболевания почек в последней стадии, печени, рак, рассеянный склероз, болезнь Альцгеймера…

— В общем, что угодно.

— Именно. Даже представить не могу, как кто-то может не желать подобного рода исследований.

Широко раскрыв глаза, он ткнул длинным пальцем мне в нос и заговорил голосом проповедника:

— Это, сестра Темперанс, первый шаг по скользкому склону к тому, что беременность станет лишь источником эмбрионов для выведения арийской нации мускулистых голубоглазых блондинов и стройных длинноногих женщин с большими грудями.

Едва он закончил, объявили наш рейс.

По пути в Гватемалу мы говорили о родственниках и общих друзьях. Я рассказала Райану про проект Кэти с крысами и сыром и про ее поиски работы на лето. Детектив спросил о моей сестре Гарри. Мы оба рассмеялись, когда я описала ее роман с родео-клоуном из Вичита-фоллс. Спутник поведал мне про свою племянницу Даниэль, которая сбежала торговать ювелирными изделиями на улицах Ванкувера. Мы согласились, что у девочек много общего.

В конце концов меня сморила усталость и я заснула, положив голову на плечо Райана. Хоть и жесткое, оно было теплым и внушало уверенность.

Когда мы забрали багаж в столице Гватемалы, пробрались сквозь толпу наперебой предлагавших свои услуги носильщиков и нашли такси, было уже половина десятого. Я сообщила водителю адрес. Он повернулся к Райану, спрашивая, как ехать. Я объяснила.

В четверть одиннадцатого остановились у моего отеля. Пока я расплачивалась, детектив выгружал багаж. Я попросила квитанцию — водитель посмотрел на меня так, будто я потребовала анализ мочи. Недовольно ворча, он достал из-под сиденья клочок бумаги, что-то на нем нацарапал и швырнул мне.

Портье приветствовал меня по имени, поздравил с возвращением, затем перевел взгляд на Райана.

— Номер один или два?

— Мне один. Триста четырнадцатый все еще свободен?

— Sí, сеньора.

— Возьму его.

— А для сеньора?

— Об этом спросите сеньора сами.

Протянув кредитную карту, я расписалась, взяла свои чемоданы и пошла наверх. Успела повесить одежду, разложить туалетные принадлежности и направиться в ванную, когда зазвонил телефон.

— Только не начинай, Райан. Я иду спать.

— При чем тут Райан? — спросил Галиано.

— Это же вы его пригласили.

— Я пригласил и вас тоже. Так что хотел бы поговорить.

— Я путешествовала с великим детективом двенадцать часов. И хочу спать.

— Райан был чем-то обеспокоен.

Друзья-приятели уже успели пообщаться. Я почувствовала укол раздражения.

— Он застрелил человека.

— Да.

— Завтра мы с Райаном заглянем к Аиде Пера, подружке посла. Потом я намерен побеседовать с матерью Патрисии Эдуардо. Она утверждает, появились какие-то новые сведения.

— Что-то вы скептически настроены.

— Она странная женщина.

— А где отец?

— Умер.

— Она согласилась дать образец слюны?

Об этом я попросила Галиано перед самым отлетом в Монреаль. Теперь, когда у нас имелись предположительные данные о личности жертвы, можно было провести сравнительный анализ ДНК слюны сеньоры Эдуардо и ДНК, полученной из костей плода, найденных вместе со скелетом из «Параисо». Поскольку митохондриальная ДНК передается только по материнской линии, у ребенка, его матери и бабушки должна быть одна и та же последовательность.

— Уже. И я забрал кости плода из лаборатории Матео.

— Сеньора Эдуардо видела набросок, который я прислала по факсу?

— Да.

— Она согласилась с мыслью, что скелет принадлежит Патрисии?

— Да. Как и все здесь в управлении.

— Бедняжка наверняка вне себя от горя.

Послышался вздох.

— Ay, Dios. Самая печальная новость, которую может услышать мать.

Несколько мгновений мы оба молчали. Я подумала о Кэти, представив, как Галиано сейчас думает об Алехандро.

— Хотите пойти с нами?

Я ответила утвердительно.

— Кто такая эта Пера?

— Два года назад закончила школу, с тех пор работает секретаршей. Этого, по крайней мере, Шанталь не придумала.

— Что говорит насчет Спектера?

— Пока ничего. Я решил, лучше будет побеседовать лично.

— Во сколько?

— В восемь.

— Захватите кофе.

Положив трубку, я разделась, прыгнула в ванну — и тут же стрелой выскочила, поскользнувшись на плитке и ударившись бедром о раковину. Вода была холодной как лед! Ругаясь, я завернулась в полотенце и начала возиться с кранами. Из обоих текла холодная вода.

Вся дрожа и продолжая ругаться, я залезла под одеяло.

Райан так и не позвонил.

Я заснула, не зная, досадовать или радоваться.

На следующее утро я проснулась от грохота отбойного молотка, вполне способного необратимо повредить мой слух. Накинув одежду, высунулась в окно. Тремя этажами ниже шестеро рабочих ремонтировали тротуар. Похоже, проект был долгосрочный.

Кошмар!

Я позвонила Матео, сообщила, что вернулась в Гватемалу и днем буду в лаборатории ФСАГ. Когда спустилась в вестибюль, Райан уже ждал.

— Как спала, крошка?

— Как убитая.

— Настроение улучшилось?

— Что?

— Наверняка ты вчера очень устала.

Послышался сигнал машины Галиано. Закрыв только что открытый рот, я прошла через стеклянные двери, пересекла тротуар и села на переднее сиденье. Райану пришлось устроиться сзади. Пока мы ехали к дому Аиды Пера, Галиано рассказал, как продвигается расследование дела Клаудии де ла Альды.

— В тот вечер, когда пропала Патрисия Эдуардо, Гутьерес в церкви готовил цветы к Дню Всех Святых.

— Его алиби кто-то подтверждает? — спросил Райан.

— Около полудюжины прихожан, включая его домовладелицу сеньору Ахучан. Она сказала, что следовала за ним до самого дома и клянется, что Гутьерес не мог снова выйти, по крайней мере выехать, поскольку она перегородила дорожку своей машиной.

— Сообщница? — спросил Райан.

— Ахучан заявляет, что просыпается каждый раз, когда Гутьерес входит в дом или выходит из него. — Галиано свернул налево. — Она также настаивает на том, что парень и мухи не обидит, к тому же он одинок и у него нет приятелей.

— Что вы нашли при обыске в его комнате? — спросила я.

— У этого сумасшедшего к зеркалу над комодом было приклеено порядка сорока фотографий Клаудии в виде алтаря — со свечами и прочим.

— Что он говорит? — спросил Райан.

— Что восхищался ее добродетелью и набожностью.

— Кто делал фото?

— С этим подозреваемый слегка темнит. Но мы нашли на полке в его шкафу фотоаппарат с частично отснятой пленкой. Никогда не догадаетесь, что на ней было.

— Его юная возлюбленная.

— Точно. Он снимал издали, с помощью телеобъектива.

— Экспертизу проводили? — спросила я.

Галиано снова свернул налево, затем направо на улицу, застроенную двух— и трехэтажными домами.

— Врачи говорят, что у него обсессивно-компульсивное расстройство или какой-то психоз вроде этого. Эротомания? Он ничего не мог с собой поделать и, скорее всего, не собирался ее убивать.

— Вот только Клаудии это мало чем помогло.

Галиано притормозил у обочины, заехал на стоянку и повернулся к нам.

— Что насчет Патрисии Эдуардо? — спросила я.

— Гутьерес говорит, что никогда не был знаком с Патрисией Эдуардо, никогда не был в Зоне Вива или кафе «Сан-Фелипе» и не слышал об отеле «Параисо». Клянется, что Клаудия де ла Альда — единственная, кого он когда-нибудь любил.

— И единственная, кого он когда-нибудь убил, — презрительно бросил Райан.

— Да.

— Вы ему верите? — спросила я.

— Hijo de la gran puta. Он прошел три проверки на полиграфе.

Галиано подбородком указал в сторону потрепанного здания на дальней стороне улицы. Осыпавшаяся розовая штукатурка. Кроваво-красная дверь. Дремлющий пьяница. Граффити. Способный художник, на четверку с плюсом.

— Пера с двоюродной сестрой живут в квартире на втором этаже.

— Разве она не на работе?

— Когда я сказал, что зайду, девушка решила взять выходной. Не хотела расстраивать босса.

— Она интересовалась, почему вы хотите поговорить? — спросила я.

Галиано удивленно посмотрел на меня:

— Нет.

Мы вышли. Под хлопок закрывающейся дверцы пьяница сполз по штукатурке и растянулся во весь рост поперек крыльца. Перешагивая через «тело», я заметила, что его штаны наполовину расстегнуты — или наполовину застегнуты, в зависимости от точки зрения.

В вестибюле размером примерно шесть на шесть футов воняло дезинфекцией. Пол покрывала черно-белая плитка.

На карточке, вставленной в щель на одном из шести латунных почтовых ящиков, были напечатаны фамилии Пера и Ирфас. Галиано нажал кнопку — ответили сразу. Похоже, за нашим приездом наблюдали.

— Sí?

— Детектив Галиано.

Дверь щелкнула. Мы вошли и гуськом поднялись по узкой лестнице.

Квартира Пера — Ирфас располагалась за одной из двух дверей на крошечной площадке второго этажа. Заскрежетали замки, дверь открылась внутрь, из-за нее выглянула эффектная молодая женщина. Я почувствовала, как Галиано и Райан тут же «встали в стойку». Будь она мужчиной, возможно, я поступила бы так же.

— Детектив Галиано? — детским голосом переспросила хозяйка.

— Buenos días, сеньорита Пера.

Аида Пера с серьезным видом кивнула. У нее были соломенно-желтые волосы, бледная кожа и огромные карие глаза, в которых читались одновременно доверие и страх. От взгляда таких глаз поглупеет любой мужчина.

— Спасибо, что согласились встретиться с нами в столь ранний час, — сказал Галиано.

Пера снова кивнула, затем посмотрела на Райана и меня. Бэт представил нас. Девушка слегка нахмурилась.

— В чем, собственно, дело?

Она поиграла дверной цепочкой. Ногти на длинных изящных пальцах были с неровными краями, с обгрызенными заусеницами. Пока это был единственный ее недостаток.

— Можно войти? — успокаивающе спросил Галиано.

Пера отступила назад, и мы вошли в небольшую прихожую. В заднюю часть квартиры вел длинный коридор, в передней ее части находилась гостиная. Проведя нас туда, Аида показала на диван и кресла с салфеточками на подлокотниках и подголовниках. «Интересно, — подумала я, — сколько же лет ее двоюродной сестре?»

Галиано не стал зря терять времени:

— Сеньорита Пера, насколько я понимаю, вы дружите с канадским послом Андре Спектером.

Она нахмурилась сильнее.

— Могу я поинтересоваться природой ваших отношений?

Пера пожевала костяшку пальца, переводя взгляд с Галиана на Райана, а потом на меня. Вероятно, я показалась ей наименее угрожающей, поэтому ответила она мне:

— Я не могу говорить о наших с Андре отношениях. Просто не могу… Я… Андре взял с меня слово…

— Мы можем взять с вас официальные показания в Управлении полиции, — чуть жестче сказал Галиано.

Пера снова посмотрела на Галиано, на Райана, на меня. И опять выбрала женщину.

— Пообещаете, что никому не расскажете? — спросила она, словно девочка, которой не терпится поделиться тайной.

— Сделаем все возможное, чтобы сохранить конфиденциальность, — сказал Галиано.

Взгляд огромных, как у Бемби, глаз упал на Галиано и тут же вернулся ко мне.

— Мы с Андре собираемся пожениться.

Глава 25

Галиано глянул на меня — мол, ваша очередь.

— Как давно вы встречаетесь с послом? — спросила я.

— Шесть месяцев.

— Вы любовники?

Девочка кивнула, уставившись в пол.

— Знаю, вы думаете, что я слишком молодая для Андре. Но это неправда. Я люблю его, он любит меня, остальное не имеет значения.

— Его жена и дочь тоже? — спросила я.

— Андре очень несчастлив. Он собирается уйти от жены, как только сможет.

Все они так говорят.

— Сколько вам лет, Аида?

— Восемнадцать.

Меня начала охватывать злость.

— Когда?

Она подняла взгляд:

— Когда — что?

— Когда свадьба?

— Ну… Мы еще не назначили дату. Но скоро. — Она посмотрела на Галиано и Райана, словно ища поддержки. — Как только Андре сможет… ну, в общем… устроить все без риска для своей должности.

— А потом?

— Мы уедем. Его направят в какое-нибудь хорошее место. Может, в Париж. Или в Рим, или в Мадрид. Я буду его женой, стану путешествовать с ним, ходить на все приемы.

А Саддам Хусейн обратится в христианство и будет крестить младенцев.

— Посол когда-нибудь говорил о бывших любовницах?

— Вы не понимаете. Андре не такой.

Аида посмотрела на Галиано, на Райана, на меня. Да, мы действительно не понимали.

— Он когда-то делал вам больно?

Девушка нахмурилась:

— В смысле?

— Тряс вас, бил, заставлял делать что-то такое, чего вы не хотели?

— Никогда, — выдохнула она. — Андре — добрый, мягкий, чудесный мужчина.

— Который обманывает жену.

— Это вовсе не то, о чем вы думаете.

Именно об этом я и думала. Подонок. Любитель девочек.

— Вы знаете Патрисию Эдуардо?

Она едва заметно покачала головой.

— Клаудию де ла Альду?

— Нет. — Глаза Пера покраснели.

— Вы собираетесь в ближайшем будущем встретиться с мистером Спектером?

— Нам трудно строить планы. Андре звонит, когда свободен.

А ты ждешь у телефона. Подонок.

— Он обычно приходит сюда? — спросил Галиано.

— Если двоюродной сестры нет дома. — Нос и глаза девочки покраснели, она начала всхлипывать. — Иногда мы куда-нибудь ходим.

Я достала из сумочки платок и подала ей. Галиано протянул визитную карточку:

— Позвоните, когда он объявится.

— Андре сделал что-то незаконное?

Коп пропустил вопрос мимо ушей.

— Когда позвонит, согласитесь с ним встретиться. Потом позвоните мне. И ничего не говорите Спектеру.

Пера открыла рот, собираясь возразить.

— Сделайте, как я сказал, сеньорита Пера. Сделайте, и избавите себя от многих несчастий.

Галиано встал. Мы с Райаном тоже. Пера проводила нас до двери.

— Знаете, это все не так просто, — сказала она напоследок, когда мы уходили. — Совсем не так, как в кино.

— Точно, — согласилась я. — Не так.

Когда мы вышли из квартиры Пера, небо было затянуто тучами. Райан, которому не терпелось заняться вещами Нордстерна, уехал на такси в управление полиции.

Шел дождь, когда мы с Галиано приехали к дому Эдуардо. Не столь роскошный, как у Спектеров или Херарди, дом тем не менее выглядел уютным и ухоженным — риелтор мог бы назвать его «удобным для жилья».

Открыла сеньора Эдуардо. У меня в мозгу всплыла фраза: «Инопланетянин, позвони домой». Таких больших глаз на сморщенном лице я не видела еще ни у одного человека. Ростом она была около четырех футов, с худыми руками и ногами, кривыми узловатыми пальцами.

Сеньора Эдуардо провела нас в гостиную, в избытке заставленную мебелью с обивкой в цветочек, и жестом предложила сесть. Сама она опустилась в деревянное кресло с высокой спинкой, положила ногу на ногу и перекрестилась. В огромных глазах блестели слезы.

Устраиваясь в чересчур мягком кресле, я подумала: не страдает ли эта женщина каким-то генетическим отклонением? И как ей удалось произвести на свет такую симпатичную дочь, как Патрисия?

Галиано представил меня хозяйке дома и выразил свои соболезнования. Сеньора Эдуардо снова перекрестилась и глубоко вздохнула.

— Его арестовали? — тонким дрожащим голосом спросила она.

— Мы над этим работаем.

Левый глаз сеньоры Эдуардо медленно моргнул. Через полсекунды его примеру последовал правый.

— Ваша дочь когда-нибудь упоминала мужчину по имени Андре Спектер?

— Нет.

— Мигель Гутьерес?

— Нет. Кто эти люди?

— Уверены?

Сеньора Эдуардо немного подумала. Или притворилась, что думает.

— Абсолютно. Какое они имеют отношение к моей дочери? — Женщина отрывистым движением смахнула со щеки слезу.

— Просто хотел удостовериться.

— Их подозревают?

— Не в смерти вашей дочери.

— А в чьей?

— Мигель Гутьерес сознался в убийстве молодой женщины по имени Клаудия де ла Альда.

— Думаете, он мог убить и Патрисию?

Каково бы ни было физическое состояние сеньоры Эдуардо, на ее умственные способности оно не влияло.

— Нет.

— А Спектер? — Она снова смахнула слезу.

— Спектер тут вообще ни при чем.

— Кто он такой?

Ну и упрямая же женщина!

— Если ваша дочь ничего про него не говорила, это не имеет значения. Что у вас за новые сведения?

Большие глаза сузились, в них промелькнуло недоверие.

— Я вспомнила фамилию начальника Патрисии в больнице.

— Того, с которым она повздорила?

Хозяйка кивнула и вновь моргнула каждым глазом по очереди. Галиано достал блокнот.

— Цукерман.

В голове у меня прозвучал еле слышный звоночек.

— Имя? — спросил Галиано.

— Доктор…

— Пол?

— Доктор…

— Знаете, из-за чего они поссорились?

— Патрисия особо не распространялась.

К нам подошел Лютик и сразу же начал тереться о штанину Галиано. Сеньора Эдуардо соскользнула с кресла и хлопнула в ладоши. Кот выгнул спину, повернулся и снова описал восьмерку вокруг лодыжек полицейского.

Сеньора Эдуардо хлопнула громче.

— Брысь! Иди поиграй с другими.

Лютик долго разглядывал свою странную хозяйку, затем задрал хвост и неспешно вышел из комнаты.

— Прошу прощения. Лютик — кот моей дочери. — Нижняя губа женщины дрогнула, и я испугалась, что она сейчас расплачется. — С тех пор как Патрисии не стало, он никого больше не слушает.

Галиано убрал блокнот в карман и встал. Сеньора Эдуардо подняла взгляд. Слезы блестели на обеих еещеках.

— Вы должны найти чудовище, которое сделало это с Патрисией. У меня никого, кроме нее, не было.

На щеках Галиано проступили желваки, коровьи глаза повлажнели.

— Обязательно найдем, донна. Обещаю. Мы его поймаем.

Сеньора Эдуардо вскочила на ноги. Галиано наклонился и взял ее руки в свои.

— Мы поговорим с доктором Цукерман. Еще раз примите мои соболезнования. Пожалуйста, если еще что-то вспомните — звоните.

— До чего же самоуверенный кот! — Галиано допил пепси и бросил банку в свисавший с приборной панели пластиковый мешок.

— Потерю каждый воспринимает по-своему.

— Не хотелось бы лишний раз встречаться со стариной Лютиком.

— Похоже, ему нравятся серые брюки.

— Они видали и похуже.

— Что с сеньорой Эдуардо?

— Ревматический артрит в раннем возрасте. Видимо, перестала расти.

Мы ехали в Управление полиции после короткой остановки в «Полио камперо», гватемальском эквиваленте Кей-эф-си. Когда свернули на Шестую авениду, у Галиано зазвонил мобильный.

— Галиано.

Немного послушав, он одними губами прошептал имя Аиды Пера.

— Во сколько?

Я глотнула диетической кока-колы.

— Не упоминайте о нашем визите. И об этом звонке тоже.

Пера что-то сказала.

— Уговорите его пойти с вами куда-нибудь.

Девушка проговорила что-то еще.

— Угу.

Снова пауза.

— Разберемся.

Галиано отключился и бросил телефон на сиденье.

— Посол дома, и ему не терпится, — предположила я.

— В девять вечера он заглянет к своей любимой.

— Быстро.

— Вероятно, хочет сообщить, что уже заказал церемонию в церкви.

— Думаете, можете случайно оказаться рядом?

— Кто знает.

— Почему бы просто не арестовать этого подонка и не допросить?

Галиано фыркнул:

— Слышали когда-нибудь про Венскую конвенцию о дипломатических и консульских отношениях?

Я покачала головой.

— Это документ, который серьезно ограничивает возможности местных властей в вопросах ареста и задержания дипломатов.

— Дипломатический иммунитет.

— Совершенно верно.

— Вот почему в Нью-Йорке ежегодно триллионы неоплаченных штрафов за парковку. — Я допила кока-колу. — Разве уголовное преступление не лишает иммунитета?

— Иммунитета может лишить только направившее посла государство, в данном случае Канада. Если Канада откажется, все, что может сделать Гватемала, — объявить Спектера персоной нон грата.

— Персоной нон грата?

— Выслать из страны.

— Гватемальские власти не могут расследовать какие-либо дела в пределах собственных границ?

— Мы можем расследовать что угодно и сколько угодно, но, чтобы допросить канадского дипломата, требуется разрешение правительства Канады.

— Вы отправили официальный запрос?

— В процессе. Если предоставим достаточно доводов, нам могут позволить допросить Спектера в присутствии канадских официальных лиц…

— Райана.

— Райана и, возможно, кого-то из штата посольства. Но проблема в том, что у посла нужно получить согласие на допрос. Он не будет находиться под присягой, и его показания не могут поставить под сомнение его иммунитет к возможному судебному преследованию.

— То есть его судьбу решает пославшее его государство.

— Именно так.

Райан находился в комнате для совещаний на втором этаже, где я впервые встретилась с Антонио Диасом, незабываемым окружным прокурором. На столе перед ним были разложены по стопкам книги, журналы, брошюры, бумаги, блокноты и папки. Подперев рукой подбородок, он слушал записи на таком же диктофоне, каким пользовался Нордстерн, когда брал у меня интервью. Справа лежало не меньше десятка кассет. Две — слева.

Увидев нас, детектив нажал кнопку «стоп» и откинулся на спинку стула.

— Господи, до чего же все это тяжело…

Мы оба ждали.

— Наш кандидат на Пулицеровскую премию разговаривал со множеством разгневанных людей.

— В Чупан-Я? — спросила я.

— И в других селениях, которые вырезали военные. Там творилось такое… Настоящее гестапо.

— Нашел объяснение, почему убили Нордстерна? — Галиано облокотился о стол.

— Возможно. Но откуда мне, черт побери, знать, в чем оно состоит?

Я перебрала несколько кассет. На каждой — имя, многие — майя. Сын сеньоры Ч’и’п. Старик из деревни к западу от Чупан-Я. На некоторых кассетах содержалось несколько интервью. Матео Рейес, Элена Норвильо и Мария Паис. Т. Бреннан и Э. Сандоваль.

— Кто это — Э. Сандоваль? — спросила я.

Галиано пожал плечами:

— Видимо, Нордстерн взял интервью сразу же после вашего.

Райан глубоко вздохнул. Я повернулась к нему. Вид у мужчины был измученный.

— Если тебе нужна помощь, могу сказать Матео, что не освобожусь до завтра, — сказала я.

Коп посмотрел на меня так, будто я только что сообщила, что он выиграл в лотерею.

— Не помешает. Ты знаешь обо всем этом куда больше меня. — Райан ткнул большим пальцем в стоявший на полу под окном чемодан. — Можешь обшарить весь запас его нижнего белья.

— Нет, спасибо. Одних грязных трусов мне хватило.

Галиано встал:

— Нужно спланировать вечернюю прогулку с Эрнандесом.

Райан поднял брови.

— Темпе объяснит. Я пошел.

— Чем могу помочь? — спросила я.

— Просмотри книги и бумаги, а я поработаю с записями интервью.

— Что искать?

— Что угодно.

Я позвонила Матео. Он согласился без вопросов. Я спросила его про Э. Сандоваль. Он объяснил, что Эухения Сандоваль работала в Центре изучения общественной истории. Положив трубку, я передала его слова Райану.

— Примерно ясно, — сказал тот.

Собрав книги и журналы, я устроилась напротив детектива. Некоторые публикации были на испанском, но большинство — на английском. Я начала составлять список.

«Резня в Эль-Масоте: притча холодной войны»; «Убийства в джунглях, Икстлан, Гватемала, 1975–1982»; «Гонения по доверенности: гражданские патрули в Гватемале», Центр прав человека имени Роберта Кеннеди. «Урожай насилия: индейцы майя и гватемальский кризис», отчет «Американ вотч» за август 1986 года «Гражданские патрули в Гватемале».

— Похоже, Нордстерн неплохо потрудился.

— Хорошей репутации иначе не добьешься.

— Кто-нибудь разговаривал с «Чикаго трибюн»?

— Судя по всему, Олаф был фрилансером, фактически в газете не работал. Но «Трибюн» действительно поручила ему написать о Клайде Сноу и ФСАГ.

— Почему он заинтересовался стволовыми клетками?

— Может, для будущей статьи?

— Может быть.

Через два часа случился прорыв.

Я перелистывала фотожурнал «La Lucha Maya», коллекцию цветных фотографий на всю страницу. Дома с соломенными крышами в Санта-Кларе. Маленький мальчик ловит рыбу на озере Атитлан. Церемония крещения в Хепутуле. Мужчины несут гробы из Чонталы на кладбище в Чичикастенанго.

В начале восьмидесятых по распоряжению с местной военной базы гражданский патруль казнил двадцать семь жителей Чонталы. Десять лет спустя Клайд Сноу эксгумировал их останки.

Напротив похоронной процессии — фото молодых людей с автоматами. Гражданские патрульные в Уэуэтенанго.

Система гражданских патрулей была введена во всех селах Гватемалы. Участие в ней являлось обязательным. Мужчины не ходили на работу, семьи теряли деньги. Патрули установили новые правила и ценности, главными из которых стали оружие и сила. Система разрушила традиционные отношения и внесла хаос в повседневную жизнь крестьян-майя.

Райан вынул кассету и вставил другую. Голос Нордстерна, затем — мой.

Я продолжала листать фотографии. Старик, которого гражданский патруль под угрозой смерти выгнал из дома в Чуниме. Женщина-майя: на спине — ребенок, на щеках — слезы.

Я перевернула страницу. Гражданские патрульные в Чуниме, с поднятым оружием, на фоне туманных гор. В подписи объяснялось, что бывший командир группы убил двоих местных мужчин за то, что те отказались служить в «добровольном» дозоре.

Молодые люди на фото… Это могла быть футбольная команда. Отряд скаутов. Студенческий музыкальный клуб.

Мой собственный голос рассказывает о резне в Чупан-Я: «В августе восемьдесят второго в деревню вошли солдаты и гражданские патрульные…»

Гражданский патруль в Чупан-Я помогал военным. Солдаты и патрульные вместе насиловали женщин и девушек, расстреливали и зарубали их, поджигали их дома.

Я перевернула страницу.

Хахахак, район Сололы. Гражданские патрульные шли как на параде, повесив автоматы на груди наискосок. Солдаты смотрели прямо перед собой — некоторые в камуфляже, некоторые в форме, означавшей куда более высокое жалованье.

Нордстерн обвел одно из имен кружком. Мой взгляд упал на него в то самое мгновение, когда голос Олли его произнес.

«Под командованием Алехандро Бастоса».

«Этого я не знаю».

«Продолжайте».

«Похоже, вам известно больше, чем мне».

Шорох.

«Уже поздно, мистер Нордстерн. Мне нужно работать».

«Чупан-Я или отстойник?»

— Стоп! Проиграй еще раз!

Райан нажал кнопку перемотки и воспроизвел окончание интервью.

— Взгляни.

Я повернула книгу. Полицейский посмотрел на фото, прочитал подпись.

— Алехандро Бастос командовал местным армейским гарнизоном.

— Нордстерн считал, что Бастос несет ответственность за случившееся в Чупан-Я.

— Как думаешь, почему репортер обвел кружком этого хорька рядом с ним?

Райан вернул мне книгу. Я взглянула на кружок:

— Господи…

Глава 26

— Антонио Диас. — Хоть очки на нем и не были розовыми, у меня не возникло сомнений. — И теперь он?..

— Чертов окружной прокурор!

— Тот самый, кто конфисковал скелет Патрисии Эдуардо?

— Да.

Райан потянулся к книге. Я отдала ее.

— Диас служил в армии.

— Судя по всему.

— Вместе с Бастосом.

— Одно фото стоит тысячи слов.

— Тем самым Бастосом, которого Нордстерн обвинял в резне в Чупан-Я?

— Ты же слышал запись.

— Кто такой этот Алехандро Бастос?

— Понятия не имею.

Детектив привстал, но тут же снова сел.

— Диас служил вместе с Бастосом. Что это может означать, черт побери?

Тот же вопрос задавала себе и я. Что, собственно, такого в том, что Диас служил в армии, а теперь стал судьей? И что так заботило Нордстерна? В этом не было ничего необычного. Галиано доступно изложил все во время нашего разговора в «Гукуматце». Судебная система Гватемалы кишела мучителями и убийцами, и все это знали. Никакая не новость. Было ли это связано с «Параисо»? Ответов на ум не приходило.

— Возможно, и ничего, — ответила я, сама не веря.

— А может, что-то значит, — сказал Райан.

— Вдруг у Диаса имелись причины не подпускать меня к делу Эдуардо?

— Например?

— Он считал, что в отстойнике в «Параисо» кто-то другой.

— Кто?

— Некто связанный с Чупан-Я.

— Беременная девочка-подросток?

На это мне ответить было нечего.

— Возможно, Диас хотел отвлечь меня от расследования событий в Чупан-Я.

— Зачем?

— Может, боялся, что вскроются некие факты из его прошлого, — размышляла я вслух. — Опасался, что это будет стоить ему должности?

— Разве дело «Параисо» не привело к тому же самому?

— К чему?

— Отвлекло тебя от работы с Матео и его командой? И чем больше ты занималась «Параисо», тем больше отвлекалась. Пожелай он тебя отвлечь, вмешиваться было незачем.

Внезапно мне в голову пришла кошмарная мысль.

— Боже мой!

— Что?

— Возможно, Диас причастен к нападению на Молли и Карлоса!

— Давай не будем гадать, пока не появятся хоть какие-то факты. Знаешь что-нибудь об этом Бастосе?

Я покачала головой.

— Зачем Нордстерн обвел фотографию Диаса?

— Хороший вопрос, Райан.

— В смысле?

Мы обернулись. В дверях стоял Галиано.

— Кто такой Алехандро Бастос?

— Полковник гватемальской армии. Стал министром чего-то там при Риосе Монтте. Умер несколько лет назад.

— В массовых убийствах участвовал?

— В крови — по уши. Превосходное доказательство того, что амнистия — слишком уж паршивая идея.

Райан подал Галиано фотографию:

— Hijo de la puta!

Галиано поднял взгляд:

— Вместе с Диасом!

— Сукин сын! — на этот раз по-английски.

Об окно с жужжанием билась муха. Я смотрела на нее, опять страдая от ощущения, что не могу продвинуться дальше ни на шаг.

— Что насчет Спектера? — спросила я у Галиано.

— У посла стопроцентное алиби на всю неделю до и после исчезновения Патрисии Эдуардо.

— Что, они с Доминикой обновляли обеты в монастыре? — спросил Райан.

— Международная конференция по торговле в Брюсселе. Спектер ежедневно выступал с докладами, посещал вечерние коктейли.

— Аиде Пера это понравилось бы, — проговорил Эндрю.

— Она ни в чем не виновата.

Оба посмотрели на меня так, словно я сказала, будто Ева Браун была не такой уж плохой.

— Спектер — насквозь аморальный тип. А Пера — еще девочка.

— Ей восемнадцать.

— Именно.

Несколько секунд слышалось лишь жужжание мухи.

— Патрисия Эдуардо наверняка бывала в доме у Спектеров, раз шерсть Гимова пристала к ее джинсам, — ни с того ни с сего предположила я.

— Возможно, шерсть упала со Спектера, когда он лез ей в джинсы, — заметил Райан.

— Эдуардо пропала двадцать девятого октября, — сказал Галиано. — Это вовсе не означает, что она умерла в тот же день.

— Доктора Цукерман проверяли?

Галиано достал вездесущий блокнот:

— Мария Цукерман получила докторскую степень в Нью-Йоркском университете, специализировалась по акушерству и гинекологии в Институте имени Джона Хопкинса, несколько лет провела в Мельбурне в Австралии, в каком-то Институте репродуктивной биологии.

— То есть она далеко не глупа.

— Наш добрый доктор работает в больнице «Сентро медико», последние два года была непосредственным начальником Патрисии Эдуардо. Я говорил с несколькими коллегами последней. Одна из них знала о ее ссоре с Цукерман, но ничего не ведала о причинах. Кстати, что интересно: похоже, я уже общался с доктором Цукерман.

Дзинь!

— Она заведует клиникой «Mujeres por Mujeres» в Первой зоне! — сказала я.

— Точно. Видимо, мой следующий визит понравится ей еще меньше, чем первый.

— Я бы хотела пойти с вами.

— Автобус отходит в восемь ноль-ноль.

Бедный Матео. Придется снова ему позвонить.

— И еще кое-что занимательное. Коллега Патрисии считает, что та за спиной у бойфренда с кем-то встречалась. С мужчиной постарше.

Оглядываясь назад, я вспоминаю то совещание, как начало некоей спирали. С тех пор подробности множились, информация распространялась, а наше восприятие происходящего постоянно менялось, словно узор в калейдоскопе.

Мы с Райаном еще пару часов просматривали книги и записи Нордстерна. Потом дотащились домой, быстро поужинали и разошлись по номерам. Он не проявлял никаких знаков внимания, а меня это мало волновало.

После того, что рассказал Галиано, я пребывала в замешательстве. Казалось, его слова насчет Марии Цукерман — тот самый звоночек, который прозвенел в голове, когда я была дома у Эдуардо, но меня тревожило что-то еще.

Что именно? Что-то виденное или слышанное? Ощущение напоминало слабый зуд, который никак не удавалось расчесать.

В четверть десятого позвонил Райан:

— Что делаешь?

— Читаю этикетку на средстве от изжоги.

— Похоже, ты и впрямь на грани.

— А чем, по-твоему, мне заниматься?

— Спасибо за помощь.

— Рада, что доставила удовольствие.

— Кстати, насчет удовольствий…

— Райан…

— Ладно. Но когда вернемся на великий белый север, я наверстаю.

— И как же?

— Поведу тебя на «Кошек».

Источник зуда внезапно определился.

— Мне нужно идти.

— Что? Что я такое сказал?

— Позвоню завтра.

Нажав кнопку отбоя, я набрала номер Галиано. Его не было на месте.

Черт.

Схватила телефонную книгу.

Есть! Набрала номер.

Сеньора Эдуардо ответила после первого гудка. Я извинилась за поздний звонок. Она не подала виду.

— Сеньора Эдуардо, пытаясь прогнать Лютика, вы сказали, чтобы он шел к другим. Вы имели в виду других кошек?

— Увы, да. Два года назад в конюшне, где моя дочь держала своих лошадей, обнаружился выводок котят. Патрисия взяла двоих себе и нашла дом для остальных. Ей хотелось принести котят сюда, но я сказала, что одного Лютика вполне хватит. Раз они родились в конюшне, значит могут там и жить. Так оно и было, пока Патрисия не перестала туда ходить.

Она замолчала. Я представила, как медленно двигаются ее веки.

— Недели три назад звонил владелец конюшни и настоял, чтобы я забрала кошек, или он их утопит. Лютику это не нравится, но они теперь живут у нас.

— Не знаете, кто взял других котят?

— Вероятно, окрестные семьи. Патрисия расклеила объявления по всему району. Ей звонили человек десять.

Я откашлялась.

— Кошки короткошерстные?

— Обычные, дворовые.

Телефон Доминики Спектер прозвонил четыре раза, затем мужской голос по-французски и по-английски попросил оставить сообщение. Что я и сделала после сигнала.

Я чистила зубы, когда зазвонил мобильный. Это была миссис Спектер.

Я спросила про Шанталь.

Все прекрасно.

Я спросила о погоде в Монреале.

Тепло.

Она явно не была склонна к разговорам.

— У меня к вам только один вопрос, миссис Спектер.

— Oui?

— Как к вам попал Гимов?

— Mon Dieux^[279]. Надо подумать.

Я подождала, пока она думала.

— Шанталь увидела объявление на дверях аптеки. Мы позвонили. Котята еще оставались, так что мы поехали и взяли одного.

— Поехали куда?

— Куда-то вроде конюшни. Там были лошади.

— Возле города Гватемала?

— Да. Точно не помню.

Я поблагодарила ее и отключилась.

Будет ли конец ошибкам, которые я совершила, расследуя это дело? Вот же дура! Я все объясняла Райану, но сама так и не сообразила.

Шерсть на костях из отстойника в «Параисо» не принадлежала Гимову. Она принадлежала котенку из того же помета, его брату или сестре. Животному с идентичной митохондриальной ДНК. На джинсах Патрисии Эдуардо была шерсть ее кошек с конюшни.

Андре Спектер не убийца, а всего лишь озабоченный подонок, который обманывал свою семью и доверчивых юных девушек.

Я легла спать. В голове сменяли друг друга миллионы вопросов.

Кто убил Патрисию Эдуардо?

Почему Диас не хотел, чтобы я опознала тело?

Из-за чего поскандалили Патрисия и доктор Цукерман?

Сколько людей ответственны за случившееся в Чупан-Я?

Кто стрелял в Молли и Карлоса?

Что такое обнаружил Олли Нордстерн, что за это его убили? Почему мы не могли обнаружить то же самое?

С чего взялся интерес к исследованиям стволовых клеток?

Вопросы, вопросы — и ни одного ответа.

Спала я плохо.

Галиано приехал только в половине девятого. К тому времени я выпила три чашки кофе и взбодрилась настолько, что вполне могла бы пробежать два круга по стадиону. Полисмен принес мне чашку номер четыре.

Не тратя времени зря, я пересказала ему разговор с сеньорой Эдуардо и миссис Спектер. Бартоломе совсем не удивился — хотя, возможно, за очками, как у Дарта Вейдера, этого просто не было видно.

— Один из коллег посла оказался весьма общительным, — сказал детектив. — Похоже, Спектер и впрямь распутник еще тот, но вполне безобиден.

— Что случилось вчера вечером?

— Видимо, Пера предупредила любовника. Он так и не появился.

Утром в пятницу в клинике было полно народу. На стульях в приемной сидели по крайней мере десять женщин, некоторые с младенцами на руках. Большинство были беременны. Остальные пришли сюда, чтобы этого избежать.

На полу четыре малыша играли с пластмассовыми игрушками. Двое детей постарше что-то рисовали цветными мелками на маленьком столике. Стена позади него носила множество следов пребывания их предшественников: пятна от пинков, брызги еды, разноцветная мазня, следы шин игрушечных грузовиков.

Подойдя к регистратуре, Галиано сказал, что хотел бы поговорить с доктором Цукерман. Молодая женщина подняла взгляд, блеснув очками, и глаза ее расширились при виде полицейского удостоверения.

— Un momento, por favor.

Она поспешила по коридору справа от стойки. Шло время. Женщины с серьезным видом разглядывали нас. Дети продолжали рисовать, высунув от усердия языки.

Прошло целых пять минут, прежде чем вернулась девушка из регистратуры.

— Прошу прощения, но доктор Цукерман не сможет вас принять. — Она нервно махнула в сторону отряда беременных. — Сами видите — пациенток сегодня много.

Галиано уставился прямо ей в очки:

— Либо доктор Цукерман выйдет к нам прямо сейчас, либо мы войдем сами.

— Вам нельзя в смотровую, — почти проскулила она.

Детектив распечатал упаковку жевательной резинки и сунул в рот, не сводя взгляда с девушки.

Глубоко вздохнув, она воздела вверх руки и пошла назад.

Заплакал ребенок. Мама подняла блузку и сунула сосок в рот младенца. Галиано кивнул и улыбнулся. Мама дернула плечом.

В коридоре открылась дверь, и в приемной появилась разъяренная Цукерман — полная женщина с грязно-белыми волосами, явно подстриженными дома, при плохом освещении и тупыми ножницами.

— Что вы о себе возомнили, черт бы вас побрал? — рявкнула она по-английски с заметным акцентом — вероятно, австралийским.

Регистраторша спряталась за стойкой.

— Вы не имеете права врываться, травмируя пациенток…

— Будем травмировать их и дальше или вы предпочтете пообщаться в более уединенном месте? — холодно улыбнулся Галиано.

— Вы, похоже, не понимаете, сэр. Сегодня у меня нет для вас времени.

Коп полез под пиджак, достал наручники и покачал ими у нее перед носом.

Цукерман яростно уставилась на него. Галиано продолжал покачивать наручниками.

— Абсурд какой-то!

Развернувшись, Цукерман быстро зашагала по коридору. Мы последовали за ней мимо нескольких смотровых, где под простынями лежали женщины, задрав колени. Я им не завидовала.

Цукерман провела нас мимо кабинета с ее именем на дверной табличке в комнату, где стояли стулья и телевизор с видеомагнитофоном. Я представила себе учебные видео: «Советы по обследованию груди», «Успех метода естественного цикла», «Купание новорожденного».

Галиано не стал зря терять время:

— Вы были начальницей Патрисии Эдуардо в больнице «Сентро медико»?

— Да.

— Почему не упомянули об этом, когда мы разговаривали?

— Вы спрашивали о пациентках.

— Давайте уточним, доктор. Я пришел с вопросом о трех женщинах. Одна из этих женщин работала под вашим началом в другом учреждении, и вы не стали об этом говорить?

— Имя у нее весьма распространенное. Я была занята, не связала одно с другим.

— Понятно. — Тон его голоса говорил об обратном. — Ладно, теперь давайте поговорим о ней.

— Патрисия Эдуардо — одна из многих девушек, которые у меня работали. Об их занятиях вне больницы мне ничего не известно.

— Вы никогда не спрашивали подчиненных об их личной жизни?

— Вряд ли это было бы уместно.

— Угу. Кое-кто видел, как вы с Патрисией поссорились незадолго до ее исчезновения.

— Девушки не всегда должным образом относятся к своим обязанностям.

— С Патрисией было то же самое?

Она слегка поколебалась.

— Нет.

— Из-за чего вы поскандалили?

— Поскандалили? — фыркнула доктор. — Это вряд ли можно назвать скандалом. Мисс Эдуардо отказалась последовать моей рекомендации.

— Рекомендации?

— Медицинской.

— Которую вы дали ей как незаинтересованное лицо?

— Как врач.

— Значит, Патрисия все же была вашей пациенткой.

Цукерман тут же поняла свою ошибку.

— Возможно, она бывала в этой клинике.

— Зачем?

— Я не в состоянии запомнить жалобы всех женщин, которые ко мне приходят.

— Патрисия — не «все женщины». Вы работали с ней каждый день.

Цукерман не ответила.

— Здесь нет ее медицинской карты.

— Такое случается.

— Расскажите нам о ней.

— Сами знаете, я не могу этого сделать.

— Врачебная тайна?

— Да.

— Мы расследуем убийство. Врачебная тайна идет ко всем чертям.

Цукерман замерла, и мне показалось, что родинка на ее щеке увеличилась в размерах.

— Вы либо все расскажете нам здесь, либо в Управлении полиции, — сказал Галиано.

Врач показала на меня:

— Эта женщина не официальное лицо.

— Вы совершенно правы, — сказала я. — Зачем вам нарушать клятву? Я подожду в вестибюле.

Прежде чем кто-то успел возразить, я вышла. Коридор был пуст. Неслышно подойдя к кабинету Цукерман, я проскользнула внутрь и закрыла дверь.

Сквозь полуоткрытые жалюзи светило утреннее солнце, рисуя на столе ровные линии и слегка окрашивая их вокруг маленьких хрустальных часов. Царившую в кабинете тишину нарушало лишь их негромкое и быстрое, словно сердечко колибри, тиканье.

Вдоль двух стен стояли книжные полки, вдоль третьей — шкафы для документов. Все — казенного серого цвета.

Я быстро пробежалась взглядом по заголовкам. Обычные медицинские журналы, стандартные медицинские тексты. Несколько томов по цитологии. Куда больше — по репродуктивной физиологии и эмбриологии.

В дальнем углу виднелась дверь. Ванная?

Затаив дыхание, я прислушалась.

Тик-так. Тик-так.

Я быстро шагнула вперед и повернула ручку.

Ожидала увидеть что угодно, только не это. Большую часть помещения занимали два длинных стола, забитых микроскопами, пробирками и чашками Петри. В стеклянных шкафах стояли бутылки и колбы. На полках расположились банки с зародышами и плодами, каждая с этикеткой, на которой был указан срок беременности.

Молодой человек ставил контейнер в один из трех холодильников, стоявших вдоль задней стены. Я прочитала этикетку: «Сыворотка коровьего плода».

Услышав, что открылась дверь, парень повернулся. На нем была зеленая футболка и камуфляжные штаны, заправленные в черные ботинки; прилизанные волосы завязаны на затылке в хвост. С золотой цепочки на шее свисали инициалы «ХС». Модник-коммандо.

Он бросил взгляд в кабинет Цукерман позади меня:

— Вам доктор разрешила сюда войти?

Прежде чем я успела ответить, в дверь ворвалась Цукерман. Я повернулась к ней, и на мгновение наши взгляды встретились.

— Вам нечего здесь делать! — Лицо женщины побагровело до корней неопрятных волос.

— Прошу прощения. Я заблудилась.

Цукерман обошла меня и закрыла дверь лаборатории.

— Уходите, — сказала она, плотно сжав губы и втянув носом воздух.

Поспешно выйдя из кабинета, я услышала, как открылась дверь лаборатории, затем рассерженный голос назвал чье-то имя. Подслушивать я не стала. Нужно было найти Галиано.

Хотя мы никогда не были знакомы, теперь я знала, как зовут юного коммандо.

Глава 27

— Вы уверены?

— У папаши крысиная морда, у мамаши разноцветные глаза.

— Один карий, другой голубой.

Я кивнула. Туповатых владельцев «Параисо» забыть было трудно.

— И на шее у него висели буквы «ХС».

— Хорхе Серано.

— Да. А еще я слышала, как Цукерман назвала парня по имени.

Меня вдруг охватила непонятная эйфория — и тут же прошла.

— Чем, черт побери, они с Цукерман занимались в этой лаборатории?

— Кроликов не видели?

Я не сразу поняла, что он шутит.

— Слушайте, если вы правы насчет Хорхе Серано…

— Я права, Галиано.

— Он — связь между Цукерман и «Параисо». Цукерман знала Патрисию Эдуардо. Возможно, наконец хоть что-то начинает складываться.

Мы сидели в машине Галиано в одном квартале к востоку от клиники Цукерман.

— Цукерман и Эдуардо ссорятся. Эдуардо находят мертвой в отеле, принадлежащем родителям одного из сотрудников Цукерман. — Я с трудом сдерживала волнение.

— Только, ради бога, не доводите дело до инфаркта.

— Я всего лишь демонстрирую энергию и целеустремленность.

— Восхищаюсь вами! Пошли поговорим с Серано.

Когда мы вернулись в клинику, Серано там не оказалось.

Как и Цукерман.

Как и ожидавших приема женщин.

Вот тебе и клятва Гиппократа.

Регистраторша подтвердила, что Хорхе Серано работает в клинике, личный ассистент доктора Цукерман. Но назвать смогла только адрес отеля его родителей.

Я предложила еще раз заглянуть в лабораторию Цукерман. Галиано предпочел подождать ордер.

Мы поехали в «Параисо».

Уровень интеллекта старших Серано с момента нашей первой встречи не возрос ни на йоту. Они уже несколько недель не видели сына, и ничего не знали о том, где он сейчас. Они понятия не имели, где был Хорхе двадцать девятого октября. Они ничего не слышали ни о Марии Цукерман, ни о ее клинике.

Галиано показал фотографию Патрисии Эдуардо. Они никогда ее не видели и не имели ни малейшего представления о том, как девушка оказалась в их канализационном отстойнике.

Сеньору Серано восхитила лошадь.

После Галиано высадил меня у штаб-квартиры ФСАГ и отправился на поиски Хорхе Серано. Я раскладывала части скелета из Чупан-Я, когда позвонил Райан.

— Я кое-что нашел у Нордстерна в трусах.

— Желтые следы?

— Смешно, Бреннан. Ты мне нужна как переводчик.

— Твой испанский получше моего.

— Я про другой перевод. Биологический.

— Может, все-таки объяснишь, в чем дело? Каждый раз, когда я соглашаюсь помочь Галиано, едва остается время взглянуть на кости из Чупан-Я. А это моя основная работа.

— Бэт сказал, что ты еще не обедала.

Когда заходила речь о регулярном питании, моя бабушка выглядела дилетантом по сравнению с Райаном.

— Я обещала Матео…

— Иди. — Матео материализовался рядом с моим компьютером. — Подождем, пока вы поймаете убийцу.

Я прижала телефон к груди:

— Уверен?

Он кивнул. Я сказала Райану, куда ехать, и положила трубку.

— Можно тебя кое о чем спросить, Матео?

— Конечно.

— Кто такой Алехандро Бастос?

Шрам на его губе стал тонким, как лезвие бритвы. Мужчина махнул рукой в сторону лежащего между нами скелета:

— Полковник. Подонок. Убийца, который ответственен за эти злодеяния, гореть ему в аду!

Рыхлая пережаренная рыба отнюдь не входит в число моих любимых блюд. Но именно ее приходилось есть, пока Райан листал ежедневник, найденный в чемодане Нордстерна.

Отыскав нужную запись, детектив повернул книжку ко мне.

Шестнадцатого мая у Олафа была запланирована встреча с Элиасом Хименесом. Я попыталась вспомнить.

— За два дня до интервью со мной.

Я прожевала и сглотнула. Последнее, впрочем, было лишь формальностью.

— Кто такой Элиас Хименес? — спросила я.

— Профессор цитологии в Университете Сан-Карлос.

— Интервью было записано на диктофон?

— Ни на одной из кассет, которые я прослушивал, его нет.

— Профессор не собирается составить нам компанию?

— Как только освободится детектив Галиано.

— Боишься научного сообщества?

— Я всего лишь полицейский из другой страны. Без полномочий, без оружия, без поддержки. С тем же успехом я мог бы быть журналистом.

— Таким, какими их описывают в книгах.

— Точно.

Я отодвинула рыбу как можно дальше.

— Во имя генома! Прокатимся еще раз на «Бэт-мобиле»!

По пути в университетский городок в Двенадцатой зоне Галиано рассказал нам с Райаном, что ему удалось выяснить в первой половине дня. За Хорхе Серано тянулся шлейф приводов в полицию, в основном за мелкие правонарушения: кражи из магазинов, вандализм, езду в пьяном виде. Но обсудить с Хорхе его прежние прегрешения не получилось — парень как сквозь землю провалился.

Напарник Галиано занимался историей Антонио Диаса.

Эрнандес выяснил, что окружной прокурор в начале восьмидесятых служил в армии в звании лейтенанта, в основном в окрестностях Сололы. Его командиром был Алехандро Бастос.

Terrifico^[280].

Еще Эрнандес сумел узнать, что под командованием Бастоса служило немало нынешних высокопоставленных сотрудников полиции.

Mucho terrifico^[281].

Лаборатория профессора Хименеса находилась в строении М2, бело-голубом прямоугольном здании в центре кампуса. Следуя по указателям «Ciencias Biológias»^[282], мы нашли его кабинет на втором этаже.

Больше всего в облике Хименеса мне запомнился зоб — размером с грецкий орех и цвета сливы. В остальном — просто дряхлый старик с пронзительными черными глазами.

Профессор не встал, когда мы вошли, лишь молча смотрел, как мы один за другим возникаем в дверях.

Размером кабинет примерно шесть на восемь ярдов. На стенах — сплошь цветные фотографии клеток на разных стадиях митоза — или мейоза. Точно не знаю.

Ученый не дал Галиано возможности даже раскрыть рот:

— Приходил один, спрашивал про стволовые клетки. Я кратко все изложил и ответил на его вопросы. Больше ничего не знаю.

— Олаф Нордстерн?

— Не помню. Сказал, что пишет статью.

— О чем спрашивал?

— Хотел узнать про линии зародышевых стволовых клеток, исследование которых одобрил президент Джордж Буш.

— И?

— Я рассказал.

— Что именно вы рассказали?

— По данным НИЗ…

— Национального института здравоохранения, — расшифровала я.

— …существует семьдесят восемь линий.

— Где?

Хименес вытащил из кипы бумаг распечатку и протянул мне. Пока я просматривала имена и цифры, Галиано прослушал краткий курс по исследованиям стволовых клеток.

«БресаГен инк.», Атенс, Джорджия, 4;

«СайТера инк.», Сан-Диего, Калифорния, 9;

«ЭС Селл интернэшнл» — институт Монаша, Мельбурн, Австралия, 6;

«Джерон корпорейшн», Менло-парк, Калифорния, 7;

Гетеборгский университет, Гетеборг, Швеция, 19;

Каролинский институт, Стокгольм, Швеция, 6;

«Мария биотек ко, лтд.» — медицинский институт при больнице по лечению бесплодия, Сеул, Корея, 3;

Больница «МизМеди» — Сеульский национальный университет, Сеул, Корея, 1;

Национальный центр биологических наук — Институт фундаментальных исследований Тата, Бангалор, Индия, 3;

Пхочхонский университет, Сеул, Корея, 2;

Институт наук о жизни «Релианс», Мумбаи, Индия, 2;

Университет Технион, Хайфа, Израиль, 4;

Калифорнийский университет, Сан-Франциско, Калифорния, 2;

Исследовательский фонд Висконсинского университета, Мэдисон, Висконсин, 5.

Снова посмотрев на третью строчку в списке, я молча показала ее Райану. Наши взгляды встретились.

— Семидесяти восьми достаточно? — спросил Галиано.

— Черт побери, нет.

У Хименеса имелась странная привычка при разговоре наклонять голову влево. Возможно, зоб давил на его голосовые связки и профессор пытался это скрыть.

— Некоторые из этих линий могут утратить свежесть, или потерять плюрипотентность, или просто разрушиться. Четыре из шести колоний, созданных в одной из биотехнологических компаний США — не скажу, в какой именно, — оказались неустойчивыми. — Хименес фыркнул. — Уже очередь запросов выстроилась.

Он ткнул костлявым пальцем в распечатку у меня в руках.

— Взгляните на этот список. Многие линии — в руках у частных фирм.

— А частные фирмы не любят делиться, — кивнул Райан.

— Совершенно верно, молодой человек.

— Американское правительство что-то делает для того, чтобы обеспечить к ним доступ? — спросил Галиано.

— НИЗ формирует реестр человеческих зародышевых стволовых клеток, но соглашается, чтобы распределением клеточных линий занимались те лаборатории, где они были созданы.

— Стволовые клетки могли бы стать ценным товаром, — заметил Райан.

Хименес издал похожий на кудахтанье смешок:

— После заявления Джорджа Буша акции стволовых клеток взлетели до небес.

В глубинах моего разума вдруг возникла тревожная догадка.

— Доктор Хименес, насколько сложна методика выращивания культур человеческих зародышевых стволовых клеток?

— Студенту-второкурснику это вряд ли удастся, но для специалиста не так уж и трудно.

— Как это делается?

— Берутся свежие или замороженные эмбрионы…

— Где?

— В лабораториях ЭКО^[283].

— В клиниках, где пары проходят курс лечения от бесплодия, — перевела я для приятелей-полицейских.

— Клетки извлекаются из внутренней клеточной массы бластоцисты, помещаются в чашки с культурой роста, в которую добавлена сыворотка из коровьих зародышей…

Мое сердце забилось сильнее.

— …на питательных слоях из эмбриональных фибробластов мышей, подвергшихся гамма-облучению, чтобы предотвратить размножение. Клеткам позволяют расти от девяти до пятнадцати дней. Когда внутренние клеточные массы начинают делиться, образуя сгустки, клетки отделяют от периферийной среды, снова помещают в культуру и…

Больше я не слушала. Стало ясно, что замышляла Цукерман. Я бросила взгляд на Райана, давая знак, что пора идти.

Хименес продолжал бубнить про альтернативную методику — внедрение зародышевых стволовых клеток в тестикулы мышей с ослабленным иммунитетом.

— Спасибо, профессор, — прервала я его.

Райан и Галиано посмотрели на меня как на сумасшедшую.

— Последний вопрос. Нордстерн спрашивал про женщину по имени Мария Цукерман?

— Возможно.

— Что вы ему сказали?

— То же, что и вам, юная леди. Никогда о ней не слышал.

— Цукерман пытается вырастить линию стволовых клеток.

Мы снова сидели в «Бэт-мобиле». Мои щеки пылали, а в желудке будто шевелились странные существа.

— Зачем? — спросил Райан.

— Откуда мне знать, черт возьми? Может, хочет получить премию. Или продать их на черном рынке.

Я закрыла глаза и тут же увидела съеденную на обед рыбу. Я снова их открыла.

— Но я уверена: Цукерман занимается именно этим. Я видела лабораторию, видела сыворотку из коровьих зародышей.

— Возможно, она используется не только для этого, — сказал Галиано.

— Шесть из существующих линий стволовых клеток находятся в Институте репродуктивной биологии имени Монаша в Мельбурне, Австралия. — Я сглотнула. — Цукерман провела два года в исследовательском институте в Мельбурне. Если проверить, могу побиться о заклад, что это окажется именно Институт Монаша.

— Но зачем? — снова спросил Райан.

— Быть может, Цукерман предчувствует рост спроса на черном рынке после того, как правительство США ограничило финансирование работ над стволовыми клетками. — Галиано посмотрел на меня. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Все в порядке.

— Вы вся покраснели.

— Все в порядке.

— И наша добрый доктор Мария намерена изготовить солидную партию товара, — сказал Райан.

Галиано снова взглянул на меня и собрался что-то сказать, но вместо этого взял рацию и набрал код.

— Вроде тех подонков, что торгуют нелегальными донорскими органами. — Голос Райана звучал уже не так скептически. — Черт побери…

Я не дала ему договорить:

— И ей помогает Хорхе Серано.

Галиано отдал распоряжения всем постам искать Цукерман и Серано. Мой желудок издал странный звук. Оба полисмена посмотрели на меня, но промолчали.

Мы проехали несколько миль, слушая бурчание в моем животе на фоне радио.

— При чем тут Патрисия Эдуардо? — первой заговорила я.

— При чем тут Антонио Диас? — спросил Галиано.

— При чем тут Олли Нордстерн? — спросил Райан.

Ответа не было ни у кого.

— План таков, — сказал Райан. — Бэт отправляется к судье за ордером.

— Будем надеяться, что это не окажется подонок Диас.

— Я закончу прослушивать кассеты с интервью. Бреннан займется остальными бумагами Нордстерна.

— Хорошо, — согласилась я. — Но я лучше поработаю у себя в отеле.

Мне вдруг срочно потребовалось оказаться в непосредственной близости от туалета.

— Не нравится мое общество? — Райан изобразил обиженную гримасу.

— Что поделаешь, — сказала я. — Не сходимся характерами.

Когда мы заехали в штаб-квартиру, забрали папки Нордстерна и вернулись в отель, был уже шестой час. Тротуар выглядел так, словно в него попала ракета. От грохота четырех отбойных молотков содрогались все доли моего мозга. Судя по прожекторам и упаковкам с едой, шум не прекратится и ночью.

Я пробормотала особо цветистое ругательство. Райан и Галиано спросили, все ли в порядке. Я заверила их, что просто хочу отдохнуть. Про туалет упоминать не стала. Они уехали, но я успела заметить, что оба рассмеялись.

Охваченная приступом паранойи, я снова выругалась.

Поднявшись наверх, первым делом отыскала аптечку. Кэти постоянно надо мной смеется — отправляясь за границу, я всегда беру целый арсенал лекарств. Глазные капли. Спрей от насморка. Средство от изжоги. Слабительное. Никогда не знаешь, что может понадобиться.

Сегодня я знала.

Проглотив капсулу «Имодиума» и горсть таблеток от поноса, я вытянулась на кровати — и тут же бросилась в ванную. Прошли десятилетия, прежде чем я снова легла. Меня била дрожь, но чувствовала я себя уже лучше.

Грохот отбойных молотков за окном отдавался в голове. Я включила вентилятор, но он лишь усилил шум, вместо того чтобы заглушить.

Вернувшись в ванную, я намочила в холодной воде тряпку, положила ее на лоб и снова легла, думая, хочу ли вообще жить.

Я едва задремала — и тут зазвонил мобильный. Я не сумела сдержать ругательство.

— Да?

— Это Райан.

— Да.

— Как ты там, получше?

— Будь ты проклят вместе со своей рыбой!

— Я же советовал взять хот-дог в кукурузном тесте! Что за шум?

— Отбойные молотки. Чего хотел?

— Ты была права насчет Мельбурна. Цукерман провела там два года в Институте репродуктивной биологии в качестве стажера-исследователя или вроде того.

— Угу.

Я наполовину слушала Райана, наполовину — собственный желудок.

— Никогда не догадаешься, кто еще там был.

Услышав имя, я уже не могла думать ни о чем другом.

Глава 28

— Тот самый Лукас, который конфисковал скелет из «Параисо» для Антонио Диаса?

— Гектор Луис Кастильо Лукас.

— Но Лукас — судебный врач.

— Видимо, он начинал с другого.

— Что связывает Диаса и Лукаса? — спросила я.

— Вопрос получше — что связывает Цукерман и Лукаса?

— Удалось найти Цукерман или Хорхе Серано?

— Поканет. Галиано выставил наблюдение у дома и клиники Цукерман, объявил в розыск ее машину. За «Параисо» тоже следят. Они будут у нас в руках еще до десятичасовых новостей.

— Галиано получил ордер?

— Как раз сейчас разговаривает с судьей.

Закончив беседу, я сменила тряпку и снова откинулась на подушки.

Все это не имело смысла. Или все же имело? Работал ли Лукас на Диаса? Распорядился ли доктор уничтожить кости Патрисии Эдуардо по требованию окружного прокурора? Или наоборот? Имел ли Лукас влияние на Диаса?

Диас мог быть как-то связан с Чупан-Я, возможно, даже с расстрелом Карлоса и Молли. Но зачем ему было конфисковывать кости из «Параисо»? Чем его так заинтересовало убийство молодой беременной женщины?

Карлос и Молли! В самом ли деле те, кто напал на них, произнесли мое имя? Я — следующая мишень? Чья?

Меня бил озноб. Я забралась под одеяло. Голова лопалась от множества вопросов.

Лукас наверняка был знаком с Цукерман. Двое врачей из Гватемалы, работавшие в одно и то же время в австралийском исследовательском институте, вряд ли могли не заметить друг друга. Работают ли они вместе теперь? Над чем?

Что за тайну хранил Нордстерн? И как он о ней узнал?

Связывало ли Бастоса и Диаса что-то, кроме службы в армии? Почему Нордстерн обвел этих двоих кружком на фотографии, где они наблюдают за парадом в Хахахаке?

Связаны ли вместе все эти факты? Или какие-либо из них? Или это просто эпизоды коррупции в коррумпированной стране?

Грозила ли мне опасность?

Отбойные молотки заглушали шум машин на улице. Гудел вентилятор. Комната медленно погружалась в полумрак, звуки утихали.

Я не знала, сколько прошло времени, когда зазвонил гостиничный телефон. Вскочила с постели. Было уже темно.

Послышалось дыхание, затем короткие гудки.

Вот ведь придурок! Наверняка ошибся номером и просто дал отбой.

Я швырнула трубку на аппарат.

Сев на кровать, прижала ладони к щекам. Они уже не были такими горячими — лекарства помогали.

Тра-та-та. Тра-та-та-та. Тра-та-та. Тра-та-та.

Сколько у них там, внизу, цемента?

Ну, хватит!

Я достала из холодильника банку диетической кока-колы и попробовала отпить.

О да!

Сделав для проверки несколько глотков, поставила банку на стол, разделась и стояла под душем, пока ванную не заполнил пар. Закрыв глаза, я подставляла под потоки грудь, спину, вздувшийся живот. Вода лилась на голову, плечи, бедра.

Я вытерлась, расчесала волосы, почистила зубы, надела шерстяные носки и спортивный костюм. Чувствуя себя заново родившейся, достала папки Нордстерна и уселась за стол. В соседнем номере включили телевизор и начали бесцельно переключать каналы. В конце концов остановились на футбольном матче.

Первая папка была подписана «Спектер». В ней лежали газетные вырезки, заметки, фотографии Андре Спектера и его семьи, а еще два снимка посла вместе с Аидой Пера.

Вторая папка подписана не была. Там обнаружились счета из ресторанов и такси, расходная ведомость. Пропускаем.

Я допила кока-колу. На улице продолжали грохотать отбойные молотки.

На третьей папке была знакомая надпись — «СКЛЕТ». Я просмотрела папку до половины, когда увидела заголовок:

«Стволовые клетки, выращенные из трупов».

Начала читать, и сердце сжалось в груди.

Исследовательская группа в Институте имени Солка в Ла-Джолле, Калифорния, разработала технологию получения стволовых клеток из посмертных образцов человеческих тканей. Об открытии сообщалось в журнале «Nature».

— Господи, — вслух проговорила я в пустом номере.

И продолжила читать.

Из тканей одиннадцатинедельного младенца и двадцатисемилетнего мужчины удалось выделить незрелые мозговые клетки. Команда из Института Солка использовала эту технологию и на других людях разного возраста, а также на образцах, полученных в течение двух дней после смерти.

В сноске отмечалось, что отчет загружен с сайта «Би-би-си ньюс». Рядом со ссылкой кто-то написал фамилию Цукерман.

Меня бросило в жар, руки дрожали.

Опять начинается. Пора принять еще «Имодиум».

Вернувшись из ванной, я заметила странную тень на ковре перед дверью. Подойдя ближе, увидела, что щеколда не закрыта.

Неужели я оставила дверь открытой, кинувшись в ванную сразу же по приходу? Да, чувствовала я себя хреново, но подобная беспечность мне несвойственна.

Я закрыла и заперла дверь, ощущая, как к прочим болезненным симптомам прибавляется неосознанный страх.

Телефоны Галиано и Райана не отвечали. Судорожно сглотнув, я оставила сообщение.

Черт побери, нельзя сейчас болеть! Никак нельзя!

Собрав папки Нордстерна, я сложила их рядом с креслом и, взяв с кровати стеганое одеяло, закуталась в него, забравшись в кресло с ногами. С каждой минутой я чувствовала себя все хуже.

Значительно хуже.

Открыла одну из папок. Заметки, сделанные во время интервью. Читая, я то и дело стирала стекавшие по лицу капли пота, чувствуя, как его ручейки текут по телу под спортивным костюмом.

Через несколько минут я ощутила резкую боль в животе, затем дрожь под языком. К горлу подкатила горячая волна.

Бросившись в ванную, я извергала содержимое желудка, пока не заболели бока, затем вернулась в кресло и вновь закуталась в одеяло. Каждые несколько минут процедура повторялась, и с каждым разом я все больше слабела.

Упав в кресло в четвертый раз, я закрыла глаза и натянула одеяло до подбородка, ощущая прикосновение грубой ткани и свой собственный запах. Голова кружилась, перед зажмуренными глазами вспыхивали крошечные созвездия.

Грохот отбойных молотков стих, превратившись в подобие треска лопающегося попкорна. Я видела цикад летним вечером, их тонкие крылья и красные выпученные глаза, чувствуя жужжание насекомых в своей крови.

А потом появилась Кэти — маленькая, лет трех-четырех. Мы читали книгу с детскими стишками. Солнце просвечивало сквозь белые волосы девочки, словно луна сквозь туман. На дочке было платьице, которое я купила, когда мы ездили в Нантакет.

«Давай помогу, милая».

«Я и сама могу».

«Конечно можешь».

«Я знаю буквы, просто иногда не получается их сложить».

«Это и есть самое сложное. Не спеши.

Гектор-Протектор во всем был зеленом,

Гектор-Протектор предстал перед троном.

Увы, королю не понравился он,

И Гектор-Протектор отправился вон».

«А почему не понравился, мама?»

«Не знаю».

«Он был плохой?»

«Не думаю».

«Как звали короля?»

«Чарли Оливер».

Кэти хихикнула.

«А королеву?»

«Арабелла».

Она снова хихикнула.

«Ты всегда говоришь смешные имена, мама».

«Мне нравится, когда ты смеешься».

«А как была фамилия Гектора-Протектора?»

«Лукас».

«Тогда, может, он вовсе и не Протектор?»

«Может, и нет».

«А кто тогда?»

«Коллектор?»

Смех.

«Эректор.

Детектор.

Прозектор.

Инспектор…»

Я очнулась в ванной. Стояла, прижавшись ладонями и лбом к зеркалу.

Может, Молли услышала именно это? Не «инспектор». И не «Спектер».

«Гектор».

Гектор Лукас.

Неужели все было наоборот: доктор полностью контролировал окружного прокурора? И он же организовал нападение на Молли и Карлоса? Как он был связан с нашей работой в Чупан-Я? Этого я понять не могла. Неужели это он приказал убить Нордстерна, когда репортер подобрался к правде слишком близко? И Патрисию Эдуардо тоже? Не собирался ли Лукас поступить так же с Цукерман и Хорхе Серано?

И не попытается ли он убить Галиано и Райана?

Я наклонилась к прикроватной тумбочке и нашарила мобильный телефон.

Ни тот ни другой коп не отвечал.

Утерла пот со лба. Куда они поехали? В клинику Цукерман? В морг?

Думай!

Глубоко вздохнув, я открыла и закрыла глаза. Голова закружилась, перед глазами вспыхнули звезды.

Что делать?

Выдох, потом еще раз.

Если Лукас действительно опасен, Райан и Галиано об этом понятия не имеют. Возможно, Цукерман уже связалась с Лукасом, и тот, подумав, что они приехали его арестовать, начнет стрелять.

Надев туфли, я схватила сумочку и пошла вниз.

Чтобы поймать такси, потребовалось двадцать минут.

— Dónde?

Куда?

Куда поехали Райан и Галиано? Явно не в «Параисо» и не в клинику Цукерман — там посты уже выставлены.

Водитель постукивал пальцами по рулю.

Где мог быть Лукас?

Или мне нужен Диас? Возможно, доктор Ферейра подскажет.

Я вся дрожала, зубы стучали, словно у дешевой игрушки.

— Dónde, Señora?

Сосредоточься!

— Morgue del Organismo Judicial.

— Zona Tres?

— Oui.

Ответила не на том языке. Почему?

Такси ехало через город, а я смотрела на мелькавшее за окном разнообразие цветов и форм: рекламные баннеры, натянутые над улицами; объявления, расклеенные на заборах, стенах и досках. Я даже не пыталась их прочесть — просто не могла. Голова кружилась, как в те времена, когда я еще пила и порой засыпала, не успев добраться до постели.

Поняла, что переплатила водителю за его улыбку и скорость. Неважно.

Огляделась вокруг. Окрестности — такие же унылые, какими я их помнила, кладбище казалось больше и мрачнее. Машины Галиано нигде не было видно.

Уставилась на здание морга. Ферейра. Нужно увидеться с Ферейрой. Двинулась по дорожке вдоль левой стороны здания. Хруст гравия под ногами грохотом отдавался в ушах.

Дорожка вела к парковке, где стояли два фургона, белый «вольво» и черный «универсал». Никакого «Бэт-мобиля».

Вытерла рукавом скатившуюся в глаз каплю пота. Что дальше? Не предполагала, что придется идти туда без Райана или Галиано. Искать Ферейру?

Толкнула дверь для персонала с задней стороны здания. Закрыто. Дверь гаража, через которую принимали трупы, тоже оказалась заперта.

Стараясь успокоиться, я подошла к первому фургону и заглянула в окно. Ничего.

Поспешила ко второй машине.

К третьей.

На сиденье — ключи!

Сердце отчаянно билось. Я завладела добычей и, спотыкаясь, вернулась к зданию. К двери для персонала ни один ключ не подошел.

Черт.

Дрожащими руками начала вставлять ключи один за другим в дверь гаража.

Нет.

Нет.

Нет.

Выронила связку. Казалось, целую вечность ползала на четвереньках в темноте, прежде чем ладонь вновь сомкнулась на ней.

Поднявшись, я возобновила попытки.

Пятый или шестой ключ скользнул в скважину и повернулся. Я приподняла дверь на дюйм и замерла.

Никаких сирен. Никаких вооруженных охранников.

Я приподняла дверь еще на два фута. Ее скрежет казался громче отбойных молотков в отеле.

Никто не появился. Никто меня не окликнул.

Едва дыша, я пригнулась и на подкашивающихся ногах вошла в морг. Зачем? Ах да. Доктор Ферейра, Райан или Галиано.

Меня окутала знакомая смесь запахов смерти и дезинфекции. Этот аромат я узнала бы где угодно.

Прижавшись спиной к стене, я прошла по коридору мимо раскладной каталки, кабинета и маленькой комнатки с занавешенным окном.

В моей лаборатории в Монреале тоже есть такая комнатка. Мертвецов вкатывают в нее по другую сторону стекла и открывают занавески, чтобы близкие могли выразить свои чувства — облегчение или горе. Самое душераздирающее место во всем здании.

Дальше коридор упирался в другой. Я посмотрела налево, потом направо.

Перед глазами вновь поплыли цветные пятна. Зажмурившись, я глубоко вздохнула и снова открыла глаза. Стало лучше.

По обе стороны было темно, но я поняла, где нахожусь. Слева я узнала прозекторские, справа — коридор, по которому Ангелина Ферейра вела меня к себе в кабинет.

Сколько времени прошло с тех пор, как она дала мне компьютерные томограммы Эдуардо? Неделя? Месяц? Жизнь? Не помню.

Я посмотрела направо. Возможно, она там и сможет рассказать про Лукаса.

Резкая боль в животе заставила согнуться пополам. Судорожно дыша, я дождалась, когда боль пройдет, но, выпрямившись, почувствовала, как перед глазами вспыхивают молнии и голова будто разрывается. Тошнить начало неудержимо.

Доктор Ферейра? Райан? Галиано?

Прошла целая вечность, прежде чем спазмы прекратились. Во рту — горечь, бока болели, ноги подгибались, бросало то в жар, то в холод. Доктору Ферейре придется кого-нибудь прислать, чтобы тут прибрались.

Держась за стену, я двинулась дальше. Кабинет Ферейры был пуст. Я повернула назад к прозекторским.

В прозекторской номер один было темно и безлюдно.

Во второй — то же самое.

Из-под двери прозекторской номер три, той самой, где я исследовала скелет Патрисии Эдуардо, сочилось фиолетово-голубое свечение. Вероятно, Ферейра там.

Я осторожно открыла дверь.

В ночном морге царила сверхъестественная тишина. Не было слышно ни шипения шлангов, ни визга пил, ни шума текущей воды, ни лязга инструментов. Тишина, не похожая ни на какую другую.

В комнате было пусто и смертельно тихо.

— Доктор Ферейра?

Кто-то оставил рентгеновский снимок на световом столе. Вокруг пленки просачивалось похожее на свечение экрана черно-белого телевизора голубовато-белое сияние. Холодно блестели металл и стекло.

У задней стены возле стальной холодильной камеры стояла каталка. На ней — мешок для трупов. Судя по форме, внутри кто-то был.

Снова спазм. Перед глазами заплясали черные точки.

Склонившись над столом, я опустила голову и глубоко вздохнула.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Точки рассеялись. Тошнота отступила.

Уже лучше.

Тело лежало не в холодильной камере. Видимо, с ним кто-то работал.

— Доктор Ферейра?

Я полезла за мобильным, но в кармане его не оказалось.

Черт!

Неужели выронила? Или забыла в отеле? Когда я ушла из отеля?

Посмотрела на часы, но не смогла разобрать цифры.

Похоже, ничего не получится. Надо уходить. Все равно я сейчас не в силах им помочь.

Помочь — кому?

Уходить — куда?

Где я?

И тут я скорее ощутила, чем услышала движение у себя за спиной — даже не звук, а шевеление воздуха.

Резко развернулась кругом.

В мозгу вспыхнули фейерверки. В горло выстрелило огнем.

Кто-то стоял в дверях.

— Доктор Ферейра?

Сказала ли я это, или мне просто чудилось, что я говорю?

Пришедший что-то держал в руках.

— Сеньор Диас?

Молчание.

— Доктор Цукерман?

Фигура не двигалась.

У меня подогнулись ноги. Удар щекой о металлический край каталки. Из легких вырвался судорожный вздох. Пол устремился к лицу.

И наступила тьма.

Глава 29

Мне никогда еще не было так холодно.

Я лежала на льду на дне глубокого темного пруда.

Пошевелив пальцами, чтобы вернуть им чувствительность, я попыталась всплыть.

Вода не поддавалась. Слишком глубоко.

Я вздохнула.

Мертвые рыбы. Водоросли. Глубоководные существа.

Я расставила руки, словно ребенок, который лепит снежную бабу.

Есть контакт.

Начала руками шарить вокруг.

Вертикальный обод с закругленным краем.

Ощупала обод. Не лед. Металл со всех сторон — как в гробу.

Внезапно я поняла, что это.

Глубоко вздохнула. Запах смерти и дезинфекции. Но пропорции на этот раз обратные — вонь гниющей плоти затмевала любую другую.

Замороженная плоть. Сердце сжалось.

О господи!

Я лежала на каталке в холодильной камере морга.

Вместе с мертвецом!

Боже!

Как долго я была без сознания? Кто положил меня на каталку?

И где он сейчас?

Открыв глаза, я приподняла голову.

В мозгу взорвались осколки стекла. Внутренности скрутило.

Я прислушалась.

Тишина.

Приподнявшись на локтях, несколько раз моргнула.

Кромешная тьма.

Сев, я немного подождала. Слабость чувствовалась, но не тошнило.

Ноги меня не слушались. Подтянув руками лодыжки к себе, я начала их растирать. Постепенно они ожили.

Прислушалась — нет ли признаков жизни за пределами камеры.

Тишина.

Спустив ноги с каталки, я попыталась встать, но колени подогнулись, и я рухнула на пол. Левое запястье пронзила боль.

Черт!

Правая рука наткнулась на резиновое колесо. Я поднялась на четвереньки и с трудом встала.

Еще одна каталка. Я была не одна.

На каталке лежал мешок. И в нем кто-то был.

Я попятилась от покойника. Во рту пересохло, сердце отчаянно забилось.

Повернувшись, я заковыляла туда, где вроде должна была быть дверь.

Господи, есть ли изнутри ручка? Есть ли в этих штуках ручки изнутри? Пусть изнутри окажется ручка!

Я тысячу раз открывала холодильные камеры в моргах, но никогда не обращала на это внимания.

Дрожа, я начала шарить в темноте.

Ну пожалуйста!

Холодный, твердый, гладкий металл. Я провела по нему рукой.

Пожалуйста, пусть будет ручка!

Я слабела с каждой минутой. Во рту нарастала горечь. Меня била дрожь.

Прошли годы, десятилетия, тысячелетия…

Есть!

Нажав на ручку, я толкнула дверь — и она с тихим шипением открылась. Я выглянула наружу.

На световом столе — светящиеся в темноте серые очертания человеческих органов на фоне непрозрачных костей.

Тускло освещенная прозекторская номер три.

Кто лежал на каталке позади — тот, кого я видела недавно в мешке здесь же, в прозекторской? И нас обоих заперла в холодильной камере одна и та же рука?

Оставив дверь слегка приоткрытой, я доковыляла до каталки и расстегнула молнию на мешке. Полоска света упала на мертвенно-бледные ступни.

Я повернула ярлык на большом пальце, пытаясь прочесть имя. Света было мало, а буквы маленькие.

РАМ…

Буквы плыли перед глазами, словно камешки на дне ручья.

Я моргнула.

РАМИР…

В глазах двоилось.

РАМИРЕС.

Гватемальский эквивалент Смита или Джонса.

Я двинулась вдоль каталки, расстегивая мешок. Дойдя до противоположного края, откинула клапан.

Лицо Марии Цукерман было похоже на привидение, во лбу виднелась маленькая черная дырочка. Одежда спереди испачкана кровью.

Я приподняла ее руку. Тело полностью окоченело.

Чувствуя неудержимую дрожь, я вернулась, снова застегивая мешок.

Зачем?

Дурацкая привычка.

Открыв задом дверь, я вывалилась в прозекторскую номер три.

И почувствовала затылком холодную сталь.

— С возвращением, доктор Бреннан.

Знакомый голос.

— Спасибо, что позволили нам сэкономить на путешествии.

— Лукас?

Я ощущала мушку, ствол, полую трубку, которая могла послать пулю прямо мне в мозг.

— Ожидали кого-то другого?

— Диаса.

Лукас фыркнул:

— Диас делает то, что я говорю.

В моем одурманенном мозгу прозвучала единственная фраза.

Тяни время!

— Вы убили Марию Цукерман. Зачем?

Голова казалась тяжелой, как камень, язык с трудом ворочался.

— И приказали убить Олли Нордстерна.

— Нордстерн — дурак.

— Нордстерн оказался достаточно умен, чтобы раскрыть вашу грязную игру по добыче клеток.

Дыхание позади на мгновение сбилось.

Не давай ему замолчать!

— Патрисия Эдуардо тоже узнала, что замышляет Цукерман?

— А вы, вижу, времени даром не теряли.

Комната кружилась…

— Вы весьма настойчивы, доктор Бреннан. Куда настойчивее, чем я предполагал.

Ствол уткнулся мне в шею.

— А ну-ка, обратно в постельку.

Еще один тычок.

— Вперед.

Только не назад в холодильник!

— Я сказал: вперед! — Лукас подтолкнул меня сзади.

Нет!

Умереть от пули или одному богу известно от чего в холодильнике? Развернувшись, я бросилась к двери.

Заперто!

Повернулась лицом к врагу.

В грудь мне была направлена «беретта».

Перед глазами поплыло.

— Ну, давайте же, доктор Лукас. Стреляйте.

— Бессмысленно.

Мы яростно смотрели друг на друга, словно звери, готовые сцепиться.

— Почему Цукерман? — спросила я.

Лукас разделился на четыре части, потом собрался воедино.

— Почему Цукерман?

Сказала я это или мне только показалось?

— Вы очень бледны, доктор Бреннан.

Я сморгнула каплю пота.

— Моя выдающаяся коллега составит вам компанию.

Я пыталась понять, что он имеет в виду.

— Почему? — спросила снова.

— Доктору Цукерман нельзя было доверять. Она была слаба и легко впадала в панику. В отличие от вас.

Почему Лукас меня еще не застрелил?

— Вы сами убивали своих жертв, доктор Лукас? Или просто обкрадывали трупы?

Лукас сглотнул: кадык подпрыгнул, словно ребенок на тарзанке.

— Мы собирались сделать весомый вклад в науку.

— Или убивать для черного рынка.

Губы Лукаса изогнулись в подобии улыбки.

— Вы даже лучше, чем я думал. Ладно. Мне нравится говорить в открытую. Давайте поболтаем о науке.

— Давайте.

Тяни время!

— Ваш президент загнал исследования стволовых клеток обратно в двенадцатый век.

— Он руководствовался научной этикой.

— Этикой? — рассмеялся Лукас.

— Для вас их аргументы не имеют значения?

Мысли путались. Думать становилось все тяжелее.

— Что для получения стволовых клеток требуется умерщвлять младенцев? Что исследователи стволовых клеток ничем не лучше Менгеле и его нацистских убийц? И вы называете эту чушь научной этикой?

Лукас махнул пистолетом в сторону висевших на стене правил техники безопасности.

— Бластоциста не больше точки над той буквой «i».

— Это жизнь. — Мой голос звучал, словно в тумане.

— Отбросы после лечения бесплодия. Отходы прерванных беременностей.

Беспокойство Лукаса росло. Похоже, все шло не так, как мне хотелось бы.

— Сотни тысяч страдают от болезни Паркинсона, диабета, повреждений спинного мозга. Мы могли бы им помочь.

— Этого и хотела Цукерман?

— Да.

— А вы — набить бумажник.

— Почему бы и нет? — В уголках его рта блеснула слюна. — Механические сердца. Фармацевтические средства. Патенты на ортопедическое оборудование. Умный врач может заработать миллионы.

— Убивая или просто похищая эмбрионы?

Разве я об этом уже не спрашивала вечность назад?

— Цукерман могла годами смешивать в своих блюдцах яйцеклетки со спермой. Мой способ быстрее, и он сработает.

Хотелось закрыть глаза.

— Все кончено, вы знаете, — сказала я.

— Все будет кончено, когда я сам об этом скажу.

Хотелось перестать слышать и заснуть.

— Смерть Цукерман будет раскрыта. Ее лаборатория арестована.

— Вы лжете. — Его нижнее веко дернулось.

— Сюда едут двое детективов. Я собиралась их встретить.

Лукас облизнул губы.

— Правда о Чупан-Я выходит на свет, — продолжала я, едва сознавая, что говорю. — Мы намерены рассказать в прессе обо всем, что случилось с теми несчастными.

У меня начали подкашиваться ноги.

— И шантажу придет конец. Участие Диаса в резне раскрыто. Он больше не будет вашим козлом отпущения.

Пальцы Лукаса сжались на рукояти пистолета.

— Хорхе Серано взят под стражу. Ему сделают предложение, от которого невозможно отказаться, и он вас выдаст.

Доктор иронически рассмеялся:

— В чем он меня обвинит? В похищении нескольких мертвых зародышей?

— В убийстве Патрисии Эдуардо.

Лукас смотрел на меня не мигая.

— Того скелета давно нет. И кому он принадлежал, навсегда останется под вопросом.

— Вы забыли об одном, доктор Лукас. О неродившемся ребенке Патрисии. Ребенке, которому вы так и не дали сделать первый вдох.

Вдали послышался звук сирены. Взгляд Лукаса метнулся вправо, затем вернулся ко мне.

Продолжай говорить!

— Я нашла кости ребенка в одежде его убитой матери. В этих костях есть ДНК.

Мой голос с каждой секундой звучал все тише.

— Эта ДНК совпадет с образцом, предоставленным матерью Патрисии. Ребенок дотянется до вас с того света, навсегда решив вашу судьбу.

Костяшки пальцев Лукаса побелели, взгляд черных глаз стал жестким — взгляд снайпера или загнанного в угол террориста. Взгляд человека, понявшего, что выхода нет.

— В таком случае я могу убить и вас. Какая разница — одним больше, одним меньше?

В глазах помутилось. Я лишилась дара речи, способности двигаться. Мне предстояло умереть в гватемальском морге.

И вдруг:

— Вынужден признать — вы опытны и изобретательны, доктор Бреннан. Считайте, что это самый счастливый год в вашей жизни.

Сквозь черный туман я увидела, как Лукас отвел пистолет от моей груди, вложил ствол в рот и нажал на спусковой крючок.

Глава 30

На первые полосы газет эта история так и не попала — ни в Гватемале, ни в Канаде.

В Гватемале «Ла ора» поместила небольшую заметку об официальном обвинении Мигеля Анхеля Гутьереса в убийстве первой степени. Цитировались слова матери Клаудии де ла Альды о том, что она удовлетворена расследованием. Две маленьких колонки на семнадцатой странице.

В отдельных статьях убийства Патрисии Эдуардо и Марии Цукерман приписывались организованным преступным группировкам, а смерть Лукаса классифицировалась как самоубийство.

И ни слова о стволовых клетках.

В Монреале «Ля пресс» и «Газетт» поместили короткие статьи о перестрелке на улице Сент-Катрин. Вдобавок к Карлосу Висенте в Гватемале был опознан еще один подозреваемый, но тот умер раньше, чем его успели арестовать. Точка. Никаких рассуждений о том, зачем гватемалец мог убить американца в Монреале.

Антонио Диас, Алехандро Бастос или Андре Спектер нигде не упоминались. Диас остался судьей. Спектер — послом.

Бастос предположительно покойником.

Вряд ли я когда-нибудь узнаю, почему Гектор Лукас направил на себя собственное оружие. Полагаю, виной тому высокомерие вместе с отчаянием. Он считал себя высшим существом, а когда понял, что все кончено, выбрал такой финал. И вероятно, именно высокомерие побудило его пощадить меня. Доктор хотел, чтобы я знала: именно он решил, что я останусь в живых, и помнила об этом. Своего рода мемориал.

На следующее утро после ночи в морге, в семь часов, в больницу приехал Райан — с цветами.

— Спасибо, Райан. Очень красивые.

— Как и ты. — Он глуповато улыбнулся.

— У меня синяк под глазом, щека цвета баклажана, в руке торчит иголка, а сестра Кеворкян только что сунула свечу мне в задницу.

— Для меня ты все равно хорошо выглядишь.

