Карточный король (СИ) [sakuramai] (fb2) читать онлайн

========== 1. Опустевший трон ==========

1. Раскат (колокола)

Леви прятался от неё долго.

Несмотря на массивную фигуру немаленького веса, цепочки, кожаные сапоги и зонтики, его шаг был лёгок, а дыхание — тихо. Даже когда Скалл искала его, то не могла найти; горничные и дворецкие лишь разводили руками. Однако, на прикроватном столике её спальни время от времени появлялись записки с вензелями — женским почерком — о том, чем интересовалась невеста мёртвого шефа Варии.

И однажды она его всё-таки застала.

Скалл была уверена на сто процентов, что Леви сам позволил ей его найти — совершенно случайно и мимоходом.

На территории Варии располагалась совсем крохотная католическая часовня, того же камня и стиля, что и особняк. Скалл и сама не знала, зачем решила однажды зайти туда; ей иногда мерещились свои мёртвые, она старалась их лишний раз не будить.

Леви смотрел на статую Девы Марии. Огни свечей делали его фигуру темнее обычного.

— Как расследование? — спросил он глухо, не здороваясь и не оборачиваясь.

— Медленно, — не без вздоха ответила Скалл. Ей больше нечего было сказать. Она не хотела политического брака с Занзасом, но альянс был ей (и Каркассе) очень нужен. Жених вёл себя со своей невестой ожидаемо: как победитель и мизогинист. Нельзя требовать большего от ребёнка, которого вскормила улица и воспитала смерть. Скалл блестела клычками и терпела. А потом он умер на полуслове, и весь мир мафии уставился на её одинокую фигуру. Надо было встать во главе расследования, попытаться отмыть запятнанную честь.

Она никогда особо не любила задания личного характера. Слишком много всего за ними стояло.

После долгой паузы Леви заговорил снова, медленно и будто через силу.

— … у нас было ещё одно Облако. До тебя. Занзас взял его сам, никого не спросив. Он едва иммигрировал из Ирана. Скуало злился. Говорил, от таких мусульман одни проблемы. Они не знают чужой культуры и не хотят знать. Занзас не послушал. Они долго спорили … а потом араб изнасиловал и зарезал нашу Эвелин. Она англичанка … была. Смотрела за особняком.

Леви медленно обернулся и встретился с ней чёрным, тяжелым, уставшим взглядом.

— Я убил его, — признался, не мигая. И уточнил, — араба. Бельфегор заставил его покаяться. Луссурия не давал ему сдохнуть до признания каждого греха. Вайпер стёрла его имя с лица земли … Когда Занзас узнал, что араба больше нет, он был в ярости. Скуало сказал ему пойти к чёрту, потому что Эвелин была в особняке всегда. Она следила, чтобы мы ели самую лучшую еду, чтобы были деньги на ремонт. Она, — его голос дрогнул, — научила меня писать, а Бельфегора — говорить по-английски. Вайпер нравилось, как Эвелин подавала чай. Они собирались втроём с Луссурией на кухне и общались, — Леви отвернулся. — Занзас сказал, что ему плевать; что она могла быть шпионкой дона Тимотео; что он её не выбирал, а араба, убившего, выбирал. Они с капитаном подрались.

У Скалл почему-то пересохло в горле. Она сглотнула.

— Я … расследую немного другое убийство, Леви.

— Знаю, — тихо отозвался он, не отрывая взгляда от Девы Марии. Больше Гроза ничего не сказал.

2. Мечты о Солярисе

— Есть одна притча, — сказал Скуало, глядя с балкона на простирающийся понизу сад.

В воздухе стоял аромат роз, припорошенных вечерней влагой; их жемчужные, багряно-бархатные и абрикосовые головки сонно качались на легком южном ветру. У Скуало чуть дёргались пальцы на руке из живой плоти, как будто ему хотелось закурить, но он себя одёргивал. Возможно и его лёгкие задыхались от свежего и сладкого аромата варийских сумерек.

— Один чудак пошёл снежной зимой в лес; то ли за мясом, то ли за пушниной, чёрт его знает. И попал в настоящий буран. Не видно ни зги, холодно, все следы замело, а жить страшно хотелось. Ну и он решил переждать. Построил наспех себе вигвам, или хатку, или как это называется. А метель всё шла и шла. И он понял, что мёрзнет, и что силы кончаются ждать. Чудак был Туманом. Его Пламя создавало, но не грело. Тогда он выдумал себе дрова, и огонь, и тёплую одежду. И еду себе выдумал. Казалось бы, выдумками сыт не будешь, но он обманул самого себя и выжил. Буран кончился, он выбрался и дошёл до дома, где ему уже начали крест колотить.

Скалл глубоко вдохнула и выдохнула. Носоглотку приятно щекотали розы.

— Значит, ты думаешь, то же самое и с любовью?

— Не со всякой, — поморщился Скуало, как будто Скалл ну очень сильно утрировала. Она и не собиралась, честно, просто слова звучали как-то … — Вот сама скажи: зачем ты любила Реборна?

— Не знаю, — опустила она взгляд. Мраморный балкон, ярко-синий от вечера. — Хотелось быть с ним. Всегда. Не физически, а так, знаешь, по-женски. И дружить хотелось. Хотелось … пойти с ним рука об руку. Я понимаю теперь, что дело было не во мне. Просто некоторые люди не умеют любить, вот и всё. Не умеют и не хотят научиться. Нет, я отпустила его, правда. Не думаю о нём, не пишу, не звоню, не ищу поводов встретиться. Другое дело, что, как сказал один режиссёр, невыраженное никогда не забывается.

— А Занзаса? — Скуало пристально посмотрел на неё. Ореол укороченных серебряных волос контрастировал с сумерками словно бледное привидение. — Занзаса ты любила?

Скалл вспомнила свою первую ночь в Варии после заключения помолвки. Как жених, вломившись без спроса, сорвал с неё ночное бельё, блестя хищным взглядом. Вспомнила своё сопротивление, отчаянное, но без намерения убить, (иначе бы всё пропало), как её всё же пересилили и вжали в постель.

Вспомнила неистовый секс, без прелюдий и смазки, когда нутро сжималось от боли, а не от желания, как тихо плакала, пока он тянул её за волосы, вбиваясь глубоко и быстро. Вспомнила его удаляющуюся нагую спину, пока он шёл прочь, не закрыв дверь, не извинившись, бросив её одну, грязную, униженную на рваной простыни. Утром она похрамывала на обе ноги и прятала следы грубых укусов и засосов под шарфом.

Вечером он сорвал шарф и велел ходить так.

