КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706129 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124655

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Потерянные крылья (СИ) [Soul_Elis] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Пролог ==========

Схит был хоть молод, но невероятно целеустремлен. А потому, как только в адском чертоге открылась новая вакансия, немедля поскакал в канцелярию. Последние недели удача улыбалась ему, как и любому другом бесу, и направление на пусть и мелкую, но не последнюю должность кухонного служки, было быстро получено.

Его первой работой в преобразившемся при новой власти чертоге стала беспокойная беготня с подносом на балу в Преисподней: Адская пляска, как и добрый десяток других закостенелых и изрядно наскучивших традиций, была упразднена одним уверенным щелчком пальцев, на кончиках которых играло голубое пламя. Сегодня здесь царит не буйная волна пляшущих бесов, но легкий и волшебный вальс: ни барабанов, ни языков пламени, а новый Владыка не таится в тени, вяло притаптывая ногой, а выводит идеальные круги, сильной рукой обхватив талию своей возлюбленной.

Об этом диковинном создании на кухне ходили разные слухи, но все они сводились к одному – именно с ней новый Повелитель не только сокрушил Сатану, но и поставил на колени пуховых кур из Цитадели. Однако логичный апокалипсис, к которому готовили каждого порядочного беса с младых когтей, так и не наступил. Схит прекрасно помнил, как белая буря порушила башни, напугала огненных драконов, вырвала каждую душу, но потом, словно послушный пёс, услышавший хозяйское «к ноге» прекратила свои бесчинства, и оставила все три мира растерянно шевелить губами. В Раю торжествовали, приписав все заслуги в спасательной операции себе, в Аду на радостях жарили самые отборные грешные души, а на смертной земле разводили руками, бормоча что-то несуразное про глобальное потепление, тектонические сдвиги и неведомые дыры.

Единственная реальная дыра, оставленная внезапно исчезнувшим Сатаной, затянулась очень быстро – Первый Всадник Геральд, наконец, явился из своего добровольного изгнания во всем былом великолепии и занял место, что ему пророчили ещё после бунта Адского стола и того позорного соглашения. Схита в те времена даже и планах не было, но отец его прекрасно помнил великую битву, что закончилась убогим перемирием с чёртовыми пуховыми курами. Но вот Первый Всадник пришел, и не один, а с этой удивительной бессмертной. Называть возлюбленную Владыки демоницей не поворачивался даже самый длинный бесовский язык: первая леди Преисподней была кем угодно, только не демоном. Виктория, принёсшая победу, как назло отказывалась воевать — только читала, вытянув ноги на холодном полу и прислонившись спиной к трону, на котором восседал Повелитель, перелистывая последние сводки.

Мягкий свет, излучаемый бессмертной, не могли скрыть даже ее угольные крылья. Не ангел, не демон и уже давно не непризнанная леди Уокер просто была собой. В тёмных углах шептались о неведомой силе, что таилась к глубине ее синих глаз, но если там что и было, то никогда не показывалось наружу, предпочитая отсиживаться до нового Конца Света. Безусловно, она была хороша в наложении чар и знала самые действенные техники исцеления, которые раз за разом демонстрировала на кухне, где регулярно прищемляли хвосты и обламывали рога. А еще великолепно лавировала меж серых колонн тронного зала, но истинное зло, к которому так привыкли изрядно запуганные обитатели чертога, творить не желала.

Несмотря на абсолютную неканоничность Госпожи, новичок, да и все остальные подданные, не признаваясь ни себе, ни кому-либо другому, тихо восхищались мягкой улыбкой и удивительным магнетизмом, что она излучала. Однажды, незаметный и юркий, Схит краем косого глаза увидел, хотя, кого тут обманывать — он возмутительно подглядел, как леди Уокер, прижатая черными крыльями к такой же стене, обвивает своими точеными бедрами напряженную талию Повелителя, запустив тонкие пальцы в его шевелюру. И если бы в маленькой комнатенке негодника был предусмотрен холодный душ, он бы немедля в него поскакал. Вместо этого, впервые за всю свою наглую демоническую жизнь, бес подумал, что обязательно пойдет на следующий бал, но уже не в качестве обслуги, а как гость, и непременно найдет там свою собственную, единственную и неповторимую, неземную и безумно прекрасную Леди. И будет улыбаться также светло и мечтательно, как Владыка, когда думает, что его никто не видит.

Нет, Ад не замёрз, но определенно преобразился — порой мелкому служке и вовсе казалось, что Преисподняя смело может дать сотню очков форы стерильному ватному Раю по части благодати. И все, наконец, стало так, как высек на стенах главного храма еще сам Малеборг. Но дальше «да возвысится же мое подземное царство над небесным» древний пророк писать отказался, и в один из прекрасных дней, что предшествовали Церемонии слияния, прекрасная Виктория внезапно пропала.

Раздавленный и разбитый Первый Всадник, проведя 40 дней в неустанных поисках, покинул чертог и каменной статуей засел на берегу Коцита.

Схит, приносивший Господину глифт, стал последним, кто его видел.

========== Часть 1. Птица под водой ==========

Уставший, но не растерявший благодушие за долгий день, Иммануил Мортель внимательно наблюдал за нервными шагами своей пациентки, задумчиво крутившей пальцами тонкий золотистый локон. Последние полгода их встречи по вечерам искренне удивляли опытного психиатра: у этой необычной леди была замечательная жизнь, и чем лучше она становилась, тем сильнее та печалилась.

— Элизабет, я прошу вас, остановитесь хоть на миг, ради всего святого! — мягко произнес он. — Скоро у меня закружится голова и вы потеряете своего терпеливого слушателя. Сядьте и расскажите, что именно в предложении декана вас так огорчило?

Немного подумав, она бессильно опустилась на край темно-зеленой кушетки.

— Меня все устраивает, профессор Мортель… — тонкие пальцы продолжают закручивать мягкие волосы в спираль. — И не устраивает одновременно. Я понимаю, что эти мысли глупы, но я не хочу ни этого дурацкого повышения, ни дополнительных денег, которыми буквально трясут у моего носа, будто чертовы чеки что-то значат.

— Почему же, Элли? — он прекрасно знал причину такой двойственной и весьма резкой реакции, но было крайне важно услышать ответ от самой Элизабет.

— Потому что тогда я окончательно поверю в реальность происходящего, и мне придется ее принять, — та откинулась на изголовье и обреченно посмотрела в потолок.

— Мне очень жаль, Элли. Мне действительно жаль, — Мортель сочувственно вздохнул и поправил очки: она была, пожалуй, самой чудесной его гостьей за последние годы, и взявший с себя самого слово никогда не привязываться к пациентам врач все же дал слабину. — Но вы — часть этого мира, так откройтесь ему. Уверен, ему есть чем вас порадовать!

Элизабет встала и вернулась к измерению ширины обильно заставленного вазонами с сочными тропическими цветами кабинета. Казалось, что в ее голове одновременно и полно и пусто — рассеянный взгляд сменялся напряженным, но после молодую женщину снова отпускало и она замедляла торопливый шаг.

— Мисс Стоунволл, я искренне надеюсь, что за эти месяцы мы стали не просто коллегами, но и друзьями, а поэтому позволю себе дать вам один простой совет — примите этот мир, который, как показали недавние события, удивительно хрупок. Вам повезло выстоять, выжить, так почему бы не начать жизнь с начала?

— Я бы рада, профессор, — Элизабет, наконец, сконцентрировалась на диалоге и отпустила волосы. — Но я не уверена, что эта новая жизнь — моя. Будто я была рождена птицей, а названа рыбой, и теперь вынуждена пускать пузыри под водой, ведь это так естественно.

— Вам все еще снятся эти пугающие сны? — Мортель сдвинул брови, и сложил пальцы перед лицом. — Я полагал, что последние ночи были спокойными.

— Меня хватило ровно на двое суток, дорогой друг, — горько усмехнулась Элли из угла. — Все повторяется. Все всегда повторяется. Порой я жалею, что меня не вынесли оттуда вперед ногами.

— Это удивительно жестокие слова, мисс Стоунволл! — слушатель окончательно утратил остатки расположения. — Крайне опрометчивые, я бы сказал. Когда вы открылись мне, я, уважая вас как профессионала и коллегу, согласился предоставить свои консультации. Но я решительно не могу вам помочь, если вы сами того не хотите!

Элизабет поспешно подняла руки в капитулирующем жесте: в глазах пронесся испуг — мир она не любила, но искренне привязалась к старому профессору и этим встречам.

— Прошу прощения, сэр. Я больше не озвучу эту мысль, — сделав пару шагов к его креслу, она наклонилась, прикоснулась к плечу своего верного слушателя и заглянула ему в глаза. — Просто мне не дает покоя ваша теория.

— Элли, — голос пожилого мужчины смягчился, и он накрыл своей ладонью ее руку. — Это всего лишь глупая догадка, которой безумный старик неосмотрительно поделился с вами после двух бокалов бурбона. — Оснований полагать, что травма отразилась на вашей личности, нет — снимки и тесты чисты.

— Как по мне, профессор, на них все же есть пара темных пятен. — Элизабет вернулась на кушетку и, мрачно зевнув, потянулась за своим портфелем. — И мне бы очень хотелось пролить на них свет.

— Всему свое время, Элли. А пока, если вас так тяготит предложение декана, сообщите ему, что вам нужно время для принятия решения. Уверен, он не захочет вас отпускать, а потому предоставит вам требуемое. — Мортель встал и пожал ее тонкую руку. — До четверга, мисс Стоунволл. И надеюсь увидеть вас на нашем традиционном полузаконном собрании в субботу.

— До четверга, профессор, — Элизабет решительно направилась к двери, но в последний момент замерла, — И я подумаю насчет субботы, дорогой друг.

Проводив взглядом тонкую фигуру, Иммануил Мортель вновь погрузился в свое кресло. Безусловно, ее растерянность можно было понять, но старый профессор никак не мог взять в толк, почему Элизабет так упорно отказывается принимать подарок судьбы.

Подумать только, еще год назад ее, полуживую и уже считавшуюся потерянной, достали из-под обломков, вытащили с того света и вернули в этот прекрасный обновленный мир. Пара воспоминаний о прошлом — небольшая плата за вторую жизнь, и другая бы уже давно целовала землю, пускалась в пляс и возносила молитвы, но Элли Стоунволл, упрямая и непримиримая, продолжала искать изъяны в этом даре небес. Будто дала себе слово, что не начнет жить по-настоящему, пока не поймет, что именно оставила под развалинами той рухнувшей парковки, гостиницы, или под чем там она была похоронена заживо? «Элизабет-Элизабет, так вы действительно потеряете эту прекрасную жизнь».

***

Ее комнату снова несет на себе не самый вежливый великан — стены дрожат, а в распахнутые окна врывается холодный ветер. Элизабет резко поднялась в постели и привычным движением дернула выключатель. Мягкий свет приструнил гиганта, и тот вернул спальню на место.

Она нащупала ступнями холодный паркет, и побрела в ванную комнату.

— Элли-Элли, какого черта творится в твоей покалеченной голове? Неужели землятресение окончательно превратило твое серое вещество в болтушку и ты вечно будешь просыпаться среди ночи? — она всматривалась в свое отражение, ища в нем ответ, но хмурая заспанная барышня в зеркале упорно хранила молчание.

Элизабет Стоунволл, уже как почти год скрепя сердцем и скрипя зубами обитала в этих стенах Принстонского кампуса. Пришла всего на месяц, но, как говаривал мистер Альберт Нок, нет ничего более постоянного, чем временное. Университетские чинуши довольно быстро сообразили, что нет преподавателя лучше чем тот, что живет одной лишь работой, и вцепились в хрупкие плечи «дорогой мисс Элизабет, знания и нестандартный подход которой восхищают», отказавшись отпускать ее сначала до конца семестра, а потом и до выпуска текущего курса. И даже не успев понять, как такое могло случиться, она перевезла в преподавательское крыло свои скромные пожитки, застряв там окончательно и бесповоротно.

Шумные студенты не раздражали, напротив, их вечные кричалки «давайте скорее приступим к Маркизу де Саду и пойдемте с нами пить и петь, мы ведь почти ровесники, мисс Стоунволл» создавали приятный аккомпанемент ее печальной песне. И, возможно, она бы примирилась и с удивительно удачной карьерой, и с ухаживаниями не самых, надо заметить, занудных, коллег, и даже с еженедельным «мисс Стоунволл, лучше вас никто не справится с этими дикарями, поэтому возьмите и эту группу, будьте любезны», но было одно гигантское, как территория Принстона, «но» — она видела совсем другую жизнь, и последняя была ей куда ближе.

Минутная стрелка часов пересекла очередной рубеж, и Элли, неловко натянув спортивный костюм, покинула свой темный угол. До закрытия ближайшего паба оставалась еще пара часов и она, по единственной приятной традиции в этом чужом месте тихой тенью проскользнула в знакомую дверь.

Бурбон тянулся вяло, но она упорно продолжала его глотать, надеясь, что вот-вот, и желанная дремота накроет ее своим мягким одеялом. «Отчего люди не летают как птицы?», — вспоминала она в голове русскую классику, касаясь взглядом таявшего в стакане льда. Действительно, почему ей приходится ходить по этой земле, посещать занятия, учить идиотов и слушать гундеж коллег? Но пары крыльев, пускай и куриных, за спиной все еще не наблюдалось, а потому заказ пришлось повторить. И только желанная сонная усталость, наконец, соизволила явиться, как звонкий голос над ухом разогнал едва сгустившийся слабый туман.

— Мисс Стоунволл! Какая неожиданная и приятная встреча! — как черт из табакерки, на соседнем стуле внезапно возник профессор Хоббс. — В вашем кубке воды уже больше, чем градусов, так что предлагаю срочно его сменить!

Элли смерила коллегу самым тяжелым из всех доступных в арсенале сонной и изрядно набравшейся леди взглядом, но Хоббс, словно мальчишка, продолжал сверлить ее глазами, невозмутимо улыбаться, и всем своим изрядно помятым видом показывая, что так просто от него не отделаться.

— У меня есть хоть один шанс скрыться, Уолтер? — прятать раздражение было бессмысленно, поэтому грубый вопрос был вложен в наспех собранную улыбку иронии. — Мои лекции начнутся уже через четыре часа, и я бы не хотела подавать дурной пример.

— О, мисс Стоунволл, вы уже давно потеряли в глазах этих чудных оболдуев все очки строгого преподавателя! — Хоббс радостно хохотнул и придвинул к ней стакан. — Зато совершенно точно получили твердую пятерку как самая приятная замена старику Хиршу. Ох, знали бы этого гнусного типа лично, не сомневались бы в моих словах! Ни в едином. Но, — интонация его голоса внезапно переменилась и он впервые посмотрел на нее серьезно. — Мне решительно не нравится наблюдать за вами здесь каждую ночь. Читать нотации не в моих правилах, но я мог бы вас выслушать, и, возможно даже дать совет.

На миг Элизабет подумалось, что она действительно хотела бы поделиться с этим странным неловким типом тем, что так ее беспокоит. Тем, что не решалась озвучивать даже в уютных стенах единственному, кого называла другом, тем, в чем не решалась признаваться даже себе самой. Но, в последний момент, как умудреный жизнью старый карп, она все же сорвалась с крючка и захлопнула едва открывшийся рот.

— Простите, мистер Хоббс, но мне и правда пора. — Элли поспешно бросила на барную стойку двадцатку и скрылась так быстро, что неудавшийся исповедник еще долго растерянно хлопал глазами ей вслед.

«Как можно сказать малознакомому коллеге, что сходишь с ума? И ты совершенно точно едешь в направлении мягких белых стен, если думаешь, что такое можно произность вслух. О, ты определенно движешься к тишине и покою какой-нибудь богадельни из серии «Приют имени святой карги, которая пожертвовала свою жалкую душу несуществующему господу», если обсуждаешь это сама с собой!», — злая и пьяная ругала себя она, пересекая мокрое от росы поле.

Горячие потоки воды окончательно добили измученное тело и дух, и Элизабет Стоунволл, заживо похороненная во время серии землятресений на подземной парковке аэропорта Кеннеди, потерявшая воспоминания и всякое желание жить в этом новом дивном мире, рухнула на подушку. Ей вновь, как и последние одиннадцать месяцев, снился один и тот же лучший в мире сон: она, легкая и счастливая, кружит меж серебристых колонн в огромной зале под нежный струнный квартет. Выгибается, подлетает и возвращается в руки самого прекрасного из всех мужчин. Нет, лица своего удивительного партнера она никогда не видела, но каждой клеткой ощущала на себе его взгляд. Холодный и теплый, спокойный и бушующий, полный нежности и всепоглощающей страсти. Жар голубого огня.

Ох, не потому она раз разом отвергала сладкие предложения коллег, что считала последних недостойными своего общества. И не потому стремилась прожить очередной день как можно быстрее, что терпеть не могла свою работу. Единственным, кто тронул ее так и не ожившее сердце, стал этот сказочный незнакомец, которого она беззаветно полюбила в первую же ночь, очнувшись в больнице. И лишь беспокойный сон на слишком твердом для ее хрупкой спины матрасе дарил ей короткие часы счастья, коих ни разу не случалось пока она бодростовала.

Да, мисс Элизабет, вы опеределенно нездоровы душой, ведь не может молодая образованная женщина любить того, кого нет, даже если начитается самых дешевых бульварных романов в мягких обложках. Не может разумная и уверенная в себе леди добровольно отказаться от света дня ради болезненных коротких ночей. Да, мисс Элизабет, вы совершенно точно закончите свое бесславное существование в «Приюте имени святой карги, которая пожертвовала свою жалкую душу несуществующему господу», ибо его построили для аккурат под вас.

========== Часть 2. День чуда ==========

«Мисс Стоунволл!»: звонкий мальчишеский голос вывел ее из ступора. Элизабет медленно оглядела просторную аудиторию. Свет, пробивавшийся из высоких окон, мягко бродил по низким ученическим столам и аскетичным скамьям, осторожно изучая сидящих на них «дикарей». Нежелание декана отпускать преподавателя на замену было объяснимо, отчасти потому, что «неразумные обезьяны», как было приятно называть студентов в профессорских кабинетах, беззаветно влюбились в мисс Стоунволл. Она не пыталась с ними подружиться, сблизиться или найти пресловутый подход к молодым умам — она просто рассказывала все, что знает о своем непростом предмете, не навязывая классические догмы и «правильные» толкования. Она всегда давала выбор, которого по иронии лишили ее саму.

— Да, мистер Поуп? — девушка перевела взгляд на источник внезапного шума. — Вы что-то хотели?

— Почему Данте считает, что любовь обращает нас к богу? Ведь эта же любовь и становится причиной падения в ад! Мне и самому, порой, кажется, что я пару раз побывал там из-за всех этих чувств, — на последней фразе юноша заметно смутился, отведя взгляд от Элизабет. — Что божественного в любви?

— Мистер Поуп, а вы сами как думаете? — она невольно провела параллель между своими занятиями здесь и долгими беседами в кабинете Мортеля по вторникам и четвергам — старый профессор тоже никогда не отвечал на ее вопросы, предпочитая давать ей право самой искать ответы. Но если она понимала правила этой игры, то нервный студент, уже пожалевший о поднятой теме, совершенно запутался.

— Я не знаю, мисс Стоунволл… На ум приходит только бред о любви истинной и ложной, — Поуп окончательно притих, озираясь на сокурсников, в тайне боясь быть осмеянным за внезапный порыв.

— А что в вашем понимании «ложная» любовь, Дэвид? — голос Элизабет смягчился и она намеренно назвала юношу по имени. — Чем она отличается от «истинной»?

— Если ложная любовь ведет в ад, — студент вновь набрался храбрости и, твердо взглянув на преподавателя, добавил. — Значит, это и не любовь вовсе. Выходит, не та половина.

— Прекрасная мысль, мистер Поуп, — Стоунволл тепло улыбнулась и вновь обвела аудиторию взглядом. — А кто может рассказать, откуда пошла теория о половинах?

— Это все Платон, мисс, — юная особа у окна сверкнула глазами и немного привстала, собрав расслабленную от теплого солнца позу в ту, что больше подходит для ответа, — Платон в своем «Пире» писал, что боги испугались людей, у которых было по две головы, две пары рук и ног, и разделили их пополам. С тех пор половинки ходят по земле и ищут друг друга.

— Чудесно, мисс Вайс. — Элизабет посмотрела на маленькие наручные часы и вновь улыбнулась. — Думаю, после такой продуктивной лекции будет закономерным отпустить вас на несколько минут пораньше, тем более, что погода так прекрасна!

Ответом ей был радостный гомон.

Рассеянно складывая материалы в грубый кожаный портфель, она окончательно погрузилась в свои мысли, и совершенно справедливо вскрикнула, когда плеча коснулась чья-то горячая ладонь. Резко обернувшись, она было открыла рот, чтобы уничтожить нахала, однако увидев покаянные глаза Хоббса, выдохнула.

