Канун середины зимы (СИ) [Харт] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
========== Часть 1 ==========
В прекрасном Тирионе на Туне шел снег. Падали крупные хлопья, а воздух переполнялся бриллиантовой крошкой, сверкающей в переливах света Древ.
Бесконечный цикл возрождения и обновления всей Арды коснулся даже благословенных земель запада, но зимы Валинора никогда не были страшны и суровы, как в Эндорэ. Никогда и никто не замерзал в лесах, никогда не царил голод, и никогда не пробирался холод в прекрасные жилища квенди. Дивные хрустальные окна становились защитой от ветра и снега, а теплые воды и жаркие цветные печи из керамики несли тепло.
Стеклянные лестницы и беломраморные улицы Тириона и Валмара сверкали живой радугой: от сияния разноцветных ламп, от переливов причудливых ледяных скульптур, от прелестных украшений в виде застывших здесь и там цветов и фруктов. Вечнозеленые деревья и кустарники наполняли звонкий холодный воздух пряной горечью хвойных ароматов.
Прекрасные сады Валинора укутывали и оставляли сладко дремать до лета. Фруктовые деревья и целые парки заботливо защищали стеклянными крышами. В оранжереях оставалась властвовать весна: нежная и яркая, пестрящая цветами, радужными струями фонтанов и пением птиц.
Для эльдар зимы влекли за собой лишь новые радости и занятия. Коньки и санки, резные фигуры изо льда, и счастье праздника, которым отмечали середину снежных дней: ведь после них холода всегда шли на убыль. А бархатные персики и капризные мандарины, больше других любящие жаркую росу Лаурелин, всегда казались на морозе еще слаще. И звезды на куполе Элентари становились столь яркими и крупными, что походили на россыпь золотой крошки. Она висела в темно-синих небесах так близко, будто протяни ладонь – и зачерпнешь полной пригоршней.
Никто не знал, кто первым придумал обычай наряжать к середине зимы ели: разумеется, не варварски срубая их, а выращивая во дворе каждого дома ту, что становилась лишь зеленее и крепче с каждым новым годом. Из ветвей рождались поделки и венки, а сладко-озорные ароматы желтых лимонов и рыжих апельсинов обещали весеннее тепло. Ленты гербовых цветов домов покрывали каждое жилище, и улицы в эти дни становились зелены, будто лето пришло до срока.
В этом году праздник витал в воздухе особенно сильно, наполняя улицы Тириона радостным предвкушением.
Радости не хватало исключительно в одном доме. Строгий до неприметности на фоне других жилищ квенди, он выделялся резкими углами окон в черном дереве, золотыми змеями вместо цветов и трав на дверном проеме, и излишне колючими кустами падуба и алого бересклета у мраморной лестницы. Лестница, нужно сказать, была очищена от снега с педантичной аккуратностью.
На кухне этого дома Тар-Майрон, падший и прощенный майа Аулэ, ожесточенно резал морковку на цукаты для принятого по обычаям праздничного кекса. Он предпринимал очередную безнадежную попытку понять практическим путем, отчего выпечка удавалась лишь женщинам. Майрон до сих пор терялся в догадках, где крылся удивительный секрет: в тембре ли голоса, в мягкости рук, в терпении или в чем-то еще.
«Уж точно не в терпении».
Столь безупречно логичный вывод Майрон сделал, когда понял, что ему терпения не занимать. Поскольку уже не первый год и именно в это время он с завидным постоянством задавал себе вопрос, что за безумство толкнуло его помочь Мелькору перестать презирать все и вся в Благословенном Королевстве.
Майрон знал, что боялись Мелькора куда больше, чем это открывала почтительная вежливость эльдар. Он оставался в этом благом месте будто чужим и оторванным от всего. Для Майрона же порядок и слаженность жизни после хаоса орочьих армий показалась глотком свежего воздуха, а жадные до знаний и изобретений нолдор пришлись по душе. Они приняли его любовь к механизмам с куда большим восторгом, чем когда-то Аулэ, подозревавший в том угрозу всей Арде. И поневоле, спустя годы, ему пришлось признать, что просто жить, обучать, создавать и видеть здесь и там творения собственных рук… не так уж и плохо? Порядок мира, который ему хотелось видеть, развивался вовсе не так, как он задумывал, но работал даже более слаженно, чем Майрон мог себе представить когда-либо.
Еще Майрон знал, что Мелькор, как ни старался доказать обратное, своего места в Валиноре так и не нашел. Вала мог обманывать кого угодно своими покаяниями и мольбами, кроме бывшего наместника Ангбанда и шпиона в Альмарене.
Кто-то должен был приглядывать за ним, да только Майрон уже не был уверен, кого защищает: то ли Валинор от стремления Мелькора крушить все, что приходилось ему не по нраву, то ли Мелькора от благодати чудесного края, выражавшейся в вежливом игнорировании валы в моменты, когда следовало бы поступить наоборот.
Майрон поднял беглый взгляд на белоснежный дверной проем кухни. Нож все так же ожесточенно опускался на морковку.
Майа сам не понял, как превратилось его «приглядывать» в жизнь в одном доме и раздраженное, но все же постоянное беспокойство. Сейчас он услышал на лестнице на второй этаж знакомые шаги: мягкие и ленивые.
В праздник середины зимы Мелькор скисал, как молоко в тепле. Майрон понятия не имел, как можно изливать еще больше болезненного отвращения, скуки и сварливой желчности, чем обычно, но Мелькору это удавалось. Точно так же, как скрывать это на публике.
Плен в Мандосе не изменил валу ни капли. Характер оставался таким же паршивым, как в Утумно.
«Поправка».
Майрон аккуратно стряхнул морковь в миску широким ножом.
«Более паршивым, чем в Утумно».
В это утро Мелькор не удосужился даже привести себя в надлежащий вид прежде, чем спуститься на кухню. Длинные волосы валы, темные, как черное дерево, растрепались, пушились и кудрявились крупными локонами. Морионовые глаза смотрели сонно и недовольно, как у разбуженной совы.
«Наверняка даже кровать в своей спальне не заправил».
- Доброе утро, - мрачно поприветствовал его Майрон.
Вала вместо ответа молча, с развязно-ленивой пластикой уселся на один из резных стульев, плотнее завернулся в темно-изумрудное ночное одеяние и уперся коленом в столешницу: нахохленный и злой.
Почему-то раздражение Майрона вместо того, чтобы всколыхнуться с утроенной силой, улеглось. Майа фыркнул и вытащил из шкафа белую фарфоровую кружку, в которую плеснул горячего травяного отвара, пахнущего малиной.
- Ты не хочешь мне помочь? – устало поинтересовался он у Мелькора.
Ответ майа, безусловно, знал, учитывая, каким отвращением к самому факту наступления утра был переполнен Мелькор.
Вала притянул к себе кружку, двигаясь с прежней сонно-развязной грацией. Моргнул.
- Мне никогда не понять, почему они каждый раз так носятся с этим праздником, - Мелькор поежился и зевнул в колено. – И ты туда же. Не хочу и даже не собираюсь, Майрон.
Майрон глубоко вздохнул, отправил ножом в миску последнюю партию моркови и бросил ее вариться в кастрюлю. Поправил кончиком пальца стрелку на пружине в изящном циферблате из керамики и меди. Часы разливались пением механического соловья, когда назначенное им время выходило.
«Одно и то же каждый год».
Мелькор лениво вытащил из деревянной миски на столе бордовое яблоко и отгрыз кусок, задумчиво глядя в пустоту.
Чем дальше шло время, тем сильнее Майрона бесило показательное игнорирование Мелькором этого праздника и не менее показательные попытки надраться во время того, как ваниар пели красивейшие (особенно если отринуть всякие смыслы, кроме чарующей чистоты музыки) гимны Илуватару. Слова порой неприятно задевали что-то внутри, будто растравленные раны, но тогда Майрон закрывал глаза и вслушивался в голоса и переборы струн. И почему-то именно в середину зимы в воздухе каждый раз витала странная магия, смягчавшая все сердца настолько, что изгоняла даже тени недоверия и страха. И лучшего времени для восстановления союзов или образования дружбы майа и представить себе не мог.
Но к Мелькору это не относилось. Этот праздник злил и травил его, напротив, сильнее чем что бы то ни было. И когда Майрон вспоминал об этом, раздражение сменялось беспокойством.
- Ты мог бы хотя бы попробовать, - спокойно заметил Майрон, вытирая нож после моркови и разрубая пополам одно из яблок.
- Я не понимаю, почему ты каждый раз готовишься к этой показухе, - с отвращением потянул Мелькор. Он поднялся со стула и улегся на изящный диван из дерева, закинув ногу на ногу. Длинные волосы валы растрепались, свисая до пола.
Мелькор отгрыз еще один кусок яблока, заставив Майрона зло выдохнуть сквозь зубы и рубануть ножом очередной фрукт особенно резко.
В разум Майрона медленно закрадывалась догадка, с чем на самом деле связана небрежность движений Мелькора, но явных доказательств он пока не видел. Он хмуро прищурился, глядя за тем, как вала бездумно, словно кот, раскачивает праздничные носки, повешенные под полкой с вареньем. Но ничего другого Мелькор не делал, поэтому Майрон перевел взгляд на нож и яблоки.
Дурацкая традиция с носками была совершенно бессмысленной, но Майрону виделось в ней что-то беззаботное и полное давно забытого тепла.
- Потому что это время, когда нас не выносят в наименьшей степени, - нож со стуком раз за разом опускался на доску. – И если бы не вел себя, как ребенок, то… Мелькор!
Майрон раздраженно выдохнул сквозь зубы и швырнул в валу яблоком. Потому что Мелькор содрал один из ярко-красных носков, натянул его на левую руку, как варежку, и Майрон не сразу понял, что все его попытки заговорить разумно только что были безжалостно попраны молчаливым «бла-бла-бла», которое изображал Мелькор рукой в носке.
Яблоко вала, правда, поймал ею же и тут же надкусил фрукт.
Майрон вздохнул.
«Эру просить бесполезно, так что кто-нибудь, дайте мне сил на это».
- Зачем ты отгрыз по куску от обоих яблок?
- Потому что, - лениво ответил вала, поворачивая к нему голову. В черных глазах Майрон видел абсолютную скуку.
- Ты меня слушал хотя бы? – безнадежно поинтересовался майа.
- Нет, - Мелькор не задумался над ответом и на долю секунды. – А! Рамаллэ!
Вала вытянул руку, когда в комнату с уханьем влетела пестрая сипуха. Майрон помнил, что поначалу Мелькор отнесся к подарку Сулимо едва ли не с презрением, но сипуха вела себя с таким достоинством и умом, что заставила полюбить себя.
Птица, хлопнув крыльями, уселась прямо на грудь Мелькору и почти укоризненно ухнула прямо в лицо. И бросила вале на грудь веточку ели.
Майрон был согласен с укоризненным уханьем Рамаллэ.
- Что, и ты туда же? – мрачно поинтересовался Мелькор, почесывая сову под горлом.
Майрон прищурился, внимательно глядя на Мелькора. Вала лениво вытянул ноги и пнул темно-красную подушку с золотым шитьем, сбрасывая ее на пол.
«Сейчас».
Майрон знал, что Рамаллэ не выносила запаха алкоголя и начинала предательски кричать и хлопать крыльями каждый раз, едва стоило ей учуять хоть каплю вина. И он намеревался посмотреть, как отреагирует птица сегодняшним утром.
«Раз уж ты так сомнительно грациозен и ленив».
Сипуха склонилась к лицу Мелькора, воркуя от почесываний, и тут же ожесточенно взмахнула крыльями, перепрыгнув на живот валы, встопорщила перья и пронзительно закричала.
«Прекрасно».
Майрон отложил в сторону нож и оперся на столешницу.
- Мелькор, - голосом майа можно было резать камень. - Ты что, пьян с утра?
На взгляд Майрона это переходило все границы разумного и неразумного, что он видел когда-либо. Когда Мелькор начинал заливать в себя настойки и вино за праздничными пиршествами, на это он закрывал глаза и предпочитал позаботиться о том, чтобы несносное чудовище, по крайней мере, употребило с алкоголем достаточно еды и не мешало того, чего не следовало мешать даже айнур.
Но не с утра же!
Вала лениво повернул голову, глядя на него так, словно Майрон поинтересовался, выставил ли он рядом с розовыми зигокактусами праздничные фонарики.
И молчал, покачивая в воздухе босой ногой.
- Мелькор, – еще жестче и тише произнес Майрон, не отводя взгляда. – Я с тобой разговариваю. Ты надрался до завтрака.
- И?! – безразлично пожал плечами Мелькор, пытаясь дотянуться свободной рукой до сипухи, которая теперь пятилась от него подальше, возмущенно ухая и топорща перья так, что становилась в два раза больше самой себя.
Майрон выдохнул и сложил руки на груди.
- Что «и»?
Мелькор запрокинул голову. Прикрыл глаза. Вдохнул и выдохнул.
А затем рывком сел, сгоняя с себя птицу, и вперил в Майрона настолько взбешенный и безумный взгляд, что майа стало не по себе. Майрон видел, как потемневшая радужка, как когда-то в Утумно, наполнилась едким золотым сиянием. Мелькор не говорил: он шипел, оскалив зубы.
- Можно подумать, ты не знаешь, что я напиваюсь на все праздники, которые происходят в этом благословенном краю. Это единственное, что позволяет мне пережить все эти гимны создателю, будь он проклят, и вытерпеть всеобщую радость по поводу моего падения, - из-за растрепанных волос, босых ног и не смененных ночных одежд Мелькор казался еще безумнее, чем когда, по крайней мере, выглядел подобающе статусу айну. - Я ненавижу праздники, Майрон. Я ненавижу эти подарки, я ненавижу эту показуху, я ненавижу, как они милуются друг с другом, я ненавижу, что ты лезешь в это больше всех, как будто пытаешься занять место у их ног.
Сипуха перебралась вале на плечо и ожесточенно потянула клювом длинную прядь волос. Мелькор рывком столкнул ее с себя, удостоившись обиженного уханья. Рамаллэ перелетела на кухонный стол, поближе к Майрону, стащила кусок яблока, пронзительно крикнула и улетела прочь.
«Нет, Мелькор. Не сегодня».
Майрон предполагал, что Мелькор рассчитывал его задеть, но вступать в бессмысленный спор не хотел и не мог.
Разум отчаянно искал выходы из сложившейся ситуации. До подобного состояния Мелькор не опускался еще ни в один канун зимы и уж тем более не начинал его поносить едва ли не с пеной у рта. Что-то, чего он не понимал или не видел раньше, достигло своего пика и разъедало его изнутри, как кислота разъедает самую крепкую сталь с течением времени.
«Думай».
Майрон с ледяным лицом снял с шеи фартук, аккуратно сложил его и повесил на стул. Голос майа звучал зло и тихо:
- Ты каждый год надираешься, а потом сидишь и жалеешь себя. Что тебя никто не любит. Все боятся. Но ты никогда не пробовал сделать хоть что-то.
Мелькор ошеломленно и взбешенно выдохнул, приоткрыв рот. Глаза валы все еще полыхали рыжим. Голос звучал вкрадчивым шипением:
- О, нет, Майрон. Я пробовал, знаешь ли. Каждый раз, едва выхожу из дома, вижу на их лицах это удивленное: «О, Эру, а где же здесь спрятана смертельная опасность, давайте мы ее поищем!» - Мелькор перевел дыхание после издевательского тона и с размаху хлопнул ладонями по деревянной лавке под собой. – И они находят, Майрон! – вала ткнул себе пальцем в грудь. – Я не собираюсь унижаться и вымаливать еще и у каждого квенди, чтобы он смотрел на меня без отвращения. А ты без этого заставляешь меня каждый год наряжать это сраное дерево во дворе неизвестно для кого! Так что оставь меня в покое со своим праздником и подарками!
Сколько Майрон себя помнил, Мелькор периодически отпускал шуточки относительно елки в канун середины зимы. Но никогда еще не говорил, будто бы ненавидит не одну всеобщую радость, гимны Илуватару и бесконечно трезвонящие колокола Валмара, а все, связанное с праздником.
Он отчаянно захотел швырнуть в Мелькора чем-нибудь потяжелее, но не смог. Поэтому просто раздавил голыми руками два жирных апельсина так, что они превратились в жалко обмякшие корки, и ожесточенно вытер руки.
«Оставить тебя в покое с подарками, как же».
Подарки для себя, Мелькор, разумеется, принимал без тени сомнения и недовольства. Майрону отчаянно захотелось уничтожить, а лучше – оставить на следующий год то роскошное одеяние для Мелькора, которое он прятал в спальне под кроватью в большом ящике. Оно было серебряным с алым и золотым: не слишком светлое, не слишком сдержанное, не слишком безвкусное. На взгляд Майрона – идеальное. И сколько же сил было потрачено! Даже на то, чтобы тайно снять мерки по другим нарядам. На то, чтобы найти ткачих и вышивальщиц, которые согласились бы почтить своим искусством Мелькора. У него ушли часы и дни лишь на уговоры и подготовку ответных даров.
Ничего меньшего, чем самая лучшая работа, Мелькор и не заслуживал на взгляд Майрона. Но только не сейчас и не сегодня. Оставлять его на всю середину зимы топиться в злобе он не собирался, вот только принуждать Мелькора силой всегда было бесполезно.
«Разве что… нет, вряд ли».
Он так и не ответил Мелькору на его выпад и знал, что если вала скажет еще хоть слово – он рявкнет на него так, что сам об этом пожалеет. Майрон смерил валу взглядом и молча вышел из кухни прочь, на ходу из дома подхватывая теплую куртку.
- Майрон? – собственное имя он услышал, уже закрывая дверь.
«Нет уж. Ругайся со стенкой, раз так хочешь».
Майа сильно сомневался, что идея, возникшая у него в этот отчаянный момент, сработает. И все же предпочел попытаться.
Он чувствовал себя неуместно, идя по заснеженным улицам к дому Фэанаро Куруфинвэ. На взгляд Майрона, решение было глупым, но он думал, что если в Валиноре и проживала женщина, способная заставить Мелькора вести себя нормально, то жила она именно в этом доме.
«Если она не погонит тебя с порога. Но не зря же Нерданэль прозвали мудрой».
Любая просьба о помощи в столь деликатном вопросе казалась весьма унизительной, но иного пути Майрон не видел.
«В конце концов, почему-то Мелькор не чувствует стеснения, разделяя веселье с ее сыновьями».
Снег щекотал лицо, опускаясь на кожу. Майрон поморщился, когда особенно крупный пушистый комок упал на нос и растаял. Городские улицы переполнял радостный колокольный перезвон и праздничная суета: дети бегали наперегонки, юные пары квенди грызли желтые пряничные звезды и пили теплое вино, семьи сосредоточенно выбирали на выставочных полках дары и оставляли свои собственные.
Майрон поежился и плотнее запахнул теплую куртку. Он ничего не мог с собой поделать: снег и снежные хлопья он не любил.
Миновав площадь с незамерзающим фонтаном, в котором цвели алые зимние лилии, он спустился по хрустальной лестнице в проулок, где ровными рядами горделиво росли кипарисы. Дом огромного семейства Фэанаро Куруфинвэ в конце улицы напоминал дворец, не сравнимый ни с одним жилищем в Тирионе. Каждая пядь дома с изысканной бравадой демонстрировала исключительное мастерство, но не кичилась им. Резные деревянные окна, искристые стеклянные купола, оранжереи и золотые птицы, украшенные эмалью, беломраморные колонны, больше похожие на застывшие в воздухе витые капли воды. Майрон не сомневался, что их делала лично Нерданэль. Всех деталей было столь много, что майа поневоле замер, задерживаясь на них взглядом.
«Тебя прогонят. Особенно если попадешься на глаза самому Фэанаро».
Майрон набрал в грудь побольше воздуха, поднимаясь по мраморным ступеням с изящными хрустальными перилами, и постучал в дверь золотым кольцом в виде переплетенных между собой гроздьев Лаурелин, мерцавших цитринами.
Происходящее больше напоминало ему дурной сон, в котором кошмар и веселье смешивались пополам.
На стук никто не отозвался. Пар вырывался изо рта мелким облачком.
«Зачем ты вообще это придумал? Нашел, где просить помощи».
Но обращаться к Сулимо или кому-то из Валар он точно не собирался.
«В конце концов, Фэанаро ему не навредит, потому что так и не узнает, что тебе понадобилось».
Майрон мучительно пожирал взглядом янтарную восьмиконечную звезду на двери. Серебро сплеталось вокруг ее лучей в причудливый узор.
Майа вздрогнул, когда ему открыли, и понял, что везение в этот день оказалось на его стороне. На пороге стояла сама Нерданэль: в простой одежде, с перехваченными тесьмой на лбу темно-медными кудрями, сплетенными в косу, и корзиной спелых красных яблок на сгибе руки. От квенди пахло специями, а на рукаве и фартуке виднелась мука. И все же в лице, завораживающе несовершенном по меркам многих эльдар – из-за россыпи звезд-веснушек и чуть вздернутого кончика носа – он видел столько глубокой силы и ласковой мудрости, что ему стало не по себе.
- Здравствуйте, - неловко поздоровался он.
Повисла неловкая пауза. Майрон поймал изумрудный взор супруги Фэанаро и отвел глаза: Нерданэль смотрела сурово и прямо, но ее взгляд смягчился быстро.
- Здравствуй… Майрон, - он слышал, с каким затруднением она выговорила его имя. Но все же выговорила. – Чего ты ищешь в моем доме?
«Говори уже. Поздно».
Майа глубоко выдохнул, выпаливая одну-единственную фразу и заставляя себя посмотреть в глаза женщине.
- Помощи, госпожа.
Рыжие брови Нерданэль изумленно приподнялись. Она огляделась и жестом пригласила его внутрь. Оправила прядь, выбившуюся из косы.
- Помощи, Майрон?