Волосы его были растрепаны, на щеках — двухдневная щетина, пиджак присыпан пеплом. Но для меня этот парень тоже хорошо выглядел.

— Ладно, — сказала я. — Выкладывай.

Спать не хотелось, но слабость все равно чувствовалась. Вся отрава куда-то ушла — то ли ее изгнали лекарства, то ли просто рассосалась от времени.

— Мы с Галиано звонили тебе на мобильный, когда судья подписывал бумаги касательно клиники Цукерман. Никто не отвечал. Потом, когда копы изловили Хорхе Серано, мы пытались еще раз.

— Я либо была в душе, либо уже ушла и забыла телефон.

— Мы решили, что ты отключила трубку, чтобы поспать. Когда вернулся в отель, я постучал в дверь, подергал за ручку.

— На что ты рассчитывал?

— Просто хотел справиться о здоровье подруги.

Я ткнула его в живот. Он отскочил назад.

— Та такерия — твоя идея.

— Это ты выбрала рыбу.

— Я четко помню, что ботулизм в дополнение к ней не заказывала.

— Видимо, он включен бесплатно, хотя, возможно, ты зря винишь рыбу. Так или иначе, твоя дверь не была заперта, в номере царил беспорядок, — продолжал Райан. — Я заметил статью об извлечении стволовых клеток из трупов и подумал: не пришла ли тебе в голову какая-нибудь столь же дурацкая мысль?

— Спасибо.

— Пожалуйста. Вытащил Галиано из постели, чтобы попробовать тебя разыскать.

— Уверена, он был в восторге.

— Бэт весьма покладист. Мы позвонили во ФСАГ. Там еще кое-кто работал допоздна, но тебя не видели. Я упомянул о том, что ты говорила про связь между Цукерман и Лукасом, и Бэт решил потрясти Лукаса. Доктора дома не оказалось, и мы решили заглянуть в морг. На парковке заметили «вольво» Цукерман, а потом частично открытую дверь гаража.

— Где была охрана?

— Лукас отправил их домой. Вероятно, собирался срочно провести вскрытие Марии Цукерман.

— Движимый невыносимым горем по погибшей коллеге.

Райан кивнул:

— Когда мы вошли в прозекторскую, мозги Лукаса украшали стену. Ты была без сознания, так что мы загрузили твой симпатичный зад в «скорую», а потом поехали выбивать показания из Серано.

Райан откинул волосы с моего лба, глядя на меня с непонятным выражением.

— Лукас приказал Серано избавиться от тебя. Задушить. Ему повезло — ты принимала душ столетия, а отбойные молотки обеспечивали звуковое прикрытие. Юный коммандо подмешал какую-то дрянь тебе в кока-колу, намереваясь дождаться в шкафу, пока ты свалишься без чувств, а потом придушить тебя подушкой. Вот только возникла проблема — появилась горничная, и Серано muy pronto^[284] сбежал.

— Ты разговаривал с обслугой?

— Да, — кивнул Райан. — Горничная думала, что это был я.

— Что, черт побери, подсыпал мне Серано?

— Кто знает? Парень не сказал. Врачам мы сообщили, что у тебя пищевое отравление. Тебе промыли желудок, а прислуга в отеле банку выбросила.

— В общем, свалил меня с ног.

— Так и задумывали. Врачи считают, что «Имодиум» и таблетки от поноса притупили эффект и не дали тебе потерять сознание. К тому же тебя стошнило.

Он пощекотал меня под подбородком. Я оттолкнула его руку и поморщилась.

— Как запястье?

— Просто растяжение.

Райан взял меня за руку и поцеловал кончики пальцев.

— Ты заставила нас поволноваться, милая.

Я в замешательстве сменила тему:

— Это Лукас приказал убить Нордстерна?

— Похоже, Нордстерн действительно приехал сюда писать о Клайде Сноу и его правозащитной деятельности. Раскапывая материал о Чупан-Я и подобных зверствах, Олаф обнаружил старые армейские документы, где упоминались Алехандро Бастос и Антонио Диас. В какой-то момент репортер раскрыл бы Диаса — и Лукас лишился бы рычагов давления. Возможно, за это он и приказал его убить. Но куда вероятнее, все это связано с Патрисией Эдуардо. Приехав в Гватемалу, журналист прочитал или услышал о пропавших девушках и начал расследование. Выяснив, что одна из четырех — дочь посла, двинулся по этому следу, а когда обнаружил, что у Шанталь проблемы, а посол — аморальный тип, захотелось подробностей.

— Зачем ему было лететь в Монреаль?

— В то время его расследование было на той же стадии, что и наше. Нордстерн думал, что сможет написать статью десятилетия, если сумеет связать Спектера с трупом в отстойнике. Настоящая сенсация: опытный дипломат, наивные юные девушки, секс, убийство, таинственная смерть, канализационный отстойник, дипломатический иммунитет, иностранная интрига. Вряд ли он знал, что Патрисия была беременна.

Райан погладил меня по руке.

— Одному богу известно, с чего он решил, будто это связано со стволовыми клетками. В папке с расходами Нордстерна мы нашли счет из «Параисо».

— Он действительно там останавливался?

— Пытливый ум не знает границ. Именно так Нордстерн познакомился с Хорхе Серано.

— Который привел его к Цукерман.

— И он заинтересовался стволовыми клетками.

— Поэтому и погиб, даже если Диас тут ни при чем.

Несколько мгновений мы оба молчали.

— Что с Шанталь Спектер? — спросила я.

— Возмещение ущерба музыкальному магазину, затем лечение от наркотиков.

— А с Люси Херарди?

— Строгий родительский надзор. Без помощи Шанталь не сбежать.

Следующий вопрос я задать боялась.

— Внутреннее расследование?

— Мы с департаментом сошлись во мнениях насчет сеньора Висенте.

— Рада за тебя, Райан. Хороший был выстрел.

Вошла медсестра, чтобы проверить мою капельницу.

— Где Галиано? — спросила я, когда она нас покинула.

Детектив на мгновение нахмурился:

— Заглянет.

Райан обнял меня за плечи, привлек к себе и прижался щекой к макушке. По моему телу стало разливаться приятное тепло.

— Вчера ночью, увидев тебя на полу, рядом с пистолетом и трупом, я страшно испугался, что потеряю тебя.

От удивления я даже не нашлась что ответить. Возможно, так было и лучше. Что бы я ни сказала, вряд ли это выглядело бы уместным.

— Я кое-что понял.

Голос Райана показался мне странным. Он прижал мою голову к груди.

— Или, может, просто в конце концов сам себе в этом признался.

Мужчина ткнулся носом в мои волосы.

В чем? Признался — в чем?

— Темпе…

Голос его дрогнул.

Господи! Неужели сейчас он скажет то самое слово на букву «л»?

Райан откашлялся.

— Я столько раз видел изнанку жизни, что перестал верить людям. И, честно говоря, не верю в счастливый конец. — Он сглотнул. — Но в тебя я верю.

Полицейский снова уложил меня на подушки и поцеловал в лоб.

— Стоит заново обдумать наши отношения.

Мне хотелось ответить, но веки не подчинялись.

— Подумай. — Взгляд его васильковых глаз врезался в душу.

Можешь не сомневаться.

Когда я проснулась в следующий раз, на меня смотрели Матео и Элена. Лицо последней от тревоги настолько собралось в складки, что напоминало морду шарпея.

— Как ты?

— Здорова как лошадь.

Мы с Матео рассмеялись. Я постаралась скрыть боль.

— Что смешного?

— То же самое говорила Молли.

Они заверили меня, что работа по Чупан-Я продвигается успешно, и сказали, что жители деревни планируют похороны. Матео только что разговаривал с Молли. Она быстро выздоравливает.

И снова, как ни старалась, я не смогла побороть сон.

Следующим призраком, появившимся у моей постели, был Галиано.

С цветами.

Палата начала походить на похоронное бюро.

— Вы были правы насчет нападения на ваших коллег.

— Молли и Карлоса?

Бэт кивнул. Вид у него был такой же «ухоженный», как и у Райана.

— Хорхе Серано признался, что был одним из стрелявших.

— Но почему? — спросила я.

— Просто ошибка. Лукас послал Серано убить вас. Он хотел помешать работе поисковой группы, уничтожив ее главу. Хорхе думал, что Молли — это вы.

Тошнотворный холодок в груди. Чувство вины? Грусть? Злость?

— Зачем было мешать работам в Чупан-Я?

Галиано пожал плечами:

— Лукасу не хотелось лишаться своей каменной стены.

— Диаса?

Коп кивнул:

— Или, быть может, доктор боялся, что Диас слишком много знает и, если его арестуют за участие в резне, этот червяк может начать торговаться.

— Сволочь.

— Когда Лукас узнал, что я потребовал разрешение привлечь вас к расследованию дела «Параисо», у него возникла еще одна причина избавиться от вас.

Галиано взял меня за руку. Кожа его была шершавой и холодной. Он поцеловал мои пальцы.

Сперва Райан, теперь Галиано. Я начинала чувствовать себя папой римским.

Он прижался губами к моей ладони.

Ладно. Не папой.

— Рад, что с вами все хорошо, Темпе.

Со мной вовсе не было хорошо и с каждой секундой становилось все хуже. Что случилось с моим либидо и этими двоими?

— Продолжайте.

— Серано уже был прочно связан с Лукасом, поскольку именно он сбросил тело Эдуардо в папашин отстойник. И парень согласился участвовать в расстреле в Сололе.

— Почему он избавился от нее так близко от дома?

— Я спрашивал. Придурок решил, будто труп за несколько недель превратится в ничто. Когда в «Параисо» засорились туалеты и папаша начал выяснять, в чем дело, юный Хорхе едва не наделал в штаны.

— Кто убил Патрисию Эдуардо?

— Лукас.

— Зачем?

— Девушка встречалась с женатым мужчиной, забеременела и пошла к Цукерман за помощью. Цукерман, видимо, решила использовать ее плод как донора клеток, и, быть может, Эдуардо как-то узнала о ее деятельности. Они поскандалили; вероятно, Патрисия угрожала, что расскажет обо всем. Цукерман донесла Лукасу. Лукас вывел Патрисию из игры и поручил Хорхе избавиться от трупа. Сейчас Серано пользуется этим, чтобы выторговать снисхождение. С тех пор как мы его поймали, парень выкладывает все без утайки.

— Он знает, что Лукас и Цукерман мертвы?

— Возможно, ему забыли об этом сообщить.

— Как Серано вообще во все это ввязался?

— Скажем так, стиль жизни Хорхе требует куда больше расходов, чем он может заработать на свободном рынке труда.

— Роль гориллы Лукаса хорошо оплачивалась?

— Всяко лучше, чем махать метлой в «Параисо». Один не хотел марать руки, а другой хотел денег.

— Что насчет Нордстерна?

— Убить Нордстерна Лукасу помогли посторонние. Доктор решил, что Хорхе не настолько опытен, чтобы посылать его к дальним берегам.

— Думаете, Нордстерн действительно знал, что происходит со стволовыми клетками?

— Мы нашли в его ноутбуке кое-что интересное. Репортер многое раскопал о стволовых клетках и о решении США ограничить финансирование. Большинство материалов относятся либо ко времени пребывания Олафа в «Параисо», либо после.

— После того, как Серано невольно привел его в клинику Цукерман.

— Нордстерн не чурался взломов — в меру, конечно. Вероятно, он пробрался в лабораторию, скопировал файлы Цукерман и сообразил, чем занимаются она и Лукас. Возможно, предположил, что они собираются сделать состояние на черном рынке.

— Когда все это началось?

— Много лет назад. Цукерман экспериментировала, смешивая яйцеклетки и сперму, чтобы получить зародышевые стволовые клетки. Берутся донорские яйцеклетки и сперма, смешиваются, пока не произойдет оплодотворение и не начнется рост. Тогда эмбрион уничтожается, а стволовые клетки поддерживаются в культуре.

Я молчала.

— Судя по всему, Лукасу надоело ждать от Цукерман результатов, и он настоял, чтобы докторша испробовала другую методику.

— Трупы.

Галиано кивнул:

— Лукас похищал ткани во время обычных вскрытий.

— Господи…

— Но дети дают больше шансов на успех. — Галиано посмотрел мне в глаза. — А в морг малыши попадают не так уж часто. В ноутбуке Нордстерна обнаружилась масса статей об уличных детях Гватемалы.

— Олаф считал, что Лукас убивает сирот ради их тканей? — Голос мой дрожал от гнева и отвращения.

— Доказательств мы не нашли, но ищем.

— Боже мой…

Мы оба замолчали. В коридоре прогрохотала тележка. Механический голос вызывал доктора Имярек.

— Что насчет Мигеля Гутьереса?

— Просто озабоченный психопат, который не сумел заполучить желанную девушку.

— Клаудию де ла Альду?

Галиано кивнул.

— До чего же все это грустно, — сказала я.

Неожиданно детектив наклонился и поцеловал меня. Я ощутила прикосновение его теплых мягких губ и шершавого носа.

— Зато я познакомился с тобой, corazón^[285].

Глава 31

К середине июня мы завершили работу в Чупан-Я.

Двадцать три комплекта останков вернулись к семьям. Селение торжественно похоронило своих мертвых. Многие плакали, но при этом вздохнули с облегчением. Из Оклахомы прилетел Клайд Сноу, команда ФСАГ присутствовала в полном составе. Все чувствовали, что немало потрудились. Мы исполнили задуманное: сумели зажечь во тьме хотя бы спичку.

Но тьмы было слишком много. Я думала о сеньорах Эдуардо и де ла Альде, об их дочерях.

Думала о притеснении, жадности, психопатии. О хороших людях, ушедших навсегда.

Гектор Лукас, Мария Цукерман и Карлос Висенте были мертвы. Хорхе Серано и Мигель Анхель Гутьерес — в тюрьме.

Матео и Элена составляли полный отчет о событиях в Чупан-Я.

Быть может, кто-то все же поплатится за жестокость.

Во времена президентства генерала Эффраина Риоса Монтта, в 1982–1983 годах, были уничтожены сотни селений, убиты тысячи людей. В июне 2001 года жертвы резни подали иск о геноциде против генерала Монтта, ныне главы конгресса Гватемалы. Суд столкнулся с серьезными препятствиями. Хочется надеяться, что некоторые из них мы устранили.

Пятнадцать минут одиннадцатого, двадцать первое июня. Первый день лета в Северном полушарии.

Бросив в чемодан последние туалетные принадлежности, я окинула взглядом комнату. Небольшой платок, который я купила на рынке в Чичикастенанго, все еще висел над кроватью, где я его прикрепила. Сняв ткань, я взглянула на нее еще раз.

Кабавиль часто встречается на текстильных изделиях майя. «Каба» означает «два», «виль» — «голова». Миф гласит, что двухголовая птица может видеть днем и ночью, вдали и вблизи. Это символ настоящего и будущего, далекоидущих и кратковременных планов. Он воплощает в себе союз человека и природы.

Я сунула кабавиль в чемодан.

Также он воплощает союз мужчины и женщины.

Я провела немало ночей, размышляя о своем союзе с мужчиной. Если точнее — с двумя.

Райан больше не возвращался к теме, которую затронул у больничной койки. Может, мое выздоровление успокоило его, а может, весь наш разговор просто мне привиделся. Но Эндрю предложил провести вместе отпуск.

Галиано тоже хотел увезти меня куда-нибудь.

Я знала, что начинаю походить на свое фото в паспорте. Мне требовался отдых.

И еще я знала, что в личной жизни иду по дороге в никуда — то есть стою на месте.

Я приняла решение.

Опыт — крайне ценная вещь. Он позволяет осознавать ошибки, когда мы повторяем их.

Совершала ли я ошибку?

Если не попытаться, никогда не узнаю. Отчаянно хотелось вновь разжечь в себе счастье, и я делала для этого все возможное, но боялась неудачи. На этот раз работа изранила мою душу как никогда прежде, и я знала, что выздоровею не скоро.

Каждый раз, когда думала о сеньоре Ч’и’п, я ощущала внутри чудовищную пустоту.

Зазвонил телефон.

— Я в вестибюле.

Голос его звучал куда легкомысленнее, чем за несколько недель до этого.

— Только что закончила собираться.

— Надеюсь, ты не думаешь ни о чем, кроме песка и солнца.

— Беру с собой все, что нужно.

— Готова?

О да! Волосы мои сверкали так, что могли ослепить любого. На мне был открытый сарафан и сандалии. А еще — трусики и бюстгальтер «Секрет Виктории».

Плюс к этому тушь для ресниц и румяна.

Я была готова.

Книга VI. СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО

Состоятельный торговец антиквариатом Авраам Феррис покончил с собой? На это указывает все.

Однако патологоанатом Темперанс Бреннан не может отказаться от ощущения: перед ней — жертва убийства, стилизованного под суицид. Но кому мог помешать антиквар?

Темперанс начинает собственное расследование — и вскоре понимает: убитый был хранителем уникальной археологической реликвии,которая могла бы перевернуть все современные представления о жизни и гибели Иисуса Христа. Однако это открытие может стоить ей жизни…

Факты

С 1963 по 1965 гг. экспедиция израильских археологов под руководством Игаэля Ядина проводила раскопки в Масаде. На том месте, где в первом веке нашей эры евреи подняли антиримское восстание, ученые обнаружили пещеру чуть ниже крепостной стены с южной стороны. В ней были найдены останки примерно двадцати пяти человек. Об этой конкретной находке, в отличие от остальных, в прессе не упоминалось.

В 1990 г. была опубликована фотография неповрежденного скелета, лежащего рядом с той пещерой, откуда археологи извлекли другие кости. Этот скелет не показали антропологу Нику Хаасу и не упомянули ни в одном из интервью.

Во время раскопок не велись официальные записи. Проводились только регулярные совещания Ядина с его сотрудниками. Протоколы этих совещаний хранились в архиве Израильского университета. Страницы, относящиеся ко времени обнаружения пещеры, отсутствовали.

Ни о костях, ни о целом скелете не упоминалось и в опубликованном шеститомнике документов, касающихся раскопок в Масаде.

В конце шестидесятых Ядин заявил, что он не обязан требовать проведения радиоуглеродного анализа. Однако журнал «Радиоуглерод» писал, что Ядин все-таки посылал материалы с других раскопов в лабораторию, но к странному содержимому загадочной пещеры интереса почему-то не проявил.

В 1968 г. дорожные строители нашли останки «распятого человека» в северной части Старого города в Иерусалиме. В его пяточных костях обнаружили круглые отверстия и частицы дерева и металлических гвоздей.

В 1973 г. Австралийский журналист Донован Джойс опубликовал книгу «Манускрипт Христа». Он уверял, что в Израиле встречался с членом экспедиции Ядина и видел свиток первого века, украденный из Масады. В свитке присутствовала фраза «Иисус, сын Иакова». По словам Джойса, манускрипт вывезли из Израиля, предположительно в СССР.

В 1980 г. южнее Старого города была найдена гробница с оссуариями,^[286] на которых обнаружили следующие имена: Мария, Иуда, сын Иисуса, Матфей, Иисус, сын Иосифа, Иосиф и еще Мария. Такое совпадение имен — крайне редкий случай. Останки направили на проведение ДНК-теста.

В 2000 г. американский археолог Джеймс Тейбор обнаружил свежеразграбленную гробницу в долине Гинном, в которой находились двадцать оссуариев. Все они были разбиты, кроме одного, стоявшего на нижнем уровне. Из него извлекли кости, завернутые в ткань. Тесты показали, что ткань произвели в первом веке нашей эры, а ее качество позволяло предположить, что умерший занимал высокое положение в обществе. Согласно ДНК-тесту, люди, похороненные в этой гробнице, являлись родственниками.

В 2002 г. израильский коллекционер предметов антиквариата Одед Голан заявил о существовании оссуария первого века с надписью «Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса».

Официальное требование, представленное в Израильское общество древностей о проведении теста ДНК, было отклонено.

После выхода этой книги в свет в январе 2005 г. Голану было предъявлено официальное обвинение в подделке антиквариата. Мистер Голан настаивает на своей невиновности и продолжает утверждать, что «оссуарий Иакова» — подлинный. Мнения экспертов разделились.

Отрекись от зла и делай добро. Обрети мир и живи в нем.

Иудейское Священное Писание, Псалом, 34:14

Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир.

Новый Завет, Иаков, 3:18

И не делайте Аллаха предметом ваших клятв, что вы благочестивы и богобоязненны и упорядочиваете среди людей. Поистине, Аллах слышащий, знающий!

Коран, 2:224

Глава 1

Закончив пасхальный ужин, состоявший из ветчины, горошка и картофельного пюре, Чарлз Беллемаре по прозвищу Ковбой стрельнул двадцатку у сестры, отправился в один дом в Вердуне, где можно было разжиться наркотой, и исчез.

Дом уже давно был выставлен на продажу, и летом наконец-то нашлись покупатели. Зимой новые владельцы обратили внимание на плохую работу каминной вытяжки. В понедельник седьмого февраля хозяин открыл дымоход и просунул вверх ручной скребок. В поддон для золы свалилась иссохшая человеческая нога.

Хозяин вызвал полицию. Полицейские позвонили пожарным и в отдел по расследованию убийств. Следователь связался с судебным экспертом Пеллетьером.

Не прошло и часа с момента обнаружения человеческих останков, как Пеллетьер и два коронера стояли на лужайке возле дома. Сказать, что обстановка была неспокойной, все равно что заявить, будто «день Д» выдался маленько нервным. Взбешенный отец. Бьющаяся в истерике мать. Взволнованные дети. Застывшие соседи. Смущенные пожарные.

Доктор Жан Пеллетьер был главным из пяти патологоанатомов Центральной уголовной и судебно-медицинской лаборатории Квебека. Плохие зубы и неправильный прикус стали причиной того, что он не выносил абсолютно всех, кто осмеливался потратить его драгоценное время. Пеллетьер только заглянул внутрь и приказал разломать трубу.

Наружную стенку дымохода разрушили, извлекли оттуда зловонный труп и отвезли в лабораторию.

На следующий день Пеллетьер изучил останки и размашисто написал в заключении: «Ossements».

Кости.

И вот тут появляюсь я, доктор Темперанс Бреннан, судебный антрополог Северной Каролины и Квебека. Что я здесь делаю? Это длинная история, начавшаяся с момента учреждения программы по обмену между моим университетом и университетом Макгилла. Через год, когда программа была прекращена, я отправилась на юг, но продолжала консультировать лабораторию в Монреале. Прошло десять лет. Я по-прежнему мотаюсь взад-вперед и давно уже побила все рекорды по количеству дальних перелетов.

Когда я в очередной раз приехала в феврале в Монреаль, требование Пеллетьера о проведении антропологической экспертизы лежало на моем столе.

Среда, 16 февраля. Кости, извлеченные из дымохода, собраны в целый скелет и готовы к исследованию. Несмотря на то, что жертва явно не являлась сторонником регулярного посещения врачей (за исключением, пожалуй, дантиста), все-таки можно было предположить, что это именно Чарлз Беллемаре. Возраст, пол, раса, примерный вес, а еще хирургические штифты в правой малой и большой берцовой костях — все указывало на то, что передо мной давно пропавший Ковбой.

Следов других травм, кроме трещины черепной коробки как следствия незапланированного пикирования в дымоход, я не обнаружила.

От размышлений о том, зачем человек полез на крышу и как свалился в трубу, меня оторвал телефонный звонок.

— Похоже, мне нужна ваша помощь.

Темперанс. Только Пьер Ламанш называл меня полным именем, делая ударение на последнем слоге. Ламанш самолично взялся вскрывать очередной труп, и я заподозрила, что мы имеем дело с очень сильно разложившимся телом.

— Давно лежал?

— Oui. — Босс выдержал паузу. — Имеются и другие осложняющие факторы.

— Осложняющие факторы? О чем вы?

— Кошки. О Господи!

— Уже иду.

Сохранив отчет о вскрытии Беллемаре на компьютере, я покинула лабораторию, миновала стеклянную дверь, отделяющую судебно-медицинский отдел от остального этажа, свернула в соседний коридор и вызвала лифт. Конечная остановка лифта — морг — находилась под двумя охраняемыми этажами лаборатории и офисом коронера.

Спустившись на нижний этаж, я еще раз обдумала то, что узнала на утреннем совещании персонала.

Авраам Феррис, пятидесятишестилетний ортодоксальный еврей, пропал неделю назад. Тело Ферриса нашли вчерашней ночью в кладовке на верхнем этаже здания, где он работал. Никаких следов взлома. Никаких признаков борьбы. Работники сказали, что он вел себя странно. На первый взгляд причина смерти — самоубийство, выстрел из пистолета. Однако семья покойного была категорически против суицида как объяснения случившегося.

Коронер приказал произвести вскрытие. Родственники Ферриса и раввин были против. Переговоры временами сменялись откровенной руганью, но компромисса все же удалось достичь.

А еще над трупом потрудились кошки.

От лифта я свернула налево, проследовала прямиком к моргу и около входной двери того крыла, где проводятся вскрытия, услышала звуки, доносящиеся из комнаты ожидания — жалкого маленького помещения, предназначенного для тех, кого вызвали опознать тело.

Сдавленные женские рыдания.

Я вообразила холодный закуток с искусственными растениями, пластмассовыми стульчиками, предусмотрительно занавешенным окном — и почувствовала неловкость. В лаборатории мы не производим обычных вскрытий. Никаких конечных стадий болезней. Никакого панкреатического рака. В нашем списке — убийства, суицид, несчастные случаи. В общей комнате сидели те, кто не мог ничего этого предвидеть и предугадать. Их горе меня не трогало.

Потянув на себя дверь, выкрашенную синей краской, я пошла дальше по узкому коридору — мимо компьютеров, штативов для сушки и нержавеющих металлических каталок, к следующей синей двери с табличкой «Аутопсия». Перед четвертой дверью сделала глубокий вдох и вошла.

Кроме скелетов, мне приходилось иметь дело со сгоревшими, мумифицированными, изуродованными и разложившимися останками. Моя работа заключается в восстановлении личности, стертой фактом смерти. С тех самых пор, как в комнату номер четыре провели специальную вентиляцию, я в основном использовала ее. Сегодня же утром система едва справлялась с запахом разложения.

Некоторые вскрытия производятся только патологоанатомом. На другие приходит разный персонал. Несмотря на ужасный запах, аутопсия Авраама Ферриса проводилась публично.

Ламанш. Его ассистент по аутопсии, Лиза. Фотограф из полиции. Двое каких-то в форме. Незнакомый детектив из уголовной полиции Квебека. Высокий парень, веснушчатый и бледный.

И еще один квебекский детектив, которого я знаю очень хорошо. Эндрю Райан. Рост — шесть футов два дюйма. Седые волосы. Холодные голубые глаза.

Мы кивнули друг другу. Детектив Райан. Антрополог Бреннан.

Несмотря на большое количество специалистов, четверо присутствующих образовали у ног трупа сплошную стену недоверия.

Все — мужчины. Двоим за пятьдесят, еще двое, похоже, стараются скрыть свои шесть десятков. Темные волосы. Очки. Бороды. Черные костюмы. Кипы.

Стена уставилась на меня. Восемь рук сцеплены за четырьмя неподвижными спинами.

Ламанш опустил маску и представил меня группе бородатых наблюдателей.

— При вскрытии тела мистера Ферриса необходимо присутствие антрополога.

Озадаченные взгляды.

— Доктор Бреннан должна провести анализ скелета, — сказал Ламанш по-английски. — Она осведомлена о ваших пожеланиях.

Я не имела ни малейшего представления о каких-то пожеланиях, кроме просьбы бережно собрать всю кровь и ткани.

— Очень сожалею о вашей потере, — произнесла я, прижимая папку с отчетом к груди.

Четыре угрюмых кивка.

Труп лежал на центральном столе на полиэтиленовой простыне. Кроме того, простыни были расстелены вокруг стола и на полу. На каталке — пустые коробки, банки, пузырьки.

Тело было раздето и вымыто, но ни одного разреза пока не сделали. На стойке валялись два сплющенных пакета. Я предположила, что Ламанш уже закончил внешний осмотр, включая тест на порох.

Восемь глаз проследили за моим приближением к умершему. Четвертый наблюдатель теперь сложил руки в замок спереди.

Не верилось, что Авраам Феррис умер на прошлой неделе. Можно было подумать, будто это случилось еще во времена президентства Клинтона. Глаза почернели, язык бордовый, кожа фиолетовая и в зеленых пятнах. Внутренности рыхлые, мошонка раздулась до размеров волейбольного мяча.

Я вопросительно посмотрела на Райана.

— Температура в кладовой была установлена на девяносто два, — сказал он.

— Почему так жарко?

— Мы думаем, один из котов задел термостат, — пожал плечами детектив.

Я быстренько подсчитала. Девяносто два по Фаренгейту — это примерно тридцать пять по Цельсию. Без сомнения, Феррис установил мировой рекорд по скорости разложения.

Но жара — всего лишь одна из проблем посмертного существования данного джентльмена. В голодные времена живые существа готовы на все. Они питаются. Они выживают. Этот всеобщий инстинкт управляет стадными животными, хищниками, караванами переселенцев и футбольными командами.

Даже Винни Пух и Пятачок готовы слопать друг друга.

Авраам Феррис сделал ошибку, пытаясь бороться за жизнь с тремя сиамскими кошками.

Да, «Фрискиса» ему следовало заготовить побольше.

Я обошла стол.

Левая височная и теменная кости Ферриса странно расходились. Хотя я не могла видеть затылка, было очевидно, что сзади по голове ему нанесли сильный удар.

Натянув перчатки, я двумя пальцами ощупала череп. Кость промялась, как глина. Только кожа головы удерживала развернутые части вместе.

Я опустила голову ниже и изучила лицо.

Сложно было даже представить, как Феррис выглядел при жизни. Левая щека размокла, в воспаленной кровавой каше виднелись обломки молочного цвета.

Несмотря на разбухание и мраморность, с правой стороны лицо Ферриса осталось совершенно нетронутым.

Видимо, жара и гнилостный запах помешали кошкам поработать как следует над этой частью трупа.

Я поняла, почему Ламанш нуждался во мне.

— На левом виске имелась открытая рана?

— Oui. И еще одна — на затылке. Разложение и вздутие сделали невозможным установить траекторию полета пули.

— Мне понадобится полный рентгеновский анализ черепа, — сказала я Лизе.

— Направление?

— Под всеми углами обзора. И еще нужен сам череп.

— Невозможно, — оживился четвертый наблюдатель. — У нас имеется соглашение.

Ламанш поднял руку, затянутую в перчатку:

— Я уполномочен установить истину в этом деле! Вы дали слово, что не станете чинить препятствий.

Серо-желтые лица мужчин покрылись розовым румянцем.

— За исключением крайней необходимости, — добавил Ламанш.

Четвертый присутствующий повернулся к мужчине слева. Тот задрал подбородок. Ламанш повернулся ко мне:

— Доктор Бреннан, вы будете продолжать исследование черепа и уцелевших костей прямо здесь.

— Простите, доктор Ламанш…

— Если это невозможно, просто составьте протокол.

Ненавижу, когда мне диктуют, как надо работать. Терпеть не могу, когда нет информации и не используются оптимальные условия.

Впрочем, я очень люблю и уважаю Пьера Ламанша. Он лучший патологоанатом, которого я когда-либо знала.

Я покосилась на босса. Тот незаметно кивнул. Тогда я перевела взгляд на лица, склонившиеся над Авраамом Феррисом. В каждом отражалась вековая борьба веры против прагматизма. Тело как храм. Тело как каналы и нервные узлы, как моча и желчь.

— Конечно, — пробормотала я. — Позовите, когда будете готовы к снятию скальпа.

Я посмотрела на Райана. Он подмигнул — как любовник, а не как полицейский.

Неизвестная женщина все еще плакала, когда я покидала отделение аутопсии. Спутник — или спутники — вели себя тихо.

Не хочу сострадать кому-либо лично.

Я часто была свидетелем несчастья. Снова и снова присутствовала при лобовых столкновениях оставшихся в живых с их изменившейся реальностью. Еда, которой не с кем поделиться. Разговоры, которые уже никогда не состоятся. Книги, которые некому почитать вслух.

Я видела боль, но не предлагала помочь. Я — аутсайдер, посторонний. Человек, чье болезненное любопытство удовлетворяется созерцанием пострадавших в аварии, на пожаре, в перестрелке. Я — воющая сирена, или натягиваемая желтая лента, или молния на мешке для трупа.

Я ничего не могу поделать. И ненавижу свою беспомощность.

Проклиная себя за трусость, я свернула в комнату ожидания.

Две женщины сидели рядом. Одна — помоложе, я бы дала ей от тридцати до пятидесяти. Бледная кожа, густые брови, темные кудрявые волосы, собранные на затылке. Одета в черную юбку и длинный черный свитер с высоким воротником, закрывающим подбородок.

Женщина постарше была так морщиниста, что напомнила мне кукол из высушенных яблок, которых мастерят в горах Каролины. Одета в длинное черно-пурпурное платье. На месте трех верхних пуговиц — скрученные нитки.

Я кашлянула.

Бабушка-яблоко подняла взгляд. Слезы блестели в миллионе морщинок.

— Миссис Феррис?..

Грубоватые пальцы теребили носовой платок.

— Темперанс Бреннан. Я ассистирую на вскрытии мистера Ферриса.

Голова старушки свалилась вправо, отчего немного сбился парик.

— Пожалуйста, примите мои соболезнования. Знаю вам сейчас очень нелегко.

Молодая женщина подняла на меня завораживающие лиловые глаза:

— Правда?..

Хороший вопрос.

Смерть трудно представить. Я знаю это. Мое понимание не может быть полным. И об этом я тоже знаю.

Мой брат скончался от лейкемии в трехлетнем возрасте. Бабушка умерла, прожив долгую жизнь, более девяноста лет. Каждый раз смерть оставляла глубокий след в душе.

Кевин — просто ребенок из прошлого. О бабушке я вспоминаю еще реже. Я любила своих родных. Они любили меня.

Но моя жизнь вращалась не вокруг них, к тому же смерти не были случайными.

Как люди справляются с внезапной смертью мужа, жены, ребенка?

Не хочу об этом думать.

Молодая женщина сказала раздраженно:

— Перестаньте притворяться! Вы и понятия не имеете о боли, которую мы чувствуем.

Неуместное замечание, подумала я. Соболезнования есть соболезнования, какими бы они ни были.

— Конечно, нет, — произнесла я, переводя взгляд с одной женщины на другую. Это было довольно дерзко с моей стороны. Родственницы молчали. — Я очень сожалею.

Повисла пауза. Мне показалось, что женщины не собираются мне отвечать.

— Я Мириам Феррис. Авраам — мой муж, точнее, был им.

Мириам хотела было протянуть мне руку, но застыла в нерешительности.

— Дора — мать Авраама.

Дрожащая рука опустилась на колено Доры.

— Я поняла, что наше присутствие при вскрытии не допускается. Мы ничего не можем поделать. — Голос Мириам звучал хрипло и печально. — Это все так.

Молодая женщина замолкла, продолжая смотреть на меня.

Не придумав чего-нибудь утешительного, бодрящего или просто успокаивающего, я использовала стандартную фразу:

— Разделяю вашу боль от потери любимого человека.

Правая щека Доры судорожно дернулась. Ее плечи опустились, голова поникла.

Я подошла, присела перед ней на корточки и положила свои руки на ее.

— Почему Авраам? — задыхаясь, произнесла она. — Почему мой единственный сын? Матери не должны хоронить своих детей.

Мириам проговорила что-то на иврите или на идише.

— Как может Бог допустить подобное?..

Невестка снова сделала ей какое-то замечание.

Дора поглядела в мою сторону.

— Почему он не забрал меня? Я старая. Я готова.

Ее морщинистые губы дрожали.

— На эти вопросы нет ответов, мэм. — Мой собственный голос тоже стал хриплым.

Слеза капнула с подбородка Доры на мой большой палец. Я опустила глаза на маленькое мокрое пятнышко. И сглотнула.

— Могу я предложить вам чай, миссис Феррис?..

— Было бы неплохо, — ответила Мириам. — Спасибо.

Я сжала руку Доры. Хрупкие кости и сухая кожа. Остро чувствуя собственную беспомощность, встала и протянула Мириам визитку.

— Буду наверху следующие несколько часов. Если что-нибудь понадобится, звоните, не стесняйтесь.

Выходя из комнаты ожидания, я заметила одного из бородатых наблюдателей в другом конце коридора. Он не дал мне пройти, преградив дорогу.

— Это было очень любезно с вашей стороны.

Бородач обладал довольно своеобразным дребезжащим голосом, как у Кении Роджерса, исполняющего «Люсиль».

— Одна женщина потеряла сына. Другая — мужа. Я видел вас там. Несомненно, вы умеете проявлять сострадание. Вы человек чести.

Человек чести?..

Мужчина полез в карман, вытащил оттуда конверт и протянул мне:

— Вот здесь — причина смерти Авраама Ферриса.

Глава 2

В конверте лежала всего одна черно-белая фотография, на которой красовался скелет. Я перевернула фото. Выведенная черным карандашом дата — октябрь, 1963, и смазанная подпись: «Н de 1 H» — или что-то вроде этого.

Я вопросительно посмотрела на мужчину, преградившего мне дорогу. Ни малейшей попытки объяснить.

— Мистер…

— Кесслер.

— Почему вы показываете это мне?

— Верю, что здесь скрыта причина смерти Авраама Ферриса.

— Вы повторяетесь.

Кесслер явно нервничал. Скрестил руки на груди. Опустил их. Вытер ладони о брюки. Я ждала.

— Феррис говорил, что он в опасности. — Кесслер ткнул четырьмя пальцами в снимок. — Сказал: если что-нибудь случится, то только из-за этого.

— Мистер Феррис сам отдал вам фотографию?

— Да, — сказал Кесслер и зачем-то оглянулся.

— Почему?

Бородач пожал плечами.

Я снова посмотрела на фото. Скелет был вытянут, его правую руку и бедро частично закрывал не то холмик, не то скальный выступ. Какой-то предмет лежал на земле рядом с левой коленкой. Знакомый предмет.

— Где это?

Я подняла голову. Кесслер снова оглянулся.

— В Израиле.

— Так, говорите, мистер Феррис знал, что его жизнь находится под угрозой?

— Он был напуган до смерти. Сказал, что, если фотография обнаружится, поднимется паника.

— Что еще за паника?

— Я не знаю. — Кесслер поднял руки. — Послушайте, я не имею ни малейшего представления о том, что изображено на снимке и что все это означает. Я лишь согласился сохранить фотографию. И все.

— Какие отношения вас связывали с мистером Феррисом?

— Мы были деловыми партнерами.

Я протянула ему снимок. Кесслер не спешил брать его.

— Расскажите детективу Райану обо всем, — сказала я.

Кесслер отступил в сторону.

— Теперь вы и сами можете это сделать.

Зазвонил мой сотовый. Пеллетьер.

— Перезвоните по поводу Беллемаре.

Кесслер обошел меня и двинулся в комнату ожидания. Я помахала фотографией. Бородач отрицательно мотнул головой и поспешил дальше по коридору.

— Отчет по Ковбою готов? — спросил Пеллетьер.

— Уже поднимаюсь.

— Bon.

Когда я закончила разговор, коридор был пуст. Отлично. Придется передать фото Райану. У него есть список присутствующих на вскрытии. Если захочет разобраться, то найдет информацию о Кесслере.

Я вызвала лифт.

К полудню я закончила отчет о Чарлзе Беллемаре, отметив странное обстоятельство: последний заезд Ковбоя — результат неосмотрительности. Что ж, бывает со всяким. Настроился. Поучаствовал. Выбыл. Или выпал, как в случае с Беллемаре. Что же он все-таки делал там наверху?

За ленчем Ламанш сообщил мне, что изучить на месте рану в голове Ферриса будет довольно сложно. Рентгеновские лучи отображают только осколок пули и указывают, что затылок и левая часть лица раздроблены. Он также сказал, что мое заключение станет решающим, потому как кошки сделали невозможным установить траекторию пули.

Вдобавок Феррис упал лицом на руки. В подобном случае изучение разложившихся останков многого не даст.

В час тридцать я спустилась обратно в морг.

Теперь труп Ферриса был вскрыт от горла до лобка, а его внутренние органы плавали в закрытых контейнерах. От вони меня просто выворачивало.

Кроме Райана и фотографа, присутствовали двое из четырех утренних обозревателей. Ламанш подождал пять минут, затем велел ассистентке начинать.

Лиза сделала надрезы за ушами Ферриса, соединив их на тыльной части черепа. Аккуратно сняла скальп — со лба по направлению к затылку, при этом периодически останавливаясь, чтобы фотографировать процесс. Как только фрагменты были отделены, мы с Ламаншем изучили их, составили схему и сложили в приготовленные емкости.

Когда покончили с макушкой и затылком Ферриса, Лиза занялась кожей лица, и мы с Ламаншем повторили процедуру.

Медленно извлекли обломки челюстных, скуловых, носовых и височных костей Ферриса.

К четырем все закончилось. Фотограф нащелкал пять пленок. Ламанш сделал кучу диаграмм и заметок. У меня набралось четыре коробки окровавленных обломков костей.

Я отмывала осколки, когда в коридоре у моей лаборатории появился Райан. Я заметила его приближение в окошке над раковиной.

Грубое лицо, все в морщинах, а глаза — слишком голубые.

Или мне кажется?

Увидев меня, Райан припал ладонями и носом к стеклу. Я брызнула на него водой.

Он отшатнулся и направился к двери. Я крикнула: «Открыто!» — и, впуская его, расплылась в глупой улыбке.

Говоря по правде, Райан не так уж и плох.

Впрочем, эта мысль посетила меня сравнительно недавно.

Больше недели мы с ним морочили друг другу голову: то начинали разговоры, то заканчивали, никаких конкретных отношений. Выше — ниже. Да — нет. Тепло — холодно.

Горячо — горячо.

Райан привлекал меня с самого начала, но у этого влечения было больше препятствий, чем количество деятелей, подписавших Декларацию независимости.

Никогда не смешивай работу и личную жизнь. Никаких пикничков под луной. Никогда.

Райан расследует убийства. Я работаю в морге. Профессиональное сотрудничество: Первая поправка к творению отцов-основателей.

Кто такой Райан? Место рождения — Новая Шотландия, родители — ирландцы. Детство Эндрю разбилось вместе с бутылкой байкерского пива «Будвайзер». Позабыв о прошлом, мальчик связался с хорошими ребятами и дорос до звания лейтенанта, работая детективом в местной полиции. Взрослый Эндрю — это добрый, умный и на сто процентов порядочный человек, чего, собственно, и требует его работа.

И широко известный ловелас. В общем, тот еще фрукт. А это — Вторая поправка.

Посопротивлявшись несколько лет сладким речам Райана, я все-таки сдалась. Прямо под Рождество.

Третья поправка: Лили. Девятнадцатилетняя дочь: плейер, пирсинг в пупке, мама с Багамских островов — живой отголосок давних путешествий Райана с «Дикими сердцами».

Несмотря на неясную и приводящую в уныние перспективу, Райан покорно принял визит из прошлого, но вынес несколько решений о будущем. В минувшее Рождество он взял на себя обязательства воскресного папы. И на этой же неделе предложил мне переехать к нему.

Попридержал бы лошадей. Я отклонила предложение.

Хотя я все еще делила кровать со своим котом Берди, мы с Райаном плясали вокруг составления предварительного рабочего соглашения.

Что ж, танец был хорош.

— Как насчет пирожного? — спросил Райан, переступая порог.

— Давай, — кивнула я, подкладывая кусочек сдобы к остальным таким же, что сохли на полке.

— Все еще тот труп из дымохода? — Райан глазел на коробку с останками Чарлза Беллемаре.

— Счастливая охота Ковбоя.

— Парня треснули по черепу?

Я покачала головой:

— Похоже, он просто свалился туда.

Интересно, с чего вдруг ему вздумалось рассиживаться на краю трубы?

Стянув перчатки и выдавив на руки мыло, я спросила:

— А что это за блондинчик был там, внизу?

— Берч. Будет работать по делу Ферриса со мной.

— Новый напарник?

Райан помотал головой и спросил:

— Думаешь, Феррис сам застрелился?

Я пожала плечами:

— А ты умнее, чем кажешься.

Райан посмотрел на меня с невинным видом.

— Ладно-ладно, не стану на тебя давить, — буркнула я, отматывая бумажное полотенце. — Расскажи мне о нем.

Райан присел на стол.

— Он из ортодоксальных иудеев.

— В самом деле? Вот так новость, — съехидничала я.

— Большая Четверка хотела удостовериться, что методы вскрытия не оскорбляют их религиозных чувств.

Я скомкала и выкинула полотенце.

— Кто они такие?

— Раввин и прочие. Еще — брат. Нужны имена?

Имена меня не очень интересовали.

— Из всей семьи Феррис был наименее ортодоксален. Занимался импортом каких-то товаров. Склад — рядом с аэропортом в Мирабеле. Сказал жене, что его не будет в городе со вторника по пятницу. По словам… э-э… — Райан вытащил блокнот и посмотрел в него.

— Мириам, — подсказала я.

— Точно, — кивнул он и как-то странно глянул на меня. — Так вот, по словам Мириам, Феррис пытался расширить свой бизнес. Он позвонил домой в среду около четырех, сказал, что почти все уладил и вернется поздно вечером в пятницу. Когда же он не вернулся к закату, Мириам предположила, будто он задерживается специально — чтобы не ехать на шаббат.

— Такое раньше случалось?

Райан кивнул:

— Ну да. Когда же Феррис не появился и в субботу вечером, жена начала сама всех обзванивать. Никто из семьи его не видел. Секретарша тоже ничего не знала. Однако Мириам не сдавалась. В воскресенье утром она появилась на складе. В тот же день подала заявление о пропаже человека. Копы сказали, что начнут расследование, если муженек не объявится к утру в понедельник.

— Взрослый мужчина. Деловая поездка могла затянуться.

Райан пожал плечами:

— Возможно.

— Феррис не покидал Монреаля?

— Ламанш думает, что он умер сразу после разговора с Мириам.

— Ее показания проверили?

— Да.

— Тело нашли в кладовой?

Райан кивнул.

— Кровь и мозги размазаны по всем стенам.

— Что представляет собой эта кладовка?

— Маленькое помещение для всякого хлама на верхнем этаже.

— А как там оказались кошки?

— В двери был проделан специальный маленький проход. Там находились еда и кошачий туалет.

— Он собрал всех кошек и застрелился?

— Возможно, они уже были там, когда он нажал на спуск.

Я поразмыслила.

— Мириам не проверяла кладовку, когда приходила в воскресенье?

— Нет.

— И не слышала царапанья или мяуканья?

— Миссис не очень большая любительница кошек. Потому-то ее муженек и держал их на работе.

— И никакого запаха она тоже не почувствовала?

— Вероятно, Феррис не брезговал ароматом кошачьего туалета. Мириам сказала, что если бы она даже что-то и почувствовала, то списала бы все на него.

— Ей не показалось, будто в здании слишком жарко?

— Не-а. Но если кот задел термостат после ее посещения, то Феррис бы жарился с воскресенья до вторника.

— У Ферриса были другие работники, кроме секретарши?

— Нет, — сказал Райан, глядя в блокнот. — Кортни Пурвайенс. Это Мириам звала ее «секретаршей». Сама Пурвайенс предпочитала термин «коллега».

— Жена помогала в работе?

— Похоже, не очень. А вот Пурвайенс играла довольно большую роль в раскрутке бизнеса.

— Где она была в среду?

— Уехала рано. Простудилась.

— Почему Пурвайенс не обнаружила Ферриса в понедельник?

— В понедельник был какой-то еврейский праздник. Она взяла отгул, чтобы сажать какие-то деревья.

— Туби-Шват.

— И ты, Брут?

— Новый год деревьев. Что-нибудь пропало?

— Пурвайенс говорит, что там нечего было красть. Старый компьютер. Доисторическое радио. Всякий хлам, который и задаром никому не нужен.

— Как долго она работает на Ферриса?

— С девяносто восьмого.

— Что-нибудь подозрительное в прошлом Ферриса? Известные компаньоны? Враги? Карточные долги? Брошенная подруга, а может, друг?

Райан помотал головой.

— Он был склонен к самоубийству?

— До сих пор никто ничего не замечал. Крепкий брак. Отдыхали во Флориде в январе. Бизнес шел хорошо и обеспечивал стабильную жизнь. Особенно с приходом Пурвайенс — факт, о котором она не преминула упомянуть. Родственники говорят, будто не замечали каких-либо признаков депрессии, однако секретарша утверждает, что Феррис был необычно угрюм в последнюю неделю.

Я вспомнила о Кесслере, вытащила из кармана лабораторного халата фотографию и протянула ее Райану.

— Презент от одного из Большой Четверки. Он полагает, будто именно это причина смерти Ферриса.

— В каком смысле?

— Он думает — это причина смерти Ферриса, — повторила я.

— Ты можешь быть настоящей иголкой в заднице, Бреннан.

— Я работаю над этим.

Райан изучил фотографию.

— Кто именно из Большой Четверки?

— Кесслер.

Нахмурив брови, Райан отложил фото и перевернул страницу в блокноте.

— Ты уверена?

— Так он представился.

Райан посмотрел на меня.

— Никакого такого Кесслера к вскрытию допущено не было.

Глава 3

— Я уверена, что фамилия именно Кесслер!

— Ему было разрешено присутствовать?

— Так же как и толпе хасидов, оккупировавших все коридоры.

Райан проигнорировал мой сарказм.

— Он сказал, что именно из-за этого оказался здесь?

Почему-то вопросы Райана стали меня раздражать.

— Нет.

— Ты действительно видела Кесслера на аутопсии?

— Я…

А ведь правда. Я выразила соболезнования Мириам и Доре Феррис, потом меня озадачил звонком Пеллетьер. Отвлеклась. Кесслер — в очках, с бородой, в черном костюме. У меня просто сработали стереотипы.

Не стоило злиться на Райана. Нужно было злиться на себя.

— Мне так показалось.

— Хорошо, давай начнем сначала.

Я рассказала Райану о встрече с бородачом.

— Итак, Кесслер находился в коридоре, когда ты вышла из комнаты ожидания.

— Да.

— Ты заметила, откуда он пришел?

— Нет.

— А куда направлялся?

— Полагаю, к Доре и Мириам.

— И ты действительно видела, как он зашел к ним в комнату?

— Я разговаривала с Пеллетьером!

— Не оправдывайся.

— Я не оправдываюсь, а просто уточняю детали!

Райан поднял снимок:

— На что это похоже?

— На скелет.

Райан закатил глаза. Тут я вспомнила кое-что.

— Кесслер, то есть этот загадочный бородатый незнакомец, сказал, что фотография из Израиля.

— Фото привезли или отсняли в Израиле?

— Фотографии больше сорока лет! Вполне возможно, что она вообще не имеет отношения к делу.

— Когда кто-то утверждает, что фотка — причина смерти, отношение она наверняка имеет.

Я покраснела.

Райан перевернул снимок.

— Что такое «М de 1 H»?

— Думаешь, это «М»?

Райан не обратил внимания на мой вопрос.

— Какое-нибудь событие произошло в октябре шестьдесят третьего?

Создавалось впечатление, будто он говорил сам с собой.

— Освальд подумывал убить Кеннеди.

— Бреннан, ты можешь хоть когда-нибудь быть серьезной?

— Когда-нибудь узнаешь.

Подойдя к Райану, я перевернула фото и указала на предмет слева от скелета.

— Видишь, вот здесь? — спросила я.

— Это кисточка?

— Это стрелка, указывающая на север.

— Для чего?

— Старый археологический трюк. Если нет специального прибора, определяющего масштаб и направление, надо поместить в кадр что-либо, указывающее на север.

— Ты думаешь, ее взяли у археологов?

— Да.

— Откуда?

— С места раскопок захоронений.

— Ну, теперь у нас хоть что-то есть.

— Слушай, этот Кесслер, возможно, чокнутый. Найди его и допроси. Или поговори с Мириам Феррис. Вдруг она знает, при чем тут эта фотография? — сказала я, снимая халат.

Райан изучал фото целую минуту. Затем задумчиво произнес:

— Ты купила красивые трусики?

Я почувствовала, что краснею.

— Нет.

— Такие шортики из красного атласа. Чертовски заводит, знаешь ли.

Я сделала гримасу — не здесь, мол.

— На сегодня с меня хватит.

Подойдя к шкафу, повесила туда рабочую одежду, вынув все из карманов. Сил не осталось совсем.

Когда вернулась, Райан стоял, снова уставившись на злосчастный снимок.

— Думаешь, кто-нибудь из твоих приятелей-гробокопателей сможет нам помочь?

— Могу сделать несколько звонков.

— Если не затруднит.

У двери Райан развернулся и посмотрел на меня, приподняв бровь.

— Увидимся позже?

— В среду я устраиваю ночь тайцзи-цюань.^[287]

— Завтра?

— Ты приглашен.

Райан поднял палец и подмигнул.

— Красный атлас!..

* * *

Моя квартира в Монреале располагается на первом этаже П-образного малоэтажного здания. Спальня, кабинет, две ванные, гостиная — она же столовая, небольшая узкая кухня, что если стоишь у раковины, можно развернуться и достать до холодильника.

Две арки — выходы из кухни. Каменный камин. Приятная деревянная отделка. Просторные шкафы. Подземная парковка.

Ничего фантастического. Популярность дома основывается на том, что он расположен в центре города. Все, что мне надо, находится прямо под носом.

Берди не выскочил на звук моих ключей.

— Эй, Берд!

— Чирик.

— Эй, Чарли!

— Чирик, чирик.

— Берди-и-и?

— Чирик, чирик, чирик, чирик.

И прямо-таки волчий вой.

Повесив плащ в шкаф, бросив ноутбук в кабинете и оставив только что купленную лазанью на кухне, я прошла в дальнюю арку.

Берди лежал на диванчике в позе сфинкса. Когда я подсела к нему, кот взглянул вверх, затем перевел взгляд на клетку справа от него.

Чарли наклонил головку и посмотрел на меня сквозь решетку.

— Как поживают мои мальчики?

Берди меня проигнорировал, а Чарли перескочил на кормушку, опять чирикнул и снова оглушительно завыл.

Все как обычно. Утомительно, но без происшествий. Кесслер не в счет.

Чарли нахохлился и косился на меня левым глазом.

Кот, как всегда, не обращал внимания на хозяйку.

— Рада, что вы поладили.

Это было действительно так.

Птица — рождественский подарок Райана. Я не пришла в восторг, зато Берди был поражен с первого взгляда.

После моего отказа попробовать жить вместе Райан предложил совместную опеку над попугаем. Когда я в Монреале, Чарли у меня, когда в Шарлотте — у Райана. Берди обычно путешествует со мной.

Соглашение меня устраивало, а кот и попугай стали друзьями — прямо не разлей вода.

Я пошла на кухню.

— Пора, — проскрежетал Чарли. — Не забудь птичку.

На следующее утро я проснулась в семь и к восьми была в лаборатории.

Первый час провела, распознавая, помечая и описывая части черепа Ферриса. Еще не был готов глубокий анализ, но уже виднелись тонкости, приоткрывающие занавес. И ставящие в тупик.

На утреннем совещании все шло по стандартному списку: тупость, бесчеловечность и банальность.

Двадцатисемилетнего парня ударило током, когда он мочился на рельсы станции метро в Люсьен-эль-Аллье.

Плотник убил поленом жену, с которой прожил тридцать лет, потому что она не хотела идти за дровами.

Пятидесятидевятилетний наркоман перебрал дури в дешевой ночлежке около ворот Чайнатауна.

Ничего интересного для антрополога.

В девять двадцать я вернулась в офис и позвонила Джейкобу Драму, моему коллеге в Шарлотте. Сработал автоответчик. Я оставила сообщение — попросила перезвонить. Еще час я занималась Феррисом, когда, наконец, зазвонил телефон.

— Эй, Темпе!

Мы, южане, когда здороваемся, кричим «эй!» вместо «привет». Чтобы предупредить, привлечь внимание или возразить друг другу, мы также говорим «эй».

— Эй, Джейк! В Шарлотте сейчас, наверное, выше пятидесяти. Мерзнете?

Зимой южанам нравится расспрашивать о погоде в Канаде. Летом интерес пропадает.

— Холодно, — ответил он. — Предпочитаю работать там, где тепло.

— Закончил раскопки?

Джейк занимался раскопками в библейских местах уже почти тридцать лет.

— Так точно, мэм. Вырыли синагогу, построенную в первом веке. Планируем потратить на нее несколько месяцев. Набрали новую команду. Теперь практически живу в Израиле. В субботу встречаюсь с главным по проекту в Торонто — и сразу обратно. В университет заскочил, чтобы уладить кое-какие дела. Ты хоть представляешь, какие редкости мы нашли?

— Я так понимаю, речь идет о синагогах в Масаде и Гамале? Это потрясающе! Слушай, рада, что поймала тебя. Хочу кое о чем спросить.

— Выкладывай.

Я описала фотографию, опустив подробности по поводу того, откуда она взялась.

— Говоришь, снимок сделан в Израиле?

— Привезен оттуда.

— Сделан в шестидесятые?

— На обороте написано: «Октябрь, 1963». И еще какие-то знаки — возможно, адрес.

— То есть ничего конкретного.

— Ну да.

— Мне нужно посмотреть.

— Я отсканирую и пришлю фотографию по электронной почте.

— Ничего не обещаю.

— Спасибо, что хоть согласился взглянуть.

Я знала, что за этим последует. Джейк обязательно применит запрещенный прием.

— Давай обратно к нам, Темпе! Не забывай, твое призвание — археология!

— Очень бы хотела, но сейчас не могу все бросить.

— Как всегда.

— Совершенно верно. Как всегда.

Закончив беседу, я поспешила отсканировать фото. Затем переслала файл на компьютер в лабораторию, а уже оттуда — на ящик Джейка.

Потом опять вернулась к Феррису.

Составить модель черепа — весьма непростая задача. Правильный результат получается, только когда применяешь знания о биомеханических свойствах кости и учитываешь факторы, повлиявшие на перелом.

Просто, не правда ли?

Кость, хоть и кажется твердой, но все же имеет некую эластичность. Если надавить, она растянется и деформируется. Когда лимит эластичности превышен, кость ломается.

Это что касается биомеханики.

Обычно череп ломается в слабых местах, которые определяются индивидуальными особенностями искривления и соединения костей.

Это внутренние факторы.

Внешние факторы включают размер, силу и угол, под которым нанесен удар.

Теперь подумайте вот над чем. Череп — дырявая сфера с выпуклостями и изогнутостями. Само собой, он сломается, если врезать по нему каким-либо предметом. И пуля 22-го калибра, и двухдюймовая труба одинаково могут послужить этим самым предметом. Только пуля проникает быстрее и оставляет меньшее отверстие.

Уловили смысл?

Несмотря на очень сильное повреждение, было очевидно, что у черепа Ферриса не просто перелом. Чем больше ясмотрела, тем меньше могла объяснить.

Я рассматривала под микроскопом затылочную кость, когда зазвонил телефон.

Джейк Драм. Я сразу его узнала.

— Откуда, говоришь, у тебя это фото?

— Ни откуда. Оно…

— Кто тебе его дал?

— Мужчина по имени Кесслер. Но…

— Снимок все еще у тебя?

— Да.

— Сколько ты еще пробудешь в Монреале?

— Мне нужно слетать в Штаты на выходные, но…

— Если я завтра же буду в Монреале, ты покажешь мне оригинал?

— Да, Джейк…

— Уже звоню в аэропорт. — Его голос дрожал. — Фотографию спрячь!

В трубкепослышались гудки.

Глава 4

Я уставилась на телефон.

Что могло заинтересовать Джейка до такой степени, что он бросил все дела?

Я положила фотографию на тетрадь перед собой.

Если я права насчет стрелки, значит, тело вытянуто с севера на юг, а голова смотрит на восток. Руки скрещены на животе. Ноги полностью выпрямлены.

Кроме легкого смещения тазовой и бедренной костей, анатомически все было идеально. По-моему, даже слишком. Коленные чашечки лежат ровнехонько, хотя обычно смещены.

Что-то еще не так. Правая малоберцовая кость находилась внутри относительно правой большеберцовой кости. А должна была быть снаружи. Вывод: тело трогали.

Интересно, археологи ошиблись или сделали это специально?

Я поместила фотографию под микроскоп, уменьшила мощность и настроила оптоволоконную подсветку.

На земле вокруг костей были следы. При увеличении я смогла различить как минимум два разных рисунка подошв.

Вывод: при съемке присутствовал не один человек.

Попытаемся установить пол скелета. Череп довольно большой, с квадратной челюстью. Хотя видна только правая часть таза, отчетливо вырисовывается узкая и глубокая седалищная вырезка. Вывод: скорее всего мужчина.

Перейдем к возрасту. Верхние зубы все на месте. Нижние — не все, к тому же кривые. Тазовые кости соприкасаются спереди и выглядят гладкими и ровными. Вывод: молодой человек. Кажется.

Отлично, Бреннан! Взрослый парень с плохими зубами и перемещенными костями. Думаю, именно так.

— Теперь у нас хоть что-то есть, — передразнила я Райана.

Стрелки часов показывали час сорок. Захотелось есть. Сняв халат, я выключила микроскоп и вымыла руки. У двери замешкалась. Вернувшись, забрала фотографию и засунула ее в ящик стола под папку.

К трем часам я вообще запуталась в обломках головы Ферриса. Чем дальше, тем хуже.

Человек может пустить себе пулю в лоб, в висок, в рот, в грудь. У него не получится застрелиться в спину или в затылок. В такой позе слишком сложно спустить курок, поэтому довольно просто отличить убийство от самоубийства.

Пуля, попадая в кость, пробивает отверстие. На входе — скашивая края раны внутрь, а на выходе — наружу. Пуля вошла, пуля вышла, образовалась траектория.

А в чем, собственно, проблема? Нужно выяснить, сам ли Авраам Феррис приставил пушку к своей голове или ему кто-то оказал такую услугу.

Сложность была в том, что части головы убитого выглядели как пазл, высыпанный из коробки. Сначала я должна сложить его, чтобы иметь возможность исследовать края раны.

После долгих стараний мне удалось обнаружить овальное отверстие позади правого уха Ферриса, около соединения теменной, затылочной и височной частей.

Как это он умудрился? Держу пари, парню пришлось потрудиться.

И тут возникла другая проблема. Отверстие оказалось скошено с обеих сторон.

Ладно, это потом. В черепе размещается мозг и совсем небольшое количество жидкости. Собственно, все. Пуля, попадая в голову, влечет за собой ряд взаимосвязанных повреждений. Вначале мягкие ткани, покрывающие череп, разрушаются, появляется отверстие. Дальше пуля проходит через мозг, раздвигая в стороны серое вещество и образовывая пространство там, где его не должно быть. Внутричерепное давление растет, отчего кость начинает трескаться. Одновременно другие трещины расходятся лучами от первоначального отверстия. Если эти траектории пересекаются — бум! — часть черепа отламывается.

Другой сценарий. От отверстия, из которого пуля уже вышла, также расходятся трещины. Как только эти трещины встречаются с теми, которые идут от входа, череп разламывается.

А еще вот как может быть. Пуля, попавшая в мозг, обладает энергией, которая должна куда-то выходить. Естественно, через самые слабые места. В черепе это соединения костей или появившиеся от давления трещины. В итоге череп ломается еще до пересечения трещин, идущих от противоположных отверстий.

Да, здесь есть над чем задуматься. Я собрала кусочки.

Потребуются время и выдержка. И много клея.

Вооружившись миской из нержавеющей стали, подносом и клеем, я один за другим склеивала кусочки. Затем поместила восстановленный фрагмент на поднос, чтобы он не распался и мог правильно высохнуть.

В коридорах тем временем стихло, а за окнами потемнело. Звуковой сигнал возвестил о переходе лаборатории в ночной режим. Я продолжала работать — отбирая, манипулируя, склеивая, взвешивая. Вокруг царила мертвая тишина большого пустого здания.

Когда подняла голову, было уже шесть двадцать. А я ни о чем не забыла?

Райан! Он же будет у меня в семь!.. Подлетев к раковине, я поспешно вымыла руки, сорвала с себя халат, схватила вещи и выскочила вон.

На улице шел дождь. Точнее, сыпалась какая-то ледяная крупа. Господи, только не это! Теперь буду грязная с ног до головы.

Десять минут я отогревала замерзшее лобовое стекло, после чего полчаса ехала до дома, хотя обычно это занимает минут пятнадцать.

Когда добралась, Райан уже подпирал стенку у моей двери. У его ног стояла сумка с продуктами.

По закону подлости, если я случайно встречаю Эндрю Райана, то чаще всего выгляжу ужасно.

А вот он выглядит как суперзвезда. Всегда.

Сегодня Райан вырядился в короткую куртку, полосатый шерстяной шарф и потертые джинсы.

Увидев меня с ноутбуком в одной руке и портфелем в другой, он улыбнулся и отлепился от стены. Мои щеки обветрились, волосы намокли и приклеились к лицу, тушь размазалась.

— Участвовала в боях в грязи?

— Там дождь.

— Ты хотела сказать — грязь.

Райан подошел, взял одной рукой ноутбук, второй поправил мне челку, которая превратилась в слипшийся ком.

— Не поладила с гелем?

— С клеем.

Я вытащила ключи.

Райан хотел было сострить, но не стал этого делать. Он поднял сумку и проследовал за мной в дом.

— Чирик.

— Чарли, мой мальчик, — позвал Райан.

— Чирик, чирик, чирик, чирик!

— Побудьте немного с Чарли наедине, — сказала я. — Мне нужно переодеться.

— Атласные трусики…

— Райан, я даже не вспомнила про них.

За двадцать минут я приняла душ, высушила волосы и нанесла легкий макияж. Потом натянула розовые вельветовые штаны и облегающий топ. Брызнулась духами.

Красных трусиков не оказалось, зато нашлись отличные стринги. Бледно-розовые, но не такие, как носили двадцать лет назад.

Райан обосновался на кухне. По квартире распространялись запахи томата, анчоусов, чеснока и пряностей.

— Готовишь свое фирменное блюдо? — сказала я, потом потянулась, чтобы поцеловать его в щеку.

— Не так быстро.

Райан обнял меня и поцеловал в губы. Потом ловко оттянул пояс моих штанов и заглянул в них.

— Неплохо, хоть и не шортики.

Берди, неодобрительно посмотрев на нас, проследовал к миске.

За ужином я описала сложность работы в случае с Феррисом, а Райан поделился новостями расследования.

— Феррис занимался импортом ритуальной одежды. Кипы, талисы — это молитвенные накидки.

— Откуда только ты все знаешь?

Райан католик, как и я.

— Прочитал в энциклопедии.

— Понятно.

— Еще Феррис торговал ритуальными предметами для дома. Меноры, мезузы, свечи для шаббата, молитвенные чаши, полотенца.

Надо почитать и про это.

Райан пододвинул ко мне тарелку, на которой красовался всего один круассанчик. Я мужественно отказалась, и мой приятель тут же проглотил его.

— Феррис торговал в Квебеке, Онтарио, Маритаймсе. Не «Уолмарт», конечно, но все-таки.

— Ты разговаривал с секретаршей еще раз?

— Да. Как выяснилось, Пурвайенс действительно больше чем простой секретарь. По слухам, она вела отчеты, проводила инвентаризацию, оценивала товар в Израиле и Штатах. Пурвайенс жила в израильской коммуне, переехала в восьмидесятые. Она знает там все входы и выходы. К тому же говорит на английском, французском, арабском и иврите.

— Впечатляет.

— Отец у нее француз, мать — туниска. Короче, Пурвайенс долдонит одно и то же. Дела шли хорошо. Никаких врагов. В последние дни Феррис был очень угрюмый. Я дал ей еще день, чтобы до конца проверить склад, после опять поговорим.

— Ты нашел Кесслера?

Райан подошел к своему пиджаку и вынул из кармана листок бумаги. Вернувшись за стол, протянул его мне:

— Вот люди, допущенные к вскрытию.

Я прочитала имена.

Мордехай Феррис.

Теодор Московиц.

Мирон Ньюлендер.

Давид Розенбаум.

— Никакого Кесслера, — заметил Райан.

— Ты разговаривал с теми, кто мог его знать?

— С семьей разговаривать без толку. У них анинут.

— Анинут?

— Первый этап оплакивания.

— И как долго этот анинут будет продолжаться?

— До погребения.

У меня перед глазами появилась часть черепа, сохнущая в лаборатории.

— Может затянуться.

— Жена Ферриса сказала, что можно приходить, когда они закончат. Это продлится неделю. Думаю, я навещу их раньше.

— Для нее, наверное, это все сплошной кошмар.

— Между прочим, интересный факт. Жизнь Ферриса была застрахована на два миллиона долларов. С двойной выплатой в случае внезапной смерти.

— Все достанется Мириам?

Райан кивнул.

— Детей у них не было.

Я рассказала ему о разговоре с Джейком Драмом.

— Не могу представить, зачем он сюда едет.

— Думаешь, Джейк реально может помочь?

Хотела бы я это знать.

— По-моему, ты сомневаешься, — произнес Райан. — У него что, не все дома?

— Нет, он нормальный, просто немного отличается от других.

— Отличается?

— Джейк — прекрасный археолог. Работал в Кумране.

Райан усмехнулся:

— Свитки Мертвого моря.

— Он знает миллион языков!

— Хоть на каком-нибудь из них сейчас говорят?

Я запустила в Райана салфеткой.

Убрав со стола посуду, мы растянулись на диване. Берди развалился у камина.

Перешли на личные темы.

Дочка Райана сейчас в Галифаксе. Она встречается с каким-то гитаристом и собирается переехать в Ванкувер. Райан боится, что Лили чего-то недоговаривает.

Кэти. На последнем, двенадцатом, семестре Виргинского университета моя дочь выбрала лепку, фехтование и посещает класс «Женские тайны в современных фильмах». А ее независимое исследование состоит в опросе постоянных посетителей пабов.

Берди начал издавать уютные звуки: не то заурчал, не то захрапел. Чарли напевал одну и туже строчку из «Бессердечной Ханны».

Потрескивал камин. Окна замерзли. Постепенно все стихло.

Райан потянулся и выключил свет. В янтарном свете камина заплясали красивые тени. Мы лежали обнявшись. Моя голова удобно устроилась на груди Райана. От него пахло мылом и дровами, принесенными для камина. Он нежно гладил мои волосы. Мне стало приятно. Спокойно. И не было совершенно никакого дела ни до скелетов, ни до расколотых черепов. Я гладила тело Райана — крепкое и мускулистое. А за камином пусть следит Берди!..

Глава 5

Райан уехал рано утром. Бормотало радио. Я не привыкла слушать его в семь утра, и обрывки фраз сами по себе лезли в голову.

Провалявшись в постели до восьми, я выпила кофе и поехала в лабораторию. Ввиду моего намечающегося пятидневного отсутствия семья Ферриса, должно быть, заждется новостей.

Да и тела.

Снова все утро пришлось склеивать куски черепа. Как атомы собираются в молекулы, а молекулы — в клетки, осколки, превращались в правильную окружность.

Лицевые кости — отдельная история. Кошки виноваты или нет, но левая часть восстановлению не подлежала.

И все-таки модель составить удалось.

Почему же края отверстия в черепе скошены наружу, а не внутрь?

У меня появились кое-какие предположения, но недоставало некоторых фрагментов, необходимых для их подтверждения.

В два часа я написала Ламаншу о том, чего мне не хватает, и напомнила, что собираюсь на слет членов Американской академии судебных наук в Новом Орлеане, а в Монреаль вернусь поздно вечером в среду.

Следующие два часа я носилась как помешанная. Банк. Химчистка. Еда для кота, корм для попугая. Райан согласился присмотреть за Верди и Чарли, только вот у моего приятеля своеобразные представления по поводу заботы о домашних животных. Я предпочла заранее снабдить его всем необходимым.

Я парковала машину на подземной стоянке, когда позвонил Джейк. Он уже ждал в вестибюле. Поспешив наверх, я открыла ему, и мы прошли ко мне в квартиру.

Тут мне почему-то вспомнилась первая встреча с Джейком Драмом. Я была новичком в университете и знала всего несколько человек с других факультетов, причем ни одного — с религиоведческого. Джейк появился в моей лаборатории поздно вечером. В это время в кампусе участились нападения на студенток, и я занервничала, как мышь при виде голодного питона. Страхи оказались необоснованными: Джейка всего лишь интересовали способы хранения костей.

— Чай? — предложила я.

— Отлично.

Драм выбирал кружку с таким видом, будто совершал преступление. У него длинный тонкий нос, густые прямые брови и черные как ночь глаза. Рост — шесть футов шесть дюймов, вес — сто семьдесят фунтов. Бритая голова.

Он совсем не изменился.

Пока закипал чайник, мы немного поболтали.

Джейк остановился в маленькой гостинице на востоке от университетского городка. Для завтрашней поездки в Торонто он взял напрокат машину. В понедельник улетает в Иерусалим проводить раскопки синагоги первого столетия.

Как обычно, он предложил ехать с ним. Как обычно, я выразила сожаление и отказалась.

Чай был готов, и Джейк устроился за обеденным столом. Я достала загадочное фото и положила перед ним.

Драм уставился на снимок. Через некоторое время надел очки. Чем больше он изучал фотографию, тем осознаннее и продуманнее становились его движения.

В этом мы с Джейком похожи.

Если я недовольна, то становлюсь грубой, немногословной, отвечаю коротко и с сарказмом. Если я зла — точнее, доведена до бешенства, — то убийственно спокойна.

Джейк такой же. Я знаю, потому что неоднократно наблюдала за ним на факультетских собраниях.

А еще каменное лицо является у меня защитной реакцией на страх. Подозреваю, у Джейка тоже. У меня пробежали мурашки по коже.

— Что это? — спросила я.

Драм поднял голову и уставился в никуда. Затем слегка постучал по фотографии длиннющим пальцем. Только мозоли отличают его руки от рук пианиста.

— Ты разговаривала с человеком, который дал тебе это?

— Совсем чуть-чуть. Сейчас мы пытаемся его разыскать.

— Что конкретно он сказал?

Я не знала, какую информацию имела право разглашать. О смерти Ферриса писали в прессе. И Кесслер не просил о конфиденциальности.

Пришлось рассказать про выстрел, вскрытие и мужчину по имени Кесслер.

— Должно быть, снимок из Израиля.

— Да, это так.

— У тебя есть какие-то предположения?

— Это не предположения, а конкретный факт.

Я нахмурилась.

— Ты уверен?

Джейк откинулся на спинку стула.

— Что ты знаешь о Масаде?

— Это гора в Израиле, где погибло много народу.

Джейк изобразил улыбку.

— Пожалуйста, поподробнее, мисс Бреннан.

Я подумала.

— В первом веке до Рождества Христова…

— Не так. Сейчас говорят — до нашей эры.

— …вся территория от Сирии до Египта, в древности принадлежавшая Израилю, точнее, Палестине, пала под натиском Римской империи. Евреи были в шоке. В течение следующего столетия многие пытались избавить Израиль от римских захватчиков. Восстания заканчивались неудачей.

— Такими словами мне это еще никто не рассказывал. Продолжай.

— В шестьдесят шестом году нашей эры вспыхнул еще один мятеж. Римляне всполошились. Император собрал большую армию для разгрома повстанцев. — Я замолчала, вспоминая даты. — Пять лет, пока длилось восстание, римский полководец Веспасиан удерживал Иерусалим, расхищая имущество храмов и вырезая население.

— А Масада?

— Масада — гора в иудейской пустыне, на вершине которой была построена мощная крепость. В начале войны там укрылась горстка еврейских фанатиков-зелотов. Римский полководец, не помню имени…

— Флавий Сильвио.

— Он самый. Так вот, Сильвио это не понравилось. Остров неповиновения. Он не мог допустить подобного. Поэтому разбил вокруг вершины лагерь и насыпал земляные валы. Когда же римляне взяли крепость, то нашли всех ее защитников мертвыми.

Я не призналась, что видела это все в сериале о Масаде. Если не ошибаюсь, в роли Сильвио снимался Питер О'Тул.

— Отлично. Ты только не упомянула о масштабах операции. Римляне бросили туда немалые силы. Полностью Десятый легион, резервистов и тысячи евреев, согнанных со всей страны для строительства валов. Сильвио не собирался отступать, пока бунт не будет подавлен.

— А кто был главным у повстанцев?

— Елеазар бен Яир. Мятежники находились на горе семь лет и не собирались сдаваться.

В сериале показывали, что за десять лет до этого на Масаде хозяйничал Ирод. Он приказал возвести вокруг вершины стену с защитными башнями, внутри велел построить склады, убежища, арсеналы, систему для сбора и хранения дождевой воды. Через семь лет после смерти царя запасов оставалось еще много — у зелотов имелось все необходимое для того, чтобы выдержать длительную осаду.

— Основной источник сведений о Масаде — Иосиф Флавий, — продолжал Джейк. — Иосиф бен Мататияху по-древнееврейски. В начале восстания Иосиф служил военачальником в Галилее. Позже перешел на сторону римлян. Невзирая на предательство, историком он был прекрасным.

— И единственным в то время.

— Так-то оно так. Но описания Иосифа поразительно детальны. Согласно им, в ту ночь, когда крепость пала, Елеазар бен Яир собрал своих сторонников. — Тут Джейк подался вперед. — Представь: стена горит, как только она рухнет, ворвутся толпы римлян. Никакой надежды спастись. Бен Яир убеждает: умереть героями лучше, чем жить рабами. Бросили жребий. Десять человек были отобраны, чтобы убить остальных. Далее определили, кто из десятки убивает свою пару, а затем и последние покончили с собой.

— И что, все согласились?

— Тех, кто не согласился, убили бы первыми. Две женщины и несколько детей спрятались и выжили. Остался в живых и Иосиф.

— Сколько же погибло?

— Всего девятьсот шестьдесят человек. Мужчины, женщины, дети, — произнес Джейк тихо. — Евреи считают Масаду самым драматичным эпизодом за всю свою историю.

— А какое отношение Масада имеет к фотографии?

— Судьба останков еврейских беглецов всегда оставалась загадкой. По словам Иосифа, Сильвио построил на вершине укрепления сразу после завоевания Масады.

— Но там ведь наверняка проводились раскопки?

— Археологи годами выпрашивали разрешение. Наконец, израильский археолог Ядин добился своего. Он работал два сезона. Первый длился с октября шестьдесят третьего по май шестьдесят четвертого. Второй — с ноября шестьдесят четвертого по апрель шестьдесят пятого.

Я начала понимать, куда клонит Джейк.

— Команда Ядина нашла человеческие останки?

— Три скелета. На нижней террасе дворца Ирода.

— Дворца?..

— Частые восстания заставили старину Ирода занервничать, поэтому он построил Масаду — своего рода убежище для себя и семьи. Но Ирод любил комфорт. Он приказал украсить дворец колоннадами, мозаиками, фресками.

Я указала на фото:

— Это один из тех трех костяков?

Джейк отрицательно покачал головой.

— По словам Ядина, один из скелетов принадлежал мужчине двадцати лет. Недалеко от него покоились кости молодой женщины, ее сандалии и скальп сохранились превосходно. Серьезно. Я видел снимки. Казалось, будто она заплела косу в то утро, когда ее извлекли из грунта.

— В сухой почве все хорошо сохраняется.

— Верно. Несмотря на это, Ядин не совсем точно описал останки.

— Что ты имеешь в виду?

— Не суть важно. Ядин утверждает, что третий скелет принадлежал ребенку.

— А что с этим парнем? — Я снова указала на фото.

— Этого парня… — Джейк усмехнулся, — этого парня там вообще не должно быть.

Глава 6

— Не должно быть совсем?

— Это мое мнение.

— Кто-нибудь его разделяет?

— Немногие.

— Так кто же он?

— Трудный вопрос. После взятия крепости солдаты Сильвио сбросили тела повстанцев с обрыва или совершили массовые захоронения трупов где-то на вершине. Команда Ядина раскопала несколько пещер, но следов могил так и не нашла. Подожди-ка секунду.

Джейк вытащил два предмета из потертого кожаного портфеля и положил их на стол. Одним из этих предметов оказалась карта.

Я пододвинула стул ближе, и мы склонились над ней.

— Формой Масада похожа на самолет «стеле». Одно крыло указывает на север, другое на юг, а нос — на запад.

Мой мозг начал закипать, но я не подавала виду. Джейк отметил верхний край вершины как раз рядом с концом южного крыла.

— Вот здесь — комплекс пещер, а ниже расположена стена с бойницами.

Джейк вытянул из-под карты второй предмет. Старая черно-белая фотография. Человеческие кости. Истоптанная земля.

Фотография похожа на ту, которую дал мне Кесслер.

Но не совсем.

На этом снимке кости множества людей были беспорядочно разбросаны. На фотографии также присутствовала стрелка, указывающая на север, а в верхнем правом углу виднелся экскаватор с поднятым ковшом.

— Наверное, Ядин нашел останки в одной из южных пещер, — предположила я, не отрывая глаз от фото. — А снимок сделали как раз во время раскопок.

— Верно, — кивнул Джейк, указывая на отметку на схеме Масады. — Место обозначено как «пещера-2001». Ядин написал про это в своем предварительном отчете, туда же он включил краткую записку Иорама Цафрира, главного наблюдающего за раскопками в этом месте.

— Останки какого количества человек обнаружили в пещере? — спросила я, насчитав как минимум пять черепов.

— Зависит от того, как понимать Ядина.

— Врачи-антропологи исследовали кости?

— Доктор Нику Хаас из Израильского университета. Согласно оценке Хааса, в первый сезон Ядин нашел останки двадцати пяти человек. Четырнадцать мужчин, шесть женщин, четыре ребенка и один плод. Но если читать статью внимательнее, то видно, что он рассматривает одного очень старого мужчину отдельно от других.

— То есть действительное количество — двадцать шесть.

— Совершенно верно. В своей широко известной книге…

— Выпущенной в шестьдесят шестом году?

— Да. Называется она так: «Масада: крепость Ирода, или Последняя надежда зелотов». В этом издании Ядин опять пишет, что Хаас насчитал четырнадцать мужчин в возрасте от двадцати двух до шестидесяти, одного мужчину за семьдесят, шесть женщин, четверо детей и плод.

— Таким образом, непонятно, двадцать пять их было или двадцать шесть.

— Быстро соображаешь.

— Возможно, кто-то просто ошибся.

— Не исключено, — произнес Джейк.

— А возраст женщин и детей?

— Всем детям от восьми до двенадцати лет. Женщины — очень молодые, от пятнадцати до двадцати двух.

Тут мне в голову пришла неожиданная мысль.

— Ты думаешь, наш приятель — тот, семидесятилетний?

— Поговорим о нем чуть позже. Сейчас позволь мне сосредоточиться на другом. В своих отчетах ни Цафрир, ни Ядин не упомянули, когда именно «пещера-2001» была найдена и исследована.

— Возможно, просто…

— О находке не сообщалось даже в прессе, — перебил Джейк.

— Просто из уважения к умершим.

— Когда нашли три скелета, Ядин собрал пресс-конференцию. — Драм потряс длинным, как у инопланетянина, пальцем. — Он был дико взволнован. Как же — обнаружены останки еврейских защитников Масады! Это происходило в конце ноября шестьдесят третьего. А «пещеру-2001» исследовали в октябре шестьдесят третьего, за месяц до конференции. — Тут Джейк ткнул пальцем в фотографию. — Ядин знал о костях в пещере, но утаивал это.

— Если о датах не говорилось ни слова, откуда ты можешь знать, в какое именно время пещера была обнаружена и раскопана?

— Я разговаривал с одним из членов экспедиции. Парень говорит правду, у него нет причин лгать. Поверь, я обращался и к другим источникам. Речь идет не только о той пресс-конференции. В течение обоих сезонов в прессе регулярно писали о невероятных находках. «Иерусалим пост» опубликовала архивы по Масаде, и я в них копался часами. Газеты пестрили статьями о мозаиках, манускриптах, бассейнах для омовения и о трех скелетах из дворца. Но ни единого слова об останках из «пещеры-2001»! — Джейк говорил буквально без остановки. — И ведь я просматривал не только «Пост». В октябре шестьдесят четвертого журнал «Иллюстрейтед Лондон ньюс» опубликовал большую статью о Масаде с гигантским количеством фотографий. Те же три скелета, и ноль информации о костях в пещере.

В этот момент Чарли пронзительно свистнул. Джейк подпрыгнул.

— Что за черт?!

— Мой попугай. Обычно, пока его не напоишь пивом, он так не делает.

— Все шутишь!

— Конечно. — Я встала и собрала кружки. — Чарли очень сентиментален, когда пьян. Еще чаю?

Джейк улыбнулся:

— Не откажусь.

Когда я вернулась, Драм по-прежнему рассматривал фотографию.

— Давай говорить прямо, — предложила я. — Ядин свободно рассказывал о трех скелетах, но ни разу не упомянул о пещере?

— Единственное место, где мне удалось найти упоминание о «пещере-2001», — это отчет о пресс-конференции после второго сезона раскопок. «Иерусалим пост» в номере от двадцать второго марта шестьдесят пятого написала: Ядин очень сожалеет, что в Масаде удалось раскопать лишь двадцать восемь скелетов.

— Двадцать пять из пещеры и три из дворца.

— Если их все-таки было двадцать пять.

Я немного подумала.

— И чьи же, по мнению Ядина, это захоронения?

— Еврейских повстанцев.

— Доказательства?

— Два момента. Тип черепов схож с найденными в пещере Бар-Кохба в Нахал-Хевере. Это захоронения евреев, убитых во время второго антиримского восстания. Плюс одинаковые артефакты.

— Когда это было?

— Получается, в калколите — начале бронзового века. Родовые отношения, каменные и медные инструменты.

Четвертое тысячелетие до нашей эры. Сменяет неолит. Но еще не бронзовый век. Не рановато для Масады?

— Антропологи, видимо, не очень настаивали на сходстве черепов, — заметила я.

— Конечно. Но это было заключение Хааса, и Ядин принял его.

Я спросила:

— А где кости сейчас?

— Якобы их вернули в Масаду.

— Якобы?..

Джейк стукнул кружкой по столу.

— Позволь, я расскажу еще кое-что. В своей книге Ядин кратко затрагивает тему человеческих останков, обнаруженных в «пещере-2001». Шломо Лоринец — член кнессета, весьма ортодоксальный иудей — прочитал об этом и пришел в ярость. Видимо, он пропустил предыдущий пресс-отчет, где упоминались скелеты. Лоринец заявил протест, обвинив археологов и медиков в нарушении еврейских законов. Он потребовал выяснить, где находятся останки, а потом настоял на надлежащем захоронении защитников Масады. Возникли разногласия. Министр по делам религии и главный раввин выдвинули предложение перенести все кости на Еврейское кладбище на Масличной горе. Ядин не согласился и предложил захоронить на Масаде три скелета из дворца, а останки из «пещеры-2001» вернуть туда, где они были найдены. Его не послушали. В июле шестьдесят пятого все останки предали земле на вершине Масады.

Все это меня очень смутило.

Странно. Почему Ядин возражал против захоронения останков из пещеры на Масличной горе? Зачем хотел вернуть три скелета в Масаду, а остальных — обратно в пещеру? Ему не давала покоя мысль, что эти люди будут находиться в одной могиле?..

Чарли прервал мои размышления строчкой из песни «Эй, транжира!».

— В пещере еще что-нибудь нашли?

— Множество предметов домашней утвари. Посуда, лампы, плетеные изделия.

— Похоже, там долгое время кто-то жил.

Джейк кивнул.

— Кто?

— Шла война. Иерусалим почти сгорел. Кругом имелась масса убежищ. Многие прятались отдельно от зелотов.

— В таком случае те, в пещере, могли быть и не евреями.

— Вполне разумная мысль.

— Так вот о чем израильтяне не хотели поведать миру.

— Ну да. Ведь Масада стала священным символом. Евреи оказывали сопротивление захватчикам и предпочли смерть плену. Место приобрело особый статус. До недавнего времени израильская армия проводила церемонию по зачислению солдат в элитные подразделения именно на вершине Масады.

— Ого!

— По словам Цафрира, кости в пещере находились в беспорядке, фрагменты одежды были перепутаны, как будто тела просто бросили. Совсем нетипично для еврейских захоронений.

В этот момент Верди прыгнул ко мне на колени. Я его представила Джейку. Драм погладил кота и почесал его за ухом.

— На сегодняшний день Израильское исследовательское сообщество опубликовало пять томов материалов о раскопках в Масаде. В третьем томе упоминается, что пещера была исследована, кроме того, прилагалась карта с пометкой «пещера-2001». Но вот о том, что в ней нашли останки людей или какие-либо предметы, не говорилось ни слова.

