Плохой парень (ЛП) [Р. С. Грей] (fb2) читать онлайн

Р.С. Грей Плохой парень

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

«Плохой парень»

Р.С. Грей

Переводчики: Марина А

Редактор: Дания Г

Вычитка и оформление: Виктория К

Обложка: Виктория К

Переведено для группы: Белль Аврора| Пэппер Винтерс| Калли Харт (vk.com)

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Глава 1

Сэм

Сегодня утром мы снова занимаемся сексом внутри армейских бараках. Это горячо и мощно. Противник приближается — возможно, мы не выберемся живыми. В небе и в моих трусах грохочут взрывы. Я потею. Йен начал снимать камуфляжную форму, но я сорвала ее зубами. Вот откуда я знаю, что сплю, — мой рот не такой ловкий. В реальной жизни я бы сломала зуб о его молнию.

Мой будильник делает еще один предупредительный выстрел. Мой просыпающийся разум кричит: «Вставай, или ты опоздаешь!» Я зарываюсь глубже под одеяло, и мое подсознание побеждает. Йен во сне перебрасывает меня через плечо, как будто пытается заслужить почетную медаль, а потом мы врезаемся в металлическую койку. Еще одним признаком того, что это сон, является тот факт, что мясистая часть моей задницы ударяется об угол койки, но это не больно. Йен врезается в меня, и рама дребезжит. Я провожу пальцами по его спине.

— Нас поймают, солдат, — стону я.

Его рот накрывает мой, и мужчина напоминает мне:

— Это зона боевых действий — мы можем быть настолько громкими, насколько захотим.

Снаружи раздается отрывистая пулеметная очередь. Тяжелые сапоги начинают топать в направлении запертой двери.

— Быстро, нам придется забаррикадироваться! — умоляю.

— Но как? Здесь нет ничего пригодного, только стандартный кожаный ремень и мои боевые сапоги до колен!

Йен толкает меня к двери, и мы встречаемся глазами. Без слов внезапно становится ясно: нам придется использовать наши собственные извивающиеся тела в качестве сексуальной блокады.

— Хорошо, каждый раз, когда они будут пинать дверь, я буду толкаться, понятно? На счет три: один, два…

Как только сон доходит до хорошей части, мой телефон начинает реветь «Острова в потоке» Кенни Роджерса и Долли Партон. Крутая кантри-поп-музыка 80-х поет мне серенады на максимальной громкости. Звучат синтезаторы. Я стону и резко открываю глаза. Йен снова сменил мелодию звонка. Он делает это со мной каждые несколько недель. Предыдущая песня была еще одной глупой мелодией двух старых чудаков.

Тянусь за телефоном и беру его с собой под одеяло.

— Да, да, — отвечаю я. — Я уже приняла душ и направляюсь к двери.

— Ты все еще в постели.

Глубокий, хриплый голос Йена, произносящий слово «постель», делает странные вещи с моим желудком. Воображаемый Йен смешивается с Йеном из реальной жизни. Один — крепкий лейтенант со стальными руками. Другой — мой лучший друг, чьи руки сделаны из металла, который я никогда не имела удовольствия чувствовать.

— На этот раз Долли Партон? Серьезно? — спрашиваю я.

— Она такое же американское сокровище, как и ты.

— Как ты вообще придумываешь эти песни?

— Я веду текущий список на своем телефоне. Почему у тебя такое тяжелое дыхание? Звучит так, как будто ты там дышишь на зеркало.

О боже. Я сажусь и стряхиваю с себя остатки сна.

— Я снова заснула под повторы М*A*S*H (прим. пер.: Сериал M*A*S*H (1972-1983гг.) рассказывает о жизни группы врачей-хирургов, работающих в передвижном военном госпитале во время корейской войны в начале 50-х годов.).

— Ты же знаешь, что с тех пор они продолжают делать телевизионные шоу.

— Да, но я еще не нашла мужчину, который бы смешил меня, как Соколиный глаз.

— Ты же знаешь, что Алану Альде уже за 80, верно?

— Возможно, он все еще у него.

— Как скажешь, Горячие губки.

Я стону. Как и в случае с майором Халиган, это прозвище раздражает меня... отчасти.

Отбрасываю одеяло в сторону и опускаю ноги на пол.

— Сколько у меня времени?

— Первый звонок прозвенит через тридцать минут.

— Похоже, мне придется пропустить 10-мильную утреннюю пробежку, которую я планировала.

Он смеется.

— Мгмм.

Начинаю рыться в шкафу в поисках чистого платья и кардигана. Требования к гардеробу сотрудников нашей школы заставляют меня одеваться как женская версия мистера Роджерса. Сегодня у меня вишнево—красный сарафан и бледно—розовый кардиган, подходящий для первого дня февраля.

— Есть ли шанс, что ты наполнил лишний термос кофе, перед тем как выйти из дома? — спрашиваю я с надеждой.

— Я оставлю его на твоем столе.

Мое сердце трепещет от благодарности.

— Знаешь что, я была не права, — поддразниваю, притворяясь влюбленной. — Есть человек, который возбуждает меня больше, чем Соколиный глаз, и его зовут Йен Флетчер.

Йен тяжело вздыхает и вешает трубку.

֍֍֍

Средняя школа Оук-Хилл находится в пяти минутах езды на велосипеде от моей квартиры. И также в пяти минутах езды на велосипеде от дома Йена. Мы могли бы совершать утренние поездки вместе, но у нас совершенно разные утренние ритуалы. Я люблю «бросать кости», переставляя время на будильнике. Для меня это важно, чтобы спать до самой последней секунды. Йен любит просыпаться вместе с молочником. Он ходит в спортзал и использует абонемент каждое утро. Процент жира в его организме колеблется в пределах низких значений. Я хожу в тот же тренажерный зал, и моя членская карта спрятана за любимой подарочной картой Dunkin’Donuts (прим. пер.: Dunkin’Donuts — Американская сеть кофеен с пончиками.). Йен ухмыляется мне каждый раз, когда я совершаю полуденную пробежку с клубничной глазурью.

Эти варварские штучки в спортзале пугают меня. Однажды я растянула запястье, пытаясь изменить величину сопротивления веса на гребаном тренажере, и вы видели все эти различные крепления ремней, веревок и ручек для канатного тренажера? Половина из них похожа на секс-игрушки для лошадей.

Вместо того чтобы заниматься в тренажерном зале, я предпочитаю ежедневные велосипедные прогулки. Кроме того, в данный момент мне действительно не нужно бороться с моей физиологией. Я двадцатисемилетняя женщина, все еще на гребне волны притворного фитнеса, который приходит естественным образом с молодостью и бюджетом учителя на питание. Единственный #выигрыш в моей жизни связан с наблюдением за выпивкой Чипа и Джоанны Гейнс на Fixer Upper (прим. пер.: Fixer Upper — американский реалити-сериал о дизайне и ремонте дома, который транслировался на HGTV.).

Йен говорит, что я слишком строга к себе, но в зеркале я вижу узловатые колени и едва наполненные чашечки В. В хорошие дни я пять футов три дюйма (прим. пер.: примерно 152 см.). Я думаю, что смогу делать покупки в Baby Gap (прим. пер.: Baby Gap — это детская линия одежды американского бренда Gap.).

Когда прихожу в школу (за десять минут до первого звонка), нахожу батончик мюсли рядом с термосом с кофе на моем столе. В спешке, чтобы успеть в школу вовремя, я забываю захватить что-нибудь на завтрак. Я стала настолько предсказуемой, что Йен начал складывать закуски на моем столе и вокруг него. Я могу потянуть любой ящик и найти что-нибудь: орехи, семечки, крекеры с арахисовым маслом. Под моим стулом даже приклеен скотчем Clif Bar (прим. пер.: Clif Bar — протеиновый батончик.). Мой арсенал больше для его же блага, чем для моего. Я самый голодный человек, которого вы когда-либо встречали. Когда уровень сахара в крови падает, я превращаюсь в разрушительную Джину Грей.

Проглатываю батончик мюсли и потягиваю кофе, отправляя короткое сообщение, чтобы поблагодарить Йена, прежде чем ученики начнут заполнять мой класс на первый урок.

СЭМ: ТАЙ на завтрак. Кофе ЗАЖЖЕН.

ЙЕН: Это какая-то новая смесь, купленная на прошлой неделе. Твои ученики снова учат тебя новым словам?

СЭМ: Я слышала это вчера во время дежурства на машине. Я еще не знаю, когда его использовать. Буду докладывать.

— Доброе утро, миссис Абрамс! — поет мой первый ученик.

Это Николас, главный редактор «Оук-Хилл Газетт». Он из тех детей, которые ходят в школу в свитерах. Он очень серьезно относится к моим занятиям журналистикой — даже серьезнее, чем к своей влюбленности в меня, что о чем-то говорит.

Я одариваю его укоризненным взглядом.

— Николас, в последний раз повторяю, мисс Абрамс. Ты же знаешь, что я не замужем.

Он широко улыбается, и его подтяжки мерцают на свету. Для школьной гордости он сделал цветные резинки в чередованием синего и черного цветов.

— Я знаю. Просто мне нравится, как вы это говорите. — Парень неумолим. — И позвольте мне сказать, что оттенок вашего платья очень кстати. Красный цвет почти соответствует вашим волосам. С таким стилем вы в мгновение ока станете миссис.

— Нет, ты не можешь так говорить. Просто сядь.

Теперь в мой класс начинают приходить другие ученики. Николас занимает свое место впереди и в центре, я стараюсь избегать зрительного контакта с ним, как только начинаю свой урок.

У нас с Йеном совершенно разная работа в Оук-Хилл-Хай.

Он — учитель AP Chem II (прим. пер.: AP Chem (Advanced Placement Chemistry) — включает в себя такие разделы, как: атомная теория, химические связи, фазы вещества, растворы, типы реакций, химическое равновесие, кинетика реакций, электрохимия и термодинамика и многое, многое другое.). Имеет степень магистра и работал в промышленности после колледжа. Во время учебы в аспирантуре Йен помог разработать полоску для языка, которая успокаивает ожоги от таких вещей как горячий кофе и обжигающая пицца. Это кажется глупым — SNL даже подделал его, — но Йен вызвал большой интерес в научном мире, и его опыт заставляет студентов смотреть на него снизу вверх. Йен классный учитель, который закатывает рукава рубашки до локтей и взрывает дерьмо во имя науки.

Я всего лишь преподаватель журналистики и координатор персонала «Оук-Хилл Газетт», еженедельной газеты, которую читают ровно пять человек: я, Йен, Николас, мама Николаса и наш директор мистер Пруитт. Все считают, что я попадаю в категорию «если не умеешь, учи», но на самом деле мне нравится моя работа. Преподавание — это весело, и я не создана для реального мира. У непримиримых журналистов не так уж много друзей. Они бросаются в бой, толкают, подталкивают и раскрывают миру важные истории. В колледже мои преподаватели отчитывали меня только за то, что я штамповала «слоеные кусочки». Я восприняла это как комплимент. Кто не любит слоеные вещи? Как бы то ни было, я горжусь «Газетт» и учениками, которые помогают ее вести.

Каждую неделю мы начинаем с «собрания всех сотрудников», как если бы мы являлись настоящей, функционирующей газетой. Студенты выкладывают свои идеи для предложенных историй или рассказывают мне о ходе текущей работы. Почти все воспринимают это всерьез, за исключением нескольких детей, которые искали журналистику для легкой пятерки — что, между прочим, так и есть. Йен говорит, что я слабовольная.

Я разговариваю с одним из тех студентов, которые сейчас относятся ко второй категории. Не думаю, что она сдала хоть одно задание с тех пор, как мы вернулись с рождественских каникул.

— Фиби, ты уже придумала статью для газеты на следующей неделе?

— О, э-э… да. — Она щелкает жвачкой. Я хочу вытащить ее у нее изо рта и воткнуть ей в волосы. — Я, пожалуй, поспрашиваю, не стучат ли уборщики после работы или что-нибудь в этом роде.

— Оставь бедного мистера Франклина в покое. Давай, что у тебя еще есть?

— Ладно, как вам это… Школьные обеды: полезные или вредные?

Внутренне я царапаю глаза. Такого рода разоблачения проводились так много раз, что мы с заведующей нашей школы разработали систему. Я держу студентов подальше от ее кухни, а взамен получаю все, что захочу.

— Там нет никакой истории. Еда здоровая. Мы все это знаем. Что еще.

Раздается несколько смешков. Щеки Фиби пылают румянцем, и она, прищурившись, смотрит на меня. Она раздражена тем, что я вызвала ее перед всем классом.

— Ладно, прекрасно. — Ее тон приобретает дерзкий и жестокий оттенок, какой может быть только у девочки-подростка. — Как насчет того, чтобы я сделала что-нибудь более непристойное? Может быть, статью о незаконной любви между учителями?

Мне так скучно, что я зеваю. Слухи обо мне и Йене — это старые новости. Все полагают, что раз мы лучшие друзья, значит, и встречаемся. Это далеко от истины. Я хочу сказать им «Да, я ЖЕЛАЮ», но точно знаю, что не в его вкусе. Вот четыре раза, когда мне это было разъяснили:

1. Однажды он сказал мне, что никогда не представлял себя с рыжеволосой, потому что у его мамы рыжеватые волосы. ПРИВЕТ, У БОЛЬШИНСТВА ПАРНЕЙ ЕСТЬ ПРОБЛЕМЫ С МАМОЙ! ПОЗВОЛЬ МНЕ БЫТЬ ТВОЕЙ МАМОЧКОЙ!

2. Он встречался только с высокими задумчивыми моделями с размахом крыльев в два раза больше моего. Они похожи на самок птеродактилей.

3. Мы оба большие поклонники LOTR (прим. пер.: Lord Of The Rings — Властелин колец), и угадайте, что — СЭМ — ЛУЧШИЙ ДРУГ, А НЕ ЛЮБОВНЫЙ ИНТЕРЕС.

4. О, и потом, конечно, был один раз, когда я заставила себя одеться, как распутная Гермиона (его слабость) на Хэллоуин, и попыталась соблазнить его. Он сказал мне, что я больше похожа на кудрявую Гермиону с ранних лет и меньше на пост-пубертатную Гермиону. Сигнал тихого обвала.

֍֍֍

Йен и я стали друзьями три с половиной года назад, почти тысяча триста дней, если какой-то неудачник вел счет. После того как мы заняли преподавательские должности в Оук-Хилле, нас поместили в одну и ту же группу ориентации. Всего было пятнадцать новых сотрудников, и Йен сразу привлек мое внимание. Я помню, как впервые увидела его, вспоминая конкретные, случайные детали больше, чем что-либо: какие большие у него были руки, держащие наш справочник ориентации, какой был загорелый после летних каникул, как возвышался над всеми остальными. Моя первая мысль была о том, что он должен был быть невероятно пугающим с пронзительными голубыми глазами и короткими, слегка волнистыми каштановыми волосами, но Йен отбросил притворство, когда улыбнулся мне, когда наши глаза встретились над толпой новых учителей. Это было так обезоруживающе и непринужденно, но, самое главное, это было очень сексуально. Мое сердце затрещало в груди. Йен был соседский мальчик, который вырос в мужчину с высеченной челюстью и крепкими руками.

Он был одет в черную футболку, на которой я сосредоточилась, когда он пробирался ко мне через толпу.

— Ты фанат Джейка Багга (прим. пер.: Джейк Багг — британский автор-исполнитель)? — спросил он. — Я тоже.

Я ответила плохо исполненным:

— А?

Его улыбка стала еще шире, и он указал на мою рубашку. А, ну да. На мне была концертная футболка с Джейком Баггом. Мы завели вежливый разговор о его последнем турне по США, и я все время держала слюну во рту. Когда пришло время начинать, Йен спросил, не хочу ли я сесть с ним.

Целую неделю мы вместе терпели обучающие видеоролики о сексуальных домогательствах и рабочем протоколе. Пока на подставке для телевизора крутились потрескивающие видеокассеты 90-х годов, мы с Йеном передавали друг другу дерзкие записки. В конце концов, мы просто сдвинули наши столы вместе и начали шептаться, так и познакомились друг с другом. Нам было о чем поговорить и пошутить. Наши слова выплескивались в стремительном огне, как будто боялись, что другой человек БУХ и исчезнет в любой момент.

Мы не обращали внимания на всю ориентацию, но шутки были нашим составляющим.

В конце недели нам дали тест, и мы оба его провалили. Очевидно, это был Оук-Хилл. Тест до смешного прост, если бы вы уделили ему хоть немного внимания. Мы должны были пересдать урок ориентации во второй раз, и наша дружба была скреплена общим смущением и позором.

В конце второй недели мы отпраздновали наши проходные баллы выпивкой — идея Йена. Я старалась не придавать этому слишком большого значения. В конце концов, мы оба приглашали плюс один.

Вот тогда-то я и познакомилась с девушкой, с которой он тогда встречался, — дерматолога, похожей на газель. В баре она впечатляла нас интересными историями из смотровой.

— Да, люди не понимают, сколько существует разных видов родинок.

Она дала мне непрошеный совет, например: «Из-за твоей светлой кожи тебе действительно следует посещать доктора для проверки кожи два раза в год». У нее, кстати, не было видно ни пор, ни веснушек. Когда мы обе встали, чтобы воспользоваться ванной в середине вечера, мои недостатки умножились. Разница в размерах была просто неприличной. Я могла бы поместиться у нее в кармане. Для всех, кто смотрел, я выглядела как подросток, с которым она нянчилась всю ночь. Единственным плюсом было то, что я попросила ее проверить россыпь веснушек на моих плечах, пока мы ждали, когда освободятся кабинки. Все чисто.

В то время я тоже кое с кем встречалась. Джерри был инвестиционным банкиром, с которым я познакомилась через одного знакомого. Этот выход был всего лишь нашим третьим свиданием, и у меня не было никаких планов продолжать встречаться с ним, особенно после того, как он снова и снова бубнил о греческой жизни в UPenn (прим. пер.: UPenn — Университет Пенсильвании.). «Да, я был президентом братства в младшем и старшем классах». У-у-у. Затем он начал выкрикивать песню своего братства на весь бар. Я полагаю, Джерри подумал, что это было забавно, но я не чувствовала себя причастной к шутке. Мне хотелось нажать красную кнопку и выйти через крышу. Глаза Йена встретились с моими поверх стола, и мне показалось, что он точно знал, о чем я думаю. Он мог выдать, как мне было неудобно, как сильно ситуация заставляла меня испытывать неловкость. Мы оба продолжали бороться со смехом. Мое лицо покраснело от напряжения. Ему пришлось прикусить губу. В конце концов, я уступила первой, и мне пришлось извиниться, чтобы снова пойти в ванную и рассмеяться в одиночестве. Подружка Йена позже сказала ему, что обеспокоена тем, что у меня гиперактивный мочевой пузырь.

֍֍֍

К тому времени, как в школе начался обед, я уже готова к перерыву. Мои занятия журналистикой чередуются с уроками английского со старшими классами. Это не самая моя любимая часть работы, но это единственный способ, которым директор Пруитт может оправдать то, что я остаюсь на полный рабочий день. Ученики в этих классах уже зарегистрированы, обвиняющие свои поздние домашние задания и плохие результаты викторин старшим возрастом. Я печатаю болезнь в Wed MD (прим. пер.: Wed MD — американская корпорация, известная в первую очередь как онлайн-издатель новостей и информации, касающихся здоровья и благополучия человека.), чтобы доказать, что это не настоящая вещь. Они не отрывают глаз от своих сотовых телефонов достаточно долго, чтобы прислушаться ко мне.

Большинство из них не смогли бы меня опознать. На прошлой неделе один парень подумал, что я студент, и попросил мой Snapchat (прим. пер.: Snapchat — это мобильное приложение для обмена фотографиями и короткими видео. Его основная «фишка» — самоуничтожение сообщений через определенное время.). У Йена нет этой проблемы. Его классы заполнены сверхуспевающими ботаниками, детьми, которые уже были приняты в школы Лиги Плюща, но все еще чувствуют необходимость пройти двадцать семь классов AP (прим. пер.: Ключевые преимущества программы AP — возможность подготовиться к дальнейшему обучению в университете и изучать именно те предметы, которые интересны обучающемуся.). Большинство из них запугивают меня, но они обращаются с Йеном, как будто он их Оби-Ван.

— Расскажите нам побольше о полоске для языка, мистер Флетчер.

— У Билла Ная на вас ничего нет, мистер Флетчер!

— Я написала о вас в своем вступительном эссе, мистер Флетчер. Я должна была выбрать одного человека, который больше всего вдохновил меня на учебу!

Я сажусь обедать в учительской и делаю глубокий выдох, пытаясь убрать несколько прядей волос со лба. Они свидетельствуют о том, что сегодня утром я слишком часто дергала себя за конский хвост. Йен скользит на свое место напротив меня, и его позитивная энергия заполняет воздух между нами. Это также может быть его восхитительный гель для душа.

— Давай посмотрим, — говорит он.

— Это не лучший мой улов.

У меня есть сырная палочка, крендельки, виноград и бутерброд с арахисовым маслом и желе. У него многослойный сэндвич с индейкой с авокадо и ростками люцерны, нарезанным арбузом и миндалем. Не говоря ни слова, мы начинаем обмен. Я беру половину его сэндвича с индейкой. Он берет половину моего сэндвича. Моя сырная палочка делится надвое. Я позволяю ему оставить свой противный миндаль — он даже не соленый.

— Дай мне немного твоих крендельков, — говорит Йен, протягивая руку.

Я хлопаю ладонью по пакету, эффективно раскалывая большинство из них пополам. Это стоит того.

— Ты же знаешь правила.

Его темные брови выгибаются.

— У меня в классе есть шоколадное печенье от одного из моих учеников. Его мама испекла их в благодарность за то, что я написал ему рекомендательное письмо.

В мгновение ока мой угрожающий взгляд превращается в улыбку. Мои ямочки появляются на щеках для дополнительного эффекта.

— Почему ты сразу не сказал? — Поворачиваю к нему пакет с разбитыми крендельками.

Несмотря на то, что учительская набита битком, за наш стол никто не садится. Им виднее. Мы не грубые, просто другим людям трудно за нами угнаться. Наши разговоры включают в себя много стенографии, кодов и внутренних шуток.

— Все ученики работают хорошо?

— Йен, еда в нашей столовой здоровая? — Я стараюсь изо всех сил говорить тоном ведущего местных новостей.

Он сочувственно стонет.

— Да, потом еще одна ученица пыталась угрожать разоблачить наши отношения.

— Ты имеешь в виду те, которых не существует?

— Именно!

— Все в порядке. Все в порядке! — кричит миссис Лоринг — учительница драмы — возле холодильника, перекрывая шум в гостиной. — Угадайте, что сегодня…

— Первое число месяца! — восторженно кричит кто-то.

— Остановка конфискации!

В течение следующих нескольких секунд раздается огромное количество аплодисментов и болтовни. С таким же успехом с потолка могло посыпаться конфетти.

— Ладно. ЛАДНО! Успокойтесь, — взволнованно кричит миссис Лоринг. — У кого-нибудь есть последние записки?

Йен встает и достает из кармана смятую записку.

Люди хлопают, как будто он герой родного города, вернувшийся с войны.

— Украл на первом уроке, — хвастается он.

Несколько учительниц ведут себя так, словно у них вот-вот остановится сердце, когда они смотрят, как Йен пересекает комнату. Миссис Лоринг протягивает ему свою каменную банку, и он опускает ее внутрь.

Йен возвращается на свое место напротив меня, и внезапно наступает время Чтения.

На холодильнике в учительской стоит средних размеров каменная банка, в которую мы бросаем записки, изъятые у учеников во время занятий. Луна прибывает и убывает, и эта банка наполняется. Первого числа каждого месяца миссис Лоринг прерывает наш ланч для драматического чтения. Это может показаться жестоким, но не волнуйтесь, мы сохраняем анонимность. Никто не знает источника, кроме конфискатора. Как результат, директору Пруитту наплевать на наш ритуал. Это хорошо для нашего боевого духа. Думайте об этом как о сплочении команды.

Миссис Лоринг опускает руку в миску, как ребенок в поисках конфет на Хэллоуин, а потом достает аккуратно сложенную записку.

Я поворачиваюсь к Йену, у меня кружится голова. Наши взгляды встречаются. В прошлом году я присутствовала, когда он проводил эксперимент со своими учениками. Он сжигал различные элементы, чтобы показать, что каждый из них производит пламя разного цвета. Кальций горел оранжевым, натрий — желтым. Ученики были поражены, но и я тоже, потому что, когда он обжигал медь, она давала ярко-синее пламя — точно такого же цвета, как глаза Йена. С тех пор я держу на тумбочке маленькую вазочку с блестящими пенни.

Миссис Лоринг откашливается и начинает. Она лучше всех подходит для этой работы. С ее стороны нет никакой половинчатости. Она — актер с классическим образованием, и когда читает изъятые послания — играет с разными акцентами и выступает с убедительной серьезностью. Если бы я могла, то пригласила бы родителей на вечернее представление.

Ученик № 1: Эй, ты видела, что [имя отредактировано] сидел рядом со мной во время первого урока?

Ученик № 2: ДА! Я думаю, ты ему нравишься.

Ученик № 1: Мы просто друзья. Я ему не нравлюсь.

Ученик № 2: ДАВАЙ! ТЕБЕ ПРОСТО НУЖНО СДЕЛАТЬ ЭТО! В следующий раз, когда будешь обниматься, прижмись к нему грудью. Это мое секретное оружие.

Легкое фырканье прерывает чтение, прежде чем миссис Лоринг восстанавливает порядок.

Ученик №1: Допустим, это действительно сработает — что, если это все изменит? Что, если это испортит нашу дружбу?

Ученик № 2: Какая разница? Мы скоро закончим школу. Тебе нужно стать счастливой.

Ученик № 1: Хорошо, тупица. Я, например, на самом деле думаю, что можно иметь друзей-парней, не трахая их всех.

Ученик № 2: Ты бредишь. Это только вопрос времени, когда лучшие друзья противоположного пола превратятся в ЛЮБОВНИКОВ.

Последнее слово, выделенное жирным шрифтом и прочитанное с преувеличенной драматичностью, вызывает оглушительный смех. Но за нашим столом царит явное молчание. В записке слишком близко прослеживается параллель с моей жизнью. Я ерзаю на стуле. По спине ползет жар. Я словно попала в улей. Может быть, у меня аллергическая реакция на сэндвич с индейкой Иэна. На самом деле, я хотела бы этого — анафилактический шок звучит замечательно по сравнению с этим. Такое чувство, будто кто-то только что записал мысли маленького ангела и дьявола на моих плечах.

Ненавижу эту игру.

Ненавижу, что Йен пытается заставить меня встретиться с его синим пламенем глаз, вероятно, пытаясь сказать какую-то дружескую шутку.

Когда обед закончится, я встану и сделаю перерыв. Отклоню его приглашение пойти с ним в класс за печеньем, и когда мы разойдемся, постараюсь сохранить свой тон и взгляд спокойными. Он никогда не узнает, что что-то было не так. Последние тысяча триста дней мне приходилось действовать осторожно. У нас с Йеном сложились отношения, которые во многом зависят от моей способности разделять свои чувства к нему в начале каждого учебного дня, а затем медленно откупоривать бутылку вечером. Давление нарастает и нарастает весь день.

Вот почему мои сны такие грязные.

Вот почему я уже целую вечность ни с кем не встречалась.

Это хождение по канату становится все труднее и труднее, но альтернативы нет. В течение тысяча триста дней я была лучшей подругой Йена Флетчера, и в течение тысяча триста дней убеждала себя, что не влюблена в него. Я просто очень, очень люблю пенни.

Глава 2

Йен

Мы с Сэм дружим уже давно — так давно, что я знаю, что она не влюблена в меня. Вот четыре раза, когда она совершенно ясно дала это понять:

1. Однажды она сказала мне, что нервничает, когда мы оказываемся слишком близко. «Ты бык, а я фарфор. Ты, наверное, можешь сесть на меня и раздавить до смерти». Последний парень, с которым она встречалась, был достаточно низкий, чтобы влезть в ее джинсы.

2. Ей нравятся скучные типы, бизнес-парни, которые тратят свою зарплату за первый месяц на дорогую рамку для своего сертификата MBA.

3. Однажды я подслушал, как она по телефону клялась своей маме, что мы «никогда, никогда, никогда не будем больше чем друзьями». Это звучало как Kidz Bop — версия Тейлор Свифт.

4. О, и в прошлом году была вечеринка на Хэллоуин, когда она нарядилась как Гермиона, и я попытался поцеловать ее, и она рассмеялась мне в лицо... а потом блеванула на мою обувь.

Сегодня среда, а это значит, что Сэм уже у меня дома, когда я возвращаюсь с футбольной тренировки. Я главный тренер мужской JV team — команды Оук-Хилла. Мы непобедимы, и Сэм никогда не пропускает ни одной игры, хотя спорт — не ее фишка.

— Пожалуйста, скажи, что ты уже начала обедать, госпожа секретарь, — говорю я, входя и бросая сумку.

— Он в духовке, господин президент.

Сэм сидит за моим кухонным столом, сгорбившись и повернувшись ко мне спиной. Я не могу понять, что она делает, пока не подхожу ближе и не наклоняюсь над ее плечом. Сэм посыпает блестками плакаты, добавляя последние штрихи к ярким неоновым вывескам. Они гласят: «ИДИ НА ФУТБОЛ В ОУК-ХИЛЛ», и «ТРЕНЕР ФЛЕТЧЕР — №1!» Бумага, клей и маркеры валяются на моем столе. Полный бардак.

— Это для завтрашней игры?

— Ух ты, разве ты не мастер дедукции? — поддразнивает она, прежде чем уловить запах моего пота и оттолкнуть меня бедром. — Иди в душ. От тебя воняет. Ужин будет готов через пятнадцать минут.

Я не спорю. Я сегодня тренировался с командой и уверен, что пахну ужасно. Иду в свою комнату и срываю с себя рубашку. Я никогда не закрываю дверь, когда раздеваюсь, потому что Сэм никогда не смотрит.

Каждую среду у нас с ней есть постоянное обязательство: среда Западного крыла, отсюда и прозвища. Эта традиция начиналась по-другому. В прошлом она включала в себя других друзей и значимых людей. Друзья либо уехали на заработки, либо завели детей. Исчезли и наши близкие. Это несовпадение. Никому из парней Сэм я никогда не нравился. Может быть, я с ними не очень дружелюбен. Я не позволяю им пить мое пиво. Я продолжал называть последнего Биффом, когда знал, что его зовут Билл. Это всегда приводило его в иррациональную ярость, и мне становилось легче, когда приходилось смотреть, как он целует ее на ночь.

Когда выхожу из ванной после душа, Сэм расставляет наши тарелки на кофейном столике. Мы делим подписку на Blue Apron и выключаем приготовление еды. Сегодня вечером она также наполнила наши бокалы дешевым вином из коробки и включила миску реанимированные татерс-тотс, любезно предоставленными обедающими дамами в Оук-Хилле.

Сэм упирает руки в бока и смотрит на меня. Мы носим ту же футболку West Wing, которая рекламирует фальшивую президентскую кампанию тысяча девятьсот девяносто восьмого года для Бартлета. Я заказал нам одинаковый размер. Он мне отлично подходит. На ней как платье. Она кроха — красивая крошка, хотя знаю, что, если скажу ей об этом, она сморщит нос и выпалит что-то, меняя тему. Малыши-татеры мерзнут! На каком-то уровне она должна знать, что привлекательна; я уверен, что многие парни говорили ей об этом на протяжении многих лет. У нее высокие скулы и полные, женственные губы. Ее светлая кожа, темно-рыжие волосы и большие голубые глаза напоминают сказочные замки. Если она отправлялась в Диснейленд на каникулы, маленькие дети собирались вокруг нее, как толпа, смотрели вверх глазами лани и просили фотографии.

Она поймала меня на взгляде.

Ее голова склоняется в сторону. Моя следует за ней.

— Что случилось, господин президент? Экстренная ситуация? Нам нужно идти в Ситуационную комнату?

Я облизываю большой палец и бесцельно провожу им по ее щеке, лбу, подбородку.

— У тебя просто блестки на лице были, — вру я.

Обхожу ее и сажусь на диван, пытаясь сосредоточиться. Я хочу есть, а не Сэм.

— Выглядит неплохо.

— Это цыпленок тандури. — Ее акцент становится надменным и британским, когда она продолжает: — Я выбрала крепкое красное для сочетания, и только самые прекрасные кусочки картофельных тотс.

Она садится рядом со мной, упираясь ногами на кофейный столик. Я знаю, что она носит шорты под футболкой, но каждую неделю иллюзия играет грязные шутки с моим мозгом. Мне придется принять еще один холодный душ, как только она уйдет. Моя влюбленность в Сэм сильно истощает запасы пресной воды на нашей планете.

Мы уже один раз закончили все сезоны «Западного крыла». И могли бы перейти к новому шоу, но есть уют в традициях. Кроме того, мы не так уж внимательно за ним следим. Обычно мы занимаемся и другими вещами, как сейчас: Сэм закончила есть и вернулась к кухонному столу, дорисовывая свои плакаты.

Ее телефон лежит на диване рядом со мной, и на нем загорается уведомление из приложения для знакомств. Сопровождающий звуковой эффект привлекает ее внимание.

— Я только что получила совпадение?

Я проверяю. Какой-то парень по имени Серджио прислал ей сообщение.

— Не понимаю, зачем тебе все это дерьмо.

Сэм раздраженно вздыхает и подходит к дивану, чтобы взять телефон.

— Может быть, потому, что мне хочется время от времени трахаться. Я, по сути, бесполая монахиня без всех привилегий монастыря.

Мой член шевелится, но я игнорирую его. У меня это уже неплохо получается.

— Ну, я не уверен, что этот Серджио справится с заданием. Похоже, он натирает брови воском.

— И что? Это звучит как отличная идея для первого свидания. Мои брови запущены.

Я поднимаю бровь, и она отклоняется.

— Кроме того, кто ты такой, чтобы судить? Девушки, с которыми ты встречаешься, натирают себя воском с головы до ног. Вероятно, тебе приходится привязывать их гладкие, лишенные трения тела, чтобы они не соскальзывали с кровати во время секса.

— Я мог бы связать их, но не по этой причине, — я ухмыляюсь.

— Мерзость. Как мы прошли путь от моего успеха в Tinder до твоих романов об ощипанных цыплятах и безволосых кисках? — Она изображает сильную рвоту.

— Ты права, вернемся к Серджио. Он действительно в твоем вкусе?

— Оставь его в покое и повернись. Это та часть, где я должна послать ему обнаженку, верно?

Наклоняюсь вперед и опускаю ногу с колена. Теперь Сэм стоит у меня между ног. Сидя, я почти ее роста. Ее телефон все еще у меня в руке, и я просматриваю несколько его фотографий.

— Хм, он невысокий. Многие коротышки похожи на чихуахуа — все лают, но не кусаются.

Одна тонкая бровь вызывающе выгибается.

— О, так ты хочешь сказать, что вы все кусаетесь?

Наш разговор переходит на опасную территорию. Я хочу протянуть руку и скользнуть по ее бедру, а затем поднять выше, пока она не исчезнет под ее рубашкой... проследить изгиб ее задницы…

Вместо этого откидываюсь назад, оставляя между нами столь необходимое пространство.

— Я просто хочу сказать, что любой парень, который делает селфи и натирает брови, будет эгоистом в постели.

— Все в порядке, я всегда чувствовала, что больше даю. Кроме того, я не помню, чтобы просила совета.

Сэм смотрит на свой телефон, и глубокая, сердитая линия образуется между ее бровями, когда она понимает, что я послал ответное сообщение Серджио.

СЕРДЖИО: Привет QT

САМАНТА: Сколько детей вы хотели бы иметь? Я думаю десять.

— Йен!

— Он обратился к тебе буквами. Я думал, что предварительным условием для подключений к Tinder было, по крайней мере, быть умеренно умным. Он сократил слово из пяти букв.

— Я заканчиваю этот разговор. — Сэм снова поворачивается к кухонному столу.

֍֍֍

Я больше не хожу на свидания. Не помню, когда в последний раз мне нравилось проводить время с женщиной, которая не была Сэм. Наверное, это была моя мама, когда я вернулся домой на Рождество. Крутая история.

Одна из причин, почему я один, заключается в том, что я устал пробиваться через одну и ту же битву. В прошлых отношениях всегда был один и тот же ультиматум: девушка или Сэм. Я всегда выбирал Сэм, и они всегда выполняли свою угрозу уйти. Может быть, мне тоже стоит начать пользоваться приложениями для знакомств.

Через несколько дней я прошу Сэм проверить мой профиль в Tinder, пока мы одни в копировальной комнате в школе.

Она раздраженно стонет.

— Ты все делаешь неправильно. Ты должен сказать что-то остроумное, а не просто скучные подробности о своей жизни, и есть более горячие фото, которые ты мог бы выбрать.

Сэм стирает слова, на ввод которых у меня ушло пять секунд.

— Что плохого в том, чтобы сказать им, что я учитель химии?

— Ты должен сказать это остроумно, например: «Я преподаю химию, давай посмотрим, есть ли между нами что-нибудь».

— Это реально ужасно. Честно говоря, хуже некуда.

— И ты даже не добавил фотографию без рубашки. Какой смысл проводить все это время в спортзале, если ты не собираешься выставлять напоказ свои результаты?

— У меня нет моих фотографий без рубашки.

А кто их делает?

Сэм щелкает пальцами, как будто у нее есть идеальное решение.

— А как насчет того, когда мы ездили на пляж прошлым летом? На Facebook была наша фотография. Мои тети целыми днями накидывались на тебя, и я, к сожалению, имею в виду это в буквальном смысле. Когда я сказала им, что мы просто друзья, одна из них попросила у меня твой номер.

— О, прекрасно. Давай пропустим Tinder и просто подцепим меня на крючок к ней.

— Ей шестьдесят восемь.

— Первое свидание у Luby’s? Скидка для пожилых?

— Знаешь что? Теперь, когда я думаю об этом, считаю, что ты не должен использовать приложение для знакомств. Это будет ошеломляюще для такого красавчика, как ты. — Сэм прижимает мой телефон к груди и качает головой.

— Ты их используешь, — указываю я.

Судя по выражению ее лица, Сэм думает, что я ее дразню. Я хочу затащить ее на ксерокс и доказать свою точку зрения. Ее задница прижималась бы к стеклу, яркий свет скользил мимо. Я бы ламинировал копии и развесил их в душе.

— Все по-другому, — говорит она, вздыхая почти грустно.

— Как?

— Мой типаж не для каждого. Твое лицо считается универсально красивым.

— Серджио когда-нибудь отвечал тебе на днях? — Я уклоняюсь от ее комплимента.

— Да, он сказал мне, что у нас ничего не получится, даже после того, как я попыталась разобраться с неразберихой, которую ты устроил. Почему ты так улыбаешься? — Она хмуро смотрит на меня.

— О, я просто думаю о том, что буду есть на обед.

֍֍֍

После школы и по выходным я обычно бываю с Сэм. Девяносто девять процентов времени мы проводим вместе. Это кажется странным моим родителям и другим нашим друзьям (одному или двум, которые остались), но это происходило постепенно. Еженедельные обеды превратились в двухнедельные, и так далее. На данный момент мы созависимы. Я не помню, когда в последний раз ужинал один — о, подождите, да, я могу вспомнить: это было тогда, когда я купил себе Jimmy John’s по дороге в квартиру Сэм несколько месяцев назад.

— Черт, я должен был принести тебе что-нибудь, — сказал я, когда она открыла дверь и посмотрела вниз.

— Нет, все в порядке. У меня здесь полно еды.

Через несколько минут Сэм присоединилась ко мне на диване, неся тарелку, в которой было следующее: одна морковка, заплесневелый кусок сыра и половина ломтика просроченного мяса. Судя по печальному бледному цвету, это была индейка.

— Как твой теплый саб? — спросила она, потянувшись за морковкой.

— Очевидно. — Я разорвал свой бутерброд посередине и отдал ей половину. — Урок усвоен.

Обычно по вечерам у нас много работы: сочинения и правки для нее, экзамены по химии и лабораторные отчеты для меня. Но сегодня вечером я уговорил ее пойти со мной в спортзал. Сэм так его ненавидит. В машине по дороге туда она произносит целый монолог о том, как это похвально, что я так забочусь о своем физическом здоровье и благополучии, но она считает, что гораздо важнее сосредоточиться на умственных и эмоциональных преимуществах сидячего образа жизни.

— Как ты думаешь, почему существует целый стиль одежды под названием «спортивный досуг»?

Я толкаю ее в зал, и мы расходимся в разные стороны. Мы пытались тренироваться вместе, но это слишком отвлекает. Вообще-то я здесь с определенной целью, а Сэм просто хочет поговорить и потягивать коктейль со стойки. Она также любит носить обтягивающие тренировочные топы и штаны для йоги, и, возможно, я нахожу это немного более отвлекающим, чем разговор.

— Если я не встречу тебя здесь через час, то только потому, что прячусь где-нибудь в углу и плачу! Развлекайся! — Сэм делает шаг назад и машет мне рукой.

— Ты новенькая? Я могу провести тебя через несколько тренажеров, если хочешь. Меня зовут Кевин. Я здесь работаю. — Мускулистая крыса из спортзала слышит ее, проходя мимо, и одаривает сальной улыбкой.

Ее глаза расширяются, и она выглядит окаменевшей.

— О, нет, спасибо, Кевин, — говорит девушка твердо и быстро, прежде чем развернуться и побежать в противоположном направлении.

Кевин смотрит на меня, ожидая объяснений, но получает лишь хмурый взгляд.

Сегодня вечером Сэм выбрала тренировочный класс под руководством энергичного преподавателя с розовыми волосами. В течение часа я тренируюсь на тренажерах, украдкой поглядывая на нее в студии рядом с задней частью спортзала. Стеклянные окна простираются от пола до потолка. Рядом с ней танцует, пинается и толкается дюжина других женщин, но Сэм сзади, и за ней легко наблюдать через стекло, когда она отчаянно пытается не отставать. Она действительно не так уж плоха. То, чего ей не хватает в физической силе, Сэм восполняет энтузиазмом, ее рыжий хвост дико раскачивается.

Я заканчиваю на тренажере и вытираю полотенцем лоб, пока тренер проводит их через несколько охлаждающих растяжек. Сэм вытягивает ноги в V-образную форму и наклоняется вперед, чтобы дотянуться до земли. Ее попка выставлена напоказ в самых обтягивающих черных эластичных брюках, которые у нее есть. Мне нужно засунуть полотенце в рот и откусить.

Бицепс-тренажер, ближайший к задней студии, в течение последнего часа постоянно работал. Тренажер ржавый и старый, и все же каждый ждет своей очереди, чтобы потренироваться на нем. Парень там сейчас даже не притворяется, что использует его. Гирь нет, и он просто дергает за обмякшую веревку, таращась на Сэм. Я хочу свернуть ему шею.

Перевернутая голова Сэм падает между ее ног, когда она потягивается, и когда видит, что я смотрю, улыбается и с энтузиазмом машет. «Привет!» — произносит она одними губами. Парни, толпящиеся возле тренажера, бросают взгляды в мою сторону, и когда Сэм отворачивается, я отмахиваюсь. Они разбегаются, как тараканы.

Далее занимаюсь жимом ног, когда Сэм находит меня позже. У меня наушники, поэтому не замечаю ее, пока она не оказывается рядом, в нескольких дюймах от меня, потная и тяжело дышащая. Протягиваю руку и выключаю музыку, но продолжаю сет. Сэм наблюдает, изучая мои ноги, как будто это дикие звери, готовые наброситься.

— Как прошло занятие? — спрашиваю я, медленноскользя взглядом по ее раскрасневшимся щекам и шее, вниз по ее обтягивающему черному топу. Сэм поднимает глаза, и я резко отвожу взгляд, прежде чем она меня поймает.

— На самом деле очень весело. Ты смотрел?

Неужели это было так очевидно?

— Думаю, я кое-что видел мимоходом.

— Так ты видел, когда мы в самом начале танцевали кардио? — Она пытается скрыть легкую улыбку.

Да.

— Нет, должно быть пропустил.

— Ухх! Это была моя любимая часть! В любом случае, я обязательно вернусь. Ненавижу заниматься на тренажерах, но это занятие даже не было похоже на тренировку. Я имею в виду, очевидно, что это было… — Сэм щиплет свою потную майку для доказательства.

Останавливаю жим ног и тянусь за водой.

— Смотри, пощупай. Я думаю, что стала сильнее только в этом классе. — Она держит свой согнутый бицепс. Не думаю, что сейчас стоит к ней прикасаться. — Йен! Оцени мои достижения!

— Я могу оценить их отсюда, мачо.

Она берет мою руку и кладет себе на бицепс. Её кожа чувствуется нежной и теплой. Моя рука сжимает ее предплечье, не сильно, но это чувствуется странно... интимно. Я вижу, как ее улыбка дрогнула, и чуть не говорю: «Ты сама просила, помнишь?»

Сэм резко отстраняется и потирает руку, словно пытаясь избавиться от мурашек.

— Мускулистая, верно?

— Ты лучше смотри, куда целишь эти штуки, — я развлекаю ее.

— Сколько у тебя еще осталось?

— Только один сет.

— Ладно, продолжай. Я буду просто стоять здесь и смотреть.

Выгибаю бровь, но, верная своему слову, Сэм спокойно наблюдает, как я заканчиваю свой последний раунд жима ног. На самом деле, Сэм смотрит так пристально, что мне приходится стискивать зубы, чтобы не потянуть ее на себя.

По-видимому, я не единственный, кто борется. Она обмахивает лицо, и я посылаю ей насмешливую улыбку.

— Что? — стонет она. — Я перегрелась от занятий!

— Я ничего не сказал.

Но девушка на это не покупается. Она вскидывает руки и отворачивается, предлагая мне еще раз взглянуть на вид сзади, который убивал меня весь день.

— Я жду в машине!

— Тебе понадобятся ключи. Они здесь, в моей сумке.

— Тогда я просто подожду снаружи! — Девушка не оборачивается и машет рукой через плечо.

— Черта с два!

Я обрываю свой последний сет и бегу за ней.

По дороге домой она молчит, пока мы не проезжаем мимо ее любимого кафе-мороженого, и она настаивает, чтобы мы вошли. Пока пробуем вкусы, Сэм поворачивается ко мне, голубые глаза смотрят прямо на мою грудь.

— Просто для ясности, я не проверяла тебя. Я рассматривала возможность подрабатывать личным тренером, теперь, когда стала «своей» в спортзале.

— Принято к сведению.

— И, конечно, ты произвел на меня впечатление, вот и все.

И все же она не хочет встречаться со мной взглядом.

— Сэм? — говорю я, пытаясь смягчить то странное, что происходит между нами. — Ты тоже впечатляешь — так впечатляешь. Правда, как ты стала такой впечатляющей... впечатляющей?

Сэм игриво толкает меня, поворачивается к дежурному парню и говорит ему, что я куплю ей три ложки шоколадного мороженого с радужной посыпкой сверху.

— В вафельном рожке... О, и с вишенкой сверху! — добавляет она, поворачиваясь ко мне. — Впечатлен?

֍֍֍

На следующее утро я жду Сэм у главного конференц-зала. У нас совещание с преподавателями старших классов. Сегодня на Сэм нежное желтое платье. Я щелкаю отворотом.

— Очень чопорно и правильно.

— Ага, оставь это. Ты ненавидишь это платье. В последний раз, когда я его надевала, ты сказал, что я выгляжу так, будто иду в первый день в детский сад.

Я сказал ей об этом, но это было потому, что она выглядела так хорошо, что мне нужно было удержать ее от ношения его снова, ради меня и всех мужчин-сотрудников Оук-Хилла.

Эти встречи персонала отвратительные, и мы с Сэм обычно заканчиваем тем, что играем в крестики-нолики под столом. Нас поймали только дважды. Теперь мы более осторожны.

Сегодня встречу ведет Джордж, наш заместитель директора, и ему требуется пятнадцать минут, чтобы заставить всех успокоиться. Он начал преподавать в то же время, что и мы, но стал администратором, когда открылась хорошо оплачиваемая должность. Но в глубине души мы все знаем, что он всего лишь один из нас. В результате, он никогда не пользовался заслуженным уважением. Как и сейчас, Джорж пытается найти добровольцев для проведения курса сексуального воспитания. Обычно этим занимаются в средней школе, но, видимо, в округе считают, что наши старшеклассники нуждаются в переподготовке.

Никто не предлагает свою помощь, и тогда рука Сэм взмывает в воздух.

— А почему Йен не управляет им? Он может представить часть воздержания, основанную на личном опыте — или его отсутствии.

Все смеются, и я добродушно улыбаюсь. Одна из учительниц физкультуры ловит мой взгляд, прижимает руку к уху, как телефон, и одними губами говорит: «Позвони мне».

— Очень смешно, мисс Абрамс. И все же я приму рекомендацию. Йен, ты возглавишь курс. Кто-нибудь еще хотел бы добровольно помочь ему? — Джордж хмурится.

Каждая рука, прикрепленная к одной учительнице, бьет по воздуху, кроме руки Сэм. Учительница физкультуры поднимает обе руки и яростно трясет ими.