Занзас был пьян, поэтому Скалл сломала ему нос и скрылась до того, как стихла ругань из его кабинета. А ночь провела, дремля в шкафу какой-то всеми забытой комнаты, сжавшись в комочек, стараясь дышать как можно тише.

— Нет, — на выдохе прошептала она. Взглянула с опаской на Скуало. — Пойми, чтобы любить такое, надо быть мазохисткой или не иметь собственного характера. Я не могла … Не могла, понимаешь?

Капитан Варии положил тёплую ладонь на её плечо. Сказал, глядя в сторону:

— Не парься. — И добавил, — никто тебя не винит.

В конце концов, все всё видели.

3. Игра на бокалах

Накануне свой гибели Занзас отсутствовал. Как и во время неё. Старинный особняк пустовал, и Скалл с упоением гуляла по нему, наступая на подолы собственных платьев и юбок. Ей нравилось чувствовать себя принцессой (даже при таком принце). Ещё больше ей нравилось общаться с офицерами Варии. Жених ревновал и срывал агрессию, если видел Скалл за разговором с другим мужчиной. Он не мог не бояться, что она изменит ему, ведь это было бы проще простого. Раз Занзас не смог пересилить себя и дать ей нужное, логично, что ей хотелось бы получить это от кого-нибудь другого.

Скалл всего лишь хотелось поговорить с кем-то, кто не её подчинённый, и обитатели особняка Варии понимали и чувствовали её нужду. Но пока в доме присутствовал Занзас, лишь Скуало рисковал говорить с ней. Даже если дело кончалось пролитой кровью. От обвинений в свой адрес Супербиа отмахивался, как от назойливых мух, но стоило Занзасу назвать свою невесту шлюхой или кем-то подобным, Дождь свирепел по щелчку пальцев.

… Скалл было совестно раз за разом ставить в опалу капитана Варии, но он, поразительным образом, никогда не был против.

С отъездом же Занзаса её нужда в общении день за днём стала удовлетворять себя, как затягивающаяся рана.

Поздним вечером Бельфегор тихими шагами вплыл в зимний сад, где она читала, и опустил перед ней пузатый бокал, до краев наполненный чернильным вином.

Скалл послушно пригубила.

— Не могу определить сорт, — призналась. — Выдержано в деревянной бочке. Вино сухое, но не горчит; значит, подозреваю, урожай скорее поздний, чем ранний. Мне кажется, здесь нотки вишни? Или граната? По цвету вино южное. Мне кажется, оно молодое … Но легкий дубовый привкус сбивает с толку. Твоя винодельня?

Принц расплылся в улыбке:

— Наше Облако не плебей. — Длинные пальцы забрали у неё бокал; Бельфегор тоже сделал глоток. Наверное, чтобы показать, что оно не отравлено. Благородно с его стороны. — Винодельня в Провансе, урожай августовский. Нравится?

Аркобалено со знанием дела покивала головой.

— Оно довольно легкое, непринуждённое, но что-то как-то или хочется еще, или уже достаточно. В этом плюс; значит, на свиданиях самое то, или чтобы язык развязать, или расслабиться. Вкусное.

Бельфегор поставил бокал обратно на стол. Там оставалось примерно три четверти.

— Тогда допивай, — улыбнулся, но как-то мягче обычного. — И ложись спать.

И добавил почти в дверях, не оборачиваясь:

— Босс решил задержаться на своём острове.

У Скалл резко пересохло во рту:

— … На сколько?

Бельфегор пожал плечами. Полуобернулся. Она почувствовала его скрытый чёлкой взгляд, заметивший её бледность и пальцы, нервно вцепившиеся в бокал.

Голос Урагана ответил тихо и мягко:

— На сколько потребуется.

4. Мёртвый сад.

— Мефистофель.

— Будь здорова.

— Очень смешно, — прогнусавила Вайпер. Шмыгнула носом. Кто-то не любил ни простужаться, ни лечиться. Наколдовала себе носовой платок с радужными змейками, громко высморкалась. Платок послушно растаял в небытие.— Имя садовника. Мефистофель. Он у нас один на всю усадьбу.

Скалл оглядела ровные ряды роз, пионов, лилий, нарциссов. Зацепилась взглядом за тёмный плющ, ползущий по особняку, за аллеи, прикрытые широкими арками, на которых тоже что-то росло, создавая естественные зелёные крыши. Фонтаны. Старые деревья и кусты переплетались будто случайно, создавая впечатление одомашненного леса. Тёплый воздух пах сухими сосновыми иголками.

— Именно поэтому все растения в саду подозрительно готические?

— Ты думаешь, какой Вария использует компост?

— Оу …

— Именно.

— Мне почему-то всегда казалось, что трупный яд столько же вреден для почвы, сколько для человека.

Вайпер задумчиво сложила руки в замок и приподняла голову:

— Об этом можешь спросить Бельфегора. Если очень хочется. А вообще, всем нравится сад. Очень приятное место. Мефистофелю хорошо платят за его работу.

— А, — поняла Скалл. — Вария удобряет растения натуральным путём, или как это называется. Можно посыпать землю пеплом от сгоревшего мусора, а можно … прахом?

— В точку, — хмыкнула Вайпер. — Кладбище костей через пару сотен лет станет значительной археологической находкой. Призраки по розовым кустам не сидят, но, возможно, тот мальчишка из Вонголы, со странными представлениями о прическе, словит бэд трип.

— Ты о Рокудо Мукуро? — уточнила Скалл.

Вайпер многозначительно промолчала.

5. Тяжёлый свинец

Несмотря на такое важное событие, кабинет капитана Варии отдавал тишиной.

На самом деле, если бы до помолвки ей кто сказал, что Супербиа так хорошо умеет молчать или держать тон, она бы рассмеялась. Слишком хороший образ он себе создал. В конце концов, чем громче говоришь, тем меньше тебе уделяют внимания, тем реже приглядываются. Никто не ожидает броска кобры от быка, но ведь человек не зря был водружен Дарвином на пьедестал.

Скалл не сказала бы, что и её день проходил шумно — она ожидала куда больше разговоров и телефонных звонков.

В воздухе пахло свежим молотым кофе. Мерно тикали старинные часы. За окнами низко летали чайки, крича и гогоча, предрекая испорченную погоду. Облака висели низкой тёмно-серой пеленой и клубились от быстрого ветра. Душный запах роз путался в занавесках.

Капитан молча курил, глядя в окно стеклянным взглядом. Окурки уже не помещались в пепельнице. Скалл кашлянула.

— Цунаёши прислал официальное письмо с соболезнованиями, — сообщила собранно и нейтрально, — Почти без ошибок написал на итальянском, что ему очень жаль. Спрашивает, не нужна ли помощь в расследовании.

Протезные пальцы смяли недотлевшую сигарету.

