Коварная геометрия [Андрей Черетаев] (fb2) читать онлайн

Андрей Черетаев Коварная геометрия

Коварная геометрия!

– Вот, – сказал он, бросив на стол большой разрисованный лист бумаги, и громко хлопнул по нему ладонью. – Вот она! Посмотри на это.

Я склонился над тем, что он назвал «это». Внимательно посмотрел, прищурив правый глаз, провёл рекогносцировку местности. Потом посмотрел на старого коня… эээ…. товарища. Передо мною стояла типичная затравленная жертва, человек, измученный и пресыщенный идеями, которые сыпались на него днём и ночью, словно за грехи бурной молодости.

– Их три, – пришёл я к заключению после некоторого количества времени. В моём голосе была слышна грусть-печаль, столь свойственная докторам, в момент осторожного ими объявления неутешительного диагноза. – Три, и на йоту больше, дружище.

– Ну, это же катастрофа! – воскликнул он, возбужденно барабаня пальцами по столу. Его взгляд то опускался на план, то, словно увидев и испугавшись нечто страшное, быстро перескакивал на стену за моею спиной, потом снова на план. – Ка-тас-тро-фа, я пропал.

– И вас три? Трое,– поправил я себя.

– Ну, конечно, трое! – почти закричал, всплеснув руками и вскочив со стула. – Что ты спрашиваешь? Как будто сам не знаешь!

– Спокойно, старая перечница. Будем смотреть и думать, думать и смотреть.

Но прежде чем будет найдено решение, да не просто решение, а мудрое решение, необходимо поведать дорогому читателю о моём старом товарище, который стал одновременно жертвой и роковых обстоятельств и наивных желаний. Я его знаю давно и давно знаю все его недостатки, в том числе и вредные, к которым можно отнести, например, тягу к курению сигар, пристрастие к рому и преклонение перед стариком Хэмом, Сезария Эворо и латиноамериканскими революционерами.

Приблизительно год назад он купил небольшую квартиру общей площадью чуть меньше ста квадратных метров. Хибарка в три комнаты, одна кухня, две туалетные комнаты и пара лоджий. В общем, ничего особенного – квартира, как квартира. Когда отсчитывал золотые дублоны, то совершенно справедливо исходил из простой арифметики, которая гласила, что будет одна спальня для него и его драгоценной половины, вторая комната на законных основаниях отойдёт пока единственной и любимой наследнице, третья – большая гостиная для вечерних раутов, праздников, да и просто всей семьей посидеть на пуфиках да поговорить с комфортом, а не жаться на каких-то жалких тринадцати метров крошечной кухни. Но моего друга подвели две неожиданные напасти – мировая борьба с курением, которую подхватила обладательница обручального кольца с алмазом в три карата, и страстное желание иметь собственный кабинет, где бы он мог уединить и предаваться злостной и вредной привычке пускать в воздух табачные кольца из дорогих кубинских сигар, при этом потягивать ром с Ямайки и слушая Сезарио Эвора, разглядывать на стенах любимые чёрно-белые фотографии. И вот теперь перед ним, заядлым курильщиком, замаячила тень остракизма – изгнание в места общего пользования, как в своё время поступила его безжалостная теща-астматик с несчастным тестем, который всю жизнь дымил стоя в тапочках на лестничной площадке, дымил и улыбаясь здоровался с любимыми соседями.

– Понятно, – наконец произнёс я, – будем делить! Будем делить строго, решительно, но что нимало важно, справедливо.

– Вот это самое главное, дружище, – он захватил двумя пальцами пуговицу у меня на рубашке и непроизвольно попытался её оторвать,– справедливо, а то мне потом в собственной квартире жизнь будет не мила.

– Конечно, справедливо, – с трудом освободив пуговку, заверил друга. – Однако не будем затягивать. Пожалуй, приступим. Будем искать ку-рил-ку.

– Кабинет, – поправил меня старый товарищ.

Мы склонились над планом квартиры. Мы словно полководцы склонились над картами местности, пытаясь правильно распределить войска перед битвой. Что-то в этот момент нас действительно с ними роднило. Догадался. Мы тоже сражались за территорию, только их территории измерялись провинциями и странами, наша же – метрами и сантиметрами. И всех нас объединял общий девиз – ни пяди врагу, учитывая сегодняшнюю стоимость этих злосчастных метров. У нас не было права на ошибку!