— Ну, какое чудесное зрелище — видеть сегодня утром столько энергичных бобров! — ухмыляется Джордж.

— Буквально, — шепчет мне Сэм.

Я улыбаюсь.

— Вот что я вам скажу, я просто предоставлю Йену самому решать, кого он хочет в сопровождающие во время курса.

Слышны стоны — все сразу понимают, кого я утащу за собой.

Сэм говорит, что моя чеширская ухмылка неприлична.

Глава 3

Сэм

В конце собрания мы с Йеном встаем одновременно. Сегодня, в своей низине, я добираюсь до середины его бицепса. Я осознаю это, когда мы пытаемся двигаться друг вокруг друга, и мой нос ударяется о мышцы. Это так больно, как будто я только что наткнулась на кирпичную стену.

— О, господи.

Он протягивает руку, чтобы стабилизировать меня, и я пристально смотрю на его грудь, прежде чем высвободиться. Нет, никаких прикосновений быть не может, если от меня ждут сохранения статус-кво: друзья с большой буквы Д.

— Мисс Абрамс, можно вас на пару слов? — спрашивает Джордж из передней части конференц-зала.

Я не знаю, кого он обманывает со всеми этими формальностями. Я видела, как он пьет светлое пиво после очного матча по кикболу.

Йен бормочет что-то о моем желтом платье, но я не совсем слышу.

— Что это было?

Он отрицательно качает головой.

— Хочешь, я подожду с тобой?

— Думаешь, у меня большие неприятности из-за комментария о воздержании? — я улыбаюсь.

— Либо это, либо нас снова поймали за крестики-нолики. Тебе не следовало поднимать кулак после той последней игры.

— Я только что выиграла третью и последнюю неожиданную смертельную разборку. И что мне оставалось делать? Победить с изяществом и апломбом?

— Апломб? Вы, учителя гуманитарных наук, употребляете самые странные слова.

— Мисс Абрамс? — с нетерпением зовет Джордж.

— Удачи. Не стесняйся подкупить его ящиком Natty Light . — Йен дергает меня за кончик распущенной косы.

— Хорошо, и я скажу ему, что крестики-нолики были твоей идеей. — Я изображаю серьезную озабоченность.

Оказывается, у меня нет неприятностей. У Джорджа есть для меня задание.

— Как ты, вероятно, слышала, Джен уходит в декретный отпуск раньше, чем ожидалось, поэтому ее постоянный помощник прибывает завтра утром. Я бы хотел, чтобы ты показала ей все вокруг, ну, знаешь, дала ей план местности.

— О боже, как бы мне хотелось, но я на дежурстве, — шиплю я.

Его время как администратора явно научило его некоторым трюкам, потому что он уже приготовился к моему отказу.

— У меня уже есть кое-кто, кто прикроет тебя на этой неделе и на следующей.

— О, я могла бы использовать это время, чтобы подготовиться к занятиям по сексуальному воспитанию, — я ухмыляюсь, листая свой картотеку с карточками «выход из тюрьмы».

— Подготовиться? Весь материал поступает от государства. Ты здесь только для того, чтобы надеть презерватив на банан и отвечать на вопросы.

Мой мозг отключается, и у меня заканчиваются варианты. Ты выиграл этот раунд, Джордж.

— Прекрасно. Как зовут подмену?

— Эшли. Я попрошу ее встретиться с тобой завтра в 7.30 утра.

֍֍֍

Верная своему слову, долгосрочная подмена ждет меня у главного офиса с утра пораньше. На ней черный пиджак и юбка-карандаш в тон. Похоже, она собирается представлять меня в Верховном суде. Выглядит мудро, и я не могу не заметить, что она отлично вписалась бы в число старых подружек Йена. Высокая блондинка, ей никак не больше двадцати трех.

Очевидно, она думает то же самое обо мне, только моложе.

— Простите, вы не знаете, где я могу найти мисс Абрамс?

Когда я говорю ей, кто я, она краснеет от своей ошибки.

— О боже, прости. Просто ты такая... маленькая.

Я расправляю плечи. Для протокола, я не такая уж и маленькая.

— Ну ладно, я должна провести для тебя экскурсию, так что пошли.

Средняя школа огромная, и в ней легко заблудиться. Я решаю сделать все проще и избегать таких мест, как концертный и театральный залы. Она никогда не запомнит всего, поэтому я просто придерживаюсь того, что важно.

— Это серверная. Я слышала, что IT-парень из кампуса продает там травку. — Мы сворачиваем в другой коридор. — А вот и художественный класс. Ты заметишь, что комната художественных принадлежностей пахнет очень похоже на серверную, — намекаю я, подмигивая и подталкивая локтем.

Детские глаза Эшли расширяются, и я думаю, что, возможно, мне следовало бы вместо этого отвести ее в концертный зал. Она выглядит испуганной.

— Э-э, просто шучу. Пойдем, я отведу тебя в класс.

Наш тур закончился довольно быстро, но Эшли не так-то легко сбить с толку. За обедом она ждет меня у дверей моего класса. Она сбросила свой черный жакет и выглядит немного менее скучной. В руке у нее коробочка с монограммой «Vera Bradley».

— Не возражаешь, если я пообедаю с тобой?

Я знаю, что Йен будет стонать, когда войдет и обнаружит ее за нашим столиком. Он ненавидит новые дополнения, думает, что они портят священную непринужденность гостиной. И все же я пожимаю плечами и улыбаюсь.

— Конечно.

Когда мы приходим, я сажусь на свое место и начинаю выстраивать еду в очередь. Сегодняшняя еда включает в себя остатки спагетти, зеленую фасоль и половину батончика «Hershey’s» . Мы точно будем драться из-за шоколада.

— О боже, кто этот парень? — Эшли бьет меня по руке и сильно щиплет.

Я не знаю, кого она имеет в виду, потому что мое внимание сосредоточено на ее пальцах. Она собирается содрать с меня кожу. Я высвобождаю руку и успокаиваю боль. Все это время Эшли расправляет плечи и взбивает волосы. Она проводит пальцем по передним зубам, чтобы убедиться, что там ничего не застряло, а затем улыбается очень широко. Я прослеживаю за ее взглядом и вижу Йена, стоящего в очереди к микроволновке. Похоже, он тоже принес остатки спагетти. Вот что происходит, когда мы едим одни и те же обеды почти каждый вечер.

— Он учитель? — спрашивает она, задыхаясь от волнения. Она говорит так, как будто у нее горячая вспышка.

— Это просто Йен.

Просто Йен — это самое большое преуменьшение века, и Эшли это знает. Он похож на голливудского актера, пытающегося изобразить нормального учителя, и у него не очень хорошо получается. Ее взгляд падает на меня, и она хмурится, глубоко озадаченная тем, как такой красивый мужчина, как он, может иметь модификатор «просто» перед своим именем.

— Ты его знаешь?

— Да. Мы с ним хорошие друзья. — Лучшие друзья.

— О, ладно. — Ее улыбка медленно становится шире, и у меня начинает болеть живот. — Он холост?

НЕТ. Нет. Нет. Нет.

— Да. — Я смотрю на стол и выдавливаю правду.

Пластинка с визгом останавливается, когда все взгляды устремляются на меня. Вилки замирают на полпути ко рту. Глаза расширяются. Птицы поворачивают головы, чтобы посмотреть и врезаются в здания. Рядом со мной скрипит стул, и я оглядываюсь через плечо, чтобы обнаружить, что четверо первокурсников смотрят в мою сторону. Это популярная группа взрослых — учителя, которые руководят чирлидингом и тренировочными командами в Оук-Хилле. Они также никогда не встречали иглу ботокса.

Их лидер, Бьянка, наклоняет свои наращенные ресницы ближе и шипит:

— Подожди, я думала, вы с Йеном встречаетесь, как... постоянно?

Я поворачиваюсь в его сторону, беспокоясь, что Йен может услышать этот разговор. К счастью, учитель физкультуры вовлек его в какую-то дискуссию возле микроволновки. Она единственная женщина, которую я когда-либо видела, которая могла бы бросить ему вызов в области роста.

— Да. Что ты имеешь в виду, говоря, что он холост? — в разговор вступает ее фаворитка Гретхен. — Вы встречаетесь уже много лет!

— Что? — Я решительно качаю головой. Холодный пот выступает у меня на лбу. — Нет, мы не встречаемся.

— Ты серьезно?

— Мы все просто думали…

Очевидно, о нас сложилось неправильное представление. Поскольку мы друзья и проводим так много времени вместе, все, естественно, считают нас парой. Я с ужасом думаю, что этот слух дошел до Йена. Что, если он думает, что я увековечила его?

— Нет, нет, Йен и я просто друзья.

Разинутые рты превращаются в кривые довольные ухмылки. Мои слова — развевающийся клетчатый флаг. Игра началась.

Йен присоединяется к нам через несколько минут, и я хочу, чтобы Эшли исчезла, чтобы мы могли поговорить наедине. Мне нужно рассказать ему, что только что произошло, и убедиться, что он знает правду. Я никогда никому не говорила, что мы встречаемся. Я понятия не имею, откуда пошел этот слух.

— Я пробуду здесь несколько месяцев. Я подменяю миссис Бейкер, пока она в декретном отпуске. — Эшли представляется, и ее волосы сияют, как солнечный свет.

— Круто. Приятно познакомиться. Сэм, какую сделку я могу предложить для этого «Hershey’s»? Она мне очень нужна сегодня.

— Что? О. — Я толкаю смятую обертку на его сторону стола. — Ты можешь взять ее.

— В самом деле? Я готов расстаться с этими Чиз-Итс — твоими любимыми.

— Спасибо, но я не настолько голодна. Просто забирай. — У меня пропал аппетит, и я не могу смотреть на него, вместо этого качаю головой и сосредотачиваю свое внимание на макаронах.

— Откуда ты, Йен? — с воодушевлением спрашивает Эшли

— Отсюда. Сэм, почему ты такая странная?

Я смеюсь на октаву выше, чем надо, типа ха-ха-ха, о чем ты вообще говоришь? Я знаю, что мне придется встретиться с ним взглядом, чтобы сохранить правдоподобное отрицание. Я перевожу взгляд с моих спагетти на Эшли, на потолок, на Йена, потом снова на спагетти. Здесь. Все в порядке.

— Парень из родного города, это круто! — отвечает Эшли. — Я выросла примерно в часе езды отсюда, в маленьком городке под названием Фриско.

— Ты почти не притрагиваешься к еде, — указывает мне Йен.

Я набиваю рот спагетти, чтобы доказать ему, что он ошибается. Я жую и жую, но еда остается во рту. Я вынуждена запивать его огромным количеством воды Йена.

— Да, Фриско — это хорошо, но Оук-Хилл намного лучше. Может быть, ты как-нибудь покажешь мне окрестности. Так чему же ты учишь? — Эшли продолжает, не обращая внимания на то, что никто не обращает на нее внимания.

— Химия.

— Не может быть! — Ее рука касается его руки. — Это был мой любимый предмет в колледже.

Я хочу попросить ее назвать один элемент из периодической таблицы. Один. Кроме того, я хочу воткнуть вилку в тыльную сторону ее блуждающей руки. Внезапно на наш стол падает тень, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть четырех первокурсников, нависших над нами, как вампиры. Они улыбаются Йену, выставив клыки, готовые сосать.

— Йен! Эй! — Бьянка говорит так, словно они старые друзья, которые все время болтают. — Мы хотели спросить, когда у тебя следующий футбольный матч?

— В следующий четверг. — Он хмурится, глубоко сбитый с толку вопросом.

— Не может быть! — Бьянка хлопает. — Это прекрасно. В этот день у нас нет танцевальных тренировок.

— Мы будем на трибунах! Ищи нас! — говорит Гретхен с излишним энтузиазмом.

Бьянка отталкивает ее локтем и улыбается.

— Футбол? Ты тренер? — спрашивает Эшли.

— А ты кто? — Взгляд Бьянки скользит по ней.

— О, гм, я Эшли, новая замена миссис Бейкер.

— С каких это пор мы пускаем замену в гостиную? В любом случае, Йен, дай нам знать, если команде понадобится что-нибудь перекусить. Мы можем принести эти маленькие апельсиновые дольки и «Гаторейд»!

— Я приготовлю домашние мюсли! — вызвалась Гретхен.

— Хватит отчаиваться, Гретхен, — шипит Бьянка.

Остаток обеда — полное дерьмо. Йен едва успевает поесть, как его со всех сторон атакуют одинокие белые женщины. Я всегда считала, что мысль о том, что парню нужно прогонять женщин палкой, была преувеличением, но Йен выглядит так, будто он мог бы использовать метлу прямо сейчас. Мне жаль его, но мне еще хуже. До этого обеда популярность Йена была на низком уровне. Женщины все еще карабкались к нему, но держались на нормальном, сдержанном уровне. Теперь я понимаю, что это потому, что они решили, что его нет на рынке, и моя глупость с таким же успехом могла просто наклеить табличку «продается» на его правую ямочку.

Что, черт возьми, я наделала?

Глава 4

Йен

Каждый год хор Оук-Хилл проводит сбор средств за две недели до Дня Святого Валентина. За пять долларов они доставят одну красную розу ученику по вашему выбору. Десять долларов — и они доставят розу и шоколадный батончик. За двадцать долларов ваша ничего не подозревающая пассия получает все это плюс плюшевого мишку, а за пятьдесят долларов они соберут джазовый хор, чтобы спеть серенаду человеку по вашему выбору прямо посреди учебного дня.

Это нелепо смешно. Учителя не должны вмешиваться по очевидным причинам. Тем не менее, Сэм и я злоупотребляли системой в течение последних трех лет. В первый год я попросил их спеть ей «Я девочка Барби» во время ее первого урока. Она вернула их мне с «Я люблю большие задницы». В прошлом году мы все изменили. Она заставила их исполнить оригинальное стихотворение, написанное ею, в основном, чтобы развлечь моих учеников-химиков. В нем были такие строки, как «Не будь таким бором, мистер Флетчер, или однажды ты найдешь всех своих учеников Аргоном». Для детей это весело и, вероятно, немного пугающе, но также немного сбивает с толку. «Почему вы с мисс Абрамс посылаете друг другу валентинки?» Кого это волнует? Это лучшие пятьдесят долларов, которые я трачу за весь год.

Из-за нашего умения мучить друг друга дети из хора знают, что мы — легкая мишень. В этом году несколько из них уже обратились ко мне за пожертвованием. Я все время их отсылаю. Я еще не придумал идеальную песню, хотя до Дня Святого Валентина осталась всего неделя.

На четвертом уроке в мою дверь стучится еще один мальчик в футболке хора OHHS. Он несет двух плюшевых мишек и пять роз.

— Еще одна доставка, мистер Флетчер!

Мои студенты аплодируют.

— Сколько у вас подружек? — спрашивает один смелый подросток, явно впечатленный.

Я напоминаю классу, что у них осталось всего пять минут на тест. Слышны стоны, а затем карандаши начинают летать по бумаге. Ученик хора понимает эту мысль и на цыпочках входит в мой класс, чтобы незаметно положить мои подарки. Я готовлюсь к худшему, но, к счастью, они не все для меня — только половина. Я добавляю цветы в кофейную чашку на моем столе, а медведи бросаются в кучу рядом с моей сумкой. Ничего не подозревающему прохожему покажется, что у меня фетиш на плюшевые игрушки.

За последние несколько дней моя коллекция вышла из-под контроля. Сначала я решил, что Сэм разыгрывает меня. В этом есть смысл; квартет уже не такой смешной. Я думал, что в этом году она изменила тактику, но потом начал читать сопроводительные записки. Подарки не от Сэм, они от других учителей в школе. Сегодняшний лот от Бьянки и Гретхен. Бьянка даже нашла время поцеловать свою открытку красной помадой, поэтому, когда открываю ее записку, она случайно размазывается по моему большому пальцу. На моем лице застыла маска отвращения, когда я вытираю палец о край сиденья. Вытри его, вытри.

Ученик хора поворачивается, чтобы уйти, но я хватаю его за рубашку. Он спотыкается, и я его поправляю.

— Сколько еще будет продолжаться сбор средств? — в отчаянии спрашиваю я.

— Еще неделя, — отвечает он шепотом из уважения к моим ученикам, сдающим тест. — Надеюсь, мы достигнем нашей цели, и тогда мы все сможем полететь в Дисней на национальные соревнования и соревноваться на главной сцене!

Он говорит «главная сцена» со звездами в глазах. Он принял мое отчаяние за любопытство.

— А это для кого? — киваю подбородком в сторону оставшихся роз и медведей.

— Мисс Абрамс. Мы не должны обращать внимания на такие вещи, но у вас двоих в этом году больше всего поклонников! — он ухмыляется.

— Что? Кто? Как?

Его улыбка исчезает, и я понимаю, что так сильно сжимаю его рубашку, что растягиваю воротник. Я отпускаю ее и разглаживаю. Наверное, мне следует перестать его трогать.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает он.

Он нервничает. Его тоскливые слезы превратились в слезы страха.

Я вывожу его из класса, чтобы наш разговор не подслушали.

— Так эти подарки для нее? — Он медленно кивает. — Дай мне прочитать ее записки.

— Вы не можете! Я обязан защищать святость и неприкосновенность частной жизни — Его глаза — два круглых блюдца, когда он прижимает подарки к груди.

Я вырываю одну из них из его дрожащих рук. После этой встречи малышу понадобится консультация.

Розы красные.

Фиалки с оборками.

Ты самая горячая учительница в Оук-Хилле.

Давай Netflix и чилить?

Этот ученый стих был написан Логаном, координатором обороны футбольной команды. Я не слишком волнуюсь, потому что знаю Сэм достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что она не будет соблазнена предложением секса и тушеного мяса.

— Дай мне следующую!

— Мистер Флетчер, пожалуйста! Вы потеряли свой моральный компас? — Он оглядывает длинный коридор, нервничая, что его поймают как моего сообщника.

Я вырываю письмо у него из рук. Следующая записка немного лучше, потому что она не маскируется под стихотворение.

С Днем Святого Валентина, Саманта!

Может быть, мы с тобой как-нибудь выпьем кофе, если ты не против?

Это от учителя фотографии, Малкольма. Он тип Сэм, в том смысле, что едва достает мне до локтей.

— Сколько записок ей уже доставили?

— Я… я н-не-не знаю, — бормочет он. — Меня только сегодня утром поставили на дежурство по доставке!

Ее коллекция, наверное, так же огромна, как и моя.

Дерьмо.

Я знаю, что у Сэм было немало поклонников в Оук-Хилле. Она — идеальное сочетание милого и сексуального. Она хорошо ко всем относится. Она улыбается и вспоминает дни рождения. Ее юмор вызывает привыкание, и именно сочетание этих качеств ставит ее прямо на радар каждого мужчины. В течение долгого времени ходили слухи, что мы встречаемся, и я взял за правило никогда не подтверждать и не опровергать это. Мне было бы намного легче, если бы люди думали, что мы пара. Все изменилось вчера. Я не знаю, что она сказала Эшли во время обеда, но с тех пор ко мне в класс приходили трое парней, пытаясь собрать информацию о Сэм.

— Какой ее любимый цветок?

— Какой у нее любимый цвет?

— Она любит шоколад?

Что это за чертов вопрос? Есть ли на этой планете люди, которые не любят шоколад?

— Сколько у тебя осталось на личные цели по сбору средств? — спрашиваю я парня, пока он стонет о том, что его, наверное, вышвырнули из Корпуса Купидонов.

Мое предложение немедленно принимается, и он так быстро приходит в себя, что я убежден: у него есть будущее на Бродвее.

— Двести пятьдесят долларов, — говорит он ровным, серьезным тоном.

— Это большие деньги, чтобы попытаться заработать старомодным способом. Насколько хорошо ты умеешь хранить секреты?

Он пожимает плечами, изображая скуку. Затем осматривает свои ногти.

Хорошо. Он понимает.

— Каждый раз, когда мисс Абрамс получает что-то от поклонника, доставляй это мне. Каждая доставка приносит тебе двадцать долларов.

— Я знаю, что вы получаете учительское жалованье, но думаю, что вы можете добиться большего. — Он выгибает брови.

Жаль, что это против правил — бить учеников.

— Пятьдесят долларов.

— Приятно иметь с вами дело, мистер Флетчер. — Он протягивает мне руку.

Я оправдываю свои действия, говоря себе, что мой денежный вклад идет на благотворительность. Эти прыщавые дети будут петь на главной сцене, потому что мне невыносима мысль о том, что Сэм пьет кофе с другим мужчиной.

К тому времени, когда у меня наступает свободное время, у меня есть еще четыре медведя для себя и пять для Сэм. У меня в ящике стола лежат любовные записки. Я чувствую зуд от своего обмана, особенно когда она входит и смотрит на коллекцию, собранную за моим стулом.

— У тебя здесь немало поклонников. Сегодня мне доставили только одну жалкую розу. — Ее брови приподнимаются.

Какого черта? Как роза проскользнула? Детям в наши дни ни хрена нельзя доверять.

— От кого это было? — спрашиваю я, продолжая оценивать тесты, как будто ее ответ меня не интересует.

— Учитель физкультуры.

— Миссис Лоуренс?

— Ага, ты не единственный, кто ей нравится.

— Собираешься пойти на это? Ты никогда не казалась мне человеком, который мог бы играть за другую команду, — я улыбаюсь, довольный.

— Знаешь что, Флетчер? Я могла бы. — Она берет одного из медведей и с тоской смотрит на него.

֍֍֍

В эти выходные мы должны присутствовать на новоселье в доме директора Пруитта. Это не наше представление о хорошем времяпрепровождении. Сэм встречает меня в моем доме заранее, и когда я открываю дверь, чтобы найти ее в красном платье, решаю, что мне нужен шот Огненного Шара (прим. пер.: Fireball (Огненный шар) — канадский ликер с добавкой перца и корицы. Пьют его в чистом виде шотами, а также в подожженном виде и в составе коктейлей.). Я наливаю один, и Сэм настаивает, что ей тоже нужно. Надеюсь, мы не будем продолжать пить шоты, потому что она весит примерно половину моего тела.

Сегодня она очень улыбчивая, настоящая очаровашка. Все в нашей группе на вечеринке ловят каждое ее слово. Она выглядит такой горячей в своем платье. Оно не слишком короткое, но даже сейчас мой разум заполняет пробелы. Я извиняюсь, чтобы принести нам напитки, и замечаю директора Пруитта, работающего у гриля. Он одет в свободную гавайскую рубашку, и пластиковый лей на шее. Он наклоняет свою Корону в мою сторону, но ни при каких обстоятельствах я не буду втягиваться в разговор с ним о тонкостях различных древесных щепок для гриля. Я указываю на напитки, и он поднимает вверх большой палец. Я удивлен, что на этой вечеринке есть алкоголь. Это несанкционированное школой мероприятие, но весь персонал здесь. Хотя, наверное, в этом есть смысл — с гавайской рубашкой и бесплатным пивом директор Пруитт изо всех сил старается быть крутым папашей администрации. «Мужик, этот заведующий такой чопорный, но ты можешь прийти ко мне по любому поводу, — сказал он на прошлой неделе после общего собрания, хлопнув меня по плечу. «Я всегда хочу иметь расслабленные, открытые каналы связи между мной и моими сотрудниками».

Я открываю пиво, когда Логан, футбольный тренер, встает в очередь позади меня.

— Эй, парень, классная рубашка, — говорит он, кивая в мою сторону.

Я не собирался приходить сегодня вечером, но Сэм настояла, чтобы мы показались. Пока я дремал на диване, она выдернула для меня одежду из шкафа. Простая голубая рубашка была ее выбором и не заслуживала комплимента.

— Что это за бренд? — спрашивает он. — Кельвин?

— Кто?

— Кляйн. Как бы то ни было, я видел, что ты пришел сегодня с Самантой. Вы ведь просто друзья, верно? Так все говорят.

Я отвечаю ровно наполовину кивком и наполовину покачиванием головой. Этот жест дает мне правдоподобную историю на случай, если Сэм спросит меня об этом разговоре позже.

— Я не знаю, как ты это делаешь, чувак. Она такая классная.

Он говорит это, глядя на нее, и мне ничего не остается, как проследить за его взглядом. Ее красное платье на тонких бретельках с разрезом посередине ее бедра. Сэм взяла с собой куртку, но оставила ее в моей машине, так как для начала февраля здесь не по сезону тепло. Может быть, нам стоит переехать на север, куда-нибудь с толстыми шарфами и пуховыми куртками, которые приходится застегивать до подбородка.

Ее рыжие волосы собраны в высокий волнистый хвост, а щеки имеют розовый оттенок. Ее кожа светится. В машине она спросила меня, следует ли добавить помаду ее фирменного оттенка красного — боковое примечание: теперь я начинаю пускать слюни в продуктовом магазине перед яблоками Рэд Делишес, — и, к счастью, она выслушала, когда я ответил грубым «нет».

— Господи, прекрасно. Тогда никакой помады. Почему ты так быстро едешь? Я думала, ты не хочешь идти туда.

Я ехал быстро, потому что мне приходилось держать правую ногу прямее, чем обычно, чтобы скрыть... Что ж, она просто отлично смотрелась в этом платье.

Логан прочищает горло, и видно, что он ждет от меня какого-то ответа. Он хочет, чтобы я признал ее сексуальность, но я этого не делаю. Он не уходит. Я делаю глоток пива, и он потирает щетину на подбородке.

— Так что да, в любом случае, не мог бы ты помочь коллеге? Какую еду она любит, какую музыку слушает — ну, знаешь, инсайдерскую информацию.

Абсо-бл*дь-лютно.

— Она большая поклонница этой ферментированной акульей дряни (прим. пер.: Хаукарль — исландское национальное блюдо: вяленое мясо гренландской полярной акулы, либо гигантской акулы) из Исландии, и ее музыкальные вкусы довольно специфичны, в основном полька-поп и йодль. — Мой тон приглушен, как будто я участвую в заговоре.

— Черт, странная, — он ухмыляется. — Какие парни ей нравятся?

— Нежные. Кроткие. Не смеши ее. Ей нужен серьезный тип поэта.

Его глаза загораются. Без сомнения, он обдумывает дерьмовую строфу, которую написал ранее. Она все еще лежит в ящике моего стола. Я чувствую запах чили в его дыхании.

— Что-то еще? — спрашиваю я.

— Если я приглашу ее на свидание, куда нам пойти?

— В зоопарк. Она обожает смотреть на животных в клетках.

Она его ненавидит. Если бы она не боялась последствий, то нашла бы способ освободить их всех.

— Серьезно? Не слишком ли это по-детски для свидания?

— Сэм в душе ребенок. — Это моя первая правда.

Он кивает, принимая мою информацию с широкой улыбкой. Этот парень действительно думает, что получит Сэм — мою Сэм.

— Ладно, круто. Я действительно ценю это, чувак.

Я возвращаюсь к ней, когда меня перехватывает другой парень — учитель фотографии, Малкольм. Он действительно маленький. Они с Сэм прекрасно поместились бы на двуспальном матрасе, и в самом конце было бы место для хаски.

— Привет, Йен. Мне было интересно... гм, Саманта случайно не упоминала тебе о моей записке или о чем-нибудь еще?

— Записка? — В моем голосе звучит искреннее недоумение.

— Да. Я послал ей один из тех подарков на День Святого Валентина от детей из хора. — Он потирает затылок, как будто это нервный тик. — Это была глупая идея.

— Оооо, теперь, когда ты упомянул об этом, вчера я видел скомканную бумагу в ее мусорном ведре.

Он обиженно хмурится. Мне хочется пожалеть этого парня, но я этого не делаю. Знаешь, что самое трудное? Попробуй влюбиться в нее на три года, а потом приходи и поговори со мной.

— Может быть, она еще не видела. Может быть, смятая бумага была чем-то другим.

— Не знаю, эти маленькие купидончики очень быстро доставляют посылки.

Я надеюсь, что он почувствует себя обескураженным количеством конкурентов и двинется дальше. Вместо этого он улыбается, как хороший парень.

— Знаешь что? Может быть, я просто приглашу ее на свидание лично. Мой психотерапевт всегда советует мне выйти из зоны комфорта.

Что за… Он говорит серьезно, как будто действительно собирается пригласить ее на свидание — и хуже того, Сэм может на самом деле сказать «да». Однажды она сказала мне, что, по ее мнению, Малкольм делал «довольно крутые снимки». Что, черт возьми, происходит? Мне нужно узнать, что сделала Сэм, чтобы вывести нас из идеального состояния сбалансированного гомеостаза, в котором мы находились последние несколько лет.

Когда я возвращаюсь к группе, передаю Сэм лимонад, и она делает вид, что обиделась, что я не принес ей пива. Я предлагаю ей глоток своего, и ее лицо искажается от отвращения, когда она пробует его.

— Фу. Бууэ. На вкус как кошачья моча. Я просто не понимаю, как ты это делаешь.

Я не знаю, как ты это делаешь. Слова Логана эхом отдаются у меня в голове.

— Иди сюда, я хочу тебе кое-что показать.

Она следует за мной прочь от группы, и я веду ее в маленький садик рядом с сараем для инструментов, так что мы вне пределов слышимости остальной группы. Сейчас начало февраля, поэтому в саду нет ничего зеленого. Директору Пруитту все еще нужно обрезать мертвые растения с прошлого сезона.

— Что ты хотел показать мне?

— А, это. — Я стучу по стене сарая. — Разве это не круто? Держу пари, что директор Пруитт может поместить туда много инструментов. В любом случае, ты знаешь, что многие в школе всегда думали, что мы встречаемся?

Мой вопрос ставит ее в тупик. Ее темно-синие глаза расширяются, а затем в замешательстве смотрят на меня.

— Да, пффф, так смешно, правда? Почему? В чем дело?

Я провожу рукой по волосам, не зная, как именно это объяснить.

— Ну, теперь люди, кажется, думают иначе.

— Ну, в общем, да. — Она отворачивается, словно вспоминая разговор. — Та новая девушка, Эшли, спросила о нас, и я сказала ей, что мы просто друзья.

Я внутренне застонал, и она залпом выпила половину своего лимонада. Я думаю, что она напугана, и мгновение спустя, когда начинает бессвязно бормотать, мои подозрения подтверждаются.

— Послушай, если ты слышал, что я распространяю слухи о том, что мы пара, то это не так! Я имею в виду, что это... да… — Ее щеки такого же цвета, как вишнево-красная помада в сумочке. Ее светлая кожа означает, что ее эмоции расцветают прямо на поверхности, и обычно мне это нравится. Прямо сейчас мне это нравится. — Очевидно… я этого не делала.

Так и есть.

— Итак, я полагаю, все слышали ваш разговор с Эшли?

— Учительская никогда не отличалась особой приватностью. Вот почему Четверка первокурсников подошла и спросила о твоем футбольном матче. Я думаю, они все влюблены в тебя. — Она раздраженно закатывает глаза.

— Дерьмо. Мне нравилось это заблуждение.

— Потому что все оставили тебя в покое? — Она хмурится. — Ты злишься на меня за то, что я все испортила?

Я не знаю… может быть. Я определенно злюсь, но не могу сказать, почему. Внезапно чувствую себя так, будто нахожусь на стартовой линии марафона, и только что выстрелил пистолет, но я еще не готов бежать. Мои шнурки развязаны. Я не растягивался. В течение трех лет просто ходил в кроссовках, называя себя бегуном. Я боюсь того, что произойдет, если попытаюсь бежать сейчас, но еще больше боюсь того, что произойдет, если этого не сделаю.

Очень плохо.

Гонка за Сэм началась, нравится мне это или нет.

Глава 5

Сэм

Я была на всех футбольных матчах Йена. Он главный тренер команды СП (JV Team — часто называются СП) и относится к работе довольно серьезно. Футбольная программа в Оук-Хилле на самом деле довольно хорошо известна по всему штату, и они не проиграли ни одной игры за два года. Тем не менее, СП-игры не так уж и увлекательны. Среди фанатов обычно четверо или пятеро чересчур усердных родителей, один обкуренный мальчишка, который все равно собирался оказаться под трибунами, и я. Я никогда не пропускала ни одной игры Йена, потому что знаю, что, если бы я была вовлечена в какую-либо внеклассную деятельность (пффф, весело), Йен тоже был бы там, чтобы поддержать меня. Однако сегодня трибуны заполнены полудюжиной учительниц, включая четырех первокурсниц. Они сидят на нижней трибуне маленькой стаей, образуя импровизированную секцию аплодисментов. Одна из них сделала табличку с блестками, точно такую же, как та, что сейчас лежит, скомканная, у меня под ногами. Они относятся к этой игре в начале сезона так, как будто это финал чемпионата мира.

Они скандируют:

— Йен, Йен, он наш человек. Если он не может этого сделать, то никто не может!

Чрезмерно заботливые мамы, присутствующие на занятиях, недовольны тем, что их материнский энтузиазм затмевается похотливыми учителями. Рефери говорит им, чтобы они перестали мешать, и моя ухмылка такая широкая, что, я думаю, она останется там навсегда. Потом Бьянка встает и берет для Йена ледяной лимонно-лаймовый «Гаторейд». Я хочу, чтобы он выбил его у нее из рук или, еще лучше, раскрутил колпачок и вылил содержимое ей на голову. Вместо этого он берет ее, тепло улыбается и благодарит. Когда Йен делает глоток, мне кажется, что я смотрю, как они целуются. Я борюсь с желанием запустить газонокосилку садовника и гоняться за ней по полю.

Йен возвращается к тренировкам, а Бьянка возвращается к своим друзьям, покачивая бедрами и злорадно улыбаясь. Они все дают ей пять, и она с гордостью говорит:

— Вот как это делается.

Я чуть сильнее топчу по плакату. Последняя неделя была почти невыносимой, когда я наблюдала, как учителя борются за внимание Йена. Для всех них он был моей игрушкой в течение последних нескольких лет, и теперь, когда я не играю с ним, почему бы им не получить его? Если бы мы были на детской площадке, я бы встала на их пухленькие шеи и потребовала, чтобы они оставили его в покое. Учителя тащили бы меня в кабинет директора, а я брыкалась и брыкалась, обещая быстрое возмездие каждому, кто прикоснется к нему, пока я в тюрьме.

С края трибун вспыхивает камера, на мгновение ослепляя меня. Я оборачиваюсь и замечаю Фиби, с моего первого урока, направившую свой объектив прямо на меня. Она машет рукой и громко объявляет:

— Просто делаю фотографии для моего задания в газете!

Замечательно. Она наконец-то решила заняться настоящей работой, и это за мой счет.

Игра длится недолго. Они уходят в овертайм. Йен выглядит чертовски сексуально на боковой линии в своей майке тренера. Четверка первокурсниц ликует. Ветер продолжает хлестать мой плакат, и частички блесток попадают мне в глаза. К тому времени, как мы с Йеном идем к его машине после игры, я выгляжу так, будто плакала.

— Ты не пользовалась плакатами, — указывает он.

— О...да. Они глупые. Я не хотела отвлекаться. — Я смотрю вниз, туда, где они сложены у меня под мышкой.

Я пытаюсь запихнуть их в мусорную урну, мимо которой мы проходим, но Йен настаивает, что хочет оставить их себе.

— Ты потратила на них много времени.

— Не так уж и долго, — отвечаю я, поспешно уточняя, на случай, если это спасет меня от отчаяния.

Я не хочу выглядеть так, будто нахожусь в одной лодке с четырьмя первокурсницами, которые, кстати, догоняют нас на парковке и спрашивают Йена, не хочет ли он пойти с ними на ужин, чтобы отпраздновать победу в игре. Они не стали приглашать меня, заявив, что в ресторане, который они выбрали, есть только столики на пять человек. Это лучшая ложь, которую ты можешь придумать?

Я открываю рот, чтобы выпустить поток ругательств, которые держала в себе всю игру, но Йен быстро отклоняет их предложение и тащит меня к своей машине.

— Там все в порядке? — спрашивает он, когда мы едем домой.

Я понятия не имею, что он имеет в виду. Ах да — в последние несколько минут я ворчала и дергала ремень безопасности, когда он не работал, возилась с кондиционером, потому что было слишком холодно, а затем слишком жарко, и поправляла солнцезащитный козырек вверх и вниз полдюжины раз, прежде чем окончательно сдаться.

— В порядке. Просто хочу есть.

— Хорошо, я накормлю тебя, но потом у меня будет особая просьба. — Он покупается на это оправдание.

Я смотрю в окно и хрюкаю в ответ.

— Мне нужна твоя помощь.

— С чем?

— Мне было трудно мотивировать своих ребят в начале овертайма, поэтому я пообещал, что если они выиграют эту игру, то я покрашу волосы в синий цвет.

— Что?! — Мое внимание возвращается к нему.

Он смотрит в лобовое стекло с легкой дразнящей улыбкой.

— Только временно. Я уже купил кое-что, они должны смыться в течение недели.

— Ты будешь выглядеть нелепо.

Нет, не будет.

— Это все для поддержания боевого духа. Иногда приходится быть нетрадиционным.

— Хорошо, но зачем тебе моя помощь?

— Я не хочу, чтобы это выглядело глупо и неровно.

Вот так Йен заставляет меня помочь ему покрасить свои красивые каштановые волосы в шокирующий оттенок электрического синего. Как только мы возвращаемся домой с игры, он принимает душ, а я превращаю его кухонную раковину в салон. Когда он выходит из ванной, вместе с ним поднимается пар. Время замедляется. В моей голове звучат знойные звуки песни «Let's Get It On» Марвина Гая. Он босиком, в спортивных шортах и футболке. Его короткие волосы влажные, и несколько прядей прилипли ко лбу. Его глаза голубее, чем голубой, когда он дерзко оценивает меня.

— Готова для меня?

БОЖЕ МИЛОСТИВЫЙ, ДА.

Я сглатываю и напоминаю себе о его истинном значении.

— Конечно. — Я похлопываю по стулу и предлагаю ему сесть. — В инструкции сказано начинать с влажных волос, так что первый шаг завершен.

Он откидывает голову назад и пристально смотрит на меня. Эта поза напоминает мне тот культовый перевернутый поцелуй Человека-паука Тоби Магуайра и Кирстен Данст. Его губы такие манящие.

— Ладно, и что теперь?

— А? — Я понимаю, что он задает мне вопрос с опозданием на секунду.

— Что дальше?

— Ох. — Я сглатываю и возвращаюсь к коробке. — Там сказано, накинуть полотенце на одежду, чтобы не осталось пятен.

Он встает и стягивает с себя футболку.

Ого!

— Там не было написано «раздевайся!» — кричу я, прикрывая глаза.

Он смеется и хватает кухонное полотенце, чтобы накинуть его на широкие плечи. Оно недостаточно большое, поэтому он вынужден взять одно из своейванной. Когда Йен возвращается, он объясняет:

— Мне нравится эта рубашка, не хочу, чтобы она испортилась.

— Я буду осторожна, — настаиваю я, глядя на него сквозь пальцы. — Ты можешь надеть ее обратно. — Я сдерживаю отчаянное «пожалуйста».

— Так проще.

Я подавляю покорный вздох и опускаю руку. Йен садится, откидывает голову назад и закрывает глаза. Это подарок. Он говорит: вот, наслаждайся, а я даже не буду смотреть, пока ты это делаешь. Хо-хо-хо, Рождество рано наступило.

Я видела Йена без рубашки ровно двадцать три раза. Половина из этих событий были невинными по своей природе: пляжные дни и вечеринки у бассейна. Остальные были украдкой замечены, когда он переодевался в своей комнате. Да, все верно — иногда я подлый маленький вуайерист. Я просто ничего не могу с собой поделать.

И все-таки, сейчас все по-другому. Он никогда не был без рубашки так рядом со мной. На пляже или в бассейне мы находимся снаружи, и там есть место для моего желания и возбуждения. Здесь, в его кухне, оно обитает как физическое присутствие. Мой взгляд мягко скользит по его прессу, и я замечаю бороздки, как малыш, считающий кубики. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Интересно, будет ли его кожа горячей на ощупь или она выглядит так только потому, что загорела? Я сжимаю воротник рубашки и дергаю его, пытаясь увеличить поток воздуха. Как будто мы в печке.

— Ты собираешься начать сегодня или..? — Йен приоткрывает один глаз.

— Да. Очевидно. — Я слепо хватаюсь за инструкции и вытряхиваю их. — Просто даю тебе время передумать насчет того, чтобы испортить эту густую шевелюру. Твоя мама убьет тебя — и меня.

— Этого не случится. Ты ей слишком нравишься, — Йен улыбается.

Затем он снова закрывает глаза, и на этот раз я исполняю свой долг и продолжаю выполнять задание. Я надеваю нитриловые перчатки и беру миску с голубой краской. Сделав глубокий вдох, погружаю пальцы в липкую массу и начинаю размазывать ее по его волосам. Сначала стараюсь держаться на расстоянии. Я стою как можно дальше от него, согнувшись под углом девяносто градусов, чтобы дотянуться до его головы, но через несколько секунд моя поясница протестующе болит. Я вынуждена подойти ближе, но, видимо, этого недостаточно, потому что Йен смеется и тянется ко мне.

— Ты должна достать повсюду, иди сюда.

Его рука обвивает мои ноги и левое бедро, так что он может притянуть меня к себе. Либо Йен недооценивает свою силу, либо я просто слаба, потому что, когда он тянет, я теряю равновесие и падаю на него, и, что еще хуже, не могу удержаться, потому что мои руки покрыты синей липкой массой. Мы соприкасаемся, нравится мне это или нет. Мое бедро касается его плеча. Мое бедро касается его бицепса. Мои сиськи в нескольких дюймах от его лица. Йен сжимает мою ногу, чтобы стабилизировать меня, и его пальцы касаются чувствительной кожи над моим коленом. На секунду мне кажется, что он нарочно перебирает их туда-сюда. Все мое тело сжимается в ожидании того, что произойдет дальше. Мы никогда не были так близки так долго. Мое дыхание застряло в груди. Его глаза все еще закрыты. Мой рот открыт, и я собираюсь прошептать его имя, как вопрос, но Йен толкает меня назад, чтобы я встала сама, прежде чем успеваю. Его рука падает с моего бедра, а затем он кладет снова руки на пресс. Я делаю медленный, ровный выдох, надеюсь, он не слышит.

После этой неудачи я — «Вспышка» в оставшейся части работы с краской. Провожу пальцами по его волосам, насыщаю пряди и стараюсь сохранять спокойствие в тех местах, где мне приходится наклоняться над его телом, чтобы добраться до другой стороны его головы. Я чувствую его дыхание на своей шее. По моей спине пробегает фейерверк.

Если на него и подействовала наша близость, Йен не подал виду. Насколько я знаю, он может дремать. Закончив, делаю шаг назад.

— Ладно. Теперь мы должны оставить ее несколько минут.

— Как я выгляжу теперь? — Йен открывает глаза и одаривает меня дьявольской ухмылкой.

— Не так глупо, как следовало бы. Половина команды, вероятно, будет копировать тебя. — Я вздыхаю, слегка раздраженная результатом.

— Значит, я законодатель моды? — он хихикает и отворачивается, уставившись в потолок. Его пальцы барабанят по прессу.

Я качаюсь на пятках и тянусь за своим стаканом с водой, заляпанный синими отпечатками.

— Что нам делать, пока мы ждем? — спрашиваю я.

— Как насчет того, чтобы я сделал это сейчас? — предлагает он.

Я выплевываю воду на стойку и начинаю сильно кашлять. Йен переключается с веселого на озабоченный, когда понимает, что я, возможно, на самом деле задыхаюсь. Смутившись, поворачиваюсь, чтобы уйти, но он хватает меня за рубашку и тянет, так что я плюхаюсь спиной к нему на колени. Йен хлопает меня по спине, пока кашель не стихает.

— Ладно, думаю, я в порядке, — говорю я, пытаясь встать, но теперь его руки на моей талии удерживают меня на месте.

— Ты думала, что я к тебе подкатываю? — говорит он мне в затылок.

Мы слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно, но отсутствие зрительного контакта придало ему смелости.

— Я просто неправильно поняла вопрос, — отвечаю я, притворяясь спокойной.

— Интересно.

— О, пожалуйста. Очевидно, я не думала, что ты этого хочешь… желаешь меня. — Я закатываю глаза.

Его пальцы впиваются в мои бедра, и мне кажется, он чувствует, как отзывается мой пульс.

— Хм, но это казалось достаточно правдоподобным, чтобы вдохнуть полстакана воды.

— Как скажешь. Я была просто одурманена ядовитыми испарениями краски для волос.

Пытаюсь вывернуться из его хватки, но Йен не позволяет. Я сдаюсь и остаюсь неподвижной, опасаясь, что малейшее движение может превратить это дружеское, спасительное сидение на коленях в танец на коленях за десять долларов. От этой мысли мои щеки заливает новый румянец.

— Я не чувствую запаха паров, только твой гель для душа. Ты уже три года пользуешься одним и тем же запахом.

Не похоже, чтобы он пытался шутить. Это звучит дико.

— Я поменяю его, если это тебя беспокоит, — говорю я, задыхаясь.

— Не надо.

У меня возникают дикие мысли: может, мне стоит повернуться и поцеловать его? Может быть, мне стоит, наконец, узнать, каков он на вкус. Я ловлю наше странное отражение в окне передо мной, и в моем мозгу гудит тревога. ПРЕКРАТИ ЭТО! СТОЙ! Я вскакиваю и хлопаю в ладоши. Шум, как от товарного поезда, прерывает нарастающее между нами напряжение.

— О! Пора ополоснуть волосы!

Прошло всего две минуты, но он ни о чем меня не спрашивает. Качает головой и отводит взгляд.

Ополоснувшись в душе, мы видим, что все прошло успешно.

Волосы у Йена голубые.

Мои щеки все еще красные.

֍֍֍

Все в школе сходят с ума от поступка Йена. Это такой холодный, шокирующий оттенок, что ученики называют его задирой, а женщины-учителя теперь думают, что у него есть какая-то нераскрытая дикая сторона. В учительской шепчутся, что он похож на рок-звезду. Я рада, что цвет временный. Его постоянные тренировки означают, что он должен часто принимать душ, и скоро он вернется к обычному старому Йену. Примечательно, что я нахожу, что, если называю его такими словами, как обычный в моей голове, мне легче пережить этот день. Вот как это работает: а, он? Это просто старый Брэд Питт. Мха. Видишь? Держу пари, ты даже не считаешь Брэда Питта сексуальным.

По мере того, как синий цвет исчезает с его волос, коллекция валентинок Йена все больше выходит из-под контроля. На днях он пожертвовал два больших мусорных мешка, полных плюшевых мишек. С детской больницы позвонили в местные новости, и они попытались снять об этом жесте приятный эпизод. Местный Учитель Приносит Подарки Больным Детям. Слава богу, он отказался от интервью. Последнее, что мне нужно, это чтобы он стал вирусным. Можете себе представить комментарии на YouTube?

Бабушка330: Когда я училась в школе, учителя все еще могли шлепать учеников — я бы так не возражала, если бы это делал он!

Футбольная мама88: Думаю нам нужно еще несколько встреч родителей с учителями…

ЛюбимецУчителяXOXOXO: Кому-нибудь понравится песня Van Halen’s (Van Halen’s — американская хард-рок-группа.) «Горячий учитель»?

Розы Йен тоже подарил — мне. Я не хотела принимать его вшивые букеты, но он настоял. Они воняют по всей моей квартире. Каждый раз, когда смотрю на них, вспоминаю своих конкуренток. Всего через день решаю выбросить их и сказать ему, что на них был грибок.

Слава богу, в эти выходные День Святого Валентина. Сбор средств скоро закончится, и эти ботаники из хора отправятся на национальные — поклонники Йена позаботились об этом. Единственным недостатком является то, что конец сбора средств приносит с собой самый милый праздник в году, который я буду терпеть в одиночестве третий год подряд. К счастью, у меня впереди несколько напряженных дней, чтобы отвлечься от мрачного и безрадостного будущего.

В пятницу мы с Йеном должны провести курс по сексуальному воспитанию, потом в субботу утром у нас Карнавал Святого Валентина в Оук-Хилле, и, наконец, как будто моя жизнь не могла стать еще печальнее, Йен удивил меня, объявив, что записал нас в качестве сопровождающих на танцы в День Святого Валентина в субботу вечером.

— Ты шутишь.

— Что? — спрашивает он, притворяясь невинным. — У тебя есть другие планы?

— Возможно.

— До Дня Святого Валентина осталось всего три дня, — замечает он, не обращая внимания на то, как жалко я себя чувствую в этот момент.

— Да, ну… Логан приходил ко мне в класс раньше и сказал, что хочет поговорить со мной. Может быть, он собирается пригласить меня на свидание.

Это, конечно, натяжка, но все же приятно дать Йену понять, что я не безнадежная неудачница. Логан, вероятно, просто хотел поболтать, чтобы убедить меня отдать должное одному из его игроков, но я не должна признаваться в этом Йену. На самом деле я могу сказать ему все, что захочу.

— Логан? — недовольно спрашивает он. — Футбольный тренер Логан? Никогда не встречал баночку с глянцевым гелем для волос, который бы ему не нравился?