— Уолтер, дайте мне слово, что больше не будете так подкрадываться, — окончательно успокоившись, она сложила руки на груди и укоризненно посмотрел на коллегу.

— Элизабет, я несколько раз звал вас, но вы, видимо, были настолько увлечены своими бумагами, что решили меня не слышать, — Хоббс гоготнул и потер ладони.— Я, между прочим, решил напугать вас по важному делу: вы соизволите явиться наш субботний сабантуй?

— Я еще не решила, Уолтер. Я давно планировала выбраться в город, так что не уверена. А ваши посиделки меня порой нервируют, — Элизабет не стала вдаваться в подробности своего плана изрядно набраться вне кампуса, чтобы избежать того внимания, что он уделил ей в последнюю встречу за стойкой университетского бара.

— О, вам необязательно бежать за границу, чтобы спокойно выпить, — Хоббс явно читал ее мысли. — Даю слово, никто из нас не будет вам мешать. Но социализация — неотъемлемая часть процесса. Насколько я знаю, вы умудрились так поразить наших надутых индюков, что получили постоянное место, а это значит, что вам категорически необходимо влиться в нашу профессорскую братию. И это не приглашение, — он заговорщически понизил голос и почти зашептал. — Это посвящение, Элизабет.

***

Сменив строгий пиджак на мягкую толстовку, а узкие брюки на свободные джинсы, Элли придирчиво оглядела свой домашний мини-бар — приходить с пустыми руками на такие, пускай и сомнительные, мероприятия — моветон. Под аккомпанемент тяжелого вздоха рука вытянула бутылку восхитительного бурбона 10-летней выдержки, купленную еще полгода назад на случай, если произойдет чудо и ее прежняя жизнь вернется. «Видимо, не сегодня, мисс», — подумала Элизабет и решительно вышла из комнаты — раньше начнется, раньше закончится.

В большом кабинете Хоббса было немноголюдно — только самые близкие коллеги и, что удивительно, несколько студентов — лучших на своих курсах и достаточно взрослых для подобных посиделок.

— О, обворожительная мисс Стоунволл! — Хоббс по доброй традиции появился из ниоткуда, обдав Элизабет принятой смесью ароматов коньяка и сдержанного парфюма. — Я готов носить вас на руках, ведь до последнего боялся, что вы все же предпочтете нашему обществу иное.

— Добрый вечер, Уолтер. Я с удовольствием разделю с вами этот вечер, но предупреждаю заранее — к полуночи я превращусь в мышь и выскользну в свою нору. — настроение Элли, на удивление поднялось — у Хоббса был редкий дар заряжать окружающих радостью. — Надеюсь, вы не останетесь в обиде, тем более, что я принесла подарок.

— Великолепно, Элизабет! Едва вас увидев, я сразу понял, что вы — наш человек! — Хоббс с любовью взглянул на бутылку, бережно забрал ее из рук девушки и повернулся к остальной компании. — Друзья, сегодня обворожительная мисс Стоунволл угощает нас самым изысканным напитком богов, предлагаю поаплодировать ей за такой прекрасный дар!

Элли сдержанно кивнула коллегам и студентам, среди которых, как ни странно был и юный Поуп с утренней лекции, и тихо удалилась в угол, где пустели два уютных мягких кресла.

«Просто спокойно пересиди тут пару часов и прошмыгни в дверь, никто и не заметит», — думала она, крутя бокал с бурбоном, — «Да, сегодня чуда не произошло, но это не повод не попробовать». Из раздумий ее вновь вырвал Хоббс. Мужчина радостно плюхнулся на свободное кресло рядом и внимательно прошелся взглядом по ее лицу.

— Что вас гнетет, мисс Стоунволл? — всем своим видом он дал понять, что на этот раз сбежать, оставив мятую купюру, не получится. — Я даю слово, что ваши откровения останутся похоронены в моей маленькой черепушке.

— Вы удивительно проницательны, Уолтер, — Элли на миг прикрыла глаза, будто принимая самое сложное решение в своей жизни. — Думаю, вы, да и многие ваши коллеги знают, что моя дружба с профессором Мортелем не ограничивается воскресными завтраками. Я пытаюсь разобраться в том, чем стала моя жизнь после «дня икс», когда наша маленькая планетка чуть не полетела в тартарары.

— О, Элизабет, я ведь даже об этом и не подумал, — по резко сменившему радость на сожаление лицу Хоббса было ясно — он действительно выбросил из головы ту череду страшных катаклизмов, накрывших Землю так же внезапно, как и отступивших. — Мне очень жаль, что я был так бесцеремонен и глуп…

— Все в порядке, Уолтер, я выжила, а это, как говорит профессор Мортель, самое главное. — Элли улыбнулась, окончательно расслабившись от виноватого вида коллеги. — Проблема в том, что решительно ничего не помню о том, что было до того.

— Как это? Вы преподаете не самый простой предмет в одном из лучших колледжей! Без должной квалификации и знаний, как ни удивительно, это невозможно. Кроме этого, я не раз слышал, как вы говорили по телефону с родственниками. — глаза Хоббса расширились и он испытывающее уставился ими на девушку. — Я не подслушивал, естественно, но беседу с дражайшей семьей сложно спутать с заказом китайской лапши.

— Все верно, Уолтер, — Элизабет мягко коснулась его плеча, успокаивая раскрасневшегося коллегу. — Вы правы, я знаю свой предмет, знаю, что у меня есть две родные сестры и чудесная тетушка, которая нас воспитала. Я могу написать список всех мальчишек, в которых влюблялась с начальной школы и до выпускного, номера своей первой машины и домашний номер телефона в той жуткой квартирке, где жила на первом курсе, — она могла бы перечислять еще долго, но вдруг осеклась, ощутив предательскую слезу в собственном голосе. — Но я совершенно ничего не чувствую. Я не помню радости, которую испытывала на первом свидании, не помню, как была счастлива, получив права, не помню страха, который должна была испытать при переезде. Я помню ту жизнь, как чужую, словно она перестала быть моей год назад.

— Неужели? — Хоббс, будучи теологом, моментально сменил замешательство на любопытство. — Это удивительно, Элизабет. Думаю, теперь понятно, отчего старый профессор так скрывает тему своей новой научной работы. — Вы и правда удивительны, мисс Стоунволл.

— Благодарю, Уолтер, — Элли горько усмехнулась и допила свой бурбон «на день чуда». — Пожалуй, мне пора.

— Нет-нет-нет, что вы, Элизабет, не убегайте так быстро! В ту ночь я обещал не только вас выслушать, но и дать совет, и я свое слово сдержу, — Хоббс быстро подлил янтарной жидкости в ее стакан. — Итак, главный вопрос, мисс — есть ли хоть что-то, что вызывает у вас эмоции?

Элизабет словно впервые посмотрела на этого нелепого угловатого мужчину: нет, он был далеко не так прост, как могло показаться. В Уолтере Хоббсе было нечто, что успокаивало — в серых глазах таился невероятный живой ум и интеллект. «Неудивительно, что он стал самым молодым профессором Принстона», — подумала она.

— Да, Уолтер, пожалуй. Кроме странных сказочных снов, никак не вяжущихся с моей жизнью, я порой с невероятным теплом вспоминаю наш второй дом в Мэне, куда я ездила дважды в год дышать воздухом и смотреть на воду. И тогда, и сейчас я думаю, что это лучшее место в мире, — проговорив это, теперь уже сама Элли выжидательно посмотрела на коллегу. — Но что это по-вашему даст?

— О, Элизабет, это дает мне полное право заявить, что судьба существует! — глаза Хоббса засветились от предвкушения. — Думаю, вам непременно стоит туда отправиться. Именно это место может стать стартовой точкой, с которой прежняя жизнь начнет к вам возвращаться. Странно, что Мортель не посоветовал вам сделать это сразу, — Уолтер на миг задумался, но вскоре вернулся к привычно быстрой манере разговора. — Более того, сегодня я узнал, что мой друг и коллега, профессор Шпеер как раз вскоре направится в Монреаль! Думаю, он будет рад вашей компании, тем более, что…

— Уолтер, — Элли, наплевав на правила приличия, прервала коллегу. — Я не могу просто взять и уехать на другой конец страны в надежде, что дом из забытого детства вернет мне мои чувства.

— Чушь, дорогая мисс Стоунволл. Вы можете, а главное — должны. Я непременно познакомлю вас с профессором Шпеером — он прилетает только сегодня вечером как приглашенный лектор для моих оболтусов, а к концу недели возвращается в родную Канаду. И вы обязаны воспользоваться этой удачей, — Хоббс сжал ее руку, подмигнул и испарился, оставив Элизабет ошарашено смотреть в пустоту, которую миг назад заполнял его деловой и не терпящий возражений монолог. Однако насладиться одиночеством ей не позволили — набравшийся коньяка юный Поуп осторожно сел на край освобожденного Хоббсом кресла.

— Мисс Стоунволл, а почему боги испугались людей? — он явно не смог выбросить мысли, что появились на утренней лекции. — Что их напугало настолько, чтобы разделить людей на половины?

— Отними даже у сильнейшего его часть, его любовь, его смысл, и он перестанет представлять угрозу. Даже бессмертный без любви — ничто. Ведь так, мисс Стоунволл? — сухой жесткий голос заставил вновь погрузившуюся в раздумья Элизабет поднять глаза: ответ сошел с уст явно уставшего незнакомца с резкими чертами лица.

Бокал с бубоном, купленным «на случай чуда» с глухим стуком упал на мягкий ковер: на девушку сверху вниз смотрели те самые ледяные светящие голубым огнем глаза.

========== Часть 3. Утраченный престол ==========

Длинные пальцы торопливо перебирали потертые страницы, а острый взгляд быстро скользил по рукописным строчкам. Внезапный порыв ярости, и вот очередная книга, обиженно шелестя, отлетела в угол, взглянув из темноты с немым укором на несдержанного читателя. Ребекка Уокер резко потянулась наверх и вытащила следующий томик. Спустя пару минут и тот полетел в тень.

Когда-то золотокрылый Серафим, теперь – серая мышь, вынужденная влачить своё бессмертное существование в школьной библиотеке, пятую неделю проводила учёт книг. Учитывать тут было нечего — лишенная короны, прав, полномочий и влияния, она бесцеремонно была возвращена, сброшена, изгнана, туда, откуда когда-то начинала. Ирония? Вряд ли. Скорее, круг жизни, в жернова которой попала ещё одна ослеплённая алчностью бессмертная душа.

Тонкие губы неслышно выдавали одно недостойное ангела ругательство за другим, пока точеное перо выводило на пергаменте список литературы. Школьная библиотека была велика, а потому даже ее запас нецензурных слов вскоре иссяк, однако Ребекка Уокер не даром стала первой непризнанной в Совете цитадели, а потому список бранных выражений быстро начали пополнять совершено новые, собственного, так сказать, изобретения. Через пару сотен земных лет уже в библиотеке ада появится «Словарь удивительной брани Ребекки Уокер», но это потом, а сейчас – название, расположение, дата проверки. Название, расположение, дата проверки.

«Да пошло оно все под гниющий хвост смердящей адской саламандре!», — новый школьный библиотекарь пнула аккуратную стопку томов с исцеляющими практиками и выскочила из слабо освещенного зала.

Стоя перед зеркалом в своей небольшой комнате, Ребекка перебирала пальцами едва окрепшие светло серые пёрышки — золотые на обожженных любимой дочерью костях так и не выросли. Отсутствие сияющих крыльев, позорный проигрыш и потеря древней силы, на которую так рассчитывала Цитадель, дали чертовому Совету идеальный повод поблагодарить Серафима за «службу, неоценимый вклад и мудрость», предложив «применить свои обширные знания в Небесной школе».

Из яростных раздумий Ребекку вывел осторожный стук. Спрашивать, кто именно решил заявиться в будку к прокаженной, было бесполезно — она и так знала, чьи крылья нетерпеливо подрагивают за дверью.

— Входите, Фенцио, — равнодушно произнесла она, занимая единственное кресло в небольшом, но светлом помещении. — Не стойте столбом.

Несуразные то ли лапти, то ли просто истрепанные кеды, нервным шагом переступили узкий порог. Прокашлявшись, ангел поднял глаза на ровно сидящую в кресле Ребекку — казалось бы, совсем недавно, он учил ее самым редким практикам, передавая знания, доступные лишь единицам, читал уникальные заклинания, готовя к великому будущему. Казалось бы, еще вчера он, не сомневаясь ни минуты, пожертвовал карьерой и амбициями, уступив этой невероятной женщине свое будущее в Совете. Он пожертвовал бы и жизнью, но та как раз ей нужна и не была. Знания, силы, связи — все, кроме него самого. И он смирился, ибо любовь, что зародилась в нем с первого взгляда в ее умные янтарные глаза, была готова ко всему — к надменности, пренебрежению, холоду, но не была готова к одному — шансу быть с ней. И когда внезапно забрезжившая надежда окутала светом озарения, он даже не понял, что с ней делать: бежать со всех ног в библиотеку, куда была направлена Ребекка, к ней в комнату или сразу за ожерельем для церемонии Слияния. Но дни все шли, а он никак не мог решиться, ведь и в самых смелых фантазиях не представлял ее здесь — в стенах Небесной школы, медленно скользившую серыми крыльями меж высоких библиотечных стеллажей. Наконец они могли быть вместе, наконец они были равны в своем изгнании. Или нет? Определенно, эта ледяная статуя, хоть и потерявшая мощь Цитадели, оставалась выше его во всем.

— Милый Фенцио, чем обязана? — в голосе Ребекки не было и толики тепла. — Пришли поздравить меня с новым назначением? — она криво усмехнулась, указывая тонкой белой ладонью на свободный стул.

— Я лишь пришел поприветствовать вас, — его голос осип, а глаза вновь нашли каменный пол. — Понимаю, вам здесь не место, но я все же рад, что теперь мы будем видеться чаще.

— Вы правы, мне здесь не место, — отрезала она. — Мое место было отнято той, которой вы так усердно помогали, надеясь на мою благодарность. Вы обучили эту чертовку, вдолбили ложные догмы и смотрели, как она отдает душу этому демону! Она должна была встать рядом со мной, а не против, — падший серафим резко поднялась и встала у двери, недвусмысленно глядя сверху вниз на поникшего ангела. — Я разочарована, милый Фенцио. Благодарю за теплый прием.

Едва потемневший учитель покинул скромные покои, в стену полетели маленькие шкатулки, фарфоровые статуэтки, изящные гребни и все, что она перетащила из Цитадели и до чего могла дотянуться. Нет, в светлой комнате обитала не бессмертная Ребекка Уокер, здесь царила разъяренная фурия, потерявшая самое дорогое в жизни — власть.

***

Название, расположение, дата проверки. Название, расположение, дата проверки. Дни сливались воедино и ей уже начинало казаться, что не было ни Цитадели, ни архангелов, терпеливо ждущих ее приказов, ни Совета, внимательно слушающего ее речи: словно она никогда и не покидала стен этой школы, словно никогда не меняла невзрачную серость на сияющее золото. Ярость, что питала Ребекку все эти бесконечные недели, постепенно отступала. На смену ей приходила… пустота? Да, пожалуй, к концу семестра от некогда гордой каменной статуи не осталось ничего, кроме оболочки. Нет, она не пряталась по углам, не избегала тихих насмешек от учеников-демонят, знавших о ее стремительном падении, она просто функционировала — не осталось ничего, за что можно было бы рвать, метать и развеивать в пыль врагов. Бесстрастная маска, в которую окончательно превратилось ее лицо, проплывала мимо длинных стеллажей. Название, расположение, дата проверки. Название, расположение, дата проверки. Ни в чем не повинный фолиант вновь летит в угол — напускная стена равнодушия дает трещину. Сегодня несгибаемая Ребекка Уокер устала.

Она не знала, сколько просидела на полу, вжавшись в угол в окружении разбросанных книг, пока ее опущенного плеча не коснулась невесомая нежная рука. Подняв голову, бывший серафим проследила взглядом от кончиков пальцев до маленькой головы, что склонилось над ней. Не светлом лице Мисселины застыла мягкая и немного обеспокоенная улыбка.

— Ребекка, с вами все в порядке? — лебединая принцесса присела на колени и уровняла их лица, внимательно вглядываясь своими серыми глазами в подернувшийся пленкой бессилия янтарь.

— Благодарю за участие, я в порядке, — разжалованный серафим собралась, и, надев непроницаемую маску, сбросила теплую ладошку с плеча. — В вашей заботе нет необходимости.

— О, я пришла не для этого, простите, что ввела вас в заблуждение, — Мисселина поспешно поднялась, отряхивая белоснежный подол. — На самом деле я искала вас чтобы попросить о помощи, Ребекка.

— Неужели? И чем я же могу вам помочь? — встав следом, еще миг назад разбитая женщина уже саркастично вскинула бровь. — Чем я могу помочь вообще кому-нибудь?

— О, я бы хотела собрать коллекцию музыкальных произведений и разместить ее здесь, — Мисселина вновь улыбнулась. — Но не знаю, с чего начать.

Ребекка с недоверием смотрела на этого удивительного ангела — как сила, о которой она не раз слышала в Цитадели, могла обитать в столь комичной оболочке? Огромные серые глаза, трепещущие ресницы, маленькие аккуратные губы, сложенные в нежной улыбке — и это знаменитый «Шепот вечности»? Хотя, идея посмотреть на ноты и инструменты была неплоха — в Ребекке вновь проснулось корыстное любопытство — вдруг, и она могла бы овладеть этим редким искусством?

— Что ж, думаю, у меня найдется время. Давайте взглянем на ваши ноты, — стараясь не выдать голосом даже минимальную заинтересованность, Ребекка махнула рукой в сторону выхода. — Пойдемте сейчас, все равно книги мне уже наскучили.

В светлой комнате, заставленной музыкальными инструментами, царил удивительный покой. Ребекка задумчиво дотрагивалась до флейт, виолончелей, саксофонов, прошлась длинными пальцами по клавишам фортепиано, и невольно задержала взгляд на необычной синей скрипке в углу.

— О, я знала, что вы заметите этот прекрасный инструмент! — Мисселина озарила зал очередной улыбкой. — Это так трогательно!

— О чем вы? — Ребекка отвернулась от скрипки и сложила руки на груди.

— Это инструмент Виктории, — мягко ответила лебединая принцесса, поглаживая струны небольшой арфы. — Полагаю, вы покинули ее до того, как она начала изучать музыку на земле. Она великолепно играла.

Ребекка вновь повернулась к синей скрипке и провела пальцами по колкам, уловив остаточный след энергии дочери. Внутри еле слышно заиграло что-то из известной классики.

— Я не знала, — голос серафима на миг стал тише, но она быстро прокашлялась и выпрямилась струной. — И что вы обычно играли?

— Виктория обожала земного композитора Антонио Вивальди из восемнадцатого века от рождения человеческого идола Христа, — Мисселина крепко ухватилась за возможность поддержать разговор. — Знаете, я была удивлена, что такие мелодии смогут работать и здесь, но Вики как обычно меня удивила. Видели бы вы те потрясающие ураганы, что вызвал этот смычок! Порой я жалею, что она не присоединилась к ангельской братии, я была бы так рада передать ей основы искусства, ведь такой талант встречается нечасто!

— А разве не любой бессмертный может научиться управлять стихией через музыку? — Ребекка перехватила тему, сама до конца не понимая, отчего — потому что все же решила выудить потенциально полезную информацию, или потому, что слушать про Уокер-младшую ей было… горько? — Я полагала, что главное в этом вопросе лишь техника и знания.

— О, нет, это расхожее заблуждение. То, что вы называете «шепотом» — дар, — Мисселина вновь улыбнулась, на этот раз уже с легкой грустью. — Редкий дар, Ребекка.

Обе бессмертные продолжали стоять в зале — пауза начинала угнетать, но ни одна из них не решалась нарушить хрупкое молчание, которое говорило больше, чем самый оживленный диалог. И все же стальная Уокер смогла прервать тишину.

— Мне пора, я помогу вам с документами завтра, — серокрылая слегка кивнула и быстро удалилась.

— Буду ждать, — прощебетала ей вслед Мисселина.

Подойдя к синей скрипке Уокер-младшей, она, немного покрутив инструмент, поставила его на плечо. Через всегда распахнутое окно полилась нежнейшая из всех мелодий.

***

Быстрые капли расчертили окно и тихий стук выдернул Ребекку из воспоминаний, в которые она погрузилась, вернувшись к себе. Последний час она, к своему стыду и позору, воссоздавала в памяти те чудесные дни, когда еще была не одна.

Вот ее маленькая Вики хнычет в коридоре, притащив с улицы очередного драного кота.

