Магия мечтает (ЛП) [Илона Эндрюс] (fb2) читать онлайн

Илона Эндрюс Магия мечтает Кейт Дэниелс — 4,5

Информация о переводе:

Перевод: Элина Крутова

Редактор: Елена Лихачева

Переведено специально для группы: «Илона Эндрюс // Ilona Andrews // Kate Daniels»

***

Я всматривалась сквозь лобовое стекло своего Мустанга 93 года. Передо мной простиралась автомагистраль Баззард Хайвей, узкая линия крошащегося асфальта исчезала в сумерках. Внизу тянулся Шрам — извилистый лабиринт узких ущелий, вырванных из земли магией три десятилетия назад, когда прежнему миру пришел конец. Старая дорога скользила над вершинами ущелий, уходя далеко вдаль, где закат сиял золотым, красным и бирюзовым. Казалось, что-то необъяснимо неправильное было с этим пейзажем, но я не могла понять, что именно.

Баззард Хайвей не брала пленных. Слишком сильно нажмешь на газ, повернёшь руль на полдюйма больше нужного, и — Бум! Бах! Огненное крушение! Прямо на дно ущелья, над которым ты ехал. Только самые лучшие и отчаянные головы Атланты могли гонять здесь.

Вот почему мне это нравилось. Когда девушка, даже промокшая насквозь, весит от силы сорок пять килограммов, и её очки толще лупы Шерлока Холмса, а все на свете смеются над ней, потому что она — вегетарианка и от вида крови её тошнит, она просто обязана сделать что-то, чтобы доказать всем, что не тряпка. Дикий, оглушительный хаос Пятничной Гонки Баззард точно не был из разряда развлечений для слабаков.

Сейчас было так спокойно. Тихо. Только я и Мустанг. Я назвала его Рэмбо. Это милая машина, от начала и до конца собранная с одной целью — ехать быстро. Мы понимали друг друга, Рэмбо и я. Рэмбо нравилось надирать задницы, а я делала всё возможное, чтобы у него был шанс покрасоваться.

Моё тело стало таким лёгким. Это было странное чувство, как будто я плыла или дрейфовала сквозь какое-то перистое облако.

За ветровым стеклом появилось знакомое лицо: бледная кожа, тёмные глаза, длинная татуировка дракона, обвивающая шею и змеящаяся вниз под голубую майку. Кайзен. Довольно приличный парень для крысы-перевёртыша. Он работал на эвакуаторе, любил тусоваться и наблюдать за гонками на Баззард Хайвей. Они были на руку его бизнесу.

Губы Кайзена шевельнулись, но из них не вырвалось ни звука. Со стороны он выглядел забавно, вот так беззвучно хлопая губами. Чего тебе, глупец?

Кайзен стоял как-то косо.

Закат позади него тоже наклонился в бок. Шоссе уходило влево от неба.

Вот блин.

Блин. Блин. Блин.

Воображаемая вата, забившая мои уши, исчезла, и мир обрушился на меня взрывом звуков: отдалённый рёв двигателей, скрип металла, и голос Кайзена.

— Дали? Ты в порядке, малышка?

Я попыталась заговорить, и у меня получилось:

— Спокойна как удав.

Он ухмыльнулся:

— Ты знаешь правила. Держись крепче, сейчас я подниму тебя.

Я вцепилась в края своего сидения.

Кайзен исчез из моего поля зрения, и я услышала кряхтение, когда он схватил бампер, приподнял и повернул его. Рэмбо заскрипел. Лязгнул металл. Я вздрогнула. Рэмбо, ты мой бедненький.

Закат, через лобовое стекло моего автомобиля, еще больше наклонился вбок, а затем с легким содроганием рухнул на верное место. Колеса Рэмбо ударились об асфальт и подпрыгнули. Левая линза моих очков выскочила из оправы и шлёпнулась на колени. Я подняла её с джинсов, зажмурила левый глаз и выбралась из машины.

— Я перевернулась!

— Ты перевернулась.

Офигеть! Передняя часть Рэмбо стала похожа на раздавленную банку Кола-Колы. Вода, вытекшая из-под капота, пропитала асфальт — бак для зачарованной воды, позволяющей ездить во время магической волны, разорвало. Должно быть, я слишком быстро повернула.

Тёплый ветер обдувал меня. Технически, сейчас была середина января, но после двух с половиной месяцев лютых морозов и снегопадов, погода совсем запуталась. Последнюю неделю температура держалась в районе тридцати градусов, весь снег растаял, и я сменила свои толстые зимние одежды на джинсы и футболку. Можно подумать, что сейчас май. Магия творила с климатом странные вещи. Сегодня тепло, а завтра мы можем проснуться по колено в снегу.

Кайзен уставился на меня:

— Почему у тебя глаз закрыт? Ты поранилась?

— Нет, он закрыт, потому что мои очки сломаны, а когда я смотрю сквозь одну линзу, у меня кружится голова.

— Полет нормальный. Машине — кранты, — Кайзен почесал затылок.

Спасибо, Капитан очевидность:

— Не всё так плохо!

— Ты хочешь, чтобы Рэмбо оттащили на обычное место?

— Ага. Мои гонки отменят на месяц. Облом.

Кайзен кивнул на Мустанг:

— Это твоя вторая авария за три недели.

— Ага.

— Разве Джим не запретил тебе участвовать в гонках?

Джим был моим альфой. Стая оборотней делилась на семь кланов по царствам животных, и Джим правил Кланом Кошек своей большой, скрывающей устрашающие когти лапой ягуара. Он был умен, силен и невероятно горяч — и замечал мое существование только в тех случаях, когда я становилась занозой в заднице. Или когда ему нужен был эксперт по древностям Дальнего Востока. В остальное время, я могла бы сойти за невидимку.

Я подняла голову, давая понять Кайзену, что не шучу.

— Джим мне не начальник.

— Вообще-то, он — твой начальник.

Хорошо, что я — не оборотень-дикобраз, иначе его рот был бы полон иголок.

— Ты настучишь на меня?

— Кто знает. А когда ты умрешь, могу я забрать твою машину?

— Нет.

Кайзен вздохнул.

— Я пытаюсь донести до тебя одну мысль. Я наблюдаю за этими гонками уже шесть лет и еще не встречал никого, кто бы попадал в аварии так часто, как ты. Ты — мой клиент номер один. Ты почти ничего не видишь, Дали, и ты глупо рискуешь. Без обид.

Без обид, точно. «Без обид» означало «Я собираюсь оскорбить тебя, но ты не должна на меня злиться». Я оскалилась на него. Раз дошло до этого, то он был крысой, а я — тигром.

Кайзен поднял руки:

— Ладно. Забудь, я ничего не говорил.

Мир моргнул. Цвета стали ярче, запахи — сильнее, как будто кто-то увеличил разрешение изображения. Желанное тепло разлилось по телу — магическая волна затопила мир. Отдалённый рев бензиновых двигателей захлебнулся и затих. Потребуется пятнадцать минут пения заклинаний, чтобы запустить зачарованные движки. Гонке конец.

— А что, если я приглашу тебя на ужин? — спросил Кайзен. — Я знаю одно действительно хорошее местечко на улице Мантикор…

Крысы-перевертыши всегда знали хорошие места, где можно поесть. Если они не жевали что-то постоянно, то становились дерганными. В прямом смысле, у них начинались приступы гипогликемии: холодный пот, головные боли, конвульсии вкупе с неврозами и приступами агрессии. Не до шуток.

Я покосилась на Кайзена открытым глазом. У него не было причин звать меня на ужин. Скорее всего, он просто хотел задобрить меня, чтобы у него появился шанс заполучить Рэмбо после моей кончины. Не повезло ему — я, может, и не самый сильный оборотень-тигр или самый кровожадный, но моя родословная — чертовски древняя. Lyc-V и мои предки — лучшие друзья, поэтому уровень вируса в моём теле выше, чем у большинства оборотней. Чем сильнее концентрация вируса, тем быстрее происходит регенерация. Обычно высокий уровень Lyc-V также означает больший риск слететь с катушек и стать люпом — убийцей, но пока мне не приходилось об этом беспокоиться.

Меня сложно убить. Ничего, кроме огненной аварии с огромным взрывом в конце, не сможет отправить меня на тот свет. Так что, если Кайзен надеялся унаследовать мою машину, то получит лишь груду дымящихся обломков за свои хлопоты.

Я наморщила нос, глядя на Кайзена:

— Спасибо, но нет. Мне нужно домой. — И достать запасные очки из бардачка Пуки.

Он тяжело вздохнул:

— Может быть, в другой раз.

— Конечно. Может быть.

*** *** ***

Я ехала по запутанным улицам Атланты с опущенными окнами. В воздухе смешались запахи: намек на костер, собака, пометившая свою территорию, лошади: одна, две, три, четыре, — что-то терпкое и пряное…Улицы опустели. Большинство людей пряталось по ночам. И только монстры выходили поиграть в темноте. Даже такие милые монстры, как я. Ррар.

Магия текла в полную силу, и Пуки, мой Плимут Праулер, производил достаточно шума, чтобы встряхнуть богов в их небесном дворце. Я модифицировала его, чтобы он работал на бензине, когда технология на подъёме, и на зачарованной воде, когда балом правит магия. Во время магических волн Пуки ездил не очень быстро, но шумел так, что я вздрагивала даже с берушами, к сожалению, это все, что я могла сделать.

Около трех десятилетий назад Атланта была центром жизни на Юге: везде небоскребы, модные рестораны и современные удобства. Тонны денег и толпы людей, стекающихся в город. И тут ударила первая магическая волна. Магия разорвала мир. Она бушевала три дня, превращая сложные чудеса технологии в ничто. Самолёты падали с небес. Спутники обрушились на землю. Оружие заклинивало или давало осечку. Электричество исчезло, и города погрузились во мрак. Через три дня электричество вернулось, но мир уже изменился навсегда.

Говорили, что магия пришла из ниоткуда, но моя бабушка рассказывала мне, что чувствовала, как она накапливалась годами. Все приобретало смысл, особенно учитывая историческую картину Первого Сдвига, затерянного в древности. Приблизительно шесть тысячелетий назад Хомо Сапиенс построили цивилизацию, основанную исключительно на магии. Она породила столько силы, что баланс между технологией и чудесами был полностью нарушен. Мир качнулся в сторону технологии, чтобы исправить несправедливость. Древняя цивилизация пережила апокалипсис, и человечество начало возрождаться, на этот раз на основе технологий. Естественно, они создали настолько технологически развитую цивилизацию, что маятник качнулся снова. Магия должна была вернуться и свернуть вечеринку. На этот раз она накатывала волнами: пожирала здания, подпитывала заклинания, давала волю богам проявить себя, но затем — исчезала. Апокалипсис в замедленном действии.

Это просто демонстрация того, что не имеет значения, насколько бы замечательным бы ни был гвоздь, данный человеку, он умудрится забить его в землю криво. Мы — отстой. Такова природа нашего вида.

Мой дом стоял на большом лесистом участке, один-одинешенек. Улица слева вела к разрушенному многоквартирному дому, который превратился в груду обломков, а соседи позади меня покинули город давным-давно. Я купила их землю за тысячу баксов до того, как они уехали, снесла дом, наняла подрядчиков, чтобы они возвели здесь очень высокий забор для уединения, и теперь в моем распоряжении был потрясающий задний дворик. С такими деревьями и забором, я могла бы находиться в своей истинной форме, кататься по траве, дремать на солнышке, и никто бы не показывал пальцем и не кричал: «Смотрите, белый тигр!»

Я завернула Пуки на подъездную дорожку, вышла, подняла дверь гаража и осторожно завела машину внутрь. Из всех машин, что у меня были, Праулер был моим любимцем. Я обожала его инди-колеса^[1]. И поэтому я никогда не гоняла на нем. Как бы мне ни было ненавистно признавать, Кайзен прав — я попадала в аварии. Часто.

Я опустила дверь гаража и вошла на кухню. С потоком воздуха мимо меня проплыл запах. Я вдохнула и замерла. Пахло сандаловым деревом, амброй, терпким мужским потом и мускусом. Дрожь пробежала по моему позвоночнику, посылая сигнал тревоги каждому нерву.

Джим.

Мужской аромат заполнил мой дом, крича «Пара!» так громко, что на мгновение я задержала дыхание, чтобы взять себя в руки.

Джим был здесь, ждал меня. В своих самых дерзких фантазиях я вхожу в комнату, и он целует меня. Картинка в моей голове была настолько яркой, что я вздрогнула. Этого никогда не случится. Да брось, страшненькая слепая девчонка, забудь. Попытайся быть менее жалкой. Джим здесь, потому что Кайзен донес на меня, или потому что ему нужно идентифицировать какой-то непонятный свиток. Он здесь не для того, чтобы превратить мои маленькие грустные мечты в реальность.

Я вошла в гостиную.

— Джим?

Тишина.

Запах был живым и горячим. Он все еще здесь или был здесь секунду назад.

— Джим? Не смешно.

Ничего.

Ладно. Я последовала за запахом, тихо двигаясь на носочках. Гостиная, прихожая, ванная, спальня. Здесь запах усиливался. Он был в моей спальне.

О боги. Что если я войду, а он голый у меня в кровати?

Я потеряю это. Потеряю прямо там и никогда не верну, чем бы «это» ни было.

Соберись, соберись, соберись. Я ворвалась в спальню.

На полу Джим привалился к стене. Глаза закрыты. На нем черные джинсы и черная водолазка на пару тонов темнее его кожи. Черные волосы коротко подстрижены. Кожаная куртка, скомканная, валялась на полу. Он спал.

На носочках я прокралась в комнату и присела возле него.

Он выглядел таким умиротворенным. Обычно Джим хмурился, просто чтобы напомнить окружающим, что он Серьезен, Важен и При Необходимости Надерет Тебе Зад. Но сейчас, с запрокинутой головой и расслабленным лицом, он был прекрасен. Мне хотелось сесть на пол рядом с ним и уютно устроиться в изгибе его руки. Это казалось идеальным местом для меня. Вместо этого я вздохнула и коснулась пальцем его лба.

— Эй ты, просыпайся.

Он не шелохнулся.

Странно. Обычно Джим мог очнуться от иголки, падающей в полумиле от него. Так реагировало большинство оборотней, но Джим особенно. Он следил за безопасностью Стаи и имел параноидальные наклонности. Он мог вот так отключиться только в том случае, если был ранен. Или истощен множественными обращениями, когда Lyc-V блокировал мозг, чтобы сберечь силы и восстановиться. От Джима не пахло кровью, и его одежда была все еще на нем. Значит, если бы он потерял сознание после превращения, то был бы на моем полу…голый. Я закрыла глаза, чтобы избавиться от нахлынувших мыслей.

Что-то случилось.

Я взяла его за плечо и потрясла:

— Джим! Проснись. Проснись.

Его глаза распахнулись. Тёмная рука схватила мое запястье.

— Я спал?

— Да.

— Твою ж мать.

Он вскочил с пола, в глазах ярость:

— Тебя не было дома. Дали Харимау, где ты была?

Я встала и скрестила руки на груди. Грудь у меня не особо большая, так что сделать это было легко.

— Гуляла. Ты не мой папочка, Джим. Мне не нужно отчитываться перед тобой, прежде чем выйти из дома.

Зелёное свечение прокатилось по радужкам Джима.

— Дали, где ты была?

Он вытянул альфа-карту. Ты не споришь с ним, когда его глаза светятся.

— Я участвовала в гонках на Баззард. Вот. Доволен?

Он выдохнул:

— Хорошо.

Хорошо? С каких пор мои гонки это — хорошо?

— Я не понимаю.

— Ты проверяла свои сообщения?

— Нет, я только что вернулась домой.

— Значит, ты не ходила в тот дом?

— Какой дом? Говорю же, я только что вернулась.

Глаза Джима потускнели. Он провел рукой по лицу, как будто хотел стереть что-то.

— Мне нужна твоя помощь.

*** *** ***

Джим сидел у меня на кухне, уставившись в чашку горячего чая с женьшенем, будто внутри нее прятался демон.

— Выпей. Тебе не помешает.

Джим проглотил напиток залпом.

— Ужасный вкус.

Если бы я была в гостях и вот так воротила нос от предложенного хозяйкой чая, моя мать сказала бы, что я опозорила семью.

— У тебя что, нет манер? Тебе подали чай, а ты корчишь глупые рожи.

— Ты хочешь, чтобы я соврал и сказал, что вкус замечательный?

— Нет, я хочу, чтобы ты сказал «спасибо» и рассказал, что происходит.

Лицо Джима помрачнело.

— Только вот, я не уверен. Северо-восточный офис на Данвуди Роуд не отчитался во вторник. Я был занят другими делами, так что Джоанна подождала сутки и отправила к ним разведчика. Он вернулся встревоженным. Я разговаривал с ним сегодня утром. Он утверждает, что в здании было «что-то странное и он не собирается к этому приближаться».

— Кто это был?

— Гаррет.

Гаррет может быть и лентяй, но не трус. Возможно, в здании присутствовало что-то плохое.

— Ты пошел туда один, не так ли?

Джим пожал плечами.

— Мне пришлось бы туда идти, так или иначе.

Я закатила глаза.

— И ты никого с собой не взял?

Он посмотрел на меня так, будто я его оскорбила. Мистер Крутышка не нуждается в помощи, никак нет.

— Что произошло?

— Я зашел в офис. Здание выглядело пустым. Окна покрыты грязью, как будто оно пустовало годами.

Мы с Джимом переглянулись. У Стаи имелось семь офисов в Атланте и близлежащих землях, и в каждом из них можно найти абсолютно чистые окна. Обычные люди смотрят на нас как на грязных животных. Часть про животных — правда, но большая часть из нас очень чувствительна к той части про грязь. Если ты хочешь оскорбить оборотня — скажи ему, что от него воняет. Мы содержим себя и наши рабочие места в чистоте. К тому же, сквозь пыльные окна не разглядеть разъяренную толпу с вилами и факелами.