Он был рад зайти под крышу, где, по крайней мере, не падал снег.
В огромном внутреннем дворе дома тихо журчал фонтан. Пахло карамелью, выпечкой и хвоей, а в соседнем коридоре слышался шум: смех, топот, детские голоса и обрывки песен.
- Я знаю, как это звучит, госпожа, - Майрон не знал, как можно коротко объяснить происходящее и каким образом донести до квенди, почему он в первую очередь подумал именно о ней и ее спокойном вдумчивом нраве. – Я… знаю, что ваш супруг не выносит и имени Мелькора, но я не в силах видеть, как он чахнет и топит себя в злобе каждую середину зимы. Он не желает заговорить даже с вашими сыновьями, пускай они единственные, кто порой составляет ему компанию. Меня Мелькор слушать отказывается. Но, может… - он вздохнул, чувствуя себя законченным идиотом с полыхающими от стыда щеками, и понадеялся лишь на то, что Нерданэль его поймет правильно.
Женщина хрустнула пальцами и несколько мгновений размышляла, продолжая бессознательно разминать запястья и ладони. Наконец, Нерданэль выдохнула, изящно округлив губы.
- Так, Майрон, - она задумчиво хлопнула ладонью по боку корзины. – О подобном меня еще не просили. Почему ты пошел ко мне? Не к девам Ниэнны, не в исцеляющие печаль леса Лориэна, не к Манвэ Сулимо?
«И правда, почему?»
Майрон поморщился, пытаясь собрать собственные мысли в связные выводы.
- Потому что у вас супруг пламенного нрава, госпожа, - первая фраза показалась ему неуместной, и слова подбирались трудно, падая, как капли ртути, но Нерданэль слушала его внимательно и вежливо. - Вас называют мудрой за способность вразумить его. У вас семеро сыновей.
Майрону казалось, что чем дальше он говорит, тем заметнее становится улыбка на лице нолдиэ.
«Да почему она улыбается?!»
Он чувствовал себя все более неловко с каждым словом, но заставлял продираться через стыд и тягучие фразы.
«Хуже уже точно быть не может».
- Он не слушает ничьих советов, не принимает жалости и приходит в бешенство, едва кто-то пытается заговорить о том, что ему нужно сделать, чтобы изменить ситуацию, - голос Майрона звучал хмуро и тяжело. - Если я обращусь за помощью к Валар, он может отвернуться от меня. А затем навредить себе, мне и всем вокруг.
Он умолк и с удивлением заметил, что взгляд Нерданэль потеплел, а на щеках от улыбки появились ямочки.
- О, Эру. Ты льстишь мне, Майрон. Но мне и впрямь знаком… такой характер, - она помолчала, раздумывая. – Хорошо. Я понимаю, чем грозит отрава в душе одного из айнур, - женщина на мгновение сжала губы, а заговорила тихо и мягко. - Но словами я не помогу ему. Ты согласишься за вас обоих помочь с приготовлениями к празднику? И если я усмирю, как ты говоришь о ней, злобу Мелькора – примете ли вы мое приглашение к столу и веселью? С Фэанаро я поговорю.
Майрон встряхнул головой, не веря собственным ушам.
«И это все, чего она просит?! Помочь с праздником и приглашает к столу?!»
Майрон поспешно кивнул, чувствуя, как пылают щеки, и окончательно перестал удивляться тому, что эта женщина оказалась единственной, способной обуздать дух Фэанаро.
- Соглашусь, госпожа. От вас – это даже не просьба, это честь. Спасибо.
Нерданэль негромко рассмеялась ему в ответ.
- Подожди меня у выхода из дома. Я сейчас приду. Не хочу, чтобы ты попался на глаза Фэанаро.
Мелькора они не нашли ни на кухне, ни в спальне на первом этаже дома.
Майрону показалось, будто Нерданэль разглядывает их дом с неподдельным изумлением, словно никогда и не думала, что те, против кого когда-то воевали Валар, способны жить, как обычные квенди. И внутри не нашлось ни чудовищных тварей вместо украшений, ни железных цепей, ни уродства. Только высокие светлые стены, разноцветные изразцы, серебристо-светлые шторы и резная деревянная мебель: сдержанная и не кичливая.
Нерданэль коснулась одного из букетов, стоящих здесь и там на шкафчиках и полках: из остролиста, еловых шишек, хвойных ветвей и красно-рыжих лент.
- Ты украсил дом, Майрон? – она улыбнулась и бережно поправила алую керамическую вазу.
- Каждый год украшаю, - он опять почувствовал себя неловко, будто бы Нерданэль увидела нечто, что не предназначалось для ее глаз. – Мелькор все равно не выносит праздника, даже получая подарки.
Они заглянули в одну из комнат, выходящую на сад, и Майрону показалось, что он увидел на веранде знакомый темный силуэт. Он жестом позвал за собой Нерданэль, которая еще не сбросила с плеч пушистую лисью накидку, всю припорошенную снегом.
- Ты даришь ему подарки? – она беззлобно засмеялась. – Это… - она запнулась на мгновение, словно не могла найти подходящих слов. – Правильно и чудесно.
- Спасибо, - тихо произнес Майрон и тут же раздраженно выдохнул.
На веранде виднелись следы босых ног, уходящие к качелям-скамейке, где открывался вид на притихший снежный сад. В нем, как у многих, стояла елка, но Майрону ежегодно казалось, что праздничности, как во всем Тирионе, в ней было мало. Алые и золотые цветы и ленты, хрустальные шишки и звезды не приносили удовольствия. Одну тоску: Майрон хотел, чтобы Мелькор хоть раз посмотрел на эту красоту без безразличия, и ежегодное наряжание дерева не превращалось в унылое мучение, которое никому не нужно и которого никто не увидит. Ведь гости к ним не приходили.
Мелькор, все еще не удосужившийся переодеться, с ногами свернулся на качелях, обхватив рукой колени, и как будто не чувствовал холода. На кованом столике рядом с валой стояла бутылка вина, а в руках он держал хрустальный бокал.
- Мелькор! – возмущенно окликнул валу Майрон.
И тут же почувствовал, как на локоть опустилась ладонь Нерданэль. Она смотрела на Мелькора очень серьезно, и Майрону показалось, что в глазах квенди он увидел… не жалость, но чувство более благородное и теплое.
Если бы Майрон понимал чуть больше, то знал бы, что это чувство называется состраданием.
- Что? – хмуро и слишком резко поинтересовался майа. – Он же…
Вместо ответа женщина приложила к губам указательный палец.
- Не кричи на него. Завари горячего чая, пожалуйста, - тихо попросила она. – Принеси теплое покрывало, - она покосилась на отчетливые следы босых ног. – И обувь. Я сама с ним поговорю.
Майрон поколебался, понимая, что почему-то опасается оставлять их наедине, но Нерданэль жестом указала ему в сторону дома.
- Иди. Пожалуйста, - мягко и очень непреклонно попросила она, и в этот раз майа не смог не послушаться.
Эльдиэ подобрала платье и опустилась на качели рядом с Мелькором.
- Здравствуй, - негромко произнесла она.
Вала даже не обернулся, глядя на тихо падающие в саду снежные хлопья.
- Ты пришла в неподходящее время, госпожа Нерданэль. Я обрадуюсь, если ты не будешь смотреть на мой неподобающий вид и вернешься домой.
Мелькор дернул плечами и почти пугливо отстранился, ошарашенно глядя на Нерданэль, когда женщина погладила его по руке тёплой ладонью и поправила ему волосы, бережно заправляя их за ухо.
- Пойдем в тепло, - говорила Нерданэль успокаивающе тихим тоном. – Ты здесь замерзнешь.
Мелькор закатил глаза вместо ответа и отпил вина из кубка.
- Я один из айнур. Мне не холодно.
Нерданэль вздохнула и так же бесцеремонно коснулась ладонью розовых от холода ступней и щиколоток, виднеющихся из-под края зеленых одежд.
- Эй! Да что…
Женщина молча придвинулась ближе, согревая поджатые ноги валы теплым бедром и краем накидки.
- У тебя ноги ледяные, – негромко и ласково заметила она. – Расскажи лучше, что случилось.
Мелькор фыркнул, раздраженно глядя на нее. На шее валы, над широким воротником темно-изумрудных ночных одежд, виднелись красноватые пятна: отчетливый признак хорошо скрываемого опьянения.
- Мне нечего рассказывать. Случился я.
Нерданэль глубоко вздохнула, улыбнулась уголками рта и протянула ладонь:
- Дашь мне руку? Мне будет приятно, если ты не будешь пить, пока я говорю, и послушаешь, раз тебе нечего сказать.
Мелькор с сомнением поморщился, глядя на квенди с настороженным ожиданием. Но вино все-таки оставил, двигаясь плавно-неловко, и напряженно протянул ладонь, которую Нерданэль бережно опустила на собственное колено, накрыв обеими руками, переплетая пальцы с пальцами. Мелькор успел удивиться, сколько силы оказалось в хрупких с виду руках, и тут же вспомнил, что эти руки привыкли работать с металлом и камнем больше многих.
Еще больше вала удивился, что Нерданэль вот так легко коснулась его и бесцеремонно разминала замерзшие пальцы, разгоняя кровь по жилам фана. Квенди медлила, будто бы размышляя или собирая силы.
- Послушай меня и не перебивай, если сможешь, - женщина говорила очень тихо, больше глядя на его руку, чем в глаза. – Мне нелегко говорить с тобой так, признаю это. Но я вижу отчаяние и одиночество вместо злобы и нахожу в сердце тепло, которого не ждала. Ты напоминаешь мне Морьо, когда ему было тринадцать, - она подняла взгляд и коснулась согнутым пальцем кончика его носа, улыбнувшись. Мелькор возмущенно отстранился, но смолчал, хотя дышал так, что слышно было с конца веранды, а черные глаза сверкали от ярости. - Даже скулы так же краснели, когда злился. Не злись на меня, айну. Он всегда переживал, что хуже других моих сыновей. Менее похож на отца, чем Атаринкэ, менее искусный охотник, чем Тьелко, поет не так звонко, как Кано, не так спокоен и похож на меня, как Майтимо. Другой во всем. Даже смел говорить в отчаянии, будто бы мы любим его меньше всех остальных сыновей. Ругался со мной, ругался и часто был наказан Фэанаро. Но благодаря своему сыну я знаю, что потерянным мальчикам, которые не могут отыскать собственное место, а потому тонут в злости и отчаянии, нужно немного.
Мелькор выдохнул, высвободил руку и покачал головой, упрямо глядя на Нерданэль.
- Я не твой сын. Даже не квенди, женщина, - голос Мелькора так и сочился ядом. Скулы валы и кончик носа впрямь порозовели до малинового. От холода и злости.
Нерданэль легко кивнула, глядя ему в глаза безо всякого страха, и улыбнулась чуть шире.
На мгновение в ее разуме возник образ Карнистира, с жаром доказывающего, будто если бы у него был талант, он бы уже дал о себе знать. И все, им сделанное, было ему ненавистно: ведь сын сравнивал себя с другими и находил свой талант хуже в тринадцать лет, сравнивая его с талантом Майтимо старше него на несколько десятков. А еще Нерданэль вспомнила, как ярился и злился сын, когда она пыталась его успокоить. Морьо просил оставить его в одиночестве, ругался и то и дело перечил отцу, полагая, будто тот любит и обучает его не так, как остальных, находя менее способным, чем братья.
О том, в какой ярости был муж, когда узнал о рождении первой младшей сестры, а за нею – брата, она не стала упоминать. Как и о том, что Фэанаро вообразил себе, будто бы отец его стал любить меньше своей жены и других потомков.
«В мальчишках ничего не меняется. Век от века».
Почему-то глядя на то, как злится один из айнур, называвший себя величайшим в Арде, ей становилось смешно и чуть-чуть грустно, отчего сдержать смех становилось легче.
«Неужели этого никто не увидел раньше? И ведь вылез же на мороз в одной ночной одежде и босиком, просто чтобы сидеть, мерзнуть и мешать вишневую настойку с вином. Да такого даже Морьо не делал. О, Эру».
- Верно, - говорила Нерданэль по-прежнему тихо и осторожно. – Ты айну, говорящий, что равен по силе всему Кругу Судеб. Но я вижу то, что уже видела. Одиночество, неприкаянность и отсутствие любви. Неправильно, когда они остаются в канун праздника.
Мелькор покосился на нее зло и хмуро и ничего не ответил, скрестив руки на груди. Как будто хотел отгородиться.
Или согреться.
Нерданэль тяжело вздохнула и бесцеремонно коснулась костяшками пальцев щеки валы.
- Ну, вот. Ты замерз, но ни за что этого не признаешь. Пойдем в дом.
Мелькор молчал, продолжая настороженно смотреть на нее. Женщина устало склонила голову к плечу, глядя ему в глаза и как будто размышляя. Куснула губу.
- Не хочешь – не нужно, - Нерданэль откинула полы широкой лисьей накидки, жестом приглашая Мелькора придвинуться. – Иди сюда. Ты замерз. Хватит гордости и вести себя, будто маленький ребенок или капризная принцесса, которую утомляет пение соловьев, а фрукты наскучили. Ты же сам говорил, что ты величайший из айнур.
Мелькор зло вскинулся, опуская ноги, выпрямился – и взбешенно выдохнул сквозь зубы.
- Принцесса?!
Вала потерял дар речи, когда вместо ответа Нерданэль придвинулась, безапелляционно набросила на его спину половину теплой лисьей накидки и ловко обхватила за плечи, притягивая к себе так, что он был вынужден прижаться щекой к рыжей макушке женщины, чьи волосы пропахли пряностями и цитрусом.
От ее наглости Мелькор потерял дар речи второй раз. Внутри теснилось слишком много эмоций: от бешенства до ошеломления, и выделить из них одну-единственную он не мог.
- Прости меня, - примирительно проговорила Нерданэль, крепко держа валу за локоть. – Но иначе ты бы и не пошевелился. Мелькор, я уговариваю величайшего из айнур согреться. Ну что это такое?
- У вас все в порядке? – от входа на веранду послышался голос Майрона.
От удивления майа даже рот приоткрыл, когда увидел Мелькора, с угрюмым видом сползшего к плечу Нерданэль, и квенди, что-то укоризненно воркующую вале почти в макушку.
В руках Майрон держал поднос с тремя белыми чашками на блюдцах и чайником. Через плечо у него был перекинут плащ цвета красного вина, подбитый мехом.
- Конечно, - Нерданэль приветственно махнула ему рукой.
Майрон поставил чай на столик и набросил на Мелькора теплый плащ, укрывая валу поверх одежды. Он все еще ошеломленно и вопросительно смотрел на то, как легко Нерданэль гладит Мелькора по плечу.
Судя по широко распахнутым глазам Мелькора, вала сам не понимал, как позволяет подобное.
- Не смотри так на меня, Майрон, - Нерданэль вздохнула. – Он замерз, но никогда бы не признался в этом. А еще не признался бы в том, насколько ему нужно, чтобы его хоть кто-нибудь обнял.
Мелькор вскинулся, наконец-то высвобождаясь из объятий, и зло посмотрел сначала на Нерданэль, а затем на Майрона, усевшегося рядом. Черные глаза валы сверкали бешенством, щеки и шея ярко алели: поровну от мороза, алкоголя и злости.
- Да откуда ты знаешь, что мне нужно! – прошипел он квенди. - Перестань принимать меня за своего сына, Нерданэль!
Женщина пожала плечами и поправила растрепавшиеся волосы Мелькора, глядя вале прямо в глаза.
- Я и не принимаю. Я желаю помочь тебе, но знаю, что силой тебя не принудить ни к чему. Майрон, передай мне чай, пожалуйста. Спасибо.
Мелькор взял свою чашку, неловко пытаясь ничего не разлить, но не переставал зло смотреть на квенди. Сделал несколько глотков, убрал чашку прочь и обессиленно уперся локтями в колени, потирая виски пальцами.
- Оставьте меня в покое, - голос валы звучал измотанно. – Оба. Со своими насмешками, со своими рассказами, как нужно поступать. Со всем. Пожалуйста.
Майрон глубоко и устало вздохнул, откидываясь на скамейке. Он жестами объяснил Нерданэль, что именно это происходит каждый год, и именно поэтому он отчаянно хочет дать Мелькору подзатыльник. Прямо сейчас. Нерданэль красноречиво-укоризненно покачала головой и погладила валу по спине, придвигаясь ближе. Говорила она по-прежнему тихо, и Майрон поневоле начинал благоговеть перед этим терпением, которое казалось больше всей Арды:
- Мелькор, - голос Нерданэль звучал ласково и тепло, и ее пальцы бережно перебирали крупные кудри, рассыпавшиеся по спине Мелькора. – Я не знаю, что происходит в твоей голове. Но что я знаю – так это то, что в канун середины зимы никто не должен чувствовать себя брошенным. Особенно тот, кого уже любят. Не тебе умолять о милости, - она помолчала и остановила ладонь. - Амбаруссар скучают по тебе. Нельо тебя вспоминает. Даже Морьо и Кано порой спорят с Фэанаро в твою защиту. И поверь, немногие осмелились бы обратиться за помощью, как Майрон, - Нерданэль бросила на майа короткий взгляд. – Я не сомневаюсь, что он сделал это из любви к тебе. Посмотри на меня. И на него.
Мелькор устало выпрямился и вздохнул, но посмотрел: равнодушно-замученно. Сначала на Майрона, а затем – на Нерданэль. Женщина опять взяла запястья валы в свои ладони.
- Я знаю, о чем когда-то говорил Владыка Сулимо, - она снова смотрела Мелькору в глаза и говорила тихо и твердо. – Знаю, что говорят. Остерегаться тебя и всегда помнить о лжи. Но я тебе верю. Я хочу видеть вас обоих на празднике в своем доме.
Мелькор тихо выдохнул, потирая лоб и морщась. Задумчиво посмотрел на женщину:
- Что, так просто? А где просьбы поклясться, что я не причиню вреда? Или снисхождение, что сегодня ты это сделаешь, чтобы потешить свою… совесть, а завтра уже нет?
- Мелькор… - ворчливо потянул Майрон.
Нерданэль улыбнулась и поднялась с качелей, оправляя накидку и платье.
- Их не будет. Я тебе верю.
Мелькор посидел молча, словно собираясь с силами, и сказал то, от чего Майрон едва не подавился. Чуть слышно и голосом как будто севшим, но так отчетливо, что перепутать оказалось невозможно.
- Спасибо.
А Нерданэль сделала неслыханное: оперлась коленом на качели и коротко поцеловала валу в лоб, оставив Мелькора в который раз недоумевающе хлопать глазами.
- Одевайся, - голос ее зазвучал громче, но с прежней непреклонной мягкостью. - Пойдем ко мне в дом. До праздника ещё много работы, - она улыбнулась. - Повидаешься с мальчиками. Познакомишься с Тьелперинкваром.
Майрон недоумевающе нахмурился.
- Тьелперинквар? Я даже не слышал его имени.
Нерданэль беззлобно рассмеялась.
- Немудрено. Ему всего три года. Мой первый внук, - она жестом поманила их обоих в сторону дома, делая первый шаг. - Пошли. На пиру посажу вас рядом с моими сыновьями. А пока будем готовить, заварю малиновый чай с лета. Я чувствовала, что она была в том чае, и вижу, что весь сад по углам ею зарос, так что не отпирайся, что не любишь ее.
Майрон за спиной Мелькора беззлобно хмыкнул, покачивая ногой.
- Варенье больше.
Нерданэль вопросительно приподняла бровь. Мелькор пихнул Майрона в плечо ладонью.
- Из любви, значит? – хмуро поинтересовался вала.
Майрон закатил глаза к потолку и язвительно потянул:
- А то мне заняться больше нечем, кроме как твою малину с сахаром варить.
Мелькор фыркнул, но все-таки сделал то, что от него добивались все это время: поднялся с качелей, двигаясь с наигранной пьяной плавностью, и направился в дом. Нерданэль ласково поймала его за локоть на первом же шаге, тихо проговаривая на ухо:
- И протрезвей. Я поняла, что ты в отвратительном состоянии, когда учуяла вишню и увидела вино. Как тебе вообще пришло в голову мешать вино с настойкой Фэанаро? Я не хочу знать, откуда ты ее столько взял.
Вала приоткрыл рот, собираясь возразить, но женщина опередила его, непреклонно указывая в сторону дома.
- Мелькор. Одеваться и приводить себя в порядок. Сейчас же.
Майрон вздохнул с облегчением, когда они вышли из дома спустя неопределенное, но достаточно быстрое время, а Мелькор принял мало-мальски пристойный вид: хотя бы заколол волосы, чтобы те не лезли в лицо, и облачился в строгое темно-лиловое с золотом одеяние. Майрон и Нерданэль несли на сгибе локтя по керамическому горшку, нагруженному порезанными яблоками и морковью. Майрон лихорадочно соображал, откуда теперь взять подарки на всю семью Фэанаро, которых, разумеется, ни он, ни Мелькор не готовили.
По крайней мере, Майрон не сомневался, что Мелькор останется в руках, из которых его не отпустят. Пока он будет истерически бегать по всему Тириону и хотя бы пытаться придумать, что и кому подарить. Подарки на середину зимы чаще дарили символические и скорее приятные, нежели величественные и необходимые, но, тем не менее, дарили. Он лично видел, как однажды дети вручили Кругу Валар под общий смех лембасы с глазурью, которые должны были изображать каждого из Валар.
Майрону помнилось, что Мелькор отказался появляться на праздниках именно после этого торжества. Когда этот подарок стал единственным полученным за праздник и оказался сделан в виде уродливого тирана Утумно.
Не считая сделанного самим Майроном обруча на волосы в виде переплетенных между собой золотых стрелиций, похожих на острые лепестки пламени, но Майрону показалось, что Мелькор после этого принял детскую глупость еще ближе к сердцу, чем изначально.