Вот крепко держит ее за руку, пока они впервые идут к стоматологу проверить молочные зубы — не плачет, не тянет назад, просто упорно передвигает ноги, изо всех сил сжимая материнскую ладонь крошечными пальчиками.

Вот радостно машет ей, провожая на злополучный самолет.

Открыв створку, стальная Ребекка Уокер подставила лицо под теплый дождь. И все же она потеряла еще не все. Решившись,новый библиотекарь Небесной школы, садится за стол, разворачивает чистый пергамент и дергает одно из своих светлых перьев. Ровно на сотый день своего изгнания Уокер-старшая делает то, что никогда бы не сделала еще вчера.

========== Часть 4. Незнакомцы ==========

Элизабет вросла в кресло, не в силах оторвать взгляд от пронзительных голубых осколков. Незнакомец тоже не двигался, замерев словно в ожидании взрыва или чего похуже. Ни он, ни она не знали, сколько времени прошло, и, наверное, рассматривали бы друг друга до утра, если бы вновь возникший из ниоткуда Хоббс не прервал эту странную и, пожалуй, ставшую неуместной паузу.

— Лёгок на помине! Дорогой друг, я буквально только что рассказывал о вашем приезде милой мисс Стоунволл! — профессор потрепал так и не нарушившего молчание гостя по плечу и кивнул в сторону кресла с окаменевшей девушкой. — Альберт, это Элизабет — выдающийся и удивительный профессор литературы не так давно пополнившая ряды лучших умов этого богом забытого места! — он продолжал рассказывать что-то ещё, но его болтовая стихла, вновь оставив Элли наедине с глазами незнакомца.

Не было никаких сомнений в том, что именно этот взгляд согревал ее последние месяцы, одаривая новыми порциями и безумия, и счастья. Не в силах разорвать контакт уже наяву, она прокручивала в голове все возможные объяснения случившегося: могла ли она видеть это лицо в научной литературе, раз он тоже профессор? Могла ли она случайно встретиться с ним, если он и раньше наведывался в Принстон? Могла ли она заметить его умные черты, подернутые, словно патиной, благородной сеткой неуловимых морщинок на одной из тех скучных конференций, которые она посещала ещё до «дня икс»? И каждая из теорий неумолимо разбивалась о твёрдое «нет» — такие глаза она бы не смогла забыть никогда.

— Рада знакомству, профессор Шпеер, — с трудом найдя силы встать, охрипшим от волнения голосом пробормотала она, протягивая дорожающую ладонь.

— Взаимно, мисс Стоунволл, — его голос был по-прежнему сух и, пожалуй, даже угрожающе тих, но она пропустила скупое приветствие мимо, ведь теперь ее пальцы сжимали его прохладную широкую ладонь.

Они могли бы стоять так до конца своей жизни, но странная троица с гогочущим Хоббсом уже начала привлекать внимание коллег. Неловко высвободив руку, Элли нагнулась за упавшим бокалом, надеясь провалиться под мягкий ковер, вынырнуть где-нибудь на другом конце земли, отряхнуться и скрыться навеки.

Воспользовавшись тем, что Хоббс отвлек Шпеера чередой стандартных вопросов о поездке, Элизабет, как и планировала в начале дня, но уже по совсем иным причинам, появившимся к концу вечера, выскользнула наружу. Полуночная прохлада накрыла ее мгновенно и грубо, не дав перевести дух и успокоить сбитое с ног сердце.

Решив обойти корпус и уже потом спрятаться во всех одеялах, что может найти, Элли насильно снизила темп в попытке придать своей позорной капитуляции хотя бы слабый налет спокойной прогулки. Прислонившись к одной из колонн, девушка постепенно начинала осознавать, что именно с этими глазами ей придется отправиться в Мэн, если она все же решится на авантюру, так легко предложенную Хоббсом. В судьбу Элизабет Стоунволл не верила — управляй миром некий рок, она бы не выжила под теми завалами, ведь смысла в ее нынешнем существовании не было никакого. Однако голубые огни, что явились ей в этот вечер, окончательно разрушили хрупкое равновесие, собранное по крупицам в кабинете Мортеля. Наворачивая круги вокруг колонны, Элли изучала трещины под своими ногами: всего пара воскресных часов в обществе Хоббса, которого она так усиленно избегала долгие месяцы, подарили ей и надежду на получение такого нужно ответа, и невероятную встречу с глазами, ради которых она открывала по утрам свои.

— Когда достигаешь цели, понимаешь, что путь и был целью, — еле слышно пробормотала она всплывшие в памяти слова.

— Вы так считаете? — уже знакомый сухой голос прозвучал прямо над ухом. — Элли врезалась в широкую мужскую грудь, тихонько чертыхнулась и отпрянула.

— Так считал один удивительный француз из девятнадцатого века, профессор Шпеер, — наконец отозвалась она, по-прежнему не поднимая глаз. — Уолтер говорил, что вскоре вы направляетесь в Канаду. Это так? — неловко переведя тему, она все же решилась мельком взглянуть вверх.

— Все верно, мисс Стоунволл, — Шпеер внимательно изучал ее лицо даже в темноте, бесцеремонно и, кажется даже неодобрительно щурясь.

Вновь повисла пауза, прерываемая лишь ее неровным дыханием и тихим электрическим гулом, издаваемым фонарем, еле освещавшем местность на другом конце площадки.

«Сколько можно трястись в страхе?! Есть судьба или нет, таких совпадений не бывает. Ты либо окончательно потеряешь остатки разума, либо вернешь свою жизнь», — злая, но исполненная бескомпромиссной надежды мысль пронеслась пулей в ее голове.

— Вы могли бы согласиться взять попутчика, профессор? — выпалила она резче, чем хотела бы, и нерешительно взглянула в голубые огни, которые будто излучали свет, похожий на отблески северного сияния во льдах.

— Я привык путешествовать один, мисс Стоунволл. Простите за прямоту, — холодно проговорил Шпеер и медленно повернулся к ней спиной. — Однако кто я такой, чтобы вставать на пути вашей цели? — бросил он из-за плеча и твердым шагом удалился в тень.

— Что это значит, профессор? — крикнула ему вслед Элизабет, растеряв остатки самообладания.

— Я отправляюсь в пятницу в полдень, мисс Стоунволл, — ответила на прощанье темнота.

***

Неполная неделя пролетела незаметно — сны о прекрасном зале и сильных руках, неизменно подхватывающих ее крылатое тело, исчезли. Каждая из пяти ночей подтверждала самые смелые надежды Элли — ее сказка теперь наяву. За эти дни она видела профессора Шпеера лишь пару раз в обществе вечно радостного и активного Хоббса, который быстрой стрелой порхал по кампусу.

Неловкие попытки выдернуть коллегу из счастливого водоворота и выведать хоть что-то о голубоглазом незнакомце успехом не увенчались — беззаботный Уолтер, ослепительно улыбаясь, раз за разом отмахивался, уверяя растерянную девушку в «надежности и интеллекте Альберта Шпеера — незаурядного историка и просто славного малого». Однако, как думалось Элизабет, «славным малым» Шпеер был только с теологом, потому что единственный его взгляд издалека, который та неосознанно поймала на себе во время общего ланча, был по-прежнему холоден. Причины странного отношения канадского светилы Элли не понимала — неужели она потеряла не только эмоции, но и все же пару дней из прошлого, казавшихся такими незначительными тогда, но ставших невероятно важными сейчас. Вдруг, они действительно встречались когда-то? Что, если она нагрубила ему, будучи не в духе, толкнула или вовсе сбила на машине его пса? Элизабет гнала от себе безумные теории, напоминая воспаленному разуму — профессора Шпеера забыть просто невозможно.

Освободив все пятничное утро и проведя вечер четверга в деканате, глава которого согласился ее отпустить лишь выторговав обещание остаться в Принстоне до гробовой доски, она торопливо перебирала свой незамысловатый гардероб. Проблема была в том, что свободной «не протокольной» одежды у нее почти не имелось. Единственная мягкая и удобная толстовка так и не отстиралась после незапланированной встречи с бурбоном, разлитым во время встречи со глазами Шпеера. До полудня оставалось чуть больше трех часов и, не раздумывая, Элизабет помчала в ближайший массмаркет: пара джинс, пара кроссовок в дополнение к тем, что уже были, несколько свободных футболок и рубашек в клетку, приличная пижама на случай, если в дороге вдруг придется ночевать в двухместном номере, толстовка, свитер и ветровка.

На два дня, что она планировала провести в пути, этого было, пожалуй, многовато: записка, полученная от Шпеера еще в понедельник утром без лишних приветствий объяснила ей, что они поедут на машине с одной остановкой в Милфорде. Тем не менее, она не знала, сколько пробудет в доме у озера в Гринвилле и как будет оттуда выбираться, поэтому, прихватив еще одну толстовку и скептически оглядев ворох бумажных пакетов, потратила дополнительную сотню и на новую дорожную сумку — та, что хранилась под ее кроватью на случай побега из Принстона была явно маловата, да и кого она обманывала — безнадежно стара.

По обыкновению хмурый Альбер Шпеер ждал ее, облокотившись на массивный черный внедорожник, скрестив на груди руки. Голубые огни не предвещали не то что веселую, но даже просто приятную поездку. Еле слышно извинившись за трехминутное опоздание, Элизабет бросила поклажу в полупустой багажник рядом с темным кожаным саквояжем и юркнула на переднее сиденье, вжавшись в мягкое кресло. Несмотря на суровый взгляд, Шпеер все же аккуратно закрыл за ней дверь, сел за руль и нажал на кнопку зажигания. В наэлектризованной тишине машина мягко тронулась.

Спустя час ожесточенных внутренних споров она все же решилась нарушить тяготившее молчание, густой патокой разлившееся в салоне.

— Профессор, а почему мы не полетели? — робко взглянула она на сосредоточенного водителя.

Повисла долгая, еще более тяжелая пауза, во время которой Элли не единожды успела отругать себя за любопытство и откровенно детское желание услышать его голос.

— Боюсь, мисс Стоунволл, полеты уже не для нас, — не разжимая губ процедил потемневший Шпеер.

Обескураженная Элизабет, не найдя что ответить, отвернулась к окну. Она могла позволить себе редкие слезы лишь в стенах кабинета Мортеля, который неизменно мягко, словно по-отечески, успокаивал ее дрожащие плечи морщинистой рукой. Но сейчас, в чужой машине, с таким чужим и одновременно таким родным незнакомцем, она не выдержала — предательская капля скользнула по побелевшей щеке.

— Простите, профессор, если я вас отвлекла, — незаметно смахнув слезу, Элли повернулась всем корпусом и окончательно слилась с кремовым кожаным салоном.

«На что я надеялась? На то, что этот человек, внезапно озаренный моей персоной, подхватит меня за талию, закружит в волшебном танце и признается в том, чего никогда не было? На то, что он неведомым образом связан со мной так же, как и я с ним, и тоже что-то почувствовал? Тем вечером он замер не от вида художественных пятен на твоей груди и уж точно не от пьяного блеска в твоих глазах. Какой реакции еще ты ждала от уставшего после долгой дороги человека? Вы действительно безумны, мисс, и место ваше не здесь, а в кабинете психиатра!» — думала она бесцельно водя пальцем по запотевшему от сбитого дыхания стеклу.

— Нет, мисс Стоунволл. Это я должен приносить извинения, — внезапный тихий голос вывел ее из круга, в котором она с наслаждением бичевала свой измученный разум. Шпеер, повернув голову, неотрывно смотрел на ее профиль, не замечая проносящихся мимо автомобилей. — Я был неоправданно груб с вами, вы совершенно этого не заслужили. — он наметил слабую улыбку и вернул свой сосредоточенный взгляд к шоссе, давая понять, что готов начать беседу.

— Почему вы согласились взять меня с собой? Вам придется сделать приличный крюк — прямо через Олбани было бы быстрее, — осторожно спросила Элизабет, вкладывая в голос как можно больше мягкости, боясь спугнуть настрой.

— Мне было приятно сделать одолжение коллеге, — ухмыльнулся Шпеер, видимо, решив исправить неудачное начало поездки. Однако уточнить, кого именно он назвал коллегой — ее или Хоббса, он не удосужился, оставив Элли разбираться в этом вопросе в одиночку.

— Спасибо, профессор, — немного помедлив, пробормотала она, вернув тело в прямое положение ради наметившегося диалога.

— Не стоит, мисс Стоунволл. Я рассчитываю на обед в благодарность, — окончательно расслабившись, Шпеер вновь одарил ее взглядом, еще не теплым, но уже похожим на мягкий. — И, раз уж мы проведем вдвоем сутки, называйте меня Альберт.

— Тогда и вы, пожалуй, обращайтесь ко мне по имени, — Элли неожиданно развеселилась и позволила себе лукавую улыбку.

Помолчав добрую минуту, ее необычный попутчик немного сбросил скорость и повернулся к ней.

— Что ж, Элизабет, расскажите мне, почему вы решили отправится на другой конец этой прекрасной страны в паре с незнакомым грубияном? — Шпеер выжидательно сверлил опешившую от такого прямого вопроса девушку своими голубыми огнями.

Выдержав очередную паузу, Элли закрыла глаза и представила, что сидит не в мягком кожаном кресле, а на хорошо знакомой зеленой кушетке, и наконец, решилась.

— Что ж, Альберт. Приготовьтесь пожалеть о том, что сняли свою нелюдимую маску и задали этот вопрос.

========== Часть 5. Тишина и безумие ==========

Рассказывая свою долгую печальную историю ненужного спасения, Элизабет не заметила накрывшие их сумерки. За все время Шпеер ни разу ее не перебил, не задал ни единого вопроса, лишь однажды тяжело вздохнул, бросив на нее задумчивый взгляд. А она все никак не могла остановиться, словно то, что она сдерживала почти год, наконец, нашло выход. И Этим выходом был он — незнакомый холодный мужчина, нехотя согласившийся подкинуть ее в дом, который она помнила, но не любила. Ради ответа на вопросы, которых не понимала.

— Ну, а после Уолтер предложил мне поискать в своем прошлом хоть что-то, что может вызвать эмоциональный отклик. И благодаря вам его план, возможно, удастся, — подытожила она и выжидательно посмотрела на своего спутника.

Шпеер не торопился комментировать ни потрясающую историю спасения, ни страшный диагноз, поставленный ей Мортелем, ни счастливую череду совпадений, приведших к этой поездке.

— Мне жаль, что вы так мучаетесь, Элизабет. Я и подумать не мог, что вам настолько тяжело, — наконец, произнес он. Его лицо ничего не выражало, но побелевшие костяшки пальцев, впившихся в руль, говорили намного больше, чем тысяча сочувственных вздохов.

— Все в порядке, Альберт, — девушка поторопилась натянуть на лицо самую естественную улыбку и вложить в голос радостные ноты. — Я жива, здорова, во всяком случае физически, и впереди меня ждет если не открытие, то хотя бы приятное место. Да и компания по пути к нему тоже не самая плохая, — последняя фраза вышла неожиданно искренней и теплой, но Шпеер предпочел сделать вид, что не услышал ее.

Элли внезапно задумалась, что так и не смогла выяснить, есть ли у сурового профессора жена или подруга — этот вопрос сейчас волновал ее, пожалуй, не меньше, чем поиски утраченных чувств. Но говорить о таком сейчас было как минимум бестактно, а как максимум — глупо. Девушка потянулась за бутылкой воды, сделала небольшой глоток и вернула свой взгляд к уже потемневшей дороге, невольно зевнув.

— Осталось немного, Элизабет. Мы приедем даже быстрее, чем я рассчитывал, — покосившись на навигатор сказал Шпеер. — Уже через пару часов вы будете отдыхать, даю слово.

— Спасибо, Альберт, — улыбнулась Элли и вновь уставилась в окно. Казалось, что после спонтанной исповеди в ее голове ни осталось ни слов, ни сил, чтобы их произносить. Ей уже не хотелось ни расспрашивать его о жизни, ни слушать его ответы: единственным, о чем она сейчас мечтала, была полная пены ванна.

Девушка неожиданно для себя представила тишину, белые мыльные облака, горячую воду и сильные руки, что обнимали ее уставшие от статичной позы плечи. И руки эти принадлежали вполне определенному мужчине.

«Как ты могла настолько заинтересоваться кем-то, с кем провела в машине всего несколько часов? Ты ходила на четыре свидания с тем миловидным писателем, что две недели читал лекции по европейской литературе двадцатого века, но от единственного робкого поцелуя чуть не вывернулась наизнанку. А тут — неприветливый холодный незнакомец и сразу в ванну? Да, мисс Элизабет, безумие вкупе с годом воздержания окончательно извратили вашу нежную натуру»

В маленьком отеле в приличном районе Милфорда было тихо и спокойно, а еще совершенно пусто: в распоряжении Стоунволл и Шпеера были любые номера на выбор, и ее больная и немного сонная подростковая фантазия о том, как они делят одну узкую кровать на двоих, была нещадно растоптана парой ключ-карт. Девушка было предложила оплатить и его размещение, но профессор лишь отмахнулся, бросив на стойку ресепшена ненормально толстую пачку наличных.

— Альберт, я думала, вы взяли одноместный номер на ночь, а не люкс для новобрачных на месяц, — рассмеялась Элизабет, указывая на зажатую тонкой серебряной лентой стопку Бэнов Франклинов.

— Я не разбираюсь в ваших деньгах, — буркнул внезапно потемневший Шпеер. — Давайте свою сумку.

Растерявшаяся от очередного перепада настроения попутчика, Элли протянула во властную ладонь саквояж и поплелась в сторону лифта, опустив плечи. Дверь в номер Шпеера захлопнулась громче и быстрее, чем ей бы хотелось, но сил на анализ нестабильного поведения профессора у нее уже не оставалось, а потому, затащив вещи в свою комнату, она отогнала дурное предчувствие, достала из сумки пижаму, а из шкафа — белый пушистый халат.

Ванной в номере не было, и Элизабет, в очередной раз усмехнувшись своей неожиданно нахлынувшей в пути озабоченной наивности, встала под горячий душ: может, она и была рождена птицей, но воду любила как самая последняя рыба. Отжимая мокрые волосы мягким белым полотенцем, она медленно расхаживала по комнате, уже представляя как открывает скрипучую дверь в старый дом, выходит к огромному озеру и наслаждается тишиной Мусхед-лейк. Громкий стук выдернул ее из раздумий бесцеремонно и грубо, и босые пальцы неожиданно встретились с углом кровати. Выругавшись так, как мог бы браниться докер, но никак не приличная молодая женщина, преподающая литературу в Принстоне, Элизабет доковыляла до двери и злобно распахнула ее.

— Что? — вопрос прозвучал резче, чем того заслуживал даже грубиян-профессор со своим переменчивым, как осенняя погода, настроением.

— Простите, мисс Стоунволл, я не хотел вас обижать еще раз, полагаю, ваша реакция закономерна, — увидев перекошенное красное лицо девушки, Шпеер склонил голову и развернулся к своей двери, стоящей напротив.

— Нет-нет, Альберт, вы здесь совершенно ни при чем, — поспешно крикнула его спине Элли. — Я просто ударилась ногой как раз, когда вы постучали. Это банальное совпадение, пожалуйста, не принимайте на свой счет. И извините за слова, которые вы могли слышать, пока ждали тут — они были адресованы не вам, а чертовой ножке кровати.

Профессор остановился, оглядел девушку с головы до ног и только теперь заметил нелепо подогнутую правую ногу.

— Ох, Элизабет, как же вы умудрились? Никогда бы не заподозрил вас в неуклюжести! — Шпеер наметил улыбку и вернулся к проему. — Давайте, я посмотрю.

— В этом нет никакой необходимости, Альберт, — улыбнулась девушка, но приглашающий жест все же сделала, отступая внутрь.

— Я обещаю, что лечить не буду, а просто посмотрю, — к профессору вновь вернулось хорошее настроение и он хитро улыбнулся, садясь на корточки у кровати.

Красная, но уже не от боли, Элизабет опустилась на край постели и протянула узкую стопу в широкую руку Шпеера, завороженно наблюдая за тем, как медленно он касается уже успевших припухнуть пальцев. Руки, что осторожно ощупывали щиколотки, несомненно, перенеслись из того измерения, в котором она кружила свой вальс. Руки, что аккуратно постукивали по тонким костям, бесспорно крепко держали ее талию там, где она была счастлива. Напряжение в комнате можно было, пожалуй, резать любыми подручными средствами, но молчание не нарушал ни Альберт, так и не выпустивший ее ногу, ни она, боявшаяся сделать лишний вздох.

«Какая ванная, мисс Стоунволл, вот ваша самая желанная фантазия. И она вот-вот сбудется», — думала она, замерев каменной статуей.

— Вы женаты, Альберт? — вопрос прозвенел кнутом в тишине, и лишь спустя мгновение девушка поняла, что эти страшные слова вырвались из ее рта. Элли инстинктивно прикрыла губы. — Простите, профессор.

