КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706312 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272773
Пользователей - 124660

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

IT AS IS [Дмитрий Липкинд] (fb2) читать онлайн

- IT AS IS 1.34 Мб, 138с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Дмитрий Липкинд

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дмитрий Липкинд IT AS IS

IT AS IS

it [ɪt] мест. — он, она, оно (о неодушевлённых предметах, животных, младенцах), это, то(о только что описанной ситуации), это;

сущ. тот, кто водит (в детских играх);

разг. чувственность, сексапильность, сексуальная привлекательность, секс; половой акт, кастрированное животное,

сокр. от information technology.

Англо-русский словарь
«Как есть» («as is») означает, что продавец продает, а покупатель покупает предмет продажи в том состоянии, в каком он находится в настоящее время, и что покупатель принимает его «со всеми недостатками», которые проявились сразу или не сразу. Это классический ярлык «Покупатель, остерегайся!», ситуация, в которой покупатель должен тратить время на тщательное изучение этого пункта прежде чем принять его, или получить консультации экспертов.

Википедия, статья «Как есть»

Проблема выбора

Изяслав раздражённо захлопнул дверь своего бизнес-седана и пнул с разворота спущенное колесо.

Было уже довольно поздно, солнце клонилось к закату, а горожане шли гуськом из супермаркетов в свои квартиры, неся туго набитые целлофановые пакеты. Стоянка перед офисом совсем опустела, и только Изяслав стоял злой и растерянный около своей машины. Все четыре колеса имели боковые порезы, а под дворником лежала записка: «Есть одна священная война — это война трудящихся против эксплоататоров». Изяславу эта надпись показалась смутно знакомой, вроде бы он её видел на фасаде какого-то ветхого здания в центре города. И от этого ему делалось ещё противней — он подумал о том, что такая дорогая земля застроена неказистыми двух- и трёхэтажными домами, зачастую не приносившими никакой пользы.

В какой-то миг Изяслав подумал, что колёса ему спустили по злому умыслу, из-за того, что он сделал что-то плохое, обидел кого-то или обманул, но сразу отверг эту мысль. Чего плохого он мог сделать, будучи простым менеджером, и делая ровно то, что делают другие менеджеры, а именно управляя подчинёнными и получая деньги? Нет, определённо, порезали шины ему либо в шутку, либо по ошибке.

Сейчас нужно было решить, что делать. Утром можно было бы взять машину жены, погрузить на неё зимнюю резину, привезти сюда, поменять все четыре колеса, а затем поехать в шиномонтаж. Но возиться со сменой колёс не хотелось. Другой вариант — вызвать эвакуатор, но это дорого. Третий вариант — попросить кого-то из знакомых или коллег сделать за него всю работу. Это казалось Изяславу наиболее приемлемым решением. В любом случае, ехать домой ему предстояло на такси.

Изяслав встал на обочину дороги и поднял руку. Рассчитывать на недорогую поездку, будучи одетым в костюм, рубашку и галстук, не приходилось. Особенно галстук, он выдавал принадлежность Изяслава к так называемому «офисному планктону» — народу безвольному, но весьма обеспеченному. Но и снимать галстук было нельзя — тогда его могли принять за крупного начальника и попросить ещё больше.

Около него затормозило такси. Это была старая «девятка» белого цвета. Водитель опустил стекло пассажирской двери и молча уставился на Изяслава. Тот нагнулся и назвал адрес и сумму. Водитель предложил накинуть сверху полтинник. Скрепя сердце, Изяслав, согласился, и они помчались вдоль вечерних улиц.


Родители правильно поступили, что дали ему имя Изяслав. Когда нужно было произвести впечатление хитрого и расчётливого человека, он представлялся как Изя, а когда хотел выглядеть простым и прямолинейным, говорил, что его зовут Слава. Своё полное имя он говорил только таможенникам и тем людям, отношениями с которыми он мог пренебречь.


Глядя на проносящиеся мимо огни, он размышлял о другой насущной проблеме — куда же ехать в отпуск с женой? Собственно, выбор был возможен только из двух вариантов — Турция либо Египет. О существовании каких-то других стран Изяслав, как весьма образованный человек, догадывался, но отвергал всякую мысль о поездке туда. «Жизнь не столь длинна, чтобы лишать себя all inclusive», — считал он.

В Турции есть традиционная турецкая водка, а в Египте турецкой водки нету. Зато в Египте есть пирамиды, а это древность и энергетика, которую не в каждой православной церкви встретишь.

Так что же? Водка или энергетика? Известно, что энергетическая ценность водки 235 килокалорий. Но как оценить энергетику пирамид? Тут Изяслав не знал как поступить.

— Ты чего грустный какой? — спросил таксист.

Изяслав удивлённо посмотрел на него, перебирая в уме варианты ответов. Наконец он сказал:

— Да на работе проблемы.

— На работе? — переспросил таксист, оглядел костюм Изяслава и хохотнул. — Проблемы у него на работе.

Изяслав почувствовал себя несколько неуютно, но отвечать не стал. Вскоре машина затормозила около торгового центра. Он расплатился и вышел.


Самые больше очереди в супермаркетах примерно с семи до восьми. Это вызвано двумя причинами. Во-первых, подавляющая часть населения работает до шести часов, потом около часа добирается до дома, трясясь в автобусе, трамвае либо дыша выхлопными газами внутри собственного автомобиля. Во-вторых, в это время работает меньше всего касс. Владельцам магазинов это выгодно, так как самый бесполезный товар лежит ближе всего к выходу. Стоя в очереди, покупатель будет долго на него смотреть, и в конце-концов обязательно что-нибудь да и возьмёт.

Сейчас основная масса народа уже отбыла к своим телевизорам, поэтому Изяслав не спеша бродил по супермаркету. Он долго не мог решить, какие же оливки ему следует купить? Чёрные или же зелёные? С косточкой или без?

К цвету оливок следовало отнестись со всей внимательностью и ответственностью. Мало кто знает, что оливки и маслины — это плоды одного и того же растения, а цвет зависит не от сорта, а от времени, которое олива провела на дереве. А чем больше этот срок, тем выше себестоимость каждого плода. Но, в то же время, оливки разного цвета обладают различными продуктовыми качествами. Какими именно, Изяслав не знал, хотя понимал, что исключать этот критерий было нельзя.

Какой-нибудь недалёкий и поверхностный человек, не обладающий должной глубиной мышления, мог бы купить оливки без косточки, решив, что при той же массе их в банке помещается больше. Но Изяслав был не из таких. Он отлично понимал, что в цену банки оливок без косточки входит так же труд наёмных работников, которые удаляли эти самые косточки из оливок, плюс их медицинская страховка, отчисления в пенсионный и другие фонды, налоги, плюс аренда цехов, и, конечно же, оплата услуг менеджера по удалению косточек.

Если менеджера не будет, откуда рабочие узнают, что сегодня нужно удалять косточки из оливок? Как они отличат оливку от косточки? Давно известно, что без менеджера никакая работа невозможна. Именно менеджер, а никто иной, руководит коллективом, мотивируя его на работу, обозначая цели и раздавая налево и направо поручения.

Хорошо подумав, Изяслав взял консервированной кукурузы в поллитровой жестяной банке, сигареты «Парламент» и пошёл к кассе.

Кассирша была совсем молодой — второй подбородок только-только начал появляться.

— Здравствуйте, пакет нужен? — с какой-то особенной обреченностью спросила она. Изяславу нравились такие интонации, потому за ними ему чудилась качественная, плодотворная, а главное долгая работа. Ведь чем дольше работает исполнитель, тем больший бонус получает менеджер. По крайней мере, Изяслав всегда старался повернуть ситуацию так, чтобы это правило выполнялось, и длительность работы в глазах заказчика приравнивалась к её сложности.

Было у Изяслава одно увлечение, которое он тщательно скрывал и о котором он никому не рассказывал. Всякий раз, расплачиваясь в магазине, на заправке, в ресторане или где-то ещё, он забирал с собой чек. Дома он включал компьютер, открывал в браузере любимую социальную сеть и вбивал в поиске имя и фамилию кассира, написанные на чеке.

Нет, он не общался с ними. Он изучал и домысливал их судьбы. Ему было интересно, как так получилось, что человек стал кассиром. Ведь не мечтал же он об этом в детстве: «Вот я вырасту, и буду работать с графиком два через два, по двенадцать часов в сутки. Буду сидеть у кассы и отсчитывать сдачу». «Любой здравомыслящий человек хочет руководить другими, ведь это залог успеха и процветания», — так думал Изяслав. Необходимость наличия некого мифического «успеха» была для него самоочевидным фактом.

Расплатившись, Изяслав вышел на крыльцо, открыл пачку сигарет и закурил. Несмотря на поздний час, уборщица драила ступеньки. Увидев Изяслава, она оперлась на швабру и попросила сигарету. Даже не обернувшись в её сторону, Изяслав спрятал пачку в карман. Постояв немного в ожидании ответа, уборщица скрылась в глубине торгового центра.

Курить Изяславу не нравилось, но он воспринимал это как необходимость для установления эффективных коммуникаций. Как иначе начать общение? А так кидаешь клич: «Пойдём покурим что ли», и сразу становится понятно, с кем можно устанавливать деловые отношения. Ну и ещё курение — повод не работать. Милое дело, в то время, когда твои некурящие подчинённые над чем-то усердно трудятся, выйти подышать и выкурить сигарету-другую.

Изяслав сплюнул на свежевымытый пол, кинул окурок мимо урны и с удовольствием вдохнул чуть прохладный вечерний воздух. Да, сегодня у него был трудный день. Вообще говоря, у проектного менеджера каждый день — трудный, ведь ему постоянно приходится принимать десятки сложнейших решений.

Устройство интернетов

— Значит так. Нам нужно какое-то автоматизированное средство для создания скриншотов, — голос генерального директора был как всегда спокоен и твёрд. По всему было видно, что за такое автоматизированное средство он был готов бороться до конца, — Когда найдёшь — наделай картинок и вставь в макет каталога. Времени тебе даю до 4 часов, потом проверю лично.

— Задачу понял. Уже делаю, — ответил я. Работа системного администратора в небольшой фирме, занимающейся продажей котельного оборудования, включает в себя множество дисциплин. Вёрстка макетов — одна из них. Недавно директор увидел какую-то софтину, строящую в реальном времени графики по данным с датчиков на котлах, и захотел, чтобы эти графики были включены в каталог с нашим оборудованием. И не просто включены, а в динамике, чтобы показать эффективность работы разных котлов под разной нагрузкой. Поначалу директор сам делал скриншоты, но ему это быстро надоело, и он делегировал эту ответственную задачу мне.

Открыв любимый поисковик, я хотел было уже ввести «автоматизированное создание скриншотов», как вдруг моё внимание привлёк новый элемент управления. Главная страница этой поисковой системы настолько минималистична, что каждое её изменение, даже на пару пикселей, сразу бросается в глаза. А сейчас там под строкой поиска появилось самое настоящее окно чата. Внизу вертелась анимированная иконка с изображением карандаша, символизирующая, должно быть, то, что собеседник пишет мне сообщение. Через пару секунд анимация исчезла, и в окне чата появилась надпись: «привет как дела».

Сначала я подумал, что столкнулся с новой разновидностью рекламы. Практически машинально я открыл исходный код страницы, но не увидел там ничего похожего на чат. Тогда я обновил страницу. Окно чата никуда не делось, только появилась надпись «привет как дела почиму НЕ отвечаешь». Озадаченный, я закрыл все лишние вкладки, запустил HttpFox и стал ждать. Через пару минут карандашик снова задёргался, и появился текст «ты здесь». Без знака вопроса. Новых запросов HttpFox не показал. Возможно, я подцепил какой-то вирус, работающий как плагин к FireFox и выводящий ряд заранее подготовленных фраз. В конце-концов, я вряд ли что-то потеряю, если попробую…

Я ввёл «ты знак вопроса потерял» и нажал ввод. Карандаш снова пришёл в движение, и появился текст «Да, я знаю. Я специально его не пишу, чтобы повысить вероятность выброса». Мне стало интересно, и я набрал «А ты кто?». Ответ пришёл сразу: «Я — дух интернетов. А ты кто?» Интересно. Похоже, у нас завязывается диалог.

«Привет, дух. Я — сисадмин», — написал я.

«Если сисадмин означает системное администрирование, то почему же ты делаешь скриншоты для каталога промышленных водонагревателей?» — спросил дух.

Вообще-то, я и сам не знал, почему я это делаю. Мне сказали делать — и я делаю. Я так ещё со школы привык. Когда мне говорят что-то делать, я делаю. Когда ничего не говорят, я читаю Контакт или Твиттер. Какое-то другое занятие я сам себе придумать не могу. Честно говоря, мне не совсем приятно, когда обсуждается эта особенность моего характера, и поэтому я решил сменить тему:

«Слушай, ты про какой-то выброс говорил. Что ты имел ввиду?»

«Это не так просто объяснить, — ответил дух. — У тебя есть свободные полчаса?»

Я прикинул, что софт для создания скриншотов я найду максимум за четверть часа. Наделать скриншоты — ещё тридцать минут. Переверстать макет — около часа. Сейчас 11 утра, поэтому до четырёх я вполне успею это сделать. К тому же велика вероятность, что директор забудет о своём распоряжении, или что-то передумает, и придётся всё делать по-другому.

«Да, есть», — ответил я.

«Хорошо, — написал дух. — Вот ты знаешь, из чего состоят интернеты?»

«Конечно, — быстро набрал я, — интернет состоит из серверов и каналов связи».

Карандаш долгое время дёргался. Видимо, дух что-то писал. Наконец на экране появилось:

«Твой ответ выдаёт в тебе технического специалиста, но он абсолютно неверен. Ты совершенно не понимаешь, в чём суть интернетов. Считать, что интернеты состоят из электронных компонентов — это всё равно, что считать человека состоящим из химических элементов. Возможно, ты знаешь, был такой философ, он всё время говорил «человек, познай себя самого». Хотя нет, конечно, ты же ничего не читаешь, кроме технической литературы. Итак, человек познал себя самого, и обнаружил, что при весе в 70 кг он состоит из 45,5 кг кислорода, 12,5 кг углерода, 7 кг водорода, 2,1 кг азота, 1 кг кальция, 700 г фосфата, 2 г цинка, 0,15 г меди, незначительного количества никеля, кобальта, свинца, молибдена и так далее. Ничего интересного. Но понимаешь, если это всё смешать, человека не получится!»

«Я, кажется, понимаю, к чему ты, — ответил я. — Может быть, интернет состоит из сайтов и сервисов, информации одним словом?»

«Нет, это всё равно, что сказать, что ты состоишь из души. Ну где ты у себя душу видел? Не говори глупостей. Не заплатил вовремя за хостинг — пропал твой сайт, как будто и не было».

«Ну если не электроника, и не информация — тогда что есть интернет?» — искренне удивился я.

Карандаш дёргался минут пять, не меньше. Казалось, дух что-то писал, стирал, и снова писал. Наконец, на экране появился длинный текст:

«Давай сначала уясним, что же находится внутри интернетов. Интернеты полны пользователями, или, как их ещё называют, юзерами. Юзер — это сокращение от итальянского выражения uno ser, что означает «единое бытие». Все юзеры живут абсолютно идентичной жизнью и одинаково устроены. Каждый юзер имеет круглую, практически шарообразную форму, и плавает в питательном информационном растворе. Ты, скорее всего, возразишь мне, но тут, изнутри интернетов, всё выглядит именно так. Каких-либо собственных механизмов передвижения у юзера нет, как нет и способности закрепиться на одном месте, поэтому потоки информационного раствора бросают его из стороны в сторону, как ветер — пустой пакет из супермаркета.

Снаружи каждый юзер покрыт мембраной, посредством которой происходят процессы всасывания и выделения. Да, каждый пользователь интернетов всасывает, и это очень важно.

Вброс — это разновидность информации, которую юзер поглощает с особым рвением. Термин «вброс», или, как ещё говорят, «наброс», происходит от слова «browse», что означает «корм для скота». Собственно, отсюда же происходит название инструмента для употребления вбросов — «браузер», то есть «вбрасыватель». Термин абсолютно оправдывает себя, так как юзеры питаются вбросами, поглощая их через свою защитную мембрану. Практически вся информация, которая существует в интернетах — это вбросы. Чистой, невбросовой информации скоро совсем не останется. Есть даже специальная профессия, представители которой занимаются очисткой интернетов от невбросов и созданием новых вбросов. Называется эта профессия SEO или SMO.

Выброс — это то, что выделяет юзер. В отличие от вброса, выброс есть абстрактное понятие. Под выбросом может пониматься как эмоциональная реакция, так и конкретные действия, вплоть до денежного перевода или расклейки плакатов. Разумеется, ни один реально существующий юзер, находясь в спокойном состоянии, ничего по своей воле не выделит, поэтому нужно вывести его из состояния равновесия — тогда запустятся естественные механизмы выброса. Идеальный юзер вообще никогда не приходит в равновесие, постоянно потребляя вбросы и создавая выбросы. Качество вброса определяется двумя характеристиками: степень усвоения и доля выброса. Хорошим считается тот вброс, который усвоился полностью и вызвал выброс не меньше себя.

Я уверен, если ты напряжёшься, ты вспомнишь, что всё это ты уже проходил в школе, на уроке биологии. Но даже если и нет — о подобной системе было написано во многих книгах. В отличие от мира микроорганизмов, пробить мембрану юзера снаружи практически невозможно. Нужно сделать так, чтобы юзер сам захотел всосать информацию. Итак, интернеты есть механизм, предоставляющий посредством вбросов доступ к содержимому юзера в виде выбросов. Теперь тебе лучше понятно?»

Я несколько раз перечитал написанное духом. Потом налил себе чая и прочитал ещё раз. И только после этого ответил:

«Так значит ты не интерактивная реклама? И не вирус?»

«Я только что открыл тебе суть интернетов, и всё, что ты спрашиваешь — это о том, чем я не являюсь? — появился ответ. — Если тебе будет легче, то я не существую, несмотря на то, что я мыслю. И вообще, почему ты отвечаешь вопросом на вопрос?»

Я не знал, почему я отвечаю вопросом на вопрос, и поэтому отхлебнул ещё чая, тем более что дух уже что-то снова начал писать.

«Существует огромное количество типов вбросов. Давай я расскажу тебе об основных. Первый тип — это опечатки. Было бы слишком наивно считать то количество опечаток, которое мы видим в интернете, следствием низкой грамотности юзеров. Опечатки, пропуски букв и знаков препинания, чередование прописных и строчных букв, просто бессвязные фразы — это всё осознанные вбросы. Вброс с опечатками становится более заметен на фоне другой информации. Будучи поглощённым, он очень часто вызывает у юзера выброс, особенно если тот имеет образование более девяти классов. Как тебя зацепило моё «привет как дела почиму НЕ отвечаешь», помнишь?»

«Да, что правда, то правда», — согласился я.

«Второй тип, — продолжил дух после некоторой паузы, — это несчастные. Ничто так легко не преодолевает защитную мембрану юзера, как фотографии маленьких детей под капельницами или жертв стихийных бедствий. Сюда же можно отнести бабушек, собирающих бутылки, и миллионеров на скамье подсудимых. Вот даже сейчас ты, с одной стороны, проникся жалостью к некому абстрактному несчастному, а с другой — ненавистью ко мне. Это при том, что этот несчастный существует только в твоём воображении, а я вообще дух, и меня не существует.

И тут мы вплотную добрались до третьего типа вброса — это ненависть. Так уж устроен юзер, что он постоянно что-то ненавидит. От мелких бытовых неурядиц до проблем глобального, вселенского масштаба. Юзеры не любят зиму, потому что холодно и снег никто не чистит. Не любят лето, потому что жарко и комары. Некоторые не любят евреев и американцев, не переставая при этом читать еврейские мифы и смотреть американские фильмы. Многие не любят своё начальство. И уж конечно все не любят существующую власть и геев. Власть не любят всегда, несмотря на то, какая это власть и что она делает. А геев не любят в силу доминирующей в обществе тюремной парадигмы мышления. Все же уважают зеков, а зеки не любят геев. Какой напрашивается вывод?»

Тут мне показалось, что дух следка перегибает палку.

«Неужели все так мрачно?» — спросил я.

«Отнюдь. Некоторые вбросы основываются на светлых чувствах и романтических порывах, — появился ответ. — Четвёртый тип вброса — это противопоставление третьему. Кроме того, чтобы ненавидеть, человек что хочет делать? Правильно, любить. Ещё до создания интернета начал формироваться эталон любви. Сейчас он окончательно сформирован и легко поддаётся количественной оценке — в сантиметрах, килограммах и минутах, или даже в абсолютных величинах. Если во вброс поместить эталон любви, то пользователь будет думать, что, употребив вброс, он получит доступ к этому самому эталону. Разумеется, как и всё в интернетах, эталон любви не существует, и разочарование юзера превращается в качественный, продолжительный выброс.

Пятый и, пожалуй, последний тип — это мозоль. У каждого есть что-то такое, чем он недоволен, нужно только поискать. Если этой темы касаться осторожно, юзер получает удовольствие и производит много равномерных небольших выбросов. Если надавить как следует, то реакция будет весьма бурной, с серией мощных, но затухающих выбросов. Можно даже подготовить обойму вбросов на самые популярные темы, например, «пикап», «работа на дядю» или «замыкания в Java». Какой-нибудь из них точно попадёт в цель. Вот тебе, например, сколько лет?»

«25», — ответил я, предчувствуя недоброе.

«А тебя не смущает тот факт, что генеральный директор фирмы, на которую ты работаешь, старше тебя всего на два года? У него незаконченное высшее, и его доход в несколько раз больше твоего. Ему не надо ни у кого отпрашиваться, уходя на 30 минут раньше с работы. А у тебя диплом с отличием, огромный багаж технических знаний, и ты сидишь целыми днями на одном месте. Что будет с тобой через пять лет? Через десять?»

Это стало последней каплей. Я почувствовал, как мои ладони вспотели. Дрожащими пальцами я набрал на клавиатуре:

«Ну а кому же это надо? Кто виноват в создании вбросов?» — и нажал клавишу ввода.

Несколько секунд в окне чата плясал карандаш. А потом появился текст, поразивший меня своей лаконичностью:

«Ответ на ваш вопрос готов. Для просмотра отправьте, пожалуйста, СМС с текстом AIG на короткий номер номер 1846».

Неспешный разговор около кулера

Валерий Михайлович (ВМ) — невысокий, гладко выбритый молодой человек лет сорока пяти, всё ещё подающий надежды. Имеет горделивый изгиб спины и маслянистый взгляд. Говорит тихо, почти шепчет.

Александр Сергеевич (АС) — широкоплеч и пузат, с окладистой кучерявой бородой. Говорит зычным, густым басом. Являясь признанным профессионалом, невольно вызывает уважение сам у себя.


Офисная кухня: небольшая каморка без окон, в центре стоит пластмассовый стол, в углу — кулер с водой, вдоль стен — табуретки. Около кулера затаился Валерий Михайлович. Чтобы попить воды, на кухню заходит Александр Сергеевич. В правой руке он несёт чашку.


ВМ (преграждая дорогу к кулеру, заискивающе): — Позвольте поинтересоваться!

АС (учтиво кланяясь): — Прошу вас, Валерий Михайлович, я всецело к вашим услугам.

ВМ: — Не поведаете ли вы мне, любезный друг, о тонкостях своей столь нелёгкой работы?

АС: — С превеликим удовольствием. Но моя работа столь многогранна, и, как вы сейчас верно заметили, столь нелегка, что я, право же, не знаю, с чего начать.

ВМ: — А начните, пожалуй, с самых, так сказать, основ. Поведайте, какие технологии вы используете?

АС (пытается обойти Валерия Михайловича слева): — Ну, коли вам интересно, охотно расскажу. Я, так сказать, сторонник подхода, при котором каждая технология используется только тогда, когда она необходима. Никаких таких, знаете ли, излишеств. Я как принялся в начале своей карьеры использовать водопадную модель, так и использую её по сей день.

ВМ (загораживая собой кулер): — Весьма любопытно. А в чём же, позвольте узнать, состоит водопадная модель?

АС: — Ах, это абсолютно несложно. Водопадная модель — это когда много-много воды. Воды так много, что за ней необходимость делать что-либо практически полностью исчезает.

ВМ: — Ах, как просто и элегантно! А мне вот довелось не так давно слышать о гибких технологиях. Вы их используете?

АС (пытается обойти Валерия Михайловича справа): — Безусловно, гибкость технологий — залог успешного завершения проекта. Мои технологии такие гибкие, что их можно гнуть как угодно, и они никогда не ломаются.

ВМ (загораживая собой кулер): — Ах, как интересно!

АС: — Да что же это такое в конце-то концов! Вы меня пропустите к кулеру или нет?

ВМ (отходя в сторону): — Ах, конечно же, извольте.


Александр Сергеевич наполняет стакан водой из кулера, жадно пьёт. Некоторое время оба молчат.


ВМ: — А вот позвольте поинтересоваться, любезнейший!

АС: — Конечно, милый друг, я весь во внимании.

ВМ: — У меня есть ещё несколько вопросов, но давайте же сначала присядем к столу для продолжение нашей беседы.

АС: — Охотно!


Валерий Михайлович и Александр Сергеевич пододвигают табуретки к пластмассовому столу и одновременно садятся. Некоторое время оба молчат, внимательно разглядывая друг друга.


ВМ: — А скажите, любезный друг. Вот тесты… Тесты вы используете?

АС: — Конечно! Запомните, если вы хотите добиться успеха в нашей профессии, если хотите сделать карьеру, подобно тому, как сделал её я — вы обязаны использовать тесты. Тесты — это самое главное, что только есть в нашей нелёгкой профессии.

ВМ: — Вы и вправду блистательный профессионал! А каково у вас покрытие этими самыми тестами?

АС: — Ах, полно вам! Покрытие у меня не просто полное, но полнейшее! Я заглядываю в каждый угол, в каждый кусочек проделанной работы, чтобы убедиться, что всё чистенько-аккуратно, что нигде никаких жучков-паучков не осталось.

ВМ: — И что, неужто прямо-таки всех жучков вылавливаете своим пристальным тестированием?

АС: — Абсолютно всех, я же профессионал!


Валерий Михайлович восхищённо смотрит на Александра Сергеевич. Тот, чуть смущаясь, поглаживает бороду.


ВМ: — Позвольте полюбопытствовать, милейший коллега!

АС: — Несомненно, я весь ваш.

ВМ: — А существуют ли какие-то стандартные приёмы, какие-то методы, которые помогают вам ежедневно решать задачи с неизменно превосходным результатом?

АС: — Безусловно, милейший! Существуют разнообразные приёмы и уловки, или, как их ещё называют, паттерны. Меня им обучили четыре знакомых бандита. В высшей степени образованные и приятные в общении господа, доложу я вам.

ВМ: — Вы так меня заинтриговали, так назовите хотя бы один, молю вас!

АС: — Конечно. Вот, например, приём «Посетитель». Это, образно говоря, когда кто-то приходит к вам постоянно и что-то такое делает у вас, а затем уходит. А вам приходится разбираться с тем, что он у вас наделал.

ВМ: — Какой ужас!

АС: — Да, друг мой, с посетителями порой приходится сложно. А вот ещё приём, называется «Одиночка».

ВМ: — Поведайте же мне о нём, не откладывая ни секунды!

АС: — «Одиночка» — это когда вы остаётесь один на один с проектом. Так сказать, честная дуэль.

ВМ: — Я всё больше убеждаюсь, что вы — настоящий герой, Александр Сергеевич! А вот скажите, как вы относитесь к ООП? Не считаете ли вы, сударь, что ООП слегка, как бы это сказать, избыточно, и даже, если позволите, неповоротливо?

АС: — Ну, что вы, дорогой Валерий Михайлович! Как и любой подход, ООП требует некоторой сноровки. Я бы даже сказал, нужно иметь ООП-мышление.

ВМ: — Как же, милостивый сударь, неужели вы отвергаете весьма расхожее мнение о том, что любому вьюноше под силу овладеть всей мощью ООП-подхода?

АС: — Несомненно! Вернее и не скажешь, я именно отвергаю сию крамольную мысль и считаю распространение ООП-подхода среди подрастающего поколения даже не бесполезным, но преждевременным. Отроку сперва следует постичь суть подхода функционального, а уже затем обращать свой в взор к премудростям ООП. Под функциональным подходом, разумеется, я имею ввиду традиционный подход, хорошо зарекомендовавший себя в нашей деятельности. Вы же понимаете, о чём я, Валерий Михайлович?

ВМ: — Да, я отлично понимаю вас, Александр Сергеевич.


Валерий Михайлович с понимаем кивает головой.

Неожиданно входит Слава, хамоватый молодой человек с повадками проектного менеджера. Он одет в спортивный костюм с иголочки и кроссовки с логотипом Facebook.


Слава: — Эй, бездельники, что опять растрынделись? Давайте за работу, тут лестница ещё грязная!

Валерий Михайлович и Александр Сергеевич берут швабры и идут мыть лестницу.

Слава (обращаясь к зрителю): — Поймите меня правильно, господа. Не люблю я все эти досужие споры. Какая разница, в конце концов, использовать ли Обильное Омывание Полов, или по старинке протирать их тряпочкой. Это личное дело каждого. Главное, чтобы в офисе было чисто.

Занавес

Голубь


— «А разве голуби летают так высоко?» — увидел я в скайпе новое сообщение. Его написала мне Ира, наш специалист по тестированию. Я оторвал взгляд от монитора и обернулся. Её стол стоял рядом, и мы могли бы говорить вслух, но в маленькой комнате, где сидит пятнадцать человек, это считается дурным тоном. Здесь каждое произнесённое слово отвлекает от работы и не даёт коллегам сосредоточиться. А сосредоточенность — это главное качество для программиста. Поэтому вместо живого общения мы все молча стучим по клавишам. Замена устной речи на чаты и электронную почту не проходит бесследно. Последнее время я стал замечать, что мы почти перестали проявлять эмоции. Наши улыбки и огорчения сводятся к комбинациям клавиш shift и ноль, или девять.

Так и сейчас, Ира поймала мой взгляд и равнодушно указала глазами на окно, как бы говоря «посмотри, что там», а затем снова повернулась к экрану. Ни её губы, ни глаза не выражали никаких чувств. Я немного приподнялся в кресле, так, чтобы из-за компьютера и голов коллег был виден проём окна. Там, с другой стороны стекла, на карнизе сидел белый голубь.

Я встал и, чтобы получше его разглядеть, подошёл к окну. Честно говоря, я ждал, что голубь заметит меня и улетит, но он даже не тронулся с места, продолжая чистить белые, как рубашка менеджера среднего звена, перья. Клюв и лапки его были нежно-розовые, а чёрные глаза с жёлтой радужной оболочкой смотрели прямо на меня внимательно и спокойно.

Скорее всего, этот голубь заблудился, и, устав летать кругами в поисках родного питомника, сел на наш подоконник. Когда голубей выпускают в незнакомом месте, они, не видя своего дома, описывают небольшой круг. Если они снова не находят знакомых мест, то заходят на больший круг. И так далее, раз за разом увеличивая радиус траектории, пока хватает сил.

Было видно, что этот голубь привык жить среди людей. Единственное, что он видел от них — это корм, который давал ему хозяин. В него никогда не стреляли из рогаток и духовых ружей, никогда не кидали камнями. Ему не приходилось искать еду на помойках и спасаться от кошек. Возможно и сейчас ему казалось, что он находится в своей голубятне, и хозяин вот-вот принесёт ему и его сородичам корм.

Заметив, что я поднялся с места и что-то разглядываю в окне, мои коллеги начали по-одному вставать и заглядывать мне через плечо. Так мы всем кабинетом столпились напротив окна и разглядывали голубя на карнизе. А Миша, один из наших программистов, даже достал свой телефон и сделал несколько снимков. Скорее всего для того, чтобы запостить их в Твиттер или Инстаграм.


Надо сказать, что окна у нас не открываются, и поэтому не было никакой возможности согнать голубя с подоконника.


