Каштановый прииют (СИ) [Анастасия Холодова-Белая] (fb2) читать онлайн

Глава 1

Приют ждёт всех и каждого…

Красные опухшие руки тянутся, пытаются схватить. Боль, синяки там, где они касаются.

Ждёт…

Бег по бесконечным коридорам дома, все двери, как одна, ведут в ту проклятую спальню, повороты, лестницы в никуда, чёрные провалы в полу, и везде одна комната. Она залита солнечным желтоватым светом, но он, как будто масло, затапливает её, и становится нечем дышать.

Разве ты не любишь меня?

Крик, без единого звука, назойливый писк и её руки опять тянутся вперёд. Она идёт на него в рубашке, обстриженная и тощая, уродливая. Мразь, крик, ни звука, только комната, и он тонет в свете, захлёбывается. Её лицо перед глазами.

Приют ждёт тебя, ждёт всех и каждого.

Горячие мокрые простыни, боль от сведённой судорогой ноги, быстрее из купе в тамбур, закурить. Только несколько часов назад он чувствовал прохладу, кутался в одеяло, а сейчас ему хотелось раскрыть все окна в вагоне, только бы ушёл адский жар, как ожог от солнца. Трясущимися руками прикурить с третьего раза, ухлопав напрасно две сигареты, и плакать, безмолвно. Но под стук колёс по соединениям рельс.

Поезд прибыл на конечную, опоздав всего на одну минуту. На часах всего три дня, а уже настоящие сумерки. Старинный идеально чистый вокзал встретил его гудением товарных составов и свистками вагоновожатых. Он стоял на платформе и никак не мог решиться и пойти дальше. Саквояж и чемоданы оттягивали руки, а в висках неприятно отдавалось гулом биение сердца. Он приехал сюда за новой жизнью, новой судьбой, за новой чистой страницей. Тяжело вдохнув воздух нового города, он наконец решился и пошёл к выходу из вокзала. Таксисты, слыша адрес, один за другим отказывались, ссылаясь на то, что слишком уж далеко ехать, тем более в дождь. Но наконец один из них, тихий маленького роста старик на классической чёрной машинке, без слов открыл ему багажник и так же молча сел за руль. Наконец-то, уже совсем скоро.

Городок оказался небольшим, или просто вокзал был не в центре, кто разберёт. Но вот они выехали куда-то в поля, и дождь превратился в ливень. А у него, как назло, зонт на дне чемодана. Вильям давно уже не чувствовал себя так плохо. Бессонная ночь в поезде окончательно убила его, и сейчас в такси везли его полутруп. Он никогда не мог спать накануне серьёзных событий, а сегодняшнее и вовсе решит его судьбу на много лет вперёд. Даже сквозь кожу сумки рекомендательное письмо приятно грело, и он прижал её к себе покрепче. Таксисту оказалось совершенно всё равно, кто сел в его машину и куда ехать. Радио молчало, только урчание мотора и тарахтение капель дождя по крыше. За окном мелькал пригород, тихий и презентабельный, как на рекламных проспектах. Идеальные газоны, красивые коттеджи, раскидистые старинные деревья…

— Долго ещё ехать?

— Ещё минут десять точно. Вы торопитесь?

— Нет, просто интересно.

— Вы к родственнику? — Вильям слегка поджал губы и сглотнул. Популярное место, похоже.

— Нет, я устраиваюсь на работу, — таксист слегка хмыкнул и приоткрыл окно, чтобы в салон зашло хоть немного свежего влажного воздуха.

— Удачи, каштановый приют ждёт всех и каждого.

От этой фразы бросило в холодный пот, и, снова натужно сглотнув, Вильям решил ничего не отвечать. Он не очень любил говорить о своей работе вслух, потому что его или поднимали на смех, или начинали лезть со своими проблемами, как будто он согласился работать бесплатно. Ну и всё равно, он хороший специалист, он учился и работал ради этого момента. Свернув направо у бензозаправки, таксист переехал железнодорожные пути, миновал кладбище с часовней. И наконец остановился у кованных ворот в высокой кирпичной ограде, заплетённой плющом.

— Приехали. Доставайте письмо, или что там у вас, сразу, у них тут жёсткий режим.

Старичок крякнул и открыл багажник, непрозрачно намекая, что не будет выходить из машины. Заплатив ему, Вильям забрал багаж и пошёл к воротам. Дождь натурально заливал лицо и плечи, шерстяное пальто мгновенно промокло и начало вонять мокрой кошкой и прибитой пылью. Ужасная химчистка, обязательно нужно будет найти здесь какую-нибудь получше. Ему любезно открыли калитку в воротах и завели под козырёк будки охраны. Охранник окинул взглядом протянутые паспорт и рекомендации и велел оставить багаж на воротах, для обыска. Сам выдал Вили зонт и повёл куда-то по широченной мощёной аллее.

— Добро пожаловать в частный пансионат для душевнобольных имени благотворителя и мецената Даррена Шенна. Наш пансионат находится в старинном особняке, отнесённом к культурному достоянию и охраняется как музейный объект, — охранник монотонно бубнил заученный текст и старался идти как можно быстрее, чтобы не промокнуть. — Эту аллею высадили после Второй Мировой войны медсёстры бывшего военного госпиталя, здесь располагавшегося, каждому каштану здесь не меньше сорока лет. Направо от вас находится прогулочный сквер, где наши гости могут прогуляться в сопровождении медсестёр, слева располагается жилое здание для персонала, где раньше находился гостевой дом…

— Простите, а мои вещи аккуратно будут досматривать? У меня там вертушка и несколько пластинок.

— Не переживайте, ваши вещи просто осмотрят на рентгене. Разбирать проигрыватель мы не будем.

— Если что, я могу и без экскурсии обойтись.

— Ну вам же надо знать, в какую сторону идти за вещами. Мы их в ваши комнаты отнесём.

Вильям вышел вслед за охранником на площадь с выключенным явно не первый год фонтанчиком и заброшенными статуями кого-то вроде ангелов, как будто украденных с кладбища. Жуткие улыбающиеся лица, изуродованные плющом и годами непогоды, ничего, кроме неприязни, не вызывали. Доведя до крыльца и пропустив в небольшой зальчик, охранник забрал зонтик и ушёл, оставив его одного. Рассмотреть само здание Вили не успел, да и не до того, зато внутри оно очень напоминало дом, в котором жил его психотерапевт. Сводчатые высокие потолки с массивными деревянными полуколоннами и карнизами, тёмные двери с филёнками, колониальный шик. Кто бы мог подумать, что у него будет кабинет в подобном месте, как будто взятом из кино. В комнатке стояли кресла, автомат с кофе, а рядом с единственной широкой дверью оказался пункт охраны. Подойдя к окну в комнатку, где было видно мониторы камер слежения и пару охранников, занятых своими делами, он постучал и приложил к стеклу рекомендательное письмо. Один из охранников отложил книжку и вышел в закрытый коридор. Щёлкнул замок.

— Добрый день, проходите, я вас проведу к главврачу.

Вильям просочился в светлый красивый коридор с кучей дверей и попытался поправить пальто. Так пытался выглядеть презентабельно на собеседовании, специально одежду купил, и в итоге припёрся как мокрая собака. Ещё и пахнет характерно. Хорошо, что тут нигде нет зеркал, можно свалить свой неаккуратный вид на то, что он себя последний раз видел в уборной поезда. В коридоре стояла подозрительная тишина, гул голосов был отдалённым, большинство дверей оказались открыты настежь, за ними было видно аккуратные комнатки с мягкой мебелью и больше ничего.

— Простите, а…

— Здесь пациенты встречаются с родственниками, если вы об этом. Сегодня посетителей не назначено.

— Хм, насколько у вас закрытое заведение?

— Не переживайте, как только вам выдадут пропуск, вас перестанут так обыскивать. Плюс у вас будет собственная карта-ключ с соответствующим уровнем доступа.

Охранник поднёс карточку к инородно выглядящему на старинной филёнчатой двери с модерновым витражом замку и приглашающе махнул рукой. А здесь и творилась жизнь, туда-сюда ходили врачи, медсёстры и санитары в форме, пациенты в хороших пижамах или халатах. За дверьми было видно столовую, комнаты отдыха пациентов, сестринские и целые залы для групповой терапии. Вильям привычно держался спокойно и уверенно, несмотря на внешний вид, и старался не обращать внимания на множество заинтересованных взглядов. Они поднялись по лестнице на второй этаж в большой, хорошо обставленный холл, за которым начинались закрытые коридоры, видимо, с палатами. Наконец охранник жестом остановил его и, вошёл в дверь с надписью «главврач». Спустя пару секунд он вышел и так же выучено учтиво махнул рукой.

— У меня собеседование, Ларри, договорим позже, я тебе перезвоню, — во главе кабинета, как на троне, восседал приятного вида мужчина средних лет. Он указал Вильяму на стул перед собой и, зажав трубку телефона плечом, принялся что-то разрывать в ворохе бумаг на столе. — Хорошо, тогда послезавтра я тебя жду со всеми бумагами. До свидания, — кинув трубку, он сложил руки на столе и заулыбался. — Ну, молодой человек, я получил ваше письмо по факсу. Найти я его сейчас не смогу, но содержание помню. У вас прекрасные отзывы от всех, с кем я успел пообщаться. Меня зовут Джейсон Рэйнолдс, предпочитаю соблюдать субординацию, если вы понимаете. Думаю, вы в курсе, что вас уже приняли на работу, и вопрос только в том, на какую должность. Я бы хотел узнать у вас несколько аспектов, прежде чем решить окончательно. Как вы относитесь к тезису о том, что всем психотерапевтам нужен свой психотерапевт?

— Положительно. Я несколько раз проходил курсы у очень хорошего врача, у меня есть все документы и рекомендации от него, — Вильям не очень любил вспоминать тот период. И тем более говорить, что уже через год после всего ему пришлось снова обратиться за помощью. Но документы в порядке, и хватит.

— Так, а как насчёт ваших собственных эмоций и пережитого опыта, вы готовы работать над собой для того, чтобы исключить перенос своего опыта на пациентов?

— Переношу исключительно полезный опыт.

— Так. Вас в письме обрисовали как наблюдательного и психически стабильного человека. Есть что-то, что я, так же, как и вы, как практикующий врач, должен о вас знать, чтобы правильно вас позиционировать в назначении пациентов?

— Я считаюсь стрессоустойчивым и по практике разрешения конфликтных ситуаций имею высший балл, — Вильям говорил размеренно и спокойно. Он видел насквозь не только пациентов, и это его не радовало, потому что у врача он явно замечал нервозные черты, какие-то странные повадки, которые выдавали человека на антидепрессантах. Лучше не замечать и не подавать даже вида, что увидел.

— То есть, вы предлагаете закинуть вас в самое пекло?

— Я предлагаю не сильно меня беречь только потому, что я только начинаю работать. Я работал в экстренном стационаре, поэтому меня не пугают уже давно никакие состояния пациентов.

— Ну что же, я думаю, что вам всё же понадобится несколько дней на адаптацию. Я думаю, вы успели начитаться рекламных проспектов нашей клиники? — мистер Рэйнолдс встал из-за стола и поправил белый форменный свободный пиджак с бейджем. Не выделяет себя среди врачей, значит, лоялен. — Но стоит пояснить несколько аспектов как для нашего будущего работника. В нашей клинике введён жёсткий пропускной режим, чтобы сюда не могли проникнуть посторонние, в первую очередь. Мы не опасаемся, что сбежит кто-то из пациентов, скорее боимся за их безопасность. Их родственники платят огромные деньги за содержание. Итак, прошу прощения, что не провожу экскурсию по пансионату, пришлось отказаться из-за того, что люди в неуставной одежде привлекают лишнее внимание, — он, извиняясь, развёл руками и обвёл на большой схеме здания первый этаж. — Тут у нас, вы видели, располагаются столовые для персонала и пациентов, комнаты отдыха с телевизорами и настольными играми, именно там большую часть дня проводят пациенты. Там же есть выход на спортивную площадку, он закрыт из-за реконструкции, к лету планируем полностью восстановить и расширить. В противоположном крыле все складские и технические помещения, архив, склад медикаментов. Есть спуск на цокольный этаж, там у нас из открытых помещений только бассейн, бойлерная, холодильники и морг закрыты.

— А зачем морг?

— Видите ли, вы сейчас находитесь в секторе, где находятся, грубо говоря, на дожитии пожилые люди с различными болезнями. Чтобы не возить тела туда-сюда, мы получили лицензию на это, своего собственного патанатома, и это удобно, мы можем сразу выдать родственникам оформленное тело, — Вильям понимающе закивал, действительно удобно, он бы тоже так хотел, но пришлось побегать. — Далее направо идут люди, которые проходят плановое лечение, самое спокойное отделение. Тут отделение для суицидников и всех, кто занимается самоповреждением, в том числе расстройства пищевого поведения. На третьем этаже закрытые отделения для бредовых больных, процедурные, столовая для них и экспериментальное отделение. У вас будет пропуск на первый и второй этажи. Сейчас вам нужно будет спуститься в отдел кадров, там выдадут вам временный пропуск, все документы необходимые отнесёте туда же. Потом пройдёте в общежитие, думаю, вы не будете против хорошо поспать и обсохнуть. Меня лично выматывают поезда.

— Нет, что вы, я прекрасно спал всю ночь, — Вильям радушно улыбнулся и запоздало подумал, не выглядело ли это излишне наигранно. — Я так понимаю, вводить в курс дела меня будут с завтрашнего дня?

— Да, к чему излишняя спешка. Я подумаю, посовещаюсь с главами отделений, и тогда уже вас пристроим. Отдел кадров на первом этаже. Дверь будет прямо напротив лестницы, по которой вы поднялись. Пройдёте по коридору, кабинет увидите, — мистер Рэйнолдс едва не подпрыгнул, когда раздалась трель телефона, и судорожно схватил его. — Да, да, я помню. У меня сегодня всё забито под завязку. Завтра назначь. Нет, лучше послезавтра, после обеда вроде окно есть, — он начал листать ежедневник, одновременно кивая Вильяму и пытаясь найти ручку под ворохом документов.

Вильям вышел из кабинета и тяжело вздохнул. Он знал, что рекомендательные письма творят чудеса, но чтобы настолько… Собеседование прошло слишком гладко. Да, мистер Рэйнолдс имел телефонный разговор с его предыдущим работодателем или даже деканом. В этом тесном мире психиатрии все крупные врачи друг друга знали. Хотелось надеяться, что это не тревожный звонок, что у них нет острой нехватки кадров и не хватают всех подряд. Да и такой нервозный шеф… Главное, чтобы был хотя бы не гневливый, а просто рассеянный. Одёрнув насквозь мокрое пальто, чтобы хоть придать себе приличный вид, Вили спустился на первый этаж и зашёл в указанную дверь. В этом коридоре было тихо, на полу вместо паркета лежал линолеум. На повороте было видно двоих рабочих в форменной одежде какой-то строительной фирмы. Они о чём-то разговаривали, перекладывая на тачку с палет бумажные мешки с цементом. Вильям вздохнул и, вежливо постучав в дверь отдела кадров, вошёл.

— Да, опять всё заело, хоть раз мне попадётся исправная карта? — за одним из столов сидел парень с чёрными короткими волосами, орлиным профилем и в полном медицинском обмундировании. Даже в шапочке и в спущенной маске. Он активно ругался с кем-то по телефону, а напротив него сидела равнодушного вида пожилая женщина с химическими кудрями. Увидев Вильяма, она указала ему на стул напротив другого стола и подпёрла голову рукой. — Да, мне работу работать надо, а я сижу как идиот, жду, когда приедет врач, почему дверь опять не открывается? Ну так, блин, исправьте или выдайте мне нормальную, — парень явно закипал. Да он медбрат из морга, не похоже, чтобы кто-то из местных врачей ходил в таком виде, а тут весьма характерные перчатки до локтя. — А я вам говорю не работает, не считывается. В подвал захожу, а в смотровую не открывается. В бойлерную открывается зачем-то, в смотровую — нет. Да, другие открываются нормально. Почините быстрее, у меня труп лежит на сенционке! Дождёмся, когда завоняется? Всё, жду, — он передал трубку женщине и натянул обратно маску и защитные очки. — Чёрт его что творится. Третий раз за месяц.

— Не переживай, дорогой, сейчас тебе его вручную откроют, потом карту новую выдадим.

— Да лучше бы, блин, решили проблему, и не надо было бы столько пластика на мои ключ-карты спускать. До свидания.

Он вышел в коридор, а женщина протянула к Вильяму руку. Всунув ей папку с документами, он слегка поёрзал на стуле и пригладил прилипшие ко лбу волосы назад. Она быстро что-то натыкала в несуразном компьютере и поправила очки на цепочке. Похоже, что она местная королева бумажек, такой человек находился в каждом учреждении, куда попадали компьютеры. Все документы нужно было переводить в электронный вид и этим занимались именно такие, как она.

— У вас будет комната номер двадцать три в корпусе. Вещи принесут сейчас, — женщина вытащила белую карточку с чёрной полоской, пробила в ней отверстие для крепления на шею и приложила к какому-то агрегату. — На следующей неделе зайдёте за именной. Эту сдадите мне на утилизацию. На третий этаж доступа нет. Сейчас пойдёте с картой на склад, третья дверь по коридору, возьмёте там форму. Бейдж заберёте завтра. Трудовой договор будет готов завтра утром, проверьте пока правильность анкеты, — она выдернула из принтера лист и протянула ему.

— Всё правильно.

— Хорошо. Если возникнут вопросы по ключ-карте или документам, обращайтесь, я работаю с восьми до пяти, — она протянула ему карту и кивнула. Вильям кинул взгляд на её бейдж и улыбнулся.

— Хорошо, миссис Трент.

Вильям забрал карточку у всё же слегка улыбнувшейся женщины, намотал шнурок на руку и вышел. Как хорошо, что он насчёт пакета документов проконсультировался с юристом, сразу всё правильно сдал и не нужно бегать опять всё собирать. Ведь бегать пришлось бы не здесь, а там… Забрав упакованную в пакет белую форму, он спрятал её в сумку и постарался как можно более незаметно выскользнуть в коридор с приёмными. Пока на нём нет формы, ему действительно там делать нечего. У некоторых пациентов может случиться приступ от его вида, мало ли, какими путями их мысли бродят. Охранники на дверях поздравили его, пожали руки, и он вышел на крыльцо. Дождь не закончился, только слегка ослаб. Идти к едва виднеющемуся за деревьями корпусу не хотелось, не успеет перебежать, не промокнув окончательно. Только согрелся — и опять на холод. Тяжело вздохнув, Вильям поднял мокрый воротник, чтобы хоть за шиворот не заливало, вжал голову в плечи и быстро пошёл. Документы сдал, остальное, если промокнет, высохнет на батарее. Он уже предвкушал, как найдёт в комнате стул и сядет, положив ноги на батарею. И вдруг его внимание привлекло что-то, мелькнувшее между каштанами. Это была не белка, что-то большое, чёрное, может, человек. Кто-то решил срезать прямо по грязи дорогу до корпуса? Вильям резко остановился и огляделся. Никого. Видимо, показалось, у него такое бывало. Может, краем глаза собственный воротник зацепил, может, ещё что. Мотнув головой, он добежал до корпуса, открыл картой дверь и вошёл в холл. Это место было похоже больше на один из модных лофтов, которых сейчас по всему Лондону наделали. Кирпичные стены, металлические стеллажи, чёрная мебель и такие же кирпичные стойки и колонны. За стойкой его встретила девушка, у неё стояли несколько телефонов, а за спиной — целый стеллаж чего-то вроде ящиков хранения. Расписавшись в каком-то журнале, выслушав её инструктаж и покивав головой, Вильям наконец поднялся на второй этаж и остановился перед комнатой номер двадцать три.

Он не знал, на сколько затянется его здесь пребывание, и искренне надеялся, что это не будет похоже на те клоповники, в которых ему приходилось селиться. Но комната оказалась гораздо лучше его ожиданий. Кирпичные стены, как и везде в корпусе, и при этом хороший паркет и белый сводчатый потолок, свежий ремонт, два больших окна с занавесками и жалюзи. Большая кровать с белым бельём, шкаф, зеркало над комодом, у окна — низенький кофейный столик и маленькое кресло. И дверь в ванную. Оглядевшись, Вильям скинул пальто и мокрые туфли к батарее и развалился прямо на полу. Вот он и дома. И пусть это временный дом, здесь он наконец чувствовал себя так спокойно, как никогда не чувствовал себя в родном доме. А потом он найдёт себе квартирку в городе, прикупит подержанное авто и будет начинать всё заново, строить свою жизнь по кирпичу, чтобы никто его больше не смог разрушить. Так далеко от прошлого казалось, что всё замечательно, и жизнь стремительно налаживается. Не зря психотерапевт советовал переехать туда, где понравится.

Раскладывание вещей было делом привычным. Сколько переездов, он наизусть выучил что и как лучше складывать, чтобы напихать в чемодан побольше и понадёжнее. Вытащив проигрыватель винила с колонкой на столик и сложив рядом с ним стопку пластинок, Вильям аккуратно достал Элиса Купера. Зарядив его в проигрыватель, он выкрутил громкость на минимум и запрокинул голову к потолку. Яд, его любимый альбом. Сначала немного музыки, потом раскладывание тряпок по шкафу. А потом горячий душ — и можно будет ещё и книжку почитать. Дождь тихо стучал по стеклу, за окном было видно качающиеся на ветру ржавые ветки каштана. Каштановый приют действительно ждал его, ливнем загнал в себя. Потерев лицо руками, чтобы избавиться от неприятного тремора, он снял галстук и закатал рукава рубашки.

Он послушал всю пластинку, когда раздался тихий звонок, от которого Вильям едва не подпрыгнул и начал озираться. Ах да, девушка за стойкой что-то такое говорила, что в комнатах стоят звонки, и она будет вызывать на ресепшн. Он аккуратно снял звукосниматель, выключил проигрыватель и пошёл вниз. Даже не переоделся за столько времени, и кто его умным посчитает… Администратор, увидев его, ткнула пальцем в один из телефонов со снятой трубкой, и вернулась к заполнению бумаг. Вильям даже не помнил, кому он давал номера этой клиники для созвона с ним, поэтому надеялся, что это не те ублюдки, о которых он подумал. Не хватало ещё с ними спорить у всех на виду.

— Добрый вечер, это Вильям Салтрай?

— Да, это я, — он расслабленно выдохнул. Нет, всё же вечер будет спокойным.

— Вас беспокоит Питер Келли, — старик мог не представляться. Вильям уже давно выучил медлительную манеру говорить и звенящий в носу голос своего риэлтора.

— Да-да, здравствуйте, рад вас слышать.

— Мы нашли покупателя на ваш дом, — Вильям замер. Ему казалось, он никогда не продаст этот проклятый таунхаус. Сколько денег было вложено в него, чтобы выгрести весь хлам, который натаскала она, содрать исписанную штукатурку, обработать всеми химикатами, какие были у дезинсекторов в машине… Неужели наконец-то он избавится от этого кошмара?

— О-о… Это отлично же, я очень рад.

— Завтра мы начинаем процедуру подписания договора купли-продажи. Мы отправим к вам нашего нотариуса, чтобы вы подписали все бумаги. Адрес, который вы дали, верный?

— Да, приезжайте, конечно. И ещё… Я могу вас попросить никому не давать ни номера телефона, ни адреса? Если кто-то будет интересоваться мной.

— Это естественно, мы соблюдаем конфиденциальность, — мистер Келли пошуршал бумагами. — На адрес дома пришло несколько писем, вам передать их с нотариусом?

— Нет, утилизируйте, пожалуйста.

— Как пожелаете. Во-сколько вам будет удобнее встретиться с нашим человеком?

— После шести вечера он сможет подъехать? Я оплачу все издержки.

— Конечно, мы вам предварительно позвоним накануне в это же время.

— Спасибо, до свидания.

Вильям положил трубку и потёр глаза пальцами. К чёрту все письма, всех к чёрту. Он прекрасно знал, что дом захотят себе сектанты, но он не собирался отдавать им ни цента. Ничего они не получат от его заслуженной компенсации за всё пережитое. А на эти деньги подыщет себе здесь домик или квартирку и будет ездить на такси. Не всё же по общежитиям притыкаться, пора бы свой дом заводить, взрослый уже. Задумавшись, он едва не вздрогнул, услышав чьи-то лёгкие шаги. Резко обернувшись, он почти нос к носу столкнулся с незнакомой девушкой. Мулатка с копной чёрных невероятно кудрявых волос, в белой большой рубашке, она по-детски наивно улыбнулась и протянула руку.

— Ликка. С двумя «к».

— Вильям, очень приятно, — Ликка улыбнулась и протянула ему початую коробку конфет.

— Бери. У моей подруги день рождения вчера был, мы всех угощаем, — Вильям улыбнулся и выцепил особенно понравившуюся. — Ты по рекомендации? Можно же на «ты»?

— Конечно, я ещё не настолько стар, чтобы на «вы» с коллегами общаться, — закинув конфету в рот, он слегка вздохнул. Не самая удачная, он не любил ореховые начинки. Ну хоть шоколадка вкусная. — Я из Лондона по рекомендации.

— О-о, здорово. Ты ведь сегодня приехал, да? Я видела, тебя по аллее вели. Добро пожаловать в каштановый приют. — Вили едва не скрипнул зубами, услышав это, но успел себя одёрнуть. — Хочешь, покажу корпус?

Вильям пожал плечами и кивнул. Он не был слишком общительным, но всегда старался отвечать взаимностью на хорошее отношение. Не можешь быть добрым — будь хотя бы вежливым. Ликка заулыбалась, взяла коробку конфет в подмышку и пошла по коридору.

— Здесь у нас кухня, мы тут завтракаем. Или, у кого ночной жор, здесь по ночам сэндвичи делают, — в небольшом зале с кухонным уголком и несколькими столами стояла полутемень. Ещё немного — и будет уже темно, как-никак октябрь на носу. В кухоньке ещё пахло кофе. — Можешь брать всё, что есть в холодильнике, но с условием, что, если что-то заканчивается, ты покупаешь и ставишь обратно. А вон там наша комната отдыха, — В зале напротив было уютнее, горели тёплые бра, здесь же сидел человек, заваривший кофе, тот самый парень из отдела кадров. Мягкая мебель, телевизор, радиола в углу, книжный стеллаж. — Шон, не хочешь познакомиться с новеньким?

— А, я его знаю, видел в кадровом, — парень махнул рукой, оторвавшись от книги, и снова уткнулся в неё. — Экскурсию проводишь?

— Конечно. Пансионат ему показали, а здесь кто это делать будет, если не я, — она повернулась к Вильяму и улыбнулась. — Мы, кстати, в соседних комнатах живём, прям напротив.

— Здорово. А кем работаешь?

— Медсестрой на третьем этаже, — она заправила прядь волос за ухо и кинула взгляд на наручные часы. — О-о, мне надо бежать. Я сегодня в ночную смену.

— Удачи, — Шон показал ей козу и улыбнулся. — Пусть ночь будет короткой.

— Хах, скажешь тоже. Они сейчас только длиннее. Ладно, парни, я побежала.

Вильям проследил за тем, как она уходит к лестнице на второй этаж, и прикусил губу. Интересно, если она слышала его разговор с риэлтором, насколько ей хватит совести не разнести эту историю по всей больнице? Он прекрасно знал о такой плохой привычке психотерапевтов, как лезть не в своё дело. Наверняка потом начнут в нём ковыряться. В университете уже поковырялись. В принципе, ничего такого он не сказал, всё в рамках нормального. Ну хочет человек продать дом, ну и ладно. Он кивнул Шону и пошёл к себе в комнату. Нужно разложить вещи и ложиться отдыхать после поезда. И пусть ночь будет покороче.

Комнату заливал синий свет, как будто вокруг вода. Такая знакомая, до слёз, до отвращения. Снова он сидит в шкафу, смотрит, как летают по комнате предметы.

ААААААААА! Ублюдок! Подонок! Ненавижу!

Крики, рык, угрозы. Забивается в угол и закрывает глаза рукой. Всё нормально, если сидеть тихо, ничего не случится.

Провал, темнота, он падает, летит вечность, и дна не видно. А вокруг парят в воздухе свечи, церковные, пахнущие воском. И он летит не шевелясь, не понимая, не реагируя. Писк, чьи-то голоса далеко-далеко, руки и ноги начинает колоть. Всё сильнее и сильнее, поднимаясь вверх, к сердцу. От боли начинают течь слёзы. От осознания близкой смерти накрывает страх, ужас, укол в сердце.

Снова холодный пот, смятые простыни, свет луны полосками через жалюзи и сковывающий страх от кошмара. Снова, снова вернулась, снова вернулась в его голову! Эта сука сдохла, сдохла! Пусть проваливает! Три ночи, нужно спать. Но как же страшно это делать после этого всего. А вдруг опять? Нет. Нужно спать. Он не даст ей победить, хватит.

Белый форменный пиджак с металлическим бейджиком, идеальные туфли, брюки. Вильям уже полчаса сидел под кабинетом главврача, ожидая, когда закончится утреннее совещание глав отделений. Сегодня он уже больше был похож на доктора, а не как вчера. Мимо проходящие врачи и пациенты здоровались с ним, кивали головами, и он вежливо здоровался в ответ. Значит, он выглядит достаточно радушно и мягко, чтобы потом пациентов не распугивать. Это хорошо, потому что временами в зеркале он видел не приятного обходительного мужчину, а какого-то гоблина с перепоя. Настолько ему могло перекашивать лицо после очередной ночи наедине со своим не очень хорошим подсознанием. Наконец щёлкнул замок, и из кабинета начали расходиться люди. Они переговаривались между собой, перелистывали папки, чесали затылки и носы.

— Вильям Салтрай? — перед ним остановилась женщина в потрясающем платье нежно-голубого цвета с вышитыми по подолу белыми пионами. Белый форменный пиджак к нему не шёл, но, похоже, она не привыкла смущаться яркой красивой одежды. — Меня зовут Матильда Бишоп. Идёмте.

— Меня приставили к вам?

— Да, пока вам не найдут постоянное отделение и не выделят кабинет, вы мой с потрохами, — Матильда мотнула головой, поправляя чёрное крашеное каре. — Я заведующая плановым стационаром. Сегодня я уже нашла вам работу, два пациента на приёме. Вам нужно будет собрать сведения, сделать запись в карту и выдать направление на госпитализацию.

— Хорошо, — Вильям старался идти чуть позади неё, для субординации. Он прекрасно знал, как люди могут высоко оценить такие мелкие детали. — Я буду их и вести?

— Да. Там ничего сложного, пациенты у нас не впервые, процедуру хорошо знают. У нас вообще самое спокойное отделение, знаете ли, — она прошла в закрытый коридор и одёрнула пиджак. Третья дверь от входа, она зашла в свой кабинет и присела за стол. И вправду, эти кабинеты даже близко не напоминали те белые стерильные коробки, в которых он сидел до этого. Колониальный шик, тёмная деревянная мебель с филёнками, красивые настольные лампы в зелёных абажурах. — Вижу, вам нравится у нас.

— Да, очень приятное для глаза здание. По крайней мере, на меня белый кафель предыдущих мест очень давил.

— Понимаю, сама такая же. Уборку делать легче, но и как же он выматывает глаза, я ж и так в очках. Я пока что претендую на вас больше всех. У нас в отделении двое психотерапевтов уже находятся в предпенсионном возрасте, и пора уже готовить им достойную смену. Поэтому вы сидите сейчас здесь, — она вытащила из верхнего ящика стола увесистую папочку. — А вот и ваш первый пациент в приюте. Мистер Чарльз Клейтон, шестьдесят три, учтивый приятный мужчина. У него простая шизофрения, он регулярно обследуется, принимает препараты и ложится в стационар только если есть обострение. Записался позавчера, скорее всего, уже приехал.

— А он откуда?

— Из Ливерпуля. Далеко, конечно, но ему тут нравится, как на курорт приезжает, здоровье поправить, — с фотографии на первой странице на него смотрел пожилой мужчина с большим носом, грустными глазами и очень тонкими губами. Интересный, в галстуке-бабочке. — Он записан на час дня. Пока что у вас в графике будут дыры, но это пока. После ужина я дам вам второго пациента, тоже наша давняя клиентка, миссис Малч. У неё обсессивно-компульсивное расстройство, и ещё она клептоманка, поэтому всё ценное старайтесь держать ближе к телу.

— Хорошо спасибо, — Вильям закрыл карточку и встал. — Я могу пока до приёма посидеть в столовой для персонала?

— Да, изучите карту пациента, присмотритесь к нему. И часов после пяти приходите ко мне. Карта у вас уже открыта, доступ в отделение есть.

Вильям прикрыл за собой дверь кабинета Матильды и пошёл на первый этаж. Нечего маячить у всех на глазах. Сядет в столовой, там как раз очень удобные стулья, возьмёт чай и будет читать карту. Судя по её размеру, ему как раз есть, чем заняться. Тонкие исписанные бланки, назначения, листочки с рецептами. Мужчина пришёл сюда сам после выписки из государственной клиники, куда попал с тяжёлым срывом. Думал, что разлагается, и пытался заказать себе похороны. Давно это было, в пятьдесят втором. Дотошная же тут система ведения карт, всё сохраняют для будущих врачей. Очень приятно и очень удобно, в кои веки не нужно с пациентом каждый раз как первый беседовать.

В половину первого к нему подбежал медбрат, отдал чистые бланки и сказал, что сидеть он будет в тридцать втором кабинете в отделении стационара. Видимо, именно сейчас и начнётся его работа. Вильям чувствовал небывалый подъём, настоящее ликование, как будто он достаёт рождественский подарок от деда из коробки. Кабинет оказался таким же красивым, как и всё здесь, из окна было видно большой слегка заброшенный сквер за больницей. Дворники под мелким моросящим дождём сгребали с дорожек листву каштанов и клёнов. На подъездной дороге к служебному крылу стоял автомобиль из строительного магазина. Идиллия, как она есть. А где-то далеко по железной дороге протарахтел тепловоз, его было видно по клубам белого пара над деревьями. Присев в удобное кресло, Вильям выложил на стол свою счастливую ручку, подаренную на выпускном деканом, и поправил пиджак. Стук в дверь, выдох, считай себя актёром, ты на сцене, ты теперь доктор, а не человек.

— Э-э, добрый день, я записан на это время… — в дверях стоял высокий сухой старик с очень большим носом и грустными глазами. Он мял в руках шляпу и с интересом оглядывал Вильяма.

— Здравствуйте, меня зовут Вильям Салтрай, — Вильям пожал руку вошедшему и указал на кресло перед столом. — Присаживайтесь. Как вы себя чувствуете сейчас?

— Ну… Удовлетворительно. Я, в общем-то, в этот раз немного заранее записался на приём. Приступ был лёгким, обычно я ещё выжидаю время, но сейчас у меня есть время и возможность взять отпуск, — Вильям улыбнулся в ответ на такую точную дотошность и открыл его карту на первой странице.

— Вы принимаете препараты по рецепту, я так понимаю? — дождавшись кивка, он отложил карту чуть в сторону. Нужно складывать о пациенте своё личное мнение. — Как давно был предыдущий приступ?

— Года два назад. У меня тогда дочь в больницу попала с тромбом. Я разнервничался и… В общем, мне показалось, что я птица и парю над городом. Были такие бредовые картины, я так испугался тогда, мне жена помогла таблетку выпить.

— У вас все приступы такие яркие, или это скорее было исключение?

— Исключение. С тех пор, как я начал лечение, у меня такое впервые случилось. Хотя в самом начале чего только не было, ой…

— Написано, что вы ходите к психотерапевту по месту жительства. Как вы можете охарактеризовать ваши встречи? Вам важно выговориться?

— Да, когда я говорю о стрессе, каком-то своём нехорошем состоянии мне как будто легче, знаете. Мне помогает.

— Как вы поняли, что у вас случился приступ? — мистер Клейтон слегка пожевал губы и театрально махнул рукой.

— Ну вы понимаете… Я почувствовал, как моё «я» как бы отделяется от меня. Я как будто видел себя со стороны. Как будто я и не я. И руки исчезли, я смотрел на них и не видел, — Вильям окинул взглядом лист больничной карты. Ну понятно, его предыдущий врач вёл очень подробные записи.

— Так. И ваш врач выписал вам таблетки, одна во время приступа и ещё одна через полчаса.

— Да, я очень… Аккуратно отношусь к его рекомендациям, знаете. Я ответственный пациент.

— Я верю, ведь вы пришли сами. Я так понимаю, вам нужно направление на госпитализацию?

— Да, я хотел бы пролечиться неделю-другую, я уже лежал в стационаре.

— Я понимаю, нужно окончательно стабилизироваться после приступа, — Мистер Клейтон кивнул и слегка улыбнулся ему. — Хорошо, я выпишу вам направление, с ним вам нужно пойти к заведующему отделением. Думаю, вы уже знакомы с порядком.

— Да, я лежал тут уже пять раз. Прекрасное место, тихое, для психики приятное. Я так выматываюсь в большом городе…

— Вы ведь работаете в брокерской конторе? Не думали сменить поле деятельности? Вы уже в пенсионном возрасте, стрессы воспринимаются сильнее, они накапливаются и провоцируют приступы. Со временем они будут становиться всё более серьёзными.

— Да я понимаю. Но на кого я оставлю отдел свой?

— Неужели в нём нет хороших людей, которым вы доверяете? — мужчина кинул взгляд в окно поверх его плеча и вздохнул.

— Я понимаю вас, я сам об этом часто думаю. Но…. Знаете, и хочется, и не получается.

— Принятие проблемы — первый шаг к её решению, — мистер Клейтон улыбнулся ещё шире. Похоже, что удалось найти к нему подход. Пожилые сентиментальные люди, которые переживают за всех и вся — его конёк, Вильям умел успокаивать, жизнь научила. — Вот ваше направление.

— А вы мой психотерапевт на время, пока я буду лежать?

— Да.

— Ой, хорошо, а то мне сказали, что мой психотерапевт ушёл на пенсию, и я переживал.

— Ничего страшного, уверен, мы с вами сработаемся, и вы быстро пойдёте на поправку.

Мистер Клейтон забрал у него бумагу и, раскланявшись, вышел в коридор. Вильям уже собирался сделать запись в карте, как раздалась трель внутреннего телефона. Его приглашали к администратору. Кто мог звонить ему сюда, в такое время? Риэлтор был человеком-пунктуальностью, он никогда бы не позвонил вот так, даже если бы было что-то срочное. Он сам всё решал, ответственно подходя к делу. Только бы не те, о ком он подумал. Да и два звонка за всего два дня его тут пребывания — это много. Только бы не нашлось никого излишне любопытного.

Спустившись на первый этаж с папочкой в подмышке, Вили зашёл в служебное крыло к администратору. Мужчина что-то записывал, держа плечом сотовый телефон. Логично решив, что его пригласили именно к снятой трубке, он поднял её и тяжело выдохнул, пытаясь успокоиться.

— Вильям Салтрай, слушаю вас.

— Вильям, здравствуйте. Мы звоним вам насчёт похорон…

— Я дал вам деньги для организации и покупки всего необходимого. Что вам ещё нужно? Я же договаривался.

— Да, но дело в том, что с нами связались некие Кристиан Тернт и Анелиза Милтон, — Вильям тяжело выдохнул. Опять эти две чумы. Каждый раз, когда они появляются на горизонте, он чувствует ощутимые рвотные позывы. — Они…

— Они не родственники, не знакомые, не включены в завещания, никаких юридических бумаг на руках не имеют. Я не хочу, чтобы они присутствовали на отпевании и погребении. Можете вызывать полицию. Ко мне им приближаться уже запретили.

— Эм… А вы приедете?

— Я на другом конце страны. Я не могу приехать на похороны, приеду потом на могилу, считайте, что всё полностью на ваш вкус и взгляд.

— Хорошо, мы можем позвонить вам после похорон?

— Только после шести вечера, пожалуйста.

— Хорошо, всего доброго.

Вильям положил трубку и потёр глаза пальцами. Как бы он ни относился к этой женщине, он не даст этим ублюдкам даже прикоснуться к ней. Хватит. Надоело, что они помыкают его семьёй как хотят. Чёртовы сектанты. Пусть только попробуют влезть, он натравит на них всю полицию Лондона, у него слишком много бумаг на руках. Потеребив пуговицу рубашки, чтобы успокоить себя, он пошёл в столовую. Выпьет воды, посидит ещё с картой, поужинает и пойдёт к заведующей. Она обещала дать ещё одного пациента.

Ты — мой кошмар.

Аллея, засыпанная каштановыми листьями. Статуи чёртовых ангелов пляшут вокруг него хоровод. И в этом хороводе она. Скачет голая, с листьями в волосах, как ведьма.

— Пошла вон из моих снов.

Смех, прямо в лицо, хохочет, обдавая запахом нечищенных зубов. В глазах — огонь безумия, в руках кресты, тяжёлые, бронзовые, с острыми краями. Они оставляют шрамы, море шрамов на руках, когда пытаешься закрыть ими голову и шею. Ржёт, каркает как ворона, отрывисто и мерзко. Она не была такая когда-то. Не была. Но стала.

Я останусь с тобой, мой мальчик. Останусь навечно.

— Нет, пошла вон, тварь!

Отталкивает сильно, мир разваливается на осколки, он в гробу, узком и неудобном, перед глазами обивка крышки, воздуха нет, паника, мрак, крышка проламывается, и его засыпает сырая земля.

Казалось, что в пансионате, как и вокруг него, идёт дождь, тишина и медлительность витали в воздухе, и это начинало немного выматывать. Вильям привык к суете экстренного отделения. Смириться с атмосферой умиротворённого загородного пансионата оказалось тяжело. Инциденты, вроде в очередной раз обмазавшей калом стулья бабульки с деменцией, казались смешными. Казалось, что его выслали на курорт. Два мирных пациента на плановом, они прекрасно разговаривали сами, даже вопросы можно было не задавать. Им нужно было выговориться, поплакаться, а Вильям играл роль крепкого плеча и участливо поддакивал и подбадривал.

Очередной спокойный день тянулся медленно. На обеде Вильям ковырялся в переваренных по неосторожности макаронах и пытался понять, что ему тут не нравится. Ему уже пару лет, после встречи с психотерапевтом, ничего не снилось, а тут кошмары, каждую ночь, это плохой знак. Это означает стресс, очень сильный, вот только чисто внешне он совершенно никаких перемен в себе не видел. Ни нервного тика, который у него вылезал незамедлительно, ни тремора, ни навязчивых мыслей… Он знал свои больные мозги очень хорошо, изучал их всё время учёбы. Анализировать всё, что происходит в собственной голове, становилось навязчивой болячкой всех выпускников их факультета. И только от того, какой из мэтров нравился больше, зависела трактовка. Выпив свой сладкий чай, который так и хотелось запить водичкой, он поднялся по лестнице и присел в холле, чтобы почитать карточку пациента. Свежеприбывший неудавшийся суицидник, ничего необычного, привезли родственники. Он долго плакался Вильяму о своей судьбе и вопрошал у потолка, почему ему не дали повеситься. Это уже было больше похоже на его предыдущую работу. Вильям обожал таких пациентов, потому что на них его работа была видна самым очевидным образом. Он буквально возвращал людей к жизни и лелеял надежду, что у них суицидальных мыслей больше не возникнет. Сейчас как раз очередная встреча с ним, будут обсуждать проблему. Жаль только, что кабинета ему пока не выделили, мотается по всему этажу, нигде не задерживаясь.

— О, привет, сосед, — Вильям улыбнулся неожиданно появившейся прямо перед ним Ликке и подвинулся.

— Привет, как денёк?

— Ещё обед, а я уже устала, — она плюхнулась рядом и сняла косынку с чёрных волос. За всё время, что он тут, она сама успела с ним сблизиться. Вильям не сильно возражал, она была милой, спокойной, вдумчивой, почему бы и не общаться. — В нашей процедурной сломался аппарат, приходится пациентов вниз водить. А они один краше другого, нужно же, чтобы они ничего не учудили, а то других пациентовуспокаивать не сильно хочется, — она обернулась на лестницу и начала побыстрее завязывать косынку. — А вот и наша легенда, пожелай удачи.

К счастью, или нет, лестницы с первого на второй и со второго на третий располагались с разных сторон холла. Никто не захотел перестраивать старинное здание, и сейчас Вильям мог наблюдать за всем. Через холл медленно вели, скорее, даже волокли под руки мужчину. Длинные волосы у лица полностью скрывали его, слишком большая больничная рубашка болталась, как на вешалке, больничные штаны оказались безбожно подрезаны и кое-как подвёрнуты выше сбитых в шрамы коленей. Он перебирал ногами в больничных тапках, но не сильно стараясь, абы как. Ликка бежала рядом, пытаясь разговаривать с ним, отвлекать. Вильям опрометчиво сделал шаг вперёд, чем мгновенно привлёк внимание пациента. Он кинул на него горящий невыносимой ясностью взгляд из-за сетки волос, нервно огляделся, словно вынырнув из небытия.

— Нет, пожалуйста… — он слабо попытался выкрутиться из рук санитаров, не обращая внимания на уговоры Ликки. — Не туда… Нет… Не надо. Нет!

Из сиплых стенаний его голос буквально за секунду взлетел до хриплого мужского баса, и вдруг застывшую тишину пансионата разрезал крик, от которого кровь ударила в голову и захотелось бежать. Только что висевший куклой на чужих руках пациент взвился и закатился в диком крике настоящего ужаса, невыносимой боли, как будто его режут заживо. Вильям покачал головой, видя тщетные попытки Ликки хоть как-то его хотя бы перекричать. Нет. Мужчина провалился в панику, его выкручивало и как будто рвало на куски. И только когда за ними наконец закрылась дверь, наступила тишина. Вильям так и остался смотреть на закрывшуюся дверь, пытаясь понять, что он сейчас увидел.

— Впечатлены? — он кинул взгляд на мистера Рэйнолдса, который видимо вышел посмотреть на источник крика, и пожал плечами.

— Делирий.

— О-о, не стоит быть настолько категоричным, — он подошёл поближе и тяжело вздохнул. Показалось или судьба этого пациента его волнует не на шутку? — Это Дитмар, один из самых сложных наших гостей… Он выгнал уже шесть психотерапевтов, его боятся, но он всего лишь несчастный больной человек, который нуждается в помощи.

— А что у него?

— Он из экспериментального крыла. Доступ к документам там имеют только проверяющие из института и заведующий отделением.

— Интересно. У нас в институте тоже было такое крыло, туда ложились люди, которые хотели послужить науке.

— Ну, и тут примерно то же самое. Только не при учебном заведении.

Мистер Рэйнолдс вздохнул и, поправив галстук, пошёл в свой кабинет. А Вильям обернулся на двери третьего этажа и прищурился. Экспериментальное лечение чего? А какая методика? Приют предоставляет базу для чьей-то научной работы? Нужно разузнать, кто тут практикует, для Вильяма такая работа была чем-то из разряда мечты. Вылечить несчастных, найти способ, который будет работать. Он мечтал сделать жизнь пациентов легче, поэтому всегда обращал внимание на новые методики. Перехватив папку с документами, он вздохнул и пошёл к стационарному отделению. Мистер Клейтон ждёт, да и он сам уже привык к старику и не прочь был пообщаться.

Глава 2

В холодном тумане почти не было видно никаких очертаний. Он идёт, вытянув руки, пытаясь ни на что не налететь. Где-то залаяла собака, где-то раздалась трель телефона, гудение клаксона. Как будто он в вате, а она набивается в уши, нос, голову, вытесняет мысли, оставляя уютное ничего. Ничего, мягкое и пушистое. И не хочется никуда идти. Он ложится прямо на холодный асфальт, давая туману навалиться на себя. Смотря в молочную пустоту.

Тише. Тик-так, тик-так.

Никакого тик-так, хватит. Больше его этой чушью не напугать. Давно уже не напугать. Шелест воды, шаги, звук хрустящих пальцев, самый ненавистный звук в мире. И за ним — плач ребёнка, тихий, задавленный, боится плакать в голос.

Тик-так.

Не трогай ребёнка. Идёт на звук, а он всё дальше и дальше. Провал, боль, кровь на руках и коленях. Пятачок грязного асфальта с лужами и плавающими в них листьями. Ловушка. И снова она. Стоит головой из стороны в сторону мотает.

Тик-так, тик-так, тик-так…

— Ну тик-так.

Ухмыляется. Продолжает мотать головой, действует на нервы, тихо, медленно. Он мотает головой, чтобы развеять оцепенение и…

Просыпается.

Вильям сидел в приёмной юридической конторы уже несколько минут, то и дело поправляя волосы и галстук. Сегодня его день икс, надежда на самое благополучное разрешение ситуации с домом, какое может быть. Риэлтор пригласил его в контору, с которой сотрудничал, и Вильям приехал не то что вовремя, а даже немного заранее, чтобы точно ничего не пропустить. Если всё выгорит, и он получит на руки задаток, зайдёт в какую-нибудь закусочную, наберёт еды и будет отмечать в компании с Джоном Бонджови и Фалько. Сегодня он спал на удивление хорошо, всего один раз проснулся. И заснул потом быстро. Поэтому настроен он был только на хорошие новости.

— Доброе утро, надеемся, что не причинили неудобства, — в кабинет зашёл пожилой мужчина в идеальном костюме и начал раскладывать на столе бумаги. Вильям ужасно любил, что за приемлемые деньги к нему относились как к богатому выгодному клиенту. Вежливость, пунктуальность, исполнительность — что может быть приятнее в таком нервном и ужасном деле, как продажа дома?

— Нет, что вы, я даже рад, что так рано. Простите, а они… Приходили? — мужчина нахмурился, а потом кивнул головой.

— Да, я понимаю, о чём вы. Приходили, но вы же знаете, их бумаги никакой юридической силы не имеют. Они хотели оспорить ваше право в суде, но их не приняли.

— Отлично, — Вильям расслабленно откинулся на спинку кресла и поправил пиджак. Одна из тех немногих его вещей, которая реально стоила денег, а не была взята с рук или в дешёвом стоке. Специально купил для важных мероприятий, чтобы он идеально сидел.

— Ну что же, тогда приступим к процедуре, — нотариус присел перед ним и, улыбнувшись, взял в руки первый лист. — Я разъясню вам порядок подписания бумаг, если будут вопросы — задавайте обязательно.

Вышел из кабинета Вильям через полтора часа. Он несколько раз перечитал все бумаги, всё перепроверил. Не из вредности, а скорее из жуткого стремления расстаться с этим домом побыстрее. Как он понял, дом покупает кто-то из менеджеров из Сити, как раз близко. Ну и отлично. Главное, чтобы кое-кто не решил наведаться непонятно зачем. Это его тревожило, он боялся, как бы сделка не сорвалась в самых неподходящий момент. Нет, всё должно дойти до конца, а полиция уже давно предупреждена, что нечистые на руку люди пытаются заполучить этот дом. Вильям только надеялся, что этим своим шагом не навредит новому жильцу. Что он их выставит в случае чего, и что его не прихлопнут в тёмной подворотне. И всё из-за старого неопрятного таунхауса. Да, почти в центре Лондона, но в конце концов.

Сегодня он оделся тепло, чтобы погулять. Брезентовая утеплённая куртка, шерстяной шарф, ботинки, даже перчатки с шапкой захватил, засунул в сумку. Обещал себе, что если всё пройдёт хорошо, он погуляет по городу, купит себе фастфуда и только после этого поедет в приют. Чек с задатком приятно грел душу, светило яркое осеннее солнце. Середина октября, скоро будут заморозки, нужно будет с зарплаты купить себе хорошие зимние ботинки, а то предыдущие уже выглядят жалко. Почесав нос, Вильям потянулся, широко улыбнулся на порыв холодного ветра и пошёл к центральному проспекту. Пациента ему назначили на час, а ещё даже одиннадцати нет. Времени целая куча.

Он выезжал из приюта впервые за три недели и впервые входил в ворота не как парнишка в мокром пальто, пахнущий кошатиной, а как врач. Охранники внесли его в журнал и любезно передали записку от заведующей отделением. Она уведомляла, что передвинула его в графике, и приём у него будет не в час, а в три в тридцать пятом кабинете. Ну и отлично, успеет отметить неожиданную удачу, поваляться на кровати. Поправив воротник куртки, он быстро пошёл к корпусу. Там было ужасно тихо, все почти на дежурстве. Кто не на дежурстве предпочитает отсыпаться или уехать в город. Обычно всё движение здесь по вечерам и утром, в пересменки. Он бы с удовольствием угостил всех за удачную сделку, но он тут мало кого ещё знает. Вот как продаст дом с концами, купит ящик пива, обязательно. Вильям поднялся к себе и, переодевшись, накрыл не очень скромный обед.

— Ну что, будем, мой самый родной и дорогой, — он отсалютовал бутылкой колы отражению и хмыкнул. Одиночество — штука такая. Коварная. Люди часто путают уединение с одиночеством. Первое человек выбирает сам, а второе падает на голову как кирпич, и из него нет выхода. Вытащив из огромного полосатого ведра куриную ножку, он откусил и с довольным урчанием откинулся на спинку кровати. В дверь кто-то постучался, и Вильям вытащил ещё одну бутылку колы. Не всё же с отражением чокаться. — Открыто.

— Вильям, я… — на пороге показалась Ликка и так и замерла, окидывая потрясающую картину взглядом. Вильям, по-турецки сложив ноги, сидел на ковре перед низеньким столиком. И перед ним три ведра курицы из КФС. — А почему ты сидишь на полу?

— Везде, где я жил, не то что стол — даже стулья не всегда были. Привык. Заходи, — Вильям указал ей на бутылку колы и отхлебнул.

— Ты меня приглашаешь пообедать с тобой? — дождавшись кивка, Ликка скинула туфли, закрыла дверь и присела напротив. Судя по одежде, у неё сегодня выходной. — А я с ночной, отсыпалась, в пять пойду опять к станку.

— Ну да, у вас там интересная публика.

— Это ты ещё в бредовом не был, вот там вообще трендец. Там, кстати, нет медсестёр, только мужчины, чтобы удержать могли. А там и буйные, и гиперактивные, и каких только нет. Везёт, что отделение небольшое, чисто для своих, что называется, — Ликка вытащила крылышко и принялась хрустеть уже остывшим фритюром. — У нас тишь да гладь.

— А Дитмар? — Ликка недоумённо вскинула брови. — Просто раз уж я стал свидетелем этой картины, я хочу получить короткий комментарий. Почему он легенда?

— Потому что он самый заметный пациент. Знаешь, в каждом отделении есть такие, кто чудит чаще остальных. Ну вот это Дитмар. Он очень шумный, крикливый, чуть что сразу в истерику, вспыльчивый. Особенно он боится оставаться один в палате, его накрывает паника. Поэтому ему приходится постоянно уколы колоть…

— Чудит? У него такой крик был, как будто его заживо режут, — Ликка заправила прядь волос за ухо и отложила косточку на салфетку.

— Ты же знаешь, я не врач. Для меня лично он не такой уж и проблемный. Он сам ходит в туалет, сам принимает душ, чистит зубы, спокойно меняет пижаму, постельное бельё. Ест сам, ходит сам. Да и, чтобы физически навредить, у него сил не хватит, он между приступами вообще заторможенный и еле ноги таскает. Он только зеркал боится, при нём стараемся закрывать или чтобы запотевали, тогда он всё спокойно делает. Медленно, но… Знаешь, это лучше, чем на себе прямо мыть здорового пузатого мужика на две головы выше, а потом мучиться спиной. Вот этого я успела натерпеться в предыдущей клинике…

— Ну, зато теперь ты здесь, — Ликка сжала протянутую Вильямом руку и улыбнулась. Вильям решил, что не стоит так уж настойчиво интересоваться этой темой, чтобы его ни в чём не заподозрили.

— Это, конечно, мне повезло. Хотя, знаешь, такие старинные дома нагоняют на меня… Тревогу. Типа привидения начинают мерещиться. Он по ночам, особенно на заморозки, зачинает щёлкать и поскрипывать, у нас же чердак рядом, стропила крыши знаешь какие звуки издают. Неуютно на ночных дежурствах. Плюс в трубах, если на первом этаже открыли воду, у нас начинает булькать или выть.

— Ну, это уже призраки подсознанья. Ничего с этим не поделаешь. У всех нас есть призраки, которые заставляют нервничать.

— У меня подруга боится темноты. Причём только если она одна.

— Обычно люди боятся не темноты, а того, что, по их мнению, может быть в ней, — Вильям улыбнулся. — Мы всей университетской группой ходили на фильм «Пятница, тринадцатое», и потом нам в каждом кусте и тени мерещился маньяк, — они рассмеялись, и Вильям протянул Ликке ведро из КФС. — Бери ещё.

— Ой, ты меня разбалуешь, я тебе ничего и не оставлю.

— Не переживай, у меня сегодня небольшой праздник, так что ешь и не возражай.

— А что за праздник?

— Я дом старый продал. Залог уже в руках, осталось юристам доработать договор, и всё.

— Здорово. Купишь себе здесь дом, будешь жить как король, — Ликка всё же выцепила из ведра ещё одну ножку. — А я пока не хочу к жилью прилипать. Знаешь, жизнь она такая. Медсестра как ветер, то там, то здесь. Где-то сокращают штат, где-то расширяют. Здесь хоть общежитие предоставляют. И очень хорошее, со своим туалетом. А кое-где приходилось снимать социальное жильё, это какой-то кошмар… Как вспомню эти облёванные вонючие подъезды, так тошнит.

— Не вспоминай, ешь курицу.

Ликка хохотнула и взяла ещё одну ножку.

Через час, приговорив два ведра и четыре бутылки колы, они разошлись. Вильям до этого с Ликкой так не общался, немного держал дистанцию, чтобы не выглядеть навязчивым. Для него это был очень болезненный бзик, от которого избавиться оказалось практически невозможно. Поэтому со стороны он выглядел забитым и нелюдимым, хотя просто боялся выглядеть как-то не так. Боялся, что стоит открыть ему рот, из него польётся то, что никому не понравится. Поэтому он был искренне рад, что Ликка говорила много и особо ничего не спрашивала. А быть участливым и сочувствующим он научился отменно. Зато так Вильям создаёт правильное впечатление милого молчаливого человека, который всегда выслушает и похлопает по плечу. Третье ведро он решил оставить на ужин, выкинул мусор и лёг на пол. В комнате было очень тепло и уютно, за окном дул пронзительный ветер, а здесь было так хорошо. Не глядя Вильям вытащил какую-то пластинку, поставил на неё звукосниматель. Ах да, он вчера слушал Аэросмит, так и оставил сверху стопки.

Он всё глубже обдумывал это экспериментальное отделение и решил сам поискать информацию. Взял подшивку одного из медицинских журналов в библиотеке пансионата и неспешно изучал. Там не было ни слова о том, чтобы здесь располагались базы для исследований. А ведь без специальной аккредитации такие отделения открывать нельзя. Пока он тут был, понял уже, что главврач тут скорее номинальная единица. Всем заправлял попечительский совет. И врачей в нём не было. Несколько сердобольных, даже один церковник, несколько дельцов и всё. И заведующие отделениями грудью стояли за свой персонал и пациентов. Не то, чтобы это было чем-то из ряда вон, но это явно означало, что экспериментальное отделение тут или по знакомству с председателем совета, или на платной основе. В любом случае ему ужасно хотелось если не работать там, хотя бы познакомиться поближе с концепцией, руководителем, может, найдётся всё же какая-то информация, хоть крошка. Нужно утолить этот информационный голод, однозначно. Он кинул взгляд на настенные часы и решил перелистать журналы, которые вчера отложил как более интересные. Не найдёт ничего про это исследование — хоть просто интересные статьи почитает.

Подозрительно тихо, солнечно. Он сидит на земле под каким-то деревом. Жарко, душно, в лицо дует горячий ветер. Рядом два велосипеда, а внизу она. Цветы собирает. Лицо закрыто шляпой. Далеко шумит шоссе. Шелест листьев на ветру.

— Хочешь венок?

Хочет. Плетёт венок, закрывая лицо шляпой. Ромашки, васильки, львиный зев. Пахнет тяжело, горячо и вкусно. Опускает на голову венок и смеётся. Низко, хрипло. Слишком много сигарет.

— Ты сам как одуванчик! Догонялки!

Толкает в плечо, убегает, так же хрипло каркая, и вдруг прыгает, превращается в птицу, большую и чёрную. На небо находят тучи, ветер становится свежим и мягким. Он встаёт, поднимает свой велосипед, как на него кто-то накидывается сзади. Большая, огромная ворона роняет его на землю, заставляет катиться по склону холма. Больно удаляется о какой-то камень, оборачивается. Дерево горит, полыхает адским пламенем, а ворона вырывает перья и кидает в костёр, так же хрипло каркая от восторга. Тихо отползает за какой-то куст, только бы не заметили. Бежать, быстрее бежать, в шоссе, куда угодно. Путается в траве, заплетается в ней, замирает и закрывает глаза.

Ноябрь медленно, но верно подбирался, наступал на пятки. В приюте стало прохладнее, пациентам выдали тёплые пижамы и одеяла. Вильям наконец из рубашки переоделся в шерстяную строгую водолазку и ходил везде с термосом. Он был очень чувствителен к холоду, чуть только, так сразу пальцы мёрзнут и синеют. Хотя в самом приюте так уж холодно не было, наоборот, очень тепло. Но его организм отказывался верить градуснику. А ещё он всё понемногу пытался разведать об экспериментальном отделении. Его непомерное любопытство его определённо погубит, но остановить себя он был не в силах. Там крошка информации, там. Он даже смог познакомиться с несколькими коллегами по стационару, что очень грело душу. Значит, он не настолько асоциален, насколько о себе думал. Но и они ничего толком об отделении не знали, только то, что там всего шестеро пациентов или что-то вроде того. И что там очень строгий режим пропускной, чтобы получилась эдакая больница в больнице.

Очередной рабочий вторник начался стандартно, с термоса чая и пары напутствий отражению в зеркале. На улице прошёл дождь и ударил первый лёгкий заморозок, поэтому от корпуса до больницы добираться можно было на коньках. Но это только веселило, Вильям превратности погоды очень любил. Поэтому он представлял, как вечером будет с разбегу кататься на заледеневших дорожках. Сегодня у него по расписанию перед обедом мистер Престон, а потом часа в три будет новая пациентка. А в этом окне он будет разбирать документацию, чтобы без дела не сидеть.

Оставив куртку в гардеробе и переобувшись в туфли, он поднялся в уже почти ставшее родным отделение. Пропустив двух болтающих пациенток в дверях, он зашёл в ординаторскую, записаться в журнал.

— Вильям, душка, ты мне принёс то, что я просила? — старшая медсестра отделения приспустила модные очки на цепочке с носа, чтобы бросить на него внушительный взгляд.

— Конечно, Марта, я сама обязательность, — Вильям отдал ей лист из кадрового отдела и размашисто подписался в журнале.

— Так, а ещё мне твой автограф нужен здесь, сегодня в шесть в актовом зале будет лекция, распишись, что там будешь. Новые нормы санитарные будут разъяснять, — женщина ткнула накрашенным ярко-синим лаком ногтем в какой-то бланк.

— Хорошо, что я свободен…

— Не говори, опять расписание раскидывают судорожно, кошмарище, — Марта состроила скептическое лицо и поджала губы. — Всё, иди, тебя пациент ждёт. Кабинет знаешь?

— Да.

Но до кабинета он не дошёл, на полпути его перехватила заведующая, ужасно задёрганная и явно не в настроении. Она всунула ему в руки тоненькую новую карточку и потащила за собой за руку, ругаясь на тех, кто приехал с лекцией. В ординаторской она собрала со стола бланки и, сунув их в папку, вышла к Вильяму.

— Мистера Престона перенесли, у него сейчас физиопроцедура, твоя с ним встреча будет в час, в три новый пациент. Кошмар какой-то, с самого утра свистопляска, — она отдала ему папку с бланками. — Отнеси это администратору, будь добр. На следующей неделе будет ещё одна лекция, только для психотерапевтов, правда, но опять подвижки. Но они хот заранее предупреждают.

— А на какую тему? — заведующая на секунду задумалась, пытаясь вспомнить.

— Расстройства пищевого поведения у подростков, что-то такое. Профессор Брайт приезжает.

— Здорово, он у нас лекцию в университете читал по смежной теме.

— Да? — это что, удивление в голосе? Она не знает, из какого университета он и из какой группы? — А ты диплом с кем писал?

— У меня научным руководителем был профессор Джонатан Милер, — мисс Бишоп изумлённо вскинула брови.

— Ого, а вы перспективный молодой человек, оказывается. Знакома с профессором, у него серьёзная база.

— Да, он набирал сильных студентов, чтобы с нами работать. Мне очень понравилось.

— А какая была тема?

— Ипохондрический бред в структуре приступов эндогенного приступообразного психоза.

— Стойте, — мисс Бишоп взяла его за руку и слегка улыбнулась. — А вы не писали случайно статью в журнал Новой Англии?

— Да, на эту же тему.

— Читала, помню что-то такое, — она заулыбалась ещё шире и протянула Вильяму стопку бланков для карты. — Я думаю, что вам тут всё же скучно, потому что вы активный человек. Мы уже пресытились, а вам нужно что-то свежее, интересное. Но мне даже особо предложить вам нечего. А в отделении бредовом мест нет.

— Ничего страшного, — Вильям улыбнулся ей в ответ и забрал бумаги. — Я слышал, что тут есть экспериментальное отделение. Надеялся почитать в журналах, но…

— Да что вы, там же профессор Кристиан Форинджер заведует. Он человек принципиальный, заранее ничего не пишет, чтобы потом не оказаться дураком, — Вильям слегка вздохнул и отвёл взгляд. Вот оно как. Он много раз был на его лекциях, это был серьёзный специалист, к которому многие хотели попасть на практику, но он тогда не набирал. Вот чем он занимается сейчас.

— Был на его лекциях… Очень здорово, что он смог найти такую хорошую базу.

— Да, нам повезло. Там раньше располагался архив, склады, но его усилиями мы перестроили полностью этаж, там действительно очень хорошее отделение, регулярно проверяющие смотрят, совет. Да и мне самой нравится, что мы тут не только сидим, копаемся в песочнице по старинке, а ещё и двигаем вперёд науку.

Вильям кивал и размышлял об этом. Вот уж действительно интересная информация, кто бы мог подумать, что в такой глуши он столкнётся с такими людьми. Интересно, есть ли шанс попасть туда? Вильям понимал, что навязываться не может, это некультурно. Но как же хотелось вкинуть в излишне спокойную работу хотя бы какой-то камень, чтобы хоть лёгкая рябь прошла. Да, мисс Бишоп права, он активный, иногда даже излишне, ему интересно всё новое. Он понимал, почему так, даже пытался проработать со своим психотерапевтом эту проблему, но эффект был незначительный. Вильям перелистал карточку нового пациента и пошёл в комнату отдыха. Дыры в расписании у него оставались огромные, хоть ему и начали давать работать с документами. Он не жаловался, но понимал, чем меньше у него рабочих часов, тем меньше будет зарплата. А ему нужно к зиме много чего купить из одежды, да и прикупить себе к Рождеству пару пластинок как награду за то, что он исправно держит себя в руках.

Новым пациентом оказалась девушка, которая морила себя голодом месяц до попадания сюда. Приехала сама, что удивительно, обычно люди, занимающиеся селфхармом, так просто даже себе не признаются, что это болезнь. Но в общем было понятно уже, как с этим работать. Вильям сидел, пил чай в столовой и пытался заранее продумать, как выстроить первое впечатление. Девушка младше него, опасно, дистанция, дистанция и ещё раз дистанция. В экстренном отделении в него уже влюблялась одна пациентка. И жизнь их обоих превратилась в ад. Вильям принялся срочно переводить её к другому врачу, но всё равно появлялся в отделении на дежурствах и вынужден был выслушивать её вопли о любви, поднимать её с колен. Было очень больно и неприятно, как будто он обманул чаяния пациента, но психическое здоровье их обоих дороже. Отхлебнув чая, он сунул в рот печенье с шоколадом и подпёр голову рукой.

— Простите, у вас тут свободно? Я могу присесть? — Вильям оторвался от карты и слегка прикусил язык, чтобы ничего не ляпнуть. Прямо перед ним стоял профессор Форинджер собственной персоной в форме приюта с подносом еды. Это был представительный, высокий сухой мужчина с чопорного вида лицом и седыми висками. За узкими очками серые глаза смотрели цепко и очень внимательно. Почему Вильям его ещё ни разу за почти месяц работы не увидел в коридорах?

— Конечно, присаживайтесь.

— Мне, конечно, ещё на совещании показалось, что я вас знаю, но сейчас я точно вспомнил. Вы ведь писали диплом с Миллером?

— Да.

— Ну что же, думаю, что я могу не представляться? — Вильям кивнул и слегка улыбнулся. — Я слышал, вы интересуетесь работой экспериментального отделения?

— С чего вы взяли?

— У вас самая большая подшивка журналов на руках, плюс слышал, что вы спрашивали у врачей, я же не глухой. Да и я сам к вам присматривался, я всегда стараюсь смотреть на новоприбывших коллег, чтобы в случае чего пригласить в проект, — он хитро улыбнулся. — Я весьма рад, что к нам в больницу попадают молодые и энергичные врачи. Знаете, психиатрия нуждается в свежих мозгах, которые наконец посмотрят на проблему под другим углом, — Вильям сдержанно кивал, рассматривая профессора. Он был фигурой видной. Не мирового масштаба, конечно, но его статьи цитировались с завидной регулярностью, на его лекции ходили, его приглашали на семинары и вообще всячески любили. — Вы, я так понимаю, из Лондона?

— До вас тоже доходят слухи? — Вильям слегка дёрнул бровью и улыбнулся. — Да, по рекомендации.

— До меня не только слухи доходят, мне вас рекомендовали для работы. А если я приглашу вас в наше отделение, вы не откажете? — Вильям едва удержался, чтобы не начать возбуждённо мотать головой. Этого ещё не хватало. Похоже, что он смог себя более чем правильно позиционировать. Скорее всего, благодарить нужно мисс Бишоп и мистера Рэйнолдса. Кто бы мог подумать, что на него свалится такая удача. Приятно, но подозрительно

— Я был бы рад поработать в проекте под вашим руководством.

— Чудно! Предлагаю в понедельник, когда уляжется расписание после сегодняшнего сдвига, прийти ко мне в отделение на экскурсию. У вас когда окно?

— До одиннадцати обычно сеансы не ставят.

— Ну и отлично. В понедельник в десять буду ждать вас у лестницы, проведу, всё покажу, и вы тогда точно решите, хотите работать со мной или нет. Сразу предупреждаю, я человек строгий и требовательный. Это не просто заполнение бумажек на отвали, ваши записи могут быть использованы в отчётах для университета и при написании работы. На вас будет лежать ответственность. Подумайте, у вас есть время.

— Обязательно. Огромное спасибо за оказанное доверие.

— Ну, пока не за что, а там посмотрим.

Профессор улыбнулся и, оставив поднос с чаем и сладким, ушёл. А Вильям так и остался сидеть в лёгком шоке. Когда он поступал на так называемый усиленный курс, он понимал, что из него будут выжимать максимум, и был к этому готов даже после выписки. Он был готов бороться за более выгодные позиции, участвовать в перекрёстных собеседованиях с другими кандидатами. Жизнь научила, что нужно цепляться за то, что важно, как можно крепче. И тут какая-то странная лёгкость, с которой он заполучил место… Хотя, если вспомнить слова мистера Рэйнолдса о том, что Дитмар сменил шестерых врачей… Быть может, именно с ним и придётся работать. Вильям нервно дёрнул головой и отхлебнул чай. Он был готов ко всему, кроме неожиданной удачи, она никогда в жизни ему не улыбалась, а сейчас вдруг оскалилась во всю зубастую пасть. Глупо думать о суевериях, но, может, расставшись с домом, последним, что его связывало с воспоминаниями, он наконец оставил за спиной чёрную полосу жизни. В конце концов, разве это плохо, когда тебе наконец везёт? Нет, конечно. Вильям слегка улыбнулся, засунул в рот печенье и, собрав свой поднос и поднос профессора, понёс их на мойку. У него ещё есть время подумать, что делать с этим шикарным предложением.

Мягкая рука ложится на плечо. Старик в горчичной безрукавке на белой в клетку рубашке.

— Не плачь, мелкий. Оно того не стоит, ты же понимаешь получше меня.

Слёзы не остановить, маленький кудрявый мальчик плачет, вытирая щёки рукавами потасканной рубашки. Впереди темнота и ему нужно шагнуть туда. Старик светится, как лампочка, курит свою сигарету, тяжело вздыхает и закашливается. Сердце болит. Его тянет в темноту. Хватает старика за руки. Цепляется как может. Старая кожа на руках лопается, течёт кровь. Ужас, боль, нет, не оставляй. Но его отрывает, волочет куда-то, свет всё дальше и дальше, и вот его нет. Одна темнота и пустота. Встаёт, обнимает себя за плечи.

— Эй… Кто-нибудь…

Тишина. Даже свой голос не слышно. Один. Всегда один. Навсегда. Один на один с темнотой. Оседает на пол, сжимается в комок, пытаясь согреться. Ну хоть её нет. Некому поиздеваться над его слезами. К чёрту. Всё к чёрту. Слышит шлёпающие босые шаги, жмурится, тишина, чьё-то дыхание. Только бы не она. Только бы не…

Мальчик мой.

Пропади пропадом, сука!

Руки неожиданно дрожали, не очень приятное ощущение. А ещё неприятнее было то, что дрожало и что-то внутри от дикого нервного возбуждения. Сегодня у Вильяма новая ступень в практике, одно дело трудиться просто в больнице, а вот работать в научном проекте — это совсем другое. Его с такой характеристикой в портфолио потом с руками оторвут любые больницы. Плюс он давно хотел написать статью в Ланцет, скорее даже заметку. Для врача, который стремится к научной работе, публикации и цитирования как ноги, без них никак. В общем, сбывались его надежды. Все выходные он потратил на то, чтобы взвесить все за и против. Готов был начать выписывать их в блокнот в столбик. Ему казалось, что все его стремления и мечты ужасно горделивые, как будто он петух, который собирается на забор взлететь, а оттуда и вовсе на крышу курятника. Вот только его не интересовали деньги, Вильям научился жить вовсе без них, знал, что цена им сомнительна. Да и признание его не интересовало. Он стремился помочь, потому что ему когда-то не помог никто, и он не мог этого простить. В любой экстренной профессии всегда и всех учили, что нельзя бежать сломя голову туда, где раненые и мёртвые, не разведав обстановку. Ещё один раненый или труп сильно ситуацию не украсят. А он был именно таким, ужасным идеалистом, человеком, который первый лез разнимать споры и драки, успокаивать буйных, он не боялся, и это было плохо, потому что каждый раз он платил за это свою цену. Но остановить себя не мог. И когда перед носом помахали призрачной надеждой на то, чтобы сделать мир лучше, он вцепился в неё как клещ.