Шпеер одарил ее тяжелым взглядом исподлобья и встал, выпустив из пальцев нежную щиколотку.

— Я был готов связать себя до конца жизни с любимой женщиной, однако скрепить свой союз нам так и не удалось, — он тихо повернул ручку и вышел наружу. — Извинения приняты.

***

Не проронив ни слова за завтраком, они так же молча сели в машину и тронулись. Уже к закату Шпеер планировал привезти Элли в Гринвилл. И это была единственная фраза, произнесенная в салоне за первые два часа поездки. Девушка тоже предпочитала ничего не говорить, и не смотреть на него, и даже не дышать в его сторону. Настолько неловко и глупо она не чувствовала себя никогда — в колледже повода краснеть не случилось, а до Принстона она вообще ничего не ощущала. Пара остановок у придорожных забегаловок, немой обед в Аббат-Вилладж, который Элизабет оплатила, как и обещала, когда они еще могли открывать рты в присутствии друг друга, и еще два часа под спокойный шум мотора.

Наконец, Шпеер остановил внедорожник на дорожке из гравия, оборвавшейся у большого каменного дома. Элли медленно вышла из машины и облокотилась капот — по заверениям Хоббса и одобрительным кивкам Мортеля, это место должно было у нее вызвать чувства.

Любые — грусть, радость, печаль, счастье, сожаление, облегчение, но девушка не испытала ни единого порыва. В ее сердце по-прежнему веял ветер и еле слышно лилось начало из «Лета» Вивальди.

— Вы бы хотели посмотреть на озеро? — негромко спросила она. И ответом ей был спокойный кивок.

Она не знала, сколько они простояли в тишине, вглядываясь в глубину. Руки Шпеера были сложены на груди, а голова слегка наклонена набок. Элизабет почему-то ощущала, что он не хочет покидать это место, но найти ответ на вопрос «почему?» не могла никак.

Внезапно мягкий порыв ветра одарил ее локоны полетом. Оба инстинктивно обернулись.

На Элли внимательно смотрели яркие синие глаза, полные печали и сожаления. Высокий седовласый мужчина медленно подошел к девушке и взял ее руки в свои.

— Прости, дитя мое. Я не смог тебя защитить.

Мир вокруг Элизабет стремительно сжался и погрузился во тьму. Последним, что она успела заметить, падая на мягкую подушку нетронутых трав, было разъяренное лицо Шпеера, кричащего незнакомцу, за спиной которого угадывались самые настоящие серебряные крылья, «Какого черта ты снова натворил?!».

Глухой удар медленно известил девушку о том, что ее висок успешно состыковался с землей.

========== Часть 6. Потерянный ==========

Надежды нет! - вот в этом и надежда!

Ведь безнадежность и дает тебе

Такую величайшую надежду,

Что даже честолюбие робеет

И на нее взирает боязливо. *

Уокер не было ни в библиотеке, ни в саду, ни в кухне, где эти несносные бесы вечно эксплуатировали ее доброту и дар исцеления, приобретенный вместе с выбором стороны. Вики попросту испарилась — лишь черное перо за оранжереей напоминало о том, что еще вчера нежные руки касались прозрачных створок, а легкие шаги — бурой адской травы. Ее энергия исчезла, не оставив за собой даже еле уловимого следа. Двадцать дней он со всем чертогом обыскивал каждый закоулок Преисподней и еще столько же — все небесные гроты. Беглый взгляд на Школу дал понять, что Ребекка, похоже, вернувшая разум, но утратившая могущество Цитадели, не могла утянуть дочь к себе, а исследование водоворота не показало ничего — на землю его Уокер тоже не перемещалась.

В очередной раз напившись глифта, Геральд искал ответы в ледяной корке Коцита. Окончательно растеряв мысли, демон вспоминал всех тех, кто, как и он, утратил ее. Он представлял, как растерянная Мисселина беззвучно шевелит губами, надеясь подобрать слова ободрения, как его ближайший соратник и новый Адмирон Винчесто, в первый же день очарованный Викторией, раз за разом, выбиваясь из сил, продолжает проверять энергию, поглаживая одно из ее черных перьев. Но острее всего перед его глазами стояло уставшее, но светлое лицо смертного мужчины Джима Уокера — ведь он потерял ее еще раньше.

Внезапное озарение белой молнией пробило молочный туман, заполнявший до этого голову демона: по иронии судьбы, именно этот уже давно разбитый горем человек мог подарить новую надежду. В миг вернув разуму холод, Геральд отправился за Энди — паренек из непризнанных был самым «свежим» из людей, а потому хорошо ориентировался в мире смертных.

— Вы хотите найти Вики с помощью души отца? Но разве это возможно? — молодой крылолетчик обеспокоено смотрел на нового Повелителя Тартара. — Я никогда не слышал о такой магии.

— Потому что живешь меньше, чем в погребах отстаивают глифт, — Геральд нетерпеливо дернул своим Вороновым крылом, и холодно взглянул на юного ангела. — Такая связь не прерывается никогда. Кровь всегда остается кровью. Идешь, или нет?

— Да, конечно, — не раздумывая, парень одернул куртку и вызвал водоворот. — Я объясню вам все, что потребуется о своем старом мире, но остаться надолго не смогу.

— Не переживай, твоя стерильная Цитадель и не заметит, что ты шлялся по земле с новым Владыкой Преисподней, — насмешливо бросил демон и шагнул в облачный портал.

Джим Уокер, по обыкновению проводивший свои дни в саду, не заметил, как колыхнулись листья старого клена. Его душа хоть и не обладала силой, что струилась в жилах бессмертных, но была удивительно схожа с той, что принадлежала дочери — такая же спокойная и неторопливая, как широкая река. Невольно вспомнив глубокие синие омуты Виктории, Геральд закрыл глаза. Его Уокер не было рядом всего два месяца, но закаленный веками в адском огне демон рассыпался на части. Ее не было уже два месяца. Сделав усилие и мысленно попросив прощения у Вики, он забрал немного света у Уокера-старшего.

— Что дальше? — нетерпеливо спросил Энди, крутя в пальцах ключи от машины.

— Заводи это безумное устройство. Я чувствую слабый след. Как только мы протянем нить, свободен, — в глазах Геральда вновь синим огнем разгорелась вера — он найдет свою Уокер.

***

И он нашел. Его Виктория стояла в очереди за кофе. Едва окрепшие лучи майского солнца нежно перебирали ее локоны. Быстро сделав заказ, она отошла в сторону и раскрыла книгу. В спокойных движениях не было ни паники, ни горя, ни растерянности — словно она и не теряла свою жизнь. Поборов острое желание пригвоздить ее к стене, вырвать из рук эту чертову книгу, кричать в синие глаза все слова боли, что принесло ее исчезновение, и все слова счастья, что подарили поиски, он укрылся за наспех схваченным меню. За четыре месяца, что он шел по слабой нити, протянутой выкаченными из Тартара силами от души Джима Уокера к дочери, демон, тихо ругаясь себе под нос, объехал полстраны на «безумном устройстве» и, наконец, освоился в дурном мирке и даже попробовал этот самый кофе, оказавшийся на удивление вкусным.

Привыкшему летать бессменному было невыносимо жать на какие-то педали и крутить какой-то руль, но он смирился — даже укрывшись от неготовых к явлению крылатых существ людей, с высоты прослеживать направление четко он не мог. И хоть Геральд не любил бывать на земле, сейчас этот суетной мир стал ему милее всех возможных — именно в нем он нашел свою Уокер. Но мысли о скором возвращении Леди в чертог, были похоронены под двумя легкими шагами: Вики прошла мимо, даже не уловив его присутствия. Девушка, что удалялась в сторону выхода шумной кофейни не излучала силу. Девушка, что закрыла за собой дверь, не имела крыльев. Девушка, что перешла узкую улочку со стаканом кофе в одной руке и грубым кожаным портфелем в другой, не была бессмертной.

«Я не мог почувствовать твою энергию, потому что у тебя ее больше нет.

Адмирон не нашел твои крылья, потому что ты их лишилась.

И сделать такое ты могла только добровольно.

Ты вновь нарушила свою клятву.

Ты сама решила покинуть меня, Уокер».

Каждая мысль, как смертельный приговор, рубила сердце на части, пока Вики скрывалась из виду. Тонкий листок бумаги, что он держал в руках, беззвучно спланировал на потертые плиты пола. Древний демон вновь замер каменной статуей до тех пор, пока уставший за день бариста не растолкал его, торопливо крича про режим работы до одиннадцати часов.

***

Геральд наблюдал за ней издалека еще месяц. Ранняя пробежка, завтрак, лекции, обед, лекции, встреча с коллегами-профессорами, чтение, три бокала в местном баре. Ранняя пробежка, завтрак. Это была и она и не она: девушка, сдержанно улыбавшаяся губами его Уокер, перебиравшая страницы книг пальцами его Уокер, неуверенно шагавшая вечером по кампусу ногами его Уокер была кем угодно, только не Викторией. Она даже отзывалась на другое имя. Глаза, когда-то приковывавшие к себе, не излучали свет, а бессмертный синий кит, что обычно плескался в их водах, не желал показаться наружу, если вообще еще был там.

Геральд не прекращал любить Уокер, но эту безжизненную фикцию, к которой его привела бескомпромиссная нить, возненавидел всей своей почерневшей душой. Однако тянуть дальше не имело смысла, а короткие вести из Преисподней заставляли все чаще думать о водовороте — со стороны Цитадели не доносилось ни звука, что и по мнению Винчесто, и по мнению самого Владыки, было дурным знаком. Логичное решение оставить то, во что превратилась его Уокер, в покое и дать ей прожить свою смертную жизнь, которую та, очевидно, выбрала пока он подписывал приглашения на Церемонию Слияния, глухим гонгом билось в его потухшем сердце. Отчаянье, горечь, одиночество, безнадежность, острая тага сжечь это темное царство кипели в нем все сильнее, пока он, наконец, не выдохнул, решившись на последний шаг.

«Нет, Уокер или как там тебя теперь. У меня есть право посмотреть в твои бездушные глаза последний раз. И тебе придется посмотреть в мои», — разъяренно размышлял он, натягивая подходящую оболочку какого-то профессора какой-то истории, оставленного спать в каком-то городе — он имел право попрощаться.

Геральд увидел ее в углу кабинета какого-то Принстона, рассеянно смотрящую на янтарную жидкость в толстостенном бокале: что-то оставалось неизменным. Она и сейчас не замечает, как обжигающее нечто касается ее губ, пока какой-то бледный ребенок досаждает ей своим душным обществом.

— Мисс Стоунволл, а почему боги испугались людей? Что их напугало настолько, чтобы разделить людей на половины?, — донесся до него слабый голосок смертного.

«Глупый вопрос, мальчик», — подумал демон, неумолимо продвигаясь в сторону угла.

— Отними даже у сильнейшего его часть, его любовь, его смысл, и он перестанет представлять угрозу. Даже бессмертный без любви — ничто. Ведь так, мисс Стоунволл? — ответ срывается с губ непроизвольно, как выдох.

Она медленно поднимает на него свои огромные синие глаза. Казавшиеся издалека потухшими, на долю секунды они вспыхивают прежним сиянием. Где-то глубоко внутри демон видит ее стройный крылатый силуэт, кружащий в стенах чертога.

«Неужели она помнит? Нет, невозможно, потому что это могла помнить только настоящая Уокер», — слабая надежда появляется лишь на миг, чтобы вновь покинуть Геральда. Кто-то треплет по плечу, но он не слышит, ведь кажется, что еще чуть-чуть, и его Виктория бросится к нему на руки, ожившая и вновь бессмертная. Но нет. Она лишь исчезает в темноте незаметно подкравшейся ночи.

— Когда достигаешь цели, понимаешь, что путь и был целью, — бормочет она, задумчиво нарезая круги.

«Если так, то моей целью была смерть, ведь ты меня уничтожила, Уокер»

Наспех выбранная личина какого-то профессора по злой иронии интересна ей куда больше, чем то, что скрывается за несуразным именем в документах. «Что еще за Шпеер? И куда он должен отвезти это жалкое подобие? Что ж, путешествие — не худший способ попрощаться с той, чье лицо носит этот пустой эрзац», — в голове проносятся десятки коротких обрывочных мыслей, пока он сверяется с земными картами, готовясь к их последнему путешествию. — «И какие ей полеты? Она даже ходить не должна, нелепое создание, скрючившееся рядом в этом странном устройствие для пемерещения. Тише, нужно успокоиться и попрощаться с ней так, как заслуживала настоящая Уокер», — убеждает он себя, из последних сил намечая улыбку.

Всегда холодный и успокойный, сейчас Геральд чувствует себя легкой посудиной посреди морского урагана. Испытывая к этому странному созданию все эмоции разом, старается не смотреть, но не может оторвать взгляд. И внезано ненависть, что демон так старательно пестовал в себе последние недели, так же, как и он сам, рассыпалась в прах после первых слов о бетонных обломках, что похоронили ее заживо. Вся боль, что росла и крепла больше полугода с ее исчезновения, выросла тысячекратно, едва она произнесла длинную мучительную фразу, сводящуюся к утрате воспоминаний: она знала, на что шла, но такого все равно не заслуживала даже по адским меркам.

Геральд перебирал в голове истории о бессмертных, добровольно выбравших людской удел, но впервые на его памяти у такого выбора были столь страшные последствия: она не просто отреклась от всего, она потеряла и то немногое, что делает человека человеком — прошлое.

Мисс Элизабет, как теперь называла себя Виктория, и сама, пожалуй, осозновавшая, что с человеком ее роднят разве только руки и ноги, раз за разом на протяжении всех мучительных часов заставляла усталого демона срываться от едва обретенного спокойствия к ярости. Будто чувствуя дрожащую грань, девушка каленым железом выжигала на сердце горький вопрос «Вы женаты, Альберт?».

«Я должен был до конца своего бессмертия держать твою нежную руку в своей. Я хотел, стоя перед льдами Коцита, поклясться Создателю принять смерть за тебя, вдохнувшую в меня жизнь»

Теперь они стоят, словно у могилы, на берегу этой лужи, прощаясь навсегда: двое незнакомцев, один из которых все забыл, а другой будет помнить вечно.

Внезапно мягкий порыв ветра принес уже знакомую энергию. Оба обернулись. Она не узнала даже Первого бессмертного, из духа которого родилась тысячелетия назад. Но это не важно. Важно другое.

— Какого черта ты снова натворил? — под глухой стук тонкого тела о землю, древний демон бросился на первого ангела Эсидриэля.

========== Часть 7. Последняя жертва ==========

Пустота ожила, обволакивая ее хрупкое тело своими мягкими крыльями. Одно за другим воспоминания проносились в ее голове тысячами падающих звезд. Вот она падает в бесконечную пустоту, беззвучно крича: каждое черное перо с невыносимой болью исчезает, оставляя после себя лишь холод и сожаления. Секунды или века проносятся перед ее высохшими глазами — она больше не может плакать, она больше не может дышать, она не может уже ничего. Читая в адской библиотеке о падших, Вики и в самых горьких фантазиях не могла представить, что это настолько больно, и уж точно не планировала проверять страшный ритуал на собственном примере. Но в этот миг, разрываемая на части, теряющая все то, что так любила сама, все то, что так любил ее Геральд, она не жалела. Бесславное и жалкое существование, что было теперь ей уготовано, без сомнений стоило даже самого незначительного шанса на его спасение: она умрет через пять или пятьдесят земных лет, он он по-прежнему будет вечен.

Вот она лежит под сотней серых обломков, наблюдая, как на ее окровавленную неестественно изогнутую руку бережно опускается последнее из черных перьев: видимо, она умрет сейчас — пожалуй, не худший вариант.

Уокер прикрыла глаза, вспоминая любимый образ: голубой огонь в глубине, сильные руки на ее талии и легкая ухмылка, говорящая больше тысячи слов — единственным, кого она хотела видеть перед окончательной гибелью, был он.

Внезапный порыв ветра поднял бетонную пыль и чье-то осторожное прикосновение сняло отупляющую боль. Подняв глаза, Уокер с удивлением поняла, что смотрит в свои же, но постаревшие омуты.

— Здравствуй, дитя мое, — Эсидриель склонился над ее искалеченным телом, мягко вытащил его из-под обломков и положил голову Вики себе на колени. — Зачем ты пала?

Синие глаза Первого бессмертного были полны горечи, но Уокер уже не смотрела в них. Потерявшее все, она просто выла в обнимавшие ее руки: «пала» — это слово, произнесенное вслух, наконец, принесло ей осознание беспросветной тоски, что теперь станет ее бессменным спутником. Да, она пала — по-настоящему прыгнула в пропасть и отреклась от всего своего естества. Пала, оставив лучшее позади.

— Заберите их! — прокричала изломанная девушка подол туники ангела. — Умоляю, заберите их. Я не хочу помнить.

— Я могу убрать каждое твое воспоминание, но боль останется, — тихо проговорил он, не прекращая поглаживать ее слипшиеся в крови волосы. — А новые, что я вложу в тебя, не принесут счастья, дитя мое.

— Неважно. Просто уберите, иначе я не вынесу, — Вики приподняла голову и вновь взглянула в глаза своему названному отцу. — Сделай это для меня.

— Что ж, — печально улыбнувшись, произнес ангел, словно читая приговор. — Я забираю твои воспоминания, Виктория Уокер, падшая на землю и отрекшаяся от бессмертия и крыльев.

***

Девушку вновь поглотила оглушающая темнота. Она не знала, как долго тонет в этих тяжелых водах, пока не услышала знакомый голос, доносившийся словно издалека.

— Ты выходишь, едва мы появляемся, просишь у нее прощения и при этом говоришь, что не знаешь, что именно с ней произошло? Не будь ты собой, я бы тебя даже слушать не стал, — Геральд говорил медленно и угрожающе тихо.

Час назад древний демон перенес ее бездыханное тело с улицы в этот незнакомый дом и бережно уложил на широкую мягкую софу, сев с краю. Холодные пальцы Геральда неосознанно поглаживали ее растрепавшиеся локоны. Виктория, не решаясь открыть глаза, вдруг вспомнила, как он, разъяренный и уставший, вез ее на человеческом транспорте сюда и мимолетно улыбнулась — он был готов выполнить любую просьбу даже понимая, что она его уже не знает. Внезапно обрушившийся поток памяти смешался с последними месяцами безумия. Обе личности, что жили в ней, пытались найти хоть какую-то точку опоры для того, чтобы не начать войну в измученном разуме. Уокер сконцентрировалась на том единственном, что любила и до и после своего презренного падения — девушка воскресила в памяти голубой огонь, что неизменно согревал ее и на Небесах, и в Преисподней, и на земле.

— Геральд, — еле слышно пробормотала Вики, нащупав его широкую сухую руку.

— Она просыпается, мой дорогой демон. Как я и говорил — ее память снова с ней, и, надеюсь, теперь мы оба сможем узнать, почему столь сильное и прекрасное создание избрало путь безумия и смерти, — ровный голос Эсидриэля заставил Уокер несмело приоткрыть один глаз.

Геральд действительно недвижно сидел рядом, невидящем взглядом блуждая по ее побелевшему лицу. Первый бессмертный спокойной стоял у окна дома, каждая деталь которого сквозила ангельской мощью — очевидно, с их последней встречи ангел сменил снега на озера.

Неловко приподнявшись, Вики облокотилась на грудь своего демона: даже без утраченной энергии она чувствовала, что пора начать говорить — в противном случае копившийся внутри него взрыв боли и отчаянья был неизбежен.

— Я расскажу тебе все, но сразу после ты вернешься назад. Здесь ты быть не должен, — сказала она и медленно встала, облокотившись на белый резной стул, что стоял напротив.

— Это уж я решу сам. Что-то же я должен решать в конце концов? — губы демона дрогнули в кривой усмешке. Тонкая грань, на которой он балансировал последние дни, вот-вот должна рассыпаться в ничто, и он уже ничего не мог с этим поделать, но продолжал последних сил сохранять остатки самообладания.

Виктория села, обвив ногами спинку стула и положила подбородок на гладкую перекладину: привычный способ передачи воспоминаний был ей уже недоступен, а потому пришлось делать то, чего она так старалась избежать — пересказывать последние события вслух.

— Самой большой неожиданностью в моем падении, кроме боли, конечно, стало время… Если я все правильно поняла, — на миг она повернула голову к старому ангелу и под утвердительный кивок, продолжила. — Я очутилась здесь в разгар катаклизма, что вызвала буря Последнего оружия. Грубо говоря, я была в двух местах одновременно — пока ты вытаскивал меня из Небытия там, я пробивала своей спиной камень здесь…

— Уокер, не сочти за грубость, но сейчас мне куда интереснее узнать, почему ты пала, а не как именно, — демон начинал выходить из себя и уже тяжело дышал. — Ты оставила всех, не сказав ни слова. Объясни лучше это, а не шутку, что с нами сыграло время.