Вечерело, а голубь всё так же сидел на карнизе, смотрел на нас, чистил перья клювом и, должно быть, не понимал, что с одной стороны у него пропасть в двенадцать офисных этажей, а с другой — наши отёчные лица, так неумело изображающие заинтересованность в его судьбе. Необыкновенно красное заходящее солнце придавало его оперению нежно-розовый оттенок.

Уходя домой, я подумал, что было бы неплохо посмотреть на наш этаж с улицы, но, когда лифт довёз меня до первого этажа, я уже успел забыть про это.


Ночью мне снился странный сон.

Я стоял на первом этаже нашего офисного здания, посреди торговых центров, дорогих кафе и бессмысленных бутиков. Ярко светились витрины и стенды, фотомодели, как мумии, смотрели безжизненными глазами с плакатов на стенах, сладко пахло выпечкой из кондитерского отдела. Всё было как всегда, кроме одного.

Здесь не было ни души. Вообще. Казалось, что люди просто исчезли, ушли в один миг, бросив все свои дела.

Никто не стоял за прилавками, никого не было у касс, не расхаживали туда-сюда важные охранники. Модные девушки не примеряли кофточки в бутиках и не фотографировали на айфоны своё отражение в зеркальных стенах. Бабушки не считали монеты у стеллажей с продуктами. Подростки не сидели в обнимку на фуд-корте.

Я шёл по пустому коридору торгового центра, и рядом, в стеклянных дверях разнообразных отделов, шло моё отражение — бледное, сутулое и нескладное. Как я стал таким? Как так случилось?

Ведь когда-то я был совсем другим, маленьким, весёлым и довольным школьником с румяными щеками. Помню, как в один из бесконечных летних дней я сидел на траве возле дачного домика и кидал камушки в перевёрнутое ржавое ведро. Они чуть слышно ударялись о его стенки и беззвучно падали в траву. Тогда мне казалось, что камни — это снаряды катапульт, а ведро — это крепость, в которой укрылись мои враги. Смертоносные огненные шары врезались в неприступные стены, и вот-вот над осаждённой твердыней должен был подняться белый флаг…

Чем дальше я шёл, тем сильнее становилось странное ощущение чужого присутствия. Будто кто-то неотрывно смотрит на меня и оценивает, что же я буду делать.

Неожиданно люминесцентные лампы, так легко подменявшие ночь днём, начали моргать и гаснуть одна за другой, а вдалеке, посреди коридора, показалось нечто чёрное, огромное, напоминающее готового к прыжку зверя. Шаг за шагом, словно повинуясь чьей-то чужой воле, я приближался к нему.

Внутри меня всё похолодело. Откуда-то из глубины сознания пришло понимание того, что всё это лишь сон, и нужно только проснуться, и всё закончится. Как неумелый ныряльщик, ударившись о дно, может забыть, в какую сторону ему нужно плыть, чтобы оказаться на поверхности, так и я не помнил, как это — просыпаться.

И лишь подойдя совсем близко, я понял, что передо мной, прислонённый к поддерживающей потолок колонне, стоит рекламный щит, изображающий обнявшихся мужчину и женщину. Мужчина был высок и широк в плечах, одет в стильный твидовый пиджак, светлую рубашку с расстёгнутым воротом, джинсы и теннисные туфли. Женщина выглядела значительно моложе мужчины. На её счастливом лице не было ни единой морщинки, а короткое красное платье подчёркивало безупречную фигуру. И оба были в очках Рей Бен — на мужчине строгие, в чёрной оправе, а на женщине — в массивной красной, в тон платью. «Отличное зрение», — гласила надпись над их головами.

Таких холёных, счастливых и довольных людей, как изображены здесь, вы никогда не встретите на улице. Их вообще невозможно встретить в реальной жизни, это абстракция, созданная для нас профессионалами из отдела маркетинга для того, чтобы наполнить нашу жизнь смыслом. Эти двое смотрели на меня безразлично, но в то же время с какой-то долей сожаления — ведь у меня нет и не будет никогда таких же модных аксессуаров.

— Не смотреть! Не смотреть на меня! — заорал я, и развернувшись, ударил кулаком прямо в картонный овал лица мужчины, прямо в фирменную оправу очков. Пробив картонный щит, мой кулак ударился о бетонную колонну. Острая вспышка боли, как молния, пронзила мою руку от кисти до плеча. Я осел на пол, и только эхо гулко разнеслось по коридору: «Смотреть, смотреть».

Я вскочил и, спотыкаясь, побежал по уходящему вдаль бесконечному коридору, а со всех сторон на меня смотрели гигантские рекламные полотнища: «попробуйте», «оцените», «выгодно», «прямо сейчас», «вы имеет право», «не упустите свой шанс»…


Я проснулся на продавленном диване в своей маленькой пустой квартире. Слегка подрагивая в предрассветном полумраке, красные цифры настенных электронных часов показывали «5:41». Я сел в кровати, комкая мокрую от пота простыню, и уставился на бледный проём окна. У меня дома никогда не было ни оберегов, ни икон. Вообще, находясь дома, я в основном занимался тем, что спал. Но сейчас мною овладел какой-то необъяснимый страх, на грани с тоской.

Не было никого, кто ободрил бы меня, сказал мне «встань», выгнал меня прочь, нарушив привычный порядок вещей. Я чувствовал себя арестантом, заключенным в огромную тюрьму этого безжизненного предрассветного мира. Да, где-то далеко растут леса, текут реки, мчатся ветра среди горных вершин. И там, далеко, обитают настоящие животные, плавают живые рыбы и летают птицы. Я знаю всё это, я читал об этом в интернете.

Но мой мир, он будто бы проклят, он ограничен стенами зданий, он состоит из стекла и пластика. Здесь я отовсюду слышу о дарованной мной свободе выбора, и от осознания этой свободы мне становится ещё хуже.

Единственной святой вещью мне казался светло-серый, с примесью алого и сиреневого, квадрат окна. Мои красные, опухшие, подслеповатые глаза наполнились слезами.


Придя утром на работу, я первым делом посмотрел за окно.

Голубь был на том же месте, но теперь он выглядел намного хуже. Он весь нахохлился, и, не двигаясь, смотрел в одну точку. Мне даже показалось, что он умер. Я достал из кармана ключи и постучал по стеклу. Голубь не шевелился несколько долгих секунд, потом повернул в мою сторону голову и так и застыл, уставившись на меня крохотными чёрными глазами.

Чуть помедлив, я сел на своё место и занялся привычной работой — читал почту, отвечал на письма, делал какие-то отметки в багтрекере, просматривал коммиты и писал код. Потом снова отвечал на письма и снова писал код. Незаметно подошло время обеда.

«В этот раз надо бы всё-таки посмотреть на наше окно снизу, как есть пойду», — подумал я. Но снова забыл.


Обедаю я в столовой на четвёртом этаже нашего торгово-офисного центра, но для того, чтобы пройти туда, нужно выйти на улицу, обойти здание и зайти с центрального входа.

Эскалаторы внутри торговой части здания образуют что-то типа четырёхугольного колодца. На его дне находится несколько стендов, один из которых уже не первый месяц привлекает моё внимание. Я разглядываю его всё время, пока поднимаюсь или спускаюсь. За прилавком сидит грустный мужчина. Он продаёт системы видеонаблюдения. Крошечные камеры, мониторы, какие-то датчики, сотни метров проводов, скрученных в бухты. Сверху хорошо видно, что он его шевелюра изрядно поредела. Чем-то мне это напоминает сцену из Симпсонов, когда Гомер говорит: «Что мне остаётся? Только смотреть, как я толстею и лысею».

День за днём наблюдая, как этот мужчина сидит у подножия эскалаторов, я понимаю, что моя жизнь, уже много лет тянущаяся в четырёх стенах офиса, не так уж и плоха.


В меню столовой мне на глаза попалось интересное блюдо — салат «Звезда из провинции». Состоял он из говядины, грибов и сыра. Ну и майонеза, конечно. Мне этот салат сразу понравился, ведь вполне логично, что некая корова, поехав покорять столицу, стала ингредиентом в салате. Какой, если говорить на прямоту, выбор у простой коровы? Либо говядина, либо молоко. А когда она уже не сможет давать молоко — тогда точно говядина, причём уценённая. Грибы в данном случае символизируют несбыточные мечты, а сыр — неразрывную связь с домом.

Я, как и подавляющее большинство моих коллег и знакомых, пару раз в жизни видел живых коров. Но провести параллель между неторопливым рогатым животным и салатом «Звезда из провинции» для нас практически невыполнимая задача. Кстати, состояние, в котором человек не способен ассоциировать еду с растением или животным, из которого она изготовлена, буддисты считают разновидностью помутнения рассудка.


Когда я вернулся с обеда, напротив окна стояла маркерная доска с изображёнными на ней графиками проектов и диаграммами. Где-то из-за неё то и дело раздавалось неритмичное постукивание. «Тук-тук».

Это заставило меня вспомнить сегодняшний сон и тот далёкий беззаботный летний день. Такой же звук издавало ведро, когда в его стенки ударялись брошенные мною камушки.

— Ребят, зачем вы её сюда поставили? — спросил я, войдя в комнату, но никто мне не ответил. Все мои коллеги сидели, уставившись в мониторы, будто бы не замечая моего вопроса.

Я пошёл в сторону доски, чтобы убрать её. Случайно я заметил, что у Миши вместо среды разработки был открыт браузер с Твиттером. Он как раз удалял свою вчерашнюю запись про голубя.

Подойдя к доске, я заглянул за неё, туда, где за двойным стеклопакетом час назад сидел белый голубь. То, что я там увидел, навсегда отпечаталось в моей памяти, как стигма на измождённом теле раба.

Там, где раньше сидел голубь, теперь лежала бесформенная кучка розово-красной кашицы. Из неё торчали перемазанные кровью перья и крохотные белые кости. На этой куче сидела огромная серая ворона и монотонно, как заведённая, клевала останки голубя. «Тук-тук», — выстукивала она по жестяному карнизу.

Я пододвинул доску поближе к окну и сел на своё рабочее место, пытаясь сосредоточиться. Если бы жизнь была фильмом, то в этот самый момент стоило бы закончить сцену. Было бы крайне эффектно — останки голубя и изумлённое лицо главного героя. Но жизнь приходится проживать всю, каждое мгновение, секунда за секундой. Я сидел за компьютером, пытаясь сосредоточиться на работе, но всё, чем было занято моё сознание — это непрекращающийся аритмичный стук за окном.

«Тук-тук», — снова и снова раздавалось из-за маркерной доски. Казалось, этот звук издаёт нечто древнее и вечно голодное, находящиеся в заточении среди графиков и UML-диаграмм. И оно уже почти освободилось, почти расправилось с последней преградой на пути к нашему теплому и уютному, состоящему исключительно из бизнес-планов итехзаданий миру.


Я уходил с работы последним, и, закрывая кабинет, всё никак не мог попасть ключом в замочную скважину — так сильно у меня дрожали руки. Даже из-за закрытой двери я слышал удары птичьего клюва о стальной карниз: «тук-тук». Я слышал их, ожидая лифта на этаже, и внутри лифта, и в холле, когда ставил офис на охрану. И лишь когда я покинул здание, наваждение пропало. Вжав голову в плечи и стараясь не оборачиваться, я шагал прочь.


А ночью был сильный дождь, и на следующее утро подоконник был чист и пуст.

Одна ночь из жизни программиста Миши, или Два способа разработки ПО

Две тропинки идут рядом: путь жизни и путь смерти… Люди не идут никаким путём, ни путём жизни, ни путем смерти. Вихрь носит их, как солому.

Густав Майринк, «Голем»
В офисе было тихо и темно, лишь стук клавиш и редкие щелчки мыши нарушали едва различимое жужжание кулера, да широкоформатный монитор освещал измождённое лицо regular developer'а Миши. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что идёт обычная рабочая ночь с пятницы на субботу. Так оно и было для тысяч других разработчиков по всему миру, но только не для Миши. Поставив очередную пустую бутылку под стол, он внезапно почувствовал, что граница, отделяющая его от гордого титула «senior developer», не так уж и далека.

«Я встаю не раньше полудня, работаю до двух часов ночи и выпиваю за раз три литра пива. Наверное, я становлюсь профессионалом», — подумал Миша, и в этот самый момент почувствовал на себе чей-то тяжёлый взгляд. То, что он увидел, подняв глаза от монитора, заставило его замереть от ужаса. Две фигуры в серых балахонах стояли по обем сторонам его стола. Лица, скрытые низко надвинутыми капюшонами, смотрели сурово и, в то же время, безразлично. Страшно было пошевелить хотя бы пальцем или вздохнуть, а сознание отчаянно отказывалось верить в реальность происходящего.

Миша узнал этих двоих. Старшие коллеги рассказывали ему, что всякий раз, когда кто-нибудь подбирается к мистической грани между простым разработчиком и старшим, к нему приходят эти двое, чтобы посвятить в свои мрачные тайны.

Миша сглотнул и тихо спросил дрожащим голосом:

— Тим-лид Коля? Проджект-менеджер Изя? Рабочий день уже давно закончился, что вы здесь делаете? И к чему весь этот маскарад?

— Михаил, ты и сам знаешь, зачем мы здесь, — бесстрастным голосом ответил Коля, — должность рядового девелопера стала мала тебе. Пришло твоё время, Михаил.

— Время инициации, — так же бесстрастно и сухо продолжил Изя. — Пойдём за нами, и мы покажем тебе две стороны разработки — светлую и тёмную. В эту ночь ты узнаешь достаточно, чтобы сделать выбор.

— Я покажу тебе светлую сторону разработки, о которой мечтает любой инженер. А Изя покажет тебе изнанку, тёмную сторону, от которой у программистов мурашки бегут по коже.

— Дарк-сайд, это называется дарк-сайд, — поправил его Изя.

— Да, многие родные слова на тёмной стороне заменяются транскрипцией иностранных терминов. Ну ничего, Миша, ты привыкнешь. Собирайся.

Сказав это, Коля и Изя развернулись и пошли по направлению к выходу. Собирать Мише было нечего, поэтому он поднялся со своего рабочего кресла и, с трудом переставляя ватные ноги, пошёл следом.

Когда Миша догнал их около лифта, Коля, не оборачиваясь, заговорил:

— Для начала тебе придётся принять горькую истину: цель разработки ПО — получение прибыли. Да, все наши архитектуры, базы данных, алгоритмы и фреймворки — это сайд‑эффекты бизнеса. К счастью, в чистом виде ни тёмная, не светлая сторона не встречаются. Иначе в первом случае ПО перестало бы существовать, потому что никто бы его не делал, а во втором — потому что разработка длилась бы бесконечно. Да, только не нужно приравнивать светлую и тёмную сторону к добру и злу. Ведь если разобраться, мы все служим одному и тому же…

— Любая организация существует только затем, чтобы её руководитель мог купить себе Порш Кайен, — перебил его Изя, и они оба дружно захохотали. Тут Мише впервые захотелось потихоньку слинять от этих двоих, но, словно прочтя его мысли, Изя обернулся:

— Оставь свой страх — сегодня тебе нечего бояться, ведь над землёй плывёт особенная ночь, мы её называем «Лель-Кодиим».

Миша мало что понял из этих слов, но желание убежать куда-то исчезло, тем более что лифт уже приехал.

Внутри лифта царил приятный полумрак. Откуда-то сверху лилась тихая ненавязчивая музыка. «Кажется, это Брайн Ино», — подумал Миша. Привычных кнопок с этажами не было. Вместо них на стене находилась небольшая панель из гладкого светлого металла. В верхней части был изображён силуэт надкусанного яблока, в нижней — единственная кнопка без каких-либо надписей.

— Какой странный лифт, никогда не видел таких, — удивился Миша, — Как же он узнаёт, куда мне надо?

— Миш, это очень современный лифт, — несколько раздражённо ответил Изя, — его создатели лучше знают, куда тебе нужно ехать.

С этими словами Изя нажал на кнопку, двери плавно закрылись, и лифт поехал. По слегка возросшей силе тяжести Миша понял, что поехали они вверх, и при этом с приличной скоростью.

Светлая сторона
Двери лифта открылись, и Мишу ослепил яркий свет. Такого яркого света он не видел ещё ни разу в жизни. Но раздался хлопок и свет погас.

— Блин, опять лампочка лопнула. Глянь там, остались ещё? — спросил голос из темноты.

— Ну сколько раз говорить, нет, и мы сейчас не можем себе это позволить, — ответил ему другой голос. — Вот когда запустим in-app purchase, тогда сразу лампочек купим.

— Смотри внимательно, Михаил, это стартап, — торжественно сказал Коля, выходя из лифта и обводя грязное полуподвальное помещение рукой. У дальней стены друг напротив друга стояли две школьные парты, на каждой из которых находилось по компьютеру. За первым компьютером сидел бородатый мужчина неопределённого возраста в потёртых брюках и старом свитере, по пятнам на котором можно было получить примерное представление о его диете. Человек за соседним компьютером выглядел чуть более опрятно — на нём были тренировочные штаны и малинового цвета водолазка. Вместо мышки у него был графический планшет. Рядом с лифтом стоял продавленный диван, на котором сидел третий участник стартапа. На нём были искусно порванные джинсы, клетчатая рубашка и очки в роговой оправе. На коленях у него лежал ноутбук.

Миша сделал шаг из лифта и услышал, как под подошвой его ботинка хрустнуло стекло лампочки. От неожиданности он вздрогнул. Все трое посмотрели в сторону Миши.

— Не бойся, они не видят нас, сегодня мы не инстанциированы и существуем только в виде абстракций, — быстро заговорил Коля. — Ты, наверное, сейчас спросишь меня, почему мы ехали на лифте вверх, а попали в подвал? Понимаешь, это только самое начало, так происходит у многих. Предвосхищу и другой твой вопрос — зачем мы здесь, в этом подвале? Стартап в таком виде, основанный на чистом энтузиазме — это самый дальний край светлой стороны разработки программного обеспечения. Дальше стартаперов‑энтузиастов на светлую сторону ещё никто не заходил. Светлая сторона ориентирована на разработку как можно более качественного программного обеспечения. На светлой стороне пребывают практически все стартапы. Оно и понятно — бюджеты там либо отсутствуют, либо сравнительно небольшие. Для получения прибыли здесь нужны не отчёты и собрания, а конкретный продаваемый продукт. А на фоне высокой конкуренции привлекательнее всегда выглядит более качественный товар. Такие стартапы, как этот, удовлетворяют потребности, естественным образом сформированные ещё до появления стартапа. Например, потребность общаться с друзьями, потребность прогнозировать погоду и пробки, потребность делать заметки, да что перечислять, тысячи их! Вот эти трое гиков за компьютерами — и есть вся компания. У них нет никакого руководства кроме здравого смысла и желания делать качественные программы.

Коля замолчал, чтобы немного перевести дух. По нему было видно, что он восхищается этими ребятами.

— А что потом будет с ними? — несмело спросил Миша, — Не всю же жизнь им сидеть здесь, в подвале?

— Да, ты прав, — ответил Коля, — обычно стартапы живут вплоть до первой сдачи 4‑ФСС. Вот этот, в малиновой водолазке, который сейчас что-то рисует в фотошопе — он станет дизайнером, хотя рисовать он так и не научится. Вот этот, с ноутбуком, единственный, у которого обувь чистая — будет внедрять 1C. А тот, бородатый… Про него даже говорить не хочется.

Словно услышав, что речь зашла о нём, бородатый встал из-за стола и, сладко потянулся.

— Я наконец-то сделал то, что так давно планировал. Теперь вся логика взаимодействия потоков покрыта юнит-тестами. Какая-же всё-таки хорошая штука этот JUnit, — сказал он, кашлянул и вышел из комнаты.

Миша хотел было подойти к компьютеру, чтобы хотя бы мельком взглянуть на то, как с помощью JUnit тестировать многопоточные приложения, но Изя одёрнул его:

— У нас мало времени. Ночь коротка, а мы ещё не побывали на дарк-сайде. Пойдём же из мрачного подвала светлой стороны в просторный кондиционируемый офис!

Тёмная сторона
Изя зашёл в кабину лифта последним и нажал единственную кнопку. Когда двери закрылись, он обернулся к Мише:

— Итак, сейчас ты увидишь дарк-сайд софтваре‑девелопмента. Сразу предупреждаю, он устроен намного сложнее, чем светлая сторона. Все ваши структуры данных и алгоритмы — детские шалости по сравнению с распилами и откатами. Боюсь, ты не поймёшь большую часть из того, что увидишь, но тебе стоит разобраться, почему дарк-сайд тебе представляет именно проджект-менеджер, а не тестировщик или какой-то другой ресурс.

Фраза «какой-то другой ресурс» задела Мишу, но, прежде чем он нашёлся, раздался мелодичный звонок, и двери лифта бесшумно распахнулись. Выйдя вслед за Изей, Миша и Коля оказались посреди огромного и безупречно чистого помещения, разделённого пластиковыми перегородками на небольшие секции. В каждой такой секции стояло около пяти столов с креслами. Что интересно, компьютеров почти нигде не было.

— Изя, почему на тёмной стороне разработки ПО нет компьютеров? У них у всех что, ноутбуки? Или планшеты? — спросил Миша.

— Твой вопрос указывает на непонимание базовых принципов дарк-сайда, — отозвался Изя. — Но ничего, я постараюсь дать тебе объяснения. То, что ты видишь перед собой — это не офис. Это масштабируемое офисное решение. Сделано оно таким из-за специфики кадрового менеджмента. Проще говоря, хайринг ресурсов происходит в моменты минимальной стоимости, а файринг — в моменты убыточности содержания. Кстати, обрати внимание на перегородки. С ними связана любопытная история. Раньше под каждую единицу ресурса сооружалось что-то типа кабинета из четырёх загородок. Но после того, как Коупленд выпустил в свет свою макулатуру, мы стали делить опен-спейс на более крупные фрагменты или даже вовсе экономить на перегородках.

— Хайринг ресурсов? Ты имеешь ввиду приём на работу сотрудников, программистов? — переспросил Миша.

— Нет, на дарк-сайде нет людей, здесь только менеджеры и ресурсы, которые они распределяют! — глаза Изи полыхнули недобрым огнём и в воздухе еле уловимо запахло серой, — Запомни это и не позволяй себе больше таких вольностей.

— Хорошо, — тихо ответил Миша и вжал голову в плечи.

— Так-то лучше, — Изя немного успокоился, — Итак, продолжим. Если коротко, то дарк‑сайд софтваре-девелопмента — это законный способ изъятия денег у заказчика. Дарк‑сайд ориентирован на как можно более некачественный и затянутый девелопмент. Казалось бы, как такое может быть? Но, как ни странно, на дарк-сайде больше компаний, чем можно себе представить. Доход такая компания получает за счёт саппорта своих некачественных продуктов. Ибо если продукт качественный — как же его саппортить? Поэтому компания все силы прикладывает к тому, чтобы сделать продукт некачественным, но при этом таки выпустить его. Это раньше, во времена мейнфреймвов, романтиков и стримеров целью разработки программы было получение результатов вычисления. Сейчас же время смарт-девайсов, прагматиков и облачных технологий, а программы разрабатываются с целью создания у заказчика ощущения того, что всё хорошо. Как ты думаешь, Миша, что будет, если ты сразу напишешь работающую программу? Тебя уволят, так как работы для тебя не будет. Ты сам себя лишишь работы! — Изя недобро засмеялся, — Но я отвлёкся. Потребности, которые удовлетворяют написанные здесь программы, сформированы маркетологами. До написания программы такой потребности не было. Жили же люди когда-то без комплексных корпоративных решений, и неплохо жили! — Изя опять засмеялся, — Характерным признаком тёмной стороны является оверстаффинг — наём большего количества сотрудников, чем это необходимо. Возникает он довольно просто. В основу системы кладётся неподходящая архитектура. Из-за неконтролируемого роста сложности развитие системы даётся всё тяжелее. Видя, что разработка затягивается, руководство нанимает ещё сотрудников. Новые сотрудники, плохо разбираясь в системе, ещё более увеличивают её сложность, что ещё более замедляет разработку. Профит очевиден. С ростом штата растёт значимость каждого руководителя, от ведущих разработчиков до директоров, растут и счета, выставляемые заказчикам. Но только до тех пор, пока заказчик готов оплачивать весь этот цирк. В один прекрасный момент он говорит «с меня хватит!» и прекращает сотрудничество. А компания увольняет большую часть ресурсов… Кстати, вот наш весьма ценный ресурс.

За одним из столов сидел уже немолодой мужчина. Он был невысокого, если не сказать маленького, роста, а огромный живот и второй подбородок выдавали в нём любителя пива и футбола по телевизору. Он сосредоточенно смотрел в монитор поверх небольших квадратных очков и что-то набирал на клавиатуре короткими толстыми пальцами, периодически нервно хихикая.

Неизвестно откуда у Изи в руках появилась глубокая тарелка, полная печенья. Изя поставил её на стол, и мужчина, не отрывая взгляда от монитора, взял с неё несколько штук и положил себе в рот. Миша поймал себя на мысли, что точно так же хозяева дают корм домашним животным. Изя заметил его взгляд и улыбнулся:

— Это один из бенефитов дарк-сайда. Имей ввиду, когда будешь делать выбор.

И снова рассмеялся.

— Смотрите, уже светает, — сказал Коля, — пора уже заканчивать нашу экскурсию. Миша, ты выбрал, к кому присоединишься? Ну же, ты выбрал?

Утро
Было ранее утро. Миша стоял у главного входа в офис, вдыхал ещё не наполненный выхлопными газами воздух и смотрел на восходящее солнце.

По саму краю дороги медленно ехала оранжевая поливальная машина. Впереди неё шёл смуглый черноволосый человек в спецовке со шлангом наперевес. Если немного приложить воображения, можно представить, что он тянет за собой машину.

«Удивительно, — думал Миша, — на самых полезных работах, типа дворников, работают иммигранты из других стран. А коренные жители заняты написанием непонятных документов и составлением ненужных планов. Я знаю, что я сделаю. Я не стану выбирать ни светлую, ни тёмную сторону. Мне протянута рука с двумя пилюлями, синей и красной, но я ударю по ней так, что пилюли разлетятся в разные стороны. Да, мне потребуется много времени и сил, но я справлюсь. Я стану тем, кем хочется мне. Я стану собой».

Энергонезависимое решение

Понедельник. Постановка задачи
Девять часов тридцать одна минута утра — я на работе. Вообще-то мы работаем с десяти до семи, но по понедельникам я предпочитаю приходить пораньше — мне нравится наш офис, пока в нём нет людей. Я медленно иду мимо столов — на одних стоят компьютеры, другие завалены распечатками спецификаций и каких-то диаграмм, третьи абсолютно пустые. Под некоторыми столами стоит сменная обувь, перед другими нет даже кресла. Да, у нас пустует больше половины столов — это на случай приёма новых сотрудников или командировки кого-то из других городов и стран. Ведь у нас крупная международная компания с филиалами в Омске и Калачинске и головным офисом на Кипре. Мы занимаем четыре этажа в современном деловом центре. Правда, сразу за нашим зданием начинаются руины какого-то авиационного завода, и в день зарплаты мы стараемся там не ходить.

Мой стол стоит в углу, между пластиковой перегородкой и стеной. Прямо надо мной висит кондиционер, и, когда на улице делается совсем жарко, мне приходится приносить из дома свитер, чтобы не замёрзнуть. На мой взгляд, лучший кондиционер — это простое открытое окно, но у нас в офисе окна не открываются. Я думаю, архитекторы этого здания слышали о нервном истощении среди офисных работников и решили минимизировать число суицидов. Зато вид с нашего двенадцатого этажа открывается шикарный. Жаль, большую часть времени окна закрывают жалюзи, чтобы солнечный свет не бликовал на мониторах и не слепил глаза. Поэтому у нас всегда включены лампы дневного света.

Какой-то парень поздоровался со мной за руку и уселся за соседний стол. Он сидит здесь уже неделю, с прошлого понедельника, но я до сих пор не знаю как его зовут — мы работаем над разными проектами. Да, кстати, я работаю над проектом под названием Комплексное Корпоративное Решение — сокращённо КОКОРЕШ. Это очень сложная система, состоящая из множества модулей, десятков слоёв и сотен тысяч файлов с исходным кодом. Система такая большая, что никто не знает, что же она делает.

Подёргав мышку, я вывел компьютер из спящего режима и запустил браузер. В минувшую пятницу руководитель нашего проекта, Егор, уехал к потенциальным заказчикам в Демократическую Республику Конго. Сегодня должен состояться митинг по скайпу, в котором, по традиции, примет участие весь наш отдел. Само собой, говорить там будет только Егор и руководитель группы — Костя. Все остальные десять участников выключат микрофоны своих гарнитур и будут лениво читать Твиттер или Контакт.

Ближе к полудню подошли остальные сотрудники нашего отдела. Пока все здоровались и рассказывали о том, как внезапно пятница сменилась понедельником, неожиданно настало время обеда.


После обеда я получил письмо с приглашением на статус-митинг сегодня в 16 часов. Это означает, что у меня есть ещё два часа, чтобы смотреть ролики на Ютубе, ведь во время митинга Ютуб невозможно смотреть — скайп занимает практически весь канал.

В половине пятого запиликал входящий звонок. Я быстро надел гарнитуру, нажал зелёную кнопку ответа и выключил микрофон. Проджект-меденжера было слышно плохо. Из трубки что-то постоянно бухало. Казалось, недалеко от него бьют барабаны.

— Добрый день, коллеги! — начал он, — Сразу скажу, что здесь у нас нет электричества, и аккумулятор моего ноутбука почти сел. Наши партнёры из Демократической Республики Конго, они очень… они крайне дружелюбно настроены. Я уверен, что у нашей крупной международной компании тут неплохие перспективы. Нам следует быть настойчивыми и непрерывно двигаться вперёд. Воля к победе — вот главное. Вместе мы добьёмся много, ведь наше будущее, а значит будущее нашей крупной международной компании, зависит от каждого из нас. Мы должны стремиться к успеху и, постоянно совершенствуясь, добиваться невозмож…

Тут связь разорвалась. Повисла неловкая тишина.

Я подумал, что Конго — одна из последних стран, где сохранился каннибализм, и что там сейчас время к обеду. Но промолчал, дабы не подрывать корпоративный дух.

Первым заговорил Костя:

— Итак, выяснилось, что в Конго нет электричества. Но это не помешает нам внедрить у них Комплексное Корпоративное Решение. Задача — разработать энергонезависимый модуль для нашей системы. Архитектор Гриша подготовит архитектуру. Так ведь, Гриша?

Гриша заулыбался. Слегка скошенный нос придавал его улыбке неповторимый шарм. Когда-то в молодости он занимался дзюдо и был неплохо сложён, но сейчас практически вся его мышечная масса перешла в жировую.

— Беру на себя обязательство к завтрашнему утру подготовить архитектуру энергонезависимого КОКОРЕШа, — торжественно произнёс он и ещё раз улыбнулся, для закрепления эффекта.

— Отлично, — Костя хлопнул в ладоши, — завтра давайте придём все пораньше, потому что времени на проект у нас — до конца недели. Это, как вы понимаете, совсем немного.

— Я вот подумал, в такой ситуации можно им всем счёты раздать, — неловко пошутил я. Все дружно засмеялись.


Остаток дня мы рисовали на маркерной доске наших африканских партнёров. К сожалению, чёрный маркер кто-то стащил, поэтому мы рисовали их зелёным. Неожиданно рабочий день закончился.

Вторник. Архитектура
В девять я уже сидел за рабочим компьютером и читал новости. Конечно, до одиннадцати никого из нашего отдела в офисе не было.

Ближе к полудню пришёл архитектор Гриша со свёрнутыми плакатами под мышкой. Пока он со всеми здоровался и рассказывал, как он стоял в пробке, неожиданно подошло время обеда.


После обеда Костя позвал всех в митинг-рум.

— Итак, архитектура решения готова, — с этими словами Гриша развернул и повесил на доске два плаката.