Вильям стоял перед дверью на третий этаж и ждал, когда к нему спустится профессор Форинджер. Сегодня экскурсия и введение в курс дела. Сегодня же, если он скажет «да», ему разблокируют карту, внесут новую графу в трудовой договор и выдадут кабинет с именной табличкой. Вильям нервно кинул взгляд на наручные часы и потёр переносицу. Этой ночью хорошо выспаться не удалось, как и обычно перед всеми серьёзными событиями. Кошмары никуда не делись, но мириться с ними и даже спокойно засыпать он научился за годы жизни с этой больной головой на плечах. Наконец на лестнице послышались шаги, щёлкнул замок, и дверь открылась.

— Ого, вы пришли заранее?

— Считайте это моим плюсом, я всегда заранее, чтобы ничего не пропустить, — Вильям улыбнулся и вошёл на закрытую лестницу. Она ничем не отличалась от своей соседки с первого на второй, кроме того, что этажи были не целые, а скорее полуторные. На один лестничный пролёт выше была одна дверь, а на ещё один пролёт другая в противоположную сторону.

— Я сам такой, все мы тревожные личности, просто каждый по-своему. Мы с вами боимся опоздать, — профессор закрыл дверь и принялся подниматься, держась за перила. — Ну-с, молодой человек, давайте тут и начнём, подниматься я буду долго. Я занимаюсь этим проектом уже полтора года. Дело в том, что очень часто у людей с различными ментальными заболеваниями комплектом идут фобии. И они в больном сознании часто трансформируются в галлюцинации, вызывают приступы психоза, в зависимости от диагноза. Моя идея в том, чтобы специальными методиками нивелировать фобию до минимума, чтобы стабилизировать пациента. Я возможно расплывчато объясняю, но у меня в практике был пациент с эндогенным приступообразным психозом, и пауки вызывали у него истерики и панические атаки одна сильнее другой. Я занимался с ним очень долго, прежде чем у меня получилось выработать у пациента равнодушие к триггеру. Он продолжал бояться и ненавидеть пауков, но они не вызывали истерик и бреда. Я набрал нестабильных пациентов с явно выраженными фобиями. Прогресс конечно мал, но это уже лучше, чем ничего.

Они наконец поднялись на самый верх лестницы, профессор открыл дверь в отделение и пропустил Вильяма вперёд себя. Это отделение ничем не отличалось от обычного, такие же коридоры, двери. Прямо напротив входа в отделение — стойка ординаторской, за ней медсестра и двое парней. Записав Вильяма в журнал посещений, профессор приглашающе махнул рукой.

— Здесь у нас общий коридор, кабинеты психотерапевтов, у каждого свой, комната отдыха, столовая, сестринские, процедурные. Физиотерапия, — он шёл по коридору и показывал на закрытые двери. Где-то было слышно разговоры и горел свет, где-то было тихо. — Это мой кабинет. А этот коридор закрытый, там находятся палаты. Мы стараемся создать для пациентов защищённое пространство, комфортное. У нас даже другой стандарт содержания, нежели в остальной больнице. У пациентов есть личные вещи в палате, естественно, не острые. Другая одежда, комфортные кровати, один пациент на палату, хорошая звукоизоляция, чтобы каждый чувствовал себя комфортно. Но в палатах пациенты проводят только ночь, в остальное время мы стараемся их занять различными делами в комнате отдыха. Ну знаете, поделки, оригами, разучивание стихов, с недавнего времени решились выдавать безопасные ножницы, к Рождеству будем вырезать ангелов на окна. Плюс у нас другие стандарты душевых и туалетов. Мы оставляем пациентам личное пространство даже при условии наличия рядом санитара. Ну вы понимаете, вы же работали в экстренном, — дождавшись кивка, мистер Форинджер открыл дверь в свой кабинет и приглашающе махнул рукой. — Проходите.

В кабинете стоял лёгкий полумрак, горела настольная лампа. В витринах позади стола стояли книги, медицинские пособия, красивые гнутые бутылки, видно, что это только его кабинет и больше ничей, он обставлен так, как захотелось. На стене в рамках лицензии, дипломы, сертификаты и посередине большое фото профессора в окружении персонала в какой-то больнице. Присев на кожаное кресло с капитонами перед столом, Вильям окинул кабинет взглядом и заулыбался. Красиво, стильно, о таком кабинете он мечтал. Ничего, с годами и такое придёт, а сейчас самое время закладывать кирпичи в фундамент.

— В ваши обязанности будет входить сеанс психотерапии раз в день, кроме воскресенья и четверга, и дежурство. У нас обязательно ночью на посту должен быть психиатр, а у вас как раз двойной профиль. Ваше расписание работы в плановом подстроят под моё, будете работать на два отделения. Вы не против?

— Нет, я всё равно в общежитии живу.

— Хорошо, дежурства будут утренние и вечерние. Пока назначать не буду, потом согласую с остальными психиатрами. Если что, на проходной будет висеть расписание, сверяйтесь с ним, вас обязательно предупредят.

— Хорошо. В чём будут заключаться сеансы?

— В отчётности, — профессор вытащил на стол стопку папок. — Вам нужно отслеживать состояние пациента, записывать, ежедневно сдавать записи с комментариями. Лекарство у них всех по моей схеме, физиопроцедуры тоже. Так что ваша задача залезть к пациенту в душу и разложить её по полочкам. Понятно?

— Конечно. Когда я могу приступить? Кто пациент?

— Дитмар Прендергаст, завтра в два, — мистер Форинджер улыбнулся, и Вильям сделал вид, что ничего не знает об этом пациенте. Он не ожидал, что ему дадут именно его, но, похоже, слова о том, что он выгоняет психотерапевтов, вовсе не преувеличение. — Пациент проблемный, чуть что — и сразу в крик. Вспыльчивый, в регрессе. Мне сказали, что вы стрессоустойчивый, и я надеюсь, что вы сможете найти с ним общий язык.

— Неужели всё так плохо? — Вильям как будто бы без особого интереса пролистал карточку и закрыл её, на титульном листе была кое-какая информация и цветная фотография, слегка зеленоватая от засвета. Парень с необычным лицом, острым и каким-то экзотичным. Длинные волнистые волосы, светлая джинсовая рубашка. На лице следы чего-то нехорошего, по глазам видно, что он вымотан морально и не в состоянии даже слегка улыбнуться для фото. Вильям возродил в голове то, что он увидел тогда в холле, и попытался соединить этих двух людей. Но они казались даже не родственниками, настолько тот Дитмар показался ему другим.

— Не переживайте. Он крикливый, но не агрессивный. Скорее паникёр. Истерики и панические атаки каждый день стабильно. Он боится, очень боится и нервничает. Он может казаться опасным, но… — мистер Форинджер вздохнул и ткнул пальцем в фотографию. — Он человек, который нуждается в помощи. И он не безнадёжен.

— Я думаю, что мы сможем сработаться.

— Предлагаю тогда провести завтра пробный сеанс. Посмотрите, как вам, сможете ли вы справиться, почитаете карту, и тогда уже окончательно решим, — мистер Форинджер встал и поправил пиджак. — Мне важно, чтобы вас заинтересовала эта работа, чтобы вы не ходили сюда на автомате. Вы должны быть вовлечены в процесс. Именно в процесс эксперимента, не подумайте, что я вас призываю нарушать дистанцию с пациентом.

— Я понял.

Они вышли из кабинета, и пока профессор закрывал дверь и перекладывал из папки в папку какие-то бумаги, Вильям оглядывался вокруг. Потолки тут были ниже — скорее всего, сделали изоляцию от чердака. Хотя, судя по словам Ликки, это не сильно спасало. А вот и она. Ликка стояла около сестринского поста и махала ему рукой, широко улыбаясь. Потом вдруг покраснела и отвернулась.

— Ну-с, я вижу, вы уже с кое-кем знакомы, — мистер Форинджер крякнул и улыбнулся.

— Мы с ней в комнатах напротив живём.

— Не хотите окинуть взглядом пациентов? Они сейчас занимаются чем-то, пойдёмте.

Вильям послушно пошёл следом за профессором в ту часть коридора, где были большие двустворчатые двери. Одна была открыта, было видно обеденные столы, стулья, две девушки пили чай и натирали приборы. Соседняя была закрыта, мистер Форинджер показал знак быть тише и, открыв её, поманил к себе Вильяма.

Комната отдыха ничем не отличалась от тех, что на первом этаже, разве что была поменьше, и окна тут начинались от пола, вроде французских с балкончиком. Такая же мягкая мебель, столы, сестринский пункт, телевизор в углу, пара каких-то растений в плетёных корзинах. Пациенты что-то складывали. С парой человек сидели медсёстры, помогали, остальные делали сами. Вильям осмотрел комнату и чуть не вздрогнул, когда видел его. Дитмар, это точно он. Он сидел боком ко входу, дальше всех от преподавателя, и было видно, что он из конструктора собирает что-то. Это точно Дитмар? Точно он, это лицо Вильям запомнил очень хорошо. Но сейчас он был спокоен. Видно, что он постоянно отвлекается, прислушивается, наклоняет голову. Да и пальцы плохо слушаются. Но он с упорством и невероятным спокойствием закручивал никак не поддающуюся гайку. Поверх пижамы с бриджами, а не брюками, накинут просторный бежевый халат. Рукава натянуты на самые пальцы. Волосы не растрёпаны, а расчёсаны и закрывают лицо прядями. Видно только, как он слегка поджимает губы на один бок, сражаясь с конструктором. Он странно наклонил голову и поднёс то, что накрутил, поближе к лицу, смотря как бы снизу вверх. Не может нормально сфокусироваться? Двоится в глазах? Или зрение плохое? Но, учитывая, что у него нарушена координация движений, он очень хорошо справляется. Он отложил деталь и потянулся к стоящему на столе стакану воды. Наткнулся взглядом на Вильяма. И тут же отшатнулся на стуле, вжался в спинку, пряча руки за спиной. Вильяму показалось, что он сейчас закричит как тогда, но он вдруг расслабился и взял стакан. Хлебнул воды и, кинув ещё один взгляд на Вильяма, пытаясь его рассмотреть, начал снова возиться с конструктором. И что это было? Вильям обернулся, за спиной никого не было. А Дитмар как будто что-то там увидел, что его так напугало.

— Ну что же, вам нравится у нас? Отделение тихое, мирное. Иногда бывают эксцессы, но они не фатальные. У нас же не буйные, — профессор стоял чуть поодаль и сжимал в подмышке папочку. Похоже, ему кто-то документы отдавал. — Штат у отделения небольшой, пациентов всего семь, со всеми познакомитесь. Давайте я вас до лестницы провожу.

— То есть завтра мне нужно в два быть тут?

— Лучше раньше, я дам вам карточку пациента. Выносить их из отделения я не могу разрешить, с каждым законным представителем пациентов был подписан договор о неразглашении имён. Посидите, изучите её, всё же перед вами будет полтора года работы, быть может, вас что-то особенно заинтересует, вы поймёте, на что стоит сделать акцент. Ну, я думаю, вы меня понимаете.

— Конечно.

— Ну вот и отлично. Завтра жду вас у себя за документацией, а после сеанса спуститесь к мисс Бишоп, она вам выдаст новое расписание. И кабинет ваш я завтра покажу, когда карту разблокируют.

Вильям кивнул и, когда за ним наконец закрылась дверь отделения, медленно выдохнул. Почему-то начало казаться, что он понимает тревогу Ликки. Как будто за закрытой дверью осталось не только отделение, но и что-то, что его внимательно изучало, пялилось в затылок. В мистику он не верил, предпочитал рациональные объяснения, чтобы сохранить разум. Но это было единственное верное описание того, что он почувствовал. Ну что же, завтра посмотрит, стоит ли оно того.

Глава 3

Мягкий свет через занавески, комната университетского кампуса. Тишина, он один. Летние каникулы, наверное. Или зимние. Лежит, смотрит в потолок. Белый, в мелких трещинках. На улице звуки, воет ветер, очень сильный. Прикрывает глаза рукой. Если поспать, то всё пройдёт. Но не может спать, закрывает глаза — и перед ними стоит качающийся крест. Влево-вправо, доводя до исступления, до дикой усталости. Он ничего кроме неё не чувствует, кроме усталости.

Крест, туда-сюда, качается, сука.

Смотри.

Отвернись.

Смотри!

Отвернись, иначе торкнешься.

Смотри, ублюдок!

Она держит голову больно, царапая ногтями, чтобы смотрел. Не даёт закрыть глаза, хватая веки грязными пальцами, пахнущими миррой. Капля масла ползёт по лицу, попадает в глаз. Боль, жжение, слёзы, много слёз. Смех людей, им нравится, им весело от этой боли. Горите в Аду! Все.

— Сдохните, мрази, вы все, сдохните! И будете гореть вечно!

Крик до срыва, отшатываются, ну пусть. Пусть боятся. Смеётся дико, глядя в потолок, захлёбываясь воздухом, кашляя.Пустота.

День икс начался с ливня. Он был не просто сильным, а очень сильным. Голова разболелась не на шутку, Вильям долго считал пульс, чтобы не идти за тонометром, и пришёл к выводу, что это просто спазм. Он был из тех людей, которые никогда не допускают мысли, что какое-то лекарство может не понадобиться, поэтому закинулся анальгином из своей аптечки, ещё немного посидел в комнате и пошёл в больницу. Его пациентка из стационара была назначена на десять, она была именно такой, как её представил Вильям, когда читал карту. Нервная, плаксивая, она тут же вцепилась в него, как в спасательный круг. И ему нужно было только медленно, но уверенно вести её к суше. Довела себя из-за жестоких родственников, которые хотели видеть её балериной и всё детство продержали на жесточайших диетах. Но все его мысли занимал совсем другой пациент. Она, несомненно, важна, но не занимательна настолько, насколько занимал его этот Дитмар. Дотерпеть бы до обеда.

Около часу дня он поднялся на третий этаж. Даже в мыслях это было так необычно и благословенно, что казалось чем-то невероятным. Бредовые больные всегда представляли из себя головоломку. Одну из тех, где нужно ручкой по бумаге провести мышку к сыру, а не к кошке. Только если на бумаге лабиринт был виден сверху, сейчас он оказался в роли мыши и увидит только стены, повороты и тупики. И ему придётся нащупать кое-что важное, чтобы взять пациента за руку и вести за собой. И если где-то он свернёт не туда, пациент свернёт вместе с ним. Двойная ответственность, но как же потрясающе приятно потом смотреть в чистые глаза пациента, вошедшего в стойкую ремиссию. Ради этого стоит рисковать.

Профессора на месте не оказалось, уехал в университет. Получив карту и номер кабинета у старшей медсестры, он, стараясь скрыть, что хочет натурально прыгать от радостного возбуждения, быстро прошёл по коридору к себе. Какое приятное слово. Да, этот кабинет был его. Уютный, ничем не отличающийся от кабинета мистера Форинджера, кроме пустоты. На полках и стенах пусто, на столе только лампа. Вдохнув полной грудью свежий воздух проветренного кабинета, Вильям присел за стол и выложил из кармана счастливую ручку и блокнот, специально купленный для работы. Это будет первой деталью. Открыв карту на последней записи, он внимательно перечитал и захлопнул папку. Нужно самому составить мнение о пациенте, поэтому сначала приём, потом чтение карты. Главное, что последний сеанс был целых три недели назад и закончился вспышкой агрессии. Значит, ему придётся начать всю работу с чистого листа. Когда часы наконец показали два часа дня, в дверь вежливо постучали.

— Войдите.

Дверь открыл санитар. Он приветственно кивнул и сделал шаг в сторону, чтобы пропустить пациента. Вильям выдохнул в последний раз и натянул на лицо дежурную спокойную улыбку. Дитмар медленно, как сомнамбула, вплыл в кабинет, нервно натягивая рукава халата на пальцы и подёргивая плечом. Дёрнулся, когда за ним закрылась дверь, и, кинув взгляд на Вильяма, тяжело вздохнул. Дошёл до его стола, опустился на кресло и попытался залезть на него с ногами. Он оказался настолько худым, что смог полностью поместиться на крохотном сидении. Подтянув острые колени к лицу, он надвинул рукава халата посильнее на кисти и наклонил голову. Вильям мысленно сравнивал его с фотографией. Отощал, глаза ещё более впалые, на всём лице выделяются только кончик носа и крупные губы. Серые, бесцветные глаза не смотрели на него, а метались по комнате. Немного неровно обстриженные волосы сеткой закрывали лицо. Вильям вздохнул и взял ручку в руку.

— Здравствуйте, меня зовут Вильям Салтрай, я ваш врач, — Дитмар мелко дёргался, слегка раскачивался на стуле и смотрел снизу, сильно наклонив голову. Смотрел в угол, над плечом Вильяма, как будто там кто-то стоит. — А как вы хотели бы, чтобы я обращался к вам?

— Я… — парень слегка выпятил губу, пытаясь то ли произнести, то ли вспомнить. Наконец его лицо прояснилось, он даже выпрямился и перестал так сильно клонить голову. — Дит-мар. Да. Дитмар.

— Я буду задавать вам вопросы, постарайтесь на них ответить, чтобы я мог с вами работать. Как вы себя чувствуете?

— Получше… Вчера плохо. Было.

— Физически? У вас что-то болит?

— Нет… Просто плохо.

— Хорошо. Дитмар, не подскажете, какой сейчас месяц? — Вильям сделал вид, что собирается записать.

— Осень.

— Да, осень. А месяц какой? — Дитмар нахмурился, кинул взгляд за окно и мотнул головой.

— Не знаю.

— Дитмар, сколько вам лет? — молчание. Пауза начала нехорошо затягиваться, когда наконец Дитмар задрал рукава, открывая кисти рук, и принялся загибать пальцы.

— Тридцать…

— Где вы находитесь?

— Больница.

— Хорошо. Скажите, как давно вы в больнице? — снова загибает пальцы. Пытается, очень пытается. Как будто хочет произвести на него впечатление.

— Год. Наверное, не уверен, — казалось, что каждое слово ему приходится вспоминать, как едва научившемуся говорить ребёнку.

— Почему вы в больнице?

— Я… Потому что. Не знаю. Я болен.

— А чем?

— Не помню.

— Дитмар, расскажите, как вы сегодня завтракали? Вам нравится здешняя еда? — он снова спрятал руки в рукава и начал мяться. Поджимает ноги, шевелит губами, как будто что-то шепчет. — Что у вас было на завтрак?

— Чай. Каша, — Дитмар поморщился и дёрнулся.

— Вам не нравится? А что бы вы хотели?

— Кофе, — может, у него и проблемы с памятью, но это точно не касается устойчивых привычек.

— А как вы спали? — Дитмар вдруг напрягся, кинул взгляд ему за спину и выпрямился. И посмотрел прямо ему в лицо, от чего стало неуютно.

— Он не даёт спать. Он… Он смотрит, — его голос упал до шёпота, сиплого и срывающегося. Вильям слегка наклонился к нему, чтобы выразить участие. — Если я усну. Он убьёт и займёт моё место.

— Вы совсем не спите?

— Да. Он меня преследует, — Дитмар тоже наклонился к нему. — Он надо мной издевается.

— Вы не можете это контролировать? — Дитмар вдруг ощерился.

— Он сильнее меня, я не могу его ударить! — ещё секунду назад настороженный и тихий, он взорвался, сорвался на крик и вдруг резко рванул к нему, навис над ним. — Вы не понимаете, вы все не понимаете меня! Я не могу, я в опасности! Вы не защищаете меня!

Дверь резко открылась, и на пороге показались санитары. Дитмар с задушенным хрипением сполз на пол, пытаясь забиться под стол. Вильям не сразу понял, что произошло, но успел встать и повелительным жестом остановить санитаров. Он прекрасно понимал, почему они прибежали, но если Дитмара уведут, то вся его дальнейшая работа будет под угрозой срыва. Он должен показать, что в этом кабинете он король и бог. И что здесь он может защитить Дитмара от чего угодно. Да, у него самого какая-то слабость в коленях и нервная дрожь от этого крика, но на то он и психотерапевт, чтобы успевать брать всё под контроль.

— Я бы хотел закончить наш разговор, — мужчины переглянулись. — Я вас позову, когда мы закончим.

— Мы слышали крик.

— Ничего страшного, мы ещё не закончили. Подождите за дверью, пожалуйста, — едва дождавшись, когда санитары выйдут, он спокойно сел на своё место. — Дитмар, присаживайтесь.

— Я не пойду туда. Я не хочу туда, — он едва ли не заполз на стул и свернулся на нём клубком, пряча лицо в ладонях. — Он меня убьёт.

— Есть места, где его нет? — Дитмар оторвал заплаканное лицо от рук и нервно огляделся.

— Нет. Нет их… — от того, как обречённо прозвучал голос Дитмара, по спине пробежал неприятный холодок. — Но я не покажу вам. Вы посмотрите туда. Я не хочу, чтобы вы на него смотрели, — а вот это интересно. Он не хочет, чтобы реальность контактировала с галлюцинацией. Дитмар осознаёт, что этого некто видит только он, и боится, что если кто-то ещё его увидит, он станет более реальным из-за этого. Может, он и не осознаёт это до конца, но отдаёт себе отчёт, что с этим монстром он практически один на один. Многие шизофреники успешно учатся игнорировать галлюцинации и отличать их от реальности. А пока монстр берёт верх в этой паре.

— Быть может, мы с вами сможем создать такое место? Для начала здесь, чтобы его не было в моём кабинете, и он не подслушивал наши разговоры. Вы можете заставлять его остаться в коридоре.

— Я… нет…

— Вы можете попробовать. Вы можете заставить его ждать в коридоре?

— Не знаю… Я… — Дитмар посмотрел на него и кисло улыбнулся. — Не знаю.

— Ничего страшного, это может получиться не с первого раза. Ведь я этого сделать за вас не могу. Могу только быть рядом и помогать.

— Да? Вы… Вы мне поможете, доктор?

— Постараюсь помочь всем, чем смогу. Я здесь для того, чтобы помочь вам противостоять вашим страхам, вашей болезни. Чтобы вы могли, даже когда меня не будет рядом, помочь себе сами, — судя по тому, как медленно менялось лицо Дитмара, он понимал каждое слово и каждое попадало в цель. Он жил в страхе, и обещание избавления от него было самой лучшей мотивацией. — Но мне нужно, чтобы вы меня слушали. Просто слушали. И старались отвечать на вопросы.

— Да, — Дитмар вжал голову в плечи и вдруг протянул ему руку, открытую от рукава. Запястье перемотано бинтом, потянул, скорее всего. — Дитмар, — в этот раз имя прозвучало совсем по-другому. Чётко и уверенно, он понял, кто он, он полностью осознал и теперь представлялся по-настоящему, а не на автомате. Вильям мягко улыбнулся и легонько пожал ему руку.

— Вильям Салтрай. Приятно познакомиться.

— Да…

— А теперь расскажите мне о себе, чем вы занимались до приезда в больницу.

— Я… Я, я. Я рисовал.

— Вы художник?

— Нет. Я рисовал, — Вильям сделал вид что понял. В карточках не писали о сфере деятельности больного, только если он сам что-то упоминал в разговоре. Нужно будет всё внимательно перечитать.

— Вам нравилось этим заниматься?

— Да. Это так… Красиво, — Дитмар сделал пас рукой в воздухе, словно что-то вспоминая. — Я люблю смотреть, линии, цвета.

— А где вы жили, можете описать дом?

— Я жил… Не здесь. Дом большой. Э-э… Тут недалеко.

Когда вышло время сеанса, Вильям уже приготовился к тому, что нужно будет отдать Дитмара санитарам. Судя по его реакции, его ужасно пугало что-то, связанное с ними. Но на удивление, после их беседы он, хоть и заламывал руки и бормотал что-то под нос, вышел с ними спокойно. Вильям сделал вид, что ему тоже надо выходить, и проводил Дитмара до комнаты отдыха, то и дело задавая ему отвлекающие вопросы ни о чём, вроде какой любимый цвет, нравится ли вам музыка. Увидев большой светлый уютный зал с мягкой мебелью, он окончательно расслабился. Значит, пугали его не сами санитары, не само отделение, а что-то конкретное. Он подумал, что его поведут в какое-то конкретное место. Но, увидев комнату отдыха, Дитмар успокоился и сам дошёл до кресла у окна. Присев в него с ногами, он поправил подушку и откинулся на спинку. Вильям пропустил санитаров с инвалидным креслом и кинул ещё один взгляд на Дитмара. Он с такой ужасной тоской смотрел в окно, ему так хочется туда, что ещё немного, и он расплачется. Ему тут плохо, это видно, для этого даже психотерапевтом быть не обязательно.

Вильям вернулся в кабинет и принялся раскладывать перед собой личное дело Дитмара. Оно было формальным, сухим. Всё, как положено, ничего особенного. Карта тонкая, всего полтора года в больнице. Перелистал последние несколько страниц, чтобы понять, что вообще мог записать предыдущий врач. Ничего необычного, вот только была одна серьёзная проблема. Все записи обрывались неожиданно. Вот писал один врач, и вот уже другой. Шестеро за полтора года, это многовато, текучка — дело обычное, но не настолько. В записях не было ни слова о том, что могло послужить причиной бегства. Много записей о том, что пациент сорвался, кричал, вёл себя угрожающе, сеанс пришлось прервать. Сложилось странное ощущение, что он был первым психотерапевтом, который провёл с Дитмаром положенные полтора часа.

Вильям решил перечитать карту уже с самого начала и нахмурился. Первый врач был более последовательным и строгим, у него оказался хороший почерк, старая школа. И в его записях Дитмар был самым адекватным. Сухие факты не давали ничего достоверно понять, но в голове рисовалась хоть какая-то картинка. И чем дальше он читал, тем тревожнее становилось. Пациент в его записях регрессировал, причём очень быстро. И, что самое странное, вместе с ним явно регрессировал и врач. Это чувствовалось в изменении почерка. Буквы начали слегка плясать, наклон стал меняться, интервалы всё больше и больше. Его записи оборвались в конце лета прошлого года, он продержался с Дитмаром полгода, дольше всех. Вернувшись на первую страницу, Вильям слегка сдвинул брови и принялся снова перечитывать.

— Ты только посмотри, — Вильям отхлебнул чая из кружки и поднёс бумагу поближе к глазам. — Пациент поступил с нервным срывом на фоне затяжного стресса. Находится в угнетённом состоянии. Координация движений хорошая, решение логических задач на среднем уровне. Депрессивного расстройства не выявлено. Признаков суицидального поведения нет. Речь уверенная, нарушений кратковременной памяти нет. Присутствует спектрофобия. По словам пациента, она незначительно ухудшает качество жизни. И в какой же момент тебя так переклинило?

Вильям перевернул страницу и, дочитав до конца, поджал губы. Перед ним сидел пациент, реально одержимый мыслями о доппельгангере, человек, искренне уверовавший в свой бред. Тяжёлый, неуравновешенный пациент, схожий с шизофреником. Ещё и в явном регрессе. Тот, кто попал сюда, приехал, если судить по диагнозу, сам, не в состоянии терпеть постоянную бессонницу, тошноту и сильный упадок сил. Он был контактен и хотел просто поправить пошатнувшееся нервное здоровье. Отчасти из заключения врача что-то стало ясно, например, природа галлюцинаций, это идёт от фобии, скорее всего. Врач фиксировал всё то, что видел Вильям. Он писал о снижении когнитивных функций, писал о том, что Дитмару стало тяжело сходу назвать возраст или текущее число. Что пациент жалуется на дрожь в руках и общее самочувствие. Двойник появился, когда Дитмара вёл третий врач, на ровном месте. И сразу истерика. И вот каждый раз, когда появлялся двойник в разговорах, у него случалась истерика. Видимо, это серьёзный триггер, нужно постараться его слишком не теребить. Но с чего вдруг. Откуда появилась эта галлюцинация? Да, бред может зародиться из ничего, по щелчку пальцев. И зачастую уже в первые сутки пациент способен выстраивать в рамках своего бреда огромные логические цепочки, появляются ложные бредовые воспоминания, если бы пациента слушал неподготовленный человек, он бы подумал, что тот не врёт. Но Дитмар… Тяжело брать бредового больного после кого-то. Записи записями, но видеть развитие болезни собственными глазами было бы лучше.

— Ну-с, я вижу, вы закончили приём и разбираете бумажки? — на пороге кабинета показался мистер Форинджер. Он улыбался и держал в руках стопку бумаг. — Как вам пациент?

— Думаю, мы с ним сработаемся, он идёт на контакт, по крайней мере. А со своей стороны я сделаю всё, чтобы ему помочь.

— Он снова кричал.

— Ничего страшного, на меня и не так в экстренном кричали, — Вильям покладисто улыбнулся и закрыл карточку. Всё, что ему интересно, он уже прочитал. — Он не агрессивен по-настоящему, так что его довольно легко успокоить.

— Надеюсь, что это так, и вы действительно у нас задержитесь. Дитмар такая птица, громкая. Но, тем не менее, маленькая. Тем более мне надоело постоянно подыскивать новых врачей, — мистер Форинджер забрал у Вильяма карту и протянул небольшой проспект. — Это мой проект, можете ознакомиться на досуге. Ладно, пошёл я к себе, если что — обращайтесь.

Вильям кивнул и, проследив за вышедшим профессором, взял в руки проспект. Внутри были два очень любопытных фото, мистер Форинджер с персоналом отделения и все пациенты вместе в комнате отдыха. Никого из персонала с первого фото он в приюте не видел ни разу, текучка тут не только у Дитмара. А вот второе фото он поднёс к глазам поближе. Семеро пациентов в обычных пижамах, халатах, стоят все вместе, явно позируя для фото. Дитмар самый крайний, длинные волосы небрежно стянуты резинкой, на лице немного вымученная улыбка. Обычные пациенты, даже не особо бредовые, раз встали для фото ровно и смотрят в камеру. Вильям засунул проспект во внутренний карман пиджака и открыл блокнот на пустой странице. Раз карточку ему не дадут, он будет вести параллельно ещё одну, для себя.

13 ноября

Пациент Дитмар Прендергаст. Тридцать два года. Проживал в городе Доркинг, Суррей. Род деятельности не ясен. Записи будут вестись для личного пользования, так как выносить карту за пределы отделения запрещено. Буду писать проще, без формальностей, чтобы выявить важное.

Пациент отвлекается, смотрит на конкретную видимую ему точку, явные зрительные галлюцинации. Заторможенность, медлительность, движения дёрганные, но при этом замедленные. Пациент щурится, постоянно поводит головой и клонит на левую сторону, дёргает левым плечом. Натягивает рукава на пальцы, чтобы не прикасаться к предметам кожей. На руках шрамы от укусов, предположительно, кусает себя во время приступов. Старается сжаться, поджать под себя ноги, согнуться, как будто пытается закрыть живот, грудь. Походка неуверенная, идёт ровно, сильно опускает голову. Упоминание галлюцинаций вызывает приступ агрессии. Обвиняет врачей в том, что его не защищают, его не понимают и не слышат. Успокаивается перед угрозой того, что его выведут санитары. Не исключаю, что Дитмара могли бить, иначе такую реакцию пока не могу трактовать.

Речь неуверенная, тихая. Некоторые вопросы приходится повторять. Не ориентируется во времени, не может назвать месяц, день недели, даже время суток. Помнит имя, фамилию не помнит. Возраст и другие временные промежутки называет приблизительно. Во время приёма трижды показывал ему ручку, блокнот и чашку, все предметы назвал правильно. Спустя время не может ещё раз перечислить показанные предметы, либо называет их неправильно. Блокнот назвал стопкой бумаги, ручку — карандашом, чашку не вспомнил вовсе. Сказал, что на завтрак были каша и чай. Согласно меню, были какао и кукурузные хлопья с молоком. О себе рассказывает обобщёнными фразами, нет конкретики, не помнит адреса, но помнит имена родных, не помнит профессию, только свои действия. Явное нарушение кратковременной памяти.

На лицо все признаки нервозности, он всё время оглядывается и тяжело дышит, явно испытывает сильный стресс. Согласно карте, на момент поступления в отделение имел нервный срыв, нарушение аппетита, апатию, обсессивно-компульсивное расстройство в лёгкой форме, спектрофобию, нарушение сна. Болезнь прогрессировала стремительно, параноидальные мысли вылились в зрительные и, судя по всему, слуховые галлюцинации, от чего возрос уровень стресса, и пациент начал регрессировать. Определить причину приступов пока невозможно. Истощённым не выглядит, жалуется на общее плохое самочувствие без конкретики.

Лес, туман, какие-то люди стоят кругом, раскинув руки. Стоит вдалеке, наблюдает. Люди в белом, испачканном жухлой листвой, они щёлкают пальцами и издают странные звуки ртом, как будто исполняют ритуал. Страх, боль, прямо из земли поднимается нечто отвратительное, словно в пузыре, оно тянется, вытягивает конечности, чёрное, безликое. Оно дотягивается до первого и начинает рвать его на куски. Кровь, ошмётки тела во все стороны. Он прячется за пригорком и бежит, быстро, как может. Там ещё много, оно задержится.

Врезается в кого-то. Она, в чёрном платье в пол, ухмыляется и скалится. Сзади хруст веток, что-то надвигается.

Куда ты? Ты здесь для него.

Нет! Нет! Срывается, бежит, ноги подгибаются. Чудовище ползёт на него, натужно булькает, за ним по земле кровь, кишки, кости. Пытается подняться, бежать. Ну же! Она идёт рядом с монстром, наслаждается.

Не уйдёшь.

На ноге сжимается чья-то рука, горячая, как кипяток. Боль разрывает сердце, тьма.

Первое ночное дежурство выпало на ночь с четверга на пятницу. Его называли вечерним, потому что в два ночи была пересменка. Вильям принял душ, чтобы потом ночью сразу лечь спать, оделся потеплее, засунул в карман полный кулёк конфет и пошёл. Он прекрасно знал, что это дело очень скучное, настоящие происшествия случались ужасно редко, да и те всегда были неприятными. Так что сладкое не помешает. Поднявшись на третий этаж, Вильям зашёл на пост и вывернул карманы, полные конфет. Здесь было уютно, пара диванов, столик для чая, кресло, у смотрового окна — большой письменный стол с аккуратно лежащими стопочками журналами.

— Оу, кто-то нас угощает, — Ликка, в углу у зеркала поправлявшая косынку на волосах, тут же подскочила к нему и выцепила леденец. — Спасибо большое.

— Не за что, — Вильям пожал руки вошедшим двум санитарам и плюхнулся на кресло. — Ну что, я так понимаю, пока сидим?

— Да, осмотр в девять, потом каждый час.

— Я пока плохо себе представляю, как это будет происходить…

Вильям подпёр голову рукой и оттянул шнурок, на котором висела ключ-карта. При открытии дверей замки реагировали сначала тоновым сигналом, негромким, но всё же. А потом щелчком отключался магнит. Звуки резкие, открывать палаты ночью точно нельзя, всех разбудит. Придётся бдить под дверьми и слушать. И полагаться на то, что звуки из палаты не расходятся с реальностью. Он привык к палатам, в которых двери не закрывались, и можно было спокойно осмотреть всех пациентов, даже потрогать. Но пока что можно спокойно сидеть на посту и прислушиваться.

К девяти часам в приюте наступила полная тишина, было слышно, как тихонько свистит ветер в ветках, слышно лёгкий шелест воды в трубах отопления, тиканье часов. Санитары играли в домино, Ликка разгадывала судоку, а Вильям решил почитать журналы. Вечер тянулся медленно, Вильяму оставалось только посматривать на часы, чтобы не проспать обход. Глаза отчаянно слипались. Привыкший к определённому режиму организм отказывался снова возвращаться к этой тягомотине с посменной работой. Вильям подпёр голову рукой, чтобы не начать клевать носом. Может быть, стоит пойти в столовую и навести чая?

Вздохнув и отложив журналы, он вышел в коридор и огляделся. Закрытые двери, неяркие бра, только чтобы смена глаза не ломала, если куда-то выйдет с поста. В отделении царило ужасное спокойствие, какое-то даже нереальное. Такое ощущение, что он не в бредовом отделении, пациенты мирно спят, не буянят. Это к лучшему, чем спокойнее бредовые больные, тем легче с ними работать. Буйные всегда были сложной темой, работать с ними мог мало кто, да и работать с накачанными по самые уши транквилизаторами больными Вильям не любил, они были неестественно заторможены, и увидеть в них реальную симптоматику было нереально. Открыв замок в столовую, он зажёг там светильник у окна раздачи и, зайдя на кухню, поставил чайник на плиту. Теперь нужно найти чай, хоть какой-нибудь. Вильям быстро осматривал шкафчик за шкафчиком. В том, что такие штуки, как чай, сахар, крупы и прочее хранятся именно здесь, он не сомневался. Тихонько открывая дверцы и шурша коробками и пакетами, он двигался по кухне.

— Так, где же чай?

Вильям упёр руки в бока и, нахмурившись, окинул взглядом широкий стол. Куда его могли поставить? За спиной что-то звякнуло. Что ещё? От неожиданного звука он нервно вздрогнул и обернулся через плечо. На противоположной стене шеренгой висели половники, лопатки, ножики, несколько из них качались, звякая друг о друга. А в шкафчике прямо над ними, на открытой полке, было видно жестяную банку чая. Вильям улыбнулся неожиданному знаку судьбы. Отлично, чёрный чай не бодрит так, как зелёный, но он не в том положении, чтобы крутить носом. Он насыпал себе заварки в чашку, залил кипятком, бросил сахар и пошёл на пост.

— Чайник закипел? — ему навстречу шли санитары с термосом

— Да, он почти полный.

— Отлично, спасибо.

Усевшись на своё кресло, он обнял пальцами кружку и бросил взгляд в окно. За ним чёрные на фоне яркой луны тучи беспокойно неслись по небу. Вильям не боялся темноты, отвык, темнота, наоборот, была его домом, его крепостью. А сегодняшнее небо было каким-то особенным, была в нём какая-то тревожная мрачная красота. Горячий сладкий чай приятно грел, Вильям улыбнулся и прикрыл глаза, прислушиваясь к больнице. Со стороны кухни было слышно возню, видимо, ребята решили заварить чай прямо в термосе. Что-то эмалированное громко грохнуло о кафель, покатилось по полу, послышалась ругань. Ликка громко цокнула языком и поправила журнал с судоку.

— Как хорошо, что столовая на другом конце коридора, уже всех бы разбудили, — Вильям отпил побольше из чашки и блаженно улыбнулся.

— Сейчас согреюсь, и меня немного развезёт, придётся будить.

— Мы периодически так и делаем, кто-то спит, а кто-то бдит, потом меняемся. Тем более, новичок, надо нежнее. Хорошо, что тебя в вечернюю поставили, на утренней без привычки особенно тяжело. Особенно после пяти утра, там так адски развозит, ты себе не представляешь.

— Да уж представляю. А в Лондоне я жил так, что мне ещё приходилось на такси ездить, почти двадцать минут, не считая сборов.

— Кошмар вообще. Тут хоть график составляют по-божески, когда я работала в Бристоле, там был ужасный людоедский режим… — она провела рукой по лицу и заправила несколько выпавших волосин под косынку. На пороге поста с громким пыхтением появились парни с термосом и кружками. — Ну, и чем вы шумели?

— Крышку от банки уронил, — Мэтт, мужчина средних лет, приятный и излишне учтивый с пациентами, плюхнулся на стул и взял конфетку. — О, моя любимая.

— У меня ещё такие есть, вроде я принёс.

— Вижу. Спасибо, добрый человек.

Чаепитие проходило в тишине. Говорить не то чтобы было не о чем, скорее нечего, да и лень. Не хотелось нарушать живую тишину отделения.

Медленно, но верно дежурство двигалось к концу, часы показывали ноль сорок семь ночи. Все дружно начали прогонять сон, кто как умел. Вильям понемногу пил чай и разглядывал пейзаж за окном, Мэтт с напарником то и дело выходили побродить по коридору, проветриться. Ликка держалась стойко, даже не меняя положения, всё так же разгадывала судоку. Пациенты мирно спали в палатах, если на первых обходах было слышно возню и бормотание, то после десяти заснули все, даже ужасно беспокойный Дитмар, который долго и истерично что-то шептал. Покачивая в воздухе ногой, Вильям от скуки рассматривал висящие на противоположной стене плакаты. Как важно соблюдать гигиену, что такое охрана труда, как распознать деменцию, как распознать эпилептический припадок… Вильям знал это всё наизусть, и от перечитывания и так заученных постулатов его начало неудержимо клонить в сон. Мотнув головой, чтобы убрать неприятное ощущение ваты в голове, он кинул взгляд на часы. А вот и время обхода пришло.

— Ладно, пойду умоюсь, чтобы полегче было. И в туалет зайду, многовато чая выхлебал, — Вильям встал и опрокинул в себя остатки чая.

— Ничего, Вили, я долго привыкала к сбитому напрочь режиму, — Ликка отсалютовала ему чаем. — Как раз пройдёшься по коридору, послушаешь пациентов.

— Ну я ж специально подгадал. Ещё час — и пойдём спать.

Он медленно пошёл в сторону закрытого коридора. Умывальники и туалеты были только там, и заходить туда по нужде никто не запрещал. Всё равно замок фиксировал, кто его открыл и во сколько. Вильям приложил карточку к двери и, дождавшись тихого щелчка, прошёл в коридор. Закрыл за собой и огляделся. В коридоре горели приглушённые бра, едва освещая его. Из окон по одной стороне коридора лился холодный свет луны. Справив нужду и вернувшись в коридор, он вздохнул, потянулся и шагнул в умывальню. Ряд умывальников с зеркалом, светлый бежевый кафель, слегка капает вода из одного крана. Он быстро ополоснул кружку, умылся, с силой потерев глаза, вытерся бумажным полотенцем и вышел в коридор. Пройтись, послушать, нет ли подозрительных шумов. Если кто-то не спит, в чём были сомнения, вколоть успокоительного. На дверях палат красовались номера, как в гостинце какой-то. Тишина, мирное сопение, храп, бормотание во сне. Всё тихо как будто. И тут его как будто что-то дёрнуло. По спине пробежал мороз. Он сам не понял, что произошло, как будто в невидимую стену врезался. Вильям тряхнул головой и замер. За дверью, рядом с которой он остановился, был слышен разговор. Четвёртая палата. Мистер Прендергаст. Вильям сглотнул и приложил ухо к двери.

— Я не могу, он делает мне больно, я один, совсем… Тш-ш, слышишь, он там, — шуршание, тяжёлое сорванное дыхание. — Слышишь? Он здесь… Не надо, не сегодня… Я не заслужил… Я не делал зла. Это он зло, — Дитмар явно ходил по палате и разговаривал сам с собой тихонько, едва слышно, половины слов Вильям совсем не разбирал. — Он придёт, он скоро опять придёт. Ненавижу… Он убьёт нас… Пожалуйста, умоляю, не сегодня, нет… Господи, не сегодня…

Вильям отстранился от двери и нахмурился. Стоит ли ставить ему укол, если он вроде как напуган, но не агрессивен, на стены не кидается? Вильям не был уверен, что сможет его успокоить сам, а если насильно ставить укол — он точно будет кричать, перебудит всех. В экстренном отделении таких вопросов не возникало, потому что не было никаких индивидуальных палат. Не спишь — мешаешь соседям, третьего не дано. Ещё немного постояв у двери, Вильям тяжело выдохнул и пошёл на пост. Нет, не нужен ем укол. Если вдруг что-то случится, тогда и сделает. Он уже дошёл до дверей в общий коридор, как за спиной раздался очень характерный звук, словно открылась дверь с магнитным замком, тихий тоновый сигнал и щелчок. Вильям резко обернулся и судорожно сглотнул. Все двери закрыты, горят зелёные диоды. Впервые за всё время здесь ему стало настолько неуютно. Как будто в пустом коридоре кто-то есть, и он смотрит прямо на него. Дитмар судорожно всхлипнул, и Вильям, отмахнувшись от неприятного ощущения, быстро подошёл к его палате. Внутри шуршание постельного белья, тихое дыхание. Может, сделать укол? Он затаился или решил лечь спать? Ещё немного постояв у дверей, и не дождавшись ни бормотания, ни истерики, Вильям выдохнул и быстро направился в общий коридор. Если даже Дитмар успокоился, ему точно не о чем беспокоиться. Закрыв дверь, он зашёл на пост и тяжело опустился на диван рядом с санитаром.

— В следующий раз пойдём вдвоём, — он был готов к чему угодно, к смешкам, подшучиваниям, но все смотрели на него более чем серьёзно. — Мне нужны вторые уши.

— Да уж, неудобно, когда такие палаты. Столько шума будет, если открывать дверь… — Мэтт почесал кончик носа и нахмурился. И как понимать это мрачное молчание? Вильям завозился, чтобы поправить пиджак, как Ликка подпрыгнула на стуле и задрала голову, настороженно прислушиваясь.

— Опять щёлкает, боже, когда ж я привыкну?

Вильям нахмурился и тоже прислушался. Стало слышно очень странный звук, как будто кто-то пустил деревянный шарик по лестнице скатываться. Шуршание. Может, мелкое животное? Для крысы многовато шума, ласка или кот бездомный? Как бы в подтверждение его мыслям что-то небольшое шустро пробежало туда-сюда и исчезло где-то в коридоре.

— А у вас там проверяли чердак? Звучит как грызуны.

— Да, крыс и мышей у нас точно нет.

— Может, кот?

— Может…

Ликка дёрнула плечом и открыла журнал, чтобы записать данные обхода. И почему-то сейчас Вильям вспомнил, как говорил ей о призраках подсознания. И, похоже, первым в лапы к этим тварям попадёт именно он, у него и своих слишком много, а ещё ощущение чьего-то взгляда в затылок никуда не ушло, только усилилось. Он за много лет жизни с ней научился предугадывать опасность даже со спины, и если он чувствует это сейчас, значит, или опасность реальная и более чем серьёзная, или ему опять пора к психотерапевту. Тяжело вздохнув, надеясь на второе, Вильям забрал у Ликки журнал, чтобы внести заметки и расписаться.

Дом, лестница. Поднимается. Сверху голос зовёт, зло, требовательно.

Твою мать, где ты есть? Тащись сюда сейчас же!

Но лестница не кончается. Сначала бежать, потом идти, пытаться через две ступеньки, через одну, сил нет. Ноги еле поднимаются, спотыкается, хватается за скрипучие перила.

Быстрее! Я тебя зачем кормлю?

Ну же, давайте, ноги, немножечко быстрее, ещё чуть-чуть. Только бы опять не вызвать гнев. Он же может, он же сильный. Но верх лестницы теряется в темноте, ей нет конца, она тянется как резина. Падает на ступеньки без сил, пытается отдышаться.

Ку-ку.

Хватают за волосы, боль в лице, темнота, треск, крики где-то далеко, тишина.

На очередной спокойный ноябрьский день Вильяму поставили дневное дежурство с восьми до двух часов дня. И сразу после дежурства он пойдёт на сеанс к Дитмару. Наконец-то появилась возможность понаблюдать за всеми пациентами, за Дитмаром, как он ведёт себя вне палаты. Завтрак прошёл более чем спокойно, несмотря на то, что пациенты тут были разные. Дитмар оказался даже не самым активным, и, что самое удивительное, самым апатичным. Он без интереса ел, похоже, даже не ощущая никакого вкуса. Ему не было интересно ничего в столовой, ни посуда, ни персонал, совершенно ничего. Быстро поев, он отнёс посуду на выдачу, пробубнил что-то вроде «спасибо» и сам пошёл в комнату отдыха. Судя по тому, что никто за ним не сорвался, Дитмар самостоятельный мальчик, сам спокойно топает куда нужно. Там он уселся за какой-то стол и взял бумажку с карандашом. Вильям старался одновременно присматривать и за комнатой отдыха и за столовой, но момент, когда Дитмар закончил черкать на бумаге и оказался стоящим у окна, он пропустил. Окинув взглядом стол и не заметив там никаких подписанных бумаг, он решил, что Дитмар забрал бумажку с собой, а посмотреть на неё очень хотелось бы. Лучше почерка человека о нём мало что скажет.

Наконец все пациенты перешли в комнату отдыха и занимались своими делами. Один играл в шашки сам с собой, облизывая каждую шашку. Другой изображал из себя супермена. Вильям не представлял, что творится в их головах, о чём думают они. Дитмара он хотя бы примерно понял, поверхностно, а эти остальные были как закрытые книги, по обложке которых можно ожидать что угодно. Двое и вовсе были очень слабы, несмотря на то, что были совершенно не старыми, их катали в инвалидных креслах и возили на массаж. Они сидели перед телевизором и обсуждали что-то, понятное только им двоим. Вильям посчитал пациентов и, поняв, что одного нет, словил за руку санитара.

— Где мистер Бейкер?

— В туалет пошёл, он самостоятельный, сам всё сделает и придёт.

Вильям кивнул и подпёр спиной дверной косяк. Вообще для стабильных пациентов без Альцгеймера это нормально, не терять бытовые навыки, так что за пациента в закрытом отделении он не особенно переживал, тем более, что в коридоре была куча народу. Все носили препараты, документы, что-то обсуждали, что-то вытирали, как обычно. Через пять минут мистер Бейкер так и не явился. Вильям прищурился и, подав медсестре, сидящей в комнате отдыха, знак, что он отойдёт, быстро пошёл к туалетам. Он понимал, что вряд ли с пациентом что-то произошло, он бы услышал. Он переживал, что пациент готовит перформанс. И не ошибся. Чем ближе он подходил к коридору, тем отчётливей слышал звук сильного напора воды. Опустив глаза на тёмный кафельный пол, он расплылся в улыбке. Ну, так и знал, интуиция не подвела. По коридору прямо к нему задорно подбиралась вода. Вильям набрал в грудь воздуха, чтобы не засмеяться, и окликнул санитаров. Те, увидев, как медленно, но верно коридор превращается в пруд, кинулись к открытому на день коридору. Оттуда послышалась ругань, какие-то вскрики, было слышно, как они в спешке закручивают краны. Вокруг уже бегали санитары, санитарки и медсёстры с тряпками и вёдрами. Вильям быстро шагнул в сторону от воды и пошёл в комнату отдыха. Такие безобидные выкрутасы его только веселили, на самом деле. Это были обычные повседневные хлопоты, которые говорили о том, что пациент жив и ему явно хватает сил и мозгов чудить, что он ещё не пялится в стенку в памперсе и со стекающей по подбородку слюной.

— У кого тут боязнь воды? — медсестра, к которой он обратился, одними глазами указала на рыжеволосую женщину с едва проявившейся сединой. Она сидела слишком близко к коридору, только бы не увидела. Вильям ту же перекрыл собой дверной проём и шёпотом попросил увести её вглубь комнаты. Без слов медсестра тут же кинулась к пациентке и, что-то тихонько приговаривая ей на ухо, аккуратно увела на диванчик к окну. Сидящий в своём кресле у окна Дитмар же прекрасно заметил то, что происходило в коридоре, и рассмеялся. Невесёлый истеричный смех не сулил ничего хорошего, Вильям тут же захлопнул дверь в коридор, чтобы не было особо слышно, что санитары воюют с устроившим это безобразие пациентом, подошёл к нему.

— Доброе утро, Дитмар. Вы, я вижу, в хорошем настроении, — Дитмар кинул на него косой взгляд и ухмыльнулся на один бок.

— Он корабль ждёт.

— Что?

— Корабль. Лу. Он воду для корабля пустил, — Дитмар почесал кончик носа и перестал ухмыляться. — Корабль его заберёт отсюда.

— А ему тут не нравится?

— А кому тут нравится? — Дитмар вдруг повернулся и посмотрел глаза в глаза, с вызовом.

— Это больница, мало кому в больнице нравится.

— Я хочу туда, — Дитмар кивнул на парк за окном. Снова тоска.

— Там очень холодно, заморозки…

— Да. Я хочу. Я хочу… домой, — Последнее слово он почти прошептал и поджал губы, как будто пытаясь сдержать слёзы.

— Я надеюсь, очень надеюсь, что смогу вам помочь, и вы как можно скорее окажетесь дома.

Вильям мягко улыбнулся Дитмару, а тот, кинув взгляд на приоткрывшуюся дверь, отвернулся к окну, явно не желая говорить дальше. Вильям отошёл от него, стараясь не действовать насильно, и вышел в коридор. На вынесенном из какого-то кабинета кресле почти посреди рукотворного озера сидел крайне недовольный пациент. Перед ним на присядках восседал врач и что-то негромко говорил. Пациент мотал головой, наверняка, не рад тому, что его развлечение так быстро оборвали. Мимо прошла с ведром Ким, медсестра, с которой Вильям успел познакомиться в столовой. Поставив ведро на пол, она тяжело прислонилась к стене, вытирая лоб платком.

— Развлечение теперь на полдня, пипец, — она говорила громким шёпотом, чтобы не слышали пациенты.

— Он тряпками сливы заткнул?

— И где он их нашёл ещё… Теперь собирать.

— Корабль ждал, — Ким удивлённо вскинула брови.

— С чего бы?

— Дитмар так сказал, что он ждёт корабль, который его отсюда заберёт.

— Возможно, он уже третий раз за месяц воду пускает. Обычно успеваем словить за руку, а тут проворонили, — она поправила форменную шведку и взяла ведро. — Ну ничего, сейчас исправим, не впервые.

Вильям задумчиво окинул взглядом коридор, в котором наконец начала таять гигантская лужа, и вернулся в комнату отдыха. Раз у него сегодня здесь пост, тут и побудет, а потом вместе с пациентами пойдёт в столовую. В два у него снова встреча с Дитмаром, а в четыре — пациентка в стационаре. Наконец-то у него плотный график, ни минуты на дурь и лень. И это хорошо.

Глава 4

Дождь, один, холодно, чёрный город, чёрные дома, чёрные окна. Идёт, волоча ноги, грудь болит при каждом вдохе, очень чувствительно, похрустывает. Вокруг никого. Даже фонари выключены. До рассвета не дожить, ни одного просвета, ни одного луча света. Никакой надежды на тепло. В какой-то подворотне — возня. Тише, наверняка монстр, наверняка. Но в темноте чёрная кошка со светящимися глазами. А вот и его спасение рядом. Ящик, как раз он поместится. А рядом ещё картон. Он не раз видел, как бездомные так делают. Нужно просто переждать, дожить до рассвета. Залезает в коробку, кое-как прикрывается чем-то, подстилает что-то. Шорох, опять кошка. Тулится под бок, мурчит. Пусть. Будет у него хотя бы кошка. Обнимает её, мокрую, но тёплую, неприятно пахнущую. На всё плевать.

Вокруг буря, ветер, дождь, они разрывают всё на куски, на мелкие ошмётки. Тише, дыши тише, даже если больно. Терпи, ты умеешь. Она ищет, она найдёт, найдёт, если вдохнёшь. За воем ветра не слышно даже кошки, как она мурчит от тепла. Всё ближе, ближе, в вое ветра слышно её крики. Закрой глаза, она найдёт, всё равно найдёт, но у тебя есть секунда темноты. Она твоя. Иди за ней, за тьмой, мальчик. Она — твой друг и твоя стена. Ничего не остаётся, кроме него и кошки в руках.

— Какой сегодня день недели? — сидящий в кресле Дитмар пожевал губу и вдохнул.

— Понедельник.

— Не вторник?

— Нет. Вас вчера не было.

Дитмар говорил мало, как и всегда. Холодные ноябрьские дни пробирались и в кабинеты уютного пансионата сквозь окна. С самого утра как Вильям проветрил комнату, тут пахло прелой листвой, влагой, свежестью. Дитмар зябко кутался в халат, благо тот был настолько большим, что Дитмар мог завернуться в него несколько раз. За неделю разговоров ни о чём к пониманию диагноза или хотя бы симптоматики Вильям не приблизился ни на шаг. Казалось, что на первом сеансе Дитмар начал с ним говорить только в надежде на понимание. И он считал, что Вильям его совершенно не понимает, и медленно отдалялся, говоря такими же загадками, как и в начале, но ещё короче и неохотнее. Зачастую всё сводилось к «да» и «нет». И как бы Вильям ни пытался его разговорить, всё разбивалось о стену непонимания. Дитмар говорил так, как считал нужным, но продраться через нагромождения общих бессмысленных фраз было сложно, и Вильям понимал, что ценный момент налаживания контакта упущен бездарно в попытках хотя бы обратить на себя пациента, чтобы тот не отдалялся. Обычно пациенты быстрее шли на контакт, но Дитмар оказался ужасно упрямым. Он мог игнорировать вопросы, которые ему не нравились, говорить мало и односложно, и понять, действительно ему тяжело говорить или он просто пытается сойти с темы, было невозможно. На удивление, приступов агрессии больше не было, но разговорить его оказалось сложнее, чем казалось на первый взгляд.

— Ваш двойник продолжает вас беспокоить?

— Да. Но я стараюсь.

— Ничего страшного, если не получится сразу, это ведь не соревнование, — Вильям мягко улыбнулся хмурому Дитмару. — Мы воюем не за медаль, а за стойкий результат. Я бы хотел спросить, вы в зеркале видите только его или и своё отражение тоже?

— Вижу. Вижу отражение. Он его заменяет.

— То есть, несмотря на то, что он похож на вас, вы видите момент, когда он заменил ваше отражение.

— Да. У него лицо как маска.

— И вы видите разницу между собой и им, верно?

— Да. Он — не я, — Дитмар огляделся и,наклонившись, шепнул: — Он измывается надо мной.

— Это логично, он пытается заставить вас плохо себя чувствовать.

— Мне плохо. Да. Очень, — Дитмар прижал руки к груди и зажмурился. — Мне больно.

— В груди?

— Да. Везде. Мне так плохо… — Вильям слегка нахмурился. Он не мог ничем помочь, в этом отделении препаратами и основным лечением заведовал профессор, стоит ему доложить о том, что Дитмару физически плохо. — Доктор, пожалуйста… Мне больно, мне плохо тут.

— Я понимаю, но я всего лишь ваш врач, я не имею права вас отпустить, это должен делать заведующий отделением. Давно у вас эта боль?

— Да.

— Она зависит от чего-то? От погоды, от того, как вы спали?

— Нет.

— Она скорее давит, а не режет?

— Да!

— Вы чувствовали это до того, как приехали в больницу?

— Не помню.

— А здесь с самого начала?

— Нет.

— Быть может, после смены препарата у вас сбилось давление, я сообщу…

— Я не скажу вам больше ничего, — Дитмар мгновенно ощерился, превращаясь из беззащитного пациента в злобную шипящую кошку. — Нет.

— Почему?

— Вы мне не верите. Вы считаете меня лгуном!

— Вовсе нет. Я пытаюсь вас разговорить, чтобы лучше понять симптомы.

— Буду болтать — опять уведут туда, — Дитмар указал пальцем вниз и отвернулся. А всё так хорошо начиналось, он даже немного наладил контакт.

— С чего вы взяли, что я вам не верю.

— Никто не верит.

— И всё?

— Я вижу ваши глаза, — Дитмар наклонился к нему через стол, нависая над ним. Его зелёные с серым тёмные глаза, как будто металлические, оказались слишком близко. — Я вижу ваши мысли. Мне никто не верит. И до вас не верили. Даже не слушали.

— Но я вас слушаю.

Дитмар скептично поджал губы и сел в кресло. Остаток сеанса прошёл в односторонних попытках снова заговорить. Дитмар смотрел в стену и делал всё, чтобы игнорировать Вильяма. Наконец зашли санитары и вывели его за руки, он даже не сопротивлялся. Странно, впервые за всё время терапии Дитмар так взбрыкнул. Он, конечно, и до этого выказывал недовольство уточняющими вопросами, он считал, что выражается вполне ясно. Но сегодня… Он с утра был какой-то особенно хмурый и подавленный. Может, боль обострилась, и он на фоне как раз боли так разозлился. И это был не приступ, он просто как будто потерял терпение, как обычный человек. Вильям достал блокнот и, быстро сделав уточняющие пометки, решил сходить к профессору, рассказать о состоянии Дитмара. Быть может, его стоит обследовать, может, у него проблемы с сердцем. От сердца обычно болит всё. А ещё, похоже, пора менять подход к Дитмару. Принести диктофон и записывать разговоры. Никаких уточняющих вопросов. Делать вид, что понимаешь, а потом уже записи анализировать на свежую голову. Дитмар как будто торопится, хочет что-то рассказать, вот его и раздражает медлительность разговора.

Тихий странный звон, как будто что-то дрожит, отвлёк его от блокнота. Поезд? Нет, поезда тут ходили часто, но далековато, чтобы стекло в витринах звенело. Вильям тряхнул головой на всякий случай, вдруг в ушах звенит. Нет, не похоже. Он заозирался, пытаясь понять, откуда звук, и наткнулся взглядом на чашку чая. Ложечка звенела о фарфор тихо, но настойчиво. Вильям слегка наклонился, разглядывая это явление. Отчего она дрожит? Он не чувствовал никакой дрожи, землетрясений здесь быть не может, поезд точно нет, самосвал тоже нет. Что за чёрт. В этом монотонном звоне Вильям вдруг почувствовал, что проваливается в него, как в яму. И когда он резко отстранился, ложка вдруг сдвинулась в чашке, как будто кто-то её рукой толкнул.

— Стоп, нет, — Вильям вжался в кресло и зажмурил глаза. — Нет, Вили, всё нормально, это от стресса, очередное напоминание, что успокоительных хлопнуть нужно.

Вильям с опаской открыл глаза. Ложка была в чашке. Именно там, куда была отодвинута чем-то, он всегда оставлял ложку у ручки, чтобы держать её большим пальцем. Тяжело сглотнув, он взял чашку и вышел из кабинета. Отнесёт на кухню, нечего посуду складировать. Ещё и с такими фокусами. Он сам не заметил, что не поздоровался с прошедшим к своему кабинету профессором. На кухне Вильям попросил налить просто воды и, выхлебав весь стакан, вышел в коридор, поправляя пиджак. Нет, это не дело. Нужно поискать среди здешних психотерапевтов кого-то, кто его примет и послушает. Потому что он прекрасно знал, как далеко могут заходить такие его состояния.

— Вильям, — рядом с ним остановился его коллега, Лэри Опенгеймер, врач того самого любителя пускать воду. Он лучезарно улыбнулся и поправил светлые, почти белые волосы. — Что-то у вас такой потерянный вид, пациент вычудил что-то?

— Нет, меня после экстренного ничем не удивить уже. Просто… — сказать про чашку или нет? Нет, не хватало ещё очутиться на месте пациента. — Дитмар решил не идти на контакт.

— Бойкот? — в ответ на кивок Лэри поджал губы и покачал головой. — Дитмар проблемный, я сам тут всего полгода, сколько его врачей застал, все жаловались на то, что он каждый день как разный пациент, каждый день искать к нему подход приходится.

— Ну… Всё не настолько плохо. Скорее он не любит, когда задают много вопросов. Он хочет, чтобы я понимал его. На его беду, это в мои опции не входит.

— В смысле? — стоящий рядом ещё один врач, Джейкоб Мерле, видимо, не выдержал и решил влезть. Да, странно слышать такое от врача-психотерапевта, но это издержки его школы. Именно так учили в его университете.

— Я не пытаюсь понять пациента, всё равно не пойму. Я должен ему помочь, и всё. А это можно сделать и без глубокого понимания. Тем более, мы говорим о бреде. А я пока даже не могу понять, где кончаются фантазии Дитмара и где начинается реальность…

— Нет! Нет, нет, нет! Не подходи! — Вильям едва не подскочил от неожиданности и кинулся к комнате отдыха. И, растолкав толпу на входе, увидел картину, от которой бросило в пот. Дитмар стоял на подоконнике и держал в руках стул в замахе. Бледный как привидение, растрёпанный, с безумно горящими глазами, он смотрел на собравшихся и явно был готов сражаться насмерть. — Нет! Ты не тронешь меня!

— Галлюцинация? — Вильям дёрнулся от шепотка за спиной. Нет, Дитмар явно замахивался на профессора. Тот стоял чуть поодаль, выставив руки перед собой, чтобы показать, что они пусты.

— Дитмар, я не враг тебе, Дитмар, ты слышишь? Я здесь, чтобы помочь тебе. Дитмар, давай поговорим, спустись.

— Заткнись! Я тебя не слушаю, з-заткнись! — Дитмар своим осатаневшим видом перепугал даже самых заторможенных, они жались в углу под прикрытием санитаров. — Ты лжёшь!

— Дитмар, посмотри на меня, я врач, моя работа помогать пациентам, ты мой пациент.

Мистер Форинджер сделал шаг, и это дало совершенно ошеломительный результат. Дитмар с грохотом кинул стул прямо в него и с удивительной силой рванул на себя раму окна. И она поддалась, явно не рассчитанная на такие рывки. Он уже вцепился в прутья решётки, когда его за ноги стащили с подоконника санитары. Но он вывернулся и прытко кинулся к дверям. И Вильям, сжав зубы, расставил руки в стороны. Отвлёкшийся на санитаров Дитмар буквально влетел в него, и Вили посильнее сжал его в эдаких объятиях.

— Нет! Пустите! Нет, нет, нет… Нет! — Дитмар взвился, выгнулся и закричал диким голосом, едва ли не оглушая его. В голове зазвенело со страшной силой. Санитары тут же вытащили его из хватки Вильяма и принялись скручивать его же халатом. Он вырывался, рычал, страшно, болезненно, захлёбываясь воздухом. Вильям не выдержал и наклонился к нему, чтобы их лица оказались на одном уровне. Взял его лицо в руки, чтобы привлечь внимание. Дитмар мотнул головой и больно укусил его. Но Вильям полностью проигнорировал это, хоть и было больно, и несильно тряхнул его.

— Дитмар, смотри на меня, — Дитмар зажмурился, уродливо морщась и выгибаясь. — Дитмар, посмотри, я твой врач. Дитмар.

Он приоткрыл глаза и, скривившись, осел на пол, как будто что-то щёлкнуло в голове. Он тут же едва не завалился на бок, но его удержали санитары. Повиснув на их руках, как тряпичная кукла, он как будто отключился. Но открытые глаза и лёгкие движения губ говорили об обратном.

— Нет, не надо…

— Дитмар, посмотри на меня, пожалуйста, — дождавшись, когда он хотя бы приподнимет голову, Вильям мягко улыбнулся. — Всё в порядке, ничего страшного не произошло, ты в безопасности. Я рядом и помогу.

— Да… Вы поможете мне, доктор?

От его срывающегося после крика шёпота сердце подскочило к горлу. Впервые Вили казалось, что он не просто ведёт пациента, казалось, что он адвокат невиновного, которому светит смертная казнь и весь суд присяжных против него. Но он только успокаивающе улыбнулся и погладил по плечу. И заметил синяк на шее, какой-то странный, как будто его ударили чем-то маленьким. Санитары повели Дитмара по коридору к кабинету профессора, а тот похлопал Вильяма по плечу и хмыкнул.

— Как мне с вами повезло. Вы для него лучшее успокоительное. Как вы это делаете?

— Или сделаешь это, или получишь в дыню. Законы экстренного отделения суровы, — мистер Форинджер хохотнул. — Дитмар жалуется на боль в груди.

— Да? Это плохо… Я попрошу померить ему давление, если нет, отведём на ЭКГ. Этого мне ещё не хватало, будем контролировать его состояние. Вроде поступал без сопутствующих заболеваний.

Нахмурившись, он кивнул Вильяму и быстро пошёл следом за Дитмаром. Он встречался с пациентами каждую неделю, и Дитмар пока что отличился исключительно неадекватной реакцией. Или адекватной? В его голове он явно поступил правильно. Что не так? Что бы он ни говорил, Вильям впервые так хотел именно понять пациента, залезть ему в голову… Но это невозможно. Похоже, в попытке пройти лабиринт он завёл себя и Дитмара в тупик.

— Вильям? — он резко обернулся и едва не столкнулся носом с мужчиной у себя за спиной. Полный, среднего роста улыбчивый мужчина протянул ему руку. — Джим Монтгомери, управляющий отделением. Пройдёмте со мной.

За две недели в отделении он впервые его видел. Такой незаметный или был в отпуске? Нет, мужчина оказался приметным, рыжий, шумный, он весело со всеми здоровался и беззлобно подкалывал прямо на ходу. Он провёл Вильяма в часть коридора, которая была за комнатой отдыха и шла параллельно коридору с палатами. Что-то вроде административного закрытого крыла. Кто здесь работал, Вильям не знал, да и не интересовался. За открытыми дверьми было видно архивы, какие-то забитые под потолок бумагами стеллажи. В коридоре стояла полная тишина, прерываемая тихими телефонными звонками и мягким женским голосом. Секретарь. Открыв кабинет в конце коридора, он приглашающе махнул рукой.

— Проходите, присаживайтесь. Надеюсь, вы за две недели не сильно много упустили из-за моего отсутствия. Сейчас, секундочку, — он залез в дипломат, перебирая бумажки. В кабинет медленно вплыл ещё один незнакомый мужчина, сухой и маленький. Он поставил на стол чашку кофе и забрал две папки. — Рональд, перебери документы по бухгалтерии, пожалуйста, я ничего не успеваю из-за этого семинара…

— Конечно, к концу недели я тебе подготовлю отчёт для отправки, — мужчина вышел и закрыл за собой дверь.

— Вот, это вам в портфолио бумаги от университета, — мистер Монтгомери протянул Вильяму два красивых бланка с печатями. — А это ваш сертификат на повышение. Мы его всем выдаём, чтобы в случае нового указа вас сразу на переподготовку направить. И, сразу, раз вы здесь, это тоже вам, — он положил на стол коробочку с пейджером и печатный бланк. — Распишитесь в бланке, и можете идти. Это ваш рабочий пейджер, его номер будет у администрации, отдела кадров, заведующих. Ну и их номера у вас тоже. Чтобы не бегать по этажам вводим новую систему, — он, едва не выронив чашку из пальцев, зашипел сквозь зубы и взял её под дно. — Чёртов карпальный канал. Ладно. Если у вас будут вопросы по университету, научной деятельности, каким угодно проектам, если захотите написать статью, обращайтесь ко мне, я буду вашим переговорщиком. А если у вас возникнут вопросы по выплатам надбавки, можете обратиться к мистеру Смиту, вы его видели. Это наш бухгалтер.

— Спасибо.

Забрав пейджер, Вильям быстро вышел в общий коридор и нахмурился, увидев Дитмара. Профессор что-то тихо ему говорил, Дитмар кивал и нервно всхлипывал. Не плачет? Нет, просто нервничает. Наконец профессор что-то спросил и в ответ на кивок, улыбнулся и похлопал Дитмара по плечу. И тот скривился от боли. Вильям невольно вспомнил синяк на шее и отвернулся от этой сцены. Нужно узнать, откуда все эти ушибы. Но не сегодня, сейчас пациент в плановом.

18 ноября

Дитмар идёт на контакт плохо, считает, что ему не верят и отказывается говорить. Конкретики не даёт, боится, что его уведут куда-то вниз. Периодически в течении дня и приёма прослеживается нервный тик с заиканием. Начинается и проходит без видимых причин.

Важная заметка, он не слышит голосов. По его словам, никаких голосов, кроме голосов реальных людей, он не слышит сейчас и не слышал ранее. Значит, галлюцинации, связанные с зеркалами, исключительно зрительные. Хотя тут тоже сложно что-то конкретное сказать, у Дитмара плохое зрение, возможно, он любой тёмный силуэт, даже свою тень, воспринимает как двойника. Пока что состояние пациента туманно и никак не вырисовывается. Признаков суицидальных мыслей нет, депрессивного расстройства нет, никаких признаков выявленного при поступлении обсессивно-компульсивного расстройства.

Выявлена явная спастическая кривошея на левый бок, видно излишний тонус мышц. Прописывать миореллаксанты такому заторможенному пациенту не стоит, научил его компенсировать кривошею закидыванием правой руки за голову и возвращением поворота головы. Успешно этим пользуется. Продолжает жаловаться на плохое самочувствие без конкретики.

Заметил уже третий раз синяки на ногах, впервые на шее. Учитывая, что ходит Дитмар достаточно уверенно, не падает, объяснить происхождение следов пока не могу.

В комнате отдыха при попытке отвести на сеанс к профессору у Дитмара случился делирий… Делирий?

Вечернее дежурство, тишина и спокойствие отделения вводили в сон. Привыкший уже к полуночным бдениям Вильям, уже не засыпал так. Он делал заметки в блокнот о своих наблюдениях за день и перечитывал старые записи. Анализировать пациентов можно бесконечно, особенно таких непростых, как Дитмар. Похоже, что он ухитрялся заламывать руки всем предыдущим врачам, не удивительно, что они убегали. От этого становилось интереснее, но и труднее тоже. Дитмар играет с врачами в какую-то одному ему известную игру, где призом будет выздоровление пациента. Однозначно одно, то, что он говорит, нельзя воспринимать как бред, это скорее ребусы, которые нужно внимательно слушать, чтобы понять. На ум то и дело приходило замечание Дитмара насчёт мистера Бейкера, мол, тот ждёт корабль, который его заберёт. Казалось, что в этой фразе будет ключ к дальнейшему разгадыванию загадок. В конце концов даже к самым сложным головоломкам прилагался ключ. Окончательно загнав себя размышлениями над записями, он отложил блокнот и вышел в общий коридор. Вильям медленно прошёлся туда-сюда, чтобы разогнать сонливость.

— Эй, Вили, будь другом, набери воды из крана, — из сестринской почти высунулся медбрат, но на него тут же шикнула Ликка.

— Сам сходи. Не дёргай человека.

— Ликка, да что ты. Нормально всё.

Вильям махнул рукой, улыбнувшись, и потянулся. В конце концов, очередная спокойная ночь медленно, но верно шла к концу. Ещё два часа, и они пойдут спать. Вильям прекрасно знал свой не в меру капризный организм, который требовал спать положенную дозу сна и ни минутой меньше. Везёт, что обычно после ночной смены расписание только во второй половине дня, он успевает отоспаться. Сон вообще был его священной коровой, и нарушать его он боялся. Если начинал расшатываться режим сна, расшатывалась и нервная система. Он пережил страшную депривации сна, начинал биться головой об стены от невозможности спать. Сейчас было полегче на таблетках, но всё равно глаза пекло от желания их закрыть. Джош прошёл в столовую, набрать воды, а Вильям решил пройти в часть общего коридоре, где были процедурные и комната отдыха. Там вряд ли что-то может быть не так, но он привык осматривать все помещения. В экстренном отделении чего только не происходило под покровом ночи. Ему везло, что у него была толстая шкура, которую пробить нужно было ещё постараться, иначе бы тронулся.