- Мама? – в прихожей дома Куруфинвэ первым они увидели старшего сына Фэанаро с бочонком меда в руках.
По мнению Майрона, так самого разумного. Видимо, потому что Нельяфинвэ все же пошёл в мать.
- Я… - Майтимо явно замешкался, недоуменно глядя то на одного, то на другого неожиданного гостя. - Мелькор… Майрон. Счастливой середины зимы.
Нерданэль изящным движением сбросила лисью накидку и отряхнула от снега пушистую медную косу.
- Отца я возьму на себя, Нельо, - спокойно произнесла она. - Займи наших гостей, милый, - она задумалась на мгновение. - Займи как друзей, я имею в виду. Чем ты занят?
По лицу Нельяфинвэ Майрону показалось, что тот растерялся окончательно. Квенди развел руками, насколько мог сделать это с бочонком меда, и пожал плечами.
- Мы готовили медовые пряники и ореховые конфеты. И мам, но отец…
- Отца я возьму на себя, - безапелляционно повторила Нерданэль.
Неизвестно, сколько длился бы спор, если бы в коридоре не раздались быстрые шаги и воздух не взрезал разгневанный голос Фэанаро.
«Проклятье».
- Что ты делаешь в нашем доме, исключенный из круга Валар?
Куруфинвэ остановился возле фонтана: с собранными в простой хвост волосами и не менее простой домашней одежде. Серые глаза сверкали не то как молнии, не то как бриллианты, и на суровом одухотворенном лице Майрон не видел ничего, кроме глубокого гнева. Гнев мог бы и испугать, если бы майа не почувствовал, как Мелькор сжал его руку до боли крепко.
- Фэанаро! - резко одернула мужа Нерданэль.
Майрону показалось, что от гнева воздух рядом с Куруфинвэ сейчас вспыхнет. Майтимо молча отступил в тень стены, поближе к матери, определенно не питая никакого желания ввязываться в ссору, но бросил на них короткий взгляд и едва заметно улыбнулся.
- Я не желаю видеть в эти дни осквернившего саму плоть мира, - Фэанаро чеканил слова, глядя не на супругу, а на Мелькора. – Я не знаю, каким обманом ты провел даже мою жену, но я тебе не рад и не даю дозволения здесь находиться.
Майрон видел, что щеки Мелькора мгновенно вспыхнули пунцовым румянцем, а черные глаза сверкнули от обиды и гнева, и стиснул ладонь валы еще крепче, бросая отчаянную мысль через осанвэ.
«Молчи! Пожалуйста! Она сказала, что сама поговорит с ним!»
Словно вторя его мыслям, разговор оборвал суровый голос Нерданэль, разом потерявший ласковость.
- Фэанаро, - она говорила без тени ярости, но с непреклонной силой. - Не тебе сомневаться в прощении владыки Сулимо.
Нолдо смерил взглядом Мелькора еще раз, встал покрепче и скрестил руки на груди. Голос Феанора звенел от ярости, повышаясь звонче и громче:
- Этот праздник для семей, и ему надлежит быть со своей собственной. - Он перевел дух, бросив в сторону Мелькора еще один ледяной взгляд. – Если таковая есть. И если найдется хоть один дом во всем Валиноре, который согласится принять его. А если и нет, мне нет до того дела.
Нерданэль выдохнула, выступая вперед. Голос эльдиэ звучал глубоко и мягко, но казался тверже мрамора и гранита:
- Они останутся, потому что не имеющих семей и близких надлежит привечать и протягивать им руку в час празднеств. И если этого не сделал никто до сих пор, рассуждая о них подобно тебе, это сделаем мы. Ярость и подозрения не дадут ничего не знающему ни своего, ни чужого сострадания. Кроме того… - Нерданэль вздохнула, повесила лисью накидку в большой шкаф, спрятанный в стене, и подошла к Фэанаро вплотную, укладывая ладони супругу на локти. Голос ее смягчился. – Я хотела узнать, готов ли стол в садовой оранжерее для праздника?
Куруфинвэ яростно выдохнул, покосившись на Мелькора, и перевел пламенеющий гневом взгляд на жену.
- Не переводи беседы, Нерданэль. Какое это имеет отношение к…
Эльдиэ усмехнулась уголками рта и сжала пальцы крепче на локтях мужа. Негаснущие хрустальные лампы бросали на их лица и фигуры легкие голубоватые отблески.
- Веди себя мудро, Фэанаро. Так готов или нет? – Нерданэль говорила очень тихо и спокойно.
Фэанаро посмотрел в глаза жене и гневно сжал губы.
- Нерданэль, я сейчас не об этом!
Женщина вздохнула, погладила Куруфинвэ по плечу, и голос ее вновь зазвучал очень мягко:
- Значит, нет. А готово ли мясо к столу?
- Тьелко…
Нерданэль оборвала Фэанаро всего лишь поднятым в воздух указательным пальцем. Куруфинвэ дышал так глубоко, что Майрон видел, как вздымается и опадает грудь нолдо под рубашкой.
«Да как она это делает?!»
- Значит, нет. А готовы ли подарки твоим племянникам?
Куруфинвэ сурово нахмурил брови и выдавил сквозь стиснутые зубы:
- Внукам Индис не бывает недостатка…
Нерданэль снова оборвала мужа – на этот раз коротким поцелуем в уголок рта, и Майрону показалось, что Фэанаро, тем не менее, больше всего похож на чайник, который вот-вот засвистит или взорвется. Потому что выглядел Куруфинвэ так, словно хотел вышвырнуть Мелькора из дома.
- Значит, нет, - спокойно подвела итог Нерданэль и убрала под жемчужную тесьму на лбу прядь волос. Голос ее звучал с прежней успокаивающей мягкостью и при этом казался тверже камня. - Дорогой супруг, тебе действительно больше нечем заняться, кроме как гнать из нашего дома тех, кто открыто предложил свою помощь, а после этого отказывать им в гостеприимстве? Подарки – не сделаны. Стола – нет. Мясо – не готово. Когда, о мой возлюбленный муж, ты собрался этим заниматься?
Куруфинвэ смерил Майтимо таким взглядом, словно был готов упрекнуть сына в малодушии за то, что тот смолчал в таком споре, но ничего не сказал. Лишь холодно произнес, как будто отрезав:
- Делай, как задумала, но ты пожалеешь о своей вере, дорогая жена. Я свое слово сказал.
Этим их общение с Фэанаро и ограничилось. Майтимо, отправившийся с ними на кухню, выглядел так, словно чудом выжил после шторма: на лице старшего сына Куруфинвэ отпечаталась смесь ошеломления и безграничного счастья.
- Поверить не могу, - пробормотал он, шагая рядом с ними к большой домашней кухне. – Я думал, что отец разъярится на всех, включая маму.
Он выдохнул и недоуменно потянул носом воздух, как будто улавливая запах чего-то.
Майрон жадно пожирал взглядом интерьеры вокруг: резные потолки, головокружительно детализированные колонны, хрустальные фонтаны и ажурные лестницы, словно летящие в воздухе. Дом Куруфинвэ был поистине дворцом.
Они спустились к просторному светлому коридору, выложенному бело-зеленым мрамором.
Майтимо принюхался еще раз. Прищурился и, наконец, посмотрел на безразличного Мелькора, вид которого сообщал каждому, какой интерес представляют для него домашние дела и готовка.
Никакого.
Нельяфинвэ прищурился, глядя на валу.
- Это что, вишневая настойка отца?! – Вполголоса спросил он, сдвинув брови в неверящей и отчаянной гримасе. - Мелькор, ты что…
Он даже не закончил фразу. Мелькор глубоко и утомленно вздохнул.
- Да, - зло и коротко ответил вала. – Я умылся, даже сидел на улице, но если выпью даже чашку чая с ликером, то буду… как там говорил Морифинвэ… в дрова. Потому что я вообще не собирался выходить из дома.
Майрон, не глядя, подхватил Мелькора за локоть, когда вала чуть не врезался лбом в стекло на двери. Посмотрел в зеленые глаза Нельяфинвэ, равнодушно пожимая плечами:
- Ему стыдно, он пил на голодный желудок, и он никогда в этом не признается.
Майтимо смерил валу подозрительным взглядом:
- Да я вижу, - хмуро произнес он. – По пятнам на шее и глазам. У Морьо и отца точно так же… случается.
Нолдо обреченно покачал головой и огляделся, когда они вышли в широкий коридор, глядящий окнами на просторный сад: справа Майрон слышал голоса и шум, а слева было тихо. Майтимо кивнул налево и некрепко сжал пальцами плечо Мелькора.
- Пошли, величайший из айнур. Тебя срочно надо накормить. А то мама и Курво с его женой меня закопают в снегу прямо под елкой.
Майрон поначалу не понял, при чем здесь Куруфинвэ-младший.
«Точно. Тьелперинквар трех лет от роду, а Мелькор почти… в дрова. Помоги мне Эру, хотя нет, это не к нему».
Большая мастерская дома Фэанаро Куруфинвэ была пуста, светла от снега на хрустальной крыше и тиха. Лишь потрескивал огонь, да слышался стук ювелирного молотка по маленькой наковальне.
Куруфинвэ-младший молчаливо шлифовал изгиб неведомого пока украшения. Фэанаро, присоединившийся к сыну, ожесточенно придавал форму мягкому серебру.
Они провели в молчании много времени: сыну не требовалось объяснять, что отец пришел в отвратительном расположении духа, кипя гневом. Фэанаро резко сдернул фартук с крючка, не поприветствовал сына, не поделился новостями и взялся за работу с тем рвением, которое всегда означало ярость.
Объяснять ему ничего не требовалось. Он уже слышал, что мать отважилась привести в дом падшего айну. Худшей компании он и представить себе не мог, невзирая на то, что братья питали странную склонность к брату Владыки Сулимо.
Куруфинвэ-младший решился нарушить молчание, когда закончил шлифовать изящный золотой узор. Он встал из-за стола и подошел к ювелирной наковальне, за которой работал отец.
- Atar, ты позволишь мне? – он смотрел на отца хмуро и более всего хотел бы успокоить его в этот праздничный день, насколько мог. Если бы в нем самом не кипело непонимание и неверие в поступок матери.
Фэанаро выдохнул, как будто выпуская часть собственного гнева.
- Говори, сын, - голос его звучал тяжело.
Атаринкэ снял рабочий фартук и повесил его на крючок.
- Мама тащит домой единственную в Амане грязь. Отчего ты позволяешь ей это?
Фэанаро тягостно посмотрел на сына и устало оперся на стол, где в идеальном порядке лежали инструменты.
- Ты один понимаешь меня в этом доме, Атаринкэ.
Его сын вытер лоб и мрачно опустился на стул рядом. Единственный и самый любимый сын, что в полной мере изведал и счастье, и тяготы брака, о которых и упоминать не пристало. Кроме безграничной любви и бесконечного счастья держать на руках выношенное женой дитя, легенды не предупреждали о своенравии и твердом характере жен.
Почему-то в воображении Фэанаро в тот момент возник отчетливый образ Нерданэль, раскатывающей тесто для лембаса тяжелой скалкой.
Соприкосновение Атаринкэ с этим таинством брака сблизило его с сыном, как он считал, еще сильнее прежнего.
«В конце концов, обзавестись наследником еще не удосужился ни один, кроме него!»
- Не сочти мои слова за жалобу, отец, но у меня тоже не получается указывать Мариэль, что делать, - хмуро произнес нолдо.
Фэанаро выдохнул, запрокидывая голову к хрустальному потолку, и произнес одно-единственное слово, в которое вложил все сочувствие к сыну, гнев и недовольство волей Нерданэль, больше напоминавшей в своем упрямстве неприступность Таникветиль.
- Женщины!
Майрону показалось, что спустя три кружки травяного чая, лембас и хорошую яичницу со щедрым количеством перца, овощей и мяса, Мелькор заметно протрезвел и ожил. То есть, перестал источать желчное недовольство так, что и кактусы бы увяли, а в его движения вернулась привычная резкая отточенность.
На кухне, куда они пришли втроем вместе с Майтимо, царил бардак. Точнее, активная работа. Вместо приветствия первым они услышали следующее:
- Тьелпэ, не мешай! – Тьелко зашивал гигантскую индюшку и пытался отогнать маленького мальчишку, вившегося около высокого стола для готовки.
- Тьелко! Ну, дай мне еще яблоко! – обиженно и звонко тянул он.
- Это яблоко вымочено в вине, мелкий ты…
Мальчишка тут же резво обернулся к другому нолдо:
- Кано, он не дает мне яблоко!
Канафинвэ закатил глаза и на секунду оторвался от собственного занятия. Нолдо был в фартуке, с острым ножом и собранными в хвост волосами.
- Тьелпэ, я режу перец и я занят! А ты уже съел три!
- Ма-ам!
- Мальчики! – радостно поприветствовала вошедших Нерданэль. Она встала со скалкой в руке в облаке муки и приветственно раскинула руки. – Познакомьтесь – это Тьелперинквар или Тьелпэ, - она указала куда-то под стол, где спустя несколько мгновений обнаружился все тот же сероглазый и черноволосый ребенок, уставившийся во все глаза на Мелькора, приоткрыв рот. – Это его мать Мариэль, - Нерданэль указала на женщину рядом с собой.
Высокая квенди, облаченная в серебряное и красное, приветственно кивнула им. Ее темно-каштановые волосы были заплетены в две косы, а лицо выглядело прекрасным, сильным и гордым.
- Я рада приветствовать вас здесь, - голос у Мариэль оказался мелодичным и чем-то напоминал тембр, свойственный Нерданэль, лишь звучал холоднее. - Мелькор и… - она перевела взгляд голубых глаз на Майрона.
- Майрон, - коротко представился он.
Лишь сейчас он понял, что Нерданэль и Мариэль лепили вареники.
Тьелкормо с зажатой в зубах ниткой, которую собирался разорвать, обернулся к ним и помахал им рукой.
- Тьелко, это нельзя было сделать ножницами, как все делают? – резко одернула его Нерданэль. – Идите сюда! – это уже относилось к Майтимо, Мелькору и Майрону. – Сейчас дам вам фартуки. Да где же они…
- Лежали здесь, - заметила Мариэль, ловко поднимаясь из-за стола с подносом уже налепленных вареников.
Общий гвалт на мгновение прервался истерически радостным визгом, перекрывшим все остальное.
- Мелько!
Майрон оторопело наблюдал, как двое рыжих близнецов немногим старше Тьелперинквара проехались по мраморному полу на мокрых тряпках и счастливо врезались в Мелькора сразу с двух сторон с объятиями, едва не свалив. На лице валы он на мгновение прочел выражение абсолютного ужаса.
- Привет, Амбарусса, - вала поневоле приобнял близнецов за плечи, прижимая к себе, и потрепал по рыжим макушкам.
- Мы скучали! – мальчишки радостно задрали головы, глядя Мелькору в глаза. Вале они доставали чуть выше пояса, и вцепились в айну, косясь на мать. – Мама сказала, что не даст нам печенье и все расскажет отцу, если мы еще раз запустим лягушек в библиотеку!
Что-то загрохотало.
Мелькор опустился на колено, чтобы стать на одном уровне с детьми, и потрепал по плечам обоих.
- Зачем вы вообще запустили лягушек в библиотеку? – он посмотрел в лицо одному близнецу, затем второму. – А?
- Тьелпэ! – Мариэль резво подбежала к полкам, где Майрон разглядел заготовки для булочек. – Что ты за неугомонный ребенок?!
Канафинвэ насвистывал себе под нос что-то непристойно бодрое, внося в окружающую обстановку еще больше шума. Майтимо встал рядом с ним помогать в нарезке овощей.
- А я потом собирал этих лягушек, мелкие! – Тьелкормо ткнул себя рукояткой ножа в грудь. – Вы хоть знаете, каково прятаться от отца и квакать, чтобы они все ушли в свои пруды?! Я же знаю все языки всех, чтоб вас пчелы покусали, птиц и зверей!
Амбарто, все еще крутясь под рукой Мелькора, обнимающей его за плечи, показал брату язык и издал не вполне приличный звук.
Мариэль уселась за стол, попутно легко шлепнув по попе сына, сидящего теперь на ее руках.
- Я тебя не пущу больше готовить с нами. Помогай, а не мешай! У нас тут двое айнур, а ты что делаешь?
- Ну ма-ам! – обиженно потянул Тьелпэ, надувшись.
- Амбарусса! А ну, оба сюда! – Нерданэль строго хлопнула по столу. – Я вам сказала убрать рассыпанную муку, а вы что сделали?
Близнецы, как по команде, крутанулись на пятках, улыбаясь во весь рот, а Мелькор наконец-то поднялся. Выглядел он все еще слегка ошалевшим от такого шума, приема и кажущегося беспорядка, где, тем не менее, все были чем-то заняты.
Признаться, Майрон чувствовал себя не лучше.
- Убрали, мам!
- Просто мы катаемся и убираем!
Нерданэль угрожающе уперла кулаки в бока.
- Вы сейчас сметете шкаф с зефиром, и что я буду делать?! И вы идите сюда! – Нерданэль поманила Майрона и Мелькора поближе.
Над столом к деревянной дощечке был прикреплен столь длинный список, что Майрон замер, пытаясь его прочесть.
Морковные кексы, лимонные кексы, тыквенный пирог, пирог с патокой, пирожные из творога, ореховый суп, яичный крем с ягодами, утка в вине с персиками, индюк с яблоками, рыба, крабы, креветки, грибы, фрукты, овощи, с десяток салатов… еды оказалось так много, что список одних только блюд занимал два листа пергамента.
Майрон заметил, с каким отвращением скривился Мелькор, увидев в списке осьминожек и все остальное, связанное с дарами Ульмо.
«И это все готовить?!»
- Держите, мальчики, - Нерданэль сунула им в руки льняные фартуки с вышитой на них алой восьмиконечной звездой. – Не хочу, чтобы вы запачкались. Майрон! - она указала ему на Канафинвэ и Майтимо. – Помоги им с салатами. Мелькор! – Вала встряхнулся, удивленно моргнув, как будто только что проснулся. – Сядь уже просто куда-нибудь и почисть апельсины на пирог, пожалуйста.
Корзина, наполненная ярко-рыжими фруктами, оказалась в руках Мелькора быстрее, чем он успел вдохнуть. Он посмотрел на Нерданэль. Потом на фартук, который почему-то висел на сгибе его руки.
- На пирог? – глупо переспросил он, хлопнув глазами.
Нерданэль махнула ему рукой в сторону стула на другой стороне стола, где не висела пыль от муки.
- Ты величайший или не величайший из айнур? Вот! Почисти апельсины, милый. Разрешаю пять в себя.
- А почему нам нельзя?! – мгновенно раздался обиженный крик. Мелькор даже не понял, как под локтями возникло две рыжих растрепанных макушки. Он опять поневоле обнял близнецов и даже упустил момент, когда один из них утащил уже почищенный апельсин.
- Эй! Не таскайте апельсины!
- Потому что, – Нерданэль сурово посмотрела на близнецов и вздохнула. – Ладно. Принесите-ка две корзины персиков из садов. Сколько сможете – все в себя. Больше трех не влезет, а от владычицы Кементари не убудет, хвала ей. Идите, идите!
Под ногами близнецов тихо похрустывал снег: они шли через большой сад к оранжереям владычицы Йаванны, нагруженные пустыми корзинами. Их окружали аккуратно постриженные кусты, припорошенные снегом, и ровные дорожки. Амбарто втянул носом сладкий морозный воздух и заговорщицки покосился на брата:
- Амбарусса, - тихо позвал он. – А помнишь, что папа говорил про камни?
Брат мгновенно повернулся к нему, широко распахнув зеленые, как весенние листва, глаза. Оба близнеца сейчас были краснощекими от легкого мороза и закутанными в теплую одежду по уши. Из-под шапок – белой с алой восьмиконечной звездой и алой с серебряной – торчали рыжие вихры.
- А?
- Папа говорил, что Сильмариллы должны сиять для всех, - страшно сосредоточенно и очень упрямо произнес Амбарто. Шмыгнул покрасневшим носом. - И потому их светом никто не должен владеть.
Брат смотрел на него, приоткрыв рот, и пытался понять, к чему клонит второй.
- Папа злится, когда кто-то подходит к камням, - потянул он. Проморгался, неловко потирая нос рукавом куртки, и принялся сосредоточенно рассуждать. – А еще ты видел, какой он грустный? Он не обрадовался, когда мы прошлый раз решили почистить его инструменты так, чтобы они пахли вишенкой. Надо его все равно чем-нибудь порадовать. Но так, чтобы это был сюрприз!
Амбарто задумчиво засопел, топая по дорожке возле домашней оранжереи и высоких кустов остролиста. Снег скрипел. Нос слегка щипало легким морозцем.
- Точно. Надо положить Сильмариллы куда-нибудь, где папа всегда будет их видеть, и откуда их никто не может взять. Наверняка он обрадуется, что мы так хорошо придумали!
Мгновение они стояли посреди чудесно опадающего снега, а потом одновременно посмотрели друг на друга, озаренные прекрасные, как казалось близнецам, идеей.
- Давай отнесем их госпоже Айрэ Тари! Пусть светят каждому! Она сделает из них звезды!
Амбарто покосился на оранжерею и приложил палец к губам.
- Только это должен быть секрет! Мы сами все сделаем, и никто не будет знать! Это наш подарок!
Амбарусса серьезно кивнул брату.
- Точно. Нам нужен план!
Рожденный близнецами план оказался прост и наивен, но вместе с тем выдавал сообразительность, характерную для потомков Фэанаро. Братья знали две вещи: во-первых, что Сильмариллы хранятся в обычное время не иначе как в сокровищнице, разумеется, под строжайшим надзором и охраной. Однако, в праздники Фэанаро надевал их, вставляя прекрасные самоцветы то в ожерелье, то в венец: каждый раз разные и изготовленные в строгом соответствии с праздничным нарядом. А это означало, что сейчас камни находятся не иначе как в мастерской, где их собирались подготовить к празднику.
