КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706112 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124649

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Поручик Митенька Ржевский (СИ) [Violetblackish] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== 1. Смерть, которая всему начало ==========

Я смотрел на них, а они смотрели на наш БТР. В прицел гранатомета. Точнее, смотрел один, а второй спокойно жевал длинный сухой стебелек, словно развалился у себя во дворе в гамаке. И это были не салаги какие-нибудь из молодых и залетных. Это были опытные, прожжённые войной гоблины. И в прицел один из них смотрел со спокойной уверенностью, зная, что никуда от него его цель не денется. И ведь как глупо все. Военные действия давно шли стороной, долину всю прочесали, день хороший, не жаркий. Мирный день. И я, сука, на расслабоне и даже без автомата. Поссать ходил. Поссал, блин. Только на поясе болтается граната. Одна-единственная. И один шанс. Стоп…

Прежде, чем я сделаю то, что сделаю, давайте хотя бы познакомимся. Второго шанса сделать это, судя по сегодняшней расстановке сил, у меня не будет.

Меня зовут Александр Заболоцкий, и я русский офицер. Спецназ. Такова на данный момент моя самоидентификация. В отличие от моих друзей, которые сейчас находятся в пойманном на мушку БТР, я не сын, не внук, не брат, не сват, не отец и не деверь. Я только друг. И какой я друг, станет понятно уже в следующие несколько секунд. Потому что те трое, кто сейчас во взятом на мушку БТР, мои друзья. Только, в отличие от меня, выросшего в детдоме и за всю свою жизнь не знавшего ни единого родственника и не успевшего самому создать семью, они кому-то на гражданке как раз сыновья, братья, внуки и один из них даже уже сам муж и дважды отец. И это определяет цепь дальнейших событий.

Страшно мне не было. На страх или на то, чтобы все спланировать, не осталось времени. И это было хорошо, поскольку я запросто мог передумать. А когда у тебя на все про все буквально три секунды, ты не успеваешь ничего. Даже понять, что умираешь. Совсем. Навсегда. И за взрывом, превратившим меня и обоих боевиков в кровавый фарш, не будет больше ничего.

***

Мне снилось, что лежу на спине и меня придавило БТР. Горячая, тяжелая машина тарахтела и давила на грудь раскаленной плитой, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. Я завозился, застонал и разлепил глаза, чтобы тут же упереться взглядом в два немигающих янтарных глаза, зловеще прорезанных вертикальным зрачком: прямо у меня перед носом с комфортом расположился огромный полосатый кот. Зверюга завернула под себя лапы крендельком и стала от этого похожа на уточку. Увидев, что я открыл глаза, кот зевнул так широко, что острые уши на мгновение сошлись на затылке, и равнодушно отвернулся в сторону, не сделав ни малейшего усилия, чтобы свалить. Наоборот, включил свою мурчалку так, что я снова зарезонировал вместе с кроватью, на которой лежал.

— Слышь ты, — сказал я коту тихо. — А ну свалил. Пока я тебе усы узлом не завязал, — и локтем спихнул наглую животину на пол.

Кот грузно шмякнулся на натертые до блеска половицы и двинулся в сторону двери, не теряя ни капли достоинства, а я принялся за инспекцию своего тела. Перво-наперво пропальпировал грудную клетку, ощупал руки и, откинув тяжёлое жаркое одеяло, осмотрел ноги. Никаких повреждений, если не считать мозга. Потому что ноги и руки оказались не мои. Сомнений не было — небольшие ступни, кокетливо прикрытые длинной батистовой рубашкой, и не руки, а ручки, явно не державшие никогда ничего тяжелее ложки и уж тем более не знавшие автомата. Я ощупал голову, из-за которой, видимо, у меня будут серьезные проблемы, и первым делом стащил с себя длинный шелковый колпак, чтобы потом зарыться в густые мягкие кудри, вместо короткого ежика волос.

Вот тут я почувствовал прилив паники. С одной стороны, я был жив и, судя по первым впечатлениям и отсутствию повреждений, абсолютно здоров. А с другой стороны, именно этот же самый факт не мог не напрягать, поскольку я отчетливо помнил взрыв, а то, что от меня после него осталось, со стопроцентной вероятностью можно было бы соскребать чайной ложечкой, укладывать в спичечный коробок и отсылать… Хотя стоп! Некому было мои останки отсылать. Ни в спичечном коробке, ни в целлофановом пакетике — родни у меня отродясь не было.

Я решил отложить изучение своего, но при этом совершенно незнакомого мне тела на потом и произвести ориентирование на местности. Кровать, на которой я-новый возлежал, являлась великолепным образцом китча в самом худшем проявлении: сплошные рюшечки, кружавчики и милота. Одеяло было стеганным, подушек под головой насчитывалось аж семь, а медные шишечки-бомбошечки на столбиках изголовья сияли ярким светом. Из приоткрытого окна, рядом с которым стояла кровать, потягивало свежестью, а зелени было столько, что после выжженной степи резало глаза: явно средняя полоса. Но что самое потрясающее, было удивительно тихо: ни шума проезжающих машин, ни даже отдаленного гула далекого автобана. Только где-то вдалеке низко и настойчиво замычала корова и прожужжал мимо уха толстый ленивый полосатый шмель. Я проследил за насекомым взглядом до тех пор, пока он грузно не бзденькнулся о чисто вымытое стекло и не шлепнулся на подоконник. Я отправил его обратно в сад щелчком, пробормотал себе под нос вердикт: «Глухомань!» и обвел глазами просторную и залитую солнцем комнату. Но осмотреться как следует не успел, ибо мое внимание привлек громкий стук: большое, спелое и щедро надкусанное яблоко, упав откуда-то, покатилось по половицам и остановилось у изножья моего ложа. Я перевел глаза на то место, откуда оно прискакало, и увидел молодую, но при этом весьма дородную девицу, при виде которой на ум приходило не «девушка», а старорусское «девка». Без всяких там обидных подтекстов, а просто по факту. Была девка в красном сарафане и платке, из-под которого ей на грудь падали две толстенные русые косы. Еще она была босая и сладко сопела, развалившись в кресле. Однако стук яблока, выпавшего из руки, разбудил и ее. Она сладко потянулась, зевнула и почесала пониже спины. Потом, повозившись, устроилась заново поудобнее, очевидно решив подремать еще чуток. Но мой пристальный взгляд сделал свое дело — девка подскочила как ужаленная и уставилась на меня — пока я, как Афродита из пены, выпутывался из кружевных наволочек и пододеяльников. С минуту было тихо, а потом тишину сонного дома прорезал оглушительный крик:

— Ба-а-арин проснулся!!!

Девка соскочила с кресла и ломанулась к двери, сверкая грязными пятками. Затормозила в проеме, помешкала, повернулась и отвесила мне кинематографичный поклон в пол, подметя половицы длинными косами.

— Слава тебе господи, барин! А мы-то ужо думали… — и, не закончив, перекрестилась на образ в углу. Развернулась и, топоча, умчалась в неизвестном направлении, будя окрестности диким ревом: «Барин очнулся! Радость-то какая-а-а-а!».

Я медленно сполз с высоких перин и, путаясь в длинном подоле замысловатой ночной сорочки, босиком прошлёпал по теплым половицам к зеркалу, гадая, кого принесет на крики этого странного глашатая. Судя по хлопающим в глубине дома дверям и гулу нарастающей суматохи, времени у меня оставалось немного. Я поравнялся с зеркалом и застыл. Вместо во всех местах квадратного, до белых ресниц солнцем выжженного и покрытого, как пудрой, белой пылью, из мутной глади на меня смотрело нечто: невысокое, мелковатое, рыжеватое, с щедрой россыпью конопушек на носу и всклокоченной копной волос. Я нахмурился — нечто нахмурилось в ответ. Я помахал руками — нечто тоже помахало. Я показал зеркалу фак, и тут в комнату ворвалось нечто в облаке лент, кружев, бантов и рюшей.

— Митенька! Сокол мой ясный! — упала мне на грудь сухонькая и легкая, как перышко, старушка. Прежний я бы и не шелохнулся, но малец, в теле которого я оказался, был не самым крупным, и энергичная бабка запросто снесла меня с ног. — Свет очей моих! Очнулся!

Я постарался аккуратно отцепить от себя благоухающее розовой водой недоразумение, но это было нелегко.

— Отставить! — шикнул я на нее. — Бабушка, вы кто?

Пожилая женщина перестала рыдать и воззрилась на меня с неподдельным изумлением.

— Ты не узнаешь меня, Митенька? — старушка закусила кулачок и глаза ее наполнились слезами. Я вздохнул, предвидя новый виток истерики, и оказался полностью прав.

— Не помни-и-ит!!! Не помнит меня-я-я! Как же та-а-ак! Митенька-а-а!

Я бы, может, помнил, если бы знал. Но я находился в новой реальности и уже минут десять лихорадочно пытался сообразить, кто я и чем мне грозит это своеобразное путешествие «назад в будущее». Выводы делать было рано и страшно. Пока имелось абсолютно незнакомое тело: хлипкое и немощное, и новое окружение, которое, слава богу, пока не выказывало агрессии. Скорее наоборот — новоприбывшая бабка вся светилась заботой и искренней тревогой за только что очнувшегося парня. То бишь меня. Мне оставалось только одно: аккуратно собрать информацию. Потому что надежды на то, что мне снится красивый цветной сон, таяли с каждой минутой.

— Не помнит меня, ненаглядный мой! Тетку родную не помн-и-и-и-ит! — тем временем продолжала голосить новоявленная родственница, заливаясь горючими слезами и треща кружевами на моей груди. Огромный смешной чепец на голове покачивался в такт ее движениям. Я начал терять терпение.

— Бабуся! — одной рукой я взялся за сухонькое плечо, пальцами другой пощелкал у бабки прямо перед носом. Она внезапно успокоилась и преданно уставилась на мои пальцы. — Я сейчас буду задавать вопросы, а вы отвечайте по существу. Хорошо? Глядишь, я что-то и вспомню, — мутно пообещал я.

Бабка с готовностью вытерла слезы и быстро закивала, глядя на меня голубыми выцветшими глазами.

— Я — кто такой? — медленно задал вопрос и для наглядности приложил руку к груди, как сделал бы, разговаривай я с туповатым туземцем.

Бабка посмотрела на меня с обожанием и глаза ее вновь увлажнились.

— Ты — Митенька! Сокол мой ясный! Кровиночка моя! Единственный мой! Ты как на каникулы приехал, я повелела с тебя глаз не спускать, а не уберегли! Денечек был жаркий! Ты откушал как обычно, ухой на стерлядке, пирогами с капустой, блинами с икрой, киселем овсяным, да на Орлике поехал на пруд, на голых девок, стало быть, поглядеть. Да, видать, темечко напекло! Ты с Орлика-то навзничь упал и оземь хлопнулся! Да головушкой, прямо в лужу! Грозы-то по весне какие были! Уж я сколько раз велела эту лужу посреди двора засыпать! Кузьма тебя поднял, а ты не дышишь! Все личико румяное в навозе, глазоньки ясные закатились! Уж как Мария Петровна плакала! Как убивалась! Даже за Никодимом Ерофеевичем послали в соседнюю деревню, чтобы отпеть тебя по-человечески — коли помрешь, да только Никодим Ерофеич у Петра Михалыча наливки выкушал вишневой, да так, что оба лыка не вязали. Никодим Ерофеич и велел, чтобы не помирал ты, дескать, пока он не проспится да вид божеский не примет. Вот мы тебя под образа положили, да только ты так храпел, что мы тебя обратно в твою светлицу перенесли. Журку за тобой присматривать приставили. Вот ты сутки и проспал!

— Так! Стоп! — не выдержал я и оглянулся, прикидывая, возможно ли в этой новой реальности раздобыть переводчика с русского на русский же. Ну, Орлик понятно. Конь, скорее всего. Но кто все остальные?! На данный момент ясно одно, что меня зовут Митенька, то есть, тфу ты, Дмитрий. Пока неплохо.

— Начнем сначала, — приказал я, и бабуля снова с готовностью кивнула. — Кто такая Мария Петровна?

— Так сестра моя родная и тетка твоя вторая, — с готовностью затараторила бабка. — Всего-то нас осталось на земле Ржепопольских-Обездашковых: Я — Дарья Петровна, сестра моя — Мария Петровна, да ты — Дмитрий Александрович! Матушка твоя — Агриппина Петровна — в родах скончалась, а батюшка Александр Силантьевич, чтоб ему на том свете икалось, да уж о покойниках нельзя плохо, только ведь паскуда знатная, именье родовое, что за матушкой твоей в приданое дадено было, в карты проиграл, да пулю себе в лоб пустил. Вот и живем мы теперь втроем… Хорошо хоть Амбросий Силантьевич помогает, Хренов. Хоть и седьмая вода на киселе — деверем приходился матушке твоей Агриппине, а уж не куриный помет. Действующий статский советник в столице… Обещал в скором времени пожаловать.

Я сжал руками виски и качнулся от новой порции информации. Еще и какой-то «советник хренов» на мою голову нарисовался! Бабка тут же пришла в страшное волнение, побелела и сделала такое движение, словно собиралась подхватить меня на руки. Тот факт, что расстановка сил была явно не в ее пользу, старушку не смущал, и я отчетливо понял, что она и правда сейчас бросится таскать меня «на ручках».

— Мне нормально. Только давайте пока без новых имен! И так голова кругом, — промычал я и решил на этом сделать паузу и отложить дознание о том, кто такие Никодим Ерофеевич, Петр Михайлович, хренов советник, Журка и прочие, тем более что в животе предательски заурчало.

— Это головушка от голода кружится, Митенька! — всплеснула ручками тетушка и вдруг зычно гаркнула в сторону девки, которая давеча храпела в кресле подле моей кровати. — Херосинья! Накрывай на стол!

«Кто ж такая “Журка”?» — подумалось мне. Жирный кот, показавшись в проеме, нагло подмигнул мне и снова исчез, на прощанье тиранувшись выгнутой спиной о дверной косяк.

В этот момент мои размышления о именах в сельской местности были прерваны появлением второй бабки. Судя по всему, это и была вышеозначенная Мария Петровна. Она летела на меня как фрегат на несгибающихся артритных ногах и глаза ее полыхали такой дикой любовью, что я автоматически сделал несколько шагов назад. Вторая тетка была похожа на первую как две капли воды, с той лишь разницей, что ленты на ее замудренном чепце были голубого цвета, а не розового.

— Митенька! Сокол мой ясный! — догнала меня вторая бабуся и так же, как и первая, повисла на шее, заливая горючими слезами мою батистовую сорочку. — Свет очей моих! Очнулся!

Первая бабка воспользовалась моим обездвиженным состоянием и опять кинулась с новой порцией объятий. Я вздохнул и понял, что деваться мне абсолютно некуда. А главное зачем? Я всю жизнь провел в детдоме. У меня даже приходящих родственников не было, а тут целый торт из обожания и любви. Какой дурак откажется? Я прикрыл глаза и растаял, как сливочное масло на солнцепеке, зажатый с обеих сторон рыдающими от счастья бабками и думая, что новый мир, возможно, вполне сносен. Ну если только нужник у них не на дворе. Однако торжественность момента испортил снова давший о себе знать пустой желудок. Он издал такой рык, что обе бабки немедленно очнулись.

— Откушать! — сказала одна бабка.

— Немедля! — откликнулась вторая.

— Чем бог послал! — припечатала первая.

«А все не так уж и плохо», — мысленно потер руки я. Жрать хотелось неимоверно. На этом фоне забывались любые, даже такие серьезные проблемы, которые у меня нарисовались. Хотя с другой стороны… Я ведь был жив? Это самое главное. Ну а с моей больной головой разберемся как-нибудь.

========== 2. Советник хренов ==========

Откушать в доме означенных Рыжепоповых-Обездольщиков-или-как-их-там явно любили. Или расстарались специально ради моего чудесного воскрешения. Или ради визита Хренова советника, или как его там. Голова еще слегка кружилась, и в именах-фамилиях я путался. А еще понятия не имел, какой на дворе год, кто, к примеру, на троне. Подобного рода вопросы я задавать напрямую побаивался, чтобы не сдали в дом скорби или как тут у них дурка называется. Услышал только краем уха, что есть император и императрица, дескать, «зело шальная и на придумки ловкая». А какой император? Петр, Александр, Николай? И какой по счету? А так вокруг все было здорово похоже на Россию дореволюционного образца.

Я поправил коротковатый камзол из голубого бархата и постарался не влезть кружевными манжетами в огромную тарелку наваристых щей. Её поставила передо мной расторопная Херосинья, которую ласково называли Херосей. Как раз та, что дремала в моей спальне, пока я был в отрубе. Панталоны, в которые меня обрядили, тоже были до колен и в рюшах. Короче, одевали Митеньку как пупса, хорошо хоть кормили на убой.

— Аносовки Митеньке налей, Херося! — распорядилась бабка, блестя глазками и пододвигая ко мне поближе блюдо с румяными малюсенькими пирожками. — Да и мне плесни, что уж там! И Марье Петровне. Счастье-то какое!

Я подозрительно принюхался к рюмке, но бабки мелко перекрестились и синхронно махнули свои стопки «анисовки», так что я последовал их примеру, тут же задохнувшись от крепкой водки. Мне под нос уже совали закуску. Марья Петровна протягивала блюдо с крепкими солеными огурчиками, а Дарья Петровна тарелку с тонко нарезанным балыком. Я чуть слюной не подавился. Такой вкусноты я в жизни не едал. И дело было даже не в деликатесах, а в домашней пище в принципе. У меня ж: сначала детдом, потом армия. Разносолами не баловали. Самым вкусным, что я ел, был, пожалуй, биг-мак в Макдоналдсе. А тут… Я хрустнул огурчиком, зацепил с серебряного подноса янтарно-прозрачный ломтик балыка и свободной рукой подтянул к себе блюдо с окороком. Прямо передо мной исходила паром огромная тарелка с ароматными щами, в центре которой айсбергом белела жирная клякса сметаны, а в желудке огненной петардой взорвалась анисовка, раскрашивая жизнь в розовый цвет. Я откушал щей, закусывая их пирожками с грибами и капустой, тяпнул еще анисовки, заботливо подлитой ласковой Херосей, отведал блин с черной икрой, присовокупив сверху еще и пару ломтиков буженины. Потом сдвинул кружевной бант на шее задом наперед, чтобы не мешался, и принялся за блюдо под названием «мозги в горшочке». Бабки смотрели на меня с таким видом, будто я не жрал, а картину маслом писал. В глазах у них был чистый ничем не замутненный восторг. Я расслабился, вытер пальцы о бархатный камзол и сыто расстегнул пуговичку на жилете.

«А ведь хорошо тут у них…» — подумал я про себя и стыдливо рыгнул в кружевной манжет.

— Херосюшка, неси горячее! — распорядилась тем временем Дарья Петровна.

Я икнул и уставился на стол. Горячее?! А это сейчас что было? Закуска? Херося вплыла в столовую, едва удерживая на руках огромное блюдо с непонятной птицей.

— Гусь с кислой капустой и гречневой кашей! — торжественно провозгласила Марья Петровна, словно собиралась представить нас с птицей друг другу.

— Я, кажется, наелся… — произнес я неуверенно, однако опрометчивое заявление вызвало у бабок настоящий приступ ужаса. Дарья Петровна прижала к груди сухонькие птичьи лапки, не иначе собираясь упасть в обморок, а Марья Петровна стала по цвету сродни скатерти, которая покрывала стол.

— Да как же так, Митенька! Ты же совсем ничего не покушал! А как же бламанже на десерт! И ромовая баба!

«Понятно, почему отрок с лошади в навоз навернулся, — подумал я, ощупывая бока. — Как он вообще на нее залез? А главное, почему его еще не разнесло как колобка при такой-то диете?». Однако на ум услужливо пришла фраза про каникулы и все встало на свои места. Понятно, что Митенька, в тело которого меня занесло, учился в некотором учебном заведении, а обожающие его бабки отрываются, пока он на каникулах. Я посмотрел на румяный кусок гуся на подушке из гречки на своей тарелке, тяжело вздохнул и покорно воткнул в него вилку. В это время в столовой повеяло могильным холодом, за столом воцарилось молчание, а я узрел в дверях прямую, как кол осиновый, и мрачную, как склеп, фигуру, затянутую в парадный мундир, увешенный золотыми галунами. И тут же почувствовал, как мои, точнее Митенькины маленькие бубенчики инстинктивно поджались при виде прибывшего.

— Амбросий Силантьевич… — пролепетала Дарья Петровна. — А мы уж не думали, что вы сегодня пожалуете. Просим к столу!

— Благодарствую, Дарья Петровна, — мрачно отозвался прибывший, а я наспех покопался в затуманенном анисовкой и гусем мозгу. «Советник хренов» — всплыло в памяти.

Хренов направился к другому торцу стола, потирая руки так, словно за окном стояла не июльская духота, а мороз минус тридцать.

— Холодно тут у вас, — проворчал он, зябко передергивая плечами. И не успел сесть, как перед ним в мгновение ока нарисовались тарелка со всякой снедью и рюмка. Сразу было видно, что хренов советник в этом доме в чести. Меня, привыкшего за пару часов, что тут все крутятся вокруг моей персоны, кольнула иголка ревности при виде подобного подобострастия. Однако на всю эту суету гость, который, впрочем, вел себя как хозяин, отреагировал весьма прохладно. Жестом руки он остановил хлопочущую Херосю и негромко скомандовал:

— Принеси там… В сенях оставил. Две бутылки «Вдовы Клико». Есть что отпраздновать, — и с этими словами обратился к Дарье Петровне, которая из двух сестер, очевидно, была за главную: — Нуте-с, сладилось дельце.

— Да нешто! — всплеснула ручками Дарья Петровна и покосилась на меня. Я поджал булки, в любую минуту ожидая подвоха, и надулся, как хомяк на крупу.

— Я к вам прямо от императрицы-матушки, — кивнул Хренов советник. — Сегодня ее императорское величество выдали разрешение на брак нашего Митеньки и светлейшего князя Назумовского Олега Алексеевича.

— Херасе… — только и имел что сказать я.

— Чего изволите, барин? — незамедлительно отреагировала Херося и плеснула мне в рюмку анисовки. Я махнул ее ватной рукой и бахнул обратно на стол. То есть я бы прежний ее бахнул, а мелкий дрищ Митенька только слабо бзденькнул, словно предупреждал об истерике.

— Меня, российского офицера, женить?! Охренели? — взвился я.

— Митенька! — предупреждающе прижала ручки к груди Дарья Петровна, а Хренов советник молча поджал губы и брякнул вилкой об тарелку.

— Во-первых, не офицера, а только юнкера Имперского военного училища… — начал он негромко, но так веско, что в комнате и правда похолодало. — Во-вторых, юнкера — и то моими заботами. Только потому что я за тебя словечко где надо замолвил, а то тебя бы давно выперли за то, что на занятиях спишь! В-третьих, живешь ты тут со своими тетками за мой счет. И предстоящий брак для тебя единственный способ хоть слегка положение поправить. Тебе великая честь оказана! Браки между мужами только с личного согласия ее императорского величества вершатся! А тебе всего-то и делов, свой пухлый зад князю подставить. Уж тебе-то не все равно?

Я подскочил как ужаленный, но не рассчитал одного. Прежнего меня сто килограммов весу двумя стопками анисовки было не впечатлить, а вот нынешний я был от силы килограммов шестьдесят. И все это тщедушное тельце, вскочив с места, сей же час запуталось в собственных ногах и рухнуло на пол.

«А вот и подвох», — пронеслось в моем мозгу, прежде чем я отключился.

***

Второе пробуждение было более понятным, чем первое, но менее приятным. Реальность, в которой существовали шальные императрицы, хреновы советники и мужики, женившиеся друг на друге, навалилась на меня вместе с солнечным светом, бившим из окна в глаза.

— Очнулся, болезный?

Мой взгляд сфокусировался на прямом, как шпала, и сухом, как изюм, Хренове, и, судя по тому, как болела левая скула, он только что здорово приложил меня по щеке. За его плечом маячили обе тетки. Одна сжимала пузырек с нашатырем, хотя я бы сейчас не отказался от Мезима.

— Очнулся, но задницу кому попало подставлять не буду, — проворчал я упрямо, прикидывая, как выпутаться из сложившейся ситуации. Хотя чего там думать-то. Дождусь, пока стемнеет, на Орлика — и куда глаза глядят. Со своими навыками и знаниями из двадцать первого века авось не пропаду. Хоть кормить, как здесь, меня вряд ли будут.

— Поглядите-ка на него. Князь Назумовский для него «кто попало»! — восхитился Хренов советник.

— А чего на мужиках жениться, если он не кто попало. Барышни закончились? — я попытался принять вертикальное положение и даже смог приподняться на локтях.

— Так не в его положении выбирать. Нешто не знаешь, — покачал головой Хренов.

— Не знаю, — процедил я, пережидая приступ головокружения. Все-таки Митенька этот был на редкость тщедушным и мелким созданием. А так давно бы уже этому Хренову советнику челюсть проломил. Спецназ я или где?

Хренов посмотрел на меня с сомнением, словно не знать князя Назумовского было невозможно, и даже покосился на жавшихся позади бабок.

— Он намедни головой ударился и чуть в навозной луже не утоп, — услужливо подсказала Дарья Петровна, а Марья Петровна с готовностью кивнула и стянула на груди концы шали. — Вот и заговаривается. Да и с памятью нелады. Да ну ничего. До свадьбы заживет!

Упоминание предполагаемого события снова вызвало у меня приступ беспокойства.

— Это мы еще посмотрим, будет свадьба или нет! — заявил я.

— Оставьте-ка нас, — распорядился Хренов негромко, и всех, кто находился в комнате, как ветром сдуло. Убедившись, что мы остались одни, советник бесцеремонно сгреб ворот моей рубахи и, подтянув вплотную к себе, тихо, но внятно начал проникновенную речь:

— Вы, милостивый государь, своим истеричным характером и вечными выходками порядком утомили всех, кому посчастливилось иметь с вами дело. Понятия не имею, как вашим тетушкам удается сохранить в себе тот пламень любви, которым они вас каждодневно одаряют, но я не ваша тетушка и договоренности, достигнутые мною с самой императрицей, нарушать не позволю. Так что зарубите себе на носу: еще одна истерика — и ваши тетки окажутся на улице. А вас лично я сошлю в Сибирь. Уж поверьте, найду за что!