— Не нужна ли помощь в расследовании, — раздражённо спародировал Скуало писклявый и ломкий голосок будущего Десятого. Съязвил, — много ли они понимают, шавки японские?!

Скалл продолжила на него моргать, не меняя выражения лица.

Скуало, глядя на неё, нахмурился.

— Это потеря Варии, — сухо сообщил он. — Если тебе не лень, напиши или скажи мелким устрицам, чтобы не совали свой нос, куда не следует. Или Луссурия этим займётся. У него талант писать всякие возвышенные письма. А вот дону Тимотео лучше позвони, как несостоявшаяся родня. Занзас, конечно, так и не разобрался со своим комплексом брошенного бедного и несчастного, но старика всё равно жаль. По-человечески жаль.

Супербиа отвернулся, взлохматив свои снова короткие волосы, пушистые от резко сменившейся гравитации.

У Скалл замер на языке вопрос, но она промолчала.

Она еще была не настолько Вария, чтобы спрашивать.

5. Запах пудры и мускуса

— Ты чувствуешь это, душечка? — тихо спросил Луссурия своим дымчатым голосом. Глаз не было видно из-под очков, но Скалл физически ощущала на себе его взгляд:

— Чувствуешь?

Тепло чужой кожи, блестящей от пота под пальцами; тело, затянутое шёлковыми шнурами туго-натуго в корсет не по фигуре, не по телу, не по профессии. Аромат крашеных перьев и очень дорогой помады. Тонкие нотки афродизиака в воздухе.

Его не было здесь, он отсутствовал. Интересно, чем он пользовался? Кокаином? Чем-то наверняка элегантным.

— Чувствуешь? — выдохнул Луссурия, наклонив голову так, что в ушах заблестел жёлтым перезвон серёжек.

Солнечный офицер Варии был тёплым; тёплым как старые ажурные лампы в дорогих борделях, как проститутка, которой сунули в бюст тысячу баксов за накладные ресницы или хороший минет.

Скалл вдохнула поглубже.

— А чего тут не чувствовать? — спросила.

Так пах мирный договор между двумя Огнями.

И хотя ее Солнцем всегда был Реборн, и ему суждено было остаться одним-единственным, ведь цепи Аркобалено так просто не порвать, в жилах заскользило новое золото.

Луссурия принимал её, как мать принимает сироту в свой дом. Мать убивала своих любовников, когда видела в них неискренность, и привозила трупы мрачному садовнику, чтобы тот на чужих костях выращивал самые прекрасные цветы.

Луссурии тоже нравилось затягивать себя в корсет, надевать платье и, под тусклыми огнями старинных люстр и канделябров, скользить по особняку тоскующим призраком, лелеющим разбитое сердце и тяжёлое прошлое. Дружба Скалл и Луссурии была лишь вопросом времени: некоторые хобби объединяют быстрее общей крови.

В Варии Облако принимали, видели в ней свою. Делили с ней очаг добровольно и гостеприимно, особенно после смерти Занзаса, когда его запреты осыпались пеплом.

И ей, по правде говоря, хотелось остаться.

6. Не покидай меня, безумная мечта

— Говорят, у Аркобалено бывают проблемы с памятью, — щёлкнул Скуало зажигалкой Зиппо. Сигарету он держал протезной ладонью; тренировал мелкую моторику, возможно. — Когда еще существовала школа маленьких мафиози, я сдавал тебе на вождение. А ты и не помнишь.

Скалл мучительно нахмурилась, пытаясь вспомнить события почти пятнадцатилетней давности. Виновато покачала головой:

— Вообще как в тумане. Не знаю, почему так. Тот же Верде придумывает заново свои же велосипеды. Что-то помню, конечно, но мутно и отрывками.

Скуало выпустил носом длинную струю белесого дыма. Сидя вот так, вальяжно раскинувшись на диване, широко расставив длинные ноги, он напоминал китайского дракона — худого, ловкого. Скалл почему-то не могла отвести от него взгляда.

— Школа маленьких мафиози, (интернат, по сути), была настоящим издевательством над детьми, — произнес он со злым упоением. — Всё проплатила Вонгола. На тот момент она была почти монополистом на чёрном рынке Италии. Так сказать, «золотой век» Семьи, пришедший на правление, что удивительно, женщины. Вонгола стала разваливаться и сдавать позиции лишь только после смерти Даниэлы. Она, кстати, как оказалось, была против затеи со школой. И правильно. Её сынок, не нюхавший пороха, решил поиграть в доброго короля. — Затянулся глубоким вдохом. Выдохнул. — И заплатил за это слишком большую цену.

— Ты думаешь, поэтому его сыновей убили?

— Разумеется, — фыркнул Скуало. — Я с ними учился. Со всеми, кроме Занзаса. Тимотео боялся, что пасынка будут обижать. Точнее, что тот каждого своего обидчика похоронит, а потом со всеми рассчитаться не выйдет. Преподы лбы разбивали, кланяясь наследникам Вонголы. Дети же из Альянса наследовали не только отцовские папье-маше, но и всякие обидки, вендетты. Кто-то от стресса и прочего оканчивал жизнь пораньше. Кому-то с этим помогали. Я жил с Конём в одной комнате; его как-то раз чуть в ковре не утащили. Мы сбросили зачинщиков с крыши, подделав слезливое прощальное письмо, что, мол, гомики, и жить так больше не могут. Коня, блять, пытаться утащить? — Скуало покачал головой. — Серьёзно? Пидарасы. А девки там были шлюшными. После уроков этикета они учились быть хорошими секс-куклами. Кто не вышел замуж, в основном, умер от венерических по переулкам.

Он снова затянулся.

— Кому действительно эта хрень помогла, так это детям автономных убийц.

— Да, слушай, вспомнила! — воскликнула Скалл. — Меня туда Реборн экзаменатором позвал незадолго до того, как мы стали детьми, на вождение. А сам у девочек на стрельбу принимал, ну и вербовал их, конечно. Сейчас жалеет, — ухмыльнулась, — Бьянки его в конец достала.

— Ты меня не вербовала, — после паузы сказал Скуало.

Скалл в тот момент искреннее пожалела, что Проклятие подпортило ей память. Как она ни силилась вспомнить, подросток-Супербиа в голове не возникал. А судя по его виду, это было важно. Почему-то это было очень даже важно. Чёрт.

— Наверное, мне показалось, что тебе это не нужно, — осторожно предположила она. — Обычно «автономные» мафиози, особенно совсем юные, быстро умирают без покровителя. Сначала Каркасса пару десятков таких набрала из вашего интерната, потом Каваллоне эстафету подхватили. Жалко спускать талантливые кадры на пушечное мясо. Но ты никогда не был обычным, так ведь?