Шаги, лёгкие, как в мягких тапочках, раздались за дверьми комнаты отдыха. Вильям замер, прислушиваясь. И чуть не подпрыгнул, когда услышал, как кто-то зовёт его по имени из-за закрытой на замок двери. Судорожно сглотнув, он поднёс ключ к замку и приоткрыл дверь. В комнате стояла темень, ночь облачная, луна светит тускло. Но тут точно никого нет, пустота. Ещё раз оглядевшись с порога, Вильям шагнул внутрь, чтобы проверить за сестринской стойкой. Шаг, ещё шаг, за спиной захлопнулась дверь, и сердце упало в пятки. Вильям никогда не был мнительным, но сейчас показалось, что за спиной кто-то стоит. Зажмурившись, он глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз, чтобы хоть немного успокоиться, потому что он и так в последнее время пьёт максимальную дозу препарата, который ему психотерапевт прописал. Нет, нужно брать себя в руки. Да, в старом доме ему и не такое чудилось, он потому оттуда и сбежал, в этом месте жило слишком много воспоминаний. Но что его так дёргало здесь, он не понимал. Дождавшись, когда сердце перестанет колотиться в ушах, Вильям открыл глаза, наигранно равнодушно осмотрел комнату, открыл дверь ключом и вышел. И облегчённо выдохнул, прислонившись к стене. Сколько себя ни уговаривай, а всё равно на минуту стало очень не по себе.

— Что случилось? — Майк, вышедший за печеньем, застал его в странной позе рядом с комнатой и остановился.

— Показалось, что в комнате кто-то ходил. Грызуны по чердаку бегают, а я никак не привыкну.

— Я до сих пор не привык, куда тебе.

Он хмуро дёрнул уголком губ и зашёл в столовую. Может быть так, что он не один едет кукушкой? Может, это чувствуют, слышат и видят все сотрудники? Нужно будет спросить. Дойдя до сестринской, он едва не подскочил, когда свет мигнул. В столовой Майк выронил что-то на пол, в сестринской Ликка ругнулась и зашуршала одеждой.

Не многовато странных происшествий на смену? Вильям не любил случайные цепочки совпадений. Их лучше параноикам оставить, они такое любят. Но в тёмном, освещённом только светом луны, коридоре снова раздались шаги, а затем вдруг по настоящему открылась дверь закрытого коридора. Вильям судорожно сглотнул, тело свело судорогой, как от паники. По коридору, который должен быть пустым, шёл кто-то. Он шёл медленно, слегка подволакивая ноги и обнимая себя за плечи. В полутьме коридора он казался тенью, нереальным, но звук его шагов и тяжёлое дыхание были самыми настоящими. Вильям отмер и тряхнул головой. Нет, всё нормально, всё…

— Доктор… — из темноты на пятачок света вышел Дитмар. Он сонно щурился и ёжился.

— Что? Как вы здесь..? — Вильям не сразу понял, что произошло. Ликка мгновенно вылетела из сестринской, увидев Дитмара через смотровое окно. — Как ты вышел из палаты?

— Я… — он вздрогнул и оглянулся. Тяжело вздохнул и понизил голос. — Меня кто-то в бок ударил. И дверь открыта. Я… Я искал врача…

— Так, всё в порядке, ничего страшного, — Вильям быстро пришёл в себя, забрал у Ликки стакан с водой и протянул Дитмару. — Хочешь воды? Сейчас мы разберёмся с замками, и всё будет хорошо.

Джош уже набирал номер администрации, было слышно, как он негромко ругается за неисправные замки. Ликка тут же подхватила укладку с успокоительным и быстро пошла за Вильямом. Дитмар не сопротивлялся, дал себя завести в закрытый коридор и даже сам зашёл в свою палату. Там было действительно неплохо, кровать с хорошим бельём, даже небольшой коврик для тапочек. На кровати — маленький плюшевый кролик, на окне — пара подушек и одеяло, у второй стены — кресло. Добавить телевизор и шкаф — и будет гостиничный номер. Окно закрыто ставнями-жалюзи, чтобы не тревожить пациента. Дитмар поднял кролика и подобрал под себя ноги, морщась, как от боли. Пока Ликка быстро проверяла, спят ли остальные пациенты, он подошёл к Дитмару, осторожно задрал пижамную рубашку и выдохнул. На боку расцветал большой синяк, как будто его ногой пнули. Откуда? Кто? Он сглотнул похолодевшую слюну и вышел в коридор.

— Ликка, у вас есть на посту мазь от синяков?

— Да, а что?

— Принеси, у Дитмара весь бок фиолетовый.

— Хорошо. Все спят, всё нормально.

— Все двери открыты?

— Да, все красные горят, я заглянула. Сейчас посмотрю ваши кабинеты, наверное, на всём этаже вышли из строя.

— Плохо… А если в бредовом вдруг выйдут?

— У нас периодически то карты, то замки клинит. Система сложная, только перепад напряжения на подстанции — и всё.

Она быстро побежала в сторону поста, а Вильям решил пройтись по палатам. Повезло, что двери вышли из строя бесшумно, никого разбудить не успели. Но что с Дитмаром? Ударился? Спал на чём-то жёстком? Нет, это именно удар. Может, его подозрения в том, что пациентов могут за непослушание колотить, не такие уж беспочвенные? Но он бы это заметил, такое не заметить нужно слепым быть. Забрав у Ликки тюбик с мазью, он зашёл к Дитмару и присел рядом на кровать.

— Задирайте рубашку.

— Зачем? — он тут же вцепился в одеяло, и Вильям показал ему мазь.

— Нужно обработать синяк, чтобы он завтра меньше болел, — Дитмар успокоился и покорно задрал рубашку. — Пока я буду втирать, может быть немного больно, придётся потерпеть.

— Да.

— Вы не видели, кто вас ударил? — Вильям аккуратно намазал холодную мазь на синяк и начал втирать. Дитмар зашипел сквозь зубы, но вырываться не попытался. — Может, вы что-то слышали, заметили?

— Нет, — Дитмар поджал губы, и от этого простого движения стало не по себе. Он видел, он точно знает, кто его ударил, но играет в молчанку. Этот Дитмар явно сложнее, чем просто пациенты. Он не молчаливая овца, которую можно вывести из лабиринта за руку. Он сам нарисовал этот лабиринт и знает, где выход. Но в силу болезни не может сказать правду, указать направление.

— Хорошо, можете не говорить. Но я вижу вас насквозь, — Дитмар испуганно вскинул на него глаза, и Вильям спокойно прищурился, чтобы выглядеть внушительнее. — Я готов играть по вашим правилам. Готов отгадывать ваши загадки любой сложности. Но наградой мне будет правда. Говорите как хотите, но правду.

— Да? — Дитмар наклонился к нему и заговорщически протянул руку. — Я не лгун, я никогда не вру. Запомните это. Я всегда прав, даже если не прав.

— Хорошо, — Вильям пожал руку и улыбнулся. — А теперь вам нужно спать.

Дитмар покорно кивнул и укутался в одеяло, прижимая игрушку к себе. А Вильям вышел в коридор, закрыл за собой дверь и кивнул подошедшей Ликке. Не нужны Дитмару никакие успокоительные, никакие уколы. Он не буйный. Он умный и хитрый. Но не может выразиться ясно. И у Вильяма есть возможность ему помочь быть услышанным. Уже выйдя из коридора, он услышал отдалённый шёпот. Кто-то позвал его по имени. Оглянувшись и не увидев ничего, он закрыл чёртов коридор и тяжело выдохнул. Что-то тут не так, определённо не так.

В коридоре тихо, за окнами видно параллельный административный коридор и осину во внутреннем дворе. Он не он. Он не понимает, куда идёт, что делает. Рассыпается по коридору, как пыль, разливается водой, скользит. Видит пациентов, как они беспокойно спят, заносит над ними прозрачные руки, чтобы проверить их, и слышит, как следом за ним отключаются замки. Кто-то идёт за ним, кто-то, кого он не видит. Не может обернуться, не может остановиться. Как будто это ритуал. Отпечаток ладони каждому пациенту на лоб.

Я здесь…

— Нет.

Оборачивается. За ним по пятам идёт она. Медленно, подволакивая ноги. Психбольница — её стихия.

Отпусти меня.

— Иди куда хочешь.

Пытается уйти куда-то в стену. Почему, куда, зачем? Хватает за руку, больно как никогда. Сжимает пальцы до хруста. Ногти впиваются в кожу.

Отпусти меня, сукин сын!

Коридор затапливает темнота, и в ней какой-то дрожащий, как помехи силуэт, похожий на воплощение ночного кошмара, пустого, но такого отвратительного, начинает кружить вокруг них в каком-то нелогичном танце. Ужас захватывает. Опять он один на один с кошмаром. Да почему? Почему он всегда один? Чем он заслужил? Пытается тщетно вырвать руку из её хватки, пока она в бреду кричит в лицо «отпусти меня».

— Да пропади ты пропадом, ублюдочная!

Жестокая пощёчина, во рту кровь, щека онемела, кажется, что сейчас начнёшь выплёвывать зубы. Фигура приближается, и вот перед ним только два провала, как глазницы. Кажется, что сердце останавливается. Всё.

Очередной четверг с вечерним дежурством выпал на выходной. Поэтому Вильям с самого утра уехал в Карлайл и гулял по городу. Купил одежды, обуви, зашёл в бар, заказал кофе и наслаждался днём. У него давно не было таких спокойных дней, чтобы встать спокойно, неспешно позавтракать, насладиться поездкой в хорошем авто, ходить по магазинам, выбирать вещи. Он потратился больше, чем рассчитывал, но ни о чём не жалел. Ещё немного — и дом будет продан, этих денег хватит купить тут квартиру и какую-нибудь старую машину на первое время.

Вильям вообще старался не строить долгосрочных планов, потому что это было дело неблагодарное. Все его планы не переживали даже лёгкого ветерка. Поэтому он скорее мечтал, как о несбыточном. Он не был фаталистом и в божественную сущность не верил, он считал, что человек и все, кто его окружает, сами творят жизнь. И ему хотелось как никогда наконец окружить себя людьми, которые помогут ему что-то строить, а не только разрушать. Разрушать он умел. Дедушка немного помог ему бороться со своей деструктивной сутью, но это было не так просто. Временами Вильям смотрел на пациентов экстренного и думал о том, что может занять их место. То, что он пережил, бесследно не проходит. Когда-то он вернётся в больницу, возможно, даже в приют, но уже не как врач.

Потерев лицо руками, чтобы немного разогнать тучи в голове, Вильям принялся шуршать чеками из магазинов. Новая хорошая замшевая куртка с жаккардовыми вставками и меховым подкладом, как он давно хотел, высокие ботинки, туфли, чтобы на работу ходить, несколько приятных рубашек, тёплые брюки и всякая мелочёвка вроде перчаток и шарфов с носками. Он прекрасно понимал, что радость от покупок выветривается быстро, но не у него. Привыкнув ходить по пять лет в одном и том же, бесконечно латать, поправлять, подгонять, затягивать, если болтается, он чувствовал экстаз от того, что смог купить целую кучу шмоток, которые ещё даже пахли магазином. Теперь главное сохранить этот эмоциональный подъём как можно дольше.

За окном мелькнул силуэт в чёрном длинном пальто, как призрак. Краем зрения Вильям заметил, что у этого кого-то подозрительно знакомые седые волосы, собранные в хвост. По спине пробежал холод. Это что, галлюцинации, бред преследования или они реально приехали сюда. Подхватив пакет в покупками, Вильям быстро подошёл к барной стойке, чтобы расплатиться за заказ. Лучше не проверять ничего, быстро смыться и забыть о том, что увидел.

— Вильям, какая встреча, — от этого гнусавого женского голоса его передёрнуло. Он медленно повернулся к обладательнице и поджал губы. Опять. Эта. Сука. Анелиза Милтон собственной персоной. Маленького роста девушка в бежевом пальто и широкополой фетровой шляпе чёрного цвета. Ни капли не изменилась, хотя с тех пор, как он её видел в последний раз, прошло лет семь. — Даже не поздороваешься?

— Здороваться — это желать здоровья. А тебе я бы пожелал гадюку за шиворот, — Вильям расплылся в самой неприятной улыбке, какую только мог изобразить на лице.

— Как невежливо, — она сделала шаг вперёд, явно пытаясь надавить. Не выйдет, не сейчас, когда она ниже на полторы головы и психика не воспринимает её как нечто весомое. В ответ Вильям сам шагнул к ней навстречу, нависая над ней. Это что, замешательство на лице? Приятно.

— Я отвечаю вежливостью на вежливость. Ты тоже не поздоровалась. Я так понимаю, ты тут не одна, а всей прекрасной компанией? Что, так нужен мой дом, что аж сюда приехали из Лондона?

— Не твоё дело.

— Моё. С тех пор, как я попал к вам, вы всегда будете моим делом. Я слышал, вы приходили в похоронное агентство.

— Допустим.

— И как? Понравилось с полицией общаться? — ого, какая буря эмоций.

— Мы тут не из-за тебя. Но не скажу, что рада тебя видеть в принципе. Мы хотели положить цветы, раз ты сам не приехал.

— А за что мне класть ей цветы? За то, что она меня чуть не убила трижды? Нет, пусть горит, мне не жалко. А я ещё прокляну пару раз сверху.

— Ты отвратительный человек, как так можно. Нужно прощать.

— Не тебе меня попрекать прощением. Я вызываю полицию, — Вильям со спокойным выражением лица кинул взгляд на бармена и тот тут же выставил на стойку телефон. Анелиза схватила его за руку и Вильям едва подавил желание вмазать ей по лицу так, чтобы она упала. Сколько раз он в детстве получал по голове от этой стервы, всего на пять лет его старше, а как она примазывалась к пастору, чтобы не оказаться на его месте. Наконец-то у него достаточно сил, и физических и моральных, чтобы двинуть в ответ. Но он, перехватив её руку сжал пальцы так, что она зашипела. Подтянул к себе, нависая над женщиной и поджал губы. — Ты думаешь, я благородный рыцарь, который молча стерпит? Нет, я отбитый психопат, вы меня таким сделали. Я размажу тебя по стене так, что легче будет закрасить, чем отодрать. И Кристиану передай, что если я ещё раз увижу вас неподалёку от себя, я куплю огнестрел и буду стрелять на поражение.

— Не нужно мне ничего передавать, Вильям. Пусти её, пожалуйста, — Вильям выпрямился и разжал руку. Запястье под его пальцами побелело и скорее всего будет синяк. Отлично. Кристиан стоял чуть сбоку и мял в руках шляпу. Нет, не бред, за окном он видел его. Только в этот раз он оказался уже полностью седой, без единого чёрного просвета. Молодое лицо смотрелось странно в окружении этого белёсого облака, а покрытые кучей шрамов в виде крестов руки дрожали, как у старика. А он всего на три года старше. — Я писал тебе, почему ты не ответил?

— Не считаю, что обязан это делать. Скажи спасибо, что я ещё не вызвал копов. Я предупредил насчёт огнестрела. Когда-то давно вы, может, и имели надо мной власть, но это уже в таком далёком прошлом, что я бы на вашем месте не надеялся на это.

— Чёртов ублюдок, — Анелиза стояла за спиной Кристиана и тёрла больную руку, кидая на него уничижительные взгляды. — Всё равно тебе не будет нигде покоя, демон рвётся наружу. Он найдёт кровь, он придёт к ней, как ты не понимаешь?

— Анна, хватит, пожалуйста, — Кристиан выставил перед собой руки, пытаясь развести их. — Вильям, прошу, послушай меня. Я не проповедовать пришёл, правда, мы кофе попить хотели.

— Вы всё детство надо мной издевались, и теперь демон я? В зеркало посмотрите.

Вильям быстро надел пальто и пошёл к выходу. И уже в дверях услышал, как Кристиан тихонько шепчет «Дьявол любит осеннюю тьму и выходит ночью за душами». Нет, плевать, надоело выслушивать этот нескончаемый бред про Ад, Рай, антихриста, Сатану. Надоело, сыт по горло. Сев в стоящее рядом с баром такси, Вильям попросил отвезти в приют, а сам устало откинулся на спинку дивана. Нет, это не дело, надо расслабиться, успокоиться, у него ещё дежурство. И почему он так продолжает реагировать на этих ублюдков? Сколько бы лет ни прошло, как бы он ни храбрился, сердце подскакивает к горлу и не слушает никаких разумных доводов о том, что уж теперь он может защититься от них всех. И самое страшное, что эта глупая фраза Кристиана отозвалась чем-то в душе. Как будто он сказал чистую правду, и дьявол ждёт терпеливо ночи.

Приют больше не казался таким тихим спокойным местом. Почему-то от взгляда на старинное красивое здание, в котором кипела жизнь, Вильяму хотелось развернуться и уйти. Он старался успокоиться и выдыхать спокойно, но выходило плохо, холодный влажный воздух казался тяжелее гири. Он сунул руку в карман пальто за конфетой, которые всегда таскал с собой для самоуспокоения вместо сигарет, пытаясь бросить. Пальцы наткнулись на какой-то кусок бумаги. Это ещё что такое? Вытащив обрывок, Вильям уже начал его разворачивать, как ветер вырвал его из рук и понёс по старой аллее в глубину заброшенной части сквера. Он поймал бумажку, прихлопнув рукой к брусчатке и сжав в кулак вместе с листьями. На клочке бумаги оказался номер телефона. Кто? Кристиан сунул? Если да, то зачем? Вильям поднял голову и увидел в глубине аллеи пожилого мужчину в клетчатом пальто, шляпе и с зонтом тростью. Он шёл куда-то к заброшенной колоннаде, явно прогуливаясь. Кто-то из врачей гуляет, наверное. Вильям вздохнул и, когда поднял глаза, никакого мужчины не увидел. Выпить успокоительного, срочно, пора начинать новый курс. Сунув бумажку обратно в карман, он нахмурился и быстро пошёл к жилому корпусу.

Глава 5

Ночное дежурство не клеилось. После столкновения со своими старыми знакомыми Вильям не горел желанием контактировать с кем-то в принципе. Хотелось забиться под камень до лучших времён и переждать там хоть несколько часов. Развесив новые вещи в шкафу, он полежал в тишине, перекусил сэндвичем из кафе и пошёл на дежурство. То, что он не в духе, все заметили ещё издалека, поэтому к нему особо никто не лез с разговорами, просто оставили в покое. Ликка только тактично предложила чай, и Вильям из вежливости согласился. И теперь цедил напиток сквозь зубы, гоняя в голове мысли о том, где он мог оставить след, чтобы его удалось выследить. Адрес он оставил нотариусу, но тот мог сдать его лишь под пытками. Остальные знали только номер телефона, и то, никаких лишних людей в этом списке не было. В общем, у него было о чём подумать. Потому что если не навредить физически, так испортить ему репутацию они могли. С них станется шастать сюда и ждать его под воротами. Через пару их приходов об этой отвратной ситуации будет знать весь приют. Но ещё больше его смущало то, что у него опять началось странное состояние тревоги, когда даже обычные вещи кажутся подозрительными. Нет, психиатр ждёт, нужно срочно найти кого-то и наведаться за таблетками.

В коридоре раздался странный звук, как будто что-то упало, Вильям, как самый незанятый, быстро вышел и не увидел ничего. Полумрак в коридоре очень хорошо рассеивала полная яркая луна. На полнолуние у него всегда начинали болеть глаза. А пациенты обычно на полнолуние становились более тревожными. Но звук шёл со стороны административного коридора. Дойдя до закрытых дверей, он прислушался и, не услышав больше ничего такого, направился на пост. Шаги. Опять за спиной как будто кто-то прошёл. Вильям мотнул головой, отгоняя морок, и ускорил шаг. От того, что произошло потом, он вскрикнул. Кто-то с силой дёрнул его вперёд за одежду, Вильям запутался в ногах, он едва успел подставить руки, чтобы не вмазаться лицом в паркет. На его вскрик тут же вылетела Ликка в боевой позе.

— Что случилось?

— Не знаю… На ровном месте… — Вильям поднялся и отряхнул колени брюк. Позади него в коридоре никого не было. А спереди оказалась только Ликка. Она сглотнула, и стало как будто холоднее.

— Я тоже часто падаю по ночам, как подножки ставят.

— Так, не нагнетай, не пугай сама себя. Пошли лучше чай попьём.

Дождавшись, когда Ликка зайдёт на пост, Вильям ещё раз огляделся и услышал шёпот. Он звал его в сторону коридора с палатами. Мотнув головой, он шагнул в комнату поста и присел на диван. Несколько мгновений какой-то звенящей тишины, как будто от давления слух пропал, Вильям даже не удержался и наклонил голову, чтобы убрать это неприятное ощущение. Тишину ночи вдруг разрезал крик, надрывный, от него Ликка подавилась чаем, а санитары повскакивали со своих мест. Этот голос Вильям узнал бы даже спросонья. Дитмар. В закрытом коридоре громко хлопнула дверь, Вильям с Ликкой, Джерри и Майком кинулись туда. От крика Дитмара проснулись остальные пациенты. Было слышно плач, вскрики, бормотание, коридор как будто ожил, превратился в нутро ревущего чудовища. Казалось даже, что в нём висит ощутимый морок, как от тумана. На одной из дверей горел красный диод, она только что была открыта. Кто мог ночью незаметно пройти? Как? Они ведь все четверо сидели прямо напротив единственной двери в отделение, что за невидимка? Или замок просто сломан? Вильям дёрнул ручку двери, надеясь, что просто магнит вышел из строя, но она оказалась закрыта. Приложив карту к замку, Вильям прикусил губу. Что-то произошло, что-то очень плохое. Едва дождавшись, когда же чёртов замок загорится зелёным, он влетел в палату и чуть не отшатнулся. Мистер Бейкер висел посреди помещения в петле, зацепленной за крючок от люстры, на фоне ярко светящей в окна луны он был похож на болтающееся посреди комнаты привидение. Вильям подлетел в нему и, обхватив ноги, приподнял, чтобы он не удавился, если ещё не сломал шею. Джерри тут же залез на койку и принялся стягивать петлю. Дитмар продолжал кричать, даже не кричать, скорее громко рыдать, выть в истерике в соседней палате. Казалось, что весь мир превратился в какой-то водоворот, от которого мозги начали закипать.

— Я вызову рембригаду! — Ликка кинулась куда-то к выходу за забытым пейджером, оставляя их втроём.

Наконец удалось вытащить его голову из петли и уложить на пол. Вильям хорошо знал, как нужно реанимировать, не раз пригождалось, но, поднеся руку к его рту, он понял, что смысла нет. Ни дыхания, ни пульса, холодный, как камень. Джерри усиленно делал массаж сердца и искусственное дыхание, а он сам поднялся с колен и посмотрел на наручные часы.

— Время смерти…

— Рано!

Вильям замолчал. Пусть, пусть попробует. Мистер Бейкер умер, причём, судя по цвету лица, умер минуты три как. Он пропустил Майка и отошёл к двери, чтобы не мешать им. В голове стоял неприятный гул и звон, казалось, что плач всех остальных пациентов слился в один звук. На пороге показались ребята рембригады с Ликкой. Они быстро ощупали тело и медленно обернулись на Вильяма. Они-то точно понимали, что здесь их помощь уже не понадобится, хоть что делай.

— Время смерти одиннадцать тридцать одна. Зафиксировал врач психиатр-психотерапевт Вильям Салтрай. Позвоните главврачу, нужно ему сообщить.

Ликка закрыла рот рукой и вылетела в коридор. Вильям её понимал: одно дело, когда умирает пожилой человек от болезни, и совсем другое, когда кто-то погибает насильственной смертью. Он в экстренном стационаре успел насмотреться, но даже его потрясло произошедшее. А ещё нужно будет заполнить бумаги, какие действия были предприняты, что, куда, документы для полиции. Но сначала нужно успокоить других пациентов.

— Ликка, иди к Мелиссе, нужно всех уложить спать, сказать, что всё в порядке. Я к Дитмару. Приготовьте уколы.

Он плохо представлял, как будет успокаивать Дитмара в таком состоянии, но это нужно сделать. Хотя бы убедить его, что укол с успокоительным ему не навредит. Замок реагировал на карту ужасно медленно, как и всё здесь. Наконец он щёлкнул, и Вильям зашёл в палату. Дитмар сидел в углу, сжавшись в комок, и когда открылась дверь, он вжался в стену и выставил перед собой руки.

— Нет, не надо, я буду орать! Нет! — Вильям быстро подошёл к нему и присел, чтобы их лица были рядом.

— Дитмар, это я, твой врач. Посмотри на меня, — Дитмар даже не отреагировал. Вильям схватил его за руки и взял за подбородок. — Дитмар, — тот кое-как открыл глаза и, увидев его лицо, разревелся.

— Доктор, он убил его! Он убил! Он убил первого! — Вильям слегка нахмурился. Убил?

— Кто, кто убил?

— Он убил его. Я слышал, я всё слышал… Он убил, он будет убивать ещё, — Вильям аккуратно помог ему подняться и усадил на койку. Забрал у Джерри бумажное полотенце и принялся вытирать зарёванное лицо.

— Не бойтесь, я защищу вас.

— Нет!

— Вы сомневаетесь во мне? — Дитмар вскинул на него горящий взгляд и, столкнувшись с его глазами, тут же осел и уткнулся носом ему в халат на плече. Вильям показал Джерри знак, чтобы тот достал шприц. — Дитмар, завтра ты обязательно мне всё расскажешь, обещаю, я тебя выслушаю, мы подумаем вместе, что можно сделать. Но сейчас ты в плохом состоянии. Тебе нужно успокоиться и поспать. Не бойся, я буду в коридоре, никого не пропущу.

— Правда? — столько надежды в глазах Вильям не видел до этого никогда, захотелось натурально ударить себя по губам.

— Правда. Давай сделаем тебе укол, лекарство поможет успокоиться, снимет волнение.

Дитмар заметался взглядом с Вильяма на Джерри с подносом и наконец обречённо склонил голову и подставил руку. И даже сам задрал рукав. Джерри опустил поднос на кровать рядом с ним и принялся колдовать над подставленной рукой. Дитмар даже не вздрогнул, когда он ввёл иглу. Так напряжён или у Джерри рука лёгкая? Вильям положил ладонь Дитмару на плечо, чтобы немного его успокоить. Простой человеческий жест поддержки творил чудеса. Наконец Джерри приклеил пластырь и поправил рукав. Вручив Дитмару кролика, он забрал у вбежавшей Ликки спутниковый телефон.

— Алло, Вильям, что у вас там происходит? — сонный голос профессора Форинджера окончательно выбил его из колеи. Вильям почувствовал глубочайшую личную ответственность за произошедшее. Он тяжело сглотнул и присел на кровать рядом со свернувшимся под одеялом Дитмаром.

— Мистер Бейкер был найден повешенным в палате.

— Что?

— Мы сообщили главврачу, он вызвал полицию, по протоколу положено…

— Я еду, ребята, всё, выезжаю уже, через часик буду. Чёрт, мне нужно дозвониться до Лэри… — было слышно, как профессор мечется, пытаясь собраться и одновременно не запутаться в проводе телефона. — Держитесь там, следствию говорите, как есть, нам ещё проблем не хватало.

— Хорошо.

Отдав телефон Ликке и указав им на дверь, он погладил трясущегося Дитмара по волосам и прикрыл глаза. Что, казалось, что это место какое-то слишком тихое? Получай. Тебе же понравилось в экстренном отплясывать перед детективами после каждого несчастного случая в твою смену.

— Доктор, пожалуйста, скажите, что я смогу попасть домой. Что я не сдохну здесь.

— Ни в коем случае, не в мою смену, — Дитмар покрепче обнял кролика и прикрыл глаза. От невыносимой грусти и какой-то обречённости на его лице стало физически плохо. — Твой друг, как его зовут?

— Март, — Дитмар погладил игрушку по лбу и поёрзал. — Это подарок. Не помню, чей…

— Всё будетхорошо, спи, сон полезен для организма.

Дождавшись, когда Дитмар перестанет пыхтеть и дрожать, Вильям тихонько вышел. Остальные пациенты вообще не поняли, что произошло, их успокоить оказалось проще. Закончив в коридоре и оставив открытой дверь в палату мистера Бейкера, не трогая тело, они вышли к смотровой. Наконец на входе показался Шон и ещё один медбрат из морга с каталкой. Труп отвезли в грузовой лифт, который располагался в административном крыле. Силуэт человека под белой простынкой. Вильям пытался не сильно часто сглатывать, но ничего не мог сделать с накатившей нервозностью. Чёртов знакомый протокол. Поднятая по тревоге практически утренняя смена приняла у них пост, и все четверо спустились на первый этаж. Там их уже ждал главврач. Растрёпанный, помятый, кое-как одетый, в пижамной футболке вместо сорочки, он указал им на диваны в холле первого этажа и ушёл встречать полицейских. Мимо них к административному крылу прошагала целая процессия. Несколько человек сразу пошли в полуподвал вместе с угрюмым Шоном, остальные скрылись в закрытом коридоре. В холле остались двое полицейских и мужчина с чемоданчиком. Он принялся раскладывать на журнальном столике оборудование и бланки для дактилоскопии. А главврач присел рядом с ними на кресло и нервно кашлянул.

— Ребята, сотрудничайте со следствием, всё, как на духу, хорошо? — дождавшись согласного кивка, мистер Рэйнолдс потёр глаза рукой. — Я уже вызвал адвоката, который будет вас представлять. Ваша задача сейчас — идти навстречу следствию, но не позволяйте на себя давить, ясно? Пока не приедет адвокат, у вас есть право молчать. У вас снимут отпечатки пальцев и посмотрят ваши карты, чтобы зафиксировать время открытия вами разных дверей. Ни пуха ни пера, я попытаюсь дозвониться до мистера Опенгеймера, но что-то мне подсказывает, что у него телефон выдернут из сети. Профессор уже едет, он будет давать показания после вас, и если что, он же будет проверять документы по смене.

Вильям спокойно дал снять с себя отпечатки и откинулся на спинку дивана. Мыслями он был не здесь, а в экспериментальном, рядом с Дитмаром. Как он там? Действительно заснул или уже успел устроить новой смене взбучку? Сильный стресс, слишком сильный, он может сказаться на его психике куда хуже, чем даже можно предположить. Пока допрашивали санитаров и Ликку, он старался не накручивать себя, но ничего не получилось. Он обдумывал ситуацию, обдумывал слова Дитмара, всё, что он говорил до этого. Быть может, Вильям не заметил тревожные звонки, которые ему пытался оставить Дитмар. Быть может, у него получилось бы всё это предотвратить. Наконец его позвал полисмен, и он тяжело поднялся с дивана. В небольшом кабинете архива уже сидели двое. И, без представлений поняв, что говорить с ним будет женщина в бежевом пиджаке на чёрный свитер, Вильям сел перед ней на стул и кивнул. Мужчина в углу не вёл себя как детектив.

— Почему ко мне сели?

— Мужчина — секретарь. Я прекрасно в людях разбираюсь.

— Хорошо. Детектив Воловски. Значит, это вы обнаружили тело?

— Да. Ну хотя скорее мы все вместе обнаружили, все туда побежали.

— Какие действия вами были предприняты? — она мотнула головой, откидывая за спину чёрные волосы из высокого хвоста. От её цепкого взгляда серых глаз было не по себе. Сразу видно, профессионал, душу из всех вынет, но найдёт преступника.

— Мы с Джерри вытащили мистера Бейкера из петли, уложили на пол. Ликка побежала на пост за пейджером, чтобы вызвать реанимационную бригаду и встретить их. Джерри с Майком предприняли реанимационные действия.

— Какие именно?

— Непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. В отделении инъекций для реанимации у нас нет.

— А что делали в этот момент вы?

— Я стоял в дверях палаты и ждал реанимационную бригаду.

— Вы не помогали коллегам?

— Он был мёртв минуты три как. Ему бы уже ничего не помогло, фельдшеры могут подтвердить.

— Как вы это поняли?

— По цвету лица и борозды от верёвки. Вы себе не представляете, сколько смертей мне довелось зафиксировать в экстренном отделении.

— В какой больнице вы работали?

— Бедламе. Простите, Бетлемской королевской больнице, — детектив хмыкнула и перелистнула страницу. Это что, досье?

— Что подозрительного вы успели заметить перед тем, как это произошло? Может быть, странное поведение, какие-то подозрительные шумы?

— В отделении полно подозрительных шумов. Здание старое, всё щёлкает и гудит, а на чердаке голуби и, скорее всего, ласка живут. Поэтому пропустить какие-то шумы мы могли, привыкли уже к тому, что ночью у нас жизнь не останавливается.

— Двери открываются картами?

— Да. Есть, правда, специальные размагничивающие устройства, чтобы открыть заевший замок, но я не знаю, у кого они. У слесаря, наверное. А так именные карты, да. Все данные о том, кто и во сколько открыл замок, идут на сервер.

— То есть, человек без карты не мог физически зайти в палату?

— Да. У нас уже выходили от перепада напряжения замки, но выходили сразу все. Один-единственный просто не мог, — детектив отложила бумаги и сцепила руки в замок на столе.

— Ну что же, предлагаю поговорить о вас. И начну я с того, что в вашем деле есть охранный ордер от тридцати семи человек сразу. Кто эти люди и почему у вас охранный ордер?

— Это… Сектанты. Они пытались угрозами выжать из меня дом матери, когда она попала в психушку.

— Ваша мать была в секте?

— Да. Они считали, что её имущество — их имущество.

— Как давно вы их видели?

— Вчера. По крайней мере двоих из них я видел вчера в Карлайле и когда пригрозил вызвать полицию, они от меня отстали.

— Насколько велика вероятность того, что они попытаются проникнуть на территорию больницы, чтобы поквитаться с вами?

— Нет, они, конечно, те ещё мудаки, но они пугливые. Они точно не попрут против охраны. В их стиле скорее ходить под забором.

— Также в вашем послужном списке обозначено бродяжничество и мелкое воровство. Не хотите дать комментарий по этому поводу? — женщина совершенно холодным равнодушным взглядом вцепилась в него. Вильям впервые с тех пор снова почувствовал такую удушающую злобу. Какое ты, красотка из хорошей семьи, отучившаяся в академии и занимающая не последний пост, имеешь право осуждать того, кого не знаешь? Он привычным жестом поправил волосы, пытаясь успокоиться.

— А это как относится к делу? Мне было двенадцать. Вам напомнить, сколько мне сейчас?

— А как насчёт ваших походов к психотерапевту? Какова была причина?

— Нет, не вспышки агрессии. У меня было депрессивное расстройство. Плюс не думаю, что вам бы понравилось провести десять лет в секте в качестве груши для битья. И не нужно со мной в угадайку играть, я прекрасно понимаю, к чему вы клоните, — Вильям потёр глаза рукой, пытаясь не отключиться. Поспать хотя бы часа три, сегодня у него ещё пациенты будут. Детектив Воловски напротив была бодра и полна сил, и это раздражало. — Я прекрасно знаю, что в таких случаях в первую очередь подозревают смену, которая фиксировала смерть. У меня уже умирали пациенты в экстренном, я эту процедуру раза четыре проходил. И я прекрасно знаю, что своими вопросами вы пытаетесь меня расшатать, чтобы я что-нибудь ляпнул, но ляпать мне нечего. Я не видел ничего. Прибежал в палату тогда, когда дверь хлопнула, это все слышали.

— Вы уверены, что никто не входил в отделение?

— Да, единственная дверь находится напротив поста, мы сидели там всё время. Только если кто-то спрятался где-то в отделении ещё вечером, но реально спрятаться он мог только в административном, там перед закрытием отделения не осматривают кабинеты.

— Ваше внимание привлёк именно хлопок двери? — Вильям слегка нахмурился. Если он скажет правду, Дитмара будут допрашивать, а как это может сказаться на его самочувствии предсказать сложно.

— Нет… Пациент закричал.

— Дитмар Прендергаст? — следователь посмотрела в листок и принялась крутить ручку между пальцами.

— Да.

— Это ваш пациент.

— Вы и так знаете.

— Вы с ним говорили?

— Конечно, у него случилась истерика и мне нужно было его успокоить.

— Он что-то сказал? Что может помочь следствию?

— Он сказал, что кто-то убил первого и что это не последнее убийство. Точнее, не сказал, а прокричал мне в лицо в слезах и соплях. Боюсь, что допросить его у вас не получится, — женщина дёрнула бровью.

— Почему это? У нас есть штатные психиатры.

— Он выгнал шесть врачей, я седьмой. Вы думаете, что он вам что-то скажет? Зря, он в регрессе и очень замкнутый. Он плохо отличает свои выдумки от реальности, и даже если он начнёт давать показания, скорее всего, убийцей окажется монстр из зеркала, который пытается его уничтожить. Я могу поговорить с ним в вашем присутствии.

— Вы подозреваемый.

— Ну, вот если у вашего врача не выйдет, вариантов у вас не останется, потому что я кое-как наладил с ним контакт, — следователь тяжело выдохнула и отвернулась к окну.

— Как же я терпеть не могу такие дела, какие же вы все скользкие, всё в свою сторону выворачиваете. Я не ваш пациент, чтобы на меня давить.

— Я не давлю. Просто чисто логически мне нет резона убивать пациента, он не мой подопечный, и сделать так, чтобы он не впал в панику быстрее, чем я его успею убить, я бы не смог. Каждый пациент уникален, нужно знать подход. Он бы закричал, но было тихо, раз услышал только Дитмар.

— А кто его лечащий врач?

— Лэри Опенгеймер. Но он живёт в городе.

— Ладно. Попрошу никуда не уезжать, вы мне ещё понадобитесь, чтобы всё показать, — следователь слегка разочарованно вздохнула. Вильям понимал, ей хочется поскорее закрыть дело, но так просто это не сделаешь.

— А куда я денусь? Мне завтра на работу к одиннадцати.

— Распишитесь здесь, что с ваших слов записано верно, — мужчина протянул ему бумаги из печатной машинки и, дождавшись, когда Вили всё подпишет, поставил сверху печать и проводил его до выхода.

Выползши из кабинета, переоборудованного в допросную, Вильям медленно побрёл к выходу. Переодевшись в гардеробе, он вышел на улицу и тяжело вздохнул. Тёплые фонари, оказывается, не так уж хорошо освещали аллею. А родная и привычная темнота, в которой Вильям привык прятаться, уже не казалась такой уж безопасной. Убил, фигурально выражаясь, или же по-настоящему убил? Что же ты загадками говоришь, Дитмар, ну скажи же прямо, опиши его, скажи имя… Нет, сегодня он всё же закурит, нет никаких сил, конфетами обойтись не получится. Надо только вспомнить, куда он сунул пачку сигарет с зажигалкой. Вильям едва не подскочил, когда над головой раздалось хлопанье крыльев и ругнулся под нос. Сегодня он не заснёт.

Шуршание ткани, дыхание, неровное, прерывистое. Кто это? Где он? В кромешной темноте было слышно только плач, плач боли и страха. Он не чувствовал ничего, как будто замёрз, заиндевел. Где он? В темноте зажёгся свет. Руки, что это? Руки в крови, густой и липкой, он попытался тряхнуть ими, чтобы её стало меньше. Но она, будто живая, лезла, текла вверх по рукам, к локтям, плечам. В панике он попытался тереть пиджаком руки. Но кровь даже не оставила следов на ткани. Чьи-то болезненные завывания из темноты начали дёргать нервы как струны, стало тяжело дышать. Он резко попытался сбежать хоть куда-нибудь от света, чтобы ничего не видеть, и тут кто-то ударил его по голове. От боли свет погас, и он рухнул на пыльный кирпичный пол.

Дитмар, снова сидящий в кресле перед столом, нервно жевал губы и трепал Марта за уши. Его попытались допросить рано утром, но итог оказался закономерен, у Дитмара случилась истерика, и его с миром отпустили в палату. Психиатр, который пытался с ним поговорить, только пожал плечами и сказал, что допрашивать его придётся Вильяму. Ему был выдан список вопросов, и вот уже пять минут он пытался с обычных рутинный вопросов для проверки мировосприятия перейти непосредственно к допросу. В углу кабинета, как можно дальше от Дитмара, сидел судебный психиатр и записывал разговор на диктофон.

— Дитмар, я бы хотел поговорить о том что произошло ночью, — он сжался, боится. — Я понимаю, что для вас это может быть болезненно, но всё же я обещал вас выслушать. И сдержу слово.

— Я… понимаю. Я бесполезный… Мусор, — он закрыл глаза рукой и прерывисто вздохнул. Поднял влажные глаза к потолку. — Я ничего не могу сказать. Я не понимаю. Я болен…

— Не переживайте. Я здесь чтобы помочь вам говорить, — Дитмар слегка поджал губы и устало улыбнулся. Сколько боли в глазах. Что-то тут происходит плохое, ужасно плохое.

— Я понимаю. Но… Ладно.

— Дитмар, как ты понял, что мистер Бейкер умер? — молчание. — Ты позвал на помощь, ты хотел, чтобы его спасли?

— Да. Я слышал разговор за стеной. Я слышал, как он хрипел.

— Ты не сразу позвал на помощь, почему?

— Я… боюсь, — Дитмар кинул раздражённый взгляд на мужчину в кресле и поджал под себя ноги.

— Ты знаешь того, кто это сделал? — Дитмар с опаской кивнул. Вильям осторожно наклонился, чтобы быть к нему поближе. — Можешь мне рассказать?

— Они… Они всегда рядом. — Вильям едва успевал записывать. Он отказался от вопросов, никаких вопросов, слушать и наматывать на ус молча. Только так Дитмар начнёт говорить много и конкретно. — Один ходит тенью без тела и следа, он заходит сквозь стены, у него ледяные руки и нет глаз, он смотрит на нас ночью и ходит за нами днём, он как туман и ветер, очень страшный… Второй приходит из-за маленькой двери из тьмы. Он уводит нас туда и там творит с нами всё. Он калечит, делает больно… — Дитмар задрал рукава, и Вильям едва подавил ошарашенный вздох. На запястье было видно синяки, как будто кто-то держал его за руку. — Он… Он причиняет боль и никогда не уходит, пока мы не пообещаем молчать. Он придёт за мной за то, что я говорю вам о нём… — Дитмар обречённо опустил лицо и закрыл его руками.

— То есть, они приходят не впервые? Почему до этого ты не говорил, что кто-то шастает по отделению?

— Будет хуже. Они всё равно вернутся, как только закроется дверь.

— Двойник из зеркала с ними не связан?

— Нет, он просто кривляется. А эти могут прикоснуться, могут потрогать.

Вильям нахмурился. Итак. Вот оно. Двойник из зеркала изначально был не реальной опасностью. Поэтому Дитмар о нём и говорил, он понимал, что тот не причинит ему реального вреда, будет только бесноваться и пугать. А эти двое. Плохо, что их двое, очень плохо. Кто из них реален, а кто — просто кошмар? Второй пока выглядел более реально. Но… Какая дверца, какая тьма? Первый входит сквозь стены, без глаз… Как это интерпретировать? Что это означает? Дитмар прижимал к себе Марта и слегка покачивался в кресле, давая Вильяму переварить информацию.

— Кто из них опаснее?

— Не знаю. Они страх и кошмар. Закрываешь глаза и видишь их. Это невозможно… терпеть.

— Ты сказал, что будут ещё смерти. Откуда ты знаешь?

— Знаю. Мы опасны, мы можем… Я не знаю, нас запугивают…

— Дитмар, спокойно, не переживай, — Вильям аккуратно положил руку поверх его и улыбнулся самой спокойной улыбкой, какую смог из себя выдавить в этой ситуации. — Я рядом, я помогу. Обещаю.

— Вы меня понимаете, доктор?

— Да, — враньё. Но это пока, он обязательно докопается до истины.

После того, как сеанс всё же был закончен, и Дитмара повели в комнату отдыха санитары, Вильям расписался в бумажке о том, что даёт разрешение использовать запись сеанса в интересах следствия. Дождавшись, когда судебник выйдет, он закрыл лицо руками, пытаясь хотя бы примерно набросать в голове всю ситуацию. По закрытому отделению ходят двое непонятного происхождения. Кто-то из них по неизвестным причинам издевается над пациентами и теперь ещё и начал убивать. Вряд ли сейчас получится выжать из Дитмара более точное описание. Плюс, как он понял из шёпотков детективов, остальные пациенты говорили ещё меньше и не знали даже этого. Похоже, что беспокойность Дитмара сыграла им всем на руку. Он слишком много видел и слышал. И слишком много запоминал. Фрагментами, определённо. Если учесть его нарушение кратковременной памяти, становится понятно, что всё, что он говорит, как картинка паззла. Вот он был, и кто-то смахнул его со стола, картинка рассыпалась. У Дитмара, у него, у кого-то ещё, у других врачей, медперсонала, у них есть по фрагменту, и победит в этом состязании тот, кто сложит свои куски в картинку и сможет правильно её додумать и интерпретировать. А судя по тому, что все эти обрывки паззла в голове у Дитмара смешались с чем-то инородным, их придётся выбирать очень тщательно.

Закончив в отделении, Вильям решил спуститься в столовую, пообедать и подумать над тем, что происходит между ним и пациентом. Он чувствовал себя таким же пациентом, если честно, как будто это он глуп и не понимает, что умный человек пытается до него донести. Правда, пациент с пациентом зачастую прекрасно договаривались между собой, а у них какая-то стена, в которую Вильям врезается со всего маху, стоит Дитмару открыть рот. Никогда ещё от того, насколько хорошо он отделит бред от правды, не зависела чья-то жизнь. А сейчас зависит хотя бы жизнь самого Дитмара, не зря же он так боится и просит помощи.

В столовой было тихо, удивительно тихо, как будто ночное происшествие повлияло совершенно на всех. Пациентам ничего не сказали, Дитмар благоразумно молчал, как его и попросил Вильям. А вот в столовой для персонала на первом этаже стояла тягостная атмосфера напряжения. Он ковырялся в супе и то и дело оглядывался. Вильям и сам чувствовал, как резко подскочила до небес его тревожность. Он не верил в то, что это суицид, нет, нет и нет. Он не знал мистера Бейкера как пациента, но тот был спокойным, хоть и чудил, такие самоубийства обычно совсем не в стиле подобных тихих больных. От мыслей его отвлёк скрип ножек стула по паркету. Рядом с ним за стул плюхнулся Лэри и закрыл лицо руками. Его вызвали на допрос ещё в десять и только отпустили? Вот это его потрепали. Наконец отняв руки от бледного лица, он пододвинул к себе стоящий на столе графин с водой и налил полный стакан. Опрокинув в себя, он наконец тяжело выдохнул.

— Ты выглядишь так, как будто тебя там пытали.

— Почти, из меня двое следователей пытались выжать информацию, которой у меня нет. Что я им могу сказать? Вот что? Что я спал в это время с выключенным телефоном, как все нормальные люди?

— Из меня тоже выжимали. Подняли моё досье, откопали, что я в одиннадцать из дома сбегал… — Лэри махнул рукой и поджал губы в гримасе боли.

— Знаешь, я чувствую себя преступником, не потому, что я его убил, а потому, что я допустил, чтобы это случилось…

— Он жаловался?

— Да, он жаловался, что у него всё болит, — Вильям поджал губы. Так, что это означает? Дитмар не просто не врёт, он более чем последователен. — Я пытался вычислить, что конкретно болит, сердце там или суставы, мало ли, может, у него ревматизм… Я видел синяки, но не понимал, откуда… Я убил его равнодушием, понимаешь?

— Не кори себя за это.

— У тебя когда-нибудь умирали пациенты? Убивали себя? — Вильям тяжело вздохнул и опустил чашку. Он понимал. Лэри ищет поддержки, понимания.

— Да. Я работал в экстренном стационаре в Лондоне, туда привозили всех острых в приступах, алкоголиков в делирии, всех, кто вёл себя вызывающе… В общем… Привезли мужчину, у него была параноидальная шизофрения в последней стадии, он думал, что его хотят убить за то, то он знает какую-то невероятных масштабов тайну, — он тяжело сглотнул. То тощее, почти серое от голода и сигарет лицо он не забудет никогда. — В общем, он говорил, что ему в живот зашили какой-то чип, который его убьёт, то ли ток пустит, то ли яд, я уже не помню. Я вёл беседы, выписывал таблетки, мне казалось, что он пошёл на поправку. И спустя неделю в отделении он… Он осколком цветочного горшка вскрыл сам себя от лобка до глотки. Искал чип, — Вильям не удержался и истерично хохотнул. И тут же зажал рот рукой. — Ирония в том, что чип его и убил, да, мнимый чип, он истёк кровью до того, как его успели зашить.

— Какой кошмар… — Лэри прикрыл глаза рукой. — Мне бы это в кошмарах снилось.

— По отделению ходила история, как медсестра умерла от инфаркта, когда на ночном обходе увидела, что пациентка себе ложкой глаза вырвала. Это не каждому дано перенести… — Вильям накрыл ладонью его руку, лежащую на столе, и слегка наклонился. — Ты же знаешь, и я знаю, мы все знаем, что это не могло быть самоубийством. Я слышал хлопок двери, и ребята слышали, можешь спросить.

— Я теперь уже ни в чём не уверен, ни в своей компетентности, ни во взглядах на жизнь… У него не было никаких признаков суицидального поведения, ничего, что могло бы подсказать, указать… Ноль…

— И что теперь? Что ты будешь делать?

— Я пока что подозреваемый номер один, пока не появится алиби… А потом… Главврач сказал, что если мою невиновность докажут, он возьмёт меня в плановое, чтобы не оставлять без работы, там как раз увольняется один врач. Но я не знаю, как я буду работать дальше… Знаешь, есть в этом что-то неправильное, как будто реальность ломается с треском…

— О, я вас как раз и искал, — они обернулись на Шона. Он был в простой форме и, судя по лицу, спал час от силы. — Можно присесть?

— Да… Как там… — Лэри сглотнул.

— Я затем к вам и пришёл. Вы-то имеете к этому всему самое прямое отношение, я знаю, — Шон наклонился и снизил голос до шёпота. — Его смотрели судебники, но, пока они ехали, я успел его раздеть и осмотреть… Его задушили. Руками.

— Что? — это вышло слишком громко, сидящие за соседними столами тут же обратили на них внимание. Лэри понял, что зря это сделал, и прикрылся стаканом воды.

— У него следы от пальцев на шее. Причём его как будто вдавливали или в пол, или в стену… Вот так как бы, — он изобразил руками в воздухе, как держали мистера Бейкера за шею. Странная поза, очень неудобно, если их немного вывернуть было бы логичнее, хотя… Он опустил взгляд на руки и нахмурился. Кто сказал, что неудобно? — И… Я не знаю, что это значит, но, короче, на нём был нос.

— Какой нос? — Вильям нахмурился, чувствуя, что по спине прошёл неприятный холод.

— Клоунский нос, который на резинке. На руку был намотан.

— У него вроде коулрофобия была, нет? — Вильям медленно обернулся на Лэри, а тот отставил стакан и приложил пальцы к губам. — Такие, как он, если и совершают суицид, то спонтанно. Типа выкинуться из окна или под машину броситься, если приступ… А тут нужно было сделать петлю, засунуть в неё голову, оттолкнуть кресло. Слишком много шансов передумать, — Лэри кинул на его лицо полный смятения взгляд и спрятал руки под стол.

— Убийца…

Этот шёпот как будто криком разнёсся по столовой. Жизнь тут не станет прежней уже никогда. Потому что среди персонала или пациентов есть убийца.

Тёмный коридор, двери, из них льётся свет, голубоватый, как от луны. Общий коридор отделения. Тишина. Он идёт тихо, чтобы не скрипнули полы, ни звука, иначе его услышат. Он слышит тяжёлое дыхание, как будто он внутри монстра, тяжёлый пыльный воздух движется туда-сюда, заставляя зажимать рот рукой. Удушливые спазмы, кашлять нельзя. Нет страха, но тревога затапливает с головой, начинают нервно трястись пальцы. Под ногой тихонько щёлкает плашка паркета, всё замирает.

Он проваливается куда-то, тонет в слизи. Она липнет, тянется нитками. Как будто он болоте. Тёплом болоте, мерзейшем. Он борется, пытается, тщетно, а вот теперь страх. Глупая смерть, глупая! Берег. Скользкий, в липкой грязи, руки срываются. Хватается за траву, из последних сил подтягивается и замирает. Она, сидит голая на присядках прямо перед ним.

Мальчик мой…

Нет, лучше утонуть. Пальцы против воли разжимаются, с размаху падает в болото, захлёбывается его густой тёплой водой. Она заполняет лёгкие без боли. Только панический последний рывок.

Вильям с истеричным вздохом сел на кровати и закрыл лицо руками. Мучительные тяжёлые сны, всё хуже и хуже. Дыхание срывалось, в тишине казалось, что его слышит весь корпус. Он из последних сил выполз из кровати, скорее даже выпал, еле смог встать на ноги, чудом дошёл до комода, там стоял стакан воды. Выхлебав его, он тяжело опёрся о столешницу и согнулся. Казалось, что он хлебнул кипятка. Тело скручивало жуткой болью, от которой всё тряслось, как при болезни Паркинсона. Он дождался, когда дыхание выровняется, и поднял голову. В зеркале он, лунный свет, глаза красные от выступивших во сне слёз, нос красный, сам бледный, как мертвец, как обычно. Вильям потёр глаза рукой и, снова кинув взгляд в зеркало, оцепенел. Из-за его спины появились руки. Её руки.

— Это сон, ты ещё не проснулся, — Вильям зажмурился в тщетной попытке хотя бы проглотить подскочившее к горлу сердце. Но сквозь футболку он чувствовал эти руки. С длинными ногтями, такие аккуратные, не знавшие никакой домашней работы, как когда-то давно.

Вильям открыл глаза и схватил одну из рук за запястье. Но пальцы сжать не успел. Её руки сжались на ткани, зажимая и кожу на груди, разрывая, до крови, рваных ран. За спиной её хриплый низкий смех. Вильям попытался мотнуть головой, дёрнуться, положил руку на ледяное зеркало, пытаясь оторвать хоть одну руку, только бы не было так мучительно больно. И тут раздался хруст стекла. Он, уже проваливаясь в темноту от боли, резко поднял глаза и увидел в зеркале не себя. Там, за стеклом стоял… Дитмар. Длинные, растрёпанные после сна волосы, безумные глаза, как отражение Вильяма, чёрная футболка, рука на руке Вильяма. Перекошенное от боли лицо было таким же, как в жизни, но в глазах было что-то иное. Там был разум, там была память.

— Дитмар?

Вильям на секунду забыл о боли, и лицо Дитмара тут же разгладилось вслед за его. Исчез страх, боль. Осталась злость. Он протянул руку к Вильяму. Стекло треснуло, преграда исчезла, Дитмар схватил его за ворот футболки и наотмашь ударил по лицу. Притянул к себе, едва не разрывая ткань, пытаясь вырвать его из её объятий, и закричал прямо в лицо, оглушая, заставляя зажать уши.

— Просыпайся, это сон!

От боли в щеке он тут же как будто очнулся от оцепенения, и мир разбился вслед за зеркалом.

Вильям едва не задохнулся, когда попытался резко сесть, но не смог. Лежит, на полу, запутавшись в одеяле. Кое-как выпутавшись, он на трясущихся ногах поднялся и сел на кровать. Нет, это не дело, нужно выпить успокоительного. Хорошо, что и его он тоже приготовил. В коридоре было слышно шаги, шуршание, было слышно, как открываются двери. Наверняка пришли ребята с вечерней смены. Дойдя до комода на подгибающихся ногах, Вильям закинул в рот половину таблетки, запил водой и упёрся руками в столешницу комода. Поднял лицо на зеркало и замер. На щеке красовался яркий красный след, как будто его кто-то ударил ладонью. В шоке он провёл пальцами по щеке и только сейчас понял, что она онемела, как после настоящего удара. Дитмар. Что он делал в кошмаре? Никогда ещё в его кошмарах не было никого постороннего. Он был один на один со своим самым ужасным страхом. Это было правило, которое ещё никогда и ничем не нарушалось. Что бы ни происходило они один на один. Так было в жизни. Так было и в кошмарах. А сейчас Дитмар, он выдернул его из кошмара, помог. Хотя это Вильям здесь, чтобы помочь ему. Что за чёртова мистика? Ещё след на щеке. Слишком реально, слишком. Та картинка из сна была один в один как реальность. Как будто он и вправду снова столкнулся с ней. Это всё нужно записать и поехать потом к психотерапевту. Или найти кого-то из местных. Это ненормально, что с ним происходит такое. Да ещё и подобный стресс, как смерть пациента, насильственная, это серьёзный удар. Так и до очередного помешательства недалеко. Он дошёл до кровати и решил поправить подушку. И едва не подпрыгнул, когда под ней почувствовал что-то твёрдое. Помятый в хлам блокнот, он читал сегодняшние записи перед сном. Вильям провёл рукой по щеке и облегчённо выдохнул. Ещё бы у него так лицо не затекло, на угле блокнота спать. Отложив их на тумбочку, он улёгся поудобнее. Успокоительное быстро действует, может, ещё есть шанс выспаться. Хотя до сих пор казалось, что он не один в комнате, что кто-то внимательно смотрит, изучает. Перевернувшись на бок, Вильям накрылся почти с головой и принялся про себя проговаривать успокаивающие установки, которым его научили. Они сработали безотказно, и тревога начала спадать. Наконец спасительное небытие накатило волной.

Глава 6

Молчание в комнате отдыха было тяжёлым, как камень. Без слов опрокинув в себя по две стопки виски, оставшиеся шесть врачей экспериментального крыла собрались в круг, как дети сбиваются для игры. Они рассказывали друг другу о пациентах всё самое важное, чтобы в случае чего была хоть какая-то возможность проконтролировать такую ситуацию. Вильям проговорил больше, чем за последние два месяца. Он внимательно слушал, запоминал детали. Теперь на ночных сменах им придётся не просто следить, им придётся заходить в палаты, осматривать пациентов, и они пытались понять, как это сделать с меньшими потерями для психики. На них лежит ответственность за этих людей. Лэри сидел в углу и планомерно напивался, пока у него не отобрали виски. И только после того, как он всё же разрыдался на плече у Кристи Спенсер, самого молодого врача отделения, он ушёл спать.

То, что они делали, было неправильно, в конце концов, следить сразу за таким количеством больных, сохраняя индивидуальность каждого, было сложно. Но другого выхода не наблюдалось. Они не могут все сразу находиться в отделении, кто-то на дежурстве, остальные на работе в других отделениях. И вот дежурному придётся следить за всеми, по максимуму. Каждое незначительное изменение в поведении. Вильям понимал, что ему будет сложнее всех, потому что остальные были тут уже дольше и уже успели и между собой познакомиться, и подружиться, а ему придётся судорожно запоминать всё как можно лучше. А ещё на этом странном собрании он понял, что Дитмар, несмотря на то, что самый активный и разговорчивый в отделении, ещё и самый загадочный. Он уже не раз пугал странными выходками или словами врачей и медсестёр, он первый завёл разговоры о том, что некто ходит по отделению, и, по словам Хьюго Миллера, самого старого врача, который работал в отделении почти с самого начала, он был первым, кто вообще стал проявлять такую тревожность и так следить за персоналом.

Вильям в сотый раз перечитывал свои записи о Дитмаре в блокноте и пытался поймать за хвост что-то очень важное, что выскальзывало у него из рук каждый раз, когда он пытался смотреть между строк. В словах Дитмара была система. Он не придумывал каждый раз разные байки. С самого начала все его разговоры были об одном и том же. Причём никаких признаков бреда воздействия не было, он говорил всё как есть. Ему больно? Пожалуйста, синяки, плохая кардиограмма, больно же. Ему страшно? Вот вам убийство, и уже паранойя начинает захватывать не только пациентов. Даже в самый первый раз он сказал, что отражение над ним издевается. Но не сказал, что оно может ему навредить. А потом, вспылив, пожаловался, что он в опасности и что никто его не защищает. Теперь-то стало понятно, что речь была о некоем безглазом и тем, что за маленькой дверцей. Вильям понимал, что со временем, когда он сам будет узнавать какие-то подробности, шарады будут разгадываться сами. Но этого времени не было. Почему-то казалось, что это убийство совсем не последнее, что это только начало дороги крови, как её назвал один его преподаватель. Тот, кто познал безнаказанность, вернётся туда, где её вкусил.

За окном в темноте было слышно, как ветер тихонько шелестит в голых ветках. Этот звук успокаивал, но сон совершенно не шёл, слишком много мыслей в голове, роятся, жужжат, как осы. Закинув руки за голову, Вильям рассматривал в тусклом ночном свете потолок и пытался разогнать из головы весь мусор. Та фраза Дитмара про корабль не шла из головы, она наверняка не просто шутка и не придумка, Дитмару нет никакого резона шутить. Он был очень серьёзным пациентом, из тех, кто хочет серьёзного отношения и платит тем же, не желая сюсюканья и шуточек. Если, как он сам сказал, он прав даже если не прав, есть резон проверить покойного, чтобы понять, как к нему относится корабль. Причины того, почему он пускал воду, Лэри не знал. Так, может быть, Дитмар, как пациент, как раз прекрасно знает. Наверняка они между собой хоть минимально, но общались. Плюс, судя по тем фото из буклета, при поступлении они были несравнимо лучше. Нужно всё узнать получше и плясать от этого. Поняв, что Дитмар интерпретировал как корабль, Вильям сообразит, как правильно переворачивать его слова так, чтобы они становились понятны. Дойдя до этой мысли, он непроизвольно дёрнулся. Решив, что начал уже дремать, Вильям перелёг поудобнее, чтобы не пережать руки, и укрылся одеялом. На краю сна он только увидел какой-то странный свет, как будто кто-то с улицы посветил в его окна фонариком. Плевать, всё равно всё жалюзями закрыто, пусть хоть обсветятся.

Отделение плывёт перед глазами, качается и пытается перевернуться с ног на голову. Из-за этих метаний голова болит просто ужасно. Что происходит, что такое? После очередного витка вокруг оси коридор вдруг потух, как будто кто-то выключил луну. Вваливается в какую-то комнату и почти падает на кого-то. Темнота вдруг освещается непонятно чем и прямо перед глазами… Пытается отпрыгнуть, встать, но труп хватает его за руки, сжимает запястья до выворачивающей боли.

— Не пущу, нет, ты пойдёшь со мной.

— Нет! Нет, отвали!

Дёргается изо всех сил, вырывает одну руку и пытается рвануться к коридору. Но мистер Бейкер держит крепко.

— Отстань! Не я тебя убил!

— Уверен?

— Да!

Наконец вырывает руку и вылетает в коридор. Но кошмар не исчезает. Труп ползёт за ним, мерзко хрипя. Куда бежать, куда? Стены сжимаются, как пресс, сейчас его раздавит, или в эту палату, или умрёшь. Смерть или смерть? Что выбираешь? Снова чьи-то пальцы на руке, его буквально закидывает в какую-то другую палату. Дверь захлопывается, оставляя всё безумие за собой. Щёлкает замок, чтобы никто точно не проник внутрь. Палата Дитмара. Темень, луна сквозь ставни и маленький ночник на полу у кресла. Кто его сюда заволок, если Дитмара тут нет?

— Кто тут?

я…

— Кто ты?

а ты как думаешь…

Страшно, страшно обернуться. Оно за спиной, стоит, ждёт… Где Дитмар? Куда он делся из палаты, если это друг? Вдох, выдох, оборачивается. Дитмар. Но не он. В чёрной водолазке и с длинными волосами. И пустыми глазами, как у куклы. Смотрит в упор.

— Что тебе надо?

От улыбки застывает кровь и трясутся руки. Живые люди так не улыбаются.

кровь

ты её принесёшь мне

— А не пошёл бы ты нахер? Где Дитмар?

я за него

Вспышка, чей-то крик, тишина. Падает на колени, жмурясь. Что за чёрт.

— Всё нормально.

Отнимает руки от лица и сталкивается с каким-то мужчиной. Старомодная одежда, фетровая шляпа на седых волнистых волосах. Он не улыбается, смотрит серьёзно.

— Это было не настоящее, это ты придумал, наслушавшись Дитмара. Он, конечно, не врёт, но зёрна от плевел очищать разве не ваша работа?

— Моя. Мне нужно время.

— Оно у вас есть, но немного.

Мужчина хлопает по плечу и медленно уходит в коридор, как будто он здесь хозяин. Кто это? Что происходит? Но темнота захватывает всё, и кошмар растворяется.

Дневное дежурство выпало на воскресенье, поэтому Вильям остался без выходного. Не то чтобы он сильно страдал от этого, но всё же хотелось немного развеяться, погулять, хотя бы по лесопарку за железной дорогой. На сегодня выпало очередное купание пациентов, очень важная и зачастую нервная процедура. Первой купали Мелису, она боялась воды до ступора и заикания, поэтому, быстро ополоснув, её тут же уводили в палату и там приводили в порядок. Учитывая, что почти к каждому пациенту нужно было найти подход, купание растягивалось почти до ужина. Но Вильям очень хотел поговорить о своих догадках с Дитмаром. Он долго думал об этом убийстве, и у него была небольшая идея, как же можно было открыть дверь без ключ-карты. Но для этого нужен был Дитмар. Он сегодня был удивительно спокоен, и, чтобы лишний раз его не дёргать, Вильям дождался, когда же его уведут купаться. Поговорит там, подальше от остальных, чтобы с глазу на глаз. Дописав отчёт, он кинул взгляд на часы и быстро пошёл к душевым.

Душевые здесь были куда приятнее, чем в Бетлеме: светлый бежевый кафель с каким-то рисунком, по одной стене умывальники с зеркалом, по другой рядком душевые кабинки с шторками, посередине постелен ванный ковёр и стоят лавочки. Два больших окна, много света. Несмотря на решётки на окнах, здесь не было ощущения тюрьмы. На лавочке, обнимая белое махровое полотенце, сидел и пялился в запотевшее окно медбрат Луис. В душевой было очень влажно и тепло, открыв дверь, Вильям явно потревожил воздух, и, видимо, заметив это, парень резко обернулся.

— А, здравствуйте. Вы за кем-то?

— Дитмар здесь? — Луис кивнул на душ и вздохнул.

— Мистер Прендергаст, вы скоро? Горячая вода не полезна для сердца.

Он явно сказал это с долей шутки, подтрунивая над Дитмаром. Тот из-за шторки пробубнил что-то невразумительное. Наконец выключилась вода. Луис развернул полотенце, чтобы Дитмар мог сразу закутаться в него. В душевой стояло стойкое жаркое влажное марево, по выходным у них всегда купание, Дитмар один из последних, чтобы зеркала успели запотеть. Завернув его сухую фигуру в полотенце, Луис быстро отошёл к полочкам, чтобы взять расчёску с феном. Дитмар огляделся по сторонам, щурясь, и, заметив Вильяма, широко улыбнулся.

— Здравствуйте, доктор. Вы ко мне?

— Можно и так сказать, я вас провожу в общий зал.

— Ага. А я могу плед взять?

— Конечно, я его сам вам принесу. Вы пока вытирайтесь, одевайтесь.

Вильям почесал кончик носа, наблюдая за тем, как Дитмар садится на лавочку, чтобы Луису было удобнее сушить ему волосы. Рядом на лавке лежала чистенькая пижама с такими же короткими штанами, как и обычно. Почему? Зачем плед, если можно штаны подлиннее? В этом должен быть смысл. Наклонив голову, Вильям сделал вид, что разглядывает себя в мутном зеркале, а на самом деле он рассматривал обнажённые ноги Дитмара. И наконец понял, что не так. На внутренней стороне бедра, чуть выше колена — синяк. Небольшой, но очень странный. Пройдя в умывальню, закрыв дверь, он принялся мыть руки, хотя на самом деле он пытался разглядеть кровоподтёк получше. И вдруг понял, где он видел подобное. Наркодиспанцер, это от инъекций неправильно поставленных. Вильям сам не заметил, что засмотрелся, и понял это, только когда Дитмар прикрыл это место полотенцем. Подняв глаза на его лицо, Вильям наткнулся на испуг, как будто Дитмара засекли за чем-то ужасным и неправильным. Секунда глаза в глаза, и Вильям, вытерев руки бумажным полотенцем, пошёл в палату Дитмара за пледом и сразу поискать острые предметы, которые могли бы сойти за иглу. Никаких уколов ему не прописывали, а если и ставили, то всегда в руку, в сгиб локтя. И почему такой сильный испуг? Чего он испугался? И думать не надо, поговорить с ним сегодня не получится, зря он засмотрелся на синяк.

Но в палате ничего, хоть сколько-то похожего на иглу, не было. Это точно от укола, причём именно шприцом с препаратом, ну слишком характерно. Проверив под матрасом и во всех наволочках, Вильям принялся ощупывать стену под подоконником за батареей. Он прекрасно знал, где можно спрятать такие вещи, не один обыск провёл. Под конец он даже прощупал плюшевого зайца, но ничего так и не нашёл. Раздражённо цокнув языком, понимая, что нитка оборвалась, он поправил одеяло на кровати и забрал плед. Дитмар уже сидел у входа, ждал его. Здесь за гигиеной следили строго, ногти, зубы, даже скребли пятки, чтобы у пациентов не было никаких внешних раздражителей. Накинув потупившему взгляд Дитмару плед на плечи, Вильям повёл его в зал отдыха, расспрашивая о любимых фильмах. Дитмар не особо мог поддержать беседу, но всё же старался. А это уже больше, чем ничего.

Что происходит? Где он? Всё мечется перед глазами, мелькает как в сером шуме, бесит, бесит, бесит… Бесит! Крик. Чей? Пальцы сжимаются в кулаки сами, как будто он не в своём теле. Всё пропадает, перед глазами мистер Бейкер и его пальцы на его горле. Оторви руки! Нет, как будто кто-то его держит. Разожми! Борись! Ну же, тряпка! Нет, не получится, не получится… Темнота, боль, как будто головой об пол ударился. Звёзды, искры. Помутнение, что это?

Как в испорченном телевизоре, переключающем каналы, лица пациентов, врачей, медпресонала, сливаются в водоворот, превращаясь в одно уродливое существо. Ползёт, пытается схватить. Нет, нет, только не это. Боль в ноге, конец. Тварь сцепляется зубами в шею и как будто мир схлопывается, убивая, забирая возможность дышать.

На следующий день он едва дождался сеанса, чтобы наконец задать самый волнующий его вопрос. Сегодня светило солнце, чирикали воробьи, с самого утра Вильям наконец был в приподнятом настроении, впервые за все дни после того дежурства. Дождавшись, когда Дитмар зайдёт и за ним закроется дверь, он заулыбался и указал на кресло. Дитмар не садился без приглашения.

— Дитмар, присаживайтесь. Как вы сегодня спали?

— Нормально.

— Какой сейчас месяц?

— Ноябрь… наверное.

— Мне нужно поговорить с вами о той ночи. — Дитмар дёрнулся, но закрыться не попытался. — Вы, я думаю, знаете, как работают замки. Кто-то прикладывает ключ-карту, замок пищит, размагничивается и открывает дверь. При этом слышно щелчок.

— Я знаю. Нет. Он входит бесшумно, не как вы. Просто… Открывает и всё, — Вильям слегка поджал губы. Размагничивающее устройство. Он видел пару раз, когда в плановом при нём открывали захлопнувшиеся двери. Оно просто прикладывается к замку и без сигналов и щелчков его отключает. Может оно быть у преступника? Хороший вопрос.

— Вы говорили, что за мистером Бейкером прибудет корабль.

— А какая теперь разница, уже поздно… — Дитмар тяжело вздохнул и посмотрел в окно.

— Это как-то связано с тем, что он пускал воду?

— Да, — Дитмар выставил вперёд руки и сжал их в кулаки, как будто что-то изображая. Он что, штурвал держит? — Якорь. Корабль его бросил здесь. Якорь.

— Этот якорь появлялся здесь часто или нет?

— Нет. Давно уже не было корабля. Потому что воды нет, как бы он по суше подплыл, да? — Дитмар хмыкнул, и Вильям только слегка покачал головой. С логикой у него всё в порядке. В своём, но порядке.

— Да. Дитмар, как насчёт уже вас. Вы испугались меня вчера.

— Да? Когда?

— Вумывальне, — почему-то сложилось ощущение, что Дитмар притворился, что забыл. Он сильно замялся и принялся в защитном жесте натягивать рукава на пальцы.

— Просто вы так смотрели пристально. Мне это не нравится.

— Вы спрятали от меня кое-что. У вас синяк на ноге, — Дитмар нервно дёрнулся и испуганно сжался. — Почему вы так боитесь?

— Вам… Лучше не знать.

— Я очень хочу вам помочь. Я понимаю ваше недоверие, но неужели я дал вам повод так плохо о себе думать?

— Вы не виноваты. Простите, пожалуйста, не уходите, — Дитмар испуганно округлил глаза, и сердце ёкнуло от этого взгляда. Вильям видел разные глаза пациентов. Он видел одержимость, видел депрессию, видел безумие. Но такого взгляда не видел ни разу.

— Я готов вас выслушать. Хотите ли вы говорить? — Дитмар кинул на него затравленный взгляд и поджал губы, ему явно было плохо, дискомфортно, и он боялся. Но если он будет молчать, толку от сеансов не будет, поэтому лучше сейчас немного надавить, чем потом самому себя грызть за то, что не смог договориться с пациентом вовремя. Как он до сих пор грызёт себя за смерть того шизофреника с чипом. — Вы предлагаете мне освоить телепатию?

— Нет. Я… Я-я… Это не я.

— Не вы что?

— Не я себе делаю больно, — Дитмар наконец оторвал глаза от своих рук и заглянул ему в глаза. — Я понимаю, что вы думаете. Что я псих. Но я не болен.

— И почему вы здесь тогда?

— Потому что мне никто не верит, — Дитмар мгновенно окрысился, но, столкнувшись с совершенно спокойным взглядом Вильяма, тут же осел и закрыл лицо руками. — Я болен, но… Я не знаю, как сказать. Мне плохо…

— Что вас беспокоит, конкретнее.

— Мне снятся сны. Я не отдыхаю ночью, я хожу и убегаю. Эти коридоры… Они тюрьма для моего разума. Я не могу вспомнить ничего за их пределами. Но иногда мне снится… мой друг… Мы гуляем в тихом месте, под деревьями, говорим… И это меня спасает. Я просыпаюсь и становлюсь ещё больнее… А они… — Дитмар наклонился вперёд, переходя на заговорщический шёпот. — Они не дают жить. Я просил его не приходить так, потому что его безглазое лицо всех пугает. Но он считает, что так всем лучше.

— Почему?

— Он пытается нас спасти. — Вильям вздрогнул. Он вспомнил, что в тот самый момент, когда умирал мистер Бейкер, его что-то повалило на пол и звало в тот коридор. Что за чушь? — Но как? Нет у нас шанса, мы уже всё…

— А разве врачи не могут помочь?

— Нет. Иначе вы окажетесь здесь, — Дитмар постучал пальцем по столу. — С этой стороны стола. Вы не знаете, за что берётесь.

— Знаю. И я не боюсь, — Несколько секунд глаза в глаза. Дитмар подслеповато щурился, рассматривая его лицо и наконец ухмыльнулся на один бок.

— Если вы хотите добраться… До сути, вам нужно довериться. Мой друг проведёт вас туда. Но вам придётся сначала оказаться на моём месте. И тогда вы увидите то, чего не видите. Понимаете?