– Наследница у нас поедет сюда, – провел я пальцем по карте и указал на комнату с балконом, – во-первых, светлица светла, во-вторых, с лоджией. Идём дальше. Ну, здесь понятно, будет спальня супругов. Супруг согласен? Супруг у нас согласен.

Друг согласно кивнул головой.

– Дальше у нас идёт гостиная, ну это кухня с лоджией,– добавил я, – ванная и гостевой туалет.

Опустив коридоры и прихожие, я закончил оглашать весь список помещений. В воздухе повисла драматическая тишина.

– Хм. Кабинета нет, – подвёл я итог. Где-то за спиной раздался печальный вздох несчастной жерты. Друг в беде! Нужно срочно сплотиться вокруг него и не дать безвременно лишиться надежды обрести покой в собственном кабинете.

– Послушай, старый конь, а зачем тебе два туалета. Что это за буржуазные и пошлые замашки! Вот этот маленький тебе абсолютно не нужен. «Предлагаю оборудовать тебе кабинет здесь», —решительно произнес я и для убедительности громко ткнул пальцем в то место плана, где находился туалет.

– Где ты видел кабинет размером чуть больше табуретки? – не дослушав меня воскликнула жертва. В голосе послышались натянутые металлические нотки. И нотки эти были угрожающие, они угрожали вот-вот лопнуть. – И как ты себе это всё представляешь? – он застучал пальцем по несчастному туалету, так и не переродившегося в личный кабинет. – Как? Я, сигары, ром, Сезария Эвора и……. табуретка в туалете!

Идея была скомкана и выброшена прочь. Мы призадумались, пригорюнились. Я перекидывался помещения, тасуя их словно карты колоды. Ванну в спальню, кабинет ванну, кухню в комнату, коридор в кухню………. Бред!

«Стоп», – в какой-то момент сказал я сам себе и начал потихоньку разматывать клубок идей, что переплелись и спрятали ту одну, спасительную.

– Что, что?– вдруг быстро он стал меня теребить, когда по моему выражению догадался об озарении снизошедшей до меня. – Ну! Ну же! – приподнялся он от нетерпения со стула.

– Я вот, что подумал, старик, а зачем тебе кухня? Вы запросто можете каждый день…ой…

Я не знаю, каким образом выдержали ножки у стула, когда он со стоном рухнул на него. Разочарование читалось на лице этого почти безжизненного страдальца, жертвы собственных вредных привычек и недостатка денежных знаков.

–…..заказывать себе пиццу.

Его глаза почти закатились, как могут только закатываться шары в лунку бильярда либо глаза человека физически и морального истощенного тяжёлыми испытаниями.

– Спокойно, спокойно!

Взяв в руки карандаш и быстро двигая, им я ловко принялся кроить-перекраивать его до безобразия маленькую квартирку. В этот момент я чувствовал себя хирургом, хирургом по пластическим операциям, режущим по живому. Я чувствовал себя Микеланджело, который брал кусок глыбы и отнимал всё лишнее. Чёрт побери, в такие минуты чувствуешь себя великим! Снова жизнь затеплилась в глазах моего измученного друга. Он с интересом стал разглядывать, как из-под карандаша начала проявляться, подобно фотографии в растворе, новая планировка.

– Кажется твоя Цирцея мечтала о большой кухне? Вот мы её сейчас и организуем, – напевая, поведал слегка воспрянувшему духом товарищу. – Её устроит кухня тридцати метров? Раньше гостиная была двадцать метров, а теперь все тридцать.

Для пущей убедительности красным карандашом вывел большую стрелку, как изображали на военных картах, и показал передислокацию кухни в коридор. Синяя стрелка вела моего друга в помещение, которому было присвоено гордое и почётное звание кабинета.

Прошёл год. Я уже почти совсем забыл об этой истории, как вдруг сентябрьским днём на мой е-майл приходит письмо. Официальное приглашение на новоселье. Было чертовски приятно. До торжества оставалось недолго, буквально в ближайшую субботу. Вечером пятницы я зашёл в магазин и купил бутылочку рома.