Скуало взглянул на неё исподлобья. У него примерно такой же длины волосы были в мафиозной школе, он сам говорил. Причёска ему шла. Капитан Варии выглядел с ней свободнее.

— Я многим тебе обязан, по правде говоря, — задумчиво произнёс он.

И сменил тему.

Плохо, плохо иметь дырявую память.

7. Цена жизни

— Сколько стоит человеческая жизнь? — спросила её Вайпер.

Скалл, находясь в творческом настроении, готовила им лазанью на ужин. Туман долгое время молча сидела рядом с бокалом вина, витая в своих мыслях. Так она вела себя, когда её что-то беспокоило, или когда хотелось чем-то поделиться. А потом и спросила из ниоткуда.

— А?

— Я говорю, — Вайпер выдержала паузу, — сколько для тебя стоит человеческая жизнь?

Скалл пожала плечами, продолжая помешивать в сковородке томатный соус.

— Смотря чья. Насильников и педофилов убиваю бесплатно.

— А если, предположим, тебе поступил заказ на морально «серого» человека, не хорошего, но и не плохого?

У Скалл невольно расправились плечи.

В мире мафии их учили, что разрыв Гармонии Неба с Элементами был невероятной болью, когда физической, когда психологической. Кто-то сходил с ума. Кто-то умирал в муках. Кто-то добровольно шагал в могилу со своим сюзереном. И она думала … она много раз думала, почему смерть Луче прошла так незаметно для Аркобалено. Та же свадьба с Занзасом подразумевала союз Пламени, эдакий ритуал; обручившись, вдова могла бы и не оправиться от потери мужа.

Ей не нужно было оборачиваться, чтобы видеть, как Вайпер, сняв капюшон, задумчиво буравила взглядом свой бокал.

— Я, — Скалл помялась, — смотрю по ситуации. И ты знаешь ведь, что предпочитаю убивать только тех, кто заслужил.

— А если, в теории, не то чтобы заслужил, но ты знаешь, что его смерть облегчит всем жизнь? И это истина?

— Всем?

— Что?

— Его смерть облегчит жизнь всем? До единого?

— Да.

Скалл достала из кухонного шкафа бокал. Налила себе вина. С удивлением отметила, что бутылка приехала из частной тулузской винодельни. Пино нуар, моносорт. Осенний фруктово-цветочный букет. Насколько она помнила, старинный род Супербиа происходил из Тулузы.

— Если другого выхода действительно нет, — медленно произнесла Скалл, — то я бы постаралась сделать дело максимально безболезненно и незаметно.

И это, судя по всему, было правильным ответом.

8. Партия

Стоило Бельфегору провозгласить ей шах и мат, он блаженно откинулся в кресле и поднёс бокал вина к губам; на этот раз белого полусухого, предварительно охлаждённого в холодильнике. Погода стояла ясная, и хотя первый сентябрьский холодок уже стал ощущаться ночью, на солнышке припекало.

У Бельфегора были чёткие представления о том, как пить вино. Красное, например, для него являлось внесезонным, и двумя бокалами с тарелкой сыром и крекерами он вполне мог пообедать или поужинать. Скалл с ним эти предпочтения разделяла: когда на языке тает хороший бри или дор блю, вообще сложно не откупорить нужную бутылку, если она всё ещё закрыта.

Летом в жару Бельфегор отвергал (в его понимании) плебейские мохито и сангрии, предпочитая им холодное сухое-полусухое белое, категорически не мускатное. Его он потягивал в любое время дня (кроме утра, разумеется) с солёными орешками и свежими фруктами. По его словам, это тоже могло заменить трапезу, когда от жары в горло кусок не лез. При этом разум не так ослабевал, как от коктейля. Скалл летом охотнее пила холодное имбирное или лимонное пиво, но, с другой стороны, её ведь никто и не учил когда что следует пить в южных странах Европы.

Именно поэтому, комфортно расположившись в беседке, они играли в шахматы, перекусывая по правилам Бельфегора. Два бокала, тарелка с манго, дыней, ягодами и две вазочки с солёными орехами.

Когда заедаешь своё поражение чем-нибудь вкусненьким, вроде не так обидно, — думала Скалл после второго проигрыша.

— Не люблю шахматы, — наконец произнёс Бельфегор блаженным сонным тоном сытого человека.

Скалл даже возмутилась:

— Но ты ведь меня обыграл!

— Дело принципа, — пожал плечами Ураган. — У нас с капитаном эта игра в крови. От некоторых традиций не тянет отказываться.

— Почему же тогда не нравится?

Бельфегор вздохнул и потёр глаза под чёлкой.

Скалл успела отпить и даже немного поесть прежде, чем он заговорил снова.

— Король, — голос вырвал её из собственных раздумий, — самая слабая фигура как на доске, так и в управлении государством. — Пауза. — Когда я зарезал моего брата, мне это было неведомо. А зря, — он усмехнулся, — это объясняло его заносчивость и недальновидность. На протяжении веков руку монарха направляли его самые могущественные вассалы, фавориты и фаворитки и, позднее, министры. Мир монархов — мир лжи и коварства. Единственная свобода короля — самостоятельно выбрать себе кукловода. Например… Полюбуйся, как Савада Цунаёши пляшет под дудку своего учителя.

Он смочил горло вином.

— И полюбуйся на то, что стало с начальником нашим Занзасом.

Скалл похолодела.

— Ты не бойся, — беспечно продолжил Бельфегор. — Уж тебе-то опасаться нечего.

— Почему? — тихо спросила она, не сводя с него взгляда.

Принц рассмеялся.

— Разве не видно? Ты уже наша. Часть корабля, часть команды.

9. Розы на кладбище

Могильный камень Занзаса выглядел так изящно, как его невольному хозяину ни разу в жизни не доводилось. Он бы его возненавидел. И гладкую поверхность мрамора, и позолоту букв, и эпитафию, и фамилию «ди Вонгола». Он бы обтесал края камня, лишь бы тот не выглядел так плавно и идеально. Он счёл бы за оскорбление оставленные розы и гвоздику. Кто вообще любил его настолько, чтобы принести ему розы? Любовница? Возможно.

Может, Занзас любил её так сильно, что в каждом прикосновении к Скалл выражал презрение и ненависть к своей невесте.

Может, он противился предстоящему браку как мог, ведь всё решили за него. Может, он хотел стать таким монстром для Скалл, чтобы она убежала сама, чтобы вся Вонгола, нет, весь мир итальянской мафии, боялся кидать ему под ноги невест.