И как ни в чем не бывало выпустил меня из своих цепких лап, брезгливо оправляя манжеты. И только тут я слегка задумался о том, кем же по сути является мелкий отрок, в тело которого меня занесло. Судя по речам Хренова, тот еще получался портрет. Но дело было не в этом. Задуматься меня заставило нечто другое. Я своих родных и близко не знал в том мире, из которого меня сюда принесло. И уж тем более не удостоился искренней любви родных. А теперь мне, похоже, воздалось по полной. Потому что тетки меня, хотя точнее будет сказать Митеньку, и правда любили до беспамятства. Причем абсолютно ни за что. И вместе с этой любовью на меня, кажется, свалилась и ответственность за них. Я-то ноги из-под венца унесу, а что будет с ними? Тут явно следовало все обдумать. И единственное, что мне оставалось, это тянуть время. А там глядишь и идеи появятся.

— Ну хорошо… — примирительно произнес я. — А нельзя ли мне поподробнее про моего будущего жениха узнать? Ему-то такое счастье за каким лядом сдалось?

— Можно, — хмыкнул Хренов и ловко выудил откуда-то золотые часы. Озабоченно глянул на них и резюмировал: — Но все объяснения по дороге в Санкт-Петербург. В четверг графиня Оболонская дает бал в честь десятилетия восшествия императора на престол. Хороший повод представить вас с князем Назумовским друг другу. Глядишь, на людях у вас будет меньше возможностей все испортить.

И снисходительно похлопав меня по коленке, примирительно успокоил:

— Не стоит так волноваться, голубчик мой. Князь, конечно, фигура эксцентричная, но не лишен некой привлекательности. Да к тому же брак ваш будет заключен только по окончании вами военного училища, а значит, не ранее, чем через год. Пока речь идет только о помолвке… Нуте-с, велите паковать вещи!

— А как же бламанже? — закапризничал я, но советник уже испарился.

— Советник хренов… — желчно процедил я ему вслед и крякнул от натуги, поскольку ворвавшиеся вслед за Хреновым в спальню тетки бросились мне на грудь, по своему обыкновению заливаясь слезами. На сей раз, видимо, от радости. Из их причитаний я понял только, что жить в Петербурге мы будем в особняке Хренова советника на Мойке и мне нужно ради такого случая обновить гардероб. Ни первое, ни последнее не вызвало никакого восторга, но меня никто не слушал. Меня же больше интересовала персона самого светлейшего князя Назумовского. А там, глядишь, и идеи, как откреститься от свадьбы, появятся.

========== 3. Трезв и рассудителен, как судья! ==========

Жить прекрасно. Жизнь стоит интернета, автомобилей, туалетной бумаги и прочих инновационных технологий. Да и потом человек может подстроиться к любым ситуациям и научиться выживать в условиях, которые ранее считал для себя неприемлемыми. А уж спецназовец особенно. А вот стоит ли жизнь чести? Или выражаясь фигурально — моей задницы?

Именно об этом я размышлял, трясясь в неудобной дорожной карете по российскому бездорожью в Санкт-Петербург, отвлекаясь на каждой кочке, чтобы с тоской вспомнить такие великие изобретения человечества, как асфальт и подвеска. Моих теток, притомившихся за сборами, тряска волновала мало. Они мирно пускали слюни: одна на мое правое плечо, вторая на левое. Мне же было о чем подумать. Всю первую половину нашего путешествия в столицу я занимался аккуратными расспросами, интуитивно поджимая булки при любом упоминании имени князя Назумовского. Выражаясь другим языком, собирал информацию. Поскольку врага следовало знать в лицо. Врагом в данной ситуации я условно обозначил моего будущего супруга. Потому что любой, покусившийся на мою задницу, автоматически оказывался в стане неприятеля.

От старых девственниц, рдеющих при упоминании князя, как алая заря, и обмахивающихся веерами «от чувств-с», удалось узнать немного. Но даже то, что получилось из них вытянуть до того, как езда их сморила, впечатляло.

Князь Назумовский Олег Алексеевич был настоящей знаменитостью и плодом пылкой внебрачной страсти усопшего ныне императора и прекрасной, как зефир, балерины Александринского театра Елены Назумовской. После кончины не оставившего официальных наследников монарха (бастард Назумовский, естественно, был не в счет), на престол вступил его младший брат, которому Назумовский был хоть и неофициальным, а племянником. Родственника нынешний император привечал столь же сильно, сколь сильно ненавидела его императрица. Причины тому были прозаические. Во-первых, князь Назумовский, которому на сегодняшний день уже исполнилось тридцать пять лет, являлся настоящей занозой в заднице. На высший свет плевал с высокой колокольни, по-французски говорить отказывался, да еще и коммерцией занимался, что было совершенно не «манифик». Самолично возглавил комитет по паровозостроению и принимал непосредственное участие в прокладке железнодорожных путей аж в Сибири. По слухам был богаче самого императора. Во-вторых, (тут обе тетки запунцовели особенно ярко), был точной копией матушки своей танцовщицы Елены Назумовской, только на свой мужской манер, и невероятно привлекателен, а в молодости так и вовсе смазлив. Несмотря на то, что париков пудреных не носил, ногтей не полировал, стригся коротко и вообще всячески эпатировал публику в те редкие минуты, когда давал ей «счастие себя лицезреть». Императрица же имела необычайную слабость ко всему красивому, будь то фарфор, алмазы или весь Павлоградский гусарский полк. Так что Назумовский был одарен ее светлейшим расположением, но, по слухам, не впечатлился, за что и попал в опалу. Да так, что браком по личному распоряжению императрицы ему было разрешено сочетаться только с мужчиной, дабы не допустить появления официальных наследников и пресечь род Назумовских навсегда. Распоряжение дельное, учитывая, что состояние Назумовского при таком раскладе отходило бы казне. Оно, конечно, можно было бы и не жениться вовсе, но и тут обстоятельства сложились против князя. Он, помимо всего прочего, был патроном Императорской архитектурно-строительной академии и входил в попечительский совет еще нескольких учебных заведений как в Москве, так и в Санкт-Петербурге, и не далее как год назад приключился пренеприятнейший скандал, в который оказался замешан студент означенной академии, воспылавший к князю неземной и безответной любовью. Это был не первый раз, когда яркая фигура князя привлекала внимание впечатлительных и неокрепших духом студентов. Однако в этот раз, получив от князя недвусмысленный отказ, нервный молодой человек бросился в Неву, дабы утопиться, и чуть в этом не преуспел. Кроме того несчастный являлся сыном самого ректора академии. Скандал кое-как замяли, а светлейшему князю в достаточно ультимативной форме высказали пожелание остепениться и обзавестись второй половиной, чтобы не возбуждать юные умы своим холостым статусом и не отвлекать их от учебного процесса. Тут как раз и советник Хренов подсуетился, подкинув императрице кандидатуру из древнего, но обнищавшего рода Ржепопольских-Обездашковых. Тихого, глуповатого и никуда не встревающего Митеньку. Всем очень удобно. И князю щит от кривотолков, и Хренову почет и уважение.

Таким образом я выяснил для себя две важные вещи: Митеньку князь Назумовский ни разу не видел и никакой прямой заинтересованности в браке лично с этим отроком не имеет. Это вселяло некоторую надежду на то, что все еще можно переиграть. Как, я пока не знал, но некоторые несформировавшиеся мысли на этот счет в голове кружились. Кружились-кружились и сморили-таки меня в сон аж до самого Санкт-Петербурга. Время подумать было. Эпохальное знакомство должно было состояться только через два дня на балу, который давала графиня Оболонская.

Однако к означенному балу у меня в голове так ничего и не прояснилось. Мои тетушки два дня находились в страшном волнении по поводу предстоящего события и навели такую суету на ровном месте, что буквально свели с ума меня самого. Чтобы разбавить женское царство, я предусмотрительно взял с собой в столицу немолодого, но толкового конюха Кузьму, который отличался редкой бесстрастностью и флегматичностью. Его я приставил к себе в качестве своеобразного камердинера, и он весьма успешно наловчился держать оборону в те минуты, когда тетушки окончательно теряли разум. Основным поводом беспокойства для них, как для любых женщин, являлся мой наряд или, как они выражались, «туалет» на предстоящем балу. Все два дня до бала они то и дело врывались ко мне в комнату то с розовыми, то с голубыми, то с зелеными панталонами, трясли охапками кружев, коробками белил и румян и даже норовили завить мне волосы раскаленными щипцами и прилепить «мушку на щечку», но я был неумолим, заявив, что если весь этот балаган не прекратится, то пойду на бал в чем мать родила. Князю-де такой наряд дюже понравится. Потом, выставив всех за дверь, самолично перетряхнул привезенные из деревни сундуки с тряпьем и к своему невероятному облегчению нашел среди них черный юнкерский мундир с красной окантовкой. Правда, пришлось чуток втянуть живот, чтобы его застегнуть. Слава богу, каникулы подходили к концу и вскоре меня ждал учебный год в академии. Хорошо бы, конечно, побегать кросс по утрам вдоль Мойки, но я справедливо рассудил, что первый же мой променад в трусах станет и последним, ибо местная публика пока незнакома с ЗОЖ и, видимо, кровопускание и пиявки тут сейчас самое радикальное, что могут предложить врачи, а о диетологах еще и слыхом не слыхали. Так что я просто кликнул Кузьму и объяснил, как прикрутить простую отполированную палку в дверной проем. Турник получился что надо. Ну а отжимания делать и планку на одной руке, тут никакого специального оборудования не надо. Будет рохля Митенька если не с шестью кубиками, то хотя бы без пузца. А уж ягодицы я так накачаю, что никакой князь туда своим вялым великосветским хером не протолкнется. Я хмыкнул своим мыслям, пригладил волосы, жалея, что пока нельзя состричь их под ноль как в армии, и остался отражением в зеркале доволен. В мундире я на невесту на выданье походил чуть меньше.

В день бала обе тетки слегли с мигренью. Они оказались на удивление запараллелены, несмотря на то, что по характеру и темпераменту различались кардинально. Дарья Петровна была бойка, говорлива и любопытна, а Марья Петровна почти все время молчала, робела и любила лить «сладкие слезы» над сентиментальными романами. Тем не менее стоило одной заболеть, как вторая валилась с той же самой хворью. Теперь обе синхронно стонали каждая в своей комнате, а Херосинья металась между ними с компрессами и розовой водой. Поэтому на бал я отправился в сопровождении советника Хренова, проигнорировавшего мои заявления, что прекрасно могу добраться сам, а лучше вообще никуда не ездить и провести вечер за отжиманиями. Но со мной все еще обращались как с неразумной девицей.

Особняк графини Оболонской встретил нас огнями у крыльца, длинной вереницей карет и вышколенными лакеями, которые бросались открывать дверцы с такой скоростью, словно были на энергетиках. Сама графиня выплыла на нас из парадной залы, как облако из розовых шелков и атласных лент, благоухая душными духами и волнуясь всеми своими телесами. Ее объемная грудь, стесненная узким корсажем, грозила вывалиться наружу в любой момент, а на редкость маленькие для такой комплекции ручки были затянуты в белоснежные перчатки по локоть. Эту самую ручку графиня ткнула мне прямо в нос. Я машинально вдохнул, и в носу защекотало от одуряющего запаха то ли пудры, то ли талька. Я не выдержал и оглушительно чихнул.

— Графинюшка! Зефира Аполлоновна! Божественно как хороши сегодня! Шарман! — взвыл Хренов и зло зашипел в мою сторону, направляя меня тычком вниз: — Ручку, ручку целуй, болван!

Только тут я сообразил, что ручки дамам нужно целовать как в кино. Я украдкой мстительно вытер сопливый нос лайковой перчаткой хозяйки бала и выпрямился, радуясь, что военная выправка никуда не делась. Хотя росточку в юнкере Рже-как-его-там было метр с кепкой.

Графиня цапнула меня оценивающим взглядом, и я отчетливо понял, что легко не будет. Видимо, слухи о Митенькиной помолвке с эксцентричным князем за неимением телевидения и боулинга в местном светском обществе стали главным событием. Это означало, что сейчас меня начнут препарировать по полной.

— Так вот, значит, какой вы, Митенька, — плотоядно протянула графиня, оправдывая мои худшие опасения. Подхватила меня под локоток и интимно дыхнула прямо в ухо: — А князь запаздывает. Но обещал быть всенепременно!

В этот момент на лестнице появился важный толстый тип с огромным напомаженным коком и высокая вертлявая женщина, буквально сгибающаяся под весом тяжелого бриллиантового колье, и Зефира Аполлоновна на несколько минут потеряла ко мне интерес. Хренов, сволочь, подкрался незаметно и больно ухватил меня за другой локоть, еще не облапанный «графинюшкой». Я постарался стряхнуть с себя злобную вошь, но он вцепился как клещ:

— Мне необходимо переговорить кое с кем, так что, смотри, без своих дурацких выходок! Сейчас князь прибудет, и я тебя ему представлю. Все понял?

— Ага! — буркнул я, и он растворился в толпе, оставив меня на попечение графини и сарказма в моем тоне не уловив. А зря. Оставшись без надзора, я немедленно решил, что самое время провести разведку боем. Зала, в которой мы оказались, была краше музея, куда нас водили в интернате один-единственный раз. Позолота на стенах и потолке и ярко пылающие многоярусные люстры отражались в натертом до блеска паркете. Из распахнутых настежь дверей, ведущих в другую и, судя по всему, еще более обширную и богато украшенную залу, неслись звуки музыки и шелест шагов танцующих. Я содрогнулся, думая, что тур вальса меня убьет наповал, как и вся эта великосветская жизнь. Французского, на котором тут все шпарили лучше, чем на русском, я не знал, замысловатые кренделя ногами тоже выделывать не умел. Самозванца во мне распознают в три секунды. Я ж русский офицер. Вояка, а не артист балета! Надо было срочно выкручиваться. Я украдкой огляделся. Никого из присутствующих я не знал, а они на меня пока не обращали внимания, общаясь между собой. Совсем рядом на столе стояла гигантская чаша, до краев наполненная непонятным напитком, в котором плавали дольки фруктов. Из чаши торчал огромный половник. По виду и запаху здорово напоминало ведро с компотом, которое дежурные выносили к ужину в детдоме с той только разницей, что ведро было, судя по блеску металла, из чистого серебра, и к емкости прилагался лакей в напудренном парике. Заприметив мой заинтересованный взгляд, он сделал бровки вопросительным домиком и тут же щедро налил мне компота в тяжелый хрустальный бокал. Только тут я понял, что от волнения у меня буквально пересохло горло.

— Что это, отец? — недоверчиво понюхал я пойло, хорошо помня анисовку и ее безобразное действие на Митеньку, которому, судя по реакции на алкоголь, пить нельзя было от слова совсем.

— Пунш, сударь, — непонятно объяснил лакей и почтительно склонился. — Пожалуйте…

Я аккуратно отхлебнул. Компот и компот. Алкоголь не чувствовался. И это было хорошо. Мне сегодня как никогда требовался ясный ум. Я сделал несколько щедрых глотков. Пить хотелось неимоверно. Компот был вкусным, и стакан опустел мгновенно. А я был трезвым и рассудительным, как судья. Я поискал глазами лакея и выразительно бзденькул по опустевшей таре ногтем указательного пальца. Лакей понятливо схватился за поварешку и наполнил мне еще один стакан до краев. Я, пользуясь тем, что все вокруг были заняты великосветскими разговорами, выцедил до дна стаканчик вкусного компота, а потом и еще один. Настроение значительно улучшилось. Четвертый стакан понятливый повелитель серебряного ведра и поварешки протянул мне уже без напоминаний. Я поднес его к губам, тут рука дрогнула, и добрая половина напитка залила мой юнкерский мундир и, судя по ощущениям, даже исподнему досталось…

То, что в дверном проеме передо мной появился князь, сомнений не вызывало. Он был тут как мерин в стаде коров. Неулыбчивый, немолодой, коротко стриженный и хмурый, как ворон под дождем. Да и внешность у него была явно не средне-славянская. Уж не знаю, кем являлась упомянутая Елена Назумовская, но турецко-янычарских кровей в князе было больше, чем слабой местной водицы. Походил он не на светлейшего князя, а на прожжённого боями корсара. И дело было не в черных, тронутых ранней сединой на висках волосах, не в носе крючком и острых скулах, а во взгляде, которым он раздел и

препарировал окружающих в одну секунду. Князь уже повернул свой корпус в мою сторону, как на него со спины налетела «графинюшка» Оболонская, которую он, очевидно, умудрился обогнуть на парадной лестнице.

Я отставил полупустой стакан и бодрой рысью рванул в первую попавшуюся дверь, радуясь, что по крайней мере трезв и рассудителен, как судья. В таком виде, как теперь, представать перед князем не имелось никакой возможности: весь мундир был в липком, сладком пунше. Я лихорадочно соображал, что делать, а коридор, зараза, передо мной почему-то описал круг и ушел из-под ног. Вероятно, отрок Митенька страдал малокровием или низким давлением и голова у него кружилась ни с чего. Хорошо хоть, крепких напитков у меня хватило ума не пить. Я прыснул в рукав, порадовался, что трезв и рассудителен, как судья, и ухватился рукой за стену. Машинально пробежал рысью несколько метров, миновал стайку юных девиц, оперся на стену, чтобы чуть отдышаться и решить, что делать дальше, но тут стена из-под моей руки ушла в никуда, а сам я полетел вперед, носом прямо в вешалку с одеждой, оказавшись то ли в гардеробной, то ли в уборной. Я пошарил по вешалкам и уставился на упавшую мне прямо в руки алую короткую куртку со стоячим воротником и шнурами из тех, что носили в кино гусары. Других вариантов не было, так что я стащил изгаженный мундир юнкера и облачился в то, что нашлось. Гусарский мундир оказался дрищу Митеньке великоват, но делать было нечего. Мой взгляд упал на притаившийся в углу столик с фарфоровым тазом и кувшином воды, и я щедро поплескал себе на разгоряченное лицо, радуясь, что в выпитом пунше не было ни грамма алкоголя и я… да-да! Трезв и рассудителен, как судья! Пригладил буйные Митины кудри назад, оправил мундир и твердым шагом двинулся обратно. Рванул дверь, прошел по все так же странно танцующему коридору походкой абсолютно трезвого человека и вышел в вестибюль, чтобы нос к носу столкнуться со светлейшим князем Назумовским.

— Простите, поручик, — выгнул он бровь, не делая ни малейшего движения, чтобы посторониться, и окинул меня долгим нечитаемым взглядом. — Не имею чести быть представленным.

Я молчал, как партизан на допросе у фрицев, и князь подозрительно раздул ноздри, словно собирался меня обнюхивать.

— Да и молоды больно для поручика, — пробормотал он себе под нос, оглядывая нагло стыренный мною мундир. — Так как ваша фамилия, голубчик?

Я отчаянно рылся в памяти, пытаясь вспомнить сложно-сочиненную польско-замудренную фамилию, но в голове, замутненной пуншем, было пусто и весело. Как же там фамилия у теток была? Ржи… Ржо… Рже?.. Но память услужливо подсовывала только одно.

— Ржевский! — обреченно выпалил я. — Митенька… Дмитрий то есть.

Комментарий к 3. Трезв и рассудителен, как судья!

https://imageup.ru/img137/3794365/mitenka.jpg

========== 4. Брудершафт ==========

Что?! Кто? Какого черта! Почему Ржевский? Тот самый Ржевский, который в анекдоте бил Наташу Ростову веслом по пи…, трахал все, что движется, пил все, что горит, и тому подобное? Или как там? Интересно, а Наташа Ростова существует? Хотя в принципе неинтересно! Гораздо интереснее, как отреагирует на фамилию из подзаборного пошлого фольклора князь Назумовский…

Однако на Олега Алексеевича Назумовского самая известная анекдотичная фамилия не произвела никакого впечатления. Видимо, о поручике Ржевском из анекдотов тут не знали. Ну или еще не знали… Князь слегка нахмурился, разглядывая мой мундир, и наконец покачал головой.

— Изюмский полк, не так ли? Нет. Не имею чести знать.

— Я вас, к слову сказать, тоже впервые вижу! — буркнул я совсем невежливо.

— А вот это странно, — развеселился вдруг князь и весьма добродушно пожал плечами. — А впрочем, я небольшой любитель светских развлечений.

И, спохватившись, протянул мне руку.

— Назумовский Олег Алексеевич.

Я посмотрел на протянутую мне руку и скрипнул зубами со смешанными чувствами. С одной стороны, было неожиданно, что Назумовский, представляясь, не упомянул свой светлейший титул, словно для него приставка «князь» не имела особого значения. А с другой стороны, недовольство князем, который так или иначе собирался оприходовать в ближайшем будущем Митенькину (а стало быть и мою) нежную задницу, никуда не делось. Так что ладонь я стиснул так, что князю непременно не поздоровилось бы, будь я прежним собой. Но так как я был заперт в теле неприметного дрища Митеньки, князь даже не поморщился. А впрочем, я уже вроде как и не Митенька, а гусар Ржевский. По всему выходило, что эта личина третья в моей жизни. Еще чуть-чуть, и у меня не то что раздвоение, у меня растроение личности начнется.

— Если вы не любитель светских развлечений, то что вы здесь забыли? Тут повсюду такие розовые сопли на сахарине, что вот-вот задница слипнется, — пробурчал я, гневно сверля князя глазами.

— Вижу, свой малый рост вы компенсируете крутым нравом, — усмехнулся князь, ничуть не убоявшись моего грозного вида. А чего там бояться: от горшка два вершка. — Вы, гусары, народ горячий… Я и сам, к слову, мечтал о военной карьере, да как-то не задалось. Но вы мне нравитесь. Вы, слава богу, не похожи на местную публику. Так что, милостивый государь, на ваш вопрос я, так и быть, отвечу: меня сюда привели дела, можно сказать, скорбные.

— Что так? — насторожился я.

— Мне сегодня должны представить моего будущего мужа, юнкера Ржепопольского-Обездашкова. Может, слыхали о таком? — быстро и цепко глянул на меня князь.

— Знаю, как не знать, — выпалил я, прежде чем успел подумать.

— Вот как? — оживился князь. — И что вы о нем думаете?

И тут мою голову посетила гениальнейшая идея. Князь и так, похоже, не летал от восторга при мысли о женитьбе. А что, если наговорить сейчас на Митеньку с три короба, да так, чтобы князь к нему близко не подошел? Ну женится как-нибудь потом и на другом терпимце. Ведь если он сам по своей воле от брака откажется, Хренову мне предъявить будет абсолютно нечего. Я мысленно потер руки, оглянулся, чтобы убедиться, что ни советника Хренова, ни «графинюшки» рядом нет, и принялся за свое черное дело.

— Препротивнейший тип!

— Да нешто так плох? — нахмурился князь, опираясь на перила.

— И даже хуже! — задушевно поведал я, интимно беря князя за локоть и переходя на шепот. — Страшный задрот и маменькин сынок!

— Кто? — не понял князь, и я, мысленно сплюнув, перешел на смесь старославянского с блатным-хороводным, стремясь изъясняться максимально приближенно к тому, как говорили в местной реальности.

— Зело препоганейший отрок, говорю, — вещал я. — Курам на смех и уткам на истерику. Только и умеет, что, откушав, спать завалиться. Давеча даже в седле не удержался и чуть в навозной луже не утоп. Ну разве это дело?

— Меня уверяли, он на последнем курсе Императорского военного училища, — скрипнул зубами князь.

— А толку-то, — не сдавался я, обличая Митеньку почем зря. — Это не юнкер, а настоящая истеричка. Чуть что в слезы, целыми днями разряжается в пух и прах. То в голубые панталоны, а то и в розовые. Завивает волосья раскаленными щипцами, льет слезы над сентиментальными романами и любого способен довести до белого каления узостью кругозора и скудоумием. А! — вспомнил я. — Еще мушку такую противную носит. Прям вот тут! — я ткнул пальцем себе в щеку. Князь задумчиво уставился на указанное место и поморщился.

— Прискорбно. Я, право сказать, не думал, что все так плохо. Бесспорно, браки не на небесах вершатся, но все же хотелось видеть подле себя человека достойного. У меня широкий круг интересов, и мне представлялось, что будущий муж сочтет их занимательными, но… не будем предаваться унынию, поручик, — хлопнул он меня по плечу. — Не желаете ли выпить за знакомство?

— Я не пью! — твердо заявил я и, качнувшись, ухватился за перила, чтобы не скатиться с лестницы. Князь удивленно вскинул брови, но комментировать не стал. — Разве только пуншу! Там ведро за дверью! Но мне туда нельзя, там херов советник и графинюшка.

— Да, Зефира Апполоновна, дама душная, — вынужден был согласиться князь. — Благо хоть близорука как курица. Так что при известной сноровке ее можно удачно избегать весь вечер.

— А как же ваш жених? Вы же прибыли, чтобы познакомиться с ним поближе? — вспомнил я о цели своего визита, а заодно первый раз задумался о последствиях совершенного поступка.

— Успеется, — недобро усмехнулся князь, но спокойно дойти до ведра с пуншем нам не дали. В отличие от меня, князя тут знали слишком хорошо, чтобы оставить без внимания. Стоило нам ступить в залу, где толпился народ, как князя взяли в оборот. Причем преимущественно дамы. Меня быстро оттеснили в сторону, и я украдкой стер пот со лба, прикидывая, как улизнуть наконец с бала. Но как оказалось, я рано радовался.

— Князь, представьте нас вашему другу, — раздался мелодичный голос у меня за плечом. Я резко повернулся и ослеп от бриллиантов, шелков и улыбок. Многоножка из барышень, свившая плотное кольцо вокруг князя, чья физиономия стала кислее винограда, обмахивалась десятком вееров и перешептывалась, поблескивая в мою сторону любопытными глазами.