Я шёл в гости, предвкушая приятый вечерок за потягивание сигары и рома, непринуждённой беседы.

Новый лифт слегка поскрипывая возносил меня на двадцатый этаж. Проезжая мимо этажей до меня доносились звуки немелодичные звуки перфораторов, вгрызающихся в бетон.

– Ну, заходи, заходи, кудесник, – пытаясь заглушить какофонию из оглушительной музыки и мерзкого звука перфоратора из соседней квартиры. Он радостно хлопал меня по плечу. – Как я тебя рад видеть. Да не разувайся ты, – и почти вытолкнув меня из прихожей потащил вглубь чертога, где собралась небольшая компашка.

– Потом, потом познакомлю, – нетерпеливо приговаривая, протащил меня на экскурсию, словно по Лувру. Передо мной промелькнула комната наследницы, спальня а-ля Помпадур, блеск ванной меня ослепил, пришлось зажмуриться, и уже открыв глаза в гостиной, я поприветствовал знакомые физиономии, и за минуту перед тем, как он умудрился меня втолкнуть в свой кабинет, я внутренне порадовался за счастливого друга, который умудрился сделать так, как он пожелал. В эту минуту он мне казался величественным, подобно фараону Хеопсу, только прошептавшему между делом, дескать, ребята, я хочу……..я хочу, чтобы мне построили маленькую, прямо-таки малюсенькую пирамиду, как толпы его обожавших египтян бросились подтаскивать и укладывать плиты.

Бутылка рома, выскользнув из внезапно ослабевших рук, с хрустом раскололась, исторгнув наружу слегка коричневый напиток. Где клубы табачного дыма, поднимающегося к потолку? Где бар, наполненный стеклянными емкостями с карибских островов? Где чёрно-белые фотографии старика Хэма и героев кубинской революции? Где дух безмятежного и вечно опьяняющей праздника, который всегда с тобою?

– Да, старик, вот такая петрушка, – кивнул он, показывая спортивные тренажеры и ряды прочего блестящего и тяжёлого металлома. – Из-за этой чёртовой квартиры мне пришлось бросить курить.

– Да уж, – только я и смог выдавить из себя.

2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155

Хищная привычка

Спал ведь. Спал, никого не трогал. Никому не мешал! Мне может быть, вообще, положено много спать. Сопел себе и посапывал, прижавшись к милашке. Милашка, это моя подружка Липа, с который мы уже вместе целых двенадцать лет. Срок уже немалый, и он говорит о самых наших крепких чувствах друг к другу.

Когда тишину разорвала трель дверного звонка, я сразу заподозрил, что спать больше мне сегодня не дадут. У меня это в крови, интуиция никогда не подводит, говорят, инстинкт. Может быть, но после сытного обеда всегда больше тянет на сон, чем на философию.

Милашка положила книжку на ночной столик, осторожно поднялась с дивана, старясь меня не тревожить, надела мои любимые тапочки, и тихо вышла из комнаты, прикрыв дверь.

– Ах, прости-прости меня, душечка, – залепетала Лизонька, наша общая подруга, что прожила у нас всю осень и зиму, пока строители работали в её новой квартире, купленной в кредит. Ох, ну и устал я же я от неё за всё это время, особенно, когда она вечерами пытала нас то рассказами о том, как она собирала справками, то в слух мечтая о квартире, сгорая от нетерпения.

Лиза, пристроив огромный пакет, обняла милашку.

– Ну, наконец-то, – укоризненно произнесла повелительница моего сердца, – а то я уже подумала, уж не случилось что-нибудь.

– Всё просто замечательно. Просто чудесно. Ну, давай собирайся. А где твой?

– Спит.

– Эй, малыш, просыпайся! – радостно прокричала Лиза.

«Проклятье!»,– выругался я про себя, услышав её «малыш». – «Какой я ей малыш? Если подумать, то я вообще постарше её буду. Тоже мне нашла малыша».

Не успел я укрыться под одеяло, как рука нежно принялась меня тормошить. Я сначала не подавал виду. Сплю и всё тут.

– Вставай, хватит капризничать. Ты же знаешь нам сегодня без тебя ну никак нельзя.

После таких слов, конечно же, любой мужчина растает. Я мужчина. Я не исключение.