Джейк подался вперед и взял чашку, однако тут же поставил ее на место.

— Следует упомянуть, что в конце четвертого тома есть маленькое дополнение, где говорится, что год спустя провели анализ одежды, найденной в пещере. И все.

Спихнув Верди с колен, я вытащила фото Кесслера из-под схемы Масады.

— Так откуда все-таки этот парень?

— Совершенно непонятно. В «пещере-2001» находился один целый скелет, расположенный отдельно от кучи остальных костей. Он лежал на спине со скрещенными руками и повернутой в сторону головой. — Джейк пронзил меня взглядом. — Ни в одном источнике не упоминалось об этом полном скелете.

— Полагаю, ты узнал об этом костяке все от того же археолога.

Драм кивнул.

— Наверное, сейчас ты скажешь, что скелет не был перезахоронен вместе с остальными, — предположила я.

— Именно. — Джейк одним глотком допил чай. — В прессе подробно осветили вторичное захоронение, описав двадцать семь тел — три из северного дворца и двадцать четыре из пещеры.

— Не двадцать пять и не двадцать шесть. Возможно, они не посчитали плод?

— Я уверен, что не учли плод и полный скелет.

— Давай расставим все точки над i. Итак, некий археолог рассказал тебе по секрету, что Ядин и Цафрир извлекли неразрушенный скелет из «пещеры-2001», хотя о нем никогда не упоминалось ни в прессе, ни в официальных отчетах, ни в книге.

Джейк кивнул.

— И ты думаешь, он не был повторно захоронен.

Драм кивнул еще раз.

Я похлопала по фотографии.

— А этот археолог помнит, как делали снимок?

— Мало того, он сам фотографировал.

— А у кого находились останки в течение пяти лет, прошедших с тех пор, как их извлекли?

— У Хааса.

— Он опубликовал что-либо по данному вопросу?

— Нет. Хотя обычно составлял исчерпывающие отчеты — с рисунками, таблицами, размерами и даже реконструкцией лиц. Его анализ захоронений в Гив’ат ха-Мивтар потрясающе детален.

— Он еще жив?

— В семьдесят пятом впал в кому. А в восемьдесят седьмом умер, так и не придя в сознание.

— Понятно. Значит, Хаас не прояснит ситуацию с количеством тел или с полностью собранным скелетом.

— Можно попробовать устроить спиритический сеанс.

«Эй, большой транжира…» — веселился Чарли.

Джейк сменил тактику:

— Представь, что ты — Ядин. Находишь эти странные кости в пещере. Что ты сделаешь в первую очередь?

— Сегодня?

— В шестидесятые!

— В то время у меня только выпали молочные зубы.

— Прошу тебя!

— Произвела бы радиоуглеродный анализ, чтобы установить возраст находки.

— Как я уже говорил, в то время в Израиле подобная процедура не практиковалась. Лоринец убежден, что некоторые скелеты переправили за границу.

— Этот Лоринец был большой шишкой в религиозных делах?

— Да. Он имел сильное влияние. Но почему бы Ядину не попросить все-таки произвести датирование останков из пещеры с помощью радиоуглерода?

— Ты полагаешь, Лоринец не ошибся?

— Вот именно. Но по словам Ядина, ни одна кость, найденная в Масаде, не покинула страны. В одном из интервью он сказал, что не обязан проводить такие анализы. Дескать, оно того не стоит.

— Подобный тест не слишком затратен. Даже в начале восьмидесятых он стоил около ста пятидесяти долларов. Удивительно, что Ядин не заказал его, учитывая значение находки.

— Более странно, что Хаас так и не смог описать кости, — заметил Джейк.

— Ты подозреваешь, что тела в пещере могли и не принадлежать членам общины зелотов?

— Совершенно верно.

Я взяла в руки фотографию:

— А это не упомянутый в отчетах целый скелет?

— Именно.

— Думаешь, костяк вывезли из Израиля и не захоронили вместе с останками?

— Да.

— Почему?

— Вопрос на миллион долларов.

Я отложила снимок.

— Где же он сейчас?

— А вот ответив на этот вопрос, доктор Бреннан, можно заработать вдвое больше.

Глава 7

Каждый год один из городов США становится местом встречи членов Американской академии судебных наук. Инженеры, психиатры, дантисты, юристы, патологоанатомы, антропологи и несметное количество околонаучных джентльменов и дамочек слетаются на недельную тусовку. В этот раз удача улыбнулась Новому Орлеану.

С понедельника по среду расписание включает прибытие, размещение и решение организационных вопросов. В четверг и пятницу проходят научные семинары по проблемам новейших теорий и технологий. В годы аспирантуры — а потом во времена работы консультантом — я посещала эти мероприятия с удовольствием. Сейчас предпочитаю неформальные встречи со старыми друзьями.

Конференции изматывают, даже если соблюдать дистанцию. Я слишком безотказна. Это мое слабое место. Не могу долго сопротивляться, если меня просят принять участие.

Все воскресенье я проработала с коллегой. Мы были соавторами статьи в «Журнале судебной науки». Следующие три дня пролетели за болтовней, выпивкой и закуской. Да, здесь было, где разгуляться любителям надраться. Но не мне, к сожалению.

В основном обсуждались забавные прецеденты и странные случаи. Например, ревнивец, повесившийся на телефонном проводе, или полицейский со своей же пулей в голове.

Я описала дело Ферриса. Мнения по поводу специфического скоса, оставленного пулей, разделились. Но большинство согласилось со мной.

Мой график не позволял остаться на конференции до конца, однако к моменту приезда в среду в аэропорт Нового Орлеана я была полностью разбита.

Опять неудача — сорокаминутная задержка рейса. Добро пожаловать в Америку. Попробуй на минуту опоздай, и тебя уже не пустят, а приди за час до отлета, и рейс обязательно задержат. Технические проблемы, толпы народа, плохая погода, все вверх дном. Ничего нового.

Через час я закончила составление расписания запланированных встреч. А мой пятичасовой рейс перенесли на восемь.

Находясь в весьма скверном расположении духа, я прошла таможенный контроль и в зале ожидания стала обдумывать новый график. Плюсы: я прилечу в Монреаль вечером. Минусы: это будет уже почти полночь, к тому же мы полетим через Детройт.

В таких ситуациях лучше смириться.

В книжном магазине аэропорта бестселлеров всех жанров было хоть пруд пруди. Я взяла одну книжку. Мое внимание привлекла надпись жирным шрифтом: «Шокирующая правда древности».

Большая часть читающего человечества верит таким названиям.

А вдруг там есть что-то про Масаду?

Так. Целых сорок глав. Впрочем, главы короткие. Но истории интригующие.

Я представила Джейка и его коллег, читающих такие книжки. Интересно, они бы оценили название?

В четверг я не могла продрать глаза, проклиная чертов будильник.

Добравшись до своего двенадцатого этажа, поспешила на планерку.

Только два вскрытия. За первое взялся Пеллетьер, за второе — Эмили Сантанджело.

Ламанш сообщил, что Лиза еще раз осмотрела голову Ферриса и нашла дополнительные фрагменты. Кроме того, он спросил, когда будет закончен анализ. «Наверное, после обеда», — ответила я.

Еще семь кусочков черепа лежало в моей лаборатории.

Натягивая халат, я прослушала сообщения на автоответчике и перезвонила в два места. Затем попыталась пристроить новые фрагменты в уже готовую конструкцию. Два подходили к теменной части. Один — к затылочной. Следующий — никуда. Три пришлись на край овального отверстия.

Этого оказалось достаточно. Ответ на вопрос был получен.

Я мыла руки, когда в кармане задергался и заверещал мобильник. Джейк Драм. Что за кошмарная связь.

— Ты как будто с Плутона звонишь!

— Мой телефон не обслуживается… — Голос булькал и прерывался. — Плутон вычеркнули из списка планет и перевели в…

— Ты в Израиле?

— В Париже… лись планы… Musee de l'Homme.

— Ты звонишь с мобильного?

— …был инвентарный номер… утерянный с… времен.

— Джейк, перезвони по обычному телефону, ты пропадаешь!

Вряд ли Джейк меня слышал.

— …должаю разбираться, перезвоню с… чного.

Раздались гудки. Я дала отбой.

Джейк в Париже? Зачем? В Музее истории человечества?

Неожиданно мне в голову пришла одна мысль. Я достала фото Кесслера, перевернула его и стала изучать в микроскоп подпись.

Октябрь, 1963. М del'H.

То, что я приняла за 1, оказалось маленькой буквой «l». Райан был прав. «Н» смазана, напоминает «М». М de l’H. Musee de 1'Homme. Джейк расшифровал сокращение, полетел в Париж и нашел опись скелетов из Масады.

Ламанш носит туфли на мягкой подошве и не держит мелочь или ключи в карманах. Никаких шарканий или побрякиваний. Он передвигается слишком тихо для своего веса.

Я пыталась привести мысли в порядок, когда почувствовала запах «Летучего Голландца». Обернулась. Ламанш уже стоял позади меня.

— Готово?

— Готово.

Мы присели, и я показала реконструкции.

— Вот что у нас получилось.

Ламанш улыбнулся.

Я приподняла правую часть головы Ферриса:

— Овальное отверстие и лучеобразный перелом. А вот — концентрически идущий перелом.

— Вход позади, чуть ниже правого уха? — Ламанш наклонился к куску черепа.

— Верно.

— Скос?..

— Да.

Вернувшись к первому сегменту, я показала овальное отверстие.

— Если дуло пистолета прижать крепко к черепу, то подобный скос мог получиться в результате обратной отдачи газов, — сказал Ламанш.

— Думаю, не в этом случае, если принять во внимание форму отверстия.

Ламанш придвинулся ближе.

— Пуля, входящая в череп перпендикулярно, обычно проделывает круглое отверстие, — заметила я. — А входящая под углом оставляет что-то вроде овала.

— Mais, oui. Как замочная скважина. — Ламанш поднял глаза. — Итак, пуля вошла за правым ухом и вышла в левой щеке.

— Именно.

— Такая траектория необычна, но возможна при суициде. Месье Феррис был правша.

— Есть еще кое-что. Давайте взглянем внимательнее.

Я протянула Ламаншу увеличительное стекло. Он стал рассматривать овальное отверстие.

— Края с зазубринами.

— Переверните. Края отверстия ровные снаружи, а если проверить изнутри?

Он повернул сегмент.

— Скос внутрь черепа! — сразу понял Ламанш. — Получается двойной вход!

Я кивнула.

— Первая пуля вошла в череп прямо. Как по учебнику. Наружные края гладкие, внутренние скошены. Вторая — в то же самое отверстие, но под углом.

— Получилось отверстие, похожее на замочную скважину.

Я опять согласилась.

— Феррис двинул головой, или же дернулась рука стрелявшего.

Ламанш опустился на стул, и я озвучила свой страшный вывод:

— В голову Авраама Ферриса стреляли дважды. Его убили.

Вечером Райан готовил у меня дома ужин. Арктический голец, спаржа и картофель. Он испек картошку, почистил ее, затем размял вилкой, добавив зеленый лук и оливковое масло.

Я с трепетом наблюдала за ним. Просто мастер.

Берди нравится, когда Райан готовит морепродукты. Ему обязательно что-нибудь перепадает. Потом он урчит, сидя у камина. Что еще может быть лучше в кошачьей жизни!

Покончив с картошкой, я поделилась новостями, касающимися смерти Ферриса. Райан обо всем знал. Дело об убийстве уже было заведено.

— Оружие — девятимиллиметровый «джерико».

— Где его нашли?

— В углу, под тележкой.

— Пистолет принадлежал Феррису?

— Если да, то он хранил это в тайне.

Я положила еще салата.

— Полиция нашла одну пулю, — сказал Райан.

— Только одну?

Это противоречило моему выводу.

— В подвесном потолке.

Тоже не подходит.

— Как она там оказалась?

— Вероятно, они боролись, и пистолет выстрелил.

— А может, убийца приставил пушку к голове Ферриса и спустил курок?

— Инсценировав самоубийство? — осведомился Райан.

— Каждый телезритель знает, что должна быть пуля.

— Ламанш не нашел вторую.

— Это не значит, что ее там не было.

Я жевала и думала.

Ламанш извлек часть пули из головы жертвы. Полицейские вытащили пулю из потолка. Где же еще одна?

— Ты говорил, что Феррис мог сидеть на стуле, когда его убили?

Райан кивнул.

— Лицом к двери?

— Которая, вполне возможно, была открыта. Эксперты исследуют офис и коридор. Ты не представляешь, какое там количество всякой ерунды.

— А гильзы?

Райан пожал плечами:

— Убийца мог их собрать.

— Он оставил пистолет, но вернулся и собрал гильзы?

— Хитрый вопрос, доктор Бреннан.

Сострить у меня не получилось.

Я предложила Райану салата. Он отказался. Потом улыбнулся:

— Выброси в окно.

— И?

— Ты отказываешься сегодня выступить в роли мисс Конгениальность?

— Спешу огорчить.

— Вот так всегда.

— Ты что-нибудь купил?

— Мне кажется, мы уже наелись.

— Не смешно. Я имею в виду корм для кота и птицы.

— Нет еще.

— А хоть что-нибудь присмотрел?

— Да. Атласные шортики.

— Опять?!

За десертом я рассказала Райану, что выяснила по поводу фотографии.

— Значит, Драм решил поехать в Париж?

— Как видишь.

— Он убежден, что на снимке скелет из Масады?

— Джейк не из тех, кто болтает ерунду.

Райан странно взглянул на меня.

— Как хорошо ты знаешь этого Джейка?

— Больше двадцати лет.

— Вопрос в глубине, а не длительности.

— Мы коллеги.

— Только коллеги?

Яморгнула.

— Хочешь личные подробности?

— Ну-у…

— Ну-у… — передразнила я.

— Просто поинтересовался.

Ага, рассказывай.

— Кстати, я опять разговаривал с Кортни Пурвайенс, — сменил тему Райан. — Интересная дама.

— Болтушка?

— Да, пока дело не касается Ферриса или его бизнеса. Тогда из нее и слова не вытащить.

— Защищает босса?

— Скорее, боится, что ее тоже могут найти в какой-нибудь канаве. И я уловил, что она недолюбливает Мириам.

— Что сказала Пурвайенс?

— Дело не в словах, — сказал Райан и на некоторое время замолчал. Потом заговорил снова: — Ее поведение… Ладно, не столь важно. Я ненавязчиво полюбопытствовал, имел ли Феррис дело с артефактами.

— Предметами из Святой земли?

— Легально приобретенными и перевезенными.

— Представляю, какой величины этот черный рынок.

— Громадный, — согласился Райан.

— Думаешь, Феррис был вовлечен в дело с костями из Масады? Это его и убило?

— Так сказал Кесслер.

— Вы его нашли?

— Пытаемся.

— А вдруг это все просто совпадение?

— Возможно.

Мне почему-то казалось, что нет.

Глава 8

Райан разбудил меня около шести, явно желая заняться любовью на рассвете. Берди сбежал из спальни. В другой комнате Чарли напевал что-то из «Нежности» Кларенса Картера.

Пока я принимала душ, Райан приготовил тосты и кофе. За завтраком мы пытались научить Чарли еще каким-нибудь словам.

Несмотря на то, что попугай был рождественским подарком, набор его слов едва ли можно назвать благопристойным. Райан как-то заметил, что Чарли учили говорить грубые мужчины и находчивые женщины. В итоге женщины победили, а пернатый друг перенял их вкусы.

Месяцами я пыталась изменить его музыкальные пристрастия и манеру разговаривать. С переменным успехом.

В восемь, замученные птичьим пением, мы вместе поехали на работу. Райан возглавляет криминальный отдел, расположенный на первом этаже, моя лаборатория — на двенадцатом.

После очередного осмотра я составила отчет и сказала Ламаншу, что останки могут быть переданы семье Ферриса. Хотя погребальная церемония уже состоялась, череп согласились захоронить чуть позже.

В десять тридцать я позвонила Райану. Договорились встретиться в вестибюле через пять минут. Я прождала десять, потом зашла в кафетерий за диетической колой и маленькими шотландскими пончиками, которые, кстати, никогда не пробовала.

Когда вернулась в вестибюль, Райан уже был там. Попивая газировку, я спрятала пакет с пончиками в сумочку.

Двадцать семь лет Авраам Феррис занимался бизнесом. Его офис располагался недалеко от старого аэропорта «Мирабель».

Построенный в семидесятые, «Мирабель» казался настоящей жемчужиной Монреаля. Он находился в тридцати милях от города. С центром его связывала железная дорога. Предполагалось запустить скоростной поезд, который доставлял бы пассажиров прямо к взлетной полосе. Но поезд так и не пустили. В начале девяностых ситуация ухудшилась. За проезд на такси из центра до аэропорта приходилось выкладывать шестьдесят девять баксов.

В конце концов, власти признали свой просчет и отправили «Мирабель» в вынужденный отпуск, заменив его географически более выгодным конкурентом. Теперь «Мирабель» принимает грузовые самолеты и чартеры. Все остальные внутренние, североамериканские и международные рейсы осуществляет «Дорваль».

Авраама Ферриса это не волновало. Он открыл свою фирму «Импорт ашкенази» рядом с аэропортом. Здесь же и умер.

Феррис жил в Кот-де-Неж — районе, который находился сразу за Еврейской больницей, на северо-запад от центра.

Райан проехал по Декари на восток, в сторону Ван-Хорна, а затем через Пламондон — в Везину. Остановившись у обочины, он указал на двухэтажный дом на две семьи из красного кирпича в ряду абсолютно таких же домов.

Здания были совершенно одинаковые: правая часть дома — зеркальное отражение левой. Деревянные входные двери, выступающие чуть вперед, балконы на вторых этажах. Газоны вскопаны. Кусты завернуты. Гаражи для «шевроле» и «фордов» напоминали пластиковые контейнеры.

— Никаких тебе «ягуаров» и джипов, — заметила я. — Такое впечатление, будто домовладельцы наложили запрет на любую краску для отделки, кроме белой.

— Феррис жил на верхнем этаже. Его брат — на нижнем, мать и другой брат — в квартире по соседству.

— Экономил время на походы в гости.

— К тому же явно не любил заморачиваться по поводу дизайна.

— Говоришь, у Авраама и Мириам не было детей?

Райан кивнул.

— Они поздно поженились. У его первой жены были проблемы со здоровьем, она умерла в восемьдесят девятом. Феррис снова женился в девяносто седьмом. Детей до сих пор нет.

— Это противоречит правилам?

Райан посмотрел на меня с насмешкой.

— Заповедям, — сказал он спокойно. — По еврейским законам ты обязан иметь детей. «Брось семя в почву».

— Ты полистал фермерский календарь?

Мы подошли к порогу дома. Райан поднялся и позвонил в дверь. Никакого ответа. Райан позвонил снова. Опять тишина.

Какая-то старуха проковыляла позади нас, громыхая тележкой с продуктами.

— За окном кто-то прячется, — проговорил Райан, в третий раз нажимая на кнопку.

— Оплакивание длится всего одну неделю.

— А потом?

— Ежедневные молитвы, никаких праздников, нельзя ни бриться, ни стричься какое-то время.

— Откуда ты все это знаешь?

— Мой первый парень был еврей.

— Несчастная любовь?..

Потом Райан приоткрыл входную дверь и постучал.

Женщина с тележкой остановилась, обернулась и стала снимать с шеи шарф.

Справа дернулась занавеска. Я дотронулась до руки Райана и прошептала:

— Дора дома.

Райан кивнул и сказал:

— Авраам рос примерным еврейским мальчиком. Женился второй раз только через восемь лет. Наверное, был очень близок с матерью.

— Возможно, он много чего ей рассказывал.

— Мать могла сама что-нибудь заметить.

Я задумалась.

— Старые женщины впитывают информацию как губки.

Я вытащила из сумочки пончики:

— Может, она нам их разогреет? Заодно и поговорим.

— Ага, — хмыкнул Райан. — В этом-то мы профи.

Впрочем, вместо Доры дверь открыла ее невестка, одетая в черные широкие брюки, черную шелковую блузку и черную кофту.

Как и в первый раз, меня поразили глаза Мириам. Теперь под ними были темные круги, но это не имело значения. Фиалковый цвет завораживал.

Мириам прекрасно знала, какой эффект оказывает ее взгляд на мужчин. Мельком посмотрев на меня, она перевела взгляд на Райана и, кутаясь в кофту, протянула ему руку:

— Детектив.

Ее голос звучал мягко, немного хрипловато.

— Доброе утро, миссис Феррис, — поздоровался Райан. — Надеюсь, вам уже лучше?

— Да, благодарю.

Мириам выглядела бледной и еще более худой, нежели во время нашей первой встречи.

— У нас есть к вам несколько вопросов, — сказал Райан.

Мириам посмотрела на дорогу позади нас. Женщина с тележкой погромыхала дальше.

Вдова Ферриса слегка наклонила голову и опять взглянула на Райана:

— Разве это не может подождать?

Мой приятель пропустил вопрос мимо ушей.

— Кто там? — донесся из дома дрожащий старческий голос.

Мириам обернулась и сказала что-то на идише или иврите. Потом сказала:

— Моей свекрови нездоровится.

— Ваш муж мертв, — сухо произнес Райан. — Я не могу отложить расследование убийства до лучших времен.

— Я и так думаю об этом каждую минуту. Так вы считаете, это убийство?

— Полагаю, да. Миссис Феррис, у вас есть причины избегать разговора?

— Нет.

Взгляд фиалковых глаз оставался неподвижен.

— Я бы хотел еще раз спросить вас о мужчине по имени Кесслер.

— Повторяю, он мне незнаком.

— А вашей свекрови?

— Нет.

— Почему вы так считаете, миссис Феррис? Кесслер утверждал, что знал вашего мужа. Вы спрашивали о нем у свекрови?

— Нет, но она никогда не упоминала этого имени. Мой муж по роду своей деятельности общался со многими людьми.

— И один из них проделал две дырки в его голове.

— Вы пытаетесь меня запугать, детектив?

— Вы в курсе, что ваш муж имел дело с антиквариатом?

Мириам приподняла одну бровь:

— Кто вам это сказал?

— Кортни Пурвайенс.

— Понятно.

— Это утверждение неверно?

— Мисс Пурвайенс имеет склонность преувеличивать свою роль в делах моего мужа, — сказала Мириам довольно резко.

— Вы предполагаете, она лжет?

— Я думаю, что она влачила бы довольно жалкое существование, если бы не работа у моего мужа.

— Мисс Пурвайенс отмечает изменения в поведении мистера Ферриса перед смертью.

— Это смешно! Если бы у Авраама появились проблемы, я бы наверняка об этом знала.

Райан пошевелил бровями и спросил:

— Значит, это неправда, что ваш муж занимался антиквариатом?

— Такие вещи составляли лишь малую часть бизнеса.

— Это точно?

— Абсолютно.

— Вы же говорили, что не вмешивались в дела мужа?

— Но об этом я знаю!

— Среди предметов антиквариата могли находиться человеческие останки?

Мириам удивленно вскрикнула:

— Боже мой, конечно, нет!..

Многие люди чувствуют себя некомфортно, когда в разговоре повисает пауза. Если наступает тишина, они стараются ее заполнить. Райан использовал этот прием. Он выжидал. Сработало.

— Это был бы chet, — добавила Мириам.

Райан молчал.

Вдова хотела сказать что-то еще, но за ее спиной снова раздался голос. Она обернулась и крикнула что-то через плечо.

Затем она посмотрела на нас. Я заметила, как над верхней губой выступили бисеринки пота.

— Я должна помочь свекрови подготовиться к шаббату.

Райан протянул Мириам визитку. Женщина кивнула.

— Если что-нибудь вспомню, обязательно позвоню. Я очень хочу, чтобы убийца Авраама получил по заслугам.

— Всего доброго, — попрощался Райан.

— Shabbat shalom, — произнесла я.

Как только мы развернулись, чтобы уйти, Мириам подалась вперед и дотронулась до руки Райана:

— Что бы вы ни думали, детектив, я очень любила своего мужа.

Мы молчали, пока не сели в машину.

— Ну и?.. — спросил Райан.

— Не знаю, — ответила я.

Некоторое время мы молчали.

— Что такое chet?

— Грех, — сказала я.

— Леди явно недолюбливает женщин, — заметил Райан.

— Она вела себя так, будто меня вообще тут нет.

— Точно. А Пурвайенс она просто ненавидит.

— Похоже на то.

Райан завел мотор.

— Я ведь довольно хорошо разбираюсь в людях, — сказал он. — А вот эту Мириам никак не могу раскусить. Посмотришь — вроде сама невинность, а в следующий момент посылает тебя куда подальше.

— Она взмокла от напряжения, — заметила я.

— Хотя сегодня довольно холодно, — кивнул Райан. — Ладно. Что теперь?

— Ты же у нас детектив.

— Пистолет устаревшей модели, на котором нет отпечатков. Пустые разговоры с соседями. То же можно сказать о семье и коллегах по бизнесу. Я все еще жду отчет из налоговой. Запрос о Кесслере послан в каждую синагогу города.

— Похоже, ты хочешь обнаружить что-то серьезное.

— Только ни черта не выходит! Все застопорилось.

— И что же делать?

— Ребята из отдела все еще пытаются воссоздать картину убийства. Пурвайенс проверяет, не пропало ли чего. Ладно, давай перекусим.

Не успела я надкусить гамбургер, как зазвонил мобильник. Джейк Драм. В этот раз связь была хорошая.

— Ты в Париже? — спросила я.

— В Париже — вместо Торонто, а потом отправляюсь в Тель-Авив, освежить знания по истории.

— Этот скелет — такая важная штука?

— Ты и представить себе не можешь, насколько важная.

— Что ты выяснил?

— Мои подозрения оправдались. Кости из Масады действительно поступили в музей в ноябре шестьдесят третьего. Я нашел папку с инвентарным номером.

— Продолжай.

— Что ты жуешь?

— Гамбургер.

— Есть гамбургеры в таком городе, как Монреаль, — извращение.

— Зато быстро.

— И рискованно для желудка.

Я ухудшила ситуацию маленьким глотком диетической колы.

— Кости сейчас в музее?

— Нет. — В голосе Джейка послышалось разочарование.

— Нет?..

Я еще раз откусила от гамбургера. Кетчуп потек по подбородку. Райан вытер его салфеткой.

— Мне удалось разыскать женщину по имени Мари-Николь Варэн, которая проводила инвентаризацию в начале семидесятых. Эта Варэн абсолютно точно помнит скелеты из Масады. Но сейчас в музее их нет. Мы все обыскали.

— Никто не видел их с тех времен?

— Нет.

— Разве любые передвижения экспонатов не фиксируются?

— Непременно. Но часть этой папки пропала.

— Как это объясняют в музее?

— C'est la vie. Некоторые из сотрудников больше уже не работают. Варэн проводила опись вместе с аспирантом по имени Йосси Лернер. Она предполагает, что Лернер, возможно, все еще в Париже. Только вот интересная картина: по словам женщины, Лернер — американец или канадец.

Я чуть не подавилась гамбургером.

— Я пытаюсь его разыскать, — добавил Джейк.

— Удачи.

— Думаю, мне она понадобится.

Окончив разговор, я пересказала его Райану.

Он внимательно выслушал, доедая картошку фри.

Вернувшись в Ван-Хорн, мы заметили мужчину в длинном черном пальто, шляпе и коротких брюках. Рядом шел какой-то довольно бедно одетый ребенок.

— Приближается шаббат, — заметила я.

— Думаю, от этого к нам лучше относиться не станут.

— Да уж.

— Когда-нибудь занималась слежкой?

Я отрицательно помотала головой.

— Повышает уровень адреналина.

— Не сомневаюсь.

— Мириам может куда-нибудь выйти.

— И оставит Дору одну?

— Этого я и добиваюсь, чтобы поговорить с ней наедине.

— Нужно купить цветы, — сказала я.

Мы выбрали букет и вернулись к дому Ферриса спустя сорок минут.

Часом позже из дверей вышла Мириам.

Глава 9

Дора открыла после второго звонка. В солнечном свете ее морщинистая кожа выглядела почти прозрачной.

Райан представился. Старушка казалась спокойной. Наверное, наглоталась таблеток. Райан предъявил значок. Дора безразлично посмотрела на него. Очевидно, она не понимала, кто мы такие.

Я протянула букет и печенье и поздоровалась:

— Shabbat shalom.

— Shabbat shalom, — оживилась Дора.

— Мы сожалеем по поводу случившегося, миссис Феррис. Я не смогла позвонить раньше, так как уезжала из города.

Дора понюхала букет, потом внимательно изучила упаковку печенья и вернула ее мне:

— Извините, мисс. Нам такое нельзя.

Чувствуя себя полной дурочкой, я спрятала печенье в сумку, Дора посмотрела на Райана, затем снова на меня. У нее были влажные, маленькие и глубоко посаженные глаза.

— Вы присутствовали на вскрытии моего сына.

— Да, мэм.

— Сейчас никого нет дома.

— Мы хотели бы поговорить именно с вами, миссис Феррис.

— Со мной? — удивленно и немного испуганно произнесла она.

— Да.

— Мириам ушла в магазин.

— Мы совсем ненадолго.

Несколько секунд Дора колебалась, потом все-таки пригласила нас в маленькую гостиную, залитую солнечным светом.

— Схожу за вазой. Пожалуйста, присаживайтесь.

Я огляделась. Безвкусно оформленная квартирка в стиле шестидесятых. Белая обивка, дубовый стол, тисненые обои, лохматый золотистый ковролин. И запахи. Чеснок. Освежитель воздуха. От шкафа пахло кедром.

Но вот появилась Дора, и мы какое-то время занимались тем, что ставили в вазу цветы.

Опустившись в кресло-качалку с пристегнутыми к сиденью и спинке подушками, пожилая женщина вытянула ноги и расправила платье, из-под которого были видны голубые кроссовки.

— Дети с Розлин и Руфью в синагоге.

Видимо, ее невестки.

— Мириам что-то забыла в мясной лавке.

Мы переглянулись. Райан сделал знак, чтобы я начинала.

— Миссис Феррис, я знаю, что вы уже беседовали с детективом Райаном.

Пристальный немигающий взгляд.

— Нам неудобно снова беспокоить вас, но, быть может, вы вспомнили еще что-то?

Дора медленно покачала головой.

— К вашему сыну приходили какие-либо необычные посетители в течение недели перед его смертью?

— Нет.

— Авраам с кем-нибудь ссорился? Он ни на кого не жаловался?

— Нет.

— Мистер Феррис состоял в какой-либо политической партии?

— Жизнь Авраама — это его семья. Работа и семья.

Я повторяла те же самые вопросы, которые уже задавал Райан. Допрос номер сто один. Иногда уловка работает. Человек может рассказать то, что до этого считал неуместным. К тому же сейчас впервые Дора была одна.

— У вашего сына были враги, которые могли причинить ему вред?

— Мы — евреи, мисс.

— Я имею в виду личные мотивы.

— Нет.

— Вы знакомы с людьми, которые наблюдали за вскрытием?

— Да. — Дора потрогала ухо и громко откашлялась.

— Кто они?

— Раввин и члены общины.

— Почему только двое мужчин вернулись после обеда?

— Так решил раввин.

— Вы знаете человека по имени Кесслер?

— Когда-то я была знакома с Моше Кесслером.

— Он присутствовал на аутопсии?

— Моше умер во время войны.

В этот момент зазвонил мой сотовый. Я посмотрела на дисплей. Городской номер. Я сбросила звонок.

— Вы знали, что ваш сын занимался антиквариатом?

— Авраам продавал разные вещи.

Телефон зазвонил снова. Я отключила его.

Импульс. Разочарование. Вдохновение. В моей голове вспышкой промелькнуло имя. Не знаю, зачем я задала следующий вопрос.

— Вы знали человека по имени Йосси Лернер?

Дора прищурила глаза и сжала губы.

— Это имя вам что-то говорит, миссис Феррис?

— Йосси Лернер был другом моего сына.

— В самом деле? — сказала я, стараясь сохранять спокойствие.

— Авраам и Йосси познакомились, когда были студентами в Макгилле.

— Когда это было? — спросила я, не глядя на Райана.

— Много лет назад.

— Они поддерживали отношения?

— Не знаю. О Боже! — Глаза Доры расширились. — Неужели в этом замешан Йосси?!

— Конечно, нет. Я просто проверяю имена. Вы знаете, где сейчас живет мистер Лернер?

— Я очень давно его не видела.

Хлопнула входная дверь. Минутой позже в гостиной появилась Мириам. Дора улыбнулась. На секунду Мириам застыла. Затем сказала, глядя на Райана:

— Я же говорила, что моя свекровь нездорова. Зачем вы ее тревожите?

— Но я… — начала Дора.

Однако невестка не дала ей договорить:

— Ей восемьдесят четыре, и она только что потеряла сына.

Дора поцокала языком.

Райан опять молчал, позволяя Мириам заполнить паузу. На сей раз она этого не сделала. Помогла Дора.

— Все в порядке. Мы мило беседуем, — сказала она, хлопнув по подлокотнику кресла жилистой ладонью.

Мириам уставилась на Райана:

— И о чем беседа?

— О Еврипиде, — ответил Райан.

— Это совсем не смешно, детектив.

— О Йосси Лернере.

Я бросила осторожный взгляд на Мириам. Имя не произвело на нее никакого впечатления.

— Кто такой этот Йосси Лернер?

— Друг вашего мужа.

— Я его не знаю.

— Однокурсник.

— Это было до меня.

Я посмотрела на Дору. Ее взгляд затуманился. Видимо, старушка предалась воспоминаниям.

— Почему вы спрашиваете об этом человеке? — сказала Мириам, снимая перчатки.

— В ходе расследования неожиданно всплыло его имя.

— Расследования?..

Похоже, она была слегка удивлена.

— Да.

— В каком контексте?

На улице загудел клаксон. Дора никак не отреагировала.

Райан посмотрел на меня. Якивнула.

Он рассказал Мириам о Кесслере и о фотографии. Вдова внимательно слушала. По ее лицу невозможно было определить, о чем она сейчас думает.

— Есть ли какая-то связь между скелетом и смертью моего мужа?

— Прямая или косвенная?

— Прямая.

Райан нахмурился.

— Убит человек. Незнакомец предъявляет фото и клянется, что это и есть причина смерти. А потом исчезает, — сказал он жестко. — Далее выясняется, что на снимке скелет из Масады. Это раз. Жертва занималась перепродажей антиквариата, поступающего из Израиля. Это два. Йосси Лернер однажды имел дело с этим скелетом и являлся одним из товарищей жертвы.

— Другой был священником.

Мы все обернулись к Доре.

Она говорила задумчиво, глядя куда-то в пространство.

— Другой мальчик был священником, — повторила старая женщина.

— Какой другой мальчик? — осторожно спросила я.

— У Авраама было двое друзей. Йосси, а немного позже появился и еще один товарищ, — проговорила Дора, почему-то сжимая руку в кулак. — Он был священником.

Мириам подошла к свекрови, однако не дотронулась до нее и ничего не сказала.

Я припомнила сцену в комнате ожидания в морге. Женщины сидели рядом, но между ними сохранялась дистанция. Они не касались и не обнимали друг друга. Молодая не утешала и не поддерживала старшую.

— Они были очень близки, — продолжала Дора.

— Ваш сын и его друг? — уточнила я.

Я впервые увидела улыбку на лице несчастной матери.

— Пытливые умы. Всегда читали, разговаривали, спорили. Иногда ночами напролет.

— Как звали священника? — спросила я.

— Он родом из Босе. Это я помню.

— Где они познакомились?

— В Нью-Йорке. Авраам и Йосси только что закончили университет. Тогда Авраам был более религиозным. Собирался стать раввином. Священник преподавал на курсе религии Ближнего Востока или что-то в этом роде. Они сошлись по интересам. К тому же, как я думаю, Авраам был там единственным канадцем. — Тут Дора нахмурилась. — Был ли он уже тогда священником? — проговорила она будто бы про себя. — Или стал им позже?.. — Женщина стиснула кулак еще сильнее. Рука задрожала. — О, мой родной! О, мой мальчик!..

Мириам шагнула к Райану:

— Детектив, прошу вас.

Райан перехватил мой взгляд.

Мириам выставила Райана за дверь со стандартным набором прощальных слов:

— Найдите того, кто это сделал, детектив. И пожалуйста, не расстраивайте мою свекровь, когда она одна.

— Во-первых, миссис Дора выглядит скорее задумчивой, чем расстроенной. Во-вторых, расследование не ждет. Но мы постараемся не быть навязчивыми.

Вернувшись в машину, Райан спросил, почему я упомянула Лернера.

— Не могу объяснить, — пожала я плечами.

— Хорошая интуиция, — хмыкнул мой приятель.

— Да уж.

Мы обменялись еще несколькими репликами, пришли к выводу, что Лернер заслуживает особого внимания, и на некоторое время замолчали.

Пока Райан вел машину, я прослушала голосовые сообщения. Три. Все — от Джейка Драма.

Я раздобыл информацию о Йосси Лернере. Перезвони.

Я поговорил с Йосси Лернером. Перезвони.

Потрясающие новости! Перезвони.

Каждое «перезвони» звучало взволнованнее предыдущего. Я прочитала Райану сообщения.

— Перезвони, — сказал он.

— Думаешь?

— Да. Хочу побольше разузнать о Лернере.

— Я тоже жду не дождусь, когда услышу Джейка. Мы скоро будем дома, лучше связаться оттуда. Звонить с мобильного на мобильный хуже, чем в Замбию.

— Ты звонишь в Замбию?

— Каждое утро. И каждый вечер, дурень.

Через десять минут Райан высадил меня у дома.

— Я опаздываю на дежурство. В эти выходные у нас рейд, — сказал он, потом взял меня за подбородок и провел большим пальцем по щеке. — Сообщи, что конкретно Джейк выяснил по поводу Лернера.

— Опять рутинная слежка? — спросила я.

— Ты же знаешь, мне нравится подглядывать.

— Не уверена.

Райан поцеловал меня.

— Я твой должник.

— Учту, — подмигнула я.

Посюсюкав с Берди и Чарли, я переоделась в джинсы и заварила чашечку чаю с бергамотом. Затем взяла телефон и плюхнулась в кресло, собираясь позвонить Джейку.

Он ответил мгновенно.

— Ты все еще во Франции? — спросила я.

— Да.

— Рискуешь опоздать на раскопки.

— Они не начнут без меня. Я же босс.

— Совсем забыла.

— То, что я нашел здесь, намного важнее.

Берди прыгнул ко мне на колени, я погладила его по голове. Кот вытянул лапу и принялся ее вылизывать.

— Я говорил с Йосси Лернером.

— Это было понятно из твоих сообщений.

— Лернер по-прежнему живет в Париже. А родом он из Квебека.

Получается, это тот самый Йосси Лернер, о котором рассказывала Дора.

— Когда скелеты привезли в музей, Лернер работал там на полставки и параллельно писал докторскую диссертацию, — начал Джейк. — Ты готова?

— Рассказывай уже, Джейк!

— Предупреждаю: это тебя шокирует.

Я затаила дыхание.

Глава 10

— В начале немного истории. Этот Лернер — странный парень. Семьи нет. Завел хорька. Занимается археологией от случая к случаю. Израиль. Египет. Иордания. Получил грант — и стал заниматься раскопками, писать статьи и все в таком роде. Спас много интересного.

— То есть вытаскивал ценные вещи из-под бульдозеров, строящих новые районы и дороги?

— Ну, что-то в этом роде.

— Лернер сотрудничал с какой-нибудь организацией?

— У него было несколько временных соглашений, но он не хотел постоянной работы. Находил, что она слишком ограничивает личную свободу.

— Да, постоянный доход — большая ответственность.

— Этому парню нет дела до денег. Он живет в доме, построенном в семнадцатом веке чуть ли не для мушкетеров. Вся квартира не больше фургончика. Винтовая каменная лестница. Зато прекрасный вид на Нотр-Дам.

— Итак, ты пошел, чтобы поговорить с ним.

— Когда я позвонил, Лернер ответил, что работает по ночам, но все-таки пригласил меня. Мы провели два часа, прославляя Солнечного Короля.

— В каком смысле?

— Нанесли серьезный урон бутылке «Мартеля».

— Сколько лет этому парню?

— Думаю, изрядно за пятьдесят.

Аврааму Феррису было пятьдесят шесть.

— Еврей?

— Да, но не очень религиозный.

— Что ты знаешь о нем?

— О Лернере?

— Нет, о Людовике Четырнадцатом!

Я уселась поудобнее в кресле. Берди пристроился у меня на груди.

— Сначала Лернер был неразговорчив, но после четвертой рюмки преобразился. Не хочешь послушать историю о пианистке?

— Нет.

— Лернер проработал в Музее истории человечества с семьдесят первого по семьдесят четвертый год, то есть пока писал диссертацию.

— Тема?

— Свитки Мертвого моря.

— Наверное, использовал много литературы?

— Лернер отбирал материал медленно и очень серьезно. Тогда он был весьма религиозен.

— А изменила его взгляды мисс Пианистка?

— Я разве упомянул о ней?

— Ладно, давай ближе к костям из Масады.

— В семьдесят втором Лернера попросили помочь в инвентаризации некоторых музейных экспонатов. Выполняя это задание, он изучал папки с их описанием, накладные и фотографии.

— В накладной указывается, что груз из Масады?

— Да.

— Что с датой?

— Ноябрь шестьдесят третьего.

Пещера чуть ниже крепости, на южной вершине Масады. Перепутанные кости. Нетронутый скелет. По словам информатора Джейка, «пещеру-2001» обнаружили и исследовали в октябре 1963 года, месяцем ранее, чем указано в накладной. Я почувствовала легкое возбуждение.

— Подпись присутствовала?

— Да, но вот чья, он не помнит. Лернер все изучил, нашел скелет и составил отчет, где указывались условия и место хранения экспонатов. Но ему не давал покоя следующий момент: зачем целый скелет прислали в музей? И почему запаковали в коробку так, чтобы никто не видел?.. Ты что, храпишь там, что ли?

— Это кот.

— А-а. Так вот. В следующем году Лернер прочитал книгу австралийского журналиста Донована Джойса. Джойс предположил, что Иисус не умер на кресте.

— Ага. Вернулся в свой уютный домик на острове.

— Он якобы прожил до восьмидесяти лет и погиб, сражаясь с римлянами в Масаде.

— Оригинально.

— Это еще не все. Находясь в крепости, Иисус составил манускрипт, содержащий его последнее желание и завещание.

— И как такие интересные подробности стали известны Джойсу?

— В декабре шестьдесят четвертого Джойс находился в Израиле, дописывая книгу. Там к нему обратился некий профессор Макс Гроссет, участник экспедиции Игаэля Ядина. Гроссет утверждал, что у него есть древний манускрипт из Масады, и умолял Джойса помочь нелегально вывезти добычу из страны. Профессор клялся, что манускрипт имеет фантастическую важность, одно только авторство делает его бесценным. Джойс в этом деле участвовать отказался, но упомянул, что собственными глазами видел манускрипт и даже держал его в руках.

— А позже написал об этом книгу.

— Джойс решил поехать в Масаду, однако израильские власти отказали ему в возможности посетить вершину. Будучи не в силах отказаться от идеи написания книги, он начал собирать сведения о достоверности манускрипта Гроссета и все-таки закончил проект, посвятив ему восемь лет. Несмотря на то, что он больше никогда не видел Гроссета, Джойс утверждал о наличии у него новой потрясающей информации о происхождении, жизни, распятии и воскрешении Иисуса.

— Ничего себе!

— В своей книге он упомянул о скелетах, найденных в «пещере-2001».

— Ты шутишь!

— По мнению Джойса, двадцать пять человек из пещеры — это люди, не принадлежавшие к зелотам. К этому выводу он пришел потому, что после завоевания Масады Флавий Сильвио приказал солдатам не трогать захоронения в пещере.

— Останки Иисуса и его последователей.

— Таков подтекст.

— Лернер поверил этой бредовой теории?

— Книга не переиздавалась, но я раздобыл экземпляр. Признаюсь честно, аргументы Джойса кажутся весьма убедительными.

— Иисус!..

— Да. Но вернемся к Лернеру. После прочтения этой книги наш молодой ученый решил, что кости из музея принадлежат Иисусу.

— А Христос и его последователи — самое святое, что только может быть в христианстве.

— В яблочко.

— И что же сделал Лернер?

— Его обуял страх. А вдруг это действительно Иисус? Пусть даже не сам Христос, а кто-нибудь еще столь же важный для христиан. Вдруг эти мощи попадут в плохие руки и все станет известно? Святость Масады нарушена. Христианский мир будет разъярен ложью евреев. Таким манером Лернер мучился каждую ночь. После нескольких недель страшных кошмаров он решил, что делать. Он собрался украсть мощи и уничтожить их. Сжечь. Разломать. Бросить в море. Затем его начала мучить совесть. Ведь воровство есть воровство, а Иисус все-таки был евреем и святым человеком. Лернер буквально не мог спать. В конце концов, он осознал, что не сможет уничтожить кости, но и жить с мыслью, что кто-нибудь найдет скелет, было невыносимо. Скелет должен исчезнуть, чтобы сохранить основы религиозных традиций.

— Лернер выбросил папку и украл кости.

— Вынес их из музея в спортивной сумке.

Я вскочила на ноги.

— И что дальше?!

Берди свалился на пол, поднял голову и сверкнул желтыми глазами.

— А вот и ключевой момент. Как бишь имя твоей жертвы?

— Авраам Феррис.

— Так я и думал, — сказал Джейк, а меня буквально затрясло. — Лернер передал кости и фото именно Аврааму Феррису.

— Своему школьному товарищу, — прошептала я.

— Феррис провел два года в сельскохозяйственной коммуне в Израиле и по дороге домой заехал в Париж.

— Сукин сын!

— Ага.

Едва попрощавшись с Джейком, я позвонила Райану. Он не ответил.

Делать было нечего, и я решила пойти в спортзал; пока занималась на беговой дорожке, вопросы крутились у меня в голове. Хотелось выстроить их в логическую цепочку.

Неужели на фотографии действительно пропавший скелет из Масады?

Если так, то оставался ли он у Ферриса, когда того убили?

Кто еще знал, что костяк находился у антиквара?

Планировал ли Феррис продать его на черном рынке? Если да, то кому? И почему именно сейчас?

Или он, возможно, пообещал уничтожить скелет за деньги? Кто ему заплатил? Евреи? Христиане?

Если нет, тогда почему его убили?

Где сейчас находится скелет?

А где сейчас Кесслер?

И кто такой вообще Кесслер?

Почему Феррис принял на сохранение украденный костяк?

На этом вопросе я решила остановиться поподробнее. Преданность дружбе? Согласие в вопросе нарушения святости Масады? Или страх колоссального иудейско-христианского религиозного столкновения?.. Дора говорила, что ее сын в то время был очень набожным. Иисус остался жив после распятия и погиб во время штурма Масады?.. Это станет кошмаром одинаково как для христиан, так и для иудеев.

А почему бы и нет? Иисус был евреем. Значит, он со своими последователями вполне мог очутиться в Масадской крепости.

Нет. Иисус был еретиком. Он оскорбил первосвященников.

Снова вопросы.

Что Феррис сделал с костями?

По логике — спрятал на складе.

Но там не нашли никаких костей.

Может, он просто очень хорошо их запрятал?

Нужно поподробнее расспросить Райана и Кортни Пурвайенс.

Стерев с лица пот, я передохнула и снова побежала. Идея со складом мне не нравилась.

Тора запрещает оставлять тело незахороненным более одного дня. Чувствовал ли Феррис, что совершает грех, держа человеческие останки на рабочем месте? Беспокоило ли это его?

После беговой дорожки я стала качать пресс.

Не исключено, что Феррис был только посредником. Может, он отдал кости кому-то еще? Но кому? Тому, кто разделял их с Лернером опасения?

Однако любой еврей откажется нарушать заповеди Торы.

Значит, тому, кто хотел бы избавиться от скелета по другим причинам? Христианам? Предположим, Иисус не умер на кресте, а жил после этого много лет и, в конце концов, его останки упокоились в Музее истории человечества. Такое открытие могло шокировать и Ватикан, и христианский мир в целом. Предположение следовало немедленно опровергнуть, ибо оно разрушало большинство основных доктрин христианской веры. Никакой пустой гробницы. Никаких ангелов. И никакой Пасхи. Все газеты мира пестрили бы невероятными заголовками не один месяц и даже не один год. Прецедента не было. Накал страстей достиг бы сногсшибательных масштабов.

Я остановилась.

Третий друг! Священник!..

Дора сказала, мальчики были очень близки.

Священник не сомневался бы по поводу человеческих костей. Он выставил бы их напоказ, как мощи святых в церквях по всей Европе.

Внезапно мне захотелось немедленно разыскать этого третьего друга Ферриса. Я посмотрела на часы — шесть тридцать, схватила полотенце и побежала в раздевалку. Жаль, что мой сотовый не мог измерять пульс. Натянув джинсы и куртку, я вышла на улицу.

Джейк ответил очень сонным голосом после четвертого гудка.

Я шла по улице, рассказывая Джейку про Ферриса, Лернера и священника.

— Мне нужно имя, Джейк.

— Здесь сейчас за полночь.

— Разве ты не говорил, что Лернер работает по ночам?

— Ладно.

Он зевнул.

— Разузнай побольше об этом священнике. Был ли он вовлечен в кражу скелета? Гдежил в семьдесят третьем? Где живет сейчас?

— Носит боксеры или плавки?

— И это тоже.

— Такой поздний звонок может рассердить Лернера.

— Я уверена, что ты еще не лишился своих способностей убеждать кого угодно.

— И своего шарма.

— Безусловно.

Когда зазвонил телефон, я выходила из душа; заворачиваясь в полотенце, проскользила по кафелю, свернула в спальню я схватила трубку.

— Сильвио Мориссоно.

— Ты — чудо! — воскликнула я, поспешно написав имя на обратной стороне банковского счета.

— Ты меня ни с кем не перепутала?

— Мориссоно замешан в деле со скелетом?

— Нет.

— Где он сейчас?

— Лернер не слишком хорошо знал Мориссоно. Ничего о нем не слышал с семьдесят первого.

— Ох!..

— Я еще кое-что узнал.

— Ну?

— Мориссоно — цистерцианец.

— То есть траппист?

— Называй как хочешь.

Съев цыпленка и рис, я включила компьютер и вошла в Интернет.

Чарли начирикивал «Уйди с моего облака». Берди урчал на столе справа от меня.

Вскоре я обнаружила некоторые интересные вещи.

В 1098 году в монастыре, во Франции, расположенном в деревне Сито, начались реформы. Их целью было восстановить, насколько возможно, правильность понимания и соблюдения предписания святого Бенедикта.

На латыни слово Сито звучит «Cistercium», а те, кто участвовал в реформе, известны как цистерцианцы.

И сегодня существуют последователи этой церкви. В том числе — ЦОСС, Цистерцианский орден строгого соблюдения. В просторечии — трапписты, от названия другого монастыря, уже семнадцатого века, Ля-Трапп.

Проводить реформы имело смысл, подумала я. Тем более что монахи уж точно располагали достаточным количеством свободного времени.

Я нашла в Квебеке три цистерцианских монастыря. Один — в Ока, недалеко от озера До-Монтанес, другой — в Мисташини, возле озера Сен-Жан, и третий — в районе Монтережи рядом с Сен-Гиацинт. У каждого есть сайт в Интернете.

Я провела в киберпространстве два часа, изучая образ жизни монахов, духовный путь, историю ордена. Однако как ни старалась, не обнаружила списка обитателей хотя бы одного из монастырей.

Я уже практически сдалась, когда мой взгляд остановился на коротеньком объявлении.

17 июля 2004 монахи монастыря Сан-Мари-до-Неж во главе с Чарлзом Туржоном, руководителем ЦОСС, выбрали своего восьмого аббата, пятидесятидевятилетнего Сильвио Мориссоно. Он родился в Восе, провинция Квебек, и учился в университете Лаваля. В 1968 году Мориссоно принял сан и отправился преподавать в Соединенные Штаты. В 1971 году он вернулся в Сан-Мари-до-Неж и оставался управляющим делами монастыря восемь лет — до момента своего избрания. Известен и как хороший теоретик, и как отличный практик.

Значит, Мориссоно ведет уединенный образ жизни, подумала я, переходя на сайт с картами Канады.

Извините, святой отец, но ваше одиночество скоро будет нарушено.

Глава 11

Монтережи — сельскохозяйственная область на границе с США. Река Ришелье пересекает множество холмов и долин, а ограничивает район река Сен-Лоран. Регион богат лесными угодьями. Здесь располагаются национальные парки Иль-де-Бушервилль, Мон-Сен-Бруно и другие. Туристы ездят в Монтережи кататься на велосипеде и на лыжах, играть в гольф.

Аббатство Сан-Мари-до-Неж располагалось на берегу реки Ямаска.

В девять двадцать следующего утра я свернула с двухполосной трассы на мощеную дорогу, которая почти полмили петляла по яблоневым садам. Затем подъехала к высокой каменной стене. Надпись на табличке указывала, что я прибыла по адресу.

Монастырь располагался на широкой поляне в тени огромных вязов. Большое, расходящееся в три стороны здание с множеством маленьких переходов. Четырехэтажная круглая башня с квадратной крышей. Некоторые окна аркообразные, другие — квадратные со ставнями. Между основным зданием и кукурузным полем располагалось несколько небольших построек. Вдалеке виднелась речка.

Я выбрала момент и въехала на территорию монастыря.

Из виртуального путешествия я узнала, что обычно монахи производят и продают различные товары — например, выпечку, сыр, шоколад, вино, овощи или религиозные вещицы. Некоторые посетители приходят сюда за духовным очищением.

Эти ребята явно настроены по-другому. Ни приветственной надписи, ни магазина подарков, ни единой парковки.

Я подъехала ко входу в здание. Никто не появился, чтобы поприветствовать или спросить, что мне надо. Также я узнала, что монахи Сан-Мари-до-Неж встают в четыре утра, затем читают многочисленные молитвы, а с восьми до полудня трудятся. Я подгадала, чтобы мой визит совпал с окончанием утреннего рабочего периода.

В феврале не выращивают ни яблок, ни кукурузы. Кроме воробьев и белок, признаков жизни тут не замечалось. Я вышла из машины. И что дальше? Ага, вот симпатичная оранжевая дверь справа от круглой башни. Я направилась туда, как вдруг вдалеке появился монах. На нем были коричневый плащ с капюшоном, носки и сандалии.

Монах остановился в трех ярдах от меня. Левая часть лица очень бледная, веко опущено, на щеке шрам. Цистерцианец молча смотрел на меня. Копна волос, острый подбородок и худое лицо.

— Доктор Темперанс Бреннан, — представилась я. — Мне нужно поговорить с Сильвио Мориссоно.

Молчание.

— Дело особенной важности.

Снова молчание.

Я показала удостоверение. Монах взглянул на него, но не двинулся с места. Что ж, весьма холодный прием. Порывшись в сумочке, я вытащила запечатанный конверт с копией фотографии Кесслера и протянула монаху.

— Пожалуйста, передайте это отцу Мориссоно. Уверена, он захочет меня увидеть.

Из-под балахона выскользнула тощая рука и схватила конверт. Затем монах сделал знак следовать за ним.

Мы вошли в оранжевую дверь, миновали вестибюль и спустились в какой-то зал с витражами. Библиотека. Здешний запах напомнил мне мою приходскую школу. Я посещала ее в детстве по понедельникам. Там пахло сыростью, дезинфекцией и полиролем.

Войдя в библиотеку, монах жестом велел мне подождать. Когда он ушел, я осмотрелась.

Библиотека была точь-в-точь как в фильмах про Гарри Поттера. Темная мебель, передвижная лестница, тяжелые трехуровневые шкафы. Должно быть, для ее обустройства вырубили леса по всей Британской Колумбии. Я насчитала восемь длинных столов и двенадцать ящичков картотек с маленькими медными ручками. Никаких компьютеров.

— Доктор Бреннан?..

Я обернулась.

Второй монах был одет в белую сутану. Никакого плаща с капюшоном.

— Я отец Сильвио Мориссоно, настоятель этого монастыря.

— Извините, что пришла без приглашения, — сказала я, протягивая руку.

Мориссоно улыбнулся, однако сам руки не подал. Он выглядел старше и поупитаннее первого монаха.

— Вы из полиции?

— Судебно-медицинский эксперт из Монреаля.

— Прошу вас, — сказал Мориссоно, делая точно такой же жест, как его коллега. — Следуйте за мной.

В его речи чувствовался квебекский акцент.

Настоятель повел меня обратно через главный коридор на улицу, а затем — в длинный узкий холл. Пройдя дюжину дверей, мы вошли в нечто вроде кабинета.

Мориссоно закрыл дверь. Я села.

Эта комната явно проигрывала по сравнению с библиотекой. Белые стены. Пол из серой плитки. Простенький дубовый стол. Обычные шкафы. Над столом — резное распятие, над шкафами — картина. Иисус, беседующий с ангелами. Она мне понравилась больше. Я перевела взгляд с холста на крест.В голове вертелось: «До и после». Какая кощунственная мысль!..

Мориссоно сел в кресло за столом, положил перед собой фотографию и посмотрел на меня.

Я молчала. Он тоже. Я не сдавалась. И победила.

— Полагаю, вы видели Авраама Ферриса, — произнес настоятель ровным низким голосом.

— Да.

— Это Авраам прислал вас ко мне?

Мориссоно ни о чем еще не знал.

— Нет.

— Чего добивается Авраам?

Я сделала глубокий вдох. Ох, как же не люблю этого делать.

— Мне жаль приносить вам плохие новости, святой отец. Авраама Ферриса застрелили две недели назад.

Мориссоно опустил взгляд и прошептал что-то вроде молитвы. Затем поднял голову. Как часто мне приходилось видеть такое выражение лица!

— Кто?..

— Ведется расследование.

Мориссоно оперся о стол.

— Есть подозреваемые?

Я указала на фотографию:

— Этот снимок дал мне мужчина по имени Кесслер. — Никакой реакции. — Вы знакомы с мистером Кесслером?

— Опишите мне этого джентльмена.

Я постаралась сделать это.

— Простите, — перебил Мориссоно, глядя поверх очков. — Но такое описание подходит многим.

— Многим, кто имел доступ к фотографии?

Настоятель проигнорировал замечание.

— Каким образом вы попали ко мне?

— О вас мне сообщил Йосси Лернер.

— Как поживает Йосси?

— Хорошо.

Я сообщила Мориссоно, что Кесслер сказал мне по поводу фотографии.

— Понятно, — проговорил настоятель, потом согнул палец и постучал по снимку.

На секунду его взгляд с фотографии перешел на картину справа от меня.

— Авраам Феррис получил две пули в затылок.

— Хватит. — Мориссоно встал. — Пожалуйста, подождите.

Он махнул рукой. Я начала чувствовать себя дрессированной собачкой.

После этого настоятель поспешно вышел из комнаты.

Прошло пять минут.

Где-то далеко в холле пробили часы, потом снова воцарилась тишина.

Десять минут.

Заскучав, я поднялась и подошла, чтобы разглядеть картину поближе. Интересно. Распятие и живописное полотно действительно представляли собой последовательность, только наоборот.

На картине изображалось пасхальное утро. Четыре фигуры. Два ангела сидят на открытом каменном гробу, между ними стоит женщина — возможно, Мария Магдалина. Воскресший Иисус находится справа.

Я не услышала, как вошел Мориссоно. Он появился передо мной с ящиком в руках. Посмотрев на меня, настоятель улыбнулся.

— Прекрасно, не правда ли? Более изящно, нежели большинство полотен на эту тему.

Сейчас Мориссоно говорил совершенно по-другому. Таким голосом бабушки и дедушки обычно рассказывают внукам разные истории.

— Вы правы.

Утонченный стиль в самом деле делал картину неподражаемой.

— Эдвард Берн-Джонс. Слышали? — спросил Мориссоно.

Я отрицательно покачала головой.

— Английский художник Викторианской эпохи. Многие из его картин фантастически прекрасны. Эта называется «Утро Воскресения». Написана в 1882 году.

Мориссоно секунду смотрел на полотно, затем поджал губы и подошел к столу. Поставил ящик, сел. Помолчал — очевидно, собираясь с мыслями, — затем напряженным голосом заговорил:

— Монашеская жизнь — это уединение и молитва. Я выбрал ее. — Настоятель говорил медленно, делая паузы там, где их не должно быть. — Приняв обет, я как бы отвернулся от политики и других мирских забот. — Он положил руку на ящик. — Но нельзя игнорировать события, происходящие в мире. И я не могу предать дружбу.

Мориссоно опустил взгляд на свои руки, замер. На его лице отразилась мучительная внутренняя борьба. Правда или ложь? Правда.

— Эти кости из Музея истории человечества.

Я едва не подскочила на месте.

— Скелет, украденный Йосси Лернером?..

— Да.

— Сколько времени он находится у вас?

— Слишком долго.

— Вы согласились сохранить его для Авраама Ферриса?

Он кивнул.

— Почему?

— Так много «почему». Почему Авраам настоял, чтобы я его взял? Почему я согласился? Почему упорно продолжал участвовать в этом обмане?

— Начните с Ферриса.

— Авраам принял скелет у Йосси, так как был предан другу. А Йосси уверил его, что если кости найдут, то это повлечет за собой катастрофические последствия. После перевозки скелета в Канаду Авраам несколько лет хранил его у себя на складе. Но он очень боялся — так сильно, что едва не сошел с ума.

— Почему?

— Авраам — еврей. А это человеческие останки. — Мориссоно погладил ящик. — И… — Настоятель поднял голову. Солнце блеснуло в стеклах его очков. — Кто там?

Послышался мягкий шелест ткани.

— Брат Марк?..

Голос Мориссоно прозвучал довольно резко. Я обернулась. В дверном проеме показалась фигура — монах со шрамом на лице.

Настоятель качнул головой.

— Laissez-nous. Оставь нас.

Монах поклонился и исчез.

Большими шагами Мориссоно пересек кабинет и закрыл дверь.

— Авраам нервничал, — напомнила я, когда он вернулся на место.

— Авраам верил в то же, во что верил и Йосси, — прошептал он.

— Что это скелет Иисуса Христа?

Мориссоно взглянул на картину и кивнул.

— А вы сами в это верите?

— Верю ли я в это? Нет. Я не знаю. Не хочу испытывать судьбу. А что, если Йосси и Авраам правы и Иисус не умер на кресте? Подобное стало бы гибелью христианства.

— Это подорвало бы большинство христианских доктрин.

— Именно. Христианская религия основывается на предположении, что Спаситель умер и воскрес. Вера в страдания Христа — основа вероисповедания и образа жизни одного миллиарда человек. Целого миллиарда, доктор Бреннан. Последствия подрыва этой основы непредсказуемы.

Мориссоно опустил веки, представляя, как я полагала, эти ужасные последствия. Затем он открыл глаза, его голос зазвучал строже.

— Возможно, Авраам и Йосси ошибались. Я не верю, что это кости Иисуса Христа. Но что, если пресса раздует шумиху? Что, если выгребная яма, которой являются сегодняшние масс-медиа, готовые продать душу дьяволу за увеличение рейтингов, заинтересуется и опошлит все и вся? Опровергнет саму идею? Это будет катастрофой.

Он не ждал ответа.

— Я расскажу вам, что тогда произойдет. Пострадают миллиарды людей. Вера будет разрушена. Наступит духовное опустошение. Христианский мир погрузится во мрак. Но это будет еще не конец, доктор Бреннан. Нравится вам или нет, но христианство — мощная политическая и экономическая сила. Ослабление церкви повлечет за собой массовые беспорядки. Нестабильность. Мировой хаос.

Мориссоно поднял вверх указательный палец.

— Западная цивилизация будет подрезана под корень. Вне всяких сомнений. Это гораздо эффективнее любых исламских экстремистов.

Он наклонился вперед.

— Я католик, но я изучал мусульманскую религию. И следил за развитием событий на Ближнем Востоке. Вы помните Олимпийские игры в Мюнхене?

— Палестинские террористы взяли в заложники израильских спортсменов, одиннадцать человек. Все они были убиты.

— Похитители оказались членами Организации освобождения Палестины. Группировка называлась «Черный сентябрь». Троих удалось поймать. Прошло чуть больше месяца, и террористы, их товарищи, захватили самолет, требуя выдать этих убийц. Немецкие власти выполнили требования. Это случилось в 1972-м, доктор Бреннан. Я следил за новостями и знал, что все только начинается. Упомянутые события произошли за год до того, как Йосси украл скелет и отдал его Аврааму. Я терпеливый человек, испытывающий глубокое уважение к моим исламским собратьям. Мусульмане в основном трудолюбивые, миролюбивые и почитающие семью люди. Они придерживаются тех же самых ценностей, что и мы с вами, дорогая. Но среди добра прячется и некая часть зла, управляемая ненавистью и совершающая разрушения.

— Джихад.

— Вам знаком термин «ваххабизм», доктор Бреннан?

— Не очень.

— Ваххабизм — более строгая форма ислама, процветавшая на Пиренейском полуострове. Более двух столетий она являлась главенствующим течением в Саудовской Аравии.

— Чем отличается ваххабизм от обычного ислама?

— Крайне жесткое исполнение предписаний Корана.

— Похоже на христианский фундаментализм.

— В какой-то степени — да. Но ваххабизм зашел слишком далеко, призывая к полному подавлению и уничтожению всех и вся, кто не выполняет буквально предписания Пророка. Бурное развитие этого направления началось в семидесятые — после того, как саудовские благотворительные организации стали строить ваххабитские мечети и школы, называемые медресе, везде — от Исламабада до Калвер-Сити.

— Это движение и в самом деле такое страшное?

— Страшен ли Талибан в Афганистане? Или аятолла Али Хаменеи в Иране? — Мориссоно не дал мне ответить. — Ваххабитов не просто интересуют разум и душа. Они выдвигают политическую программу. Секта желает заменить собой обычное руководство религиозной группой или отдельным человеком в каждой мусульманской стране на планете. Ваххабиты контролируют правительства и армии по всему исламскому миру, выжидая момент, чтобы вытеснить или убить привычных лидеров.

— Вы действительно в это верите?

— Посмотрите на уничтожение современного ливанского правительства сирийцами. На убийство Анвара Садата в Египте. А покушение на жизнь Мубарака в Египте, Хусейна в Иордании, Мушаррафа в Пакистане? Налицо репрессии в отношении светских лидеров в Иране.

Мориссоно снова поднял руку и ткнул в меня дрожащим пальцем.

— Усама бен Ладен — ваххабит, как и члены его организации. Эти фанатики увлечены, как они говорят, Третьим Великим Джихадом, или священной войной. И все, абсолютно все, методы являются честными, если помогают их благому делу.

Его рука опустилась на ящик. Я поняла, куда он клонит.

— Включая кости Христа, — проговорила я.

— Даже предполагаемые кости Иисуса. Эти сумасшедшие используют свою власть, чтобы манипулировать СМИ, искажая факты для достижения собственной цели. Пресса вместо идентификации костей искалечит веру миллионов и разрушит основу церкви, которая является моей жизнью. Если мне суждено предотвратить этот кошмар, то я готов. Главная причина того, что я храню кости, — защита моей церкви. Вторая — страх перед исламскими экстремистами. И этот страх растет с каждым годом. — Мориссоно тяжело вздохнул и облокотился на спинку кресла. — Вот причины моего поступка.

— Где они?..

— В монастыре есть подземная усыпальница. Христианство не запрещает хоронить рядом с живыми.

— Вы не думали, что нужно уведомить музей?

— Не поймите меня превратно, доктор Бреннан. Я религиозный человек. Этика значит для меня многое.

— Но ведь вы согласились спрятать скелет?

— Когда все началось, я был слишком молод. Прости, Господи. В наши дни это ложь во благо. Так как прошло уже много времени и никто, включая работников музея, не хватился скелета, думаю, нужно оставить его в покое. — Мориссоно встал. — Все, довольно. Погиб человек. Славный человек. Друг. Возможно, не осталось больше ничего, кроме ящика старых костей и безумной теории в глупой книге.

Я поднялась со своего места.

— Верю, вы сделаете все возможное, чтобы это осталось между нами, — проговорил Мориссоно.

— Разделяю ваше недоверие в отношении средств массовой информации, — кивнула я. — Закажу переговоры, свяжусь с израильскими властями. Вероятно, кости придется вернуть им, а они, чтобы развеять все сомнения, позже устроят пресс-конференцию.

— Теперь все в руках Божьих.

Я подняла коробку. Внутри глухо стукнуло.

— Пожалуйста, держите меня в курсе событий, — попросил Мориссоно.

— Конечно.

— Спасибо.

— Постараюсь не разглашать вашего имени, святой отец.

Но точно гарантировать этого не могу.

Мориссоно хотел сказать что-то еще, но лишь махнул рукой.

Глава 12

Я чуть было не пересекла американскую границу, но вовремя свернула на другую дорогу. Вернувшись, припарковалась на местах, зарезервированных для полицейских. Подумать только! Возможно, в моей «мазде» сам Бог.

Температура на улице резко подскочила. Повалил мокрый снег. Он тут же таял, а у бордюров образовались лужи.

Открыв багажник, я достала ящик и направилась внутрь здания. Сегодня суббота: кроме охранников, в вестибюле никого не было.

И на двенадцатом этаже тоже. Поставив коробку на стол, я сняла куртку и набрала номер Райана. Не отвечает. Позвонить Джейку? Нет. Сначала — кости. Пока я натягивала халат, мое сердце бешено колотилось. Почему? Я действительно верю, что это скелет Иисуса?.. Конечно, нет. Так что же такое важное в этой коробке?

Кто-то вывез эти кости из Израиля. Лернер украл их. Феррис переправил и спрятал. Мориссоно лгал, борясь со своей совестью. Неужели Феррис умер именно из-за них?

Религиозная страсть порождает маниакальные идеи. Рациональны или нет такие действия, решать каждому. Но откуда столько интриг? Почему скелет все-таки сохранили, а не уничтожили?

А может, Мориссоно прав и ваххабиты могут убить ради этих костей? Или священник просто боялся за себя?

Я решила докопаться до истины. И знала как.

Из кладовки я достала молоток. Дерево было сухое, гвозди — старые. С каждым ударом отламывались щепки. Наконец все шестнадцать гвоздей были выдраны. Отложив в сторону молоток, я сняла крышку.

Пыль. Высохшие кости. Запах такой древний, будто это первое на планете позвоночное.

Длинные кости располагались на дне, рядом — коленные чашечки, части рук и ступней. Все остальные кости лежали следующим слоем. Череп находился сверху, зияя пустыми глазницами, челюсть — отдельно. Скелет выглядел точно так же, как и тысячи других, поднятых из раскопанных полей, гробниц, пещер.

Поместив череп на подставку и присоединив к нему челюсть, я посмотрела на «лицо».

Каким оно было при жизни? Кому принадлежало? Один за другим я соединяла части костяка.

Через сорок минут анатомически правильный скелет лежал на моем столе. Ничего не пропало, кроме крошечной подъязычной кости и нескольких фаланг пальцев рук и ног.

Продолжить мне помешал зазвонивший телефон. Райан. Я рассказала о событиях сегодняшнего утра.

— Боже!..

Я пожала плечами:

— Вполне возможно.

— Феррис и Лернер твердо верили в это.

— А Мориссоно сомневался.

— А ты что скажешь? — спросил Райан.

— Я только начала работу.

— И?..

— Повторяю: я только начала.

— А мне приходится заниматься какой-то ерундой. Но сегодня утром мне позвонили. И у меня кое-что есть по делу Ферриса.

— Шутишь?

— Когда освобожусь, проверю.

— Хоть намекни.

— Когда освобожусь и проверю!

— Ненормальный.

— Черт, мы же профессионалы!

— Никаких пустых предположений, — согласилась я.

— Никаких необдуманных выводов.

Повесив трубку, я спустилась в кафетерий, взяла сандвич с тунцом и диетическую колу. Затем вернулась в лабораторию.

Мне очень хотелось незамедлительно получить ответы на все вопросы. Перчатки. Свет. Лист отчета. Глубокий вдох. Сначала определим пол.

Таз: узкая седалищная вырезка, узкий тазовый вход, широкая лобковая кость образует спереди перевернутую букву «V».

Череп: ярко выраженные надбровные дуги, тупые края глазниц, массивный затылок и сосцевидный отросток височной кости.

Без сомнений, это мужчина. Перейдем к возрасту.

Наклонив лампу, я исследовала левую половину тазобедренной кости. Поверхность испещряли глубокие борозды и выпуклости, лишь по краям она частично представляла собой сплошную поверхность.

Правая часть идентична левой.

Я встала и пошла попить воды. Сделала глоток и перевела дыхание. Успокоившись, вернулась к скелету и выбрала по три ребра с каждой стороны. Только два сохранили неповрежденный грудной конец. Отложив остальные в сторону, я рассмотрела эту пару поближе.

Оба ребра заканчивались глубокой U-образной впадиной, окруженной тонкими и острыми краями стенки. От верхнего и нижнего края отходили костные иглы.

Я положила карандаш.

Что я чувствую? Облегчение? Разочарование? Не знаю.

Лобковое сращение относилось к фазе номер шесть по одной из систем определения возраста. Эту систему приняли, обработав данные о возрасте сотен взрослых людей на момент их смерти. Для мужчин шестая фаза означает примерно шестьдесят один год.

Ребра также соответствовали шестой фазе, но по другой классификации. Она основывалась на подсчете в ребрах морфологических изменений, обнаруженных при вскрытии. Мужчинам этой фазы от сорока трех до пятидесяти пяти лет.

Я исследовала длинные кости и корни зубов при помощи рентгена. И была уверена, что мой предварительный вывод подтвердится. Записала результат в отчет.

Возраст на момент смерти: от сорока до шестидесяти лет. Этот парень явно умер не в тридцать, как Иисус из Назарета.

Если Иисус не умер в возрасте чуть больше тридцати лет, то — по теории Джойса — он прожил до восьмидесяти.

Точно не наш случай. Мой экземпляр не дожил и до семидесяти лет.

Его характеристики также не совпадали со стариком из «пещеры-2001».

А с чего вообще решили, что скелет из «пещеры-2001», описанный информатором Джейка, принадлежал старику? Возможно, останки семидесятилетнего экземпляра Ядина смешали с другими костями, а целый скелет принадлежал кому-то другому — в возрасте от сорока до шестидесяти. Например, этому парню.

Я перевернула страницу.

Происхождение. Большинство систем определения расы основывается на отличиях в форме и размере черепа, структуре лица и форме челюсти. Я всегда начинаю с самого сложного.

Если ввести параметры в компьютерную программу, то она сравнила бы моего незнакомца с белым, черным, американцем, индийцем, испанцем, японцем, китайцем и вьетнамцем.

Неоценимая помощь в данном случае, когда мужчина жил в Израиле две тысячи лет назад.

Я просмотрела список признаков в моем отчете. Выступающая носовая кость. Узкий носовой вход. Плоский лицевой профиль. Большие скулы. И так далее, и тому подобное.

Все соответствовало европеоиду — или его предку. Не негроид. Не монголоид.

Я запустила программу. Все параметры черепа соответствовали белому человеку. Отлично. Данные компьютера совпали с моими.

Что дальше? Был ли этот человек родом с Ближнего Востока или из Южной Европы? Еврей? Язычник? Я не знала ни одного способа это выяснить. Не поможет даже анализ ДНК.

Ладно, перейдем к росту.

Я выбрала кости ноги неповрежденными краями и измерила их на остеометрической шкале. Затем ввела данные в программу и запросила подсчет роста с использованием базы на мужчин и с тем условием, что раса не определена.

Итог: от шестидесяти четырех до шестидесяти восьми дюймов.

Следующие несколько часов я провела, тщательно исследуя каждую выпуклость и отросток, дырочку и углубление, сустав и сочленение, каждый миллиметр черепной коробки — все под увеличением. Ничего. Никаких генетических отклонений. Никаких патологических изменений и признаков болезни. Никаких травм. Никаких сквозных ранений на руках и ногах.

Выключив микроскоп, я откинулась назад. Шея и плечи давно онемели.

Может, я старею? Ну уж нет.

Я подошла к столу, опустилась в кресло и посмотрела на часы. Без пяти шесть. В Париже полночь.

Слишком поздно, чтобы звонить…

Джейк показался мне слегка выпившим и попросил подождать.

— Что случилось?

Я услышала, как он открывает банку пива.

— Это не Иисус.

— Что?!

— Тот скелет из Музея истории человечества.

— Что с ним?

— Да вот, сейчас смотрю на него.

— Что?!

— Белый мужчина средних лет, нормального роста.

— Что?!

— Ты не доживешь до конца разговора, Джейк.

— У тебя скелет, который украл Лернер?

— Кости в моей лаборатории.

— Боже!..

— Нет, не он.

— Ты уверена?

— По моим подсчетам, на момент смерти ему было едва ли шестьдесят лет.

— Не восемьдесят?

— Даже не рассчитывай.

— Может, хотя бы семьдесят?

— Сомневаюсь.

— Стало быть, он не тот старик из Масады?

— А разве имеет место убеждение, что старик из пещеры — это отдельный скелет?

— Вообще-то нет. Его кости могли смешать с основной массой. А целый скелет, возможно, принадлежал кому-то еще.

— Или его вообще не посчитали.

— Верно. — Последовала долгая пауза. — А как ты раздобыла кости?

Я рассказала о Мориссоно и о моем визите в монастырь.

— Ничего себе.

То же самое ответил Райан.

— Что ты собираешься делать?

— Для начала расскажу все своему боссу. Это ведь человеческие останки. Их нашли в Квебеке. Кроме того, они могут стать уликой в расследовании убийства.

— Ферриса?

— Да.

— Что дальше?

— Несомненно, босс попросит меня связаться с властями Израиля.

Еще одна пауза. Мокрый снег хлопал по окну и ставками стекал с него. Двенадцатью этажами ниже жуткая пробка из машин медленно продвигалась по мосту Жака Картье. Задние фонари машин образовали непрерывную красную ленту.

— А ты уверена, что это именно скелет с фотографии Кесслера?

Хороший вопрос. Об этом я как-то не подумала.

— Скорее всего, да.

— Уверена на сто процентов? Может, стоит еще раз взглянуть?

— Сейчас так и сделаю.

— Ты позвонишь мне до того, как свяжешься с израильскими властями?

— Зачем?

— Обещай, что позвонишь мне первому.

Почему бы и нет? Именно Драм заварил всю эту кашу.

— Конечно, Джейк.

Повесив трубку, я минуту сидела, держа руку на телефоне. Джейк беспокоился по поводу израильских властей. С чего бы?

Хотел первым предъявить права на опубликование открытия? Боялся упустить скелет? Не доверял своим израильским коллегам? Или израильским властям? Ничего не знаю. Почему я не спросила?

Я проголодалась, да еще спина разболелась. Захотелось вернуться домой, поужинать с Берди и Чарли и завалиться в кресло с книгой.

Вместо этого я достала фото, которое мне дал Кесслер, засунула его под микроскоп и стала медленно продвигать снимок сверху вниз.

Глазницы. Ничего.

Нос. Ничего.

Скулы. Ничего.

Я размяла шею.

Снова — микроскоп.

Начала разглядывать челюсти, сравнивая фотографию и экземпляр на моем рабочем столе.

Что-то не сходилось.

Вернувшись к микроскопу, я сделала увеличение больше. Зубы. Сфокусировалась на центральном резце и медленно двигалась к концу челюсти.

По спине пробежали мурашки.

Я встала, отыскала увеличительное стекло и подняла череп. Повернув его нёбом кверху, изучила расположение зубов.

И закрыла глаза.

Что, черт возьми, все это значит?

Глава 13

Я вынула фото из-под микроскопа и перенесла его к черепу. С помощью увеличительного стекла принялась считать от центра вправо.

Два резца, один клык, два малых коренных. Промежуток. Два коренных.

У скелета на фотографии отсутствовал верхний правый коренной зуб.

У скелета на моем столе — нет.

Он не с фотографии?..

Я вернулась к микроскопу, чтобы рассмотреть череп. Сосредоточилась на верхнем резце. Под увеличением рассмотрела корни зуба — они слишком выступали. А края углублений были пористы и как будто изрыты.

Ничего особенного.

Что действительно привлекало внимание, так это состояние жевательной поверхности верхнего правого первого зуба. Его кончик был длинный и закругленный, в то время как соседние зубы полностью сточились.

Да что же это такое?!

Я сомкнула челюсти скелета и оценила прикус. Этот зуб касался нижнего ряда раньше всех остальных. В таком случае он должен больше сточиться, чем его соседи, — уж не меньше, это точно.

Я откинулась на спинку стула и стала думать.

Получается, что у нас есть два варианта. Вариант А: это не скелет с фотографии. Вариант Б: это тот самый скелет, но со вставленным зубом.

Если зуб вставной, то появляются еще две версии. Первая: это зуб, который выпал из челюсти и потерялся. Подобное случается довольно часто. Вторая: это другой зуб, ошибочно вставленный в челюсть. Такая версия объясняла разницу в кончиках зубов.

Когда же зуб вставили заново? Здравыми казались три идеи: или в момент захоронения, или во время раскопок, производимых Ядином, или в период нахождения скелета в музее.

Внутренний голос подсказывал, что правильный вариант — второй. Так, хорошо. Если зуб заменили во время раскопок в Масаде, то кто это сделал? Вариантов множество. Ядин. Цафрир. Хаас. Один из землекопов.

Что предпочтительнее?

Кто-то из помощников нашел зуб рядом со скелетом и попробовал вставить его в челюсть. Подошло. Так и оставил. Кости в «пещере-2001» были перемешаны. Точно восстановить сложно. Студенты и неквалифицированные рабочие экспедиции часто допускают подобные ошибки.

Итак, что это? Преднамеренное действие или простая ошибка? Или все-таки передо мной вообще не тот скелет?

Нужен стоматолог.

Сегодня субботний вечер, десять минут восьмого. Я знала, что скажет Марк Бержерон, наш зубной эксперт из лаборатории. Рентгеновский анализ можно сделать только в понедельник.

Расстроившись, весь следующий час я изучала фотографию под увеличением. И не нашла анатомических особенностей или деталей, отличающих скелет на снимке от скелета на моем столе.

Остаток вечера я чувствовала себя соблазненной и покинутой. Пришлось смотреть с Берди баскетбол. Мы болели за разные команды.

* * *

Воскресное утро я провела в Интернете, чтобы найти и заказать бестселлер Донована Джойса «Манускрипт Христа». В рекламе говорилось, что это самая шокирующая из когда-либо написанных о христианстве книг.

Каждый час я звонила Джейку. Его телефон был выключен. Оставила ему сообщение и попыталась найти его в отеле. Он съехал.

Райан выполнил свое полицейское задание, арестовав трех человек и конфисковав партию сигарет. Он появился в шесть с усталыми глазами и недосушенными волосами. После недолгих споров мы выбрали для ужина суши-бар «Кацура».

В воскресенье на улице всегда тихо. По дороге нам встретилась лишь парочка студентов. А может, это из-за мерзкой погоды.

Покончив с суши, я быстренько рассказала Райану о моих мыслях по поводу скелета. Белый мужчина от сорока до шестидесяти и так далее.

— Таким образом, анализ показывает, что это не семидесятилетний старик из «пещеры-2001», не тридцатитрехлетний Иисус и не восьмидесятилетний Иисус Донована Джойса.

— Но ты уверена, что скелет с фотографии — именно тот, что Лернер украл из музея, передал Феррису, а тот — Мориссоно?

— Джейк уверен в этом. Он разговаривал с археологом, работавшим в «пещере-2001». И я не нашла никаких различий, кроме странного зуба.

Я рассказала Райану про зуб.

— Значит, ты подозреваешь, что это не тот скелет?

— Или тот, только ему вставили зуб.

— Кто-то при раскопках нашел пропавший зуб и прикрепил его обратно?

— Возможно.

— Ты очень уверенно говоришь.

— Край зуба менее сточен.

— В смысле, вставной зуб принадлежал кому-то помоложе?

— Да.

— И что это значит?

— Понятия не имею. Может, просто перепутали. У Ядина работали студенты. Вероятно, кто-то из них ошибся.

— Когда ты собираешься нанести визит Бержерону?

— В понедельник.

Райан рассказал мне новости по делу Ферриса.

— Когда я ввел в поисковую систему имя «Кесслер», результат оказался нулевым.

— Отсутствие преступников-евреев?

— Мейер Лански, — напомнил Райан.

— Признаю свою ошибку.

— Багси Зигель.

— Дважды.

— Давид Беркович.

— Трижды.

— Как звучит, — пошутил Райан.

— Почти стихи, — согласилась я.

— Затем я стал выискивать, что это за парень по имени Гершель Каплан, которого мне тоже выдал поисковик.

Я задумалась. Что следует за «трижды»? Четырежды? Пять раз подряд?..

— Каплан — мелкий жулик. Замешан в мошенничестве. Подделка кредитных карточек, чеков. Также проходит под именами Гершель Кантор и Гарри Кестер.

— Дай-ка я догадаюсь. Кесслер — еще один псевдоним Каплана?

— Герш Кесслер, — сказал Райан и вытащил из кармана снимок. — Это твой парень?

Я внимательно изучила его. Очки. Темные волосы. Только бороды нет.

— Может быть. Они что, все выглядят одинаково? — сказала я, чувствуя себя тупицей.

Зажмурилась и представила Кесслера. Открыв глаза, снова посмотрела на фото. Подсознательные воспоминания.

Длинная шея. Нависающие веки. Слово, которое возникло у меня тогда в голове при виде Кесслера. «Черепаха». Я вспомнила.

— У Кесслера была борода. Но все-таки мне кажется, что это один и тот же человек, — сказала я, возвращая фотографию. — Прости. Это все, что я могу сказать.

— Уже кое-что.

— А где сейчас Кесслер, то есть Каплан?

— Я этим занимаюсь.

Мы поехали домой. Пока я принимала душ, Райан беседовал с Чарли.

Я стояла голая у вешалки, когда он зашел в ванную.

— Замри.

Я обернулась — кружевная рубашонка в одной руке, тонкие атласные трусики — в другой.

— Что вы собираетесь делать, мэм?

— Вы полицейский?

— Так точно.

Я вопросительно подняла бровь.

— Опустите белье на пол и немедленно отойдите от вешалки.

Так я и сделала.

В понедельник лаборатория, как обычно, превращалась в дурдом. Четыре человека сгорело. Один застрелился. Один повесился. Две смерти от ножевых ранений. Ограбленный труп.

И только один случай для меня.

Объект нашли в подвале многоэтажного дома в Кот-Сен-Люк. Полицейские подозревают, что речь идет о младенце или ребенке.

После утреннего собрания я попросила Ламанша подняться ко мне в лабораторию. Показала скелет, привезенный из монастыря, описала его историю и возможное происхождение и объяснила, как он попал ко мне.

Как и ожидалось, шеф присвоил останкам идентификационный номер, предупредив, что теперь это дело следователя. И за мной окончательное решение, кому заниматься данным вопросом.

Когда Ламанш ушел, я велела своей ассистентке Дениз произвести рентгеновский анализ челюсти скелета. Затем спустилась к предполагаемому ребенку.

На первый взгляд останки представляли собой две маленькие и неполные теменные кости. На вогнутой поверхности виднелся сосудистый рисунок — результат близкого расположения внешней поверхности головного мозга. Все объяснилось после очистки. «Костями» оказались два куска скорлупы кокосового ореха. Венозным рисунком — затвердевшая грязь.

Когда я доставила отчет в кабинет секретаря, Дениз вручила мне маленький коричневый конверт. Я поместила содержимое в проектор.

Один лишь взгляд укрепил меня в подозрении, что зуб вставной. Причем сделано это было не очень квалифицированно. Рентген показал, что корни не совсем подходили в свои отверстия.

Там было что-то еще.

Возраст зуба. Степень его остроты. Понятно. Я отметила различия во внешнем виде. Но есть признаки, меняющиеся со временем. Чем старше зуб, тем изношеннее дентин в полости коронки и канале.

Не нужно быть стоматологом, чтобы определить: первый верхний коренной зуб светлее остальных.

Я позвонила Марку Бержерону. Его секретарь попросил оставаться на линии. Я слушала «Тысячу строк», напоминающую «Сладкую Каролину». Представила пациента с запрокинутой головой, открытым ртом и слюноотводом. Хорошо, что это не я.

Марк ответил на середине «Аристократки». Мы договорились встретиться днем.

Когда я запаковывала череп, позвонил Джейк.

— Ты получил сообщение? — спросила я.