— Поручик Дмитрий Ржевский, — отрекомендовал меня князь как хорошего знакомого. Я приосанился и зачем-то щелкнул каблуками, едва не потеряв при этом равновесие.

— Ах, поручик… — томно вздохнула одна из дам, высокая стройная блондинка. — Нашей скучной компании как раз не хватало гусарского азарта! Развлеките нас, пожалуйста. Вы пишете стихи?

Стихи?! У меня мгновенно вскипел мозг и вспотела спина. Из стихов я помнил только первую строчку из «Буря мглою небо кроет» и «Зимой крестьянин торжествует»… Ну или как-то так. Да и не Пушкина же мне читать? Вдруг он в этой реальности существует и уже все написал, сукин сын? Однако пауза затягивалась, и все присутствующие явно ждали от меня виршей. Ну понятно, а как им тут еще развлекаться? Только стихоплетством и мазурками. “Пусть говорят” же не наснимали. Да и вообще, телевидение еще не изобрели. Я заскрипел мозгами усерднее, отчаянно ища выход. Рядом тут же нарисовался давешний лакей с очередным стаканом пунша. Я принял пойло как лекарство, в два-три жадных глотка, отер губы, картинно облокотился на дряхлого деда в орденах и решил, что терять мне, собственно, нечего.

— Ну вот из последнего… Написалось спонтанно в минуты душевного томления…

Я приложил руку ко лбу и начал выдавать по памяти то единственное, что было в голове, произвольно расставляя восклицательные знаки:

«Как упоительны! В России! Вечера!

Любовь! Шампанское! Закаты! Переулки!

Ах, лето красное! забавы и прогулки!

Как упоительны в России вечера!»

Я украдкой глянул на компанию вокруг князя, и понял, что толпа потихоньку увеличивается. Отступать было некуда. За нами Москва и кромешный позор. Я хорошенько промочил горло пуншем и выдал, усугубив свое и без того шаткое положение:

«Балы! Красавицы! Лакеи! Юнкера!

И вальсы Шуберта и хруст французской булки!

Любовь, шампанское, закаты, переулки,

Как упоительны в России вечера…»

На последней фразе я понял, что с рифмой у автора песни был полный швах. Под пьяное застолье и водочку с селедочкой это нормально заходило, а вот в качестве высокой поэзии получилось не очень. Однако до меня уже дошло, что культурный пласт двадцатого века местному сообществу по-любому неизвестен, а значит, вечер продолжается.

— Давайте я вам лучше на гитаре сыграю? — предложил собравшимся, потому что пел я лучше, чем стихи декламировал.

— Подайте гитару, — тихо скомандовал князь, и все пришло в движение. Через минуту я уже сжимал гриф гитары, а томное общество расположилось вокруг меня полукругом. Сам же я, не найдя лучшего места, взгромоздился прямо на рояль задницей и принялся за дело.

Петь я любил. Гитара не устрицы — удовольствие дешевое. Да и за неимением пресса в виде пачки налички хорошо работало, если требовалось обольстить какую-нибудь даму. Я это понял еще будучи обычным детдомовцем, когда разыскал в красном уголке расстроенный, старый и знававший лучшие время инструмент и расклеившийся самоучитель игры на гитаре, где отсутствовало больше половины листов. Но мне хватило. Голос у меня был приятный, а слух хороший, и умение бренчать на гитаре не раз делало меня центровой фигурой в любой компании. Так что местную неискушенную попсой и рэпом тусовку мне раскачать раз плюнуть. Чувствовал я себя уверенно. Взял первый аккорд и… пустил петуха. М-да-с! Нежданчик. Голос-то не мой, а Митенькин. Я откашлялся, взял аккорд повыше и попробовал еще. Эхх! Была не была. Нет хриплого баса, возьмём экспрессией. Голосок вроде звонкий.

Первым в ход пошло любимое и сто раз на дамах проверенное «Кавалергарды, век недолог…». Потом «О бедном гусаре замолвите слово», и наконец бравое «Умри гусар, но чести не утрать!». Нащупав твердую почву, я принялся перепевать репертуар старых добрых советских фильмов, предусмотрительно не суясь в попсу девяностых. Дамы передо мной рдели, млели и после каждой новой песни рукоплескания становились все громче. Лакей с пуншем бегал от меня к ведру, только успевая подносить новую порцию, поскольку каждый раз после песни мне требовалось промочить горло, и, наконец окончательно запыхавшись, перетащил бадью, в которой напитка становилось все меньше, а гущи из фруктов все больше, прямо ко мне под правый локоть. Я же все больше входил в азарт. Уж больно публика была благодарная. Ну когда бы меня еще так слушали? Я и сам не заметил, как переключился на Высоцкого, выжимая из Митенькиного голоса все, что мог, напрягая связки, хрипя от всего сердца. Время от времени бросал короткие взгляды на князя, чтобы проверить его реакцию. Тот не стал занимать место на стульях, а встал за спиной у толпы и прислонился к стене, сложив руки на груди. Однако понять что-то по его позе или выражению лица было невозможно. В комнате, куда набились теперь, кажется, все присутствующие на балу, становилось безумно жарко. Я расстегнул сначала верхнюю пуговицу мундира, а потом и вовсе стащил его на фиг, оставшись в одной рубашке. Волосы, которые высохли и постоянно падали мне на глаза, я то и дело отбрасывал резким движением головы в такт музыке. Накал рос. Я рубанул последним завершающим аккордом по струнам, оборвав «Идет охота на волков», и заметил в дверном проеме хренова советника. Гитарная струна жалобно тренькнула и оборвалась. Пора было и честь знать. Я резко соскочил с рояля, подхватил скинутый с плеч мундир, а гитару с растерзанными струнами сунул под мышку, и ломанулся через волнующуюся толпу. Добежал до князя Назумовского и схватил его за грудки:

— К цыганам! Сей же час!

— Зачем? — побледнел тот то ли от неожиданности, то ли от моего напора.

— Кутить, хлестать шампанское из горла, поить медведя водкой и гонять городничего! Ну или что мы там, гусары, обычно на досуге делаем! — рявкнул я, подталкивая князя к лестнице через толпу. Откуда только силы в дохлом Митеньке взялись? Да и вообще, почему к цыганам? И на фига мне князь? Ответа на все эти вопросы не было. Идеи сыпались сами собой, а корпус кренился то вправо, то влево, и, оказавшись на крыльце, я чуть не свернул себе шею. Пришлось даже схватиться за князя и повиснуть у него на плече, да так неаккуратно, что я буквально воткнулся ему в ухо губами. Тот придержал меня, обхватив за талию, и споро втолкнул в подоспевшую карету.

— Значит, выдули ведро пуншу, теперь и на шампанское согласны? — князь раскраснелся от скачек по лестнице, волосы его растрепались, и он уже не выглядел тем мрачным типом, коим я увидел его в начале вечера. При этом как выгляжу сам, я вообще старался не думать. — Ну что ж, тогда с одним условием. Выпьете со мной на брудершафт! Вам, как человеку до удовольствий жадному, должно понравиться.

— А почему вы решили, что я человек до удовольствий жадный? — напрягся я, заваливаясь в карету боком. Щелкнул кнут, карета тронулась.

— Вижу, — спокойно ответил князь. — У меня глаз на людей наметанный.

Я пожал плечами и спорить не стал, потому что по сути не успел, ибо отъехали мы недалеко, а меня слегка сморило. Не прошло и десяти минут, как дверца распахнулась и на меня обрушился шквал звуков и красок.

— Барин приехал! — взвыл кто-то, и грянул цыганский хор.

— Ромалы-ы-ы! — взревел я, просыпаясь и выскакивая, и тут же упал навзничь с подножки в волнующееся море людей передо мной. С непоняток показалось, что тут тысячи, но вскоре я понял, что цыган не больше трех десятков. Кого среди них только не было: молодые парни с длинными усами, девушки-почти девочки, притоптывающие по голой земле босыми ногами, совсем белый старик… Все они не переставая двигались, монеты, нашитые на одежду, мелодично звенели, создавая неповторимый аккомпанемент.

— Шампанского! — покрыл все громогласный приказ князя Назумовского, и незамедлительно театрально хлопнула пробка, словно все в этом мире творилось по его приказу. Уже через секунды перед нами оказался поднос, на котором торжественно сияли два бокала. Я пожал плечами и взял один из них недрогнувшей рукой. Брудершафт так брудершафт. Как там делается? Выпить, скрестив руки, чмокнуть в щечку и перейти на ты? Почему бы и нет. Князь выгнул бровь и взял с подноса свой бокал. И вот тут у меня в голове что-то щелкнуло. Но князь уже изящно скрестил локоть с моим и поднес бокал с шампанским к губам. Я заколебался, потому что шампанское я на Митеньке еще не испытывал. Ну как мелкого дрыща сейчас растаращит со страшной силой? Но сачковать мне не дали. Князь, уже осушивший бокал до дна, видя мои колебания, придержал мой бокал до тех пор, пока я не выпил все до последней капли. Я покорно подставил щеку для поцелуя, но князь вдруг властно обхватил ладонью мой затылок и неожиданно впился поцелуем прямо мне в губы. Тут-то и выяснилось, что шампанского Митеньке точно нельзя. Ноги подкосились, и я стал съезжать по князю прямо на землю. Чтобы не свалиться окончательно, я судорожно схватился за борта княжьего сюртука, и Назумовский, видимо, решив, что это приглашение, обвил мою талию рукой, одновременно раздвигая губы языком на тот случай, если у меня еще остались надежды, что поцелуй формальный и дружеский. Ни тем, ни другим он не был. Князь сжал мои волосы в кулак и жадно-возбужденно выдохнул. У меня же дыхание сперло напрочь, а в голове остались одни пузыри от шампанского. Я разжал-таки руки, державшие сюртук князя, сполз на землю и к своему огромному облегчению отрубился, больше не принимая физического участия в этом кошмаре.

Комментарий к 4. Брудершафт

https://imageup.ru/img20/3794640/graf.jpg

https://imageup.ru/img235/3796301/rzhevs.jpg

========== 5. Лучше бы я вчера умер ==========

О, Божечки! Разве голова может так болеть?! Сколько я вчера выпил? И где я? И кто?

Вопросов было слишком много для моей несчастной головы, в которой при каждой попытке не то чтобы двигаться, а просто открыть глаза, натурально взрывались петарды. Я же спецназ! Я русский офицер! Да я ж раньше бутылку водки мог играючи… При мысли о водке желудок судорожно сжался, а я жалобно застонал не своим, а тонким противным голоском. А… Ну все точно. Я в теле мелкого неженки Митеньки, которому даже пробку от шампанского понюхать нельзя без жесточайшего похмелья. Я снова печально замычал, оповещая мир о своем пробуждении, которое больше походило на восстание из ада, и тут же услышал знакомый голос:

— В тазик, в тазик, барин! Если опять невмочь будет! Журка, а ну поди вон, усатое отродье! И как только ты тут очутился? Тебя ж в деревне оставили мышей ловить!

В голове окончательно все смешалось: тазики, Журки, мыши и жуткая тошнота…

— Лучше бы я вчера умер, — простонал я и с трудом разлепил тяжелые веки, чтобы увидеть Кузьму, который суетился вокруг с полотенцами и медным тазом. Увидев, что я открыл глаза, он захлопотал с удвоенной силой:

— Очнулись? Ох и натворили же вы вчера дел, барин! — Несмотря на то, что Кузьма меня вроде как укорял, в голосе у него прозвучала некая толика восхищения. — Ох и набедокурили!

— Как я тут очутился? — окончательно проснулся я. Моей голове было холодно, а ногам, напротив, горячо. Я поднес ко лбу руку, нащупал холодный компресс из мокрого полотенца и стащил его. На ногах же у меня развалилась полосатая наглая скотина — кот Журка, неизвестно откуда взявшийся в Петербурге. В мозгах от всего этого бардака мгновенно взорвалась очередная петарда. — Кузьма-а-а! Аспиринчику мне дай. Две таблетки.

— Что такое аспиринчик, мне неведомо, барин, а вот рассолу пожалуйте, — бросился ко мне Кузьма, поднося чашку с отвратительным пойлом. — Потом супчику горячего и в баньку. Попарю вас с веничком и поправитесь с божьей помощью. Что ж вы вчера, голубь мой, так накушались-то?

— А что с моими пальцами?! — я поднес ладонь к глазам. Подушечки пальцев горели адским пламенем, и тут память наконец стала возвращаться яркими флешбэками, да еще именно такими, которые вспоминать совсем не хотелось. От этих самых воспоминаний мне стало совсем херово, хотя казалось, херовей уже некуда. Память выдавала на гора и ор а-ля Высоцкий, и бадью пунша, в котором, судя по всему, какой-то процент алкоголя все-таки содержался, и брудершафт, и наконец жирной позорной точкой мой эпичный поцелуй с князем Назумовским в цыганском таборе, а потом… А что было потом?!

— Кузьма, как я здесь очутился?! — резко сел я на постели и пожалел об этом. Жестокий мир опрокинул меня обратно на лопатки, и очередная волна тошноты накрыла девятым валом.

— Так ведь господин Хренов вас по всему Петербургу искать заставили, барин, — хмыкнул Кузьма, снова пристраивая на мой лоб компресс из холодной тряпицы. — После того как вы с бала как в воду канули. Уж какой скандал разразился. Графиня Оболонская чуть чувств не лишилась, когда вас потеряли. Велено было все злачные места обыскивать. Думали, вас цыгане украли. Там я вас и нашел. Правда, вы на похищенного не особо походили. Я вас и не признал поначалу: уж такой вы буйный сделались. Когда я прибег, вы князю Назумовскому яблоко на голову пристроили и ножи в него собирались метать. Кричали непонятное: «Никто, кроме нас!». Чудно, там же никто, кроме вас, кидать и не собирался. Ой, что было… Если б я не подоспел, убили бы вы князя. Не в обиду будет сказано, но вам бы подальше от острых предметов…

— Это мне-то? — оскорбился я. Да я саперные лопаты метал лучше всех в роте. Я бы этого Назумовского и не поцарапал даже. Хотя, с другой стороны, навыки моего тела — это одно, а Митенька нетренированный. Вот бы был цирк, если бы я нож князю в глаз засадил. А с другой стороны, не хера целоваться лезть. Хорошо, Кузьма вовремя подоспел. Отличный он все-таки мужик. — Спасибо тебе, Кузьма, — поблагодарил я искренне и осекся. У Кузьмы на пол-лица сиял огромный сине-багровый бланш. — Кто это тебя так?

— А вы, барин, полагаете, меня как увидели, сразу домой пошли? — хохотнул Кузьма, впрочем, весьма беззлобно. — Вы меня еще с четверть часа ножкой от венского стула по улице гоняли, после того как я у вас ножи отобрал. Ух-х-х, не думал, что вы такой горячий бываете! Мундир на вас гусарский почему-то был! Но не беспокойтесь, я господину Хренову ничего не рассказал. Уж больно тот осерчал бы. Вы как выдохлись за мной по улицам бегать, я вас сюда тихонько через черный ход, а советнику доложил, что вы-де на лавочке перед особняком графини Оболонской придремали. Пуншу выпили, вот вас и сморило с непривычки.

— Стыдобища-то какая! — Митенька во мне предсказуемо впал в истерику и жалобно заскулил. — Что я еще натворил?

Кузьма так многообещающе ухмыльнулся, словно был ведущим в программе «Интриги, скандалы, расследования», и я понял, что самое страшное еще впереди. Однако договорить нам не дали.

— Это переходит все границы! — Советник Хренов ворвался в спальню страшный, как наш ротный. На щеках у него пылали ярко-красные пятна, а в руках была газета, которой он размахивал как штандартом. — Вы что себе, сударь мой, позволяете?!

Меня, конечно, газетой пугать забодаешься, офицер я или где. А вот голова от хренова ора взорвалась по полной. Я застонал и зарылся под подушки, чтобы не видеть гада, а то не ровен час блевану, если еще раз его противную физиономию увижу.

— Как вы посмели сбежать с бала! Мы с графиней с ног сбились, вас разыскивая! — рычал он, отрывая меня наружу из-под сугробов постельного белья. Я недоверчиво глянул на него, а потом на Кузьму, бочком протискивающегося к выходу, сдергивая по дороге со стула ярко-красный гусарский мундир, который, впрочем, оказался так щедро устряпан всеми типами загрязнений, что его изначальный цвет едва угадывался. Убедившись, что Кузьма благополучно скрылся за дверью вместе с дискредитирующими меня уликами, я расслабился и недоверчиво покосился на советника. Как так получилось, что меня и поручика Ржевского никто не связал воедино? Я мысленно прикинул все варианты, и по всему получалось, что уж слишком наглым оказался обман, чтобы его просекли. Хренов мои песнопения не застал, графиня, по уверению Назумовского, слепа как курица, да и уж больно тихим и неприметным был мямля Митенька, чтобы сопоставить его с гусаром Ржевским. Вот уж воистину чудеса. Значит, в байку Кузьмы про то, что я как младенец спал на свежем воздухе, Хренов поверил. Ну что же, будем придерживаться официальной версии.

Хренов тем временем упал в кресло подле моей кровати и швырнул мне на колени газету с крупным заголовком «Петербургскій вѣстникъ»:

— Жених ваш тоже вчера отличился! Извольте прочесть!

Я ватными руками взял печатное издание и прочел, пробираясь через непонятную вязь букв, перемешанных где только можно с ятями и прочими ненужностями дореволюционного алфавита:

— «Универсальное средство-елексиръ г-на Виноградова. Излечит от лишая, выпадения волосов, подагры. Унылым и угнетённым от плоскогрудия дамам поможет увеличить бюстъ на шесть дюймовъ…»

— Да не это!!! — Хренов рывком вырвал из моих рук газету и ткнул в небольшую заметку ниже. — Здесь! Полицейский вестник…

Я вздохнул и снова принялся продираться через старомодный стиль изложения:

— «Въ третій день сего месяца вечеромъ часу в двенадцатомъ светлейший князъ Назумовский Олег Алексеевич учинил пьяное бесчинство в ресторане «Эрмитажъ». Им и сопровождающим его поручикомъ Изюмского полку по фамилии Ржевский был споен водкой шеф-поваръ ресторана французъ господинъ Оливье, а вслед за тем и все посетители ресторана, целый цыганский табор и цирковой медвѣдь Аристархъ, коего держали в том ресторане на цепи, для увеселения публики. Поручикъ при всем при том с пьяных глаз непотребно хватал присутствующих дам за бюстъ. Опосля этого князь, поручикъ и споенный медвѣдь Аристархъ катались на бричке по городу с непомерной скоростью, вследствие чего утопили ее в Неве. Городничего, грозившего свести «шутников» в участокъ, обозвали «идиъетом» и привязали к газетной тумбе, а сами пешком ногами отправились в питейное заведение-рюмошную г-на Палкина, дабы продолжить возлияния. Куда сбежал пьяный медвѣдь Аристархъ, установить не удалось…»

Я отложил газету в сторону, чувствуя новый приступ головной боли и не в силах читать дальше. Судя по длине заметки, я успел прочитать только про начало вечера. Вот тебе и дрищ Митенька… Ну и князь тоже хорош. Хренов, не усидевший в кресле, пока я читал, нервно ходил по комнате и тер виски. Увидев, что я покончил с чтением, он быстро подошёл к постели и стал плеваться слюной.

— Немедленно приводите себя в порядок! На следующей неделе Назумовский уезжает в Сибирь, дабы лично руководить прокладкой железных путей между Екатеринбургом и Тюменью, так что времени нет. Завтра же нам непременно надо быть в опере. Князь до нее большой охотник, уж свою любимую Травиату, да в исполнении примадонны Алмазовой ни в жизнь не пропустит. Особливо накануне поездки, дабы насладиться напоследок. Завалите мне предприятие и на этот раз, я вас…

С этими словами он схватил меня за запястье, а делать этого ему не стоило, потому что достал меня к этому времени неимоверно. Спецназ — это не гора мышц. Это отработанная до автоматизма техника. И несмотря на то, что тело было не мое, мозги в этой голове были все еще мои родные. Так что не особо думая, я рванул его руку к себе, вывернул локоть и рванул взвывшего от боли Хренова вниз сто раз испытанным болевым приемом.

— Слышь ты, мандавошь гражданская! — прошипел я, удерживая его руку в захвате из последних Митиных сил, которых надолго, естественно, не хватило бы, но эффект неожиданности пока играл в мою пользу. — Еще раз поднимешь на меня руку, я из тебя хребтину выдерну. Ходить прямо не сможешь, только ползать будешь, скотина! — и оттолкнул его от себя, пока он не опомнился. Шутки шутками, а я пока в его власти. Не на мне, так на тетках отыграется, а какого-либо другого плана, кроме варианта с Ржевским, не было. Так что я сбавил тон. — В оперу пойду при одном условии. Сопровождать меня будет только Кузьма. Я не мальчик, чтобы с мамками-няньками по Петербургу раскатывать. Сам справлюсь.

— Да как ты!.. — начал было Хренов, так что пришлось идти на очередную уловку.

— Не забывайте, советник, что если я стану мужем князя, то это не вы, а я вас в Сибири сгною, — прошипел я, мгновенно приводя Хренова в чувство угрозой. Никаким мужем никакого князя я становиться не собирался, но никому пока об этом знать не нужно было.

Советник смотрел на меня, сидя прямо на полу, и подниматься не спешил. Видимо, взвешивал все за и против. Как ни крути, дураком он не был и, судя по его следующим словам, выгоду от сотрудничества со мной нашел сразу. Только пробурчал задумчиво:

— А ты изменился… Ну да ладно. Завтра поедешь в оперу в сопровождении Кузьмы и смотри, без своих шуточек.

— Не ссы, Маруся, я Дубровский, — ухмыльнулся я, откидывая одеяло и кое-как сползая босыми ногами на пол. Пора было приводить себя в порядок.

— Кто? — округлил глаза Хренов.

— Классику читать надо, — пробормотал я, но решил больше не палиться. И так Хренов посматривал на меня с подозрением. Про параллельный мир, из которого я сюда залетел, конечно, не поверит, но вот в дурку определит запросто, если не начну базар фильтровать. Я сделал невинное лицо и скромно похлопал глазками. Хренов наконец поднялся с пола, отряхнул брюки и в глубокой задумчивости покинул комнату.

— Кузьма!!! — заорал я что есть мочи, стоило Хренову покинуть место действия.

— Чего изволите, барин? — мой бородатый ангел-хранитель появился так неожиданно, что напугал меня чуть не до сердечного приступа. Видать, нервы совсем расстроились. Или это не у меня, а у Митеньки? Или вообще у поручика Ржевского. Иди теперь разбирайся.

— Баню мне срочно затопи! — распорядился я, выпрыгивая из Митенькиной девчачьей ночной рубашки и оставаясь в панталонах. Тут же пробрало холодом, но жгучему желанию заползти обратно под одеяло и сдохнуть там от стыда я не поддался. Наоборот, сжал клацающие от холода зубы и повис на самодельном турнике, превозмогая головную боль и стараясь подтянуть немощное тельце. Вчера и позавчера у меня это не вышло. Я напрягся, зарычал и смог-таки дотянуться подбородком до перекладины. Вот так! Спецназ не сдается! Я приободрился. Дел было по горло. И я накинулся на Кузьму со всей энергией: — Где гусарский мундир, в котором ты меня нашел?

— Так ведь почистил, пока вы тут с господином советником разговаривали. Не выбрасывать же. Вещь добротная, красивая, — почесал бороду Кузьма.

— Аж ты ж, умница, — умилился я. — А шить умеешь?

— Не могу знать, барин, не пробовал, — все так же невозмутимо ответствовал Кузьма.

— Вот и попробуем, — припечатал я решительно. — Неси нитки и иголки.

Комментарий к 5. Лучше бы я вчера умер

https://imageup.ru/img47/3797098/nautro.jpg

========== 6. Чудесное сопрано несравненной примы Алмазовой ==========

Мы с Кузьмой искололи все пальцы, но к назначенному сроку у нас был готов парадно-маскировочный наряд «а-ля гусар», в котором меня можно было принять за поручика Изюмского полка. Разумеется, если только издалека, в темноте, да и то не шибко приглядываясь, потому что швеи из нас с Кузьмой получились так себе. Хорошо хоть Кузьма сумел где-то раздобыть (по сути экспроприировать по законам военного времени) белые облегающие рейтузы, без которых было никак. С горем пополам мы подогнали имеющиеся у нас предметы гардероба под тщедушную фигуру Мити, и теперь дело оставалось за малым. Хотя как за малым…

Афера предстояла та еще: встретиться с князем Назумовским, прозондировать его настроение по поводу предстоящей женитьбы, углубить отвращение к нежному дрищу Митеньке, но и не перестараться. Поскольку и ежу было понятно, что князь не против оприходовать все, что плохо стояло на ногах. Детали прошедшей в пьяном угаре ночи я по счастью не помнил, но все флешбэки обрывались на весьма двусмысленном поцелуе. А мне требовалось отменить свадьбу, а не найти новые приключения на задницу. Причем в данном случае в буквальном смысле слова. Так что действовать необходимо было тонко. То есть так, как я никогда не умел. Я ж простой вояка, а не дипломат.

