КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706105 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

За горизонт (СИ) [Alex Whitestone] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Глава 1. Фурия ==========

Земля, военный аэродром Бенгази, сентябрь 2028 года

Старший лейтенант ВКС России Сергей Ефимов по прозвищу Серый

Палатка столовой – наше единственное прибежище в этих раскаленных как печка краях, и даже близость моря не помогает. Пыль и пекло, чахлые пальмы и пожухлые кусты, марево горячего воздуха над прокаленной ВПП, керосиновая вонь и непрекращающийся гром моторов. Взлет-посадка, взлет-посадка – наш аэродром работает как конвейер. «Грачей» с «мигарями» сменяют «утята» в компании Су-30, а их - «фурии», то бишь Су-57, и так далее, и так далее. Ранним утром мы с Женьком проводили наших летунов на свободную охоту, а сейчас, закончив текущие дела и подготовившись к встрече, сидим в столовке, пьем чай с халвой и финиками, и ждем, когда снова услышим знакомые голоса «изделий-30». Зубчатые края их сопел вносят в пробирающий до кишок турбореактивный рев специфическую кровожадную нотку, которую ни с чем не спутаешь, а уж когда прождешь одну конкретную машину на земле достаточно долго, начинаешь узнавать ее голос издалека.

Пора бы ребятам уже возвращаться, и мы с Женьком, закончив с чаем, выходим из столовки. Песок забивается во все места, скрипит на зубах, воротник комбеза натирает, и я подумываю, не сгонять ли на местный рынок прикупить себе арафатку. Даст бог, ребятишки сядут, мы по-быстрому их обслужим, и я смогу выбраться даже сегодня. Чаю в запас куплю, Сашке чего-нибудь вкусного – она любит местные сладости, но ей, командиру первого звена наших «фурий», выходить из расположения части в город по соображениям безопасности запрещено. Я на ее месте помер бы с тоски.

Но вот – чу, слышу пушек гром! – к аэродрому подходят две «фурии» в серо-зеленом «цифровом» окрасе. Наши летят! Сашкин «34-синий» заходит на посадку первым, отстреливает тормозные парашюты, за ним, как привязанный, идет «38-синий» Богдана, и я замечаю пустые пилоны, которые под моим присмотром сегодня утром были забиты под завязку. Значит, хорошо поохотились ребятишки, можно будет новые звезды на фюзеляжи им рисовать. Но что-то в Сашкином рисунке посадки, более резком, чем обычно, мне не очень-то нравится. Ладно, сейчас спрошу.

Огнедышащие, пышущие жаром машины занимают свои места под арками быстровозводимого укрытия, Сашка открывает фонарь, и я подставляю ей лесенку. Она спускается, стаскивает с себя шлем и перчатки – мокрая как мышь, глазищи бешеные. Что такое? Я протягиваю ей полотенце и термос-поильник с чаем – наш стандартный, за полгода отработанный послеполетный ритуал. Она вытирает лицо, проходится полотенцем по голове, отчего ее короткие волосы смешно встают дыбом, и торопливо глотает сладкий чай, который терпеть не может, но пьет ради восполнения уровня сахара в крови.

Напилась, вытерлась – отлично. Теперь можно и порасспрашивать:

Ну что, файтер-бомберы? – интересуюсь. – Все нормально? Вы чего какие кривые?

Вместо ответа Сашка давится чаем, и я хлопаю ее по спине, а на мой вопрос отвечает Богдан. Парень тоже на взводе – кажется, он только что осознал, что косая с косой подошла к нему слишком близко – куда ближе, чем он привык.


Поохотились – пипец! – выдает он и качает головой. – Нет, сначала все как всегда, обнаружили колонну бармалеев, отработали по ней, нормально. Затем – приказ с КП: найти и приземлить вертушку. Нашли, посадили ее аккуратненько, даже не сильно продырявили, место посадки на КП доложили. И тут откуда ни возьмись – «Томагавки».

Угу, - поддерживает его прокашлявшаяся Сашка. – Авакс навел. Ладно, догнали стаю, работаем. РЭБ подключилась, ПВОшники – в общем, как бы справляемся. И тут на нас пара «Рэпторов» - шасть! Навалились на Богдана вдвоем. У меня из ракет осталась одна Р-98, я последний «топор» уже захватила – а тут здрасте, приехали. У «хищников» ракеты кусачие, плюс эти их новые тепловые головки. Что делать, передала «топор» на сопровождение КП, перенацелила ракету на один «Рэптор», и вперед – другого догонять.

И что? – я поглядываю на нее с любопытством.

Что-что, - фыркает Сашка в ответ. – Р-98 – гиперзвуковая, ГСН у нее хваткая, зацепилась – не стряхнешь. Он и пукнуть не успел, когда она его чпокнула. А я чо, одна пушка осталась, и этот чудик, - она тыкает пальцем в Богдана, – совсем пустой. Он, конечно, вертится как уж на сковородке, одну ракету стряхнул, но ответить ему нечем. В общем, я к вражине по рельефу подкралась, пока он Богдана выцеливал, и ка-ак выскочила у него из-под пуза! Крутанулась вокруг него, - она энергично размахивает руками, показывая, - и сверху навалилась.

Я видел записи ее боев и отчетливо представляю себе, как Сашка ведет «34-синий» над выжженными известковыми скалами на пределе возможностей системы огибания рельефа, видит высоко над собой врага и взвивается в небо, выцветшее от зноя. Она проскакивает под пузом F-22, делает восходящую полупетлю с переворотом – стремительный, как полет стрижа, иммельман, оказывается позади и сверху противника, резко пикирует и открывает огонь. Вряд ли пилот «хищника» успел что-то увидеть, кроме серо-зеленой тени над головой, а если и успел – тем хуже для него, вряд ли бы он успел что-то сделать. В любом случае, я ему не завидую.


Скажешь тоже, подкралась! На сверхзвуке шла, - нервно усмехается Богдан, - иначе бы не успела. Как выскочила, как выпрыгнула - пошли клочки по закоулочкам! Куда ты ему засадила, Покрышкин?

В кабину, - Сашка морщится. – Видели бы вы, что, оказывается, наша 30-миллиметровая пушечка с человеком делает – мдэээ…

Пффф, много чего ты там увидела, - я недоверчиво хмыкаю. – Ты там поди на все деньги валила. Свой хвост не увидела, нет?

Ну почти, - она пожимает плечами. – Вертелась как черт, но «топор» все равно убежал. Вот гадство! Не слыхал, куда он воткнулся?

Нет, вы только посмотрите на нее. Не поморщившись, завалила два F-22, причем один – пушкой, и еще недовольна, что не догнала несчастный «Томагавк». Да на этот «топор», кроме нее, охотников выше крыши, начиная от РЭБ дальнего действия и заканчивая объектовыми «Панцирями». Приземлили его, без вариантов – смысл за него беспокоиться?

Хотя вот как раз от нее такого беспокойства и можно ожидать. За полгода в Ливии я повадки своего летуна уже выучил: «хочешь сделать хорошо – сделай это сам, не можешь сделать – хотя бы проследи лично». Ох и стремался я поначалу, когда меня к ней определили – ну какой может быть файтер-бомбер из девки… Прекрасный, как выяснилось, а к тому же – матчасть она знает и любит, и «34-синий» ей отвечает взаимностью: вытворяет в небесах такое, что потом записи с его бортовых камер показывают на разборах полетов и крутят во всех новостях, но ни одного отказа, даже ни одного программного глюка. Болтали, конечно, что в Академию ее батя пристроил – а хоть бы и так, но в «горячую точку» по блату точно не попадешь, скорее уж наоборот. Здесь с человека вся шелуха обдирается, как ржавчина на пескоструйке, и, честно говоря, друга лучше, чем эта задиристая, смешливая девчонка, подстриженная под воробья, у меня не было никогда. Мы с ней да Женек с Богданом – не просто первое звено, но и друзья-приятели, так нас четверых на базе и называют - «эщкере», банда по-чувашски, хоть Сашка из Прибайкалья, Богдан - москвич, Женек - донецкий, и только я - батыревский чувашин. Вот так всегда, стоит что-нибудь брякнуть, и оно цепляется как репей. С первых дней в Ливии так сложилось, что мы все делаем вместе: когда наши айкидошники, Санька с Женьком, тренируются в валянии друг друга по песочку и фехтовании на деревянных мечах, мы с Богданом идем смотреть; когда наши летуны в шахматы режутся - мы с Женьком болеем каждый за своего; когда в преферанс играем - один из нас обязательно сидит на прикупе. При этом Сашка регулярно нас обдувает даже на распасах, и моя «гора» уже с Пик Коммунизма – но кому не везет в игре, тому везет в любви, и наоборот. Мы не исключение: меня дома в Батырево ждет Светка, а Сашку, насколько я знаю, кроме бати никто не ждет.


А где вы «томагавки» догнали? – спрашиваю. – Что там за цели?

Джагбуб, - Сашка хмурится. – Там лагерь беженцев и два госпиталя для местных. Нормальной объектовой ПВО там нет, больно надо кому их бомбить. Смысла не вижу. Но главный вопрос не в этом, понимаешь… «Рэпторы» почему на нас наскочили? Мы по ним не работали. Из-за хрен знает чьей вертушки? Сомневательно. Значит… война?

Теперь я понимаю, почему она такая нервная. Все эти столкновения интересов, взаимные покусывания и обнюхивания, разборки, каких бармалеев можно жечь, а каких нельзя... Это балансирование на грани когда-то должно было кончиться и вылиться в открытый конфликт. И Сашка без дураков боится, что сбитые ею «хищники» и приземленная ее звеном вертушка окажутся последней соломинкой, которая сломает спину и без этого замученного верблюда психики наших оппонентов, и вероятный противник перейдет в статус реального со всеми вытекающими последствиями.

За спиной кто-то топает, и мы поворачиваемся на звук шагов. Комполка Николаев собственной персоной пожаловал. С какого перепугу? Вид у него как раз перепуганный: фуражка на боку, глаза круглые. И не успеваем мы ему козырнуть, как он выдает:


Плохие новости, ребята, понеслась пизда по кочкам. Сегодня ночью из окрестностей оазиса Джагбуб были запущены «Скады» - по Аль-Байда и по порту Марса-Брега. Цели поражены.

Базы НАТО, - Сашка хмурится. – Ну, «Пэтриот» - какашка, это и так понятно, пропустил. А дальше?

А дальше эсминец УРО ЮСС «МакКейн» и пара подлодок выпустили по оазису Джагбуб в общей сложности шестьдесят три «томагавка»! – Николаев чуть не срывается на крик. – Причем так быстро, как будто ждали повода. Радиоразведка у нас бдит, заметили их вовремя, и вы тоже не сплоховали, хорошо отработали. Но теперь ситуацию выворачивают так, что мы в Джагбубе прикрыли бармалеев, которых там нет. А это значит, эскалация конфликта – вмажут и по нам, а там завертится. Дело пахнет керосином, ребята.

Сашка кивает, вешает на меня полотенце и вздыхает.


У нас ситуация была, - тихо произносит она. – Когда мы работали по «томагавкам», на нас «рэпторы» выскочили. Пытались помешать.

Подсветили вас? – резко спрашивает Николаев. – Или что?

Стреляли, - отвечает Богдан. – Пришлось ответить. Сашка приземлила обоих.

Ничего себе! - Николаев чешет в затылке, и его фуражка чуть не слетает. – Как?!

Одного ракетой, второго пушкой, - криво усмехается Сашка. – Но вы сильно не радуйтесь, Валерий Семенович. Может быть, их нам нарочно подставили, чтобы ситуацию усугубить?

Аж пару «хищников»? Вряд ли, хотя при текущем раскладе наши друзья и бабку свою не пожалеют, - тот поправляет фуражку. – Ефимов, Васильев, - это он нам с Женьком, - немедленно подготовьте мне данные объективного контроля с обеих машин. Унгерн, Богдан, вы со мной – напишете рапорта о сегодняшнем вылете. Пусть начальство об этом думает, у него голова большая.

Наши летуны уходят вместе с ним, Женька зачем-то вызывают в АХЧ, и он убегает, а я остаюсь заниматься машинами. Прежде всего – обслужить, вдруг срочный вылет. Затем данные объективного контроля, будь они неладны. Но я не успеваю даже подойти к «34-синему», как вдруг кто-то меня окликает:

Братан, подойди-ка сюда.

Поворачиваюсь на голос – лопнули бы мои глазоньки, туарег! Точнее, два туарега в этих своих темно-синих балахонах и чалмах, с закрытыми лицами, только глаза блестят. Откуда они тут взялись, как прошли через запретку? Один стоит, вальяжно привалившись к колонне укрытия, второй сидит на брезентовом мешке, перемотанном скотчем, а из мешка торчат связанные ноги в натовских берцах и время от времени дергаются. У сидящего туарега за спиной АК, у стоящего – здоровенная винтовка, закутанная в полосатую тряпку, у обоих на поясах длинные ножи. От удивления я теряю дар речи, хотя рука автоматом тянется к кобуре. Туарег с винтовкой видит это и тихо, но отчетливо произносит:

Нормально все, братан. Конфетку хочешь? «Мишка на Севере»!

Вот те раз, думаю я. Никак не ожидал услышать в такой обстановке кодовые слова, которые нам сообщают каждое утро на тот случай, чтобы у всяких местных ихтамнетов не возникали проблемы с нами, а у нас – с ними. Вводное про конфетку и основной пароль – ее название – сегодняшним соответствуют, но я все равно несколько переживаю и задаю еще один хитрый вопрос – предлагаю дополнительную проверку:


Жевачку будешь, братуха? Зеленая мята.

Зеленая так зеленая, - Туарег с винтовкой кивает, и я достаю из бокового кармана на чехле планшета маленькую белую пластинку – на вид жевачка жевачкой. «Туарег» берет пластинку, отрывает от нее уголок и облизывает ее, при этом старательно прикрывая от меня свою физиономию. На пластинке мгновенно проступает зеленый штрих-код, и я считываю его сканером тактического планшета.

Планшет довольно пикает и показывает мне успешный результат генетической экспресс-аутентификации - очень примитивной, как тест на беременность, но этого достаточно. Вот теперь я понимаю, что передо мной не только никакие не туареги (это я вкурил сразу), но и никакие не ЧВКашники или прочие мутные личности, а самые что ни на есть настоящие бойцы сил специальных операций ГРУ Генштаба, и более того, я обязан не только «не чинить препятствий», но и «оказывать любое запрашиваемое содействие», то есть подчиняться их приказам. Вот я влип…

Не успел я очухаться, как «туарег» с винтовкой сверкает глазами в мою сторону и командует мне ровным голосом, но почему-то по-английски и довольно громко:

Друг мой, сейчас ты запустишь двигатели у этой машины, - он показывает стволом винтовки на «34-синий», - залезешь в кабину и закроешь фонарь. Я тебе постучу, когда можно будет вылезать. Нам кое с кем надо очень обстоятельно поговорить.

Из мешка доносится придушенный вскрик, а торчащие из него ноги начинают активно дергаться и скрести каблуками берцев по бетону. Сидящий на мешке «туарег» подпрыгивает на нем, тыкает в него стволом АК, и я очень четко понимаю, что именно сейчас произойдет – методы «экстренного потрошения» со времен СМЕРШ не очень-то изменились. Видеть и слышать все это мне совершенно точно не стоит, но я поневоле задумываюсь – по ходу, наши летуны приземлили вертушку ради этого кренделя, а ССОшники нашли его, сунули в мешок и приволокли сюда.

Так что я, как приказано, запускаю движки «34-синего», устраиваюсь в кабине поудобнее, закрываю фонарь и даже не смотрю по сторонам – занимаюсь данными объективного контроля, раз у меня есть время, опять же, нам всем так спокойнее. Если даже ССОшники захотят поджарить свою добычу на выхлопе «изделий 30», как сосиску на костре, я ничего не хочу знать об этом.

Тем не менее, когда один из «туарегов», вскарабкавшись по приставной лесенке, стучит по фонарю кабины «34-синего» и показывает мне, что можно глушить движки и вылезать, заново упакованная в мешок добыча ССОшников вполне самостоятельно стоит у колонны укрытия и выглядит не поджаренной, а подмоченной - на показавшихся из-под мешка штанах виднеется влажное пятно. Распотрошили ребята важного кренделя, как пить дать, и, похоже, вытрясли из него кое-что важное, вон как довольно переглядываются между собой. «Туарег», которого я проверял, выкидывает в мусорку пустую бутылку из-под минералки, вскидывает на плечо свою винтовку и вдруг спрашивает меня:

Братан, планшет не одолжишь на пять секунд?

Наши тактические планшеты, подключенные к «боевому интранету» - очень интересная штука. Мало того, что они служат для оперативной передачи приказов командования, отправки рапортов, просмотра справочников, рассылки информационных сводок, проверки личности и тому подобное, у них масса всяких недокументированных функций, и, кажется, сейчас я стану нечаянным свидетелем применения одной из них. Так и есть: «туарег» с помощью своей «жевачки» проходит аутентификацию нового пользователя, открывает раздел, который я в жизни не видел, бегло просматривает какие-то данные, отправляет короткое сообщение, минут пять дожидается ответа, прерывает сессию и возвращает мне планшет со словами:

Благодарю! Выручил. Летунье своей привет передавай и благодарность за подгон.

О чем это он? Сашку, допустим, он знает, она у нас такая одна. Но подгон… Это он о пленнике, что ли? Значит, он точно с той вертушки, которую наши летуны посадили в сегодняшнем вылете.

«Туареги» хватают свою добычу и уводят в направлении штаба, я провожаю их взглядом и замечаю, что выброшенная ими пластинка-тестер с валидированным кодом застряла между стыками бетонных плит под укрытием. Любопытство кошку сгубило, говорю я себе, но это сильнее меня. Я поднимаю пластинку, восстанавливаю с помощью штрих-кода прерванную сессию и углубляюсь в чтение секретного раздела.

От чтения меня отвлекает примчавшаяся из штаба Сашка. Взъерошенная и злая, она плюхается рядом со мной на ящик из-под ФАБов и кислым голосом сообщает:


Блин, Серый, тот «топор» долетел, не перехватили. Упал на детский госпиталь в Джагбубе. Не взорвался, но здание разворотил. Двадцать погибших – местные детки и наша медсестра. Черт…

Бляха-муха, - я качаю головой. – Как же так КП облажался-то?

Не облажался, - Сашка тяжело вздыхает. – Ракета попалась «Красухе» – и вот, так сказать результат. Я фотки из госпиталя посмотрела – страх и ужас. Ты не эту сводку читаешь?

Нет, - я поворачиваю планшет, чтобы ей было видно. – Тут ССОшники приходили, тебе привет передавали. И кое-что забыли, а я нашел.

Дай гляну, - Сашка отбирает у меня планшет, начинает читать и меняется в лице. – Ух ты, вот это новости!

Что? – я пытаюсь заглянуть в планшет. – Ты про сегодняшние «томагавки»? Я читал. Это провокация была, я правильно понял?

Правильно, - она кивает и показывает мне ленту сообщений. – СКАДы – это работа ребят с востока – ну тех, которые всегда ни при чем. Когда им прищемили хвост на Голанах и в Ливане, они очень обиделись. Так вот, они по-партизански притащили замаскированные пусковые установки в районы нашего контроля, но тут их запалили твои новые друзья. В результате из Джагбуба наши подопечные ушли, сегодня утром там были только беженцы. А томагавки-то пошли позже – очень неудобно вышло, а с этим госпиталем и подавно.

Угу, - соглашаюсь я, - наши друзья подавились собственным false flag.

Сашка мотает головой.


А вот и нет, - заявляет она. – Многоходовочка тут поизящнее. Они отлично знали, что мы собьем ракеты – куда нам деваться, за нами местные. Из этого наши залужные друзья делают вывод, что приобрели право вмазать и по нам, раз мы помешали ответить за СКАДы и посбивали «топоры» так, что они попадали на мирняк, а не по запланированным целям.

Ну да, - я тяну планшет к себе и вчитываюсь в мелкий шрифт текста аналитической сводки часовой давности. – Николаев тоже что-то про это говорил.

Николаев предполагал, - Сашка подтягивает планшет обратно, - а тут информация проверенная. Видишь, следующее сообщение: на базу в Аль-Байда прибыл некто с рабочим именем Йохан – видать, большая шишка и шибко секретная. О, смотри-ка, уточнение – аж целый двухзвездный генерал. Сегодня утром он вылетел на вертушке на встречу с этими, которые ни при чем, а мы его приземлили где-то у Эль-Марджа. Видишь, как раз про нас пишут.

Точно, - киваю я, - значит, вы его сгрузили прямо в лапки ССО. Я ж говорю, они тут были и какого-то кренделя с собой притащили. Взяли мой планшет попользоваться, а сессию не закрыли, вот мы с тобой это все и читаем.

Я показываю на планшет, и мы продолжаем изучать ленту. Мне попадается на глаза сообщение, которое отправил с моего планшета «туарег», и я отмечаю его для Сашки:


Вот смотри, это как раз они отправили.

«Йохан сведения о прибытии стада слонов подтвердил полностью. Маленькое стадо придет сегодня в 20:30, большое в 23:30 по местному времени».

Что еще за слоны? – я чешу в затылке. – Почему они должны прийти сегодня вечером?

Давай посмотрим, - Сашка запускает поиск в ленте сообщений, а я слышу знакомые шаги, поднимаю голову и вижу быстрым шагом приближающихся к нам Женька с Богданом. Оба навьючены бутылками с водой и замороженным компотом, и оба выглядят так, будто им влетело по первое число.

Вы чего расселись? – с места в карьер интересуется Женек. – Сидите тут, в планшет втыкаете, как будто данные объективного контроля уже сдали. А там Николаев, между прочим, уже икру мечет, штабные держат предел, хватай мешки – вокзал отходит. Серый, данные объективного контроля сам отнесешь, я свою клизму с керосином уже получил, больше не хочу, преогромнейшее спасибо.

Николаев сегодня и правда какой-то бешеный, - кивает Богдан и чешет мизинцем в ухе. – Я к нему с рапортом, а он с мобилой по кабинету бегает и чего-то про слонов бормочет.

Слонов? – хором переспрашиваем мы с Сашкой, и тот таращится на нас как на сумасшедших. В этот момент лента в планшете снова обновляется, и в ней всплывает новое сообщение, выделенное оранжевой рамкой: «Воздух!!! Ганнибал с погонщиками слонов в гостях у Евстафия. Ганеша прибывает туда же через три сорок».

Ганнибал? – переспрашиваю я. – В гостях у Евстафия? Чего? Кто такое Ганеша?

Евстафий, - не обращая на меня внимания, Сашка открывает карту на своем планшете. – Вот он, Серый, смотри. Это не человек, а очень даже остров.

Она вытаскивает стилус и обводит на карте крошечный островок, похожий на камбалу без головы.

Плакида, - читаю я вслух название островка. – И что?

Сашка фыркает на меня.


Ффф, Серый! Кто тут у нас крещеный – ты ли я? Мне проще перечислить все имена милостивой Каннон, чем ваших святых, но я и то знаю: был у христиан такой великомученик – Евстафий Плакида. Вот наши его именем островок и зашифровали – во избежание. Ладно, запомним по-нашему: квадрат «тридцать три-восемьдесят».

Допустим, - я киваю, - а Ганнибал с Ганешей тогда кто?

Вокруг острова – море, кэп, - сообщает мне Сашка. – Значит, Ганнибал, который пришел в гости к острову - это корабль. А слоны – это его КР, так получается. Что вполне бьется с Ганешей – это индийский бог слонов. Значит, это очень серьезный кораблик – крейсер или подводный монитор. Тогда Ганнибал – это ЮСС «Маккейн», больше подходящих кораблей в этом районе нет, это и в нашей сводке писали. А погонщики – это, получается, руководство операцией, иначе о них и сообщать смысла нет.

Стоп, стоп, эщкере, вы о чем? – перебивает ее Женек. – Какие в пень слоны? Какие корабли, какие ракеты? Мы что, ждем массированный ракетный удар?

Ты в АХЧ ходил? – ласково интересуюсь я в ответ. – Ходил. Печеньками загружался, кладовщицам глазки строил – удовольствие получал. А я тут трудился один, совсем один, и тут, однако здравствуйте, ССОшники материализовались. Вот, оставили почитать.

Прям так и оставили, - отмахивается от меня Женек. – Хорош гнать, Серый! Так не бывает!

Сам смотри, - я показываю ему на планшет. – Сейчас Санька дочитает – сам все увидишь. Ладно, мне надо машиной заниматься, вдруг чего. Вон, маленькое стадо ожидается вечером.

И нам придется идти на перехват, - ворчит Сашка, не отрываясь от планшета. -  И причем это будет мартышкин труд, потому что после маленького стада, то бишь удара по нам и нашим подопечным здесь, будет вторая волна – по всем нашим приморским базам. Что дальше будет, всем понятно?

Угу, - кивает Богдан. – КР-то мы собьем, но, если вмазать в ответ по носителям, нам ответят уже глобально. А если не вмазать, решат, что у нас кишка тонка – значит, опять-таки глобальный удар.

Точно, - снова подает голос Сашка. – Умные люди то же самое пишут. Как раз свежая аналитика пришла. У наших друганов все готово, ждут только отмашки из Пентагона, а она будет. К тому же смотрите, как время выбрано – чтобы по максимуму затруднить нам воздушный ответ. Видели метеосводку? Такой ураганище идет – мало не покажется. Со спутников ничего из-за облачности не видно, летать в такую погоду – мдэээ…

Она морщится как кошка, унюхавшая мандарин, и вдруг спрашивает:


Серый, ты птичку мою обслужил?

Нет еще! – я мотаю головой. – Зато данные объективного контроля подготовил. А что? Думаешь, придется…

Шшш! – шипит она на нас. – Слушайте сюда. Если что, я ничего вам не говорила, поняли?

Мы вчетвером сбиваемся в тесный кружок, присев вокруг Сашки на корточки, и наша летунья, сидя на ящике, тихим шепотом рассказывает свой план и дает инструкции. От того, что она говорит, я в шоке, но выхода я не вижу, а сашкин план при всей его отмороженности может сработать. Риск колоссальный, но альтернатива выглядит куда хуже.


Ты уверена? – я все же переспрашиваю. – Ты понимаешь, что с тобой будет?

Пропадать, так с музыкой, - она невесело улыбается. – Где тут у тебя объективный контроль? Сама флэшку отнесу. Приведите пока мою птичку в порядок.

Она машет нам рукой и убегает в штаб, а мы беремся за дело, пока Богдан стоит на шухере, чтобы без палева все подготовить. Предлог у нас отличный – как раз на днях Николаев нам выговаривал, что мы развели бардак, и нигде ничего не найдешь – вот мы типа и убираемся, все раскладываем на места.

А между тем погода портится, поднимается ветер, гонит песок. Пальмы гнутся, и над морем клубятся жирные темные тучи. Где-то там льет ливень, сверкают молнии, и все это вот-вот налетит на нас: «тьма накрыла Ершалаим»…

Но гроза на нашем горизонте появляется раньше, чем ураган. Грохает дверь, и в нашу бытовку врывается Сашка в полной летной экипировке. Лицо каменное, глаза горят, и дуло ее табельного «Витязя» смотрит мне в лоб. Я знаю, что она делает и зачем, помню, что ее пистолет-пулемет на предохранителе, но все равно у меня перехватывает дыхание.

Так, эщкере, - спокойно говорит она, и мы знаем, что она проговаривает это для возможных свидетелей, но все равно у меня мороз по коже. – Вы знаете, что происходит. На генералов надежды никакой. Войну можно остановить, и вы мне нужны. Загрузите боекомплект на «34-синий». Два «Кинжала-Х2», Р-98 на внутренние подвесы, «Белухи» на законцовки, остальное НАРы, сколько влезет, из них половина термобарических. Я вылетаю. Ясно?

Снаружи уже совсем темно, свистит вовсю, хлещет песок, начинают пролетать редкие капли дождя. Щурясь и шатаясь под порывами ветра, мы забиваем внутренние оружейные отсеки «34-синего» кусачими малышками Р-98, ставим на законцовки крыльев контейнеры с «Белухами» - эти новейшие игрушечки от КРЭТ не только сводят с ума всю электронику противника, но и умеют активировать взрыватели КР, вешаем на пилоны длинные иглы гиперзвуковых противокорабельных ракет и толстенькие тушки НАРов – хорошо, что мы все заготовили заранее, до начала бури. Сашка все еще держит нас на прицеле – снимает с нас ответственность за свой вылет.


Удачи, - тихо говорю я ей, подтаскивая ей лесенку. – Пусть все получится.

Спасибо, Сережа, - она сжимает мне плечо. – Не жди меня. Если что, валите все на меня как на мертвую.

Э нет, - я мотаю головой. – Так не пойдет. Возвращайся, я тебе два килограмма фиников должен.

Я тебя прощаю, - она улыбается, надевает шлем и взлетает в кабину как кошка. Моторы запущены, Сашка закрывает фонарь и выруливает на ВПП. Дождь усиливается, порыв ветра пытается скинуть самолет с полосы, но «фурии» хоть бы хны – она стартует с кровожадным ревом, свечкой взмывает вверх, прячет шасси и тут же исчезает в низких тучах под аккомпанемент ветвистой синей молнии и оглушительного громового удара. А к нам уже бежит толпа, и Николаев хватает меня за грудки и начинает трясти как грушу:

Ебать ту Люсю! Ефимов! Пиздец и молния! Кто взлетел? Кто разрешил? Какого хера?!

Хоть Сашка и велела ее не ждать, тут я послушаться ее не могу, хоть стреляйте. Мы все собираемся в штабе, и тут два новых сюрприза. Во-первых, Николаев, быстро перетерев с кем-то по спецсвязи, почему-то не повторяет беглой летунье приказ на возвращение. Во-вторых, она, хоть и не отвечает на вызовы по радио, включает онлайн-трансляцию с бортовых камер и дополненной реальности шлема. Мы видим сашкин полет ее глазами.

Сначала она забирается повыше, включает радар и находит цель. Жирная отметка на картинке дополненной реальности – эсминец класса «Арли Берк», россыпь мелких - корабли сопровождения. Вот он, «ЮСС МакКейн», на котором ждут отмашки из-за Лужи. Первый удар Третьей мировой придется по нам. Да, наши ПВОшники готовы ко всему, но, ей-богу, лучше бы им не пришлось проверять свои навыки в деле. Если Сашка успеет, так и будет. Она должна успеть, должна…

Но вот цель захвачена, и «34-синий» бросается на прорыв ПВО корабельной группировки, стелется над штормовым морем низко-низко, вспарывая пелену дождя. Сквозь водяную завесу мы видим глазами ОЛС, как приближается эсминец – темная хищная тень в зеленых разводах инфракрасного зрения «фурии».

А это что? – Богдан вдруг вскакивает с места. – Смотрите, у него дырка в палубной надстройке. И вот еще, гляньте, кто всплыл – «Флорида»! Я ее знаю!

Он показывает на экран, и я тоже замечаю на картинке дополненной реальности вторую жирную отметку и всплывшую снизу строку идентификации цели. Тот самый подводный монитор, субмарина класса «Огайо», одна из четырех, переоборудованных для стрельбы «Томагавками», вышел в надводное положение для пуска ракет. Раз так, значит, отмашка из-за Лужи получена, и Сашке пора стрелять. Но почему она не стреляет, чего ждет – неужели пуска?

Да, точно, мы видим, как отрабатывают носовые пусковые контейнеры эсминца – выплевывают в штормовое небо первую стаю крылатых ракет, и тут же за дело берутся револьверные ТПК «Флориды». Сашка сближается со стаей встречным курсом, внаглую включает радар, скидывает целеуказание на КП, получает подтверждение того, что цели взяты на сопровождение и их курс установлен, и вдруг трансляция прерывается, экраны заполняются цветным шумом.

Это РЭБ, - комментирует Богдан. – Сейчас включится обратно.

Так и есть – не успевает он договорить, как картинка восстанавливается, но стаи ракет мы больше не видим, только какие-то горящие ошметки, наверно, остатки топлива, мелькают на штормовых волнах. «Белуха» - страшная вещь, особенно с такого близкого расстояния, и мне очень жаль, что мы не увидели, какой фейерверк она устроила, активировав взрыватели «Томагавков». Зато мы видим, как «34-синий» чуть набирает высоту – Сашке плевать на ПВО, она успеет отстреляться в любом случае, пока «Иджис» эсминца очухивается от удара РЭБ, а погода ее прикроет на отходе. «Кинжалы» срываются с пилонов, включают двигатели, уносятся прочь, исчезая в дождевом занавесе. От них не спрятаться, не защититься, не уйти – никто не успевает и охнуть, как одна ракета впивается в палубную надстройку эсминца, вторая – в основание ходовой рубки подлодки. Штормовое небо и море озаряются дымно-оранжевыми клубками взрывов, и оба корабля буквально разрывает пополам.

Казалось бы, можно уходить, экипажам расстрелянных кораблей теперь предстоит борьба за живучесть с малыми шансами на успех, но Сашка не успокаивается. Она закладывает вираж, заходит на «карусель», как вертолет, и закидывает останки эсминца НАРами. Теперь я понял, почему она взяла термобарические заряды – они выжигают изувеченный корабль изнутри, превращают его в огромный плавучий костер. «Погонщики слонов» - те, кто с удовольствием ринулся поджигать новый мировой пожар, получили то, что спланировали для нас - огненный шторм. Горите теперь, твари, горите.

Мы слышим треск и шуршание, а затем чей-то насмерть перепуганный голос. Кто-то с кораблей сопровождения рвется в эфир с душераздирающим воплем:

Mayday, mayday! Night witches! Russian pilots! Whatta hell?! Stop! Stop it! Please! Don’t shoot! Don’t kill us! Don’t shoot!

Снова треск, и слышится Сашкин ответ – хриплый голос, полный еле сдерживаемой ярости:

You shot first, we’ve got a picture. We fixed everything! No more missiles, got it? No more!

«34-синий» на бреющем полете проходит над одним из кораблей сопровождения, малышом вроде корвета, зачем-то проходится по его палубе посадочным прожектором (что за хрень у него на палубе - морской контейнер?!) и взвивается вверх, прошивая облака. Дело сделано, Сашка идет домой – только бы хватило топлива на посадку, а еще впереди грозовой фронт. Но она умница, она сможет, она дотянет, и «34-синий» не подведет.

Я сжимаю нательный крестик в руке. Господи, помоги ей! Вот он, фронт, пирамида грозовых туч, пронизанных молниями, опасная турбулентность трясет машину, но «фурия» взмывает выше и перепрыгивает грозу. Сашка мчится над облаками, и почти полная луна освещает ей путь. Но впереди посадка, а погодные условия здесь у нас отвратительные – самый разгар бури.


Охо-хо, - бурчит Николаев, уставившись в экран метеорадара. – Как она сядет-то? Свяжитесь с ней, что ли, направьте на Хмеймим.

Не дотянет она до Хмеймима, - откликается Богдан и тыкает пальцем в экран, где дополненная реальность шлема показывает данные бортовых систем «фурии». – Топлива в обрез. Или у нас садиться, или… нет, не вариант.

Я понимаю, о чем он: в такую погоду что катапультироваться, что садиться на воду – верная смерть. Да и не бросит Сашка машину, будет бороться до последнего. Так и есть – она начинает снижение, и мы снова слышим ее в эфире. Голос все еще хриплый, но совершенно спокойный:

Первый, я пятнадцатый, запрашиваю посадку.

«Первый» - это наша башня. Диспетчер откликается молниеносно:

Пятнадцатый, не вижу вас, включите ответчик. Сань, это ты, что ли? Ты откуда взялась, леди Шторм, королева бурь?

Петрович, сегодняшний дежурный диспетчер на башне, у нас бард, и к Сашке неравнодушен, даже сочинил душещипательную балладу о синеглазой валькирии, которой нет равных ни на мечах, ни в полете. Сейчас вот новый эпитет придумал, наверняка опять что-нибудь сочинит и споет под три аккорда на видавшей виды гитаре… Не умеешь ты петь, Петрович, но я с удовольствием послушаю твою новую балладу, если у нее будет счастливый конец.

Кто же еще, кроме меня… - отвечает Сашка. - Петрович, что там с погодой?

Я уже не слушаю, как Петрович сообщает ей метеосводку, не обращаю никакого внимания на то, как все бегают по штабу и орут, бурно обсуждая сашкин вылет, запуск «томагавков» и казнь USS McCain. Меня точно накрыли большой пуховой подушкой. Не в силах отвести взгляда, я смотрю на экраны с трансляцией – вот «фурия» опускает нос, погружается в облака, закладывает вираж, ураганный ветер вцепляется в нее, и на память приходит выражение из какой-то фантастической книжки – «как лягушка в футбольном мяче». Резкий порыв ветра отрывает и уносит камеру с левого крыла, и ее экран гаснет. В трансляции дополненной реальности шлема я вижу, как хлещет по фонарю ливень, и авиагоризонт сходит с ума, дергается, точно в припадке. Но высота все меньше, планки посадочной глиссады наконец встают ровно, и я больше не могу сидеть на месте. Выбегаю из штаба, прихватив в предбаннике плащ-палатку, и мчусь к ВПП – встречать. Женек и Богдан топают за мной, а за нами подхватывается Николаев.

Сквозь бурю доносится знакомый голос «34-синего», в низких облаках появляется свет, и башня зажигает посадочные огни на ВПП – под дождем это выглядит как две стены из сверкающих водяных струй. Свет прожектора все ниже, уже видны огни на законцовках крыльев, а вот и сам самолет - темный размытый силуэт. С оглушающим, достающим до костей ревом он проносится над нами, закручивая водяные вихри, выпускает шасси, касается полосы. Потрясающая, невероятная посадка! Сашка рулит к арке укрытия, и мы, спотыкаясь, бежим за ней.

Здесь под потолком светят лампы, и не так мокро, хоть и все равно задувает. Сашка ждет нас в кабине с поднятым фонарем, уже без шлема. Я подставляю ей лесенку, она спускается и вытягивается перед Николаевым в струнку.


Что ты творишь, Унгерн? – устало произносит он. – Вот что теперь будет, а?

Главное, войны не будет, Валерий Семенович, - спокойно отвечает Сашка и позволяет себе улыбнуться. – Видели, какое кино получилось? Теперь они не посмеют.

Кино охренительное! – бросает он и яростно скребет в затылке. – С вами-то что делать, отморозки? Самовольный вылет с полным боекомплектом, самовольное применение оружия - пиздец и молния! Под арест бы вашу банду, вот что!

Их-то за что, Валерий Семенович? – возмущается Сашка, показывая на нас. – Технарей я заставила меня выпустить, а Богдан так вообще не в курсе. Это моя выходка, и мне отвечать.

Знаю я вас, эщкере, - хмыкает Николаев и ненадолго задумывается. – Ладно, поступим так. На губе у нас карантин в связи со вспышкой… ммм… дизентерии. Или холеры. Поэтому все четверо – марш к Унгерн в бытовку. Сидеть тихо, нос не высовывать, чтоб ни одна живая душа вас не видела. Сухпай вам принесут, голодать не будете. Утром по ситуации будет ясно, что с вами делать. Брысь, видеть вас не могу.

Он машет на нас рукой, я накидываю плащ-палатку Сашке на плечи, и мы вчетвером торопимся к ней в бытовку, а ливень поливает нас так, будто там, наверху, прорвало плотину. По дороге я забегаю к себе, загружаюсь НЗ – черт знает, когда нам принесут еду, а жрать-то уже хочется. И кому как, а мне так точно надо выпить.

В бытовке Сашка плюхается на койку и смотрит невидящим взглядом, как я выгружаю на стол в крошечной кухоньке-нише свои запасы, включаю чайник и завариваю нам чай. Мы все промокли до нитки, и как бы все не обернулось завтра, болеть нам совсем некстати. Поэтому я режу лимончик, скручиваю пробку с бутылки «Чебоксарской» и разливаю водку по стаканам.


Это что, водка? – недовольно спрашивает Сашка. – Я и без нее не простыну.

«Чебоксарская юбилейная», - я показываю ей голограмму на красивой литровой бутылке. – Видишь, спецсерия. Берег ее на момент, когда домой полетим, но теперь черт его знает, как все повернется. Лучше сейчас ее выпить… пока можно. Давайте, ребят, по алла грамм.

По пятьдесят, так по пятьдесят, – Богдан усмехается и опрокидывает стакан в рот. – А теперь, Сань, будь добра, поясни мне… Почему без меня полетела? Всегда же вместе работали.

Не ревнуй, а, - Сашка делает глоток «Чебоксарской», солит кружочек лимона и отправляет в рот. – Что, захотел кораблик на фюзеляже? Женек тебе и так его нарисует. Ты не понимаешь? Это же отягчающие. Группой лиц, по предварительному сговору… Если им, - она кивает в нашу сторону, - угроза оружием за отмазку может проканать, хоть и не факт, то тебе – ни под каким видом.

Да насрать, - бросает Богдан и садится на койку рядом с Сашкой. – Лететь одной – риск, по такой погоде – двойной. Если что, я бы и прикрыл, и отстрелялся. Как мы с тобой всегда делали.

Если что, утопли бы две «фурии», а не одна, - с кислым видом отвечает Сашка и допивает свой стакан. – Эщкере, что мне на душе так погано-то, а? Что я не так сделала?

Я разливаю еще по одной, беру сашкин тактический планшет, бегло пролистываю фотки из госпиталя в оперативной сводке, Женек подглядывает мне через плечо и вполголоса матерится. Натворил дел беглый «топор», не поспоришь – РЭБ выжгла ему мозги, и он, сбившись с траектории и потеряв высоту, врезался в легкое строение госпиталя, пропахал его навылет, поджег двигателем развалины и зарылся в песчаный склон холма. Двадцать погибших, пятьдесят шесть раненых, которые даже не поняли, что случилось. Детишки, которые ни в чем не были виноваты, которые ждали помощи, а вместо этого на них обрушилась гибель с небес. Первые жертвы войны, которая, даст бог, не начнется, но даже казнь зачинщиков не вернет малышей родителям, а медсестру Иванову - домой. За отсутствием прочей тары я наливаю водки в маленькую кружку, ставлю ее на подоконник и раздаю стаканы ребятам.


Ну что, эщкере, - говорю, - давайте, не чокаясь… Светлая память.

Сань, я понимаю… - Богдан опустошает свой стакан, шмыгает носом и трогает Сашку за плечо. – Ты ведь не могла знать, что так выйдет. Ты знала, что я пустой. Спасибо…

Не за что, - Сашка поднимает на него тусклый взгляд. – Своих не бросаем. Я знаю, что все правильно сделала. И все равно… Погано.

Она опрокидывает свой стакан в рот одним глотком и морщится.


Переклинило меня, - продолжает она, и ее голос дрожит. – Их не вернуть, но… только представьте, сколько бы их еще было… А если применят спецчасть – сколько народу сгорит ни за хрен собачий только из-за того, что какие-то мудаки наверху не могут договориться? Будто мало им той мерзости, что шастает в космосе и точит на нас зубы? Что, если опять пришельцев успешно спровадили, значит, можно снова начать сраться между собой?! Да будь моя воля, собрала бы я всю эту пиздливую шоблу на одной барже, вывела ее в район Новой Земли и термобарическими расстреляла!

Ну ведь ты так и сделала, - я отбираю у нее стакан и ставлю на стол. – Надавала им по рукам, устроила показательную порку. Выиграла время хотя бы. Руководство операцией выбито, пока новых найдут – в любом случае, даже если захотят повоевать, все придется планировать заново.

Да не полезут они теперь, - Сашка поднимает глаза к потолку. – Прошла прицельная ответка, все ходы записаны в эйч-ди качестве, обострять дальше уже не имеет смысла. Теперь лишь бы наши в МИДе раскрутили ситуацию грамотно. Эх, если бы, да кабы…

Закусывай, - я протягиваю ей галету с паштетом. – Мы-то втроем твой план поняли. И поддержали. Теперь твое кино наверняка президент смотрит.

Ага, и не один, - кивает Богдан. – Я вот теперь думаю, есть ли способ Саньку отмазать.

Не-а, - она мотает головойи догрызает свою галету. – Вариантов нет. Да и посрать.

Она тянется за стаканом, и по ее выразительному лицу я вижу – врет она, хорохорится. Да и кто в здравом уме не переживал бы, завалив самому себе на взлете блистательную карьеру?

За мои погоны не переживай, - она усмехается, видимо, проинтуичив, о чем я подумал. – Посмотри на это с другой стороны: лучше в мордовских лесах варежки шить, чем догорать где-то в пустыне. Кто-то должен был это сделать – а кто бы справился, кроме меня? В одиночку, чтобы никого не подставить?

Гроза ушла, за окном бытовки начинает заниматься рассвет. Вот и утро, которое должно решить нашу судьбу. Я открываю форточку и впускаю свежий воздух в нашу тесную комнатушку.

Стук в дверь показался мне оглушительным, я резко повернулся, уронил галету и чуть не упал сам. Женек открыл дверь и посторонился, пропуская внутрь троих – Николаева, какого-то странного кренделя в дорогом штатском костюме, с толстой кожаной папкой в руках и очень важного усатого генерал-майора ВКС с орденскими планками в два ряда.


Сидите, сидите, - махнул нам рукой генерал-майор. – Не вставайте, а то тут и так не повернуться. Гвардии капитан Унгерн Александра Романовна, ваш вылет был нынче ночью? Доложите обстоятельства.

Так точно, товарищ генерал-майор, - Сашка все равно встает и выпрямляется по стойке «смирно». – В результате ночной атаки в квадрате «тридцать три – восемьдесят» при начале массированного обстрела базы Вооруженных сил России в Бенгази успешно поражены две цели: эсминец УРО «ЮСС МакКейн» и подводная лодка «ЮСС Флорида» класса «Огайо». Ракетная атака подавлена применением РЭБ «Белуха». Служу России!

Так-так, - генерал-майор задумчиво подкручивает усы. – Вольно, гвардии капитан, я же сказал. Садись и расскажи мне - почему ты решила лететь? Про планшет все знаю, можешь не пересказывать. Давай твои выкладки.

Сашка криво улыбается, но не садится, стоит как стояла, смотрит генерал-майору в глаза.


Я сразу догадалась, что история с планшетом - это организованная утечка информации, - говорит она. – Может, попытка остановить их, но скорее всего, дело было совсем не так. Все началось с того, что мы приземлили вертушку. «Рэпторы» оказались в том районе не просто так – они тоже искали вертолет. Если бы они пасли «топоры», они бы прибыли с северо-востока – а эти выскочили с юго-запада.

Так, - генерал-майор придвигает себе табурет и устраивается напротив нее, - продолжай. И сядь уже, говорю.

Слушаюсь, - кивает Сашка и опускается на койку. – Так вот, вопрос – зачем «хищникам» вертушка? Проводить ее они не могут, скорости не те, для этого «апачи» подошли бы лучше. Зато «хищник» быстрее всех прочих мог бы оказаться на месте посадки вертолета и зачистить его. Разбомбить.

Хм, - генерал-майор подкручивает рыжеватый ус. – Но зачем?

Чтобы этот двухзвездный Йохан не попался ССО, - объясняет Сашка. – Слишком много знает, может быть, морально нестоек, а может быть, вообще наш агент. Может, это вообще была операция по его возвращению с холода, скорее всего, временному, а может, он какое-нибудь заявление должен был сделать для журналистов. Факт тот, что «рэпторы» вылетели его убрать, но нашли только горелый скелет вертушки. Ее наверняка сожгли ССОшники, но летуны «хищников» решили, что ее сожгли мы, и в живых там никого не осталось. Они доложили об этом на свой КП, и их переориентировали помешать нам перехватывать КР.

Угу, - кивает генерал-майор и чешет в затылке. – Какой дальше у тебя вывод?

Показаниям Йохана можно доверять, раз свои решили его убить, лишь бы не допустить утечки, - продолжает объяснять Сашка. – А Йохан четко и ясно сказал, во сколько какое стадо прибежит, и кто будет стрелять.

И ты сразу поверила? – генерал-майор сверлит ее тяжелым взглядом из-под густых бровей. – Может быть, это как раз нашим залужным друзьям и надо было? Может, этот эсминец как раз с утра отстрелялся и шлепал себе пустой на перезарядку на Кипр?

Нет, товарищ генерал-майор, - Сашка отвечает ему таким же твердым взглядом. – Я проверила, остров Плакида не по пути на Кипр, зато за ним очень удобно прятаться от урагана с запада. Если бы «Маккейн» был пустой и не имел никаких левых намерений, он бы сразу пошел на Акротири и не ошивался бы на севере. Потом, я посчитала ракеты. По информационной сводке, всего сегодня утром было выпущено шестьдесят три КР, стреляли «Маккейн» и две подлодки – «Нью Гемпшир» и «Калифорния». Обе субмарины – «вирджинии блок два», и вот они как раз свой боезапас выпустили, так как о них написали, что они немедленно пошли на Акротири - перезаряжаться. Считаем: шестьдесят три минус две дюжины – это тридцать девять. При полной загрузке эсминца «Арли Берк» девяносто КР ему вполне осталось, чем пострелять – пятьдесят одна ракета. А чтобы его усилить, подтянули «Флориду» - у нее 152 ракеты на борту. Она тоже ошивалась недалеко, но в утреннем обстреле не участвовала, а почему, чего дожидалась? Смотрим метеосводку и видим ответ: шторм с Атлантики. Из-за погоды спутниковое наблюдение невозможно, самолет-разведчик не отправить, средства объективного контроля крайне ограничены в применении. Ситуация тоже располагает: утренние ракеты сбиты, два ни разу ни в чем не виноватых «хищника» тоже, погода в кассу, да еще если кто-то стрельнет в эту группировку с берега еще раз – кто сможет поймать их за руку? Благоприятнейший момент! Вот и решили ковать железо, пока горячо.

Погоди, - перебивает ее генерал-майор. – Как это – по ним должны были стрелять с берега?

Якобы с берега, - объясняет Сашка. – Все, что им нужно было – обломки «Калибров» у себя на палубе. Поэтому они прикупили где-то на стороне двадцатифутовый «Клуб-К» и затащили его на один из своих корветов.

Ага, - тот снова теребит усы. – Как про «Клуб-К» догадалась?

Фотки со спутников, - Сашка показывает на планшет. – Просмотрела сегодня в штабе. Заметила на палубе корвета сопровождения морской контейнер и задумалась, что за ерунда такая. В самом деле, что двадцатифутовому контейнеру делать на боевом корабле? Бред же. Ему бы на судно обеспечения, но таким судам на стрельбах не место. Что и подтвердилось: когда я уходила уже, я приметила контейнер на одной посудине и прошла над ней на бреющем – так и есть, открытый ТПК.

Хорошо, - кивает генерал-майор. – И какой же у тебя был план, когда ты вылетала?

План… - щурится Сашка. – План простой. Сработать средством объективного контроля, ПВО и носителем противокорабельных ракет. Я так подобрала время вылета, чтобы как раз успеть к планируемому времени пуска – так и было, «Маккейн» уже получил ракетами из «Клуба» – кусок оперения очень демонстративно торчал из его палубной надстройки, но в самом безобидном месте. Я дождалась пуска «топоров», завалила стаю «Белухой» и отстрелялась «Кинжалами», пока маккейнова «иджис», я извиняюсь, после удара РЭБ хайлом мух ловила.

Ага, ага, - повторяет генерал-майор и снова теребит свой ус. – А свои выводы ты доложила?..

Доложила! – вдруг резко перебивает его Николаев и тут же поправляется. – Виноват, товарищ генерал-майор! Капитан Унгерн изложила мне свои выкладки в рапорте, и я дал добро на вылет! Вот, смотрите!

Он лезет в свой тактический планшет, что-то открывает на нем и сует Сашке под нос.


Да, это мой вчерашний рапорт, - говорит она и тянет себя за волосы на макушке – крайняя степень озадаченности, насколько я ее понимаю. – Но я не…

Да, ты, гвардии капитан, - генерал-майор смотрит на нее в упор, подмигивает, и я уже вообще ничего не понимаю. – Генштаб очень хотел послать в тот квадрат летунов, но вот погода никак не позволяла. Хорошо, что нашелся доброволец, который вылетел на всепогодном истребителе, сшиб ракеты, утопил носители, зафиксировал наличие «Клуб-К» на корвете противника, да еще и все в прямом эфире показал.

Вы, Александра Романовна, не России послужили, - вдруг выдает персонаж в штатском, и у меня сердце так и ухнуло в пятки. – Точнее, не только России, - он поглядывает на меня и ухмыляется, - правильнее сказать, всей планете. Как полномочный представитель Президента Российской Федерации, я уполномочен сообщить, что за успешное проведение операции по принуждению блока НАТО к миру вы, гвардии капитан Унгерн, и командир вашего полка Николаев Валерий Семенович удостоены звания «Герой России». Вот указ, ознакомьтесь.

Он вытаскивает из папки лист бумаги, протягивает Сашке, и она, вскочив с койки, жадно вглядывается в текст, не веря своим глазам.

Ну ни хрена себе, сказал я себе! Я ничего не понимаю, хоть от радости и готов прыгать до потолка и орать во всю глотку. Николаев то ли решил прикрыть Сашку и сказал, что она действовала по его приказу, то ли потом, когда стало ясно, что дело выгорело и МИД сработал как надо, решил примазаться к ее плану… Но какая нафиг разница, если мы победили по всем фронтам – и мировая война остановлена, и Сашка – больше не преступница, а Герой России? Я искоса поглядываю на нее, и вижу, что ее губы дрожат, а по щеке катится крошечная слезинка. Генерал-майор замечает это и протягивает ей платок.


Ну, гвардии капитан, - добродушно ухмыляется он в усы. – Как «хищников» сбивать и корабли топить, так рука не дрогнула, а тут плачешь. Выдыхай, садись поудобнее и слушай. У меня к тебе очень серьезный разговор.

Мы пойдем тогда, - Николаев козыряет нам и открывает дверь перед полпредом президента. – В штабе будем, у меня в кабинете.

Идите, идите, - машет им вслед генерал-майор. – У меня тут разговор важный.

Слушаю, - Сашка вытирает глаза, опускается на койку, но держит спину прямой. – Новое задание?

Что-то вроде, - генерал-майор протягивает ей руку. – Для начала будем знакомы: Горянкин Алексей Павлович, военпред КБ Сухого – может, что-нибудь про меня слышала? Так вот, выявил я тут у вас преступное разбазаривание ценных кадров. Прилетел, стал думать, как забрать – а тут такая махновщина. Шпакам можно и не говорить, но я-то знаю, что приказа не было. Кстати, как ты думаешь, что это было? Контролируемая утечка - это да, но вот зачем?

Сашка снова тянет себя за волосы на макушке.

Ну, - она обводит комнату взглядом, - я так думаю, это была в чистом виде, ммм… игра втемную. Есть же ситуации, когда надо и отдать приказ, и не отдать разом. Как говорят ихтамнетам – если что, мы вас не знаем. Так, товарищ генерал-майор? Зря, что ли, ССОшники именно к Серому заглянули, открыли ему сессию в раздел разведданных, да еще привет мне передали?

Она шмыгает носом, грустно улыбается, и генерал-майор улыбается ей в ответ.

Так и есть. ГРУ сыграло тобой, гвардии капитан, потому что не успевало никого убедить в Москве, что это все, приплыли, танцы кончились, и начинается глобальный конфликт, понимаешь? Поэтому они взялись искать того, кто сумеет разобраться, что от него требуется, и дать шоу Москве и всему миру заодно – то есть вскрыть ситуацию. Они быстро нашли тебя, подсунули тебе всю нужную информацию, и кто их знает, может, и «топор» тот в Джагбубе не просто так упал туда, куда упал. Тебя решили использовать втемную, ты понимала расклад и тем не менее пошла на это – почему?

Сашка вздыхает:


ГРУ никогда не станет играть в такие игры без шансов на успех. Значит, так было надо. Урок Зорге мы все выучили. По приказу или нет, лететь-то все равно мне.

Во нахалка, - качает головой Горянкин. Ты этому белогвардейцу, основателю Монголии, не родственница случаем? Ну что ж… надо брать, я так думаю, причем оптом.

Что? – переспрашивает Сашка несколько растерянно. – Не поняла Вас… Алексей Павлович.

А чего тут понимать, - хмыкает Горянкин. – После такой партизанской выходки вашему звену вместе по-любому не работать – в лучшем случае раскидают по гарнизонам, в худшем – выпрут на гражданку. Зачем вашему комдиву этакое шило в заднице? Вот я и думаю, хватит вам, эщкере, бармалеев бомбить, заберу я вас к себе. И вам хорошо, и вашему начальству спокойно, и я не в обиде. Хотите верьте, хотите нет, но вы мне очень нужны.

Сашкины брови удивленно ползут вверх, и он добавляет с усмешкой:


«Звездные войны» смотрела? Так вот, Александра. Мы ставим на крыло икс-файтер, мне позарез нужен летчик-джедай, и лучше бы не один. А пока до летных дело не дойдет, вы у меня с «57-К» поработаете. Он почти такой же, как ваши «фурии», только крылышки домиком складываются.

Хорошо, Алексей Павлович, - поймав умоляющий взгляд Богдана, Сашка улыбается своей самой очаровательной улыбкой. – Все понимаю. Не беспокойтесь, доверие оправдаем. Богдан – тоже джедай, ни в чем не хуже меня, Ефимов с Васильевым – рукастые и матчасть знают отменно. Мы ваши, берите всех четверых, не пожалеете.

Горянкин снова сверлит ее взглядом и подкручивает усы.


Вот и ладушки, - наконец выдает он, хитро смотрит на нас и встает с жалобно скрипнувшей табуретки. – Только учтите, бандюки, дышать будете, как я скажу – ясненько? А если все себе уяснили - собирайтесь, летуны, на все про все даю час. Со мной полетите. Пассажирами! Вас, пьяных, в кабину пускать нельзя.

А мы? - непроизвольно выскакивает у меня, и генерал-майор снова ухмыляется.