Я признаю, что волосы Логана немного хрустят, но заставляю себя с энтузиазмом ответить:

— Он кажется довольно милым.

— Нет. Давай, ты будешь сопровождать меня на танцах. А потом я угощу тебя десертом.

Похоже, именно так я и проведу День Святого Валентина в этом году: с моим простым, несексуальным, определенно-не-возбуждающим-меня — платоническим приятелем Йеном… ох, и парой сотен старшеклассников.

Глава 6

Йен

Я решил, наконец, преследовать Сэм, но у меня не хватило смелости на самом деле добраться до преследующей части. В течение нескольких дней я колебался в выборе наилучшего плана действий. Ты не можешь просто дружить с кем-то в течение трех лет, а затем обратиться к нему однажды за обедом и пригласить на свидание. Сэм рассмеется и решит, что я шучу. Моя гордость этого не вынесет. Нет. Я должен проявить такт, должен соблазнить и соблазнить ее органично, как в тот день на кухне, когда она красила мне волосы. Я знал, что там что-то было, мы оба были слишком напуганы.

— Думаю, я собираюсь пригласить Сэм на свидание, — говорю я маме по телефону в среду вечером.

— БОЖЕ МОЙ!

Она в шоке роняет телефон, и экран разбивается вдребезги. Она не может мне перезвонить. Вот почему я ей ничего не рассказываю. Через несколько минут мне звонят с папиного номера. Очевидно, она украла его телефон, чтобы мы могли продолжить наш разговор.

Мама всхлипывает, и когда я заговариваю об этом, она признается, что плакала.

— Я просто так счастлива. Вы двое танцуете вокруг друг друга уже много лет, и я действительно не могу представить себе более совершенную женщину для тебя.

— Она еще не сказала «да». На самом деле, я даже не спрашивал ее.

— О, так и будет. Поверь мне, она скажет «да», и кто знает?! К этому времени в следующем году у меня может появиться невестка! И ВНУКИ!

Очевидно, было ошибкой посвящать маму в мой план. Обычно я держу ее в строгости от необходимости знать, так как это значительно облегчает мою жизнь. Пытаясь быть лучшим сыном, решил рассказать ей о Сэм.

На следующий день она не перестает писать мне.

ПАПА: В магазине Apple! Они заменяют мой экран. Кстати, это мама. Ты уже пригласил Сэм на свидание? Дайте мне знать, как это происходит! *конфетти эмодзи* *сердце-глаза эмодзи* *шампанское эмодзи* *невеста эмодзи* *жених эмодзи*

*младенец эмодзи*

*младенец эмодзи*

*младенец эмодзи*

*младенец эмодзи*

*младенец эмодзи*

*младенец эмодзи*

*младенец эмодзи*

Я не отвечаю ей. Она настаивает.

ПАПА: Ты можешь себе это представить? Надеюсь, дети получат ее волосы!!!

ПАПА: Опять мама. Что касается волос, твои дети тоже будут хорошо смотреться с твоими волосами, я бы просто очень любила маленькую девочку, похожую на Сэм.

Проходит несколько минут.

ПАПА: Теперь мне стыдно это говорить. Ты тоже симпатичный. Действительно.

ПАПА: Сынок, это твой отец. Мне нужен мой телефон. Пожалуйста, скажи маме, что перезвонишь ей, когда у тебя будет свободная минутка.

ПАПА: Кроме того, какого черта ты ждешь?

И он тоже. Интересно, стоит ли их заблокировать, но они, скорее всего, просто получат новые номера. Я испытываю искушение позвонить в AT&T (AT&T — Крупнейшая в мире телекоммуникационная компания и один из крупнейших медиаконгломератов. Является крупнейшим поставщиком как местной, так и дальней телефонной связи в США, а также вторым по величине сотовым оператором в США) и попросить их вырезать текстовые сообщения из моего контракта. На самом деле, я бы так и сделал, если бы сейчас не разговаривал по телефону с Сэм. Мы обсуждаем программу занятий по сексу, которая будет завтра утром. Большая часть этого заранее спланирована для нас, но Сэм хочет быть дополнительно подготовленными.

— Почему бы тебе просто не прихватить из дома пару презервативов для демонстрации? — спрашивает она. — О, подожди, они все еще будут разворачиваться, если все они просрочены и высохли? Не хочу ставить себя в неловкое положение перед детьми.

— Смешно. Не забудь взять с собой пятидесяти пяти галлонную (примерно 200 мл.) бочку смазки.

— Ха. Почему я, разве у тебя нет? — спрашивает она, по-настоящему озадаченная.

— Обычно мне это не нужно.

— О, потому что женщины, которые добираются до твоего дома, — это просто маленькие фонтанирующие Ниагарские водопады двадцать четыре на семь?

— Двадцать четыре — это натяжка. Я бы сказал, что это только во время акта, так что три, обычно четыре часа.

— Оооокей, Казанова, будем надеяться, что ты поддерживаешь этих мифических влажных девушек должным образом увлажненными. Господи, надеюсь, ты предлагаешь им «Гаторейд» на обратном пути, — Сэм фыркает.

Я откидываюсь на спинку дивана и улыбаюсь, глядя в потолок. Подшучивание над Сэм — моя любимая часть дня.

— Что еще, по-твоему, мы должны принести? Какие-нибудь из твоих мощных вибраторов?

— Чтобы сэкономить место, я возьму только маленький. Я назвала его Иэн — просто совпадение, никакой связи.

Мы шутим, но мысль о том, что она назвала вибратор в мою честь (даже если он анатомически неправильный), заставляет мой желудок сжиматься. Обычно я отступал и вел нас обратно к территории дружбы. Сегодня вечером решаю подтолкнуть ее. Это называется распознавать возможность, когда ты ее видишь.

— Как часто ты им пользуешься? — Я слышу, как она шумно втягивает воздух.

— Ха-ха. Йен, давай, нам нужно сосредоточиться, иначе утром нам будет нечего сказать детям. До сих пор мы просто собираемся развернуть презерватив на банане — что, несмотря на то, насколько распространенным это кажется в секс-поп-культуре, я никогда этого не делала. Что, если он сломается? Парни навсегда откажутся от безопасного секса.

— Просто позволь мне с этим разобраться.

— Как ты думаешь, мы должны сочинить рэп или что-то в этом роде, просто чтобы урок легче усвоился?

— Абсолютно, — невозмутимо отвечаю я. — Я собираюсь рискнуть и предположить, что ты уже что-то придумала.

— О, да. Я имею в виду, ничего особенного.

И она незамедлительно зачитывает его.

Меня зовут Сэм, и я здесь, чтобы сказать,

секс может быть веселым и здоровым.

У тебя есть презервативы, смазка и кое-какие игрушки,

но просто скажи «нет» этим беззащитным мальчикам.

— Это все было в твоей голове?

Она ни капельки не смущается, когда отвечает:

— Я сделала это на четвертом уроке. Кроме того, скажем так, я не зря выиграла конкурс талантов в шестом классе.

— Мне нужны эти кадры.

— Пфф. Ты хочешь. К счастью для меня, у моего отца все время была крышечка на объективе видеокамеры.

В разговоре наступает пауза, и мои мысли на цыпочках возвращаются к ее вибратору. Я хочу знать, говорила ли она правду.

— Как давно у тебя Йен?

— А почему тебя это волнует?

— Назови это скукой.

— Если тебе так скучно, у меня есть кое-какие бумаги, которые ты можешь проверить.

— Ладно, тогда назовем это любопытством.

Наступает тишина. Ее шаги эхом отдаются в трубке. Интересно, она сейчас в своей комнате? Дверь закрывается, и она вздыхает.

— Несколько лет.

— Значит, ему, вероятно, нужна замена?

— Я не так уж часто им пользуюсь.

— Бедный маленький Йен.

— Не волнуйся за него, с ним все в порядке.

— А как же ты? У тебя все в порядке?

— Йен... — упрекает она.

— Сэм… — насмехаюсь я.

Клянусь, я слышу, как она открывает и закрывает ящик прикроватного столика. Ухмыляюсь и представляю, как она выскальзывает из пижамных шорт и трусиков. Теперь я хочу сказать, бедная маленькая Сэм. Использовать вибратор вместо настоящей вещи? Она заслуживает лучшего.

— Где ты? — спрашиваю я.

Она нервничает, когда отвечает:

— В моей квартире.

— Очевидно. Где в твоей квартире?

— Разве это имеет значение?

— Ты лежишь в своей постели, не так ли?

— Ты же знаешь, что у меня здесь нет других удобных кресел. Когда твоя мебель вся из «Craigslist», ты в конечном итоге много бездельничаешь.

— Ты живешь в заблуждении, Горячие губки.

— Не называй меня так. — Ее голос звучит раздраженно и возбужденно.

На ее конце провода шуршат простыни. Я хочу поговорить с ней по фейстайму. На самом деле, не сомневаюсь в этом желании. А делаю это.

— Почему ты пытаешься связаться со мной по фейстайму?! — Похоже, она очень расстроена.

— Почему ты не отвечаешь?

— Я не выгляжу прилично!

— Как я и думал, — злорадствую я. — Мы лучшие друзья, что, как я думал, означает, что мы ничего не скрываем друг от друга. Ответь.

— Нет.

— Тогда довольно легко догадаться, что ты делаешь. Передай от меня привет Йену.

Фейстайм подключается немедленно, и ее измученный вид попадает на экран моего телефона. Она сидит, прислонившись к спинке кровати. Ее щеки розовые, а рот такой нежный и женственный, что у меня возникает внезапное непреодолимое желание почувствовать, как он обертывается вокруг меня. На ней обтягивающая хлопковая майка без лифчика. Она держит телефон так, что я вижу только ее верхнюю половину: ее кремовые плечи и грудь. Ее соски — камешки, и я хочу взять каждый из них в рот. Я был бы нежный, щедрый. Проводил бы пальцем под ее ключицей и заставлял ее краснеть повсюду. Бедняжка Сэм права — она распадется для меня.

— Видишь? — говорит она с самодовольной ухмылкой. — Ты тоже не ведешь себя прилично.

Она намекает на то, что на мне нет рубашки. После душа я не стал этим утруждаться.

— Да, но в отличие от тебя на мне брюки.

Это предположение, но, когда ее глаза расширяются, и румянец вспыхивает еще сильнее, я понимаю, что прав.

— Да... ну… — Сэм откашливается и переводит взгляд на что-то за кадром. — Здесь очень жарко, душно.

— Ну да, я представляю, как все накаляется, когда маленький Йен выходит на охоту.

— Я не поэтому такая горячая. Я просто тренировалась.

Кого, черт возьми, она хочет обмануть?

— Ты такая плохая лгунья.

— Ну и что?! — Она раздражена этим разговором. — Я лгунья, а ты чертовски возбужден. Почему бы тебе не позвонить кому-нибудь из четверки первокурсниц? Я уверена, что они могли бы помочь тебе — ну, знаешь, дать тебе курс переподготовки к завтрашнему утру. Тебе это явно нужно.

— Ты права, мне нужно.

Она медленно сглатывает. Телефон дрожит в ее руке.

— А тебе? — спрашиваю я.

— Как ты думаешь, почему я использую эти приложения для знакомств? Это не для того, чтобы встречаться с друзьями. А теперь ты собираешься предложить мне «помочь», как будто это малобюджетное порно? — Она закатывает глаза к потолку.

— У тебя явно никогда не было секса по телефону. У тебя это очень плохо получается.

Ее голубые глаза встречаются с моими.

— Что?

— Обычно все начинается не так. Я спрашиваю, что на тебе надето, и ты мне отвечаешь, но я уже знаю: белая майка, трусики, больше ничего.

— Йен.

Мое имя — предупреждение, буек, говорящий пловцам повернуть назад, но меня тошнит от предупреждений, поэтому я выхожу в открытое море. Пришло время проверить теорию.

— Хочешь спросить, что на мне надето?

— Держу пари, я догадываюсь: черные спортивные шорты, трусы-боксеры от Кельвина Кляйна.

Интересно. Может быть, Сэм наблюдает за мной, когда я переодеваюсь.

— И…У меня уже был секс по телефону. Не думай, что сможешь запугать меня этой странной игрой, в которую ты играешь.

Одна ее рука исчезает с экрана, и я знаю, что она хочет прикоснуться к себе. Может быть, ее рука лежит на бедре. Может быть, она едва раздвигает ноги, пытаясь убедить себя, что всего лишь поправляет нижнее белье. Держу пари, скоро ее пальцы будут скользить по краю трусиков, касаясь шелковистой влажной ткани. Она не может их снять, иначе я замечу. Нет, ей просто придется оттянуть их в сторону, если она хочет почувствовать кожу на коже.

— Но я думаю, что должна повесить трубку сейчас, — говорит она, задыхаясь.

— Или ты можешь позволить мне закончить то, что я начал.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Ее невинный поступок плохо построен. Держу пари, она едва прикасается к себе и пытается отговорить себя от этого, но уже слишком поздно. Я знаю, что прошло, по крайней мере, несколько месяцев. В глубине души знаю, что она так же голодна, как и я.

— Хочешь притвориться? Давай притворимся. Мы можем назвать это исследованием на завтра.

— Что?

— Я заставляю тебя кончить прямо сейчас.

— Господи, Йен.

Я мог бы сказать ей то же самое. Она думает, что я здесь единственный соблазнитель? Сэм — ходячее обольщение. Даже сейчас она прикусывает свою полную нижнюю губу, а я в нескольких секундах от того, чтобы обхватить рукой свой член. Ее белая майка тонкая, как бумага. Намеки, которые я вижу под ней, приводят меня на грань безумия.

— Скажи мне, что ты делаешь своей рукой, Сэм.

— Сбиваю тебя с толку.

— Будь честна.

— Йен, это…

— Фантазия, помнишь?

На долгое мгновение наши взгляды встречаются на экране, и я вижу, как крутятся шестеренки в ее голове. Она хочет этого и в то же время не хочет. Я думаю, что она со мной, но знаю, что в любой момент может нажать на этот маленький красный кружок на своем экране и отказать нам обоим. Я молчу, ожидая, пока Сэм примет решение. Я не буду принуждать ее больше, чем уже сделал.

Наконец в трубке раздается ее бархатистый голос:

— Ладно, хочешь поиграть? Я буду играть. Я... трогаю себя.

— Как? Через трусики?

— Да.

— Отодвинь их в сторону.

Ее глаза закрываются.

— Сэм, — говорю я, наклоняясь, чтобы привести себя в порядок. Мой член требует внимания, но я хочу сосредоточиться на ней. — Отодвинь их в сторону и скажи, какая ты мокрая.

Мы, наверное, говорили друг другу сотни тысяч слов за всю нашу дружбу, но сейчас наши слова звучат так, словно их произносят незнакомые люди.

Сэм запрокидывает голову и смотрит в потолок. Она обнажает шею. Если бы я был там, то бы провел зубами по линии ее пульса. Слышу легкий шорох, а затем ее глаза закрываются.

— Очень.

Я ухмыляюсь. Ну вот, я только что доказал свою точку зрения.

— После этого я попрошу курьера привезти бутылку «Гаторейда».

— Йен! — Ее глаза распахиваются.

Я хотел бы стереть свое выражение лица, но не могу. Это слишком хорошо, слишком много лет ушло на разработку.

— Проведи пальцем вверх и вниз. Это не твое прикосновение, это мое, и, если бы я был на твоем месте, то был бы осторожен. Я бы не торопился и погружал свои пальцы в тебя так медленно, а ты бы в ответ впивалась зубами в мое плечо, чтобы не стонать мое имя.

Я знаю, что она слушает мои команды, потому что ее дыхание становится все короче и короче. Я ничего не вижу ниже ее талии, и все же чувствую, что у меня есть место в первом ряду. У меня разыгралось воображение. Я был в этой комнате. И знаю, что у нее белые простыни. Знаю, что ее трусики обычно кружевные и тонкие. Она любит носить цветные вещи. И ее кожа тоже. Без сомнения, Сэм раскраснелась с головы до ног.

— Я хочу, чтобы ты просунула внутрь средний палец и представила, что это я. Если бы я был там, то стянул бы с тебя трусики и прижал твои открытые бедра к кровати.

— Я не настолько гибкая, — Сэм хихикает.

— Я точно знаю, что это так, — я ухмыляюсь.

В следующее мгновение она роняет телефон, и экран становится черным. На секунду мне кажется, что она ушла, но я все еще слышу ее тяжелое дыхание, шуршание простыней, скольжение ткани по ногам. Черт возьми. Она снимает эти трусики.

— Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то пробовал тебя? И я не имею в виду какую-то поспешную прелюдию, два обязательных облизывания, Сэм. Я имею в виду лицо, зарытое между твоих ног, язык, погружающийся глубоко снова и снова.

— Йен… пожалуйста…

— Я хочу попробовать тебя.

Она тяжело дышит. Так близко. Ее дыхание становится все короче и короче. Ноги у нее дрожат. Я представляю ее на этой кровати, розовую, мокрую и очень хорошо умеющую слушать.

— Я так близко, Йен.

— Сэм, представь, как мы хорошо подходим. Представь, как легко я тебя заполню.

— Йен… я… — Остальная часть предложения растворяется, и она тоже.

Сэм сжимает свои простыни, собираясь рассыпаться только от звука моего голоса.

— Сначала я буду таким нежным, но знаешь что? Я слишком долго был одинок, и мне нужно трахаться — жестко.

Я знаю, что она в нескольких секундах от того, чтобы дать мне услышать, как она кончает, а затем — внезапно линия замирает.

Сэм повесила трубку.

Черт.

Я ухмыляюсь. Другой мужчина может чувствовать себя обделенным, но я — нет.

Это только начало, и она должна это знать.

Я пишу ей через несколько минут, когда знаю, что она лежит на кровати, и остаточные волны посылают дрожь по ее телу. Сэм раскраснелась и тяжело дышит, пытаясь восстановить дыхание. Я знаю, что она волнуется из-за того, что только что произошло, но я нет.

ЙЕН: В следующий раз мы сделаем это лично.

Глава 7

Сэм

Это утро после ТЕЛЕФОННОГО ЗВОНКА, и у меня развился какой-то посттравматический синдром. Я не отвечаю на звонок Йена, в основном потому, что в этом нет необходимости. Я уже проснулась и на кухне готовлю яичницу. На моем столе бекон, свежие черничные кексы, нарезанные фрукты, кофе и апельсиновый сок. Я похожа на маму из ситкома. В любую минуту может появиться мальчик-подросток. Я скажу ему, чтобы он садился завтракать, а он скажет: «Мам, ну я опаздываю в школу!» Я брошу батончик мюсли ему в затылок, когда он выйдет за дверь.

У меня есть вся эта еда, потому что я проснулась и решила, что мне нужен плотный завтрак. Мне нужно набраться сил на предстоящий день. Никакого низкого уровня сахара в крови, если собираюсь быть сильным противовесом для этой новой версии Йена. Йен 2.0: сексуальный дьявол, хриплый оператор секса по телефону.

Прошлой ночью я позволила ему заманить меня в какой-то странный сценарий, в котором мы не были Йеном и Сэм, лучшими друзьями. Мы просто играли роль: Йен и Сэм, похотливые подростки. Правдоподобное отрицание. Хотела бы я позвонить и взять отгул, но они точно не дают учителям миллион выходных. Я отказываюсь тратить один, потому что боюсь встретиться с Йеном. Сомневаюсь, что он боится встретиться со мной лицом к лицу. Нет, не после того сообщения, которое он прислал вчера вечером. Ясно, что карты у него в руках.

Я снова открываю текст, просто чтобы убедиться, что не сплю.

Ага, вот оно. Я вздрагиваю, закрываю экран и снова принимаюсь за еду.

Мой наряд подобран стратегически. Когда час спустя я захожу в школу, на мне платье, которое вполне можно надеть на историческую реконструкцию в Плимут-Роке. Черная одежда спускается до самых икр и застегивается на пуговицы до самой шеи. Белый отворот с оборками придает образу приятный колониальный оттенок. На самом деле это мой похоронный наряд, что вполне уместно, потому что прошлой ночью мой прежний образ жизни с Йеном умер.

Учителя останавливают меня в коридоре и спрашивают, должны ли мы сегодня быть в костюмах. Черт, это же не День литературного персонажа, не так ли? Они даже не дурачат меня, они искренне смущены. Я решаю, что могу немного расстегнуть верхнюю пуговицу. Мое декольте все еще полностью скрыто, но кровообращение в моей шее может вернуться.

Я заворачиваю за угол в свой класс и вижу, что меня ждет Йен. Он сидит на моем стуле, положив ноги на стол. Я подпрыгиваю на целую милю. Мой пластиковый контейнер падает на землю, и крышка отскакивает. Кексы вываливаются.

— Господи, Йен!

Он спокоен и скучающий, когда отвечает:

— Забавно, ты сказала то же самое прошлой ночью.

Мои глаза широко распахиваются, и я мотаю головой взад-вперед по коридору.

— Ты не можешь так говорить! Ты с ума сошел?!

Я опускаюсь на колени и начинаю сгребать кексы обратно в контейнер. Йен не утруждает себя помощью, просто наблюдает за мной с веселой улыбкой. Когда я встаю, он наклоняет подбородок в мою сторону.

— Какое платье. Ты надела его для меня?

— Ты спрашиваешь, думала ли я о тебе после нашего телефонного разговора? Потому что нет, не думала. Я забыла о твоем существовании.

— Ты похожа на американскую куколку по имени Честити.

— А у тебя такой вид, будто ты вторгся на чужую территорию. Почему ты в моем классе?

Он встает и неторопливо подходит ко мне, протягивая руку, чтобы закрыть дверь. Звенят тревожные колокольчики, как от того, что он загнал меня в угол у двери, так и оттого, что почувствовал необходимость закрыть ее в первую очередь. Я протягиваю руку назад и поворачиваю дверную ручку, но рука Йена слегка ударяет по дереву рядом с моей головой, но он оказывает достаточно давления, чтобы удержать меня от открытия. Медленно я смотрю в пару знакомых голубых глаз, которые сейчас делают совершенно незнакомые вещи с моим телом. Мой желудок сжимается. Мои кулаки сжаты. Я стискиваю зубы. Все вокруг жесткое и скручено, как пружина. Я могу перетянуть селезенку или что-то в этом роде, если буду продолжать в том же духе. Я думаю, он собирается выяснить, на чем мы закончили вчера вечером. Мои подозрения усиливаются, когда Йен подходит ближе. Наши тела едва соприкасаются. Боже, он действительно высокий и зловещий. Есть причина, по которой я никогда не встречалась с таким большим парнем, как он. Йен — лошадь, а я — жокей, только жокеи носят шлемы и хлысты. Мне нечем от него защищаться, только кексами. Он поднимает руки, и я зажмуриваюсь. Я веду себя совершенно иррационально. Я знаю это, но, как уже сказала, его размеры пугают. Сегодня утром я должна была выбрать какие-нибудь туфли на платформе, может быть, ходули. Даже пого-палка позволяла мне находиться на уровне его глаз миллисекунды за раз. Что-то ударяет меня в грудь, и это может быть бомба, насколько я знаю. Секунды тикают, и мы оба можем взорваться. Я наслаждаюсь этой мыслью — мне бы хотелось, чтобы меня избавили от страданий.

— Открой свои глаза, Сэм.

Его тон дразнящий и легкий. Так обычно говорил Йен 1.0, поэтому я приоткрываю один глаз, потом другой. Я смотрю вниз. Он прижимает к моей груди синюю бутылку «Гаторейда». Невинный маленький спортивный напиток.

— Расслабься.

— Ты не собираешься меня поцеловать?

— Ты хочешь, чтобы я это сделал?

— Я не знаю. Я не чувствую ног, и скоро начнется первый урок. — Мои глаза не отрываются от бутылки.

Он делает шаг назад и качает головой.

— Пей до дна. Похоже, ты хочешь пить. И ты забыла? Сегодня никакого первого урока. Мы должны пойти преподавать этот курс сексуального воспитания.

֍֍֍

Все до единого младшие и старшие ученики заполняют трибуны в спортзале. Йен и я стоим в стороне, ожидая, когда директор представит нас. Это будет абсолютное дерьмо. По дороге ученики должны были бросить в коробку из-под обуви анонимный вопрос, касающийся сексуального воспитания. Я держу ее в руках, и она здоровенная. Эти подростки — любопытные маленькие ублюдки.

— У тебя есть пенис? — спрашивает Йен.

Я поднимаю банан. Он недельной давности, весь в пятнах и выглядит довольно болезненно. Может быть, я также использую его, чтобы продемонстрировать опасность ЗППП.

— У тебя есть презерватив?

Он вытаскивает его из заднего кармана. Слова «МАГНУМ» и «РЕБРИСТЫЙ ДЛЯ ЕЕ УДОВОЛЬСТВИЯ» прыгают на меня, как мигающая неоновая вывеска.

— Ты шутишь.

Он, кажется, смущен.

— Ты только что принес это из своей заначки? — спрашиваю я, словно дышу ртом.

— Именно это ты и велела сделать.

У меня нет времени расспрашивать его, потому что наши имена объявляются в микрофон, а затем мы выходим на баскетбольную площадку под бурные аплодисменты и разговоры. Требуется несколько минут, чтобы заткнуть всех и привлечь их внимание. Первая половина курса — по книге. Директор Пруитт попросил нас описать наиболее распространенные ЗППП и их пути передачи, в то время как сопровождающее слайд-шоу воспроизводится на проекторе позади нас. Каждый новый образ вызывает хор стонов и прикрытых глаз. Один ребёнок теряет сознание, и его нужно отвести в кабинет к медсестре.

— Мерзко! — кричит девушка из первого ряда.

— Да, — торжественно отвечаю я. — Нейросифилис отвратителен и смертельно опасен. Теперь мы переходим к следующей части курса: демонстрации правильных техник применения презервативов. Йен, профилактическое средство, пожалуйста.

Он улыбается и качает головой, открывая резинку, пока я держу банан перед собой. Я позволяю ему объяснить, как лучше всего развернуть его, поскольку он явно более опытен, чем я, на чем стараюсь не зацикливаться. После этого директор Пруитт берет банан и выставляет его на всеобщее обозрение. Он — забытая сводная сестра Ванны Уайт (прим. пер.: Vanna White американская актриса и телеведущая.). Затем мы начнем с вопросов в обувной коробке. Йен опускает руку, хватает сложенный листок бумаги и протягивает его мне, а затем я читаю каждый вслух. Я надеялась на глубоко зрелые вопросы, но не получила ни одного.

— Каков средний размер пениса? — я читаю вслух, вызывая смешки у зрителей. — Ну, в общем, да… почему бы нам не попросить Йена ответить на этот вопрос?

Он даже нисколько не смущается, когда уверенно отвечает:

— Ребята, не будьте так заняты подобными вещами. Большинству женщин — все равно. Это считается большой проблемой в поп-культуре, но у подавляющего большинства из вас будет где-то шесть дюймов (6 дюймов приблизительно 15 см) к концу полового созревания.

Он поворачивается ко мне, и мои глаза говорят: «А вы, мистер Магнум?» Он вздыхает и тянется к еще одному вопросу.

Я совершаю критическую ошибку, когда читаю его вслух, прежде чем сначала прочитать самой.

— Миссис А горячая и… — Мой голос затихает, когда я комкаю ее. — Ладно. Очень смешно. Йен, следующий.

Он быстро передает мне еще один вопрос, бросая на мальчиков в аудитории угрожающий взгляд.

— Возможно ли, чтобы женщина испытала больше одного оргазма во время секса? — Я читаю вслух. Этот вопрос кажется мне глубоко личным, и я ненавижу себя за то, что краснею, когда отвечаю: — С моей точки зрения, ответ — да.

Вопрос быстро отбрасывается, и я протягиваю руку за другим, отказываясь встречаться с дерзким взглядом Йена.

— Ты можешь забеременеть от того, что трешься через свои шорты «Найк»? — Мое лицо морщится, и я поворачиваюсь к Йену. — Я не думаю... На самом деле, они вроде как пористые, не так ли?

Йен стонет и вырывает листок бумаги из моей руки. Затем наклоняется и говорит в микрофон:

— Нет, не можешь. Тем не менее, надень презерватив — проблема решена.

Пройдя три четверти вопросов, я поднимаю глаза и замечаю мальчика в первом ряду трибун, выглядящего шокированным. Его глаза занимают половину лица.

— О, черт, — ругаюсь я себе под нос. — Эй, Джонни, ты не мог бы посидеть в коридоре? Твоя мама не подписала бланк разрешения на это.

— Просто забудь все, что видел сегодня, приятель. — Директор Пруитт бросается вперед, чтобы проводить его.

Нет никаких сомнений, что мы оставили неизгладимые шрамы и для детей, и для себя.

Когда еще тридцать минут спустя длительных пыток, в течение которых я плохо отвечаю на вопросы, мы закончили, и Йен провожает меня обратно в класс. Нам нечего сказать, поэтому мы молчим. Мы одни в коридоре. Я прижимаю к груди коробку из-под обуви, полную оставшихся вопросов. Я понятия не имею, о чем мы говорили. У нас когда-нибудь было что-то общее, или я просто бредила? Я не могу придумать, что ему сказать, кроме «Гаторейда» или нашего вчерашнего звонка. О, да!

— Какой чудесный весенний день, — с тоской говорю я.

Мы проходим мимо окна, а снаружи льет как из ведра. Ветви деревьев летают туда-сюда.

— Ага. Мило, — говорит Йен с понимающей улыбкой.

— Ладно, ладно, давай просто вернемся к тому, чтобы вообще не разговаривать. Так проще.

— Я даю тебе время успокоиться.

— Успокоиться!? УСПОКОИТЬСЯ?!

Его глаза скользят по моим, и он поднимает бровь. Верно. Если бы мы проходили мимо зеркала, я уверена, что мое отражение ужаснуло бы меня. Волосы у меня, наверное, дыбом стоят, светлый шик. Мои глаза затуманены и широко раскрыты. Я в нескольких минутах от того, чтобы меня запихнули в мягкую комнату.

— Прошлая ночь, вероятно, была тяжелой для тебя, — продолжает он.

Да, секс по телефону был таким мучительным опытом. Я устала просто думать об этом.

— И я знаю, что ты хочешь притвориться, будто ничего не случилось, чтобы мы могли вернуться к нормальной жизни.…

Да, да. Я скрещиваю пальцы рук и ног в надежде, что он скажет то, что я думаю.

— Как друзья.

Верно. Как сказал бы Чендлер, это было бы совершенством.

— Но…

— Саманта! Эй, Сэм! Подожди!

Мы оба синхронно поворачиваемся и видим Логана, бегущего по коридору в нашу сторону.

— Привет, — говорит он, останавливаясь и упирая руки в бока, когда подходит к нам. Он даже не дышит тяжело. Если бы я попыталась пробежать по коридору, у меня бы свело бок.

— О, привет, Логан. Как дела?

— Не очень. Хэй, Йен.

Ворчание Йена агрессивно. Я хмурюсь и пытаюсь поймать его взгляд, но Логан заговаривает первым.

— Я хотел спросить, была ли у тебя возможность прочитать мое маленькое... стихотворение?

— Стихотворение? — Мое лицо сморщивается в замешательстве.

Он ухмыляется, и это не такое чудовище, каким я его считала. У него красивые руки, добрая улыбка, волосы недавно подстрижены.

— Да, я положил его с плюшевым мишкой... для сбора средств для хора?

Я получила только пару красных роз, никаких медведей. Йена обладает монополией на них.

— Извини, Логан, я не получала никакого стихотворения.

— Сэм, нам пора идти, — вмешивается Йен. — Мы опоздаем на следующий урок.

— Наверное, он затерялся среди всех остальных. Насколько я слышал, в этом году у тебя немало поклонников. — Логан добродушно пожимает плечами.

О чем, черт возьми, он говорит?

— О... гм, да.

Понимает ли он, что завтрашний день я провожу в одиночестве?

Сопровождать школьные танцы? Я бы с легкостью выиграла конкурс «Скорее всего, она будет плакать до тех пор, пока не уснет в День Святого Валентина».

— Но это меня не остановит, — он ухмыляется. — Ты сегодня что-то сделала с волосами? Выглядит великолепно.

Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до распущенных волнистых прядей, ошеломленная сладким комплиментом.

— Разве тебе не нужно где-то быть, Логан?

Он смеется, явно принимая вопрос Йена за вежливость.

— Это мой выходной. В любом случае, Сэм, если ты свободна… — Его голос затихает, когда он встречает взгляд Йена. Что-то там предупреждает его остановиться идти напролом.

— Свободна? — я подталкиваю.

— Завтра.

— Нет, — резко отвечает Йен.

— Я должна быть волонтером на утреннем карнавале, а потом сопровождать школьные танцы. — Я морщусь.

— О, попала. — Он качается на пятках.

Мое сердце разрывается из-за него. У него хватило смелости пригласить меня на свидание в присутствии Йена, и я не хочу сразу отказывать ему.

— Но, может быть, в воскре…

Йен обнимает меня за плечи и ведет по коридору.

— А теперь попрощайся, Логан.

— О... э-э... пока. Подожди! — Йен не ждет. — Ладно! Я поговорю с тобой позже, Сэм. Может быть, попробуем что-нибудь придумать в другой раз?!

Я не успеваю ответить, потому что Йен сворачивает за угол и увлекает меня за собой. Когда мы оказываемся вне пределов слышимости Логана, я вырываюсь из объятий Йена.

— Что, черт возьми, это было?

Он качает головой и ведет меня в класс. Во второй раз за сегодняшний день он закрывает за собой дверь. Мы одни, а он ходит, как лев в клетке. Я чувствую необходимость бежать. Мне хочется приоткрыть окно, высунуть голову и глотнуть воздуха. Дождь будет лить мне в лицо, но это того стоит.

Вместо этого иду к своему столу, открываю бутылку «Гаторейда» и делаю большой глоток. Когда сглатываю, кое-что вспоминаю.

— Ты думаешь, он действительно послал медведя, а тот просто потерялся в пути?

Тишина.

— Йен?

— Возможно. Ты же знаешь, какие эти дети из хора.

Нет, вообще-то нет. Он намекает, что они преступники? Они проводят свое время, наблюдая за «Glee» и распевая а капелла версии Тейлор Свифт. Они безвредны.

— Похоже, все твои медведи прибыли вовремя, — замечаю я.

— Хм.

Он не перестает ходить.

— Ты ведешь себя странно. Что ты знаешь такого, чего не говоришь мне?

Онповорачивается ко мне и упирает руки в бока. Лучше бы он этого не делал. Это его поза Супермена, и сегодня, в отглаженной белой рубашке, закатанной до локтей, и черных брюках, он вполне мог сойти за мистера Кента.

— Это не имеет значения. Ты будешь смеяться, когда я тебе расскажу.

Это означает, что я точно не буду.

— Скажешь мне что?

— Я заплатил одному из ребят из хора, чтобы он перехватил твои подарки и доставил их мне, а не тебе. — Его глаза сузились, сфокусировавшись на окне за моей головой.

Что. За. Черт.

— Зачем?

Может быть, я недостаточно серьезно отнеслась к его предполагаемому медвежьему фетишу. Насколько я уверена, что он пожертвовал эти сумки с медведями в детскую больницу? Они могли быть спрятаны в его шкафу, крошечном плюшевом храме наслаждений.

— Почему нет? — Он пожимает плечами, не обращая внимания на мой гнев. — Может быть, я подумал, что тебе не следует подвергаться ужасному почерку Логана.

— Настоящий ответ.

— Это и есть настоящий ответ. Стихи у него были дерьмовые, а почерк еще хуже — каракули.

— Не пытайся быть милым сейчас, — я злюсь — взбешена. — Не могу поверить, что ты это сделал. Я провела последние две недели, чувствуя себя дерьмово, потому что ты получал кучу подарков, а я была ужасно приземиста. Я чувствовала себя одинокой неудачницей.

— Сэм… — Он пытается подойти ближе, и я поднимаю руки, чтобы остановить его. Знаю, что это бесполезное занятие. Если бы он захотел дотянуться до меня, мои руки согнулись бы, как спагетти.

— Сэм… Сэмвич… Сэм и сыр. — Каждое из моих прозвищ как будто перехватывает мои струнки сердца. Он наклоняется, и мы оказываемся лицом к лицу. — Я сделал это, потому что пришло время нам с тобой перестать ходить вокруг очевидного, о том, что между нами есть.

— В твоих словах нет смысла.

— Ты права. Я постараюсь все прояснить. — Его голубые глаза тлеют, и по спине пробегает дрожь страха.

— Э-э... Или ты мог бы просто пожать мне руку, повернуться и покончить с этим?

— Чего ты боишься? — Он хмурится.

Я отмахиваюсь от его вопроса.

— О, на самом деле много чего. Все как обычно: пауки, тараканы, призраки. Кроме того, я потеряла своего лучшего друга, потому что он считает, что мы должны раскачивать лодку.

— Это не так.

— Как бы ты назвал наш вчерашний телефонный звонок?! Пустая болтовня? — Его спокойное поведение приводит меня в ярость.

— На самом деле, как раз наоборот. Слушай, мы не собираемся устраивать дружбу с пользой. Мы не собираемся просто заниматься сексом и вести себя непринужденно.

— Конечно. Зачем нам это? Это звучит слишком просто.

— Когда ты будешь готова, я приглашу тебя на свидание.

— Свидание?! Я даже не хочу тусоваться с тобой как с другом прямо сейчас! Ты украл моих медведей и мои цветы!

— Нет, помнишь? — Наконец-то в его голосе слышится раздражение. — Я подарил тебе цветы.

Верно, но они так жгли меня ревностью, что я их выбросила. Теперь я злюсь на него еще больше. Я толкаю его в грудь, и от его твердой мускулатуры у меня на пальце появляется трещина. Отлично, я, наверное, что-то сломала.

— Не пытайся ускользнуть из-за формальности, придурок.

Его рука обхватывает мою, так что я не могу оторвать ее, и мы с таким же успехом можем быть в 1800-х годах, потому что его прикосновение к моей руке кажется неуместным и интимным, и есть ли нервы в твоей руке, которые соединяются с твоим пахом?

— Я куплю тебе миллион медведей, если ты этого хочешь.

Хорошо, давайте сосредоточимся на реальной проблеме. Он солгал мне и предал меня, но я действительно злюсь из-за очевидного отсутствия медведей из дешевых магазинов.

— Нет! Ничто из того, что ты делаешь, не может компенсировать этот... этот обман!

— Ты драматизируешь. — Самый край его рта приподнимается.

— Отпусти меня.

Он делает шаг назад и щиплет себя за кончик носа, словно пытается не рассмеяться — или не закричать.

— Очевидно, тебе нужно время. Не хочешь вместе прокатиться на велосипеде на утренний карнавал?

— Ни в коем случае.

Он делает шаг назад и направляется к двери.

— Тогда, полагаю, я увижу тебя там.

Да! ДА, ТЫ СТРЕМИШЬСЯ!

Глава 8

Йен

К сведению, я не вызывался сидеть в кабине для купания на карнавале в День Святого Валентина. Кто-то (угадайте) написал мое имя жирным шрифтом на регистрационной форме. Достаточно удобно, что она решила управлять упомянутой будкой для погружения, а это значит, что она будет смотреть, как я промокаю десятки раз между тем, как забираю билеты и сбрасываю механизм погружения. Карнавал официально начинается в 10:00 утра. Я надеялся, что вчерашний шторм помешает развлечениям на свежем воздухе, но, вероятно, благодаря магии вуду Сэм, небо прояснилось, и дождь уступил место теплому фронту с юга. Солнечно, на небе ни облачка. Я стою на платформе, ожидая, когда меня окунут, а Сэм внизу болтает с Логаном. Сегодня утром он принес ей кофе. Как очаровательно. О, и еще есть маленький плюшевый мишка. Сэм прижимает этого медведя к своей груди, как будто она никогда в жизни не хотела ничего больше. Это шоу для меня.

— Давайте начнем эту вечеринку! — кричит кто-то в конце очереди.

Да, есть такая очередь. Там так много людей выстроились в очередь, чтобы намочить меня, и я уверен, что астронавты могут видеть формирование очереди с космической станции.

— Кайл, иди, замочи тренера!

— Стивен! Мистер Флетчер в кабине для купания!

Первой встает Бьянка. На ее лице играет дразнящая улыбочка, и каждый раз, когда я случайно смотрю в ее сторону, она возбужденно машет. Сэм встает перед ней и нетерпеливо протягивает ладонь.

— Билеты.

Ее медведь где-то забыт, а Логан исчез.

— Сколько?

— Пять. Прочти вывеску. Следующий.

— Вот! — нетерпеливо говорит Бьянка, протягивая Сэм пачку билетов. — Просто возьмите их все.

Сэм бросает билеты в пустую банку из-под кофе и вручает Бьянке три мяча. Она собирается выпустить один из них, когда Сэм снова вмешивается.

— Эй! Давай назад! Ты должна оставаться за белой чертой.

Бьянка пропускает каждый свой бросок. Ее мячи приземляются с мягким стуком в траву, и когда Сэм поворачивается, чтобы поднять их, на ее лице сияет широкая улыбка. Наши взгляды встречаются, когда она подходит к кабинке, чтобы взять особенно плохой бросок, и эта улыбка исчезает.

— Что?

— У тебя есть своя работа, — говорю я, указывая подбородком на линию.

— Ты же знаешь, они просто хотят увидеть тебя в мокрой футболке. — Ее глаза сужаются в щелочки.

— Забавно, это та же самая причина, по которой я хотел записать тебя в кабину для купания.

— СЛЕДУЮЩИЙ!! — кричит она.

Четверка первокурсниц бросает по очереди, и ни одна из них не попадает в цель. Толпа начинает волноваться. Как средневековая толпа, они хотят действия. Они жаждут крови. Сэм берет еще один раунд шаров и поворачивается, чтобы передать их следующему участнику, но затем колеблется, поворачивается на пятках и изучает эту цель. Сэм наклоняет голову, и я вижу, как работают ее мысли.

— Может быть, людям просто нужно немного поучиться. — Она делает один неуверенный шаг.

— Ты не посмеешь.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь. — Еще один шаг.

— Саманта Грейс Абрамс, — предупреждаю я.

Это бесполезно. Она делает еще один шаг, затем начинает изображать огромное, замедленное падение, в котором спотыкается вперед и должна прервать свое падение одной вещью: мишенью. Платформа с быстрым свистом исчезает из-под меня, и затем я падаю в воду. Черт возьми. Теплый фронт или нет, но все равно февраль. Вода холодная. Когда я выныриваю, Сэм стоит по другую сторону бака. Мы на одном уровне глаз. Она милая и невинная, как ягненок.

— Ой.

— Если ты подойдешь ближе, я засуну тебя сюда.

Ее глаза расширяются, и она поспешно возвращается к очереди участников.

Падения редки в течение всего оставшегося утра, пока Четверка первокурсниц не договаривается с несколькими меткими бейсболистами, которых им удалось найти.

— Просто помогаем собрать деньги для фонда образования! — объясняют они, обмахиваясь рукой, пока я карабкаюсь обратно на платформу. — Это все… для детей.

Кроме того, Сэм окунает меня, по меньшей мере, дюжину раз сама. Каждый раз, когда я набираюсь смелости и бросаю колкость или кокетливый комментарий, я проваливаюсь. К концу смены футболка прилипает к коже. Мои волосы зачесаны назад. Я чувствую себя бодрым и отдохнувшим. Сэм, напротив, потеет. Ее глаза прилипают к моей мокрой рубашке, а потом она медленно отводит их. Мгновение спустя они вернулись на прежнее место.

— Как ты там себя чувствуешь, чемпион?

— Замолчи ты.

Приходит замена, чтобы освободить меня от должности: мистер Джонс, пузатый баскетбольный тренер. Как только мы меняемся местами, платформа скрипит, и очередь расходится. Люди разбегаются и бегут с места происшествия.

— Да ладно вам! — поддразнивает мистер Джонс. — Только потому, что у меня нет пресса, как у мистера Химика?

Когда я подхожу к Сэм, она протягивает мне полотенце и не сводит глаз с неба.

— Вот, прикройся. Ты выглядишь неприлично.

— На мне купальный костюм и футболка.

— Да, и женщины все утро приходили в шок от этого зрелища. Я слышала, что в палатке первой помощи закончились кровати, так что сделай нам всем одолжение.

— Нам?

— Заткнись. Давай, ты будешь угощать меня обедом за то, что подвергал меня пыткам последние два часа.

— Подожди, у меня есть сухая футболка, в которую я хочу переодеться.

Я веду нас в заброшенный полевой домик за карнавалом. Сэм скрещивает руки на груди и смотрит, как я встряхиваю волосами и стягиваю с себя рубашку.

— ОГО! Предупреди девушку, ладно?

Я качаю головой и наклоняюсь, чтобы порыться в сумке в поисках сухой рубашки. И занимаю неприлично много времени. Сэм ерзает и стонет, в конце концов, она наклоняется и выдергивает сумку из моих рук.

— Вот, просто позволь мне.

Мы так близко, и теперь я понимаю, что Сэм тоже не совсем сухая. Она все утро стояла рядом с будкой и на нее попадали брызги. Ее белая футболка облегает ее тело так же, как и моя. Я вижу очертания ее бледно-розового лифчика, изгиб груди.

— С тебя капает на меня, — говорит она, хотя ее голос потерял всю свою резкость.

— Сэм…

— Подожди, я найду ее.

Она думает, что мой грубый тон вызван раздражением, но она ошибается. Я в нескольких секундах от того, чтобы снять эту рубашку через ее голову. В любое другое время я бы так и сделал, но на улице полно учеников. Время неподходящее.

— А, вот она!

Сэм встает и с гордой улыбкой протягивает мне рубашку. Я заставляю себя посмотреть на север от ее шеи.

— Это для тебя. Я знал, что ты промокнешь, поэтому принес две.

Она в недоумении. Ее голова наклоняется влево, и ее мягкий рот так чертовски близко к моему. Она колеблется, поэтому я хватаю ее за подол рубашки и бросаю на нее взгляд: Можно? Несколько мгновений она не двигается. Сэм просчитывает свой следующий ход, проигрывая в уме все возможные варианты. Я знаю, что она представляет, как я возьму ее прямо здесь. Я борюсь с желанием прикусить губу. В конце концов, она медленно поднимает руки, и я плавно снимаю ткань с ее головы. Несколько коротких секунд девушка стоит там в бледно-розовых кружевах и шортах. Я вижу все, от шеи до пупка. Ее лифчик ничего не скрывает. Кремовая кожа влажная. Ее живот дрожит. Она замерзла. Мурашки бегут по ее плечам. Моя рука тянется к талии Сэм, и мои пальцы крепко сжимают ее. Внутри меня идет война. Я хочу прижать ее к бетонной стене. Хочу погрузить пальцы под пояс этих шорт и прижать ее холодную кожу к своей. Я мог так легко согреть ее, так легко наполнить. Но не хочу дружить с привилегиями. Я хочу большего. Прежде чем моя решимость сломается, тяну сухую рубашку вниз, чтобы заменить ее. Сэм внезапно покрывается от шеи до бедер. Ее руки спрятаны под ней. Она похожа на одну большую черную безрукую кляксу. Хорошо.

— Мило. А теперь пойдем, пообедаем.

֍֍֍

Если я думал, что во время карнавала у меня будет возможность поговорить с Сэм, то сильно ошибался. Остаток утра и начало дня нас окружают учителя и ученики. Сэм настаивает на том, чтобы съесть тарелку барбекю, затем торт в форме воронки, а затем, вытирая сахарную пудру с губ, она спрашивает, не думаю ли я, что это хорошая идея для нее, чтобы съесть жареный во фритюре Сникерс.

— По-моему, ты слишком близко подходишь к зоне соревнований по поеданию.

— Это не опасно, просто означает, что я добираюсь до своего сладкого места. Каламбур. — Сэм отрицательно качает головой.

Это правда, она может съесть много сахара, но я думаю, что она использует карнавальную еду, чтобы похоронить смесь эмоций, бурлящих внутри нее. Мои подозрения подтвердились, когда она вдруг слишком заинтересовалась карнавальными играми. Девушка целится из водяного пистолета, бросает дротики в воздушные шары и пытается посадить обручи вокруг узких мест. Она проигрывает во всем и сразу переходит к следующему занятию. Я знаю, что она делает это нарочно. Она знает, что, в конце концов, нам придется обратиться к слону в комнате.

Я хочу, чтобы мы были больше, чем просто друзьями. Сэм хочет продолжать жить в иллюзиях.

К концу дня мы возвращаемся на велосипеде к ней домой, и она быстро говорит мне, что ей нужно вздремнуть, принять душ и подготовиться к танцам. Сахар кристаллизуется на ее нижней губе. Глаза у нее дикие. Если бы я взял ее за запястье, то почувствовал бы, как ее пульс колотится со скоростью мили в минуту.

— Сэм, ты можешь притормозить. Ничего не изменилось.

Она уже протискивается в полуоткрытую дверь, толкая ее за собой.

— Да, да, я знаю это. Ладно, тогда пока! Увидимся на танцах!

Затем дверь захлопывается у меня перед носом.

Честно говоря, я совсем забыл о танцах. Когда я подписал нас, это был мой способ провести День Святого Валентина с Сэм, даже если формально я не был с ней. Жалко, знаю.