Все эти измышления порядком выели мне мозг и капитально испортили настроение. В положенный день я стоял в партере оперного театра, прислонившись к мраморной опоре в позе лорда Байрона, и сканировал зал на предмет обнаружения князя. Был полный аншлаг, и все места оказались заняты. Похоже, послушать приму Алмазову явился весь светский бомонд. Некоторых из этого аристократического общества я смутно помнил по балу графини Оболонской. Собравшаяся же публика, судя по всему, знала меня гораздо лучше, чем я её. Головы нет-нет да и оборачивались в мою сторону. Даже из-за кулис высовывались любопытные артисты. Обрывки перешептываний, смешки, долетающие до меня, оптимизма не вселяли. Видимо, слухи в Петербурге распространялись со скоростью телетайпа. До моих ушей доносилось что-то вроде: «Он-не-он»… «Мелковат-больно»… «Тот-говаривали-трех-аршинов-росту-и-с-усищами-что-таракан»… «Медведя-голыми-руками-завалил» и сама «Графиня-Машкова-говаривала-у-него-елда-по-локоть». Последнее высказывание было совсем волнительным, потому что ни графиню Машкову, ни демонстрацию указанного органа я не помнил. Да к тому же метрах в десяти от меня, в партере, я засек графиню Оболонскую, которая подозрительно рассматривала меня в перламутровый лорнет. Я невольно передернул плечами и вжался в портьеру за спиной, мечтая провалиться в преисподнюю, и тут…

— Там в партере между рядами чья-то совесть завалялась. Не вы потеряли? — раздался над ухом насмешливый голос. Я вздрогнул и повернулся в сторону говорившего. Князь собственной персоной стоял передо мной совершенно невозмутимо и весьма бестактно меня разглядывал. Его переполох присутствующих в зале лиц явно волновал не особо. А может, уже привык.

Я промычал что-то невразумительное, а князь уже властно прихватил меня за локоть, пробуксировал пару десятков метров и втолкнул в богато украшенную алым бархатом и позолотой ложу. Я огляделся в поисках других фанатов классической музыки, но мы оказались тут абсолютно одни. Вероятно, князь мог себе позволить слушать оперу в одиночестве. Как все-таки за несколько сот лет изменились понты.

— Я тебя искал, друг мой, — князь опустился в кресло и сделал приглашающий жест, призывая занять место рядом с ним. Я потоптался и нацелился на совсем другой стул — с тем прицелом, чтобы между мной и князем оказался небольшой столик, на котором в ведерке со льдом уже охлаждалось шампанское. Но пока тупил, князь весьма невежливо дернул меня за руку, и я опустился пятой точкой прямо рядом с ним.

— Шампанского? — спокойно предложил князь, словно не замечая моего замешательства. Я покосился на бутылку, чье горлышко было обернуто белоснежной льняной салфеткой, и помотал головой. Не-е-е… пить Митеньке нельзя ни в коем случае. Ща понесется душа в разнос, потом не соберешь. Народу в опере скопилось много, и абсолютно неизвестно, кому на сей раз меня потянет после шампанского свой детородный орган показать. Хорошо хоть в ложе мы с князем были вне зоны слышимости. Князь пожал плечами на мой отказ и продолжил. — После того как твой денщик забрал тебя домой, я не получил от тебя ни единой весточки. Я разыскивал тебя, но безуспешно… Куда ты пропал?

Я подумал, что простому конюху Кузьме только что повышенному до звания денщика сейчас здорово бы польстило, и тут же похолодел. Неизвестно, как именно разыскивал меня Назумовский, но стоит ему сунуться в гусарский полк и станет понятно, что никакого поручика Ржевского в природе не существует. Однако в этот момент князь весьма недвусмысленно положил руку повыше моего локтя. Надо полагать, его мысли уже сместились в другую сторону. С одной стороны, это было хорошо, а с другой, пришла пора спасать свою ориентацию. Я аккуратно отцепил руку князя от своего плеча, учтиво склонил голову и принялся подбирать слова, изъясняясь так витиевато, что любой светский щеголь обзавидовался бы. Чистый Онегин, мать его за ногу. Кстати, про Онегина…

— Рад лицезреть вас, князь. Право, не ожидал вас тут увидеть. Что до меня, то мой дядя… — я в последний момент проглотил «самых честных правил» и продолжил вольное переложение «Евгения Онегина»: — Не на шутку занемог. Он уважать себя заставил и… боже мой, такая скука, с больным сидеть и день и ночь… ему подушки поправлять…

Дальше я смешался под внимательным взглядом князя и замолчал. Тем более, что из «Онегина» я помнил только, там кто-то кому-то писал, а потом стрелялись на дуэли.

— Мы снова на «вы»? — легкая тень недовольства пробежала по лицу князя, очевидно ожидавшего более теплый прием. После того как я вернул его шаловливую руку на базу, он выглядел весьма уязвленным. Получается, не привык, чтобы ему отказывали. Да и откат на прежние позиции его слегка отрезвил. — Вижу, наш брудершафт ты не помнишь, как, видимо, и многое другое из той ночи. А жаль. Мне вот есть что вспомнить. Особенного после того, что вы наговорили…

— Еще бы я помнил, о чем мы говорили, — пробурчал я, покрываясь холодным потом. Говорить в пьяном угаре я мог о чем угодно: о космических кораблях, спутниках, телевидении, мобильных телефонах и ядерном оружии. Хотя… я же был пьян. Все, что я выдал, можно смело назвать бредом пьяного человека.

— Что вы там пели, кстати… — не отставал князь и медленно процитировал: — «Идет охота на волков…». Вы это сами написали?

— Нет, — отмер я. — Один поэт… Он уже умер.

А точнее, еще не родился, добавил про себя. Хотя не факт, что родится в этой реальности. Князь, слава богу, отвлекся от опасных воспоминаний.

— Так что привело вас в оперу, поручик? Не в обиду будет сказано, но вы не производите впечатление любителя слушать долгие арии.

Ну конечно, подумал я про себя. Такого, как Ржевский, в оперу могли привести разве что бабы. Не музыкой же, право слово, наслаждаться. Я подбоченился:

— Не смог пропустить такое событие. Мадемуазель Алмазова гений чистой красоты… Нежнейший ангел.

И поцеловал кончики пальцев, дабы подчеркнуть степень своей заинтересованности в приме и сам факт того, что женский пол меня влечет куда больше мужиков, будь они князьями сто пятьсот раз.

Князь нахмурился и глянул на меня с непонятным выражением лица. Ревнует, что ли? Хренов что-то говорил про то, что Назумовский сам заинтересован примой. Да так, что даже в Сибирь не может свалить, не повидавшись.

— Вы увлечены Алмазовой? — подозрительно произнес он. Вот ведь кобель! Я вдруг совершенно безосновательно приревновал князя за Митеньку. Ему жениться со дня на день, а он по оперным певичкам скачет! Многостаночник, блин, и «би» недобитое. И певиц ему подавай, и нежных юнкеров, и поручиков гусарского полка.

— Сражен любовным томлением так, что сил нет! — подтвердил я злорадно, намереваясь и дальше злить князя, для которого в считаные секунды превратился из потенциального любовника в соперника. — Мечтаю облобызать ручку сему идеальному творению всевышнего.

Князь открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но свет в зале медленно погас и оркестр взял первые ноты. Должен признаться, что с классикой я не очень, а опера для меня так и вовсе мука смертная. Тем временем в музыкальное вступление вкрадчиво влился высокий женский голос. Я удержался от того, чтобы зажать уши, и повернулся к источнику ультразвука, намереваясь самолично полюбоваться на несравненную приму. И чуть не свалился со стула.

В мадмуазель Алмазовой было пару центнеров весу. Оно и понятно — диафрагме же надо на что-то опираться. Певица была облачена в алый бархат, под цвет кулис, и при своей комплекции здорово смахивала на нахохлившегося снегиря. Возможно, она была не лишена некоторой привлекательности, если, конечно, вас привлекают круглые предметы и не пугают бородавки над верхней губой. Но на страсть гусара она была похожа очень отдаленно. Я сидел в полном замешательстве, и князь воспользовался им, чтобы наконец наполнить бокалы шампанским. Я, продолжая испытывать трепет при виде монолитной фигуры мадмуазель Алмазовой, машинально принял свой бокал.

— Вижу, вы и правда увлечены, — раздраженно хмыкнул князь. — У вас даже дар речи пропал при виде объекта воздыхания. Так и быть… представлю вас в антракте…

— Нет! — вылетело из меня прежде, чем я успел подумать, что именно произношу. И тут же пришлось поправляться: — Не смею-с! Робостью сковало!

— Не больно вы похожи на робкого, — хмыкнул князь. Его любезность

таяла как снег на солнцепеке. — Не со мной так точно и не в прошлый раз. Хотя теперь я вижу, что вы меняете свое мнение чаще, чем заправская кокотка!

— Я, в отличие от вас, не помолвлен, — не остался я в долгу, подпустив в свой голос издёвки. — Вы, князь, не ровен час скоро женитесь!

— Женитьба меньшее, о чем я думаю сейчас, — даже невооруженным глазом было видно, как князя передернуло от отвращения.

— А о чем же вы думаете? — поинтересовался я еще ядовитее.

— О вас, — просто сказал князь, вдруг абсолютно успокаиваясь. А вот у меня засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. В горле пересохло. Я поднес бокал к губам и махнул его, не глядя, до дна. Упс… Князь тем временем продолжал усугублять мое и без того ужасное положение. — Вы меня чертовски заинтересовали, поручик. Все в вас какое-то… другое. Не похожее на то, что я вижу каждый день. Вы опережаете время своими новаторскими идеями, странной манерой излагать мысли и главное — своим прямодушием. У меня к вам море вопросов. И с вами мне впервые за много лет нескучно. А я, признаться, был уверен, что меня в этой жизни невозможно ничем удивить.

С этими словами он положил ладонь мне на колено и наклонился чуть ближе, чем то позволяли приличия. Хотя что я знал о приличиях в местном обществе? По факту я даже мог чувствовать его дыхание. Да и настроен князь был явно решительно:

— Я не привык петлять вокруг да около. Признаться, вы слегка огорошили меня своим увлечением полными некрасивыми женщинами, потому что наша прошлая встреча дала мне надежду думать, что между нами появился некий… обоюдный интерес.

— Остановитесь, — твердо приказал я. — Остановитесь, прежде чем вы пожалеете.

— О чем мне жалеть? — тихо произнес князь, не предпринимая ни малейшей попытки отстраниться. — Я всегда честен в своих словах и поступках. Разве мой интерес вас оскорбляет?

— Я российский офицер, а не девка! — отрубил я, говоря при этом чистую правду. Шампанское таки ударило в голову и развязало язык. — В жизни такому не быть!

— Я просто хочу вас поцеловать, — спокойно сказал князь. Так, словно уговаривал капризного ребенка. Хотя по росточку и весу Митенька на ребенка и тянул. Но сейчас-то я не Митенька, а поручик Ржевский.

— Я вам морду набью… — тихо и торжественно пообещал я, уже понимая, что князь превосходит меня и по силе, и по весу.

Князь улыбнулся и поставил хрустальный бокал на крошечный, кукольный столик. Его глаза, в отличие от его скучного темного костюма, искрили всем, чем только можно было. Чего тут только не было: и веселье, и отчаянность, и решимость идти до конца. И как только я вздохнул свободнее, от того что домогающийся меня Назумовский больше не наклоняется ко мне слишком уж интимно, тот протянул руку и прихватил меня за затылок.

— Это разумная цена за поцелуй, — шепнул он.

Я упрямился как баран на веревке, но он был сильнее, и расстояние между нами неумолимо сокращалось. Наконец, он изловчился и все-таки поцеловал меня. Коротко, жадно и абсолютно бесстыже. Я вскочил на ноги, вырываясь на свободу, и демонстративно отер губы тыльной стороной ладони. Князь снисходительно смотрел на меня из своего кресла, вызывая во мне своим спокойствием новый всплеск ярости. Неужели и правда решил, что ему все можно? И что теперь? Мозги окончательно сделали ручкой, и, прежде чем я успел сообразить, что к чему, лихой гусар Ржевский выдал за меня очередной стереотип.

— Дуэль! — выпалил я.

— Остыньте, поручик, это просто поцелуй, — чуть нахмурился князь и глянул в зал, где, несмотря на завораживающее сопрано Алмазовой, в нашу сторону уже стали поворачиваться головы. — Лучше давайте еще выпьем и послушаем прекрасную оперу.

— Струсили, князь? — нетрезво покачнулся я на ногах. Улыбка моментально пропала с лица князя.

— Ни в коем случае, — холодно бросил он. — На чем изволите сражаться?

А на чем можно-то? — прикинул я. Не на шпагах же. А вот огнестрельное оружие — это мое. В конце концов можно Митеньку и вдовцом сделать. Так себе план, но…

— На пистолетах! — выпалил я.

— На пистолях, так на пистолях, — спокойно кивнул князь. Словно на собрании попечительного совета выступал, а не о дуэли договаривался. Все-таки сильный, видать, мужик. Я его почти зауважал. Точнее, зауважал бы, если бы не его половая неразборчивость и увлечение мужиками.

— Где и когда? — уточнил я, вместо того чтобы озвучивать свои мысли.

— Во вторник вечером. На Черной речке… — равнодушно бросил князь.

— Так тому и быть! — припечатал я, прихватил из ведерка начатую бутылку шампанского и четким строевым шагом вышел из ложи. Вопль Алмазовой за моей спиной поставил жирную точку в беседе.

Комментарий к 6. Чудесное сопрано несравненной примы Алмазовой

https://imageup.ru/img264/3800285/mycollages.jpg

========== 7. Два стакана ==========

— Мушкетер хренов! Гардемарин недобитый! Ну какая, на хрен, дуэль?! — Именно с этими словами я бился головой о подушку на следующее утро, которое уже привычно принесло очередной геморрой.

Однако слово не воробей: вылетит — не поймаешь. Был, конечно, вариант затаиться и больше не показываться. Ну поищет князь несуществующего поручика в Изюмском полку и успокоится. И всего делов. Если только после этого не вспомнит про свою женитьбу на Митеньке Ржепопольском-Обездашковом. А так, пока занят дуэлью с поручиком Ржевским, его мысли точно не о загсе, или где они тут брачуются. Не совсем тот результат, на который я рассчитывал, но пока сойдет. С огнестрельным оружием я был на ты. Спецназ я или салабон зеленый? Но все же убивать князя я не собирался. А вот попугать можно было, пальнув над ухом или лучше устроив небольшое ранение, скажем, в мягкие ткани бедра. Или в руку, чтобы он их не распускал в следующий раз. Оставалось испытать Митеньку и выяснить, что можно выжать из этого нежного тела с моими оригинальными мозгами в комплектации.

— Кузьма, разыщи мне пистоль! — гаркнул я, сползая с кровати. Кузьма, с кувшином теплой воды для умывания и перекинутым через плечо полотенцем, появился как всегда бесшумно и невозмутимо заявил:

— И не подумаю. Убьетесь еще…

— Ты не перечить ли мне вздумал? — возмутился я, вспомнив, что по нынешней субординации я, как-никак, настоящий барин. Но Кузьму этот факт, похоже, мало волновал.

— А хотя бы и так. Зато целее останетесь, — все так же невозмутимо ответствовал Кузьма, и я, поняв, что его не пробьешь, зашел с другой стороны.

— Кузьма, но как же так, я, юнкер императорского военного училища, а из пистоля толком стрелять не умею, — начал наугад, думая, что Митенька, скорее всего, огнестрельное оружие в руках толком не держал до сего момента. Кузьма, казалось, задумался, а я принялся дожимать. — Мне нужно попрактиковаться перед тем, как в училище вернусь после каникул.

— Только, чур, под моим присмотром, — решил наконец Кузьма, и через час с небольшим у меня в руках был массивный курковой однозарядный пистоль. Прямо как в кино. Спрашивать, откуда мой шустрый бородатый интендант его достал, я не решился. Вместо этого мы с Кузьмой прихватили дюжину пустых бутылок и отправились на задний двор для полевых испытаний. Кузьма расставил бутылки, а я отмерил десять шагов, кои по моим представлениям должны будут разделять нас с князем на дуэли, прицелился и нажал на спусковой крючок.

Отдача была нереальная, но все же вверх пистоль дернуло, уже когда пуля вылетела из ствола, судя по тому, в каком месте брызнул фонтан из щепок на заборе за рядом бутылок. Я же чуть не упал на задницу, едва устояв на ногах в последний момент. Следовало взять поправку на будущее. Я молча протянул Кузьме пистоль для перезарядки. Еще бы знать, как на дуэли принято стрелять: от барьера? на ходу? стоя прямо или боком? И главное, где, черт побери, мне брать секунданта? Кузьма при помощи шомпола, подгоняемого ударами деревянного молоточка, забил в ствол пулю и вложил мне в руку пистоль, и я снова прицелился, на сей раз беря чуть ниже. Грохнул выстрел, я устоял на ногах, а бутылка разлетелась сотней изумрудных осколков. Кузьма без вопросов перезарядил пистоль заново, и новая бутылка брызнула осколками во все стороны. Я почувствовал прилив гордости и холодок чужого пристального внимания. Повернулся к Кузьме и наткнулся на его изучающий взгляд.

— Кто ты такой? — спросил вдруг мой бородатый помощник без тени улыбки, и я понял, что шутки кончились. Но памятуя всю нелепость положения, в которое попал, исповедоваться решился не сразу.

— Как кто? — наиграно возмутился я, отбирая у Кузьмы пистоль и вертя его в руках, чтобы скрыть замешательство. — Барин твой. Дмитрий Ржеп… Как же там?..

Несносная фамилия снова, как назло, вылетела из головы. Как же ее запомнить-то!

— Ты мне зубы не заговаривай, мил человек, — хитро прищурился Кузьма. — Я барина своего с пеленок знаю. Бесполезнее существа свет не видывал. Он этот пистоль в руки бы не взял по доброй воле. А если б взял, в бутылку сроду не попал. Он и в забор-то не попал бы. Скорее, в обморок грохнулся бы от запаха пороха. А ты палишь так, не иначе как с этим пистолем родился.

Я вздохнул и понял, что отвертеться не получится. Да и проблема была не в том, чтобы рассказать все как есть, а в том, что никто бы мне в жизнь не поверил. Но делать было нечего, и я принялся излагать.

На саму историю переселения в тело Митеньки я потратил от силы пять минут, чего там рассказывать: «упал-очнулся-гипс». А вот на то, чтобы описать Кузьме мир, из которого меня так бесцеремонно выдернули, и ответить на шквал вопросов, ушло порядка двух часов. А интересовало Кузьму абсолютно все: что за птицы-самолеты такие, что летят и крыльями не машут; как такое возможно, чтобы два отрока в разных имениях жили, а беседу могли вести по загадочному «телефону»; и главное, что это за волшебное зеркало такое, что сказки показывает, и если по нему можно узреть все на свете, то нельзя ли заодно углядеть в нем, как девки в бане моются. Последний вопрос Кузьму, кажется, волновал больше всего. Он время от времени принимался бегать по двору, причитать и хвататься за голову. Я отвечал, пока окончательно в горле не пересохло, а потом взмолился:

— Помоги мне, Кузьма, мне без тебя не справиться. Мне во вторник с князем на дуэли стреляться, а я даже правил не знаю.

— Еще чего удумали, барин, — мгновенно пришел в себя Кузьма. — Я смертоубийству потворствовать не собираюсь. Да и подсудное это дело. За дуэль — смертная казнь!

— Ого, — только и смог выдавить я. Но сдаваться не собирался. — Кузьма, я все равно стреляться буду. Я российский офицер. Не могу я князю свою задницу подставить! Но без тебя меня стопудово убьют, а с тобой хоть какая-то надежда. Ты в дуэлях шаришь? — И видя непонимающий взгляд в ответ, поправился в духе времени: — Разумеешь, говорю, в дуэлях хоть что-нибудь?

— Что-нибудь? — возмутился Кузьма. — Батенька ваш, упокой господи его душу, бретер был, каких свет не видывал. Чуть что не по егойному — на дуэль. Как только до тридцати дожил? А ведь словил-таки свою пулю. Сам себе в лоб пустил. Вот уж меткий выстрел.

— Тогда будешь моим секундантом, — объявил я ему твердо. — Про правила расскажешь потом, а сейчас давай-ка тренироваться. Времени мало.

С этими словами я снова вытянул руку, но Кузьма меня остановил.

— Вот что, барин, — сказал он, в задумчивости пощипывая седую бороду. — Ты мне таким больше нравишься, чем давешний барин. Тот-то тюфяк тюфяком. А в тебе вроде и росточку, как в прежнем Митеньке, но вижу, мужик ты настоящий. Тем более негоже, ежели тебя на дуэли убьют. Чем смогу, подмогну. Стреляться тебе придется на ходу. Это много сложнее, чем стоя по бутылкам палить. Так что давай-ка тренироваться, как батенька Митенькин.

С этими словами он куда-то исчез, а я выдохнул с облегчением. С помощником в виде расторопного Кузьмы мне будет всяко легче. Тем более, что тот и правда оказался незаменим. Через несколько минут он появился с подносом, на которой стояли графин с водой и десяток стаканов. Под моим удивленным взглядом он наполнил два стакана. Один водрузил мне на голову, а второй прямо на тонкую Митину кисть, в которой я держал пистолет.

— Как после выстрела оба стакана удержите, так, считайте, готовы, барин, — ухмыльнулся он на мое вытянувшееся лицо. Такую тренировку я видел впервые. Задержал дыхание, сосредоточился, нажал на спусковой крючок и… в следующую секунду попал под холодный душ. Второй стакан, который балансировал на запястье, разлетелся вдребезги у моих ног. Кузьма невозмутимо наполнил до краев два стакана и снова водрузил на прежние места. Я сцепил зубы покрепче и затаил дыхание.

— Противник будет стоять к вам вполоборота и, коли не дурак, всенепременно пистолем прикроется. Стрелять следует в грудину, а если желаете, чтобы помучился перед смертью, так и в живот, — поучал Кузьма.

— Да не хочу я его убивать, — процедил я, не сводя взгляда с бутылки и прицеливаясь. — Попугаю, и ладно.

— Кто еще кого попугает, вопрос, — проворчал за моей спиной Кузьма. — Князь Назумовский, говаривают, туза бьет с двадцати шагов.

Грянул выстрел. Очередной ледяной душ окатил меня с ног до головы.

— Что ж ты раньше молчал, вражина! — взревел я, утираясь рукавом, ибо ситуация поменялась кардинальным образом.

— Так вы раньше и не спрашивали, барин, — оправдался Кузьма и философски заметил: — Но так-то вам и помирать не впервой. Глядишь, в этот раз в котеночка перекинетесь после смерти.

— И что я буду делать котеночком? — возмутился я, пока Кузьма заново водружал мне на голову наполненный до краев стакан.

— Что все коты делают? Яйца себе будете лизать, — гоготнул мой бородатый ангел-хранитель до чертиков довольный своей искрометной шуткой.

— Главное, чтобы не князю, — выцедил я и спустил курок. Бутылка разлетелась на тысячи сияющих осколков. Стакан с запястья бахнулся вниз, но тот, что балансировал на голове, устоял. Правда, ненадолго. Стоило мне перевести дух, как я потерял бдительность и меня снова окатило водой. Кузьма молча протянул полотенце.

— Если вы не будете стрелять первым и не убьете князя, он убьет вас, — подвел итог он будничным тоном.

***

К обеду я изрядно продрог и основательно проголодался, поэтому на еду накинулся так, словно неделю не ел, чем изрядно порадовал сразу обеих тетушек. Хренов советник, которому на мой аппетит было наплевать, недоверчиво шуршал газетой на другом конце стола и бросал на меня подозрительные взгляды. Я делал простовато-дебильное лицо и мило улыбался ему через весь стол, пока одна из тетушек мазала мне булочку маслом, а вторая пододвигала поближе блюдо с расстегаями.

— Итак, как вам понравился ваш жених? — Хренов не выдержал наших гляделок первым. Я жеманно отставил мизинчик, шумно прихлебнул из тонкой фарфоровой чашки и пропищал:

— Ах шарман и манифик! Князь невероятно интересный мужчина!

Хренов покосился на меня еще подозрительнее и сообщил пренеприятные новости:

— В таком случае, думаю, вы счастливы будете узнать, что я пригласил князя отобедать с нами на днях.

— На каки-таких днях? — машинально переспросил я, не в силах переключиться от мыслей о дуэли на что-либо другое.

— В нынешний вторник. Позднее не получится, ибо в среду князь отбывает в Сибирь и до весны не появится, — Хренов сложил газету, бросил ее на край стола и поморщился, потому что тетушки подняли невообразимый галдеж, а я тем временем погрузился в глубокую задумчивость. Ведь именно в этот вторник мы с князем условились стреляться. Так что же получается, князь забыл? Или он не собирается ни на какую дуэль являться? Но все эти вопросы перекрывал единственный вопрос стратегической важности: что делать, когда князь обнаружит, что поручик Ржевский, который в тот же вторник пообещал ему всадить пулю в лоб, и его жених одно и то же лицо?

— В котором часу обед? — уточнил я, пока мозги ржаво скрипели.

— В двенадцать. Вечером у князя какие-то дела, — пожал плечами Хренов.

«Какие-то дела?!» — чуть не заорал я вслух. Дуэль должна была состояться в пять вечера. И получалось, что князь вознамерился сначала отобедать с семейством Митеньки, а потом вышибить мозги поручику Ржевскому. Вот это выдержка. Я уткнулся в свою чашку, чтобы скрыть замешательство. Мне-то что прикажете делать? Спалюсь же я во время обеда! Как пить дать спалюсь.

— Вы, кажется, не рады? — за всеми этими размышлениями я и не заметил, что зараза Хренов рассматривает меня в упор. Пришлось брать себя в руки и выкручиваться.

— Трепещу в предвкушении, — пробурчал я и отставил чашку с остывшим кофе. Выполз из-за стола и отправился на задний двор продолжать полевые стрельбы. По всему выходило, что жить кому-то из нас с князем оставалось всего ничего. А до этого мне придется пережить невообразимый позор с разоблачением, после которого князь меня… А что он мне сделает? Убьет? Мы и так с ним стреляемся. От всех этих размышлений у меня окончательно выбило пробки и стало все равно. Даже какая-то веселая беспечность накатила. Помирать, так с музыкой! Хоть развлекусь напоследок. Я смутно припомнил рюшечно-кружевное содержимое сундуков нежного Митеньки и щипцы для завивки волос. В Ржевского же я как-то обрядился? Ну так и в Митеньку Рже… как его там, смогу перевоплотиться на вечерок. Да так, что меня не только князь, меня и Кузьма не признает. С этими мыслями я обернулся на Кузьму, который, по выражению моего лица понимая, что я снова задумал что-то сомнительное и, возможно, даже противозаконное, попятился.