Скалл видела в нём моменты нежности, как и секунды сомнения. Они были. Сначала она не хотела этого видеть, потому что только страх и тихая ярость под кожей помогали ей вставать с постели. Затем он умер, стоило ей придумать робкие планы по укрощению дикого зверя. Но Занзас мешкался, когда уходил от её дрожащего осквернённого тела. В его глазах мелькала тень сомнения перед тем, как занести руку. Заложник травм своего детства, король-раб. Он осознал (не мог не осознать), что быть безродной шавкой во многом лучше, чем королевской болонкой, но запоздало, слишком поздно. И его бунт, бессмысленный и беспощадный, был расценен как то же звериное бешенство.

И его усыпили, как самую настоящую собаку.

О чем они говорили со Скуало, когда Супербиа загораживал её собой и кричал так, что дрожали стекла, а потом понижал голос до шёпота, чтобы ни одна стена не услышала?

Почему её, Скалл, стоило защищать? И перед кем, на самом деле? Перед Занзасом или его неуправляемой маской, волатильным альтер-эго?

Уж тебе-то опасаться нечего.

Почему?

Потому что она приняла их, и её приняли; потому что и Скуало, и Бельфегор, и Леви, и даже Луссурия сидели в её жилах прочно и живо — так, как она не ощущала Аркобалено; а Пламя Вайпер стало родным и незаменимым.

Гармония — те же человеческие отношения, со всеми их плюсами и недостатками. Мафия отрицает любовь и дружбу, ссылаясь на узы Семьи, но ведь это и не Семья без чувств, а всего лишь организация с надуманной системой ценностей. Небо не может быть всеобъемлющим и всепрощающим — это уже не человек, а святой. И вести за собой способен какой угодно Атрибут, от Урагана до Солнца.

Скуало скрупулёзно подобрал Хранителей, пока Занзас, которого он посадил на трон, мёрз во льду. Небо освободили и спасли, а оно не подошло. Не прижилось. Самая стереотипно ключевая фигура оказалась лишней. И Вария терпела, ведь Занзас из гордости, судя по всему, не старался прижиться. Терпела и ждала. И почему-то, когда на сцене появилась Скалл, фарс рухнул.

— Почему? — спросила она могилу Занзаса.

Ради чего мужчины способны идти на подвиги и предательство, менять мир, совершать невозможное?

Ради чего Скуало Супербиа, тулузский князь по крови, хозяин замка Лере, пошёл против главного принципа феодализма?

А Занзаса? Занзаса ты любила?

Почему Ланселот рискнул ради Гвиневры?

10. Улыбка Ален Делона

Когда у неё завибрировал телефон, показывая давно знакомый незнакомый номер, Скалл сначала не хотела брать трубку. Дело было утром, ближе к полудню. Она, сидя на светлой кухне Варии, намазывала малиновый джем на промасленный тост, пока машинка перемалывала кофе.

Телефон, отзвонив, погас.

Скалл вспенила себе молоко, пока другая машинка сварила ей «эликсир доброго утра».

Телефон зазвонил ещё раз, требовательно и с нажимом.

Прожевав кусок тоста, она всё же ответила на звонок, потому что уж кто-кто, а он мог бы заехать и с личным визитом. Мадонна упаси игнорировать его персону. Дважды — афронт, требующий соответствующих репараций/контрибуций/душещипательных извинений. Трижды — можно начать копать себе могилу.

— Здравствуй, Реборн, — умудрилась ровным голосом, безо всяких вздохов, поздороваться Облако. Иметь дело со своей несостоявшейся любовью не хотелось, это было напоминанием дурного вкуса их первой молодости.

— Чао.

— Как поживаешь?

Он проигнорировал переход к любезностям и начал с дела.

— Когда ты собираешься уехать от Варии?

Скалл медленно моргнула.

— Что, прости?

— Прощаю, — его привычная ухмылка слышалась даже по телефону. — Ну так когда?

Скалл задумчиво хмыкнула и ничего не ответила. Реборн принял это за «затрудняюсь сказать» и продолжил:

— Если ты переживаешь по поводу Каркассы…

Конечно, переживаю, кретин! Я их создала своими собственными руками!

— … то есть неплохой вариант для тебя.

Скалл отпила кофе.

— Интересно.

— Сделка будет зависеть от твоего приданного, конечно.

— Большие деньги по проводам не летают, — она побарабанила пальцами по столу. — Кому ты хочешь меня сосватать? Каваллоне? Лонгчемпу?

— Саваде Цунаёши.

Она вспомнила очевидную женственность Десятого Босса, его робкие манеры, итальянский с ошибками и хрупкое тело. Как он смотрел на Занзаса округленным взглядом, часто и мелко сглатывая, как ходил за Реборном по пятам, словно гадкий утёнок за лебедем, мечтая, завидуя, надеясь, съедая себя изнутри быстрее всяких пилюль. Миниатюрный наследник «из грязи в князи», который в любом мире не дожил бы до тридцати.

Агрессивного Занзаса она выбрала, потому что он дал бы ей детей — и Вария и Каркасса нуждались в легитимных наследниках. Но маленький миленький очевидно гомосексуальный Цунаёши не был на это способен.

— Ты глубоко оскорбляешь меня, Реборн, — холодно ответила Скалл. — Если тебе так нужна власть, сам её и трахай. — И бросила трубку.

Величайший наёмный убийца не привык слышать отказов и критики в свою сторону, особенно от неё. Скалл довольно улыбнулась в свой кофе. Френдзона? Да. И новые перспективы их довольно милого общения.

11. Вдовьи шипы

Пуля прошла насквозь, замарав новое платье, подаренное Луссурией: «нечто лёгкое и межсезонное, подчеркнём твою хрупкость, голубушка. В слабости кроется сила».

Скалл осела на траву, схватившись за дыру в своём животе.

Боль, горячая и жгучая. Знакомая, резкая.

Стреляли из сада. Кто? Кто посмел?

Для чего? Убить потенциального ребёнка в материнской утробе? Скалл пила контрацептивы, зародыша не было. Вария это знала, остальные — нет.

Второй выстрел — и падение. Пелена перед глазами.

Колокол в часовне бьет без четверти чего-то.

Дыхание, пульс, что с сердцем?

Господи, как она ненавидела пули в голову.

Трава под затылком мягкая-мягкая. От её крови? Или просто?

Взбесившееся под кожей Пламя вытолкнуло вторую пулю.

Скалл полежала ещё немного. Чтобы нападавший решил, что наверняка.

Женский крик.

Вайпер?

Нет.

Выстрел. Глухое падение тела.

В кустах мелькнула фигура. Должно быть, Мефистофель. Да, и правда он. Мужчина глубоко в годах с хромотой на левую ногу и окровавленной лопатой. Кровь свежая.