— Я подошел к двери. — Джим уставился на свою чашку. — То место пахло неправильно. Странный запах, пыльный, острый и горький, с таким я никогда не сталкивался.

— Как порошок из трав?

— Нет, не такой. Я его не узнал. И было так тихо. В офисе должно было находиться минимум четыре человека. Но ни единого шепота, ни вздоха, ни звука. Ничего.

Роджер работал в том офисе. И Мишель. Мне нравилась Мишель, она была милой.

— Я открыл дверь и почуял кровь. Там было пусто. На полу находился какой-то магический символ.

— Что за символ?

Он встряхнул головой. Его взгляд стал отстранённым. Если бы я не знала его, то решила бы, что он смущён, только вот Джим не смущается.

— Китайский символ, — проговорил он медленно.

— Иероглиф? Кандзи?

Джим непонимающе уставился на меня.

— Это было похоже на Китайскую письменность, Джим?

— Да.

Я встала и принесла ему ручку и листок бумаги.

— Нарисуй мне его.

Он взял ручку и посмотрел на нее.

— Джим?

Он что-то прорычал себе под нос.

— Не могу вспомнить.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Если у Джима не идеальная память, то очень близкая к тому. Он ежедневно практиковался, потому что запоминание деталей — полезный навык для начальника службы безопасности. Однажды я наблюдала, как он нарисовал сложную племенную татуировку, которую видел в течение двух секунд, полностью по памяти. У него вышло почти идеально. Иероглиф кандзи на полу посреди офиса, пахнущего кровью — он должен был это запомнить. Символы были не такими уж сложными. Должно быть, что-то хорошенько поджарило его память.

— Что случилось потом?

— Я позвонил тебе.

Мы оба посмотрели на мой автоответчик. Экран сдох — магия отключила электричество. Не было возможности узнать, звонил ли мне Джим.

Зеленое сияние вспыхнуло в его радужках и исчезло. Разочарование накатило на Джима горячей волной. Все признаки указывали о состоянии человека с сотрясением мозга, но Lyc-V щелкал такие сотрясения как орехи. Я-то уж точно знала, потому как получила их предостаточно. Тридцать секунд, и твой мозг становился как новенький. Хотя…

— Мог ли кто-нибудь ударить тебя по затылку?

Джим наградил меня долгим взглядом.

— Иногда травма головы вызывает краткосрочную потерю памяти.

— Никто не травмировал мою голову. Никто достаточно тихий, чтобы подкрасться ко мне, не будет настолько силен, чтобы вырубить меня. Меня не вырубили, я отключился.

Чего?

— Отключился?

— Да.

— Ты помнишь, что было до того, как ты потерял сознание?

— Ударила магическая волна. Я увидел женщину.

— Женщину?

Супер, теперь я превратилась в персонажа из манги, который все за всеми повторяет.

— Я видел ее в доме.

— Как она выглядела?

— Она была очень красива.

Больно, как от пощечины.

— Джим!

— Что?

Да, Дали, что? Что именно?

— Когда ты ее увидел? Что на ней было надето? Соберись.

Он потряс головой.

— Я стоял в дверном проеме. Поднял глаза и увидел ее в дальнем конце комнаты. На ней было что-то вроде длинной туники или сорочки. Ткань была почти прозрачной, как пеньюар.

И он, вероятно, потратил секунду-другую, чтобы посмотреть на ее титьки. Потрясающе.

— У нее были длинные темные волосы. Я сказал, чтобы она выходила. Она ответила «Помоги мне».

— По-английски?

Он кивнул.

— Она попятилась обратно в дом, и я пошел за ней.

— Четверо оборотней пропали, в офисе пахнет кровью, ты видишь какую-то странную женщину в прозрачном наряде, которой точно не должно быть в здании, и ты бежишь за ней?

— Моя работа — бегать за ней.

— Без подкрепления?

— Я и есть подкрепление.

Я замахала руками.

— Ладно. Что было дальше?

— Я помню, как мои ноги потяжелели, и подумал, что что-то не так. А потом я проснулся на полу посреди комнаты.

— Как долго ты спал?

— Восемнадцать минут. И проснулся адски уставшим. Я понял, что отключусь снова, если не уйду оттуда, так что я поднялся, закрыл дверь и убрался к черту из этого места. Я уверен, что звонил тебе, подумал, что ты могла пойти в тот дом. Магия была на подъеме, поэтому я направился сюда, открыл дверь своим ключом, но тебя не оказалось дома. Пошел в спальню, посмотреть на месте ли твой набор для каллиграфии, потому что решил, что ты взяла бы его с собой. А дальше я не помню.

И он заснул на полу моей спальни.

— Чувствуешь себя иначе?

— Чувствую себя уставшим.

— Даже сейчас? После сна?

Он кивнул.

Джим мог провести сорок восемь часов без сна и при этом оставаться в такой же прекрасной форме, как его острые когти. Это был один из забавных подарков Lyc-V: повышенная выносливость, иммунитет к болезням и безумная убийственная ярость, просто чтобы оживить ситуацию. Произошло что-то серьезное. Если бы это было типичное проклятие, моя магия уже очистила бы его. Ему нужно показаться врачу.

— Нам нужно повидаться с Дулиттлом.

— Нет. Не с Дулиттлом.

— Джим, ты продолжаешь засыпать.

Джим показал край своих зубов.

— Дулиттл хирург. Если он не может это отрезать или пришить обратно, то он не знает, что с этим делать. У меня нет симптомов. Пульс в норме, температура тоже. Я просто засыпаю. Представь, ты — Дулиттл. Я пришел к тебе со своей историей. Твои действия?

— Посадить тебя под замок для обследования

— Вот именно. Меня не надо запирать.

— Откуда ты знаешь, что ничто не препятствует твоей регенерации?

Джим вытащил нож из ножен на поясе так быстро, что я едва успела его заметить. Сверкнул голубоватый металл, рассекая его предплечье. Выступила кровь. Запах ту же ударил в ноздри, отчего по рукам побежали мурашки. Пока я смотрела, порез затягивался, кожа и мышцы срастались, восстанавливая повреждения. Джим вытер кровь с кожи и продемонстрировал мне свое предплечье. Тонкая линия шрама уже исчезала.

— Я не болен, и моя регенерация в норме. С чем бы мы ни имели дело, оно магическое. Четверо наших людей пропали, и ты единственная из нас способна использовать чары. Я не могу просто бросить их там.

— Они могут быть мертвы.

— Если они мертвы, мы должны это выяснить.

Он наклонился вперед, его карие глаза смотрели прямо на меня.

— Помоги мне, Дали.

Он понятия не имел, но, когда он вот так на меня смотрел, я бы сделала для него что угодно. Вообще все.

Я встала.

— Захвачу свой набор. Нам нужно будет взглянуть на тот дом.

*** *** ***

Северо-восточный офис Стаи располагался на Чамбли Данвуди Роуд, довольно далеко от дороги, за тщательно подстриженной лужайкой. С трех сторон его обрамляли высокие сосны, а четыре живописных дерева затеняли парковку. Справа еще одна сосновая роща окаймляла большое открытое поле, которое стало пастбищем. Слева, за зеленым барьером и сетчатым забором, увенчанным витками колючей проволоки, возвышались короткие приземистые домишки. Охранник у ворот бросил на нас злобный взгляд, когда мы проносились мимо, и на всякий случай схватился за свой арбалет. Неразумный человек.

Я направила Праулер по извилистой подъездной дорожке к стоянке офиса, припарковалась и заглушила двигатель. Двигателю на зачарованной воде требуется, по меньшей мере, пятнадцать минут, чтобы разогреться, но оставлять его работающим не имеет смысла. Двигатель издает столько шума, что мне даже трудно мыслить. Кроме того, максимальная скорость Пуки во время магической волны едва достигает пятидесяти миль в час, и, если бы нам пришлось спасаться, мы с Джимом могли бы бежать намного быстрее.

Мы ступили в ночь. Выкрашенный в уродливый оливковый цвет, офис выглядел так, словно два отдельных здания были прижаты друг к другу: левая половина напоминала дом на ранчо, в то время как правая представляла собой двухэтажное строение с зелеными ставнями времен королевы Анны.

Ветер принес с собой соленый металлический привкус, обжигающий мой язык. Кровь. Джим оскалил зубы, глядя на дом.

Я закрыла глаза и сосредоточилась, пытаясь почувствовать магию. В моей голове дом погрузился во мрак. Длинные полупрозрачные щупальца магии выскользнули из его окон, двигаясь взад и вперед по стенам, по крыше, цепляясь за сайдинг и черепицу.

Я сделала крошечный шаг вперед. Ближайшее щупальце поднялось, зависло над крышей на долгое мгновение и поползло к нам. Магия хлестнула меня ледяной волной. Зловещая, ужасная магия. Я не знала, что это было, но каждая клеточка моего тела сжалась. Глаза распахнулись, и я отпрянула назад.

Джим подхватил меня.

— Что такое?

Дом снова выглядел обычным, просто унылое оливковое здание. Я сглотнула.

— Нам понадобится защита. Много защиты.

Я поставила свою деревянную коробку на капот Пуки и открыла ее. Джим уставился на каллиграфический набор внутри. Большинство оборотней не занимались магией, потому что мы и так были достаточно сильны, к тому же, они ей просто не доверяли. И я прекрасно понимала, почему. Магия была ненадежной, а когти и клыки каждый раз давали один и тот же результат. Тем не менее, я была рождена в длинном роду пользователей магии, настолько озабоченных традициями, что старались передавать свои знания и ритуалы, даже когда технология была на самом высоком уровне, и почти не оставалось следов магии. Моя семья очень серьезно отнеслась к моему образованию.

В половине случаев мои чары даже не срабатывали, но Джим видел, как я несколько раз ими пользовалась. Не то, чтобы он был впечатлен — он был слишком крут для этого, но Джим относился к моему таланту с уважением. Он попал в беду и доверил мне вытащить его оттуда. Я должна это сделать.

Джим кивнул на дом. В одном из окон верхнего этажа появился бледно-желтый свет, как будто кто-то поднес свечу к стеклу.

— Ну разве не прелесть. С нами поздоровались, — пробормотала я.

Джим улыбнулся свету. Единственный момент, когда ягуар блистал своими зубами, был как раз перед тем, как вонзить их в тебя.

Я вытащила две тонкие полоски бумаги ханси^[2], обмакнула кисть в чернила и написала на каждом листе строку символов для общей защиты.

В лунном свете чернила слегка мерцали. Я затаила дыхание.

Пожалуйста, пусть сработает. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть сработает.

Магия вырвалась, искрясь сквозь бумагу. Я выдохнула и бросила одну полоску в Джима. Бумага рассекла воздух, жесткая как лезвие, и прилипла к его груди. Он уставился на нее.

— Не трогай. Это защитное заклинание, — я подбросила другой бумажный листок в воздух, шагнула к нему, и клочок бумаги прилип к телу над левой грудью. — Пойдем.

Джим указал на маленький листок:

— Ты хочешь, чтобы я вернулся в этот дом, защищенный волшебным стикером?

— Даже не начинай, — отрезала я. — Это работает. А если бы не работало, ты не смог бы затащить меня в это место.

— Что ты написала на них? «Не помри»?

— Нет. Я написала «Не будь задницей».

Я направилась к дому.

— На своей или на моей?

— На твоей.

— Ну, значит, твоя магия не работает, потому что я все еще задница.

Грр, грр, грр.

Двадцать футов до дома. Меня пробрала дрожь, и я стиснула зубы. Ты можешь, Белый Тигр. Не будь тряпкой.

Пятнадцать футов. Теперь я могла разглядеть это: полупрозрачное месиво скользящих усиков, желающих схватить нас, как гнездо громадных темных змей, готовых напасть. Темная магия собирается обрушиться на нас в любую секунду.

Десять футов. Щупальца поднялись как одно.

Да пошло оно. Я потянулась и схватила Джима за руку. Его пальцы сомкнулись на моих, теплые и сильные.

Магия устремилась к нам. Я сжала руку Джима. Бумага на моей груди вспыхнула бледно-голубым, и щупальца отпали, словно опаленные огнем.

О боги. Фух. Сердце у меня в груди колотилось миллионом ударов в минуту. Фууух. Ладно, мы живы. Живы — это хорошо.

Я поняла, что все еще стискиваю руку Джима как идиотка, и отпустила. Он смотрел на меня.

— Все в норме?

— Угу, — кивнула я, но мой голос прозвучал выше, чем обычно. — Все замечательно. Идем.

Мы прошли между щупальцами магии к двери. Длинная царапина прочертила темно-зеленую краску, обнажая сталь под ней. По лицу Джима я поняла, что он этого не помнит. Мы оба наклонились ближе и принюхались.

Пахнет краской.

Джим попробовал ручку. Она щелкнула под нажимом его большого пальца. Дверь медленно распахнулась, открывая мрачную большую комнату, как будто дом зевнул, и мы смотрели прямо в его пасть.

Он сказал, что закрыл дверь, и я знала, значит, так он и сделал.

Джим шагнул в дверной проем, я последовала за ним.

Внутри дома запах казался неправильным: острым и резким, с налётом пыли, как ржавый металлолом, оставленный на солнце. Сквозь него плыла вонь подгоревшего кофе и слабый запах крови, смешанный с намеком на разложение. Старая кровь, по крайней мере, двенадцать часов, возможно, больше.

Передняя часть комнаты оказалась пуста. Впереди большая стойка разрезала помещение почти пополам. Справа на небольшой плите стояли чайник и кофейник. Мрак сгущался в углах, и если я прищуривалась, то могла видеть слабые щупальца магии, змеящиеся по стенам и выходящие из них.

Джим оскалился в беззвучном рычании, подошел к стойке и запрыгнул на нее, приземлившись с легкой грацией. Он сделал это абсолютно бесшумно.

Ого.

Я бы все отдала, чтобы соответствовать ему, быть изящной и элегантной, как тихий призрак. Но нет, даже в своей животной форме я была неуклюжей. После обращения я была в оцепенении, и мне требовалось около двух минут, чтобы понять, где я нахожусь и почему. Джиму же требовалось около двух секунд, чтобы расправиться с кем-то. Если бы мы оба обернулись посреди комнаты, полной ниндзя, к тому времени, когда я смогу смотреть прямо, они все были бы мертвы, а Джим бы вытирал кровь со своих рук.

Всю мою жизнь мне говорили, что я особенная. Мистический Белый Тигр. Хранитель Запада, Царь Зверей, Повелитель гор, Убийца Демонов. Грациозная кошка, свирепая в бою. Ирония оказалась так глубока, что в ней можно было утонуть.

Джим указал на пол. Я посмотрела вниз. Царапины разрывали дерево, глубоко вонзаясь в половицы. Что-то поцарапало пол, что-то большое и мощное. То тут, то там из-под бороздок выглядывали небольшие участки черных маркерных линий, но никакая сила на земле не смогла бы расшифровать то, что там было написано.

Я взглянула на Джима и покачала головой. Он спрыгнул, и я последовала за ним вглубь дома. Мы прошли мимо небольшой картотеки справа, отделенной от стойки перегородкой. Если на этом месте погибли люди, значит, что-то забрало их тела.

Проход на лестницу — темный прямоугольник в темной стене — ждал нас. Я сделала шаг вперед. Магия нахлынула на меня. Отвратительная, скверная магия, пахнущая смертью, кровью и трупами, как будто кто-то взял кусок льда и протащил его от основания моей шеи вниз по позвоночнику. Бумага на моей груди задрожала. Я замерла, пытаясь уловить каждый крошечный звук, каждый намек на движение.

Джим смотрел на меня.

— Зло, — сказала я одними губами. — Злая магия.

Над нами скрипнул потолок. Мы взглянули наверх.

Еще скрип. Что-то большое и тяжелое двигалось над нашими головами.

Джим встал передо мной, и мы вместе направились по деревянным ступенькам наверх.

*** *** ***

Лестница оказалась узкой для нас двоих, большую часть занимала мускулистая спина Джима. Я дала ему пару футов пространства, чтобы у него точно было место для маневра, если мы столкнемся с чем-то неприятным.

Вся лестница пропиталась магией. Она стекала с перил длинными вязкими каплями, скользила по ступенькам, клубилась длинными спиралями вдоль стены, такая густая и мощная, что я пожалела, что не захватила дождевик. Совершенно иррациональная мысль. Казалось безумием, что Джим не мог всего этого видеть, но я знала, что не мог.

Мы вышли на лестничную площадку. Коридор продолжался перпендикулярно лестнице, а прямо напротив — дверной проем, освещенный бледно-желтым мерцанием. Я уловила запах лампового масла.

На одно долгое мгновение Джим задержался на лестничной площадке и шагнул дальше, через коридор в комнату. Я поплелась за ним.

Одинокая лампа горела на полу у дальней стены, озаряя обнаженную женщину, которая сидела, скрестив ноги, на грязных досках. Ее темно-медовые волосы свисали неровными прядями вдоль спины. Я вдохнула, пробуя ее запах. Мишель. Но запах был каким-то неправильным. Запах живых — горячий, вибрирующий. Этот был холодным, смешанным со следами токсичного смрада: фекалии, немного мочи и отвратительный налет гниения, как мясной бульон, простоявший слишком долго. Распадающиеся аминокислоты. Я уже ощущала этот тошнотворный коктейль раньше: кадаверин, путресцин и доза индола для равновесия. Мои глаза говорили мне, что Мишель жива и сидит передо мной. Мой нос твердил мне, что она мертва, и так уже, по крайней мере, два дня. Я доверяла своему носу. Он никогда не лгал.

Джим вынул нож из ножен. Это был его гигантский нож в стиле Джи-Ай Джо, темно-серый, со зловещим изогнутым острием и зазубренным лезвием возле рукояти.