Я же сказал - оптом, - говорит он и грозит мне пальцем. - Не тупи, гвардии лейтенант, а то передумаю. Приказ про час на сборы тебя тоже касается.


Примечания автора


ВПП – взлетно-посадочная полоса.

Арафатка – арабский платок с характерным рисунком, военные в жарком климате носят его на голове или на шее. Получил жаргонное прозвище по имени постоянно носившего такой платок палестинского лидера Ясира Арафата.

«Грач», «мигарь», «утенок» - прозвища самолетов: штурмовика Су-25, фронтовых истребителей МиГ-29 и МиГ-35, истребителя-бомбардировщика Су-34. Многофункциональный истребитель пятого поколения Су-57 еще устоявшегося прозвища не получил, но некоторые источники автора предлагают именовать его «фурией».

«изделие-30» - заводское наименование мотора Су-57 последнего поколения.

свободная охота – именно то, что вы подумали. Звено штурмовиков или истребителей не получает конкретного задания, а вылетает на самостоятельный поиск целей и их уничтожение.

файтер-бомбер – прозвище пилота многофункционального истребителя, работающего и по воздушным, и по наземным целям.

КП – командный пункт

«Томагавк», «топор» - крылатая ракета, стоящая на вооружении войск НАТО. КР – крылатая ракета вообще.

F-22, «Рэптор» - многофункциональный истребитель пятого поколения войск США.

АВАКС - самолет радиоразведки

РЭБ – средства радиоэлектронной борьбы: глушение сигналов, противодействие обнаружению радарами, активация/деактивация взрывателей ракет противника, перехват управления. «Красуха» - мобильный комплекс РЭБ, умеющий активировать взрыватели и отключать блоки управления крылатыми ракетами. «Белуха» - придуманный автором его авиационный аналог, наследник комплекса «Хибины».

ПВО – противовоздушная оборона, ПКО – противокосмическая оборона.

«Башня» - диспетчерская аэродрома.

«вертушка» - вертолет.

преферанс - популярная среди военных карточная игра. В розыгрыше участвуют трое, но в случае, если присутствует четвертый, он «сидит на прикупе» - получает очки за то, что лишние две карты, оставшиеся после раздачи (тот самый прикуп) помогли сыграть заказанную игру.

«false flag» - «операция под чужим флагом», то есть тайная операция с целью убедить общественность в том, что эта операция проводится другими организациями или государствами.

«Скад» - баллистическая ракета разработки СССР. Производство модифицированных «Скадов» налажено по всему Ближнему Востоку.

Иммельман – фигура боевого высшего пилотажа: половина восходящей петли и переворот.

ССО – силы специальных операций

ГРУ - Гла́вное разве́дывательное управле́ние  Военная разведка) — орган внешней разведки Министерства обороны Российской Федерации и центральный орган разведки Вооружённых сил Российской Федерации.

СМЕРШ (от «смерть шпионам») – военная контрразведка во времена Великой Отечественной Войны.

«Подсветить», «подсветка» - облучение цели радаром.

«Пэтриот», «Панцирь» - системы ПВО ближнего радиуса действия.

АХЧ – административно-хозяйственная часть.

НАР – неуправляемая авиационная ракета.

ТПК – транспортно-пусковой контейнер.

«Mayday, mayday! Night witches! Russian pilots! Whatta hell?! Stop! Stop it! Please! Don’t shoot! Don’t kill us! Don’t shoot!» - «СОС! СОС! Ночные ведьмы! Русские летчики! Что за за чертовщина?! Остановитесь! Перестаньте! Не стреляйте! Не убивайте нас! Не стреляйте!»

Автор напоминает: «Ночные ведьмы» - 588-й гвардейский полк ночных бомбардировщиков в Великую Отечественную Войну. Прославились внезапностью и точностью налетов на вражеские позиции.


«You shot first, we’ve got a picture. We fixed everything! No more missiles, got it? No more!» - «Вы стреляли первыми, мы все засняли. Мы зафиксировали все! Больше никаких ракет! Никаких!»

«Губа» - гауптвахта.

«Калибр» - российская крылатая ракета.

«Клуб-К» - российский ракетный комплекс, модификация системы «Калибр», размещаемый в стандартном 20- или 40-футовом морском контейнере.

Догфайт (dogfight), найвфайт (knifefight), поножовщина – жаргонное название ближнего воздушного боя.

НЗ - «неприкосновенный запас», обычно личные припасы спиртного.

Военпред - военный представитель,высший офицер, контролирующий работу оборонного предприятия.

========== Глава 2. Перехватчики ==========

Земля, испытательный полигон "Ленино". Июль 2037 года.

Сто восемьдесят тысяч метров над землей

Маленький перламутрово-голубой шарик планеты Сол-3 приближается, увеличивается в размерах, и два небольших проворных корабля – сверкающих серебром граненых блюдца занимают равноудаленные позиции на высокой околоземной орбите. Синхронизировав свое положение, они выполняют аэродинамическое торможение в атмосфере Земли и начинают снижение. Один направляется к болотам штата Флорида, второй – в район марийских лесов.

Из плотной массы облаков над Уральскими горами неожиданно появляются два истребителя, две изящные стремительные машины. Окраска-хамелеон искажает их форму, можно различить только иссиня-черные капли кабин, серебристо-серые граненые носы, кромки крыльев и хвостового оперения. Сопла их маршевых двигателей выбрасывают короткие хвосты яркого бледно-синего пламени, и такие же вспышки при коррекции курса производят маленькие подвижные рулевые моторы на законцовках крыльев и килей. Истребители по крутой траектории взмывают к верхним слоям стратосферы - легкость и скорость, с которой они пробивают атмосферу, больше свойственна инопланетным кораблям, но трехцветные звезды на килях и красные арабские цифры бортовых номеров «42» и «43» дают понять, что эти машины созданы на Земле. Одним быстрым маневром они бросаются на перехват чужака, летящего в направлении Йошкар-Олы.

Неопознанное космическое судно, сообщите ваши намерения.

Земляне вызывают чужака на всех известных им частотах для связи с внеземными кораблями, чеканя короткие звонкие слова официального языка Протокола Теней, но корабль пришельцев не отвечает. Вместо этого он резко маневрирует, пытаясь сбежать от насевшей на него пары истребителей, но стряхнуть их с хвоста не так-то просто. Граненое блюдце резко меняет курс и высоту, мечется в разреженном воздухе стратосферы, красные вспышки его боевых лазеров прошивают темно-фиолетовые небеса, но земные перехватчики уклоняются от его залпов и оказываются выше блюдечка: один - в его задней полусфере, второй – на перпендикулярном курсе и делает предупредительный выстрел - короткую серию голубых лазерных импульсов поперек траектории удирающего блюдца. Чужак шарахается от огня перехватчика с бортовым номером «42», пытается уйти вверх, но «сорок третий» тоже стреляет, прижимая граненое блюдце вниз. Земляне передают на широкой волне:

Неопознанное космическое судно, следуйте нашим курсом. При попытке изменить курс или открыть огонь вы будете уничтожены.

Чужак не отвечает, но делает ровно то, что ему только то запретили: предпринимает еще одну попытку уйти вверх, вырваться из-под опеки перехватчиков и снова стреляет. Но тогда истребители открывают ответный огонь - теперь на поражение. Пилот «сорок второго» действует настолько быстро, что невольно возникает сомнение, человек ли управляет этой машиной. В этот раз он стреляет не лазерами: сначала с толстой антенны на граненом носу истребителя срывается зеленая молния, и по корпусу блюдечка прокатываются радужные всполохи, точно лопнул мыльный пузырь. В этот момент из-под крыльев «сорок второго» выскакивают две короткие иглы гиперзвуковых ракет, и чужак не успевает сделать ровным счетом ничего, как они настигают его, делают над ним «горку» и вонзаются в верхнюю выпуклость блюдца с левой стороны. Двойная желто-оранжевая вспышка, блюдце начинает заваливаться на левый борт, и в этот момент его настигают ракеты «сорок третьего», выпущенные в его заднюю полусферу. Изувеченное блюдце окутывается жирным фиолетово-черным дымом, резко теряет высоту и падает, неуправляемо крутясь и кувыркаясь, в таежные дебри поймы реки Бирюса, что в Иркутской области. Истребители стремительно разворачиваются и следуют за ним.


«Сто восьмой», я Шторм. Перехват успешен, - докладывает пилот «сорок второго» на КП – в молодом женском голосе слышится боевой азарт погони. – Район падения объекта – Участок Яга, передаю координаты.

Это «сто восьмой». Шторм, вас понял, координаты приняты, - откликается КП. – Давайте домой.

Принято, «сто восьмой», - пилот «сорок второго» закладывает вираж, ставя машину практически боком к земле. – Один момент - прослежу, куда блюдце упало.

«Сорок второй» резко пикирует и мчится к земле, окутанный призрачным свечением разогретого воздуха, открывает угловатые пасти воздухозаборников, и пламя выхлопа его моторов из бледно-синего становится неярким фиолетово-розовым. С диким свистящим ревом он проносится над тайгой, чуть не задевая верхушки высоких лиственниц, проходит над речной долиной, делает круг над большим островом и вновь стремительно набирает высоту.


«Сто восьмой», это Шторм, - докладывает пилот на КП. – Место падения объекта определила визуально. Шлепнулся прямо в речку, найти будет несложно. Ловите уточненные координаты.

Уточненные координаты приняты, - сообщает КП. – Региональное отделение ОКУ благодарит за перехват и сообщает: поисковая группа уже в пути.

Вот и славненько, - «сорок второй» закладывает крутой вираж, набирает высоту и мчится на запад, слева на расстоянии длины крыла к нему пристраивается «сорок третий», тоже открывший воздухозаборники и сменивший цвет выхлопа с бледно-голубого на розовый. Темно-зеленое мохнатое одеяло тайги мчится под их крыльями далеко внизу, как вдруг его прорезает широкая серая лента взлетно-посадочной полосы, правее нее голубеет озерная гладь, а вдоль берега виднеются зеленые крыши строений и смотрят в небо ажурные острия и тарелки антенн. Истребители разворачиваются по широкой дуге, снижаются и заходят на посадку.

Доктор

Жемчужно-серый шар завис в воронке Времени, в самом центре вихря, среди клубящихся облаков. Так сразу и не поймешь, насколько он огромен, но я знаю, что это такое.

Наша исследовательская станция «Омега», гипер-ТАРДИС, построенная перед Войной и бесследно пропавшая где-то в пылевых облаках Сайто. Целая и невредимая, все системы в норме. Но почему не движется? Почему в дрейфе? Почему глотает энергию, как новорожденная черная дыра?

На верхней смотровой площадке появляется стройная фигурка, крошечная по сравнению с громадой станции. Я приближаюсь к ней, она все ближе и ближе. Почему она без скафандра? В обычном космосе можно положиться на защиту станции, но в центре Вихря?

Женщина, высокая и тонкая, в особой одежде для тренировок с мечом - темно-красная куртка, очень широкие алые штаны с черным поясом, босиком, темные короткие волосы схвачены поперек лба черной повязкой, в правой руке длинный танто с радужно-белым клинком. Она выходит на середину площадки, кланяется Вихрю и начинает ката. Плавные скользящие движения все ускоряются, все больше напоминают крутящийся вокруг ураган. С каждым камаэ, с каждым поворотом и выпадом ее клинок притягивает к себе молнии Вихря и вдруг вспыхивает сам – сначала призрачно-белым, потом ярким бело-голубым, потом неистовым бело-фиолетовым.

И когда танто превращается в ослепительную короткую молнию, женщина опускается на колени, распахивает куртку и направляет его себе в солнечное сплетение. Клинок пронзает тело по цубу, и женщину окутывает слепящая бело-фиолетовая вспышка.

Я знаю, что она сделала, я вижу, что это будущее. Мое будущее. Кто же она? Почему она решилась… решится? Во имя чего?

Жаль, я не разглядел ее лица…

Дзынь! Дзззыннь! ДЗЗЗЫЫНННЬ!

Телефон! Разрази его Время, кому я так невовремя понадобился? Я скатился с диванчика (кстати, с чего бы мне задремать в рубке ТАРДИС?), сцапал трубку и, не вставая со пола, буркнул:


Але! Кто здесь?

Здорово! Никак разбудил?

Филин. Всегда путаю, кличка это у него или фамилия, а может, и то, и другое. После инцидента на «Салюте-7» - бессменный руководитель ОКУ. Особое космическое управление российского генштаба тоже занимается внеземными угрозами, как и UNIT в Европе и Америке, а недавно заключили соглашение о совместной деятельности с китайской TDF - «Небесной Обороной». Спецы что в тактике, что в аналитике, что в стратегическом планировании, отлично оснащены технически, благодаря глубокой интеграции в прочие оборонные структуры имеют доступ ко всем армейским ресурсам, но силовым решениям предпочитают точный расчет. Хорошие ребята, я с ними дружу.

Я прокашлялся.


Разбудил, - сознаюсь, - надеюсь, оно того стоило.

Извини, друг, - в трубке зашуршало. - Хотел бы я сказать, что просто так позвонил, позвать на рюмку чаю, птичкам хвосты покрутить. Но тут такое дело, понимаешь… у нас приемочные, на носу учения, а тут такая ситуация, что ты нужен позарез.

Приемочные испытания, ради которых нужно звонить мне? Как интересно… Обожаю чокнутых русских ученых. Вечно или сделают что-нибудь с возможностями, которые сами не понимают, вроде того самого кислородного генератора или модуля регенерации органических отходов на «Салюте», или найдут в тундре что-нибудь внеземное и потенциально опасное – долго буду помнить инцидент на Алтае, когда потерпевший крушение транспортник ххазр с грузом зародышей боевых биороботов рухнул в горах, где его и нашли геологи. Вот тогда-то им и нужен я. И я прилетаю, такой у нас уговор.


Кого принимаем? – осведомился я.

Ну дык! Сверхманевренныйорбитальник Т-77. Новая птичка Сухого, - что-то Филин разволновался, аж голос дрожит. - Машина - песня, тебе понравится!

Первый на Земле сверхманевренный истребитель, способный действовать и в атмосфере, и на орбите? Это будет интересно, учитывая мои впечатления от предыдущих «Сухих». Простые как палка, тяговооруженность не блещет, зато чистая, прозрачная, удобная управляемость. И планер отличный.

А, еще эти учения - совместные маневры по отражению внеземного нападения земные спецслужбы планировали уже давно, но мешали то политические разногласия, то организационные. Однако после ряда успешных совместных российско-китайских операций и эффектного разрешения силами ОКУ и TDF гвинейской проблемы, когда они не только вернули безутешным и оттого очень злым родителям потерянный при солнечном шторме кокон с молодью ара-гарра, но и эвакуировали заблудившийся в дождевых лесах отряд UNIT, европейская бюрократия пошла на попятную. В самом деле, если твой элитный отряд, лишившись связи по собственному недосмотру, заблудился в трех ироко и двух лианах, довольно глупо требовать право руководить теми, кто их спас.

В конце концов организационные вопросы земляне между собой не без труда, но утрясли, совместные учения должны будут сгладить большинство шероховатостей между ними – так зачем же им нужен я? Наоборот, им будет полезно поработать самостоятельно. В чем же тогда дело?


Значит, только на машину посмотреть, да? – интересуюсь я. – Обо что спорим, что дело не только в этом? Рассказывай все.

Не буду я с тобой спорить, - соглашается Филин и тяжело вздыхает. – Вчера вечером звено «семьдесят седьмых» выполнило первый реальный перехват. Чужак действовал крайне враждебно, обстрелял наших, но уйти не смог, сбили его тут недалеко от Ленино.

Пффф! – что-то я пока не понимаю, о чем он. – Чужак прилетел, нахамил, получил по заслугам. Так в чем проблема?

Сейчас объясню, - Филин откашливается. – Проблема очень серьезная на самом деле. Видишь ли, Доктор… Наши спутники программного обзора засекли, что второй такой же чужак совершенно беспрепятственно сел во Флориде. Несмотря на то, что мы передали целеуказание на командный пункт противокосмической обороны UNIT. Несмотря на то, что им достаточно было отдать приказ четырем дивизионам С-500, которые мы им переподчинили. И несмотря на то, что мы все готовимся к первым общемировым учениям по отражению космической угрозы – враждебные пришельцы шляются у нас тут как у себя дома по кухне, а наши коллеги позволяют им это! Это провокация или вторжение? Без тебя никак не разобраться!

Да, без меня им точно не разобраться, учитывая то, что я сам пока не понимаю, в чем дело. Провокация, вторжение или чья-то глупость? Надо лететь на место, выяснять обстоятельства.


Ставь чайник, Филин, - говорю, отметив краем сознания, что Старушка уже сама ушла в прыжок по нужным координатам. – Минут через десять буду. Куда, когда?

Которая? – продолжает за мной Филин, и мы хохочем, как мальчишки. Оба начитались Шекли в свое время.


Погода отличная: солнце припекает, всего пара облачков, ветер слабый, потолок и видимость безграничны. Стоим с Филиным на вышке, что возле ВПП, среди прочего генералитета и старших офицеров. Чтобы мне не выделяться среди них, пришлось переодеться в форму ВКС. Хорошо еще, что Филин, помня, как я ненавижу парадную, приготовил мне повседневную, но и тут отличился, собрал все мои регалии по линии ОКУ: гвардейский значок, орденские планки - зачем? Для авторитета? Если я соберу все свои награды и переплавлю, получится небольшая марсианская пирамида. А что, идея... В нагрудном кармане зафиксирован шнурком диск-метка - бесконтактное удостоверение личности. Хорошо придумали, удобно, и с точки зрения безопасности по местным понятиям идеально: закрытый ключ, прошитый в метку вместе с идентификацией по лицу, так просто не подделаешь. Для систем безопасности и присутствующей публики я - Кузнецов Дмитрий Васильевич, генерал-майор ВКС России, зам Филина по общим вопросам, как они всегда пишут, когда не знают, что писать. Секретность ОКУ позволяет мне на все вопросы отвечать поднятием брови и взглядом «а вам точно положено это знать?» Желающих поинтересоваться моей персоной вообще и ролью в происходящем в частности это заставляет держаться от меня подальше.

От ВПП сквозь наушники донесся свистящий гром, ветер тряхнул вышку, все прилипли к биноклям: два Т-77 пошли на взлет. Давно я не видел настолько красивых истребителей: граненый клюв носа, угловатый широкий центроплан, пасти воздухозаборников хитрой геометрии, острые линии крыльев со сложной механизацией и хвостового оперения необычной четырехкилевой схемы - фирменный стиль конструкторов «Сухого», начиная с впечатляющего «двадцать седьмого» и заканчивая революционной «Ночной ведьмой». Владея только уравнениями Бернулли и Жуковского, на одном математическом моделировании, экспериментах с продувкой и интуиции они сделали аэродинамические схемы, механизм работы которых физики Земли сумеют описать только через сто двадцать лет. Нигде такого решения больше не видел. Классически - два широко расставленных маршевых двигателя с управляемым вектором тяги в центроплане, неожиданно - крошечные подвижные рулевые моторы на законцовках килей и крыльев. Блестящая конструкция для этого времени! Милашки, и окрас мне нравится, их матово-фиолетовый на земле цвет в воздухе оказался электрохромным «хамелеоном», мгновенно ставшим в ясном небе переливчато-голубым, исключение составили серебристо-серое жаропрочное керамическое покрытие по краям плоскостей и красные бортовые номера. У ведущего на верхнем киле рядом с номером «42» несколькими черными штрихами изображена изогнутая воронка торнадо, и я задумываюсь, что бы это значило.

Бабах! Первая милашка перешла на сверхзвук, едва убрав шасси. Кажется, только я успел заметить, как она встала на хвост и скрылась в ближайшем облачке. Вторая птичка, наоборот, пошла по широкой дуге над самой землей, выжимая все из системы огибания рельефа, и я заметил полный набор ракет на внешних подвесках.

Я пихнул Филина в бок.

Они что, с полной загрузкой?

Тот хмыкнул.


Разумеется. Последний этап – имитация ближнего воздушного боя. Вводные такие: все средства РЭБ разрешены, из вот этого квадрата, - он показал мне карту на планшете, не выходить.

Не мало места вы им выделили? - поинтересовался я, прикинув площадь выделенной зеленым зоны на карте. - Им же тесно будет на таком пятачке?

Вот и посмотрим, как выкрутятся – сверхманевренность им на что? - Филин ухмыльнулся. - На воле-то мы их уже протестировали на всех высотах. Это финал испытаний в атмосфере. Смотри!

Я снова поднес бинокль к глазам и успел заметить, как первый Т-77 выскочил из тучки практически перед носом у второго. Мелькнула пушистая черта, как неаккуратный мазок кистью, и учебная ракета рассыпалась над кабиной второго оранжевым облачком. А первый сделал полупетлю, заложил вираж, прошил облако навылет и пошел на «горку». Мол, догоняйте меня.

Второй рванулся следом, пытаясь выйти на дистанцию атаки в заднюю полусферу первого, но куда там! Первый запрокинул нос и развернулся почти на месте - ловкий, хорошо рассчитанный маневр, гарантированно обманет большинство земных систем захвата и сопровождения целей. Я увидел вспышки рулевых моторов, прикинул перегрузку и присвистнул: знакопеременная перегрузка, в пике не меньше 11 «же», для землянина многовато. Не отключился бы!

Не отключился, наоборот, не дал второму времени даже подумать о противоракетном маневре, пустив ракету ему в сопла. Тепловая головка, не самое эффективное средство наведения - но как умно использовано, и как быстро! И сразу же ушел вправо-вниз, пройдя в какой-то сотне метров над нами и подняв настоящий ураган. Тоже грамотно - будь это не учебная ракета, его машина тоже могла бы пострадать, вот только нас чуть не сдуло с вышки.

Филин, - спрашиваю, когда он, скользя в воздухе боком и задирая нос, пронесся мимо нас и свечой ушел ввысь, - мне кажется, или это разные машины? «42-красный» заметно проворнее.

Я не добавил, что маневры «42-красного» заставили бы не только сонтаранских истребителей позеленеть от зависти, но и наших летунов-перехватчиков – крепко понервничать, но Филин понял, о чем я.


Машины одинаковые, - он хлопнул меня по плечу. – А пилоты разные. «43-красный» - это Богдан-младший. Не хуже бати летает, но…

Но «42-красный» - Унгерн. Видел смерч на киле? - встрял в наш разговор усатый летун с такими же, как у меня, погонами и наградными планками в два ряда. – Это Санька Шторм, шеф-пилот. Наша, можно сказать, звезда!

Он произнес это с почти отеческой гордостью, и Филин ринулся в бой.

Вижу, - заявил он в ответ. – Вижу Сашку по полету. И раз уж заговорили… Палыч, мы с тобой это четвертый раз обсуждаем, а ты все сопли жуешь. Может, хватит ей болтаться в атмосфере? У тебя ей выше не прыгнуть, а у нас идут летные испытания «Плутона». Прямая космогация! Это прорыв! Представляешь себе фронт работ? Перспективы оцениваешь? Хватит кота за яйца тянуть! Уступи ее мне, а?

Так, а ситуация-то еще интереснее, чем я думал. «Плутон» - это, если я ничего не напутал, первый корабль из семейства мощных ядерных тягачей, на которых земляне рванутся на покорение Солнечной системы. Еще, конечно, не могучий «Плутон-2Ф», способный закидывать грузы на Луну сотнями тонн, не летающие планетологические лаборатории серии «Манта» для исследования пояса астероидов и газовых гигантов, не грозные «космические эсминцы» проектов 33017 и 33019 для патрулирования границ, охраны колоний и межпланетных трасс – зато первый и с настолько удачной энергетической установкой, что она с некоторыми доработками будет успешно использоваться минимум тридцать лет. Потрясающие – по земным меркам, конечно – тяга, удельный импульс и запас свободного хода позволят землянам забыть стартовые окна, переходные траектории и гравитационные маневры как страшный сон и перейти на принципы прямой космогации, по которым успешно летают более развитые народы. Филин прав, для Земли это прорыв, это даже серьезнее, чем выход земных моряков из прибрежных вод в открытый океан.


Отдать шеф-пилота? Даже не проси, - усы Палыча встопорщились. – Что я, дурак, такую команду разваливать, а потом опять собирать пять лет? Я с ними нянькаюсь, пылинки сдуваю, хулиганства их прикрываю, базу отдыха в Балаклаве им выбил - разве что в попку не целую, и что? Явились - не запылились космонавты на готовенькое! А кто мне «семьдесят-седьмого» летать научит? Пушкин?

А если она сама попросится? Отпустишь? Я же знаю, она давно в космос хочет.

Да я скорее фуражку съем. Причем твою.

Слушая их перепалку вполуха, я наблюдал за схваткой пары Т-77 в небе (точнее, за очень профессиональными, но совершенно безуспешными попытками «сорок третьего» сбежать от изобретательно и беспощадно атакующего «сорок второго»), но слово «она» меня зацепило. В этом времени на Земле женщины среди военных летчиков-испытателей встречаются не чаще, чем естественные червоточины в этой галактике. И так будет, пока гасители инерции, а затем антигравы не позволят летуньям преодолеть чисто физические ограничения: девушки Земли пока слабее своих мужчин. А тут на тебе – девчонка показывает нахально-расчетливый боевой высший пилотаж на перегрузках, которые даже для сонтаранских перехватчиков не подарок. Или Филин мне все-таки наврал, и в «42-красный» воткнули какой-нибудь экспериментальный гаситель инерции, что вряд ли (до него им еще лет пятьдесят - но вдруг что-то придумали), либо… девочка или прошла спецподготовку (сколько же времени тогда ее продержали на центрифуге?), или модифицирована (что? до генной инженерии этого уровня им лет сто, до имплантов - лет сорок!), или с внеземными генами. Становится интересно познакомиться и с машиной, и с пилотом поближе.

Я знаю, что в новых двухместных истребителях «Сухих» управление полностью дублировано в обеих кабинах, и что меня не пустят в небо одного, а отправят со мной пилота, за которым эта машина закреплена. Раз я в гостях, надо этим воспользоваться, если я попрошу показать мне то, что я хочу, мне не откажут.


Филин! – теперь моя очередь встревать. – Ты мне полет обещал. Хочу покрутить хвостом на «42-красном».

Да помню я, помню, базара нету! – он затряс головой так, что чуть фуражка не слетела. - Экипировка тебя ждет уже. Сейчас ребята сядут, дозаправятся, и Шторм тебя прокатит. Вон смотри, уже на посадку идут.

«42-красный», красуясь, развернул рулевые моторы для торможения, коснулся ВПП точно напротив нашей вышки и на реверсе прокатился дальше, освобождая место «сорок третьему». Филин с Палычем чуть ли не кубарем скатились вниз и заторопились к рулежной дорожке, куда нырнул «сорок второй». Я двинулся за ними, нащупывая звуковую отвертку в кармане и несколько волнуясь. Определенно, я прилетел не зря, и в Ленино меня ждет более одного сюрприза.

Вот механики притащили лесенку, фонарь кабины «сорок второго» отскочил вперед и вверх, летунья отстегнула ремни, выпрямилась на сиденье и помахала нам рукой. Палыч перешел с рыси на галоп.

Ну как? – заорал он. – Как прошло?

Летчица скатилась по лесенке, как морячок по трапу, сдернула перчатки и принялась расстегивать шлем. Наконец иссиня-черная блестящая сфера подалась ее усилиям, Унгерн не глядя сунула ее вместе с перчатками подбежавшему механику и повернулась к нам.

Высокая, почти одного роста со мной, плотно упакована в массивную противоперегрузочную броню, уже практически скафандр. Короткие темно-русые волосы, освободившись от шлема, торчат в разные стороны, несколько влажных прядей прилипло к высокому лбу. Но непохоже, что устала - дыхание ровное, вид бодрый. Все-таки гаситель инерции? Вытащили его из того корабля ххазр, разбившегося на Алтае, или сумели выудить сбитый ими рейдер корсаров Эль-Гуур из глубины ленских болот?


Во! – два больших пальца вверх, щеки раскраснелись, синие глазищи сияют. – Зверь машина! Рулится отлично. Я счастлива.

Счастлива? – Палыч подкрутил ус. – Так-таки и не нашла, до чего в этот раз докопаться? Никаких пожеланий?

Соблазняете, Алексей Павлович, - улыбается летчица и опускает глаза. – Чего бы попросить – автоматический пяткочесатель или ложемент с массажем? Мини-бара опять же очень не хватает…

Будет тебе пяткочесатель, - ухмыльнулся Палыч в ответ. – Ятебя знаю, ты весь мозг вынесешь, как тогда с управлением рулевыми моторами. Так я и не понял, зачем тебе такие запасы.

Унгерн приподняла бровь и фыркнула:


Хм! Кроме меня, еще летуны найдутся, которым это понадобится. Запас карман не тянет!

Вот именно, найдутся, - Филин весьма невежливо ткнул в меня пальцем. – Вот он, например. А, Васильич? Покажешь?

Все уставились на меня, а Унгерн смерила меня взглядом, который я расценил как вызов. Девочка, знала бы, сколько я налетал и на чем - удивилась бы. Я широко улыбаюсь ей в ответ:


С удовольствием! Каков наш план?

Так… - Унгерн на секунду задумалась. – Машину - дозаправить. Болванки с пилонов – снять. Привод рулевого мотора на правом крыле – проверить, стало заедать при посадке. Товарища генерал-майора, - взгляд в мою сторону, - показать врачу и нарядить в летное. Кстати! Товарищи генералы, познакомьте нас, что ли. Неудобно как-то.

Ох, забыл! – Филин покачал головой. – Знакомьтесь. Унгерн Александра, майор, летчик-испытатель первого класса. Кузнецов Дмитрий…эээ… Васильевич, эээ… мой зам.

Позывной – Шторм, – Унгерн протянула мне руку, я пожал ее и сразу же вспомнил воинов Новой Окинавы: плотная кожа по всей ладони без локальных грубых участков - от регулярных тренировок с холодным оружием, тонкие, но сильные пальцы, сбитые об макивару костяшки. Я улыбнулся летунье и представился сам:

Позывной – Доктор. Можешь не выкать, обращайся по позывному. Хорошо?

Летунья кивнула.

Хорошо… Доктор! Встречаемся здесь через сорок минут.

Александра Унгерн, летчик-испытатель 1 класса, позывной Шторм

Чего я не люблю, так это катать начальство. И ладно бы еще свое, те понимают в летной работе, но остальные… Особенно некоторые очень звездные генерал-космонавты, летавшие еще на «Союзах», с этим их высокомерным «мы-тут-летаем-к-звездам-а-вы-там-ползаете-ниже-тропопаузы» выражением лица, когда нелегкая в лице аттестационной комиссии заносит их в кабину истребителя. А про кабинетных пиджаков и вспоминать не хочу. Последний такой полет стоил мне загаженной кабины и выговора, а потому напрочь отбил желание связываться со всякими показательными выступлениями. А сейчас мне это вообще не в кассу, и так загоняли как ту маленькую лошадку: Унгерн то, Унгерн сё, Унгерн в каждой бочке затычка! Твою ж дивизию, Унгерн хочет выспаться, хотя бы раз поесть не на бегу, музыку послушать, почитать что-нибудь ненапряжное. И вообще, командируйте меня в Балаклаву, причем не на «Нитку», а на базу отдыха, я плавать хочу.

Но сейчас у меня совсем другой случай. Этот ОКУшник, которого мне подсунули, однозначно из другого теста. Боевой офицер, раз «обращайся по позывному», да и повадки соответствующие, но слишком молодой и интеллигентный для генерала, и выглядит раздолбайски, несмотря на форму с иголочки: стрижка мягко говоря неуставная, флотские бакенбарды, вместо ботинок старые кеды, и на субординацию чихал так, как позволяют себе только шибко секретные небожители из научно-исследовательских подразделений, о которых мне, простому испытателю, и знать не положено. Так уж вышло - сталкивалась я с этими кренделями, снобизм из них так и прет: «Вы как простой летчик вряд ли поймете принципы математического моделирования в современной газодинамике», а сам даже не помнит, как на первом курсе у меня типовые расчеты по линейной алгебре списывал. Но этот персонаж - не научник, не инженер: гвардейский значок, орден Кутузова, полный георгиевский кавалер, нашивка за ранение. Нелегко ему дались генерал-майорские звезды, поднялся с низов, прошел через горячие точки простым офицером, где, наверно, Кутузова и заработал вместе с золотой планкой нашивки. Значит, опытный, прожженный пилот, видавший во всех видах небеса черные и голубые. С другой стороны, он мой ровесник, на вид никак не старше сорока лет - почему же не встречала я его ни на «Нитке», ни в Хмеймиме, ни в Балаклаве, ни в Бенгази? Где еще наши гвардейские файтер-бомберы могли отметиться? Сирия? Когда там была заруба, он в лучшем случае учебным «якам» хвосты крутил, как и я. Афганистан? Ограниченная миссия, но мало ли, чего я не знаю. Йемен? Наши там ходили по головам и делали что хотели, абсолютное превосходство в воздухе, никто не только не был сбит, но и ни одной ракеты «воздух-воздух» не выпустил, верблюдолюбы просто не взлетели. Венесуэла? Стремительная прокси-война, он там мог быть разве что военным советником. Ирак? Подходит, там было горячо, скорее всего «Кутузов» с нашивкой оттуда. Почему тогда я не помню такого приметного персонажа? Ладно, допустим, что его полк базировался не на Хмеймиме, как мы, а на Хамадане. А остальные награды? Если одного «Георгия», допустим, он получил за семилетней давности сшибку с киберами - тогда рубилово было жесткое - за что другие два? Шибко секретные космические миссии, видимо, тем более - черные, а не синие погоны. Космонавт, значит. Интересно, кстати - нет значка Академии, что же он заканчивал? Ейск? Краснодарское училище, которое теперь снова Качинское? Еще и Палыч с Филином ему в рот заглядывают, не знают, как угодить. Что за крендель на мою голову? Ладно, небо покажет.

Подхожу к моей птичке, а он уже здесь, уже в летном, стоит трындит с механиками. Правый рулевой мотор смотрят. Моськи у механиков что-то кислые, видать, не выходит каменный цветок. Но кренделя моего это, похоже, не смущает. Достал из разгрузки какую-то штуковину, полез с ней к приводу. Штуковина засвиристела, заморгала светло-голубой лампочкой, потом – щелк! Серый, мой механик, тыкает пальцем в диагностический планшет и одобрительно ворчит.

Ну что, Серый? – спрашиваю. – Сделали?

Тот кивает.

Так точно, тащмайор. Тащгенерал починил! Работает как часики, диагностика проходит.

Серый таскает ползунок на экране планшета, заставляя мотор качаться по обеим степеням свободы, и я вижу, что теперь привод работает с полной амплитудой и двигается ровно, не закусывает.

В чем дело было? – спрашиваю. – Разобрались?

Механики мнутся, а «тащгенерал» улыбается во все тридцать два:

Контакт глючил. Я поправил.

Надо же, починил. Руки правильным концом вставлены. Все-таки инженер? Генералы обычно об контакты не мараются. Свиристелка эта еще - махом нашла глючный контакт… Где он ее нарыл? Кучеряво живут ОКУшники, не поспоришь. Нашим бы механикам такую приблуду, не возились бы с разъемами по полдня.


Ну что, - улыбаюсь ему в ответ. – Раз починил – погнали? Мой взлет, твоя посадка.

Алонси! – выдал он и сунул голову в шлем.

Итак, поехали! Доктор в передней кабине, я в задней, выруливаем на ВПП. Башня разрешает взлет, разбег, отрыв, убираю шасси. С башни передают:

Давай, Шторм. Покажи ему!

Палыч. Все за честь фирмы радеет. Прямо чувствую, как его распирает: натянет ли его драгоценнейший шеф-пилот нос залетному космонавту? Не переживай, командир, не подведу.

Рок-н-ролл, котятки! Набор высоты, левый вираж, бочка, петля Нестерова и еще бочечка – теперь фиксированная, «чакра Фролова», сразу вверх на «столб», «кленовый лист», правый вираж и «колокол». Выхожу в горизонтальный полет, чуток снижаюсь над полем. Теперь моя личная фишечка с использованием рулевых моторов: скоростной ранверсман и мгновенный заход на «кобру», отклоняю векторы тяги рулевых, нос падает, и наплевать на срыв потока – летим пузом вверх, хвостом вперед! Выхожу обратно «чакрой», от перегрузки темнеет в глазах, а в наушниках слышу довольное «Оппачки!» Доктора. Выравниваю птичку.


Давай, Доктор, - выдаю. - Теперь твоя очередь.

Шторм, принято.

Сначала он пилотирует как-то странно, дергает машину, меняет режимы двигателей – не понимаю, что он творит, адаптируется, что ли? Но вот вроде приспособился: пара виражей, восьмерка, боевой разворот, бочка! Пузом вверх и обратно, вираж, петля с поворотом, заходит на «столб» и делает «кленовый лист» - получается, и получается круто. Это его первый вылет на «семьдесят седьмом», а он уже понимает и чувствует птичку лучше, чем я, она слушается его с таким удовольствием, что я даже ревную. Молниеносная стабилизация – и сразу «колокол», я бы не рискнула делать его так низко, а Доктору хоть бы хны – использовал рулевые моторы вместе с основными, выскочил из фигуры, пошел на «кобру», резко набрал высоту и кувыркнулся в «чакре». Он что, совсем не чувствует перегрузок? И вдобавок - классный, чистый, просто невероятный пилотаж! Этот Кузнецов - летун от бога, он круче меня настолько же, насколько я сама лучше зеленого молодняка из Академии. Выровнялся по тангажу и крену, и я чувствую пятой точкой, что он что-то затеял.

Так и есть – вырубил автоматику, отключил ограничители и речевой информатор, пошел прочь от аэродрома, набирая скорость и высоту. И прежде, чем я успела что-то вякнуть, форсировал маршевые моторы и рулевые левого борта, взял РУС на себя, выставляя тангаж на прямой угол, и резко накренил машину вправо, направляя векторы тяги маршевых движков в разные стороны, закручивая машину.

Теперь понятно: хочет сделать «кленовый лист», но вращаясь не в горизонтальной плоскости, а в вертикальной. Невозможная фигура, на таких углах пилотировать нельзя, даже эта птичка не справится. Я же знаю, что это ее предел. На этом режиме она сорвется в штопор - и привет, не хватит ни тяги, ни аэродинамического качества. Или все-таки хватит? На что он рассчитывает? Что за волшебное слово знает этот чокнутый космонавт, чтобы заставить подчиниться машину, которую я учила летать, про повадки которой я знаю больше, чем кто бы то ни было?

Срыв потока, но в штопор мы не падаем – вот раз оборот, и два, и три, и выравнивает. Снова разгоняется и повторяет фигуру, теперь шесть оборотов, и скорость выше. Он точно крутит «блинчики» на льду, как в дрифте, только в вертикальной плоскости.  У меня муть в глазах и мокро в носу, пульс зашкаливает, и тут в наушниках слышу Доктора:

О, получилось! Клево! Теперь давай ты!

Ишь ты, как огурчик. Да как вас, космонавтов, готовят, что с вами делают – вы заговоренные или вообще не люди? Посмотрите на него, даже не запыхался. Но и мы не лыком шиты! Я трясу головой, шмыгаю носом – вроде ничего, оклемалась. Ладно, космонавт, вызов принят. Беру управление, разворачиваюсь, пока Доктор поясняет мне схему-план маневра. Набираю горизонтальную скорость. Ну, поехали!

Форсаж, РУС на себя, вектор тяги левого основного, правого основного, рулевые… ох, что-то не так, трясет, срыв потока, машина валится в штопор. Не могу удержать, не могу! Ох, мамочки!.. Катапульта?! Не-ет! Надо пробовать вытянуть!

«Ручки отпусти! - вдруг слышу хлесткий приказ Доктора. – Я беру управление!»

Ледяная волна зарождается где-то в мозгу и скатывается вдоль спины, мои руки сами собой разжимаются, я точно замерзаю. И мне остается только наблюдать, как этот космонавт, шипя сквозь зубы, восстанавливает контроль и вытаскивает падающую машину из штопора с приличным таким запасом по высоте. Второй невозможный маневр в одном полете.

Да как, черт возьми, он это делает?! И почему я услышала его не в шлемофоне, а прямо в голове? Показалось? Не помню за собой таких глюков. Но самое странное - почему я послушалась? Даже нет, не так - почему этому приказу невозможно было не подчиниться?

Вся в холодном поту, выдыхаю, пытаясь собраться, погасить противную дрожь в руках, вернуть себе концентрацию. Вот я самонадеянная лошара, спутала свой предел с пределом моей птички, поверила не ей, а себе и в результате чуть ее не угробила. Дело было не в бобине, долбоёб сидел в кабине, как сказал бы Серый. Только сейчас я почувствовала, как испугалась - да тьфу на меня, радоваться надо и бежать на угол за поллитрой, потому как пронесло.

Видишь, ничего страшного, - голос Доктора спокоен, но дыхание все же сбито. – Не пыхти. Гипервентиляцию нам не надо. Вот так, молодец. Бояться нечего. Давай еще раз. Все получится.

И у меня в голове будто вспыхивает картинка. Я четко вижу, где накосячила, почему машина сорвалась, и как сделать, чтобы фигура получилась. Я готова попытаться еще раз.

И снова слышу Доктора у себя в голове, теперь это даже не голос, а беззвучный приказ, волна воли, изгоняющая страх, наполняющая спокойной, даже беспощадной уверенностью: «Просто бери и делай. Это не страшно. Если что, я снова вытащу машину. Давай!»

Форсаж, ручку на себя, крен! И тут башня – как всегда, не вовремя:

Борт «42-красный»! Шторм! Доктор! Вы что там делаете?!

Что за люди, такой момент портят! Послать бы вас по матушке, да на разборе полетов огребу.

Т-р-рахаемся! – выдавливаю я, форсируя рулевые моторы, балансируя ручками управления на грани срыва. Давай, птичка моя! И раз оборот! И два! И три! Четыре! Пять! Стабилизирую! Получилось! Йуу-хууу!

Оба орем что-то нечленораздельное и ржем как кони, наверно, это нервное. В носу опять хлюпает кровь, но это ерунда. Отсмеявшись, Доктор спрашивает:


Повторишь?

Конечно, - выдыхаю я. – Закрепим материал.

И я на голом адреналине кручу шесть сумасшедших вертикальных блинчиков. В этот раз – чисто и уверенно, как какой-нибудь несчастный иммельман.

Посадка моя, - напоминает Доктор, и я отпускаю ручки управления, не без труда разжав пальцы. А он, вместо того, чтобы идти к аэродрому, направляет машину вверх. Идем на гиперзвуке сквозь яркую синеву, бездонное фиолетовое, к верхним слоям экзосферы, где небо чернеет и над нами вспыхивают звезды. Машина зависает в верхней точке «горки», мы плывем в невесомости между черным и бело-голубым, перламутровой тарелкой Земли и звездными огнями.

На таких высотах я летала, но как пассажир я здесь впервые, я вижу космос как в первый раз. Его красота обрушивается на меня до мурашек по коже, до слез, до инстинктивного «ах», застрявшего в горле, но не от перегрузки, нет. Кто-то там, в бескрайней дали, позвал меня домой. Я снова маленькая девочка, которая смотрит на звезды, слышит их зов и не чувствует себя дома на Земле.

Хочешь туда, за горизонт? – вдруг мягко произносит Доктор. – Знаешь, я мог бы помочь тебе в этом. Что думаешь?

Вот это да! Я не говорила вслух ничего - или таки сболтнула? Но Кузнецов как-то услышал, все понял и сразу же этим воспользовался. Значит, он выбирает пилота, и этот вылет – мои смотрины? Какую задачу Доктор хочет поставить мне, какую миссию поручить, раз устроил мне такую проверку?

Я перевела дух. Гори оно все синим пламенем. Закончим испытания, съезжу в отпуск к папе, напишу рапорт о переводе - и пусть Палыч уже подавится какой-нибудь фуражкой, которую все время грозится съесть, но не отпустить меня в космонавты. Я свой долг перед ним отработала со всеми процентами. Хватит мне ползать не дальше земной орбиты, пилотируемая лунная программа в разгаре, марсианская – на подходе. Куда бы Кузнецов меня ни направил, пилоты моего уровня там будут нужны позарез. Я буду там на месте. Поближе к дому.

Согласен, - слышу Доктора в наушниках. Я что, опять все выдала вслух? Надо бы втихаря, беспалевно скинуть себе на планшет данные объективного контроля и послушать наши переговоры. Не попасться бы нашим мозговедам в цепкие лапки...

Кузнецов бросает машину в пике, а я улыбаюсь, глядя, как плазма струится по кромкам крыльев, и представляя, как поведу на посадку челнок по возвращении с Луны. Или с Марса. Маленькие девочки любят помечтать, да.

Тем временем Доктор вызывает башню, запрашивает посадку, шутливо переругивается с диспетчером. Гасим скорость, снижаемся, выпуск шасси, птичка поднимает нос, разворачивает рулевые моторы вперед-вниз и касается полосы.

Красавчик все-таки этот Кузнецов! Классная посадка, сел мягко, как на перину. Катимся по ВПП, съезжаем на рулежку, нас встречает маленькая толпа – генералов едва ли не больше, чем механиков. Машина замирает, откидывается фонарь кабины, механики приставляют лесенку. Доктор выскакивает из кабины, на ходу расстегивая шлем, а я… почему-то до сих пор путаюсь в ремнях. Что за ерунда! Срываю перчатки и шлем, разбираюсь с ремнями, выбираюсь на лесенку. Что-то меня мутит.

Я пошатнулась, промахнулась ногой мимо ступеньки и очень неаккуратно свалилась вниз - прямо в чьи-то очень крепкие объятия. Я поднимаю глаза и пытаюсь проморгаться, чтобы посмотреть, кто так ловко меня поймал.

А я говорил, не пыхти, - Доктор улыбается, ставит меня на землю, но коленки у меня дрожат, и ему приходится снова ловить меня, теперь за талию. – У тебя кровь из носа. Сейчас.

Он лезет в карман разгрузки за своей свиристелкой и нацеливает ее мне в лоб. Фрр-фрр, чик-чирик, потихоньку кровь останавливается. Из другого кармана он вытягивает салфетку и начинает вытирать кровь с моей бледной физиономии.


Не надо, я сама, - я вяло сопротивляюсь, он не слушает, заканчивает с кровищей и крепче прижимает меня к себе, гладя по голове, как котенка. Стоять мне тяжело, я упираюсь лбом ему в плечо, царапаясь об наплечник разгрузки. Черт, голова как «пьяный ежик», в котором катается шарик от подшипника - даже первый раз после центрифуги мне так плохо не было. Не стошнило бы, только этого на смотринах мне не хватало!

Ох, прости, знакопеременные четырнадцать «же» не шуточки, - тихо говорит Доктор, нажимая на чувствительные точки на моем затылке, и дурнота начинает меня отпускать. – Извини, увлекся. Сейчас все пройдет. Молодец, Шторм. Умничка. Все хорошо.

И правда, мне намного лучше, голова проясняется, я могу стоять, и блевать уже не тянет. Отстраняюсь от него, выпрямляюсь: надо держать марку, на нас таращится вся компания с Палычем во главе, и тот уже готов рвать и метать.

Ты чего вытворяешь, твою мать!? – Палыч напустился на Доктора, назначив его виноватым во всем случившемся разом. – Машину чуть не разбил, девчонку укатал, еле стоит, глаза красные! Пиздец летучий - космонавт ебучий! Филин, не защищай его!

И переключился на меня:


Унгерн, ёпт, а ты куда смотрела? Испытатель, бля! Что за нахер? Что, бля, за разговорчики в эфире?!

Я в порядке, машина тоже, - заявляю я, прокашлявшись. – Елки зеленые! Это испытательный полет, а не рейс Аэрофлота! Все бывает!

Доктор смотрит на Палыча сверху вниз, подняв бровь, с таким видом, будто он как минимум генерал армии, а перед ним провинившийся прапорщик, и выдает, чеканя слова, но, кажется, немного не то, что ему хочется сказать:

Генерал-майор, этот испытательный полет был проведен по заданию ОКУ генштаба и под руководством замначальника управления. Моим руководством, не вашим, смею заметить! Я старше вас по должности, и вам я не подчиняюсь. Я провел полет так, как посчитал нужным. Майор Унгерн поставленную мной задачу выполнила, и выполнила блестяще. Пока совет: прекратите орать и подумайте, что напишете в рапорте. Отразите там: чтобы найти границы возможного, надо выйти за них в невозможное. Эту задачу мы с майором Унгерн выполнили. Вам понятно?

Палыч почему-то сразу погас, козырнул и зашагал прочь. А Филин о чем-то по-партизански пошептался с Кузнецовым и потащил меня в медчасть, как я ни сопротивлялась.


Сижу на кушетке в медчасти, спать хочется страшно. От скуки считаю цветочки фиолетовой герани на подоконнике, прижимаю локтем ватку после укола - зачем кровь из вены брали, понятия не имею, а наша врачиха Ираида Петровна не соизволила объяснить. До десяти вечера меня мучила: то-се, АД, ЭКГ с нагрузкой и без, ЭЭГ, офтальмолог, КТ, силовые пробы, УЗИ всего тела, спирометрия, еще и к гинекологу послала. Чем она меня еще порадует – отстранит от полетов на недельку? Только этого мне не хватало для полного счастья. Хватит уже таращиться поверх очков, пиши заключение и отпускай меня спать, а то усну прямо здесь.

Ну, Александра Романовна… - разводит руками Ираида. – Нет слов! Вы вообще в курсе, что после таких перегрузок вас госпитализировать надо бы? Вот только показаний к госпитализации я у вас не вижу. Совсем не вижу.

От этого высказывания я сразу же просыпаюсь.

Синяк от ремня, - говорю,- и капилляр в носу лопнул. Ерунда полная.

Ираида, что на нее непохоже, кивает, как неваляшка.

Да-да-да. Летать можете, скажите маме с папой спасибо.

Она снимает очки, пристально смотрит на меня и добавляет:


Я перепроверила, сравнила ваши показатели с контрольными на последней диспансеризации. Есть, правда, небольшие отклонения по сравнению с прошлой ЭЭГ, но все в пределах нормы. Уровень сахара в крови сначала у вас был низкий, это да, но пришел в норму еще быстрее, чем после ваших последних тренировок на центрифуге. Была у меня мысль оставить вас на ночь под присмотром, но… смысл? Вы здоровы. Хоть сейчас в космос.

Действительно, маме с папой спасибо, - я пожимаю плечами. – Наследственность, что же еще.

Выхожу из медчасти в теплый и ясный июльский вечер. Глухое место это наше Ленино, огромный полигон посреди великой тайги, но приятное - когда затихает дневная суета, лес и озеро излучают вековечный покой, а ветер приносит свежий воздух, настоянный на хвое и ягодниках.  Хорошо пройтись не спеша, вдыхая ночные ароматы цветов, леса и перегретой травы вместо горелого керосина и пыли, слушая чириканье в кустах и шелест листьев вместо воя турбин, грохота пускачей и мата механиков. Потому иду в свою норку не спеша, потихонечку, глазею на ранние звезды на темнеющем небе, а события сегодняшнего дня все не выходят из головы.

Из задумчивого состояния меня выдернули быстрые шаги за спиной и радостный возглас:

Шторм, нашлась! А я шел тебя спасать!

Я обернулась.

Доктор! Ну кто меня обидит! Врачи у нас смирные, не укусят, разве что уколют.

Он пожал плечами.

Ну мало ли. Вдруг…

Разводит руками, улыбается. Хорошая у него улыбка, светлая, больше глазами, чем губами, она превращает его из боевого офицера с нервами из титана в веселого хулиганистого пацана. Расстегнутая разгрузка, закатанные рукава летного комбеза, повышенная лохматость и разбитые кеды усиливают впечатление. Но мое солдатское чутье просто кричит мне: если что, этот хулиган легко поведет в бой хоть звено, хоть ДРГ, хоть армию, и бойцы пойдут даже в ад за своим командиром. Моим будущим командиром, надеюсь. Беспокоился ведь за меня, пошел в медчасть узнавать, что со мной, а Палыч, гад, даже не позвонил.


Меня помучили, но отпустили с миром, - улыбаюсь в ответ. – Признали годной. А тебя почему медики не замели?

Меня-то за что? – он смотрит на меня, подняв бровь. – Я подготовленный, у меня справка есть, а показаний к осмотру нет. Носового кровотечения не было, из кабины вылез сам, а не вывалился, теплые слова прощания с завтраком не сочинял, в голове шарики не катались. Поэтому…

А меня так было за что?! – я рассердилась настолько, что просто не могу удержаться. – Я, значит, неподготовленная?

И тут же спохватываюсь: стоп, откуда? Как он узнал? Про пьяных ежиков в голове и тошноту я ему совершенно точно не говорила!

Я тебя поймал, - напоминает мне Кузнецов, но мне кажется, что он отвечает на мой невысказанный вопрос, - и держал тебя в руках около минуты. Не заметить, как ты дышишь и как работает твоя диафрагма, было невозможно. Я заметил, обратил внимание твоего руководства на твое самочувствие, и они решили направить тебя на полное обследование. К таким нагрузкам ты не была подготовлена, это совершенно точно. Прости, но… раз уж я вывел тебя за границу возможного, я отвечаю за последствия. Разве я не прав?

Он разводит руками, делает потешную моську оскорбленной невинности, и это выглядит настолько смешно, что я больше не могу сердиться на него и расплываюсь в улыбке.


Спасибо, что беспокоился, - выдаю ему в ответ. – А чего ты такой взъерошенный? Конструкторы замучили или опять Палыч орал?

Горянкин – своеобразная личность, это факт, - говорит Доктор, хитро поглядывая на меня. – Как ты его терпишь? А с конструкторами «Сухого» мы очень серьезно пообщались. Им было нужно получить мое авторитетное мнение о машине - будущий эксплуатант, тем более - с опытом испытателя. Вцепились в меня и давай расспрашивать, что мне нравится, что не нравится, есть ли пожелания, как их машина в сравнении с аналогами…

С аналогами? – невольно переспрашиваю я. - На Земле у «семьдесят седьмого» нет и не может быть аналогов – или ты про всякие летающие тарелки?

Внеземные корабли, ага, - Доктор пытается пригладить волосы надо лбом – безуспешно, только сильнее растрепал. – Моя работа. Я, можно сказать, уникальный специалист по внеземным летательным аппаратам.

У меня чуть челюсть не упала в траву - вот, значит, в чем дело. Если где-то падает что-нибудь внеземное, за дело берется ОКУ – и Кузнецов, скорее всего, возглавляет группу, которая берется за изучение этого объекта. И если им удается разобраться и восстановить его, именно Кузнецов выясняет, как на нем летать, и снова поднимает его в воздух, а может быть, даже идет на нем в бой. Теперь понятно, почему он так быстро адаптировался к управлению «семьдесят седьмым», хотя даже я, избалованная мощью «изделий 30 модифицированных», довольно долго привыкала к сумасшедшей тяге моторов «семьдесят седьмого», его фантастической отзывчивости, да хотя бы той же новой схеме посадки с использованием рулевых движков как тормозных. И если Кузнецову нужен помощник в испытаниях летающих тарелок – о, я готова, да и вряд ли он найдет кого-нибудь лучше меня. Это даже интереснее межпланетных полетов! Хочу-хочу-хочу!

Наверное, эти мысли мигом отразились на моей физиономии, а может, я опять брякнула что-то вслух, потому что Кузнецов снова улыбнулся мне во все тридцать два.


Поздно уже, - сказал он и подмигнул мне. – Пойдем, провожу.

А что, тебя к нам в общагу поселили? – интересуюсь вежливо, несколько удивившись такому повороту. – Должны были в генеральский домик…

Ага, туда, - небрежно откликнулся Доктор. – Но у них там сейчас пьянка, а я не хочу. Так что лучше я погуляю. И мне хорошо, и никому не обидно.

Вдоль живой изгороди по замощенной брусчаткой дорожке, налево, через скверик с пестрыми клумбами и невысокими кустами шиповника, перейти неширокий проезд с аккуратно покрашенными бордюрами – и вот мы подходим к подъезду кирпичной трехэтажки офицерского общежития. У нас тут, конечно, не отель HV-1, но условия неплохие – каждому выделена квартирка-студия, маленькая, зато с хорошей мебелью, лоджией и навороченным санузлом, на первом этаже есть две сауны, бассейн и прачечная, в «номерах» убираются горничные, чтобы мы грязью не заросли, а в столовке летный состав кормят как на убой. После ливийских бытовок и каюты на «Кузе» - можно сказать, почти идеально.


Мы пришли, - я останавливаюсь перед подъездной дверью и копаюсь в кармане в поисках ключ-карты. – Вот моя норка. На третьем этаже.

Тогда… до завтра, – Кузнецов протягивает мне руку. – Начинаются учения, утром будет глобальное совещание. Там и встретимся.

Что-то мелькает в его ясном, открытом взгляде, и, кажется, я понимаю – нет, даже не так, я ощущаю поток его мыслей. Он здесь один, ему тоскливо, неудобно, почему-то тревожно и до чертиков хочется с кем-нибудь поговорить.


Чаю хочу, - ни с того ни с сего выдаю я и при этом почему-то улыбаюсь как дурочка. – У тебя нет желания составить мне компанию?

Есть, конечно, - радостно подхватывает Кузнецов, еле дав мне договорить. – От чая в хорошей компании я никогда-никогда не отказываюсь!

Я подношу ключ-карту к считывателю замка, Доктор открывает дверь, пропуская меня вперед, и мы едва ли не наперегонки взлетаем по лестнице на третий этаж. Я искренне надеюсь, что в моей норке сегодня нормально убрались, но подозрений, что Кузнецов напросился (а я уверена, что он именно напросился, как-то передав мне свои мысли) на что-то большее, чем болтовня за чаем, у меня почему-то не возникает. Скорее всего, тут дело в скуке или в желании поближе посмотреть на возможное пополнение своей группы, но не более того. Хоть кольца у него на руке и нет, его наверняка где-то ждет блондинистая генерал-майорша. А может, он, как и я, влюблен только в небеса черные и голубые, потому и выглядит отъявленным небожителем совершенно не от мира сего.