– Ну, проходи, проходи,– сказала Липа, когда я замешкался перед её открытой дверью. В квартире было темно. И ещё. В нос ударило, словно мячом, смесью ароматов краски, лака, шпаклёвки и прочими запахами, которыми пахнет любая новенькая квартирка. Я, признаться, такие ароматы не люблю, и поэтому естественно меня они смутили. Они бы еще, наверное, меня долго бы смущали, коли не легкий пинок, подтолкнувший меня вперёд.

Когда хозяйка зажгла свет, я прищурился от ослепительно света и ярко-синих стен прихожей, от которой свет буквально отскакивал, словно горох от стенки. Я был не только ослеплён, но и оглушён. Чтобы не задерживал движение, меня снова подпихнули под зад коленкой, что весьма и весьма унизительно для нашей гордой породы. С небольшим ускорением я быстро пролетел коридор и вкатился в гостиную, где совершенно не было не только гостей, но и стульев и прочей мебели для этих самых гостей.

– Ой, какая прелесть! Какой чудесный цвет, Лизонька!

От одного вида красных стен, которые буквально кричали и оглушали, захотелось рвать когти, не жалея орехового цвета паркет. Однако на самом пороге я был решительно остановлен двумя подругами. Лиза погладила меня по голове с таким материнским выражением лица, что я даже не знаю, как она удержалась и не произнесла «ути-ути-пути, какие мы шустрые».

– Краплак ему название. Открытый красный цвет, который очень гармонизирует с белым потолком и молдингом.

– С чем? – переспросила Липонька.

– Молдинг – это потолочный карниз, – с умным видом пояснила лучшая подруга.

Ну и противная же она, подумал я, между делом наровясь выскочить прочь.

– О, шикарно! Просто шикарный цвет,– восторженно прошептала королева моего сердца, когда мы небольшой экскурсионной группой ввалились в спальню. – Необычайно мягкий и приятный светло-бежевый цвет. Прямо так и чувствуется волшебный аромат ванили. А ты уже и мебель себе подобрала?

– Конечно, подобрала. Я же работаю с дизайнером. Она мне не только краски и плитку подобрала, но и придумала замечательный интерьер. Правда, вот денег нет, и придётся снова влезать в долги.

– А ты, Лиза, возьми кредит.

«Умно»,– подумал я, и одобрительно посмотрел на Липу. Как она ловко пресекла всякие дружеские поползновения на наш бюджет. Умница!

Кухня была без мебели, впрочем, как и вся квартира, отчего казалась необычайно огромной, по сравнению с нашей «восьмиметровкой». Особенный шик ей придавали сверкающий чистотой пол, выложенный плиткой «под мрамор» и ……….. широкий подоконник, на котором красовались два горшка с цветами и одна литровая банка с увядшей розой.

–Ой, Липа, держи его, держи! Он же сейчас прыгнет!

Огрызнувшись и еле-еле изловчившись проскользнуть мимо ладоней, я с радостным «мяууу», почти без разбега прыгнул на подоконник, освещаемый ярким весенним солнцем, притягивающим теплом и ослепительным блеском стекла. Я без разбега прыгнул и …..

В общем, в произошедшем нет моей вины, во-первых, мне не дали выспаться, соответственно я не смог набрать форму, а без формы я и муху не поймаю. Во-вторых, мне всё-таки не один год и даже не пять лет, силы уже не те, что прежде. И, в-третьих, как правильно было подмечено, моя милашка не следила за моим образом жизни, и ничего удивительного что я набрал пятнадцать кило, где почти половина была лишним куском жира, собравшимся на животе. И я право совершенно не понимаю из-за чего было столь громко кричать, причитать и стонать……

– Что он делает, паразит?! – визгливо закричала Лиза, когда я буквально повис на передних лапах, при этом больно ударившись грудью о грай подоконника. Да! Да! При моём-то весе мне было совсем не сподручно аккуратно взгромоздиться на желанную площадку. Ну, подумаешь поцарапал лак! Ну, подумаешь сбросил горшки! Ну и банка, конечно, полетела тоже коту под хвост! Экая невидаль – банка с увядшей чайной розой. Хотя, по правде, я сбросил её из-за собственной шкодливости и вредности.