Я тренируюсь и принимаю душ, но мне нужно убить еще несколько часов. Поэтому решаю связаться с родителями по FaceTime, о чем тут же жалею, потому что они хотят говорить только об одном.

— РАССКАЖИ НАМ ВСЕ О ТЕБЕ И СЭММИ-ВЭММИ!

— Ей не нравится это прозвище, — напоминаю я.

Мама закатывает глаза, выталкивает папу из кадра и подходит так близко к камере, что я вижу ее нос.

— Ты уже водил ее в Оливковый сад?

— Нет.

— Ну, ты ведь скоро приведешь ее домой на воскресный ужин, верно?

— Мы не ужинаем по воскресеньям, — напоминаю я. — Кроме того, вы, ребята, живете в четырех часах езды.

— Ну, я подумываю об этом, особенно если ты начнешь встречаться с Сэм!

— Есть огромная вероятность, что она просто хочет остаться друзьями, — говорю я, сообщая новость им и себе одновременно.

Папа хмыкает, крадет у мамы телефон, а потом я вижу крупным планом его ушной канал. Я не уверен, что он понимает, что это видеозвонок.

— Послушай, сынок, если тебе нужны какие-то советы и хитрости, ты должен слушать своего старика, а не маму.

Я потираю лицо рукой. Звонить им было ошибкой. Я собираюсь стать одним из тех детей, которые разговаривают с родителями только на праздниках и похоронах, а также на свадьбах, если чувствую себя великодушным.

— Мне пора, ребята. Плохая связь.

— Мы прекрасно тебя слышим, милый! — настаивает мама.

Я вешаю трубку и бросаю телефон на диван.

Это полная катастрофа. Я много думал о том, как бы я перевел свои отношения с Сэм от друзей к... большему. Я собирался сделать это медленно, осторожно. Она похожа на кролика, робкого и нервного, и в основном хочет, чтобы ее оставили в покое, чтобы она могла спокойно поесть. Сэм отговаривает себя от чего угодно, если вы дадите ей достаточно времени, чтобы подумать об этом, и прежде всего она боится перемен. В прошлом году они поменяли ее класс, и она плакала об этом целую неделю. Потом весь следующий месяц она случайно ходила в свой старый класс вместо нового. «Я никогда не научусь! Это просто смешно! Они не могут просто так переместить меня на три комнаты вниз!» Сэм даже напечатала многостраничное эссе, в котором объясняла, почему ей так важно пользоваться своим старым классом. Распечатала его и велела мне прочитать вслух за ужином. Я добрался до середины, затем начал рвать его над мусорной корзиной и говорить ей, что она сумасшедшая. Мы не разговаривали два дня. В конце концов, она поняла, что ведет себя неразумно. В другой раз я попытался убедить ее, что мы должны перенести Западное крыло со среды на вторник, потому что я хотел проверить этот новый вечер викторин в баре вниз по улице. «Но это же аллитерация, Йен. Западное крыло в среду — понял? Без среды — анархия. Я не потерплю беззакония».

Некоторые люди могут подумать, что я зря потратил хорошие годы, будучи «просто друзьями» с Сэм, когда на самом деле хотел чего-то большего, но это дало мне жизненно важную информацию, которую могу использовать в своих интересах. Я знаю ее любимые вещи (конфеты со вкусом цитрусовых, особенно, если они кислые) и знаю, что она ненавидит (незнакомцев, которые проходят мимо, не поблагодарив вас, когда вы держите дверь открытой для них). Знаю, какой парень ей нужен (я), и какой парень ей не подходит (Логан).

При других обстоятельствах я бы не торопился с этим переходом. Секс по телефону случился бы через несколько недель после свидания, после того, как я запланировал и обсудил его с Сэм до тошноты. Я бы снабдил ее диаграммами и блок-схемами. Но Сэм все испортила в тот день, когда сказала школе, что мы не встречаемся. Сейчас в воде рыщут акулы, и будь я проклят, если отступлю в сторону и позволю Логану ухаживать за ней с помощью кофе и дешевых плюшевых мишек.

Пришло время пустить в ход большие пушки: синьор Армани.

Глава 9

Сэм

Я не могу перестать смотреть на Йена. Мы даже не разговариваем. Он на другом конце столовой, у чаши с пуншем, а я на другом конце комнаты, мечтая о бинокле, чтобы рассмотреть каждый его восхитительный дюйм.

— Мисс Абрамс, вы сегодня просто сияете. — Это мой ученик Николас. Он пытается привлечь мое внимание. — Знаете, как Уилбур в «Паутине Шарлотты» — не то чтобы я говорю, что вы похожи на свинью, просто... Неважно. Эй, не будет ли слишком дерзко с моей стороны пригласить вас на следующий танец?

Я толкаю его на несколько дюймов вправо, так что я все еще могу видеть Йена через его плечо.

— Да, да, Николас. Замечательно.

Он визжит.

— Вы серьезно?

О, нет. Я резко перевожу взгляд на него и вижу, что его глаза наполняются слезами. Что я наделала?

— Николас, боже, нет. Извини, я отвлеклась. Очевидно, я не могу танцевать с тобой. Я учитель. Директор Пруитт этого не допустит.

Он решительно сжимает кулаки и крутится на каблуках. Я думаю, что с ним покончено до конца вечера, но потом замечаю его возле директора Пруитта. Они оба поворачиваются в мою сторону. Николас молитвенно складывает руки на груди. Директор Пруитт смеется и похлопывает его по плечу, потом смотрит в мою сторону, чтобы показать мне большой палец. О боже, разрешение — как раз то, что мне нужно.

Николас находит меня в конце следующей песни. Теперь я замечаю, что на нем галстук-бабочка и модные очки, которые он, должно быть, прячет для особых случаев. Они в роговой оправе. Он также носит бутоньерку на лацкане смокинга. Большинство других студентов просто носят джинсы. Мне нравится это усилие, и я говорю ему об этом, когда мы выходим на танцпол.

— Ты выглядишь таким… элегантным сегодня вечером, Николас.

— Вы действительно так думаете?

— Ну конечно.

— Потому что я думал… Я знаю, что вы на десять лет старше меня, но, может быть, после…

— Нет.

— Я выпускник, мы могли бы…

— Николас.

— Свидание.

Я тяжело вздыхаю.

— Николас, это всего лишь танец. Я твой учитель, и, хотя моя работа временами утомительна, знаешь, что хуже, чем иметь дело с выпускающимися старшеклассниками, которые не заботятся об английском? Тюрьма. Тюрьма еще хуже.

— Все в порядке. Я слышу вас громко и ясно. Мы вернемся к этой теме, когда станет законно. — Его ничто не остановит.

Я вздыхаю и отдаюсь этому моменту. Я никому не причиняю вреда, и Николас чертовски счастлив быть со мной на танцполе. Ну и что с того, что он весит девяносто пять фунтов (прим. пер.: примерно 43,5 кг) и ему семнадцать? Я ему нравлюсь! Он пригласил меня на танец, чего я не могу сказать о Йене, который, кстати, все еще болтает с несколькими другими компаньонками, не потрудившись посмотреть в мою сторону. Мы не разговаривали всю ночь. Мы ехали порознь.

Директор Пруитт назначил меня в левую часть столовой, когда я пришла раньше. Йен уже стоял на противоположной стороне. Я спрятала свой мобильный телефон и сумочку в классе и не подумала взять с собой рации, так что до сих пор никакой связи не было. Я не уверена, что он вообще понимает, что я здесь. Я знаю это, потому что не спускала с него глаз девяносто девять процентов вечера. Ничего не могу с собой поделать. Сегодня он выглядит великолепно в черном костюме. Йен нашел время, чтобы уложить свои шоколадно-каштановые волосы в какой-то веселой сексуальной манере, которую я никогда не видела у него раньше. Обычно короткие, слегка волнистые пряди вольны делать все, что им заблагорассудится. Сегодня он решил, что еще недостаточно насмехался над нами. Он хочет сделать все еще хуже с костюмом, волосами и тлеющим взглядом. О да, Йен все устроил. Несомненно, его голубые глаза сверкают, как сапфиры, под темными бровями. Его острые скулы, вероятно, могли бы выколоть глаз. Мне не следует подходить слишком близко, если я не знаю, что для меня хорошо. Если я не буду осторожна, то получу серьезные повреждения. Тем не менее…

— Николас, эй, покрути меня в сторону чаши с пуншем.

— Крутить? Э-э-э, я не так далеко продвинулся в обучающем танцевальном видео…

Я веду нас, беря управление на себя и практически волоча бедного Николаса через всю столовую. Он спотыкается и падает на меня. Я пытаюсь притвориться, что нам так весело, и с трудом сдерживаю смех.

— Смейся, Николас, — строго говорю я.

— Вы меня пугаете.

Теперь мы всего в нескольких футах от Йена, и я издаю хихиканье, граничащее с безумием.

— Николас, стой, стой. Ты убиваешь меня.

— О боже, я что, наступаю вам на ноги?

На самом деле так оно и есть, но я игнорирую стреляющую боль и направляю приятную маленькую улыбку в сторону Йена. Наконец, я ловлю взгляд его голубых глаз, и он наклоняет голову, сексуально приподнимая бровь. Выражение лица говорит: «Саманта, пожалуйста. Ты никого не обманешь».

Он выигрывает этот раунд. Мои бедные ноги — нет.

Позже, когда я сажусь, не чувствуя ног, смотрю, как Четверка первокурсниц приближаются к Йену через всю комнату. Они даже не должны были быть сопровождающими на танцах, и все же они здесь, одетые в яркие платья звездных оттенков с достаточным количеством блесток, чтобы соперничать с диско-шаром. Их стратегия соблазнения сводится к психологии белки: быть привлекательной — значит быть яркой и блестящей. Их наступление на Йена скоординировано. Каждая из них принимает кардинальное направление, так что он окружен. Я с ликованием наблюдаю, как он пытается оторваться от них. Если бы только он не игнорировал меня, я могла бы пойти и помочь бедняге. Теперь он действительно это заслужил. О да, Йен это получит. Но через минуту он протягивает руку, и я с открытым ртом наблюдаю, как он ведет БЬЯНКУ на танцпол. БЬЯНКА, злая ведьма из Оук-Хилл-Хай! Никогда еще она не выглядела такой самодовольной.

Я улавливаю намек на их разговор, и мои глаза сужаются до щелочек.

— Бьянка, стой, стой. Ты убиваешь меня.

Ох, ладно, весельчак.

Они танцуют в опасной близости от того места, где я сижу со льдом, за исключением того, что Йен знает, как танцевать, и он также знает, как заставить Бьянку запрокинуть голову с буйным смехом. О, пожалуйста, Бьянка. Твое чувство юмора ограничено первой половиной шуток «тук-тук». Ты даже не помнишь кульминационных моментов.

Когда они кружатся еще ближе ко мне, Йен ловит мой взгляд. Он наклоняет голову и улыбается, так эгоистично и ликующе. Я встаю, морщусь от боли и ухожу так быстро, как только позволяют семь раздробленных пальцев. Я даже не знаю, в какую игру мы играем и каковы правила, но знаю, что он поднял ставки с помощью этого дурацкого, великолепного черного костюма. Я отплатила ему ошибочным танцем с Николасом, и теперь он наносит ответный удар, держа Бьянку за руку. Если бы кто-нибудь спросил, в чем смысл всего этого, я бы сказала, что есть совершенно хорошее объяснение, но это не их дело. На самом деле в этом нет никакого смысла. Я не знаю, в чем заключаются мои мотивы, потому что не трачу на них ни секунды. Я слишком занята реакцией, стратегией. В комнате нет ни одного подходящего холостяка, кроме Йена. Директор Пруитт не только стар, но и счастлив в браке. Даже сейчас он на танцполе со своей женой. Они прижимаются друг к другу под диско-шаром, и от их любви мне хочется изрыгать куски.

У меня могло быть свидание сегодня вечером. Судя по всему, сегодня вечером у меня даже могли быть свидания! Настоящий обратный гарем, если бы только Йен не подкупал детей, чтобы они воровали у меня. Интересно, сколько медведей он перехватил — десятки, сотни, тысячи? Никто не знает. Я могла бы быть похоронена заживо в набивке, фальшивом мехе и крошечных глазных яблоках, угрожающих удушьем. Что за мечта! Хуже того, я потратила время на свою сегодняшнюю внешность, пытаясь заставить Йена проглотить язык. Записалась на прием к парикмахеру и косметологу в местном салоне и весь день мучилась в кресле с плохой поясничной поддержкой. Они что-то сделали с моими бровями. Мои длинные волосы были закручены в соблазнительные локоны, а затем ниспадали на место. Обычно я почти не крашусь, а сейчас чувствую себя так, словно вот-вот выйду на сцену на конкурсе красоты.

И это даже не говоря о платье. Оно короткое, голубое и кокетливое, не настолько короткое, чтобы студенты могли заглянуть в мои интимные места, но достаточно короткое, чтобы мои ноги «убивали его, детка», как заметил продавец. Жаль, что я не надела велюровый спортивный костюм. Я чувствую себя нелепо теперь, когда пошла на все эти неприятности, а Йен даже не пришел, чтобы поговорить со мной.

Я парю в тени, пока он не заканчивает танцевать с Бьянкой, а когда исчезает из виду, неохотно возвращаюсь на свой пост. Сейчас 20:00 вечера. Конечно, эта штука скоро закончится. Разве эти дети не должны быть в постели примерно в 20:30 вечера? Словно в ответ на мои мысли, ди-джей внезапно переключает музыку с медленных джемов на техно, верхний свет выключается, и мерцающие стробоскопы занимают их место. Ученики сходят с ума. Ди-джей (который, между прочим, всего лишь придурковатый папаша родительского комитета) подпрыгивает в воздухе, одной рукой прижимая наушники к уху, а другой качая изо всех сил. Он близок к грыже межпозвоночного диска, и ему все равно. Для него это словно последняя ночь Коачеллы (прим. пер.: Coachella — трёхдневный музыкальный фестиваль.).

— Как твои пальцы? — Голос Йена слева от меня заставляет меня подпрыгнуть от неожиданности и выкрикнуть непонятный слог.

— Ты что, прятался там в тени, урод? — Я быстро прихожу в себя.

Технически, теперь, когда свет выключен, вся комната погружена в тень. Стробоскопы делают с моим зрением хитрые вещи. Каждая вторая секунда украдена из поля зрения, так что жизнь выглядит как стоп-кадр фильма, и время реакции моего мозга задерживается, когда Йен тянется, чтобы потянуть одну из моих прядей. Я стою совершенно неподвижно, позволяя этому случиться, и с удивлением наблюдаю.

— Что вчера сказал Логан? — Ему приходится наклониться поближе, чтобы я могла слышать его через техно. — Ты сделала что-то со своими волосами? Выглядит великолепно.

— Тогда почему ты игнорировал меня всю ночь?

Он засовывает руки в карманы, и мне кажется, что он делает над собой усилие, чтобы не дотронуться до меня.

— Я могу спросить тебя о том же.

— На тебе костюм.

— На тебе платье.

— Мы оба выглядим так, будто идем на выпускной.

— Тебе понравился выпускной? — Теперь он выглядит серьезным, и мне приходится отвести взгляд.

— Нет. Мне приходилось делать то, куда я ходила с друзьями, потому что меня никто не приглашал, но к концу вечера все бросали меня ради мальчиков. Это отстой.

— Жаль, что я не мог пригласить тебя.

Идея нелепая. Я видела юного Йена на фотографиях в рамках у него дома. Для него не существовало неловких подростковых лет. Вы знаете, как в Голливуде тридцатилетних отбирают на роль старшеклассников? Это был Йен, высокий и крепкий даже в свои семнадцать. Между тем меня безжалостно дразнили по любому поводу: дикие рыжие волосы, эльфийский рост, костлявые колени. Как это по-честному?

— Я мог бы загладить свою вину сейчас, — предлагает он, протягивая руку.

Мое сердце стучит по грудной клетке.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему?

Почему?!

— Потому что я похожа на ту глупую мышку из детской сказки. Если ты дашь Сэм танец, она обязательно попросит поцелуя. Если ты дашь ей поцелуй, она захочет…

Мой взгляд встречается с его, и мое сердце падает. На его голове должна быть обмотана предупреждающая лента, потому что его глаза горят и искушают, и я определенно не должна подходить ближе. Мое тело сходит с ума. Сначала я задыхаюсь и обмахиваю лицо. Потом во рту у меня совершенно пересыхает, и по коже бегут мурашки.

— Что? — настаивает он, подходя ближе. — Скажи мне.

— Больше. — Слово вылетает на выдохе. — Я бы хотела большего.

Глава 10

Сэм

Йен не прикасается ко мне, что означает, что технически он не принуждает меня, но все равно командует. Мы тихо идем по коридору. Мое признание тянется за нами, как третье колесо. Наше время в качестве сопровождающих закончились. Новый круг учителей сменил нас, и теперь пришло время идти домой. Но мне нужно забрать свою сумочку, и Йен настоял на том, чтобы проводить меня в класс. Его пиджак висит у меня на плечах. Он предложил мне его несколько минут назад, когда я потирала руки, чтобы согреться. Мой маленький трюк сработал идеально. Я окутана в запах Йена, опьяняющей смесью пряного одеколона и геля для душа. Наклоняю голову набок и как можно незаметнее принюхиваюсь. Он все еще ловит меня.

— Ты странная, — он говорит это как комплимент, и я не отрицаю.

Йен придерживает для меня дверь в класс, и я думаю, что он собирается включить свет, но он этого не делает. Лунный свет просачивается сквозь полузакрытые жалюзи. Как и в кафетерии, освещение играет с моим мозгом злую шутку. Эта обстановка романтична и таинственна, полна дразнящих возможностей. Мне нужно немедленно убираться отсюда.

— Ооокей, я только возьму свою сумочку, и мы пойдем. Вот моя сумочка, а вот ключи.

Я думаю, что получаю контроль над ситуацией, рассказывая о своих действиях вслух, но у Йена есть свой собственный план. Он находит на моем столе последний выпуск «Оук-Хилл газет» и поворачивает его лицом к себе.

— О! Это ерунда. Пойдем.

Слишком поздно. Он смотрит на статью на первой полосе и прилагающиеся к ней фотографии. Это работа Фиби, и та фотография, которую она сделала со мной во время футбольного матча, находится в центре. В подписи есть что-то безобидное о том, что я смотрю игру, но это не имеет значения, потому что картинка говорит вместо тысячи слов. В нижней части кадра Четверка первокурсниц хихикает над Йеном. Остальную часть снимка занимаю я, хмурясь от ревности. Фиби сосредоточилась на мне довольно превосходно. Это отличная фотография, и я буду вынуждена поставить ей пятерку.

— Разве тебе не понравилась игра? — невинно спрашивает Йен.

Он закидывает удочку.

— Не могу вспомнить. Давай, пошли.

— Просто ты выглядишь очень расстроенной, что странно, учитывая, что мы лидировали большую часть игры.

Он — собака с костью. У меня нет другого выбора, кроме как наклониться и рассмотреть картинку, делая вид, что вспоминаю ее.

— О да. — Я постукиваю пальцем по странице. — Теперь я вспомнила — кузнечик только что залетел мне в горло. Мерзкая штука, правда. Где ты припарковался?

Он медленно поворачивается ко мне и дотрагивается до моей щеки. Мои бедра инстинктивно сжимаются.

— У тебя заканчиваются причины, Сэм... причины, почему мы не должны этого делать.

— Это что, загадка какая-то?

Наши взгляды встречаются, и восхитительное чувство обещания повисает в воздухе между нами. Я отклоняюсь, плохо.

— Бьянка, кажется, была счастлива оказаться в твоих объятиях раньше — думаешь, ты пригласишь ее на свидание?

Он встает во весь рост, стараясь держаться от меня на некотором расстоянии.

— Ты не оставила мне другого выбора, кроме как танцевать с ней. Ты игнорировала меня. Я хотел еще раз проверить свою теорию.

— И что это было?

— Саманта Абрамс влюблена в меня? — Его брови изгибаются. — Она испытывает ревность?

— И что же ты обнаружил?

Он подходит ближе, так что кончики наших туфель соприкасаются. Его руки хватаются за лацканы пиджака, который сидит у меня на плечах, и он тянет меня к себе.

— Моя гипотеза оказалась верной. Эта фотография подтверждает это.

Наши груди соприкасаются, и тепло его кожи обжигает меня сквозь одежду. Я наклоняю голову назад, назад, назад, пока не смотрю прямо на него. Его большой палец тянется вверх, чтобы провести по моей нижней губе, и мне приходится подавить желание втянуть его в рот. Мне нужно знать ответ на извечный вопрос: каков Йен Флетчер на вкус? Его голова наклоняется еще на дюйм, и я чувствую его дыхание на своих губах. Это мятная свежесть. Мы собираемся поцеловаться. Это будет момент, о котором я расскажу своим внукам. Я высеку детали на камне и отправлю в Смитсоновский институт (прим. пер.: Научно-исследовательский и образовательный институт в США и принадлежащий ему комплекс музеев.).

Вместо этого Йен улыбается.

— Давай сыграем в игру.

Мои руки, о которых я совершенно забыла, сжимают его бедра. Я прижимала его к себе в течение последних... о, нескольких тысяч секунд. Какие маленькие шлюшки у меня руки.

— Хорошо.

— Игра «правда или поцелуй».

— Ты имеешь в виду правду или вызов? Ты что, совсем оторван? — я ухмыляюсь.

— Я переписываю правила. Я задам тебе вопрос, и, если ты не хочешь на него отвечать... Ну, ты, наверное, догадываешься, что тебе придется сделать.

Между нами двумя, это он главный, одетый в черное. Я? Я вдруг вспотела под этим пиджаком, сделанным для гигантов.

— Похоже на игру, в которую я предпочла бы не играть.

В мгновение ока Йен отпускает меня и делает шаг назад. Холодный кондиционер заменяет ему тепло. Как будто он только что погрузил меня в эту купальную кабину.

— Отлично! Ладно! — Я быстро смягчаюсь, надеясь, что он тут же снова приблизится ко мне, но он этого не делает. Йен прислоняется к моему столу и скрещивает ноги в лодыжках. Это зрелище бросает меня в яркое воспоминание о моей старой фантазии: мы вдвоем занимаемся сексом у этого стола. Мне приходится отвернуться, чтобы фантазия и реальность не начали сливаться.

— Начнем с малого. Тебя влечет ко мне?

— В общем смысле? — Я машу рукой кругами. — Разве пчел не привлекают цветы? Да.

Мой содержательный ответ неуместен. Я перевожу взгляд на него и вижу, что он скрестил руки. Йен выглядит сердитым, как будто хочет наказать меня, желательно линейкой. О, подожди, нет — это говорит фантазия.

— Если ты не собираешься отвечать честно, давай не будем играть.

— Да… Меня влечет к тебе, — я говорю это так, будто признаюсь, что ковыряю в носу. Это ужасная привычка, над которой мне действительно нужно поработать — влечение к нему, я имею в виду.

Он кивает, явно довольный ответом.

— Даже если я совсем не похож на тех парней, с которыми ты обычно встречаешься?

Я выпускаю струю воздуха, которая звучит как «ПУУФ».

— Конечно, ты совсем не похож на тех парней, с которыми я встречаюсь.

— Что это значит?

— Это часть игры?

— Да. — Самый кончик его рта изгибается вверх.

То есть, если я не отвечу, нам придется поцеловаться. Готова ли к этому? Его губы на моих? Я дрожу от этой мысли и смотрю на свои недавно накрашенные ногти, чтобы не наблюдать за его реакцией, пока я говорю ему правду.

— Потому что ты не в моей лиге, Флетчер, в прямом и переносном смысле. Ты никогда не встречался с женщиной ниже шести футов (прим. пер.: примерно 182 см). Все они были крепкими и высокими. Пьющие молоко с гормоном роста, если хочешь.

— Пьющие молоко?

— Мама всегда говорила мне, что если я не буду пить молоко, то не вырасту большой и сильной. Я предпочитала апельсиновый сок, и кто теперь смеется?

— Очаровательно. — Йен находит это маленькое озарение очень забавным.

Я хочу обхватить его руками за шею и доказать ему, какой не-очаровательной я могу быть, когда меня провоцируют. Лоскутная — это прилагательное, которое приходит на ум, когда люди пытаются описать меня. Я быстра в бою. Могу прокрасться под мышками и ударить тебя по почкам — по крайней мере, головой. Йен смотрит на меня так, словно не понимает всего моего потенциала. Я усмехаюсь.

— Знаешь что? Является ли эта игра двусторонней? По моим подсчетам, ты должен мне пятьдесят честных ответов.

— Или… альтернатива, если я не хочу отвечать.

Мои глаза широко распахиваются. Пятьдесят поцелуев?! Губы распухнут, посинеют, отвалятся. Его голубые глаза обещают мне, что, если я брошу ему вызов, мне не понравятся результаты.

— Прекрасно. Тогда продолжай задавать мне вопросы. — Я вздыхаю, сбрасываю туфли и сажусь задом на маленький стол позади меня.

— Когда ты впервые поняла, что тебя влечет ко мне?

Ха.

— В первый день. Следующий.

Его брови удивленно поднимаются.

— Ты когда-нибудь была близка к тому, чтобы сказать мне правду?

— Конечно.

— Когда?

— Может быть, месяца через три, когда ты только что порвал с тем дерматологом... Но потом парень, который мне вроде как нравился какое-то время, вернулся на сцену, и я захотела попробовать с ним. — Я пожимаю плечами.

— Мейсон, — уверенно говорит он. Темный блеск затеняет его взгляд. Если бы мы были в дрянном фильме, он бы произнес его имя, стуча кулаком по ладони.

— Да, он. Так или иначе, потом ты связался с адвокатом, женщиной, которая настаивала на том, чтобы называть меня Самантой, а потом сделала еще хуже, произнося каждый слог. Сах-ман-тах. Как будто у нее была мокрота в горле или что-то в этом роде.

— Карисса. Да, она отстой.

— Я знаю.

— Почему ты не сказала мне об этом после того, как я порвал с ней? Это был первый раз, когда мы были одиноки одновременно. — Его глаза сузились.

Тот факт, что он это знает, весьма красноречив. Если бы эта игра шла в обе стороны, я бы перебила его и спросила, не привлекала ли я его тогда тоже. Мое жалкое сердце едва может вынести возможность того, что так и было — или, скорее, есть.

— Сэм?

— Я не знаю. Мы привыкли к дружеской рутине. Это сработало, и я не хотела раскачивать лодку. — Я смотрю на кусок гипсокартона рядом с его головой.

— А теперь?

— Я все еще не знаю.

Вот почему я играю в эту дурацкую игру и отвечаю на его вопросы вместо того, чтобы позволить ему поцеловать меня. Конечно, я хочу этого поцелуя. Ты что, издеваешься?! Йен смотрел в зеркало? Сегодня он такой горячий, что, держу пари, у него возникнет искушение наклониться вперед и лежать на своем отражении, запотевшего стекла.

— Объясни, Сэм.

Я скручиваю пальцы вместе и ковыряю лак на ногтях. Обычно я никогда не пользуюсь лаком для ногтей, потому что снимать его слишком весело, как сейчас. Какая пустая трата тридцати долларов.

— На самом деле все очень просто: у нас в руках птица. Из нас с тобой получится отличный дуэт. Ты мой лучший друг. На самом деле, теперь, когда я думаю об этом, ты мой единственный друг. Все, с кем мы раньше тусовались, либо переехали, либо завели детей, но только не мы. Мы так и не выросли и не остепенились. У нас еще есть время на Западное крыло по средам, на вечера викторин и на тот месяц, когда я хотела заняться катанием на роликах и заставила тебя идти рядом и держать меня за руку.

Йен подавляет смех при воспоминании.

— Да, люди думали, что я твоя младшая сестра. Женщины пытались приударить за тобой, потому что считали тебя любящим старшим братом, который учит меня кататься на роликах. В любом случае, хочу сказать: я думаю, что мы установили, что это супер отличный сценарий, и если мы решим начать встречаться, есть шанс в девяносто девять процентов, что это не сработает, и что тогда? Я теряю парня и лучшего друга одним махом. Одна птица в руке стоит двух в кустах. Я не буду этого делать.

— Ты говоришь так, будто много думала об этом.

— Так и есть. Я даже провела исследование. Я могу вспомнить каждый ситком, который касался этой темы с конца 1990-х годов и до сих пор.

— А как насчет Чендлера и Моники (прим. пер.: сериал «Друзья»)?

— Им просто повезло.

— Джим и Пэм (прим. пер.: сериал «Офис»)?

— Ну... это заняло у них некоторое время.

— Лесли и Бен (прим. пер.: сериал «Парк и зоны отдыха»)?

— Какое-то время там было каменисто.

Йен смеется и, оттолкнувшись от стола, встает.

— Теперь я понимаю.

Он крадется вперед, как пантера, а потом оказывается прямо здесь, нависая надо мной. Затем наклоняется так, что его руки лежат на столе по обе стороны от моих бедер. Наши глаза на одном уровне, голубые глаза смотрят в голубые. Мои колени задевают перед его брюк. Черт возьми. Он большой. Мои глаза расширяются. Йен глубоко вздыхает и опускает взгляд. Его рычание едва сдерживается в горле. Низ моего платья задрался до бедер, и я жалею, что не догадалась застегнуть его пиджак. Мне нужен этот дополнительный слой, если собираюсь покинуть этот класс такой же собранной, как когда вошла. Я пытаюсь соскользнуть со стола, но он не дает. Йен делает шаг вперед, и мои колени раздвигаются. Теперь мы прижаты друг к другу, и мои бедра сжимают его бедра, как шест, с которого я вот-вот соскользну. Пожарная женщина Сэм, к вашим услугам.

— Это все еще часть игры? — спрашиваю я так, будто кто-то обхватил меня руками за горло. Я умираю.

— Нет. — Его рука проводит по моей челюсти. — Больше никаких игр.

Его прикосновение легкое, как перышко, и мне неловко, что я склоняюсь к нему.

— Дело в том, — торжественно произносит он, — что я готов попробовать, а ты, похоже, нет.

Он смотрит на мои губы, изучая их, как будто собирается воссоздать их по памяти позже.

— Так?

Значит ли это, что он все равно возьмет то, что хочет? Потому что, честно говоря, мне нравится эта идея — сплошное удовольствие и никаких последствий. Он может запустить руку мне под платье и дотронуться до меня, как хотел дотронуться до меня по телефону прошлой ночью, в то время как я притворяюсь, что держу себя в руках. У меня будет высокий моральный путь, в то время как он исследует каждую из моих аморальных низких дорог. Беспроигрышный вариант.

— Так что я позволю тебе соскользнуть со стола, и мы пойдем на стоянку, как всегда, как друзья.

Он что, шутит? Я думала, это куда-то ведет. Мои трусики мокрые, потому что все мое тело думало, что это куда-то ведет.

Йен пытается отступить, но мои пальцы сжимают его рубашку в тисках, и я притягиваю его ближе.

— Задай мне еще один вопрос.

— Нет.

— Хорошо, я сама спрошу. Сэм, ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя прямо сейчас?

Затем я наклоняю голову и слегка прижимаюсь губами к его губам.

Глава 11

Сэм

Он так потрясен, что на секунду мы оба не закрываем глаза. Мы просто два друга, прижатые друг к другу ртами. Кто знает, может, я его реанимирую. Но с этого угла я вижу, что его глаза затуманиваются. В течение трех долгих секунд мы не шевелимся. Я падаю в океан Йена, позволяя этим голубым глазам полностью утопить меня. Мы застыли во времени, и я понимаю, что мы все еще не двигаемся. Йен собирается заставить меня делать тяжелую работу. Все в порядке. Годы свиданий с плохими поцелуями обеспечили мне мастерство одностороннего поцелуя. Одна рука скользит по его груди (хорошо), ключице (лучше), широкому плечу (лучше), а затем обхватывает мускулы на шее. Мои ногти скользят по его волосам, и он расслабляется. Я сдерживаю ухмылку. Первый шаг завершен.

Второй шаг сложнее, потому что я должна прервать поцелуй. Это все равно, что открыть воздушный шлюз в космосе: либо наружная дверь запечатана, и мы выживем невредимыми, либо весь воздух высосется за мгновения, и я умру. На мгновение я прижимаю наши лбы друг к другу, но наши губы не соприкасаются. Мы так близки, и я усиливаю напряженность, запуская пальцы в его волосы и облизывая нижнюю губу. Когда его руки сжимают мою талию, я знаю, что он у меня, но должна быть уверена. Апперкот ― это когда я беру его полную нижнюю губу зубами. Он стонет. Да, Йен, ты захочешь снять этот красивый костюм, потому что я играю грязно.

― Какого черта ты со мной делаешь? ― тихо спрашивает он.

«Обыгрываю тебя в твоей же игре», ― мысленно отвечаю я с ухмылкой и снова целую его. На этот раз с его стороны нет стоицизма. Он прижимает меня к своей груди и прижимается губами к моим. Меня поражает, как тонна кирпичей, что мы целуемся. ЙЕН ФЛЕТЧЕР И Я ЦЕЛУЕМСЯ. Я бы воскликнула это вслух, если бы мой рот не был сейчас занят чем-то гораздо более важным. Вот в чем дело: Йен, возможно, и был заморожен несколько мгновений назад, но теперь ― нет. Его руки ныряют под пиджак, и он сбрасывает его с моих плеч. Его ладони обжигают мою шею, а затем опускаются ниже, скользя по внешним краям моей груди. Мои соски напрягаются. Прикосновение Йена обжигает. Я не сомневаюсь, что мое платье обуглилось и вот-вот превратится в груду пепла у моих ног. Мы лучшие друзья, целуемся точно так же, как и все остальные: мы позволяем себе вольности, заходим слишком далеко, размываем и перерисовываем границы наших зон комфорта. Его руки сжимаются вокруг моей талии, и он качает бедрами, прижимаясь ко мне. Мои пальцы прижимаются к его коже, и на ум приходит то же самое прилагательное, что и раньше: БОЛЬШОЙ. Есть и новое: ТВЕРДЫЙ. Полные предложения придут позже, когда мой мозг не будет сходить с ума. Йен снова качает бедрами, и этот жест говорит: «Чувствуешь это, Сэм? Это для тебя». Я издаю горлом звук, которого никогда раньше не слышала (гортанный стон, смешанный со словом «пожалуйста»), и он отвечает, нежно раздвигая мои губы и касаясь кончиком языка моего. О да. Наш поцелуй превратился в X-рейтинг (прим. пер.: рейтинг X — это рейтинг, используемый для классификации фильмов, предназначенных только для взрослых.). Я рада видеть, что он энергично мстит.

Не останавливайся, не останавливайся.

Я так долго была лишена этого поцелуя, и теперь, когда это происходит, я хотела бы, чтобы он длился, по крайней мере, одно-два десятилетия. Мы забаррикадируем окна и дверь. Вырвем страницы из учебников английского, сложенных у задней стены, и устроим уютное сексуальное гнездышко. Мы выживем, время от времени кусая друг друга, как маленькие любовные ганнибалы. Я знаю, что это не самая подходящая вещь, чтобы думать о ней во время страстного поцелуя, но это просто такая шутка, над которой мы с Йеном могли бы смеяться часами. Все сходится.

В попытке полностью приблизить свое тело к его, я чуть не падаю со стола. Он ухмыляется мне в рот, и я предупреждающе рычу. Должно быть, у него в голове тоже мелькают странные мысли, и это меня внезапно раздражает. Я не разделю эту новообретенную страсть со старыми Сэм и Йеном ― у них есть много вещей, чтобы поддержать их, но этот раскаленный огонь ― единственное, что поддерживает этот момент. Чтобы доказать свою точку зрения, моя рука касается верха его брюк. Его улыбка исчезает в миллисекунду, и наш поцелуй ускоряется еще на несколько градусов. В награду за его превосходные навыки, я думаю, что позволю ему снять с меня это платье, чтобы мы могли исполнить все мои фантазии. Какая гениальная идея! Давай перейдем к делу. Я просовываю руку глубже в его штаны как раз в тот момент, когда над головой раздается громкий пронзительный звонок, пронзающий стены моего тихого класса. Мы отскакиваем друг от друга так быстро, что мне приходится вытягивать руку, чтобы не упасть со стола. Затем по громкой связи раздается голос директора Пруитта:

― Это были отличные танцы, ученики Оук-Хилла! Жаль, что мы не можем веселиться всю ночь, но пора возвращаться домой. Пожалуйста, пройдите к парковке, если вас заберет родитель или друг. Не слоняйтесь без дела!

Затем его голос обрывается. Ухх. Представьте себе, если бы ваш босс имел возможность трубить своим дурацким голосом, пока вы были в середине изменяющего жизнь секса. Настроение официально убито.

Мы с Йеном молча смотрим друг на друга. Я дышу так, словно только что взобралась на Эверест. Мне кажется, мое сердце трепещет. Я хочу продолжить с того места, где мы остановились, но замерла. Йен выглядит совершенно расслабленным. Его дыхание даже не затруднено. Вы бы никогда не узнали, что я только что набросилась на него, если бы не тот факт, что его волосы восхитительно взъерошены, а рубашка сильно помята благодаря моим жадным маленьким клешням. Когда отталкиваюсь от стола и пытаюсь встать, мои колени начинают функционировать больше как желе, чем кости. Я притворяюсь, что все равно хочу рухнуть на пол. Мне действительно нужно снова надеть каблуки. Йен делает шаг вперед и помогает мне встать. Затем хватает свой пиджак и с нежной осторожностью поправляет его на моих плечах.

― Давай. Если мы не поторопимся, они запрут нас здесь на ночь.

Он говорит так, будто это было бы плохо.

― У нас ведь есть закуски? Я думаю, что у меня все еще есть один из твоих Clif Bars под моим стулом… ― Я замолкаю.

Йен качает головой и поворачивается, чтобы выйти в холл. У меня нет другого выбора, кроме как последовать за ним. Мы едва успеваем сделать несколько шагов, как охранник направляет на нас обвиняющий луч фонарика. В коридоре даже не темно. Это немного перебор.

― Эй! Вы, дети, должны были оставаться в столовой.

― Мы учителя, ― мягко говорит Йен.

Охранник недоверчиво поджимает губы и ворчит себе под нос, когда мы проходим мимо:

― Об этом буду судить я.

― Думаю, нас ждет наказание, ― шутит Йен.

Я не смеюсь. Мое здравомыслие рушится. Он смотрит на меня, и то, что он видит, заставляет его раздраженно покачать головой. Что? Неужели я так плохо выгляжу?

― Просто помни, когда ты придешь домой и взбесишься, ты сама это сделала.

― Что?

― Ты накручиваешь себя.

Я смеюсь, как пронзительная сумасшедшая.

― Нет, это не так!

Так и есть. Легкий ветерок может опрокинуть меня. Я не позволяю ему прикасаться ко мне, когда мы подходим к моей машине. Я боюсь, что снова вцеплюсь в Йена, что было бы ужасно, потому, что мы больше не одни. На стоянке есть и другие люди ― учителя, сопровождающие, директор Пруитт. Он машет нам рукой, когда они с женой направляются к своей машине. Мы с Йеном улыбаемся и машем руками, как пластмассовые фигурки. Язык нашего тела говорит: «Никаких поцелуев! Совсем нет! Всего лишь два хорошо воспитанных сотрудника!»

― Я думал, вы ушли после того, как закончили свои обязанности сопровождающих? ― кричит он через несколько машин.

― Мы собирались, но потом Йена затошнило. ― Ложь легко слетает с моего языка. Мне хочется похлопать себя по спине.

― О нет, ― хмурится директор Пруитт. ― Что с тобой, сынок?

― Пищевое отравление, ― подсказываю я. — Вы же знаете, как это бывает ― с обоих концов, довольно плохо. Мне пришлось отпереть кладовку, чтобы достать для него побольше туалетной бумаги.

― Ага. Сэм тоже досталось, даже хуже, чем мне. Никогда в жизни не слышал ничего подобного.

Я борюсь с желанием наступить ему на ногу.

Директор Пруитт выглядит глубоко обеспокоенным.

― Теперь, когда вы упомянули об этом, вы оба выглядите так, будто прошли через войну. Вы, ребята, делились едой или чем-то еще?

Мы обменялись слюной ― это считается? Нам приказано отдыхать, пить воду и расслабиться завтра.

Когда они уходят, Йен открывает дверцу моей машины и усаживает меня внутрь.

― Пищевое отравление? Серьезно?

― Это был единственный способ объяснить наш потрепанный вид.

Он перегибается через меня и заводит мою машину.

― Ты можешь вести?

― Я не знаю. Что, если меня остановят? Я не пьяна, но уж точно не могу сейчас идти по прямой. Ты что, накачал меня наркотиками?

Он прикрывает дверь и наклоняется, заполняя собой весь дверной проем.

― Я ненавижу, как иногда работает твой мозг.

Я не могу изменить себя, как бы ни старалась. Смотрю прямо перед собой, в окно.

― Почему ты не можешь просто позволить этому случиться, не саботируя это?

― Я не саботажничаю, ― обиженно настаиваю я.

― Хорошо, тогда давай сходим на свидание завтра вечером.

― Я не могу.

― Спокойной ночи, Сэм. ― Йен раздраженно качает головой.

НЕТ! Неужели он не понимает? Неужели не понимает, что я хочу сохранить то, что у нас есть? Что люди всю жизнь борются за то, чтобы найти такого друга, как мы? Мы родственные души, которые не должны рисковать спариванием. Почки души. Друзья души?

― Подожди! ― Я обхватываю его за предплечье. Он такой мускулистый и сексуальный, что я теряю смысл того, что собиралась сказать. Когда мой взгляд возвращается к его сердитому взгляду, я вспоминаю. ― Не сердись на меня.

Он никогда не злился на меня. До этого момента я не понимала, что это мой самый страшный страх.

― Я не злюсь. Сэм… ― Он обрывает себя и глубоко вздыхает. Потом отступает назад и хватается за дверь. ― Езжай домой.

И я это делаю. Еду домой, лежу без сна в своей постели и пытаюсь не обращать внимания на ужасное чувство, что моя дружба с Йеном никогда не будет прежней после сегодняшнего вечера, что я уже начала терять его. Эта мысль разрывает мне сердце.

֍֍֍

Йен и я не разговариваем все воскресенье. Это худший день за долгое время. Я хандрю по квартире и остаюсь в пижаме. Хватаюсь за телефон каждый раз, когда слышу призрачный звонок. Смотрю специальный выпуск PBS о медузах и вспоминаю, как меня ужалили на пляже, а Йен подхватил меня на руки и вынес из воды, как герой.

В понедельник утром звонка пробуждения не происходит. Я сплю до конца первого урока; вот насколько я привыкла полагаться на Йена. К счастью, директор Пруитт предполагает, что я все еще выздоравливаю после пищевого отравления, так что нет необходимости объяснять мое опоздание или тот факт, что им пришлось подтянуть подмену, чтобы прикрыть меня.

Во время обеда Йен избегает учительской, и мне приходится общаться с другими людьми. Это так раздражает. Я должна заканчивать свои предложения и все остальное, иначе они запутаются. Эшли спрашивает меня, как прошли танцы в День Святого Валентина, и я настолько параноидально смотрю на нее и спрашиваю, что она имеет в виду.

Ее лицо сморщивается в замешательстве.

― Просто, типа, это была полная скука или что?

О. Я говорю ей, что все в порядке, съедаю остаток обеда в два укуса и бегу обратно в класс. Это не совсем умный ход. В конце концов, это место преступления. Стол, на котором мы сидели, должен быть снят с ротации и закопан. Ученики сидели за ним все утро, не обращая внимания на то, что Йен потряс мой мир именно в этом месте не более сорока восьми часов назад.

Я много думала о Йене после нашего поцелуя, одержимая им. В качестве доказательства, мой разум может повернуть любую тему прямо к нему. Пока мои ученики сдают тест, я смотрю в окно своего класса на безоблачное голубое небо… голубые глаза Йена.

После урока подслушиваю, как мои ученики обсуждают вчерашний эпизод «Игры престолов», и задаюсь вопросом, смотрел ли Йен его без меня. Прокручиваю забавный мем на Reddit (прим. пер.: Reddit — социальный новостной сайт, на котором зарегистрированные пользователи могут размещать ссылки на какую-либо понравившуюся информацию в интернете.) и борюсь с желанием написать ему. Я никогда не хотела говорить Йену о своих чувствах, потому что боялась, что наша дружба рухнет. Я не хотела проживать жизнь без Йена, и оказалось, что мои страхи были справедливы, потому что это чертовски отстой.

Одна из моих учениц подходит ко мне после шестого урока, когда почти все уже вышли. Ее зовут Джейд. Она милая и серьезно относится к моим занятиям. Она мне нравится.

― Мисс Абрамс, могу я попросить у вас совета?

Я не в том состоянии, чтобы давать советы, но в ее глазах светится надежда, и мне было бы ужасно отказать ей.

― Конечно. Что случилось?

― Ну, мне было интересно… У меня есть лучший друг Трумэн. Он у вас на четвертом уроке. В любом случае, мы были лучшими друзьями с шестого класса, но я думаю, что хочу, чтобы это было что-то большее.

Я моргаю в ответ на ее вопрос. Это что, шутка?

― О чем ты говоришь? Тебя кто-то подговорил?

Судя по дрожанию ее нижней губы, она понятия не имеет, о чем я говорю.

― Простите. Я могу поговорить с кем-нибудь еще…

― Нет, извини, не обращай внимания. Что происходит?

Она быстро рассказывает мне факты, и мне кажется, что я разговариваю с более молодой версией себя. Разговор кажется странной терапевтической техникой. Интересно, это ее записку конфисковали и прочитали вслух в учительской на днях?

― Вы думаете, я должна пойти на это? ― спрашивает она. ― Знаете, сказать ему, что я чувствую?

Не колеблясь, я уверенно отвечаю:

― Ни при каких обстоятельствах не говори ему о своих чувствах. Унеси свои чувства в могилу.

― В могилу?! ― У нее отвисает челюсть.

Слишком болезненно?

― Ладно, просто отвези их в колледж. Ты же не хочешь разрушить эту дружбу?

― Просто... на днях мы читали в вашем классе стихотворение Теннисона, которое заканчивается словами: «Лучше любить и потерять, чем никогда не любить».

― А, Теннисон? Он шарлатан.

― Но вы сказали, что они сделали его лордом из-за силы его поэзии.

― Разве я это сказала? Ну, вопрос в том, зачем тебе рисковать тем, что у тебя есть прямо сейчас?

― Я думаю, это может быть нечто большее.

― Большее?! ― Мне хочется встряхнуть ее. ― Зачем тебе большее? Разве ваша дружба не велика? Разве проводить время с ним не твоя любимая часть жизни? Почему ты хочешь пойти и все испортить?

В уголках ее глаз собираются крупные капли воды. Я понимаю, что кричала. Она поворачивается и выбегает из комнаты, рюкзак едва не сбивает ее с ног, когда она ныряет за угол. Что ж, моя работа здесь закончена. Но на следующий день я вижу ее и Трумэна, держащихся за руки в холле. Трумэн подводит ее к шкафчику и прижимает к себе для поцелуя. Если бы у меня был противотуманный горн, я бы дунула им в уши. К счастью, Йен дежурит в коридоре, и он прерывает их демонстрацию юной любви прежде, чем я успеваю. Он говорит им, чтобы они приберегли это до окончания школы, или еще лучше, когда им исполнится двадцать пять, а потом поворачивается, и наши взгляды встречаются. Я вижу его впервые за два дня. Эмоции затуманивают его обычно дружелюбный взгляд. Его фирменная легкая улыбка исчезла. Темные брови нахмурены в одну линию. Это все моя вина. Мне приходится подавлять желание бежать и броситься в его объятия. «Будь моим другом снова, пожалуйста!» Хочется мне прокричать. Его тлеющий взгляд предостерегает меня. Даже больше, он говорит: «Это могли бы быть мы. Я мог бы прижать тебя к такому шкафчику, если бы ты только позволила». По крайней мере, мне так кажется. У меня нет времени переводить, потому что он быстро проходит мимо, не говоря ни слова. Мое дыхание со свистом вырывается из меня, и мне кажется, что в меня стреляли.

― Йен! ― импульсивно кричу я ему вслед.

Он качает головой и продолжает идти.

― Мне нужно вернуться в класс.

Я так эмоционально расстроена ― и так сексуально расстроена, ― что готова закричать. На самом деле, да. Крошечный первокурсник пробегает мимо двери моего класса, вероятно, пытаясь добраться до своего класса вовремя, и я без колебаний кричу:

― Не бегай по коридорам!

Его лицо искажается от страха. Я захлопываю дверь своего класса и слушаю, как язвительный старшеклассник смеется.

― Блин, мисс А явно нужно потрахаться.

Наконец-то кто-то меня поймал!