— Я выехал из гостиницы в субботу и ночным рейсом улетел в Тель-Авив.

— Ты в Израиле?

— В Иерусалиме. Что случилось?

Я рассказала ему о разнице между скелетом на фотографии и скелетом в моей лаборатории, потом описала отклоняющийся от нормы коренной зуб.

— И что это значит?

— Сегодня я встречаюсь с дантистом.

Последовала долгая, очень долгая пауза.

— Вытащи этот зуб и один или два других.

— Зачем?

— Для ДНК-теста. Кроме того, я попрошу тебя отломать кусочек бедренной кости. Сможешь?

— Если Феррис и Лернер не ошиблись, то этим костям почти две тысячи лет.

— Ведь возможно получить митохондриальную ДНК у старой кости, верно?

— Конечно. И что потом? Судебный анализ основывается на сравнении ДНК — к примеру, жертвы и членов его семьи. С чем ты собираешься ее сравнивать в нашем случае?

Снова пауза — в стиле Джейка.

— Раскопки ведутся каждый день. Никогда не знаешь, что может быть найдено. Выделяются деньги. Я лично получил на это грант. Что там с расой?

— А что с ней?

— Помнишь недавнее дело, когда специалисты утверждали, что преступник белый, а работники лаборатории — что черный?

— Ты имеешь в виду дело Деррика Тодда Ли в Батон-Руж? Тест на ядерную ДНК.

— Такой тест можно провести с древними костями?

— Надо будет просить разрешение. Это большое поле для изучения — д-ДНК.

— Д-ДНК?

— Древняя ДНК. Ребята в Кембридже и Оксфорде пытаются выделить ДНК древних материалов. Здесь, в Канаде, есть один институт под названием «Палео-ДНК лаборатория», находится в Тандер-Бей.

Я вспомнила недавнюю статью в «Американском вестнике генома человека».

— Группа французских ученых опубликовала доклад о ядерной и митохондриальной ДНК, определенной у скелета двухтысячелетнего возраста, найденного в древних захоронениях в Монголии. Джейк, но даже если мы и выделим ядерную ДНК, расовая идентификация будет очень приблизительной.

— Насколько приблизительной?

— Есть одна компания во Флориде, которая обещает провести тест, расшифровывающий варианты расовых смешений. Они утверждают, что могут определить индоевропейцев, коренных американцев, восточных азиатов, южных африканцев.

— И все?

— Пока да.

— Для нас это бесполезно.

— Именно, — согласилась я.

Еще одна пауза.

— Но ДНК-тест все-таки может определить принадлежность странного зуба другому индивидууму?

— Вероятность невелика.

— Но шанс есть.

— Безусловно, — признала я.

— Кто проводит подобные тесты?

Я рассказала.

— Встреться с дантистом, выслушай, что он скажет по поводу странного зуба. Затем возьми образцы. И отрежь достаточно кости для радиоуглеродного анализа.

— Следователь это не оплатит.

— Я заплачу сам.

Я уже застегивала куртку, когда вошел Райан. Как всегда, с шокирующими новостями.

Глава 14

— Мириам Феррис и Гершель Каплан родственники?!

— Свояки.

— Свояки?..

Я никак не могла сообразить.

— Это звание обычно присваивается после свадьбы. — Райан мило улыбнулся. — Надо отдать дань твоему антропологическому прошлому.

Я попыталась включить логическое мышление.

— Мириам Феррис была замужем за братом жены Гершеля Каплана?

— Бывшей жены.

— Но Мириам отрицает, что знакома с Капланом.

— Мы спрашивали о Кесслере.

— Это один из его известных псевдонимов.

— Непонятно, верно?

— Если Каплан — член семьи, Мириам должна его знать.

— Вероятно, — согласился Райан.

— Она бы узнала его на вскрытии.

— Если Мириам видела этого парня.

— Ты действительно думаешь, что Каплан и Кесслер — одно лицо?

— Ты же опознала его на фото, — сказал Райан, заглядывая в коробку на моем столе.

— Брат жены Каплана еще жив?

— Бывшей жены. До развода он приходился Каплану шурином. Впрочем, это не столь важно: он все равно умер от диабета в девяносто пятом.

— Таким образом, Каплан развелся с женой и остался один. Муж Мириам умер, и она тоже осталась одна.

— Ага. Смерть Ферриса разбередила старую рану. Что в коробке?

— Несу череп к Бержерону, чтобы он высказал свое мнение по поводу зубов.

— Его пациентам это понравится, — сказал Райан и скорчил безумную гримасу.

Я закатила глаза.

— Когда состоялась свадьба Мириам и Авраама Ферриса?

— В девяносто седьмом.

— Достаточно быстро после смерти первого мужа.

— Некоторые вдовы легко отходят от потрясения.

Мириам произвела на меня совсем другое впечатление, и я взяла это себе на заметку.

— Как давно развелся Каплан?

— Во время второго срока заключения в Бордо.

— Ясно.

— Я проверил досье Каплана. В тюрьме вел себя хорошо, проявил искреннее желание исправиться, за что и скостил себе половину срока.

— Значит, за ним закрепили полицейского по надзору за условно освобожденными?

— Майкла Гинсона.

— Когда его выпустили?

— В две тысячи первом. По словам Гинсона, Каплан с тех пор занимается честным бизнесом.

— Каким?

— Связанным с аквариумными рыбками и морскими свинками.

Я удивленно моргнула.

— Он открыл зоомагазин?

Райан кивнул.

— У него собственный дом с магазином на первом этаже.

— Он все еще отмечается в полиции?

— Ежемесячно. Образцовый подопечный.

— Восхитительно.

— Всегда точно в срок. Кроме последнего раза. Он не позвонил и не появился четырнадцатого февраля.

— В понедельник, следующий после убийства Ферриса.

— Верно.

— Бержерон уже ждет меня.

Райан посмотрел на часы:

— Встретимся внизу в два тридцать?

— Я принесу «Чаппи».

Офис Бержерона находится в многоэтажном здании на пляс Виль-Мари. Он делит его с партнером, неким Бугенвиллером, чья фамилия вызывает у меня какие-то винные ассоциации.

Я припарковалась на подземной стоянке и на лифте поднялась на семнадцатый этаж.

Бержерон был занят с пациентом, поэтому я присела в комнате ожидания, поставив коробку под ноги. Напротив возвышалась какая-то громадная женщина, которая читала «Домохозяйку». Когда я потянулась за журналом, она подняла глаза и улыбнулась. К дантисту я бы пропустила ее без очереди и лишних разговоров.

Через пять минут женщину пригласили в кабинет. Думаю, она там долго не пробудет.

Секундой позже из кабинета выскочил мужчина без пиджака и с развязанным галстуком.

Появился Бержерон и пригласил меня к себе. Из кабинета раздалось тихое подвывание. Я представила большую женщину в камере пыток.

Распаковывая коробку, я рассказала Бержерону некоторые подробности. Он внимательно слушал, скрестив костлявые руки на груди.

Выслушав меня, дантист взял череп и осмотрел верхние зубы. Затем челюсть. Соединив все вместе, изучил прикус.

Протянул руку. Я дала ему коричневый конверт. Включив проектор, он тщательно изучил рентгеновские снимки. В ярком флуоресцентном свете его голова выглядела как одуванчик.

Прошло несколько секунд, минута.

— Mon Dieu,^[288] вопросов нет, — сказал Бержерон, постучав пальцем по второму и третьему верхним коренным зубам. — Посмотри на эти полости и каналы. Мужчине было, по крайней мере, пятьдесят. Может, больше.

Палец передвинулся к первому коренному зубу.

— Здесь дентин разрушен гораздо меньше. Этот зуб однозначно принадлежал молодому человеку.

— Насколько молодому?

Бержерон выпрямился.

— Лет тридцать пять — сорок. Не больше. — Он вернулся к черепу. — Очень маленький кончик зуба.

— Вы можете сказать, когда зуб был вставлен?

Бержерон посмотрел на меня так, как будто я попросила его решить в уме квадратное уравнение.

— Приблизительно, — добавила я.

— Клей пожелтел и отслоился.

— Секундочку, — сказала я. — Вы хотите сказать, что зуб приклеили?

— Конечно.

— Соответственно это не могло случиться две тысячи лет назад?

— Определенно — нет. Несколько десятилетий назад.

— В шестидесятые?

— Вполне возможно.

Варианты «Б» или «В», зуб вставили во время раскопок или в музее. Опять все по новой.

— Вы не против, если я извлеку эти три верхних зуба?

— Ничуть.

Я собирала рентгеновские снимки, опасаясь, что раздула из мухи слона. Странный зуб молодого человека. Кто-то просто вставил его не в ту челюсть. Или рабочий экспедиции, или Хаас, или неопытный музейный работник.

Из кабинета продолжали доноситься жалобные звуки.

Несметное число раз могла произойти ошибка. При раскопках. Транспортировке. Отборе. Очистке. В пещере. В лаборатории. В парижском музее.

Бержерон вернулся и протянул мне коробку и конверт.

— Вы можете что-то добавить? — спросила я.

— Тот, кто это сделал, абсолютно ничего не понимал в стоматологии.

Зоомагазин Каштана представлял собой двухэтажное здание с зеркальным фасадом. Оно располагалось в ряду точно таких же домов на рю Жан-Талон. На витрине — рекламы кормов для собак, кошек, аквариумных рыбок и (специальное предложение!) для длиннохвостого попугая (плюс клетка в подарок!).

Войти можно было прямо с тротуара, открыв две двери, деревянную и стеклянную. Как только Райан толкнул вторую, звякнул колокольчик.

Магазин наполняли разные запахи и звуки. Вдоль стены располагались аквариумы, следующий ряд составляли клетки с птицами. Дальше я увидела лягушек и змей.

Тут имелись кролики, котята, ящерица с бородкой, как у моей тетушки Минни. Щенки в клетках. Один вилял хвостом и нажимал передними лапами на проволочную сетку. Другой глодал красную ребристую кость.

В центре магазина стоял мальчик лет семнадцати.

Услышав колокольчик, паренек обернулся, однако ничего не сказал.

— Bonjour, — поздоровался Райан.

— Йоу!

— Нам нужна помощь.

Парень вразвалочку подошел. Райан показал ему жетон.

— Полиция?

Райан кивнул.

— Круто!

— А тебя как звать?

— Берни.

Берни добросовестно придерживался уличного стиля. Штаны спущены, коленки обвисли, рубашка расстегнута до пупа. Но для «крутого чувака» он был слишком худой.

— Детектив Райан. А это доктор Бреннан.

Берни перевел взгляд на меня. Маленькие темные глазки и сросшиеся брови. А еще ему не мешало бы почаще пользоваться «Клерасилом».

— Мы ищем Гершеля Каплана.

— Его здесь нет.

— Мистер Каплан часто отсутствует?

Берни приподнял одно плечо и склонил голову набок.

— Ты знаешь, где он?

Мальчик пожал плечами.

— Эти вопросы для тебя слишком сложны?

Берни пригладил волосы.

— Начнем сначала? — произнес Райан довольно жестко.

— Не давите на меня, я просто работаю на этого парня.

Щенок начал лаять.

— Слушай меня внимательно. Мистер Каплан был сегодня здесь?

— Я открывал утром.

— Он звонил?

— Нет.

— Мистер Каплан наверху?

— Он в отпуске. Теперь все? — спросил мальчик, переминаясь с ноги на ногу.

— Думаю, дело пойдет быстрее,если ты начнешь отвечать, Берни.

Берни уставился в пол.

— Ты знаешь, куда уехал мистер Каплан?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— А когда он вернется?

Реакция аналогичная.

— Что происходит, Берни? Я начинаю подозревать, что ты не хочешь со мной разговаривать.

Парень рассматривал грязь на своих кроссовках.

— Каплан тебе что-то пообещал?

— Послушайте, я не знаю. — Берни поднял голову. — Он велел следить за тем, чтобы магазин работал, и ни с кем не разговаривать, пока он отсутствует.

— Когда это было?

— Примерно две недели назад.

— Ты живешь с родителями, Берни?

— Ага, — ответил он, насторожившись.

— Может, мы попросим твою маму нам помочь?

— Сэр!..

Райан повернулся ко мне:

— Ты чувствуешь запах газа?

— Возможно. — Я принюхалась.

Здесь пахло многими интересными вещами.

— Да, ты прав.

— А ты, Берни, чувствуешь странный запах?

— Это хорек.

— А мне кажется, пахнет газом. — Райан сделал несколько шагов влево, потом вправо. — Точно. Газ. Опасная штука. — Он повернулся к Берни. — Нужно проверить!

Мальчик насупился.

— Ты ведь не хочешь, чтобы с животными случилось что-нибудь плохое по твоей вине?

— Конечно, нет, сэр.

Берни зашел за прилавок и достал связку ключей. Райан взял ключи и повернулся ко мне.

— Граждане пожаловались на утечку газа.

Я пожала плечами.

Мы прошли через стеклянную дверь, повернули налево. Узкая лестница вела на второй этаж. Мы поднялись туда. Райан постучал. Никто не ответил. Райан постучал сильнее.

— Полиция, мистер Каплан.

Тишина.

— Мы заходим.

Райан пробовал ключ за ключом. Подошел четвертый.

Квартира Каплана состояла из маленькой кухни, гостиной, спальни и ванной с выложенной черно-белой плиткой душевой кабиной. Окна закрывали жалюзи, а на стенах висели какие-то репродукции. Присутствовали и элементы технического прогресса. Регулируемый душ в ванной. Микроволновая печь на кухне. Автоответчик, присоединенный к телефону в спальне. В остальном квартира выглядела как в фильмах тридцатых годов.

— Элегантно, — заметил Райан.

— Недооцениваешь.

— Не люблю, когда декораторы увлекаются.

— И делают ставку на линолеум.

Мы прошли в спальню.

На складном столике лежали книги, журналы и кипа бумаг. Я быстро их просмотрела. Позади меня Райан открывал дверцы и выдвигал ящики. Прошло несколько минут.

— Нашел что-нибудь? — спросила я.

— Кучу ужасных рубашек.

Он подошел к ночному столику.

И мы одновременно обнаружили две интересные вещи.

Глава 15

Я подняла листок плотной бумаги, в то время как Райан нажал кнопку автоответчика.

Пока я читала, звучал сахарный голос:

— Сообщение для Гершеля Каплана. Подтверждение бронирования билетов на субботу двадцать шестого февраля. Рейс «Эр Канада» номер девять пять восемь ноль. Вылет из Международного аэропорта Торонто в двадцать три пятьдесят. Напоминаем, что в связи с усиленным контролем безопасности необходимо приехать в аэропорт для регистрации как минимум за три часа до вылета. Желаем вам приятного полета.

— Каплан улетел в Израиль, — сказал Райан.

— Они с Мириам Феррис гораздо ближе, чем мы думали, — заметила я. — Взгляни.

Райан подошел ко мне. Я протянула ему бледно-желтый листок.

Герш!

Ты счастлив, словно в несбыточном сне. Я видела это в твоих глазах. Удовольствие и радость уносят за грань воображения.

Не злись. Не смущайся. Не бойся. Мы двигаемся медленно, словно команда корабля, борющаяся с морской стихией. Но волны отступят. Это будет нашим триумфом!

С любовью М.

Я указала на выпуклые инициалы на бумаге — М.Ф.

— У аббревиатуры могут быть другие значения.

— Марка бумаги, сокращение.

— Морган Фриман. Маршалл Филд. Миллард Филмор. Морган Фэрчайлд.

— Впечатляет. — Я подумала. — Масахиса Фукасе.

Пустой взгляд.

— Японский фотограф. Потрясающе снимает ворон.

— Фотографии Фэрчайлда поражают не меньше.

Я закатила глаза.

— Нутром чувствую, это написала Мириам. Но когда? Здесь нет даты. И к чему?

— Чтобы поддержать Каплана в тюрьме?

Я указала на последнюю строчку.

— «Это будет нашим триумфом».

— Значит, хотела подговорить его выпустить пару пуль в муженька.

Внезапно в комнате стало темно и холодно.

— Время звонить в Израиль, — произнес Райан.

Вернувшись, мы разошлись по своим кабинетам. В лаборатории я отделила правую бедренную кость скелета, спустилась в кабинет номер четыре, где обычно проводятся вскрытия, и поместила кость на стол.

Надев маску и вооружившись пилой, вырезала из центра два дюймовых кубика. Затем вернулась в лабораторию и позвонила Джейку — как всегда, разбудив его посреди ночи.

Я рассказала ему о замечаниях Бержерона по поводу странного зуба.

— Как чей-то зуб мог попасть в челюсть этого скелета?

— Я предполагаю, что зуб вставили во время раскопок в пещере. Корни приблизительно подходят, и кто-то — например, рабочий — вставил его в челюсть.

— А позже Хаас приклеил его.

— Ну да. Или кто-нибудь из музея. Наверное, просто ошибка.

— Ты приготовила образцы для ДНК-теста?

Я повторила свои слова по поводу подобной процедуры.

— Все равно я хочу сделать этот тест.

— Ладно. Это же твои деньги.

— И датирование с помощью радиоуглеродного анализа.

— Радиоуглерод срочный или обычный?

— А в чем разница?

— В сроках и нескольких сотнях долларов.

— Срочный.

Я назвала Драму лаборатории, в которые собиралась обратиться. Он согласился и дал номер своего счета.

— Джейк, если датирование радиоуглеродом покажет, что скелет стар настолько, как ты предполагаешь, я буду вынуждена связаться с израильскими властями.

— Только позвони мне первому.

— Обязательно. Но я хотела бы…

— Спасибо, Темпе. — Быстрый вздох. Я почувствовала, что Джейк собирается мне что-то сказать. — Возможно, мы на пороге большого открытия.

Я не стала давить на Джейка. Нужно было подготовить образцы, чтобы утром не терять на это время.

После разговора я вышла в Интернет и скачала форму договора на проведение ДНК-теста.

Странный зуб и кости принадлежали разным индивидуумам. Я не хотела, чтобы назначали два анализа. Присвоила первый номер странному зубу, второй — вырезанному квадратику и еще один — зубу, который извлек Бержерон.

Зарегистрировала второй зуб и второй квадратик на радиоуглеродный анализ.

Закончив с бумажной работой, попросила Дениз отправить экземпляры костей и зубов в соответствующие лаборатории.

И все. Больше ничего нельзя было сделать.

Шли дни. Окна замерзли. Двор покрылся снегом.

В моей работе наступило типичное зимнее затишье. Никаких туристов, никаких детей в парках. На земле снег, на реке лед. Птицы притаились в ожидании весны. С ее приходом все оживет, а пока все замерло.

Во вторник утром я купила книгу Ядина о Масаде. Прекрасные иллюстрации, десятки глав о дворце, купальнях, синагогах и манускриптах. Но Джейк оказался прав. Ядин выделил едва ли страницу для описания останков из пещеры, сопровождаемую только одной картинкой. Трудно поверить, что работа вызвала такие споры в свое время.

К полудню Райан выяснил, что Гершель Каплан прибыл в Израиль 27 февраля. Теперешнее местонахождение неизвестно. Его разыскивает израильская полиция.

Райан позвонил в среду днем и спросил, не хочу ли я с ним пойти кое-что уточнить у Кортни Пурвайенс.

— Уточнить — что?

— Ничего особенного, спросим об одном из компаньонов Ферриса, парне по имени Клингман. Он сказал, что заглянул проведать Ферриса в ту пятницу, но не нашел его.

А, к черту! Мне все равно нечем больше заняться.

Райан забрал меня около четырех.

Пурвайенс жила в типичном для Монреаля доме в Сен-Леонарде. Серый кирпич. Синяя отделка. Металлическая лестница.

Вход в подъезд с кафельным полом цвета талого снега. Сбоку от внутренней двери висели таблички с вписанными от руки фамилиями. Пурвайенс жила в квартире 2-В.

Райан позвонил в дверь. Отозвался женский голос. Мой приятель представился. Видимо, этого оказалось недостаточно. Пока Райан разъяснял, кто мы такие, я изучала фамилии других жильцов.

Пурвайенс попросила нас подождать.

Райан обернулся. Должно быть, я улыбалась.

— Что смешного?

— Посмотри на эти имена. К примеру, вот здесь, 1-А. Как это переводится на французский?

— Сосна.

Я постучала по 1-В.

— «Олива» по-итальянски. 2-А. «Дуб» на латышском. Прямо какое-то собрание лесоводов.

Райан засмеялся и кивнул.

— Чего только нет в твоей голове, Бреннан.

— Потрясающе, правда?

Раздался сигнал, мы вошли и поднялись на второй этаж.

Когда Райан постучал, женщина еще раз спросила, кто пришел. Он ответил. Залязгал миллион замков, дверь отворилась. Показался нос. Дверь захлопнулась. Сняли цепочку. Дверь распахнулась снова.

Райан представил меня как коллегу. Пурвайенс кивнула и пригласила нас в крошечную комнату с немыслимым количеством мебели. На каждой полке, каждом столе и вообще на любой горизонтальной поверхности располагались какие-то безделушки.

Пурвайенс смотрела «Закон и порядок». В этот момент героиня сообщала злобному полицейскому, что не знает подозреваемого.

Выключив телевизор, женщина уселась напротив Райана. Блондинка небольшого роста, полноватая, далеко за сорок.

Пока они беседовали, я изучала квартиру. Гостиная переходила в столовую, столовая — в кухню. До чего же бестолковая планировка. Ванную и спальню связывал маленький коридорчик. Кроме комнаты, где мы находились, дневного света не было нигде больше часа в день.

Я перевела взгляд на Райана и Пурвайенс. Сейчас солнечные лучи падали ей на лицо, и она казалась удивительно красивой.

Мой приятель стал расспрашивать Пурвайенс о Гарольде Клингмане. Пурвайенс объяснила, что он владеет магазином в Галифаксе. Ее пальцы теребили бахрому декоративной подушки.

— Его визит не показался вам необычным?

— Мистер Клингман часто заглядывал на склад, когда бывал в Монреале.

— В пятницу вы отсутствовали по причине болезни?

— Насморк.

Я поверила. Пурвайенс шмыгала носом. Кашляла. Теребила подушечку. Так и хотелось предложить ей платок.

— Вы говорили ранее, что Феррис перед смертью пребывал в дурном настроении. Нельзя ли чуть поконкретнее?

Пурвайенс пожала плечами:

— Не знаю, он был каким-то тихим.

— Тихим?

— Не шутил, как обычно. — Манипуляции с бахромой убыстрились. — Ушел в себя.

— Не знаете почему?

Пурвайенс отложила подушку в сторону и высморкалась.

— У мистера Ферриса были размолвки с женой? Семейные проблемы? Он когда-нибудь жаловался на свой брак?

— Ну, не то чтобы.

Райан задал еще несколько вопросов о Мириам. Вскоре мы откланялись. Потом заскочили поужинать. Моему приятелю было любопытно, какое впечатление произвела на меня Пурвайенс. Я заметила, что достойная леди явно недолюбливает Мириам Феррис. А еще ей нужны хорошие капли для носа.

В четверг мне доставили книгу Донована Джойса «Манускрипт Христа». Я быстренько пролистала ее.

Небо затянуло, на улице потемнело, начинался снегопад.

Теория Джойса выглядела занятно. Он писал, что Иисус был внебрачным сыном Марии и не умер на кресте, а женился на Марии Магдалине. Дожил до старости, оставил завещание и погиб во время захвата Масады.

Джейк сделал правильный вывод по поводу отношений Джойса с Максом Гроссетом. По словам Джойса, Гроссет — американский профессор, который работал на раскопках в Масаде. Во время случайной встречи в аэропорту в декабре 1964-го Гроссет сообщил Джойсу, что в предыдущем сезоне раскопал древний манускрипт Христа, спрятал его, а сейчас вернулся в Масаду, чтобы забрать.

В мужском туалете Гроссет показал Джойсу свою находку. Тому показалось, что манускрипт написан на иврите. Профессор сказал, что это арамейский язык, и перевел первую строчку: «YeshuabenYa'akobGennesareth» — «Иисус из Назарета, сын Иакова». Джойс сделал предположение, что Христос принадлежал к царскому роду.

Несмотря на предложенные 5000 долларов, Джойс отказался участвовать в контрабанде. Гроссет справился сам и вывез манускрипт в Россию.

У Джойса не было возможности закончить книгу, так как ему отказали в разрешении посетить Масаду. Заинтригованный тем, что видел в аэропорту, следующие восемь лет он провел, изучая жизнь Иисуса.

Когда пришел Райан, принеся еды на целую роту, я все еще читала.

Пока мы ели блинчики, я пересказывала основные моменты книги.

— Если Иисус являлся потомком царской династии, то обладал не только религиозной, но и политической властью.

— Прекрасно! Еще одна бредовая теория, — сказал Райан и окунул палец в соус.

Я протянула ему блинчик.

— По словам Джойса, Иисус хотел стать царем Израиля. Это взбесило римлян. Иисус устроил переговоры через посредника.

— Дай-ка угадаю. Посредник — Иуда?

— Да. Суть предложения была в том, что Пилат освобождает Варавву, а Иисус сдается.

— Почему Иисус так решил?

— Варавва был его сыном.

— Понятно.

Райан воспринимал все как очередную басню.

— Кроме того, обмен включал в себя план побега, рассчитанный до долей секунды.

— Время — это жизнь.

— Тебе неинтересно?

— А что, есть возможность заняться чем-нибудь поинтересней прямо сейчас?

Я прищурилась.

— Все-все, слушаю очень внимательно.

— Существуют два вида казни на кресте — быстрая и медленная. Медленная — это когда распятый преступник умирает в течение недели. Быстрая — в течение суток. По Джойсу, Иисус и его последователи выбрали вторую.

— Я бы тоже так поступил.

— Приближалась Пасха. Согласно иудейским законам, тело не могло оставаться на кресте.

— Но для римлян распятие было настоящим шоу, — сказал Райан и снова потянулся за соусом. — И всем известно, что Пилат был тиран и деспот. Не наплевать ли ему на еврейские законы?

— Не в интересах Пилата было разжигать недовольство. План включал использование яда, вызывающего состояние временной смерти. Papaver somniferum или Claviceps purpurea.

— Люблю, когда ты грязно ругаешься.

— Опиумный мак и спорынья, лизергиновая кислота, вырабатываемая грибами. В современном языке — героин и ЛСД. Оба наркотика были известны в Иудее. Иисус принял их — и тут же умер.

— Но ты же сказала — он выжил.

— Не я, а Джойс.

— Как ты снимешь живое тело с креста при свидетелях и охранниках?

— Зеваки располагались довольно далеко. Охранников подкупили.

— Давай разберемся. Остывшее тело сняли с креста и отнесли в гробницу, затем похитили и вернули к жизни. Христос дожил до старости и умер в Масаде.

— По теории Джойса.

— Кстати, а что этот псих забыл в Израиле?

— Рада, что ты включил мозги. Джойс вернулся, чтобы дописать книгу о Масаде. Но израильские власти отказали ему в возможности посетить гору.

— А вдруг вся история с Гроссетом — всего лишь игра его воображения? Присел писатель за стол, уставился на собственный палец — и высосал из него всю эту ахинею про грибы, спорынью и высокую гору.

— Не исключено. Возможно, ничего вообще не было.

Следующие несколько дней пролетели незаметно. Я дочитала сначала Джойса, затем Ядина.

Джейк оказался прав. Ядин рассказал об останках, относящихся к периоду Ирода, детально рассмотрел римлян, которые осаждали Масаду, византийских монахов, поселившихся там в V–VI веках. Потом дал информацию об иудейском восстании, включая конкретное описание трех скелетов, найденных в северном дворце. Крупные планы, диаграммы, карты. И только одна фотография и несколько абзацев касаются останков из пещеры.

Странно.

В воскресенье мы с Райаном катались на коньках. Затем лакомились мидиями в ресторанчике.

В понедельник я проверила электронную почту и обнаружила ответ из радиометрической лаборатории.

Я помедлила. А вдруг скелету всего лишь сотня лет? Или он относится к Средневековью? Или к временам Христа?..

А какая разница? Моя оценка возраста показала, что индивид слишком стар для Иисуса. Или же слишком молод для него, если верить Джойсу.

Я кликнула по иконке.

Лаборатория получила достаточное количество органического материала, чтобы провести тройной тест каждого образца. Результаты были представлены в виде необработанных данных, потом расположены по датам с использованием аббревиатур «до н. э.» и «н. э.». Археологически все верно.

Я посмотрела на даты, полученные в результате анализа зуба.

Образец 1: средняя дата (количество лет до настоящего времени) 1970 + / — 41 год.

календарный интервал — 6 год до н. э. — 76 год н. э.

Образец 2: средняя дата (количество лет до настоящего времени) 1937 + / — 54 года.

календарный интервал — 14 год н. э. — 122 год н. э.

Образец 3: средняя дата (количество лет до настоящего времени) 2007 + / — 45 лет.

календарный интервал — 47 год до н. э. — 43 год н. э.

Я просмотрела результаты анализа бедренной кости. Даты полностью совпадают с «зубными».

Стык двух эпох.

Этот человек жил во времена Христа.

На какой-то момент все мысли разом вылетели из моей головы, а затем посыпались вопросы.

Что все это значит?

Кому звонить?..

Я набрала номер Райана и оставила сообщение о том, что скелету две тысячи лет.

Позвонила Джейку. И тут автоответчик. Оставила такое же сообщение.

Что теперь?

Мориссоно.

Переборов нерешительность, я схватила сумку и кошелек и выскочила на улицу.

Через час я уже находилась в монастыре, на этот раз прямиком направившись к оранжевой двери. Далее — через вестибюль и библиотеку к кабинету Мориссоно. Там никого не было.

Откуда-то с права доносилось монотонное пение. Я направилась туда.

Не успела я сделать и десяти шагов, как меня остановил чей-то голос:

— Arretez! Остановитесь!..

Я обернулась.

— Вам нельзя здесь находиться, — произнес какой-то монах.

В тусклом свете его глаза казались лишенными зрачков.

— Я пришла к отцу Мориссоно.

Лицо в капюшоне окаменело.

— Кто вы?

— Доктор Темперанс Бреннан.

— Почему вы беспокоите нас в дни нашей скорби?

— Извините. Я должна поговорить с отцом Мориссоно.

Что-то промелькнуло в его взгляде, как будто в темноте зажглась спичка. Монах перекрестился.

От его следующих слов волосы у меня буквально встали дыбом.

Глава 16

— Умер?..

Немигающий взгляд.

— Когда? — пробормотала я. — Как?..

— Зачем вы сюда пришли? — Голос монаха казался лишенным эмоций.

— Я встречалась не так давно с отцом Мориссоно. Он был в полном здравии, — потрясенно бормотала я. — Когда он умер?

— Почти неделю назад.

— Как?

— Вы член его семьи?

— Нет.

— Журналистка?

— Нет.

Я вытащила из кошелька визитку и протянула монаху. Тот посмотрел и вернул ее.

— В среду, второго марта. Настоятель не вернулся с утренней прогулки. Мы обыскали всю территорию. Его тело нашли на одной из тропинок. — Тут я судорожно всхлипнула. — Его сердце не билось.

Я справилась с собой. Но что же случилось? Мориссоно выглядел абсолютно здоровым, энергичным и крепким.

— Аббат наблюдался у врачей?

— Я не вправе разглашать эту информацию.

— У него была история болезни?

Монах не удостоил меня ответом.

— Вы сообщили в полицию?

— Бог дает и забирает у нас жизни. Мы принимаем его волю.

— А полиция — нет! — не выдержала я.

В моем мозгу всплыли странные и страшные образы. Простреленный череп Ферриса. Мориссоно, прячущий коробку со старыми костями. «Утро Воскресения» Берн-Джонса. Рассказы о джихаде. Политические убийства.

Я почувствовала страх. И злость.

— Где сейчас отец Мориссоно?

— С Господом.

— Где его тело?

Монах нахмурился. Я тоже.

Монах жестом указал на дверь. Меня выгоняли.

Я могла бы сказать, что о смерти священника необходимо заявить и что, скрывая это, монахи нарушают закон. Но момент был явно неподходящим.

Пробормотав слова соболезнования, я поспешила удалиться.

По дороге в Монреаль мой страх усилился. ЧтоДжейк сказал о скелете, который мне дал Мориссоно? Новое открытие? Какое?

Авраам Феррис завладел скелетом, и его убили. Сильвио Мориссоно хранил скелет — и умер.

Теперь скелет у меня. Я в опасности?..

Каждые несколько минут я смотрела в зеркало заднего вида.

Мориссоно умер? Здоровый пятидесятилетний мужчина. Убийство?

Заныло в груди. В машине стало жарко и тесно. Несмотря на погоду, мне пришлось опустить стекло.

Феррис умер примерно двенадцатого февраля. Кесслер-Каплан приехал в Израиль двадцать седьмого. Настоятеля нашли мертвым утром второго марта.

Если смерть Мориссоно — результат умышленного убийства, то Каплан здесь ни при чем.

Однако Каплан мог вернуться в Канаду.

Я снова взглянула в зеркало. Ничего, кроме пустого шоссе.

Мы встретились с Мориссоно в субботу, двадцать шестого. Через четыре дня он умер.

Совпадение?

Возможно. Только очень уж странное.

Пора звонить израильским властям.

В понедельник в лаборатории было относительно спокойно. Всего два вскрытия.

Наверху Ламанш читал лекцию для Канадского полицейского колледжа. Я поймала его в коридоре и поделилась беспокойством по поводу смерти Мориссоно. Он сказал, что займется этим, потом выслушал мой рассказ о результатах анализа частей скелета.

— Ты должна сообщить обо всем этом властям.

— Хорошо.

— И немедленно. У нас здесь и так мало места.

Ламанш выдержал паузу — возможно, вспоминая процедуру вскрытия Ферриса и тех, кто там присутствовал.

— Кстати, лучше не нарушать религиозных законов, — произнес он. — Во избежание международных конфликтов, которые могут возникнуть на этой почве. Нам не нужны проблемы. Пожалуйста, сделай все как можно скорее.

Помня о своем обещании, я позвонила Джейку. Он по-прежнему не отвечал. С каким агентством мне связаться? Я не спросила об этом у Драма, так как обещала проинформировать его первым. Теперь он недоступен, а Ламанш требует немедленно покончить с делом.

Я опять погрузилась в размышления. Почему Джейк не хочет, чтобы я разговаривала с израильскими властями? Чего он боится?

Опять-таки — кому звонить? Израильскую полицию явно не заинтересует труп двухтысячелетней давности. Но в большинстве стран есть общества охраны культурного наследия.

Я вышла в Интернет и набрала слова «Израиль» и «древности» в поисковике «Гугл». Почти каждая страница включала ссылки на сайты израильских организаций, занимающихся подобными вещами. Пять минут поиска — и номер есть.

Уточним время. Одиннадцать двадцать у нас — восемнадцать двадцать в Израиле. Будет ли кто-нибудь работать так поздно?

Я набрала номер.

После второго гудка ответил женский голос:

— Shalom.

— Shalom. Это доктор Темперанс Бреннан. К сожалению, я не говорю на иврите.

— Вы позвонили в Израильское общество древностей.

Жуткий акцент.

— Я звоню из Центральной уголовной и судебно-медицинской лаборатории Монреаля.

— Извините?..

— Из Канады.

— Здравствуйте.

— По определенным причинам у нас находятся некие останки.

— Останки?

— Человеческий скелет.

— И?.. — Голос слегка оживился.

— Есть основания полагать, что это один из скелетов, найденных в шестидесятые во время раскопок в Масаде.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Темперанс Бреннан.

— Оставайтесь на линии.

Я так и поступила. Прошло целых пять минут. Но вот женщина снова взяла трубку.

— Могу я узнать, как скелет оказался у вас?

— Нет.

— Простите?..

— Я объясню ситуацию представителю уполномоченной организации.

— Наше общество таковым и является.

— Кто ваш директор?

— Тувиа Блотник.

— Возможно, мне следует поговорить именно с ним.

— Его сейчас нет.

— Как с ним можно связаться?

— Доктор Блотник не любит, когда его беспокоят дома.

По каким-то причинам я почувствовала нежелание рассказывать обо всем. Предупреждение Джейка не звонить до связи с ним? Упоминание Ламанша о международных отношениях? Просто предчувствие?..

— Не имею ничего лично против вас, но мне нужно поговорить с директором.

— Я антрополог в ИОД. Если кости попадут сюда, мистер Блотник направит их ко мне.

— А как ваше имя?

— Руфь Анна Блум.

— Извините, миссис Блум, но мне нужно подтверждение директора.

— Весьма необычная просьба.

— Я настаиваю. Это необычный скелет.

Пауза.

— Как мы можем с вами связаться?

Я оставила номера рабочего и мобильного телефонов.

— Мы обязательно позвоним вам.

Я поблагодарила ее и повесила трубку.

Потом снова вошла в Интернет и стала искать упоминания о Тувиа Блотнике. Имя упоминалось в нескольких статьях, связанных с дискуссиями по поводу древнего оссуария Иакова. Блотник везде был представлен как генеральный директор ИОД.

Замечательно. Блотник — официальное лицо. Но интуиция подсказывала мне быть поосторожнее с этой Блум.

Оттого ли, что Лернер и Феррис считали скелет принадлежащим Иисусу Христу? Или из-за просьбы Джейка?

Я не знала.

Я фотографировала костяк, когда снова появился Райан.

— Его взяли! — выпалил он с порога.

— Кого?

— Гершеля Каплана.

— Как же им удалось?

— Этот умник не заплатил за сувенир.

— Он что-то украл?

— Случайно положил не то подвесочку, не то ожерелье в карман. Ужасное недоразумение. Он как раз собирался заплатить.

— Ну, понятное дело. И что теперь?

— Я бы притащил его за шиворот в Канаду.

— Ты можешь это сделать?

— Только после предъявления обвинения. Тогда мы официально сможем потребовать выдачи арестованного.

— У тебя хватает улик, чтобы выдвинуть обвинение?

— Нет.

— В любом случае он будет все отрицать.

— Да, — сказал Райан и кивком указал на скелет: — Ну, что там с этим парнем из Масады?

— Радиоуглеродный анализ показал, что он родился, когда зажглась Вифлеемская звезда.

— Кроме шуток?

— Угу. Вот, сейчас пытаюсь отправить его обратно в Израиль.

Я рассказала Райану о моем разговоре с ИОД.

— И что на сей раз подсказывает твоя интуиция?

Действительно — что?

— Джейк просил не связываться с Израилем до разговора с ним.

— Тогда зачем ты позвонила?

— Ламанш попросил избавиться от скелета.

— А Блум не внушает тебе доверия?

— Меня сдерживает предупреждение Джейка. Да и внутренний голос советует подождать и поговорить с Блотником.

— Логично.

— Есть кое-что еще.

Я рассказала о Мориссоно.

Мой приятель нахмурился. Он хотел что-то сказать, но тут одновременно зазвонили оба наших мобильника.

Райан посмотрел на номер и попросил воспользоваться моим лабораторным телефоном. Я кивнула, отошла в подсобку и взяла свой мобильник.

— Темперанс Бреннан.

— Это Тувиа Блотник из Израиля, — донесся до меня дико возбужденный голос.

— Рада слышать вас, сэр. Не ожидала, что вы свяжетесь со мной уже сегодня.

— Руфь Анна Блум позвонила мне домой.

Называется, не любит, когда его беспокоят.

— Спасибо, что нашли время.

— Ничего-ничего. Иностранные коллеги — прежде всего, — хохотнул Блотник. — Вы следователь из Канады?

Я объяснила, кто я такая.

— Хорошо. Так что там по поводу скелета из Масады?

Я описала фотографию, с которой все и началось. Не озвучивая имен, рассказала Блотнику, как скелет украли из музея, а затем спрятали.

Сообщила о результатах радиоуглеродного анализа.

Я не упомянула ни о Гершеле Каплане, ни о книге Джойса, ни о том, почему кости украли и спрятали. Про ДНК-тест Блотник тоже не услышал. Как и о том, что двое из участников истории мертвы.

— Каким образом к вам попала эта фотография? — спросил Блотник.

— От члена местной еврейской общины, — почти не соврала я.

— Какой-то абсурд. — Теперь смех моего собеседника звучал несколько натянуто. — Но мы не можем проигнорировать имеющиеся факты, как вы полагаете?

— Полагаю, что нет.

— Я уверен, вы очень хотите избавиться от всех этих хлопот.

— Мне поручено передать кости. Если оставите адрес, я свяжусь с «Федерал экспресс»…

— Нет!.. — почти крикнул Блотник. Ну-ну. — Ни в коем случае! Не хочу доставлять вам беспокойство. Я пришлю кого-нибудь сам.

— Из Израиля в Квебек?

— Нет проблем!

Нет проблем?..

— Доктор Блотник, археологические ценности часто перевозят из одной страны в другую. Мне не составит труда упаковать кости и выслать их той почтовой службой, которую вы выберете.

— Вынужден настаивать. В связи с произошедшими недавно событиями. Возможно, вы слышали об оссуарии Иакова?

Оссуарий Иакова — это древнее хранилище останков, эдакий небольшой каменный гробик, о котором упоминалось в интернетовских ссылках. Я смутно припомнила какую-то историю, связанную с Королевским музеем Онтарио.

— Его повредили при транспортировке в Торонто?

— Лучше сказать — разбили. По пути из Израиля в Канаду.

— Ах. В таком случае как знаете, сэр.

— Хорошо. Я вскоре свяжусь с вами и сообщу имя представителя. Скелет находится под охраной?

— Конечно.

— Необходимо обеспечить его целостность. Проследите, чтобы ни у кого не было доступа к этим костям.

Мы попрощались, и я вернулась в лабораторию.

— Каплан молчит, — сообщил Райан и нахмурился. — Что-то случилось, солнышко?

— Не знаю. Слишком много секретов вокруг этого скелета. Даже если он и является тем самым пропавшим скелетом из Масады.

Я пересказала диалог с Блотником.

— Путешествие в пять тысяч миль за кучкой костей? Круто, — согласился Райан.

— Не то слово. Антикварные ценности часто перевозят по всему свету. Существует масса компаний, специализирующихся именно на этом.

— А что, если… — произнес Райан, кладя мне руки на плечи, — мы где-нибудь поужинаем, вернемся к тебе, можем заскочить потанцевать.

— Забыла купить атласные шортики, — буркнула я и уставилась в окно.

Чувство тревоги не покидало меня.

Райан погладил меня по щеке.

— Сегодня ночью ничего не произойдет, Темпе.

Он чертовски ошибался.

Глава 17

Этой ночью мне снился Тувиа Блотник. В черных очках и черной шляпе, как Белуши в фильме «Братья Блюз». Блотник стоял на коленях и орудовал небольшой лопаткой. Свет луны блестел в его очках. В моем сне Блотник выкапывал что-то из земли, поднимал и протягивал другому человеку, который стоял ко мне спиной. Вторая фигура обернулась. Это был Сильвио Мориссоно. Он держал маленькую черную картину. От рук Мориссоно исходил свет, пока он счищал грязь с холста. Стало видно, что изображено на картине. Четыре фигуры в гробнице: два ангела, женщина и воскресший Иисус. Лик Христа словно растворился, осталась только голова, мерцающая белым. Лицо Иисуса возникло в другом месте. Это был образ, висящий над кроватью моей бабушки. Глаз всеведущий и вездесущий. Тот, кого я боялась все свое детство. Я пыталась бежать, но не могла. Иисус открыл рот. Оттуда выпал огромный зуб, подкатился мне под ноги и стал расти. Я старалась вбить его в землю.

Раздался крик. Я проснулась.

В комнате было темно. Светились цифры на часах. Рядом тихонько посапывал Райан.

Фрейдистские сны. Подсознание конвертировало реальные события в психоделические картинки.

Я посмотрела на часы. Пять сорок две. Потом постаралась заснуть.

В шесть пятнадцать встала.

Берди поплелся со мной на кухню. Я сделала кофе. Чарли пронзительно свистнул и опустил голову в кормушку.

Я села с кружкой в кресло, Берди прыгнул ко мне на колени.

За окном два воробья клевали пустой снег. Я знала, что они чувствуют.

По поводу скелета больше вопросов, чем ответов. Нет объяснений смерти Мориссоно. Затишье в деле Ферриса.

Непонятно, почему не перезвонил Джейк.

Или перезвонил?

Пройдя на цыпочках в спальню, я отыскала сумочку, вернулась на кухню и проверила сотовый.

Джейк звонил. Дважды.

Черт! Как же я пропустила?..

Резвилась с Райаном.

Джейк дважды оставил одно и то же сообщение: «Перезвони».

Я набрала его номер, он тут же ответил.

— Сотовая связь — величайшее изобретение. Радиоуглеродный анализ показал, что скелету две тысячи лет.

— Ты уже связалась с Израилем? — спросил Джейк.

— С Израильским обществом древностей. Я должна была это сделать, Джейк.

— С кем ты разговаривала?

— Его зовут Тувиа Блотник. Он хочет послать своего представителя в Монреаль, чтобы забрать кости.

— Блотник знает про ДНК-тест?

— Нет.

— А про странный зуб?

— Нет. Джейк, есть кое-что еще.

Я рассказала ему о Мориссоно.

— Святые угодники! Думаешь, его убили?

— Не знаю.

Пауза.

— Блотник говорил что-нибудь о гробнице или об оссуарии?

— Он упомянул оссуарий Иакова.

Опять пауза. Чарли запел «Нежность». Я быстренько вспомнила, чему он был свидетелем прошлой ночью. Голос Джейка вернул меня обратно.

— Ты уверена, что именно его?

— Да. А что там за проблемы?

— Не бери в голову. Темпе, послушай меня. Слушай внимательно. Это очень важно. Не говори израильтянам про тест на ДНК. Хорошо? Ты можешь молчать об этом какое-то время?

— Почему?

— Верь мне, пожалуйста, и не упоминай пока о ДНК-тесте.

— Ладно, не беспокойся.

— И я бы не хотел, чтобы ты передала скелет Блотнику.

— Джейк, я…

— Пожалуйста, ради меня.

— Нет, если ты не скажешь, что происходит. Почему мне не следует сотрудничать с ИОД?

— Не могу обсуждать это по телефону.

— Если скелет найден в Масаде, то по закону я должна вернуть его в Израиль. У меня нет выбора.

— Отвези кости сама. Я оплачу расходы.

— Но не могу же я отправиться в Израиль прямо сейчас.

— Почему нет?

Отвезти самой?

Что я скажу Ламаншу? Райану? Кто позаботится о Берди и Чарли?

Боже, я рассуждаю, как моя мама.

— Я подумаю, Джейк.

— Чего раздумывать? Бери скелет и двигай в Израиль.

— Ты что, и правда думаешь, будто у меня кости Иисуса?

Длинная пауза. Когда Джейк заговорил снова, его голос изменился, стал более низким и тихим.

— Я только могу сказать, что мы на грани какого-то великого открытия.

— Великого?..

— Если я прав, это неописуемо. Пожалуйста, Темпе. Закажи билеты. Или я сам это сделаю. И встречу тебя. Никому не говори, что приезжаешь.

— Не хочу портить момент, но…

— Пообещай, что приедешь.

— Подумаю, — сказала я и дала отбой.

Тут появился Райан. Он уже натянул джинсы. Только джинсы, и очень низко.

Я заулыбалась. Райан заметил мою улыбку.

— Джинсы могут нечаянно свалиться.

Я закатила глаза.

— Кофе?..

Райан поцеловал меня, зевнул и куда-то побрел. Берди спрыгнул на пол и побежал за ним.

Райан вернулся с моей кружкой, плюхнулся в кресло и вытянул обе ноги.

Чарли напевал «Дикси», затем снова «Нежность».

— Могу я узнать, с кем ты там говорила?

Я отодвинула сотовый.

— Джейк хочет, чтобы я сама привезла скелет в Израиль. Он очень настаивает.

— О, страна солнца и радости.

— И террористов.

— Ага, — кивнул Райан и подул на кофе. — Ты хочешь поехать в Израиль?

— И да, и нет.

— Люблю женщин, которые точно знают, чего хотят.

— Я всегда мечтала посетить Святую землю.

— Не торопись. Твоя лаборатория взорвется, если ты исчезнешь на неделю.

— А мои мальчики? — кивнула я в сторону Берди и Чарли. — А если я понадоблюсь Кэти?..

Какая глупость. Моей дочери двадцать четыре года, и она за тысячу миль отсюда. И к тому же рядом с отцом.

— Ты боишься?

— Совершенно верно. Боюсь путешествовать по рискованным местам.

— Почему бы и не попутешествовать?

Я не ответила.

Меня вызвали в лабораторию.

Двое детей нашли человеческие кости на чердаке своего дяди. Жуткое дело!

Останки принадлежали белой женщине тридцати — сорока лет.

Важная деталь. В каждой кости просверлено по маленькой дырочке. Некоторые кости все еще оставались связанными. Коленка соединялась с лодыжкой. Лодыжка со ступней.

Представляете картину? Дядя работал учителем, сейчас на пенсии. На чердаке валялся учебный скелет.

Я закончила отчет в 9.05.

После ленча мои мысли вернулись к Джейку и его словам о великом открытии. Какое еще открытие? И почему оно связано со скелетом из Масады? Он не может принадлежать Иисусу. Тот человек слишком много прожил.

Или слишком мало. Если верить Джойсу.

Джейк и Блотник ссылались на оссуарий Иакова. Некоторые интернет-статьи упоминали его.

Я занялась веб-поиском. И отыскала вот что. Оссуарий — это маленький каменный саркофаг. В первом веке нашей эры в Израиле оссуарий играли важную роль. Умерших оставляли разлагаться. Через год кости собирали и навсегда погребали в оссуариях.

Тысячи подобных древних погребальных контейнеров были найдены на территории Израиля и Палестины. На антикварных рынках их продавали по несколько сотен за каждый.

Оссуарий Иакова сделан из известняка, имеет в длину примерно двадцать дюймов. Еще там есть надпись на арамейском языке: «Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса».

В 2002 году вокруг оссуария Иакова поднялась шумиха. По мнению многих, до этого открытия вообще не имелось доказательств существования Иисуса. Саркофаг явился первым материальным объектом, подтверждающим, что Христос — реальная личность.

Что ж, это весомо.

В 2003-м ИОД сформировало идентификационный комитет. После проведения ряда анализов комитет объявил оссуарий подлинным.

Находка тут же вызвала споры. Многие эксперты не согласились с результатами исследований, назвав работу комитета небрежной, а выводы преждевременными.

И что в итоге? Ни слова о возрасте оссуария. Невнятные споры по поводу надписи в целом или ее частей. И все.

Райан появился около двух. Присев на край стола, он поднял брови. Я ответила ему тем же.

— Из любопытства я проверил твой монастырь. Нашел кое-что интересное.

— И что же?

— Неделю назад отец Андре Герво звонил в Сен-Гиацинт.

— Герво — монах из Сан-Мари-до-Неж?

Райан кивнул.

— Похоже, ребята беспокоились по поводу автомобиля с двумя мужчинами, припаркованного перед их стеной. Из Сен-Гиацинт послали патрульную машину — проверить, все ли в порядке. — Райан выдержал паузу. — Оба — и водитель, и пассажир — оказались палестинцами.

— Господи!..

— Нет, не он. — Райан открыл блокнот. — Джамаль Хасан Абу-Джарур. Мухаммед Хазман Шалайде. Машина арендована.

— И что они там делали?

— Утверждали, что осматривали достопримечательности и заблудились. У обоих паспорта в порядке. Имена чистые. Полицейский указал им дорогу.

— Когда это произошло?

— Первого марта.

По моей спине пробежали мурашки.

— Через три дня после моего визита. За день до смерти Мориссоно.

— Совпадение?

— Их уже слишком много.

— Ну, а теперь хорошие новости.

— Давай.

— Гершель Каплан четырнадцать раз ездил в Израиль в течение двух лет. Оказывается, двоюродный брат Каплана занимается антиквариатом в Иерусалиме.

— Да что ты!

— Аира Фридман — наш коллега из Израильской национальной полиции — вплотную занимается Каштаном. Я разговаривал с ним. Каплан подозревается в нарушении законов об антиквариате, законов Святой земли, осквернении могил, разрушении культурных ценностей, налоговом мошенничестве, контрабанде.

— Это Фридман так сказал?

— Да. Он попросил Каплана серьезно подумать о своем будущем, потом упомянул мое имя, заметив, что канадская полиция собирается уточнить у него некоторые обстоятельства одного дела.

— Коварно.

— Уловка сработала. Каплан объявил, что готов разговаривать с канадцами.

— В каком смысле?

— Со мной, и только со мной.

— Парень не дурак.

Райан улыбнулся.

— Фридман ждет меня в Израиле. Босс уже одобрил.

— Расходы оплатят?

— Все будет на высшем уровне.

— Соглашаемся?

— Черт, да конечно же!

Глава 18

Существует только одно преимущество полета в район военных действий. Наличие свободных мест.

Пока я бронировала билеты, Дениз запаковывала скелет и укладывала его в спортивную сумку. Затем я понеслась домой — пристроить кота и попугая. Консьерж согласился позаботиться о них. За пятьдесят баксов.

Когда приехал Райан, я запихивала вещи в чемодан, застегнула замок и выскочила на улицу.

Я знаю своего приятеля несколько лет, мы часто путешествовали вместе. У него много хороших качеств, но спокойствие в аэропорту не является одним из них.

В поезде до Торонто Райан всю дорогу ворчал о преждевременных вылетах и долгих задержках. Мы тысячу раз проверили содержимое багажа, документы и личные вещи. Затем стали обсуждать стремление Каплана к сотрудничеству.

Несколько минут Райан мило беседовал с симпатичной сотрудницей аэропорта. Хихикая, девушка определила нас в бизнес-класс.

Мы вовремя вылетели. Приземлились тоже вовремя. Просто чудо. Пока самолет взлетал, Райан выпил два бокала шампанского. Когда набрали высоту, перестал улыбаться.

Для меня дальние перелеты — обычная рутина.

Первое. Я выпиваю много газировки и до обеда читаю.

Второе. Немного ем, просматривая «Аэроплан».

Третье. Наклеиваю на кресло стикер «НЕ БЕСПОКОИТЬ», откидываю сиденье и смотрю фильмы, пока не засну.

В этот раз я начала с путеводителя по Святой земле.

Райан ел и пил все, что приносили. И захрапел, как только включили фильм.

Я посмотрела «Пиратов Карибского моря» и «Шрека». Наконец заснула. А мозг так и не смог расслабиться.

Или мне так казалось.

Когда я открыла глаза, стюардесса забирала у Райана поднос. Я подняла спинку кресла.

— Хорошо спала, девочка? — Райан попытался убрать волосы с моей щеки. — Кофе? — спросил он и громко хлопнул в ладоши.

Я кивнула.

Райан протянул кружку стюардессе и указал на меня. Тут же на моем столике появился кофе.

— Спасибо, Одри.

Одри?..

— Пожалуйста, детектив, — отозваласьдевушка, ослепительно улыбаясь.

Охрана аэропорта в Израиле отнеслась к нам менее строго, чем их канадские коллеги. Возможно, из-за значка Райана. Или из-за подробного описания целей нашей поездки. А может, они были уверены, что сразу бы нашли и отобрали у нас бомбу, окажись она в моей сумке.

Пройдя таможенный контроль, я заметила высокого мужчину. Взъерошенные волосы, свитер с ромбами, джинсы и кеды. Если бы не густые брови и возраст, парень был бы вылитый Гиллиган.

Он пристально смотрел в нашу сторону.

Я пихнула Райана в бок.

— Вижу, — сказал он, не сбавляя шага.

— Похож на Гиллигана.

Райан посмотрел на меня.

— «Остров Гиллигана», — уточнила я.

— Ненавижу этот сериал.

— Но ты же знаешь героев.

— Только Джинджер, — хмыкнул Райан. — У нее талант.

Когда мы достаточно приблизились к «Гиллигану», он стал топтаться на месте, а потом произнес низким голосом:

— Shalom.

— Shalom, — ответил Райан.

— Детектив Райан?

— С кем имею честь?

— Аира Фридман.

Израильтянин протянул руку. Райан пожал ее.

— Добро пожаловать в Израиль.

Райан представил меня, и мы с Фридманом обменялись рукопожатием.

Израильтянин проводил нас к белому «форду-эскорту», припаркованному в запрещенном месте. Райан погрузил багаж, открыл переднюю дверь и предложил мне сесть.

Я предпочла заднее сиденье.

Пришлось отодвинуть какие-то документы, переложить ботинки, мотоциклетный шлем, кепку и ветровку. В коврике застряли ломтики картошки фри: я оставила их на месте.

— Извините за неудобства, — произнес Фридман.

— Ничего страшного.

Стряхнув крошки с сиденья, я втиснулась в машину, сожалея, что отказалась от предложения Джейка прислать за нами пикап.

Пока мы ехали, израильтянин рассказывал последние новости.

— У нас есть связь с вашими ребятами из Канады. Мы получили запрос на Гершеля Каплана. Но прибывшего в страну туриста найти практически невозможно.

— Каплан прокололся, — сказал Райан.

— Золотой шекель, — хмыкнул Фридман. — Глупо. Он даже не был настоящим.

— Как долго вы можете держать его под стражей?

— Двадцать четыре часа. Могу увеличить время вдвое. Затем мы должны либо предъявить обвинение, либо вышвырнуть его.

— Обвинение предъявят?

Израильтянин пожал плечами:

— Кто знает? Монету он вернул. Но все равно я бы держал его на коротком поводке.

Фридман часто поглядывал в зеркало заднего вида. Наши взгляды встречались. Мы улыбались.

Я пыталась рассмотреть местность. В книге я прочитала, что дорога из Тель-Авива в Иерусалим проходит через побережье, долины, Иудейские холмы и поднимается выше в горы.

Темнело. Было трудно что-то разглядеть.

Мы объезжали холм за холмом, и вдруг перед нами вспыхнули огни Иерусалима. Желтая луна янтарным светом заливала Старый город.

Освещенный луной Иерусалим заставил меня затаить дыхание. Фридман снова взглянул в зеркало.

— Потрясающе, правда?

Я кивнула.

— Прожив здесь пятнадцать лет, каждый раз прихожу в восторг.

Я не слушала его. В моей голове одна за другой стали всплывать смутные картинки. Террористы. Рождественские шествия. Западный берег реки Иордан. Уроки катехизиса в воскресной школе. Новостные телесюжеты об озлобленных молодых людях.

Израиль — место, где загадочное прошлое переплетается с жестокой реальностью настоящего. Проезжая по ночным улицам, я не могла оторвать взгляда от древних построек и храмов.

Через пятнадцать минут мы въехали в центр города. Машины припаркованы у бордюров бампер к бамперу. Пешеходы толпятся на тротуарах. Женщины в темных платьях, мужчины в черных шляпах, подростки в джинсах.

Похоже на Квебек с его смешением религий, языков и культур. Французский и английский. Две группы. В Израиле мусульмане рядом с христианами и рядом с иудеями, но все сами за себя.

Я опустила стекло.

Воздух наполняли запахи. Цемент. Выхлопные газы. Слабые нотки цветов, специй, мусора и еды.

Я слушала хорошо знакомые звуки ночной городской суеты. Сигналы машин. Жужжание светофоров. Музыка из открытых дверей. Ночная мелодия тысяч больших городов.

Райан забронировал номер в отеле «Американ колони» в восточном Иерусалиме. Резонно: арабская территория, никаких бомб.

Фридман повернул на аллею, окруженную цветами и пальмами, и остановился около оплетенного виноградной лозой здания.

Израильтянин включил свет в салоне и достал наши сумки.

— Проголодались?

Два кивка.

— Жду вас в баре. Нижний этаж.

Райан сделал хороший выбор. «Американ колони» — отель в турецком стиле, с люстрами, коврами на стенах и бронзовыми статуэтками. Отполированный каменный пол. Дверные и оконные проемы в виде арок. В центре внутреннего дворика — клумба с цветами. Не хватало только какого-нибудь паши.

Нас ожидали. Заселение прошло быстро.

Пока Райан задавал вопросы, я изучала имена, выгравированные на маленькой мраморной пластинке. Сол Беллоу. Джон Стейнбек. Джимми Картер. Уинстон Черчилль. Джейн Фонда. Джорджо Армани.

В моей комнате было все, что обещал управляющий. Зеркальный шкаф. Резной письменный стол. Персидский ковер. Ванная с позолоченными зеркалами, выложенная черно-белой плиткой. Очень хотелось принять душ и развалиться на кровати. Вместо этого я переоделась, причесалась, почистила зубы и поспешила вниз.

Райан и Фридман уже сидели за столиком в беседке. У каждого — по бутылочке пива.

Фридман подозвал официанта. Я заказала минеральную воду и арабский салат. Райан остановился на спагетти.

— Чудесный отель, — сказала я.

— Здание построил один богач в тысяча восемьсот шестидесятом. Забыл его имя. Комната номер один была его. В остальных комнатах нижнего этажа летом жили его жены. Зимой они перемещались наверх. Парень очень хотел сына, но рождались только дочки, поэтому он женился четвертый раз. Новая жена тоже разочаровала его, и бедняга умер.

Фридман глотнул пива.

— В восемьсот семьдесят третьем году богатый адвокат из Чикаго по имени Гораций Спаффорт отправил свою жену и четырех дочерей на каникулы в Европу. Корабль утонул, выжила только жена.

Еще один глоток.

— Следующая пара лет принесла адвокату двух дочерей. Затем погиб сын Спаффорта. Семья была очень религиозной. Они являлись членами одной церковной общины и решили найти утешение в Святой земле. В восемьдесят первом Спаффорты с группой друзей переехали в Иерусалим и поселились в Старом городе. И прославились именно как «Америкон колони» — организация, помогающая бедным. Спаффорт арендовал и впоследствии выкупил это место. Когда-нибудь слышали имя Питера Устинова?

Мы с Райаном кивнули.

— В девятьсот втором дедушка Питера начал привозить сюда туристов. Место стали называть общежитием, а затем гостиницей. Отель пережил четыре войны и четыре смены режима.

— Турецкий, британский, иорданский и израильский? — спросила я.

— В яблочко. Но у нас здесь не урок истории. Итак, зачем Канаде этот мерзкий Каплан?

Райан ввел Фридмана в курс дела Ферриса.

— Сменил специальность фальшивомонетчика на ремесло убийцы? — осведомился израильтянин.

— Ага, — согласился Райан. — И к тому же вдова Ферриса имела связь с Капланом.

— Об этом она, конечно, промолчала, — хмыкнул Фридман.

— Да.

— А Каплан смылся из страны.

— Да.

— А вдова осталась дожидаться четырех миллионов, — добавил Фридман.

— Именно.

— Четыре миллиона — серьезный мотив.

— Конечно.

— Вы хотите поговорить с мистером Капланом?

— И как можно скорее.

Фридман повернулся ко мне:

— Уверен, что это мое упущение, но все-таки я не знаю — какое вы имеете отношение к делу?

Я рассказала про фотографию, про скелет и упомянула звонок в ИОД.

— С кем вы разговаривали?

— Тувиа Блотник и Руфь Анна Блум.

— Блум — такая костлявая леди?

Я спрятала улыбку, так как дала ей точно такое же определение.

— Да.

— Они упомянули о саркофаге? — спросил Фридман.

— Оссуарий Иакова?

Израильтянин кивнул.

— Блотник говорил о нем. А что?

Он проигнорировал вопрос.

— Это Драм посоветовал не сообщать о том, что вы приезжаете?

— Джейк попросил, прежде всего, встретиться с ним и до этого никому не звонить.

Фридман допил свое пиво. Когда он заговорил снова, его голос казался ровным и спокойным.

— Довольно ценный совет.

Ценный, но, судя по всему, бесполезный.

Глава 19

Пять двадцать утра. За окном темно. Движется только москитная сетка. Меня разбудил громкоговоритель, призывающий к утренней молитве.

Бог велик, по-арабски убеждал муэдзин. Молитва лучше сна.

Не уверена. Я чувствовала вялость, словно пациент, отходящий от анестезии.

Голос муэдзина оборвался. Тишину заполнили пение птиц, лаянье собак и хлопанье дверей.

Я лежала в кровати, охваченная непонятным предчувствием. Должно случиться что-то трагическое. Но что? И когда?

Пока я прислушивалась к усиливающемуся уличному шуму, моя комната меняла цвет от серебристого к розовому. Я ощущала какое-то беспокойство. Смена часового пояса? Страх за свою безопасность? Чувство вины в отношении Мориссоно?

Стоп. Это уже слишком. Я посетила монастырь, и через четыре дня Мориссоно нашли мертвым на тропинке. Мои действия повлекли за собой смерть священника? Должна ли я была предвидеть, что ставлю его жизнь под угрозу?

Я его подставила? Да что это за чертов скелет?!

Беспокойство усиливалось от того, что другие владели информацией, которой у меня не было.

Блотник. Фридман. И даже, судя по всему, Джейк.

Особенно Джейк. Неужели он лелеет тайные планы, которыми не хочет делиться? Я в это не верила.

Что он утаивает?

Опять же — оссуарий Иакова. Все обсуждают эту штуковину. Я поклялась разузнать о нем сегодня же.

И моментально почувствовала себя лучше. Готова к действию. По крайней мере, что-то планирую.

В шесть часов я поднялась, приняла душ и спустилась в ресторан, надеясь, что Райан тоже встал рано. Думаю, он смирился с тем, что мы живем в разных номерах.

Мы обсудили все еще в Монреале. Я настояла на разных комнатах, аргументируя это тем, что у нас деловая поездка. Райан возражал, говорил, мол, никто не узнает. Я предположила, что будет здорово и даже романтично бегать по отелю друг к другу. Он не согласился. Но в итоге я одержала победу.

Райан уже сидел за столом, ковыряясь в своей тарелке.

— Почему на завтрак подают оливки?

Язык его заплетался: видимо, на моего приятеля смена часовых поясов повлияла сильнее.

— Ты их не любишь?

— Уважаю. Но после пяти вечера. — Райан отодвинул тарелку и принялся за яичницу. — Кошмар.

Прикинув, что милой беседы не видать, я сконцентрировалась на хумусе и сыре.

— Вы с Фридманом едете допрашивать Каплана? — спросила я, когда Райан доел.

Он кивнул и посмотрел на часы.

— Собираешься отвезти скелет Блотнику?

— Да. Но сначала дождусь Джейка — он будет здесь с минуты на минуту, — а уже потом отправлюсь в ИОД.

Допив кофе, Райан встал и ткнул в меня пальцем:

— Будь в городе поосторожней, солдат.

Я козырнула:

— Вас понял!

Райан ушел.

Джейк появился ровно в семь, одетый в джинсы, камуфляжную куртку без рукавов и гавайскую рубашку с расстегнутым воротником. Достаточно стильный вид, учитывая его бритую голову и рост.

— Взяла ботинки? — спросил Джейк, плюхаясь на место Райана.

— Для встречи с Блотником?

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Джейк, я здесь для того, чтобы передать скелет.

— Сначала тебе надо увидеть нечто.

— Сначала я хочу знать, какого черта здесь происходит!

Джейк кивнул.

— Немедленно! — сказала я громче, нежели хотела.

— Объясню по дороге.

— Начни с оссуария.

Мимо прошли двое мужчин, разговаривающих по-арабски. Джейк провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись из виду.

— Ты можешь закрыть кости в сейфе у себя в номере? — почти шепотом произнес он.

Я отрицательно покачала головой:

— Сейф слишком маленький.

— Тогда неси их.

— Так-то лучше, — сказала я, бросив салфетку на тарелку.

Джейк указал мне на ноги:

— Ботинки.

Пока мы ехали по городу, Джейк рассказывал странную историю.

— По поводу подлинности собственно оссуария Иакова нет никаких разногласий. Вопросы только к надписи. ИОД объявило ее подделкой. Другие считают, что «Иаков, сын Иосифа» подписали позже. Некоторые полагают, что «Иисус» добавили потом. И до сих пор многие думают, что подпись целиком фальшивая.

— Почему?

— Чтобы понизить стоимость оссуария на антикварном рынке.

— Разве ИОД не провело анализ каждого слова?

— Конечно. Само собой. Во-первых, собрали два подкомитета. Первый отвечал за надписи и содержимое, второй — за материал. Подкомитет по надписям состоял из одного специалиста по древнему ивриту. Другие квалифицированные люди оспорили заключение.

— Эти ученые специализируются на анализе и датированиях надписей?

— Правильно. Ну вот. Один умник указал на разный почерк, толщину и глубину букв как на доказательство подделки. Не хочу утомлять тебя деталями, однако такие различия вполне допустимы. Надпись немедленно объявили фальшивкой. Тем не менее, смесь печатного и прописного шрифтов — хорошо известный феномен древних гравировок. Другим спорным вопросом явились орфографические ошибки. Иосиф писалось как YWSP, а Иаков — как Y’OB. Одни эксперты утверждали, что Иосиф следует писать YHWSP, а сокращение Y’OBвообще не использовалось во времена Христа. Я провел собственное исследование. И нашел пять случаев употребления имени «Иаков». Три, то есть большинство, писались точно так же, как и на оссуарии.

— Получается, комитет не знал о существовании других надписей?

— Выходит, так. — Джейк посмотрел на поток машин. — Между прочим, в состав комитета не включили ни одного специалиста по Новому Завету или по истории христианства.

— А как же тест изотопом кислорода?

Джейк взглянул на меня:

— Вижу, ты подготовилась.

— Провела пару часов в Интернете.

— Этот тест сделали по просьбе подкомитета по материалам. Он не выявил налета на буквах, зато показал серую меловую кашицу, которой там не должно быть. Комитет заключил, что такую пасту нанесли специально, для имитирования влияния атмосферных условий. Хотя не все так просто.

Джейк проверил зеркало заднего вида.

— Оказалось, что налет на слове «Иисус» соответствует налету на всем саркофаге. На арамейском «Иисус» стоит последним в предложении. В таком случае если слово подлинное, а сейчас даже некоторые члены ИОД так считают, то и вся надпись тоже подлинная. Подумай. Почему надпись на оссуарии должна заканчиваться просто «брат кого-то»?

— А как ты объяснишь наличие странной пасты?

— Очистка могла повлечь за собой попадание пыли в буквы. Вероятно, изменился химический состав пасты, появились частицы соли угольной кислоты. Владелец оссуария утверждал, что его регулярно мыли.

— А кто владелец?

— Израильский коллекционер антиквариата по имени Одед Голан. Он говорит, что в момент приобретения оссуария узнал, что саркофаг нашли в гробнице в Силуоне.

Джейк снова огляделся по сторонам. Его волнение передалось мне.

— Проблема в том, что оссуарии не внесен в список артефактов, раскопанных в Силуоне или в другом месте Израиля.

— Думаешь, поработали мародеры?

— Сто процентов. Голан клянется, что владеет оссуарием уже тридцать лет. Приобрел его легально.

— Ты ему не веришь?

— Он сказал, что выложил два миллиона долларов. — Тут Джейк вздохнул. — Как тебе?

— Огромные деньги.

Через лобовое стекло Драм указал на холм вдали:

— Масличная гора. Мы подъедем к ней с юга.

Джейк свернул на маленькую улочку с домиками песочного цвета и смешными машинами. Мальчишки гоняли мяч. Вокруг бегали собаки. Женщины вытряхивали коврики и подметали пороги. Мужчины беседовали, сидя на раскладных стульчиках.

Я вспомнила о палестинцах, очутившихся возле монастыря, и рассказала о них Джейку. Затем в двух словах передала опасения Мориссоно.

Драм открыл рот, потом закрыл его.

— Что такое? — спросила я.

— Невозможно.

— Что невозможно?

— Ничего.

— Почему ты отмалчиваешься?

Джейк только помотал головой.

Ко мне вернулось мое предрассветное беспокойство. Драм повернул еще раз и выехал на пустырь. Немного левее располагалось здание, похожее на школу.

— Смерть Мориссоно связана с… с чем? С появлением тех мужчин? — Моя рука потянулась к спортивной сумке. — С костями?..

— Забудь о мусульманах. Мусульманам плевать на Масаду, да и на Иисуса. Иисус для них не божество. Просто святой.

— Пророк типа Авраама или Моисея?

— Скорее мессия. Ислам говорит, что Иисус не умер на кресте. Его забрали на небеса живым.

— А как же война во имя Аллаха?

— А что?

— Разве ревнители джихада не захотят завладеть святыми костями?

— Зачем?

— Чтобы подорвать христианство.

Повисла тишина.

— У меня плохое предчувствие по поводу смерти Мориссоно, — сказала я.

— Не приплетай мусульман!

— А кого ты подозреваешь?

— Честно? — спросил Джейк, повернувшись ко мне.

Я кивнула.

— Ватикан.

Я не смогла удержаться от смеха.

— Ты что, обчитался «Кода да Винчи»?

Драм промолчал.

Посреди улицы птицы клевали какое-то сбитое машиной животное. Как в рассказах Эдгара По. Глупая мысль.

— Так я слушаю тебя, Джейк.

— Ты посещала католическую школу?

— Да.

— Сестры преподавали Новый Завет?

— Ну да.

— Вам говорили, что у Иисуса имелись брат или сестра?

— Нет.

— То-то и оно, что нет. Вот почему оссуарий Иакова заставил папу зашевелиться. Католическая церковь просто тащится от непорочного зачатия.

— Не хочу даже слушать подобную ерунду.

— А зря, — покачал головой Джейк. — Новый Завет пестрит ссылками на братьев и сестер Иисуса. От Матфея, 13:55: «Не Его ли мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий и Симон и Иуда?» У Марка, 6:3, повторяются те же слова. К Галатам, 1:19, упоминается, что Павел встречался с Иаковом, братом Господним. Матфей в 13:56 и Марк в 6:3 указывают, что у Иисуса были сестры.

— Но некоторые ученые интерпретируют эти ссылки по-другому. Дети могли быть у Иосифа от предыдущих браков еще до Марии.

— Матфей, 1:25, и Лука, 2:7, показывают Иисуса первым сыном Марии, но это не значит, что у Иосифа не было других детей. А Библия не единственный источник, упоминающий братьев и сестер Иисуса. Иосиф пишет: «…брат Иисуса — нашего Христа — Иаков». — Джейк умолк на секунду, потом продолжил: — Во времена Иисуса наличие девственности после замужества противоречило еврейским законам. Таким образом, Иаков и другие могли быть следующими детьми Марии. И Иосиф не являлся единственным кандидатом в их отцы. Пока Иисус рос, Иосиф вообще куда-то подевался. О нем никогда больше не слышали.

— Мария могла еще раз выйти замуж?

— Если муж умер или пропал, то да.

Я осознала проблему, возникшую у католической церкви.

— От Иосифа или от другого мужчины, но подразумевается, что Мария родила и других детей. И один из них Иаков. Так вот, если оссуарий Иакова настоящий, то встает вопрос о концепции вечной девственности и о непорочном зачатии в частности. — Джейк высморкался. — Святой Иероним еще в четырнадцатом веке высказал следующее предположение. Подруга Иисуса, Мария Магдалина, стала проституткой. Мать Иисуса — святой. Хорошие женщины не занимаются сексом. Плохие — наоборот. Довольно привлекательная догма для женоненавистников. Ватикану она понравилась и с тех пор занимает важное место. Итак, если оссуарий Иакова, брата Иисуса, существует в самом деле, то Ватикану придется кое-что объяснить.

Я понимала ход рассуждений Джейка. Мысль, что Мария — мать нескольких детей, — это большая проблема для Ватикана. Да чего там, пусть даже оссуарий означает всего лишь то, что Иосиф имел других отпрысков, все равно не легче. Получается, что Иосиф оплодотворил предыдущих жен. И снова правдоподобие постулатов Ватикана становится под угрозу.

Ладно. Наличие оссуария Иакова бросает тень на непорочность Марии. Можно представить и то, как Ватикан беспокоится из-за этого, и то, что христианские или мусульманские фанатики тоже хотят завладеть саркофагом. Подобные доводы приводил Мориссоно. Спасти веру. Разрушить веру. Но как оссуарий связан со скелетом из Масады? Если вообще связан. Могли ли две находки случайно всплыть из одного времени?

— Какое отношение оссуарий Иакова имеет к скелету?

— Не знаю. Пока что. Но вот интересный факт. Одед Голан работал на раскопках в Масаде.

— У Ядина?

Драм кивнул и снова огляделся. Я все-таки хотела разузнать о связи оссуария Иакова и скелета, но тут Джейк сказал:

— Пошли.

— Куда?

— В семейную гробницу Иисуса.

Глава 20

Прежде чем я среагировала, Джейк выпрыгнул из машины. Птицы, терзавшие труп животного, с шумом улетели.

Драм положил какой-то предмет в закрывающееся на замок отделение моей спортивной сумки. Затем повесил ее на плечо, в сотый раз огляделся по сторонам, закрыл машину и пошел вперед.

Я плелась следом, ошарашенная новостью. Семейная гробница Иисуса? Это же действительно великое открытие. Си-эн-эн, Би-би-си, мировая сенсация.

А есть ли у Джейка доказательства? Почему он сразу не сказал мне обо всем? Как гробница связана со скелетом? С оссуарием Иакова?

Я чувствовала страх, трепет и ничего не понимала. Пройдя несколько десятков ярдов по склону, мы остановились на выступе.

— Это граница долины Кедрон, — сказал Джейк, указывая на ущелье у наших ног. — Немного южнее Кедрон переходит в Гинном и поворачивает на запад.

На всякий случай я покивала.

— Долина Гинном начинается у Яффских ворот с восточной стороны Старого города, затем простирается на восток вдоль южного основания горы Сион и далее переходит в долину Кедрон. Кедрон отделяет Храмовую гору от Масличной горы в восточной части города, — сказал Джейк, протягивая руку. — Во-он там. Знаешь что-нибудь о долине Гинном?

— Вообще-то нет.

— У этого места довольно богатая история. Раньше здесь приносили младенцев в жертву Молоху и Ваалу. Евреи превратили долину в городскую свалку. Сюда свозили мусор, грязь и даже изуродованные преступниками трупы. Позже в еврейской литературе появилось название Ге-Гинном, или Геенна. Сжигание мусора создавало впечатление огненного ада, как пишет Исайя и как говорится в Новом Завете. — Джейк ткнул пальцем в древнее дерево за моей спиной: — Здесь повесился Иуда. По традиции тело сняли с дерева и извлекли внутренние органы.

— Ты думаешь, это то самое дерево?..

Джейк поднял руку, и вдруг его нога соскочила с выступа. Мелкие камешки посыпались вниз. У меня внутри все задрожало. А Джейк не останавливался:

— Согласно Библии, куда поместили Иисуса после распятия?

— В гробницу.

— Он побывал в аду, а на третий день воскрес. Правильно?

Я кивнула.

— В то время Гинном постоянно горел. Ад. Долина Ада. То есть, если верить Библии, захоронение произошло в этой долине или рядом с ней.

Джейк говорил, захлебываясь словами.

— Эти долины стали местом для гробниц богачей.

— Вроде Иосифа.

— Правильно. За нами — деревня Силуон. Абу-Тор — по ту сторону. А на севере — Масличная гора.

Я отодвинула его руку. Иерусалим простирался к западу от горы. Купола церквей возвышались над долиной.

— Холмы буквально усеяны гробницами. — Джейк стянул бандану и вытер пот. — Я привел тебя сюда, чтобы показать одну из них, найденную палестинскими дорожными строителями несколько лет назад.

— Далеко отсюда? — спросила я.

— Достаточно.

Джейк засунул бандану в карман джинсов, схватился за куст и спрыгнул с выступа. Я смотрела, как он спускается вниз. Лысая голова блестела точно медный котелок.

Я присела на корточки и стала спускаться вслед за Джейком. Склон был сыпучий, и я отчаянно хваталась за что попало.

Солнце ползло вверх по ярко-голубому небу. Я вся взмокла.

Я постоянно вспоминала мужчин возле монастыря и не переставала озираться по сторонам. Склон спускался под углом как минимум шестьдесят градусов. Мы легкие мишени, если кто-то собирается нас подстрелить.

Тут я заметила человека, идущего по краю долины.

Сердце бешено заколотилось.

Террорист? Киллер?..

Джейк уходил все дальше и дальше.

Я прибавила темп, через несколько ярдов поскользнулась и оцарапала голень. Из глаз брызнули слезы.

Глупо. Если кто-нибудь попытался бы нас убить, он бы уже это сделал.

Драм оказался прав. Гробница находилась не у подножия, а дальше по дороге, усеянной песком и гравием.

Когда я подошла, Джейк сидел на корточках у открытого прохода размером с мою микроволновую печь. Я вытащила кусок бумаги, свернула его и подожгла. Затем просунула самодельный факел в отверстие.

О Боже!..

Закрыв глаза, я опустилась на землю.

Ощущения.

Ветер в лицо.

Запах.

Выжженная трава. Мусор.

Вкус.

Пыль на зубах и языке.

Звук.

Жужжание насекомых. Еле слышный гул машин.

Я сделала глубокий вдох. Второй. Третий. Открыла глаза.

Маленькие красные цветочки росли у моих ног.

Набрала в легкие побольше воздуха. Посчитала. Шесть цветочков, семь, десять.

Когда я подняла голову, Джейк смотрел на меня как-то странно.

— Немного страдаю клаустрофобией, — сообщила я.

— Мы не обязаны спускаться.

— Ну, раз уж пришли.

Джейк нахмурился.

— Все в порядке, — соврала я.

— Придется мне идти первым, — сказал Джейк.

Он скользнул вниз и растворился в темноте.

— Давай сюда кости, — раздался из гулкой пустоты его голос.

Мое сердце бешено колотилось, пока я просовывала в дыру сумку.

— Спускайся!

Глубокий вдох. Я опустила ноги в темноту. Джейк схватил меня за лодыжки и помог спуститься.

Страшная темнота. Один маленький лучик света снаружи.

— Все хорошо? — спросил Джейк.

— Супер.

Драм включил фонарик.

Небольшое помещение с очень низким потолком. Пришлось наклониться. На полу валялись какие-то обертки, консервные банки, разбитые стаканы. Стены разрисованы. Пахло грязью и нашатырным спиртом.

— Плохие новости, Джейк. Кто-то побывал здесь раньше. — Я показала на использованный презерватив.

— Гробницы популярны среди бродяг и детей.

Луч от фонарика метался туда-сюда. Когда глаза привыкли, я стала различать детали.

Вход в гробницу располагался с восточной стороны и смотрел на Старый город. В остальных стенах были выдолблены полости примерно двух футов в глубину. Большинство оставались открытыми. При свете фонарика я могла рассмотреть все внимательнее.

— Погребальные камеры. В первом веке здесь оставляли разлагаться тела. Затем кости вынимали и навсегда закрывали в оссуариях, — объяснил Джейк.

Я почувствовала покалывание на одной руке и дернулась. Джейк заметил это и посветил на меня фонариком.

По рукаву ползла долгоножка. Я аккуратно сняла насекомое. Я нервничаю в закрытых помещениях, но не по поводу насекомых.

В этой гробнице был еще и нижний уровень. Джейк проследовал в юго-западный угол. Я — за ним.

Он направил свет в одну из камер. Луч фонаря растворился в полной темноте.

— Ну что, вперед?

— Иди, — сказала я не раздумывая.

Джейк пополз вниз. Закрыв глаза, я сделала то же самое.

Почувствовала руки. Затем твердый грунт. Встала на землю и открыла глаза.

Сюда не проникало ни капли света. Мы стояли так близко, что наши плечи соприкасались.

Меня крайне интересовал фонарик.

— Свет?..

Желтый луч разрезал темноту.

— Батарейки новые? — спросила я.

— Относительно.

На этом уровне запах нашатыря казался сильнее. Я поняла, что это. Моча. И решила ни до чего не дотрагиваться.

Луч фонарика скользил по стене напротив нас.

Нижняя комната была меньше, но располагалась так же. Значит, две камеры на севере, две на юге и три сзади.

— Так говоришь, здесь тысячи таких гробниц?..

Мой голос в подземном пространстве звучал жутковато.

— Большинство давным-давно разграблены. На эту я наткнулся, когда осенью двухтысячного ходил со студентами в поход. Один паренек нашел лаз и артефакты, разбросанные внутри. Чувствовалась работа мародеров, мы позвонили в ИОД.

— Они провели серьезные раскопки?

— Как же! Археологи из ИОД не сочли гробницу интересной. Сказали, что в ней нет культурных ценностей, и оставили все на наше усмотрение. Мы достали, что смогли.

— Почему она не вызвала интереса?

— По мнению одного умника, место было совершенно обычным. По-моему, он просто хотел побыстрее отсюда убраться. Может, торопился на свидание или еще куда.

— Ты не согласился с его мнением?

— Менее чем через два года после того, как мы нашли гробницу, Одед Голан, коллекционер, о котором я тебе рассказывал, показал оссуарий Иакова французскому языковеду по имени Андре Лемьер.

— Думаешь, саркофаг утащили отсюда?

— Возможно. По слухам, оссуарий нашли недалеко от Силуона.

— Если его извлекли именно из этой гробницы, значит, она и является местом захоронения брата Христа?

— Вот именно.

— И фамильной гробницей Иисуса.

— Потрясающе, а?

Я промолчала.

— Мы нашли двенадцать разбитых саркофагов с останками.

— С останками?..

— То есть с костями.

Джейк переступил с ноги на ногу. Его движения сопровождали танцующие тени.

— Оссуарий Иакова тщательно изучили. Он являлся точной копией тех, которые нашли мы. А еще… — Драм умолк.

— Что?

Он взял меня за руку.

— Что? — прошептала я.

Джейк приложил палец к губам и выключил фонарик.

По коже пробежали мурашки. Я вспомнила мужчину в долине. Он преследовал нас?

Как легко просто закрыть вход! Как легко выстрелить в туннель!

Джейк стоял неподвижно. Я тоже замерла, чувствуя, как бешено колотится сердце, и прислушиваясь к малейшим звукам.

Ничего.

— Ложная тревога, — прошептал Джейк. — Но мы забыли наверху кости. Я принесу их.

— Может, просто пойдем в ИОД?

— Когда я скажу, что еще мы нашли здесь, ты не захочешь уходить. И ты даже не знаешь, что имеется у меня в лаборатории. Это удивительно. — Джейк протянул мне фонарик. — Вернусь через минуту.

— Когда вылезешь наверх, проверь вход, — прошептала я. — Убедись, что рядом не шатаются папские прислужники.

Шутка прозвучала грубовато.

— Непременно.

Я наблюдала, как Джейк поднимается вверх, надеясь, что у меня хватит сил проделать то же самое. Когда его ботинки исчезли из виду, я продвинулась вдоль стены и направила свет в первую нишу.

Пусто. Только какие-то каменные обломки. Кто это сделал? Студенты Джейка? Мародеры?

Я пошла дальше.

Такая же ситуация в каждой из ниш.

Вернувшись к началу туннеля, я посмотрела вверх и прислушалась. Ни малейшего звука.

Воздух казался влажным и холодным. Мокрая майка прилипла к спине. Меня начало трясти.

Где, черт возьми, Драм?

— Джейк?..

Без ответа.

— Наверное, проверяет вход, — прошептала я.

Я продвигалась вдоль южной стены, когда свет погас. Кромешная тьма.

Я потрясла фонарик. Не работает. Потрясла еще раз. Ничего.

Позади послышался шорох. Может, показалось?

Я задержала дыхание. Раз. Два. Тр…

Опять. Какое-то движение. О Боже! Тут кто-то есть!..

Я замерла.

Через минуту звук повторился.

Волоски на моих руках встали дыбом. Я стояла не двигаясь. Секунду. Год.

Еще один звук. Другой. Более пугающий.

Мое тело напряглось.

Глава 21

Рычание? Урчание? Ворчание?..

Прежде чем я смогла понять, что это, звуки прекратились.

Что же такое я услышала?

Никаких мыслей по этому поводу в голову не приходило.

Я передвинула выключатель фонарика. Ничего. В обратную сторону. Бесполезно.

Попыталась всмотреться в темноту. Напрасно.

Я попалась в ловушку. Подземный каменный склеп. Темно и сыро. И я одна!

«Нет, здесь есть кто-то еще!» — стучало в голове.

Я почувствовала тяжесть в груди. Опять запахло мочой. И еще чем-то. Фекалиями? Разлагающимися трупами?

Я старалась дышать через рот.

Обернуться? Закричать? Карабкаться наверх?

Я застыла на месте, боясь пошевелиться и боясь оставаться неподвижной.

Вдруг я снова услышала это. То ли рычание, то ли грохот.

Пальцы намертво вцепились в фонарик. Его можно использовать в качестве дубинки.

Что-то царапало камень. Когти?

Холодный пот окатил меня с ног до головы. Я потрясла фонарь. Ничего. Потрясла сильнее. Слабый свет пролился в темноту. Все еще сидя на корточках, я обернулась и посветила в угол позади себя.