Ключ-карта открывает нам замок моей норки, и я рулю в кухонный отсек мыть руки и ставить чайник, а Доктор плюхается в кресло-мешок возле выхода на лоджию, закидывает ногу на ногу и начинает оглядываться по сторонам. Вдруг его внимание привлекают разные ближне- и дальневосточные побрякушки на отдельной полочке книжного стеллажа, и он бросается их разглядывать.


Чудесно! - громко восхищается он. – У тебя тут и нэцкэ, и китайские поделки, и египетские, и из Двуречья, и из Западной Сахары! Вот это же работа туарегов, да? Ты была в Африке?

Ага, - я поворачиваюсь к нему, включив чайник. – Помотало меня по свету, это точно. Ты чай пьешь как я или как все?

Конечно, как ты, - Кузнецов весело поглядывает на меня. – Это звучит интригующе. «Как все» – звучит как-то скучно и неинтересно.

Он передислоцируется за кухонный стол и наблюдает, как я достаю из кухонного шкафчика китайский бамбуковый чайный поднос, маленькие, размером с яйцо, фарфоровые чашки и чайничек из исинской глины, простенький на вид, но стоивший чуть дешевле вертолета, а затем лезу в холодильник и начинаю рыться в своих запасах.


В связи с поздним временем, - говорю, - дахунпао предлагать боюсь. Хотя после сегодняшнего было бы самое то.

Что? – переспрашивает Кузнецов. – Настоящий «большой красный халат»? Если можно, я буду.

Можно, конечно, - я достаю из холодильника заветную жестяную баночку с плотно притертой крышкой, темно-красную, изрисованную драконами. – Настоящий, с тех самых четырех кустов. Китайские коллеги подарили. И еще того нефритового тигра с крыльями, которого ты разглядывал.

Отсыпаю в исинский чайник из баночки порцию темно-бордовых с прозеленью листьев, ошпариваю их, тут же сливаю кипяток в поднос и завариваю первую серию. Это не то, чтобы настоящая чайная церемония, но братья-китайцы меня научили, как правильно обращаться с дахунпао. Моя норка тут же наполняется ни с чем не сравнимым ароматом, и я краем глаза отмечаю, как Кузнецов втягивает носом воздух и жмурится от удовольствия.


Тоже любитель китайских чаев? – интересуюсь у него, разливая по чашкам первую серию, и добавляю в чайник кипятку. – Ты был в Китае?

И не раз, - откликается Доктор, берет с подноса белую чашечку и снова принюхивается, прежде чем попробовать. – Ого, тот самый вкус – прекрасно! Между прочим, эти четыре чайных куста действительно инопланетного происхождения. Точнее, это гибриды китайского чайного дерева и… эммм… растения с одной прекрасной планеты, которой, к сожалению, больше нет. Оно там считалось – как бы тебе объяснить? – средством для приведения мозгов в порядок.

Это очень странно, но я на миг закрываю глаза, и мне кажется, что я подглядываю в чужой сон – огромное белое и маленькое оранжевое солнца в небе цвета переспелой морошки, узкие серебристые листья деревьев, похожих на те же чайные, шуршат под свежим ветром, большие белые коты с очень ловкими передними лапками карабкаются по приставным лесенкам наверх, срывают по два первых листика с почками и бутонами, относят свою добычу сидящим под деревьями женщинам в темно-красном, они катают из этих листьев маленькие аккуратные шарики, которые складывают в нечто вроде большой квадратной корзины… Снова накатывает головокружение, «пьяные ежики» прокатываются внутри черепушки, и я дергаю себя за ухо, чтобы как-то прийти в себя.


Брр! – я трясу головой, одним глотком опустошаю свою чашечку и пытаюсь продышаться. Тем временем Кузнецов берет дело в свои руки – разливает по чашкам вторую серию, обдает чайник кипятком и заваривает третью.

Что-то не так? – спрашивает он, пристально приглядываясь ко мне. – Опять голова кружится?

Есть немного, - неохотно сознаюсь я. Черт, это ни в какие ворота не лезет, если так будет продолжаться – не видать мне ни неба, ни космоса, ни летающих тарелок, спишут меня на землю и будут правы. И что мне тогда делать? Ведь я по-настоящему живу только после отрыва от взлетной полосы!

Кажется, я понял, - Доктор вдруг быстро касается пальцами моего левого виска, и головокружение исчезает как по волшебству. – Не надо бояться, Шторм. У твоего мозга открылись новые возможности, и то, что ты чувствуешь – побочный эффект адаптации к переменам. Это не болезнь, а переход на новый уровень. Давай-ка мы с тобой кое-что проверим. Настройся на меня и мысленно скажи мне что-нибудь.

Он придвигает стул, садится напротив меня, ободряюще улыбается, и я как можно более четко проговариваю про себя:

«Я тебя не подведу. Как понял? Прием».

Ответом мне был восхищенный взгляд широко раскрывшихся карих глаз, и я услышала ответ Доктора - так же в голове, не ушами:

«Блестяще, Шторм! А теперь попробуем так!».

Его глаза вдруг озорно блеснули, и в моем поле зрения всплыла картинка, но не как дополненная реальность в летном шлеме, а как всплывающее окно прямо перед глазами: Доктор вручает мне ромашку величиной с добрый подсолнух и целует в щечку. Я не выдержала – рассмеялась, и он вслед за мной.

«Ничего себе, - подумала я. Покопавшись в памяти, я выбрала картинку шикарного новогоднего салюта и направила ее Кузнецову. – Телепатия существует!»

«Отличный салют! - Доктор подмигивает мне, улыбаясь как папин кот Фима, обнаруживший на кухне оставленные без присмотра пельмешки. – Да, Шторм, ты телепат, как и я. Только никому не говори. Военная тайна!»


Получилось! - выдает он вслух. – Теперь все в порядке?

Ага, - я довольно улыбаюсь и поднимаю чашечку с подноса, как рюмку. – За это надо выпить, тебе не кажется?

Определенно! - Кузнецов берет свою чашку и чокается со мной. – Ты себе даже не представляешь, как я рад! При этом я не могу не отметить, что твои способности открылись очень и очень вовремя.

Так вот в чем дело! – я тыкаю в него пальцем и качаю головой. – Значит, ты на меня телепатически наорал, когда я сегодня сорвалась в штопор? А потом так же телепатически передал мне, как выполнить маневр? И когда ты спросил меня, мол, хочешь за горизонт – я ничего вслух не болтала, а ты прочел мои мысли?

Так и было, Шторм, - Доктор улыбается и смотрит мне прямо в глаза. От этого у меня разбегаются мурашки по коже, и вдруг я понимаю, почему – взгляд у него намного старше, чем физиономия. Так мог бы смотреть на мир О-Сэнсей, если б прожил еще лет двести, совершенствуясь в своем Искусстве. И меня вдруг пронзает мысль – а сколько Кузнецову лет на самом деле? Уж точно не тридцать пять, на которые он выглядит. Интересно, это генетика, «генеральская прививка», секретные технологии ОКУ, основанные на внеземных знаниях, или что-то еще?

Если мы будем работать вместе, - Кузнецов допивает свою чашку и подливает в чайничек кипятку, - ты это узнаешь. Я тебе обещаю. Договорились?

Договорились, - я тоже приканчиваю свой чай. – А можно спросить? Ты правда хочешь забрать меня к себе в ОКУ?

Есть такая мысль, отрицать не буду, - Доктор поглядывает на чайник, и я разливаю четвертую серию. – Но сначала – учения. Оба звена «семьдесят седьмых» на время учений переподчиняются ОКУ, подготовка стартует завтра, поэтому мы с тобой будем работать целый месяц – начиная с завтрашнего утра. Может, тебе не понравится, и ты сама раздумаешь переходить…

Вот, опять: я чувствую, как при этих словах ему становится тоскливо, неудобно и одиноко. Я подливаю ему чаю и улыбаюсь.


Мне уже понравилось, - говорю. – Экипаж, как по мне, у нас получился прекрасный. Если хочешь, воспользуйся служебным положением, возьми завтра птичку Богдана, и посмотрим, какое из нас с тобой выйдет звено.

Блестящая идея! – Кузнецов тыкает в мою сторону пальцем. – Машина получилась очень неплохая в первом приближении. Я правильно понял, это тебя надо благодарить за такую управляемость? Ты имела дело с внеземными кораблями?

Угу, было дело, - я киваю и делаю глоток янтарного чаю. Перестояла у нас четвертая заварка, но все равно вкусно. – В основном, правда, изучала записи боев, но два личных перехвата у меня было. Один – лет пять назад, на прототипе, после него я и потребовала максимально увеличить мощность рулевых моторов и углы их поворота, Палыч до сих пор мне припоминает эту историю. Ну и что, вчера был второй перехват, и все убедились - я была права. Черта с два мы бы его достали, если бы не моя тогдашняя настырность.

Что, вчера? – Кузнецов сверкнул на меня глазами. – Так это твое звено завалило чужака? Поисковая группа все еще работает на месте падения, обещают результат не раньше завтрашнего вечера, а мне нужна информация. Можешь сосредоточиться на этом моменте, а я посмотрю?

Как посмотришь? – удивленно спрашиваю я, но тут же спохватываюсь: передать информацию телепатически будет надежнее и быстрее. Я вспоминаю наш с Богданом вчерашний вылет по тревоге – первое боевое применение Т-77, санкционированное лично Филиным и Горянкиным, агрессивного чужака - верткое граненое блюдечко, которое уворачивалось от нас как змея на сковородке и отстреливалось изо всех сил, но от «Гарпуна-АМ» в режиме выжигания и четырех гиперзвуковых Р-112 не ушло – и одновременно ощущаю внимательный взгляд Доктора, когда он видит наш полет моими глазами. Странно, голова больше не кружится -  прав был Кузнецов, мне просто надо было привыкнуть.

Замечательно! Чистая работа и отличная память, спасибо, Шторм! – Доктор в задумчивости тянет себя за ухо и допивает свой чай. – Значит, ты раньше такие корабли не видела?

Такие – нет, - я мотаю головой, сосредотачиваясь на давних воспоминаниях, - но похожие – да. Как раз пять лет назад мы втроем с Богданом и Котей гоняли одного над Алтаем: они на «фуриях», я на третьем прототипе «семьдесят седьмого». Тот чужак был раз в десять больше этого, но тоже блестящее блюдечко и тоже верткий, зараза, и тоже стрелял первым. От нас сбежал, но от С-500 не ушел.

Вот как? – Кузнецов чуть чашку не уронил. – Ага! Шторм, скажи мне, пожалуйста – по твоим оценкам, вчерашнее блюдечко имело шансы проскользнуть мимо С-500?

Я пожимаю плечами.


Если оно, удирая от нас, выложилось на полную, то против С-500 шансы у того блюдечка очень маленькие, - выдаю я после недолгого раздумья. – Особенно если С-500 в автоматическом режиме и заряжена – как бишь их, все забываю - этими новыми ракетами, которые валят тридцать пять махов и при этом еще маневрируют. Шанс там по большому счету один – если ПКО в полуавтомате, а на КП лоханулись и проспали.

Лоханулись и проспали, - повторяет за мной Доктор, и на его щеке проступает ямочка, а взгляд становится холодным и жестким, аж мурашки по коже. – А если бы у этого блюдечка был какой-нибудь стелс-режим?

Защита от тепловых головок у него была, - я продолжаю припоминать, - но полноценный стелс-режим – это вряд ли. Блюдечко у меня на радаре нарисовалось без проблем, Р-112 за ним пошли как приклеенные. А ведь есть еще спутниковая и наземная радиоразведка, они бы дали подсветку С-500 легко и непринужденно. А что?

Так, всякие мысли, - Кузнецов хватается за переносицу и прикрывает глаза. – Знаешь что? Лучше расскажи мне про «семьдесят седьмой». Как испытатель эксплуатанту. Что в нем самое интересное?

Я подливаю кипятка в чайник и в поднос и широко улыбаюсь.


Неограниченные возможности, - я вздыхаю, вспоминая, как знакомилась с первым прототипом Т-77, очень приблизительно напоминавшим ту элегантную стройняшку, в которую эта машина превратилась к третьей альфа-версии. – У нее принципиально иная энергетическая установка. Никакого горения топлива, никаких газогенераторов – суперкомпактный ядерный реактор на урановой плазме и бериллиевом замедлителе. С рециркуляцией, чтобы избежать радиационного загрязнения атмосферы. По сути, просто кварцевая колба с хитрым покрытием для удержания нейтронов, магнитная ловушка, прямой нагрев рабочего тела и очень хитрая система дросселирования – как карты впрыска и зажигания в спортивных моторах внутреннего сгорания. В атмосфере рабочее тело маршевых моторов – забортный воздух для большей дальности полета, на малых скоростях его подают нагнетатели, на гиперзвуке включается прямоток, а в космосе мы переходим на воду из баков. Реактор превращает рабочее тело в плазму с бешеной скоростью истечения, поэтому что импульс, что тяга у этих двигателей на порядок больше турбореактивных. Рулевые моторы – электрические и всегда работают на воде, так проще подавать рабочее тело и можно точнее управлять дросселированием. Они подвешены на шаровых соединениях с электроприводами и могут поворачиваться на 270 градусов по обеим степеням свободы. Поэтому на «семьдесят седьмом» РУС сделана как два в одном – чтобы можно было управлять тягой и вектором рулевых в ручном режиме, не полагаясь на управляющую нейронную сеть. Да ты это наверняка заметил.

Заметил, - Кузнецов разливает по чашкам пятую заварку, снова принюхивается и одобрительно кивает. – Отлично, еще пара заварок у нас точно получится. Кипяток у нас есть еще? Так о чем это мы – нейронная сеть? И вы, испытатели, ее обучали?

И до сих пор продолжаем, - я встаю, чтобы подлить воды в чайник. – Сначала на симуляторе и на летающей лаборатории – «пятьдесят седьмом», потом на прототипах, затем на предсерийных образцах, а сейчас у нас на испытаниях первая серийная партия из шести машин. И знаешь, в чемосновная сложность?

Думаю, да, - Доктор с интересом смотрит на меня. – Вы должны научить машину правильно действовать в предельных режимах, но для этого вам надо выйти за свои собственные пределы. И это вопрос не столько отваги, сколько воображения.

Э..э… Ну да, - я потянулась за своей чашкой. – Воображение, расчет и жопомер. Знаешь, Доктор, ты мне сейчас открыл глаза на любопытную вещь.

Какую же? – он берет свою чашку, вопросительно поглядывает на меня поверх нее, и я улыбаюсь ему в ответ:

Да так, странности. Эти предсерийные машины, они во многом индивидуальны, каждую надо обучать с нуля. Так вот, при этом мы меняемся машинами, и абсолютно все ругаются на мои настройки. Мол, реакции на РУС слишком нервные, разбаланс слишком большой, УВТ работает слишком резко, и вообще машина все делает не так. У остальных таких проблем нет – Богдан и Котя с Русланом спокойно меняются. Выходит, это потому, что мое воображение помогает мне летать по-другому?

А мне понравились твои настройки, - задумчиво произносит Кузнецов. – Интересно, как твоя машина будет себя вести после меня?

Это не самое интересное, - я пристально смотрю ему в глаза. – Намного интереснее было бы дать тебе необученный «семьдесят седьмой» и посмотреть, сможет ли кто-нибудь летать на нем после того, как ты обучишь его под себя от начала до конца. Я к чему это говорю: если у вас много летунов твоего уровня, серийные настройки вас точно устраивать не будут.

Мои настройки точно никому не подойдут, - Доктор криво усмехается, и его взгляд снова становится жестким. – Базовые настройки наверняка устроят большинство наших летунов-перехватчиков. Как вариант, попросим загружать твои настройки как программу «Б» - продвинутые ребята будут в восторге.

Мы допиваем чай, и Кузнецов откидывается на спинку стула, но вдруг, наверно, вспомнив о чем-то, вскакивает как подброшенный.

– Ох, извини! - он смотрит на часы-ходики на стене. - Уже без десяти двенадцать, ты устала, завтра тяжелый день, а я тут сижу и трачу твое время. Я, пожалуй, пойду.


Ну… как скажешь, - почему-то мне не хочется, чтобы он уходил, но он прав, и не буду же я спорить с будущим командиром. – Доброй ночи!

Доброй ночи, Шторм! – Доктор порывисто пожимает мне руку и выскакивает в подъезд. Стоя у открытой двери, я слышу его быстрые шаги по лестнице.

– До завтра! - кричит он мне уже откуда-то снизу. – Хороших снов!

До завтра! – кричу я ему в ответ, закрываю дверь, иду в кухонный отсек убираться и поглядываю на настенные часы – электронные, но сделанные в деревенском стиле ходиков с кукушкой. Я забыла поменять в них батарейку, и они позавчера остановились на половине восьмого. Наручные часы я оставила возле мойки, и они-то как раз показывали точное время – 23:52.

А Кузнецов пришел ко мне в гости без часов и после чаю к мойке не подходил – тогда, спрашивается, как он умудрился назвать мне точное время?


Примечания автора


Инцидент на «Салюте-7» - реально имевшая место быть авария на советской космической станции «Салют-7», в результате которой станция потеряла ориентацию и лишилась связи с ЦУП. Автор предполагает, что тут не обошлось без злобных пришельцев.

«Золотая нашивка» - нашивка за тяжелое ранение.

Центроплан – центральная часть крыла, которая переходит в фюзеляж

Угол (угол атаки) – грубо говоря, угол между плоскостью крыла и набегающим потоком воздуха, из-за которого и возникает подъемная сила. Критический угол – тот угол, при котором подъемная сила начинает пропадать, и воздушный поток вокруг крыла перестает быть ровным (срыв потока). Закритические углы – это все, что выше. На этих углах полета делается высший пилотаж.

Сверхманевренность – способность самолета к управляемому полету на закритических углах и практически неограниченно изменять ориентацию самолёта относительно направления полёта.

«Хвосты покрутить», «крутить хвостом» - не только высший пилотаж, но и воздушное хулиганство вообще.

«Горка», «бочка», ранверсман, петля Нестерова, «чакра Фролова», «столб», «кленовый лист», «кобра», «колокол» - фигуры пилотажа. Петля Нестерова – она же «мертвая петля», горка – «резко вверх-вниз», «чакра» - разворот с минимальным радиусом, когда самолет запрокидывает нос и как бы делает кувырок назад, «кобра» - самолет встает на хвост, и хвост немного обгоняет нос, «кленовый лист» - вращение по горизонтали, то есть вокруг вертикальной оси (как фигурист), «колокол» - самолет как бы тормозит пузом об воздух и проваливается вниз. Ранверсман – скоростной разворот на «горке».

Тангаж – наклон корабля или самолета по оси нос-хвост, крен – по оси вправо-влево.

РУС – ручка управления самолетом, РУД – рычаг управления двигателями – органы управления истребителем.

Разгрузка – тактический жилет с множеством карманов.

Макивара – деревянный манекен для тренировки ударов.

«Нитка» - авиационный учебно-тренировочный комплекс в Крыму.

ДРГ – диверсионно-разведывательная группа.

«достаю из кухонного шкафчика китайский бамбуковый чайный поднос, маленькие, размером с яйцо, фарфоровые чашки и чайничек из исинской глины, простенький на вид, но стоивший чуть дешевле вертолета, а затем лезу в холодильник» - все необходимые аксессуары для правильного китайского чаепития. Китайские зеленые чаи и улуны действительно хранятся в холодильнике.

Дахунпао, «большой красный халат» – один из самых знаменитых и можно даже сказать легендарный китайский чай. Правильный дахунпао не только очень вкусный и полезный, но и вызывает легкое опьянение.

О-Сэнсей – основатель искусства айкидо МорихейУэсиба.

Танто – прямой кинжал длиной обычно 30 см, с граненым острием.

УВТ – управляемый вектор тяги.

С-500, «Прометей» - система ПВО/ПКО разработки концерна «Алмаз-Антей».

========== Глава 3. Сэмпай ==========

Доктор

Выскочив из подъезда офицерского общежития, я помахал ручкой Шторм, увидев ее в осветившемся окне, и задумался, не присоединиться ли к Филину и прочим – вдруг проболтаются о чем-нибудь интересном. Потом решил, что сначала было бы неплохо начать некоторые собственные исследования, и направился к дальнему ангару, протянувшемуся между летным полем полигона и озером. В этом длинном как кишка здании в форме полуцилиндра ожидала зимы разнообразная снегоочистительная техника, и я очень удачно спрятал ТАРДИС между двумя гигантскими снегосгребателями. Добравшись до Старушки, я настроил ее на сканирование земных окрестностей, радиус – до Луны, скважность – две минуты, уровень анализа - параноидальный, оповещение - стандартно… А, чуть не забыл! Я помчался в медотсек ТАРДИС, на бегу вытряхивая из карманов разгрузки салфетку с кровью Шторм и медкарту с надписью на обложке «Унгерн А. Р.», честно позаимствованную у любезнейшей Ираиды Петровны. Салфетку я скормил медицинским анализаторам, а карту просмотрел и перекинул прочитанное Старушке, заодно попросив ее изучить временную линию Шторм. Пока я ничего необычного не ощущал – только сны и смутные неверные предчувствия, но подстраховаться не помешает.

Интересная ситуация складывается, Филин прав: странное притягивает странное. Ххазр никогда особого интереса к Сол-3 не проявляли и вообще почти не бывали в этом районе, а тут зачастили. Сначала их транспорт разбивается на Алтае (теперь я знаю, что он был сбит), затем ОКУ перехватывает одно их курьерское судно, а второе беспрепятственно садится во Флориде, и Филин вызывает меня, полагая, что все откроется на совместных учениях, перед которыми все это происходит. Я прилетаю, и тут меня ждут еще два сюрприза: истребитель, слишком высокотехнологичный и сбалансированный для Земли середины XXI века, и его пилот, слишком способный для обычного человека этого времени.

Интересный экземпляр эта Унгерн А. Р., летчица с позывным, похожим на одно из моих прозвищ. И по органолептике, и по данным сканирования - человек. Значительных мутаций нет – ни врожденных, ни приобретенных, внеземной ДНК нет, генной инженерии нет, хотя, может быть, Старушка и найдет то, что я при экспресс-исследовании не заметил.

А вот что я совершенно определенно заметил, так это необычно высокую скорость реакции, способность к быстрым и точным расчетам, выдающуюся устойчивость к перегрузкам, но самое главное - скрытые телепатические способности, которые я нечаянно разблокировал. Сфера сознания совершенно не структурирована, ни блоков, ни щитов - потому-то она и подчинилась моему ментальному приказу, изо всех сил брошенному ей интуитивно и, можно даже сказать, с перепугу.

И после этого Шторм открылась, начала и принимать, и передавать сама, сначала инстинктивно, а позже - вполне осознанно, хоть и на очень примитивном уровне. Телепаты среди землян мне попадались и раньше, в других странах, в других эпохах: во Франции Людовика XV, в Кардиффе, когда его посетил Чарльз Диккенс, в Фаррингейме в преддверии Первой мировой… Считывание эмоций, восприятие мыслеобразов, даже способность к предвидению - пусть и редкие, но удивительные пробуждения спящих способностей. А здесь ощущалось нечто большее - вполне уверенный прием невербальных инструкций и данных, внятная мыслеречь, контроль над доступом в память, точнейшее для землянина восприятие времени, которое дало ей возможность выполнить маневр, требующий нужных действий в нужный момент с поправкой на задержку реакции машины. А ведь именно отточенные темпоральные чувства и делали наших пилотов лучшими во Вселенной еще в стародавние времена Вечной войны с Великими Вампирами – с одним из этих чудищ мне пришлось столкнуться на узкой дорожке, и воспоминания о нем у меня остались далеко не самые приятные. Невероятный уникум, один на миллион, если не на десять миллионов вот так, совершенно случайно попадается мне там, где я меньше всего ожидал встретить что-то подобное - в технократической России середины XXI века, когда интерес к паранормальным явлениям свёлся на нет культом науки и технологий, а в руках этого уникума – машина, опередившая свое время на пятьдесят лет? Определенно, в этом стоит разобраться.

Я вымылся, привел в порядок летную экипировку (где я так вляпался в графитную смазку, да еще такую липкую - когда пробирался к Старушке по ангару мимо тракторов и прочей техники?), выбрал из запасов ТАРДИС пару бутылок отличного японского виски и направился в сторону «генеральского домика», где сегодня утром мне выделили апартаменты. Судя по времени, веселье у местного генералитета сейчас должно быть в самом разгаре.

Так и есть, я не ошибся в расчетах: стоило мне миновать центральный сквер и пройти через маленькую сосновую рощу, я услышал знакомые риффы «Night witches» - но с другими словами:

В штормовой ночи гибнет вражий флот -

Цель нашел “Кинжал”.

Стаи злых ракет прерванный полет,

Громовой удар!

Фурия идет на взлет -

Готовьтесь встретить смерть!

Шторм бушует в небесах.

Су-57.

Я невольно заулыбался: этот стиль и эта группа мне всегда нравились, а эта песня – в особенности, напоминая мне о чем-то не то давно забытом, не то еще не случившемся. Да, я был знаком с «ночными ведьмами», и то, что посвященную их подвигу балладу сейчас пели о ком-то другом, говорило о том, что этот кто-то не уступал им ни в пилотажном мастерстве, ни в беззаветной храбрости. Я задумался, кто бы это мог быть, как вдруг легкое покалывание в затылке оповестило меня о надвигающихся переменах – и это были определенно перемены к лучшему.

Хорошо, если так, сказал я себе и взбежал на крыльцо «генеральского домика», мысленно подпевая неизвестному рокеру:

Не увидеть на радаре

И не выдержать удара!

Королева бури в небе -

На сверхзвуке мчит победа!

Да, определенно, намечается противостояние, и противник пытается действовать скрытно, но получается у него не так хорошо, как он планировал: не только у меня возникло ощущение, что сбитый на Алтае транспортник и вчерашний визит двух курьерских кораблей ххазр – звенья одной цепи. Филин тоже это увидел и наверняка уже собрал некоторую информацию. Надо бы вытрясти из него, что он обнаружил, а заодно узнать, нет ли новостей от поисковой группы. Скорее всего, остатки корабля привезут сюда, и тогда я смог бы добыть из его бортовых систем недостающие данные. Пока же у меня было больше вопросов, чем ответов.


Опа-опа! Осторожно! – дверь центрального входа распахнулась, и на крыльце появился Филин, уже весьма нетрезвый, без кителя и с сигаретой в зубах, за ним следовали еще трое. С двумя я познакомился после сегодняшних полетов: военпред «Сухого» Горянкин и инженер-двигателист Ерофеев – забавный персонаж, чем-то похожий на Менделеева. Третьего персонажа из этой компании - маленькую, седую как снег азиатку с пронзительным взглядом – я видел впервые.

Какие люди - и без охраны! Хотя зачем она тебе? – воскликнул Филин, чуть не налетев на меня, и покосился на бутылки у меня в руках. – Нет, вы только гляньте! Доктор знает, с чем приходить – наш человек, хоть и…

Хоть и космонавт, - перебил я его, пока он не проболтался. – Ладно, Филин, давай где-нибудь присядем и выясним, так ли хорош этот «Yoichi», как про него говорят.

Ты как всегда – сразу к делу, - Филин сделал приглашающий жест и уверенно зашагал в обход здания. Вслед за ним мы вышли во внутренний дворик, нырнули в узкий проход в живой изгороди и оказались перед симпатичной деревянной беседкой, увитой диким виноградом. Я сорвал одну ягодку, съел и поморщился – та еще кислятина. Филин увидел, как я отплевываюсь, и расхохотался:

Васильич, ну ты даешь! Тут у нас уже все есть, все как полагается, - он показал дымящейся сигаретой внутрь беседки. – Проходи, устраивайся - что ты как неродной?!

Я выставил бутылки на стол, предоставив их в распоряжение Филина, который немедленно извлек откуда-то чистые стаканы и контейнер со льдом, удобно устроился на лавке в углу и за отсутствием на столе бананов ухватил кусок дыни. Филин покосился на меня и пододвинул мне полный стакан.


Так что, Васильич, - он подмигнул мне, - не зря я тебя позвал? Скажи, интересно!

Интересно, - подтвердил я и выкинул дынную корку в пустую коробку под столом. – В особенности - первое боевое применение «семьдесят седьмого». Сбили младшего брата алтайского транспортника, я правильно понимаю?

Вроде да, - Филин мотнул головой и глубоко затянулся. – Поисковая группа как раз доложила, что выкопали наше блюдечко и везут сюда на вертушке. Группа Тумэр уже здесь. Кстати, Доктор, знакомься: Дари Табхаевна Тумэр, наш ведущий ксенотехнолог. Шаманка, однако! Можешь не беспокоиться: она в курсе насчет тебя. Как и все здесь.

Рада знакомству, Доктор, - голос Дари Тумэр оказался неожиданно низкий, точно прокуренный. – Вы совершенно не изменились с момента нашей предыдущей встречи. Не помните меня?

Нет, - признался я и потянулся за стаканом. – Так когда мы с вами встречались?

Операция на «Салюте-7», - Тумэр усмехнулась. – Конечно, вы живая легенда и вряд ли запомнили маленькую лаборантку. А я вас помню очень хорошо – я училась у вас.

Вот теперь я вспомнил. Когда экипаж станции «Салют-7» столкнулся с весьма недружественными инопланетянами – арахноподобными аггси, которые пристыковались к ней и с минимальными переделками превратили модуль регенерации органических отходов в инкубатор для боевых организмов, а кислородный генератор – в систему жизнеобеспечения для них, космонавты успели поднять тревогу, и ОКУ начало операцию спасения и станции, и экипажа, и всей планеты. В тот момент я как раз был на Земле и сразу же включился в работу. Мне удалось достаточно быстро выяснить, кто напал на станцию и что они затеяли, а затем мы разработали меры противодействия, используя точную копию «Салюта-7», смонтированную в ЦУП. После этого проинструктировать участников спасательной экспедиции было делом техники – они успешно пристыковались, вошли на станцию в скафандрах и вместе с двумя уцелевшими членами основного экипажа как следует продули ее углекислым газом с подмесом хлора, подавая его со стороны своего стыковочного узла и разгерметизировав второй шлюз, расположенный на противоположном конце станции. Продувка повлекла за собой перезапуск кислородного генератора в режиме по умолчанию и гибель как самих аггси, так и их боевого выводка в инкубаторе. Идея «проветрить помещение» принадлежала кому-то из команды инженеров конструкторского бюро, разрабатывавшего «Салюты», мне эта мысль показалась разумной и после доведения до ума в итоге привела к полному успеху операции.


А, так это вы тогда предложили открыть форточку и устроить сквозняк? – спросил я и отсалютовал Тумэр стаканом. – Блестящая идея! Значит, вы теперь работаете с внеземными технологиями?

С того самого дня, - Тумэр энергично кивнула, подняла свой стакан и отсалютовала мне в ответ. – Видите ли, капсула этих пришельцев, аггси, осталась пристыкованной к «Салюту». Сначала мы пытались изучать ее прямо в космосе, но получалось плохо, и мы решили переправить ее на Землю.

Да? – поинтересовался я. – И как вы это сделали?

Уронили станцию в Тихий океан, - Тумэр сделала маленький глоток из своего стакана, достала из своего объемистого рюкзака трубку и принялась ее набивать. – По нашим расчетам, капсула должна была выдержать этот спуск, но ее наружная оболочка при этом получила бы серьезные, хоть и не фатальные термические повреждения, что нам существенно облегчило бы вскрытие капсулы. Расчет оказался верным. Так нам в руки впервые попал сравнительно целый внеземной летательный аппарат, и наша ксеноинженерия сделала огромный шаг вперед. Более того, нам удалось повторить и применить некоторые технологии из этой капсулы. Вам понравились моторы «семьдесят седьмого»?

Очень неплохо, - я широко улыбнулся и глянул в сторону двигателиста Ерофеева. – Но я думал, это полностью ваша заслуга.

Не совсем, - тот принялся разглядывать кубики льда в своем стакане. – Общая концепция - разработка ФАЛТ, но вот вспомогательные устройства и материалы… Конструкция плазменных ловушек, например, или механизм прямого съема электроэнергии с капсулы реактора, совмещенный с нейтронным изолятором, или устройство впрыска - рециркуляции – сепарирования урановой плазмы и замедлителя. Тут мы использовали внеземные технологии, и ей-богу, я поражаюсь, как Тумэр умудряется в них разбираться так быстро. Просто колдовство какое-то! Что, Дари Табхаевна, неужели правда духи помогают?

Помогают, конечно, и еще как! - Тумэр рассмеялась, раскурила трубку и выпустила клуб дыма в потолок. – Темными звездными ночами в новолуние я иду в тайгу, беру бубен, набиваю свою трубку шаманской травой и вызываю светлых Тэнгри. А они мне диктуют, как работает очередная внеземная штуковина, которая у меня в работе. Так-то!

Она определенно шутила, но у меня возникло впечатление, что в этой шутке доля шутки была не такой уж и большой. Я попробовал «Yoichi» (оказался очень неплохой, но у доброй королевы Бесс был вкуснее) и спросил:


А тот транспортник, который сбили на Алтае, тоже вы изучали?

Работаем потихоньку, - Тумэр затянулась и выпустила пару дымных колечек. – Он тоже здесь, в особой зоне полигона. Там мало что уцелело, конечно – ракета попала ему в варп-двигатель. Искренне надеюсь, что корабль с Участка Яга будет в лучшей сохранности… Прошу прощения, одну минуту.

Она порылась в своем рюкзаке, вытащила планшет спецсвязи, просмотрела ленту сообщений и вскочила с места.


Хорошо тут с вами, - она подхватила рюкзак со скамейки и закинула его за плечо, - но надо бежать. Поисковая группа привезла корабль с Яги и разгружается, вызывают меня. Доктор, не хотите взглянуть? Должно быть интересно!

По всей вероятности, - я кивнул, допил свой стакан одним глотком (Горянкин с Ерофеевым покосились на меня с уважением – почему? Что я такого сделал?) и тоже поднялся с места. – Пойдемте, Дари, взглянем на корабль вместе.

Выйдя из беседки, Тумэр уверенно направилась в сторону озера и служебных строений полигона, но, миновав живую изгородь, резко остановилась и схватила меня за руку.


Доктор, - решительно заявила она, глядя на меня снизу-вверх и свирепо дымя своей трубкой. – мне нужно кое-что вам сказать. Мне кажется, это очень важно.

Слушаю, - я насторожился, слишком хорошо мне были знакомы такие интонации. – Что же это?

А вот что, - Тумэр перекинула рюкзак поудобнее и принялась рыться в его карманах. – Летом девяносто девятого года - я тогда уже работала в отделе ксенотехнологий ОКУ – мы были в экспедиции на Байкале. Изучали артронные аномалии… и я там действительно встретила духов.

Что?! – переспросил я, и Тумэр сверкнула на меня своими горящими глазами:

Да, Доктор, духов. С тех пор они действительно иногда подсказывают мне, как быть в, кхм… особо сложных случаях. Но это не самое важное. Они навели меня на тайник, и я поклялась им, что передам его содержимое вам. Вот, нашла! Возьмите.

С этими словами она вытащила из бокового кармана рюкзака цилиндр в мизинец длиной, плотно замотанный в металлизированный пластик, в какой обычно упаковывают чувствительные к статическому электричеству микросхемы, и протянула его мне. Я ухватил цилиндр двумя пальцами за торцы, отметив его неожиданную тяжесть для таких скромных размеров, просканировал его звуковой отверткой – и охнул от удивления.


Ох, проклятье! Не может быть! Разрази меня Время!..

Я догадывалась, что это что-то важное, - Тумэр пыхнула своей трубкой и внимательно пригляделась ко мне, пытаясь расшифровать мою реакцию. – Но насколько?

Вы себе даже не представляете! – я бережно спрятал цилиндр в нагрудный карман и застегнул клапан. – Спасибо вам! Но что мы стоим? Внеземной корабль ждет не дождется, когда мы с вами до него доберемся! Алонси!

Тумэр кивнула, выбила трубку об каблук сапога, закинула рюкзак за плечо, и мы направились в обход ангаров к озеру, где за высоким забором располагалась особая зона полигона Ленино – лаборатории ОКУ. Ситуация с каждым часом становилась все удивительнее: загадочные существа, с которыми вступила в контакт Дари Тумэр, передали мне через нее мастер-ключ от новейшей ТАРДИС тип 204 – «оружия возмездия» Войны Времени, которое так и не было применено.


Я вернулся к ТАРДИС в половине шестого, а она все возилась и возилась с расчетами. Отвертка, кстати говоря, показала, что в девочке с позывным Шторм ничего внеземного нет. Поэтому я рассчитывал найти хоть что-нибудь в стационарных условиях, но пока результатов не было, а уже наступало утро. Чтобы освежить голову, я решил пробежаться с отверткой по окрестностям, познакомиться с обстановкой на местности. В прямом смысле слова – пробежаться. Почему бы космонавту-трезвеннику не бегать по утрам? Старушка идею одобрила, подсунув моего любимого темно-синего оттенка тренировочный костюм и триатлонные кроссовки, почему-то кислотно-зеленые. Я настроил отвертку на тихий режим автономного сканирования, не без труда запихал ее во внутренний карман ветровки, выбрался из ангара, стараясь снова не вляпаться в смазку и не привлекать внимания, и побежал. Куда? По наитию, куда глаза глядят.

Глядели они, как быстро выяснилось, в противоположную от ВПП сторону базы, где в сосновом лесочке местные солдатики занимались физподготовкой, кто на турнике, кто на брусьях, кто - нарезая круги по лесным тропинкам. И я не особо удивился, когда на уютной лесной полянке наткнулся на Шторм.

Точнее, сначала я заметил чей-то оранжевый рюкзак, висящий на обломанной ветке кривой сосны, а под деревом - открытый чехол, из которого выглядывала рукоять бокэна, затем услышал свист рассекаемого воздуха и звонкое «То-о!». Выглянув из-за этой самой сосны, я увидел, как Шторм отрабатывает ката с бокэном - и засмотрелся.

Почему-то она надела для тренировки не традиционное кейкоги, а смешные штаны длиной чуть ниже колена, прилегающие так, что казались нарисованными густой темно-серой краской, и короткую черную майку, которая заканчивалась широкой лентой прямо под грудью. Поэтому можно было разглядеть Шторм во всех подробностях, которые вчера прятались под летной экипировкой, а поглядеть было на что: отлично сложена, длинные ноги, узкая талия, развитая мускулатура, а вдобавок - гибкость, быстрота и текучая пластика прирожденного айкидоки, и снова мне вспомнились самураи  Новой Окинавы. Если бы я встретил ее на Земле не в 2037 году, а лет на сто попозже, решил бы, что без генной инженерии тут не обошлось.

О, заметила меня, но предпочла закончить ката. Я вышел из-за дерева и помахал ей рукой.


Доброе утро! - я приветствовал ее в стиле, принятом в додзё большинства земных федераций айкидо. - О-гэнки дэс ка?

Хай, гэнки дес! – откликнулась она, принимая мой тон. – На пробежке?

Ага, - я кивнул, - а ты…

Я сегодня одна, совсем одна, - Шторм картинно вздохнула. – Заниматься не с кем. Женек говорит, руку потянул, а я думаю, воспаление хитрости.

Почему?

Шторм хихикнула.

Пятому дану не к лицу быть битым на рандори третьим даном. Теперь я еще и виновата, что он попался на санкё.

Я показал на открытый чехол с бокэном: «Можно?»


Конечно, - Шторм ответила вслух, видимо, еще не привыкла. – Ты тоже айкидока?

Немного, - я сделал застенчивое лицо, взял бокэн и крутанул «мельницу». – Всего лишь хачи-дан.

Я не уточнил, какая федерация присвоила мне это звание, но восьмой дан есть восьмой дан. В любом додзе я сихан, «старший учитель». Синие глазищи Шторм заблестели.

Дозо, - она отвесила мне традиционный поклон. – О-нэгаи итасимас?

Просьба о совместной тренировке сделана по всем правилам, в лучших традициях многих земных додзё и в особо вежливой форме, отказываться поздно, да и не хочется. Почему бы, Вихрь меня проглоти, и не тряхнуть стариной? А заодно посмотреть, на что способна эта девчонка в нашем древнем боевом искусстве, хоть и приспособленном для землян?

Со дэс! – я широко улыбнулся и поклонился в ответ. – Рандори?

Она согласно кивнула:

Хадзимэ!

Мы расходимся на дистанцию ма-ай. Регулируя дыхание, настраиваюсь: это не бой, это рандори – «свободная схватка», не выкладывайся, задай себе планку, процентов двадцать твоих возможностей должно хватить с избытком. Отсюда моя позиция – сэйган, базовая стойка «правильного глаза», когда клинок смотрит противнику в грудь. Сэйган годится и для атаки, и для обороны, будет легко подстроиться под намерения Шторм. Ага, она встает в ин-но, поднимая клинок вверх, рукоять у виска - приглашает меня атаковать.

И я атакую – простым кэса гири, за что немедленно поплатился. Шторм влилась в мое движение, мягко блокируя удар, мой бокэн соскользнул вниз-вправо, а она оказалась сзади-слева от меня и немедленно подсекла под колено точным фукуто, тут же стремительно развернулась, ее бокэн взлетел вверх - дзёдан, стойка «высокая, как небо и сильная, как огонь». Я приготовился блокировать, но удара не последовало. Шторм опустила бокэн и шагнула назад.

Ямэ! – воскликнула она и запустила в меня мысленной картинкой – розовые свинки в детских платьицах водят хоровод. - «Доктор! Что за танцы-шманцы?! Давай на полную! Не надо меня жалеть!»

Хм, а девочка-то по уровню много выше, чем третий дан, намного быстрее и читает меня лучше, чем я думал. Кажется, я ее обидел. Что ж, если она хочет в полную силу, пусть так и будет.

Гомэн насаи, - отвечаю ей картинкой очень смущенного кота. – Дай мне десять секунд.

Скидываю куртку, вылезаю из футболки – мы должны быть в равных условиях, пусть при укеми я так же расцарапаю спину об иголки, сучки и шишки, как и Шторм, одежда которой не только ничего не скрывает, но и совсем не защищает. Закрываю глаза, концентрируясь на дыхании, вхожу в дзансин. Долго, теряю форму – тренироваться надо… Ладно, начали.

Хадзимэ! – выходим на ма-ай, встаю в вакигамаэ. Любимая стойка, нарочито открытая, но отлично скрывающая намерения – клинок прячется за телом, но готов к любому мгновенному удару или блоку. Шторм решает рискнуть и из сэйгана атакует очень быстрым сё-мэн, прямым в голову. Но я уже двигаюсь ей навстречу, отвлекаю ее коротким цки, а левой рукой ловлю ее правое запястье в коте гаеси, увожу ее руку вбок и назад, провожу бросок. Я не обезоруживаю ее и не выкручиваю ей запястье полностью, чтобы не причинять излишней боли, даю ей возможность упасть мягко. Она летит кувырком через плечо в маэ укеми, разрывает дистанцию и встает на колено в низкой стойке сувари гэдан, переходя к контратаке и пытаясь достать меня режущим ударом в живот. Отступаю, она взвивается на ноги и развивает атаку непрерывной серией боковых ударов. Я уклоняюсь, блокирую, но не атакую, пока она не даст мне повод.

Шторм увлеклась, переходит в дзёдан, намечает обманный удар в голову, а сама пытается достать меня режущим по запястью. Тайминг у нее хорош, но не против меня, я смещаюсь с линии атаки и пробиваю кататэ-цки, резкий, дальний колющий удар бокэном в левой руке, целясь чуть выше плеча моего тори - даже деревянный меч в моих руках штука опасная, я так доспехи пробивал. Она успевает сбить мой бокэн вниз, но я срываю дистанцию, левой рукой захватываю ее правое запястье, подводя кисть к плечу и за спину, уводя ее локоть вверх - сихо-нагэ, «бросок на четыре стороны», только не слишком резко, чтобы не повредить ей плечо. Шторм пользуется этим, умудряется уйти из захвата в шальном кувырке, почти сальто - тоби укеми, повернуться, бокэн ложится на ее локоть - син-но камаэ, и она бьет отличный правый о-гасуми снизу-вверх, целясь мне в шею.

Умничка-то какая! Пусть медленнее и слабее меня, но ее дзансин непоколебим, и я ощущаю – впервые за много-много лет! – то самое авасэ, слияние с противником, взаимный переток энергий. Я мог бы поставить блок или уклониться, но решаю ее поразить. Шаг вправо, прыжок, сальто вперед – и оппачки, я балансирую на ее летящем клинке, направляя бокэн в ёкомэн-ути, боковом ударе.

Ее глаза от удивления стали совершенно круглыми, но она не растерялась. Развернула бокэн и кувыркнулась в дзёдан укеми (определенно, расцарапает она себе спину при приземлении из кувырка в воздухе через плечо), а в полете умудрилась достать меня коварным атеми - болевым ударом  в корпус, в точку, где у землян синусный узел, земного бойца этот удар просто вырубил бы. Хорошо, что я не землянин, у меня от такого тычка даже синяка не будет. Улетаю прочь кувырком назад в очень высоком уширо укеми, перекатываюсь, сучки и шишки врезаются в плечо и спину – плевать, нужно разорвать дистанцию, пока Шторм тоже катится кувырком по колкой лесной подстилке. В момент, когда Александра встает в дзёдан, я выпрыгиваю, нанося решающий хидари катате мен ути. То-о!

Я не думал, что она успеет ответить, но она с резким «Оп!» выпрыгнула мне навстречу, ее бокэн взлетел в восходящем блоке. Деревянные клинки сшиблись над нашими головами – и с треском разлетелись в щепки, а сила инерции прыжка впечатала нас друг в друга, грудь в грудь, щекой в щеку. Я почувствовал, как у Шторм сбилось дыхание, и мне вдруг на мгновение стало жарко.

Затем наши ноги врезались в землю, я выронил бесполезную рукоять и шагнул назад.


Прости, - я вздохнул. - Я сломал твой бокэн.

А я – твой.

Шторм слегка улыбнулась и поклонилась мне, как полагается вежливому ученику, я поймал ее восторженно-восхищенно-умоляющее «Ты великий мастер! Хочу учиться у тебя. Пожалуйста!» - и почувствовал, что у меня краснеют уши.

Собственно, а почему бы и нет? Можно и потренировать ее немного, пока я здесь. Девочка продержалась против меня на рандори раза в полтора дольше, чем лучшие мастера Земли, многие из которых, кстати, были моими учениками, и до того никто из них мой хидари катате мэн так эффектно не блокировал. Техника у нее нуждается в шлифовке, определенно, но потенциал очень достойный, есть над чем поработать. Интересно, каких высот она достигнет, если я возьмусь за нее всерьез?

Домо аригато годзоимашита, - произнесла Шторм вслух положенную фразу благодарности за урок и выпрямилась. – Замечательное рандори, сихан.

Улыбнувшись, я поклонился в ответ.


Для тебя теперь сэнсей, - поправил я ее, обозначая тем самым свое согласие принять ее в ученики. – Домо аригато, сэмпай. Бокэны с меня, продолжим завтра. Здесь в это же время. Хорошо?

Со дэс! – Шторм радостно кивнула, посылая мне смешной мультик: человечка, в восторге размахивающего ручками-палочками и прыгающего на одной ножке. – Сицурэй симас! Увидимся!

Поразительно, уже научилась не только принимать, но и посылать ментальные образы. Подозрительно быстрый прогресс. Лучше бы за ней приглядеть, телепатия - палка о двух концах, можно лишиться рассудка, пытаясь разобраться самостоятельно. После того, как я ее разбудил, я обязан научить ее хотя бы основам ментальной дисциплины как можно скорее. Интересно, если за нее взяться всерьез, она сможет освоить потоки? Параллельный обмен? Связку? Посмотрим, а пока ограничимся простой мыслеречью. Не стоит форсировать события.

Шторм подхватила рюкзак, сложила теперь ненужный чехол и, помахав мне рукой, скрылась за деревьями. Я проводил ее взглядом, огляделся вокруг в поисках своей куртки и футболки - и обнаружил Филина, выглядывающего из-за той же самой сосны, у которой я наблюдал за ката своего нового сэмпая.


Здорово! – Филин поспешил к мне, энергично потряс за руку. – Ну вы даете, я такое только в кино видел. Хороша, а?

Кто? – переспросил я.

Да Сашка же, - Филин хитро подмигнул мне. – Я же вижу, она тебя зацепила.

Зацепила? – я оглядел себя и обнаружил длинную царапину поперек живота, оставленную кончиком бокэна. – Ага. Да. Определенно.

Филин тоже глянул на царапину и покачал головой.


Да я не про это, - он хлопнул меня по плечу. – Запал ты на нее. Запал, и не отпирайся.

Что? Я?

Да, ты! – заявил он и пихнул меня в бок. – Я что хотел сказать. Сашка – твердый орешек, но я ее давно знаю и скажу тебе честно: шанс у тебя есть.

И, глядя на мою изумленную физиономию, добавил:

Ты ей понравишься. Вы с ней два сапога пара.

Он стряхнул с моей спины прилипшие хвоинки и зашагал прочь. Я прикинул время, подобрал с земли куртку с футболкой и рысью направился к себе.

ТАРДИС встретила меня радостными зелеными огоньками – как раз успела подбить всю аналитику к моему возвращению. Я налил себе чаю, плюхнулся на диванчик, пододвинул поближе монитор и углубился в чтение. И чем дальше я читал, тем меньше понимал, с чем я имею дело.

Задала же ты мне загадку, летунья! Способность к авасэ и ментальному контакту, поразительная сила и стойкость к перегрузкам, невероятный пилотаж, уже нечеловеческая скорость реакций и тайминг в поединке, но при этом стопроцентно земная ДНК, и ни следа внеземных технологий. Всего зацепок – очень высокий гемоглобин и необычно длинные для землян ее возраста теломеры ДНК.

А, в медкарте Шторм нашлась еще пара странностей. Одна мне показалось важной – непереносимость ацетилсалициловой кислоты и ее производных при отсутствии реакции на бензоат натрия. Вторая - из разряда курьезов: как может к тридцати семи годам оставаться девушкой привлекательная представительница любвеобильной расы, воспитанная в светском обществе со свободными нравами, не имеющая психических отклонений (о, помню ее взгляд, когда я снял футболку!), окруженная отборными, можно сказать, едва ли не лучшими мужчинами своего народа? В чем же дело? Физиология? Настрой на карьеру? Когда-то разбитое сердце? Что-то еще?

Что-то я упускаю, что-то наверняка очевидное – но вот что?


Примечания автора


Доги, кейкоги – тренировочная одежда, которую почему-то в обиходе называют кимоно. Состоит из плотной куртки, укороченных штанов и пояса.

Хакама – очень широкие штаны, которые надевают мастера японских боевых искусств поверх доги. Хорошо скрывают движения ног.

Камаэ – боевая стойка.

Хачи-дан – мастер боевых искусств (например, айкидо), получивший восьмой дан (степень мастерства).

Сихан – «старший учитель» - звание, которое приобретают мастера айкидо при получении шестого дана. Дает право открывать свою школу.

Бокэн – тренировочный деревянный меч, грубо говоря, массогабаритный макет катаны

«О-гэнки дэс ка? – Хай, гэнки дэс!» - «Как дела? – Спасибо, хорошо!».

«Дозо» - «пожалуйста».

«О-нэгаи итасимас» - Очень вежливая просьба о совместной деятельности. В додзё используется как просьба к наставнику или более опытному коллеге: «Будьте любезны, потренируйтесь со мной вместе».

«То-о!», «Оп!» - это не просто боевые вопли, а акцентированные возгласы – киай, которые служат для контроля дыхания при выполнении некоторой техники. «Оп!» акцентирует обычный удар в поединке, «То-о!» - решающий, наносимый с полной отдачей. Фирменное «Кийя!» каратистов – из той же серии (примечание консультанта).

«Со дэс» - выражение согласия.

Рандори – «свободная техника», спарринг в айкидо или кен-дзюцу.

«Хадзимэ!» - «Начали!»

«Ямэ!» - «Стоп!»

«Гомэн насаи» - «извините, неудобно получилось».

Дзансин – боевая концентрация.

Ма-ай – дистанция атаки.

Укэ – в тренировке айкидо нападающий при выполнении техники, нагэ, тори – защищающийся и выполняющий технику.

Сэйган (сэйган-но камаэ) – базовая стойка с мечом на среднем уровне, направленным на противника. Считается универсальной. Сэйган использовал Десятый в поединке с сикораксом, например.

Ин-но (ин-но камаэ) – стойка, при которой меч держат рукоятью у виска, острием вверх. Считается оборонительной позицией.

Вакигамаэ – стойка сокрытия намерений, клинок внизу и прячется за телом. На некоторых промо-фото Десятый стоит именно так – вполоборота, ноги напружинены, одна рука отведена назад и в сторону. Представьте себе в этой руке катану – получится каноническая вакигамаэ. Стойка требует очень быстрой реакции мечника, но очень коварная, так как оппонент до последнего понятия не имеет, какой будет удар (примечание консультанта).

Кэса гири – «плащ монаха» - диагональный удар мечом сверху-вниз.

Сё-мэн (сё-мэн ути, мэн ути) – прямой удар в голову.

Цки – колющий удар мечом или удар кулаком в каратэ.

Дзёдан (дзёдан-но камаэ) – стойка с мечом, поднятым над головой. Агрессивная, атакующая стойка. «Дзёдан – это стойка высокая, как небо и сильная, как огонь».

Фукуто – подсечка под колено. Это больно.

Синусный узел – нервный узел, управляющий сердцебиением. Точный удар в него приводит к нарушениям сердечного ритма.

Коте гаеси – захват и контроль запястья (выкручивание назад и в сторону). Очень больно. Один из самых живодерских и эффктивных захватов айкидо.

Санкё – еще один живодерский вариант выкручивания запястья, только в другую сторону (вверх и к телу противника). Тоже очень больно и травмоопасно.

Сихо-нагэ – «бросок на четыре стороны света». Захват запястья, отведение его за спину противника, его локоть смотрит вверх, разбаланс – и можно кинуть его спиной на пол в любую сторону. Это техника обезоруживания. Сложно, больно, травматично, эффективно.

Ката - формализованная последовательность движений, связанных принципами ведения поединка с воображаемым противником или группой противников. По сути, является квинтэссенцией техники конкретного стиля боевых искусств.

Котэ ути – удар мечом по предплечью.

Укеми – техника выхода из захвата и/или страховки при падении. Маэ укеми – кувырок через плечо вперед, уширо укеми - то же самое, но назад, йоко укеми – вбок, дзёдан укеми – из положения стоя, тоби укеми – в прыжке (почти сальто).

Син-но (син-но камаэ) - левая стойка с низким приседанием (далее – ‘низкая’, в отличие от ‘нижней’, т.е. гэдан – примечание консультанта), меч лежит на локтях как мушкет.

О-гасуми - удар мечом снизу-вверх. Очень красивая техника кругового замаха меча с левого бока и выстрел его снизу в шею, в живот или кисть противника.

Ёкомэн-ути - удар мечом в голову сбоку.

Атеми – болевой удар в айкидо, бьется сомкнутыми пальцами, костяшками пальцев (рука-копье) или кулаком с выдвинутой фалангой среднего пальца (ниппон-кэн). Существует во множестве вариаций – например, сёмэн-атэ – прямой в голову. Атеми одним пальцем – идиотизм и не бывает (примечание консультанта).

Сувари гэдан – стойка на одном колене.

Хидари катате мен ути – основной удар мечом из дзёдан-но камаэ, диагональный удар в голову.

Катате цки – колющий удар в верхний уровень, бьется одной рукой в выпаде, за счет чего «далеко достает».

Сэнсей – традиционное именование наставника в боевых искусствах.

Сэмпай – «старший ученик», то есть ученик, уже имеющий определенный ранг. В данном случае – третий дан. Само по себе уже очень серьезный уровень, но между третьим и восьмым даном – очень серьезная разница в подготовке.

«Домо аригато» - «большоеспасибо».

«Сицурэй симас» - «извините, что ухожу раньше вас», обозначает прощание ненадолго.

========== Глава 4. Иные ==========

Александра

Что за жизнь, ни поспать, ни пожрать – еле успела умыться-переодеться, как вызвали на совещание. Гранд туса по поводу будущих учений. Большой зал совещаний забит битком, даже в президиуме тесно. Филин за главного, замечаю двух его замов, Палыча, начальника полигона, ПКОшников, командиров служб ДРЛО, РХБЗ, инженеров, тыловиков, двоих представителей TDF – кругленького котообразного генерала со шрамом на щеке и моего старого знакомого Ли Кана - ух, какая у нас с ним была воздушная дуэль на авиасалоне в Чжухае шесть лет назад, до сих пор приятно вспомнить! Кузнецова почем-то не видно, но я не особо удивлена этому факту: ночью вернулась поисковая группа, притащила сбитое мною блюдечко, и он с остальными ксеноинженерами наверняка сейчас в нем ковыряется. Не завидую я им: после четырех попаданий Р-112 и падения в речку вряд ли там что-нибудь уцелело. Хотя, говорят, на разборки с этой тарелкой прилетела сама легендарная Дари Тумэр – может, у нее вместе с Кузнецовым и получится найти что-нибудь стоящее.

Тем временем в зале гаснет свет, опускаются шторы затемнения, и на главном экране, занимающем всю стену за президиумом, появляется картинка – вид на Землю из космоса с высоты километров этак пятьсот. Крупным планом нам показывают старую МКС-1 с пристыкованным к ней новым модулем, похожим на «утреннюю звезду», но с очень знакомыми антеннами, и мне становится интересно, зачем к станции прикрутили комплексы «Панцирь-СМ» и «Витебск-8». Мы будем отрабатывать оборону космической станции?

Вот сейчас и узнаем: Филин встает, включает лазерную указку, поднимается на возвышение под экраном и прокашливается.