– Ай! Я его сейчас прибью, – дико закричала Лиза, когда я решил помочь себе задними лапами, пропахивая когтями, причем неоднократно (а что тут поделаешь? Ну не падать же в самом-то деле), весьма дорогие итальянские обои. Но было уже поздно. Клочья летели, словно куски шкуры, разлетаясь в мартовской драке.

Солнце радостно засверкало в моих больших зеленых глазах. От получаемого удовольствия в груди заурчало, я дольный то прищуривал глаза, то снова их раскрывал, окидывая ленивым взором двух подружек.

– Ну, что же ты наделал, Мурзик?! – неловко

– Ну, подлец же он,– вздохнув, произнесла Лиза, печально осматривая и оценивая нанесённый ущерб.

– Муурррр.

2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155

Любовь, как допинг

– Раз, два, раз, два.. оф …. раазззз, – он тяжело вздохнул и остановился, когда его легкие настолько расширились, что казалось вот-вот лопнут от перенапряжения, разорвутся как паровой котёл от перегрева. Он вытер запотевшее лицо, ибо залитые глаза не могли сфокусироваться и прочитать цифру, выведенную на недавно покрашенной стене.

– Тринадцатый, – наконец прочитал он и снова вздохнул. Его протяжный вздох напомнил звук воздуха, с шумом вырывающегося из воздушного шара. – Только тринадцатый!

Немного отдышавшись, он тоскливо огляделся. Запылённая бетонная лестница с неубранным мусором в углу. Розовые стены. Белая дверь с разбитым стеклом вела на балкон. Унылое место. Ещё десять минут назад хотелось петь и танцевать, а сейчас оказавшись стиснутым в четырёх стенах и стоя на такой бесконечной лестнице, он подумал, что с таким же успехом он мог бы штурмовать Эверест.

Последний раз судьба его заносила на эту Богом проклятущую лестницу жарким июльским днём. Легко одетый, сжимая в руке заветные ключи, он почти взлетел на двадцать третий этаж. Сегодня же, осенним вечером, облачённый в пальто, немного мокрый, ибо дождь заливал город, он с трудом поднялся на этот чёртов этаж, и казалось, что сил больше подниматься нет. Отдышавшись, он, было, сделал попытку продолжить свой путь дальше, но судорога в ногах заставила облокотиться на перила и замереть на месте.

– Всё, перекур, – прошептал, устало, вынимая пачку сигарет. Закурив и пустив пару колец, бедолаге ничего не оставалось делать, как предаться приятным воспоминаниям.

А вспомнить ему было что! И хотя на его зимних ботинках не болтались шпоры, а концом шпаги он не задевал стены и перила, да и стальные латы не бряцали, за неименьем оных, он был героем, которому позавидовали бы рыцари и оруженосцы, трубадуры и все шуты всех известных и неизвестных королей. Ах, если бы они могли видеть с ловкостью и сообразительностью, он буквально сразил, выбил из состояния душевного равновесия своё почтенное семейство, не ожидавшего объявления о предстоящей свадьбе, провозглашения суверенитета и вполне закономерного отделения.

Не смотря на молодость, а ему было только двадцать пять лет, он уже был не только героем, мужем, но обладателем небольшого, не больше сорока двух метров, княжества, расположенного на двадцать третьем этаже нового дома. Князем он был на правах соправителя своей драгоценной супруги, особы весьма и весьма привлекательной.

Вспомнив о томившейся в одиночестве своей самой-самой ……. типтопистой красотке, очаровашке, этакой симпатяжке, пташке, милашке, мартышке…. «Нет, нет, больше никаких мартышек», – растянувшись в улыбке, подумал наш герой и затянулся, выпустив пару колец, снова затянулся, наблюдая, как огонёк пожирает белое тело сигареты.

Наш герой был влюблён, и это факт. Журналы приводят любопытный факт, что флюиды любви, смешавшись с табачным дымом, разбавляют убойную дозу никотина, которая по утверждению светил медицины, разрывает мыша на части, хотя всё же существуют определённые сомнения по части правдивости приведённого тезиса, но не о мышах и светилах речь, и даже не о вреде курения, а о любви, а наш герой был влюблён. Любовь, что подтверждается научными экспериментами, способна творит чудеса, да простят меня читатели за сию банальность. И, несомненно, любовь лучшее на свете лекарство, самая лучшая пищевая добавка, и как говорят знающие люди, она расправляет морщины, делает кожу моложе и придаёт лицу здоровый цвет. Поэтому если вы влюблены, то можете смело курить, не пить витамины и много и усердно думать.