Глава 12

Йен

Сегодня среда… Среда Западного крыла. Четыре дня с того поцелуя и четыре дня с того разговора с Сэм. У меня нет никакого плана. Я не пытаюсь наказать ее; просто пытаюсь восстановить хоть какое-то подобие контроля. Если она хочет остаться просто друзьями, мне будет трудно. Мы перешли черту. Я не могу стереть тот поцелуй или тот телефонный звонок, и если она хочет, чтобы я попытался, мне понадобится некоторая дистанция. Будет одиноко стоять на ногах в полном одиночестве. И все же я знаю, что веду себя как придурок. Ее лицо было таким печальным, когда я отмахнулся от нее вчера в холле, но чего она ждет? Я не святой. Я парень, который влюблен в свою лучшую подругу, женщину, которая, кажется, ест свой торт, но также держит его в герметически закрытом резервуаре для криоконсервации на целую вечность.

Жизнь продолжается в течение четырех дней с тех пор, как мы в последний раз разговаривали, хотя и намного более дерьмовая. Я вымещаю свой гнев на футболистах. Они думают, что я мудак, заставляющий их бегать так много кругов на тренировках всю неделю, но я бегаю с ними, настаивая, что если могу это сделать, то и они могут ― за исключением того, что у меня есть секретное оружие, которого у них нет: сердечная боль. Я думаю, что мог бы добежать отсюда до Аляски, если бы мне пришлось, в стиле Форреста Гампа. После тренировки захожу в душ и повышаю температуру, пока она не начинает обжигать. Я опускаю голову под воду и закрываю глаза, думая о Сэм. В среду она не придет на Западное крыло. Она не собирается показываться. В холодильнике есть обеды «Blue Apron», которые пропадут впустую, потому что я не собираюсь готовить еду, предназначенную для двух человек, и есть ее в одиночку, как карикатура на влюбленного придурка.

Кажется, я слышу шум в гостиной. Останавливаюсь и наклоняю ухо в этом направлении. Внезапно дверь моей душевой распахивается. Мне кажется, меня вот-вот зарежут, как в фильме Хичкока.

― БЛ*ДЬ! ― кричу я, чуть не ударив, Сэм по лицу, прежде чем понял, что это она. ― Что ты делаешь?

Она игнорирует меня и входит в душ полностью одетая. Я моргаю, пытаясь определить, не галлюцинация ли это. Сколько кругов я пробежал сегодня? Может ли человек поддаться тепловому удару, не осознавая этого?

― Я знаю, что это плохая идея, ― говорит она, поднимая руки, чтобы заслониться от брызг из душа. Это бесполезно. Она промокла за считанные секунды. ― Я почти не пришла. Просидела около твоего дома минут тридцать, пытаясь остыть и обдумывая, стоит ли заходить внутрь. Твои соседи думают, что я малолетний преступник, обследующий окрестности. Подвинься.

― Какого черта?

Она тычет меня в грудь, так что у меня нет другого выбора, кроме как лишиться части горячей воды.

― Я сказала ― подвинься.

― Ты все еще в обуви.

Она агрессивно сбрасывает теннисные туфли, стягивает носки и выбрасывает их из душа. Потом снова смотрит на меня.

― Лучше?

Я совершенно голый, очевидно, а она стоит там, в промокшей хлопчатобумажной футболке и джинсах.

― Какого черта ты делаешь?

― Ищу драку. Я в бешенстве… Я думаю. ― Она толкает меня в грудь.

― Не хочешь подождать, пока я здесь закончу? ― Мне трудно защищаться, держа руку на своем члене.

― Очевидно, нет.

― Почему ты злишься?

Думаю, если бы у меня была рубашка, она бы схватила меня за шкирку. Как бы то ни было, Сэм встает на цыпочки и обнимает меня за плечи. Мои мышцы инстинктивно напрягаются под ее прикосновением. Это своего рода предупреждение: она может быть той, кто сейчас прикасается, но только потому, что я это позволяю.

― Потому что ты сломал меня пополам.

И тогда я вижу печаль в ее лице, опущенные губы, огромные встревоженные глаза. Она говорит очень обеспокоенно, и я заинтригован ее внезапным приступом честности. Вот почему я не выталкиваю ее из душа... или не прижимаю к кафелю.

― Как это?

― Сегодня в школе я довела до слез двоих детей. Я ― злой огненный шар. Не могу перестать думать о том, как ты целуешь меня. ― Ее руки впиваются в мои плечи с каждым произнесенным словом.

― Все это как-то связано?

Сэм пододвигается ближе, и ее грудь касается моей. Ее джинсы касаются моих ног. Моя рука остается твердо зажатой в паху.

― Послушай ты, с меня хватит. Больше никакого молчания. Хватит притворяться, будто мы не друзья. ― Она убирает мокрые волосы с лица. Мы оба промокли насквозь ― промокли и злимся. ― Если нет пути назад, мне нужно, чтобы ты ударил меня об эту плитку, чтобы мы могли разобраться в этом раз и навсегда. Давай, начинай.

― Вероятно, это плохая идея.

Мой отказ заводит ее еще больше.

― О да? Ты продолжаешь давить и тыкать, и, в конце концов, я сдаюсь, нравится тебе это или нет. ― Она делает шаг назад и пытается стянуть футболку через голову, но она прилипла к ней, как вторая кожа. ― Черт возьми! Подожди.

Ей приходится поработать над этим несколько секунд. Теперь она закрывает ей глаза, и Сэм ― малышка, пытающаяся одеться в первый раз. Она дергается из стороны в сторону, опрокидывая мои бутылочки с шампунем и кондиционером на пол, когда спотыкается об одну из них. Я протягиваю руку и поддерживаю ее бедра. С тяжелым вздохом она, наконец, снимает футболку и бросает поверх двери душа. Я ухмыляюсь ее новому взъерошенному виду. Волосы Сэм в беспорядке. Капельки воды собираются на кончиках ее темных ресниц. Ее бюстгальтер кремово-голубой и прозрачный благодаря непрерывному потоку воды, бьющему в нее.

― Ну же, Йен! Соберись! Просто поцелуй меня!

Она так взвинчена, что у нее вся кожа покраснела.

― Нет. Убирайся из моего душа.

Я поворачиваюсь к ней спиной и опускаю голову под воду. Это действительно выводит ее из себя. Ее злые кулаки колотят меня в спину.

― Я говорю, что хочу тебя, а ты вдруг перестаешь интересоваться?!

Она не знает, о чем просит, поэтому я решаю показать ей. Оборачиваюсь, и моя рука падает. Я делаю шаг вперед и прижимаюсь к ее телу, наклоняя голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Сэм не шутила — она дымящийся маленький шарик расплавленной лавы. Я думаю, она хочет уничтожить меня за то, что я сделал это с нами, за то, что навсегда изменил нашу дружбу. Мои руки сжимают ее бицепсы, которые похожи на две палочки от мороженого. Моя твердость впивается ей в живот, и ее рот широко раскрывается от удивления.

― Все еще хочешь поговорить об этом прямо сейчас, Горячие губки?

Она мне не отвечает. Она в оцепенении. Я загипнотизировал ее.

― Все еще думаешь, что это хорошая идея?

― Все в школе хотят тебя, ― шепчет она, широко раскрыв глаза. ― Ты мой, и ты даже не знаешь этого. Я никогда не говорила тебе.

Ее признание сводит на нет мое самообладание. Я хочу обернуть ее ноги вокруг своей талии, чтобы зарыться глубоко в нее. Я собираюсь написать у нее на лбу фломастером, пока она спит: Собственность мистера Флетчера. Руки прочь.

― Мне не нравится, какой версией Йена ты был последние несколько дней, ― тихо говорит она, прежде чем прикусить нижнюю губу. Сэм отказывается встретиться со мной взглядом. Вместо этого блуждает по контурам моей груди.

― Какая это версия?

Уголок ее рта приподнимается.

― Хороший парень ― или, скорее, не очень хороший. Вчера ты прошел мимо меня по коридору. Ты пропустил обед в учительской. Ты знаешь, что я проспала в понедельник, потому что ты мне не позвонил?

― Знаешь, делают такие устройства, называемые будильниками. Великое изобретение, думаю, они были еще в каменном веке. ― Не могу удержаться от легкой улыбки.

― У меня уже есть один такой, и его зовут Йен. Не путать с…

Я не смеюсь. Даже немного.

― Видишь ли, вот в чем наша проблема: я больше не хочу быть твоим будильником.

Ее лицо вытягивается, и она перестает прокладывать курс по моей груди.

― Ох.

― Да, можешь считать меня сумасшедшим, но я стою здесь совершенно голый, и мы болтаем ― не совсем мое представление о хорошем времяпрепровождении. Я хочу принять душ с тобой и…

Я отрицательно качаю головой. Нет смысла заканчивать эту мысль. Вместо этого отпускаю ее и делаю шаг назад, чтобы ей было достаточно места, чтобы уйти. Сэм потянет за стеклянную дверь и уйдет. После нее останутся печальные лужи воды. Я, наверное, поскользнусь на одной и съем дерьмо по пути из душа. Но она не двигается. Ее голубые глаза мультяшно большие, когда она смотрит на меня. В ее мозгу одновременно мелькает столько мыслей, что мне кажется, она сейчас перегреется.

― Сэм?

― Просто помолчи секунду, ― огрызается она.

Медленно, мучительно, ее взгляд скользит по моему лицу, по шее, груди и животу, а затем... ниже. Это первый раз, когда она по-настоящему принимает меня, и, господи, клянусь, у нее отвисает челюсть. Эти розовые щеки делают меня еще тверже, и теперь я думаю, что пугаю бедную девочку. Усмехаюсь себе под нос и протягиваю руку, чтобы открыть стеклянную дверь, давая ей легкий выход. Она снова захлопывает ее.

― Я сказала, молчи!

Я не сказал ни слова.

― Что ты… ― начинаю задавать вопрос, на который уже знаю ответ, но Сэм опускается передо мной на колени. Стекло запотевает. Поднимается пар. Она садится на пятки, и я знаю, что плитка, вероятно, впивается ей в колени, но ей все равно. В этой новой позе я закрываю ее от брызг душа. Она вся мокрая, красивая и облизывает свои чертовы губы.

― Я хочу... ― начинает она шепотом.

Теперь перегреваюсь я.

Мы уже говорили о минете раньше, и я знаю, что обычно Сэм не любит их, но она смотрит на мой член, как на рожок мороженого, тающий у нее на глазах.

― Подойди ближе, ― умоляет она.

Я повинуюсь. Ее руки тут же коснулись моих бедер. Ее пальцы крепко сжимаются.

― Боже, у тебя самые лучшие ноги. ― Она смотрит прямо на мой член, и это то, что она говорит.

― Спасибо? Это то, что тебе нужно было рассмотреть поближе?

― Я имею в виду, очевидно, твой... тоже хорош. Я имею в виду, что это намного больше, чем я помню, когда однажды хорошо посмотрела, но я всегда ставила твои ноги и задницу на пьедестал. Вот почему на днях впала в коматозное состояние в спортзале. ― Для пущего эффекта Сэм обхватывает меня обеими руками и хватает за задницу.

― Ты единственная женщина, которую я знаю, которая может превратить минет в странный медицинский осмотр, ― смеюсь и качаю головой.

― Что ты имеешь в виду? Ты не получишь минет. Я просто немного потискаю твою задницу. ― Она дважды сжимает мою задницу, как будто сигналит велосипедным гудком.

― Весело.

Ее взгляд возвращается к конечной цели, и она снова облизывает нижнюю губу. Стон замирает у меня на языке. Я не хочу ее пугать.

― Давненько я этим не занималась.

― Да, ты можешь избавиться от неловкости. Мне все равно. Здесь только мы, Сэм. Я и ты, ― я смеюсь.

― Верно. ― Сэм кивает, становясь достаточно уверенной, чтобы провести одной рукой по моему бедру. Затем медленно протягивает руку и обхватывает ладонью мой член. У нее самая мягкая и надежная хватка. Мои глаза закатываются. Мои бедра инстинктивно дернулись вперед.

― Сэм, ― предупреждаю я.

― Я едва прикасаюсь к нему! ― говорит она, защищаясь.

Да, я знаю. Прошло чертовски много времени с тех пор, как я спал с кем-то, а также эта фантазия строилась в течение, о, я не знаю... тысячелетия. Я ни хрена долго не продержусь.

― Только не затягивай. Все время, что мы были друзьями, было дразнением, прелюдией. Это было похоже на пять или шесть игр.

Она наклоняется вперед и прижимается закрытым ртом к кончику с поцелуем. Это восхитительно, и я поднимаюсь к нирване. Прижимаю руку к кафельной стене позади нее, и она понимает намек. Ее рука начинает медленно скользить вверх и вниз по моей длине. Вода бьет мне в плечи и стекает по телу, делая ее прикосновения влажными и теплыми. Сэм ускоряет темп и смотрит на меня. Ее глаза настолько открыты и серьезны, что мне почти трудно смотреть в них. У меня никогда не было такой мастурбации, которая чувствовала бы себя так хорошо. Я не знаю, то ли это ее техника, то ли то, как сильно я ее хотел, например, как в некоторые дни бургер из закусочной, который ты ел десятки раз, на вкус как пятизвездочная кухня. В конце концов, когда я почти перешел в Самантизм, она наклоняется вперед и обхватывает губами кончик. Я бы вскинул руки в знак аллилуя, но я рискую рухнуть на девушку. Мне приходится держаться за кафельную стену, пока Сэм вбирает меня внутрь и наружу. Это все, альфа и омега: вид ее полных губ, обернутых вокруг моей длины, ощущение ее теплого рта и задней части ее горла. Мой желудок сжимается, и она берет меня глубже. Капли воды стекают по ее подбородку, шее и груди. Я вижу ее грудь сквозь лифчик, два розовых соска под голубым кружевом. Опускаю руку и обвожу там большим пальцем. Ее глаза закрываются, и она стонет. Я чувствую вибрацию в ее горле, и нет ощущения лучше. Делаю это снова, и Сэм ускоряется, отсасывая меня короткими, тугими ударами. Я не думаю, что у меня есть кровь, циркулирующая где-либо еще в моем теле. Все движется на юг, как будто каждый из моих триллионов красных кровяных телец хочет быть частью этого момента. Я стараюсь оттянуть оргазм как можно дольше, что является идеальным микромиром моих отношений с Сэм, битвой высоких ставок между отрицанием и подчинением. Ее рука сжимает основание моего члена, удерживая меня на месте, пока она еще быстрее вбирает меня в рот. Покалывание начинается у основания моего позвоночника. Я в нескольких секундах от того, чтобы кончить, и пытаюсь сказать ей об этом.

― Сэм… я…

Общение не работает. Я стучу ей по голове, как будто пытаюсь выключить ревущий будильник. Сэм улыбается, качает головой и продолжает. После этого я снимаю ногу с тормоза. Наклоняюсь, обхватываю ее за шею и трахаю в рот, как когда-нибудь трахну ее. Она замирает, раскрывается и принимает все, как хорошая маленькая Сэм. Я слышу, как она начинает задыхаться, и я не пытаюсь убить ее, но в моей голове внезапно встает вопрос жизни и смерти. Смотрю ей в глаза, зная, что она скажет мне, если захочет, но в них нет страха. Она любит это так же сильно, как и я, и именно эта мысль, в конце концов, выводит меня из себя. Закрываю глаза и стону, когда толчки удовольствия проходят через мое тело. Я изливаюсь в ее рот, и ее пальцы впиваются мне в поясницу, пока она глотает и глотает. Это медленное возвращение к реальности. Думаю, мне придется простоять там в тумане час или два. Я израсходовал всю воду на Земле, прежде чем подумал повернуть назад и отключить душ.

Сэм встает и вытирает рот тыльной стороной ладони, как чертов чемпион. Она ухмыляется, гордая собой.

― Все еще со мной?

― Да.

― А ты не испугаешься и не убежишь?

― Не думаю, что у меня хватит сил.

― Ну, тогда пошли, ― говорю я, выходя и протягивая руку за двумя полотенцами. ― Пойдем, принесем тебе лед для коленей.

― О, слава богу. Эта плитка травмирует! Это последний раз, когда я пытаюсь быть сексуальной в душе. Отныне это мягкий матрас или ничего, если только я не найду эти наколенники на роликах.

Глава 13

Сэм

Я решила принять новомодный подход к жизни, в котором не думаю о десяти шагах в будущее, а вместо этого живу в настоящем. Я вытерпела четыре дня без Йена, и это был полный отстой, так что, если мне придется сделать ему минет в душе, чтобы удержать его рядом, так тому и быть. Я хочу его. Это же очевидно. Что может пойти не так?

После душа готовлю ужин в одежде, которую одолжил мне Йен, ― большой футболке и бейсбольных носках, которые доходят мне до колен, а потом мы сидим на его диване и смотрим Западное крыло. Шоу занимает пять процентов моего внимания, остальные девяносто пять процентов сосредоточены на губах Йена. Он осознает это, потому что в середине эпизода ставит на паузу и поворачивается ко мне.

― Сегодня вечером мы больше ничего не будем делать.

Для меня это новость. Я надеялась, что мы оба, по крайней мере, доберемся до третьей базы. Я не просто так побрила ноги, прежде чем прийти.

― Это еще почему? Знаешь, в западном обществе минет, это, как правило, нечто вроде «услуга за услугу».

Йен качает головой и встает, чтобы собрать наши тарелки с кофейного столика. Йен ― чистюля. Его дом всегда безупречен, и он терпеть не может, когда я готовлю. Он думает, что я использую каждую кастрюлю, сковородку и разделочную доску, чтобы досадить ему. Он мало что знает, и это только половина причины, по которой я их использую.

― Дело не в этом ― поверь, я с нетерпением жду... возвращения долга, но не кажется ли тебе, что если мы продолжим в том же темпе, ты могла бы… Не знаю, испугаться?

― Пфф. Как угодно. Как насчет того, чтобы просто сделать хороший медленный джем, пока R&B играет на заднем плане? ― спрашиваю я. ― У Spotify есть плейлисты на любой случай.

― Нет.

― Хорошо, а как насчет легкого массажа, масла по желанию, с сопровождающим классным джазовым плейлистом? У меня тоже есть такой.

― Этого не будет.

― Мы могли бы просто молча держаться за руки? Есть ли у Spotify песня тишины?

При этих словах он ставит посуду на стол и кладет руки на стойку. Мне кажется, он либо смеется, либо пытается успокоиться. Я не вижу всего его лица, но его глаза определенно зажмурены. Бедняга.

― Я облегчу тебе задачу: я просто разденусь, и ты сможешь приходить пастись, грызть, брать все, что захочешь. Я как китайский буфет по разумной цене.

Йен резко поворачивает голову, словно желая убедиться, раздеваюсь ли я на его диване. Нет. Я дьявольски улыбаюсь.

― Сэм, мы не друзья с привилегиями. Я хочу, чтобы это было совершенно ясно. Если мы делаем это, мы делаем это правильно.

― Не хочу тебя огорчать, приятель, но мы уже облажались. Секс по телефону и минет перед нашим первым свиданием? Как сказал Шекспир: «чертово дерьмо». Нет смысла пытаться исправить это сейчас, ― я смеюсь.

Он оборачивается, расправляет плечи, и вдруг я понимаю, что разговор окончен.

― Этого не будет, Сэм.

Хорошо. Я встаю с дивана и топаю к его холодильнику, где наверняка найду пинту его любимого мороженого «Роки Роуд». Я съем все это, чтобы досадить ему. Это научит его не отказывать мне. Также тянусь за пакетиком горошка для моих коленей. Верный своему слову, Йен не прикасается ко мне всю ночь. Я должна пойти домой и прикоснуться к воспоминаниям о нем в душе, как похотливый подросток.

Я думаю, что наш следующий поцелуй неизбежен. Так и должно быть. На следующий день я каждые пятнадцать минут мажу губы бальзамом. Стараюсь, чтобы мое дыхание было свежим и мятным. Беспрестанно проверяю, нет ли еды в зубах. Николас говорит, что на первом уроке я выгляжу по-другому. «Пылающая» ― это его точное слово.

Во время обеда я жду Йена в учительской с едой, разложенной передо мной на столе. Он входит, разговаривает с другим учителем, и мои легкие сжимаются. Я задыхаюсь, как заядлый курильщик. Сегодня на нем бледно-голубая рубашка в тон глазам. Его темно-синие брюки новые, и они слишком хорошо сидят на его заднице. Волосы у него темно-каштановые и густые. Эти детали, вызывающие мои астматические симптомы. Не у меня одной. Эшли сидит рядом со мной и смотрит на Йена, как на сочную баранью отбивную.

― Боже, как я люблю, когда он носит голубое, ― тихо выдыхает она.

Если бы у меня было оружие в пределах досягаемости, Эшли была бы мертва, а мне грозила бы пожизненная тюрьма, но не беспокойтесь ― я бы наняла NPR (прим. пер.: National Public Radio — крупнейшая государственная радиостанция США.), чтобы сделать подкаст обо мне. Они раскроют мою страстную любовь к Йену, и зрители будут чувствовать себя плохо, что он не взял меня прошлой ночью. Они сочтут убийство преступлением на почве страсти и потребуют пересмотра дела. Судья отменит приговор по тайному закону о куннилингусе, и я в мгновение ока окажусь на свободе. Прости, Эш.

Я смотрю, как Йен огибает комнату, чтобы добраться до нашего столика. Он всегда был таким крепким парнем? Неужели я всегда была в него влюблена? Я сажусь прямо и смотрю вниз на свою еду, гиперактивно осознавая, что нам с Йеном придется немного «расклеиться», если кто-нибудь заметит, что я смотрю на него с сердцами в глазах. Я не знаю, противоречит ли это правилам для учителей на сегодняшний день. Возможно, это просто не одобряется, но все же я не хочу, чтобы все знали о наших делах. Сплетни распространяются в этой школе, как лесной пожар, особенно если они такие сочные.

― Привет, Йен! ― восклицает Эшли, как только он отодвигает стул напротив меня.

Он кивает в ее сторону и садится. Наши колени соприкасаются, и он с таким же успехом мог бы просто засунуть руку мне в трусики, судя по тому, как я краснею.

― Делал вчера вечером что-нибудь веселое? ― спрашивает она. ― Меня втянули в марафон Реальных домохозяек. Уф, я просто не могу устоять перед этими кошачьими драками!

― О, да, моя ночь прошла хорошо. Ничего запоминающегося.

― Ни единой вещи? ― рявкаю я, прежде чем успеваю подумать.

Он стирает улыбку, занятый тем, что вываливает свой обед на стол.

― Теперь, когда я думаю об этом, это была просто одна из тех ночей, которая действительно высосана, понимаешь?

Я издаю звук, нечто среднее между смехом и криком.

Эшли в замешательстве переводит взгляд с одного на другого.

― Что ж, мне очень жаль это слышать. Ты всегда можешь пойти со мной выпить Bravo (прим. пер.: Bravo – слабоалкогольный напиток)!

― Я не знаю, что это значит. ― Он поворачивается ко мне. ― Сэм, я принес остатки вчерашнего. Здесь очень много. Хочешь?

― Да. Вот, я не хочу свой бутерброд с арахисовым маслом и желе. Ты можешь съесть его на закуску перед футбольной тренировкой.

― Остатки? Так вы, ребята, тусовались вчера вечером? ― спрашивает Эшли у Йена. ― Что вы делали?

― Там есть малиновое желе? ― скептически спрашивает он. ― Я думал, оно кончилось.

Я закатываю глаза и протягиваю ему бутерброд.

― Я купила немного по дороге домой вчера вечером, потому что каждый раз, когда я использую виноградное, ты стонешь об этом четыре дня подряд.

― Ребята, ― говорит Эшли, уставшая от того, что ее игнорируют.

― Что? ― нетерпеливо спрашиваю я.

― Что вы делали?

― Смотрели Западное крыло. ― Я пожимаю плечами.

На лице Йена застыла загадочная улыбка, и Эшли это заметила.

― Ну, это звучит не так уж плохо. Что в этом такого отстойного?

Мои глаза расширяются от страха. С каких это пор мы под ее микроскопом? Ну да, раз уж она решила влюбиться в Йена.

― Просто это был не очень хороший эпизод, ― врет он. Любой истинный фанат знает, что такого не существует. ― И я ушиб палец на ноге.

Он пытается помочь, но делает только хуже.

― О... ладно. Ну, я надеюсь, Сэм сделала тебе массаж ног или что-то в этом роде…

Она знает. Она знает! Я действую быстро.

― Ты любишь крендели, Эшли? ― добродушно спрашиваю я.

― Люблю их. ― Она оживляется.

Я бросаю ей пакет, и она бросает его в сумочку. Затем я наблюдаю, как она осознает силу, которой внезапно обладает.

― Знаешь, я также люблю шоколад, ― говорит она с чересчур вежливой улыбкой.

Ее точка зрения совершенно ясна: дайте мне шоколад, или я расскажу всем, что вы двое дурачились. Я шлепаю чашкой десертного пудинга ей в руку, и она злорадствует.

― Ценю это. ― Затем она поворачивается к Йену. ― В любом случае, Йен, мне интересно, какие у тебя планы на эту субботу? Я хочу проверить эту новую природную тропу рядом с моим домом, а ты, кажется, гуляешь на свежем воздухе. ― Она поднимает брови. ― Это может быть весело.

Подожди-ка. Что?

― Как друзья, ― уточняет она, отпивая воду. ― Меня вдохновляет то, как дружелюбны все здесь.

Йен говорит ей, что занят в эти выходные, а потом Эшли болтает о чем-то еще, что меня не волнует. Я слишком занята, наблюдая, как она ложкой кладет в рот мой чертов пудинг. Она капает немного на губу. Я грызу ногти. Она облизывает ложку, и я борюсь с желанием выбить стаканчик из ее руки. А потом... потом... она даже не заканчивает.

― Фух, я так наелась.

Мои ногти впиваются в ладонь так сильно, что из них течет кровь. Йен достаточно умен, чтобы купить мне шоколадку в торговом автомате на обратном пути в наши классы. Он шлепает ее мне в руку и говорит, чтобы я съела всю.

― И успокойся. Никому нет дела до того, что мы делаем. У тебя паранойя.

Он прав, я параноик, но это не имеет значения. Вскоре моя жизнь все равно взрывается сама собой.

Глава 14

Сэм

В СЛУЧИВШЕМСЯ во многом виноват Йен. Я буду винить его, потому что это лучше отвлекает, и, действительно, это его вина. На следующий день после нашей ссоры в душе/сеанса любви, я думаю, Йен собирается поцеловать меня. Когда он этого не делает, я начинаю беспокоиться. Стараюсь подходить творчески. После его футбольной тренировки появляюсь у него дома в плаще. Под ним на мне одежда, но он этого не знает. Я думаю,что он упадет на колени и будет умолять об этом, но он этого не делает. На самом деле, Йен полностью все переворачивает, потому что, когда я прихожу, он только что выходит из душа, без рубашки, мокрый и загорелый, и как у кого-то могут быть такие четко очерченные мышцы? Я тянусь к ним, как ребенок к конфетам. Дай мне. Он качает головой, кладет руки мне на плечи и сцепляет руки, держа меня на расстоянии, как будто я испачкана. Осторожно сажает меня на диван и идет надевать рубашку. Когда он заканчивает, стаскивает меня оттуда с обещанием пиццы.

Это намерено с его стороны.

― Мы ушли из твоего дома, чтобы ничего не случилось? ― спрашиваю я между укусами пепперони. ― Потому что я не испытываю никаких угрызений совести, занимаясь этим в туалете в грязной пиццерии.

Йен проглатывает кусок и смотрит на меня так, словно я с Марса.

― У тебя соус на подбородке, и на рубашке, и на щеке тоже.

Точка зрения принята ― я не нахожусь на своем сексуальном пике, запихивая фаршированную корочку в горло. В следующий раз закажу салат.

После пиццы Йен отвозит нас к себе домой и ведет меня прямо к моему велосипеду. Он поднимает меня на сиденье и наклоняется. Я готовлюсь к этому. ПОЦЕЛУЙ. Я собираюсь перевернуть его мир. Собираюсь делать моим языком вещи, о которых он только когда-либо читал в темной паутине. Потом понимаю, что он застегивает для меня шлем и проверяет, надежно ли он закреплен.

― Езжай домой, Сэм. В эти выходные мы пойдем на наше первое свидание. В субботу утром я заеду за тобой, отведу на завтрак и спрошу о твоих увлечениях.

― У меня нет никаких увлечений.

― Потом мы возьмемся за руки и прогуляемся по парку.

― Будут ли в этом парке темные уголки для совершения темных дел?

― Будет восемьдесят пять градусов (прим. пер.: примерно 29 градусов по Цельсию.) и солнечно. Дети будут запускать воздушных змеев.

― Лучше бы это был не тот парк, где я училась кататься на роликах. Я до сих пор получаю смешные взгляды.

― Это будет любой парк, какой ты захочешь.

― А потом? ― спрашиваю я, подстрекая его.

― Потом мы вернемся ко мне домой, и я буду целовать тебя столько, сколько ты захочешь, и, может быть, мы посмотрим, как добраться до второй базы.

― Разве мы не можем просто начать с домашней базы? Все равно все начинается оттуда. Таким образом, нам не придется бегать по этим надоедливым базам.

― Сэм, клянусь…

Он зажмуривается, и я тыкаю его в грудь.

― Я шучу. ― Вроде.

Во всяком случае, в тот вечер мы расходимся именно так, и, надо отдать ему должное, суббота ― отличная. Это словно одна из книг. Утром мы встречаемся в нашем любимом месте для завтрака. Я прихожу рано, сижу в кабинке и грызу ногти до самых кончиков. Ровно в 9.30 входит Йен, и я тянусь за кофе, чтобы выглядеть спокойной и непринужденной, а не безумной и влюбленной. Он замечает меня и улыбается. Ямочки вспыхивают, мой живот переворачивается, и я поднимаю руку, чтобы помахать ему ― помахать, как будто я на параде.

― Доброе утро, ― говорит он, проскальзывая на противоположную сторону кабинки.

― Привет.

― Это твоя первая чашка кофе?

Это моя третья.

― Угу. ― Холодно пожимаю я плечами. ― Я приехала всего несколько минут назад.

Наш доброжелательный официант раскрывает меня.

― О, смотри-ка! А вот и твой друг. Я уже начал задумываться, что тебя подставили.

Йен улыбается так, словно только что открыл какую-то мою глубокую, темную тайну. Я говорю ему, что, по-моему, наш официант что-то замышляет.

После завтрака Йен выполняет свое обещание отвезти меня в парк, но мы так и не выходим из его машины. Слишком жарко, чтобы гулять, и я была хорошей девочкой, сидя напротив него все утро, завершая полные предложения, когда на самом деле мне хотелось швырнуть яичницу с беконом в стену и прыгнуть на него через стол. Теперь мы на стоянке в парке, и Йен собирается открыть свою дверь, но я протягиваю руку и хватаю его за предплечье. Оно твердое, сильное... более дразнящее, чем должна быть простая часть тела.

― Не надо.

Он замолкает и поворачивается ко мне, с интересом выгнув бровь.

― Я не хочу гулять.

― Что ты хочешь делать?

Медленная, коварная улыбка расползается по моим губам.

Мы целуемся в его машине, кажется, несколько часов. Я седлаю его колени, и мой локоть ударяет по клаксону, так что проходящая группа детей поворачивается и смотрит на нас. Рядом с нами останавливается микроавтобус, и из него вылезает семья из пяти человек. Я пригибаюсь, пытаясь спрятаться, но один из детей прижимается лицом к окну.

― Мамочка, смотри! Она сидит у него на коленях! Он что, Санта-Клаус?

Йен уносит оттуда наши задницы, пока не вызвали полицию.

К сожалению, в понедельник мы все еще только целовались. Поцелуи великолепны, но я готова к большему. Поэтому, будучи нетерпеливой идиоткой, я решила немного подразнить Йена.

В то утро перед школой он прислал мне рецепт по электронной почте, спрашивая, могу ли я захватить несколько вещей из магазина по дороге к нему домой. Это безобидные вещи: орегано и оливковое масло.

Я отвечаю: Конечно, но что на десерт? ;)

ФлетчерЙен@Оук-Хилл-Хай: Есть какие-нибудь идеи?

После гениального хода я отправляю по электронной почте фотографию, на которой я стреляю взбитыми сливками в рот. Это дерзко и горячо. У меня на носу тоже крошечный кусочек.

Ниже я печатаю: «У меня кончилась шоколадная крошка. Нам придется проявить творческий подход».

На самом деле это не должно быть сексуально. Это должно было рассмешить его, но, я имею в виду, если это его заводит, то тем лучше. Бонус: на завтрак мне нужны взбитые сливки.

Я не думаю об этом дважды, пока сижу в своем классе перед первым уроком, и учительница, проходящая мимо класса, миссис Орин, просовывает голову в дверной косяк.

― Привет, Сэм. Я думаю, что это очень смело с твоей стороны ― появиться сегодня. У большинства людей не хватило бы смелости. ― Затем она поднимает кулак в знак солидарности.

Ладно, это был самый странный опыт в моей жизни.

Через десять минут приходит Логан. По какой-то причине он не может встретиться со мной взглядом.

― Эй, извини, я бы никогда не пригласил тебя на свидание, если бы знал, что вы с Йеном вместе. Все еще друзья?

Вся кровь отхлынула от моего лица. Что, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, происходит? Когда он уходит, я хватаюсь за телефон и проверяю электронную почту только для того, чтобы обнаружить, что со мной случилось самое худшее в истории мира: я не отправила фотографию взбитых сливок ФлетчерЙен@Оук-Хилл-Хай. Я посылаю ее вместе с остальной частью нашего разговора в ПолныйСостав@Оук-Хилл-Хай.

НЕТ.

НЕЕЕЕЕЕЕТ.

Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т.

Я хватаюсь за грудь. Я не могу отдышаться. Оглядываюсь в поисках какого-нибудь дефибриллятора, но там только огнетушитель. Это не поможет в этой ситуации, если только я не ударю себя по голове очень сильно и не поврежу себе мозг. Вообще-то... это отличная идея.

Вот как именно это произошло:

1. Я думала, что нажала «Ответить», но, должно быть, нажала «Вперед».

2. Я нажала F (прим. пер.: FletcherIan@OakHillHigh и FullStaff@OakHillHigh начинается с буквы F), и Gmail автоматически заполнил неправильный адрес электронной почты.

3. В то время я была слишком отвлечена, чтобы проверить, кому отправляю электронные письма, и теперь я собираюсь ударить себя по голове огнетушителем и надеяться, что впаду в месячную кому.

Такое уже случалось с другими учителями. В прошлом году наша медсестра случайно отправила по электронной почте всей школе копию своей налоговой формы, сообщив всем, сколько денег она зарабатывает. Она была подавлена. В прошлом году один из тренеров по волейболу прислал нам всем спортивное селфи, предназначенное для его жены. Мы безжалостно дразнили его. Они и в подметки этому не годятся.

ЭТО ГОРАЗДО ХУЖЕ.

Учителя сразу же начали отвечать на письмо, шутить и пытаться поднять настроение. Я не могу прочесть ни одного из них. У меня дрожат руки. Я борюсь с желанием выблевать все на планы уроков на моем столе.

Йен дважды звонит мне на сотовый, но я не обращаю на него внимания. Кладу голову между колен и делаю дыхательные упражнения. Ученики начинают просачиваться в мой класс на первый урок. Я должна преподавать, но я на грани нервного срыва. Я хочу притвориться, что ничего не происходит, но это не сработает. Вместо этого решаю, что лучше всего пресечь это в зародыше. Быстро отправляю электронное письмо, стараясь быть честной: «Ну, это очень неловко. Пожалуйста, не обращайте внимания на мое последнее письмо. Это была плохая шутка, безвкусно исполненная». Решаю даже не касаться того факта, что открыто флиртовала с Йеном. Надеюсь, если я не буду привлекать к этому внимания, никто не заметит. Я ошибаюсь. Письма продолжают поступать.

ХиллБьянка@ Оук-Хилл-Хай: Не встречаешься, да?

МиллерГретхен@ Оук-Хилл-Хай: Да, это вообще разрешено?

Если бы я могла позволить себе заменить его, то бросила бы свой телефон в ближайший вулкан. Теперь я плачу, а ученики смотрят на меня как на ненормальную. Один из них громко рассуждает о визите моей тети Фло. Другой утверждает, что я слишком стара, чтобы у меня все еще были месячные. СКОЛЬКО, ПО ИХ МНЕНИЮ, МНЕ ЛЕТ?!

― Мисс Абрамс, с вами все в порядке? Может, позвать медсестру? ― спрашивает один нежный, милый ученик, и я встаю, качаю головой и выхожу из класса, бормоча им, чтобы они начали читать главу одиннадцать. Успеваю добраться до женского туалета еще до того, как меня прорвет. Врываюсь в кабинку, приказываю задержавшимся ученикам убираться, сажусь на унитаз и плачу. Я плачу, плачу и борюсь с желанием стукнуться головой о дверь кабинки. Это полная катастрофа. Я потеряю работу. Мне придется переехать в другой город. Я никак не могу показаться на очередном собрании персонала. Я совершенно раздавлена. Мой телефон вибрирует в руке, и это снова Йен. Я нажимаю игнорировать и пытаюсь понять, что мне нужно сделать. Прямо сейчас я хочу сбежать. Я должна выбраться из этой школы. Да. ДА. Я ухожу. Совершенно неуместно уходить в середине учебного дня, но есть протокол на случай возникновения чрезвычайной ситуации. Допустимые чрезвычайные ситуации включают в себя: вы больны, или ваш ребенок болен, или вы случайно секстили всех своих коллег, и вам нужно убраться к черту и спрятаться. Я пишу нашему администратору по электронной почте и прошу его как можно скорее вызвать подмену, попросить миссис Орин прикрыть мой первый урок, а затем вытаскиваю задницу из школы. ПРОЩАЙ, ОУК-ХИЛЛ. ЗДРАВСТВУЙ, АЗЕРБАЙДЖАН.

Мой первый пункт назначения ― мост примерно в миле от школы. Не думаю, что я склона к самоубийству, но мне кажется, что это хорошее место для размышлений. Я припарковываю велосипед, иду к самому центру и смотрю вниз. Наверное, мне показалось, что мост намного выше ― под ним нет каньона и определенно нет стремительной реки. В лучшем случае это журчащий ручей. Если я прыгну, мне повезет, если я подверну лодыжку. Вот вам и драматический жест. Вместо этого продолжаю ехать к Фройо-плейс (прим. пер.: магазинчик с замороженными йогуртами.) вниз по улице.

― Добро пожаловать в Фро-йо-йо! ― поет пузатый мужчина средних лет, когда я вхожу в дверь. Его энтузиазм вызывает беспокойство. Это место пустует. Сейчас девять часов утра понедельника.

― Вы разрешаете брать образцы? ― спрашиваю я, без промедления бросая сумочку на стол и направляясь прямо к автоматам. Если они этого не сделают, я просто засуну свой рот под одну из насадок и буду держаться, пока они не вытащат меня.

― О, конечно. Вот!

Он протягивает мне бумажный стаканчик размером с наперсток, и как только я начинаю наполнять его, мой мозг напоминает мне, что десерт был тем, с чего начался этот беспорядок. Мое зрение становится черным, когда я снова и снова прокручиваю письмо в голове. Конечно, но что на десерт? Конечно, но что на десерт?

― Леди, вы льете его повсюду.

Когда я возвращаюсь в настоящее, моя рука холодная. Я смотрю вниз и вижу толстые веревки замороженного йогурта, сваливающиеся на переполненную чашку, мою руку и обувь. Как долго меня не было? После быстрого извинения и уборки я выбираю самую большую чашу, которую они предлагают, и начинаю наполнять ее. Когда с этой будет покончено, я получу еще одну. Интересно, сколько мини M&Ms мне придется запихнуть в желудок, прежде чем врач определит, что мое тело состоит больше из шоколада, чем воды. Я бы предпочла, чтобы меня запомнили за это, чем быть Девушкой по электронной почте всю оставшуюся жизнь.

Расплатившись, я сажусь за одинокий столик, а мистер Фро-йо-йо наблюдает за мной из-за стойки, как ястреб. Он боится, что я устрою еще один беспорядок. Пока я ем в тишине, Йен продолжает звонить мне, но мой телефон беззвучен и находится на полпути через стол. Он ничего не может сказать, чтобы улучшить ситуацию. Именно он сделал это с нами. Да. О-о-о, как хорошо. Отклонить. Возложить вину на него. Он решил, что мы должны исследовать эту кипящую потребность, бурлящую внутри нас, вместо того, чтобы оставить в покое. У меня все было просто отлично! У меня были свои грязные мечты и фантазии, и я могла бы использовать их, чтобы поддерживать себя еще тысячу лет.

Вся эта ситуация ― именно то, чего я боялась. ВСЕ ЗНАЮТ. Все меняется, и я не могу вернуться в школу, чтобы все не пялились и не сплетничали за моей спиной. Другие учителя будут отпускать непристойные шуточки по поводу взбитых сливок, а у меня не будет сил отшутиться ― и, о боже, ученики узнают об этом, и мы никогда не увидим конца. Эта штука такая новая ― птенец наших отношений, ― что мы ни за что не выживем. Это начало конца.

Мой телефон снова загорается, и мой взгляд устремляется к экрану. Если это Йен, мне придется ответить и сказать ему, чтобы он перестал звонить, но это не так. Это входящее письмо от директора Пруитта. Я читаю, затаив дыхание. Он хочет организовать встречу со мной и Йеном, чтобы обсудить «Ситуацию» и «Возможные последствия». Я с грохотом ставлю свою ледяную чашку на стол и мчусь в туалет, выблевывая каждый кусочек сахара, который только что запихнула в горло. Снова льются слезы. Я не могу в это поверить. У меня неприятности. Я не попадаю в неприятности! Когда я училась в средней школе, я никогда не сидела в тюрьме и никогда не приносила домой оценки ниже пятерки!

― Леди, вы делаете то, что я думаю? ― Человек-Фройо колотит в дверь, его явно тошнит от моего дерьма.

― Я буду ... блууа... я выйду через минуту! ― кричу я между вздохами.

― Ого, а я только что убрал швабру.

Я слабо ковыляю к двери туалета, рывком открываю ее и обжигаю его взглядом.

― Моя жизнь кончена.

Вид у него не слишком сочувственный.

― А ты можешь взять это куда-нибудь еще? И для протокола, я никогда не видел, чтобы кто-то такой маленький ел так много замороженного йогурта.

Будь это в любой другой день, я бы восприняла это как комплимент. Я понятия не имею, куда еду, когда через несколько минут сажусь на велосипед. Я одолела тонну замороженного йогурта. Мое дыхание пахнет, как промежность борца. Мои глаза опухли и покраснели. Сейчас только 9:35. У меня впереди целый день отчаяния, и мне нужно успокоиться. Все, что я хочу, ― это позвонить Йену, но не могу. Обычно, если со мной случалось что-то подобное, я бежала прямо к нему. Он отвлекал меня своей ужасно неловкой историей, но на этот раз это не сработает. Мой друг Йен ушел. Я сажусь на свой велосипед, и мой фройо выскальзывает из моей руки сразу же после того, как я делаю свой первый поворот. Мои M&Ms разбегаются по тротуару.

Даже конфетные боги оставили меня. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой.

Глава 15

Йен

Я звонил Сэм тридцать четыре раза. Когда я пытаюсь набрать тридцать пятый, мой телефон закатывает глаза и выдает мне предупреждение, которое просто говорит: Чувак, этого не произойдет. Этот день был одним из худших в истории, особенно по сравнению с предыдущими. Мы с Сэм завтракали, целовались в моей машине, флиртовали по электронной почте ― жизнь шла по плану, а потом она случайно разослала эту фотографию по всей школе. Бл*дь. Жаль, что это не я. Сэм пытается казаться сильной и жизнерадостной, но она сделана из ворсинок зефира. Она не сможет отшутиться и жить дальше. Для нее это унизительно, и она доказывает это тем, что сбегает на первом уроке. Я пошел в ее класс, чтобы заставить ее говорить со мной, и там была пожилая женщина, сидящая за ее столом. Моя первая мысль была: «Вау, стресс действительно старит тебя». Потом я сообразил, что это миссис Орин, ждущая, пока не прибудет подмена Сэм.

Я злюсь на Сэм за то, что она игнорирует мои телефонные звонки и закрывается от меня. Я хочу помочь разделить это бремя. Она не единственная, кто проходит через это. Но потом я понял. Это двойной стандарт. Если бы она осталась, ее бы безжалостно высмеяли. Тем временем весь день в школе учителя и тренеры-мужчины натыкаются на меня в коридоре и поздравляют. Я уклоняюсь от бесчисленных «Дай пять», ударов кулаками и хлопков по плечам. Следующему парню, который хрюкнет или подмигнет мне или попытается пошутить насчет Сэм и взбитых сливок, придется заткнуть свою раздробленную челюсть.

В конце футбольной тренировки я пропускаю душ и направляюсь прямо в квартиру Сэм. Я так долго стучу в ее дверь, что сосед кричит мне, чтобы я уходил. Я спрашиваю его, видел ли он Сэм, и он отвечает: «Никогда о ней не слышал». Верно ― мы единственные друзья друг друга. Вернувшись к машине, я снова пытаюсь дозвониться до нее, но тут же попадаю на голосовую почту. У меня нет другого выбора, кроме как объехать весь город, чтобы найти ее. Я проверяю пекарню, где она любит кексы, другую пекарню, где она любит печенье, третью пекарню, где она любит банановый пудинг. Никто ее не видел. Я заглядываю в магазин мороженого, в другой магазин мороженого и, наконец, в магазин замороженных йогуртов.

Мужчина сердито качает головой.

― Миниатюрная штучка? Рыжие волосы? Да, она была здесь ― ее чуть не вышвырнул. Она была под кайфом от наркотиков, пришла и устроила беспорядок.

Какого хрена?

― Вы видели, куда она пошла, когда уходила?

― Наверное, чтобы получить больше лошадиных транквилизаторов.

Я выхожу на улицу и пытаюсь думать, как Шерлок Холмс. Я ищу подсказки на парковке, пытаюсь поставить себя на ее место, но даже в моей голове они такие маленькие, что не подходят.

У меня только что закончились идеи, а потом я решаю, что не помешает проверить дом ее родителей, хотя она и не так близка с ними. Они снобы и осуждающие, и я сомневаюсь, что она обратилась бы к ним в такой день, как этот, но, конечно же, ее велосипед лежит у них на подъездной дорожке. Я припарковываюсь и направляюсь к входной двери, но мои первые несколько стуков остаются без ответа. Внизу темно, шторы задернуты, но я слышу голоса внутри. Кто-то определенно дома. Дергаю ручку двери, и она открывается. Она все время была не заперта. Я вхожу внутрь и зову, но никто не отвечает. Голоса, которые я слышал снаружи, доносятся из радиоприемника на кухне. Жутко. Ее родителей явно нет дома, но я знаю, что Сэм здесь. Я бывал здесь всего несколько раз, но помню, что ее комната ― первая справа наверху. Конечно же, именно там я нахожу ее, распростертую на кровати, уставившуюся в потолок. Я останавливаюсь в дверях и медленно расплываюсь в улыбке. Приятно было найти ее, знать, что с ней все в порядке… вроде как. Я имею в виду, что она лежит там, одетая в свою дурацкую школьную форму. Жесткий красно-черный материал полностью поглощает ее. На голове у нее шляпа с красными перьями. Это делает ее похожей на петуха. Кошка ее родителей играет с ним, как с мышью. Глаза у нее красные, щеки пылают. Интересно, сколько она сегодня плакала? Я нерешительно делаю шаг внутрь, и ее взгляд остается прикованным к стене, как будто она впала в кому.

― Где твои родители?

― В круизе по Аляске. ― Ее голос спокоен.

Имеет смысл.

― Они оставляют NPR включенным, пока их нет?

― Они хотят быть уверенными, что грабители будут проинформированы о текущих событиях в мире, пока они грабят.

Моя улыбка становится шире. Я хочу поцеловать ее, но понимаю, что сейчас не время. Вместо этого сажусь за ее стол ― или, по крайней мере, пытаюсь. Ее кресло очень маленькое, и мои бедра едва вмещаются между подлокотников. В конце концов, мне это удается, и некоторое время мы сидим молча, пока я осматриваю ее комнату. У меня никогда не было возможности по-настоящему осмотреть ее до сегодняшнего дня. В прошлый раз, когда мы были здесь, она была слишком застенчива, чтобы позволить мне пошарить здесь, но теперь наполняюсь подростком-Сэм. Ее стены выкрашены в лимонно-зеленый цвет. Компакт-диски занимают целую книжную полку. На ее комоде разложены призы группы и награды за журналистику. Там, где у других девушек была бы фотография бойз-бэнда в рамке, у нее на тумбочке стоит фотография Жан-Люка Пикара (прим. пер.: персонаж из научно-фантастического телевизионного сериала «Звёздный путь: Следующее поколение»). Я люблю ее. Она издает звук, как животное, попавшее в медвежий капкан, и я резко поворачиваюсь, чтобы встретиться с ней взглядом. Она пытается изменить свое положение на кровати, но жесткий материал ее униформы мешает ей двигаться.

― Что это за наряд?

Она опускает глаза, словно только сейчас вспомнив, что он на ней.

― О, да. Я возвращаюсь к тому моменту времени, когда еще не отправила это школьное электронное письмо. Я думаю, что в психиатрическом мире это называется регрессией.