Этим-то неугомонные рыжие мальчишки и собирались воспользоваться в полной мере. Разумеется, для того, чтобы обрадовать отца.
Спустя половину корзины почищенных апельсинов Мелькор заметил, что вокруг него вьется Тьелперинквар. И смотрит так, словно увидел ожившую статую. Мальчишка жался к ножке стола и упорно думал, что его не видно.
Женщины ловко лепили украшение на большом пироге с грибами. В кухне витали головокружительные пряные ароматы, смешанные с запахом запекаемого мяса, апельсинов, тонкого запаха выпечки, лукового соуса и еще Эру знает чего. Уютное тепло приятно грело кожу.
Мариэль махнула вале рукой, хмурясь.
- Не давай ему ничего, он наестся и уснет. Его и так весь день кормят все, кому не лень, - она сердито покосилась на Тьелкормо, который начинял мясо специями. – Слышишь, Тьелкормо?
- А я-то что? – пожал плечами светловолосый нолдо. – Теперь мы знаем, что в одного Тьелпэ точно влезает три яблока подряд!
Майрон, помешивавший на плите в огромной кастрюле булькающий соус, фыркнул. Майтимо передразнил брата, сбрасывая ножом огурцы в необъятную миску:
- Да, Тьелко, прямо как в тебя!
Канафинвэ утвердительно покивал с нарочито спокойным видом. Музыкально высвистел что-то.
- Но хурмы в тебя влезает намного больше, - заметил он и бросил на брата короткий взгляд. - Тьелпэ пока не побил твой рекорд.
Тьелкормо возмущенно засопел и взмахнул ножом, возвращаясь к приготовлению мяса. Упоминание об инциденте, когда он объелся в детстве хурмы, Тьелко никогда не нравилось.
- Провалитесь оба! Братья-овощерезки!
Вместо ответа Майтимо картинно подставил ладонь, на которую Канафинвэ положил кусочек сладкого перца. Майтимо прищурился, целясь, и щелчком отправил его прямо в лоб Тьелко.
Мелькор со смешком поглядел на сероглазого мальчишку, пялившегося на него. Протянул руку, перемазанную апельсиновым соком и горьковато пропахшую цедрой.
- Привет, - говорил он тихо, продолжая наблюдать краем глаза за перепалкой старших фэанорионов.
Тьелкормо возмущенно выругался.
- Проклятые… - он выпустил сдавленный вздох, словно давясь ругательством более грубым. - Ёжики! Зеленый лягушатник, а не братья!
- Немедленно прекратили! – Нерданэль возмущенно хлопнула ладонью по столу, обрывая беззлобную склоку. Тьелпэ вздрогнул, вжимаясь в ножку стола. – Старшие, а ведете себя как дети! Нельо, как закончишь – иди-ка помоги Морьо в саду со столом! Он там один, в отличие от вас! – она красноречиво указала скалкой в сторону дверей.
Тьелпэ покосился на бабушку, испуганно приоткрыв рот, потом посмотрел на Мелькора, потом снова на Нерданэль, и в этот раз Мелькору показалось, что мальчишка не знает, кого боится больше. Серые глаза стали похожи на блюдца.
- Эй, - тихо окликнул он ребенка. – Не бойся. Иди сюда.
Мальчишка опасливо подошел ближе и робко коснулся маленькими пальцами крупной сильной ладони Мелькора, и тут же отнял руку.
- А это правда, что ты настоящий айну? – говорил мальчишка шепотом, словно боялся спросить что-то неподобающее.
Мелькор тихо фыркнул.
«Дети».
- Правда, - он покосился на мальчишку и бросил в большую чашу очередной очищенный апельсин. – А ты что, боишься?
Мальчишка задумчиво поглядел на него и очень серьезно нахмурился.
- Не-е, - потянул он, но взгляда не отвел и вновь перешел на шепот. – А можно потрогать?
«Чего?»
Мелькор тихо усмехнулся.
- На руки хочешь?
Щеки мальчишки вспыхнули ярким румянцем.
- Я большой для этого! – обиженно выпалил он.
«Да уж, конечно».
Тьелпэ запнулся и смутился.
- Я прошу меня простить, - до умиления заученно и серьезно произнес он. - Я видел у девчонок куклы, - он отвел глаза и тут же посмотрел обратно, пунцовый до ушей. – У них такие же дивные волосы сделаны. Дли-инные. Как у тебя, - теперь мальчишка смотрел с надеждой. – Можно?..
«Да чтоб меня. Серьезно?!»
От удивления Мелькор еще несколько мгновений смотрел на мальчишку. Ситуации нелепее он не мог припомнить за все свое существование. Он знал, что перекинутые за спинку стула волосы только что не подметают пол, к тому же собраны у висков украшениями разве что ради приличия: в остальном копна была едва расчесана, пушилась и вилась, напоминая самому Мелькору большое птичье гнездо.
- Ты хочешь потрогать мои волосы? – переспросил он.
Тьелпэ закусил губу. Зажмурился. Открыл глаза. Энергично кивнул.
Какое-то время он смотрел в глаза мальчишке, а внутри боролся здравый смысл и нежелание идти на поводу у ребенка. Победил здравый смысл, а подтолкнула его к этому Мариэль.
- Мелькор? – окликнула она его. – Тьелпэ тебе не мешает?
- Нет, - он махнул недочищенным апельсином в руках и кивнул Тьелпэ. – Ладно. Так и быть, можно.
На недолгое время в кухне воцарилась сосредоточенная тишина. Мелькор, все еще занятый проклятыми апельсинами, косо поглядывал на Майрона, который подошел и что-то сказал на ухо Нерданэль. Женщина выслушала майа со всем вниманием и серьезно кивнула.
- Конечно.
«Что «конечно»?!»
Праздничная суета определенно была лучше одиночества, но тишины захотелось слишком быстро. Смешно и думать: о каком участии в празднике могла идти речь, если у них не было ни подарков, ни связи с хозяевами дома, кроме слабого подобия дружбы? В приглашении Нерданэль Мелькор теперь чувствовал жалость, и это выглядело унизительно. Хотелось выйти куда-нибудь подальше и подумать об этом.
Он покончил с апельсинами и отставил в сторону очищенную корзину, заполненную ошметками и корками. Нерданэль улыбнулась ему через стол:
- Нужно их порезать и бросить в гвоздичную настойку. Майтимо! – квенди окликнула сына. – Покажи ему, где она, когда пойдешь помогать Морьо!
- Да, мам, - достаточно вяло откликнулся нолдо. – Обязательно.
На взгляд Нельяфинвэ, направлять Мелькора в погреб с настойками было плохой идеей, но сейчас и сегодня его никто не спрашивал.
Мелькор попытался привстать со стула и почувствовал, что волосы больно дернуло, отчего он поневоле осел обратно. Обернувшись, он понял, что неугомонного сына младшего Куруфинвэ нигде не было.
- Тьелперинквар! - Мелькор выругался, осознав, что шкодный ребенок ухитрился заплести его волосы вокруг ножки стула.
«Потрогать он хотел. Крысеныш».
Он почувствовал, как раздражение и тень обиды заполняет все внутри так сильно, что больше всего захотелось выйти прочь с этой проклятой кухни и расстаться с дурацкой идеей провести праздник здесь. Раз уж и детей хлебом не корми – дай понасмешничать.
- Что он натворил? – Мариэль тут же поднялась, отыскивая взглядом сына. Как в щеки эльдиэ бросилась краска неловкости и раздражения, не укрылось ни от кого. – Тьелпэ! – сурово окликнула она мальчишку, который как испарился.
- Он мог натворить все, что угодно, - Тьелкормо методично начинял мясо специями. – Я же говорил!
- Он запутал мои волосы, - тихо прошипел Мелькор, отталкивая от себя проклятые апельсины. – Вокруг стула!
- Тьелпэ! – на этот раз в голосе матери мальчишки звучала уже неподдельная ярость. Мариэль сурово огляделась. – Куда ты делся?! Иди сюда! Сейчас же!
- О, Эру, - Нерданэль закатила глаза к потолку, накрыла гигантский пирог белым полотном и отнесла на полку отдыхать. – Прости его, - она обернулась к Мелькору с улыбкой, полной безупречного материнского терпения. – Сладкого ему сегодня больше не достанется.
Майрон хмуро сполоснул руки, подошел к Мелькору и опустился на колено. Он попытался обернуться к майа, но Майрон грубовато развернул его голову, заставляя сидеть на месте.
- Сиди спокойно, - проворчал он. – Или уже подбери их.
- Я хотел, если ты помнишь, - огрызнулся вала. – Но ты же не дал мне этого сделать!
- Да ну? – потянул Майрон за его спиной. – Сиди и режь свои апельсины!
- Ай! Не дергай!
- Мальчики, вам дать ленту? – голос Нерданэль прозвучал с обеспокоенной заботой.
От осознания, что все смотрят на них, Мелькор чувствовал себя глупо и униженно. А когда Нерданэль выудила откуда-то золотую ленту и протянула ее Майрону, а Майрон принялся заплетать ему дважды подобранную косу, чтобы волосы доставали хотя бы до середины спины, вала окончательно почувствовал себя, как ребенок.
- Я схожу за подарками, - тихо произнес Майрон почти ему на ухо. – Это невежливо. Нужно подарить хоть что-нибудь приятное.
«То есть, ты собираешься бросить меня в одиночестве?»
- Конечно, - ядовито фыркнул он. – Конечно, Майрон.
- Мэлко, - тихо и устало потянул майа.
«Это хлопотно» , - бросил Майрон ему через осанвэ и неожиданно мягко коснулся ладонью шеи у основания, словно бы невзначай слегка разминая ее. – «Я справлюсь быстро. Обещай мне не лезть в неприятности, не киснуть и не пить. Я вернусь через пару часов. Ты и не заметишь».
Мелькор недовольно дернул плечом, сбрасывая руку Майрона.
«Не обещаю», - даже мысль прозвучала угрюмо. – «Иди за своими подарками».
Последние штрихи добавились подаркам быстрее, чем рассчитывал Фэанаро. Крошечные самоцветы, вставленные в предназначенные им гнезда, отполированные последний раз крупные рубины и бриллианты, вычищенная после резьбы крошка на изысканном хрустале – доделаны были все нужные и ненужные мелочи.
Чем дальше тянулось время, тем тягостнее становилось предчувствие, что когда-нибудь трогательное угрюмое единение отца и сына закончится. Осознавая, что заняться больше нечем, кроме как бесцельно сидеть на месте, Фэанаро, скрепя сердце, решил приступить к тому, что отделяло его и Куруфинвэ-младшего от необходимости вернуться к женам и увидеть поблизости от них тех, кого оба видеть не желали.
Никакое прощение Валар не могло убедить Фэанаро в том, что Мелькор больше не нес угрозы каждому живущему в Амане, и его радовало знание, что некоторые из Валар разделяли подобную мысль. Бдительность Тулкаса Астальдо и великого Оромэ точно не могло усмирить никакое лживое покаяние.
«А прочим еще придется вспомнить наши подозрения и мысли. Горем обернется их слепое доверие к падшему».
С этими размышлениями Фэанаро прошел к хрустальному, похожему на опаловый лед, ларцу, где сегодня хранились Сильмариллы. Самоцветы вынесли из сокровищницы в мастерскую. Каждый праздник он надевал эти камни, оправляя их причудливыми украшениями, и в этот раз своей очереди ждал венец, похожий на вязь восьмиконечных звезд и эмалированных можжевеловых ветвей.
Сын мрачно раскладывал по местам инструменты. Вот уже второй раз выравнивая каждый из них по несуществующей границе.
Но возле стола Фэанаро не поверил собственным глазам, и сердце его забилось, словно кипящая лава, а потом рухнуло и разбилось, наполняя нутро холодным ужасом.
Крышка ларца была откинута. Сильмариллов - не было. Фэанаро сглотнул, замерев перед столом. Его бьющийся рассудок уцепился за последнюю возможность:
- Куруфинвэ, - низким и хрипловатым изменившимся голосом позвал он. - Где Сильмариллы?
Одно выражение удивления на лице сына уже заставило его ощутить неподдельный ужас, способный лишить всякого разума.
- Они в шкатулке, - уже с долей сомнения произнес Атаринкэ, хмуря брови.
- Их. Там. Нет, - отчеканил Фэанаро.
Сын приоткрыл рот от удивления и гнева, мгновенно бросив свои дела.
- Что?!
Фэанаро обрывисто выдохнул, потирая виски пальцами.
«Нет. Невозможно».
- Куруфинвэ… - голос Фэанаро сел. – Посмотри. Ты точно их не брал, чтобы вделать в венец? Может… они где-то здесь.
Атаринкэ напрягся, но им потребовались считанные минуты, чтобы обыскать мастерскую до последнего уголка. Каждую полку, каждый стол, каждую шкатулку: но Сильмариллов не было нигде, и жутким напоминанием правды служил раскрытый хрустальный ларец с выемками для Сильмариллов.
- Как?! – неверяще развел руками Атаринкэ. – Отец, нужно было быть по меньшей мере бесплотным, чтобы мы не заметили их пропажу отсюда!
Они посмотрели друг на друга, и мысль пришла им в голову одновременно.
- Лишь одна тварь сейчас в нашем доме может быть лишена плоти, - голос Фэанаро тихо звенел от гнева, как струна. - Вот чем обернулось гостеприимство твоей матери.
Фэанаро смолк, переводя дыхание. Сжал кулак.
«Мелькор. Нет! Моринготто, будь он трижды проклят, раз осмелился нарушить покой моего дома и лгать каждому, будто он лишен блага этого края! Проклятая ложь, чтобы разжалобить сердце мудрых!»
- Мы должны немедленно найти… Моринготто и предупредить Айрэ Тари и Короля Сулимо, - тяжело произнес он. – Слишком давно этот падший зарился на сокровище нашей семьи.
От ясных и зорких глаз Куруфинвэ старшего и младшего укрылось лишь одно: на самом краю поля их зрения, далеко в глубине сада, за заснеженным кустом на мгновение появилась макушка в красной шапке.
Появилась - и исчезла. Амбарто сидел в снегу на корточках, раскрасневшийся и взволнованный. Глаза блестели, как изумруды, светлые веснушчатые щеки налились ярким румянцем.
Он сам не верил, что у брата вышло пролезть в мастерскую так тихо и аккуратно. Ох, как гордился бы ими Тьелко, учивший прятаться!
Амбарто облизал пересохшие губы и лизнул отломанную с одного из окон огромную сосульку. Ни старшие, ни родители этого не позволяли, а сосульки вообще-то были вкусными.
- Амбарто, - тихим шепотом позвал брата второй близнец, такой же краснощекий от волнения, растрепанный и со съехавшей на бок шапкой. - Они у меня! Пошли!
Двигаясь тихо и быстро, и конечно же, только по расчищенным дорожкам, чтобы не оставлять следов, близнецы шустро перемахнули через ограду, украшенную ветвями ели и символически отмечавшую границы дома. И, разумеется, самым логичным местом пребывания госпожи Айрэ Тари и Манвэ Сулимо близнецы посчитали чертоги на белоснежной Таникветиль.
По самому благоприятному расчету Фэанаро, у него и сына ушло не меньше получаса, чтобы перевернуть вверх дном почти весь дом и столько же – на сад. Точнее, сад обыскивали недоумевающие и притихшие от страха Морифинвэ и Нельяфинвэ. Куруфинвэ старший и младший взяли на себя дом.
Никаких подтверждений, доказательств, объяснений и размышлений, кто на самом деле украл Сильмариллы, уже не требовалось. Какими убедительными и правдивыми теперь казались все подозрения, будто бы больше всего хотел присвоить себе Сильмариллы Мелькор, в гневе уже прозванный Фэанаро Моринготто, черным врагом. А слова Нельяфинвэ, будто бы он краем глаза видел Моринготто, уходящего в глубину сада, лишь укрепили подозрения Фэанаро.
Нерданэль недоуменно поглядела на разгневанного мужа, ворвавшегося на кухню. Тьелкормо и Кано ненадолго оставили женщин и Тьелпэ в одиночестве, отправившись принести еще продуктов для готовки.
- Где эта тварь? – резким и низким голосом поинтересовался Фэанаро.
Мариэль сморгнула, переводя взгляд то на старшего Куруфинвэ, то на Нерданэль. Тьелпэ теребил игрушку в виде тряпичного Нахара с золотой сбруей. Мальчишка был надут, как снегирь, найден, наказан отсутствием сладкого и усажен под строгий присмотр матери.
Нерданэль пожала плечами и поставила на полки отдыхать ряд аккуратных, как на подбор, пирожков.
- Если ты о Мелькоре, дорогой, то он ушел в погреб. Только его что-то долго нет.
Фэанаро глубоко выдохнул и посмотрел на жену гневно и прямо, а голос его звучал с тихой кипящей яростью:
- Его нет в погребе. Он посмел украсть Сильмариллы, Нерданэль! Я немедленно сообщу об этом Кругу Валар. Оставайся здесь. Одному Эру известно, что еще он может устроить.
Тьелперинквар вытаращился на деда так испуганно, что потащил в рот лапу Нахара, как сущий младенец. Мариэль ахнула, прикрыв рот ладонью.
- Но… - Нерданэль даже не успела договорить, когда муж вышел с кухни, будто огненный вихрь. Женщина вздохнула и проморгалась, словно стряхивая повисшую в воздухе ярость.
- Госпожа, - почтительно и испуганно окликнула ее Мариэль. – Разве мы не должны помочь Фэанаро?
Нерданэль вздохнула, пожала плечами и улыбнулась Мариэль так широко, что обозначились теплые ямочки на щеках.
- Милая моя, мой драгоценный супруг не пожелал даже выслушать мое напоминание, что на самоцветах лежит благословение владычицы Элентари, - она поправила волосы и вытащила из-под стола для готовки бутылку янтарного вина. – Я уверена, что Мелькор, имей он злые намерения, не смог бы и коснуться их, не закричав от боли. Ведь он не знает об этом благословении, - она задумчиво сжала губы, и вслед за вином достала два причудливых бокала, напоминающих едва раскрывшиеся пятнистые лилии. – Я думаю, случилось недоразумение, и мой супруг скоро сам с ним разберется, возможно, даже не разгневав Валар. - Нерданэль аккуратно поправила фартук. – Не знаю, что именно произошло, но уверена, что это скоро прояснится.
Мариэль глубоко вздохнула, глядя на то, как в бокалы струится вино.
- О, Эру. Мужчины. Атаринкэ порой так похож на своего отца. Я люблю его всем сердцем, госпожа, но…
Нерданэль сочувственно кивнула и аккуратно отерла горлышко изысканной витой бутылки, возвращая ее под стол.
- Но порой они так скоры на решения и так переполнены огнем, что его будто и девать некуда.
Мариэль чокнулась бокалом с хозяйкой дома. Изящное стекло издало мелодичный серебряный звон.
- И кажется, что успокоить его может один маленький Тьелпэ, - посетовала она.
Нерданэль глубоко вздохнула и сделала глоток.
- Мужчины.
Два великолепных скакуна белее света звезд и быстрее ветра пронеслись по крепко утоптанной снежной дороге в Валмар многозвонный.
Площади и улицы рядом с величественным Маханаксаром преобразились и дышали радостью. Золотой свет Лаурелин разливал тепло, и сквозь снег у его подножья прорастали дивные пурпурные цветы, упрямые изумрудные травы и синие колокольчики. Венки и гирлянды, благоухая хвоей и крупными лилиями, увивали троны Валар. Аметистовой крошкой, цитриновым блеском и алмазными тенями золотился снег. Сверкала вдали хрустальными игрушками и опущенными на ветви крохотными звездами великая сосна Тавробэля.
Фэанаро знал, что в час угасания Тэльпериона наступит светлая серебряная ночь, когда звезды на небесах станут так крупны и ярки, что уподобятся драгоценным камням. А вслед за краткой, лишенной всяких страхов ночью, бывающей лишь раз в год, разгорятся оба древа, заполнив светом весь Аман. И даже соловьи отзовутся в зимний день счастливым пением, призывая тепло.
Фэанаро Куруфинвэ счел удачей, что он застал великих Айнур в их видимом облике: каждый из них сейчас готовился разделить радость праздника сэльдар Амана. Каждый в этот день возносил хвалу Эру Илуватару и бытию мира, любви, теплу, пониманию и дружбе.
Подобная благоухающему цветку Вана плела венки в окружении стайки детей, и звонкий смех лился там, где под ногами валиэ таял снег и вскидывали сонные бутоны подснежники. Доблестный Оромэ наблюдал за стрельбой из лука и одаривал каждого своей помощью и вниманием: особенно тех, кто из радости и любопытства взял лук впервые. Отважный Тулкас смотрел за дружеской борьбой юношей и девушек в снегу. Манвэ Сулимо и Владычица Элентари, облаченные в белые плащи, отороченные сияющим мехом, отпускали в небеса вместе с возлюбленными воздушные фонарики, похожие на звезды. Лишенным слез оказалось даже лицо владычицы Ниэнны, тихо напевающей музыку, исполненную светлой печали и сияющей надежды, подобной тысячам зажженных во мраке свечей. С особым трепетом Фэанаро взглянул на воплощение великого мастера Аулэ, полное уверенной силы и почти отцовского тепла. Он, вместе с госпожой Кементари, помогал готовить столы к празднеству, смеясь и разговаривая с эльдар. Дары владычицы оказались щедры и изобильны: среди них были и летние ягоды, и дивные фрукты, и сладкое вино.
В свете Древ танцевала прекрасная Нэсса, и в музыке струй хрустальных фонтанов явился даже Ульмо. Чудесные праздничные ткани Вайрэ, что была в сопровождении супруга Намо, создавали воздушный шатер под открытым небом, подобный танцу хрустальной поземки, и благоуханием наполняли воздух целительные травы Ирмо и Эстэ. Яркие огни горели перед Эзелохаром и тронами Валар, наполняя день и сам воздух счастьем.