— Да, мне нужно немного сойти с ума, чтобы добраться до правды, — Дитмар закивал с воодушевлением.

— Да-да. А ещё… У меня нет времени. Я… Я хочу встретить Рождество. Пожалуйста.

— Я буду рядом с вами. Я не ваш предыдущий врач, я не брошу ничего на полпути, — Вильям аккуратно накрыл рукой пальцы Дитмара, сжатые на краю стола. — Мне некуда отступать.

— Я добуду. Я достану подсказку для вас. Если обещаете меня слушаться.

— А теперь по порядку, что у вас болит?

— Вот это. — Дитмар задрал рукав. Снова синяк от пальцев. И на шее тоже. Да кто это делает, если не Дитмар? — Я плохо вижу, я боюсь…

— Вы носили очки?

— Да. Я не вижу того, что хочу… И сердце колотится…

— Я могу посмотреть на синяки?

Дитмар на секунду замер, прикусил губу и кивнул. Вряд ли это что-то даст, но, в конце концов, каких-то идей у него самого нет вообще. Обойдя стол, Вильям поднял Дитмара с кресла и принялся осматривать кисти рук. Если он наносит все эти повреждения сам себе, значит, должны остаться следы. Но руки Дитмара оказались очень слабыми. Он даже не смог как следует сжать пальцы Вильяма, когда тот попросил. Задрав рукав, чтобы рассмотреть синяк на запястье, он покачал головой. Не с такими слабыми пальцами ставить такие синяки. Вильям аккуратно развернул руку Дитмара и замер. В синяке было видно пятерню очень отчётливо. У человека явно железная хватка, он очень сильно может сжать пальцы. И из-за этого было видно чёткий отпечаток кое-чего очень интересного. Кольца. На указательном пальце. Получается правая рука и кольцо. Рука не была похожа на женскую, слишком широкая ладонь. Хотя кто знает. Интересно, осматривали ли судмедэксперты Дитмара, эти синяки явно могут многое сказать. Жестом попросив Дитмара задрать голову вверх, Вильям аккуратно оттянул ворот пижамной рубашки. Тоже чёткая пятерня. Пока Дитмар не видел, он аккуратно приложил свою руку к отпечатку. В принципе, руки примерно такого же сложения, может, слегка длиннее пальцы. На второй руке тоже синяк от пальцев, его волокли куда-то за руки. Почему, если Дитмар говорит, что всё происходит почти каждую ночь, он молчит? Он очень нервный, чуть что — и крик. Неужели его настолько запугал некто, что он боится даже звук издать, привлечь внимание?

— Дитмар, почему вы не зовёте на помощь?

— Я… Я боюсь.

— Вас так запугали? — Дитмар поднял лицо и впервые посмотрел глаза в глаза, прямо, открыто.

— Я боюсь за вас. Врачи не виноваты. Никто не должен пострадать из-за меня.

— Но тогда страдаете вы сам.

— Я знаю. Я… привык.

Вильям едва сдержался, чтобы не втянуть воздух сквозь зубы. Потому что только что он понял одну важную вещь. Дитмар — это его отражение. Как он боялся идти в полицию, как боялся жаловаться соседям, даже деду… Потому что свято верил в то, что всех их тут же покарает нечто свыше, молнией в темечко шибанёт. Не сдержавшись, он ободряюще положил руку Дитмару на плечо, и тот, сначала вздрогнув, измученно улыбнулся.

Когда Дитмара забрали санитары, Вильям уже знал, что пропал. Врачам нельзя вовлекаться в процесс лечения, никогда и ни при каких обстоятельствах. Это было обязательное правило, потому что, вовлекаясь, ты начинаешь рисковать собственным разумом, собственным психическим здоровьем, принимая всё на себя. Их учат не бежать туда, где есть умирающие, не зная обстановки, потому что ещё один умирающий никому не нужен. И что теперь делать, как с этим дальше работать? Он не сможет отстраниться от Дитмара, уже не сможет. Тяжело, в голос выдохнув, он закрыл лицо руками, пытаясь понять, что делать дальше.

Он не знал, сколько просидел в этой позе, когда наконец решился. Ему нужно поговорить с профессором обо всех своих догадках касательно Дитмара и убийцы. В том, что между ними есть связь, Вильям не сомневался ни секунды. Быть может, мистер Форинджер, как основатель проекта и тот, кто в принципе имеет гораздо больше опыта, сможет подсказать что-то дельное. Профессор открыл дверь почти сразу, не сидел за столом. Усталым взглядом окинув Вильяма, вздохнул и протянул руку.

— Вы пришли отдать карточку?

— И да, и нет.

— Вы хотели со мной поговорить? — Профессор Форинджер слегка нахмурился и открыл дверь пошире, пропуская Вильяма. — У вас есть вопросы по лечению? Я знаю, после того, как умер мистер Бейкер, Дитмар в очень угнетённом состоянии, он и без того зажат… — тяжело опустившись в кресло, он слегка поморщился.

— Мистера Бейкера убили, — профессор выдохнул сквозь зубы и прикрыл глаза рукой.

— Я знаю. Если бы он просто повесился, над моей головой не висела бы как дамоклов меч эта детектив Воловски. Ужасная гарпия, вцепилась когтями и рвёт мою документацию в клочья. Бедный Лэри уже трижды давал показания. Ему самому после этого психотерапевт понадобится.

— Я хочу поговорить о Дитмаре. У него синяки. У единственного из всего отделения. Синяки от насилия. — Профессор отхлебнул чая. Было заметно, как ему некомфортно держать чашку дрожащими пальцами. А уж про ревматизм и говорить не стоит, он скрючивал ему пальцы ужасным образом и заставлял подниматься на грузовом лифте, а не по лестнице. Поэтому Вильям и не боялся разговаривать с ним об этом, профессор не смог бы ни задушить мистера Бейкера, ни так калечить Дитмара физически. — Нет никаких признаков селфхарма. Он, наоборот, очень аккуратный. И ходит он твёрдо достаточно, чтобы не падать.

— Вы считаете, что Дитмара кто-то бьёт из персонала?

— Я уверен в этом. И я хочу, чтобы у него взяли анализ крови общий и на токсины. Он жалуется на самочувствие, но травмы поверхностные, чтобы у него болело внутри. Я думаю, что… Это может быть яд.

— Час от часу не легче… Я и сам подозреваю, что в отделении кто-то намеренно ухудшает состояние пациентов. Но я не могу дать никаких нормальных объяснений. Я уже брал анализы кучу раз и каждый раз непонятно что, воспаление, а чего — не понятно, — мистер Форинджер прикусил губу и нахмурился. — Дитмар очень нервный, он изначально был слишком впечатлительным, шарахался от зеркал. И, как вы видели, он очень сильный, чтобы вырываться у санитаров. Но даже после того, как его скручивают, у него остаются синяки. Я заметил синяки на шее уже давно. Но никакого объяснения им нет. Я думаю на селфхарм, но, как вы сами видите, и этому подтверждений нет. У него нет столько сил, чтобы оставлять такие повреждения, он физически не может так сжать руку.

— Но откуда-то же синяки появляются.

— Один из врачей до вас говорил, что они появляются после ночи, как будто его кто-то ночью таскает. Это всё ещё что… — профессор поджал губы и отвернулся в стену. — Однажды утром он вышел из палаты с таким синяком на пол-лица, что я побоялся, что на меня в суд подадут, что не уследил. Я тогда думал, что Дитмар в кошмаре с кровати упал, но… Потом уже я понял, что кто-то отвесил ему пощёчину. Я тогда сам взялся дежурить по ночам. Но знаете… Ничего. Вообще ничего, как будто надо мной смеются. Только другой врач в смене — и пожалуйста, опять синяки.

— То есть, вы думаете, что убийца тот же, что наносит увечья?

— Я в этом уверен. Потому что это единственное логичное объяснение. Кто-то знает тайный ход, по которому попадают в отделение, и ходит так, что его никто не замечает. Мы проверяли все вентиляционные шахты, все старые трубы, человек бы туда не пролез. И этот кто-то знает меня, или даже со мной знаком, потому что при мне никогда такого не случается. Потому что я все углы носом обнюхаю, если надо. Потому что от этого зависит моя репутация и репутация этого исследования.

— Но самоубийство ударило бы по вам не так сильно, как это, — Вильям слегка наклонил голову набок, пытаясь заглянуть профессору в глаза. — В конце концов, это психбольница. Как бы она ни выглядела, тут все больны на голову. А вот наличие убийцы и вообще наличие возможности сюда проникнуть…

— Да. И поэтому журналисты ничего не знают. Вы все тут связаны медицинской тайной, а я буду молчать. Потому что заклюют в первую очередь смену, во вторую — меня, в третью — институт. Зачем мне это надо? Меня пугает другое. Дорога крови. Вы понимаете, о чём я. И ещё больше меня пугает то, что эта детектив точно ничего не раскопает. Не успеет, — профессор снял с себя очки и потёр глаза рукой. — Мы все в западне. Я думаю, что стоит поговорить со всеми врачами. Я прекрасно понимаю, как это ударило по вам всем, и мне нужно, чтобы вы не теряли веру в себя. Вы ведь учились, работали, вы не просто так здесь сидите. И я хочу, чтобы вы все знали, что я тут не просто так сижу, как руководитель я готов принять удар на себя, чтобы вы продолжали работать. А Дитмара я прикажу проверить.

Вильям кивнул, отдал карточку и вышел из кабинета. Отойдя к окну, он принялся рассматривать пейзаж за окном. Дитмар очень хотел на улицу, но у них не было прогулок на улице, только воздушные ванны в комнате отдыха. Да и сейчас уже слишком холодно для этого. За окном светило мягкое послеобеденное ноябрьское солнце, какое-то даже призрачное, не яркое. Тихий сквер был безлюден, только несколько пациентов из планового гуляли туда-сюда. Вильям не сразу понял, от чего его вдруг передёрнуло, за деревьями мелькнула очень знакомая фигура. Но она уже завернула за угол здания. Из его кабинета должно быть видно, наверняка. Стараясь не спешить, он быстро зашёл к себе и даже открыл окно, чтобы получше рассмотреть. По дорожке к заброшенной части сквера шёл мужчина в твидовом в рубчик пальто, с шляпой на седых волосах и с зонтом-тростью. Часть сквера, причём значительная, была закрыта забором и заброшена. Почему, кто знает… Мужчина прошёл мимо жилого корпуса и пошёл дальше, в этот кусок леса на территории больницы. Вдруг он остановился, снял шляпу и поднял взгляд на Вильяма. Несколько мгновений глаза в глаза, мужчина интеллигентно поприветствовал его взмахом шляпы и пошёл дальше по делам. А Вильям так и остался стоять, сжимая подоконник. Это не тот мужчина из сна, который прервал кошмар? Далеко, видно не так уж хорошо, но слишком похож, чтобы это было совпадением. Он поднял глаза к небу, пытаясь понять, стоит это странное дежавю того, чтобы заострять на нём внимание, или нет. Приют был на высоком холме, с которого открывался восхитительный вид на окрестности, было видно над деревьями даже колокольню кладбищенской часовни. И отсюда проглядывалось, что там, в глубине заброшенной части сквера, что-то есть. Какое-то строение, похожее на ротонду, колонны было очень хорошо заметны на фоне чёрных и алых деревьев. Вдохнув полной грудью свежий воздух, Вильям закрыл окно и принялся собирать свои записи. Пора готовиться к ночному дежурству.

Ночью всё так же было слышно скрипы и постукивания. Сильный ветер выл в ветках и на чердаке, из-за этого отделение наполнилось не самыми приятными звуками. Они беспокоили пациентов, причём очень сильно, Дитмар долго делал всем нервы, жалуясь на тени под дверью. Тусклую убывающую луну то и дело скрывали тучи, от чего отделение казалось чуть ли ни оплотом тепла и спокойствия. Тёплые желтоватые бра, горячий чай, тёплые батареи, когда за окнами мороз и ветер. Но Вильям не мог расслабиться ни на секунду, ему уже несколько дней снились сны о той ночи, ему снилось, что труп пытается его убить, обвиняя в своей смерти. Казалось, что подвох стоит за спиной. Вильям почти физически ощущал, как кто-то ходит за ним по пятам, хватает за руки, как будто пытаясь что-то показать или остановить. Он оборачивался так часто, что явно напугал этим Ликку. Она, наоборот, смотрела в пол, стараясь даже не поднимать голову. Рутинный обход раз за разом превращался в испытание для психики. Ликка судорожно прятала руки в карманы рыжих клетчатых брюк и одёргивала пиджак. На ночные дежурства можно было одеваться абы как, никто не следил.

— Ты не боишься, что однажды обернёшься и увидишь там… Что-то, что не стоит видеть.

— Что? Свою паранойю? — Вильям открыл очередную палату и заглянул в неё. Мистер Карпентер, который был даже младше Дитмара, спал, раскинувшись на горе подушек и под несколькими одеялами. Он нервно дёрнулся во сне, когда щёлкнул замок, но не проснулся. Закрыв тихонько дверь, Вильям прошёл дальше по коридору.

— Просто мне и раньше тут неуютно было, а сейчас и вовсе. Как будто кто-то в спину смотрит.

— Для меня это нормальное состояние, я привык. У меня всегда нервы на взводе. — В следующей палате мирно спал мистер Смит, у него в палате стояла вырвиглазная темнота, он боялся солнечного света, считая себя вампиром, и почти всё время сидел в палате, в отличие от остальных пациентов.

— Тебе разве не страшно, тут убийца ходит.

— Страшно. Но работу работать кроме меня некому. Пациентам, по-твоему, не страшно? — Ликка вздохнула и запахнула свою вязаную большую кофту.

— Всем нам страшно. И, знаешь, даже если кого-то поймают, мы ещё долго не оправимся. Это как разогнать фуру, тормозить она будет очень долго.

— Во всяком случае, у нас есть выбор. Мы можем уволиться, а можем остаться и помочь тем, кто беспомощен.

— Это не выбор, это западня. Или ты всю жизнь будешь себя грызть за свой выбор, или нахватаешься такого, что потом будешь в кошмарах каждую ночь видеть.

Вильям грустно усмехнулся и открыл дверь палаты Дитмара. Тот спал, свернувшись под одеялом и накрывшись почти с головой. Было видно только нос и разметавшиеся по подушке волосы. Окинув взглядом палату и убедившись, что в ней никого нет и что Дитмар не притворяется, он аккуратно закрыл дверь и пошёл к выходу из коридора. Самым большим испытанием было раз за разом проходить мимо пустой палаты. Из неё вынесли все личные вещи, мебель сдали на склад. Абсолютно пустая и открытая настежь, она выглядела как зёв какой-то твари из его кошмаров. Но Вильям делал всё, чтобы никак не выказать своего волнения, потому что рядом была Ликка, а пугать её зря не хотелось.

Заперев коридор, он отправил Ликку на пост, а сам принялся ходить туда-сюда по главному, чтобы немного развеяться. Впервые он жалел, что так сильно забил своё расписание, что почти всё время торчал в приюте, потому что зверски хотелось вырваться отсюда и подумать в тишине, чтобы не дёргаться лишний раз. Потому что подумать у него уж точно есть над чем. Снова шаги. И шёпот, слишком тихий, далёкий. Вильям отчаянно отмахнулся от этого всего, пытаясь не поддаваться накрывающему его нервному возбуждению. Но тут шёпот прозвучал та близко, как будто кто-то стоял к нему вплотную.

Обернись…

Он вздрогнул и резко обернулся туда, откуда будто бы шёл звук. И замер, рассматривая стоящего в конце коридора человека. Это не пациент, он как будто был одет в костюм, его силуэт чётко очерчивала тусклая луна за окном. Видимо, привлечённый странным поведением Вильяма, Майкл вышел из смотровой и тоже обернулся к окну.

— Ты его видишь?

— Охрану? — осипший голос Майкла как бы намекал, что всё происходящее не сон и не бред. Что мужчина у окна настоящий.

— Да.

— Ликка, охрану, в отделении посторонний.

Майкл тут же влетел в ординаторскую. А Вильям остался стоять в коридоре, не сводя с мужчины глаз. Ему казалось, что фигура вот-вот растворится в воздухе. Она слегка дрожала, как марево в августовский полдень на трассе. И, казалось, сквозь неё видно подоконник и стоящие на нём горшки с цветами. Так же, не отрываясь, он подошёл к выключателю и зажёг верхний свет в коридоре. На мгновение свет больно ударил по глазам, он едва подавил желание зажмуриться, но… У окна никого не было. Хотя мгновение назад он был там. Обман зрения? Вильям почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Впервые за долгое время ему вдруг стало по-настоящему жутко. Он едва не подскочил, когда на проходной показались охранники. Открыв им дверь в отделение он словил выбежавшую к нему перепуганную Ликку.

— Что случилось?

— Посторонний в отделении. Он стоял у окна, вон там.

— Я тоже видел. Там стоял кто-то, — Майкл ткнул пальцем в то окно, где была фигура.

— Мы обыщем отделение, кто-то пойдёт со мной, у кого ключ от всех палат.

Вильям повёл их сразу в закрытый коридор. Трое охранников обшарили его весь, включая кладовку для швабр и моющих средств. Они зашли во все палаты, заглянули под все кровати. После — каждый кабинет, столовая, где они даже заглядывали в тумбы на кухне. Но никого, кроме смены и пациентов в отделении не было. Убедившись, что всё в порядке, начальник охраны попрощался с ними и вышел вместе со своими парнями. А Вильям выключил верхний свет, оставляя только тусклые бра, и замер посреди коридора, рассматривая то окно. И сердце чуть не сделало кульбит, когда тень в углу двинулась, поправила шляпу на голове и повернулась в профиль, давая себя рассмотреть на фоне лунного света. Вильям сжал зубы и медленно двинулся туда. Нет, если он не убедится, что это обман зрения, а не живая тень, он сегодня не уснёт. Чем ближе он подходил, тем сильнее тряслись руки. Ещё секунда и его натурально накроет. Но у окна никого не было. Он даже поводил рукой в воздухе в том углу. Нет ничего. Вильям отвернулся, чтобы идти к ординаторской, и замер, услышав дыхание за спиной. Сделав вид, что ему это чудится, он мотнул головой и почти бегом кинулся к своим.

Тишина, центральная аллея, кажется бесконечной. Она как отражение в зеркале, как будто всё искажается. И он тоже отражается в этом зеркале. Отражение кривится, вдруг искривляется в ужасающей улыбке, обнажая острые зубы. Протягивает к нему руку и хватает за горло. Нет, нет, он сильный. Если это отражение, то он как минимум такой же сильный, да?

не сопротивляйся

я тебя не отпущу

— Иди ты нахер.

Из горла сип, пальцы скручивает судорога, не давая разжать хватку двойника на горле. Улыбается. Он так не улыбается. Уродливо, страшно, смотря из-под бровей светящимися глазами.

— Борись!

За спиной двойника Дитмар. Стоит, как будто приготовился к драке. Поднимает с дорожки камень и кидает в него. Отражение разбивается, как стекло, камень больно врезается в голову, по лицу течёт кровь. Пытается вытереть её рукавами.

— Не стирай. Она не настоящая. Она не твоя.

Дитмар стоит над ним. Босиком, в тёмных джинсах и чёрном свитере с высоким горлом. Смотрит спокойно в упор.

— Откуда ты здесь? Я слишком на тебе зациклен?

— Может быть.

Протягивает руку, помогает встать. И крови уже нет. Ветер воет, злобно, больно. Синюшные губы Дитмара, бледное лицо, волосы треплет ураган. Что-то шепчет, не разобрать. Что? Громче. Но ураган только сильнее, и он наклоняется ниже, чтобы хоть что-то услышать, но вдруг его отбрасывает куда-то в небытие сильным рывком. Удар, темнота.

Кладбище было чистым, тихим, даже слишком. Вильям сидел на лавке под опавшим клёном, держа руки в карманах. Чёрной одежды у него не нашлось, он кутался в свою новую коричневую куртку с цветастыми вставками и пялился на рыжие ботинки. Он ждал, когда закончится служба, когда гроб закопают, и у него появится возможность перекинуться хоть парой слов с Бейкером-младшим. Мужчина рыдал в голос в морге, его не могли успокоить два часа. Ему и самому было не легче. Прошло уже пять суток с той ночи, а до сих пор казалось, что где-то на краю сознания он слышит крик Дитмара. Поправив шарф, Вильям прищурился, рассматривая часовню. Он должен поговорить с этим мужчиной, обязан. В этом человеке была разгадка всей шарады, которую ему загадал Дитмар. Если он прав, то корабль, о котором говорил Дитмар, вовсе не выдуманный. Потому что на руке у Гарольда Бейкера была татуировка в виде якоря. Там же, где показал Дитмар, говоря про якорь. Он вообще всё утро об этом думал, о Дитмаре, о своих кошмарах. Прежде чем он сделал вывод, что Дитмар очень похож по поведению на него самого, он в кошмаре оказался в зеркале, как отражение. Кошмары всегда были его способом искать истину, их рождало подсознание, которое зачастую помнило и приберегало гораздо более мелкие детали, чем сознание. В кошмарах, снах, мозг анализировал и раскладывал всё пережитое по полкам, рождая какие-то образы. И если Дитмар теперь и в его снах, значит, Вильям реально зациклен. Но хоть есть шанс покопаться в себе.

Наконец из часовни вышла процессия. Заплаканный, убитый горем Гарольд Бейкер шёл под руку с какой-то пожилой женщиной, лицо которой полностью закрывала вуаль. В самом конце процессии шагал бледный как смерть Лэри Опенгеймер. Ему пришлось выписать успокоительные, потому что ему вдруг начало рвать крышу. Вчера он остался в общежитии в пустой комнате, потому что закончил с бумагами очень поздно, и разбудил весь корпус своим криком посреди ночи. У него случилась паническая атака, успокаивали его и отпаивали водой сразу несколько врачей, включая Вильяма, едва пришедшего с вечернего дежурства. И это было страшно. Казалось, что всё это не то, чем кажется, что смерть мистера Бейкера — лишь крышка, прикрывающая истинную проблему, которая окончательно добила Лэри. После беседы с главврачом он ушёл с рецептом на успокоительные к фармацевту и сразу двинулся на похороны, хоть его и пытались отговорить. Вы окажетесь с этой стороны стола… Слишком близко к правде, чтобы быть совпадением.

Вильям уже достаточно замёрз, но так же неподвижно ждал, смотрел, следил. Он представлял её похороны. И никакой процессии. Только он один и гробовщики. Даже хорошо, что его там не было, это было бы слишком плохо даже для них двоих. Наконец люди начали расходиться. Вильям не знал, стоит ему подойти самому или каким-то образом привлечь к себе внимание. Но эта дилемма решилась сама собой. Прямо перед ним остановился кто-то и, подняв лицо, он столкнулся с мистером Бейкером-младшим.

— Вы все похороны сидели здесь. Вы знали моего отца?

— Да, я Вильям Салтрай, — Вильям встал, протянул руку для рукопожатия и вежливо кивнул. — Я его знал.

— Почему тогда не подошли ближе?

— Я знал его не настолько близко, чтобы влезать в ваш момент отпущения.

— А… — Он вздохнул и провёл рукой по волосам. Вильям понимал, что нужно спросить, нужно, жизненно необходимо. Как бы ему ни хотелось сгладить углы, от того, что ответит этот человек, зависят жизни других пациентов.

— Простите. Вы ведь моряк? — мужчина вскинул на него заплаканное лицо и нахмурился.

— Да, я на буксире в порту Ливерпуля работаю… Откуда вы?.. Кто вы?

— Я врач из того же отделения, где находился ваш отец. Мой пациент сказал, что ваш отец ждал… Корабль, который его заберёт.

— Господи… — мистер Бейкер-младший подавился воздухом и зажал рот рукой. — Я так заколебался с ним возиться, он чудил, то печку зажжённой бросит, то дверь не закроет, он чуть не сжёг мой дом… Мне нужно было нанять ему сиделку, нужно было… Ему тут было так плохо, раз он это сделал… Боже, да почему? Я собирался его забрать, собирался! Это я виноват.

Вильям, склонив голову, слушал его причитания сквозь судорожные всхлипы. Похоже, что он был очень близок с отцом, это страшный удар. А ещё, видимо, Дитмар вовсе не галлюцинирует. Он видит символы, видит разные вещи и рассказывает о них иноязычно, как о сказках. Значит ли это, что он говорит правду? Он сказал, что прав даже если не прав. Что это значит? Что он не лжёт никогда, даже если кажется, что это бред. Вильям не выдержал и приобнял всё ещё плачущего мужчину. Тот судорожно всхлипнул.

— Вы не виноваты в том, что произошло, вы не могли это предусмотреть, как бы вам ни хотелось в этом обвинить себя. Вашей вины тут нет. Вина тут моя, это было моё дежурство, я не успел, — мужчина вскинул на него лицо и скривился.

— Вы-то что могли? Я бросил его здесь, раз он это сделал, — похоже ему никто не сказал, что его отца убили. Странно, почему это скрывают? — Все мы хороши оказались. Искали непонятно что и потеряли человека. Я искал покоя и получил… Блять…

Подошедший к ним Лэри измученно улыбнулся, отчего глаза, и без того разукрашенные живописными синяками, запали ещё глубже. Когда мистер Бейкер наконец пошёл к воротам, где его ждала та женщина с вуалью возле машины, Вильям обнял Лэри и, почувствовав, как тот сжимает его куртку в кулаках и прерывисто вздыхает, погладил по светлым волосам. Секунда, ещё секунда с закрытыми глазами. Вильям снова посмотрел на ворота кладбища и едва не упал. За оградой стоял до боли знакомый силуэт в чёрном пальто с длинными седыми волосами. Кристиан бросил на него испуганный серьёзный взгляд, зашёл в калитку и прошагал мимо к часовне. Дьявол ждёт ночи.

Глава 7

Сидящий в кресле Дитмар казался меньше обычного. Он ёжился и натягивал рукава на ладони. Вильям, как всегда, старался сделать вид, что совершенно спокоен и не излишне заинтересован. Хотя его почти трясло от желания узнать правду, как можно скорее, прямо сейчас. Но он и так почти каждый сеанс старался влезть длинным носом в воспоминания Дитмара об убийце. Не признаешься же себе, что судьба Дитмара его начала пугать не на шутку. Если убийца узнает о том, что Вильям докопался до правды, раньше, чем Вильям разгадает эти шарады Дитмара… Это очень плохо кончится. Он чувствовал, что своим неуёмным энтузиазмом выкопал им с Дитмаром две весьма глубокие могилки.

— Как вы спали сегодня?

— Хорошо… Ну… Лучше, чем раньше.

— Значит, после того, что случилось с Луисом, он пока больше не приходил?

— Да, — Дитмар потёр нос. Врёт. Приходил. Но, возможно, не наносил больше увечий. — Но это не хорошо… Что-то не так…

— Может, сейчас вы сможете этого кого-то охарактеризовать? Может, у него необычная одежда или причёска?

— Нет… Он ничем от вас всех не отличается, знаете…

— В этом отделении есть убийца, Дитмар. Он уже убил одного пациента, вашего знакомого. Вы можете помочь найти его.

— Здесь… Есть убийца. Но она не убийца, — ого, не слишком ли крутой поворот от темы разговора? Дитмар впервые так искусно съехал с явно причиняющей ему дискомфорт темы.

— Женщина?

— Да. Она говорила, что убила. Но она не убивала. Она врёт.

— Убивала, но не убивала.

— Да, — Дитмар поднял на него взгляд. — Она плачет по ночам. Я знаю. Она не хочет всего, что происходит.

— Она не убивала Лу.

— Да. Но она считает себя виноватой. Не верьте ей. Она врёт. Не потому, что хочет, а потому, что у неё нет выхода. У нас ни у кого нет выхода. Мы идём по тому пути, который нам придумали и нарисовали. Вы тоже. Вы ведомы. Но вы не видите ниток, за которые дёргают.

— Кто дёргает? — Дитмар затравленно обернулся и указал пальцем вниз. — Внизу… Комната. Там темно или светло? Там есть окна?

— Это место тьмы… Это место, откуда ты выходишь… Другим. Больным. И каждый раз тебе только хуже.

— Там есть люди?

— Нет… Там ты один на один с этим… Чувством и этим… Образом.

— Там негде спрятаться?

— Есть. Но какой смысл, если это его тьма?

— А как насчёт остальных пациентов? Они там так же часто бывают?

— Не знаю… Наверное. Но они хуже меня, вы видите, — Дитмар наклонил голову к плечу и отвёл глаза. — Они не расскажут того, что расскажу я.

— Да, вы очень многое мне рассказали, спасибо.

— Пока не за что.

Дитмар покачал головой и кинул взгляд на окно. За ним ещё светило солнце, хоть больше оно и не грело.

Сеанс закончился, как всегда, оставив после себя выжженное поле в голове. Наверняка всему этому есть объяснение, но оно не так очевидно, как ему хочется. Нужно очищать зёрна от плевел. Путаясь в себе, Вильям закончил записи, отдал карточку и спустился к ужину в столовую. Все врачи экспериментального садились в столовой за один стол. Этакая традиция. Пока между остальными врачами шёл диалог о чём-то отвлечённом, Вильям молча жевал и пытался понять, что ему делать. Убийца, но не убийца. Исходя из логики Дитмара, это человек, который убил, но убийцей не считается. Может, убил защищаясь? Вполне может быть. Мало кто хладнокровно мог убить человека, может, здесь действительно такие есть. Нужно спросить. Только как? Вильям банально не знал, с чего начать разговор, потому что начать хотелось с главного. Но не будет ли он казаться бестактным? Лэри всё ещё по привычке сидел с ними за одним столом и ковырялся ложкой в супе без особого интереса. Пытаясь понять, что же сказать, Вильям доел первое, второе и уже принялся за чай, когда наконец в разговоре между остальными появилась пауза.

— Дитмар выдал мне новый пассаж. У нас в отделении есть те, кто… Убил из самообороны? Женщина.

— Он прямо так и сказал? — Джордж Кейси аж присвистнул. — Это моя Мелиса, она столкнула грабителя с лестницы и, когда поняла, что он мёртв, сама на себя вызвала полицию. У неё на этом фоне случилась паничка, и её сюда привезли.

— Он сказал, что есть убийца, но не убийца. Я просто попытался выстроить логическую цепочку из его состояния.

— Дитмар твой очень хорошо видит, даже слишком хорошо. Он говорил, что Бейкер ждёт корабль, а он ждал сына-моряка… — Кристи опустила глаза в свою чашку кофе и сглотнула.

Вильям отхлебнул кофе и закинул ногу за ногу. Можно считать, что он нашёл ключик к разгадке? Похоже на то. Он отставил от себя кружку и почувствовал, что его кто-то легонько пинает под столом. Хьюго Миллер, сидящий напротив него, сделал весьма однозначный знак глазами, предлагая выйти, и, опрокинув в себя кофе, быстро выскользнул в коридор. Вильям отнёс поднос посудомойке и вышел в коридор. Его там уже ждали.

— Что он ещё тебе сказал?

— Много чего. Проблема не в том, что он говорит, а в том, что интерпретировать это тяжело, — Хью потёр глаза рукой.

— Я тоже сейчас в процессе разгадывания того, что мне говорит Карпентер. Он не очень говорлив, может, Дитмар сказал больше. Просто… Нам нужно будет поговорить и сложить то, что мы имеем. Быть может, тогда мы быстрее придём к решению и обгоним время.

— Я не против, когда встретимся?

— Как только у меня получится, я могу зайти к тебе в общежитие. У меня ещё частная практика, еле всё успеваю. А говорить на виду не очень хочется, мало ли… — Хью заозирался. — Может быть опасная информация, не стоит ею светить.

— Согласен. Тогда я буду ждать.

Проследив за тем, как Хьюго быстро поднимается по лестнице в отделение, Вильям нахмурился. Нужно хоть немного упорядочить то, что он успел узнать, чтобы не идти к этому разговору с пустыми руками. Может быть, действительно, у каждого из них недостающие кусочки головоломки. Скоро декабрь, а там и Рождество. Нужно торопиться, он обещал Дитмару, что тот доживёт.

Тишина, полутьма. Главная аллея, тёмная и безмолвная. И крик на краю слышимости. Кровь бьёт в голову, паника. Кто кричит? Что за чёрт? Оборачивается, мечется и тут… Дитмар, стоит, смотрит в душу. Чёрными, как бездны.

ты опять один

— Нет. Я больше не один.

а разве тут кто-то есть, кроме нас?

— Да. А ты разве не видишь?

Придумал, наслушавшись Дитмара. Да, придумал. Значит, и защиту придумает. Кто-то сжимает руку. Дитмар, настоящий, в его джинсовой куртке с нашивками. Он смотрит сквозь двойника. Двойник страшен, он как человек. Но только КАК. Наклоняется, улыбается страшной улыбкой оскалом.

— Он не настоящий.

Мантра, простая, которую он повторял, как дарующее успокоение заклинание. Игры разума. Кто-то играет на его мозгах, прекрасно зная, какие аккорды и в какой последовательности нужны, чтобы ему начало рвать крышу. Но кто сказал, что он так просто сдастся. Нет уж, пошли все нахер. Обнимает Дитмара, смотрит на двойника, на то, как его собственное отражение обнимает отражение Дитмара. На то, как он сам вдруг впивается Дитмару в глотку острыми зубами, разрывая, отрывая душераздирающе хохочущую голову от тела. Но тёплое дыхание настоящего Дитмара держит. Он сильный, он сможет. Он не ляжет в стационар. Он гораздо хуже, дотошнее и внимательнее того, кто с ним играет. Закрывает глаза. Это всего лишь очередной кошмар. Всего лишь страх убить Дитмара своими руками. Да. Темнота, тишина.

Дитмар с утра был не в духе, мялся и постоянно озирался. И всё время смотрел Вильяму поверх плеча. Это начинало настораживать. Если у Дитмара и вправду могут быт галлюцинации, это плохо, значит, он снова не понимает, что делать. Обязательные вопросы-проверки Дитмар с каждым разом проходил лучше и лучше. Он вообще стал болтливым. Такое ощущение, что ему просто не с кем было поговорить, вот он и молчал. Вот только ясности в его словах не стало. Чем больше он говорил, тем больше всё путал. Это было похоже на то, что кто-то просто возюкал маркером по бумажке. И где конец этой верёвочки? Куда двигаться, чтобы распутать? Дитмар пытался его вести, но вот оставлял слишком много ложных путей. Чем больше простор для интерпретаций, тем хуже понимание.

— Дитмар, давайте ещё раз, я понимаю, что для вас это очень важно, но давайте по порядку, — он в очередной раз пытался рассказать Вильяму про отражение. Зачем он вспомнил об этом сейчас не понятно.

— Он реален. Можете не верить. Но он есть. Но сейчас он заперт там… За стеклом, — Дитмар облизал пересохшие губы и поёрзал на стуле.

— То есть все, о ком вы говорите реальны, я понял.

— Да. И мой друг… Он жаловался, что вы его отталкиваете. Не надо. Он хочет помочь.

— Попросите друга выражаться яснее в своих порывах помочь.

— Зачем мне просить? Он услышал, — Вильям передёрнул плечом. Снова ощущение прозрачных стен и взгляда в затылок. — Я просто… Знаете… Думал о том, что происходит. Я пытаюсь понять, что часть кошмара, мои сны, а где жизнь. Между ними нет грани… И… То, что коридор переворачивается с ног на голову — это кошмар, я понимаю. Но были ли тараканы в туалете кошмаром или они настоящие… А может, птица на ветке, вон та, — Дитмар ткнул пальцем на окно, — она настоящая или нет?

— Настоящая, у неё гнездо под моим подоконником, — сорока на ветке каштана что-то щёлкала и тарахтела ещё с самого утра. Как и во все предыдущие две недели.

— А вы настоящий? Может, мне только кажется, что у меня есть хороший врач… А на самом деле я уже всё… Я не понимаю грани между тем, что вижу, и тем, что не могу вспомнить… А вообще… Может, это и хорошо, — он слегка улыбнулся загадочной улыбкой человека, знающего секрет. — Я защищён всем этим от осознания кошмарности происходящего. А вы нет, — Вильям поджал губы. Он прекрасно понимал, о чём Дитмар. О том, что он не может ни отстраниться, ни забыться, ничего, он погряз в этом ужасе по самые уши.

— Но вы ведь знаете что-то о том, как остановить всё это? Есть ведь возможность… Вы говорили, что за Лу прибудет корабль. Вы говорили о его сыне.

— Да? Возможно. — Дитмар слегка вскинул бровь. — Я стараюсь быть правдивым. Лу разлил море. Корабль забрал его, но море никуда не делось… — Дитмар вдруг поднял на него глаза и наклонился, вперёд в каком-то угрожающем жесте. — Кто-то может в нём и утонуть.

— И что сделать, чтобы убрать море?

— Ничего. Уже ничего. Поздно. Знаете… Фатум, он как топор, рубит не глядя и… не потому что хочет, а потому что так решил тот, кто его держит. Доктор, вы не понимаете… Он идёт за нами, за каждым по порядку. Мы просто ненужные вещи в этой игре. Он играет с вами. Я вижу, что вы становитесь странным. Вы все одинаковые. Ваши страхи — его оружие. И наши тоже, — Вильям слегка поморщился, вспомнив, что на руку Луису был намотан клоунский нос. Как какое-то послание, чтобы запугать, запутать. — Знаете, ничто так не пугает нас, как мы сами, — Дитмар ткнул пальцем в висок. — Эта дрянь генерирует весь этот бред и не даёт мне жииить…

— А описать его вы можете? Может, он носит очки? Или у него есть усы?

— Нет. Но он рядом, ближе, чем вы думаете… Я боюсь его, потому что он здесь повсюду, как воздух, как свет или тьма. Доктор, я… Я хочу вам сказать, но что? Что я не помню ничего? Я не помню даже как зовут… Маму, — Дитмар скривился в попытке сдержать слёзы. Губы предательски задрожали. Мгновение, и он закрыл глаза рукой. — Я не понимаю, что происходит. Я в кошмаре, который не кончается…

— Я понимаю. Каждый человек хоть раз в жизни видел настоящий кошмар. И зачастую это то, что не поддаётся осмыслению…

— Да. И пониманию, — Вильям плохо его понимал, но мог себе представить. Его картина мира — как куча бумажек, которые кто-то перемешал. И в этой каше-мале ничего не разобрать. Отрывочные ощущения, воспоминания, незначительные и совершенно бессмысленные, если они не вписаны в картину мира. — Я постараюсь вам подсказать. Постараюсь. И друг. Только… Не бойтесь, не уходите…

— Куда же я денусь, я же ваш врач, я здесь, чтобы вам помочь.

— Да. Поэтому не уходите. А я вам помогу.

Вильям тяжело вздохнул. Единственное, чем мог помочь Дитмар, так это назвать убийцу и указать, где искать комнату. Но вытащить это из него невозможно. Скорее всего, он и не знает того, кто всё это делает. По крайней мере, имени. Если ткнуть пальцем, так, может, он бы и ткнул. Да и кто сказал, что убийца приходит сюда не ряженым. Усы клеит или очки надевает, волосы укладывает по-другому. Подслеповатый Дитмар, может, особо и не разбирает, кто есть кто. Только вот… Тогда, когда они увиделись во второй раз, он увидел за спиной Вильяма что-то, что его напугало. Может быть так, что это его мучитель прошёл по коридору? Если его спросить, он может и не вспомнить. Слишком… Удобно? Вильям понимал, что этими разговорами расшатывает и Дитмара, и себя, и начинал сворачивать беседы заранее, чтобы успокоить хотя бы пациента. Когда наконец подошло время, и Дитмару нужно было уходить, он остановился в дверях и снова посмотрел в угол за спиной Вильяма.

— Знаете, доктор… Я не желаю вам зла. Вы хороший. Просто… Вы поймёте. Но может быть поздно. Ведь есть то, что невозможно вернуть… Вы меня понимаете.

Дитмар странно кивнул головой, словно приглашая кого-то выйти, и грустно улыбнулся Вильяму. Вильям натужно улыбнулся в ответ и кивнул. Он понимал и не понимал одновременно. Слишком сложная шарада. Так, что если начать с двойника. Кто это? Он реален. Он есть на самом деле. Примем это за аксиому. И вот отсюда, может, и получится что-то вытянуть. Итак… И что дальше? У него нет ресурсов, чтобы выяснять такие личные вещи. Кто может знать? Знает ли первый врач? Сложно сказать. Вильям быстро отлистал в начало карточки и принялся перечитывать. Нет, ничего. Хм, интересно. Между записями в карточку и попаданием в больницу два месяца. И где эти два месяца? Вильям для надёжности перелистал карту, но листы из неё не вырывали. Значит, эти записи будут или где-то в плановом отделении, либо в остром. Как выудить карточку из архива планового, он знал. Там похлопает глазками, там мило улыбнётся, и ему дадут полистать потихоньку на пару минут. А если острое? Вильям поджал губы и вытащил буклет, принесённый профессором. Нет. Плановое. С фотографии на него смотрел не гиперактивный псих, а депрессивный пациент в угнетённом состоянии. Да и, судя по первой общей записи в карте, он приехал сюда сам. Значит, плановое. Нужно будет покопаться.

Он едва не подскочил, когда услышал, как за спиной щёлкнула плашка паркета. Он и так поднял себе дозировку седативного до верхней допустимой границы своего диагноза. В конце концов, тревожное расстройство в остальных жизненных ситуациях ему мешало не сильно. Разве что Вильям всегда сильно заранее выходил к оговорённому времени и ставил будильник на полчаса раньше, чем нужно было вставать. Но эти взгляды Дитмара ему за спину выводили его из равновесия настолько, что неистово хотелось обернуться. Ликка была права, спросив, не боится ли он там увидеть то, что видеть не следует. Боится, очень. Шаги. Что? Вильям резко выпрямился. Ярко освещённый горящим оранжевым закатом кабинет был пуст, если не считать его самого. Он уже был готов смириться с тем, что шаги чудятся ночью, потому что в темноте людская мнительность обычно достигала апогея. Но днём? Вильям тряхнул головой и вдруг явственно услышал шаги снова. И не какие-то фантомные, как казалось раньше. Кто-то очевидным образом прошёл отподоконника до кушетки, под его ногами щёлкали плашки паркета. Но никого в комнате не было по-прежнему.

— Кто здесь? — Вильям попытался придать голосу твёрдость, а не проблеять это самым жалким образом.

Пустота не ответила. Но звук шагов дошёл от кушетки до двери. И тут ручка повернулась сама по себе, дверь открылась, и кто-то вышел из кабинета. Через оставшуюся приоткрытой дверь было слышно, как пациенты ужинают в столовой. А Вильяма прошибла нервная дрожь. И что с этим делать? Перекреститься? Прочесть молитву? Что делать? Если шаги ещё можно приписать помутнению, то открывшуюся дверь — нет. Вот же, открыта, очевидным образом. А открыта ли? Вильям тихонько дошёл до двери и провёл рукой по косяку. Открыта. А может, он сам открыл и не помнит? Нет, нарушений памяти у него не было никогда, даже в самые плохие времена он помнил самые мелкие детали, это было его проклятьем и болезнью. Он ничего не забывал, и голова со временем стала похожа на грязный пыльный ангар с контейнерами, в которых были прямо на пол свалены кучи совершенно ненужной информации, и хозяйственный мозг её выкидывать отказывался. Наконец он смог выйти из ступора и, забрав свои бумаги, быстро вышел. В коридоре уже горел свет, на улице было пасмурно и сумрачно даже сейчас. Сейчас ему нечего делать в отделении, да и в приюте в принципе, до завтрашнего дня он свободен. Отлично, нужно бежать отсюда очень быстро.

В общежитии стояла приятная тишина. Было слышно, как ходят люди, как администратор что-то печатает на клавиатуре Макинтоша. Вильям уже битый час сидел на кухне и пытался успокоиться. Странное событие не укладывалось в голове, оно не вписывалось в картину мира, к которому он привык. Натерпевшись ужасов во имя бестелесной сущности, судя по рассказам жестокой, мстительной и мелочной, он отказался от любой мистики. Поверить в мистику — значит, поверить в бога, а его Вильям не чтил и не уверовал. Бог был просто словом, которым прикрывали издевательства над ним. Во имя чего? Во имя изгнания дьявола. Ещё одно страшное, но бесполезное слово. Но сейчас… Он видел всё это собственными глазами. Но готов ли он поверить им? Могут ли ему врать собственные глаза? Он стоял на распутье, страшном, пугающем до нервной дрожи. Поверить в то, что произошло, означало принять тот факт, что мистика существует, что душа, бог, привидения и дьявол не просто слова. Не поверить в это — значит, принять факт обмана. Обмана собственного восприятия, признать себя больным. И то и другое угрожало, висело над головой как топор. Прав Дитмар. Судьба как топор, рубит не глядя. Только что с этим делать, как с этим жить?

— Вильям, привет, — на пороге появилась Ликка, сияющая, как начищенная монета. У неё сегодня был выходной. — Гляди, какой свитер я себе купила, — она скинула куртку и пару пакетов на лавочку у стены и приняла модельную позу.

— Красивый. В Карлайл ездила?

— Да, отдыхала от этого всего. Смена обстановки часто очень помогает. Возьми выходной, поедь в кафе.

— Я подумаю. Ликка, могу задать тебе вопрос, ты не спешишь? — она села на стул напротив и налила себе чаю в кружку.

— Вообще нет, я только завтра на дежурство ухожу.

— Ты у меня как-то спросила, не боюсь ли я оглядываться. Так вот… Что я по-твоему могу там увидеть?

— В смысле? — Ликка выпрямилась на стуле. Вильям и без того понял, что этим вопросом её напугал, но ходить вокруг и около уже не было сил.

— В прямом. Что стоит за спиной такого, что мне не стоит видеть? Все эти шаги, дыхание, мужчина в коридоре. И ты сказала, что спотыкалась на ровном месте. Так я не споткнулся, меня дёрнули за грудки так, что я упал. Что это было? — Ликка поджала губы и опустила лицо.

— Как будто я знаю… Если бы я хотя бы понимала… Я бы тогда не боялась так сильно, как сейчас.

— Может быть, у меня галлюцинации? — Вильям отхлебнул чаю и откинулся на спинку стула. — Может… Утечка газа? Мало ли, здание старое.

— Тогда уж всех бери в расчёт. Никто пока, кроме тебя, так открыто об этом не говорил, но ты не один такой. Мы все такие…

— Что?

— То, что ты видел в коридоре ночью, это не впервые. Я тоже видела силуэт мужчины несколько раз. Просто… Сейчас ещё это убийство, оно сделало нас нервными, и мы начали на эту тень так реагировать. Может, это и убийца, а может и…

— И кто? — Вильям наклонился вперёд через стол.

— Знаешь, я здесь почти с самого открытия отделения. Врачи тут меняются часто, а младший персонал — нет, — Ликка поправила волосы и наклонилась к Вильяму поближе, заговорщически поманив пальцем. — Нам проводили экскурсию по больнице тогда, знаешь, это же музейное поместье, тут даже комнаты расположены, как и тогда, никто ничего не перестраивал. И… В общем владелец этих угодий Даррен Шенн, он был коллекционером, там хранились его коллекции. И монетки, и марки, и книг целая куча, каждой коллекции по комнате. И там же была его летняя спальня. Короче, как я поняла… Он умер на нашем этаже, захлебнулся в ванной, когда инсульт случился. Ну это так, слухи. Может на самом деле это просто бред. Но в общем… Я думаю, что это призрак ходит по отделению. — Вильям даже не попытался скрыть удивление. Он впервые об этом всём слышал, никто и ничего ему не говорил. Как интересно. — Ты можешь мне не верить, но давай начистоту, ты ведь видел, как предметы сами двигаются, слышал эти странные звуки… — Вильям поджал губы. Он не видел никакого смысла спорить с Ликкой. Потому что в противном случае нужно признать, что у них массовые галлюцинации, и они все больны. А признавать реальность болезни страшнее, чем реальность привидения.

— Ликка… Даже если и есть призрак… Как тебе сказать… Дитмар говорит, что у него есть друг. Некто, кто пытается им помочь, и нам тоже. Может, он о призраке, может, о ком-то из персонала. Но чего точно не может быть, так это того, что убил призрак. Ну не может бестелесное влиять так на материальный мир. Да и, в конце концов, каков тогда мотив? Даже у привидений в книгах и фильмах есть мотивы. Если бы он хотел нас прогнать, он бы это уже давно сделал, и убивать никого не надо. Убийца не призрак. Он гораздо страшнее.

— Я понимаю, но… Очень страшно теперь… Знаешь, когда в маленьком мирном городке, где даже двери на ночь не запирали, происходит убийство, и даже после того, как убийца вроде пойман, все жители боятся выходить в сумерки, оглядываются и закрывают двери и окна на замки.

Вильям понимающе кивнул и отпил чаю. Вряд ли кто-то сможет внятно ответить на его вопрос. Он, дипломированный мозгоправ, который может даже с буйным найти общий язык, перестал находить общий язык с самим собой. Пожелав Ликке хорошего вечера, Вильям забрал кружку с чаем и пошёл к себе. У него есть над чем подумать, в верхнем ящике комода его ждал верный помощник — блокнот, который он принёс сюда в самый первой день работы.

Итак, что он имеет? Кольцо на указательном пальце и размагничивающее устройство, больше ничего. Маленькая дверца, комната внизу. Это должны быть реальные объекты. И, с учётом того, что пациентов ночью уводят туда, это должно быть расположено так, чтобы не нужно было ходить мимо поста. Может, что-то вроде люков в полу? Нет, вряд ли. Прямо под ними отделение дожития. Не им же на голову? Да и там бы уже врачи заметили. Вопросов всё больше. Не умеет он добывать ответы, зато как хорошо научился задавать вопросы. Выудить что-то из головы пациента в принципе не просто, но в этот раз всё как-то особенно тяжело. Потому что ни разу ещё он не был ограничен во времени. Дитмар сказал, что хочет дожить до Рождества, и почему-то мозг тут же выделил это как дедлайн, и если до того Вильям не разберётся, может случиться что-то ужасное настолько, насколько возможно. Судорожно зарывшись пальцами в волосы, он снова взял в руки карандаш. Комната внизу. А если подвал? Пациенты наверняка сопротивляются, кричат, а вот если эта комната в подвале, то можно и не услышать. На первом этаже ночью только охрана на посту, и всё. Но как незаметно вывести туда пациента? Маленькая дверца. Не люк же. Профессор сказал, что уже осматривал вентиляцию, и туда бы никто не пролез. Хотя щуплый Дитмар мог бы, конечно. А вот тот же мистер Бейкер или там мистер Смит — нет. У первого был живот, да и он в принципе был тучным мужчиной. А у второго были широченные плечи, хоть он был костлявым, не прошли бы именно плечи. Что может быть маленькой дверцей? Все двери в отделении были одинаковыми, даже в кладовку вела такая же створка, как и в остальные комнаты. Только в палаты были полуторные, а в кладовки чуть более узкие, чем в кабинеты. И что за друг Дитмара, который хочет помочь? Верить в мистику не хотелось, она оправдывала собой любой бред, любые события просто потому что мистика же. Излишне в неё уверовав, можно потерять все остатки здравого смысла, и тогда даже пролитый по неосторожности кофе станет проделками полтергейста. Нет, нужно до последнего сохранять критическое мышление и попытаться сначала приложить к ситуации все не мистические объяснения.

Часы показывали половину одиннадцатого, сна не было ни в одном глазу, но буквы уже начали плясать, а смысл — сбегать под кровать. Вильям потёр глаза рукой. Нет, хватит этих мытарств. Сейчас пойдёт, выпьет на сон грядущий горяченького чая и ляжет спать. От того, что он будет пялиться в блокнот, ничего нового он не надумает. Тихонько спустившись на первый этаж, чтобы не разбудить менее нервных коллег, он уже пошёл к столовой, как замер. Кто-то явственно рыдал. Тихо, беззвучно, только тягая сопли и тяжело дыша. В комнате отдыха горел тусклый свет, значит, кто-то так же, как и он, не может спать. Остановившись в проёме, он поджал губы, рассматривая Лэри, сидящего с ногами в кресле. Он прикрывал рукой глаза и пытался проглотить рыдания.

— Лэри, — Он вскинул красное опухшее лицо на Вильяма и сжался в кресле.

— Я что, так громко сморкался? Прости…

— Нет, я просто не спал, — Вильям уже хотел пройти дальше, в столовую, но тяжело вздохнул и подошёл к Лэри. Он не может всё так бросить.

— Что с тобой? У меня умерли трое пациентов, убили себя сами, изощрённо, жестоко. Луиса же убили, ни ты, ни он тут не виноваты, — он положил Лэри руку на плечо, отчего тот вздрогнул. — Что с тобой, расскажи. Пожалуйста.

— Я не думал, что всё повторится… Блять, — Лэри всхлипнул и закрыл лицо руками, снова захлёбываясь воздухом.

— Может, воды принести? Или там успокоительного?

— Я и так на успокоительных. Мне гораздо легче, чем неделю назад… Ма… — он болезненно захлебнулся и откашлялся, пытаясь вернуть себе голос. — Ма-а… Мать. Мне было шесть, когда она повесилась, — Лэри запрокинул голову в потолок и сцепил зубы, с бульканьем втягивая воздух. — Она бросила меня на отца, на его новую жену… На эту старую клюшку бабку… Как я её ненавижу! — Вильям всё же решил обнять его, чтобы тот так не захлёбывался воздухом. Ещё немного — и истерика дойдёт до пика, надо чем-то снять.

— Знаешь… Дитмар сказал очень интересную вещь. Что наши страхи — оружие. Не только пациентов, но и наши, — Лэри поднял на него зарёванное лицо. — Ты никому не рассказывал об этом?

— Главврачу перед похоронами. А так может и ляпнул где-то, не помню… Я не поверил, что Луис повесился, не поверил, потому что не может быть таких совпадений! Не может! — С сиплого шёпота он сорвался на вскрик и тут же закрыл рот руками. — Я теперь думаю, что, может, и мать убили. У меня какие-то приступы паранойи… Как я устал от допросов, от этого всего… Когда меня уже отпустят… Я даже работать не хочу уже, хочу уехать только отсюда…

Вильям прижал его к себе, давая опереться, и поднял с кресла. Нет, всё же нужно воды, а ещё лучше горячего чая. Он знал, что даже присутствие кого-то рядом иногда помогает пережить самые сложные моменты жизни. Нужно только не принимать всё к сердцу. Хотя это будет самым сложным делом, уже поздно, уже не получится. Ощущение чего-то, что надвигается на них всех громадой, невозможно было отогнать. Все врачи отделения, весь персонал, это уже так просто не скрыть. Они все боятся.

Бежит. Быстрее и быстрее, спотыкаясь, оскальзываясь. Лес, какой-то красный, отвратительный, красный тусклый свет от красной луны, туман стелется по земле. Красная трава шелестит, как бумага, режет босые ноги, и вдруг увеличивается, тянется к шее. Или он становится меньше? Кто-то идёт. Кто? Пригибается, прячется в траве. Почему трава такая высокая? Свет, резкий, как от прожектора, страх. Прячется в траве, потому что кто-то дышит. Громко дышит, очень громко. Свет исчезает, и он поднимает голову над травой. Боже, что это? Человек, весь в чёрном, похожем на плащ и платье одновременно, в руках окровавленный серп и фонарь. А на голове мешок. Кто это? Он успевает только заметить, что одна рука висит, пришитая кое-как, и из неё торчит вата, прежде чем этот кто-то решает обернуться. Пригибается, ложится в траву.

— Доктор…

Рядом Дитмар. Откуда? Он держит его за руку и смотрит заплаканными глазами. В одной больничной пижаме, босиком, в волосах красные листья. Сжимает руку. Он поможет, выведет отсюда, поможет, выведет. Тянет за собой, ползком из травы к густым зарослям каких-то кустов. Алые листья качаются на лёгком ветру. Громкое дыхание монстра где-то далеко и близко одновременно. Кусты смыкаются над ними, как купол. Он протягивает к Дитмару руки, пытаясь выбрать листья из волос.

— Не надо…

— Что ты делаешь в моих кошмарах? Почему? Я хочу тебя защитить, но я не могу! — срывается, хватает Дитмара за грудки, заставляя посмотреть в глаза, но тот отводит взгляд и смотрит куда-то над плечом. Снова.

— Я не желаю вам зла. Вы хороший. Просто… Вы поймёте. Но может быть поздно. Ведь есть то, что невозможно вернуть… Разум, доктор.

А где монстр? Где его дыхание? Он понимает, куда с таким ужасающим равнодушием смотрит Дитмар. Пальцы сами собой разжимаются, Дитмар как тряпичная кукла стекает ему под ноги, от накатившего кошмара начинает колотить. Он медленно оборачивается. Чтобы увидеть то, что видеть не стоит.

Дневная смена в четверг всегда была муторной. В этот день с Дитмаром если и удавалось поговорить, то совсем немного, так, едва перекинуться парой фраз. Блокнот полнился записками, похожими на те самые доски с газетными вырезками, соединёнными красной нитью. Разобраться в этом грязном бардаке было под силу только опытному детективу или самому гению-маньяку. А разбираться в этих завалах нужно было срочно. Вильям старался и читать блокнот, и бдить за пациентами одновременно. Благо, здешние постояльцы не разбредались, сидели, куда посадили, и занимались своими делами. Сегодня приходили двое ребят из местного театра, они разучивали в пациентами стихи, читали пьесы по ролям, занимались, как с малыми детьми. Пациентам такие занятия явно на пользу. Только вот Дитмар старательно отмалчивался. И это тревожило. За окнами начинались ранние сумерки, уже ужасно холодные. Вильям карандашом делал в блокноте пометки, стараясь выстроить логическую цепочку, которая бы привела его к предполагаемому убийце. Или хотя бы намекнула. Если вывести отличительные черты, можно сделать хоть какие-то выводы. Вместе с ним на смене сидела Кристи, она то и дело шуршала одеждой и листами папок. Вильям слишком глубоко погрузился в свои записи, поэтому не сразу понял, кто его тормошит за плечо. Когда он вскинул голову чуть не столкнулся с Кристи лбом. Она хмыкнула и заправила прядь пергидрольных гладких волос за ухо.

— А где Мелиса? — Вильям окинул взглядом зал отдыха и нахмурился.

— Она вроде уходила в туалет?

— Да. Я пойду проверю.

Кристи отложила папку с назначениям лекарств и быстро вышла из зала. А Вильям привстал и принялся оглядываться. Дитмар сидел на подоконнике спиной к комнате и приложив голову к откосу окна. Он с самого утра был удивительно тихим и молчаливым. Даже когда Вильям попытался с ним заговорить, он подозрительно промолчал, как будто что-то скрывал. Присев на стул за стойкой, Вильям взял в руки папку, которую изучала Кристи, и хмыкнул. Есть возможность посмотреть, какое лечение назначено Дитмару. Аккуратно перечислены препараты рукой профессора, дозировки, психотерапия с ним, кое-какие тесты, ничего такого. Взяв ручку, он задрал рукав свитера и принялся на руку выписывать препараты. Почитать бы на досуге, для чего эти таблетки. Он едва успел опустить рукав и отложить ручку, как к нему подбежала Кристи. И без слов по её лицу было видно, что произошла очередная дрянь.

— Мелисы нигде нет.

— В смысле? — несмотря на то, что, благодаря Дитмару, Вильям был готов к чему угодно, он всё равно испугался. Потому что, в конце концов, одно дело — знать, что с пациентом. Другое — не знать и не понимать ничего.

— Пропала она, я всё обыскала, — Кристи натурально тряслась в панике. За ней уже маячил бледный Джордж. Ещё после смерти мистера Бейкера по отделению как призрак бродил панический страх повторить судьбу Лэри. И, похоже, Джордж следующий. На благополучный исход этой ситуации Вильям не надеялся.

— Так, блин… Поднимай всех, сообщи профессору, нужно её искать.

— Сейчас.

Дождавшись, когда она уйдёт, Вильям вышел из-за стойки и присел в кресло так, чтобы контролировать всех пациентов, как мать-орлица. И опять в его смену, что это за мистика? Слишком много каких-то странных совпадений. Нужно вспомнить, кто ещё сейчас в отделении, кто может быть причастен. Проблема только в том, что днём в отделении куча персонала, администрация, все врачи… Многовато подозреваемых. Услышав оживление в коридоре, Вильям кивнул медсестре за стойкой, чтобы та прикрыла дверь. Пусть лучше пациенты ничего не знают. Сохранить себя и других в этих обстоятельствах становится первоочередной задачей. В зал быстро вошёл мистер Монтгомери и, пролистав журнал смены, подошёл к Вильяму.

— Во сколько Мелиса вышла из зала?

— В половину четвёртого где-то.

— Она сама или с кем-то?

— Сама, она прекрасно справляется сама, просто отпросилась у нас и вышла, — мистер Монтгомери почесал кончик носа и тяжело вздохнул.

— Нужно пациентов отвести в палаты. Я понимаю, что время отдыха ещё не закончилось, но нам нужно предотвратить панику. Ни в коем случае не говорить, что кто-то пропал.

— Я понимаю.

— Я сейчас пришлю ребят, чтобы они проводили всех в палаты.

Вильям почесал нос и нахохлился. Похоже, молчание Дитмара было совершенно не просто так. Понять бы, откуда он заранее всё знает. Откуда-то же он узнаёт, что произойдёт. Кто-то может утонуть. Какой иносказательный намёк на новый инцидент. Вильям подозвал к себе одного из санитаров, на всякий случай, и подошёл к Дитмару. С ним вообще всё в порядке? Он уже час не двигается.

— Дитмар, — молчание. Вильям аккуратно прикоснулся к плечу, отчего он вздрогнул. — Дитмар, нужно в палату идти.

— Тише. — Дитмар поднял указательный палец. Вильям с санитаром замерли, рассматривая его. Он как будто прислушивался к стене. Наконец он всхлипнул и обернулся. И тут стало видно, что он плачет, причём уже давно. — Он убил её.

— Дитмар, пожалуйста, пойдём со мной.

— Он убил, убил… — Дитмар, не смотря на явно неадекватное состояние дал снять себя с подоконника и повести под руки к палате. — Вторая.

— Дитмар, пожалуйста, скажи больше. Кто убил, кто?

Дитмар как сомнамбула вплыл в палату, сел на кровать и замер. Вильям уже понял и без того, что пропавшая Мелиса Мэйсон так просто не найдётся, и надеялся только на то, что Дитмар просто паникует. Наконец Дитмар тихонько взвыл, запрокидывая голову.

— Он убииил…

— Дитмар, пожалуйста.

Вильям взял его лицо в ладони и заглянул в глаза. Мгновение Дитмар смотрел на него ничего не понимая и наконец наклонился, просунул руку под матрац и вытащил что-то, сжимая в кулаке. Вильям тут же подставил руку, понимая, что тут будет подсказка. И вправду. На ладони лежало попользованное сменное перо от наливной ручки типа Паркер. Острый кончик был в засохшей крови. Благодарно обняв Дитмара, прижимая к себе, Вильям быстро пошёл вниз. Он не понимал пока подсказки Дитмара, но одно ясно. Колет и бьёт его кто-то, а не он сам. А Мелиса Мэйсон мертва. Никаких сомнений. Дитмар обещал не врать, и он не врёт. Море, и в нём кто-то должен утонуть. Море. Бассейн. Стараясь не упустить эту цепочку, Вильям даже не услышал, что его окликнул главврач. Казалось он начал понимать какую-то логику в происходящем.

— Вильям, что-то вы сегодня в облаках витаете, — мистер Рэйнолдс догнал его уже на первом этаже. — Куда вы так спешите?

— Ищем пациентку.

— А разве она не должна быть где-то в отделении?

— Боюсь, что нет… — Мистер Рэйнолдс схватил его за руку уже на спуске в полуподвал.

— Что происходит?

— Дитмар… — Вильям на секунду замялся и тяжело вздохнул. — Дитмар сказал, что Лу разлил море и в нём кто-то утонет.

— Нет-нет, только не это.

Мистер Рэйнолдс разжал пальцы и провёл по волосам. Похоже, он прекрасно понял намёк. Вильям быстро спустился в холл полуподвала и двинулся к дверям в бассейн. Оттуда было слышно какие-то странные звуки. Мистер Рэйнолдс отодвинул Вильяма и приложил к замку свою карточку. Он перекрыл весь дверной проём и замер, не давая ничего увидеть, но звуки наконец стали различимы. Они были похожи на всхлипы истерики. Вильям нервно сглотнул и заглянул в полуподвал поверх плеча главврача. Сердце пропустило удар, бросило в холод адский, от которого тут же начали стучать зубы. Медсестра стояла у бортика бассейна, закрывая рот руками и сотрясаясь от всхлипов. А в воде плавало тело женщины лицом вниз. Вильям отмер не сразу, а когда наконец смог это сделать, кинулся к соседней двери в морг. На стук ему открыл растрёпанный и злой Шон.

— Иди в бассейн.

— Что за?

— Быстро, нужна подмога.

Парень сначала обиделся, это было видно по лицу, но, увидев эту потрясающую картину, кинулся к бассейну. Пока Вильям пытался проглотить начавшийся нервный тик, чтобы его никто не увидел, Шон с мистером Рэйнолдсом смогли с бортика дотянуться до руки тела и подтянуть поближе. Пощупав пульс, Шон поднял на Вильяма глаза. И покачал головой. Вильям не знал, что произошло, как она сюда попала. Но он точно знал, кто это. Рыжие с проседью волосы, это Мелиса Мэйсон. Она боится воды. Боялась. От накатившего флэшбэка его чуть не вывернуло, мир рухнул на голову. Вода в лёгких, боль, кровь на губах, жёсткие руки, держащие под водой. Он отшатнулся и отвернулся. Только не атака, нет. Хотя ладно, пусть она, хоть понятно, как бороться. Отыскав глазами медсестру, которая явно была в таком же тяжёлом состоянии, Вильям усилием заставил себя подойти к ней и обнять, чтобы она не смотрела в бассейн. Пока за спиной мистер Рэйнолдс командовал, кого позвать, куда звонить и что делать, он осторожно укачивал девушку в своих объятиях, пытаясь не сорваться сам. Толпа появилась совершенно внезапно, как будто из ниоткуда, Вильям отрешённо рассматривал лица людей и вдруг наткнулся на то, что его особенно напугало. На бледное лицо Джорджа, врача Мелисы. Он совершенно пустыми, очень плохими глазами смотрел на труп.

— Джордж, — Вильям едва дотянулся до него, толкнул в плечо, но тот никак не отреагировал. Стоящая рядом с ним Кристи тоже дёрнула его за рукав, но Джордж даже не моргал. Помахав рукой перед его лицом, Кристи в панике обернулась на главврача.

— Бригаду сюда, срочно… — она едва просипела это, но её было прекрасно слышно. И толпа тут же замолчала. — Он в ступор впал…

— Уведите или вынесите его, быстро! Полицию сюда мне, где этот детектив? Она меня трясла за грудки, довела Лэри до посттравматического и всё на месте! — главрач мгновенно вышел из себя.

Хьюго, одним из первых прибежавших сюда, видимо тоже о чём-то догадывающийся, быстро подхватил Джорджа на руки и понёс к выходу. Все остальные тоже двинулись к холлу, чтобы не мешать полиции. Вильям, всё так же обнимая медсестру, аккуратно вывел её к санбригаде, чтобы те сделали ей успокоительный укол. А сам присел на лавочку у стены и подпёр голову руками. Впервые за последнее время только один вопрос крутился в голове, найдя ответ на который, возможно, он поймёт эту головоломку. Как, чёрт возьми, Мелиса попала в полуподвал с третьего этажа, миновав второй и первый?

Глава 8

— Возьмите манекен за горло, как если бы вы его пытались душить.

Вильям выстоял огромную очередь из всего персонала экспериментального отделения, чтобы попасть на следственный эксперимент. Часы уже показывали половину десятого, он предпоследний, после него только ещё не сдавший карту с допуском в отделение Лэри. Детектив и несколько экспертов стояли вокруг него с манекеном. Под их взглядами хотелось стечь на пол лужицей, только бы не пялились. Вильям не знал, кого подозревают, не знал, на что смотрят, что хотят проверить, но он заранее был уверен, что провалил проверку. Взяв манекен за горло он вдавил его в стену, как ему показал эксперт. Значило это только то, что и у Мелисы на шее нашли такую же хватку.

— Почему вы так руки держите? — Вильям вздрогнул и поджал губы, оборачиваясь к детективу.

— У меня в тринадцать были переломы больших пальцев обеих рук. Их неправильно лечили, и я не могу давить большими пальцами, мне больно…

— Так, хорошо. Почему каждый раз, когда происходит что-то — вы всегда первый?

— Потому что меня предупредил пациент. Вы можете ещё раз попытать удачу и поговорить с ним, он вроде получше себя чувствует, — Воловски одёрнула бежевый пиджак и скрестила руки на груди. Она явно пыталась взять его измором. Только вот Вильям и сам знал все эти штуки, зря он, что ли, психиатр? И противостоять им мог. — Вы меня подозреваете.

— Мы не разглашаем сведения о ходе следствия.

— Это был не вопрос. Вы подозреваете МЕНЯ, — она хмыкнула и, пока руки Вильяма осматривали и снимали отпечатки от манекена эксперты, отошла к лавочке, где лежала стопка документов.

— Не переживайте так. Вас таких немощных с проблемами с руками половина отделения. Начиная с профессора, заканчивая медсестрой чёрненькой. Так что пока что подозреваем мы не только и не столько вас. У вас такое лицо всегда. Мне кажется, если вам в этот момент показать кровь — вы в обморок упадёте.

— От вида кишок наружу не упал, а тут упаду?

— Мы уже проверили вашу работу в Бетлеме, прекрасно всё знаем. Не перетягивайте одеяло на себя.

Вильям кивнул, вытер руки протянутой салфеткой и вышел в холл первого этажа. Он прекрасно знал, что подозревают именно его, детектив могла вилять куда и как захочет, но у неё на лице было написано, что она о нём думает. Неблагополучное детство, секта и мать-шизофреничка ему очков ещё ни разу не добавляли. И верить в то, что он это всё проработал и помахал ручкой, никто не стремился. Да что уж говорить, лёгкий триггер — и вуаля, опять нервный тик, опять невроз, опять какая-то неадекватная реакция. Выйдя на улицу, он поправил воротник пальто и пошёл вниз к жилому корпусу. Почему-то внутри не было никакого раздрая, как после смерти Луиса, наоборот, голова изо всех сил пыталась продумать, как это могло произойти. Не с точки зрения высокой морали, а чисто технически. Мелиса худая, может, в этом и есть часть разгадки. Луис крупный, он умер прямо в отделении, а вот её можно было куда-то затащить. Как, кто? Почему ни криков, ни сопротивления? Никаких сомнений, что тайные ходы именно в коридоре с палатами, не осталось. Уже подойдя к корпусу, Вильям оглянулся на приют. Он возвышался на холме, как дворец. И, как и в любом другом дворце, в его стенах хранились потайные лазы, комнаты, наверняка были какие-то укрытия или сейфы. Даренн Шенн был богат настолько, что в те времена ни одна жадность не могла об этом мечтать. Богатые люди эдвардианской эпохи бредили идеями тайных культов, медиумами, досками Уиджа, в старых домах всегда есть тайные комнаты или хотя бы шкафчики для алтарей или занятий магией. Здесь тоже должны быть. Нужно срочно их найти. От мыслей его отвлекли чьи-то шаги. Не поздновато для прогулок? По аллее выше, в глубь сквера шёл мужчина с зонтом-тростью, явно просто дыша воздухом, чтобы лучше спалось. Он зашёл за дерево и… исчез. Мотнув головой, Вильям быстро зашёл в общежитие.

Уже сидя в комнате, он снова теребил блокнот, пытаясь хотя бы выделить десяток тех, кто имел доступ. Это должен быть кто-то, кто тут давно, чтобы знать, где могут быть тайные комнаты. Ликка говорила, что на третьем этаже были комнаты для коллекций, трофейные и летние спальни. Эдакий этаж для хобби. Знать бы, увлекался ли мистер Шенн оккультизмом, если да, то третий этаж логично подходит для таких делишек. Но проблема в том, что всё это началось именно с его приходом, до этого убийца сидел как мышка под плинтусом. Тревожил пациентов, запугивал, с применением силы, но не более. Что произошло с его приходом сюда? Кто мог их убить? Слишком много возможных подозреваемых. Вильям медленно перебирал в голове всех, кто имел доступ в отделение. Хватка убийцы слишком характерная, как отпечаток пальца. Только вот по удивительно странному стечению обстоятельств, в отделении оказалось слишком много людей с одним отпечатком. У профессора Форинджера ревматизм, у мистера Монтгореми синдром карпального канала, Лэри себе пальцы на правой руке ящиком стола вывихнул так, что ручку держать не может до сих пор, у Кристи парестезия, она сама на дежурстве жаловалась… Даже Ликка могла это сделать, она держит ручку в кулаке, отчего у неё просто отвратительный почерк. Даже Вильям мог. Он уверен в том, что он этого не делал? На сто процентов или так, слегка? Вильям тряхнул головой, чтобы выкинуть из головы дурные мысли. И как раз кстати кто-то постучался в дверь. В щёлочку просунулась голова Ликки.

— Можно?

— Заходи.

— Я просто… Она так долго тебя мурыжила?

— Это ещё что, там Лэри остался.

— Я надеюсь, что он выгребет, он очень сильный, слабый бы уже поломался, а он держится молодцом… Вили… — Ликка присела перед ним в кресло и запустили пальцы в волосы. — Как ты… Как ты всегда понимаешь, что, где и куда? Ты так… как будто предсказываешь. — Вильям в ответ невесело хмыкнул и отложил блокнот.

— Знаешь, когда всю свою жизнь прожил с садисткой, которая била до потери сознания и переломов, начинаешь видеть малейшие изменения в поведении, такие тонкие детали, которые не заметили бы большинство людей, чтобы предсказать очередной приступ ярости и успеть спрятаться. Да, я вижу, но это не дар, а проклятье. Оно помогает работать, но не помогает жить, — Ликка присела к нему поближе и положила руку на плечо.

— Мать?

— Да.

— А… Что с ней сейчас? — Вильям равнодушно пожал плечами и выпрямился. Она винила его, беззащитного пацана, во всех своих бедах, видела в нём мужчину, с которым тогда переспала и всё время об этом напоминала. Поэтому никаких чувств он к ней не испытывал уже давно, за что был безмерно благодарен своему психотерапевту.

— Она умерла как раз перед тем, как я подал запрос сюда. Я потому и решил сюда уехать, наконец стал свободен.