В последней нише — движение!

«Бежать!» — кричал мой внутренний голос.

Я ринулась к выходу, как вдруг рычание возобновилось.

Снова посветить в дальнюю нишу. Руки мои тряслись.

Из углубления сверкнули глаза, круглые и красные. Под ними — оскаленная пасть.

Дикая собака? Лиса? Гиена?

Шакал!..

Зверь выгнул шею, костлявые плечи выступали из-за ушей. Шерсть у него была грязная и свалявшаяся.

Я осторожно отступила назад.

Шакал оскалил коричневые зубы и подался вперед.

Во мне напряглась каждая мышца.

Он вертел мордой, нюхая воздух.

Боже!.. Я закрыта в каменной клетке с голодным шакалом. Вероятно, с беременной самкой.

Где Джейк? Что делать?

В голове всплыли строки из какой-то энциклопедии: «Шакалы ведут ночной образ жизни».

Должно быть, шакал спал, а мы с Джейком разбудили его. Плохо.

«Шакалы помечают свою территорию».

Запах мочи. Гробница — это зона обитания шакала, а я в нее вторглась. Еще хуже.

«Шакалы живут и охотятся парами».

Господи! Самец может вернуться в любую минуту. Мне нельзя здесь оставаться. Нужно уходить. Бегом!

Засунув фонарик под ремень, я поползла к туннелю.

Позади послышалось рычание. Я снова взяла фонарик в руки. Может, я смогу кинуть его шакалу в пасть, прежде чем он укусит меня. Или ударю им по голове.

Шакал не нападал.

Выбраться, пока не пришел самец!

Засунув фонарик обратно, я схватилась за каменные выступы по обе стороны туннеля. Приложив всю силу, попробовала подтянуться. Нащупала под ногой еще один выступ и стремительно рванулась вверх. Нога соскочила. Я съехала обратно и больно ударилась плечом.

Темнота. Сердце ушло в пятки.

Я лежала, прислушиваясь к звукам.

Из туннеля посыпались камешки.

Тик-тик-тик — скатился фонарик.

Рычание.

Через секунду — снова тишина.

Слышался только стук сердца, и нестерпимо давила темнота.

Я явно проигрывала. Шакал видел и чувствовал меня в темноте. А я не знала, где он.

Попробовала дотянуться до фонарика. Бесполезно.

Куртка прошуршала просто оглушающе.

Рычание усилилось и вдруг оборвалось. Я представила дикий оскал. Отчаяние нарастало. Рука судорожно ощупывала землю, пока не наткнулась на металлический предмет.

Я ухватилась за фонарик и включила свет. Слабый луч осветил стены. Я почти зарыдала от счастья.

Снова рычание.

Я согнула локоть и посветила на северную и восточную стены.

Шакала нет. Перевела луч на южную стену. Шакала нет! Кажется, ему больше негде спрятаться.

Сверху посыпалась струйка песка.

В этот момент батарейки окончательно сели.

Давясь рыданиями, я трясла фонарик. И он заработал! Я подняла руку. На западной стене ниши располагались одна над другой. В одной из самых верхних сидел шакал.

Когда я направила туда свет, он зарычал. Его тело напряглось, лапы вытянулись. Наши взгляды встретились.

Вдруг я поняла: шакал тоже в ловушке. Он хочет выбраться. Я закрываю собой проход.

Мы уставились друг на друга.

Зарычав, шакал бросился на меня.

Я быстро среагировала, скорчившись на полу в позе эмбриона. Шакал прыгнул мне на левое бедро.

Приподнявшись на локте, я попыталась отползти в сторону. Лапы зверя оказались на моей груди. Шакал подбирался к горлу. Я попыталась защититься локтями. Внезапно зверь оттолкнулся от меня, задел хвостом по лицу и исчез. Он использовал меня в качестве ступеньки!

Я слышала тяжелое дыхание и царапанье когтей по камню. Направила фонарик в туннель. Шакал скрылся из виду.

Поразительно, но фонарик продолжал светить, хоть и слабо. Что делать дальше? Выждав немного, я поползла к туннелю. Надо повторить попытку вылезти наружу.

Через минуту я осознала, что повредила левое бедро. Отлично. Все, что мне нужно, — это грохнуться снова и остаться здесь навечно.

Спустившись обратно, я стала осматривать ногу и неожиданно заметила отверстие в стене. Направила луч внутрь. Это даже не отверстие, а, скорее, какой-то пролом.

Минута, чтобы привыкли глаза.

Еще одна, чтобы осмыслить увиденное.

О Боже! Надо срочно показать Джейку!..

Забыв про боль, я полезла вверх, прислушиваясь, нет ли поблизости моей милой собачки.

Верхний этаж казался пустым. Ни Драма, ни шакала.

— Джейк! — прошептала я.

Ответа не последовало.

— Джейк! — произнесла я чуть громче.

Опять тишина.

Я стала изо всех сил карабкаться наверх.

Драм не появился.

Я была одна.

Снаружи не проникало ни единого звука.

Посветила вокруг.

В дальней нише промелькнуло что-то синее.

Что за черт?

Ах да, это же моя спортивная сумка.

Но почему? Где Драм?

— Джейк!.. — крикнула я в полный голос, потом встала на четвереньки и поползла к нише.

Остановилась. Наверняка Джейк спрятал сумку не без причины. Развернувшись, я поползла к выходу.

И замерла.

Приглушенный голос.

Еще один.

Крик.

Голос Джейка. Я не могла разобрать слова. Иврит?

Непонятный разговор продолжался. Какая грубая интонация.

Глухой стук. Еще один.

Звук шагов.

Стало темнее. Я посмотрела в сторону выхода.

Свет загораживали чьи-то ноги.

Глава 22

Вслед за ногами появилось тело. Большое.

Я попятилась назад и прижалась к стене. Смятая консервная банка больно впилась в икру.

Опять вспомнился человек, проходивший по краю долины. Сердце заколотилось. Господи Боже! Переживу ли я все это?

Я крепко сжала фонарик, готовясь нанести удар. Человек опустился на колени спиной ко мне. Луч осветил пальмы на его рубашке.

Я облегченно выдохнула. Снаружи слышались крики.

— Какого черта здесь происходит?

— «Хеврат-Кадиша», — бросил Джейк через плечо, не сводя глаз со входа.

— Я не говорю на иврите.

— Долбаные «Защитники веры». — Джейк задыхался от напряжения. Я ждала дальнейших объяснений. — Борются с мародерами. Что-то вроде добровольных помощников полиции.

— Они здесь?

— И в большом количестве.

— А что им надо?

— Думают, у нас здесь человеческие останки.

— Но они действительно у нас есть.

— Отберут.

— Что же делать?

— Ждать, пока «защитнички» не уйдут.

— А когда это случится?

— Когда-нибудь.

Ответ не обнадеживал.

— Бред какой-то, — пробормотала я, прислушиваясь к крикам снаружи.

— Эти кретины все время появляются на раскопках.

— Зачем?

— Постоять над душой.

— Разве не требуется специальное разрешение, чтобы присутствовать на раскопках?

— А их это не волнует. Они препятствуют извлечению фрагментов мертвых тел по любой причине и поднимают шум, чтобы остановить нашу работу.

— Государство их поддерживает?

— Конечно, нет.

Голоса снаружи стихли. Однако тишина еще больше сбивала с толку, чем крики.

Я рассказала Джейку про шакала.

— Ты уверена, что это был именно шакал?

— Абсолютно.

— Я не заметил зверя, выбегающего из гробницы.

— Он двигался очень быстро.

— Понятно. Меня волновали только эти болваны. Ты цела?

— Все хорошо.

— Извини, — сказал Джейк. — Мне следовало бы все проверить, прежде чем спускаться.

Это уж точно.

Я посветила на часы. Девять семнадцать.

— Есть ли в Израиле законы, регламентирующие отношение к человеческим останкам? — спросила я шепотом.

— Прах может быть выкопан, только если находится в зоне застройки или существует возможность похищения его мародерами. После исследования останки должны быть переданы в министерство по делам религии для повторного захоронения.

Пока мы разговаривали, Джейк не сводил глаз с прохода, через который спустился.

— Звучит разумно.

— Этих фанатиков едва ли можно назвать разумными. Они против того, чтобы беспокоили прах умерших, и совершенно не важно, по какому поводу. И точка.

— А кто решает, являются ли останки еврейскими?

Я никак не могла отойти после встречи с шакалом и задавала вопросы, чтобы отвлечься.

— «Защитники веры» и решают. Ловко придумано?

— Они что, специалисты? — сказала я, подумав о костях в своей сумке.

Джейк хмыкнул.

— Министерство по делам религии выделяет тысячи шекелей на каждое перезахоронение. Скольких, как ты думаешь, объявляют неевреями?

— Но…

— «Защитники» произносят молитву над костями, и — voila — мертвые становятся евреями.

Снаружи было как-то зловеще тихо. Я снова посмотрела на часы. Девять двадцать две.

— Как долго мы будем ждать?

— Пока не удостоверимся, что они ушли.

Мы замолчали. Шевелились только чтобы сесть поудобнее.

Бедро болело. Плечо тоже. Я устала и замерзла. Сколько же еще придется просидеть на куче мусора, прежде чем преследователи уберутся прочь?

Десять часов.

Казалось, прошла вечность. Я снова посветила на часы. Десять двадцать. Захотелось проверить, все ли чисто на горизонте, как вдруг послышался громкий крик:

— Asur!

Его поддержал еще один голос:

— Asur!

Меня опять затрясло. Крики раздавались очень близко. Я посмотрела на Джейка.

— Запрещено, — перевел Драм.

— Chilui!

— Надругательство над святыней.

Какой-то предмет отскочил от выступа над входом.

— Что это?

— Наверное, камень.

— Они кидаются в нас камнями? — пропищала я.

Еще стук.

— B'nei Belial!

— Они говорят, что мы дети сатаны, — объяснил Джейк.

— Сколько их там?

— Да целая толпа.

Булыжник размером с мой кулак ударился о край прохода.

— Asur! Asur la'asot et zeh! — завывали голоса. — Asur! Asur!

Джейк искоса посмотрел на меня. В темноте он напоминал каменное изваяние. Я выпрямилась.

— Пойду-ка посмотрю, что там творится, — сказал он.

— Будь осторожен.

Драм подполз на четвереньках к выходу и высунулся наружу.

Дальше события развивались стремительно.

— Shalom alaichem, — вежливо поприветствовал Джейк собравшихся.

Снова послышались рассерженные крики.

— Lo! — закричал Джейк.

Не надо было хорошо знать иврит, чтобы понять слово «нет».

Еще крики.

— Reik…

Послышался отвратительный треск.

Драм выгнул спину, отступил назад и плюхнулся на землю.

— Джейк!

Я подобралась к нему на четвереньках.

Голова Джейка лежала снаружи, плечи и тело — в гробнице.

— Джейк!..

Не отвечает. Протянув руку, я приложила трясущиеся пальцы к его горлу. Пульс есть, слабый, но ровный.

Я протиснулась дальше.

Джейк лежал лицом вниз, но я могла видеть его затылок и висок. Кровь капала с уха на залитую солнечным светом траву. Вокруг летали насекомые.

У меня на лбу выступил холодный пот.

Сначала шакал, теперь это! Что делать? Тащить Джейка, рискуя усугубить его состояние? Оставить друга и идти за помощью?

Невозможно. Я точно так же могу получить камнем по голове.

Снаружи возобновилось монотонное нытье.

Отдать ублюдкам то, что они просят?

Они похоронят скелет. И истина будет похоронена вместе с ним.

Камни летели в гробницу один за другим.

Сукины дети!..

Никакие археологические изыскания не стоят человеческой жизни. Джейку нужна медицинская помощь.

Оставив фонарик на полу гробницы, я схватила Джейка за ноги и потянула на себя.

Он не сдвинулся с места. Я дернула сильнее.

Постепенно мне удалось затащить Джейка в гробницу. Я повернула его голову набок, чтобы он не захлебнулся собственной рвотой.

И внезапно вспомнила.

Мобильный телефон Джейка! Нужно его найти!

Я проверила карманы сначала в рубашке, затем в джинсах и куртке.

Телефона нет.

Черт!..

В спортивной сумке?

Я дотянулась до нее. Руки почти не слушались, но я продолжала раздергивать молнии.

Вот он!

Вытащив телефон, я включила его. Маленький экранчик загорелся неоновым светом.

Куда звонить? Девять-один-один?

Я не представляла, какой номер у Службы спасения в Израиле.

На экране высветились цифры и слово «вызов». После серии гудков телефон выключился, затем включился и поприветствовал меня снова.

Я попробовала еще раз. Результат тот же.

Джейк застонал. Спрятав телефон, я поползла к нему.

Когда приблизилась, Драм перевернулся на живот.

— Спокойно, — проговорила я, поднимая фонарик.

Джейк попытался сесть. Струйка крови текла из раны на его лбу.

— Что произошло? — слабым голосом спросил он.

— Ты поймал головой камень.

— Где мы?

— В гробнице, в долине Кедрон.

Джейк соображал несколько секунд, затем произнес:

— «Хеврат-Кадиша».

— По крайней мере, у одного из них могло быть большое будущее в бейсбольной лиге.

— Мы должны выбраться отсюда.

— Это твое последнее желание?

— Сумка на месте?

— Да.

Покачнувшись, Джейк встал на колени и уперся руками в землю.

Я поддержала его.

— Ты можешь ползти?

— Вполне. Посвети-ка мне.

Когда я включила фонарик, Джейк двинулся не к выходу, а к северной нише, которую он заткнул большим камнем.

— Пошли, — сказал он.

— Они полезут в гробницу?

— Возможно.

— А вдруг заметят сумку?

— Можно спрятать ее на нижнем уровне.

Я вдруг вспомнила о том, что обнаружила в нижней комнате. Это не должно попасться на глаза полиции. Потерять скелет — достаточно скверный расклад. Потерять то, что спрятано в стене, — гораздо, гораздо хуже.

— Будем надеяться, что «Защитники веры» не найдут ее здесь. Не хочу, чтобы они крутились вокруг прохода на нижний этаж. Объясню позже, в машине. Что дальше?

— Мы выходим.

— Просто так?

— Когда они увидят, что я ранен, возможно, не станут мешать.

— Тем более что у нас в руках ничего нет.

— Верно.

— Как думаешь, они заметили сумку?

— Не имею понятия. Готова?

Я кивнула и выключила фонарик. Джейк высунулся наружу и что-то крикнул.

«Защитники веры» затихли. Удивились? Насторожились? Приготовились?..

Джейк подтянулся и вылез наверх.

Когда проход освободился, я последовала за ним. Кое-как выбралась на холм. Солнечный свет ударил в глаза, и я зажмурилась. А когда разлепила веки, увидела самую странную сцену из виденных за всю мою жизнь.

Глава 23

Наши противники были в широкополых шляпах и длинных черных лапсердаках. Все как один — бородатые. Один страшнее другого.

Ладно. Собственно, такими я их и представляла, только вот ошиблась с количеством.

Пока Джейк вел переговоры, я произвела быстрый подсчет. Сорок два человека, включая пару детей до двенадцати лет и нескольких подростков.

Иудеи окружили меня. Основываясь на только что выученных фразах, я разобрала, что мы — дети сатаны, которые занимаются запрещенными вещами. Судя по всему, Джейк пытался их переубедить.

Мужчины и мальчишки кричали и топали ногами. После нескольких минут такого веселого диалога Джейк подошел к седовласому мужчине — похоже, главному среди чернолапсердачников. Наверное, это был раввин. Во всяком случае, пока они разговаривали, остальные притихли.

Раскрасневшийся раввин вопил, указывая пальцем в небо. Я различила слово «ashem». Стыд.

Джейк слушал, потом стал отвечать спокойным, ровным голосом.

В конце концов, «Защитники веры» успокоились. Слышались только редкие выкрики. Некоторые потрясали кулаками. Несколько подростков схватились за камни.

Десять минут прошло впустую. Джейк поднял руки, повернулся ко мне и сказал:

— Это бесполезно. Уходим.

Мы повернули налево.

Раввин отдал команду, и батальон шляпоносцев рассредоточился. Правый фланг остался у гробницы, левый проследовал за нами.

Джейк начал взбираться обратно на гору широкими шагами. Я едва поспевала за ним, задыхаясь, потея, цепляясь за камни и кусты. Бедро болело, ноги стали тяжелыми.

Я часто оборачивалась. Дюжина черных шляп плелась сзади. Я напряглась, ожидая получить булыжником в спину.

К счастью, наши преследователи целыми днями торчали в синагогах и еврейских школах, а не в спортзалах, и мы быстро от них оторвались.

Теперь на пустыре стояло много машин. Грузовичок Джейка находился на своем месте, а вот боковое стекло — нет. Крошечные осколки стекла блестели на земле. Обе двери открыты, в салоне полный бардак.

— Черт!..

Джейк подбежал к автомобилю и принялся разгребать вещи.

Я присоединилась к нему. За считанные секунды мы все разложили по местам, вскочили в машину и захлопнули двери.

Первая черная шляпа показалась на вершине в тот момент, как Джейк повернул ключ и нажал на газ. Мы рванули с места, оставив за собой клуб пыли.

Я посмотрела назад. «Защитники веры» размахивали шляпами и потрясали кулаками, напоминая марионеток в кукольном театре, у которых перепутались ниточки и веревочки.

Драм повернул налево, затем направо и выехал из деревни. Я не сводила глаз с зеркала заднего вида.

Выехав на асфальт, Джейк притормозил и взял меня за руку, чтобы успокоить.

— Думаешь, они преследуют нас? — спросила я.

Внезапно пальцы моего друга ослабли.

Я повернулась к нему. И снова почувствовала приступ страха.

Левая рука Джейка крепко вцепилась в руль. Слишком крепко. Костяшки пальцев посинели, лицо побледнело, дыхание стало неровным и редким.

— С тобой все в порядке?..

Машина теряла скорость — Джейк не мог сосредоточиться на управлении. Он повернулся ко мне. Один зрачок был маленький, другой — размером с черную дыру.

Я схватилась за руль; Джейк свалился вперед, утопив педаль газа в пол.

Машина дернулась. Стрелка спидометра пошла вбок. Двадцать миль. Двадцать две. Двадцать пять.

Я запаниковала.

Машина продолжала набирать скорость.

Хватаясь за руль левой рукой, правой я пыталась столкнуть ногу Джейка с педали. Казалось, она весит тонну. У меня никак не получалось сдвинуть ее в сторону.

Машина выехала на склон и покатилась еще быстрее. Двадцать семь миль. Тридцать.

Я изо всех сил пихала ногу Джейка.

Машина выскочила на бордюр. Я пыталась изменить направление нашего движения.

Деревья мелькали быстрее и быстрее. Тридцать пять миль. Надо что-то делать.

Слева показалась Масличная гора. Справа, в двадцати ярдах, — маленький холмик, поросший ежевикой.

Надо повернуть руль. Но не сейчас. Чуть позже.

О Боже!

Давай!..

Я дернула руль влево. Машина повернула, накренившись на один бок. Бросив управление, я всем весом налегла на ногу Джейка и сдвинула ее с педали. Двигатель сбросил обороты.

Разбив деревянное ограждение, автомобиль выскочил на обочину и покатился, разбрасывая землю и гравий. Холм, усаженный ежевикой, неумолимо приближался.

Я потащила Джейка к себе и вниз. Затем нагнулась над ним, прикрывая наши головы руками.

Ветки царапали кузов. Что-то ударилось о лобовое стекло.

Металлический треск, затем удар.

Мотор заглох.

Ни единого голоса. Ни одной пчелки. Ни шума машин. Только тишина и мое неровное дыхание.

Несколько секунд я не двигалась. В крови, казалось, бурлил сплошной адреналин.

Наконец какая-то птичка осмелилась чирикнуть.

Я села и проверила, как там Джейк. На его лбу красовалась шишка, похожая на голубую устрицу. Веки были розовато-лиловыми, а кожа — холодной и влажной. Ему нужен доктор. Немедленно. Смогу ли я вытащить его? А может, мотор заведется?

Открыв дверь, я вылезла наружу и обошла машину, топча ежевику.

Вытащить Джейка и отнести на обочину?

Его рост шесть футов два дюйма, вес — сто семьдесят фунтов. Я ростом всего пять футов пять дюймов, а про вес и говорить нечего.

Мне удалось открыть дверь с водительской стороны. Тут послышался шум подъезжающей машины.

Я обернулась.

Белая «королла». Двое мужчин на переднем сиденье. Они смотрели на меня сквозь лобовое стекло. Я тоже глядела на них, а потом обратила внимание на номера — белые цифры на красном фоне — и испытала чувство невыразимого облегчения.

Мужчины вышли из машины. Один был в спортивной куртке и штанах цвета хаки, другой — в бледно-голубой рубашке с черными нашивками на плечах. На серебристом значке, прикрепленном к правому карману, надпись. Видимо, имя полицейского на иврите.

— Shalom, — сказал полицейский, поправляя кепку, из-под которой торчали короткие светлые волосы.

Совсем молодой, не больше тридцати. А может, так казалось из-за короткой стрижки.

— Shalom, — ответила я.

— Geveret, HaKol beseder?

«Мадам, все в порядке?» — поняла я и сказала по-английски:

— Мой друг нуждается в медицинской помощи.

«Ежик» подошел к нам, а его товарищ остался стоять у открытой двери машины, держа руку на кобуре.

— Ваше имя?

— Темперанс Бреннан. Судебный антрополог. Американка.

— Ух ты!..

— Водитель — доктор Драм. Он американский археолог, работающий в Израиле.

Джейк издал странный звук. Полицейский посмотрел на него, затем на разбитое водительское стекло.

В этот момент Джейк очнулся. Впрочем, возможно, он пришел в себя раньше и подслушивал разговор. Наклонившись вперед, бедняга поднял с пола солнечные очки, надел их и выпрямился.

Переводя взгляд с полицейского на меня, Джейк передвинулся на пассажирское сиденье, чтобы принять участие в беседе.

Израильтянин повернулся к нему:

— Вы ранены, сэр?

— Просто шишка.

— Вызвать «скорую»?

— Спасибо, не надо.

Полицейский колебался. Вероятно, из-за разбитого бокового стекла или из-за головы Джейка. А может, это было его обычное состояние. Парень вел себя так с момента выхода из своей «короллы».

— В самом деле, — сказал Джейк. — Я в порядке.

Я хотела возразить, однако промолчала.

— Должно быть, колесо угодило в рытвину, или просто я отвлекся и невнимательно следил за дорогой, — объяснял Джейк. — Как последний болван.

Полицейский посмотрел на проселок, потом перевел взгляд обратно на Джейка.

— Мы проводим раскопки недалеко отсюда. Работаем с экспедицией из Музея Рокфеллера, — сказал Джейк и повернулся ко мне: — А я просто хотел показать своей крошке окрестности.

Крошке?..

Полицейский собрался было что-то сказать, однако передумал и просто попросил заполнить стандартные бумаги.

Джейк предъявил паспорт гражданина США, израильское водительское удостоверение, документы на машину. Я показала паспорт.

Полицейский внимательно изучил наши документы и произнес:

— Вернусь через минуту. Оставайтесь здесь.

— Не возражаете, если я попробую завести эту рухлядь?

— Только не уезжайте.

Пока полицейский переписывал наши имена, Джейк пытался завести мотор. Безуспешно.

Мимо проехал полуприцеп. Автобус. Джип. Я провожала машины взглядом, пока они не превращались в маленькие точки.

Джейк откинулся назад и несколько раз, морщась, сглотнул. Видимо, его тошнило.

Полицейский вернулся и отдал нам документы. Я посмотрела в боковое зеркало. Второй мужчина, сгорбившись, сидел за рулем.

— Вас подвезти, доктор Драм?

— Да, — сказал Джейк еле слышно. — Спасибо.

Закрывать машину было бессмысленно. Мы просто захлопнули дверцы и сели в полицейскую машину.

Полицейский в штатском кивнул нам. Его усталому лицу очень шли очки в серебряной оправе.

— Куда?

Драм начал говорить свой адрес, но я перебила его:

— В больницу.

— Я в порядке, — возразил Джейк слабым голосом.

— В больницу, — повторила я непререкаемым тоном.

— Вы остановились в «Американ колони», доктор Бреннан? — спросил полицейский.

Парни попались въедливые.

— Да.

Пока мы ехали, Джейк находился в сознании, но не двигался. В больнице двое санитаров тут же уложили его на каталку и куда-то увезли.

Полицейские дали мне протокол. Я подписала. Они уехали.

Медсестра стала расспрашивать меня о Джейке. Я рассказала что смогла. Подписала еще несколько бумаг. Выяснила название больницы. «Хадасса». Недалеко от израильского Центрального полицейского управления.

Закончив с документами, присела на стул в комнате ожидания. Не прошло и десяти минут, как появился Райан.

Что я почувствовала? Облегчение? Благодарность? Смущение?

— Все в порядке, солдат? — спросил он.

— Так точно.

— Подралась?

— Да нет, просто слазила в гробницу.

— Терпеть не могу, когда ты себя так ведешь, — нервно проговорил Райан.

Я выглядела просто отлично. Слипшиеся от пота волосы. Поцарапанное и опухшее лицо. Куртка и джинсы порваны. Под ногтями тонны грязи.

Райан опустился в соседнее кресло.

— Так что же произошло?

Я рассказала о гробнице, о шакале и о батальоне шляпоносцев из числа «Защитников веры».

— Джейк без сознания?

— Временами.

— Возможно, легкое сотрясение.

— Наверное.

— Где скелет?

Я ответила.

— Надеюсь, эти парни не доберутся до костей.

Я рассказала Райану, что Джейк думает об оссуарии Иакова и о семейной гробнице Иисуса.

— Эта гипотеза основана на надписи на старом ящике?

— Джейк клянется, что у него в лаборатории есть еще доказательства.

Вошла женщина с младенцем. Ребенок плакал. Женщина взглянула на меня и выбрала самое дальнее сиденье.

— Я кое-что видела, Райан, — сказала я, выковыривая грязь из-под ногтей. — На нижнем уровне пещеры.

— Что именно?

Я рассказала.

— Ты уверена?

— Да.

В другом конце комнаты женщина укачивала ребенка. Видимо, у малыша был жар.

Я подумала о Кэти. Вспомнила ночь, когда у нее подскочила температура, и долгое ожидание в больнице.

— Как ты узнал, что мы здесь? — спросила я, вернувшись к реальности.

— Помог один из полицейских, главный следователь. Он знал и о деле Каплана, и о том, что к Фридману приехал детектив из Канады с женщиной-антропологом.

— А какие новости у тебя?

— Каплан отрицает, что украл подвеску.

— И все?

— Не совсем.

Глава 24

— Оказывается, обвиняемый Каплан и потерпевший Литвак давно знакомы.

— Каплан — старый друг продавца, которого обокрал?

— Единомышленник и иногда поставщик. Каплан предлагал Литваку редкие вещи. Как это Литвак выразился? Да, диковинки.

— Литвак имел дело с антиквариатом?

Райан кивнул.

— Нелегально?

— Конечно, нет.

— Ну, само собой.

— Каплан и Литвак заключили договор, когда наш приятель умыкнул подвеску.

— Какой договор?

— Каплан пообещал привезти что-то и не привез. Литвак разозлился. Страсти накалились. Каплан не выдержал.

— И спер какой-то пустячок.

Райан кивнул.

— Литвак так обиделся, что вызвал полицию.

— Шутишь.

— Этот Литвак — вспыльчивый парень.

— А что Каплан собирался ему привезти? — спросила я, когда женщина с ребенком вышли.

— Диковинку.

Я вздохнула.

Райан снял солнцезащитные очки и засунул их в карман рубашки. Откинувшись назад, он вытянул ноги и сложил руки натруди.

— Диковинку из Масады, — добавил он.

Я чуть было не сказала: «Ни черта себе!» — но тут в комнату вошла медсестра и направилась в нашу сторону. Мы с Райаном встали.

— У мистера Драма легкое сотрясение. Доктор Эпштейн решил оставить его здесь до утра.

— Зачем?

— Для обследования. Обычное дело. Мистер Драм поправится через пару дней. Возможно, будет немного болеть голова.

— Когда мне можно его увидеть?

— Через час или два, когда его переведут в палату.

Медсестра ушла, и мы снова уселись.

— Как насчет ленча?

— Звучит заманчиво.

— А насчет хорошей выпивки и секса?

— Красноречивый, дьявол. — Тут лицо Райана засветилось. — Но нет. — Райан поник. — Я должна рассказать Джейку о том, что видела в гробнице.

Через два часа мы с ним вошли в палату Джейка. Он лежал в белой пижаме, под капельницей, положив левую руку себе на лоб.

— Дело не в гробнице, — произнес Драм слабым голосом.

Его лицо казалось бледнее пижамы.

— Тогда в чем?

— «Защитники веры» охотятся за тобой!

— За мной?

— Им известно, зачем ты здесь.

— Откуда?

— Ты звонила в ИОД.

— Но не из Израиля.

— Правильно, из Монреаля! — рявкнул Джейк.

— Да, но…

— Звонки в ИОД прослушиваются.

— Кем? — ошарашено спросила я.

— «Защитниками веры».

— Которые решили, что вы дети сатаны, — вставил Райан.

Я посмотрела на него очень строго.

Джейк не обратил на нас внимания.

— Эти люди — помешанные. Они кидаются в нас камнями. Ходят с лозунгами, проклинающими археологов. Звонят мне среди ночи с угрозами. Присылают сообщения с пожеланиями смерти мне и моей семье. — Джейк прикрыл глаза от света флуоресцентной лампы, висящей над его головой. — Дело не в гробнице, — повторил он. — Им известно, что гробница пуста. И они не имеют понятия о ее настоящей ценности.

— Тогда чего же они хотят? — озадаченно спросила я.

Драм открыл глаза.

— Я скажу тебе, чего они хотят. Раввин требует останки из Масады.

Скелет, который мы спрятали прямо у них под носом.

— Они обыскали гробницу?

— А ты как думаешь? — опять вспылил Джейк.

— Думаю, все зависит от того, видели они нас со спортивной сумкой или нет.

Драм опустил руку и уставился на свой сжатый кулак. Минуту мы молчали.

Мне пришлось первой нарушить тишину:

— Есть кое-что еще, Джейк.

Он внимательно посмотрел на меня. Я заметила, что его зрачки пришли в норму.

— Я вытащила камень, карабкаясь с нижнего уровня. За стеной туннеля — полость, которая целиком заблокирована.

— Ну и что? — презрительно произнес Джейк. — Скрытая камера.

— Там находилось что-то вроде старой ткани.

— Ты серьезно?.. — ошарашено спросил он и попытался сесть.

Я кивнула.

— Эта гробница определенно относится к первому столетию, — пробормотал Драм. — Ткани того периода находили в пустыне, но никогда — в Иерусалиме.

— Пообещай, что не набросишься на меня, и я продолжу рассказ.

Джейк лег обратно на подушку.

— Я думаю, это тканевый чехол.

— Невозможно.

— Еще я видела кости.

— Человеческие?

Я кивнула.

Вошла медсестра, скрипя резиновыми подошвами по блестящей серой плитке. Осмотрев Джейка, она повернулась ко мне:

— Вы должны уйти. Пациент нуждается в отдыхе.

Джейк приподнялся на локтях.

— Мы должны вернуться туда, — сказал он, глядя на меня.

Медсестра взяла его за плечи:

— Лежите, мистер Драм!

Джейк попытался сопротивляться. Женщина в белом халате строго посмотрела на него. Джейк закричал дурным голосом. Медсестра повернулась ко мне:

— Немедленно уходите!

Я похлопала Джейка по руке.

— Завтра с утра — первым делом.

— Это не может ждать!..

Сестра указала мне на дверь.

Джейк оторвал голову от подушки и странным тоном произнес:

— Не может!..

Из вестибюля больницы Райан позвонил в главное полицейское управление. Мне же не давали покоя разные мысли.

Смогу ли я найти дорогу к гробнице? Кто мне поможет? Райана просить не хотелось. Он находился здесь по своим делам и с трудом выкроил время, чтобы помочь Фридману. Нет, не надо его отвлекать.

— Фридман уже едет, — сказал Райан, положив телефонную трубку.

— Он закончил с Капланом?

— Дал ему возможность хорошенько подумать.

— Каплан полагает, что его арестовали из-за кражи подвески?

— И из-за нескольких поддельных счетов в Канаде.

— Ты спрашивал его о Феррисе?

Райан отрицательно покачал головой.

— У Фридмана интересный подход. Пусть пока говорит подозреваемый, а потом мы его будем ловить на слове.

— На воре и шапка горит…

— Каплан и так уже совсем запутался.

— И когда же очередь Ферриса?

— Завтра.

— Ты покажешь ему фотографию?

— Это будет хорошая встряска.

Внезапно меня передернуло.

— Боже мой, Райан! Ты подозреваешь, что скелет и есть «диковинка из Масады»? Думаешь, Каплан узнал о нем от Ферриса?

Райан улыбнулся во весь рот.

— Хочешь пойти со мной и спросить сама?

— Фридман не будет против?

— Уверен, он согласится.

— Я могу все испортить.

— Да вряд ли.

— Здорово.

Потом Райан спросил, как я собираюсь вернуться в Кедрон. Я лишь пожала плечами.

Через десять минут приехал Фридман.

По дороге в «Американ колони» он рассказал Райану о последнем допросе Каплана.

Практически ничего не изменилось. Каплан продолжал настаивать, что собирался оплатить безделушку. Литвак теперь говорит, что поступил опрометчиво.

Райан рассказал Фридману о моих утренних похождениях.

— Вы думаете, ткань действительно первого столетия? — спросил израильтянин, посмотрев в зеркало заднего вида.

— Она определенно старая, — сказала я. — А полость выглядела нетронутой.

Фридман задумался на минуту и произнес:

— Хо-хо. Мы будем расхитителями гробниц!

Похоже, он смотрит слишком много приключенческих фильмов.

— И где она?

— Вы уверены, что хотите в этом участвовать?

— Совершенно точно! — произнес Фридман. — Я отношусь к культурному наследию своей страны очень серьезно.

— Нам понадобится разрешение?

— Достанем.

— Спасибо.

— Гостиница. Я поехал за фотоаппаратом.

— Что-нибудь еще нужно? — поинтересовался Райан.

— Лопата. И еще, наверное, какая-нибудь кирка, — сказала я и внезапно вспомнила жутковатую темноту пещеры. — А еще мощный фонарик с новыми фирменными батарейками.

Фридман высадил меня у отеля. Я стала подниматься к себе.

Джейк поправится! Я отыщу скелет и, возможно, артефакты первого столетия!

Достать останки? Из гробницы? Я так замечталась, что проскочила свой этаж.

А теперь мыло! Расческа! Чистая одежда!

Райан и Фридман помогут мне!

Жизнь хороша! Сплошное приключение!..

Я открыла свою дверь — и остолбенела.

Глава 25

Моя комната была буквально разгромлена. Постель перевернута. Шкафы открыты, вещи выброшены и раскиданы по всему полу.

Хорошее настроение мигом улетучилось.

— Кто здесь?..

Глупо. Они явно не оставили записки с автографом.

Я проверила дверь — не взломана ли. Нет, замок цел, косяк — тоже. Поспешила в комнату. Пульс у меня был ударов двести.

Каждый ящичек открыт. Чемодан перевернут, вещи вытряхнуты. На столе лежал нетронутый ноутбук. Интересно, и что все это значит? Воры? Конечно, нет! Они бы не оставили компьютер.

Предупреждение? От кого? По поводу чего?

Трясущимися руками я начала собирать одежду. Как Джейк после взлома грузовичка.

В глазах помутилось. Все понятно! Злость переполняла меня.

— Грязные ублюдки!..

Я захлопнула чемодан. Сложила свитера. Повесила брюки. Чувство бессильной злобы переполняло меня, мешая даже заплакать.

Прибравшись в комнате, я переместилась в ванную. Разложив все по местам, приняла душ и причесалась.

Едва я успела одеться, зазвонил телефон. Приехал Райан.

— Мою комнату обыскали, — выпалила я.

— Сукины дети!

— Возможно, «Защитники веры» искали скелет.

— Дверь взломана?

— Нет.

— Надо поговорить с менеджером отеля.

— Уже спускаюсь.

К моменту моего появления Райан с Фридманом навели некоторые справки. Обо мне никто не осведомлялся. Портье ключ никому не давал. Или не признался в этом.

Впрочем, я ему поверила. В «Американ колони» работали в основном арабы. Сильно сомневаюсь, что среди них были приверженцы «Хеврат-Кадиши».

Главный менеджер, госпожа Ханани, поинтересовалась без особого энтузиазма, не желаю ли я подать заявление в полицию.

Я отказалась.

Миссис Ханани пообещала провести внутреннее расследование, указать охране на невнимательность и возместить ущерб.

Фридман одобрил.

Я попросила миссис Ханани принести кое-что с кухни. Женщина поспешно выполнила просьбу.

Когда она вернулась, я запихала вещи в рюкзак, поблагодарила ее и уверила, что у меня не пропало ничего ценного.

Садясь в машину, подумала о дурацкой затее жить в разных номерах. Все-таки, лежа одной в темной комнате, мне очень хочется, чтобы Райан был рядом.

До долины Кедрон мы добирались почти час. Поступило сообщение, что по дороге из Вифлеема едет террорист. Контроль ужесточился, на дорогах образовались пробки.

По пути я уточнила по поводу разрешения. Фридман сказал, что достал его. Я ему поверила.

В Силуоне я показала то место, где припарковался Джейк. Пока они с Райаном доставали снаряжение, я внимательно огляделась.

Никаких шляпоносцев и чернолапсердачников.

Я начала спускаться вниз. Райан и Фридман последовали за мной. Остановилась у гробницы, рассматривая вход. Маленькая черная дыра.

Почувствовала сбой сердечного ритма. Не обратив на это внимания, обернулась. Оба моих компаньона вспотели и тяжело дышали.

— Как насчет шакала? — спросила я.

— Надо ему намекнуть, что мы пришли, — сказал Фридман, вытащил револьвер, присел на корточки и выстрелил внутрь гробницы. — Сейчас выскочит.

Мы подождали. Шакал не появился.

— Наверное, сбежал, — констатировал израильтянин.

— Я проверю нижний уровень, — сказал Райан, протягивая руку.

Фридман отдал ему пистолет.

Райан опустил лопату и лом в проход, затем полез сам. Грохнул выстрел, потом донесся звук шагов, затем — тишина. В проеме появилось лицо Райана.

— Никаких шакалов, — сказал он, возвращая оружие.

— Спускаемся, — напряженным голосом произнес Фридман.

Я подумала, что он разделяет мое отношение к замкнутым пространствам.

Я пошла первой. Опустив рюкзак, а затем ноги в темный проход, соскользнула вниз.

— Мы спрятали скелет вон там.

Райан включил фонарь. Камень был отодвинут. Никаких следов синей сумки. Я подползла ближе. Пусто.

— Черт возьми!..

— Они нашли его? — спросил Райан.

Я кивнула. Это можно было предвидеть, но все равно я расстроилась. Сумку забрали.

— Печально, — произнес Райан.

Воспитание. Манеры. Рефлексы. Я приготовилась ответить: «Все в порядке», — но передумала, так как это было неправдой. Скелет исчез.

Я опустилась на колени, чувствуя, как на меня давит эта гробница. Холод. Влажность. Тишина.

Действительно ли я имела дело с настоящим скелетом из Масады? Пропал ли он навсегда? Я сижу в семейной гробнице Иисуса? За мной следят?.. Кто? «Защитники веры»? Чей же все-таки это скелет? Кто лежал в этой гробнице? Кто лежит здесь до сих пор?

На мое плечо легла чья-то рука. Я вернулась к реальности и прошептала:

— Пошли вниз.

Я протиснулась в туннель. За мной спустился Райан.

Вроде бы отверстие находилось справа. Сейчас здесь сплошная стена. Может, я перепутала стороны? А вдруг тайную нишу тоже обнаружили? Только не это!

Райан осветил стену фонарем. Луч нырнул в темное отверстие.

Я облегченно вздохнула и пригляделась, пытаясь различить, что тут есть.

Грубая ткань с необработанными краями. С одного края едва заметно выступал крошечный коричневый сучок. Человеческий палец.

Я схватила Райана за руку.

— Вот здесь!..

Времени на составление надлежащего описания не оставалось. Из ниши надо было поскорее все вытащить, пока не появились «Защитники веры».

Я держала фонарь, Райан работал ломом. Из трещин сыпался песок. Райан нажал посильнее. Камень покачнулся.

Я спокойно наблюдала, зная, что Фридман охраняет вход. Райан положил лом и взял лопату. Вставив ее между камнями, изо всех сил надавил на ручку. Здоровенный булыжник наклонился вперед и с глухим стуком рухнул на пол.

Я протиснулась в образовавшийся проход. Сердце бешено колотилось. Спокойно. Райан здесь. Вход охраняет Фридман.

Опираясь на камень, я просунула голову и плечи внутрь. То, что я обнаружила, действительно было тканью. Два прогнивших и выцветших куска. Тот, что побольше, лежал у входа. Наклонившись пониже, я различила грубую клетчатую материю с обтрепанными краями. На ней и под ней лежали кости. Кроме пальца, я различила локтевую кость, бедро, таз и череп.

Как бы все собрать и не порвать ткань? Сложная задача. Подсунув палец, я приподняла край большого куска.

Материя зашелестела, как сухие листья под ногами. Я стала потихонечку ее отодвигать. Местами ткань отходила легко, местами — не очень.

Достав фотоаппарат, при свете фонарика я сделала несколько снимков с разных ракурсов. После этого взяла пластиковый контейнер и лопаточку, которые любезно предоставила госпожа Ханани.

С помощью острого края лопаточки я осторожно отделила ткань от костей и камней. Потом аккуратно свернула каждый кусочек и уложила их в отдельный контейнер. Конечно, не лучший вариант, но в данных условиях единственно возможный.

Теперь мне полностью открылся вид на останки. Единственными неповрежденными костями оказались палец и пяточная кость. Остальную часть скелета представляли обломки и разрушенные фрагменты.

Следующий час я провела, собирая кости, зубы и то, что лежало под ними. По стенам прыгали смешные тени, похожие на танцующих кукол. Спина и суставы болели от долгой работы в неудобной позе. Ноги затекли.

Сверху послышался крик Фридмана:

— Все в порядке?

— Все тип-топ, — отозвался Райан.

— Долго еще?

— Не очень.

— Может, поставить палатку?

— Не надо, мы уже скоро!

Когда мы, наконец, вылезли из гробницы, наступили сумерки.

Райан поднялся первым. Я протянула ему лопату, лом и остальное.

Ткань поместилась в двух небольших контейнерах. Кости — в двух маленьких баночках. В третью банку я поместила то, что собрала с пола потайной комнаты.

Фридман сидел на земле, скрестив ноги. Он не выглядел утомленным или заскучавшим. Точь-в-точь Гиллиган, ожидающий Капитана.

Увидев нас, он поднялся на ноги.

— Вытащили своего парня?

Хороший вопрос. Я подмигнула. Подняла большой палец вверх. Затем отряхнула руки.

— Снимаемся? — спросил Райан спокойно.

Фридман кивнул, взял лопату и стал карабкаться в гору.

Мы поплелись за ним.

В двадцати ярдах от вершины мы остановились, чтобы отдышаться. Израильтянин побагровел, Райан вспотел. Думаю, я выглядела не лучше.

Через минуту мы уже сидели в машине Фридмана.

— Поужинаете с нами? — спросил Райан, когда мы выехали из Силуона.

Израильтянин отрицательно покачал головой.

— Лучше поеду домой.

Интересно к кому? К жене? К кошке? К размороженному стейку?

Мы вернулись в отель. Райан и Фридман задержались у входа, а я направилась прямиком к портье. Откровенно меня разглядывая, он протянул ключ. Я не собиралась объяснять, почему выгляжу как после автокатастрофы, а просто взяла ключ и поспешила обратно к парковке. Райан уже попрощался с израильтянином и шел ко мне. Позади него я заметила Фридмана, беседующего с миссис Ханани. Женщина стояла, глядя в землю и отрицательно качая головой.

После очередной фразы полицейского госпожа Ханани нервно прикурила сигарету. Затянулась, выдохнула дым и посмотрела в сторону.

Фридман ушел. Ханани курила, глядя на отъезжающую машину. Мне не удалось разобрать выражения ее лица.

— Ну что? — спросил Райан.

— Ничего.

Я протянула его ключ. Райан обнял меня.

— Какую кухню предпочитаете, мэм?

Мне хотелось пойти в душ, переодеться, поесть и завалиться спать минимум на двенадцать часов.

И совершенно не хотелось думать о том, что выбрать на ужин.

— Предлагай.

— «У Финка».

— Хорошо.

— Старинное заведение. Работает со времен основания Израиля. Фридман рекомендовал. Готовят гуляш из говядины на открытом огне.

На открытом огне? Чувствовалось ковбойское прошлое моего друга.

— Через тридцать минут, — сказала я, подняв грязный палец. — Без возражений.

Райан развел руками:

— Как скажешь.

Я пошла к дверям отеля.

— Спрячь наши трофеи в сейф, — бросил мне вслед Райан. — Грабители не дремлют.

Аведь действительно! Райан прав. В моей комнате небезопасно. Я уже потеряла один скелет и не хочу потерять второй.

— Думаешь, Фридман согласится до завтра оставить кости в полицейском управлении?

— Запросто.

Я протянула рюкзак. Райан взял его.

Мыло и шампунь. Тени и тушь. Через полчаса в вечернем свете фонарей я выглядела определенно здорово.

В ресторанчике «У Финка» имелось всего шесть столиков. И миллион старинных вещей.

Также висели фотографии знаменитостей, побывавших в ресторане. Кирк Дуглас. Джон Стейнбек. Ширли Маклейн.

Список мог конкурировать с показателями «Американ колони».

Несмотря на старомодный дизайн, гуляш был превосходным. В такси Райан спросил:

— О чем ты думаешь, дорогая?

— Мне кажется, ресторанчику не помешали бы новые занавески. А ты о чем?

Райан широко улыбнулся.

— Как всегда, об одном и том же, — сказала я.

— Об одном и том же, — радостно закивал он.

Теперь спать одной в темноте мне не грозит.

Глава 26

Я проспала призыв муэдзина к молитве. Меня не разбудил шум утренних улиц. Я не заметила, как Райан ушел в свою комнату.

Меня разбудил звонок мобильного телефона. Как всегда. «Может, я проспала бы целый день…» Телефон перестал пиликать.

Странный сон. Тут я вспомнила вчерашние вечерние любовные игры и сразу пришла в лирическое настроение. «Мне хорошо…»

Снова зазвучала знакомая мелодия.

Мобильник Джейка!..

Вскочив с кровати, я вытащила телефон из кармана джинсов.

— Джейк?..

— Ты забрала мой сотовый.

— Как ты там?

Я посмотрела на часы. Семь сорок.

— Отлично. Больничные процедуры. Все как я люблю.

— Все шутишь.

— Я уже не в больнице.

— Тебя отпустили?

— Ага, — сказал Драм и шмыгнул носом.

— Джейк, ты должен…

— Да-да. Ты достала его?

— Сумка исчезла.

— Сукины дети!..

Я выслушала поток ругательств.

— А другой?

— Я нашла ко…

— Ни слова по сотовому! Ты можешь ко мне приехать?

— Когда?

— Я разберусь с грузовичком, надо найти эвакуатор. — Он помолчал. — В одиннадцать.

— Адрес? — Я метнулась к столу.

Драм продиктовал. Район и улица ни о чем мне не говорили.

— Мне ведь нужно позвонить в ИОД, Джейк, — почти простонала я, с ужасом представив, как буду сообщать о пропаже скелета.

— Сначала я хочу показать тебе, что еще нашел в гробнице.

— Но я уже два дня в Израиле и до сих пор не поговорила с Блотником.

— Когда ты придешь ко мне?

— Сегодня.

— Ладно, — пробормотал Джейк. — И принеси мой чертов телефон!..

Стало душно.

Очевидно, он такой раздражительный из-за травмы. К тому же у него паранойя. Неужели Джейк действительно думает, что его звонки прослушиваются?

Я стояла голая, с телефоном в одной руке и фломастером в другой. Кто-то постучался в дверь. Я посмотрела в глазок. Это вернулся Райан с рогаликами и кофе. Он побрился, а его волосы еще не высохли после душа.

Умываясь, я рассказала о звонке Драма.

— К одиннадцати мы уже точно закончим с Капланом. Где живет Джейк?

— Бет-Ханина.

— Я отвезу тебя туда.

— Я знаю маршрут.

— Как он там?

— Свирепствует.

* * *

Каплан содержался в Русском следственном изоляторе, одном из первых зданий, построенных за пределами Старого города. Изначально оно предназначалось для русских паломников, а сейчас явно требовало реконструкции.

Район полицейских управлений и примыкающих к ним тюрем вклинился между Яффа-стрит и русской церковью. Каменные стены, железные решетки на окнах. Грязные и обветшалые постройки. Повсюду стояли полицейские машины. Фридман припарковался между ними, рядом с торчащим из земли столбом. Столб был огорожен железными трубами, внутри которых были утрамбованы тысячи сигаретных окурков. Я представила нервничающих заключенных, делающих последнюю затяжку на свежем воздухе, прежде чем их закроют в камере.

Фридман заметил мой интерес к столбу.

— Первый век, — сообщил он.

— Еще один шедевр Ирода? — спросил Райан.

Израильтянин кивнул.

— Крытая колоннада, место для собраний.

— Старина Ирод был хорошим строителем.

Мы прошли через охраняемый вход. Нас обыскали и задали несколько вопросов. Внутри изолятора дорогу преградил часовой — по внешнему виду вчерашний школьник.

Прокуренный воздух. Разбросанные на столе документы. Недопитые чашки кофе. Стопки отчетов. Картотека раскрыта на букве «Т».

Запах, универсальный для всех полицейских участков. Работал вентилятор, но его мощности явно не хватало.

Фридман куда-то исчез, затем вернулся. Минутой позже охранник ввел арестованного в кабинет. Каплан был одет в черные штаны и белую футболку. Без ремня и шнурков.

Конвой остался за дверью. Райан прислонился к одной стене, я — к другой.

Каплан расплылся в улыбке. Он был чисто выбрит, но под глазами появились мешки.

— Верю, что мистер Литвак справится со своими чувствами.

Дребезжащий голос, как у Кении Роджерса. Да, Кесслер и Каплан — один человек.

Фридман указал на стул. Каплан сел.

— Это просто глупое недоразумение, — произнес Каплан.

Фридман уселся в кресло за столом и принялся изучать собственные ногти.

В этот момент Каплан впервые посмотрел на меня. Что-то промелькнуло в его глазах. Узнал? Удивился?

Райан шагнул вперед. Молча достал фотографию скелета.

Улыбка застыла на лице Каплана.

— Вы помните доктора Бреннан? — спросил Райан, кивнув в мою сторону.

Арестованный молчал.

— Ну как, вспомнили? — поинтересовался мой друг. — Вскрытие Авраама Ферриса.

Каплан сглотнул.

— Рассказывайте.

— Что рассказывать?

— Я не для того прилетел в Израиль, чтобы заниматься ерундой, мистер Каплан, — ледяным тоном произнес Райан. — Или мистер Кесслер?

Каплан скрестил руки на груди.

— Да, я знал Авраама Ферриса. Вы это хотели узнать?

Райан ткнул пальцем в фотографию:

— Где вы достали снимок?

— Феррис дал.

— Понятно.

— Правда.

Райан замолчал. Повисла тишина. Каплан прервал ее.

— Честно, — сказал он и посмотрел на Фридмана. Тот все еще глазел на свой маникюр. — Наши деловые интересы иногда пересекались.

— Деловые интересы?

— Здесь душно, — сказал Каплан, ворочая шеей. — Принесите воды.

— Мистер Каплан, — произнес Фридман укоризненно, — разве так нужно просить?

— Пожалуйста.

Фридман подошел к двери, открыл ее и сказал несколько слов кому-то в коридоре. Вернувшись на свое место, он добродушно улыбнулся Каплану.

— Деловые интересы? — повторил Райан.

— Я покупал у него и продавал ему вещи.

— Какие вещи?

Вошел невысокий хмурый парень с большим носом и протянул Каплану грязный стакан.

Арестованный выпил воду жадными глотками, поднял голову, но ничего не сказал.

— Какие вещи? — повторил Райан.

Каплан пожал плечами. Стакан в его руке задрожал.

— Разные вещи.

— Это конфиденциальная информация, мистер Каплан?

Тот снова пожал плечами.

— Вот эти кости? — сказал Райан и помахал фотографией.

Выражение лица Каплана не изменилось. Он аккуратно поставил стакан на стол, откинулся на спинку стула и сложил руки.

— Я требую адвоката.

— Вам нужен адвокат?

— Вы не запугаете меня.

— Вам есть что скрывать, мистер Каплан? — Райан повернулся к Фридману: — Что ты думаешь, Аира? Возможно, мистер Каплан засветился на черном рынке?

— Скорее всего, Эндрю.

Арестованный и бровью не повел.

— Вероятно, он решил, что контрабанда антиквариата — это детские шалости?

Каплан так сильно сжал свои худые пальцы, что побелели костяшки.

— Ты прав, Эндрю. Парень просто строит из себя простачка.

Райан повернулся к Каплану:

— Не хотите что-нибудь добавить?

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Имеется в виду убийство, Герш. То самое.

Каплан побагровел.

— Господи Боже!.. Вы сошли сума.

— Что скажешь, Аира? Думаешь, это Герш пришил Авраама Ферриса?

— Нет! — Каплан вскочил, переводя взгляд с Райана на Фридмана. — Нет!..

Полицейские одновременно пожали плечами. Каплан стал бордовым.

— Это абсурд. Я никого не убивал. Я не мог.

Райан и Фридман молчали.

— Хорошо, — сказал Каплан, поднимаяобе руки. — Иногда я имел дело с предметами… э-э-э… сомнительного происхождения.

— Вместе с Феррисом?

Каплан кивнул.

— Однажды Феррис позвонил мне и спросил, нет ли покупателей на особенную вещь.

— Особенную вещь?

— Необычную. Уникальную.

Молчание.

— Нечто такое, что может взорвать весь христианский мир. Так он сказал.

Райан поднял фотографию. Арестованный закивал.

— Феррис отдал мне снимок и попросил никому не рассказывать, где я его взял.

— Когда это случилось?

— Не помню. Этой зимой.

— Точнее, Герш.

— В начале января.

Райан и Фридман переглянулись. Ферриса застрелили в середине февраля.

— И что случилось дальше?

— Я сдержал слово, нашел заинтересованного человека и сообщил Феррису. Потом попросил предоставить иные доказательства существования скелета, кроме фотографии. Авраам сказал, что выполнит просьбу. Мы так и не успели встретиться, его убили.

— Что Феррис рассказывал вам о скелете? — вступила я в разговор.

Каплан повернулся ко мне:

— Его нашли в Масаде.

— Откуда об этом узнал Феррис?

— Он не сказал.

— Что еще?

— Говорил, что это важная историческая персона, и клялся, что у него есть доказательства.

— И все?

— И все.

Интересно. Какие еще доказательства могли быть у Ферриса? Уверенность Лернера? Музей истории человечества? Аннотация из музея, которую украл Лернер? А может, оригинальные документы из Израиля?

В коридоре послышались громкие голоса.

— Что вы скажете о Мириам Феррис? — неожиданно спросил Райан.

— А при чем тут она?

— Вы с ней знакомы?

Каплан пожал плечами.

— Означает ли это «да»?

— Я знал ее.

— Вас объединяла любовь к Библии?

— Это звучит кощунственно.

— Хорошо, я сформулирую вопрос по-другому, Герш… Это ведь настоящее ваше имя? У вас имелись общие интересы?

— Что?

— Сначала я спросил, действительно ли вас зовут Герш, а потом захотел узнать, общались ли вы с Мириам. Двойной вопрос слишком сложен для вас?

— Мириам была замужем за братом моей бывшей жены.

— После смерти вашего шурина вы поддерживали связь с ней?

Каплан молчал. Райан ждал. Каплан сдался:

— Да.

— Через нее вы и познакомились с Феррисом?

Пауза. Потом арестованный отвел глаза и произнес:

— Мириам — хороший человек.

— Отвечайте на вопрос, Герш.

— Да.

— Почему вы отдали фотографию?

Каплан дернул плечом:

— Просто пытался помочь.

Райан продолжал напирать. Каплан нервничал, но упорно стоял на своем. Познакомился с Феррисом через Мириам. Иногда подторговывал нелегальным антиквариатом. Согласился выкупить скелет у Ферриса. Перед тем как они должны были встретиться, Ферриса убили. Он этого не делал. Совесть не позволила ему скрыть фото. Короче, повторял одно и то же. Пока что.

Глава 27

В половине одиннадцатого мы забрали ткань и кости, найденные в гробнице, и сели в личную машину Фридмана. «Форд-темпо» восемьдесят четвертого года. Сам Фридман остался с Каштаном.

— И что теперь? — спросила я.

— Дадим этому джентльмену время подумать.

— А потом?

— А потом попросим повторить показания.

— Повторение — это хорошо.

— Да, сразу становятся заметны несоответствия.

— И всплывают забытые детали.

— Надо поговорить с матерью Ферриса, — сказал Райан.

— Правильно. Ведь именно она и навела нас на Йосси Лернера и Сильвио Мориссоно, — согласилась я.

Мы направились в Бет-Ханину. Дорога проходила через территорию, принадлежавшую Иордании с 1948 по 1967 год. Джейк с давних пор имеет квартиру в этом районе. Через десять минут мы приблизились к контрольно-пропускному пункту.

Люблю с пользой проводить время. Например, стоять в пробке.

Дорогу разделяла стена, которую, по словам Джейка, выстроили, чтобы отгородить Израиль от остального мира. По обе стороны располагались пиццерии, химчистки, цветочные магазинчики и кондитерские.

Но Израиль есть Израиль. По одну сторону стены жили люди, чей бизнес процветал, по другую — те, чьи дела оставляли желать лучшего. Грустно, подумала я.

Без Фридмана мы с Райаном подверглись проверке. Au contraire. Охранник изучил наши паспорта, посмотрел на значок Райана, нагнулся, заглянул в машину и только после этого пропустил. Сразу после пересечения границы Западного берега мы повернули налево, потом свернули еще раз и выехали на улицу, где жил Джейк.

Драм арендовал верхний этаж маленького оштукатуренного дома у итальянского археолога по имени Антонио Фиорелли. Джейк жил наверху. Фиорелли с семью кошками — внизу.

Мы подошли к ограде и позвонили. Через секунду Джейк открыл ворота. Мы проследовали по дорожке, посыпанной мелким гравием, мимо загонов с козами и клеток с кроликами. Поднялись на второй этаж дома. Навстречу нам выскочили три кошки.

Существует несколько моделей поведения этих домашних животных. Модель «гладь меня, я обожаю лежать, свернувшись калачиком на твоих коленях» — обычно пятнистые черно-рыжие кошки. «Накорми меня, не трогай меня, я сам подойду, если надо» — сиамская порода. «Я наблюдаю за тобой, пока ты спишь» — дикие.

Встретившие нас точно соответствовали третьей категории.

Большую часть квартиры Джейка занимала гигантская гостиная с коричневым кафельным полом. Побеленные стены и своды в форме арок над дверью и окнами. Деревянные шкафы с ящиками отделяли комнату от кухни.

Спальня являла собой крошечную комнатку с неубранной постелью, шкафом и корзиной для грязного белья.

Вся остальная площадь квартиры представляла своего рода рабочий кабинет. В прихожей стоял компьютер, висела карта. Крытая лоджия использовалась как лаборатория. В спальне находились всякие картотеки, записи и каталоги.

Душевное состояние Драма заметно улучшилось с момента нашего последнего телефонного разговора. Он поприветствовал нас, потом живейшим образом обо всем расспросил.

Я выставила на стол пластиковые контейнеры. Джейк открыл и рассмотрел содержимое первого.

— О Боже!

Потом снял крышку со второго контейнера.

— О Боже!!!

Райан посмотрел на меня.

Джейк потянулся к одному из контейнеров с тканью.

— О Боже, — тихо произнес Райан.

Я отвела взгляд. Драм молча уставился на большой кусок ткани.

— Господи. Боже. Мой, — произнес Джейк именно так — с неуместной расстановкой.

Он быстро юркнул в спальню, принес увеличительное стекло и тщательно изучил материю.

— Я сегодня же отнесу это Эсфири Гетц, — сказал он.

Джейк рассматривал ткань целую вечность, затем выпрямился.

— Гетц — эксперт по текстилю в Музее Рокфеллера. Ты изучила кости?

Я отрицательно покачала головой.

— От них мало что осталось.

Джейк снял очки, отошел от стола и сделал приглашающий жест — мол, теперь давай ты.

Я осторожно вынула содержимое банок.

— У тебя есть перчатки?

Драм снова пошел в спальню.

— И захвати пинцет! — крикнула я ему вслед. — А еще — зубочистки.

Он все принес. Затем они с Райаном наблюдали, как я разбирала кости, подписывая каждый фрагмент.

— Сустав пальца. Пяточная кость.

Это я разобрала легко. Все остальные кусочки были размером с мочку уха.

— Локтевая кость, бедро, таз, череп.

— Итак, что ты думаешь? — спросил Джейк, когда я закончила.

— Думаю, не много осталось.

— Мужчина или женщина?

— Да, — ответила я.

— Черт, Темпе! Это серьезно.

Я осмотрела осколок затылочной кости. Задняя часть выступала вперед, но не очень сильно. То же самое можно сказать и о бедренной кости. Единственной частью, оставшейся от таза, был толстый выступ, сросшийся с крестцом. Больше никаких костей, определяющих пол, не сохранилось.

— Я бы сказала, что это мужчина. Но материала для уверенной идентификации недостаточно.

Я подняла и покрутила в руках пяточную кость. В глаза бросилось маленькое круглое отверстие. Джейк заметил мой интерес.

— Что?

Я указала на крошечный туннель на внешней стороне кости.

— Это не естественное отверстие.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Джейк.

— Здесь его не должно быть.

— То есть?

— Это не канал для сосуда или нерва. Кость проткнули. Видишь, края отверстия острые, а не гладкие.

Я положила кусочек на место и протянула Джейку очки. Он нагнулся и принялся рассматривать кость.

— Как ты думаешь, что это? — спросил Райан.

Не успела я ответить, как Драм буквально ринулся в комнату с картой. Захлопали дверцы ящиков и полок. Он вернулся с пачкой скрепленных страниц.

Шлепнув бумаги на стол, Джейк ткнул пальцем в одну из них.

Я посмотрела.

Статья «Антропологические результаты исследований скелетных останков, найденных в Гиватха-Митвар». Джейк показывал на страницу со снимками. Фотографии не отображали некоторых деталей, но смысл был ясен.

На четырех снимках были изображены фрагменты пяточной и других костей стопы до и после сортировки и восстановления. Можно было различить покрытый толстым известковым налетом металлический гвоздь, протыкающий пяточную кость. Из-под шляпки гвоздя торчала деревянная щепка.

На пятой фотографии древнюю пяточную кость сравнивали с современной, где имелось повреждение, аналогичное тому, что и на нашей кости из гробницы.

Я вопросительно посмотрела на Джейка.

— В шестьдесят восьмом в трех погребальных пещерах нашли пятнадцать оссуариев. Тринадцать из них содержали человеческие останки. Захоронены они были по высшему классу. Цветы, венки и все такое. Поврежденные кости говорили о том, что несколько человек умерли насильственной смертью. Раны были в форме таких вот круглых отверстий. — Джейк постучал по фото. — Несчастных распяли.

Драм положил на стол рисунок, изображающий тело на кресте. Руки жертвы привязывали, а не прибивали к поперечной балке. Ноги расставляли и прибивали к сторонам столба, а не к передней его части.

— Иосиф Флавий отмечает, что дерево в Израиле являлось дефицитом, поэтому римляне оставляли столб на месте, а снимали только поперечную перекладину. И обе части креста использовались неоднократно.

— Итак, руки привязывались, а не прибивались, — уточнил Райан.

— Да. Распятие на кресте придумали египтяне. Они привязывали жертву. Ведь смерть не являлась следствием ранений. У висящего на кресте человека ослабевают дыхательные мышцы. Смерть наступала от удушья. Жертва обхватывала ногами столб с двух сторон. Пяточная кость — самая большая в стопе. Вот почему гвоздь вбивали именно в нее.

Семейная гробница Иисуса. Распятый человек, завернутый в ткань.

Я поняла, куда клонит Джейк, и, положив руку на пяточную кость, произнесла:

— Нет доказательств, что отверстие появилось в результате травмы. Проход мог образоваться из-за болезненных процессов в организме. А может, и вообще этот канал прогрызли черви или улитки уже после смерти несчастного.

— Но это может быть дырка и от гвоздя?

Глаза Джейка горели.

— Не спорю, — была вынуждена согласиться я.

Распятие? Но кто это? Мы уже исключили одного кандидата. Он не проходил по возрасту — слишком стар, если придерживаться классической концепции. Или слишком молод, исходя из теории Джойса. Джейк что, предполагает, что это кости Иисуса из Назарета?..

Как и в случае со скелетом из Масады, в подобное верилось с трудом.

— Ты говорил, будто вы обнаружили другие кости в гробнице долины Кедрон? — спросила я.

— Да. Мародеры не знали о ценности останков, они только разбросали их по полу и забрали оссуарии.

— Надеюсь, они были в лучшем состоянии, чем эти, — проговорила я, показывая на стол.

Драм отрицательно покачал головой:

— Нет, в основном осколки. Хорошо лишь, что грабители высыпали кости из оссуариев отдельными кучками. Это помогло их рассортировать.

— Кто-нибудь проводил анализ останков?

— Антрополог Израильского университета. Он идентифицировал трех взрослых женщин и четырех взрослых мужчин. Сказал, что это вся информация, которую он может выдать исходя из представленных образцов. Дескать, недостаточно материала, чтобы определить рост и расу. Он не обнаружил ничего уникального и необычного.

— И не нашел ни одного отверстия, похожего на наше?

— Он упомянул размягчение костей и артрит. Вот и думай, травма это или болезнь.

— Находили ли другие останки не в оссуариях?

— Нет, — сказал Джейк. — Мародерам нужны были именно они, а не кости. Хорошо еще, что негодяи не стали ломать стены. Я все еще не могу поверить, что ты нашла скрытую нишу. И ткань. О Боже! Две тысячи лет. Ты представить себе не можешь, сколько разных людей побывало в этой гробнице. А именно ты нашла нетронутое захоронение. О Боже!..

За спиной Джейка Райан беззвучно пародировал его «о Боже!».

— Где же теперь эти кости? — спросила я.

— Вернули, — сказал Драм. — В Святую землю. И «Защитники веры» не признаются, где они. Но у меня есть антропологический отчет.

Райан продолжал дурачиться. Джейк ухмыльнулся.

— То есть большая его часть.

— Как? — спросила я, подняв бровь.

— Несколько страниц потеряно.

— Потеряно?..

— Помнишь наш разговор о ДНК-тесте скелета из Масады?

Я кивнула.

— Отличные ребята работают в этой лаборатории.

— ИОД согласилось предоставить экземпляры для теста?

— Не совсем.

— Ты сам послал образцы?

Джейк пожал плечами:

— Блотник отказывался сотрудничать. Как я должен был поступить?

— Наверняка решил не сдаваться, — ответил Райан.

— Опять хочу спросить, — сказала я. — Какова цель ДНК-теста, если результаты все равно не с чем сравнить?

— Его необходимо было провести. Идемте за мной.

Джейк отвел нас в спальню к рабочему столу. На нем были разложены фотографии с изображениями оссуариев. Целых или фрагментов.

— Грабители унесли много оссуариев, — сказал Джейк. — Но оставили немало осколков, которые подлежали восстановлению.

Драм протянул мне несколько фотографий. На них было изображено восемь оссуариев, все в трещинах, некоторые вообще дырявые.

— Оссуарии различаются по стилю, размерам, форме, толщине камня. Большинство из них незатейливы, но попадаются довольно изысканные экземпляры. Например, оссуарии Иосифа Каиафы.

— Первосвященника, который встречался с Иисусом до Понтия Пилата, — произнес Райан.

— Да. На иврите Yehosef bar Qayafa. Каиафа занимал должность первосвященника с восемнадцатого по тридцать седьмой год нашей эры. Его оссуарии нашли в 1990 году. Примерно в это же время обнаружили еще один склеп, подписанный «Александр, сын Симона из Кирены». Этот саркофаг представлял собой тоже весьма изысканную штуковину.

— Симон помогал Иисусу нести крест на Голгофу, — опять проявил эрудицию Райан.

— Новый Завет, — кивнул Джейк. — Симон и его сын Александр упоминаются в Евангелии от Марка, 15:21.

Райан сдержанно улыбнулся и ткнул в одну из фотографий:

— Мне нравится вот этот, с цветочными лепестками.

— Розы, — сказал Джейк и вытащил еще несколько снимков. — А теперь посмотрите сюда.

Он протянул фотографии Райану. Я подошла ближе.

Прямоугольный оссуарии с крышкой и пятнистой поверхностью. В глаза бросались вырезанные розочки. Орнамент напоминал мне узоры, которые мы рисовали карандашами в детстве. На передней части оссуария виднелась трещина.

Маленький гробик выглядел точь-в-точь как те, которые склеил Джейк.

— Оссуарий Иакова? — спросила я.

— Обратите внимание на подпись, — сказал Драм, протягивая мне увеличительное стекло.

— Ты читаешь по-арамейски? — спросил он у Райана.

Райан отрицательно покачал головой. Я сделала вид, что страшно удивлена.

Впрочем, Джейк не обратил особого внимания на эту пантомиму.

— Отличительной чертой оссуария Иакова является необычная разборчивость надписи. Даже если ее сравнивать с более изысканно оформленными экземплярами.

По-моему, Джейк прикалывался. Строчку написали как курица лапой.

Палец Драма опустился на символы с правой стороны.

— Еврейское имя «Иаков» звучит на английском как «Яков».

— Отсюда и термин «якобиты», сторонники английского короля Якова Второго.

Райан начинал действовать мне на нервы.

— Правильно, — рассеянно кивнул Джейк. — Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса. «Иешуа» звучит на английском как «Иисус».

Драм сложил снимки.

— Пойдемте за мной.

Мы направились в крытую лоджию, подошли к гигантскому шкафу. Джейк открыл дверцы. Известняковые черепки и осколки заполняли две верхние полки. Восстановленные оссуарии — шесть нижних.

— Очевидно, грабители оказались дилетантами, поэтому пропустили кучу подписанных фрагментов.

Джейк протянул мне треугольный осколок с верхней полки. На нем слабо вырисовывались буквы. Я посмотрела на надпись через увеличительное стекло. Райан наклонился ко мне.

— Мария, — перевел Джейк, потом ткнул пальцем в надпись на восстановленном оссуарии.

Символы казались знакомыми.

— Матфей.

Джейк провел ладонью по большому саркофагу полкой ниже.

— Иегуда, сын Иешуа. «Иуда, сын Иисуса».

Джейк перешел к третьей полке.

— Иосиф.

Он двигался дальше.

— Иешуа, сын Иосифа. «Иисус, сын Иосифа».

Четвертая полка.

— Мириам.

— Эта надпись отличается от других, — сказал Райан.

— Правильно. Она на греческом. Иврит, латынь, арамейский, греческий. В древности Ближний Восток представлял собой языковую мозаику. Мария, Мириам, Мара — это одно и то же имя. Наравне как и Иосиф, Хосе, Джозеф. Тогда тоже использовались уменьшительные имена.

Вернувшись к верхней полке, Джейк достал еще один фрагмент и поменял его на тот, который я держала в руках. Тиснение на нем было практически невидимым.

— Возможно, написано «Саломея», — произнес Джейк. — Но я неуверен.

Я пыталась сообразить.

Мария. Мария. Саломея. Иосиф. Матфей. Иуда. Иисус.

Семья Иисуса? Фамильная гробница Христа? Подходили все, кроме Матфея.

«Господи», — подумала я, но промолчала.

Глава 28

— Что думают историки по поводу семьи Иисуса? — спросила я, стараясь сохранить спокойствие.

— Ученые придерживаются мнения, что Иисус, его четыре брата — Иаков, Иосиф, Симон, Иуда — и две сестры, Мария и Саломея, являлись биологическими детьми Иосифа и Марии. Протестанты утверждают, что отцом Иисуса был не простой смертный, а у Марии родились от Иосифа и другие дети.

— Выходит, Иисус — самый старший, — сказал Райан.

Джейк кивнул.

— Согласно ватиканским канонам, Мария — вечная девственница, — заметила я.

— И никаких младших братьев или сестер, — добавил Райан.

— Да, — сказал Джейк. — По мнению католиков, остальные — это дети брата Иосифа и его жены, которую также звали Мария. То есть они приходились Христу двоюродными братьями и сестрами. Православные утверждают, что отец Иисуса — Бог, Мария — непорочная дева, а дети остались у вдовца Иосифа от предыдущего брака.

— Тогда получается, Иисус — самый младший, — произнес Райан.

— Да, — сказал Джейк.

Я выстроила список.

Две Марии. Саломея. Иуда. Иосиф. И кто-то по имени Матфей.

В животе похолодело.

— А эти имена в то время являлись такими же распространенными, как какие-нибудь Джо или Том сегодня? — спросила я.

— Очень, — ответил Джейк. — Вы голодны?

— Нет! — выпалила я.

— Да, — укоризненно посмотрел на меня Райан.

Мы пошли на кухню. Джейк достал холодное вареное мясо, сыр, хлеб, маринованные огурчики и оливки. Кошки пристально наблюдали за нами.

Приготовив сандвичи, мы переместились за столик в столовой и продолжили беседу за едой.

— Мария — самое популярное женское имя в Палестине в те времена, — сказал Драм. — Мужские — Симон и Иосиф.

Найденный оссуарий с таким именем еще ни о чем не говорит. А вот найти их все в одной гробнице — это уже большое дело. Волей-неволей задумаешься.

— Послушай, Джейк…

— Я изучил список всех оссуариев, найденных в Израиле. Из тысячи экземпляров только на шести встретилось имя «Иисус». Из этих шести только один — с надписью «Иисус, сын Иосифа». И вот теперь еще наш. — Джейк пнул кота, который тянулся к бутербродам. — Слышали что-нибудь об ономастике?

Мы отрицательно покачали головами.

— Раздел ономасиологии, изучающий собственные имена, — сказал Джейк, кладя в рот оливку. — Так вот. Например, в опубликованном каталоге оссуариев с надписями израильский археолог Рахмани насчитал девятнадцать Иосифов, десять Иисусов, пять Иаковов. — Джейк выплюнул косточку и отправил в рот еще одну оливку. — Другой эксперт произвел статистический анализ имен, подсчитав, что в первом веке нашей эры в Палестине четырнадцать процентов мужчин носили имя «Иосиф», девять процентов — «Иисус» и два процента — «Иаков». Оперируя этими цифрами, другой французский ученый, Андре Лемьер, сделал вывод, что только четырнадцать сотых процента от общего количества населения здешних мест в те времена могли зваться «Иаков, сын Иосифа».

Оливки во рту Драма исчезали с головокружительной быстротой.

— Основываясь на предположении, что каждый мужчина имел в среднем двух братьев, Лемьер вычислил следующее: приблизительно восемнадцать процентов из «Иаковов, сыновей Иосифа» могли иметь брата по имени Иисус. Таким образом, только пять сотых процента населения, причем за два поколения, могли бы иметь на своем оссуарии надпись «Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса».

— Сколько человек жило тогда в Иерусалиме? — спросила я.

— Лемьер определяет его население в восемьдесят тысяч.

— Из них примерно сорок тысяч — мужчины, — произнес Райан.

— Да. Таким образом, Лемьер заключил, что в течение двух поколений до семнадцатого года нашей эры только двенадцать человек соответствовали надписи на оссуарии Иакова.

— Но ведь не каждый удостоился оссуария, — сказала я.

— Нет.

— И далеко не каждый оссуарий подписывали.

— Соображаешь, доктор Бреннан. А упоминание о брате встречается еще реже. Как много Иаковов, сыновей Иосифа, братьев Иисуса, были достаточно знамениты, чтобы о них упоминать?

Я не нашлась что ответить, поэтому задала следующий вопрос:

— А другие эксперты согласны с утверждением Лемьера?

Джейк шмыгнул носом.

— Конечно, нет. Некоторые насчитали больше, некоторые меньше. Но каковы шансы, что эти имена соберутся в одной гробнице? Мария, Иосиф, Иисус, Иуда, Саломея. Вероятность сводится к нулю.

— А это не тот самый Лемьер, которому Одед Голан впервые показал оссуарии Иакова? — спросила я.

— Он.

Мой взгляд упал на пяточную кость с круглым отверстием. Я вспомнила Донована Джойса и его теорию по поводу того, что Иисус выжил, а затем сражался с поработителями и умер — или погиб — в Масаде. Потом припомнился Йосси Лернер с его верой в то, что кости Иисуса находятся в парижском Музее истории человечества.

Он так в это верил, что украл скелет. Но возраст скелета опровергал убеждения Лернера. По моим подсчетам, тот парень умер в возрасте от сорока до шестидесяти. Такое заключение сводило на нет и теорию Джойса.

И вот теперь Джейк выдвинул еще одно странное предположение и следующего кандидата. Иисус умер на кресте, но не воскрес, а его тело похоронили в гробнице. В этой же гробнице захоронили и всех остальных членов его семьи. Гробница находится в долине Кедрон. Мародеры нашли ее и выкрали оттуда оссуарии Иакова. Джейк тщательно исследовал гробницу, обнаружив человеческие останки и обломки других оссуариев, которые не забрали грабители. Посетив то место захоронения, я наткнулась на нетронутое захоронение. А в нем на завернутые в ткань кости Иисуса.

У меня снова похолодело внутри.

Я отложила сандвич. Один из котов начал осторожно подбираться к нему.

— Иаков в свое время был известной личностью? — спросил Райан.

— Вполне. Немного истории. Факты свидетельствуют, что Иисус являлся прямым потомком Давида — царя Израиля в десятом веке до нашей эры. Было предсказано, что ребенок из этого рода станет могущественным царем Израиля. Род Давида хорошо был известен и Ироду, который правил в то время в Палестине, и римскому императору. Короче, всех представителей этого рода схватили и казнили. А когда Иисуса распяли на кресте, его брат Иаков стал вождем христиан в Иерусалиме.

— Разве не Петр? — удивился Райан.

— Нет, не Петр и не Павел, а Иаков-праведник. Мало кому известный факт. Когда в шестьдесят втором году Иаков погиб, вакантное место занял его брат Симон, которого спустя сорок пять лет приказал распять император Траян. В основном по причине принадлежности Симона к королевскому роду. Догадайтесь, чья следующая очередь?

Мы промолчали.

— Вождем христиан в Иерусалиме стал третий брат, Иуда.

Я задумалась. Значит, Иисус и его братья являлись претендентами на роль еврейского царя. О'кей. Куда опять клонит Джейк? Намекает, что Иисус все еще находится в гробнице?

— А почему ты уверен, что гробница в долине Кедрон принадлежит именно к тому периоду? — не выдержала я.

— Такой способ захоронения использовался только с тридцатого по семидесятый год нашей эры.

— Но ведь одна из надписей сделана на греческом! Возможно, эти люди даже не евреи.

— Смесь греческого и иврита — широко распространенный факт для гробниц первого века. А оссуарии вообще использовали только иудеи, — сказал Джейк, предугадав мой следующий вопрос. — И почти всегда — в Иерусалиме или его окрестностях.

— Я думал, на месте гробницы Христа находится церковь Гроба Господня, недалеко от Старого города, — сказал Райан, заворачивая огурец в сыр.

— Так многие думают.

— А ты нет?

— Я — нет.

— Иисус родился в Назарете, — сказала я. — Возможно, и его гробница находится где-нибудь там?

— В Новом Завете написано, что Мария с детьми переехали в Иерусалим сразу после казни Иисуса. Здесь ее и похоронили.

Наступила довольно долгая пауза, во время которой кот подкрался к моей ноге.

— Давай кое-что проясним. — Кот отпрыгнул в сторону, услышав мой голос. — Значит, ты убежден, что надпись на оссуарии Иакова настоящая?

— Да, — ответил Джейк.

— И оссуарии находился именно в гробнице долины Кедрон.

— По слухам.

— Она же являлась и семейной гробницей Христа?

— Да.

— И круглые отверстия на пяточных костях свидетельствуют о том, что лежащих в гробнице распяли?

Драм кивнул.

Наши с Райаном взгляды встретились. Больше мы не улыбались.

— А ты рассказывал свою теорию о гробнице Блотнику?

— Да. Только тогда я еще не знал об отверстии в пяточной кости. Ты первая его нашла. До сих пор не могу поверить.

— И?..

— Он выгнал меня, тупоголовый кретин!

— В смысле?

— Поймешь, когда увидишь его.

«Будем иметь в виду», — подумала я.

— Ты стащил образцы костей из разбитых оссуариев для ДНК-теста. Когда успел-то?

— Я все вернул к моменту перезахоронения. Это случилось сразу после нашего телефонного разговора. Твои слова подтвердили мои ожидания. ДНК-тест мог определить родственные связи людей, найденных в гробнице. Хотя бы их пол.

У меня на языке вертелся вопрос, но пока я не была готова его задать.

— Обычно тела оставляли на один год для разложения, а после кости собирали и помещали в оссуарии, правильно? — спросил Райан. — Тогда почему нашего парня оставили в гробнице да еще завернули в ткань?

— Может быть, из-за специфической, так сказать, смерти. Или этот человек не имел детей, а по иудейским законам кости должен был собрать сын умершего. Не исключено, что его семья просто переехала.

Райан посмотрел на него так, будто собирался что-то сказать, но передумал.

Я встала и взяла статью с размещенными в ней фотографиями ступней. Вернувшись к столу, обратила внимание на верхний колонтитул каждой страницы.

«Н. Хаас. Кафедра анатомии Израильского университета и Медицинской школы в Хадассе».

— Это тот самый Хаас, что проводил раскопки в Масаде?

— Да, мэм.

Я бегло просмотрела статью. Возраст. Пол. Параметры. Травмы и патологии. Диаграммы. Таблицы.

— Достаточно подробно.

— Много недоработок, но в целом — да, — согласился Джейк.

— И этот Хаас ни разу не упомянул о скелетах из «пещеры-2001»?

— Ни слова.

Так. О скелете из Масады нигде не говорилось. Его просто вывезли из Израиля, украли из музея и переправили в Канаду. По словам Каплана, Феррис клялся, что это останки исторической личности, найденные в Масаде. Джейк подтвердил, что о скелете ходили слухи, а информатор-археолог признался, что видел его. Из-за фотографии, отданной мне Капланом, Джейк сначала прилетел в Монреаль, затем отправился в Париж. А я заявилась в Израиль.

Лернер думал, что это скелет Иисуса, однако ошибся. Возраст не совпал. Драм предполагает, что настоящие останки Христа лежат на столе за моей спиной.

Так почему десятилетиями длилась неразбериха вокруг скелета из Масады? И кому все-таки он принадлежал?

Я представила тот костяк — украденный и, наверное, потерянный навсегда.

Вспомнила сумасшедшую поездку на грузовике Джейка. Перевернутую вверх дном комнату. Злость.

Отлично. Надо ее использовать. Сфокусироваться на костяке из Масады и временно отстраниться от останков на этом столе.

— Масадский скелет пропал навсегда, не так ли? — спросила я.

— Возможно, что-то удастся сделать, — сказал Джейк неопределенно.

Я посмотрела на него с удивлением.

— Поговорю сегодня с Блотником, — продолжил он.

За окном заблеяли козы.

— О чем ты задумался? — спросила я.

Драм нахмурился.

— Да в чем дело?

— Здесь явно есть что-то еще, — сказал Джейк и опустил глаза.

Я открыла было рот, но Райан сделал мне знак молчать. Джейк облокотился на стол.

— Перезахоронение — это полная чушь. «Защитники веры» преследовали нас в Кедроне не просто так. Они знали, что кости из Масады находятся у нас, — сказал он и нервными движениями начал сметать со стола крошки. — Думаю, Ядин знал секрет этого скелета.

— Какой секрет?

— Не знаю. Но послать своего представителя из Израиля в Канаду? Устроить обыск в гостинице? Возможно, даже убить человека? Это нечто гораздо большее, нежели просто защита веры.

Я подумала о Йосси Лернере, Аврааме Феррисе и Сильвио Мориссоно. Вспомнила двух палестинцев, устроивших засаду у стены монастыря.

Внутренний инстинкт подсказывал мне, что Джейк прав. Мы участвуем в какой-то жутковатой игре, причем на чужом поле и с неизвестными игроками. Главный приз — скелет из Масады. И противник твердо настроен на победу. Но один вопрос никуда не делся. Чей это скелет?

— Джейк, послушай…

Вытянув ноги, Драм облокотился на спинку стула, скрестил на груди руки и посмотрел сначала на Райана, затем на меня.

— Ты получишь результаты ДНК-теста и анализ ткани. Есть гробница. И это немаловажно. Но прошу, давай сфокусируемся на Масаде.

Зазвонил сотовый телефон Райана. Он посмотрел на определившийся номер и вышел из комнаты. Я повернулась к Джейку:

— Хаас никогда не писал о костях из пещеры, так?

— Так.

— А как же полевые записи?

Джейк покачал головой.

— Некоторые работники вели дневники, не более того. Протоколы на Масаде не составляли.

Известие меня шокировало.

— Ядин с ведущими сотрудниками собирались каждый вечер и обсуждали события дня. Совещания записывались на пленку, а позже переписывались на бумагу.

— И где теперь эти записи?

— В Институте археологии при Израильском университете.

— К ним есть доступ?

— Могу попробовать сделать несколько звонков.

— Ладно, — сказала я. — Кстати, как твое самочувствие?

— Норма. Нужно вот только отвезти образец ткани Эсфири Гетц.

— А где находится ее лаборатория?

— В Музее Рокфеллера.

— Там же, где и офис ИОД?

— Да, — сказал Джейк и грустно вздохнул.

— Отлично. Самое время нам с Блотником познакомиться.

— Не надейся, что он тебе понравится.

Пока я убирала со стола, Джейк куда-то звонил. Когда появился Райан, я закрывала крышкой банку с огурцами. По лицу было видно, что моему приятелю сообщили что-то не очень приятное.

— Каплан изменил показания, — произнес он.

Я смотрела на него.

— Утверждает, будто его наняли, чтобы пришить Ферриса.

Глава 29

— То есть ему заплатили за убийство Ферриса?

Райан кивнул.

— Кто?

— Эту маленькую деталь он упустил.

— Но Каплан божился, что невинен как младенец. Почему он изменил показания?

— Кто знает.

— А Фридман поверил ему?

— Пока только выслушал.

— Прямо как в «Клане Сопрано».

— Хуже, — сказал Райан и посмотрел на часы. — Я должен вернуться.

Через пять минут после его ухода появился Джейк. С хорошими новостями. Мы получили доступ к протоколам совещаний экспедиции Ядина. И Гетц готова принять нас. Драм рассказал ей о ткани, однако о костях не упомянул.

Пока Джейк запивал водой две таблетки аспирина, я запаковывала ткань. Потом мы раздумывали, что делать с костями. Очевидно, «Хеврат-Кадиша» не знала об их существовании. Так как масадский скелет теперь находился у них, «Защитникам веры» незачем больше меня преследовать. Поэтому в квартире Джейка будет безопасно.

Мы заперли кости в шкафу с оссуариями, закрыли входную дверь и ворота. У Джейка начинала болеть голова, но он настоял, что сам поведет машину.

Постоя в пробке у контрольно-пропускного пункта, мы свернули налево и подъехали к металлическим воротам с выцветшей надписью на английском и иврите: «Музей Рокфеллера».

Джейк вышел и наклонился к ржавому переговорному устройству. Через минуту дверь открылась, и мы очутились на чудно оформленной лужайке.

Рядом со входом я заметила табличку: «Правительство Палестины. Департамент по антиквариату».

Времена меняются.

— Когда было построено здание? — спросила я.

— Его открыли в девятьсот тридцать восьмом. Красивое, правда?

Бесспорно. Белый известняк, башенки, арки, вокруг — сплошные сады.

— Здесь много ценных исторических реликвий. В том числе несколько достойных внимания оссуариев.

Много интересного находилось здесь или нет, но место выглядело совершенно безлюдным.