— Что снова, барин?! — забеспокоился он. — Шить? Стрелять? Гоняться за вами пьяным по всему Санкт-Петербургу?

— Достань-ка мне, дружок, пудру, румяна и губную помаду поярче, — зловеще потер я руки.

— Все-таки решили князю отдаться? — пробурчал Кузьма. — Ну оно и разумнее, чем из пистолей палить. Все сохраннее. Сначала оно неприятно, а потом, глядишь, и втянетесь.

— Типун тебе на язык, — сплюнул я в грязь, попадая себе на ботинок. — Князь манерных модников терпеть не может. Я ему в таком виде покажусь, что он больше к этому дому на пушечный выстрел не подкатит.

Комментарий к 7. Два стакана

https://imageup.ru/img250/3803474/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img187/3803576/mycollages.jpg

========== 8. Прерванная дуэль ==========

Где наша не пропадала? Наша пропадала везде!

В столовой стояла такая тишина, что было слышно, как тренькает в фарфоровой чашке чайная ложечка. Тренькал ею я, размешивая шестой кусок сахара. Тренькал самозабвенно, высунув от усердия язык и не обращая ни малейшего внимания на собравшихся за столом. Все они смотрели на меня: тетушки с немым обожанием, Хренов с плохо скрываемым раздражением, а князь Назумовский… Князь единственный весь обед смотрел куда угодно, только не на меня. Ему было достаточно бросить один пытливый взгляд в самом начале, чтобы потерять к моей персоне интерес. А зря. Я, между прочим, для него старался. И наряд полдня подбирал. Розовые панталоны в кружевах и короткий голубой сюртук в рюшах щедро дополнили лиловый бант и желтые чулки. Голову венчал высокий пудреный парик, в кокетливых красных розочках, а один большой пышный бутон лихо торчал за ухом. Лицо было сплошняком покрыто белилами, на щеках пунцовели дорогущие французские румяна, которые тайком стянул утром у тетки Дарьи Петровны, губы я намазал алой помадой, которая нашлась на столике у Марьи Петровны, а брови намусолил печным угольком так, что они сходились на переносице и делали меня похожим на грузинскую княжну и старшую жену султана одновременно. Ну и довершали всю эту неземную красоту бархатная черная мушка на щеке и душное облако сладких духов такой концентрации, что мухи дохли, не долетая двух метров, что уж говорить про людей. Кузьма, увидев меня в парадно-выходном облачении, вздрогнул, попятился и перекрестился на образа. Так что я остался доволен достигнутым результатом.

Я размешал сахар в чашке, подумал как следует и потянулся за седьмым куском, другой рукой подтягивая к себе блюдо, на котором возвышались горкой пирожные с воздушным кремом. Сцапал сразу два, запихал в рот и снова принялся оглушительно греметь ложкой. Хренов выдохнул с таким видом, словно готовился задушить меня прямо сейчас, тетушки разулыбались пуще прежнего, а князь даже не переменил позы, сосредоточив все внимание на окне, за которым солнце наливалось янтарной предвечерней густотой. Потрясающее спокойствие. Я весь обед кривлялся, пищал и гундосил противно в нос, но все это время меня потряхивало от одной мысли, что через пару часов мы с Назумовским выйдем к барьеру. А вот его этот факт, похоже, не волновал абсолютно. Он не выказывал никаких признаков волнения, лишь рассеянно барабанил пальцами по столу. А стрелка тем временем подкрадывалась к четырём часам. И получалось, что князь решил попросту не являться на дуэль, а мирно пить чай в столовой у Хренова. Хорошо хоть Митенька его никак не прельщал. Несмотря на это, весь промежуток между закусками и вплоть до десерта я трещал, не умолкая. О птичках-синичках, слезах-грезах, романтических воздыханиях под луной и прочей белиберде. Развешал такие розовые сопли на зелененьких листочках, что князя, казалось, вот-вот стошнит.

Я проглотил остатки пирожных, старательно облизал пальцы, сложил губки в куриную гузку и пролепетал, усугубляя произведенное впечатление:

— Видывал я ноныча статую Аполлона Бельведерского в особняке Нарышкиных на Мойке. Он, представьте себе, весь голенький. Как младенчик в день нарождения. Срамота страшная! Свистулька у него с гулькин нос. Но какая у Аполлона прическа! Кудри до плеч вот так, и на лбу цикада из волос, как бант, но из локонов. Как думаете, князь, пойдет мне такой хранцузский штиль? Весь Питешбург, говаривают, так носит теперича.

Назумовский, чья прическа против моей пирамиды на голове выглядела весьма лаконично, бросил на меня взгляд, даже не поворачивая от окна корпуса, и, судя по глазам, ни черта из моей речи не понял. Я похлопал ресничками и решил усугубить то неизгладимое впечатление, которое, судя по лицу князя, уже неоднократно произвел.

— Князь, а когда мы поженимся, вы подарите мне котика?

Слово «котика-а-а-а» я растянул от сих и до Рязани.

— Что, простите? — очнулся Назумовский, наконец поворачиваясь ко мне.

— Хочу котика, — капризно заканючил я. — Князь, вы любите кошечек?

— Нет… я как-то больше лошадей… — нахмурился Назумовский, явно не улавливая нити беседы. — Вы любите лошадей?

— Лошади, фу! — тут же насупился я, сводя насурьмлённые брови в одну монолитную. — Они большие, грубые и плохо пахнут! И ржут надо мной!

— Митеньку в детстве пони за попку укусил, — закудахтала, очнувшись, Дарья Петровна. — Он лошадок с тех пор боится!

Я чуть не прослезился от умиления. Моя гвардия! Сейчас сами, без моей помощи, из лучших побуждений так меня перед князем опозорят, что я могу даже не вмешиваться. Жалко, у них не припасен альбом с моими фотографиями голышом в младенческом возрасте.

— Хотите, шрам покажу? — мило поинтересовался я и, не дожидаясь ответа, соскочил со стула и начал расстегивать портки.

— Нет! — поспешно воскликнул князь, и, видимо решив, что с него хватит, резко поднялся. Повернулся в сторону советника Хренова и склонил голову в полупоклоне. — Прошу меня простить, но меня ждут неотложные дела.

Внутри меня все оборвалось. Время дуэли близилось и, по тому, как князь весь в одну секунду подобрался, я вдруг понял, что пропускать ее Назумовский не собирается. Он быстро подошел ко мне, склонился в учтивом поклоне, легко коснулся губами моих пальцев и вдруг нахмурился и бросил на меня быстрый взгляд.

— Странно… Ваши пальцы пахнут порохом… — пробормотал он. Я выматерился про себя. Ну конечно пахнут! Я же все утро опять практиковался в стрельбе на заднем дворе и запах наверняка пропитал кожу, да так, что ни одни духи не перебьют. А князь явно не промах.

— Так что насчет котеночка? — капризно надул я губки и обмахнулся щедро надушенным кружевным платочком. Князь тут же попятился.

— Мы еще поговорим об этом… — туманно пообещал он, но я был уверен, что в стенах дома Хренова он больше не появится. Словно подтверждая мои догадки, князь уже скрылся в прихожей. Хренов провожал его самолично, подобострастно подавая трость и цилиндр и бормоча что-то про скорейшую свадьбу. Ха-ха три раза! Хлопнула дверь, легкий сквознячок качнул занавески, и следом за сквознячком в столовую влетел Хренов, злой как сам сатана. Он подскочил ко мне, скрутил лиловый бант на моей шее и зашипел, плюясь в лицо злой слюной:

— Что за балаган вы тут устроили?!

— Вы сами потребовали: «Принарядись!», — запротестовал я, нашаривая рукой предмет потяжелее, чтобы в случае чего вырубить расходившегося родственничка. У меня ведь времени в обрез. Нужно было скорее нестись на место дуэли, чтобы не дай боже не опоздать, а тут разъярённый Хренов.

— Я сказал «принарядись», а не «вырядись»! — не отставал Хренов.

— Мне что, все это не идет? — наигранно расстроился я и подпустил в голос слезу. — Мне, может, все это снять?

И снова потянулся расстегивать портки. Хренов плюнул на инкрустированный дубовый паркет и вышел вон, хлопнув дверью.

— Митенька, ты у нас самый красивый! — тут же подскочила ко мне тетка Дарья Петровна, и по ее тону я понял, что она действительно так думает. Правду говорят, что любовь слепа. — И такой нарядный!

— Мне нужно прилечь, — картинно заломил я руки и помчался в сторону своей спальни. — Кажется, у меня мигрень разыгралась от нервов! Я так старался понравиться князю!

Отделавшись от тетушек и Хренова, я запер двери в свою комнату и бросился к кувшину с водой и полотенцу. Верный Кузьма ждал меня с оседланными лошадьми и новенькой коробкой дуэльных пистолетов у черной калитки и помогать не мог. Так что умываться, сдирать с себя «праздничный костюм жениха на выданье», и облачаться в гусарский мундир мне пришлось самому. Чтобы не привлекать внимания, я даже свечу не зажигал, собираясь практически на ощупь, с неудовольствием понимая, что руки чуть-чуть подрагивают. За обедом я, как и Назумовский, не выпил ни капли спиртного, но весь взопрел, изображая заправскую светскую кокотку. Пришлось на минуту опуститься прямо на пол, привалиться спиной к стене и перевести дыхание. За окном раздался тихий свист.

— Пора, барин! — услышал я тревожный голос Кузьмы под окном. — Опоздаем на четверть часа и запишут неявку на дуэль. Позору не оберемся!

Я тряхнул головой, прихватил мундир, взлетел на подоконник и ловко спрыгнул на землю, благо моя спальня располагалась на первом этаже.

— Поехали, — скомандовал, взлетая в седло. Это французского я не знал, а вот верховая езда мне была милее пряников. Рядом с нашим детдомом находилась старая колхозная конюшня, а пожилой конюх был готов простить нам, детдомовцам, что угодно, за то, что по факту это мы осуществляли уход за лошадьми. Вдобавок мы щедро угощали его стащенными из кабинета директора водкой и сигаретами за возможность посидеть в седле.

Когда мы прибыли на место, Назумовский уже был там. Я опасался, что он приведет с собой целую толпу секундантов и просто сочувствующих, однако он, как и я, явился в сопровождении лишь одного человека — высокого строгого господина в смешных круглых очочках, которые вовсе не прибавляли его облику ласковости. Я замешкался, думая, стоит ли подойти к князю поздороваться, но Кузьма, видя мои колебания, осадил меня, объяснив, что с момента вызова общаться напрямую с князем мне более не дозволено и только секунданты теперь будут решать детали предстоящей дуэли. Я кивнул и украдкой бросил взгляд на Назумовского, который лениво привалился спиной к березе и, казалось, откровенно скучал в ожидании начала. Кузьма отошел в сторону с очочным господином, о чем-то тихо переговариваясь, а я принялся мерить небольшую поляну шагами, думая, готов ли умереть. По сути я уже умер. Меня разорвало на мелкие клочья гранатой пару недель назад. И все же все это время я жил. Просыпался по утрам в поту, вновь и вновь обнаруживая себя на барских перинах, а не на койке в казарме, костерил новую реальность за отсутствие электричества, водопровода и традицию женить мужиков друг на друге, но жил! Да к тому же успел привязаться к тетушкам, Кузьме… даже советника Хренова сейчас был бы рад увидеть. Потому что только сейчас внезапно понял, как сильно, до трясучки, до одури, мне хочется жить!

— Князь предлагает вам примирение, — вывел меня из задумчивости голос Кузьмы. Я перевел взгляд на Назумовского, который все так же спокойно подпирал березу в своем неизменном черном сюртуке. Только теперь он смотрел прямо на меня, видимо понимая, о чем именно говорит мне мой верный Кузьма. — Но просил передать, — тут Кузьма замялся, — что о поцелуе он не жалеет. И за него извиняться не намерен.

Какая-то тонкая нить во мне, что держала меня в напряжении, оборвалась. В этот момент я реально понял, что такое бороться за свою честь. Страшно больше не было.

— Тогда к барьеру, — скомандовал я, расстегивая гусарский мундир. Назумовский, заметя мое движение, все понял правильно, и мрачная тень легла на его лицо. Кузьма со свистом выдохнул сквозь зубы и принялся торопливо отдавать последние инструкции.

— Вы, как лицо, которому нанесли оскорбление, стреляете первым. Расходитесь с князем на двадцать шагов. По команде начинаете сходиться. Подойдя к барьеру, можете стрелять. Не останавливайтесь, стреляйте на ходу, пока князь не опомнился и не успел встать в стойку и закрыться пистолем. Если дойдет до выстрела князя, встаньте боком и прикройте грудь пистолем, как я показывал. И да храни вас бог.

Кузьма быстро перекрестил меня и протянул заряженный пистоль. Мы с князем одновременно заняли свои позиции. Я замер, не чувствуя абсолютно ничего, лишь ожидая команду. День был таким ясным, тихим и солнечным, что во все происходящее даже не верилось.

— Сходитесь! — прозвучала чья-то команда. Кузьмы или очочного господина? Это больше не имело значения. Жить мне оставалось всего несколько секунд, потому что свой выбор я сделал. Я не спеша сделал пять шагов навстречу двигавшемуся на меня князю, одновременно вытягивая вперед руку с пистолем. Представил у себя на голове наполненный до краев стакан воды, второй вообразил на протянутом запястье, медленно выдохнул и нажал на спусковой крючок, в последний момент уводя ствол выше и правее головы князя. Кора березы, к которой несколько минут назад прислонялся спиной Назумовский, лопнула от попавшей в нее пули, а я опустил руку вдоль туловища, даже не думая прикрываться, ибо в этом не было смысла. Получить пулю, так лучше в грудь, чем в живот. Медицина в этом мире находилась в зачаточном состоянии, умирать пришлось бы долго и мучительно. Да и хотел бы я спасти свою жизнь, выстрелил бы князю прямо в голову. Только ведь я не убийца. Я российский офицер.

Князь остановился у барьера и нахмурился.

— Не бравируйте, поручик, — процедил он в мою сторону. — Прикройтесь пистолем.

Но я упрямо помотал головой, не меняя позы.

— Как вам будет угодно, — пробормотал князь, поднимая оружие. Я замер, глядя не в круглое черное дуло, направленное прямо на меня, а на самого князя, стоящего передо мной в простой белой рубашке, и думал, что в других обстоятельствах мы с этим человеком смогли бы, вероятно, стать друзьями. Жаль, не срослось. И умирать жаль. Палец Назумовского лег на спусковой крючок…

— Господа, остановитесь, мы не одни!

Предостерегающий окрик очочного господина вывел нас из ступора. Князь вздрогнул и опустил пистоль, а из кустов, словно подтверждая слова его секунданта, раздался страшный треск…

Комментарий к 8. Прерванная дуэль

https://imageup.ru/img65/3805353/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img272/3805348/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img99/3800765/mycollages.jpg

========== 9. Медвежий переполох ==========

— Господа, остановитесь, мы не одни!

Предостерегающий окрик очочного господина вывел нас из ступора. Князь вздрогнул и опустил пистоль, а из кустов, словно подтверждая слова его секунданта, раздался страшный треск…

— Батюшки, медведь! — всполошился Кузьма. — Ходят слухи, его неделю ищут! Он как раз в сторону Комендантской дачи убег.

Через кусты и правда ломился кто-то чрезвычайно габаритный. Тяжелое сопение, раздраженный рык и страшный шум, поднятый зверем, заставили всех собравшихся на поляне одновременно попятиться, а князь поднял заряженный пистоль уже не по направлению ко мне, а в сторону приближающейся опасности. Однако завидя нежданного гостя опустил руку и даже спрятал за спину. Я последовал его примеру, поскольку на поляну вывалился некто похожий на медведя лишь фигурой и издаваемыми звуками. А еще у нашего визитера были пышные усы, хмурый взгляд из-под козырька, внушительный живот, едва сдерживаемый расходящимся во все стороны мундиром, и ярко начищенная бляха городового. Страж закона упер ладони в колени, тяжело пыхтя и испытывая страшные муки оттого, что ему приходится лазать по кустам в такой погожий день. На нас он обратил внимание, только когда как следует отдышался.

— Приветствую, господа!

Все мы, слегка ошарашенные тем, что дуэль была прервана на самом интересном месте, вразнобой поздоровались, а князь и вовсе промолчал, сверля городового тяжелым взглядом.

— А что это вы тут делаете? — налился подозрением тот. Картина была яснее ясного. Двое, скинув сюртук и мундир, стояли с пистолями у отметок в десяти шагах друг против друга. — Уж не дуэль ли удумали?

Я невольно похолодел. За дуэль нам с князем полагалась ни много ни мало смертная казнь.

— Ну что вы, милейший, — ласково подхватил городового под локоток очочный господин, не давая тому опомниться. — Мы здесь прогуливались от нечего делать в приятной компании. Погоды стоят восхитительные, не находите ли?

С этим словами он ловко вложил в руку городового ярко блеснувший серебряный рубль, и тот немедленно подобрел. Надо же. Ничего не меняется. Договариваться «по-хорошему» с представителями власти умели и тут.

Глазки городового сыто-масляно заблестели. Он снял фуражку, являя аккуратную ровную лысину, украшавшую его голову в противовес пышным усам под носом, спрятал добычу за тулью, вернул фуражку и не замедлил проявить в отношении присутствующих невиданную заботу.

— Вы бы осторожнее, господа. Мы второй день подряд лес в округе прочесываем в поисках сбежавшего медведя. Не слышали про такое? В газетах писали.

— Мы не из пугливых, — усмехнулся князь, глядя почему-то на меня. — С медведем как-нибудь справимся.

— А вот это вы зря, — покачал головой городовой, надвигая фуражку поплотнее. — Медведь скотина непредсказуемая и зело резвая, невзирая на массу. А этот и вовсе хитровывернутый, да еще с похмелья и в раздраженном присутствии духа. Второй день облаву по лесу водит. Умаялись все. Градоначальник придумал его водкой приманивать. Уж больно этот медведь охочий стал до нее. Целую бочку водки под это дело выделили. Да только все совсем в другую сторону вывернулось. Ведь где это видано водку на медведя изводить! Людям же тоже поправиться требуется. Вот целый взвод из строя и вышел на сутки. Один я остался.

— А ты что же, водку не пьешь? — заинтересовался Кузьма.

— Да как же ее можно, без селедочки-то? Невкусно же! — возмутился городовой и, не найдя на наших лицах сочувствия, поправил шашку на бедре. — Так что вы поаккуратнее, господа.

И, не медля больше, ломанулся в кусты на другой стороне поляны, пренебрегая широкой тропой буквально в пяти метрах. Мы все прислушались к удаляющемуся треску сучьев, с которым «последний» трезвый герой местной полиции удалялся от поляны, и, убедившись, что опасность миновала, снова вернулись к насущному вопросу. А именно к дуэли. Однако продолжить нам не дали и на этот раз. Ветви кустов снова зашумели. Правда, на этот раз их колебание было деликатным и даже каким-то вежливым.

— Мне, право, неловко прерывать вас, господа, — учтиво поприветствовал нас выбравшийся из кустов человек и стал педантично отряхивать брюки.

— Батюшки! — внезапно развеселился князь, по-видимому прекрасно зная деликатного господина, выбравшегося из кустов. — Карл Платонович! Вы ли это?!

И словно забыв про дуэль, повернулся в мою сторону:

— Это Карл Платонович Андреев. Директор ресторана «Эрмитаж». Вы должны его помнить, поручик.

Я много чего должен был помнить из того вечера, учитывая эмоциональный окрас нашей попойки, включая пресловутого бедолагу-медведя Аристарха, которого мы у этого самого господина умыкнули, но… Я стыдливо уставился на пожухлую траву на поляне.

— Вы уж не серчайте на нас за медведя, — Назумовский похлопал грустного господина по плечу. — Ну хотите, я вам нового куплю?

— Да как же так, Олег Алексеевич! — чуть не плакал Карл Платонович, не забывая скрупулёзно обирать репьи с брючин. — Как же нового! Аристарх же мне как сын! Птенчик мой светлый! Вот я его и ищу теперича! Ведь не медведь — дите неразумное! Он, знаете, какой нервенный? Его если напугать, он на дерево полезет. А ведь он высоты боится!

— Да полноте вам, Карл Платонович! — с улыбкой успокоил Назумовский, напрочь забывая про дуэль. — Вашего Аристарха целый взвод полицейских ищет. Один из городовых точно трезвый. Найдут вашего птенчика!

— А как же цыгане?! — отчаянно заломил руки Карл Платонович.

— Какие цыгане? — нахмурился Назумовский и задумчиво почесал нос кончиком дула. — При чем здесь цыгане?

— Цыганский табор! — вскричал, эмоционально потрясая конечностями, директор ресторана. — Вбили себе в голову, что им в таборе до зарезу нужен медведь! А Аристарх не такой! Он нежный! Деликатный! Он у нас в ресторане к классическому репертуару привык. А тут! Цыганская низкопробная экзотика! У Аристарха слух идеальный! Он не выдержит в таборе!

— Полноте, Карл Платонович, — принялся уговаривать Назумовский владельца ресторана как маленького. — Все будет хорошо. Найдется ваш Аристарх. А вы отправляйтесь домой, а то, не ровен час, ноги промочите.

Но Карл Платонович горестно потряс головой и, не прощаясь, ломанулся в кусты в том же самом месте, где исчез не так давно городовой. Тропу он тоже проигнорировал. Я уже начинал сомневаться, видит ли ее кто-нибудь, кроме меня и участников дуэли.

— На чем мы остановились?.. — очнулся князь, возвращаясь к барьеру, но вдруг нахмурился и вновь повернулся в сторону леса, откуда ранее появились один за другим городовой и Карл Платонович. Я последовал его примеру, но на этот раз абсолютно ничего не услышал. А вот князь, выждав несколько секунд, раздраженно скомандовал:

— А ну выходите, бесячье отродье!

Поначалу ничего не происходило и никого не было видно. Однако вскоре на поляну, крадучись, выскользнул перемазанный по самые уши тощий пацан с темными, что спелые вишни, глазами и густыми кудрявыми волосами. За ним один за другими начали выходить и другие цыгане. На поляну выскальзывали, тихо позвякивая монистами, молодые цыганки, заинтересованно поглядывая на нас с князем. Парни, появившись из кустов, машинально стаскивали шапки. Глаза у всех воровато бегали. Последним из зарослей выбрался пожилой скрюченный дед. В общей сложности я насчитал человек двадцать. На поляне стало тесновато. Тут же выяснилось, что и среди цыган у князя есть знакомые.

— Янко! Старый черт! — окликнул князь деда. — Уж не медведя ли вы ищете?

— Какого медведя? Зачем медведя? — плутовато прищурился дед и спохватился. — Те авен бахтале!

— Те авес и ту! — машинально поздоровался князь и нахмурился. — Ты это брось!

— Да не нужен нам медведь, князь! Зачем обижаешь? — еще веселее прищурился Янко и хитро мне подмигнул. Несмотря на серьезность ситуации и близость смерти от пули князя, я невольно расплылся в улыбке. — Просто по лесу гуляем.

— А водка вам зачем? — князь кивнул на большую бутыль в руке у молодого парня за плечом Янко. Впрочем, бутыль была уже ополовинена. Искать медведя на приманку цыганам явно было скучно, и они веселили себя как могли. — Медведя приманивать?

Парень спрятал бутыль за спину, а Янко покосился на пистоль в руке у князя и вмиг посерьезнел.

— А ты, князь, смотрю, тоже не самым богоугодным делом занят.

Назумовский нахмурился и буркнул:

— Я за свои грехи сам отвечу!

— Так и мы сами разберемся, князь, — ласково отозвался Янко, а молодой цыган за его плечом бултыхнул полупустой бутылью.

— Так проходи, не мешай, — Назумовский показал пистолем на тропу, но цыгане предсказуемо ломанулись в заросли, в том же направлении, что и все, кто прошел по этой поляне до них. Словно у всех, кто тут побывал, был встроенный навигатор. Цыгане по одному ныряли в кусты, а мы стояли и ждали, когда они исчезнут, чтобы продолжить начатое.

— Положительно невозможно стреляться! — проворчал князь, закладывая руку за спину и как ни в чем не бывало становясь в стойку. — Устроили проходной двор!

С этими словами он медленно поднял руку с пистолем. Я выпрямил спину и подавил желание зажмурить как в детстве глаза. Раз уж попал в несуразное тело, так хоть умру достойно. Как полагается российскому офицеру. Что-то в кроне дуба

над моей головой громко зашуршало. Очевидно, птица или белка решили нарушить торжественность момента. Я удержался от взгляда наверх и продолжал пристально смотреть прямо в чернеющее дуло пистоля в десяти шагах от меня. Князь замер как каменное изваяние, но тут шум над нашими головами раздался вновь.

— Да что там… — возмутился князь, обреченно опуская пистоль, но договорить ему не дали. Шум усилился, потом перерос в оглушающий треск, и через секунду земля под нашими ногами содрогнулась. Увесистая мохнатая туша, похоже не удержавшись на раскидистых ветвях дуба, грохнулась между мной и князем и обиженно заревела.

— Ба-а-а-а-а! Аристарх! — заорал я и расхохотался. Нервы, подточенные ожиданием смерти, окончательно сдали. И хотя по идее я медведя не помнил, что-то знакомое, почти родное было в облике зверюги, который, судя по выражению морды, находился в еще большем шоке, чем окружающие его люди на поляне. Князь вскинул руку с пистолем в его сторону, скорее механически, чем желая пристрелить огромное, но до чертиков перепуганное животное. Медведь беспомощно оглянулся на меня, словно ища поддержки, потом поставил круглые ушки топориком, обиженно засопел и неожиданно, без предупреждения, ломанулся в заросли, в направлении противоположном тому, где исчезли его преследователи. Князь стоял в полной растерянности, и тут, словно по команде, из кустов на другой стороне поляны один на другим стали выскакивать знакомые нам лица, и буквально за какие-то пять минут между мной и князем, гуськом, по одному за медведем пронеслись: сначала весь цыганский табор в полном составе, потом громко причитающий Карл Платонович и наконец, замыкая процессию, красный от натуги городовой, придерживающий бьющую его по крупу шашку. Люди появлялись из одних кустов и ныряли в другие с невероятной скоростью, а мы стояли на поляне, превратившейся в оживленный перекресток, и не знали, что делать. На нас никто не обращал абсолютно никакого внимания.