Девушка опустила глаза — он знал все ее наивные уловки лучше нее самой.

— Что ж. Предупреждаю, тебе не понравится то, что ты услышишь, — голос Уокер стих окончательно и она печально взглянула в его ледяные голубые осколки и начала свой рассказ. — Ты ошибся, отпустив Сатану — проявленное милосердие не было принято с благодарностью.

***

Уокер по обыкновению читала в своей любимой оранжерее в ожидании Геральда, когда тихий шелест обдал ее странным даже для Преисподней холодком. За спиной выросла угловатая тонкая фигура и на плечо Вики легла костлявая ладонь. Обернувшись и подняв голову, всегда рассудочная и спокойная, она не смогла сдержать крик — перед ней, словно сама смерть, стоял высохший Дьявол.

— Что,напугал, милая? — В глубине алых глаз Сатаны плескалась довольная усмешка. — Не бойся, я пришел, чтобы предложить тебе лучшую сделку в твоей жизни.

Чем дольше Дьявол говорил, тем слабее становился свет в глазах Вики. С каждым словом, что выплевывал его искривленный рот, она все отчетливее понимала — это не сделка, это ультиматум. В свойственной ему одному легкой манере бывший Владыка Преисподней, наслаждаясь каждым неровным вздохом новой Хозяйки его прежних чертогов, в красках описывал свой не терпящий возражений план.

— Знает ли наша свежеиспеченная демоница главный закон равновесия? — Сатана откровенно смеялся, растягивая мучительные паузы. — Равновесия не существует. Цитадель всегда будет стоять выше: это понимают и пуховые куры, и самые мелкие бесы, и даже ты, где-то в глубине своей мелкой душонки. Единственный, кто этого не понимает — твой новый Повелитель. Приняв бразды, заняв трон, мой старый друг не заметил слона в комнате — Ад не имеет права процветать. И чем выше вы, так трогательно держась за руки, поднимаете эти руины, тем сильнее напрягаются нервные ангелочки, не привыкшие играть на вторых ролях. По иронии вы уничтожили единственного, кто мог договорится — я изгнан, а мой Адский стол разрушен… твоими стараниями… — Сатана бросил на Уокер маниакально радостный взгляд и продолжил зачитывать смертельный приговор. — Первый Всадник, в отличие от твоего покорного слуги, никогда не согласиться на перемирие, что дает жизнь этому чудесному Миру. Он вновь вызовет голубой огонь и будет жечь всех и вся, защищая свои новые владения и свою обретенную любовь, — улыбаясь, Дьявол вбивал один гвоздь в крышку гроба Геральда за другим. — И все сгорит, моя милая. Первой — твоя чудная альма-матер со всеми крылатыми друзьями, затем рухнут границы Рая и Ада, а после потухнешь и ты — ведь каждая бессмертная душонка здесь знает о его главной слабости. И вот когда ты, уничтоженная трубами Цитадели, не в силах дать отпор, ведь то единственное, что давало преимущество, давно похоронено в Небытии, падешь к его ногам, обезумевший Владыка сожжет Рай, выкачав весь Коцит. И за Раем падет Ад.

— Что же вы предлагаете? — окаменевшая от правоты своего врага Уокер медленно поднялась с каменной скамейки, на которую тут же закинул ноги Сатана.

— Ты, моя милая демоница, отречешься от бессмертия, сбросишь свои чудные черные пёрышки и покинешь его. Только так у него будет шанс не обезуметь от вида твоего искалеченного ангельскими копьями тела, и не похоронить нас всех. Война неизбежна, мое славное дитя. И ты в ней — главный козырь врага.

— Я не стану, — еле слышно ответила Уокер, не поворачивая голову в сторону своего странного гостя. — Я не покину его, вы знаете. Так для чего вы рассказываете мне все это?

— О, а вот тут-то мы и подходим к самому сладкому — к сделке с Дьяволом! — Сатана откровенно веселился, наблюдая за запутавшейся и разбитой бессмертной, той, что одновременно восхищала и вызвала жгучую ненависть. — Ты принесешь клятву, а я спасу твоего Владыку в самый темный час. Взамен на твое великолепное падение, я сохраню эти миры, сделав то, что умею лучше всего — договорюсь и с пуховыми курами из Совета, и с новыми Адмиронами Ада. Да, твой Повелитель будет разбит, но он выживет. Да, ты больше не увидишь это чудесное место, но оно выстоит. Ты будешь оплакана, но слезы высохнут и вечность притупит боль. Эта любовь уже однажды едва не стоила всем жизни, и теперь история повторится. Выбирай, малютка Уокер, что ты еще готова сделать ради него? Цитадель уже точит свои копья, а ведь я могу и помочь белокрылым, рассказав о самых тонких местах своих прежних владений. Так готова ли ты поставить на кон весь мир?

— Что я должна делать? — Виктория вернулась на скамейку и, наконец, прямо взглянула на Дьявола. Только сейчас она поняла весь смысл, что вкладывают в это имя — чистое зло, несущее абсолютное отчаянье.

— Слушай внимательно, милая, — Сатана внезапно посерьезнел и накрыл ее холодные руки своими.

— Я, бессмертная Уокер, добровольно отрекаюсь от вечности и крыльев, — медленно и тихо шевелила губами Виктория, эхом повторяя клятву. — Моим спутником станет одиночество, моим будущем — Ничто, моим прошлым — боль.

«Только выживи, мой Геральд»

========== Часть 8. Последствия ==========

На скромный дом уже давно опустилась ночь, но никто из них не заметил наступления темноты. Уокер, окончившая рассказ и заново пережив каждый миг нестерпимой боли, устало сидела, еле шевеля кончиками пальцев. Эсидриэль задумчиво поглаживал невесть откуда взявшегося дикого кота. Геральд невидяще смотрел перед собой, изредка прикасаясь к переносице и вискам, будто надеясь, что все происходящее — лишь дурное видение. Они вновь оказались здесь, втроем: первый ангел, древний демон и пограничное создание — не человек и не бессмертная. Втроем накануне Конца.

Наконец, уставший Владыка прикрыл потухшие глаза, медленно встал и направился к выходу. Пробужденная его движением Вики было хотела пойти следом, но теплая рука Эсидриэля по-отечески легла на ее плечо. «Оставь его наедине с собой», — говорили глаза вечного ангела. Кивнув, скорее себе, чем ему, она переместилась на ковер перед на этот раз пустым камином и вгляделась в почерневшую кладку. Первый бессмертный, так и не сказав ни слова, взглядом разжег спокойный огонь, но холод, что уже почти год жил внутри Виктории, стал ощущаться лишь сильнее — возвращенные воспоминания не принесли ничего, кроме новой боли.

— Выходит, все было зря, — наконец, бесцветно пробормотала девушка, зябко поежившись. — Все это время он искал меня здесь вместо того, чтобы готовиться к нападению.

— Речи Дьявола сладки, дитя мое. Они туманят разум даже сильнейших бессмертных, и твоей вины в том, что ты решилась на такой отчаянный шаг, не посоветовавшись ни с кем, нет… — мягко произнес опустившийся рядом ангел. — Он бы нашел другой способ отомстить своему Первому Всаднику, лишив самого дорогого.

— Что ж, теперь во мне нет никакой ценности, — горько улыбнулась Вики. — Я давно не оружие, даже не бессмертная, и уж точно не козырь Цитадели, ведь я больше не его единственная слабость. Он никогда не простит меня.

Все слезы, что были в ней, давно иссякли. Отголоски Элизабет Стоунволл, созданной Эсидриэлем среди руин, было начали тихонько выть от осознания безвыходности и полной опустошенности, но вернувшаяся Виктория Уокер быстро подавила все внутренние порывы. Она заслужила всю эту боль, но «слезы не красят ни человека, ни бессмертного». Она предала того, кто когда-то произнес эти слова, но его мысли все еще жили в ней. Уокер не сомневалась — Геральд уже не вернется, ибо все в этих стенах для него было мертво, а потому, вяло подхватив сумку, купленную накануне своей мечтательной версией, пошла в сторону лестницы. Эсидриэль предупредил ее о своем уходе, но она уже не слышала его тихий голос. Вики вновь накрыла пустота: обещание, данное Сатане, исполнилось — ее будущим стало ничто.

***

Девушка рассеянно переодевалась в ту самую «приличную» пижаму, думая что ей делать утром, когда свет разгонит тьму и перед ней раскинется лишенная смысла дорога в никуда. Она могла бы вернуться в Принстон или поселиться неподалёку от отца, украдкой наблюдая за его пчелиным царством, но это было лишь временным решением. После того, как второй отец вернул ей память о мире, где она когда-то сражалась и любила, земная жизнь казалась Вики блеклой кинолентой, что постеснялись сжечь и тихо похоронили в темном углу. Да, Дьявол определенно знал, за какую именно струну нужно дернуть, чтобы лишить ее разума и отнять контроль: да, она была единственной слабостью Геральда, а он — ее.

Она не знала, сколько времени прошло, но темнота все еще стояла за окном, укоризненно вглядываясь в ее потухшие глаза — только теперь она понимала, насколько страшную ошибку совершила, и какое будущее ей теперь уготовлено в наказание за слабость. Лишь когда легкое дуновение теплого ветра вывело ее из тяжелых раздумий, Вики осознала, что продолжает стоять у окна в одной пижамной рубашке, держа второй элемент комплекта в руке. Обернувшись к источнику, она наткнулась на внимательный взгляд голубых огней.

Геральд изучал ее черты так, делал это всегда — мягко и спокойно, словно касаясь. На миг Виктории показалось, что предыдущие события были лишь страшным сном, но бессмертные их не видят. Они стояли в абсолютной тишине: он не отрывая глаз, она — не смея дышать. Единственной причиной его возвращения, как думала девушка, было лишь желание попрощаться с ней навсегда, завершить проделанный вместе путь. Они встретили друг друга, когда она была обессиленным человеком, а он — разочарованным в мире демоном, и сейчас, как тогда, она была лишь слабой тенью, а он — опустошенным бессмертным. Их круг, наконец, замкнулся. Не решаясь отвести глаз, он стояла, не шелохнувшись, перед древним демоном, первым и главным в своей жизни. Любое слово было бы лишним, и она просто ждала, когда он повернется к ней спиной и навсегда покинет ее жизнь, забрав с собой весь свет этого мира. Но Геральд все стоял, согревая голубым пламенем ее лицо, и когда Уокер поняла, что больше не выдержит, он одним внезапным твердым шагом оказался рядом и спокойно накрыл ее губы своими.

Осторожно касаясь лишь кончиками пальцев, нежно очерчивал ее скулы, губы, подбородок. Единственный несмелый шаг, что она себе позволила, вновь пробудил бушующее зарево в его глазах — и вот сильная рука сжимается вокруг ее талии, притягивая и давая опору внезапно потерявшему всякий вес телу. Геральд медленно покрывал ее шею поцелуями, спускаясь к тонким ключицам, которые она так и не успела прикрыть верхней пуговицей. Нежный шелк, не выдержав удивительной силы, упал к ее ногам, за рубашкой последовали и штаны, что она, наконец, выпустила из рук. Тишина накрывала их мягкими волнами, позволяя слышать лишь один звук — слитое в унисон биение сердец. Робкими пальцами, все еще не веря в происходящее, Виктория осторожно освободила демона от «шпееровского» пиджака, следом за ним невесомо слетела и плотная черная футболка — перед девушкой вновь стоял ее белый идол. Завороженная, она потеряла счет времени, любуясь сильными руками и косыми мышцами живота, а он и не торопил, давая ей возможность невесомо касаться горячей кожи, убеждаясь в реальности этого мига. Наконец, тонкие пальцы прочертили ровную линию от пупка к ремню брюк: тот, гремя массивной пряжкой, упал на холодный паркет, но этот звон никто не услышал.

Геральд бережно, словно хрупкий сосуд, поднял ее и усадил на подоконник, и длинные ноги тотчас обвили его талию, зажимая в стальное кольцо — все пути к отступлению перекрыты, а все мосты сожжены. Намеренно растягивая каждую секунду, пересохшими губами демон провел невесомую дорожку по ее руке к шее, нежно касаясь ладонями бедер. Он, казалось, и сам не верил, что сейчас перед ним сидит его Уокер — настоящая, живая, теплая. Окончательно Геральда убедил еле слышный стон и дрожание ног, что продолжали сжимать его бёдра, переплетаясь за спиной. Кружевное белье было уничтожено быстрой голубой искрой, высеченной из пальцев, от которой по телу Виктории прошла еще одна неуловимая волна. Медленно, играя со временем и остатками самообладания, демон сделал первое спокойное движение, проникая сразу до конца. Замерев, он притянул ее губы к своим, и, не торопясь, продолжил. Древний, познавший за века каждый способ получения плотского удовольствия, лишь с ней понял, что значит слияние двух душ. И сейчас, вновь прикоснувшись к стройному телу, он понимал, что сколько бы раз она не падала, сколько бы раз она не теряла свои крылья, ее дух оставался неизменен. И каждой своей бессмертной клеткой Геральд чувствовал, что этот дух по-прежнему принадлежит лишь ему.

Воздух вокруг них уже начинал вибрировать, когда Виктория резко напряглась и обмякла на холодном дереве широкого подоконника, продолжая вжиматься в него изо всех сил. Подхватив лёгкое тело, не разрывая священное единство поцелуя, он перенес ее на широкую кровать в углу и бережно уложил на серые простыни, отливавшие серебром в свете холодных звезд. Невольное воспоминание перенесло его в уже далекое прошлое старого поезда, когда он так же смотрел на ее обнаженные плечи, из которых волнами струились ее волшебные крылья, подаренные первым бессмертным. Как тогда, сейчас он оказался парализован и лишен разума лишь одним взглядом ее синих глаз.

Нежность теплой летней ночи была потеряна — теперь, пожираемый изнутри всеми огнями Преисподней, он, едва не рыча, резко и бескомпромиссно овладевал ей, словно верил, что мощь, которую он вкладывает в каждое глубокое движение, вернет их в тот поезд, где они впервые познали самую могущественную силу, забыв и о запрете, и о надвигающемся конце света. Сжимая ее разметавшиеся русые волосы в сложные узлы, едва не срываясь на стон, Геральд все отчетливее понимал, что не имеет права потерять ее снова.

Не теперь, когда нашел с таким трудом.

Никогда.

Последний резкий толчок вызвал новую волну дрожи и вот уже они оба, еле дыша, лежат рядом, словно только что очнулись от векового сна и, наконец, увидели мир.

Успокоив воскресшее сердце, Геральд привлек ее к себе, крепко прижимая обнаженное тело. Голова Уокер покоилась на широкой груди. Они не хотели нарушать тишину, но груз пережитого невозможно было сдерживать дольше.

— Как ты мог простить меня? — еле слышно спросила она, не шевелясь.

— Я не мог не простить, — спокойно выдохнул демон, целуя ее макушку. — Ты нарушила свою клятву, но, по сути, меня ты не предавала. Хотя я все еще зол — я же учил тебя взвешивать сложные решения, а не совершать необдуманное и непоправимое.

— Прости, — прошептала она, закрывая глаза.

— Повторяю, Уокер, ты меня не предавала, хотя и расстроила. Предпочла довериться Дьяволу, даже не удосужившись обсудить его угрозы со мной, и приняла решение за нас обоих. Но, раз уж так вышло, разбираться с последствиями тоже будем вместе.

— И что мы будем делать?

— Мы будем, Уокер, — за все время, что она была рядом, Геральд не никогда не произносил этого банального слова на букву «л», предпочитая выражения куда значительнее.

— Я не смогу вознестись, а ты не можешь покинуть Преисподнюю, это твой дом, — осторожно повернула голову девушка, смахивая с лица разметавшиеся пряди.

— Мой дом там, где ты, — спокойно отрезал Геральд, поглаживая ее плечо. — Я все улажу.

Вики на миг потеряла не только дар речи, но и, кажется, навык дыхания: он не только простил ее за свершенное, проведя многие месяцы в ненавистном ему мире, ища ее след, хотя она и не думала теряться, но и не задумываясь принял решение, на которое у нее самой сил не хватило — демон выбрал их.

— Но война? — Вики смогла выговорить только два слова, все еще пытаясь осмыслить его невероятный поступок.

— Пусть и неоправданная, но все же удивительная жертва, что ты принесла, не должна быть бессмысленной. Я сделаю то, на что, по мнению Сатаны, не способен. Я договорюсь с Цитаделью. Войны не будет, — он продолжал говорить ровно, будто читал ей перед сном одну из старых адских сказок. — На мое место встанет Винчесто — он умен, рассудителен, и сможет поднять Преисподнюю так, чтобы не провоцировать новые конфликты с Советом. А я буду ждать тебя после этих забавных лекций со стаканом этого вашего кофе. Буду возить на этой железяке по самым прекрасным местам мира. А потом мы состаримся и умрем, лежа так же, как сейчас. Да, ты все решила сама, поверив в Дьявола, хотя должна была верить в меня. Но больше ты так не ошибешься, потому что отсюда, — он обвел взглядом комнату, внутрь которой уже начинали пробиваться первые рассветные лучи. — Бежать уже некуда.

========== Часть 9. Сочувствие демона ==========

Бывший серафим яростно сжимала в кулаке тонкий клочок пергамента, принесенный пару минут назад черной птицей с опаленными перьями. Сухие слова, выведенные аккуратным строгим почерком, словно десяток пощечин прошлись по ее белым щекам, возвращая давно утраченный румянец. Ребекка Уокер ожидала любого ответа на письмо, отправленное несколькими днями назад в Преисподнюю, кроме того, что получила. Она даже была готова к тому, что Вики предпочтет сохранить молчание после всего, что случилось у Леса Небытия, когда ослепленная безумием мать была готова положить ее, единственное дитя, на алтарь войны. Ребекка Уокер была готова ко всему, кроме «С прискорбием сообщаю, что леди Виктория исчезла. Уверяю, что Владыка и весь легион чертога ищут ее неустанно и, надеюсь, вскоре найдут. Искренне ваш Адмирон Винчесто».

В который раз она убедилась в том, что была права: чертов демон не смог защитить ее дитя — главное, что осталось в этом мире. Чертов демон извратил дух ее маленькой Вики, обратил во тьму, лишил воли и, как вишенка на торте, потерял. Чертов демон скрыл от нее, от матери, самое страшное известие. И чертов демон должен за это заплатить. Плевать, что Совет больше не даст ей поддержку: она растерзает его голыми руками, сожмет в кулаке его черное сердце и раздавит. Она его уничтожит.

Снедаемая яростными мыслями, представляя в самых ярких деталях скорую расправу над новым Владыкой Преисподней, она разъяренной фурией неслась по светлым коридорам, отбрасывая едва окрепшими светло-серыми перьями обескураженных учеников в стороны.

Все эти дни, окрыленная надеждой на прощение и примирение, она только и делала, что медленно прогуливалась по вечно зеленым мягким травам, держа под руку Мисселину, и слушала неспешные рассказы о подвигах своей Вики. С каждой историей она все больше и больше укреплялась в мысли, что дочь, несмотря на отцовское воспитание, выросла ее улучшенной копией — сильной, спокойной и рассудительной. Словно впервые раскрывшись, всегда каменная Ребекка дрожащей рукой прикасалась к золотому знаку: два скрещенных крыла с выбитыми инициалами «В.У.» — первая непризнанная, победившая индивидуальном полете на длинную дистанцию.

«Неужели вы не знали, что Вики так хороша в полетах?» — спрашивала Мисселина и печально опускала взгляд, услышав позорный ответ.

Всегда безучастные глаза расширялись: тонкий пергамент с ровными доселе неизвестными символами — единственная бессмертная, которая смогла создать новую руну силы — руну перехода в Небытие.

«Ваша дочь действительно была лучшей студенткой из смертных, что учились в этих стенах», — улыбалась лебединая принцесса, но мгновенно темнела, замечая слезы злого сожаления в янтарных глазах бывшего серафима.

Нет, не только невероятная сила, вложенная по случайности в хрупкое тело, дала такое могущество — то был результат нечеловеческого упорства, свойственного лишь тому, кто знает, в чем его цель. Виктория Элисон Уокер не только выросла, но и переросла любое достижение своей знаменитой матери, подарив каждому непризнанному, что когда-либо ступит на бессмертные земли, надежду на славное будущее, веру в свои возможности и стремление показать любому, кто сомневается, что люди — не бледные копии небожителей. Да, Виктория действительно была лучшей. И она была ее дочерью. Дочерью, которая исчезла, так и не услышав материнское «прости».