Мишель повернулась и посмотрела на нас. Ее глаза были пусты. Мертвые глаза, похожие на две темные дыры в голове. Она ведь мне, действительно, нравилась.

В углу, позади Мишель, на боку лежало еще одно тело, длинные темные волосы веером рассыпались по грязному полу, как черная вуаль. Роджер, рысь — перевертыш. Также мертв.

Левая рука Мишель дернулась вверх и вперед, упираясь в пол. Правая последовала за ней, как у марионетки на веревочке.

Голос Джима превратился в низкое рычание.

— Чего ты хочешь?

Вот почему он являлся главой клана. Мне даже не понадобилось объяснять, что что-то контролирует мертвых. Он все понял сам и не терял времени на сомнения.

Тело Мишель повернулось, заставив ее присесть на корточки.

Разные вещи могли контролировать мертвых. Мне нужно выяснить точно, кто дергает за ниточки, прежде чем я смогу попробовать проклятие. Думай, Дали, думай.

Голос Джима прозвучал совершенно обыденно.

— Есть какие-нибудь идеи?

— Займи ее, чтобы я смогла выяснить.

Рот Мишель распахнулся, обнажив отвратительные темные зубы.

— И постарайся, чтобы тебя не укусили.

Мишель вскочила с корточек, вытянув руки веред, скрючив пальцы как когти. Джим бросился на нее. Он схватил ее за руку, нож описал яростную дугу. Он швырнул Мишель в стену через всю комнату.

Я сжала кисть для каллиграфии. Эта штука могла натравить Мишель на нас в тот самый момент, когда мы переступили порог. Но нет, оно дразнило нас из окна светом. И нарочно заставляло скрипеть потолок над нами.

Мишель отскочила от стены, перевернулась в воздухе и пнула Джима. Он уклонился в сторону, но она была быстра. Ее ногти впились в его грудь с неестественной силой, разрывая одежду. Сквозь царапины выступила кровь. Джим схватил ее за руку и вывернул, лезвие ножа глубоко вонзился в плечо Мишель. Что-то хрустнуло, и кисть трупа-марионетки оказалась в руке Джима: он выдернул сустав из суставной впадины. Как отрезать куриное крылышко.

Мишель резко развернулась. Из пореза не вытекло ни капли крови. Она оскалилась и снова бросилась на Джима, замахиваясь на него оставшейся рукой. Мишель была шакалом. А те — не царапались, они кусали.

Ему придется покрошить ее на мелкие кусочки, прежде чем она остановится.

Что-то хмыкнуло в углу, где магия сплелась в колючие заросли. Оно смеялось над нами, играя в жестокую игру.

Мишель оцарапала Джима.

Прямо как кошка.

Я начала выводить свой кандзи.

— Пожалуйста, убей ее сейчас.

Джим дернул Мишель вниз. Он нанес жесткий удар, и ее голова шлепнулась на пол.

Темная фигура, в мгновение ока сформированная из сплетений магии, перемахнула через труп Роджера. Я швырнула в нее свое проклятие. Жесткая белая линия ударила фигуру между глаз. Магия запульсировала, и я увидела желтые кошачьи глаза, сияющие как две луны, на круглом мохнатом лице.

Роджер врезался в Джима.

Подобный кошке зверь размытым пятном прыгнул прямо на меня. Огромное тело сбило с ног. Я полетела вниз, и мой затылок упруго отскочил от досок.

Кошка придавила меня, ее вес обрушился на всю грудную клетку. Темная кошачья пасть разинулась, выдыхая зловоние мне в лицо. Боль пронзила плечи, как раскаленные иглы. Я попыталась зарычать, но у меня не хватало воздуха, и вырвался лишь тихий писк.

Черная пасть укусила. Кандзи на белом клочке бумаги вспыхнули зеленым.

Бумага разлетелась на дюжину полосок. Они выстрелили, стащив с меня зверя.

Я моргнула, пытаясь сделать вдох. Джим наклонился и протянул мне руку. Я ухватилась за нее, и он поднял меня. Труп Роджера, изломанный и изуродованный, валялся на полу. Над ним, примерно в двух футах от земли, висело длинное кошачье тело, завернутое в полоски бумаги. Домашняя кошка шести футов в длину и лохматая, с оранжевым и белым мехом, которая каким-то образом выросла до размеров леопарда. Полоски бумаги прилипли к стенам и потолку, завернув кошку как мумию.

Зверь не двигался. Две полоски вцепились в горло самодельной петлей. Голова безвольно свисала, пасть была открыта, из ее уголка торчал длинный язык. Желтые глаза, когда-то пылающие жаждой крови, теперь потускнели.

Я сглотнула и ощутила горечь во рту. Кошачий монстр был мертв. Руки дрожали от адреналина. Я облажалась.

*** *** ***

— Что это за хрень? — спросил Джим.

Его голос был ровным. Руки не тряслись. Мистер Спокойствие. Почему я не могу быть такой же?

Я шмыгнула носом, пытаясь скрыть дрожь.

— Один хвост или два?

Джим шагнул к кошке и поднял два длинных пушистых хвоста.

— Это Нэкомата. Екай.

Джим непонимающе уставился на меня.

Я потерла лицо.

— Екаи — Японские демоны. Легенды гласят, что если кошачий хвост не обрезан и соблюдены также некоторые другие условия, то у зверя есть шанс стать Банэнэко — демонической призрачной кошкой. Кошки Банэнэко вырастают до огромных размеров и приобретают сверхъестественные способности. Иногда их хвосты разделяются, и они становятся Нэкоматами — демоническими кошками-монстрами. У них есть способность контролировать мертвых, принимать человеческий облик и делать другие мерзкие вещи.

— Они могут погрузить человека в сон?

Я знала, что рано или поздно он вернется к этому.

— Нет. Возможно, что женщина, которую ты видел, была перевоплощенной Нэкоматой, но это маловероятно. Ты был там, она отпустила тебя. Нэкомата — это кошка, Джим. Жестокая и коварная. Ей нравится играть в игры, но ты сам знаешь, что добыча никогда не ускользает.

— Это, — я развела руками — сложно. Слишком сложно для кошки-демона. В основном они поджигают, крадут трупы и расхаживают в человеческом обличии, притворяясь твоей престарелой матерью ради халявной еды. Здесь присутствует магия, очень плохая магия. И это, вроде как, пугает меня. Нэкомата мертва, но магия все еще присутствует. Здесь творится что-то неладное. Это еще не конец.

Джим ткнул одну из полосок бумаги ножом. Она не поддалась.

— А это?

— Это проклятие «Двадцати семи сковывающих свитков».

Джим резанул бумажную полоску. Бумага выдержала. Джим нахмурился.

— Как? Черт возьми …

Кейт, одна из моих подруг, всегда говорила, что лучшая защита — это нападение.

— Прежде чем ты что-нибудь скажешь, да, я знаю, что проклятие сработало не так, как ожидалось, и я знаю, что было бы лучше, если бы Нэкомату скрутили для допроса. И я попыталась это сделать, но магия не похожа на точную науку, и откуда мне было знать, что сковывающие свитки задушат глупого демона до смерти? Так что тебе нет нужды говорить: «ты пытаешься разгадать личность какого-то странного существа, а не упражняешься в каллиграфии, пока оно пытается откусить тебе нос; и не приходи ко мне плакаться потом».

И в этом не было ни малейшего смысла. Я была исключительно умной женщиной. Почему Джим всегда превращал меня в какую-то бестолковую бимбо-дурочку?

— Я хотел спросить, как, черт возьми, тебе это удалось, — возмутился Джим — Ты создала бумагу с пределом прочности стали из ничего. От одного этого мой мозг трещит.

— Оу.

— И я бы сказал это и еще кое-что приятное, только вот ты налетела на меня и начала шипеть и размахивать своими крошечными кулачками.

— Крошечными кулачками?

— В этом кроется корень твоих проблем. Ты всегда лезешь в драку. Ты как одна из магических копов службы экстренного реагирования: они приезжают, убивают всех, а затем сортируют трупы в две кучи — преступники и гражданские.

Мое лицо вспыхнуло. Тело распирало от всевозможных злых, негодующих гормонов. Я была близка к тому, чтобы обрасти мехом, но это не принесло бы мне никакой пользы.

— Если ты потратишь десятую долю секунды на то, чтобы проверить, есть ли там драка, в которую ты собираешься ввязаться, это избавит тебя от лишних страданий.

Он не понимал, да и никогда не поймет.

— Ты закончил?

— Да.

— Хорошо.

Я отвернулась от него и присела возле тела Роджера. Его голова свисала под странным углом, а обе руки изгибались в местах, где даже не было суставов. Джим сломал его, как спичку.

— Что это?

Ты такой особенный, почему бы тебе не сказать мне, Мистер Я-Всегда-Смотрю-Куда-Прыгаю. Я провела пальцем по коже Роджера. На нем остались следы сероватого вещества. Япоказала палец Джиму.

— Уверена, обычные трупы так не делают.

— Я видел, — сказал Джим, — Мишель тоже покрыта этим.

Я поднялась.

— Мы должны обыскать дом.

Мы прочесали дом. Никаких следов двух других оборотней не было — ни Мины, ни Августа, по меньшей мере, 36 часов. Их след был старый. Я взяла журнал из приемной, и мы покинули здание.

Снаружи холодный ночной воздух прошелся по моей коже, смывая мерзкую магию. Я направилась прямо к Пуки и открыла журнал на капоте. Четыре разных почерка заполняли страницы. Последняя запись была сделана три дня назад. Я пролистала на месяц назад и просмотрела записи.

— Ты это на самом деле читаешь или просто перелистываешь страницы?

— Джим, цыц! Мне нужно сосредоточиться.

Пересменка, заметки об оборотнях, пойманных в городе и по той или иной причине вломившихся в дом, будни, будни, рутина… Записи Мины можно было идентифицировать по различным видам травяного чая, который она пила во время смены. Роджер записывал маршруты трех соседских кошек, вкупе с битвами за территорию и местами, где они решили ее пометить.

Я продолжала переворачивать страницы и, наконец, нашла то, что искала. В позапрошлый четверг Август не явился на смену. В журнале значилось, что он расписался на 14 часов позже. Его «р», «д» и «у» были резче и длиннее, чем обычно. Я провела пальцем по обратной стороне листа и нащупала контуры букв. Август слишком сильно давил на ручку. Он был взволнован, когда делал записи, уверен, зол и, возможно, решителен. Причина, по которой он не явился, гласила «проспал», в чем не было никакого смысла, учитывая давление, которое он оказывал на страницу. Было что-то мрачное в том, как он писал, будто вырезал буквы на бумаге.

Размышляя, я постукивала пальцем по странице. Нэкомата был японским монстром. Август был наполовину японцем, наполовину белым по рождению, но американцем по культуре. Он не умел читать кандзи, а его японский был ужасен. В Атланте находилась большая японская диаспора, с собственной школой и магазинами, местом, где американские обычаи были не в ходу. Август навещал там свою семью, но он никогда не понимал разницу во взглядах — «Нас» и «Их», и, будучи полукровкой, на него смотрели свысока. Несколько месяцев назад он сказал мне, что один из его двоюродных братьев — гей. Август пошел забрать тринадцатилетнего мальчика из японской школы, чтобы отвезти его на семейное собрание, и он видел, как парень сидел на коленях у своего друга после перемены. Мне пришлось объяснить, что это вопрос культуры, и ничего не говорит о сексуальной ориентации его кузена, но это просто не укладывалось в его точку зрения «человека с Юга». Он тоже не до конца мне поверил и добавил, что, если кто-нибудь когда-нибудь тронет его кузена, он переломает ему ноги.

Магия, как правило, зависела от национальности и местности. Люди создавали магию, а их суеверия и верования направляли ее. Если достаточное количество людей верило в существование определенного существа и, что еще хуже, принимало меры предосторожности против него, в конце концов магия рождала его. Если у вас была территория, плотно заселенная ирландцами, вы получали Баньши. Если у вас были вьетнамские поселенцы, то рано или поздно Ма Дои — голодные духи — бродили бы по улицам. И если у вас на руках японская община, вы получаете екаев — демонических существ.

Следы на коже Роджера сильно беспокоили меня. Либо верхний слой его кожи превратился в пыль, либо его щедро припудрили чем-то. Ни одно существо, о котором я могла подумать, не поступило бы так с телом.

Из четырех человек в офисе, Август, вероятнее всего, вступит в контакт с Японской мистикой. Нам нужно отследить его перемещения.

Я листала страницы. Записи становились более короткими и беспорядочными. В субботу некоторые из них будто бы обрывались, как если бы автор просто остановился посреди предложения. В воскресенье записей не было вовсе. В понедельник единственная запись, сделанная аккуратным почерком, Мишель гласила: «Не могу бодрствовать. Помоги..м..»

Вот блин. Блин, блин, блин.

— Нам нужно поехать к Августу домой и выяснить, почему его не было в четверг.

Я подняла глаза. Джим спал, прислонившись к машине.

— Джим!

Нет ответа. Я схватила его и потрясла за плечо.

— Проснись! Проснись!

Он сполз на землю и продолжал спать. Я ударила его по лицу. Он не шелохнулся.

Я распахнула дверцу Пуки, открыла багажник, вытащила запасную канистру зачарованной воды и опустошила ему на лицо.

Вода полилась. Давай, давай же…

Джим закашлялся и встряхнулся.

Я бросила канистру и схватила его за плечи.

— Проснись!

Темные глаза смотрели на меня.

— Я не сплю.

— Не засыпай! Не засыпай, ты понял?

Он зарычал и поднялся с земли.

— Я в порядке.

Нет, ни в каком он не порядке. У нас неприятности. У нас большие, большие неприятности. Я ходила туда-сюда. Мое сердце билось так быстро, что казалось, вот-вот взорвется. С моим Джимом что-то было не так, и, если я не исправлю это, он закончит как Роджер, сухим трупом, полным отвратительной магией.

— Успокойся, — сказал Джим.

— Я спокойна! Садись в машину!

Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Он сел в машину. Я плюхнулась на водительское сиденье и завела двигатель, наблюдая за ним, как ястреб. Он не спал. Я отбросила стояночный тормоз и вылетела с парковки.

— Опусти стекло, — крикнула я, перекрикивая рев движка. — Нужно, чтобы ветер обдувал твое лицо.

— Куда мы едем? — проревел он в ответ.

— Увидеться с моей мамой!

*** *** ***

Моя мать жила в небольшом блоке многоквартирных домов в Ривердейле. Мне потребовалось больше часа, чтобы проехать через полуразрушенный город, и все это время я краем глаза наблюдала за Джимом. Пару раз я ударила его по руке, чтобы убедиться, что он не спит. После первых восьми раз он сказал мне прекратить.

Я съехала по узкой дороге во дворик между приземистыми двухэтажными таунхаусами, и припарковалась перед маминым домом. Бледно-голубой свет ее колдолампы просачивался через окно. Я вышла. Джим уже ждал у двери, осматривая дома.

— Почему те три здания смотрят налево?

— Потому что это индонезийская община, в основном пожилые люди, практикующие магию. Они более суеверны, чем остальные. Это плохая примета-строить дом с видом на север. Некоторые люди считают, что от этого ты обеднеешь. Когда они переехали, улицу уже проложили, поэтому эти три семьи решили построить свои дома с видом на восток.

— Ага.

— Плохая примета — когда дом обращен к полю, плохая примета — когда кухня выходит к парадной двери, и плохая примета — делать забор выше шести футов. Так обстоят дела, Джим. Просто прими это.

— Твой забор выше шести футов.

Я развернулась к нему на ходу.

— Я не говорила, что верю в приметы. Но они важны для моей матери.

Мы направились к двери. Знакомые запахи окутали меня: рис, лук, перец чили, тмин, кориандр. Мама готовила наси-горенг — жареный рис. Я дома.

Спасите меня.

Джим попробовал воздух.

— Сейчас начало второго. Для твоей матери готовить после полуночи обычное дело?

— Нет, это специально для меня. Она почувствовала, что мы придем.

Я подняла руку, чтобы постучать. Прежде чем костяшки пальцев коснулись дерева, дверь распахнулась, и матушка заключила меня в объятия. Глядя на нее, можно представить, как именно я буду выглядеть через лет тридцать или около того: крошечная, поджарая, темная и подвижная.

— Почему ты вся грязная?

Мама вытянула паутину из моих волос.

— Что произошло? Входите. Кто этот мужчина?

Ну вот, началось. Я сделала глубокий вдох и зашла.

— Это Джим.

Джим шагнул внутрь.

Мама закрыла дверь и впилась в него взглядом.

— Он темный. Очень, очень темный.

Джим ухмыльнулся, показывая узкую полоску зубов.

Мне хотелось закрыть лицо руками.

— Мама!

Она наклонилась к Джиму. Ее акцент становился все сильнее.

— Чем ты занимаешься? У тебя есть деньги?

— Он — мой альфа. И стоит во главе клана кошек. Очень важный человек.

Глаза моей матери сверкнули. О нет.

Она наклонилась и похлопала Джима по руке.

— Это так мило. Моя дочь — такая умница. Всегда уважительна и хорошо воспитана. Никогда не ввязывается в неприятности и делает, как велено.

— И не говорите, — пробормотал Джим.

— Не тратит деньги. Две докторских степени. Небольшие проблемы с глазами, но это по отцовской линии. Очень редкая магия — Белый Тигр. Появляется раз в семь поколений. Очень особенная. Она может избавить от сглаза одним прикосновением. И если твой дом проклят, она очистит его для тебя. Все уважают мою дочь. Все наши люди знают ее.

Джим кивнул ей с серьезным видом. Мой желудок свело. Кажется, меня сейчас стошнит.

— Мама…

Она кивнула Джиму, как если бы делилась страшным секретом.

— А еще она хорошо готовит.

Джим наклонился к ней с каменным лицом.

— Уверен, что так и есть.

Она улыбнулась, будто он подарил ей бриллиант.