Товарищи! Прошу внимания, - выдает он. – Давайте, так сказать, начнем. Сначала я вас вкратце ознакомлю с организацией космической обороны Земли и имеющимися у нас техническими средствами, рассмотрим предлагаемый сценарий первых всепланетных учений по отражению внеземного нападения, затем предлагаю вам озвучить свои вопросы и соображения. В таком вот порядке.

Филин взмахивает указкой, изображение на экране расчерчивают разноцветные траектории высоких орбит, а он продолжает:

Итак, усилиями нашей объединенной группы аналитиков на основе опыта, так сказать, прошлых лет был составлен наиболее вероятный сценарий массированного инопланетного вторжения. Мы исходили из среднего уровня развития известных нам агрессивных внеземных цивилизаций. Случаи скрытного проникновения мы здесь рассматривать не будем – для этого есть, гм… другие подразделения. Итак, если мы говорим о горячем противостоянии силам, прибывшим из внешнего космоса - все эксперты сошлись во мнении, что первым этапом открытой фазы такой атаки на Землю будет установление контроля над околоземным пространством и выход на ударную орбиту с высотой около трехсот пятидесяти -  четырехсот километров. То есть на пределе высоты поражения даже для новых ракет комплекса С-500.

Вопрос мониторинга околоземного пространства был решен следующим образом. Первый эшелон – это станции «Маяк», размещенные в точках Лагранжа системы Земля – Луна. Посмотрите, на схеме обозначены желтыми точками. Второй – система кругового обзора «Карусель» - девяносто два спутника на геостационарных орбитах, которые на схеме выделены оранжевым. «Карусель» функционирует совместно с «Кан Та» - сетью из полутора тысяч низколетящих миниспутников TDF – они обозначены розовым, а буквально неделю назад был запущен и успешно испытан интерфейс с «Diamond Halo» - спутниковой системой радиоразведки UNIT, их расположение показано фиолетовым. Соответствующими цветами выделены зоны обнаружения соответствующих систем - как видите, мы с хорошей скважностью сканируем все пространство вплоть до орбиты Юпитера и с приемлемой - до пояса Кеплера. Таким образом, общепланетные системы программного обзора, радиоразведки и раннего оповещения у нас выстроены на высочайшем уровне.

Картинка на экране сменилась изображением мобильной пусковой установки на четыре ТПК, расположившейся для стрельб на живописной лесной дороге. Над лесом завис колоссальный правильный шестиугольник в раскраске серо-синего «цифрового» камуфляжа – летающий двухпалубный авианосец UNIT «Адмирал Нельсон», взлет и посадку на который мы отрабатывали этой весной. Это было чем-то похоже на мою первую испытательскую работу на ТАВКР «Кузнецов» - за тем исключением, что после взлета наши машины оказывались на двенадцатикилометровой высоте, и мы с Богданом регулярно пугали британских летунов, не пользуясь для взлета ни катапультой (все равно она нам была мала), ни трамплинами ВПП, а аккуратно скатываясь с палубы, пикируя и сразу переходя на прямоток. Садиться на «Нельсона» было несколько сложнее, но в конце концов мы приспособились залетать на рулевых моторах прямо в наш ангар, что дало бритишам повод для ехидства: «Мичман, сходите посмотрите, что там жужжит? – Сэр, это опять русские в форточку залетели». Наша банда не обижалась, напротив: мы с Богданом на спор с командиром авиакрыла «Нельсона» Хаммондом как-то пролетели авианосец по ангарной палубе насквозь. Ставкой был любимый байк Хаммонда, и бедолага так расстроился после проигрыша, что я тем же вечером нарочно залезла в гору на мизере и проиграла ему его антикварный «Triumph» обратно.

Теперь на экране за спиной Филина красовался мой «сорок два-красный», идущий на взлет с двумя ПЛ-22 на пилонах, с ТТУ под пузом и даже с подвесными баками под крыльями - съёмка прошлого декабря, когда мы начали последний цикл испытаний на орбите. Тогда мы летали к МКС-1 и к «Альфе», а под самый Новый год нас направили на перехват астероида, вылетевшего из пояса Кеплера и пролетавшего ну очень близко к Земле. Академики РАН чуть ли не через Президента выбили разрешение использовать нас в исследовательских целях как самых шустрых и мобильных космических летунов, операцию спланировали буквально за неделю, и это был мой самый дальний вылет в жизни. Вместо боевых ракет нам на пилоны повесили планетологические зонды, и задачей Богдана было вмазать по залетному булыжнику кинетическими снарядами, а моей – поймать специальной приблудой, чем-то вроде графеновой сетки в виде клювика стрижа, как можно больше осколков. Работа была, мягко говоря, нестандартная и крайне изматывающая, но академики радовались нашей добыче как детишки - подаркам Деда Мороза, и подгон от них был царский - новогодние каникулы на Гавайях. Передышка нам была жизненно необходима, и мы, пользуясь случаем, постарались отдохнуть по полной программе: научились стоять на доске, поймали по марлину и наплавались так, что просолились как воблы, а то, что я обгорела на солнце и потом линяла две недели, сошло за дополнительный бонус.

Вопрос нанесения ответного либо превентивного удара по космическим целям на орбитах ниже трехсот километров успешно решен после принятия на вооружение новых ракет для комплекса С-500 – 43Н8 и 78Н4, - тем временем продолжал вещать Филин. - Комплекс С-1000 космического базирования, как вы знаете, в разработке, первые испытания мы планируем провести через год. Наши друзья из TDF провели первые стрельбы сверхдальнобойного наземного комплекса «Небесный Стрелок» с высотой поражения целей триста пятьдесят километров – баллистическая ракета-носитель запустила восемь гиперзвуковых блоков, которые получили целеуказание от «Карусели» и «Кан Та» и успешно поразили шесть из восьми целей. Не могу не отметить успехи наших новых партнеров. UNIT успешно развивает интересное направление – «летающие авианосцы» проекта «Серенити», на которых отлично размещается С-550, морская версия «Прометея».

А вот что касается более высоких орбит – здесь у нас до последнего времени был провал. Хотя UNIT добился определенных успехов, разработав ударные дроны для Boeing X-37M, две таких машины со своими стаями примут участие в наших учениях. Кроме того, группировка «Кан Та» в прошлом году была дополнена ударными спутниками с электромагнитным вооружением – да-да, те самые рейлганы, которые наши коллеги из Поднебесной впервые показали на МАКСе четыре года назад, теперь они успешно поражают орбитальные цели массой до десяти тонн. Наша ударная спутниковая группировка тоже была существенно усилена – в январе этого года завершено формирование группировок высокоманевренных спутников «Каракурт», где были впервые применены системы РЭБ в сочетании с лазерным и электромагнитным оружием, и «Тарантул» - то же самое, но оснащенные 99Н1, первыми ракетами «орбита-орбита». Но даже «Тарантулы» не могут эффективно поражать активно маневрирующие цели массой более двадцати тонн. Проект «ПК ОАП» - перспективный комплекс орбитального и атмосферного перехвата - был призван закрыть эту прореху в нашей обороне, и сейчас я имею честь доложить вам о том, что его приемочные испытания успешно завершены.

Как вы знаете, - Филин глотнул воды из бутылки, поданной адъютантом, и прокашлялся, - ПК ОАП – это не просто перехватчик, способный подниматься на большие высоты и запускать противоспутниковые ракеты. Такую задачу успешно решает МиГ-41, который стоит на вооружении уже больше десяти лет. ПК ОАП решает намного более сложные задачи. Первый компонент комплекса – универсальный истребитель разработки КБ Сухого с рабочим индексом Т-77. Это машина, способная вести дуэльный бой и перехватывать активно маневрирующие цели практически любого размера на всех высотах. Сами знаете, большому кораблю – большая торпеда, так сказать, поэтому вторая часть комплекса – управляемая ракета дальнего радиуса ПЛ-22 со специальной боевой частью. Кроме нее, Т-77 оснащен оружием среднего и ближнего радиуса – это управляемые гиперзвуковые ракеты Р-112, электромагнитная пушка калибра 30 миллиметров, дополнительно возможна установка импульсного лазера. Из прочего оборудования Т-77 хотел бы особо выделить инновационную систему «Гарпун-АМ», которая помимо обычных функций РЭБ способна дестабилизировать силовые щиты противника, возможность нести стаю дронов радиоразведки и контейнер для специализированных спутников массой до ста двадцати килограмм. Существенно увеличить время заатмосферного полета мы можем тремя способами: взлет с применением ТТУ, подвесные баки для рабочего тела и старт с летающего авианосца. Отмечу в скобках - именно так, на ТТУ с борта «Адмирала Нельсона», и запланирован выход на орбиту ударного звена Т-77 на этих учениях.

Как же, как же, помню. Все те же весенние маневры на борту «Нельсона». Ох и натерпелся с нами бедный Хаммонд, но ещё больше досталось палубной команде. Они потом щедро делились впечатлениями от количества отложенных ими кирпичей во время старта Т-77 на твердотопливном ускорителе, когда взлетаешь как обычно, но при отрыве от трамплина сразу же уходишь свечкой вверх и активируешь ТТУ. У машины с адским грохотом отрастает огненный хвост, и остаётся только терпеть, пока ускоритель разгоняет тебя как баллистическую ракету - тупо, но очень мощно. До отрыва эту штуку включать нельзя - прожжет палубу нафиг...

Так, понятно: взлетаем с авианосца на ускорителях - значит, нам обеспечивают максимальный запас свободного хода на орбите. Неужели имитация догфайта в космосе? А ПЛ-22 для поражения тяжелых целей нам тогда зачем? Слушаем Филина дальше.

Таким образом, - Филин машет указкой, экран снова показывает вид на Землю из космоса и станцию МКС-1, а до меня доходит, какую задачу нам поставят, - у нас наконец-то есть средство поражения большинства известных нам орбитальных целей. Если вернуться к наиболее вероятному сценарию массированной силовой атаки на Землю, то аналитики предполагают выход на околоземную орбиту небольшого числа тяжелых кораблей - носителей средств подавления ПКО и транспортников. Поэтому оптимальным отражением атаки, по нашему мнению, будет перехват этих кораблей в момент их выхода на ударную орбиту и немедленное нанесение по ним удара после того, как их враждебные намерения будут подтверждены. Такую ситуацию мы и будем отрабатывать. МКС-1 выполнит роль условного противника. Для этого она была дооснащена боевым модулем «Кайман» – носителем ракет «космос-поверхность», средств РЭБ и ракетно-пушечной ПКО в орбитальном исполнении, а именно, комплексами «Витебск-8К» и «Панцирь-СМК». Таким образом, в ходе учений мы дополнительно отработаем применение орбитальных систем вооружения, которые впоследствии будут использованы для построения боевых высокоманевренных космических платформ. Боевой модуль был доставлен к МКС и смонтирован нашими усилиями, UNIT с помощью SpaceX также доставила и разместила в боевом модуле свои системы. Для оперативной коррекции орбиты ТКС «Space Dragon» остался пристыкованным к станции, управление МКС-1 передано на КП НАСА в Хьюстоне – это сделано для обеспечения внезапности, чтобы задействованные в учениях силы не имели информации о параметрах ее новой орбиты. После этого КП в Хьюстоне, выполняющий функции управления условным противником, отдает команду станции на пуск ракет «космос-поверхность». Задачей группировки мониторинга будет обнаружить МКС-1 на новой орбите, отследить пуск ракет, обеспечить сопровождение целей и дать целеуказание. Наземные, воздушные и орбитальные средства ПКО выполнят отражение ракетной атаки.  Задача по перехвату корабля-носителя, то есть станции возлагается на звено Т-77, для чего оба звена серийных машин, успешно завершившие испытания, переподчиняются ОКУ. Поддержку Т-77 окажут ударные дроны UNIT с двух «Боингов» и объединенная ударная спутниковая группировка, а также два звена перехватчиков МиГ-41 с противоспутниковыми ракетами ПЛ-19 со спецчастью.

Ясно-понятно, так я и думала. Выйти на орбиту – найти станцию – преодолеть ее ПКО – отстреляться – совершить посадку. При этом, насколько я понимаю, хьюстонский КП с нами будет играть во всякие веселые игры – давить нас РЭБом, обстреливать всем, что у него есть, менять орбиту, ставить помехи и так далее, и тому подобное. Что ж, расклад более-менее известен, после гонки за астероидом нас с Богданом сложно чем-нибудь удивить, но они точно постараются это сделать, а нам надо будет, не отходя от кассы, придумать, как этому противодействовать. Уж не для этого ли прибыл к нам главный по тарелочкам - генерал-майор Кузнецов? Может, он спец не только по внеземной технике, но и по стратегии и тактике пришельцев?

Филин начинает излагать вводные для каждого задействованного в учениях подразделения, попутно сообщив очередную новость: юнитовцы прилетают сегодня в 17-00. С чего бы это им опаздывать – или они уже и так все знают? Может быть, филиновские лекции поднадоели всем, а мне в особенности. Можно и отвлечься, тем более, что самое нужное у меня уже есть: вводные для моего звена и все сопутствующие материалы уже свалились мне в тактический планшет, а ключи для доступа в «боевой интранет» ОКУ и коды для запуска спецбоеголовок секретчики загрузят мне, когда выйдут соответствующие приказы, не раньше. Сижу, делаю пометки в планшете, а мысли почему-то вновь возвращаются к Кузнецову.

Загадочная личность: специалист по пришельцам, пилот от бога, экстрасенс, плюс просто феноменальная физическая подготовка – вылетел вместе со мной без противоперегрузочной брони, в обычной летной экипировке, даже пилотажки не надел, так и полетел в кедах, но я, в полном экипе и хорошо тренированная, после его пилотажа из кабины вывалилась как дрова, а он в простом комбезе и разгрузке был как огурчик, даже дыхание не сбито. Физуха у него очень странная, подходящая больше не пилоту, а бойцу ССО: высокий, длинноногий, сухой и жилистый - но не астеник, спирометрия шикарная (врачиха наша все удивлялась), наверняка очень вынослив, а в движении у него обнаруживаются невероятно сильные, отлично проработанные мышцы. Обычно делающие упор на силу ребята проигрывают в скорости, что и доказано Женьком, а тут ровно наоборот - и нереальный темп, и невозможная резкость! Интересно, какая у него схема силовых тренировок? К тому же - потрясающий тайминг, я не понимаю, как такое вообще возможно в реальной сшибке, а не в китайской боевой хореографии. А как он запрыгнул на мой бокэн и удержал равновесие? Масутацу Ояма, было дело, переплыл пруд, стоя на доске, но устоять на клинке противника – это совсем, совсем другой уровень. Раньше бы я сказала – киношные трюки, но сегодня я это увидела своими глазами.

Вообще, стиль, который он показал сегодня утром – это было… нечто. Ничего подобного я не видела ни у бедолаги Женька, ни у моего прежнего сэнсея в Иркутске, ни даже у японских сиханов на семинарах. Как будто я всю жизнь имела дело с маленькими сосенками не выше третьего этажа, но вдруг увидела тысячелетнее дерево в три обхвата, кроной достающее до туч, и обнаружила, что это оно дало жизнь той мелкой поросли. Так и здесь: такое же восхищение от знакомства с великим оригиналом.

Я потерла помятое правое запястье. Надо признать, в поединке с Доктором я была беспомощна как котенок, доведи он сихо-нагэ до конца, и вывих плеча мне был бы обеспечен. Он как Т-77 – легкий, стремительный, изящный и смертоносный, я по сравнению с ним не более, чем МиГ-21. Страшно даже представить, каково придется его противнику в реальной сшибке – с его-то таймингом и умением читать противника. Вдруг мне представилось, как роскошно он бы вывалял по сосновым шишкам того же Женька или важного хачи-дана Токугаву-сана, которые тяжелее него раза в два, если не в два с половиной при том же росте, и я проглотила смешок. Да, у меня крутой сэнсей. Очень крутой. Вытащил меня за шкирку за пределы возможного – что в пилотаже, что в айкидо, что в восприятии мира… Хорошо бы перейти в ОКУ под его руководство – летать на перехваты пришельцев, а потом разбираться с их кораблями, изучать их управление, поднимать их в воздух, а там – чем черт не шутит – может, и к звездам отправиться, если получится разобраться с их навигацией. А Кузнецов разберется, он может – я чувствую, этому небожителю очень многое по силам. Как он там сказал – вопрос воображения? Предел его возможностей я пока вообразить не могу.

Совещание заканчивается, публика тянется на выход, я пока тихо сижу в своем углу – жду, когда народ перестанет толпиться у дверей, и в этот момент мне на планшет падают два сообщения. Одно – служебное, о переподчинении моего звена ОКУ, а это значит, что можно идти к секретчикам за ключами. Второе – личное, от Кузнецова: «я в особом архиве, блок 27, срочно зайди ко мне».

Срочно так срочно, секретчики от меня никуда не денутся, точнее – я от них. Планшет в чехол, чехол на бок, ввинчиваюсь в толпу у дверей, выскакиваю из штаба и рысью направляюсь в закрытую зону полигона – вотчину ОКУ, где расположен так называемый особый архив – хранилище секретных документов, и болтали, что далеко не только документов. Автоматика пропускает меня через калитку в высоченном бетонном заборе без проблем, значит, Кузнецов отдал на этот счет отдельное распоряжение.  Здание архива снаружи выглядит как двухэтажная бетонная коробка, обшитая композитными панелями под дерево, с бронзовой тонировкой оконных стекол и зеленой асимметричной крышей, но, как и все подобные строения, растет не вверх, а вниз, и я понятия не имею, на какой уровень меня отправляет прапорщик-лифтёр после того, как я прохожу шлюз на входе в здание с генетической аутентификацией по пластинке. Внизу меня ждет еще один шлюз и еще одна генетическая проверка, сержант на посту за бронированным стеклом козыряет, нажимает кнопку, открывается массивная сейфовая дверь, и я вхожу в ярко освещенное обширное помещение со сводчатым потолком. Это напоминает не то библиотеку, не то склад - зал рассечен прозрачными перегородками на множество отсеков, заставленных стеллажами. Ноги почему-то как ватные, сразу же пересыхает в горле и накатывает мандраж – никому, кроме высоких чинов ОКУ, сюда входа нет, а я всего лишь командир временно переподчиненного звена… Что я, букашка, здесь делаю, зачем понадобилась?

Блок 27 – как его искать? Видимо, блоками здесь называют стеклянные отсеки, на которые разделено помещение, и на дверях каждого из них я вижу номера, выгравированные на стекле. 12, 17, 22… ага, вот и 27. Я подхожу к блоку 27, и здесь тоже автоматика доступа – двери открываются, разъезжаясь в стороны с еле слышным шипением, как на модных электричках, пропускают меня внутрь и почти бесшумно закрываются за моей спиной.

Этот блок – не хранилище, а рабочее место: одна стена полностью занята сенсорным экраном, компьютерный стол с двумя мониторами завален разномастными старыми папками, на огромном приставном столе – ворох карт разного масштаба. При моем появлении Кузнецов выныривает из-за мониторов, привстает, потягивается и, не успеваю я ему козырнуть, машет мне рукой:

Вольно, хорош! Со мной все это лишнее, поняла? Подойди сюда, посмотри. Любопытная картина вырисовывается.

Я подхожу к рабочему столу и заглядываю в мониторы из-за плеча Доктора. На левом мониторе открыта табличка из шести колонок, почти полностью раскрашенная бледно-зеленым, только некоторые ячейки выделены желтым. Кузнецов поправляет на указательном пальце левой руки манипулятор-«наперсток» и начинает рассказывать:


Смотри, в эту табличку я свел сырые данные по обнаружению внеземных объектов системами программного обзора околоземного пространства: «Маяк», «Карусель», «Кан Та», «Diamond Halo» и старенькой NORAD и сверил их с материалами СС/ОП - видишь, какая куча бумажек! В итоге - практически полное совпадение по фактам обнаружения внеземных объектов. Вот, например, 20 сентября прошлого года – «Маяк» заметил комету, «Карусель» повела ее, тут же подключилась «Кан Та». Одновременно с «Маяком» комету засекли станции раннего обнаружения «Diamond Halo». NORAD засек комету последним, но старичку простительно. Материалов СС/ОП по этому случаю нет - значит, на самом деле комета, нас она не интересует. Желтые ячейки – то, что не сходится, но их совсем мало – можно списать на разную скважность опроса и различие в алгоритмах. А теперь давай посмотрим на ваш позавчерашний перехват. Все системы обнаружили два объекта, один оттормозился над восточным полушарием Земли, другой над Западным. Обе системы повели чужаков «на проходе», когда курс чужаков был установлен, информация поступила на войсковые КП, а там надо решать,  задействовать ли ПКО. Позавчера ОКУ задействовало вас.

Ну да, - я киваю. – Стой, погоди! Ты сказал – два объекта? Два блюдца? Но нас навели только на одно… А где второе?

Второе… - Кузнецов ерошит волосы на макушке и морщится. - Второе блюдце село во Флориде, место посадки все системы отследили – район острова Меррит на Банановой реке. Беспрепятственно сел там, где хотел, как я понимаю. А теперь смотри, сейчас начнутся чудеса.

Он открывает другую табличку – в ней многие ячейки выделены фиолетовым, быстрыми движениями «наперстков» на обеих руках выделяет несколько областей таблицы и продолжает:


Вот эта таблица - два в одном. Слева – обработанные данные, которые станции программного обзора передают на войсковые КП в автоматизированном режиме. Справа – данные, которые уходят с войсковых КП на территориальные. Видишь? Вот ваше блюдечко – оно есть и тут, и там. А вот флоридское - слева оно есть, справа его нет. То есть информация о том, что эта цель подлежит идентификации и возможному перехвату, на войсковой КП UNIT восточного побережья Штатов попала, но на территориальные КП Флориды и Техаса оттуда не ушла. Странно, правда?

Странно, - я наклоняюсь ниже к монитору и опираюсь локтем на стол. – Но, если это единичный случай, тогда это может быть ошибка. Хотя… все же автоматизировано.

Вот именно, - Доктор поворачивается к правому монитору, где развернута карта мира. – Я стал проверять, единичный ли это случай, и вот что выяснилось. Помнишь алтайского пришельца - твой первый перехват? Так вот, он тоже был не один. Я отметил на карте, где они еще приземлялись. Один и тот же тип корабля, если не один и тот же, прилетал шесть лет подряд. Алтайский визит был последний. Хотя, если уж совсем точно, все началось еще в прошлом веке.

Что началось? – переспрашиваю я. – Подготовка к вторжению?

На тот момент - нет, - отвечает Кузнецов, играя «наперстком» на правой руке. - В 1989 году у побережья Калифорнии разбился корабль этой цивилизации - ххазр. Как раз такое небольшое блюдце, которое вы перехватили. Его подняли из воды, и обнаружилось, что два члена экипажа выжили. Американское отделение UNIT помогло им подлечиться, подать сигнал SOS своим и обустроиться на Земле в ожидании спасательной экспедиции. Это были очень высокопоставленные чины правительства ххазр, один – так даже из… э-э… скажем так, королевского клана, они вполне могли рассчитывать на то, что за ними пришлют другой корабль. Так и вышло, им удалось наладить связь, и в 2009 году за ними прилетела спасательная миссия. Руководство американского отделения UNIT проводило их, помахало им вслед ручкой, выпило за дальнейшее развитие добрососедских отношений – а потом отдало команду полностью изъять эту историю из всех архивов UNIT.

Ого! – я вздрагиваю, не то от нехорошего предчувствия, не то от того, что здесь на черт знает каком уровне под землей мягко говоря нежарко, а я в тропической форме из-за жары на улице. – А как ты узнал? И откуда у тебя сырые данные?

Наверху тридцать два градуса, здесь восемнадцать - неудивительно, что ты мерзнешь. Отогревайся, - Кузнецов вскакивает, стаскивает с себя китель и накидывает мне на плечи. – Бери стул, садись. Как я узнал про визит ххазр? О, это отдельная история. Видишь ли, базы данных UNIT размещены в централизованном хранилище, которое постоянно зеркалится на территориальные отделения. А территориальные отделения делают резервное копирование на свой вкус. И представляешь, как интересно получилось: сначала вся история с ххазр была скопирована в британское зеркало, а оттуда попала в резервные копии в датацентрах Эдинбурга и Манчестера. А потом совершенно случайно манчестерский центр как раз в тот момент, когда прошла команда на удаление данных, вышел в оффлайн на техобслуживание. Ну, ты поняла, в лучших британских традициях «нечаянно нарочно».

Интересно получилось, - я придвигаю к рабочему столу второй стул, усаживаюсь и плотнее закутываюсь в китель, несколько недоумевая, почему он не такой теплый внутри, как я ожидала - видимо, Кузнецов сам замерз, сидя в этой холодрыге, но вида не показывает. – Получается, британский UNIT сохранил эти данные.

Ага, - подтверждает Кузнецов. – Начальник их научного отдела – настоящий Плюшкин, когда дело касается информации, особенно такого плана. Все подбирает и аккуратно складывает. А я знаю, где она все это хранит – ну и воспользовался… ОКУ в свое время заинтересовалось этим инцидентом – собрали по нему СС/ОП килограмм на двадцать, - он показывает на папки на столе, - чуть стол не треснул, и еще очень приличный пакет обычной подгрифовой аналитики. А сырые данные я взял ровно оттуда, где они и лежали. Написал скрипты с запросами к базам – и вот они у меня.

Доктор прохаживается по отсеку туда-сюда, а я поглядываю на него с любопытством, заметив, что у него хакерские трехпальцевые «наперстки» на обеих руках – надо же, он не только летун, но и толковый программист, умеющий вытаскивать данные из баз в обход систем защиты и писать сложные аналитические скрипты. Сколько же он со всем этим возился? Плюс работа с бумажными документами, и все в одиночку. Наверняка сидел всю ночь и совсем замерз в этом погребе. А если до того он вместе с Тумэр ковырялся со сбитым блюдечком, а после архива отправился на пробежку – он сегодня вообще спал?


Для меня это нормальный режим, - отвечает он, опять поймав мои мысли. - Доступ к базам не так и сложно получить, когда знаешь про черные ходы и закладки. Так на чем мы остановились? Итак, ххазр отбыли восвояси, и довольно долго от них не было ни слуху, ни духу, пока одиннадцать лет назад не прилетел их первый транспортник – и летал на Землю шесть лет, пока вы его не сбили на Алтае. Информация о его посадках тоже была удалена из баз данных UNIT, но в сырых данных NORAD и «Diamond Halo» она осталась, хоть и не вся - я заполнял пробелы по картам ОКУ. Вот смотри, - он показывает мне на кучу карт, а затем на монитор с картой мира, - это места его посадки. Как думаешь, почему они садились именно тут?

Флорида, Индонезия, Сьерра-Леоне, Эквадор, Гватемала, Кения, Шри-Ланка, Гавайи, - перечисляю я места посадки. – Сплошь глухие места, но на побережье. Им был нужен выход к морю? Но тогда почему Алтай?

То, что вы его там сбили, не значит, что он туда направлялся, - Доктор криво усмехается. – Судя по его траектории, он направлялся куда-то в Бангладеш, но оттормаживался над Сибирью, где вы его и прищучили. Насчет выхода к морю – верно, а что еще?

Безлюдно, - повторяю я. – Очень большие шансы остаться незамеченным, что бы ты ни делал.

Согласен, - кивает Доктор, - а еще – экваториальная зона. Тепло и сыро. Закопай под деревом яйцо – через месяц вылупится цыпленок. Или крокодильчик. Или боевой киборг ххазр.

Так это вторжение?! – я вскакиваю с места. – Но… чего они ждут? Пять лет прошло!

Не знаю, - Кузнецов ослабляет узел галстука и трет шею. – Чего бы они ни ждали, позавчерашний всплеск активности ххазр говорит нам о том, что они дождались. Я, кажется, догадываюсь, что это будет. Пошли, надо переговорить с Филиным.

Я встаю, все еще кутаясь в китель, двери отсека разъезжаются перед нами, и Кузнецов быстрым шагом направляется к лифту, а я поторапливаюсь за ним. Вдруг он останавливается, насмешливо поглядывает на меня и спрашивает:


Как рука?

Нормально, - я снова потираю запястье. – А как твое плечо?

Не беспокоит, я же молчу, - его мимолетная улыбка как искорка. – А ты транслируешь жалобы на состояние своей правой руки как аэродромный маяк дальнего привода.

Он смотрит мне прямо в глаза и вдруг переходит на мысленную речь:

«Когда мы будем разговаривать с Филином, не показывай, что мы можем общаться без слов. Не проговаривай про себя, что хочешь сказать, просто направляй мне, что думаешь, или кидай картинку. Не волнуйся, я пойму. Договорились?»

«Хорошо. Я попробую».

«Никаких тебе «попробую». Бери и делай. Алонси, Шторм!»


Я все-таки не понял! – Филин отодвинул свою чашку с чаем, чуть не расплескав, и принялся сверлить взглядом Доктора, развалившегося на диванчике напротив. – Объясни толком, почему нам нужно пересмотреть план учений?

Когда Доктор вломился к Филину в кабинет и заявил, что надо переговорить с глазу на глаз, тот всполошился так, будто ему принесли как минимум разведсводку о термоядерном ударе по Москве в ближайший вторник. Рванул из штаба на стоянку, запихнул нас даже не в свою служебку, а в старенького «Тигра», на котором механики ездят по своим делам и в самоволки, привез нас в бурятскую кафешку на трассе (мы там частенько бываем, у них пельмешки – ум отъешь!), потребовал отдельную кабинку и зло шикал на нас, пока наш стол не заставили тарелками и не оставили нас в покое.  Когда за официанткой закрылась дверь, Кузнецов покрутил в воздухе своей свиристелкой (там у него детектор прослушки, что ли - помимо прочего?), положил ее на стол, подцепил пельмешку из тарелки и заявил:

Нам нужно обсудить наш план действий. То, что происходит, мне совсем не нравится.

Он развернуто, с перерывами на пельмешку-другую, выложил то, чем только что поделился со мной в архиве, и теперь, откинувшись на спинку дивана, слушал тираду Филина. Дал ему выговориться и продолжил:


Напряги разведку и ССО. В ближайшее время кто-то должен отправиться к местам посадки транспортника. Следите за эфиром, за малой авиацией, за каждой плавающей посудиной, ищите кладки – как их деактивировать, знаете по алтайским событиям. У этих ребят месяц на подготовку. Их подпирают сроки: если через месяц не будет результата, то им самим придется туго.

Сделаем, - Филин кивнул, сжевал стебелек черемши и задумался. – А ты сам не думал о том, чтобы вылететь во Флориду?

Угу, - подтвердил Кузнецов. – Думал и понял, что мне там делать нечего. Все карты мне не раскроют, скорее напротив, будут мешать - скрытно ли, явно ли. Мне лучше быть там, где я могу влиять на ситуацию максимально эффективно и где не справится никто, кроме меня.

Тут ты прав, - Филин угрюмо уставился в свою тарелку. – Если ожидается провокация, нам позарез нужен тот, кто сумеет ее распознать и правильно противодействовать. Значит, говоришь, у них предельный режим – сейчас или никогда?

Кузнецов подцепил из большой плошки с соленьями маринованный острый перец и откусил от него половину, как будто это был малосольный огурец. Я ожидала, что он сейчас начнет хвататься за кувшин с морсом, но не тут-то было: сжевал вместе с семечками и даже не поморщился.

Сейчас или никогда, - повторил он за Филиным и сгрыз вторую половину перца. – Что самое неприятное, до сих пор не ясно, как именно они подставят Землю. Мы с Тумэр перетряхнули все бренные останки сбитого кораблика – результатов нет. Точнее, есть… но не те, которые меня бы заинтересовали.

«Дракон!» - вдруг вспомнила я. – «Грузовик, который пристыкован к МКС-1. Двигателей новых модулей МКС-1 вполне достаточно, чтобы очень даже резво маневрировать на орбите, значит, корабль нужен для чего-то другого. Какой был у него груз?»

Доктор покосился на меня и чуть заметно кивнул.

«Последний старт «Фалькона» до передачи активов развалившейся SpaceX в ведение NASA. Последний «Дракон», который отправляла сама SpaceX. Ты быстро сообразила».

«На совещании сказали, что это груз UNIT, и последний рейс «Дракона» - их заказ. Кто-то хочет подставить UNIT?»

«Или это пятая колонна в самом UNIT. А значит, мы никому не можем доверять и должны надеяться только на себя».

Тем временем Филин, мучительно переваривавший сказанное, почесал лысину и выдал:

Ну ладно. Пускай и правда дело пахнет керосином, тут у нас ты главный. Делать-то что?

Доктор подлил себе чаю (как он пьет такой крепкий, полкружки заварки, еще и без сахара) и взялся за пирожок с вареньем.


Есть одна мысль, - заявил он с набитым ртом. - Мне надо лететь самому. Шторм полетит моим ведомым. Наша задача - разведка и общая координация всех задействованных сил. Мне нужны будут дроны для подсветки целей, средства РЭБ и полный доступ в боевой интранет. Машины неплохие, я думаю, справятся. Второе звено работает по первоначальному плану для первого. О существовании моего звена не должен знать никто: только ты, я, Шторм и самые надежные технари, которых вы сможете нам выделить. Мы сумеем выявить и решить проблему, а второе звено пусть отрабатывает то, что запланировано. Сделаем вид, что наступаем в капкан, а когда охотник придет проверить ловушку, сам в нее попадется.

Понятно, - проворчал Филин и потянулся за своей кружкой. – Засада с живцом и подстраховкой. Все-таки, почему именно в момент учений, когда у нас наивысшая боеготовность?

Доктор проглотил свой пирожок и взялся за второй. Не наелся, что ли?

«Пирожки люблю, - прокомментировал он. – Знала бы ты, как мало мест, где умеют печь пирожки как мне нравится – а эти очень неплохие».

«Вот приглашу тебя в гости – узнаешь, что такое настоящие пирожки из настоящей печки, - ответила я, посылая ему картинку нашей домашней печи еще прадедовой кладки. – Потом придется на сушку садиться».

«Ловлю на слове», - он подмигнул мне, а вслух продолжил:

Тебе не приходит в голову, что они подстраиваются именно под момент, когда мы тут развлекаемся? – он подался вперед, размахивая надкушенным пирожком. – Как раз очень удобно засветить и выбить всю земную ПКО разом, коли задействованы все силы от спутниковой группировки до наземки. Я бы так и сделал. А потом – ам!

Он отправил пирожок в рот и развел руками.

Так! – произнес Филин, который, разумеется, наш разговор пропустил. – Не хочется обделаться, поэтому предлагаю зажесткачить. Васильич, забирай «49-красный», он нулячий, только с испытаний, на нем еще муха не сидела. Саша, «42-красный» твой. Вы немедленно перегоняете ваши машины в Тихоново на резервный аэродром. Там вам никто мешать не будет, глазеть на вас - тоже. Я отправляю туда проверенных технарей вертушкой, на ней вы вернетесь, и в 17.00 встретим юнитовцев – как раз с Кейт поболтаешь. Обратно доберетесь на заправщике. Я ввожу режим повышенной готовности. Вы с Сашкой готовитесь, как считаете нужным. Делайте что хотите, только к трассам не лезьте, ответчики отключить. Горючкой и оборудованием обеспечу. Второе звено готовится по исходному плану для первого звена. Кого дадим в ведомые Богдану?

Я задумалась на секунду, перебирая в уме данные коллег.

Вовчика, - наконец решила я. – Вовчика Котю, Котова то есть. Смекалистый, быстро соображает, и как пилот Богдану ровня.

И тут же, учуяв вопросительную мысль Доктора, запустила в него котиным досье. Ну как запустила – собрала в кучу в своей памяти все, что я знаю о Вовчике, и пригласила Доктора взглянуть. Он удивленно приподнял бровь, кивнул, и я ощутила его в своем сознании, примерно так же ощущается присутствие рядом другого человека, даже если его не видно. Затем я уловила его невербальное согласие, правда, с изрядным оттенком удивления.


Котя так Котя, - сказал он вслух. – В эфире это будет звучать весело.

Лады, - Филин шлепнул ладонью по столу. – Нехай будет Котя. Так, дальше. Как мне обставить приказ, что в случае неслучая все наши силы переходят в твое оперативное подчинение?

Элементарно, - Доктор допил свой чай и аккуратно поставил чашку на стол. – Просто всех оповестить: по такой-то команде с КП или по отсутствию связи с КП все переходят на план Б, а план Б предварительно загрузить всем с расшифровкой под условием. Да ты эту процедуру знаешь. Но при этом обязательно доведи до всех, что без команды ни в коем случае – еще раз говорю! – ни в коем случае не лупить по станции.

Простите, что встреваю, - выдала я, вдруг вспомнив очень важную вещь. – Но, если мы засекретились ото всех, это значит, что на борт «Нельсона» нам нельзя. А как мы тогда взлетим? Если мы повесим ПТБ для рабочего тела, наш боезапас будет ограничен. А штатный ТТУ без маршевых моторов нас на нужную орбиту не выведет, но хороший запас свободного хода нам тоже нужен позарез. Может, нам имеет смысл перебазироваться в Находку?

Ты про летающие авианосцы ТОФ думаешь? – поинтересовался Филин, с любопытством поглядывая на меня, и полез в тактический планшет. – Давай посмотрим. Та-ак… «Варяги» на боевом дежурстве, они далеко, а вот «Аврора» завершает техобслуживание в Хабаровске – в принципе подходит. Но на «Авроре» нет трамплина, только катапульты, а в них Т-77 не влезет, они под легкие истребители. Она же в основном заточена под ракеты.

Значит, у нас есть ракетоносец с криогеникой на стартовых столах и с потолком в пятнадцать километров? - переспросил Кузнецов, ковыряясь в своем планшете. – Отлично! Филин, напомни-ка – у «Авроры» ведь не шахты, а открытые стартовые стрелы? И на них вешали даже «Ангару», а?

Две «Ангары-А3В», если точнее, - отозвался Филин. – С многоразовыми разгонниками. Мы так «Тарантулов» запускали – они, собаки, тяжелые. А две «А3» потому, что у нее взлетная масса пятьсот тонн, а у «А5» все восемьсот – та еще задачка балансировать полет при загрузке с таким перекосом. Проще взять две «А3», чем одну «А5».

Хорошо, а готовые «А3В» в той конфигурации еще остались? – поинтересовался Доктор. – Должны были быть резервные.

Сейчас узнаю, - Филин проворно набрал сообщение на планшете. – Так, ждем… Ай молодцы, быстро ответили. Есть такие – аж четыре штуки, зарезервированы под августовские запуски. Как раз для чего «Аврору» и готовят.

Вот тебе и решение, - Кузнецов откинулся на спинку дивана, глянул на меня и довольно улыбнулся. – Вешаем наши «семьдесят седьмые» как полезную нагрузку на «А3В» и стартуем с «Авроры» - мольто бене! Всего доработок – исправить под наши цели циклограмму для разгонного блока третьей ступени, но ракетчики с этим справятся. А, Филин?

Они-то справятся, - буркнул тот в ответ. – Но все равно авантюрист ты, Васильич. Смотри, во-первых, таким макаром ты срезаешь себе время подготовки на десять дней. Во-вторых, «А3В» – все-таки грузовой носитель. Выдержите? Ты-то да, а она?

Он ткнул пальцем в мою сторону и уставился на меня, как пилот легкой вертушки на свадебный торт, который предстоит везти за триста километров по плохой погоде. Он что, не видел, как я крутила хвостом на перегрузках, от которых у простых смертных кровь будет хлестать изо всех дырок, какие есть в организме?


Вообще-то я не космический турист, - выдала я и нахмурилась, – а все ж таки испытатель, я на знакопеременных перегрузках живу. В скафандре с компенсационной броней, да при вертикальном старте – выдержу без проблем.

Выдержит, - подтвердил Доктор и подмигнул мне, видимо, учуяв, что я вскипела. – За Шторм я спокоен. Но операторов мы брать не будем – они точно не выдержат взлет на «А3В». С вооружением мы сами справимся. Так что летим в одноместной конфигурации, заодно сэкономим килограмм по сто взлетного веса. Сам знаешь, каждый грамм на счету. А минус десять дней меня не пугают совершенно. Отработаем в Тихоново все, что нужно – и вылетим грузиться на «Аврору».К вопросу о секретности: затребуешь пуск двух «А3В» с «Авроры» в рамках отработки боевого применения ПК ОАП. Придумаешь что-нибудь убедительное?

А то ж, чай, не первый раз замужем, - Филин снова покосился на меня, перевел взгляд на Доктора и снова уставился на меня – сравнивал нас, что ли? – Значит, на том и порешили. Еще что-нибудь - а, Васильич?

«Средства объективного контроля», - вдруг вспомнила я, и Кузнецов тут же подхватилвслух:


Ага. Чуть ли не самое главное. Делай что хочешь: запускай дроны, переставляй спутники, подключай астрономов. Но нам будет нужна полная запись всего, что происходит в ближнем космосе. При разборе полетов Протоколом Теней это будет жизненно необходимо. Понял?

Да понял, понял, - буркнул Филин. – Объективный контроль, будь он неладен. Хотя в Ливии без него была бы полная задница, честно говоря.

При слове «Ливия» я поморщилась, и, разумеется, Доктор это заметил:

«Что там было в Ливии? Покажешь?»

«Не люблю про это вспоминать, но скрывать мне нечего, - мой ответ получился горьким и грубым. - Хочешь - смотри».

Он смотрит, и я невольно снова там, веду мой незабвенный «34-синий» на сверхзвуке над штормовым морем. Снова у меня перед глазами дополненная реальность шлема, руки сами ложатся на воображаемые ручки управления, и ОЛС ведет мне цели - эсминец класса «Арли Берк» и субмарину класса «Огайо». Мой приговор вынесен и должен быть приведен в исполнение, удары «Кинжалов» разрывают корабли пополам, и термобарические НАРы довершают уничтожение. Меня вызывают с корабля сопровождения, орут что-то в панике, просят пощады – а что я им могу ответить?! Как мне объяснить, что, если они вот так легко бросают в топку провокации и войны чужие жизни, у них нет права на мое милосердие?

No more missiles, got it? – отвечаю, проходя над ними на бреющем полете, и холодная ярость застревает в горле плотным комком. – No more!

Этот день выжжен в моей памяти на всю оставшуюся жизнь. Утром - вылет на свободную охоту, внезапная команда на перехват «томагавков», когда на Богдана навалилась пара F-22, и мне пришлось выбирать – сбить ракету или прикрыть ведомого. Выбор был очевиден – ну не могла я, не могла, не имела права отдать его «хищникам» на съедение, тем более – без боезапаса! Я свалила обоих, и в результате обменяла двадцать жизней на жизнь Богдана, который так увлекся гонкой за «топорами», что высадил боекомплект и совсем не смотрел по сторонам.

А потом из подброшенных мне ГРУ разведсводок я узнала, что провокация куда масштабнее, на кону мир на Земле – и поняла, что я должна вернуть долг и остановить поджигателей. Больше никаких ракет, никаких провокаций, никаких смертей мирняка. За это стоит убивать, умирать и идти под трибунал. Но это только мой выбор, моя ответственность и моя карма.

И я разыграла психопатку. Вломилась к технарям, размахивая табельным «Витязем», велела заправить по максимуму мой «34-синий», обновить боекомплект, подвесить противокорабельные «Кинжалы» и НАРы под завязку. Место осталось только для двух малюток «воздух-воздух» Р-98 на внутренних подвесах, но на моей стороне была погода. Над Средиземным морем набирал силу ураган.

…с тех пор я – Шторм. Сначала так аттестовал меня обалдевший диспетчер, когда я вывалилась из грозового фронта прямо над ВПП и затребовала посадку. Прозвище прицепилось, стало позывным, а затем – именем, под которым я прославилась, вовсе этого не желая. Красный Шторм, летящая на двух Махах сверхманевренная смерть, палач USS McCain – для западной прессы. Королева бурь, командир суперзвена, воплощение неотвратимого возмездия врагам - для наших истребителей. Солдат, не сумевший защитить тех, кого должен был спасти – для своей совести. Казнь провокаторов спасла тысячи жизней, но тех деток в госпитале не воскресит - и все равно, верни меня какая-нибудь неведомая сила в то утро свободной охоты, я бы сделала то же самое. Своих не бросаем. Наименьший ущерб. Никогда первым, но десятикратно в ответ. И не так уж важно, что мы всей бандой первый раз надрались в хлам, когда наше звено отправили под домашний арест, приказав спрятаться в бытовке и, упаси Аллах, не отсвечивать… Наивный Серый, думал вылечить мою совесть водкой, но только хуже сделал. Ох, Доктор… теперь ты знаешь, с кем связался.

Возвращаюсь в реальность, но все еще чувствую присутствие Доктора, соприкосновение наших сознаний, и вдруг - ответный импульс: удивление, сочувствие, ощущение теплой руки на плече.

«Проклятье! Я тоже… Шторм, прости меня. Прости. Но мне нужно было знать. Если тебе от этого легче – тогда ты была права».


Ливия? – спросил он вслух. – Что там случилось? Шторм устроила заварушку?

Наоборот, - Филин вздохнул, - остановила третью мировую. Потопила эсминец, который отстрелялся крылатыми ракетами по гражданским объектам, и НАТО не рискнула продолжать то, что они затеяли. Тихо свернулись и ушли. Сашка молодчина: в одиночку провернула операцию по принуждению к миру. Герой России, что тут скажешь.

Ну-ну, - я не удержалась. – Сначала чуть не арестовали только. За самоволку. А потом сообразили и подали мой налет как блистательную спецоперацию возмездия. Пришлось награждать, куда деваться.

Как и всегда, - Доктор невесело усмехнулся. – Сначала чокнутый, потом преступник, потом герой – если победил. Сейчас расклад тот же. Нам надо побеждать.

Он поднялся с дивана и потянулся.

Время, - он коротко глянул на меня. – Филин, отправляй вертушку. Нам пора вылетать.


Юнитовцы прилетели на двух грузовых «боингах-747» в сопровождении аж пяти Су-57 летунов из ЗВО. Опоздали на три с половиной часа: мы с Доктором успели перегнать наших «семьдесят седьмых» в Тихоново (меньше ста километров от главной базы, а места совсем дикие), присмотреть там себе бытовки поуютнее, порешать вопросы с комендантом, вернуться назад на вертушке, погрузить наше барахло в Ил-заправщик (при этом Доктор позаимствовал у механиков тележку и нагрузил ее в три этажа неведомыми мне железными кофрами с генеральский письменный стол размером) – и все равно прождали их битый час. Зато попили чайку из термоса, сидя на вышке у ВПП. Но мы не бездельничали: Доктор взялся тренировать мои телепатические способности, почему-то решив, что это очень важно в данный момент.

Работать со словами и образами ты научилась, это неплохо, - заметил он, наливая нам чаю в одноразовые стаканчики. – Давать ограниченный доступ в свою память тоже научилась, это хорошо. Думаю, еще пара-тройка трюков тебе будет под силу. Сумеешь их освоить – будет замечательно.

Он рассуждал о телепатических фишечках, которые вообще-то считаются ненаучной фантастикой, как будто это были совершенно обычные вещи вроде дифуров, фигур пилотажа или приемов айкидо, и я не удержалась:


Представляешь, еще вчера утром я не только этого не умела, но и не знала, что это возможно.

Неплохо для начала, да? - Доктор улыбнулся мне с видом сэнсея, наблюдающего за первым удачным никё белопоясного ученика. – Все верно. Ты обнаружила, что у тебя, оказывается, есть ноги и что ими можно ходить и бегать. Но еще ими можно прыгать, вышибать двери и черт знает что еще. Учись - узнаешь. Я тоже не знаю, чему ты сможешь научиться.

А тебя кто учил? – поинтересовалась я.

Бабушка… - он отмахнулся от меня. - Ладно, неважно. Для начала научись не фонить своими мыслями как всенаправленная антенна.

Это как? – я, мягко говоря, впала в осадок. – Я просто…

Просто думаешь и все, да? – он подмигнул мне. – Давай покажу. Сядь в сейзца. Начинай медитировать. Не теряй концентрацию несмотря ни на что.

Я уселась на пятки, Доктор опустился на колени напротив меня, его тонкие сильные пальцы легли на мои виски. По его команде я закрыла глаза, ощутила его появление в своем сознании, и вдруг реальность вокруг меня исчезла.

Мы оказались внутри огромного клубка, свитого из чего-то вроде толстых мохеровых ниток, светящихся всеми цветами радуги. Вот только эти нити находились в непрерывном движении, сплетались, скрещивались, разделялись – у меня аж голова закружилась.

Не расслабляйся! – одернул меня Доктор. – Смотри внимательно. Знаешь, что ты сейчас видишь?

Я покачала головой.


Даже представить не могу.

Это твоя сфера сознания, а эти нити – потоки мыслительных процессов. Мы сейчас в режиме, так сказать, супервизора, твоего «сверх-я», понимаешь? Видишь, какое месиво?

Вижу…

Свечение такое размытое видишь? Вот это фон и есть. Наведи порядок – фон уменьшится. Настрой свой супервизор – и фон пропадет. Смотри!

Он взял меня за руку и подвел мою ладонь к стенке клубка.

Отсортировать!

Нити пришли в движение, собираясь в полосы по цветам.


Смотри, что получилось, - Доктор вел моей рукой по нитям, и они отзывались легкой вибрацией в пальцах. – Вот, например, соматика: ногу отсидела, жарко, обедать пора, вот это все, чувствуешь? Вниз их, пусть в фоне сидят. Теперь что? Ага, краткосрочное планирование. Оно сейчас важно?

Нет, просто любопытно, что там UNIT…

Решай, что насколько тебе важно, и передвигай. Уровень глаз – самое важное здесь и сейчас. Выше – область планирования. Ниже – все, что неважно или мешает. Рукой таскать необязательно. Наводись взглядом, это как система прицеливания в шлеме. Поняла?

Ага, вот оно как работает! Целюсь, распутываю, разбираю – теперь мы не в клубке, а в довольно-таки ровной сфере, сотканной из плавно скользящих цветных полос.


Хорошо, - говорит Доктор. – Теперь загляни за сферу. Там пусто?

Э-э… - пытаюсь нацелить взгляд между линиями. – Вроде да.

Он кивает.

Я так и думал. Теперь представь себе, что там экран. Из чего он сделан? Что тебе подходит? Металл? Стекло? Огонь?

Я присмотрелась: да! Точно! Вот оно!


Текущая вода, - говорю. – Снаружи шарик из воды. Она течет по спирали сверху вниз и обратно.

Ого! – Доктор смотрит на меня с любопытством и даже… уважением, что ли? – Отлично! Теперь выдели любой поток и выведи его за экран. Сделай петлю и вытащи ее наружу.

Так… сейчас… - хватаю нитку мыслей про наши планы насчет учений, нить вырывается, дергается, но я не даю ей воли и вытаскиваю петлю за экран, и тут меня пронзает мысль – если Доктор здесь, со мной, как он ее поймает?

«Уже поймал, не сомневайся», - прилетает мне его ответ по петле. – «избирательность не очень, но вполне приемлемо. А теперь лови!»

И нитка стала разбухать на глазах, ускоряя вращение.


Не спи! – Доктор – тот, который рядом со мной – трясет меня за плечо. – Лови поток!

А как?

Наведись на нить, разматывай ее. Давай!

Целюсь, тяну нить на себя. Вижу, в ней куча всего – картинки, какие-то расчеты, карты, чертежи, я путаюсь, все происходит очень быстро, моя бедная голова идет кругом.


Соберись! – он опять тормошит меня, но я чувствую, что не успеваю, нить все толще и светится все ярче, ее свет слепит меня. Доктор снова берет мою ладонь и кладет ее на нить, его рука – сверху, он сжимает пальцы, и нить худеет на глазах. Теперь я чувствую, что могу справиться с потоком внутри нее.

Вот так ты регулируешь скорость потока: толще-тоньше, - говорит он. – Поняла?

Угу, - я киваю. – Я не понимаю, как ты справляешься? Ты руководишь мной здесь и даешь мне задания снаружи. Как ты это делаешь?

Тренировался долго, - бросил он. – Так, не отвлекайся! Ты нормально держишь поток? Тебе комфортно?

Вполне…

Сейчас я прокину тебе свой визуальный канал. Готова? Лови!

И прежде, чем я успела охнуть, в мою сферу ввинтилась новая нить – зеленая и блестящая, как полированный металл. Я навелась на нее, и…

Я снова сижу на вышке, надо мной синее небо, солнце ползет к закату, под вышкой в травке гуляет ветерок, а напротив меня сидит на пятках… Вот черт, это же я. Я смотрю глазами Доктора!

Интересно, почему все выглядит немного не так: я вижу больше деталей вблизи, а вдали четкость выше. Цвета немного другие, поля зрения больше. Идеальное зрение пилота, но это еще не все. Такое впечатление, что картинка обрабатывается в реальном времени, подгоняется под мое восприятие. Странное ощущение, это как дополненная реальность шлема, когда ОЛС работает в режиме обзора. Но такое впечатление, что чего-то не хватает, что-то вырезано, перестроено, что-то не так.

Снова озарение, и я вздрагиваю от мгновенной вспышки паники: Доктор не позволяет мне смотреть его глазами по-настоящему. Он что-то прячет от меня? Он опытный телепат, он умеет пользоваться своими возможностями, он у меня в голове, он может сделать все, что угодно…

Доверяй учителю, напоминаю я себе. Это как на татами: когда сэнсей отправляет тебя в полет, он следит, чтобы ты ничего себе не сломала. Так и здесь, ничего он не прячет - он ограждает меня. Едва справляюсь со вспышкой острого любопытства: я хочу знать, что еще он, всамделишный экстрасенс, видит и воспринимает! Я будто заглядываю в бездну. А бездна...

Бездна, оказывается, смотрит на меня - и какая же я смешная: глазки зажмурены, рот открыт, пальцы стиснули запястья Доктора так, что кровь отлила, а ногти впились в кожу. Бедный, ему, наверное, больно…

Да-да, ты очень крепко держишься за меня. Все в порядке. Не отвлекайся! - от Доктора прилетает новая команда. - Теперь выводи этот поток как бы в окошко – как тогда с цветочком, хорошо? Сделай поле зрения поуже, все получится.

Легко сказать, да трудно сделать… Так, зацепка – поле зрения, пытаюсь направить взгляд за него, и с удивлением оказываюсь в своем шарике рядом с Доктором. Только теперь рядом с нами на конце зеленой нити висит окошко, а в нем – синее небо и моя напряженная физиономия.

Держишь поток? – Доктор широко улыбается, опять этот взгляд довольного сэнсея. – А теперь открой глаза командой в зрительную нить и кинь мне свой поток зрения. Да, вытащи петлю с ним, а я поймаю.

Где-где-где же эта ниточка? Ага, вот, тоже зеленая, цвета юной травки. Команду туда – глазки, открывайтесь, ага, вроде поток пошел. Так, петелька – а ну, не вырывайся! Вылезай! Второй раз проще.


Готово! Поймал?

Поймал-поймал, - снова та же улыбка-искорка, но теперь с оттенком… смущения, кажется? – Ассоциации зачем зацепила? Пффф! Опять неизбирательность, я же тебе говорил!

Я чувствую, что краснею.


Ой. Прости. А что там было-то?

Неважно. Теперь выходи из супервизора, но потоки удерживай. Поняла?

Не-а. Как?

И тогда Доктор – тот, который в моем сознании – берет меня за руку и ведет прямо на нити, сквозь стенку сферы. Вспышка – и хлоп! Я снова на вышке, сижу на пятках, чувствуя пальцы Доктора на висках. Зрение расфокусировано, будто мне закапали атропин. Трясу головой, моргаю, и все приходит в норму. Только на периферийном зрении маячит окошко – зрительный канал Доктора еще открыт. А рядом мерцает полоска цвета молодой травки, и я понимаю, что продолжаю передавать свой поток зрения.


Все, отпусти меня, - Доктор отводит руки от моих висков, и я с трудом разжимаю пальцы. На его запястьях отпечатались красно-белые следы моей хватки. Ой, как же неудобно-то вышло… Я пытаюсь выдавить из себя какое-нибудь извинение, но не получается, а он смеется.

Нашла из-за чего переживать. Как себя чувствуешь?

Да как тебе сказать? Странно…

Я пытаюсь встать, но накатывает головокружение, я теряю равновесие и падаю вперед. Опять прямо на Доктора - своей гудящей головой ему в грудь. И опять оказываюсь в его очень крепких руках.


Оппачки! – он помогает мне сесть рядом с собой, обнимает левой рукой за плечи, чтобы я не качалась как неваляшка, а правой роется в карманах разгрузки, вытаскивает – кто бы мог подумать! – пучок «трюфелей» и протягивает мне.

Для твоего мозга это новый режим работы, при этом очень энергозатратный. Твой организм выжал глюкозу из крови, задействовал гликогеновые депо, но этого оказалось недостаточно, - объясняет он, - вот и результат - функциональная гипогликемия. Ничего страшного, это легко поправимо, инсулин у тебя уже выделился, сахар усвоится быстро. Бери конфетки, сейчас чаю налью.

Раз «трюфель», два «трюфель»… на четвертом полегчало. Допиваю крепкий чай одним глотком.


Спасибо! – язык еще плохо слушается меня, в голове туман, но и окошко, и зеленая полоска пропали из поля зрения. Видимо, Доктор незаметно отключил оба канала. – Я опять расклеилась.

Ага, расклеилась! – за его напускной веселостью чувствуется смущение и… ну вот только не надо меня жалеть, пожалуйста! – Опять расклеилась, потому что я опять увлекся.

Увлекся? Чем?

Поиском пределов, - он тихонько гладит меня по спине и загривку, я роняю враз отяжелевшую голову ему на плечо и опять чувствую себя котенком в его руках. – Это так увлекательно, правда? А теперь закрой глаза и спи.