Красная подрагивающая дымка портала в ад, мерцающая вдалеке, придала Ребекке Уокер еще большую решимость, и горе утраты, что плескалось внутри, окончательно переродилось в гнев. Она разочаровала своего ребенка, напугала и чуть не уничтожила. Она давно забыла законы материнства, но сейчас, движимая первобытной животной яростью, знала, что разорвет любого, кто причастен к горю ее дитя: такая связь не прерывается никогда — кровь всегда остается кровью.

***

— Где он? — стальные ноты разлетелись под каменными сводами чертога Преисподней.

Усталый Винчесто, стоявший за большим столом, заваленным картами трех миров, невидящим взглядом скользнул вглубь залы, и чуть было не потерял равновесие, когда из темноты на него спланировала фурия.

— Серафим Ребекка, что вы здесь делаете? — оторопевший Адмирон сделал шаг назад, оценивая степень вреда, что эта решительная в своем стремлении растерзать каждого, кого увидит, дама может причинить. Заметив бледно-серые пёрышки за спиной, демон на миг успокоился — слухи не врали и Совет действительно лишил ее поддержки Цитадели. Но янтарные глаза, в глубине которых плескалось достойное самых глубоких кругов ада пламя, вновь заставили его собраться — с Советом или без, эта бескомпромиссная полубезумная чертовка всегда могла доставить массу неприятностей. Особенно, в таком состоянии.

— Я пришла за ним, — сквозь зубы процедила Ребекка, указывая взглядом на пустующий трон. — Спрашиваю последний раз. Где?

Адмирон уже сотню раз успел пожалеть о своем внезапном порыве ответить на предназначавшееся Виктории письмо, что одиноко лежало на ее подушке, укоризненно поглядывая на каждого обитателя чертога, что приходил в спальню госпожи для ежедневной проверки, наивно надеясь, что она может вернуться также неожиданно, как и исчезла. Он не должен был читать нервные строчки, выведенные рукой вставшей на путь искупления Ребекки — мольбы и объяснения, что та адресовала своей дочери, пробудили в нем доселе невиданное сочувствие и печаль. И вот сейчас перед ним стояли последствия опрометчивого решения, принятого на несвойственных демонам его уровня и возраста эмоциях.

Вокруг Ребекки уже начал раскачиваться воздушный водоворот — эта бестия определенно потеряла не все силы, что были даны ей Цитаделью, и судя по маниакальной решимости, с которой шептала древнее заклятые «Небесного шторма», была готова использовать все без остатка, карая тех, кто не смог защитить ее дитя. Холодная кукушка переродилась яростным серым лебедем, готовым на все ради потерянного птенца.

— Я здесь. — ровный голос и колыхание голубого огня возвестило о возвращении Владыки. — Успокойся, Ребекка. Она в безопасности. — Геральд медленно поднялся по мрамору ступеней и опустился на свой трон. Ничто не выдавало в нем прежнего безумного горя, лишь черные крылья едва дрожали, выдавая накопившуюся усталость.

— Тогда где она? — воздушные водовороты вокруг незваной гостьи успокоились, но пламя продолжало бушевать в янтарных глазах, предупреждая о готовности разнести весь чертог из-за любого неосторожного слова.

Винчесто было решил тактично удалиться, однако был остановлен тихим голосом Повелителя.

— Адмирон, останьтесь. Новости, что я принес, касаются вас не только как моего друга и советника, но и как преемника, — Геральд повернул голову к Ребекке. — Виктория в безопасности, но мы на пороге войны. Поэтому попрошу вас выслушать меня до конца.

***

Слушая ровный голос демона, Ребекка чувствовала, как остатки сил покидают ее: едва обретенная надежда на встречу с дочерью оказалась похоронена. Как ее прекрасное дитя, чьей судьбой должна была стать прекрасная вечность, могло сгинуть в пропасти? А главное, ради кого? Ради адского пса! Нет, все же они были совсем непохожи: Ребекка всегда знала, что никогда не пожертвует собой ни ради одного, ни ради миллиардов. Но вопреки всему, осознание этой разницы, что подобно пропасти разделяла их, не разъярило каменную статую Уокер. Впервые за всю свою бессмертную жизнь она оказалась по-настоящему разбита. Мог бы кто-нибудь подумать, что не болезненная потеря золотых крыльев и не позорный проигрыш у Леса Небытия, и даже не унизительная отставка из Совета уничтожат эту непробиваемую женщину и заставят обессиленной и разбитой пасть на колени? Это было невозможно, но сейчас железная Уокер лежала посреди адского чертога, корчась на каменном полу у трона ненавистного Владыки, и рыдала, потому что теперь она точно потеряла все.

Ей было плевать на чертовых демонов, ставших свидетелями этой слабости. Ей было плевать на разметавшиеся платиновые локоны, что покрылись пылью и копотью Тартара. Ей было плевать на все три мира. Ей впервые было плевать даже на себя саму. Но только не на Викторию, уже второй раз так отчаянно пожертвовавшую собой ради этого недостойного бытия. Виктория… Имя дочери обдало отчаявшуюся душу ледяным воздухом.

Ребекка Уокер не была бы собой, если бы не нашла силы встать и, с вернувшимся бесстрастием, холодно посмотрела на Геральда. «Думай, думай, думай», — чугунным молотом бились внутри мысли, затягивая напряженную паузу в дрожащий узел.

Сам же Владыка смотрел на эту удивительную бессмертную, пытаясь понять, что именно происходит в ее голове. Перед ним стояла уже не та обезумевшая бессмертная, что всеми правдами и неправдами пыталась увеличить мощь Цитадели ценой души собственной дочери. Ребекка Уокер вновь стала собой — всегда непредсказуемая и неизменно жестокая. Быть может, она уже продумывает план жестокой расправы над тем, кто, вопреки клятве, не смог сберечь ее дитя. Или решает, как залить Преисподнюю кровью всех демонов в отместку за неизбежную и скорую смерть, что ждет ее единственную дочь. Или внезапные и такие несвойственные железной Уокер-старшей потоки слез — лишь хитроумный спектакль, и через миг она проткнет его сердце ангельским копьем и, неся на вытянутой руке его голову, как знамя, вернется в свой Совет. Из раздумий Всадника вывели угрожающее тихие слова.

— Вставай, демон, и тащи сюда своего красноглазого приятеля. Дьявола нужно найти и перенести на землю, — не терпящая возражений сталь прорезала густой воздух.

— И что ты собралась делать? — бровь Геральд изогнулась, а в уставшем голосе появилась нотка заинтересованности.

— Я сделаю то, должна была сделать уже давно, — казалось, что холоднее говорить было уже нельзя, но Ребекка развенчала этот миф. — И то, что не по силам никому. Я спасу свою дочь.

========== Часть 10. Возрождение ангела ==========

— Пресвятое дерьмо, — Ребекка брезгливо поморщилась, войдя в темный сырой грот, где, как считали Адмирон и Владыка, обитал сверженый Сатана. — Как низко пали бессмертные!

— Полно тебе, маленькая серафима, — из тени алым всполохом сверкнули красные глаза Дьявола. — Ниже твоей чудной дочурки мало кто падал! — растянув тонкие губы высохший отшельник обнажил идеальные белые ряды зубов. — Что, прикусила язычок, милая?

Торжествующий смех глухим эхом разнесся под сводами пещеры, но быстро стих, стоило из-за плеча Ребекки появится мрачному Геральду. Смерив старого друга взглядом, которым, казалось, можно уничтожить легионы, новый Владыка вышел на вперед и молча протянул Сатане тяжелые наручники, отливающие свинцом. Обитатель грота слегка наклонил голову, обретя удивительное сходство с облезшим грифом и, наконец посерьезнев, уставился на странную пару гостей.

— Всадник, для чего этот спектакль? Заточить ты меня не сможешь, место занято, убить — по тем же причинам. На твоем месте я бы готовился к славной бойне — я уже чувствую, как за горизонтом гремят семь труб, — улыбка сползла с лица Дьявола, вернув прежнюю снисходительную гримасу. — Не печалься, она пала не зря, к тому же, ты всегда можешь последовать ее примеру: помнится, одно время тебе нравилось на земле — столько войн, распрей… Да, Ганнибал, ты найдешь себе занятие и там.

— Я ничего не собираюсь с тобой делать, — после недолгой паузы тяжело выдохнул Геральд и кивнул на серокрылую серафиму. — Это она хочет с тобой поиграть. Не трать время, тем более, что его действительно мало. Трубы уже поют, в этом ты прав.

— Что ж, играть я люблю, — старый черт усмехнулся и защелкнул на запястьях оковы, стреляя алыми искрами в медленно белеющую от ярости Ребекку. — До сих пор наслаждаюсь результатом последней партии!

— Партия еще не окончена, — борясь с желанием размозжить гладкую голову давнего врага о стены пещеры, прошипела она. — Идем, смрадное отродье.

— Какие жестокие слова, Серафим Ребекка! — картинно охнув, Сатана пошел к выходу, изредка оборачиваясь и скалясь, скрывая за пугающей улыбкой едва уловимое беспокойство — какой бы безумной дрянью она не была, достигнутых ей высот без мозгов и стратегии не занять, а значит, ангельская тварь припрятала какой-то козырь в рукаве.

— Да, Дьявол, ты прав, — услышав его мысли, вскинула подбородок Ребекка, крепче сжимая в руке заточенное до золотого сияния копье последнего архангела. — Я постараюсь тебя удивить.

Накалившееся молчание прерывали лишь тихие шаги, ведущие странную троицу к свету. К Виктории, что терпеливо ждала своего Владыку в доме у озера.

***

Уокер-младшая отрешенно водила пальцами по глади воды, всматриваясь в неровное отражение: синие глаза ожили, но их бессменный обитатель, казалось, отказывался появляться на поверхности — в смертном теле нет места бессмертному духу. Со смесью глубокой горечи и тихой радости она размышляла над тем, как теперь пройдет ее жизнь — идея остаться в Принстоне, поддержанная Герольдом, ей и нравилась и не нравилась одновременно: девушка сомневалась, сможет ли продолжить преподавание, вернув память и окончательно избавившись от личины полубезумной Элли Стоунвол с ее неуемной тягой к бурбону. Тратить время, которого и так мало, на лекции и бессмысленную болтовню с незнакомыми ей людьми? Нет, она не останется там. Она проведёт каждую минуту, что ей еще отпущена, сжимая крепкую сухую ладонь своего демона, бесконечно моля о прощении за столь глупый поступок, что лишил их заслуженного будущего. Вики вспомнила, как утром Геральд неторопливо надевал вещи смертного, внимательно осматривая пуговицы пиджака, пряжку ремня, перебивая зеленые бумажки в портмоне, что выпало из внутреннего кармана. Владыка словно пытался примерить на себя смертную личину, привыкнуть к атрибутам, которые будут сопровождать его весь остаток жизни. Но долгой ли? Если на Небесах в его распоряжении была вечность и легкие морщинки казались лишь приятным дополнением к серьезному собранному образу, то здесь каждая из них, как стрелка жестоких часов, напоминала — осталось не так уж и много.

Едва успокоившуюся гладь глубокого озера накрыл редкий соленый дождь — Виктория смогла бы стерпеть еще одно падение, да что там — сотню: сжала бы зубы покрепче, пробила бы еще не один десяток бетонных блоков, растеряла бы еще ворох черных перьев, но этого она выдержать не могла — сердце, наставник, друг, возлюбленный добровольно отречется от своей вечности и переживет эти муки. И ради кого? Ради ее трусливой души, которая раз за разом выбирала легкий удел — путь жертвы на алтаре войны. Сейчкас Уокер начинала осознавать, что у Леса Небытия миры спасла не отчаянная храбрость, с которой она бросилась в Ничто, а хитрая трусость, скрывающая за собой дикий страх встречи с опасностью: умереть, растворившись в белом тумане, пасть, затерявшись среди серой массы смертных, но только только не видеть, как единственный, кого она любила, страдает.

— Никто не любит гущу кровавого боя и виды павших братьев и возлюбленных, — вернувшийся с зенитным солнцем Первый ангел поцеловал ее в макушку и опустился сзади, согревая кольцом сильных рук. — Не вини себя за эти чувства, дитя мое. В тебе нет трусости, только отчаяние. И ответственность за него несу лишь я.

— Ты не виноват, — Уокер опустила глаза, ощущая, как боль отступает. — Ты дал мне жизнь, и мне жаль, что я столь позорно ее разменяла.

— Дитя мое, ты — Последнее оружие, Сила, что была создана нести лишь смерть и покой, — Эсидриель накрыл ее мягкими серебряными перьями. — И ты всегда будешь тянуться к этому, вне зависимости от того, есть ли эта Сила внутри, или нет. Это понимает даже твой демон. И поэтому он не корит тебя за содеянное. Даже он знает, что Последнее средство навеки оставило на твоей душе печать стремления к гибели.

— Вот только погибнуть я никак не могу — он раз за разом вытаскивает меня, находит и спасает, жертвуя всем… — голос Уокер вновь задрожал. — Жертвуя собой.

— А это уже от любви, что сильнее любого Оружия, дитя, — Первый ангел улыбнулся и медленно поднялся, увлекая ее за собой. — Пойдем, дочь моя, тебе нужны огонь и сон.

— Почему ты меня так называешь? — Вики вздрогнула от слова, звучание которого уже начала забывать.

— Потому что тебя носили мои крылья, потому что в тебе до сих пор горят мои глаза. Ты — мое дитя, и мой долг оберегать тебя, — бессмертный улыбнулся и невесомо коснулся ее влажной щеки сухой теплой ладонью. — Иначе как бы я смог найти тебя в тех руинах, когда ты погибала?

— Может, надо было дать мне умереть, — прошептала девушка, вновь балансируя на тонкой грани.

— Никогда, — Эсидриель крепко прижал ее к себе и уверенно повел в дом. — Я потерял всех своих детей, отрекшись от Последнего оружия и вызвав гнев Создателя. — Тебя не потеряю. Мы с демоном найдем способ продлить вашу жизнь здесь, даю тебе слово.

— Спасибо, — девушка робко улыбнулась и впервые ответила на ласку, крепко прижавшись к высокому худому телу — названный отец дал ей надежду. Подарил веру и шанс быть рядом с Геральдом дольше, достаточно долго, чтобы вымолить прощение. Да, Владыка сказал, что в этом нет нужды, но это было правдой лишь наполовину — он простил Уокер, но Уокер не простила себя.

Из спокойной неги, в которую ее погрузили отеческие объятья Первого бессмертного, она вынырнула, едва услышав знакомый шелест воронова крыла — Владыка прибыл, и, судя по диссонансу шагов за порогом, не один.

***

Ребекка неспешно подходила к массивной светлой двери, в толстых стеклах который проглядывалось мягкое пламя огня. Энергии дочери она не чувствовала, но по по глазам Геральда понимала, что Виктория внутри. Единственным, что настораживало ее едва ожившее материнское сердце, была невероятная сила, сквозившая из всех щелей — за приоткрытой створкой в небольшой уютный дом на берегу озера таилось нечто, то восхищало, пугало, будоражило и притягивало. Завоженная, она стояла, не решаясь толкнуть дверь, пока сухое едкое покашливание Сатаны за спиной не вернуло ее в мир.

Натянув самую бесстрастную из масок, бывший Серафим, борясь с дрожью в пальцах, надавила на гладкое дерево, сделала шаг вперед и ослепла.

О Первом ангеле Эсидриеле в Совете ходили легенды, подкрепленные разве что только парой истерзанных тысячелетиями свитков, да портретом на древе бессмертных в зале библиотеки Цитадели. Читая засекреченные Советом манускрипты о тайной Силе, которую древнейшему из них якобы даровал сам Создатель, Ребекка порой скрипела зубами — смеясь над глупой верой в подобное чудо и завидуя слабой вероятности реальности подобного. Но в Силе создателя не сомневалась, ибо верила — если уж кто и постигнет это сакральное знание, то она.

Впервые услышав от подчиненных об удивительных возможностях совсем недавно прибывшей на Небеса непризнанной дочери, Серафим горделиво поднимала подбородок, многозначительно кивая — ничего странного в том, что у такой невероятной нее было такое же одаренное дитя. И даже спустя время, когда Совет с уверенностью сообщил, что сила Виктории куда мощнее, чем любая, что есть в Цитадели, Уокер-старшая, не колеблясь, заявляла, что это подарок Создателя. Для нее. Ради нее. Во имя нее. Уж что-что, а лгать стальная Ребекка умела искусно, даже себе самой. Лишь недавно, разворотив черные угли своей души, она смогла вспомнить, что малышка Вики всегда была особенной. Не такой «особенной» как любой ребёнок для своей матери, а по-настоящему неземной. И вот теперь она видела причину.

Медленно потягиваясь, ее Виктория покидала теплые объятья Первого бессмертного Эсидриеля — волшебной сказки, которой вознаграждают маленьких ангелочков за послушание и добродетель. Глубокие синие глаза, исполинские серебряные крылья, укрывающие узкие плечи Вики — вот источник той силы, что ослепленная алчностью Ребекка считала по праву своей. Ошибалась. Как и любой безумец в Совете. Каждый из надутых индюков просчитался — их власть была дарована не благосклонностью Создателя, а отсутствием единственного законного повелителя Рая. И вот он, живой и во плоти, бережно заворачивает в по-деревенски простой стеганый плед поежившуюся от сквозняка Вики.

Отключив сознание, гордая серокрылая словно под гипнозом опустилась на колени, роняя на ровные доски паркета копье, не в силах держать каменную статую — величие Первого ангела словно прибило ее к полу, не позволяя поднять глаза, лишь давая немного воздуха на еле слышное «Повелитель, для меня честь». Повелитель, вопреки всем легендам, изрыгнул не молнии и белое пламя, а лишь бережно коснулся ее платиновой макушки.

— Полно, милая, вставай, напугаешь и дочь, и демонов, — мягко улыбнулся Эсидриель, поднимая Ребекку на ватные ноги. — Если ты что-то и слышала обо мне, то лишь вымыслы. Я не стою даже легкого поклона! — Первый ангел усадил потерявшую остатки сил от немыслимого откровения серафиму на диван и повернулся к демонам: Геральду, что уже обнимал разомлевшую от тепла Вики и застывшему на пороге Сатану, из которого, казалось, выпустили весь воздух. — Странная компания, однако, у меня собралась.

Прошло не больше минуты, но в этом удивительном месте, наполненном благодатью и спокойствием, время словно застыло.

— Ребекка, ты так и не сказала, зачем мы пришли сюда в таком действительно неожиданном составе, — единственным, кто решился нарушить тишину, стал Геральд. — Для чего мы притащили сюда змея?

Очнувшись и собравшись с силами, серафима медленно, словно всплывая из глубин, поднялась и подошла к дочери — Вики продолжала прижиматься к своему демону, упорно не смотря на мать. Ребекка не винила ее — она так и не получила длинного письма, в сумбуре сожалений которого можно было уловить лишь горькое «прости». И сейчас железной Уокер предстояло самое тяжелое в обеих ее жизнях — она должна была сказать это вслух.

— Прости меня, Виктория, — выдохнула Ребекка, смахивая непрошеную влагу с ресниц. — Я действительно обезумела за годы, проведенные там, где мне на самом деое было не место. Прости. И позволь мне все исправить.

Девушка нерешительно взглянула на мать: безучастные янтарные глаза, которые та помнила по двум страшным встречам, действительно смотрели иначе: в них плескалась невиданная доселе печаль. И если Геральд смог простить предательство, то она может забыть безумие.

— Я прощаю тебя, — спустя мучительную для обеих паузу прошептала Вики. — Ты свободна от этой ноши.

— Соня… — выдохнула Ребекка давно забытое прозвище и притянула дочь к себе. — Ты не пожалеешь.

Разжав, кажется, спустя столетие такие неожиданные, но нужные и правильные объятья, серафима вновь вернулась в привычную форму камня.

— Идем, — бросила она: в голосе прежняя сталь, в глазах безумная решимость, но не та, что билась горящей птицей у Леса Небытия, то было безумие матери, готовой на все ради своего ребенка. — Выведи его, Геральд, — впервые назвав чернокрылого демона по имени, она твердым шагом вышла из дома, увлекая за собой окончательно растерявшуюся Вики.

***

Свергнутый Дьявол, падший демон и разжалованный Серафим стояли треугольником у кромки воды. Геральд, сложив руки на груди, неотрывно смотрел на Ребекку — сердцем он чувствовал, что она не причинит Виктории вред, но непонимание и незнание происходящего не давало ему расслабиться даже на долю секунды. В голове роем пчел Джима Уокера кружились беспокойные предположения, но напряженное плечо накрыла спокойная ладонь Эсидриэля.

— Не тревожься, дорогой демон, твое будущее светлеет, — улыбнулся Первый бессмертный.

— Ты знаешь, что она задумала? — беспокойно бросил взгляд на ангела Геральд.

— Нет, конечно, — Первый бессмертный продолжал улыбаться. — Но я ощущаю великое добро, что вот-вот озарит этот мир.