— Лучшая партия. Из всех девушек моя дочь — лучшая партия!

Аааааа!

— Мама! С ним что-то произошло, болезнь магической природы.

Она поднялась на носочки и заглянула Джиму в глаза. Одно долгое мгновение они смотрели прямо друг на друга, моя невысокая мама и высокий, мускулистый Джим, а потом она перешла на индонезийский.

— Оставь его.

— Нет, — я замотала головой.

— Он силен. Довольно хорошо сложен. Но ты должна найти другого.

— Но я не хочу другого! Я хочу его.

— Он умирает.

— Я должна его спасти. Прошу, помоги мне. Пожалуйста.

Мама постучала по губам пальцем и указала на стул.

— Сядь.

Джим сел. Она наклонилась и раскрыла пальцами его правый глаз, изучая радужку.

— Что-то пожирает его душу.

— Это я уже поняла. Но я не вижу, что именно.

Мама вздохнула.

— Я тоже не вижу. Пока мы не узнаем, с чем имеем дело, мы бессильны. Нам нужна Кеонг Эмас.

Золотая Улитка. У меня упало сердце. Мои ноги подкосились, и я приземлилась на диван. Единственное место, где мы могли бы достать Золотую Улитку — это Подземка Атланты. Раньше это был торговый район в Файв Поинтс, где до Сдвига находились все высокие здания. Подземка начиналась как большое железнодорожное депо в середине 1800-х годов с магазинами, банками и даже салунами, но, в конце концов, городу пришлось построить виадуки над железнодорожными путями для автомобильного движения. Виадуки соединялись, и большая часть железнодорожных путей, магазинов и депо оказались под землей. До Сдвига здесь было полно маленьких баров и лавок. Как только ударила магия, владельцы магазинов сбежали, но на смену им пришел черный рынок. Торговцы, спонсируемые мафией, которые зарылись глубоко под землю, прорубив туннели, ведущие из их магазинов прямо в разрушенный Файв Поинтс и Юникорн Лейн, где магия была настолько дикой, что ни один здравомыслящий полицейский не стал бы преследовать их. Теперь Подземка стала местом, где можно было купить все, что угодно, если ты был достаточно отчаянным.

— Есть другой способ?

Мама покачала головой.

— Даже не думай об этом. Тебе нельзя идти в Подземку.

Я выдохнула, моргая.

— У нас нет другого выбора.

Мама сделала резкое рубящее движение рукой.

— Нет!

— Да. Мы должны купить улитку.

Моя мать выпрямилась во весь рост. Я встала и сделала то же самое.

— Нет. И это не обсуждается.

— Ты не можешь запретить мне сделать это.

— Я — твоя мать!

— Менгапа? — Джим подал голос.

О боги.

Он сказал это по-индонезийски.

Мамины глаза расширились, и на секунду она стала похожа на разъяренную кошку.

— Он говорит по-индонезийски!

— Знаю!

— Почему ты не сказала, что он говорит по-индонезийски? Я должна знать о таких вещах!

Я замахала руками.

— Я не знала!

— Что значит, ты не знала? Ты только что сказала, что в курсе.

— Я имею в виду, что не знала, а потом узнала! Я просто удивилась!

— Дамы! — рявкнул Джим, поднимаясь.

Мы обе уставились на него. Он заговорил.

— Вы говорите так быстро, что я не понимаю. Зачем Дали нужно идти в Подземку?

— Объясни ему, — сказала моя мать. — А я пойду приготовлю чай.

Она пошла на кухню, а я указала на стул.

— Присядь.

Он сел и понизил голос до шепота.

— Что творится с акцентом твоей матери?

— Главное впереди, — прошептала я. — Представление в стиле маленькой азиатской леди — всего лишь игра на публику. Она получила степень магистра по химии в Принстоне.

Джим моргнул.

— Ну, а как ты думал, откуда у меня мозги?

Джим помотал головой.

— Объясни, что за дела в Подземке?

Я вздохнула.

— Как много ты понял? И откуда ты вообще знаешь индонезийский?

— Я уловил, что в полной жопе. А что касается языка, он показался мне довольно интересным.

— Интересным? Ты серьезно? Так что, однажды ты проснулся и решил «Хмм. Почему бы мне не выучить Bahasa Indonesia — индонезийский?»

Он что-то задумал. Зеленое свечение прокатилось по его радужкам.

— Дали, Подземка?

Не было простого способа рассказать об этом.

— Что-то питается твоей душой.

— Поясни.

Я наклонилась ближе.

— Все существа создают магию. Кто-то может ее использовать, кто-то нет. Кто-то создает ее больше остальных, но все мы — магические двигатели. Мы поглощаем ее из окружающей среды, а затем вырабатываем. Вот почему мы можем обращаться во время технологии — мы накапливаем достаточно магической энергии в наших телах, что позволяет нам изменять форму. Возьмем, к примеру Кейт.

В голосе Джима прозвучало тихое предупреждение.

— А что насчет Кейт?

Кейт работала с Джимом в Гильдии Наемников. Она великолепна, забавна и могла убить кого угодно. Одно время я ненавидела ее. Она могла сказать Джиму все, что угодно, и он просто съязвил бы в ответ. Я так завидовала ей, что не могла находиться в одной комнате, пока не поняла, что Кейт запала на Кэррана. Теперь она была его парой, и поскольку он являлся Царем Зверей, это делало ее Звериной Царицей, не заинтересованной в Джиме. У Кейт и Кэррана были серьезные неприятности с древней богиней, которая ворвалась в город, и теперь Кейт ходила с тростью, а Кэрран три недели назад вышел из комы.

— Ты когда-нибудь замечал, что, когда Кейт нервничает, телефоны перестают работать?

— Телефоны, как правило, ненадежны, — сказал Джим.

Я покачала головой.

— Нет, это Кейт. Она генерирует так много магии, что технику коротит, когда она неосторожна. Я делаю то же самое, только лучше себя контролирую. Она также не умеет стрелять из пистолета. Я наблюдала за ее тренировкой, и оружие либо дает большой разброс, либо вообще не стреляет. И она понятия об этом не имеет. Понаблюдай за ней как-нибудь: она войдет, схватит телефон, издаст этот рычащий звук и уйдет. Через десять минут ты можешь заказать еду на вынос по тому же телефону. Это самое смешное.

— И какое это имеет отношение к тому, что мою душу осушают?

— Ты магическое существо, Джим. Ты поглощаешь и потребляешь магию, излучая ее в окружающую среду. Поступая таким образом, ты изменяешь обстановку, чтобы она была более подходящей для твоего существования. Это похоже на эволюционную петлю: вид формируется окружающей средой, потому что те, у кого мутации, наиболее подходящие для этого места, выживают и размножаются, но вид также изменяет свою среду, чтобы сделать ее более подходящей для своего выживания.

Джим вздохнул.

— А если покороче.

— Что-то мешает твоей способности излучать магию. Ты поглощаешь и преобразуешь ее, но затем что-то или кто-то выкачивает ее. Вот почему ты чувствуешь усталость и сонливость.

— Значит, оно питается мной?

Вошла мама, неся на подносе чайник и три чашки.

— Да.

Джим нахмурился.

— Имеет смысл. Поэтому оно не убило меня — чем больше магии я сотворю, тем больше оно съест.

Мама покачала головой.

— Ты осознаешь, что умираешь?

— Ага, я понял эту часть про смерть.

Она указала на Джима.

— Ты нашла какого-то зомби вместо мужика. Посмотри, он даже не взволнован.

Я налила чай.

— Он взволнован, Матушка. Он просто не паникует, потому что он главный, а если он запаникует, то и все остальные тоже.

— Я могу бегать по комнате и притворяться, что кричу, если хотите, — предложил Джим.

Мамина бровь поднялась.

— Ты так стараешься выкопать себе могилу, что можешь заработаться до смерти. Угомонись.

Джим отпрянул, словно она стукнула его по руке линейкой.

Прежде чем они начнут драку, я сказала:

— Мы должны разорвать связь между тобой и тем, кто это делает. Но мы его не видим. Чтобы сделать его видимым, нам нужен Кеонг Эмас. Это волшебная улитка. В Индонезии существует легенда, рассказывающая о прекрасной принцессе, которая была проклята и превратилась в улитку. Легенда метафорична, и улитка не превращается в настоящую принцессу, но при правильном применении магии она раскрывает спрятанное. Единственный способ получить улитку — купить ее в Подземке. Но она редкая и дорогая.

— Деньги не проблема, — ответил Джим.

— Дело не в деньгах, глупый ты мальчишка. — Мама опустила свою чашку на стол. — Она не может пойти туда из-за ишэнга.

Джим непонимающе взглянул на меня. Я объяснила:

— Ишэнг — это китайское слово, обозначающее знахаря. Торговцы в Подземке так себя называют, но они не имеют ничего общего с докторами. Они торгуют частями тела зверей. Помнишь то громкое дело оборотней в Эшвилле три года назад?

Джим нахмурился.

— Смутно. Я был во Флориде, разбирался со стаей люпов Кайджи. Припоминаю, что там был пятнадцатилетний парень, Джарод, кажется. Он был черным медведем. Он сказал, что шел по лесу, столкнулся с группой охотников, помахал рукой, показывая, что он оборотень, и когда он отвернулся, охотники выстрелили ему в спину, и ему пришлось защищаться. К тому времени, как появились стражи, Джарод прижал стрелка, а все остальные убрались. Медик вытащил из парня шестнадцать пуль. Охотник утверждал, что на него напали без всякой причины. Им было трудно доказать историю Джарода, потому что его раны затянулись, так что не было возможности определить, как в него стреляли. Обвинение утверждало, что Джарод был настолько огромен в своей звериной форме, что, если бы он уходил от охотника, ни один здравомыслящий человек не выстрелил бы в него, поэтому охотники, должно быть, стреляли в целях самообороны. Кэрран послал туда весь юридический отдел.

Очевидно, Джим не совсем понимает, что означает слово «смутно».

— Мой дядя Адитья давал показания на том судебном процессе, — сказала я. — Он рейнджер федерального парка в национальном заповеднике Смоки-Маунтинс. Охотника звали Уильямс. Чад Уильямс, доктор медицинских наук. Дядя Адитья сообщил, что Уильямс несколько раз задерживался по подозрению в браконьерстве с намерением продать органы животных. У него имелись приятели в нужных местах, и каждый раз его отпускали.

— Глупцы верят, что медведь исцелит всё, — вклинилась мама. — Диабет, боль в животе, слабое сердце, вялый пенис …

— Желчный пузырь черного медведя на черном рынке стоит около сорока пяти тысяч долларов, — добавила я.

— Сорок пять штук? — переспросил Джим.

Я кивнула.

— Когда член твоей семьи болен или твой инструмент перестает работать, ты отчаиваешься. Особенно невежественные белые люди — они думают, что мистическое «лекарство с Востока» исцелит все их болячки.

Я вновь наполнила наши чашки.

— Желчный пузырь черного медведя дорогой. Желчный пузырь медведя-оборотня будет стоить еще больше. Уильямс намеренно подстрелил Джарода. Он хотел его органы. В его палатке нашли серебряные пули.

— Браконьеры думают, если медведь умрет от боли, его желчный пузырь увеличится, — мама поморщилась.

Глаза Джима вспыхнули зеленым.

— Они стреляли в мальчика обычными пулями, чтобы помучить его, прежде чем убить.

— Да. Как только все это вышло наружу, вмешались все, — я замахала руками. — Маршалы, ФБР, ГБР. У Уильямса даже возникли проблемы с почтой, потому что этот идиот использовал почту, чтобы отправить некоторые части животных в Атланту. Он полностью погорел на этом.

— И наша семья попала в черный список браконьеров на веки вечные, — заключила мама. — Вот почему Дали не может пойти в Подземку. Черный медведь — ценное животное, но знаешь, кто лучше?

Мама встала, подошла к шкафу и вытащила сложенную бумагу. О нет. Только не снова.

— Тигр!

Она шлепнула бумагу перед Джимом. На ней стилизованный тигр выгибал спину на пестрой акварели. Стрелки указывали на разные части тела тигра, каждая из которых была подписана: мозг для лечения лени и прыщей, кровь для лечения слабого телосложения и увеличения силы, зубы от проблем с дыханием и венерических заболеваний, усы, чтобы помочь с зубной болью…

Джим уставился на лист. Его глаза стали совершенно зелеными, светясь едва сдерживаемой яростью.

— Они убьют ее, — прорычал он.

Мать скрестила руки на груди.

— Ей повезет, если убьют.

Джим посмотрел на нее.

— Белый Тигр. Могущественная магия. Она очень быстро регенерирует. Они посадят ее в клетку и будут отращивать ее органы снова и снова. Она станет фабрикой по производству органов. Мы слышали о таком. Ей нельзя туда идти.

Лицо Джима стало ужасным. Когда Кэрран злился, он издавал грозный рев. Джим никогда не делал ничего подобного. Он превращался в… эту кошмарную застывшую маску, когда единственным признаком жизни на его лице оставались только глаза. Они были жесткими, яростными и полными ледяного расчета. Он пугал меня, когда так выглядел. У меня перехватывало дыхание, и я просто хотела сидеть в углу и быть незаметной.

Сегодня у меня не было такой роскоши. Тревога поселилась у меня в груди. Я сглотнула. Давай, слепая девчонка. Ты можешь это сделать.

— Нам нужна улитка, мама. Он умрет без нее.

— Должен быть другой способ, — сказал Джим.

Я помотала головой.

— Тогда я достану ее сам! — отрезал он.

— Ха! Кеонг Эмас — это тебе не какой-то черный медведь. Она очень редкая. Они не продадут ее тебе, — сказала мама.

Я встретилась взглядом с Джимом.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не можешь появиться там в окружении оборотней и заставить их продать тебе улитку. Ты не можешь купить улитку сам, потому что они тебе ее не продадут.

Джим открыл было рот.

— Нет, ты не можешь заставить другого оборотня пойти за ней, потому что улитка выглядит обычной, пока кто-то с достаточным количеством магии не коснется ее, и я единственная с таким количеством магии, кроме Кейт, а Кейт в данный момент ковыляет с тростью, поэтому она тоже не может пойти. И нет, у тебя нет выбора, Джим, потому что другого выхода нет.

Глаза Джима сверкнули.

— И это тоже не сработает. Даже если ты посадишь меня под охрану, я все равно выберусь, — сказала я ему.

— Не имеет значения, скольких людей ты ко мне приставишь, я проложу свой путь на свободу проклятиями, если потребуется. Я не собираюсь сидеть здесь и ждать твоей смерти.

Он зарычал. Я оскалилась.

Скрученная газета приземлилась сначала на мою голову, а потом и на Джима.

— Я не потерплю этого в моем доме!

О боги. Альфу Клана Кошек только что шмякнули скрученной газетой.

— Мама!

Она ткнула в мою сторону газетой.

— Не позорь меня!

Я захлопнула рот. Когда она вытягивала «позорную» карту, все было кончено.

Она уставилась на Джима.

— Ты пойдешь с ней завтра утром, когда рынок откроется. Ты вернешь мне мою дочь целой и невредимой, слышишь? И лучше бы тебе быть достойным этого.

Джим выдержал ее взгляд. Если он нападет на мою мать, я отвечу тем же.

От напряжения становилось больно.

— Да, мадам.

Ох, фух. Увернулась от пули. Не то, чтобы я думала, что он действительно нападет на мою мать, но никогда не знаешь наверняка.

— Отведи его на улицу, к дереву, — сказала мама. — И не давай ему спать до утра. Если заснет — умрет.

*** *** ***

Дерево росло во внутреннем дворике, образованном торцами двух домов с одной стороны и крепкой каменной стеной с другой. Длинный извилистый пруд занимал половину двора. Из темной воды высовывались розовые цветы лотоса и желтые лилии, обрамленные круглыми листьями. Посреди сада возвышалась статуя Лакшми, окруженная увядающими фиалками в оранжевых глазурованных горшках и соединенная с берегом темными ступенями. Филодендроны окаймляли пруд, сражаясь за место с бамбуком и папоротниками. Здесь и там цвели стрелиции. Слева росло дерево бунут, рядом с ним стояла небольшая скамейка из тикового дерева. Ведро и ковш ожидали у ствола.

Я подвела Джима к скамье.

— Присядь здесь.

Он сел.

Я погрузила ведро в пруд, поставила его между нами и села на каменную ограду цветочной клумбы.

Он осмотрелся.

— Симпатичный сад.

Я кивнула.

— Мне нравится. Здесь тихо и красиво. Большинство индонезийцев мусульмане, но мы индуисты. Для нас важно место для медитации. Дерево, под которым ты сидишь, выросло из семени очень особенного священного дерева на Бали, дерева Бунут Болонг^[3]. Это один из видов смоковницы. Дерево Бунут Болонг настолько велико и мощно, что само по себе похоже на лес. У его основания есть отверстие, и оно настолько широкое, что через него проходит двухполосная дорога.

— Зачем строить дорогу сквозь священное дерево? — спросил Джим.

— Было слишком опасно обходить его из-за скал. Подумывали даже о том, чтобы срубить дерево, но духи хранителей дерева не позволили сделать это, поэтому пришлось постараться. Неразумно злить древесных стражей. Они свирепы.

— Что еще за стражи?

Я послала ему легкую улыбку.

— Тигры.

Джим усмехнулся.

— Тигры, да?

— Угу.

Он наклонился вперед. Его лицо было спокойным, и мне захотелось поцеловать его. Ничего не могла с собой поделать. Он заговорил.

— Ты выглядела обеспокоенной после истории с газетой. Мне жаль. Я не хотел, чтобы ты…

Если он скажет «испугалась», я надену треклятое ведро ему на голову. Полуслепая вегетарианка, я все еще была оборотнем и хищником. У меня есть гордость.

— …расстроилась.

Хмм, с этим можно жить. Но ему не обязательно об этом знать.

— Я не расстроилась.