Значит, в Скалл стреляла женщина.

Аркобалено осторожно приподнялась на локтях. Перед глазами плыло, тошнило. Окровавленная дыра на светлом платье, а под ней — новый шрам. Но и следа потом не останется как обычно.

Чей-то крик.

Чей-то бег по мрамору-гравию-траве.

Чьи-то руки прижимают к себе бережно, как плюшевую игрушку.

Знакомый аромат мужских духов. Приветствие зелёного яблока, что-то лесное-свежее-хвойное и лавандовый шлейф.

Можно было много что сказать. Например, «вы спасены». Конец расследования. Красные женские розы на могиле Занзаса, чья-то таинственная любовь, согревающая его одинокие кости. Отчаянная вендетта любовницы. История, где женщина убивает из ревности возлюбленного, пытается убить его несостоявшуюся вдову, а затем погибает сама, пустив себе пулю в голову. Звучит благородно, как возрожденческая трагедия о любви. Намного благороднее, чем правда.

Или можно сказать, что она убила его из сочувствия.

Заложник своей престижной ситуации. Горделивый Марсов сын, с перьями и хвостом енота на языческий манер, с войной в своих жилах. И жизнь — в мирное время, когда давно отзвучали пушки, когда королями и королевами играют лёгкие ладони шахматистов. Его взяли с улицы, и он так и не прижился. Не адаптировался. Не изменился.

Давным-давно Скалл тоже играла по собственным правилам и даже сорвала куш. Но она знала: чтобы сохранить свою личность, не потерявшись в этой жестокой игре навылет, надо знать каждый её закон, каждую традицию, чтобы позволять себе вольности. И даже ей пришлось пойти под венец по расчёту, хотя уж как самой себе клялась, уж как божилась. Занзас не мог не знать всех правил, но он шёл напролом, отчаянно и упрямо, злясь на всё и на всех за то, что мир отказывался жить по его правилам.

За то, что Вария не жила по его правилам.

«Не парься. Никто тебя не винит».

«Уж тебе-то опасаться нечего … Часть корабля, часть команды».

«Сколько для тебя стоит человеческая жизнь?»

Скорбная фигура Леви перед Девой Марией в окружении свеч. Тоска по женщине, научившей его писать, но не тоска по начальнику, что некогда был его идеалом.

Драматичный Луссурия, не проронивший ни слезинки на похоронах, хотя звучал его любимый реквием.

Их всех учили, что когда Небо умирает, разорвав Гармонию, его Хранители сходят с ума, торопят свою смерть или выцветают душой, как фотографии. Офицеры Варии стояли вокруг гроба истуканами Острова Пасхи.

Они все только выдохнули.

Именно поэтому Скалл ничего не сказала Скуало, взявшему её на руки, ни о той женщине, ни о своём секретном знании. Его свежий запах путался в голове. А до этого там сидела пуля. Скалл всегда действовала невпопад и очень решительно после очередной недосмерти. Супербиа уносил свою ношу в особняк. По его рубашке плясала россыпь солнечных лучей из-под густых крон деревьев. Обстановка окружала их, как обычно, сказочная: над травой порхали бабочки, в воздухе раздавалось журчание фонтанов, пели птицы. Ещё свалилась гора с плеч по поводу расследования. И Скалл решилась.

Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Мементо мори, карпе дием, поехали.

— Скуало, — тихо позвала она.

— Чего?

— Слушай… — нервы придали её тону скорости. — Я, может, конечно, и дура последняя, но мне показалось… В общем, я намекаю!

Скуало фыркнул от еле сдерживаемого смешка. Ей даже не надо было смотреть на его лицо, чтобы увидеть ироничную улыбку.

— Очень интересно, ни хрена не понял.

— Я тебе намекаю! — потому что сейчас или никогда, иначе он со своей сквернословной рыцарственностью будет ждать вечность и один день, пока Скалл научится искусству кокетничать. У неё не получалось хоть ты тресни платоническое общение с многозначительными намёками.

— На что?

— На то, — она на набрала в лёгкие воздуха, — на то, что если ты меня сейчас не поцелуешь, то я тебя поцелую! — Пока романтический момент не упущен, надо действовать. Как сказал Джек Воробей: «если ты ждал подходящего момента, то это был он. Иди догоняй». Ну сколько можно-то?

Скуало от неожиданности её чуть не уронил. А потом всё-таки уронил. И сам упал. Нет, не на кровать. Они разлеглись на лестнице, хохоча как два идиота, потому что Скалл сдерживает свои угрозы, а он, видимо, очень долго ждал того поцелуя.

Комментарий к 1. Опустевший трон

Музыка: https://vk.com/fromcloudswithlove?w=wall-112401322_485

Карточный король — выражение, бывшее модным в 17-м веке. Людовик ХIII по некоторым свидетельствам часто кричал: «не делайте из меня карточного короля!» (…) Через эту метафору Дюма обозначает его место. Он — карточный король.

(Лекции Арзамас. Как читать старые книги по-новому. Александр Дюма. «Три мушкетёра»).

========== 2. Невеста во вдовьем платье ==========

Подготовка к свадьбе шла полным ходом, хотя до неё оставался ещё целый месяц. В массовом количестве завозились вино и шампанское; велись бесконечные дискуссии, стоит ли угощать гостей исключительно фамильным алкоголем, или можно разбавить меню. Скуало и Бельфегор, каждый на свой лад, возмущались, что разбавлять их родовые виноградники всё равно что разбавлять кровь, (которой оба весьма гордились).

Луссурия в ответ почти кудахтал, что не все гости предпочтут чистые напитки, почему бы не нанять бармена для хотя бы классических коктейлей. Вдруг кому-то захочется Кубу Либре, Маргариту, Космополитен, Секс на пляже? Леви только тихо переминался с ноги на ногу, но кивал Солнцу. Он не любил вспоминать, что его подобрали в Варию с улицы, но перед изысканной винной картой Гроза терялся, как в своё время перед книгой.

Вайпер считала, что затраты на перевозку бутылок с фамильных виноградников превышают зарплату теоретического бармена на вечер, но закупка алкоголя для коктейлей выравнивала счёт. Скалл же просто заявила, что покуда на праздничном столе будет стоять полусладкое или полусухое розовое, она останется довольна. В общем, по два человека оказались на каждой стороне: за, против и безразлично.

Единственное, в чём они согласились, так это в том, что на свадьбе не будет виски. Ни одной бутылки. Нигде и ни у кого.

О Занзасе в стенах особняка молчали, но порой это молчание говорило куда больше, чем какие-либо слова. Как, например, исключение из праздничного меню его любимого алкоголя. В дань уважения, памяти и забвения одновременно.