Легкое касание моего виска, и я не успеваю и рта раскрыть, как проваливаюсь в сон. Сначала мне снится хаос цветных клякс и линий, я лечу сквозь него, плутаю радужными тоннелями, прорываюсь сквозь полупрозрачные завесы, и они рассыпаются ворохами сверкающих искр. Я вырываюсь из тоннеля в открытый космос, мчусь между звезд, огибаю туманности. Вдруг звезды пропадают, и передо мной в непроглядной черноте распахивает пасть исполинская воронка, водоворот огненных облаков, прошиваемых сеткой молний. Я смотрю в нее, не могу отвести взгляда, меня затягивает внутрь, и слепящая молния пробивает меня насквозь. Но вместо того, чтоб сгореть, я проваливаюсь во что-то белое, теплое и уютное. Я опять маленькая девочка, и мама крепко держит меня за руку.

Мама, мама! – я плачу. – Мамочка, что со мной?

Мама наклоняется ко мне, улыбается и гладит меня по голове.

Твоя судьба зовет тебя, дочка. Не отворачивайся от нее. Иди за ней.

И я просыпаюсь. Черт, сколько же я дрыхла? Причем у своего командира на плече!

Ровно двадцать семь минут, - Доктор потряс меня за плечо. – UNIT на подлете, сейчас мы их увидим. Пора вставать!

И то верно: из-за горизонта уже слышен далекий гром снижающихся истребителей сопровождения. Встаем на ноги, смотрим на юго-запад. Вот они, маленькие черные силуэты на фоне заката, два побольше и пять совсем крошечных. Они приближаются, вырастают на глазах: два серых бегемота-боинга «747» в окружении пяти стройняшек «пятьдесят седьмых», ни дать ни взять два мафиози в компании супермоделей.

Выпендрежники из ЗВО проводили джамбо-джеты до самой ВПП, разошлись в воздухе эффектным «тюльпаном» и ушли на второй круг, ожидая, когда бегемоты отползут на свои места на летном поле. Мы не стали дожидаться их посадки, поспешили на поле встречать юнитовцев, и как раз, когда мы присоединились к толпе встречающих, ближний к нам джамбо опустил аппарель.

Делегация к нам прилетела немаленькая, что Палыч, что Филин устали пожимать руки, качать фуражками и изрекать приветствия. Доктор старался держаться в общей толпе и пытался не отсвечивать, но не тут-то было, к нему прицельно подрулила поседевшая блондинка в строгом брючном костюме, и мы втроем отошли в сторонку от остальных.


Доктор! – блондинка улыбнулась ему, при этом покосившись на меня. – Давно не виделись. Как дела?

Как всегда, Кейт, - он коротко пожал ее руку и кивнул. Его английский – как у натурального бритиша, даже имитирует какой-то местечковый акцент, в школе так не учат. – Как долетели?

Отлично! – Кейт окинула его испытывающим взглядом, явно заметив, что он одет в летное. – А ты давно прилетел?

Не очень, - Доктор улыбнулся в ответ. – Рад тебя видеть! Все на посту?

Пока да - рада бы в рай, да грехи не пускают, - она невесело усмехнулась, но тут же прожгла меня недобрым взглядом, в котором тем не менее отчетливо читалось удивление. – Доктор! Ты теперь летаешь с… ней? Странный выбор для тебя, тебе не кажется?

Доктор нахмурился и бросил на Кейт строгий взгляд сверху вниз, как на бестолкового ребенка.


Красный Шторм. Гений операций по принуждению к миру, - в его голосе прорезалась сталь. – Почти как я. Что не так? Что тебе не нравится?

Надвигающийся Шторм подхватывает Красный Шторм. Хм! Сплошное штормовое предупреждение, - Кейт фыркнула. - А меня не предупредили, что надо взять зонтик. Придется разогнать метеорологический отдел.

Не ожидали? - Кузнецов картинно задрал левую бровь. - Извини, но я не виноват в том, что тебя не устраивает ее досье. Со мной летают те, кого выбираю я сам, и я не нуждаюсь в советах.

Досье мисс Унгерн впечатляет, - Кейт поджала губы. - Чтение не для слабонервных. Поэтому я и удивляюсь.

Ты не просто удивляешься, - Доктор прицелился в нее пальцем и хитро прищурился. - Ты ведь не будешь спорить, ты была бы счастлива, если бы у майора Унгерн, - он сделал упор на мое звание, - были бы ваши погоны?

Не буду, - Кейт вздохнула. - Но не слишком ли много совпадений? Сначала прорыв в двигателях, затем в системах управления, а затем я прилетаю на учения и натыкаюсь на тебя в летной экипировке и в компании ведущего испытателя этого прорывного проекта. Что ты делаешь?

То, что считаю нужным, Кейт Летбридж-Стюарт, - отчеканил Кузнецов, и его взгляд стал холодным и жёстким, как вчера вечером, когда он рассуждал о подозрительном поведении американского КП UNIT. - Как часто я был неправ? Как часто ты жалела, что не слушала меня и поступала по-своему? Прошу тебя, хотя бы в этот раз, не ищи проблему там, где ее нет, оглянись, она наверняка где-то рядом с тобой!

Да? - переспросила Кейт. - Это твой совет?

Твой отец понимал меня лучше, - ледяной взгляд Кузнецова снова потеплел. - Кейт, у тебя его чутье на странности. Но ты их не там ищешь. Хочешь совет? Обрати внимание на последние запуски к МКС-1 и на ваш КП восточного побережья Штатов. Очень поможешь и мне, и себе.

«Доктор! - я осторожно потянулась к нему, не зная, как аккуратно спросить. – О чем это вы? Почему пресловутая Кейт Стюарт так тебе выговаривает? Но ты даёшь ей задания...»

Не знаю, как представить, что человек поморщился мысленно, но именно так я ощутила реакцию Кузнецова.

«Долгая история. Пойдем, - бросил он мне, и мне показалось, что Кейт Стюарт таки испортила ему настроение. – На совещание оставаться не будем. Заправщик ждет, и у нас с тобой прорва дел».

Он помахал рукой несколько обалдевшей Кейт, и мы заторопились к заправщику, который дожидался нас на летном поле с открытым люком и уже запускал движки.


Тихоново – это не Ленино, которое, хоть и спрятано за запреткой в таежных дебрях, уже настоящий город. Всего сто километров от полигона, а места уже совсем дикие, но сам аэродром весьма неплох, хоть и маленький. Всего одна ВПП, летное поле и вертолетная площадка, народ расслабился вдали от начальства, но Кузнецов быстро привел всех в тонус, объявив о введении режима повышенной боеготовности со всеми вытекающими последствиями, а наши технари жестко взялись за исполнение его приказов. Когда мы вечером вернулись в Тихоново после встречи с юнитовцами, аэродром вышел из спячки: радиооборудование и системы противоспутниковой маскировки заново отстроены, резервные мощности генераторов расконсервированы, заправочные емкости для рабочего тела моторов Т-77 – специально подготовленной воды – отдраены до зеркального блеска, система заправки промыта, хлам из облюбованных Кузнецовым под наши птички ангаров беспощадно выброшен, инструмент упорядочен, а пол подметен до первозданной чистоты. Серый встретил нас на аэродроме и битых два часа таскал по всему расположению, демонстрируя достигнутые успехи. Наконец он привел нас к выбранному нами уголку бытовочного городка – пяти состыкованным в линейку бело-зеленым домикам, пристроившимся в тени гигантских лиственниц, вручил нам ключ-карты и отчитался:


Вот! Коммуникации подключили, кондеры запустили, внутри все отмыли, подушки с одеялами принесли, компот в холодильнике. Ох и задолбались ребята песок изо всех щелей вытряхивать, но все сделали пиде лайах. Чистота и порядок!

Юрать, - ответила я Серому, припомнив подходящее чувашское словечко. – Откуда песок взялся? Это что, стройбатовские бытовки?

Никак нет, - тот протестующе замотал головой. – Это ж бывшие наши, ливийские – пропесоченные насквозняк. Ханкишиев из АХЧ говорит, когда на Ближнем Востоке нормальные базы отстроили, бытовки из Бенгази сюда привезли. Не пропадать же добру!

Мдэээ, - протянула я, не найдя других слов. Упаси милостивая Каннон, если моя новая бытовка окажется той самой, ливийской, где прошла одна из самых жутких ночей в моей жизни. Я поморщилась, но тут от неприятных мыслей меня отвлек басовитый мяв. Из-за крайней левой бытовки вырулил здоровенный кот с подранным ухом, дикого окраса, мохнатый и круглый как шарик, уставился на нас зелеными глазами и снова недовольно заорал.

Тимофей! – гаркнул на него Серый. – Ты чо опять орешь, твою кошку?! Чо тебе не нравится, наглая твоя рожа?!

Мааау-аау! – ответствовал ему кот, дернул хвостом, прошествовал к двери моей бытовки и принялся затачивать усы об открытую дверь. Кузнецов ухмыльнулся, присел перед ним на корточки и протянул коту руку – знакомиться.

Осторожно! – заорал Серый, начисто забыв о субординации. – Эта тварь – та еще сволочь, я к нему так же знакомиться, а он меня – во! – он показал нам от души располосованное острыми когтями запястье. – Видали, как подрал, скотина безрогая!

А зачем ты его хватал поперек живота? – осведомился Кузнецов, не оборачиваясь. Кот к нему агрессии не проявлял – напротив, подставил круглую мохнатую башку под его ладонь, погладился и плюхнулся кверху пузом. – Я понимаю, ты не знал, что сегодня в обед этот мародер стащил с кухни два пакета котлет, причем один немедленно слопал. В результате у него от обжорства разболелся живот, а тут ты! И что больному коту оставалось делать? Кстати, он просит учесть, что его зовут не Тимофей, а вообще-то Владимир Владимирович.

Он принялся чесать коту пузо, и правда круглое, как барабан, а «скотина безрогая» обхватил передними лапками его руку и замурчал громко, как дизельный генератор. Серый наблюдал за этой сценой, ничего не понимая, и тут до него дошло.


Тащкенералмайор, - выдавил он, и чувашский акцент в его речи стал еще заметней обычного. – Эт-то… А как вы узнали… ну…  про котлеты? Ханкишиев каламан… успел доложить?

Щук! – ответил Кузнецов и выпрямился. – Вал манан нимен те каламан!

Они с Серым переглянулись и о чем-то бойко затарахтели по-чувашски. Из их короткого, но интенсивного диалога я разобрала только три знакомых слова: «хамар’ял», «Шыгырдан» и «Питер» - и догадалась, что предметом обсуждения являлось, не земляки ли они случаем. Оказалось, что нет, и Кузнецов, по всей вероятности, из Питера, но по-чувашски говорил как батыревский, из-за чего только что и получил в глазах Серого плюс двести процентов к авторитету.


Что? – я обалдело уставилась на Доктора, когда они закончили свои переговоры каноническим «юрать», то бишь «хорошо». – Ты откуда чувашский знаешь?

Я и кошачий знаю, - он ухмыльнулся и глянул на кота, который отирался у его ног, выгибаясь и распевая песни. – Только тебя это почему-то не удивило.

Я только сейчас удивилась, - ответила я. – Не знала, что ты и кота построил так, что теперь он тебе о своих шкодах докладывает. Ну ты даешь!

Да, я такой! – Кузнецов горделиво выпрямился, открыл дверь в свою бытовку и зашвырнул спортивную сумку и чехол с бокэнами внутрь. – Кстати, Шторм! Как ты смотришь на то, чтобы часа через полтора заглянуть ко мне попить чаю? В качестве, так сказать, алаверды?

Он заметил, что я несколько задержалась с ответом, и добавил тоном заговорщика:

Обещаю грейдовый ассам с типсами, ледяные шоколадки и очень важный разговор. Жду!

С этими словами он запрыгнул в бытовку, проигнорировав лестницу, и закрыл за собой дверь. Я зашла к себе, свалила на пол рюкзак и плюхнулась на койку. За эти два дня произошло столько всего странного и непонятного, что я чувствовала себя как Нео, только что слопавший красную таблетку и приготовившийся узнать, насколько глубока кроличья нора.

Итак, телепатия существует, и с ней все далеко не так просто, как кажется. Контролю над ментальной сферой, оказывается, тоже надо учиться, как и контролю над телом в боевых искусствах, и это практически так же трудно и болезненно – а я еще в самом начале пути, если верить Кузнецову. Но боль и сложности меня не пугают, страшна неизвестность. Мой новый командир, сэнсей и наставник в ментальных практиках – кто он такой на самом деле?

Я перебирала в памяти сегодняшние события – утреннее рандори, разговор в особом архиве, посиделки в кафешке с Филиным, дополняя новыми фактами кузнецовское «личное дело». Внеся в список его странных талантов хакерские навыки, скорость работы с документами и незаурядные способности к языкам, я задумалась – это все, конечно, очень круто, но еще вполне по-человечески. Но телепатия, выносливость, точные внутренние часы, полное презрение к холоду и недосыпу? А инцидент с обожравшимся котом? А балансирование на клинке в стиле Пэй Мэя? Хорошо, что я в этом моменте не оказалась полной растяпой, как Черная Мамба.

И тут я схватилась за голову. Мои отличные японские бокэны из белого дуба, выдержавшие не одну сотню серьезных сшибок без единой вмятины, разлетелись в щепки, когда практически неотразимый хидари катате мэн Доктора налетел на мой блок. Сила его удара должна была как минимум вывернуть мне запястья, но я умудрилась удержать рукоять бокэна, пусть и двумя руками. Неужели так сработал «переход на новый уровень», добавив к пробуждению телепатии дополнительную силу?

У всех народов, во все времена были сказки о героях, чьи возможности превосходили обычные человеческие, а информация, как известно, из ниоткуда не возникает. Значит, такие люди на самом деле были, а если были – почему бы им не жить и сейчас, в наше время? А может, Лукьяненко действительно что-то знал, и это вовсе даже не люди, а какие-нибудь «иные» – представители другой расы, которые живут среди нас? А если это так, и Кузнецов «иной», значит, он увидел во мне такую же, как он, и то, что я приняла за смотрины, оказалось моей инициацией?

Так вот почему Доктор сказал, что мы не можем никому доверять и должны надеяться только на себя. Он не ОКУ имел в виду, а только нас, двух «иных» - учителя и ученика, ведущего и ведомого, связанных не только воинским долгом и боевой дисциплиной, но и родством по крови. Люди слабее нас, поэтому мы должны защищать их - но они могут сломаться, подвести, просто предать, а значит, мы, «иные», должны беречь друг друга от удара в спину. Мы вдвоем против не только враждебных пришельцев, но и их пятой колонны среди людей. И мы должны справиться – «иные» или нет, но мы офицеры, и за нами Земля.


Примечания автора


ДРЛО – служба дальнего радиолокационного обнаружения.

РХБЗ – служба радиохимбиозащиты.

ПЛ-19 – по состоянию на 2017 г. – перспективная ракета для поражения целей на околоземной орбите. ПЛ-22 – существующий в воображении автора ее наследница, разработанная для орбитального истребителя КБ Сухого с кодовым названием Т-77 (тоже придуман автором) и принимаемая на вооружение вместе с ним в 2037 году.

МиГ-41 – по состоянию на 2019 г., перспективный самолет дальнего перехвата (ПАК ДП).

Спецчасть, спецбоеголовка – ядерный или термоядерный заряд.

«Дракон» - «Space Dragon» - грузовой космический корабль компании SpaceX

Точка Лагранжа – точка гравитационного равновесия в системе из двух небесных тел (в данном случае, Земля - Луна). Очень удобная точка, чтобы зафиксировать объект в космосе.

Физуха – сложение, физическое состояние человека.

Спирометрия – измерение емкости легких (объем выдыхаемого воздуха).

ПТБ – подвесной топливный бак.

ТТУ – твердотопливный ускоритель.

НОО – низкая околоземная (опорная) орбита.

Физуха – сложение, физическое состояние человека.

Спирометрия – измерение емкости легких (объем выдыхаемого воздуха).

ФАБ – фугасная авиабомба.

ПТБ – подвесной топливный бак.

ТТУ – твердотопливный ускоритель.

КВС – капитан воздушного судна.

МКС – Международная космическая станция. По замыслу автора, действующая на 2017 год МКС в 2037 году выведена из эксплуатации с тем, чтобы стать мишенью для учебных стрельб.

СС/ОП – «совершенно секретно, особая папка», гриф наивысшей секретности документа. Нельзя копировать, нельзя выносить из архива, нельзя хранить в цифровом формате.

ТОФ – Тихоокеанский Флот.

Джамбо, джамбо-джет – «Боинг-747».

Рейлган – электромагнитное оружие, в котором снаряд разгоняется не пороховым взрывом, а электромагнитным полем.

«Икс-тридцать-семь» - Boeing X-37, беспилотный шаттл НАСА.

Сейзца – поза сидя на пятках, классическая поза медитации в айкидо (и не только – примечание консультанта).

«Щук! Вал манан нимен те каламан!» - «Нет! Он мне ничего не говорил!» (чувашский язык).

========== Глава 5. Противостояние ==========

Деревня Бока Чика, штат Техас. Вечер того же дня по местному времени.

Огромное алое солнце нырнуло в воды Мексиканского залива, оставив за собой узкую красную полоску заката вдоль горизонта, и жизнь в пляжном ресторанчике «Кузнечик» - строении из металлоконструкций, напоминающих фермы стартового стола, украшенном копией знаменитой одноименной ракеты «SpaceX» - потихоньку начала оживать. Народ в городке ракетчиков в развлечениях толк знал, отдыхать умел и зарабатывал прилично – оттого в «Кузнечике», как у его соседей в «Вернере фон Брауне» и «Аполло» всегда было весело и шумно, а особенно в эти дни, когда судьба Бока Чика была решена, и под крылом великого и могучего NASA деревню определенно ожидало блестящее будущее.

Однако сидевший за угловым столиком на веранде тощий азиат непонятного возраста не разделял всеобщего оптимизма – нервно поглядывал на часы, косился на свою почти нетронутую кружку пива, ковырял пальцем дырку на коленке вытертых до белизны винтажных джинсов, время от времени хватался за гарнитуру в ухе, явно собираясь звонить, но каждый раз передумывал. Наконец его терпение было вознаграждено: с видимым облегчением он увидел, что к его столику пробирается пухленькая мулатка в цветастом сарафане, привстал и помахал ей рукой.


Латиша? Добрый вечер! Наконец-то!

Привет, - бросила она в ответ, уселась за столик и наклонилась к азиату. – Итак? Я очень, очень внимательно слушаю. Есть основания для беспокойства?

Тот нервно огляделся по сторонам, вытащил из нагрудного кармана рубашки маленькую плоскую коробочку из полупрозрачного пластика – внутри просматривалась карта памяти суперкомпактного формата – и протянул ее мулатке.


Вот, - тихо сказал он. – Я не мог доверить это обычным каналам связи. У меня не должно быть доступа к этим данным, если их следы приведут ко мне… сами понимаете, мне крышка. Если вкратце, большие боссы забеспокоились и стали что-то подозревать. К нам с проверкой нагрянула та самая Марта Джонс лично, и с ней бригада – двенадцать человек. Суют свой нос везде, от производства до туалетов.

Ну и что? – мулатка фыркнула и нахмурилась. – Дурите ее, как и остальных. Отвлеките, дайте ей ложный след. На крайний случай разрешаю скормить ей эквадорский узел, а до Эквадора она может и не добраться, понятно? Неужели тридцать дней не продержитесь?

Марта – это полбеды, из-за нее я бы вас не побеспокоил, - покачал головой азиат. – Помните, вы отдельно просили предупредить, если появится один из этих людей?

Он вытащил из нагрудного кармана сложенную гармошкой ленту фотографий, отпечатанных на тонком белом пластике, развернул ее на одном из фото и продемонстрировал его мулатке:


Вот этот – номер десять.  Сегодня его видели на русском полигоне. Разговаривал с Кейт Стюарт. Успели сфотографировать и передать до того, как она ввела ограничения на связь. Фото на этом носителе. Там же – вся информация о проверке.

Да, это плохо, - мулатка забрала коробочку у собеседника и спрятала ее в лиф сарафана. – Есть возможность связаться с источником и выяснить, что «номер десять» там делает? Что его интересует?

Пока с ним нет связи, - азиат вздохнул. – Но я все равно отправлю ему ваш запрос. Если сможет, он ответит. Больше я ничего сделать не смогу.

Я вас услышала, - мулатка поднялась со своего места и одернула сарафан. – Благодарю за информацию. Держите меня в курсе.

Покинув «Кузнечик», мулатка быстрым шагом двинулась к берегу, ее сандалии звонко стучали по деревянным мосткам над песком пляжа. Тротуар оканчивался у длинного пирса, где на волнах лениво покачивался маленький желто-зеленый катер. Мулатка запрыгнула в его открытую кабину, откинула причальный канат, запустила двигатель – электромотор сдвинул легкое суденышко с места почти беззвучно. Под тихий плеск воды катер малым ходом отошел от пирса и понесся на север, к устью Банановой реки. Удерживая штурвал левой рукой, мулатка извлекла из-за правого уха тонкий усик гарнитуры. Приладив его к щеке, она снова запустила пальцы в прическу, отыскивая скрытые кнопки, к чему-то прислушалась и заговорила.

Хотя эти дребезжаще-шипящие звуки никак не могли быть человеческой речью.


Гвинейский залив, эстуарий Рио-дель-Рей, Эронг Пойнт. 7:00 по местному времени.

Мангровые леса Гвинейского залива – мрачное и даже зловещее место даже днем. Солнечный свет почти не пробивается сквозь плотный полог листвы, и в этом сумраке в дебрях спутанных воздушных корней, под водой и на деревьях кишит разнообразнейшая живность. Но и змеи, и обезьяны, и крабы, и птицы старались держаться подальше от невиданного существа, прицепившегося к стволу высокой ризофоры на пятиметровой высоте. Зеленовато-черный красноглазый скорпион размером с леопарда застыл совершенно неподвижно, не издавая ни звука, но его фасетчатые глаза внимательно следили за обстановкой под его деревом, а больше всего – за кучей гладких болотно-зеленых шаров в крупноячеистой сетке из тонких белесых нитей, закрепленной на корнях ризофоры и не дававшей шарам уплыть вместе с отливом. Но ни бегающие среди корней крабы, ни дикий кот-рыболов, поймавший среди шаров змею и устроившийся завтракать на соседней толстой ветке, ни птицы, шумно выясняющие отношения в кроне дерева прямо над ним, скорпиона не интересовали.

В какофонию шумов мангровых зарослей вплелся новый звук – негромкое гудение и плеск воды, затем – мягкий удар, скрежет, шорох - на берег вытаскивали лодку, и наконец - крадущиеся шаги. Из-за прибрежных зарослей мангровых пальм появились шестеро в темном камуфляже и круглых шлемах с опущенными прозрачными забралами. У двоих в руках - нечто вроде миноискателей с небольшими экранами, закрепленными на массивных рукоятках, и объемные рюкзаки за плечами, остальные – налегке, с короткоствольными автоматами наготове. Разделившись на две группы, по одному «миноискателю» в каждой, бойцы деловито принялись за осмотр местности, пробираясь по зарослям проворно, ловко и практически бесшумно. Очень скоро одна из групп подобралась к дереву, где засел скорпион.

Кот учуял их первый: оторвался от завтрака, глянул в их сторону злыми желтыми глазами, подхватил зубами недоеденную змею и вскарабкался на ветку повыше. Красные глаза скорпиона проследили за ним, оглядели илистую лесную подстилку под деревом и сосредоточились на троих бойцах, вышедших из-за соседних ризофор.

Они среагировали почти одновременно: боец-«миноискатель» поднял свой прибор, показывая на его экран пальцем, а скорпион выдвинул хвост в его направлении, с кончика хвоста сорвалась короткая серия красных импульсов и ударила солдата в грудь. Охнув, он упал на колени, а его напарники, мгновенно разобравшись, откуда стреляли, открыли ответный ураганный огонь. Треск автоматных выстрелов показался удивительно тихим во влажном вонючем воздухе, посыпались срезанные пулями листья. Удачно направленная очередь выбила скорпиону два глаза, повредила передние лапы, с треском и скрежетом он свалился с дерева и кинулся на врагов.

Но те отлично знали, как ответить: отскочив за стволы соседних деревьев, принялись прицельно расстреливать его с флангов. Скорпион крутился как бешеный под градом крупнокалиберных пуль, но импульсы из хвоста без толку хлестали кругом, не достигая цели. Еще одна пара лап вышла из строя, еще два боковых глаза разлетелись вдребезги от попаданий бронебойно-зажигательных, из сочленений хвоста начали просачиваться фиолетово-черные струйки дыма. Один из бойцов высунулся из-за ствола, выстрел скорпиона немедленно угодил ему в голову, но метко брошенная им ручная граната взорвалась прямо под брюхом существа. Огнисто-дымный шар всклубился, полыхнул и поглотил чудище, осколки и ошметки дробно простучали по стволам ризофор, в воздухе остро запахло взрывчаткой и горелым металлом, а когда дым рассеялся, от скорпиона остался только искореженный металлический скелет. В этот же миг на поле боя появилась вторая группа – осторожно выглянули из зарослей, «миноискатель» рванулся к куче шаров, один из бойцов принялся обшаривать заросли, а второй занялся перевязкой раненого.


Кладку нашли, - тяжело дыша, сообщил раненый «миноискатель» перевязывавшему его бойцу, - но напоролись… на сторожа, - он кивнул в сторону погибшего товарища. - Рамзан его… гранатой…

Тихо, понял я, - отозвался тот и завертел головой, оглядываясь. – Вить, давай-ка быстрее, гаси кладку! Хорош копаться!

class="book">Ща, - буркнул тот, не оборачиваясь. – Они тут пипец здоровые. Погодь, разберусь.

Шшш! – оставшийся в карауле боец предостерегающе поднял руку в зеленой тактической перчатке. - Сюда кто-то ломится, слышите?

Бойцы группы отреагировали стремительно и четко: двое подхватили под руки раненого «миноискателя» и нырнули с ним в заросли мангровых пальм, второй «миноискатель», несмотря на свой рюкзак, ловко угнездился в шалаше корней возле кладки, остальные попрятались за стволами ризофор, прячась так, чтобы держать на прицеле сектор леса, откуда донесся шум. Вовремя – спустя минуту в мангровых дебрях зашуршали, зашлепали по илистой грязи шаги многочисленных бегущих ног, раздались резкие команды, и из-за деревьев показалась частая цепь солдат, прочесывающих лес, судя по форме – «морских котиков», а за ними – трое в черной штурмовой экипировке UNIT. Троица в черном выдвинулась вперед, осмотрела искореженные останки скорпиона, шары в сетке, лежащее ничком тело в темно-зеленой экипировке с простреленным шлемом, россыпи стреляных гильз, росчерки пуль на древесной коре, и самый высокий из них приказал:

Мы еле успели. Кладка цела, они где-то здесь. Надо от них отделаться! Огонь!

Загрохотали очереди штурмовых винтовок и ручных пулеметов – морпехи стреляли по площадям, не целясь, но не давая никому ни высунуться, ни даже поднять головы. В особенно незавидном положении оказался «миноискатель», спрятавшийся в корнях – путь к отступлению для него оказался полностью отрезан, шальная очередь угодила ему в ногу, раздробив колено. Он торопливо перетянул бедро резиновым жгутом и передал по гарнитуре:


Уходите, ребята. Я их взорву.

Понял тебя, - отозвался командир группы после недолгой паузы. – Вить, дай нам четыре секунды.

Лады, - бросил тот, открывая клапан кармана на левой лямке рюкзака. – Удачи, ребята.

Вытащив из кармана тонкий металлический кружок на тонком тросике, он проткнул его, сорвав пломбу, надел на указательный палец левой руки получившееся кольцо, достал из набедренных креплений пистолет-пулеметы, отсчитал четыре секунды и с диким воплем выкатился из-под корней, держа тросик туго натянутым и бешено паля во все стороны. Несмотря на раненую ногу и ограниченную подвижность левой руки из-за троса, он не промахнулся – одна очередь срезала троицу в черном, вторая свалила двоих морпехов, но остальные сосредоточили огонь на нем, и он тяжело рухнул в мокрую илистую подстилку.

В следующий момент из его рюкзака хлестнуло призрачно-синее пламя, огненная полусфера раздулась до тридцатиметрового радиуса, и все, что оказалось внутри нее, мгновенно вспыхнуло и рассыпалось пеплом – деревья, люди, остатки скорпиона, змеи, крабы и птицы. Темно-зеленые шары в сетке полопались с громким треском и разлетелись, испуская черно-фиолетовый дым. Ударная волна прокатилась по лесу, валя деревья и обдирая листья, и все стихло.

Чудом уцелевший в хаосе боя дикий кот выглянул из пустого внутри ствола старого упавшего дерева, дернул ухом и залез обратно в дупло – доедать змею. Он не видел и не слышал, как бойцы в зеленом, добравшись до берега, столкнули в воду свой легкий катамаран в серо-зеленой камуфляжной раскраске, бережно уложили на дно раненого, запрыгнули внутрь сами и умчались в сторону моря, пользуясь начинающимся приливом. Когда эстуарий Рио-дель-Рей превратился в зеленое пятно на горизонте, командир группы достал из герметичного отсека на корме катера и развернул сетчатую тарелку антенны спутниковой связи.

Третий, третий, прием! – вызвал он. - Как слышите? Это Шаман… Кладка найдена и уничтожена. У нас два двухсотых, один трехсотый… Да, был сторож… Нет, с ним справились. Нет, знаете, что странно? Кладку защищали морпехи, а командовали ими трое в форме UNIT… Хорошо, понял. Квадрат восемь – двадцать четыре.

Услышав цифры, рулевой повернул штурвал катера, легкое суденышко накренилось, ложась на новый курс, и через десять минут бешеной скачки по волнам бойцы увидели по правому борту парящий в небе колоссальный серо-синий вытянутый восьмиугольник с кольцами могучих импеллеров на каждом углу и ажурными конструкциями стартовых стрел на четырех противоположных гранях. Спасательный вертолет, пузатая стрекоза, крохотная по сравнению с громадой авианосца, спорхнул с верхней палубы летучего монстра, снизился и поспешил к катеру.

Вот он, «Варяг-2», - сообщил своим бойцам командир группы. – Приехали.


Станция Черемхово. Вечер того же дня.

Поезд Иркутск-Адлер неспешно тронулся и отошел от перрона, плавно набирая скорость. Последние места в вагонах заполнились уже в Ангарске – военные из ближайших полигонов и баз спешили домой, к семьям, в отпуск, а Минобороны оплачивало проезд. Многие добирались до Красноярска, чтобы пересесть на маглев-экспресс Владивосток – Москва или на самолет, но некоторые предпочитали ехать до Адлера как в старые времена - по обычной железной дороге, находя в этом некоторый привкус романтики.

К этой группе, очевидно, принадлежали две девушки, занимавшие ближайшее к отсеку проводника купе СВ – сотрудницы канцелярии какой-нибудь в/ч, как определила наметанным взглядом старшая проводница по форменным шортам-карго, наманикюренным пальчикам и модным прическам пассажирок. Одна из девиц, тоненькая блондинка, когда им принесли чай, сразу же заказала самую большую коробку сладостей, а вторая, бурятская красотка с веселым круглым лицом и волосами цвета воронова крыла, вытащила из сумки мешок кедровых орехов и принялась их грызть.


Знаешь, Тань, а мне даже жалко, - заявила она, раскалывая очередной орешек ярко-белыми зубами. – Начались учения, а мы уехали.

Ну и ладно, - отозвалась блондинка, глядя в окно. – Чего там делать, в этом Тихоново? Пусть хоть три раза учения, а все равно дыра дырой. Летунам развлекуха, а нам один геморрой.

Это как посмотреть, - ответила ее подруга и полезла в сумочку за планшетом. – Смотри, какие ребята прилетели, да на каких птичках! Настоящие космические истребители! Я не удержалась, пофоткала – и в нашу группу выложила. Во!

Ишь ты, - блондинка пригляделась к ленте фотографий. – Не ожидала космонавтов в вашем колхозе. Эту девку я знаю, она вроде главпилот в Ленино. А кто это?

Я его раньше не видела, - ответила бурятка, разглядывая фото, на котором высокий шатен в темно-синем летном комбинезоне с блестяще-черным шлемом под мышкой стоял на крыле тяжелого истребителя с красным бортовым номером «49» и поглядывал на механика, торопящегося к нему с приставной лестницей. – Какой-то залетный космонавт, говорят, генерал-майор.

Красавцы, - согласилась блондинка. – И самолет, и летчик. Чего им у вас в Тихоново делать? Они тусуются в Ленино, а к вам и не залетают.

«Тихоново, - повторил про себя худенький белобрысый парнишка в форме проводника, прислушивавшийся к разговору девиц через дверь купе из коридора с того момента, когда речь зашла о «космических истребителях». – Отлично! Повезло так повезло!»

Найти болтливую пассажирку в соцсетях по данным ее электронного билета – элементарно, скачать фотографии из ее ленты – еще проще, сравнить лицо летчика на фото с пересланными ему фотографиями – несколько сложнее, но не так, чтоб очень. Парень огляделся, открыл на своем планшете службу мгновенного обмена сообщениями, выбрал нужный контакт и застрочил по виртуальной клавиатуре:

«Я обнаружил номера десять на аэродроме Тихоново в Иркутской области, шлю фото. Как бы мне получить вознаграждение?»

Прикрепив к сообщению фотографию летчика, проводник отправил свое послание и принялся ждать ответа. Настроение у него было самое радужное – не каждый день бывает такая халява. Шутка ли, получить десять тысяч за то, что нашел человека с фотографии, сфоткал его сам и сообщил местонахождение? Повезло так повезло!


Примечания автора


«Груз 200», «двухсотый» - погибший в бою; «груз 300», «трехсотый» - раненый.

В/ч - войсковая часть.

маглев - поезд, удерживаемый над полотном дороги, движимый и управляемый силой электромагнитного поля. Такой состав, в отличие от традиционных поездов, в процессе движения не касается поверхности рельса.

========== Глава 6. Чувство локтя ==========

Военный аэродром Тихоново. Шесть часов после событий на Эронг Пойнт.

Александра «Шторм» Унгерн.

Не успела я разобрать свое барахло и отправиться к Кузнецову в гости, он зашел за мной сам – постучал ко мне, и я открыла, уже почему-то совершенно точно зная, кто стоит за дверью. В отличие от меня он успел переодеться из летного комбеза в спортивный костюм, в котором я встретила его на пробежке. Рукава закатаны, из-под наполовину расстегнутой куртки маячит черная футболка AC/DC («Back in Black» - откуда он взял этакий раритет?), полевая кепка сдвинута на затылок – в таком раздолбайском виде Доктор визуально скинул лет десять и стал похож на дембеля из научроты. Угадав его прибытие, я ошиблась только в одном – не учла появления его котейшества Владимира Владимировича, который вылез к нам из зарослей лопухов с полудохлым бурундуком в зубах.

Молодец, Владимир Владимирович, - сообщил ему Доктор, погладив удачливого охотника по мохнатой спине, - но на будущее имей в виду: обычно я это не ем. Понял?

Котище что-то мрякнул сквозь зубы, развернулся, потоптавшись на его кедах, и скрылся в лопухах, а я поинтересовалась у Кузнецова:


Обычно? Только не говори, что тебе приходилось есть бурундуков!

Бурундуков – нет, а других грызунов – да, - тот ухмыльнулся мне в ответ. – Ожидаемо ничего хорошего. Хотя новозеландские крысы – национальное угощение местных аборигенов, маори. По большому счету, тоже дрянь редкостная, как и вся их стряпня. Пойдем! Как раз чай должен завариться. Хотя постой, есть идея получше. Хочешь, посидим на свежем воздухе? Я нашел отличное место! Алонси!

Он махнул мне рукой и заторопился по тропинке в обход лопухов, куда сныкался Владимир Владимирович. Мы пробрались между разлапистыми елками, обогнули разросшиеся кусты орешника, и моему удивленному взгляду открылась славная уединенная полянка. В центре ее оказалось обустроенное кострище, выложенное прокопченными кирпичами, возле него какие-то добрые люди установили в качестве стола катушку из-под кабеля, опрокинутую на попа, вместо лавок приволокли обрубки толстых бревен и даже кинули воздушку – на криво вколоченном в центр катушки железном столбе болталась лампочка, а под ней валялась водозащищенная розетка, в которой торчал портативный отпугиватель мошкары.

Как тебе? – выдал Кузнецов и снова заулыбался. – Нравится? Устраивайся, я сейчас, мигом!

И не успела я и рта раскрыть, он умчался к нашим бытовкам и буквально через минуту принесся обратно с чайником и кружками в руках и с бумажным пакетом на сгибе локтя. В мгновение ока чайник и кружки оказались на катушечном столе, из пакета извлечена прозрачная цилиндрическая коробка, полная конфет в блестящих бело-голубых фантиках, безжалостно вскрыта зубами и установлена на стол, а Кузнецов разлил чай по кружкам и оказался сидящим на бревне напротив меня.

Ого! – я запустила руку в коробку и вытащила конфетку – знаменитую бельгийскую «ледяную шоколадку», тающую во рту как снежок. – Вот это да! А можно поинтересоваться, в честь чего такое роскошное угощение?

Кузнецов пристально взглянул на меня и застенчиво улыбнулся.


Знаешь, - он наклонился вперед и поставил локти на стол, уперев подбородок в сцепленные ладони, - я… я извиниться хотел. За Ливию. Мне так жаль...

Почему? – от удивления я чуть не выронила конфетку. – Тебя же там не было… Но даже если и был… как ты можешь отвечать за то, что случилось? Ты не был моим комэском, ты не отдавал мне приказ. Ты совсем ни при чем.

Он тяжело вздохнул, опустил взгляд, и на его щеке проступила жесткая ямочка.

Лучше бы там был я, - он запнулся, с трудом подбирая слова. – Мне не привыкать... Но это досталось тебе, а я, любопытный дурак, заставил тебя снова все вспомнить... пережить заново. Растревожил старую рану. Я не должен был спрашивать. Прости.

О чем ты говоришь, командир? Ты не то, что вправе, это твоя святая обязанность - знать все о цвете, размере и повадках тараканов твоих подчиненных, а твоего ведомого - в особенности. Мог бы и не извиняться за вопрос о боевом инциденте, а с задетой тобою болячкой я справилась бы сама, как всегда. Но не в этот раз, видимо - от твоего сочувствия и извинений только больнее. Хотя есть боль от старого гнойника, а есть и боль от его вскрытия - вот она сейчас и колет меня под сердце. И в этом, Доктор, ты снова прав: ни один мой командир до тебя не грузился моим состоянием, оставляя меня на попечение милостивой Каннон. Ты вскрыл рану, сделал больно, да - но и принял часть боли на себя.

Был бы я твоим комэском - скомандовал бы вам, полупустым, возвращаться сразу же после перехвата вертушки, - Доктор показывает мне картинку - что-то вроде рентгеновского снимка моей «фурии», подсвечивая на нем зеленым цветом боекомплект. - Радиоразведка должна была заранее засечь возню в воздухе и доложить на КП. Но в итоге вышло как всегда: героизм одних - вынужденная мера для нейтрализации небрежности, трусости или самонадеянности других. И само собой, будь я твоим комэском, на перехват эскадры мы вылетели бы вместе. В одиночку такие решения принимать и исполнять чревато последствиями… и я сейчас не о погонах.

Его сверкающий взгляд вонзается мне прямо в зрачки. Леденящий душу сплав беспощадной решимости и скорби - взгляд воина, давно готового к взаимному убийству, давно научившегося контролировать дух врага. Но мгновенный проблеск улыбки растапливает лед, и я ловлю в потоке грустное, но согревающее душу искренностью: «Ты была готова на все, чтобы остановить войну. Я тебя понимаю».

А ведь тогда меня до конца не поняли ни Богдан, ни Серый. Это мог сделать только тот, кто сам проходил через такое. Теперь я вижу: ты, Доктор, хлебнул этой дряни даже не ложку, а армейский половник. Ты тоже выносил приговор и исполнял его, ты отправлял на смерть и шел на смерть сам, выходил с ней лоб в лоб, и она отворачивала. Тебе тоже наверняка снятся те, кого ты не спас, кого ты приговорил, и ты отлично знаешь – эта рана не заживает. Это она заставляет просыпаться глухой ночью и сидеть без сна, прокачивая варианты: а если бы?.. что, если бы я поступила по-другому?.. И отравленные болью воображение и память рисуют две картинки: маленькие изуродованные тела в дымящихся развалинах госпиталя и машина ведомого с охваченным пламенем двигателем, врезающаяся в обглоданную ветром скалу. А затем вспоминается штормовая ночь и чудовищный костер в море – разорванный противокорабельными ракетами эсминец с рвущимся боезапасом – и ехидный голосок снова спрашивает, не тяжела ли оказалась мантия вершительницы судеб. Даже если ты знаешь, что все сделано правильно, эта память и эта боль тебя не отпустят.

«Не отпустят», - Доктор снова поднял на меня взгляд, стиснул зубы, его карие глаза блеснули вспышкой той самой, так хорошо знакомой мне боли, и я не поняла, моя ли это старая болячка заныла и отозвалась эхом в нем, или же я читаю то, что он чувствует - а может, нам с ним сейчас так больно потому, что мы читаем друг друга. Я торопливо сделала глоток обжигающего чая из кружки, и наваждение отступило. Прочь сомнения, и плевать, что больно и трудно – долг превыше всего. Только это заставит смерть отвернуть и подставить под очередь бронебойных беззащитное брюхо.


Напротив, ты должен был спросить, - заявила я, поставив кружку на стол. – Ты мой ведущий. Ты имеешь полное право знать, чем я дышу и что творится в моей башке. Мы – звено, одно целое, боевая единица. От этого зависит не только боеспособность, а просто выживем ли мы в зарубе – конечно, ты должен знать. Я всегда старалась так делать. Я тебя понимаю.

А я тебя, - Доктор опустил руки и потянулся к своей кружке. – В самом деле, ты решила правильно и в том случае, и в этом. Ты знала, что твой ведомый под атакой и его надо выручать, но не могла предвидеть, как закончится перехват ракеты. А потом ты поняла, что нужно казнить почти пятьсот человек, чтобы спасти миллионы.

Пятьсот вояк, которые знали, на что идут, - поправила я его. – Они шли воевать, они этого хотели, они это получили. Мирняк – это совсем другое. Я давала присягу их защищать.

И это тоже, - Кузнецов кивнул, стянул кепку и взъерошил волосы на макушке. – Все верно… Но можно тебя спросить? Это важно… для меня лично. Можешь не отвечать, если не хочешь.

Попробую, - я посмотрела ему в глаза и заметила, как он напрягся, но взгляда не отвел. – Спрашивай.

Ну… - он снова запнулся, и мне показалось, что он безуспешно борется с застрявшим в горле комком. – Представь себе город в осаде. Это столица, последний город твоей страны. Ты его защитник, ты на боевом вылете, у тебя на пилонах ракеты со спецчастью. Ты получаешь с КП сообщение и видишь сама – к городу стянуты все основные силы противника, и город вот-вот падет. Враги – не люди, а пришельцы извне, воплощение зла, хуже фашистов, хуже всего на свете. Сжечь их - святое, ударишь по ним всем боезапасом – победишь в войне, но вместе с ними сгорит и город. А там твои товарищи, твои родные – все, кто тебе дорог. Что ты сделаешь, что выберешь? Взаимное уничтожение или поражение в войне и конец человеческой истории?

Мало данных, - я задумалась, не сводя с него глаз и почему-то боясь даже моргнуть. – Вообще, скорее всего, что нет… Но если это решающий бой, если помощи ждать неоткуда и подкрепления не будет, если это последний шанс, если цена вопроса – судьба человечества, тогда… Тогда, наверное, да. Тогда пусть будет ай-учи. Мы сгорим, но заберем врагов с собой, и Земля останется жить. Отработаю сама, дам ведомому целеуказание и отдам приказ на запуск. Не выполнит – активирую взрыватели дистанционно. Вот так.

Я понял, - отозвался Доктор странно дрогнувшим голосом. – А потом? Что будешь делать дальше?

Дальше вряд ли что-то будет, - криво усмехнулась я, а по спине от осознания нарисованной им перспективы промчалась ледяная волна мурашек. – Но уж если уцелею после взрыва - отправлюсь туда, где надо будет переходить в наступление и побеждать. Буду надеяться, что сгорю в последнем бою, но заберу с собой верховное командование врага и поставлю точку в этой войне. А как же еще, Доктор? Я не знаю…

Я тоже! – выдохнул Кузнецов. Вдруг он порывисто схватил мою руку и сжал, а меня захлестнула волна его чувств – дикая смесь острой боли и безумной надежды. – Я не могу рассказать тебе все, но тем не менее ты должна знать. Я сделал нечто… вроде того, о чем тебя спрашивал. Без приказа – его некому было отдать. Это было только мое решение. Да, это было ай-учи - погибнуть, но победить, остановить войну... Я не рассчитывал выжить, так получилось…  Теперь я не могу надеяться на прощение, я даже не надеялся, что меня поймут, но я вижу – ты поступила бы так же, как я тогда, ты меня понимаешь. Хорошо, что не сочувствуешь, сочувствием без понимания я сыт по горло. И я хочу, чтобы ты знала – я тебя понимаю, я знаю цену твоих решений, и на твоем месте я сделал бы то же самое. Мне жаль, так жаль, что я заставил тебя вспомнить. Прости.

Н-ничего, - черт, теперь и у меня в горле застрял комок, и я прокашлялась. – Я прощаю тебя… но тебе не за что извиняться.

Повинуясь внезапному порыву, я накрыла его руку своей и добавила:


Зато мы теперь знаем друг о друге чуть больше. Я так думаю, оно того стоило.

Ага, - отозвался Кузнецов, и его выразительное лицо осветилось мгновенной искрой улыбки. – Теперь я знаю, с кем связался. И ты тоже… Боевое слаживание, а? Чувство локтя и все такое…

Ощущения соприкосновения наших сознаний вернулось, на долю секунды его ментальный щит – вихрь раскаленно-багровых металлических игл – разомкнулся, и мне снова показалось, что я смотрю в бездну. А оттуда мне в глаза пристально смотрит некто, наделенный невиданной силой, но очень усталый и очень, очень одинокий – приглядывается ко мне, надеясь увидеть что-то родное, и видит, но не верит своим глазам и боится открыться. Я потянулась ему навстречу, неловко пытаясь пошутить: «Мы с тобой почти родственники, нас с тобой одной миной контузило» - и уловила легкую вспышку тепла в ответ: «Может быть. Я хочу в это верить».

Доктор осторожно разжал пальцы, выпустил мою руку и пододвинул ко мне коробку с конфетами.


Их надо бы съесть, пока не растаяли, - он покосился на просвет в листве, где виднелось уже начавшее темнеть небо. – Опять же чай стынет…

Не позволим, - я улыбнулась ему в ответ. – Чай мы выпьем, а конфеты доблестно слопаем! А потом займемся отработкой взаимодействия щеки с подушкой.

Что? – Кузнецов удивленно уставился на меня, будто не знал старую армейскую присказку – но тут же сообразил, в чем дело, хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – А, ну само собой, на новом месте! Это обязательно – завтра у нас с тобой первый вылет. Задача пока несложная - мне надо будет дообучить «сорок девятый», а тебе – попытаться удержаться за мной.

Ну вы и нахал, товарищ генерал-майор, подумала я, но тут же вспомнила, какие чудеса он не далее, как вчера вытворял с моей птичкой – и мысленно прикусила язык.


Запретная зона военного аэродрома Тихоново. Неделю спустя. 4:30 утра.


Ты уверен, что это здесь? Точно не облажался?

Не боись, Стас, это оно. Без вариантов. Я по навигатору шел.

Двое парнишек в камуфляже, на вид – солдаты-срочники, с тяжелыми рюкзаками за спинами остановились у высоченного зеленого забора из бетонных блоков и арматуры, с колючей проволокой наверху. По обе стороны забора - тайга, дремучие дебри без конца и края, но за ограждением над верхушками деревьев в первых отблесках рассвета просматривалась высоченная антенная мачта. Стояла угрюмая тишина, под  деревьями клубился туман. Вдруг в плотном ельнике что-то зашуршало – один из незваных визитеров вздрогнул и запустил руку в набедренный карман.


Спокуха, Колян, - одернул его второй. – Не шуми. Это какая-нибудь живность. Пусть себе возится.

Ладно, - ответил тот, скидывая рюкзак. – Тогда начали, что ли?

Оки-доки, - буркнул его напарник. – Поехали.

Открыв рюкзаки, они аккуратно вытащили оттуда два гладких болотно-зеленых шара величиной с баскетбольный мяч, опустили их в лесную траву и сделали шаг назад. Один из парней, поименованный Стасом, извлек из-под куртки трубку длиной с ладонь, развернул ее, и в руках у него оказался дымчатый полупрозрачный планшет в серой ребристой рамке. Он коснулся экрана в правом верхнем углу – над экраном появились строчки мерцающих знаков. Будь здесь Дари Тумэр, она бы могла понять эти символы, а ее наставник по операции «Салют-7» точно знал бы, что делать. Но Стас не понимал совсем ничего – просто набрал вызубренную наизусть последовательность знаков, и они засветились бледно-зеленым светом. В следующий момент шары ярко вспыхнули изнутри, треснули, окутались белым дымом. Секунд через десять дым рассеялся, и на месте шаров оказались два невиданных существа – не то мухи, не то стрекозы размером с ворону, черно-зеленые, с красными фасетчатыми глазами, очень длинными передними лапами и скорпионьими хвостами.

Вот это да! – восторженно выдохнул Колян. – Офонареть, какие дроны! А что теперь?

С тихим гудением «мухи» поднялись в воздух и спрятались в кроне высокой сосны. Парни проводили их восхищенными взглядами.


Вот и ладушки, - Колян застегнул свой рюкзак, закинул его за плечи и подтянул лямки. – Пошли, что ли… До железки тут топать и топать.

Ты не болтай, веди давай, - Стас тоже поднял с земли свой вьюк и принялся устраивать его на спине. – Навигатор-то у тебя, тебе и карты в руки.

Они повернулись и двинулись прочь от забора, время от времени отмахиваясь от комаров, но далеко они не ушли. Пройдя метров двести, они спустились в пологий овражек, заросший лесной малиной – тут-то все и случилось. Тихого гудения у себя над головами пацаны не заметили и не увидели, как выпущенные ими «мухи» настигли их и нацелили в них свои скорпионьи хвосты.

Разящих очередей красных лазерных импульсов ни Колян, ни Стас не услышали.


Военный аэродром Тихоново. 4:50 утра.

Доктор

Я сплю. Или мне кажется, что я сплю. Этот сон снится мне далеко не первый раз, память говорит, что здесь я уже бывал - при самых отвратительных обстоятельствах.

Я помню этот холодный берег, серый песок, глухую ярость прибоя, соленые брызги и ночное небо, где мчатся тяжёлые рваные тучи и сквозь них пятном неживого света просвечивает убывающая Луна. Я бреду по пляжу, спотыкаясь о редкие камни, а где-то вдали полыхает огромный костер. Это я зажёг его, и на этом костре сейчас горит все, что осталось от последнего родного мне существа в этой вселенной.

Брызги прибоя, капли дождя или слезы на щеках - неважно. Новый шрам на моей душе ноет глухой тупой болью. Всё, что осталось - сожалеть о том, что случилось, и о том, что могло бы быть, но теперь никогда не будет.

Локальное резкое изменение гравитационного поля отвлекает меня, заставляет насторожиться. Новые звуки вплетаются в грохот волн и завывания ветра - свист вспоротого воздуха, шорох песка. Кто-то примчался на антигравах и приземлился прямо передо мной. Я поднимаю взгляд на пришельца и спрашиваю:

Ты кто?

Кто-то в боевом скафандре невиданной мною системы - темно-бронзовом, с хвостом, рогатым шлемом и тяжёлой внешней броней. Пришелец расстегивает шлем и бронеперчатки, отбрасывает их в сторону, мы встречаемся взглядами, и я не верю своим ощущениям - ни зрению, ни энергетическому восприятию, ни телепатии. А как можно им верить, если передо мной стоит живая, настоящая Повелительница времени и окликает меня по имени, а поток ее эмпатии омывает мою душу теплым ласковым морем?!

Я знаю, что вижу ее лицо, но черты ускользают от фиксации в памяти. Ее сигнатура - танцующий огненный вихрь, незнакомая, но почему-то такая родная и любимая, что перехватывает дыхание. Она открыта передо мной, и я открываюсь ей навстречу.  Я чувствую соединение наших разумов и энергетик - и понимаю, что случилось чудо. Где-то там впереди по линии времени меня ждёт невозможная встреча. Я буду прощен, буду снова любить, и вот это невероятное создание будет любить меня.

Она обнимает меня, привлекает к себе, я утыкаюсь носом ей в шею, ее рука ложится мне на затылок привычным для нее жестом, и это слишком много для меня. Почему я встретил ее лишь сейчас, почему не нашел ее раньше? Я вздрагиваю, будто во мне что-то ломается, и тянусь к ее губам своими - так покалеченный корабль тянется аварийной стыковочной штангой к спасательному буксиру. Тактильный контакт теравольтной искрой прошивает меня навылет, и мне становится всё равно, что будет дальше - но какое это имеет значение сейчас, когда я больше не одинок, когда та, кого я люблю, увлекает меня за собой в тепло и уют развернувшейся перед нами палатки? Все, что я хочу сейчас знать - как расстёгивается темно-бронзовый скафандр.

Но вот броня сброшена на пол, наша одежда раскидана по углам, и мы в обнимку падаем на лежанку спальной капсулы. Я все ещё не могу поверить, что это происходит со мной, но вот она, моя Повелительница времени, невероятная и тем не менее реальная, я люблю ее, и мне кажется - пусть все звезды сгорят и разлетится на клочки само Время, я все равно ее не отпущу. Ни за что, никогда, и ни слепая судьба, ни чья-нибудь злая воля ее у меня не отнимет.

Как жаль, что это всего лишь сон! Но, если б не эти сны, мне, наверное, уже давно расхотелось бы жить окончательно – даже надежды на последнюю битву, в которой решится все и будет поставлена точка, у меня больше нет. Я непрощенный, я наказан одиночеством за все, что сделал, я разрушаю жизни всех, с кем сводит меня судьба. Именно поэтому я принял решение постоянных спутников больше не брать. Случайные встречи – вот все, что мне осталось, все, что я могу себе позволить. Даже сейчас, когда я встретил ту, которую лет сто назад пригласил бы на борт ТАРДИС с превеликим удовольствием, я не смею ни открыть ей правду о себе, ни позвать разделить со мной мои странствия. Да, она видит, что я не такой, как все, считает меня «иным» - ох, если б она знала, насколько права… Но я не могу позволить себе переломать ее судьбу. Все, что я могу сделать – помочь развить ее дар и провести невредимой через неизбежную стычку с враждебными чужаками. В очередной раз отразить вторжение и после боя уйти, не оглядываясь, остаться в ее биографии временным командиром и недолгим наставником. А пока мне остается ловить уходящие мгновения, украшенные присутствием в моей жизни этого невероятного существа, которое меня действительно понимает.

Пойти пройтись, что ли? Дойти до ангара, где ночуют наши Т-77, спокойно поработать с машинами, поразбираться с очередным техническим шедевром «Сухого»? Хорошая идея, заодно смогу отвлечься от всяких дурацких мыслей… Слезаю с койки, потягиваюсь, зашнуровываю кеды, звуковую отвертку – в карман и выхожу из бытовки.

Слышу мряв - мой мохнатый приятель Владимир Владимирович бежит ко мне во весь опор. На этот раз не с бурундуком, а с крайне испуганным рассказом: видел, мол, в лесу двух парней, которые выпустили из больших мячей каких-то странных летающих вонючих тварей. Это очень, очень плохо, и моя интуиция велит мне бежать к ангарам как можно быстрее, а в следующий момент я слышу негромкое гудение и скрежет железа. Из-за деревьев я вижу зеленые крыши строений аэродрома, гудение и скрежет становятся громче, я решаю подкрасться к ангарам как можно более незаметно, а Владимира Владимировича отправить предупредить Шторм – и, как обычно, оказываюсь прав.

Крышу ангара потрошат два летающих боевых киборга ххазр. Проклятье!


Александра «Шторм» Унгерн

Шкрябание когтей и дикий кошачий вопль за дверью ворвались в мой сон, я вскочила на кровати как подброшенная, на тревожном автопилоте ввинтилась в комбез и пилотажки и выглянула наружу, не вполне понимая, что происходит. Совершенно точно, что скандал учинил кот, но почему? Увидев меня, Владимир Владимирович опять истошно заорал, ухватил меня зубами за штанину и очень упорно потащил в сторону ангаров. Какого черта? Что-то случилось?

Мраааак! – уверенно заявил кот, и мое солдатское чутье на опасность подтвердило, что происходит что-то очень скверное. Я метнулась обратно в бытовку, схватила кобуру с табельным «Витязем» и двумя запасными обоймами и рванула к ангарам. Кот несся передо мной большими прыжками, не оглядываясь, да так быстро, будто за ним черти гнались, а я изо всех сил пыталась не отставать. Перед ангарами я сбросила темп, юркнула за зеленую будку биотуалета и осторожно выглянула из-за нее, пытаясь сообразить диспозицию.

Да твою ж мать! В крыше ангара зияет здоровенная дыра с отогнутыми наружу краями, будто кто-то вскрыл ее консервным ножом. Рядом с дырой восседает огромная не то стрекоза, не то муха с длинным членистым хвостом, поднятым над головой, и обстреливает пространство вокруг ангара красными лазерными импульсами из жала на хвосте, а вторая точно такая же носится кругами над буйными зарослями ежевики у торцевой стены ангара, ожесточенно паля в кого-то невидимого.

«Шторм! - прилетает мне телепатический вызов Кузнецова. – Быстро тебя кот привел, хорошо! Это боевые киборги ххазр. А в ежевике прячусь я. Они пытались повредить наши машины, я им не дал, и теперь они гоняются за мной!»

«Понятно, - передаю я в ответ. – Ты цел? Оружие есть?»