Я посмотрел на них и тяжело вздохнул, закрыв лицо ладонью.



На первом плакате, озаглавленном «КОКОРЕШ», был изображён синий прямоугольник, а рядом с ним — батарейка. На втором плакате, подписанном «ЭНЕКОКОРЕШ», — один только синий прямоугольник.

— На первом плакате вы видите архитектуру существующего энергозависимого решения. На втором — архитектура энергонезависимого решения, — радостно сообщил Гриша и, повернувшись к нам, заулыбался так, как будто не понимал бессмысленности собственной работы.

— Отлично, Григорий! Молодец! — похвалил его Костя. — Как тебе в столь сжатые сроки удалось создать такую архитектуру?

— Ну как, — смутился Гриша, — нормально, Константин.

— Ну ладно, — улыбнулся Костя, — теперь дело за малым — осталось реализовать эту архитектуру.

— Кость, постой… — заговорил я, — компьютеры же без электричества работать не будут…

— Слушай, я тебя, конечно, ценю как специалиста, — нахмурив брови, ответил мне Костя, — но твоё дело — реализация, а архитектура, вот она, — он показал рукой на плакаты, — готова уже. Ну и чего здесь сложного? Написать программу и всё. Говоришь, без электричества работать не будет. А ты что, пробовал уже?

Честно говоря, я ни разу не пробовал включать компьютер без электричества, но базовые познания в его устройстве подсказывали мне, что он не заработает.

— Нет, не пробовал… — ответил я.

— Ну вот видишь — рассмеялся Костя. И все тоже засмеялись, кроме меня.

Когда митинг закончился, было уже пять часов.


Сразу после митинга Гриша и Костя ушли куда-то, ни с кем не попрощавшись. Я сидел за своим компьютером и задумчиво листал Контактик. За перегородкой Сергей что-то отчаянно набирал на клавиатуре.

— И всё таки им нужны счёты, — задумчиво произнёс я. Сергей перестал стучать по клавиатуре, сдавленно хрюкнул за своей перегородкой и, кажется, обрызгал её слюной.

— Слушай, а что ты там делаешь целыми днями? — спросил я Сергея.

— Я фильмы смотрю, — честно ответил он.

— Как же так, ты же целыми днями что-то набираешь на клавиатуре. Я думал, ты код пишешь, — удивился я.

— Я специально клаву отключаю. А по клавишам стучу просто так, для поддержания рабочей атмосферы в офисе.


Неожиданно рабочий день закончился.

Среда. Разработка
Я пришёл на работу в девять сорок две и начал читать Твиттер. Я специально читаю почти тысячу человек — к моменту, когда я прочту свежую порцию твитов, уже появляются новые. Примерно в половине одиннадцатого пришёл Сергей. Я успел заметить момент, как он, надев наушники, отключил клавиатуру и принялся стучать по клавишам.


Поздним утром, около двенадцати часов, ко мне подошёл Костя и, наклонившись, тихо сказал:

— Слушай, это… С твоим опытом, с твоими знаниями, я хочу, что бы ты был за старшего. Возьми шефство над Сергеем в этом проекте. Тем более, что вы только вдвоём будете работать над ним. И я тебя очень прошу, завершите его в срок.

Я только вздохнул. Ну как мне ему объяснить, что проект в принципе не реализуем? Что архитектор Гриша — дурак со справкой, и поэтому так улыбается? Что руководителя проектов, возможно, уже съели жители республики Конго? Что, в конце-концов, без электричества ни одно электронное устройство работать не может?

— Я считаю, без электричества компьютеры работать не будут. Аборигенам из Конго нужны счёты, — сказал я, нарочно громко и чётко. Повисла напряжённая тишина. Стало особенно чётко слышно, что Сергей за перегородкой почти не нажимает на пробел.

Наконец Костя нарушил молчание:

— Ну давай, работай, не буду тебе мешать — и быстро ушел куда-то, позвав с собой Гришу.

Неожиданно наступило время обеда.


После обеда я решил всё-таки взяться за работу.

— Серёг, — сказал я своему соседу из-за перегородки, — давай найдём место в коде, которое потребляет больше всего электричества?

— Понимаешь, это мы уже делали, — сказал Сергей. На звуке «п» в слове «понимаешь» из его рта вылетела слюна и ударилась о перегородку. Всё-таки хорошо, что они здесь стоят.

— Ну, а когда это делали? Ты помнишь номер таски? Коммит в свн?

— Сейчас… — Сергей помедлил, — это была таска KOKORESH-4920.

Я попытался открыть задачу с таким номером в багтрекере, но получил сообщение, что у меня нет прав. Поскольку Кости в зоне видимости не было, я написал тикет в хелпдеск, чтобы мне дали права.

Спустя один час и двадцать минут мне пришло письмо, в котором было написано, что права мне могут дать только в случае подтверждения заявки от менеджера проекта. Я было хотел ответить, что его скорее всего уже съели, но потом подумал, что не так уж и нужна мне эта таска.

Вместо этого я решил написать письмо всем заинтересованным в проекте лицам с целью поставить их в известность, что без электричества компьютеры не работают. Я нажал кнопку «написать письмо», но тут появилось стандартное сообщение об ошибке: «Outlook выполнил недопустимую операцию и будет закрыт». «Ладно, не судьба. Попробую завтра», — решил я и выключил компьютер.

Неожиданно рабочий день закончился.

Четверг. Ещё раз разработка
Придя в офис, я первым делом запустил почтовый клиент.

«Добрый день, коллеги! — начал я своё письмо. — Я предлагаю упростить задачу с разработки энергонезависимой реализации КОКОРЕШа до поставки готового решения в виде деревянных вычислительных инструментов (счёты). Главный довод в пользу этого состоит в том, что у наших заказчиков нет электричества. В отсутствии электричества ни один программно-аппаратный комплекс работать не может. Кроме того, я выражаю своё сомнение в том, что у пользователей, никогда не видевших компьютера, хватит квалификации для работы с КОКОРЕШом».

Я несколько раз перечитал набранный текст, добавил подпись и получателей — руководителя группы Костю, архитектора Гришу и проджет-менеджера Егора. Хотя, положа руку на сердце, я не думаю, что Егор ещё в состоянии что-либо прочесть. Вздохнув, я, для верности, добавил в копию регионального менеджера, Андрэ Эдуардовича Белокрылого, и нажал кнопку «Отправить».


Кстати, после одного неприятного случая на моей предыдущей работе, я всегда сначала пишу письмо, а уже потом добавляю адресатов. Тогда один из множества моих начальников спросил меня, как скоро я смогу закончить работу, и требуется ли мне ждать выгрузку данных из коллекшна. Я хотел написать «да, мне похоже, придётся дождаться выгрузки данных», но письмо отправилось ровно на середине слова «похоже». В общем, мне пришлось срочно искать работу, имея самые плохие рекомендации с предыдущего места. Кроме как в крупную международную компанию, меня никуда не брали. И вот теперь я здесь, вынужден писать программу, которой не требуется электроэнергия.


Неожиданно настало время обеда.


После обеда Костя подозвал меня к себе.

— Знаешь, твоё решение по доставке счёт было не таким уж и плохим, — тихо произнёс он.

— Так значит мы всё-таки внедрим папуасам счёты? — удивился я. Невероятно, чтобы моё письмо могло изменить уже принятое решение!

— Тише, тише, дослушай. К сожалению, на проработку энергонезависимого КОКОРЕША уже потрачены ресурсы, значительно превышающие стоимость твоего решения со счётами. Так что сам понимаешь, в твоих интересах больше никому про счёты не говорить, иначе получится, что мы зря ресурсы тратили. Ты же умный парень, улавливаешь? А энергонезависимое решение уже практически готово. По моим прикидкам, мы его должны закончить уже сегодня. Поэтому, если сегодня не получится, придётся завтра плотно поработать, и на выходные ничего не планируй. Ну вы должны уложиться, там же, по сути, чуть-чуть осталось.

Костя немного помолчал, и, стараясь приободрить меня, добавил:

— Знаешь, я ведь сам когда-то программировал. Там же всего пару строчек кода написать нужно, неужели не справишься?


Вечером пришёл ответ от самого Андрэ Эдуардовича. Содержательная часть состояла из одной строки: «Я считаю ситуацию, когда рядовые разработчики занимаются вопросами архитектуры, недопустимой. В дальнейшем обсуждении вопроса смысла не вижу.» И далее подпись длинною в восемь строк.

Я подошёл к окну. По небу ползли низкие серые облака, из которых на землю падала неопределённая субстанция. Где-то на горизонте виднелись огромные трубы и радиовышки. «Интересно, сейчас лето или зима?» — пронеслось в моей голове. Для нас, офисных работников, смена времён года имеет чисто формальное значение. Лето отличается от зимы только тем, что летом мы носим свитера в офисе, чтобы не мёрзнуть под кондиционером, а зимой — чтобы добежать от подъезда до своего Форд Фокуса. Мы стараемся, работаем каждый день, хотя ничего и не производим. Наша деятельность не оставляет никаких следов в окружающем мире, хотя это, наверное, к лучшему — ведь всё, что мы делаем — мы делаем плохо. Так зачем же мы здесь? Ответ прост — мы делаем карьеру.

Многие ошибочно полагают, что русское слово «карьера» происходит от английского «career» — «профессия». Но это не так. Какая же профессия может быть у офисного работника? Профессия может быть только у тех, кто что-то производит. Офисный работник же занят исключительно ментальным уничтожением себя. Слово «карьера» происходить от итальянского «cariare», что означает «вызывать гниение». С этим может не согласиться лишь тот, кто никогда не видел, как здоровый юноша или красивая молодая девушка, попав о офис, через пять-шесть лет превращается в безвольное существо с пустыми глазами, двойным подбородком и дряблыми мышцами.

Меня вдруг взяла злость. Нет, даже не злость — гнев! Мне захотелось, подобно герою Майкла Дугласа из «Falling down», взять пистолет и убивать. Перестрелять всех бюрократов, всех капиталистов, всех менеджеров среднего и высшего звена, специалистов по поисковой оптимизации и, конечно же, сотрудников отдела кадров. Я почувствовал, как кровь прилила к голове, а тонкие пальцы сами собой сжались в кулаки. Но потом я вспомнил про свои невыплаченные кредиты, и гнев сменился апатией. Какая, в конце концов, мне разница — возможно ли выполнить полученную мне работу или нет? Мне платят деньги не за результат, а за время, которое я провожу здесь. Моя деятельность сродни проституции. Вот, кстати, интересно, получают ли линейные менеджеры удовольствие после общения со своими подчинёнными?..

И тут я понял, что мне следует сделать. Завтра с утра я выполню свою работу наилучшим из возможных способов. Неожиданно для самого себя, я ушёл за десять минут до конца рабочего дня, не сказав никому ни слова.

Пятница. Релиз
Костя пришёл на работу ранним утром, примерно в половине одиннадцатого, и первым делом подошёл ко мне.

— Ну, каков статус проекта? — спросил он сурово.

— Готов, — спокойно ответил я.

— А покажи, — всё так же сурово попросил Костя.

— Конечно. Вот смотри, — и я открыл папку, в которой лежал один экзешник, и дважды ткнул по нему мышкой. На секунду курсор превратился в песочные часы, и на экране появилось диалоговое окно с сообщением «Энергонезависимый КОКОРЕШ не может быть запущен в энергозависимом окружении».

Лицо Коли расплылось в довольной улыбке:

— Молодец! Это как раз то, что требуется. А энергонезависимое окружение закажем у отдела снабжения, пока они его закупят… Если закупят вообще… Слушай, а точно оно работает без электричества?

— Обижаешь, я же профессионал! — улыбнувшись, ответил я.


За чтением фишек. нет рабочий день закончился как всегда неожиданно.

Прекрасное уже не так далёко

Привет! Я работаю SEO-специалистом. Мне хотелось бы немного рассказать о себе и о своей деятельности, а так же об обществе, в котором я живу.


Я люблю свою профессию. Для того, чтобы в полной мере овладеть ею, я, помимо обязательного образования, учился ещё пять долгих лет лет. Хотя, если говорить откровенно, я, как и многие другие SEO-специалисты, не знаю, чем же я занимаюсь. На время работы мой мозг отключается, и я не помню ровным счётом ничего. Это чем-то похоже на глубокий сон, разве что после пробуждения чувствуешь себя слегка уставшим. Во время этого сна мой мозг используется Корпоративной Машиной для решения каких-то своих задач.

Да, меня обеспечивают за то, что я сплю. И очень хорошо обеспечивают. Об этом я расскажу чуть позже. Но не подумайте, что дело только в обеспечении — я очень люблю свою работу, и готов работать даже бесплатно, нашлось бы только спальное место. Вообще я доволен и своим положением, и нашей жизнью, которая за последние лет сто стала значительно спокойнее и проще.


Раньше значительная доля проблем общества была вызвана несовершенством системы товарно-денежных отношений. Не было нормы потребления, как и нормы оплаты труда. А даже если такие нормы и вводились, то они были чересчур искусственны и базировались на классовом и ином неравенстве, а не на реальных потребностях.

После очередного глубокого экономического кризиса в самом начале XXI века светлейшие умы человечества предложили эффективную замену деньгам. Эта новая мера, с одной стороны адекватно отражающая потребности каждого индивидуума, а с другой — практически не подверженная каким-либо изменениям, инфляции например, получила название «калория». Калория — величина крайне мелкая, поэтому в быту используются килокалории, а в более крупных масштабах — мегакалории и даже гигакалории.

Основное назначение калорий — обмен их на различные товары и услуги. В основном они тратятся на продукты питания и оплату спального места. Например, комплексный обед в столовой стоит в районе тысячи двухсот килокалорий. Калории можно потратить на компенсацию активности (например на занятия в спортивном зале, одно посещение которого стоит пятьсот килокалорий) или на улучшение спального места. Некоторые мои знакомые, помимо прочего, арендуют для личного пользования продукты различных видов искусств.

Лично мне, как состоявшемуся специалисту, неплохо платят — я получаю 4500 килокалорий в сутки, плюс премии по итогам года. Это значительно превышает норму для моей физико-возрастной группы, равную 2800 килокалорий, поэтому я могу себе позволить расширенное спальное место, регулярную аренду некоторых продуктов искусства (хотя я это и не очень люблю), и даже одну-две турпоездки в год.

Младшие специалисты трудятся по 12 часов в сутки и получают 2000 килокалорий. Рядовые специалисты работают по 8 часов за 2500 килокалорий. Прожить на таком обеспечении сложно, и им приходится как-то подрабатывать и крутиться. Но, как правило, младшие и рядовые специалисты относятся к физико-возрастным группам с низким потреблением и поэтому не мрут с голоду. Одновременно с набором массы тела специалисту присваивается статус «старший» или «ведущий», обеспечение которых 3000 и 4500 килокалорий соответственно, при рабочем дне по 6 часов.


Откуда же взялась такая профессия, как SEO, и какая от неё польза? Для рассказа об этом нужно вернуться на несколько десятилетий назад. Тогда наука, финансируемая рекламным бизнесом, сделала большой шаг вперёд. Основная задача, решение которой без устали искали сотни учёных — это передача информации без преобразования в промежуточные структуры, такие как текст, изображение или звук. Как известно, «словами пользуются для того, чтобы внушить смысл. Постигнув смысл, забывают про слова». Это изречение выбито над центральным входом в «Институт непосредственного взаимодействия им. Кролика Квики» в Цюрихе.

Вот почему многие наши термины имеют немецкое происхождение.

В «Институте», наряду со множеством открытий и исследований, впервые был выполнен реверс-инжиниринг протоколов, которые используются внутри живых существ, в том числе человека, для обмена информацией между органами и нервными окончаниями. В этом вопросе я разбираюсь слабо, могу только сказать, что именно благодаря этому появилась возможность использовать человеческий мозг в качестве вычислительной мощности. Что и повлекло за собой появление такой профессии, как SEO.

SEO расшифровывается как der Schlafend Embryonal Objekt.

Вообще, SEO это обобщённое название всех работников так называемого «интеллектуального труда». Корпоративная Машина арендует их мозг и использует его наилучшим образом положенное число часов. При этом сам работник не знает, что именно он делает и зачем, и поэтому спокойно спит в свободное от работы время. Больше нет деления на менеджеров, аналитиков, системных программистов, прикладных и тому подобное — есть только SEO, а Машина сама решает, как его использовать.


Здесь нужно в двух словах рассказать, что же такое Корпоративная Машина.

Корпоративная Машина — это сердце любой корпорации или компании, пускай даже самой маленькой. Именно она знает, как превратить наши мозги в калории, и делает это по двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, из года в год. Именно ей мы обязаны нашим ежедневным и еженощным процветанием.

Задача Машин — распределение материальных благ, природных ресурсов и создание продуктов искусства. Вряд ли кто-то сможет детально рассказать о том, как функционируют Машины. Известно только, что в каждой компании есть по крайней мере одна своя Машина, и все они связаны между собой некой информационной сетью.

Машину обслуживают специально обученные люди, называемые машинистами. Такое название происходит от трёх слов: mash — мягкая масса, in — включение, соединение и establish — создание, творение. Таким образом, машинисты — мягкая материя, способная к созиданию.

Вообще деятельность машинистов лежит за гранью понимая простого человека. Порой даже кажется, что они ничего не делают, но это не так — каждый миг их бытия наполнен великим смыслом и глубочайшим содержанием, будь то приём пищи, отдых или выполнение обряда Собрания.

Обряд Собрания, или Митинг, пришёл к нам из глубокой древности. Тогда, устав от непосильной работы, наши предки брали своих самых преданных коллег и уходили в отдельную комнату — комнату Собрания. Там наиболее блистательные из них произносили пламенные речи, остальные молча внимали, переводя дух и восстанавливая силы. Нельзя было просто так взять и придти на Собрание. Право посещать его в рабочее время получали только хорошо зарекомендовавшие себя сотрудники. Одновременно на Собрании могло присутствовать от двух человек до пяти десятков людей, и длиться они могли от тридцати минут до трёх часов.

Современные машинисты стараются в точности соблюдать обряд Собрания, но, как это ни прискорбно признавать, нынешние Собрания — лишь жалкая тень былых свершений. Некому произносить пламенные речи, поэтому на обрядах Собрания мы только молчим. Помолчав, мы расходимся дальше работать на благо Компании.


Но не всё так гладко в нашем обществе. Ради собственной безопасности и спокойствия, ради мирного накопления калорий, нам приходится идти на всевозможные уступки и лишения.

Одна из угроз современно общества — это гендер. Что это такое, никто не знает. Однажды я пытался обратиться за справкой к словарю, но там такого слова не оказалось, а через пару минут меня пригласили на разъяснительную беседу. О сути гендера я так ничего и не узнал, но опасность, которую он представляет, осознал в полной мере. Мне бы не хотелось в дальнейшем возвращаться к этому вопросу.

Около полувека назад, в рамках борьбы с гендером, из алфавита были исключены все буквы, с помощью которых можно было составить представляющие угрозу слова. Осталось только 15 основных букв, из которых можно составить одно из трёх основных слов или их производные. Этот алфавит получил название «безопасный». Используя его, практически невозможно составить сколько-то осмысленный текст. Принятие закона «О безопасном алфавите» оказало стимулирующие воздействие на развитие некоторых видов искусства, особенно на жанр минимализма и авангардной литературы. Более же крупные формы выполняются непосредственно с помощью ментальных самописцев, без фиксации фонетическими знаками. Собственно, именно таким образом я пишу настоящий рассказ.


Здесь мне следует сказать пару слов о ментальных самописцах, о способах подключения к Машинам и о том, что же было изобретено в «Институте непосредственного взаимодействия». Я уже упоминал, что в технической стороне вопроса я разбираюсь слабо, поэтому опишу лишь общую картину так, как её видит простой SEO-специалист.

Как происходило общение между людьми на протяжении многих тысяч лет? Пусть у нас есть два человека, A и B, и A хочет сообщить B некую информацию IA.



Тогда A формирует в своём сознании образ этой информации A(IA). Но у него нет средств сразу передать эту информацию человеку B. Поэтому он использует (в меру своих способностей) общепринятую систему кодирования F. Это может быть речь, письменность, или какой-то из видов искусства. Человек B принимает шифр F=FA(A(IA)), и преобразует его сначала в образ в своём сознании, а затем в информацию:




Нетрудно догадаться, что между IA и IB есть связь.



Погрешность V (от немецкого «dieVerständigungsschwierigkeiten») обусловлена множественным преобразованием информации на пути от источника к получателю. Функции A, B и F являются «костылями» и появились лишь из-за того, что не было другого пути передать информацию. Достижением «Института» стало то, что они такой способ нашли, и, как следствие, величина V стала пренебрежимо мала.

Иными словами, посредством специального программно-аппаратного комплекса информация передаётся без искажений из мозга одного человека в мозг другого. Или из мозга в Машину. Или из Машины в мозг.

Это и есть непосредственное взаимодействие. Так устроены наши ментальные самописцы, так мы потребляем продукты искусства, так мы работаем и так мы отдыхаем. Кстати, об отдыхе.


Давно уже установлено, что любые переживания есть ничто иное, как тончайшие возбуждения разных рецепторов основных пяти чувств. Раньше для возбуждения указанных рецепторов человек был вынужден транспортировать своё тело на достаточно большие расстояния, испытывать различные трудности и лишения. Одно из достижений современного общества состоит в том, что для получения новых ощущений больше не нужно испытывать всяческие неудобства.

Это называется туризм. Благодаря нему мы можем путешествовать по всему миру и посещать такие уголки планеты, о существовании которых наши предки даже не догадывались.

Да, кстати, слово «туризм» происходит от немецкого выражения die Tür ins Innere — «дверь вовнутрь». Процесс туризма называется der Tür Trip, что переводится на русский как турпоездка, или просто поездка.

Стоит туризм по-разному, в зависимости от запросов туриста. Туризм эконом-класса обходится примерно в десять тысяч килокалорий, более-менее приличный — от ста тысяч на человека. Туриста усаживают в специальное туристическое кресло, его конечности фиксируются в симуляторах двигательной активности, а к телу крепятся генераторы ощущений. Когда турист, приняв успокоительное, засыпает, в его ротовую полость вводится устройство жизнеобеспечения, называемое иссоп, с помощью которого турист питается на протяжении всей поездки. При необходимости тело туриста может подвергаться сложному излучению, которое изменяет пигментацию кожи.

Туризм похож на работу SEO-специалиста, с той лишь разницей, что во время турпоездки Машина ублажает туриста, а во время работы специалист используется машиной. И работа занимает несколько часов в сутки с перерывом в один час, а турпоездка может продолжаться от двух дней (тур выходного дня) до двух недель. Более продолжительные поездки запрещены, так как, во-первых, длительное отсутствие одного из SEO наносит вред Корпоративной Машине, а во-вторых может пагубно сказаться на здоровье самого туриста.

По окончании поездки туристу выдаются цветные снимки, на которых зафиксированы его переживания. Эти изображения носят ритуальный характер — их турист показывает своим знакомым и коллегам. Разглядывая эти картинки, туристы часто сами не верят, что всё это они переживали на самом деле во время поездки. Им это кажется каким-то волшебным сном или галлюцинацией.

Вот полуголый турист стоит среди белых как снег скал, на самом краю живописного обрыва, над раскинувшимся внизу небольшим южным городом. Или тот же турист на фоне сверкающего и искрящегося заснеженного склона. Или на берегу залива с бирюзовой водой, в которой плавают рыбы всех возможных цветов и форм… Конечно же, никто так не хочет отправиться в турпоездку, как человек, только что вернувшийся из неё.

Хотя, если честно, турпоездки у всех примерно одинаковые, поэтому полученные там фотографии отличаются только лицами на переднем плане. Мало у кого хватает фантазии и калорий на действительно интересные и запоминающиеся поездки.


Как я уже писал, моё отношение к продуктам аудио и видеоискусства, за редким исключением, достаточно прохладное. Но у меня есть одни любимый продукт, и я арендую его по несколько раз в год. Там ещё лирический герой клянётся, что станет чище и добрее. Да, люди порядком раздобрели, и с гигиеной стало всё в порядке. А потом ему мерещится голос, вопрошающий, что же он, лирический герой, сделал для своего будущего.

Базовые познания в истории позволяют сказать мне, что именно мы сделали.

Мы создали эффективную систему распределения материальных благ. В этой системе каждый, проявив достаточно настойчивости, может добиться распределения в свою пользу за счёт менее настойчивых современников.

Мы создали сложную систему мотивации этих самых менее настойчивых современников, называемых так же людскими ресурсами. Благодаря этому от ресурсов скрывается сам факт наличия системы распределения.

Мы создали науку, которая в итоге создала современное общество. Главное её достижение — это открытие непосредственного взаимодействия, то есть возможности передавать информацию нервным окончаниям без преобразования в текст, звук или видеоряд.

Мы создали отличные каналы передачи информации, такие хорошие, что для многих людей отпала необходимость пользоваться не то что обычными дорогами, а вообще выходить не улицу.

Всё это, согласитесь, не так уж и мало.

А в припеве моего любимого продукта лирический герой отправляется в некую «прекрасную даль». Если проанализировать контекст, в котором изначально звучал этот продукт, можно сделать вывод, что «прекрасная даль» — это символическое название времени, которое уже практически совпадает с тем, в котором я живу.

Да, сейчас на календаре 2079 год. И, пускай человечество добилось не совсем тех успехов, о которых мечтало сотню лет назад, я уверен — светлое будущее всё ещё ждёт нас.

Как я встретил Новый год

Этот рассказ, хоть и является частью книги, будет опубликован уже после её издания по следующему адресу: http://habrahabr.ru/post/161897/


Сейчас, пока я пишу этот текст, мои руки дрожат, а мысли путаются. Уже утро, а я всё не могу отойти от того, что я увидел и узнал в эту ночь.


Часто приходится слышать, что люди хотят встретить Новый год необычно, так, чтобы он запомнился надолго. Если спросить меня, то я бы предпочёл ничего не помнить. Провести эти несколько часов так же, как и все мои сограждане, в обнимку с оливье и алкогольными напитками, спокойно и привычно.

Но обо всём по порядку. Хотя, повторюсь, связное изложение мне сейчас даётся с трудом.

Всё началось с телефонного звонка вчера примерно часов в пять вечера. Сначала я подумал, что это кто-то из знакомых хочет поздравить меня с Новым годом. Но на экране телефона была надпись: «номер не определён». Ещё не предчувствуя ничего плохого, я потянул зелёный слайдер принятия вызова.

— Привет, старик, это Миша, мы учились вместе, — сказал спокойный, немного уставший голос, — Мне нужно тебе кое о чём рассказать. Билеты на самолёт я тебе купил, вылет через три часа. Жду.

— Стой, какой вылет? Ты о чём? — сказать, что я удивился — это значило ничего не сказать. С Мишей, моим одногруппником, я уже очень давно не общался. Помню, сразу после универа он начал небольшой бизнес, что-то связанное с сотовыми телефонами. Потом он увлёкся какими-то странными учениями и уехал в Индию. С тех пор я уже лет пять о нём ничего не слышал. Вплоть до настоящего момента.

— Ты на самолётах летал когда-нибудь? — в голосе Миши послышалось раздражение.

— Ну да, летал конечно…

— Так вот, регистрация через два с половиной часа заканчивается, а тебе ещё до аэропорта ехать. Записывай номер рейса и адрес.

— Стой, стой, — я стал судорожно шарить по столу в поисках ручки или карандаша. С тех пор, как я закончил ВУЗ, у меня дома перевелись все письменные принадлежности вместе с потребностью писать что-то руками. Заметки я делаю в телефоне, что-то более серьёзное пишу сразу на компьютере. Шариковую ручку я беру только для того, чтобы расписаться на чеке в супермаркете. Единственное, что я сумел найти — это огрызок карандаша из Икеи.

— Всё, записываю, — сказал я.

Миша назвал номер рейса, адрес и положил трубку.

Вздохнув, я оделся и вышел на улицу. Кстати, город Миша так и не назвал, поэтому я не знал, где я окажусь через несколько часов.

Авиаперелёт в новогоднюю ночь мало чем отличается от любого другого перелёта. Правила безопасности не допускают гирлянд, разноцветных шариков и алкоголя в салоне самолёта. Ну, по крайней мере в эконом-классе. Как бы компенсируя отсутствие внешних проявлений праздника, большая часть пассажиров приняла праздник вовнутрь. Поэтому салон был полон улыбками, запахом алкоголя и поздравлениями с наступающим. Некоторые пассажиры грустили — было видно, что перелёт они совершают исключительно по необходимости. Командир самолёта от имени авиакомпании поздравил пассажиров с новым годом и попросил пристегнуть ремни. Мы взлетели.

Когда самолёт приземлился, было уже начало одиннадцатого. Не смотря на новогоднюю ночь, перед зданием аэропорта дежурил целый взвод таксистов. Я сел к первому попавшемуся. Пока мы ехали, таксист рассказывал про то, что я у него на сегодня последний пассажир, что сейчас он меня отвезёт, и домой. Дома у него жена, дочка. Он им уже подарки приготовил.

У меня зазвонил телефон. Таксист вежливо замолчал и убавил громкость магнитолы.

— Я вижу, ты уже подъезжаешь, — всё так же спокойно звучал голос Миши.

— Да, я в такси сейчас.

— Правильное решение. Я верил, что ты меня не бросишь.

Я хмыкнул в ответ.

— Так вот зачем я тебя позвал. Я хочу передать тебе некоторые документы. В них я подробно, насколько это возможно, описал всё то, что узнал за последние несколько лет. А узнал я много. Даже, наверное, слишком много для того, чтобы мир вокруг меня оставался прежним. Понимаю, для тебя это звучит звучит пафосно, но всё же. Все эти годы я изучал Интернет. Нет, не протоколы, сервера и прочее. Не на уровне того, что сделали люди. На уровне того, чем он стал и чем он является уже много тысяч лет. Да, не удивляйся, Интернет существовал задолго до появления человека как биологического вида. Разумеется, речь не о физической реализации сети, а об информационном пространстве. Но давай я расскажу всё по-порядку, благо время у нас ещё есть.

Я мельком глянул на электронные часы на магнитоле автомобиля. Было 23:28. Мы уже въехали в город. Я переложил телефон в другую руку. Миша продолжил рассказ:

— Раньше, до отъезда в Индию, я был одним из совладельцев Linear Solutions. Как ты сам, наверное, понимаешь, NDA меня не страшит, так что слушай. «Институт непосредственного взаимодействия» в Швейцарии — одна из дочерних компаний Linear Solution. Моя зона ответственности была в другом, поэтому я не особо вникал, чем занят «Институт». Как же я удивился, когда узнал правду. Ты, должно быть, не слышал о проекте «Paris». Я о нём чуть позже расскажу. Так вот, здесь, в России, я познакомился с одной девушкой из Японии. Её звали Ивакура, она путешествовала. Сейчас её уже нет с нами, её путь лежит в совсем других местах, но я счёл себя не вправе следовать за ней и вернулся в Россию. Ну да речь не об этом. Она уговорила меня продать свою долю акций Linear Solutions и уехать с ней в Индию. Деньги получились бы неплохие, при должной экономии мы смогли бы жить на них несколько лет. Я так и сделал. Мы сняли небольшой домик на окраине Панаджи и всё своё время посвящали духовным практикам. Однажды во время медитации я увидел компьютер. Самый настоящий компьютер. Графическая оболочка там была крайне неудобная, чем-то напоминающая Unity. На весь экран был развёрнут браузер, но текст был нечётким, словно расфокусированным. Единственное, что я разобрал — это урлу открытой страницы. Видение исчезло, как только я запомнил содержимое адресной строки. Не помня себя от волнения, я включил свой ноут и на набрал этот адрес. Это была страница в гофере. Там было несколько глав из книги некого Джона Оно. Меня поразила схожесть того, что я прочёл, с практиками, которыми мы с Ивакурой занимались. Я сделал всё, как там было написано. Я купил где-то с дюжину старых компьютеров и бессчётное количество самых разных мониторов. Даже сейчас меня спроси, и я не скажу, сколько их было. Все стены были заняты мониторами. Цель была в том, чтобы нельзя было никуда посмотреть, не получив дозу новой информации. Я начал питаться исключительно рыбой и углеводами, а всё время проводить за изучением произвольных текстов или медитацией, выходя на улицу только купить еды. Вскоре и моя подруга начала вести такой же образ жизни. И нам открылось.

