КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 710173 томов
Объем библиотеки - 1385 Гб.
Всего авторов - 273849
Пользователей - 124893

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

desertrat про Атыгаев: Юниты (Киберпанк)

Как концепция - отлично. Но с технической точки зрения использования мощностей - не продумано. Примитивная реклама не самое эфективное использование таких мощностей.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
Влад и мир про Журба: 128 гигабайт Гения (Юмор: прочее)

Я такое не читаю. Для меня это дичь полная. Хватило пару страниц текста. Оценку не ставлю. Я таких ГГ и авторов просто не понимаю. Мы живём с ними в параллельных вселенных мирах. Их ценности и вкусы для меня пустое место. Даже название дебильное, это я вам как инженер по компьютерной техники говорю. Сравнивать человека по объёму памяти актуально только да того момента, пока нет возможности подсоединения внешних накопителей. А раз в

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
Влад и мир про Рокотов: Вечный. Книга II (Боевая фантастика)

Отличный сюжет с новизной.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Влад и мир про Борчанинов: Дренг (Альтернативная история)

Хорошая и качественная книга. Побольше бы таких.

Рейтинг: +2 ( 2 за, 0 против).
Влад и мир про Бузлаев: Будильник (СИ) (Юмористическая фантастика)

Начал читать эту юмарную фентази, но чёто быстро под устал от юмора автора и диалогов на "ась". Это смешно только раз, для тупых - два. Но постоянно нудить на одну тему похмельного синдрома не камельфо. Оценку не ставлю, просто не интересно. Я вообще не понимаю пьяниц, от которых смердит метров на 5. Что они пьют? Сколько прожил, сколько не пил с друзьями у нас такого не было, ну максимум если желудок не в порядке или сушняк давит, дышать в

  подробнее ...

Рейтинг: +3 ( 3 за, 0 против).

Животная любовь [Катя Ланге-Мюллер] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Часть I Жуки

С того момента, как я познакомился с животными, я полюбил растения.

X. Байер, актер
Наша школа представляла собой почти квадратное сооружение из красновато-желтых кирпичей, под крышей которого когда-то прежде располагалась шоколадная фабрика, и часто мне казалось, что это вполне вероятно, потому что некий запах, напоминающий запах ванили, слабый, но назойливо чужеродный, пробивался сквозь привычную вонь мастики и мочи, когда летом вовсю палило солнце, или — хотя и реже — зимой: тут он струился от литых чугунных батарей отопления, с которых я довольно долгое время собирала отслаивающиеся бурые кусочки краски. А еще я собирала дохлых мух с маслянистых мраморных подоконников.

Этих мух я потом, как правило на уроках математики, заслонившись горой учебников, расчленяла с помощью маминого пинцета для удаления волос, а потом раскладывала их членики на кучки: туловища отдельно, головки отдельно, лапки — в особую кучку, крылышки — тоже, и ссыпала их в маленькие разноцветные футлярчики для сигар сорта «Вырви-глаз».


Школа напоминала две коробки, вставленные одна в другую, и та, что поменьше — без крышки, с застекленными отверстиями, предназначенными для того, чтобы дышать и выглядывать наружу, — это и был наш школьный двор, через который всю осень, когда я ходила в шестой класс, рано утром, еще до начала первого урока, неторопливо, бок о бок, пробегали две крысы, пока однажды утром лопата дворника не оборвала жизнь одной из них. Однако вторая крыса не стала в панике убегать, она топталась на месте рядом с убитой в полном смятении, пошатываясь, словно пьяная, она крутилась волчком, и дворник до того был поражен ее поведением, что, держа на всякий случай лопату наперевес, забыв про свои распухшие от ревматизма суставы, присел на корточки, чтобы получше разглядеть оставшуюся в живых крысу. И хотя он смотрел на нее с очень близкого расстояния, но не мог поверить своим глазам или испугался того, что увидел, — в общем, он достал еще и очки, которые вместе с авторучкой ради пущей важности всегда носил в нагрудном кармане своей застиранной, но всегда туго накрахмаленной и выглаженной синей спецовки.

Применив столь мощный арсенал наблюдения, дворник не мог не заметить, что глаза у оставшейся в живых крысы были затянуты белесыми бельмами, мордочка, обрамленная встопорщенными усами, подрагивала и что желтыми передними зубами крыса сжимала веточку, с помощью которой, как выразился дворник, «погибшая товарка вела ее по жизни, как верная собака-поводырь».


До самого конца зимних каникул, когда дворник окончательно ушел на пенсию, Рольф — именно так, в честь марки пильзенского пива и «в память об умершей», как объяснил нам сам дворник, окрестил он слепую белоглазую крысу — жил у дворника в котельной, где ему было тепло и уютно; как, собственно, и нам, когда во время большой перемены нам в качестве особой милости разрешали покормить Рольфа, причем только хлебом, колбасу давать ему было нельзя.


Почти точно посередине квадратного школьного двора стоял — я не могу сказать «рос», ибо то, что, по моим понятиям, подразумевается под словом «расти», происходило практически незаметно, а может, и вообще не происходило, — короче говоря, во дворе стоял дуб летний европейский метров тринадцати в высоту. Тот факт, что дерево считалось дубом летним европейским, был результатом логических умозаключений нашего старого учителя биологии, который, за неимением прочих отличительных признаков, умудрился сделать такой вывод, опираясь только на особенности структуры коры. Ни разу за все десять весен, сколько я ни смотрела на это дерево, на нем не появилось ни одного листочка, оно всегда было голым. Каждый новый побег, едва пробившись, тут же исчезал, подобно фата-моргане, как только кончики широко раскинувшихся ветвей начинали окрашиваться в нежный цвет: гусеницы-златогузки сжирали все почки, быстро и без остатка.

Возможно, тот бедняга-ученый, который этих гусениц открыл, носил фамилию Златогузник или Златогузкер, во всяком случае никакой другой причины называть гусениц таким именем не обнаруживалось, поэтому я до сих пор не могу понять, почему эти твари называются гусеницы-златогузки. Ни у одной из тех, которых я когда-либо видела на дубе, не было золотистого зада, даже желтизны никакой не было, а нити, которые тянулись у них из раздутых задниц, когда они переползали с ветки на ветку или вообще спускались вниз на землю, были светло-серого цвета, как паутина. Но ведь и дерево, у которого все почки, побеги, листья, цветы, желуди — вся жизнь которого воплощена была в этих буро-коричневых, поросших пучками щетинок гусеницах-златогузках, тоже совершенно бессмысленно называлось дубом летним — разве не так?

Иногда некоторые гусеницы падали на землю. Может быть, это были особо слабые экземпляры или же они неловко карабкались по веткам, а может быть, просто хотели