Фэанаро на мгновение остановился, зная, что покой следовало нарушить, разрушив одним горьким словом праздничную радость, принеся взамен тяжелую тоску. Так и было: в худшем сне он и представить себе не мог, как обращается с принесенной им новостью к владыке Сулимо, чей сияющий лик мгновенно станет суровым.
Радость, смех, танцы и песни сменились звенящей тишиной, когда он говорил перед собравшимися в Кругу Валар владыками: коротко, резко и гневно, проклиная Мелькора за зло, совершенное против всех законов Арды в благословенном краю, и нарекая его черным врагом Моринготто. Тихий ропот пронесся даже среди ваниар, возмущенных более прочих поступком падшего айну, равным хуле над милостью Единого.
- Ужасны твои обвинения и сказанное тобой, Фэанаро Куруфинвэ, - произнесла Варда Элентари, выслушав речь и обвинения нолдо, и голос ее напоминал перезвон серебряных струн.
- Ужасны, - согласился Манвэ Сулимо. – И тяжелы, - он умолк, и никто не смел нарушить его кратких раздумий, кроме птиц, слетевшихся к трону, и яркой сипухи, севшей на руку повелителю ветров. Она резко крикнула, взмахнув крылами, и как будто гневно повернула голову к Куруфинвэ.
Манвэ нахмурился, сдвинув светлые брови, и отпустил сову.
- Взор мой и птицы мои не видят тени, повисшей над благословенным краем, - голос короля Арды звучал легко, словно голоса ветра в листве. – Но после таких обвинений я хочу видеть моего брата.
В спешке поднялся со своего трона Тулкас.
- Чего ждем мы?! Разве лгал нам когда-нибудь сын короля Финвэ? Пошли меня за преступником, чтобы привести его сюда, владыка Сулимо!
А среди ваниар выступил вперед прекрасный сын благородного короля Ингвэ, Ингвион, облаченный в белое и золотое, и в синих глазах его горело пламя, подобное отблескам в сапфировом скипетре Манвэ.
- Владыка ветров! Повелитель Арды! – голос принца, юный и звонкий, вознесся в морозном воздухе, когда он ступил в круг, опускаясь на колено. – Позволь мне отправиться рядом с отважным Астальдо! Ибо это оскорбление нанесено всем нам, и я не убоюсь тьмы и мрака! Мое копье пронзит даже Моринготто, если на то будет твоя воля!
Тут же принялись встревоженно перешептываться готовые к празднику квенди, а Фэанаро стоял перед Валар, озаренный праведным гневом так ярко, что казалось, будто воздух полнится искрами вокруг него.
Слово среди тихого ропота взял Аулэ, и говорил великий мастеровой Арды тяжело:
- Если Моринготто нарушил все обещания, данные нам, а пришел к нам с вестью о воровстве Фэанаро Куруфинвэ, но не бывший мой ученик Майрон, думаю я, будто нам надлежит отыскать двух воров.
Но стоявшие рядом с Кругом Валар эльдар видели, как посуровело, точно небо перед штормом, лицо Манвэ. Он поднял руку, призывая к порядку.
- Астальдо! И ты, юный Ингвион, - ропот улегся, едва стоило Манвэ произнести первое слово. – Приведите сюда моего брата и майа Майрона, что обязался следить за ним. Если они пожелают явиться, и мы уверимся, что они не совершали сказанного – тебе надлежит извиниться перед ними, Фэанаро. И больше не сметь произносить имя, которое ты измыслил брату моему, - все видели, как Куруфинвэ набрал воздуха в грудь, словно смея возразить повелению, и был остановлен лишь движением белой, как кость, кисти владыки ветров. – Но если же Мелькор не пожелает прийти или вовсе исчезнет – мы будем считать, что горькую правду несут твои слова, и день этот станет не праздничным днем, но днем печали, когда на нашей земле свершилось зло. Я сказал свое слово. Пока же умерь свой гнев и ожидай.
В одиночестве и в снежном саду ему стало заметно легче. Неуемный детский гвалт сменился тишиной, казавшейся бальзамом для ушей, а мороз приятно холодил лицо.
Мелькор ушел из владений Фэанаро, перебравшись туда, где пролегала дорога к обширным заснеженным садам, больше подобным ухоженному лесу. Он позволил себе закрыть глаза, поступая, как в первые дни после освобождения из Мандоса, когда чутье и связь с воплощением приходилось возвращать, смакуя каждое чувство поодиночке. Вот и сейчас он с закрытыми глазами ощупывал плотный, гладкий и влажный снег, таявший в руках, а в ушах звенела тишина, нарушаемая лишь скрипом его собственных шагов.
Шершавое холодное дерево. Мягкий снег. Гладкий колючий остролист. Пушисто-щекотная туя, крошащаяся, если сжать подушечки пальцев.
Возможно, дома его уже хватились, но на это было наплевать. И на то, о чем его просил Майрон – тоже. Всеобщая радость все равно вставала костью в горле и давила едким стыдом и ненавистью непонятно за что. Поневоле хотелось взбунтоваться, посмотрев, как праздник наконец-то утихает, сменяясь страхом и горем.
Или нет.
Он сам не знал, чего хотел. Хотя бы избавиться от всеобщей настырной радости и побыть одному. Но от осознания, что Майрон бегал по городу, окончательно поддавшись празднику, становилось неожиданно погано.
«Так всегда случается. Рано или поздно он бы стал заодно с Валар».
Возле мягко журчащего фонтана стояло заснеженное дерево, покрытое крупными рыжими ягодами хурмы. Мелькор бездумно коснулся пальцами одной из них – гладкой, большой и холодной, а затем сорвал и отгрыз кусок медово-сладкой, плотной, чуть вяжущей мякоти. Оранжевый сок капнул на ладонь.
Несколько толстых снегирей, чирикая, резвились около мраморной скамейки. Мелькор стряхнул снег и уселся, вытянув ноги, слушая тишину и тихое журчание воды.
Один из снегирей вдруг посмотрел на него, чирикнул, подпрыгнул и замер, глядя в глаза. Айну облизал губы, испачканные соком хурмы.
- Я тебя не понимаю, мелочь. Ты что, есть хочешь? На, - Мелькор вытянул надкушенную ягоду к земле, поближе к птице.
Снегирь сердито чирикнул, на этот раз громче, но никакого интереса к хурме не проявил. Встопорщил перья на алой грудке, став в два раза больше. Запрыгнул ему на колено. Клюнул.
- Эй! – Удар клюва даже сквозь одежду оказался болезненным, и Мелькор отогнал птицу свободной рукой. – Тогда нет у меня ничего! Иди сам ищи рябину!
Настырная птица взмахнула крылышками, увернулась от руки и ткнула его в колено ещё раз, уже порядком разозлив.
- Нет у меня ничего, и я тебя не понимаю!
Снегирь разлился нетерпеливой чирикающей трелью, как будто подзывая его куда-то. Он прыгнул в сторону фонтана, обернулся, вернулся и пролетел опять. Мелькор, напряженно наблюдая за птицей, задумчиво отгрыз еще один кусок хурмы.
Из раздумий его вывели тяжелые шаги, храп коня и две фигуры, появившиеся со стороны входа в сады.
- Ты! Иди сюда немедленно! – разъяренный Тулкас, словно не чувствующий холода, быстро шел через сад прямо к нему. Огненные кудри и пышная борода сверкали, светлая до красноты кожа пылала от гнева. Вероятно, в другие дни у айну был бы более достойный и степенный вид, но это происходило определенно не сегодня.
«Проклятье».
Мысль была кислой и чудовищно усталой. Меньше всего Мелькор желал видеть здесь эту бородатую обезьяну в компании принца Ингвиона, обожавшего пчел настолько, что полосатые твари слетались на его голос так, словно ванья был одним большим, чтоб его, цветочком. Украшенные желтыми бриллиантами пчелы окружали даже острие золоченого копья.
Мелькор нарочито медленно отгрыз от хурмы еще кусок. Прожевал и посмотрел на этих двух, стоящих перед ним. Конь Ингвиона в алмазной сбруе всхрапнул и топнул копытом.
- Что вам двоим от меня нужно? – раздраженно поинтересовался Мелькор.
Предчувствия у него были недобрые. На всякий случай он краем глаза смотрел по сторонам, лихорадочно соображая, как ускользнуть из этой части сада. И, возможно, выяснить наконец-то, почему Манвэ отправил за ним самого тупого среди Валар.
«И что они со мной сделают? Опять поставят на колени перед всеми Валмаром и заставят умолять о прощении? На этот-то раз что?!»
Он даже не сомневался, что наверняка Круг Валар усмотрел в его действиях нечто опасное, как и всегда. Возможно, пьяные утренние жалобы долетели до слуха Варды, и она сочла это небезопасным. И его ожидало много слов о лжи, двуличности и всем том, чего он уже наслушался за долгие годы с избытком.
«Хотя откуда мне знать?!»
Тулкас нахмурился и скрестил руки на груди: так, что крепкие мышцы на обнаженных плечах очертились еще сильнее. Ингвион безмолвствовал.
«Конечно, ты даже зимой не носишь теплой одежды – поэтому проморозил своему воплощению весь разум, которого и так было немного!»
- Мне нужны украденные тобой камни Фэанаро! – веско и угрожающе произнес Тулкас, сжав кулаки. – Отдай их по-хорошему.
«Чего?!»
Мелькор своим ушам не верил. Обвинение звучало столь нелепо, что… обидно?!
Что там говорил Майрон насчет праздника? Союзы? Дружба? Понимание?! Магия в воздухе?!
«Вранье. На меня никакое понимание не распространяется. И нечего думать, что когда-нибудь будет».
Мелькор сжал зубы, чувствуя, как лицо начинает гореть от раздражения, злости и знания, что хоть криком объясняй происходящее – доказать что-либо этим двум невозможно. Чтобы Астальдо – и его послушал?! Как же!
- Если Фэанаро Куруфинвэ потерял свое сокровище, моей вины в том нет, – холодно произнес Мелькор. – Надо было следить лучше.
Ингвион одернул белоснежного скакуна, и Мелькор увидел, что синие глаза ванья сверкнули гневом.
- Мы не будем слушать твоих лживых оправданий, - произнес он. Его золотые волосы струились на наплечи доспехов, и сам он сиял, как будто весь умытый блеском Лаурелин: хоть жмурься. – Раз ты даже не отказываешься от обвинений – я уверен, что ты повинен в краже. И пусть Круг Валар решит, виноват ли ты, но у нас нет причин не верить словам достойнейшего из нолдор. А осквернить такой день мог только ты, Моринготто, - последнее слово он выплюнул с отвращением столь глубоким, словно его оскорбляло само произнесение этого имени.
«Какого?!..»
Мелькор почувствовал, как краска злобы, раздражения и обиды разом бросилась в щеки. Ему, с его знанием квенья, не требовалось объяснять, что означало это совершенно незнакомое прежде имя. Недоеденную хурму он резким движением отшвырнул в сторону.
«Черный враг. Замечательно! Твари».
- Что, уже и новое имя придумали? - прошипел он. – Молодцы. Быстро.
Мелькор не думал, что его сейчас захотят послушать. Астальдо и Ингвион давно все решили за него, определили наказание и, похоже, собирались силой притащить в Маханаксар, бросить на колени, а дальше наблюдать, как он униженно выпрашивает у всего Круга Валар прощение, оправдываясь за сам факт собственного существования.
«Надоело!»
Мелькор бросил короткий взгляд на низкую мраморную ограду садов. Припомнил, будто бы неподалеку было озеро, на льду которого конь явно мог поскользнуться, а Астальдо со своим горячим нравом – провалиться в воду, растопив своей пламенной натурой весь лед.
С учетом его прошлых шансов на оправдание, тяжести обвинения и убежденности в этом двоих, которые стояли перед ним, Мелькор счел, что вариант у него только один.
«В бездну ваш праздник. И весь Валинор!»
Он перемахнул через низкий забор с такой скоростью, что и ветер бы мог позавидовать. Фана резануло острой, режущей болью, впившейся во все существо: от необходимости принять частично бесплотную форму, которая двигалась быстрее ветра и больше напоминала потемневшую обиженную тучу с проблесками лилового, рыжего и алого.
- Стой, ты! – раздался за ним разъяренный крик Тулкаса.
«Да, прямо сейчас это сделаю!»
Мелькор мысленно выругался, проваливаясь в снег в прежнем воплощенном теле, на краткие мгновения чувствуя блаженное освобождение от боли. Он бегом метнулся к озеру, перепрыгнул через кусты остролиста, украшенного веселенькими золотыми бантиками, и проигнорировал ошарашенные и перепуганные лица эльдар. Парочки, семьи и дети счастливо катались на коньках, прежде чем с ужасом увидели, как через забор переметнулась обиженная туча, на лету превратившаяся в одного из айнур, а за ней вылетел бегущий Тулкас и вооруженный копьем Ингвион на боевом коне.
- Стой сейчас же, Моринготто! – раздался гневный крик преследователей.
«И не подумаю!»
Он оттолкнулся от бревна на берегу, скользя по гладкому льду, врезался в какую-то парочку, перепрыгнул через ребенка, оказавшегося прямо под ногами, и разразился сдавленной бранью, когда пришлось переметнуться обратно в облако, чувствуя, как бесплотную форму рвет на части от муки.
Мелькор собирался свернуть к югу, подальше от Валмара, но Тулкас и Ингвион гнали его севернее: туда, где возвышалась проклятая сосна Тавробэля. Он удирал, петляя между изумленными эльдар, которые даже не успевали осознать, что происходит, ломился зигзагами по издевательски праздничным улицам между фонтанов, ярких домов и садовых дорожек. Наконец, съехал по хрустальным перилам к одной из оранжерей Кементари. Там погнавшийся за ним Тулкас опрокинул горшок орхидей, а сам Мелькор свалил под ноги айну ящик апельсинов, по яростной брани поняв, что ловушка увенчалась успехом. Скакун Ингвиона и вовсе был вынужден перейти с галопа на рысь в переполненном городке у подножия Тавробэля.
Он знал, что хрупкость жилищ эльдар вынуждала Тулкаса сохранять форму, близкую к квенди. И как бы он ни был быстр, догнать Мелькора, срезавшего путь самым непредсказуемым путем, словно бешеная ящерица, у него пока не получалось.
Мелькор вырвался из оранжереи, свалив поперек дороги персиковое дерево в большой кадке. Мысленно простонав и от боли, и от необходимости раздавить обожаемые персики, айну проскользнул под брюхом коня Ингвиона облаком и бросился к широкой поляне, окружающей Тавробэль. Сосна возвышалась до самых небес гигантским праздничным украшением: хрустальные игрушки, самоцветы, огни и светящиеся ожерелья висели на каждой ветке, превращая дерево в мерцающее украшение всего Амана.
Он принял воплощенное обличье, чувствуя короткое облегчение от уходящей муки, раздирающей фэа. А потом ощутил, как левое бедро резануло чудовищной обжигающей болью, а в снег перед ним вонзилось золотое копье.
Мелькор с криком припал на колено и, словно в кошмаре, заметил, как на снег струится кровь: неестественно яркая, дымящаяся и горячая. А обернувшись, увидел, что проклятые твари догоняют его с ужасающей скоростью. Скакун Ингвиона несся во весь опор. От быстрого бега Тулкаса только что земля не дрожала.
«Проклятье, проклятье, проклятье».
На него предательски навалилась усталость: от боли в ноге, которая почему-то расползалась от бедра к колену обжигающим ядом, от боли, которой теперь каждый раз мучилось невоплощенное фэа, и от чудовищной растраты сил на то, чтобы перекидываться то в одно, то в другое обличье. Разумеется, заживать рана, нанесенная ваниарским копьем, не пожелала!
«Они так меня точно загонят и скуют. И скажут, что Сильмариллы я спрятал, даже если сам Фэанаро сунул их куда-нибудь в фонтан и забыл об этом!»
Путь у него пока оставался лишь один – вверх.
«По крайней мере, лошадь на сосну не заберется».
Отчаянным рывком Мелькор дернулся наверх, к нижним ветвям сосны, поневоле охнув от боли в бедре: проклятая рана мешала двигаться, сковывая жжением до непроизвольных слез.
Спасибо Майрону – он хотя бы успел переплести его волосы в косу и они не застревали в каждой ветке. Он выдавил из себя еще остатки сил: на то, чтобы у воплощенного тела появились когти, которыми можно цепляться за ствол.
Мелькор лез наверх, проклиная все на свете. Усталость от растраты сил была такой, что даже у фана почти темнело в глазах. Живот скрутило холодом от ужаса, когда он ощутил, как сосна под ним содрогнулась от пинка, вынудив вжаться в огромный ствол: шершавый, морозно пахнущий смолой и древесиной.
- Слезай оттуда, Моринготто! – раздался вопль Тулкаса.
За ним на стволе оставался кровавый след. Кровь шипела на воздухе, отравляя дерево. Одежда перепачкалась в липкой смоле. Мелькор мысленно выругался и зажмурился, чувствуя, как по лицу царапают ветки и иголки: такие густые, что ничего не видно.
- Провались в бездну, Астальдо! – крикнул он в ответ.
Он цеплялся когтями за ствол, как какая-то белка, отталкивался здоровой ногой, подтягивая себя выше, выдыхал, чувствуя прилив боли в бедре, и лез дальше. Проклиная бьющие по голове хрустальные звездочки и шишки, которые он старался сбрасывать вниз на голову Ингвиона или Тулкаса. А еще – смолу и иголки, пачкающие, дергающие и царапающие волосы и лицо. Коса уже растрепалась и болталась ниже бедер, как и до того, как волосы заплел Майрон, а потому застревала в каждом суку.
Мелькор знал, будто бы Тавробэль простирается до самого Купола Варды. Да и видел, как та зажигает на верхушке сосны каждый раз звезду.
Но он ненавидел высоту. Он терпеть не мог звезды – особенно когда они находились слишком близко. И все-таки продолжал цепляться когтями за дерево, нещадно сдирая ладони в кровь, упирался здоровой ногой в ветки, жмурился от лезущих в глаза игл и ругался, когда приходилось опираться на раненую. Некоторые ветки угрожающе трещали под его весом, норовя каждый раз обломиться.
«Ну, заберешься ты наверх, и что дальше?!»
- Спускайся немедленно и понеси наказание за свое воровство, Моринготто! – раздался крик Ингвиона.
«Ах ты, тварь. Ладно, потом решу, что дальше».
- Оставьте меня в покое оба! Я не собираюсь к вам спускаться!
Мелькор подцепил огромную хрустальную шишку с кулак размером и швырнул вниз. Он надеялся, что на голову Тулкасу. Снизу раздалось приглушенное ругательство.
Спустя несколько часов Майрону начало казаться, что он один во всем Тирионе не приготовил подарки. Весь город вокруг него веселился, а квенди проводили время, счастливо прогуливаясь по прекрасным улицам, лакомились фруктами и сладостями, дарили друг другу цветы и совершенно не думали о делах.
У Майрона тем временем уже рябило в глазах от лент, шкатулок, пергаментных бирочек, снова лент и шкатулок, стеллажей, столов, украшений – и всего, что прилагалось к подаркам. Большинство эльдар делали в праздник подарки своими руками: кто что мог. Майрон слышал, будто в подарок могли поднести и торт. Или корзину восхитительно сделанных пирожков. Или варенье.
В доме Фэанаро стояли предназначенные для подарков столы с вежливой просьбой подписывать, кому предназначается дар, но бегать туда-сюда, относя по подарку, Майрон не решился, поэтому был вынужден таскать с собой все, что он надумал подарить кому-либо.
Кроме того, он понятия не имел, следовало ли нести туда же подарок Мелькора. Пометавшись какое-то время, он счел, что следует, раз уж Нерданэль пригласила их к столу.
С даром для госпожи все было довольно просто. Он не так давно сделал прекрасный браслет с изумрудами: непохожий на то, что обычно создавал Фэанаро, и чем-то напомнивший Майрону очертания тех скульптур, что делала Нерданэль, обращаясь только к своему воображению. За радушие и тепло квенди заслуживала подарка, достойного и королевы.
Мариэль он выбрал лаконичную брошь в виде цветка Тэльпериона из жемчуга и серебра – изысканную, но вряд ли претендующую на символичность вещицу, которая могла понравиться любой из дев нолдор. Тьелпэ – механического соловья собственного изготовления, разливавшегося переливчатой трелью. Менее всего Майрон ломал голову над подарком Канафинвэ: прекрасные струны нашлись для музыканта будто бы сами собой. Взамен них подношением мастеру Майрон оставил золотое кольцо своей работы. Для Руссандола он завернул в украшенную лентами корзину две банки домашнего варенья и присовокупил к этому льняной мешочек чая с малиной и перцем, перевязанный красной лентой: варенье же было из еловых шишек и из апельсинов.
В мстительном раздражении на гнев Фэанаро он не удержался, и вытащил из кладовки две бутылки настойки на малине с клюквой. Вторая предназначалась Куруфинвэ-младшему.
«Раз так недовольны – будет, чем горе запить».
На бутылках Майрон решился выгравировать по восьмиконечной звезде и обвязать пробки изящными украшениями из остролиста и льна.
После всех этих манипуляций у него оставалось четверо, кому все еще требовались подарки. Пытаясь придумать хоть что-нибудь, Майрон бегал от одного конца города к другому, нагруженный шкатулками и корзинами: так, что радость Тириона и его украшения слились в одну ужасающую какофонию, а Майрон начал проклинать все на свете.
Результатом его мучений стали детские луки для Амбарусса и алая книга для записей с изящной керамической чернильницей для Морифинвэ. Последнего Майрон знал плохо, но предполагал, что все сыновья Куруфинвэ работают над своими идеями в ремеслах и языках письменно.