Ребекка схватила вяло сопротивляющегося Сатану, обескураженного небесной силой и древним светом, и растерянную Викторию за руки, окончательно скрепив треугольник.

— Ты был настолько уверен в моей слабости, что допустил глупую и фатальную ошибку, старый змей, — оторвав от дочери самый теплый из возможных взглядов, вернувшаяся на свой истинный путь, серафима повернулась к Дьволу. — Сам повелитель сделок напортачил, вот смеха будет! В этом мире есть две Уокер, а кровь всегда остается кровью, Сатана, уж ты-то это должен знать — прочитав ужас в алых глазах врага, она тихо засмеялась и закрыла свои, ища сознание еще вчера ненавистного демона.

— Береги ее, Всадник Преисподней, — словно прощаясь, мысленно сказала она.

— Даю слово, — тихо и твердо ответил он.

Набрав в легкие воздуха, Ребекка открыла глаза и подняла голову, нащупывая в небесной глади тихие волны.

— Я, бессмертная Уокер, добровольно отрекаюсь от вечности и крыльев, — спокойно и уверенно говорила она, забирая древнее проклятье. — Моим спутником станет одиночество, моим будущем — ничто, моим прошлым — боль.

========== Часть 11. Последнее слово ==========

Воздух наэлектризован и плотен настолько, что, кажется, его можно резать самым тупым ножом для самого мягкого масла. Последнее, что Виктория помнила — жесткое, полное решимости лицо Ребекки Уокер, четко, не колебаясь ни секунды, выговаривавшей страшные слова. И если в оранжерее Чертога под пристальным взглядом Сатаны слагаемые черной клятвы произносились еле слышно, утопая в панике и боли, то сейчас каждый звук был тверд, как закаленное в адском пламени железо. Разжалованная серафима не сомневалась, не боялась и точно ни о чем не сожалела. И если бы в эту секунду Создатель вдруг решил посмотреть на забытую землю, он бы увидел истинное чудо: не горькую жертву, а удивительный дар. И на этой мысли сознание Виктории Уокер потемнело. Она не знала, как долгопребывала в пустоте, и уже отчаялась выйти на свет, когда все ее тело пронизала резкая отупляющая боль.

— Уокер, очнись — голос Геральда звал ее с другого конца земли, — Все в порядке, я здесь, открой глаза.

Сжавшись от страха и мучительных колик, бивших изнутри сотнями когтистых кулаков, Вики, наконец, решилась приоткрыть глаза: она лежала, свернувшись подрагивающим калачиком на коленях своего демона. Крепкими руками он прижимал ее груди, слегка поглаживая дрожащие плечи.

— Потерпи еще немного, скоро все будет позади, — говорили его искрящиеся глаза.

— Что происходит? — беззвучно спросила она, он демон не ответил.

Внезапно Вики поняла как именно состоялся этот короткий диалог — она снова может слышать его мысли, снова может чувствовать его спокойную мощную энергию голубого огня, снова может… ощущать сердце, душу, самую суть. И это значило только одно — Ребекка Уокер тоже умела удивлять.

Девушка было хотела повернуть голову и найти хотя бы глазами эту сумасшедшую бессмертную, но Геральд лишь сильнее прижал ее к себе, не позволяя высвободится, для надежности закрыв от мира черными крыльями.

— Зачем ты это делаешь? — прошептала она ему в солнечное сплетение, не оставляя слабых попыток выбраться из укрытия рук и перьев. — Что случилось?

— Тебе не нужно это видеть, — он словно баюкал ее, не давая ни шанса развернуться: демон действительно боялся, что к физической боли, что она испытывала, добавиться и новая, та, что сможет вновь разбить едва собравшееся воедино сердце.

— Что бы там ни было, я должна знать, — бессильно стукнула она кулачком в грудь своего Владыки. — Я должна знать!

Решение Геральд принял быстро, хоть и нехотя — как ни крути, Виктория была права — имела право видеть последствия своего решения. Медленно сложив исполинские крылья за спиной, он разомкнул кольцо и немного отстранился, давая ей воздух и пространство. Девушка несмело повернула голову, ища глазами две оставшиеся вершины странного треугольника, что, казалось, уже в далекой прошлой жизни образовала необычная троица: свергнутый Дьявол, изгнанный Серафим и падший демон.

Сатана лежал на спине, оперевшись на острый локоть, в алых глазах плескался неподдельный ужас: взгляд его был намертво прикован к воздушной сфере, внутри которой угадывались очертания хрупкого тела, прибитого к земле. Сконцентрировавшись из последних сил, девушка все же смогла разглядеть силуэт Ребекки — светло-серые перья, светящиеся словно изнутри, одно за другим отрывались от тонких костей. Виктория отлично знала, что сейчас испытывает эта невероятная женщина, чьи безумные решения не поддавались никакой логике — очевидно, семейная черта. Вики помнила, каково это — бесконечно падать во тьму, ломать все кости, сращивать искореженный скелет и вновь калечить. И так, кажется, до бесконечности, пока каждая истерзанная проклятьем и отчаянием вечная клетка не сдастся, выбросив белый флаг и капитулировав в жадные лапы непреклонной смерти. На миг она зажмурилась, осознав, что в уши бьет нечеловеческий крик, наполняя собой берег спокойного озера. Еще мгновение понадобилось на то чтобы осознать — источником растянутого во времени вопля была не Ребекка. Неосознанно закрыв рот обеими руками, Виктория, наконец, отвернулась и нашла глаза Геральда.

— Останови это, умоляю, пусть оно прекратится, — ее глаза были сухими, но сердце изливалось сотней соленых рек.

— Прости, Уокер, не могу, — Геральд было хотел вновь притянуть ее к себе, но отпрянул — внезапно по телу девушки пошли волны, не предвещавшие ничего, кроме новой боли.

Она мечтала дотянуться до любимых рук, но, не в силах даже вздохнуть, не то что двигаться, упала на живот, распластавшись на земле подбитой птицей. Лопатки начали двигаться под тонкой кожей тектоническими плитами, выпуская сквозь глубокие трещины потоки прожигающей даже бесплотный дух лавы. Плечи дергались в немой конвульсии, а каждый хрупкий позвонок дрожал: Вселенная приняла условия железной Ребекки и Виктория вновь обретала свои потерянные крылья. Выращивая каждую сильную и гибкую кость, девушка возвращала бессмертие, отнятое тем, кого ненавидела, подаренное той, которую похоронила.

Все закончилось также быстро, как началось.

Боль не ушла, но Вики ее уже не чувствовала — влача за собой тяжелые черные крылья, она бросилась к женщине, так и не нашедшей в ослабевшем смертном теле сил подняться. Упав на колени перед Уокер-старшей, Уокер-младшая подняла ладонья склоненную к земле голову, отодвинула занавес платиновых локонов и вгляделась в потухшие янтари.

— Зачем ты это сделала? — Виктория знала ответ, но все равно хотела услышать его.

— Я не могла позволить тебе сгинуть здесь, — янтари наполнись прозрачной соленой смолой. — Я должна была сделать для тебя хоть что-то. Что угодно.

— Ты смогла, — не в силах продолжать бессмысленный обмен горем, Вики коснулась ледяной щеки падшей серафимы. — И я никогда не забуду этого.

Берег затих, вода успокоилась, но они продолжали сидеть на коленях друг напротив друга: Виктория знала, что ее нежная Бекки Уокер давно мертва, но женщина, что только что пожертвовала всем ради ее жизни, была куда сильнее той, что лежала на кладбище в дубовом ящике от «Мордэкай и сыновья» — на первый скидка в пять процентов. Эта женщина не была ее матерью, но была той, что подарила вторую жизнь. И Виктория никогда не забудет их обеих.

— Какое чудное примирение, — сухой смех вернул ее к реальности: Дьявол медленно поднялся, лениво отряхнул серый костюм и почесал лысый затылок. — Настоящее произведение искусства, я бы сказал.

Довести до конца фразу Сатана не успел — неожиданно вновь сбитый с ног, он рухнул в корни старого дуба, росшего у кромки воды. Виктория наклонилась над костлявым телом, не имея ни сил, ни желания, сдерживать ярость. Она терпела занудных педагогов в школе и университете, терпела глупые реплики друзей, сальные комплименты соседей по барным стойкам, за которыми проводила свободное время, терпела холодных ангелов и демонов, с неприкрытой завистью разглядывавших серебряные перья «зазнайки и заучки Уокер», терпела нерадивых ленивых студентов Принстона, будучи полубезумной мисс Стоунволл, терпела, терпела, терпела… Хватит.

Вспомнив простое, но неизменно рабочее заклятье призыва, она вытянула руку и поймала на лету не понятно зачем прихваченное на землю Ребеккой копье архангела. Идеально заточенное острие уперлось в иссушенную тысячелетиями адского жара шею.

Где-то за горизонтом Виктория слышала «Нет, Уокер», но крик Геральда опоздал — потоком света копье пробило тонкую сероватую кожу, гортань и с треском вошло в ни в чем не повинный корень. Пригвожденный к вековому дубу Дьявол обжег затухающим взглядом побелевшее от ярости и горя лицо вновь родившейся Уокер и неожиданно ухмыльнулся.

— Мир утонет в крови бессмертных благодаря тебе, милая, — издевательская улыбка застыла посмертной гримасой на лице Сатаны и иссохшее тело обмякло. Несколько черных перьев окропили горячие алые брызги.

Девушка закрыла глаза и, поймав последний красный всполох, упала на прогретую за день траву.

Чьи-то сильные руки подхватили измученное тело и, как и пару дней назад, отнесли в светлый дом на простой диван у камина, что одним взглядом вновь разжег Первый ангел, по старому обычаю, не произнесший ни слова.

Вики проснулась под холодным лунным светом, пробивавшимся сквозь изящное кружево занавесок. Геральд сидел на полу, прижавшись спиной к дивану и устало наблюдал за таявшими во тьме углями. Они были одни — девушка не чувствовала энергию Эсидриеля, а измученная Ребекка, как подсказывали вернувшиеся ощущения, беспокойно дремала наверху.

Заметив краем глаза осторожные движения, демон протянул руку и коснулся прохладной ладони Виктории.

— Боюсь, дольше задерживаться мы не можем, Уокер, — вздохнул он. — Я бы с радостью остался с тобой здесь навечно, но нам пора возвращаться.

— Я могу попрощаться? — Виктория села на диване, подобрав ноги под себя и сжала широкую ладонь Геральда. — С ней?

— Не сейчас, — Владыка мягко погладил большим пальцем ее прохладную руку. — Я обещаю, мы вернемся сюда, как только добьемся мира.

Вики коротко кивнула, поднялась, забытым, но привычным движением качнула крыльями будя непослушные черные перья, и, бросив прощальный взгляд в сторону лестницы на второй этаж, нырнула в объятия своего демона. Жемчужный водоворот, вызванный Владыкой Преисподней, заискрился над их головами, готовя кратчайший путь домой.

***

Адмирон Винчесто хмуро всматривался в кромку горизонта, медленно принимающую очертания Небесного Воинства. Лиловые глаза по привычке вели безупречный подсчет, хотя в этом не было необходимости — Совет призвал всех белокрылых солдат. Время семи труб еще не пришло, но Адмирон знал, еще немного и земля содрогнется: ангелы, получившие на заре мира оружие апокалипсиса уже давно покинули райские сады, но чертова Цитадель, подсуетившись, успела прибрать главное оружие апокалипсиса, и теперь не гнушалась надменно бряцать им при любом удобном случае.

«Чертовы пуховые куры», — думал Винчесто, неосознанно поглаживая пальцами гарду древнего клинка: боя не избежать, в этом он был уверен. За его спиной, замерев в предвкушении, стоял Легион Преисподней — мудрый демон не стал бы первым советником Владыки, не умея предугадывать действия врага и быстро собирать войско. Но воевать Адмирону почему-то не хотелось — то ли понабрался от чернокрылой леди Уокер, то ли, как и сам Повелитель, просто устал и хотел лишь одного — покоя. Время, проведенное за размышлениями о технике обороны и вариантах ответной атаки, пролетело быстро, и Небесное Воинство успело подойти слишком близко, ближе, чем он рассчитывал.

«Что ж, придется отодвинуть лучников немного назад», — начал было прикидывать он, но четкая стратегия разлетелась под напором жемчужного ветра, открывшего водоворот — аккурат между двумя сторонами. Из света проступили два темных силуэта, и Адмирон облегченно выдохнул: в последний момент Первый Всадник вернулся, да еще не один, а сжимая изящную руку прекрасной, несмотря на явную усталость, Виктории.

С голубым пламенем Коцита, подчиняющемся лишь Владыке, бой пойдет куда быстрее — это понимал и Винчесто, стоявший во главе Легиона на одной стороне адской расщелины, и предводитель пуховых кур, ведя вперед своих белокрылых марионеток. Однако Первый Всадник, бережно выпустив руку леди Уокер, прошел мимо вставшего в стойке Адмирона и сразу направился к главе Совета. В голове Винчесто зародились беспокойные мысли — такую тактику нападения они не рассматривали, предполагая сначала засыпать вражеское войско адскими стрелами, а уже потом пойти на сближение.

— Эрагон, в бойне нет нужды, — произнес меж тем Владыка Тартара, спокойно подойдя к щуплому Серафиму, которого в мире смертных могли бы принять за переборщившего с осветлителем подростка. — Мне, как и тебе, не нужны потери. Стола для переговоров у меня нет, но я готов сесть за ваш.

— В бойне никогда нет нужды, Всадник, — немного подумав, медленно проговорил шестикрылый Серафим. — До тех пор, пока враг не обнажит меч. И ты свой уже обнажил, перекроив Преисподнюю, — его сияющие глаза сузились, а нежный голос приобрел стальные ноты. — Цитадель вняла твоему посылу, так о каких переговорах может быть речь?

— Ты отвергаешь мир, что я тебе предлагаю, Эрагон? — Геральд устало потер пальцами переносицу, словно показывая, как ему надоел этот, пускай и короткий, но сложный диалог.

— Я скорее поверю в падение Цитадели, чем в предложение мира от Первого Всадника, — вспыхнул Серафим, теряя контроль и остатки святого образа. — Не ты ли, торжествуя, купался в крови моих братьев? Не ты ли смеялся, когда Совет предлагал закончить войну? Не ты ли чуть не разорвал струны бытия, когда Дьявол принял наши условия? Не ты спустился на землю и развязал войну, что переполнила измученными душами смертных и рай, и ад? Нет, Владыка, — выплюнув обращение, Эрагон развернулся к демону спиной. — С тобой мира не будет.

Проводив шесть золотых крыльев взглядом, Геральд вернулся к Виктории, уже успевшей встать к плечу Винчесто.

— Прости, Уокер, — он привлек стройное тело к себе и потерся щекой о мягкие черные пёрышки, отливавшие алыми всполохами. — Я действительно хотел договориться, но, как видишь, дурная слава сыграла свою роль. Адмирон, — повернувшись к советнику, твердо произнес Владыка. — Уведите ее, Виктория не должна пострадать.

Кивнув, Винчесто хотел бережно взять леди Уокер за плечо, но та резко отскочила и от него, и от Геральда.

Нет

— Я не покину тебя, — слова сталью разрезали горячий воздух. — Никогда.

— Вот это номер, Уокер! — Геральд бы рассмеялся, не будь ситуация столь напряженной, но улыбнуться смог. — Раньше эта клятва тебя не смущала, а теперь, значит, решила остаться! Сейчас тот случай, Уокер, тебе нужно уйти.

— Нет, — твердо ответила Виктория, показательно скрещивая руки на груди.

— Раньше я умолял тебя не оставлять меня, но теперь прошу уйти. Я не смогу биться, зная, что тебе грозит опасность. Ты можешь здесь умереть, — голос демона стал тише, а взгляд глубже — он действительно молил ее внять голосу разума.

— Нет, — вторя ему, почти зашептала Вики. — Если мне суждена смерть, то я хочу погибнуть, сражаясь за тебя.

Полная решимости чернокрылая Виктория, демонстративно призвала изящный меч, выкованный к Церемонии Слияния, незадолго до которой так неудачно исчезла, и подошла к Геральду вплотную.

Она не уйдет, говорил каждый ее шаг.

Она останется, утверждали ее мягкие прикосновения к его плечами, лицу, волосам.

Она умрет за него, повторяли ее губы, прижимаясь к щеке Владыки.

И он смирился. Не смог перечить. Никогда не мог.

В глазах Первого Всадника вспыхнул голубой огонь, руки и крылья охватило нетерпеливое пламя — он не мог увести ее с поля битвы, а значит, надо уничтожить врага так, чтобы никакой битвы и не было. Цена — не имеет значения, последствия — не важны, итог — не волнует.

Легион вздрогнул, предвкушая скорый бой. Небесное воинство обнажило клинки. Эрагон поднял руку для решительного взмаха. Но всегда твердая рука внезапно обмякла, безвольной тряпкой рухнув вниз: Красный гигант, освещающий поля Тартара, погас, закрытый исполинскими крыльями.

На высохшую почву границы Рая и Преисподней осторожно ступила легкая нога.

За спиной серафима неслышно падали мечи, безмолвно преклонялись колени, благоговейно опускались головы: не хуже молитв любой белокрылый знал древнюю сказку о Первом ангеле, сотворенном Создателем из первых лучей небесного светила. И если глаза могли врать, то энергия, пронизывающая каждого, что стоял на выжженной земле, не обманывала. Синие глаза внимательно скользили по белым и золотым перьям, начищенной броне и склоненным макушкам.

«Это победа», — думал Эрагон, мысленно деля уже завоеванную Преисподнюю на новые райские сады.

«Это знак», — роились в его голове восторги и предвкушение расправы над демонами.

«Это дар», — руки непроизвольно сжимались от наслаждения и веры в собственную исключительность, в одобренный самим Создателем подвиг.

Но вопреки всему, легенда небес Эсидриель лишь печально взглянул на шесть золотых крыльев и отвернулся от ангельского воеводы. Тихими шагами стройная величественная фигура Первого бессмертного отдалялась от замершего воинства и приближалась к дьявольской своре.

— Здравствуй, дитя мое, — Эсидриель поцеловал чернокрылую Уокер в лоб, тепло кивнул Геральду и ободряюще улыбнулся застывшему статуей в пространстве и времени Адмирону. — Твоя мать пожертвовала всем, чтобы ты не погибла на земле. Думаю, я смогу помочь тебе выжить и на небесах. Я обещал тебя спасти, помнишь? — Древний ангел вновь повернулся к оторопевшему воинству, закрывая демонов исполинскими серебряными крыльями. — Войны не будет, возвращайтесь в свои спокойные гнезда и благодарите Создателя за жизнь, что отныне будет полна мира.

— Ты не можешь, — наконец, найдя голос, прошептал Эрагон, до последнего не веривший своим глазам. — Это не ты.

— Я уже давно не я, — лицо Эсидриеля вновь озарила улыбка. — Но сила, что есть во мне, дает право поставить точку. Битва закончится, не начавшись. Советом правит древнейший, и я говорю «хватит».

Сухой ветер встряхнул белые пряди замершего Серафима — один за другим его верные ангелы срывались с места, покидая поле брани и скорби, легкими взмахами отдаляясь в сторону Цитадели.

========== Часть 12. Последний подвиг ==========

— Что за чушь? — новый непризнанный Эдвард задумчиво крутил в руках ангельский клинок: этот мир не переставал удивлять преставившегося всего месяц назад смертного: слишком много правил, слишком много «но» и «если», слишком много непонятного. — Почему любая рана, нанесённая таким оружием, смертельна для ангела? — серокрылый юноша поднял глаза на Мисселину, тихо наблюдавшую за его движениями.

— Это древнее правило, введенное после Первой войны Рая и Ада. Раньше эти клинки разили без промаха и всегда несли смерть врагу, но после века кровопролитий стороны заключили перемирие. — терпеливо ответила она. — Одним из условий, выдвинутых Дьяволом, стала возможность исцеления. Конечно, не от всякой раны, но от многих. Так Сатана мог быть уверен, что в случае новой бойни силы будут равны.

— А почему этот закон не действует на ангелов? — любопытный непризнанный все никак не унимался. — Разве это справедливо? У демонов шанс выжить есть, а у ангелов — нет?

— Милый, ни одному ангелу не придет в голову ранить своего собрата! — Мисселина не удержалась от благодушного смешка и повернулась к остальному классу. — Итак, группа, идем дальше. Сегодня нам нужно изучить еще и оружие Легиона Преисподней, не теряем времени, вечность обманчива! Ой как обманчива!

***

Время остановилось. Не слыша собственный протяжный вопль, Вики неслась к названному отцу, чье тело неестественно надломилось и, покачнувшись, опустилось на выжженную землю. Медленно. Слишком медленно.