Наконец все стихло. Кусты замерли и звуки топота ног, треска веток и обиженного медвежьего рычания стихли. А вот я не мог остановить хохот. От смеха у меня даже выступили слезы, которые я утирал рукавом.

— Цирк какой-то… — князь опустил руку с пистолем, пережидая мой приступ веселья, и предложил: — Ладно… бог с ней, с дуэлью.

— Э-э-э нет! — мое веселье как рукой сняло. Это как это! Я-то стрелял! — Извольте продолжать, князь, и покончим с этим. Сдается мне, больше нас никто не потревожит.

Назумовский с минуту разглядывал меня и наконец кивнул.

— Как вам будет угодно, — пробормотал он и снова встал в дуэльную стойку. Я медленно выдохнул, успокаиваясь, и в который раз увидел направленное на меня дуло пистоля. И несмотря на пережитую на поляне суету, сердце обвалилось-таки в желудок от осознания того, что жизнь моя полностью в руках князя, который может всадить мне в грудь пулю в любой момент. Я втянул ноздрями воздух, остро ощущая запах вытоптанной нашими сапогами травы, прелой листвы и надвигающейся грозы, стремительно сменяющей последний теплый летний день. Все замерло. И вдруг черное дуло пистоля, направленное на меня, исчезло. Назумовский не спеша поднял руку высоко над головой и спустил курок, пуская пулю в небо. Грохнул выстрел, и словно по команде его эхом повторил раскат грома и шум ливня в кроне дуба над нашими головами. Словно пуля, выпущенная князем вверх, продела дыру в небесах. Я стоял не в силах пошевелиться и чувствовал, как первые, пробившиеся сквозь листву капли дождя падают на лицо.

Князь опустил руку с пистолем и молча повернулся спиной, чтобы уйти, но внезапно передумал. Развернулся на сто восемьдесят градусов и направился ко мне. Не торопясь, не суетясь, и, казалось, не теряя своего привычного присутствия духа. Подошел ко мне вплотную и ни с того ни с сего нежно провел рукой по моей влажной от накрапывающего дождя щеке. Я даже отшатнуться не успел. Князь усмехнулся, отнял руку и посмотрел на нее, словно раздумывая, говорить со мной или все же не стоит.

— Какой же вы все-таки дурак, поручик, — сказал он наконец ровно и даже ласково. — Любовь — это не слабость и уж конечно не оскорбление. Любовью нельзя унизить. Любить сложно и иногда почти невозможно. Особенно равного себе по силе. И все же любовь — это великий дар и высшее счастье. Надеюсь, однажды вы это поймете.

И не дав мне сказать ничего в ответ, резко развернулся на каблуках и пошагал по направлению к своему экипажу. А я остался стоять один под дождем, размышляя, кто же я теперь такой. Офицер российской армии Александр Заболоцкий? Лихой гусар-пошляк Дмитрий Ржевский? Но чем больше думал, тем сильнее утверждался в мысли, что сегодня я всего лишь капризный, инфантильный, избалованный, а главное, не шибко умный отрок Митенька Ржепоп…

Когда же, господи прости, я запомню наконец эту дурацкую фамилию!

Комментарий к 9. Медвежий переполох

https://imageup.ru/img277/3806062/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img16/3806093/mycollages.jpg

========== 10. Тур вальса ==========

Полгода спустя…

— И! Раз-два-три… Раз-два-три… раз! Подровняться! Втянуть животы!

Учитель танцев месье Лакруа чуть не взмывал над начищенным до зеркального блеска паркетом. Он едва касался пола носками бальных туфель, пытаясь своим примером показать, как нужно танцевать вальс, и почти плакал от отчаянья. Дело в том, что научить юнкера военного императорского училища можно чему угодно: картографии, физике, географии, истории и даже Божьему закону. Но научить вторую роту танцевать вальс было практически нереально. А между тем традиционный ежегодный бал-маскарад, который давался в училище на Масленицу, маячил не за горами. И нас, юнкеров, дрессировали как цирковых медведей, чтобы мы не дай боже не опозорили честь училища перед дорогими гостями и попечительским советом.

— И-и-и! — снова завыл месье француз и сбился на военщину, более понятную его ученикам: — Держать ряды!

Юнкера старательно маршировали, чеканя шаг, тянули носок и топали как кони, заставляя струнный квартет в углу, обеспечивавший этому безобразию музыкальное сопровождение, тревожно вздрагивать и подпрыгивать на месте в моменты, когда вся вторая рота особенно воодушевленно печатала шаг.

— И-и-и! Обернулись! Посмотрели на даму с нежностью! — надрывался Лакруа.

Настоящие дамы, с которыми нам предстояло вальсировать через неделю, естественно, отсутствовали. Их и не могло было быть в наличии в военном училище. Поэтому каждому юнкеру в партнерши выдали по венскому стулу, чьи изгибы, видимо, должны были напоминать нам прелестных дев. Но ни талии, ни тем более груди у стульев не было, представить их там возможно исключительно при наличии изрядного запаса воображения, и только изголодавшийся извращенец мог воспылать страстью к мебели. Но приказы в училище не обсуждаются. И совсем не это меня беспокоило.

К военному быту мне было не привыкать. Я в армии треть жизни. Вставать до зари в холодной казарме на несколько десятков человек, ходить на завтрак, обед и ужин строем, до зеркального блеска начищать сапоги, бляху ремня и даже пуговицы, учиться стрельбе, выполнять физические нагрузки мне было всяко приятнее, чем танцевать вальс как сегодня. Так что в общем и целом в ряды юнкеров по осени я влился весьма органично. И зря переживал, что старые Митины друзья обнаружат подмену. Оных просто не оказалось. Митенька на курсе был не заметнее пустого места и, судя по всему, от него давно ничего выдающегося не ждали. Я особо и не отсвечивал, свободное время проводя в гимнастической зале и старательно перекачивая рыхлый жирок Митеньки в мускулы.

С учебой тоже больших проблем не возникло. Верховая езда, математика, черчение и сугубные науки, то бишь химия и механика, — все это вспомнил на ура. Хотя словесности — обязательному знанию истории всех полков русской кавалерии, их полковые традиции, униформы, быта, имен училищного начальства и всех юнкеров выпускного курса — пришлось учиться на ходу. Как и французскому, на котором тут свободно разговаривали абсолютно все. Так что я обложился учебниками и принялся грызть гранит науки. А что мне еще оставалось? Не о князе Назумовском же думать? Тем не менее история с князем лезла в голову постоянно, стоило отложить учебник в сторону и прикрыть глаза. Почему? А кто его знает.

По сути меня волновали два вопроса. Первый — что, собственно, князь теперь думает о помолвке с Митенькой. Назумовский на следующий день после дуэли уехал в Сибирь и пробыть там собирался ни много ни мало до весны. Хренов писал ему пылкие письма с упорством желающего обогатиться человека несколько раз в месяц, дабы получить подтверждение, что прежние договоренности в силе, но ответа не получил ни разу. Все это повергло его, а заодно и меня, в состояние крайней раздражительности. С одной стороны, я здорово постарался, чтобы отвадить князя от Митеньки, показав его с самых неприглядных сторон. С другой — князь, судя по его поступкам, не был лишен порядочности, если не сказать благородства, и данное им слово дорого стоило. Так что я понятия не имел, что у него на уме.

Второй вопрос, который вроде как и не всплывал на поверхность, однако нет-нет да и царапал меня коготком сомнения, состоял в том, как это князь за считаные минуты смог заставить меня, российского офицера, ощутить себя дитем неразумным.

«Однажды вы это поймете», — сказал он. Но я не понимал. Как можно из нормального мужика невесту лепить? И как я себя должен чувствовать при этом? Князь же не считал, что оскорбляет меня своим поведением, и, даже предлагая перемирие, назад не отступил и от сделанного не отказался. Упрямец. Такой же, как я. Я ведь тоже от задуманного в жизни не отступался. Не слабее, а то и покрепче князя буду. Так что все, что мне оставалось, это пытаться переключить мысли в сторону учебы и строевой подготовки. Жаль, что нервы нельзя накачать как бицепсы.

— Обездашков, вы костюм карнавальный для бала уже придумали? — Абашинский, крепкий, помешанный на физической подготовке юнкер, с которым я неплохо сблизился в последние несколько месяцев, часто пересекаясь в гимнастической зале, аккуратно тронул меня за рукав. Юнкера с моей двойной фамилией не заморачивались, урезали наполовину, используя лишь одну из них. Я чуть скосил глаза в его сторону и едва заметно кивнул, дабы не привлекать внимания дежурного офицера. Розги в училище выписывали только так, и за любую провинность.

— А я вот не решу никак, в кого лучше: в гладиатора или в античного бога, — тяжело вздохнул Абашинский.

Я хмыкнул, думая, что и тот и другой наряд призваны продемонстрировать степень накачанности икр юнкера юным институткам, которые имели честь всенепременно прибыть на бал в сопровождении своих классных дам. У меня же особых колебаний с костюмом не возникало. Мундир лжегусара я почему-то до сих пор не выкинул. Хранил как символ своего позора. Так что тратить время на изготовление костюма паяца или шута горохового не собирался. И гусар сойдет. Тем более, что князя в столице нет, а слухи про поручика, спаивающего и лапающего всех на своем пути, к зиме утихли. Ведь в отсутствии князя «Ржевский» себя больше не проявлял.

Но все эти доводы не помешали мне испытать в день бала смешанные ощущения, стоило мне снова облачиться в форму гусара. Моя мрачная физиономия сильно диссонировала с общим настроем мероприятия, поскольку остальные курсанты буквально излучали вокруг себя позитив, благодушие, а заодно и сильное амбре. Источник позитива нашелся сам собой. Все тот же Абашинский в обещанном мини прихватил меня за рукав, увлекая в сторону гардероба, где, спрятавшись за вешалками, сидел наш сокурсник — обряженный в костюм попа, круглый добродушный весельчак юнкер Рязанов. Он лелеял на руках как младенца огромную бутыль, в которой колыхалась загадочная жидкость. Именно она, судя по лицам окружающих в радиусе десятка метров, и являлась источником веселья. Я же оставался единственным, кто еще не приложился к «прекрасному». Мне тут же протянули небольшой мельхиоровый стаканчик, до краев наполненный мутным сладко пахнущим напитком.

— Не побрезгуйте, Обездашков, — пьяно улыбнулся раскрасневшийся поп Рязанов. — Наливочка. Бабка моя сама делает. Передала на днях с оказией.

— И как вы только ее мимо дежурных протащили? — проворчал я, чувствуя себя старым баобабом в компании молодых да резвых. Ведь биологически я был лет на десять старше всех юнкеров в училище, а морально — на все двести. — Пить не буду. Я буйный делаюсь.

— Да тут же крепости нет никакой, — пожал плечами Рязанов и, словно подтверждая безобидность «наливочки», махнул предложенную мне стопку сам.

— Что вы, право слово, Обездашков, против всех идете? — услышал я у правого плеча. Самый нелюбимый мной юнкер граф Краснов, отличающийся редким снобизмом, стоял, картинно облокотившись на перила и выразительно выгнув бровь. Выбирая наряд, он особо не скромничал. Нарядился явно королем Артуром. Корона, по крайней мере, присутствовала. — Мы все выпили и отвечать всем. Или вы замайорить боитесь?

Я нахмурился, прекрасно понимая, что меня тупо берут на слабо, но липкую стопку все же в руки взял. Ведь настроение и правда было на нуле. Может, наливка поможет расслабиться? Пара десятков глаз смотрела на меня выжидательно. Я выдохнул и принял сладкое пойло как лекарство — одним махом. Кто-то одобрительно похлопал меня по плечу:

— Еще по одной!

Вокруг дружно загалдели.

***

Бальная зала была чужой и торжественной. Я вроде бы видел ее с утра, так как именно мы, юнкера, самолично полдня натирали паркет, а потом украшали колонны свежесрезанными еловыми ветками и лентами. Но все же большое скопление самого разного народа и общий приподнятый дух даже мне повысили настроение. Хотя, скорее всего, дело было в наливке. Становилось душновато. Густо пахло мастикой, свечным воском и дамскими духами. Юные дамы, облаченные в яркие карнавальные костюмы и загадочные бархатные полумаски, не спеша прохаживались туда-сюда. Их классные дамы томно обмахивались веерами. Вокруг царили блеск, яркие цвета, мишура и мерцание драгоценностей. Так что строгий и даже мрачный черный сюртук князя я заметил сразу. И едва удержался, чтобы не протереть по-детски глаза кулаками. Я абсолютно точно помнил, как Хренов сокрушался, что князь уехал из столицы до весны. Так что же его сюда привело?!

Я машинально оперся рукой о подоконник, пережидая, пока успокоится вдруг ни с того ни с сего скакнувшее сердце и кляня себя на все корки за невольное волнение, которое было вызвано только что неожиданностью. В этот момент небольшой оркестр училища, до этого вразнобой настраивавшийся на балконе, сначала затих, а след за этим грянули первые ноты вальса. Я оторвался от подоконника и взял курс через толпу, метя прямо в распахнутую дверь из залы. Краем глаза я поискал черный сюртук, но князь, судя по всему, направился в другую сторону помещения. Я почти успокоился, неловко обогнул попа Рязанова, старательно оттаптывающего ноги хорошенькой институтке, облаченной в костюм не-пойми-кого-с-крыльями. Затем чуть не был сбит с ног Красновым, несущимся на меня в туре вальса с другой институткой в еще менее понятном мне костюме. Почти достиг заветной двери, как вдруг…

— Разрешите ангажировать вас на тур вальса, поручик?

Стальной хват на моем предплечье не давал мне ни малейшего шанса на то, что я могу вывернуться и скрыться. А впрочем, российские офицеры не бегут с поля боя. Я резко развернулся на сто восемьдесят градусов и бесстрашно взглянул в смеющиеся темные глаза стоящего слишком близко ко мне князя.

— Меня?! — восхитился я, отцепляя от своего рукава его пальцы. — Что вы тут делаете, князь? Любите маскарады? И где ваш костюм? Или вы обрядились в наряд мрачного бирюка?

Я скептически окинул взглядом его темный сюртук, скрывая за градом вопросов свое замешательство, а вот князь и бровью не повел.

— Ну вы-то и вовсе решили без костюма обойтись, — окинул он мой мундир скептическим взглядом и решительно положил руку на мою талию, увлекая на середину зала. Я заартачился, но наша возня привлекала слишком много внимания. Мимо нас провальсировала белочка в обнимку с зайчиком, и я плюнул, понимая, что в шумихе маскарада на нас вряд ли кто-то обратит внимание. Только сдвинул руку наглеца чуть выше, уводя ее со своего крупа, чтобы Назумовский не отвлекался во время разговора.

— Итак, что вы здесь забыли, князь? Вы вроде как планировали в Сибири быть до весны?

— А вы неплохо осведомлены, — хмыкнул он, уверенно ведя меня в танце. Я бы перехватил инициативу, если бы танцевал чуть лучше, но увы — я еле поспевал за его движениями. Да к тому же мне впору было постучать головой о гранитную колонну. Потому что я категорически не помнил, кому князь говорил о своем отъезде: Ржевскому или Митеньке. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу», — пронеслось у меня в голове.

— Так ведь весь Петербург в курсе ваших передвижений, — ловко обошел я скользкую тему. — И не уходите от вопроса.

Собственно, больше всего на свете я боялся, что он ответит что-то в ключе: «У меня тут драгоценный жених учится». Работать и за Митеньку, и за Ржевского сегодня у меня не было никаких моральных сил, но князь рассеянно пожал плечом.

— Я приехал на Рождество и задержался, поскольку моей матушке нездоровится.

Я промолчал. Про мать Назумовского я знал только то, что она потрясающая красавица и именно ей Назумовский обязан своей неординарной внешностью. А еще трепетное отношение князя к какой-никакой семье словно делало его в моих глазах немного человечнее.

— Я, собственно, спрашивал про данное конкретное юнкерское училище, — буркнул я, не желая сдавать позиции.

— Я в попечительском совете нескольких учебных заведений, и данного в том числе, — спокойно ответил князь. Мы наворачивали уже который круг по зале, а он даже не запыхался. А вот у меня начинала кружиться голова. То ли от духоты, то ли от наливки, то ли отчего-то еще. Может, именно поэтому я начал совершать глупость за глупостью и переть дальше напролом с грацией немецкого танка.

— А что с вашей женитьбой, князь? Имели ли вы честь быть представленным вашему жениху лично?

Этот вопрос, казалось, слегка остудил пыл князя. Он перестал как бы невзначай сдвигать руку все ниже и ниже, практически пристраивая ее на мою задницу.

— Да, мы виделись… — медленно проговорил он и ловко увел меня в танце в сторону, дабы избежать столкновения с резвым Красновым, который как раз пролетал со своей институткой мимо нас и едва не врезался в колонну, завидя меня в объятиях князя. Я не удержался и показал ему язык. — Очень эксцентричный молодой человек. К сожалению, вынужден признать, что мы решительно друг другу не подходим.

— Следовательно, свадьба не состоится? — с замиранием сердца выпалил я.

— Отчего же… — скривился князь. — Я дал слово, соглашаясь на этот брак, и не могу его нарушить.

Я чертыхнулся про себя и едва не отдавил Назумовскому ногу. Все же танцор из меня, как из говна пуля.

— Но полноте обо мне, — встряхнул головой князь, словно отгоняя от себя видение надушенного и напудренного Митеньки, выклянчивающего котика в качестве свадебного подарка. — Чем вы меня на сей раз порадуете?

— Чейто я вас радовать должен? — пробурчал я, погруженный в свои мысли. Князь, зараза, оказывается, несмотря на все мои старания, все еще собирался жениться.

— Ну как же? — весело блеснул глазами Назумовский. — В первую встречу вы меня поцеловали, во вторую вызвали на дуэль, в третью чуть не убили… Я страшусь предположить, что вы на сей раз выкинете…

— Выходите за меня замуж! — осенило меня.

Князь от неожиданности как вкопанный остановился прямо посреди залы, и я тут же по инерции полетел ему на грудь. В следующую секунду, не успев среагировать, на нас завалились белка с зайчиком, а потом еще и упырь с медведем. За ними поп, король Артур и еще хренова туча феечек в масках. Вся эта куча мала барахталась на скользком паркете, пытаясь встать на ноги. Князь откопал меня из-под чьих-то кружевных юбок и как следует тряхнул.

— Вы с ума сошли?!

Что я сказал? То единственное, что мне оставалось. Двоеженство страшный грех и единственное, что может помешать совершению другого брака. Если Назумовский венчается со Ржевским, то на Митеньке он уже точно не женится. Ну а Ржевский… Ржевский после бракосочетания канет в Лету.

— Я не из тех, кто «выходит замуж», поручик, — по слогам выцедил князь, сразу расставляя все по своим местам, да только и я не лыком шит.

— А я не из тех, кто два раза предлагает, — насуропил я брови, сверля Назумовского взглядом. — Как вы там говорили? — я пощелкал пальцами, припоминая. — «Любить равного сложно, а порой почти невозможно»?

Князь молча смотрел на меня, не говоря больше ни слова. На его бесстрастном лице невозможно было ничего прочитать. Музыка смолкла, оставляя нас в некоем подвешенном состоянии. Наконец он молча взял меня за руку и потянул к выходу.

— Вы куда? — не понял я, по инерции продолжая идти за ним. Назумовский повернулся и спокойно объяснил:

— Масленичная неделя на исходе. Завтра прощеное воскресенье, а дальше Великий пост. Не успеем повенчаться сегодня, не сделаем этого никогда, — и прищурился хищно: — Или вы передумали, поручик?

Я уже и сам был не рад тому, что натворил. Но танки грязи не боятся. Помирать, так с музыкой. Я сжал руку князя и кивнул.

— Поспешим.

Комментарий к 10. Тур вальса

https://imageup.ru/img56/3808862/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img249/3808867/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img6/3808947/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img237/3808978/mycollages.jpg

========== 11. Ничего не было! ==========

Я или гений, или конченый дебил. И четкого понимания, кто я именно, у меня не было.

С одной стороны, идея была не подкопаешься: вывести князя из игры другим браком и не позволить ему тем самым жениться на Митеньке. А с другой стороны — все это время я только и делал, что бегал от брака с князем. И что в результате? Иду под венец? Так в чем разница?

Однако разница была. По крайней мере, для меня и самая что ни есть настоящая. Я не выходил замуж, а женился. И игра теперь шла по моим правилам. Я украдкой покосился на князя, который сидел рядом со мной в санях, кутаясь, как и я, в меховую шубу, пока возница, понукая лошадей, гнал через весь Петербург к окраине. Я не задавал вопросов, но и ежу было понятно, что мы едем в место, где нас обвенчают без проблем. Несмотря на то, что инициатива исходила от меня, у князя, видимо, и тут все было схвачено. Деньги открывают любые двери. Я зло скрипнул зубами, но промолчал. Похоже, князь, как и я, считал, что он контролирует все. Ну и кто из нас жених, а кто невеста? Я себя не чувствовал ни тем, ни другим.

Ход саней между тем замедлялся, поскольку людей, идущих нам навстречу, становилось все больше. В столице полным ходом шло празднование Масленицы, и улица превратилась в одну огромную ярмарку. В сгущающихся сумерках зажигались огни, слышались незамысловатые звуки музыки, торговцы снедью вовсю предлагали свои блюда, прямо на пешеходных проходах пекли блины, слышались взрывы смеха. Пахло сдобой, карамелью, дымом от костров.

— Не побрезгуй, барин!

Я вздрогнул и обернулся. Сани окончательно встали в густом потоке людей. А со стороны князя уже подоспел предприимчивый торговец с подносом: на нем таинственно-завлекательно мерцали две хрустальные стопки с водкой и закуска — стопка блинов, на которых щедрой горкой поблескивала красная и черная икра. Рот моментально наполнился слюной. Кормили в училище неважно. Каша, суп, булка с чаем на ночь — вот и весь рацион. Князь пожал плечами и протянул мне рюмку. Ледяная водка огненным шаром ухнула в желудок, и не успел я опомниться, как Назумовский решительно притянул меня за борта шубы и накрыл мои губы своими. Я вздрогнул. Мы сидели в санях посреди веселящейся пьяной толпы, а он целовал меня так, словно вокруг не было ни души. Не спеша, уверенно, нежно. Я опомнился и хотел дать отпор, но Назумовский решительно взял меня за руку, выдернул из саней и потянул куда-то через толпу. Я едва поспевал за ним, расталкивая по дороге зазевавшихся прохожих. Так, галопом, мы добрались до небольшой церкви. Буквально выбили дверь, задыхаясь ввалились внутрь и невольно замерли. Не знаю, что испытывал князь, а у меня сердце екнуло. В церкви было тихо и торжественно. Праздник шумел где-то вдалеке, а тут мягко колебались свечи у алтаря, тревожно пахло ладаном и темные лики святых смотрели строго и печально. Нет, в бога я не верю. Не верю и в черта. Война лишает всех иллюзий и делает реалистом, расставляя все по своим местам, и единственный, в кого ты продолжаешь верить, после того как на глазах гибнут люди, ты сам. Что до церкви, то я даже не помнил, когда последний раз оказывался там. И молиться не умел. Как оно? «Отче наш, ежа неси, но не беси?». Но теперь… Мне в первый раз за сегодняшний вечер пришла в голову мысль: за то, что я делаю, с меня спросят. И не князь. Что-то гораздо серьезнее, чем мне казалось, происходило прямо сейчас, и я еще мог повернуть назад. Я взглянул на князя и обнаружил, что он тоже рассматривает меня. Его ресницы были покрыты инеем, волосы припорошены снегом и изо рта вырывалось облачко пара каждый раз, когда он выдыхал.

— Как там? — хрипло и страшно спросил он. — «И в горе, и в здравии?» — И не дождавшись моего ответа, кивнул в сторону алтаря, внезапно переходя на ты: — Пойдем?

— Пойдем, — отозвался я эхом, понимая, что шутки кончились и бежать некуда.

Тут до меня дошло, что о свадьбе как таковой и о венчании в частности я не знаю ничего. Кажется, нужно кольцо? Князь тем временем нехотя выпустил мою руку и исчез в боковой двери. Я, оставшись один, прошелся до иконы неизвестного мне святого, под которой щетинился частокол из тонких восковых свечей. Новенькие, слипшиеся свечи лежали тут же. В душе опять всколыхнулось странное чувство неудобства, которое испытывает, наверное, каждый атеист в церкви, не зная, где стоять и что делать. Я машинально покрутил свечу, потом поднес верёвочный фитиль к языку пламени огарка, подождал, пока с треском займется от умирающей свечи новая, и на секунду задумался. Что говорить-то? Как ставить? И кому?

— За упокой раба божьего Александра, — усмехнулся наконец, сглатывая, как горечь, свое старое имя, подстершееся из моей памяти.

— Кто такой Александр? — услышал я тут же.

— Это неважно, — обернулся я к Назумовскому, за спиной которого стоял строгий священник в высоком непонятном головном уборе. — Он умер.

«Я умер», — подумал тоскливо. Ведь умер же? Разве это я собираюсь жениться на другом мужике? И это не пьяная свадьба в Лас-Вегасе. Опьянения в этот раз я не чувствовал. Все было гораздо серьезнее. Князь задержал на мне внимательный взгляд и взял за руку.

— Я ничего о тебе не знаю, — сказал он спокойно, и у меня сжалось сердце. — Но я тебе верю.

Я выдернул ладонь и направился к алтарю первым, чтобы не смотреть ему в глаза. Мне было не по себе. Князь встал рядом и кивнул священнику.