— Я говорю о том, что никогда не навредил бы тебе или твоей семье.

Я вздернула подбородок в его сторону.

— Если бы ты попытался навредить моей матери, я бы определенно надрала тебе зад.

— Ага.

— Да. Ты бы валялся на земле и рыдал «Прошу, не надо, хватит», а я пинала бы тебя в живот: бам, бам, бам!

Он тихо рассмеялся. Джим был невероятно красив. Мы сидели в двух футах друг от друга, но с тем же успехом могли находиться по разные стороны Тихого Океана.

— Не хочу, чтобы ты это делала, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты туда ходила, чтобы пострадала, пытаясь мне помочь. Это не твоя работа — спасать меня.

— Нет, моя.

— Кто сказал?

— Я сказала.

— Слушай, завтра я сам пойду туда, и если буду достаточно долго кого-нибудь душить, мне принесут улитку.

— Агась. А как ты планируешь выяснить, что тебе принесли золотую улитку, а не садовую?

— Я разбрызгаю чьей-нибудь магической крови, пока улитка не засияет.

— Хороший план.

Я опустила черпак в ведро и плеснула в Джима водой. Он отпрянул.

— Какого дьявола?!

— Ты бредишь от недосыпа.

— Дали!

— Браконьеры умны, и многие из них владеют магией. Некоторые даже могут определить, что ты за оборотень с расстояния в сто ярдов, просто взглянув на тебя. Если завтра ты отправишься в Подземку, то заснешь там, одинокий и беспомощный, а потом браконьеры убьют тебя и разрежут на мелкие кусочки, и затем твои драгоценные кости оборотня-ягуара будут нарезаны на тоненькие пластинки и добавлены в вино, чтобы какой-нибудь псих мог обладать волшебными силами в постели.

Он разочарованно зарычал.

— Это как с чаем: кто-то преподносит тебе дар, а ты воротишь носом.

— Ты опять собираешься рисковать. Я не позволю тебе это сделать.

— Так мило с твоей стороны полагать, что ты можешь остановить меня, Джим. Обычно ты мне приказываешь, и я делаю то, что ты говоришь. Я могу жаловаться и поднимать шум, но я сделаю как велено, потому что ты мой альфа, и я уважаю тебя. Тут у тебя нет никакого влияния. Ты ничего не знаешь об этом мире. Твои правила здесь не действуют, но действуют мои. Ты последуешь моему примеру и позволишь мне спасти тебя, Джим.

Потому что мне больно от мысли о твоей смерти.

Он открыл рот. Я опередила его.

— Если бы был другой путь, у нас бы не было этого разговора.

— Я — твой альфа. Это моя работа — беречь тебя.

— Это работает в обе стороны, — парировала я.

Он потер руками глаза. Я плеснула в него еще один ковш воды.

— Прекращай!

— Ты выглядел сонным.

— Я не сонный, я теряю терпение со всем этим магическим дерьмом.

— Без разницы.

Хорошо. Он может упрямиться и психовать сколько угодно, это не имеет значения.

Мы сидели молча. Где-то в стороне стрекотали ночные насекомые и выводили грустные песенки. Завтра будет хреново. Это будет так хреново, а мы даже не знаем, что с ним не так. Мне хотелось, чтобы рынки, наконец, открылись, и мы могли бы поскорее покончить со всем до того, как он снова заснет.

— У тебя, по крайней мере, есть план? — спросил Джим.

— Да. Скорее всего, нам придется спуститься в Переулок Кенни в Подземке. Именно там продаются самые дорогие части животных. Я войду в магазин. Ты будешь ждать снаружи. Я предложу им уйму денег за улитку. Если попаду в неприятности, я закричу, а ты выручишь меня.

— Офигенный план.

Я демонстративно поморщила нос перед ним.

— И, если я облажаюсь и не верну тебя невредимой, твоя мать освежует меня живьем.

— Она, скорее всего, просто вывернет тебя на изнанку.

На лице Джима появилось это забавное многострадальческое выражение лица, а затем его глаза вспыхнули

— Так, она поджаривает каждого парня, которого ты приводишь домой?

Я не привожу парней домой, ты глупый, глупый мужчина.

— Не обращай внимания. Она просто волнуется. Мне почти тридцать, а я все еще не замужем. Это очень важно в моей культуре.

Ему не понять.

— Забавно, как богатство перевесило цвет кожи.

— Джим, не обращай внимания, ладно?

Он поднял руки в примирительном жесте.

— Ладно.

Вот же.

— Она в отчаянии, понятно? Она просто хочет, чтобы я была счастлива и боится, что я никогда не найду хорошую пару.

— Почему?

О боги.

— Что значит «почему»? Взгляни на меня, Джим.

Он взглянул.

— И?

Неужели, мне нужно сказать это вслух? Поговорим об унижении.

— Моя мать пыталась представить меня в лучшем свете — она прошлась по всем моим достоинствам.

— Это я заметил, — сказал Джим. — Особенно ту часть про послушание и уважение…

— Забудь об этом. Она прошлась по всему списку. Если бы я умела складывать оригами, она бы и об этом упомянула.

— Хорошо, и все же?

— Она говорила, что я симпатичная?

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Слово «симпатичная» слетело с ее уст? Хоть раз?

— Нет. — ответил Джим.

— Ну вот. Теперь доволен?

— Значит, дело в этом? Это и есть твое большое разочарование? Ты злишься, потому что твоя мать не считает тебя красивой? Пусть это тебя не беспокоит. Это не важно.

Ох, вот же болван. Я беспокоюсь не о своей матери. А о тебе. Я замахала руками.

— Джим, что ты первым делом сказал мне, когда я попросила описать ту странную женщину? Позволь напомнить тебе: ты сказал, что она красивая.

— И?

— Готова поспорить, что ты не заметил, что у нее было на ногах, но ты определенно заметил ее красоту.

— Она была босиком, и ее ноги были в грязи.

Он и его дурацкая память.

— Как заведено, мужчина должен быть сильным, а женщина — красивой. Так вот, я не красивая. Ты можешь поместить меня в комнату с сотней женщин моего возраста, и я буду умнее их всех вместе взятых, но это ни черта не изменит, потому что если ты впустишь туда мужчину и позволишь выбирать, останусь только я. Если бы я была обычной женщиной, я бы использовала свой мозг, чтобы заработать денег и сделать пластическую операцию. Я бы исправила свой нос. А потом я бы поработала еще немного, чтобы иметь возможность исправить свою челюсть и так далее, пока не стану привлекательной. Но я — не обычная женщина. Вирус Lyc — V не вылечит мои глаза, но сведет на нет всю пластику. Я знаю, я пробовала. Я увязла в этом и ничего не могу изменить. А ты говоришь: «Пусть это тебя не беспокоит», как будто после все пройдет!

— А если бы пластика удалась, когда бы ты остановилась? — спросил он.

— Когда я бы входила в комнату, и мужчины оборачивались, чтобы посмотреть на меня. Я хочу быть красивой. Я хочу быть сногсшибательной. Я бы отдала за это весь свой интеллект и всю свою мистическую тигриную магию.

Зеленое сияние залило его радужки.

— И стать кем? Смазливой дурочкой?

— Да!

— Наитупейшая вещь, которую я когда-либо слышал.

Я уставилась на него.

— Надин хорошенькая, — прорычал он. — Красивая женщина. Тупая, как доска. Она не может удержать парня дольше, чем на пару месяцев. Филипп ушел от нее, и она хотела, чтобы я вмешался, поэтому я пошел поговорить с ним. Он сказал мне, что с ней было весело трахаться какое-то время, но, находясь рядом, он чувствовал, что сам тупеет. Они не могли нормально поговорить. Он не мог с этим справиться. И ты хочешь быть такой? Ты с ума сошла?

— Ты даже не замечаешь, что я женщина, Джим! Я просто мозг в очках, который иногда приходится держать под стражей, чтобы он не пострадал, пытаясь немного развлечься. Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему я участвую в гонках?

— Я знаю, почему ты участвуешь в гонках, — рявкнул он.

— Так просвети меня!

— Ты участвуешь в гонках, потому что у тебя есть затаенная обида. Думаешь, раз тебе требуется две минуты, чтобы прийти в себя, когда ты меняешь форму, и раз ты не лучший боец, который у нас есть, тебе нужно что-то доказывать. Ты делаешь это, заставляя металлические клетки на четырех колесах двигаться очень быстро без какого-либо смысла. Ты ничего не выигрываешь, ничего не достигаешь, и все время причиняешь себе боль. Ты права — это показывает всем, насколько ты упряма.

— Арррргх!

— Единственное, что ты доказываешь, это то, что у самой умной женщины, которую я знаю, отсутствует здравый смысл. У тебя сильная магия, ты умна, ты компетентна, но все это не имеет значения. У меня есть дюжина Надин, и у меня есть только одна ты. Какая польза мне сейчас от Надин? И я знаю, что ты женщина. Заметил. Эта истерика, которую ты сейчас творишь, — совсем по-женски. Если бы ты была мужчиной, я бы давным-давно отправил твою задницу таскать камни для Крепости.

Я подняла ведро.

— Не смей, — предупредил Джим.

Я запустила в него водой и всем остальным. Взлетели брызги и совершенно промокший, взбешенный Джим схватил ведро, зачерпнул воды из пруда и плеснул в меня. Вода обдала ледяным потоком.

Я развернулась и зашагала прочь.

— Куда собралась? — крикнул он

— Подальше от тебя!

Я уселась на скамейку на дальнем берегу пруда.

— Ты вроде как должна не давать мне уснуть.

— Я могу делать это отсюда. Если я увижу, что ты засыпаешь, я прокляну тебя чем-нибудь весьма болезненным.

— Да, ты можешь. И ты неправа.

— Да плевать.

*** *** ***

Утро наступало слишком медленно. Джим почти задремал четыре раза, и в итоге я оказалась рядом с ним со своим ведром. В какой-то момент он спросил меня, закончились ли мои девчачьи эмоциональные вспышки, и я некоторое время ругалась на него по-индонезийски. А потом он все испортил, спросив меня, что означают некоторые слова, и, конечно, мне пришлось учить его, как правильно их произносить.

Хорошо, что мама осталась дома, иначе я бы выслушивала еще одну лекцию о том, как должна вести себя порядочная дочь.

Было уже семь часов, и мы стояли на Прайор Стрит, перед грязной белой аркой, отмечающей вход в Переулок Кенни. Расположенный в стороне от основной части Подземки, Переулок Кенни не имел крыши, и войти по узкой эстакаде с Прайор Стрит было самым быстрым способом добраться туда. А также самым опасным: чтобы спуститься, мне пришлось бы подняться по узкой эстакаде, которая втиснулась между двумя кирпичными зданиями; войти в старое железнодорожное депо; а затем пройти по балкону и спуститься на два этажа, где полно людей, которые убили бы меня за доллар. Иногда люди, которые входили в Подземку через Прайор Стрит, обратно не возвращались.

Ветер кружился, проносясь по узкому проходу между зданиями, и швырял мне в лицо ароматы Подземки: запахи дюжины видов животных, смешанные с горькой вонью застоялой мочи, человеческой и не только, старого навоза, рыбы из гигантского аквариума, резких благовоний и солёной крови. Омерзительный коктейль окатил меня. Пришлось постараться, чтобы не стошнило.

По крайней мере, прошлой ночью магия исчезла. Обычно от миазмов, поднимающихся из Подземки, у меня болела голова.

— Ты не обязана это делать, — напомнил Джим.

— Нет, обязана.

Он протянул руку и обнял меня. Я застыла. В этой мускулистой руке было так много силы, что внезапно я ощутила себя в безопасности. Его запах, успокаивающий, сильный аромат Джима, коснулся меня, заглушая другие запахи. Я бы узнала этот запах где угодно. Вот он обнимает меня. Я мечтала об этом, а теперь мне просто хотелось плакать, так как, что бы я ни делала, сколько бы ни гоняла и какой бы воинственной я ни казалась, он никогда не захочет меня. Не в этом смысле.

Я отступила от него, пока не потеряла самообладание.

— Я иду внутрь. Когда я зайду в магазин, дай мне около пяти минут. Если я не выйду…

— Войду я, — пообещал он.

— Не усни.

— Не буду.

Я заглянула в его карие глаза и поверила.

— Ладно, — пробормотала я и пошла.

Я развернулась и направилась по узкому переулку в темное чрево Подземки. Попрошайки и бродяги выстроились вдоль эстакады и балкона, закутанные в грязные лохмотья, перед ними лежали шляпы и банки. В такую рань они даже не потрудились просить милостыню. Они просто глазели на меня, когда я проходила мимо, все, кроме старого чернокожего мужчины, который шел шаткой лунной походкой по крытой дорожке, кружась в такт какой-то мелодии, которую мог слышать только он. Его глаза были широко открыты; он смотрел прямо на меня, но не видел.

Эстакада привела меня на широкий балкон на верхнем этаже. Переулок Кенни простирался внизу: сырое узкое пространство, заполненное прилавками и людьми с жестокими глазами, его кирпичный пол едва виднелся под клетками и мусором. Я продолжала идти. Балкон закончился, я спустилась по лестнице на нижний этаж, где лавочники толкали свои товары. Тусклые электрические лампы были натянуты между старыми рождественскими фонариками, отмечая вывески маленьких магазинчиков. Несмотря на ранний час, покупатели уже наводнили рынок: мужчины, женщины и дети всех рас и цветов кожи искали волшебное лекарство от своих бед. Они позволяли браконьерам существовать. Браконьерство прекратилось бы, если бы люди перестали покупать.

То, что мне нужно, здесь не продается. Мне нужно добраться до Переулка Кенни.

Электрические лампы мигнули и погасли. Тьма сжала Подземку в своей пасти и выплюнула с треском и шипением магии. Несколько колдоламп загорелись бледно-голубым светом, их тонкие стеклянные трубки были скручены в кандзи знакомых форм: феникс, тигр, дракон. Магия текла и кружилась вокруг меня. То тут, то там витрины защищали магические барьеры, сильные и прочные. Слева из-за закрытой двери просачивались колеблющиеся миазмы чего-то грязного и дурного. Прямо впереди прилавок с мелкими монетными амулетами излучал что-то приятное, почти теплое.

Еще одна магическая волна. Ее не должно было быть. Никто не мог предсказать, когда магия приходит и уходит, но она редко наводняла город дважды за сутки. Просто мне везет.

Я продолжала двигаться, петляя между прилавками. Если Джим и следил за мной, я его не видела. Я надеялась, что он не заснет. Я изо всех сил надеялась на это потому что, если он заснет, ни для кого из нас не останется надежды.

Впереди маячил вход в Переулок Кенни — прямоугольник бледного солнечного света. Сначала я ощутила запах, незабываемый смрад слишком большого количества животных, заточенных в одном месте. Затем послышался шум: рев, мяуканье, рычание. Я вышла на открытое пространство. Трехэтажные здания возвышались по обе стороны от меня, боксируя в узком переулке. Прилавки и столы выстроились перед магазинами, предлагая сушеные пенисы быков, резервуары с моллюсками гуидак, оленьи рога, пучки сушеных трав. Слева мужчина опустил стальные щипцы в ящик и вытащил черную ядовитую сороконожку. Насекомое извивалось, пытаясь вырваться на свободу. Мужчина снял крышку с кастрюли на керосиновой горелке и бросил сороконожку внутрь.

Мелкая сошка. Мне нужен торговец по-настоящему редкими товарами.

Люди разглядывали меня. Справа от входа в магазин белая женщина средних лет в камуфляжной одежде уставилась на мои ноги, затем на голову, как будто хотела пристрелить. Магия испытывала, дразня, проверяя. Двое мужчин помоложе, вероятно, китайцы, наклонившись, шептались друг с другом. Я уловила кое-какие обрывки фраз. Особенно одно слово: ху. Тигр. Им не потребовалось много времени, чтобы разгадать мою истинную форму.

Я чувствовала себя коровой, которую ведут мимо ряда мясных лавок. Я вздернула подбородок. Не показывай страха, иначе они налетят, как стервятники.

Прилавок слева выглядел богаче остальных: стол был крепким, а скатерть на нем полностью из красного шелка, настоящая, а не дешевая имитация. Старая жилистая женщина, кореянка, судя по платью, сидела, охраняя товары, и выглядела скучающей. Я остановилась и посмотрела на высохшие части, разложенные на шелке.

Я поклонилась.

— Ань-ён-ха-сэё.

Здравствуйте.

Женщина поклонилась в ответ.

— Здравствуйте.

Английский. Отлично. Мой корейский успел заржаветь.

Я остановилась у маленького белого мешочка, который лежал наполовину открытым. Внутри были измельченные частицы кожи.

— Желчный пузырь медведя, — сказала женщина.

Я взяла маленький кусочек и понюхала его.

— Свинья.

Если бы это был настоящий медвежий желчный пузырь, она бы не позволила мне его трогать.

— У вас есть медведь?

Женщина сунула руку под стол, вытащила маленькую деревянную коробочку и открыла ее. Высушенные полоски кожи. Могут оказаться медвежьим желчным пузырем.

Старуха захлопнула коробочку.

— Когда ты родилась? Какой у тебя знак? У тебя приятная светлая кожа, но глаза не так хороши, да? У нас есть змеиные железы для глаз. Сушеные цикады, сделай из них суп, от него глаза станут сильнее. Или твоему мужчине нужна помощь в постели? Для этого у меня есть кое-что особенное. Не то что эта сушеная собачатина вон там.

Она поморщилась, глядя на прилавок на другой стороне улицы.

— У меня есть проверенное средство. Хочешь посмотреть?

Я кивнула.

Как по волшебству, появилась еще одна коробочка. Я заглянула внутрь. Рог носорога. Тоже настоящий.

— Я ищу кое-что редкое.

Женщина разглядывала меня, оценивая.

— Насколько редкое?

— Чрезвычайно. Кеонг Эмас.

— Золотая Улитка.