Впрочем, вернёмся к нашему герою, который благодаря сидячему образу жизни, не обладал здоровьем атлета-олимпийца, застрял на проклятой лестнице. Сделав последнюю затяжку, он ловким движением пальцев, словно распрямил пружину, отправил окурок через разбитое окно балкона в последний полёт.

Теперь на его лице, типичном лице влюбленного, и что немало важно – лице отдохнувшего человека, читалось блаженство, словно внутри горела лапочка, освещающая ему путь через всяческие сомнения и тревоги, невзгоды и финансовые трудности.

Думая о чём-то чертовски приятном и сохраняя всё тоже слегка ненормальное лицо, он потянулся во внутренний карман пиджака, где возле сердца обычно хранится самое ценное.

Вдруг пару этажами выше громко хлопнула балконная дверь, и всё лестничное пространство заполнилось гамом иноземной речи. Мимом с вёдрами в руках просеменил перепачканный разноцветными красками отряд азиатов, потомков воинов Тимура – покорителя вселенной.

Когда расстояние между азиатами и Максом, а так звали-величали героя, достигла двух этажей, он разжал ладонь. Зеленая бархатная коробочка была украшена маленькой золотой звёздочкой и парой букв. Боль и тоска на долю секунды омрачили его лицо, в эту саму минуту, если бы он мог бы видеть себя со стороны, Макс нашёл бы определенное сходство с выражением скупого рыцаря, умирающего на мешке с дукатами, дублонами, талерами и пиастрами. Но это была лишь минутная слабость, поэтому больше не будем акцентировать на этом внимание.

– То-ши-ба, Toshiba…., – заворожено прошептал он, не отрывая взгляда от футляра, – сорок два дюйма, Surround, Total Digital Noise Reduction……

Дальше шли совершенно малопонятные обывателю термины, символизирующие чудеса начала двадцать первого века. Прикрыв глаза, словно пытаясь силой воображения материализовать загадочные чудеса техники, Макс беззвучно их повторял-перечислял и снова повторял-шептал, но ничего волшебного не происходило. На ладони по-прежнему лежал футляр.

А в это самое время, милашка сидела на широком подоконнике кухни, где кроме купленного в кредит кухонного гарнитура со встроенной техникой и пару стульев с крохотным столом из шведского магазина, ничего не было. Она то смотрела за окно, где за пеленой осеннего мелкого дождя едва проглядывался, словно на картинах реалистов, метромост, широкой лентой переброшенный через свинцовые воды реки, то её взгляд падал на модненький, такой гламурненький, и поэтому столь родной, розовый плоский телефоньчик, что лежал на подоконнике. Она положила руки на колени, а чудесный подбородок положила на руки. Девушка ждала. Девушка скучала. И если бы Макс видел в этот самый момент свою милую очаровашку, то может быть ему пришли бы в голову такие замечательные слова, что «погода была ужасная, принцесса была прекрасная» или ещё что-нибудь гениальное. Но он её не видел, ибо заворожено смотрел и любовался на чудо, чудо-кольцо, стоившее ему целого домашнего кинотеатра. Чёрт! в такие минуты можно гордиться подобными героями, ибо ещё раз убеждаешься, что в нашей жизни всегда есть место для подвига!

Четыре крохотных бриллианта вокруг изумруда в один карат. Четыре бриллианта. И один не изумруд, а прямо огромный изумрудище, о-го-го! Максу почудилось, будто стоило приоткрыть футляр, как вокруг всё преобразилось и посветлело. Изумруд, переливался волшебным светом, чудесным образом запертым в камне. Когда Макс слегка наклонил футляр, то свет буквально заметался между гранями, словно норовивший вырваться из ловушки джин.

Вероника, а именно так звали пташку, вдруг нетерпеливо подняла телефон, и уже было набрала номер, но почему-то передумала и совсем не спеша, томно улыбаясь, принялась набирать сообщение. Получив подтверждение, что послание доставлено, Вероника положила телефон на подоконник, но так чтобы были видны часы, и стала ждать, не отрывая взгляда от часов.