Миша помолчал, как будто переводя дух, и продолжил:

— Интернет имеет несколько уровней. Их я подробно описал в документе, который собираюсь тебе передать. Понимаешь, для большинства пользователей Интернет начинается, да и заканчивается на http, ftp, почте и потоковой трансляции. Ну ещё Top и I2P для самых упорных и любознательных. Но я всегда верил, что Интернет это что-то больше, что это некая другая реальность. Так и оказалось. Я хочу сказать, что в сети есть жизнь. Интернет — это не только инфраструктура для передачи данных. Наш видимый Интернет — это как остров в бескрайнем живом океане. И знаешь, что я обнаружил там? Шлюзы. Эти шлюзы ведут в совсем другую сеть, построенную по другим принципам, с другими носителями информации. Да что там, в этой сети информация — и есть сама жизнь! Это место я называю Изначальный Интернет. Он существовал задолго до появления компьютеров. Да что там, он существовал, когда ещё не было человека. Тут мы и добрались до проекта Paris. Paris расшифровывается как Parallel Issue — Идентичное Потомство. Так вот, целью проекта Paris является исследование Изначального Интернета. Понятно, что не я первый докопался до сути. Только мы изучали Интернет посредством медитации и перегрузки мозга, а они подключали провода непосредственно к нервным окончаниям, используя тело как своеобразный программно-аппаратно-биологический интернет-шлюз. Для своих экспериментов учёные из «Института непосредственного взаимодействия» отбирали жертв убийств и несчастных случаев. Как правило тех, кого никто не хватится, хотя и эксгумацией они не брезговали. Оказывается, для их целей подходили не все люди, а только с определёнными генными заболеваниями. Я лично видел одно из этих устройств. Это уже не люди, это шлюзы. Не буду рассказывать, как мне удалось пробраться туда. Все детали у меня в документах описаны. Как приедешь, я их тебе передам.

Такси приехало. Я расплатился и вышел. Никаких секретных документов мне увидеть было не суждено.

Прямо посреди двора была выкопана огромная траншея. На одном её берегу лежали припорошенные снегом трубы, а на другом мрачной тенью возвышался экскаватор. Со дна траншеи поднимался зловонный пар. Коммунальщики — тоже люди, и у них тоже бывают праздники. К великому сожалению всех тех, кто остаётся на Новый год без горячей воды. Через траншею, образуя шаткий мостик, было перекинуто несколько досок. Я шагнул на него, по-прежнему держа телефон прижатым к уху.

Внезапно на том конце трубки раздался какой-то грохот. Миша выругался.

— Старик, всё отменяется, — быстро заговорил он, — забудь всё, что я тебе рассказывал. Лучше считай меня поехавшим. Разворачивайся и езжай обратно в аэропорт. Всё.

Миша положил трубку. Спрятав телефон в карман, я остановился в тени экскаватора. У самого подъезда была припаркована машина. «Четырнадцатая» с наглухо тонированными стёклами. Вопреки совету Миши, я стал наблюдать.

До полуночи оставалось несколько секунд. То самое время, когда весь город затихает, чтобы послушать поздравление президента, выпить шампанского под государственный гимн, а затем выбежать на улицу запускать фейерверки.

И вот, под доносившиеся из окон радостные возгласы, на улицу вышли двое здоровых мужчин в кожаных куртках. Они вели третьего, заломав ему руки. Даже не вели — волокли. Это был Миша. Перед тем, как его затолкали в машину, он поднял глаза и, посмотрел, как мне показалось, прямо мне в глаза и улыбнулся. Машина резко рванула с места и скрылась из виду.


Я подошёл к подъезду. В снегу лежал клочок бумаги. Возможно, он выпал из кармана Миши или одного из его похитителей. На лестнице послышались шаги и весёлые голоса. Из подъезда вышли люди в красных колпаках, с какими-то петардами, хлопушками и фонариками. От них сильно пахло спиртным. Никто не обращал на меня никакого внимания. Нагнувшись, я подобрал записку и сунул в карман куртки. Подниматься в бывшую Мишину квартиру я не решился, и поэтому не спеша пошёл прочь, к автовокзалу, чтобы доехать до аэропорта.

Домой я вернулся около пяти утра. И только тогда я вытащил клочок бумаги из кармана. Вот он. Хабр, я не знаю, что это. Да и боюсь повторить судьбу моего друга. Но, может быть, ты сможешь мне помочь?

UPD

Сегодня утром мне пришло СМС. Я сначала не придал ему значения, но сейчас мне кажется, что оно может быть как-то связано во всей этой историей.

S.T.A.R.T.U.P.

Стартап — компания, которая находится на ранней стадии своего развития. Этот термин произошел от английского to start up — запускать, начинать. Процесс развития молодых организаций условно объединяется в три стадии. Предприниматели создают идею, запускают ее в работу и обеспечивают рост компании. Генерация идеи, проведение маркетинговых исследований и создание бизнес-плана происходит на посевной стадии. Публичный запуск предприятия осуществляется на стадии стартапа. Совершенствование операционной деятельности, обеспечение прибыльности проекта, захват рынков и привлечение стратегических инвесторов связывается со стадией роста.

Дмитрий Дементий. «Инвестиции в стартапы»
Smeshnoj i Trogatel'nyj Antikorporativnyj Rasskaz o Tolerantnosti i Upadke Patriotizma

Утро. Seed stage

Девять часов утра. Экзамен
В школе Саша всегда садился на последнюю парту. Ему было приятно наблюдать, как его одноклассники, ссутулившись, что-то старательно пишут, что-то считают, загибая пальцы, читают, беззвучно шевеля губами, и боязливо косятся в тетрадь соседа. Сам Саша ходил в школу далеко не каждый день. Для себя он твёрдо решил — его профессия будет связанна с компьютерами, а для этого, очевидно, нужна математика. Поэтому он всё своё время посвящал решению математических задач и изучению книг по программированию, благо отвлекающих факторов в виде братьев, сестёр или друзей у него не было. Мать он видел изредка, в основном поздними вечерами, когда она возвращалась со смены. Отца он не видел ни разу.

Вплоть до настоящего момента Саша жил вместе с матерью в крохотной комнатке общежития на краю города. Мать практически всё время была на работе, и маленький Саша был предоставлен сам себе. Он читал, очень много читал, в основном книги по информатике, математике и научную фантастику. Нет, он не был одержим математикой и компьютерными науками — Саша ясно понимал, что всё это лишь средство, но вот для чего — ему ещё было не понятно. Лет в десять он записался в секцию бокса при местном Дворце пионеров. Нельзя сказать, чтобы он очень любил этот вид спорта, но жизнь в небольшом промышленном городе вносила свои коррективы.


С детства Саша усвоил одну истину — он никому не нужен.


Шёл вступительный экзамен в ВУЗ. В огромные окна заглядывало ласковое утреннее солнце. Гордо выпрямившись, Саша сидел один за последней партой длинной и узкой, как кишка, аудитории и разглядывал своих будущих одногруппников. Экзаменационные задачи не представляли для него большого интереса — он планировал заняться ими, как только рассмотрит каждого из сидящих здесь абитуриентов.

В начале аудитории сидели те, кого в школе было принято назвать «ботаниками». Сутулые тощие молодые люди в очках и некрасивые крупные девушки с суровыми лицами. Смотря на них, Саша с трудом верил в известное высказывание Била Гейтса о снисходительном отношении к заучкам в связи с возможной работой на них в будущем. Каким начальником мог бы стать вот тот нескладный узкоплечий юноша в джинсовой куртке не по размеру, одетой поверх засаленного свитера? Или вот та девица с отрешённым взором. Сможет ли вершить судьбы людей, принимая решения о приёме на работу и подписывая приказы об увольнении без выходного пособия?

Центральные парты были заняты молодыми людьми и девушками, явно успевшими увидеть в жизни что-то, кроме учебников. Парни в основном имели широкие плечи и туповатые лица, девушки красовались откровенными нарядами и глупо хлопали накладными ресницами. Для этой группы абитуриентов была самая высокая вероятность поступления — наверняка уже существовала договорённость, и написание экзамена становилось чистой формальностью. Сдав практически пустые листочки, эти молодые люди придут в ВУЗ 1-го сентября, чтобы выпить водки в парке, а следующий раз — приедут на спортивной машине через пять лет получить свой диплом. Преподаватель такую машину никогда не смог бы купить, даже если бы откладывал всю зарплату на протяжении всей оставшейся жизни.

Девушек из центра аудитории вопрос поступления волновал лишь как средство к успешному продолжению рода. Всеми силами, пусть и неосознанно, они демонстрировали, что именно от них можно получить самое здоровое, самое жизнеспособное потомство. В ход шли всевозможные тени, туши, помады, короткие юбки, обтягивающие платья, колготки в сеточку, туфли на высокой подошве и даже лифчики на размер больше, набитые ватой. Наверняка эти юные девушки всерьёз думали, что ВУЗ расшифровывается как «выйти удачно замуж».

Ближе к концу аудитории было больше свободных парт. Здесь сидели самые разные абитуриенты, в основном крепкие сельские парни с простоватыми лицами. В дальнейшем, как правило, они становились самыми старательными и прилежными студентами.

И в самом конце аудитории сидел Саша. На написание ответов ему хватило тридцати минут. Именно написание — Саша практически не думал. Начав читать условие задачи, он уже примерно представлял, как он будет её решать. К концу чтения условия он уже знал решение. Оставалось только записать его и проверить. Проверка была чистой формальностью, но Саша не мог позволить себе допустить ошибку.

Поставив точку к конце ответа последней задачи, Саша глубоко вдохнул и выдохнул. Два двойных листа в клеточку были покрыты ровным, каллиграфическим почерком. Ни единого исправления, ни единой помарки. Кто-то мог бы сказать, что Саша был гениален. Да, многие знавшие его так и считали. Но сам Саша полагал, что гениальность — это качество, дающее какой-то ощутимый результат. Например, гениальный скрипач может собрать многотысячную аудиторию. Гениальный инженер мог построить огромный мост, устойчивый к ветрам, наводнениям и землетрясениям. Решение же экзаменационных задач по математике никакого результата не давало, и поэтому Саша воспринимал свои способности как должное, не придавая им большого значения.

Перед тем, как сдать свою работу, Саша глубоко вдохнул и выдохнул ещё шесть раз. Он был верен самурайскому правилу о том, что любое решение нужно принимать за семь вдохов и выдохов, и воспринимал его по-детски буквально. Всё-таки, ему было только 17 лет.

Не дожидаясь окончания экзамена, Саша положил свои листы на стол приёмной комиссии и вышел из аудитории.


Уже тогда он начал испытывать смутную неприязнь к своим сверстникам.


Десять часов утра. Пиво
Этот декабрь больше походил на позднюю осень, чем на зиму. Ночью все лужи покрывались коркой льда, а утром, едва показывались первые лучи солнца, лёд таял, и весёлые ручьи превращали газоны и тропинки парка в грязевые болота.

Тёмно-жёлтая скамейка, оставленная зимовать под открытым небом по недосмотру муниципальных служб, гордо возвышалась посреди месива из талого снега, коричневого песка, сигаретных бычков и бурых листьев. Саша и Миша, студенты первого курса, сидели на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье, и пили пиво из пластиковой двухлитровой бутылки. То, что на часах было только десять утра, их нисколько не смущало.

— Я бы хотел куда-нибудь уехать, в другую страну, — мечтательно сказал Миша.

Саша сидел, уставившись себе под ноги, на потёртые доски скамейки, усыпанные каплями талой воды. Слова Миши доходили до него как бы с запозданием и казались неимоверно длинными, растянутыми во времени. «Наверное, я пьян», — подумал про себя Саша, а вслух произнёс:

— Да? Зачем это?

Капли воды, как линзы, увеличивали и искажали текстуру окрашенного дерева, отбрасывая едва заметные радужные блики. Эта игра света казалась Саше до такой степени красивой, что он удивлялся, как Миша мог её не замечать.

— Ну как же? Посмотреть как другие люди живут, в других странах. Вот представляешь, в Индии — там каждый камень — это такая древность, такая история.

Миша был типичным романическим студентом — финансово бедный, но богатый духовно, и увлечённый в достаточной степени, чтобы не замечать своей бедности. Жил он в университетском общежитии и в свободное от занятий время работал младшим программистом в региональном филиале какой-то малоизвестной международной компании. Казалось, что вопросы материально достатка его совсем не волновали. У него не было даже нормальной зимней одежды — вместо этого он одевал под свою потёртую джинсовою куртку несколько свитеров, отчего делался похожим на спортсмена-культуриста.

— Да и что с того, что камня касались какие-то люди несколько сотен лет назад? — неспешно заговорил Саша, не отрывая взгляда от капель воды на скамейке. Сейчас ему вдруг показалось, что он абсолютно трезв, а резкий порыв холодного ветра придал его мыслям необычайную ясность, — Любой булыжник найди — у него такая же история. Можно говорить, что мостовой в другой стране касались какие-то великие люди, жившие много лет назад. Ну и что с того? Любого камня кто-то касался в древности, как и сейчас их трогают. Почему ты считаешь, что люди, жившие на территории нашей страны, хуже тех, что жили за её пределами? Я вот не хочу никуда ехать. Интернет везде одинаковый. Перемена места, в котором находится твоё тело, ничего не изменит. Изменения, они исходят из нас, понимаешь, из нас. Мы сами являемся причиной перемен, а не то, что окружает нас. Потому что мы — взрослые, а взрослые — это мы. Да, это мы те люди, которые принимают решения. Это мы те люди, которые дают советы. И самое главное — вокруг нас такие же люди, как и мы. Они так же боятся что-то делать, как и мы, и так же не держат обещаний, и так же не следуют данным советам.

— Как ты лихо тему сменил, с Индии на общество, — заметил Миша.

— Хм, да, лихо, — сказал Саша. Всё-таки он был скорее пьян, чем трезв, — Просто я нахожусь на неком распутье сейчас. У меня была цель поступить в ВУЗ — я поступил. Теперь нужно выбрать другую цель. Нет, даже не выбрать — выбор подразумевает конечность вариантов. Создать.

— Ну, тебе нужно, наверное, на работу устроиться, по специальности. Чтобы опыта набираться, — ответил Миша.

Саша наконец оторвал взгляд от скамейки и внимательно оглядел Мишу, его изношенные кроссовки, потёртые брюки, грязный свитер под джинсовой курткой и помятое лицо. Не смотря на то, что они оба были примерно в одинаковом финансовом состоянии, Саша всё же не позволял себе быть таким грязным. Он регулярно чистил одежду и обувь, не говоря уже о личной гигиене.

— Работу по специальности, говоришь? — задумчиво переспросил Саша.

Одиннадцать часов утра. Муха
День тянулся как всегда вяло. Коллеги Саши изо всех сил подавляли зевоту в ожидании обеда.


Три месяца назад Саше казалось, что устроиться на работу по специальности студенту второго курса, да ещё и на приличную зарплату — большая удача. Так, начиная с первого сентября, он решил забросить учёбу. Нет, совсем бросать ВУЗ он не хотел, но диплома, состоящего из одних троек, ему было бы вполне достаточно. И Саша принялся за поиски работы.

Старшие родственники и знакомые всегда говорили, что найти работу очень сложно. И если уж тебя берут на работу, то это скорее не твоя заслуга, а одолжение со стороны работодателя, и за такую возможность нужно держаться из-всех сил. Работу меняют только в самом крайнем случае, и увольняться нельзя ни при каких обстоятельствах.

Перебрав в уме всё то, что он знал о поиске работы, Саша написал резюме и выложил его на нескольких сайтах. По большому счёту, писать в резюме ему было нечего — опыта у него не было, было только несколько мелких проектов, которые он вёл, что называется, «для души». Каково же было его удивление, когда на следующее утро он открыл почту и обнаружил там целых пять писем от разных работодателей. К вечеру пришло ещё два письма, а через день их было уже пятнадцать! Проанализировав письма, Саша пришёл к выводу, что ему написали практически все IT‑компании города (а некоторые даже по два-три раза), плюс пара компаний из Москвы. Встал вопрос, какое же предложение принять.

Чувствуя где-то в глубине души, что все места работы примерно одинаковы, Саша решил выбрать компанию с самым необычным названием. Всякие там «Ай-Ти Софт», «Intelligent Consulting» и тому подобные попахивали неизлечимым совком и государственными заказами, потому были отброшены сразу. Он остановился на ООО «Парадоксальные решения» — региональном офисе крупной международной компании «Paradox Solutions Software Group». К тому же, здесь уже работал его одногруппник Миша.


Придя на собеседование и просидев около сорока минут в ожидании свой очереди, Саша захотел уволиться ещё до того, как его приняли на работу. Но в тот момент он убеждал себя, что это всего лишь временная слабость.


За окном было пасмурно, накрапывал грустный осенний дождик. Солнца не было видно за низкими тучами. С этой стороны по стеклу ползла толстая сонная муха. «Вот сейчас эта муха ползёт вверх по стеклу, — задумался Саша, — а что будет с ней, когда она доползёт до самого верха окна? Будет биться в стекло, или полетит к другому окну?»

Словно чувствуя мысли Саши, муха ползла всё медленнее и медленнее, а затем, вовсе остановившись, упала на подоконник кверху лапками. Тут в голову Саше пришла неожиданная мысль.

Для того, чтобы разрабатывать программы, совершенно не нужно уметь программировать. Более того, умение программировать даже вредно. Если ты хороший программист, то у тебя, по большому счёту, есть два пути — либо ты работаешь над некоторой частью большой системы в коллективе таких же как ты хороших программистов, либо работаешь фрилансером над небольшими проектами, в одиночку. В любом случае, тебе никогда не придётся принимать по-настоящему важных решений. Выбор между MySql и PostgreSQL — это мелко, точно так же, как и выбор между C# и Java, или между Waterfall и Agile. Любой выбор в такой ситуации может быть правильным, какой бы он ни был, и при любом выборе можно потерпеть неудачу.

Стать же руководителем честным способом практически невозможно по двум причинам.

Во‑первых, это занятость всех руководящих позиций. У Саши уже был непосредственный начальник, тим‑лид Коля. Это был потомственный грек, неизвестно по каким причинам живущий в России. Он был высок, смугл и имел характерный профиль. Полностью его имя звучало как Николас Иванович Папандреу. Тим‑лид находился под неустанным контролем проектного менеджера Изи. Не смотря на имя, внешность у последнего была совсем не восточная — светлые коротко подстриженные волосы, мутновато-голубые глаза и узкий лоб. Полное его имя было Изяслав. Менеджер регулярно отчитывался перед директором, имя которого Саша слышал только однажды — когда писал заявление о приёме на работу, и то сразу забыл. Над директором же нависала мрачная тень безымянного инвестора. Возможно, на деле порядок был несколько иной, но сумма от этого не менялась.

Самому стать руководителем можно было бы, если бы его начальник стал менеджером, но для этого менеджеру нужно стать директором. А куда деться директору? Самым лёгким способом повышения Саше виделась внезапная гибель одного из многочисленных руководителей, но пойти на это Саша ещё не был готов.

Во‑вторых, продвижению по службе мешал солидный багаж технических знаний. С точки зрения управления, было просто экономически невыгодно делать руководителем грамотного специалиста — кто же тогда будет выполнять его работу?

Как и из любой ситуации, было два выхода. Первый — это смириться со своим положением и даже пытаться получить какое-то удовольствие, став профессиональным офисным работником, а второй — это сломя голову окунуться в крысиную гонку карьеры, с вылизыванием своего руководства и обязательным посещением корпоративных мероприятий.

«По-настоящему важные решения в разработке ПО принимаются вдали от компьютеров людьми, слабо разбирающимися в технологиях», — так думал девятнадцатилетний Саша, сидя в офисе ООО «Парадоксальные решения», и не было никого, кто мог бы его переубедить. Оставаясь верным правилу самурая, он сделал семь глубоких вдохов и выдохов, встал из-за стола и вышел из уютного офиса под мелкий осенний дождь. Больше сюда он никогда не возвращался.


Через три дня ему позвонил начальник отдела:

— Ты куда пропал? На работу будешь вообще ходить или как?

— Я наигрался. Дальнейшее сотрудничество невозможно, — сухо ответил Саша.

— А, вот ты чего. Ну ладно, — ответил начальник отдела и положил трубку. Он и сам понимал, что ему никогда не стать менеджером или директором, но смелость просто так взять и уйти он потерял примерно в тридцать лет, между оформлением ипотеки и рождением первого ребёнка.


Ещё спустя три недели Саше по почте пришла трудовая книжка.

Полдень. Объявление
С каждым месяцем вопрос добычи хлеба насущного и оплаты съёмной квартиры вставал всё острее и острее. Жить на денежные переводы от матери было стыдно, да и слишком малы были эти переводы. Но и возвращаться в офис, к туповатым руководителям, безделью и мертвым мухам на подоконнике, совсем не хотелось.

Погружённый в раздумья, Саша брёл по улице, особенно не задумываясь, куда и зачем он идёт. Крайняя стеснённость в финансах, и, как следствие, скудный рацион, вкупе с бессонными ночами за компьютером придали его внешности сходство с каноническими изображениями православных святых мучеников. Такое сравнение пришло ему в голову, когда он как-то раз, перед выходом на улицу, посмотрелся в единственное зеркало в доме — осколок, висящий в прихожей. После этого Саша твёрдо решил в зеркала не смотреться.

Он шёл мимо длинного жестяного забора, который отгораживал тротуар от какой-то стройки. Забор, как обоями, был обклеен объявлениями и афишами. Часть из них висела здесь по нескольку лет и выцвела так, что текст уже невозможно было разобрать. Это, кстати, указывало на почтенный возраст забора и, следовательно, самой стройки. Саша остановился и прочитал первое попавшееся объявление: «Работа в ОФИСе. Зарплата 17600 — 56400 т.р.» И номер телефона.

По непонятной причине слово «офис» было набрано заглавными буквами, будто это какое-то сокращение. Например, «Отсутствие Физической активности И Спорта», «Обучение Фальсификации и Искусственная Социализация», «Отличное Формирование Источника Сплетен» или даже «Отнимем Фсё И Смотаемся».

Вилка зарплат тоже была крайне подозрительна. Откуда вообще могут взяться такие числа? А сокращение «т.р.» вообще вызывало в сознании у Саши образ покорёженного трактора где-то в глухой деревне.

Странное дело. Те, кто работают в офисе — мечтают его покинуть, считая тюрьмой для тела и духа. А для тех, кто там никогда не работал, офис представляется какими-то райскими кущами с кондиционером и бесплатным чаем. Верно говорят, хорошо там, где нас нет.

Прямо на обочине проезжей части, в паре метров от того места, где стоял Саша, находился огромный помойный бак, выкрашенный в тёмно-зелёный цвет, с жёлтой трафаретной аббревиатурой «ТСЖ» на борту. Мусор, не поместившийся внутри, лежал ровной горкой у его подножия. Хорошо, что сейчас зима, и запах почти не заметен. Летом, в жару, здесь было бы невозможно находиться из-за вони.

Саша пошарил по карманам и достал огрызок карандаша из Икеи. Послюнявив его, он дописал пару слов на объявлении. Теперь оно звучало более правдиво: «Работа в ОФИСе на всю твою бессмысленную жизнь».


Можно было бы, конечно, вернуться в университет. Но что это даст потом? Темно-синий, или даже красный коврик для мышки? Да и чему может научить человек, который сам работает преподавателем и еле-еле не погибает от голода? Да, и на что жить оставшиеся три года обучения?

Ещё можно принять участие в крысиных бегах наёмных работников. Но делать это нестерпимо тошно. Да и вообще, в офисах никто не работает. Там есть только два сорта людей — те, кто имитирует деятельность, и те, кто старается стать руководителем, чтобы заставлять имитировать деятельность других. Достаточно хотя бы бегло ознакомиться с трудами Паркинсона и Питера. Написанные в середине XX века, они до сих пор не потеряли актуальность.

«Успех как беременность, — вспомнил Саша английский афоризм, произведённый на свет, кажется, нашей соотечественницей, Оксаной Новак, — все видят только результат и поздравляют, но никто не знает сколько ты трахалась, чтобы его достичь».


Низко, прямо над забором, пролетела ворона, спланировала на ближайший мусорный бак, и, громко каркнув, посмотрела Саше прямо в глаза. Птицы не задумываются о хлебе насущном, не сеют и не пашут — они таскают объедки по помойкам и свалкам. Саша прицелился и кинул в ворону карандашом. Разумеется, не попал. Ворона взлетела, сделала круг на мусорным баком и села на прежнее место.

«Раз уж я сам не способен на такой поступок, то нужно найти кого-то, кто меня трахнет», — решил Саша и смачно плюнул на слово «ОФИС».

День. Growth stage

Час дня. Маша
Под монотонный голос лектора и стук мела по доске Александра нестерпимо клонило в сон. Мало того, что вещи, о которых говорил Валерий Михайлович, были ему давно известны, они ещё излагались мучительно долго и излишне подробно. Так, что даже самый пытливый студент терял всякую надежду хоть что-то уловить из этого рассказа.

Есть такие моменты, когда человеку неудержимо хочется спать. Бывают они с интервалом примерно в 12 часов. Если поспать именно в этот момент часа два, то остальные 20 часов можно оставаться бодрым и свежим. Подобной системы, говорят, придерживался Леонардо да Винчи — он спал всего по 15 минут каждые четыре часа. Проблема только в том, что эти моменты приходятся на то время, когда мы ну никак не можем спать. Для Александра они почему-то совпадали с лекциями Валерия Михайловича.

Поняв, что сопротивление бесполезно, он отложил ручку в сторону и подпёр голову ладонью, приготовившись погрузиться в сон. Да, можно было бы сейчас встать и поехать домой, но Александра сдерживало только одно — сегодня Роман должен был представить ему прототип проекта. На этот проект Александр возлагал большие надежды, более того, в нём он видел крохотную лазейку, которая позволит ему выбраться из плена необходимости бессмысленного просиживания штанов в ВУЗе, а затем и в офисе.

Назывался проект волнующе-просто и в то же время сурово: «Охранные системы на базе мобильных телефонов».

Возможностей — уйма и, что самое главное, они доступны каждому. Контроль разрыва линии посредством зарядного устройства, камера, микрофон, акселерометр, автономное питание, отслеживание местоположения, захват и воспроизведение звука и видео, несколько каналов передачи данных. Плюс бесконечное множество устройств на базе блютуз и вай-фай. И всё это в компактном корпусе.

А что самое главное — рынок подобных услуг вообще свободен. То есть абсолютно свободен, никаких конкурентов и, в перспективе, огромный спрос.


Когда начал действовать гормон мелатонин, и Александр, проваливаясь в сон, перестал замечать монотонный голос лектора, три раза коротко прожужжал сотовый телефон. Александр проснулся, достал телефон из кармана и просмотрел на экран. Там было сообщение от Романа, всего два слова: «Готово, приезжай». Александр положил тетрадку и ручку в полиэтиленовый пакет и встал из-за парты. В этот же момент прозвенел звонок с пары. «Ну хоть на этот раз никто не сможет обвинить меня в том, что я ушёл с середины лекции», — подумал Александр.

Вместе со множеством других студентов, он вышел из аудитории и пошёл по направлению к лестнице. Окружающие люди казались ему одинаковыми, как будто нарисованными под копирку карикатурами. Каждое утро они вставали под звон будильника, завтракали и шли на пары. После пар несколько часов свободного времени, которые одни тратили на употребление алкоголя, другие на мелкие подработки, третьи на занятия спортом. Затем вечер, дом, сон, и снова всё по кругу.

Александр с трудом преодолевал в себе желание развернуться и пойти против этой толпы, сквозь неё, вверх по лестнице. И пускай ему незачем было подниматься, ему просто не хотелось идти в одном направлении со всеми ними, не хотелось быть таким же как все, переживая общую судьбу.

За этими мыслями он не сразу заметил, что рядом с ним, отчаянно стараясь не отстать, идёт его одногруппница — Маша.

В вестибюле он уже хотел попрощаться с ней и отправиться к Роману, но Маша почему‑то стояла и смотрела на него.

— Там собаки, — неуверенно сказала она.

— Где — там? — переспросил Александр.

— Ну, около общаги. Я их так боюсь. Не проводишь меня? — попросила Маша.

Она была невелика ростом, метр шестьдесят, не более. Но при этом фигура её была удивительно пропорциональной. Казалось, что кто-то взял фотомодель и, для смеха, отресайзил её в фотошопе. В руках она держала зонтик-трость, большой, практически с неё саму ростом.

Александр задумался. Ему было очень интересно посмотреть, что же сделал Роман. Но в то же время Машина наивность и неловкость вызывала в нём какие-то непонятные, доселе неведомые тёплые чувства. Глядя в её доверчивые голубые глаза, ему вдруг захотелось крепко-крепко обнять её и защитить не только от собак, но и от всего на свете. Но, с другой стороны, Маша никуда не денется, а проект, а вместе с ним потенциальное решение множества проблем — вот он здесь, в получасе ходьбы от универа.

— Давай-ка как-нибудь сама, — вдруг услышал свой голос Александр и даже немного испугался. Казалось, что внутри него говорит кто-то чужой, незнакомый и грубый, — не такие уж они и страшные, эти собаки. Пока.

— Пока, — как-то печально ответила Маша, но Александр её уже не слышал — быстрым шагом он шёл по направлению к дому Романа. Денег-то на проезд у него не было.

Два часа дня. Обед
В комнате, которую снималакомпания «Линейкин Софт» под офис, едва помещались три стола. Окна выходили в заросший тополями внутренний двор, и тени от листьев весело плясали на стенах и потолке.

Сейчас шёл обеденный перерыв, и в комнате вкусно пахло быстрорастворимой лапшой. Спиной к окну, поджав одну ногу, на подоконнике сидел Роман, свежий весенний ветер трепал ему волосы. Рядом стояла полипропиленовая миска с «Дошираком», в руке он держал грязную кружку с кофе.

Миша ел какой-то овощной салат, запивая его зелёным чаем. С недавних пор он решил сделаться вегетарианцем, и его и без того хрупкая фигура приобрела какие-то эльфийские черты.

Александр, уставившись в монитор, лениво скролил мышкой новостную ленту и цеплял вилкой селёдку под шубой из пластмассового корытца.

Первым тишину нарушил Миша:

— Ребят, как вы думаете, зачем существуют корпоративы? Зачем подчиненных собирают вместе, вывозят на природу, заставляют есть свинину и пить алкоголь?

Наёмных работников в «Линейкин Софт» не было, ну разве что кроме приходящего бухгалтера, поэтому вопрос носил скорее теоретический характер.

— Кого это заставляют? Меня вот заставлять не надо, да и некого не надо! — хохотнул Роман, — А зачем, так это известное дело. Для сплочения коллектива, образования корпоративного духа. Да и фоточки посмотреть, на которых все бухие — милое дело. Опять же, компромат можно собрать.

— Ну я примерно так же думаю, — пережёвывая селёдку, сказал Александр, — Миш, а у тебя, видимо, другая точка зрения?

— Да. Вот Рома правильно начал, образование корпоративного духа. А что это за дух такой — корпоративный? Отчего он образовывается, вы когда-нибудь задумывались? — спросил Миша, и, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Корпоративный дух есть эгрегор организации. Это не абстрактная идея, это вполне конкретная сущность, пусть её и нельзя обнаружить нашими органами чувств. Корпоративы — не что иное, как обряды кормления этой сущности, жертвоприношения ей. Вот, например, жарят шашлык на корпоративе — это есть Ола, ритуальное всесожжение. Чаще всего шашлык делают из свинины. Как нечистое животное, оно особенно приятно корпоративному духу. В зависимости от организации, могут быть и другие жертвоприношения — Михна или Шламим например.