— Да уж, самые страшные люди почти всегда родственники. Прости, что завела эту тему…

— Ничего страшного, последние несколько лет она провела в психбольнице в параноидальном бреду, после того, как попыталась меня убить. Мне, если честно, даже всё равно, как её там похоронили, дал деньги, и всё. И дом скоро должны купить, как раз сделка идёт, на этой неделе мне отдадут оставшуюся сумму, и я там больше не живу… Воспоминания о ней постоянно появляются во снах, не дают нормально спать. Знаешь, мне даже не удаётся вспомнить о ней ничего хорошего, хотя, по словам дедушки, она до моих шести лет была действительно хорошей мамой, у меня была нормальная жизнь… Но потом она попала в секту. И наша жизнь полетела с высокой горы нахрен, — Вильям потёр глаза рукой. — Прости, что гружу тебя…

— Ничего страшного. Знаешь, психотерапевты не могут быть на сто процентов ментально здоровыми, ну нет идеально здоровых людей. А вам ещё приходится пациентов вывозить, — Ликка нахмурилась и положила руку ему на плечо.

— Я знаю. Детектив нас испытывает, думает, что убийца не выдержит и выдаст себя под давлением. Вот только если ты не преступник… Это так давит… Самое плохое, что… Что я не могу оградиться, не могу, у меня все спасательные механизмы работают не на защиту, а на нападение. Я не могу закрыться от неё, я начинаю нападать, на неё, и… На себя. Я жру себя сам, подозреваю себя сам, мне и её давление не нужно, — Вильям закрыл лицо руками и прерывисто вздохнул. — Мать… Она привела меня в секту, чтобы беса изгнать, потому что я не хотел с ней молиться. И пастор, выслушав историю рождения, решил, что я антихрист. Ты себе даже представить не можешь, что я пережил. Она научила меня во всём винить себя. В любой прихоти сектантов я был виноват сам, потому что я, дрянь такая, вообще родился. Дед, её отец, приезжал часто, но для него всё было благочестиво, протестанты, ничего больше. А потом он увидел, что у меня пальцы на руках сломаны и воспалены от нелечения, и забрал меня с собой. Как я потом узнал, пока я жил у него, она лечилась в больнице. Ей стало лучше. Я даже приезжал к ней на чай, не из любви, а чтобы проверять, пьёт ли она лекарства, лечится ли, дед просил, всё было нормально. Но потом у неё случился рецидив, и вместо того, чтобы пойти в больницу, она пошла к пастору. И когда я приехал её проведать, меня огрели по голове и увезли на какую-то ферму. Мне повезло, что мои крики услышали соседи, хоть до них и был километр. Так я орал… Пастора посадили, её отправили на принудительное лечение. И лучше ей уже не становилось, она окончательно торкнулась, я приезжал к ней один раз, просто посмотреть ей в глаза. Она бросилась на меня, орала про дьявола, что он захватил моё тело, и убил её сына… Короче, больше я её не видел и даже не вижу смысла изображать скорбь. Нет. Она устроила мне ад на земле, пусть теперь горит.

— Поговори с главврачом о своих подозрениях, о том, что говорит Дитмар. У него больше ресурсов, может, он сможет тебе помочь, сам начнёт что-то копать. В конце концов, эта детектив сейчас у нас у всех на голове сидит. Она подозревает всех. И меня тоже, я чувствую. Хотя, может, она просто хочет, чтобы мы именно это и думали, чтобы боялись не так дёрнуться. Тебе нужна помощь, тебе нужна опора.

Вильям послушно кивнул и замер, когда Ликка его обняла. Вот этого ему давно не хватало. Обняв её в ответ, он положил подбородок ей на плечо и улыбнулся своим мыслям. Может, он и встрял с этой больницей, но люди здесь хорошие. Пусть сейчас тяжело, пусть, он проходил этот путь не раз и пройдёт его снова. Ради себя, ради своего будущего. Ради Дитмара.

Дом. Всё кажется гигантским, невероятным. Ему даже в прыжке не дотянуться до ручки двери. На стенах пугающие портреты. В окна льётся красноватый свет. Знакомый дом. И незнакомый. Ему нужно в закрытую дверь, нужен ключ. Где же он, куда же его спрятали? В воздухе маревом стоит запах гнили, падали, чего-то сдохшего и начавшего разлагаться. Куда, ну куда ему?

Лестница. Огромная. Руки и ноги ломит, медленно влезает со ступеньки на ступеньку. Тяжело, ужасно, как будто он маленький котёнок. Ну же, ещё одна ступенька, ну же!

Чердак, багровый от света через щели в крыше. В углах что, трупы? Нет, куклы. Куклы-люди. Мешки с пахнущей плесенью ватой. Мотки грубых ниток, банки со стеклянными глазами.

— Эй… Кто-нибудь тут есть?

В ответ слабый писк, как от кутёнка. Невысокая дверь. Дотянется. Подпрыгивает, дёргает ручку. Пустая комната. Посередине птичья клетка и в ней…

— Доктор, помогите.

Дитмар. Протягивает руки сквозь прутья. А на шее ключик от той двери внизу. Вот оно.

— Сейчас, подожди.

— Только тише. Он здесь.

Он судорожно вздыхает и прислушивается. Кто-то ходит внизу, дышит шумно, как будто через тряпку. Нельзя шуметь, нельзя. Приоткрывает дверцу, Дитмар вываливается ему в объятия. Мгновение глаза в глаза и он вдруг убегает, к лестнице, вниз. Что за? Он не может подняться. Давайте, ноги, слушайтесь! Нет, нет. Нет! Мир схлопывается в точку, раздавливая сознание.

Новое утро, новые проблемы. Вильям уже давно пожалел, что когда-то подумал, что приют слишком тихий. Уж лучше бы он был тихим. До обеда у него был разбор бумажек, потом Дитмар, потом пациент из планового, послезавтра выходной. Наконец-то он расстанется с домом окончательно. Может, так хоть психологически будет полегче. Этот дом тянул его вниз, в пучины собственных детских страхов. Страха, что стоит ему сделать что-то не так — и он, и люди, которые попытаются ему помочь, получат по заслугам. Сегодня он решился на нарушение правил больницы. Бредовых больных нельзя записывать без разрешения опекунов. Но он плюнул на всё, достал диктофон и решил записать сеанс с Дитмаром. Ему нужно время, но на приёме ему приходилось реагировать мгновенно. На это сил не было, запись поможет потом, в тишине комнаты, воспроизвести всё и хорошенько обдумать один на один с самим собой.

Уже сидя перед кабинетом главврача, Вильям думал о том, что скажет. Что он хочет? Просто рассказать о том, что знает, чтобы помочь найти убийцу? Или, может, он хочет помощи психотерапевта? Ему срочно было нужно и то, и другое, но он понимал, что без записи требовать приёма странно. А ещё нужно спросить, где же карточка Дитмара. В плановом ничего даже отдалённо похожего он не нашёл. Но где-то же она должна быть, в конце концов. Поздоровавшись со всеми, кто вышел с планёрки, Вильям без приглашения проскользнул в кабинет.

— Вильям? Доброе утро, вы хотели о чём-то поговорить? — мистер Рэйнолдс, ещё более растрёпанный, чем обычно, попытался пригладить волосы и одновременно продолжить листать ежедневник. — У меня полчаса свободные как раз.

— Я хотел поговорить о том, что происходит в отделении… Я не уверен, что мне стоит этим всем с вам делиться, но рассказывать детективу такие вещи я боюсь, меня невменяемым признают…

— Я понимаю, о чём вы. Лэри с Джорджем говорили то же самое, — он потёр глаза. — Я не понимаю, что у вас там не так, я уже всё, что мог, предпринял, охрану усилил, они всё отделение уже три раза обыскали.

— Дело в том, что… Думаю, вы знаете, почему смерть Луиса Бейкера так повлияла на Лэри, он вам наверняка рассказывал.

— Да.

— Ну вот, похоже, убийца об этом тоже знал. И он знает о нас всех. Он довёл и Джорджа. Я хочу заранее вам рассказать, через что он будет пытаться достать меня, чтобы вы уже знали, как действовать.

— Вы думаете, что преступник вами манипулирует?

— А разве не странное стечение обстоятельств, что Луис повесился, как и мать Лэри? — мистер Рэйнолдс поджал губы, явно пытаясь успокоиться. — Вы на таблетках?

— Что? Откуда вы…

— Я тоже на таблетках, вы должны меня понимать, нас очень легко расшатать. Ему достаточно слегка толкать, а я сам по инерции раскачаюсь. И, думаю, этот кто-то хорошо осведомлён о том, чем и как нас шатать, чтобы нам было плохо. Он пытается сбросить с себя все подозрения, как бы перевести на кого угодно… Моя мать была в садистской секте, я был выбран на роль антихриста, и всё детство я жил в страхе, что меня покарают непонятно за что, и людей вокруг меня тоже. Из меня выгоняли демонов извращёнными способами много лет, а потом чуть не запытали насмерть. И я уверен на сто процентов, что именно через моё прошлое эта тварь попытается залезть ко мне в голову. Он хочет, чтобы я сожрал сам себя изнутри, потому что по-настоящему бояться за себя я не могу, я боюсь за других людей. Но вот подъедать собственные мозги большой ложкой — это про меня. Я хочу попросить, чтобы вы меня одёргивали. Пожалуйста. Мне нужно, чтобы кто-то делал мне пинки для того, чтобы в башке просветлялось.

— Что конкретно вам нужно?

— Мне обычно помогает просто… ощущение того, что на меня не плюнули, что я не лишний, что я делаю всё не зря. Детектив подозревает меня, я знаю. И я надеюсь, что у меня ещё есть время до задержания, чтобы дать Дитмару шанс… Я очень боюсь за него, он в опасности, настоящей, а не фантомной.

— Я знаю. Я поручился за вас, поэтому вы продолжаете работать, — Вильям шокировано уставился на главврача, понимая, что всё слишком далеко зашло. — Ваша задача — быть всё время на виду, чтобы не было ни секунды, когда вас не видел хоть кто-то. Потому что признать, что вы преступник — значит признать свою полную профнепригодность. Я подписывал ваш контракт, вся ответственность на мне. Я хочу дать вам возможность доказать, что дело не в вас, и вы тоже жертва. Считайте это моим пинком. Я вам верю, потому что всё это началось задолго до того, как вы подали сюда документы.

— Хорошо, отлично, — Вильям прекрасно понимал, что его загнали в угол. Но обычно именно в таких патовых ситуациях у него начинала хорошо работать голова, может, в этот раз подействует. — Я хотел поговорить вот о чём. Почему Луис умер в отделении, а Мелису вынесли? В этом есть смысл, наверняка. Дело в том, что Мелиса маленькая и узкоплечая. Значит, есть какой-то лаз, в который может поместиться только такой небольшой человек. Быть может, и убийца так же маленького роста и веса? Он же не сидит всю ночь в отделении. Он вечером наверняка считывает свою карту на всех замках и ночью возвращается на какое-то время, чтобы создать иллюзию нормальности. Я так считаю.

— Рационально. Но это тяжело проверить. Мы никак не установим камеры, хотя бы по внешнему контуру, проблемы с финансированием. Но… Вентиляции мы проверяли.

— Нет, не вентиляция. Я думаю, что в старом здании должны быть секреты.

— Вильям… Вы уверены в этом?

— Уверен на сто процентов. Ни грузовой лифт, ни тем более лестница не подойдут, вокруг них много людей, труп не спустишь, живую тоже. Я думаю, что тут должны быть потайные ходы. У меня в таунхаусе была тайная лестница с первого на второй этаж для слуг, и там же была комнатка типа чулана. Это вскрылось только после ремонта, предыдущие хозяева заклеили стенные панели, служившие дверьми, обоями.

— Мне нравится, что вы рациональны и не ударяетесь в мистицизм. Это отлично, это помогает вам живо и хорошо мыслить.

— Спасибо. Так вот, я тихонько простучал свой кабинет, в смежной с коридором стене я нашёл пустоту. Скорее всего, при ремонте какие-то стены возводились заново. Быть может, получится посмотреть проект здания…

— Хорошо бы, проблема только, что после смерти мистера Шенна библиотека загорелась, и выгорело почти всё крыло, остался только кирпич. Если найдутся какие-то старые чертежи… Хотелось бы.

— А что было на третьем этаже до экспериментального отделения?

— Архив бумажный. У нас ещё не было тогда административного крыла, и весь архив был там. Да и сейчас его в компьютер переводят, надобность отпадает. А институт там такой ремонт сделал, почти музейный,восстановили, как и везде все эти панели, колонны, свод потолка, — мистер Рэйнолдс почесал кончик носа, задумавшись. — При любом исходе мне придётся покинуть пост, я это знаю точно. Как глава заведения я отвечаю головой за пациентов. Но то, что я проворонил убийцу, для меня настоящий удар… Я же был судебным психиатром, сколько их видел и не разглядел… Но ладно. Думаю, нужно разыскать в местных архивах какие-то планы здания. Или, может, свидетельства очевидцев. Нужно хотя бы понимать, в каком месте искать, чтобы не ломать все стены в отделении. А я свяжусь с детективом, поделюсь вашими догадками. Я точно вне подозрений у неё, меня она выслушает внимательнее.

— Спасибо. И ещё, я старался не говорить ей о том, что Дитмар всё знает, чтобы его не теребили на допросах, но это так. Он знает порядок, он раньше всех знал, что Мелису убили… Но я не могу ничего из него вытянуть, у него явно… Бред толкования.

— У вас ещё есть время. Я попытаюсь прикрывать вас, сколько смогу. Но и вы не подведите меня, потому что если против вас будут хоть какие-то доказательства, я тут вряд ли чем-то помогу.

Вильям согласно кивнул, вышел из кабинета и тяжело прислонился к стене, закрывая глаза рукой. Казалось бы, разговор с мистером Рэйнолдсом должен был хоть немного успокоить, но стало только хуже. Он и так страдал от гиперответственности, а тут ещё это. Ему не нравилось, что все верёвочки вдруг начали сворачивать к нему. Как будто его выбрали как козла отпущения. Снова. Как будто именно он должен пострадать потому что родился, а тот, кто будет это творить, уйдёт безнаказанным. Покрепче закрепив диктофон, чтобы он не выпал при ходьбе, Вильям забрал в регистратуре отделения карту и пошёл к себе в кабинет. Да, все эти записи — это неправильно, но он бы всё отдал, чтобы переслушать некоторые их с Дитмаром беседы, потому что, казалось, соль некоторых слов в интонации, в акцентах, а не в буквах.

За своими мыслями Вильям чуть не прошёл кабинет, открыл только со второго раза. Закрыв наконец дверь, он выдохнул, чтобы приготовиться к сеансу. От того, что врач находится на грани непонятно чего, пациенту лучше не станет. Обернувшись к столу, он замер. Показалось? Нет. Нет! Вильям чуть не осел на пол. На столе лежал крест, самый простой, на цепочке, грязный, серебряный, потускневший от времени. Осторожно, как будто перед ним ядовитая змея, он поднял крест за цепочку двумя пальцами. Руки начали неистово трястись, на глаза упала пелена. Обратная сторона креста была в саже. Едва успев зажать рот рукой, чтобы не закричать от отчаяния, Вильям сжал его в кулак, открыл окно и вышвырнул куда-то. Проклятая дрянь! Пусть всё это будет проклято, все, всё! Воспоминания отозвались болью, Вильям сжал рубашку на груди в кулак там, где был этот крест, навсегда с ним. Он помнил это как вчера. Откуда это здесь? Кто мог узнать? Кто вообще мог это достать? Откуда? Он выкинул абсолютно всё. Вильям присел в кресло. Мысли панически метались в попытках найти хоть одно логическое объяснение тому, что у него на столе появился этот крест. Не у кого-то другого, у него, и именно этот крест, не какой-то другой. Вильям понимал, чувствовал, как паранойя окончательно расправляет свои плечи где-то внутри него, и начинает казаться, что стены становятся прозрачными. Как будто кто-то видит всё, всё слышит. Да что там, он всё знает! Нервно отхлебнув чая из термоса, чтобы успокоиться, Вильям положил ладонь на свой крест и попытался успокоиться. У него была уже годами выработанная система самоуспокоения. Но в этот раз она работала из рук вон плохо. Это погано, Дитмар вот-вот придёт, а у него такой раздрай, что хочется залезть под стол, как в детстве, накрыть его одеялом, натаскать подушек и сидеть там, в этом тихом шалаше, как будто мира вокруг нет. Это Кристиан, наверняка. Ну если и не он, то кто-то из сектантов точно. Но кто мог его пронести? А что если кто-то из них пробрался сюда под видом мелкого персонала? Так, отставить. Кто-то мог встретить их на воротах, и они попросили передать это ему. Но почему не из рук в руки, зачем так подбрасывать? А чтобы его ещё сильнее расшатать.

— Суки, ну вот только вас мне не хватало…

Самое страшное, что он не понимал, сколько их ещё в городе. Может, их целая свора и они пришли, чтобы его добить, завершить дело пастора. А может, только эти двое себе семейное гнёздышко подыскивают. Жаль только, слишком близко от него. Неизвестность и нестабильность ситуации пугали сильнее, чем что угодно другое. Когда ты знаешь, откуда будет удар, ты к нему будешь готов. А когда даже не знаешь, кто противник, что делать тогда? Только надеяться, что ты заведомо сильнее. И убийца этим пользуется. Он подкинул крест, чтобы запугать, значит, знает о взаимосвязи, значит, он подслушал их с мистером Рэйнолдсом разговор. Вопросов огромная гора, но что с ними делать, вот что?

От стука в дверь он чуть не подпрыгнул на стуле. Нет, нужно собраться, нужно.

— Войдите.

— Здравствуйте, доктор, — Дитмар медленно вплыл в кабинет и, присев на кресло, улыбнулся своей обычной смурной улыбкой, совсем не радостной. — Сегодня вторник.

— Вы так сходу? Хотите сразу к делу перейти?

— Да. Я… Я обязан сказать. Вторая умерла.

— Да, я знаю, — Вильям вытащил на стол диктофон. — Я бы хотел записать наш разговор, чтобы я потом мог прослушать вас ещё раз, но в безопасном месте, понимаете? — Дитмар с готовностью кивнул и подсел поближе к столу. Вильям нажал на кнопку записи и вздохнул. — Двадцать девятое ноября, пациент Дитмар Прендергаст. Запись ведётся с согласия пациента. Ну, теперь можете рассказывать.

— Её увели… Там… Её завели в стену. Знаете… Стена открылась, приняла и закрылась. И… Он сам входил в стены, но тогда увёл её. Я не знаю, что… Что не так.

— Не переживайте, я обязательно всё выясню.

— У Мелисы есть коробочка. Там живёт паучок… Кто теперь позаботится о нём, кто будет его кормить? Если он будет голодным… Он же может выйти и пойти на охоту, — Дитмар наклонился к нему и заговорщически понизил голос. — Передайте его врачу. Он кудрявый и носит очки. Пусть позаботится о… паучке.

— Я понял. Как только закончится сеанс я так и сделаю.

— Вы… Поняли мою подсказку?

— Да. Перьевая ручка, — Дитмар кивнул.

— Да. Он ткнул меня за то, что я говорил с вами. За то, что я сказал вам, кто следующий. Но я не боюсь. Ведь вы мне поможете, вы обещали, — Вильям не сдержал тихий всхлип. Какой там с него помощник, сам бы себе помог хотя бы, и того не может.

— Да, я сдержу слово. А теперь расскажите, откуда вы знаете, кто следующий?

— Я… Знаю… Но мне нельзя показывать пальцем… Нужно тише, как можно тише. Чтобы не услышал, не увидел, — Вильяму так некстати пришёл на ум чёртов крест. Кто-то зашёл без карты. Положил и ушёл. Как будто сквозь стену просочился.

— Я понимаю ваши подсказки, не переживайте. Говорите, продолжайте.

— Да, позавчера… он не пришёл. И я спал, так хорошо… Март так приятно пахнет, очень знакомыми духами, но я не помню, чьими. Я стараюсь запоминать всё, чтобы рассказать, но… Простите.

— Ничего страшного, я не собираюсь вас осуждать. Когда вы выспитесь ночью, вы чувствуете себя лучше?

— Да, мне так хорошо, даже… проясняется голова. Я даже как будто вижу лучше… — Вильям нахмурился. Он прекрасно знал о пытках депривацией сна. Но впервые сталкивался с человеком, похоже, им уже давно подвергающимся.

— А как насчёт вашего замечания о том, что он не приходит по выходным. На прошлой неделе вы так сказали.

— Да, его нет по выходным. И это хорошо… Я так соскучился по улице…

— Там сейчас сыро и холодно, не думаю, что вам понравится. Только если одеться потеплее.

— Вы можете занять мне свою куртку, — Дитмар улыбнулся, и Вильям замер. — Джинсовую с нашивками. Вы её не носите, а мне будет как раз, — Вильям даже не сразу нашёлся, что ответить. Откуда он знает о куртке, лежащей на дне чемодана, куртке, которую он даже не вытаскивал, потому что в ней уже холодно?

— Боюсь, в ней вам будет холодно, — он попытался откашляться и чертыхнулся, понимая, что горло сжалось, не давая нормально говорить.

— Вам плохо, доктор…

— Вы хотите честного ответа? — Дитмар кивнул и с готовностью маленького ребёнка наклонился вперёд. Вильям решил поделиться с ним тем, кто глодало его меньше всего, чтобы кинуть крючок и сблизиться окончательно. Дитмар нуждается в том, чтобы на кого-то положиться, нужно подставить плечо и сделать ответный реверанс доверия. — Моя мать не была самым хорошим человеком. И когда она умерла, я не испытал ничего. Я ужасный человек?

— Она вас била? Она вас… Топила? — Дитмар наклонился к нему ещё. Впервые Вильяму захотелось отстраниться, потому что, казалось бы, невменяемый пациент читал его как книгу. — Она прикрывалась Богом?

— Почему вы так считаете?

— Потому что мне так сказал мой друг. Он видел ваши сны, видел, чего вы боитесь, — Дитмар слегка наклонил голову и протянул к Вильяму руку. — Мне так жаль, что я не могу помочь…

— Я привык помогать себе сам, спасибо. — Вильям аккуратно перехватил его ладонь, чтобы получилось как бы рукопожатие. Он понимал, что Дитмар хотел погладить его по лицу, но подпускать нестабильных пациентов к глазам было опасно. — Я сейчас куда больше заинтересован в том, чтобы помочь вам.

— Знаете… Я часто хожу по другому… миру. Там тихо и идёт дождь. Он холодный, но у меня есть… — он руками изобразил жест, словно открывает зонт над головой. — Зонтик. Там горят маленькие солнца, они разгоняют тьму. Там… Есть люди, они смотрят с высоты, но у них пустые глаза. Как камни. Растения не дают им двигаться. Они завидуют мне. Там есть деревья с красными листьями, — Дитмар жестикулировал, как актёр на сцене, читающий монолог. — За ним стоит старый автомобиль с ангелом, там меня всегда встречает мой друг. Он старше меня, но ведь какая разница… Если мы понимаем друг друга. У него тоже есть зонтик. Над вами дождь. Мы поделимся с вами зонтами, если вы придёте в этот мир. Хотите?

— Да. Я не люблю мокнуть под зимним дождём, — Дитмар грустно улыбнулся.

— Тогда… Вам нужна темнота. И чтобы комната была без потолка и стен… Знаете, мой друг там часто читает книгу и следит за ветром.

— Почему вы считаете, что я должен познакомиться с вашим другом? Он ведь ваш друг, не мой, — Дитмар наклонился к нему и улыбнулся улыбкой такой грусти и тоски, что сердце сжалось.

— Потому что охрана спасёт тело. А кто спасёт… — Дитмар приложил палец к виску. Вильям почувствовал, как внутри всё холодеет. — Кто спасёт разум, доктор? Никто. Кроме него.

Вильям понимал, чем Дитмар так пугал всех. Он залезал в голову. Совершенно неосознанно, как будто случайно, но он угадывал, кто и чего боится, но хочет услышать. Вильям прекрасно понимал его. Потеря разума для него была самым страшным кошмаром. Он видел, как на его глазах спокойная приветливая женщина с причудами превращалась сначала в жалкое садистичное чудовище, лишённое всего человеческого, потом в полоумного психа, бросающегося на стены, а потом и вовсе пускала слюни, сутками смотря в стену. Удивительным образом вышло так, что на этом сеансе не только Вильям был врачом, но и Дитмар. Всего несколькими словами поддержки он смог сделать поразительно много. Когда он вышел, Вильям откинулся на спинку кресла и долго так сидел, пытаясь понять, что же он чувствует. Почему-то такое живое неподдельное участие его всколыхнуло. Это было и приятно, и неприятно одновременно. Он понимал, что привязывает, приковывает Дитмара к себе наручниками эмоциональной привязанности. И если с его стороны это что-то эгоистичное, простое желание уткнуться в чьё-то плечо и поговорить, то со стороны Дитмара это зависимость. Его жизнь зависит от того, как быстро Вильям сможет расквитаться с убийцей. А он из-за какого-то чёртова креста расклеился. Нашёл из-за чего страдать. Вильям мысленно уничижал повод для беспокойства, втаптывал его в грязь, чтобы получилось наконец выдохнуть. Чтобы этот крест не висел на шее центнеровой гирей. Наконец спрятав диктофон под пояс брюк, Вильям собрал блокнот с картой и вышел.

Закрыв кабинет, он сдал карту и, пошагал в коридор с палатами. В плановом отделении пациент у него только через полтора часа, нужно забить время. Все были настолько заняты своими делами, что никто даже не обратил внимания на то, что он зашёл в коридор и двинулся прямо к палате Мелисы. К рассказам Дитмара нельзя относиться несерьёзно, уже два случая это чётко показали. Если он говорит "паучок в коробочке", значит паучок в коробочке. Мало ли, какие у Мелисы были причуды. Вильям знавал пациентов, которые своими питомцами считали обычных прусаков и очень злились, когда их травили. Вильям аккуратно ощупал матрас и наконец вытащил из-под него небольшую жестяную коробочку монпасье. Приоткрыв её, он вздохнул. Вот и коробочка с паучком. Паучок действительно сидел там, небольшой, обычный домовый паук. В паутине висели явно заботливо туда засунутые несколько мошек и раздавленный таракан. Закрыв коробочку и аккуратно положив её в карман брюк, он решил прогуляться, прежде чем пойти в плановое отделение. Снова раздрай, нужно его разогнать и побыстрее. Да и поискать бы эту комнату без потолка. Судя по описанию, она где-то в сквере, ангелов и каштаны он узнал хорошо. В гардеробе Вильям перепрятал диктофон во внутренний карман пальто и вышел. Он не знал, зачем записал разговор, но было ощущение, что он ещё пригодится. Да хотя бы самому переслушать, может он пропустил какие-то интонации, которыми Дитмар мог намекнуть. Выйдя к фонтану, он огляделся по сторонам и, хмыкнув, пошёл по аллее к жилому корпусу. Пройдя мимо, он пошёл прямо к закрытой территории, куда так часто видел идущим мужчину в клетчатом пальто.

Дорожку пересекал старый забор из уже погнувшейся от старости сетки-рабицы. Эта часть огромных угодий была закрыта. Почему и зачем — непонятно. Может, там упал снаряд и его решили не разминировать. Вздохнув для смелости, Вильям аккуратно пролез в дырку, которую явно оставили дикие животные и бездомные собаки. Дикий виноград на изгороди скрыл его от всего мира. Вот он, тот мир, о котором говорил Дитмар. Старые разбитые ржавые фонари, дорожки угадываются чудом. Это место было больше похоже на небольшой лесок. Вильям медленно шёл вглубь, оглядываясь. Комната без стен и потолка. Машина с ангелом. Они должны быть тут. Если их тут нет, окажется, что все его старания в работе с Дитмаром просто чушь. Статуи ангелов и каштаны из рассказа Дитмара он и так узнал. Если окажется, что и вторая часть вовсе не галлюцинации, а реальность, это повод пересмотреть весь свой подход к Дитмару.

Наконец впереди показались те белые колонны, которые было хорошо видно из окон третьего этажа. Комната без стен и потолка. Вильям ускорил шаг и вылетел на относительно чистую площадь перед большой ротондой с каскадным водопадом. В бассейнах водопада стояли маленькие пруды, прикрытые листьями. Поднявшись по лестнице в ротонду, Вильям огляделся и поджал губы. Дитмар прав, всегда. Даже когда не прав. Пол в ротонде был выложен в виде розы ветров. Деревья стояли далеко от ротонды, им не давала пробиться мостовая, поэтому рисунок было прекрасно видно, красный, светлый и чёрный гранит, ярко и чётко, всего с парой сколов. А на колоннах ещё было видно какие-то цитаты на латыни, щербатые, когда-то бывшие металлическими, но ещё читаемые. Читает книги и следит за ветром. Дитмар был здесь, возможно, до попадания в экспериментальное, когда ещё мог гулять по скверу. Значит, и машина реальна. Машина… Машина с ангелом. Стоп. А это не Ролс-Ройс? У него на капоте фигура Ники, вроде она с крыльями. Дитмар считает владельца этой машины другом? Его друг на машине с ангелом. Кто-то в больнице на такой может ездить? Не похоже, он очень подозрительно относится ко всем врачам больницы, а совет директоров и вовсе в глаза не видел. За спиной послышались шаги, совсем как в отделении. Вильям тяжело вздохнул и обернулся. Никого, как и всегда. Кто друг Дитмара? Быть может, тот, кто звал его в отделении? Что это? Призрак, полтергейст? Ему пора начинать верить в мистику или в то, что он сходит с ума?

— О, и вы здесь, — Вильям едва не подпрыгнул, когда услышал чей-то голос за спиной. Профессор Форинджер улыбнулся и, дойдя о каменной лавки, накинул на неё плед, который держал в руках. — Я тоже люблю здесь гулять больше, чем по остальным угодьям. Здесь так… Тихо. Не присядете?

— Да нет, я постою, — профессор улыбнулся и вытянул ноги.

— Ваше право. А я решил проветриться, размяться. Не то, чтобы при моём диагнозе это сильно помогало, но всё же.

— Дитмар тоже здесь гулял, когда был в плановом.

— Да? Он вам сказал?

— Да, он ротонду описал, — Вильям кинул взгляд на профессора и всё же присел рядом. — Вы не знаете, у кого-то из тех, кто тут работает, есть Ролс-Ройс?

— Ого, вот это вы дали, кто ж тут такую машину себе позволить может. Самая дорогая машина — это "Мерседес" у кого-то из попечительского совета.

— Совсем ни у кого? — мистер Форинджер призадумался и вытащил из внутреннего кармана новенький цветной красивый буклетик.

— У него вот был, — открыв буклет, он ткнул пальцем в портрет на первом развороте. С фото на Вильяма смотрел мужчина, который уже спасал его от кошмаров и постоянно гуляет по скверу. Внутри всё похолодело. — Он стоял тут, в гараже у ворот, ну вы его видели, мистер Шенн-то всё завещал на благотворительность, все родные дети и внуки умерли в первую мировую. Я видел его ещё в гараже, весь в пыли, грязный… Его год назад выкупил музей автомобилестроения в Манчестере, теперь он стоит, начищенный до блеска, украшает выставку. Как вам новый рекламный буклет? Только из типографии.

— Красивый.

— Знаете… Ни с кем не хотел об этом говорить, но… Исследование моё на грани. И не только из-за убийств. Я понимаю, что работа идёт слишком медленно и незначительно в сравнении с тем, что от меня требуют в университете… По крайней мере… Знаете, жутко испытывать облегчения из-за смерти пациента, но я испытываю. Я заложник этого проекта, а так теперь есть возможность его свернуть. И деньги с меня не будут требовать обратно, в конце концов эти обстоятельства от меня не зависят. Я ужасный человек, — он слегка наклонил голову, и Вильям увидел, что у него красные глаза. — Вильям. Я знаю, что Дитмар всё знает. Я уверен. Что вы думаете, будут ещё жертвы?

— Один труп — случайность, два — закономерность. Если будет третий, значит будут ещё и ещё. — Профессор ничего не ответил, а только тяжело вздохнул.

Всё это ужасно ему не нравилось. Казалось, проблемы в больнице катились с горы одним комом, и он всё увеличивался и увеличивался. Убийства стали соломинкой, поломавшей хребет лошади. Ногами раскидывая нападавшие на мостовую листья, Вильям пошёл к приюту. Его ждёт пациент.

Вечером, сидя в столовой жилого корпуса, он гонял по кружке уже остывший чай и думал. Вся эта череда совпадений не просто так. Может быть, убийца уже давно всё это спланировал и вёл их всех в одному ему известном направлении. Скорее всего так и есть. Осталось понять, куда их насильно тащат за руку, чтобы суметь сопротивляться.

— О, как хорошо, что ты тут, — он поднял голову на Хьюго и выдавил из себя улыбку.

— Ты решил поговорить?

— Да, у меня есть свободное время, да и, если честно, меня не радуют складывающиеся тенденции. Так что… — он плюхнулся на стул и придвинул к себе чайник с чаем. Врач в очках и кудрявый.

— Дитмар просил передать тебе паука, которого хранила Мелиса.

— Что? — Хьюго мгновенно напрягся. Похоже, Дитмар попал в точку.

— Паука передать. Он у меня в комнате в банке сидит.

— Реально паук?

— Да, даже живой.

— Кхф… У Питера арахнофобия.

— Значит, Дитмар и в этот раз прав. Он считает, что вы с Карпентером следующие. Он сказал в прошлый раз, что Лу разлил море и в нём кто-то утонет. Всё так и случилось. Сейчас он сказал, что Мелиса держит паучка и что если его не кормить, он пойдёт на охоту, — Вильям не был удивлён такому количеству совпадений. Дитмару было известно гораздо больше, чем ему, да любому из врачей. Он видел это отделение разным, видел его изнанку, видел его лицо, видел его начало и, похоже, увидит его конец. Хьюго напротив стал похож на натянутую струну. — Дитмар говорил первый, вторая… Он знает порядок, — Хьюго поджал губы и отставил кружку чая.

— Да. Никогда не обращал внимания на цифры в углу карточек? — Вильям нахмурился. Ларчик так просто открывался? — Это порядок подписания контрактов больных или их представителей с университетом. Если Дитмар считает, что смерти идут по этому порядку… То мой Питер действительно следующий. А потом и сам Дитмар.

Внутри всё оборвалось. Вильям наконец понял, что означала просьба дать дожить до Рождества. У него не осталось времени, какие-то считай пара часов.

— Вильям… Я не знаю, что случится со мной и Питером. Я понимаю, к чему всё идёт, и мне страшно. Но у меня нет страхов, как у Лэри и Джорджа. И от этого только хуже, потому что… Я не знаю, что мне приготовлено, — Вильям поджал губы. Казалось, что он говорит со смертником, настолько хорошо он понимал, что опасность реальна как никогда и это не шуточки, это не нагнетание. Это их реальность.

— Я надеюсь, что эта тварь наконец споткнётся хоть на ком-то. Ну должен же кто-то его остановить.

— Да, в том-то и проблема. Похоже пока что хоть какие-то возможности тут имеешь только ты. И мне нужно рассказать тебе всё, что я знаю, — Хьюго слегка наклонился вперёд и отодвинул чайник. — У нас в отделении с самого начала было что-то… Неладное. Мы вызывали разные службы по борьбе с вредителями, но ничего. Потом мы смирились, даже подшучивали, что у нас есть свой карманный призрак. Но… Как бы то ни было, не призрак всему виной. Понимаешь… Дитмар раньше был более разговорчив, я пришёл, когда отделению уже было три месяца, но тогда он был просто пациентом, без всех этих закидонов. Но у него вдруг появилась привычка засматриваться куда-то, протирать глаза. У него разбились очки, совершенно непонятно, как, но выписывать ему новые побоялись, чтобы он сам себя ими не поранил. Он не бредил и не галлюцинировал никогда. Надеюсь, ты не думаешь, что у него галлюцинации, ничего подобного. Он видит только то, что есть, и даже когда он говорит чушь — это находит подтверждение. Чем меньше он говорил, тем запутаннее становилась речь, у него были провалы в памяти. И это удивительным образом совпадало с тем, как скатывался Питер. У него был ряд расстройств, но ни одно не давало такого эффекта, какой начал проявляться. Он скатился в несознанку и молчание, а Дитмар вот, наоборот стал очень осторожным и внимательным, ну и истеричным. Мне кажется, что тебе стоит поговорить с его первым лечащим врачом, он сможет тебе рассказать о его регрессе. Что-то в этом было странное. Я уже много раз перепроверял, что могло пойти не так, собирал анамнезы, но не нашёл там ничего. Я считаю, что причина всего происходящего как раз там, в глубине прошлого и сознания пациентов. Если получится вытащить Дитмара из той ямы, где он сидит, он заговорит совсем по-другому, он ведь не глупый. У меня не получилось вытащить Питера из этого болота, но, быть может, у тебя получится.

— Ты тут с самого основания, а я едва два месяца.

— Но у тебя есть то, чего нет у меня. У тебя есть Дитмар. Если бы его предыдущие врачи не были трусами, поверь, вся загадка отделения уже давно была раскрыта. Я просил дать мне и Дитмара тоже, чтобы я занимался двумя, но ничего не получилось, по нагрузке у меня получались переработки слишком большие, — он достал блокнот, ручку, перьевую ручку и принялся писать. — Это номер первого врача Дитмара. Я его застал, мы с ним хорошо общаемся до сих пор. Думаю, он сможет чем-то тебе помочь. Можешь сослаться на меня.

— Вам не кажется, что вы на меня кладёте слишком большую ответственность? — Вильям нахмурился, не спеша забрать листок с номером. — Ты, главврач, профессор. Так много надежд и чаяний, я начинаю подозревать уже совсем нехорошие вещи. Например, это всё эксперимент по доведению меня лично до ручки, а я подопытная крыса.

— Знаешь… Это было бы смешно, если бы я не думал точно так же… Меня тоже подозревают в убийствах, кстати. — Хьюго положил перед ним листок бумаги и отхлебнул чай. — Кстати, Дитмар тебя испугался. Сначала. Он увидел тебя в коридоре, когда ты к профессору ходил, и впал в ступор. Я думал, что вы с ним никогда общий язык не найдёте, учитывая такую реакцию. Прости, что не могу рассказать больше… Но с Питером каши не сваришь, он иногда настолько… Плох? Что я ничего адекватного вытянуть не могу. Я… Я не возлагаю на тебя излишних надежд. Я просто хочу, чтобы ты не попал в тот же тупик, в который попал я. Всё, до завтра. Я попытаюсь набросать на бумаге всё, что вспомню и завтра ещё к тебе подойду. Считай это просто присказкой. Дитмар говорил тебе о маленькой дверце? — дождавшись кивка, Хью ухмыльнулся на один бок. — Питер тоже говорил. Я попытаюсь вытащить из него что-то эдакое, плюс попробую систематизировать то, что уже знаю, потому что это такая каша… Ты меня понимаешь, наверняка. И завтра уже передам всё, что знаю.

— У меня завтра выходной.

— Вечером около пяти можно?

— Да, постараюсь быть тут.

Попрощавшись с Хьюго, Вильям посмотрел на листок бумаги перед собой и, аккуратно свернув его и спрятав в карман, подпёр голову рукой. Хьюго сказал мало, но, казалось, он наконец дал ему опору. К чёрту убийцу, к чёрту его. Нужно разобраться именно с Дитмаром, с его состоянием. И тогда убийца сам напрыгнет на его гарпун, не осознавая этого. А ещё, похоже, он получил бесценную зацепку. Тогда, в первую и вторую встречу, подслеповатый Дитмар принял его за своего мучителя. Поэтому такая реакция, поэтому он так испугался. Значит, они как минимум одного роста и с одним цветом волос. А вот это уже гораздо интереснее.

В тишине пустого сквера, дождливого и мрачного, он стоит, тяжело дрожа. Холодно, мокро, ужасно, ноги сводит судорогой. И от дерева к дереву прямо на него движется тень. Сгусток темноты. И в нём что-то смутное, но такое мерзкое, пугающее. Как будто водоворот из частей тела, мерзость, чистая незамутнённая мерзость.

Ближе, мальчик мой.

Страх, ужас. Снова, тупой, первобытный. Он сковывает, колет, стягивает, боль, пелена перед глазами. Как? Как она пугает его?! Сколько лет, а она пугает! Он не маленький, нет! Нет! Хватит! Тело болит, выкручивает, боль выкручивает и заставляет трястись. Тьма медленно подходит, перебегая от дерева к дереву, и он не видит в ней человека, только ничего, скользкое, мерзкое, как будто щупальца.

Не бойся, малышшшш…

— Пошла вон! Я тебя не боюсь, я теперь не один на один с тобой. Я не один, не один.

Не один, он не один. Зажмуривается, повторяет как мантру, раз за разом. Звук шагов, живых, настоящих, стук палочки по плитке. Он с опаской открывает глаза и замирает. К нему идёт мистер Шенн. Странная старомодная одежда, зонт-трость, шляпа на седых волосах. Тот самый из парка.

— Я не хочу сходить с ума, — тишина в ответ. Мужчина стоит рядом с ним, смотрит в лицо, пристально, словно ждёт. — Не имею права сходить с ума, я же врач…

— Ну и не сходите, — он жмёт плечами в ответ и снимает шляпу, чтобы поправить волосы. — Не желаете прогуляться?

— Я заболею, — мужчина качает головой. Он смотрит вниз, а на босых только что ногах ботинки. Пальто, он одет, ему уже не холодно. Мужчина приглашающе машет рукой.

— Люблю такую осень, есть в ней что-то ужасно приятное. Мне так легко дышится в туман… А вам, вам нравится?

— Да. Когда одет по погоде.

— Это конечно важно.

На краю зрения мелькает тень. Он вздрагивает и оборачивается. Тень мечется среди деревьев, из неё высовываются руки и ноги, голые, с синими венами. И её видит только он. От страха начинают трястись колени, тень надвигается, всё ближе и ближе, но кто-то дёргает его за руку. Рядом не Даррен Шенн. Рядом Дитмар в тёплой варёной джинсовой куртке с кучей нашивок. В его куртке… Поправляет длинные волосы и раскрывает зонт. Они под зонтом. Стоят, молча. А тень мечется между деревьями, как будто её сдерживает купол зонта. Как будто она тоже дождь.

— Не сходите с ума, если не хотите. — Дитмар щурится. — Вы же можете, доктор. Вы же обещали… Помочь.

Он кивает в ответ и улыбается измученно, как может. И сжимает его руку поверх ручки зонта. Страха нет, он не один, он под зонтом, ничего не случится. Вокруг загораются уличные фонари, всё тонет в свете, пустоте.

С самого утра шёл мокрый снег. Кутаясь в тёплую зимнюю куртку, Вильям заставил себя в выходной оторваться от кровати и поехать в Карлайл. Сегодня он расстанется с проклятым старым домом. Такси ехало быстро, он наверняка приедет раньше времени и придётся ждать. Но это даже хорошо, успеет обсохнуть перед подписанием договора. И сразу же зайдёт в риэлторское агентство, пусть ему подыщут тут или в соседних городах квартиру. А там посмотрит, может, и на машину останется. Сидя в приёмной у нотариуса, он рассматривал унылый пейзаж начала декабря и пытался не думать о работе. Она занимала все мысли в последнее время, а это было опасно. Нужно разделять, хотя бы немного. Поэтому он надеялся уже к Рождеству всё же заселиться в свою собственную квартиру, чтобы отсечь работу от жизни, оставить врача в приюте. Сейчас, когда он всё время был в приюте, это сделать было очень сложно. А ещё Вильям надеялся, что сейчас наконец начнётся движение, наконец детектив хоть что-то раскопает. Ему не нравилось, что убийца заставляет их реагировать и не даёт нормально предугадать. По подсказкам Дитмара ясно, что следующий Карпентер. И это будет связано с его арахнофобией, не зря же было сказано про коробочку с паучком. Паучок этот оказался скучным питомцем, но, видимо, Мелисе нужен был именно такой, полностью от неё зависящий и маленький. Вильям как мог подкармливал его и поил по справочнику, который чудом нашёл в библиотеке. Как эта брошюра туда попала, не совсем понятно, но и на этом спасибо. От мыслей его отвлекла фигура за окном. На противоположной стороне улицы стоял Кристиан и курил сигарету. Рядом с ним укладывала покупки из бакалеи в пакет Аннелиза. Итак, куда они? Эти двое сели в стоящее рядом такси и поехали в центр. Общаться с ними не хотелось, да и по старой памяти казалось, что это может быть опасно. Запугивать и смотреть страшными глазами он умеет теперь, но кто знает…

Закончив со всеми делами и подав заявление на поиск квартиры, Вильям поехал обратно. Все эти подписания с поездками в банк, метания, звонки, факсы… Всё это отняло почти весь день. Но жалеть об этом смысла не было. Зато всё закончилось. На работу ему только завтра, у него целый вечер наедине с собой и блокнотом. Кто бы мог подумать, что эта штука так ему пригодится, и он настолько к ней привяжется. Нужно крепко подумать о том, что сказал Хьюго, и записать туда. На бумаге ему было удобнее думать, переставлять куски местами, выделять важное, привычка из университета. А теперь у него ещё и диктофон. Переслушать вчерашний сеанс и пораскинуть мозгами. Дитмар говорил, что его друг пытается помочь. Но пока что его знаки были настолько плохо читаемы, что это только раздражало. Даже если представить, что Дитмар действительно общается с призраком, верить в это самому было… Некомфортно. Постаравшись почти пробежать по аллеям, чтобы не промокнуть, Вильям поднялся на второй этаж и зашёл к себе.

После промозглой улицы тёплая, почти родная комната грела душу. Скинув всё парадно-выходное и поставив ботинки греться к батарее, он завалился на кровать, протянул руку к блокноту на тумбочке и замер. В некоторых моментах Вильям был перфекционистом. Поэтому лампа, блокнот, будильник и таблетки на тумбочке всегда были сложены определённым образом. Его это успокаивало. Но сейчас что-то было не так. Поднявшись с кровати, он наконец понял, что. Блокнот был смещён с одной линии с будильником. Его кто-то брал. Вильям аккуратно перелистал блокнот и поджал губы. Несколько страниц вырваны. Вырваны аккуратно так, чтобы он не сразу хватился. Итак, что было на этих листах? На одном было описание сеанса с Дитмаром, он говорил о палате и том, что ночью там ему бывало спокойно только в определённые периоды, когда никто не беспокоил. Вильям тогда обратил внимание на то, что это всегда происходит по выходным и однажды целую неделю, в этом была система. Ещё два листа с его попытками связать маленькую дверь с какой-то дверью в отделении. Убийца был здесь. Зашёл без ключа. Никого не заинтересовал, как будто он здесь часто бывает. Промашка вышла, на память Вильям не жаловался, он почти дословно помнил содержание страниц. Но тот факт, что вырвали именно эти листы, говорил о том, что они могли привести к чему-то. Отлично. Быстро взяв ручку, чтобы по памяти быстро записать основные тезисы, он скользнул взглядом по полу и замер. У двери было видно след мужской остроносой туфли. Правая нога. Второго отпечатка не было. Значит где-то ещё должны быть следы. Отложив блокнот с ручкой, Вильям вышел в коридор. И вправду, след, нечёткий, как будто человек испачкал подошву в глине и не до конца вытер, шёл по коридору к лестнице. И почему-то дальше, в противоположный конец. Подойдя к закрытой двери, за которую точно входил этот человек в туфлях, он погладил створку и уже решил постучаться.

— О, Вили, вот ты где. Ты чего мне не открывал? — у лестницы стояла Кристи, слегка мокрая от снега, но ужасно чем-то довольная.

— Я минут пять назад пришёл, я в городе договор подписывал, — он не говорил, скорее, громко шептал. Но Кристи прекрасно всё услышала.

— Но я слышала, что в комнате кто-то есть. Я постучала… — она прикрыла рот рукой. — У тебя ничего не пропало?

— Это был не вор. Это был он, — не обращая внимания на испуганный взгляд Кристи, Вильям указал на дверь. — Что там?

— Там архив амбулаторки. А что?

— Да ничего… Пошли ко мне. Ты что-то хотела?

— Да. Вильям, я хочу поговорить насчёт Дитмара. Моя красотка Мод же вообще не разговаривает, я с ней картинками и жестами общаюсь. У неё посттравма страшная и мутизм. А я хочу хоть немного понимать, что происходит в отделении. Расскажи мне, пожалуйста. Любой бред, любые страшилки, я уже готова в Бога и чёрта поверить. Мне нужно объяснение.

— Кому оно не нужно.

От разговора их отвлёк грохот на первом этаже, кто-то влетел в корпус и, громко топая, побежал по коридору. Вильям понимал, что ничего хорошего это не сулило. Он перестал верить в чудеса. На второй этаж влетел бледный до синевы Мэтт в униформе и кое-как накинутой куртке.

— Быстро в отделение.

— Карпентер? — Мэтт истерично замотал головой.

— Хьюго пропал! И Питер с ним, мы уже три часа их ищем.

От волны накатившего нервного тика Вильям даже не пытался закрыться. Врачи попадают по ту сторону стола. И именно после разговора с ним. Он не боялся ничего. Но убийца понял, как его довести. Нужно вогнать его в тот же кошмар, какой он уже пережил. Чтобы он боялся слово лишнее сказать или не туда ступить, чтобы никто не умер из-за него. Он снова козёл отпущения, и за ним внимательно следят.

Глава 9

Утро началось со всеобщего собрания в так называемом актовом зале. Вильям до одиннадцати вечера обыскивал отделение, простукивал все стены, пытаясь понять, куда мог кануть здоровый, немаленький Хьюго. От острого чувства вины его корячило всю ночь. Он чувствовал, как нешуточно начинает скатываться в состояние, которое не мог никак интерпретировать. Ему было одновременно плохо и никак. Он начинал понимать Дитмара. Никакой физической боли, но как же погано. И когда главврач в гробовой тишине объявил о том, что всех пациентов нужно срочно переводить в другие больницы и распускать по домам, пока преступник не будет найден, у него всё оборвалось. Он прекрасно понимал, как перебросить на другие клиники амбулаторку, да даже просто стационар. Старики, суицидники, плановые — они не были проблемой. Второй этаж быстро разъедется кто куда. А вот третий этаж оказался в заложниках. Потому что по документам весь третий этаж, включая экспериментальное, является острым и бредовым. То, какую кипу бумаг нужно приложить к каждому пациенту, которого оттуда выведут, Вильям прекрасно осознавал и понимал, что ситуация хуже некуда.

Договорившись с миссис Бишоп о подготовке к переводу своего планового пациента, Вильям едва заставил себя подняться в отделение. Сегодня приёма Дитмара нет, но, пока не станет известна судьба пропавших Питера и Хью, он не собирался спускать с него глаз. Остановившись в дверях комнаты отдыха, Вильям рассматривал пациентов. Они, как бы тяжелы ни были, прекрасно всё понимали. В комнате стояла какая-то нехорошая траурная тишина. Никто не говорил, все как будто немного впали в транс. Кроме Дитмара. Увидев Вильяма в дверях, он улыбнулся, как обычно, и помахал рукой. Помахав ему в ответ, чтобы обозначить участие, Вильям шагнул от проёма. Нет, нужно сделать всё, что в его силах, чтобы его вытащить. Дитмар больше, чем пациент. Это его отражение, его зеркало, его камень, его цепь, Вильям понимал, что все эти эмоции уже давно перешли стадию деловых отношений и провалились в бездну болезненной привязанности. Так, может, именно это поможет ему бороться с тем, кого он даже не знает? На злости, голом энтузиазме. Хоть как-нибудь, но бороться.

— Вильям, — Вильям резко обернулся и увидел перед собой бухгалтера. Кажется, мистер Смит, прямо как один из пациентов. Он явно вымок под снегом и едва успел протереть очки от влаги. — Вам просили передать.

— Кто? — Вильям забрал из его руки хитро сложенную бумажку, испачканную в чём-то. Быстро пробежав глазами по написанному незнакомым пляшущим почерком, как будто писалось в спешке, он втянул воздух сквозь зубы, даже не пытаясь скрыть раздражение вперемешку с лёгким ужасом, от которого бросило в холодный пот. Мистер Смит с отрешённо-равнодушным видом пожал плечами.

— Парень в чёрном пальто с капюшоном. Вроде у него волосы седые, но молодой. Он внутрь хотел, но охрана не пустила.

— Спасибо, я понял. А они ничего больше не просили передать?

— Нет, только это.

— Спасибо.

— Вам нужно зайти ко мне, мы заключили договор с другим банком, нужны ваши подписи.

— Конечно.

Мистер Смит повёл его в свой кабинет, попутно пытаясь пригладить волосы. Ну, вот теперь понятно, как крест попал в приют, так же, как и записка. Только понять бы, кто мог его пронести.

— Это ваши, простите, знакомые? Какие-то… странные люди, — повесив дипломат на специальный крючок, мистер Смит принялся рыться в папках. В кабинете стоял стойкий запах дорогих сигарет и кофе. Много полок с коробками систематизации, до самого потолка, стопки папок прямо на подоконнике, кабинет казался крохотным, хотя по размеру был как палата Дитмара точно. — Так, мы будем перечислять нашу доплату вам на книжку, её, наверное, с вами нет. Поэтому пока заполните те пункты, которые знаете, после обеда, как у вас окно появится, принесёте мне данные. Я всё равно без обеда.

— Хорошо. А он там был один?

— Мне, может, охране сообщить? Что-то не так? — Вильям заглянул в равнодушно-спокойные глаза мистера Смита и прикусил губу. Нет, больше он никому ничего не скажет, хватит с него жертв. В том, что с Хьюго произошло что-то плохое, он не сомневался. Тот производил впечатление обязательного и внимательного человека, он не мог всё бросить и сбежать.

— Нет, просто… Они меня третируют, но они не опасные. Если ещё раз их увижу — начищу рожи, и сразу проблема отпадёт.

— А-а…

Мистер Смит сделал вид, что понял, закурил и принялся перекладывать какие-то финансовые бумаги. Расписав на клочке бумаги перьевую ручку, он забрал у Вильяма уже заполненный бланк и поставил в нём свою подпись. Вильям понял, что слишком внимательно рассматривает его, и едва успел себя одёрнуть. Руки не дрожат, нет неуверенности, у него наверняка пальцы все здоровы, кольца два и на левой руке оба. Да и не с его ростом пролезать в вентиляции. Показавшийся в первую встречу маленьким, он был ненамного ниже самого Вильяма и буквально немного уже в плечах. Стряхнув пепел в блюдце, мистер Смит перепроверил второй бланк и, тяжело вздохнув, встал.

— Чёрт бы всё это побрал…

— С документами морока?

— Больше чем морока. Перевести их в Ливерпуль — всё равно что минное поле перейти. Я уже родственников всех обзвонил, юристы стараются, но раньше Рождества они отсюда никуда не денутся, только если мы их тёмной ночью тайком в мешках не вынесем… — перебрав бумажки в коробке, он тонкими длинными пальцами выудил один бланк. — Вот тут ещё распишитесь, что ознакомлены и всё такое. Когда Дитмара начнут переводить, вам тоже весь этот… вертеп с документами предстоит в полной мере прочувствовать.

— Да уж представляю…

Выйдя из кабинета, Вильям кинул взгляд на записку и спрятал её в карман.

… сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их. 2 Коринфянам 12:7

Нужно срочно найти первую карту Дитмара. Если с Хьюго что-то случилось, значит, что-то он говорил не просто так, что-то он говорил правильно. Вот его и вычеркнули из уравнения, как вырвали листы из блокнота.

Но в архиве планового на его расспросы только развели руками. Дитмар Прендергаст как будто канул в лету и до поступления в отделение его тут не было. Но должны были быть хоть документы о первом осмотре, назначение на госпитализацию. Хоть что-то. Если он лежал не в плановом, может, он вообще не был госпитализирован и просто приезжал сюда? Снимал квартиру в Карлайле и приезжал на такси. Дойдя до этой мысли Вильям быстро переоделся и побежал в жилой корпус. Кристи говорила, что архив амбулаторного отделения ещё там. Надежда только, что он открыт и есть, к кому обратиться. Ботинки поскрипывали по свежевыпавшему снегу. Обычно Вильям ужасно радовался ему, но после бессонной ночи и просто ужасного вчерашнего дня настроение было отвратительное и снег только резал воспалённые глаза.

В небольшой комнатке, забитой стеллажами и с кое-как втиснутым столом, сидел пожилой мужчина и что-то переписывал из журнала в журнал. Он только махнул рукой на просьбу Вильяма, дав самому обыскать полки. Но под буквой «п» Дитмара не оказалось. Решив обыскать для верности букву «д», он и тут потерпел неудачу. Итак, куда ещё могли засунуть карту? В предыдущих местах работы бывало такое, что в спешке засовывали даже к букве «к», из слова карта. И что ему теперь всё перерывать? А у него ещё встреча с плановым сегодня, времени нет.

— Вам помочь? — архивариус даже не оторвался от журнала, но, видимо, попыхтению прекрасно понял, что Вильям зашёл в тупик.

— Да, я не могу найти карту.

— Кто?

— Прендергаст.

— Буква «п».

— Нету там его карты, — мужчина тут же отложил журнал, поправил очки на носу и сам полез в коробку. Перерыв её полностью и даже приподняв все карты, чтобы проверить дно, он почесал подбородок.

— Странно, я эту фамилию хорошо запомнил, необычная, только недавно эту коробку систематизировал… — он принялся копаться в ящиках стола. — Может, себе положил… Так, не то… Да где она?

— А это у вас впервые?

— Да! Никогда ничего не теряли и тут… Так, подержите, — он засунул Вильяму в руки стопку бумаг и принялся перерывать полочки на подоконнике. — Странные дела творятся… Только в понедельник видел карту. Там же Дитмар, да?

— Да.

— Я запомнил, у нас тут немцев нет больше, люблю необычные фамилии собирать, — архивариус вытащил ещё одну коробку с потрёпанными бумагами из-под стола и принялся рыться там, попутно ругаясь на пыль.

А Вильям уже понимал, что произошло. Вырвав листы из блокнота и убрав Хьюго, убийца, похоже, ещё и подчистил прошлое Дитмара. Оборвал все нитки. А ведь Хьюго дал ему кое-что очень ценное. Дал номер первого врача. Если он же его и принимал в больницу, то, похоже именно за это Хью и получил. Только бы он был жив. Попрощавшись с ужасно расстроенным архивариусом, оставив его и дальше искать карту, Вильям быстро вытащил из блокнота ту записку с номером телефона, которую ему дал Хьюго. Самое время. На стойке администратора он попросил телефон и, обернувшись, как вор, всё же набрал телефон. Только бы его не подслушали, только бы убийца был занят на работе и не узнал об этом звонке. Тогда у него будет возможность немного опередить этого больного ублюдка. Когда в трубке раздался гудящий бас, Вильям даже не сразу понял, что ему наконец ответили, настолько напряжённо он оглядывался по сторонам.

— Здравствуйте. Мистер Хэдвиг?

— Да. Вы хотели записаться на приём?

— Нет-нет. Ваш телефон мне дал Хьюго Миллер. Вас беспокоит Вильям Салтрай. Я психотерапевт одного из ваших бывших пациентов, — наступило молчание. Вильям даже не обиделся бы, если бы он бросил трубку, он вообще ничего не обязан ни отвечать, ни комментировать.

— Имя.

— Дитмар Прендергаст.

— Вы из приюта?

— Да.

— Что с ним сделали? — Вильям вздрогнул. Похоже, что этот человек не просто так сбежал отсюда, без отработок, без ничего, просто бросил и оборвал все связи.

— Я не думаю, что это телефонный разговор… Я… Мне нужна помощь, — он потёр глаза пальцами. — Я хочу восстановить картину, хотя бы частично, я не понимаю, с чего начать, он тут уже полтора года, а я всего третий месяц…

— Вы хотите приехать?

— Я могу это сделать? В воскресенье, у меня выходной, — молчание, шелест бумаги, слышно щелчок зажигалки.

— К одиннадцати дня, у меня окно час, не опаздывайте.

Выслушав адрес, Вильям попрощался и положил трубку. Два дня — и наконец хоть что-то решится. Хоть что-то. Повторяя это, как мантру, он вернул телефон за стойку и пошёл к себе. Выпьет таблетку, чтобы не так дёргало, и пойдёт в плановое, надо разобрать бумажки и подготовиться к сложному разговору с пациентом. Как официальное объяснение для всех им предложили неисправность системы отопления. Мол, сломался один из котлов, и горячей воды на всю больницу не хватит, поэтому временно часть пациентов переводят в другие места. Говорить о том, что на самом деле переводят вообще всех, запретили, чтобы не сеять панику. Проходя мимо комнаты отдыха, Вильям вдруг почувствовал, как его передёргивает. Словно он опять заметил что-то краем зрения, и мозг отреагировал быстрее, чем он успел подумать. Сглотнув, он шагнул назад к дверному проёму. Тень человека в шляпе очевидным образом стояла в углу комнаты и поправляла галстук. Хотя никого, от кого могла падать эта тень, в комнате не было. Вильям развернулся и пошёл дальше, пытаясь игнорировать, но услышал за спиной шаги, и сердце опять оборвалось в галоп. Да что же такое? Почему так плохо?

— Или помоги, или отвали. Хватит пугать.

Он понимал абсурдность ситуации, но решил сыграть по правилам Дитмара. Друг хочет помочь? Ну так пусть помогает, мать его, а не на нервы действует. Даже если это плод его воображения, он хоть этими глупостями сам себя успокоит. Признать призрака куда безопаснее для психики, чем признать галлюцинации. Но тут он почувствовал то, от чего его ощутимо бросило в холодный пот. Кто-то взял его за руку и потянул к выходу. Вильям как дурак уставился на свою же руку, которая висела в воздухе, на замятый как будто чьей-то рукой рукав куртки. Но перед ним не стоял никто. Пустота. Дёрнув рукой, вырывая из прозрачных пальцев, он почти бегом кинулся на улицу. Нервный тремор такой силы, что у него начали стучать зубы, чуть не подогнул колени. Выбежав на центральную аллею, уже расчищенную от снега, он попытался дышать, хотя бы немного. Легко сказать "помоги", а как принять эту помощь? И что это вообще? Самым страшным было то, что однажды давно он уже оказывался в ловушке собственных мозгов, и ему тоже чудилось что-то такое. Он понимал, что глаза, уши, даже само тело, они умеют врать, и врать настолько правдоподобно, что ты готов уверовать в любой бред, который это хоть как-то объясняет. Дыхание. Прямо в ухо. «Вильям». Он успел схватиться за фонарный столб, чтобы не рухнуть на брусчатку. Нет, нет и нет. Ему нужен якорь, срочно, что-то, что удержит, будет напоминать о том, что такое уже было. Крест.

Он заставил себя идти ровно, дойти до окон своего кабинета. И где его искать? Когда он его выкидывал, снега ещё не было, дворники ещё чистили листья, а сейчас уже чистят снег. Плюнув под ноги, он примерно отошёл по газону туда, куда мог выкинуть крест, присел и принялся голыми руками ворошить снег. Хорошо, что его немного.

— Ну, где же ты… — он чувствовал, что начинает закипать. — Да чёрт бы тебя побрал, Боже, сколько ещё ты меня во все дыры драть будешь?!

— Вы чего? — Вильям едва не подскочил и обернулся. Позади него стоял дворник со снегоуборочной лопатой на плече и держал в пальцах тлеющую сигарету.

— Да я одну вещь обронил. Я в том кабинете сижу, — Вильям ткнул пальцем в окно своего кабинета на третьем этаже. — Случайно выронил, когда хотел подышать воздухом. Не находили ничего?

— Чего конкретно-то? — дворник с явным ирландским акцентом, сунул сигарету в зубы и полез в карманы.

— Крест серебряный на цепочке, — мужчина фыркнул, выдыхая дым, и протянул Вильяму кулак.

— На, — Вильям подставил руки и в них выпал тот самый крест, ещё сильнее потемневший от снега. Старый, непонятно откуда взявшийся, может купленный с рук. — У администратора можно было спросить, я ему все вещи показываю.

— Спасибо огромное.

В порыве чувств Вильям прижал крест к груди и совершенно этого не заметил. Дворник кивнул ему и пошёл чистить крыльцо. А Вильям кинулся к жилому корпусу. Влетев в свою комнату, он быстро скинул ботинки, пальто с шапкой и, раскопав под раковиной старую зубную щётку, принялся зубной пастой чистить чёртов крест, то и дело матерясь сквозь зубы. Как хорошо, что не успел старую щётку выкинуть, пригодилась. Вычистив его до блеска, чтобы не осталось ни капли сажи, он промокнул его полотенцем и надел на себя. Расстегнул ворот рубашки, и крест тут же туда провалился. И лёг ровно на шрам от ожога, цепочка закрыла мелкие белые узелки, крест прикрыл вмятину ровно по форме себя. Это была не просто сажа, не просто крест, это его плоть, его кровь. И пусть это будет аллегорией того, что его новая жизнь будет чистая и красивая, совсем как он оттёр. И пусть это будет напоминанием о том, что он прошёл и что не смогло его сломать. Не сломает и сейчас.

— Я помогу, пожалуйста…

Дитмар, маленький, худой, сидит на паркете, смотрит на него как дикий зверёк. Где? Что? Снова гигантский дом, залитый красноватым светом. Дитмар в чёрном свитере с воротом и чёрных джинсах. Босиком. Ступни грязные и порезанные. Длинные волосы кудрями. Красные листья каштана в них. А на шее на цепочке — ключ, который так нужен.

— Пожалуйста. Нам нужно делать всё вместе.

Вздох в ответ, протягивает руку, боязливо. Что происходит? Помогает встать, прижимает к себе, выбирает листья из волос. Как будто он катался по земле, дрался.

— Я подсажу тебя, откроешь дверь ключом.

Дитмар лёгкий, очень лёгкий. Сможет ли дёрнуть ручку? Сможет. Дверь с тихим скрипом поддаётся. Чьё-то шумное дыхание, грубое, противное, оно становится громче. Странные звуки, отвратительные, мерзейшие. Кто-то точит ножи. В комнате семья за обеденным столом, гигантская семья. Кто? Что? Дитмар помогает залезть на стол и указывает на дверцу вентиляции над комодом. Им туда? Кивает. Он оборачивается и тут же жалеет об этом. За столом сидит его мать. Серая. Желтоватая, как кожа, набитая ватой. Стеклянные глаза блестят в красноватом свете. Рядом сидит он сам, лет пяти. Неаккуратно сшитые, один глаз вывалился, из глазницы торчит вата. А напротив, перекрывая путь к вентиляции, сидит мужчина. Лица нет, кожа стянута нитками в месиво, которое не разобрать. Что? Где он?

— Это сон.

Что?

— Вильям, это сон.

Дитмар прямо перед ним, смотрит живыми до боли глазами, слишком живыми. Он живой, не такой, как в палате. Оцепенение не спадает, задыхается. Нет! Дитмар трясёт его, но не помогает. Скривившись, он вдруг притягивает его к себе, обнимает за шею и целует. Больно, горько, солоно от слёз. Или крови? Что? Вся жуть растворяется, он проваливается в благословенную пустоту, всё ещё чувствуя тёплые человеческие руки на плечах.

Старинный респектабельный таунхаус на старой чистенькой улочке Ливерпуля навевал воспоминания о том доме, от которого он едва избавился. Но этот был опрятным и наверняка с хорошим ремонтом. Его дом, когда он пришёл туда впервые с момента вступления в наследство, больше напоминал свалку, курятник, ночлежку для бомжей, что угодно, но не тот дом, в котором он жил в детстве. Поэтому Вильям и избавился от него, чтобы не было больно. Кинув взгляд на наручные часы, он тяжело вздохнул. Ему пришлось встать ещё затемно в свой выходной, чтобы доехать до вокзала Карлайла и сесть на междугороднюю электричку. Он уже несколько минут стоял под дверью дома мистера Хэдвига и ждал, когда же наступят пресловутые одиннадцать часов. Даже засыпающий за шиворот снег его не смущал. Нет, нужно показать себя суперобязательным. Когда наконец стрелки часов показали одиннадцать, он нажал на кнопку звонка и принял как можно более приветливый вид, хотя последние несколько недель настолько его вымотали, что сил улыбаться уже не было. Щёлкнул замок, он выдохнул, чтобы сбросить напряжение.

— День добрый, молодой человек, — мистер Майкл Хэдвиг оказался совсем не таким, каким его можно было представить по голосу. Он был больше похож на престарелого стэндап-комика, в серой водолазке, без единой залысины на белых волосах, чертами лица ехидного деда. На ногах яркие кроссовки, джинсы, больше чем на голову ниже Вильяма. Но голос у него был ужасно низкий, удивительно давящий, как пуховая перина. — Вы проходите, я с вами в коридоре говорить не собираюсь. Мне через час в спортзал, поторопитесь.

— Я к вам совсем ненадолго, — Вильям быстро разделся, снял обувь и прошёл в подобие кабинета с эркером на улицу. Присев на кушетку для пациентов, чтобы как бы продемонстрировать уважение к личным границам пожилого врача, он сложил сумку на колени. Мистер Хэдвиг обошёл кабинет, раскрыл блокнот и присел напротив Вили в огромное каминное кресло. Явно ужасно неудобное, но создающее статус.

— Я так понимаю, вас интересует что-то насчёт Дитмара Прендергаста?

— А вы его так хорошо запомнили?

— Ещё бы, это мой последний пациент из психиатрии, после этого я поставил на этой сфере крест для себя. Знаковая фигура, скажем так.

— Дело в том, что в карточке в отделении нет никакой информации о том, откуда он перевёлся, никакой информации до попадания в отделение.

— Он в амбулаторном лежал. Вы разве не были в архиве?

— Его карту утеряли. Я… Хьюго мне сказал, что вы были его первым врачом. До попадания в отделение он тоже с вами был?

— Да, я его принял и вёл с самого начала, — Мистер Хэдвиг слегка дёрнул бровью, он явно не доверяет ему. — Утеряли, говорите?

— Украли.

— Пф, я не удивлён. В этом приюте чёрт знает что всегда творилось.

— А можно подробнее? — в наступившей тишине мистер Хэдивг смерил его спокойным тяжёлым взглядом и наклонился.

— А для чего вообще пришли вы? Может, сначала я ознакомлюсь с причиной вашего визита? Будьте любезны.

— Двое пациентов убиты. Один пропал вместе с врачом.

— Прям в отделении? — похоже, он сумел удивить мистера Хэдвига, потому что на его лице читался настоящий шок.

— Да, прямо в отделении. Я ответственен за жизнь Дитмара, и я хочу знать, как вытащить из него показания. Он видел убийцу, он знает, кто это, но… Не может сказать, его собственный мозг не даёт ему это сделать.

— Боже… Надо мне было остаться и довести его… Это подумать только… — он откинулся на подушку и, нахмурившись, принялся гладить шею. Нехороший знак.

— Дело в том, что… У меня проблемы в постановке диагноза. Записи, которые вы сделали при поступлении, они не актуальны. То, что с ним происходит, со стороны сильно напоминает шизоаффективное расстройство. Но не является им, — мистер Хэдвиг поднял на него взгляд и дёрнул уголком губ. — Я понимаю, что это звучит как идиотизм и что я как психиатр, видимо, полный ноль, раз не могу поставить диагноз. Но я принёс запись его речи. Пожалуйста, послушайте. Это очень важно. Не для меня, для Дитмара, я искренне хочу ему помочь.

Спустя несколько мгновений напряжённого молчания мужчина наконец цокнул языком и сделал приглашающий жест рукой. Вильям тут же вытащил из внутреннего кармана диктофон и, положив на кофейный столик, включил. Сначала мистер Хэдвиг слушал с явным недоумением, потом наклонился к диктофону, чтобы лучше слышать и сцепил руки в замок. Вот сам Вильям спрашивает, почему Дитмар хочет познакомить его с другом. Тот спустя время отвечает. Услышав его ответ, мистер Хэдвиг откинулся на спинку и прижал палец к губам, в глубокой задумчивости смотря в окно. Вильям выключил диктофон и тяжело вздохнул. Он понимал, что это может звучать бредом, но то, что он чувствовал, требовало выхода. Говорить тем, кто работает в приюте, он боялся, потому что так и работы лишиться недолго. И хорошо, если он не окажется в итоге в соседней с Дитмаром палате. Поэтому надеялся, что этот человек не отвернётся от него.

— Он описывает сквер, верно? — дождавшись кивка Вильяма, мистер Хэдвиг поджал губы и провёл рукой по лицу. — Как сейчас этих ангелов помню. А о каком мужчине речь?

— Я видел его в сквере, он часто гуляет в старой части. Вы понимаете, о чём я? У него явно замедленное мышление и бред толкования. Но нет никаких признаков депрессии и других расстройств, которые бы к этому приводили. Я не могу поставить ему диагноз, потому что… Я не считаю его больным.

— Вы считаете, что он притворяется?

— Нет. Ему плохо, очень плохо, он боится, часто жалуется на боль, он явно плох. Но это не одна болезнь, — Вильям чувствовал, как на него снова накатывает тревога, необоснованная и сильная. Его тут же дёрнуло, мышцы вокруг глаза болезненно заставили зажмуриться. Тут же увидев это, мистер Хэдвиг налил ему чаю и пододвинул чашечку.

— Выпейте, может полегче станет. И давно у вас это?

— Всю жизнь, но я долго был в ремиссии, а на фоне стресса опять покатился… Спасибо.

— Я так понимаю, есть что-то, о чём вы боитесь сказать, иначе бы вы уже обратились за помощью к коллегам из приюта.

— Да. Я не могу поставить диагноз, потому что я нашёл ключ к тому, что говорит Дитмар. Для меня его речь звучит нормально. Я говорю с ним на одном языке, который не понимают другие.

— Вы боитесь, что сошли с ума?

— Нет. Я боюсь за него. Я сенсорно перегружен, я постоянно начеку, каждый шорох, каждая тень на краю видимости… Я начинаю терять бдительность, потому что не вижу сути. Какой толк в том, чтобы видеть детали, если я не вижу всей картины, не понимаю связи между ними.

— У вас тревожное?

— Да, и не только оно. У меня глаза на затылке, так скажем, и это мне мешает, — Вильям откинулся на спинку кресла и попытался отхлебнуть чаю аккуратно, не дёргая лицом.

— У вас был травматический опыт? Что-то стало триггером?

— Да. Мелиссу утопили. Меня в детстве тоже притапливали, пока я не терял сознание, и вытаскивали. И снова притапливали много раз. Я… Я понимаю, знаю, как она умерла, какие мучения, как больно захлёбываться, как больно вдыхать воду, давиться ею… — мистер Хэдвиг кивал и тяжело вздыхал. Наконец он встал и, подойдя к стеллажу, достал какую-то коробку.

— Я не имею права это использовать без прямого разрешения пациента и передавать третьим лицам… Но я понимаю, что вам нужна опора под ногами, — он вытащил из коробки кассету и, повертев её, протянул Вильяму. На этикетке было написано «Дитмар Прендергаст № 1». — Это мой первый с ним сеанс. Если бы я мог, я дал вам записи из отделения, когда он впервые начал жаловаться, но там записывать было запрещено. Я так понимаю, ваша запись более чем нелегальна?