Блеск драгоценных камней загипнотизировал Макса. Он не помнил ни времени, ни места, где он находился. Перед очарованным взором то проплывали купала восточных городов, которые растворялись подобно миражам, то проходили караваны из ритмично и монотонно покачивающихся верблюдов с поклажей и погонщиками на горбатых спинах, то дебри индийских джунглей, где слон почему-то протрубил сигналом мобильного телефона. Макс стряхнул головой, разрушив необычное видение, но ещё какое-то время в подтёках и тенях краски ему чудились минареты и купола Дамаска и входящий через городские ворота караван, гружённый китайским шёлком и индийскими специями.

Сообщение было короткое. Всёго три слова. Три простых, но дорогих слова. «Жду. Люблю. Вероника».

Не прошло и двух минут после отправки сообщения, как тишину квартиры разрезал долгий звонок.

Ах, как жаль, что не видел и не порадовался за Макса его учитель физкультуры, когда бывший ученик взял резкий старт и буквально за полторы минуты преодолел оставшиеся десять этажей, буквально-таки взлетев на двадцать третий, самый любимый свой этаж.

Никто не зафиксировал новый мировой рекорд, когда Макс обессилено повис на дверном звонке, едва держась на ногах. Но это никому не было интересно и важно.

2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155

Вместе

Это было тем декабрьским тёплым вечером, когда с погодой творилось совершенно непостижимое, и было непонятно, толи выжившая из ума старушка Осень замешкалась перед сестрой Зимой и не успела скрыться до поры до времени, толи шустрая сестрёнка Весна, показав свой непредсказуемый, но веселый характер, ловко обскочила старшую, нечаянно смутив большую часть вечно спешащих горожан.

Да, это было тем самым декабрьским вечером, когда солнце уже давно соскользнуло за нитку горизонта, а на город опустилась рыхлая от тумана вечерняя мгла, располосованная дорожным освещением и прострелянная множеством окон многоэтажек. Но, не смотря на поздний вечер, ибо стрелки часов показывали без каких-то минут девять, забрызганные грязью машины продолжали проноситься одна за другую по на влажной от тумана дороге. Проноситься, чтобы потом сбиться в стаю перед, как всегда не вовремя загоревшимся красным светом светофора.

Выйдя на крыльцо, я только лишь проводил взглядом синий троллейбус, неторопливо прокативший мимом меня, коварно показав почти пустой салон. Значит, следующий будет набит битком, подумал я. Я включил плеер и неторопливо пошёл в сторону метро, напевая A ti, а tu belleza tan particular, а esa manera tuya de mirar, а tus mentiras y a tu gran verdad, tu verdad. A ti….

Это было тем декабрьским вечером, когда усталость, накопившаяся за четыре, казалось бесконечных рабочих дня, не давала о себе знать, забившись в какие-то глухие потаённые уголки тела, напичканного витаминами и порядком уже замученного в тренажёрном зале. И хотя настроение было просто супер-пупер, я знал, что ни витамины, ни тренировки совершенно не причём. Что-то другоё – более неуловимое, более неосязаемое и более мощное подпитывало меня, толкало и двигало меня. К чему? К кому? Но эти вопросы тогда казались мне неуместными, какими-то ненужными. Этим тёплым декабрьским вечером хотелось идти и идти, идти неспеша и напевать любимую песню, напевать и ни о чём не думать, просто идти и наслаждаться тёплым вечером.

A mí, a mi locura que eres sólo tú, a mis………

С грохотом выкатив из жерла туннеля вагон остановился. Это был определенно мистический вечер, ибо только в такой вечер вагон метро может показать комфортным. И хотя вагон был как вагон, но сегодня он по стечению обстоятельств не набитый битком, наоборот, скорее почти пустой, отчего казался светлым, чистым и тёплым.