Употребление алкоголя так же носит эзотерический оттенок и способствует переходу к изменённому состоянию сознания, а также высвобождению скрытой энергии. По тому, как человек себя ведёт в состоянии опьянения, можно сделать вывод, кем он был в прошлой жизни и, соответственно, принять решение о развитии его карьеры в жизни текущей.

Совместное купание в водоёме — вообще известный языческий ритуал. Как крещение Руси происходило, все же помнят? Вот это примерно то же самое.

Кстати, от типа организации также зависит и дата корпоратива. Часто выбираются дни солнцестояния или равноденствия. Все вот думают, почему так странно корпоративку сделали средь недели — а это она совпала с каким-нибудь языческим праздником, или хотя бы с полнолунием. Сделали корпоратив на великоденный четверг — и пожалуйста, пожарная инспекция минула офис. Выпили водки на осенины — к новым сотрудникам. И так далее…


Александр пристально посмотрел на Мишу:

— Что-то ты ерунду говоришь. Может, тебе в отпуск пора? Меня вот совсем другое волнует. Как мы оцениваем время, необходимое на реализацию проекта? Ведь не секрет, что водопадная модель разработки — один большой обман. Нельзя предусмотреть все повороты, все неожиданности. А закладывать риски в погрешности — это всё равно что брать в кафе сразу пять порций бизнес-ланча — вдруг одной не наешься? Или в тарелке будет плавать муха. И как в итоге мы делаем оценку? Общую задачу разбиваем на частные, даём оценку каждой из них, складываем и прибавляем риски. Оценка каждой из частных задач — это бросание монетки. Мы можем уложиться, а можем и нет. Статистика ошибок имеет место, да, но как в ту, так и в другую сторону. Но из каждой погрешности мы учитываем только положительную часть. Поэтому, в лучшем случае, мы получаем огромное время простоя.

Миша довольно закивал:

— Вообще водопадная модель разработки есть проявление гордыни. Мы думаем, что мы знаем, чего мы хотим и что хотят от нас. И в итоге всегда ошибаемся. Как антипод водопадной модели — аджайл. Следуя этой методологии, мы делаем только то, что от нас требуется, то есть поступаем скромно.


Снова повисло неловкое молчание. На этот раз нарушил его Роман.

— Ребят, знаете, что такое LSP? — весело спросил он.

— Ни разу не слышал, — честно признался Миша, — это разновидность ЛСД?

— Ну давай, теперь ты нам историю расскажи, — улыбнулся Александр.

— LSP означает Liskov Substitution Principle, принцип подстановки Барбары Лисков. Формально он гласит, что должна быть возможность заменить базовый тип его подтипами так, чтобы клиентский код не заметил разницы. Но мне вот в голову пришла метафора. Помните, как в старом анекдоте: «Впервые на арене цирка — бородатая женщина без сисек и с огромным членом»? Так вот, здесь интерфейс «женщина» реализован самым неподходящим образом, так, что заменить этой реализацией любую другую женщину вряд ли получится. Разве что в жопу…

И рассмеялся во весь голос. Миша сдержанно улыбнулся, а Александр о чём‑то задумался.

Три часа дня. Партнёр
— А Ромка где? — спросил Миша, войдя в офис.

— Роман на встрече с инвестором, — не отрывая взгляда от монитора, ответил Александр, — кстати, с минуты на минуту он должен вернуться.

— Ничего себе, а ты молчал! — обрадовался Миша, — значит у нас всё-таки будет инвестор, и мы сможем нанять людей, сменить офис и начать наконец-то по-нормальному питаться! Почему же ты мне ничего не говорил?

— Не торопи события. Денег нам ещё никто не дал, а даже если и дадут — на еду мы их будем тратить в последнюю очередь. Тебе я ничего не стал говорить, потому что велика была вероятность, что ты захотел бы пойти на переговоры, — спокойно ответил Александр.

— А что, думаешь, я бы не смог?

— Ты — нет, — Александр вздохнул, и наконец-то оторвался от монитора. Его серые глаза были чуть опухшими от усталости, — понимаешь, Миш, наш инвестор — француз. Его зовут Жюль Жюппе. Утверждает, что он дальний родственник известного французского политика. Я в этом немного сомневаюсь, но человек он определённо влиятельный и богатый.

— Так в чём проблема? Языковой барьер? Так Ромка-то, он тоже по-французски не говорит…

— Не в этом дело. Наш инвестор сам неплохо говорит по-русски. Дело в другом. Во Франции кто живёт? Только негры и гомосексуалисты. Гомосексуалисты размножаться не могут и поэтому вымирают, а на их место приезжают новые негры. Так вот, наш инвестор — он пидор, в хорошем смысле этого слова. И инвестирует он только в те стартапы, руководители которых могут сделать ему хорошую презентацию. Я тебя знаю, ты бы презентацию подготовить не смог, да и я тоже. А вот Роман — у него есть задатки. Кстати, об особенностях нашего партнёра я Роме не говорил, так что не вздумай делать пошлые намёки по этому поводу.

В этот момент дверь, скрипнув, чуть-чуть приоткрылась, и в офис несмело зашёл Роман. На нём был строгий деловой костюм. Нижняя пуговица пиджака, согласно правилам этикета, была расстёгнута. Роман выглядел несколько понурым и притихшим. Никому не говоря ни слова, он сел за свой стол и включил компьютер.

— Как успехи? — буднично спросил Александр.

— Нормально, — тихо ответил Роман, и, немного помолчав, как будто обдумывая что-то, добавил: — Жюль заинтересовался нашим проектом. На ближайшие пять лет у нас будет финансирование.

Роман встал, как будто собираясь что-то сказать, потом махнул рукой и вышел из кабинета.

— Как-то не очень хорошо получилось, — пробормотал Миша.

— Да? Почему это? — спросил Александр, — На мой взгляд, всё очень даже хорошо.

— Ну как. Ромка же жениться собрался. Ты не слышал?

Александру не были ему интересны подробности жизни Романа, но он всё же спросил:

— Нет, не слышал. На ком же?

— На Маше. Ну невысокая такая, ты знаешь, мы же учились вместе.

Четыре часа дня. Менеджмент
— Коллеги, я хочу, чтобы всё, что я сейчас скажу, никогда не вышло за двери этого кабинета, — сказал Александр, закрывая двери переговорки. Миша и Роман сидели за круглым столом так, что когда Александр присоединился к ним, они оказались в вершинах равностороннего треугольника. Или эмблемы Мерседес-Бенц. Эти трое — единственные мужчины, которые могли не носить галстук в офисе «Linear Soft».

Выдержав паузу, Александр продолжил:

— Я хочу поделиться с вами своими соображениями о сути эффективного менеджмента. Если коротко, то роль менеджмента — заставить исполнителей работать. Сейчас я эту мысль разовью.

Строго говоря, менеджеры не нужны. Программисты сами, без какого-либо руководства способны написать программу совсем не хуже, а зачастую даже лучше. Зачем же тогда нужны менеджеры? Их задача — внушать разработчикам чувство неуверенности, неспособности самостоятельно принимать решения. Ведь что будет, если разработчик осознает собственную значимость, обретёт уверенность в себе или, ещё хуже, узнает реальный доход компании? Он тут же уволится и будет работать на себя, а не на нас. Или собственную компанию создаст, как мы. Менеджеры — это одна из линий обороны руководства от исполнителей. Отсюда понятно, почему на позицию менеджера стоит брать только технически малограмотных соискателей. В таком случае для него работа — это не взаимовыгодное сотрудничество, а одолжение со стороны работодателя. Чем глупее сотрудник, тем преданнее он работает и тем меньше вероятность того, что он уйдёт.

Патриотизм — это инструмент власти, существующий для того, чтобы попросить у гражданина безвозмездно то, за что в любом другом случае пришлось бы платить. Хороший работник должен быть патриотом своей компании, то есть любить своё место работы безоговорочно и наивно, не пытаясь найти своему чувству рационального объяснения. Ведь любовь к неодушевлённому, да к тому же нематериальному предмету неспособна выдержать критики рационального подхода.

Первое, что мы должны иметь ввиду — если человек устраивается на работу, он уже неудачник. По-настоящему успешные люди никогда не станут писать резюме, ходить на унизительные собеседования и выпрашивать добавку к жалованию. Это ниже достоинства свободного человека. Если человек пришёл устраиваться на работу — значит он раб и желает оставаться таким в дальнейшем. Конечно, нельзя открыто говорить ему об этом. На словах любой подчинённый для нас — выдающаяся личность, важнейший специалист и так далее. Но действовать следует из посылки, что сотрудник — безвольный и недалёкий. Задача состоит в том, чтобы заставить его заработать для нас как можно больше денег, пока он не уволится или не станет слишком старым для того, чтобы работать.

Сами по себе исполнители никогда работать не станут. Вы же знаете, какие у них зарплаты? За такие деньги даже неудачники не работают. Поэтому нужно их каким-то образом обмануть, вынуждать что-то делать.

Так как же заставить их работать? Тут многое зависит от особенностей каждого конкретного подчинённого. Общее правило — в экстремальных ситуациях, в условиях стресса, мобилизуются все ресурсы, и подчинённый работает эффективнее. Следовательно, задача постоянно поддерживать сотрудников в состоянии стресса. Но тут важно не переборщить, чтобы он не утратил работоспособность раньше времени.

Следующий момент. У каждого из подчинённых были родители. Любые родители подсознательно боятся своих детей, поэтому первое, чему они их учат — это беспрекословному подчинению. Само собой, это нам на руку. Нужно занять в сознании подчинённого место его родителя. Для этого следует обращаться с ним как с ребёнком, ласково, но в то же время строго, изображая родительскую любовь. Это запустит подсознательные механизмы подчинения.

Далее. Было бы ошибкой полагать, что рабы ищут свободы. Сейчас такое время, что свободным может быть любой человек, было бы желание, но люди осознанно приходят к нам, подписываю трудовой договор и остаток жизни проводят ссутулившись за компьютером. Зачем? Рабы хотят иметь своих рабов. Поэтому если вы заметите, что кто-то стал работать хуже — дайте ему подчинённых. Это повысит его статус, как в собственных глазах, так и в глазах коллег, что в свою очередь повысит эффективность его работы.

Также имеет смысл делать дорогие подарки ключевым сотрудникам. Разумеется, награждать следует на глазах у остальных подчинённых. Тогда они задумаются «раз его наградили, значит, он чем-то лучше нас». Им же не придёт в голову, что они перепутали причину и следствие.

Вопросы есть?


Ни у Романа, ни у Миши вопросов не было. Александр сильно изменился с тех пор, как Роман взял Машу в жёны. Подчинённые и коллеги стали его бояться, а друзей у него и так никогда не было.

Вечер. Exit stage

Пять часов вечера. Прощание
Кабинет Александра Ивановича был практически пуст. Из мебели здесь был только простой письменный стол, огромное кожаное кресло и сейф в углу. Стульев для посетителей предусмотрено не было. Миша стоял перед столом Александра Ивановича и чувствовал себя как школьник, которого вызвали в кабинет директора, несмотря на то, что обоим было уже за тридцать.

— Ну? — нарушил тишину Александр Иванович.

— Саш, я должен тебе что-то сказать. Надеюсь, для тебя это не будет слишком большой неожиданностью, — несмело начал Миша.

— Иди. Твою долю я куплю, бумаги тебе Ира подготовит, — сухо ответил Александр Иванович. Он сидел так, что за монитором не было видно нижнюю часть головы. Когда он говорил, казалось, что звук идёт откуда-то из недр компьютера. Само собой, уход Миши не был для него неожиданностью. К такому варианту развития событий он был готов с самого начала, когда 10 лет назад они закончили ВУЗ. Все необходимые документы уже давно лежали в сейфе, нужно было только проставить дату. Кстати, для Романа такие документы тоже были готовы. Разумеется, об этом знал один только Александр Иванович.

— Но тебе, наверное, интересно знать, почему я ухожу из Linear Soft? — спросил Миша.

— Вообще-то нет. Но ты же всё равно скажешь, давай только покороче.

— Саш, у меня такое чувство, что я что-то упустил. Что-то важное ежедневно ускользает из моей жизни. Самое страшное, что раньше я помнил, что именно я теряю, а сейчас я даже этого не знаю. Как будто я делаю что-то ненужное, бесполезное. Денег я скопил достаточно. Я решил уехать на несколько лет в Индию…

— Ясно всё с тобой, — перебил его Александр Иванович и, повернувшись к монитору, добавил, — Давай уже, иди, до свидания.

Миша немного потоптался на месте и вышел из кабинета. Всё-таки у него ещё было много привязанностей, и окончание своей работы он представлял несколько иначе.


Жюль Жюппе, благодаря которому состоящее из трёх человек ООО с дурацким названием «Линейкин Софт» превратилось в преуспевающую компанию «Linear Soft», скончался от СПИДа несколько лет назад.


Спустя пару недель после ухода Миши, Александр заглянул в кабинет к Роману, как всегда без стука, и застыл на пороге.

Роман сидел на стуле, спиной к стене, перед ним на штативе стоял фотоаппарат. Роман старательно улыбался в камеру.

— Ты чего это делаешь? — спросил Александр Иванович.

— Ты не видишь? Я фотографирую себя.

— Зачем это? Попроси кого-нибудь или к фотографу сходи, — удивился Александр.

— Нет, эту фотографию я хочу сделать сам. Хочется, чтобы фотография на памятнике была идеальна.

— Ты что, сдурел? На каком таком памятнике?

— Саш, я не строю иллюзий относительного своего будущего. Ты же сам прекрасно знаешь, что бывает в компаниях с двумя учредителями. Но я хочу, чтобы ты знал — мне было приятно работать с тобой, ты хороший человек. Да, пожалуйста, не трогай мою семью, они-то здесь ни при чём.

Александр Иванович захлопнул дверь, не сказав ни слова.

Шесть часов вечера. Решение
Нельзя допускать, чтобы у компании было два учредителя. В такой ситуации любой мелкий конфликт может стать неразрешимым, а имущественные споры поставят крест на развитии. Александр Иванович это отлично понимал и точно знал, что следует делать. В школе вместе с ним учились два приятеля. Одного звали Тимофей, а другого — Гриша. По аналогии с известным диснеевским мультфильмом, Тимофея называли Тимон, а Гришу — Тумба. Тимон и Тумба. И, подобно героям того мультфильма, к жизни они относились предельно легко. Особенно если речь шла о чужой жизни.

Связаться с Тумбой Александр Иванович даже пробовать не стал — тот был слишком глуп и злобен. Как и всякий недалёкий человек, Тумба активно вёл блог в интернете. Даже не просто блог, а целый стартап. Суть была в том, что Тумба бродил по промышленным районам в тёмное время суток, где его били местные гопники. Били, разумеется, абсолютно бесплатно и анонимно. Тумба же всякий раз, выписавшись из больницы, писал в своём блоге подробный отчёт об избиении: чем его преимущественно били, по каким частям тела и сколько человек принимали в этом участие. Иногда даже ему удавалось утаить SD-карту с телефона, и тогда на Ютубе появлялось интереснейшее видео. Спустя пару лет он собрал не имеющую аналогов статистику о том, как и чем бьют случайных прохожих в разных районах города.

Зарабатывал Тумба тем, что размещал в блоге ссылки и рекламу. Лечился он в основном по полису ДМС. Заработанных на рекламе денег едва хватало на ежегодную покупку этого полиса. Когда денег совсем не оставалось, Тумба звонил Тимону, и они вместе шли на какое-нибудь сомнительное дело типа кражи цветного металла из щедрых и плохо охраняемых закромов Родины или приведения в негодность тормозной системы автомобиля. Вот как в этот раз.


— Тут такое дело, с человеком одним стало сложно работать. Сможешь исправить? — без предисловия начал Александр Иванович, когда официантка отошла от их стола, оставив меню в массивном переплёте из искусственной кожи.

Окна пивного ресторана были плотно занавешены, что, несмотря на светлое время суток, создавало расслабляющее ощущение вечера. Обрамлённые бахромой жёлто-зелёные абажуры свисали совсем низко над столом, так, что почти закрывали лицо здоровенного Тимона и придавали его неподвижным губам выражение какой-то дьявольской усмешки.

Тимон, эта перекаченная сволочь, довольно кивнул и, помолчав, спросил:

— Портфолио у него есть?

Он решительно не чувствовал разницы между словами «портфолио», «резюме» и «досье».

— Вот, — Александр Иванович протянул заселенную папку с гербом СССР, — он через неделю едет в другой город, по служебной необходимости.

— Понял, — оскалился Тимон, — всё сделаем в лучшем виде.


«Наша Родина, Россия — это огромная заснеженное поле, кое-где пересечённое линиями железных дорог. А все эти города, автомагистрали, бизнес-центры, кредиты и истеблишмент — это всё временное, наносное. Однажды всё, что было временным, уйдёт, исчезнет без следа, а огромное, заснеженное поле останется. И разлитый над полем запах вечности, запах мазута, керосина и каких-то химикатов», — так размышлял Тимон, трясясь в холодном, тёмном и душном вагоне скорого поезда, несущего его куда-то в самое сердце бескрайней Сибири.

Семь часов вечера. Рантье
«Как же мне противны люди, — думал Александр Иванович, несясь с огромной скоростью по улицам города на своей машине. — Единственное, чем они заняты — это увеличением энтропии. Ходят туда-сюда, действия какие-то совершают никому не нужные. Хоть бы один что-по полезное сделал. Как же я их всех ненавижу. Особенно этого пройдоху проектного менеджера Изяслава, или как там его».

Александр Иванович отчаянно посигналил какой-то старушке, пытавшейся перебежать дорогу по пешеходному переходу, волоча за собой котомку на колёсиках. Не то чтобы ему было жалко старушку, или он не мог отмазаться перед полицией. Просто Александру Ивановичу не хотелось ехать на мойку для того, чтобы отмыть от бампера кровь, а затем — в сервис, закрашивать свежие царапины.

Изяслав был чуть младше Александра Ивановича, и, работая в «Парадоксальных решениях», сделал головокружительную карьеру от менеджера по уборке помещений и прилегающей территории до менеджера по развитию и управлению особо перспективными проектами. Ведь нет разницы, моешь ты унитаз или руководишь коллективом — суть менеджмента от этого не меняется. Менеджер — это не профессия, это особое состояние духа и нестояние тела.

Заходящее солнце слепило глаза, не давая следить за дорогой. «Проклятое солнце», — думал Александр Иванович.

Собственно, в «Парадоксальных решениях» Изяслав, несмотря на юный возраст, был начальником молодого тогда Александра Ивановича. Позже, высоко оценив личные качества Изяслава, Александр Иванович нанял его к себе в Linear Solutions.

«Изяслав был слегка туповатым, но в то же время напористым и беспринципным. Одним словом, идеальный менеджер. Он бы мог ещё лет двадцать работать на меня и приносить стабильный доход, прежде чем его пришлось бы уволить по причине старости. Нет же, соскочил, стал рантье. Жил бы как все нормальные люди от зарплаты до зарплаты. Взял бы квартиру в ипотеку и расплачивался бы до конца жизни, раз в год выезжая на десять дней в Турцию и проводя все выходные с весны до осени копошась в грязи на даче. Так нет же, этот паразит не брал никаких кредитов, жил с женой и детьми в комнате в общежитии. Даже алкоголь не пил, будто пидорас какой-то. Практически все деньги он откладывал на депозит. Скопив некую сумму, он сначала купил однокомнатную квартиру где-то на краю города и стал её сдавать. Деньги снова откладывал. Потом вторую квартиру купил. И так далее. Вот теперь, в свои 38 лет, этот жлоб приходит и, весь дрожа, заявляет, что ему больше не нужно работать на меня, что он теперь стал рантье, хочет поездить по миру и вообще пожить полной жизнью».

Это событие Александр Иванович считал своим крупным промахом главным образом по той причине, что совсем отвык от проявлений какой-либо инициативы со стороны своих подчинённых. Для него люди были только инструментами для достижения поставленных целей. Все, кроме одного, точнее одной.

Восемь часов вечера. Снег
— Нельзя зацикливаться на старом, нужно постоянно двигаться вперёд, ну понимаешь, постоянно… — Александр Иванович был сильно пьян. Едва держась на ногах, он брёл за немолодой усталой женщиной по тёмному двору спального района мимо однотипных серых подъездов. Мелкий снег неприятно колол лицо, а пальцы рук совсем окоченели без перчаток. С каждым шагом в модельные ботинки набивалось всё больше и больше снега. Верхняя пуговица пальто оторвалась, а галстук съехал на бок.

Неожиданно женщина остановилась и обернулась к нему. Её лицо уже давно не было там красивым, как почти двадцать лет назад. От постоянного недосыпания под глазами образовались мешки, от работы и домашнего хозяйства руки сделались грубыми, а мысли о будущем детей легли глубокими морщинами на лбу и в уголках губ. Она уже забыла, когда в последний раз делала маникюр — теперь ногти всегда были коротко острижены. От былой наивности не осталось и следа.

— Пожалуйста, не иди за мной, — спокойно произнесла она, — мне неприятно твоё общество. Я прекрасно знаю, кто виноват в гибели моего мужа, и поэтому не хочу видеть тебя.

Она развернулась и пошла дальше, неся в каждой руке по большому целлофановому пакету из супермаркета. Эти пакеты крайне полезны — в условиях тотальной экономии их можно использовать по несколько раз, а когда они окончательно рвутся — выбрасываться в них мусор.

— Я? Маша, да с чего ты взяла, что это я? И вообще, это был несчастный случай! Ты слышь меня, несчастный случай! — кричал Александр Иванович в след уходящей женщине, — Я не меньше тебя тогда переживал, да что там, больше тебя! Я Ромку с универа знал, он как родной мне был!

Где-то в нескольких домах отсюда, уткнувшись бампером в фонарный столб и мигая аварийкой, стоял огромный джип Александра Ивановича.


Александр Иванович увидел Марию выходящей на остановке из набитой маршрутки. Да, в его затуманенной алкоголем и кокаином голове мелькнула мысль, что это просто похожая, замученная жизнью женщина, спешащая после работы домой с огромными сумками продуктов. Но даже если и так, всё равно оставалась вероятность, что это она, та, единственная. Подрезав кого-то, он резко свернул во двор, и его джип тут же врезался в фонарь. Александр Иванович выскочил из машины, и, даже не закрыв дверь, побежал за своим наваждением.

Бежал он за ней уже довольно долго.

— Ну пойми, уже много лет, как Ромы не стало, — всё повторял и повторял он, — Да, и для меня это была большая потеря, но жизнь не останавливается, жизнь-то продолжается.

Александр Иванович не удержался на ногах и хлопнулся на четвереньки прямо в сугроб. Мария остановилась, поставила сумки на асфальт и подошла к нему.

— Стоя или на коленях? — бесстрастно спросила она.

В глазах у Алексея Ивановича двоилось, он плохо понимал, что за предмет женщина достала из кармана и направила на него.

— Послушай, ты будешь богатой, обещаю. У меня есть деньги, много денег. Сколько ты получаешь в месяц? — заплетающимся языком спросил Александр Иванович.

Вокруг было тихо, удивительно тихо. Крохотные снежинки медленно падали, тая на лицах и руках этих двоих. Александр Иванович тяжело дышал, пар рывками вырывался из его рта. Мария же, напротив, дышала неглубоко и спокойно.

— Как же ты мне противен, — всё так же тихо произнесла она и нажала на курок.

Девять часов вечера. The end
На часах было около девяти вечера. Александр Иванович потушил в кабинете свет и в каком-то странном оцепенении смотрел в окно. Отсюда, с высоты двенадцатого этажа современного офисного центра, была отлично видна вся парковка и небольшой парк рядом, и спальный район за парком, и промышленная окраина города, и даже озимые поля вдалеке, за которыми пряталось багровое весеннее солнце. На парковке припозднившиеся менеджеры погружали свои массивные тела в кредитные машины, чтобы минут через двадцать плюхнуться на диван перед телевизором в съёмной квартире.

Да, весна уже полностью вступала в свои права. Из набухших почек прорезались первые зелёные листья, подростки пили пиво прямо на улице, и влюблённые парочки целовались под открытым небом, не боясь трещин на губах.

Александр Иванович единолично владел практически полным пакетом акций «Linear Solutions Company Group, Inc.» — гигантской корпорации, включающей в себя множество компаний, начиная от производителей железа в Китае и заканчивая разработчиками софта в Индии. Небольшое количество акций было у директоров дочерних компаний и ключевых сотрудников. Но этот процент был столь невелик, что даже вместе они не смогли бы блокировать решения Александра Ивановича. Порой ему самому не верилось, как нелепые мечты трёх студентов за какие-то три десятка лет превратились в отлаженный и точный, как часы Патек Филипп, механизм по зарабатыванию денег.

С одной оговоркой — из них троих только он один наслаждался плодами победы. Да и то не в полной мере — костыли и ломота в суставах при малейшем изменении погоды стали его постоянными спутниками. После того злополучного вечера он лечился где только мог. К его услугам были любые специалисты мира — от профессоров медицины в белых халатах с ослепительными улыбками до народных целителей из всеми забытых деревень центральной России. Но все они оказались бессильны.

В подземной парковке под офисом стоял его новенький Порш Кайен. Часть своего времени каждый сотрудник работал только для того, чтобы Александр Иванович мог регулярно покупать себе новую машину. Какая именно часть времени уходила на это, сказать было сложно, но в бизнес-плане на каждый год был такой пункт — материальные ценности владельца компании. Сам водить машину Александр Иванович не мог, но это было и не нужно — к его услугам были несколько личных водителей, работающих посменно.

С некоторой долей сожаления Александр Иванович признавался себе, что все его знакомые, даже самые, на первый взгляд, бестолковые, как-то устроились в жизни.

Тимон отсидел семь лет в тюрьме за убийство какой-то героинщицы и, выйдя на свободу, выпустил сборник концептуальной поэзии, в котором он, по собственным словам, обращает внимание читателя на исконно народные, традиционные ценности. Сборник получил название «Медведи, балалайки и ПВО». С этим, если можно так сказать, продуктом творчества, Тимон гастролирует по арт-клубам всего мира, а тюремные наколки и специфические жесты придают стихам особенную пронзительность.

Тумба раскрутил-таки свой деструктивный стартап. Теперь он сам не ходит в ночное время по неблагополучным районам, а сидит себе в крохотном офисе, модерирует коллективный блог и получает огромные деньги за рекламу полюсов добровольного медицинского страхования.

Маша, поплакав, вышла второй раз замуж за обувного мастера. Конечно, от привычного образа жизни ей пришлось отказаться, но человек он оказался уравновешенный, надёжный и, что особенно важно, абсолютно непьющий и любящий детей. Да, когда-то он был горьким пьяницей. Из-за алкоголя от него сначала ушла жена с двумя детьми, затем он продал часть мебели из дома, а потом, с похмелья, послушав совета одного из собутыльников, заложил квартиру и оказался на улице. В довершение ко всему, он уснул в сугробе, после чего бесплатная государственная медицина в лице неизвестного хирурга лишила его почки. Конечно, к обморожению почка не имела никакого отношения, просто на зарплату врача прожить очень сложно, и последователь Гиппократа решил немного «пошабашить», продав почку в одну из развитых стран. Наш обувной мастер, отойдя от наркоза в переполненном калеками подвале больницы, воспринял это как знак свыше и стал-таки добропорядочным непьющим гражданином. Не сразу, конечно, но он смог.

Миша, взяв псевдоним Минжур, водит туристов по деревням Тибета, показывая мистически настроенным хипстерам дерево, под которым сидел Будда Шакьямуни (каждый раз — разное) и камень, из которого будет высечен трон для Будды Майтрейи. Если прибавить к этому эпизодическую продажу небольших партий ЛСД, то можно сказать, что Миша совсем не бедствует, по крайней мере по туземным меркам. Он носит китайскую куртку поверх цветастой рубахи, заплетает бороду в косичку и гладко бреет череп. В общем, он сделался практически неотличимым от местных жителей.

Александр Иванович тоже сильно изменился. Физические проблемы вкупе с неограниченными финансовыми возможностями сделали из него совсем другого человека. Он уже давно не жил в крошечной однокомнатной квартире. Теперь у него был роскошный загородный дом. Его окружало множество дорогих и редких вещей. Но, несмотря на заверения рекламных буклетов, никакая вещь не приносила даже тени счастья. Каждый новый автомобиль, по сути, отличался от старого только формой кузова, отделкой салона и шильдиком на решётке радиатора. Так же и все его многочисленные женщины. Каждая следующая фотомодель отличалась от предыдущей парой сантиметров объёма и роста да цветом глаз и волос. И ни одна из них не была похожа на ту наивную, боящуюся собак студентку университета. Сколько бы он сейчас отдал, чтобы тогда, тридцать лет назад, проводить до общежития эту смешную, маленькую девушку Машу. Чтобы сделать её счастливой. Чтобы себя сделать счастливым, чёрт возьми!

Он выбрал совсем не тот стартап. Инвестировать нужно не в бизнес-планы, не в команду и не в прототипы — инвестировать нужно в любовь. Да, в ту самую смешную любовь, о которой написаны миллионы плохих стихотворений и сняты тысячи глупых фильмов. Капитал такой инвестиции — это не недвижимость, не мифические человеко-часы и даже не деньги. Это ты сам. Ведь, если смотреть далеко вперёд, кроме тебя самого, у тебя нет ничего. Ты сам себя инвестируешь в любовь. В любовь к родным, любовь к детям, любовь к соседям и случайным встречным, любовь к клочку суши, называемому Родиной и любовь к миру в целом. Ведь когда тебя не станет, ты лишишься того единственного, что у тебя было — себя самого. И что останется? Только любовь, которую ты отдал другим людям.

В конце концов, любовь, которую дарят тебе — это любовь, которую ты же и создаёшь.

Александр Иванович смотрел в окно и плакал. Впервые в жизни.

Медведи, балалайки и ПВО

(Тимофей Мартынов, избранное)
О балалайка, гордая медведя дочь!
С тобой душа, как ПВО, к луне взлетает,
И звук, подобно снегу, тает
В наполненную водкой ночь.
Мы с малых лет усвоили одно,
Впитали с материнским молоком и водкой —
Надейся только на себя и ПВО,
Что дислоцируется на атомных подлодках.
Холодно медведю — спит в своей норе,
Лишь балет и водка греют в декабре.
Снегом припорошено жерло ШПУ,
Но на страже мира Р-12У!
В глуши сибирской балалайка не поёт,
Медведи ходят неуверенной походкой.
Здесь инженер один, с паяльником и водкой
На благо миру мирный атом создаёт.
Оставь души метанья, сын России!
Сомненьям места нет среди заснеженных полей.
Мы судьбами сплелись, и духом мы едины,
Покуда меж берёз слышна нам балалайки трель.
Весна, весна пришла к нам в степи!
Сугроб над шахтой баллистических ракет
Ручьём течёт через поля, к медведям,
Что, водки выпив, смотрят на балет.
Когда иссякнет сутры свет,
И Кетер сефирот не нас поманит,
Без разговоров и без суеты,
Мы, выпив водки, песнь затянем!
Леса и степи, водка и икра,
Следы медведя на обочине дороги.
Здесь бродит древнерусская тоска
И балалайкой гонит прочь тревоги.
Не смущают нас дороги,
Не страшны нам дураки —
Мы ушанку одеваем
И с медведями на «ты».
Зачем, испивши водки, начинаем,
Не ведая стыда, пускаться в пляс?
То, как в матрёшке, в каждом среди нас
Дух предков свою волю изъявляет.

Пост-экзистенциализм

Встречайте, это ваши старые друзья — Винни‑Пух и Пятачок. Пока вы делали домашнее задание, курили в подъездах, сдавали экзамены, бегали за девчонками и блевали в ванной комнате чужой квартиры, эти ребята времени зря не теряли.

В них многое изменилось, впрочем, как и в вас самих. И если бы я не представил вам этих двоих, то, вполне возможно, вы бы их и не узнали.