Склоняю голову набок и жду, когда Сэм встретится со мной взглядом, но она не смотрит.

― Я совершенно не хочу быть сегодня в школе, но, чтобы ты знала, это не имеет большого значения. Нет никакого правила, запрещающего посылать смешные картинки.

Когда она говорит дальше, ее слова сочатся сарказмом.

― О, боже. Я так рада, что нет правила, запрещающего публичное унижение, но, подожди, если нет правила, почему нас вызвали в кабинет директора?

― Тебя не «Вызывают в кабинет директора» как взрослого. Нас вызывают на совещание.

― В любом случае, нам крышка. ― Она поднимает руки вверх, а затем драматично опускает их.

― Он просто хочет встретиться и поговорить о письме.

― И сказать, что мы уволены.

― Скорее всего, он просто заставит нас подписать какое-нибудь кадровое заявление, касающееся отношений.

― Отношения? Я пятнадцатилетняя Сэм. Мы еще не встречались. А теперь, пожалуйста, уходи, чтобы я могла вернуться к просмотру TRL. Потом идет MTV Cribs, и я не хочу его пропустить.

Хорошо, я позволю ей сделать это. У нее был тяжелый день. Поворачиваюсь и начинаю шарить по ее столу. Я хочу заглянуть в каждый ящик, открыть каждую книгу. В ее столе я нахожу фиолетовый Game Boy (прим. пер.: линейка портативных игровых устройств, разработанная и производившаяся Nintendo), диск Blink 182 и рукописный список Myspace Top 8. Имена вычеркнуты, а ниже добавлены новые. Интересно, куда бы я упал?

― На что ты смотришь?

― Ничего такого.

Сэм стонет и встает с кровати, слишком любопытная. Моя уловка сработала. Она подходит и встает рядом со мной, пытаясь закрыть ящик. Я ей не позволяю. Вместо этого достаю потертую книжку в мягкой обложке с оторванной обложкой.

― Что это?

― НИЧЕГО! ЙЕН, ОТДАЙ МНЕ ЭТО!

Ее чрезмерная реакция гарантирует, что я не верну его ей в ближайшее время. Я крепко сжимаю ее руку, чтобы она не могла дотянуться до меня, а потом читаю корешок.

― Спрятанные сокровища Пиратов.

О, это слишком хорошо.

― Подростку Сэм нравилось читать любовные романы?

― Йен, давай.

― Дай мне только прочитать одну страницу.

С рычанием она прокрадывается под мою руку, вырывает книгу из моих рук и швыряет ее через всю комнату. Книга шлепается о стену и падает на пол. У меня отвисла челюсть. Сэм тяжело дышит. Через мгновение она поправляет шляпу и одергивает форменный топ.

― Моя мама не разрешала мне читать ничего, кроме куриного супа для подростковой души. Мне пришлось украсть эту книгу у моего друга только для того, чтобы... ну, знаешь, посмотреть, о чем она.

Я веду себя так, будто верю ей.

― О, так ты взяла его только из любопытства? Потому что корешок выглядел довольно изношенным.

Сэм стонет.

― Послушай, да, я читаю эту книгу постоянно. В наши дни у подростков есть Kindles и высокоскоростной интернет, а у меня было ПИРАТСКОЕ СОКРОВИЩЕ, так что оставь меня в покое.

Я хватаю ее за бедра и сажаю к себе на колени. Ее древний деревянный письменный стул протестующе стонет. В любой момент наш общий вес окажется слишком большим, и мы рухнем на пол. Сэм пытается вырваться, но я слишком крепко держу ее. Когда она, наконец, сдается и устраивается на мне, я протягиваю руку и срываю с нее шляпу. Вещь падает на пол, и я провожу большим пальцем по сердитой красной линии, которая осталась отпечатком на ее лбу. Ее голубые глаза встречаются с моими, и это первый раз, когда у нее хватает смелости выдержать мой взгляд. Я никогда не видел ее такой подавленной. Мои брови складываются в грустную, сердитую морщинку.

― Прости за сегодняшний день.

Сэм закрывает глаза и выпячивает нижнюю губу.

― Нет. Боже, это я все испортила. Я должна извиниться перед тобой.

Она поднимает глаза к потолку, и я вижу, как в них собираются слезы. Сэм изо всех сил пытается удержать их от падения, когда мои руки сжимают ее талию. Мой большой палец едва скользит под ее рубашку, и ее мягкая кожа чувствует себя так хорошо, что я погружаю всю свою руку под материал, а затем двигаю ее вокруг, чтобы обнять ее спину. Это не очень сильный контакт, но мое сердце колотится в груди, когда она так близко. Я смотрю, как слеза, наконец, вырывается на свободу, а затем Сэм наклоняется вперед и кладет голову мне на плечо. Ее колени подогнулись, и теперь она как мячик у меня на коленях. Я притягиваю ее еще ближе. И думаю, если бы моя рубашка была более эластичной, Сэм бы попыталась зарыться под нее и спрятаться там навсегда.

― Это глупо. Я не просто плачу о том, что произошло сегодня. В последнее время многое изменилось, и я не в состоянии справиться с этим. Это уже слишком.

Я уже знаю это. Сэм ― существо привычки, а это значит, что последние несколько дней были для нее вдвойне тяжелыми.

― Как я могу помочь?

Ее голова качается взад-вперед на моем плече, когда она качает головой.

― Ты не можешь, но, по крайней мере, хорошо пахнешь.

Я улыбаюсь и вспоминаю кое-что.

― Парень из фройо сказал, что ты принимаешь наркотики или что-то в этом роде.

Она тихо хихикает, но не поднимает свою голову.

― Нет, меня тошнило. Не волнуйся, я почистила зубы, когда пришла сюда.

― Почему тебя вырвало? ― Я хмурюсь.

― Я получила письмо от Пруитта, и меня тошнило при мысли о том, что может с нами случиться.

Черт.

― Тогда перестань волноваться. Все будет хорошо.

― Я тебе не верю. Завтра я заболею.

― Ну, я иду на собрание. И пойму, если ты захочешь остаться здесь и продолжать заниматься тем, чем занимаешься.

― Регрессия, помнишь?

― Ты сильнее этого, Сэм. Электронное письмо не так уж ужасно.

Она стонет.

― На самом деле, когда у тебя будет такая возможность, ты должен проверить цепочку. Ты можешь быть приятно удивлен тем, что там найдешь.

Я чувствую, как стул слегка проваливается. Дерево скрипит и дрожит. В одну секунду Сэм прижимается ко мне на коленях, а в следующую мы растягиваемся на полу. Одна из ножек стула врезается мне в поясницу, и я морщусь от боли. Если бы я был английским ботаником, а не научным ботаником, то понял бы, что эта картина ― подходящая метафора для нашей нынешней ситуации. Сэм приходится объяснять мне: «Добро пожаловать на самое дно».

Глава 16

Сэм

Йен отвозит меня домой из родительского дома, провожает в квартиру, ждет, пока я приму душ, а потом укладывает в постель.

― Ты хочешь, чтобы я остался? ― спрашивает он, убирая мои волосы со лба, как будто мне четыре года и я больна, и это восхитительно. У меня будут чаще случаться события, меняющие мою жизнь, если это будет означать, что он будет заботиться обо мне вот так.

Конечно, я хочу, чтобы он остался, но если он останется, я собираюсь заняться с ним сексом, и не думаю, что мы должны заниматься сексом в первый раз в тот, же день, когда ПРОИЗОШЕЛ ИНЦИДЕНТ. Зная меня, я бы, наверное, начала набирать местные новости в разгар кульминации.

― Лучше не надо, ― говорю я, наклоняя голову и предлагая ему свой рот, чтобы он мог наклониться и поцеловать меня на ночь. Йен ведет себя кратко и целомудренно, и я скучаю по нему в ту же секунду, как он покидает мою квартиру.

Я думаю, что сейчас сдамся и позвоню ему, потребую, чтобы он немедленно вернулся сюда, но тут я вспоминаю о письме. Йен снова заговорил об этом по дороге домой. Я морщу нос, просто думая об этом, но знаю, что он принимает мои интересы близко к сердцу. Если бы люди смеялись надо мной, он бы украл мой телефон и выбросил его в мусорный контейнер. Если он хочет, чтобы я их прочитала, я, наверное, должна. Итак, устраиваюсь под одеялом и нажимаю приложение электронной почты на своем телефоне, собираясь с духом.

Святая корова.

С тех пор, как я читала в последний раз, появилось шестьдесят восемь новых писем. С тех пор, как миссис Хилл предложила два бесплатных билета в Гамильтон, не было ни одной такой популярной электронной переписки. Первые двадцать пять писем были отчаянными и умоляющими, затем следующие двадцать пять были освистывающими и шипящими, когда она уточнила (глупая автозамена), что билеты на самом деле были на постановку «Гамлета» в Оук-Хилл-Хай.

Я начинаю с самого начала и пробегаю мимо писем, которые уже прочитала ― те, от которых мой желудок сжимается от беспокойства, ― и останавливаюсь, когда натыкаюсь на адрес электронной почты Йена.

ФлетчерЙен@Оук-Хилл-Хай: Это моя фотография из средней школы, одетый как Йода с полным ортодонтическим головным убором. Мама говорила, что через пятнадцать лет я смогу смеяться над этой фотографией, но, честно говоря, мне до сих пор больно.

ФлетчерЙен@Оук-Хилл-Хай: О, упс, извините все. Я хотел послать эту фотографию Сэм…

Крошечная, микроскопическая улыбка растягивает мои губы. Он пытался отвлечь от меня внимание своей нелепой фотографией. Я сразу же сохраняю ее на свой телефон, а затем продолжаю прокручивать. Миссис Орин отправляет следующее письмо с фотографией себя после того, как она позволила своей внучке сделать макияж. На ее щеках нарисована подводка, а на подбородке размазана красная помада. Ее подпись такая же, как у Йена: «О, извините. Хотела просто послать это Сэм».

Затем учитель рисования делится своей фотографией после того, как ей вырвали зубы мудрости. Она ― пухлый бурундук. «Ой! Это должно было быть для Сэм».

После этого идея Йена вспыхивает, как лесной пожар. Учитель за учителем представляют свои самые ужасные фотографии, и к концу я искренне тронута добротой каждого. На самом деле я смеюсь, когда самый старый учитель в школе, мистер Келсо, присылает свою фотографию цвета сепии в шортах. Его подпись гласит: «Кого я обманываю? Я совершенно точно собирался послать это всем. Посмотрите на эти ноги! Это было еще во времена свободной любви 60-х!»

Все это очень весело, пока один из администраторов, занятый неполный рабочий день, не заходит слишком далеко в жесте солидарности, посылая фотографию, на которой она делает снимки с живота танцовщицы в Кабо. Есть бросающиеся в глаза соски, и отметка времени на фотографии сделана всего две недели назад. Ее подпись: «ОМГ! Так неловко, хотела отправить это моему спонсору АА!!»

Внезапно всем становится грустно.

Но я, вообще-то, благодарна. Все остальные фотографии были хороши и заставляли меня чувствовать, что я не совсем одинока. Я не смогла бы организовать лучшего отвлекающего маневра, даже если бы наняла модную пиар-команду, чтобы она пришла и справилась с этим за меня.

Когда я иду в школу на следующее утро, то ожидаю каких-то фанфар. Несколько ехидных комментариев, грубые шутки, что-то еще. К счастью, сплетни о Паулине привлекли всеобщее внимание. Никто не говорит о моей фотографии, потому что всех волнует только то, что ПАУЛИНА РАЗОСЛАЛА ФОТОГРАФИЮ СВОЕЙ ГРУДИ ПО ВСЕЙ ШКОЛЕ, И ЕЙ НУЖНА НАША ПОДДЕРЖКА В БОРЬБЕ С АЛКОГОЛИЗМОМ. Это большое дело. IT-отдел должен заблокировать наш почтовый сервер и войти, чтобы стереть все из потока, включая мою оригинальную фотографию с взбитыми сливками. Я уверена, что она все еще где-то циркулирует. Точно так же, как и с изображением Йена, кто-то, конечно, сделал скриншот, пока не стало слишком поздно, но какое мне дело? У меня есть фотография Йена в головном уборе! Я сделаю из нее одеяло и положу на кровать.

֍֍֍

Несмотря на то, что Паулина сделала большую работу, отвлекая внимание от меня, мы с Йеном все еще должны встретиться с директором Пруиттом после школы. Ровно в 15:05 раздается звонок, мои ученики выходят из класса, едва сдерживаясь, чтобы не устроить спринт, а затем я поднимаю глаза и вижу, что Йен ждет меня у двери. Он выглядит съедобно в белой рубашке на пуговицах и темно-синих брюках. На мгновение мне захотелось, чтобы директор Пруитт был геем или чтобы я не была так против использования своих женских хитростей на женатом мужчине. Мы могли бы выпутаться из этой ситуации хитроумно.

― Готова? ― спрашивает он с маленькой ямочкообразной улыбкой.

― Нет. Я думаю, ты должен идти туда, сражаться за нас обоих. Я возьму твою машину и подожду тебя на стоянке на случай, если нам понадобится быстро уехать.

― Очаровательно. Пойдем.

Я чувствую себя мертвецом, когда мы идем в главный офис.

― Хотя мне и жаль ее, ― говорит Йен, ― я рад, что Паулина прислала эту фотографию. Никто больше не заботится о нас.

Я киваю в знак согласия.

― Жаль, что IT не смогли стереть весь инцидент из памяти директора Пруитта. ― Я протягиваю руку, чтобы схватить Йена. ― Подожди, может, спросим, могут ли они это сделать?

― Давай сначала посмотрим, как пройдет эта встреча, хорошо? ― Он кладет свою руку на мою и тянет меня вперед.

Меня раздражает, как быстро мы добираемся в конечный пункт назначения. Я бы предпочла еще немного поразвлечься, может быть, пит-стоп возле торговых автоматов, быстрый круг по концертному залу, но Йен настаивает, чтобы мы пришли пораньше.

― Что это? ― спрашивает Йен, пока мы ждем у кабинета директора Пруитта. Он показывает на здоровенную сумку у моих ног. Наверное, не заметил, когда я вытащила ее из-под стола в классе.

― О, просто выпечка.

― Почему у тебя ее так много? Эта сумка переполнена. ― Его глаза удивленно расширяются

― Я не могла вспомнить, какой любимый десерт у директора Пруитта, поэтому приготовила их все.

― Все?

― Брауни, печенье, блонди, лимонные батончики и мини-пироги с орехами пекан. Когда я даю взятку, то даю ее жестко.

― Сэм, мы идем туда на встречу, а не на распродажу выпечки.

О, Йен. Для такого красивого парня он может быть таким тупицей. Когда через несколько минут мы входим в кабинет директора Пруитта, я открываю свои творения, и у нашего босса начинает течь слюна. Его пальцы-сосиски нетерпеливо шевелятся.

― Наверное, ты много думала о десерте хе-хе. Откуда ты знаешь, что я не могу устоять перед лимонными батончиками? ― говорит он с набитым ртом. Крошки сыплются на его стол, но ему все равно, потому что его переполняет любовь к моим угощениям. Я поворачиваюсь к Йену с самодовольной улыбкой и молча говорю: «Видишь? Может быть, до этого он собирался нас уволить, но теперь мы будем спасены благодаря этим крошкам печенья, которые он слизывает с пальцев. Поблагодаришь меня потом». Мы терпеливо сидим, пока директор Пруитт жует второй лимонный батончик, восторженно покачивает плечами «М-м-м-м», вытирает руки и откидывается назад, оценивая нас.

― Мне очень не хотелось вызывать вас сюда из-за такой глупости. Действительно, эта фотография была довольно забавной, особенно учитывая то, что последовало за ней ― ну, за исключением…

Он не обязан говорить это; мы все знаем, что он говорит о Паулине.

― Да, ― продолжает он, хмурясь. ― Сегодня мне пришлось отправить ее в отпуск. Это не то, что мы можем терпеть здесь, в Оук-Хилле.

О боже, он уже уволил одного человека? Может быть, он вошел во вкус к этому, и готов продолжать махать топором. Быстро соображая, протягиваю руку и расстегиваю маленький холодильник у моих ног.

― Холодное молоко, чтобы запить эти лимонные батончики?

― Это двухпроцентное? ― Его глаза расширяются.

― Хороший глаз. Вот, вы можете взять все.

Он глотает его, а когда снова заговаривает, его верхнюю губу украшают пенистые молочные усы. По крайней мере, если нас вот-вот уволят, я возьму это воспоминание с собой в бюро по безработице.

― Во любом случае, послушайте ― со всем остальным, что происходит, я бы вообще не позвал вас сюда, но глава родительского комитета, миссис О'Дойл, пронюхала обо всем этом. Она взбудоражила нескольких родителей, и единственный способ успокоить их ― это пообещать, что я прослежу за тем, чтобы были приняты надлежащие меры. Вот почему вы двое сегодня здесь.

― А в чем, по ее мнению, проблема? Мы оба взрослые, ― замечает Йен.

― Так оно и есть, но, к сожалению, ― он наклоняется, чтобы достать что-то из ящика стола... точнее, два каких-то предмета, ― в трудовом договоре, который вы подписали во время инструктажа, говорилось, что ни один из вас не может вступать в отношения с другим сотрудником. Вы оба согласились на это условие.

Он проталкивает контракты в нашу сторону, и я с ужасом обнаруживаю, что он взял на себя смелость пометить соответствующий раздел неоново-желтым стикером. Мой Джон Хэнкок прямо здесь. Высохшие черные чернила блестят под флуоресцентным светом. Я даже не думаю, что прочитала контракт должным образом, прежде чем подписать его. Я была слишком сосредоточена на Йене. Мы только что познакомились, и я все еще была на девяносто пять процентов уверена, что он был миражом. И все же, кого волнует подпись? Есть маленький инструмент, который я люблю Wite-Out (прим. пер.: корректирующая жидкость) ― у меня даже есть такой в моем классе. Йен может сбегать (он быстрее) и в мгновение ока достать его. Я мило улыбаюсь и наклоняюсь вперед.

― Да. Ладно, я вижу, что мы подписали контракт, но разве все это не может быть решено сейчас, если мы раскроем, что встречаемся, и будем действовать осмотрительно?

Я подмигиваю ― подмигиваю, мол, давай, помоги сестре. Мы приятели, друзья-приятели по лимонным батончикам.

Его лицо застывает.

― Было ли это письмо твоей версией благоразумия? ― спрашивает он.

Ну ладно. Все будет именно так. Мы играем жестко. Я откидываюсь на спинку стула и покорно складываю руки на коленях, жалея, что не могу вернуться в прошлое и вернуть то подмигивание.

― А как насчет Карен и Нила? ― спрашивает Йен. ― Они оба преподают здесь, и у них отношения.

― Они женаты. Это совсем другое.

Несколько секунд мы сидим молча, потом директор Пруитт вздыхает и протягивает нам последний листок бумаги. Это копия письма, которое миссис О'Дойл распространила среди других родителей родительского комитета. Моя неловкая фотография увеличена сверху, а внизу написано: «ЭТО ТОТ, КОГО МЫ ХОТИМ, ЧТОБЫ УЧИЛИ НАШИХ ДЕТЕЙ?» Она ведет себя так, будто я держу пенис у рта, а не невинную банку с взбитыми сливками.

― Я чувствую, что отчасти виноват в этом, ― говорит директор Пруитт, тяжело нахмурившись. ― Может, ей и не стоило вмешиваться, но она также получила известие, что на прошлой неделе вы вдвоем проводили курс сексуального воспитания, и, если вы помните, что один ученик отказался от него, но в итоге услышал первую половину... это был ее сын.

Йен и я громко стонем.

― Вот именно. Мало того, что мы случайно ― и я цитирую ― «оскорбили доброту и благочестие ее маленького мальчика», она также думает, что вы двое там учили сексуальным советам из Камасутры или что-то в этом роде.

Ее электронное письмо не очень доброе. Эта леди жаждет крови. Она требует нашей работы, заявляя, что не остановится, пока мы не уйдем в отставку, не переедем, не сменим фамилии. Я смотрю на Йена, ожидая увидеть, что он сидит там с таким же безнадежным видом, как и я, но его глаза сузились. Он выглядит решительным ― даже взволнованным. У него под густой шевелюрой копошатся идеи. Я вздыхаю с облегчением. Он вытащит нас из этой передряги. Я это знаю.

֍֍֍

После встречи Йен не спрашивает, а просто везет меня прямо в Соник (прим. пер.: сеть ресторанов быстрого питания). Он подъезжает, заказывает «Взрыв» с дополнительными орео для меня и простой ванильный молочный коктейль для себя. Мы сидим в машине и молча едим. Я пытаюсь дать ему возможность закончить формулировку своего гениального плана. Тем временем мой мозг сходит с ума от возможностей: мы похищаем миссис О'Дойл или взламываем ее компьютер и посылаем электронное письмо, полное похвал в адрес Йена и меня, или врываемся в офис директора Пруитта после рабочего дня и вставляем хитрые лазейки в контракты. Кажется, у меня где-то в квартире есть черная лыжная маска. Она бы пригодилась для всех трех вариантов. Я поглощаю мороженое, и к тому времени, как уровень сахара в крови колеблется в преддиабетическом диапазоне, я уже ни капельки не волнуюсь. Поворачиваюсь к Йену и улыбаюсь.

― Так какой у нас план? Я имею в виду, честно говоря, во время той встречи я была убеждена, что одному из нас придется перейти в другую школу или что-то в этом роде, или нам придется вернуться к тому, чтобы быть просто друзьями и написать какое-то странное письмо с извинениями всей школе, ― я драматично вздыхаю.

Йен допивает свой молочный коктейль, ставит стакан и поворачивается ко мне. Он вытирает рот салфеткой и улыбается. Он выглядит задумчивым и очаровательным. Его каштановые волосы взъерошены, и заходящее солнце освещает его голубые глаза.

― Есть только один вариант, и я думал, что ты уже все поняла.

Я делаю глубокий вдох и киваю с невозмутимой серьезностью.

― Да, ― я выдыхаю. ― Мы похитим ее.

― Что? Нет, ― говорит он, небрежно протягивая руку к окну и снова нажимая кнопку заказа.

― Да, могу я принять ваш заказ, ― потрескивает динамик.

― Небольшой заказ луковых колец в дорогу, пожалуйста.

Когда Йен закончит платить, я потребую ответов.

― Если мы не собираемся похищать эту сумасшедшую леди, то какой у тебя план?

― Как ты думаешь, зачем я заказал эти кольца, Горячие губки? ― он ухмыляется. ― Мы собираемся пожениться.

Глава17

Сэм

Я сижу совершенно неподвижно, как будто он только что превратил меня в камень. День сменяется ночью, ночь сменяется днем, а я все смотрю на него, не мигая. Проходят годы. Мои волосы седеют, а руки становятся морщинистыми и слабыми, когда я, наконец, понимаю, что Йен шутит.

Я заливаюсь смехом и хлопаю его по руке.

― О, боже, Йен, я на секунду подумала, что ты серьезно!

Оглушительная тишина заполняет его машину, что лобовое стекло готово расколоться посередине, чтобы немного ослабить давление. Моя улыбка медленно гаснет.

Йен не шутит.

Он наклоняет голову набок и изучает меня. Медленно, как патока, его губы растягиваются в улыбке, и мой желудок сжимается.

― Ты же не серьезно! ― я настаиваю. ― Давай, нам нужно сосредоточиться. Что мы на самом деле будем делать? Разрубим миссис О'Дойл на мелкие кусочки и отправим в разные уголки Соединенных Штатов?

― Это мы тоже можем сделать, но сначала давай поженимся. Они могут отправить нас в одну ту же тюрьму.

Он не бросает эту шутку. Она уже стареет.

― Ладно, ладно. Мы поженимся. Ха! По-же-ним-ся, ― пою я. ― Рада, что все улажено. ― Я закатываю глаза.

Его улыбка исчезает, и он поворачивается, чтобы посмотреть в окно. Если бы я не знала его лучше, то сказала бы, что обидела его. Я хмурюсь и протягиваю руку, беря его бицепс в свою ладонь. Сжимаю дважды, пытаясь заставить его посмотреть мне в глаза. Йен не смотрит.

― Ты что, шутишь?

Его брови нахмурились еще сильнее. Он выглядит таким сердитым и таким красивым.

― Нет.

― Ни капельки?

― Нет.

Этот ответ обрушивается на меня, как тонна кирпичей. Если он не шутит, значит, под кайфом. ЙЕН НА КРЭКЕ! Кто-нибудь, предупредите парня из антинаркотического фройо. Мой успокаивающий, нежный голос исчез. На его месте раздается пронзительный, раздраженный крик.

― ПОЖЕНИМСЯ?! Йен, ТЫ С УМА СОШЕЛ! Я всего день назад согласилась на свидание с тобой, а теперь ты хочешь сделать мне предложение?!

В этом нет никакого смысла. Между нами говоря, Йен ― самый последовательный. Он заботится обо всем. Я не думаю, что он был спонтанным хотя бы раз в жизни. Йен планирует отпуск на два года вперед. Хранит руководство по эксплуатации каждого прибора, который когда-либо покупал, вплоть до консервного ножа. В прошлом году, когда он помог мне собрать мой новый комод из ИКЕА, я разорвала каждую упаковку, разбросав части по всей гостиной. Тем временем Йен прочел всю инструкцию от корки до корки (на английском и шведском языках).

Я открываю рот, чтобы поспорить еще немного, обрушить на него доводы разума, но я слишком ошеломлена, чтобы подобрать слова. Открываю и закрываю рот, как рыба.

― Реально, что бы изменилось? ― говорит он, все еще глядя вперед. ― У нас уже есть подписка на питание и учетная запись Netflix. На самом деле, если ты не выйдешь за меня замуж, я изменю свой пароль.

Что ж, он действительно держит меня там… НЕТ!

― Мы не можем пожениться! ― кричу я, драматично вскидывая руки. ― У нас даже секса не было!

― Да, ну, это мы можем исправить, ― говорит он, демонстрируя намек на ухмылку. ― Эти окна довольно тонированные.

Черт бы побрал это восхитительное лакомство. Их мороженое такое густое, что я даже не могу вылить его ему на голову.

Наконец, Йен поворачивается ко мне лицом, и я поражена кобальтово-синей пылью и чем-то еще: ЛЮБОВЬЮ. Он берет мои руки и кладет их на центральную консоль. Этого не может быть. Меня трясет. Это похоже на настоящее предложение... за исключением того, что машина рядом с нашей ревет рэп-музыку так громко, что их бас сотрясает наши окна. Позади Йена ржавый мусорный контейнер и несколько изящных граффити, говорящих мне: «Соси член». В поле зрения нет ни одного лепестка розы или зажженной свечи.

― Но, если честно, разве это не единственная причина, по которой ты против? ― спрашивает он, проводя большим пальцем по моим костяшкам. Мое сердце колотится в груди. Я чувствую, что в любую секунду могу безудержно разрыдаться.

― Я не знаю. ― Качаю головой и пытаюсь отдернуть руки, но Йен не отпускает.― У меня не было времени по-настоящему взбеситься.

Он решительно качает головой.

― Я не собираюсь давать тебе время. Не думай. Орео или M&Ms?

― Орео

― Лето или осень?!

― Осень.

― Татерс-тотс или картофель фри?

― И то, и другое!

― Ты хочешь выйти за меня замуж, да или нет?

― ДА!

Потом я перепрыгиваю через консоль и целую его так крепко, что он падает на спину и бьется о стекло. Дети в рэп-машине кричат нам, чтобы мы сняли комнату.

Глава 18

Сэм

Час спустя мы входим в офис окружного клерка, с одетыми на пальцах пластиковыми кольцами, которые мы обменяли на два четвертака в продуктовом магазине через дорогу от Соника. Я ожидаю, что, как только мы окажемся внутри, начнется настоящий шум ― воздушные шары, серпантин, белые занавески, ― но мне кажется, что мы стоим в очереди в отделе транспортных средств, когда серьезная девица по имени Этель называет наш номер.

Мы садимся в ее кабинке, и я под кайфом от сахара и любви. Этель, с другой стороны, явно скучала по вечерней чашке кофе. Она дважды смотрит на часы, прежде чем, наконец, признать нас.

― Назовите свои имена для протокола.

― Привет! Привет! Я Сэм... Саманта Абрамс. Это мой жених, Йен Флетчер. О БОЖЕ, МОЯ ФАМИЛИЯ БУДЕТ ФЛЕТЧЕР! Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ПЕРВОЙ НА ПЕРЕКЛИЧКЕ!

Все поражает меня сразу.

Я ВЫХОЖУ ЗАМУЖ!

И СОБИРАЮСЬ СТАТЬ ЖЕНОЙ ЙЕНА!

Я нервничаю и улыбаюсь так сильно, что у меня болят щеки. Йен смеется и берет меня за руку. Он не трясется, как я, но гораздо ближе к энергетическому уровню Этель, чем к моему.

― А-б-р-а-м-с? ― спрашивает Этель, направляя свои очки на экран компьютера.

Я наклоняюсь вперед и почти кричу:

― Да!

Все, что я говорю, увенчано улыбкой и знаком объяснения. Она могла бы спросить меня, умерли ли мои прадедушка и прабабушка, и я бы ухмыльнулась от уха до уха и воскликнула: «ЕЩЕ БЫ, МЕРТВЫ, КАК ДВЕРНОЙ ГВОЗДЬ!»

― Ф-л-е-т-ч-е-р?

― Да, мэм. ― Йен кивает.

Мэм! Мой жених такой почтительный! Я смотрю на него затуманенными глазами, и он сжимает мою руку. Этель продолжает печатать, стуча по клавишам, как по барабанам. Она, кажется, не в восторге. Она может сказать, что мы обручились всего час назад? Очевидно ли, что это спонтанно и глупо?

Что, если она задаст нам вопросы, чтобы убедиться, что мы влюблены, и мы ответим по-разному? Йен, Сэм предпочитает мужчину сверху или женщину сверху во время совокупления? ОН НЕ ЗНАЕТ! Внезапно мне жарко, и я потею. Паникую, как будто это свадьба по грин-карте. На самом деле Этель спрашивает только о том, связаны ли мы каким-либо образом или кто-то из нас просрочил выплату алиментов, но это не мешает мне лгать ей о наших отношениях, просто на всякий случай.

― Он сделал это грандиозное, сверхъестественное предложение, вертолеты и все такое. Билл Мюррей был там!

Она ворчит, продолжая печатать.

― Вообще-то мы встречаемся уже три года, ― хвастаюсь я. ― Вот, почему я так эмоциональна.

Этель смотрит на меня поверх очков.

― Поздравляю. ― В ее голосе не слышно поздравления. ― Кто-нибудь из вас уже женат?

Я растерянно моргаю.

― Я только что сказала вам, что мы встречаемся уже три года.

Она вздыхает и в третий раз смотрит на часы.

― Я должна задать все вопросы в списке. Да или нет?

― Нет, ― отвечаем мы в унисон.

Вот тебе и романтика. Этель печатает бланки, шлепает штампы и как можно быстрее выталкивает нас за дверь. У нас в руках разрешение на брак манильского цвета и строгий приказ ждать семьдесят два часа, прежде чем связать себя узами брака. Для меня это новость. Я думала, что мы получим лицензию, заскочим в здание суда и закончим все это к обеду. Семьдесят два часа кажутся целой жизнью ― конечно, достаточно времени, чтобы высокий уровень сахара исчез, и мы поняли, насколько все это совершенно иррационально. Я не хочу думать. Хочу продолжать играть в игру Йена. Хочу выйти замуж прямо сейчас!

Я думаю, Йен чувствует это, потому что он молчит, пока мы возвращаемся к его машине. Он открывает мою дверь, и как только мы оба садимся, я снова беру его за руку. Ему трудно выбраться с парковки и вернуться на дорогу, пока я держу его, но не могу отпустить. Это единственное, что удерживает меня на земле.

― Может, поедем в Вегас? Там нет никакого периода ожидания.

― Нам понадобится семьдесят два часа, чтобы добраться туда и обратно. Давай просто подождем здесь.

― Но я чувствую, что мы должны продолжать двигаться! Это действительно происходит?

Йен кивает и поворачивается на сигнал светофора.

― Это не какая-то изощренная шутка с твоей стороны? Потому что на самом деле ты мог бы сделать это гораздо лучше, чем я.

― Не говори так. Ты красивая и забавная.

― ЧТО?!

Одно дело ― сделать предложение руки и сердца, и совсем другое ― назвать меня красивой и смешной. Я не уверена, какой из них важнее.

― Йен Флетчер считает меня красивой, ― говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь. ― Вау.

― Угу. Постарайся не выглядеть такой ошеломленной. Хочешь, я заскочу в Оук-Хилл, чтобы взять твой велосипед?

― Да, пожалуйста.

― Что будем есть на ужин? Хочешь, отпраздновать по-китайски?

― Да! Курица с кунжутом. Подожди, черт, мне надо ехать к родителям. Сегодня утром они вернулись из круиза, и я пообещала поужинать с ними, чтобы они могли показать мне фотографии. ― Черт возьми. ― Я могу отменить?

― Нет. Ты их почти не видишь.

Такой понимающий.

― Почему бы тебе не прийти, и мы вместе поделимся с ними новостями? ― спрашиваю я, надеясь, что он не бросит меня на произвол судьбы.

― Думаю, это неплохая идея. Как, по-твоему, они это воспримут? ― Он пожимает плечами.

― Если последние несколько дней и научили меня чему-то, так это тому, что совершенно бесполезно пытаться предсказывать будущее. Давай просто покончим с этим.

֍֍֍

Я намеренно игнорировала очевидный исход. Мои родители, Дженин и Томас, очень скучны и старомодны. Мама не разрешала мне стричься, пока мне не исполнилось семь. Я не могла пользоваться косметикой, пока не стала достаточно взрослой, чтобы купить ее для себя. Они не пьют алкоголь. Они критичны, и я обычно стараюсь избегать их, в то же время, не вычеркивая их полностью из своей жизни. Когда неожиданно появляюсь на ужине с Йеном на буксире, они ведут себя очень расстроено.

― Просто я накрыла стол только на троих, ― говорит мама, как будто во всем доме только три тарелки.

― А я купил всего три бифштекса, ― ворчит отец.

― Если мы все отрежем одну четверть, каждый получит по ¾ бифштекса! ― весело указываю я.

― Мне нравится все мои четверти, ― продолжает ворчун.

― Окей, ты можешь взять все мои.

Я слишком нервничаю, чтобы испытывать настоящий аппетит. Кроме того, этот молочный десерт был огромным.

― Думаю, это нормально, ― усмехается мама.

После того, как они ясно дали понять, что ему не рады, я ожидаю, что Йен придумает какое-нибудь натянутое оправдание (Он оставил духовку включенной? Должен вымыть голову?), а затем уйдет. Но нет, он остается рядом со мной, принимая тот факт, что я все еще мертвой хваткой сжимаю его руку. К настоящему времени наша кожа срослась. Ему придется сделать операцию, если он хочет удалить меня. Словно прочитав мои мысли, мама смотрит на наши руки, и выражение ее лица заставляет меня тоже опустить глаза. Она выглядит такой испуганной, что я на мгновение думаю: «О нет, мы случайно занимаемся сексом или что-то в этом роде?» Нет, просто держимся за руки, как свободные, аморальные люди, которыми мы являемся.

― Саманта, ты не хотела бы воспользоваться моей ванной, чтобы освежиться перед ужином? ― спрашивает мама, продолжая внимательно изучать меня и явно находя мою внешность недостающей. ― Думаю, у меня есть другое платье, которое ты можешь надеть, если хочешь.

Я все еще в своем синем школьном платье. Все в порядке. На самом деле, я чувствовала себя довольно привлекательной в нем, прежде чем она что-то сказала.

Йен встречается со мной взглядом, прищуривается и качает головой.

― Ты отлично выглядишь, ― говорит он достаточно громко, чтобы мои родители услышали.

Точно. Мама поворачивается, чтобы продолжить готовить ужин, поджав губы. Несколько минут мы не разговариваем, пока папа возится с бифштексами у плиты, а мама спешит поставить на стол четвертую тарелку.

Она все время бормочет себе под нос что-то вроде: «Разве было бы слишком позвонить заранее?»

Я не вступаю в ее бормотание. Если она так расстроена из-за лишнего гостя, то как она собирается принять лишнего члена семьи? Когда папа объявляет, что стейки готовы к употреблению, мама направляет нас к столу и предлагает сесть. Я неохотно отпускаю руку Йена.

― Могу я чем-нибудь помочь? Принести выпить? ― спрашивает он.

― Нет-нет, мы обо всем позаботились. Хотите негазированной или газированной воды? ― Она отрицательно качает головой.

Чего бы я только не отдала за целый кувшин вина.

― Все в порядке. Спасибо, ― отвечает Йен, и я соглашаюсь.

Затем начинается адский ужин. Отец сидит во главе стола. Моя мама сидит напротив него, а Йен и я разбиты посередине. Дело не в том, что стол такой маленький, но их суждения занимают много места.

― Итак, как давно вы двое стали парой? ― спрашивает мама отрывистым тоном.

― О, гм, недавно, ― говорю я, уклоняясь от правды в общих чертах.

― Я и не знала, что дела пошли дальше. Разве до этого вы не были просто друзьями?

Я киваю и предлагаю как можно меньше подробностей.

― Это что-то новенькое.

― Йен, что ты делаешь на работе? ― спрашивает отец, глядя на него из-под густых кустистых бровей.

― Я преподаю в Оук-Хилле вместе с Сэм.

― О да. ― Он кивает. ― Теперь я вспомнил. А ты там хорошо зарабатываешь?

Мои глаза вылезают из орбит.

― Папа.

― Зарплата хорошая, но деньги никогда не были моей мотивацией. ― Йену наплевать на вторжение.

― О, только не говори мне, что ты один из тех хиппи, которые думают, что деньги не имеют значения. Не хотелось бы тебя огорчать, но мир и любовь не согревают зимой.

Йен, сохраняя невозмутимое выражение лица, отвечает:

― К счастью, после колледжа я некоторое время работал в фармацевтике, накопил довольно много денег и вложил их в течение многих лет. Во всяком случае, этого достаточно, чтобы держать приемник включенным.

Брови моего отца поднимаются в шоке, главным образом потому, что у Йена хватило наглости обвинить его в этом дерьме.

― Но в качестве побочного примечания: мир и любовь уводят вас довольно далеко в жизни. Нам с Сэм не нужно много, чтобы быть счастливыми. ― Он ловит мой взгляд, и я улыбаюсь.

Мой отец хмыкает, и ясно, что он думает, что Йену предстоит еще немного повзрослеть.

― Просто подожди, пока у тебя будет семья, которую нужно кормить. Растить детей ― дорогое удовольствие.

ДЕТИ. Жар поднимается по моей шее. Мы еще не зашли так далеко. Возможно, Йен даже не хочет детей. Я смотрю на свой 3/4 стейка и знаю, что не смогу проглотить даже один кусочек.

― Мы справимся, я уверен, ― весело отвечает Йен. Он ненавидит это. Не понимает, почему я вообще беспокоюсь о своих родителях. ― Я думаю, если у нас будет девять или десять детей, мы сможем заставить их работать трубочистами…

― О, вы уже обсуждали будущее? ― прерывает моя мама высоким голосом.

Йен и я снова встречаемся взглядами, и его брови поднимаются. Его точка зрения ясна: воспользуйся возможностью. Сейчас или никогда.

Я кладу вилку, делаю глубокий вдох и просто объявляю:

― Мы с Йеном помолвлены.

Столовые приборы резко падают на стол. Я бросаю взгляд и вижу, что мама в шоке прижимает руку к сердцу.

― Помолвлены?! ― она восклицает это слово так, словно выступает в переполненном бродвейском театре.

Я улыбаюсь, легко и просто.

― Да. Мы поженимся через семьдесят два часа.

― Семьдесят два? Часа?! Что…

Вопрос моего отца прерывается странным всхлипом мамы.

― Саманта Грейс, о чем ты говоришь? Семьдесят два часа?! Это чушь. ― Она встает и бросает льняную салфетку на стол. ― Это что, шутка?

Мы с Йеном качаем головами.

― Мы много думали об этом. ― Все двадцать минут.

― Это очень неожиданно, ― говорит она, расхаживая по комнате и прижимая тыльную сторону ладони ко лбу. ― Вы даже не встречались, когда я в последний раз проверяла!

― Твоя мать права, ― гремит голос отца. ― Вам двоим нужно притормозить. У нас в церкви есть добрачная консультация. Это шестинедельный курс.

Они сбиты с толку.

― Мы не хотим ждать. Нам нужна ваша поддержка.

― Ну, у тебя ее нет. Пожалуйста, будьте рациональны.

Она хочет сказать: «Пожалуйста, сделай это точно так же, как мы с твоим отцом. Приходите на добрачную консультацию, надень пышное белое платье и идите к алтарю не слишком медленно, но и не слишком быстро, чтобы я могла доказать всем нашим родным и друзьям, что я вырастила стильную молодую женщину, а не язычницу, которая сбежала».

― Мы уже приняли решение, ― настаивает Йен твердым, спокойным тоном. ― Мы собираемся пожениться, и нам бы очень хотелось, чтобы вы оба были там, если хотите. Как только мы узнаем время и место, мы расскажем об этом.

― Время и место?! ― Ее губы дрожат. У нее дрожат руки. У моей мамы на глазах происходит психическое расстройство. ― Ты даже этого еще не знаешь?! Боже мой!

Она срывается с места и начинает рыдать рядом с салатом на островке на кухне. Отец спешит ее утешить. Я честно думаю, что они воспринимают это хуже, чем, если бы я сказала им, что у меня рак.

― Посмотри, что ты делаешь со своей матерью, Саманта, ― упрекает меня отец.

И вдруг с меня довольно. Они ведут себя нелепо. Я понимаю, что нужно несколько минут, чтобы приспособиться, но это выводит все на совершенно новый уровень. Я резко встаю, отчего мой стул опрокидывается назад и падает на пол.

― Йен, пойдем. Бери свою тарелку. Да, возьми ее ― и свой стакан! Вот, я тебе помогу.

Мои руки нагружены украденными столовыми приборами и посудой, когда мы выбегаем из дома. Мои родители плачут, как будто потеряли меня навсегда.

― Сэм, ты уверена, что не хочешь туда вернуться? ― спрашивает Йен, когда мы пристегнулись.

Я качаю головой и произношу одно слово.

― Поехали.

֍֍֍

Наш украденный ужин стоит нетронутым на моем кофейном столике. Йен сидит рядом со мной на диване, и последствия нашего дня и вечера заставили нас обоих замолчать. Я была на высокой скорости, бегая от кабинета директора Пруитта до Соника, от продуктового магазина до офиса окружного клерка. Это были самые волнующие часы в моей жизни. Я не могла стереть улыбку с лица, и тогда моим родителям нужно ее стереть. Они правы? Мы ведем себя иррационально? Я перевожу взгляд на Йена и вижу, что он смотрит в потолок, нахмурив брови. Мне кажется, он думает о том же, о чем и я. В любой момент он повернется, посмотрит мне прямо в глаза и скажет, что не хочет на мне жениться. От этой мысли по моей щеке скатывается тревожная слеза. Я быстро смахиваю ее.

― Ты хочешь детей, Йен?

― Ты же знаешь. ― Он хмурится.

― Ты хочешь, чтобы они были со мной?

― Сэм.

Я качаю головой и покусываю нижнюю губу.

― Возможно, мои родители правы. Может быть, это безумие. Я больше думала о том, чтобы сделать татуировку, которую никогда не сделаю, чем об этом браке. Мы говорим об остальной части нашей жизни.

― Просто потому, что это спонтанно, не значит, что это неправильно, ― он говорит уверенно. ― Что заставило бы тебя чувствовать себя лучше?

― Давай займемся сексом.

― Сэм, ты плачешь.

― Тогда перегрузи мой мозг своим ртом.

― Нет. Не сегодня. ― Похоже, он взбешен.

Я сажусь и поворачиваюсь к нему.

― Почему?

Его рука находит мою на диване и сжимает.

― Мне кажется старомодным ждать, пока мы сбежим. Мне это нравится. Кроме того, без обид, но я не совсем в настроении. Такое чувство, что я бы воспользовался тобой.

― Отлично. ― Я вскидываю руки. ― Я выхожу замуж за ханжу.

― Подвинься и дай мне пульт. Я знаю, что заставит тебя чувствовать себя лучше.

― Я не хочу смотреть порно по каналу HBO.

Он запускает 12-й эпизод 2-го сезона «Офиса», где Майкл поджаривает ногу на гриле Джорджа Формана. Этот эпизод выдернул меня из панического состояния в конце лета, когда плохие отношения превратились в плохой разрыв, и однажды я заболела фарингитом сразу после гриппа. Йен был рядом со мной, и он сейчас здесь, смотрит эпизод рядом со мной на моем диване. Мой будущий муж, мистер Саманта Абрамс. Я буду находить его короткие каштановые волосы у себя на подушке. По субботам он будет настаивать на том, чтобы приготовить большой завтрак, и я съем его, хотя на самом деле просто хочу кусочек тоста с арахисовым маслом.

Майкл Скотт заворачивает ногу в пузырчатую пленку на экране, и я начинаю снимать пузырчатую пленку вокруг своего сердца. Я хранила его там с самого начала моей дружбы с Йеном. Ни одна девушка не дружит с таким красивым и обаятельным парнем, как он, без какой-либо защиты. Мое сердце бьется быстрее, как будто осознает свою вновь обретенную свободу. Я сдерживала его, но теперь оно бьется в полную силу, требуя любви, которой я его лишила. Он прекрасен, и он будет моим. Я с трудом могу в это поверить. Я хочу поднять руку и почувствовать контуры его лица, его носа, его подбородка, просто чтобы доказать себе, что он действительно существует. Это не просто очередной сон.

― Ты смотришь? ― спрашивает Йен, чувствуя мой взгляд на своем профиле.

― Нет.

― Ты упускаешь свою любимую часть.

Это когда Майкл просит Пэм натереть ему ногу Country Crock (прим. пер.: Country Crock это пищевой бренд. Первоначально он продавал такие спреды, как маргарин (и сыр в течение ограниченного времени), но позже было распространено на гарниры, особенно картофельное пюре и макароны.), чтобы она зажила.

― Как ты думаешь, мы будем смотреть телевизор, когда поженимся?

― Наверное, как сейчас.

― Ох.

― За исключением того, что мы, очевидно, будем голыми.

У меня отвисает челюсть. Йен вздыхает и поворачивается ко мне, протягивая руку, чтобы закрыть мою открытую ловушку.

― Я шучу, Сэм. Перестань думать. Ты выйдешь из-под контроля.

― Я не могу отключить свой мозг. Этот ужин был насыщенным. Мои родители отрекутся от меня. Они, наверное, тратят мое приданое на замену посуды.

Он притворяется разочарованным.

― В самом деле? Это была единственная причина, по которой я сделал предложение.

― Ты можешь отказаться, если хочешь. Время еще есть.

Его взгляд падает на мой рот, и он тянется, чтобы вырвать мою губу из зубов. Я и не подозревала, что кусаю ее.

― Мне следовало бы сказать тебе то же самое. Это ты бунтуешь против родителей. Мои родители любят тебя. Когда я позвоню им позже, чтобы рассказать об этом, моя мама, вероятно, потеряет голос от такого громкого крика.

― Это потому, что я симпатичная, ― я ухмыляюсь.

Его палец скользит по моим костяшкам. Его прикосновения легки, как перышко.

― Я знаю.

ПОП-ПОП-ПОП. Моя пузырчатая пленка продолжает сдуваться.

― В котором часу мы получили разрешение на брак? ― спрашивает он, меняя тему, как профессионал.

― Не знаю... 16:50? Суд закрылся в пять часов, и мы были последними в очереди.

― Итак, в 16:50 в пятницу мы получим необходимые семьдесят два часа.

Это скоро ― всего три ночи.

― Я думаю, будет лучше, если мы не увидимся до тех пор, ― продолжает он.

― Но завтра среда Западного крыла.

Мы никогда не пропускали ни одной, даже из-за болезни. Однажды Йен наблюдал в своей спальне, когда у него был желудочный грипп, а я наблюдала в гостиной. Мы кричали друг другу через дверь.

― Я знаю, но думаю, что нужно дать тебе время действительно обдумать то, что мы собираемся сделать.

― О, да. Хорошо. ― У него есть способ перегружать мой мозг. ― Тебе тоже нужно время?

― Нет.

Йен говорит это так быстро, не моргнув глазом, и это поражает меня, как пуля.

Йен влюблен в меня. ПОП-ПОП-ПОП. Наши взгляды встречаются, и моя квартира превращается в печь. Мой диван, кажется еще меньше, чем обычно, и Йен занимает так много места. Мне нужно было только немного подвинуться, чтобы дотянуться до его колен. Я могла бы заползти сверху и расположить колени по обе стороны его бедер. Он окажется в ловушке, полностью в моей власти.

― О чем ты, черт возьми, думаешь? ― хрипло спрашивает Йен.

― Воспользоваться тобой. Помнишь, как мы сидели в твоей машине в субботу? Со мной на коленях?