Занзас медленно превращался из воспоминания в легенду. Иногда, отвлекшись от бумажной волокиты по присоединению Каркассы к Варии, Скалл приходила к его кабинету, всегда безукоризненно чистому после его смерти, и просто смотрела на опустевшее кресло, облокотившись на дверной косяк. На столе, куда он часто закидывал ноги, стоял тот геометрический порядок, который хозяин не позволял себе в жизни. Комната больше не пахла виски и сигаретами. Из обители страшного чудовища, мимо которой Скалл раньше боялась ходить, кабинет превратился в памятник одиночеству человеческой души. Она прислонялась головой к двери и не смела туда входить.

Воспоминания о том, как он её насиловал порой просыпались в теле инстинктами, когда Скуало занимался с ней любовью. Первые месяца два отношений Супербиа, понимая страх Скалл, был к ней так нежен в постели, как она себе вообразить не могла. И всё равно, даже спустя время, вагинальные мышцы сжимались порой так крепко, что не впускали гостя. В прошлом Скалл любила смелые эксперименты в постели, и новоприобритённый инстинкт самосохранения будил стыд.

— Что-то ты не выглядишь счастливой.

— А? — опомнилась от мыслей Скалл.

В коридоре стояла Вайпер со скинутым капюшоном. Её глаза сосредоточенно смотрели, как Облако глазела на кабинет Занзаса.

— Да так, — отмахнулась Скалл. — Просто… мысли.

— Дворецкий сказал, ты сюда часто ходишь.

— Не знала, что Голиаф следит за мной.

— Он за всеми следит, — Вайпер, конечно, заметила, что Скалл не очень хотела отвечать её вопрос. — Идём на кухню. Хочу капуччино.

Облако бросила последний взгляд на кабинет и закрыла за собой дверь. В два быстрых шага догнала уже начавшую удаляться Вайпер.

— Разве это по этикету пить капуччино посреди дня?

Туман фыркнула, приподняв губы:

—Пока Бельфегор не выносит мне мозг гастрономическими правиламиприличия, да, — взглянула на собеседницу искоса. — А Скуало тебя не поучает?

Скалл даже удивилась:

— Нет, конечно.

— Забавно, — хмыкнула Вайпер. Добавила, — он иногда занудствует. Бывало, напакостничает Бельфегор, (когда ещё мальчишкой был), а Скуало (сам едва ли взрослый) долго и громко с матом читает ему нравоучения. Про геральдику, Деву Марию и педерастов. И они ещё параллельно дерутся.

— И дело заканчивалось кровью? — заинтересовалась Скалл.

— Конечно, — невозмутимо ответила Вайпер. — Меня ведь изначально наняли домоучительницей Его Величества, а не сиделкой или мамочкой. Я считаю, что ребёнок лучше всего учится, когда его грабли дают двукратной сдачи, — они вышли на мраморную лестницу, для которой на днях заказали новый ковёр. Две пары туфель звонко зацокали по ступенькам. — Таким образом, подопечный сразу учится понимать сразу два явления: карму и возмездие. Я нахожу это лекарством от избалованности.

Скалл попыталась представить подростка-Скуало, который воспитывает маленького социопата. Картина в голове рисовалась… комичная. Эдакий старший брат, который пытается следить за младшим, чтобы у того не пошло всё на самотёк.

Не удивительно, что в воспитательном процессе им обоим понадобился «женский подход».

— А ты не думала когда-нибудь выйти замуж?

— Трата денег, — поморщилась Вайпер. — Нервы. Этикет. Луссурия вон чуть с флористом не подрался, пока мы придумывали тебе букет. Потом потрахался с ним, и пришлось искать другую цветочную контору; а Мефистофель весь вечер новое тело закапывал.

Скалл вздохнула:

— Надеюсь, Луссурия не совратит мальчика, который шьёт мне платье.

— Нет, тот негр.

— И что?

— Луссурия предпочитает бледненьких, низеньких и узкоплечих.

Повернув, они вошли на кухню, и Вайпер сразу же направилась к кофемашине. Пока зёрна перемалывались, Скалл, присев за стол, стала разглядывать свои руки. Левый безымянный палец ждал обручального кольца. На правом безымянном блестело помолвочное: золотой орнамент, напоминающий живые кораллы, обнимал крупную чёрную жемчужину. Вместе с кольцом Скуало подарил серьги-гвозди очевидно из того же набора и кулон на длинной золотой цепочке. В отличие от Занзаса, было видно, что он действительно задумывался над своим выбором.

Насколько Скалл знала, шефы Вонголы по традиции дарили своим леди в честь помолвки жемчуг. Всё-таки, Семья «моллюсков», ещё и богатая. От Занзаса ей в своё время принесли тоже жемчуг, но белый, который словно цвёл в золотых лепестках. Кольцо выглядело так изящно и нежно, что было очевидно — подарок выбирал не жених.

Скуало же, казалось, учёл всё. Золото, организованное как кораллы, отсылало к её осьминогу и его акулам — их союз иронично связывал две стихии воды. Жемчуг — поклон традициям Вонголы, (хотя Вария как самостоятельная фигура в Италии должна была сравниться могуществом со своим предком после свадьбы). И чёрный цвет — символ вдовьей доли. Даже в новом помолвочном кольце сидела частичка Занзаса, и Скалл не знала, что с этим делать.

Она не успела выйти замуж за бывшего босса Варии, но почему-то мафиозный мир считал, что Аркобалено Облака идёт венчаться во второй раз. Велись долгие переговоры о её платье: имеет ли она право надеть белое или следует подобрать что-то на тон темнее, согласно традициям. Нежно-розовый, серебристо-серый или лавандовый вариант её вполне устраивали, но Луссурия и, как ни странно, Вайпер отстаивали право невесты на белый. По их словам, дело было даже не в цвете, а в репутации.

Перед Скалл опустилась стеклянная чашка с латте.

— Спасибо, — улыбнулась она. Её всё ещё по-детски радовало любое проявление доброты или щедрости Тумана Аркобалено, хотя пора было бы привыкнуть.

— Не за что. — Вайпер уселась напротив. В её наполненной до краёв чашке капуччино можно было смело топиться. — Как твоя Каркасса воспринимает свой аншлюс?

Скалл пожала плечами:

— Для них мало что меняется, ведь я по-прежнему их де-юре и де-факто лидер. Но наш со Скуало будущий ребёнок станет хозяином обеих Семей.

— А если родится девочка?

— Значит, — вздох, — буду рожать мальчика. К сожалению, Европа в следующие двадцать лет не придёт к матриархату. Но вот внуки, может, застанут это время.

Помолчали.

Скалл добавила сахар в свой латте и размешала ложечкой. Отпила.