Сейчас Винни‑Пух и Пятачок снова идут вместе по дороге мимо каких-то гаражей, заброшенных дач и складов. На заваленных мусором обочинах стоят засохшие деревья. Пятачок допивает пиво из полуторалитровой пластиковой бутылки и, не глядя, бросает её в сторону. Достаёт сигарету из мятой пачки и машинально хлопает себя по карманам в поисках огня. Винни-Пух протягивает ему зажигалку. Прикурив, Пятачок затягивается и, кашляя, сплёвывает себе под ноги. На землю падает сгусток слюны, чем-то напоминающий сало — белый с розоватыми прожилками.

— Куда идём мы с Пятачком? — спрашивает Винни‑Пух. Шерсть его свалялась; то там, то тут виднеются гноящиеся проплешины.

Пятачок вынимает изо рта сигарету, останавливается и пристально смотрит на Винни-Пуха. Внезапный порыв ветра подхватывает с земли пакет-майку из супермаркета и уносит прочь.

— В никуда, — сиплым голосом отвечает Пятачок.


Вас ещё не стошнило? Нет? Тогда мы продолжим.


Мы родились в середине восьмидесятых. В 1991 году, когда нам было по пять-шесть лет, в нашем детском садике на стене висел портрет Ленина. И не то чувствуя что-то, не то подслушав разговоры взрослых, однажды, когда во время ужина воспитательница вышла из комнаты, мы закидали его ненавистной манной кашей. Спустя пару месяцев, в сентября 1992 года, первый раз придя в первый класс, мы не обнаружили там ни портрета Ленина, ни пятиконечных звёзд, ни красных флагов. Сейчас уже трудно сказать, была ли прямая связь между этими двумя событиями, но отрицать свою причастность к истории, в том числе к уничтожению прошлого, было бы крайне глупо.

Для нас родительская мораль является чем-то сродни опустевшим и брошенным заводам. Наверное поэтому молодёжь так любит фотографироваться в модной одежде на фоне обшарпанных стен разрушенных цехов. Тем самым они удовлетворяют Эдипов комплекс, как бы говоря себе и нам: «Смотрите, я молодой и живой, и я потребляю, а прошлое — мёртвое и брошенное, и ничего не производит».

Факт потребления — это признак жизни в современном обществе. Каким ещё способом простой гражданин может заявить о себе? Любые произведения искусства тонут, захлебнувшись в жидковатых потоках масс-медиа, любой голос неслышен на фоне телевизора. Но откуда-то извне приходит мысль, что выход есть. Нужно взять кредит и купить огромную прожорливую машину. Потом взять ещё кредит и купить квартиру в центре города, а на оставшиеся деньги — ворох разноцветной одежды. И ты уже не одинок, ты в центре внимания и всем нужен. Без разбору мы поглощаем все материальные ценности, до которых способны дотянуться, подменяя стремление к мечте выплатой процентов.

Это проявление женственности. Мы стремимся поглотить в себя всё, до чего способны дотянуться, в надежде, что от этого нечто новое произрастёт внутри нас. Но материальное мертво и бесплодно. Мы женственны от того, что у нас никогда не было отца, не было примера, эталона поведения. Одного отца свергли наши деды и прадеды, а другого мы самолично закидали манной кашей.

Но это не женственность любящей матери — это скорее инфантильность молодой девушки, ещё не обременённой заботой о детях. Ведь семья уничтожается информационным обществом. Сейчас семья — это обычно двое родителей и дети. Причём оба родителя заняты работой, и большую часть времени дети проводят в специальных организациях — яслях, детских садах, школах и группах продлённого дня. Не так часто в современных семьях встречаются бабушки и дедушки. А семья из четырёх поколений вообще невозможна.

Чем выше техническое развитие общества, тем меньше почтение к возрасту, так как жизненный опыт становится не важен. Он легко заменяется знанием современной техники и владением передовыми технологиями. А то, что было актуально лет десять назад, уже стало частью истории. Так и получается, что дети умнее родителей. Это становится причиной потери авторитета возраста и, как следствие, разрушения института семьи.


Если экзистенциальная личность делает свой выбор из бесчисленного множества возможностей, то личность пост-экзистенциальная знает о потенциальной возможности выбора, но доверяет его профессионалам, тем самым избегая лишних сложностей. Наша индивидуальность — это сменные панели телефона и очки Рей Бен.

Мы слышали об уникальности иррационального бытия, но оно слишком сложно и опасно. Сложности — не для современного человека, ибо он уверен, что «самый простой путь всегда самый правильный». Опасности не вписываются в картину нашего уютного мира. И мы добровольно отказывается от экзистенции, от уникальности и неповторимости в пользу уверенности в том, что завтра будет точно таким же, как и сегодня.

Вместо свободы мы выбираем безопасность. «Уверенность в завтрашнем дне» — вот что движет нами. Наверное, причина этому лежит в нашем детстве, пришедшемся на бандитские девяностые годы. И зачем нам свобода — вместо неё у нас же есть свобода выбора. Мы всегда можем выбрать: взять в Маке гамбургер или чизбургер, написать глупость в Твиттере или в Контакте. Понятие «свободы выбора» лежит в основе демократии — весёлой игры, в которую мы играем практически всем земным шаром. Мы выбираем человека, который будет олицетворять для нас верховную власть из примерно дюжины других кандидатов. Единственное, что успокаивает, так это то, что такой выбор лучше, чем отсутствие выбора вообще. По крайней мере, проголосовав за победившего кандидата, можно потом взять на себя часть ответственности за происходящее вокруг.

Кстати, если демократия — это власть народа, то напрашивается вопрос: власть над кем?

Философия должна давать объяснение, почему всё сложилось именно так. Наша жизненная позиция — «пожалуйста, не трогайте меня» и «лишь бы ничего не изменилось». Имя ей — пост-экзистенциализм.

Так называемая «работа на дядю» сродни социализму, с той лишь разницей, что при социализме работник приносит пользу абстрактной стране, а при капитализме — конкретному человеку. С точки зрения превращения здоровья и эмоций в деньги капитализм есть персонифицированный социализм.

Каждый из нас, совершая день за днём одни и те же действия, знает, что где-то есть свобода. В теории каждый из нас свободен, но от этого делается только хуже. Незадачливый путник, провалившийся в болото, думает, что благодаря своему судорожному барахтанью он сможет выбраться на берег. Так и мы в каждый момент времени полагаем, что можем прервать наше рабство, и от этого погрязаем в нём всё сильнее и сильнее.

Даже песни, написанные в наше время, указывают на бедственность положения. Гребенщиков пел о поколении «дворников и сторожей». То же поколение с точки зрения Кинчева «дрожит по углам и не смеет петь». Про наше поколение отлично спела группа «Отпетые мошенники» — «мы насосы». Да, мы на самом деле насосы, потому что наше поколение сосёт. Сосут все без исключения. Но имеет значение сословный аспект сосания. У одних это нефтяная труба, у других — лапа. Поэтому мечта любого нашего современника — это как можно скорее перестать работать, достигнув позиции менеджера, и целыми днями искать в интернете смешные картинки и видеоролики, чтобы выделяющиеся при смехе эндорфины заглушили вопиющую пустоту существования.

Если задуматься, то в современном термине, означающем профессиональную ориентацию, — «позиция», заложен какой-то второй смысл, говорящий вовсе не о профессиональных качествах, а о то, чем предстоит заниматься на рабочем месте. «В какой позиции… Ой, простите, на какой позиции вы бы хотели работать?»

И вот, заняв выбранную позицию, офисный сотрудник начинает мечтать о своём светлом будущем. О том, как он станет менеджером. И кто знает, может быть в скором времени мечты сбудутся и придёт мессия.Чартерным рейсом из Великобритании, в опечатанном самолёте, к нам прибудет новый еврей. Придерживая полы чёрного драпового пальто, он заберётся на крышу «Финика» и заорёт, тряся двойным подбородком и сверкая лысиной: «Супермаркеты — кассирам, офисы — менеджерам, мир — ипотечным квартирам, война — загородным домам!»

«Пролетарий» в переводе с латинского означает «служащий тем, что имеет детей», «производящий потомство» (дословно «для детей»), а также «неимущий» или «простонародный». Если заглянуть в энциклопедию, то можно узнать, что пролетарий не имеет права собственности на орудия производства. Его занятие — продавать свой труд. В отличии от Древнего Рима и от Франции 18-го века, сейчас пролетарий вправе сам себе выбирать угнетателя, тем самым реализуя основную парадигму демократии — свободу выбора. Хотя, благодаря NDA, орудиями производства он всё равно не владеет. Получается так, что рабочий информационной эры меняет одного буржуа на другого, блуждая из офиса в офис. «Блуждающий» по-гречески означает «планктон», отсюда и происходит широко известный термин «офисный планктон».

У борющегося за собственную свободу пролетария начала XX века было оружие — булыжник, выломанный из мостовой. Булыжник одинаково легко бил стёкла фабрик и превращал в месиво лица мещан, военных и капиталистов. Что же будет оружием современного пролетария — планктона? Что он может швырнуть в угнетателя? Планктон существует исключительно в искусственной, виртуальной среде своего офиса, не производит ничего вещественного и не имеет доступа к объектам физического мира. Единственное, что у него есть — это его затухающее сознание. Именно оттуда современный пролетариат вырывает свои «булыжники» — комментарии, или, коротко, комменты.

Комменты метаются где угодно и по какому угодно случаю — в социальных сетях, блогах и на форумах. Сотни комментов прикреплены к видеозаписям и картинкам. К каждому комментарию обязательно прилагается аватарка: вот упитанный детина на фоне бассейна где-то в Турции; вот на пляже вытянула свои целлюлитные ноги дама с обрюзгшим лицом; вот белоснежный котик смотрит на тебя сверху вниз. Для метания комментов существует даже специальный термин — «наброс говна на вентилятор». Здесь, с одной стороны, видна отсылка к способу использования булыжника — «метание», «бросание». С другой стороны — самокритика, пренебрежительное отношение к этому виду деятельности — «говно». А с третьей стороны — агрессия к продукту физического производства — «вентилятор».

Если в начале двадцатого века Иван Шадр отлил в бронзе скульптуру «Булыжник — оружие пролетариата», то сейчас, сто лет спустя, нужна другая скульптура — «Коммент — оружие планктона». На ней будет изображён заплывший жиром лысеющий мужчина неопределённого возраста в галстуке-удавке, сидящий перед компьютером и ковыряющий в носу. Предлагаю слепить её из человеческого кала.


Что есть любовь к Родине? Любим ли мы Родину?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно, прежде всего, определиться с понятием Родины. Что это?

Если Родина — это часть суши, границы которой были были сформированы в ходе исторических процессов, то как мы сможем определить (не имея с собой GPS-навигатора), что мы всё ещё находимся на территории Родины, а не за двадцать километров от её границы? Пригород Выборга, например, абсолютно неотличим от окрестностей Лаппеэнранты, а побережье Сочи точно такое же, как побережье Гагры. Как же быть патриотом своей страны, не зная в точности своих координат? Ведь совершенно непонятно, какую берёзку следует любить больше других.

Если Родина — это религия, традиции и обряды, то как быть с их изменчивостью и преемственностью? Древнеславянские племена с берегов Днепра, поклоняющиеся Перуну и Велесу, и православная Русь, и атеистический Советский Союз, и служащая Мамоне современная Россия — это всё наша Родина.

Стоит ли говорить, что Русская Православная Церковь является по сути греческой? К слову, у современной России есть и национальная идея, и национальная кухня. Правда первая из них — американская, а вторая — японская. Но это, конечно же, лучше, чем оставаться вообще без идеи и без кухни.

Есть и третий вариант. Родина — это культура той местности, в которой родился человек. Но что мы знаем о своей культуре? К тридцати годам школьная программа практически полностью забыта, а количество прочитанных книг с момента «последнего звонка» равно нулю. Если не считать, конечно, иронических детективов, читаемых на пляже в Турции или Египте.

Что же такое культура для современного человека? Культура — это то, чем можно занять вечер. Не даром же употребление алкоголя и жирной пищи называется «культурным отдыхом».

В современном обществе, когда объективна только одна граница — скорость передачи данных по оптоволокну, у человеческого существа не может быть другой Родины, кроме всего Земного шара. Поэтому любовь к Родине, патриотизм — это любовь к миру в целом и ответственность за него без исключений и оговорок.

Для того, чтобы сказать, любим ли мы Родину, нужно спросить себя, и очень жёстко спросить: «Что я сделал для Родины за последние двадцать четыре часа?»

Будучи заданным вслух, громко и чётко, этот вопрос преобразует всё наше бытиё. А человек, сумевший ответить на него честно и без утайки, как будто бы делает шаг вперёд из безликого строя информационных пролетариев.

«Я приношу доход человеку, которого ненавижу. Я инструмент для зарабатывания денег. За сегодняшний день я написал десять писем, посмотрел пяток роликов на Ютубе, выпил три чашки чая и выкурил полпачки сигарет. Но я ничего не сделал для Родины. И мне стыдно», — так ответит вчерашний офисный планктон и заплачет. Заплачет от осознания того, что его жизнь уже была, и, лишь приложив титанические усилия, он сможет вернуть её себе обратно.


Но может ли субъект констатировать факт отсутствия собственного бытия? Очевидно, нет, так как необходим некий механизм фиксирования факта бытия. И, говоря обобщённо, этот механизм и есть субъект. Напрашивается вывод: без возможности обнаружения феномена самосуществования, субъект не может считаться живым.

При слове «пост-экзистенциализм», читатель, должно быть, думает о философии, которая заменяет, либо же дополняет собой французский экзистенциализм. Я должен разочаровать вас — речь не об этом. «Пост» в данном случае означает сокращение «P.O.S.T.», то есть «power-on self-test» — самотестирование при включении. Если экзистенциализм есть философия бытия человека, то пост-экзистенциализм есть самотестирование человеческого сознания на предмет выявления факта собственного существования. И ещё, пожалуй, набор оправданий для неуспешных тестов.

В то время, когда экзистенциализм говорит нам, что у нас есть свобода, пост-экзистенциализм напоминает, что свобода у нас была, но мы обменяли её на безопасность.

И, конечно же, пост-экзистенциализм в высшей степени гуманен. Гуманность, то есть объявление человеческой жизни высшей ценностью — есть непоколебимый столп, основание нашего общества. Ведь какой смысл брать ипотеку на всю оставшуюся жизнь, улучшая условия содержания своего тела, если бы тело не было столь важно? Зачем усаживать тело в дорогие кресла, перемещать на автомобилях бизнес-класса и одевать в брендовые одежды, если тело не является самоцелью?

Гуманность — это повод для пост-экзистенциализма. А что же тогда причина?

Как и для всего, происходящего вокруг, причина пост-экзистенциализма — это мы, точнее изменения, происходящие в нас. Наши растущие потребности, наши амбиции, навязанные цели, гордыня и лень — всё это отвлекло нас от самого главного, от того, ради чего мы и появились на свет.

Так что же изменилось в нас? Всё просто — мы умерли.

«Привет, я Виктория! — улыбается с телеэкрана молодая девушка с бархатной кожей и ровными белыми зубами. — Мне двадцать лет, и я владелец нефтеперерабатывающего завода. Сейчас я поведаю вам свою историю успеха!»

Историю успеха она поведает. Странное дело, мне показывают молодую здоровую девушку, а вижу гниющий труп. И сотни таких же трупов, собранных вместе в тесной душной комнате, подобно солёной рыбе в бочке. Сверху на них льётся волшебный голубоватый свет, исходящий от висящего в воздухе экрана. «Я поведаю вам свою историю успеха!» Разлагающиеся тела внизу приходят в движение, начинают дышать в едином порыве и тянут свои руки-плети туда, ввысь, к недостижимому медийному идеалу.


Так что же такое пост-экзистенциализм? Это философия существования после существования. Это палочка, которой мы тыкаем себя, чтобы убедиться, что всё ещё живы.

Совет из Парижа

Париж

«Увидеть Париж и умереть» — так с придыханием говорят и бледноликие девушки лет восемнадцати с туманным взглядом, и сорокапятилетние дамы с двойным подбородком. И те, и другие безнадёжно глупы. Вот я здесь, в Париже, и я не вижу ровным счётом ничего такого, ради чего мне стоило умирать. Хотя, возможно, дело в том, что тот Париж, в котором пришлось существовать мне, слишком сильно отличается от пахнущей розами и красным вином столицы Франции из девичьих грёз. Но здесь есть самая настоящая Эйфелева башня — крошечная часть этой конструкции видна из окна моей мансарды. Возможно, здесь есть и Елисейские поля, и Триумфальная арка, и много других странных сооружений — но я их никогда не видел. До настоящего момента я ещё ни разу не покидал свой квартал — слишком противны мне эти бесчисленные узкие улицы.

Климат здесь крайне неприятен. Практически каждую ночь на улице начинается метель, так что лучше возвращаться домой засветло. За ночь наметает приличные сугробы, но с первыми лучами солнца они быстро тают, покрывая все дороги вязкой грязью. Ближе к полудню наступает жара. От высокой влажности что-то постоянно разлагается, и воздух наполнен приторным запахом гниения.

Видимо из-за этих запахов днём парижане ходят исключительно в повязках на лицах. Все парижане, которых я здесь встречал — существа довольно скрытные и не терпящие чьего-либо общества.

Бывает, я сталкиваюсь с кем-то из них на узкой лестнице. Тогда парижанин резко отскакивает в сторону и, прижавшись к стене, не отрываясь смотрит на меня, пока я не отойду от него на достаточно большое расстояние. Или они начинают шипеть и размахивать руками. В таких случаях я стараюсь избегать конфликта и сам отхожу в сторону.

Кстати, несмотря на явную и не скрываемую враждебность, у меня ещё ни разу не было драки с кем-то из местных. И никто из них ещё ни разу не заходил в каморку в мансарде ветхого здания, которую я считаю своим домом и которую так редко покидаю. Ведь лишь вечером, когда температура только-только начинает понижаться, или утром, когда воздух свеж и прохладен, можно выйти на улицу без повязки и вздохнуть полной грудью. В такие моменты я часто спрашиваю себя — как я оказался здесь?

Я не помню.

Просто однажды я осознал себя живущим в этой каморке под самой крышей. Это было похоже на пробуждение, очень медленное пробуждение. День за днём я замечал всё больше подробностей собственной жизни. Казалось, что я сижу в кинотеатре, и механик пытается настроить оптику проектора. Вот картинка смазана, и я различаю лишь цветные пятна. Потом из них начинают формироваться контуры людей и предметов. Затем резкость приходит в норму, и оказывается, что фильм уже давно идёт, а я даже не знаю о чём он.

В конце концов, я обнаружил себя здесь, стоящим посреди этой комнаты.

Итак, я умер. И попал в Париж.

Тузик

Воздух пах сыростью, травой и мазутом. Тимофей заглушил двигатель «девятки» и вылез из машины, поёживаясь на холодном ветру. Стояла ранняя осень, и, хотя днём ещё было тепло, сейчас, за час до рассвета, он чувствовал себя крайне неуютно. Дорога, на обочине которой он припарковался, была грунтовым проездом между заброшенным дачным массивом и железнодорожной ремонтной станцией. Именно на эту станцию Тимофей и его друг Гриша по прозвищу Тумба и приехали с целью личного обогащения.


Своё прозвище Гриша получил ещё в начальной школе. Тогда ему в голову пришла замечательная идея напугать преподавателя, а заодно и посмешить одноклассников. Для этого он разлил перед доской подсолнечное масло, а сам спрятался в стоящей рядом тумбе, чтобы выскочить оттуда прямо под ноги заслуженному педагогу Валентине Николаевне. Этот план вполне мог бы быть реализован, если бы не её запредельный вес. Испугавшись, она зачем-то упала вперёд, а не назад, как изначально планировалось, и толкнула Гришу, отчего тот подскользнулся на луже масла, упал и сильно ударился головой об пол.

Если учитывать реалии, в которых проходило Гришино детство, небольшая черепно-мозговая травма пошла ему только на пользу. К тому же, после этого случая Гриша стал больше расти в ширину, нежели в высоту, что давало ему некоторые преимущества против высоких и тощих одноклассников.

Кстати, сама Валентина Николаевна отделалась лишь лёгким испугом.


Тимофей познакомился с Гришей спустя пару лет в детском оздоровительном лагере.

— Будешь? — Гриша оскалился, обдав Тимофея водочным перегаром, и протянул сигарету. До обеда было ещё часа два.

— Давай, — доверчиво протянул руку Тимофей, и тут же согнулся от неожиданного удара в нижнюю часть грудной клетки.

— А я не дам! — рассмеялся Гриша, но тут же сам свалился от мощного удара по коленной чашечке. Сцепившись клубком, подростки покатились по траве.

Спустя час, выслушав от грудастой студентки-вожатой монолог о том, что её под суд отдадут из-за таких придурков, и получив порцию зелёнки и бинтов в медпункте, Тимофей и Гриша Тумба стали лучшими друзьями. Их так и называли с тех пор — Тимон и Тумба. Тимофей убедился, что Гриша — недалёкий и довольно открытый человек с хорошо поставленным ударом в солнечное сплетение. А Гриша никаких выводов не сделал — он вообще не имел привычки рефлексировать.

Им обоим тогда было по четырнадцать лет.


Сегодня Тимон и Тумба грабили железнодорожную ремонтную станцию. Точнее грабил Тумба, а Тимон осуществлял руководство. Накануне вечером он представил своему подельнику подробный план действий. Нужно было пролезть через дыру в заборе, зайти в незапертый цех, взять один из ящиков с маркировкой КП1 и вернуться обратно. Раньше рассказывать ему всё равно не имело смыла — Тумба обладал довольно плохой памятью. Как и не нужно ему было знать, сколько времени Тимофей потратил на отслеживание графика снабжения ремонтной станции комплектующими и изучение распорядка дня и привычек железнодорожников.

На случай, если что-то пойдёт не так, у Тимофея было прикрытие. Припарковав машину рядом с дырой в заборе, Тимофей вытащил из багажника домкрат и закурил. Даже если кто-то и застанет его здесь, он всегда сможет сказать, что у него спустило колесо, и сейчас он докурит, поменяет и поедет дальше. А в предрассветных сумерках всё равно не видно, спущен баллон или нет. Ну а если собеседник окажется слишком навязчивым, у Тимофея за поясом был травмат.

Тимофей затянулся, вытащил сигарету изо рта и уставился на огонёк.

— Эй, ты! — окликнул кто-то Тимофея. Кто бы это ни был, ничего хорошего встреча в четыре часа утра, в безлюдном проезде возле железнодорожного склада предвещать не могла. Тимон нащупал под курткой пистолет и медленно повернулся на голос. В любом случае, если с ним сначала заговорили, а не огрели сразу бутылкой по голове, значит не всё так плохо.

По обеим сторонам грунтовой дороги стояли заборы. По одну сторону — высокий кирпичный, со следами штукатурки и колючей проволокой наверху. За ним виднелся ангар железнодорожной ремонтной станции. По другую сторону — деревянный, за ним когда-то были дачи, но теперь там всё заросло сорняками. Из тумана, метрах в двадцати от машины, на середину дороги вышла тощая рыжая собака и уставилась прямо в глаза Тимону.

— Эй, ты! — повторила она, — Что ты здесь делаешь?

Тимон достал из-за пояса травмат и молча направил его на собаку.

— Не самая лучшая идея. Ты же понимаешь, что стоит мне сейчас залаять, как проснутся все собаки в округе, и на шум прибегут сторожа, — спокойно сказала собака, — давай, опусти пушку.

Тимофей на шелохнулся. Если это галлюцинация, то ничего с ним не случится. А если это и вправду говорящий пёс, то лучше его всё-таки застрелить. Хотя, с другой стороны, он вроде не агрессивно настроен. А с такого расстояния есть риск не попасть, тогда и правда на шум сюда все собаки и сторожа сбегутся.

— Ты кто? — как можно спокойнее спросил Тимон.

— Тузик, — ответил пёс, — Когда здесь дачи были, меня хозяева бросили. С тех пор так и живу. А вы с другом, наверное, грабить ремонтную мастерскую пришли?

«Хорошо, Тузик так Тузик, — подумал Тимон. — Но не раскрывать же ему свои планы. Пусть и легенда про колесо уже как-то не очень». А вслух произнёс:

— Вали отсюда, или я стреляю.

— А ты никогда не задумывался об ответственности за свои деяния? — спросил Тузик.

— Ты мне зубы не заговаривай, — огрызнулся Тимон.

— Так значит всё-таки задумывался, — казалось, Тузик улыбается.

— Да, задумывался, — коротко ответил Тимон, — но было только одно условное.

— Это ты про человеческий суд говоришь. А не думаешь ли ты, что есть какой-то больший, надчеловечный суд?

Тимон и сам не заметил, как опустил пистолет.

— Мне кажется, есть такой. Наверняка есть.

— И почему же ты так в этом уверен? Какие у тебя есть основания так полагать? — ехидно спросил пёс. Тимону интонации пса не понравились.

— Ты ерунду говоришь, — ответил он, — как ты вообще живёшь с такими мыслями, сука?

— Вовсе не ерунду. Я хочу подвести тебя к размышлениям о непостижимости окружающего тебя мира. Разум, человеческий разум, не владеет инструментами, даже самыми простыми, для изучения объективной реальности. Вот ты мог предположить, что встретишь говорящую собаку?

— Я сейчас тебя застрелю, и будешь мёртвой молчаливой собакой, — Тимон снова направил на пса травматический пистолет.

— Значит ты уже подвергаешь сомнению собственную мысль о наличии некой высшей справедливости? — спросил пёс.

Тимон выстрелил. В этот же самый момент Тузик прыгнул в сторону, к забору, и забился под бетонную плиту. Прозвучал хлопок, и пуля выбила облачко пыли из земли. Тузик громко залаял из своего укрытия. «Ушёл, чёрт», — подумал Тимон.

В этот момент с другой стороны дороги послышались шаркающие шаги, кто-то откашлялся и крикнул:

— Так, кто это тут у нас?

Из тумана вышел дед в телогрейке, высоких кирзовых сапогах и ватных штанах. Его левый глаз закрывала чёрная повязка, а на голове была бесформенная войлочная шапка. В руках дед держал двуствольное ружьё.

— Молодой человек, что вы здесь делаете? — спросил он, направляя ружьё на Тимофея, — неужто колесо спустило?

— А ты ещё кто такой? — спросил Тимон.

— Я здесь что-то типа сторожа. Смотрю, чтобы не растащили казённое имущество.

— Шёл бы ты отсюда дед, пока цел, — Тимон снова достал травматический пистолет и направил его на сторожа.

— Не кипятитесь, молодой человек. Сами же знаете, как гнев отрицательно сказывается на здоровье, — спокойно ответил дед и поудобнее перехватил двустволку, — вы бы лучше убрали свою игрушку, а то ещё пораните кого-нибудь.

Тимон вздохнул и заткнул пистолет за пояс.

Тогда дед, не опуская ружья, достал из внутреннего кармана телогрейки очки без дужек и, приложив их к глазам, внимательно посмотрел сначала на собаку, потом на Тимона.

— О чём вы говорили? — поинтересовался старик.

— Да я мало что понял, — честно ответил Тимон. — Эта собака как-то непонятно говорила.

— Да зря ты вообще ей отвечать начал, она же агностик, — сторож подошёл к собаке и пнул её сапогом. Собака поджала хвост и в затрусила прочь по дороге.

— Вот увидишь, мы ещё встретимся с тобой, — прохрипела она, оглядываясь на ходу.

— У тебя закурить не будет? — спросил сторож, когда Тузик скрылся в тумане.

Тимон молча протянул ему пачку сигарет. Сторож вытащил одну, прикурил, закрывая огонёк зажигалки от ветра ладонью, вернул пачку Тимону и спросил:

— Знаешь, кто такие агностики?

— Понятия не имею, — ответил Тимон.

— Агностики, — начал старик, оперевшись на ружьё, как на посох, — это трусливые атеисты. И если настоящий атеист храбр, бесстрашен в отрицании божественного начала и готов мужественно принять уготовленные его душе вечные муки, то агностик труслив. Он, с одной стороны, не верит в Бога, а с другой — оставляет себе путь для отступления и оправдания, допуская его существование где-то за гранью собственного скудного разума.

— Все люди таковы, — заметил Тимон.

— А о себе что ты думаешь? — поинтересовался старик.

— Это не важно, — ответил Тимон. Он никогда прежде не задавался подобными вопросами.

— Зря, зря ты считаешь себя чем-то уникальным, — покачал головой старик, — Посмотри как-нибудь за окно — там полно домов, и в каждом доме, за каждой дверью, полным-полно людей. Дома практически набиты людьми. Огромные людские массы. И все люди такие же как ты. У всех жизнь такая же, как у тебя. Ну, плюс-минус.

— А что же делать?

— Ну попробуй как-то выделиться. Ну да ладно, мы тут с тобой отвлеклись. Вы тут с другом грабить мастерскую взялись, да? — старик снова поднял ружьё и направил его на Тимона.

— Сам-то как думаешь? — ответил Тимон вопросом на вопрос.

— Своим поступком ты портишь себе карму.

— Ладно, сколько? — сухо спросил Тимон.

— Пять штук, — ответил старик.

— Ты как думаешь, — обиделся Тимон, — Вот мы твой склад грабить пришли, буду я с собой столько денег таскать?

— Ну ладно, не горячись. Докатка нормальная у тебя?

— Ну так.

— Доставай.

Тимон не без труда извлёк из багажника автомобиля запасное колесо.

— Ну вот и чудно. Забирай своего друга с добычей и уезжай скорее. Тем более что он уже скоро вернётся. Да, и знаешь что? Попробовал бы ты себя на каком-нибудь другом поприще. Стихи пиши, например. О чём? Да о Родине хотя бы. О ней выгоднее всего писать. Или о любви там. Написание стихов по сути мало чем отличается от воровства цветных металлов, но на карме сказывается лучше, — дед закинул ружьё за плечо, взял запасное колесо под мышку и вперевалку ушёл по дороге, скрывшись в тумане.


Через пару минут из дыры в заборе вылез Тумба, таща за собой коробку с КП1.

— Кто говорил здесь? — спросил он, кладя коробку в багажник «девятки» и забираясь в салон.

— Забудь, — ответил Тимон, сел в машину, завёл двигатель и резко рванул с места. Какие стихи мог он писать, когда всё, что он видел — это грязные подъезды многоэтажек да мрачные подворотни. Свою мать он уже почти забыл, а отец получал пенсию по инвалидности и практически не выходил из дома. На жизнь Тимофей зарабатывал сезонными подработками и сомнительными мероприятиями типа сегодняшнего. «Я так и сделаю, я буду писать стихи о том, что я лучше всего знаю, — решил Тимон. — Я буду писать стихи о Родине!»

Лили

Знаете, было бы неправильно считать, что все те люди, которых мы ежедневно видим вокруг себя — живые. Настоящие, живые люди едва ли составляют треть от всех тех существ, что ходят по магазинам, стоят на остановках общественного транспорта и опускают бюллетени в избирательные урны. Все остальные — это разнообразные духи, фантомы и просто мертвецы. Зайдя куда-нибудь за угол, в подворотню или в подъезд, они исчезают, растворяются в воздухе. Но только тогда, когда этого никто не видит. Если долго идти вслед за мертвецом, он будет стараться всячески спрятаться от тебя, чтобы на время исчезнуть из нашего мира. Кстати, это одна из причин, по которой в современных многоэтажных домах устанавливают домофоны и кодовые замки — там мертвецу легче скрыться от постороннего внимания.

Я рад, что в тот летний вечер встретил её именно такой, какой она была лет пять назад, какой я старался её запомнить после того, как она умерла и стала частью безликого мира духов. Несмотря на позднее время, было довольно душно. Я увидел её издалека, незаметной тенью она скользила мимо безлюдного сквера, чтобы, укрывшись от людских глаз, исчезнуть в какой-нибудь тени. Я уверенно пошёл вслед за ней и вскоре нагнал.