Он стонет и отталкивается коленями, чтобы встать. Эпизод еще не закончился. Райан даже не раздавил аспирин в пудинг Майкла. Йен идет в ванную, а когда возвращается, кажется, что он плеснул себе в лицо холодной водой. Я думаю, Йен хочет заняться со мной сексом, и он пытается убедить себя, что это плохая идея. Одна только мысль об этом заставляет меня сжать бедра.

― Где бы состоялась свадьба твоей мечты? ― спрашивает он, держась на безопасном расстоянии от меня.

Это легко.

― Звездная выставка в музее естествознания. Ты знаешь эту комнату прямо перед тем, как войти в планетарий? ― Она куполообразная и освещена миллионом звезд. ― Это там, где ты однажды наступил на жвачку. А теперь иди сюда и сядь, чтобы я могла тебя поцеловать.

Он кивает и идет к двери.

― Ладно. Если ты все еще захочешь выйти за меня замуж, встретимся там в 16:50 в пятницу.

Я вскакиваю на ноги. ТПРУ. Это происходит.

― Мне нужно что-нибудь сделать?

― Я со всем разберусь.

― А как же мое платье?

― Надень все, что хочешь. Это может быть брючный костюм, мне все равно.

― Я всегда знала, что ты неравнодушен к Хиллари Клинтон, ― я ухмыляюсь.

― Сэм, ― он смотрит на меня серьезными глазами... Я-люблю-тебя глазами. ― Подумай об этом. ― Он проводит рукой по волосам. ― Я не хочу чувствовать, что принуждаю тебя к чему-то. Не приходи в пятницу, если не уверена.

― Ты меня пугаешь.

― Может, нам стоит испугаться?

Я бросаюсь к нему и преграждаю ему путь к двери. Если он хочет уйти, ему придется пройти через меня.

― Я не собираюсь менять свое решение.

Его взгляд прикован к моим губам. Вся холодная вода исчезла, и его глаза загораются. Я использую все преимущества, хватая его за футболку и притягивая к себе. Он подчиняется и делает шаг ближе. Я откидываю голову назад, и его горло оказывается так близко к моему рту, что я приподнимаюсь на цыпочки и целую его там, прямо на линии пульса. Его рука ударяет в дверь рядом с моей головой.

― Сэм, ― предупреждает он.

― Поцелуй меня перед уходом, только один раз. Мне нужно что-нибудь на память о тебе, если я не увижу тебя до пятницы.

Его пальцы медленно скользят по моей шее. Йен обдумывает мою просьбу, взвешивает все «за» и «против». Жаль, что на мне нет дразнящей маленькой комбинации. Мое голубое платье подходит для занятий в классе, а не для соблазнения. Мои руки ― мое единственное оружие, поэтому я провожу ими вверх по его шее, а затем обнимаю его лицо. Его покрытая щетиной челюсть щекочет мои ладони. Он сглатывает, и его мышцы напрягаются. Я никогда не встречалась с таким большим парнем, как он. В прошлом я специально выбирала карапузиков, парней, с которыми могла бы поделиться брючными костюмами. Образ Йена, отчаянно пытающегося засунуть ногу в мои брюки, вызывает улыбку на моих губах.

Он наклоняет голову.

― Почему ты улыбаешься?

Он шепчет слова мне в рот, и по всему телу пробегает дрожь, которую он определенно видит. Йен тоже улыбается, и наши губы наконец-то соприкасаются, но мы оба все еще улыбаемся. Я смеюсь ему в рот. Его руки сжимают мою задницу, когда он покачивает бедрами, и мое сердце бьется о грудную клетку. Этот шаг напоминает мне, что Йен может так легко перевернуть сценарий. В одну секунду он мой лучший друг, а в следующую ― не очень хороший парень, мужчина, который обращается со мной так, словно едва сдерживает желание сожрать меня целиком. Наши улыбки исчезают, он прижимается ближе, и наш поцелуй становится горячим. Его руки обжигают мою кожу. Несколько пуговиц на моем платье расстегнуты. Моя рука скользит по его джинсам. Я никогда не расстегивала молнию так быстро. Это талант, который я в основном игнорировала до сих пор, но, возможно, мне стоит поехать в тур и показать свои навыки. ЭФФЕКТНАЯ САМАНТА: Посмотрите, как быстро я могу соблазнить своего жениха. Не моргай, а то пропустишь! Моя рука скользит вниз по его боксерам. Мой маленький поцелуй превращается в нечто большее, и я чертовски довольна собой. Я получу оргазм, если мне повезет, но Йен умнее. И с самого начала знал мой план. Он с тяжелым вздохом высвобождает мою руку и отступает.

«Леонард, возьми этот пакет. Подожди, ты слышишь? Я думаю, что животное умирает в 2А».

Они подадут жалобу на шум, и я с гордостью приклею желтый предупреждающий листок к холодильнику.

― Пятница, ― обещает Йен, прежде чем подхватить меня под мышки, оттащить в сторону      и      выйти      через      парадную      дверь.

Глава 19

Сэм

Семьдесят два часа ― это достаточно времени, чтобы пройти вверх и вниз по американским горкам нерешительности так много раз, что меня тошнит. В одну минуту я чувствую себя спонтанной и предприимчивой, и я говорю себе такие вещи, как: «Не сомневайся в этом. Сделай это! Живи!» В следующую минуту начинаю думать о логистике. Мы принимаем поспешное решение. Нельзя жениться на ком-то по прихоти. Мы так хорошо знаем друг друга, но я уверена, что у Йена все еще есть скрытые стороны. Например, я никогда не спала с ним в одной постели. Не знаю, на какую температуру он любит ставить термостат на ночь. Он мог быть невнимательным боровом.

Я очень мало сплю во вторник ночью, а в среду утром пришло время столкнуться с музыкой. Вся эта суматоха вокруг потенциального побега означает, что фотография с взбитыми сливками отошла на второй план в моем сознании.

Технически, Йен и я были помещены на испытательный срок до дальнейшего уведомления. Это способ Пруитта спасти нас от обязательного отпуска или, что еще хуже, увольнения. Однако миссис О'Дойл не удовлетворена, и та часть моего мозга, которая не занята мыслями о Йене, ждет ответа, когда другая туфля упадет вместе с ней.

Она не единственная, кто жаждет возмездия.

Когда я прихожу в школу, Бьянка и Гретхен ждут меня за дверью. Руки Бьянки скрещены на груди, и она преграждает мне путь, так что я не могу открыть дверь.

― Вам обоим было весело смотреть, как мы пускаем слюни по Йену? Почему ты сказала нам, что вы не были вместе, если вы явно были вместе?

Я вздыхаю, устав от недосыпа и постоянного жужжания в голове.

― Я не лгала в тот день в учительской. В то время мы не были вместе.

― Оставь это. Мы знаем, что ты на испытательном сроке за то, что встречалась с ним. Это против правил. Родители расстроены. Вы двое не продержитесь до конца недели. ― Она фыркает и задирает нос кверху, а затем резко приказывает Гретхен следовать за ней.

Это не совсем то, как я хочу начать свой день, но затем захожу в свой класс и нахожу термос с горячим кофе, батончик мюсли и единственную красную розу, ожидающую меня на моем столе. Ее лепестки полные и раскрытые. Я быстро подрезаю ее и сразу же ставлю в воду, а затем продолжаю пялиться на нее большую часть своего дня.

Йен остается верен своему слову, и мы вообще не видимся ни в среду, ни в четверг. Он не приходит в учительскую во время обеда. Эшли сидит с Четверкой первокурсниц, а я остаюсь совсем одна, ковыряясь в сэндвиче с индейкой и скучая по Йену. В среду мы не смотрим Западное крыло. Мы даже не общаемся по смс или электронной почте, что кажется странным, но я думаю, что он действительно хочет дать мне пространство. В четверг после школы я иду к велосипедной стойке и вижу вдалеке футбольное поле. Йен там проводит тренировку со своей командой. Мои ноги хотят нести меня в его направлении, пока не окажусь в самой гуще событий. Футболистам пришлось бы нырять в сторону, чтобы не ударить меня. Я бы бросилась на спину Йена, обвивала руками его шею и говорила, чтобы он продолжал тренироваться. Я бы не стала мешать. Просто хочу вдыхать его запах, чувствовать его руки и волосы и напоминать себе, что этот идеальный человек хочет жениться на мне, и я была бы абсолютно безумной, если бы отказала ему.

Вместо этого я очень быстро еду на велосипеде по дороге домой.

С удивлением обнаруживаю, что папа ждет меня в моей квартире. Он одет в один из своих модных адвокатских костюмов и выглядит очень неуютно на тротуаре. Его хмурый взгляд предупреждает меня о предстоящей битве, и я напрягаю плечи, но когда он видит, что я подъезжаю, встает и машет рукой.

― Привет, малыш.

Я бросаю оружие.

― Привет, папа.

Он был у меня всего несколько раз. Папа считает, что я должна жить дома, чтобы экономить деньги.

― Мне нравится, что ты сделала с этим местом, ― говорит он, когда я впускаю нас.

Он тычет пальцем в одну из книг на моей полке и читает корешок. Я рада, что это не «Сокровище пиратов».

― Спасибо. Тебя мама прислала? ― спрашиваю я, подавая ему стакан воды.

Он принимает его и кивает.

― Она хотела убедиться, что с тобой все в порядке после той ночи. Кроме того, она хочет вернуть свои тарелки.

Его дразнящая улыбка удивляет меня, и я смеюсь.

― Ладно, ты можешь взять тарелки, но если собираешься отговорить меня от брака с Йеном, тебе не стоит беспокоиться.

Он отхлебывает воду и ставит стакан на кофейный столик.

― Я не буду.

― О, ― нерешительно говорю я.

― Но я собираюсь тебе кое-что сказать, и хочу, чтобы ты выслушала. ― Папа поворачивается ко мне, уперев руки в бока. Он вдруг выглядит грозным противником, и мне интересно, так ли он выглядит в суде. ― Брак ― это не то, к чему следует относиться легкомысленно. Мы с твоей мамой были влюблены, когда поженились. Мы вместе уже более тридцати лет, и до сих пор было много трудных времен.

Для меня это новость ― они всегда казались идеальными.

― Я знаю, что сейчас это кажется захватывающим, но в будущем будут испытания, и если вы не начнете с прочного фундамента, вам будет в десять раз труднее выдержать бури.

― Я думала обо всем этом.

Его брови выгибаются с интересом.

― И ты все еще думаешь, что принимаешь правильное решение?

Врать нет смысла, поэтому уклоняюсь от ответа.

― Мама уже пришла в себя?

Я сажусь на диван, и он присоединяется ко мне.

― Боюсь, что нет. Она все еще плачет из-за того, что ты не наденешь платье ее бабушки и не обвенчаешься в церкви.

Я откидываю голову на подушку и улыбаюсь, вспоминая чудовище, висящее в одном из верхних шкафов дома.

― Я бы не надела это платье, даже если бы у меня была традиционная свадьба.

Он наклоняет голову рядом с моей, и мы вместе смотрим в потолок.

― Именно это я ей и сказал.

― Пап?

― Да?

― Возможно, я совершаю огромную ошибку.

― Вполне возможно.

― Или я принимаю лучшее решение в своей жизни.

― А кто скажет? ― Он задумчиво кивает.

Я опускаю глаза и вижу в его руке сложенный голубой носовой платок. Помню, как он носил его, когда я была ребенком. Он складывал его в аккуратный квадратик и засовывал в передний карман костюма. Его инициалы вышиты в нижнем углу, и когда отец замечает, что я смотрю на него, он раскрывает ладонь.

― Что-то старое, что-то взятое взаймы и синее. ― Он предлагает его мне. ― Лучшее, что я мог сделать за короткий срок.

Глава 20

Йен

Я нашел нашего служителя в Крейглисте. Формально он раввин, но, когда я объяснил ему нашу ситуацию, он согласился поженить нас с Сэм в музее. Меня это устраивает. Мне все равно, как мы поженимся. Если каким-то образом обратимся в иудаизм, так тому и быть. Шаббат шалом.

Последние несколько дней пролетели незаметно. В перерывах между преподаванием и тренировкой я строил планы на пятницу. Когда позвонил родителям, чтобы рассказать о свадьбе, после того как мама перестала плакать, она сказала мне, что всегда знала, что я сделаю что-то подобное.

― Как только ты что-то задумывал, ты это делал! Никаких вопросов. Когда ты хотел научиться ездить на велосипеде, ты выходил на подъездную дорожку со шлемом и наколенниками и продолжал пытаться, пока не проехал мимо всех остальных детей в округе.

Они хотели приехать на церемонию, но не могли так быстро уйти с работы, поэтому я сказал им, что буду держать телефон в кармане рубашки, чтобы они все слышали.

Они сейчас на телефоне.

Я опускаю подбородок.

― Проверка, проверка. Ты меня слышишь?

― Громко и ясно! ― кричит в ответ папа.

Раввин насмешливо посмотрел на меня.

Сейчас 16:45. Мы с раввином в музее, стоим в вестибюле, где гости ждут следующего звездного шоу внутри планетария. Высокий куполообразный потолок освещен, как ночное небо. Даже сейчас в комнате довольно темно и тесно. Мне будет трудно увидеться с Сэм. Она действительно маленькая.

― Она уже там? ― спрашивает мама.

― Нет.

― Опиши ее нам, когда увидишь! ― настаивает она.

Такое чувство, что я ждал, целую вечность. Мне действительно не следовало приезжать так рано, но я хотел разведать местность и убедиться, что все готово. После этого пошел в туалет… нашел перекусить... побродил по музею. Я потерял счет времени, которое простоял здесь, и не хочу снова проверять свой телефон. Если сейчас уже за 16:50 и Сэм здесь нет, я не хочу знать. А пока все еще надеюсь, что она придет.

В планетарий вливается еще одна группа гостей, и их место занимают другие. Раввин переминается с ноги на ногу, и я думаю, что он сердится на меня за то, что я заставил его ждать так долго, но потом оглядываюсь, и он одаривает меня жалостливой полуулыбкой.

― Милый, она уже там? ― спрашивает мама.

― Вы должны слушать, а не говорить. Я собираюсь повесить трубку, ребята, если вы спросите меня еще раз.

Я уже вспотел. Не могу поверить, что Сэм собирается бросить меня в день нашей свадьбы. Этого не должно было случиться. Мы должны были быть дикими и сумасшедшими. Я не хочу рассказывать ей скучную любовную историю. Для нас есть миллион звезд, раввин и комната, полная орущих детей. Она подходит нам лучше, чем любая часовня. Я ловлю себя на том, что мысленно умоляю: «Пожалуйста, приди, Сэм. Пожалуйста, приди». Может быть, мне следовало позвонить ей по дороге сюда, просто чтобы узнать, где ее голова, но я намеренно дал ей дистанцию. Не хотел влиять на ее решение. Не хотел, чтобы она чувствовала себя плохо, если передумала проходить через это.

Сэм нужно пространство и время, чтобы приспособиться к происходящему. Последние семьдесят два часа, вероятно, были для нее ужасными. Я представляю, как она расхаживает по квартире и дергает себя за волосы. Не удивлюсь, если она появится совершенно лысой ― если она появится.

Дерьмо.

Теперь я и сам сомневаюсь. Это было так глупо. О чем я только думал, когда предлагал пожениться? Мы можем найти новую работу. Мы можем снова стать просто друзьями, если это означает, что я смогу сохранить Сэм в своей жизни. Я буду держать свои руки и мысли при себе. Если она не хочет быть со мной, я могу это принять. Но потерять Сэм совсем? Нет. Нет судьбы хуже этой.

Небольшая толпа детей кричит и убегает от своих сопровождающих у входа в вестибюль, а затем прямо за ними входит Сэм.

Святой… Воздух вырывается из моей груди. Волна мурашек пробежала по моему телу. Я борюсь с желанием прижать руку к сердцу.

― Йен! Почему ты так тяжело дышишь? У тебя сердечный приступ или она там?!

― И то, и другое.

― Как она выглядит?

― Она... она…Я думаю…

Моя мама раздражена отсутствием у меня связи между мозгом и ртом. Все мои синапсы исчезли.

― Что на ней надето?!

Мы с Сэм встречаемся взглядами, и она замирает, увидев меня. Там есть беспокойство ― беспокойство и развлечение. Она сжимает губы, чтобы скрыть улыбку. Ее голова наклоняется в сторону, и она пожимает плечами, как будто: «Да, я здесь, хотя это абсолютно безумно».

Я плакал дважды в своей взрослой жизни. Первый ― когда сломал берцовую кость во время футбольного матча. Это было так больно, что я потерял сознание. Это второй раз. Я полный идиот, когда смотрю, как она идет ко мне. У нее нет четкого пути. Ей приходится лавировать между детьми, которые бегают как сумасшедшие, и взрослыми, которые совершенно скучают. Одна дама отступает назад и чуть не падает на нее, прежде чем извиниться.

― ЙЕН! ― в отчаянии кричит мама. ― Что на ней надето?!

Я осматриваю ее тело.

― Белое платье... кружевное.

― Пышное?

― Прямое.

Не знаю, как ей удалось так быстро его найти, но, похоже, оно было сделано специально для нее. Верх платья облегает, V-образный вырез опускается к груди, кремовая кожа сияет под ночным небом. Нижняя половина обволакивает ее ноги, когда она идет.

― У нее волосы подняты?

― Нет. Они распущены, волнистые и длинные, самая яркая вещь в комнате.

Несколько ребят останавливаются и смотрят на нее, когда она проходит мимо. Одна девочка спрашивает:

― Мама, она сказочная принцесса?

Я вытираю щеки тыльной стороной ладони, смахивая слезы самым мужественным образом. Это бесполезно. Сэм тоже плачет, плачет и смеется, приближаясь ко мне. Когда она подходит ближе, я, наконец, замечаю, что она держит красную розу, которую я оставил на ее столе, с синим носовым платком, завязанным вокруг нее.

― Привет, ― робко говорит она.

― Привет.

― Мне нравится твой смокинг.

― Мне нравится твое платье.

Ее глаза расширяются от комплимента, а затем она опускает взгляд, разглаживая рукой ткань.

― Я нашла его в консигнационном магазине. Тридцать долларов.

― Мило.

― Держу пари, ты выглядишь так красиво, Сэм! ― кричит мама.

Сэм вздрагивает и оглядывается, пытаясь понять, откуда раздался голос. Я похлопываю себя по нагрудному карману смокинга.

― Мои родители тоже хотели быть здесь.

Она смеется и наклоняется вперед, пока ее рот не оказывается на одном уровне с телефоном.

― Здравствуйте, мистер и миссис Флетчер!

― Зови нас мамой и папой! ― кричат они в унисон. ― Если хочешь!

Раввин делает шаг вперед и представляется Сэм. Мы с ним говорили о логистике, и он знает правила. Мы не можем долго здесь торчать. Это не может быть полноценной церемонией.

― Раввин? ― Сэм говорит мне одними губами, когда он начинает.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

― Вы двое,возможно, не знаете, ― говорит раввин, ― но традиционная еврейская свадебная церемония проходит под хупой, или балдахином, который символизирует дом, который новая пара построит вместе.

Мы должны выглядеть смущенными, потому что он продолжает:

― Итак, женитьба под всем Млечным Путем может означать, что у вас двоих впереди большое будущее.

― Даже если мы не евреи? ― спрашивает Сэм.

― Даже тогда, ― он смеется.

Я продолжаю следить одним глазом за входом в комнату, пока он продолжает. Если мы будем осторожны, у нас все получится. Он велит нам с Сэм взяться за руки, и я вижу, как охранник пристально смотрит на нас, а затем что-то торопливо говорит в рацию у него на плече. Клянусь, я слышу, как он шепчет: «У нас здесь Код Бракосочетания, все подразделения, пожалуйста, ответьте».

― О боже.

Сэм проследила за моим взглядом.

― Что?

― По-моему, мы попались.

― Попались? Что ты имеешь в виду?

Я снова поворачиваюсь к раввину.

― План Б.

Ни секунды не колеблясь, он достает из заднего кармана кольца, которые я ему дал, и быстро спрашивает, берем ли мы другого человека в законные мужья и жены. Мы быстро соглашаемся, и рука Сэм дрожит, когда я пытаюсь надеть ее кольцо. Я должен был угадать размер, и оно подходит, и теперь она действительно моя жена. Позже у меня будет время насладиться этим фактом.

― Йен, что происходит?! Почему мы так спешим?

У меня нет времени вводить ее в курс дела, потому что охранник следит за нами, а нам еще нужно подписать свидетельство о браке. Я протягиваю ей ручку и поворачиваюсь, чтобы она могла использовать мою спину в качестве стола, чтобы нацарапать свою подпись, как раз когда другой охранник присоединяется к первому. Они начинают пробираться к нам. Я подписываю так быстро, как только могу.

― ИДИТЕ! ― кричит раввин, вырывая у меня удостоверение. ― Я отправлю это вам по почте, ребята! ИДИТЕ! СКОРЕЕ!

Я хватаю Сэм за руку и бегу к выходу через комнату от охранников. Она спотыкается о подол своего платья, прежде чем наклониться и поднять его до колен.

― Почему мы бежим? ― она кричит, но я не замедляю шаг. ― Йен!

― Поторопись, давай. Музей проводит строгую политику против несанкционированных церемоний!

― Что?!

― Чтобы пожениться здесь нужно около двадцати тысячи долларов. Мы не миллионеры!

Охрана мчится к нам и вызывает подкрепление. Я тащу Сэм влево, используя группу дошкольников как маленький живой щит, когда мы выбегаем из комнаты. Выход из музея уже виден, но нам еще предстоит пройти через весь вестибюль. Между нами и свободой стоит большой окаменелый Тираннозавр. Я хочу пробежать у него между ног, но тогда у нас действительно будут неприятности. Я огибаю его.

― Скорее! СКОРЕЕ! Они идут!

― ЭЙ! ВЫ, ГОЛУБКИ! СТОЙТЕ, ИЛИ МЫ ВЫЗОВЕМ ПОЛИЦИЮ!

Сэм кричит, а потом разражается смехом.

― О боже! Они собираются запереть нас в музейной тюрьме!

Мы вырываемся из музея, и я продолжаю бежать, как только оказываемся снаружи, таща Сэм за собой. Я не знал, что нам понадобится быстрый побег, когда я планировал сегодня, но эта установка работает хорошо. Мы пересекаем улицу и входим в вестибюль шикарного отеля еще до того, как охранники выходят из музея. Я оборачиваюсь как раз в тот момент, когда они выскакивают наружу. Они переводят взгляды туда-сюда, почесывают в затылках, словно мы растворились в воздухе.

― Мы что, идем сюда, чтобы сбить их со следа? ― спрашивает Сэм, когда мы несемся через вестибюль.

Все останавливаются и смотрят на нас, и не только потому, что мы бежим в шикарном отеле, но и потому, что мы одеты так, будто только что поженились. Сэм все еще держит розу.

Мы подходим к лифтам, и я безостановочно нажимаю кнопку «Вверх».

― Нам, наверное, нужен ключ от номера, чтобы воспользоваться лифтом, ― говорит Сэм, хватаясь за грудь, словно вот-вот упадет.

Он у меня в бумажнике. Лифт звенит и открывается. Мы заходим внутрь, и я нажимаю кнопку четвертого этажа.

Ее взгляд скользит по мне, и я медленно улыбаюсь.

― Счастливого медового месяца, миссис Флетчер.

Это первый раз, когда мы остановились с тех пор, как я впервые увидел ее в музее. Это наш первый момент, чтобы вздохнуть.

― Ни за что! Здесь живут только богатые! Мафиозные доны, иностранные сановники и Бейонсе!

― Если кто-нибудь спросит, мы из российского консульства. Позволь мне услышать твой акцент.

― Iz theez the ótel Zaza

― Слишком по-французски.

― Правильно. Скажем так, я королева Франции.

― Разве Мария Антуонетта не была последней королевой Франции?

Затем ее рука взлетает к груди, а глаза расширяются.

― ЙЕН! ― Ее грудь резко поднимается и опускается. Она жадно глотает воздух, словно не дышала десять лет. ― Мы не целовались. У нас не было нашего первого поцелуя!

Она говорит это так, как будто это разрывает сделку, как будто из-за того, что не было поцелуя, мы на самом деле не женаты.

Лифт поднимается, и у меня есть всего несколько секунд, чтобы сделать это, но этого достаточно. Я пересекаю лифт и толкаю ее к перилам. Моя рука обнимает ее щеку, когда я наклоняюсь. Чувствую, как бешено бьется ее пульс. Ее язык облизывает нижнюю губу в предвкушении. Сэм резко втягивает воздух, и ее рука сжимает мое запястье.

― Теперь вы можете поцеловать невесту, ― шепчу я, прежде чем прижаться губами к ее губам.

Теперь она официально моя.

― Ну да... ― говорит мама из кармана смокинга. ― Кстати, мы все еще здесь.

Глава 21

Сэм

Мы бежим по коридору к нашему гостиничному номеру, и мои дешевые, плохо подогнанные туфли исчезают. Я понятия не имею, когда именно они упали, но сейчас я босиком, а пол — это лава. Он обжигает наши ноги, и мы оба знаем без слов — только гостиничная кровать будет в безопасности.

— Подожди, — говорит Йен, и прежде чем я успеваю спросить, что он делает, он дергает меня в сторону, прижимает к стене и крепко целует.

Эта поездка на лифте что-то зажгла. Мы не можем насытиться друг другом. Хорошо, что он повесил трубку, иначе я никогда больше не смогу смотреть в глаза его родителям.

Его бедра давят вперед, прижимая меня к месту. Его рука обвивается вокруг моей шеи, и я сжимаю его смокинг так, словно пытаюсь разорвать его пополам. Я никогда так не целовалась. Нам приходится отрываться каждые несколько секунд, чтобы глотнуть воздуха, иначе мы умрем, но потом мы возвращаемся к этому. Он берет мою нижнюю губу в рот и прикусывает. Мурашки пробегают по моему телу, пока не оседают прямо между ног. Мне тепло, я возбуждена и хочу поскорее добраться до нашей комнаты. Вообще-то, в любую комнату.

— Как ты думаешь, где они держат машину со льдом?

— Зачем?

— Я думаю, что мы должны просто попытаться сделать это там. Она должна быть достаточно уединенной.

— Нет, мы уже почти в комнате.

Йен говорит это, уткнувшись носом мне в шею и теребя молнию на моем платье. Боже милостивый, я думаю, он собирается раздеть меня прямо здесь.

В конце коридора открывается дверь. Голоса просачиваются в нашу сторону, и мы снова бежим.

— Какой у нас номер комнаты?

— Четыреста девятнадцать. Ну же!

И мы бежим. Йен в шестнадцать раз больше меня, и его ноги тянутся на многие мили. Я — маленький плюшевый мишка, бьющийся на ветру позади него.

Никакой опасности нет. Охранники прекратили погоню, как только мы покинули музей, но я не думаю, что мы с Йеном бежим от опасности; мы бежим к ней.

— Четыреста двенадцать! — кричит он, ускоряя шаг.

— Ах! У меня судорога! Иди без меня!

Йен сгибается пополам и подхватывает меня под ноги, чтобы прижать к своей груди. Он пробегает последние несколько метров, неся меня на себе, и впервые за весь день мы становимся стереотипным образом жениха и невесты. Он собирается перенести меня через порог. Мы подходим к комнате, и Йен держит меня одной рукой, а другой достает ключ.

— Миссис Флетчер, не окажете ли вы мне честь?

Имя душит меня, но я не позволяю ему увидеть мою реакцию. Вместо этого сосредотачиваюсь на попытке превратить этот маленький красный свет в зеленый. На это уходит сорок пять лет. Я слишком нетерпелива.

— Держи его там дольше, — инструктирует Йен.

— Так и делаю! — Конечно, нет. Я стучу по ней, дергаю ручку и ругаюсь, когда мы все еще заперты.

— Вот, дай мне.

Йен вырывает его у меня из рук, открывает дверь и втаскивает меня внутрь. Я ни разу не прикоснулась к лаве. Он швыряет ключ и мою розу в сторону стола, а потом прижимает меня к двери. Мое кружевное свадебное платье задирается где-то около бедер, но не потому, что мы уже там, а потому, что это единственный способ обхватить его ногами, не порвав тонкую ткань. И все же она немного рвется.

— Черт, прости, — говорит Йен, прерывая наш поцелуй, чтобы посмотреть вниз.

— МНЕ ВСЕ РАВНО — ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ! — Я рывком притягиваю его лицо к себе и целую до потери сознания. Его язык скользит в мой рот, когда я наклоняю голову, и мы целуемся, как будто кто-то собирается схватить каждого из нас и бросить на лодки, плывущие к противоположным концам света.

— Я... Я думаю, мне нужна вода.

Я действительно хочу пить. У меня пересохло во рту, и если мы собираемся делать это всю ночь (что мы и делаем), мне нужно хорошее увлажнение. Йен очень осторожно опускает меня на пол, одновременно беря за руку. Ведет меня в ванную и наполняет водой два стакана. Мы пьем, глядя друг на друга в зеркало. Проглатываем остатки и одновременно бросаем стаканы на стойку. Наши отражения тяжело дышат, глаза сцеплены. Плитка в ванной подходит к его глазам. Я чувствую себя так, словно Йен окружил меня со всех сторон. Он подходит ко мне сзади и кладет руки мне на плечи. Это идеально подходит, когда я уютно устроилась у него под подбородком. Я встречаюсь с собственным отражением и понимаю, как дико выгляжу. Моя грудь, шея и щеки пылают. Мои глаза блестят, широко раскрыты и обведены угольно-черной тушью. Я ходила в музей с красной помадой, но она полностью стерта поцелуями.

— У тебя есть сотовый? Мой не подходил к моему платью.

Йен кивает и вытаскивает его из кармана. Я поднимаю его и ловлю нас вот так, с его руками на моих плечах и нашими красными, как свекла, ртами. Это единственная фотография нашей свадьбы — ну, кроме зернистых музейных кадров, которые покажут в местных новостях, и, вероятно, самых разыскиваемых в Америке, так что делаю еще три на всякий случай.

— Не могу поверить, что мы действительно прошли через это, — говорю я, кладя его телефон на стойку.

Йен играет с бретельками моего платья, проводя пальцами под ними, так что костяшки его пальцев касаются моей кожи. Я дрожу и перевожу взгляд на его отражение. Он смотрит на меня сверху вниз, наблюдая за движением своих рук. Йен напряженно сосредоточен, нахмурив брови в глубокой задумчивости.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он. — Сожалеешь?

— Нет.

В мгновение ока его глаза встречаются с моими, и вся оставшаяся решимость сгорает.

Он одним быстрым рывком расстегивает мое кружевное платье, и оно растекается у моих ног. На мне бюстгальтер и трусики в тон бледно-голубого цвета. Как и мое платье, они кружевные. В отличие от моего платья, они совершенно новые. Я купила их вчера в магазине нижнего белья. Потерла шелковистую ткань между пальцами и представила, как Йен смотрит на меня, пока я в них. Реальность лучше. Его глаза пожирают мою недавно обнаженную кожу: нежные ключицы, мягкую выпуклость грудей над кружевными чашечками, дрожащий живот. В верхней части моих трусиков, в самом центре, есть крошечный бантик, и там глаза Йена останавливаются на короткую вечность.

— Сэм… — он выдыхает, в его голосе звучит боль.

— Я не Сэм, а королева Франции, помнишь?

Он обнимает меня одной рукой за живот и притягивает к себе. Моя задница ударяется об его брюки, и я чувствую, как его твердая длина прижимается ко мне. Его пальцы опускаются под мои трусики, и мой живот вздымается. Не так быстро. Я поворачиваюсь и отталкиваю его, чтобы у меня было место повернуться и запрыгнуть на стойку.

— Тебе тоже надо раздеться. Нагота — это честно.

— Хочешь сделать это для меня?

— Нет. Я хочу посмотреть.

Йен посмеивается и потирает затылок. Если бы у меня под рукой было радио, я бы настроила его на медленные джемы, на что-то, подо что он может покачивать бедрами. Я хочу шоу.

Сначала он наклоняется и поднимает мое свадебное платье, чтобы повесить его на дверь. Я уже собиралась окликнуть его за то, что он тянет время, но это был милый жест, и я пропустила его мимо ушей. Когда это сделано, я наклоняюсь вперед и жду. Если бы это был мультфильм, у меня на шее была бы повязана салфетка, а в кулаках — нож и вилка.

— Ты уверена, что не хочешь перебраться на кровать?

— Йен.

Он смягчается, развязывает галстук-бабочку и бросает его на стойку рядом со мной. Я тянусь к нему и вешаю на шею. Теперь я выгляжу так, будто вся завернута, подарок только для него. Очевидно, ему нравится эта идея, потому что он делает паузу и двигается вперед, чтобы поцеловать меня, проводя руками по изгибу каждой груди. Я цыкаю и толкаю его обратно к текущей задаче.

— Тебе предстоит долгий путь, дружище.

Его рубашка идет следующей, и нет груди более идеально формы, чем у Йена. Он очень серьезно относится к тренировкам, и я аплодирую его усилиям. Затем тянется за брюками.

— Нет, подожди. Подойди ближе, — умоляю я.

Он делает шаг в пределах досягаемости, и мои руки касаются его груди и плеч. Я выбираю любимую часть — его бицепсы — и тут же передумываю — его пресс.

— Ты что, разминаешься?

— Нет.

— Ты отжимался в музее до того, как я туда попала?

— На самом деле они не одобряют использование этого места в качестве спортзала, а также незаконной свадебной часовни, — он смеется.

— Значит, ты просто так выглядишь... всегда?

Этого не может быть. Мы никогда не выйдем из дома. Я не могу быть замужем за человеком с таким телом. Люди будут проходить мимо нас по улицам и удивляться, почему он поселился.

— Что на счет тебя? — Его руки на моей талии, и он тянет меня к краю стойки. Я молчу, пока Йен прикасается ко мне, боясь странных первобытных звуков, которые могли бы выскользнуть из моего рта, если бы я позволила им. — Ты везде такая гладкая? — спрашивает он, погружая кончики пальцев под пояс моих трусиков.

Мой желудок сжимается, и я впиваюсь пальцами в его плечи. Такие грязные вопросы, как этот, могут его покалечить. Он действительно должен быть осторожен.

Его голова опускается на мое плечо, и он вздыхает.

— Я теряю голову, Сэм.

Мои пальцы скользят по его волосам, и я позволяю ему держать меня несколько секунд, прежде чем вспоминаю о своей цели.

— Теперь можешь продолжать. Я хочу увидеть остальное.

— Ты видела меня голым в душе, — напоминает Йен, отступая назад и расстегивая брюки.

— Это было сто лет назад. Мне нужно напомнить.

Его брюки от смокинга падают на пол, и Йен стоит перед гостиничным душем в одних белых боксерах от Кельвина Кляйна. Я прикусываю губу, поднимаю глаза к потолку и считаю до десяти.

— Что ты делаешь?

— Молюсь.

— Похоже, ты собираешься отломить кусок гранитной стойки.

Может, и так.

— Подожди. — Йен подходит ближе. — Мы даже не квиты. Тебе нужно наверстать упущенное сейчас.

Я смотрю на него сверху вниз, приподняв бровь.

— Что ты имеешь в виду?

— Твой лифчик... сними его.

Сейчас Йен не так приятно говорит — даже требовательно.

Я думаю, что мое лицо расслабляется.

— Или тебе нужна помощь? — спрашивает он со злым блеском в глазах.

Йен делает шаг вперед, и я поднимаю руку, чтобы остановить его. Если он прикоснется ко мне, это будет конец.

Я протягиваю руку назад и нащупываю застежку лифчика.

— Ты уверен?

Он наклоняет голову и ухмыляется.

— Ты права, оставь его.

Я вздыхаю и опускаю руку.

— Уфф. Хорошо.

Через секунду Йен уже на мне, протягивает руку и расстегивает застежку. Кружевные чашечки падают, и врывается прохладный воздух. Мои соски напрягаются, и я обхватываю себя руками, чтобы прикрыться, но потом вспоминаю, что передо мной стоит Йен, мой муж. Каждый раз, когда я думаю об этом слове, у меня перехватывает дыхание. Я не могу стесняться рядом с ним. Он ждет меня, потирая большим пальцем чуть ниже моего уха, вверх и вниз по горлу, уговаривая. Медленно опускаю руки, и он прерывисто вздыхает. Смотрю вниз, чтобы увидеть то, что видит он. Моя грудь кремовая, розовая и дерзкая, и она действительно приличная, не такая большая, но когда Йен тянется к ней, она заполняют его ладонь, и, что лучше всего, она такая чувствительная. Моя голова наклоняется и ударяется о зеркало позади меня, когда мои глаза закатываются. Йен творит свою магию, медленно вращая большими пальцами, а потом я задерживаю дыхание, когда он наклоняется, чтобы попробовать. Медленно, методично берет каждую грудь в рот, глядя при этом на меня. Это такое потрясающее ощущение, что я чуть не падаю вперед со стойки, но его руки на моих бедрах удерживают меня на месте, когда он облизывает и дразнит, и дует теплым воздухом на кожу. Мне казалось, что нежное кружевное белье приятно, но Йен ощущается лучше. Его язык скользит по кончикам моих сосков, его рот смыкается вокруг каждого, и я никогда не испытывала такого оргазма, но именно поэтому говорят, что все бывает в первый раз. Он смеется, когда я говорю ему это, а потом смеха больше нет, потому что его рука опускается в мои трусики, и там так много влаги, что я почти смущаюсь. Мои щеки пылают. Раньше я могла бы разыграть все это, пожав плечами и холодной улыбкой, но теперь нет никакой лжи. Мое тело хочет Йена, и он точно знает, как сильно.

— Раскройся для меня немного, — просит он, и я послушно подчиняюсь.

Мои колени упираются в холодную стойку, и Йен берет тонкое голубое кружево, которое прикрывает меня, и осторожно тянет его в сторону. Мои руки лежат на его плечах, и я ни за что не отпущу их сейчас, особенно когда он издает сексуальный стон и проводит дразнящим пальцем вверх и вниз по моей влаге. Он не торопится, смотрит на меня сверху вниз, как будто оценивает недавно приобретенную собственность. Это мое и это мое, а потом он погружает в меня свой средний палец, и, о да, это мое.

— Йен, — хнычу я, когда он медленно вытаскивает палец, а затем снова погружает его.

— Годы, Саманта… годы.

Это все, что он говорит, но я понимаю. И для меня тоже, Йен.

Я нахожу его рот, и мы снова целуемся, и теперь уже меньше безумия и больше жара. Мы останавливаемся, когда он вводит в меня второй палец. Двигает своей рукой, покачивая и ускоряя свое движение, пока мои ногти не впиваются в его плечи. Нет никакой спешки, ни одно место не осталось нетронутым. Прелюдия превращается в нечто большее. Мои бедра дрожат. Я задерживаю дыхание.

В этой бедной ванне так запотело и жарко, что, когда мы закончим, ее придется снести, но ракурс в самый раз. Высота стойки означает, что Йен находится в идеальном положении после того, как наденет презерватив. Он дважды спрашивает меня, уверена ли я, что не хочу двигаться к кровати, и я отвечаю, раздвигая колени чуть шире. Моя задница прямо на краю. Мои груди болят от прикосновений, и Йен не пренебрегает ими, когда входит в меня дюйм за дюймом. Его рот там, сосет, а мой рот на его шее, целует и шепчет слова ободрения. Я едва заметно вздрагиваю, когда он погружается глубоко внутри меня. Мне нужно время, чтобы привыкнуть.

— Сэм? Ты со мной? — спрашивает он, убирая волосы с моего лица и наклоняя меня так, чтобы наши губы могли легко встретиться.

Я киваю, и он полностью выходит, а затем скользит обратно. Его бедра двигаются, и я сжимаюсь, чтобы дать ему понять, что мне это нравится. Ухмылка расплывается на моих губах от того, как блаженно удивительно это ощущается.

— Держись, — предупреждает он.

Я хватаю его за шею и вдруг понимаю, что раковина в ванной не нужна — я едва прикасаюсь к ней. Йен держит меня за бедра и удерживает неподвижно, в то время как он толкает и тянет назад, внутрь и наружу, внутрь и наружу, красиво и медленно. Да. Да. ДА. Но тут Йен опускает меня вниз. Протест формируется и умирает на моем языке, когда он поворачивает меня лицом к зеркалу. Зеркало.

Я совершенно забыла об этом, но Йен — нет. Он поворачивает нас и велит мне встать на цыпочки. Это единственный способ, которым он может выровняться со мной, и даже тогда должен согнуть колени. Он берет меня за запястья и, не спрашивая, кладет мои руки на стойку. Его грудь касается моей спины, и я чувствую, как его тепло окутывает меня до тех пор, пока он не встает во весь рост. Я смотрю на него в зеркало и вижу, что это не тот Йен, к которому я привыкла. Теперь я осознаю детали, которые раньше старалась не замечать: точеная челюсть, острый взгляд. Это те его части, которые казались слишком пугающими. Теперь я вижу только их. Когда он впервые входит в меня под таким новым углом, я падаю вперед на холодную стойку. Йен улыбается и поднимает меня обратно, держа более осторожно, чтобы в следующий раз я осталась стоять.

— Это слишком?

Конечно, это так. Меня заставляют смотреть, что он со мной делает. Я смотрю на свою раскрасневшуюся, разгоряченную кожу, на черный галстук-бабочку на шее, который пахнет им, на растрепанные спутанные волосы, на безумный взгляд. От того, что он делает со мной, никуда не деться, и, может быть, я не всегда буду этого хотеть, но сейчас хочу.

— Недостаточно, — умоляю я, и Йен сдается.

Он медленно входит в меня и проникает глубже, чем раньше. Затем замирает, и наши взгляды встречаются в зеркале. Какое-то время я была голой, но в отражении обнажена. Йен обхватил мою душу кулаком.

— Я должен быть осторожен с тобой.

Я качаю головой, затем его рука обхватывает мою талию, и он проводит мягкими, быстрыми кругами между моих бедер. Другая его рука играет с моей грудью, и эти два объединенных ощущения подтолкнули меня к финишу быстрее, чем мне хотелось. Я хочу этого, и все же, хочу, чтобы это длилось вечно. Холодный гранит впивается мне в бедра. Бедра Йена обжигают мои ноги. Его рука сжимает мою грудь, и он толкается снова, сильнее, чем когда-либо прежде, а затем снова. Йен ускоряется, и я сжимаюсь вокруг него, протягивая руку, чтобы обхватить его за шею. Его бедра вращаются. Он делает еще один глубокий толчок и кружит большим пальцем, и мои ногти впиваются в его кожу.

— Я близко. Я близко.

Как будто делаю ему подношение. Вот, возьми.

И он это делает. Двигается жестко и не прекращает вращать бедрами. Затяжные ощущения от моего первого оргазма делают меня чрезмерно чувствительной и нуждающейся. Одно мгновение, я не думаю, что смогу выдержать еще один, а затем внезапно снова падаю. Это жестче и быстрее, чем в первый раз, и Йен, наконец, тоже позволяет себе опрокинуться через край. Мы сходимся вместе, и он толкается глубоко внутри меня, почти яростно. Его зубы мягко впиваются в мое плечо, и если там и есть какая-то поврежденная кожа, я надеюсь, что это шрамы. Это будет маленький сувенир с нашей свадьбы.

Глава 22

Сэм

Йен позволяет мне принять душ, а сам заказывает еду в номер. Закончив, я закутываюсь в плюшевый махровый халат и выхожу из ванной.

За те десять минут, что я стояла под струей душа, позволила образам нашей любви вспыхнуть в моей голове. Йен — оху*нный улов. Женщины должны бросаться к его ногам, а теперь, каким-то образом, он мой муж. Интересно, жалеет ли он, что женился до первой брачной ночи? Интересно, была ли я хотя бы наполовину так же хороша, как он, и я хихикаю. У меня едва хватало мозгов, чтобы осмыслить то, что он делал со мной, не говоря уже о том, чтобы думать, что делать с ним.

Выхожу из ванной и вижу, что он сидит на кровати. На нем снова трусы-боксеры, но больше ничего. Его волосы растрепаны от моих рук. Йен разговаривает по телефону, заканчивая заказ еды, но его взгляд скользит по мне. Я краснею, а он улыбается, загибает палец и говорит:

— Иди сюда.

Мои ноги несут меня ближе, и он тянет меня вниз, чтобы я села к нему на колени, прижавшись спиной к его груди. Моя голова ударяется о его плечо, и его рука скользит вверх по моему халату. Я думаю, что он собирается играть честно, но затем его рука скользит под лацкан и ладонь накрывает мою грудь. Мы только что закончили заниматься сексом, и вдруг я снова на стартовой линии. Это действительно неизведанные воды.

— Да, можете добавить еще порцию картошки фри, — говорит Йен в трубку.

Похоже, его совершенно не трогает то, что он сейчас со мной делает. Для сравнения, я практически мяукаю, как кошка.

— Сэм, хочешь что-нибудь на десерт?

Сэм не может сейчас подойти к телефону. Она мертва.

— Сэм? — снова спрашивает он, но этот шепот у моего уха — насмешка.

Я поворачиваюсь и забираю телефон у него из рук.

— Шоколадный молочный коктейль. Комната четыреста девятнадцать. Спасибо.

Затем, не глядя, швыряю телефон к его базе. Он с грохотом падает на пол, и я прыгаю на Йена. Он застигнут врасплох, так что на несколько секунд я одерживаю верх. Это великолепно. Он откидывается на идеально застеленную кровать, и я седлаю его бедра. Пояс на моем халате развязывается, и обе стороны начинают расходиться.

— Разве ты не голодна? — спрашивает Йен, ухмыляясь и обнимая мои бедра, чтобы он мог качнуться рядом.

Я вижу, что не только я отношусь к сегодняшнему вечеру как к марафону.

— Они пришлют скорую, когда мы закончим, — говорю я, покрывая поцелуями его шею.

Йен приподнимает подбородок, чтобы дать мне лучший доступ, и теперь я жажду знаний. Я запомню каждый дюйм его тела: маленькую бороздку под ключицами, шрам длиной в дюйм вдоль левого бицепса, точные размеры его груди, измеренные шириной моих ладоней.

Он стонет и пытается перевернуться, но я наваливаюсь на него всем своим весом.

— Лежи спокойно.

— Ты убиваешь меня.

— Я просто хочу знать, за кого вышла замуж, — ошеломленно говорю я, сосредоточившись на резких контурах его пресса.

— Ты меня знаешь, — говорит он задумчиво.

— Я думала, что знаю, — признаюсь я. — Но эта сцена в ванной? Это было какое-то занятие любовью следующего уровня. Я не ожидала этого от тебя, Флетчер.

Йен выгибает бровь. С этой точки зрения он так очарователен, что мне хочется придушить его.

— А чего ты ожидала?

— В моих фантазиях это обычно довольно ванильное, нежное и сладкое.

— Ты хочешь нежного и сладкого? — спрашивает он, ухмыляясь.

Я закатываю глаза и наклоняюсь, чтобы поцеловать его. Его руки хватают меня за задницу, и он тянет, тянет, тянет мой халат вверх, пока я не обнажаюсь ниже пояса. Надо было надеть комбинезон или, по крайней мере, завязать халат двойным узлом.

— Я могу быть нежным и милым, — поддразнивает он, проводя рукой по внутренней стороне моей ноги.

Его прикосновение легкое, как перышко, и мягкое, когда он протягивает руку между моих бедер. Я уже вся мокрая. Я стону, и мои локти подкашиваются. Йен использует эту возможность, чтобы перевернуть нас. Я лежу на спине, и он толкает меня выше на кровать. Я нахожусь прямо посередине, когда он встает и скидывает боксеры на пол.

У меня есть две секунды, чтобы подготовиться, прежде чем он раздвигает мои колени и опускает голову между моих бедер. Есть уровни соблазнения: во-первых, его дыхание поражает меня, теплое и шокирующее. Я вскакиваю с кровати, но он прижимает мои бедра своей рукой. Во-вторых, его рот там, прижимаясь поцелуем к самой интимной части меня. Я сжимаю в кулаке покрывало, и, наконец, его язык ласкает меня, нежно и медленно, вверх и вниз.

— Мы не… еда.

Это даже близко не полное предложение, но Йен его понимает. Еда будет на пути наверх в мгновение ока, и они не могут просто закатить ее, пока мы занимаемся этим, как на канале «Дискавери».

— Да, вы двое не хотите кетчупа? Может быть, какая-нибудь ароматизированная смазка?

Йен не торопится. Он наслаждается своим сладким временем, лакая меня. Думаю, это урок. Он был нежной и сладкой версией, о которой я мечтала, и теперь жалею, что открыла свой глупый рот, потому что он не только должен спешить, потому что мой молочный коктейль уже на подходе, но и потому, что я ТАК близка к очередному оргазму, и он это знает. Его самодовольная улыбка говорит мне об этом. Йен бросает меня прямо посреди безумия. Я не могу кончить вот так. Он идет чуть-чуть, слишком медленно, волоча ноги и показывая мне, насколько извилистым может быть «сладкий и нежный». Я извиваюсь и нуждаюсь, умоляя его просто позволить мне... дать мне… смилуйся, черт возьми, над моей бедной душой! Я в нескольких секундах от того, чтобы разрыдаться от разочарования, а потом он встает. Я с трудом открываю глаза. Йен злорадствует и ухмыляется, так что может расплавить трусики. Боже, как ему это нравится!