— Венчается раб Божий Дмитрий рабу Божьему Олегу, — начал тот, и его глубокий, чуть усталый голос поплыл под сводами церкви. Князь надел мне на палец тяжелое серебряное кольцо, которое до этого носил на мизинце. Его кисти были больше моих, и на мой безымянный палец оно скользнуло так, словно его сделали по заказу и специально для меня. А еще оно хранило тепло руки князя. Я машинально глянул на него. Герб-печатка, со змеей, обвившей меч. Заметное кольцо. У меня самого кольца для князя не было. Это было даже символично. Ведь и поручика Ржевского не существовало. Я пошарил по карманам и наткнулся на проволоку от шампанского. Повертел ее и свил в кольцо. Священник даже крякнул от возмущения, а вот князь и бровью не повел. Спокойно подождал, пока проволока оказалась на его пальце, и жестко прихватил меня за затылок ладонью.

— На равных, слышишь? — шепнул он и поцеловал. Я замер. О том, что следует после венчания, я как-то не подумал. А ведь теперь вроде бы как предстояла первая брачная ночь. Без этого же брак окажется недействительным? Как там у королей? Требовалась консуммация? И что прикажете делать? Не вырубать же князя, спасаясь потом бегством. Но Назумовский и тут решил все за меня.

Все те же сани пронесли нас через пустеющий, впадающий в пьяное забытье город к огромному особняку князя на Неве, и все это время Назумовский не проронил ни слова, оставляя меня в полном неведении. Дом был роскошен, пуст и гулок. Словно не жил там живой, настоящий человек. Как-то подумалось, что семьи у князя, считай, нет, а последние полгода тот и вовсе провел в Сибири, за строительством дорог. Я следовал за ним по огромному дому, медленно скользя кончиками пальцев по холодному мрамору колонн в огромном холле, по шелку, коим были затянуты стены коридора, по дорогому бархату портьер и наконец по прохладной ткани постельного белья. Вокруг нас с князем не было никого. Только тишина.

Я смотрел, как он медленно снимает сюртук. Потом рубашку. Все это стоя ко мне спиной и глядя через стекло на темный Петербург и черную ленту Невы под окном, лишь кое-где подсвеченную догорающими всполохами масленичных гуляний. Он был выше, сильнее, увереннее меня, и я понимал — он ждет, что я уступлю. Я снова сжал зубы так, что, казалось, эмаль крошится. Князь невозмутимо откинул рубашку в кресло, развернулся и направился ко мне. Встал совсем рядом. Слишком близко. Так близко, что я мог чувствовать его запах, а потому задержал дыхание. Это было… не по-мужски. Втягивать ноздрями чужой дух полуобнаженного мужчины было для меня непривычно, да я и не хотел. Но не дышать не получалось. Я терпел из последних сил и все-таки судорожно вдохнул, но ничего страшного не произошло. Я почувствовал лишь легкий запах мыла, тепло чужой кожи и чего-то еще. Назумовский смотрел на мои мучения с усмешкой взрослого, наблюдающего за тем, как малыш не желает первый раз пробовать что-то новое.

— Не бойся… — усмехнулся он. — Я уступлю первый.

А вот это было что-то новенькое. Не похож был князь на сладкого пассива. А впрочем, внешность порой бывает обманчива. Может, несмотря на свою брутальность, Назумовский как раз любитель подставить зад? Я не сдержал на языке сарказма:

— Не думал, что ты любишь быть снизу.

— Не люблю, — тут же отозвался князь. — А точнее, никогда не пробовал.

Тут пришла моя пора удивляться. Получалось, что он, как и я, никогда свою задницу никому не подставлял? Тогда что? Следующий вопрос я невольно задал вслух:

— Так почему же уступаешь мне? Что изменилось?

— Я встретил любимого, — просто ответил он и заткнул меня поцелуем, что было очень своевременно, потому что мой мозг разрывал миллион вопросов. Однако, не имея возможности их задать, а также получив гарантию того, что князь идет на уступки, я расслабился. Да так, что не удержался на ногах и рухнул, увлекая его за собой на огромную кровать за спиной.

Его рука скользнула под мою талию, выгибая меня к себе. Другая ладонь легла под мундир, на сердце. Может, князь и собирался подставляться, но вел себя так, словно это я был в его власти. А впрочем, размеры наши как бы предполагали, что именно я выступлю в роли ведомого. Как бы не так! Я ловко перекатил его на спину и завел его руки наверх, чтобы не особо их распускал. Он не протестовал. Замер, выжидательно глядя мне в лицо. И тут я сдался. Или даже не я, а мое тело. Точнее, не мое, а тело Митеньки. Ну не я же, в самом деле, бросился сам целовать князя. Я бы себе такого в жизни не позволил. Но меня вели инстинкты. Или сыграл тот факт, что секса нормального у меня не было до этого года два. Армия вам не игрушки. Как бы то ни было, при виде распростертого подо мной князя с обнаженным торсом и вздыбленной ширинкой у меня сорвало стоп-кран. Да и потом… Тому, кого не существует, стыдно быть не может. А поручика Ржевского не существовало. Это он, а не я, жадно вел губами по горячей, вздрагивающей шее, присасывался неистово к кадыку, слизывал то ли рык, то ли стон с губ князя, раздвигал коленом бедра и судорожно дергал вниз его брюки. Не моя, чужая рука обхватила с азартом первопроходца налитую плоть Назумовского, обнажая беззащитную блестящую головку. Не я, кто-то другой за меня двигался не по знанию, а по слепому наитию, делая все, как князь или как я бы на его месте хотел. Опыта не было никакого. Только огромное, снежным комом нарастающее возбуждение, стучащее в висках набатом, заставляющее действовать жестко, быстро, без сомнений, колебаний и лишних мыслей.

Я перевернул князя на живот, забираясь на его бедра верхом. Он молча прогнулся подо мной, упираясь ладонями в кровать и напрягая мышцы спины, словно для того, чтобы я лишний раз убедился, что подо мной сейчас мужик, а не хлюпик какой-то. Настоящий, сильный, властный, решительный и весь мой, а я так на минуточку два вершка от горшка. Я стиснул зубы, прижимаясь к его твердой заднице членом, рвущим ширинку.

— Погоди, я сам, — глухо выдохнул он, словно чувствуя мое нетерпение и правильно рассудив, что, разреши мне все прямо сейчас, закончится травмами для обоих. Потянулся к прикроватной тумбочке за матово блеснувшей бутылью и, смочив пальцы в масле, прошелся ребром ладони между ягодицами. Я стянул с плеч ненавистный гусарский мундир и откинул его в сторону, не отрывая взгляда от пальцев Назумовского, растягивающего себя, впрочем, весьма неумело. Видно, и вправду ему такое впервой, но мысли уже сместили вектор, а точнее, уплыли восвояси. Я оттолкнул его руку, взял в ладонь член и медленно провел головкой по шву от поджавшихся яиц вверх к блестящему от смазки анусу. Надавил слегка, навалился и охнул, когда головка проскользнула внутрь, преодолевая тугость мышц. Князь вздрогнул и выдохнул сквозь зубы, а у меня чуть искры из глаз не посыпались, так туго обхватило меня его нутро. Ни с одной самой опытной бабой такого не испытывал. Такого вообще ни с кем не было. Я застонал и качнул бедрами, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться с места в галоп. Впился пальцами в бедра Назумовского, хотя ухватиться было абсолютно не за что. Все поджарое, твердое, сплошные мышцы. Все другое, новое и от этого будоражащее, до острых мурашек между лопатками. Я сжал зубы, выровнял ритм, толкнулся глубже, опасаясь, что в любой момент могу позорно кончить, словно не мужик, а пионер нетерпеливый, но в этот момент Назумовский сам повел бедрами мне навстречу. Я задохнулся, и первая волна кайфа прокатилась по телу, заставляя окончательно потерять разум от всего, что сегодня происходило. Я сжал пальцы, скручивая в кулаке волосы Назумовского, и принялся вбиваться со всей дури и на всю длину в одуряющее, тесное, горячее нутро, пока меня не вынесло окончательно и я не свалился плашмя, распластавшись на его спине на долгие несколько секунд. Потом смутился этой невольной нежности и скатился на постель, подгребая под себя подушку и сыто-довольно выравнивая дыхание. И мгновенно об этом пожалел. Назумовский накрыл меня своим телом, подхватывая под грудь и прижимая к себе так тесно, что я не мог даже шелохнуться. Расстановка сил была не в мою пользу.

— На равных… помнишь? — обожгло ухо его горячее дыхание.

Я помнил. И все понимал прекрасно. Он мне уступил, и теперь наступила моя очередь решать, на что я готов пойти и могу ли ему сдаться. Я сцепил зубы. Как там говорят? Один раз не пидорас? Поручика Ржевского не существует, и завтра я забуду эту ночь навсегда. Я сглотнул ком в горле и медленно кивнул. В конце концов, это было справедливо. Горячая рука неторопливо и сильно прошлась по моему боку и замерла на бедре. Я выдохнул и покорно прогнулся. Назумовский потянул рубашку с моих плеч и неожиданно нежно потерся небритой колючей щекой по лопатке. Прижался лбом, носом, губами. Я уткнулся в подушку и сам раздвинул бедра, чувствуя, как тут же между ягодицами скользнула скользкая от масла рука князя и его настырные пальцы растянули мое нутро. Было терпимо. Никакого дискомфорта я не почувствовал, но и кайфа особого не испытывал. И чего там разговоров про эту простату-о-о-у-у! Ох, как же меня выгнуло в тот момент, когда пальцы проскользнули чуть глубже и поджались! Уж в этом-то, видать, Назумовский знал толк. Я снова стиснул зубы. На сей раз, чтобы позорно не застонать, когда пальцы во мне задвигались, проезжаясь именно там, где надо и как надо. Я не сдержался и тихонько застонал, а затем сделал уж совсем невозможную вещь — двинул бедрами блядски, плотнее насаживаясь на пальцы Назумовского. Последнее не осталось для него незамеченным. Он довольно-облегченно выдохнул мне в ухо:

— Сейчас все будет, мой хороший…

Я открыл рот, чтобы возмутиться на «хорошего», но в этот момент пальцы из моей задницы исчезли, а потом меня основательно расперло настырным горячим членом, и не успел я охнуть, как он забрался в меня на добрую половину. Ну вот и все. Поздно пить боржоми. Кстати, было вполне приемлемо. Возникло такое ощущение, что Митенька-зараза прямо-таки создан, чтобы быть сладким пассивом. Назумовский глухо застонал за спиной, сжал бедро стальным хватом и принялся натягивать меня на себя. Я обхватил подушку и приготовился терпеть, но тут он поменял угол проникновения и я снова чуть не взвыл. Ведь кончил же только что! По телу прогнало тягучей волной подступающего удовольствия.

— Давай, не стесняйся, — хохотнул мне на ухо князь, и я зарычал от бессилия. Головка члена снова проехалась по простате, и я погасил стон в спасительную подушку, но Назумовский рывком отправил ее на пол, а за ней и одеяло до кучи. Поддернул меня к себе, прогнул в лопатках и принялся вбиваться под тем самым кайфовым углом и с той же тягучей амплитудой. Я кусал губы и скреб ногтями по простыне. Увесистый шлепок по заднице обжег меня неожиданно и сорвал окончательно с тормозов.

— Давай! — властно скомандовал Назумовский, и я сдался. Первый стон — пошлый, низкий, хриплый — сорвался с губ, и уже через минуту я подвывал под князем на все лады, подмахивая ему как заправская шлюха.

«Это не я! Это чужое гадское тело с его похотливыми инстинктами! Это закончится, и я никогда об этом не вспомню!» — успокаивал я себя, слыша словно в записи собственные похотливые стоны, влажные шлепки бедер о задницу и хриплое жадное дыхание князя за спиной. Его рука нырнула под мой живот, смыкаясь на члене и передергивая, и по телу прогнало огненным вихрем удовольствие такой силы, что у меня наконец выбило пробки и выключило на хер. Последнее, что я чувствовал, это как меня накрыло теплой тяжестью чужого тела. Ну и слава богу…

***

— Ох, прости меня, Варвара, за грехи мои тяжкие! За то, что козу твою потравила, за то, что в молоко плюнула, за то, что петуха твоего лучшего выкрала из курятника…

— Бог простит, и я прощаю… и ты меня прости, Настасья… За то, что оглоблю на твоей телеге подпилила, за то, что сено твое подожгла, за то, что с мужем твоим любилась, покудова ты на базаре моими яйцами торговала…

Я вынырнул из сна, как из самого дикого и страшного кошмара, не понимая, ни где я, ни кто я. Митенька? Ржевский? Александр Заболоцкий? И кто такие Варвара с Настасьей, которые, судя по визгам, шипению и прочим непотребным звукам, после извинений перешли к потасовке прямо под окнами спальни князя.

Через секунды все стало на свои места. Прощеное воскресенье. Какие-то две визгливые бабы дрались на улице, а Петербург приходил в себя после пьяного угара сытой Масленицы. Завтра начинается Великий пост. Самое время покаяться. Я оглянулся: рядом, по-хозяйски накрыв меня рукой, мирно сопел Назумовский. Постель была в беспорядке, одеяла и подушки сброшены на пол, там же валялся мой мундир и прочие детали туалета. Меня обожгло волной стыда. Пора было заканчивать этот балаган. Я аккуратно выскользнул из-под руки князя, тихо собрал вещи и направился на цыпочках к дверям, как вдруг поддался неожиданному порыву. Подошел к постели и зачем-то поцеловал Назумовского в плечо. Попрощался так нелепо, что ли? Его ресницы тревожно затрепетали, но на мое счастье он так и не проснулся.

— Прости меня, князь… Ох, прости, — шепнул я беззвучно и, не оглядываясь, покинул комнату. Спустился по темной тихой лестнице, ослеп от яркого света на улице и пошел прямиком к Неве. С поручиком Ржевским пора было кончать. Я скомкал и запустил в прорубь ненавистный мундир и подождал, пока тот набухнет и пойдет ко дну. Ну вот и все. Ничего не было. Не было!

Комментарий к 11. Ничего не было!

https://imageup.ru/img248/3812654/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img275/3812686/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img58/3812717/mycollages.jpg

========== 12. Фамильная ценность ==========

— Обездашков! Вы бы прекращали делать упражнения в гимнастической зале! На вас платье скоро лопнет! — проворчал красный от натуги Рязанов, пытаясь стянуть шнуровку на моей сильно раздавшейся спине. — Вы же на спектакле в него просто не влезете, если так пойдет! Да и где вы видели Сюзанну с бицепсами?!

— А нечего было меня на роль служанки пихать! Вам-то самому роль графа досталась! — проворчал я злорадно. Остервенело почесал под кудрявым париком стриженую голову и упрямо сжал в кулаке что-то вроде эспандера, а точнее, небольшой кожаный мячик. Патронаж военного училища отличался огромной выдумкой и фантазией, и творческие идеи из него сыпались как из рога изобилия. Не успел отгреметь бал-маскарад, как поступила новая идея. Поставить в училище «Женитьбу Фигаро» Бомарше. И, естественно, меня как самого мелкого и слащавого юнкера определили на роль Сюзанны и обрядили в платье. Я же, в свой черед, делал все, чтобы не походить на плаксивую милашку, и в последнее время знатно раскачался, используя тот нехитрый инвентарь, который был в моем

распоряжении. Теперь костюм милой служанки едва сходился на спине, грозя вот-вот треснуть по швам, но меня это совершенно не волновало. Я перекинул мяч в другую ладонь и продолжил остервенело сжимать его, вновь погружаясь в свои мысли. А подумать мне было о чем.

Со злосчастного венчания на Масленицу прошла целая неделя, а ничего не происходило. Хотя по сути я и не понимал, что именно должно произойти. Жизнь в училище протекала обособленно от внешнего мира, если не считать увольнений, последнее из которых я использовал для того, чтобы окончательно решить вопрос с женитьбой князя на Митеньке. И теперь я места себе не находил в ожидании не пойми чего, задницей чувствуя… Ох, чего я только не чувствовал своей саднящей задницей. Если не вдаваться в подробности, чувствовал я себя весьма дерьмово. И дело было не в том, что первые несколько дней после «брачной» ночи я на стул садился бочком. Гораздо сильнее задницы ныло то, что нормальные люди называют совестью. А попытки затолкать в дальний уголок памяти венчание с князем с последующим постыдным кувырканием в постели, где я подвывал под «мужем» не хуже изголодавшейся гиены, привели к обратному результату. Стоило закрыть глаза, как воспоминания одно хуже другого обжигали кипятком. И самое страшное из них было, как ни странно, вовсе не секс, и не реакция чертова чужого тела на него. Самым страшным оказалось другое.

— Обездашков! Вам плохо? Вы краснее свеклы! Шнуровку туго затянул? Я сейчас! — бедный Рязанов засуетился вокруг меня, пытаясь освободить от ненавистного платья, списав на него мой красный цвет лица, но я надавал ему по рукам. Уж больно смахивало на приставания. Рязанов вспыхнул и тоже полез с кулаками, и через секунду мы уже толкались, готовые устроить драку на ровном месте. Не знаю, что двигало Рязановым, а мне тупо хотелось, чтобы кто-то вломил мне в челюсть, хоть частично переключив мои мозги на другое. Рязанов был раза в полтора крупнее меня, так что шансы оказаться уделанным у меня были приличными.

— Юнкер Обездашков! В приемную! К вам пришли!

Мы с Рязановым отлетели друг от друга в разные стороны со скоростью звука. Розги за драку в стенах училища получать не хотел ни он, ни я. Я машинально оправил платье и уставился на дежурного юнкера из младших классов, маячившего в дверях.

— Ко мне? Пришли? — переспросил я в замешательстве. Посещения юнкеров в учебный период были чем-то из ряда вон выдающимся и сулили большие неприятности, ибо только болезнь близких, или что еще похуже могли стать веским основанием для того, чтобы выдернуть юнкера из учебного процесса. — Кто?

— Не могу знать, — пожал плечами дежурный и, потеряв интерес к беседе, скрылся из вида.

Я вышел из репетиционной залы и отправился к приемной, невольно замедляя шаг, и перед дверью окончательно остановился. Кого это нелегкая принесла по мою душу? Никто, кроме советника Хренова, на ум не приходил. Может быть, князь наконец отменил помолвку и сообщил об этом моему неугомонному родственнику? Как бы то ни было, по ту сторону двери меня ждали. Я выдохнул, толкнул тяжелую створку и обмер. Князь стоял ко мне спиной, глядя в окно, но даже его спину, обтянутую как всегда темным сюртуком, я узнал мгновенно. Я машинально попятился назад, оглушительно шурша многослойными юбками и запоздало понимая, что облачен в наряд легкомысленной Сюзанны. Князь, заслышав шум, повернул голову, бросил на меня взгляд и слегка скривился:

— Что это на вас? Женское платье? — И спохватился: — Простите мою растерянность, я даже не поздоровался. Но ваш наряд…

— Это театральный костюм. В училище ставят «Женитьбу Фигаро» Бомарше, — буркнул я, молниеносно выхватывая из-за пояса веер, стыдливо прикрывая лицо и лихорадочно гадая, узнал ли меня князь. Но тот уже потерял к Митеньке интерес и снова отвернулся к окну, приказывая сухо:

— Присаживайтесь, я здесь, чтобы поговорить с вами.

Я оглянулся и послушно брякнулся в стоящее тут же кресло, машинально обмахиваясь веером и пытаясь взять себя в руки. Платье и парик, которые я так ненавидел еще пару минут назад, невольно стали для меня спасительной маскировкой и, похоже, Назумовский ничего не заподозрил. Он уже потерял всякий интерес к Митеньке и продолжил смотреть в окно так, словно там происходило из ряда вон выходящее событие. Я перевел дух и обратился во внимание. Князь явно был тут неспроста. Со своего места я не мог видеть его лица, только слышал голос.

— Я здесь по весьма неприятному поводу и предпочел бы не делать то, что собираюсь, но, боюсь, у меня нет выхода, — начал он ничего не выражающим тоном. — Я вынужден расторгнуть нашу с вами помолвку.

Я молчал. Я должен был почувствовать облегчение и радость, что мой план удался, но не чувствовал ничего. Наверное, так бывает, когда то, чего ты так долго добивался, наконец осуществляется. Молчание тем временем затягивалось и мне нужно было что-то сказать и как-то обозначить свою реакцию.

— Почему? — спросил я и, прочистив горло, повторил тоненьким противным голоском капризного мальчика: — Я вам не нравлюсь?

— Потому что я уже женат, — последовал такой же бесстрастный ответ. У меня екнуло сердце. Он что? Вообще ничего не чувствует? Как можно быть такой бесчувственной колодой? Однако следующие слова князя заставили мое сердце сжаться. — И хотя я женат теперь на человеке бессердечном и даже более того, понятия не имею, где он сейчас и смогу ли я найти его когда-нибудь, это ничего не меняет. Наш с вами брак более невозможен.

Я молчал, не имея ни малейшего понятия, что говорить в ответ, и князь, не дождавшись моей реакции, продолжил:

— Я не ищу вашего прощения, ибо понимаю, что простить такое невозможно, но постараюсь, чтобы данный инцидент прошел для вас как можно более безболезненно. Вам и вашей семье будет выплачена… скажем так, финансовая компенсация.

А это было уже слишком. Я резко встал и, забывая поменять голос, брякнул:

— Мне ничего от вас не нужно!

Князь обернулся и уставился на меня с интересом. Я поспешно плюхнулся обратно в кресло и прикрыл лицо веером, сверля князя взглядом.

— Не торопитесь отказываться, — мягко произнес Назумовский, снова отворачиваясь к окну, словно даже смотреть на меня ему было неприятно. — Я прекрасно отдаю себе отчет, что наш брак был призван решить некоторые финансовые проблемы вашей семьи и вы вряд ли могли испытывать какие-то чувства ко мне. Так что будет логично, если я…

Меня снова смело с кресла, и, прежде чем я успел подумать о том, что творю, слова сами собой сорвались с моих губ:

— Не вам решать, какие чувства я испытываю к вам! И засуньте себе свои деньги, знаете куда? Я сам в состоянии обеспечить себя и своих родных. Я в конце концов…

Слово «мужик» я проглотил в последний момент, потому что князь наконец потерял интерес к пейзажу за окном и развернулся ко мне с выражением крайней заинтересованности на лице. Я злорадно подумал, что мне все-таки удалось пробить панцирь его непроницаемости. Однако мое злорадство тут же сменилось беспокойством, поскольку последней тирадой я запросто мог разрушить образ капризной принцессы и спалить свой маскарад.

— Гад вы гадский, князь! Никогда вас не прощу! Прощайте! — пропищал я и вылетел из приемной, оглушительно хлопнув дверью. Пронесся по коридору и тормознул на лестнице, чтобы перевести дух и осознать, что все мои мучения с навязанным браком в итоге закончены и я добился своего. Только вот облегчения почему-то не чувствовал. На душе скребли кошки-мышки и все их собратья, у кого имелись когти и кто мог рвать ими мою совесть, превращая ее в лоскуты. Я снова выхватил веер и стал остервенело им обмахиваться. Дурацкое платье давило так, что было не вздохнуть, и если бы я был не я, то подумал, что у меня начинается настоящая бабская истерика. Мысль о том, что я больше никогда князя не увижу, не приносила облегчения. Черт-те что! Мне вдруг глупо, бессмысленно, но сильно до одурения захотелось взглянуть на него в последний раз. Я бросился к окну, которое по счастью выходило во двор, и буквально прильнул к стеклу. Как раз вовремя. Князь, прямой как палка, затянутый в мрачный сюртук и равнодушный ко всему внешнему миру, пересекал двор, направляясь к своему экипажу. Дежурный юнкер уже распахнул перед ним дверцу. Я уперся в холодное стекло лбом, чувствуя духоту, дурноту и то, что я конченая сволочь. В эту секунду князь вдруг резко обернулся и поднял голову, словно почувствовав мой взгляд. Я отскочил от окна и прижался к стене, чтобы не быть замеченным. Хотя какое это теперь имело значение? Раздался оглушительный треск. Гадское платье все же лопнуло на спине, позволяя вздохнуть полной грудью. Вот только воздух не шел. Не в моей личине было дело. А во мне. Неясное чувство, что я свершил страшную ошибку, не давало покоя, а победа в моем предприятии вдруг обернулась поражением. Но делать было нечего и обратной дороги не было. Оставалось одно. Жить дальше.

***

Лето было в полном разгаре. Ломилось через оконные рамы буйной свежей зеленью. Манило махнуть на речку, накупаться и назагораться вволю, и нам, юнкерам, после выпускных экзаменов оставалось только принести торжественную присягу Императору, чтобы вырваться на свободу. Настроение у всех было приподнятое, а я же был чернее тучи, сильно портя общую картину. Но ничего не мог с собой поделать. Мысли в голове назойливыми мухами у сладкого кружили все вокруг одного и того же и стремились к морозному февралю, венчанию и визиту князя в училище. Неясное, щемящее ощущение, что я был, мягко говоря, не прав, со временем обратилось в стойкую уверенность, и я всерьез подумывал о том, чтобы разыскать князя и принести ему свои извинения. Но меня останавливали два обстоятельства: князь с весны в Петербурге не появлялся, окончательно застряв в Сибири со своим строительством железных путей; и за то, что я натворил, не прощают.

Я российский офицер. Солдат, прошедший ужасы войны, терявший друзей, видевший, как гибнут мирные люди. Мужик, которого согнуть невозможно. И все же Назумовский умудрился сломать мне шаблон дважды: признавшись в любви и уступив мне. И ни то, ни другое не сделало его слабее, не унизило его. Он как и был, так и остался в моем понимании сильной целостной личностью. А я так бился за то, чтобы сохранить свою задницу неприкосновенной, что вдруг неожиданно для себя оказался полным мудаком. Да и задница моя, как выяснилось, была в совершеннейшем восторге от члена князя. При воспоминании о единственной ночи, когда я был распят под князем на скомканных простынях, меня вновь и вновь окатывало жаром. Со временем эти мысли доконали меня, я впал в мрачную меланхолию, прячась ото всех целыми днями в библиотеке и проигрывая наш последний разговор вновь и вновь и пытаясь найти выход из всего того, что наворотил.