— Я хорошо заплачу.

Я сунула руку в свою толстовку и показала ей деньги лишь мельком, но этого было достаточно.

— Кеонг Эмас — могущественная магия.

Старуха уставилась на меня. Ее глаза стали черными, как два уголька.

— Зато легко распознать фальшивку, — ответила я.

Она коротко хмыкнула и выкрикнула что-то по-корейски, слишком быстро, чтобы понять.

— А теперь иди внутрь.

Я перешагнула через небольшой ящик с парой испуганных кроликов и вошла внутрь. Вдоль стен стояли клетки. Обезьяны, собаки, птицы. Большие испуганные глаза. Они закричали и отшатнулись от решетки при моем приближении. Я стиснула зубы. Мне просто нужно достать улитку. Только достать улитку.

В занавешенный дверной проем вошел мальчик-подросток и помахал мне.

— Иди сюда.

Мне не хотелось туда идти.

Мальчик продолжал махать.

— Иди! Иди!

Дерьмо. Я проследовала за ним через занавеску. Длинная темная комната пахла кровью. Здорово. Мы продолжали идти, все дальше от улицы, все глубже в дом. Я, скорее всего, шла в ловушку, но мне нужно было получить эту улитку. Это единственный выход. Пока Джим не спит, он сможет вытащить меня отсюда. Он так и сделает. Конечно, он так и сделает.

Еще один комплект занавесок, и я вошла в большую комнату, уставленную столами, на которых был настоящий шведский стол знахаря, как будто дюжина тележек уличных торговцев выблевала свое содержимое прямо в комнате. Коробки плетеные, деревянные и пластиковые. Пузатые бутыли, тощие стеклянные флаконы, банки с порошками и жидкостями. Сушеные травы в пучках и пакетах. И кости. Так много костей: кости медведя, кости волка, кости тигра. Ублюдки.

За столом сидел азиат, сморщенный и старый, одетый в темную одежду. Позади него к стене прислонился белый мужчина. Он был высоким и мускулистым, а его потрепанная куртка придавала ему вид прямоугольника, как будто он был сделан из кирпича. Короткая рыжеватая борода обрамляла подбородок. Волосы прикрывала красная бейсболка штата Северная Каролина.

В правом углу находилась большая клетка, накрытая брезентом. Возле нее стояла блондинка, опираясь на бейсбольную биту. На ней были джинсы и мужская футболка оверсайз с большущей каплей крови и надписью «СДАЙ КРОВЬ». Футболка была поношенной и залатанной в нескольких местах.

В клетке что-то шевельнулось. Я слышала, как оно дышит долгими, тяжелыми вздохами. Люди тоже двигались во внешних комнатах, справа от нас и сзади, издавая тихие шорохи. Много людей. По крайней мере, восемь, может быть, больше.

Мне просто нужна улитка. И все. Только достать улитку и спасти Джима.

Старик посмотрел на меня. Я бы не стала кланяться этому засранцу. Моя спина бы треснула.

— Ты хочешь купить Кеонг Эмас.

— Да.

Мальчик, который привел меня сюда, подошел к дальнему столу и принес старику плетеную коробку. Тот открыл ее и достал стеклянный резервуар с пятью улитками внутри. У каждой виднеслась тускло-коричневая скорлупа.

Старик протянул мне резервуар.

— Выбирай.

Вот оно.

Я сунула руку в аквариум и коснулась улиток. Самая маленькая из них потянулась ко мне, крошечные иглы магии покалывали мою кожу. Я осторожно сняла ее с листа и оставила на ладони.

Слабое свечение озарило улитку изнутри. Оно задержалось на секунду и взорвалось, окрасив раковину улитки блестящим золотом.

— Только могущественная магия может распознать Кеонг Эмас, — пробормотал старик. — Магия Белого Тигра.

Вот дерьмо. Я зажала улитку в руке и почувствовала, как она скользнула в свою раковину.

— Сколько?

— Схватить ее, — Старик кивнул парню в красной бейсболке.

Парень в кепке двинулся от стены. Позади меня мужчина и женщина вышли из-за занавески, отрезая выход.

— Тебе не следовало приходить сюда, — сказал старик.

— Джим! — закричала я.

— Он не поможет, никто не поможет, — ответил он.

Я рванулась влево, но парень в кепке схватил меня за плечо и со сверхчеловеческой силой сбил с ног. Я попыталась пнуть его, но он отбросил мою ногу в сторону и, схватив, потащил в угол комнаты, где женщина стянула брезент с клетки. В клетке на коленях стоял человек, грязный, в лохмотьях, испачканных застарелой кровью. Пластиковые стяжки держали его запястья, а над ними рваная ткань с заклинанием удержания, нацарапанным чернилами, связывала его предплечья. Кожаный намордник закрывал все его лицо, оставляя видимой только узкую полоску вокруг глаз. Повязки скрывали голову, и все, что я видела, был один глаз, безумный, разъяренный и сверкающий бирюзой.

Рядом с ним стояла вторая клетка. Пустая.

Паника охватила меня. Я брыкалась и дралась, но клетка становилась все ближе и ближе. Если я обернусь тигром, он не сможет нести меня, но я буду слишком рассеянна, чтобы бороться, и выроню улитку. Я не могу уронить улитку, иначе Джим умрет.

Джим придет за мной. Он не заснет. И не позволит себя убить.

Я пиналась и дергалась со всей силой оборотня, которая у меня была.

— Не усложняй себе жизнь, — сказал парень в кепке.

Мы уже практически добрались до клетки.

— Как вы можете так поступать?

— Твой дядюшка многим помешал кормить свои семьи.

Он протащил меня последние пять футов.

— Нам нужно содержать свои семьи. Так что у меня нет проблем с этим.

Я уперлась ногами в клетку и напряглась:

— Джим! Забери меня!

Красная Кепка дернул меня вниз.

— Никто не придет за тобой.

Ну уж нет! Нет, меня не посадят в гребаную клетку. Я ударила ногой по прутьям, откидываясь назад. Моя голова врезалась в лицо парня. Он выронил меня. Мои ноги коснулись земли. Да! Я отползла влево.

Что-то ударило меня в висок. Боль взорвалась между ушами. Я развернулась. Женщина позади меня снова замахнулась, и бита попала мне прямо в лицо. Мир задрожал, и я почувствовала вкус крови на губах.

Красная Кепка сжал меня и толкнул вперед. Человек в другой клетке издал долгий отчаянный вопль.

Это конец. Джим заснул. Никто не придет.

*** *** ***

Красная Кепка тащил меня к клетке. Блондинка наклонилась и распахнула дверцу.

Неожиданно, через дверной проем влетел мужчина и заскользил по полу, отбрасывая столы и скамейки в сторону, пока не врезался в стену. Я мельком увидела длинные темные волосы. Он ощупывал руками горло. Тонкая красная струйка брызнула у мужчины между пальцами. Он булькнул, его глаза расширились от ужаса.

Занавеска упала, являя Джима, залитого кровью. Его глаза горели зеленым, а лицо приобрело ужасающий вид.

Он пришел! О боги, он пришел за мной. Все будет хорошо. Все точно наладится.

Коренастый мужчина бросился на Джима слева, размахивая мачете. Джим схватил его. Сверкнул нож, и мужчина рухнул на землю, мачете стало скользким от его же собственной крови.

Красная Кепка отшвырнул меня в сторону. Я врезалась в клетку и сунула улитку в карман джинсов.

Блондинка у клетки закричала и замахнулась на меня битой. Я вырвала ее у нее из рук и ударила. Бита сломалась с резким деревянным хрустом. От удара женщина отлетела в другой конец комнаты. Вот так, пошла ты на хрен!

Мужчина выстрелил в Джима из арбалета. Джим отскочил в сторону, прыгнул, сметая все со столов, и нанес удар. Арбалетчик упал, как безжизненная кукла. Еще больше людей хлынуло из задней двери.

Джим посмотрел на меня и улыбнулся.

Красная Кепка сбросил куртку. Темный узор кружился по его коже, как оттиск древесных волокон. Он направился к Джиму. Стол встал у него на пути, и он отбросил его в сторону. Стол раскололся. Вот блин.

В углу старик замахал руками. Сильная магия прорезала воздух.

Джим прокладывал себе путь ко мне, его нож посылал кровавые брызги влево и вправо. Люди кричали, дерево ломалось, Джим рычал. От запаха крови у меня закружилась голова.

Пленник застонал, глядя на меня. Пустая клетка блокировала его дверь. Я толкнула ее. Она не сдвинулась. Я втиснулась между стеной и клеткой, упершись ногами в ее основание, и толкнула, толкнула так сильно, как только могла. Дерево скрипнуло, и клетка отъехала в сторону. Я опустилась на колени. Дверь была перевязана длинным узловатым шнуром, в узлах которого были монеты. Я схватила его. Магия обожгла мои пальцы, и я дернулась назад, поморщившись.

Пленник закричал, ударившись о прутья решетки.

— Все хорошо, — сказала я ему, — все хорошо, все хорошо. Я справлюсь. Ты только потерпи немного.

Красная Кепка врезался в Джима.

Все замедлилось, будто мы были под водой.

Нож Джима рассекал вдоль, вниз, в другую сторону — все так же быстро, как молния. Лезвие отскочило от деревянной кожи Красной Кепки. Он оскалился и замахнулся своим громадным кулаком. Джим уклонился, стройный и грациозный, и сделал выпад. Нож глубоко вошел в левый глаз противника. Здоровяк взревел, словно бык.

Джим перемахнул через него.

Мужчина в клетке застонал. У меня уйдет неделя на то, чтобы сломать печать, не навредив себе. У меня нет недели.

За окном кричали люди. Прибыло подкрепленье.

Я схватила волшебный шнурок и дернула. Он лопнул, оставив темные полосы обожженной плоти на руках. Боль пронзила меня, но я была слишком занята. Я распахнула дверь, схватила мужчину за плечи и вытащила из клетки. Он рухнул на бок.

Чья-то рука схватила меня за плечо и потянула вверх.

— Пора идти, — выдохнул Джим.

Я указала на пленника.

— Нет! Я не могу бросить его. Помоги мне.

Красная Кепка с воплем развернулся к нам, нож все еще торчал из его глазницы.

Джим резанул раз-другой, и руки пленника освободились. Еще один взмах ножа снял маску с его головы, и я уставилась на лицо самого потрясающего азиатского мужчины, которого я когда-либо видела. Он был похож на небесное существо с китайской акварели — совершенно безупречный.

Глаза цвета чистейшей бирюзы впились в меня, и в их глубине я увидела витки пламени.

О нет.

Пленник вскочил на ноги. Его магия разворачивалась, подобно мантии, вспышками красного и золотого, образуя полупрозрачный контур чешуйчатого зверя на четырех крепких мускулистых ногах.

Джим толкнул меня себе за спину и поднял нож.

Прозрачные когти размером с мои руки впились в дерево. На массивных плечах образовалась голова дракона. Пленник стоял внутри зверя, все еще отчетливо различимый. Его волосы выбились из-под повязки и длинными темными волнами струились по спине.

Красная Кепка застыл на пол пути.

Старик выкрикнул проклятье и оцарапал воздух. Ярко-алая змея вырвалась из его пальцев и укусила полупрозрачного зверя. Пленник взмахнул рукой, и змея вспыхнула, превратившись в пепел.

Суанми.

Люди вломились внутрь.

Суанми посмотрел на их. Пасть магического зверя распахнулась.

Красная Кепка развернулся и бросился бежать.

Пламя вырвалось из пасти, ревя как разъяренное животное. Первым оно достало старика, рвануло его вверх и пронеслось мимо, оставив обугленные останки. Дымящийся труп сделал два шага в нашу сторону и упал.

Джим прижал меня к себе, пытаясь защитить.

Люди у двери бросились наружу, но пламя было обжигающим, всепоглощающим. Крики наполнили мои уши. Я закрыла глаза и уткнулась лицом в грудь Джима.

Казалось, крики длились вечность.

Наконец рев затих, и я оторвала голову от Джима.

Человек внутри дракона повернулся и посмотрел на нас. Джим зарычал, и его одежда лопнула на нем. Кожа трещала, высвобождая мышцы под ней. Кости вытягивались, росли, мышцы формировали новые мощные конечности, и новая кожа обтягивала их, являя пятна черных розеток на тонкой золотистой шкуре. На месте Джима стояло иное существо: наполовину человек, наполовину монстр. Оборотень-ягуар в форме воина.

Джим зарычал, его черные губы обнажили огромные клыки, и встал между мной и пленником.

Суанми открыл рот и из него полились слова на английском.

— Вам не нужно меня бояться.

Нам точно нужно было его бояться. По его венам текла кровь драконов. Я сглотнула.

— Мы не навредим тебе.

— Я знаю. — Суанми взглянул на клетку. — Я пришел сюда больной и беспомощный. Моя семья была убита, и я был ранен. Я пришел сюда в поисках лекарства, но потерял сознание и очнулся здесь. Девять месяцев. Здесь я встретил свой восемнадцатый день рождения, пока они отрезали куски моего тела, делая себя сильнее. Исцелялся и ждал, когда они снова порежут меня. Девять месяцев. Словно вечность прошла.

— Это был кошмар, — сказала я, — но теперь он закончился.

— Для меня — да, — мужчина улыбнулся. Прозрачный зверь вытянул свою пасть, изображая улыбку и обнажая чудовищные зубы. — Для них кошмар только начинается.

Я сделала глубокий вдох.

— Мы не хотим быть частью их кошмара. Мы можем уйти?

Суанми склонил голову, его бирюзовые глаза остановились на моем лице:

— Я в долгу перед тобой, Белый Тигр.

Я поклонилась в ответ. Просто отпусти меня и Джима, и мы будем квиты.

— Когда захочешь вернуть его, приходи сюда, — сказал Суанми. — Теперь это мое место. Я заберу его у них к полудню, а к вечеру они принесут дары своему новому императору.

Он развернулся и зашагал прочь, вглубь дома.

Джим подхватил меня на руки и бросился бежать. Я обняла его за шею, а потом мы выбрались во двор. Вокруг нас в панике бежали люди. Из зданий валили дым и огонь.

— Что это за чертовщина? — прорычал Джим, слова искажались его огромной пастью.

— Суанми. В китайских легендах у дракона было девять сыновей, каждый со своими собственными способностями. Так вышло, что девять сыновей дали начало девяти семьям. Он потомок сына, владеющего огнем.

— Он наполовину дракон?

— Да!

— Меня не заботит то, что он наполовину дракон. Если он еще раз так на тебя посмотрит, я отрежу ему лицо.

— Как он смотрел на меня?

Джим взбежал по лестнице и остановился почти на полпути.

— Почему ты остановился?

Он указал на тележку торговца, заполненную репродукциями старой японской порнографии.

— Свиток с женщиной в красном.

На поддельном свитке женщина лежала на полу, ее красное кимоно распахнулось, в то время как мужчина с огромным пенисом мутанта склонился над ней. Цепочка иероглифов кандзи объясняла сцену.

— Да?

— Первые два иероглифа во второй колонке — это то, что я видел на полу в офисе.

— Опусти меня.

Он опустил меня на землю. Я наклонилась к свитку. Первый символ, вторая колонка: Джоро. Джоро? Действительно?

— Ты уверен?

— Уверен.

— Джим, это очень старое слово, обозначающее «блудницу». Байта встречается чаще. Я никогда не видела написанным где-то, настолько оно малоизвестно.

— Это то, что я видел.

Я понятия не имела, что это значит. Откуда Август вообще узнал этот иероглиф? Он едва помнил, как будет «ванная».

Позади нас кто-то взревел, и горящая деревянная балка рухнула вниз, совсем как в старом фильме. Джим взял меня за руку, и мы побежали вверх по лестнице из Подземки Атланты и не останавливались, пока передо мной не замаячила дверь маминого дома.

*** *** ***

Как только мы вошли внутрь дома, моя семья окружила нас. Мама вызвала подкрепление. Там были все: дяди, тети, двоюродные братья и сестры, соседи. Они оттащили Джима от меня и отвели в сад. Я попыталась последовать за ними, но мама остановила меня.

— Она у тебя?

Я порылась в кармане и вложила улитку ей в руку. Она поднесла раковину к свету.

— Живая. Хорошо!

Она метнулась в угол комнаты, где в стеклянной банке лежали нежные белые звездочки цветков жасмина. Она осторожно положила улитку на снежные лепестки и закрыла банку.

— Как долго? — спросила я.

— Если повезет — шесть часов. И десять, если нет.

Люди суетились вокруг меня и задавали вопросы, а потом мне пришлось объяснять, что черного рынка больше нет. Тогда меня втолкнули на кухню и заставили есть. Там было так много посуды, что на столешнице не хватало места. В моей семье любая чрезвычайная ситуация встречалась лавиной продовольствия: чем ужаснее проблема, тем больше область поражения.

Прошло больше часа, когда я, наконец, улизнула, чтобы украдкой взглянуть на Кеонг Эмас. Улитка поедала жасмин. Панцирь был отброшен, и тучное тело существа светилось слабым золотистым сиянием.

— Все идет хорошо, — сказала мама. — Пока что.

— Я выйду, — сказала я.

— Куда это?

— В бакалейную лавку Комацу, повидаться с семьей Августа. Я хочу знать, с чем мы имеем дело.

Мама поджала губы. Я знала, о чем она думает. Из всех национальностей, с которыми я сталкивалась, японцы были наименее разговорчивыми. Они всегда были крайне вежливы, но не разговаривали с полицией и чужаками. Семейные дела держались в тайне, а проблемы решались за закрытыми дверями, чтобы не привлекать к семье излишнего внимания.

— Пустая трата времени, — заверила она.

— У меня есть план.

Мама прижала руку к груди, притворяясь напуганной.

— Дали, не взорви лавку Комацу. Где я буду делать покупки?

— Мама!

Матушка возвела свой взор к небесам с выражением крайнего страдания. Я зарычала и отправилась на поиски своего альфы.