«Только свиристелка, - отзывается он после паузы – видимо, уворачивался от очередного залпа, потому что «муха» только что заложила очередной вираж и обрушила новую серию импульсов на кусты ежевики. – Но этого достаточно, если ты сможешь отвлечь их на две секунды».

«Запросто, - я прикидываю расстояние и подстраиваю прицел «Витязя». Хорошая штука, мощная, и дальность у нее неплохая, но точность стрельбы оставляет желать лучшего – хотя для летчика я стреляю очень неплохо. Ладно, попробуем попасть… - Давай на счет три!»

«Принято, - Кузнецов отсчитывает секунды. – Один… два… три… Вперед!»

Высунувшись из-за сортира, я открываю огонь по «мухе», барражирующей над ежевикой – и даже попадаю. Тут же обе мухи разворачиваются в направлении стрельбы и начинают палить по будке. Пара импульсов прожигают пластик стены прямо над моей головой, я ныряю в высоченные сорняки за сортиром, перекатываюсь за большую кучу кирпичей по соседству и отвечаю киборгам серией коротких очередей. Попадание бронебойных пуль оставляет одну «муху» без глаз, второй повреждает хвост, но я выпустила весь магазин. Перекатившись обратно за будку, я выщелкиваю пустой рожок, вставляю новый, но тут «мухи» взвиваются над будкой, целясь в меня в упор. Отвечаю им длинной прицельной очередью, призвав милость великой Каннон к конструкторам «Витязя» за небольшую отдачу и легкость перезарядки, снова попадаю, тут же длинным прыжком улетаю в заросли столь любимых нашим котом лопухов и как можно аккуратнее отползаю в сторону. Осторожно выглядываю из своего укрытия и наблюдаю, как Доктор воспользовался моментом - вылетел из кустов ежевики и рванул к тому месту, над которым зависли «мухи», пытающиеся обнаружить меня. Когда его заметили, он промчался уже две трети пути. Киборги пытаются его обстрелять, но я открываю ответный огонь, и им снова приходится отвлечься на меня, а Кузнецов еще больше сокращает дистанцию, постоянно меняя направление и уворачиваясь от лазерных импульсов резкими обманными движениями и стремительными прыжками. Вот это да, он может научить любого ветерана ССО, как качать маятник! Прыжок, перекат, свиристелка в его руке взлетает в воздух, ее наконечник вспыхивает бледно-синим – и «мухи» вдруг неподвижно зависают в воздухе, а мне прилетает приказ Доктора: «У тебя двенадцать секунд! Целься в корпус! Огонь!»

Он врывается в мой зрительный канал, отмечая мне красными точками уязвимые места на корпусах киборгов, я встаю из лопухов в полный рост, поднимаю «Витязь» двумя руками, как следует прицеливаюсь и стреляю на задержке дыхания, как при работе в тире по статической мишени. Я валю их двумя точными одиночными выстрелами - «мухи» с грохотом и треском падают в вытоптанную траву, дымя черно-фиолетовым, как сбитый мною чужак. Подбегает Кузнецов, забирает у меня пистолет-пулемет и тщательно расстреливает в них всю обойму. Обломки так и летят во все стороны, а дым валит клубами.


Слишком крепкие, - объясняет Доктор, пристально оглядывает меня с головы до ног и возвращает мне «Витязь». – Без контрольного выстрела никак – мало ли что. Ты в порядке?

Нормально, - отвечаю я, тоже внимательно приглядываясь к нему – не зацепило ли? Куртка у него вся в пыли и порвана на плече, щека исцарапана, колени в грязи и зелени, в волосах застрял сухой листик, но на этом вроде бы все. – Сам как?

Я всегда в порядке, - рассеянно отвечает он, целясь свиристелкой в останки мух-киборгов. – Мне вот интересно, откуда они тут взялись… Очень, очень интересно.

На несколько секунд он замирает, щурясь и точно прислушиваясь к чему-то еле слышному, а затем выдает:


Шторм, беги в оружейку, возьми ручной «Гарпун», если не найдешь – бери огнемет или хотя бы термитную шашку. Надо сжечь эту дрянь дотла, чтобы ничего не осталось, – он кивает на мух и морщится. – Заодно растолкай технарей и гони их сюда - надо посмотреть, что с машинами. Я пока покараулю.

Будет сделано, - киваю я, перезаряжаю пистолет-пулемет и вручаю его Кузнецову. – Возьми на всякий случай – вдруг дернутся.

Ага, - Доктор машет мне рукой, мол, шевелись, я поворачиваюсь, собираясь бежать в оружейку, но краем глаза замечаю какую-то возню на земле. В тот же миг Кузнецов успевает одновременно сбить меня с ног подсечкой, уклониться с директрисы и открыть огонь. Он стреляет вполоборота, почти не целясь, но умудряется короткой очередью срезать мухе не успевший подняться хвост, подбегает к ней и добивает в упор тремя одиночными. Из всех дыр и щелей мушиного корпуса с шипением начинает валить густой фиолетовый дым, а Доктор возвращается, протягивает руку и помогает мне встать.

Не ушиблась? - обеспокоенно интересуется он, хоть и прекрасно знает, что уж падать-то я умею. - Вот о чем я и говорил - эти штуки крепко сделаны, могут снова завозиться в самый неподходящий момент. Надо было и второй сразу отстрелить хвост, а я затупил.

Нет, нормально, - я улыбаюсь ему в ответ, хотя меня все ещё потряхивает: если бы не реакция и меткость Кузнецова, быть бы мне продырявленной лазером, и хорошо, если не насмерть. - Ну ты даёшь! Спасибо тебе!

За что? - отмахивается от меня Доктор и недоверчиво косится на ещё дымящиеся остатки киборгов. - Не забыла? Оружейка и технари. Беги давай!


В ангаре, где живут наши птички, как на пляже: светло и жарко, только почему-то тихо. Вхожу и чувствую себя как в пароварке. Как наши технари тут работают? И где они все?

Доктор! Женек! Серый! Вы где?

Сразу же где-то что-то упало, что-то загремело и зашипело, невидимый Серый затейливо матюгнулся, Женек с высоты вполголоса осведомился, в какую часть женского организма провалился «сраный шестигранник», а Доктор откуда-то снизу с тихой яростью поинтересовался, не эта ли железяка упала ему за шиворот, и не подкрутить ли этим шестигранником кому-нибудь руки, а может быть, сразу мозги, чтоб думал, когда ему приспичит что-нибудь уронить.

Народ, ау! – кричу во все горло. – Эй, на барже! Хорош ругаться, обедать пора! Мы с Ханкишиевым шурпу сварили!

Тут же из-за заднего оперения, из кабины и из-под правого крыла «42-красного» показались три головы: одна в кепке задом наперед - Серого, вторая в панаме – Женька, и третья в арафатке, завязанной как бандана – Доктора.


Где обедать?

Что на барже?

Шурпа?

У Женька под правым глазом буйным фиолетовым цветом сияет впечатляющий бланш – результат рандори с Доктором в прошлое воскресенье. И чего, спрашивается, нашему го-дану по айкидо и окинавскому карате не спалось, какая нелегкая принесла его к нам на утреннюю тренировку? Но пришел, постоял, посмотрел, увлекся – и допустил роковую ошибку, напросился на свободную схватку в полный контакт. Ни мое хихиканье, ни насмешливо поднятая бровь Доктора его не остановили. Я вручила Женьку свой бокэн, уселась под деревом и, глядя, как они расходятся на ма-ай, горько пожалела, что у меня с собой нет ни семечек, ни попкорна. А тут пришли поглазеть еще и Серый с Ханкишиевым, и пара местных летунов в компании молоденькой симпатичной капитанши-завскладом, и мне стало совсем смешно.

На посторонний взгляд из этих двоих Женек, конечно, выглядел предпочтительнее, особенно сейчас, когда один в штанах от кейкоги, а второй в шортах для кроссфита и оба голые по пояс: высокий, крепкий такой, накачанный, но при этом очень подвижный – типичный боец ММА. Поиграл мышцами, разогреваясь, оценивающе оглядел соперника: Доктор, легкий и стройный, смотрелся далеко не так внушительно, по крайней мере, пока оба стояли неподвижно, один – в напряженной сэйган, второй – в нарочито расслабленной вакигамаэ, коварство которой я уже не раз испытывала на себе.

Я скомандовала им «Хадзимэ!», и Женек тут же атаковал красивым крученым маки ути мэн – и попался. Доктор зацепил его клинок киссаки своего бокэна, выдавил его вниз и развил контратаку, но не классическим в хакка-но тачи уколом в бедро, а более сложным, но и более опасным секущим ударом по ноге сбоку чуть выше колена. Он тут же довернул бокэн лезвием вверх (сколько же веников он сломал, чтоб настолько легко разворачивать набравший скорость клинок?!) и с резким вскриком «То-о!» нанес решающий молниеносный цки в горло - безусловная победа в этой стремительной схватке. Остановив киссаки с запредельной точностью в сантиметре от подбородка Женька, Доктор шагнул назад и изобразил канонический йоко-тибури, стряхивая с клинка воображаемую кровь противника.

Женек почесал ушибленную ногу, отскочил на ма-ай и сразу же атаковал своим коронным кэса гири, но его клинок встретил пустоту: Доктор ушел от удара с виду неспешным, но по факту очень быстрым тэнкан. Вдруг он отшвырнул бокэн в сторону - дал Женьку фору, но тут же резко сократил дистанцию и показал свое сверхзвуковое тачи дори во всей красе: обманный удар тэгатаной в ухо – поворот и захват запястья вооруженной руки – молниеносный коте гаеси без единого шанса на контратаку, и рукоять бокэна оказалась в его ладони, а бедный Женек еле успел сгруппироваться для маэ укеми, но не докрутил и жестко приземлился спиной на травку. Вскочил, встряхнулся, вспомнил об ударной технике, попытался достать Доктора, отбросившего и второй бокэн в сторону, ногой в корпус довольно шустрым маваши гери, но опять не попал – тот уклонился в ирими тэнкан с одновременным сёмэн-атэ прямо под глаз, поймал за шею потерявшегося противника и швырнул его на землю весьма жестким ирими-нагэ. Точнее, не сколько жестким, сколько быстрым – я-то видела, что мой сэнсей пожалел недотепу.

Ямэ! – бросил Доктор и нахмурился. – Это избиение, а не поединок. Что ты там возишься? Если бьешь гери, не красуйся, а будь готов к контратаке или бей быстро!

И вдруг, мгновенно встав в стойку, выдал такую скоростную, хлесткую, техничную связку йоко гери кеаге – тоби маваши гери, что вспоротый его босой ногой воздух аж свистнул, как в старых китайских боевиках. Даже я не удержалась и охнула от удивления. Что там Женек – такую резкость и сам Брюс Ли не развил бы. В реальном бою такие«ножницы» размазали бы и сумоиста.

Вот так, - пояснил Доктор, глядя на нас сверху вниз, и засунул руки за пояс своих штанов, которые тут же сползли, показав его худой мускулистый живот. – Стоит нам продолжать?

Женек, охая, принял вертикальное положение, отвесил победителю неуклюжий поклон и потер шею. Теперь по части произведенного на зрителей впечатления они полностью поменялись ролями. У Женька сбито дыхание, спина исцарапана, что-то не в порядке с рукой и под глазом выросла слива – а Доктор даже дотронуться до себя не позволил, но при этом совсем не вспотел и не запыхался, только волосы надо лбом взъерошены чуть более, чем обычно. Подтянул штаны, вернул Женьку поклон и улыбнулся: мол, не виноватый я, мой тори сам напросился.


Вот это да! Я даже в кино такого не видела! – капитанша-завскладом вытащила из авоськи крупное яблоко, вскочила со своего пенька и подрулила к Доктору, свободной рукой теребя собачку «молнии» на слишком тесной форменной блузке. – Хотите яблочко, Дмитрий Васильевич? Из местного садика, можно сказать, сама вырастила!

Не откажусь, - Кузнецов сверкнул своей фирменной улыбкой во все тридцать два, вытер ладонь об штанину, взял протянутое ему яблоко и вгрызся в его румяный бок с удовольствием, которое мне показалось преувеличенным. – Говорите, сами выращиваете? Позвольте поинтересоваться, как вас зовут, очаровательный садовод?

Елена Андреевна, - капитанша стрельнула в него зелеными глазищами, опустила длинные и угольно-черные, наверняка нарощенные ресницы и принялась накручивать на палец кучерявую рыжую прядь волос. – Можно просто Лена…

Какой интересный случай, - заявил Доктор в ответ. – Исторический факт: Елена Прекрасная получила яблоко в подарок, а здесь наоборот – дарит сама. Благодарю!

Ой, Дмитрий Васильевич, - Леночка вспыхнула как маков цвет до самых корней волос. – Что вы, не за что! Мне надо было тоже что-нибудь на яблочке написать. Например, «Непобедимому».

Ох, как же мне не понравилось, как она на него смотрела – призывно хлопала ресницами, блядски облизывала губы и стреляла глазками, прямо-таки раздевала его взглядом, тем более, что темно-синее хэбэ изрядно затасканных штанов обрисовывало крепкие мышцы его ног, но оставляло достаточно простора для ленкиных интимных фантазий. Первая моя начальница Фаина Марковна, помнится, чуть ли не на каждом приеме, на котором я ее сопровождала, потешалась над такими девицами: «Глянь, Санек, видала целку-невидимку? Строит из себя недотрогу, а сама готова стащить с парня штаны прямо здесь и сейчас! Вот никогда так себя не веди! Поняла меня, чудо ты деревенское?»

Ну, деревенское или нет, но в предупреждениях Фаины Марковны я не нуждалась совершенно - поведение таких девиц я никогда не понимала, по крайней мере головой. Правда, тогда мои телепатические способности мирно спали. Зато сейчас все мысли, бурлящие в леночкиной рыжей головушке, оказались у меня как цели на радаре: «вот же красавчик! – двигается как тигр! – неужели правда генерал? совсем молодой же! - ого, какие у него руки… – а как дерется! – наверно, целуется не хуже! - ямочка на щечке, ммм… - на абордаж!» - и буйный поток картинок, касающийся того, как бы это началось и чем закончилось. Снова накатило головокружение, к горлу подкатила тошнота, я поперхнулась и полезла в карман разгрузки за ириской. Запас конфет мне теперь приходилось постоянно таскать с собой – мало ли, когда на меня в очередной раз накатит «переход на новый уровень». Видимо, блядища Леночка спровоцировала очередной шаг вперед: раньше других людей я читать не могла, а сейчас – пожалуйста. Прочитать Кузнецова, впрочем, я и сейчас не смогла.

А он, хоть и экстрасенс-небожитель, отреагировал на ленкины авансы самым типичным образом: засиял и распушил хвост, как кот, которого похвалили, погладили и угостили печенкой.


Тоже интересуетесь историей? – осведомился он и снова заулыбался. – Замечательно! Много читаете?

Еще бы! - соврала Леночка, не моргнув глазом, но я-то видела, что историю Елены Прекрасной она знает исключительно по сериалу о троянской войне с Иваном Казанским в главной роли, и то исключительно из-за того, что ее по этому Казанскому до последнего времени плющило и таращило. Вот и хорошо, подумала я, сейчас наш телепат тоже вычислит врушку, пошлет ее в огород ловить бабочек, и мы спокойно закончим тренировку. Однако он и ухом не повел, а Ленка, оценив его реакцию как сугубо положительную, принялась развивать наступление.

Дмитрий Васильевич, - она опять захлопала ресницами и пододвинулась к нему поближе, - не хотите на мой садик взглянуть? Тут недалеко, вон за первым складским корпусом…

Запертый сад, заключенный колодезь, запечатанный источник, - выдал Кузнецов цитату из «Песни Песней», хитро поглядывая на Ленку, и я чуть не залилась краской от такой откровенности. Но для этой дурищи намек оказался слишком тонким – она глупо захихикала в ответ и поскакала за своей кошелкой, а я почувствовала лютое, почти непреодолимое желание взять рыжую дуру на санкё и подержать, пока всякие мысли о тактико-технических характеристиках того, что у Кузнецова в штанах, не вылетят из ее головы. Кажется, я опять поперхнулась, и не знаю, чем это кончилось бы, если бы валявшийся в траве планшет Доктора не заверещал благим матом экстренного сообщения. Раньше я ненавидела этот звук – будто коту хвост отдавили, но сейчас я была благодарна программистам Чебвычтеха, выбравшим настолько мерзкий звук. Кузнецов сорвался с места как укушенный, схватил планшет, прочитал сообщение и развернулся ко мне.

Это Филин, - сообщил он, запихивая планшет обратно в чехол. - Я в штаб. Шторм, занесешь мой шмот в бытовку? Собирайся – и в ангар, скоро буду!

Он унесся в сторону штаба в чем был, даже не накинув куртку и босиком – только пятки засверкали. Видимо, что-то и вправду очень срочное и очень важное. Леночка же ни с того ни с сего схватилась за голову, покосилась на меня и в темпе отбыла на свое рабочее место. А мне вдруг ириска встала поперек горла, я закашлялась, и Серый хлопнул меня по спине.


С-спасибо, - еле выдавила я. – Воды нет?

Есть, - Серый скрутил крышку у литрушки минералки и протянул мне. Я жадно присосалась к бутылке, а он ухмыльнулся.

Оттаяла Снежная королева, - заявил он в ответ на мой недоумевающий взгляд. – А чего ты хотела? Хоть ты нам и свой парень, а все равно девушка. Не грузись, Ленка тебе не конкурент, Кузнецов в ППЖ не заинтересован!

И прежде, чем я успела у него поинтересоваться, почему он так в этом уверен, Серый подхватился, кивнул Женьку - мол, погнали - и проворно смотался. Я собрала наше барахло, раскиданное по травке, и направилась в бытовку переодеваться. По дороге я прокачала ситуацию по науке Фаины Марковны - и немало удивилась результату. Во-первых, кажется, я нечаянно сделала Ленке что-то вроде телепатического атеми – судя по тому, как она морщилась, уходя, это было довольно неприятно. А во-вторых, я это сделала не просто так, а из ревности.

Я ревную Кузнецова к Ленке? Своего сэнсея и командира – к этой рыжей дурехе? Какого черта? Еще и Серый со своим «оттаяла Снежная королева»... Что со мной происходит? Мне неприятно смотреть, как мой наставник-«иной», куда более сильный, чем я, разменивается на заигрывания обычной земной девицы – или я просто в него влюбляюсь? Я ровным счетом ничего не понимаю.

Как бы оно там ни было, но с тех пор Ленка на наши тренировки больше не приходила, а Женёк и Серый нас с Доктором стали откровенно побаиваться и слушаться беспрекословно, что в условиях нехватки рабочих рук было весьма кстати. Отправляя нас в Тихоново, Филин с Палычем почему-то решили, что двух технарей нам будет вполне достаточно, и конечно же облажались. Хотя кто же знал, что к нам на базу нагрянут киборги ххазр и все-таки успеют попортить механику наших птичек? Крышу нам бойцы Филина, конечно, залатали, выставили усиленное охранение и патрули на запретке, ОКУ прислало дополнительные расчеты РЭБ, вооруженные до зубов, но с повреждениями машин надо было что-то делать, и притом очень быстро, а прибытие усиления для технарей ожидалось только через четыре дня, по окончании проверки ОКУ по каждому направляемому нам персонажу. И черта с два мы успели бы до учений привести машины в порядок, если бы Доктор не пристроил к работе всех, включая меня и прапорщика Ханкишиева из АХЧ, и не вкалывал бы за десятерых сам. Очень быстро выяснилось, что он не только пилот, но и инженер от бога – мне иной раз казалось, что техника просто боится с ним связываться. Сегодня он затеял тотальную проверку всей механизации оперения и, конечно, по уши перепачкался в графитной смазке, потому и самый чумазый из всей троицы, прямо верховный вождь маслопузов. Вылез из-под машины, вытер руки тряпкой, изогнулся в попытке понять, где в его комбезе застрял пресловутый шестигранник, и вполголоса выругался.

Женек вылез из кабины на крыло, перебрался на платформу ремонтного подъемника и спрыгнул вниз:

Давай достану.

Доктор косо глянул на него, задрав левую бровь.

Руки прочь! – заявил он. – Сделаем по-другому.

Встал на руки, прогнулся, пару раз подпрыгнул – шестигранник выскользнул из-за ворота комбеза и звонко брякнул об пол.

Мольто бене! – он встал на ноги через «мостик», выпрямился и потянулся, как кот. – А что там с обедом?

Ну еще бы его не волновал обед, ведь он и не завтракал, причем, насколько я помню, со вчерашнего дня. Как он умудряется не спавши, не жравши неделями выдерживать предельный режим? Опять просидел в штабе всю ночь, с утра мы с ним валяли друг друга по травке, отрабатывая техники каэси вадза, потом в телепатической связке тестировали управление маршевыми моторами, по результатам проверки он заявил, что настройки магнитных ловушек надо переделать, а механизации оперения сделать ревизию, и засел за расчеты, а ребята пошли разбирать машины, чтоб добраться до приводов рулевых моторов. Тогда я, поняв, что тушенка с макаронами и прочая котловая еда на двадцатый день в Тихоново нам всем уже в горло не лезет, а жрать-то хочется, взяла Ханкишиева с его «тигром», отпросилась у коменданта, радикально ужесточившего нам режим после мушиного налета, и отправилась в райцентр на базар. Результатом нашего похода явился казан жареной шурпы на бараньих ребрышках, за которым наш храбрый прапорщик сейчас бдительно присматривал с помощью Владимира Владимировича. Как минимум, должен был.

Обедать мы уселись на той самой обустроенной полянке вокруг костра, на котором лениво побулькивал казан – Ханкишиев сварил треногу для котла, приволок ящики из-под ФАБов (где только нарыл!) и где-то спер старое сиденье от вертолета, которое Доктор сразу же и оккупировал, при этом технично стащив с импровизированного кухонного стола (те же ящики под клеенкой) ложку, острый перчик и лепешку. Я налила полный котелок шурпы, кинула туда зелени и подала ему с шуточным полупоклоном:

Угощайтесь, товарищ генерал-майор.

Товарищ генерал-майор, рассевшийся в вертолетном кресле, на генерал-майора, между тем, был совсем непохож – скорее, на аспиранта-физтеха на шабашке. Перед обедом этот чистюля все-таки сбегал в душ, после помывки надел свой рабочий комбез наполовину, завязав рукава вокруг талии, а арафатку набросил на плечи – его, светлокожего, солнце не щадило, еще в первый день в Тихоново обожгло докрасна везде, где дотянулось, а в качестве компенсации щедро отсыпало веснушек. Он подался вперед, принюхался, ухватил котелок поудобнее и набросился на еду как серый волк. То ли совсем оголодал, то ли я этой шурпой ему необыкновенно угодила.

Неожиданно для себя я обнаружила, что мне нравится на него смотреть. Нравится его худое выразительное лицо, его яркие карие глаза под длинными, как у девчонки, ресницами, его улыбка-искорка, особенно когда левый уголок рта поднимается чуть выше правого, что придает ей просто магическое очарование. Нравится, как буйно торчащая вверх челка подчеркивает его точеный профиль.Нравится, как он поднимает бровь, когда сталкивается с чем-то интересным или, наоборот, неприятным, как прорезается ямочка на его щеке, когда ему весело или, напротив, что-то злит.  Нравится, как под гладкой кожей просматривается рельеф его отлично проработанной мускулатуры - кто другой бы сказал, что по нему можно анатомию изучать, а по мне такому бойцу, как он, пересушенность в самую масть: ничего лишнего, это мощь сверхманевренного истребителя, а не тяжёлого танка. А какие у него руки - изящные, ловкие, но очень сильные, способные и на сверхточную работу, и на смертельный удар, и, наверно, на самое нежное прикосновение… Милосердная Каннон, да почему это меня так волнует, в конце-то концов? То, что он два раза приводил меня в чувство, дал поспать у себя на плече, проводил до общаги и выбрал себе бытовку по соседству с моей, еще ничего не значит. Или? Разве не летали между нами искры, когда он поймал меня на лесенке у самолета, когда тем же вечером задержал мою руку в своей, прощаясь у дверей моей норки, или когда мы, сломав бокэны, врезались друг в дружку на рандори? Разве сейчас не обжигает нас обоих практически каждое прикосновение? Разве не теплеет, не смягчается его жесткий пронзительный взгляд, встречаясь с моим, разве не увеличивается вдвое его обычная разговорчивость, маскируя неловкость, когда мы остаемся с глазу на глаз, разве не пытается он сам все чаще создавать такие моменты? А как он распереживался после сшибки с киборгами, как отшвырнул меня с линии огня, а потом помогал мне встать на ноги и расспрашивал, не ушиблась ли я… Это я-то, которую он на тренировках не задумываясь отправляет в самые головоломные полеты! Ой, а как он краснел и стеснялся, когда позавчера вечером он в своем обычном хардкорном темпе ворвался в душевую, раздеваясь на бегу, и нечаянно (а нечаянно ли?) налетел там на меня, свежевымытую и в одном полотенце…

Берегись, Санька, говорю я себе, это опасная территория, это грозовой фронт, в который лучше бы не соваться. Непозволительно думать о своем командире и сэнсее в этаком ключе, как бы он ни был хорош. А он чертовски хорош, теперь я начинаю понимать Ленку - те же мысли, что я тогда подглядела в ее голове, донимают и меня, отчего приходится изворачиваться ужом на сковородке, чтобы они не просачивались за ментальный экран. Но если Кузнецову это действительно интересно, он вскроет мою защиту как банку сгущенки, и что тогда? Недолгий роман и неизбежное расставание неизвестной степени болезненности. Так что мне не следует даже мечтать о том, как это могло бы быть, если мы вдруг плюнем на все и бросимся в омут башкой… Правильно говорил боцман ТАВКР «Кузнецов» своим подопечным матросикам: «Если хочешь жить в уюте – не ебись в своей каюте». Но как пересилить себя, если впервые в жизни я ощущаю влияние дао нечеловеческой силы и глубины?

Ну как? – поинтересовалась я, наполняя свой котелок. – Есть можно?

«Ага! Еще как! - рот у Доктора был занят, он ответил телепатически. – У нас дома иногда стряпали что-то похожее, но это куда лучше. Как однажды в гостях в Самарканде, ох и объелся я тогда - а сейчас определенно повторю!»


Спасибо, Шторм, - добавил он вслух, справившись с ребрышком. – Наелся как дурак.

В кои-то веки нормально пожрали, - подал голос Женек. – Теперь поспать бы. Может, устроим тихий час, а?

Разбежался, - одернул его Доктор. – Надо закончить с механизацией на «сорок втором» за два часа, хоть ты тресни. Потом мы со Шторм – в небо, а вы займетесь «сорок девятым». На всякий случай напомню: до часа «Ч» у нас всего ничего – двести пятьдесят четыре часа. Алонси!

Он поставил пустой котелок на землю, рывком поднялся с кресла, влез в верх комбеза и помчался в ангар, на бегу заматывая голову арафаткой. А я, морально нестойкая, чуть задержалась, засмотревшись на его легкую, ладную фигуру. Вид сзади не уступал виду спереди: спина атлетичным треугольником, стройные ноги, особая, присущая только ему опасная грация движений… Да тьфу на меня, надо бы все-таки взять себя в руки! Но как?


Примечания автора


«Полевая кепка сдвинута на затылок» - так ходят особо наглые старослужащие.

Ай-учи - термин в японских боевых искусствах, означающий взаимное уничтожение (убийство).

Примечание консультанта

Смысл этого понятия глубже, чем буквальное описание. Обладатель меча, натренированный нести смерть, не убивает просто ради убийства, а только чтобы защитить что-то дорогое для него. Таким образом, искусство меча посвящено выполнению двух абсолютно противоположных идей - сохранению и разрушению жизни.

Чтобы достичь успеха в этой двойной цели, обладателю меча нужно развивать сознание, которое бы поддерживало другую противоположность. Его цель должна стать долгом, который  настолько велик, что его собственная жизнь не имеет никакой ценности по сравнению с ним. Он может добровольно пожертвовать своей жизнью ради смерти врага. Это и есть принцип ай-учи. Но если человек действительно достигает такого состояния ума, такой высокой степени решимости, когда собственная жизнь ему безразлична, он, как ни странно, получает больше шансов выжить. Сознание ай-учи выводит конфронтацию на уровень, где сила и слабость не имеют никакого значения. И, естественно, обладатель меча, добровольно признающий неизбежность собственной смерти, освобождается от страха смерти. Он свободен от любых сомнений и полон решимости.

Осознание ай учи не может быть достигнуто путем пренебрежения ценностью жизни. Его можно достичь, только начав осознавать истинную ценность жизни. Человек не может добровольно отдать свою жизнь, не зная ее истинной ценности; если он накликал смерть, не ценя свою жизнь, неосознанные сожаления и желания начнут мучить его и ввергнут в панику. Человек не может действительно желать смерти противника, не зная цены того, что он желает. Готовность обладателя меча умереть может быть достигнута только в том случае, когда он становится над привязанностью к жизни, а не за счет пренебрежения к этому прекрасному дару.

Отмечу также, что с моей точки зрения Доктор как воин следует высшим принципам будо, требующим большей духовной силы - ай-нуке (взаимное сохранение), кацу дзин кен (сохранение жизни врагу) и курай дори (контроль над духом врага).


«Качать маятник» - владеющие этим темным искусством дают такое определение этому термину: «наиболее рациональное поведение при скоротечных огневых контактах». Включает в себя и технику уклонения от выстрелов противника. Подробнее описано, например, в «Моменте истины» Богомолова. Да, в этом моменте Доктор действует как старший лейтенант Таманцев.

Директриса – направление стрельбы.

ММА – смешанные единоборства.

Киссаки – кончик меча или кинжала, примерно шириной в ладонь от его острия.

Хакка-но тачи – «меч восьми богов», техника фехтования катаной.

Тачи дори – в айкидо техника обезоруживания противника, вооруженного мечом.

Гери – удар ногой. Маваши гери – круговой удар. Тоби ура маваши гери – знаменитая ван-даммовская «вертушка» в прыжке. Маэ гери, прямой удар, йоко гери – боковой, кеаге – вариант встречного удара.

Тэгатана – «рука-меч». Пальцы сомкнуты, удар наносится ребром ладони.

Йоко-тибури – традиционное в японском фехтовании движение мечом, символизирующее стряхивание крови с клинка. Обычно обозначает «ты труп, я победил», но в данном случае еще и «маловат ты еще со мной связываться» - примечание консультанта.

Ирими-тенкан – разворот на передней ноге, техника уклонения от удара.

Ломать веники – традиционное упражнение мечников для тренировки силы рук. А еще для этих целей выжимают тряпки и крутят тяжелую палку (примечание консультанта).

Маки ути - вертикальный замах, меч ложится на изгиб левого локтя. У новичка там может быть синяк.

Ирими-нагэ – «бросок со входом». Уход с линии атаки – захват за шею – круговое движение вниз – разворот и опрокидывание за шею. Техника, нацеленная на вывод противника из строя. Здесь Доктор выполняет ее в мягком варианте – без опрокидывания противника и удара по горлу. Выполнил бы в жестком варианте – был бы смертельный исход (примечание консультанта).

«Песнь Песней» - каноническая книга Ветхого Завета, написанная на библейском иврите и приписываемая царю Соломону. В настоящее время обычно толкуется как сборник свадебных песен без единого сюжета, но может интерпретироваться как история любви царя Соломона и девушки Суламиты. Доктор трактует эту фразу очень своеобразно (за такую трактовку православные попы предают анафеме). Смысл названий: «запертый сад», «заключенный колодезь», «запечатанный источник» уясняется из аналогии Притч 5.15-18, где источник является символом супружеской любви и ласки жены (см. толкование Лопухина).

ППЖ - «походно-полевая жена», насмешливое прозвище любовницы офицера.

Каэси вадза – контрприем. Вадза вообще – любая техника, например, танто вадза – техника боя с кинжалом (танто).

ФАБ – фугасная авиабомба.

========== Глава 7. Непрощенный ==========

Минус двести сорок три часа

Доктор

День был жаркий, ночь теплая, в бытовку идти не хочется. Лучше разжечь новый костер на старом месте, такой чисто символический маленький костерок, и растянуться на травке, глядя то на звезды, то на огонь. Часы мира и спокойствия истекают, самое время подвести промежуточные итоги.

То, что ххазр готовят землянам неприятный сюрприз на учениях, я знал с самого начала. Дальнейшее развитие событий примерно намекало на то, к чему нужно было подготовиться – чем я и занимался все это время. Все, что меня в этом раскладе радовало – то, что я наконец-то делаю все это не один. С другой стороны, мой помощник, точнее, помощница – сама по себе загадка, и вот тут-то я не продвинулся вперед ни на шаг. Напротив, закапывался все глубже.

Новым фактором в уравнении Шторм был быстрый прогресс ее способностей. Когда мы встретились, ее мышление не сильно отличалось от обычного для ее расы. Да, заметно быстрее, немного больше порядка, больше внутренней дисциплины, но фундаментальных отличий я не видел до нашего первого ментального контакта. Все началось с того, как... да, определенно, в первом испытательном полете, когда я, по выражению Шторм, на нее телепатически наорал. Сигнал у меня с перепугу получился очень сильный, стресс обострил ее чувствительность, и в мозгу Шторм сорвало некий ограничитель – именно это чуть не вырубило ее сразу после посадки, а вовсе не избыточная перегрузка. После этого раскрытие способностей моей ученицы понеслось по нарастающей, пока не вышло за пределы возможностей ее вида. Чем больше я ее тренирую, тем дальше она уходит от своего народа. Это касается не только ее ментальных способностей – она становится быстрее и сильнее, точнее и восприимчивее, что, кстати говоря, хорошо заметно по ее пилотажу. Если две недели назад она еле-еле справлялась с обученным под меня «сорок девятым» и удерживала боевой порядок звена с огромным трудом, то сейчас она пилотирует машину с моими настройками куда легче и даже пытается противостоять мне в  догфайте – нереальная для человека задача.

Прогресс у нее, впрочем, далеко не только в пилотаже. Наше авасэ на тренировках чем дальше, тем глубже, телепатический усилитель я ей подобрал очень легко, и теперь мы можем держать ментальную связь при совместных полетах. Впервые за долгое, нереально долгое время я могу общаться, не ограничивая себя второй сигнальной системой, объединять потоки, работать в ментальной связке – я даже не предполагал, что такой уровень взаимопонимания будет возможен у меня с человеком. Впрочем, человеком ли? Чем дальше, тем сильнее у меня впечатление, что ее подлинная сущность пробивается наружу, проявляется сквозь человеческую форму и становится все сильнее день ото дня. Может быть, мысленно рассуждая об «иных», Шторм права – в отношении себя, может быть, она и есть «иная», наследница странной, очень сильной, но крайне малочисленной ветви человеческой расы, жившей на Земле во времена, когда Атлантида еще была тропическим континентом? Или в ней стали проявляться внеземные гены предков, ранее скрытые так надежно, что остались незамеченными даже для ТАРДИС? Или я столкнулся с очень странным химеризмом, и Шторм - существо с полностью человеческой кровью, но с инопланетным геномом в мышцах, органах чувств и нервной системе? В принципе возможно, но тогда это не случайность, а результат генной инженерии высочайшего уровня. Кому бы могло прийти в голову поставить такой эксперимент, да и зачем?

Да, в ТАРДИС бы ее, просканировать в стационарных условиях, изучить энергетику. Очень хочется понять, кто такая Шторм на самом деле, открыть ее настоящую форму. Здесь у меня возможностей минимум: биорегулятор, звуковая отвертка и органолептика. Что ж, мои чувства сами по себе не самый плохой измерительный прибор и могут сказать о многом. Например, я не могу не отметить, что при установлении потоковой связи с моей ученицей мне не приходится подбирать паттерн – я инстинктивно использую свой оригинальный, не ретранслируя через ТАРДИС, и с восприятием у Шторм нет проблем.

Я почувствовал ее приближение раньше, чем услышал шаги, повернулся к ней и приподнялся на локте. Она подошла к костру и свалила на травку рядом со мной охапку разномастного барахла.

Интересно, почему она пришла? Это не спонтанное решение, раз она переоделась из летной формы в теплый трикотажный костюм и не поленилась притащить кучу всякой всячины из бытовки. Значит, почувствовала, что я здесь, и захотела побыть со мной, несмотря на поздний час и заметную невооружённым взглядом усталость.

Не спится, - мягко сказала Шторм, точно извиняясь, что нарушила мое уединение. – Лучше у костра посидеть.

«Или ты хотел посидеть один, а я мешаю?»

Ух ты, параллельные потоки – словесный и телепатический одновременно. Новый этап пройден, причем без обмороков и головокружений. Растет девочка, и чем дальше, тем быстрее. Я ответил ей в том же стиле.

«Я хотел посидеть один, но сидеть вдвоем намного лучше».


Ты поэтому столько всего притащила?

Ну разумеется, - она вытащила из кучи два армейских спальных коврика и бросила на них пару ватников вместо подушек. – Устраивайся, на земле и замерзнуть недолго.

«Я заметила, что ты мерзнешь, и пришла».

Что-что-что? Я так устал, что у меня фонит соматика? Быть такого не может. И тем не менее Шторм права, на травке не очень-то уютно. Перебираюсь на коврик, подпихиваю скомканный ватник под голову – о да, так совсем другое дело. Шторм укладывает свой коврик возле костра под прямым углом к моему и устраивается на боку головой ко мне. На шее у нее болтаются беспроводные наушники на шнурке, и, конечно, я не могу не спросить:


Что слушаешь?

«Металлику», - она протягивает мне один наушник. – Люблю старичков. Кстати, ты не замечал - у Хэтфилда два разных голоса? Например, вот. Звучит совсем не так, как остальной «Reload».

Пока я надеваю наушник, она цепляет себе на ухо второй, находит нужный трек в плеере, и я замираю как от удара в нервный узел, узнав, что за песню она включила.

Lay beside me, tell me what they've done

Speak the words I wanna hear, to make my demons run

The door is locked now, but it's opened if you're true

If you can understand the me, then I can understand the you

Lay beside me, under wicked sky

Through black of day, dark of night, we share this paralyze

The door cracks open but there's no sun shining through

Black heart scarring darker still, but there's no sun shining through

No, there's no sun shining through

No, there's no sun shining...

What I've felt, what I've known

Turn the pages, turn the stone

Behind the door, should I open it for you?

What I've felt, what I've known

Sick and tired, I stand alone

Could you be there? 'Cause I'm the one who waits for you

Or are you unforgiven, too?

«TheUnforgiven II». Причем та самая студийная запись – где то, что заметила Шторм, слышно лучше всего. То, что она, теперь неплохой эмпат, безошибочно угадала.

Lay beside me, tell me what I've done

The door is closed, so are your eyes

But now I see the sun, now I see the sun

Yes, now I see it

What I've felt, what I've known

Turn the pages, turn the stone

Behind the door, should I open it for you?

Я смог перевести дух только когда запись окончилась, и Шторм нажала на «стоп». Чтобы прочитать мою реакцию, хватило и сотой части ее способностей.

What I've felt, what I've known

So sick and tired, I stand alone

Could you be there? 'Cause I'm the one who waits,

The one who waits for you....

«Слышал?»

«Слышал».

«Знаешь, мне иногда кажется… он – тот, кто это сочинил - прошел через то же, что и мы. Иначе откуда ему знать? Как он мог знать, что со мной было после того дня в Ливии, когда я не сбила ракету и расстреляла USS McCain? О злых небесах, о шрамах на черном сердце, о двери, что не смеешь открыть, о том, как мучительно в одиночестве ждать того, кто сможет тебя понять? Про… тебя он ведь тоже знал, да? Не говори ничего, я это вижу».

Да, ты права, он знал и о том, как обжигающе холодна была под пальцами пусковая кнопка «Момента». Знал очень хорошо, и мне отлично известно, почему. Но пока, Шторм, я тебе этого не скажу, хоть мне и безумно хочется это сделать. Не открою тебе эту дверь, пока не буду уверен в том, что могу позволить себе роскошь впустить тебя в мою жизнь. Ты и так узнала обо мне слишком многое.


Знал, наверно, - это все, что я могу ответить, и я отвечаю вслух – мысль изреченная есть ложь, а наврать ментально я не смогу, Шторм учует мою избирательность и блокировку. – Или мы с тобой думаем, что знал. Слышим то, что мы хотим услышать…

…чтобы наши демоны сбежали. Но от этого они не убегут, да? И ты тоже ждешь того, кто их прогонит?

Не то, чтобы жду, - я улыбаюсь ей, а давнишнее предчувствие грозного будущего накатывает снова и ощущается как неизбежность. - Просто, когда сражаешься с демонами, нужно, чтобы кто-то прикрывал тебе спину, понимаешь?

Шторм отвечает мне робкой улыбкой, а на краю потока я ловлю сквозь ее ослабленные ментальные щиты (от волнения или нарочно?) нечеткое, неясное, блокируемое, но пронзительно-искреннее: «Ты сказал – мы друг друга понимаем. Чего же ты ждешь, Доктор? Чего боишься? Только скажи, намекни мне, хоть как-то дай знать – мы могли бы прогнать демонов друг для друга».

Шнурок наушников коротковат, из-за этого мы очень-очень близко, почти щека к щеке, ее дыхание щекочет мне шею. Невольно отмечаю – она даже пахнет сейчас по-другому. Определенно, вслед за нервной системой начала меняться и ее биохимия, и это целиком и полностью результат моего влияния. И в мою дурную голову приходит неожиданная мысль – а не подтолкнуть ли трансформу? Учитывая цепочку ассоциаций, которую я нечаянно поймал с ее зрительным потоком, Шторм против не будет. Рискну, оно того стоит, рисковать всем и сразу — это особенное чувство.

Осторожно поворачиваюсь, приподнимаюсь на локте – теперь мы глаза в глаза. Взгляд ее грустный и теплый – не то огонь костра играет в зрачках, не то ее собственное внутреннее пламя. Слегка касаюсь пальцами ее щеки, отодвигая в сторону шнурок наушников, так можно будет прочесть реакцию и, если что, отыграть назад. Но Шторм с легкой улыбкой тянется мне навстречу, почему-то мне становится жарко, и не костер в этом виноват – я чувствую мгновенные перемены в ее энергетике. Удивительные, необыкновенные, невероятные перемены – точно знакомая тень на миг показалась и поманила меня за собой.

«Александра… я, наверно, не должен, но я очень хочу сделать то, что я сейчас сделаю».

Она ответила мне даже не оформленной мыслью, а просто мощным импульсом тепла, ударившим по моей энергетике. И тогда я ее поцеловал - нахально и уверенно, как будто Шторм всегда была моей.

Всемогущее Время, такой реакции я от себя не ожидал – когда наши губы соприкасаются, это как короткое замыкание, как вспышка плазменного шнура при пробое мегавольтным напряжением. Блокировки и запреты в моем мозгу, когда-то надежно отстроенные, рушатся с оглушающим грохотом от переполнения сенсорного потока. Что такое? Некоторых женщин этой расы целовать было приятно, но не настолько, чтобы мое подсознание вдруг активировало соматику, да так резко, что кружится голова, вскрываются запечатанные моей волей энергетические каналы и от этого даже больно – но это такая долгожданная, такая сладкая боль… Мне уже не жарко – я весь горю, я точно в бреду и уже не удивляюсь тому, что мгновенно промелькнувшая тень снова манит меня за собой в распахнувшуюся до края мира огнистую бездну, а покалывание в затылке сообщает о том, что нужно прыгать за ней.

Шторм тянется ко мне, ее пальцы скользят по моей щеке, вниз по шее, касаются ключицы, задерживаются на груди, и происходит новое чудо – слияние наших эмпатических и сенсорных потоков. Опять работа моего подсознания, но дело не в нем, просто ни одна человеческая женщина из тех, с кем у меня был хоть какой-то намек на интим, на такое попросту неспособна. Очень немногие представительницы телепатически одаренных рас смогли бы поймать нужный для этого паттерн, а повторить его, наверно, не сумела бы ни одна из них, и поэтому с ними все реакции мне приходилось отрабатывать на сознательном уровне. А сейчас все происходит практически инстинктивно, мощь потоков Шторм такова, что в них можно расплавиться, сгореть или утонуть - и я понимаю, что отпустить эту девочку и уйти, не оглядываясь, будет выше моих сил. Напротив – я обнимаю ее за плечи и крепко-накрепко притягиваю к себе, ощущая, как она дрожит, прижимаясь ко мне в ответ, как сходит с ума ее пульс, как она горит вместе со мной.

Что, идиот, доигрался? Хотел просто подкинуть Шторм свою генетическую информацию самым простым способом, а что получил? А то и получил, что хотел, чего ждал, о чем люто скучал, чего был лишен очень, очень, даже слишком долго, аж одичал и зарос колючками. Не помню за собой такого, хоть и был любим, и любил сам. Что происходит? Я настолько сдурел от одиночества – или снова влюбился? О нет, только не это – продукт генной инженерии или нет, она человек, ее жизнь слишком коротка и хрупка. Если эта девочка и будет со мной, я все равно рано или поздно ее потеряю – невероятную, блестящую, понимающую меня с полувзгляда, и это будет невыносимо больно, настолько, что я не знаю, что могу натворить. Но куда деть это ощущение неизбежности, замыкания круга, схождения нитей Паутины Времени – неужели я должен пройти через это, окунуться в горнило боли снова? Ох, проклятье! Это нечестно!

Александра отстраняется от меня – медленно и неохотно. Кажется, ей просто понадобился воздух, но тут я ловлю ее ошеломленный, растерянный взгляд. Она снова гладит меня по щеке, опускает руку и мотает головой.


Д-ди… Доктор, - она с трудом выговаривает слова, язык ее не слушается, и она судорожно стискивает кулаки. – П-прости меня… нам не надо… правда, не стоит…

Что? – выпаливаю я, вне себя от удивления. – Почему? Я сделал что-то не так? Или просто не нравлюсь?

Нет, нет, что ты, - она испуганно смотрит мне в глаза и тяжело сглатывает, сражаясь с подступившими к горлу рыданиями. – Ты мне очень нравишься… Очень-очень, правда… Дело во мне, понимаешь?.. Я ненормальная, я тебя разочарую... сделаю тебе больно. Я… я не хочу тебя мучить. Прости...

Слезы потекли у нее из глаз неудержимым потоком, она вскочила, шмыгнула носом и умчалась к себе – я слышал ее спотыкающиеся шаги по тропинке, а затем – как хлопнула дверь бытовки. Дурак я, дурак, что я наделал? Я уселся на коврике по-турецки и схватился за голову, тупо глядя в огонь.


Мрр, - услышал я, и что-то мягкое и пушистое дотронулось до моей ноги. Я повернул голову – мой приятель-котяра незаметно подкрался, потерся об коленку усами, уперся в нее передними лапами и запел свою песенку, переминаясь, озабоченно приглядываясь и принюхиваясь. Что я ему, заболевший котенок? Хотя коты наделены даром чувствовать боль и у существ других видов, и я, видимо, не исключение.

Что скажешь, Владимир Владимирович? – спросил я и почесал кота между ушей, а он лизнул мне руку. - Пришел меня утешить, друг? Или что посоветуешь? Хорошо тебе, с кошками все понятнее. А я вот ничего не понимаю.

Мнэээ, - тянет кот, и я понимаю, что он хочет сказать. Шторм не солгала, признавшись, что я ей нравлюсь, я сам это в полной мере почувствовал. В чем же тогда причина, почему она считает, что нам не стоит и пробовать? Что это значит – «я ненормальная, я тебя разочарую, я не хочу тебя мучить»? Может быть, я все же смогу все исправить? Но надо ли исправлять?

Мряу, - не соглашается со мной Владимир Владимирович, смотрит на меня в упор и нервно облизывается. Нельзя мне сейчас думать только о себе – этой чудесной, невероятной девочке сейчас намного больнее. Исправлять надо, хотя бы ради нее, надо хоть как-то снять боль, которая сейчас наверняка выжимает из нее все душевные силы и рвет сердце на куски. Но если я пойду к ней сейчас, я сделаю только хуже.

Окажи мне услугу, друг, - прошу я кота, глядя в его расширенные светящиеся зрачки. – Иди к ней, постарайся ее успокоить. Вы, мурлыки, хорошо это умеете. Ладно?

Урру, - утвердительно отвечает Владимир Владимирович, лижет меня в нос и стремительно исчезает в кустах. Я слышу, как он шуршит в траве, а потом скребется в дверь бытовки Шторм. Говорят, девочки любят котиков… Может, ему удастся то, что совершенно точно не получится у меня.

А мне надо как следует подумать – видимо, я только что создал себе нерешаемую проблему.


Минус двести тридцать семь часов

Александра

Я не помню, как добежала до своей бытовки и плюхнулась на койку, забыв закрыть дверь. Слезы текли в два ручья, моя душа превратилась в полигон, по которому братья-синегрудые работали кто фосфорными, кто термобарическими, а кто и кассетными боеприпасами. Что я наделала? Отработала и по себе, и по Кузнецову... Я до сих пор вижу внутренним зрением ошеломленное лицо Доктора, его широко распахнутые глаза, вспыхнувшие после моих слов острой невыносимой болью, как будто я ударила его ножом в печень и провернула лезвие в ране, а в ушах все еще звучит его горький вопрос: «Я сделал что-то не так? Или просто не нравлюсь?»

Все ты сделал так, мой хороший – я и представить не могла, что так бывает, что от одного поцелуя так закружится голова, сердце пустится вскачь, по телу разбежится слабость, а внутри вспыхнет огонь, как от спирта на голодный желудок, и захочется только обнять покрепче и никуда не отпускать этого невероятного парня, который делает со мной такие удивительные вещи. Я все еще чувствую силу его рук, его уверенные губы на моих, я помню, как неловко пыталась отвечать ему, ощущала по ментальной связи, как ему все это нравится, как хочется ему быть со мной - и падала, падала, улетала в потоке его чувств, горячем, как плазменный выхлоп моторов Т-77, и опьяняющем не хуже адреналинового кайфа после особенно удачного вылета. Как мог ты подумать, что не нравишься мне – ты же телепат, ты не мог не учуять, что я думаю о тебе и мечтаю быть с тобой, не мог не видеть, как я хотела, чтобы ты меня поцеловал… А потом я испугалась, поняв, как ужасно будет все это испортить, и повела себя как Умная Эльза из сказки, решила, что лучше уж наша история закончится, не начавшись. Трусливая бестолочь, что же я натворила?! Можно ли все исправить, или назад пути нет, и стреляную пулю в патрон не вставить?

Скрипнула дверь, по полу протопали мягкие лапки, койка прогнулась от приземления на нее кого-то довольно увесистого, и я ощутила рядом с собой теплый кошачий бок и тычок мокрого носика в щеку. Владимир Владимирович решил меня навестить и пожалеть – как мило с его стороны. Раньше он ко мне не приходил, отирался с Кузнецовым, а сейчас пришел. Видимо, допетрил своим кошачьим умишком, как мне хреново.


Мрру-мрру, - подтвердил кот, устраиваясь поудобнее у меня под боком, и затарахтел, когда я почесала ему загривок. Дескать, поговори со мной, большая кошка, вдруг поможет.

Знаешь, Владимир Владимирович, - сказала я ему хриплым голосом. – Может, я и дура, но все не так просто. Я действительно ненормальная.

Мрря? – удивился мой пушистый собеседник такому неожиданному признанию и боднул меня мохнатым лбом. Я шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом и продолжила:

Ну так слушай сказочку, котик. Жила-была девочка. Всю жизнь она мечтала о двух вещах: летать в небе и защищать слабых. Девочка выросла, стала военлётом. Время тогда было тяжелое, войны вспыхивали по всему миру, и она сражалась в каждой из них. Стала настоящим «синегрудым», кошмаром для врагов, огненной смертью с небес… а потом так получилось, что ей пришлось уйти в испытатели, учить летать этих больших титановых птичек, которые так тебе досаждают своими воплями, когда взлетают и садятся. Ее первым заданием на новой работе стали испытания самолетов палубной авиации на тяжелом авианесущем крейсере «Кузнецов». И там – не поверишь, котик – она влюбилась.

Я вздохнула, вспоминая то жаркое севастопольское лето, и снова вытерла катящиеся слезы.

Его звали Игорь, - хрипло сказала я. – Старпом на «Кузнецове». Конечно, он заинтересовался, что это за девица в авиакрыле его корабля, он выяснил, кто она такая и чем прославилась, они подружились, а потом влюбились друг в друга. Все у них было замечательно, им было хорошо и весело вместе, они гуляли по Севасу ночи напролет, ходили на катере к заповедным бухтам, угощались горячими чебуреками на набережной и запивали их молодым красным, и без того пьяные друг от друга… Но однажды вечером они решили, что… можно переходить на… ммм… новый уровень в отношениях. Ну… это когда ты находишь себе кошку, она не против, тыхвать ее за шею и вперед, делать котят – у нас, людей, в общем все так же, но сложнее. Игорь хотел, чтобы все было красиво – снял самый красивый номер в самом модном отеле на побережье, куча цветов и самое лучшее шампанское… Только вот эта девочка так и не смогла узнать, как это будет у нее, потому что, когда они попробовали, она почувствовала себя так, будто отравилась. Ей стало плохо, ее тошнило, что Игорь ни делал, ей становилось только хуже. Так они и расстались, а девочка после этого решила попытаться выяснить, что в ней неправильно.

Кот подлез ко мне под руку и промурчал что-то заинтересованное, а я вздохнула, вспомнив, как прикинула расклад, подсчитала остатки отпускных и позвонила Фаине Марковне. Устав от корпоративных войн и событий Красного Августа, но и прилично заработав на них, бывшая гроза рейдеров и учредитель гремевшей по всей России юрфирмы «Шелленберг и партнеры» радикально сменила сферу деятельности и заделалась хозяйкой гостиницы – отгрохала крутейший отель в Паттайе на побережье и прикупила несколько островков в Андаманском море. К кому же еще, как не к ней, я могла обратиться с настолько специфической просьбой?

Фаина Марковна почему-то очень обрадовалась моему звонку и наотрез отказалась брать с меня деньги за постой. Хотела оплатить мне и перелет, но до Владивостока у меня офицерская халява, оттуда я на маглеве доберусь до Харбина за копейки, а из Харбина до Бангкока можно и долететь, и подкалымить – устроиться вторым пилотом на какой-нибудь бизнес-джет, экипаж которого начал бухать еще до вылета. В общем, добралась я легко и непринужденно, КВС «Гольфстрима» - бывший военлёт НОАК узнал меня в лицо и даже лицензию не спросил, посланцы Шелленберг встретили меня в аэропорту Бангкока на лимузине, а в отеле меня ждал шикарный номер и два симпатичных массажиста. Ну, и естественно, первый конфуз – при моем росте 179 сантиметров ребятишки оказались мне по плечо. Правда, смутило это только меня, ребята оказались профи - поахали, поохали, повосхищались моими ногами и жопкой и сделали для меня все, что могли. В этот раз меня не тошнило – я так расслабилась, что уснула у них на руках, но тогда это списали на усталость после перелета.

У меня ушла неделя на то, чтобы убедиться в том, что мой организм не желает получать всякие плотские удовольствия – хоть трезвая, хоть пьяная, хоть покурившая травки, хоть наглотавшаяся местных веселых таблеток, я как нормальная женщина не реагирую ни на что. Мальчики, девочки, трансы, «нижние» и «верхние», массаж, игрушки - без разницы, как бы мне ни нравилось начало, все равно исход был по одному из трех вариантов: симптомы отравления, сон или полное выключение реакций. Тогда я плюнула на все, взяла в прокате самую мощную океанскую скоростную лодку, которую смогла найти - настоящую четырехмоторную cigaretteboat, и отправилась на острова. И в сквозной пещере на каком-то крошечном островке мне встретился древний дедок-отшельник.


Не то ты ищешь и не там, - заявил он мне на ломаном английском в ответ на мое приветствие. – На тебя пал выбор Зеленой Тары. Путь Тантры – это не твой путь.

Вот, котик, дед и сказал девочке, что она избрана помощницей Зеленой Тары, защитницы людей от демонов, и поэтому она может влюбиться, но любить физически не сможет. Понимаешь, котик, в чем дело – что-то в ней работает не так, как у всех, а наоборот. Может быть, она ненормальная, а может, небеса черные и голубые решили, что она принадлежит им навсегда, и забрали у нее любовь в обмен на мастерство и боевую удачу. Как думаешь, котик? Может, зря я испугалась, и стоило рискнуть снова?

Урр-рау, - Владимир Владимирович завозился у меня под боком, устраиваясь поудобнее. Все верно, пока живу – надеюсь. Надо собраться с духом и решиться объяснить все Кузнецову, хотя бы ради того, чтобы остаться друзьями. Я сама сказала ему, что он имеет полное право знать, чем я дышу – значит, пусть узнает и это. Хуже уже точно не будет.

Кажется, с этими мыслями я и заснула в теплой компании кота, поющего мне колыбельную, и проснулась по сигналу внутреннего будильника. Пора на тренировку, нехорошо заставлять сэнсея ждать. Наскоро умываюсь, так не хочется перебивать его вкус зубной пастой. Отставить доги, влезаю в наряд для силовых тренировок: леггинсы-топ-кроссовки, хватаю бокэн, выбегаю на улицу. Странно, утренний холод чувствуется не так остро, как вчера. Кажется, во мне еще не погасло вчерашнее пламя.

…И сразу же понимаю: что-то не так. Бегу на нашу тренировочную площадку, лужайку у самого края леса, с засохшей толстой и корявой березой на краю – мы еще в первый день в Тихоново сделали из дерева макивару. И сейчас я отчетливо слышу, что березе достается по полной программе.