— Лили, привет! — окликнул я её. Да, так её звали — Лили, с ударением на последнем слоге. Я не знаю, откуда взялось это имя. То ли это французское имя Lili, то ли сокращение от Лилия, то ли ещё что-то. Я никогда этим не интересовался, а она сама никогда не рассказывала. В то далёкое время, когда мы были знакомы, я был в чём-то нигилистом, считая имя условностью, никак не связанной с личностью человека.

Она обернулась и уставилась на меня, будто пытаясь вспомнить, где же она меня видела.

— Привет, — рассеяно произнесла она.

Тут надо сказать пару слов о поведении и внешнем виде мертвецов. На вид это обычные люди, с мягкой кожей и тёплым дыханием. Мне даже кажется, что внутри они имеют то же устройство, что и мы, и кровь у них такая же красная. Мертвец вполне адекватен в общении, но на вопросы о том, куда и зачем он идёт, чем занимается и какова цель его существования, он ответить не может. Любой разговор, выходящий за рамки простой светской беседы о погоде, вызывает у мертвецов отторжение — от усталости и вялости до явной агрессии. И ещё — у мертвецов очень плохо с памятью. Они совершенно не помнят, что было месяц назад, на прошлой неделе или даже вчера. Порой мне кажется, что единственная цель мертвеца — это как можно скорее исчезнуть с чужих глаз, не оставив после себя никаких следов.

Да, мертвецы со стороны выглядят как хикки-социопаты, впрочем, обратное тоже верно.

Так и моя бывшая подруга, кажется, куда-то торопилась.

— Как я рад, что тебя встретил! — сказал я ей и улыбнулся. Тут я ни секунды не покривил душой — я на самом деле был рад ей, несмотря на то, что мы теперь принадлежали к разным мирам.

— Извини, я спешу, — тихо ответила она, ускорив шаг.

— Куда? — я тоже укорил шаг и положил ей руку на плечо.

— Как куда? — похоже, вопрос сбил её с толку, — домой, я спешу домой, ведь уже поздно…

— Но у тебя же нет дома, — сказал я.

— Нет, есть, — упрямо ответила Лили, — есть.

— И где же он?

— Он, он там, — Лили махнула рукой куда-то в ту сторону куда она шла, — Меня там ждут дети, муж…

Было заметно, что она совсем не уверена с своих словах. Сейчас в ней говорил какой-то инстинкт или привычка. Детей у неё не было, как не было никогда и мужа. Я отлично помню тот момент, когда я спросил её, хочет ли она иметь детей. Тогда она лишь рассмеялась в ответ и сказала, что в эти игры она больше не играет. Решив, что она шутит, я не придал её словам особенного значения.

— Так где твой дом? Как зовут мужа? И откуда ты идёшь? — спросил я.

Лили некоторое время стояла в замешательстве, потом медленно пошла вперёд. Я пошёл следом. Нет, она была мертва не образно. Деталей я не знаю, но, кажется, она была застрелена одним из своих приятелей где-то за городом, на автотрассе. Тёмная и неприятная история.

— Ты знаешь, — начала она, — я и правда не знаю, куда и откуда я иду. Я не знаю имени своего мужа. На самом деле, я даже не уверена, что он у меня есть.

— Но ты помнишь, как тебя зовут? И меня ты помнишь? — спросил я, заглядывая ей в глаза, мутные и масляные, как от опиума.

— Да, имя своё я помню, но оно не вызывает у меня никаких ассоциаций. Такое ощущение, что моё имя висит в пустоте, не связанное ни с чем в этом мире. Тебя я тоже помню, но когда и как мы познакомились — я не знаю.

Какое-то время мы шли молча. Я всё ещё не разлюбил её, хотя с того момента, как я узнал о её смерти, прошло уже пять лет. Неожиданно пошёл дождь.

Мы перелезли через ограду детского сада и зашли в беседку. Я боялся перестать смотреть на Лили, ведь тогда она сможет отойти за угол и пропасть.


— Скажи, а ты умеешь плакать? — вдруг спросила она, глядя куда-то вдаль.

Пахло летним дождём, мокрым деревом и землёй. Это те самые запахи, которые мы совсем не ценим, наивно предполагая, что они будут всегда. Я ничего не ответил — было и так понятно, к чему задан этот вопрос. Мы сидели молча и смотрели на потоки воды, льющиеся с крыши беседки.

Она долго ещё что-то говорила, но, практически не различая слов за шумом дождя, я запомнил лишь движения губ. Шум воды убаюкивал, и я с удивлением обнаружил, что моё тело уже не принадлежит мне.


Я проснулся как от толчка. Казалось, что я проспал совсем не долго, хотя дождь закончился, а тучи рассеялись. Вокруг было тихо, тепло и темно. На скамейке в углу беседки лежал синий джинсовый рюкзак-торба. Чуть помедлив, я подобрал его. Интересно, что носят с собой мертвые девушки?

Покидая беседку, я бросил взгляд на лужу у входа. В мутной поверхности дождевой воды отражались звёзды. Они были точно такими же, как звёзды вверху. Как на небе — так и на земле. Каждая песчинка есть точная копия всей вселенной, её содержащей. А если внутри меня содержится моя копия, то где же я?

Уходя из детского садика, я прокручивал в голове всё то, что говорила мне Лили. И как гром для меня звучали слова: «То место, где я сейчас нахожусь, называется Париж».

Тимофей

Тимофей считал себя социалистом, поскольку каждое проявление социального неравенства вызывала у него вспышки плохо контролируемого гнева.

Так и сейчас. Казалось бы, картина вполне характерная для любого крупного российского города: уважаемый человек на автомобиле представительского класса не уступил дорогу «скорой помощи», спешащей на вызов по встречной полосе. Почти коснувшись друг друга бамперами, огромный чёрный джип и красно-белая «газель» стояли посреди дороги. Свернуть или сдать назад «скора помощь» не могла, поскольку со всех сторон была окружена другими автомобилями, а джип сдать назад мог, но не хотел, так как, видимо, его водитель считал себя в данной ситуации правым. Он высунулся в окно и сыпал проклятия в адрес водителя «скорой помощи» и его родственников.

Законопослушание граждане, проходя мимо, лишь сильнее вжимали головы в плечи, и старательно смотрели себе под ноги. Но Тимофей был не из таких.

— Стой здесь, — сказал он своей подруге и, не обращая внимания на сигналящие тут и там автомобили, пошёл поперёк дороги, на ходу доставая кастет из кармана куртки.

Девушка осталась стоять на обочине дороги, глупо хлопая глазами.


Едва пальцы коснулись прохладной стали кастета, Тимофея захлестнули воспоминания. Точно таким же прохладным на ощупь был газовый ключ в то далёкое время, когда Тимофей работал слесарем в одном крупном офисном здании.

Офисные центры — это не обычные постройки. Неспроста они проектируются высокими и узкими. Конечно, здесь есть и экономический аспект: земля стоит приличных денег. Чем меньше будет площадь фундамента здания, тем ниже себестоимость; чем больше этажей — тем больший доход оно приносит. Но главная причина кроется в другом — человеку всегда хотелось стать равным Богу. Любое офисное здание строится по образу и подобию Вавилонской башни. И чем выше самомнение у предпринимателя, тем выше этаж, занимаемый его компанией.

Самые бессмысленные, беспомощные фирмы занимают, как правило, подвальные и первые этажи. Обычно это магазины одежды и обуви, кафе, рестораны и зоомагазины. Кроме того, чем ниже этаж, тем больше там людей. С удалением от поверхности земли количество людей сокращается, так что на верхних этажах находятся практически пустые комнаты, занимаемые бесконечно влиятельными корпорациями.

Рядом со множеством холёных офисных сотрудников и парой человек обслуживающего персонала Тимофей ждал лифта на первом этаже, когда его внимание привлёк разговор.

Один офисный работник тучного телосложения как бы невзначай спросил другого, ещё более упитанного:

— Что за рубашка?

На втором в самом деле была примечательная рубашка в мелкий цветочек, точь-в-точь той расцветки, которой бывает постельное бельё.

— В смысле? — не понял он.

— Ну что за рубашка? — снова спросил первый.

— А, рубашка, — ответил второй, довольно поглаживая себя по изрядно выступающему округлому животу, — Это рубашка NADEZHDA. Слышал, наверное — «носи одежду, одевай Надежду»? Надежда означает «НАдёжная оДЕЖДА». Я её из Питера привёз, когда кореша навещать ездил. Знаешь, я думал, они в Питер за деньгами едут. А как узнал, сколько они там получают, подумал — да ну нафиг надо, за такие копейки ехать куда-то. Вот если бы там хотя бы сто двадцать тысяч платили, я бы сидел там, чаёк попивал с сахаром.

Отец Тимофея получал пенсию 5 тысяч. Сам Тимофей, как слесарь, получал двенадцать. Этого им хватало на жизнь, и даже удавалось немного откладывать.

Тимофей ударил коротко, без замаха, точно в подбородок. Он искренне считал, что человек должен приносить пользу. А от распития чая, очевидно, пользы не было никому, кроме производителей чая и стоматологов.

Толстяк покачнулся и уставился на Тимофея мутнеющим взглядом. Следующий удар был нанесён локтём в основание челюсти. Толстяк повернулся на месте, как балерина, и упал на спину.

Тимофей мельком отметил, что никто из окружающих за толстяка не вступился. Они просто отошли в стороны и отвернулись, как будто ничего не происходит. Было понятно, что толстяк был старшим менеджером, а люди вокруг него — его подчинёнными. Каждый из них отчётливо понимал, что перспектив карьерного роста нет. А тут такая удача — какой-то ненормальный слесарь избивает их начальника прямо в офисе. Если им повезёт, то начальник надолго попадёт в больницу, и его тогда сразу уволят — ведь компании нет никакого резона выплачивать больничный. И тогда начальником сможет стать любой из подчинённых.

Несчастный случай, произошедший с твоим непосредственным руководителем — лучшая предпосылка для карьерного роста.

Услышав шум, к лифту подбежал один из охранников офисного центра, упитанный солидный мужчина в чёрной униформе, покрытой нашивками «ЧОП» и «охрана». Он посмотрел на неподвижно лежащее на кафельном полу тело старшего менеджера, потом на стоящего рядом Тимофея, затем на жмущихся по стенам офисных работников.

— Чего это он разлёгся? — спросил охранник и слегка толкнул тело старшего менеджера носком ботинка. Тот едва слышно застонал, из его открытого рта, пузырясь, потекла кровь вперемешку со слюной, — Ты наркоман, что ли? Белым обдолбался уже с утра? Кто-нибудь видел, что здесь произошло?

Охранник обвёл присутствующих взглядом.

Тимофей отрицательно покачал головой, стирая кровь с рукава спецовки. Стоящие вокруг офисные работники тоже закачали головами, ведь каждому из них хотелось самому перестать работать и начать руководить.

— А может ему скорую вызвать? — вмешалась уборщица. Это была невысокая пожилая женщина в сине-зелёной спецодежде. В одной руке она держала швабру, а в другой — пластмассовое ведро с водой.

— А кто её оплачивать будет? Ты, что ли? — огрызнулся охранник. Тело старшего менеджера опять едва слышно застонало.

Уборщица попятилась назад, бормоча что-то про свою маленькую зарплату и про то, что в советское время такого не было.

— Пускай здесь полежит, может, очухается, — решительно сказал охранник и вернулся на свой пост.

Раздался мелодичный звонок, и двери лифта открылись. Заметно повеселевшие офисные работники, толкаясь, набились в кабину. Тимофей проследовал за ними.


К реальности Тимофея вернул пронзительный женский крик:

— Я убью тебя, убью тебя, сволочь! — орала, обливаясь слезами, рыжая тощая девушка, направив на Тимофея воронёный «Макаров». Тимофей мельком отметил, что пистолет даже не был снял с предохранителя, и огляделся.

У джипа было разбито стекло водительской двери. Рядом, видимо без сознания, лежал светловолосый кучерявый молодой человек, водитель внедорожника. Из кабины «скорой помощи» на него смотрели перепуганные лица водителя-пенсионера, врача и медсестры. Свет мигалки, отражаясь от тонированного лобового стекла джипа, красил их в синий цвет.

Таких моментов Тимофей боялся больше всего на свете. Он не мог контролировать себя, он не понимал, что он делает и ничего, абсолютно ничего не помнил.

Хотя нельзя сказать, чтобы он был разочарован результатом. Где-то в глубине души он считал, что для каждого менеджера, каждого капиталиста и каждого хитрого дельца, одним словом для каждого, кто живёт за счёт обмана и эксплуатации чужого труда, однажды найдётся свой фонарный столб. А если столбов в городе не хватит, то их можно будет вешать по двое-трое.

Так или иначе, но отступать ему было уже некуда, тем более что его подруга уже сидела на пассажирском сиденье джипа. Он вырвал пистолет из рук рыжей плачущей девушки, сел за руль и резко сдал назад, освобождая дорогу скорой помощи.

— А теперь поехали кататься! — промурлыкала подруга Тимона, заглядывая ему прямо в глаза и накручивая на палец прядь тёмных волос.

Сердце Тимофея, словно ППШ, было, с одной стороны полно праведного гнева, а с другой — какой-то трогательной, нежной любви к окружающим. К тому же он только что получил в своё распоряжение пистолет. Конечно, пистолет — это не винтовка, но тоже праздник.

— Поехали, — ответил он.


Бензин закончился где-то за городом, когда огромное, багровое солнце уже садилось за горизонт. Двигатель заклокотал, как при пониженных оборотах, и заглох. Тимофей остановился на обочине шоссе, вышел из машины и потянулся, жадно вдыхая свежий вечерний воздух.

По обеим сторонам, насколько было видно, простиралось бескрайнее подсолнечное поле. По темнеющему небу плыли редкие облака, слабый ветерок чуть-чуть колыхал траву.

Из машины вышла подруга Тимофея, подошла к нему, и, встав на цыпочки, положила голову ему на плечо.

— Где мы? Я хочу есть и домой, — сказала она жалобно.

Тимофей не ответил. Его внимание привлекло какое-то движение среди подсолнухов. Конечно, это мог быть ветер, но его не оставляло ощущение чьего-то чужого присутствия. Там, среди подсолнухов, ему мерещился неясный силуэт.

Не говоря ни слова, он взял подругу за руку потащил на середину шоссе. Затем он загородил её спиной, достал отнятый несколько часов назад пистолет и начал ждать.

— Что, что это значит? — испуганно спросила подруга, — Поехали отсюда скорее.

— Тише, — ответил Тимофей, — он уже рядом.

Присмотревшись, он различил какую-то низкую тень, идущую сквозь заросли. Издалека существо напоминало собаку, но чем ближе оно подходило, тем отчётливее было видно, что передние конечности почти не касаются земли. Скорее, оно шло не на четвереньках, а на двух ногах, сильно ссутулившись.

Наконец оно вышло на шоссе, и стало хорошо заметно, что ростом оно чуть ниже полутора метров. Поросшее рыжей шерстью тело выглядело как собачье, за тем исключением, что передвигалось оно на двух нижних конечностях, заканчивающихся копытами. Длинный хвост больше всего походил на крысиный, а вместо пёсьей морды было человеческое лицо, оскаленное и злобное.

Тимофей как заворожённый смотрел на то, что приближалось к нему. Его подруга попыталась трясти его за плечо, чтобы вывести из ступора, но Тимофей отстранил её.

— Вот мы и встретились снова, — сказало существо. Его голос был странным, как будто одновременно одни и те же слова произносило множество мужчин, женщин и детей, — теперь-то ты веришь в судьбу?

Руки Тимофея не на шутку дрожали. Встав в пол-оборота, существо шло по спирали, приближаясь к нему и его подруге.

— Стреляй! — вдруг истошно завопила она, — Стреляй же!

В этот самый момент существо выпрямилось во весь рост и прыгнуло.


Уже давно стемнело, а Тимофей всё сидел, прислонившись спиной к колесу внедорожника и обхватив голову руками. Рядом с ним на остывшем асфальте лежал пистолет, а ещё дальше, за двойной сплошной — тело его подруги.

Больше здесь никого не было, только бескрайнее поле подсолнухов.

Тимофей достал из синего рюкзака-торбы сотовый телефон и набрал номер. После пары гудков на той стороне взяли трубку.

— Милиция, дежурный отдел, — сказал невесёлый голос. Где-то далеко на том конце провода играла незатейливая песенка.

А утром в окно постучатся
Холодные капли дождя,
Иллюзию нашего счастья
За дальнюю даль уводя.
— Алло, я хочу сообщить об убийстве, — спокойно сказал Тимофей.

Ярик

Одним движением я сбросил на пол всё то, чем был завален мой письменный стол — чертежи, распечатки, книги, компакт-диски, какие-то безделушки и письменные приборы. И с величайшей осторожностью положил себе на колени синий джинсовый рюкзак-торбу.

Да, это был точь-в-точь тот самый рюкзак, который носила Лили при жизни. Я и до этого знал, что мёртвые живут среди нас. Более того, я неоднократно общался с ними и изучил их привычки. Но ещё никогда мне в руки не попадали вещи с того света. Сердце моё бешено колотилось. Я боялся представить, что я найду внутри рюкзака. На вид он был заполнен где-то на половину. Может, там внутри какой-то артефакт или магический предмет, с помощью которого мёртвые совершают свои путешествия между мирами, или же дневник, в котором записаны всем скитания души. А может быть, там внутри что-то вообще недоступное нашему пониманию, что-то, что находится вне нашей реальности.

Я ослабил шнуровку рюкзака и стал выкладывать на стол его содержимое, один предмет за другим.

Сначала я вытащил книгу. Это было какое-то старое, ещё советское издание, в тёмно-зелёной обложке. Золотые буквы уже порядком истёрлись, но можно было разобрать слово «Кинизм». От одного её вида начинало клонить в сон. Полистав книгу, я отложил её в сторону.

Следующим на жёлтый свет настольной лампы я извлёк плеер и кассету. Такая старая кассета с магнитной плёнкой, каких уже много лет не производят. На обложке был изображён младенец, плывущий к рыболовному крючку, на который насажена купюра в один доллар.

Потом были какие-то мелкие неважные вещи, которые носит с собой каждая девушка в восемнадцать лет: миниатюрная косметичка, пачка презервативов, упаковка с бумажными салфетками, короткий выкидной нож, записная книжка, авторучка, ключи, кошелёк, расчёска, таблетки в банке без этикетки, зажигалка и подводка для глаз.

Но всё это не представляло для меня никакого интереса. До утра оставалось ещё пара часов — слишком поздно, чтобы ложиться спать, но и слишком рано для того, чтобы просыпаться. Я накинул куртку и вышел издома. Все эти годы после смерти Лили я жил с ощущением, что терять мне нечего.


Наверное, сейчас из меня получился бы хороший герой какой-нибудь бессмысленного женского романа — такой грустный, такой одинокий, я шёл по пустынной предрассветной улице. Но романы хороши тем, что они всегда заканчиваются какой-то красивой сценой. Главный герой может уйти навстречу восходящему солнцу, ускакать на коне по прерии или даже жить с кем-то долго и счастливо. Жизнь не получается завершить красивой сценой. После каждой такого ухода к восходящему солнцу следует возвращение домой, к счетам за квартиру и немытой посуде.

Домой мне не хотелось. Мне казалось преступлением прервать этот волшебный миг одинокой прогулки, и ноги сами несли меня знакомой дорогой. Я вспомнил, как давным-давно мы шли с Лили по этой самой улице. Было около четырёх часов дня. Всё сознательное взрослое население пряталось от солнечного света в своих склепах-офисах. Казалось, что мы единственные с ней вдвоём — живые люди в этом огромном, удивительном летнем мире.

Так бесцельно ходить по городу способны только студенты начальных курсов, едва вырвавшиеся из‑под родительской опеки, но ещё не столкнувшиеся со всеми сложностями взрослой жизни.

— Нам сюда, — Лили указала на подъезд одного из одинаковых панельных домов.

Дверь одной из квартир на первом этаже была открыта. На лестничной площадке курили двое — светловолосая худая девушка и широкоплечий парень.

Девушка была тонкой, как тростинка, и невероятно привлекательной. Бледная кожа, тонкие черты лица, глубоко посаженные ярко-голубые глаза. Она была красива, как бывает красива любая девушка, только начавшая принимать героин.

— Это Юля, моя подруга, — сказала Лили, едва заметно кивнув в сторону девушки, — а это Тимон, друг. Ну, Юлин друг.

Парень молча протянул мне огромную ладонь. Я подумал, что он вполне мог бы быть Юлиным дилером. И как любой дилер, сам он не принимал ничего такого. Вместо этого он тоннами жрал протеины и поднимал тяжести.

Интересно, каково это — быть посредником между магазином спортивного питания и канализацией? Если бы бодибилдеры могли неограниченно наращивать массу тела, они, должно быть, умирали бы от голода, съев все питательные вещества вокруг себя. Но зачем? Тело в любом случае состарится и истлеет, а яд следования общественному мнению будет мучительно выходить из души сотни лет.

— Тимон, — прогудел парень.

Я пожал протянутую мне ладонь.

— Сов, — ответил я. Тимон удивлённо вскинул бровь. Так бывает почти всегда, когда я представляюсь незнакомому человеку. Да, мой отец, Марк Сафатов, был не без чувства юмора. И страну свою любил, пусть любовь и не была взаимной.

— Совет, его зовут Совет, — перебила меня Лили, — имя такое у человека, понимаешь?

— А, — протянул Тимон, и, потеряв ко мне всякий интерес, бросил окурок на пол. Ударившись о бетонные плиты, огонёк сигареты разлетелся на несколько ярко-красных искр и погас.

Мы с Лили зашли в квартиру и закрыли за собой дверь. Это была типичная квартира из тех, объявления о сдачи которых на часы и сутки висят на каждом столбе: одна комната, маленькая кухня, смежный санузел и прихожая, в которой едва можно поместиться вдвоём. «Квартира гостиничного типа» — так её называют риелторы. Это правильное название — в такой квартире не покидает чувство, что ты находишься в гостях.

Вся мебель в комнате состояла из журнального столика у стены, разложенного дивана в центре и горшка с засохшим цветком на подоконнике. Оконные рамы были старые, и краска местами облупилась. По стеклу змейкой извивалась небольшая трещина. Мятое бельё на диване не оставляло никаких сомнений о том, что обычно происходит в этих стенах. Лили взяла меня за руки и упала спиной на этот диван, потянув меня за собой. От неё пахло пивом и дешёвыми цветочными духами. Но больше, конечно, пивом.

Раньше в этой квартире жила какая-то старушка. Скорее всего, когда-то в углу комнаты на полке стояла икона. Сейчас об этом напоминал только менее выцветший кусок обоев. Когда старушка умерла, её дети первым делом выбросили икону, а вторым — расклеили по городу объявления о сдаче квартиры. По этому телефону и позвонила Юля. Когда ей сказали, что два часа подряд будет дешевле, она решила позвать свою подругу Лили. Ну и меня.


Кстати, умерла старушка как раз на этом самом диване, на котором сейчас Лили старательно обнимала меня ногами, и на котором минут двадцать назад верзила Тимон подминал под себя хрупкую бледную Юлю.

Вот примерно так одно поколение сменяется другим.


Когда всё закончилось, я, слегка пошатываясь, пошёл в ванную комнату, чтобы выбросить использованный презерватив в мусорное ведро. Этот ритуал неукоснительно выполняется мной. Какие бы позы и способы мы не придумывали, всё заканчивается одинаково — я встаю и, стягивая на ходу презерватив, шлёпаю босыми ступнями в ванную, или на кухню, или ещё куда-то, где стоит мусорное ведро. Перед тем, как выбросить, я внимательно смотрю, не порвался ли он. А потом выбрасываю. Кусок резины, наполненный моим семенем изнутри, и омерзительно-скользкий снаружи, падает либо в груду картофельных очисток, либо в консервную банку, либо в какие-то порванные бумаги. А потом я смотрю на себя в зеркало.

Не знаю почему, но я не сразу узнаю себя в нём.

И мне становится интересно, что происходит с моей Лили в это время? Может быть, она исчезает или превращается во что-то? Во что-то первобытное и ужасное, в тот самый кромешный ужас, который таился в тёмных сводах пещер и которого так боялись наши далёкие предки, и от которого прятали младенцев. Смотря на использованный презерватив в мусорном ведре, я понимаю, что прятаться есть от чего. Наверное, руки её в этот момент становятся подобны крыльям и обрастают перьями, а милое лицо принимает очертания свиного рыла… Или, может быть, она думает о чём-то особенном?

Всё это вряд ли. Скорее всего, она ни о чём не думает, а просто лежит и смотрит в потолок.

Вернувшись из кухни и плюхнувшись рядом с ней на продавленный диван, я и спросил у Лили, хотела бы она завести детей. Нет, не сейчас, и не обязательно от меня — но мне на самом деле было интересно, что она думает об этом. В ответ она лишь рассмеялась — глухо, утробно.

Было в моей подруге что-то демоническое, что-то такое, что я был не в силах понять и что меня неудержимо влекло к ней.

Лили затихла, так же внезапно, как и рассмеялась. Мне показалось, что она даже перестала дышать. Я смотрел в потолок, поэтому у меня не было никаких оснований полагать, что она всё ещё лежит рядом со мной — я не слышал её дыхания, не видел её и не прикасался к ней. И тут я подумал, что она может и не существовать вовсе. Возможно, Лили — лишь плод моей фантазии, а наши забавы с ней — акт онанизма. Думая так, я чувствовал, как проваливаюсь в сон, тяжёлый и душный, когда ты и не спишь вовсе, а просто лежишь неподвижно, потеряв чувство времени и связь с окружающей действительностью.


— Ага, вот вы где! — раздался звонкий голос Юли в прихожей. Лили тут же вскочила, и, натянув джинсы и майку прямо поверх голого тела, выбежала к ней.

— Да что ты тут делаешь, час ещё не прошёл! — кричала она. А Юля отвечала:

— Мне стало очень интересно, что вы тут делаете. Можно я посмотрю?

— Нет, давай уходи, — упиралась Лили. А Юля всё повторяла:

— Ну давай я посмотрю…

А я лежал голый на продавленном диване в крохотной комнате обычного панельного дома, расположенного в спальном районе провинциального города. Лежал и смеялся. Тогда жизнь казалась мне такой лёгкой, такой невероятной и такой длинной.


Я стоял под окнами той самой квартиры. Сейчас вместо деревянных рам и стекла с трещинкой здесь были установленный современные тройные стеклопакеты. За ними висели тяжёлые багрово-красные шторы. Наверняка жильцам этой квартиры шторы представляются чем-то вроде театрального занавеса. Готов ручаться, к шторам ещё прилагается бахрома и золотистые завязки с дурацкими кисточками. Бывшие хозяева справедливо рассудили, что выгоднее продать квартиру, чем регулярно сдавать её придуркам вроде тех, которыми были мы.

Я пошёл дворами вниз, к реке. Было безлюдно, как бывает только утром в предрассветные часы. Перейдя дорогу, я спустился на пляж. Помню, вечером того же дня, много лет назад, мы сидели на берегу.


Лили лежала в купальнике на песке, задумчиво накручивая на палец прядь своих тёмных волос. Когда я её спросил, зачем она это делает, в смысле зачем лежит ночью на пляже в купальнике, она ответила, что загорает. По её словам, от солнечного света темнеет кожа, а от лунного — загорает душа. Глупо иметь смуглое тело и быть совсем бледным внутри.

Мы играли в «вопросы». Один говорит утверждение, и спрашивает что-то, а второй отвечает, и задаёт вопрос, исходя из своего ответа. Эта игра получилась у нас сама собой. Нет, здесь не было ни капли соревнования. Просто так, за пеленою слов, мы начинали чувствовать что-то настоящее, некие сущности, стоящие за словами.

— Есть свобода, а есть свобода выбора, — говорила Лили, и её волосы слегка колыхались на ветру, — как ты думаешь, Сов, в чём разница?

— Свобода — это то, чего у нас скоро не будет, — ответил я, — а свобода выбора — это то, что мы купим, заплатив собой. А что бы ты стала делать со свободой?

— Я бы променяла её на что-нибудь полезное. Например, на банку содовой. Ты знаешь, что такое содовая? — Лили едва заметно сглотнула.

— Нет. Возможно, это вода с содой. Я много раз слышал про неё в фильмах и читал в книгах, но никогда не пробовал, — вздохнул я. — Мне даже кажется, что содовая — это информационный имплант. А какие импланты есть у тебя?

— Брюква. Я не знаю, что это, и никто не знает, — не задумываясь, ответила Лили, — точнее, все знают, но никто из них не прав. И никто ни разу брюквы не ел. Скорее всего, её нет. А чего не видел ты?

— Я не видел птенцов голубей. Да, следуя банальной логике, они должны быть. Но я их не видел, и никто их не видел. В некотором роде, брюква есть то же, что и птенец голубя. Это некое двуединство. А чего два у тебя?

— Знаешь, у меня есть два слова, которые сделают нас свободными, — Лили села вплотную ко мне, и её губы оказались совсем близко от моих.

— Это те самые слова? Та самая, единственно возможная свобода? — спросил я, чувствуя, как чёрная, необъяснимая бездна затягивает меня.

— Да, — ответила она.


Призрак Лили растаял в воздухе, будто его никогда и не было. Лишь последнее слово впечаталось в воздух, повторяясь раз за разом. Это было то самое слово, которое может существовать независимо от того, кто его произнёс. Оно могло произносить само себя, и в нём были все смыслы. Точнее смысл был один, но он объяснял всё.

Я сидел на пустынном ночном пляже, у самой кромки воды. Всё здесь казалось мне таким, как было пять лет назад, только рядом не было её. Я услышал шорох у себя за спиной и повернул голову. Пошатываясь, ко мне шёл парень откровенно бандитского вида. Судя по походке, он был сильно пьян.

— Здорово, братушка! — сказал он, протягивая руку для пожатия. Слово «братушка» он произнёс с ударением на букву «у».

Я молча разглядывал этого человека. Он был немолод и мрачен. Лицо у него было кирпично-красного цвета, как у всех людей, что большую часть своей жизни проводят на открытом воздухе. В купе с короткой стрижкой и узким лбом он производил впечатление сельского жителя. Одежда его была старой и истёртой. Ещё немного, и её можно было бы назвать лохмотьями.

— Ну не хочешь клешнями трясти — как хочешь. Меня звать Ярик Эребович. Можно просто Ярик.

— Вот значит ты какой, Ярик, — кажется, я понял, кто находится передо мной.

— В общем, я что подошёл-то. Мне тут на проезд не хватает, у тебя деньги есть? — спросил Ярик, зачем-то обнимая меня за шею левой рукой. От него неприятно пахло потом. Правой рукой Ярик показывал на реку так, будто демонстрировал гостям свою квартиру.

Я проследил за его жестом. Недалеко от нас на песок была вытащена лодка. Удивительно, как только я её раньше не заметил.

— Мне всего одну монетку надо, неужели для братушки не найдёшь?

— Нет с собой, — ответил я.

— Ну ты и жмот, — неожиданно объятия Ярика превратились в удушающий захват. И почти сразу я почувствовал жгучую боль справа под рёбрами. Последнее, что я увидел — это окровавленный нож в руках Ярика.

Игаль

Полупустой трамвай, громыхая, ехал по улицам города. Мальчик лет двенадцати сидел в трамвае около окна, прижав к груди футляр со скрипкой. Его звали Игаль.

Это имя, несмотря на все отговоры родственников, дал ему отец, Андрей Эдуардович, охваченный внезапным приступом любви к далёкой восточной стране, которую он считал своей исторической Родиной, и где он никогда не был. О том, как у человека может быть две Родины — обычная и историческая, и чем одна из них историчнее другой, Андрей Эдуардович старался не думать. Игаль был поздним и к тому же единственным ребёнком. Поэтому рос он несколько избалованным мечтателем.

Больше всего на свете Игаль любил две вещи — играть на скрипке и бабочек.