Из больших окон на деревянный кухонный стол падали широкие лучи закатного солнца. Воздух предсказуемо пах кофе, а ещё осенью. Почти год назад они сидели так с Вайпер на кухне и пили вино, пока готовилась лазанья. И тогда Вайпер бросала ей намёки, между слов говоря больше, чем самими словами. Скалл в то время ещё ни в ком не могла быть уверена. Похороны и расследования оставили её в растерянности, и она не знала кому верить. Тогда стоял август, а сейчас уже шелестел сухими листьями сентябрь.

Скуало хотел зимнюю свадьбу, но сам же признавал, впрочем, что по традициям Вонголы процессия должна быть на берегу моря, ближе к воде. Даже ноябрьский ветер оставил бы их и многочисленных гостей простуженными. Но на медовый месяц собирались поехать в горы: к снегу, водопадам, горнолыжным курортам и нежному сексу у горящего камина. Скалл любила носить пушистые кашемировые свитера, а ещё больше любила, как Скуало их с неё снимал, целуя шею, ключицы и плечи.

— Почему Вария убила Занзаса? — тихо спросила она, подняв взгляд на Вайпер.

Та посмотрела куда-то вбок и так же тихо вздохнула. Устало потёрла лоб, прикрыв глаза. Уставилась в свою огромную чашку кофе.

Вайпер не могла не знать, что Скалл хотела задать этот вопрос. На самом деле, даже не могла не спросить. Иначе она не нашла бы себе покоя ни в особняке, ни на супружеском ложе.

Уж кто-кто, а женщина поймёт женщину, вне зависимости от разницы характеров.

— Из сочувствия, — наконец сказала Вайпер. Сделала несколько глотков остывающего капуччино. Дёрнула уголком губ в подобии крохотной ироничной улыбки, взглянув на Скалл.

— Странно, не так ли? — её голос звучал тихо. — Смерть из сочувствия. Ладно бы из жалости, такое история видела на своих страницах. Но эмпатия? — она покачала головой. Тяжело вздохнула, совсем как уставшая мать. — Он всё делал нам назло, знаешь? Унижал капитана, стараясь на его фоне выглядеть властным. Унижал Леви по той же причине. Нас с Бельфегором не трогал, потому что ему дали понять: принц сидит на поводке, а поводок короток и требует деньги за службу. А как он издевался над тобой? Ведь ему было противно от самого себя, пил не просыхая, и ходил день за днём к Луссурии лечить похмелье. Отказывался от антидепрессантов. Бил посуду. По его вине погибла наша Эвелин.

— Он был одинок.

— Катастрофически одинок, — согласилась Вайпер. — Атрибуты не приняли своё Небо. Это катастрофа. К тому же, связь со Скуало за десять лет ослабела, а затем распалась, потому что Занзас совершил слишком много ошибок, ведомый раненым эго.

— И поэтому он страдал, — утвердительно спросила Скалл. — И из-за собственной боли мучил других.

— Именно.

Вайпер допила кофе и мягко отодвинула от себя опустевшую кружку.

— Он не принял бы от нас жалость, но ни одно человеческое существо не чуждо сочувствию. Занзас хотел, чтобы мы его убили. Пойми, в мире мафии суицид для мужчины его статуса — несмываемый позор. Бросить всё и уехать жить в глушь он не мог, это шло против его характера, — она наклонилась поближе. — Более того, Занзас знал, что ты далеко не безразлична Скуало. Мы все это знали. Как бы это не было удивительно, но в мире всё ещё есть мужчины, в которых жива рыцарственность.

Скалл отпила кофе. Она ощущала себя статуей.

— Значит… Занзас использовал меня, чтобы умереть.

— К сожалению, ему не оставалась ничего другого, — согласилась Вайпер. — Он знал, что Скуало в какой-то момент сорвётся. Я сорвусь. Бельфегор сорвется. Луссурия и Леви тоже не смогли бы долго игнорировать твой измученный вид.

Вайпер отвела взгляд в сторону, погрузившись в воспоминания:

— … Это была безболезненная смерть. Мы со Скуало и Луссурией создали определённый… наркотик психоделического характера. Он состоял из концентрированного Пламени. Бельфегор сыграл «дурачка» и поделился с Занзасом якобы своим «новым деликатесом». Леви поехал с ним в загородный дом в качестве телохранителя, но поскольку шеф его презирал и считал за гея, то отказался жить вместе с ним. В итоге, оставшись наедине с самим собой, между шестым и седьмым днём, Занзас принял наркотик.

Туман замолчала. Скалл сделала ещё глоток, чтобы смягчить пересохшее горло.

В голове стелилась пустота медленным потоком ярких картинок.

Взгляд Занзаса, полный ярости, когда он срывал с неё одежду, когда заламывал ей руки.

Потёкший макияж и слёзы собственного отражения в зеркале.

Молчаливая Вария на похоронах. Розы на холодной могиле.

В каком-то другом мире, где он стал бы Небом подобранных ему Атрибутов, может, в нём не было бы столько отчаяния, одиночества, злости и тоски. Может, тогда он показал бы своей невесте нежность, обратную сторону личного зверя. Но это был не тот мир. И её уже приручила благородная любовь Скуало.

— Мы до последнего верили, что он узнает наше Пламя в ампуле, — вдруг продолжила Вайпер. — Ведь это Дождь способен «успокоить» сердце до полной остановки. Солнце было нужно для активации препарата. Моё же Пламя должно было показать ему ту жизнь, которую он действительно хотел. И если бы… если бы он всё-таки являлся нашим Небом каким-то непостижимым способом, то он бы остался жив.

«Но он умер» — повисло в воздухе. Вайпер, словно обозначая конец разговора, поднялась и пошла споласкивать под водой свою чашку. Скалл осталась сидеть, медленно моргая в никуда, блуждая в своих мыслях.

— Скуало когда-то сказал, что это — потеря Варии, — вдруг вспомнила она. — Наверное, мне теперь ясно почему.

— Тогда ты можешь перестать зацикливаться на прошлом, — ответила Вайпер, убирая свою помытую посуду в шкаф. — Он был нашим делом, не твоим. И в итоге не принадлежал никому.

И покинула кухню, оборвав беседу.

Скалл не знала, сколько она ещё там просидела, вслушиваясь в отдалённую жизнь дома. Затем, прижав к себе остывший недопитый латте, поднялась и медленно подошла к окну, выходящему в сад. Кустовые розы приветливо и ласково смотрели на неё, чуть покачиваясь на лёгком ветру. Вопреки всему в горле встал ком, и Скалл прижала ладонь ко рту, чтобы не всхлипнуть вслух.

Ведь именно эти розы были на могиле у Занзаса.