Шестикрылый Серафим стоял над упавшим Эсидриелем, неспешно вытаскивая обагренный рубиновой кровью клинок. Тонкое лезвие протяжно выло — даже бездушный металл осознавал, чью жизнь только что ранил. Нет, сегодня в Цитадели не будут греметь праздничные фанфары, не будет даже легких медленных хлопков, границы Рая не расширятся новыми территориями, но Совет сохранит свою власть. Он сохранит свою власть.

— Это было твоим последним словом, Первый ангел, — Эрагон склонился над легендой небес, внимательно ища свое отражение в тускнеющих синих глазах бессмертного. — Прости и прощай, великий.

В абсолютной тишине, той, что обычно бывает перед самой страшной бурей, он выпрямился и посмотрел на адскую свору, что замерла, не в силах двинуться с места. Оглушенные предательством, что очернило даже пограничные земли Преисподней, бесы не могли отвести взгляд от холодных глаз Советника Цитадели, который так и не смирился с подаренным миром.

Совсем рядом, казалось, на расстоянии выдоха, сжатая в кольцо крепких рук Адмирона, билась чернокрылая тварь — та, что отказалась от величия Цитадели ради пропитанного кровью демона, та, что не пожалев собственной матери уничтожила единственную надежду Рая на славную победу. «Тебе больно, Виктория Уокер?» — думал Эрагон. — «Что ж, так еще лучше».

Насмехаясь над бессилием, ангельский воевода неспела подошел к ней и, как смотрят на загнанное в угол животное, окинул взглядом беснующуееся тело: в синих глазах, точь в точь как в тех, из которых он только что забрал свет, кричал синий кит.

— Каково это, осознавать, что все тщетно? — его губы дрогнули в улыбке, но взгляд продолжал обжигать холодным свинцом. Посмотрев еще немного на конвульсии Уокер-младшей, Эрагон расправил три пары золотых крыльев и одним взмахом оставил это место позади. Сегодня пограничные земли не стали полем брани, но определено стали полем скорби.

Виктория продолжала вырываться из крепких рук Винчесто — сил кричать уже не было, но догнать быстро удаляющую фигуру Советника, и, пускай и ценой собственной жизни, вырвать каждое из шести крыльев, свернуть шею, сломать хребет в память о том, кого она гордилась называть своим отцом, она бы смогла. Она была должна сделать хоть что-то. Что угодно. Но когда Эрагон уже скрылся за горизонтом, и Адмирон ослабил хватку, Вики просто упала. Волны ледяной скорбью заливали все трюмы, заполняли каюты, выходили на палубу и топили ее хрупкий корабль, что и так слишком долго трепало в беспокойных водах. Это стало последним словом в панихиде по Виктории Уокер, последним гвоздем в крышку ее гроба, последним белым лепестком, что опустился на холмик свежей земли.

— Если бы ты напала на Советника Цитадели, это стало бы прямым объявлением войны, — Адмирон пытался сказать что-то еще, но она не слушала, ползя к недвижному телу, обжигая колени и до крови сдирая кожу на ладонях.

— Уокер, — чьи-то крепкие руки подняли ее, чьи-то пронзительные глаза вгляделись в ее отрешенное лицо, чьи-то сухие губы коснулись пульсирующего виска. — Не стоит этого делать, — Геральд держал ее за плечи, не давая вновь упасть. — С тебя хватит.

Но Вики, не отвечая на взгляд, лишь слабо дернулась, умаляя отпустить: все было напрасно. Все всегда напрасно — что бы она ни делала, какие бы жертвы не приносила на алтарь Создателя — все всегда было действительно тщетно. Она всеми силами пыталась сохранить этот мир, но мир, похоже, был этому совсем не рад. Быть может, ему действительно стоило сгореть в белом огне Последнего оружия.

— Ты права, нужно попрощаться, — Всадник, поняв все без слов, выпустил ее из заботливых объятий. — Я буду здесь.

Еле переставляя ноги, Виктория подошла к телу отца и опустилась на сбитые колени. Дрожащие руки очертили спокойное благородное лицо, мягко огладили подернутые патиной седины волос. Пересохшие губы прикоснулись к еще теплой щеке.

— Ты трижды дал мне жизнь и сам принял смерть, — прошептала она, не поднимая головы. — Знал ли ты, что погибнешь на руках демона от руки ангела? Знал ли ты, что так окончится твоя вечность?

Ни слез, ни криков, ни иступленных терзаний: казалось, она не чувствует ничего — единственным, что осталось, была злость. Она всегда мирилась — мирилась с первой смертью, мирилась с ненужной вечностью, мирилась с алчностью и глупостью бессмертных, мирилась со своим страшным предназначением, мирилась с кознями Сатаны, мирилась с чужой личностью внутри себя, мирилась с жертвой собственной матери. Виктория всегда принимала окружающую реальность, вспоминая слова одного демона, который однажды сказал, что она часть этого мира.

Нет

Она никогда не была его частью. Она — Последнее оружие, созданное для того, чтобы разнести эту чертову Вселенную на щепки, поджечь их и очистить запятнанное всеми пороками бытие. И с этим она не смирилась. И сейчас, как тогда, у Леса Небытия, она не будет мириться со смертью отца.

— Думай, Уокер, думай, — тонкие длинные пальцы гуляли по серебряным перьям, разметавшимся во все стороны, брови хмурились, а синие омуты беспокойно метались от спокойного лица к кровавой ране, что продолжала пульсировать под сердцем бессмертного. Выхода не было — у ангела нет шанса выстоять против своего же оружия, как у змеи, что не имеет шанса против своего же яда. — Давай, Уокер, должно быть средство, любое, какое угодно, последнее средство… — На этой мысли Вики замерла, пытаясь понять, что именно упускает. Последнее средство — бесстрастная пуля прошла навылет, возвращая ей самообладание, давая надежду.

«Вечность опьяняет, давая иллюзию того, что нет ничего непоправимого, а это не так», — вспомнила девушка один из своих разговоров в Геральдом — с тех пор она не отреклась от своих убеждений, но сегодня чертова вечность все исправит.

Твердая рука тянется к воронову крылу, пальцы быстро вырывают отчего-то покрасневшее перо, но думать о цвете времени нет. Острие бескомпромиссно впивается в открытую ладонь, чертя страшный знак, благодаря которому она когда-то давно чуть было не застряла в Небытии.

«Если бессмертный может перейти с небес в Ничто, то и чертова рана может перейти от одного к другому. Переход — это не про место, переход — это про состояние», — убеждает она себя, выводя последние линии и вжимая руку в открытую рану. Кровь двух бессмертных неторопливо смешивается под шепот земной молитвы. — «Пожалуйста, работай».

***

Адмирон Винчесто отдавал последние распоряжения по роспуску Легиона, а потому не сразу услышал сдавленный крик Владыки.

— Что еще могло случиться, Повелитель? — медленно оборачиваясь на звук, устало протянул он, но неозвученные слова так и застряли в горле: глаза нашли обезумевшую и окровавленную Леди Уокер, шепчущую над телом Первого бессмертного слова доселе неизвестной молитвы. Вокруг недвижных фигур собиралось беспокойное накаленное облако. Рядом Геральд — иступлено рыча, пытавший пробиться сквозь невидимый купол, но лишь разбивавший руки.

Леди Уокер удивляла привыкшего ко всему Адмирона с самого первого появления в Чертоге одним лишь своим существованием. Спустя десятки веков Винчесто и не надеялся встретить кого-то, кто может растопить лед в сердце Первого Всадника: да, чувства демонам никогда не были чужды, но настолько безоговорочная и глубокая любовь, которой дышала каждая клетка изменившегося до неузнаваемости Геральда, еще ни разу не озаряла своим светом мрачные стены Преисподней. Однако просветлевшие своды вскоре начали дрожать. Леди Уокер бросала вызов каждому адскому устою — запрещала сечь провинившихся бесов, сверлила палачей синими глазами так, что те бросали секиры и виновато отряхивали пыльные плечи внезапно помилованных смертников, терпеливо прикрывала глаза, щурясь от боли, ухаживая за опасными цветами в закрытой и запретной оранжерее. На все замечания Адмирона Виктория лишь мягко улыбалась, а сам Владыка благодушно отмахивался, позволяя своей Леди делать все, что вздумается. Лишь спустя несколько недель, за которые измученный советник прошел все круги ада от «отрицания» к «принятию», Первый Всадник согласился рассказать ему, что на самом деле случилось у Леса Небытия. Слушая тихий спокойный рассказ о том, как непризнанная шагнула в Ничто, спасая мир от Последнего оружия Создателя, Винчесто медленно оседал на пол под слегка насмешливый взгляд голубых огней Повелителя. Возмущение стихло, уступив восхищению: Леди Уокер и правда могла делать все, что вздумается в этом мире, потому что то был мир, живущий лишь благодаря ей.

Да, в глазах Адмирона Виктории было даровано право на любой каприз. Но сейчас она вершила нечто иное, и смотреть на это он отказывался. Однако внезапно и вопреки всему, одним взмахом крыльев советник оказался рядом с разъяренным Владыкой и, вторя ему, вкладывая всю силу, что смог найти после тяжелого дня, бил по прозрачному куполу, что накрыл Леди Уокер и Первого ангела.

Все кончилось также внезапно, как и началось: Первый Всадник и Адмирон Ада чуть было не рухнули, неожиданно потеряв сопротивление энергетического свода. Виктория уже не сидела над телом — черные крылья, пестрящие алыми перьями, недвижно разметались вокруг, мягкие губы замерли холодной маской, тонкая рука неотвратимым приговором накрывала страшное багровое пятно, растущее под сердцем.

— Что она натворила… — Винчесто упал на колени вслед за Владыкой, отрешенно бродя взглядом по спокойному лицу. — Что же она наделала?

— Неужели вам не понятно, Адмирон? — хрипло прошептал Геральд, припондимая ее окровавленную руку с вырезанным на ладони символом. — Она перенесла рану с ангела на себя. — Голубые огни потемнели, сжатые кулаки побледнели, сухие губы вытянулись болезненной нитью. — Останьтесь здесь и дождитесь, пока он очнется. Мы должны знать, что жертва не была напрасной. Теперь все решит время.

Больше не сказав ни слова, Первый Всадник подхватил хрупкое тело и медленно скрылся в почерневшем небе.

***

Уокер медленно открыла глаза: сознание возвращалось, но окружающие образы не торопились собираться воедино. Спустя миг или век перед уставшим взором неохотно проступили очертания темной фигуры, слабо освещаемой холодным ночным светом. Собравшись с силами, Вики медленно опустила на ледяной пол босые ступни. Неслышно, пытаясь не разрушить спокойную тишину, она подошла к замершему демону.

— Как долго я спала? — тонкая ладонь осторожно прикоснулась к каменному плечу Всадника.

— Слишком долго, Уокер, — не оборачиваясь, прошептал он.

— Сердишься? — девушка мягко прислонилась к его спине и, игнорируя жесткое оперение, обхватила руками напряженное тело.

— Нет, Уокер, — не отрываясь от витражного стекла, ответил Геральд. — Я счастлив.

Наконец, обернувшись, он внимательно и спокойно взглянул на слегка осунувшееся лицо своей безумной Виктории.

— Чем ты думала на этот раз? — голос был холоден, но в глазах читался неподдельный восторг — она вновь смогла его удивить, и искреннее счастье — она вновь смогла вернуться к нему.

— Тем же, чем и всегда, — она мягко погладила черные пряди. — Сердцем.

— И что же оно тебе говорит сейчс? — он уже не мог сдержать улыбку: голубые огни сверкали, сильные руки крепко обнимали, сухие губы мелко дрожали.

— Оно говорит «хватит», — Уокер лукаво взглянула на своего демона и потерлась о его щеку. — Вот теперь точно достаточно.

— Согласен, — кивнул Первый Всадник, и, не в силах держать паузу, накрыл ее губы своими.

Спустя доброе тысячелетие Виктория медленно отстранилась и перебором струн спустилась от воротника черной рубашки вниз, разбрасывая вокруг сконфуженные пуговицы. На миг тонкие длинные пальцы задержались на узле пояса, а после снова вернулись к уже обнаженным белым плечам. Оставляя невесомую дорожку поцелуев на ключицах, она прикрыла глаза, наслаждаясь тягучей секундой этого удивительного момента.

Каждый миг рядом с ним был чудом, каждый вдох — благословением, каждый поцелуй — откровением. Вот ее прохладная рука касается волевого подбородка, притягивая к себе. Вот босые ноги, едва задевая серый мрамор, уносят тело в сторону широкой уже успевшей остыть постели. Вот синие глаза неотрывно наблюдают за каждым движением широкой груди: вверх-вниз, тяжело, протяжно, в предвкушении, в нетерпении, в боли и в исцелении, в потере и обретении — его сердце живет своей собственной жизнью, но лишь для нее.

Лежа на спине, демон завороженно наблюдает за каждым безупречным движением, мягким, спокойным, размеренным: холодный ночной свет очерчивает идеальные линии скул, плеч, рук, талии, бедер. В темноте, на другом конце вселенной, на расстоянии вытянутой руки, в одном вдохе и тысячелетии ожидания, сияют полупрозрачные сапфиры. Бесплотный дух покидает натянутое струной тело, пытаясь коснуться нежной кожи. Его сжатые ладони в плену горящего шелка, ее пальцы свободны — нигде и повсюду. Каждое невесомое прикосновение сладкой болью бьет в медный гонг на задворках потемневшего сознания.

Она здесь, она рядом, на нем, в нем, снаружи. Она его.

— Уокер, — едва слышно хрипит он ее имя. Свое имя. Их имя.

И когда уже кажется, что лучше быть просто не может, невесомым движением бедер его накрывает первая из тысячи волн. Нет, это не Небытие, это Вселенная — глубокая, как ее глаза, сильная, как ее дух, отчаянная, как ее порывы. Она вокруг, а он — внутри: пылинка в мерцающем свете звезд, глубокий вдох, биение сердца. Он вокруг, а она — внутри: росчерк молнии, шелковая приливная волна, тихий выдох.

— Геральд, — шепчет она, закрывая глаза.

Ее нежные пальцы, как в масло, входят в раскаленную грудь, касаются трепещущей меж ребер птицы, забирают и возвращают жизнь. Его побелевшие кулаки сжимаются в последнем неистовом импульсе.

— Уокер, — выводит он последний аккорд, притягивая легкое тело к себе. Лицо накрывают невесомые локоны. Сбитое дыхание остужает горящую кожу. Нежные руки перебирают лоскуты шелка.

Проигравшие древние боги задумчиво вглядываются сквозь серые предрассветные облака в глубину Тартара, где споконо и размеренно дышит самое страшное и прекрасное существо, что они наивно попытались разбить на две части.

========== Эпилог ==========

Горящей саламандрой Схит несся по Чертогу, ловко огибая колонны, перескакивая через ступеньки и даже порой раскрывая для скорости кожистые крылья. На лице молодого беса застыла самая довольная мина из всех, коими он располагал, в глазах плясали маленькие огоньки, когтистые руки крепко сжимали массивный белый пергамент, который внимательный и пронырливый кухонный служка в неравном бою вырвал из лап напыщенного помощничка дворецкого.

Срочная депеша, недавно оставленная мрачным глашатаем Цитадели, жгла пальцы, но бес не обращал на болезненный даже для адского обитателя жар: пара лестниц и он, наконец, вновь увидит ее. Два поворота налево, анфилада, поворот направо и вот она — массивная каменная дверь, что отделяет его от самого прекрасного видения.

Прокашлявшись, Схит трижды приложился твердым кулаком к испещренному золотыми прожилками мрамору. Мгновение, и за тяжелыми створками послышались легкие неспешные шаги. Тонкая рука проникает через щель, выпуская в темный коридор сноп мягкого утреннего света. На пороге появились длинные ноги, небрежно укрытые черным шелком.

Почтительно склонив голову, он протянул пергамент и отошел на пару шагов, не решаясь поднять взгляд. Тихий шелест страниц, быстрый шепот, глубокий выдох. Внезапно сильные нежные руки притянули беса, а мягкие губы расцеловали в холодные щеки. Опешивший и раскрасневшийся бес, наконец, посмел взглянуть вверх и сразу встретился с горящими синими глазами.

На лице Леди Уокер сияла та самая улыбка, что вот уже вторую неделю вновь освещала помрачневшие за последние месяцы ее отсутствия коридоры.

— Хорошие новости? — прошептал он, переводя глаза с ярких сапфиров на тонкие руки, держащие меловые листы.

— Лучшие! — выдохнула счастливая Виктория и вновь прижала бесенка к себе, делая шаг внутрь покоев. — Заходи скорее, я хочу перечитать еще раз, не могу поверить!

Оглядевшись вокруг в поисках завистливых глаз, Схит юркнул в светлую комнату вслед за стремительной фигурой и, окончательно расслабившись за плотно закрытыми дверьми, плюхулся на мягкую темно-зеленую кушетку у окна. Леди Виктория же забралась на широкий подоконник и, подобрав под себя ноги, встряхнула пергамент.

«Дитя мое! Смерть, что ты забрала, отступила окончательно. Как только стража найдет вероломного Серафима, я спущусь в стены Небесной школы, чтобы обнять тебя и в который раз поблагодарить Создателя за истиной подарок, пожалованный мне вопреки всем прегрешениям.

Я все же внял голосу разума и добрым советам Всадника, а потому остаюсь в Цитадели — слишком долго игнорировал я свой долг, и сейчас пришло время свершить предначертанное: союзу Небес и Преисподней дó‎лжно быть, и новый Совет обеспечит его.

Отец бесценной и любимой дочери, Эсидриель»

Не удержавшись, Схит хлопнул в ладоши и подскочил к подоконнику. Нежно обняв счастливую Викторию, бес замер, но после все же отстранился и внимательно вгляделся в безмятежное лицо.

— А как ваша рана? — глаза беспокойно опустились к тугому узлу шелкового халата. Леди Уокер осторожно прикоснулась к груди и слегка поморщившись, сжала изящную ладонь.

— Все пройдет, — на миг задумавшись, ответила она и вновь засветилась. — Все пройдет, дорогой мой.

На кухню бес возвращался медленно, неосознанно шевеля губами, все еще держа глупую счастливую мину. Чем Преисподняя могла заслужить такую удивительную благодать? Преисподняя же упорно молчала, но по холодным стенам порой пробегала еле заметная волна, в которой любой уважающий себя бес вне всяких сомнений узнал бы довольную улыбку.

Едем дальше.

Для тех, кому с головой хватило приключений Геральда и Виктории — это настоящий, полноценный, безапелляционный the end. Если вы готовы поставить точку, то НЕ ЧИТАЙТЕ следующую “бонусную” часть. Это не кликбейтная зазывалочка, а вполне себе реальное предостережение.

Я предупредила.

========== Бонус. Да здравствует король ==========

Виктория встрепенулась: стены Чертога мелко дрожали, а всегда спокойный воздух гудел. Тонкие руки быстро нашли мерно вздымающую грудь спящего рядом демона.

— Геральд, — мягко провела указательным пальцем по щеке Владыки девушка. — Проснись.

— Уокер? — Густую темноту рассекли голубые огни. — Опять не спится? — сонно пробормотал он.

— Признавайся, ты снова решил устроить Адскую пляску? — заговорщически прошептала она, склоняясь нал ухом.

— Что за удивительную чушь ты несешь? — Первый Всадник потянулся и привстал на локтях, концентрируя взгляд на ее лице. Внимательные глаза скользнули по горячим сапфирам, опустились по точеному носу к мягким губам, но внезапно переместились в сторону. — Они не должны дрожать.

Демон ловко перескочил через стройное тело Виктории и подошел к одной из стен. Еще мгновение назад спокойное лицо ожесточилось. Сильные руки подхватили мантию и Владыка Преисподней черной птицей выскользнул из спальни. Недолго думая, Леди Уокер накинула длинный халат и поспешила за своим Повелителем.

Коридор, лестница, три поворота налево, один направо, лестница, коридор, анфилада, главный зал. Набрав приличную скорость, она не успела вовремя затормозить и неловко врезалась в спину застывшего в широком проеме демона. Проследив за тяжелым взглядом Геральда, Виктория тихо охнула и нащупала рукой каменную руку Владыки.

Из тени, что клубилась над троном, на них смотрели острые алые глаза. Неслышное движение, и темнота расступилась, являя их взору взъерошенные смоляные волосы, легкую щетину, пиджак на голое тело, закатанные по щиколотку брюки, босые ноги и исполинские красные крылья. Холодный свет, пробивавшийся через ровные ряды высоких колонн, осветил мудреные рисунки на груди и шее.

— Ну здравствуй, Геральд. Если я все правильно понял — король умер, — красноглазый демон медленно приближался, с усмешкой глядя на Всадника Преисподней. — А что там в таких случаях говорят? Да здравствует король?

— С возвращением, Люцифер, — мрачно выдыхает Владыка.