— Спасибо большое… Я очень хочу помочь Дитмару. Он видел убийцу, знает его, но не может описать, не может указать. И без моей помощи он не справится.

— Знаете, почему я оттуда бежал? — Вильям покачал головой, уже предчувствуя что-то нехорошее. — Я начал сходить с ума. Начал слышать шаги в пустых коридорах, видеть тень человека, слышать шёпот, шорох на чердаке, — мистер Хэдвиг потёр глаза рукой, хмурясь. — Я понимаю, что это бред, всегда понимал, но я ничего с собой не мог сделать, я начал бояться непонятно чего. А потом я заметил, что ночью бумаги на моём столе в закрытом кабинете передвинуты. Причём передвинуты сильно, кто-то их смотрел и перелистывал… И я решил, что нужно бежать, если я хочу сохранить хоть остатки разума, — он заглянул Вильяму в глаза, и тот почувствовал нервную дрожь. Потому что он чувствовал и слышал то же самое. Он сходит там с ума. — И вы меня понимаете. Сейчас, когда я вас слушаю, мне начинает казаться, что там действительно что-то нечисто. Кто-то или что-то пытается свести там всех с ума. И, как я понял по вашим рассказам, все ваши предшественники сбежали по той же причине. А учитывая ваши опасения и страхи, вы там такой не один, но вы все боитесь рассказать друг другу о том, что с вами происходит, чтобы вас не посчитали сумасшедшим. И ещё, — он вытащил из коробки фотокарточку с подписью ручкой, сунул в конверт и протянул ему. — Это фото было сделано за три недели до попадания Дитмара в больницу. И вы сами прекрасно увидите, что я заподозрил. Он не сказал правды о том, что послужило триггером. Он соврал мне. Произошло что-то разрушительное, что развалило его психику к чертям в одночасье. И, возможно, если вы сможете узнать, что это было, вы поймёте всё.

Ехать домой было сложно. Кассета и нечто в конверте жгли сквозь сумку и куртку. Электричка оказалась почти пустой, в середине рабочего дня мало кто ехал. Усевшись около печки, чтобы отогреть слегка продрогшие ноги, Вильям рассматривал пейзажи за окном и думал о том, что узнал. А подумать было над чем. Не Дитмар выгонял врачей. Они бежали сами, испугавшись того, что происходило в отделении. Он и раньше сомневался, что на это место попадали такие уж тщедушные врачи, которые боялись просто крикливого пациента. Но сейчас всё встало на свои места. Наконец-то паззл сложился, и из исчадия Ада Дитмар обратился в несчастного пациента. Но что делать с этим дальше? Может, если мистер Хэдвиг дал ему эту кассету и сказал именно то, что сказал, он что-то понял? Или хотя бы заподозрил. По всему выходит, что вёл он Дитмара почти год, за такое время можно успеть выучить пациента вдоль и поперёк. А в то, что Вильям записал именно Дитмара, он даже не сразу поверил, это было видно по глазам. Значит, на кассете его ждёт по меньшей мере шокирующее открытие. Наконец остановка в Карлайле, можно выходить. Перегревшись на печке в вагоне, Вильям тут же начал стучать зубами, как только встал на перрон. Поправив шарф, он выбежал из здания вокзала и принялся ловить такси, чтобы не замёрзнуть окончательно. Срочно послушать, в тишине, и чтобы никто не подслушал. Как хорошо, что у него есть наушники.

В жилом корпусе стояла тишина. Когда начали разъезжаться пациенты, начал разъезжаться и персонал. Кто-то уезжал временно домой, кто-то сразу переводился вместе с пациентами. В общежитии ещё много людей осталось, но почти все они сейчас на смене. Это хорошо, значит, услышать какие-то посторонние шумы будет легко. Снег за окнами засыпал всё, весь мир, стремился закрыть остатки опавшей красно-ржавой листвы каштанов. Но только жаль, что проблемы он не закроет, не сотрёт. И уже открыв дверь в комнату, он замер. Ну да, не сотрёт. На полу лежала записка, явно подсунутая под дверь. И она снова оказалась хитро сложенной и в чём-то испачканной, как и предыдущая. Снова от Кристиана, чёртов ублюдок. Если там опять псалом, он лично начистит ему морду до блеска, до кости. Вильям ни разу не сомневался в том, что это от них. Во-первых, некому больше. Во-вторых, так складывать записки для внутренних переписок в секте научили даже его, он наизусть помнил, как нужно сложить лист бумаги, чтобы получился такой хитрый треугольник.

Логан здесь.

Вильям зарычал, даже не пытаясь сдержаться, смял записку и отшвырнул от себя. Отлично, только этого не хватало. Он как сейчас помнил эту мерзкую рожу, этот голос. До сих пор боялся Логана. Нет, всё это бред, они запугивают, просто запугивают, ничего больше. Закрыв дверь на ключ и на щеколду, он провёл руками по лицу, стирая нервный тремор. Отряхнув ботинки от остатков снега, Вильям быстро переоделся и сразу схватился за наушники. По сути, это можно считать первым приёмом. Он открывает пациента для себя заново. Вильям тяжело вздохнул и включил запись. Пусть одна, но так он хотя бы поймёт, что со всем происходящим не так. Лёгкие помехи, щелчки. Наконец пошла запись.

— Двадцать третье января восемьдесят шестого года. Пациент Дитмар Прендергаст, поступил с нервным срывом на фоне продолжительного стресса. Запись ведётся с согласия пациента, — пауза, снова щелчок. — Добрый день, представьтесь, пожалуйста.

— Дитмар Прендергаст.

— Почему вы обратились за помощью в больницу?

— Я… Я долгое время занимался картиной. Я реставратор, и она пришла ко мне в ужасном состоянии. Столько работы было, сроки поджимали. У меня нервы были на пределе, слишком серьёзный заказ, для большой галереи. И… В общем, на первом же показе какой-то мудак её порезал! Мне когда позвонили… Я чуть не сошёл с ума… — Дитмар тяжело вздыхал, мялся. Было слышно, что ему эти воспоминания не приносят ничего хорошего. — Я уже неделю нормально не спал, у меня пропал аппетит, тяга к работе… Я отказался от двух заказов и чувствую, что придётся раздать те, что есть, по другим мастерским, потому что у меня нет сил этим заниматься. Знаете… Я чувствую такую усталость, хотя ничем не занимаюсь и просто смотрю в окно…

Вильям почувствовал, как брови начинают ползти наверх. Это был совершенно другой голос, другая интонация. Говорящий человек полностью контролировал речь, он хорошо помнил всё, был эмоционален, последователен, описывал детали, отходил от темы. Было слышно, что он вымотан и истощён, но это совершенно не тот пациент, который сидел перед ним.

— Вы пытались самостоятельно принимать препараты или бороться с этим состоянием?

— Нет… Вы знаете, я так люблю кофе, а сейчас тошнит просто от всего. Насильно всовываю еду. Я, если честно, сначала не хотел сюда приезжать, родные настояли. Надеялся, что всё пройдёт… Но, в общем, я здесь.

— У вас уже были подобные состояния?

— Нет. Я скорее впадаю в ярость. Знаете, такой… Вспыльчивый человек. Но я обычно не кричу.

— Вы держите в себе свои эмоции?

— Можно и так сказать.

— Может быть такое, что этот эпизод с нападением на картину был последней каплей?

— Да, я долго копил. У меня выдался ужасный год. Очень много сорванных заказов. Вы же знаете, обстановка финансовая нестабильная, коллекционеры и музеи пытаются зажать бабки в кулак, не тратиться на реставраторов на стороне… В общем, я последние полгода в эмоциональной и финансовой яме.

— Вы считаете, это связано только с работой? Не было ли конфликтов в семье?

— Нет, у меня с мамой прекрасные отношения. Брат вообще в Манчестере, мы с ним по телефону только общались последние несколько недель… А сам я не женат, детей нет. Последние полгода я жил с мамой в Ливерпуле. Она тяжело переживала смерть папы, пытался её поддержать.

— Как часто вы общаетесь с друзьями, родными? Высказываете ли им свои переживания?

— Ну… Не очень часто. Я не люблю делиться негативом, знаете… Я как будто обязываю человека переживать за меня. Вам-то я за это деньги плачу, а та… — Дитмар мялся, шуршал чем-то. — Я принёс то, о чём вы просили.

— Это хорошо, это поможет отследить ваше состояние в течение года.

Вильям вытащил из конверта фотографию и провёл по ней пальцами. На фото Дитмар в клетчатой шведке, джинсах, в очках. Сидит как будто верхом на барном табурете, наверняка какое-то мероприятие. Дитмар выглядит расслабленным, но на самом деле это была усталость и скука. Но не было ни одного признака нервозности или чего-то из того, что он видел в Дитмаре из приюта, да даже того, что услышал на кассете. Миловидный молодой мужчина, интересный, из тех, что могут или нравиться, или не нравиться, пройти мимо, не заметив, трудно. Нет болезненности, как на фото из карты. Взгляд уставший, он не очень доволен пребыванием на мероприятии, но не более того. В глазах ни намёка на надвигающуюся бурю. Очки спущены на кончик носа, чтобы смотреть в объектив ровно. Расслабленная поза, голова чуть запрокинута, он открыт и взаимодействует с фотографом. Он явно позирует, это не фотография на отвали. Вильям почесал кончик носа. Похоже, стоит нырнуть ещё глубже, в ещё более далёкое прошлое. И кто может знать точную причину, как не родные. Дитмар часто говорит о маме, вот к ней и стоит обратиться.

Тихо. Нет, не тихо, гулко. Как будто вода, и в ней что-то воет. Коридор, нескончаемый, и в конце открытая дверь куда-то в пустоту. Туда, туда нужно. Что-то тянет назад, воздух как вода, вязкий, не даёт двигаться. Ну же, ну же, быстрее. Дверь начинает закрываться, не успевает… Нет! Успеет. Рывок. Вспышка.

Швыряет об землю с силой. Больно, всё ломит. Где? Что? Лес, красный, красная луна на небе. И так тихо… Здесь нет ничего живого, здесь всё сдохло. В траве, слишком высокой, почти по грудь, едва видна тропка. Куда? Туда? Идёт тихонько, боясь дышать. Обходит пересохший ручей, перепрыгивает через огромные брёвна. И замирает. Под опавшими листьями впереди видно челюсти. Нужно посмотреть, что там… Кидает камушек и челюсти с лязгом захлопываются, обнажая капкан с человеческими зубами. А чуть впереди человек. Огромный, слишком большой. Лежит в капкане мёртвый. И мушки жужжат, назойливо, монотонно, то громче, то тише. И обойти его никак. Пытается перелезть через труп, не смотря в лицо, но босая нога оскальзывается в крови, и он вскрикивает. Труп смотрит на него пустыми глазами. Труп Хьюго.

— Нет, нет, нет… Это не я виноват, это не я, он жив, жив.

Быстро бежит по тропке подальше от тела, от жужжания мух, но останавливается. Впереди смерть. Её гниющий запах доносит ветерок. И тот труп только начало. За что? Почему? Что он сделал не так в этой чёртовой жизни? Жужжание превращается в гул, как от поезда, и буквально сносит его с ног.

Утро выдалось на удивление спокойным. Если вообще можно так сказать, глядя на полупустой приют. Вильям стоял за стойкой в комнате отдыха и осматривал оставшихся пациентов. Только сейчас он заметил, что Дитмар действительно на фоне остальных выглядит отлично, даже более чем. Да, он слегка расторможенный, но гораздо лучше, когда пациент что-то увлечённо рисует, чем когда сидит и смотрит в телик. Что-то есть в этом удручающее. Медбрат Лукас внёс поднос со стаканчиками. В них лежали горстки таблеток, разноцветных, как леденцы.

— Давай я отнесу Дитмару сам, хочу с ним поговорить.

— Конечно, пересчитай таблетки у него и распишись.

Вывалив на ладонь четыре цветных драже и одну капсулу, он расписался в журнале и пошёл к Дитмару. Присев перед ним за стол, он широко улыбнулся и слегка наклонился, протягивая таблетки.

— Доброе утро.

— У кого как.

— Вас сегодня ночью опять беспокоили?

— Ну… — Дитмар забрал стаканчик с таблетками и опрокинул в себя, откидываясь на спинку стула. Вильям бросил взгляд на рисунок и замер. Это ещё что такое?

— Дитмар… А что вы нарисовали?

— Это… Ах, это мой друг. И он идёт по коридору, за вами. Он сказал, что хотел отвести вас, но вы не пошли, — Вильям вспомнил, как его что-то взяло за руку, и тут же прошибло в холодный пот. На рисунке был не мужчина в шляпе и пальто. В тёмном пространстве друг напротив друга стояли двое. Его самого в узнаваемом белом пиджаке держал за руку монстр. Белый, как будто искрящийся, как помехи в телевизоре. И с искажённым лицом с одними глазами, скорее даже дырами. Его морда была в миллиметрах от лица Вильяма, он пристально всматривался в него. Стало очень неуютно. То есть, это нечто так близко, настолько? Если Дитмар действительно видит то, что Вильям чувствует, то так бы и он сам сошёл с ума. Какой кошмар.

— Ваш друг выражается неясно. Я готов идти за ним, если он будет убедителен.

— Вы помните. Для этого вам нужно тронуться, — Дитмар заговорщически заулыбался, как будто говорил о каком-то секрете. И Вильям понимал, о чём он. Но готов ли он пожертвовать разумом, чтобы разгадать эту шараду? Нет. Пока, по крайней мере.

— Не обещаю, но постараюсь. А пока прошу меня простить.

Дитмар кивнул и вытащил из-под рисунка другой. На нём Вильям узнал себя. Дитмар рисовал не каляки-маляки, как многие пациенты. Портрет оказался потрясающе реалистичным. И Вильяма это не радовало. Потому что на этом портрете он видел смятение, видел боль, страх. Вот как его видит Дитмар. Это печально, потому что Дитмар не находит в нём опору, спокойствие, твёрдость. Но в последнее время он и сам в себе этого найти не мог. И не понимал, куда всё делось, что случилось? Всегда, даже в самых поганых случаях, он умел держать себя, быть сильным. Но казалось здесь он отравился ядом, который пропитал всё отделение. Имя ему страх.

Дождавшись обеда, он сдал смену Харви, ещё одному психотерапевту отделения, и пошёл вниз. В голове засела нехорошая мысль. Вильям думал о таблетках, о том, что они не помогают, что нужно выписать новые и вдруг подумал, а может у Дитмара тоже есть такая таблетка? Та самая, которая может что-то решать? На его счастье, память у него отменная, выписав себе в блокнот названия лекарств Дитмара, он помнил их и сейчас наизусть. А теперь нужно придумать убедительную причину для этой глупости. Наконец дойдя до окна выдачи фармацевтического склада, он откашлялся и постучал в стекло, пытаясь придать лицу хоть сколько-нибудь приветливое выражение.

— Здравствуйте, дело в том, что мы поспорили с другом насчёт одной таблетки… В общем… Я понимаю, просьба ужасно глупая, но мне нужно посмотреть на них, на кону деньги, — фармацевт опустил узенькие очёчки на кончик носа, разглядывая Вильяма как душевнобольного. — Я тихо посмотрю пузырьки и выйду. Обещаю.

— Ладно, что с вами сделаешь. Молодёжь. А вообще не спорьте на деньги, это дело опасное.

Он открыл Вильяму дверь и обвёл рукой стеллажи с препаратами. И без того поняв, что ему просто повезло, что он был достаточно убедителен, Вили тихонько проскользнул внутрь и принялся шариться на полках с теми лекарствами, названия которых он успел заметить в рецепте Дитмара. Рассматривая пилюли и драже, он старательно вспоминал, как выглядело то, что было в стаканчике. Облапив все нужные пузырьки, он никак не мог найти последнюю таблетку. Память чётко подбрасывала картинку с маленькой белой драже с буковкой Р. Тихонько, пока фармацевт не видит, он вытащил по одной таблетке из каждого пузырька. Он прекрасно понимал, что это воровство, но это были очень лёгкие препараты, витамины, стабилизирующие, ничего такого.

— Вы что-то конкретное ищете? — Вильям обернулся на мужчину. Тому, видимо, надоело наблюдать за его метаниями.

— Да. Маленькое белое драже с буквой Р.

— В сахаре или плёнке? — фармацевт со вздохом встал со стула и принялся сам рыться на стеллажах.

— В плёнке.

— А, вы из бредового. Вот они, — мужчина протянул ему пузырёк и Вильям почувствовал, как холодеют пальцы. Ему показалось, или это таблетки с закрытой полки? Взяв пузырёк, чтобы получше запомнить название, он сглотнул и слегка натянуто улыбнулся, изображая радость. На деле он пытался задавить нервную усмешку. Прекрасно понимая, что идёт на преступление, он сделал хитрый пасс руками, изображая победный танец, а сам выудил одну драже из пузырька, а остальное протянул обратно фармацевту. — Ну что, кто выиграл в споре?

— Я. Спасибо вам большое, я ваш должник.

Вернув стекляшку фармацевту Вильям выскользнул и остановился в коридоре, раздумывая. Итак, судя по рецепту, все препараты направлены на то, чтобы поддерживать всячески пациентов, плюс, похоже, с учётом анализов. И что это за препарат такой? Он как будто выбивался. И его не было в рецепте. И думать не надо, если это были закрытые полки, значит, это не просто леденец какой-то. Кто знает, как они влияют на человека. И, похоже, с них и стоит начать. Убрать к чёрту и посмотреть, что получится. Как хорошо, что у него сегодня встреча с Дитмаром, как раз и поговорит с ним. Возможно, воровать нехорошо, но какого-то адекватного выхода он не видел. Ему нужно удостовериться, что именно это пьёт Дитмар, а не что-то другое. Ну и плюс проверит свою теорию. Потому что ни в одну клиническую картину симптомы не вписывались. А вот если начать по одному вычёркивать симптомы, похоже, получится реальная картина. Только бы повезло.

Дитмара он встречал на пороге кабинета, чтобы как можно быстрее всё разрешить. Закрыв дверь, он присел рядом с Дитмаром в кресло пациента. Тот удивлённо распахнул глаза и вытянул шею. Он как-то сказал, что придётся оказаться с этой стороны стола. Можно считать это первым шагом.

— Дитмар, как вы себя чувствуете?

— Э… Сердце колотится и руки дрожат… Я рисовать хочу, но… — он поднял мелко трясущиеся руки. Он даже ручку сильно сжать не мог.

— А голова? Боль, головокружение?

— Да.

— А как насчёт перепадов температуры? То жарко, то холодно?

— Да… — Дитмар наклонился к нему, стараясь говорить тише. По глазам было видно, что он попадает каждым выстрелом.

— А в голове это похоже на пыль, паутину, пытаешься вылезти, а оно пугается.

— Да!

— Дитмар, вы ведь мне доверяете? — Дитмар кивнул и слегка наклонился к нему. Вильям собирался превратить то, что он задумал, в игру, чтобы никто и ничего не заподозрил. — Я хочу посмотреть на то, как ваша схема лечения влияет на ваше состояние. Вы ведь помните, какие таблетки пьёте? — дождавшись кивка, он разжал кулак с украденными таблетками, спрятав ту самую в другой руке. Дитмар медленно брал одну за другой, щупал и клал обратно. Не зря же он в очках был, здесь почти вслепую живёт. Страшно. Остаётся надеяться, что таблетки уже вошли в устойчивую память, изо дня в день почти два года.

— Ещё одна.

— Вот эта? — Вильям протянул ему ту самую и старался не сильно выказывать нетерпение. Наконец Дитмар кивнул.

— Да.

— Я хочу вывести эту таблетку из вашего лечения. Но в рамках эксперимента нужно, чтобы никто из персонала ничего не знал, — он забрал таблетку и поднёс ладонь поближе Дитмару к глазам. — Смотрите, это сделать легко, у вас не проверяют рот и руки, когда вы пьёте препараты, это сыграет нам на руку. Когда вам высыплют таблетки на руку, и вы поднесёте ко рту, постарайтесь языком продавить эту таблетку между пальцами. Остальные глотайте, не бойтесь. А эту потом просуньте в щель между цветочным горшком на окне и поддоном под ним. Я буду забирать их оттуда. Сколько раз в день она вам попадается?

— Два.

— Отлично, не пейте обе.

— Почему?

— Я считаю, что ваше плохое самочувствие как-то связано с этим препаратом. Это нужно проверить. Если вам станет лучше, я сообщу врачу, и их уберут из вашего курса. И тогда вам станет легче.

— Правда? — надежда в глазах оказалась такой огромной, что буквально расплющила Вильяма.

— Правда. Попробуйте спрятать между пальцев.

Дитмар неловко взял таблетку в руки. Да, у него координация не очень, и зрение плохое, ему придётся действовать наощупь. Но если он смог опознать эту таблетку, просто потрогав её, значит, и это сможет сделать. Вильям терпеливо ждал, когда Дитмару удастся это провернуть. Дважды поднимал упавшую таблетку и вот наконец получилось. Дитмар улыбнулся, как ребёнок, обрадовавшись удаче. Ну, вот теперь посмотрим, кто кого. Не на того пациента напал. И не на того врача тоже.

Глава 10

Вильям уже полчаса стоял у окна своего кабинета и рассматривал ворота. Их было видно отлично, окна выходили с фасада. За воротами маячил Кристиан. Почему он был один, было не ясно, но он торчал тут уже давно. Мокрый снег шмякал по стеклу некрасивыми хлопьями, ещё больше усугубляя картину. Чего он хочет? Он и так уже добился того, чего хотел, Вильям чувствовал, как ему медленно, но верно отрывает крышу. Все эти записочки, стояние над душой… Это возвращало его в те времена, когда он боялся даже на улицу выйти, когда он уже хотел лечь в психиатрию просто для того, чтобы быть под охраной. Сейчас охрана была, но Дитмар сам ему сказал, что тело ещё можно спасти людям, а вот разум… Кто его спасёт? Дитмар сказал, что его друг, но Вильям не знал, что сделать, как обратиться к нему за помощью правильно? Как дать ему понять, что всё, точка невозврата пройдена, пора тормозить этот кошмар.

— Пиздец, — Кристиан отошёл чуть в сторону, пропуская автомобиль бухгалтера, серый "Опель". — Ну и какого хера ты стоишь, не уходить? Ты уже мокрый, замёрз, ну иди отсюда…

Отвернувшись от окна, Вильям прикрыл глаза рукой. Как его это всё вымотало. Ощущение, что его долго трепали собаки, и он лежит в клочки и не знает, поднимется или нет. Только у собак было вполне человеческое лицо.

Он с самого утра занимался документами, но ни на сантиметр не приблизился к выписке Дитмара. А всё потому, что к обычным рядовым бумагам добавились целые папки документов, которые подписывал сам Дитмар при поступлении сюда, документы для университета, чтобы исследование свернули. Нужно бы чаю себе налить. В конце концов, он не железный, все они не железные. Уже открыв дверь, Вильям чуть не врезался в кого-то очень широкого перегородившего проём.

— Вильям, так дальше продолжаться не может, — мистер Монтгомери с мистером Смитом отрезали ему все пути к отступлению, встав в дверях. Вильям едва не принял оборонительную позу, но в последний момент заставил руки висеть спокойно.

— Вы о чём?

— Вы прекрасно видели, о чём, — мистер Смит сделал шаг вперёд и ткнул на окно.

— Да, видел. И что я могу сделать? Я уже угрожал, просил, умолял, что мне сделать? Убить его? Ну так простите, не планирую об них руки марать. Я что, виноват, что у меня такой настырный фанат?

— Я ведь понимаю, что это секта, — Вильям замер. Молчи, просто молчи. — Вы были в рядах Детей апостолов.

— Я вам ничего не говорил, — мистер Смит фыркнул очень невесело.

— Да как будто я не знаю, кто это и как они выглядят и ведут себя. Я лет десять назад одного вырвавшегося оттуда вёл. Думаете, я не знаю эти треугольные записочки? Я позвоню детективу, нам нужна охрана, очень хорошая охрана, потому что десять лет назад эти ублюдки пролезли ко мне в дом и пытались украсть адрес того парня, который еле от них скрылся, — мистер Смит тяжело вздохнул и снял очки. Похоже, что времена шли, а методы работы не менялись. Мало ли, что произошло тогда. Мистер Форинджер положил рук ему на плечо и покачал головой, от его тяжёлого, излишне понимающего взгляда хотелось упасть на пол и биться в беспомощной истерике.

— Я понимаю, как для вас это травматично, как тяжело признавать возможную опасность, но вы же врач, вы осознаёте, что всё это просто самоуспокоение… Я не считаю, что они причастны к убийствам и исчезновению мистера Миллера, но давайте всё же с чего-то начинать, вычёркивать опасные факторы по одному. Этот вычеркнем и возьмёмся за следующий.

— Хорошо. Мне, по большему счёту, всё равно на них и всё, что с ними связано, — Вильям скрестил руки на груди и слегка наклонил голову. — Это они всё никак не успокоятся. Как они мне надоели…

— Секта замарывает человека не как грязь, а как техническая кислота. Оставляет шрамы. Ну вот это ваш шрам. Может… Может, вам стоит поговорить с ним? Что он хочет? — мистер Монтгомери было попробовал смягчить углы, но мистер Смит тут же отрезал.

— Исключено. Они пудрят мозги прекрасно, вы и сами знаете, Вильям. Даже у вас такая черта есть наверняка.

— Наверняка…

Вильям не собирался поддерживать разговор, он ответил скорее на автомате. Ему и самому было интересно узнать, зачем стоять так долго на снегу? Почему, ну почему-то же это происходит. Он не сошёл с ума, ему не мерещится Кристиан, его видят все. Значит, или сам Кристиан сошёл с ума, или тут есть какой-то смысл. Может, поговорить, как посоветовал управляющий? От этой мысли его бросило в холодный пот и сердце подскочило к горлу. Нет, он не готов. Если судьба их снова столкнёт, то ещё может быть, но сам он на это не пойдёт, даже несмотря на то, что Кристиан оставил ему номер телефона. Вильям научился быть сильным и наглым. Но не сейчас, когда он расшатан настолько, что толкни чуть сильнее, и он рухнет на пол. Дождавшись, когда его выпустят из кабинета, он быстро дошёл до столовой, налил себе чая и прислонился к подоконнику. Все ели. И Дитмар тоже. Но Дитмар… Выглядел иначе. Он что, сделал волосы на пробор? Расчёсывались пациенты сами. Раньше у него было длинное кудрявое гнездо на голове, сейчас оно оказалось аккуратно заглажено на правую сторону. Нет ничего приятнее, чем видеть, что пациент начинает возвращать себе вкус жизни. Ему не плевать, как он выглядит. Дитмар, видимо, что-то почувствовал, оторвался от куриного супа, прищурился, чтобы его рассмотреть, и улыбнулся. Улыбнувшись ему в ответ, Вильям быстро пошёл в кабинет. Нужно понять, почему в первый разДитмар принял его за своего мучителя и почему сейчас он его распознаёт. В чём отличие. И, может, в этом будет разгадка к шараде. А пока документы. Чем быстрее будет решён этот вопрос, тем быстрее Дитмар покинет эти стены, как и хотел.

Дитмар держит за руку. От вони разложения слезятся глаза, желудок скручивает спазм. Плохо, как же плохо, как же… больно и никак. Дитмар показывает знак тишины и тянет за собой. Но там же темно, зачем?.. От удушливой волны воздуха, словно кто-то прошёл туда-сюда, их чуть не сдувает. В темноте включается телевизор, помехи, мелькающие кадры. Что? Почему? В его свете видно комнату, чёрную, неприглядную. Как будто из одной половины дома, мрачной, но чистой, они попали в его дом, ЕЁ дом. На стенах нет обоев, какие-то слова, на полках стеллажей какие-то предметы.

В шлюп кошмар явился мне…

Он отшатнулся от резко заработавшего телевизора, зажимая уши. На экране мелькала ОНА. В платьице, с причёской, маникюром. Она рубила мясо большим топориком.

— Выключи…

Голос сел, как будто горло сдавили руками.

— Доктор, всё в порядке.

Дитмар закрыл собой экран и взял лицо в ладони.

Смейся, смейся, пришла Вероника. Вот, вот, сдохла Вероника.

— Выключи его, выключи…

Снова, снова эта песенка! Где Дитмар? Он встаёт, хотя тяжело. Как будто телевизор его подавляет прямо сейчас, прижимает к полу, вытесняет все мысли. Что-то в руке. Что, откуда? Ярость затапливает. Швыряет что-то прямо в экран. Кинескоп взрывается с громким хлопком. В наступившей темноте его всё же рвёт. Больно, как будто выхаркивает органы. Шаги, всё ближе. Кто-то оттаскивает его к стене, вжимает в неё. Открывается дверь…

Комната. Что за чёрт? Вильям повернул голову, рассматривая собственную спальню. Что-то в ней было не так. Что-то его дёргало. Он сел, подавляя страшную тошноту от приснившегося кошмара. Или не кошмара? Почему он всё ещё чувствует этот запах? Сверху, с потолка, что-то капнуло. От того, с какой силой ужас скрутил всё тело, судорогой на глазах выступили слёзы. Медленно, перебарывая напряжение мышц, он поднял голову. Над кроватью в воздухе висел труп. С него содрали кожу, и кровь, уже загустевшая, капала на простыни.

— Это кошмар, это кошмар…

Медленно, боясь не так пошевелиться, Вильям начал отползать к входной двери. Ещё миллиметр, ну же… Но труп повернул к нему лицо и ухмыльнулся.

— Это реальность.

— Нет…

Ручка двери не повернулась, как будто механизм залили клеем, от беспомощности, прямо как в детстве, внутри всё оборвалось. Вильям вскочил на ноги и принялся судорожно дёргать дверь. Пока не почувствовал мокрую руку не плече. Всё, всё. Запах гниения заполнил собой весь мир, живот скрутило адской болью. И вдруг ручка двери сама повернулась. Дверь открылась.

— Доктор. Вы обещали помочь.

Стоящий на пороге Дитмар в больничной пижаме смотрел пристально, в упор. Протянул руку. Да, уведи отсюда, забери отсюда. Дитмар рывком вырвал Вильяма из рук трупа и с громким хлопком закрыл дверь.

— Это сон.

Дитмар в ответ хмыкнул и заглянул в глаза.

— Да, это сон. Реальность страшнее.

Вильям едва смог оторвать голову от подушки. Казалось, что живот сейчас разорвёт, настолько всё болело. Раком доползши до унитаза, он рухнул на кафель. Всё же вырвало. Запах разлагающегося мяса как будто до сих пор стоял в носу. От боли его колотило. Похоже, он отлично так чем-то отравился. Или его отравили. Он ни в чём не мог быть уверен. Засунув пальцы в рот, Вильям заставил себя вывернуть в унитаз всё, что могло там быть и что могло заставлять так болеть. Так же раком, не имея сил распрямиться, он дошёл до раковины и включил воду. Напившись из-под крана, он заглянул в зеркало. Отвратительно.

— Что тебе надо, сучья боль? Какого чёрта ты меня треплешь и куски отгрызаешь? — Вильям провёл руками по красному от слёз лицу и истерично захихикал. — Глупая боль, если ты меня сожрёшь, где тогда ты будешь жить?

Рвота хоть и убрала тошноту, боль никуда не делась. Едва найдя в аптечке антиспазмолетик, Вильям кулем завалился на кровать.

Очередной четверг. Выходной. Но планы, которые Вильям вынашивал трое суток, грозили пойти коту под хвост, потому что новым постановлением было приказано никого не выпускать из больницы. Эдакая принудительная подписка о невыезде. Возмущения администрации детектива не тронули, она выписала своей рукой несколько пропусков для директора и ещё нескольких человек, включая мистера Монтгомери и Мистера Смита, чтобы те управлялись с документами. А Вильям, внимательно рассматривая её, начал замечать то, чего в предыдущие разы не заметил. Она явно не спала. Вильям не знал, как всё происходящее выглядит со стороны, изнутри казалось, что это один муторный беспросветный кошмар из тех, которые пугают не монстрами, а пугают реалистичностью. Но, видимо, во внешнем мире это всё тоже отражается на людях. Да хотя бы потому что всегда собранная как солдат Воловски забыла свою ручку. Сунув её в карман, Вильям думал о том, как ей отдать, нужна ли ей ручка, может, это подарок, а может, просто безделица, выданная руководством всему отделу. И сейчас он сидел на кровати, уже одетый, и крутил ручку в руках. Ему нужно наружу, срочно. Но пропуска на его имя нет и не стоило надеяться. Он с таким трудом раздобыл адрес родителей Дитмара, всеми правдами и неправдами, не для того, чтобы профукать этот шанс. Но охрану на воротах усилили, причём так, что когда снова пришёл Кристиан его насильно обыскали и прогнали, чтобы не стоял под калиткой. А он ещё и подозреваемый, кто его выпустит в здравом уме. Ему нужно бежать. И если его поймают, он точно сядет. И тогда помочь Дитмару будет некому. Куда бы он ни ступил, везде ждёт ловушка. Можно быть параноиком, но почему-то не оставляли мысли о том, что это всё одна сплошная подстава. Ну не может быть столько совпадений. Его хотят подставить, очень планомерно и скурпулёзно. И в его силах отбрыкиваться как можно активнее, чтобы не казаться безвольной жертвой.

Вильям уже встал с кровати, как в дверь тихонько постучали. Учитывая, что выходной сегодня был у его смены, это могла быть только Ликка. Разрешив ей войти, он принялся зашнуровывать ботинки.

— А ты гулять? Пошли вместе.

— Боюсь туда, куда я пойду гулять, ты не захочешь.

— Это куда? — она нервно рассмеялась и протянула ему жменю леденцов. — Не вредничай.

— Мне нужно в Ливерпуль.

— Что?

— То. В Ливерпуль, блин.

— Но из больницы не выпускают никого… — Вильям только пожал плечами и ощупал карманы.

— Скажешь, что я с головной болью маюсь. Я сам предупредил администрацию и профессора.

— Вильям. Тебя арестуют. Тебя и так подозревают больше всех.

— Меня в любом случае рано или поздно арестуют, какая в жопу разница? — он поправил сумку-кроссбоди на плече и попрыгал, проверяя, не болтается ли чего. — Мне нужна эта поездка, слышишь? Она нужна мне срочно, если я не поговорю с миссис Прендергаст, я не докопаюсь до истины и не остановлю весь этот творящийся кошмар. Я не хочу быть на крючке у убийцы. У меня к тебе просьба. Посиди сегодня у меня в комнате. Можешь музыку негромко включить, сделай вид, что ты со мной. Вот, — Вильям сунул Ликке в руки свой ключ-карту. — Я постараюсь очень быстро.

— Вильям… — он уже открыл окно и всё же обернулся. Ликка стояла посреди комнаты в большой футболке с Микки Маусом и прижимала к груди карточку. — Я боюсь.

— Я тоже. Но в этом соль. Я переступлю через всё это и пойду дальше. Или страх переступит через меня, и тогда я или буду в дурке, или сяду на долгие годы. Выбор невелик.

— Пожалуйста, не задерживайся… И так далеко ехать…

— Я постараюсь к ужину вернуться. Всё. Когда я приду обратно, скину тебе сообщение на пейджер, откроешь мне окно в столовой.

Обняв Ликку, он открыл окно и вылез на узкий карниз, идущий вдоль этажа. Как хорошо, что густые кусты лещины даже без листвы хорошо закрывали его от случайных взглядов охранников на воротах. Спрыгнув не очень ловко, отбив пятку, Вильям зашипел и откинулся на стену, пережидая боль в ноге. Как только она затихла, он рысью кинулся к закрытой части владений. Там он точно найдёт лазейку. Не найдёт, полезет через забор. Сегодня он впервые был рад, что тут ещё не натыкали камеры слежения, хоть и собирались. Пролезши в дырку, прикрытую диким виноградом, Вильям одёрнул куртку и быстро пошёл вдоль ограды, щупая её. Высокий кирпичный забор с аккуратными столбиками, наверняка раньше был с чем-то вроде пиков сверху. Когда рука, которой он вёл по кладке, вдруг провалилась куда-то, он чуть не упал сам, но быстро вернул равновесие. В переплетениях вечнозелёного плюща пряталась дыра. Небольшая, вылезать будет неудобно, но достаточно, чтобы всё же пролезть. С другой стороны она оказалась так же заботливо прикрыта плющом. Вряд ли кто-то пользуется этим лазом, лозы пришлось с силой отрывать от кирпичей. Скорее всего, не видели эту дырку под зеленью. Ну ему же лучше. Поправив аккуратно плющ, чтобы ничего не вызывало подозрений, он почти бегом кинулся к бензоколонке за такси. Ему ещё нужно на электричку успеть.

Уже стоя перед особняком Прендергастов, Вильям думал о том, как начать диалог, чтобы не подкосить никого сразу. Потому что состояние Дитмара оставляло желать лучшего, и начинать с таких новостей свой приезд не стоит. В конце концов, он врач, нужно говорить об улучшениях, о том, какая работа проведена, тогда и доверия к нему будет больше. Но он понимал, что будет тяжело. Вильям никогда не задумывался до этого о том, во сколько встаёт пребывание пациентов в приюте и сейчас понимал, что во много. Классический английский особняк на три этажа, светлый, с высокими потолками, на подъезде стоит "Кадиллак", Прендергасты явно очень богаты. Вот так он впервые понял, что он малоимущая побирушка, которая лезет в душу и мозги к очень богатому и явно влиятельному человеку на самом деле. И что состояние Дитмара временное, это болезнь, а о нём самом он не знает ничего. Может, с этого и начать? Познакомиться с Дитмаром настоящим поближе? Он нажал на кнопку звонка и выпрямился, стараясь сдержать осанку. Дверь открылась слишком быстро, похоже, кто-то был в прихожей. На пороге стоял высокий плотный лысый мужчина в костюме. Он явно куда-то собирался, и даже предположить по его лицу, кто он Дитмару, было невозможно. Совсем не похожи.

— Здравствуйте. Вы эээ… К кому? — мужчина неловко улыбнулся и поправил шарф.

— Миссис Прендергаст дома?

— А, да, конечно. А вы кто?

— Я из Каштанового приюта, — Вильям постарался придать себе как можно более спокойный вид, как будто он самый прилежный и достойный доверия человек на земле.

— Проходите, я сейчас её позову. Разувайтесь, возьмите тапочки.

Вильям, стараясь не обращать внимания на немного странную просьбу переобуться, проскользнул в прихожую и принялся расшнуровывать ботинки. Он прекрасно понимал, что его возраст всегда был и козырем, и недостатком. Одних он мог умилить своим видом, большими грустными голубыми глазами, мол, ну он почти ребёнок, надо помягче. А кто-то наоборот воспринимал его как выскочку, малолетку, который строит глазки и ни на что больше не способен. Похоже, в этот раз ему поверили. Надев предложенные тапки, он прошёл в большую гостиную, огромную, на два этажа. Огромные окна выходили на сад, наверняка летом тут потрясающе красиво. У окон стояла уже украшенная рождественская ель, на камине носки. Здесь пахло праздником, апельсинами и елью. В приюте пахло ничем. Наряжать ель там не стали, не для кого. Остались только некоторые старики, бредовое и они.

— Так. Вы присаживайтесь, не стойте, — мужчина вылетел на парапет второго этажа и быстро сбежал по лестнице. — Прошу прощения, не могу остаться, нужно бежать на работу.

— Ничего страшного, думаю, миссис Прендергаст вам передаст наш разговор.

— Ага, — он рассеянно обшарил карманы пальто и обернулся на лестницу. — Мам, закрой потом дверь входную, у Митчела ключи есть, я ему дал дубликат!

— Иди уже, не мельтеши и не переживай.

Вильям вскинул голову и прикусил губу. У парапета стояла женщина, почти как две капли воды похожая на Дитмара. Только разве что по-женски изящная. Она медленно спустилась по лестнице и присела в кресло напротив него, поправив домашнее шерстяное платье. Да, очень похожи, даже манера держать руки такая же. И поправлять волосы одним и тем же движением.

— Я закурю, — она вытащила сигарету из портсигара, вставила в длинный мундштук и затянулась. — Нервы ни к чёрту в последнее время.

— Ничего страшного, я понимаю.

— Вы, наверное, насчёт документов по переводу? Какая же это морока ужасная… А нам ещё нужно определиться с тем, в какую больницу его лучше перевести. Я в этом ни черта не понимаю, выберу какую-нибудь, а она плохая, и что делать?

— Возьму на себя смелость предложить клинику Ашворт. Врачи новой школы, хорошее здание, большой процент ремиссий, рассмотрите, как вариант.

— Да? — миссис Прендергаст пожевала губу и наконец, поправив волосы таким знакомым жестом, откинулась на спинку. — Так кто вы такой, зачем вы приехали? И почему предварительно не позвонили?

— Я не менеджер отделения. Я психиатр-психотерапевт Дитмара, Вильям Салтрай.

— Ох, хорошо, а то уже две недели не было телефонных разговоров, — она тут же оживилась. — Может, вам кофе?

— Нет, спасибо.

— Как там мой мальчик? Я за него переживаю, сказали, что в больнице проблемы с отоплением, как бы не простыл, у него гайморит был.

— С ним всё в порядке, — какое же наглое враньё. — Дело в том, что мне нужно собрать заново анамнез. Указанные при поступлении в отделение диагнозы не соответствуют нынешней картине, и мне приходится всё делать заново. А так как Дитмар в лёгком регрессе, он не может рассказать достаточно достоверно. Я уже поговорил с его первым лечащим врачом, теперь я хотел бы узнать у вас всё о нём, что могло бы помочь отделить его характер, его самого от симптомов.

— Ах, конечно. А зачем?

— Для перевода нужен достоверный диагноз. Без него Дитмара не примут в больнице.

— Если честно, мы с Алексом согласны уже домой его забрать… Два года почти его не видели нормально…

— Я могу записать наш разговор?

— Да.

Вильям выложил диктофон на стол и заметил, как нервно миссис Прендергаст перебирает мундштук. Похоже, он не зря сюда приехал. Но нужно начать издалека прежде чем выяснять причину обращения в больницу.

— Итак, скажите, как бы вы охарактеризовали Дитмара? Какой он по характеру?

— Ну… Он очень спокойный внешне, но внутри… Он копит обиды, каждое плохое событие он копит по капле, чтобы потом в пылу ссоры припомнить абсолютно всё. Поэтому если уж он разругался с кем-то, то это почти всегда вдрызг. Он всегда тянулся к тем, кто ему не делал неприятно. К таким же спокойным и миролюбивым людям. Ну, и часто он сам лип к тем, кто в беде. Знаете, такой себе синдром рыцаря. Он и благотворительностью занимался, потому что с детства очень добросердечный, когда кто-то плачет, он мимо не проходит, старается утешить. Про животных и говорить нечего, все эти котятки и кутятки были нашими, стоило ему увидеть их на улице… Но вообще он так человек жёсткий, — она затянулась и фыркнула. — Алекса… Его травили в школе, ужасно издевались. Мы уже и в школу его другую перевели, но эти пацаны-то жили недалеко от нас и просто продолжили его преследовать. И Дитмар вступался за брата. У них десять лет разницы, а он как фурия кидался с кулаками на тех, кто Алекса задирал. Вы бы видели, он реально дрался с двадцатилетними ублюдками. Сколько было драк, сколько было всего, и полицию вызывали, они же с Алекса на Дитмара переключились даже. Видели шрам на губе? — Вильям осторожно кивнул. Неудивительно, что Дитмар такой вспыльчивый, так кричит и вырывается, научился. — Так его лицом об оградку палисадника приложили. Скорую пришлось вызывать, чтобы зашивать. Думаете, это остудило пыл? Ха. Ни капельки. Помог только переезд на другой конец города. И он такой всегда был. Заводила в классе, потом в колледжской группе, он дрался за тех, кого обижали, для него это было самоцелью. Эх… Мне кажется, это мы виноваты. Он всё детство читал книги, мы с Огастесом постоянно работали. Вот он и нахватался оттуда идей. Вальтер Скотт пагубно влияет на детей, — Миссис Прендергаст невесело улыбнулась.

— А как насчёт памяти? Он, я так понимаю, хорошо всё запоминал.

— Да. Он запоминал всё, номера телефонов, адреса, даты, даже тех людей, которых он не знал, вроде партнёров Огастеса. А перед тем, как лечь в больницу, у него же был свой бизнес. Он реставрацией занимался и помнил телефоны всех клиентов наизусть, всех управляющих галерей. Он даже сам для себя выучил французский и немецкий, чтобы с клиентами общаться. Он не вундеркинд, конечно… Просто у него всегда это отменное стремление к знаниям, к новым возможностям, ему это всё доставляет удовольствие. Дитмар мне говорил, что, изучая новый язык, он открывает для себя новый мир, книги, которых раньше не читал, фильмы, которых раньше не смотрел. За полгода до больницы у него появился клиент из Японии, и ему стрельнула в голову мысль и японский выучить, потому что этот клиент прислал ему в подарок несколько книг по импрессионистам на японском. Вот так. Ну и реставраторская работа она очень дотошная и нудная. Он может сутки сидеть в мастерской, отколупывая лезвием лак, чтобы не повредить краску, на пастозных полотнах. Он во всём такой. Ему нужен новый мир, новые краски, и ради этого он готов тратить силы и время.

— Бывали ли у него до этого неврозы? Может, приступы какие-то? Панические атаки?

— Неврозы — это наше второе имя. У нас у всех в семье эта зараза. Жизнь сейчас нервная, а мы какие-то слишком тонко устроенные все. Особенно Дитмар, он же весь в искусстве, в галереях, возвышенных книгах, да и в его мире он всё контролирует, не зависит от других людей. И когда он сталкивался с реальностью, получением документов, поездками в больницу, у него тут же вылезали тики. Так что таблетки он пил постоянно. Но это не было проблемой никогда, он наблюдался у невропатолога и очень хорошо себя чувствовал. Так, а что с ним сейчас, раз вы всё это спрашиваете?

— Ну… У него нарушение памяти и бред толкования. Он не связывает то, что видит, с образом в голове и может выдавать очень… фантасмагоричные описания. И… Он сказал, что не помнит ваше имя, — медленно затушив сигарету в пепельнице, миссис Прендергаст вынула из кармана платок и, приподняв очки, аккуратно промокнула под глазами. Похоже, Вильям её сейчас изрядно расшатает, очень жаль.

— Валери. Меня зовут Валери.

— Дитмар сказал при поступлении неправду о причине попадания в больницу. Судя по всему, он находился в стрессе, да, но был какой-то триггер, который его добил. Что могло такого серьёзного произойти за месяц до попадания в больницу?

— Ну… Смерть Огастеса нас очень сильно подкосила, он застрелился… Но это было почти за год.

— Я понимаю, что Дитмар не захотел говорить всего, он очень… Неспокойно относится к любым травмирующим воспоминаниям, — миссис Прендергаст прижала платок к губам и отвернулась к окну. — Мне нужно знать, каков был триггер. Что стало отправной точкой и, главное, почему именно так, — молчание. Вильям вздохнул и решил зайти с другой стороны. — Он говорит, что его преследует монстр из зеркала, у него такое же лицо, и он его унижает, обижает и хочет занять его место, — миссис Прендергаст ощутимо дёрнулась. На лице тут же появился ужас. Она понимает, о чём он. — Помогите мне. Вы ведь хотите, чтобы Дитмар вышел из больницы, а не проторчал там остаток дней. У него есть потенциал, но мне нужно копнуть глубже того, что он сказал при поступлении.

— Чёрт… Опять это… Мне никто не говорил, что это оно… — она вздохнула и, снова закурив сигарету, сняла очки, чтобы потереть лицо. — За год до того, как Дитмар попал туда… Умер мой муж, его отец. Огастес сбежал из ГДР, потому что там у него не было будущего, взял меня с моим сыном от первого брака… В общем, у нас с ним бизнес, знаете, но… Его довели до суицида рэкетиры… Мы с Алексом, старшим сыном, решили не втягивать Дитмара в судебные тяжбы, отпустили в Доркинг, у него там была мастерская, поближе к Лондону, но не в нём. Он терпеть не может Лондон, ему больше нравится Кембридж или Ливерпуль… — она махнула рукой, как будто отгоняя лишние подробности и пытаясь перестать так нервничать. — Это всё было в январе, но в апреле он вдруг приехал, причём с несколькими картинами в работе, целым фургоном материалов… Сказал, что хочет побыть с нами, что ему стало тревожно одному, боится за меня. А потом я увидела эти письма… — она тяжело нахмурилась, кривясь от боли. — Я подумала сначала, что это пришли рекламные проспекты местного поставщика, ну и вскрыла… А там… Господи, как же я испугалась, я бежала к Дитмару в оранжерею, вызывала полицию…

— Всё в порядке, вы сейчас здесь, посмотрите на меня. — Вильям буквально вырвал её из каких-то ужасных воспоминаний. — Посмотрите, сейчас никаких писем, всё нормально.

— Да, вы правы…

— Что там было?

— Там… Дитмар, он сказал, что уже год за ним таскается неадекватный фанат, — Вильям чуть истерично не хохотнул от понимания, что он нащупал. — Он был богатым, купил несколько картин самого Дитмара, давал ему картины на реставрацию. Когда Дитмар понял, что он старается задержаться в мастерской, приходит по надуманным предлогам и вообще всячески нагло к нему лезет в личную жизнь, он оборвал все контакты, передал его другому реставратору и отказался дальше с ним сотрудничать… Мужчина начал его преследовать, водил от работы до дома, по кафе, магазинам, он везде ходил, фотографировал, потом присылал фото как карточки по почте с подписями дат. Дитмар испугался и решил приехать к нам, потому что он перестал нормально спать, боялся, что он вломится ночью в дом… Эта сука его и тут достала, там была целая стопка фото Дитмара в оранжерее, где я разрешила ему устроить мастерскую. А ещё там были… — Вильям увидел, как она краснеет и мнётся.

— Фото его члена?

— Да. Спасибо, что сказали за меня, — миссис Прендергаст затянулась и трясущейся рукой откинула волосы с лица. — Он считал, что Дитмар должен стать его любовником, Дитмар сказал, что это не первые такие фотокарточки… Мы добились судебного запрета, наняли вневедомственную охрану, ему пригрозили в полиции сроком за угрозы и преследование. И всё затихло, с лета мы его не видели, — наступило молчание, Вильям кинул взгляд на диктофон, чтобы удостовериться, что плёнка ещё есть. — Может, вам всё же кофе налить?

— Нет, спасибо. Первому врачу он сказал, что нервный срыв наступил после того, как на выставке его картину изуродовали.

— И да, и нет. Мы думали, что тот полоумный исчез из нашей жизни… Но… В общем, в день выставки мне позвонил менеджер и спросил, какого чёрта с Дитмаром случилось, почему он так странно себя ведёт. А Дитмар сидел напротив меня на диване и читал книгу, он не собирался ехать в Манчестер даже. Мы кинулись в полицейский участок, а там… Этот подонок за полгода сделал себе четыре пластические операции и слепил из себя пластиковую копию Дитмара, — Вильям почувствовал, как по телу пробежал холод. Он даже боялся представить, что в тот момент произошло в голове бедного Дитмара. А мать, кривясь и качая головой продолжила. — Он подделал документы, он сделал такую же стрижку, купил такую же одежду в тех же магазинах, купил такой же автомобиль, подделал номера. Он даже себе в глаза что-то капал, чтобы хуже видеть, и чтобы ему прописали очки! Он прошёл на выставку как Дитмар Прендергаст, пронёс нож, шарахался по залу, а потом порезал картину и ранил нескольких людей… И думать не нужно, он явно желал убить Дитмара! Это такое послание! Он надеялся, что мой сын там будет, а когда не нашёл, сорвался. Дитмара из участка в больницу и увезли. Он такой чувствительный, а тут два года беспросветного кошмара, я так испугалась за него. Против того мужчины начали дело наши юристы, а у Дитмара однажды ночью случилось… Что-то. Я проснулась от его крика, мы с Алексом нашли его в камине на первом этаже, как он кричал… Он сказал, что проснулся, а этот подонок стоял прямо над ним и гладил по лицу. Он не знал, как оказался в камине, только говорил, повторял, что двойник его преследует, хочет убить… Мой знакомый поправлял здоровье после нервного срыва именно в Приюте, и я решила, что там Дитмару станет лучше…

— И ему стало лучше?

— Сначала да, но потом стало хуже, всё хуже и хуже. Врач развёл руками, сказал, что у Дитмара, скорее всего, целый воз проблем с психикой и этот инцидент сорвал плотину… — она прижала руку с сигаретой ко рту, но не затянулась, попыталась заглушить всхлип. — Бедный мой мальчик, он же такой… нежный, как с ним могло всё это произойти, мы с папой его так оберегали…

— А где тот преследователь сейчас?

— Сидит в окружной тюрьме. И выйдет нескоро, очень нескоро. Он признан вменяемым, хотя для меня это странно.

— Он может быть психопатом. Это не лечится и не корректируется, это просто уродующая черта характера, — Вильям напряжённо гонял в голове то, что он услышал. — Тот ночной инцидент… Этому было дано объяснение?

— Да, врач, который его принял впервые, сказал, что это был сонный паралич на фоне слишком сильного стресса. А то, что он оказался в камине, так это было состояние аффекта от сильнейшего испуга.

— Вы в это верите? Это не могли быть первые проявления шизофрении? — миссис Прендергаст широко распахнула глаза и удивлённо окинула его взглядом.

— Я знаю, как выглядит шизофрения, поверьте, у моей не родной сестры она самая. И это было совсем не то. Я верю тому врачу, он не выявил ничего от бредовых расстройств. А у вас есть такое предположение?

— Видите ли… Нет. Я не считаю, что у него шизофрения. Я сейчас по одному вычёркиваю, так скажем, симптомы и… Если честно, его состояние похоже на посттравматический стрессовый синдром, усугубленный рядом факторов. А спутанность сознания может быть следствием приёма некоторых медикаментов.

— То есть… У него есть шанс?

— Да. Он не клинический псих, он просто нуждается в опоре. Как только он её найдёт, он выберется. Он молодец, идёт на контакт, очень старается.

— Ах, это хорошо. Он столько врачей выгнал, он реально жаловался на них, что они его не понимают и не хотят понять. Вильям… А он говорил о вас, — Вильям попытался задавить неприятный комок в горле. — Он сказал, что вы не умеете доверять, и поэтому вам будет тяжело. Потому что друзьям нужно доверять. Я так и не поняла, к чему он это всё сказал, но, думаю, он считает вас если не другом, то приятелем точно.

— Да, он очень хорошо ко мне относится. Ну, как и я к нему. Я всегда стараюсь добиваться от пациентов взаимности.

— Доктор… — миссис Прендергаст выкинула окурок и подошла к нему. — Вы ведь… Вы поможете моему сыну? Понимаете… Отец Алекса меня бил, мне пришлось сбежать с ним, но Огастес… Дитмар это всё, что от него осталось, никаких других Прендергастов в Англии нет, он был сиротой… Когда умер бывший муж, я выдохнула и перекрестилась, а здесь…

— Я понял.

— Только бы Алекс не узнал… Я люблю их обоих, но… Вы понимаете, всегда есть более близкий ребёнок.

— Понимаю, ничего страшного в этом нет, ведь вы дали им всего поровну.

— Я старалась. Спасибо, что приехали, мне сразу как-то спокойнее стало.

Разговор закончил какой-то пожилой мужчина, приехавший на такси. Наверное, это и есть Митчел, кем бы он ни был. Попрощавшись с ними, Вильям вышел к ещё стоящему у дома такси и плюхнулся на заднее сиденье. Миссис Прендергаст, может, и стало спокойнее, а вот ему — нет. Потому что страх быть пойманным мутил до тошноты и сейчас он только усилился. Он получил, что хотел, всё, нужно ехать в Карлайл.

Когда Вильям пролезал в дыру в заборе уже сгущались декабрьские сумерки. Стараясь не думать о том, что охранникам могли завезти собак, как и обещали, и его могут словить на подлёте, не отвертится, он прошмыгнул к корпусу и прислушался. Стояла тишина, прерываемая то щелчками рации, то гулом поездов вдалеке, то шорохом колёс проезжающей по дороге машины. Подойдя к окну столовой, он принялся рассматривать тех, кто там сидит. Нет, надо как-то прошмыгнуть, а тут толпа народу. Напечатав Ликке просьбу провести тише в комнату, он прислонился к стене и принялся считать звёзды, видные сквозь ветки. Когда он дошёл до седьмого десятка, послышался щелчок открываемой защёлки и открылось узкое небольшое окошко почти в торце здания.

— Давай сюда, быстро.

Ликка огляделась, как воришка, и, дождавшись, когда он залезет в какое-то непонятное помещение, включила фонарик.

— Где мы?

— Это чёрная душевая, типа для грязных работ, мытья всякого оборудования, сюда шланги подключают, когда клумбы поливают. Давай, мой ботинки, только быстро.

Ополоснув грязные боты под краном и обтерев протянутой Ликкой тряпкой, Вильям так тихонько, насколько мог, поднялся на второй этаж. Забрав у Ликки карту, он проскользнул в комнату и плюхнулся на ковёр. Неужели смог? Под обеспокоенным взглядом Ликки он расшнуровал ботинки и снял с себя куртку, чтобы точно замести следы. Сумку затолкал под кровать и откинулся на сиденье креслица.

— Ну как, получилось? — показав Ликке знак тишины, он понизил голос до шёпота. Не к чему говорить громко, когда кто-то может подслушивать.

— Да.

— Фу, блин, отлично. А то я тут натерпелась…

— А что такое?

— Кто-то шуршал в замке, но я ж его твоей картой изнутри заперла, не смогли открыть. Я думала поседею нахрен, за дверью уже спряталась с бритвой… Я её на место положила.

— Я не удивлён. Мне уже говорили, что кто-то в комнате шарился. Ну и плевать. Я начинаю догонять убийцу. Скоро мы с ним будем нос к носу. Я это чувствую. И боюсь, он тоже. Он будет ускоряться.

— Я боюсь за вас. За пациентов, врачей… Он же нас не трогает, только вас, значит, мы… Мы не знаем того, что знаете вы, вроде как.

Вильям кивнул в ответ и поманил её к себе. Дождавшись, когда она присядет на ковёр, он протянул ей один из тех леденцов, которые она ему дала утром. Добро должно возвращаться. Он прекрасно понимал, что чувствовала Ликка. Она, судя по разговорам о призраках, ужасно мнительная, и ей в каждой тени теперь убийца мерещится. Не понятно, грозит ли опасность и ей, но наверняка, если она встанет на пути, то тоже попадёт под раздачу. Обняв её, чтобы унять лёгкий нервный тремор, Вильям улыбнулся. У него есть кое-что очень важное. Он может поставить диагноз. И, похоже, этим спасёт хоть некоторых.

Задай вопрос.

— Что происходит.

Нет, нормально задай.

— Что, блять, происходит в этой больнице.

Хм… Дай подумать…

Гигантский стул, упав с которого, он точно сломает шею. Сидит перед великаном. Смутный голос, знакомый голос. Кто это?

— Где Дитмар.

Он тебе не нужен.

— Нет, я решаю, кто мне нужен.

Из больницы выйдет только один из вас. Второго вынесут вперёд ногами под простынкой. Выбирай, кто кем будет.

— Я не собираюсь выбирать. Я не могу не спасти.

Ты копаешь яму, идиот. Или ты соглашаешься, или вы оба трупы. Или один выживет, или оба умрут.

— Я умру.

Отлично.

ОН вдруг встаёт со стула и наклоняется к нему через стол. У НЕГО нет лица, только каша из всего, расставленного вразброс. Закрывает глаза. Умрёт и ладно, значит, Дитмар будет жить.

Пятница началась очень поздно, Вильям еле оторвал себя от подушки. Сейчас никто не требовал, чтобы он был утром на работе, главное, чтобы к обеду явился. Странно, почему он не услышал будильник? Ему ещё документы готовить! Вильям покрутил часы в руке и аккуратно подцепил крышку. Кто-то вставил между молоточком и звонком бумагу. Вот и ответ. Выкинув бумажку прямо на пол, он принялся одеваться. Вчера он успел переслушать разговор с миссис Прендергаст и принялся раскидывать то, что видел в Дитмаре, в разные стороны. В одну сторону симптомы, в другую уже черты характера. Вспыльчивость и излишняя чувствительность явно были его собственными. Нервные тики, общая лёгкая заторможенность и склонность смотреть в одну точку тоже нашли своё объяснение. А вот потерю памяти фрагментами, какие-то волнообразные приступы страха, как минимум две панические атаки с истерикой, которые он видел, жалобы на самочувствие, это явно нельзя было отнести к нему самому. Это говорила болезнь. Спутанность сознания, двигательная скованность, тремор — это, скорее всего, побочки от лекарств, потому что отнести это куда-то тоже было сложно. Вильям пролистал справочник и выяснил, что это мощное седативное для кататоников, Дитмару его даже в рот класть было нельзя, а он его, наверное, около года пил. Если сегодня эти три симптома начнут уходить, он сможет точно написать в карте, что перед ним.

Удивив всех своим поздним приходом в отделение, Вильям прошмыгнул к себе в кабинет и принялся перечитывать карту Дитмара. Всё совпадало с его картиной. Да, почти идеально. До этого его симптомы были невнятной кашей, которую невозможно было разжевать, но, разложив их в три кучки, он начал видеть систему. Когда Дитмар стал видеть монстра в отражении, ему начали давать эти таблетки. И как только он достаточно скатился, симптомы начали усугубляться. Понять бы теперь, это было у него и до поступления или что-то произошло здесь. Даже не выйдя на обед, он зарылся в карту. После сегодняшнего разговора нужно уже поставить чёртову точку в этом во всём и отнести карту с диагнозом профессору. Думается, он будет удивлён и доволен одноверменно.

Дитмара привели как обычно, в час дня. Вильям даже не постарался прибрать беспорядок на столе. Нет, пусть будет, так удобнее будет доставать бумажки. Усадив Дитмара перед столом в привычное кресло, он нервно улыбнулся.

— Добрый день, Дитмар.

— Добрый, доктор.

— Сегодня у меня для вас необычное задание. Прикоснитесь указательным пальцем правой руки к кончику носа, — дождавшись, когда Дитмар выполнит задание, он поднял указательный палец. — А теперь до моего пальца и опять до носа, — раз, второй, не очень ловко, но без промахов. — А быстрее, — получается. Это что же, он побеждает? Он начал хаотично смещать палец, пытаясь поймать Дитмара, чтобы тот промазал. Но, похоже, зрения хватало, чтобы видеть палец достаточно чётко. — Отлично, теперь другой рукой всё то же самое, — дождавшись, когда Дитмар проделает всё то же левой рукой, он выставил вперёд указательные пальцы. — Сожмите в кулаках мои пальцы, не стесняйтесь, посильнее, — от того, как Дитмар сжал пальцы, он чуть не охнул. Вот это результат. — Хорошо. А теперь я хочу узнать о вашем самочувствии.

— Я… Мне не очень хорошо… Знаете, в груди тянет.

— Где сердце или ниже?

— Ниже. Как бы под лёгкими, — Дитмар положил ладонь на солнечное сплетение. — И голова слегка кружится.

— Тремор в руках прошёл, я вижу, — Вильям аккуратно взял его руки, чтобы рассмотреть. Он видел, как у Дитмара перенапряжены, как бы вывернуты пальцы. Сейчас всё было нормально. Ещё подёргивалось плечо, но это уже мелочи. Да и кривошея со временем компенсируется. Уйдут стрессы, уйдут тики, раз Дитмар к этому привычный.

— Да… Я доношу полную кружку чая до рта. Я… Как я рад, доктор.

— А как насчёт ваших ощущений внутренних? Как вам еда, хорошо переваривается? Нет слабости? Нет ощущения, что пить хочется всё время?

— Нет, я хорошо ем. Меня повариха очень хвалит.

— Отлично. Как зрение?

— Ну… Я сейчас вижу ваши глаза чётче. Они голубые?

— Да. Дитмар. Как зовут ваших родственников?

— Ну… Отец немец… Не помню. — Начавший было улыбаться Дитмар мгновенно сник.

— Вашего отца звали Огастес.

— Да. Он умер, я помню.

— Мать зовут Валери.

— Да. Вы говорите, и я как будто вспоминаю.

— Дитмар, я был в гостях у вашей матери, — Дитмар тут же вскинулся с совершенно несвойственным ему энтузиазмом.

— Что с ней? Как она? Как брат? — ого, про брата вспомнил.

— Всё в порядке, у них всё хорошо, они переживают за вас, — Дитмар прижал руки к груди.

— Они заберут меня?

— Для этого им нужно собрать слишком много бумаг, на перевод вас на амбулаторное лечение уйдёт месяц…

— Нет! Я хочу уйти отсюда! Сейчас же! — Вильям заглянул ему в глаза и слегка поджал губы. Он сделал правильный вывод, выбросив из лечения те чёртовы таблетки, потому что такой расторможенности и рвения у Дитмара он не видел ещё ни разу. Это была не паника и не истерика, это были обычные человеческие страх и отчаяние. Он проясняется, причём очень быстро. Это точно не ремиссия.

— Я хочу поговорить с вами о том, что вы скрыли при поступлении.

— Я не вру!

— Вы не врали. Вы просто не сказали. — Дитмар медленно осел на кресло. — Как и сейчас. Вы не врёте, но недоговариваете. Вы ведь попали сюда после того как…

— Нет! Молчите! — Он отвернулся, пытаясь скрыть лицо за волосами и начал нервно дышать. Вильям положил фото, которое ему дал мистер Хэдвиг, на стол и сложил руки перед собой.

— Ваш двойник реален.

— Господи… — Дитмар закрыл лицо руками и согнулся пополам. — Нет, нет, нет…

— Миссис Прендергаст всё мне рассказала. Знаете, какой вывод я делаю из этого? Что вы и мне не договариваете, всегда, — Дитмар вскинул на него побледневшее лицо. — Знаете, у каждого пациента есть ключ. И к вам я его нашёл. Вы не бредите и не галлюцинируете, ни тогда, ни сейчас. Вы боитесь и пытаетесь иносказательно, как можете, выдать убийцу, указать на него. Потому что боитесь указать прямо, — Дитмар отчаянно закивал.

— Да, я говорю правду, всегда говорю правду, верьте мне. Я не вру вам, я поклялся тогда, — он резко встал и вдруг кинулся Вильяму в ноги, хватая за руки. — Я не болен, я в опасности, я следующий, я не хочу умирать, — Дитмар уткнулся носом ему в ладони в полной беспомощности и громко всхлипнул.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вас защитить. Но и вы не бойтесь защищать себя. Препарат перестаёт на вас действовать, но это не так быстро. Скоро туман у вас в голове начнёт рассеиваться окончательно, и вы будете помнить и видеть яснее. Вставайте. Полы холодные.

— К чёрту полы, доктор… Помогите мне, спасите… — он поднял глаза, и Вильям не выдержал и отвернулся. Да за что ему Дитмар? Почему сердце разрывается так, будто он не в силах помочь ничем? Как будто сама жизнь против. И от кого его защищать? От себя?

— Если бы я мог… Я и сам… Плох.

— Нет, нет, вы первый, кому на меня не плевать…

— А вот полиция считает, что убийца — я, — он не понимал, зачем сказал, но Дитмар тут же округлил глаза в полном шоке. Что он сделает дальше?

— Нет. Он здесь всегда был. И до вас. И если вы уйдёте, он останется.

— Кто он?

— Я не помню…

— Кто он, Дитмар?

— Я не помню! — Дитмар отшатнулся от него и закрыл лицо. Так, накатило, накатило, похоже, воспоминания об этом человеке вызывают к него атаку.

— Дитмар, посмотрите на меня. Всё в порядке, я здесь. Здесь его нет, здесь только я, вы можете мне доверять, не бойтесь, — бледный Дитмар несколько мгновений смотрел на него стеклянными глазами и протянул руки для объятий. Вильям тяжело вздохнул и всё же обнял. Он не чувствовал, что Дитмар может причинить ему вред. Кто угодно, но не Дитмар. Тот тихонько заскулил и обнял его покрепче, пряча лицо на плече. Да у него флэшбэк, вон как колотит. Похоже, это момент беспомощности, он не может сражаться, поэтому так легко дал к себе прикоснуться.

Понадобилось почти полчаса и кружка чая, прежде чем Дитмар окончательно вернулся. Вильяму хотелось прямо сейчас узнать всё, узнать, кто этот ублюдок, как зовут, как выглядит. Но, похоже, память Дитмара упирается всем, чем может, чтобы не вспоминать, чтобы оставаться в неведении. Вильям вспомнил свой кошмар, человека с кашей вместо лица. Наверное, именно так видит убийцу Дитмар. Когда за ним пришли, Вильям успел расспросить его почти по всем пустым дыркам в карте. Нужно заполнять их, карта Дитмара должна быть безупречной, чтобы его хотели оторвать с руками в любой больнице.

— Знаете, доктор… Вы с ним похожи, но нет.

— А в чём разница?

— От вас пахнет вкусно.

— А от него чем пахнет?

Дитмар улыбнулся отсутствующей улыбкой и сделал какой-то жест рукой возле лица. Потом кивнул на прощание и вышел вместе с санитарами. Дитмар делает эти иносказательные вещи не просто так, он боялся, что его увидят, услышат, поймут. Он хотел, чтобы его понимал только Вильям. Если бы это было так просто… Вильям провёл руками по лицу и решил повторить жест. Может, изнутри станет понятно, что к чему. Но ясности это не принесло. Жест казался жестом фокусника, который что-то вытаскивает у ассистента из-за уха. Взяв со стола ручку, Вильям принялся крутить её в пальцах, чтобы успокоиться, занять руки. Так, стоп. Вильям посмотрел на зажатую между указательным и средним пальцем ручку и повторил жест. Дитмар показывал сигарету. Убийца курит. Он сам бросил почти полгода назад, от него уже не пахнет. Сам он никогда сигареты за ухом не держал, а вот Дитмар, похоже, имел привычку, вот и показал именно так. Круг подозреваемых сужался очень стремительно. Из мужчин примерное его комплекции курили только четверо. Мистер Смит, мистер Монтгомери, психотерапевт Чед, очень замкнутый, даже хуже него самого, и санитар Джош. И возможность провернуть всё это, в принципе, имели все четверо.

Решив отложить все эти метания на вечер, а может, и на ужин, когда сможет посидеть с блокнотом и выписать свои мысли. А сейчас есть дело важнее. Постучав пальцами по столу, Вильям вздохнул и широко написал на первой странице дела «генерализированное тревожное и фобическое расстройства на фоне ПТСР». Дитмар может выйти из больницы.

Глава 11

— Вы уверены в диагнозе?

— Да.

Вильям уже пять минут сидел у профессора Форинджера. Тот медленно листал карту, придирчиво изучая каждое дополнение. Эту карту нужно будет приложить к бумагам для университета, поэтому всё должно быть идеально. Вильям снова чувствовал себя как при написании дипломной работы. Его рецензент был ужасно нудным старикашкой, который прикапывался буквально к каждой мелочи. Зато после него прикопаться к его диплому уже не мог никто из комиссии. Профессор Форинджер даже был чем-то на него похож.

— Я так понимаю, вы разделили его симптоматику.

— Да. Профессор… Вы не сказали, что прописывали ему седативное.

— Что? — он кинул взгляд поверх очков такой, как будто его обвинили в убийстве. Вильям тяжело вздохнул и вытянул пакетик, в который аккуратно складывал все спрятанные Дитмаром в цветочном горшке таблетки. —Это что?

— Это то, что чуть не выпил Дитмар. Не за раз, конечно, это за неделю, — Профессор взял пакетик и с кислым видом принялся перебирать таблетки. Похоже, уж он точно знает, что это. И, судя по рецептам, этого никто не выписывал.

— Если бы не всё творящееся здесь, я бы подумал, что вы украли их у аптекаря и пытаетесь меня подставить, — Вильям вздохнул. Да, он прекрасно понимал, как это выглядит. Поэтому он боялся говорить о своих подозрениях Воловски, чтобы не оказаться обвинённым невесть в чём. — Но, судя по всему, какая-то мразь уже давно травит пациентов. Да что же такое… Где, ну где я пропустил эту мразь… Мою репутацию, репутацию больницы, нас всех поставил на кон один, ну два ублюдка, которых я сам, скорее всего, и нанял.

— У Дитмара действие этих препаратов проходит. Я научил его делать всё тайно, чтобы никто не знал, что он уже не пьёт их.

— Отлично, продолжайте. Когда ему станет достаточно хорошо, чтобы дать показания, мы наконец-то станем свободны. Мы здесь все в заложниках, во всех смыслах, — профессор отложил карту, и Вильям уже хотел встать, но он жестом остановил его. — Сядьте. Я видел вас на бензоколонке вчера. Когда вас там быть не должно было. Вы можете объяснить, куда вы сбегали?

— Вы не поверите.

— Почему нет? Я вас достаточно изучил, чтобы понимать, что вы отчаянный на всю голову и ради достижения цели наверняка пойдёте на что угодно. Итак, — профессор снял очки и сложил руки на столе в позе сурового преподавателя на экзамене. Под этим взглядом захотелось скрыться под стол. — Я слушаю.

— Я ездил в Ливерпуль, к семье Дитмара.

— У вас есть доказательства?

— Билеты, запись разговора с миссис Прендергаст… Не переживайте, на случай Воловски я специально запомнил всё, что может меня выгородить.

— Я не о Воловски переживаю. Я о вас. Вы, может, не замечаете, но со стороны… Вы начинаете походить на пациентов, — Вильям чуть не хохотнул. Дитмар сказал, что всё решится, если он встанет на место пациента, похоже, он идёт к этому весьма активно. — У вас появляются какие-то параноидальные замашки, которых не было, когда я принимал вас на работу. Главврач меня посвятил в вашу историю, но… Почему это у вас вылезло, что происходит? Это из-за вашей матери?

— Ну… — не говорить же о кошмарах, как будто отражающих реальность, не говорить же о невидимом нечто, что его пугает не на шутку. — Просто… Думаю, вы знаете, что ко мне приходит парень.

— Да, и про секту знаю. Почему вы не закроете этот вопрос? Может, вам стоит найти доверенного человека и выйти на переговоры с ним?

— Не он главная проблема… Он был назначен мне в друзья, потому что был правильным, без бесов. Он всегда был тряпкой, которой можно помыкать как угодно, — Вильям вздохнул. Кристиан полностью поседел в двадцать восемь не от хорошей жизни. — Но верховодила Аннелиза. Она сюда не приходит, но я уверен, это он по её указке тут стоит, больше незачем. Она садистка, в процессе игры она могла причинить боль, могла сказать какую угодно гадость, случайно якобы уколоть ножницами или ударить локтем. А когда я бежал жаловаться, она говорила, что я вру и во мне говорят бесы.

— Вот почему вы не обращаетесь к нам за помощью. Вас отучили доверять людям.