Джейк провел меня через несколько экспозиционных залов к огромной лестнице. От наших шагов по зданию разлеталось эхо. Внутри сильно пахло дезинфекцией.

Поднявшись наверх, мы свернули направо и подошли к небольшой двери. На ней висела табличка с надписью «Эсфирь Гетц».

Джейк тихонечко постучал. Затем приоткрыл дверь.

В дальнем конце комнаты я увидела женщину примерно моего возраста, крепкую, с большой выступающей челюстью. Увидев нас, она оставила микроскоп и подошла, глядя прямо перед собой.

Джейк представил нас друг другу.

Я улыбнулась и протянула руку. Гетц пожала ее с таким видом, будто я заразная.

— Вы принесли ткань?

Джейк кивнул.

Эсфирь расчистила немного пространства на столе. Джейк поставил два контейнера.

— Вы не поверите… — начал он.

Гетц перебила:

— Где вы это нашли?

Джейк рассказал в общих словах о гробнице, не называя ее конкретного расположения.

— Сегодня я смогу сделать только предварительную оценку, — сухо сказала Гетц.

— Конечно, — произнес Джейк.

Гетц открыла первый контейнер, изучила его содержимое, проделала то же самое со вторым. Затем надела перчатки и бережно вынула остатки ткани.

Мы наклонились вперед.

— Ворс, — задумчиво сказала Гетц.

В течение следующих пятнадцати минут она отделила несколько нитей, поместив часть в пробирку, а часть — под микроскоп. Затем положила под микроскоп целый кусок ткани.

Нам пришлось немного подождать, прежде чем она подняла голову.

— Волокна разрушены, но текстура нитей показывает, что это не лен.

— Шерсть? — спросил Джейк.

— Я бы сказала, что именно так. — Гетц подвигала ткань взад-вперед. — Никаких дефектов. Никаких дырок. Никаких паразитов. — Пауза. — Странно.

— Что странно? — замирающим голосом произнес Джейк.

— Пряжа закручена в другом направлении, что нетипично для Израиля первого века нашей эры.

— В каком смысле?

— Ее привезли.

— Откуда?

— Думаю, из Италии или Греции.

Следующие полчаса Гетц рассматривала маленький остаток.

— Лен. — Она выпрямилась. — Почему эти два куска ткани запакованы отдельно?

Джейк повернулся ко мне.

— Маленький остаток находился в глубине камеры вместе с черепом. Большой кусок с остальными костями лежал ближе ко входу.

— В один завернули голову, в другой — тело, — пояснил Джейк.

Гетц взглянула на часы.

— Надеюсь, вы понимаете, что данные экземпляры попадают под юрисдикцию ИОД. Вы должны оставить их у меня.

Хитро.

— Конечно. Имеются все необходимые документы на нашу находку, — сказал Джейк, сделав ударение на слове «нашу». — Мы проведем радиоуглеродный анализ. — Он широко улыбнулся Гетц. — Но я буду с большим нетерпением ждать вашего заключения.

Гетц мрачно посмотрела на Джейка и указала нам на дверь.

Плетясь за Джейком по коридору, я подумывала, что к этой дамочке не приклеится ни одно прозвище.

Мы остановились около двери с табличкой «Тувиа Блотник».

Его кабинет располагался через четыре двери от Гетц. Когда мы вошли, Блотник стоял рядом со своим столом.

Забавно. Бывает, по голосу пытаешься представить человека. Иногда срабатывает. Иногда — нет.

Директор ИОД оказался коренастым мужчиной с седой козлиной бородкой и торчащими из-под голубой шелковой кипы волосами. Я представила Санта-Клауса. Блотник напоминал еврейского эльфа.

Джейк представил меня.

Блотник удивился и протянул мне руку.

— Shabbat shalom, — сказала я.

Он испуганно улыбнулся:

— Пожалуйста, присаживайтесь.

Нам не пришлось выбирать, куда именно сесть, так как почти все стулья были завалены бумагами и книгами. Оставалось как раз два свободных места. Мы заняли их.

Блотник сел за стол. Он впервые обратил внимание на мое лицо.

— Вы ранены? — произнес директор ИОД с американским акцентом.

— Ерунда, — ответила Я.

Блотник открыл рот, потом закрыл его, явно не зная, что сказать.

— Как перенесли смену сразу нескольких часовых поясов?

— Все в порядке, спасибо.

Блотник выпрямил спину и положил руки на стол. Его движения казались резкими и неуклюжими.

— Очень любезно с вашей стороны лично доставить скелет сюда. В самом деле, — сказал директор ИОД и улыбнулся — ну точно как эльф. — Он у вас с собой?

— Не совсем, — ответил Джейк.

Блотник посмотрел на него.

Джейк описал инцидент с «Защитниками веры», опуская детали, касающиеся гробницы. Лицо Блотника изменилось.

— Кошмар!..

— Да, — холодно подтвердил Джейк. — Вы наверняка знакомы с выходками «Хеврат-Кадиши».

— Честно говоря, нет.

Джейк нахмурился, но промолчал.

— Где находится эта гробница? — Блотник сложил руки на животе.

На полированной крышке стола остались отпечатки его ладоней.

— В долине Кедрон.

— Там же вы нашли и ткань, о которой упоминала Эсфирь?

— Да.

Блотник задал еще несколько вопросов. Джейк отвечал коротко и весьма уклончиво. Блотник встал.

— Извините, но вы застали меня перед выходом. — Он глупо усмехнулся. — Шаббат. У всех короткий день.

— Shabbat shalom, — попрощалась я.

— Shabbat shalom, — сказал Блотник. — Большое спасибо, доктор Бреннан. ИОД глубоко вам признательно. Такая дальняя поездка и такая потеря.

* * *

Отъехав от музея, мы направились в Израильский университет, по дороге обсуждая встречу с Блотником.

— Ты и в самом деле недолюбливаешь этого парня, — сказала я.

— Он самовлюбленный эгоистичный жулик.

— Не начинай, Джейк.

— Я ему не доверяю.

— Почему?

— Он нечестен в профессиональном плане.

— Как это?

— Без спросу использует чужие открытия в своих публикациях. Не внушает доверия, правда? Хочешь, чтобы я продолжал?

Я знала, что Джейк питает отвращение к ученым, которые эксплуатируют младших коллег или студентов в своих целях, поэтому промолчала.

— Гетц рассказала Блотнику об остатках материи.

— Я предполагал, что она это сделает, но это оправданный риск. Эсфирь — лучший эксперт по древним тканям. Мне необходимо ее заключение.

— Но ты ни разу не упомянул о костях.

— Никто не увидит эти кости, пока я не оформлю на них все документы.

— А Блотник, похоже, не очень-то расстроился по поводу масадского скелета, — заметила я. — И не сильно удивился, увидев меня здесь.

Джейк хмыкнул.

— Когда я звонила из Монреаля, то не говорила, когда конкретно прилечу в Израиль.

— Нет?

Джейк свернул налево.

— И еще фраза насчет смены часовых поясов, — вспомнила я.

— А что такое?

— Получается, Блотник знал, как долго я уже здесь.

Джейк открыл было рот, но я еще не закончила.

— И неужели есть в Израиле археологи, которые не сталкивались с «Защитниками веры»?

— А!.. Ты тоже это заметила?

— А вдруг Блотник так спокоен, потому что скелет у него?

— Смелое предположение, — сказал Джейк и покосился на меня. — Но если он и в самом деле замешан, я упрячу его задницу за решетку.

Мы поделились впечатлениями о Гетц.

— Не очень-то разговорчивая, да?

— Лишнего не болтает.

— Но тебе понравилось то, что она сказала.

— Да! Никаких паразитов в ткани. Ввезена из другой страны. Шерсть в те времена была большой роскошью. Большинство материи ткалось исключительно изо льна. Кто бы ни был этот парень, но он имел высокий социальный статус, — сказал Драм и посмотрел на меня. — И дырка в пятке. И родственники как в Евангелии.

— Да, Джейк, согласна. Сначала загадочный скелет, теперь кости. Но быть может, все настолько совпадает именно потому, что ты отчаянно хочешь, чтобы предположение оказалось правдой?

— Я никогда не верил, что скелет из Масады принадлежал Иисусу. Выдумка Лернера, основанная на безумной теории Донована Джойса. Я считаю, кости принадлежат кому-то, кто не был на этой вершине и кто заставит израильтян, а может, даже и Ватикан понервничать.

— То есть это не зелот.

Джейк кивнул.

— А кто?

— Мы должны это выяснить.

Некоторое время мы ехали молча. Затем я опятьвернулась к вопросу о ткани.

— Материя, которую я нашла в гробнице, сходна с тканью из Турина?

— Туринская плащаница — лен с более сложным переплетением нитей. Ее изготовили в Средневековье, где-то между 1260 и 1390 годами.

— Датировано с помощью радиоуглеродного анализа?

Джейк кивнул:

— Подтверждено лабораториями в Тусоне, Оксфорде, Цюрихе. И тело было покрыто целым куском. А у нас — два отрезка ткани.

Дорога в университет заняла меньше времени, чем поиск парковки. В итоге Джейк втиснул прокатную «хонду» на место для скутера, и мы направились в восточное крыло кампуса.

Солнце ползло вниз по безукоризненно чистому и ясному небу. В воздухе пахло свежескошенной травой.

Мы прошли мимо классов, кабинетов, общежитий и лабораторий. Студенты пили кофе на открытых площадках или прогуливались. Банданы, рюкзаки, учебники. Как обычно.

Все кампусы мира выглядят одинаково. Возвышавшийся на холме Израильский университет был островком спокойствия в море городской суеты, пробок, смога и каменных зданий.

Но на этой земле нет абсолютно безопасного места. Когда я проходила мимо доски объявлений, мое внимание привлек черно-белый плакат.

31 июля 2001 года. Обычный день. Студенты сдавали экзамены или записывались на летние курсы. В кафе прогремел взрыв. Семь человек погибли, восемьдесят получили ранения. Ответственность на себя взяла палестинская террористическая организация «Хамас». Отомстили израильтянам за убийство четырнадцати палестинцев в секторе Газа.

Такое может случиться в любой момент.

У ворот Института археологии нас встретила женщина по имени Ирена Порат. Она была старше меня лет на десять, одевалась со вкусом и вообще выглядела менее угрожающе, чем Эсфирь Гетц.

Мы поздоровались. Порат заговорила с Джейком на иврите. Он ответил — наверное, напомнил о своем звонке. Драм объяснял цель нашего визита, Порат вежливо кивала. Я разобрала слова «Масада» и «Ядин».

Когда Джейк закончил, Ирена о чем-то спросила. Он ответил. Порат произнесла что-то еще и повернулась ко мне. Джейк, видимо, представил меня.

Женщина что-то прошептала Джейку. Тот кивнул с серьезным видом. Порат улыбнулась мне весьма дружелюбно. Я ответила тем же.

Ирена проводила нас в какую-то мрачную комнату без окон. Серые стены и пол, обветшалые столы, складные стулья и бесконечные ряды полок. В одном из углов стояли две большие коробки.

Порат указала на стул:

— Прошу вас.

Я села.

Ирена и Джейк скрылись за полками. Когда они вернулись, Джейк нес три огромные коричневые картонные папки. Порат тащила еще одну.

Опустив ее на стол, Ирена дала последние инструкции, мило улыбнулась и ушла.

— Приятная женщина, — сказала я.

— Особенно в свитере из ангорской шерсти, — добавил Джейк.

Папки были подписаны — на иврите, черным маркером. Драм пододвинул их, взял одну и раскрыл ее. Я стала изучать вторую папку. Стандартные бумажные листы, текст на иврите, с одной стороны. Я пролистала несколько страниц. Ничего не смогла разобрать.

Ускоренный курс языка: Джейк набросал мне список слов, которые могли послужить маячком. «Иорам Цафрир», «Нику Хаас», «пещера-2001», «скелет», «кость». Еще он объяснил, как на иврите пишутся даты.

Джейк начал с более ранних записей. Я взяла следующие. Используя образцы, искала совпадения. Как в детском саду: найди десять отличий.

Я часто ошибалась, но через час кое-что нашла.

— Что здесь написано? — спросила я, подвинув папку к Джейку.

Он просмотрел текст и выпрямился.

— Совещание двадцатого октября шестьдесят третьего года. Они разговаривали о «пещере-2001».

— Что они обсуждали?

— Цафрир докладывал о находках в другой пещере, под номером 2004. Слушай.

— Давай.

— Цафрир говорит: «Артефакты более впечатляющие, чем в пещерах 2001 и 2002».

— Значит, «пещеру-2001» обнаружили раньше двадцатого.

— Да.

— Раскопки начались в самом начале октября?

Джейк кивнул.

— Следовательно, «пещеру-2001» могли найти в течение первых двух недель.

— Да. Но до этого момента мне ничего не попалось, — сказал Джейк и нахмурился. — Продолжай. Я еще раз просмотрю свою папку.

Следующий раз о «пещере-2001» заговорили 26 ноября 3963 года, почти месяцем позже.

— Хаас докладывает о трех скелетах из дворца и костях из «пещеры-2001», — произнес Джейк, водя пальцем по тексту. — Он упоминает о двадцати четырех или двадцати шести субъектах и одном шестимесячном плоде. Четырнадцать мужчин, шесть женщин, четверо детей и несколько человек, чей пол не удалось определить.

— Мы и так знаем, что количество определено неточно, — сказала я.

— Да, — кивнул Джейк. — Но где же предыдущее упоминание о «пещере-2001» и ее содержимом?

— Возможно, мы что-то пропустили? — сказала я.

— Не исключено.

— Давай еще раз перечитаем все до двадцатого октября, — предложила я.

Так мы и сделали, однако все равно не нашли ни единого упоминания о пещере и раскопках.

Зато я подметила вот что. Страницы были пронумерованы. Цифры арабские. Их-то я могла разобрать. Я пролистала записи за интересующий нас период. Страницы, содержащие протоколы первой недели октября, отсутствовали.

С нарастающим чувством страха мы еще раз проверили каждый лист в каждой папке. Нумерация не совпадала. Некоторые страницы исчезли.

Глава 30

— А если материалы кто-то просто взял домой на время? — спросила я.

— Нет. Порат уверила меня, что все протоколы находятся здесь.

— Ядин объявил о находке скелетов в северном дворце на пресс-конференции в ноябре шестьдесят третьего, — сказала я. — Понятно, что его очень интересовали человеческие останки.

— Черт, да! А как еще подтвердить массовое самоубийство в Масаде?

— Итак, Ядин говорит об останках трех храбрецов, найденных на вершине, которую штурмовали римские войска. Маленькая отважная семейка зелотов. Но он проигнорировал двадцать с лишним человек, захороненных в пещере чуть ниже стены с южной стороны вершины. Никакой пресс-конференции или даже простого собрания в честь этих ребят.

— Ну да.

— А что Ядин сказал журналистам?

Джейк сжал виски пальцами. Синие вены пульсировали сквозь белую кожу.

— Не знаю.

— Может быть, он сомневался по поводу возраста костей?

— В отчете по первому сезону раскопок Ядин утверждал, что все вещи в пещере датированы периодом не позднее первой Иудейской войны. И оказался прав. Радиоуглеродный анализ подтвердил его предположение. Кости и остальное соответствуют периоду между сороковым и сто пятнадцатым годами нашей эры.

Пропавшие страницы. Украденный скелет. Убитый торговец. Мертвый священник. Как комната с миллионом зеркал. Не поймешь, где реальность, а где отражение.

Неожиданно я поняла одну вещь. Какая-то невидимая нить связывает все происходящее с костями из пещеры.

Я заметила, что Джейк смотрит на часы.

— Не пора ли тебе отдохнуть? — сказала я, складывая бумаги в папку.

— Я в порядке.

Судя по его виду, он лгал.

— Ты разлагаешься на глазах.

— Эти кретины не выходят у меня из головы. Ты не будешь возражать, если я попрошу тебя довезти меня до дома, а в гостиницу поехать самой на моей машине?

— Нет проблем.

Я отвезла Джейка. Он объяснил дорогу до отеля, дал карту, ключи от «хонды» и заснул еще до того, как я успела покинуть его квартиру.

Я хорошо ориентируюсь на местности, дружу с картами. Но терпеть не могу дорожные указатели на иностранных языках.

Поездка от дома Джейка до «Американ колони» обычно занимала двадцать минут. Через час я безнадежно потерялась.

Уточнив название улиц, вытащила карту, развернула ее прямо на руле и попыталась определить, где нахожусь.

В зеркале заднего вида я заметила машину, припаркованную у обочины в десяти ярдах от меня. Темно-синий седан. В нем — два человека.

Судя по указателю, рядом была дорога на Тель-Авив. Но какая из них? На карте нарисовано две.

Седан продолжал стоять. Тут у меня появился план.

Я отъехала, решив зайти в первое же заведение, встретившееся на моем пути. Седан последовал за мной. Меня охватило нехорошее предчувствие. Сегодня пятница, и уже начинало темнеть. Улицы опустели. Шаббат. Я повернула направо. Незнакомцы свернули туда же. Меня преследовали дважды в жизни. И оба раза не без намерения подорвать мое крепкое здоровье.

Я опять свернула направо, а через квартал — налево. Седан проделал то же самое. Интересно. Вцепившись в руль, я увеличила скорость. Преследователи не отставали. Повернула еще раз налево. Следом из-за поворота выехал седан. Я снова свернула и окончательно заблудилась в маленьких улочках. Чужая машина приближалась.

В голове билась только одна мысль: «Убирайся!» Я глазела вверх, пытаясь найти указатели, будто обращалась к небесам. Один знакомый знак. Красный крест. «Скорая помощь»? Больница? Сейчас не имеет значения.

Я посмотрела в зеркало заднего вида. Седан находился совсем близко.

Я выскочила из машины и рванула к дверям больницы. Оглянулась. Сжатые губы. Свирепые глаза. Длинные бороды.

Итак, что мы имеем? Мою комнату перевернули вверх дном. Меня чуть не сожрал шакал. В нас с Джейком кидались камнями. Скелет украли. Мы чуть не угробились на машине Джейка. Принимая горячую ванну, я начала подумывать, что погоня была только в моем воспаленном воображении.

Наверное, злополучный седан просто следовал той же дорогой, что и я. Или водитель заблудился.

«Не будь наивной, — сказала я сама себе, глубоко вздохнув. — Машина наверняка ехала именно за тобой».

Мы с Райаном решили поужинать. Портье посоветовал арабский ресторан неподалеку.

Пришлось сделать три остановки, чтобы спросить направление, но все-таки мы нашли ресторан. На двери висела табличка размером с кусок мыла. Швейцар проводил нас внутрь. Там было мрачно и многолюдно. По краям располагались кабинки с диванчиками, в центре — обычные столики. Посетители — в основном мужчины, однако присутствовало несколько женщин в одежде, скрывающей лицо и руки.

Нам предложили кабинку — такую темную, что сложно было разобрать слова в меню. Я протянула его Райану.

Появился официант, одетый в белую рубашку и черные брюки, с желтыми от табака зубами. Райан сказал что-то по-арабски. Я разобрала слово «кола». Официант о чем-то спросил. Райан кивнул. Парень черкнул в блокноте и убежал.

— Что ты заказал? — спросила я.

— Пиццу.

— Это тебя Фридман арабскому научил?

— Еще могу спросить, где находится туалет.

— Слушай, даже акцента не чувствуется.

— Ага, стараюсь.

Я рассказала Райану о визите в Музей Рокфеллера.

— Гетц считает, что ткань относится к первому веку, сделана из шерсти и льна и, скорее всего, ввезена из другой страны.

— Довольно дорого по тем временам.

— Верно. К тому же она чистая и в ней не завелись паразиты.

Райан внимательно смотрел на меня.

— Хорошие нити. Добротно выткана. У парня, завернутого в нее, были круглые дырки в пятках. Джейк думает, это Христос.

Я подробно изложила мысли Джейка по поводу Кедрона и Геенны. Адская долина.

— Джейк считает ту гробницу семейной гробницей Иисуса, поскольку в ней находились оссуарии с именами из Библии.

— Да ну?

— Он убежден, что мужчина, завернутый в ткань, — это Иисус из Назарета.

— А ты что думаешь?

— Да брось, Райан. Каковы шансы?

Мы замолчали, думая каждый о своем. Райан очнулся первым.

— А как скелет из Масады связан с гробницей в Кедроне?

— Думаю, никак. А вот еще интересный вопрос. Почему получилось, что два скелета, каждый из которых якобы принадлежит Иисусу Христу, появились в одно и то же время?

— Не совсем верно. Масадские кости нашли в шестидесятых, а сейчас они просто снова, так сказать, всплыли на поверхность.

— Ферриса убили. Каплан дал мне фото. Я обнаружила скелет и потеряла его, а три недели спустя нашла парня, завернутого в какие-то тряпки, — и это именно Иисус Христос? Абсурд.

— Джейк так хотел получить скелет, что оплатил тебе дорогу в Израиль. Чей же все-таки скелет?

— Человека, которого не должно быть в Масадской крепости.

Я рассказала о посещении Израильского университета и о пропавших страницах.

— Странно, — произнес Райан.

Потом я описала встречу с Блотником.

— Странно, — повторил мой приятель.

Меня грызли сомнения: стоит ли говорить Райану о преследователях. Вдруг я все выдумала? А вдруг нет?.. Лучше быть начеку, чем потом получить камнем по голове. Или чем-нибудь куда похуже. Я рассказала о ехавшем за мной седане. Райан выслушал. Он что, улыбается? Впрочем, здесь слишком темно.

— Возможно, ничего страшного, — сказала я.

Райан потянулся через стол и накрыл мои руки своими.

— Ты в порядке?

— Более или менее, — ответила я.

Райан погладил мои запястья.

— С тобой ничего не случится.

— Надеюсь.

Официант положил на стол две круглые картонки и поставил на них обычную колу. Очевидно, Райан не выучил на иврите слово «диетическая».

— А пиво? — спросила я.

— Его здесь не подают.

— Нет ни одной пивной рекламы.

— Все подмечаешь, — улыбнулась я.

— Враг не дремлет.

— Завтра пойду в «Иерусалим пост», пороюсь в архивах. Может, найду, что Ядин говорил о масадских скелетах.

— Почему бы не воспользоваться университетской библиотекой?

— Джейк говорит, что «Пост» хранит старые материалы по темам и разделам. Думаю, так будет быстрее, чем проматывать все катушки с записями.

— В субботу «Пост» не работает, — заметил Райан.

Ну конечно же.

Я сменила тему:

— Как прошел допрос?

— Каплан уверяет, что его наняли убить Ферриса.

— Кто?

— Он клянется, что не знает ее имя.

— Ее?

Райан кивнул.

— Что же эта загадочная женщина сказала ему?

— Дескать, нужен киллер.

— Зачем ей понадобилось убивать Ферриса?

— Надоел он, понимаешь ли.

Я усмехнулась.

— Когда она попросила о помощи?

— По его словам, в середине января.

— Примерно в то время, когда Феррис просил Каплана продать скелет.

— Ага.

Официант принес салфетки, приборы, затем поставил между нами тарелку с пиццей. Поверх пиццы лежали помидоры, оливки и маленькие зеленые штуковины — по-моему, каперсы.

— А как та женщина познакомилась с Капланом? — спросила я, когда официант ушел.

— Позвонила в зоомагазин.

Райан переложил кусок пиццы на свою тарелку.

— Давай разберемся. Некая дама позвонила в магазин, поговорила о морских свинках, а затем вскользь заметила: «Кстати, я хотела бы попросить вас прикончить одного парня»?

— Такова его версия.

— Вот это действительно странно.

— Ну да.

— Женщина назвала свое имя?

— Нет.

— Каплан описал ее?

— Говорит, похожа на наркоманку.

Пицца оказалась очень вкусной.

— Сколько она пообещала заплатить?

— Три штуки.

— А что Каплан?

— Потребовал десять.

— Он получил десять тысяч долларов?

— Женщина выдвинула встречное предложение. Три тысячи задаток и три — после убийства.

— И как он поступил?

— Клянется, что взял задаток и исчез.

— То есть надул ее?

— Ну да.

— И на том все закончилось?

— А что ей оставалось делать? Вызвать полицию?

— У нее же оставалось еще три тысячи.

— Хороший повод, чтобы вернуться, — заметил Райан, отрезая еще один кусочек пиццы.

— Каплан и эта женщина когда-нибудь встречались?

— Нет. Условились, что деньги она оставит в мусорном баке в Джерри-парке.

— Насмотрелись Джеймса Бонда.

— Каплан утверждает, что все было именно так.

Мы ели и рассматривали народ вокруг. Напротив меня сидела женщина, бледная, как яйцо. Это все, что я могла разглядеть. На ней был темный платок и черная блузка с длинными рукавами.

Наши глаза встретились. Женщина не отвела взгляда, я отвернулась и сказала Райану:

— А мне казалось, что Каплан всего лишь мелкий жулик.

— Наверное, он решил сменить профессию.

— Каплан мог все это придумать, лишь бы отделаться от вас.

Райан положил нам по последнему кусочку пиццы.

— А что, если загадочная женщина — Мириам?

— Я задал этот вопрос Каплану. Он сказал, что она не способна на такое.

Райан смял салфетку и бросил ее на тарелку.

— Есть какие-то идеи? — спросила я.

— Откуда? Миллион женщин звонит малознакомым жуликам и просит совершить убийство за деньги.

— Куда катится мир, — посетовала я.

Глава 31

— АЛЛАХ АА-ААА-АКБААААР!

В очередной раз меня разбудил громкоговоритель. Я открыла глаза. Все вещи в моей комнате еще спали. И одной из них был Райан.

— Ты спишь?

— Hamdulillah, — пробормотал Райан сонным голосом.

— Понятно, — сказала я.

— Слава Господу, — перевел он.

— Какому?

— Слишком сложные вопросы ты задаешь в пять утра.

Я посмотрела в потолок и задумчиво сказала:

— Это наверняка масадский скелет.

— Муэдзин?

Я запустила в Райана подушкой.

— Кто-то ради него даже совершил убийство.

— А кого убили-то? Ферриса?

— Райан, ты что, спишь?

— Да я слушаю, слушаю, — пробурчал он.

— Джейк прав. «Защитники веры» мелковаты для такого.

— А я думал, «Хеврат-Кадиша» трясутся по поводу любой кости.

Я покачала головой:

— Нет, это не связано с общепринятыми устоями религии, это касается только скелета из Масады.

— Так чей же все-таки скелет у нас есть?

— Был.

— Это не твоя вина.

— Но ведь я его проворонила.

— А как ты должна была поступить?

— Отнести прямиком в ИОД, а не таскаться с ним по Кедрону. Или хотя бы спрятать понадежнее.

— Жизнь несправедлива.

Я снова стукнула Райана. Он забрал подушку и положил ее себе под голову. Я прижалась к нему.

— Факты, мэм, — произнес он.

В эту игру мы обычно играли, когда заходили в тупик. Я стала вслух воспроизводить последовательность событий:

— В первом веке нашей эры в крепости Масада погибло некоторое количество людей. Их похоронили в пещере на вершине. Возможно, это случилось после взятия крепости римлянами. В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году Игаэль Ядин нашел и исследовал пещеру, но забыл рассказать о найденных в ней костях. Нику Хаас, антрополог, детально изучил фрагменты скелетов и сообщил Ядину, что, по его подсчетам, останки принадлежат примерно двадцати четырем — двадцати шести индивидуумам. Хаас не упомянул об отдельно лежавшем целом скелете. О нем позже рассказал Джейку Драму археолог, принимавший участие в раскопках.

— И этот скелет в дальнейшем переслали в парижский Музей истории человечества, — подхватил Райан.

— Совершенно верно. В семьдесят третьем Йосси Лернер украл его из музея и передал Аврааму Феррису.

— А Феррис привез скелет в Канаду и позже доверил его отцу Сильвио Мориссоно, настоятелю монастыря Сан-Мари-до-Неж, — сказал Райан.

— Двадцать шестого февраля Мориссоно передал скелет доктору Бреннан. И через несколько дней скоропостижно скончался.

— Ты нарушаешь последовательность событий.

— Да, действительно. Пятнадцатого февраля в Монреале произошло убийство Ферриса.

— А шестнадцатого февраля мужчина по фамилии Кесслер вручил Бреннан фотографию скелета, — добавил Райан.

— Герш Кесслер оказался Гершелем Капланом — мелким жуликом, который занимался контрабандной торговлей антиквариатом.

— Каплан покинул Канаду, и вскоре его арестовали в Израиле. Улетел он первого марта, за день до смерти Мориссоно.

— Девятого марта Райан и Бреннан прибыли в Израиль. На следующий день Драм пригласил Бреннан посетить загадочную гробницу. «Защитники веры» украли скелет из Масады — предположительно они. Кроме того, в этот же день комнату Бреннан обыскали, — добавила я.

— Одиннадцатого марта состоялся допрос, — тут Райан скромно улыбнулся, — на котором Каплан признался, что Феррис попросил его продать скелет. Еще он сказал, что впервые услышал о существовании скелета в середине января.

— В этот же день Бреннан преследовали двое мужчин — судя по всему, мусульмане. Ой, мы забыли о Джамале Хасане Абу-Джаруре и Мухаммеде Хазмане Шалайде! О двух мужчинах в припаркованной машине у стен монастыря, — уточнила я.

— О двух, скажем так, туристах.

— Хронологически это случилось через две недели после убийства Ферриса.

— Кстати, — произнес Райан, — в ходе допроса Каплан изменил показания, заявив, что некая женщина наняла его убить Ферриса. Однако арестованный отрицает знакомство с дамочкой и говорит, что просто взял деньги и сбежал.

— Это также произошло в середине января, за несколько недель до того, как Феррис получил пулю в лоб, точнее, в затылок. Ничего не забыли?

— Пожалуй, ничего. Если только ты не хочешь упомянуть о свеженайденных костях, завернутых в ткань. Но они, по-моему, не имеют отношения ни к скелету из Масады, ни к Феррису.

— Согласна. Итак, идем дальше. Кто у нас главные действующие лица?

— Йосси Лернер, ортодоксальный еврей, укравший скелет из музея.

— Авраам Феррис, жертва и бывший владелец костяка.

— Гершель Каплан, он же Герш Кесслер, подозреваемый в убийстве и предполагаемый продавец скелета.

— Мириам Феррис, убитая горем вдова, состоящая в связи с Капланом.

— Которая получила четырехмиллионную страховку.

— Верно.

— Сильвио Мориссоно, возможно, еще одна жертва убийства и также бывший владелец скелета.

— Таинственная женщина Каплана.

— Хорошее дополнение, — сказал Райан.

— Действующие лица второго плана?

Райан задумался.

— Мистер Литвак, израильский партнер Каплана.

— Разве Литвак подходит?

— Как заинтересованное лицо. Ему тоже нужен скелет.

— Хорошо, тогда Тувиа Блотник.

— Директор ИОД?

— И у него найдется мотив.

— Джейк Драм, — сказал Райан.

— Ни за что, — ответила я.

— Почему?

— Потому. Эпизодические роли?

— Дора Феррис, мать жертвы.

— Кортни Пурвайенс, работала вместе с жертвой.

— Ты идешь не туда.

— Да, — согласилась я. — Короче, ясно лишь одно — каким-то образом все крутится вокруг скелета из Масады.

— Согласен, — кивнул Райан. — Переходим к третьему этапу. Гипотезы?

Я начала:

— Предположение первое. Группа ортодоксальных евреев установила личность скелета и побоялась, что его присутствие в Масаде разрушит христианскую религию.

— Но мы же выяснили, что это не Иисус Христос. Тогда кто он?

— Назарянин. Допустим, выяснилось, что люди в пещере не принадлежали к общине зелотов, а являлись последователями Иисуса, возможно, даже его родственниками.

— Ты хочешь сказать, Ядин знал об этом?

— Наверное. Вот почему он молчал об останках из пещеры, а правительство Израиля отказалось от дальнейших исследований.

— Объясни мне, почему присутствие последователей Иисуса в Масаде вызывает негативную реакцию?

— Масада — символ еврейской свободы и сопротивления врагам. Получается, что на ее вершине жили ранние христиане, но вот евреи они или нет? А перезахоронить защитников Масады поверх христиан было бы возмутительно по еврейским религиозным канонам.

— Да уж, те сумасшедшие в черных шляпах пойдут на все, лишь бы ничего не менять.

— Впрочем, все это лишь мысли вслух.

Я вспомнила странную теорию Донована Джойса и реакцию Лернера на нее.

— Не забыл такую книгу — «Манускрипт Христа»?

— Про то, как Иисус дожил до старости?

— Да, — кивнула я. — Так вот. Гипотеза вторая. Какие-то люди из числа христиан откуда-то узнали о существовании скелета и предположили, что это Иисус. Они испугались, что скелет могут использовать, чтобы опровергнуть библейские каноны.

— Йосси Лернер в это верил, — сказал Райан.

— Вот именно. Еще, возможно, Феррис и даже Мориссоно.

— Но скелет не имеет отношения к Христу.

— Это мы знаем. А Лернер был уверен в обратном, и посмотри на его реакцию. Другие могли думать так же и отважиться на многое, лишь бы скелет исчез.

— Предположение третье, — сказал Райан. — Группа исламских фундаменталистов узнала о существовании скелета, который, по их мнению, являлся Христом. Им нужен был костяк, чтобы подвести мину под христианскую веру.

— Каким образом?

— Присутствие Иисуса в Масаде подрывает реальность основного элемента веры — воскрешения. Лучшего и придумать нельзя.

— Исламские фанатики не остановятся ни перед чем, чтобы заполучить скелет. Это точно.

Я представила отца Мориссоно и его кабинет в монастыре. Кстати, надо позвонить Ламаншу, спросить, произвели ли эксгумацию и вскрытие.

— Предположение четвертое, — сказала я. — Исламские фундаменталисты посчитали, что скелет принадлежит кому-то из членов семьи Иисуса. Они испугались, что христиане и иудеи, полагаясь на эту находку, сделают вывод, что еврейские повстанцы боролись против римских завоевателей плечом к плечу с первыми христианами. Произойдет объединение иудейско-христианского мира.

— Они бы попытались это предотвратить, — заметил Райан. — Сто процентов.

Некоторое время мы обдумывали сказанное. Фанатичные христиане, евреи, мусульмане — все верили, что скелет принадлежал Иисусу, или члену его семьи, или одному из ближайших приверженцев. Версии получались одна круче другой.

Райан заговорил первым.

— А кто такая эта загадочная женщина Каплана? — спросил он. — И как она связана с Феррисом? И со скелетом?

— Отличный вопрос, детектив.

— Сегодня днем мне должны прислать распечатку телефонных звонков. — Райан придвинулся ко мне. — Фридман хочет дать Каплану денек понервничать.

— Ему полезно, — сказала я.

Райан поцеловал меня в щеку.

— Думаю, мы на правильном пути.

— Надеюсь, мы по нему движемся, а не стоим.

— Отлично, давай перейдем к другим играм, — сказал Райан, обнимая меня.

— Сегодня шаббат, нельзя много работать.

Райан начал целовать мочку моего уха.

— Выходной, — согласилась я.

— У меня есть еще один очень интересный вопрос, — прошептал он.

Я знала ответ на него. Да!..

Как-то в аэропорту Торонто я заметила книгу о красоте, здоровье и долголетии. Я не купила ее, но пролистала. Оказывается, ежедневные дыхательные упражнения могут продлить жизнь больше чем на десять лет. Учитывая текущую ситуацию, я проживу минимум до ста восьмидесяти.

После завтрака Райан поехал в полицейское управление, а я — к Джейку.

Драм чувствовал себя лучше.

— Удалось раскопать что-нибудь стоящее? — спросил он, похлопав листком бумаги по голове.

— Рецепт куриного пирога.

Джейк опустил руку.

— Твоя царапина почти зажила.

— Спасибо.

— Тебе что-нибудь прописали?

— Примочки, — буркнула я. — Что нового?

— Письмо Хааса к Ядину, содержащее информацию о костях в «пещере-2001», — сказал Джейк и наклонился ближе. — Только примочки? И все?

Я отодвинулась.

— Дай мне посмотреть письмо.

Драм подал листок. Написано от руки, на иврите.

— Как давно письмо у тебя?

— Пару лет.

Я пронзила Джейка взглядом.

— Оно затерялось среди документов по синагоге первого века, которую я раскапываю. Я вспомнил о письме, когда завтракал. В свое время я его просмотрел мельком и отложил в сторону, поскольку оно не имело отношения к синагоге. А сейчас порылся в документах — и нашел. И только сегодня с утра прочитал письмо внимательно.

— Хаас упоминает об отдельно лежащем скелете?

— Нет. Более того, из письма становится ясно, что он никогда не видел этот скелет. — Джейк широко улыбнулся. — Но зато он пишет о свиных костях!

— Свиных костях?..

Драм кивнул.

— Что же он говорит?

Джейк прочитал и перевел строчку из письма:

— «Это не имеет никакого отношения к загадке о свинье и талесе».

— Что это значит?

— Не знаю.

— Какое отношение кости свиньи имеют к Масаде вообще и к «пещере-2001» в частности?

Джейк проигнорировал мой вопрос:

— А вот еще интересный момент. Ядин полагает, что в пещере находилось более двадцати скелетов, но Хаас занес в каталог только двести двадцать отдельных костей. Он разбил их на две категории: не вызывающие сомнения и вызывающие сомнения при определении возраста. К первой группе он относит сто четыре кости, принадлежащие пожилым людям, тридцать три — просто взрослым, двадцать четыре — молодым и семь младенческих, — сказал Джейк и задумчиво посмотрел в потолок. — Да, еще шесть женских костей.

Я почему-то вспомнила, что в скелете взрослого человека 206 костей.

— Хаас внес в список двести двадцать фрагментов. Получается, что девяносто шесть процентов от общего количества костей пропало, — сказал Джейк, грызя ноготь на большом пальце.

— У тебя есть копия фотографии из книги Ядина?

Драм кивнул и принес из спальни пачку черно-белых снимков.

— Черепов целых пять, — сказала я.

— Еще одно несоответствие, — произнес Джейк. — Цафрир отмечает в своем дневнике, что в пещере находилось от десяти до пятнадцати скелетов, но не двадцать с чем-то и уж точно не пять.

Я уже не слушала. Что-то на фотографии привлекло мое внимание. Что-то знакомое.

— Могу я взглянуть поближе?

Джейк дал мне увеличительное стекло. Я села и стала рассматривать один из черепов, который привлек мое внимание.

— Проклятие!..

— Что?

Я не ответила, тщательно изучая снимок — от верхнего левого угла вниз.

У меня появилось странное предчувствие — примерно такое же, как и в тот момент, когда я обнаружила вставной зуб в челюсти масадского скелета. Неужели никто не заметил? А может, эксперты ошиблись? Или я не права?

Я рассматривала снимок до тех пор, пока не заболели глаза, потом отодвинулась от стола. Нет, я определенно не ошибалась.

Глава 32

Джейк был на кухне. Он принимал аспирин.

— Тела не просто свалили в пещеру, — сказала я и помахала фотографией. — Их похоронили. В могилах.

— Невозможно!

Я положила снимок на стол.

— Обрати внимание на руки и ноги.

— Они лежат в очень правильных позах, — понял Джейк. — Никто до тебя не смотрел на это с подобной точки зрения. Но почему вокруг беспорядок?

— Посмотри на длинные кости. Вот здесь и здесь.

— Следы зубов?

— Совершенно верно. Их разгрызли, чтобы добраться до костного мозга. И посмотри вот сюда. — Я показала на дырку в основании одного из черепов. — Это тоже работа какой-то голодной зверюги.

— Что ты такое говоришь?

— Тела не просто свалили в кучу. Это маленькое кладбище, которое разрыли животные. Римские солдаты похоронили погибших. А позже звери разорили могилы.

— Если в пещере было кладбище, откуда там столько домашней утвари?

— Там могли какое-то время жить. Или жилой была соседняя пещера, а эту использовали как место для захоронений. Черт, не знаю. Ты же у нас археолог. Однако наличие кладбища опровергает утверждение, что римские солдаты просто бросили тела и ушли.

— Гиены и шакалы представляли в те времена большую проблему. Могилы защищали каменными плитами. Бедуины делают так до сих пор, — покачав головой, произнес Джейк.

— Взгляни на фотографию. Думаю, было две-три одиночных могилы и одна общая, где находилось пять-шесть человек, — сказала я. — Похоже, их раскопали почти сразу после захоронения.

— Гиены обычно тащат добычу к себе в логово. Этим и объясняется большое количество пропавших костей.

— Конечно.

— О'кей. Пусть в пещере находились могилы. И что? Мы все равно не знаем, чьи они.

— Верно, — согласилась я. — Хаас упоминает свиные косточки. Их наличие предполагает, что в пещере похоронены не евреи?

Джейк пожал плечами.

— Хаас говорит о загадке свиньи и талеса. Что конкретно он имел в виду, непонятно. Наличие свиных костей может означать, что в пещере похоронены римские солдаты. Некоторые придерживаются такого мнения. Или же там лежат византийские монахи, которые жили на вершине в пятом-шестом веках.

— По словам Хааса, в пещере присутствовали останки шести женщин. Не очень-то похоже на монахов или римских солдат.

— Да, и анализ ткани из пещеры показал, что ее сделали в период с сорокового по сто пятнадцатый год нашей эры.

Джейк уставился на снимок.

— Впрочем, вполне возможно, что это разрытое кладбище, Темпе. Помнишь скелеты, найденные во дворце?

Я кивнула.

— Ядин пишет в книге, что нашел три костяка. Мужчина, женщина и мальчик. И делает драматическое заключение, что они являлись последними защитниками Масады.

— А что не так? — спросила я.

— Звучит довольно натянуто. Недавно мне разрешили порыться в архивах, касающихся раскопок северного дворца. Я просмотрел много дневниковых записей и фотографий, ожидая увидеть три целых отдельных скелета. Как бы не так. Кости были разбросаны и перепутаны, а некоторые отсутствовали. Подожди-ка секунду.

Джейк отложил фото и взял письмо Хааса.

— Я так и думал. Он тоже говорит о скелетах из дворца. Только описывает двух взрослых мужчин — одному двадцать два, другому — сорок.

— И никакого ребенка?

— Ага. Повторюсь, от одного из мужчин остались только ноги и стопы.

Я открыла рот, но Джейк жестом остановил меня.

— Еще одна вещь. Ядин пишет, что во дворце имелись экскременты животных.

Я вдруг осознала, что именно не давало мне покоя.

— Слушай, Джейк, после захвата Масады римляне жили там тридцать восемь лет. Разве они оставили бы трупы валяться вокруг одного из великолепных дворцов Ирода?

— Дворцы могли прийти в запустение еще раньше. Впрочем, ты права.

— Ядин отчаянно хотел, чтобы скелеты из дворца принадлежали отважной семье, погибшей при обороне крепости от захватчиков. Даже не стал их внимательно исследовать, зато быстренько уведомил об открытии в прессе. Так почему такая осторожность с костями из пещеры?

— Возможно, он знал о свиных костях с самого начала, — задумчиво предположил Джейк. — Или подозревал, что люди в пещере не евреи, а римские солдаты, да пусть даже просто не зелоты.

— Ядину наверняка было известно намного больше, — сказала я, думая о загадочном скелете. — Не исключено, что он — или кто-то из его сотрудников — в курсе того, кто похоронен в пещере.

Джейк подхватил мою мысль:

— И он знает, кому принадлежит загадочный скелет.

— Его никогда не показывали Хаасу вместе с остальными костями.

— А переправили из Израиля в Париж.

— Там-то через десять лет костяк и нашел Йосси Лернер.

— И под впечатлением от книги Донована Джойса стащил.

— Теперь скелет исчез снова. Хаас нигде не упоминает о нем в письме?

Джейк отрицательно покачал головой.

— Думаешь, его ссылка на свиные кости имеет значение?

— Не знаю.

— И что он подразумевал под «загадкой о свинье и талесе»?

— Без понятия.

Н-да. Не густо. И на повестке дня все еще остается главный вопрос: кому же, черт возьми, принадлежал скелет?!

Райан на машине Фридмана заехал за мной в одиннадцать. Снова поблагодарив меня за то, что я вернула арендованный автомобиль, Джейк пошел спать.

Мы с Райаном поехали назад в «Американ колони».

— Кажется, его здоровье идет на поправку, — сказал Райан. — Но он все еще какой-то вялый.

— Прошло менее сорока восьми часов. Дай ему время.

— Да твой Джейк и раньше был полусонный.

— Прекрати.

Я рассказала Райану о письме Хааса и о «загадке свиньи и талеса». Кроме того, упомянула, что Хаас, по-видимому, никогда не видел загадочный скелет. Еще поделилась предположением по поводу того, что тела не просто бросили в пещере, но похоронили, а могилы позже были разрыты всяким зверьем.

— Ну и что? — пожав плечами, спросил Райан.

— Это бросает тень на классическое представление о Масаде.

Больше я не нашла, что ответить.

— Кстати, тебе прислали распечатку телефонных переговоров?

— Да, — сказал Райан, похлопав себя по нагрудному карману.

— А что, это всегда занимает так много времени?

— Сначала нужно получить ордер, затем предъявить его в телефонной компании. Только тогда она может предоставить сведения. Я запросил данные обо всех входящих и исходящих звонках за прошлые месяцы — начиная с ноября.

— Чьих звонках?

— Ферриса и Каштана. С рабочих и домашних телефонов.

— А что с мобильниками?

— К сожалению, мы не сотрудничаем с операторами сотовой связи.

— Печально. Это упростило бы ситуацию.

— Значительно.

— Ладно. Так что?

— Я только бегло просмотрел факс. Хочешь, проведем остаток дня вместе?

— Ты предлагаешь помочь тебе со списком?

— Да. Как ты на это смотришь?..

Я решила, что меня это не затруднит, однако через полтора часа изменила свое мнение.

За месяц обычный человек может совершить и принять достаточно звонков, чтобы заполнить номерами от двух до четырех листов формата А-4. Причем мелким шрифтом. У нас было два человека, и у каждого по два телефона. Период же составлял четыре с половиной месяца. Попробуйте подсчитать.

С чего начать? После некоторых рассуждений мы решили кинуть монетку. Орел — начнем с дат, решка — с абонентов.

Выпал орел.

Стали смотреть ноябрь. Я взяла Ферриса, Райан — Каплана. Через час выяснилось следующее. Герш Каплан был не самым популярным абонентом в городе. Единственным человеком, звонившим ему домой, являлся Майк Гинсон. Полицейский по надзору за досрочно освобожденными. То же самое и с исходящими звонками.

В зоомагазин в основном обращались поставщики кормов и разных аксессуаров для животных. Или люди, собирающиеся приобрести какую-то зверюшку, ящерицу или рыбку.

Феррис из дома перезванивался с Дорой и братьями. Еще фигурировали магазин кошерной пищи и синагога. Никаких сюрпризов.

Из офиса он связывался с поставщиками, магазинами и синагогами по всей восточной Канаде. Несколько звонков в Израиль. Часто контактировал с Кортни Пурвайенс на складе или звонил ей домой. С Мириам почти не разговаривал.

Декабрь практически не отличался от ноября. Добавились несколько звонков в местное туристическое агентство и отель «Ренессанс», куда также дважды звонили со склада.

В три пополудни я разогнула спину, чувствуя легкую головную боль.

Райан отложил маркер и потер глаза.

— Перерыв на обед?

Я кивнула.

Мы спустились в ресторан, а через час уже снова сидели за столом в моей комнате. Я продолжила разбираться с Феррисом, Райан — с Капланом.

Еще спустя час мне попалось кое-что интересное.

— Странно.

Райан поднял глаза.

— Четвертого января Феррис звонил в Сан-Мари-до-Неж.

— В монастырь?

Я протянула листок. Райан взглянул на него.

— Разговор длился четырнадцать минут, — задумчиво сказал он. — Мориссоно упоминал, что общался с Феррисом?

Я отрицательно покачала головой:

— Ни слова.

— Хорошая работа, солдат, — похвалил Райан и выделил строку желтым маркером.

Прошло десять минут. Пятнадцать. Полчаса.

— Есть! Семнадцатого января Феррис звонил Каплану.

Райан поменял список звонков из зоомагазина на листок со звонками Каплана из дома.

— Двадцать две минуты. Может быть, Феррис просил Каплана сбыть скелет на черном рынке?

— Звонок совершен через три дня после того, как Феррис беседовал с Мориссоно.

— Точнее, через три дня после разговора Ферриса с кем-то из монастыря.

— Действительно. — Об этом я как-то не подумала. — Но беседа длилась почти четверть часа. Скорее всего, Феррис разговаривал с Мориссоно.

Райан поднял вверх указательный палец:

— Предположение — мать ошибки.

— Ты сам это придумал? — спросила я.

— Анжело Донья.

— А он?

— Посмотри в Интернете.

Я взяла на заметку.

— Вскрытие Ферриса состоялось шестнадцатого февраля, — произнес Райан. — Когда Каплан отдавал тебе фотографию, он сказал, сколько времени она находилась у него?

— Нет.

Мы вернулись к спискам. Несколькими строчками ниже мне попался знакомый номер с кодом Израиля. Я встала и проверила свою записную книжку.

— Восьмого января Феррис разговаривал с ИОД.

— С кем конкретно?

— Я не знаю. Здесь номер коммутатора.

Райан выпрямился.

— Как думаешь, почему он звонил?

— Может быть, захотел вернуть масадский скелет?

— Или продать.

— Не исключено, что Феррис искал документы.

— Зачем они ему?

— Чтобы подтвердить подлинность скелета.

— Или взвинтить цену.

— За эти кости и так можно было выручить целое состояние.

— Когда ты впервые разговаривала с Блотником, он упомянул, что знает о скелете?

— Нет.

Райан снова выделил строку маркером.

Прошло еще полчаса.

Часть факса была смазана. У меня болела шея и горели глаза. Я встала и походила по комнате. Внутренний голос подсказывал, что пора заканчивать. Впрочем, я редко к нему прислушивалась, поэтому, вернувшись за стол, продолжила работу. Сердце билось в такт моему дыханию.

О! Еще кое-что.

— Десятого Феррис снова звонил Каплану.

— То есть кто-то со склада Ферриса десятого числа опять звонил Каплану, — поправил Райан.

То ли из-за головной боли, то ли из-за усталости, но его придирки и уточнения стали меня раздражать.

— Я вообще не обязана этого делать, — рявкнула я.

Мой приятель удивленно посмотрел на меня.

— Извини. Просто устала, — буркнула я, подошла к мини-бару и достала диетическую колу.

— Девятнадцатого Каплану снова поступил звонок от Ферриса, — сказал Райан мне в спину.

Я посмотрела в распечатку.

— Двадцать четыре минуты. Обсуждали что-то важное?

Моя бедная голова просто раскалывалась. Райан заметил, что я массирую виски. Он положил руку мне на плечо.

— Заканчивай, ты и так мне здорово помогла.

— Все в порядке.

Райан убрал волосы у меня со лба.

— Кое-чего удалось достичь.

— Правда? — Головная боль окончательно победила меня. — За пять часов мы выяснили, что Феррис звонил Каплану, а Каплан — Феррису. Большое дело. Это и так было известно. Каплан уже рассказывал.

— Зато мы не знали, что Феррис звонил Мориссоно.

Я улыбнулась:

— Мы не знали, что Феррис звонил в монастырь.

Райан поднял ладонь:

— Мы молодцы!

Обессилено хлопая его по ладони, я локтем задела колу. Большие дела требуют большого беспорядка. Кола капала со стола на пол. Пока я бегала за полотенцем, Райан спасалраспечатку. Вытерев стол, мы разложили бумаги сушиться на полу в ванной.

— Прости, — заикаясь произнесла я.

— Перерыв на сушку листов, — объявил Райан. — Давай перекусим.

— Я не голодна.

— Тебе нужно поесть.

— Не хочу.

— Хочешь.

— Ты прямо как моя мама.

— Правильное и своевременное питание — гарантия хорошего здоровья.

— И здоровенькой помру.

— А это не ты придумала.

— Ну и что?

— Тебе нужно поесть, — повторил Райан.

Сил сопротивляться у меня уже не было.

Мы ужинали в ресторане отеля. Я чувствовала себя скованно, нервы были на пределе.

Разговаривали на личные темы. О его дочери, о моей. Никаких убийств. Никаких скелетов. Как Райан ни старался завести деловой разговор, у него ничего не вышло.

Мы поднялись наверх. Райан поцеловал меня у двери. Я не пригласила его войти. Он не настаивал.

Этой ночью я долго не могла заснуть. Не из-за головной боли и не из-за дерущихся под окном кошек.

Я не люблю присоединяться к разным группировкам. Поэтому никогда не состояла ни в юношеской лиге, ни в Клубе садоводов, ни в Обществе любителей батата. Если бы я даже пристрастилась к спиртному, то не вступила бы в Общество анонимных алкоголиков. Ничего не имею против союзов. Просто решаю проблемы собственными силами.

И тут мне ужасно захотелось напиться.

Общество анонимных алкоголиков в раз окрестило бы меня своим потенциальным клиентом. Чепуха. Выпить бутылку вина еще не означает кончить жизнь в клинике. Все относительно. Жизнь движется по спирали.

В один день ты — королева бала. В другой у тебя даже нет повода встать с кровати. Одну ночь ты спишь как младенец, другую не можешь заснуть, ворочаясь и размышляя. Почему?

Эта была одна из таких скверных ночей. Час за часом я лежала, уставившись на москитную сетку, и думала, где находится конец спирали. У Аллаха? У Христа? В бутылке?

Почему я нагрубила Райану? Конечно, мы потратили несколько часов впустую. Разумеется, я предпочла бы разбираться со скелетом. Но Райан-то здесь при чем? Почему я вдруг так сильно захотела колы? И в итоге разлила ее. Помешав при этом Райану продолжить работу.

Я вырубилась после полуночи. Мне снились бредовые сны. Телефоны. Календари. Имена. Даты. Райан на «харлее». Джейк, гоняющий шакала по пещере.

В два часа я проснулась, изнывая от жажды. Налила стакан воды и присела на край кровати. Что означают эти сны? Просто следствие головной боли и усталости? Или подсознание пытается помочь мне?

В конце концов, я заснула. Но еще не раз просыпалась, путаясь в постельном белье.

Глава 33

Не могу сказать, что проснулась с голосом муэдзина. Но примерно в это время.

Всходило солнце, пели птицы, головная боль ушла. И демон внутри меня тоже угомонился. Я собрала списки номеров с пола ванной комнаты, приняла душ и нанесла макияж. В семь позвонила Райану.

— Прости за вчерашнее.

— Ты нежный цветок, добрая фея, дитя любви и…

— Как ты только меня выносишь?

— Разве ты не самое прекрасное и внимательное существо в моей жизни?

— Да уж, само собой.

— И сексуальное.

— Я могу быть и настоящей врединой.

— Да, но ты ведь моя вредина.

— Я уже одета.

— В атласные трусики?..

Парню можно позавидовать. Никогда не сдается.

За завтраком позвонил Фридман. Каплан захотел поговорить о Феррисе. Фридман предложил заехать за Райаном, а мне оставить «форд». Я согласилась.

Вернувшись к себе, я набрала номер Джейка, но тот не взял трубку. Наверное, еще спит.

Подождать? Ни за что. И так два дня потеряно.

Я поехала в «Иерусалим пост». Припарковавшись, проверила, не следят ли за мной. Офис газеты находился в Западном Иерусалиме, районе определенно не для туристов. И вообще здесь было опасно. Грязный квартал с кучей гаражей и свалок.

Здание напоминало авиационный ангар. Я прошла по длинному низкому коридору с выдолбленной надписью «ИЕРУСАЛИМ ПОСТ» на одной из его стен.

После многочисленных проверок меня направили в подвал. Смотрителем архива оказалась женщина лет сорока с бледными губами. Судя по корням крашеных волос, она не посещала парикмахерскую уже несколько месяцев.

— Shalom.

— Shalom.

— Вы храните старые статьи?

— Да.

— Мне нужны материалы о Масаде.

— Такие имеются.

— Я бы очень хотела взглянуть.

— Сегодня?

Она разговаривала со мной как с маленьким ребенком.

— Да.

— У нас собраны материалы еще с тех времен, когда газета называлась «Палестин пост».

— Понятно. — Я мило улыбнулась. — Мне спешить некуда.

— Вы не сможете забрать их домой.

— Конечно-конечно, я понимаю.

— У вас есть два документа, удостоверяющие личность?

Я показала паспорт и удостоверение работника Северокаролинского университета. Она проверила оба.

— Вы пишете книгу?

— Мм… — промычала я неопределенно.

Она указала на один из столов:

— Подождите здесь.

Обойдя свою конторку, мадам Архивариус подошла к серому металлическому шкафу, выдвинула ящик и достала большущую папку. Положив ее передо мной, она улыбнулась:

— Работайте, дорогая.

В папке находилось множество вырезок. Сбоку каждой страницы была подписана дата. В некоторых местах слово «Масада» обвели в кружок.

К полудню я выяснила три важные вещи.

Во-первых, Джейк не преувеличивал: кроме короткого упоминания во время пресс-конференции после второго сезона раскопок, о пещере больше нигде не говорилось. Причем в ноябре 1964-го «Иерусалим пост» даже создал специальную колонку, посвященную Масаде, где Ядин описывал все сенсационные находки. Мозаики, манускрипты, синагоги, купальни, скелеты из дворца. И ни слова о костях из пещеры.

Во-вторых, Ядин знал о свиных костях. В марте 1969 года вышла статья, в которой он упоминал, что среди человеческих останков находились и кости животных — например, свиней. Причем автор предположил, что свиней привезли в Масаду, чтобы помочь справиться с мусором.

Этого я не поняла. Почему бы мятежникам просто не выбросить мусор за пределы крепости? Пусть бы римляне с ним и разбирались.

Кроме того, в интервью 1981 года археолог сказал, что человеческие останки из «пещеры-2001» могут принадлежать и не только евреям, так как рядом с ними обнаружены свиные кости.

В-третьих, Ядин заявил, что радиоуглеродный анализ никогда не проводился. А в том же интервью, где упоминаются свиные кости, он говорит, что подобный анализ никто не просил проводить, а делать его за свои деньги он не собирается. Об этом его высказывании вспоминал Джейк.

Я откинулась на спинку стула и задумалась.

Судя по всему, Ядин сильно сомневался, что ребята в пещере были еврейскими повстанцами. И он никогда не посылал образцы на радиоуглеродный анализ.

Но почему? Не так уж дорого это стоит. Почему Ядин вел себя так странно? Неужели он точно знал, кто именно захоронен в пещере?

Я начала складывать страницы обратно в папку.

А может, Ядин все-таки провел радиоуглеродный анализ? Мог ли кто-нибудь переправить скелет в Париж, чтобы спрятать его там? Чтобы помочь ему исчезнуть навсегда? Я уже знала, куда ехать дальше.

Как и при первом визите, я еще раз отметила сходство кампуса Израильского университета со всеми другими кампусами в мире. Воскресным днем на территории не наблюдалось ни души.

Однако парковка все равно была забита под завязку.

Поставив машину, я поспешила прямиком в библиотеку, уточнив, где находится отдел периодики. Попав в него, я попросила журнал «Радиоуглерод», номера за период начала шестидесятых.

Заняв кабинку для индивидуальной работы, начала пролистывать статью за статьей.

Прошло чуть менее часа. Я выпрямилась, уставившись на свои записи — как ученый, который сделал открытие, но еще не понимает его смысла.

Сдав журналы, я уехала.

Джейк открывал ворота целую вечность. Его глаза припухли, а на левой щеке образовалась сосудистая звездочка.

Пока мы шли в квартиру, я буквально дрожала от нетерпения. Драм отправился на кухню. Я еле дождалась, пока он набрал воды в чайник и поставил его кипятиться.

— Чаю?

— Да-да. Тебе знаком журнал «Радиоуглерод»?

Джейк кивнул.

— Я бегло просмотрела некоторые номера в университетской библиотеке. В период между шестьдесят первым и шестьдесят третьим годами Ядин посылал образцы с раскопок в Бар-Кохба в кембриджскую лабораторию.

— Откуда конкретно?

— Из пещер около Мертвого моря. Но это не важно.

— Угу, — кивнул Джейк, опуская чайные пакетики в кружки.

— Я думаю, он посылал образцы на радиоуглеродный анализ.

— Ага.

— Ты слушаешь меня?

— Конечно.

— Кроме того, я просмотрела материалы о Масаде из архивов «Иерусалим пост».

— Очень интересно.

— В интервью восемьдесят первого года Ядин говорит репортерам, что не его дело инициировать проведение такого анализа.

— И что?

— Ядин противоречит сам себе.

Джейк зевнул.

— Он ведь уверял, что ни один образец из Масады не был направлен на радиоуглеродный анализ, так?

— Насколько я знаю.

— Но Ядин посылал образцы с других раскопок. И не только он. В тот период многие археологи использовали лаборатории других стран. Например, вашингтонскую.

— Сливки или сахар?

— Сливки.

Мне захотелось дать Джейку по шее.

— Ты говорил, что в шестидесятые члены кнессета были убеждены, что некоторые скелеты из Масады вывезли за границу.

— Шломо Лоринец.

— Ну вот видишь? Лоринец мог оказаться прав. Останки из «пещеры-2001» вполне имели возможность быть вывезенными из Израиля.

Джейк налил в кружки воды и протянул мне одну из них.

— Странный скелет?

— Да.

— Это только догадка.

— В своем дневнике Хаас указывает, что общее количество костных фрагментов — двести двадцать, правильно?

Джейк кивнул.

— Скелет нормального взрослого человека состоит из двухсот шести костей. Получается, Хаас не посчитал наш загадочный скелет.

Драм промолчал.

— Очевидно, Хаас никогда не видел скелет, — сказала я. — А почему?

Джейк посмотрел на меня:

— Потому что его отправили в Парижский музей?

— Добро пожаловать обратно на землю, Джейк.

Он хотел что-то сказать, но я еще не закончила.

— Зачем держать все это в секрете? Почему именно Музей истории человечества? Они не проводят тест на радиоуглерод. И отчего целый скелет? К тому же тот, который лежал отдельно. Ведь нужен всего лишь маленький образчик. Ядин никогда не упоминал о нем. Хаас никогда его не видел.

— Я же говорил с самого начала, что все не так просто.

— Ты сказал, что собираешься прямо спросить «Защитников веры», у них скелет или нет. Звонил им?

— Дважды.

— И?

— Должны перезвонить, — произнес Джейк с сарказмом.

С помощью ложечки я выжала в кружку чайный пакетик.

— Чай может стать горьким, — сказал Джейк.

— Я люблю крепкий.

— То есть горький?

— Вижу, ты совсем проснулся.

Мы оба добавили сливки и размешали.

— Что там с ДНК-тестом? — поинтересовался Джейк.

— Я несколько дней не проверяла почту. Интернет в отеле — это просто кошмар какой-то.

Я не соврала, только все равно не ожидала результатов так скоро. По правде говоря, вообще не очень-то их ждала. Ни скелет, ни странный зуб сравнивать было не с чем.

— Когда я посылал образцы из гробницы, то попросил обе лаборатории прислать результаты на твой адрес.

У Джейка снова началась паранойя? Я промолчала.

— Давай попробуем на моем компьютере, — сказал Джейк и направился к столу.

Почему бы и нет? Взяв с собой кружку, я подошла к ноутбуку. Ответы уже пришли на мой ящик, причем из обеих лабораторий.

Сначала я открыла письмо с отчетом по поводу костей из гробницы. В нем находилась информация, которая для меня мало что значила. Затем просмотрела результаты ДНК-теста скелета и странного зуба.

Сначала я удивилась. Потом задумалась. Я перечитывала последний абзац снова и снова. И никак не могла сообразить, что все это означает. Было понятно только одно. Я чертовски права насчет загадочного скелета.

И жутко ошибалась по поводу бесполезности ДНК-теста.

Глава 34

Наверное, я выглядела как испуганный олень.

— На что ты там уставилась?

Джейк переоделся в джинсы и красную футболку.

— Пришли результаты ДНК-теста.

— Серьезно?

Драм включил принтер и распечатал отчет. Потом внимательно изучил текст.

— Отлично, — сказал Джейк, усаживаясь рядом со мной. — И что все это значит?

— Митохондриальная ДНК…

— Помедленнее.

Я вздохнула.

— И с начала.

— Сначала?..

Мне почему-то совсем не хотелось проводить урок биологии.

— С самого-самого начала, — подтвердил Джейк.

Еще один глубокий вздох. Нужно успокоиться.

— Ты знаком с ядерной ДНК?

— Двойная спираль в ядре клетки?

— Да. Ученые годами работали, чтобы отобразить структуру ДНК. Она делится на молекулы, которые представлены специфическими белками.

— Ни жиров, ни углеводов.

— Ты хочешь, чтобы я продолжала?

Джейк кивнул.

Я постаралась изложить все как можно проще.

— Ученые выделяют гены, которые делают нас похожими: два уха, количество волос на теле, строение таза, удобное для ходьбы. Медики пытаются найти гены, которые отвечают за мутации и являются причинами разных болезней. Судебно-медицинские эксперты смотрят на молекулу ДНК как на нечто позволяющее отличать людей друг от друга. Кроме того, они исследуют гены, отвечающие за физические характеристики, то есть за те черты, которые мы можем видеть, глядя на человека. Например, цвет кожи или глаз.

Джейк выглядел сбитым с толку. Ну еще бы. Я с радостью продолжала объяснения:

— Допустим, полиция нашла улики, оставленные неизвестным преступником. Кровь или сперму. И у них нет человека, с которым можно сравнить эти образцы. Такое редко бывает. А вот когда необходимо сузить круг возможных подозреваемых, то результаты ДНК-теста представляют незаменимое подспорье в расследовании преступления.

Джейк понял, куда я клоню.

— Определи пол — и ты уменьшишь число подозреваемых вдвое.

— Правильно. Существуют методики, с помощью которых можно узнать даже биогеографическое происхождение индивида. Когда ты звонил мне в Монреаль, мы обсуждали такой случай. Пока все понятно?

— Да.

— Таким образом, преимущество ДНК-теста в том, что с его помощью можно не только сравнить неизвестный экземпляр с известным, но и предположить, как выглядел парень.

— Или девушка. Или кто были люди из гробницы.

— Вот именно. Но пока мы говорили о ядерной ДНК. А митохондриальная ДНК тебе известна?

— Напомни.

— Митохондриальная ДНК находится за пределами ядра клетки.

— За что она отвечает?

— Представь себе источник энергии.

— Давай сразу перейдем к ее роли в судебной медицине.

— Кодирующая область митохондриальной ДНК невелика — по-моему, одиннадцать тысяч основных пар — и представлена небольшим количеством вариаций. Но, как и в случае ядерной ДНК, это часть генома, то есть совокупности индивидуальных признаков человека.

— В чем ее преимущество над ядерной ДНК?

— Ядерная ДНК представлена только двумя копиями, а у митохондриальной ДНК возможны сотни или даже тысячи копий в каждой из наших клеток. Поэтому вероятность восстановления митохондриальной ДНК из маленького или разрушенного образца намного больше.

— Ты имеешь в виду кости из гробницы и скелет двухтысячелетней давности?

— Да. Чем старее кость, тем ниже вероятность извлечения кусочка, подходящего для проведения теста на ядерную ДНК. Другое преимущество митохондриальной ДНК в том, что она наследуется только от женщины. Таким образом, гены не рекомбинируются при каждом зачатии. Это означает, что у твоей мамы, сестры и бабушки митохондриальная ДНК идентична твоей.

— А у моей дочери митохондриальная ДНК соответствовала бы ДНК ее матери, а не отца, то есть меня.

— Правильно.

— Давай вернемся к нашей гробнице. Выходит, что у этих древних костей проще определить митохондриальную, чем ядерную, ДНК?

— Да.

— Значит, и митохондриальная, и ядерная ДНК могут быть использованы для сравнения неизвестного с известным. Например, можно вычислить виновника преступления или установить отцовство. И обе ДНК показывают родственные связи. Но ядерная еще и определяет индивидуальные черты, правильно?

— В очень ограниченной степени, — сказала я. — Пол и некоторые показатели расового происхождения.

— О'кей. Так что там с гробницей?

Я взяла отчет из лаборатории.

— Результат есть не по всем образцам. Но если судить по ядерной ДНК, у нас имеются четыре женщины и три мужчины. Имей в виду, это тебе не Священное Писание.

— Не смешно. Давай дальше.

— Стандартное обозначение хромосом — X и Y. Проще говоря, если в образце присутствуют оба знака — это мальчик. Нету Y — девочка. Однако с древними костями не все так просто. В плохо сохранившемся материале характерные признаки пола могут отсутствовать. Но если тест повторять снова и снова, получая только X, то образец, скорее всего, взят из кости женщины.

— Что еще? — спросил Джейк, глянув на дверь.

— Как минимум шесть человек из гробницы — родственники.

— В самом деле?

— Ничего странного, если учитывать, что это семейная гробница. Удивительно лишь то…

— Которые шесть? — перебил Джейк.

— Не знаю. Твои представлены пронумерованными образцами.

Секунду или две Драм смотрел на меня, потом схватил распечатки и ушел в другой конец комнаты.

— Джейк, это не самое важное на сегодня дело, — сказала я в пустоту.

Нужно переключиться с костей из гробницы на масадский скелет. Вот это действительно важно. Затем я вспомнила об отчете, касающемся странного зуба. Нет, сказала я себе. Все по порядку.

Я нашла Джейка в спальне: он раскладывал на столе фотографии. Это были снимки оссуариев, которые мы с Райаном уже видели.

Джейк подписывал имена на нижнем крае каждого фото. Рядом с именем он добавлял идентификационный номер из лаборатории. Я заглянула в отчет по ядерной ДНК.

— Женщина, — прочитала я.

— Мария, — сказал он.

Джейк нарисовал женский символ на фото оссуария Марии, потом перевернул страницу в папке.

— Антропологи предполагают, что лет этой даме было довольно много. Больше шестидесяти пяти.

Он сделал пометку и назвал следующий номер.

— Женщина, — сказала я.

— Мириам. Или просто Мария, — сказал Джейк, заглядывая в папку. — Взрослая.

Значок на фотографии и номер.

— Мужчина, — произнесла я.

— Иуда, сын Иисуса. От двадцати пяти до сорока лет.

Следующий номер.

— Женщина.

— Саломея. Тоже старая.

Одну задругой мы подписали каждую фотографию. Мария. Мария. Иосиф. Матфей. Иуда. Саломея. Иисус. В каждом случае пол, предполагаемый ядерной ДНК, соответствовал надписи на оссуарии. Или наоборот.

Останки, найденные на полу гробницы, принадлежали одному мужчине и одной женщине.

Мы с Джейком смотрели друг на друга. Никто из нас не произнес ни слова. Все сходилось. Семейная гробница Иисуса.

— Что можно сказать о родственных связях? — спросил Джейк.

Я заглянула в отчет по митохондриальной ДНК.

— Если помнишь, результаты этого анализа показывают только наличие связи по матери. Мать — дочь. Мать — сын. Дети от одной матери, братья и сестры этой матери и так далее. Итак, начнем. Мириам и Саломея — родственницы. Мария — тоже.

Джейк сделал пометки на трех снимках.

— Иосиф — член семьи. И Иуда.

Еще несколько записей.

— Мужчина, чьи останки находились на полу, также является их родственником.

— У него одинаковая митохондриальная ДНК с Мириам, Саломеей, Марией, Иосифом и Иудой?

— Да, — сказала я. — А у лежавшей рядом с ним женщины ДНК отлична. Впрочем, в этом нет ничего странного. Она могла просто приходиться кому-то женой. Поскольку женщина является родственницей только по браку, а не по крови, то и ее ДНК, и ДНК ее детей, если они были, идентична ДНК материнской линии.

— Ничего от отца.

— Митохондриальная ДНК не рекомбинируется, а переходит от матери.

— Понятно.

— ДНК Матфея также уникальна. Но если его мать была из другой семьи, у него осталась ее митохондриальная ДНК, а не отцовская.

— Возможно, он чей-то двоюродный брат.

— Да. — Я посмотрела на Джейка. — Останки Иисуса сохранились слишком плохо, чтобы можно было определить ДНК. Установить родственную связь с кем-либо не удалось.

Драм набросал фамильное древо.

— Все сходится. Старшая Мария — это мать. — Джейк нарисовал круг и вписал в него имя. От круга вниз отходили четыре стрелки. — Саломея. Мириам. Иосиф. Иисус. Четверо из семи детей Марии.

Надпись: «Иуда, сын Иисуса». Безумная теория Донована Джойса. Иисус выжил, женился и стал отцом ребенка. Мы снова к этому вернулись? Нет, невозможно.

— А как же Иуда? — спросила я.

Джейк поднял брови, словно удивляясь моей бестолковости.

— Хочешь сказать, что Иисус выжил и стал отцом? — проговорила я. — Ты же сам говорил о трех фундаментальных доктринах католической церкви — непорочном зачатии, воскрешении и обете безбрачия.

Драм насупился.

— Нет, Джейк, — покачала я головой. — Такого не может быть. У Иуды — ДНК, которая связывает его с женщинами из гробницы. Со старшей Марией, Мириам и Саломеей. Если бы он был сыном Иисуса, то у него осталась бы именно материнская ДНК.

— Хорошо. Будем считать, что Иуда, возможно, племянник Иисуса, внук Марии. — Джейк нарисовал еще один кружок. — Одна из сестер могла выйти замуж за другого человека по имени Иисус и иметь сына Иуду.

— Нет, Джейк, здесь что-то…

Он перебил меня:

— Женщина, чей скелет лежал на полу гробницы, не родственница. Возможно, она… — Джейк умолк. — Черт, Темпе. Донован Джойс считает, что Иисус женился на Марии Магдалине. И другие так думают. Вероятно, эта женщина и есть Мария Магдалина. — Некоторое время Драм молчал, открыв рот и глядя в пустоту. — Хотя, если подумать, не столь важно, кто она такая. И этот Матфей им не родственник, так? Он мог быть учеником Иисуса, которого по каким-то причинам похоронили в гробнице. Или сыном одного из братьев.

— Слишком много предположений, — попыталась я опустить Джейка на землю.

Однако он меня не слушал.

— Иаков отсутствует, потому что его оссуарий украли. Симон умер на десять лет позже. Черт, Темпе, да здесь практически целая семья!

Похоже, в этот момент мы подумали об одном и том же. Джейк успел первым задать вопрос:

— Так кто же тогда распятый человек, завернутый в ткань?

— Вероятно, распятый, — поправила я.

— О'кей. Иисус из оссуария, возможно, еще один племянник. Черт! Почему в лаборатории именно с ним возникли проблемы?

Неожиданно Джейк бросился к шкафу. Он открыл замок, посмотрел на полки, некоторое время стоял неподвижно, потом снова запер дверцу.

Иисус выжил, и у него были дети? Иисус умер, и его похоронили в гробнице, завернув в ткань? Одна версия выглядела хуже другой.

— Все как-то сомнительно, — сказала я.

Джейк просверлил меня взглядом.

— Нет, если я смогу доказать, что оссуарий Иакова нашли именно в этой гробнице.

Я еще раз просмотрела результаты по ДНК. Мария, Мириам, Саломея, Иосиф, Иуда и неизвестный мужчина являлись членами одной материнской линии. Матфей принадлежал к другому роду, как и неизвестная женщина. Состояние костей из оссуария с надписью «Иисус, сын Иосифа» не позволяет определить ДНК.

Иисус, сын Иосифа. Но какой Иисус? И какой Иосиф?

Неужели Джейк действительно нашел гробницу Святого семейства? Если так, то кто же завернутый в ткань мужчина, которого обнаружила я?

— Похоже, здесь имеется что-то еще, Джейк.

— Что?

Я начала говорить, но тут зазвонил телефон Драма.

— Чудеса. Неужто «Защитники веры» решили перезвонить мне по поводу скелета? — Он покачал головой и пошел отвечать на звонок.

Пока Джейк отсутствовал, я изучала результаты анализа масадского скелета и странного зуба.

Ядерная ДНК указывала, что скелет мужской. Ничего особенного. Я и так это знала. Зуб также из мужской челюсти.

Анализ митохондриальной ДНК говорил о том, что скелет не связан с семьей из долины Кедрон. Если те люди действительно являлись родственниками Христа, то скелет из Масады — это кто-то посторонний. Или, по крайней мере, не отпрыск одной из тех женщин.

Как и предполагал Бержерон, зуб не имел отношения к масадскому скелету, а принадлежал кому-то помоложе.

Я в третий раз перечитывала отчет, когда появился Джейк.

— Ослы!

— «Хеврат-Кадиша»?

Джейк кивнул.

— Что они сказали?

— Baruch Dayan ha-emet.

Я посмотрела на него и покрутила пальцем у виска.

— Великий Бог — всему судья, — пояснил Джейк.

— Что еще?

— А мы — дети сатаны. Теперь они собираются помешать моим раскопкам.

— Ты нашел человеческие останки, раскапывая синагогу первого века?

— Конечно, нет. Я сто раз повторил это, но «Защитники» не верят. Сегодня же поедут туда, и опять всей толпой.

— Ты спросил про скелет?

— Добрый раввин отказался говорить на эту тему, — пожал плечами Джейк. — Зато он сказал кое-что странное.

— Что именно?

— Попросил перестать доставать их звонками.

— И?

— Я позвонил только дважды.

— Так кто же им звонит?

— Да кто его знает?!

Мы помолчали.

— Ты прав, Джейк, — сказала я после паузы и показала ему результаты анализа митохондриальной ДНК масадского скелета и зуба. — Это нечто большее, чем мы только можем себе представить.

— Дошло, наконец.

Теперь уже он сам был похож на испуганного оленя.

Глава 35

Впрочем, создавалось впечатление, что Джейк не понимал всего драматизма ситуации.

— У зуба и скелета разные митохондриальные ДНК, — сказала я. — Значит, зуб чужой. Ничего нового. Дантист, сотрудничающий с моей лабораторией в Монреале, сразу сказал об этом. Зуб принадлежал человеку, который моложе нашего парня. Митохондриальная ДНК скелета также не совпадает ни с кем из гробницы. Его мать принадлежала к другому роду.

— Но она могла являться чьей-то женой. Я имею в виду мужчин из гробницы.

— Возможно. А вот действительно шокирует то, что митохондриальная ДНК странного зуба совпадает с ДНК семьи из долины Кедрон!

— Странный зуб связан с семьей Марии, а скелет — нет?

— Да.

— Его вставили в челюсть скелета?

— Да, Джейк. Это означает, что владелец зуба являлся родственником людей из твоей гробницы. Он член их семьи.

— Как же зуб оказался в челюсти скелета?

— Думаю, вставили по ошибке. Во время раскопок или во время транспортировки. Только не в лаборатории Хааса.

— Получается, что хотя бы один человек из «пещеры-2001» наверняка приходился родственником людям из гробницы. Какого черта член этой семьи забыл в Масаде?

Джейк засунул руки в карманы, подошел к окну и посмотрел вниз. Я ждала, пока он разберется в своих мыслях.

— Ядин не горел желанием обсуждать останки, найденные в пещере, — сказал Драм негромко. — Конечно. Они вовсе не мятежники, а христиане, которые жили в пещере.

Похоже, Джейк разговаривал сам с собой.

— Во что мы ввязались? Кому принадлежал скелет из Масады? Почему его не показали Хаасу? Кого захоронили в скрытой камере? Почему эти останки не собрали и не поместили в оссуарий?

Тут Джейк быстро повернулся и посмотрел на меня в упор.

— Последователи Иисуса в Масаде. Один из них связан с людьми из гробницы. Он принадлежит к Святому семейству. Чтобы факты подтвердились, мне нужно доказать, что оссуарий Иакова нашли именно в этой гробнице. — Джейк обернулся. Его глаза горели. — Я думал, у нас в руках две разные находки, хоть и относящиеся к одному временному периоду. Однако это не так. Они связаны! Пропавший скелет из Масады и семья из гробницы — части одной истории. Это будет величайшим открытием века. Да что там — целого тысячелетия!..

Джейк вернулся к столу, взял отчет о результатах анализа, положил его обратно, потрогал фотографии оссуариев, провел пальцем по краю стола.

— Это намного больше, чем даже я мог вообразить, Темпе. И опаснее.

— Опаснее? Но ведь у нас больше нет скелета. А про кости, завернутые в ткань, никто не знает.

— Пока никто не знает.

— Пора поговорить с Блотником.

Джейк резко обернулся:

— Нет!..

Я вздрогнула. Джейк отвел взгляд.

— Извини. У меня снова болит голова. Просто… я… не надо звонить Блотнику.

— Джейк, неужели ты позволишь чувствам взять верх?

— Блотник утратил мое доверие, — проговорил Джейк. — И мы не занимаемся благотворительностью. Он неудачник, пустое место и осел.

— Да кем бы он ни был, но он директор ИОД. Наверное, Блотник занял этот пост по заслугам, нет?

— Он опубликовал несколько хороших статей в шестидесятые годы. Получил степень академика и должность директора. С тех пор ни разу не нашел и не написал ничего стоящего. Выезжает на спинах других.

— Несмотря на твое мнение о Блотнике, ИОД отвечает за историческое наследие этой страны.

Снаружи хлопнула дверь машины. Джейк подбежал к окну, затем бросился к закрытому шкафу и повернулся ко мне. Вздохнув, взял со стола авторучку и начал ею щелкать.

— Собираюсь заехать к Руфь Анне Блум сегодня.

— Это антрополог из ИОД?

Джейк кивнул.

— Ты расскажешь ей о завернутых в ткань костях?

— Да.

— Но ты ведь не только из-за этого едешь к ней?

— Не только из-за этого. — Джейк положил ручку. — Слишком рискованно хранить кости здесь.

Интересно. Рискованно для кого? Для костей? Для Джейка? Его дальнейшей карьеры? Я знала, что он собирается получить ученую степень.

— Хочешь, чтобы я поехала с тобой в Музей Рокфеллера?

Джейк отрицательно покачал головой.

— Мне еще нужно предупредить своих ребят на раскопках по поводу «Защитников веры», чтобы эта чертова «Хеврат-Кадиша» не застала их врасплох.

Я посмотрела на часы.

— А я договорилась встретиться с Райаном в отеле в четыре. Могу отменить.

— Не надо. Перезвоню через пару часов.

— Присоединишься к нам за ужином?

Джейк кивнул, явно думая уже о чем-то другом.

Не успела я раздеться, как ко мне постучался Райан. Должно быть, я выглядела расстроенной, потому что он спросил:

— Ты в порядке?

Я кивнула, не захотев вдаваться в подробности нашего с Джейком разговора.

— Как твой друг?

— Получше, но голова еще болит, — проговорила я, открывая мини-бар. — Дерганый он какой-то сегодня.

— Нашла что-нибудь полезное в «Пост»?

Выпив диетической колы, я рассказала Райану о статьях, в которых Ядин противоречит сам себе по поводу необходимости проведения радиоуглеродного анализа.

— Значит, старина все-таки посылал материалы за границу. Он вполне мог поступить так и с масадским скелетом.

— Да, вот еще что. Я получила результаты ДНК-тестов. Некоторые люди из пещеры имеют одинаковую цепочку.

— Они родственники?

— Да. Ничего странного. Это же семейная гробница. Естественно, в ней похоронены родственники. А удивляет то, что митохондриальная ДНК связывает вставной зуб скелета с этой семьей.

— То есть кто-то из «пещеры-2001» являлся членом семьи, похороненной в гробнице в долине Кедрон?

Мне нравилось, что Райан так быстро соображает.

— Именно. Поскольку Джейк убежден, что это захоронение Святого семейства, то получается, что в момент штурма Масады римлянами в тамошних пещерах жили первые христиане.

— Ух ты!

— Именно — «ух ты». Израильтяне вряд ли будут рады таким новостям.

— В Масаде обретался даже кто-то из семьи Христа.

— Да. Но все еще непонятно, кому именно принадлежит скелет. — Я сделала большой глоток. — Точнее, принадлежал.

— Кстати, утром Каплан упомянул о скелете.

— Что?..

— Он утверждает, будто Феррис знал, чей это костяк.

— У него были документы, касающиеся идентификации скелета?

— По словам Каплана — да.

По спине у меня пробежали мурашки. Я потратила месяц, пытаясь выяснить, кому принадлежал скелет. И по правде говоря, уже начала подозревать, что имя навсегда затерялось во времени.

— Господи, Райан! Что конкретно сказал Каплан?

— Что, по слухам, кости были бесценны.

— Эти слухи ходили по рынку нелегального антиквариата?

Райан кивнул.

— Теперь плохие новости. Фридман должен освободить Каплана.

— Ты шутишь?

— Адвокат постарался. Вежливо намекнул, что нарушены права его подзащитного. Задержание превышает официально установленные сроки.

— А что с кражей?

— Литвак отказался от обвинения. А у меня нет ничего, что связывает Каплана с убийством Ферриса.

— Он же признался, что его наняли убить парня!

— И клянется, что этого не делал.

— Каплан собирался продать украденный скелет!

— Намерение — еще не преступление. Кроме того, сейчас Каплан говорит, что никогда всерьез не планировал сбыть кости. Так, сделал несколько звонков из любопытства.

— Черт возьми!..

— А вот еще кое-что любопытное. Мы не можем найти Кортни Пурвайенс.

— Секретарша Ферриса пропала?

— Когда Каплан впервые рассказал нам о масадском скелете, мы спросили, почему Феррис решил продать кости после более тридцати лет хранения.

— И что?

— Он заявил, что бизнес Ферриса шел ко дну.

— Пурвайенс говорила другое.

— Верно. Кто-то из них врет. Мы захотели задать ей еще несколько вопросов. Я послал запрос парню по имени Берч, моему помощнику в этом деле.

— Тому блондинчику, который присутствовал на вскрытии Ферриса?

Райан кивнул.

— Берч несколько дней пытался связаться с Пурвайенс, однако ее не было ни на складе, ни дома. Похоже, дамочка пропала.

— Она давала подписку о невыезде?

— Пурвайенс не подозреваемая. Я не мог запретить ей уехать, но порекомендовал оставаться на связи. Хотя она вряд ли слушается чьих-то советов.

— А это похоже на заранее запланированную поездку?

— Нет.

— Плохо.

— Конечно. Берч работает над этим.

Райан подошел ко мне и обнял за плечи.

— Мы с Фридманом решили следить за Капланом. Узнаем, куда он ходит, что делает и с кем встречается.

— Держите его на коротком поводке.

— На котором он удавится.

Райан прижал меня крепче к себе.

— Тебе придется пока побыть одной.

— Я найду, чем заняться.

— Звони, если что.

Я высвободилась и наигранно улыбнулась:

— Не расслабляйся, красавчик. Сегодня вечером я ужинаю с высоким, симпатичным и очень обходительным мужчиной.

— С обширной лысиной.

— Так сейчас модно.

Райан улыбнулся:

— Не люблю, когда ты куксишься.

— Иди, — сказала я и развернула Райана лицом к двери. — Не проворонь Каплана.

Когда Райан ушел, я позвонила Джейку. Он не ответил. Часы показывали пять. Глаза у меня начали слипаться. Вздремнуть? Почему бы и нет. Джейк перезвонит попозже.

Я вскочила, услышав возню у своей двери. Ключ? Отмычка?..

Не понимая, что происходит, посмотрела на часы. Семь тридцать две.

Я подошла к двери.

— Джейк?

Тишина.

— Райан?..

Что-то зашуршало у моих ног. Я посмотрела вниз и увидела бумажный конверт, просунутый в щель. Я открыла дверь.

По коридору убегала молодая женщина, одетая в хиджаб, черную юбку и блузку с длинными рукавами.

— Эй, мисс!..

Не останавливаясь, женщина бросила мне через плечо:

— Этот мужчина залез в вашу комнату!..

Она быстро свернула за угол. До меня донесся стук каблуков по каменной лестнице.

Я закрыла дверь и заперла ее. За окном шумели машины. В комнате стояла тишина.

Я открыла конверт. В нем лежала записка с теми же словами: «Этот мужчина залез в вашу комнату». И имя. «Хассам Аль Ахмед».

Эта девушка — горничная? Она видела, как в мою комнату проникли? Тогда почему сообщила только сейчас, да еще в такой форме?

Набрав номер, я попросила пригласить миссис Ханани. Мне сообщили, что ее целый день не будет. Я оставила сообщение с просьбой перезвонить.

Положив записку в сумочку, позвонила Джейку. Все еще не отвечает. Пока не вернулся? Или я проспала его звонок?

Я повторила попытку в семь сорок пять, в восемь, в восемь пятнадцать. В восемь тридцать сдалась и спустилась в бар. За ужином все время гадала, почему Джейк мне не позвонил.