Когда Майрон стоял над прилавком охотничьих сумок для различных мелочей, выбирая подарок Тьелкормо, то крик в осанвэ прозвучал столь громко и беспомощно, что он чуть не выронил все, что держал в руках, а в виски ударило болью.
«Майрон!»
Он выдохнул, стиснув виски пальцами, и поневоле поставил на землю корзины.
«Мелькор, что случилось, чтоб тебя, если ты так орешь?!»
«А ты по сторонам посмотри! Наверх!»
Майрон зашипел сквозь зубы и заставил себя оглядеться. Город вокруг жил привычной жизнью. Смеялись дети, облизывающие леденцы на деревянных палочках, музыкант наигрывал на арфе прекрасную мелодию, гармонирующую с журчанием воды в фонтане. Сладко пахло выпечкой, а от выставочного прилавка – кожей сумок и ремней.
Ничего необычного. Разве что…
Майрон заметил, что верхушка огромной сосны Тавробэля, праздничного дерева всея Амана, подозрительно качается. И звезда, которая почему-то украшала вершину сосны до срока – тоже. Он прищурился, пытаясь обострить зрение майа настолько, насколько возможно, и Майрону показалось, что он даже видит далеко-далеко темную фигуру на фоне сияющих лучей.
Быть не может.
«Мелькор… ты же не…»
«Да!»
Майрон проморгался несколько раз, отчаянно надеясь, что ему показалось. Но нет: пьяно накренившаяся звезда и темный силуэт на ее фоне никуда не делись.
«Я оставил тебя в одиночестве на два часа! Два часа, Мелькор! Что ты там делаешь?!»
Сквозь осанвэ пронесся и другой призыв, который заставил его замереть на месте. Потому что этого голоса, сейчас сбивчивого и тихого, больше похожего на зов, который мог сработать лишь от великой ярости или отчаяния, он не слышал уже очень давно.
Это был зов Аулэ, передавшего не вполне отчетливый, но гневный приказ явиться к Кругу Судеб.
Майрон простонал, срываясь на тихое рычание, ожесточенно бросил в корзину выбранную сумку, и пошел в конюшни.
«Сколько можно, будь вы все прокляты?! На пару часов нельзя оставить, обязательно что-нибудь случится!»
Мелькор сам не мог понять, как ему хватило сил залезть на ту высоту, где он оказался. Живот, ноги и руки были перемазаны липкой смолой вперемешку с кровью, в волосах застряли иголки, а рана чудовищно болела, заставляя тихо скулить от каждого движения ногой.
Мелькор непроизвольно вскрикнул, когда под ним угрожающе хрустнула, обламываясь, ветка, и вала вцепился в сосну руками и ногами, хотя последнее было почти невозможно.
«Зачем я вообще это сделал?!»
Голова стала пустой и легкой, едва ему стоило посмотреть вниз: Валмар, Тирион и даже склоны Таникветиль казались крошечными с той высоты, где он сидел, пытаясь убраться повыше от Тулкаса. Туда, где ствол можно было обхватить руками и ногами, мысленно умирая от раздирающего страха и безвыходности положения.
Мелькор думал, будто на высоте смог бы принять нематериальное обличье и улизнуть от настырных преследователей, но не тут-то было. Он понимал, что сделать это очень просто, и делал он это уже сотни раз.
Но именно в самый неподходящий момент способность как отрезало. В последний момент его нутро встряхивало от страха и холода в предчувствии потери равновесия, и вместо перевоплощения он только крепче цеплялся за липкое смолистое дерево, вдыхая его запах и царапая щеку о кору. Он прокручивал в голове, как может исчезнуть опора под ногами, как обломаются ветки, и что обратиться облаком не получится, а тогда он полетит вниз и фана точно разобьется насмерть, а после такого восстановить его будет очень, очень нелегко.
Было высоко, холодно, больно, унизительно и страшно. Ледяной ветер пробирался под одежду, впиваясь в тело. Шишки кончились. В самом кошмарном сне Мелькор и представить себе не мог, что подозрения вынудят его бежать сюда.
«Чтоб я еще раз послушал Майрона с его гнилыми праздниками. Дружба! Веселье! Твари».
Хуже стало, когда он немыслимым образом пролез до Купола Варды, врезался в него, выругался от боли, разбил лоб, а когда от удара содрогнулся только что не весь небесный свод, упавшая звезда запуталась у него в волосах, обжигая спину до боли даже сквозь одежду. Мелькор вывернулся змеей, пытаясь стряхнуть ее без помощи рук, и при этом не упасть.
Но стало лишь хуже. Звезда, похожая на нестерпимо яркий и жаркий самоцвет размером с кулак, теперь болталась на кончике его косы, как еще одно украшение Тавробэля.
Мелькору показалось, что еще чуть-чуть - и от обиды, злобы и безысходности он либо сметет всю сосну вместе со звездами, либо превратит проклятое дерево в уголек. Он уткнулся лбом в холодную кору, стискивая зубы, и попытался чуть удобнее переместить раненую ногу. Теперь болело все.
На возмущенный вскрик Майрона он не ответил.
«И? Тебя вышвырнут из мира навсегда!»
Вала бросил короткий взгляд вниз, где дрожали ветки и слышались проклятия.
- Послушай меня последний раз, Моринготто! – раздался голос Тулкаса. - Если ты немедленно не сознаешься и не пойдешь с нами, весь Валинор встанет против тебя, проклятое отродье!
«Опять! Да сколько можно!»
Он не хотел говорить, что Сильмариллов у него нет. Уж кто-кто, а Тулкас послушал бы такие слова последним в Валиноре, но выхода не оставалось. Мелькор предпринял единственную отчаянную попытку поговорить, когда верхушка сосны под ним качнулась так, что он чуть не закричал от ужаса. Ноги стремительно заскользили вниз, еще одна ветка подломилась, а когти, вцепившиеся в дерево, оставили глубокие борозды, больше не позволяя цепляться достаточно крепко.
- Да не знаю я, где они! – Его голос сорвался в крик.
Сосна качнулась ожесточеннее, заставив его только что не заскулить в попытке ухватиться за дерево крепче, а ветки, потревоженные быстро взбиравшимся Астальдо, шевелились все ближе. Мелькор мысленно застонал. Бежать больше было некуда, и внутри все смерзлось в противный липкий ком неизбежного унижения, еще более сильного, чем раньше, и страха.
«Да нет же! Нет!»
- А кто ещё мог осмелиться на воровство в благословенном краю?! – голос звучал все громче и ближе.
Из чистой злости он пнул изо всех сил треснувшую ветку, чтобы та свалилась на голову Астальдо. И перевел дыхание, чувствуя, как рана отозвалась такой болью, как будто в нее гвозди забивали.
- Я апельсины чистил, тупая ты рожа! – выкрикнул он.
А потом пришла другая напасть: поначалу он принял ее за стайку светлячков, пока с ужасом не осознал, что светлячки были полосаты, мохнаты, и сверкали то золотом, то голубым ничуть не хуже проклятых звезд над головой!
«Это же пчелы! Гребаные пчелы!»
Ему уже не хватало всего запаса ругательств, который имелся в квенья, поэтому осталось только застонать и как можно плотнее зажать лицо предплечьями, чтобы твари не искусали еще и его. Мелькор не сомневался, что проклятых тварей напел Ингвион: те летели на голос принца ваниар, как на цветы.
Из всех возможных вариантов оставался последний, и первый жалящий укус, пришедшийся в незащищенные руки, заставил Мелькора разразиться в осанвэ отчаянным криком, больше похожим на вопль.
«Манвэ! Почему, будь ты проклят, Астальдо требует с меня Сильмариллы и Ингвион напустил на меня своих полосатых тварей?!»
Он зашипел от боли, чувствуя, как твари накинулись на незащищенные руки, и пытался их отогнать, но не мог, не подставив лицо, и от ощущения как отвратительных мелких лапок на коже, так и болезненных укусов, хотелось не то отключить разум фана и провалиться в забытье, не то заорать во весь голос.
Мешала только гордость, которая боролась с унижением изо всех сил.
Ответ Манвэ он услышал незамедлительно.
«Где ты?»
«Я на Тавробэле, идиот! Ты что, не видишь?!»
«Я в Валмаре, а не на Таникветили, брат, и взор мой… Подожди. Где ты?!»
«Сними меня с этой гребаной сосны и успокой свою бородатую обезьяну и цветочного принца!»
Мелькор коротко вскрикнул, когда резким порывом ветра сосну страшно качнуло с таким скрипом, что внутри все заледенело. Он отчаянно вцепился в дерево, крепко зажмурившись. Но порыв ветра отогнал пчел, а нестерпимый жар звезды, обжигающий спину, исчез.
«Прими нематериальную форму и спустись. Мелькор, что ты там делаешь?!»
«У них спроси! Я не могу спуститься!»
«Почему?»
Мелькор чуть не задохнулся от возмущения и обиды, едва услышал в разуме этот наивный вопрос Манвэ. Он сидит здесь, истекая кровью, искусанный проклятыми пчелами, и брат спрашивает, почему он не может спуститься?!
«Потому что, дятел мохнорогий! И, наверное, но ты об этом, конечно, не подумал, потому что они ранили и измотали меня! Но ты спрашиваешь меня так, словно ты тупее голубя, который только и делает, что курлыкает, провалиться тебе, птенец общипанный, канарейка желтоклювая, бестолочь и…»
«Мэлко! Я понял. Выдохни прямо сейчас и успокойся».
Он не знал, сколько еще всего выкрикнул бы брату в осанвэ, если бы не подул еще один порыв ветра, холоднее и мягче. Настырное жужжание исчезло, а шевеление веток внизу утихло.
Сердце внутри фана колотилось так сильно, что Мелькор чувствовал, как тело отдается совсем не соответствующей могуществу предательской дрожью, липко расползавшейся откуда-то из-за ребер. А еще, как воплощенное тело накрывает предательской усталостью, как будто с кровью из него высосало все силы.
- Мелькор? – услышал он вопросительное бурчание Тулкаса, сидевшего на дереве ниже.
«Под Хэлкараксе медузы сдохли! Решил что-то спросить, не пытаясь сразу сломать мне нос!»
- Чего тебе? – хрипло отозвался он, приваливаясь щекой к смолистому стволу. Мышцы фана уже почти сводило от напряжения из-за необходимости удерживаться на дереве.
«Снимите меня уже отсюда. Хоть кто-нибудь».
- А где Сильмариллы-то? – голос Тулкаса звучал хмуро и недоуменно. – Я серьезно. Без… того, что вышло… ну, так вот.
Мелькору показалось, что у него не осталось сил даже на бешенство.
- Да пошел ты, Астальдо, - прошипел он, чувствуя, как теперь в словах прорывается унизительная обида. Больше всего ему хотелось посмотреть в глаза этой бородатой скотине, чтобы увидеть полное осознание его ошибки и вину, если он вообще был способен ее осознавать! – Представь: понятия не имею! Когда вы собрались меня очередной раз наказать, пленить или что там – я сидел и ел хурму! Хурму, Тулкас! Надо кого-нибудь обвинять – обвиняй ее!
Снизу раздалось сопение и тяжелое дыхание. Мелькор зажмурился, заставляя себя не смотреть вниз: от этого начинала кружиться голова. Он оглядывался по сторонам, на разноцветные сети огней далеко от подножия Тавробэля, и жмурился от ветра, пытаясь на вдох и выдох распределить нагрузку в раненой ноге, которая уже соскальзывала против его воли.
Да и крови натекло порядком, делая ствол сосны еще более скользким.
«Проклятье. Как же я хочу на землю!»
- Да не злись ты так! – последовал мрачный и слегка обиженный ответ. – Ну, на кого ж еще нам думать?
«Обижается он. На то, что меня повязать не дали, видимо».
Общаться с Тулкасом у Мелькора не было ни малейшего желания.
- Отвали и оставь меня в покое! – фыркнул он. – На хурму думай! Или сорок!
Ответом ему был глубокий обескураженный вздох и шуршание веток.
- И чего теперь? Ты спустишься или как?
Мелькор решил не отвечать ему вовсе.
Но внизу, среди множества дорожек и тропок по глазам резанул яркий золотой отблеск. Мелькор напряг острое зрение, способное видеть куда дальше, чем у любого из квенди, и заметил на тропинке у Таникветиль две очень упрямые, очень маленькие и очень знакомые фигурки.
Сверкнуло по новой. Так ярко, как будто в снега закатилась настоящая звезда. Мерцание одновременно походило на небесный свет, блики на поверхности моря в полдень, или на радужные переливы фонтанных струй.
«Проклятье».
Мелькор прищурился, пытаясь вглядеться, и поначалу не поверил глазам. Но когда отблеск заставил его зажмуриться в третий раз, сомнений уже не осталось.
«Мелкие крысеныши! Так вот куда делись его драгоценные Сильмариллы!»
Он собрал в груди всю мощь собственного голоса, на которую был способен. Если бы оглохла половина Валмара и Тириона, Мелькору было наплевать.
«Так им и надо».
- Амбарусса! К отцу в Валмар! Сейчас же! Я вас вижу, и Сильмариллы тоже!
Гневный крик был таким, что разнесся над половиной Амана и возможно, если существовала возможность рождения таких же мальчишек с такими же именами, все они бросились сейчас домой в одночасье.
Ветки под ним опять зашевелились.
- Ты что, увидел их?
- Представь себе, Астальдо, - огрызнулся Мелькор.
Он не знал, сколько бы еще препирался с Тулкасом. Но на соседнюю с ним ветку, полную мягких изумрудных игл, опустилась Рамаллэ.
- Ты что здесь делаешь?!
Сова укоризненно повертела головой и кокетливо-строго, все еще выражая обиду, взмахнула пестрыми крыльями. И успокаивающе ухнула несколько раз.
Мелькор обессиленно застонал и уперся лбом в дерево, пахнущее смолой.
- Ты серьезно?! Он послал Торондора?!
Майрон прошел сквозь собравшихся эльдар, все еще перегруженный сверх меры подарками. Взгляды его провожали недобрые.
В последние часы и минуты он перестал понимать, что происходит. Его последовательный логичный разум пытался придумать хоть одну убедительную версию того, каким образом был связан призыв Аулэ, оказавшийся на вершине Тавробэля Мелькор и собравшиеся перед Маханаксаром встревоженные эльдар.
«Что с ним случилось?!»
Всю дорогу он места себе не находил из-за одной мысли, что с Мелькором могло что-то случиться. Майрон знал, что Мелькор обладал редким талантом создавать неприятности на ровном месте, но привычно ругаться на то, что вала проходился по дому, как живой хаос – это одно. А вот не иметь понятия, куда тот провалился и что с ним могло случиться – это совсем другое.
Когда он увидел собравшихся в почти полном составе Валар, ему стало уже по-настоящему страшно.
Из двух корзин на сгибах локтей майа торчали многочисленные свертки, обернутые тканью шкатулки, бутылки, даже праздничные букеты, и вид Майрона, растрепанный и взбудораженный, был до крайности нелеп.
Краем глаза он заметил, что король Финвэ трепал по плечу и что-то успокаивающе говорил скорому на расправу сыну. Фэанаро проводил его гневным взглядом, но прежде, чем они успели произнести хоть слово, над приготовленной к празднику поляной пронеслось гневное эхо, повелевавшее Амбаруссар сию секунду вернуться к отцу.
«Что?!»
Майрон отказывался принять мысль о логичности всего происходящего и, чувствуя себя еще нелепее прежнего, поднялся по мраморным ступеням к тронам Валар. Тулкаса среди них не было, и трон пустовал. Тишина стала оглушительно неловкой: нарушал ее лишь тихий треск огня, шепот ветра, да чуть слышное пение Древ, со звоном ронявших с цветов капли росы.
- Меня хотели видеть? - осторожно поинтересовался майа, перехватывая одну из корзин с подарками поудобнее.
Манвэ Сулимо смерил его таким взглядом, будто увидел впервые. Варда Элентари крепко сжала губы и вздохнула.
Ответил на вопрос Аулэ, потерев каштаново-медную бороду с задумчивым неудовольствием, и голос его прозвучал слегка ворчливо:
- Прибудь ты раньше, я бы потребовал объяснений, Майрон, да сейчас это уже без всякой пользы.
Разговоры прервал пронзительный орлиный крик, и в небе мелькнула гигантская крылатая тень, описывающая плавный круг под тихо падающим крупным снегом. В тени Майрон с содроганием признал Торондора. Первый из великих орлов опустился на утоптанную поляну меж Кругом Судеб и Эзелохаром: с одной стороны ее ограничивали деревья, с другой – расставленные для празднества столы.
По собравшимся пронесся благоговейный вздох: перья Короля Орлов отливали серебром и золотом, и сверкал в угасающих лучах Лаурелин золотой клюв.
А дальше происходящее, на взгляд Майрона, окончательно превратилось в абсурд. Король Финвэ крепко ухватил рванувшегося вперед Фэанаро за локоть, вновь продолжая что-то говорить голосом успокаивающим и мягким, а Манвэ Сулимо быстро поднялся со своего трона и последовал к Торондору с невесомой и немыслимой скоростью, будто поземка.
Майрон не знал, что делать с корзинами, поэтому плюнул на все, оставил их на ступенях Круга Судеб и попытался догнать Сулимо. Торондор недовольно повел могучей шеей, встопорщив бурые и снежно-белые перья, и посмотрел себе за спину, аккуратно расправив крыло.
Со спины птицы, неловко припадая на левую ногу, соскользнул Мелькор. А вслед за ним скатились в снег две рыжие, страшно виноватые и очень маленькие тени.
«Слава Эру. Или нет?!»
Майрон облегченно выдохнул, увидев, что Мелькор, по крайней мере, цел и невредим, пусть и выглядел ужасно: одежда была перепачкана в смоле, в растрепанных волосах застряли иголки, и в довершение всего – руки Мелькора распухли от укусов… пчел?!
«Какие пчелы зимой?!»
Амбарусса выглядели так, словно вот-вот расплачутся: во всяком случае, ресницы мальчишек уже были липкими от слез, а глаза красными. В руках они крепко стискивали Сильмариллы, и Майрон по-прежнему не понимал, как все это могло быть связано.
Куда больше его сейчас, правда, занимал вид Мелькора, который ушел недалеко: на белом, как мел, лице, полыхали черным огнем глаза, и выглядел вала разгневанно и жалко.
«Проклятье. Да он же напуган… до смерти!»
- Мэлко, - на лице Манвэ читался ужас. Он резко остановился, глядя на то, как Мелькор скривился, пытаясь сделать шаг, и Майрон ошарашенно заметил, что снег рядом с Мелькором стал красным от крови. - Ты что, правда ранен? Как?!
Сулимо изумленно моргнул, когда Майрон подошел ближе и подхватил валу под локоть. Мелькор сдавленно выдохнул и ругнулся, но все же позволил себе опереться на него.
От Мелькора остро и горько пахло смолой и хвоей, и Майрон даже от первого прикосновения почувствовал, что тело валы пробивает едва ощутимой, но глубокой дрожью: не то холода, не то отпускающего напряжения.
- Кто это сделал? – спросил Майрон, крепко сжимая пальцы на предплечье Мелькора, затянутом в темно-лиловое одеяние.
Мелькор прикрыл глаза, выдохнув, а потом стиснул губы и взбешенно посмотрел на брата: так, что Сулимо отступил на полшага, увидев, как черные глаза наполнились янтарным огнем.
- То есть, тыдаже не поверил, что я ранен, пока не увидел, - голос Мелькора прозвучал взбешенно-тихо и тут же сорвался почти в крик. - Какая разница, как, вы, оба?! Я же всегда получаю по справедливости!
Майрон видел, как Мелькор отчаянно сжал губы, тяжело выдохнул, и он почему-то почувствовал в себе горячее желание увести его отсюда. Увести и больше никогда и никого не подпускать близко в этот проклятый праздник.
Амбарусса испуганно посмотрели на них, округлив изумрудные глаза, как плошки. Один из братьев закусил губу и шмыгнул носом. Майрону сейчас не было до них никакого дела. Повелитель ветров обратил на них внимание и жестом подозвал ближе.
- Идите сюда, мальчики. Вы расскажете мне, что случилось, - голос прозвучал тихо и строго. – Но потом.
Он подошел ближе к Мелькору и неловко, будто бы нерешительно, положил белую узкую ладонь брату на плечо. Синие глаза Манвэ смотрели обеспокоенно и печально.
Успокаивающие напутствие на валарине больше напоминало Майрону мурлыканье:
- Kyrr, bróðir*. Астальдо и Ингвион… решили, что ты виновен? – говорил он тихо и мягко.
Мелькор прерывисто выдохнул, и Майрон крепко обхватил его поперек спины, перекидывая руку себе на плечи и снимая нагрузку с раненой ноги.
- Это валинорское копье, Манвэ, - зло произнес Мелькор. – Они бы и проткнули меня им, если бы могли. Так что ранение фана еще нескоро заживет.
- Да почему они вообще это сделали?! – возмущенно встрял Майрон.
Он мог бы понять, если бы Мелькора призвали в Круг Судеб. Но ранить, не разобравшись?!
Манвэ хмуро сдвинул светлые брови, и мгновение глядел на них, но Майрону показалось, будто бы ветер задул суровее, а по небу пробежала тень облаков. Амбаруссар опять испуганно всхлипнули, озираясь по сторонам в нерешительности – мальчишки теперь боялись и шевельнуться без приказа.
- Фэанаро обвинил моего брата в том, будто бы он украл Сильмариллы, - воздушный, сильный голос Манвэ звучал с ноткой неуловимой печали, но синие глаза потемнели от сдерживаемого гнева. - Я пожелал его увидеть, но вижу, будто Астальдо и Ингвион поверили Куруфинвэ и сразу решили, что ведут преступника. Пойдемте, - он пригласил их жестом вернуться к Маханаксару и строго посмотрел на замерших близнецов. – И вы тоже.