Подбегаю ближе – так и есть, на полянке бушует маленький, ростом где-то метр восемьдесят пять, но неистовый смерч. Доктор отрабатывает на нашей макиваре всю свою ударную технику разом, причем в таком бешеном, совершенно нечеловеческом темпе, что глаза с трудом успевают отслеживать удары: кулаком, тэгатаной, локтем, рукой-копьем, ногой, коленом, с любой дистанции, одиночными и сериями, аж щепки летят.Бедное дерево даже не вздрагивает, а непрерывно трясется. Он в одних штанах от кейкоги и босиком, взъерошенный, и мне на миг чудится фиолетовый отблеск в его глазах. Наконец Доктор с коротким боевым вскриком отвешивает березе роскошный, очень высокий тоби ура маваши гери, которым можно свалить и слона, резко поворачивается ко мне, яростно отбрасывает пятерней мокрые волосы со лба.

Ну и вид у него! Раскраснелся, костяшки сбиты чуть ли не в кровь, мышцы так и гуляют под кожей, грудь ходит ходуном от тяжелого дыхания, ноздри раздуваются, а глаза… если превратить всю горящую в них боль и ярость в напалм, то хватило бы сжечь и Луну.

Доктор?! – я бросаю бокэн, бегу к Кузнецову, мне кажется, что, если я немедленно не обниму его, он просто взорвется. – Что с тобой? Что случилось?! Это из-за меня, да?

Он резко выдыхает и неловко обнимает меня в ответ.

А-александра, - он отвечает мне вслух, и его голос дрожит. – Прости. Прости дурака. Я не понял сразу… но сейчас… Ох, проклятье!

Осторожно, точно боясь спугнуть, он гладит меня по щеке и пытается улыбнуться. Я смотрю ему в глаза, не в силах ни моргнуть, ни отвести взгляда, только чувствую, как слезы вновь начинают катиться из глаз и повисают на ресницах, затуманивая поле зрения. Наплевать – набравшись храбрости, я опускаю блоки и подсвечиваю Доктору кусочек моей памяти, воспоминания об Игоре и о моем первом и последнем романе, бесславно закончившемся в туалете пентхауса пятизвездочной «Пальмиры». Ощущения – как в прорубь с головой, но Доктор касается моего виска и выдергивает меня из ледяной бездны мрака мощным ментальным толчком. Я судорожно хватаюсь за его плечи и пытаюсь проморгаться, а Кузнецов стирает горькие капли с моих щек тыльной стороной ладони.

Теперь я вижу, - тихо говорит он. – Когда это произошло, ты еще не знала, что ты другая… Это не ненормальность, скорее всего, так проявляется твое отличие от обычных людей. Тебе нужен телепатический контакт... как и мне. Помнишь, как мы почувствовали друг друга?

О, я помню. Никогда не забуду этот волшебный миг, когда волна его ощущений прокатилась сквозь меня, подхватила и понесла ввысь, точно параплан в мощном восходящем потоке – и я чувствовала, что он тоже взлетает вместе со мной. Это было так удивительно, так необыкновенно – просто-таки нечеловечески приятно… Может, так и должна происходить любовь у «иных»?

Как-то так, - Доктор отвечает мне почему-то вслух, но я снова чувствую, как мы попадаем в резонанс, и сквозь меня катится поток его чувств - жгучая волна, где смешались боль, тревога, надежда и пронзительная горько-сладкая нежность. - Если считаешь нужным, мы можем забыть вчерашнее и больше не вспоминать. Может быть, ты и права. Но я вижу, твоя… ммм... ситуация вовсе не безнадежная. Решение есть, я могу его найти - если ты хочешь, конечно.

Кузнецов пристально смотрит мне в глаза, и в мою больную от недосыпа голову приходит очень странная мысль - он что, имеет в виду, что девушкам-«иным» нужно что-то вроде старого японского обряда мидзуаге, только в ментальной сфере? Я невольно представляю себя в парадном длинном кимоно, почему-то светло-оранжевом, с серебристо-зеленым поясом и широким красным воротником - эри, расшитым серебряными и золотыми нитями, в боевой раскраске майко, с высокой прической с четырьмя шпильками - и невольно хихикаю: ой, да какая из меня ученица гейши! Рисовать могу только эпюры, к музыке неспособна - медведь оба уха отдавил… Зато могу шпилькой в глаз, если что, а ещё заваривать чай, прецизионно разливать спиртное и травить байки из веселого военлетского быта. Ой, не могу!

А что, если… - отвечаю я ему, проглотив невольный смешок, - если мы сделаем так. Давай попробуем забыть о том, что я вчера наворотила, а там будет видно? А пока давай постараемся… не мотать друг другу нервы и не вспоминать? Скоро вылетать в Хабару, а там и учения – хрен его знает, как карта ляжет… А как отстреляемся, если позволят обстоятельства, и никто из нас не перегорит…

«...а главное - если вернемся», -  добавляю про себя и тут же отгоняю прочь неприятную мысль - боюсь накаркать. У меня нехорошее предчувствие, что я опять где-то по-крупному лоханусь, и мне это совсем не нравится. И Кузнецову, кажется, тоже...


Договорились! – перебивает меня Доктор, кинув на меня острый взгляд. – Но при одном условии.

Да? – я шмыгаю носом. – И каком же?

Ну… чтобы было, что вспомнить...

Он прижимает меня к себе так сильно, что я не могу дышать, а потом долго и жадно целует, отнимая остатки воздуха - и отстраняется. Ярость угасла, боль спряталась, нить эмпатии пульсирует решимостью и азартом. У него даже получается улыбнуться моей любимой искристой улыбкой, и я улыбаюсь в ответ:

Пока ты не доломал макивару, может, поработаем над ударной техникой?

Он лукаво смотрит на меня, подняв бровь:

Тренировка, завтрак – и в небо! Алонси, Шторм!


Примечания автора


КВС – капитан воздушного судна.

«Гольфстрим» - популярная модель бизнес-джета.

НОАК – Народно-освободительная Армия Китая.

cigaretteboat - небольшой быстроходный катер с длинной узкой платформой и глиссирующим корпусом. Отличаются высокой мореходностью и способностью развивать высокие скорости: 150 км/ч в спокойном море, 90 км/ч при волнении. Энерговооруженность – обычно свыше 1000 лошадиных сил.

Путь Тантры (алмазная колесница) - составная часть школ Ваджраяны, связанная с практикой пограничных состояний, просветлённых состояний, смерти и промежуточных состояний между смертью и следующим рождением. Тантра понимается как практика быстрейшего достижения состояния Будды. Как эзотерическая традиция, тантра предполагала достижение трансперсональных состояний (слияния с мировым духом) посредством максимально полного, тотального проживания всех жизненных искусов. Особое внимание в тантре уделялось сексуальным практикам, которые, однако, не были самоцелью, а были лишь способом достижения парой или одним из партнеров экстатических состояний, носящих, по мнению последователей тантры, космический характер.

Мидзуагэ — церемония, отмечающая взросление и повышение статуса начинающей гейши (майко) и переход ее в статус собственно гейши. Майко пять раз меняет свою прическу, символизирующую каждый шаг, ведущий к становлению гейшей. На церемонии мизуагэ пучок волос на макушке символически стригут, чтобы более взрослой прической обозначить переход от девочки к молодой женщине. После обряда мизуагэ следующий важный поворот в жизни майко — это церемония эрикае, или «превращение воротника». Это происходит, когда майкоменяет красный вышитый воротник «ребенка» на белый воротник взрослой гейши. Как правило, все случается приблизительно в двадцатилетнем возрасте. Это обряд взросления и к продаже девственности отношения не имеет.

========== Глава 8. Аврора ==========

Минус сто семьдесят часов

Двенадцать тысяч метров над Землей

Папа, да не ворчи! Смотри, погода хорошая, самолет классный, а ты!

Мальчик лет двенадцати прилип носом к иллюминатору. Не самое удачное место – над крылом, зато первое путешествие, да какое - из Франкфурта прямиком в Бангкок, разве это не замечательно! И самолет – новехонький «Эрбас» в нарядной раскраске Люфтганзы – почти что космический корабль! Зачем же сидеть ворчать и портить всем удовольствие?

Отец мальчика, сидевший рядом, поерзал в кресле и заявил:


Не люблю я все-таки летать пассажиром!

Ну папа! – мальчик смешно тряхнул головой. – Тебя послушать, так это ведро, а не самолет, и не пилоты, а старые бабки! Разве мы плохо летим?

Отец хотел что-то ответить, но вдруг ткнул пальцем в иллюминатор:

Посмотри во-он туда - ниже и слева по курсу. Видишь красавцев? Смотри внимательно, сейчас поздороваются.

Распоров одинокое облако, перед лайнером откуда-то снизу вырываются два истребителя, две изящные, убийственно быстрые машины. Граненые носы, черные капли кабин, очертания оперения смазаны от стекающих по нему облачных струй. Поравнялись с лайнером, качнули крыльями, поздоровавшись, взмыли вверх, и там, в бесконечной синеве, начался невероятный стремительный танец. Как будто ни инерции, ни гравитации для них не существует, истребители синхронно чертят петли и виражи, скользят в воздухе то боком, то вперед хвостом, то кувыркаются, разлетаясь в разные стороны, то сближаются на длину крыла, а потом, поравнявшись друг с другом, одновременно набирают скорость и уносятся вдаль, показав полыхнувшие неярким розовым пламенем сопла. Какой-то миг – и все, превратились в точки, исчезли, растаяли. Мальчик смотрит им вслед, раскрыв рот.

Видел? – отец ребенка хмыкает и улыбается в бороду. – Вот это скорость, вот это слетанность! Вот это машины, вот это пилоты! Уж поверь старому истребителю, вот как надо летать!

Мальчик вздыхает. Он уже видит себя в кабине прекрасной и грозной фиолетово-синей машины с красными номерами и звездой ВКС России на оперении. Он только не может решить, какой бортовой номер ему нравится больше – 42 или 49.

Минус сто шестьдесят семь часов

Александра

Из Тихоново до Хабаровска мы домчались меньше чем за час. Немножко задержались, чтобы устроить маленькое пилотажное шоу экипажу и паксам люфтганзовского «арбуза», зато потом наверстали, прохватив в стратосфере на четырех махах. Обойдя Хабаровск с его воздушной суетой с севера, мы ушли на юго-восток, пронеслись над Амуром, и перед нами во всей красе показались диковинные ажурные конструкции воздушных верфей Полетного. В одной гигантской чаше из металлических кружев просматривался силовой скелет строящегося летающего авианосца, а вторая была накрыта сверху серо-голубой исполинской «снежинкой» с овальным куполом палубной надстройки в центре и могучими сдвоенными импеллерами на длинных лучах, между которыми виднелись мощные конструкции стартовых стрел для тяжелых ракет.


Смотри, Шторм, - вызвал меня Доктор. – Это «Аврора», наш носитель. Впечатляет, а?

Красотища, - согласилась я. – Сделаем кружок, взглянем поближе?

Не стоит, - Кузнецов в кои-то веки решил проявить дисциплинированность. – Во-первых, не надо никого пугать, во-вторых, мы и так выбились из графика на двое суток, а я бы не хотел, чтобы ребята напортачили при сборке носителей. Давай не будем терять времени!

Он заложил крутой вираж, прицеливаясь на ВПП, вызвал диспетчера, требуя посадки, пошел на снижение, и я повисла у него на хвосте, держа строй. Теперь мне это было нетрудно – я приспособилась к его рисунку пилотажа, а ментальная связь через усилитель предупреждала меня о его маневрах, и я могла работать на опережение. Со стороны это наверняка выглядело так, что мы добивались такой фантастической синхронности годами. Скажи мне кто еще месяц назад, что за три недели можно настолько отшлифовать боевое слаживание звена, я бы не поверила и долго смеялась. А сейчас не только не смеюсь, но даже не удивляюсь, когда мы выпускаем шасси, поворачиваем рулевые моторы и касаемся полосы в один и тот же момент.

Филин уже был тут как тут, ожидал нас на ВПП, а с ним – его свита, набившаяся в маленький аэродромный автобус, двое механиков на самоходных электрических трапах и два тягача, которые, стоило нам вылезти из кабин и вытащить наши пожитки, сразу же зацепили наши еще не остывшие после посадки машины за передние стойки шасси и утащили их в огромный круглый ангар под чашей верфи, где стояла «Аврора»  – цех финальной сборки носителей. Времени действительно у нас было в обрез, тут Доктор был прав. Того же мнения придерживался и Филин – торопливо откозырял нам и потащил в автобус, даже не спросив, как долетели.


Машины в порядке, - сообщил ему Доктор, устраиваясь на сиденье. – Все повреждения мы устранили и даже кое-что доработали. Дроны для нас готовы?

Привезут через пять часов, - отчитался Филин. – Как раз успеем сделать вашим птичкам профилактику и загрузить боекомплект. Обе «Ангары» готовы, но есть и альтернативный вариант. Есть два полностью заряженных и обкатанных «Плутона» - предсерийные, конечно, но только что с испытаний. Я привез их с «Восточного» еще позавчера. Что скажешь, Доктор? Берешь?

Хм… - протянул Кузнецов, задрав бровь. – Возвращаемые ядерные тягачи, говоришь? Интересно!

Погоди-ка, - поинтересовалась я. – Чем это интересно для нас?

Очень просто же, - рассмеялся Доктор в ответ. – Если мы взлетаем на «Плутонах», это нам дает сразу же несколько преимуществ. Во-первых, это позволит нам увеличить взлетный вес, и мы сможем взять тяжелые спутники, а от «Диспетчеров» я бы не оказался. Во-вторых, мы не связываемся с криогеникой и не тратим время на заправку носителей, поэтому «Аврора» сможет вылететь уже послезавтра – а это значит, мы сможем стартовать с экватора. И в-третьих, мы будем намного свободнее в выборе орбиты – а для нас это колоссальное преимущество. Прямая космогация, а? Оцениваешь перспективы?

Все верно, - подтвердил Филин и хитро глянул на Кузнецова. – С циклограммами поможешь?

Легко, - тот ответил ему понимающей ухмылкой. – Можно заняться хоть сейчас – с тем расчетом, чтобы немедленно начать монтаж полезной нагрузки и вылететь послезавтра часов в девять вечера.

Филин почесал в затылке.

Значит, пятьдесят пять часов на все про все? Авантюрист ты, Васильич. Лады, будем успевать…

На том и порешили. Автобус высадил Кузнецова с Филиным и его свитой возле цеха финальной сборки, а меня со всем нашим барахлом отвез в расположение, но не к офицерской общаге, а к отдельно стоящему на краю базы уютному двухэтажному зданию за сплошным высоким забором – домику для космонавтов и высшего командного состава.

За массивными раздвижными воротами меня встретил кругленький и румяный как пончик лейтенант комендантской службы в сопровождении тощего вольнонаемного, на которого и навьючил все пожитки. Оба разглядывали меня с откровенным недоумением, и я отчетливо ощущала, как их раздирает когнитивный диссонанс: в их представлении спутница крутого генерал-майора должна быть исключительно штабной фифой в форме в облипочку, с бриллиантами в ушах и при макияже, но никак не синегрудой в кастомной экипировке испытателя, со шлемом под мышкой, очень высокотехнологичного вида диском на правом виске (неужели пресловутый нейроинтерфейс?!), заказным «брейтлингом» на руке и пистолет-пулеметом в набедренной кобуре открытого ношения.


Э-э, кхм, товарищ майор, - пройдя по коридору второго этажа, лейтенант остановился у дверей одной из комнат по правой стороне коридора. – Ваша комната – вот, а эта, - он показал на соседнюю дверь и хитренько поглядел на меня, - товарища генерал-майора. Передать вам его ключ-карту?

Не-а, - я покачала головой и недобро ухмыльнулась. Вот же любопытные черти, кого вы во мне увидели? Было б у меня время и желание, я б вам мозги-то прочистила доброй клизмой на ведро керосина с заклепками. – Сами передадите. Он сейчас в цеху сборки носителей. Занесите его вещи в комнату, сходите до цеха, и можете быть свободны.

Так точно, - лейтенант откозырял мне, махнул рукой вольнонаемному, и мне пришлось проследить, чтобы они занесли кузнецовскую сумку и чехол с бокэнами в его комнату, закрыли ее и в темпе отбыли передавать ключ-карту. Спровадив бездельников, я втащила свой сидор в комнату и принялась знакомиться с обстановкой. Все уютно, чисто и аккуратно, как в большинстве новых офицерских общежитий. Комната большая, французское окно за зелеными шторами, удобный кухонный отсек, не то, что у меня в Ленино, койка широкая, матрас идеальной жесткости, санузел шикарный, как в отеле Фаины Марковны, в минибаре – два сорта минералки и изотоники. Любит Родина космонавтов, не поспоришь.

Освободившись от брони и сменив берцы на кроссовки, я сходила в буфет на первый этаж перекусить, просмотрела сводку новостей на планшете и отправилась в душ, рассчитывая сразу же после этого завалиться в койку и как следует выспаться. Наивная чукотская девочка, как же я ошибалась!..

Выйдя из душа, я обнаружила, что мерзну, и закуталась в одеяло поверх халатика, но минут через пять меня начало потряхивать, а затем мелкая дрожь переросла в полноценную лихорадку с ломотой во всех суставах, потемнением в глазах, тошнотой и прочими эффектами, как от высокой температуры. Где же меня угораздило подцепить грипп, который меня всегда обходил стороной? Трясущимися руками я достала градусник, сунула его в ухо - и чуть не выронила его, увидев цифры: 35,7. Температура падает, а я одновременно и горю, и мерзну. Какого черта?

Так, ну это уже ни в какие ворота не лезет. Если я немедленно не приведу себя в порядок, завтра медкомиссия запорет мне вылет, и меня надо будет срочно заменить, а на кого? Слишком многое завязано на меня, на мои способности – если я выйду из строя, я подведу Кузнецова, да и не только его. Что же делать?

Прежде всего, надо поставить его в курс, но так, чтобы никто не узнал. Тактический планшет он наверняка зашвырнул куда-нибудь, как всегда делал, когда не хотел, чтобы его отвлекали. Так что я прилепила к мокрому виску телепатический усилитель и крикнула изо всех сил: «Доктор?!»

«Тут я, - немедленно прилетел мне ответ. – Что с тобой случилось? Прокинь-ка мне соматические нити, посмотрю».

Вот умничка, сразу учуял, что со мной что-то не так, хотя наверняка я, по его выражению, «фонила» своим хреновым самочувствием как всенаправленная антенна. Поймал мой криво-косо прокинутый через усилитель соматический поток, задумался и скинул мне крайне озадаченный ответ: «Очень странно! Терпи, сейчас буду!»

Собрав по всей комнате одеяла и пледы, я закуклилась в них с головой и провалилась в странное мутное забытье, настолько глубокое, что я даже не поняла, когда примчался Кузнецов. Просто я вдруг уловила тихое свиристение за дверью и учуяла близкое присутствие Доктора, потом его уверенные руки размотали одеяла и вытащили меня наружу, и сквозь туманную бредовую пелену я увидела его напряженный, обеспокоенный взгляд.

Ну, дела, - выдал Доктор, и я почувствовала приятно-прохладное прикосновение его ладони к моему потному лбу. – Это невозможно, но то, что я вижу, ничем другим быть не может… Шторм! Мне нужно кое-что проверить. Заранее прости!

С этими словами он пребольно стукнул меня костяшкой указательного пальца в левую подключичную впадину и ущипнул за основание шеи где-то сзади. От боли я подпрыгнула чуть ли не до потолка, но лихорадка резко уменьшилась, туман перед глазами начал рассеиваться, и я увидела, что Кузнецов смотрит на меня с выражением крайнего удивления, аж рот открыл – как будто я на его глазах стала фиолетовой в крапинку.

Ага, - пробормотал он себе под нос. – Не надо было мне уроки первой помощи прогуливать. Придется вскрывать каналы… Я как знал, захватил с собой… Так, а где?!

Кузнецов принялся шарить по карманам разгрузки и из пятого или шестого по счету вытащил металлическую коробку вроде тех, в каких поставляется прецизионный инструмент, с хитрым узором из кружков и линий, выгравированным на крышке. Он водрузил ее на прикроватную тумбочку, раскрыл как книжку – внутри оказался компактный прибор, похожий на портативный аппарат ЭКГ с маленьким дисплеем, кучей индикаторов, кнопочек и переключателей, и гелевая подушка, в которой торчало не меньше сотни длинных блестящих игл.


Готово, - сообщил он, вытащил из кармана свиристелку, поколдовал с ней и направил светящийся наконечник на меня, медленно ведя его сверху – вниз. - Если я все правильно понимаю, а я уверен, что правильно, эта штука тебя быстро приведет в порядок. Открой спину и наклонись вперед.

Что? – жалобно спросила я. – Это что за штука? Ты будешь лечить меня от гриппа физиотерапией?

Это не грипп, - уверенно заявил Кузнецов, – а более опасное для тебя состояние. Я тебе что сказал? Открой спину, наклонись вперед и постарайся расслабиться. Давай помогу.

Пока я хлопала на него глазами от удивления, он вздохнул, вытряхнул меня из халатика, усадил на койку и пристально оглядел с головы до ног, что-то напряженно вспоминая и шевеля губами, как троечник на экзамене, судорожно вспоминающий еле вызубренный билет. Затем он вытащил из подушки пучок игл, подмигнул мне и принялся за дело.

Каждую иглу Доктор вкручивал чуть ли не с микронной точностью – над бровями, в виски, в мочки ушей, в затылок, по спине вдоль позвоночника, очень внимательно приглядываясь ко мне, иногда проверяя себя своей свиристелкой и придерживая меня за плечо свободной рукой, чтобы я не упала – в моем мутном состоянии я была как тряпичная кукла. Закончив со спиной, он пересадил меня так, чтобы я чуть откинулась назад, поставил по паре игл в подключичные впадины и собрался двинуться ниже, но тут я совсем застеснялась его и завозилась, пытаясь хоть как-то укрыться одеялом ниже талии.


Шторм, пожалуйста, сиди тихо! – шикнул он и слегка шлепнул меня по руке. – Имей в виду, я твои каналы и так еле вижу, а ты еще ерзаешь. Прекрати! Когда тебя шили, - он провел пальцем по старому шраму на животе, памяти об одной неудачной школьной авантюре, - ты тоже ерзала, да?

А меня не шили, - удивленно ответила я. – Это еще со школы, лазила с ребятами по старой шахте, споткнулась и шлепнулась на какую-то железяку. Ну, ребята мне помогли дойти до лагеря, там я дырку промыла и залепила пластырем, наутро уже ничего не болело. Вот и все.

Грязную полостную рану – пластырем? – недоверчиво выдал Кузнецов, нацелив на шрам свиристелку. – При этом ни кровопотери, ни сепсиса – просто встала и пошла? Блестяще!

Я не вру, - буркнула я в ответ, – железяка была острая, но короткая. На вид было стремно, но так-то ничего страшного. У меня мама была вертолетчица МЧС, мы с ней часто с бригадами скорой летали.  Я кровь давящей повязкой остановила, как они учили, а потом уже перевязка.

Верю, верю, - Кузнецов натянул одеяло мне на колени и подхватил очередной пучок игл. – Вот так нормально? Больше не будешь мне мешать? Все, сиди смирно.

Если бы мне не было так плохо, я бы сгорела со стыда, пока Кузнецов вкручивал тонкие сверкающие иглы мне вдоль грудной кости и вокруг солнечного сплетения, следуя известным только ему линиям – видимо, тем самым пресловутым каналам. Затем он быстро переключился на колени и пятки, добавил по паре игл в локтевые сгибы и основания больших пальцев на руках и внимательно оглядел свою работу.

Хорошо, - тихо сказал он. – Вроде все узлы учел, ничего не забыл. Так, Шторм, приготовься. Сейчас будет очень больно!

Он чуть наклонил мою голову вниз и, кажется, ткнул меня костяшкой указательного пальца в затылок, в точку ровно между двумя иголками. В этот раз боль была такая, что у меня перед глазами что-то сверкнуло, брызнули слезы и перехватило дыхание. Кажется, я отключилась, а когда пришла в себя, оказалось, что игл во мне нет, я лежу в постели, тщательно укрытая одеялом чуть ли не по уши, а Кузнецов сидит на койке рядом со мной и внимательно наблюдает за происходящим на экране своего прибора. Учуяв, что я очнулась, он захлопнул крышку устройства, спрятал его в карман и погладил меня по лбу. Удивительно, теперь его ладонь показалась мне намного теплее, меня больше не трясло, и чувствовала я себя куда лучше. Да что там говорить, просто прекрасно – хоть сейчас в небо, в любую зарубу, или на хороший опен-эйр, рейвить до утра.


Сработало, - удивленно проговорил Кузнецов, точно разговаривая сам с собой. – Не должно было сработать, но сработало. Вот же чудеса!

Доктор, - я схватила его за руку. – Спасибо, конечно, что привел меня в порядок, но есть проблема. Сейчас ты мне с толком и расстановкой рассказываешь, что со мной приключилось, как ты меня вылечил, почему это не должно было сработать и какие такие каналы ты вскрывал. Колись! А то обижусь, и сильно.

Так энергетические же, - Кузнецов широко улыбнулся. – Вспомни, кокью-хо, она же ци, протекает по всему телу. У обычных людей, не-телепатов и более слабых физически, энергетический обмен тоже слабый и большинство каналов отключено. У тебя, видимо, произошел очередной переход на новый уровень функционирования организма, но не все энергетические каналы в твоем теле открылись одновременно, и циркуляция оказалась нарушена. Я поработал кем-то вроде сантехника или ангиохирурга – грубо говоря, открыл все краны и все прочистил. Этот приборчик – изобретение одной энергетически очень сильной расы, хирургический инструмент для таких случаев. А не должно было это сработать потому, что эта штука на обычных людях не работает. И я никак не ожидал, что ты так быстро дорастешь до того момента, когда она может на тебе сработать.

Четкое, ясное и логичное объяснение, но мне все равно показалось - Кузнецов что-то недоговаривает. Например, откуда он знал, как надо действовать, почему приборчик оказался у него с собой? Как он видел эти пресловутые каналы? Хотя если он с детства знал, что он «иной», и рано начал тренироваться и изучать все, что нужно знать «иным», в том числе ту самую первую помощь…

Угу, - подтвердил Доктор, уловив мои размышления – от шока я забыла поднять щиты, а он и воспользовался. – Не волнуйся, всему свое время, этому ты тоже научишься. А теперь тебе надо выспаться. Если что – не стесняйся, зови меня!

Он быстро наклонился ко мне, слегка коснулся губами моего виска над кругляшом усилителя, и я сама не заметила, как погрузилась в сон. Поначалу без сновидений, но под утро мне приснились бескрайние леса с серебристыми листьями деревьев, темные озера, оранжевая пустыня и невиданной красоты город, накрытый прозрачным куполом. Я увидела его с высоты птичьего полета, попыталась подлететь к нему поближе – и проснулась с чувством непонятной тоски и потери.

Минус двадцать два часа

Александра

Меньше суток до старта. Еще месяц назад лезла бы от мандража на стенку, хоть и думала бы, что это учения, а сейчас ничего, дышу ровно, несмотря на то, что знаю - будет бой. Сижу на камбузе «Авроры», варю шу-пуэр в старом чайнике, радуюсь теплому вечеру, облизываюсь на халву – мешочники Филина привезли нам гостинцев на следующее утро после нашего прибытия в Полетное вместе с ракетами, лазерами, дронами и прочими подарками с Большой земли. Пока технари колдовали над нашими машинами и подготовкой «Плутонов», мы с Доктором опять занялись переделкой авионики, потому как нашего супер-инженера при виде дронов в углу секции сборочного ангара, ожидающих посадки в контейнеры наших Т-77, осенила еще одна идея.


Я вот думаю, - изрек он, почесав макушку и тем самым приведя свою и так лохматую голову в состояние «ушел в самоволку, набухался и в баре наткнулся на особистов», - беспилотная версия «семьдесят седьмого» с точки зрения управления отличается от пилотируемой только интерфейсами, правильно? Если не принимать во внимание резервную гидравлику?

Ага, - я кивнула, изучая посланную им картинку, но пока не очень улавливая смысл, - Т-77 и есть большой дрон.

Так вот, - продолжил Кузнецов (а сам уже разобрал портативный пульт управления дронами и вытряхнул из него плату), - не сделать ли нам еще одну систему резервирования? Если один из нас выйдет из строя, второй сможет взять на себя управление его машиной.

Что-то я плохо представляю себе, как я управлюсь с двумя РУС и РУД одновременно, - ответила я, наблюдая за его действиями. - На орбите еще как-нибудь, но при посадке?

Доктор и глазом не моргнул.


А зачем? – ох уж мне эта приподнятая бровь и взгляд недовольного сэнсея! – Ты же сама сказала: большой дрон. Мы же не управляем каждым дроном по отдельности!

Точно! – я схватилась за голову и чуть не смахнула с виска тоненький кругляшок телепатического усилителя. – Принцип стаи.

Вот именно, - он перекинул мне схему-план доработки. – Видишь? Если один из нас плох, усилитель переключит авионику в беспилотный режим, и тогда второй сможет взять на себя управление удаленно или добавить первую машину в свою стаю и повести за собой. И почти ничего переделывать не надо, мы считай на всем готовом. За два часа управимся.

Ну, в общем, так и вышло. В телепатической связке работать одно удовольствие - сразу знаешь, какой разъем разобрать, куда подпаяться и какие ключи тебе нужны, так что времени мы не теряли. Доктор опять меня удивил – как у него получается паять такие мелкие детальки без лупы? Быстро, навесным монтажом, но очень аккуратно, без соплей и брызг припоя, крошечным газовым паяльником. Закончив, мы умудрились в первом приближении проверить, как оно работает: я забиралась в машину, а Доктор через усилитель наводил на меня сон и отслеживал, переходит ли управление машиной на пульт, а потом будил меня, и все повторялось. После четвертого подхода мне это несколько поднадоело, и я заявила:


В обратку тоже надо проверить. Давай теперь я тебя выключу.

Не-а, - Кузнецов несколько растерялся от такой постановки вопроса. – Не получится. Ты не сможешь пробиться через мои щиты.

Разумеется, - согласилась я, - если ты их не опустишь. Давай, чего уж там, попробуем. Заодно научишь меня, как это делается.

Не выйдет, - Доктор протестующе замотал головой. – Шторм, ну пойми… Я даже с опущенными щитами для тебя пока слишком сложная цель. Вырубить меня – это все равно что тяжелый танк руками тормозить. Я не против… просто ты надорвешься.

С чего это я надорвусь?! – возмутилась я. – Извини меня, но на танк ты никак не тянешь! Забыл, как третьего дня я тебя на сихо-нагэ поймала?

Поймала, - невозмутимо подтвердил он. – Но только потому, что я тебе это позволил. Спорим, ты не сможешь до меня и дотронуться, если я этого не захочу?

Ах, вот ты как?! – я завелась с пол-оборота. – Вот сейчас и проверим!

Недолго думая, я выпрыгнула из кабины, скатилась по лесенке, схватила первое, что мне попалось под руку – оказалось, веник – и налетела на Кузнецова как коршун, занося свое оружие. Он картинно ойкнул, шарахнулся от меня и бросился бежать, но тут же развернулся, выбил веник из моей руки и сгреб меня в охапку. Теперь уже ойкнула я.


Задушишь!

Это тебе за нападение на командира, - шепнул он мне в ухо, и по моей коже сразу же разбежались мурашки. – Это называется неспровоцированная агрессия. Ничего не трогал, наслаждался правами из второй поправки, даже не чинил примус, которого у меня нет - и тут! Вдруг! Внезапно! Меня! Веником! За что?!

Вслух он пытался шутить, но телепатически я чувствовала, что ему опять очень нехорошо. Едва ли не хуже, чем в то утро, когда он чуть не разнес в щепки сухую березу на поляне.

«Шторм, пойми, нельзя мне открываться! - уловила я в его эмпатическом потоке. – Если я опущу щиты до уровня, когда ты сможешь их пройти, тебя просто сметет. Я серьезно - для тебя это опасно. А мне блокироваться от тебя чем дальше, тем сложнее. Лучше бы тебе на всякий случай усилить свои щиты от меня».

Но я тоже не могла блокироваться от него, да и не хотела - и вдруг заметила, как в его поток вползают, точно гадюки, новые нити, непрошенные, подавляемые, но непослушные. Удивление. Непонимание. Эхо недавно пережитой боли. Ощущение невозможности, неправильности происходящего. Доктор, бедняжка, да кто с тобой это сделал – уж не сам ли себя ты так? За что, почему? Это тебе не веником в лоб, это намного хуже! А я не хочу, чтоб тебе было больно, не могу терпеть это сама, гори оно все!

И я сделала единственное, что мне пришло в голову – опрокинула на змей, как кастрюлю кипятка, все свое внутреннее пламя. Поток вскипал, расширялся, растворял реальность, я тонула в огненном вихре, и все, что я чувствовала – судорожно дернувшуюся ладонь Доктора на моей талии и его нервный, жадный поцелуй на моих губах. Казалось, бедняга боялся потерять хоть искру, хоть каплю из моего потока и нарочно подставлялся под его пламя - пытался то ли что-то выжечь из себя, то ли снять напряжение, как со стальной заготовки при диффузионном отжиге.

«Прости, мне жаль, я нарушил обещание. Видишь, что получается, если я открываюсь хоть ненамного, - тем временем его рука осторожно ложится мне на затылок. - А ты молодец, не испугалась. Вот почему ты Шторм, теперь я знаю. Но пожалуйста, поверь, рано ещё тебе спорить с такими силами - сгоришь. Берегись, я не шучу, я действительно опасен! Я ведь тебя предупреждал - ты не послушалась, столкнулась с моими демонами лоб в лоб, но все равно не боишься?»

«Ни капельки, - я что есть силы обняла его в ответ. - Ну ты и чудик все-таки, нашел, чем меня пугать. Огонь так огонь!»

Доктор неохотно отстранился, вздохнул, попытался улыбнуться, но моя любимая улыбка-искорка получилась короткой и грустной.

Наряд по кухне тебе за это, - вдруг выдал он. – Организуй-ка нам чаю и приходи. Сейчас наши машины будут грузить на «Аврору». Будет интересно – такое увидишь не каждый день!

Здрасте-приехали, будь он хоть маршал Российской Федерации, я ему не провинившийся солдатик - но если меня ласково просят, это совсем другое дело. Я вернулась к себе, заварила чай в термосе, нагрузилась в буфете пирожками с вареньем – не такими вкусными, как в моей любимой бурятской кафешке, но вполне съедобными – и вернулась в ангар. Громадное здание под чашей верфи было похоже на половину апельсина, забытую срезом вниз, или на форму для кекса - разделенная по меридианам на восемь секторов полусфера из оптического композита и стали. Забравшись на антресоль, мы с Кузнецовым с кружками в руках наблюдали, как открылась арочная крыша над ближней к нам секцией ангара, как сборочный стапель, на котором лежала гигантская сигара «Плутона» с оседлавшим его, как оса-наездник – гусеницу, «сорок девятым», плавно поднялся в вертикальное положение и начал раздвигаться огромной лестницей в небо. В двадцати метрах над крышей законцовки стапеля состыковались с погрузочными рельсами стартовой стрелы «Авроры», заработали лебедки, ракета плавно поехала вверх и заняла свое место на старте. С громкими вкусными щелчками сработали фиксирующие захваты, принимая «Плутон» в свои стальные объятия, пододвинулись мачты электроснабжения и прочих коммуникаций, и вокруг ракеты засуетилась палубная команда «Авроры». Затем точно так же распахнулась крыша над противоположной секцией ангара, и вся процедура повторилась со вторым «Плутоном», несущим мой «сорок второй». Мы еще немного полюбовались на красавицу «Аврору», на могучие «Плутоны» на ее ажурных стартовых стрелах, на наших готовых к бою птичек с массивными красноносыми «ПЛ-22» под крыльями, прижавшихся к толстым белоснежным бокам носителей – и отправились на медосмотр и подгонку скафандров. Громоздкие штуки, мы в них выглядели как какой-нибудь «звездный десант», но ничего не поделаешь – в космосе маски и компенсационной брони недостаточно, надо надевать скафандр. Он не такой тяжелый и неповоротливый, как те, что предназначены для работы в открытом космосе, но несколько минут вакуума в нем выдержать вполне реально, а с композитной броней и функцией самозатягивания повреждений не так и страшно словить шальной лазерный импульс или осколок.

Когда мы закончили со всеми этими малоприятными делами, время уже подбиралось к восьми вечера. Вернувшись к себе, мы собрали вещи, вернули дежурному лейтенанту ключ-карты и спустились к автобусу, который ждал нас у ворот. Пора было грузиться на «Аврору».

Хотя по взлетному расписанию мне полагалось чинно сидеть в кают-компании или у себя, Кузнецову был никто не указ - он притащил меня на мостик. Отсюда благодаря остеклению, обеспечивающему круговой обзор, нам было отлично видно, как разогнались лопасти огромных импеллеров, от бортов ракетоносца отошли причальные зажимы, пакеты реактивных двигателей – старших братьев маршевых моторов «семьдесят седьмых» - развернулись вертикально, и верфи Полетного плавно пошли вниз. «Аврора» не взлетела – воспарила, величественно и почти беззвучно, мы не услышали ни реактивного грохота, ни свистящего рева винтов – только легкая вибрация корпуса исполинской машины. Но при этом высоту мы набрали довольно шустро для такого тяжелого монстра, а потом аккуратно повернули, ложась на курс по широкой дуге, и закатное солнце светило нам с правого борта. «Аврора» направлялась на юг.

Когда мы окончательно вышли на эшелон, я отправилась к себе в каюту – отсек в половину железнодорожного купе со спальным местом наверху, столиком внизу и рундуком вместо лавки. Я забралась наверх с планшетом, рассчитывая немного повторить вводные, и как-топотихоньку задремала. Разбудило меня знакомое свиристение, шорох уезжающей в переборку двери и заговорщический шепот Кузнецова:

Шторм, спишь? Давай слезай! Пойдем, что покажу!

Уже привыкнув доверять ему, я ворчать не стала – спустилась вниз, точно попав ногами в кроссовки, затянула липучки и вслед за Кузнецовым выбралась в коридор. В конце прохода обнаружился люк, за ним – узкий трап, по которому мы поднялись наверх, еще один тесный служебный коридор, еще один подъем, еще один люк, и мы оказались на открытой сервисной галерее между двух лучей гигантской снежинки «Авроры», у основания бортовой наблюдательной башни.

Здесь было очень холодно, шумно и ветрено: свистел ветер, разбиваясь о ветрозащитный экран, монотонно выли импеллеры, низко рычали маршевые двигатели - разговаривать было попросту невозможно. Но открывшийся перед нами вид стоил того, чтобы потерпеть: мы летели над морем, под нами клубились облачные поля, справа по борту мерцали огни далёкого города, а над «Авророй» распахнулось ночное южное небо, и крупные звёзды смотрели из бездны на нас.

Мы с Доктором стояли бок о бок, держась за поручни ограждения, но как-то само получилось, что наши руки нашли друг друга в темноте, и пальцы сцепились в замок. Его ладонь была куда теплее моей, и мне показалось, что это тепло через сцепленные руки перетекает в меня и разбегается по телу лёгким жидким огнем. Я мигом перестала дрожать от холода и тут же ощутила наш ментальный контакт, но теперь не как головокружительный восходящий поток, а как плавное погружение в теплое, бесконечно спокойное море. Мы смотрели на звёзды, и мне казалось, что я ощущаю, как мы вместе со всей планетой скользим мимо них, называя их по именам, окликая, как старых знакомых. Серебристая полоса Млечного Пути показалась мне любимой лесной тропинкой, и даже захотелось подразнить сверхмассивную «черную дыру» в центре нашей галактики, спрятавшуюся, как волк в кустах, за плотными пылевыми облаками. Где-то там в бескрайних космических дебрях в звездных колыбелях вызревали, как грибы в лесной подстилке, новые солнца, бешено крутились нейтронные звезды, новорожденный квазар выстреливал джетами на миллионы километров, а в пузыре планетарной туманности дотлевал белый карлик, огарок исполинского красного светила – и все это было чудесным образом соединено, связано вместе дивной вселенской паутиной. Единый организм, колоссальнейшая экосистема – и вдруг я задумалась, какие должны быть лесники в этакой-то тайге.

«Были они когда-то, - уловила я отзвук мыслей Доктора, и его рука стиснула мою ладонь сильнее. – Но теперь – нет. Не осталось никого – все погибли».

«Откуда ты знаешь? - тут же отозвалась я. – Почему ты в этом уверен?»

«Видел много… Читал много… - грустно откликнулся он. – Когда работаешь с информационными системами внеземных кораблей, можно наткнуться на что угодно - от рецепта рыбных палочек до исторических хроник. Громаднейшие, до сих пор полностью не расшифрованные массивы данных - безумно интересно, но иногда очень печально».

«Да, как эта история с лесниками, - согласилась я. – Не хотелось бы, чтобы история Земли оказалась такой же грустной. Кстати, эти чужаки, ххазр – они откуда?»

«Отсюда не видно, - Кузнецов повернул голову, что-то прикидывая в уме. – Шторм, созвездие Скорпиона знаешь? В его хвосте есть голубая переменная звезда по имени Шаула, то есть Жало. А совсем недалеко от нее есть оранжевый карлик с системой из четырех планет. Внешняя Ххазрин-1 – гигантский «горячий юпитер», просто клад полезных ископаемых. Все внутренние планеты находятся в Поясе Златовласки: два малыша размером с Марс - Ххазрин-2 и Ххазрин-3, они находятся на одной орбите, но со сдвигом по фазе на 180 градусов, и самая близкая к их солнцу Ххазрин-4 – чудесный водный мир, скорее даже островной. Там нет больших континентов и океанов, узкие моря-протоки, самый большой остров величиной с Гренландию, зато их много, и большая их часть сосредоточена в тропической зоне планеты. Жизнь зародилась на всех трех планетах одновременно, но жители Ххазрин-2 первыми вышли в космос, колонизировали Ххазрин-3, добрались до Ххазрин-1, вывезли туда население Ххазрин-3, и разработка полезных ископаемых рабским трудом стала опорой технологического превосходства Ххазр. До Ххазрин-4 им было добираться несколько сложнее из-за особенностей ее орбиты. Когда ххазр добрались до нее, там уже назревала промышленная революция, но это им не помешало захватить ее и всеми правящими кланами перебраться туда жить. Это было лет двести пятьдесят-двести семьдесят назад. А десять лет назад пролетарии Ххазрин-1 подняли восстание, и к ним присоединились фермеры Ххазрин-4. Империя ххазр это бы худо-бедно, но пережила – проблема в том, что начало набирать обороты и протестное движение на Ххазрин-3 и их внесистемных колониях. У них идет гражданская война, и чем дальше, тем страшнее».

Он сопровождал свой рассказ чем-то вроде телепатического слайд-шоу, и я увидела яростное голубое сияние Жала, по сравнению с которым оранжевый карлик Ххазрин показался спокойным и домашним, как апельсин на черной тарелке, желто-зеленые скалистые пейзажи и свинцово-синие облака Ххазрин-1, братьев-близнецов Ххазрин-2 и 3 – две маленькие Земли, только более каменистые, и перламутровый бирюзовый с бело-розовым нарядный шарик Ххазрин-4. Увидела самих ххазр, похожих на вставших на задние лапы иссиня-черных большеголовых муравьев, только размером с гориллу, порабощенных ими жителей соседних планет – смешных зеленокожих не то гномиков, не то хоббитов Ххазрин-3 и светло-рыжих пушистиков Ххазрин-4, больше всего похожих на анимешныхкотодевочек, и поразилась, какими разными путями может идти эволюция.

«Вот что делает плюс пятнадцать процентов кислорода в атмосфере и более лёгкое ядро, то бишь меньшая сила тяжести на Ххазрин-2 - объяснил мне Кузнецов. - Там власть взяли насекомые, и другие виды попросту не развились. Ххазрин-3 - во многом вылитая Земля, только поменьше. А в теплом  мире Ххазрин-4 разум развился у высших хищников, что позволило им бороться за пропитание и территории с амфибиями и рептилиями. Так что воевать жители Ххазрин-4 умели всегда, но от вторжения расы, превосходящей их технологически, это их не спасло».

И он показал мне беспощадные бомбардировки планет, горящие, заливаемые напалмом джунгли, рукотворные цунами, отряды гигантских шестируких киборгов, штурмующих города и поселки гномиков, убогие поселения горняков Ххазрин-1, удивительной красоты парящие замки над розовыми лагунами и тропическими лесами с бирюзовой листвой, ночной костер на берегу тихой речки и пушистиков-партизан, выгружающих длинные зеленые ящики из дверей чего-то, что могло быть только космическим кораблем, но больше всего было похоже на старую синюю деревянную будку.

«Это все архивные кадры? - поинтересовалась я. – А тогда кадры с партизанами у тебя откуда?»

«От одного инопланетянина, который возил им гуманитарку, - ответил Доктор с некоторым замешательством. – Он залетал к нам не так давно за продуктами – вот и помог кое-что расшифровать, заодно информацией поделился».

«За продуктами?! - я чуть не поперхнулась. – И что он покупает?»

«Мороженое, - весело отозвался Кузнецов. – Кисломолочные продукты и мойву. Говорит, на одном межпланетном рынке мойву меняют на синтетические трансурановые элементы грамм за грамм и считают, что провернули необыкновенно выгодную сделку. Нет, мойву берут не для еды, это ценнейшее сырье для тамошней фармацевтики. На другом рынке за литр кефира дадут три тонны взрывчатки и еще насыплют в подарок радиодетонаторов. Опять же не для еды - это идеальный субстрат для местных бактерий, которые производят вещества для местного химпрома. На третьем за ящик пломбира в вафельных стаканчиках можно получить десять штук неплохих автоматических винтовок или три тепловизионных прицела, или пару цинков бронебойно-зажигательных. Вот мороженое они берут как раз для еды, но не для себя, а для своей домашней живности. ОКУ ему дает продукты в обмен на технологии и знания, ну и на всякие внеземные вещицы типа того приборчика, которым я лечил тебя позавчера».

«Интересно», - ответила я, и мы опять оказались посреди теплого моря безмятежного молчания. Когда-то здесь бушевали неистовые ураганы, за горизонтом нас ждала еще одна буря – но пока мы плыли среди спокойных звезд в удивительном дзансин на двоих, и бесконечная Вселенная с улыбкой глядела на нас. Я забыла о ветре, вое и холоде и еле очнулась от транса, когда Кузнецов, решив, что с меня на сегодня хватит, отвел меня обратно в каюту.

Я закрыла глаза, потянулась и зевнула во весь рот. Ну и денек, завалиться пораньше спать, что ли… И где там застрял Доктор, вот съем халву без него – будет знать, как опаздывать. Хотя на моей памяти он еще ни разу не задержался больше ожидаемого. Такое впечатление, что ему с удовольствием подчиняется и само время, а не только люди и техника.

Только я разлила чай по кружкам и взялась открывать пакет с халвой, как почуяла – ага, идет сюда. Сначала – ощущение приближения, потом - знакомые легкие шаги за спиной, и наконец – веселый возглас:


Что, пуэр? Вот это да! Где раздобыла?

Привет с Большой земли, - отвечаю, откалывая ножом кусок халвы. – Филин прислал. И еще халву. Миндальную. Налетай.

Я тоже кое-что раздобыл, - вдруг говорит Доктор. – Это тебе. Надеюсь, подойдет.

Я поворачиваюсь к нему, и он протягивает мне запаянный матово-белый пакет с чем-то мягким внутри.

У меня есть доступ ко всяким интересным инопланетным штукам, вот наши усилители, например, - объясняет Доктор, почему-то очень стесняясь при этом, - а наши летные костюмы по большому счету дерьмо. Я пошарил по загашникам и нашел… вот. Новенький. Я в таком летал, хорошая штука. Померишь?

Вскрываю пакет ножом и вытряхиваю оттуда нечто, похожее на летный комбез, но не синий, как наши, а глубокого темно-красного цвета, как черешня или красное вино. Ткань похожа на замшу, только толще и мягче. Размер, правда, смущает – будто на десятилетнюю девочку.

Растянется, - Доктор подмигивает мне и добавляет несколько смущенным тоном. – Этот костюм противоперегрузочный, но не только. Он заботится о… ммм… физиологических потребностях организма. Поэтому одевать его надо прямо на… тело. Белья не нужно. Вылет может оказаться долгим, я хотел бы, чтобы тебе было удобно.

Вот теперь понятно, почему он стесняется, хотя мне не привыкать к неудобствам, о которых он говорит - под скафандр или стандартный высотный комбез надевается спецбелье, и оно далеко не так удобно, как это внеземное решение. Интересно, сколько всяких внеземных полезностей есть в загашниках ОКУ, что еще они выменяли у того смешного пришельца на пломбир и сметану? Инопланетный телепатический усилитель мне подошел, приборчик для физиотерапии помог – что-то будет с летным костюмом?

Я сейчас! – выпаливаю я и убегаю в свою каюту наряжаться.

Доктор оказался прав, инопланетный комбез растягивается и садится по фигуре идеально, если зеркало мне не врет. Подкладка - как мех маленького зверька, нежная, очень приятно на коже, и ни одного шва. Вот только вместо молнии посередине, как я привыкла, просто косой разрез от воротника-стойки к левой подмышке и вниз до талии. Как застегнуть – не понимаю, пока не приходит в голову совместить края воротника. Тогда костюм оживает: разрез затягивается, как будто его и не было, широкие манжеты плотно обхватывают щиколотки и запястья, эластичный пояс стягивает талию, а в ткани комбеза сами собой прорастают упругие ленты противоперегрузочной защиты. И наконец финальный штрих – на груди и на левом плече, там, где на обычной форме шевроны, проступают золотистые знаки, ряд вписанных друг в друга окружностей и незамкнутых дуг размером от копейки до пятака.

Что? Ну как? - Доктор заглядывает в каюту, в руке кружка, на физиономии нетерпеливое любопытство. – Подошло?

И восхищенно ахает, чуть не разлив чай. Странно, вроде бы он не моя подружка, а мерю я совсем не свадебное платье. Хотя, если все будет хорошо… Ай, Сашка, тьфу на тебя! Что с тобой такое вообще!


Копейка в копейку, - верчусь перед ним, как модель на подиуме. – Ай да пришельцы, прямо на меня сделали.

Определенно, - тихо произносит Доктор, не сводя с меня глаз. Он вслепую ставит кружку на книжную полку, сам смотрит на меня так, будто увидел привидение, и у меня в голове что-то щелкает. Ноги сами становятся в ханми, плечи расправляются как по команде «смирно», левая рука отходит чуть в сторону и назад, точно придерживая меч, а правая тэгатаной взлетает к середине лба. Я отдаю честь старшему офицеру по уставу, который знать не могу, но откуда-то знаю, и виноват в этом не инопланетный комбез, а всего лишь факт того, что я его надела.

Глаза у Доктора становятся совершенно анимешные, на пол-лица, он чисто автоматически повторяет мой жест, и я чувствую смутное эхо его невысказанной мольбы:

«Не может быть! Ну же, Шторм! Пожалуйста! Если сможешь вспомнить - скажи!»

Да, при этом надо было что-то сказать. Что это за фраза, почему я должна ее помнить? Что-то типа нашего уставного «Служу России» или пионерского «Всегда готов»? Слова вертятся на языке, но ускользают за неизвестно откуда взявшийся в моей памяти барьер.

Я слегка качаю головой и виновато улыбаюсь: «Прости, Доктор. Не могу вспомнить. Там какая-то стена. Может, когда-нибудь потом…».

Он опускает глаза, я вижу, что он почему-то очень расстроен, чувствую это как острый укол под сердце, и почему-то так же колет и с правой стороны груди. Доктор делает шаг вперед, осторожно касается больной точки - точно прислушивается к чему-то за пределами моего восприятия.

«Когда-нибудь мы сломаем эту стену», - ловлю я отзвук нечеткого, ускользающего, кажется, блокируемого потока. – «Если бы Шторм знала, как же я на это надеюсь!»


Доктор, - шепотом спрашиваю я и чувствую, что у меня краснеют уши, - у меня возник вопрос. Как расстегивается эта штука?

Прилипающая застежка управляется нажатием на скрытые точки, - объясняет он, берет мою руку в свою и подводит указательный палец к воротнику возле левой сонной артерии. В толщине ткани ощущается маленький упругий шарик, я нажимаю на него, и тут же исчезают ленты, манжеты и пояс, а в костюме открывается затянувшийся разрез. Левый угол передней части комбеза падает, и я на инстинкте прикрываю грудь руками.

Ой, - выдаю я и густо краснею до корней волос. Он насмешливо фыркает, успевает стрельнуть в меня коротким острым взглядом: «Можешь не стесняться. Я имел удовольствие все это видеть!» - и шкодливо улыбается, отворачиваясь.

«Значит, понравилось то, что увидел?» - интересуюсь я, и он отвечает мне образом легкого дождика из крупных сверкающих капель - они скользят по моей коже, оставляя слегка мерцающие, искрящиеся следы, легкое щекочущее тепло и незнакомый, но удивительно приятный вкус на губах: «Да, и еще как! А как тебе нравится это?»

«Очень необычно», - передаю я, снова чувствуя то самое ментальное погружение, но совсем по-другому. Сейчас это не бездонное море и не восходящий поток, а подсвеченная солнцем июльская гроза, летящая на крыльях ураганного ветра. Дождь превращается в настоящий ливень, я всем телом ощущаю ласку его мерцающих струй, мне кажется, что они проникают под кожу, и нервные окончания в некоторых местах на шее, груди и животе откликаются удивительно приятным ощущением – я не могу дать ему определения, не то жидкое тепло, не то очень нежное прикосновение, но оно отзывается во всем теле, заставляя его дать именно такую реакцию, какую у меня не смогли вызвать ни Игорь, ни все тайские мастера.

«Прости, я увлекся, - Кузнецов первым приходит в себя, и ливень прекращается, я ощущаю на лице невидимый солнечный свет, который мигом прочищает мне мозги. – Уговор есть уговор. Сначала нам надо победить пришельцев, а уж потом…»

Доктор показывает мне горящий космос и наши машины, летящие крыло к крылу сквозь взрывы ракет, импульсы лазеров и хаос обломков, плазменную купель аэродинамического торможения и нас вдвоем под вечерними звездами на террасе уединенного домика на нашей базе отдыха, что в Крыму недалеко от Балаклавы. Но где-то на краю его потока я вижу совсем другую картинку: зал с изогнутыми колоннами, уходящими в купол потолка – центр управления могучим и древним звездным кораблем, золотистый и зеленый свет, дверь, открытая прямо в открытый космос, и Доктор, стоя на пороге, привлекает меня к себе, чтобы поцеловать.


Примечания автора


Паксы - пассажиры (жаргон гражданской авиации)

«Синегрудый» - военный летчик, обычно истребительной или бомбардировочной авиации.

Кастомный – заказного исполнения.

Военлёт – военный летчик.

Мешочник – пилот транспортной авиации.

«Брейтлинг» - один из самых любимых военными летчиками механических хронометров. Маде ин Швейцария, стоит как вертолет. А этот еще и в специальном исполнении – титановый корпус.

«Ничего не трогал, наслаждался правами из второй поправки, даже не чинил примус, которого у меня нет» - оказывается, Доктор не только читал Булгакова, но и играл в «Postal II», раз цитирует главного героя игры.

Комментарий к Глава 8. Аврора

В следующей серии:


- Земля-борт. Ага, первые звуки – с легким, чуть заметным толчком отходят заправочные и кабельные мачты. С этого момента оба «Плутона» связаны с ракетоносцем только захватами стартовых стрел. Я напрягаюсь, ожидая следующей команды: - Пуск! Вот оно – вибрация и свистящий рев, пробирающий до костей. Маршевые двигатели «Плутонов» пробудились, но пока работают вхолостую. Но уже сейчас палубные команды, выглянув с сервисных галерей (а они однозначно выглядывают, несмотря на инструкции) видят бледно-синие выхлопы из чудовищных дюз. Сейчас, вот сейчас! - Предварительная! – отщелкивает команды ЦУП. - Промежуточная! Основная! - Алонси!


- Не стрелять! – орет Филин. – Кто стрелял?! - Я Сокол-1! Это станция! Боевыми! - Вы уверены? – Наши операторы не запускали ракеты! И боевыми они быть не могут!


Кажется, дело сделано, как вдруг от Доктора прилетает:

«Одна боеголовка не сработала. А я подбит». Я аж поперхнулась. «Что?! Ты как?» «Я не ранен. Машина управляется, но вся аэродинамика разбита. Эта птичка уже не сядет».

========== Глава 9. Горизонт в огне ==========

Минус двадцать минут

Александра

Ну, вот и все. «Аврора» вышла в точку старта на экваторе в трехстах километрах к востоку от побережья Новой Гвинеи. Последние предстартовые проверки завершены, циклограммы загружены и отлажены, реакторы «Плутонов» выведены на рабочий режим. Осталось только собраться самим. В своей каюте приклеиваю бесконтактные датчики медконтроля, влезаю в дареный красный комбез, проверяю, как сидит на виске телепатический усилитель. Теперь – мои предполетные бзики: на шею - мамин подарок, маленький железный метеорит в форме витой раковины доисторического моллюска на кожаном шнурке, наградной «брейтлинг» беру с собой – я надену его поверх скафандра, на удачу глажу носик игрушечного толстого кота, похожего на папиного Фиму - этот котик всегда живёт в моем походном рюкзаке, ждёт меня с небес, и я возвращаюсь.

«Доктор? Ты как, собрался?» - сигналю, натягивая кроссовки. Дойти до раздевалки, где мы наденем скафандры, три шага, но эти раздолбанные пилотажки – мои фартовые. Я сдавала в них все экзамены, прошла в них Ирак и Ливию, надевала их на все испытательные полеты, где не нужна была противоперегрузочная броня. У Кузнецова, видимо, тот же глюк, раз он везде бегает в этих убитых кедах. Надо будет сказать технарям, чтобы не забыли положить их к нашим вещам, ведь рюкзаки мы на орбиту с собой не потащим.

«Ага, иду», - откликается он, и я выбегаю из каюты.

Технари-экипировщики нас уже дожидаются в раздевалке для космонавтов, помогают нам упаковаться в скафандры и проверить работу систем. Замечаю, что медконтроль у Доктора отключен.