Он что, все еще в Музее Рокфеллера?

Драм планировал сначала заехать на раскопки, потом в музей. Или он передумал встречаться с Блум? Решил не ехать с костями один?

Нет, Джейк не может сейчас находиться на раскопках, уже слишком темно. Наверное, он позвонил ко мне в номер, а когда я не ответила, решил поужинать со своими ребятами. Или я так крепко спала, что не расслышала звонок? Сомневаюсь. У меня снова появилось нехорошее предчувствие.

Неожиданно я заметила двух темнолицых мужчин, сидящих в другом конце бара. Один — маленький, крепкий, с прилизанными волосами и щербинкой между передними зубами. Другой — высокий, с завязанными в тонкий хвост волосами.

Я подумала о Хассаме Аль Ахмеде. Кто это? Он действительно проник в мою комнату? Но зачем?

Мужчины за столиком молча пили сок. На их столике мерцала желтая свеча. По стенам плясали страшные тени.

Эти люди наблюдают за мной? Или просто разыгралось воображение? Я украдкой посмотрела на мужчин. Тот, что повыше, улыбнулся мне. Я снова уткнулась в тарелку.

Есть расхотелось. Я расплатилась и поспешила обратно в номер — звонить Джейку. Он не отвечал. Может быть, у него усилилась головная боль, и он отключил телефон? Следует успокоиться. В данной ситуации лучшее средство — горячая ванна.

Кто эти ребята из бара? Кто такой Хассам Аль Ахмед? Что случилось с Кортни Пурвайенс? Где Джейк? Что с ним? Рецидив? Закупорка сосудов? Гематома мозга?.. Господи! Я схожу сума.

Пока я вытиралась, мой взгляд упал на списки телефонных номеров, высохших, но потемневших и сморщившихся отколы.

Почему бы и нет? Это отвлечет меня от беспокойных мыслей. Плюхнувшись на кровать, я включила лампу и уставилась в окно. Ночное небо. Миллионы звезд. Такое небо над этим городом каждую ночь.

Мой взгляд скользнул по комнате. Лучики света плясали на темном потолке. Дневная жара спала, и в помещении царила приятная прохлада. Я закрыла глаза и прислушалась. Листочки с номерами лежали на моих коленях.

Машины. Дверные колокольчики. Кошки.

Открыв глаза, я взяла бумаги. Сейчас дело шло быстрее. Знакомые номера выделялись сразу.

Но ванна успокоила меня больше, чем я предполагала. Веки отяжелели, строки прыгали, мысли путались. Я уже хотела выключить свет, когда мое внимание привлек один номер. Это из-за дремы? Или в самом деле что-то не так? Я пристально вглядывалась в список.

В висках застучало.

Схватив телефон, я позвонила Райану.

Глава 36

— Райан.

— Это Темпе.

— Как ужин? — спросил он негромко.

— Джейк так и не появился.

Удивленное мычание.

— Надо наказать негодяя.

— Оно и к лучшему. Я нашла кое-что интересное среди телефонных номеров.

— Слушаю тебя.

— Когда Феррис с Мириам ездили во Флориду? — спросила я.

— В середине января, — коротко ответил Райан.

Я представила их с Фридманом в темной машине.

— О'кей. Я тут составила цепочку событий. Двадцать восьмого и двадцать девятого декабря со склада звонили в отель «Ренессанс Бока Рэйтон».

Феррис бронировал номер.

— Ясно.

— Четвертого января звонили в монастырь. Феррис договорился с Мориссоно о том, что заберет скелет.

— Продолжай.

— Седьмого января он звонил Каплану домой. Первый контакт Ферриса с посредником. Еще звонок Каплану — десятого января. Затем с шестнадцатого по двадцать третье января звонки со склада прекратились.

— Феррис с Мириам уехали на юг.

— Точно. Два звонка на курорт Бока. Возможно, у Пурвайенс возникли вопросы кшефу. И — получай! Девятнадцатого января Каплану домой позвонили опять. Со склада.

Райан отреагировал с ходу:

— Феррис был во Флориде. Стало быть, это не он. Так кто же звонил Каплану?

— Пурвайенс?

— Она вела бизнес, пока Феррис отсутствовал. Но зачем звонила Каплану? Он не клиент и не поставщик. Вряд ли Феррис посвятил Пурвайенс в сделку такого рода. — Пауза. — А может, Каплан оставил сообщение и она просто перезвонила?

— Я проверила. Каплан не звонил на склад ни с рабочего, ни с домашнего телефона.

— Итак, кто-то звонил Каплану домой со склада, пока Феррис находился во Флориде. Сам он не звонил на склад, значит, Пурвайенс не могла перезвонить, прослушав оставленное для Ферриса сообщение. Кто, черт возьми, набрал этот номер? И почему?

— Кто-то, у кого был доступ на склад? Член семьи?

— Опять-таки — зачем?

— Хороший вопрос, детектив. Есть новости от Берча?

Послышался шорох. Похоже, Райан поерзал на сиденье.

— Пурвайенс все еще отсутствует.

— Плохи дела.

— Преступник мог убрать ее, боясь, что она что-нибудь видела или слышала.

— Господи!

— Кстати, пистолет, из которого застрелили Ферриса, был украден у семидесятичетырехлетнего слесаря по фамилии Озолс. Его машину взломали в Сен-Леонарде.

— Когда?

— Двадцать второго января. Менее чем за три недели до убийства Ферриса. Берч считает, что это хулиганье. Стащили пушку, залезли на склад и пристрелили Ферриса.

Нет, тут что-то не сходилось.

— По словам Пурвайенс, ничего не пропало, — сказала я.

— Преступники могли запаниковать и скрыться.

— Однако они заранее запаслись оружием, то есть знали, на что идут. К тому же Феррис получил две пули в затылок, а это больше похоже на работу профессионала, нежели на паническую стрельбу.

— Но Мириам находилась во Флориде.

— Да.

Тут я услышала в трубке посторонние голоса.

— Появился Каплан, — произнес Райан и дал отбой.

Сон как рукой сняло. Я вернулась к телефонным номерам, на сей раз начав со звонков из дома Каплана. Январский и февральский списки оказались короткими.

Почти сразу я обнаружила еще одну шокирующую деталь.

Первое февраля. Международный звонок. В Израиль. Местный код — ноль два. Иерусалим. Номер знакомый.

Музей Рокфеллера.

Каплан звонил в офис Тувиа Блотника. Разговор длился двадцать три минуты. Блотник был в курсе всего минимум за десять дней до смерти Ферриса!

Встречался ли мне раньше номер Блотника? Кажется, да. Я еще раз проверила звонки со склада за январь. Вот оно!.. Восьмого января Феррис звонил в приемную Музея Рокфеллера. Месяцем позже он уже набрал прямой номер Блотника. Что из этого следует? Я задумалась. Да и черт с ними, с этими звонками!..

Начала набирать номер Райана, но остановилась. Они с Фридманом заняты слежкой. Телефонный звонок мог им помешать. Скорее всего, телефон вообще выключен.

Я позвонила Джейку. Не отвечает. Чтоб тебя!..

Одиннадцать десять. Где, черт возьми, его носит? Я вернулась к распечаткам, однако мозг отказывался работать. Интересно, что бы рассказал скелет, если бы умел говорить?

Каплан беседовал с Блотником. О чем? Каплан звонил в ИОД, чтобы побольше разузнать о костяке? Нет. Скорее так мог бы поступить Феррис. Каплан ведь только посредник. А Блотник — потенциальный покупатель?..

А вдруг Джейку стало плохо и он лежит без сознания в своей спальне? Или просто злится? Обиделся, что я защищаю Блотника. Может быть, Джейк прав в своем мнении о нем? Ужасная мысль Что, если Блотник не просто амбициозен, но и опасен?

Снова набрала номер Джейка. Опять автоответчик. Господи!..

Натянув джинсы и свитер, я схватила ключи от машины Фридмана и поспешила вниз.

Свет в квартире Джейка не горел. По земле вокруг дома стелился туман.

Выйдя из машины, я перешла дорогу, прикидывая, как перелезть через ворота. Из-за стены торчали макушки деревьев.

Волноваться не стоило. Ворота были не заперты и слегка приоткрыты. Плохой знак? Я вошла.

Двор освещался единственной лампочкой. Послышался шорох. Я увидела грязное рогатое существо.

— Бе-ее, — прошептала я.

Ноль эмоций.

Теперь городской аромат дополнился запахами скотного двора.

Лестница, ведущая наверх, казалась узким черным туннелем. Я поднималась, оглядываясь назад. Тихонько постучала в дверь.

— Джейк?..

Почему шепотом?

— Джейк, — громко сказала я, барабаня ладонью по двери.

Ответа не последовало. Повернула ручку. Дверь открылась. Внезапно мне стало страшно. Сначала ворота, теперь дверь. Джейк забыл их закрыть? Ни за что. А может, он дома? Сомнительно. Если Драм у себя, почему он не ответил мне и не перезвонил?

Снова разыгралось воображение. Джейк, лежащий на полу. Джейк в кровати — без сознания.

Что-то дотронулось до моей ноги. Я отскочила в сторону, зажав рукой рот. Сердце колотилось как бешеное.

Кот. Сидит, сволочь, в темноте и лупает на меня своими глазищами.

Дверь открылась шире. Петли скрипнули, кот тут же исчез. Я заглянула внутрь и даже в темноте увидела, что на столе валяются солнечные очки Джейка, его кошелек и паспорт.

Я вошла в квартиру.

— Джейк?..

Черт, где же выключатель?

— Джейк, ты здесь?

Пробираясь на ощупь, я добралась до гостиной. Что-то упало. Меня прошиб холодный пот, и тут пальцы нащупали выключатель. Трясущийся рукой я нажала его. Комната залилась светом.

На кухонном столе сидел кот. На полу лежала разбитая ваза. Вода капала со стола, как кровь с тела. Кот фыркнул.

— Джейк!

Кот поднял голову, вытянул лапу и лизнул ее. Потом лениво мяукнул.

— Куда запропастился твой хозяин? — спросила я.

Кот дернул ухом.

— Джейк!..

Испугавшись, кот спрыгнул со стола и прошмыгнул мимо меня к выходу. Джейка нигде не было видно.

Кружка в раковине. Аспирин на столе. Фотографии, статьи и отчеты сложены аккуратной стопкой. Все так же, как и утром.

Отвез ли Джейк кости Руфь Анне Блум?

Выйдя на балкон, я нажала выключатель. Ничего не произошло. Пришлось искать на кухне фонарик. Включив его, я вернулась на балкон. Вот и шкаф. Я зразу увидела, что дверцы его приоткрыты. Сердце у меня дрогнуло. Сжав в руке фонарик, я двинулась вперед. Чувствовался запах клея и пыли.

Ох!..

Дверцы покосились, а замка не было вовсе. Джейк наверняка запер бы шкаф. И ворота.

Я огляделась. Темнота. Подойдя к шкафу, посветила внутрь. Восстановленные оссуарии на месте. Фрагменты — тоже. Кости, завернутые в ткань, отсутствовали.

Глава 37

Джейк отвез кости Блум? Нет. Он не мог оставить шкаф и двери открытыми и не ушел бы без паспорта и кошелька.

Кости украли? И спрятали мертвое тело Джейка. Боже! Или Джейка похитили?

Стало совсем страшно. В голову лезли разные мысли. Кто может быть причастен? «Хеврат-Кадиша». Гершель Каплан. Хассам Аль Ахмед. Тувиа Блотник!..

Во дворе послышалось легкое похрустывание. Кто-то идет по гравию?

Поспешно выключив свет, я затаила дыхание, прислушиваясь. Стук веток о штукатурку. Блеяние овец. Только звуки — и больше ничего.

Я присела, пытаясь разглядеть, где лежит снятый замок. Его нигде не было. Вернувшись на кухню, положила фонарик на место. Тут мой взгляд упал на автоответчик. На экране мигала цифра десять. Я звонила ему восемь раз. Начиная с пяти и до момента выхода из отеля.

Может быть, другие помогут понять, куда он подевался? Вторгнуться в личную жизнь Джейка? К черту! Придется. Ведь наверняка что-то случилось. Я нажала кнопку «Прослушать». Первое сообщение, естественно, от меня. Второе сообщение. Мужской голос, говорит на иврите. Я разобрала слова «Хеврат-Кадиша» и isha, «женщина». Больше ничего. К счастью, сообщение было коротким. Прослушав его много раз, я записала текст со слуха.

Следующей звонила Руфь Анна Блум. Она лишь представилась и сказала, что работает сегодня допоздна.

Последние семь сообщений снова от меня. Автоответчик выключился. Что мне удалось узнать? Ничего.

Отсутствовал ли Джейк, когда я позвонила первый раз? Или ушел сразу после звонка неизвестного мужчины? А может, покинул квартиру, прослушав сообщение Руфь Анны Блум? И по своей ли воле?..

Я посмотрела на часы. Половина первого ночи. Кому бы позвонить?

Райан ответил после первого гудка. Я рассказала ему, что произошло. Райану не понравилась моя ночная поездка.

— Возможно, Джейк в беде, — сказала я.

— Так. Передаю трубку.

Я услышала голос Фридмана и прочитала ему то, что записала на слух с автоответчика. Пришлось повторить несколько раз, прежде чем израильтянин разобрал.

Звонивший являлся членом «Хеврат-Кадиши». Перезванивал по просьбе Джейка.

Ладно. Это и так было понятно. Но вот когда Фридман перевел вторую часть сообщения, я удивилась. Оказывается, «Защитников веры» доставала звонками женщина.

— И все?

— Ну, еще пара ругательств в адрес твоего друга.

В «Хеврат-Кадишу» звонила женщина? Фридман передал трубку Райану.

— Знаешь, что ты должна сделать? — резко произнес мой добрый приятель.

— Да, — покорно ответила я.

— Ты собираешься возвращаться в отель?

— Да.

Когда-нибудь.

Однако Райан не купился.

— А сначала?

— Пороюсь в бумагах. Возможно, найду информацию о людях, работавших с Джейком.

— Зачем?

— Позвоню кому-нибудь.

— Зачем?

Уровень адреналина в крови превышал все мыслимые пределы. Райану не удалось привести его в норму.

— Если соберешься поехать куда-нибудь, кроме отеля, перезвони мне.

— Обязательно.

— Я серьезно!

— Хорошо, перезвоню.

Пауза.

— Что делает Каплан? — спросила я.

— Играет в бойскаутов.

— В каком смысле?

— Рано лег спать.

— Вы следите за ним?

— Да. Послушай, Темпе. Возможно, Каплан не наш предполагаемый убийца. Если так, то преступником может быть кто угодно.

— Хорошо. В Рамаллу я не поеду.

Последовала обычная фраза Райана:

— Ты можешь быть настоящей иголкой в заднице, Бреннан.

И мой обычный ответ:

— Работаю над этим.

Когда мы разъединились, я подошла к рабочему столу Джейка.

Так. Место раскопок находилось в пустыне. Джейк не мог отправиться туда без солнечных очков и без удостоверения личности.

Ключи от машины? Я начала рыться в бумагах, открывать и закрывать ящики стола. Ключей не было. Посмотрела в спальне и на кухне.

Безрезультатно. И никакой информации о его сотрудниках. Ни списка имен, ни листа с планом, ни регистрационного журнала с квитанциями. Ничего.

Вернувшись к компьютеру, я заметила желтый самоклеящийся листочек, засунутый под клавиатуру. Я вытащила его.

Каракули Джейка. Имя — «Эсфирь Гетц». Телефонный номер, в четырех цифрах совпадающий с номером Блотника в Музее Рокфеллера.

А не могла ли Гетц названивать в «Хеврат-Кадишу»? Нет, зачем ей. Да и вообще, какая разница, кто звонил «Защитникам веры»?

Ладно. Джейк планировал встретиться с Гетц, или с Блум, или с обеими. Так?

Я уставилась на номер. Звонить в такое время бесполезно. И неприлично. Но необходимо. Я хотела сказать Блум, что ищу Джейка.

Четыре гудка. Автоответчик. Минуту я стояла, держа руку на трубке. Набрать номер Гетц? Почему бы и нет? Автоответчик.

Что теперь? Кому еще позвонить? Я чувствовала, что звонки не принесут результата, но другие идеи отсутствовали. Когда все теряет смысл, приходится возвращаться к самому началу.

Итак, что мы имеем? Скелет из Масады. Украден. Кости, завернутые в ткань. Пропали. Джейк. Исчез. Кортни Пурвайенс. Испарилась. Авраам Феррис. Убит. Сильвио Мориссоно. Мертв. Гершель Каплан, предполагаемый убийца (вероятный заказчик — некая женщина). Сейчас в Израиле. Пытается продать кости?.. Мою комнату в отеле разгромили. Машину преследовали. Феррис, Каплан и Блотник перезванивались. Руфь Анна Блум. Я ей не доверяю. Почему? Джейк просил не связываться с ИОД. Тувиа Блотник. Ему не доверяет Джейк. Кости из «пещеры-2001» связаны с костями из долины Кедрон. Есть закономерность? Да, все сводится опять к скелету из Масады.

Но есть какие-то несостыковки. Только вот какие?

Мой взгляд остановился на снимке, висящем над монитором. Улыбающийся Драм с каменным кувшином в руке.

Джейк. Пропал.

Я набрала еще один номер. Чудеса! Мне ответили.

— Слушаю.

Приглушенный голос, как будто говоривший прикрыл рот рукой.

Я представилась.

— Та самая американка? — удивились на том конце провода.

— Извините за поздний звонок, доктор Блотник.

— Я задержался на работе. — Он явно был застигнут врасплох. — Привычка.

Я вспомнила первый звонок в ИОД. Блотник определенно не задерживался на работе в тот вечер.

— Вы видели Джейка Драма сегодня?

— Нет.

— А Руфь Анну Блум?

— Руфь?..

— Да.

— Она уехала в Галилею.

Блум оставила сообщение о том, что будет работать допоздна. Работать — где? Дома? В музее? В какой-нибудь другой лаборатории? У нее изменились планы? Она соврала? Или соврал Блотник?

Я тут же приняла решение.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Сегодня?

— Сейчас.

— Невозможно. Я…

— Буду через тридцать минут. Дождитесь меня обязательно! — быстро сказала я и дала отбой, не дав Блотнику ответить.

В машине я вспомнила о Райане. Я обещала ему позвонить и сообщить о своих планах. Впрочем, вспоминать все равно было поздно, так как из квартиры я ушла, а сотового телефона у меня не было. Может быть, удастся позвонить от Блотника.

Похоже, сегодня ночь открытых ворот. Наверное, следовало расценить это как дурной знак, но я предположила, что просто Блотник ждет меня.

Въехав в ворота, я остановилась в центральном внутреннем дворике. По земле стелился туман. Пахло цветами и опавшими листьями.

Музей выглядел как гигантская черная крепость. Я подошла к задней двери, предназначенной для персонала. Как и ворота, она оказалась не заперта. Толкнув ее плечом, я вошла.

Вестибюль освещался маленькой лампочкой. Короткий коридор заканчивался выходом к экспозиционным залам. Справа — железная лестница, по которой мы с Джейком поднимались в предыдущий раз.

Я заметила телефон, который стоял на полке рядом с выходом к залам, подошла к нему и сняла трубку. Гудки гремели в полутемном пустом помещении как валторна.

Я набрала номер Райана. Никто не ответил. Каплан решил сбежать? Я оставила сообщение.

Я стала на цыпочках подниматься по лестнице, держась за перила. Наверху свернула и пошла подлинному коридору. Эхо разносило по музею звук моих шагов.

Единственный плафон спасал коридор от полного мрака. Справа находилась галерея с видом на холл первого этажа. Слева — кабинеты, спрятавшиеся сейчас в темноте. Прямо — дверь Эсфирь Гетц.

Офис Блотника располагался через четыре кабинета от нее. Бледно-желтый свет сочился из дверной щели. Оттуда же доносились еле слышные голоса.

Час ночи. Кто в такое время разговаривает с Блотником? Джейк? Блум? Гетц?

Я тихонько постучалась. Голоса продолжали шелестеть. Я постучала сильнее. Диалог не прерывался.

— Доктор Блотник?

Потом еще громче:

— Вы здесь?

Смешно, какие образы могут возникнуть в возбужденном мозгу. Чего только не появилось в моей голове до того, как дверь, скрипнув, открылась.

Глава 38

И — вот она, реальность. Мои уши, нос и глаза впитывали информацию.

На полке стоял радиоприемник. Канал Би-би-си. В воздухе присутствовал тонкий запах пороха и еще чего-то — медного и соленого.

По телу пробежали мурашки. Я перевела взгляд на стол. Жуткий зеленый свет настольной лампы. На столе навалены горы разорванных бумаг, книги и письменные принадлежности. Маленький кактус вывалился из разбитого на две части горшка. Кресло Блотника стояло как-то странно. За ним и чуть повыше со стены стекали капельки крови. Брызги крови на стене.

Боже мой! Кого-то застрелили. Джейка? Блотника?.. Я не хотела этого видеть. Но была обязана.

Потихоньку подойдя к столу, я заглянула за него. Тела нет. Облегчение? Замешательство?..

Справа я заметила дверь. Из-под нее сочился тусклый свет. Обойдя стол, я толкнула дверь рукой. Темное дерево, гладкое от лака. Металлические полки с офисным барахлом, коробками, подписанными ящиками. Крошечное светлое окошко наверху.

Я вошла внутрь и через пять шагов вляпалась во что-то липкое и мокрое. Я посмотрела вниз. Из-за угла сочился тонкий ручеек. Уже слишком поздно. Слишком поздно для кого?

Я посмотрела за угол. Блотник лежал на животе, окровавленная кипа прикрывала дырку в его голове. Еще одна рана — в спине. Третья — в плече. Он лежал в луже крови, которая растекалась струйками в разные стороны.

Я прикрыла рот рукой. Меня тошнило. В голове вертелась только одна мысль. Не Джейк. Не Джейк. Скажи, что ты этого не делал, Джейк!.. Тогда — кто? Ультраортодоксальные иудеи? Христианские фанатики? Исламские фундаменталисты?

Прошла секунда. Пять. Десять.

Немного придя в себя, я приложила пальцы к шее Блотника. Пульса нет. Тело чуть теплое. Его застрелили недавно. Конечно! Я же разговаривала с ним менее часа назад. Убийца все еще здесь?

Вернувшись в кабинет, я схватилась за телефон. Гудков не было. Посмотрела на провод. Он обрывался в трех дюймах от трубки. Дикий страх.

Мой взгляд упал на стол. Блотник работал с документами?

«Сцена преступления! Ничего не трогать!» — кричала одна часть моего сознания. «Найти Джейка!» — вопила другая.

Я взяла бумаги. Это оказался отчет Гетц по поводу ткани, адресованный Джейку.

Откуда он у Блотника? Стащил его из кабинета Эсфири? Или такие документы в обязательном порядке проходят через него? Гетц работает на музей, не на ИОД. Поэтому Джейк именно к ней и обратился.

А действительно ли Гетц работает на музей? Она предлагала передать кости ИОД. Может быть, она подчиняется Блотнику? Или работает и на музей, и на ИОД?

Была ли Гетц в тайном сговоре с Блотником? Но Джейк не говорил ей о костях. Или говорил? Имя и телефонный номер Гетц находились на столе Джейка. Разговаривали ли они после нашей встречи в музее? Джейк ненавидел Блотника. Он бы никогда не отдал ему отчет.

Тут мне в голову пришла ужасная мысль. Кто-то украл завернутые в ткань кости. Подозревая Блотника, Драм ворвался сюда и потребовал их вернуть. У Джейка был пистолет. Возможно, все пошло как-то не так, и поэтому Джейк застрелил Блотника в приступе бешенства?..

Я бегло просмотрела отчет. В глаза бросилась фраза «останки скелета». Я стала читать внимательнее. Гетц обнаружила микроскопические кости, прилипшие к ткани. Она предполагала наличие на материи человеческих останков. Блотник знал!..

Осмотрела кабинет. Никаких признаков костей. Я проверяла подсобку, когда послышался легкий скрип.

У меня перехватило дыхание. Дверные петли! Кто-то находится в кабинете Блотника!.. Послышался звук шагов. Шелест бумаги. Еще шаги.

Я попятилась назад, потом повернулась и стала двигаться, вытянув руку перед собой. Пальцы наткнулись на металлическую полку.

Она закачалась. Все, что на ней было, полетело на пол. В кабинете моментально стихло. И мертвая тишина в подсобке. Хищник и жертва вычисляли друг друга. Затем послышались шаги. Уходит? Облегчение. Затем — дикий страх. Шаги приближались.

Я присела, прислушиваясь к каждому звуку. Меня ведь предупреждали!..

Свет шел из моей подсобки. Противник мог видеть меня лучше, чем я его. Схватив книгу, я запустила ее в лампочку. Она разбилась, осколки посыпалась на тело Блотника.

В дверном проеме появился силуэт. Кто-то с сумкой на левом плече и с темным предметом в правой руке. Кепка мешала разобрать мне черты лица неизвестного.

Покашливание. Затем:

— Mi sham?

«Кто здесь»?

Голос женский.

Я не шевелилась.

Женщина снова откашлялась и повторила вопрос по-арабски. Приемник в кабинете бубнил бибисишные новости.

Женщина сделала шаг вперед. В неверном свете я смогла разобрать, что на ней ботинки, джинсы и рубашка цвета хаки. Из-под кепки торчал светлый локон.

Для Гетц она была полновата. К тому же блондинка и ниже ростом.

Руфь Анна Блум?..

На лбу у меня выступил пот. Сердце сжалось. Неужели эта женщина застрелила Блотника? Вдруг она и меня убьет?

— Кто вы?

— Здесь я задаю вопросы. — Женщина ответила мне по-английски.

Это не Руфь Анна Блум. Та говорила с диким акцентом. Я молчала.

— Отвечайте. Вам все равно не уйти, — сказала незнакомка жестко.

— Не столь важно, кто я.

— Здесь я решаю, что важно, а что нет! — повысила она голос.

— Доктор Блотник мертв.

— Я прострелю твою задницу так же быстро!

Полицейский стиль общения? Эта женщина — на работе? Или она насмотрелась боевиков?

Не успела я ответить, как она заговорила снова:

— Минуточку. Знакомый акцент. Я тебя знаю!

И я уже слышала этот голос. Но когда? Где пересекались наши пути? В этой стране? Тогда — в отеле? В музее? В полицейском управлении? В Израиле я встречалась не с таким уж большим количеством женщин.

Внезапно я вспомнила, что люди из «Хеврат-Кадиши» жаловались Джейку, что их донимает женщина. Женщина названивала «Защитникам веры».

Возможно, это именно она. У нее есть собственные виды на масадский скелет? А кто украл завернутые в ткань кости?

Как странно. Женщина говорит по-английски, на иврите и по-арабски. Она христианка? Иудейка? Мусульманка?

— Кости украдены во имя Господа? — выкрикнула я.

Ответа не последовало. Я не знала, с какого боку зайти.

— Мне известно о масадском скелете.

— А ну тихо! Встать!

Я поднялась на ноги.

— Руки за голову!

Я положила пальцы на затылок и спросила:

— Почему убит Блотник?

— Оказался не в том месте и не в то время.

О Феррисе спросить, что ли?..

— А зачем убрали Авраама Ферриса?

Женщина жестко усмехнулась:

— У меня нет времени говорить об этом.

Чувствуя, что обстановка накаляется, я копнула глубже:

— Две пули в голову. Жестоко.

— Заткнись! — рявкнула она и шмыгнула носом.

Похоже, простужена.

— Вам следовало бы взглянуть, что с ним сделали кошки.

— Маленькие вонючие твари!..

Когда попадаешь в точку, все вещи становятся на место.

Тембр голоса. Насморк. Светлые волосы. Три языка. Факт, что она знает меня. И даже видела кошек!..

Меня осенило. Полицейский стиль общения. Сериал «Закон и порядок». Чтобы убить Ферриса, Герша Каплана наняла женщина. Каплан говорил, будто у нее что-то с голосом. Насморк. Кашель. «Я простудилась».

Каплану звонили со склада в тот момент, когда босс отсутствовал.

Итак, кто-то звонил Каплану домой со склада, пока Феррис находился во Флориде. Сам он не звонил на склад, значит, Пурвайенс не могла перезвонить, прослушав оставленное для Ферриса сообщение. Кто, черт возьми, набрал этот номер? И почему?

Ферриса застрелили из пистолета, украденного у мужчины по имени Озолс. В районе Сен-Леонард.

«Дуб» на латышском. Прямо какое-то собрание лесоводов».

Озолс. Дуб. Это имя я видела на табличке в Сен-Леонарде. В холле дома, где живет Пурвайенс.

«Похоже, дамочка пропала».

Все сходилось.

Кортни Пурвайенс убила Авраама Ферриса. Ее не похитили. Она стояла здесь, направив мне в грудь пистолет.

Конечно же. Пурвайенс прекрасно знала склад. Возможно, располагала информацией о скелете. Ее работа предполагала частые поездки в Израиль. Перелеты являлись обычным делом.

Но зачем убивать Ферриса? А Блотника? Религиозные убеждения? Жадность? Личная месть? Убьет ли она меня так же бессердечно?

Я почувствовала страх, затем злость, а потом внезапно успокоилась. Единственным выходом было продолжать вести непринужденную беседу.

— Что случилось, Кортни? Феррис не поделился с тобой?

Рука с пистолетом дрогнула.

— Или ты хотела заполучить все и сразу?

— Заткнись.

— Тебе пришлось украсть еще один пистолет?

Пурвайенс напряглась.

— В Израиле оружие есть практически у каждого.

— Предупреждаю тебя!

— Бедный мистер Озолс. Не очень-то хорошо так поступать с соседями.

— Почему ты здесь? Зачем лезешь не в свои дела?

Я видела, как палец Пурвайенс напрягся на спусковом крючке. Она нервничала. Я решила блефовать.

— Здесь полиция.

— Пошли, — сказала она, поднимая пистолет на уровень моего лба. — И не дергайся.

Я сделала два шага. Пурвайенс попятилась назад, в кабинет Блотника.

Теперь мы могли разглядеть друг друга получше.

— Ага! Ты приходила ко мне домой с чертовым детективом.

— Копы возьмут тебя за задницу за убийство Ферриса, — попыталась я перенять у Пурвайенс стиль общения киношных полицейских.

— А ты одна из них, — произнесла она с сарказмом.

— Ты в ловушке!

— Правда? — насмешливо спросила она, шмыгнув носом. — На улице притаился целый отряд полицейских, которые ждут твоего сигнала, чтобы начать штурм?

Пурвайенс поняла, что я блефую. Ладно. Изменим тактику.

— Давай рассказывай. Это облегчит твою участь. Феррис хотел легкой наживы? Послал подальше Бога, лишь бы срубить побольше бабла?

Пурвайенс нервно облизнула губы, однако промолчала.

— Ты поступила мудрее, посоветовав не продавать кости — или, по крайней мере, поделиться с тобой. Правильно? Но он отшил тебя!

Кортни находилась в явном замешательстве. Злость и боль боролись в ее душе. К тому же она жутко нервничала. Плохо.

— Как может спорить простая секретарша с боссом? Наемная работница. Девушка, которая гладит его рубашки. Наверное, этот болван обращался с тобой как с рабыней.

— Все было не так.

Однако я продолжала давить:

— Этот Феррис просто бессердечный негодяй!

— Авраам был хорошим человеком.

— Ну да, рассказывай.

— Он любил меня! — выкрикнула Кортни.

Ах вот оно что.

Пурвайенс жила одна. Многочисленные звонки со склада на ее домашний телефон. Феррис и Пурвайенс не просто работали вместе. Они были любовниками.

— Мерзавец вел двойную игру. Как он удобно устроился!

— Авраам любил меня, — повторила Кортни. — Я в десять раз лучше этой коровы, его жены!

— Поэтому-то подлец и отправился отдыхать со старушкой Мириам? Вы же умная женщина и прекрасно знали, что он никогда ее не бросит.

— Она не любила Авраама. — В голосе Пурвайенс послышалась горечь. — У него просто не хватало смелости все изменить.

— Ну да, конечно. Мириам мазалась кремом для загара, пока вы прозябали в холодной квартире. Да, он любил вас, но кому-то же надо отвечать на звонки. А этот сукин сын даже не взял вас в долю!

Пурвайенс вытерла нос рукояткой пистолета.

— Дальше — больше. Вас и Каштан надул. Сначала любовник, затем киллер. Прямо какая-то черная полоса!

Она со злостью сунула дуло пистолета чуть ли не мне в нос. Полегче. Не надо доводить ее до предела.

— Вы, что называется, попали на деньги. Сначала с Феррисом, затем с Каштаном. И вы знали, что скелет вернет вам все сполна. Почему бы не забрать его?

— А почему бы и нет? — сказала она дерзко.

— Затем кости пропали. Снова ни с чем.

— Заткнись!..

— Вы приехали в Израиль, чтобы вернуть скелет. Но не тут-то было. Еще один удар судьбы.

— Не тут-то было? Не угадала!

Пурвайенс тряхнула свою сумку. Послышался глухой стук пластиковых контейнеров.

— Смело. Пришила босса, так почему бы не разделаться с Блотником?

— Блотник — вор.

— Это меняет дело.

Пурвайенс расплылась в улыбке:

— Я и понятия не имела об этих костях, пока Блотник сам не проговорился. Они и два часа не задержались у старого дурака.

— Как он узнал о них?

— Одна зануда обнаружила кусочки на ткани, которую она изучала. Какого черта? — Пурвайенс рассмеялась и снова похлопала по сумке. — Вот они, денежки. На этот раз я их не упущу!

— Что вы пообещали Блотнику? Он рассчитывал, что у вас скелет из Масады?

Она холодно улыбнулась:

— Не на ту напал.

Пурвайенс застрелила Блотника, забрала кости и ушла. Но зачем она вернулась?

— Почему вы снова здесь?

— Мы обе знаем: артефакты — ничто без документов.

Послышался какой-то скрип. Палец Пурвайенс, лежавший на спуске, дернулся.

— Двигай!.. — сквозь зубы проговорила она.

Я отступила назад, не сводя глаз с дула пистолета.

Пурвайенс захлопнула дверь и повернула ключ. Донесся звук быстрых шагов, затем наступила тишина.

Я приложила ухо к двери. В кабинете продолжало бубнить радио. Сидеть тихо? Привлечь внимание? Какого черта!..

Я постучала. Затем крикнула. Через секунду в кабинет кто-то вошел.

В полуобморочном состоянии я прижалась к дальней стенке подсобки.

Скрип подошв. Открывающийся замок. Распахивающаяся дверь.

Глава 39

Я в жизни никому так не радовалась.

— Что ты здесь забыла? — удивленно спросил Джейк.

— Ты ее видел?

— Кого?

— Пурвайенс.

— Кто такая Пурвайенс?

— Не столь важно. Мы должны остановить ее! — Я схватила его за руку и потащила за собой. — У нее фора не больше трех минут!

Мы выскочили из кабинета Блотника и побежали к лестнице.

— Да что это еще за Пурвайенс?!

— Дамочка, которая сперла завернутые в ткань кости!..

Схватившись за перила, я прыгала через три ступеньки.

Джейк не отставал.

— Ты на машине? — крикнула я через плечо.

— На грузовичке. Темпе…

— Где он?

— На парковке.

Когда мы выбежали на улицу, от ворот отъезжал автомобиль.

— Это она, — тяжело дыша, проговорила я.

Машина быстро удалялась.

— Быстрее!

Мы вскочили в грузовик.

Джейк повернул ключ и завел мотор. Затем нажал на педаль газа и сильно вывернул руль.

Пока мы выезжали, машина Пурвайенс скрылась из виду.

— Она повернула налево, на улицу Султана Сулеймана.

Джейк увеличил скорость.

— На чем она едет?

— «Ситроен С-3», если не ошибаюсь, — уточнила я.

Мы понеслись вниз. Старый город погрузился в туман. Не сбавляя газа, Джейк резко повернул налево. Я ударилась плечом о стекло.

«Ситроен» опять повернул налево. Джейк снова увеличил скорость. Меня прижало к сиденью. Джейк свернул на Дерек-Иерихон.

— Куда она направляется?

— Возможно, в Иерихон. Черт, а может, и в Иорданию! — воскликнула я.

Пурвайенс выжала пятьдесят миль в час. Джейк не отставал. Она увеличила скорость до шестидесяти.

— Держись!..

Я вцепилась руками в сиденье.

Джейк утопил педаль в пол. Мы догоняли «ситроен». Из-за тумана было очень плохо видно. Джейк включил дворники.

По обеим сторонам дороги мерцали огни. Дома? Мастерские? Ночные клубы? Синагоги? Здания казались большими черными пятнами.

Справа появилось высотное здание с большой неоновой вывеской. Отель «Хайатт». Пурвайенс свернула.

— Она направляется на север, — нервно проговорила я.

Горел красный свет. Не обращая на него внимания, Джейк повернул руль. Грузовик занесло. Мы чуть притормозили и выровнялись. Сердце выпрыгивало из груди. Ладони вспотели.

Внезапно сквозь туман проглянула надпись: «ИЕРИХОН. МЕРТВОЕ МОРЕ».

— Она движется к шоссе номер один, — бросил Джейк.

Расстояние между нами и «ситроеном» стало сокращаться.

— Она притормаживает, — заметила я.

— Контрольно-пропускной пункт.

— Ей придется остановиться?

— В этом месте проезд обычно свободный.

Джейк оказался прав. Почти сразу же «ситроен» увеличил скорость.

— Может быть, попросим, чтобы ее задержали?

— Бесполезно.

— Они могли бы прижать ее к обочине.

— Это пограничный патруль, а не полиция.

Джейк стал притормаживать.

— Давай, спросим у них…

— Нет.

— Зря!

— Сиди молча.

Мы подкатили к стоп-линий. Охранник лениво посмотрел на нас и жестом показал, чтобы мы проезжали. Не успела я открыть рот, как Джейк надавил на газ.

И вдруг я подумала вот о чем. Там, в музее, Драм не стал спрашивать о Блотнике. Не успел? Или уже знает, что Блотник мертв?

Я посмотрела на его черный силуэт. Господи! У Джейка есть собственные тайные планы?

Джейк давил на газ. Машина неслась вперед.

Местность выглядела пустынной. Я напряженно всматривалась в две красные точки габаритных огней «ситроена».

Пурвайенс увеличила скорость до восьмидесяти миль.

Сейчас мы мчались через пустыню. Я знала, что именно располагается по обе стороны дороги. Песчаные холмы, выжженные долины, поселения бедуинов с обтрепанными лачугами и сонными стадами. Дикая местность. Сегодня ночью все было скрыто туманом.

Километры спокойствия. Небытия. Дорогу освещали редкие фонари.

Пурвайенс выжала девяносто. Джейк не отставал.

Дорога начала петлять. «Ситроен» то исчезал из виду, то снова появлялся. Мотор грузовичка перегрелся, мы начали отставать.

Машина подлетела на кочке. Я стукнулась головой об обшивку кузова, а когда посмотрела вперед, «ситроен» практически скрылся.

Джейк поднажал. Я глянула в зеркало заднего вида. За нами — никого.

Следующие события происходили как в замедленной съемке. На самом деле они заняли всего лишь пару минут.

«Ситроен» входил в поворот. Мы — за ним. Помню блестящий асфальт. Стрелка спидометра дрожала у отметки «90». Джейк крепко вцепился в руль.

На встречной полосе появилась машина. Ее силуэт был размыт в тумане. Она летела прямо в «ситроен».

Пурвайенс дернула руль вправо. «Ситроен» выскочил двумя колесами на обочину. Она снова повернула руль и выехала обратно на дорогу. Судя по горящим стоп-сигналам, ее нога находилась на тормозе.

Встречный автомобиль прижался к обочине. Пурвайенс взяла правее, снова выскочив на гравий. Затем резко повернула влево, чтобы занять свою полосу. Непонятно почему, но машину бросило обратно вправо. «Ситроен» вылетел с дороги и зацепил металлический отбойник. Посыпались искры.

Запаниковав, Пурвайенс продолжала выворачивать руль влево. «Ситроен» только коснулся колесами гладкого покрытия — и тут же закрутился.

Встречная машина сейчас неслась прямо на нас. Я приготовилась к столкновению. Джейк резко повернул руль. Автомобиль пронесся мимо. А мы врезались в отбойник.

Я посмотрела в сторону «ситроена». Тот вылетел с дороги и нырнул носом в темноту и туман.

Едва грузовичок остановился, Джейк вытащил мобильный телефон.

— Черт!..

— Не ловит?

— Хлам! — Джейк швырнул телефон в бардачок. — Фонарик!..

Дорожное ограждение погнулось. Мы перелезли через него и посветили вниз. Луч фонарика растворялся в тумане.

Вдалеке виднелся силуэт автомобиля. В темноте он напоминал холмик. Я посветила в его сторону.

Видимо, машина ударилась, перевернулась и приземлилась на крышу. Все окна были разбиты. Из-под капота валил дым.

Пурвайенс, похожая сейчас на тряпичную куклу, наполовину вывалилась из «ситроена». Ее лицо и куртка были в крови.

Подошел Джейк.

— Господи!..

— Надо ее спасать, — сказала я.

Мы спустились к разбитому автомобилю.

На трассе остановился какой-то грузовик. Из него вышли двое мужчин и стали что-то кричать. Мы не обратили на них внимания, пытаясь вытащить Пурвайенс из «ситроена».

Ничего не выходило. Не удавалось даже хотя бы как следует ухватиться за нее.

Она тихо стонала. Я посветила фонариком. Разбитые стекла усеивали ее окровавленное лицо и одежду.

— Одна нога застряла между педалями, — сказала я. — Попробую с другой стороны.

— Не вздумай!

Я отмахнулась от Джейка, потом обогнула «ситроен», положила фонарик на землю, присела и протиснулась внутрь. Подтянувшись на локтях, мне удалось пролезть к водительскому сиденью.

На ощупь я определила, что не ошиблась. Одна из ступней Пурвайенс зацепилась за педаль тормоза.

Вытянув руки, я осторожно попыталась подвинуть ее ногу. Безрезультатно. Надавила посильнее. Не идет.

Едкий запах шибанул мне в нос. Глаза заслезились. Горящая резина!.. Сердце заколотилось.

Я расстегнула сапог Пурвайенс и потянула ее за пятку. Вскоре мне удалось освободить ступню.

— Давай!.. — крикнула я, подтолкнула Пурвайенс и полезла обратно.

Из мотора валил дым.

С трассы доносились крики:

— Назад!..

— Сейчас взорвется!..

Мы с Джейком подхватили Пурвайенс под руки и буквально выдернули ее из машины.

Драм тут же нырнул обратно в «ситроен». В дыму виднелся только его силуэт.

— Джейк!

Он метался внутри как сумасшедший.

— Мне тяжело!..

Джейк вылез из машины и помог оттащить Пурвайенс еще на пять ярдов. Затем ринулся обратно к «ситроену».

— Сейчас взорвется! — заорала я. Послышался резкий хлопок. Дым повалил гуще. Схватив Пурвайенс за руки, я поволокла ее прочь от горящего автомобиля. Сколько же она весит? А может, она уже умерла?..

Шаг. Еще шаг. Три ярда. Руки стали липкими от крови. Пальцы и ладони исцарапаны миллионом осколков. Пять.

Послышался вой сирен.

Ноги не слушались, но я продолжала двигаться.

Но вот, решив, что мы уже достаточно далеко от «ситроена», я опустила Пурвайенс на землю и приложила пальцы к ее горлу. Пульс? Не разобрать.

Разорвав ее куртку, я начала искать рану, из которой хлестала кровь. Глубокий порез находился на животе. Я приложила к нему ладонь.

В этот момент раздался взрыв. До меня донесся ужасный треск рвущегося и разлетающегося в разные стороны металла.

Когда я подняла голову, «ситроен» превратился в пылающий шар. Мотор горел, выбрасывая белые столбы дыма в темно-синее небо.

Господи! А где Джейк?.. Я побежала к «ситроену». Мне не удалось подобраться к машине близко из-за бьющих во все стороны языков пламени. Я остановилась и вытянула руку вперед.

— Джейк!

По моим щекам катились слезы.

— Джейк!..

Прогремел второй взрыв. Я безудержно рыдала. Чьи-то руки схватили меня за плечи. И грубо потянули назад.

Глава 40

Теперь рассказываю спокойно и по порядку. Короче, все выжили.

А, нет. Поправка. Все, кроме парня, завернутого в ткань. Он превратился из костей в пепел.

Джейк обжег руки и спалил брови. Ничего страшного.

Пурвайенс потеряла много крови, сломала несколько ребер и ногу. К тому же у нее разорвана селезенка и в лодыжке застрял металлический штырь. Но она поправится. И сядет в тюрьму.

«Ситроен» восстановлению не подлежит. Там даже нечего буксировать на свалку.

Пурвайенс находилась без сознания целый день, потом очнулась и заговорила.

Как оказалось, я угадала. Феррис и Пурвайенс были любовниками. Берч нашел доказательства в ее квартире. Мужские рубашки в шкафу. Бритва и зубная щетка на полочке в ванной. Они начали встречаться почти сразу после ее прихода в фирму Авраама. С годами Пурвайенс стала все больше давить на Ферриса, требуя, чтобы он развелся с Мириам, но тот тянул с разводом. Кроме того, секретарша хотела увеличить свою долю в бизнесе.

Пурвайенс следила за всем, что происходило на складе. Она совала нос куда можно и куда нельзя. И как-то раз подслушала разговор, в котором Феррис просил Каплана выступить посредником при продаже скелета. А из бесед с отцом Мориссоно и Тувиа Блотником Пурвайенс узнала историю костяка. И обиделась, что Феррис оставляет ее не удел.

Незадолго до этого она случайно услышала, что Феррис планирует провести отпуск с женой в солнечной Флориде. Последняя нить оборвалась. Авраам вел бизнес без нее и к тому же не собирался разрушать свой брак. Пурвайенс захотела заставить любовника определиться с приоритетами.

Устав от постоянного напряжения, Феррис решил избавиться от секретарши. Бизнес шел сам собой. Отношения с Мириам налаживались. Пурвайенс явно мешала. Конечно, дела не процветали, но продажа скелета могла бы исправить ситуацию. И он уволил секретаршу, пообещав в течение шести месяцев выплачивать выходное пособие.

В первый раз она звонила в Бока, умоляя Ферриса передумать. Он послал ее подальше. Она действительно попала в безвыходное положение. Ни работы, ни любимого.

Следующий звонок сопровождался угрозами. Или Авраам делится с ней частью денег, вырученных от сделки, или она рассказывает Мириам об их отношениях, а властям — о костях. Но Феррис лишь посмеялся над ней.

Злость усиливалась с каждым днем. Пурвайенс подняла бизнес Ферриса на ноги, пустила к себе в постель человека, который теперь вышвырнул ее, как ненужную вещь. Сдать его жене и полиции? Она не получила бы от этого удовлетворения. Да и толком не навредила бы ему. Феррис должен был заплатить сполна. Насмотревшись криминальных сериалов, Пурвайенс решила нанять убийцу, чтобы устранить Ферриса и возглавить бизнес.

Милая еврейская девочка совершенно не имела связей подобного рода. Она не знала ни одного киллера. Кому позвонить? Тогда Пурвайенс нашла на складе телефонный номер бывшего заключенного — Каплана.

Каплан — преступник, но не убийца. Он сразу почуял возможность надуть простушку. Забрал деньги и скрылся.

Брошенная любовником, списанная со счетов в делах, одураченная мошенником, Пурвайенс кипела от негодования. В приступе бешенства бывшая секретарша решила немедленно действовать. Узнав, что сосед хранит пистолет в машине, она украла оружие и застрелила Ферриса.

Выпустив две пули в шефа, Пурвайенс вложила пистолет в его руку и выстрелила еще раз, попытавшись инсценировать самоубийство. Во многих полицейских телешоу показывают такой прием. Однако Пурвайенс совершила грубый просчет, оставив на месте оружие, но собрав гильзы, что, разумеется, исключает возможность суицида.

Полицейские нашли одну пулю в потолке кладовки, а другую — в стене коридора. Итого пуль, вместе с извлеченной из головы Ферриса, получалось три. Экспертиза показала, что он стоял лицом к двери. Возможно, Авраам догадался о намерениях Пурвайенс, когда она появилась на складе.

Что же произошло с Кортни дальше? Она удивилась, что смогла так хладнокровно и быстро пришить Ферриса. Теперь ставки возросли вдвое. Надо было как можно быстрее возместить финансовые потери. Использовав свой старый тунисский паспорт с именем Ханны Пурвайенс, она отправилась в Израиль. Различие в именах позволило ей выехать незамеченной.

Зная, о чем Феррис разговаривал с Блотником, она поехала в ИОД, заявила, что представляет босса, и потребовала подтвердить оплату. И здесь ее поджидало разочарование. Оказывается, Блотник не получил масадский скелет. Пурвайенс соврала ему, заявив, что знает, где находится костяк. Она принесет его, если получит деньги или что-нибудь не менее ценное. Блотник показал завернутые в ткань останки. Решив, что они стоят немало, Пурвайенс пристрелила Блотника и забрала их.

История Каплана оказалась проще. Мириам Феррис всегда была добра к нему, даже когда он сидел в тюрьме. Она посылала Гершу шоколад, писала письма. Записка, которую мы нашли в квартире Каплана, являлась одной из многих.

Каплан узнал от Пурвайенс об их связи с Феррисом. Он выведал все сразу же, как только женщина позвонила ему с просьбой убить босса. Из общения с ней Каплан понял, что это бессовестный, способный на предательство человек. Она подставит любого, чтобы спасти свою шкуру. Подозрения могли пасть на Мириам, ведь жена, которую предали, способна на многое. Испугавшись, что Пурвайенс укажет на нее, Каплан подсунул мне фотографию, чтобы направить ход расследования в другое русло.

Кроме того, он боялся, что секретарша может и его впутать в это дело. Или еще что похуже. Если она решилась на одно убийство, то почему бы ей не расправиться с негодяем, который украл у нее три тысячи? К тому же его дружок Литвак здорово разозлился, когда не получил обещанный скелет. Как и Пурвайенс, Каплан почуял крупную сделку и отправился в Израиль.

Зачем Блотник украл кости, завернутые в ткань? Тут оказался прав только Джейк.

Блотник учился в Нью-Йорке и был одаренным студентом. Его статьи еще до получения им докторской степени публиковались в престижных изданиях. Затем последовал трехсотстраничный труд по библеистике. Предложения о работе сыпались буквально со всех сторон. Блотник переехал в Израиль, женился. Он мог получить разрешение на проведение раскопок практически в любом месте. Мир вертелся вокруг него.

Естественно, случился роман с молодой сотрудницей музея. Эйфория длилась недолго. Жена ушла от него. Любовница, впрочем, тоже.

Разочарование, одиночество, депрессия. После развода Блотник резко сбавил обороты. Организовал несколько археологических экспедиций, написал пару статей. И затих на двадцать лет.

Звонок Ферриса стал дня него манной небесной. Кости из Масады, пропавшие более сорока лет назад? Как же! Занимаясь археологией, Блотник слышал об этом скелете. Кости личности, широко известной в первом веке в Римской Палестине? Библейская VIP-персона? Перед его глазами разноцветными огнями засверкало прекрасное будущее.

Мечты закончились со смертью Ферриса. Огни потухли. И тут звоню я. Вот он, масадский скелет. Новый взлет! Восстановленная репутация!

Видя возможность укрепить свою репутацию — или, как полагал Райан, укрепить свой банковский счет, — Блотник разузналвсе о скелете и о «пещере-2001». Но как назло, кости снова похитили прямо у него из-под носа. Мы с Джейком сообщили ему эту неприятную новость. Блотник отчаялся. Мечты опять рухнули. Настроение было омерзительным.

И снова — манна небесная. В копировальном аппарате забыт документ.

Блотник прочитал отчет Гетц и сделал себе копию. Ткань первого века? А в ней, возможно, человеческие останки? Обнаруженные Джейком Драмом? Этот малый, кажется, выдвигал какую-то теорию по поводу семейной гробницы Иисуса?

Если не масадский скелет, так хотя бы эти кости. Вооружившись фомкой, Блотник лично отправился в Бет-Ханину и дождался, пока Драм покинет дом.

Кстати, о Джейке. Он поехал на раскопки — предупредить ребят о происках «Хеврат-Кадиши». Туда же вызвали полицейских. Те потребовали разрешение на проведение раскопок, которое Драм забыл дома.

Вернувшись в квартиру, он швырнул паспорт и кошелек на обычное место и начал искать необходимые бумаги, когда заметил, что шкаф открыт, а останки исчезли. Разъяренный, Джейк выбежал из дома, забыв закрыть двери. Доставив документы в полицейское управление, он рванул к Блотнику.

Я прибыла в музей первой, поэтому он и нашел меня в подсобке.

Итак. Кости, завернутые в ткань, превратились в пепел. Блотник мертв. Каплан свободен. Пурвайенс понесет ответственность за убийство Блотника в Израиле. Выдадут ли ее другому государству? Возможно.

А что со скелетом из Масады?

Представители «Хеврат-Кадиши» признались под давлением Фридмана, что это они утащили и перезахоронили кости. Никакие пытки не могли бы заставить их выдать место захоронения. Шляпоносцев не запугать. Они защищали священные еврейские законы. Halakha. He согласились даже на временный доступ под их наблюдением.

Ну и вот. От масадского скелета остались только: фотография, которую дал мне Каплан; образцы костей, взятые для ДНК-теста; снимки, сделанные в моей лаборатории.

Короче, скелет канул в лету.

Глава 41

Сегодня четверг. Прошло четыре дня после аварии. Мы с Райаном ночным рейсом возвращаемся в Монреаль, но перед отъездом решили кое-куда заглянуть.

Я снова оказалась на дороге, ведущей в Иерихон. Мы проехали Кумран, знаменитый своими пещерами; Эн-Геди с его пляжами и минеральными источниками. Слева — зеленая полоска Мертвого моря, справа — холмистая местность.

И вот я увидела ее. Язык алого пламени на фоне безоблачного голубого неба. Цитадель Ирода на краю Иудейской пустыни.

Райан свернул. Через два километра мы припарковались. Туристическая зона. Рестораны, магазины, туалеты.

— Фуникулер или «Змеиная тропа»? — спросила я.

— Туда что, тяжело забираться?

— Проще простого.

— А откуда тогда такое название?

— Тропинка немного петляет.

— Лучше фуникулер.

— Слабак, — улыбнулась я.

— У римских легионеров восхождение на вершину заняло семь месяцев.

— Но тогда там сидела целая армия повстанцев.

— Это уже детали.

Масада — самое популярное место в Израиле. Но только не сегодня.

Райан купил билеты, и мы зашли в пустую кабину фуникулера. На вершине перед нами открылся удивительный вид.

Меня охватило волнение. Римляне, зелоты, византийцы, первые христиане? Я стояла на той же самой земле.

Осмотрела развалины стены — сейчас она была не выше плеча и в некоторых местах оплетена виноградной лозой. И повсюду цветущие растения. Потрясающее сочетание красоты, безмятежности и уединения.

Я подумала о солдатах, монахах и простых людях, которые жили здесь. Посвятить себя Богу и затем принести в жертву собственные жизни. Как же так?

Неподалеку Райан изучал карту. Над нами развевался израильский флаг.

— Экскурсия начинается вон там, — сказал Райан, взял меня за руку и повел за собой.

Мы посетили хранилища, казармы, купальни, синагоги, северный дворец, в котором Ядин нашел «семью». Встретили несколько туристических групп. Парочку, говорящую по-немецки. Школьников с родителями. Усталых студентов с нашивками на куртках.

Когда стандартная экскурсия закончилась, мы пошли на южный склон. Другие туристы не рискнули последовать за нами.

Я изучила схему в буклете. Там были отмечены южная крепость, водохранилище и гигантский бассейн. Ни слова о пещерах.

Подойдя к стене, я указала вниз:

— Видишь?

Райан кивнул, облокотившись на перила.

— Один из римских лагерей.

Вытянув шею, я посмотрела налево. Вот оно. Темное круглое отверстие в скале.

— Та самая пещера, — прошептала я будто в трансе.

Райан понимал мои чувства. Он осторожно потянул меня назад и обнял за плечи.

— И все-таки кто же это мог быть?

Я развела руками.

— Ну же.

— Скелет принадлежал мужчине, который умер в возрасте от сорока до шестидесяти лет примерно две тысячи лет назад. Его похоронили вместе с другими людьми в этой пещере. — Я указала на скалу. — В его челюсти — возможно, по ошибке — оказался зуб другого человека, помоложе. Так или иначе, мы уже никогда не узнаем о связи людей из пещеры и семьи из гробницы в долине Кедрон.

— Джейк — единственный, кто верил в существование фамильной гробницы Иисуса.

— Да. И наш скелет, скорее всего, принадлежал христианину, а не зелоту.

— Джейк уверен, что в гробнице лежали члены Святого семейства.

— Имена сходятся. Изысканный стиль. Возраст ткани. Он предполагает, что и оссуарий Иакова тоже оттуда.

— А ты?

— Я увлеклась.

— В каком смысле?

— Быть может, Джейк прав. Это огромное поле для размышлений. История трех величайших религий связана с Палестиной. Все они основаны на догмате веры, а не на науке. Мнений множество. Противоречащие религии факты не принимаются. Разговоры о гробнице могут подорвать основы христианской веры. Возможно, Мария и не осталась девственницей. Не исключено, что у Иисуса были братья и сестры или даже дети. Или его действительно похоронили после распятия. — Я посмотрела в сторону пещеры. — То же самое можно сказать и о «пещере-2001». Может быть, во время мятежа в Масаде находились не только еврейские повстанцы, но и первые христиане. Кто знает? У нас ведь есть только результаты дурацкого ДНК-теста.

— Значит, появление скелета и находка через пару недель завернутых в ткань костей — чистое совпадение? — задумчиво произнес Райан.

— Да. Зуб, несомненно, принадлежал кому-то из «пещеры-2001» и по ошибке оказался в другой челюсти. Смешно. Меня больше интересует зуб, чем скелет.

— Я несогласен.

— Того человека просто похоронили с краю пещеры, поэтому звери и не потревожили тело. Могила располагалась далеко от входа. Однако поскольку это был единственный нетронутый костяк, люди придали ему особое значение. Кто-то вывез скелет из Израиля. Лернер украл. Феррис и Мориссоно прятали. А интересен в нем только странный зуб.

— Связывающий гробницу в Кедроне с Масадой. А по мнению Джейка, чей это зуб?

— В пещере много тел. Джейк полагает, что племянника Иисуса, ребенка одной из его сестер.

— То есть не брата и не сестры?

— Вряд ли. Мы проверили всех: Иуду, Иосифа, Иакова, Марию и Саломею. Симон умер намного позже.

Мы помолчали.

— Забавно. Все началось со скелета. Лернер украл его из Парижского музея, потому что поверил истории Джойса о манускрипте и выжившем Иисусе, закончившем дни в Масаде. Возможно, Джойс оказался прав по поводу Иисуса, какого-то другого Иисуса, но ошибся насчет скелета. Он не мог принадлежать Иисусу из Назарета, который умер в тридцать с небольшим, если верить Писанию. Возраст не тот. Кроме того, и митохондриальная ДНК отличается от остальных. Но вот племянником Иисуса тот человек вполне мог быть.

— И манускрипт написал просто некий Иисус, сын Иакова.

— Ну да.

— А кто же тогда семидесятилетний старик из «пещеры-2001», о котором Ядин пишет в своей книге?

— И не масадский скелет, и не владелец зуба. Кто-то еще из кучи костей.

Своей следующей фразой Райан попал в самую точку.

— Теория Джейка подвергает сомнению представления о Масаде.

— Совершенно верно. Иудейские богословы считают кощунственным связывать христиан и Масаду. Посмотри на их нежелание обсуждать скелеты из пещеры и проводить тестирование. — Я обернулась и указала на северный край вершины. — В шестьдесят девятом году все останки, найденные в Масаде, были перезахоронены. Вон монумент. Также могли поступить и с костями из «пещеры-2001». Только власти этого не захотели.

— Ладно, а что с костями, завернутыми в ткань?

— Этого никто никогда не узнает. Если бы мы успели провести ДНК-тест или хотя бы рассмотреть отверстия в его пяточных костях под большим увеличением, тогда можно было бы делать выводы. Но все, что осталось, — это несколько фотографий, отснятые мной в гробнице.

— А как же остатки костей на ткани, найденные Гетц?

— Они ведь не больше чем пыль. Удивительно, что она их обнаружила.

— Джейк не успел взять образцы костей?

— Вряд ли.

— А что с результатом ДНК-теста останков из оссуария Иакова?

— Он сделал запрос, но израильские власти отказали.

— Вероятно, оссуарий Иакова — подделка.

— Может быть, — согласилась я.

— А теория Джейка ошибочна.

— И это не исключено.

Райан прижал меня крепче к себе. Он знал, что мною владеет чувство вины и разочарования. Скелет пропал, другие кости из «пещеры-2001» недоступны, останки в ткани сгорели.

Какое-то время мы стояли, глядя на бескрайние просторы.

Псалтырь называет Иерусалим Градом Божьим. Захария — Градом Истины. Только чьего Бога? И чьей истины?..

— Сегодня звонил Ламанш, — сказала я, вернувшись к реальности.

— Как там старина Пьер?

— Умоляет вернуться к понедельнику.

— Ты же отсутствуешь всего полторы недели.

— У него новости. Произвели вскрытие Сильвио Мориссоно. Он умер от острой сердечной недостаточности.

— Настоятель монастыря?

Я кивнула.

— Никакого джихада?

— Просто слабая сердечная мышца. Плюс ко всему стресс из-за скелета.

— Вспомнил. Фридман выяснил, кто залез в твой номер. Хассам Аль Ахмед — это повар в отеле. Он крутился вокруг одной девушки, горничной. Она решила наказать грубияна. Разгромила номер и указала на него. Ведь твою дверь не взломали, а просто открыли.

— Ирония судьбы. Все наши мегатеории, объясняющие убийство Ферриса и кражу скелета, превратились в пыль. Виноваты ультраортодоксы, или христианские фанатики, или исламские фундаменталисты.

— А в итоге — месть и жадность. Классика. Никаких государственных секретов, священных войн, сомнений в вере. Мы выстроили цепочку событий и вычислили убийцу. Просто убийства казались уж слишком загадочными. Как и в случае с Чарлзом Беллемаре.

— Чокнутым Ковбоем, свалившимся в трубу?

— Да. При таких обстоятельствах и мотивы предполагались совсем другие.

— Мы оба дали промашку.

— Попалась мне тут одна статейка. Ученые из Института Гэллапа опросили более миллиарда человек из шестидесяти стран мира. Они хотели узнать, как люди относятся к Богу. Восемьдесят семь процентов респондентов ответили, что принадлежат к той или иной конфессии. Тридцать один процент считают свою религию единственно возможной.

Я покачала головой:

— Они ошибаются, Райан. Если не брать в расчет ритуалы, все религии похожи друг на друга. Буддизм. Даосизм. Зороастризм, Сикхизм. Шаманизм. Не имеет значения. Возьми любую.

— Ты не дослушала меня, дорогая.

— Тора, Библия, Коран — своего рода рецепты духовного существования, надежды, любви и контроля основных человеческих желаний. Они формулируют основы правильной духовной жизни. Только не все их верно понимают. Самозванцы устанавливают жесткие границы веры, несогласные с ними объявляются еретиками и строго преследуются. Думаю, так не должно быть.

— Безусловно, ты права, солнышко мое, но невозможно очистить весь мир от преступников и объединить все мировые религии. Мы и так делаем все, что можем. И знаешь, у нас неплохо получается.

Последний взгляд на пейзаж. Он так завораживающе красив и исполнен таких противоречий. Райан еле оттащил меня от стены. Пока, Израиль. Мир тебе.

Книга VII. ЛОЖНОЕ ОБВИНЕНИЕ ^{(соавтор Ли Чайлд)[289]}

Глава 1

^{Среда, 22 февраля, 09.40 по СВТ[290]}

— За последнюю декаду наша Академия сумела исключительно жестко оценить собственную деятельность. Мы определили теорию и методологию, лежащую в основе наших дисциплин. Формализовали этические проблемы. Создали четкие и открытые пути выдачи профессиональных сертификатов.

В зале царил сумрак, но сцена была освещена, как во время голливудских мероприятий. Она почти ничего не видела с подиума. Лишь ряды темных голов. Тут и там возникали белые треугольники, пересеченные галстуками. Отражения бейджиков, запаянных в пластик.

— Теперь отдельные неподготовленные личности не смогут заниматься частной практикой, называть себя экспертами и работать без контроля и соблюдения жестких стандартов.

Остальные ораторы сидели у нее за спиной и хранили вежливое молчание. По обе стороны от них на экраны проецировались изображения логотипов Американской академии судебной медицины и отеля «Вашингтон Мэрриотт уордман парк». По бокам от экранов находились ступеньки, ведущие вниз со сцены.

— В этом году конференция получила название «Объективные и современные факты реальной судебной медицины». Антропология. Патология. Токсикология. Раздел не имеет значения. Данные три основные позиции являются целью для всех нас.

У основания каждой ступеньки горела стрелка, указывавшая на выход. Боковым зрением она заметила двух мужчин, появившихся в красном сиянии указателей справа от нее.

— Как убедительно показал каждый докладчик на нашем пленарном заседании, мы напряженно работаем для достижения этой цели. Вместе с правоохранительными органами. Вместе с судами. Ради справедливости. Я благодарю вас за внимание и желаю познавательной и приятной конференции.

Нарастающий гул аплодисментов совпал с постепенно включавшимся в зале светом. Аплодисменты получились продолжительными и искренними. Сидевшие у нее за спиной люди встали и собрали свои записи; все они выглядели довольными собой. Очень непростая аудитория, их коллеги, прекрасно приняла презентацию. Зрители начали расходиться, и проходы заполнились участниками конференции, гул разговоров стал громче.

Когда она закрыла лэптоп, двое мужчин поднялись по ступенькам и направились к ней. Оба были одеты в темно-синие костюмы, белые рубашки и со вкусом подобранные галстуки. Черные носки, блестящие туфли.

Они разделились, когда подходили к подиуму. Тот, кто оказался слева, был высоким и плотным; очевидно, ему не раз ломали нос. Бритая голова сияла, словно красное дерево, в ярком свете сцены.

Тот мужчина, что зашел справа, был почти такого же роста, как она. Широкие темные брови над очень маленькими глазками, густые черные волосы, оливковая кожа.

— Доктор Темперанс Бреннан? — Голос у Темных Бровей оказался на удивление низким для человека такого роста.

— Да. — Сдержанно. Она догадывалась, что им нужно, но давала консультации только по официальным каналам. — А вы кто такие?

— Специальный агент Пьер Дюпро. — Он показал значок.

— Bonjour, — сказала Темперанс.

На его лице не появилось даже намека на улыбку.

— Я говорю по-английски, — сказала она.

Ничего.

Темперанс перевела взгляд на Сломанный Нос. Он продемонстрировал ей значок таким же жестом, что и его напарник. Специальный агент Байрон Шевчик. «Интересно, — подумала, — завидует ли Шевчик своему напарнику Дюпро из-за того, что его фамилию произносить проще?»

— Вы вооружены, доктор Бреннан? — Глаза Дюпро принялись сканировать ее тело в поисках соответствующих выступов.

— Простите?..

— У вас есть…

— Я поняла вопрос. Я хочу знать, почему вы его задали.

Несколько проходивших мимо зрителей почувствовали возникшее напряжение, но сделали вид, что ничего не заметили.

— Мы бы хотели, чтобы вы прошли с нами, — сказал Дюпро, слегка понизив голос.

— Нет.

— Боюсь, мы вынуждены потребовать, — жестко сказал Дюпро.

— Боюсь, я должна отказаться. — В голосе Бреннан прозвучала сталь.

Дюпро извлек из кармана синего пиджака фотографию и протянул ей. После короткой паузы, чтобы показать свое неудовольствие, Бреннан посмотрела на нее.

Белый мужчина, сорока с лишним лет. Волосы с прямым пробором зачесаны назад, их удерживает лента. Черные очки в пластмассовой оправе слегка сдвинуты вниз, к кончику носа. На шее висит фотоаппарат. Он выглядел как дядюшка средних лет, обожающий снимать полевые цветы в свободное от работы время.

Темперанс подняла глаза и вопросительно вздернула бровь.

— Только не делайте вид, что вы его не знаете, — сказал Дюпро.

— Я его не знаю, — ответила Бреннан.

Взгляд агента метнулся к напарнику. Шевчик слегка качнул головой, он был явно разочарован.

— Давайте обойдемся без театральных представлений, — сказала Бреннан. — Кто он такой?

— Джонатан Йоу, — сказал Дюпро. — До вчерашнего дня был репортером «Вашингтон пост» и занимался журналистскими расследованиями.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Вчера уборщица нашла труп Йоу в его собственном доме. Он задушен при помощи пластикового пакета, надетого на голову. — Дюпро произнес эти слова с очевидным отвращением. — Его убили.

— Я сожалею о столь трагическом конце этого человека. — Бреннан вернула фотографию. — Но его смерть не имеет ко мне никакого отношения.

— Напротив. — На его губах промелькнула холодная улыбка. — На пластиковом пакете найдены ваши отпечатки.

— Это невозможно.

— Пройдемте с нами, — сказал Дюпро, и теперь в его голосе появилась очевидная угроза.

— Могу я позвонить своему адвокату?

— На вашем месте я бы так и сделал.

Глава 2

^{Среда, 22 февраля, 13.20 по СВТ}

Полицейский участок, куда ее доставили, находился на Индиана-авеню, на севере-западе Вашингтона. Это был массивный бетонный бункер, расположившийся среди множества других массивных бетонных бункеров разных размеров. Небольшая площадь перед входом, несколько лужаек, которые летом наверняка выглядели значительно привлекательнее, а также пара надеявшихся на лучшее деревьев. Древние фонарные столбы. Поникшие флаги.

Ее отвели в комнату для допросов, где стояли обычный стол, стулья, на стене висел телефон, а также имелись двустороннее зеркало и аудио— и видеозаписывающая аппаратура. Час нарастающего раздражения, потом дверь распахнулась и вошла женщина. Туго стянутые в хвост волосы, черный брючный костюм самого маленького размера, удобные туфли-лодочки. Судя по портфелю — адвокат. На бейджике написано «В. Луонг».

Бреннан объяснила ей ситуацию по телефону, и они сразу перешли к делу. Бреннан говорила, а Луонг слушала, навострив уши. Уши адвоката. Периодически задавала вопросы.

— Вы уверены, что никогда не встречали мистера Йоу?

— Абсолютно. Но мне понятна связь, которую увидели эти придурки. Йоу расследовал самоубийство, которое случилось в восьмидесятые. Самоубийцу звали Колдер Мэсси.

Глаза Луонг удивленно округлились.

— Полковник военно-воздушных сил, застрелившийся в Германии?

— Да. Мэсси нашли в его собственной машине, за отелем «Бремерхоф», в городе Кайзерслаутерн, в марте восемьдесят седьмого года. Коронер констатировал самоубийство в результате выстрела из пистолета.

— Кто проводил вскрытие?

— Немецкий патологоанатом.

— Вы, вероятно, еще не закончили магистратуру в восемьдесят седьмом?

— Как раз только закончила. Но я не имела отношения к первой оценке данных.

Бреннан застучала по клавишам своего лэптопа, который ей удалось сохранить благодаря вмешательству Луонг.

— Родные Мэсси потребовали проведения баллистической экспертизы, поскольку, по их словам, самоубийства не было и это фальсификация. Колдера несправедливо обвинили в шпионаже. Семья утверждала, что его убили в затылок, как бывает при казни. Они заявили, что у них есть свидетель, который может это подтвердить.

— Да, я помню, — сказала Луонг, делавшая быстрые записи в своем блокноте. — Родственники часто весьма умело общаются с прессой.

— Это сильное преуменьшение. Они созывают пресс-конференции, охотно дают интервью, стараются попасть в популярные новости и шоу.

— Ну, и какое вы имеете к этому отношение?

— У Мэсси было три брата. Младшим овладела навязчивая идея. После того как средства массовой информации потеряли интерес к самоубийству, он начал размещать объявления, писать статьи, создал блог, оказывал давление на своего сенатора и конгрессмена… ну, вы знаете схему. Постепенно в борьбу втянулись все последователи теории заговора на планете; они добивались, чтобы расследование было возобновлено. Короче говоря, в две тысячи двенадцатом году создали правительственную комиссию, и меня пригласили для проведения эксгумации и исследования останков.

Темперанс дважды щелкнула мышью и открыла документ. Появился заголовок, номер досье, дата и имя Колдера Мэсси.

— Это мой последний отчет перед комиссией. — Она пролистала несколько страниц. — Я не стану забивать вам голову деталями. Взгляните на фотографии.

Первая из них представляла собой фронтальный снимок черепа. Бреннан указала на место, где когда-то был нос.

— Обратите внимание, как повреждена лицевая часть. — Она провела пальцем в сторону лба. — Радиальная трещина лобной кости.

Новый снимок.

— Это крупный план нёба. Видите сине-зеленое пятно на остатках верхней челюсти и небной кости?

— Да, вижу.

— Это результат окисления меди.

— У пули была медная оболочка.

— Да. Когда пуля проходила через голову, крошечный кусочек откололся и застрял, затем произошло окисление.

Бреннан перешла к зубам.

— Здесь показана язычная часть верхней зубной дуги. Обратите внимание на треснувший первый коренной, темные области на нем и на соседнем зубе. Обесцвечивание вызвано высокой температурой — результат выстрела.

На четвертой фотографии была заснята дыра в черепе.

— Отверстие проделано пулей после того, как та вышла из головы Мэсси. Точка выхода находится в верхней части черепа.

Крупный план.

— Отметим, что края отверстия скошены на внешней поверхности черепа. Из чего следует, что это выходное отверстие.

Бреннан откинулась на спинку стула и указала на экран.

— Схема, характерная для выстрела самоубийцы.

— Или кто-то засунул пистолет в рот Мэсси и нажал на курок, — предположила Луонг, исполнив роль адвоката дьявола.

— Очень сомнительно. Траектория пули направлена прямо вверх, так что голова Мэсси оставалась в неподвижности. Кроме того, на правой руке остались следы пороха, а в крови не найдено наркотиков.

— Почему отсутствие наркотиков так существенно?

— Мэсси был крупным мужчиной. Трудно засунуть такому человеку дуло пистолета в рот, если он этого не хочет.

— И я подозреваю, что он этого не хотел. — Луонг перевернула страницу в своем блокноте. — Значит, ваши выводы совпали с исходным отчетом коронера?

— Да.

— И брат остался недоволен.

— Совершенно верно.

— А какое отношение это имеет к Йоу?

— Согласно Дюпро и Шевчику, Йоу работал над версией, которая должна была доказать, что мой анализ ошибочен. И что я либо оказалась некомпетентной, либо получила взятку.

— Значит, вы убили его, чтобы спасти свою репутацию.

— Такова их теория.

Луонг обдумала слова Бреннан.

— Как могли ваши отпечатки попасть на пластиковый пакет? — спросила она наконец.

— Понятия не имею.

Глава 3

^{Среда, 22 февраля, 18.30 по СВТ}

Джек Ричер вышел из автобусного вокзала Балтимора в мир замерзших улиц и грязного снега. Слабое водянистое солнце успело опуститься довольно низко, и он, выставив вверх большой палец, пошел в его сторону, на запад, по широкой улице, вдоль проезжей части, мимо сугробов на обочине. Все машины проезжали мимо. Ничего другого Ричер и не ожидал. В городе трудно перемещаться автостопом. Особенно в Балтиморе. Ситуация улучшится, когда он доберется до съезда с автострады. Джек направлялся к I-95, ведущей на юг, чтобы преодолеть несколько сотен миль в надежде добраться до места, где будет на пятьдесят градусов теплее. Может быть, до Майами. Или до самого Ки-Уэста, где он уже бывал. И всегда хорошо проводил время. Вот только там был конец дороги. Из чего следовало, что ему придется возвращаться тем же путем. А он этого не любил. Ричер предпочитал двигаться вперед.

У него всегда была хорошая обувь, а сейчас еще и отличная куртка, и погода его не слишком беспокоила. Он не раз бывал и в более холодных местах. Корея зимой или передовые подразделения на Северо-Германской низменности. И на некоторых американских военных базах. Балтимор в феврале по сравнению с ними — настоящий рай. И все же он не мог провести под открытым небом всю ночь. Летом можно было бы переночевать под мостом. Но только не в феврале, каким бы теплым он ни казался.

К счастью, движение было довольно напряженным. Час пик во всем цивилизованном мире. Множество потенциальных благодетелей. Однако Ричер был крупным и не слишком располагающим к себе мужчиной. Множество отказов на животном уровне.

Однако большое число попыток увеличивало вероятность успеха. Как и следовало ожидать, через час и двадцать минут рядом с Ричером притормозил мужчина в арендованной «Импале» и согласился довезти его до Саванны, штат Джорджия, без остановок, несмотря на поздний час. Возможно, он рассчитывал, что разговоры помогут ему не заснуть за рулем. Поэтому Ричер сел в машину, и они поехали дальше. Водитель оказался смуглым пухлым мужчиной лет сорока. Черная щетина покрывала когда-то тонкую белую кожу, которая давно загрубела и стала темно-красной от подобравшихся к поверхности капилляров. Что уже само по себе являлось проблемой. Ричер мог помешать ему уснуть, но не спасти от сердечного приступа. Он не был врачом.

Сначала разговор не клеился. В кабине работало радио, но водитель главным образом слушал спортивные новости. В восемь часов другой голос, на другой волне, начал читать новости из Балтимора — как раз в тот момент, когда они из него выезжали. Диктор попросил эксперта прокомментировать последние события, и между ними завязался уважительный разговор, словно они были лучшими друзьями. Ричер перестал обращать на них внимание, пока не услышал сначала знакомое, а потом незнакомое имя.

Ведущий задал вопрос, эксперт ответил:

— Вы совершенно правы; чтобы разобраться в этом деле, необходимо понять, что произошло с Колдером Мэсси. Кое-кто утверждает, что обсуждение исходных улик идет так давно, что пора наконец всерьез ими заняться. Самоубийство неизменно оставалось официальной версией, и возвращение правительства к расследованию произошло четыре года назад, когда к нему привлекли доктора Темперанс Бреннан, педантичного и независимого специалиста. Она, как и ожидалось, подтвердила сделанные ранее выводы, после чего расследование снова закрыли.

Ричер никогда не слышал, чтобы слово «Темперанс»^[291] использовалось в качестве имени.

— Однако Джонатан Йоу утверждал, что это не просто разногласия. Он заявил, что у него есть исчерпывающие доказательства того, что Мэсси был убит, — сказал ведущий.

— Вы совершенно правы, — ответил эксперт. — Более того, многие считают, что у Йоу имелась копия тайного приказа восемьдесят седьмого года использовать наемного убийцу. И не забывайте, Йоу был весьма уважаемым журналистом. Он работал в «Вашингтон пост» и являлся наследником великих традиций. Его слова имели бы немалый вес. Если он прав, получается, что доктору Бреннан либо приказали, либо ее заставили или же подкупили, чтобы она сфальсифицировала отчет о повторном вскрытии. Ее карьере пришел бы конец. Все предыдущие свидетельские показания лишились бы веса, и она стала бы посмешищем. Вот что я хочу сказать: как раз сегодня утром доктор Бреннан выступила с основным докладом на конференции в «Марриотт Уордман» здесь, в округе Колумбия, где заявила сотням судебных экспертов, что их выводы должны быть надежными, основанными на конкретных фактах и правдивыми.

— Достаточный ли это мотив для убийства?

— Уничтожение профессиональной карьеры — очень серьезный мотив. Случались и куда более странные вещи. Источники внутри ФБР сообщают, что существуют физические улики, возможно, в виде отпечатков пальцев.

— Но доктора Бреннан так и не арестовали.

— Еще до того, как она покинула конференц-зал, доктор Бреннан наняла Веронику Луонг. Сторонники Бреннан говорят, что это вполне разумно с точки зрения ее прошлых профессиональных достижений, но другие возражают: никто не станет нанимать самого крутого адвоката в городе, если он не попал в настоящую беду. В любом случае складывается впечатление, что Луонг сумела добиться особых отношений с ФБР, по меньшей мере, для первых этапов расследования. Некоторые называют это профессиональной этикой, другие — еще одной попыткой скрыть правду.

Далее ведущий перешел к обсуждению цен на бензин.

Ричер посмотрел на водителя.

— Сожалею, но я должен выйти прямо сейчас, — сказал он. — Я решил, что не поеду в Саванну. Мне нужно в округ Колумбия.

Глава 4

^{Среда, 22 февраля, 21.00 по СВТ}

Ричер сел в автобус на Джорджия-авеню и вышел там, где должны были находиться отели для конвенций. Он спросил у проходившей мимо девушки, не знает ли та, как найти «Марриотт Уордман», и она поступила, как поступают все, — ее пальцы замелькали над плоским сотовым телефоном размером с покетбук; потом она повернула к нему экран, на котором их положение показывала синяя пульсирующая точка, а «Уордман» — красная, точно пластиковая головка канцелярской кнопки, воткнутой в карту. На юго-запад, два квартала вниз и три квартала в сторону.

Отель оказался большим и роскошным, с вестибюлем размером с футбольное поле, где даже в такое позднее время было оживленно. Ричер не сомневался, что какие бы близкие отношения ни связывали Бреннан с ФБР, едва ли ей разрешат покинуть город, из чего следовало, что Темперанс придется провести еще несколько ночей в своем номере, перед дверью которого будет дежурить агент ФБР, на случай если она решит сбежать. Никакой, даже самый преуспевающий адвокат не сможет добиться других условий.

Поэтому Ричер поднялся на последний этаж и стал спускаться по пожарной лестнице, останавливаясь на каждом этаже, чтобы бросить быстрый взгляд вдоль коридора. Он увидел две тележки для вечерней уборки и трех спешивших по своим делам горничных, а также множество грязных подносов, оставшихся после ужина в номерах. Но нигде не заметил федеральных агентов.

Пока не добрался до пятого этажа. Как в фильме. На складном стуле рядом с дверью в номер сидел немолодой мужчина. Ричер спустился по лестнице на четвертый этаж, на лифте поднялся обратно на пятый, как поступил бы всякий нормальный человек, вышел из лифта и сделал вид, что изучает указатели, а потом зашагал к сидящему агенту.

— Я к доктору Бреннан, ассистент адвоката. Из офиса Вероники Луонг.

Пожилой мужчина не стал вставать со стула.

— У вас есть документы? — спросил он.

Джек протянул ему паспорт.

— В соответствии с номером, этот паспорт выдан в определенном офисе государственного департамента.

— Он пришел по почте, — сказал Ричер.

— А теперь вы адвокат?

— Не совсем. Всего лишь ассистент. От латинского assisto — стоять рядом. Еще не юрист.

— Зачем вам нужна встреча с доктором Бреннан?

— Ее право на помощь адвоката, в соответствии с шестой поправкой.

— И вы стали еще одним бесплатным стажером?

— Вы ее не арестовали. Вы не можете запретить ей принимать посетителей. Если хотите, впишите мое имя в журнал. В конечном счете это может вам помочь. Возможно, мы захотим переключиться на пятую поправку и подумаем о проведении надлежащей правовой процедуры. Либо и то и другое.

Пожилой мужчина вернул Ричеру паспорт.

— Можете сами постучать в дверь, — сказал он.

На двери номера, рядом с ручкой, имелась панель с красным светом — Просьба не беспокоить и зеленым — Пожалуйста, уберите мой номер, а также кнопка звонка.

Горел красный свет.

Просьба не беспокоить.

Ричер нажал кнопку и услышал, как внутри раздался мягкий вежливый звонок.

— Кто? — спросил женский голос.

— Помощник вашего адвоката. Меня прислала госпожа Луонг.

Дверь приоткрылась на цепочке, Ричер увидел треть лица, зеленые глаза, прядь светлых волос. Не миниатюрная и не высокая.

Ему понравилось то, что он увидел.

— Вы Темперанс Бреннан? — спросил он.

— Да, — ответила она.

— Замечательное имя.

— А вы кто такой?

— Я здесь, чтобы помочь, — сказал Ричер.

— Как?

— Любым возможным способом. Помощь вам обязательно понадобится, ведь речь идет о семье Мэсси.

— Вы их знаете?

— Издалека.

— Кто вы такой?

— Я Джек Ричер.

— И?..

— Я служил в армии в марте восемьдесят седьмого года. В Германии, к слову сказать.

Бреннан молчала почти минуту.

— Вам лучше войти, — наконец сказала она.

Номер Темперанс имел форму стандартного прямоугольника, с обоями и бронзой на стенах, так что его можно было считать дорогим или предназначенным для высокопоставленных особ. У окна, с двух сторон от маленького круглого столика, стояли два мягких кресла. Ричер сел в одно из них — так его фигура становилась не столь угрожающей.

— Что вам известно? — спросила Бреннан.

— Я не могу рассказать, — ответил Джек.

— Тогда зачем вы здесь?

— На случай, если вы окажетесь между молотом и наковальней. Возможно, этого не произойдет. Но вам не следует недооценивать проблемы, с которыми вы столкнулись.

— Я не получала взяток и не совершала ошибок. Мэсси застрелился.

— Вы знаете это с научной точки зрения?

— Да, с точки зрения науки. Джонатан Йоу ошибся. Зачем мне его бояться?

— Я проведу ночь в этом отеле, — сказал Ричер. — Я советую вам позвонить госпоже Луонг и попросить, чтобы она связалась со мной завтра утром.

— Что вы намерены сказать ей, но не хотите говорить мне?

— Ничего. Все это на всякий случай.

— Из-за молота и наковальни?

— Журналист Йоу мертв, а это совершенно выведет из себя других журналистов. Он один из них. Теперь он их герой. Все сведется к упорству. Рано или поздно министерство обороны сделает вас козлом отпущения, чтобы заставить их замолчать.

— Кто вы такой?

— Просто парень, случайно проходивший мимо.

— Какого рода парень?

— Я был военным полицейским.

— Они говорят, что Йоу задушили при помощи пластикового пакета.

— Редко встречающийся способ убийства.

— Они говорят, что на мешке мои отпечатки.

— Но они вас не арестовали.

— Я не думаю, что они верят, что такое возможно, — сказала Бреннан. — Йоу должен был сопротивляться. Он был крупнее меня. И почти наверняка сильнее.

— К тому же вы ключевая фигура.

— Наверное.

— Как могли попасть ваши отпечатки на мешок?

— Я не знаю.

Ричер встал и вышел из номера. Он кивнул пожилому мужчине, сидевшему на складном стуле, и направился к лифтам. В вестибюле пересек акр мрамора и остановился у стойки портье. Джек снял номер на одну ночь, показав свой паспорт как удостоверение личности, и расплатился кредиткой. Комната находилась на третьем этаже. Без обоев и украшений. Но в ней имелся телефон, который зазвонил через сорок две минуты.

— Мистер Ричер? — спросил женский голос.

Четкий, умный, возможно, смертоносный.

— Да, — сказал Ричер.

— Вероника Луонг, адвокат доктора Бреннан. Я полагаю, вы владеете секретной информацией, доказывающей самоубийство Мэсси. И я думаю, что чувство долга мешает вам поделиться ею, но совесть не хочет, чтобы невинная женщина была несправедливо осуждена.

Определенно смертоносная.

— Что-то вроде того, — сказал Ричер.

— Вы ассистент адвоката.

— Я сказал так для того, чтобы войти в номер доктора Бреннан. На самом деле я безработный.

— Нет, вы именно ассистент адвоката. С этого момента. В моей фирме. Вы официально работаете на меня.

— Речь идет об отношениях между адвокатом и клиентом?

— Я хочу, чтобы вы находились там, где я могла бы вас увидеть, — сказала Луонг. — Начиная с восьми часов завтрашнего дня, в полицейском участке на Индиана-авеню, северо-запад.

Глава 5

^{Четверг, 23 февраля, 08.37 по СВТ}

Та же самая комната без окон. То же записывающее оборудование, настенный телефон, стол и стулья. На одном сидела Бреннан. Луонг устроилась рядом.

Они провели здесь сорок минут, когда дверь открылась, вошел Дюпро и бросил на стол папку, которая упала с негромким стуком. Повеяло застоявшимся воздухом.

Дюпро смотрел на Бреннан, его кожа под ярким искусственным светом выглядела землистой. Темперанс не отвела взгляда, давая понять, что в ней поднимается волна гнева.