«Я женат теперь на человеке бессердечном», — сказал мне князь. Но черт побери! Я хоть и был военным сапогом до мозга костей, но это не значило, что я не верил в любовь. Любовь не делает слабее, и дело было не в князе, который пошел ради Ржевского на многое. Я видел такое и ранее. Наш ротный, огромный пуленепробиваемый бизон, таял как мороженое, говоря о своей жене и дочке, таскал их фотографии в нагрудном кармане и светился как начищенная бляха, общаясь с ними по телефону, а ведь когда он орал, мы все тряслись осиновыми листьями на ветру. Я смотрел и завидовал, потому что в моей жизни любви было фиг да не фига. Кому я на хер нужен? Детдомовская крыса без гроша в кармане, знавшая только голод интерната, дым войны и одиночество холодной койки по ночам. Я жил свою жизнь, сжав зубы и ничего хорошего не ожидая. Но, может, я просто… Не встретил любимого человека? Или не смог поверить в то, что и для меня, черствого, жесткого, застывшего в своих собственных правилах и ограничениях, призванных сохранить мою жизнь, где-то в параллельной вселенной есть любовь?

— Обездашков, вот вы где! На кой ляд вам библиотека после выпускных экзаменов? — дежурный офицер выглядел запыхавшимся. Очевидно, ему пришлось обыскать все училище, чтобы меня обнаружить. — К вам пришли.

— Кто? — вскинулся я, резко вставая и чувствуя к своему неудовольствию, как сердце грохочет в груди. Ни тетушки, ни Хренов ко мне прийти не могли. Я сам на днях возвращался в особняк на Мойке. Других друзей и родственников у меня не было. Если только… Я постарался взять себя в руки и, откашлявшись, спросил уже спокойнее: — Кто?

— Какая-то дама, — пожал плечами дежурный и удалился.

Женщина? Я сглотнул горький ком разочарования и выматерил себя как следует. Совсем в бабу превратился! Кого я ждал? Князя? Я выдохнул и сжал кулаки, пытаясь привести нервы в порядок. Кого это по мою душу принесло? И я поспешил в приемную, раздираемый любопытством, поскольку ни единой версии о том, что за дама может хотеть встречи со мной, у меня не было.

Но жизнь способна преподносить сюрпризы. Мой ждал меня в приемной. Женщину, которая стояла у окна в том же месте и позе, что и Назумовский прошлый раз, я не знал. Но мгновенно узнал ее, стоило ей повернуться. Тот же разлет бровей, тот же взгляд темных глаз, тот же изгиб губ, та же яркая красота, только нежная, женская, не потускневшая с годами, а настоявшаяся, как хорошее вино. И ни единого седого волоска. Хотя, учитывая возраст самого князя, ей должно было быть хорошо за пятьдесят.

— Так вот вы какой, — произнесла она, пристально разглядывая меня. Насмотревшись, протянула мне руку и представилась просто, без титулов и регалий. Как когда-то ее сын: — Елена Назумовская.

Я склонился к ее руке, уже привыкнув к местному этикету и пряча смятение. Так вот какой я? Кто я? Если Митенька, то поздновато для родственного визита. А других вариантов не было. Я выпрямился и уставился на нее, ожидая, что ее следующие слова хоть что-то мне разъяснят. Потому то ни единой причины, по которой мать Назумовского могла навестить меня в училище, не было.

— Буду говорить без чопорных обиняков, меня сюда привел не совсем приятный повод, но я все же надеюсь на вашу порядочность, — сказала она, отнимая свою руку и теребя длинное жемчужное ожерелье на шее. Оказалось, что ее внешнее спокойствие все же было наносным и она слегка нервничала. — Я хочу попросить вас вернуть кольцо.

— Какое кольцо? — прошелестел я онемевшими враз губами и машинально сунул руку в карман. Единственное кольцо, которым я владел на сей момент, было то, которое Назумовский надел мне на палец в ночь венчания. Вернуть его было не вариант, но расстаться с ним тоже оказалось выше моих сил. Я постоянно таскал его в кармане, время от времени запуская туда руку и поглаживая его пальцами. Черт знает почему, но меня это успокаивало.

— Серебряную печатку, с мечом и змеей, которую мой сын надел вам на руку на венчании, — спокойно пояснила Назумовская, и я почувствовал, как пол под ногами вздрогнул. Я застыл соляным столбом, а мать Назумовского, видимо неправильно истолковав мой ступор, принялась уговаривать: — Эта вещь не представляет большой ценности, но это фамильная драгоценность и мне важно, чтобы она осталась в нашей семье. Мне это кольцо подарил отец Олега.

В этом месте ее голос дрогнул, и она отвернулась. А ко мне наконец вернулся дар речи. Правда, ничего путного я не выдал.

— Позвольте, но как… — промямлил я, пытаясь понять непонятное.

— Я отдала кольцо сыну, чтобы он в свою очередь надел его на палец избраннику, но, насколько могу судить, вам оно без надобности. Так верните его мне, ради бога. Пусть останется в семье, — Назумовская гордо выпрямилась, а я нашел в себе силы посмотреть ей в глаза и принять неизбежное.

— Так значит, князь все знал? — спросил я прямо. Она едва заметно усмехнулась.

— Олег хорошо разбирается в людях. Но оказалось, все-таки недостаточно хорошо. Он ждал, что вы наиграетесь и все поймете. Но, видимо, в этот раз он все-таки ошибся. Хотя любовь лишает людей рассудка, так что… — она неопределенно повела плечом, выражая этим жестом свое отношение к произошедшему.

— Давно он догадался? — спросил я, пытаясь понять, когда именно прокололся. Мне-то казалось, что я все так хорошо продумал.

— Я не знаю подробностей, — вздохнула Назумовская. — Олег весьма скрытен. Но о том, что он встретил человека необычного, яркого, ни на кого не похожего, сообщил еще осенью. И должна признаться, что я никогда не видела его таким… воодушевленным. Тогда-то я и отдала ему кольцо.

Я подавленно молчал, не зная, что сказать. Князь удивлял меня не раз, но смог сделать это снова.

— Ну хотите я его выкуплю? — предприняла новую попытку пробить мое упрямое молчание мать Назумовского.

— Мне не нужны ваши деньги! — вспылил я.

— Знаю. Олег сообщил мне, что вы отказались от финансовой компенсации, — улыбнулась мать Назумовского. — Хотя не понимаю, как вы будете выкручиваться.

— Сам справлюсь. Мужик я или хренов племянник, — я опять мотнул головой. На выпускных я набрал 10 баллов из возможных 12-ти, засыпавшись-таки на французском, и теперь мог рассчитывать на чин подпоручика, единовременную выплату от Императора аж в 400 рублей, но, что самое главное, автоматически зачислялся на высший выпускной курс инженерного училища, которое открывало совсем другие перспективы. — Выкручусь как-нибудь.

— Ну за тетушек своих можете не переживать, — успокоила меня Назумовская. — Именье под Петербургом для них Олег приобрел.

— Это еще зачем?! — вспылил я.

— Так ведь и не вам, а тетушкам, — еще шире улыбнулась она. — Хорошие они у вас.

— Хорошие, — согласился я невольно, а Елена Назумовская погасила улыбку:

— Ну хоть меркантильности в вас нет, только дурость. И то слава Богу.

Я хотел возразить ей, но отказался от этой идеи.

— Ну почему вам, мужчинам, непременно нужно все усложнять? Вы и любовь умудряетесь превратить в войну, — в ее тоне не было ни злости, ни раздражения. Только легкая усталость и грусть. — Кольцо отдадите?

Я сунул руку в карман, привычно сжал тяжелое кольцо, которое князь надел мне на безымянный палец, называя мужем, и принял решение.

— Нет!

Губы Назумовской тронула легкая улыбка. Словно другого ответа она и не ожидала.

— Ну что ж… Так тому и быть.

С этими словами она элегантно подобрала длинную юбку и направилась к выходу. Однако уже очутившись у двери, внезапно передумала и быстро вернулась. Порывисто обняла, быстро перекрестила и прошептала, снимая хоть частично груз вины с моей души:

— Вы сильный. Такой же, как мой сын. Надеюсь, у вас достанет ума все поправить.

Комментарий к 12. Фамильная ценность

https://imageup.ru/img140/3814786/mycollages-12.jpg

https://imageup.ru/img38/3814792/mycollages-13.jpg

https://imageup.ru/img164/3814796/mycollages-14.jpg

https://imageup.ru/img93/3814802/mycollages.jpg

========== 13. На равных ==========

Комментарий к 13. На равных

https://imageup.ru/img135/3819884/mycollages.jpg

https://imageup.ru/img13/3819901/mycollages.jpg

https://ibb.co/LvKgyVN

— Тайшет, барин. Дальше дороги нет.

Из сна меня вырвал то ли голос Кузьмы, то ли резкий толчок и скрежет колес, с которым остановился поезд. Я яростно потер лицо, сгоняя остатки сна, и выглянул в окно, намертво скованное морозом до затейливой картинной рамы эпохи барокко или рококо, что б я в этом понимал. Зато про паровозостроение, локомотивы, движущиеся оси, конденсацию пара, пароперегреватели, тяговые характеристики и многое другое знал и понимал практически все. И уж точно гораздо больше, чем мои теперешние современники.

Николаевское инженерное училище, практика на Невском заводе с параллельным дипломным проектом принципиально новой концепции теплового процесса паровозного котла давали возможность проектировать паровозы, используя инженерные расчёты вместо существующего и крайне ненадежного метода аналогий. Мои знания, которыми я бессовестно пользовался, помогали точно рассчитывать массу поезда, скорость в зависимости от профиля пути, обеспечивали составы тормозными средствами и решали многие задачи, до этого считающиеся невозможными. Мои инновации быстро обрели популярность, и вскоре я уже мог позволить себе основать собственное инженерное бюро под покровительством самого императора, который дальновидно не жалел средств на идущее полным ходом строительство Транссиба, способное превратить Сибирь из бескрайней и безлюдной тайги в стремительно развивающийся российский регион. Я постепенно откинул первую хитровывернутую часть своей фамилии, так сильно напоминавшую мне поручика Ржевского, и стал подписываться просто Обездашков. Стриг мягкие курчавые волосы под ноль, загрубел руками и лицом и не вылезал из мастерских с упорством сдвинутого на локомотивах маньяка практически три года. Точнее, два с половиной. Именно столько я не видел князя Назумовского, и именно столько делал все, чтобы добиться своей цели. Быть здесь.

Я всматривался в сгущающиеся чернила быстро наступающего вечера за морозным стеклом и не торопился выходить. Все равно пункт назначения — конечная. Дальше некуда. Я не видел ни станцию Тайшет, ни платформу, ни строения. Все было занесено снегом, только неясные огни вспыхивали и гасли где-то далеко. Там, где обрывались рельсы, начинались непролазная тайга, мороз и неизвестность. Но я сделал все, чтобы быть здесь и сейчас. Я носился за князем по недостроенному Транссибу, утопая в сугробах, грязи и завалах щебня, и никогда не заставал его на месте. Он умудрялся быть везде и нигде, контролируя процесс строительства и укладки шпал лично и нигде не задерживаясь надолго. Каждый раз с грохочущим сердцем прибывая на очередную станцию, где о нем прекрасно знали и где его имя произносили чуть ли не с благоговением, я выслушивал нескончаемые восторженные рассказы о князе, заставал людей, с которыми он работал, но сам он ускользал от меня, словно не желая меня видеть. Хотя, возможно, так и было. Наше инженерное бюро, носящее мое имя, было к тому времени хорошо известно и плотно работало над новым пассажирским поездом, который я и испытывал лично, наматывая версты по только что проложенным под руководством князя путям. Все это было очень символично. Я пытался поймать то, что давно потерял, и исправить то, что натворил. И за все это время, проведённое в собственном вагоне, прижавшись горячим лбом к ледяному стеклу, я о чем только не передумал, кроме того, что меня ждет, когда я наконец «догоню» князя. Ведь зная, кто я такой, имея представление, где меня найти, он больше не делал попыток встретиться со мной. А я… Я был готов к этой встрече при одном условии.

На равных. Только так я мог себе позволить подойти к Олегу. Если не по титулу и по деньгам, так по знаниям, силе, способности менять ход событий. И здесь, в тайге, где ни чины, ни парадные камзолы не имели никакой значимости, я чувствовал себя чуть более уверенно, чем в салонах Петербурга. И чуть ближе к Олегу. И моя слабая надежда на то, что мы можем ну хотя бы поговорить, была единственной причиной, что привела меня сюда.

— Пора, барин. Простынете! — Кузьму, как всегда, волновали вещи простые и понятные. Он хлопотал, протягивая мне теплую шубу, и его суета слегка вернула меня на грешную землю.

— Успеется. Куда торопиться… — проворчал я, оттягивая момент, когда придется сойти с поезда и встретиться с князем лицом к лицу. Дальше Тайшета Олег по-любому уехать не смог бы. Только если за ночь не проложит новые железнодорожные пути. Но куда бы он ни подался, я знал, что последую за ним. Я машинально коснулся левой рукой правого безымянного пальца и покрутил на нем кольцо: тяжелую серебряную печатку со змеей и мечом. То самое, которое князь надел мне на палец в ночь венчания. Я привык к нему не сразу. Как бы ни сложились обстоятельства, мне было нелегко осознавать, что я теперь… муж? Я давно запутался с формулировками, но знал одно: то, что со мной происходит, — не случайность, не глупость и не временная петля. Для чего-то же меня сюда забросило, дав второй шанс? Если в моей прошлой вселенной для меня не нашлось любви и тепла, то, может, я найду его здесь? А может, оно уже нашло меня?

Я опустил руку в карман, и кольцо на моей руке глухо стукнулось о другое. Тоже серебряное, тоже печатку, но с медведем, а точнее, с незабываемым Аристархом, которого я с помощью Кузьмы и жандармов все же отловил и вернул Карлу Платоновичу, а его морду заказал отлить в серебре на печатке из чистого озорства. Ведь негоже моему мужу ходить с проволокой от шампанского на пальце, тем более что князь ее, верно, выкинул давным-давно. Кузьма, исчезнувший куда-то, снова появился из ниоткуда. Машинально оправил воротник на моей шубе и весьма бесцеремонно нахлобучил на меня меховую шапку.

— Ночевать будем в домике станционного смотрителя. Там две комнаты всего, так что я в сенях устроюсь, — объяснил он деловито, подхватывая мой саквояж, распухший от чертежей и записей. Покрутился, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и уронил безразличным тоном: — Вторую комнату занимает князь Назумовский.

Я коротко кивнул, последовал за ним до дышащего стужей тамбура и, не раздумывая, спрыгнул в снег, сразу очутившись в нем по пояс. Метель заложила уши. Кузьма двинулся впереди, по расчищенной, но почти полностью заметенной заново тропе в полную тьму, в которой маяком мерцали два окна в маленькой сторожке. Я едва передвигал ноги, путаясь в полах шубы, увязая в снегу, но холода не чувствовал. Лед сковал только грудную клетку. Сжал тяжелой лапой и не отпускал. Ресницы мгновенно слиплись от снега, и через минуту я едва мог видеть два спасительных огня, из которых меня привлекал почему-то именно левый, хотя чем ближе мы подходили, тем отчетливее становилось понятно, что Кузьма забирает вправо. Видимо, именно там был вход в нашу половину дома. Но у меня больше не было сил ждать и тянуть, и я решительно повернул в другую сторону. Туда, где по моим представлениям был вход на половину князя. Кузьма даже не обернулся, оставляя меня одного расхлебывать те многослойные залежи лжи и дурости, которые я нагородил.

У маленькой, чуть покосившейся двери я замер. Тут, за углом дома, было притоптано, чуть утихла метель, и я воспользовался этой передышкой, чтобы сбить сугробы снега с плеч и вздохнуть полной грудью. Рука уже легла на массивное чугунное кольцо, что заменяло ручку, но я медлил. Я не видел Олега больше двух лет. И простой вопрос о том, что, возможно, меня больше не ждут, должен был возникнуть еще в Петербурге. Но посетил меня только сейчас. Хотя все было логично. Задайся я этим вопросом раньше, я бы получил очевидный ответ и меня бы тут просто не было. За достаточно длительный срок, в глуши, где не действовали законы столицы, в жизни Олега могло произойти абсолютно все. Он мог поменять привычки, образ жизни, возможно, встретить кого-то и… полюбить?

— Да ни хера! — ответил я сам себе и решительно толкнул дверь. В жизни Олега могло произойти все что угодно. Но что бы там ни было, я буду разбираться с этим по ходу дела. Я тут, и отступать был не намерен.

Теплый свет керосиновой лампы сглаживал детали, скрывал стены и оставлял в круге света только одного человека, стоящего у заваленного бумагами стола, опершись на него ладонями. На его плечи был небрежно наброшен тяжелый овчинный тулуп, постоянно сползающий с одного плеча, и человек поддергивал его обратно, раздражаясь, что не может сосредоточиться на документах перед ним. При моем появлении он не поменял позы, не обернулся и вообще никак не отреагировал. И все же я узнал его по одной спине, как когда-то в училище, когда, заложив руки за спину, не глядя на меня, разряженного в театральный костюм, он сообщил о разрыве помолвки со мной, потому что уже был женат на мне. Эту спину я узнал бы несмотря ни на что, и во что бы князь ни обрядился. Как не помешали ему ни тонны белил с румянами, ни гусарский мундир узнать во мне того, кого для него приготовила вселенная, даже если ей пришлось для этого вырвать меня из параллельного мира. Так бывает. И как бы я ни барахтался, как бы ни отказывался верить в то, что и для такого сухаря, как я, где-то существует тепло и родное плечо, я был здесь.

Я мялся у порога, а Олег все так же не думал облегчать мне задачу и здороваться первым. Словно знал, кто за его спиной. А у меня все слова повылетали. Да их и не было, если уж быть до конца откровенным. Что тут скажешь? Я просто сделал несколько шагов вперед и медленно обнял его со спины, неловко утыкаясь ледяным носом в твердое плечо и пытаясь обхватить его вместе с тулупом руками. Я все так же был меньше его раза в полтора и ниже ростом. Но сейчас чувствовал себя большим и сильным. И понятия не имел, прилетит мне сейчас под дых или нет.

Олег замер, напрягшись спиной так, что я мог чувствовать его неподвижность даже через толстый тулуп. Минута тянулась за минутой, но ничего не происходило. Понятное дело, меня не приветствовали восторженно, но и не гнали. И это было хорошо. Я кайфовал от тепла его тела совсем рядом и прижимался к нему, как к большой и сильной грелке. Наконец он завозился. Но вместо того, чтобы выворачиваться из цепкой хватки, нашел мою руку на своей груди и положил на нее свою, прижимая мою ладонь к сердцу. Нащупал и погладил кольцо. Хмыкнул и пробормотал:

— Долго же тебя носило…

— Долго, — согласился я покорно. Я сейчас вообще был на все согласен, лишь бы он продолжал стоять вот так и не гнал меня. Куда я пойду? Кому я нужен? Я, возможно, первый раз за всю свою жизнь чувствовал себя на своем месте. Значит, мое место рядом с ним?

— Сволочь ты все-таки… — вздохнул Олег. И я снова покорно кивнул, боднув его лбом между лопаток.

— Сволочь, — так же покорно согласился я, и он наконец вывернулся, теряя при этом тулуп и оставаясь в одной рубашке. Прихватил меня за подбородок и вынудил посмотреть на себя. Я мужественно выдержал его взгляд, замечая и отмечая все новое на его лице: выступившие скулы, чуть более заметную седину на висках, новые морщинки вокруг глаз. Последний раз так пристально я рассматривал его в утро Прощеного воскресенья. В то самое, прощенья за которое мне не было. Так что я молчал, оставив ему решать нашу судьбу.

— И чего ты теперь хочешь? — спросил он наконец, непонятно что выглядев на моем лице.

— Замуж тебя хочу позвать, — простодушно брякнул я и тут же завозился, доставая кольцо из кармана. — По-настоящему.

Олег задумчиво посмотрел на кольцо, не меняя позы, и хмыкнул.

— Почему сейчас?

— Потому что ты сам сказал. Помнишь? — выдохнул я. — На равных. Но только не сейчас, — честно сознался я, потому что сил носить чужое имя и личину больше не было. — Для начала мне нужно многое тебе рассказать о том, кто я такой, как меня на самом деле зовут и откуда я.

Это заявление заинтересовало князя куда много больше всех моих предыдущих слов.

— Почему-то я не особо удивлен, — вздохнул он. — И как же мне тебя называть? Дмитрий? Митенька? Ржевский? Обездашков?

— Александр, — мое настоящее имя прозвучало первый раз за несколько лет, заставляя меня самого вздрогнуть. Но мы были в лесной глуши, вокруг никого и настало время расставлять вещи по своим местам. — Меня зовут Александр Заболоцкий. И если после всего того, что услышишь, ты не сдашь меня в дурдом как умалишенного, я сделаю тебе предложение еще раз.

— Сашка, значит… — пробормотал князь.

Взял у меня из рук приготовленное кольцо и повертел в руках. Потом медленно полез в карман. Я напрягся, понятия не имея, что он оттуда достанет, но предмет, тускло блеснувший в свете лампы, точно не ожидал увидеть. Проволока от шампанского. Перекрученная, свитая в кольцо, живая и невредимая.

— Дурак ты, Сашка, — улыбнулся наконец Олег. — Мы ведь уже венчаны.

Я даже не понял, как выдохнул, тем более что выдыхал я уже в поцелуй. Одуряющий, горячий, нескончаемый поцелуй…

***

— Просыпа-а-айся, соня… Пора!

Олег то ли себя уговаривал, то ли меня будил. Вставать было немыслимо. За окном царила черная стужа, ждали версты еще непроложенных рельсов и без конца и края тянулась во все стороны тайга. Я даже под теплыми шкурами, которыми мы укрывались, вздрогнул. Горячая рука на моем бедре ожила, скользнула вверх, замерла на груди, задела сосок и нырнула по поджавшемуся в предвкушении животу вниз и в итоге сжалась на члене. Я невнятно замычал, поерзал и, естественно, вписался задницей в пах Олега, прижавшегося ко мне вплотную. Уткнулся лбом в подушку, согнул ногу в колене и прогнулся, получив в награду рваное горячее дыхание в загривок. Олег моментально подмял меня под себя, обхватил поперёк и толкнулся нетерпеливо членом в им же тянутый-перетянутый анус. Вот тебе и «на равных»! Как ни крути, а габаритами он меня по-любому превосходил, да и просыпался в разы легче. А кто первый встал, тому, как известно, и тапки. Поэтому первый утренний секс для меня неизменно оборачивался его членом в заднице. Однако энергии у меня было хоть отбавляй, поэтому вечером именно я утыкал его, уставшего, замотанного за день, в подушки и набрасывался на него как маньяк, заставляя прогибаться подо мной и скулить от удовольствия, пока я с энтузиазмом инженера-изобретателя опробовал на нем всё новые позы и приемчики. А сейчас…

Меня прошило привычно легкой болью проникновения, а крупная головка уже притерлась к простате, вырывая из глотки первый хриплый стон. Я перестал заморачиваться и сам повел задницей, подставляясь и подмахивая Олегу, который покачивал меня на своем члене, постепенно разгоняя сон и накрывая нас волной дикого возбуждения. Он терся небритой щекой о шею, дышал мне в ухо паровозом, сжимал до синяков мои бедра и наконец принялся входить в меня на полную, прекрасно зная, чего я хочу и как хочу. Я почувствовал, как кайф накатывает единой судорогой через все тело, заставляя почти кричать: громко, бесстыже, протяжно. Кончил в выдаивающий меня кулак и снова уткнулся мокрым разгоряченным лбом в подушку, пока Олег, рыча, вбивался в меня на бешеной скорости, кончая вслед за мной. Еще минута, и он вытянулся вдоль меня, тяжело дышащий, довольный и сытый. Уткнулся носом между лопаток и довольно засопел, заставляя меня лыбиться, как последнего идиота. Слава богу, он не видел выражения моего лица. Хотя готов поклясться, что его улыбка была ничуть не меньше. За окном занимался короткий зимний день. Дел было воз и маленькая тележка, но сейчас я готов был лежать рядом с Олегом хоть до скончания века. Не глядя я нашел его руку и поцеловал костяшки. Руки у Олега, как и у меня, были рабочие. Шершавые. И это дарило особое наслаждение, когда он скользил своими широкими ладонями по моему телу. Я поцеловал кольцо на безымянном пальце, которое Олег все-таки надел взамен злосчастной проволоки от шампанского, и повторил про себя слово, к которому мне еще предстояло привыкнуть, но которое мне в принципе нравилось:

— Муж-ж-ж.

И видимо, я все-таки произнес это вслух, потому что Олег вдруг перекатил меня на спину и навис надо мной, пытливо вглядываясь в глаза. Я знал, что именно он у меня спросит. Он часто спрашивал об этом.

— Не скучаешь по своему миру?

— Скучаю, — честно признался я. — Там интернет, мобильная связь, любой вид транспорта, пуховики вместо тулупов и все удобства цивилизации под рукой…

Олег помрачнел, и я не выдержал и расхохотался.

— Вот только там нет тебя. Поэтому меня сюда и выкинуло. К тебе, тетушкам и даже Хренову советнику. А телефоны, метро и прочее… Инженер я или сопливый юнкер без мозгов? Вопрос времени.

Мои мечты заткнули весьма невежливым поцелуем, и горячие руки прогулялись по телу, снова разжигая во мне жадный, неукротимый огонь. Губы Олега скользнули ниже по шее. Я смачно потянулся и приготовился к новому витку наслаждения, но тут Олег оторвался и уставился на меня, даже не скрывая целый выводок чертей во взгляде.

— Слушай, а расскажи еще анекдот про поручика Ржевского?