— Счастлив? — спрашиваю я, сузив глаза в притворном гневе.

— Я чувствую себя... хорошо. Как хороший парень, — отвечает он, перемещая мои ноги на кровать, чтобы у него было место устроиться между моих бедер. Он поднимает мои бедра, располагая меня точно под прямым углом, а затем скользит в меня дюйм за дюймом.

Сжимаю в кулаке простыни и зажмуриваю глаза. Моя нижняя губа зажата между зубами, поэтому я не кричу достаточно громко, чтобы потревожить весь наш этаж.

— Так вот как ты себе это представляла? Сладко и нежно? — спрашивает он, наклоняясь и беря мои руки в свои. Йен вытягивает их над моей головой и прижимает к кровати.

Мои глаза снова открываются, когда он наклоняется ко мне, оставляя меня в своей тени. Его волосы ниспадают на лоб. С этой точки зрения его резкие черты кажутся еще более пугающими. Йен вырывается и толкается снова, и я стону, потому что его полный вес на мне интенсивен и прекрасен. Его лицо прямо над моим. Наши взгляды прикованы друг к другу, пока он не наклоняется и не целует меня сладким, соблазнительным поцелуем. Одна рука берет под контроль оба моих запястья, а другая скользит вниз по моему телу, цепляясь за бедра. Он использует это бедро как рычаг, наклоняясь немного влево. Теперь он вжимается в меня, поддерживая быстрый, вызывающий безумие темп. Его бедра покачиваются, я смотрю вниз и думаю, что сейчас умру. Мои руки обвиваются вокруг его шеи, и я прижимаю его к себе. Ногти впиваются в кожу. Слова шепчутся у его плеча. Его зубы впиваются в мягкую плоть мочки моего уха, и я дрожу, прижимаясь к нему, заставляя его чувствовать каждую волну моего оргазма, когда она сотрясает меня. Убедившись, что я закончила, Йен снова садится и переворачивает меня на четвереньки. Теперь нет больше сладкого и нежного. Йен неумолим. Вколачивающий. Толкающий. Твою мать. У меня отвисла челюсть, широко раскрыты глаза и множество других дефисных прилагательных. Мои руки подкашиваются, и моя щека ударяется о подушку, но он держит меня за бедра, чтобы я не рухнула совсем. Йен ни разу не сбился с темпа. Когда я оглядываюсь назад, вижу, что он смотрит вниз между нами, наблюдая за тем, что он делает со мной, и то, что он видит, должно отправить через край, потому что он вытаскивает и сжимает свою твердую длину и кончает вот так, с моим именем на губах.

Йен наклоняется, чтобы поцеловать меня, говорит, чтобы я лежала спокойно, а затем возвращается через несколько секунд с влажным полотенцем, чтобы вытереть меня. Я ухмыляюсь, как жадный маленький кот, когда он делает грязную работу. Как только становлюсь как новенькая, он помогает мне сесть и наклоняется, чтобы поправить халат.

Потом я вспоминаю, где мы находимся, как красиво это место. Оглядываюсь и вижу мини-бар, наполненный нежными орехами и шоколадными трюфелями. Стены покрыты замысловатой позолотой.

— Йен, как ты думаешь, сколько стоит вся эта кровать? Рама и все такое?

Он смеется и качает головой.

— С какой стати ты об этом думаешь?

— Интересно, сможем ли мы себе это позволить…

— Купить?

Он действительно понятия не имеет, на что я намекаю.

— Нет, нет, чтобы заменить ее, если мы ее сломаем.

Его брови поднимаются до линии волос, а затем раздается стук в дверь.

— Обслуживание номеров.

ДА. Мой молочный коктейль! Я отпихиваю Йена с дороги и бегу к двери.

— О, и, кстати, я не собираюсь делиться своим десертом.

— Даже с твоим мужем? — спрашивает он, ныряя в ванную, чтобы включить душ.

МУЖ! Мое сердце замирает. Мой желудок, однако, этого не делает.

— Мило, — я улыбаюсь. — Но нет.

Глава 23

Сэм

Несмотря на то, что у меня осталось несколько месяцев аренды квартиры, я переезжаю к Йену в то же воскресенье, как мы выписываемся из отеля. Мы оставили большие чаевые уборщикам, но я все равно чувствую себя плохо. В течение сорока восьми часов мы завершали наш брак в этой комнате. Если и была поверхность, на которой можно было заниматься сексом, то моя задница была на ней. Извините, следующие жильцы.

По дороге в мою квартиру нервы сдают, и я предлагаю продолжать жить отдельно.

— Почему?

Потому что у меня много проблем, и я не хочу, чтобы ты жалел, что женился на мне. Это правда, но я ее разбавляю.

— Просто…Я не знаю. На случай, если ты захочешь притормозить.

— Я не хочу.

— На случай, если я тебе надоем.

— Не надоешь.

Тогда все в порядке.

Переезд не займет у нас много времени. Почти все, что у меня есть, у Йена есть лучшая версия. Мои кастрюли и сковородки — антиквариат, и не в хорошем смысле. Моя кровать скрипит и слишком мала, чтобы нам обоим было удобно. Мой коврик в ванной новый, но он розовый и в цветочек. Йен дает мне выбор, взять его или оставить, и я улыбаюсь, потому что в глубине души знаю, что он позволил бы мне положить его в свою ванную, но я жалею его. Приношу свою одежду, и Йен выделяет мне половину места в своем шкафу и комоде.

— Мне действительно не нужно столько места.

— Почему?

Я не знаю точно, как это сформулировать, но мне кажется, что я приезжаю на длительную ночевку. Я хочу, чтобы моего присутствия здесь было как можно меньше, чтобы он не рассердился и не развелся со мной. Продолжаю говорить ему, что мне не нужно много места, и я могу просто оставить свою зубную щетку под раковиной, но он кладет ее в держатель рядом со своей и настаивает, что теперь это и мой дом тоже.

— Ладно, тогда я хочу спать на правой стороне кровати.

— Этого не случится, — он смеется и выходит из комнаты.

Это мы еще посмотрим.

Я все жду, когда все станет сложнее, и мы столкнемся с неизбежным препятствием. Например, Йен мог сказать: «Да, кстати, я втайне люблю дрессировать птиц и держу в гараже дюжину сквернословящих попугаев». Или он мог открыть дверь в гостевую спальню, чтобы оттуда вывалилась гора мусора и испачканных подгузников для взрослых.

Я проверяю каждый уголок его дома, пока переезжаю, ища секретные лаборатории метамфетамина или шпильки 11-го размера, но даже шкаф в его гостевой комнате организован и опрятен. Как тревожно! Я бы предпочла мертвое тело.

К вечеру воскресенья, когда мы сидим у него на диване и как можно быстрее запихиваем в рот спагетти, я понимаю, что мои опасения могут оказаться беспочвенными.

— Это довольно здорово. Мы должны были пожениться давным-давно, — говорю я с набитым ртом.

Его глаза скользят по мне, и я одариваю его широкой, зубастой, как спагетти, улыбкой.

— Ух, ты, красавица. Похоже, медовый месяц действительно закончился.

Я ухмыляюсь и возвращаюсь к еде. Все эти переезды возбудили мой аппетит.

— Я подключила зарядное устройство к розетке с правой стороны кровати — ну, знаешь, потому что это моя сторона.

— Хм, — кивает он. — Интересный способ заявить, что она «твоя».

— Ну же! Разве ты не хочешь быть моим защитником, тем, кто спит рядом с дверью на случай, если кто-то вломится и убьет нас?

— Конечно, но что, если они влезут в окно? — спрашивает он.

— Хорошая мысль. Я возьму левую сторону, а ты — окно убийцы с топором.

Я сияю. Наш первый пример здорового разрешения конфликтов в супружеской паре!

Обычно после ужина я возвращаюсь в свою квартиру, чтобы поспать. Я так привыкла к этому ритуалу, что загружаю тарелку в посудомоечную машину и направляюсь прямо к двери. Надеваю туфли, когда на меня падает тень Йена.

— Что ты делаешь?

— Иду дом... — Я замолкаю и смеюсь. — О, боже!

Выключаю автопилот и сбрасываю туфли. Йен наклоняется и берет меня под руки, чтобы поднять на ноги.

— Уже уходишь? — поддразнивает он. — Мы женаты всего два дня. Кто он, как его зовут?

— Плохой Йен.

Я поворачиваюсь, и Йен притягивает меня к себе. Мои руки уперлись ему в грудь.

— Извини, я думаю, что все происходит так быстро, что моему мозгу требуется некоторое время, чтобы наверстать упущенное.

— Мы можем притормозить, если хочешь.

— Как?

Он на секунду задумывается и пожимает плечами.

— На самом деле я не уверен. Я могу спать на диване, если хочешь?

Мне кажется, я бросаю на него идеально выполненный взгляд, который говорит: «Ты что, совсем спятил?»

Позже той же ночью, почистив зубы, захожу в нашу спальню и обнаруживаю Йена без рубашки, читающего в постели. Я прячу улыбку и торопливо забираюсь под одеяло рядом с ним.

— Еще раз спасибо за то, что ты мой мясистый щит от топора.

Он хмыкает, прежде чем вернуться к своей книге. Я следую его примеру и кладу Киндл себе на колени, но ничего не читаю. Я сижу там, изучая спальню Йена, принимая во внимание новые детали. Свеча и изящная шкатулка с драгоценностями стоят на комоде рядом с его одеколоном. Один из моих весенних шарфов висит на дверной ручке шкафа, потому что я не хочу забыть надеть его утром. Мой антикварный торшер в углу привносит женственность в мужское пространство. Сидя здесь, я испытываю головокружительное, тревожное чувство внизу живота, и мне интересно, как долго это продлится. Дни? Годы? Краем глаза я смотрю на Йена. Его взгляд прикован к книге. Он был источником спокойствия на протяжении всего этого, и я задаюсь вопросом, может быть, под всем этим стальным прессом он тоже чувствует беспокойство? Может быть, он просто немного лучше скрывает это?

Йен не произносит ни слова, пока я изучаю его. Он переворачивает страницу в своей книге, и я придвигаюсь ближе, пока наши бедра не соприкасаются. Потом протягиваю руку и подтаскиваю подушку, чтобы устроиться рядом с ним. У него огромная двуспальная кровать, так что нам не придется прижиматься друг к другу в самом центре, но ощущение его кожи на моей ослабевает узел в животе. Я делаю первый глубокий вдох за день.

Три года я приучала себя не обращать внимания на свои чувства к Йену. Я никогда не думала, что он может чувствовать то же, что и я, а теперь мы женаты, живем вместе, читаем в постели.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я киваю и кладу голову ему на плечо. Его рука обвивается вокруг моей поясницы, так что он хватает меня за бедро и притягивает еще ближе. Я практически сижу у него на коленях. Он, должно быть, понимает, что мой мозг делает миллион миль в минуту, потому что спрашивает, хочу ли я, чтобы он прочитал свою книгу вслух. Я киваю, закрываю глаза и слушаю его голос, глубокий и ровный, когда он начинает с того места, где остановился. Моему сердцу не требуется много времени, чтобы имитировать подъем и опускание его груди, так что мы дышим синхронно.

Его голос такой успокаивающий, как ощущение погружения в теплую ванну в холодный зимний день. Я так близка к тому, чтобы задремать, когда говорю. Мой голос звучит сонно и мягко.

— Эй, Йен?

Он делает паузу в чтении.

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, верно?

Его сердце колотится о мою спину, а дыхание учащается. Наступает долгое, тяжелое молчание, и я моргаю, открывая один глаз, чтобы посмотреть на него. Он смотрит вниз, изучая мое лицо с напряженным вниманием. Мои слова явно застали его врасплох.

— Еще раз — годы.

Я улыбаюсь.

— Повтори еще раз.

— Какую часть?

Его рот наклоняется и захватывает мой. Теперь у его бедной книги нет ни единого шанса. Мы должны были спать и отдыхать перед завтрашней работой, но вместо этого Йен снимает с меня пижаму и целует каждый клочок кожи, который может найти. Его губы касаются моей груди, и он говорит, что тоже любит меня. Он опускается ниже, целует меня в живот и снова говорит. Слова звучат приглушенно, но он повторяет их так много раз, что их невозможно пропустить.

Мы засыпаем, тесно прижавшись друг к другу, а утром я просыпаюсь под песню Сонни и Шер «I Got You Babe». Это Йен зовет меня из кухни. Я улыбаюсь и тянусь к телефону.

— Когда ты успел сменить мой рингтон?

— Вчера вечером, после того как ты задремала. Ты храпела.

Я со стоном сажусь, свесив ноги с кровати.

— Скажи мне правду, какой смысл в этих песнях?

— Разве ты не догадалась?

— Я думаю, тебе просто нравится меня мучить.

— Нет. Я пытался сказать тебе, что я чувствую.

Мысленно возвращаюсь к последним, которые помню. Я просто думала, что это дрянные песни. Теперь понимаю, что должна была читать между строк.

— Все они были любовными песнями динамичных дуэтов, как и мы.

— О-о-о-о! Йен Флетчер, ты большой слабак!

Он вешает трубку и кричит из кухни, чтобы я подняла задницу с кровати.

Он любил меня все это время.

֍֍֍

— Это несправедливо. Наш медовый месяц был недостаточно долгим.

— Да, но мы не можем пропустить школу. Я проверил свою электронную почту, пока ты принимала душ, и директор Пруитт хочет, чтобы мы были на родительском собрании сегодня. Он считает, что публичные извинения могли бы значительно разрядить напряженность.

— Извинения? — Кажется, меня оскорбила эта идея. — Эта леди О'Дойл — террористка! Мы не можем вести с ней переговоры.

— Теперь мы женаты, так что это больше не должно быть проблемой, но я беспокоюсь, что она всех так взволновала, что наш новый супружеский статус не будет иметь значения. Может быть, мне стоит подумать о возвращении на работу в мою старую компанию.

— Нет. — Я знаю, как он ненавидел работать там после колледжа. — Мы что-нибудь придумаем. Если мне придется приклеить фальшивую улыбку, я это сделаю. Я могу это сделать.

Говорю ему об этом, но на самом деле не уверена. У меня много гордости, и я не очень хорошо умею извиняться, когда не чувствую, что сделала что-то не так. Ну и что с того, что мы с Йеном нежились? Мы делали это в свободное время и вне школьных помещений — ну... в основном. Был тот инцидент на танцах в День Святого Валентина, и в тот раз, когда мы чуть не поцеловались в полевом домике... но давайте не будем увязать здесь в деталях.

Мы с Йеном идем в школу бок о бок, но не касаясь друг друга. Он провожает меня вкласс, и я вижу, что хочет поцеловать меня, но мы сдерживаемся. Вместо этого я говорю:

— Дай мне посмотреть.

Он убирает ухмылку и протягивает руку. Его толстое золотое обручальное кольцо вызывает у меня дрожь удовольствия.

— Мне оно нравится.

— А твое? Ты тоже его любишь?

— Ты что, шутишь?

Мое кольцо может нанести серьезный урон, если я когда-нибудь решу принять участие в уличной драке. Я смотрю вниз, и бриллиант мерцает на свету.

Мои ученики сразу это замечают, особенно один: Николас.

— Доброе утро, мисс Абра… О БОЖЕ, ЧТО ЭТО У ВАС НА РУКЕ?!

— Николас, сделай глубокий вдох.

Он обмахивает лицо рукой, словно собирается упасть в обморок.

— Это обручальное кольцо, — спокойно признаю я.

— Вперед, мисс Абрамс! — кричит другой ученик из задней части класса.

Николас бросает на него убийственный взгляд, а затем снова бросает его на меня.

— Как вы могли так поступить со мной? Я собирался дождаться вас!

Я опускаю его на сиденье, на случай, если он потеряет сознание.

— Ну, Николас, мистер Флетчер и я…

— Мистер Флетчер?! Значит, это он — разлучник!

До конца урока Николас отказывается смотреть мне в глаза. Когда мы ходим по классу, обсуждая задания на эту неделю, он объявляет, что собирается написать статью о количестве неудачных браков в Америке.

— Последнее, что я слышал, почти половина всех браков заканчивается разводом, — предупреждает он, пронзая меня взглядом.

— Звучит как интересная особенность. Покопайся в этом.

У меня нет сил лечить его раненое подростковое сердце. Мне нужно сосредоточиться на родительском собрании, которое состоится в конце дня. Я практикую извиняться перед собой перед зеркалом в ванной между уроками.

— Да, миссис О'Дойл, можете сесть на ананас.

Хм... не совсем верно.

Я растягиваю рот и делаю несколько челюстных упражнений, прежде чем попробовать снова.

— Миссис О'Дойл и члены Родительского комитета Оук-Хилла, я здесь сегодня, чтобы рассказать вам все, что я так... так готова к тому, что вы все... перейдете к следующей части бессмысленной драмы. Кроме того, вы знаете, что в парикмахерской есть распродажа стрижки?

Ладно, вычеркни это. Может быть, я позволю Йену извиниться, а сама постараюсь выглядеть глубоко раскаявшейся.

К обеду слух о нашем побеге распространился по всей школе. Мы с Йеном знали, что так и будет, и не делали ничего, чтобы сохранить это в секрете. В этом нет никакого смысла. Женитьба должна помочь нам выбраться из той горячей воды, в которой мы оказались, и, между прочим, мы оба очень рады этому. Я действительно не была уверена, как воспримет это остальная часть школы, но, когда я прихожу на обед, Йен рассказывает историю музея всей гостиной. Все оборачиваются ко мне, когда я вхожу, и взрываются аплодисментами и свистом. Кто-то даже потратил время, чтобы украсить комнату воздушными шарами и серпантином, и да, на моем стуле меня ждет банка взбитых сливок с бантиком. Я поднимаю его и смеюсь.

— Ха-ха. Очень смешно.

Действительно, это так. Позже я слижу взбитые сливки с обнаженной груди Йена. Жизнь прекрасна.

Есть даже торт с надписью: «С днем рождения, Мэри!» Я не понимаю шутки, но, эй, торт есть торт. После того, как мы разрезали его и раздали все ломтики, мягкий голос звучит в задней части толпы:

— О-о-о, это мой праздничный торт?

Четверка Первокурсниц хмуро стоят в углу. Когда я оглядываюсь, Гретхен грозно проводит пальцем по шее, и Бьянка толкает ее локтем в ребра.

— Господи, мы же не собираемся перерезать ей горло, Гретхен!

— А, так вот что это значит? Я этого не знала! Прости, Сэм!

Мы открываем карточку, которую, очевидно, поспешно передали людям на подпись перед самым обедом. Половина подписей поздравляет Мэри с днем рождения. Очевидно, что существует большая путаница в том, что мы на самом деле празднуем в данный момент. Бедная Мэри. Мы действительно украли ее праздник.

Как раз перед тем, как мы возвращаемся в наши классы, один из учителей требует поцелуя, и мы с Йеном смотрим друг на друга и смеемся. Мы не должны, правда. Мы на испытательном сроке. Мы должны поджать хвосты, но один поцелуй не повредит, верно? Поэтому мы целуемся, всего один раз, и все аплодируют — до тех пор, пока не входит директор Пруитт и не объявляет, что вечеринка окончена. Мэри бросается вперед и пальцами соскребает последний кусочек глазури со своего вновь присвоенного именинного торта.

Пруитт просит проводить нас в коридор, и мы следуем за ним. Торт тяжело оседает у меня в животе.

— Вы двое действительно не мастера осторожности, не так ли? — спрашивает он, указывая на воздушные шары, просачивающиеся в коридор.

— Мы этого не делали! — быстро говорю я. — Честно говоря, мы собирались держать все в секрете, но кто-то пронюхал и устроил нам небольшой прием.

— Значит, это правда? Вы двое сбежали в выходные?

Я поднимаю руку с кольцом, и Йен отвечает:

— Да, сэр. Это должно устранить нарушение нашего контракта, верно?

Он смеется.

— Честно говоря, были и более простые способы. Вам двоим не нужно было жениться. Я не собирался позволять миссис О'Дойл и ее родительской банде выгонять вас из школы. Мне просто нужно было показать ей, что я серьезно отношусь к ее проблемам.

— Значит, наша работа никогда не была в опасности?

— Нет.

Мы все молчим, а потом я вспоминаю, что влюблена в Йена и вышла за него замуж не только из-за этой дурацкой работы.

— Надеюсь, вы не собираетесь аннулировать его?

— Нет! — Я быстро отвечаю, и когда я смотрю на Йена, он улыбается мне.

— Хорошо, тогда увидимся на родительском собрании после школы. Постарайтесь стереть эти ухмылки с ваших лиц, прежде чем вы туда доберетесь. Мне бы хотелось, чтобы вы выглядели раскаивающимися, даже если это просто притворство.

֍֍֍

Остаток дня тянется бесконечно. К тому времени, когда наступает 15:05, я грызу ногти и съедаю второй кусок торта, который украла из гостиной по пути к выходу. Я нервничаю от всего этого сахара. Йен и я идем на родительское собрание рядом с директором Пруиттом. Жаль, что на мне нет шлема или доспехов. Я понятия не имею, чего ожидать: сердитых хмурых взглядов? Вилы? Гнилые помидоры? Быстро снимаю свой тонкий шарф, на всякий случай.

На самом деле, когда мы входим, миссис О'Дойл сидит в передней части класса, скрестив руки на груди. Самодовольная гримаса искажает ее лицо — хотя, судя по глубоким морщинам, она выглядит именно так, как обычно. Я не думаю, что ее связанные с улыбкой лицевые мышцы были задействованы с начала 90-х.

Тем временем все остальные родители родительского комитета суетятся вокруг стола с закусками в задней части класса, ковыряясь в орехах и том, что выглядит как изобилие домашнего печенья с шоколадной крошкой и макадамии, если мой нос меня не обманывает. Если все пойдет по плану, я прихвачу их по дороге. Если дела пойдут плохо, я заберу весь этот чертов поднос.

Миссис О'Дойл провожает меня взглядом, но не здоровается. Два места обозначены маленькими табличками «зарезервировано» в передней части класса, и я понимаю, что они предназначены для меня и Йена, когда директор Пруитт говорит нам сесть. О, я понимаю: это испытание. Миссис О'Дойл — судья, присяжные и палач. Йен и я обречены на гильотину. Я ищу косу у ее ног, но вместо нее нахожу ярко-оранжевые туфли на танкетке. Я этого не предвидела. Как может кто-то такой жалкий наслаждаться такой яркой обувью?

— Я объявляю собрание родительского комитета открытым! — говорит она, стуча деревянным молотком по столу.

Похоже, ей вполне комфортно с этой штукой. Держу пари, если бы я присмотрелась повнимательнее, то обнаружила бы, что на нем гравировка и все такое. Она спит с ним под подушкой и берет его с собой в душ.

— Первое дело — это обсуждение вопроса о взбитых сливках на прошлой неделе.

Это привлекает всеобщее внимание. Толпа вокруг стола с закусками рассеивается, когда все соперничают за хорошее место.

— Миссис О'Дойл, этот инцидент не на уровне Уотергейта. Давайте не будем делать это более утомительным, чем это должно быть, — требует директор Пруитт. — Я привел сюда мистера и миссис Флетчер только для того, чтобы мы кое-что прояснили и двинулись дальше.

— Мистер и миссис Флетчер? — спрашивает родительница рядом со мной с набитым печеньем ртом. — Я думала, все дело в том, что они не женаты.

Раздается хор недовольства. Эти люди пришли на шоу, и теперь чувствуют себя обделенными.

— Ага! Зачем это представление?

— ПОРЯДОК! ПОРЯДОК В МОЕМ ЗАЛЕ СУДА… Я ИМЕЮ В ВИДУ, В КЛАССЕ! — кричит миссис О'Дойл, стуча молотком так сильно, что я поднимаю руки, чтобы защитить лицо, если оно расколется. — Что вы имеете в виду, мистер и миссис?

Директор Пруитт вздыхает и поворачивается к нам, как бы говоря: «Ну, давайте». С ликованием я поднимаю свой безымянный палец. Если бы я была Мэттом Деймоном в «Умница Уилл Хантинг», я бы бросила: «Как насчет тех яблок»?

— Нет! — лицо миссис О'Дойл морщится. — Фиктивный брак запрещен! Наверняка об этом есть что-то в учебнике для учителей. Директор Пруитт, это не допустимо. Учителя не могут ходить вокруг да около, а потом жениться только для того, чтобы избежать последствий. Я отнесу это дело в высший суд страны — в ШКОЛЬНЫЙ СОВЕТ!

Директор Пруитт хихикает.

— Комиссия рассмотрела этот инцидент, а также политику округа. До сих пор единственное решение, которое они вынесли, — это поздравление.

— Так что насчет их испытательного срока?! — Теперь она покраснела.

— С сегодняшнего дня он закончен.

— Потому что они поженились? — Сердитая слюна вырывается из ее рта. — У меня такое чувство, будто я принимаю сумасшедшие таблетки!

Я подавляю смех. Может быть, леди. Проверьте рецепт.

— Хорошо, теперь, когда все прояснилось, — кричит родитель из задней части комнаты, — мы можем перейти к проблемам с однополосным движением? Мне не придется ждать в очереди почти сорок пять минут, чтобы забрать своего ребенка.

— Да! — хором соглашаются родители.

— А как же сбор средств в конце года для софтбольной команды?! — спрашивает другой родитель.

Наш суд окончен. Директор Пруитт привлекает наше внимание легким взмахом руки и кивает головой в сторону двери. Пора убираться отсюда. Мы сделали свое дело, явившись, и мне даже не пришлось извиняться.

— Как ты думаешь, я могу взять печенье? — шепотом спрашиваю я Йена, когда мы встаем.

Он обнимает меня за плечи, как будто боится, что я не выдержу.

— Думаю, их сделала О'Дойл. Лучше не испытывать судьбу.

Я вздыхаю, как будто боялась, что он это скажет.

— Я куплю тебе что-нибудь по дороге домой. Пойдем.

Веселая футбольная мамочка со светлым хвостиком и жемчужно-белой улыбкой тянется к моей руке, перехватывая меня прежде, чем я достигаю двери.

— Эй, я как раз собиралась вам сказать… — Ее голос едва перешел на шепот. — Между нами, девочками, если вы любите взбитые сливки, вам действительно стоит попробовать немного подогретого шоколадного соуса — хотя и не слишком горячего. — Она вздрагивает. — Выучила этот урок на горьком опыте, ха! Да, кстати, вы, кажется, учите моего сына — Николаса?

О, ГОСПОДИ.

Я бегу оттуда к чертовой матери.

Глава 24

Сэм

У Йена сегодня футбольный матч, и я, как всегда, на нем присутствую. Все возвращается на круги своя. Толпы молодых, горячих учительниц перешли к игре в лакросс, проходящей через несколько полей. Если прищуриться, то можно разглядеть их декольте. Школа Оук-Хилл только что наняла нового тренера по лакроссу из Лос-Анджелеса. Он загорелый, симпатичный и якобы ходил на три свидания с одной из звезд «Правил Вандерпампа». Йен — старая новость, моя старая новость.

Футбольные трибуны почти пусты, только я и несколько родителей. Я подумала о том, чтобы переделать свои плакаты «ВПЕРЕД, ЙЕН», но вместо этого у меня рубашка с принтом. На ней большая трафаретная фотография талисмана Оук-Хилла, а под ней крупным черным шрифтом написано: «ЖЕНА ТРЕНЕРА». Йен рассмеялся, когда я показала ему ее вчера вечером.

— Мне не обязательно ее носить, — сказала я. Я имею в виду, это была своего рода шутка.

Но он покачал головой, широко улыбаясь.

— Нет. Носи ее.

Я весь день прятала ее под свитером. Если бы Николас увидел это, он бы свихнулся. Он все еще думает, что мы с ним когда-нибудь будем предназначены друг для друга. «Думаю, я понимаю, что тебе нужен кто-то, с кем ты могла бы провести время, пока я не стану достаточно взрослым».

На меня падает тень, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть Эшли, идущую вдоль ряда трибун в моем направлении. Я готовлюсь к худшему. В конце концов, она уже почти зачислена в Четверку первокурсниц (Пятерку?). Может быть, она здесь, чтобы выполнить их приказ. Я проверяю ее руки на предмет ножей и нахожу их пустыми. Есть шанс, что я немного драматизирую. Не думаю, что убийцы покрывают ногти розовым лаком.

— Эй, — говорит она, глядя на мою рубашку. Она улыбается. — Мне она нравится. Ты сделала это?

Я смотрю вниз.

— О, спасибо. Я... э-э ... напечатала.

Жаль, что на мне нет свитера. Теперь я чувствую себя глупо.

Она кивает и машет рукой в сторону свободного места рядом со мной.

— Ничего, если я посижу здесь? — Я снова в замешательстве, но она не ждет, пока я придумаю ответ, просто садится и кладет ноги на скамейку перед собой. — Послушай, мне плевать на тебя и Йена.

Мое лицо-маска шока.

— Все равно?

Она смеется.

— Я только начала здесь. Почему меня должно волновать, кто с кем встречается? Я просто подумала, что он горячий, вот и все.

— Но за обедом ты сидишь с Четверкой первокурсниц…

— Я сижу с ними, потому что это лучше, чем сидеть в одиночестве.

— О.

— Да, но это уже как-то надоело. С этого момента я подумываю о том, чтобы обедать в библиотеке в одиночестве. По крайней мере, тогда мне не придется слушать, как Гретхен спрашивает Бьянку, есть ли в майонезе калории.

Я смеюсь. Есть шанс, что я недооценила Эшли. Представьте себе.

— Ну, как супружеская жизнь? — спрашивает она, продолжая разговор.

Я подавляю усмешку. И все же блаженство сочится из моих пор.

— Все было хорошо. — Мой тон ровный и холодный.

Она видит, что я сдерживаюсь.

— Просто хорошо?

Как будто она взяла кирку для моего самоконтроля.

— О'кей, это действительно потрясающе — я имею в виду, лучше, чем я думала.

— Я очень рада. Вы двое вместе очень милые. И, эй, извини, что я украла твою чашку с пудингом на днях. — Она улыбается.

Ее извинения значат больше, чем она думает. Я была готова унести этот инцидент с собой в могилу. Протягиваю ей руку для рукопожатия.

— Друзья?

Она улыбается и соглашается.

— Мне бы этого хотелось.

Я решаю рискнуть.

— Ты случайно не смотрела «Западное крыло»?

Ее лицо светится.

— Обожаю это шоу!

֍֍֍

Я жду, когда Йен закончит в спортзале. Сегодня наша месячная годовщина. Это большое дело, и я собираюсь соблазнить его, когда мы вернемся домой. Класс Зумбы, который я только что взяла, должен помочь в этом. Я чувствую себя гибче.

Йен выполняет подход на тренажере для бицепса, а я стою в нескольких ярдах от него, пот стекает по моему телу, пока я пытаюсь держать себя в руках. Его руки такие сексуальные. Его лицо — точеное совершенство. Если бы мы не были уже женаты, я бы потребовала, чтобы мы немедленно отправились в здание суда. Может быть, мы даже не доберемся до дома. Может быть, мужьям и женам позволено найти уединенные участки парковки спортзала.

Его взгляд скользит по мне, и я улыбаюсь.

— Почти готово, — произносит он одними губами.

Нет, Йен. Даже близко.

Глава 25

Йен

Сэм говорит, что наша новая жизнь все еще кажется ей нереальной. Она боится, что однажды проснется в своей старой квартире, на своей крошечной кровати, без меня. Я понимаю. В течение трех лет мы были лучшими друзьями, которые тайно любили друг друга. Три года — долгий срок, чтобы подавить в себе страсть. У меня вошло в привычку игнорировать свои чувства к Сэм, и эта привычка стала моей второй натурой. Нам приходится медленно перестраивать наши мозги.

— Напомни мне еще раз, — сказала она однажды вечером, когда мы чистили зубы бок о бок. — Ты любишь меня, любишь? Не просто как друга?

В нашей жизни есть новизна, которая делает каждую повседневную задачу захватывающей. Сэм быстро указывает на них:

— Мы идем в магазин за продуктами для НАШЕГО дома! Мы выбираем растение, чтобы поставить его в углу НАШЕЙ спальни! Мы планируем отпуск, который проведем как МУЖ И ЖЕНА! ЙЕН, ЭТО ПИСЬМО АДРЕСОВАНО МИССИС ФЛЕТЧЕР! — Ее энтузиазм заразителен.

Каждый день создает новый уровень стабильности. Эти первые несколько месяцев в роли молодоженов пролетают по мере того, как заканчивается учебный год. Срок аренды ее квартиры заканчивается. Мы получаем совместный банковский счет. Мы говорим о том, когда мы хотим иметь детей, и сколько их у нас будет.

— Это довольно просто решить, — заявляет она.

— Как это?

— Ну, если у нас будет один ребенок в год, пока мне не исполнится сорок пять, это составит восемнадцать — это хорошо, дюжина с половиной, — заявляет она с невозмутимым лицом.

— Эй, эй, эй, — протестую я. — Это безумие!

— Почему это? — Сэм сохраняет невозмутимое лицо, так что я повышаю ставку.

— Потому что один ребенок в год означает, что ты даешь себе целых три потерянных месяца между беременностями. Я подумал, что мог бы просто забраться на тебя в послеродовой палате, и это должно дать нам…

— А-а-а, стоп, стоп, стоп. Я шучу. Давай начнем с одного, и если мы не испортим его слишком сильно, мы сделаем это снова.

Родители Сэм устраивают сегодня званый ужин, чтобы объединить семьи. Это будет дерьмовое шоу. Прошло почти полгода с тех пор, как мы сбежали, и этот ужин — способ ее родителей загладить свою вину... вроде того. Мама Сэм по-прежнему звонит каждые несколько дней и спрашивает, не согласится ли она принять участие в небольшой (триста человек) церковной церемонии. Сэм говорит «нет», и ее мама каждый раз воспринимает это как личное оскорбление.

— Я знаю, это кажется бессердечным, но я уступала ее требованиям всю свою жизнь. Я больше этим не занимаюсь. У меня была свадьба, о которой я мечтала. Ничто не могло превзойти ее. Мы бежали, спасая свои жизни!

— Согласен.

— Хорошо, хорошо, — говорит она, когда мы идем по дорожке к дому ее родителей. — Поэтому, когда моя мама неизбежно спросит об этом снова, сегодня вечером, ты должен прикрывать мою спину.

Я киваю — не то чтобы это имело значение, потому что ее мама не спросит Сэм об этом сегодня вечером. Ее мама заботится только о внешности, и она никогда не станет ссориться с Сэм на глазах у моих родителей, которые, судя по всему, уже внутри. Я слышу мамин смех за милю.

Сэм открывает дверь и видит их: две пары, которые не могут быть более разными. Ее родители — невысокие и худые люди. Они одеваются в цвета хаки и крем, в одиночку поддерживая бежевый тренд. Мои родители немного полнее и широко улыбаются. Как и у нас с Сэм, между ними есть небольшая разница в росте. Сегодня на маме розовое платье, а папа надел свою самую красивую гавайскую рубашку.

В ту секунду, когда мы входим в дверь, моя мама подбегает и заключает Сэм в смертельные объятия. Сэм сжимает мою руку, как будто пытается передать сообщение с помощью азбуки Морзе: пожалуйста, ОСТАНОВИ, помоги мне ОСТАНОВИТЬ, не могу дышать, ОСТАНОВИ.

— Ты выглядишь такой красивой! Ты светишься! — Ее голос падает. — Ты ведь не в положении, правда?

— Мам, — предупреждаю я.

Она отступает, но продолжает держать протянутые руки Сэм.

— Прости, прости. Принимаю желаемое за действительность!

Мама Сэм похлопывает ее по плечу.

— Привет, дорогая.

— Привет, мам.

— Я, ммм… — Ее мама задерживается на мгновение, чтобы внимательно рассмотреть внешность Сэм. — Мне нравится, что ты сегодня сделала со своими волосами.

Ей трудно говорить комплименты. Волосы у Сэм растрепанные и вьющиеся. В отличие от нее, волосы ее мамы были собраны в тугую прическу, которая дергает ее кожу на лбу, так что она постоянно выглядит удивленной. Она похожа на директрису школы-интерната, куда посылают трудных подростков.

Ее отец хлопает меня по плечу, и мы пожимаем друг другу руки.

— Как поживаешь, Йен?

— Хорошо, сэр. Спасибо.

— Хорошо заботишься о моей дочери?

Его вопрос может показаться формальным, но его тон — нет. Из них двоих с ее отцом гораздо легче справиться. Он просто хочет, чтобы Сэм была счастлива. За этим ужином из четырех блюд происходит самое странное: наши родители становятся друзьями. Наши мамы прекрасно ладят друг с другом. Я думаю, это потому, что моя мама могла поговорить с туфлей и назвать ее своей подругой. Она отклеивает слои миссис Абрамс, как высококвалифицированный психиатр. «Итак, расскажи мне побольше о своем детстве!»

После десерта они все хотят перебраться в гостиную и поиграть в настольные игры, но мы с Сэм уже насытились семейными связями Мы используем первую попавшуюся возможность.

— Спасибо за ужин, мама, папа! Скоро увидимся! Мистер и миссис Флетчер, увидимся утром за завтраком, прежде чем вы отправитесь в путь! — кричит Сэм, быстро бегая по комнате, чтобы всех обнять.

Когда мы выходим на улицу, она берет меня за руку и тянет к машине так быстро, как только позволяют ее короткие ноги.

— Скорее, скорее! Моя мама, вероятно, думает о том, как затащить нас обратно внутрь, пока мы говорим.

Мы запрыгиваем в машину и быстро пристегиваемся. Мы в мгновение ока покидаем их район.

— Фу. Все прошло хорошо. Я думаю, что наши мамы влюблены друг в друга.

Я киваю.

— Да, все прошло лучше, чем я думал.

— Я не удивлюсь, если твоя мама пригласит моих родителей завтра на завтрак.

— Да, нам, вероятно, следует подготовиться к этому.

— Эй, ты не мог бы заехать вон в ту аптеку? — спрашивает она. — Мне нужно забежать и купить кое-какие вещи.

Я выруливаю на правую полосу, чтобы свернуть на стоянку.

Она вытягивает ноги на пассажирском сиденье, как будто на что-то запрыгнула.

— Разве ты не хочешь знать, что мне нужно?

— Гм…

— Тест на беременность.

Я чуть не съезжаю с дороги. В итоге я занимаю два с половиной парковочных места в задней части стоянки. Джастин Тимберлейк поет по радио, а мы с Сэм сидим в машине, пока мой мозг соображает.

Она толкает меня под руку.

— Йен, ты здесь?

Она машет рукой перед моим лицом, и реальность возвращается на место, как резиновая лента. Я поворачиваюсь к ней, глупо улыбаюсь и все такое.

— Какого черта мы ждем?!

Сэм сияет, и мы одновременно поворачиваемся, чтобы дернуть за дверные ручки. В аптеке Сэм драматическим жестом проводит рукой по полке. Наша маленькая корзинка наполнена до краев. Мы покупаем по одному экземпляру каждой марки, что излишне, но нет смысла пытаться отговорить ее от этого.

— Потому что люди в кино так делают! Может быть, они на что-то наткнулись!

Когда мы расплачиваемся, продавщица не произносит ни слова, хотя, должно быть, чувствует, как нервная энергия исходит от Сэм, потому что она слегка улыбается ей, когда загружает тесты на беременность в две сумки.

Это то, чего мы хотим. Мы уже говорили об этом. Через месяц мне будет тридцать два года. Несколько недель назад Сэм исполнилось двадцать восемь лет. У нас накопилось много сбережений. Я уже рассмотрел лучшие варианты финансирования колледжа. Мы готовы, но все равно чувствуем себя двумя подростками, замышляющими что-то нехорошее.

— Быстрее, быстрее, — говорит Сэм, когда мы заканчиваем ехать домой. — Я терплю с самого обеда, потому что хочу, чтобы у меня было достаточно мочи для всех этих анализов.

— По моему профессиональному мнению химика, тебе понадобится, по крайней мере, галлон мочи.

— Ты шутишь, но у меня действительно есть столько!

Когда я выезжаю на подъездную дорожку, Сэм выскакивает из машины и бросается к двери. Она бежит прямо в ванную, и я следую за ней.

— Должны ли мы прочитать инструкции? — спрашиваю я, хмурясь, когда Сэм начинает вскрывать коробки, как голодный медведь, который только что наткнулся на пикник в лесу. — Убедится, что ты мочишься на правильные части?

— Я знаю правильные части, Йен. Киношники, помнишь?

И все же я настаиваю. Каждый тест требует немного разных приготовлений. Некоторые требуют, чтобы вы писали прямо на аппликатор. Некоторые хотят, чтобы вы окунули конец тестовой палочки в маленькую чашку с мочой. Некоторые предоставляют линию. Сэм прыгает взад и вперед на ногах, сжимая промежность, как будто пытается физически удержать мочу внутри себя.

— Скорее!

— Ладно, вот. Сначала этот.

Она писает на него, и я передаю ей другой. Потом еще один. У нас в очереди двенадцать штук, прежде чем она полностью опорожнит мочевой пузырь.

— Черт, — говорю я, уперев руки в бока, оценивая нашу линию.

Она моет руки с самодовольной улыбкой.

— А ты как думаешь, ученый? Достаточно ли для вас этих данных?

Я улыбаюсь и киваю, прежде чем отступить и соскользнуть на пол. Волнение последнего получаса начинает брать свое. Сэм остается стоять, уперев руки в бедра, пока изучает тесты.

— Сколько нам еще ждать?

— Первый будет готов через пять минут.

Произнося это вслух, у меня сводит живот. Она поворачивается ко мне, и я вижу, что она дрожит, ее глаза наполняются слезами.

— А что, если он положительный?

Я наклоняю голову и оцениваю ее.

— Мы будем в восторге.

— А если он отрицательный?

— Мы, вероятно, почувствуем облегчение, но мы также будем продолжать пытаться.

— Может быть, твоя мама экстрасенс. Ты ведь не сказал ей, что мы пытались, не так ли?

— Нет. Это все она.

— Она сказала, что я сияю.

Я улыбаюсь.

— Так и есть.

— Сколько прошло?

Я смотрю на таймер на своем телефоне.

— Тридцать секунд.

— О боже. Меня тошнит.

— От волнения?

— Я не знаю. Я хочу этого, но внезапно чувствую, что мы вляпались по уши. — Это то же самое чувство, которое я испытала, когда ты попросил меня выйти за тебя замуж.

Я понимаю, что она имеет в виду. Мы были бы наивны, думая, что это не огромный шаг. Наша жизнь вот-вот изменится навсегда.

— Иди, сядь рядом со мной.

Я сгибаю колени, чтобы она могла поместиться между моими ногами. Сэм поворачивается, садится и прислоняется спиной к моей груди. Мое сердце колотится об ее лопатку. Моя рука обхватывает ее запястье, и я чувствую ее пульс, считая удары в голове — быстрее, чем колибри. Обхватываю другой рукой ее живот и прижимаюсь к нему, ожидая, ожидая. Я знаю, что было бы слишком рано что-либо чувствовать, но я хочу что-то почувствовать.

— Йен? Помнишь, как я нарядилась Гермионой на Хэллоуин, и ты сказал мне, что я выгляжу как слабоумная?

Я улыбаюсь и прислоняюсь головой к стене.

— Да, я пытался поцеловать тебя той ночью.

— Что?!

— У чаши с пуншем, но было уже слишком поздно. Ты выпила четыре рюмки, и тебя вырвало на меня.

— О, боже. Я помню, как меня тошнило, но я не помню, чтобы ты пытался меня поцеловать.

Я смотрю вниз и вижу, что на таймере осталось две минуты.

— Да, ну, я не был таким уж спокойным. Раньше ты заставляла меня нервничать.

Она смеется, как будто это совершенно нелепо.

— Интересно, насколько все было бы по-другому, если бы ты на самом деле поцеловал меня.

Полностью, но я бы ничего не изменил.

— Это безумие, — бормочет она себе под нос.

Проходит еще минута, и теперь есть всего несколько секунд до того, как первый тест будет готов. Сэм смотрит на часы, и ее пульс пробивается сквозь кожу.

— Хочешь посмотреть вместе? — спрашивает она.

— Ты сделай это.

Я не уверен, что смогу стоять в данный момент.

Время замедляется, когда она встает и подходит, чтобы посмотреть тест. В моей голове мелькают разные вещи: детские краски, детский сад, подгузники, пухлые пальчики на руках и ногах.

Это простой тест старого типа с двумя строками для положительного и одной для отрицательного.

Ей потребуется одна секунда, чтобы прочитать его.

Таймер начинает подавать звуковой сигнал.

Сэм смотрит вниз, хватает тест, поворачивается и кричит.

Эпилог

Сэм

Два года спустя

— Господин президент, — говорю я, почтительно кивая, когда Йен протягивает мне попкорн.

— Госпожа госсекретарь, — отвечает он так же искренне.

— Гм, спикеру Палаты нужно подкрепиться.

— Ва-ва-ва-ва.

Мы оба смотрим на Вайолет, которая подтягивается, чтобы встать на край дивана. Ее улыбка разрывает мне сердце.

— Йен, ты можешь поверить, что мы воспитываем такого гения?

— Еще и полутора лет не прошло, а она уже говорит полными предложениями.

В ответ она бормочет:

— Ма-ма-ма-собака-собака.

Очевидно, она говорит на каком-то продвинутом коде. Любой робот смог бы расшифровать ее речь и найти решения для крупнейших мировых кризисов.

Затем она рыгает и отвлекается на кусочек ворса на полу.

— Так мудро. — Я киваю, принимая бокал вина, который Йен протягивает мне, прежде чем он поворачивается, чтобы взять чашку Вайолет. — Ты думаешь о Колумбии, Принстоне или Гарварде?

Йен пожимает плечами.

— Она выберет Плющ, но кто знает, может, просто вступит в Корпус Мира или в труппу бродячего цирка.

— Давай не будем об этом говорить. Мне от этого грустно.

— Что она собирается присоединиться к цирку? Я действительно сомневаюсь, что это произойдет.

Я наклоняюсь и поднимаю ее. Все, что мне нужно, — это одно приличное объятие, но она в том возрасте, когда ей нужна свобода, место для прогулок. Вайолет высвобождается и возвращается к игре на полу.

— Просто... Мне не нравится думать о том, как она растет. Она слишком мала, чтобы присоединиться к цирку.

Йен садится рядом со мной на диван и притягивает меня к себе. Я утыкаюсь носом в его грудь и закрываю глаза. Я могу услышать глубокое дыхание, наполняющее мои легкие, ровное сердцебиение моего мужа, игривый лепет моей дочери — все звуки жизни, о которой я не могла мечтать всего несколько лет назад, в основном потому, что мне снился лейтенант Йен, трахающий меня в армейской казарме.

— У меня такое чувство, что ты действительно зациклилась на цирке.

Я игнорирую его.

— Сегодня она лепечет у наших ног, завтра качается на трапециях, путешествуя по стране в вагоне поезда.

— Опять же, вероятно, этого не произойдет.

— Обещай мне, что она всегда будет такой маленькой. — В моем голосе звучит отчаяние.

Йен потирает большим пальцем мое плечо.

— Нет, не могу.

— Обещай мне, что она всегда будет маминой дочкой.

— Э-э-э, правда? — он дразнится. — Ее первым словом было «папа» — это не может быть совпадением.

У меня есть непреодолимое, нелепое желание заплакать.

— Что ты можешь мне обещать?! Блин, у меня тут сердце разрывается.

Йен усмехается и тянется, чтобы приподнять мой подбородок так, чтобы мое лицо было повернуто к нему.

— Сэм... Сэмвич… Сэм и сыр…

Я моргаю, открывая глаза. Его голубые глаза в нескольких дюймах от моих.

— Я не могу обещать особенных вещей, но могу обещать тебе, что мы всегда будем смотреть «Западное крыло» по средам.

— Разумеется.

— Я могу обещать, что, пока ты возглавляешь «Оук Хилл газет», я буду читать каждый номер.

Хватаю его за рубашку с дикой мольбой.

— Ты должен... Ты наш самый преданный читатель.

— Я также обещаю прислать тебе больше всех медведей на День Святого Валентина из всех учителей в школе.

Наша традиция все еще в силе.

— Спасибо. Я ценю это.

— Как и руководитель хора. Я думаю, что наши выходки составляют половину его годового дохода от сбора средств.

Я ухмыляюсь, а потом улыбка исчезает, когда я кое-что понимаю.

— Ты упускаешь одну вещь, — подталкиваю я.

Он хмурится.

— Что? — И тут его осенила идея. — Ах да, я всегда буду любить тебя. Это то, чего ты добиваешься?

Я вздыхаю с притворным раздражением, типа, Тьфу ты, идиот.

— Нет. Любовь — меня это мало волнует. Обещай мне, что ты всегда будешь моим лучшим другом.

Йен смеется, наклоняет голову и целует меня в щеку.

— Я думал, это очевидно, Горячие губки. Лучшие друзья, навсегда.

Конец

Оглавление

Р.С. Грей Плохой парень