К тому времени, как я пробилась сквозь строй своих родственников в сад, Джим снова был человеком и весьма голым. Он сидел у дерева, и четыре пожилые женщины поливали его зачарованной водой, пытаясь очистить тело.

Его пристальный взгляд нашел меня, темные глаза молили о помощи. Я подошла к нему, стараясь не глазеть.

— Помоги, — сказал он.

Я взяла его за руку и сжала.

— Они пытаются удержать зло снаружи, пока мама не заставит улитку вылупиться.

— Улитки не вылупляются.

— Эта вылупляется. Не засыпай, пока я не вернусь.

— Куда направляешься?

— Я должна кое-что сделать. Никакой опасности. Я скоро вернусь, ладно? Моя семья хорошо о тебе позаботится.

Жесткая маска альфы появилась на лице Джима.

— Я, по-твоему, волнуюсь?

— Нет. И не убивай моих родственников, пока меня не будет.

— Куда ты идешь?

Я зашагала прочь.

Если отказать коту в информации, его это взбесит. Если же кот, к тому же — мастер шпионажа, это окончательно сведет его с ума. А точно не даст ему уснуть. Кроме того, после нотаций о том, что я умна, но глупа и имею «затаенную обиду», я имела право на небольшую расплату.

*** *** ***

Был почти полдень, когда я добралась до Южной Азии. Громкое название для маленькой точки на карте на юге Атланты, где азиатские магазины образовали огромную рыночную площадь на месте бывшего торгового центра. Я бывала там пару раз в месяц — это ближайшее место, где можно купить хороший манго. Кроме того, Бакалея Комацу являлась лучшим азиатским магазином в этом районе. У них был широкий ассортимент, а их салат из морских водорослей был просто восхитительным. Всякий раз, когда я наведывалась сюда, покупала двухфунтовый бочонок этого салата, и объедалась им, как только возвращалась домой.

Я остановила Пуки на дальней улице, выбралась из машины и разделась.

Есть вещь, которая не понравится семье Августа даже больше, чем общение с посторонними. Они пойдут на многое, лишь бы не привлекать внимание. А я собиралась «устроить сцену».

Трусики долой. Я присела и нацарапала ключом от авто на тротуаре имя — Джим. Затем я положила очки на пассажирское сидение, закрыла машину, бросила ключи за левое колесо и глубоко вздохнула.

Мир растворился, бурлящий тысячами мутных, размытых искорок всех цветов радуги.

Чудесные цвета.

Ооо, такие красивые цвета.

Ммм, красиво-красиво.

Так много запахов. Этот мне нравится, и тот тоже, а вот этот отвратительный, а от другого мне хочется есть.

Я облизала губы. Мням. Аппетитный запах, такой приятный.

Размытое пятно начало медленно обретать фокус, я лежала на улице. Хммм. Я знала эту улицу, это была Южная Азия.

Зачем я здесь?

Я посмотрела вниз. Передо мной на тротуаре, как раз между лап было одно — единственное слово — Джим.

Джим. Мой прекрасный, потрясающий, пугающий Джим. Ррар. Я улыбнулась и понюхала имя. Оно не пахло Джимом.

Воспоминание взорвалось в моей голове, как лопнувший мыльный пузырь: Джим умирает, душу крадут, Кеонг Эмас, браконьеры, Август. Я пришла сюда, чтобы выяснить, почему Август пропал на сутки.

Я поднялась и потрусила за угол. Магия все еще была на подъеме, и когда свет падал на мой мех, каждый волосок мерцал. Люди останавливались и глазели. Они знали, кто я такая; я бывала здесь много раз. Так же они знали и мою магию, потому что она скатывалась с меня при каждом шаге.

Я подошла к двери Бакалейной лавки Комацу и легла посреди улицы, уставившись на дверь.

Люди ошеломленно смотрели на меня.

Я подарила им премилую широкую улыбку. Вот так, взгляните, какие у меня большие зубы. О том, что я — вегетарианка, знали я, Джим, несколько друзей и все. Кроме того, даже если я не ем мясо, это не значит, что я не могу укусить.

Несколько человек, держащих путь в магазин, решили, что им будет лучше где- то в другом месте.

Через пятнадцать минут троюродная сестра Августа, которая любила называть себя Джеки, высунула голову из двери. Я выпустила когти и потянулась, оставляя длинные царапины на асфальте. Она сглотнула и нырнула обратно.

Я могла только представить себе разговор внутри: «Она лежит перед нашим магазином! Перед нашим магазином? На улице, где все могут видеть? Да! О, нет».

Минуты шли. Маленькая голубая бабочка приземлилась мне на нос. Я моргнула, глядя на нее, и она подлетела к моему уху. Большая желтая бабочка мягко подплыла и приземлилась на лапу. Вскоре целый рой этих созданий кружил вверх и вниз вокруг меня, как вихрь разноцветных лепестков. Тоже самое обычно происходило на моем заднем дворе, если магия была достаточно сильной. Бабочки — маленькие, легкие и очень чувствительны к магии. По какой-то причине я заставляла их чувствовать себя в безопасности, и они притягивались ко мне, как железная стружка к магниту. Они разрушили мой образ свирепой крутышки, но нужно быть настоящим зверем, чтобы прихлопнуть их.

Если бы сейчас олененок, резвясь, показался между зданиями, и попытался прижаться ко мне, я бы зарычала. Я бы не укусила его, но зарычала. Всему есть предел.

Я дернула хвостом. Хм, прошло полчаса, и мы приближались к отметке в сорок пять минут. Семья пыталась сохранить лицо, но, если в ближайшие несколько минут никто не придет поздороваться, их поведение будет граничить с грубостью. Нельзя игнорировать мистического белого тигра на их пороге. Это так не работает.

Дверь открылась, и тетушка Августа, поклонившись, придержала ее открытой.

— Пожалуйста, входите.

Я поспешила внутрь, оставив свою свиту чешуекрылых снаружи. Тетя Августа провела меня мимо стойки в заднюю комнату, где сидели бабушка Августа, его дядя и мать. Вся семья Комацу, за исключением детей и белого отца. Их лица были смертельно бледными.

Я села, обернувшись хвостом.

Мы смотрела друг на друга.

Первым молчание нарушил дядя. Мистер Комацу и в лучшие времена выглядел серьезным мужчиной, но сейчас выражение его лица было таким тяжелым, словно высечено из камня.

— Мы знаем, почему вы здесь.

Я ждала.

— Август мертв, — сказал он.

Я вздохнула. Август был первенцем мужского пола в своем поколении. Он был тем, кому простят все промахи и одарят всевозможными привилегиями, потому что позже, когда его отец и дядя состарятся, он возложит на себя бремя заботы о семье Комацу. Это была ужасная потеря для семьи.

— Мы похоронили его. Это семейное дело, — объяснил мистер Комацу.

Я медленно покачала головой. Август был оборотнем, и другие оборотни погибли из-за него. Теперь это стало нашим делом.

Мистер Комацу смотрел прямо перед собой.

Бабушка наклонилась вперед.

— Это та самая женщина. Ее зовут Хироми. Мы не знаем ее фамилии. Это случилось семь лет назад, как раз перед прошлой Вспышкой.

Вспышка случалась каждые семь лет. Если обычные колебания магии были волной, то Вспышка была настоящим цунами. Она приносила с собой дурную магию. Она исчезала примерно через три дня, но эти три дня были кошмарными. Позапрошлая Вспышка сбросила феникса на город, прямо над азиатскими кварталами. В этом году у нас была еще одна Вспышка, и я заставила свою семью отправиться в Крепость, чтобы оставаться в безопасности.

— Злая магия надвигалась, — добавила мать Августа. — Люди заколотили свои дома и наводнили магазины для покупки припасов. Все торопились. Хироми зашла купить продуктов. Я видела ее раньше несколько раз. Она выглядела бедной. Ее одежда была плохой, и она совсем похудела. Истощала. С ней была ее дочь, маленькая девочка. Ей могло быть два или три года.

— Дитя любило печенье, — сказал мистер Комацу. — Мы каждый раз предлагали ей немного. Хироми позволяла ей взять только одно. Очень гордая.

Мать Августа глубоко вздохнула.

— Хироми купила продукты и вышла, неся на руках свою маленькую девочку. Какой-то бродяга ударил их ножом возле двери на выходе. Мы нашли его позже. Он оказался сумасшедшим стариком. Вспышка свела его с ума. Он даже не помнил, как сделал это. Он просто ударил их ножом и ушел. Хироми прислонилась к стене, держа на руках своего ребенка, а мимо проходили люди. Все ужасно спешили. Никто не хотел вмешиваться. Никто не остановил его, и никто не помог ей.

Какой ужас. Лежать там и медленно истекать кровью на улице, зная, что твой ребенок, которого ты держишь на руках, мертв. Чудовищно.

— Мы не знали, что она умирает у нашего магазина, — сказал мистер Комацу. — Когда мы нашли ее, у нее не было пульса. Она выглядела мертвой. Мы принесли ее и малышку внутрь, сюда. Они обе остыли, и ни у кого из них не билось сердце.

— Вспышка выпустила феникса, и город полыхал, — сказала мать Августа. — Мы должны были уходить. Мы оставили ее. Тем временем Вспышка пробудила в Хироми магию и спасла ее от смерти, но ее маленькая девочка не выжила. Когда мы вернулись после Всплеска, она сплела кокон внутри магазина. Перед тем как уйти, она предупредила нас, что все заплатят.

У меня появилось это тошнотворное леденящее ощущение в животе. Я точно знала, как закончилась эта история.

— Она запомнила всех, кто проходил мимо нее, когда она лежала при смерти, и не остановился, чтобы помочь, — сказал мистер Комацу. — В первую годовщину смерти ее ребенка на двери первой семьи появились метка и записка. Хироми потребовала жертву: один из членов семьи должен был пойти к ней, чтобы она могла… питаться. Если бы кто-то вызвался добровольно, остальную часть семьи не тронули бы. Сначала они не обратили на это внимания. Через три дня она забрала всю семью.

— Семьи собрали деньги и наняли Гильдию Наемников, — пробормотала мать Августа. — Она убила их всех. После этого никто не стал бы нам помогать.

Если бы только я могла говорить. Они позволили этому монстру терроризировать себя. Они не просили о помощи. Они могли пойти в Орден, они могли пойти в полицию. Они могли бы пойти в Стаю. В конце концов, Август был оборотнем, и его семья была в опасности. Но они этого не сделали, потому что всем было слишком стыдно признаться, что они позволили молодой женщине и ее ребенку умереть в одиночестве на улице у всех на виду. Они просто приняли свое наказание, заплатили свой кровавый долг и жили с чувством вины. Это был старый благородный путь, и он стоил им стольких жизней.

Мать Августа продолжила рассказ:

— Она становилась все сильнее и сильнее. Она превратила свою кошку в Нэкомату, и та служит ей с помощью темной магии. Даже ее кровь больше не была человеческой. Она истекает ихором как паук. И она становится жадной, как одна из них. С течением времени люди стали исчезать все больше и больше. Каждый год она отмечает новую дверь. В этом году она отметила нашу.

Я так и подумала.

Бабушка Августа выпрямилась:

— Я сказала, что нужно идти мне. Я стара и прожила довольно долго.

— Мы спорили об этом, — сказала мать Августа. — Пока мы спорили, Август решил, что никто не должен идти. Он сам отправился на встречу с Хироми.

Ее голос сорвался, и она закрыла глаза.

Август умер за них. За свою семью. Первый сын в новом поколении, наследник семьи. Они утратили свое будущее и были сломлены.

Из-за того, что Август ослушался и решил драться, Хироми играла с ним. Должно быть, она каким-то образом заразила его, и он принес ее магию с собой в офис оборотней. Джим оказался не в том месте не в то время, и теперь она захотела получить и его. Что ж, она его не получит. Он мой.

Мистер Комацу встал и обнял сестру:

— Мы не знаем, что произошло между Хироми и моим племянником. Мы нашли тело Августа на нашем пороге. Он был иссушен. Его труп был лишен всякой жидкости. Мы похоронили его. Метка исчезла с нашей двери. Мы не можем вам помочь. А теперь оставьте нас с миром, в нашей скорби.

Я встала и вышла, оставив за собой осколки разбитой семьи. Меня тошнило, но наконец-то я поняла, кто мой враг.

*** *** ***

Я стояла рядом с мамой возле кухонного окна. Сквозь него мне был виден сад и Джим у дерева. Потребовалось восемь часов, чтобы Кеонг Эмас стала взрослым насекомым, и каждый час добавлял по несколько лет лицу Джима. Его прекрасная кожа выглядела тусклой, словно ее натерли пеплом. Под глазами залегли темные круги. Он выглядел измученным, опустошенным, как человек, который десять лет проработал в какой-нибудь адской шахте. Только глаза остались прежними: острые, опасные, подсвеченные изнутри смертоносным зеленым сиянием. У него была воля к жизни, но не было сил бороться.

Джим умирал.

Бедный Джим. Мой бедный, бедный Джим.

Мама поджала губы.

— Еще не поздно отпустить его.

— Нет, поздно.

— Твоя магия не подействует на нее. Она демон — насекомое.

Арахнид, если быть точным.

— Матушка, у меня есть план.

Она медленно повернулась ко мне, ее губы дрожали.

О Боже.

Она обняла меня, прижимая к себе.

— Моя храбрая малышка, ты у меня только одна. Только ты. Моя драгоценная, милая доченька. Ты — все для меня. Я умоляю тебя, пожалуйста, прошу, отпусти его.

Я почувствовала слезы, я знала, что она плачет, и тоже заплакала.

— Я не могу, мама. Я так сильно люблю его. Я просто не могу.

Она держала меня так крепко, словно, боялась, что я растворюсь в воздухе. Мы долго стояли, обнявшись, а потом она отпустила меня.

— Хорошо. Тогда я помогу тебе.

Она взяла стеклянную банку. Внутри нее со стеклянной стенки свисала одинокая толстая куколка.

Мама шмыгнула носом, сдерживая слезы.

— Идем сейчас.

Мы вышли в сад, мама шла впереди, а я следовала за ней, неся в руке свой набор для каллиграфии и старый керис^[4]. Кинжал изгибался волнистым узором от асимметричного основания до острого, как бритва, кончика, и дюжина металлов, образующих лезвие, мерцали, как будто оружие было выковано из серебристой переливающейся воды.

Вблизи Джим выглядел еще хуже. Моя семья не давала ему уснуть, но это отняло у него все силы. Осталась только оболочка человека.

Джим увидел нож. Его губы шевельнулись. Слова выходили медленно.

— Если тебе нужен был хороший нож, я бы одолжил тебе один из моих. Ты даже не сможешь сделать ровный порез этой штукой.

Я почти заплакала снова.

Мама взглянула на меня. Последний шанс передумать.

Я кивнула.

Она вздохнула, открыла банку и коснулась кончика куколки пальцем. Магия пробилась сквозь крошечный кокон. Она треснула и развалилась, обратившись в пыль. На месте куколки расправил крылья сияющий мотылек. Магия нахлынула на меня, теплая прекрасная магия, такая мощная и сильная, что у меня замерло сердце. Я затаила дыхание.

Золотистый и великолепный, сияющий мягким светом, Кеонг Эмас подполз к краю банки. Затем взмахнул крыльями, посылая крошечные искорки магии в воздух, и взлетел, распыляя золотую пыль, как мельчайшие осколки. Он порхал над Джимом, покружил над ним раз-другой, пролетел через сад и улетел далеко в деревья.

Весь сад был залит золотистым сиянием, крошечные искорки магии сверкали на листьях растений как драгоценные камни. Я никогда не видела ничего более прекрасного.

Мама ахнула. Я повернулась к Джиму. Длинные нити паутины сжимали его шею, вытягиваясь вверх, становясь все более прозрачными с каждым дюймом, пока, наконец, не исчезли примерно в трех футах над его головой.

Я взглянула на нее.

— Иди.

Она поставила стеклянную банку, повернулась и ушла. Остальные члены моей семьи последовали за ней. Через мгновение сад и дом опустели. Остались только мы с Джимом.

Я подошла и опустилась рядом с ним на колени. Он тяжело рухнул на скамью. Он был так слаб, что, наверное, даже не мог пошевелиться.

— Как ты?

Бледные губы шевельнулись.

— Отлично. Лучше не бывает.

— Я узнала, что случилось, — сказала я ему. — Во время последней Вспышки в районе Южная Азия были зарезаны женщина и ее дочь. Они истекли кровью на улице, и никто не помог. Это было ужасно. Дочь умерла, но женщина выжила. Она превратилась в чудовище и раз в год требует жертвы от людей, которые игнорировали ее смерть.

Голос Джима был слабым.

— Как долго это продолжается?

— Семь лет.

— И никто ничего не сказал?

Я покачала головой.

— Им было стыдно. Они пытались нанять Гильдию, но женщина убила наемников. Это коснулось каждой семьи. Семья Августа была последней мишенью. Он отправился сражаться с монстром.

— Без подкрепления?

— Да.

Джим вздохнул.

— Люди — дураки.

— Да, похоже на правду.

Джим кашлянул.

— И что теперь?

— К твоему горлу прикреплена паутина. Я собираюсь отрезать ее своим миленьким волшебным ножиком. Когда я это сделаю, ты упадешь в обморок от шока. Тогда женщина вернется и попытается тебя сожрать, потому что ее вид никогда не отпускает свою добычу.

— Поэтому все ушли?

Я кивнула.

— Собираешься проклясть ее?

— Что-то вроде того.

Джим уставился на меня.

— Дали?

Как он всегда знает, когда я что-то скрываю?

— С этим есть небольшая проблема. Мои проклятия действуют только на животных и людей. Кого-то с кровью. У Хироми нет крови. У нее слизь насекомых. Помнишь иероглиф кандзи, который ты видел на полу? Джоро, блудница? Это было частью ее демонического имени. Вот почему Август знал об этом. Его семья годами боялась ее. Она джорогумо, шлюха-кровопийца^[5]. Так что мне придется проявить творческий подход.