Около последней двери вагона сидел кондуктор — женщина неопределенного возраста. Она дремала, подперев голову рукой. На коленях у неё лежала увесистая сумка-касса, до отказа набитая железными монетами и десятирублёвыми купюрами.

На задней площадке трамвая стояла компания подвыпивших молодых людей. Они наполняли себя пивом прямо из коричневых пластиковых бутылок и обменивались грубыми шутками, после каждой из которых салон трамвая оглашал пьяный хохот. Игаль радовался, что он сидел в середине салона, достаточно далеко от них, и старался, ничем не привлекая внимания, смотреть в окно.

Там, за окном трамвая, медленно ползли дома, автомобили, другие трамваи и рекламные плакаты. На одном из них был изображён мужчина в светло-синей рубашке без галстука и дорогом пиджаке. Мужчина сидел за огромным столом, заложив руки за голову и откинувшись на спинку кожаного кресла. Рядом была надпись: «Pompa de Jabón Banko. Выгодные кредиты. Покупай сейчас, плати потом». «Интересно, что этот банк делает с потом? — задумался Игаль. — А, наверное, имеется ввиду не выделения потовых желез, а поговорка «добиваться потом и кровью». Тогда и впрямь, такие кредиты выгодны банку».

Вдруг боковым зрением он заметил какое-то движение. Через весь салон пролетела крупная красно-оранжевая бабочка и принялась биться в заднее стекло вагона, как раз около пьяной компании. Казалось, никто кроме Игаля её не заметил. Пьяные подростки продолжали громко смеяться и размахивать руками. «Они же могут случайно раздавить эту бабочку! — с ужасом подумал Игаль. — Нужно как-то вытащить её оттуда». Но подходить к ним было слишком страшно, поэтому Игаль решил подождать немного, в надежде на то, что либо бабочка вылетит из трамвая, либо компания выйдет на одной из остановок.

Конечно, ни того, ни другого не произошло. Бабочка только подлетела совсем близко к пьяным. Вот она уже порхала около пивных бутылок. И чем дольше Игаль ждал, тем выше становилась вероятность того, что один из этих парней раздавит бабочку. Может быть специально, а может быть просто не заметив, взмахнет рукой с бутылкой и размажет хрупкое тельце по стеклу.

Вдруг один из пьяных заметил взгляд Игаля и сказал что-то своим друзьям. Они все тут же замолчали и практически одновременно обернулись. В этот момент Игаль понял, что больше ждать нельзя. Пошатываясь, он встал со своего места и, прижав футляр со скрипкой к груди, пошёл, спотыкаясь, прямо к пьяной компании, туда, где всё ещё билась в стекло красно-оранжевая бабочка. Сейчас он представлял себя Александром Матросовым, который, тихонько посмеиваясь, встаёт в полный рост посреди окоп и идёт прямо на амбразуру немецкого дота. Или Цви Грингольдом, в одиночку обращающим в бегство десятки танков противника.

И вот, на трясущихся от страха ногах, он уже подошёл вплотную к пахнущему алкоголем, табаком и семечками дзоту противника. Огня всё не было. Оставалось только протянуть вспотевшую руку к стеклу, осторожно взять бабочку и выскочить на ближайшей остановке.

— Эй, кудрявый, куда лезешь? — прохрипел один из подростков и толкнул Игаля в плечо. Но Игаль только развернулся, и, дотянувшись до стекла, накрыл бабочку рукой. И тут же отпрянул назад, сжав ладонь.

Кондуктор проснулась и с интересом стала наблюдать за происходящим.

— Да куда же ты, чёрт, лезешь? — засипел другой и двинул коленом прямо в лицо Игалю. В глазах у мальчика потемнело, и он упал на грязный пол трамвая, выронив футляр из рук. Компания дружно засмеялась, а одни из них, выпучив глаза и поминутно сплёвывая, пошёл на Игаля.

— Вы что тут устроили мне? — закричала кондуктор со своего места. — А ну как выходите все, и этого, — он кивнула в сторону скрючившегося на полу Игаля, — с собой забирайте.

Никто из пассажиров трамвая даже не повернул голову, а пьяные подростки дружно засмеялись. На очередной остановке двери трамвая открылись, и тот самый, который ударил Игаля, взял его за одежду и выкинул из трамвая, как мешок с мусором.


Игаль сидел на бордюре, в пыли. На проезжей части лежала скрипка, выпавшая из открывшегося футляра. Проехавшая мимо машина в один момент превратила её в бесполезную груду щепок. Из разбитого носа по щеке тонкой струйкой текла кровь и капала на асфальт. Кровь была очень горячей и солёной, как морская вода.

Неожиданного для самого себя Игаль почувствовал, что его правую кисть, всё ещё сжатую в кулак, что-то щекочет изнутри. Он поднял руку вверх и осторожно разжал пальцы. Из раскрытой ладони выпорхнула красно-оранжевая бабочка и полетела вверх, через густые кроны деревьев и переплетения проводов, к белоснежным облакам и ярко-синему небу.

Эдуард

Я шёл тёмным узким коридором по колено в воде и вспоминал Лили. Мысли о наших давнишних свиданиях грели меня. И что-то подсказывало мне, что я обязательно встречу её где-то здесь, в этом странном Париже.

Но даже если мне предстоит вечно скитаться по этим сырым туннелям, я всё равно буду счастлив. В моей жизни была любовь и был секс с любимым человеком. Вряд ли многие из моих современников могут похвастаться этим. Для них свадьба — это осознанная необходимость, обусловленная сниженными ипотечными ставками и страхом одинокой старости. Они живут с теми, кого не любят, а любят тех, с кем не живут. Они, как никто другой, близки к первой благородной истине: «Бытиё есть страдание».

Я крался, придерживаясь рукой за стену, в кромешной темноте. Казалось, все чувства оставили меня, и единственное, что связывало меня с реальностью, не давая погрузиться в пучину воспоминаний, это равномерный плеск воды от моих шагов.

Как-то раз утром, бесцельно бродя по своему кварталу в Париже, я обратил внимание, что часть талой воды стекает в канализационную решётку, достаточно большую, чтобы мне спуститься туда. Не долго думая, я нашёл дома верёвку, привязал её к карнизу окна напротив и спустился вниз. В подземелья Парижа.


От размышлений меня оторвал желтоватый свет, показавшийся в конце коридора. Надо сказать, первой реакцией у меня было пойти прочь от него — я уже немного свыкся с темнотой, но всё же я пересилил себя и через минуту стоял под обыкновенным электрическим светильником из тех, что вешают в подъездах. Передо мной была обитая дерматином дверь. Кое-где обивка была порезана, и из-под неё выглядывали серые куски поролона.

Я осторожно приоткрыл дверь. За дверью была кухня, такая крошечная и грязная, какие бывают только в многоквартирных домах, построенных в начале восьмидесятых годов двадцатого века, так называемых «хрущёвках».

Единственным источником света здесь была тусклая лампа накаливания, висевшая безо всякого абажура на длинном проводе почти над самым столом. На стенах висели обрывки обоев, под которыми виднелась облупившаяся масляная краска. Напротив стола на вбитом в стену крюке висело что-то вроде шубы из неопределённого серого меха.

За столом сидел несчастного вида мужчина. На нём была майка-алкоголичка и синие тренировочные штаны. Худые ноги он поджал под табурет. Ссутулившись, он оценивающе смотрел на стоящий перед ним гранёный стакан. Рядом со стаканом стояла полупустая бутылка со странной этикеткой. Вместо скатерти на столе была расстелена газета.

Услышав скрип двери, он поднял опухшие глаза и уставился на меня.

— А, это ты, — буркнул мужчина. Голос у него был сиплый и тихий. Он извлёк откуда-то из-под стола ещё один гранёный стакан, протёр его краем майки и налил в него что-то из бутылки. Затем наполнил свой стакан и поставил пустую бутылку под стол. Я застыл в нерешительности на самой границе круга, создаваемого светом единственной лампочки.

— Чего ты встал, садись, — сказал мужчина.

Я сел на табуретку. Седушка от неё отваливалась, а одна ножка была явно короче других. Мужчина взял в руку свой стакан, едва заметно мотнул его в воздухе, как будто чокаясь, пробормотал что-то вроде «с новосельем» и одним залпом влил в себя жидкость. Я тоже взял стакан в руку и осторожно, стараясь не дышать, поднёс к носу. Жидкость никак не пахла, тогда я сделал вдох, но снова не почувствовал запаха.


Так меня научил один мой старый знакомый, работавший в какой-то загнивающей научной лаборатории. Незнакомые жидкости никогда нельзя сразу нюхать — это может вызвать ожог слизистой, если там окажется какое-нибудь едкое вещество, хотя бы уксус. Сначала следует, не вдыхая, поднести сосуд к носу. Опасный запах можно почувствовать сразу. Если же запаха нет, можно немного потянуть носом воздух.

Там же, в этой лаборатории, я впервые попробовал дистиллированную воду. Оказалось, она безвкусна, и потому противна.


Честно говоря, я ожидал, что это будет водка, или разбавленный спирт, или ещё какой-то алкоголь. Но жидкость не имела запаха, и я сделал небольшой глоток. Вкуса у неё тоже не было. Мужчина напротив внимательно смотрел на меня, и я, поморщившись, выпил залпом весь стакан.

Ничего не произошло.

— Что это? — спросил я.

— Это «Горькая», — ответил мужчина.

— Горькая? — переспросил я.

— Да. И знаешь, почему она так называется? Потому что это «Истина». «Горькая Истина» — вот что ты сейчас выпил. Правильнее было бы назвать её «правда», но «Правда» — это газета такая, вот она у нас, вместо скатерти. Ну что ты морщишься, не нравится тебе «Истина»?

— Какая-то она безвкусная, твоя «Истина», — попробовал пошутить я.

— Конечно, ведь единой «Истины» не бывает, у каждого она своя. И даже когда «Истина» от одного человека попадает к другому, это её радикально меняет. Вот как сейчас.

— Вот мне она на вкус как вода показалась, — честно ответил я.

— Ну, раз вода, то, как говорится, вода должна течь! — мужчина чуть повеселел и ещё раз наполнил наши стаканы, — Кстати, меня Эдуард зовут. Я госслужащий.

— Совет. Совет Сафатов, — представился я, — а что значит «госслужащий»?

Я не мог представить, что здесь где-то есть государственные учреждения, чиновничьи кабинеты и регистрационные окошки.

— Госслужба — это служение Гос. Кто такие Гос ты хоть знаешь?

Я отрицательно покачал головой.

— Гос — это триединство, — ответил Эдуард, — Это цель и смысл моего существования, то, откуда я пришёл и то, чем закончу. Означает Гермес, Осирис и Сет. Гермеса ты наверное встречал, раз ты здесь?

— Нет, меня встретил Ярик, — ответил я.

— А, ну да, Ярик. Ему очень деньги нужны, вот он и старается. Так, а Осирис и Сет здесь вроде как за главных. — Эдуард немного помолчал, а затем спросил: — А зачем ты сюда пришёл, Совет?

— Я ищу свою подругу. Как-то раз она говорила, что находится здесь.

— Ага, ты, значит, хочешь, что бы я тебе помогал? Делал за тебя твою работу? Ты Сафатов, а я, значит, буду и.о. Сафатов. Что ж, я даже мечтать не смел о такой чести! — Эдуард ухмыльнулся и наполнил стаканы.

Мы выпили. «Истина» нисколько не изменилась.

Я посмотрел на стену. То, что я сначала принял за шубу, оказалось парой огромных, почти два метра в длину, крыльев. Видимо, перья когда-то были белыми, но сейчас они посерели, а кое-где на них виднелись проплешины и бурые пятна, как будто от запёкшейся крови. По перьям ползали какие-то мелкие, едва заметные букашки.

Над крыльями к стене была приделана деревянная табличка с каким-то текстом, но в полумраке я не мог разглядеть, что там написано.

— Представляешь, я как-то пришёл к одному, — заговорил Эдуард, — Нормальный вроде мужик, ну одухотворённый такой, крестик носит, сошествие огня по телевизору смотрит, и вообще. Я ему решил сразу на чистоту всё рассказать. Мол так и так, говорю, давай, собирай свою семью, детей там, жену, вещи если есть какие-то ценные, документы и уходи от сюда. Скоро здесь камня на камне не останется. Так и сказал всё. А он знаешь что? Он не поверил. Говорит, вас не бывает. Представляешь, так мне и сказал — не бывает нас. А я же ему во плоти явился, сам, а не во сне или как-то ещё. Трижды ему повторил — уходи, тебе и семье твоей спасаться надо, а он всё одно твердит — не бывает вас, и ещё друзьями своими угрожать стал. Ну я и ушёл, а что было делать? Ушёл, конечно, а он ещё вслед меня перекрестил, и кричит мол, «счастливого пути», «с Богом»… Совет, рассказать шутку про душу?

— Давай, — ответил я.

— Душа крылата, как Х-102. И, как Х-102, сделана на радуге, — Эдуард вопросительно посмотрел на меня, как будто ожидая, что я рассмеюсь.

Я натянуто улыбнулся.

Эдуард тяжело вздохнул и машинальным жестом перевернул бутылку к себе в стакан. Из бутылки не упало ни капли — она была пуста.

— Где мне искать Лили? — спросил я, и встал из-за стола. Седушка отвалилась от табуретки и с грохотом упала на линолеум пола. Я ожидал, что мой новый знакомый как-то прореагирует, но он лишь сухо ответил:

— Я не знаю, о ком ты говоришь.

Неловко наклонившись, я вернул седушку на место, потом подошёл к окну и распахнул тяжёлые шторы.

Мгновенно помещение наполнилась ярким, слепящим светом. В его лучах стали видны крошечные пылинки, которыми был заполнен воздух. Разбуженные взмахом штор, они летали по причудливым траекториям.

Наконец-то я смог хорошо разглядеть комнату, в которой находился. При свете она казалось ещё меньше, чем в темноте. Около входа стоял потёртый холодильник, сбоку от него ржавый рукомойник, заваленный грязной посудой. На стене над ним крепилось несколько полок. И повсюду валялись какие-то консервы, закатанные банки и коробки.

На табличке, прибитой над крыльями, было всего три слова: «bonitas et speciositas».

— Что же ты творишь, — простонал Эдуард, закрывая лицо руками. При ярком свете было видно, что у него бледная кожа, а давно немытые волосы свалялись в колтун.

Я всё смотрел на свет. Может быть, от долгого пребывания в темноте у меня началась галлюцинации, но я почувствовал, что свет становится всё плотнее и плотнее. Через мгновенье я уже стал различать тела, много тел, целиком состоящих из света. Как в метро в час пик люди, наполняя вагон, прижимаются к стенам и дверям, так и эти световые тела всё сильнее и сильнее нажимали на оконное стекло с той стороны. Вот оно уже выгнулось, образовав что-то типа огромной капли всего в нескольких сантиметрах от моего лица.

И за мгновенье до того, как стекло взорвалось сотней крошечных осколков, и руки существ из света сомкнулись на том месте, где я стоял, что-то схватило меня и потащило прочь из квартиры.


Эдуард сидел на ступеньках перед своей дверью. Сейчас он казался ещё грустнее и несчастнее, чем пол-часа назад, когда я впервые его встретил.

— Тебе туда, — он махнул рукой в сторону одного из коридоров, — Он выведет тебя прямиком к Башне, а дальше уже сам.

— А ты? — спросил я. Мне почему-то не хотелось, чтобы этот усталый немолодой уже человек оставался здесь.

— Иди уже. Я здесь навсегда, — ответил он. В тусклом освещении мне показалось, что на его глаза навернулись слёзы.

Юля

— Мы поженимся, — твёрдо сказала Лили. Капелька пота текла у неё из-под массивной меховой шапки по виску, потом ниже, чуть задержалась на скуле и упала на обмотанный вокруг шеи шарф.

За последние годы из-за сытой, размеренной жизни и отсутствия физической активности Лили сильно поправилась. Напудренные щёки и второй подбородок нависали над воротником шубы. Ещё Лили стала сильно потеть, особенно в такие моменты, как сейчас — они с подругой Юлей зашли с морозной улицы в тёплый торговый центр. Там на четвёртом этаже находилась столовая, где они регулярно обедали.

— Я так рада! Он уже сделал тебе предложение? — спросила Юля.

Она тоже изменилась, превратившись из худощавой девушки в болезненно тощую женщину. Огромные мутно-голубые глаза довольно жутко смотрелись на лице, больше похожем на обтянутый кожей череп.

— Ещё нет. Но я уверена, — ответила Лили, — я уверена, скоро он это сделает.

Иногда, особенно вечерами, Лили смотрела на себя в зеркало. Что оно видела там? Вместо молодой, стройной и в меру загадочной девушки на неё смотрела уставшая толстая тётка из тех, что лузгают семечки, смотря сериалы, и не снимают шапку и шарф в помещении, маскируя тем самым отросшие корни волос.

— Ой, я так рада за вас! — как-то слишком наигранно воскликнула Юля, — От всей души желаю вам счастья!

Когда-то давно, в юности, Лили чувствовала за собой некую особенность, можно даже сказать избранность. Ей казалось, что она — это воплощение чего-то предвечного, бессмертного и таинственного. Но сейчас, глядя на своё отражение, она понимала, что та юная девочка пропала без вести.

Ведь кто такие пропавшие без вести? Это мертвецы, чьё тело ещё не найдено. Так и в этом случае, Лили казалось, что та юная девочка умерла, просто никто не хочет этого признавать. А кто она сегодняшняя? Без себя прошлой она лишь оболочка, лишь выцветший плакат на фонарном столбе: «Пропал человек! Ушла из дома и не вернулась… Среднего роста, волосы тёмные, очки…»

— Знаешь, Юль, я люблю Тимофея, — сказала Лили своей подруге.

Конечно, это не было правдой. Она его не любила, и хорошо понимала это. Лили ненавидела то, чем она стала, вернее то, что от неё осталось. Поэтому-то она так привязалась к Тимофею. В нём ей мерещилось освобождение от всех экзистенциальных терзаний, некая черта, за которой наступит покой.

И да, Тимофей ей чем-то отдалённо напоминал Курта Кобейна, тем самым возвращая её к давно забытым девичьим грёзам.

— Ничего, всё в порядке. Между нами уже давно всё решено, — ответила Юля.

Но ничего решено не было. Юля всё ещё любила Тимофея, хотя и была уже несколько лет как замужем за другим человеком. По известной причине детей она иметь не могла, и судьба её была легко предсказуема и незавидна. Юношеские шалости с запрещёнными веществами не прошли бесследно. Но свой диагноз, звучащий как приговор, она старательно скрывала от супруга.

Лили внимательно посмотрела на Юлю и тяжело вздохнула. Они были знакомы уже столько времени, что давно научились понимать друг друга без слов. И поэтому, не в силах скрыть обман, ненавидели друг друга. Но судьба распорядилась так, что они работали в одном офисе, и им приходилось регулярно вместе ходить в столовую.

Не самый плохой повод для женской дружбы.

Эйфель

«Так вот она какая, Эйфелева башня», — пронеслось в моей голове.

Я стоял у подножья огромного сооружения, состоящего из сваренных между собой стальных балок, обшитых листовым железом. Уже вечерело, но от стен всё ещё веяло дневным жаром. Если бы не размеры, эта конструкция больше всего походила бы на детскую лазилку из тех, что ставили во дворах советских новостроек. Отсюда было сложно оценить, но, кажется, основание занимало целый квартал, а верхушка башни теряясь в облаках.

Я не спеша пошёл вокруг строения. Повсюду валялась арматура, булыжники, осколки стекла и прочий строительный мусор. Везде на уровне человеческого роста метал был помят и исцарапан, как будто в него продолжительное время кидали камни и били топорами. Наконец я увидел дыру, похожую на проход. Осторожно перешагивая через торчащие из земли стальные прутья, я пролез в неё.


Внутри было жарко и душно. Пахло мочой и ещё чем-то тоскливым и пыльным, тем, чем всегда пахнет в домах стариков. Длинный коридор, заваленный разнообразной макулатурой, уходил по спирали вверх.

Некоторое время я шёл вперёд, но спустя пару минут остановился и присел на корточки рядом с одной из стопок. Это были старые советские газеты. С передовиц на меня смотрели улыбающиеся мотористы и доярки. Заголовки наперебой твердили о повышении надоев и успехах в нелёгком деле освоения космоса и перекрытия рек.

Кто может сказать, было ли так на самом деле? Советский Союз создал для нас прекрасное прошлое. Тех, чья молодость и зрелость пришлась на то время, с каждым годом становится всё меньше и меньше, а их место занимают бесконечно радостные фильмы, книги и газетные статьи.

Я подумал, что жизнь — это точно такой же коридор, заваленный всяким мусором. Да, мы всегда можем перестать идти вперёд и рассматривать эти старые газеты и журналы. Собственно, так и мы и поступаем — выбрав сферу деятельности, мы уже мало что ищем. И тогда наша жизнь останавливается. Всякий раз, почувствовав это, мы должны делать над собой усилие, вставать, и отважно идти вперёд по коридору — навстречу неизбежному финалу.

В моём случае финалом была низкая деревянная дверь. Я нажал на ручку, и она легко и беззвучно открылась. Сразу было видно, что здесь живут и регулярно смазывают петли.

Я оказался в небольшом квадратном кабинете, больше всего похожем на приёмную или регистратуру. Две стены занимали стеллажи, заставленные пухлыми карточками. В третьей стене находилась тяжёлая бронированная дверь наподобие банковского сейфа, а рядом с ней висел большой лист ватмана, расчерченный на клетки. Посредине кабинета стоял стол. За столом сидел старик и что-то писал в толстую амбарную тетрадь.

— Одну секундочку, молодой человек. Присаживайтесь пока, — сказал старик, и, не переставая писать, кивнул головой на стул, стоящий по другую сторону стола.

Если не считать того, что левый глаз старика закрывала чёрная повязка, наподобие пиратской, он выглядел как пожилой бухгалтер, который вот-вот должен отправиться на пенсию. Чуть поредевшие седые волосы были аккуратно зачёсаны назад. Одет он был в строгий серый костюм-тройку, пиджак которого висел на спинке стула. На нём были нарукавники из чёрного блестящего сатина. Из-под жилетки виднелся идеально белый воротник рубашки, а галстук был подобран в тон костюма.

Я сел на стул. Старик писал, склонив голову на бок. Настольная лампа находилась как раз на уровне его лица, и глубокие тени делали его ещё старше. Обратная сторона его правой ладони была перемазана чернилами. Чтобы написанное не смазывалось, старик подложил под ладонь лист бумаги, как когда-то подкладывали промокашки. Наконец он отложил шариковую ручку и поднял глаза. Точнее, свой единственный глаз.

— Прошу прощения. Меня зовут Эйфель, я здесь что-то типа пограничника. Как вас зовут? — спросил дед.

— Сафатов Совет Маркович, — машинально ответил я.

— Да, Марк Сафатов у тебя там шутник был, — улыбнулся дед, будто вспомнив что-то, — Но речь не про это имя, а про настоящее. Хотя, впрочем, я слишком много от тебя хочу.

С этими словами Эйфель открыл ящик стола, достал оттуда очки в треснувшей оправе и внимательно посмотрел на меня через стекло. Затем он кивнул, аккуратно спрятал очки в стол и принялся водить крючковатым пальцем по строчкам толстенной амбарной тетради, лежащей у него на столе.

— Ага, вот ты. Давай, распишись, — сказал он, передавая мне ручку.

— Что это? — спросил я.

— Это Книга учёта жизни. Давай, расписывайся.

Я опустил глаза в тетрадь. Это было что-то типа пропускного журнала, лежащего на столе у каждого вахтёра.

Страницы были расчерчены на столбцы и строки. Всего столбцов было четыре, и подписаны они были так: «№ монады», «д/р», «д/с», «итог». Первый столбец был заполнен символами на незнакомом мне языке, два следующих — обычные даты, день, месяц, год. После каждой даты стояло две подписи. Та, что повторялась в каждой строке, принадлежала, видимо, Эйфелю. Вторая подпись, должно быть, принадлежала приходящему сюда человеку. Последний столбец содержал разнообразные сокращения типа «нирв. проб.», «нирв. пост.», «санс. повт.», «санс. искуп.», «санс. блаж.» и тому подобное.

В моей строке были заполнены все поля, кроме единственной подписи в графе «д/с». Расписываясь, я отметил про себя, что в подпись в графе «д/р» мне была смутно знакома, хотя я и не мог разобрать, что же там было написано. Я старательно вывел «С. М. Сафатов». Это был последний раз, когда я ставил где-либо свою подпись. В графе «итог» у меня значилось «перерожд.».

Эйфель забрал у меня ручку и глянул на часы.

— Итак, молодой человек, у нас ещё есть пара минут, — сказал он, — И пред тем, как вы отправитесь в очередное захватывающее путешествие, я готов ответить на любые волнующие вас вопросы. Кстати, следующее рождение вас приятно удивит, хотя и будет совсем недолгим.

У меня в голове вертелся только один вопрос, и я его задал:

— Я встречу Лили?

Эйфель улыбнулся.

— Встретишь, куда же вы денетесь друг от друга. Как, говоришь, её звали?

— Лили, с ударением на последний слог, — ответил я.

— Да, это сокращённое имя. А полностью как? — лукаво улыбаясь, спросил старик.

— Ну не знаю. Лилия наверное. Или так и есть полностью — Лили. Я её ни разу не спрашивал, а сама она не говорила об этом.

Эйфель улыбнулся и назвал мне её настоящее имя.

— То есть она… — начал я.

— Нет, не слова больше об этом, — перебил меня Эйфель, — время не ждёт. Ты знаешь, что с тобой происходит?

— Я умер, да?

— Этот вопрос задают мне чаще всего, — улыбнулся Эйфель, — Да, для того мира, где ты жил, уже нет парня по имени Совет. Но ты не умер. Проблема в твоём сознании, оно слишком привыкло к двоичности восприятия.

— А, вы, наверное имеете ввиду «да» и «нет».

— Что вы, речь не об этом. Даже своими словами вы предполагаете, что есть вопрос, а вслед за ним — варианты ответов. На самом деле нет ни того, ни другого. Так же, как нет меня и нет вас, потому что между нами нет границы. Нет вообще ничего, потому что нет границ, нет обособленности. Есть только единое «всё», — видимо, заметив недоумевающее выражение моего лица, Эйфель махнул рукой, — Ладно, скоро вы сами всё поймёте.

С этими словами старик подошёл к сейфовой двери и попытался её открыть. Дверь не шелохнулась.

— Ну-ка, помогите мне.

Мы навалились вдвоём, и дверь медленно отошла в сторону. В комнату ворвался морозный воздух, подняв ворох бумаг со стола.

Сразу за дверью начиналось небо. Самое настоящее небо, которого я так давно не видел. Казалось, что мы находимся на высоте в несколько километров.

— Смотрите внимательно, Совет, смотрите. Сейчас вы покинете Париж, — с этими словами Эйфель подвёл меня к самому порогу. Отсюда были видны облака, ярко светило солнце, а где-то внизу зеленели леса и синели моря. Я почувствовал в себе желание немедленно побежать туда, скорее окунуться в этот прекрасный мир.

Тут я почувствовал сильный толчок между лопаток и полетел вниз.


Облака летели мне навстречу. Они были огромные, размером, наверное, с земные города, и разноцветные. Раньше я и думать не мог, что существует столько оттенков белого, сиреневого, синего, голубого и фиолетового.

Между облаков парили исполинские существа, похожие на медуз. В складках их величественных тел то и дело проскакивали грозовые молнии. Я видел, как одна из этих медуз медленно и плавно, как в танце, подняла щупальце и направило его в сторону другой. Между ними, как по волшебству, возникла радуга, и, отделившись, стала медленно опускаться на землю.

Я уже не просто падал. Некая незримая сила изменила траекторию моего полёта, и вот я уже двигался по касательной к выпуклой земной поверхности.

Прямо подо мной извивалась синяя лента реки. Вода в ней была такой прозрачной, что я мог различить каждый камень на дне, каждую песчинку. По реке, против течения, у самой поверхности шёл косяк рыб. Попеременно то одна, то другая из них выпрыгивала из воды и падала обратно, поднимая целый фонтан хрустальных брызг.

Дальше, на опушке леса, я увидел табун белоснежных лошадей, идущих к реке. На лбу каждой из них был небольшой серебристый рог. Самая крупная из них подняла голову и закричала. Её крик походил на звук трубы, торжественный и громкий.

Вдруг я обнаружил, что весь мир вокруг наполнился звуками. Оглушительно пели птицы в лесу, шумели волны и кроны деревьев. Меня переполняло волнение, радость и ещё множество чувств, доселе мною неизведанных.

И в каждом шорохе, в крике каждой птицы, в плеске воды, в каждом солнечном лучике, капле росы мне чувствовалась любовь. Я никак не мог поверить, что весь этот бескрайний мир, полный бескорыстной, вселенской любви, все эти ледяные высоты гор и огнедышащие недра, луга и леса, моря и пустыни, весь этот хрупкий шар, летящий в пустоте вокруг гигантского сгустка пламени — всё это подарок человеку. Не отдельно взятому представителю вида, чья жизнь зачастую коротка, бессмысленна и полна горя. Нет, весь мир дарован человеку как виду. Как единому существу, шаги которого — это смена поколений, а тело — вся мировая история.

И что же мы делаем с этим даром? На что мы тратим краткий миг обладания им?

Я понял, нет, скорее даже вспомнил, то, о чём вспоминает каждый перед тем, как обрести очередное рождение. Я всегда был бессмертен, и все, кого я знал, они тоже были бессмертны. Вообще, до сих пор в мире не было ещё ни одного существа, которое могло бы умереть. Ведь смерти нет, а завершение каждой жизни на деле оказывалось лишь ещё одним рождением. Можно зайти в любой дом, постучаться в любую дверь и просить там горчичное зерно — и оно обязательно будет лекарством. Бесчисленное число раз я вот так же нёсся над бескрайним, совершенным миром навстречу своему новому воплощению.

И вот я уже летел с огромной скоростью над изумрудно-зелёным лугом, почти касаясь травы. Прямо передо мной возник огромный цветок мака. Наверное, он казался таким большим из-за того, что я находился совсем близко к нему. И на стебле, у самого цветка — тугой, живой, пульсирующий клубок нитей. На огромной скорости я влетел в этот клубок.


Стены ходили ходуном и страшно грохотали, а потолок был так высоко, что я едва мог его разглядеть. Воздух был полон чужими запахами. Вокруг двигались какие-то предметы, назначение которых ядаже представить себе не мог. Сердце моё, полное ужаса, было готово выскочить из груди, но чьи-то огромные, заботливые руки уже тянулись ко мне.


Если вам понравилась эта книга, вы можете поддержать автора денежным переводом на один из следующий счетов:

WebMoney (WMZ) Z308373224874

WebMoney (WMR) R316631716963

Яндекс-Деньги 41001416912882


Связаться с автором можно по электронной почте dm.lipkind@gmail.com, а о новых публикациях узнать из твиттера @dmitry_lipkind.

Художник Theorem — ICQ 941829.


© Дмитрий Липкинд, 2013

Редактор Софья Sibir Жилина

© Оформление: Theorem, 2013


Это произведение доступно по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная. Чтобы увидеть копию этой лицензии, посетите http://creativecommons.org/licenses/by-nc-nd/3.0/.


Оглавление

  • IT AS IS
  •   Проблема выбора
  •   Устройство интернетов
  •   Неспешный разговор около кулера
  •   Голубь
  •   Одна ночь из жизни программиста Миши, или Два способа разработки ПО
  •   Энергонезависимое решение
  •   Прекрасное уже не так далёко
  •   Как я встретил Новый год
  • S.T.A.R.T.U.P.
  •   Утро. Seed stage
  •   День. Growth stage
  •   Вечер. Exit stage
  • Медведи, балалайки и ПВО
  • Пост-экзистенциализм
  • Совет из Парижа
  •   Париж
  •   Тузик
  •   Лили
  •   Тимофей
  •   Ярик
  •   Игаль
  •   Эдуард
  •   Юля
  •   Эйфель