Мелькор зашипел от боли, сделав первый шаг по снегу. Мысленно он проклинал все на свете: Торондора, закладывавшего в полете такие повороты, что хотелось развоплотиться от ужаса, Амбарусса, которым пришла в голову идея утащить отцовские камни, весь Аман за то, что он существовал и, разумеется, рану – за то, что до сих пор кровоточила. А заодно и Майрона. Пристыженного, растрепанного и явно взволнованного.
«Конечно, теперь ты волнуешься! Раньше тебя ничего не беспокоило!»
Мелькор выругался себе под нос, замечая краем глаза вереницу алых дымящихся следов на снегу. Нога слушалась с трудом, боль вгрызалась в сустав, разливаясь по костям и мышцам, и он был вынужден подволакивать ее на каждом шагу. Его хватило ровно на пять, прежде чем Мелькор тихо и зло прошипел:
- Не унижай меня еще и этим, Майрон.
- Тебе же больно, - не громче шепнул майа и слегка наморщил нос, чувствуя, что Мелькор на очередном шаге перенес на него вес тела, больно упираясь локтем в плечо. – Ну, прости меня.
«Простить?! Замечательно, Майрон, самое время!»
От одного понимания, что сейчас на них смотрит чуть не весь Валмар, становилось омерзительно стыдно. В его теперешнем состоянии невыносимо хотелось уйти прочь и не являться на праздник больше никогда. Мелькор тихо фыркнул вместо ответа Майрону, заставив того почувствовать укол глубокой болезненной вины.
Он заставил себя сохранять остатки достоинства и сдернул руку с плеча майа, стараясь выдерживать медленный, но, по крайней мере, самостоятельный шаг, и опираться лишь на предплечье Майрона. Нога болела, как проклятая, и норовила подогнуться на каждом шаге. Руки зудели от укусов до желания содрать с них кожу. Манвэ впереди шел широко и издевательски энергично, а за ним обреченно плелись Амбаруссар. На них Мелькор злился до сих пор: растрепанный, искусанный и весь в смоле.
У Маханаксара тем временем уже появились и новые лица: он язвительно отметил про себя, что свои задницы наконец-то притащили Астальдо и принц-фиалка Ингвион, на которого хмуро смотрел облаченный в белое строгий отец. Мелькор заметил и Нерданэль на гнедой лошади с золотыми ромашками в гриве.
На поляну, залитую густыми отблесками угасающего золота, и увитые радугой цветов троны Валар падал тихий крупный снег.
Всю короткую дорогу Майрон отчаянно подбирал хоть одно ободряющее слово, но Мелькор выглядел таким злым и чудовищно усталым, что он так и не решился заговорить, потому что слова казались бесполезными. Он надеялся, что хотя бы Эсте даст лекарство от укусов и остановит кровь.
Манвэ задержался возле ступеней Круга, глядя на них.
Амбаруссар замешкались, притихшие и перепуганные: они жались друг к другу, так и не зная, кто сейчас был страшнее: то ли разгневанный Фэанаро, то ли Нерданэль, покачавшая головой, то ли обреченно вздохнувший король Финвэ, то ли владыка Сулимо, то ли Мелькор.
Даже в безветренном воздухе светлые до белизны волосы Манвэ слегка колыхались, словно их шевелил легкий бриз. Светлое и строгое лицо сияло глубоким внутренним светом, но тонкие бледно-розовые губы тронула легкая улыбка.
- Владычица Эсте, - негромко произнес он, но в голосе звучала просьба, а не приказ. – Помоги моему брату. Прошу тебя.
Валиэ, облаченная в серебряное с прожилками праздничного бледно-золотого, поднялась со своего трона и легко кивнула. А затем куда-то исчезла: так легко, будто бы подул легкий ветерок, пахнущий горечью хвои и сонных трав.
Фэанаро было попытался сделать шаг вперед, но отец уже в который раз удержал его, обнимая сына и неведомыми ласковыми словами сдерживая ярость.
Мелькор был готов сесть уже куда угодно: на снег, на ступени, да хоть на трон самого Манвэ, лишь бы вес тела перестал приходиться на раненую ногу. Он с тихим содроганием встречал молчаливые взгляды эльдар, опять чувствуя себя не то преступником, не то диковинной зверушкой в клетке.
Кроме того, почему-то было холодно. Он выдохнул с болезненным присвистом и был готов сесть на ступени возле Маханаксара, когда Манвэ заставил его изумленно проморгаться: птичий брат сдернул с плеч белый меховой плащ, сплошь вышитый серебряными звездами, похожими на узоры льда, и накрыл им его плечи, как будто защищая от возможного презрения.
- Успокойся, - чуть слышно шепнул Манвэ, оправляя тяжелую ткань. – Никто больше не посмеет тебя тронуть.
«Да уж. Разумеется».
Мелькор ответил Манвэ хмурым взглядом, но больше ничем.
Плащ оказался приятно тяжелым, и по телу разлилось мягкое тепло. Майрон придержал его, помогая устроиться на высоких ступенях Маханаксара и наконец-то вытянуть раненую ногу, с которой тут же принялась цедиться кровь. Легче не стало, но теперь Мелькора отвлекал еще и пульсирующий болезненный зуд в руках, как будто проклятые пчелы залезли ему под кожу и ползали прямо там!
«Ну и где эта Эсте?!»
Мелькор попытался ожесточенно почесать запястье, но Майрон поймал его руку и крепко сжал, осторожно огладив ладонь: неестественно мягкую и горячую от укусов. Он бы и был рад сделать что-то прямо сейчас, но не знал, чем может помочь. Лишь рискнул тихо позвать Мелькора через осанвэ.
«Потерпи чуть-чуть. Сейчас Эсте поможет тебе».
Мелькор недовольно дернул плечом, но руку его не сбросил и вырываться не стал.
Майрон неловко провел ладонью по волосам Мелькора от макушки к шее, зарылся пальцами в густые темные локоны и попытался понять масштаб бедствия, связанного с застрявшими иголками и спутанными прядями.
Больше всего ему хотелось вытащить Мелькора отсюда как можно скорее. А лучше так и оставить в этом огромном меховом плаще и никого не подпускать, потому что усталость и злость никуда не девались.
«В конце концов, это из-за тебя так вышло».
Поколебавшись мгновение, Майрон принялся бережно расплетать длинную косу валы, аккуратно прочесывая ее хотя бы пальцами. Он вычесывал и выбрасывал иголки, ошметки шишек, мелкие веточки и оттирал снегом налипшую смолу.
Манвэ рядом с ними страдальчески окинул голубым взором Маханаксар и стоявших в молчании эльдар. Майрон надеялся, что всему Валмару теперь было стыдно как никогда.
- Готовьтесь к празднику, - владыка ветров улыбнулся эльдар, обводя широким жестом украшенную поляну. – Это не суд.
Прокатившееся по рядам облегчение показалось Майрону физически ощутимым, пока он перебирал мягкие перепутанные волосы Мелькора. Напряженная тишина сменилась суетливым гулом разговоров, а на своих местах остались лишь Валар, семья Фэанаро, да Ингвэ с сыном.
Откуда-то вынырнула Эсте, чьи серо-зеленые, с янтарными крапинками, глаза, смотрели на удивление ласково. Через плечо у нее висела аккуратная жесткая сумочка, увитая серебряными листьями.
- Попей, - она протянула Мелькору огромную керамическую чашку, больше похожую на кубок. - Согреешься и успокоишься. И позволь мне взглянуть на рану.
Майрон беспокойно сжал плечо Мелькора. Он знал, что вала терпеть не мог целительство, когда оно оказывалось непредсказуемо болезненным.
Но в чашке плескалось что-то нежно-розовое, светлое и непрозрачное. Мелькор поневоле зашипел и скривился, когда сосуд мучительно надавил на покусанные руки, но все же недоверчиво принюхался.
Пахло малиной, лавандой, пряностями и чем-то очень сладким, как сонное утро в теплом одеяле. Он сделал один маленький опасливый глоток, покосившись на Эсте: но в рот пролилась молочная сладость, казалось, целиком состоявшая из домашнего уюта, летнего малинового полдня, потрескивания поленьев в камине во время зимы, и пригоршни воспоминаний о мягкой постели, пахнущей горьковато-сонным ароматом лаванды.
Мелькор издал неопределенный звук изумления, вытаращившись на чашку.
- Это…
Эсте беззлобно рассмеялась и присела на ступени рядом с Мелькором, открывая сумочку. Через плечо валиэ Майрон краем глаза увидел какие-то инструменты и множество изящных флаконов с лекарствами.
- Это теплое малиновое молоко, - произнесла она глубоким мягким голосом, звучавшим чуть приглушенно, будто сказка перед сном. - Со специями, медом и лавандой. То, что твоему фана сейчас нужно. А ты, Майрон, вытащи жала и смажь его руки вот этим.
Валиэ вручила Майрону баночку какой-то мази и маленькие серебряные щипцы.
Мелькор бы выпил все малиновое молоко без остатка, если бы Эсте не остановила его бережным жестом, придержав за локоть.
- Погоди. Оно не остынет так быстро.
Он недовольно поморщился, но кружку все же отставил, перекатывая на языке теплое послевкусие, одновременно напоминавшее ириски и собранные прямо в саду большие ягоды. Сладость была ни на что не похожа, как будто валиэ ухитрилась капнуть в это молоко едва ли не росу Древ. Ускользающий вкус и приятное тепло, разливающееся по телу, все напоминали что-то очень знакомое, но Мелькор никак не мог понять, что.
Майрон оставил в покое его волосы и принялся сосредоточенно вытаскивать жала из ладоней. Мелькор предпочитал не смотреть ни на него, ни на Эсте, которая что-то делала с его раной, отчего ту начинало жечь то сильнее, то слабее, и напевала на валарине что-то мягкое и почти нежное.
Манвэ одобрительно кивнул, глядя за тем, как Мелькор недовольно морщится, но все же молча терпит все целительские манипуляции, и, наконец, поднялся к центру Маханаксара.
- Астальдо! – На этот раз голос Манвэ звучал сильно и звонко. - Ты должен был привести моего брата! Привести, а не загнать его на Тавробэль! – Тулкас угрюмо потупился, задумчиво изучая украшения на подлокотниках собственного трона. – А ты, Ингвион?! - Сулимо, будто большая птица, склонил голову к плечу, глядя на поникшего принца ваниар. - Ты должен был сдержать горячий нрав Астальдо, а не поднимать на моего брата копье! - Он кивнул в сторону Мелькора. - Просите его простить вас, чтобы он не держал злобы, - Манвэ вздохнул, помолчав. - К тебе, Фэанаро, это тоже относится.
Но едва стоило Ингвиону, упрямо сжав, губы, храбро выступить вперед, Фэанаро его опередил.
- Что ты сказал моим детям, Моринготто? – голос нолдо прозвучал резко и сильно, словно удар бича.
Майрон отчетливо услышал, как устало перевел дух король Финвэ: он прищурился и покачал головой, убрав за ухо прядь черных волос. Лицо у него было мягче и чуть проще, нежели у сына, а в ярких светлых глазах оставалась искорка и печали, и смеха, отчего оно казалось не то улыбчивым, не то грустным.
- Фэанаро, ты ведь слышал короля Арды, - веско произнес он. – Не зови этим именем его брата.
Куруфинвэ упрямо дернул головой, глядя на Мелькора.
- Подожди, отец! Я не верю, что мои сыновья решились на воровство сами.
Майрон видел, как щеки Мелькора вспыхнули от обиды пунцовым румянцем. Он уже перестал бережно втирать лекарство в его руки и пробрался теплой ладонью под плащ, чтобы хоть как-то обуздать злость успокаивающим прикосновением.
Не помогло. Вала глубоко выдохнул и оскалился, резко бросив:
- Разумеется, это я их надоумил, Фэанаро! – в голосе Мелькора звучала издевка. – Разве мог кто-то еще! Ведь я повинен во всем, что здесь происходит не так! Мальвы в твоем саду завянут, потому что в них потопталась собака – я тоже буду виноват! Тогда обвини меня сразу во всем, что когда-либо случалось плохого в твоей жизни! Мне нечего сказать, потому что я ничего не делал! – он выдохнул и ощерил зубы, шипя не хуже взбешенной гадюки. – А может, мне правда следовало сделать что-нибудь, чтобы заслужить такое прозвище?!
Манвэ опустился на ступени рядом с Мелькором, крепко сжимая второе плечо брата.
- Мелькор, ради всего Эа, успокойся, - тихо произнес он.
Финвэ стиснул в крепких руках локти сына, удерживая Фэанаро на месте. Глаза Куруфинвэ полыхали от гнева, а цвет скул мог соперничать с почти болезненным яростным румянцем Мелькора, яркого как маков цвет.
- Перестань, Фэанаро, - в голосе Финвэ послышалась сталь. – Ты слышал повеление владыки Сулимо? Мелькор не брал Сильмариллов. Это сделали твои сыновья, - Финвэ перевел взгляд на близнецов, и в его глазах почему-то появился отблеск смеха. – Пусть сами скажут, зачем они сделали это.
Манвэ согнул колено, упираясь в ступень перед собой, и смерил строгим взглядом близнецов.
- Ну, Амбарусса? Мы слушаем вас.
Все внимание обратилось к рыжим мальчишкам, которые так и не вымолвили ни слова с момента, как ступили на землю со спины Торондора. Один из них попытался произнести что-то, сморгнул мокрыми глазами… и сорвался в отчаянный рев, а спустя мгновение к нему присоединился второй.
Майрону показалось, что он услышал, как обескураженный вздох волной прокатился почти по всем собравшимся.
«О, Эру».
Манвэ Сулимо, признанный повелитель Арды, обреченно смотрел на главных похитителей дивных самоцветов. Фэанаро вздохнул. Нерданэль обняла мужа со спины, поцеловала в щеку и заставила насупленно поморщиться.
Рыжие похитители четырёх с половиной лет от роду рыдали в унисон, самозабвенно хлюпали красными носами, размазывали слезы и попытались между делом спрятаться за деда, но замерли на месте, едва взглянув на разгневанного отца.
А от этого заревели еще отчаяннее и громче.
Мелькор дулся. Майрон бы это сказал по одному тому, как нахохленно тот пьет свое розовое молоко. Белый плащ Сулимо окончательно придал ему сходство не то с совой, не то с ежом, который свернулся в шарик и высунул один нос.
Майрону хотелось развеять отвратительное настроение Мелькора хоть как-то, да только он сам не знал, как.
«Обнять что ли? Только по-настоящему».
Но при всех он смог только обвить рукой плечи Мелькора, позволяя откинуться на себя и будто невзначай коснуться носом макушки, когда вала тихо выругался от боли: Эсте наконец-то остановила кровь и положила на рассеченную кожу пропитанный лекарством бинт, перевязывая ногу.
- Больно! - возмутился Мелькор.
- Терпи, - с непреклонным спокойствием произнесла валиэ. – Сам говорил, что сильнее всех нас.
Мелькор недовольно засопел, нахохливаясь еще сильнее, но больше не ругался.
Манвэ устало потер переносицу, совсем уподобившись в этом жесте живому.
- Перестаньте… - потянул он, и мягкий голос зазвучал ласково и тихо.
Поначалу всем показалось, что близнецы успокоились. Амбарусса умолкли. Посмотрели на Манвэ. Затем на Валар и друг на друга.
И принялись выть с утроенной силой.
- О, Эру, Фэанаро, успокой своих детей! Невозможно же смотреть на их слезы!
Но Фэанаро хмуро глядел на близнецов и уже собрался сделать первый шаг, когда его опередил тот, кого ждали меньше всего. Великий охотник Оромэ сошел с трона и опустился на колено перед рыдающими мальчишками. Он улыбнулся строго и тепло, разом подхватив близнецов на руки, вскинув по одному на сгиб локтя, будто кукол.
Глаза у близнецов распахнулись, как у совят. Плач тут же смолк.
- Ну, тихо, тихо, мальчики, - он покачал разом замолчавших Амбарусса, и голос великого охотника звучал мягко и глубоко, как суровый шепот дубовой листвы. Пахло от него лесом, кожей, дымом и можжевельником, а одежды были похожи на постоянно меняющий оттенки лес, скрывающий в чаще зверей. – Ловкие. Тихие. Настоящие охотники. Вы поступили нехорошо. Вам стыдно перед отцом?
- Да-а! – удивленно-благоговейно потянул Амрод, во все глаза глядя на светлое и чистое, будто блистающее отсветами Тэльпериона и Лаурелин лицо.
- Мы… мы хотели принести самоцветы госпоже Айрэ Т-та-ари! Она могла бы сделать… звездочки… и их бы все видели… и никто не тро-онул!
Мальчишки опять сорвались в рев, заставив Оромэ обескураженно вздохнуть. И обнять обоих, покачивая на руках. Фэанаро молчаливо застонал, уткнувшись жене лбом в плечо, Финвэ прикрыл кулаком рот, изо всех сил стараясь не смеяться.
Если бы они обернулись, то увидели бы, что улыбка дрожит даже на лице Варды. Владычица звезд впервые подала голос за все время, прошедшее с возвращения Мелькора:
- Будет вам новая звезда, раз желали принести ее в дар отцу.
Вторым встал Тулкас: айну встряхнул головой, гордо расправляя плечи, и быстрым пружинистым шагом спустился вниз.
- Ладно, так тому и быть, - проворчал он. - Буду первым, - он встал перед Мелькором, уперев руки в бока. - Ну… прости меня что ли? Я же не думал, что… так выйдет.
«Не думал он. У тебя же вообще мозгов нет, правда?»
Но теплая ладонь Майрона, мягко лежавшая на спине, и уютная нега, разлившаяся по телу от малинового молока Эсте, почему-то заставили его придержать язык на этот раз.
- А ты вообще думаешь? – мрачно проворчал он.
- Да ну тебя! – возмутился Тулкас. От резкого кивка встрепенулись ярко-золотые кудри, красное лицо озарилось широкой улыбкой, а голос звучал громогласно, но беззлобно. – Да иди сюда, дай обниму что ли хоть раз в честь праздника! Слово даю больше не бить, пока точно не узнаю, что ты натворил! И другим не позволю!
Майрону показалось, что от внезапных медвежьих объятий опустившегося на колено Астальдо Мелькор сейчас или закричит от ужаса, или зашипит, пытаясь освободиться. Потому что в черных глазах валы был весь ужас, существовавший в Арде от начала времен, и более красноречивым лицо Мелькора, видневшееся из-за могучего плеча Астальдо могло бы стать только в случае крика по осанвэ: «Спаси меня!».
- Хорошо, хорошо! – Мелькор глубоко выдохнул, почти панически глядя на Тулкаса, отпил еще один глоток молока, глядя в пространство так ошеломленно, как будто до сих пор пытался осознать происходящее, и вздрогнул всем телом, дико глядя на Астальдо, когда тот от души хлопнул его по плечу.
- Вот и славно! Нечего держать обиды. Пойду я, дела праздничные все равно стоят. Надо их закончить!
Мелькор так и остался сидеть с приоткрытым ртом. Он встряхнулся. Проморгался.
- Это что сейчас было?
На этот раз не выдержала Нерданэль: женщина расхохоталась так звонко, что не смогла остановиться. Она вытерла выступившие слезы кончиками пальцев, продышалась, опять заливисто засмеялась и лишь потом заметила обиженный до глубины души взгляд Мелькора. Которому, разумеется, казалось, что выражение лица он сохраняет каменное.
- Прости меня, Мелькор, - она выдохнула. – Ох. Действительно прости. Я знаю, как ты не любишь смех. Сейчас вернусь, - с этими словами она улизнула куда-то в толпу, поцеловав Фэанаро в щеку напоследок.
Ингвион выглядел куда более нерешительно и мрачно по сравнению с Тулкасом. Но подошел ближе и, поколебавшись, опустился на колено: перед Манвэ, не перед Мелькором, и опустил взгляд.
- Прости меня, владыка Сулимо, - голос Ингвиона звучал тихо. – Не в моей власти было решать, кто виновен.
Манвэ лишь покачал головой.
- Не передо мной извиняйся, Ингвион, - он кивнул в сторону Мелькора. – Потому что твое копье задело не меня, а моего брата.
Мелькор видел и на деле молчаливо позлорадствовал, понимая, как трудно принцу ваниар даже помыслить об извинении перед ним. Но злорадство странным образом отступило, когда Ингвион наконец-то поднял голову и посмотрел ему в глаза: потому что взгляд ванья был переполнен таким стыдом и раскаянием, что становилось не по себе.
- У меня нет слов, чтобы искупить вину, потому что словами ран не залечишь. Но я надеюсь, что в тебе еще остались силы на прощение, Мелькор, - он говорил не громче прежнего. – Но я обещаю судить тебя только по делам, которые ты совершил, а не по тем, которые носят слухи.
Он не знал, что отвечать ванья. Простить?
«Да что такое вообще, это прощение?»
Манвэ улыбнулся, глядя на них обоих.
- Прости его горячность, Мэлко. Прости и сопроводи в следующий раз на охоте, если пожелаешь. Мне ли не знать, что обида все равно остается? Залечи ее разговором и добрым словом.
Он поморщился и хмуро поежился.
«Не хочу я тебя прощать. И не хочу ничего залечивать, принц-фиалка».
- Ты унизил меня перед всем Валмаром и Тирионом, Ингвион, - тихо произнес Мелькор. – Унизил так, как давно никто не унижал.
Ему показалось, что глаза Ингвиона распахнулись, как у Амбаруссар, готовых зареветь, разве что этот мальчишка оказался старше. А вместо слез во взгляде сверкнуло ошеломление и порыв разгневаться.
- Я не хотел этого! – он выдохнул и быстро взял себя под контроль. – Но я почту за честь, если ты примешь приглашение и предложение короля Сулимо, айну Мелькор. Большую честь. Я пришлю в Тирион сокола или прискачу сам, без посыльных, чтобы сообщить тебе, когда мы собираемся.