И если я потерплю неудачу, ты никогда не проснешься.

Он попытался подняться, но сумел только дернуться.

— Ты не можешь остановить меня, — сказала я ему. — Не волнуйся, я справлюсь.

— Тебе надо уходить, — сказал Джим. — Оставь меня.

— Быть спасенным слепой вегетарианкой действительно беспокоит тебя, не так ли?

— Я не хочу, чтобы ты пострадала.

Я взяла его за руку и сжала ее, пытаясь сдержать слезы в голосе.

— Я собираюсь разорвать паутину, Джим. У тебя есть около минуты, так что, если тебе действительно нужно что-то мне сказать, ты должен сделать это сейчас.

В его глазах было понимание. Возможно, это наш последний разговор друг с другом.

— Я сожалею, что мы ссорились.

— Я прощаю тебя, — сказала я ему и разрезала первый слой. Керис разрубил его одним коротким ударом. Паутина вспыхнула и исчезла.

— Ты не понимаешь, каково это не быть привлекательной. А все потому, что ты сам всегда был невероятно горяч.

Он кашлянул.

— Горяч?

— Угу.

— Ты вообще видела меня?

— Да, я всегда смотрю на тебя, Джим.

Я разрезала второй слой. Он исчез. Дрожь охватила тело Джима, его ноги затряслись.

— По поводу индонезийского языка, — начал Джим, — Я учил его, чтобы иметь возможность разговаривать с тобой.

Ох, Джим. Возможно, я больше никогда его не увижу. Это мой последний шанс. Я наклонилась над ним и поцеловала его в губы.

Он поцеловал меня в ответ. Это было нежно и любяще, и именно так, как я мечтала. Слезы текли по моему лицу, и я не могла их остановить. Я любила его. Я не знала, любил ли он меня. Он мог бы поцеловать меня из благодарности или по какой-то другой странной причине, но сейчас это казалось таким несущественным. Если бы кто-то предложил мне выбор: его жизнь или его любовь — я бы отказалась от него. Даже если это означало, что он никогда не вспомнит меня, и мы никогда больше не будем разговаривать. Если он жив, это все, чего я хотела. Я просто хотела, чтобы с ним все было в порядке.

Мы отстранились друг от друга, и я посмотрела ему в глаза.

— Ты готов?

— Задай ей жару, — сказал он.

Я разрезала третий слой.

Его глаза закатились, и он рухнул на спину. Я коснулась пальцами его шеи. Жив. Давай, Lyc-V, подлатай его.

Теперь оставалось только ждать. Я села. Если бы я была Кейт, я могла бы вытащить свой меч, и когда Хироми появится, швырнуть в нее немного магии, а затем разрезать ее на куски. На месте Андреа я бы стреляла в нее, пока она не сдохнет. Если бы я была двоюродной сестрой Джима, которая являлась сейчас альфа-кошкой, до того времени пока Джим не найдет себе пару, я бы вцепилась в нее когтями. Но я не была ими. Я была собой. И все, что у меня было, это мои мозги, чернила и немного бумаги.

Я открыла свой набор и начала писать.

Тихий шум заставил меня поднять голову. На краю сада стояла японка в длинных, ниспадающих белых одеждах. Ее кожа была похожа на тонкий фарфор, красивый разрез глаз, а волосы струились по спине, как блестящий черный шелк.

Двадцать минут. Она не мешкала.

— Можешь отбросить свою маску, — сказала я. — Я знаю, что ты такое.

— И что же это? — спросила она.

Ее голос звенел как серебряный колокольчик. Даже если бы она не напала на Джима, я бы ненавидела ее из чистой зависти.

— Ты — Джорогумо, блудница, паук.

Кимоно женщины разделилось снизу и разорвалось на части. Толстые хитиновые ноги, покрытые жесткими темными щетинками, вытянулись вперед. Передо мной возвышалось демоническое существо: нижняя часть — паук, верхняя часть — человеческое туловище, закованное в черный экзоскелет. Ее паучья часть была длиной с мой Праулер и вдвое шире. Плохо дело.

Лед сковал мой позвоночник. Горло грозило сжаться. Держу пари, Кейт никогда так не пугалась. Я разжала зубы.

— Кажется, меня только что стошнило.

— Этот мужчина — мой, — Хироми указала своей тонкой рукой на Джима.

— Нет, этот мужчина — мой!

Хироми двинулась вперед, одна паучья нога за другой ощупывала землю. Я смотрела, как она идет ко мне, темное чудовище в светящемся саду. В жизни у нее было так мало, и единственное, чем она дорожила, ее дочь, отняли у нее. На месте Хироми я бы сочла большой честью стать демоном. Это был бы мой шанс использовать свои силы для наказания тех, кто причинил мне зло, быть сильной и вселять страх. Но чем дольше она мстила, тем более эгоистичной становилась. Наказания виновных уже было недостаточно, я видела это в ее глазах. Она поддалась жадности.

Она почти добралась к черте, которую я нацарапала в грязи. Шаг, еще шаг…

Если магия исчезнет, у нас с Джимом будут крупные неприятности.

Уродливая паучья нога коснулась линии. Золотистое сияние пронеслось по траве и камням и очертило восьмиугольник с Джимом в центре. Демоница завопила и отпрянула.

— Мудреный барьер. У меня ушел на него час, — сказала я.

Я создала его будучи в тигриной форме, после того как узнала в бакалейной лавке, с чем мне придется иметь дело.

— Я — Хироми Джорогумо, Связующая Дева, Кровавая Матерь. Ты отдаешь его мне!

Ух ты, теперь она присваивает себе титулы. Я скрестила руки на груди.

— А я — Дали, Белый Тигр, Хранитель Древа Бунут Болог. Моя магия так же сильна, как и твоя. Ты не пройдешь.

Я рассудила правильно: Хироми была помешана на том, что была демоном. Она считала это честью и была высокомерной и тщеславной, а это означало, что у меня есть шанс. Это был малюсенький, крошечный шанс, но это было лучше, чем ничего. Мне просто нужно играть по ее правилам.

Гримаса исказила ее лицо.

— Я слышала о тебе, Дали Харимау, Белый Тигр. Ты не сможешь охранять его вечно. В конце концов, он уснет, и когда это произойдет, я сожру его.

— Я не хочу враждовать с тобой. Поэтому предлагаю сделку, — я подняла листок бумаги.

Хироми подалась вперед.

— Что за сделка?

— Контракт. Ты загадаешь мне загадку. Если я отвечу правильно, ты оставишь меня и его в покое.

Загадки были традиционным способом решать проблемы. Если она и правда мыслит как демон, ей это понравится.

Глаза Хироми сузились.

— А если нет?

— Тогда ты получишь меня и Джима.

— Тебя? Волшебного Белого Тигра?

— Да.

Рот Хироми распахнулся, открывая ряд острых клыков. Слюна стекала с них вязкими каплями. Она представляла, как поедает меня и пускала слюни. Фуу.

— Три загадки, — сказала она. — Ты должна ответить на все.

— Идет.

Я исправила контракт.

— Где гарантии, что ты подчинишься? — спросила она.

— Контракт скрепленмагией, — я опустила листок на землю и палкой толкнула его через барьер. — Он подписан моей кровью. Если ты подпишешь его своим ихором, мы заключим сделку.

Хироми опустила свое большое паучье тело на землю и подхватила листок человеческой рукой.

Давай же, Хироми. Окажись настолько же жадной, как я тебя считаю.

Она впилась себе в бок. Бледная полупрозрачная жидкость с комочками желтой слизи выплеснулась наружу. Фу, фу, фу!

Джорогумо окунула палец в жидкость и провела им по контракту. Магия щелкнула, вцепившись в листок.

Я сделала глубокий вдох и коснулась барьера. Он испарился.

— Первая загадка, — Демоница оскалила зубы. — Оно поднимается к небесам, но никогда не достигает их; оно летает, как птица, но у него нет крыльев; оно заставляет вас плакать без причины; те, кто видит его, останавливаются и таращатся; оно служило моим черным погребальным саваном, и это все, что у меня было. Что это?

Погребальный саван. Что она видела, когда лежала при смерти? Люди идут, а город в огне из-за феникса, рожденного Вспышкой. И там, где был огонь, был…

— Дым, — сказала я. — Когда ты умерла, Атланта горела. Следующая.

Хироми захлопнула рот. Ее паучьи ноги топтали землю.

— Люди имеют, а боги жаждут; ее потеря ослабляет, появление — угрожает; страх леденит ее, война — подогревает; она связывает семью вместе, но я видела, как моя покидает меня.

— Кровь. Ты видела, как истекаешь кровью на улице.

Хироми раскачивалась взад-вперед. Она обладала могущественной магией, но это не делало ее умной. Загадка про кровь была до боли очевидна. Чего еще может стыть от страха, кроме твоей крови?

— Последняя.

Хироми двигалась вперед и назад, влево и вправо, размышляя. На скамейке Джим открыл глаза. Он моргнул и увидел джорогумо. Его губы раздвинулись, обнажив зубы. Хироми увидела его и зашипела, ее ноги колотили землю.

Я указала на Джима:

— Оставайся на месте! Хироми, мы заключили сделку. Последняя загадка.

Хироми укусила воздух и зашипела на меня.

— У него есть глаза, но он не видит; у него есть уши, но он не слушает; у него есть клыки, но он не охотится; у него есть матка, но она сморщенная и высохшая; у него есть знания, но он не может спасти себя; он умрет в одиночестве, сожалея обо всем. Кто это?

Ха!

— Это я. Ты думаешь, я не знаю себя, Хироми?

Она зарычала, разбрызгивая слюну.

Вот так, слетай с катушек. Ты знаешь, что хочешь кусочек меня. Я такая вкусная, приди и возьми меня. Хироми завыла в бессильной ярости.

Она практически была готова. Нужно было лишь взбесить ее еще больше.

— Ты глупая, Хироми. Глупая-глупая, Хироми. Тупая, как червяк.

Белая субстанция вырвалась из-за ее спины мокрыми комьями и полетела к деревьям и дому, разворачиваясь в паутину.

Позади меня Джим попытался подняться.

— Джим, лежи на месте! — рявкнула я. — Посмотри на него, он был твоим, а я забрала. Даже если бы ты не была уродкой, он никогда бы не был с тобой. Ты ничего не можешь с этим поделать, Хироми. Ничего! Мы уйдем. Ты слаба! Беспомощна, и сла…

Хироми завизжала и бросилась на меня. Огромное тело паука сбило с ног. Хитиновые руки Хироми схватили меня и потянули к ее рту.

Джим оттолкнулся от скамейки и, спотыкаясь, двинулся вперед, как пьяный на ватных ногах.

В воздухе плыл сладкий, слегка древесный аромат.

Рот монстра разинулся на меня, с клыков капала слюна и яд.

Рой длинных желтых лепестков закружил вокруг нас. Влажный туман скользнул по моей коже и хитину Хироми.

Джим преодолел последние два фута и вцепился в паучью ногу Хироми, пытаясь разорвать ее на части.

Руки Демоницы задрожали:

— Что это такое?

— Наказание за поедание людей.

Ее пальцы утратили силу. Я выскользнула из них и неуклюже приземлилась на свой зад.

Хироми встала надо мной на задние конечности, шесть оставшихся паучьих лап болтались в воздухе. Ее спина выгибалась все сильнее и сильнее, и на секунду показалось, что она раздавит меня. Джорогумо закричала, отчаянно от боли и чистого ужаса.

Джим бросился ко мне.

Хироми повернулась влево, ее ноги дергались взад и вперед, сотрясаемые спазмами. Она бросилась в воду и врезалась в статую Лакшми, оставив желтоватые брызги на боку, повернула налево, врезалась в дерево, протаранила кусты олеандра, врезалась в забор и закружилась на месте, вопя. Желтые лепестки преследовали ее, цепляясь за кожу.

Я подняла Джима в сидячее положение и обняла на тот случай, если он упадет. Он все равно не вспомнит об этом позже, происходили гораздо более захватывающие вещи.

Ноги Хироми молотили землю. Она бросилась к дому, пробежала часть пути по стене, пока не оказалась почти вертикально, и рухнула обратно. Ее человеческие руки беспорядочно колотили воздух. Она вонзила их в свое тело и вырвала куски кожи.

Ее передняя левая нога сломалась, как зубочистка. Демоница взвизгнула и врезалась в дом. На стене расплылось желтое пятно. Она снова и снова таранила здание. Кирпичные стены задрожали. Крошечные трещины прорезали тело Хироми. Она снова бросилась на дом, и ее тело взорвалось. Ихор растекся по стене. Останки джорогумо соскользнули вниз и остались лежать.

В ноздри ударил тошнотворный соленый запах.

— Охренеть, — Джим выдохнул.

Он снова пришел за мной. Он едва мог двигаться, но поднялся и бросился на разъяренного демона ради меня. Этого было достаточно, чтобы заставить девушку плакать. За исключением того, что теперь опасность миновала, и моя голова была ясной. Я знала, что придаю этому слишком большое значение.

— Что ты с ней сделала? — спросил он.

— Я не могла проклясть ее напрямую, поэтому я написала контракт с проклятием. Она подписала его своим ихором. Она дала ему власть над собой, и когда нарушила соглашение, это разорвало ее на части.

— А лепестки?

— Хризантемы, — я улыбнулась и положила щеку ему на плечо. — Наказание прописано в контракте. В них содержится масло пиретрума. Оно смертельно опасно для насекомых и паукообразных: оно поражает их центральную нервную систему, сводит с ума, а затем убивает.

Мы посмотрели на желтое месиво на стене дома.

— Матушка меня убьет, — сказала я.

*** *** ***

Я сняла металлический чайник с плиты и налила кипяток в керамический поменьше. Нежный аромат жасмина распространился по кухне. Дома меня окружала тишина.

На уборку маминого дома ушло два дня. В течение этих дней я только и делала, что счищала отвратительные внутренности демонического паука со стен, скамеек и камней, в то время как Джим ел отличную еду и над ним хлопотала моя мать. Прошлой ночью ему стало лучше, и он ушел. Я провела ночь в семейном доме, а потом вернулась к себе. Накопилась почта. Пуки, вероятно, скучал по мне, хотя он ничего не сказал, когда я пришла проведать его в гараже.

Был уже вечер. Я налила чай и села на свой небольшой диван.

Я выставила себя полной дурой. Поцеловала Джима, а затем обняла. Так стыдно. Надеюсь, он не вспомнит.

Вот что происходит, когда вы позволяете своим эмоциям брать верх, вы теряете способность ясно мыслить. Рано или поздно нам придется работать вместе. Это было бы так неловко. Я закрыла лицо рукой. Я находилась одна в доме и все еще чувствовала смущение.

Грустная, жалкая слепая девушка пьет свой чай и прячет лицо. Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Мне нужна еще одна гонка. От этого мне станет лучше. Где-то в этой стопке бумаг была смета из ремонтной мастерской. Чем скорее я дам им добро, тем быстрее верну Рэмбо.

Знакомый мужской запах окутал меня.

О боги. Нет. Нет, нет, нет, нет.

Я убрала руки от глаз.

Он был в внутри, стоял, прислонившись к стене рядом с дверью во внутренний дворик. И выглядел великолепно. Как будто ничего и не было.

Что мне теперь делать?

Джим поднял маленькую плетеную корзинку.

— Что это?

— Это стейк для меня и паста с грибами для тебя. Паста сделана из тофу и пальмового масла вместо яиц. Я сам ее приготовил. Мой стейк завернут в несколько слоев фольги. Он не касается контейнера с твоей едой, так что не беспокойся.

Эм… Он приготовил мне ужин. Он готовил для меня. На языке оборотней это было все равно, что доставить три дюжины красных роз с надписью «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». Что, черт возьми, он делает?

— Я подумал, что ты, возможно, захочешь отдохнуть от стряпни своей матери, — Джим ухмыльнулся. Он выглядел невыносимо красивым. — Не то, чтобы это не здорово, но рис три дня подряд немного чересчур.

— Джим…

— Когда ты — альфа, проблема заключается в том, что ты не можешь сделать первый шаг. Чувствуешь, будто пользуешься своим положением. Ты должен подождать, пока другой человек не решит, что он хочет этого.

Джим поставил корзинку на кофейный столик и присел на корточки рядом со мной.

— И иногда кажется, что ты нравишься этому человеку, и ты пытаешься разведать ситуацию, поэтому пытаешься сказать ей, что ты чувствуешь, что она важна, и что ты хочешь быть с ней, и ты беспокоишься о ее безопасности. И каждый раз, когда ты это делаешь, она размахивает руками и обвиняет тебя в том, что ты повернутый на контроле альфа-мудак. Так что ты отступаешь и надеешься, что не полностью облажался.

Он был близко, слишком близко. А я просто таращилась на него. Что происходит?

— Зачем ты мне это говоришь?

Его голос был низким и мягким.

— В тот раз, когда я сказал тебе, что не имеет значения, что твоя мать думает о твоей внешности…

— Ага.

— Я был серьезен, — сказал он. — Потому что я считаю тебя красивой.

Это происходило в действительности, в самом деле!

Он поцеловал меня.

О боги!

3

4

5

6

7

8

9

10

Примечания

1

Имеется ввиду, открытые колеса из серии IndyCar Series — серия гонок на машинах с открытыми колесами в Индианаполисе

(обратно)

2

Бумага для каллиграфии

(обратно)

3

Священное дерево на о. Бали

(обратно)

4

Национальный кинжал ассиметричной формы, появился на о. Ява

(обратно)

5

Джорогумо является одним из вводов екая, может изменять свой облик и превращаться в соблазнительную женщину

(обратно)

Оглавление

Информация о переводе:

***

3

4

5

6

7

8

9

10

*** Примечания ***