— Да. Меня колотили, бесов выгоняли. Я ненавижу их двоих. А мать… Её любовь к Господу была так велика, что места на сострадание к смертным в её душе не осталось.

— А вам не кажется, что вы… Вы мыслите как человек с ПТСР? У вас оно и есть, но, насколько я знаю у вас даже наблюдался личностный рост, значит, вы были в стойкой ремиссии. Вы не хотите с ними говорить, потому что всё ещё видите их более сильными агрессорами, а себя беспомощным ребёнком. Хотя всё уже поменялось, они поменялись, вы поменялись. Вы их когда в последний раз видели?

— Шесть лет назад.

— Вот видите. Вы воспринимаете их через свои воспоминания. Я бы мог помочь вам поговорить с ними. Выступил бы как парламентёр. Вам нужно поговорить не ради них, вам это нужно, Вильям, ради вашего же душевного равновесия. Чтобы они перестали выглядеть для вас сильными и опасными, чтобы вы смотрели на них свысока.

— Я понимаю, но пока меня не выпустят из больницы.

— Вас это не остановило, я так видел.

— Я понимаю, что подставляю всех, но у меня нет выбора. Жизнь Дитмара зависит от меня, я обязан его спасти. А сидя здесь и бесконечно читая карту, я ничего бы не сделал. А сейчас вот, смотрите, два разговора, и карта заполнена, — Вильям поджал губы видя, как профессор снимает очки и закрывает глаза рукой. — Если вам так будет легче, можете сдать меня Воловски, но тогда у убийцы не будет препятствий.

— Вильям. Пожалуйста… Просто не подставляйте голову под топор. Я понимаю, вижу, что вы копаете, и даже более активно, чем Воловски. Вы по сравнению с ней убийце, наверное, уже в затылок дышите. Но не нужно подставляться. Я потерял трёх коллег. Двух увели отсюда в непонятном состоянии, где третий, я боюсь даже предположить. В больнице куча мест, куда можно затолкать даже живого, чтобы его слышно не было… Вильям. Считайте это моей личной просьбой, как человек человека. Потому что ещё одного врача я терять не хочу. Пациента — тем более.

— Я понял вас.

— Хорошо. Сегодня на сеансе поговорите с Дитмаром о самочувствии. Мне нужен прогресс, очень нужен.

— Постараюсь.

Вильям выполз из кабинета удивительным образом обессиленным. С самого утра ему было плохо, физически плохо. А тут ещё в кошмарах начала крутиться песенка. Чёртова песенка, он её ненавидел всегда. В детстве она пугала Вильяма до икоты, страшные, казавшиеся в детстве ужасными слова были положены на какой-то весёлый мотив. И появление её в кошмарах было ну очень плохим знаком. Он до сих пор помнил её, как она пела эту песню себе под нос впервые. Её накрыло за рубкой мяса. В красивом платье в мелкий цветок, в фартуке, она отрубила себе по фаланге у двух пальцев. Белый фартук был в крови, как и платье, но она не хотела вызвать «скорую», она сама кое-как забинтовала обрубки и долго сидела на стуле, раскачиваясь от боли и приступа. Это потом, спустя годы, он узнал, что эта песня о реальных вещах, что так её больной мозг исказил воспоминания об увиденной ею в детстве катастрофе на пароме «Вероника». Тогда погибли многие на корабле, налетели на риф. А она стояла на утёсе, куда ходила пускать воздушных змеев, и смотрела, как люди тонут и разбиваются о скалы. И она продолжала это делать всю свою жизнь. Кое-как спустившись в столовую, он плюхнулся на своё место, налил себе воды и тупо уставился на пустые стулья. Три врача, три пациента. Если он не поторопится, будет четвёртая пара.

Блокнот молчал. Он не собирался сам выдавать ответ на вопрос, кто же убийца. А было бы неплохо, потому что перегруженный мозг отказывался нормально работать. Казалось, что его отравляет сам воздух. После той ночи, которую он провёл, обнимаясь с унитазом, он не мог нормально есть, спать, его мутило невыносимо всё больше и больше. Вильям уже пытался пить лекарства, адсорбенты, но ничего не помогало. Тошнота спадала и опять набрасывалась на него. Из-за кучи неприятных ощущений в теле мозг походил на одну сплошную натянутую струну. Он пытался не отвлекаться на головокружение, постоянную боль в животе, тошноту, работать, заполнять документы, постоянно следя за каждой закорючкой и при этом панически пытаясь понять, кто творит кошмар наяву. Слишком много всего. Он понимал, что не вытягивает это. В попытках найти душевное равновесие он рисковал найти безумие именно под тем камнем, под который забился.

— Господи, быстрее вызывайте скорую, — панический шёпот на краю слуха отвлёк Вильяма от блокнота. К нему тут же подлетела пожилая медсестра стационара. Она вцепилась в его руку и поволокла за собой, вместе с ещё одним крепким мужчиной. — Быстрее, помогите достать его.

— Кого?

— Человек в сливе фонтана.

Вильям тут же перестал сопротивляться и сам кинулся к гардеробу. Накинув поверх формы куртку, вылетел на площадь с фонтаном. Там уже несколько человек явно прикрывали фонтан от тех, кто мог выглянуть в окно. Было слышно какие-то странные звуки.

— Ну же, быстрее.

— Осторожно, ему больно.

— Нет, не сюда.

— Где там ещё люди, мы не вытащим!

— Я привела. Скорую уже вызвали.

Медсестра почти пихнула Вильяма и медбрата к сливу. Заглядывать туда было страшно, оттуда было слышно нечеловеческие подвывания боли, тихие, уже на грани помешательства. Сглотнув, он наклонился и взялся за верёвку. В сливе был человек. Его скинули туда как попало, он застрял в неестественной дикой болезненной позе. Его лицо было чёрным от чего-то, на нём выделялись красные пустые, как пуговицы глаза. Он стонал покрытыми коркой крови губами и судорожно подёргивался. Аккуратно вытягивая за верёвку, чтобы он нигде не застрял в трубе, ни за что не зацепился, Вильям чувствовал подступающие к горлу болезненные спазмы. Похоже, он знает, кто это. Вытащив человека и разложив на дне фонтана на каком-то одеяле, он сделал шаг назад, чтобы ему сделали укол обезболивающего.

— Кто это?

— Ну что там, жив?

— Скорая уже почти приехала. Разойдитесь, дайте воздуха.

Вильям присел рядом с ним и аккуратно взял за покрытую коричневыми синяками мягкую, как будто без костей руку. Мужчина медленно повернул к нему голову и прохрипел что-то нечленораздельное. Вильям, не обращая внимания на то, что его пытаются отогнать, аккуратно расправил грязную, насквозь испачканную одежду и провёл пальцем по виднеющемуся бейджу. И прикрыл глаза, увидев то, что там написано.

— Хью… Как же так, мать твою… Звоните детективу, Миллер нашёлся.

— Боже, бедный… — медсестра аккуратно провела чем-то ему по лицу, стирая грязь. — Руки, ноги поломаны, у него шок.

— Он… — Вильям вздрогнул, когда услышал громкий страшный голос. Хью смотрел на него в упор так, что от этого взгляда стало холодно. — О-он… Он за дверцей… — подавившись воздухом он захрипел, закашлялся.

Быстро отойдя в сторону, чтобы пропустить наконец приехавших фельдшеров, Вильям прижал руку к груди. В том, что Питер Карпентер мёртв, у него не осталось никаких сомнений. И понять, где этот больной на голову ублюдок, сотворивший такое, мог спрятать тело, теперь самое важное. Так изувечить, пытать и скинуть в сток умирать от кровопотери и холода, кто на это способен? Он прекрасно понимал, что каждый раз подталкивало убийцу к следующему шагу. Как только находили труп, он давал короткий промежуток и снова убивал. Если они найдут Питера, можно будет начинать отсчитывать секунды. Мимо него пробежал главврач, он что-то бурчал про приезд полиции и просил всех разойтись. Решив не нервировать его лишний раз, Вильям вернулся в приют и быстро пошёл на третий этаж. Бег наперегонки с отбитым ублюдком начался. Ему нужно прибавлять, или хотя бы не отставать. В том, что убийца даст возможность найти и Питера он не сомневался. Если сначала это было просто убийство, подстроенное под самоубийство, то потом он решил играть в игру, одному ему известную. Он больше не ставил своей целью избавиться от пациентов. Он начал охотиться и на врачей. Вот только первой его жертвой стал Хьюго. Другой порядок, другая цель. Нужно понять, почему именно Хьюго получил такую кару. Он сам говорил, что у него нет страхов, но это не повод для расправы, нет. Убийца явно имеет отношение к психотерапии, раз умеет так пить мозги через трубочку. Он мог найти точки давления и на него. Но не стал, он просто физически от него избавился.

На входе на третий этаж его встретила толпа. Никто мог ничего не говорить, без слов было понятно, чего все ждут. Вильям просто кивнул. А что ещё скажешь, что ещё сделаешь? В полном молчании он прошёл через толпу и развернул к кабинету. Чем быстрее эта тягомотина закончится, тем лучше. Но его почти за руку схватила непонятно откуда вылетевшая Кристи.

— Это правда, что увезли Хьюго?

— Да, — Кристи выматерилась шёпотом и приложила ладонь к лицу.

— Вильям, мне срочно нужен пример бланка, я почти закончила. Господи, чем быстрее закончу с этим, тем быстрее отсюда смогу выйти.

— Это только кажется. У меня ощущение, что у нас всё отделение будет как после военных действий. Слишком много навалилось, — Кристи толкнула его в плечо и капризно наморщила нос.

— Прекрати, ну как так можно? И так страшно, а ты ещё нагнетаешь.

Вильям замолчал и уставился на план противопожарной безопасности. Пока Кристи что-то говорила, он отстранённо рассматривал стрелочки, буковки. И тут его взгляд споткнулся о подпись. Ответственный за пожарную безопасность кто? Кто? Незнакомая подпись без расшифровки. И кто это? Разве там должна быть не подпись профессора или, на худой конец, мистера Монтгомери? Складывалось ощущение, что он нырнул в кроличью нору и конца края ей не видно, всё глубже и глубже зарывается. Когда перед лицом помахали рукой, он не сразу понял, что пялится в стенку неприлично долго. Прямо перед ним стояла испуганная Кристи.

— Не выпадай из реальности, пожалуйста… Ты меня пугаешь.

— Крис, а чья это подпись на плане? — Кристи подошла поближе к плану и нахмурилась.

— Должна быть управляющего.

— Но у Монтгомери другая подпись.

— Эээ… Хороший вопрос.

— А у нас в администрации только эти трое?

— Да. Проф, управляющий, двое проверяющих и бухгалтер, но он вроде этим не занимается. Других я не знаю, не видела… А и вправду, чья подпись… Мне кажется, что я её видела.

— Я тоже. Но вспомнить не могу. Значит, тут был другой управляющий когда-то. Может, в самом начале, когда мы с тобой не работали.

— Может. Почему тогда не поменяли?

— Мало ли, решили не заморачиваться.

Вильям нахмурился. Ему всё это не нравилось совсем. Он прекрасно понимал, что все эти мелочи складываются в одно большое чёрное пятно, в котором они реально тонули. Оторвавшись от плана, он пропустил Кристи вперёд себя. Отдаст бумажку и будет заниматься своими делами. Он уже почти на финишной прямой. Главное — вспомнить, куда сунул этот бланк.

Но уже на подходе к кабинету он почувствовал неладное. Запах, совсем как из кошмара. Кровь, пахнет кровью и чем-то ещё ужасным. Он сам не заметил, как замедлил шаг и, прежде чем приложить ключ к двери, подёргал за ручку. И без того напуганная Кристи замерла поодаль, а Вильям медленно открыл дверь. И остановился, в шоке пялясь на то, что лежало на столе. Стоящая рядом Кристи молча открыла и закрыла рот.

— Полицию? — её севший голос было еле слышно.

— Да.

На его рабочем столе аккуратно, как подарок под ёлкой, лежал старый затупленный лом, покрытый коркой засохшей крови. И думать не надо, чья она. Хью. Вильям шагнул обратно в коридор и обнял себя руками. Работы с документами ему сегодня не видать. Убийца сделал всё, чтобы испортить ему перевод Дитмара, когда понял, что диагноз выставлен. А ещё на ковре было видно след от туфли. Остроносой туфли, которую не до конца оттёрли от глины. Но в отделении таких никто не носил.

На то, чтобы приехали детективы понадобилось полчаса, хотя им позвонили ещё когда нашли Хьюго. Всё это время Вильям, пытаясь подавить ужасную тошноту, от которой кружилась голова, сидел в столовой с кружкой чая. Вот как убийца собирается его ломать. Он пытается реально его подставить. Вот только было в этом странном поступке что-то паническое. Что-то, что давало повод думать, что не всё у убийцы так гладко. Нет, всё идёт не по плану, и он действует так, как может. Вот только это может его сгубить. Вильям старательно отгонял ощущения, которыми был набит под самое горло, и гонял в голове мысли. Подпись, все эти мелкие штрихи, следы туфель с острым носком, четыре подозреваемых, и если он укажет на любого из них сейчас, до того как получит доказательства, его могут обвинить в клевете. Да и он может ошибиться, в конце концов. Кто сказал, что он сможет в таком состоянии правильно сопоставить факты? От мыслей его отвлекла вошедшая в столовую Воловски. Она медленно прошла мимо, налила себе воды и прислонилась к стене, чтобы выпить.

— Вы не за мной.

— Нет.

— А почему?

— Я, конечно, вас подозреваю, но не думаю, что вы такой придурок, чтобы пронести в свой же кабинет оружие, — Воловски придирчиво окинула взглядом Вильяма. Он даже не знал, что сказать.

А вдруг как раз такой? Мысли о том, что именно он всё это творит, возвращались и становились более навязчивыми с каждым днём. На фоне постоянного странного состояния ему начинало казаться, что не так уж он себя и контролирует. Воловски с тяжёлым вздохом вышла из столовой, а Вильям так и остался сидеть, одолеваемый нехорошими мыслями. Кинув взгляд на часы, он скривился. В кабинет никому заходить нельзя, его документы будут переносить в другой, но раньше, чем закончат работу эксперты-криминалисты, он их не увидит. Значит, делать ему больше тут нечего, рабочий день почти закончился, а смены у него нет, как назло, ему перестали ставить ночные. То ли опасались за него, то ли подозрения всё же были. Кто знает.

Отпросившись у профессора, он ушёл к себе. Блокнот молчал, отказываясь выдавать ответ. Сидя на краю кровати, Вильям в сотый раз перечитывал свои заметки и чувствовал, как закипает. В нём просыпался монстр, он это чувствовал. Потому что раздражительность от всего скопа ужасных ощущений медленно, но верно перерастала в какие-то вспышки подавленной агрессии. У него такое уже было, и это было очень плохо. От бессилия, полной беспросветной беспомощности, невозможности победить свой же собственный организм, он тихо завыл сквозь зубы и с силой кинул блокнот в пол.

А ты, Вильям, уверен, что ты не убийца? Скажи, вспомни, где был ты, когда умирали пациенты? Ты был рядом, всегда, ты был подозрительно близко, ты был в первых рядах. Где ты был, когда мистер Бейкер умер? На дежурстве. Где гарантия, что ты не задушил его на обходе и не сгородил петлю для отвода глаз? И где гарантии, что это не ты утопил Мелису Мейсон, ты ведь умеешь задерживать дыхание очень надолго, научился. Где был ты в это время? Вильям почувствовал, что начинает тонуть в собственных мыслях, они стали разрывать голову. Где гарантия, что он не сошёл с ума и это не он творит все эти зверства? Он начал пытаться вспомнить, где же он был в момент убийства, он не помнил ничего. И то, что он видел во снах, было слишком страшно. Оно не обнадёживало, оно пугало. Может, это не сны, может, это воспоминания? Это он убийца? Может? Может. Схватившись за голову, он медленно зашёл в ванную и принялся умываться холодной водой. Ладно, может, и убийца. Принятие проблемы — первый шаг на пути к решению. Но какова цель? Даже у маньяков есть цель. А у тебя какая? Отражение смотрело на него мутными глазами и не отвечало. Но в проёме двери мелькнула тень, и Вильям резко обернулся, хватая бритву. В голове тут же стало ясно и пусто. Кто-то в комнате.

Проигрыватель тихонько мурлыкал голосом Меркьюри, ночники над кроватью горели тёплым светом. Всегда уютная и тёплая комната вдруг стала казаться опасной. Как будто стоит ему войти, и он труп. И тут в голову пришла очень важная мысль. Даже в самых патовых ситуациях его так не накрывало ещё никогда. Что же не так сейчас. Откинув бритву в раковину, он совершенно забыл о наваждении, быстро зашёл в комнату и схватил с прикроватной тумбочки пузырёк со своими таблетками. Их прописали в больнице ещё восемь лет назад, и ещё ни разу они не подводили. А он уверен, что это его таблетки? Что ему не подменили, как подкинули лишнюю Дитмару? Вильям знал прекрасно свои таблетки вдоль и поперёк, привык глотать не глядя. Покрутив в руках аккуратную белую шайбу, он раскрошил её в пальцах и попробовал на язык. Его были горькие, как самая отвратительная горечь, как ушная сера, до рвоты. Эта таблетка вкуса не имела. С секунду посмотрев на белые крошки в ладони, он едва успел закрыть рот, чтобы не расхохотаться. Вот как его взяли на крючок. Витаминки. Или отрава, из-за которой ему так плохо. Вывернув все таблетки в унитаз, он полез в свой чемодан. Он был человеком запасливым и всегда покупал этот препарат с запасом, чтобы хватало всегда и везде. Раскрошив одну, попробовав и плюнув от отвращения, он тихонько засыпал жменю в свою походную коробочку, которая и стояла на тумбочке. Одну он сразу выпил и плюхнулся на кровать. Вот сейчас он и проверит, что же здесь происходит.

В тишине странного леса слышно птиц. Дитмар напротив него, смотрит, улыбается. Они в низинке, в руках музыкальная шкатулка. Она тихонько играет мелодию. Красивую, призрачную. Зачем? Откуда она? В мелодии есть что-то… Знакомое до боли. Что же?

— Что за мелодия? Красиво.

— Это. Что это?

Дитмар пожал плечами и обернулся на кого-то, кто идёт к ним. Мужчина в костюме и с тростью.

— Идёшь с нами?

— А я могу не идти?

— Это твой сон, ты можешь остаться здесь, если хочешь. Я столько раз предлагал тебе выйти отсюда, а ты всё сопротивляешься.

— Но тогда кошмар не закончится, он оборвётся. Как и в жизни. Нужно его закончить, чтобы случился финал.

Мужчина пожимает плечами. Уходит. Дитмар стоит в нерешительности, не понимая, остаться ему или уйти. Он не будет держать, не будет. Это его кошмар, он в состоянии его пройти. Поднимает шкатулку, крутит ручку, чтобы музыка продолжалась. Идёт к огромному старому дому, ступая по красным листьям босыми ногами. Он пройдёт. Он знает, что делать. Сзади шуршат листья, кто-то хватает его за руку. Дитмар.

— Вы обещали мне помочь, доктор. Я не могу бросить… Вас.

— Спасибо.

Дитмар улыбается, обнимает. Показалось, или он поцеловал его в щёку? Или?

Сказать, что ему стало лучше — ничего не сказать. Вильям спал всю ночь как убитый, без кошмаров, без попыток подскочить посреди ночи. Утром он встал по будильнику, выпил адсорбента, чтобы убрать остатки тошноты. Голова ещё гудела, но, казалось, кто-то отлично так промыл мозги, отмыл и от той дряни, которая их облепила и не давала думать. Решив довершить лечебное действие своих таблеток, он выпил на завтрак кофе с сэндвичем в полупустой столовой и пошёл в кабинет. Он действительно чувствовал себя лучше, легко встал, привёл себя в порядок и пришёл раньше всех. Зайдя на лестничный пролёт он поморщился. На лестнице стоял ощутимый неприятный запах химии. Кто-то чем-то лестницу помыл? Или окна? Что-то ужасно едкое, неприятное. Оно ощутимо ело глаза. Опустив лицо, чтобы чихнуть, Вильям чуть не скатился с лестницы, одновременно пытаясь чихнуть, наклониться, подавить удивление и шагнуть. На ступеньке, деревянной, красивой, тёмной, было чётко видно след остроносой мужской туфли.

Этот след стал каким-то очень уж навязчивым. Такое ощущение, что убийца или оставляет его специально, или в определённые дни ходит другой дорогой, где влезает в глину каждый раз. Есть ли у них в приюте глина хоть где-то? Вроде у ворот что-то было… Он огляделся, чтобы понять, смотрит ли на него хоть кто-то, и приставил свою ногу рядом с отпечатком. Даже если сделать скидку на острый мысок, нога у человека примерно его размера, даже слегка меньше. Санитар отпадает, у него очень большая обувь, Вильям бы в ней утонул. Остаются Чед, Монтгомери, Смитт и проверяющие. И что ещё за двое проверяющих? Увидеть бы их хоть раз, понять, могли ли это быть они? Есть ли у них вообще доступ к ключам, к размагничивающему устройству. Если есть, то это очень плохо. У него и так пять претендентов на роль убийцы. Браться оценивать способность убить по внешнему виду он боялся, слишком легко ошибиться. Да и если в том, что у Монтгомери проблема с руками, он был уверен, то в руках остальных… Смит, наоборот, был здоров, проверяющие вообще были загадкой той ещё. Вильям аккуратно, стараясь не наступить на след, по стенке, принялся подниматься. След шёл наверх, но он как будто обрывался на лестничном пролёте перед их отделением. Убийца туда не зашёл. Вильям аккуратно провёл рукой по аккуратной лестнице на чердак. Она была тут же закреплена на стену. И рядом с ней обрывались следы. Отлично, чердак. Это то, что он ещё не смотрел. Но на люке наверх было видно висячий замок. Просто так туда не пройти, придётся как-то раздобыть ключ. Там наверняка будет что-то, что даст подсказку.

Зайдя в отделение, он забрал на стойке карту и помахал вышедшему из административного крыла мистеру Монтгомери. Его должны были переселить в другой кабинет.

— Так, у тебя карта уже перенастроена, если что. Кабинет восемь.

— Миллера?

— Да. Прости, но придётся временно потерпеть, — мистер Монтгомери принялся раскладывать бумаги в стопочки. — Боже, да скорее бы закончить… Я чувствую себя лошадью, которая гонится за автомобилем.

— Не вы один. Доброе утро, Вильям. Вы сегодня рано, — профессор пожал ему руку и забрал одну из стопок. — На лестничной клетке какой-то запах неприятный, заметили? — мистер Монтгомери вздохнул и взял папку в подмышку.

— Нам уже жаловались из бредового, но это не из нашего отделения. У нас ничем не пахнет.

— Да, но… Может, на чердаке? Лестница на чердак же там.

— Нужно сказать главврачу, пусть снарядит ребят там посмотреть. Пахнет какой-то химозой, да?

— Да, отравой от мышей.

Вильям забрал карту и пошёл к своему новому кабинету. Подслушивать нехорошо, да и его это пока мало касается. Нужно слегка обжить кабинет к приходу Дитмара. Судя по всему, Хьюго тут уже давно, и, скорее всего, там его вещи. Сможет ли он там сам работать? Зайдя в кабинет, он окинул его взглядом и вздохнул. В витринах стоят книги, какие-то фото в рамках. Да, Хьюго обжился тут. На столе — какая-то памятная каменная карандашница из Брайтон Бич. На кресле — маленькая подушечка под поясницу. Присев в кресло, Вильям откинулся на спинку. Да, так и вправду удобнее. Одёрнув себя, он начал раскладывать по столу свои вещи. Он тут ненадолго, стоит надеяться. И тут его внимание привлёк уголочек какой-то бумаги, торчащий из-под карандашницы. Вытащив бумажку, стараясь быть как можно более тихим, он аккуратно развернул лист. В записке аккуратно рукой Хьюго было написано «маленькая дверца = вещевой лифт?». Похоже Хьюго вплотную подбирался к этой маленькой дверце. Спрятав записку в карман, Вильям открыл карту, чтобы сделать вид, что работает. На самом деле он обдумывал. Если найти место, в котором прячется убийца, где он может мучить пациентов, то оно будет где-то в отделении, чтобы не далеко водить. Будет ли это связано как-то с подписью на плане? Слишком много вопросов. Конечно, хочется найти ответ побыстрее, и чтобы он был попроще, но нужно уже перестать верить в чудеса. Но кое-что он прекрасно понимал. Круг подозреваемых очень хорошо сузился, буквально пара шагов, и он лицом к лицу с убийцей. Только вот он не знал, что это должны быть за шаги. Он знал, что убийца в панике, и он ещё напортачит. И вот тут он и найдёт последнюю подсказку.

Очень плохо было то, что не было никакой гарантии, что в неконтролируемом порыве убийца не сделает что-то особенно опасное. Хочется верить, что, несмотря на нервозность, он всё же сохраняет трезвость ума, потому что сейчас его больная логика была Вильяму ясна. Пациенты по номерам, а вот врачи по опасности. Те, кто не знал ничего, получили разве что потрясения. А вот те, кто был слишком близко, получили сполна. Быть может именно этого нужно дождаться? Кто будет следующим из врачей? Если бы он, то ему бы уже закрутили гайки окончательно. Или нет? Ему подменили таблетки, подкинули лом, продемонстрировали Хьюго, его запугивают, кружат вокруг него как волк. Но и Вильям не так прост, он научился выживать и в более страшных условиях. Такое ощущение, что именно поэтому его выбрали, как объект для подставы. Это игра с равным или более сильным противником, вот чего хочет убийца. Ну что ж. Будет ему игра. В прояснившейся голове больше не было странных и глупых вопросов, мыслей. В дверь тихонько постучали, и он отодвинул папку, не зная, следит ли за ним убийца.

— Войдите.

— Вильям, главврачу нужны ещё одни руки, — Майк, санитар, поманил его за собой.

— Что такое?

— Там открыли чердак, нужно его осмотреть до приезда службы. Они уже уберут причину запаха, но нужно её найти. Пошли, это быстро.

— Да, сейчас.

Закрыв карту и спрятав блокнот во внутренний карман пиджака, он быстро пошёл за Майком. Он прав, чем быстрее разберутся с запахом, тем быстрее освободятся. Главное держать блокнот поближе к телу, чтобы не было ни шанса опять запустить в него длинный любопытный нос. Вильям не получает подсказок, вот и убийца их не получит, баш на баш.

На лестничной клетке их уже ждала небольшая группа санитаров, медбратьев и врачей. Здесь же стоял слесарь с ключом от чердака. Он морщился, явно первым вкусив прелесть этой вони. Из открытого люка, казалось, тёк тяжёлый поток какой-то отравы. Нацепив выданный слесарем респиратор, Вильям полез наверх. Чердак оказался огромным, странно, что здесь не сделали ещё один этаж. И окон много, хоть и ужасно пыльных. Под ногами тихонько шуршал керамзит и какие-то веточки и листики, которые когда-то натаскали мыши или задул ветер в окно. Кто-то позади него включил фонарик, и он осветил оплетённые паутиной балки. Паутиной. Вильям тяжело сглотнул. Паучок в коробочке.

— Фу, чёрт, что за запах? — Майк прикрыл лицо рукой, и Вильям чуть не сделал то же самое.

На чердаке стоял странный неприятный запах химии, как будто тут только недавно травили тараканов. Откуда он, было непонятно. Ещё несколько врачей и санитаров позади тоже морщились и вздыхали. Окна не освещали ничего, ужасно пыльные и затянутые паутиной, свет сквозь них казался коричневым, хотя должен быть белым. Своим дыханием, движениями, они подняли пыль, и луч фонарика метался в лёгкой пелене. Что тут искать, не совсем понятно. Это будет что-то вроде баллончика с аэрозолем или это мешки с чем-то сыпучим? Однозначно это нужно убрать, прежде чем запах проникнет дальше лестничной клетки, например, в отделение. Позади ухнула слишком сильно притёртая форточка, люди открывают окна. Вильям тяжело вздохнул и едва не подскочил, когда кто-то закричал. В суматохе понять, кто это был, оказалось непросто, он понял это только потому, что в одном из фронтонов начала собираться ахающая толпа. Быстро подойдя к ней, он заглянул через плечо и зажал рот рукой, забыв о респираторе. На мешках с отравой лежал пропавший Питер Карпентер с открытыми глазами и ртом, где какой-то паук уже успел сплести паутину. В самом пыльном и заплетённом паутиной углу. Пауки уже оприходовали и его, посчитав за элемент интерьера, а пальцы обглодала крыса. Трупные выделения намочили мешки с отравой, поэтому она и начала так вонять. Вильям резко отвернулся. На его карте стояла цифра три. Он умер третьим. Дитмар четвёртый. Нет. Давай, голова, думай. Если он схватит убийцу за хвост, он сможет подставиться, выведя Дитмара из-под удара. Нужно подумать, подумать, ну же… Вильям отвернулся от трупа, давая остальным паниковать и дальше, а сам тяжело вздохнул, пыльный воздух даже через фильтр лёг в лёгких, как одеяло. Кашлянув, чтобы прогнать это ощущение, он наконец поднял глаза и чуть не протёр их. Прямо напротив того фронтона, где лежал Карпентер, было видно явную шахту вещевого лифта. Вильям, пользуясь общим замешательством, подошёл к трубе с дверцей и открыл её. Вниз, на сколько хватало глаз и тусклого света, была темнота и два троса. Вильям дотронулся до него и хмыкнул. Трос смазан, новенький. Кто-то им пользуется. Где он проходит? Нужно найти, бежать найти. Оставив санитаров и уборщиков ждать полицию, он уже спустился на лестницу, как замер. Дверь в отделение оказалась широко открыта и заблокирована. Что уже успело произойти? Слезшие за ним двое психотерапевтов тоже замерли на пороге. Сглотнув, мысленно попросив бога, чтобы это было не из-за Дитмара, Вильям зашёл в коридор и застыл.

— Осторожно, нежнее… — из дверей закрытого коридора двое фельдшеров скорой медленно выкатывали каталку с мистером Форинджером. Тот лежал, бледный, как простыня, со сморщенным от боли лицом.

— Что с ним?

— Сердечный приступ. В умывальне нашли… — Кристи прижала к груди руку. — Только бы обошлось, Боже…

— Нас в отделении полчаса не было. Что за хрень? — Стоящий рядом Макс, ещё один психотерапевт, явно ошалел от такого поворота. Да все ошалели.

Когда за парамедиками закрылась дверь, все молча остались стоять в общем коридоре. Медленно оглядывались друг на друга, прекрасно понимая, что это означает. Отделение только что лишилось главы, который должен был управляться с документами и подписывать бумаги на перевод. Обескураженный мистер Монтгомери откашлялся, привлекая внимание и поднял руку.

— Ребята, психотерапевты, все документы на перевод сдать мне. Я поеду в университет прямо сейчас, попрошу передать мне право на подписи. Только быстро, через десять минут всё должно быть у меня, мне ещё три часа ехать.

Вильям тут же метнулся к кабинету. Нужно быстро всё разложить по стопкам, сложить в папки… И подумать, что такое мог сделать профессор, чтобы оказаться жертвой убийцы. Что он мог увидеть в умывальне, что он мог сказать. Вильям аккуратно складывал листы и вспоминал их разговор. Единственное, что сказал профессор из того, что могло бы дать такой неожиданный результат, это… Предложение поговорить с Кристианом и Аннелизой? Может быть…

Свет тонкими лучами пробивается через гнилые доски настила над головой. Красный свет. Шаги, дыхание прямо над головой. Ищет, он их ищет. Дитмар сжимает его в панических объятьях, почти повисает. Это вода? Что? Вода. Чистая, он видит свои босые ноги. Уходит. Пусть, пусть. А им нужно вперёд, быстрее. Показывает Дитмару рукой, куда им нужно, и начинает идти, держа его за руку. Вода не даёт, сопротивляется, не хочет его пропускать. Их пропускать. Прохладная и приятная, она шекочет и как будто шепчет «поспи». Но он не имеет права, нет. Свет фонаря, как прожектор, метается где-то на берегу. И вдруг кто-то с громким хриплым вздохом поворачивается к ним. Ныряет, утаскивая за собой Дитмара. Только бы их не было видно с берега. Дитмар как русалка со своими длинными волосами. Они закручиваются в кольца вокруг лица. Дитмар красив, даже так, бледный, сухой, полубезумный. Он не заслужил такой судьбы. Свет исчезает, и он выныривает.

— Тяжело, доктор…

— Называй меня по имени.

— Доктор…

— По имени.

— Уилл. Я знаю, где есть то, что нам поможет.

Оборачивается, пользуясь прикрытием зарослей рогоза. Он ходит, смотрит, светит фонарём. Он ищет.

— Где?

— На том берегу, за корягой в сарае. Там есть…

— Что?

— Там есть ружьё.

Глава 12

Утро началось раньше обычного. Вильям неспеша встал раньше будильника, привёл себя в порядок и сидел в кресле, размышляя. У него трое подозреваемых и очень важная подсказка. Профессора убрали после разговора с ним. И сразу же подкинули лом, чтобы расшатать. Убийца не знает, что он выкинул подменённые таблетки, а значит, нужно и дальше играть из себя больного и несчастного. Если бы он оставался на той отраве, возможно, труп Карпентера ударил бы по нему сильнее. Да, убийца рассчитывает, что он потерялся, растерялся и уже не соображает ничего из-за перегрузки. Но убийца поставил всё на внешнюю картинку, которую увидел. Он не знает, насколько Вильям на самом деле упорный, сильный и хитрый. В одном из старых детективов, которые он читал взапой у деда, он видел очень странный, но очень действенный приём. Нужно столкнуть подозреваемых лбами. И он даже знал, как это провернуть. Сегодня он сыграет с преступником, покажет ему слабость, спрятав нож в кармане. Пора нападать, но нападать со спины, как напали на него.

В отделении было тихо. Пациенты завтракали, было слышно, как стучат ложки о тарелки, стаканы о столешницы. За карточкой нужно зайти к управляющему, вот с него он и начнёт свой ход. Заглянув в столовую и кивнув Дитмару, Вильям быстро пошёл в административное крыло. Постучав в дверь, он дождался приглашения и проскользнул в кабинет.

— Доброе утро. Карточка Дитмара, — мистер Монтгомери сидел, зажимая в зубах сигарету и судорожно листая какие-то документы.

— Хорошо, что Дитмара вашего проф оформить успел. Всего пара бумаг осталась.

— Могу я с вами поговорить о том, что происходит? У меня есть пара мыслей и… — Вильям обернулся на дверь, изображая паранойю.

— А почему именно со мной, а не с детективом?

— У меня нет прямых доказательств, только мои наблюдения. И я хочу, чтобы это осталось в тайне… Я уже боюсь кому-то доверять и считаю вас надёжным человеком, — мистер Монтгомери жестом указал ему на стул и откинулся на спинку сиденья. — Я знаю, кто убивает.

— Смелое заявление.

— Это Чед.

— Можете пояснить? — Вильям сделал вид, что замялся, внимательно следя за управляющим. Тот пытался не нервничать, но жесты его выдавали с головой.

— Да. Он сам говорил, что писал диплом о судебной психиатрии и очень хорошо в неё разбирается. Он жаловался на недооценённость и уже несколько раз пытался меня поддеть, думая, что я фаворит у профессора. А ещё он живёт через комнату от меня, у него явно была возможность влезть ко мне. Потому что у меня в комнате явно кто-то покопался. Ну и я везде нахожу следы туфель, размер совпадает. Есть много мелких деталей, которые указывают на него. Да и в плане хватки он подходит, вы видели, как он ручку держит? А насчёт дверей… Я слышал недавно, что до сих пор не могут найти украденное размагничивающее устройство, которое на балансе. И за него попечительский совет собирается спросить. Думаю, у него была возможность его украсть, я сам в административное крыло ходил много раз, никаких подозрений там врач не вызывает.

— Хм… Я даже не знаю, что сказать… — мистер Монтгомери потёр глаза. — Знаете, в свете всего происходящего ваше заявление резонно более чем. Потому что я сам плохо понимаю логику происходящего и, кроме проявления психопатии, я это пока не могу объяснить.

— Да. Нас всех беспокоит происходящее, но я пытаюсь делать из этого выводы, — Вильям провёл ладонью по шее, якобы в попытке успокоиться. Хотя он сам старался не пропустить ни одного жеста. Ни одного взгляда.

— Вы себя плохо чувствуете?

— Да, у меня уже неделю кружится голова и тошнит. Но это не страшно, переживу.

— Уверены? Может, вам стоит взять отгул и сходить к медсестре?

— Я могу работать, правда, — Вильям протянул руку за картой.

— У вас, кстати, сегодня дежурство ночное с часу до восьми.

— А почему меня до этого не ставили?

— Не знаю, это у профессора нужно спросить. Но у нас сейчас неполный штат, выбирать не приходится.

— Хорошо, я постараюсь оправдать доверие. И… Могу я попросить вас выписать мне пропуск на одну поездку? Мне звонили из риэлторского агентства, они нашли для меня несколько вариантов квартир, я бы хотел поехать с агентом посмотреть пару.

— Хм… Я попрошу главврача под мою ответственность. Не делайте только глупостей, до комендантского часа вам нужно будет вернуться.

— Конечно, я же не дурак подставлять кого-то. Просто я очень уже хочу свою квартиру.

— Понимаю. Ладно, если что, я вечером отдам пропуск, если получится.

Под пристальным взглядом Монтгомери он вышел и слегка улыбнулся. Он прекрасно сыграл из себя психа, по лицу управляющего было видно, как он пытается оценить его состояние. Правильно, все должны думать, что те таблетки ещё работают. Кто бы их ни подсыпал, перемен в нём не должен видеть никто. Следующий — мистер Смит. Его комнатушка как раз близко. Постучав в дверь и дождавшись приглашения, Вильям вошёл в прокуренный насквозь кабинет бухгалтерии. Мистер Смит сидел на несколькими стопками папок так, что его было едва видно. Глаза за очками казались чёрными от недосыпа.

— Вы что-то хотели, Вильям?

— Да. У меня есть мысли по поводу убийцы, которыми я хочу поделиться с вами.

— Со мной? А как насчёт детектива или главврача?

— Я боюсь, что остальные не поймут меня, да и могут как-то проявить себя перед тем, кого я подозреваю. А вы человек спокойный и сможете сдержать в секрете.

— Допустим. И кто же, по-вашему, убийца? — мистер Смит затушил сигарету в пепельнице и поднял на него глаза.

— Мистер Монтгомери, — ого, вот это удивление. Мистер Смит не сдержал выдох.

— И с чего вы так решили? Он управляющий, зачем ему это?

— В том-то и дело, у него есть все возможности. Он имеет доступ ко всем системам, ключам, размер ноги совпадает с тем, что я нашёл, хватка.

— А зачем?

— Власть. Ну и немного деньги. Думаю, что профессор мешал ему реализовать свою власть. Видно было, что они прохладно относятся друг к другу. Да и когда профессор вышел из строя, он слишком быстро всё подхватил, как будто готовился к этому. Плюс вы подумайте, убыточный проект, который профессор хотел свернуть, но тут раз и начинаются убийства. Думаю, что он что-то здесь делал нехорошее, может, банально деньги мыл, а может, и ставил свой эксперимент. Да и Дитмар всегда говорил, что он слышит.

— Вы думаете, что он прослушивает кабинеты?

— Да, потому что убийца всегда чутко реагировал на то, что звучало в этих стенах. Если только это не было сказано шёпотом. Не думаю, что он и вас слушает, поэтому и пришёл сюда, — Вильям умело изобразил бегающий взгляд, и это явно не ускользнуло от внимания Смита.

— Вы в порядке?

— Ну… Голова кружится и тошнит, наверное, съел что-то не то. Ничего страшного, пройдёт.

— Нет, я говорю о вашем психическом состоянии.

— Я перегружен, ситуация стрессовая, но не думаю, что у меня всё хуже, чем у других.

— Да? Ладно, вам лучше знать, — мистер Смит ещё раз окинул его подозрительным взглядом. — Вы хотите, чтобы я присмотрелся к Монтгомери?

— Да. Только немного. Если вы найдёте подтверждение моих слов, вы сможете выдать его детективу. Меня она слушать не будет.

— Хорошо.

— Спасибо большое.

— Пока не за что.

Мистер Смит тяжело вздохнул и опять зарылся в бумаги. Теперь третий подозреваемый. Он прекрасно чувствовал, как вбивает между ними клин за клином. Вот только настоящий убийца точно знает свою личность и выдаст себя, расслабившись, подумав, что Вильям пошёл не по тому следу. Чед сидел в столовой за дальним столом, подальше от всех. Он всегда был не очень людимым, замкнутым, больше слушал, чем говорил. Да и пациент у него был со спецификой. Последний пациент. Вильям взял себе чай с сэндвичем и сел прямо напротив него. Чед явно не был этому рад, но изобразил вежливую улыбку и подвинул свой поднос.

— Я могу тебе доверять? — Чед удивлённо вскинул брови, явно не готовый к такому.

— Что?

— Я знаю, ты очень замкнутый, и если я тебе расскажу кое-что, ты сможешь сдержать это в тайне?

— Ну… Думаю, что да.

— Я пришёл кличности убийцы, — Чед наклонился вперёд, чтобы лучше слышать его шёпот. Вильям изящно создавал для каждого подозреваемого ореол тайны, секрета, которого достойны только они. Чтобы они считали себя чуть ли не избранными.

— И кто? — Вильям наклонился к самому столу. Нужно создать всё так, чтобы не было даже сомнений в правдивости происходящего.

— Мистер Смит.

— Но зачем ему убивать кого-то? — Чед округлил глаза. Какое удивление, настоящее.

— Деньги. Профессор случайно обмолвился, что проект убыточен и бесперспективен и его нужно закрывать. И то, что произошла череда убийств, облегчает закрытие, потому что никто при таких трагических обстоятельствах не будет излишне трясти документацию. А кому это может быть выгодно, как не человеку, держащему в руках деньги отделения. Он наверняка тут много намыл, и если это всплывёт, его посадят.

— А так его что, не посадят?

— А у меня нет против него улик, только догадки. У него совпадает размер ноги, у него есть доступ к ключам, в конце концов то, что профессора убрали, очень сильно указывает, что он мешал.

— Думаешь, профессора убрали?

— Да. Он, конечно, человек пожилой, но он слаб костями, а не сердцем. Иначе бы ещё после первого убийства отъехал.

— А знаешь… В этом есть логика. Он тут давно уже, мог следит за динамикой пациентов, за врачами… — Чед тут же подхватил его версию и принялся чесать подбородок. — Чёрт… Я ни разу не рассматривал всё в таком ключе. Страшно думать, что убийца здесь работает.

— Ну а как бы ещё он сюда проникал. Он должен знать планы коммуникаций, всё такое, — Вильям параноидально огляделся. — Это не приходящий, это местный.

— Я тебя понял. Но… Детектив…

— Она подозревает меня. Это в её глазах будет выглядеть как попытка выгородиться. В общем… Я хочу тебе доверить, потому что если со мной что-то случится, кто-то должен знать.

— Я тебя понял.

Кивнув Чеду, Вильям встал и подошёл к Дитмару. Тот без особого аппетита ел овсянку, которую явно не любил. А Вильям рассматривал его руки и думал. Он прекрасно помнил синяки и кольцо на указательном пальце правой руки. И он точно был уверен, что у кого-то видел это, вот только совершенно не помнил, у кого. Такое ощущение, что это было давно, ещё когда он здесь начинал работать, когда впервые появился тут. И потом, чтобы не привлекать внимания, убийца стал снимать кольцо на людях. Если в подсознании сохранилась хоть капля информации об этом, это должно всплыть, срочно. Погладив Дитмара по плечу, он улыбнулся в ответ на его улыбку и вышел в коридор. Ночная смена — это плохо. Обычно всё происходит так, чтобы врач это всё застал. Вильям не сомневался, что Карпентера убивали на глазах у Хьюго, и того тоже били на глазах у пациента. Чтобы было больнее, страшнее. Надежда только, что расписание изменили спонтанно, и убийца ещё не в курсе, если это не сам Монтгомери. Хотя и он может отвести от себя подозрения.

Скрипы, хрипы, шаги, тяжёлые, страшные. Дитмар, тянет его за руку. Куда? Мокрая одежда прилипла к телу, как тина. За ними гонятся, гонятся. Взрыв. Нет, выстрел. Справа груда ящиков в щепки. Сзади щелчок, кто-то перезаряжает ружьё.

— Давай, будем вилять!

Покорно разжав руку Дитмара, мечется, нелогично, непонятно, чтобы не прицелиться, не попасть. Взрыв, на голову и спину сыплются комья земли и куски красной травы. Дитмар бежит рядом, бледный, с прилипшими к лицу длинными волосами. Испуганный, но без страха. Он не боится ЕГО, он боится только не успеть добежать.

— В сарай, давай!

Вильям влетел в небольшой деревянный сарай и тут же налёг на дверь. Она слишком большая, слишком тяжёлая. Дитмар почти упал на дверь, пытаясь ему помочь, и створка захлопнулась. Щеколда сама упала в паз, отрезая их от Него.

— Нет… Ружьё?

Удар. От него содрогаются стены и откуда-то сверху на пол падает ружьё. Такое огромное, им не справиться в одиночку. Удар. Из двери появляется лезвие топора. Ружьё тяжёлое, слишком тяжёлое, не получится, не смогут. Надрывая руки направляет ружьё на дверь. Только бы Дитмару хватило сил нажать на крючок. Удар. И в появившейся дыре он видит ЕГО ЛИЦО. Настоящее. Взрыв. Его отбрасывает на пол от отдачи, в голове звенит. А за дверью тишина. Всё.

Вставать в полной темноте в половину первого ночи было странно. Он не привык к этому и первые несколько минут тупо пялился на блики, которые отбрасывал на стены ночник с эффектом свечи. Вильяма всегда успокаивал огонь, и сейчас, смотря на стену, он принимал очень важное для себя решение. Он собирался поверить в Бога и чёрта, но достучаться до того невидимого, что везде за ним ходит. Днём, в переполненном отделении это делать смысла не было. Здесь его не было тем более, слишком далеко от эпицентра происходящего. Там, в закрытом коридоре, нужно получить очень важную подсказку. Дитмар загадывал ему словесные загадки, говорил о том, кто умрёт следующим, изящно, как сказочник, пора разгадывать самые главные. Он нашёл двойника из зеркала. Теперь найдёт Безглазого. Потом и до того, что за дверцей доберётся. Всему своё время, всему свой порядок.

Быстро собравшись и не разбирая постель, Вильям вышел в тихий коридор. Наверняка все остальные уже там, он обычно приходил минута в минуту, не раньше и не позже. За окнами падал снег. Завтра у него выходной, даже в такой ситуации их этого не лишали, и он поедет после обеда смотреть квартиры. Это и пугало и успокаивало. Пугало, что он целый день не будет контролировать то, что происходит с Дитмаром. Но Вильям был уверен, что это будет шоу, чтобы он видел, так что в его отсутствие никто и ничего с Дитмаром не сделает. Идя по тёмной безмолвной аллее к приюту, Вильям обдумывал свой план. Навстречу ему прошёл патруль охраны. В тёмном парке тихо шелестел снег, в такой ночной тишине его даже было слышно. Он подозрительно хорошо выспался и был готов к атаке убийцы как никогда. В кармане брюк чувствовался маленький перочинный ножик. Не ножик даже, скорее что-то вроде открывашки. Его достаточно, чтобы нанести отличный удар. И Дитмар сможет им воспользоваться, координация это позволяет. Поднявшись на пост, он расписался в журнале и уселся в своё обычное кресло. Помимо Ликки и Майкла с Луисом, которые вечно попадали с ним в одну смену, на посту сидели двое охранников. Это были не те люди, которые сидят на входе в супермаркет и дремлют за газеткой. Это были здоровые детины с травматом в кобуре и дубинками на поясах. После ухода смены они перерыли всё отделение, проверили все двери. Вильям старался сидеть тихо и не высовываться лишний раз. Его и без того подозревают, нечего сильно воду мутить. В два часа ночи должен был быть обход. Но это всё не то. Вильям прекрасно понимал, что выманить друга Дитмара получится только при условии полного одиночества, вряд ли он и перед охранниками себя проявит.

— Пойду колени разомну.

— Скоро обход, — Ликка попыталась его остановить.

— Ну и что мне сидеть, не двигаясь? Хоть похожу немного, ноги затекли, онемели.

— Ногу за ногу не закидывай, — Майкл тут же попытался невесело его поддеть.

Кивнув в ответ, Вильям вышел в коридор. Нужно пойти в закрытый. В принципе, ему не запрещено туда ходить, единственный туалет всё ещё там. Ободрив себя этим, он быстро прошёл туда-сюда по коридору и, проходя мимо закрытого, проскользнул туда. Ну вот и всё, нужно действовать, назад дороги нет. Ему нужна одна подсказка, чтобы кто-то указал пальцем на дверцу. Не дезориентированный же Дитмар это сделает. Больше помочь некому. Вильям знал, прекрасно знал, как довести себя до ручки. В голове вертелась назойливая мелодия. Если не сейчас, то никогда. Упершись лбом в косяк, он медленно выдохнул, собираясь с духом. Петь это в темноте и одиночестве было страшно.

— В шлюп кошмар явился мне, идём со мной, о нет, нет, нет! — гго тут же бросило в холодный пот. Сглотнув, Вильям обернулся к коридору лицом и медленно пошёл вдоль палат. — Сдох, повешен, будь со мной, нет коридорного над волной. Здравствуй, здравствуй, мы одни, помоги ей и взгляни — мой путь, мой путь, смотри со мной — что-то поднимается над водой, — тихие слова на грани шёпота как будто отлетали от стен. А ужас, которые они всегда вызывали, начинал сжимать горло, не давая допеть. Дойдя до двери в кладовую, он развернулся обратно. — Смейся, смейся, пришла Вероника. Вот, вот, сдохла Вероника. Прочь, прочь, пришла Вероника! — горло сдавило окончательно, Вильям схватился за подоконник, чтобы было не так тяжело. Ну же, одна строчка, всего одна. — На… На турбине ушла в моря.

Почти прохрипев последние слова, он закрыл глаза, пытаясь понять, что происходит внутри. Он сам сейчас пел это, сам, почему так плохо каждый раз? Было в этом что-то парадоксальное. Дитмар сказал, что ему нужно сойти с ума. Но не говорил, каким образом. Если тогда, когда он был в регрессе, он ничего не видел и этот друг ему не помогал, значит нужно было что-то особенное. Как-то проявить себя, раскрыться. Тяжело вздохнув, Вильям открыл глаза. Паника накрыла с головой, казалось, что он сейчас просто рухнет навзничь от остановки сердца, настолько сильный ужас его скрутил. По коридору к нему шёл кто-то. И это был не пациент. Фигура плыла, как помехи в телевизоре, она то появлялась, то исчезала, и шла прямо к нему. Это было нечто с рисунков Дитмара, то, что смотрело на него в упор всё это время. И от тупого безмолвия, словно коридор наполнен водой, от волн ужаса, который был сильнее холодного разума, которые шли рядом с фигурой, Вильям понял, что сознание уплывает. Нащупав на груди крест, он сжал его в кулак до боли и зажмурился.

— Господи, ничего не просил и не попрошу никогда больше, забери всё, но оставь разум, умоляю…

От накатившего ледяного холода, который шёл то ли снаружи, то ли изнутри, Вильям задохнулся и наконец решился открыть глаза. Это не кошмар, это реальность, и он один, снова. Нечто стояло перед ним вплотную. Как туман, как галлюцинация, как помутнение. У него не было лица, только чёрные мутные провалы вместо глазниц. И оно смотрело на Вильяма. Секунда, ещё. Вильям втянул воздух сквозь зубы и кое-как разорвал челюсти.

— Или убей, или уйди, — тишина. Ещё мгновение — и фигура вдруг оказалась у дверей палаты Дитмара. Из палаты послышался громкий всхлип, и весь сковывающий ужас тут же улетучился. Вильям отмер как по щелчку пальцев и кинулся к палате, пытаясь глупо перегородить вход. — Нет.

Фигура покачала в воздухе чем-то вроде руки и явно поманила за собой. Вильям понимал, что сойти с ума сильнее, чем он уже сделал, не получится, поэтому покорно пошёл следом. Казалось, что он не в реальности, а в каком-то диком бреду, потому что увидеть что-то подобное своими глазами… Он не понимал, что происходит, что это, куда он идёт, но внутри головы как будто только что произошёл странный взрыв, не оставивший после себя ничего, кроме сажи и дыма. Фигура дошла до дверей в подсобку, дождалась, когда Вильям её откроет, и указала на стоящий у стены плоский картонный коробок от чего-то. Послушно отодвинув его в сторону, Вильям присел на колени перед небольшой дверкой, оставленной явно для доступа к коммуникациям в стене. Толкнув её, он замер, смотря в открывшуюся пустоту. Там не было ни труб, ни кабелей, перед ним было большое тёмное пространство и уходящая в него вниз лестница. Вильяму показалось, что его кто-то огрел по затылку, всё, совершенно всё, что он успел выяснить, что он успел узнать, что заметил и даже не успел осмыслить, всё сложилось в паззл. Озарение оказалось настолько сильным и шокирующим, что Вильям охнул. Он не понимал его, но был близок, словно то лицо из кошмара вдруг начало обретать конкретные черты. Прикрыв дверцу, поставив на место коробку и закрыв подсобку, он вернулся в коридор с палатами. Там было тихо, только негромкие всхлипы. Вильям быстро подошёл к палате Дитмара. Тот сидел на кровати, прижимая к себе Марта и нервно вздрагивая. Присев на краешек кровати, Вильям принялся легонько гладить его по волосам, чтобы успокоить.

— Вы видели.

— Да.

— Вы сошли с ума?

— Нет. Это ты всегда был здоров, — Дитмар поджал губы и разрыдался, как будто Вильям только что произнёс самые желанные слова на свете, как будто он назвал пароль.

Вильям аккуратно вытащил складную открывашку, показал без слов, как она работает, вложил Дитмару в руку и сжал его пальцы. Показав знак тишины, он обнял Дитмара и уткнулся носом ему в волосы. Он больше не чувствовал холода, чужого взгляда, присутствия, как будто всё закончилось. Как будто пережитый ужас смыл волной всё плохое, что он любовно хранил. Ничего не осталось. Ничего из того, к чему он привык. И накатило потрясающее спокойствие, как будто ему открылось что-то особенное, что-то фундаментальное. Расслабленно улыбнувшись своим мыслям, он погладил успокоившегося Дитмара по щеке, дождался, пока тот ляжет и, заглянув в остальные палаты, вышел в основной коридор.

— Вильям! — Ликка с санитарами и полицейскими бежала к нему и, подбежав достаточно близко, повисла на шее. — Какого чёрта ты пошёл один?! Я перепугалась!

— В туалет придавило, прости. Дитмар плакал во сне… — он погладил её по волосам, чтобы успокоить. Похоже, он выглядел достаточно спокойно, чтобы все поняли, что ничего не произошло.

— Боже… Я так боюсь теперь… Не смей уходить один!

— Хорошо, прости, со мной всё же хорошо, — Вильям вытащил из кармана завалявшуюся там конфету и протянул ей.

— Всё в порядке в пациентами?

— Да, можете проверить. Дитмар заснул.

Пока охранники осматривали коридор на всякий случай, они вернулись на пост. Тут отделение в отделении, у них под ногами. Дитмар показывал вниз. Маленькая дверца. Казалось, что у Вильяма в голове открылся волшебный ларчик с информацией, которая начала складываться друг с другом. И непосредственно к этой дверце имеет отношение тот, кто ставил подпись на планы, кто участвовал в реставрации крыла. Явно не добрый самаритянин, это задумывалось с самого начала. Похоже, для убийцы готов гроб, и пора заколачивать его. Первый гвоздь.

— Могу я задать один глупый вопрос? У нас в отделении планы эвакуации подписаны другим человеком. Я уже спрашивал у врачей, никто не знает… Ты вроде с самого начала тут работаешь, может знаешь.

— Это первый управляющий, наверное, — Ликка почесала кончик носа карандашом и поправила журнал с судоку.

— Кто был управляющим до Монтгомери? — в голову пришла догадка. — Смит?

— Да. Но там какой-то скандал у них с профессором был, вот на место управляющего взяли другого. — Вот оно как.

— А из-за чего был скандал?

— Из-за денег, конечно. Что-то там при ремонте было не так, по сметам не сошлось, профессора натянули в университете, и он уже вызверился на Смита.

— Хм…

— А ты почему спрашиваешь?

— Пытаюсь отвлечься, развеиваюсь. Когда долго сосредоточен на одном, начинаешь терять бдительность.

— Логично.

Вильям дождался, когда же придут охранники, и задумался. Скорее всего, тот, кого он подозревает, даже не знает о том, что Дитмар перестал пить таблетки. За это время он не приходил ни разу, по словам самого Дитмара. Значит, то, что у него ещё и есть чем защититься, станет настоящим сюрпризом. И самым главным здесь становится не выдать самого себя. Не выдать, что он уже догадывается, что уже в шаге от истины. И здороваться с этим человеком как обычно. Зная, что он сделал с пациентами, врачами… Разве это будет просто? Нет, не стоит надеяться. Вильям поджал губы и отвернулся к окну. В последнее его дежурство на ветке за окном ещё были листья. Сейчас на них налип снег. До Рождества осталось полторы недели. У них с Дитмаром мало времени, но у убийцы его ещё меньше.

— Он… Всё?

Дитмар, растрёпанный, тяжело дышащий. Да. Оборачивается к дыре в двери. Нет, он не сможет посмотреть, не сможет, противно…

— Да.

— И мы сделали это?

— Да.

Дитмар улыбается. По-настоящему, счастливо, тепло. Показывает пальцем на окно, через которое льётся не красный, а прохладный голубоватый свет. Нужно туда? Отлично. За окном тот же лес, но уже обычный, зелёный, кричат птицы, шурша листья. Вперёд, ещё. Нужно подальше отсюда увести его. Между деревьями вода. Море. Оно затянуто туманом, но ветер разгоняет его, открывая вдалеке ярко светящийся остров, большой тёплый город.

— Нам туда.

— Да.

— И ты со мной.

Дитмар хмурится, сжимая его руку. Как он всё понимает?

— Я у тебя в голове.

Берёт лицо в ладони. Целует. Да, так правильно. Так и нужно.

Рано утром Вильям стоял у ворот приюта, поджидая риэлтора, который обещал его здесь забрать. С него на посту охраны взяли подробное расписание, где, когда и с кем он планирует быть, во сколько вернётся. Вильям не пытался выкручиваться, отвечал честно, он понимал, почему всех так допрашивают. От расторопности этих людей зависит жизнь Дитмара, не ему им перечить. Сев в синий седан, он поздоровался с мужчиной, представившимся Джимом, и вздохнул. С Дитмаром всё будет хорошо. Он слишком далеко, чтобы увидеть шоу.

Первая квартира оказалась на старой улице эдаких нью-йоркских домов, кирпичных зданий с огромными окнами и высокими потолками. Квартира оказалась не огромная, но ужасно светлая, оформленная очень модным тёмным паркетом, на стенах чистая белая шпатлёвка, подпорные балки аккуратно покрашены в чёрный, ничего лишнего. Поставив галочку напротив неё, чтобы придержать для Вильяма, Джим повёз его во вторую. Она была более классическая, в новеньком кирпичном доме на три этажа. Простая, светлая, с ремонтом. Вильям старался одновременно изображать энтузиазм для старательного риэлтора, не уплывая в свои мысли, и пытался сдерживать себя. Он уже понимал, кто убийца. Ему не хватало всего одного штриха к подозрениям. И при этом он понимал, что никуда с этим не пойдёт. Что все его аргументы разобьются о словосочетание «вещественные доказательства». Если их нет, то и разговоров никаких быть не может. Это для игр подходят бездоказательные заявления. А Воловски от него как от мухи отмахнётся. Понимая, что осмотр подходит к концу, он попросил отсрочку до завтра, чтобы подумать. Он понимал, что город небольшой, и найти тут много вариантов за означенную сумму не получится. Джим высадил его в центре, как он и попросил, и протянул ещё одну визитку. Он так нервничал, или был настолько забывчив, что успел дать их уже десяток.

В принципе, квартиры, которые ему показали, ему понравились. Обе уже с ремонтом, только мебель купить осталось, в тихих кварталах, но недалеко от центра. Плюс у обеих есть стоянка, что очень важно. Можно соглашаться на любую. Подойдя к кафе, где постоянно дежурили таксисты, он закинул в рот конфету и непонятно зачем обернулся на витрину. В глубине кафе сидели Кристиан и Аннелиза. Призраки отца Гамлета. И вот что с ними делать? Вильям замер, рассматривая их. Только сейчас он наконец заметил, что одеты они неподобающе для секты. На Аннелизе излишне обтягивающее платье и сапоги на каблуке. А Кристиан в свитере и обычной куртке. Профессор сказал ему тогда, что нужно поговорить с этими двумя. И после этого выехал на каталке. Втянув воздух сквозь зубы, Вильям вошёл в кафе и направился к столику, за которым они сидели. Ну хотя бы спросит насчёт креста.

Первой его заметила Аннелиза. До этого сидевшая расслабленно она вдруг выпрямилась и опустила глаза, как будто испугавшись. Заметив эти перемены Кристиан обернулся, когда Вильям уже подошёл вплотную.

— Я мог присесть? — не дожидаясь приглашения, он вытащил стул из-за соседнего столика и сел к ним. — Как удивительно часто мы пересекаемся в последнее время. То ли судьба, то ли что-то другое, даже не знаю, что.

— А тебе не кажется, что ты нам можешь мешать? — Вильям высокомерно окинул Аннелизу взглядом удава и улыбнулся.

— Нет. Это вы мне мешали. А я поговорю и уйду, как будто меня и не было. Ешь, не стесняйся, я с Кристианом хочу поговорить.

— А почему не со мной?

— Потому что ты по-человечески говорить не умеешь, а языка ублюдков я не понимаю, — она чуть не задохнулась от возмущения. Конечно, неприятно, когда тебя оскорбляют, пусть ест большой ложкой.

— А может тебе просто нужно было свою гордыню засунуть куда подальше и смириться, тогда бы не получал?

— Не тебе меня учить.

— Ты просто никогда меня не пытался понять.

— Конечно, Аннелиза. Боли нет, когда бичуют не тебя, — от того, как её перекосило, Вильям испытал почти физическое наслаждение. Да, он научился говорить гораздо лучше неё и, скорее всего, сейчас смог бы выдержать даже словесную перепалку с пастором. Потому что у него, кроме знания Библии и всех других книг, был в рукаве ещё и здравый смысл. — А теперь я предлагаю спокойно поговорить. Какого чёрта вы здесь, как меня нашли и что вам нужно?

— Мы сейчас снимаем тут квартиру, переезжаем в Манчестер, — Кристиан поправил очки на носу и сложил руки на столе перед собой. Он благоразумно не лез в их перепалку, хотя явно был напряжён.

— Вы принесли в приют крест? — Кристиан спокойно кивнул.

— Да. Мы попросили передать его тебе, нас бы никто не впустил за забор. Я знаю, что ты плохо относишься к религии после своего опыта, но Ирма говорила, что это семейная реликвия. Я решил, что хоть как память ты захочешь её сохранить. Это было в её вещах.

— А что там ещё было? Почему это отдали вам?

— Потому что ты не приехал. Там были тряпки, крест и всё.

— Этот крест и так всегда со мной, — Вильям оттянул горловину свитера, открывая шрамы, идеально складывающиеся в крест на цепочке. На лице Аннелизы отразилась вся гамма чувств. Они не виделись с тех пор, как его забрал дед, последствий сеанса экзорцизма, естественно, они тоже не знали. — Как вы меня нашли?

— Случайно. Мы правда тебя не искали. Мы уже не в церкви давно, года три. После того, как отца Майлса посадили, у нас произошёл раскол. Нашлись те, кто его поддержал, но большинство просто ушли. Знаешь, одно дело петь над кем-то песнопения и качать крестом. И другое — запытать до комы, — Кристиан отхлебнул кофе из крохотной чашечки и вздохнул. — Может, тебе кофе или поесть заказать?

— Она надо мной издевалась и била сама, и без вас.

— Ты прекрасно знаешь все эти внутренние перепитии. Мои родители были в секте, когда я родился. И меня били не меньше, дурь выбивали. Непросто быть ребёнком в таком обществе. Мы тут не для того, чтобы портить с тобой отношения, которых и так нет. Мы пытаемся сбежать, как и ты, и начать новую жизнь. Без особой религии. Молиться можно и пять минут перед сном, Господь слышит даже те просьбы, которые к нему обращают всуе. Так что нет резона разбивать себе лоб.

— Кому вы отдали крест?

— Мужчине какому-то, он внутрь шёл. Сказал, что знает тебя. Мы завернули его в бумагу. Он… Был похож на тебя со спины, только в очках, на сером автомобиле и в туфлях смешных. Знаешь… — Кристиан хмыкнул. — Как бы коричневые, под крокодила, с острым мыском, — Вильям почувствовал, как искажается лицо. Ах ты сука, вот оно как. Ему уже давно нужно было поговорить с этими двумя, а он бегал от них, боясь собственного хвоста.

— Вы писали мне записку? — Кристиан удивлённо вскинул брови, явно не понимая, о чём речь.

— Какую? Я только просил мне перезвонить.

— Что отец Логан в Карлайле.

— Упаси Боже, если бы он был в Карлайле, нас бы тут уже не было, мы бы и без чемоданов побежали подальше отсюда, — похоже, это предположение этих двоих реально напугало. Ещё бы, отец Логан был вторым по важности человеком в секте и был крайне жесток в своих методах, он морально насиловал так, что никакие плётки не были нужны. От одних воспоминаний о нём тряслись руки.

— Тут есть кто-то из тех… Тех ублюдков?

— Сейчас нет, мы тогда успели вовремя, сбежали, — Аннелиза раздражённо цокнула языком. Её поганый характер был её главной гордостью. И умение разговаривать со всеми свысока тоже. — В конце концов, ты обещал купить огнестрел, отобьёшься.

— Не только обещал, но и купил, — увидев, как напряжённо замирают эти двое, Вильям потёр переносицу. — Я предлагаю вам двоим перемирие. Вы сообщаете мне, когда тут появятся те люди, а я в случае чего помогаю вам скрыться.

— Обещаешь? — Кристиан бросил на него напряжённый испуганный взгляд. Да, похоже, та выходка была последней каплей. Хорошо хоть до убийств не дошло.

— За кого ты меня принимаешь? Я честный человек, — протянув руку для рукопожатия, он кинул взгляд на часы над барной стойкой. — Мне нужно ехать.

— А номер телефона?

— В справочнике посмотрите номер приюта. Личных там нет. Ваш у меня есть, — Вильям остановился у выхода и вернулся. Быстро написав на бумажке номер пейджера, сунул его Кристиану. — А знаете, я видел Дьявола. Только вот… Что он был? Алкоголь, который мутит сознание? Деньги, которыми покупается совесть? Может, пустые слова? Я видел Дьявола сотни раз, и ни разу он не был чем-то мистическим. И в этот раз Дьяволом оказался человек. Снова. Какая жалость.

Оставив их с недоумением смотреть себе вслед, Вильям вышел из кафе и сел в такси. Пора в приют. Картина сложилась. В голове всё мелькал кошмар, который он увидел сегодня. Он помнил его в деталях. Подсознание раньше него обо всём догадалось. Оно сложило все мелкие, как песок, детали и вывело общее, пока ему самому для принятия версии нужны были подтверждения.

Приют от ворот больше не казался зловещим, он казался обычным старинным особняком, красивым, но ничем особенным. А белый снег только подчёркивал его красоту. Несколько людей чистили ближайшие к воротам статуи от растений и мха. Пройдя в калитку, Вильям отдал свой пропуск охранникам, чтобы те его закрыли, и обернулся на знакомый голос за спиной. Мистер Смит негромко ругался, пытаясь засунуть ключ в замок на двери своего авто. Вильям не знал, как успел вернуть себе спокойное лицо до того, как тот обернулся, потому что хотелось вцепиться ему в горло и душить. Потому что картина сложилась.

— Вы сегодня отлучались? — мистер Смит отвлёкся от автомобиля и протянул руку для рукопожатия. — А я уже уезжаю, нужно последние бумажки в банк сдать, и тогда уже помогу Монтгомери с переводом. Могу сказать, что пока что никаких признаков подозрительности я не заметил.

— Спасибо, что отнеслись к моим разговорам серьёзно, — Вильям пожал руку, пытаясь не выдать ничем собственное нервное перевозбуждение. Рукопожатие, правая рука, кольцо. Вильям чуть задержал руку Мистера Смита в своей как бы ненарочно. Кольцо гладкое на указательном пальце. Вот убийца и выдал себя. Молодец, осталось на лбу признание маркером написать. — Ездил к риэлторам, скоро у меня будет своя квартира здесь.

— О, это хорошо, поздравляю.

— Спасибо.

Отойдя от мистера Смита, чтобы тот сел в машину и выехал за ворота, Вильям старательно держал лицо. Кто бы мог подумать, что стоило только обратиться за помощью, и всё встало на свои места. Стоило только сыграть на гордыне убийцы, и он тут же себя выдал. Как удобно, когда эго настолько большое, что есть, куда ткнуть. Нужно позвонить риэлтору, согласиться на первую квартиру, чтобы съехать отсюда поскорее, и наконец вывести портрет этого ублюдка в своём блокноте.

Темнота комнаты не пугала, в ней не было больше ничего опасного. Что может быть опасного в бестелесности? Нет, все эти мерзкие зверства делала тварь похуже призраков. Тварь из плоти и крови. Почерк на записке, подпись, перьевая ручка, отпечаток туфли, телосложение, курение, машина серая, кольцо, всё вставало на свои места. И, самое главное, он начинал понимать мотив. Единственное условие, при котором было выгодна насильственная смерть пациента, это закрытие проекта без шума и пыли, по независящим от управляющих причинам. Чтобы никто не копался в документации лишний раз. Чтобы никто не считал деньги. Вильям медленно наматывал цепочку от креста на руку и закипал всё сильнее и сильнее. Не было никакой мистики в этом. Мистика, наоборот, пыталась ему помочь, а он не понимал знаков. Но теперь-то он всё понял. Только один человек мог устроить на территории отделения неучтённую комнату, а скорее всего, целые катакомбы, тот, кто был здесь с самого начала, тот, кто был предыдущим управляющим и руководил ремонтом. Мистер Смит. Комната внизу. Ха! Отделение поднято над уровнем соседнего. Потому что были подняты полы и под всем отделением целый лабиринт, прячься не хочу. И шаги, и скрипы, и что ещё угодно можно изображать сколько угодно, запугивая пациентов и персонал до икоты и паранойи.

Вильям зло зарычал и кинул крест в стену, закрывая лицо руками. Этот человек взял его за горло в первую же секунду, он знал, как на него надавить, знал все его страхи и проблемы, потому что сам психотерапевт и прекрасно разбирается в людях. Он сам ляпнул, что вёл человека, вырвавшегося из секты, он точно знал, как имитировать их, как складывать записки. Он реально понимал, что Кристиан его раскроет, поэтому был против разговора. Он даже хватку имитировал мастерски, чтобы скинуть с себя подозрения. И только в последний момент он решил не просто запугивать Вильяма, нет, он решил его подставить! На нём сыграли, как на музыкальном инструменте, нагло воспользовались, его хотели подставить, именно его, его заставили даже думать, что всё это его рук дело! Он кинул взгляд на тускло блестящий крест на полу и прищурился. Теперь с этим нужно что-то делать. Никаких доказательств у него нет и быть не может. Дитмару никто не поверит, остальные пациенты в несознанке, Хьюго в тяжёлом состоянии, профессор в реанимации только что был. Он избавился разными способами от всех, кто мог быть опасен. А вот его, похоже, перестал таковым считать. Думает, что Вильям ещё не догадался о подмене таблеток. Вильям зло заулыбался и поднял крест с пола. Но теперь он знает, куда смотреть. И знает, от кого спасать Дитмара. А уж если и из Дитмара он сможет вытащить подтверждение для своих слов… Это будет последний гвоздь.

Глава 13

Вильям прекрасно отдавал себе отчёт о том, что способ спасти Дитмара прямо сейчас только один. Ему нужно оказаться за много миль отсюда, где его не достанет этот подонок. Рождество через три дня, у них нет времени. На Рождество наверняка всё закроется и проблемы с документами затянутся. Такое ощущение, что мистер Смит прицельно всё это время шёл за Дитмаром. Остальные пациенты были плохи, но Дитмар… Он был запуган, ужасно запуган, он был в настоящей панике, как будто на него давили каким-то особенным образом. Даже если так, вряд ли Дитмар сможет что-то выдать. От него бы фамилии добиться, и то хорошо.

Вильям утром проснулся очень рано и ходил кругами вокруг приюта, изображая прогулку. На деле он пытался понять, как можно вывести Дитмара не через главный вход. Проблема была в том, что третий этаж был очень высоко, слишком опасно. Вот если бы палаты были сразу снизу, где отделение дожития, там не было бы опасений. У Дитмара достаточно устоялась координация, чтобы по широкому карнизу пройти в любую сторону. А куда дальше? Вильям остановился рядом с остатками спортивной площадки. Пока что её превратили в склад ненужных вещей, и посередине под брезентом высилась какая-то гора.

— Эй, парень, чего надо? — Вильям вздрогнул, увидев за сеткой ограды охранника. Тот курил и смотрел сонными равнодушными глазами.

— Да ничего, задумался… Интересно, когда будут уже площадку восстанавливать, пациентам воздух нужен…

— Э-э-э, не скоро ещё. Вон как матрасы с подушками старые вынесли неделю назад, так они и лежат. Пока плесенью не порастут, блять, — охранник махнул рукой на кучу под брезентом и затушил сигарету в банке из-под кильки.

— Печально.

Вильям кивнул охраннику и пошёл дальше. У него есть идея, но она безумна. Выдержит ли это Дитмар физически, выдержит ли его психика… Прыгать даже с высоты карниза второго этажа очень высоко, очень высокие потолки и фундамент высоко. Тяжело вздохнув и потерев лицо, он быстро направился к главному входу. Расположение всего в парке он и так знает, план побега, может, придёт в голову после завтрака.

В отделении атмосфера надвигающейся грозы была невыносимой. Казалось, что сейчас сверкнёт молния. Выпив свой кофе, Вильям забрал карту Дитмара и напряжённо следил за ним глазами. Нельзя ни на минуту упускать его из виду, потому что с обнаружения трупа Питера прошло уже достаточно времени, чтобы Смит решился на убийство Дитмара. И, похоже, Дитмар тоже это отлично осознавал. Он сидел как на иголках, с ногами забившись в кресло в углу, чтобы никто не подошёл со спины, и осматривал зал отдыха в почти паническом состоянии. Не выдержав этого напряжения, Вильям всё же подошёл к нему и слегка наклонился, чтобы говорить тише.