— Спасибо, что пришли, — сказал через несколько секунд Дюпро.

— У меня был выбор? — Холодно и спокойно.

Дюпро отодвинул стул и сел. Открыл папку. Медленно перебрал ее содержимое и разложил в нужном порядке. Однако ему не удалось произвести впечатления ни на Луонг, ни на Бреннан. Обе были давно знакомы с этим старым трюком.

Дюпро убедился, что записывающая аппаратура готова к работе.

— Наша беседа будет записана. Для вашей защиты или моей. У вас есть возражения по данному поводу?

— А если и есть? — спросила Темперанс, глядя в зеркало, за которым, как она была уверена, скрывался Шевчик.

Дюпро нажал на кнопку.

— На данном допросе присутствует специальный агент Пьер Дюпро, Федеральное бюро расследований, управление внутренней безопасности, доктор Темперанс Бреннан и ее адвокат, Вероника Луонг.

Дюпро назвал дату и время, потом вытащил лист из папки и сделал вид, что читает.

Бреннан понимала, что он делает. И почему заставил их ждать. Но у него ничего не выйдет. Она не испытывала тревоги и не чувствовала себя уязвимой, как некоторые другие подозреваемые. Она испытывала ярость. А у Темперанс это приводило к тому, что ее разум превращался в идеально сфокусированный лазер.

Дюпро положил листок бумаги на стол.

Некоторые следователи любят входить в контакт с человеком, которого они допрашивают, стараются завоевать его доверие, а потом воспользоваться моментом. Дюпро прекрасно понимал, что на это ему рассчитывать не стоит, и сразу пошел в атаку.

— Колдер Мэсси являлся полковником военно-воздушных сил США, кадровым офицером с доступом к секретной информации высокого уровня. Многие считают, что его казнили за преступление, которого он не совершал. Его ложно подозревали в предательстве. Говорили, что он занимался активным шпионажем в пользу других правительств. Но это не так. История с самоубийством была попыткой государства скрыть свою ошибку.

— Многие считают, что инопланетяне высадились в Розуэлле.

— В две тысячи двенадцатом году вы осуществляли контроль над эксгумацией и вторичным исследованием останков Мэсси.

— Я впечатлена. Вы умеете читать…

— В этом году исполняется тридцатая годовщина смерти Мэсси. Джонатан Йоу собирался сделать достоянием общественности доказательства того, что вы пытались скрыть правду относительно убийства Мэсси. Мы считаем, что вы убили Йоу, чтобы помешать ему.

— Чрезвычайно творческий поход.

— Некомпетентность, соучастие, жадность… Причина значения не имеет. Разоблачение вас уничтожит.

— Серьезно, вам стоит написать сценарий пилотной серии и отправить его в Голливуд.

Наступила долгая пауза.

— Согласно медицинской экспертизе, Йоу умер между полуночью и семью часами утра вторника. Где вы находились в это время?

— Спала в своем номере в «Марриотте».

— Кто-то может подтвердить ваши слова?

— Вы задали мне весьма личный вопрос. — Тон Бреннан стал ледяным.

— Убийство — это очень личное преступление.

— Я была одна.

— Ваши отпечатки найдены на полиэтиленовом пакете, которым задушили Йоу. Такие пакеты продают в аптеках «СВС». В понедельник, в четыре пятнадцать вы заходили в аптеку «СВС» на Коннектикут-авеню. У нас есть соответствующая видеозапись.

— Покупать зубную пасту незаконно?

— У вас сохранился пакет, в котором, — Дюпро сделал паузу, чтобы произвести впечатление, — лежала ваша «зубная паста»?

— Я храню весь свой мусор. А вы разве нет?

— Вы можете объяснить, каким образом ваши отпечатки оказались на том пакете?

— Нет.

— Покопайте глубже.

— Поцелуй мою…

Луонг не дала Бреннан закончить фразу.

— У моей клиентки очень напряженное расписание. Мы можем перенести разговор на другое время?

— Поведение вашего клиента начинает меня раздражать. — Маленькие глазки неотрывно буравили Темперанс. — А вам это не нужно.

Бреннан сделала вдох, чтобы ответить, но Луонг выставила ладонь, заставив ее замолчать.

— У вас есть еще вопросы, агент Дюпро? Свидетель? Доказательства контактов между доктором Бреннан и жертвой? Записи телефонных разговоров? Письма по электронной почте?

— Расследование продолжается.

— Были ли отпечатки доктора Бреннан найдены еще где-то на месте преступления?

— Где именно?

— Не важно, где.

Ответа не последовало.

— Была ли доктор Бреннан рядом с домом мистера Йоу? Пыталась ли взломать систему безопасности? Или ее видели рядом с банком? Школой? Парковкой? Соседи?

В маленьких глазках Дюпро что-то промелькнуло, но он молчал.

— Значит, нет, — сказала Луонг.

— Расследование продолжается.

— Понятно. Вы готовы предъявить обвинение моей клиентке?

Молчание.

— Я так и думала. — Луонг встала. За ней встала Бреннан. — Моей клиентке больше нечего сказать.

Адвокат взяла свой портфель, а Темперанс — сумочку. Обе направились к двери.

— Доктор Бреннан, — сказал Дюпро ей в спину.

Она повернулась, положив ладонь наручку.

— Вплоть до дальнейшего уведомления вам следует оставаться в Вашингтоне.

— Я отменю свое путешествие в Чернобыль.

Они оставили Дюпро собирать свои бессмысленные бумаги.

* * *

Ричер ждал в вестибюле. Луонг на минуту оставила Бреннан и подошла к нему.

— Как прошло? — спросил Джек.

— Все хорошо, но не так, как хотелось бы, — ответила адвокат. — Я видела людей, которых отправляли в тюрьму и за меньшее. Иногда ситуация выходит из-под контроля и ничего нельзя сделать.

— Но они ее не арестовали.

— Пока нет.

— У вас есть для меня задание в качестве ассистента адвоката?

— Да, — сказала Луонг. — Вы знаете, как работает закон, с точки зрения полицейского. Вы должны заставить ее перестать давать им повод. Вы — ее личный юридический советник. Не позволяйте ей говорить ничего лишнего.

Луонг повернулась и ушла, а Ричер подошел к дожидавшейся его Бреннан.

— Что? — спросила она.

— Получается, что я стал вашим юридическим советником, — сказал Джек.

Темперанс ничего не ответила. Она просто зашагала дальше. Ричер последовал за ней. Они вышли на маленькую площадь. Казалось, свинцовое небо задумалось о снеге. Или о дожде со снегом.

Бреннан вытащила телефон и вызвала такси через «Убер». Ей обещали Мигеля на «Хонде» через семь минут. Он подъехал через шесть. А через десять они уже были в «Марриотте».

Ни Бреннан, ни Ричер ничего не ели, и оба проголодались. Они пересекли футбольное поле вестибюля и нашли ресторан, где можно было позавтракать.

Все столики оказались заняты, но две женщины уходили. Каждая была в брючном костюме из полиэстера, рожденного на темной стороне спектра, и прочных туфлях. Обе держали в руках по холщовому мешку с логотипом ААСН^[292], на шее у каждой болтался шнурок с бейджиком. На одном значилось «С. Миллер», на другом — «Т. Саутам». С бейджиков свисали разноцветные ленточки. У Миллер больше, чем у Саутам.

Бреннан заказала омлет с сыром, Ричер — блины и яичницу с беконом. И оба попросили принести черный кофе. Казалось, это разочаровало официантку Маршу — бронзовый бейджик с именем украшал ее полную грудь.

— Что вы намерены делать, мистер Ричер? — спросила Темперанс, когда Марша отошла от их столика.

— Это зависит…

— Давайте подойдем с другой стороны. Почему вы здесь?

— Чтобы помочь.

— Мне?

— Я считаю, что вам потребуется помощь.

— Вы уже говорили.

— Говорил.

— И по этой причине вы согласились работать на Луонг.

— Я делаю это за деньги.

Бреннан не стала смеяться.

— То, что я на нее работаю, делает мое присутствие законным, — сказал Джек.

— Я не фальсифицировала данные и не совершала ошибку, — сказала Темперанс. — Мэсси застрелился.

Принесли их заказ. Они поперчили и посолили еду и попросили принести еще кофе. Он оказался очень неплохим.

— Как вы узнали про убийство Йоу? — спросила Бреннан, когда Марша снова ушла.

— Услышал по радио.

— Вашингтонская станция?

— Нет.

Она ждала, что Ричер уточнит. Он не стал. Но Темперанс поняла подтекст. Новость перестала быть местной. Это плохо. История привлечет всеобщее внимание, пресса вцепится в нее мертвой хваткой, и доктор Бреннан станет главной жертвой.

— Вы и в самом деле считаете, что министерство обороны намерено сделать из меня козла отпущения?

— Я думаю, что вероятность весьма велика.

— Чтобы скрыть тот факт, что оно приказало убить Мэсси?

— Чтобы заставить людей перестать о нем говорить.

— А в новостях сообщалось о моем аресте?

— Из выпуска следовало, что это должно произойти.

— Теперь, когда вам известно об уликах против меня, вы бы произвели арест?

— А вы считаете, что я был бы должен сделать это?

К стоявшему рядом с ними столику начал приближаться мужчина, и Бреннан с Ричером, оба, обратили на него внимание. Одинаковый рефлекс. Одинаковые незаметные взгляды.

— А если б радио не работало? — спросила Темперанс, еще больше понизив голос.

— Я читаю вчерашние газеты.

— И вы посчитали, что должны сюда приехать?

— Да.

Бреннан принялась пережевывать эту мысль. И омлет. Ричер подцепил желток на тост. Люди вокруг спорили об обеспечении сохранности проб, ДНК и анализов следов укуса. Некоторые изучали программки, другие говорили по сотовым телефонам.

— Вы сказали, что служили в армии в восемьдесят седьмом году. В Германии.

— Верно, — подтвердил Ричер.

— Вы были знакомы с Колдером Мэсси?

— Я о нем знал.

— Я не люблю спектакли, мистер Ричер. — В голосе Бреннан что-то промелькнуло.

Раздражение. Разочарование. Беспокойство.

— А я не ставлю спектакли.

— Существуют вещи, которыми вы не хотите или не можете поделиться.

Джек кивнул.

— Тем не менее вы здесь.

— Да.

— Но чем-то вы можете поделиться?

— Вы правы.

— В чем?

— Мэсси застрелился.

— Откуда вы можете знать? — Сомнение.

Ричер положил вилку, поправил салфетку и откинулся на спинку стула.

— Я там был, — сказал он.

* * *

Еще по чашке кофе, и Темперанс с Джеком пришли к согласию по трем главным вопросам.

Неистовство прессы уничтожит карьеру Бреннан. Возможно, ей будет предъявлено обвинение, не исключено, что ее признают виновной.

На Дюпро и Шевчика оказывалось давление с самого верха. С этой стороны Бреннан не могла рассчитывать на помощь.

Чтобы обелить свое имя и избежать тюрьмы, она должна сама найти убийц Йоу.

Ричер повторил предложение о помощи. Бреннан признала, что ее умения больше подходят для работы в лаборатории, чем на улицах. Джек заверил ее, что с этим все будет в порядке. А ее способность к аналитическому мышлению станет их главным оружием.

Впервые за весь день Темперанс улыбнулась. Ей понравился Ричер, и она приняла его предложение.

Так было достигнуто согласие по четвертому вопросу.

Они обсудили свои возможности и пришли к выводу, что начинать следует с редактора Йоу.

Пять вопросов.

Бреннан заказала такси через «Убер», и они вышли в вестибюль.

* * *

Бреннан и Ричер миновали стеклянные двери и оказались в галерее. Воздух был холодным и влажным — сказывалась близость Потомака. Тучи стали еще темнее и толще, но все еще не могли ни на что решиться.

Внимание Джека и Темперанс привлекли громкие голоса и рев автомобильных гудков.

Слева были установлены переносные барьеры, которые шли от Вудли-роуд. Персонал отеля проверял машины, после чего их пропускали на широкую мощеную площадку, предназначенную для приема и проводов гостей.

Бреннан и Ричер посмотрели направо.

И там такая же система безопасности.

Мгновенное удивление, потом понимание.

За барьерами журналисты устроили настоящий цирк — там перепутались камеры, микрофоны и провода; репортеры возмущались из-за того, что им не разрешают пройти в отель. Очевидно, акулы почуяли запах крови — какой-то политик попался на том, что трахался со своим стажером или старлеткой, не принадлежащей к звездам первой величины, чтобы попасть в «Ритц», — и теперь их водитель не может до них добраться, поэтому Бреннан и Ричер решили дальше идти пешком.

— Это она! — закричал кто-то, когда они приблизились к барьеру. — Это Бреннан!

Новость моментально разлетелась среди репортеров. Камеры водружались на плечи. Зажигался свет. Микрофоны приводились в боевое состояние.

— Доктор Бреннан. Тед Сандерс, Си-эн-эн.

— Вы хотите сделать заявление?

— Вы его убили?

— Вы покрывали фальшивое самоубийство? Или просто совершили ошибку?

— Вас скоро арестуют?

Бреннан замерла на месте, и по ее лицу Ричер догадался, что она начала бы стрелять, будь у нее пистолет. Джек схватил ее за руку и потащил обратно. Она ощетинилась, но не стала сопротивляться. Им вслед летели вопросы.

— Мы подождем тридцать минут и выйдем через кухню, — сказал Ричер, когда они оказались в вестибюле.

— Ублюдки! — прорычала Темперанс.

— Да, — Ричер кивнул.

— Все это чушь, — сказала она.

— Да, — не стал спорить Джек.

— Я ожидала, что пресса будет звонить, но это… — Она махнула рукой в сторону двери. — Безумие какое-то.

— Йоу был журналистом, — напомнил ей Ричер.

— У них чувствительность вшей.

— Но вши не мстят за своих.

— Да, должно быть, — согласилась Бреннан.

Но они ошиблись.

Глава 6

^{Четверг, 23 февраля, 13.45 по СВТ}

В течение десятилетий здание «Вашингтон пост» высилось, словно гигантский серый муравейник, на углу Пятнадцатой и Эль. Теперь его новый адрес был: 1301, Кей-стрит. Или Франклин-сквер, дом 1. Газета и почта до сих пор утрясают это разночтение.

Редактора Йоу звали Альберт Торстен. В справочнике говорилось, что его офис находится на седьмом этаже над вестибюлем с невероятно большим экраном. Бреннан и Ричер поднялись на бесшумном лифте и прошли по коридору длиной с границу между США и Канадой, огибавшему отдел новостей.

Через пять ярдов сквозь огромное застекленное пространство они увидели Торстена, который сидел за письменным столом под стать остальным деталям здания. Дверь была распахнута. Бреннан и Ричер вошли и провели стандартную рекогносцировку.

Кабинет был ни большим, ни маленьким, ни скучным, ни ярким. Изобилие бумаг, распечаток, папок и книг, несмотря на стену-аквариум, превращало его в тесную, вызывающую клаустрофобию комнату. За головой Торстена висело изображение склада — деревянный пирс, чайки и лодка. Картина отлично сочеталась со всем остальным.

Торстен выглядел лет на пятьдесят и на грани сердечного приступа. Серые волосы, мешки под глазами, отвисший живот. Он скептически приподнял брови, увидев Бреннан, — очевидно, Луонг упомянула только ассистента адвоката. Возможно, дело было в размерах Ричера. Или его половой принадлежности.

— Леди часа, — угадал Торстен.

Или уже знал это из последних фотоматериалов. Затем его вопросительный взгляд переместился к Ричеру.

— Я ассистент адвоката.

— Да, конечно.

Торстен указал на два стула, стоявших напротив стола. Они выглядели как письменные столы, вот только были стульями.

Ричер сел. Бреннан села. Следующие слова Торстен обратил к Бреннан:

— По слухам, вы прикончили одного из моих репортеров.

— Слухи ошибочны.

— И вы осчастливили меня своим присутствием потому, что…

— Я намерена найти ублюдка, который это сделал.

Торстен немного подумал.

— Йоу узнал про вас ряд любопытных фактов.

— И каковы они?

— Понятия не имею.

— Он не вводил вас в курс своих расследований?

— Йоу был ветераном. Он вводил меня в курс по мере надобности.

— Такая надобность возникла.

В кабинете повисла еще одна напряженная пауза, пока они молча смотрели друг на друга через стол. Взгляд Торстена оставался равнодушным, и Бреннан пришла к выводу, что миновали годы с тех пор, как он в последний раз смягчился сочувствием.

— Вы помогаете Луонг с защитой доктора? — спросил Торстен у Ричера.

— Да.

— Как ассистент адвоката?

— Да. Чтобы познакомиться с людьми, с которыми разговаривал Йоу.

Журналист рассмеялся, Бреннан и Ричер ничего другого и не ждали.

— Послушайте, я не могу открыть вам источники. — Он тут же понял свою ошибку. — Если б я их знал.

— Йоу никогда не рассказывал вам, что они ему говорили? — спросила Темперанс.

Торстен медленно покачал головой.

— Он не показывал вам свои записи? Не интересовался вашим одобрением? Не требовал деньги на текущие и представительские расходы? Для взяток?

Редактор продолжал качать головой.

— А что вы можете нам сказать, мистер Торстен? — спросил дипломат Ричер.

— Йоу обещал мне грандиозный материал.

— Боюсь, тут вам не повезло. — Бреннан даже не пыталась скрыть отвращение.

— Или история стала еще лучше.

— Будьте очень осторожны, мистер Торстен.

— Это угроза?

— Журналисты часто делают вид, что они знают больше, чем есть на самом деле.

Торстен пожал плечами, показывая, что ему нечего добавить.

Бреннан посмотрела на Ричера. Тот слегка опустил подбородок, и оба встали.

— Я не убивала Джонатана Йоу, — сказала Темперанс, глядя на редактора сверху вниз. — Не допускала ошибок и не брала взяток в деле Колдера Мэсси. Когда я докажу два этих факта и найду убийцу Йоу, то первым делом позвоню в «Нью-Йорк таймс».

Бреннан вытащила визитную карточку из сумочки и бросила ее на письменный стол. Потом они с Ричером повернулись и вышли. И зашагали по длинному коридору, обвивающему отдел новостей. Спустились вниз в бесшумном лифте. Пересекли вестибюль и оказались на шумной Кей-стрит.

Решили поехать на метро. Когда они стояли на платформе, зазвонил сотовый телефон Бреннан. Номер был ей неизвестен, однако она ответила.

— Вы услышали об этом не от меня. — Голос звучал глухо, как будто Торстен говорил, прикрывая трубку ладонью.

— Что услышали?

— Ян Мэсси.

— Младший брат Колдера?

— Ян думает, что самоубийство было инсценировано министерством обороны.

— Так думают многие люди.

— Он — настоящий безумец.

— Вы с ним беседовали? — Темперанс посмотрела в глаза Ричеру, который внимательно слушал разговор.

— Много раз. Пока не перестал отвечать на его звонки.

— Вы полагаете, что он может прибегнуть к насилию?

— Он ненавидит правительство.

— Как и многие другие.

— По моему мнению, Ян Мэсси может устроить стрельбу вроде той, что случилась в «Сэнди-Хук»^[293].

— Но зачем ему убивать Йоу, который собирался доказать, что он прав?

— Проследите деньги, — произнес приглушенный голос, похожий на песчаную бурю.

А потом Торстен повесил трубку.

— Наш мистер Торстен — многогранный персонаж. Только что он был осторожным корпоративным редактором, а через минуту — мистер Уотергейт и анонимный источник.

— Я не хочу говорить с Яном Мэсси, — сказала Бреннан.

— Возможно, нам не придется. Почему Торстен вдруг так изменил свое поведение?

— Вот вы мне и объясните.

— Может быть, он тоскует о прежних днях.

— Или?..

— Мечтает о деньгах. Он возглавляет газету. У него есть отличная история, которая только что стала еще лучше. Он сможет продать кучу дополнительных экземпляров, сделать несколько одновременных публикаций. Возможно, даже фильм. Вот только ему неизвестно, в чем состоит история. Пока. Он знает источник. Но не то, что было сказано. И теперь он пытается заставить нас еще раз проделать всю работу. Чтобы не дать умереть его мечте.

— Не получается, — возразила Бреннан. — Торстен ничего не выиграет. Я уверена, что Ян Мэсси мог продать права на фильм много лет назад. Это его проект. И Уотергейт — уже древняя история. Теперь журналисты стали другими. Они все лучше понимают. Такой опытный репортер, как Йоу, заранее подписал бы соглашение с семьей Мэсси, причем на собственное имя. Он обошелся бы без Торстена. Йоу захотел бы получить всё, а не проценты.

— Вы следуете за деньгами.

— Вопрос лишь: куда?

— Туда, куда Ян Мэсси продал права. Какой-то кинокомпании известна вся история. Она получила ее при заключении контракта, я уверен. До того как сделать крупные вложения.

— В таком случае они должны были защищать мистера Йоу, потому что он стал курицей, несущей золотые яйца, — сказала Бреннан. — Они не могут быть подозреваемыми.

Ричер ничего не ответил.

— Очевидно, они и не являются, — продолжала Темперанс. — Полагаю, у них может быть конкурент. Если кто-то побеждает, то другой проигрывает. Предположим, этот кто-то не хочет проиграть. Мне говорили, что шоу-бизнес чрезвычайно жесток. Убей Йоу — и твой конкурент утратит шанс на славу. Ты заставишь его потерять инвестиции. Вот что ты получаешь в результате. Двойная победа.

— Следуйте за деньгами.

— Значит, это телевидение, а не кино. Говорят, теперь все деньги именно там. В таком случае речь идет о сотнях компаний и тысячах войн из-за рейтингов. На самом деле миллионах. Вопрос математики.

— Я понимаю, — сказал Ричер. — Я заканчивал Уэст-Пойнт. А это нечто вроде колледжа.

— Академии.

— Мы умеем читать и писать.

— Для начала нам нужно выяснить, кому Мэсси продал права. И только после этого строить дальнейшую стратегию. Из чего следует, что разговора с ним не избежать. Мы вернулись к началу.

— Во всяком случае, мы знаем, какие вопросы ему задать. Нам не потребуется ходить вокруг да около.

* * *

Они вошли в Интернет с телефона Бреннан, узнали адрес офиса Яна Мэсси и отправились туда на метро. И обнаружили его за фасадом с желтым стеклом, между почтой и двуязычными специалистами по налоговым расчетам, в торговом центре, равноудаленном от лучшей и худшей частей района.

Внутри скромного прямоугольного помещения, возле самой двери, за письменным столом сидела женщина, которая казалась сделанной из золота — из-за солнца, проникавшего внутрь сквозь желтое стекло.

— Мистер Мэсси у себя? — спросил Ричер, входя в приемную.

Женщина посмотрела на него, наградив приятной улыбкой хорошей секретарши, но в глазах читалось: «Здесь никого нет, кроме меня. Что тут непонятного?»

— Боюсь, сейчас его нет, — сказала она вслух.

— А когда он вернется?

— Боюсь, не сегодня.

— И где он?

— Я не имею права ответить на ваш вопрос.

— Вам следует позвонить ему по телефону.

— Зачем?

Ричер шагнул в сторону, и вперед вышла Бреннан.

— О, это вы, — сказала женщина.

— Позвоните ему, — сказала Темперанс.

Женщина так и сделала. Они слышали только одну часть разговора, который начался с повторяющихся ответов на вопросы вроде: «Ты совершенно уверена?» А потом она стала договариваться о месте, которое называлось «У Сэмми» и могло оказаться чем угодно, от стрип-клуба до небольшого ресторанчика, но оказалось телевизионной компанией. Там проходила встреча, на которой Ян Мэсси обсуждал свой документальный фильм.

Темперанс Бреннан пригласили прийти туда прямо сейчас. Более того, они даже обещали прислать за ней машину.

— Нет, — сказала Бреннан и вызвала такси через «Убер».

* * *

Нужная им телевизионная компания была одной из дюжины, деливших офисы в Кристал-Сити. Бреннан и Ричер вошли, не сомневаясь, что все микрофоны включены, а камеры записывают. Ян Мэсси встретил их в коридоре. Он оказался светловолосой версией парня, который подвозил Ричера в Балтиморе. Когда-то стройный юноша, сейчас он раздулся и потерял форму — многие часы, проведенные в барах, стресс и гнев сделали свое дело.

Но Мэсси старался произвести хорошее впечатление. Он принял Ричера за телохранителя Бреннан и отнесся к этому как к должному, словно для нее было безумием ходить по городу одной. Сначала Ян выглядел ошеломленным ее присутствием — ведь она являлась ключевой фигурой заговора, и он встретился лицом к лицу с женщиной, которая знала все.

Лицом к лицу с женщиной, убившей Джонатана Йоу.

Наконец Мэсси распахнул дверь в офис и предложил им войти, даже придержал дверь. Ричер вошел первым. Бреннан последовала за ним. Пространство внутри оказалось многоцелевым — повсюду было расставлено какое-то оборудование, а еще стояли два белых ламинированных письменных стола, за которыми сидели двое мужчин. Один из них привлекал к себе внимание длинными седыми волосами, четырехдневной щетиной и безумным взглядом. Очень высокий и худой, в вельветовом костюме, давно потерявшем форму из-за того, что он, видимо, никогда его не снимал, и перчатках с отрезанными пальцами — вероятно, зимний вариант темных очков в помещении.

У второго не было руки.

Невысокий, массивный, с ничего не выражающим лицом, в синем, отлично сидевшем костюме, идеально симметричные складки и углы, только с одной стороны была рука, а с другой — крюк. Или, если отдать должное мастерам, которые его сконструировали, сложный протез с двумя управляемыми пальцами, находившимися на расстоянии дюйма друг от друга, но их можно было соединять. Пальцы имели форму крюков. Для эффективности. Пираты все правильно понимали.

Ян Мэсси представил мужчину с безумными глазами и длинными седыми волосами, сказав, что его зовут Пол Уорвик. Оказалось, что он снимает документальные фильмы, которые не раз получали призы на фестивалях. Потом Мэсси назвал имя однорукого — Сэмюел Рай. Он вкладывал деньги и являлся владельцем производящей компании. Все трое превратили процесс знакомства в скромные жалобы о том, чего они могут лишиться. Уорвик мог потерять репутацию, Рай — состояние, а Мэсси — свой шанс рассказать правду.

— О какой правде вы говорите? — спросила Бреннан. — И вообще, я не понимаю, почему вы думаете, будто правы. Вы ничего не знаете. И ничего не видели.

Мэсси немного помолчал, собираясь с мыслями для ответа, но его опередил Уорвик, от которого исходила неугомонная энергия.

— У нас есть множество доказательств, — заявил он.

— Вовсе нет. Никаких доказательств не существует.

— У нас имеется командировочное предписание. Второй человек покинул ту же самую базу в то же время.

— Люди постоянно покидают базу и возвращаются обратно. Это не означает, что между данными событиями есть связь. Речь идет о ничего не значащем совпадении.

— Существуют трассологические доказательства того, что в машине, где убили Колдера Мэсси, находился еще один человек.

— Где Колдер Мэсси покончил с собой, — поправила его Бреннан. — Я уверена, что это была штабная или взятая напрокат машина. В ней побывали сотни людей. Еще один отвлекающий маневр.

— Но это далеко не всё.

Бреннан присела на третий письменный стол.

— Расскажите мне, — потребовала она.

Ричер встал рядом с ней.

— Колдер Мэсси был полковником военно-воздушных сил с допуском к секретной информации. Выигрышная комбинация в восемьдесят седьмом году. Холодная война продолжалась. У военно-воздушных сил имелось множество классных игрушек. Бомбардировщики постоянно находились в воздухе. Но кто-то организовал утечку информации. Колдер Мэсси попал под ошибочные подозрения, и ему предъявили несправедливые обвинения. После того как Колдера арестовали, его сильно избили. Ну, а потом, когда нашли настоящего шпиона, Мэсси убили, чтобы скрыть постыдную ошибку.

— Это речь, а не доказательства, — сказала Бреннан.

— У нас есть приказ, указывающий на то, что армия отправила к Мэсси убийцу.

— У нас?

— Он есть у Йоу. Точнее, был.

— И где он сейчас?

— Мы не знаем.

— И вы намерены сделать свою программу без него?

Уорвик промолчал.

— Мой брат, патриот и благородный человек, никогда не был шпионом, — сказал Мэсси.

Никто ему не ответил.

Ричер посмотрел на Сэмюела Рая.

— Сколько денег вы потеряете? — спросил он.

— Речь не о деньгах, — ответил тот. — Мы хотим восстановить правду и справедливость.

— Громкие слова.

— Моя компания построена на них.

— Правда в том, что доктор Бреннан никогда не видела Йоу.

— Это вы так говорите.

— Да, именно.

— Значит, его убило правительство.

— Правительство не стало бы использовать пластиковый пакет, — сказал Ричер. — Уж поверьте мне.

— Тогда кто?

— Способен ли это сделать ваш конкурент, чтобы причинить вам вред?

— Чтобы уничтожить мое шоу?.. Да, такое возможно.

Рай надолго замолчал.

— Но вот что я вам скажу, — снова заговорил он. — Плевать на них. Я только что принял решение. Мы все равно сделаем это шоу.

Уорвик нанес удар по тени, как боксер на разминке.

— Замечательное решение, Сэмми. Реально передовые технологии. Потому что потеря Йоу никак на нас не повлияет. На самом деле она нам даже поможет. Теперь мы точно окажемся на первой полосе. Мы скажем: вот вам история, и смелый Джонатан Йоу погиб, пытаясь ее рассказать. Аудитория сама сделает выводы. Неужели вы не понимаете? Наше послание будет еще убедительнее с мертвым парнем.

— Вы отвратительны, — сказала Бреннан.

— И это говорит убийца, — заявил Мэсси.

На секунду в кабинете повисло напряжение. И тут Ричер вышел из-за спины Бреннан. Шесть футов пять дюймов, двести пятьдесят фунтов, руки размером с обеденные тарелки. Он мог бы сломать Уорвика, как карандаш, а потом вырвать протез Рая и засунуть его ему в глотку. Мэсси же получит сердечный приступ — еще до того, как будет нанесен первый удар.

— Сейчас мы уйдем, — сказал Джек. — Но я уверен, что мы еще встретимся.

* * *

Они прошли квартал до угла и пять минут ждали, когда за ними приедет очередное такси. Бреннан потратила это время на работу с телефоном: она переходила от одного сайта к другому, пытаясь отыскать конкурентов Сэмюела Рая. Потом наткнулась на заголовок: «Рай подписывает контракт на создание спорного документального фильма». Там же имелась фотография. Безумные глаза, длинные седые волосы, тело, похожее на жердь. Пол Уорвик. Бреннан начала читать.

Подъехало такси, и они сели в него.

— Похоже, Уорвик тот еще деятель. Тут многочисленные жалобы — он обычно запугивает свидетелей, фальсифицирует документы и полностью игнорирует информацию, которая не укладывается в его историю.

— Как ваши отпечатки попали на пакет?

— Я не знаю.

— Насколько тщательно вы изучили останки Колдера Мэсси?

— Теперь и вы считаете меня некомпетентной?

— Вы осмотрели только голову?

— Конечно, нет. Я проверила весь скелет.

— Сломанные кости?

— Нет.

— Вы читали первый отчет немецкого патологоанатома, составленный в восемьдесят седьмом году?

— Разумеется, читала.

— Ушибы, разрывы или другие повреждения?

— Нет.

— Следовательно, ваш отчет также доказывает, что его не избивали после ареста. Поверьте мне, я знаю, как бывает, — видел результаты. Но Уорвику нужно в них верить. Это важно для его истории. По его мнению, мотив правительства состоит в том, чтобы скрыть обвинения, выдвинутые против невинного человека. Может быть, Йоу сказал ему, чтобы тот немного остыл. Возможно, показал исходный немецкий отчет, что существенно ослабило историю Уорвика. Может, была еще пара деталей. Йоу мог быть более скрупулезным, чем Уорвик. Не следует забывать: он работал на «Вашингтон пост». Не исключено, что это до сих пор что-то значит.

— Вы считаете, что они могли поссориться?

— Может быть, они сильно разошлись во мнениях.

— Продолжайте.

— Уорвик не из тех, кому нравится, когда их грандиозные замыслы начинают рушиться. Он бы не хотел, чтобы кто-то начал ему публично противоречить.

— И этого достаточно для убийства?

— Именно такие вопросы задают на радио, — продолжал Ричер. — О вас. И сходятся на том, что случаются и более странные вещи, а угроза гибели профессиональной карьеры — очень серьезный мотив.

— Неужели?

— Он сам сказал, что смерть Йоу им помогла.

— Однако совсем немного. У них есть исходная история. Пара лишних обманов ничего не меняет. Этого недостаточно, чтобы убить человека.

— Мне не понравились его перчатки.

— В смысле?

— Взгляните на это с точки зрения Йоу. Он стоит на своей кухне, на голове у него пластиковый пакет, который плотно стянут на шее, и мир вокруг начинает темнеть. Что он попытается сделать?

— Он будет царапать руки убийцы, чтобы избавиться от мешка. Статистика показывает, что это практически универсальная реакция на попытку удушения.

— Человеческая природа, — сказал Ричер. — Но очень глупая. Лучше использовать ногти больших пальцев, чтобы пробить в мешке дырку. Или вцепиться убийце в яйца. Но вместо этого люди хватают их за руки. Они отталкивают их, скребут и царапаются. И оставляют следы.

— Отсюда перчатки на следующий день.

— Точно.

— Но это лишь сомнительное предположение. Я все еще не вижу убедительного мотива.

— Возможно, ему много и не требовалось. Он выглядит весьма впечатлительным. Подозреваю, что у него душа художника. Но в целом я согласен, гипотеза сомнительная. Такие лучше сразу проверить и вычеркнуть из списка. Человеческая природа.

— Ну, тогда вам следует пойти к нему и снять с него перчатки.

— Я так и сделаю. Но это очень серьезное действие. Как ваш юридический консультант, я могу предположить, что в случае неудачи мы окажемся в исключительно неприятном положении. Нам нужны полные гарантии. Я хочу, чтобы вы взглянули на отчет о вскрытии Йоу. Нет смысла искать царапины на руках Уорвика, если они не нашли частички кожи под ногтями жертвы.

— Я не могу получить доступ к отчету. Скорее всего, он еще не готов.

— А вы можете позвонить тому, кто будет делать вскрытие, и попросить его об одолжении?

— Вполне возможно, что они даже не ответят на мой звонок.

— Весьма вероятно, они учились у вас и должны понимать, что обвинения в ваш адрес — чушь собачья. Они не откажутся помочь. Спросите о ногтях. Нам предстоит иметь дело с Дюпро и Шевчиком, и мы должны отработать обе стороны вопроса. Один царапает, другой получает царапины.

— Прямо сейчас?

— Сегодня вечером, и так, чтобы никому не мозолить глаза. Я вернусь в Кристал-Сити и поговорю с Уорвиком, а когда вы получите информацию от своих коллег, позвоните мне и сообщите результат, и тогда я либо приведу с собой Уорвика, либо верну ему перчатки, потреплю по головке и исчезну.

— Но у вас нет сотового телефона.

— Уверен, что там есть коммутатор. Это же производственная компания. Кто-нибудь нас свяжет.

— А вы все это время будете держать Уорвика в заложниках?

— Ни в коем случае. Если только он не начнет царапаться.

Глава 7

^{Четверг, 23 февраля, 18.25 по СВТ}

Не желая предоставлять возможность для снимка крупным планом питающимся падалью репортерам с камерами, снабженными мощными объективами, Бреннан еще раз вызвала такси через «Убер», и водитель отвез ее в ресторан «Кантина Марина», расположенный в районе Юго-Западный Уотерфронт. Она заказала жареные моллюски и креветки с диетической колой и устроилась за угловым столиком.

Первым делом Темперанс позвонила Берни Родригесу, судебному антропологу, который консультировал округ Колумбия и Балтимор. Они с Родригесом были знакомы еще со времен магистратуры. И все же Бреннан беспокоила его возможная реакция. Если он вообще ответит на ее звонок.

Ее тревоги оказались безосновательными. Родригес снял трубку после первого звонка, сказал, что видел выпуск новостей, и заверил ее, что все их коллеги считают обвинения в ее адрес полным дерьмом. По фоновому шуму Темперанс поняла, что он все еще в «Марриотте».

Бреннан спросила, кто делал вскрытие Джонатана Йоу. Родригес не знал, но обещал выяснить это и перезвонить.

Темперанс доедала последнего моллюска, когда он позвонил. Выяснилось, что вскрытие делала Хелен Матиас. Бреннан ее знала. Они вместе изучали протокол восстановления тела, когда подобные курсы еще преподавались в академии ФБР в Куантико. Матиас была непредвзятой, квалифицированной и острой на язык. Они с Бреннан всегда относились друг к другу с взаимным уважением. И обе были влюблены в Джорджа Карлина.

До сих пор.

Родригес предложил ей номер телефона Матиас. Однако у Бреннан он был, поэтому она поблагодарила собеседника, дала отбой и посмотрела на часы. Шесть двадцать пять. Не самый подходящий момент. Офис медицинских экспертов уже почти наверняка закончил работу.

Она набрала номер.

Четыре гудка, потом включилась голосовая почта. Бреннан записала короткое сообщение. Главным образом в нем содержалось ее имя.

Она оглядела ресторан. Тот был заполнен офисными работниками в костюмах и галстуках, колготках и дождевиках. И местными жителями в костюмах для бега. И туристами в кроссовках и бейсболках, с камерами и путеводителями.

Матиас позвонила ровно через четыре минуты после того, как Бреннан оставила сообщение.

— Ты готова на все, лишь бы твое имя попало в газеты. — Голос был совсем тихим, а гласные звучали как-то вяло.

Нет, определенно не Нью-Йорк.

— Я подумываю о том, чтобы станцевать голой перед Белым домом.

— Может сработать… Как ты, черт возьми?

— Бывало и лучше, — ответила Темперанс.

— Да. История с Йоу — полная срань.

Значит, Матиас знает.

— Я его не убивала.

Хелен не ответила.

— Насколько мне известно, ты делала вскрытие.

— Так и есть. — И ничего больше.

Наступило неловкое молчание, Бреннан думала, Матиас ждала продолжения. И Темперанс решила перейти к делу.

— Могла бы я каким-то образом…

— Я бы хотела, чтобы ты на него взглянула.

— Что? На кого?

— На Йоу. Я нашла странные следы на его плечах.

— Странные?

— Да.

Бреннан немного подождала, давая Матиас возможность выдать подробности. Однако та продолжала молчать.

— Тебя интересует мое мнение.

— Неофициально, естественно.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Меня устраивает.

— Четыреста один, Е-стрит. Юго-Запад. Я встречу тебя в вестибюле.

— Я приеду.

— Темпи. Никто не должен знать, что ты будешь смотреть тело.

— Какое тело?

— Хорошо. Потому что любая утечка приведет к тому, что наши с тобой лица появятся в вечерних новостях.

* * *

Бреннан убивала время, потягивая кофе. После диетической колы кофеин ей совсем не требовался. Но в ресторане было много народу, и Темперанс хотелось иметь повод оставаться здесь и дальше.

Она «погуглила» адрес на Е-стрит и выяснила, что расстояние до него от ресторана, где она сейчас находилась, составляет три четверти мили. У нее накопился избыток энергии, и она решила пройтись пешком.

Бреннан вышла из ресторана в семь тридцать. В крови кипела энергия кофе и колы, и она практически не смотрела по сторонам. Парк, школа, церковь. Многоквартирный комплекс «Потомак плейс тауэр». «Кэпитал парк тауэр». Впереди автострада Юго-Запад. В воздухе появился сильный запах Потомака. Когда Бреннан шла по Четвертой улице, она размышляла о странных следах на теле Йоу.

Темперанс мысленно представила нападение. Убийца надел мешок на голову Йоу. Сильно натянул его и закрутил пластик вокруг шеи. Его руки ударили по шее и плечам Йоу. Возможно, по груди.

Или ее руки…

Она пришла к выводу, что высокий убийца должен был оставить следы на дельтовидной мышце. А если напавший был небольшого роста, ему пришлось бы тянуться вверх, и в таком случае следы остались бы ниже — спереди или сзади, в зависимости от того, как он или она располагались относительно Йоу. Бреннан решила, что по высоте следов она сможет исключить Уорвика — или же считать его главным подозреваемым.

На Е-стрит Темперанс свернула налево. Объединенная судебная лаборатория округа Колумбия занимала всю северную сторону квартала. Многоэтажное здание, сталь и стекло, решетки. Столь же приятный ландшафт, как возле полицейского участка на Индиана-авеню. Меньше собачьего дерьма. Такие же флаги.

На противоположной стороне улицы находился отель «Хайатт». Правительственные здания располагались на двух оставшихся углах. Благодаря «Гуглу» Бреннан знала, что в этих огромных зданиях, среди прочих организаций, находятся Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства, центры контроля и профилактики болезней, Служба экономических исследований Министерства сельского хозяйства США, Центр наземных перевозок и кафе «Кейси». Горячий кофе, черт его подери.

С сильно бьющимся сердцем Бреннан распахнула дверь лаборатории и вошла.

* * *

Ричер поехал дальше на том же такси до Кристал-Сити. Оплата будет произведена с кредитки Бреннан. Чаевые не требовались — очевидно, именно так работал «Убер». Джека это вполне устраивало. Как и многие военные, Ричер автоматически полагал, что все, с кем он встречается, богаче, чем он.

Джек вышел из такси в квартале от здания, где располагались телевизионные студии, и выбрал место, откуда мог наблюдать за дверью. Он стоял в холодных февральских сумерках и ждал. Люди в джинсах и толстых зимних куртках выходили по одному и парами. Ричер увидел, как ушел Сэмюел Рай. Но Мэсси и Уорвик все еще оставались внутри. «Продолжают обсуждать свою программу, — подумал он, — и то, насколько она станет убедительнее после убийства Йоу».

Отвратительно, сказала Бреннан. Ее реакция привела к тому, что она стала нравиться ему еще больше. В ней была чистота. Как судебный антрополог, Темперанс наверняка видела результаты огромного количества отвратительных поступков, вызванных столь же мерзкими мотивами, но не стала циничной. Во всяком случае, не до конца. А это необычно. Как и ее имя. Бреннан была необычной во всех смыслах.

И привлекательной.

Он ждал.

Без десяти восемь в здании стало так тихо, как только бывает, когда рабочий день закончился. Мэсси и Уорвик все еще оставались внутри. Ричер вошел и отыскал нужный коридор. Увидел впереди нужную дверь. Однако она открылась до того, как он подошел к ней, — и в дверном проеме появился Мэсси.

— Вы, — сказал он, останавливаясь на пороге.

— Да, я, — ответил Ричер.

— Что вам нужно?

— Уорвик.

— Зачем?

— Это вас не касается.

— Здесь все меня касается.

— Чушь.

— Мой брат не был шпионом.

— Ваш брат был куском дерьма.

— В конце концов, они заявили, что шпионом был кто-то другой. Этот факт зафиксирован.

— Вы болели и пропустили школу в те дни, когда учили думать? Шпионов было двое. Ваш брат и еще один парень. Они работали вместе.

— Неправда.

— Нет, правда. Я точно знаю.

— Откуда?

— Я видел, как он заложил два тайника и встречался с правительственным чиновником из Восточной Германии. Я был молод и служил в армии, а не в военно-воздушных силах. Он не обращал внимания на таких, как я. Видимо, меня послали туда именно по этой причине.

Мэсси немного помолчал.

— Значит, его казнили, — наконец заговорил он.

— Нет, не так, — сказал Ричер. — Он сам засунул дуло пистолета себе в рот.

— У нас есть приказ.

— А у вас есть отчет?

— Что?

— Их обычно скрепляют вместе и отправляют в досье. Приказ и отчет. Приказ убить и отчет, в котором говорится, что он был мертв, когда я до него добрался.

— Вы?

— Впрочем, произошло все не совсем так. Он был жив, когда я его нашел. Мы сидели в его машине и разговаривали. Я обрисовал ему ситуацию. Он упросил меня разрешить ему застрелиться, хотел избавить семью от позора. Я не стал возражать. Но вы снова начали копать. Вам не следовало будить спящую собаку.

— Вы там были?

— После этого я целую неделю ничего не слышал левым ухом.

Мэсси вновь замолчал.

Потом заметно покраснел.

Затем завел себя, как часы, и попытался провести неловкий правый хук в челюсть Ричера, но у него не осталось силы, в нем все уже давно сгнило — остались лишь горечь и злоба. Джек перехватил его кулак левой рукой, как бейсбольный мяч, и нанес ответный удар правой в массивный живот. Мэсси сложился, точно перочинный нож, застонал и покачнулся на дрожащих ногах. Ричер дождался, когда он восстановит равновесие, и ударил коленом в опущенное лицо. После чего Мэсси рухнул наполовину назад, наполовину в сторону и остался неподвижно лежать на полу.

Ричер перешагнул через него и вошел в комнату.

Уорвик находился внутри и, очевидно, услышал шум.

— Какого дьявола здесь происходит? — спросил он.

Джек закрыл за собой дверь.

— Сними перчатки, — сказал он.

— Что?

— Ты слышал.

— Перчатки?

— Сними перчатки, или я сделаю это за тебя.

— Зачем?

— Я хочу взглянуть на твои руки.

Уорвик был слишком удивлен, чтобы протестовать, и просто стянул перчатки, сначала одну, потом другую.

И поднял руки вверх.

Никаких царапин.

Дверь снова распахнулась, и вошел Сэмюел Рай.

* * *

Во всех моргах пахнет одинаково — смесью дезинфицирующих средств, холода и разлагающейся плоти. Туалетная вода смерти.

Все морги оборудованы одинаково. Блестящий кафель, шкафы и рабочие поверхности. Столы из нержавеющей стали, раковины, яркий свет, весы, тележки и инструменты.

Все морги имеют одинаковые морозильники, одни большие, другие маленькие, в некоторых моргах их очень много. К удивлению Бреннан, она увидела надпись «5205: ХРАНЕНИЕ ТЕЛ», сделанную шрифтом Брайля. Темперанс задумалась. Патологи с ослабленным зрением или техники? Контурные резервные генераторы?

Она не стала думать об этом долго. Тишина закончившегося рабочего дня лишь усиливала ее напряжение. Нигде не завывала «страйкеровская»^[294] пила. Не звонили телефоны. Вода с шумом не падала в раковины из нержавеющей стали. Никто не разговаривал и не обменивался шутками. Она провела немало времени, делая ночные вскрытия в такой обстановке. И это всегда вызывало у нее неприятные чувства.

Матиас провела ее мимо охраны, и они стали подниматься наверх. Затем Хелен выкатила тележку из морозильника, дружественного слепым. Они обсудили ее выводы и просмотрели отчет. Матиас достала хирургические передники, маски и перчатки, и обе надели все это.

— Готова? — Темные брови поднялись над прямоугольником ткани, закрывавшим нос и рот. Прямоугольник также был темным.

Бреннан кивнула.

Матиас проверила ярлык и открыла молнию пластикового мешка. Вжжик. В тишине этот звук походил на рычание. Темперанс сразу ощутила зловоние смерти. Однако подобные запахи уже не производили впечатления на опытных патологоанатомов.

Обнаженный Йоу лежал на спине, на серой восковой коже выделялся темный шов в форме Y. Один глаз с матово-черным зрачком оставался приоткрытым. Основание шеи было испещрено красными пятнами.

Из комментариев, записей и диаграмм Бреннан знала, что «странные» следы находились на задней части шеи Йоу.

— Перевернем?

Она кивнула.

Матиас раскрыла мешок пошире, они вместе прижали руки Йоу и перевернули тело — Матиас за плечи, Бреннан за лодыжки. Лоб с тихим стуком ударился о стол.

Бреннан наклонилась над телом… и ничего не увидела.

Хелен поднесла ближе операционную лампу, включила ее, и яркий свет залил голову и верхнюю часть торса Йоу.

Следы были слабыми, но вполне определенными, над седьмым шейным позвонком, у основания шеи. Две линии пересекались под очень острым углом.

— Предсмертные? — спросила Бреннан.

— Совершенно точно. Кровотечениеозначает, что рана нанесена в момент смерти.

— Такое впечатление, что его ударили каким-то предметом с длинными узкими краями. Или прутом.

— Или он сам обо что-то ударился.

— Ты думаешь, он упал?

Матиас покачала головой.

— Я не нашла на теле других повреждений от ударов тупыми предметами. Никаких разрывов, гематом или переломов. Только синяки и ссадины на шее.

— И никаких следов борьбы на руках или предплечьях?

— Несколько сломанных ногтей. Но мы не знаем, когда и как это случилось.

— И под ногтями нет остатков кожи или тканей. — Бреннан знала об этом из записей Матиас. — Никаких следов.

— Это лишено смысла. Если человек остается в сознании, когда его душат, он всегда пытается поцарапать руки убийцы. Или то, чем его душат.

— Да.

Бреннан выпрямилась и закрыла глаза. И вновь мысленно проиграла голографическую сцену нападения.

Йоу.

Уорвик, стоящий напротив с пластиковым пакетом в руках.

Или за спиной.

Высокий худой Уорвик.

Она представила две прямые отметины, их расположение, расстояние между ними, направление.

Фигура начала меняться. Стала ниже. Плотнее.

Внезапный контакт.

Не Пол Уорвик.

Сэмюел Рай!

— Эти следы остались от протеза. — Бреннан говорила совершенно спокойно. — Вот почему ты не нашла кожи под ногтями Йоу.

— Протез с двумя крюками? — уточнила Матиас, глядя на царапины на шее Йоу.

— Да.

— Тогда все сходится, — сказала Хелен, медленно кивая.

Темперанс сняла фартук, маску и перчатки.

— Я знаю, кто это сделал.

— В самом деле? — с сомнением спросила Матиас.

— Мне нужно идти.

Бреннан нажала ногой на педаль и выбросила использованные фартук, маску и перчатки в контейнер для биологически опасных веществ.

— И всё?

— Помощник моего адвоката, возможно, в опасности.

Она схватила сумочку и бросилась к двери. На ходу вытащила телефон и вызвала такси через «Убер». Однако машина приближалась слишком медленно. Наконец некий Фонг обещал, что будет через одиннадцать минут на черной «Тойоте Камри». Бреннан выскочила из здания и помчалась по улице, рассчитывая, что водитель отыщет ее по телефону. За одиннадцать минут она может пробежать целую милю. Или даже больше. Затем телефон в ее руке загудел. Звонили с того же неизвестного номера, что и прежде. Альберт Торстен. Редактор Йоу из «Вашингтон пост». Голос из пустыни Калахари.

— Я приношу свои извинения, — сказал он.

— За что, черт возьми?

Сейчас было совсем неподходящее время для игр.

— Полицейские нашли записи Йоу и передали их мне. Вы оказались правы. Колдер Мэсси покончил с собой. Он был шпионом. И существовал приказ о его убийстве, но далее в досье написано, что Мэсси был уже мертв, когда убийца пришел за ним. Он застрелился в машине. Ян Мэсси и Пол Уорвик использовали улики выборочно. История Йоу полностью выбивала почву у них из-под ног. Теперь они подозреваемые.

— Нет, убийца — Сэмюел Рай. История Йоу уничтожит его шоу. Мне следовало бы сообразить раньше. Он сказал, что речь не идет о деньгах. Когда кто-то так говорит, дело всегда в деньгах.

Она закончила разговор и сразу набрала номер Вероники Луонг.

Голосовая почта.

— Скажите Шевчику и Дюпро, чтобы они немедленно отправились в Кристал-Сити за Сэмюелом Раем. Полицейские, спецназ, все. Рай — убийца.

Затем Бреннан увидела черный «Камри», помахала рукой, машина остановилась, и она села в нее.

* * *

Сэмюел Рай стоял в открытом дверном проеме. Невысокий, коренастый, сильный. Сплошные ребра и углы. В здоровой руке он держал «Кольт Питон», револьвер из нержавеющей стали с барабаном на шесть патронов, размером и весом с кувалду. В крюках был зажат нож с выкидным лезвием. Шесть дюймов блестящей стали, отливающей голубым в ярком дневном свете. Несимпатично. Совсем не симпатично. Ричер не любил ножи.

Ему следовало бы догадаться.

Дело не в деньгах.

Дело всегда в деньгах.

— Сядь, — сказал Рай.

— Нет, — ответил Ричер.

— Я буду стрелять.

— Не будешь. Этот револьвер стреляет очень громко. Скоро здесь будут полицейские.

— Это ты так говоришь.

— Бреннан отправилась посмотреть на отчет о вскрытии Йоу. Она не найдет кожи под ногтями и сопоставит все факты. Бреннан — очень умная женщина. И у нее есть сотовый телефон.

Рай шагнул в комнату.

Он поднял «Кольт», дуло которого было шириной с водопроводную магистраль; оно уставилось в центр масс Ричера.

Оставайся живым — и посмотрим, что произойдет через минуту.

Девиз Ричера.

— Как тебе удалось получить мешок с отпечатками пальцев? — спросил он.

Рай усмехнулся. Он выглядел очень довольным собой.

— Полагаю, ты редко смотришь телевизор, — заявил он.

— Иногда смотрю «Янкиз», — сказал Ричер. — Когда появляется возможность.

— Вся моя последняя программа посвящалась трехмерной печати. Очень полезная штука. Однако я намекнул, что ее можно использовать и с дурными целями.

— И как именно?

— Бреннан поселилась в «Марриотте» два дня назад и заказала обед в номер. Я купил ее стакан у официантки. Снял отпечатки, отсканировал, наполнил картридж скваленом и напечатал их на новом мешке в натуральную величину, размером в полмиллиметра.

Ричер кивнул. Он слышал про сквален. Однажды один русский часовщик подробно о нем рассказал. Это натуральная органическая смесь, которую обнаружили в печени акулы и в оливковом масле. И в человеческих носах. Часовщик использовал его для смазки тонких механизмов.

— Сядь, — приказал Рай.

— Нет, — повторил Ричер.

В коридоре послышались шаги. Тихие и неуверенные.

Шаги приближались.

В следующее мгновение на пороге появился Ян Мэсси.

Он выглядел отвратительно. Не мог разогнуться, хромал и задыхался.

— Этот ублюдок меня ударил, — сказал он.

— У нас проблемы посерьезнее, — отрубил Рай.

Мэсси медленно вошел в комнату и остановился между Раем и Уорвиком. Если Рай находился на двенадцати часах циферблата, то Мэсси — на одном часе, а Уорвик — на двух. Ричер стоял на шести. У них было численное преимущество. Классические три против одного.

Дуло револьвера было по-прежнему направлено в грудь Ричера.

— Бреннан собиралась встретиться с тобой здесь?

— Нет, — сказал Джек.

Затем он почувствовал движение в коридоре. Практически минимальное. Так, слабое перемещение воздуха.

Ричер посмотрел на Рая.

— Тебе следует все бросить и уносить отсюда ноги. Или пристрелить Мэсси, а не меня. Он — причина твоих проблем. Он не лучше своего подоночного старшего брата.

Рай не ответил.

За его левым плечом Джек увидел треть лица, зеленый глаз, прядь светлых волос. В комнату, слегка приоткрыв дверь, заглядывала Бреннан. В точности как в тот раз, когда Ричер постучал в ее номер, в самом начале.

— Время уходит, — сказал он.

Бреннан бесшумно вошла в комнату и теперь находилась в ярде от Рая.

— Жаль, что я не женщина, — вдруг сказал Ричер.

— Что? — спросил Рай.

— Тогда у меня была бы сумочка, я размахнулся бы ею, как битой, и выбил у тебя из руки револьвер.

— Что? — повторил Рай.

Бреннан сделала именно так, как он сказал. Джек видел на ее лице тридцать семь часов гнева, возмущения и разочарования, соединившихся в смертельный фокус. Она развернулась, как метатель диска на Олимпийских играх, и ее сумочка, описав дугу, ударила в предплечье Рая со всей силой, на какую Темперанс была способна. Очевидно, немалой. Револьвер отлетел с шести часов на три. Раздался оглушительный выстрел, взорвался телевизионный монитор; одновременно Ричер врезал гигантским кулаком по открытой части головы, челюсти, уха и лицевой кости Рая, а потом легко переместился влево и нанес удар в горло Уорвика. Оба рухнули на пол. Мэсси опустился на колени, держась за грудь, — может быть, у него начался сердечный приступ.

Ричер посмотрел на Бреннан.

— Спасибо, — сказал он.

Темперанс выдохнула:

— Всегда пожалуйста.

И тут снаружи послышался вой сирен, грохот тяжелых ботинок по коридору, в комнату ворвалось шестеро агентов ФБР, а за ними — Шевчик и Дюпро. Последней появилась Вероника Луонг.

Глава 8

^{Четверг, 23 февраля, 23.10 по СВТ}

Им обоим требовалось расслабиться, а Ричер к тому же проголодался. Они не сомневались, что бары и рестораны «Марриотта» будут заполнены токсикологами, патологами, адвокатами и инженерами, жаждущими выпить, поэтому выбрали «Рейвен» в Маунт-Плезант. Бреннан помнила его еще со студенческих времен. Декор для ныряльщиков. Чизбургеры и колечки лука, от которых замирает сердце. Она надеялась, что ресторан все еще стоит на прежнем месте.

Так и оказалось. Они сделали удачный выбор. Тусклое освещение от рекламы пива. Стойка бара с одной стороны, кабинки с другой, и в каждой свой миниатюрный музыкальный автомат. Почти пустой бар имел лишь один недостаток: здесь пахло жиром и разлитым пивом.

Они выбрали альков в задней части и уселись на высоких стульях из хрома с потрескавшимися виниловыми сиденьями. Бреннан пришлось на него забираться, а Ричер свой просто оседлал.

На стене, за их спинами, слева от него и справа от нее, высился выпуклый экран телевизора, который словно перенесся сюда из восьмидесятых. Телевизор работал с приглушенным звуком.

Очень скоро появился официант и спросил, что они будут заказывать. Его футболка с противоестественно деформированным флагом Латвии, когда-то белая, была в пятнах и сильно обтягивала живот.

Ричер попросил бургер с кровью, Бреннан заказала такой же, но средней прожарки, с двойным сыром, и «Перье» с лаймом.

Их глаза встретились.

Джек дополнил заказ двумя пинтами пива по выбору заведения. Официант порекомендовал мини-пивоварню, производящую индийский пейл-эль с непроизносимым названием.

Пиво оказалось на столе через несколько секунд. Бреннан попробовала несколько молекул, главным образом пену. Автоматически посчитала крепость. Сколько месяцев? Лет? Да, все будет нормально.

— И что это такое? — спросил Ричер.

— Дьявольски хорошая штука, — ответила Темперанс.

Ее взгляд переместился к древнему «Сони», стоявшему выше и между ними. Она прочитала надпись под ведущим с мрачным лицом. Ложное обвинение. Справа от ведущего появилось изображение мужчины средних лет в форме офицера военно-воздушных сил.

— Мы попали в одиннадцатичасовые новости, — повторила Бреннан слова Матиас.

Когда Ричер посмотрел налево, на экране пошла видеозапись. Освещенный ярким искусственным светом Дюпро выводил Уорвика в наручниках из здания Кристал-Сити. За ним шли Шевчик с Раем. Мэсси болтался на руках парня с надписью ФБР на спине куртки.

Запись закончилась, и вновь появился ведущий новостей. Они смотрели, как его губы беззвучно излагают короткую версию истории, только теперь весь экран заняла фотография Бреннан.

Официант принес бургеры. Джек и Темперанс добавили гарнир и специи и ели молча.

Бреннан заговорила только после того, как на ее тарелке остался салат-латук.

— С самого начала за этим стоял Рай, — сказала она.

— Двух зайцев одним выстрелом, — согласился Ричер. — Убрать Йоу, который собирался подтвердить твой вердикт самоубийства, тем самым уничтожив его историю. И привлечь внимание к своему документальному фильму.

— Рай хотел получить настоящий хит, типа «Создавая убийцу»^[295]. Или сериал.

Джек лишь посмотрел на нее.

— Телевизионный документальный фильм и подкаст^[296].

Ричер ничего не сказал.

— Его смотрят все в Америке. Или слушают.

— Я много путешествую.

— И ты направлялся на юг? — Бреннан решила сменить тему.

— Верно.

— Самое подходящее время года для этого.

— Я часто сплю под открытым небом.

— А сегодня ты также собираешься спать под открытым небом? — спросила Бреннан, потягивая пейл-эль.

— За все платит Луонг, так что я собираюсь провести еще одну ночь в «Марриотте».

— Как и я. — Темперанс посмотрела на Ричера через край своей кружки.

— И мы туда сейчас отправимся? — спросил он, глядя на ее спину.

Бреннан отпила еще один миллиметр пива. Ее ответ последовал после долгой паузы.

— «Убер»?

Ричер кивнул.

И они отправились в «Марриотт».

Примечания

1

Мейми Эйзенхауэр — жена президента Дуайта Эйзенхауэра, известная своей благотворительной деятельностью.

(обратно)

2

Сюда! (фр.).

(обратно)

3

Мы помним (фр.).

(обратно)

4

Полегче! (фр.).

(обратно)

5

Так (фр.).

(обратно)

6

Спасибо (фр.).

(обратно)

7

Салфетки! (фр.).

(обратно)

8

Вот (фр.).

(обратно)

9

Конечно (фр.).

(обратно)

10

Созерцательница (фр.).

(обратно)

11

Судебной медицины (фр.).

(обратно)

12

Добро пожаловать (фр.).

(обратно)

13

Да (фр.).

(обратно)

14

Судебный отдел установления личности (фр.).

(обратно)

15

Минуточку, пожалуйста, доктор (фр.).

(обратно)

16

Осторожно! (фр.).

(обратно)

17

Эскимосский язык. — Примеч. ред.

(обратно)

18

Отдел безопасности Квебека по преступлениям против человека.

(обратно)

19

Боже (фр.).

(обратно)

20

Ребенок белой расы, хорошо развит и хорошо вскормлен (фр.).

(обратно)

21

Тело хорошо сохранилось, не считая легкой мацерации эпидермиса (фр.).

(обратно)

22

Пожалуйста (фр.).

(обратно)

23

Секундочку, пожалуйста (фр.).

(обратно)

24

Проблемы? (фр.).

(обратно)

25

Нет. Никаких проблем (фр.).

(обратно)

26

Ваша сестра? (фр.).

(обратно)

27

Приятно было познакомиться (фр.).

(обратно)

28

Мой (фр.).

(обратно)

29

Здесь (фр.).

(обратно)

30

Особые приметы? (фр.).

(обратно)

31

Остров Сестёр.

(обратно)

32

Здравствуй, Темперанс. Как дела? (фр.).

(обратно)

33

Много денег (исп.).

(обратно)

34

В путь (фр.).

(обратно)

35

Ред — в переводе с английского «красный».

(обратно)

36

Да, мадам (фр.).

(обратно)

37

Изобразительный отдел (фр.).

(обратно)

38

Guardian — в переводе с английского означает «хранитель».

(обратно)

39

«Да» и «нет» (фр.).

(обратно)

40

Я — Она (фр.).

(обратно)

41

Успокойтесь, мадам. Все в порядке (фр.).

(обратно)

42

Моя сестра! (фр.).

(обратно)

43

Все в порядке, мадам (фр.).

(обратно)

44

Как дела? (фр.).

(обратно)

45

Хорошо (фр.).

(обратно)

46

Правильно (фр.).

(обратно)

47

Иннуиты — самоназвание эскимосов. — Примеч. ред.

(обратно)

48

Конечно (фр.).

(обратно)

49

Джон Мильтон, «Il Penseroso». Перевод Ю. Корнеева.

(обратно)

50

Труп доставлен (фр.).

(обратно)

51

Как дела? (фр.).

(обратно)

52

Кэл Рипкин — известный бейсболист.

(обратно)

53

Филис Диллер — киноактриса.

(обратно)

54

Бог мой (фр.).

(обратно)

55

Здесь: кавалер (фр.).

(обратно)

56

Хороших выходных (фр.).

(обратно)

57

Это важно (фр.).

(обратно)

58

Черт возьми! (фр.).

(обратно)

59

Это ведь он, верно? (фр.).

(обратно)

60

Бакалейная лавка (торгующая, когда другие магазины закрыты) (канад. фр.).

(обратно)

61

Не так ли? (фр.).

(обратно)

62

Верно (фр.).

(обратно)

63

Французское ругательство.

(обратно)

64

Конечно же, доктор Бреннан (фр.).

(обратно)

65

Бакалейная лавка (канад.).

(обратно)

66

Добрый день, меня зовут Темпе Бреннан.

(обратно)

67

Здесь: Да вы у нас звезда! (фр.).

(обратно)

68

Это повышение или понижение в должности? (фр.).

(обратно)

69

Место высадки союзников во времена Второй мировой войны, где погибли три тысячи солдат союзных войск.

(обратно)

70

Американский исполнитель кантри-музыки.

(обратно)

71

Удачи! (фр.).

(обратно)

72

Скунс (фр.).

(обратно)

73

Легкая повозка (фр.).

(обратно)

74

Мотоциклисты (фр.).

(обратно)

75

Дуглас Фэрбенкс — американский киноактер, знаменит также своей улыбкой и впечатляющим атлетическим телосложением.

(обратно)

76

Американская рок-группа, образованная в 1969 г.

(обратно)

77

Доброе утро (цеп.).

(обратно)

78

Не разваренный (фр.).

(обратно)

79

Доброй ночи… (исп.).

(обратно)

80

Начнем; за дело (фр.).

(обратно)

81

В пер. Л. Портера.

(обратно)

82

Очень (фр.).

(обратно)

83

Хот-дог (буки.: горячая собака), картошку фри и диетическую колу, пожалуйста (фр.).

(обратно)

84

Национальное канадское блюдо из картофеля фри, сыра и соуса.

(обратно)

85

Ничего (исп.).

(обратно)

86

Фильм 1969 года о двух мотоциклистах, путешествующих «в поисках Америки».

(обратно)

87

Она мертва? (фр.).

(обратно)

88

Terra fi rma — суша, букв.: «твердая земля» (лат.).

(обратно)

89

Вольф-Кноб — гора в штате Джорджия, в окрестностях которой есть несколько популярных туристических маршрутов.

(обратно)

90

Биг-Лорел — одна из «нетронутых территорий», заповедных природных зон, охраняемых правительством США.

(обратно)

91

Низменность (Low Country) — так называют местные жители юго-восточную часть штата Южная Каролина, которая находится на Приатлантической низменности.

(обратно)

92

Энди Гриффит — американский актер-комик, сценарист и продюсер.

(обратно)

93

Шериф Мэйберри — персонаж телесериала «Шоу Энди Гриффита», которого играл сам Гриффит.

(обратно)

94

«Братство Оленей» — одно из ведущих братств в США, также социальный клуб.

(обратно)

95

Сэмми Соса — известный пуэрториканский бейсболист.

(обратно)

96

Златовласка — героиня английского варианта сказки «Три медведя».

(обратно)

97

«Ангелы ада» — один из крупнейших в мире мотоклубов, известный, кроме прочего, и своими нелегальными делами.

(обратно)

98

«Пайн-Сол» — популярная марка чистящих средств и освежителей для дома.

(обратно)

99

«Шейкер», «Хепплуайт» — знаменитые стили дизайна мебели.

(обратно)

100

«Ситцевый стиль» — популярное направление дизайна интерьера жилых домов; отличается пестротой и обилием цветов.

(обратно)

101

«Шарлотт хорнетс» — футбольная команда города Шарлотта.

(обратно)

102

Крымская война велась в 1853–1856 годах.

(обратно)

103

Саб (Sub) — разновидность бутерброда в длинной булке.

(обратно)

104

Джордж Кастер — кавалерийский офицер, прославившийся в войнах с индейцами. В битве при Литтл-Бигхорне он был убит.

(обратно)

105

«МЭШ» («M*A*S*H», «Чертова служба в госпитале МЭШ») — американский телесериал о жизни передвижного военного госпиталя.

(обратно)

106

«Старый северный штат» («Old North State») — официальный гимн Северной Каролины.

(обратно)

107

Каяк — маленькая кожаная крытая лодка с двуперым веслом у эскимосов, чукчей и коряков.

(обратно)

108

Блюграсс — причудливая смесь музыки эмигрантов с Британских островов и афроамериканского джаза и блюза; происходит из района Аппалачей.

(обратно)

109

«Эдди Бауэр» — всемирно известная компания по производству спортивной одежды, в том числе зимней. Основатель прославился изобретением пуховика.

(обратно)

110

Томми Хилфигер — известный американский модельер.

(обратно)

111

«Избавление» («Deliverance») — популярный триллер, действие которого происходит в лесах Джорджии.

(обратно)

112

Знаменитая музыкальная сцена из фильма «Избавление».

(обратно)

113

Джордж Данс — английский архитектор, автор проекта тюрьмы «Нью-гейт».

(обратно)

114

Рейс 880 TWA (Trans World Airlines) взорвался в воздухе и рухнул в Атлантический океан 17 июля 1996 года. В одной из версий предполагалось, что самолет мог быть сбит ракетой ВМС США.

(обратно)

115

Пьер Сэлинджер — репортер, пресс-секретарь Дж. Кеннеди.

(обратно)

116

Эрик Рудольф — христианский террорист, организатор нескольких терактов на юге США.

(обратно)

117

Добрый вечер (фр.).

(обратно)

118

«Тигры освобождения Тамил-Илама» — шри-ланкийское повстанческое движение, объявленное террористической организацией.

(обратно)

119

В некоторых церквях США змей используют во время проповедей: пасторы играют с ядовитыми змеями, демонстрируя всемогущество Божье.

(обратно)

120

«Севен-элевен» (7-Eleven) — крупнейшая сеть небольших магазинов в 18 странах, в том числе США.

(обратно)

121

Джеффри Дамер — американский серийный убийца и каннибал, умер в тюрьме в 1994 году.

(обратно)

122

160–167,6 см.

(обратно)

123

Джесс Джексон — чернокожий политик и борец против дискриминации. «Радужная коалиция» — организация, созданная им для борьбы за права чернокожих.

(обратно)

124

«Мотель Бейтсов» — кинофильм и телесериал, снятые на основе знаменитого триллера «Психо».

(обратно)

125

Секвойя — вождь чероки, создавший письменность этого народа.

(обратно)

126

Круэлла (или Стервелла) де Виль — отрицательный персонаж знаменитого диснеевского мультфильма «101 далматинец».

(обратно)

127

Значок команды «Клемсонские тигры» университета Клемсон — оранжевый отпечаток лапы на белом фоне.

(обратно)

128

Тонто — популярный персонаж вестернов, индеец.

(обратно)

129

Сидящий Бык — вождь североамериканских индейцев, под командованием которого была одержана победа в битве при Литтл-Бигхорне.

(обратно)

130

Деконструкционизм — философское течение, провозглашающее относительность любых значений.

(обратно)

131

«Вооружен и опасен» — комедийный боевик, снятый в США.

(обратно)

132

«Бранденбургские концерты» — цикл из шести концертов, сочиненный И. С. Бахом.

(обратно)

133

Бихевиоризм — направление в американской психологии ХХ века, основным предметом изучения которого было поведение.

(обратно)

134

Бела Лугоши — знаменитый актер 1930-х годов, прославился исполнением роли Дракулы.

(обратно)

135

В США при счете на пальцах принято отгибать пальцы от сжатого кулака.

(обратно)

136

Дилюция — разведение заданного объема жидкости в заданном соотношении.

(обратно)

137

Академический журнал, публикующий исследования в области судебной медицины и криминалистики.

(обратно)

138

«Ain’t Got Nobody» (англ. «У меня никого нет») — песня, которую исполнял Луи Армстронг.

(обратно)

139

Цитата из той же песни Армстронга.

(обратно)

140

Корн-дог — аналог хот-дога, но с тестом из кукурузной муки.

(обратно)

141

Одна из известных песен «Роллинг стоунз».

(обратно)

142

Имеется в виду Лос-Аламосская национальная лаборатория, где ведутся секретные разработки ядерного оружия.

(обратно)

143

Д. Б. Купер — шантажист; в 1971 году угнал «Боинг-747» и сумел скрыться вместе с выкупом. Его так и не нашли.

(обратно)

144

Так подбадривал своего коня Сильвера Одинокий Рейнджер — персонаж популярного американского вестерн-сериала.

(обратно)

145

Стэн Мьюзел — профессиональный бейсболист, ветеран Второй мировой войны.

(обратно)

146

Здесь поль — мера длины, равная 5,029 м.

(обратно)

147

Используется в США для обозначения псевдонаучных данных и исследований, в которых результаты фальсифицируются в угоду компании-заказчика.

(обратно)

148

Джонни Кэш — американский певец, один из лучших исполнителей кантри.

(обратно)

149

Антибарная лига, основанная в 1893 году — влиятельная общественная организация, которая борется с употреблением спиртного в США.

(обратно)

150

Ринти — персонаж серии американских фильмов 1920–1930-х годов, сыгранный знаменитым псом-актером по кличке Рин Тин Тин.

(обратно)

151

Разновидности взрывчатки.

(обратно)

152

Смурфики (The Smurfs) — гномики синего цвета, персонажи популярного семейного комедийного фильма.

(обратно)

153

На сленге южных штатов — необразованный фермер, рвань.

(обратно)

154

Очки-авиаторы — солнцезащитные очки с линзами каплевидной формы.

(обратно)

155

Фокс Малдер — один из главных героев знаменитых фильмов и сериалов «X-Files» («Секретные материалы»), одержимый борьбой с тайной деятельностью инопланетян.

(обратно)

156

Мф. 5: 11.

(обратно)

157

Грассхоппер — горная долина в штате Монтана.

(обратно)

158

«Вашингтон редскинс» — профессиональная американская футбольная команда.

(обратно)

159

Сеноты (исп. cenote) — природные колодцы или небольшие озера, которые индейцы майя использовали как источники воды и места для жертвоприношений.

(обратно)

160

Братья Райт построили первый в мире самолет «Китти хок» и впервые в мире поднялись на нем в воздух 17 декабря 1903 года.

(обратно)

161

Расхожая фраза, призванная подбодрить павшего духом. Джиппер — по всей вероятности, Джордж Джипп, футболист команды Университета Нотр-Дам, штат Индиана. Умер в 1920 году, в 25 лет. Команда, любившая его, выходила на матчи под девизом: «Победим за Джиппера!»

(обратно)

162

«Бенеттон» — группа компаний, а также один из мировых брендов индустрии моды, которые прославились скандальными рекламными акциями.

(обратно)

163

«Воппер» — фирменный гамбургер ресторанов «Бургер кинг».

(обратно)

164

«Ньюхарт» — американский сериал, герои которого решают бросить жизнь в Нью-Йорке и купить гостиницу в Вермонте.

(обратно)

165

Иводзима, Чосин, Хюэ — места сражений в Японии, Корее, Вьетнаме.

(обратно)

166

Сагуаро — разновидность кактусов размером с дерево.

(обратно)

167

Лорен Хаттон — американская актриса и супермодель.

(обратно)

168

Providence — промысел Божий. Carmel, Sardis — географические названия из Библии.

(обратно)

169

Колокола Вестминстерского дворца в Лондоне.

(обратно)

170

Корневое пиво — напиток из коры дерева сассафраса, популярный в Северной Америке, бывает алкогольное и безалкогольное.

(обратно)

171

Близнецы Боббси — герои серии детских романов, популярных в США.

(обратно)

172

«Глубокий сон» — экранизация одноименного романа Р. Чандлера, в главных ролях популярные американские актеры Лорен Бэколл и Хамфри Богарт.

(обратно)

173

Хабитат — жилой комплекс в Монреале.

(обратно)

174

Сентр-Вилль — автобусный вокзал в Монреале.

(обратно)

175

«Кмарт» («Kmart») — сеть розничных магазинов в США.

(обратно)

176

Да (фр.).

(обратно)

177

Тихуана — город в Мексике.

(обратно)

178

Малая лига — бейсбольная лига для мальчиков и девочек 8–12 лет.

(обратно)

179

Ротари-клуб — международная ассоциация деловых людей.

(обратно)

180

Щекотка и Царапка — мышь и кот из вымышленного мультсериала в «Симпсонах».

(обратно)

181

«Спин и Марти» — популярный телесериал 1950-х годов о жизни двух мальчиков в летнем лагере на ранчо.

(обратно)

182

«Небесные врата» — религиозный культ, члены которого совершили массовое самоубийство, чтобы перенестись в глубокий космос.

(обратно)

183

Фрэнсис Бэкон — английский художник ХХ века, экспрессионист. Его картины называли «ужасающими».

(обратно)

184

Гарпократ — так в Древней Греции и Риме называли египетского бога Гора. Ангерона — римская богиня молчания.

(обратно)

185

Бакхид — район Атланты.

(обратно)

186

260–316 градусов по Цельсию.

(обратно)

187

593–648 градусов по Цельсию.

(обратно)

188

1370 градусов по Цельсию.

(обратно)

189

Дик Каветт — известный американский телеведущий.

(обратно)

190

«Виктория сикрет» — интернет-магазин женской одежды.

(обратно)

191

Названия популярных научных журналов.

(обратно)

192

«Сие есть тело мое», фраза из мессы, приписываемая Христу (лат.).

(обратно)

193

Олдувай — ущелье на севере Танзании, территория масштабных археологических раскопок.

(обратно)

194

ААСИ — Американская академия судебных исследований; АКСА — Американская коллегия по судебной антропологии.

(обратно)

195

«Двадцать вопросов» — классическая текстовая игра. Ведущий загадывает слово, остальные угадывают его, используя наводящие вопросы.

(обратно)

196

Оливия Ойл — персонаж популярного комикса про моряка Попая, невероятно худая девушка.

(обратно)

197

Слова великана-людоеда из сказки «Джек и бобовый стебель».

(обратно)

198

«Менса» — крупнейшая и старейшая некоммерческая организация для людей с высоким уровнем интеллекта.

(обратно)

199

Джордж Формен — знаменитый американский боксер-тяжеловес, всем своим пятерым сыновьям дал имя Джордж.

(обратно)

200

Язык народа какчикели, из наиболее распространенных майяских языков.

(обратно)

201

Город в Канаде.

(обратно)

202

Саман — строительный материал из глинистого грунта с добавлением соломы; сушится на открытом воздухе.

(обратно)

203

Социальная группа в Аргентине, Уругвае и Бразилии, близкая по духу американским ковбоям.

(обратно)

204

Один из департаментов Гватемалы. Административный центр — город Солола.

(обратно)

205

Широкая, засаженная деревьями улица, проспект в городах латиноамериканских стран.

(обратно)

206

Национальная одежда индейцев Центральной Америки.

(обратно)

207

Яичница с тортильей и соусом сальса.

(обратно)

208

Да, спасибо (исп.).

(обратно)

209

Один из самых распространенных жанров мексиканской народной музыки.

(обратно)

210

Тонкая лепешка-тортильес, сваренная на пару с мясом и чилийским перцем.

(обратно)

211

Кукурузная лепешка с острой мясной начинкой.

(обратно)

212

Закуска из пюрированной мякоти авокадо.

(обратно)

213

Спасибо. — Не за что (исп.).

(обратно)

214

Тушь для ресниц.

(обратно)

215

Микроорганизмы, соединяющие в себе черты бактерий и грибов.

(обратно)

216

Намёк на роман Эрмы Бомбек «Трава над отстойником всегда зеленее» («The Grass is Always Greener over a Septic Tank»).

(обратно)

217

Добрый день (исп.).

(обратно)

218

Идем (исп.).

(обратно)

219

Дерьмо (исп.).

(обратно)

220

Боже мой (исп.).

(обратно)

221

Знаменитый ловелас из пьесы Николаса Роу «Прекрасная грешница».

(обратно)

222

Добрый вечер, мадам доктор (фр.).

(обратно)

223

Фирменное блюдо (фр.).

(обратно)

224

Новый, другой (фр.).

(обратно)

225

Очень хорошо (исп.).

(обратно)

226

Знаменитый американский серийный убийца.

(обратно)

227

Бела Ференц Дежё Блашко, более известный как Бела Лугоши (1882–1956) — американский актер венгерского происхождения. Самая известная роль — Дракула в одноименной бродвейской постановке 1927 года и последовавшем за ней фильме.

(обратно)

228

Где Матео? (исп.).

(обратно)

229

Американский журналист, лауреат Пулицеровской премии.

(обратно)

230

Государство в Юго-Восточной Азии, занимающее восточную половину острова Тимор, а также небольшой эксклав в западной половине того же острова и маленькие острова Атауру и Жаку.

(обратно)

231

Партизанская война. От исп. Guerrilla — уменьш. от Guerra — война.

(обратно)

232

Как дела? (исп.).

(обратно)

233

Вид обезьян.

(обратно)

234

Добро пожаловать (исп.).

(обратно)

235

Пожалуйста (исп.).

(обратно)

236

Один из основателей Американского общества анонимных алкоголиков.

(обратно)

237

Преуспевающий герой романа Ф. С. Фицджеральда «Великий Гэтсби».

(обратно)

238

По-испански chubasca — один из синонимов слова «шлюха».

(обратно)

239

Господи! Где? (исп.).

(обратно)

240

Один вопрос, пожалуйста (исп.).

(обратно)

241

Понимаете? (фр.).

(обратно)

242

Да (фр.).

(обратно)

243

Бывший американский теннисист греческого происхождения. Был первой ракеткой мира 286 недель — рекорд среди мужчин.

(обратно)

244

Стойте! (исп.).

(обратно)

245

Натан Леопольд (1904–1971) и Ричард Лёб (1905–1936) — американские преступники, совершившие одно из самых знаменитых в США убийств.

(обратно)

246

Родственники? (исп.).

(обратно)

247

Номер тридцать пять (исп.).

(обратно)

248

Книга психолога Джона Грэя, опубликованная 1992 году. Основная тема — взаимоотношения полов.

(обратно)

249

Роман-бестселлер 1992 года Роберта Джеймса Уоллера, по которому был снят одноименный фильм.

(обратно)

250

Это чудесно (фр.).

(обратно)

251

Ну да (фр.).

(обратно)

252

Ступайте с Богом (исп.).

(обратно)

253

Французский поэт, композитор, исполнитель и актер. Среди самых известных песен — «Линдберг» и «Я вернусь в Монреаль». Родился 25 июня 1944 года.

(обратно)

254

Говорящая лошадь из американского телевизионного шоу.

(обратно)

255

Как дела? (фр.).

(обратно)

256

Helix — спираль по-английски и по-французски.

(обратно)

257

Жарко (фр.).

(обратно)

258

Американская предпринимательница, основательница и первый председатель совета директоров корпорации «Estee Lauder».

(обратно)

259

Фред Роджерс (1928–2003) — американский педагог, пресвитерианский проповедник. Снимался в детском телесериале «Наш сосед мистер Роджерс».

(обратно)

260

Меня зовут Темпе Бреннан (фр.).

(обратно)

261

Огромное болото в штате Джорджия: почти две тысячи квадратных метров булькающей, уходящей из-под ног коварной земли. Название так и переводится с языка местных индейцев — «качающаяся земля».

(обратно)

262

Знаменитый американский футболист и актер. Обвинен в убийстве своей бывшей жены Николь Браун-Симпсон и ее друга Роналда Голдмана. Самое затяжное судебное разбирательство в истории Калифорнии. Перчатки — ключевое доказательство обвинения.

(обратно)

263

Серия детских детективов, написанных неизвестными авторами под псевдонимом Франклин У. Диксон. В США выходит с 1927 года.

(обратно)

264

Предменструальный синдром.

(обратно)

265

Американский химик, лауреат Нобелевской премии.

(обратно)

266

Американский фолк-музыкант, автор песен.

(обратно)

267

Один из самых узнаваемых чернокожих американских актеров (ирокез на голове и большое количество золотых цепей на теле).

(обратно)

268

Сексуальный котенок (фр.).

(обратно)

269

Такова жизнь в Квебеке (фр.).

(обратно)

270

Бывший военный диктатор Панамы.

(обратно)

271

Перестрелка у кораля О-Кей, самая знаменитая в истории Дикого Запада, случилась в 1881 году.

(обратно)

272

В оригинале на диске написано SCELL. Последние четыре буквы могут означать как «клетка», так и «сотовый телефон».

(обратно)

273

Мигель Анхель — ангел Михаил по-испански.

(обратно)

274

Дорогая (фр.).

(обратно)

275

Немецкий и французский теолог, философ, музыкант и врач, лауреат Нобелевской премии мира (1952).

(обратно)

276

Восьмой президент ЮАР, один из самых известных активистов борьбы за права человека в период апартеида, за что 27 лет сидел в тюрьме. Лауреат Нобелевской премии мира (1993).

(обратно)

277

Французский аристократ, писатель и философ. Был проповедником абсолютной свободы, не ограниченной ни нравственностью, ни религией, ни правом.

(обратно)

278

Героиня романа американской писательницы Элинор Портер, находящая причины для радости в самых бедственных ситуациях.

(обратно)

279

Господи (фр.).

(обратно)

280

Кошмар (исп.).

(обратно)

281

Еще кошмарнее (исп.).

(обратно)

282

Биологические науки (исп.).

(обратно)

283

Экстракорпоральное оплодотворение.

(обратно)

284

Очень быстро (исп.).

(обратно)

285

Сердце (исп.).

(обратно)

286

Оссуарий (от дат. ossuarium, погребальная урна) — небольшой каменный саркофаг для захоронения костей. Значение оссуариев для библейской археологии весьма велико, поскольку на них делались надписи, а сами кости дают материал для исторических и антропологических исследований.

(обратно)

287

Китайское традиционное боевое искусство.

(обратно)

288

Боже мой (фр.).

(обратно)

289

Моя первая книга увидела свет в 1997 году — «Поле смерти» представило миру тихого странника по имени Джек Ричер. Кэти Райх также дебютировала в 1997 году, когда в «Уже мертва» появилась судебный антрополог Темперанс Бреннан.

Кэти признает, что она и Темперанс прошли одинаковый курс обучения. Правильное понимание науки важно для нее, и она использует свой собственный опыт судебного антрополога, когда пишет о приключениях Темперанс Бреннан. Меня постоянно спрашивают, создал ли я Ричера похожим на себя. Если честно, в нем действительно много от меня. Для автора практически неминуемо передать часть автобиографии своему герою. Во многом Ричер — это воплощение мечты для меня и читателя. Кем бы я (или они) стал, если б всякий раз мог выйти сухим из воды? Ну а имя он получил легко. И я, и Ричер — высокие люди. Поэтому в девяностые, когда я писал «Поле смерти» и ходил по магазинам, моя жена заметила: «Если б писательский труд не принес тебе денег, ты мог бы работать подавальщиком в супермаркете.

А вы говорите о случайностях…

Создавая наш рассказ, мы с Кэти договорились об общей схеме, а потом писали по очереди. Ей нравится все планировать, я же предпочитаю скитаться. Но мы сумели найти золотую середину. Должен признать, что я немного нервничал, ведь она известна своей скрупулезностью, но мы обнаружили, что в наших литературных стилях есть нечто общее. Так иногда случается при совместной деятельности. Нам помогло то, что мы оба пишем сценарии — Кэти для телесериала «Кости», основанного на ее книгах, а я — с моей дочерью. Процесс написания сценария отличается от создания романа. Здесь требуется куда больше взаимных компромиссов между несколькими авторами, ведь над сценарием редко трудится один человек. К счастью, мы оба чувствовали себя комфортно во время работы над рассказом.

В результате у нас получилось интригующее приключение, связанное с…

Ложным обвинением.

Ли Чайлд

(обратно)

290

Стандартное восточное время.

(обратно)

291

Temperance — умеренность (англ.).

(обратно)

292

Американская академия судебных наук.

(обратно)

293

Массовое убийство в начальной школе г. Ньютаун, шт. Коннектикут (2012).

(обратно)

294

«Страйкер» — американская фирма, производящая специальное оборудование для проведения хирургических и патологоанатомических операций.

(обратно)

295

Американский документальный детективный сериал.

(обратно)

296

Подкаст — цифровая запись радио- или телепрограммы, которую можно скачать из Интернета.

(обратно)

Оглавление

ТЕМПЕРАНС БРЕННАН (цикл)

  Книга I. УЖЕ МЕРТВА

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

  Книга II. ДЕНЬ СМЕРТИ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

  Книга III. СМЕРТЕЛЬНЫЙ ВЫБОР

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

  Книга IV. СМЕРТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

  Книга V. СМЕРТЕЛЬНЫЕ ТАЙНЫ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

  Книга VI. СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО

    Факты

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

  Книга VII. ЛОЖНОЕ ОБВИНЕНИЕ (соавтор Ли Чайлд)[289]

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

*** Примечания ***