Думая о чём-то пустячном и осторожно разглядывая миленькую девушку, сидевшую напротив меня, я, устроившись поудобнее и подпевал про себя замечательную песню. Её ушки, забавно слегка оттопыренные, не портили девушку, даже наоборот, делали её милее и привлекательнее. И тот, кто неосторожно рискнул бы в тот момент заметить, что ушки сближали её с дальней, ну очень дальней родственницей-предком, мог бы сам схлопотать по собственным ушам и наглой обезьяньей морде за столь лживое и опрометчивое сравнение. Потом, уже почёсывая ушибы, сидя в милицейском обезьяннике, конечно же, было трудно объяснить причину потасовки.

Al tiempo que pasé buscándote, a la virtudes que siempre enseñé, a los defectos que oculté, a mis locuras, a mi fe …………

Вдруг мое внимание, впрочем, как и всех прочих пассажиров, сидевших в центре вагона, переключилось на небольшую белую перинку, неизвестно каким образом попавшую в вагон, медленно скользящую по воздуху. Она то медленно парила вниз, то внезапно, подброшенная порывом ветра, вздрагивала и поднималась к блестящим перилам. Двенадцать пар глаз внимательно, словно глаза зенитчиков, следили за полётом перинки. И не обладая телепатией, можно было прочитать на лицах участников yfitq немой викторины лишь единственный вопрос. На кого сядет перинка? Но перинка же не даром женского рода. Она капризничала и вообще не собиралась давать определенный ответ. Пушинка то нервно вздрагивала, словно задрав нос отворачивалась от нас, то смилостившись уже казалось готовилась разрешить дилемму. Может, она оттого так долго парила, что ей льстило внимание столько скучающих людей. Наверное, мы бы так и оставались во власти этой капризной особы, кабы не Он, завладевший нашим вниманием, и с одного взгляда вызвавший улыбку и вполне допускаю мысль, влюбивший в себя милых дам.

Он был почти весь рыжий и огромный, вызывающий одновременно уважение и умиление. Он вошёл в вагон вальяжно, независимо, совершенно не обращая внимания на скучных пассажиров. Вошел, покачиваясь, словно дело было для него обыденное, словно так и надо.

Когда эта громила рухнул у моих ног, хотя если я почувствовал всю тяжесть его живого веса, то будет правильнее сказать, рухнул мне ноги, добродушные барышни потянулись расстегивать сумки, надеясь найти что-нибудь такое вкусненькое. Но пса, а это был самый что ни на есть настоящий пёс, этакое дитя «московской сторожевой» и другого не менее грозного родителя, не заинтересовало ни печенье, ни ватрушка. Мой друг, ибо знакомство наше с каждой минутой становилось всё теснее и теснее, оттого что здоровяк с каждым вздохом всё больше и больше заваливался на мои ноги.

«Боже мой! Да сколько же он весит?» – подумал я, когда он безбожно, при повороте вагона окончательно прижал мои ноги к лавке, оставив всякую надежду освободиться из своеобразного капкана. Я понял, что оказался во власти зверюги, которую в здравом уме никто и никогда не рискнёт пнуть под ребро или дать опрометчиво пинка.

Я с тоскою посмотрел на замелькавшие коричневые столбы и перроны «Каширская». Пора делать пересадку! Но из-за рыжего здоровяка, что мирно посапывал лежа на моих ступнях, передо мною замаячила перспектива ехать до конечной станции.

A la vida, al amor, a la noche al calor, a ese niño que es tuyo y mío………

Но этот теплый декабрьским вечером был пропитан благожелательностью. Стоило дверям открыться, Рыжий, ибо Рыжик имя для такой детины было наименее подходящее, вскочил и вышел прочь. Он вышел настолько правдоподобно, что ни у кого не возникло сомнений, что наш случайный попутчик-пёс был заядлым зайцем и путешественником.

Tú y yo, que somos algo más que tú y yo. Somos pasado, somos por pasar ………..

Чудный декабрьский вечер. Именно тогда я пришёл к выводу, окончательному и не подлежащему пересмотру, что мир наш без Тани А. был бы несовершенным, лишённым нечто важного, может быть своей самой главной части, может самого главного украшения. И хотя мы два месяца почти не разговариваем, и ты сейчас на чудесном-расчудесном острове Бали, а я в стоя на перроне московской подземки, и могу лишь гадать о будущем. Я знаю только одно, что ты в моём сердце навсегда…….

2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155

Оглавление

Хищная привычка

Любовь, как допинг