— Дитмар, всё в порядке?

— Да… Нет. Нет, не в порядке. Всё плохо. Я… Мне нужно в туалет, я боюсь встать из кресла.

— Я могу проводить и постоять на входе, чтобы никто не вошёл.

— Да? Хорошо, хорошо, я согласен.

Дитмар как-то слегка неуклюже встал, и стало видно, что у него от напряжения дрожат колени. Кивнув сидящему у стойки Чеду, чтобы присмотрел за остальными пациентами, Вильям повёл Дитмара к закрытому коридору. В голове было пусто. Этой ночью у него нет дежурства. Если не случится чудо и их отсюда не переселят вниз, Дитмар обречён. Потому что этажом ниже у Смита не будет возможности зайти и выйти среди ночи незамеченным. А ещё нужно найти тот чёртов лифт, где-то же он есть в отделении. Голова натурально кипела от невозможности просчитать все варианты. Ему нужен счастливый случай, жизненно необходим.

— Вильям, вы мне срочно нужны, — мистер Монтгомери вырос впереди как из-под пола, хотя это просто он настолько задумался.

— Сейчас, провожу Дитмара и приду.

— Нет, срочно. Пока у секретаря университета есть окно, — управляющий подозвал к себе одного из охранников и почти впихнул ему в руки Дитмара, оцепеневшего от страха. — Проводите мистера Прендергаста, куда он собирался, и проследите, чтобы всё было нормально. Не спускайте глаз.

— Но… — Вильям даже не успел ничего сказать, мистер Монтгомери буквально поволок его за собой за руку.

— Чем быстрее я получу ваши подписи, тем больше вероятность, что завтра к обеду Дитмара заберут.

— Да?

— Да, его приняли в ту больницу, которую выбрала его семья, нужны подписи лечащего врача, — слетев в свой кабинет, он вытащил две бумаги и сунул Вильяму в руки. — Уж не знаю, знаете ли вы, но убийца следует плану, и если выдернуть из плана Дитмара, это может его затормозить. Мне кажется поэтому проф так торопился с ним, он понял систему.

— В порядке подписания договоров, я знаю, — Вильям размашисто подписал бумаги и протянул документы обратно. Мистер Монтгомери тут же сунул их в факсовый аппарат.

— Вот, значит, вы понимаете мою логику.

Вильям понимал, но говорить о том, что Дитмар может не пережить эту ночь, он не стал. Дождавшись, когда же его отпустят, он быстро пошёл в сторону закрытого коридора.

— Дитмар не в зале? — Мартин, санитар, мотнул головой.

— Нет, он вроде с охранником в туалет шёл.

И вдруг звон, какой-то странный, как будто кто-то зеркало кулаком ударил. Пауза и что-то громко раскололось. Надрывный крик и какой-то странный вздох заставили Вильяма замереть на месте, а не кинуться на помощь. На помощь же кинулись двое охранников. Понадобилось несколько мгновений, но даже они могли бы стать решающими. Проклиная всё и вся, он кинулся к коридору. Открытые настежь двери, возбуждённые крики врачей, пациентов. Дитмар. Махнув на все нормы протокола, Вильям растолкал охрану и остановился в дверях туалета. Он сидел в углу напротив умывальников, в куче осколков зеркала со стены, обсыпанный ими, второе зеркало осталось на стене, но, похоже, удар был такой силы, что лопнул даже керамический кафель. И он был весь в крови. Наплевав на то, что может пораниться об осколки сам, Вильям подлетел к Дитмару и присел на колени. Живой, живой. Его колотило со страшной силой, руками в крови он закрывал лицо и дышал с надрывом, как будто задыхается, в кулаке он сжимал открывашку, испачканную в крови. Но он, похоже, смог дать убийце отпор, которого тот сосем не ожидал. Дитмар смог защитить себя. Значит, убийца ранен, и теперь его ничто не скроет.

— Дитмар, Дитмар, посмотри на меня, посмотри, пожалуйста.

Вильям аккуратно взял его за руки, чувствуя скользкую кровь. От страха за него начала слегка кружиться голова. Только бы с ним всё было в порядке. Наконец Дитмар смог оторвать руки от лица и, заглянув в лицо Вильяма, разрыдался в голос. Воя в истерике, он повис на Вильяме, дал себя поднять на руки. Обернувшись к дверям, чтобы отнести Дитмара в процедурную, он увидел, как полицейские в шоке смотрят куда-то вверх. Внутри всё оборвалось от догадки, и Вильям с опаской поднял голову. На потолке было видно пятно неправильной формы, как если бы потекла крыша и сквозь побелку влага просочилась наружу. Только оно было не жёлтое, как всегда бывает, а красное с оранжевыми краями. Трупное пятно. Тут лежал Карпентер. Значит, в коридоре, прямо напротив туалета, должен быть тот лифт. Пообещав себе проверить всё, Вильям быстро понёс Дитмара в процедурный кабинет. Там уже стояли на изготовке Ликка, Мэтт и Джош, которого тут оставили на всякий случай, трупы обмывать. Увидев живого Дитмара, он вытер рукавом пот со лба и принялся с энтузиазмом мыть руки. Пока даже не ясно, что произошло и насколько сильно он пострадал.

— Вильям, смотри, — Ликка аккуратно разобрала слипшиеся от крови волосы и тяжело вздохнула. Похоже, именно это было целью.

— Тебя ударили? — Дитмар прерывисто втянул воздух.

— Он… Он головой об зеркало ударил…

— Ну ясно. А второе снял со стены и разбил об него. Думал, что сможет так убить.

— Нет, это он пытался запугать. Всех пациентов нашли как будто в их кошмарах, — Вильям взял Дитмара за подбородок и поднял лицо к свету, чтобы вытереть кровь с лица. Несколько порезов на лбу, на щеке, губа рассечена.

— Дитмар, всё нормально, всё хорошо, ты в безопасности, ты не смертельно ранен. Сейчас всё залечат, и будет всё в порядке.

— Я… Я смог… Он пытался, но…

— Дитмар, разожми кулаки, нужно осмотреть руки. Давай, — Дитмар исступлённо закивал и принялся судорожно, по пальцу, раскрывать кулаки. И в одном из них лежала запонка, вырванная из манжета с мясом. Все трое замерли, разглядывая её.

Подставив судок для инструментов, чтобы Дитмар положил туда запонку, Вильям отставил его в сторону. Это криминалистам передать, вместе с открывашкой. Пусть маются. Он уже нашёл убийцу и, похоже, смог его переиграть. Какой бы силы ни был удар Дитмара, крови явно было предостаточно. Да и оторвать кусок манжета у него получилось. Вот уж чего не ожидал от него Смит. Наверняка думал, что он такой же беспомощный и заторможенный, как когда-то. Пока Дитмара обмывали, зашивали слишком глубокие порезы, Вильям снял с себя пиджак, испачканный в крови, и сел в коридоре.

— Охранник сказал, что услышал из кладовой какой-то шум и пошёл проверить, всего на мгновение отвлёкся, когда услышал звон, сам не понял, откуда он. Да что такое, он что, сквозь стены ходит, куда он делся?

— Сквозь стены… — Вильям задумчиво повторил за управляющим. Если лифт прямо напротив туалетных комнат, которые самые первые к выходу из коридора, логично, что он смог всё провернуть. Отвлёк охранника, зашёл через дверь, а вот убегал уже через лифт, потому что то, что сделал Дитмар, так просто не спрячешь. Наверняка внизу дверь выходит в неочевидное помещение типа склада или бытовки, чтобы там успеть привести себя в порядок.

— Мы помешаем, — Вильям вскинул взгляд на Монтгомери. Похоже, он прослушал что-то важное.

— Что?

— Все пациенты переезжают в отделение дожития. Прямо сейчас. Оно всё равно пустое. Если убийца хорошо ориентируется здесь, там у него будут проблемы, оно по-другому устроено.

— Ага.

Вильям закивал и пошёл к палатам. Нужно забрать кролика Дитмара. Но важнее понять, где лифт. Не для себя, для следствия, просто показать пальцем. Чем больше физических доказательств, тем лучше. Забрав Марта, Вильям остановился напротив туалета. Заходить туда запретили, чтобы криминалистам было что смотреть. Осколки зеркала в крови… Мотнув головой, Вильям повернулся лицом к окнам. За ними качались на ветру ветви осины внутреннего двора. Пытаясь изобразить максимальную отстранённость, он начал разглядывать стенные деревянные панели. Очевидно, что это должен быть какой-то элемент, который легко открывать и закрывать как было. И тут взгляд зацепился за пометку карандашом. На тёмном дереве её было почти не видно. Он присел, разглядывая надпись. Аккуратно, рукой Хьюго, на панели было выведено «МД». Вот что случилось. Смит не вредил врачам, пока те не становились опасны. Вот что хотел ему рассказать Хьюго перед тем, как пропал, что нашёл лифт. Смит покопался в его записях, как копался в записях Вильяма, и, испугавшись, решил его устранить. И думать не нужно, что профессор попал в больницу не сам, что он вычислил Смита и тот решил избавиться и от него. И сейчас Вильям ещё в добром здравии только потому, что Смит скинул его со счетов. Но после сегодняшнего не стоит надеяться, что он не понял свою ошибку. Они с Дитмаром под прицелом. Со стороны коридора послышался голос Смита, он командовал, куда переносить бумаги. А Вильям едва успел подняться на ноги, прежде чем в дверях появился он.

— Вильям, всё в порядке? Вы как привидение увидели, — Смит с инвентарной книгой и ручкой зашёл в коридор и направился к первой палате. — Кровать, постельное бельё. Матрас, подушка, наперник, господи, как мне надоела спешка…

— Не, со мной всё нормально, — решив сыграть ступор, Вильям медленно направился к выходу.

— Может, вам выходной взять, что-то вы плохо выглядите.

— Моего пациента пытались убить. Мне это молча скушать?

Смит пожал плечами и, поставив какие-то пометки в книге, зашёл в следующую палату. А Вильяму нужно к Монтгомери, узнать, куда ему нужно идти. Ну и нужно бы другой пиджак взамен грязного взять. Обед, похоже, они будут встречать в другом отделении. Сердце ещё билось в горле, но сейчас он наконец мог мыслить спокойно и быстро. Голова ясная, и это главное.

Отделение дожития оказалось с куда более высокими потолками. Без деревянных панелей, светлое, пустое, гораздо больше экспериментального. Палаты пациентов были большими, на шесть пациентов. Металлические кровати на колёсиках даже без матрасов, тумбочки для каждого, пара простых кресел. На окнах занавески, слегка мятые внизу, где до них дотягивались пациенты. Вильям первым вошёл в палату, которую отдали Дитмару. Пройдясь между кроватями, он положил на одну, на которой всё же был матрас, Марта и засунул руки в карманы.Итак, побег всё ещё не отменяется. Нужно это решать. Ещё раз обойдя палату, чтобы убедиться, что просочиться сюда незамеченным просто не получится, он подошёл к окну и замер. Сегодня ночью всех оставшихся врачей вывели на ночные дежурства для надёжности. Последний шанс.

За окном был до доли знакомый пейзаж. Да они сейчас ровно под его кабинетом. А это отличный шанс. Вильям принялся вспоминать, как вся эта стена выглядела снаружи, когда он осматривал её утром, и едва подавил улыбку. Тот план, что он придумал, мог сработать сейчас. Идеально сработать. Медсестра застелила постель, принесла плед Дитмара, бросила на Вильяма испуганный взгляд и выскользнула в коридор. На пороге наконец появился Дитмар в сопровождении санитаров и охраны. Теперь он особо охраняемое лицо. Как его родне будут объяснять перемотанные руки, шею, зашитую губу и кучу пластыря, Вильям не знал. Сейчас он в обычной зимней тёплой пижаме и тапочках, и бинтов почти не видно, но его же разденут, чтобы переодеть…Он поправил уши Марта и улыбнулся.

— Это твоя комната на сегодня. Завтра ты уезжаешь отсюда.

— Правда? — лицо Дитмара тут же расцвело, и стало ясно, что это были самые желаемые слова. Вот только на это не было времени. Вильям был уверен, что в панике Смит натворит дел и нужно срочно выводить Дитмара из-под удара.

— Да. Так что пока тебе нечего беспокоиться.

— Надеюсь… — Дитмар присел на кровать. Вот самый момент, чтобы поговорить, но в дверях стояла охрана и медсестра.

— Мне нужно поговорить с пациентом с глазу на глаз.

— Нам сказали присматривать за ним.

— Вы знаете, что такое медицинская тайна? Почему вам нельзя на сеансах присутствовать?

— Но…

— Выйдите все на десять минут, — все замерли, посматривая на него. Вильям зло скривил лицо. У него нет времени, а эти все его ещё и отнимают. — Все вон отсюда! — дождавшись, когда закроется дверь, он быстро закрыл её на замок и подошёл к Дитмару вплотную. — Ну же, кто он. Последний шанс.

— Я… Кхф… — Дитмар издал нечленораздельный звук, давясь воздухом. Вильям видел жертв планомерных издевательств и насилия, он знал, как тяжело назвать имя, когда тебе за это пообещали смерть.

— Дитмар, посмотри на меня. Я тебе верю, всегда верил, — Дитмар поднял на него бледное лицо с широко раскрытыми глазами. — Ты можешь не говорить, если боишься, просто смотри на меня. Убивает пациентов реальный человек, а не мистика, — Дитмар тяжело сглотнул. Вот оно, нащупал. — Это кто-то из персонала. Из этого отделения. Это не санитар. Это не медсестра. Это кто-то из врачей, — внимательно следя за лицом Дитмара, Вильям решил наконец сказать вслух то, о чём подумал ещё стоя на коленях перед тьмой. — Это кто-то из администрации. Мистер Смит, — Дитмар скривился и разразился протяжным воем боли. Вот и ответ. Дитмар задрал голову к потолку и попытался вдохнуть сквозь зубы.

— Я говорил. Я говорил врачам, мне не верили. Я же чокнутый, мало ли что я могу говорить. А он ночью уходил в какие-то комнаты через маленькую дверцу. Он вколол мне что-то, от чего мне было так плохо, как никогда в жизни, — он не говорил, он едва слышно мычал сквозь зубы, не мог их разжать их от разрывающей боли. — Он делал больно. Всё больнее и больнее.

— Когда это началось?

— Полгода назад. Я говорил, что мне плохо от таблеток, что меня рвёт. Меня не слушал никто. Всем было на меня плевать, я же больной на голову, — согнувшись пополам на стуле, он уткнулся носом в плечо Вильяму, сжимая пиджак на предплечьях в кулаки. — Я не хочу умирать, я боюсь.

— Дитмар, я хочу тебя защитить, но… Пока ты в больнице, ты в опасности. Тебе нужно бежать, — Дитмар шокировано уставился на него. — Прости, но у меня нет никаких реальных доказательств против него, кроме твоих слов и того, что мне показал мистер Шенн, а на суде это не прокатит. Но если ты сбежишь, ты поднимешь такую шумиху, что сюда съедется вся полиция графства, и тогда тебе если не поверят, то хотя бы возьмут за версию. И начнут копать под него. Расскажи мне всё, что вспомнишь.

— Он был тут первым, он был управляющим, когда я сюда попал. Я знаю, что был какой-то скандал, после которого он потерял место, и тогда всё началось. Те таблетки… Я же не знал, что это, не знал, что мне от них плохо, а так бы не пил, может, и не провёл всё это время в бреду… — Дитмар рукавом халата вытер слёзы. — Он один, правда. Я не знаю, как он всё это делал, но он настолько нас всех запутал и запугал, что мне казалось, что это мой бред, что это просто кошмары. И только когда он убил Лу, я понял, что он реален и он нас всех уничтожит.

— Почему?

— Не знаю… Он называл нас единственным, что держит его на плаву. Типа мы для него как спасательные круги. И чем дольше мы будем в больнице, тем лучше для него. Но потом что-то произошло, и он начал нас бить.

— Он колол вам инсулин, я уверен. После него очень плохо, инсулиновая шоковая терапия запрещена.

— Его это не останавливало…

— Дитмар, мне нужно, чтобы ты запомнил каждое слово, что я сейчас скажу, — Вильям взял его лицо в свои ладони и заглянул в глаза, наконец-то в них не было тумана, хорошо, что он давно вывел эти чёртовы таблетки из терапии. — Сегодня ночью я на дежурстве. В половину первого, перед своим уходом, я открою в твоей палате окно, и как только я закрою дверь, тебе нужно очень быстро действовать. Вылезешь на карниз вдоль этажа, закроешь окно, как сможешь, и иди в сторону спортивной площадки по карнизу, постарайся не сорваться. Там будут лежать накрытые брезентом старые подушки и матрасы без пружин. Прыгай туда. Будет больно, терпи, беги в угол, где растёт девичий виноград, я спрячу там кусачки. Выгрызи себе в сетке дыру, только чтобы ты едва мог пролезть, и беги к аллее. Старайся не попадать в свет фонарей. Вдоль аллеи спустись к дороге к жилому корпусу, перебеги её там, где один фонарь разбит. Рядом с жилым корпусом есть огромный старый дуб, в нём — большое дупло, залезай в него и сиди тихо. Там я оставлю сумку с одеждой, деньгами и часами. Патрули ходят по территории больницы каждые двадцать пять минут, следи за временем. Ровно между пересменками беги к заброшенной части сквера и там иди вдоль наружного забора. Там будет вываленная часть, прикрытая плющом, щупай стену. Как только выйдешь за территорию больницы иди вниз к бензоколонке. Там возьми такси до дома матери. Помнишь адрес?

— Да… Не уверен.

— Я положу записку. Скажи, что ты из персонала, если начнут расспрашивать. И ни в коем случае не останавливайся, пока не добежишь до дупла. У тебя будет десять минут на то, чтобы в нём спрятаться, и будет обход. Лежи тихо, в том дубе живут белки, собаки часто там лают, на это уже не обращают внимание.

— Я боюсь… — Дитмар испуганно прикусил губу и тяжело вздохнул. Вильям на секунду задумался и крепко обнял, прижимая к себе.

— Я тоже. Но тогда я точно заставлю его действовать так, как нужно мне. Эта тварь игралась с нами всеми, как с игрушками. С вами, с нами. Время мне сыграть на его чувствах. Всё, мне надоело быть ведомым.

— Знаете, Вильям… — Вильям замер. Дитмар впервые назвал его по имени за всё время. — Человека убивает не то, что останавливает сердце, а то, что сжирает душу. Мою сожрал этот ублюдок.

Вильям слегка дрожащими руками погладил Дитмара по голове, чтобы успокоить, и отстранился. У них нет времени. Но, как ни странно, Дитмар смог выиграть для них ещё полсуток. Он достоин жизни, он боролся за неё и выиграл бой. Теперь очередь воевать Вильяма.

На обед он не пошёл, есть дела и поважнее, он только помахал всем рукой. Вильям прекрасно понимал, что после всего произошедшего с другими врачами его странное поведение спишут на нервный срыв. Чувство, что он откровенно обманывает и даже местами слегка подставляет коллег, неприятно шуршало где-то внутри, но он его подавлял. Пусть лучше сейчас он всех обманет, зато потом всех спасёт. Вильям вышел на улицу и решил ещё раз пройтись вдоль приюта, чтобы удостовериться, что Дитмар сможет пройти по карнизу. Да, всё, как он думал, да, нужно будет пройти два угла, но декоративный карниз достаточно широкий, чтобы Дитмар мог шагать спокойно. Матрасы лежали там же, никуда их убирать явно не собирались. Кивнув себе, Вильям пошёл окружной дорожкой к жилому корпусу. Чистый сквер, пустой и тихий, спокойствие нарушали только стаи воробьёв, которые оккупировали несколько поилок на пути к большому пруду за приютом. Вильям повернулся на шум и замер. По дорожке к пруду шёл мужчина в клетчатом пальто, с тростью и в шляпе. Старый знакомый. Воробьи его не шугались, он шёл прямо через их толпы, как ветерок.

— Эй. Вы кто? — мужчина обернулся и приветственно поднял шляпу. — Это вы мне показали дверцу? — кивок, улыбка. — Проследите за Дитмаром, пожалуйста. Он сможет, но ему нужна поддержка.

Мужчина покладисто кивнул и пошёл дальше к пруду. Вильям не понимал, в какой момент он реши поверить в призраков, но иного объяснения у него не было. Потому что уж чего, галлюцинаций у него не было никогда, а его таблетки все признаки его болезни и вовсе подавляли. Вздохнув, он отвернулся и, ускорившись, быстро пошёл к корпусу. Поздоровавшись со стоящими в холле людьми, он быстро прошёл в чёрную душевую, через которую его провела Ликка. Там стояли шкафчики с инструментами. Откопав там кусачки, он перекусил ими на пробу какую-то проволоку, лежащую мотком в углу, и сунул их в карман. Дитмару должно хватить силы надавить на них. Главное, чтобы ночью была хорошая погода. Ну или хотя бы не было сыро, потому что тогда карниз может стать скользким.

Маленькая спортивная сумка у него лежала просто так. В поездах он складывал в неё всякую важную мелочь, которую нельзя убирать в чемодан. Ботинки, свои, старые, тёплые. У Дитмара нога маленькая, большие будут. Ну ничего, зашнурует посильнее. Джинсы, свитер, носки, вроде ничего не забыл. Вильям заглянул в чемодан и со вздохом вытянул джинсовую куртку на тёплой подкладке. Он почему-то вспомнил, как Дитмар просил именно её поносить, и, приложив к груди, начал сворачивать, чтобы влезла в сумку. Она была памятной: когда-то во времена учёбы, несколько однокурсников, которые были в курсе семейной ситуации Вильяма, решили ему помочь и шатались с ним по разным фестивалям и концертам панков и металлистов. Все эти нашивки были с этих концертов, с пьяных вечеринок после. Половина приятелей тех времён уже давно спились или сторчались, но для него это были воспоминания о свободе, о новом мире, в котором не было места страху. Сейчас уже для неё холодно, но если Дитмар наденет поверх пижамной рубашки свитер, и после этого куртку, будет хорошо. В карман куртки Вильям засунул записку с адресом его дома. Прекрасно понимая, что в ближайшее время ему придётся затянуть пояс, он, поджав губы, вытянул деньги из кошелька и сунул в другой карман. Да, это будет дорого, но ночью автобусы не ходят, да и нельзя отправлять Дитмара с пересадками, он не настолько хорошо себя чувствует, потеряется. Положив сверху свой блокнот, чтобы Дитмар вынес и его из больницы, Вильям застегнул молнию и выкинул сумку из окна. Нельзя нести через холл, увидят. Выскользнув мимо администратора и ещё нескольких людей наружу, он быстро обошёл здание, стараясь не светиться в окнах. Спрятав сумку в дупло, он остановился рядом с деревом и прислонился к нему, пытаясь обдумать всё. Хотелось бы, чтобы Дитмар мог дать понять, что с ним всё хорошо, но как… Если утром сюда нагрянет полиция, это будет лучшим показателем того, что всё получилось. Остаётся ждать. В кармане куртки неприятно холодили украденные в подсобке кусачки. Нужно подложить их и надеяться, что за остаток дня никому не придёт в голову убрать матрасы.

Ночь тянулась, как жевательная резинка, Вильям был настолько напряжён, что вздрагивал от каждого подозрительного шума. Каждые полчаса он заходил в палату к Дитмару. Тот тоже не спал и при каждом открытии двери едва ли не вскакивал. Ничего, осталось всего ничего. У Дитмара будет время, пока он, сделав ещё один обход, сделает вид, что всё в порядке. Его и Дитмара накануне очень долго трепали детективы. Дитмар, естественно, в который раз ничего не смог назвать и впал в ступор. Для любой жертвы длительных издевательств это настоящее испытание. Он даже Вильяму не назвал имя, а просто подтвердил сказанное. А сказать сам Вильям откровенно боялся. Не за себя, за Дитмара. Он, конечно, на допросе высказал, кого подозревает, дал комментарии происходящему. Воловски кивала, молча смотря ему в глаза, как будто он врёт. Рассказывать о том, что он узнал, он перехотел. Ему всё равно не поверят, так зачем тратить воздух. Но когда у него спросили насчёт Кристиана, он честно ответил, что те передали ему крест с неким человеком, который потом этим крестом пытался его запугать. Он всунул Воловски в руки очень многое из того, что знал, не называя имени. Всё же сомнения не отпускали просто так, мистер Смит не выглядел человеком, которого ударили открывашкой до кровоточащей раны. Хотя кто знает…

Успокаивало раздёрганную психику только то, что в этом отделении просто нет того, чем можно прикрыть потайной вход. Все стены просто оштукатурены и покрашены, никаких панелей, всё прекрасно видно, каждую потёртость, каждую трещину. Наконец, часы показали половину первого. Предпоследний обход, самое время. Всё, медлить нельзя. Потому что нет никаких гарантий, что до утра ничего не случится. А потом и до обеда. Врачи и охранники устают, теряют бдительность, наверняка этого ждут, ждут, когда все отвернутся от Дитмара на мгновение. Зайдя в палату и тихонько прикрыв за собой дверь, Вильям положил Дитмару руку на плечо и вздохнул.

— Дитмар, время.

— Я боюсь… — Вильям снял с себя наручные часы и надел их на руку Дитмара.

— Я тоже. Но я в тебя верю. Без пятнадцати час будет обход. Не медли, но и не торопись, аккуратно. Береги себя.

— А кто побережёт вас?

— Я сам.

Вильям как смог тихонько открыл окно. Двойная рама неприятно скрипнула, показалось, что под дверью раздались шаги. Но нет, всё так же тихо. Тяжело выдохнув, он похлопал Дитмара по слечу и вышел из палаты. На пост. В следующий обход закроет окно обратно.

— О, Вильям. Ты нам как раз нужен, — Кристи поманила его к себе. — Кто автор песни Живя молитвами?

— Дезмонд Чайлд. Зачем вам?

— Кроссворд. А то тут и рехнуться недолго. Нужно же чем-то себя занять.

— Ну я не против.

— Как там Дитмар?

— Боится, не спит, каждый раз как захожу, натягивает одеяло под глаза.

— Может, ему успокоительного?

— Не вижу смысла, он себя спокойно ведёт. А для снотворного уже поздновато, не успеет подействовать.

— А часы куда дел? — Чед, который так же, как и он, не ходил никогда без часов, слегка прищурился.

— Снял, тиканье что-то начало раздражать. Вроде тихо, но аж мурашки каждый раз, очень неприятно…

Присев в свой уголок, он начал прислушиваться к тишине отделения. Судьба решается прямо сейчас. Судьба их всех. Чем меньше убийств на больнице, тем больше вероятность, что она сможет продолжить работу. Только бы он не ошибся в Дитмаре.

***

— Дитмар пропал.

Вильям сидел на кровати, уже успевший задремать. Он искренне надеялся, что полное отсутствие удивления все спишут на то, что он перенервничал и выгорел. Да и явно только проснулся. О том, что Дитмара нет в палате, он знал получше их всех вместе взятых.

— Когда?

— Откуда я знаю? — Ликка, которую явно послали привести его, заламывала руки в истерике. — Он был, когда ты уходил?

— Да. Я не слепой, он не спал.

— Пошли быстрее.

— Да, сейчас, дай хоть одеться…

Вильям не знал, как смог вылезти из кровати. Впервые за долгое время успокоившийся мозг желал отдыха, но у него отнимали все возможности хоть немного перезагрузиться. Кое-как одевшись прямо поверх пижамных штанов и футболки с отрезанными рукавами, он вышел следом за Ликкой. Внизу их ждала его смена, не менее помятые и кислые, чем он сам. На улице холодный ветер нагло лез под одежду. После ужасно тёплой родной кровати Вильям судорожно кутался в куртку. Интересно, не замёрз ли Дитмар? Не подмокла ли одежда? Он вроде проверял дупло, оно сухое, но кто знает. Как бы не заболел. Уже поднимаясь на второй этаж, он чуть не загремел вниз по лестнице, не успел достаточно поднять ногу на ступеньку.

— Вильям, тебе плохо? Может, фельдшера?

— Нет, я просто устал как собака, я хочу упасть и лежать…

Щурясь от яркого света отделения, он всё же вошёл, волоча ноги. Внутри царил полнейший хаос.

— Вильям, иди сюда, — мистер Монтгомери, который остался тут ночевать, чтобы закончить с документами побыстрее, повелительный жестом пригласил его к себе. — Твоя роспись?

— Моя. Когда я уходил, Дитмар был в палате. Да, могу признаться, он не спал, я не дал ему успокоительного, но уже и так было поздно. Да и ему простительно переживать, я не хотел задавливать переживания. Хотел поговорить с ним утром об этом ещё раз перед отъездом.

— Ты уверен, что он был?

— Да. Я в неврозе, но не галлюцинирую, не надо, — Вильям оскорблённо поджал губы, и мистер Монтгомери немного отстранился, решив не наседать.

— Нам нужно найти Дитмара как можно быстрее. Если к восьми утра его не будет в палате, я вызываю полицию.

— А почему не сейчас?

— Потому что два часа ночи. Тем более есть вероятность, что Дитмар сам вышел из палаты. Ликка говорила, что он так уже делал, когда палаты были не закрыты.

— Да.

— Он мог сам выйти?

— Ну… Мог. Если он нервничает и ему что-то показалось или приснилось, он мог выйти и пойти искать людей. А так как отделение незнакомое, мог забрести куда-то не туда.

— И это большая проблема. Отделение не закрыто. Замки вышли из строя, снова.

Проследив взглядом за быстро уходящим по коридору управляющим, Вильям криво ухмыльнулся. Замки вышли из строя, значит. Значит, он не просто так вывел Дитмара отсюда. Знать бы ещё, смог ли Дитмар хотя бы выйти за ограду. Там уже всё проще. Но сейчас нужно хоть немного изобразить кипучую деятельность. Дойдя до палаты Дитмара и окинув её взглядом, он поплёлся по коридору к душевым. Посмотрит несколько помещений для вида. Зайдя в душевую, он потёр слипающиеся глаза и застыл, рассматривая на стене смутную тень человека в шляпе. Она покачала в воздухе рукой, что-то изображая.

— Дитмар смог… — тень кивнула. И потом показала что-то странное, как будто какой-то предмет в руке. — Спасибо.

Он не понимал этого жеста. Но поймёт. Ответы придут, но придут не сразу.

Утро обрушилось на головы всего персонала как гиря. Казалось, что голова неподъёмная. Смену отправили поспать хоть немного, остальные остались караулить оставшихся пациентов и одновременно обыскивать больницу. Кое-как продрав глаза в половину восьмого после трёх часов сна, Вильям оделся, не приводя себя в порядок, закинул в рот свои таблетки и пошёл в больницу. Нужно изображать, нужно. Сегодня тот самый день и тот самый час.

Забрав у себя в выделенном якобы кабинете карту Дитмара, он спустился на первый этаж. Залив в себя чашку кофе залпом, Вильям прислонился к стене, закрывая лицо рукой. Голова быстро пыталась просчитать все ходы, но ничего не получалось. Дело в том, что он играет не с понятным ему обычным человеком, а с психиатром, таким же, как он сам. И он может вести дорожки куда угодно, может сыграть любую реакцию, как и он сам.

— Вильям, — перед ним стояла Ликка. Всегда одетая в форму, сегодня она была в горчичном свитере и коричневых вельветовых штанах, поверх этого кое-как накинут халат. — Тебе плохо?

— Пациент пропал. Как ты думаешь, как мне?

— Мы все переживаем, — Она сделала шаг вперёд, ожидая его реакции. Вильям вздохнул и решил не заигрываться. Он сам её обнял.

— Спасибо, что ты есть.

— Да ладно. Ты вообще как скала всё время. Если бы не твой пример, я бы уже кукушкой двинулась.

— Я бы тебе не дал, не переживай.

Фыркнув ему в шею, Ликка отстранилась и протянула конфету. Его любимая, запомнила. Такая забота трогала до слёз. Что бы ни произошло в приюте, он стал особенным, местом, где на него не плевать.

Вильям не знал, что делать. Все ждали приезда полиции, до Воловски никто дозвониться не смог. В больнице стояла пугающая тишина, прерываемая разве что шепотками. Наверное, нужно отнести документы на место. Документы по Дитмару в архив, всё равно он выписан. Но почему-то казалось, что встреться он с мистером Смитом, сердце уйдёт в пятки от напряжения. Он боялся, что оказался предсказуемым и всё ещё идёт по чужому сценарию. Потянувшись, чтобы снять лёгкий тремор, Вильям пошёл на второй этаж, там был общий архив, куда можно было сдавать новые карты, для дальнейшего распределения. Регистратор вроде должен быть на месте.

— Итак. Каким образом мне утром звонит корреспондент газеты с просьбой прокомментировать происходящее в приюте? — Вильям остановился и обернулся на шум. Главврач нависал как скала над мистером Монтгомери. — Я знал, что Дитмар пропал, но как так вышло, что он на самом деле сбежал и как-то смог добраться до дома. И сейчас мой телефон обрывает грёбанная толпа журналистов. И ещё такая же толпа едет сюда. Хорошо, что до них не добрались подробности, наверняка откуда-то из инсайдера в полиции узнали. Что блять происходит?

— Я сам проснулся от звонка от университета. Вы думаете, я в курсе? Нет. Я тоже сейчас раком встану, только вас натянет попечительский совет и полиция, а меня — ещё два совета в университете и бухгалтерия, — Вильям быстро пошёл дальше, надеясь, что его не заметили. — Мистер Салтрай, идите сюда. Сейчас же.

— Здравствуйте, — он неловко растянул губы в кривой улыбке. По лицам мужчин он прекрасно видел, что они уже догадались, что произошло.

— Сегодня его должны были перевести.

— Из-за этого его вчера чуть не убили.

— Это вы его научили, как сбежать?

— Нет, и не вам меня в этом обвинять, — Вильям расправил плечи и приподнял подбородок. — Вы не знаете, как мне этот ублюдок препарировал мозги последние два месяца. Я уже готов на любой бред, лишь бы уничтожить его. И не вам меня судить, вы не были в этом Аду. Он в панике, Дитмар знает его, он может его выдать, стоит его немного разговорить. Сегодня замки из строя вышли, по-вашему, просто так? Нет, он попытался добраться до Дитмара, но на наше с вами счастье его там не было.

— Я…

— Нет. Я знал, на что шёл, прекрасно понимал все риски. Я вывел из-под удара вас всех, Дитмара. Я дал ему деньги, адрес, всё дал, чтобы он сам мог сбежать, не больше. Теперь под ударом я, и можете делать что хотите

— Вы знаете, о ком говорите?

— Конечно. Я узнал о том, кто убийца, ещё несколько дней назад. И Дитмар его тоже выдал. Но я не скажу вслух. Я хочу, чтобы он думал, что его не вычислили. Можете меня увольнять, но мне уже всё равно.

Вильям окинул их тяжёлым взглядом и пошёл в архив, стараясь не слишком дёргаться. Раз Дитмара тут нет, нужно сдать бумаги, а дальше уже как карта ляжет. Он понимал, что счёт идёт на минуты, когда тут появится полиция и начнётся полнейший хаос, убийца раскроет своё лицо ради спасения и мести. О да, именно мести. Наверняка Дитмар хоть что-то смог сказать полиции. Осталось добиться признания. Диктофон в кармане оттягивал пиджак. Он загнал врага в угол, и теперь тот не сможет не выдать себя. Игра закончилась. Подсчёт победных очков, тварь.

Отдав карту архивариусу, Вильям быстро зашёл в столовую. Все толпились там, хотя было ясно, что всем не до еды. Все пытались понять, что делать, куда идти. Подойдя к столу, за которым он увидел знакомую чёрную копну волос, Вильям кашлянул, привлекая внимание.

— Я хочу вам кое-что показать, только тихонько. Пошли, — Кристи, Ликка, Чед и Майк, переглядываясь, всё же пошли за ним.

Закрытое отделение больше не было закрытым, двери настежь, ходи сколько влезет. Отсюда вынесли все документы, всё вымыли и опечатали кабинеты. Но ему и не нужно в кабинет. Пройдя в закрытый коридор, он вытащил стащенный нож для масла. Загнав его в щель между филёнками, там, где была пометка Хью, он надавил на рычаг. Стеновая панель отошла и упала бы, если бы он не придержал.

— Это вещевой лифт, он рабочий. Раньше он был на уровне груди, сейчас под полом почти. Вот так убийца попадал сюда.

Подняв руку, призывая к тишине, Вильям закрыл лифт и пошёл к кладовой. Оттуда вынесли инвентарь, кроме тех самых коробок. Отодвинув их, Вильям открыл дверцу.

— Я не знаю, чем всё закончится сегодня, но лучше, чтобы об этом всём знали не только я и Дитмар.

— Ты его вывел?

— Нет, он сам сбежал, я только дал ему деньги и закрыл за ним окно. Чему я рад.

— Так ты не врал про мистера Смита?

— Нет. Но я по-прежнему не уверен, что он работал один. Да и… Может, я ошибаюсь и всё это происки кого-то, на кого я даже не думал. В любом случае, вам нужно будет показать это детективу, это главные улики.

— Ты… Ты всё время играл с убийцей?

— Да. Он вынул из меня всю душу, пытался запугать. Так что пусть никто не удивляется. Если ко мне относятся по-скотски, я начинаю отвечать не лучшим образом. Нечего было пытаться подставить меня, — Кристина охнула.

— Вот оно что… Знаешь, у него получалось, — Вильям хмыкнул.

— Я не сомневался, что большинство из вам думают на меня. И мне, если честно, всё равно. Живой Дитмар — прямое доказательство моей невиновности.

— Что вы все тут делаете? — в конце коридора стоял мистер Смит. От его голоса Вильяма прошиб холод. Судя по лицам остальных, они тоже были в ужасе. Ещё бы, после всего увиденного. — Быстро к мистеру Монтгомери, у него к вам беседа. Все, и младший персонал тоже. Сюда едет свора журналюг и вам нужны инструкции.

— Идём.

Вильям постарался вылететь из отделения первым, оставив мистера Смита далеко за спиной. Нельзя сейчас отворачиваться от него, очень опасно, очень. Нужно, наоборот, стоять лицом всё время и не пропустить никакой гадости. И тут Вильям остановился. Нет, так неправильно. Нужно по-другому. Почему-то в голове мелькнула мысль, что Смит может и поджечь отделение, чтобы скрыть всё. Однажды это крыло уже горело. Дождавшись, когда из отделения выйдут все, он заглянул в коридор. Смита не было.

— Мистер Смит, а вам не нужно к управляющему?

Со стороны коридора послышался странный звук. Кто-то шёпотом заругался. Наконец мистер Смит вышел в общий коридор. Он явно был не рад, что Вильям его ждёт, но он попытался изобразить самое натуральное нетерпение в глазах, чтобы оно хоть немного закрыло его реальные мысли.

— Иду. Не переживайте за меня.

— Я уже за всех переживаю, если честно.

С лестницы в холл они вышли вместе, и в отделение тоже пошли рядом. Вильям старался идти чуть сзади, чтобы смотреть и при этом якобы признавать авторитет. Он не знал о противнике ничего кроме того, что говорил он сам. И надеяться приходилось только на скудный опыт. За окнами холодный сухой ветер разгулялся не на шутку. Без снега и дождя он высушивал всё живое на своём пути и лез под одежду. В приюте же было тепло, очень тепло, но лучше бы было прохладно, потому что Вильяма натурально бросило в жар. Ему даже не нужно было изображать невроз, руки сами потели, а дыхание сбивалось. Не от невроза, от волнения, банального, как перед защитой диплома. Мистер Смит то и дело бросал на него косые взгляды, от которых было ещё жарче. Главное, что Дитмар дома, главное, что его тут нет… Повторяя это как мантру, он зашёл в отделение дожития и остановился перед кабинетом. Смит вошёл первым, он явно очень торопился. Оно и понятно, смыться отсюда раньше, чем приедет полиция, явно в его интересах. Вильям тяжело вздохнул и, будто бы в успокаивающем жесте засунул руки в карманы пиджака, а на самом деле нажал на кнопку записи и только после этого шагнул в кабинет.

— Отлично, мы только вас ждали, — в большом кабинете, в котором явно сидели сразу два врача, было очень тесно, потому что тут собрались все сотрудники экспериментального. Начиная с управляющего, кончая двумя уборщицами, которые вообще не понимали, что происходит.

— Только давай быстрее, мне ещё в университет ехать, — мистер Смит прошёл мимо мистера Монтгомери в глубь кабинета и принялся раскладывать стопки бумаг на столе.

— Я быстро. Так. Кто ещё не знает, что случилось, сегодня ночью в половине второго Дитмар Прендергаст сбежал и неким образом добрался до своего дома. Его мать вызвала копов, и из участка информация об убийствах в отделении расползлась по газетам, — мистер Монтгомери бросил на стол какие-то бумаги. По лёгкому ропоту было понятно, что одна половина была в неведении, а вторая только догадывалась. — В ваших интересах не вступать ни в какие разговоры с журналистами, никаких комментариев. Я предупреждаю о том, что в договоре есть строка об административной ответственности за разглашение деталей работы. Считайте это частью работы. Они будут караулить вас у ворот, лезть в лицо, молчите. Это пойдёт вам на пользу. Комментарии будут давать только компетентные лица. Если кому-то кажется, что можно анонимно потрепаться с журналистами, то не стоит, институт за такое с вас последнее бельё снимет, не надо играть с огнём. У нас и так сейчас куча проблем, не хватало ещё, чтобы ваши неаккуратные слова привели к волне необоснованных заявлений со стороны СМИ. Все поняли меня? — окинув толпу тяжёлым нечитаемым взглядом, управляющий взял в руки бумаги. — Это ваши договора, все, чьи пациенты ещё не переведены, останутся здесь и никуда не поедут, пока не будет утверждён перевод. До конца дня нужно закончить это, потому что следом за журналистами сюда приедут очень, ну очень злые родственники. Расчётные листы получите после Рождества, как и деньги. Считайте, что отделение официально прекращает работу. Чем быстрее нас тут не станет, тем быстрее утихнет интерес к самой больнице.

— И куда нам?

— Пока к главврачу за дальнейшими инструкциями, в конце концов, он ваш наниматель. Думаю, он найдёт вам занятие. Но, думаю, в ближайшее время из-за разбирательств мы с вами все остаёмся без работы и содержания. Увы, но как-то помочь вам с дальнейшей судьбой я не могу. Могу только дать отличные рекомендации, если вы захотите уволиться.

— Так что нам прямо сейчас делать? Куда? Проводить сеансы с пациентами? Или можно расходиться собирать вещи? — голос подал Чед, стоящий в углу.

— Продолжаем работать. До завтрашнего дня мы разберёмся с выписками и закончим эту тягомотину. Когда больницу начнут опечатывать, у ближайшей к нам больницы не будет шанса отказаться от наших пациентов, даже без ваших выписок. Но лучше, чтобы они были.

— А что насчёт того, что моя Мод пятая? — Кристи подняла трясущуюся руку, как студентка на экзамене.

— Вильям, вы сказали, что знаете, кто убийца. И сейчас я хочу хоть какого-то комментария по поводу того, что тут происходит, — все обернулись на него. И без того холодные ладони покрылись липкой ещё более холодной плёнкой.

— Видите ли. Я научил ещё месяц назад Дитмара не пить кое-какие таблетки, — Вильям тяжело сглотнул, сделал паузу, чувствуя напряжение в воздухе. — Да и сам заметил подмену моих лекарств уже давно. Хорошо я сыграл невроз?

— Что происходит? — мистер Монтгомери в жесте бессилия снял с себя очки, которые не снимал ни разу.

— У меня было три подозреваемых. О том, что знаю, кто убийца, я говорил со всеми тремя. Я столкнул вас лбами и хотел посмотреть, из кого же через верх полезет самоуверенность. Но это всё так, психология, это не примут как аргумент. Но… Убийца знает, о чём я. Я дал Дитмару открывашку. Недостаточно острую, чтобы убить, но достаточно, чтобы хорошо ударить. Задерите рукава, мистер Монтгомери, — тот недоумённо вскинул брови, но закатал рукава, демонстрируя чистые, без ран, конопатые руки. — А теперь вы, мистер Смит, — он заглянул прямо в глаза, так, чтобы он увидел всё. Чтобы всё понял. — А, впрочем, можете этого не делать, Дитмар вас сдал. И Кристиан вас тоже сдал. Вы играли, но проиграли.

— Что? Нет, да… — испуганное бормотание Кристи за спиной перебил громкий щелчок предохранителя.

— Всем стоять и не двигаться. Я убивал уже и могу пойти на это ещё раз, можете не сомневаться, — мистер Смит держал в руке старенький Бульдог, наверняка из коллекции. Вот, что показывала тень, пистолет. — Патронов хватит на шестерых, так что тех, кого мне нужно, я завалю не думая. И начну с тебя, — за окном послышались громкие звуки. Полиция приехала. От звука сирен мистер Смит нервно сглотнул.

— Знаете, в чём был ваш самый большой прокол? Даже два, — Вильям равнодушно смотрел ему в лицо поверх дула револьвера. Если он умрёт сегодня, значит, такая судьба, но он умрёт с осознанием того, что он довёл всё до финала и больше никто не пострадает. Сейчас Вильям наконец чувствовал себя настолько легко и свободно, что хотелось прыгать от счастья.

— Ну и какие же?

— Вы слишком долго выбирали, кого же вам хочется подставить больше. И меня вы выбрали потому, что я смог разговорить Дитмара, которого вы привыкли считать главным хранителем своих секретов и тем, кто помогает вам нагонять на всех страх. А ещё вы решили, что я настолько боюсь Кристиана с Анелизой, что не поговорю с ними. Они вас выдали с головой. У меня много страхов, но ради достижения цели я перешагиваю через что угодно. Я готов был сойти с ума, чтобы получить подсказку, вы думаете, я не пошёл бы на сделку со своими страхами и самим собой? — широко улыбнувшись, он кинул взгляд на окно. — Всему виной деньги и ваше раздутое самолюбие. Когда ваши первые махинации при покупке стройматериалов всплыли, профессор хорошо так пнул вашу горделивость, сместив с хлебного места управляющего. Но вы и на новом месте нашли, как присосаться к деньгам. Профессор догадался, что это вы причастны к убийствам, вот вы его и вывели из игры. Миллер нашёл ваш вещевой лифт в отделении и пометил его, вот и поплатился. Нет тут никакой психопатии, никаких эмоций, только холодный расчётливый делец, который готов убивать невинных, чтобы прикрыть свою жопу. И таблетки больным подкладывали вы, чтобы затянуть тут всё, чтобы подольше оставаться у денежного потока. Вас выдало кольцо, у Дитмара слишком легко образовывались синяки. А ещё ваши дорогие крокодиловые туфли, которыми вы вечно влезали в глину.

— Я убью тебя, клянусь.

— Да? И что? — явно не ожидавший этого мистер Смит растерялся. — И что дальше? Я уже показал всем вход в ваше тайное подземелье. И нашёл старый лифт для вещей, шахтой которого вы пользовались, чтобы пробираться в отделение. Ну убьёте вы меня, вам прибавят лет в обвинении. И что дальше?

Мистер Смит нервно закусил губу. Вильям прекрасно понимал, что у него есть шанс реально погибнуть. Но какая уже, в сущности, разница? Пациенты и персонал в безопасности. А собой он привык жертвовать. Бежать туда, где опасность, не щадя себя. Послышался стук в дверь. Голос Воловски. Похоже, она и без звонка знала, что нужно ехать. Всё настойчивей и настойчивей. Вильям видел в глазах мистера Смита только бесконечное разочарование.

— До встречи в аду.

Выстрел, Вильяма откинуло на стену, боль прошила тело молнией. Он забыл, как дышать, свет от окна стал слишком ярким. Второй выстрел. Секунда, и перед ним Ликка и мистер Монтгомери. Вместо звуков тишина, боль угасает и начинает стягиваться в одно место.

— Кхф… — Вильям закашлялся, разбивая наконец тишину в голове, и понял, что вокруг стоит гвалт, в кабинете полно полицейских. Над ним как скала стоит Воловски. — Что, промазал?

— В себя не промазал, — она махнула рукой персоналу отделения. — Быстро вышли, никто не расходится, будете показания давать, что тут произошло. Этому медиков.

Вильям попытался встать, но его остановил фельдшер. Вильям попытался вывернуть голову, чтобы посмотреть, что случилось, и только сейчас понял, что не так. Плечо было всё в крови. Целился в грудь, а попал в плечо. Как будто его кто-то толкнул, уводя из-под пули. Не вслушиваясь в переговоры врачей, он медленно дышал, стараясь успокоить колотящееся сердце. То ли удача, то ли чья-то помощь. В конце концов можно считать, что он победил. Да, мистер Смит не ответит перед законом, он сам выбрал для себя не наказание, а, скорее, побег. Мёртвому уже всё равно, осудят его или нет. Ну и пусть, так даже лучше. Когда опасный человек под двумя метрами земли, чувствуешь себя гораздо лучше.

— Пуля прошла навылет. Хорошо, что за вами никто не стоял, — фельдшер аккуратно снял с него пиджак, разрезал рубашку и принялся обрабатывать рану. — Голова не кружится, не тошнит?

— Нет, мне, наоборот, хорошо… Всё закончилось.

— Это хорошо, что вы в добром расположении, так и оставайтесь, — фельдшер хмыкнул и начал наматывать бинт. — Руку придётся поберечь. Будете в Карлайл на перевязки ездить.

— Не проблема.

Вильям дал себя поднять под руки и по стеночке вышел из кабинета, который уже оккупировали криминалисты. Голую руку, ещё и мокрую от спирта, неприятно овеяло холодом. Он поёжился и принялся расстёгивать пуговицы. Зачем ходить в наполовину порезанной рубашке, выкинуть здесь же и в одном пальто до корпуса.

— Какого чёрта это было? — перепуганный Чед наконец решил к нему подойти. Вокруг начала собираться толпа.

— Это был мой злодейский план, чтобы он сам себя выдал. Я не думал, что у него есть пистолет, если честно, — Вильям достал из кармана включённый диктофон и остановил запись. Сунул его в тут же подставленный пакетик одного из экспертов. Пусть слушают. Там всё равно новая кассета стоит, записей с Дитмаром там нет.

— То есть ты, даже не зная примерно намерений человека, решил рискнуть собой?

— Да. Какая уже разница, Дитмар-то спасся.

— Ты чёртов псих! — Ликка с силой толкнула его в здоровое плечо, отчего Вильям, и без того не твёрдо стоящий на ногах, чуть не упал, спасла стена. В ответ он рассмеялся смехом дикого облегчения.

— Нет, сейчас я наконец в полном сознании и трезвой памяти. Хотя часа через три я точно буду в хлам.

— Поддерживаю.

— Поддерживаю…

Пока судмедэксперты осматривали кабинет, оставшийся персонал собрался под дверью вокруг Вильяма и пытался хоть немного отойти от пережитого. Наконец-то никакого страха.

— Выводим пациентов, быстренько, в плановое. Все знают, где оно? — мистер Монтгомери отмер первым и принялся пытаться наладить ситуацию. — Это отделение сейчас будут опечатывать, быстрее.

Вильям, решив, что ему тут делать нечего, раз пациента нет, решил спуститься вниз, забрать кусачки. В конце концов, надо вернуть их на место, чтобы потом никому не влетело. Попросив разрешения спуститься вниз, он прошёл по лестнице. Выход на спортивную площадку был прямо рядом с лестницей и входом в административное крыло. Быстро забрав в служебном гардеробе пальто, он пошёл к площадке. Двустворчатые двери со стеклянными вставками изнутри прикрывала строительная плёнка. Толкнув незапертую створку, он тихонько вышел. Да, площадка тут неплохая. Размером с баскетбольную, с какими-то старыми снарядами для спорта, лавками и расчерченная для игр, наверное, тут было здорово летом. Может, после ремонта тут будет ещё лучше. Обойдя кучу матрасов, Вильям подошёл к углу, куда сунул кусачки. Они были там же, зацеплены за забор, чтобы на землю не класть. И рядом под прикрытием вечнозелёного плюща была дырка. Вильям бы исцарапался, попробуй пролезть, но Дитмар, скорее всего, справился без проблем.

За воротами было слышно гомон толпы. Журналисты ждали хоть какого-то ответа. А он с наслаждением закинул в рот мятную конфету, которую нашёл в кармане брюк, и задрал голову к смурному небу. Сзади скрипнула дверь и рядом показался знакомый бежевый пиджак. Воловски отточенным движением поправила волосы и прикурила от центовой зажигалки. Заметив его внимательный взгляд, она обернулась.

— Вам дать прикурить?

— Нет, я только бросил.

— Почему тогда так смотрите?

— Да так, — Вильям залез во внутренний карман пальто и вытащил оттуда её ручку. Протянув её удивлённой Воловски, он запахнул пальто.

— Забыла в прошлый приезд?

— Да. Решил вернуть, мало ли.

— Спасибо.

— Вам уже звонила мать Дитмара? — детектив хрипло рассмеялась и затянулась поглубже.

— Какой же вы всё-таки скользкий тип, это ведь вы помогли ему сбежать из-под носа убийцы?

— Да. Но бежал он сам, потому что я научил его ещё три недели назад, как не пить таблетки, — Воловски снова рассмеялась и присела на подоконник.

— Нет, она нам не звонила ещё. Точнее, позвонила около семи, когда я уже ехала сюда, и поэтому мне послали подмогу.

— А как вы вышли на Смита?

— Во-первых, он был первым управляющим и уже был замешан в скандалах, связанных с деньгами. Во-вторых, судя по камерам на заправке, его автомобиль несколько раз мелькал ночью. Изображение плохое, далековато дорога. Но авто всегда было одно и то же, и такая же машина в это же время попадала в поле зрения на переезде. В общем, что-то не сходилось, и я копала под него в том числе. Ну и профессор пришёл в себя и сказал, что Лесли напал со спины и что-то вколол, от чего случился приступ. Миллер понемногу приходит в себя. Назвать имя он пока не может, он вообще не говорит, но жене своей весьма рад, она постоянно у него в палате, за руку держит, точнее, за гипс. А как до этого дошли вы? — Вильям потёр нарывающее плечо и хмыкнул.

— Вы не поверите.

— Почему не поверю. Вы были внутри этого всего, возможно, вам были доступны детали, которые не видела я.

— Вы меня подозревали. Если бы не это, я бы выдал вам убийцу ещё сутки назад. Дитмар его назвал, и те сектанты, о которых я вам рассказывал, тоже.

— Да, подозревала.

— Я понимаю, я сам себя подозревал. Он сделал всё, чтобы я посчитал, что способен на это.

— Если вы думаете, что я так легко повелась на его манипуляцию, то зря. Я очень придирчиво изучала вашу кандидатуру. Вы, мягко говоря, не выглядите как маньяк. Я этих ребят столько видела, что могу точно сказать, что вы если и маньяк, то слишком нетипичный. Это моё первое дело в новом департаменте… Можете меня поздравить, я прошла этот экзамен и получу место.

От разговора их отвлёк усилившийся гомон. Вильям подошёл поближе к ограде. По аллее к воротам шли мистер Монтгомери, главврач, незнакомый мужчина, который, скорее всего, и будет говорить с прессой. Такие переговорщики были в каждой больнице, чтобы решать сложные и очень сложные вопросы. Главное — потом мимо этой толпы прошмыгнуть. Наверное, пойдёт к той дыре, которую нашёл. И кого-то с собой выведет. Не хватало ещё сверху на ещё не остывшие пережитые эмоции накладывать беспардонных грубых и циничных корреспондентов, которые могут и за одежду хватать, и без разрешения фотографировать, чтобы сенсацию обеспечить.

— Там,кстати, главврач собирает всех в холле второго этажа. С вас адрес проживания, чтобы мы могли вас вызвать на допрос.

— Конечно, без проблем.

Вильям сглотнул мятный леденец и быстро пошёл на второй этаж. Сомнений в том, что больницу закроют, не было никаких. Вопрос в том, на какой срок. Хотелось бы, чтобы не навсегда, искать работу снова не входило в его планы, он только устоялся в этом месте, и снова срываться куда-то он откровенно боялся. Как показали Кристиан и Аннелиза, столкнуться с прошлым можно где угодно и когда угодно, даже если не ждёшь этого. И не факт, что в следующем городе он не пересечётся с теми, кто ещё остался в секте. Здесь Вильям наконец впервые почувствовал себя в безопасности. Убийцы больше нет, Дитмар на свободе, Кристиан не угрожает ничем, наоборот просит помощи. Но если скандал не удастся быстро свернуть, он может остаться без работы и на несколько лет. Всё теперь зависит от попечительского совета приюта и только от них.

Главврач стоял на лавке, как на трибуне, чтобы всем, кто ещё оставался в больнице, было его видно. Ребята из бредового, экспериментальное, из дожития, администрация, архивы. Все эти люди работали тут в самое тяжёлое время, не останавливаясь. Вильям чувствовал безмерную благодарность всем за то, то больница не встала, потому что тогда пациентов перещёлкали бы как орешки. И, самое главное, мистер Рэйнолдс остался тут до конца. Он прикрывал, тянул с бумагами, защищал перед попечителями и детективами персонал, и при этом понимал, что ему придётся уволиться. После такого громкого скандала остаться на посту у него бы не вышло, потому что всё равно его имя прополощут в прессе. И понимание этого всего было написано у него на лице.

— Добрый день всем. Я хотел бы объявить достаточно печальные новости. Вам придётся покинуть больницу. Сегодня её опечатают и обыщут. До конца разбирательств здание будет законсервировано. Если здесь есть те, кому некуда идти, поднимите руки, — Вильям с секунду подумал и решил её не поднимать. Позвонит риэлтору, попросит впустить в квартиру чуть раньше пожить. Какая разница, если предыдущие хозяева уже давно оттуда съехали. — Всем предоставят номера в гостинице до тех пор, пока вы не найдёте жильё, — мистер Рэйнолдс грустно улыбнулся. — Вам запрещено давать прессе комментарии относительно всего происходящего, потому что за этим следует разглашение диагнозов, это недопустимо. Слушание будет закрытым, поэтому просьба не трепать языками, это очень важно для защиты пациентов и их родственников. О том времени, когда больница сможет вернуться к работе, будет сообщено дополнительно, но если вы не хотите ждать, вы можете отправить на имя попечительского совета заявление на увольнение, его рассмотрят до Нового года. Я, скорее всего, уже не буду главным врачом. Я бесконечно благодарен всем вам, за то, что смогли продолжать работать в таких ужасных условиях и заботились о пациентах. Всё, у вас есть время собрать вещи, зайти в свои кабинеты.

Вильям быстро, не переобуваясь, поднялся на второй этаж под общий гвалт. Термос, ручка… Уже на выходе из отделения, забрав свои вещи, он остановился и вернулся к палате, где ночевал Дитмар. На кровати одиноко лежал Март. Сунув игрушку в карман пальто, Вильям пошёл на третий этаж. Нужно забрать вещи Хьюго, потому что за него это сделать некому. Карандашница, ручки в ней, пара фото в рамках, сертификаты и книжка про Алису. Ещё раз окинув на прощание взглядом коридор закрытого когда-то отделения, он подошёл к лестнице и громко откашлялся.

— Спасибо.

не за что, обращайтесь, мистер Салтрай

Стараясь не замечать липкого холодка, прошедшего по спине, он начал спускаться. Теперь собрать вещи в комнате и созвониться с риэлтором. Рождество он будет встречать уже в новой квартире. Значит, нужно купить хотя бы пару веток ели, чтобы создать немного настроения. В конце концов, Вильям завершил этот год по-настоящему триумфально, и это стоит отметить. И пригласить некоторых ребят и девчонок из отделения отметить с ним, они все заслужили этот праздник.

Снова она, стоит, смотрит. Снова один на один. Тишина, она давит, как толща воды.

— Отпусти меня.

Шипит сквозь зубы, медленно, но верно перекашиваясь, превращаясь в чудовище.

— Отпускаю.

Темнота исчезает, разбивается, сыплется на голову осколками. Стоят в поле под тем деревом. Она в своём белом платье с тюльпанами. Как на той фотографии.

— Отпускаю. Иди.

— Правда? Сможешь?

— Не ехидничай, я уже взрослый, и ответить могу.

Хихикает, как ребёнок, сделавший глупую шутку.

— И даже скучать не будешь?

— Нет. Я больше тебя не держу, ты свободна и вольна уйти куда хочешь.

Он шагает навстречу, обнимает. Он хотел, всегда хотел себе мать, такую, как у других одноклассников, хорошую, добрую, чтобы дома они играли в настольные игры и ходили в парк зимой, кататься на катке. Но её не было. И только далёкие забытые воспоминания держали его и её вместе. Хватит. У него нет матери и не надо. Пусть уходит, куда хочет, где её ждут. Отстранившись, он толкнул её от себя и скрестил руки на груди, порыв жаркого обжигающего ветра, она со смехом кружится, разлетается в пыль. И вот тишина, спокойствие. Ложится на траву в тени под деревом. Они свободны. Надолго? До свидания, мама, до следующего обострения.

Эпилог

Тёплый апрельский ветер влетел в окно, донося одурительный аромат лаванды. Старый фонтан перед входом превратили в клумбу и засадили этой самой лавандой и базиликом. Когда солнце в полдень особенно нагревало цветы, этот потрясающий запах просто сшибал с ног.

— Он смотрит. Стоит и смотрит.

— Вам не приятно это внимание, как я понимаю.

— Да. Я спать хочу, а он не даёт.

Мистер Малоун потянул руки в рот и, только заметив перчатки, спрятал их в карман. Он весь нервно дёргался, тик его доканывал, удивительно, что при таком тике нет нарушений речи. Вильям откинулся на спинку кресла и быстро сделал запись в карте.

— Я могу сделать так, чтобы он не приходил. Но обещайте, что больше не будете ковырять губы и дёсны. По крайней мере до конца мая.

— А сейчас что?

— Пятнадцатое апреля.

— Долго.

— Но зато спать будете спокойно. И не забывайте, я всё вижу, и если вы опять снимете перчатку — я узнаю, — мистер Малоун задумчиво почесал кончик носа и нахмурился. Вильям его не торопил. Противного старикашку приходилось брать шантажом и откровенным подкупом, по-хорошему с ним уже пытались, но ничего не выходило. Наконец он протянул руку для рукопожатия.

— Идёт.

— Ну что же, договорились. И помните, вы мне ещё обещали не доводить медсестру.

— Да что ж… Ладно, хорошо, — он раздражённо вскинул руки, но, столкнувшись со спокойным взглядом Вильяма, скрестил руки на груди и обиженно надулся.

— Тогда я жду вас завтра, так же в два часа.

— Хорошо, обязательно приду.

Дождавшись, когда наконец пациент выйдет, Вильям поднял голову к потолку. Люстра в тканевом абажуре с бахромой слегка качалась от ветра, влетавшего в приоткрытое окно. Воробьи ругались на ветках каштана за окном. Раз он пообещал, значит, нужно сделать.

— Я понимаю, что вам не нравится мистер Малоун, но это не значит, что его стоит донимать, он от этого ещё более склочный становится, — ветер перелистал страницы блокнота на столе и как будто дёрнул его за рукав. — Я понимаю, что это ваш дом, но вы слышали, что я ему пообещал, — рама окна негромко ухнула от ветра и в кабинет залетел лист. Он явно был больной и засох. Вильям хмыкнул. Мистер Шенн без намёков прямо говорит, как он видит пациента. — Но мы договорились?

Тишина, секунда, ещё секунда, и окно распахнул порыв ветра. Можно считать это положительным ответом. Мистер Малоун всему отделению душу вынимал, и работать с ним откровенно не хотелось. Но никуда не денешься, приходится, в конце концов по контракту он врач, самоустраниться от пациентов не получится. Неспеша он собрал бумаги из карты, сложил в папку, и вышел в коридор. Нужно сдать карту в регистратуру, на сегодня пациентов у него больше нет. Вильям поздоровался с пробежавшими мимо медсёстрами и чуть не столкнулся с Кристи. Та охнула от испуга, но увидел его выдохнула.

— Фух, как хорошо, что это ты.

— Опять от зама бегаешь?

— Да. Опять куча бумаг, а я ничего не успеваю, — она поудобнее перехватила стопку больших папок и пошла к своему кабинету.

Уже больше полутора лет прошло с череды убийств. Вильям вернулся в приют, как только его открыли, с ним возвратились несколько человек их экспериментального. Они вместе наводили порядок в выделенных им пыльных кабинетах, ездили к Хьюго в больницу. Он с удовольствием ел привезённые бургеры и рассказывал о том, как идёт реабилитация. А в приюте всё стало совсем по-другому. Новый главврач оказался цепким и взялся за больницу стальной хваткой. За полгода следствия всё пришло в запустение, и, заручившись поддержкой попечительского совета, он привёл приют в порядок всего за какие-то две недели. Под его руководством маленькую спортивную площадку увеличили и обновили, вынесли в парк за приютом статуи ангелов, чтобы они не пугали новоприбывших. На пустые постаменты поставили новые каменные вазоны для цветов. И под его же началом закрытую часть парка привели в порядок, восстановили ротонду. Теперь тут не было укромных уголков, не осталось потёртостей и трещин на идеальной картине. Приют стал образцовым заведением, куда снова состоятельные граждане везли себя или своих родственников.

Поздоровавшись с заведующей бредового, куда он и устроился, Вильям вышел в холл и пошёл на первый этаж. Внутри ничего не изменилось. Разве что он перестал видеть мужчину. Теперь всё общение ограничивалось смутными, едва понятными сначала знаками. Вильям чувствовал себя должным за всю ту помощь, что ему оказали в этом приюте, поэтому учился читать символы, чтобы понимать и общаться. В конце концов, нужно проявлять уважение к тому, кто жил тут задолго до них и вообще владеет этим зданием. Экспериментальное отделение так и осталось только его. Туда занесли сервер от компьютера и трёх системных администраторов. В больших залах расположили дополнительные административные комнаты, архивы, склады инвентаря. Теперь там не было почти никого, только его хозяин, который любил свои комнаты для коллекций.

Сдав карту, Вильям двинулся к выходу. Сегодня ему ещё есть, чем заняться. Нужно отогнать машину на мойку, ему скоро ехать в Манчестер. Фестиваль не ждал, нужно было уже начинать готовиться. Несколько дней отрыва от реальности, что может быть лучше. Поменяв туфли на лёгкие парусиновые кеды, он выложил солнцезащитные очки авиаторы на подоконник и начал одеваться. Но спокойствие прервал охранник.

— Мистер Салтрай, вас на воротах ждёт молодой человек, — Вильям нахмурился, поправляя лёгкий пиджак. Это ещё что такое, только не Кристиан, они переехали в Ливерпуль и уже полгода не напоминали о себе. Если он явился, значит, что-то случилось.

— А зачем?

— Он просто спросил, работаете ли вы здесь, и решил вас подождать.

Вильям нахмурился. Ещё работает? Это бывший пациент? В голову ударила кровь. Почему-то на ум шёл только один пациент, который сюда приехал бы просто так, к нему. Он не знал, рад он будет, если предположение подтвердится, или нет, потому что он плохо представлял, что скажет, что сделает.

На улицу Вильям вышел в растрёпанных чувствах. Он не понимал, чего ждёт. Может, это новый пациент? Нет, он бы позвонил и записался. Кто тогда? В голове мелькнуло лицо, белое в свете луны, с огромными, открытыми в ужасе глазами. «Доктор…» Вильям мотнул головой. Он старался не вспоминать Дитмара, потому что тот так и остался его личным рубиконом, который оказалось невозможно преодолеть. Он сохранил ту фотографию, которую дал когда-то мистер Хэдвиг, и постоянно думал о том, как там он. Смог ли выбраться? Смог ли достигнуть плато? Должен был, он же очень сильный. У Дитмара было удивительное стремление к выздоровлению, так что… Вильям оказался вовлечён в его судьбу с головой, он больше не имел права быть его врачом, слишком привязался. Да что там. Те сны, в которых Дитмар его целовал, казались совсем уж из ряда вон. Слишком сильная привязанность, на грани.

Фигура за воротами не казалась знакомой, но впервые ему было по-настоящему неудобно заглядывать в будущее. Человек стоял спиной к воротам, рассматривая рощу и широкое поле в цветах через дорогу.

— Вас ждут, — охранник тут же выбежал из будки, открыть ему калитку.

— Я знаю. Я на сегодня всё, выпустите машину.

— Конечно.

Вильям вышел за калитку и остановился, рассматривая стоящего к нему спиной мужчину. В нём было что-то смутно знакомое, но… Он тяжело сглотнул, понимая, что правда слишком тяжела.

— Вы меня хотели? — мужчина вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Широко улыбнулся и шагнул навстречу.

— Здравствуйте, Вильям.

— Здравствуйте, Дитмар, — если бы он не видел его фото до попадания в больницу, он бы его не узнал. Дитмар явно набрал веса, уже не выглядел как палка. Длинные кудрявые волосы трепал ветер, серая толстовка почти полностью закрывала пальцы, напоминая о старой привычке. Говорил о произошедшем только шрам на нижней губе от осколка зеркала. Он слегка вскинул подбородок и протянул большой бумажный пакет.

— Я думаю, что это стоило отдать уже давно, но я только сейчас смог наконец вырваться и приехать.

— Это что? — Вильям забрал пакет и заглянул в него. Его куртка.

— Это вещи, которые вы мне тогда дали. Я их отдавал в химчистку.

— Да… Вы могли не возвращать.

— Я предпочитаю не быть должным. Всё же эти вещи могут быть памятными. Куртка точно, на ней столько нашивок. Да и… Блокнот. Я взял на себя наглость его прочесть и… — Вильям почувствовал, как ему становится нестерпимо стыдно. Он смутно помнил, что писал, но прекрасно помнил, в каком состоянии. — Думаю, вы захотите, чтобы он был у вас, всё же это отчасти личное.

— Может, зайдёте? Не очень комфортно разговаривать у ворот. — Вильям махнул рукой охранникам, и они открыли калитку. — Если, конечно, вы можете.

— Могу. Спасибо.

Дитмар спокойно дал себя обыскать, поправил широкую яркую ветровку и пошёл рядом с Вильямом. Разговаривать даже не очень хотелось, казалось, что и без слов всё ясно. Вильям впервые за долгое время почувствовал себя настолько хорошо. Нет ничего лучше для врача, чем увидеть своего пациента в добром здоровье. Дитмар слегка щурился, рассматривая солнце сквозь листву каштанов.

— Я приехал не только вещи передать. Я… У меня для вас приглашение.

— Куда?

— Мама хочет видеть вас на семейном ужине. Она искренне считает, что вы меня тогда спасли.

— Оу… Это была моя работа. Странно было бы, если бы мне было всё равно.

— И всё же. Вы сделали для меня очень многое, — Вильям остановился и посмотрел на него.

— Не буду отрицать. Как вы себя чувствуете себя сейчас?

— У меня нервный тик и навязчивые состояния, но, по крайней мере, мне сняли все другие диагнозы. А эти были и до всего этого. — Дитмар улыбнулся и поджал губы. — Я никогда не был в полной мере здоров, на мой взгляд. Просто тот ублюдок меня доконал. Я… Я думаю, у вас тоже были такие вещи в жизни…

— Не смущайтесь, я прекрасно понимаю, что вы вычитали в блокноте много интересного.

— Я хотел знать, как я выглядел со стороны, как вы меня видели.

— У вас не бывает флэшбэков? Вы так спокойно это обсуждаете.

— Нет. Я хорошо помню только эпизоды в начале и в конце, посередине одна сплошная дыра. Так что я не слишком переживаю о себе.

Впереди показалась ротонда. Дитмар вздохнул, узнав её, и слегка прибавил шаг. А Вильям, дав ему выйти чуть вперёд, вытащил из сумки блокнот. Меньше чем за полгода он исписал половину. Некоторые листы вываливались, блокнот распухал от бумажечек с разрозненными фактами. Все эти схемы, потёкшие от капель слёз чернила, потёртые карандашные метки на полях. Ему казалось, что он попал в другой мир. В нём были кошмары, перетекающие в реальность. Захлопнув блокнот, решив разобраться позже, Вильям догнал Дитмара и остановился рядом. Ротонда была вычищена и восстановлена в своём изначальном виде, все надписи, все лавки и фонтаны. Тихое журчание воды, шелест свежих, ещё не иссушенных солнцем листьев.

— Знаете, доктор, — Дитмар даже не обернулся, продолжая смотреть в одному ему видимую точку. Вильяму пришлось его обойти, чтобы не разрывать контакт. — А ведь убить меня у мистера Смита был личный мотив.

— Да?

— Да. Я, может, и был плох, но когда мне плохо, я ужасно разборчивый, — Дитмар хмыкнул и наклонил голову. Только сейчас Вильям наконец обратил внимание на его взгляд. Слегка стеклянный, расфокусированный. Дитмар, похоже, в активной стадии лечения, это радует и тревожит одновременно, не стоило ему сюда приезжать. — Мне показалось, что от окон как-то дует, что полы скрипят и продукты какие-то не очень. Ну я и накатал жалобное письмо. Пришедшая после проверка выкинула Смита с места управляющего. То есть, я как бы стал причиной того, что он оказался на несколько кресел ниже.

— Вот оно как…

— Если бы я сразу мог вам это рассказать, вы бы сразу его поймали… Но я сейчас даже… Не всё могу вспомнить. Что-то помню, что-то нет. Как будто это был просто длинный сон.

— У тех таблеток были серьёзные побочки, хорошо, что вы восстановились, это уже огромный прогресс.

— Не то, чтобы восстановился…

Вильям обернулся, понимая, что Дитмар смотрит ему за спину. Вдалеке между деревьями металась тень, как будто животного. Но она рябила и дёргалась. Вильям взял Дитмара за руку, от чего тот дёрнулся. Это не кошмар. Это жизнь.

— А кто вообще здоров? Вы не хотите поехать в Карлайл, выпить кофе, поговорить? У меня тоже есть что вам отдать.

— Да? — они стояли, смотря на мечущийся в тени деревьев сгусток чего-то. Он менял форму, ни на что не походя.

— Да. В конце концов, у нас тут режимный объект. Не думаю, что вам тут будут рады.

— Да я уже вижу, что не рады, — Дитмар всё же оторвал взгляд от тени и поднял глаза на Вильяма. — Как вы думаете, кто умирает в Приюте, в нём и остаётся?

— Не хотелось бы. Но я не знаю.

Дитмар как-то загадочно кивнул, слегка заторможено, и сжал пальцы Вильяма. Что бы ни видел Дитмар, это его не касается. Он давно уже не видел здесь ничего, значит, он по правильную сторону стола. Успокаивающе улыбнувшись Дитмару, он повёл его к воротам, тихо рассказывая о том, что построили и улучшили в приюте. Отойдя от ротонды, он обернулся через плечо. В тени лестницы мелькнул белый пиджак. Такой униформы тут больше не носили.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Эпилог