Мелькор неохотно колебался мгновение, прежде чем недоверчиво протянуть Ингвиону руку, позволяя пожать ее.
«Это все молоко Эсте. Что-то с ним не то».
Рукопожатие ванья оказалось на удивление крепким. Ингвион слегка поклонился: но как воин, а не как слуга.
- Благодарю тебя, айну. Ты спас своим прощением мою честь, и я этого не забуду.
Едва ушел Ингвион, к ним пришла радостная Нерданэль с корзиной, чем-то наполненной.
- Угощайтесь! – она протянула Финвэ и мужу по искусно изукрашенному прянику. Фэанаро – в виде алой звезды. Финвэ – в виде цветка Лаурелин. Нерданэль подошла к ступеням Круга, легко поклонившись Валар. – И не сочтите за насмешку, Владыки и Владычицы, но позвольте угостить и вас, разделяя с нами праздник.
Майрон почувствовал, как напрягся Мелькор, когда Нерданэль принялась с улыбкой угощать присутствующих пряниками, подобранными сообразно делам каждого из Валар: даже неохотно перебравшемуся на трон Улмо досталась белая раковина.
Последним на этот раз оказался Мелькор. Нерданэль подошла к нему, улыбаясь чуть-чуть лукаво, и вала напряженно прищурился.
- А ты сегодня с утра мучаешься, так что держи самый большой – за храбрость, - промурлыкала она и вытащила из корзины пряник впрямь втрое больше остальных, сделанный в виде большого самоцвета, похожего на бриллиант.
Майрон тайком отгрыз кусочек от своего собственного: в виде традиционного костра на середину зимы, и заметил, что щеки Мелькора опять полыхнули румянцем, но на этот раз – скорее от стеснения, чем от гнева:
- Спасибо, - тихо поблагодарил он.
Амбарусса, все еще сидящие на руках у Оромэ, жалобно шмыгнули носами. Посмотрели на великого охотника, но в тишине их вопрос прозвучал неприлично громко:
- А нас теперь отправят в Мандос, как Мэлко раньше?
На этот раз засмеялся даже Манвэ.
- Конечно, нет! Вы же маленькие!
- А не помешало бы, - чуть слышно и обиженно проворчал Мелькор. И откусил кусок от пряника.
- Нет, - Нерданэль щелкнула Амбарто по носу. - Но пряников вам все равно не достанется. Нечего было сбегать!
Майрон выдохнул и уже без всякого стеснения притянул к себе все еще напряженного, как струна, Мелькора. Он поправил теплый плащ и почувствовал, что вала почти обессиленно склонил голову, прижимаясь щекой к его руке.
- Перестань, - тихо шепнул он. - Ты всерьез дуешься на детей?
Почему-то он лишь сейчас почувствовал, насколько перепугался, когда понял, что с Мелькором могло что-нибудь случиться еще раз. В прошлом разлука и обретение новой связи дались и без того непросто, и Майрон просто не был уверен, что смог бы пережить это еще раз.
Оромэ покачал Амбарусса на руках.
- Извинитесь – и довольно. И накрепко запомните, что совершать ничего подобного нельзя.
Амбарусса слушали его, открыв рты, и усердно закивали.
- Ну? Бегите к отцу.
Он опустил детей на землю, но близнецы все равно замерли в нерешительности. Огромные зеленые глаза смотрели то на Мелькора, то на отца, то на мать. Амбарто шмыгнул носом. Сделал первый шаг к отцу. Посмотрел на Мелькора.
- Я сказал, что больше с ними не разговариваю, - проворчал Мелькор.
- Мелькор, - укоризненно потянула Нерданэль. – Сам хвалишься, что самый могучий в Арде, и всерьез собрался держать обиду на детей четырех лет от роду? – квенди коснулась ласковой рукой растрепанных волос валы. – Весь в иголках. Опять тебя надо расчесать и привести в порядок. Ну, что это такое?
Мелькор выдохнул со стоном и измученно посмотрел на зареванных Амбарусса.
- Ладно, - проворчал он. – Так и быть, вы двое прощены, только хватит реветь.
Слезы исчезли как по волшебству. Зато потом страшно смущенные мальчишки подошли к отцу, протягивая на раскрытых ладонях Сильмариллы. Говорили они тихо, смущенно и постоянно перебивая друг друга:
- Па-ап. Мы хотели тебя поздравить.
- Точно.
- Прости нас.
Фэанаро слушал сыновей с неприступным лицом, даже не глядя на них. Он угрюмо буравил взглядом Мелькора, и это было взаимно.
- Ну, пожалуйста!
- Прости! Мы не хотели никакого зла!
- Ты же сам говорил, что Сильмариллы должны видеть все! Мы хотели уберечь их!
Куруфинвэ сломался через минуту напряженного умоляющего взгляда двух пар изумрудных глаз: он опустился на колено, крепко обнимая сыновей и, пожалуй, один Финвэ прочитал по губам сына невысказанное вслух «мальчики мои».
- Две недели никаких игр, негодники. Только мастерская, - проворчал Фэанаро, так и обнимая сыновей. – Только вы и там все вверх дном перевернете. Чем вы вообще думали, когда полезли на гору?!
Сыновья ответили ему смущенным молчанием, и теперь как приклеились к отцу, обнимая с двух сторон.
Оставалось лишь последнее. Манвэ кивнул Фэанаро, напоминая, что не забыл о просьбе признать ошибку. Мелькор смерил Куруфинвэ едким взглядом.
- Фэанаро.
- Мятежный, - последовал тяжелый ответ.
Они так и изничтожали друг друга взбешенными взглядами, молчаливо сопя.
«С тебя это все началось, и именно ты источник моих проблем».
Сумей кто заглянуть бы в головы обоих – обнаружил бы, что эта мысль родилась одновременно.
- Ты даже мое имя произнести не можешь? – издевательски поинтересовался Мелькор.
- Могу, да на язык все равно противно, - огрызнулся Фэанаро.
Вала закатил глаза и презрительно скривил рот.
- Не более противно, чем твои упражнения на произношение.
- Без них ты бы вообще не заговорил на нашем языке.
- Неужто?!
Их оборвали четыре голоса, в одно и то же мгновение произнесшие два разных имени:
- Фэанаро!
- Мелькор!
На мгновение повисла угрюмая тишина.
- Хорошо, - яростно произнес Фэанаро. – Хорошо, отец! Хорошо, моя дорогая жена! В следующий раз я буду лучше смотреть за сыновьями! Но он!..
- Пошел ты, Фэанаро, - устало потянул Мелькор.
- Провались с глаз моих, Мелькор, - резко ответил нолдо.
Айну тихо фыркнул, пренебрежительно взмахнув рукой.
- А на кого тогда будешь изливать свою желчь?
Фэанаро скептически возвел взгляд к небу.
- А на кого ты будешь изливать ненависть? На всю Арду?
Манвэ со стоном погрузил лицо в сложенные руки и косо посмотрел на Майрона.
- По крайней мере, разговаривают, - чуть слышно произнес Сулимо, надеясь, что увлеченный спором брат его не слышит.
Майрону не оставалось ничего, кроме как кивнуть.
«Лучше, чем ничего. Будем считать за примирение».
Нерданэль ненавязчиво взяла под руку Финвэ.
- Мой дорогой король и отец того, кто стал жизнью моей, - тихо поинтересовалась она. – Как думаешь, когда мой супруг поймет, насколько порой похож на него?
Финвэ пожал плечами, и в светлых глазах мелькнул озорной огонек.
- Неведомо, дорогая Нерданэль. Подозреваю, что и мудрейшим.
А потом был праздник. В заснеженном поле сияли звезды и яркие фонари. Огромные столы были заставлены букетами и хвоей.
За столами они сидели рядом с Валар и семьями королей, а после - в снегу на широких покрывалах, пока нолдор танцевали в свете огней в спокойном полумраке отдыхающих Древ. Вино было сладким, еда – горячей и пряной, веселье – искренним.
Если бы Майрона попросили описать тот вечер, он бы мог вспомнить лишь яркие, словно звезды в небесах, вспышки воспоминаний, сливавшиеся в один сон. Вот Мелькор, чье лицо озарялось рыжими бликами свечей и ламп, наконец-то улыбнулся впервые за весь день и засмеялся какой-то шутке. Вот золотое вино, льющееся в бокалы, и серебряные лучи гаснущего Тельпериона рассыпаются в нем на звезды. Вот зажглась на верхушке Тавробэля под дивную песню Элентари яркая золотая звезда, и почему-то Майрон отчетливо помнил, что обнимал Мелькора, уже облаченного в новый подарок, когда весь мир как будто замер, ожидая, что за этой яркой звездой целой Арды коснется чудо. А вот высокие, ласковые, чудесные гимны ваниар, льющиеся музыкой, которая задевала внутри что-то настолько хорошее, о чем ты и сам мог не думать.
А еще был бьющий в лицо и треплющий волосы озорной южный ветер, приносящий дыхание весны, когда резвые кони во весь опор скакали по утоптанной снежной тропе в Тирион. Был смех в саду, украшенном ярким и теплым светом ламп и венками вечнозеленых растений, запах хвои и цветов, и подарки, которые принесли только радость и ни одного сожаления. Майрон запомнил, как визжали от радости Амбарусса и как поцеловала его в обе щеки Нерданэль. Как даже Куруфин нашел силы пожать руку Мелькору, а бесконечная ссора валы и Фэанаро впервые превратилась в лишенный ядовитых упреков вдумчивый разговор.
Домой они вернулись, правда, когда было еще темно, и в этой тишине Майрон почему-то особенно остро почувствовал, насколько ему ее не хватало. Тишины и защищенности этими стенами.
Дом казался непривычно тихим и пустым после праздничной суеты, но уютным как никогда. Майрон поставил у входа корзину с подарками и поймал себя на том, что смотрит, как Мелькор поправляет волосы и вешает в шкаф накидку.
Крупные распушившиеся кудри вились с небрежной красотой. Очерченный мягким светом из других комнат резкий профиль выглядел родным. Майрон знал, что фана была всего лишь оболочкой, непостоянной и обманчивой, но…
Но будь все проклято, как бы он не хотел потерять Мелькора, когда он был именно таким. Похожим на квенди, резким, живым, капризным и порой невыносимым. Никакое существо в Арде не могло бы заменить его собой. Да и было ли вообще хоть одно, похожее хоть немного?
И не скажешь же – даже в мыслях звучит смешно. Но молчание висело в воздухе так плотно, что можно было потрогать, а когда Мелькор обернулся к нему и на мгновение замер, глядя в глаза, Майрон не выдержал.
Он в два шага преодолел расстояние между ними и обнял наконец-то так, как казалось правильным весь вечер. Cцепил руки за сильной спиной и крепко сжал Мелькора в таких объятиях, будто пытался вложить в один смешной жест все, что непривычным беспокойством и ненормальным теплом прорастало изнутри. Так ярко, что не хватало ни слов, ни жестов объяснить, как похоже это на плещущийся внутри мед.
- Майрон?.. – ему показалось, что голос Мелькора звучит почти растерянно.
Но спустя несколько мгновений теплые руки обхватили и его спину, с благодарной и неуклюжей скованностью, а висок пощекотало чужое теплое дыхание.
Спать собирались в странной неловкости. Обычно отход ко сну напоминал Майрону странный ритуал, отлаженный до малейших мелочей: единственный из всех, в ритм которого Мелькор вписывался идеально. Но сегодня все шло не так: они сталкивались в дверях, налетали друг на друга, и когда с грехом пополам добрались до собственных спален, спустя несколько минут в дверях комнаты Майрона появился знакомый силуэт. Мелькор все еще прихрамывал на раненую ногу: он и во время праздника избегал слишком часто вставать и большую часть времени провел за разговорами с другими.
- Майрон, - голос Мелькора звучал непривычно тихо и будто смущенно.
Майа расчесывал короткие светлые волосы перед сном и обернулся на голос.
- А?
Мелькор вздохнул, поморщился, словно от лёгкой боли, и произнес самую странную просьбу из всех, какую только можно было придумать:
- Помоги мне передвинуть кровать.
Майрон изумленно моргнул, хмуря светлые брови.
«Что?»
- Ты что? Куда перетащить? Мелькор, зачем?
Мелькор неловко пожал плечами и перешагнул порог спальни Майрона, после чего тяжело сел на кровать, выпрямив ногу.
- Я слышал… - он выдохнул. – Неважно. Я хочу лечь на террасе, где стеклянный потолок, и видеть звезды.
Майрон недоуменно наморщил лоб и отложил в сторону расческу. Присел рядом с Мелькором. Что-то во всем этом шло не так.
- Ты же терпеть не можешь звезды, - тихо спросил он. – Почему?
Вала устало покачал головой и полным досады жестом убрал крупную кудрявую прядь за ухо. Он был облачен в тот же плотный и матовый темно-изумрудный шелк, что и утром. Легкий золотой свет, падавший на его лицо от ламп, делал его черты непривычно мягкими.
- Не знаю, - проворчал он. - Но я хочу.
Майрон понятия не имел, что ответить ему. И уже было собирался сказать о неразумности этого желания, но, оттягивая неприятный момент, мягко коснулся ладонью бедра Мелькора, чувствуя под чудесной зеленой тканью плотную перевязь.
- Дай-ка посмотрю твою ногу, - тихо шепнул он.
Мелькор недовольно поморщился и одернул подол ночных одежд, не глядя на Майрона.
- Не на что там смотреть. Я в порядке.
«Ему же больно. Поэтому пришел за помощью».
Майрон выдохнул и покачал головой от этого внезапного и чудовищно простого осознания. А потом раздумал упрекать Мелькора в неразумности еще раз: потому что изнутри опять толкнулось до рези теплое чувство, которое словно норовило что-то выжечь изнутри и одновременно подталкивало вперед: сделать что-нибудь, стереть эту рану. Сейчас же, сегодня. Заставить Мелькора забыть об унижении, которое сегодня случилось. Оградить его.
Поэтому он кивнул в сторону дверей.
- Хорошо. Так и быть, помогу тебе.
Промучившись с полчаса, он все же разместил одну из широких постелей со второго этажа на застекленной террасе. Прямо среди тех цветов и деревьев, которые там росли. Мелькор помогал мало: больше неловко маялся в их крошечном саду и смотрел, чтобы Майрон не снес своими передвижениями половину горшков. Двигать огромную конструкцию Мелькору с его раной он не позволил.
Закончив с кроватью, Майрон ненадолго плюхнулся на нее, глядя, как звездный свет играет на гранях стеклянного купола террасы. С неба, смешиваясь со звездами, падал тихий крупный снег. Вокруг выступали из уютного полумрака причудливые темно-зеленые силуэты, блестящие широкими листьями и ажурными ветвями, больше похожие на диковинный лес. Под стеклянным потолком змеились ползучие плющи и гирлянды, которые Майрон вешал к празднику. Если бы не стеклянный блеск потолка – можно было подумать, что спишь под открытым небом, глядя на звезды, и со всех сторон тебя окружает и защищает причудливый зеленый лес, наполненный сладковатым запахом крупных алых цветов.
Майрон любовался недолго и уже собирался уйти и предоставить Мелькору возможность выспаться, когда вала, вместо того, чтобы лечь, как будто в нерешительности опустился на кровать, забрался на нее с ногами и придвинулся ближе, оглядываясь по сторонам. По напряженной позе и крепко сжатым губам Майрон прекрасно видел, что Мелькору было неуютно.
«Да что ж с тобой такое-то».
- Мэлко? - тихо позвал валу Майрон, положив руку ему на локоть. – Ты что?
Мелькор чуть поморщился, словно что-то причиняло ему неудобство или боль.
- Не знаю.
Майрон вздохнул и уселся рядом с ним, вытянув ноги на постели, а потом прочел в глазах Мелькора то же самое понимание, которое грызло самого Майрона весь вечер: в воздухе душно и плотно висела какая-то нелепая и неуместная, странная близость. Почти неестественная. Но в ней чудилось столько тепла и покоя, что Майрон не верил даже собственному чутью.
Майрон до сих пор чувствовал, что от Мелькора чуть-чуть пахло вишней. И хвоей. И морозом. Он сонно моргал, поправлял волосы и больше не внушал ни капли ужаса перед величием, зато казался простым, родным и пугающе уязвимым.
«Сделай уже что-нибудь».
Мелькор бросил на него короткий взгляд, и Майрону показалось, что в нем странным образом смешались обида, холодность, разочарование и капелька надежды.
В его памяти почему-то пожала плечами Нерданэль.
«Он замерз, но никогда бы не признался в этом. А еще не признался бы в том, насколько ему нужно, чтобы его хоть кто-нибудь обнял».
Но объятия уже были. И объятий почему-то оказалось мало. Если бы Майрона спросили, почему он потом сделал то, что сделал - он бы не смог ответить. Просто знал, что так было правильно. Каждое следующее прикосновение он позволял себе лишь потому, что Мелькор почему-то не сопротивлялся, не выказывал отвращения, не пытался прогнать его и говорил этим больше всяких слов.
События, занявшие во времени доли секунд, казались такими яркими, словно выжигались в памяти и тянулись минутами. Вот пальцы, будто чужие, пробежали по темно-изумрудному шелку ночной одежды – от плеч к груди. Вот ладони, чувствуя теплый и жесткий бок, скользнули между локтем и телом, плотно обнимая Мелькора со спины за талию. Вот качнулись чужие крупные кудри, горьковато пахнущие травами, и Мелькор подался вперед, прижимаясь грудью к груди ближе и крепче, и вот видно, как высвечивают звезды тень от ресниц, как блестят черные, будто и без зрачков, глаза. Как глубока и темна тень на щеке от острой скулы. Майрон чувствовал, как пальцы Мелькора неловко пробегаются по его спине – щекотно, вдоль позвоночника, а ладони накрывают лопатки.
А вот сначала неловко столкнулись лбы, и теплом чувствуется чужое дыхание. И немыслимое, робкое, бережное прикосновение губ к губам, сухим и теплым. Ресницы чуть-чуть задевали друг друга. Носы смешно и неловко мешали.
Майрон тихо и ошеломленно выдохнул, когда короткий бережный поцелуй разорвался, а Мелькор молча уткнулся ему в плечо, как будто разом вверив всю усталость.
Чуть-чуть ущипнула разве что мысль, брошенная сквозь осанвэ.
«Если ты скажешь сейчас хоть слово по поводу этого, я тебя уничтожу».
Майрон тихо усмехнулся Мелькору в висок и прижал его к себе крепче, зажмурив глаза. Он сам не верил в то, что случилось за эти жалкие минуты.
«Не скажу. Ничего не скажу».
Объятия разомкнулись сами собой, когда на них сверху упало что-то легкое, жесткое и пряно пахнущее.
- Эй! – Майрон протестующе зашарил по подушкам и одеялу в поисках настырного растения. Первым его нашел Мелькор: бледную угловатую веточку со снежно-белымиягодами.
Вала изумленно проморгался, а потом начал смеяться в голос, и Майрону показалось, что смех звучал нервно, а щеки Мелькора в полумраке опять начинают краснеть.
- Майрон, это проклятая омела.
Он почувствовал, как лицо стремительно пунцовеет, и даже потер его руками.
«О, Эру. Омела!»
Более неловкую ситуацию и представить было сложно. Он сокрушенно покачал головой.
- Давай-ка спать. Хватит с нас сегодня.
Он поправил подушку Мелькора, взбивая ее, и только сейчас с удивлением заметил, что одеял на постели оказалось два. И подушек – две.
«Что?..»
Майрон нерешительно подвинулся, оглядывая постель, и бросил на Мелькора вопросительный взгляд, не вполне уверенный, что верно понял происходящее. Мелькор молчал, глядя на него серьезно и задумчиво.
«Серьезно?.. Мелькор, какого?..»
У него даже дыхание вышибло из груди на мгновение.
Он очень медленно лег и отвел руку в сторону: недоуменно и не разрывая взгляда, будто бы позволяя Мелькору принять любое решение, какого бы тот ни хотел. Словно общался с пугливым диким зверем, который мог сбежать или разорвать его в любую секунду.
- Иди сюда? – шепот прозвучал наполовину вопросом, наполовину приглашением.
Майрон прерывисто выдохнул, опять не веря в происходящее, когда Мелькор пошуршал одеялами, устраиваясь, а затем придвинулся вплотную, положив голову ему на плечо. Он прижимался к Майрону крепко и уютно, устроив одну руку у него на талии, а вторую – под подушкой.
Майа все еще ошеломленно обнял Мелькора поперек спины, поглаживая вдоль позвоночника.
Они касались друг друга лбами, кончиками носов и ресницами прикрытых глаз, пока Мелькор не повернул голову, рассматривая небо над головой, а Майрон не почувствовал его теплое дыхание на ключице и шее. Он прижался щекой к распушившейся макушке Мелькора и бережно провел ладонью вдоль его бока, как будто убаюкивая.
Мелькор шепнул ему в шею так тихо и сонно, что оказалось чуть слышно:
- С серединой зимы, Майрон.
На стеклянную крышу над ними беззвучно и медленно падал снег, белый и сверкающий. В исчерна-синем бархатном небе искристо сияли звезды: золотом, серебром и лучистыми сапфирами. Майрону казалось, будто они недолго любовались ими, но когда опустил взгляд, то понял, что Мелькор заснул. Осторожно, боясь потревожить, он больше дыханием, чем губами коснулся пушистой макушки валы, тихо шепнув в ответ:
- Спи. С серединой зимы, Мэлко.
*”Успокойся, брат”. - Словарь на валарине содержит здесь от силы пару десятков слов и не имеет внятных известных грамматических правил, как квенья. Я позволил себе использовать в качестве «заменителя валарина» исландский. Он бывает похож по общему звучанию, а в данном случае мне просто понравилось, как мягко звучит эта фраза.
Последние комментарии
1 час 47 минут назад
9 часов 10 минут назад
14 часов 55 минут назад
16 часов 2 минут назад
16 часов 59 минут назад
17 часов 14 минут назад