Датчик пульса сломан, - объясняет он. – Неважно. Нет времени.

Технари не рискуют спорить с генералом, но вообще это очень странно, медконтроль – штука нужная и полезная, и как-то это непохоже на Кузнецова – наплевать на такие вещи. Зато наши усилители и шлемы он проверяет очень тщательно, отдельно тестирует подачу кислорода и наконец прихватывает свою свиристелку к левому предплечью лентой-липучкой - в нарукавный карман она не лезет.


Вот теперь мы готовы, - произносит он, оглядывая себя в зеркало. – Шторм, ты как?

Готова, - отвечаю я. – Погнали?

Как последний штрих к нашему снаряжению, берем тактические планшеты, выходим из раздевалки, резиновое покрытие пола в коридоре глушит наши шаги. Возле центрального трапа, ведущего на верхнюю палубу, Кузнецов вдруг останавливается.


Шторм, такое дело, - он пристально смотрит на меня, - нам с тобой очень нежелательно светить в эфире наши позывные, пока не наступит нужный момент. Нам надо взять другие.

Звучит логично, раз мы никому не доверяем, - я киваю. – Ну… Ты ведущий, тебе решать.

Доктор задумчиво разглядывает зеленые композитные стены, овальные люки с крупными красными цифрами, пытается подергать себя за ухо, но подшлемник ему мешает, и наконец выдает:


«Горизонт». Как тебе?

«Горизонт-один» и «Горизонт-два», - прикидываю, как это будет звучать в эфире. – Подойдет.

Доктор ковыряется в тактическом планшете, извещая всех, кого надо, о наших новых позывных - а таких раз-два и обчелся: Филин, я да мостик «Авроры» - а дальше «боевой интранет» передаст всем ровно то, что им положено знать. Дождавшись подтверждения, мы выходим на погрузочную палубу. У нас не «Союз» и не «Федерация», поэтому с посадкой все не так просто: технарям «Авроры» пришлось частично демонтировать ветрозащитные экраны и ограждения лифтов, а пилотам – снизиться до комфортной для посадки трехкилометровой высоты.

Останавливаемся перед лифтами: палубная команда в полном сборе, Кузнецов выслушивает доклад их командира, полковника инженерной службы - все готово, чтобы поднять нас к нашим машинам. Мы с Доктором синхронно поворачиваемся, встаем лицом к лицу, глаза в глаза, соединяя ментальные потоки. Я резко выдыхаю, стараясь освободить мозги от предстартового волнения.

«Мандраж?» - интересуется Доктор.

«Есть маленько».

Может, мне кажется, но на долю секунды его глаза меняют цвет с карего на золотистый – точно подсвечиваются изнутри; по нашей ментальной связи прокатывается солнечно-желтый пушистый клубок и разлетается в моей голове фейерверком разноцветных искр. На мгновение у меня перехватывает дыхание – но теперь мне намного легче. Вот теперь я готова ко всему.


Поехали? – спрашиваю вслух и наслаждаюсь его мгновенной улыбкой в ответ:

Алонси, Шторм! Пора!

Шлепок ладонью о ладонь, непривычно звонкий из-за плотного материала перчаток, мы расходимся – каждый к своему лифту, встаем на площадки подъемников в сопровождении бойцов палубной команды, раздвигаются люки верхней палубы, и нас поднимают вверх, к синему небу, махинам «Плутонов», замершим на стартовых стрелах, и нашим птичкам, изготовившимся к броску. Мимо нас проплывают аэродинамические рули и широченные дюзы моторов носителя, серебристые лезвия хвостового оперения и крыльев «42-красного», и подъемник останавливается точно напротив его передней кабины. Электрохромное покрытие пока неактивно, и я любуюсь стройным телом моей птички в ее обычном пиксельном окрасе, матово-фиолетовом с бледно-синим по краям плоскостей.

Технари открывают фонарь, помогают мне устроиться в передней кабине «42-красного» - машина стоит вертикально, и это не так-то просто, сначала надо встать на ложемент, потом улечься и застегнуть ремни, а скафандр не добавляет мне ловкости. Ребята желают мне мягкой посадки, я посылаю их ко всем чертям, и дымчато-прозрачная капля фонаря отсекает меня от внешнего мира.

Привет, Стрижик, - ласково говорю я, приветственно касаюсь приборной панели и опускаю забрало шлема. – Как настроение? Рок-н-ролл?

Теперь мы со Стрижиком наедине, и я начинаю финальную предстартовую процедуру. Так, погнали! Ремни – застегнуты. Медконтроль – подключен. Шлем – застегнут. Герметизация скафандра – есть. Жизнеобеспечение – активировано. Системы управления и навигации – все штатно. Двигатели и генераторы – норма. Система спасения – есть готовность. Дистанционник резервной системы управления – на месте. Боекомплект – загружен, диагностика ГСН выполнена. ОЛС, РЛС, рация, основные и дополнительные средства РЭБ, системы наведения и управления оружием и дронами – порядок. «Боевой интранет» - есть полнодуплексное соединение. Механизмы расстыковки – готовы. Докладываю в эфир:

Горизонт-2 к старту готов.

Через пару секунд откликается Кузнецов:


Горизонт-1 - полная готовность.

Носители и стартовые площадки к старту готовы, - отчитывается центр управления полетами ракетоносца. Эти ребята поднимут наши «Плутоны» со стартовых стрел «Авроры» и передадут управление на центр управления полетами ОКУ в Ленино. А после отделения носителей мы уже будем сами за себя.

Отлично, ребята, - передает мостик «Авроры». – Принято. Палубной команде в укрытие. Люки задраить. Начинаем набор высоты.

Пока радиообмен между ЦУП и мостиком «Авроры» меня не очень касается – мы со Стрижиком пока «полезная нагрузка». Я лежу, крепко прихваченная к ложементу пилотского кресла пятиточечными ремнями, и слушаю отчеты мостика о том, как махина «Авроры» движется к точке старта по восходящей спирали: высота пять километров… восемь… десять… двенадцать… двенадцать с половиной. Стартовая высота достигнута – сейчас нас запустят, как ту свечку, и помоги нам всем милосердная Каннон.

Ага, началось!


Стартовые столы один и три! - дает команду руководитель полетов. – Сброс ШО.

Штепсельные разъемы отрывные отошли, - отчитывается кто-то из операторов.

Минутная готовность.

Вот и пошел отсчет. На миг чувствую себя бездельницей – на мостике, в ЦУП и в трюме ракетоносца сейчас народ работает изо всех сил: пилоты стабилизируют летающую махину, операторы проводят последние проверки, и даже палубные команды пока при деле. Одни мы с Кузнецовым сидим без дела – но совсем скоро нам придется немного потерпеть.

Ключ на старт.

Вот она, заветная команда – процесс запуска переведен в автоматический режим. Конечно, уже давно нет никакого механического ключа: эта команда подключает вычислительные мощности ЦУП к управлению запуском. Но тем не менее – это последний этап, и я невольно вздрагиваю. Но тут от Кузнецова прилетает картинка – мультяшный гусь Борис, испуганно выглядывающий из почтового мешка в грузовом отсеке биплана, я хихикаю, а тот довольно отвечает: «Вот так-то лучше! Не пыхти!»

Сейчас по идее должна быть команда «Ключ на дренаж», но у нас ядерные носители, а значит, никакой криогеники, и продувка магистралей азотом нам не нужна. Поэтому ЦУП сразу же отдает следующую команду:

Земля-борт.

Ага, первые звуки – с легким, чуть заметным толчком отходят заправочные и кабельные мачты. С этого момента оба «Плутона» связаны с ракетоносцем только захватами стартовых стрел. Я напрягаюсь, ожидая следующей команды:

Пуск!

Вот оно – вибрация и свистящий рев, пробирающий до костей. Маршевые двигатели «Плутонов» пробудились, но пока работают вхолостую. Но уже сейчас палубные команды, выглянув с сервисных галерей (а они однозначно выглядывают, несмотря на инструкции) видят бледно-синие выхлопы из чудовищных дюз. Сейчас, вот сейчас!

Предварительная! – отщелкивает команды ЦУП. - Промежуточная! Основная!

Рев усиливается, вонзается в уши, давит на голову, вибрация как при землетрясении, и щелчки захватов, освобождающих наши носители, на этом фоне практически незаметны.


Алонси! – это Доктор. Точно, опытный космонавт – заметил момент отрыва раньше меня. ЦУП его поддерживает:

Подъем!

Есть контакт подъема.

Плавно и неторопливо наши носители отрываются от стартовых стрел и идут вверх – а в следующий момент мы ныряем в голубую бездну небес, и полупрозрачные хвосты перистых облаков бросаются нам навстречу.

Полная тяга! Перегрузка впечатывает меня в кресло, но комбез работает замечательно, чувствую, как напрягаются ленты защиты, помогая дышать. «Боевой интранет» транслирует мне на левый монитор приборной панели параметры полета, автоматически начинается трансляция дополненной реальности моего шлема, а я слушаю в эфире происходящее на ЦУП.


Высота четырнадцать километров, параметры ракет-носителей в норме.

Выход на расчетную траекторию запуска.

Мой «Плутон» наклоняется, теперь мы со Стрижиком сидим на нем верхом, я вижу тонкие струйки конденсата, срывающиеся с плоскостей его носовых аэродинамических рулей. Чуть повернув голову, сквозь пурпурные пятна в глазах и дымку плазмы по фонарю вижу, как «Плутон» с машиной Доктора, встав на хвост яростного голубого огня, пробивается сквозь атмосферу. Мы уже очень высоко, и небо над нами становится фиолетовым.


Высота двадцать километров, температура реакторов и дюз нормальная.

Режим работы маршевых двигателей «стратосфера» задействован.

Высота пятьдесят километров, все системы работают штатно.

Коррекция траектории запуска произведена успешно.

Высота семьдесят километров, сброс дополнительных баков рабочего тела произведен.

Чуть заметный толчок отстрела, крохотная пауза в разгоне – на миг перегрузка разжимает лапки, но тут же наваливается с новой силой. Да, так меня еще не плющило, вот что значит грузовик. Значит, вернусь на Землю с красными глазами… Тем временем ЦУП объясняет происходящее:

Режим работы маршевых двигателей «вакуум» задействован. Параметры ракет-носителей в норме. Траектория полета соответствует расчетной.

«Терпи, это пик перегрузки, - сигналит мне Доктор. – Чем быстрее выйдем на орбиту, тем проще и безболезненнее адаптация».

Показания альтиметра рвутся все выше, небо над нами черным-черно и полно звездных россыпей, но очередная коррекция траектории ставит нас носом к Солнцу. Адаптивный светофильтр кабины автоматически подстраивается под ярость светила, не смягченного атмосферой, и отсекает от меня звезды – все, кроме самых ярких. Линия Кармана пройдена, я переключаю авионикуСтрижика на космос, активирую стелс-режим и включаю электрохром - становлюсь невидимкой. Еще один маневр носителя, и звезды возвращаются, а слева по борту я вижу Землю – знакомая до боли перламутрово-голубая тарелка с коричневыми пятнами континентов и белыми разводами облаков стремительно удаляется, и начинается болтанка – «Плутоны», включившие режим разгонного блока, выставляют нам наклонение и высоту орбиты. Прямая космогация – все происходит очень быстро, никаких опорных и переходных орбит. Мы достигаем расчетной высоты и наклонения меньше, чем за один виток. Последний толчок маршевых двигателей, срабатывают пироболты механизма расстыковки – «Плутоны» прощаются с нами. Я вижу, как «49-красный» мягко отделяется от своего носителя, его стыковочная площадка - решетчатый «насест», крутясь, отлетает в сторону, и понимаю, что в нашей связке сейчас происходит то же самое – носовой обтекатель моего тягача проваливается вниз. Чуть наклонив машину, я смотрю, как «Плутоны» задействуют рулевые моторы для разворота и направляются к Земле.


Первый, это Горизонт-1, - сообщает Кузнецов на КП. – Расчетная позиция достигнута.

Понял вас, Горизонт-1, - откликается КП голосом Филина. – Приступить к выполнению задания.

«Мы на орбите, - передает Доктор через усилитель, а сам выравнивает машину рулевыми моторами. – Напоминаю: у нас с тобой режим полного радиомолчания, между собой мы общаемся только по ментальной связи. Выпускай дроны. Осмотримся».

Снова берусь за ручки управления, корректируя свое положение, становясь пузом к Земле. Открываю контейнер с микроспутниками, эти малыши размером с грейпфрут разлетаются от меня в разные стороны, искря крошечными движками. Вижу уже довольно далеко сверкающую стайку дронов Доктора – он направляет их к МКС-1, к нашей цели, и тут он бросает мне новый поток.

«Шторм, смотри, какие чудеса! Я был прав! Начинаем план Б!»

Ловлю в потоке картинку, что там углядели его дроны, и ахаю:

«Оба-на! Это еще что такое?!»

К нижнему стыковочному узлу МКС-1 прицепилось нечто. Темно-серый цилиндр с тремя рядами желтых огоньков на боку, длиной больше несчастной станции раза в три. И с неаккуратной заплатой в нижней части на дальнем от МКС-1 торце. Я настраиваю ОЛС – черт возьми, то же самое!

«Это чужой корабль! - передаю я Доктору. – Корабль с другой планеты! А что у него за заплата на корме - он поврежден?»

«Ага, - подтверждает он. – Определенно, это заплата от быстрого ремонта после попадания малокалиберной торпеды. Это транспортник ххазр – такие возили рабов на Ххазрин-1. Судя по тому, как он выглядит в инфракрасном диапазоне, система теплоотвода от пассажирских отсеков перегружена. Значит, народу в этой дырявой посудине втрое, если не вчетверо больше положенного. Если верить значкам на корме - беженцы. Вряд ли они здесь по своей воле - скорее всего, они вообще не понимают, что происходит. Вот кого мы должны были испарить в пыль и плазму, понятно?»

Это Горизонт-1! – орет Кузнецов в рацию. – Оранжевый код! Как поняли?! Отмена атаки!

«Будь готова, - передает он мне параллельно. – Сейчас должны появиться боевые корабли. Помнишь, я все пытался вычислить, как нас подставят? Теперь это ясно! По их расчетам, мы уже должны были отстреляться по станции и по их подставному судну заодно. Охотники придут проверить ловушки. Радар не включай, дроны покажут».

Оранжевый код означает «гражданские на полигоне». Вовремя же Доктор скомандовал отмену! Моя ОЛС уже видит приближающееся второе звено – они взлетели с «Нельсона» куда раньше нас, но только сейчас добрались до цели. В эфире поднимается сумасшедший гвалт: Богдан просит подтверждение, Филин орет на него, влезают юнитовцы, требуя объяснений, и в это время оживает МКС-1 – и выпускает ракеты по Богдану и Коте, каждому по паре, чтобы наверняка.

О черт! У ребят мало горючки, противоракеты они не брали. Штатные средства РЭБ у Т-77 отличные, но успеют ли они их задействовать? Ракеты «Панцирь-СМК» - те еще кусаки, быстрые и цепкие. Ну, Богдан, избаловала я тебя, приучила, что всегда контролирую ситуацию и, если что, подстрахую. Но сейчас ведущий ударного звена - ты, а я сижу в засаде, и мне светиться очень, очень нежелательно...

«Доктор?!»

«Шторм, не спи! Перехват!»

А я уже знаю, что делать. Моя РЭБ захватывает ракеты, активируя их взрыватели. «Гарпун-АМ» в режиме перехвата срабатывает безукоризненно, четыре вспышки вспарывают космос – есть подрыв, и ребятам ничего не грозит. Я тем временем подкрадываюсь ближе к станции, готовясь подавить огнем ее пусковые установки.

«Шторм, не стрелять! - одергивает меня Доктор. – А вот РЭБом пощупай. Я сказал, пощупай, а не жги! Бери станцию под контроль!»

Почему не жечь? Первая мысль у меня была шарахнуть по пусковым установкам станции «Гарпуном», чтобы вывести из строя взрыватели незапущенных ракет и системы наведения. Хотя перехватить управление - идея намного лучше. Взять, так сказать, за мягкое пузечко.

Открываю контейнер для средних спутников, оттуда тихонько выползает золотистый шарик величиной с большую тыкву, растопыривает антенны и солнечные батареи, деловито выбирает себе орбиту и выставляет ориентацию. «Диспетчер» - так его звать – космический наследник пресловутой «Автобазы», и так потрясающе умная машина, да еще и Доктор в нем покопался. За двадцать секунд спутник прошерстил эфир, разобрался, что за сигнал идет на станцию, перехватил его и задушил. Станция отключена от центра управления полетами и больше пакостить не будет, контроль у нас. Так что, если понадобится, «Диспетчер» мне и управление станцией обеспечит.

А тем временем скандал в эфире продолжается.


Не стрелять! – орет Филин. – Кто стрелял?!

Я Сокол-1! Это станция! – Богдан все еще в шоке, хоть и видел, что кто-то его прикрыл, но не может понять, кто - про нас он не знает и не видит нас ни на радаре, ни с помощью ОЛС. – Боевыми!

Вы уверены? – это кто-то из UNIT. – Наши операторы не запускали ракеты! И боевыми они быть не могут!

Да, я уверен! – влезает Котя, который ни с того ни с сего совсем распсиховался. – Что я, боевых ракет не видел? Хорошо, что их подорвали!

Юнитовец аж поперхнулся:

Кто подорвал?!

«Шторм, внимание! - прилетает от Доктора. – Угол минус пятьдесят по тангажу, на четыре часа!»

Он прав. В следующий момент ОЛС подсвечивает мне новые цели. К нам неспешно приближаются еще два чужих корабля – два огромных, размером в два авианосца класса «Серенити», граненых бублика, обросших острыми иглами и сверкающих так, что больно смотреть. Вдруг часть игл отрывается, они включают двигатели, сбиваются в стаю – это ракеты, и они рвутся к Земле.

«Шторм, подсветка наземке!» - командует Доктор по усилителю и тут же выдает в эфир:

Я Горизонт-1! Внимание всем! Ракетная атака по наземным целям! Ловите подсветку! Соколы-один и два! Пэ-элкамипо моемуцелеуказанию! Двух достаточно!

Богдан все-таки умница, прокачал ситуацию махом. Упитанная тушка «ПЛ-22» срывается с его пилона, за ней рвется вторая – Котя тоже не промах, не упустил момент. Чужие ракеты пытаются рассеяться, но куда там! В центре стаи вспыхивают два огненно-белых термоядерных солнца, распухают, становясь желто-оранжево-красными, и сквозь пламя я вижу бледно-зеленые разрывы чужих ракет. Из примерно двух сотен прорвалось не больше десятка. Захватываю их, но не своим радаром, а дронами, даю целеуказание спутникам и наземке, а сама, прячась за оставшимся после взрывов облаком, крадусь навстречу бубликам. Интересно, где Доктор? ОЛС его не видит. Тоже в облаке прячется?

«Точно, прячусь. Угол тридцать по тангажу, на десяти часах, - передает мне Доктор. – Хочу поболтать с нашими гостями».

«Что?! - я немного в шоке. – А как?»

«А вот слушай. Держи поток».

В эфире какое-то шуршание и кваканье, а в потоке я ловлю, что Доктор вызывает чужих:

«Командующий обороной Земли вызывает командующего эскадрой Ххазр один-три-восемь-бета. Требую немедленно прекратить неспровоцированную агрессию и освободить гражданских. Как поняли? Прием!»

Тут же он командует мне: «Шторм, подсветка на бублики. Сама заходи им в тыл и подтягивай дроны», а при этом одновременно вызывает КП:

Внимание! Это Горизонт-1. Наземке – готовиться ко второй атаке. «Соколы» – отходить за станцию. Боингам – на позицию. Ударным спутникам и МиГам - готовность. Всем огонь по моей команде! Без команды не стрелять!

Я скидываю целеуказание на бублики в «боевой интранет», в эфире опять начинается ор, но Филин жестко прекращает бардак. Тем временем сама тихонько, на импульсах рулевых, выползаю из-за облака, обхожу бублики по дуге сверху-сзади и докладываю Доктору:

«Есть визуальный контакт, угол минус двадцать по тангажу, на двенадцати часах. Цель захвачена».

Я сижу в стелс-режиме и не включаю свой радар, полагаясь на дроны – стая этих малюток, рассредоточившись, представляет собой отличную РЛС, а их самих поди подсвети, при этом меня должно быть особо не заметно, хоть чужие и шарят вокруг своими радарами, пугая мою систему предупреждения. Я тучка-тучка-тучка или вообще дохлый спутник, а вовсе не кусачий истребитель с термоядерными ракетами, я маленькая, вам меня не видно. С другой стороны, если они используют старую добрую радиолокацию для обнаружения целей, то мои системы РЭБ против них вполне сгодятся – математика ЦОС везде одинакова, и это радует. Все-таки я не очень хорошо себя чувствую рядом с этими двумя огромными дурами с неизвестным вооружением. Интересно, что они ответят Доктору? А еще интереснее, как он будет с ними общаться - неужели нашатнул рацию со сбитого мною блюдца, починил и прикрутил на свою птичку?

Ага, чужие отвечают! Слышу в потоке от Доктора странный, дребезжащий, нечеловеческий голос:

«Говорит командующий эскадрой один-три-восемь-бета контр-адмирал Аххрш. Мы проводим спасательную операцию. Судно беженцев с Ххазрин-4 пристыковано к вашей станции и незаконно удерживается вами в нарушение…»

«Спасательная операция, говорите? - перебивает Доктор. – Хорошо, спасайте. В соответствии с регламентом раздела восемь Протокола Теней. Забирайте свою дырявую посудину и проваливайте. Рекомендую действовать как можно более оперативно: Протокол не одобрит нанесение ракетного удара по планете пятого уровня».

«Как я уже говорил, - отвечает дребезжащий контр-адмирал, - судно беженцев пристыковано к вашей станции. Мы нанесли удар по вашим командным центрам, чтобы нам не чинилось препятствий в их освобождении».

Пауза. И затем – вдогонку, и, кажется, неуверенно:

«Откуда вы знаете Протокол Теней? С кем я говорю?»

«Не делайтевид, что не поняли, контр-адмирал Аххрш, - откликается Доктор не без ехидства. – Я тот, кого Протокол выслушает очень внимательно. Поэтому забирайте ваших беженцев и отправляйтесь домой, пока я добрый. Не заставляйте меня выяснять, от кого эти беженцы убегали. Вы точно уверены, что вам это необходимо?»

И тут мои умнички-дроны фиксируют очень неприятное изменение ситуации. Вот подлянка так подлянка!

«Доктор! - передаю я вместе с картинкой, спешно меняя позицию. – Станцию атакуют дроны UNIT!»

«Знаю! - отвечает он в потоке, кидая мне схему-план. – Работай «Диспетчером», поиграем!»

В потоке я вижу – он задействует своего «Диспетчера» и заходит сзади-сверху стаи атакующих дронов. Я зависаю над станцией, подключаюсь к ее системам управления огнем. Так, тут «Панцирь-СМК» - она может работать автоматически, остается ее только запрограммировать на захват дронов. А я встречу их «Гарпуном» и пушкой, кого не достану. Как их тут много, шесть стай по двенадцать машин в каждой, и притом они довольно кусачие. Хорошо, что двигаются небыстро: тридцать два километра, двадцать восемь… приблизятся до десяти – буду сбивать.

Тем временем «Диспетчер» Доктора сработал на пятерку, зацепил большую часть стаи, система наведения показывает мне – количество целей уменьшилось до дюжины, остальная стая уходит вслед за «49-красным». Ну что, десять километров, двенадцать целей - «Панцирь», давай!

«Диспетчер» позволяет мне управлять огнем станции штатной системой управления «семьдесят седьмого», поэтому отдать команду на пуск ракет мне раз плюнуть. Станция снова оживает: завертелись антенные решетки, задвигались пусковые установки, зенитные ракеты выскочили как дротики из духовой трубки. ОЛС фиксирует попадания: минус две, минус пять, минус восемь! Отлично! Пушкой «Панциря» расстреливаю остальных.

«Чистая работа! - прилетает от Доктора в потоке. – Главная опасность устранена, а наш боезапас еще цел. Что у тебя с запасом хода?»

«За девяносто процентов, - скидываю ему картинку дополненной реальности шлема, где видно статус моторов. – Я маршевые движки еще не включала вообще».

«Я тоже, - довольно отмечает Доктор, посылая мне новую схему-план, куда мне выдвигаться. – Ты через «Диспетчера» сможешь пробиться к управлению стыковочным узлом?»

«Нет, - грустно отвечаю, повозившись с интерфейсом спутника. – У него тут только маневрирование и управление огнем».

«Что? Что-что? Маневрирование? - переспрашивает Доктор. – Ну-ка покажи! Есть одна идея…»

Я показываю ему в потоке, как это видно мне, и он просит: «А пусти-ка меня к управлению!»

«Это как? Я не знаю, как передать тебе моего «Диспетчера». Он привязан ко мне жестко!»

«А это и не нужно, - кажется, он усмехается. – Дай мне управление своей моторикой и зрительный канал. Не бойся, я быстро!»

Ну хитрец! Выделяю две нити, которые он попросил, прокидываю их в наш поток, чувствую стремительное вторжение Доктора в мою голову. Очень странно быть наблюдателем в своем теле, ощущать, как мои собственные руки и глаза работают под управлением другого сознания. Кузнецов действует очень быстро, я не успеваю осмыслить, что он творит, замечаю только, что он залезает в супервизор спутника, через него вламывается в систему маневрирования станции, программирует ее напрямую в кодах, задает циклограмму, запускает маневр – и отпускает меня так же стремительно, как и подключился.

«Изотоник тебе заправили? Два глотка, больше не советую, - сообщает он мне, видимо, ощутив, что я немножко в шоке. – Если мы не можем отстыковать пришельцев, сделаем так, что они сами оторвутся. Я ввел станцию в резонанс для разрушения стыковочного узла. Смотри, сейчас начнется».

Станция начинает маневрировать, причем весьма резко, с каждой вспышкой ее моторов во всей конструкции начинается трясучка. С очередным импульсом модуль с нижним стыковочным узлом отрывается, корабль чужих остается болтаться на своей орбите, а искалеченная станция начинает довольно шустро продвигаться в сторону бубликов.

«Контр-адмирал! - вызывает Доктор. – Смотрите-ка, ваши беженцы отстыковались. У нас нет технической возможности их подобрать, а у вас есть. Начинайте вашу операцию спасения, да побыстрее. Сами видите, у транспорта с вашими гражданами орбита очень низкая, оставлять надолго там их нельзя. Если у вас технические проблемы, обратитесь к оперативному командованию планетарной обороны за содействием. Я могу вам в этом помочь».

«Опять ты! - а дребезжащий чужой вояка, похоже, перепуган. Как там Серый говорит: очко лом перекусило, если, конечно, у этого чужого оно есть. – Как ты мог уцелеть? Мы же…»

«Я помню, помню! - сейчас у Доктора интонация как у шахматиста, завершающего победную комбинацию. – Ваш так называемый массированный ракетный удар по нашим командным пунктам, который не достиг цели – или вы имеете в виду отряды ваших боевых киборгов, которые должны были нанести наземный удар по центрам нашей планетарной обороны? Из пятнадцати ваших кладок четыре были уничтожены, одиннадцать - деактивированы и будут предъявлены Протоколу как доказательство неспровоцированной агрессии империи Ххазр в отношении планеты пятого уровня. Аналогичные доказательства я предъявлю им по Ххазрин-4. Я Доктор – и я гарантирую, что Протокол применит к вам максимально строгие санкции. Забирайте ваших беженцев и уходите – или столкнетесь с последствиями. Еще раз повторять не буду - я не даю вторых шансов».

«Ох ничего себе! - передаю я ему, уловив в потоке, какой шум и гвалт поднялся на КП у чужих после этого заявления. – Они что, тебя знают?»

«Ага, встретились как-то на узкой дорожке, то есть на полярной орбите, - весело отвечает он, параллельно передавая мне, куда выдвигаться. – Так что они хорошо выучили, кто я такой. Сейчас одно из двух: они или очень быстро свалят, или очень сильно врежут».

«Врежут по кому? - уточняю я. – По станции, по нам, по Земле?»

Доктор фыркает: «По любому месту, где могу быть я. Так что ждем новый ракетный удар!»

И сразу же выдает в эфир:

Это Горизонт-1. Всем приготовиться! Ракетная атака через десять секунд.

Едва я успела проверить через «Диспетчера» управляемость станции, как вдруг бублики сбросили все иглы и стали совершенно лысыми. Сотни чужих ракет сбились в стаю и рванулись к Земле.

«Ого, сколько их! - торопливо бросаю я в поток. – Двумя ПЛ-ками не отделаешься!»

«Определенно! - Доктор параллельно показывает мне план действий. – Тем более, сейчас ПЛ надо экономить. Но у нас есть кое-что в запасе. Давай!»

В потоке вижу, как он разворачивает захваченные дроны навстречу атакующим ракетам, раскидывает всем целеуказание, командует Богдану с Котей отходить. Тем временем я снова подключаюсь к системе управления огнем МКС-1. Ну-ка, дам-ка я ей целеуказание от своих дронов… Получилось! Взяла! Огонь!

Пока станция расстреливает свой запас зенитных ракет и нацеливает пушечный комплекс, копаюсь в остатках ее боезапаса. Должны быть ракеты-болванки 98Н2 класса «орбита-поверхность», чем черт не шутит, вдруг тоже окажутся боевые, а не окажутся, так они при своей массе и кинетической энергией натворят дел. Так что я отстреливаю их все в белый свет как в копеечку, «Диспетчером» собираю их в стаю и направляю их на перехват чужих ракет. Так, сейчас они сблизятся - попробую подорвать одну на пробу. Что там, боеголовка объемного взрыва? Тоже неплохо. Рассеиваю свою стаю внутри атакующей и даю общий подрыв.

Как красиво получилось! Начинка этих зарядов содержит окислитель и вдобавок очень липкая. Разлетевшись в космосе, она облепила ракеты чужих и тут же вспыхнула веселым белым пламенем магниевой стружки. Это похоже на одновременный залп нескольких мортир праздничного салюта зарядами «Гром» - масса мерцающих ярких огоньков. Горящая ракета – дохлая ракета, стоит огню добраться до движков – и бам! Добрая половина ракет атакующей стаи вспыхивает как бенгальские огни, которые, догорев, взрываются ярко-зеленой вспышкой.

«Хороший салют!» - комментирует Доктор не без удовольствия. Тем временем управляемые им дроны на пару с «Панцирем» МКС-1 усердно прореживают остатки стаи. Два десятка чужих ракет все же прорываются мимо нас, сейчас по идее настает очередь ударных спутников, МиГов и «Прометеев» наземки, но тут их перехватывают вернувшиеся снизу Богдан с Котей и расстреливают их из пушек.

Соколы-один и два! – рявкает на них Доктор. – Я что сказал – отходить! Не сверкать радарами! Вас заметили, валите!

Ребята серьезно лоханулись. Конечно, очень приятно пострелять по тупой и некусачей цели вроде ракеты «космос-поверхность», не имеющей мозгов, чтобы удрать от атаки пилотируемого истребителя. Проблема в том, что дронов у пацанов нет, и ребятам пришлось включить свои радары, а у этих чужаков система обнаружения целей очень неплохая. Я вижу, как поврежденный цилиндрический корабль чужих вдруг начинает резво маневрировать, улепетывая с земной орбиты, и понимаю, что дело пахнет керосином. В тот же момент космос вспыхивает от тысяч импульсов алого света - передовой бублик обрушивает на уходящих «Соколов» всю мощь своих лазерных батарей.

Но в Т-77, кроху по космическим меркам, да еще бешено маневрирующий, пойди попади! «Соколы», кувыркаясь, успешно прорываются сквозь плотный огонь. Кажется, в них пару раз все же попали, но ребята успели скрыться за горизонт. И даже успели напоследок выпустить по бублику по второй и последней ПЛ-22.

От Доктора приходит новая схема-план. Снова задействую «Диспетчера», задавая МКС-1 новую орбиту, пока он переключает управление ПЛ-ками на себя и дает целеуказание МиГам, спутникам и наземке. Покалеченная, с расстрелянным боезапасом станция выполняет свою последнюю миссию: мы прячемся за ней, а она всей своей массой таранит передовой бублик и разлетается в клочья об его силовые щиты. Серия оранжевых вспышек - топливо и окислитель из разрушенных баков смешиваются и мгновенно сгорают. Немедленно я шарахаю по месту столкновения «Гарпуном» в режиме сплошного выжигания, а Доктор туда же укладывает обе перехваченные ПЛ-22. В тот же момент бублик получает и массированный удар ПЛ-19 от МиГов, и шквал огня от импульсных пушек и рейлганов спутниковой ударной группировки. Хорошо, что у наших шлемов и фонарей кабин адаптивные светофильтры, а у машин информационная проводка на оптике, а силовая - под двойным экраном, иначе нам самим пришлось бы очень несладко. А вот нашим дронам, похоже, аллес капут, но они свое дело сделали.

Термоядерные взрывы сливаются в кипящее облако злого белого пламени, вокруг бублика прокатывается радужная волна, как полярное сияние – щиты снесены, и мы с Доктором на полной тяге маршевых рвемся к чужим кораблям, заходим между ними: так они, пытаясь обстреливать нас из основных орудий, будут лупить друг в друга. Мы жмемся к поверхности первого, его блестящая шкурка, вблизи похожая на чешую змеи, где-то метрах в тридцати под нами, какие-то маленькие пукалки выглядывают из-под некоторых чешуек и пытаются вести по нам беспорядочный огонь. Мы гасим их, переключаясь с пушки на лазер и обратно: пока лазер заряжается, работаем пушкой, как зарядился – экономим бронебойные, и при этом хаотично меняем курс, затрудняя прицеливание, хотя попасть в малютку-истребитель, несущийся на бреющем полете чуть ли не на второй космической скорости – практически невыполнимая задача. Наконец Доктор находит то, что искал, и подсвечивает мне цель. ПЛ-22 срываются с пилонов, а мы удираем прочь, крутясь и кувыркаясь, чтобы не попасть под огонь второго «бублика».

Тем временем дополненная реальность шлема показывает мне видео с систем наведения ПЛ-22, как наши ракеты находят цель, как их бронированные носы прорывают корпус бублика, крушат переборки, впиваются в стену внутренней кольцевой трубы в середине чужого корабля. Есть один подрыв, второй подрыв – и кольцо бледно-желтого света разрывает бублик пополам, а космос вокруг нас превращается в хаос горящих обломков. Радужная вспышка вокруг второго бублика говорит, что его щит снесен взрывом первого, целеуказание от Доктора прилетает немедленно – конечно, он уже знает, куда уложить ракеты. Наши последние ПЛ-ки уходят в цель и вонзаются в корпус корабля чужих. Кажется, дело сделано, как вдруг от Доктора прилетает:

«Одна боеголовка не сработала. А я подбит».

Я аж поперхнулась.

«Что?! Ты как?»

«Я не ранен. Машина управляется, но вся аэродинамика разбита. Эта птичка уже не сядет».

Вот те раз! Он что, прикрывал меня от взрыва? Ах ты псих отмороженный, зачем?! Синдром Покрышкина обострился?! Но ничего, теперь моя очередь скидывать ему схему-план. Я сближаюсь с подбитым «сорок девятым» - его верхний гаргрот превратился в решето, левое крыло изувечено, предкрылков просто нет, закрылки выдраны с мясом, от левых килей остались только силовой скелет и приводы рулевых моторов, хорошо ещё, что сами движки вроде целы и кокпит не поврежден. Выставляемся как можно ближе, так, чтобы поврежденная машина прикрывала нас от летящих обломков, кабинами друг к дружке, и открываем фонари. Доктор выбирается наружу, аккуратно отталкивается от крыла и летит ко мне. Держать машину ровно совсем не трудно, и он уже почти у цели, когда град шальных осколков бьет его в левый бок по касательной и сбивает с траектории. Но я слегка подаю машину вверх и вправо, и тогда Доктор, извернувшись в полете как кот, все же умудряется зацепиться за край фонаря и впихнуть себя в заднюю кабину. Закрываю фонарь, отмечаю подключение системы жизнеобеспечения второго пилота, слышу через интерком его тяжелое дыхание.

«Молодчина, Шторм! - передает он в потоке. – Теперь дай-ка мне пульт. И ходу, ходу, ходу!»

«Ты ранен?» - спрашиваю, но пульт дистанционного управления ему перекидываю, а то не отстанет. Тем более, что его соматика вроде не фонит, а значит, если его и задело, то несильно. Доктор не удостаивает меня ответом, просто хватает пульт, разворачивает им свою машину и направляет ее в дыру в корпусе чужого корабля, проделанную невзорвавшейся ракетой. В ментальном потоке вижу картинку с ОЛС «49-красного», как он на маршевых мчится внутри бублика, разнося НАРами и пушкой все на своем пути, достигает нужной точки – огромного шара, надетого на внутреннее кольцо, и врезается в него со всей дури.

Опять взрыв, опять кольцевая желтая вспышка, но мне некогда на нее любоваться. Я сваливаю прочь на максимальной тяге, уворачиваясь от разлетающихся ошметков чужих кораблей, остатков станции, дохлых дронов, прячусь за горизонт. Горящий космос позади, можно готовиться к посадке.

Смотрю статус бортовых систем. Так, авионика в норме, движки в порядке, кислород есть, рабочее тело есть, механизация цела. Наверняка есть дырки в оперении, но это не страшно. Надо бы вызвать Филина, но тут до меня доходит, что он уже надрывает эфир, пытаясь докричаться до нас:


Горизонт-1, Горизонт-2, ответьте! Доложите обстановку! Горизонт-1, Горизонт-2, мы вас не видим! Как слышите меня? Прием!

Это Горизонт-1, - отвечает Доктор. Он держится молодцом, но в его поток прорывается старательно подавляемая боль, все-таки его зацепило серьезнее, чем я думала. – Противник уничтожен. Потерян один орбитальник. Среди личного состава потерь нет. Кейт, слышишь меня?

Да, До… Горизонт-1, - Кейт очень взволнована, аж голос дрожит. – Марта только что доложила – ее группа по твоим указаниям накрыла заговорщиков в полном составе. Взяли всех тепленькими на хьюстонском КП. Ты был прав!

Как всегда, - усмехается Доктор. – Филин! Как там Соколы? Сели?

Сели, - отвечает тот, его еле слышно на фоне диких восторженных воплей «Ура! Победа!» в эфире и на КП. – Побитые, конечно, но живы-здоровы. Вы молодцы, ребята. Это было очень круто! Спасибо вам! Сами-то как? Дай телеметрию.

Могло бы быть и лучше, - ворчливо отзываюсь я, выключая стелс-режим и включая передачу телеметрической информации. – Нас неслабо так оприходовало. У нас трехсотый, предположительно тяжелый - Горизонт-1. Был подбит при взрыве первого чужого, перепрыгнул ко мне, получил осколками в бок при эвакуации, но протаранил второго чужого своей машиной на удаленном управлении. Задача выполнена. Горизонт-2 просит разрешения на посадку.

Филин тяжело вздыхает и, кажется, всхлипывает.

Горизонт-2, посадку на основной аэродром разрешаю. У вас высший приоритет. Передаю вас ЦУПу, на эшелоне пятнадцать тысяч переключитесь на «сто восьмого». Мягкой посадки!

И тут же, практически без перерыва, влезает диспетчер ЦУП:

Горизонт-2, вижу вас! Передаю вам параметры посадочной траектории. Начинайте аэродинамическое торможение через девяносто одну секунду.

Процедуру посадки я выполняю практически на автопилоте: техника отработана, машина побита несильно и работает вполне приемлемо. Все, что меня беспокоит – это как там Доктор. Медконтроль скафандра у него выключен, а то, что от него просачивается в наш ментальный поток, никак не позволяет понять, что с ним на самом деле. Когда же я пытаюсь пробиться к его соматике, он сердито шипит:

«Что?! Шторм, не отвлекайся! Я в порядке. Тебе надо вернуть нас на Землю, а не возиться со мной!»

«Ладно, - отвечаю. – Скажи только, что с тобой. В аптечке есть промедол, если что».

«Ничего страшного, - отвечает он и, по-моему, врет. – Царапины на боку и на ноге. На всякий случай запомни, общий наркоз мне нельзя, аспирин и его производные тоже. Ни в каком виде. Ясно?»

А вот это уже ощущается как чистая правда.

«Более чем», - подтверждаю я и начинаю аэродинамическое торможение. Мой Т-77 плюхается пузом в атмосферу, вокруг оперения вскипает плазма, машина выныривает обратно в космос и входит в атмосферу еще раз. Все, орбитальная скорость погашена, теперь можно плавно снижаться и заходить на аэродром. Земля приближается: от шарика к тарелке, от тарелки к плоскости, звезды прячутся, небо становится голубым. Иду над облаками, вижу закат, прощай, ЦУП, привет, наземка:


Горизонт-2, это сто восьмой. Сообщите ваши намерения.

Сто восьмой, это Горизонт-2, - откликаюсь я. – Это Шторм. Прошу разрешения на экстренную посадку. У меня трехсотый на борту. Предположительно тяжелый.

Ох и переполошила я всех! Забегали, заорали, расчистили мне все эшелоны, с моей траектории завернули всех, даже пару гражданских бортов, меня ведут домой самым коротким путем. И вот – наконец-то! – выхожу из последнего разворота к аэродрому, и маяки ближнего привода рисуют мне планки на авиагоризонте, задавая посадочную глиссаду. Скорость! Закрылки! Шасси! Тангаж! Рулевые вниз! Касание! Реверс! Сели!

Скатываюсь на рулежку, останавливаю машину, открываю фонарь, отстегиваюсь, снимаю шлем. Села я бездарно, шлепнулась на полосу, как утюг, но вся огромная толпа встречающих разражается аплодисментами и радостными воплями. Вижу Филина в фуражке набекрень, его вздрюченную свиту, красного как рак Палыча, растрепанную Кейт и еще какую-то ошалелую публику из UNIT, все бегом направляются к нам. Механики подкатывают ремонтный подъемник, на который сразу же забирается бригада медиков. По крылу подбираюсь к задней кабине, помогаю Доктору расстегнуть ремни и отключить разъемы скафандра, наши пальцы встречаются на неподатливых застежках. Наконец мне удается стащить с него шлем и вглядеться в лицо моего командира.

Вид у него измученный и бледный, белый скафандр в пятнах гари, кляксах герметизатора и страшненьких черно-красных потеках, левый наплечник оторван подчистую, бок пропорот в нескольких местах, его будто пожевали и выплюнули. Досталось генерал-майору, ох, досталось! Но все равно он держит марку: улыбается, выдергивает себя из кресла, выпрямляется на площадке подъемника и окидывает собравшихся торжествующим взглядом победителя.

Мы победили! – разносится его голос над толпой. – Инопланетная атака отражена! Земля в безопасности! Ура!

Он вскидывает правую руку вверх, показывая знак «V» - победа! – и над полем прокатывается троекратное «Ура!» А у меня на глаза наворачиваются слезы, и снова щелкает в голове – кажется, это треснул барьер в моей памяти.

Победа, Доктор! – слова неизвестного мне до этого момента, но почему-то родного языка сами срываются с моих губ, тихо, но четко. – За Галлифрей!

Кажется, это именно те слова, которые Доктор так хотел услышать. Услышал он меня сейчас или нет? Знает ли он, что я только что сказала?

И тут же ловлю короткий импульс от него: «Я слышал. Я знаю. Ты вспомнила! Но как? Это… этого не может быть!»

Встречаюсь взглядом с Доктором. Осанка маршальская, улыбка во все тридцать два, глаза сияют, но левая рука вцепилась в мое плечо, а пальцы дрожат. И только я знаю, как ему сейчас больно, как трудно опираться на раненую левую ногу - соматика у него фонит отчаянно. Он держится, но из последних сил.  Я показываю механикам «майна», и они опускают подъемник.

Комментарий к Глава 9. Горизонт в огне В следующей серии:


Кто-то хлопнул меня по плечу, и я очнулась от своих мыслей, обнаружив, что стою столбом возле дверей в приемный покой с мокрыми от слез глазами, тупо сжимая в руках кузнецовскую свиристелку. Я повернулась в сторону раздражителя – это оказался Филин. Он снова потряс меня за плечо, а Кейт вытащила из поясной сумки одноразовую салфетку и решительным жестом вытерла мне щеки.

- Я думала, Красный Шторм сделана из титановых сплавов и графен-композита, - она ободряюще улыбнулась мне, - но сейчас вижу – ты все-таки человек. Держись, милая.


Доктор гладит меня по щеке, я снова вижу себя в образе майко в оранжевом кимоно, чувствую искристые капли дождя на лице и их дивный вкус на губах – и невольно закрываю глаза, позволяя ему снова закружить меня в восходящем потоке, а он осторожно обнимает меня за талию: - Так что, Шторм – пойдешь со мной?


...я бросаюсь к Доктору, вглядываюсь в его лицо – глаза закрыты, черты лица заострились, и в свете ночника мне кажется, что он не просто бледный, а с очень нездоровой синюшностью. Пытаюсь нащупать пульс на сонной артерии, и кажется, проходит вечность, когда мои пальцы ощущают легкий, слабый толчок. Пульс нитевидный! Дыхания почти нет! Кожа холодная – его будто из проруби вытащили! Почему тогда молчит монитор АД, почему не орет пульсоксиметр? И какого черта кардиомониторов два, на их экранах редкие пики, идущие в противофазе, а в строке режима светится странная метка «ПВ»?

========== Глава 10. Не чужой ==========

Два часа спустя

Александра

Сил и выдержки у Кузнецова хватило, чтобы спуститься с площадки подъемника, пройти три метра до «скорой» и попытаться забраться внутрь самому. Но раненая нога подвела, он запнулся об нижний край гидроборта и чуть не упал, и медики мягко, но решительно уложили его на носилки и аккуратно вкатили в машину. Он тут же приподнялся на локте, махнул мне рукой и скомандовал:

Шторм, залезай.

Медики переглянулись, но спорить с генерал-майором не стали, тем более, что Филин и Кейт Стюарт решительно забрались в «скорую» и уселись рядком на боковой скамейке. Филин орал в телефон спецсвязи, требуя «бригаду Орлова в первый оперблок», Кейт что-то торопливо строчила в своем планшете. Я устроилась рядом с ними, сжавшись в комочек, чтобы не мешать работать бригаде. А медики, не успела машина тронуться, оперативно взялись за дело.

Медконтроль отключен, - выдал врач бригады, проворно осмотрев Кузнецова. – Состояние средней тяжести. Множественные осколочные ранения плюс взрывная декомпрессия. Слева ни одной целой застежки. Вась, гидрашки. Режем скафандр.

И повернулся ко мне:


Чего сидишь, давай помогай. Отключи климатику и компенсаторы, сними шпангрель. Следи, чтоб не вырубился. Могут быть проникающие.

Ему нельзя общий наркоз, - сообщила я ему. – И аспирин. Вы уж придумайте, как его обезболить.

Ничего, вытерплю как-нибудь, - процедил Кузнецов сквозь зубы. – Кровотечения нет, взрывная декомпрессия - ерунда, чего не скажешь об осколке в ноге. Кажется, перебит нерв - болит и не отключается...

Что он несёт? После разгерметизации скафандра высотная эмфизема развивается очень быстро, и очень повезёт, если вскипевший азот в крови не вызовет закупорку сосудов со всеми вытекающими последствиями. Проникающее ранение - это стопроцентно внутреннее кровотечение. А этому чудику наплевать, его волнует, почему он не может выключить боль в ноге - разве это вообще возможно?

Ладно, неважно, сейчас надо освободить его от скафандра. Шпангрель – это не рыцарский доспех, так наши экипировщики называют секторный герморазъем шлема с защитой шеи при катапультировании, который крепится на плечевой пояс кирасы скафандра. Модули внутреннего микроклимата и компенсации перегрузок размещены на спине, но трубки систем гидравлики компенсаторов, теплообмена и вентиляции пронизывают весь внутренний слой скафандра, а управление выведено на правое бедро. Едва ли не половина этих трубок перебита, и системы в аварийном режиме, но ребята правы – давление в уцелевших магистралях есть, и оно создаст массу проблем, когда будут резать скафандр.

Так что я действовала как учили – помогла Кузнецову сесть, нащупала на его правом боку в районе талии аварийные клапаны, дождалась двойного характерного «бульк-ссссш», просунула руки ему за спину и, продавив две механические кнопки в районе крестца, выдернула вверх весь блок гидравлики вместе с бронелистом, защищающим нижнюю половину спины. Со стороны эта процедура выглядела очень неоднозначно, но мне было глубоко и далеко наплевать. На очереди был шпангрель, но с ним все очень просто, если у тебя спецключ или просто тонкие пальцы: отщелкнуть зажимы, снять защиту шеи, вытащить гермошторку и отсоединить герморазъем от кирасы. Правый зажим поддался легко, а левый подклинило, и я второпях сломала ноготь и ободрала кожу на указательном пальце. Тем временем медики сняли с Кузнецова берцы и перчатки, расстегнули изолирующие манжеты на запястьях и щиколотках, вооружились гидравлическими ножницами и принялись резать скафандр. Не самая лёгкая задача, учитывая прочность композитной брони, но против специнструмента не поспоришь. Хруст, скрежет, тонкая струйка теплоносителя, темная от крови, потекла на пол, один из медиков откинул в сторону переднюю часть изуродованного скафандра, Кузнецов приподнялся, помогая себе правой рукой, и мы втроём не без труда выдернули из-под него остатки костюма. Темно-серебристая подкладка скафандра вдоль всего левого бока стала красно-черной - серьезная кровопотеря налицо. С другой стороны, Кузнецову повезло, что осколки прошли по касательной, затормозились об крыло «сорок девятого», и большая часть их там застряла. Даже думать не хочу, что бы с ним стало, если бы его птичка не приняла на себя основной удар. А мы ещё и добавили ему боли, освобождая от скафандра - Доктор без сил растянулся на носилках и застонал сквозь стиснутые зубы, а его соматика полыхнула кровавой вспышкой. Я схватила его за здоровую правую руку, устанавливая тактильный контакт и пытаясь вытянуть раздирающую боль в боку и ноге на себя. Кузнецов попытался вырваться из моей хватки, но я держала его крепко.

«Не бузи, а, - одернула я его. – Что там у тебя не выключается? Может, я попробую?»

Кузнецов поморщился, приподнял голову и нацелился зажатой в левой руке свиристелкой себе в живот. Его комбез с левой стороны превратился в окровавленные лохмотья, и сквозь дыры было видно, что осколки его не пощадили: весь левый бок от плеча до колена и левая рука точно исхлестаны плетью, вдоль нижнего ребра кожа содрана начисто, чуть ниже - глубокая проникающая рана, будто ткнули плохо заточенной саблей, в боковой поверхности бедра рваная дыра с торчащим наружу осколком – перекрученным куском толстой металлической пластины в два пальца шириной. Крови было много, но она уже свернулась и запеклась багрово-черными корками, а светло-синие пятна герметизатора придали им жутковатый фиолетовый оттенок. Я выругалась, а на глаза невольно навернулись слезы: я не кисейная барышня, в горячих точках насмотрелась на всякое, но сейчас перед мной весь израненный и в крови лежал тот, кто за этот безумный месяц не раз спасал мне жизнь, с кем я готова идти в огонь и бездну, кто из временного командира стал дорогим и близким настолько, что я чувствовала его боль и без ментальной связи. Вдруг меня обожгло еще одной кровавой вспышкой, а Доктор откинулся на носилки и сунул мне в руку свою свиристелку.

«Не надо, - отозвался он. – Тяжелый танк, помнишь? Ты и так помогла, дала мне передышку, и я смог прокинуть нервную связь в обход поврежденного узла. Все будет хорошо, не волнуйся!»

«Правда? – я вгляделась в его бледное измученное лицо. - Точно-точно? Обещаешь?»

«Обещаю, - Доктор попытался улыбнуться. – У меня к тебе поручение. Пусть моя свиристелка и еще кое-что пока побудут у тебя. Возьми в правом нагрудном кармане».

Неохотно отпустив его руку, я нащупала на клапане кармана шарик, управляющий застежкой, и вытащила оттуда два очень странных предмета: тяжеленный цилиндр величиной с мизинец, завернутый в металлизированный антистатический пластик, и английский ключ, неновый и от старого замка, но, стоило мне взять его в руки, и я ощутила горячие иголки в пальцах, а ключ блеснул легким золотистым огоньком, точно подмигнул. Я быстро спрятала оба артефакта в левый нарукавный карман своего скафандра и погладила Доктора по щеке.


Держись, - сказала я вслух. – Я никуда не уйду, буду здесь, рядом. Если что, зови.

Лучше добудь мне к завтрашнему утру, во что переодеться, - тихо ответил он, нащупывая управляющие точки застежек на груди, его изодранный комбез полностью разъехался по бокам, и фельдшер набросил на него одноразовую простыню. – Пока приведи себя в порядок и отдыхай. Поняла? Это приказ.

В ответ я смогла только кивнуть – в горле застрял тугой комок, и я сморгнула непрошенную слезинку. Машина остановилась, задний гидроборт опустился, медики проворно выкатили каталку с носилками и рванули с ней по пандусу приемного покоя нашего госпиталя. Я выбралась наружу следом за ними и проводила их мутным от слез взглядом. Подумать только, всего месяц назад поздним вечером я шла здесь, костеря на все корки мнительную Ираиду, и вот у этого самого поворота Кузнецов меня догнал, проводил до общаги, ловко напросился в гости, и мы с ним болтали о всякой всячине как друзья, не видевшие друг друга сто лет… Спустя всего три недели оказалось, что мы даже больше, чем друзья, и я вспыхнула как маков цвет, вспомнив, как он поцеловал меня, а я… я решила не рисковать, не мучить его своей ненормальностью… Вот идиотка! А он, умничка, не сдался, в очередной раз вытащил меня за шкирку из рамок, куда я сама себя загнала, показал мне, что все может быть по-другому… Да, хороший мой, обещаю тебе, у нас все будет по-другому – правильно. Как тогда, на сервисной галерее «Авроры», когда мы стояли рука в руке и чувствовали себя одним целым – друг с другом и со Вселенной. Только выздоравливай быстрее, родной, ладно?

Кто-то хлопнул меня по плечу, и я очнулась от своих мыслей, обнаружив, что стою столбом возле дверей в приемный покой с мокрыми от слез глазами, тупо сжимая в руках кузнецовскую свиристелку. Я повернулась в сторону раздражителя – это оказался Филин. Он снова потряс меня за плечо, а Кейт вытащила из поясной сумки одноразовую салфетку и решительным жестом вытерла мне щеки.


Я думала, Красный Шторм сделана из титановых сплавов и графен-композита, - она ободряюще улыбнулась мне, - но сейчас вижу – ты все-таки человек. Держись, милая. Доктор куда крепче нас. Он справится.

Это точно, - поддержал ее Филин. – Думаешь, откуда у него золотая нашивка? Когда его в тот раз привезли, он был в отключке, и на нем живого места не было – две бригады его штопали. И что ты думаешь - выкарабкался! Ты на нем хоть один шрам видела?

Н-нет, - выдавила я и тут же вспомнила, как быстро зажила у Кузнецова на щеке глубокая царапина от ежевичных колючек, которую он заработал в стычке с «мухами» ххазр. -  А… долго он пробыл в госпитале после этого?

Не очень, - Филин пожал плечами. – Вскочил уже на следующий вечер и потребовал чаю с вареньем. На больничной койке его и семеро чертей не удержат. Доктор – он такой…

И вдруг спохватился:


Он что, тебе не рассказывал?

Нет, - я мотнула головой и попыталась вытереть нос рукавом, от шока забыв, что на мне скафандр. – А что он мне должен был рассказать? Предупредил, что ему нельзя общий наркоз и аспирин – вот и все, в общем-то…

Ну… он сильно отличается от нас, простых смертных, - Филин отвел глаза. Я ощутила, что он что-то недоговаривает, сконцентрировалась, и все его мысли оказались у меня как на радаре - как тогда с Ленкой, но сейчас все оказалось проще, то ли благодаря усилителю, то ли я научилась. – Да ты и сама это, наверно, заметила…

Тяжело не заметить, - встряла Кейт – видимо, обратила внимание, что я изменилась в лице. – Не переживай, Орлов и Маккензи свое дело знают. Доктор будет в порядке, завтра вы с ним увидитесь. Все будет хорошо.

Она улыбнулась нам и скрылась за дверями госпиталя, а я повернулась к Филину.


Разрешите обратиться, товарищ генерал-майор, - выдала я. – За содействием. Вряд ли наши вещи привезли с «Авроры», а Кузнецову надо обеспечить, во что переодеться.

Как это – не привезли? – Филин почесал в затылке, отчего фуражка съехала ему на нос, и он нервным тычком пальца вернул ее на место. – Гонец уже должен был прилететь… Сейчас, обожди-ка.

Он вытащил телефон спецсвязи, потыкал пальцем в экран и выдал в гарнитуру:


Сидоров! Что там слышно про спецборт с «Авроры»? Что? Амур пролетают? А, ладно. Добро.

Не грузись, Унгерн, - изрек Филин, дав отбой телефонному разговору, и хлопнул меня по плечу, что при других обстоятельствах было бы довольно забавно – при всей своей выправке начальник ОКУ был ниже меня на полголовы, да еще и ушиб руку об наплечник скафандра. – «Гонец» с вашим шмотом будет через сорок минут. Как раз успеешь переодеться.

Он вызвал служебку и подбросил меня на ней до техцентра, где экипировщики освободили меня от скафандра, а я таки умудрилась вытрясти из них облегченные спецназовские берцы нового образца, которые я давно хотела, но мой маленький размер все никак не попадался. Получилось это совершенно нечаянно – в моей бедной голове крутились совершенно другие мысли. Все кузнецовские странности, нестыковки и непонятки сложились в четкую, ясную и логичную картину, все его удивительные способности обрели однозначное объяснение: они нечеловеческие, потому что он действительно не человек. Дмитрий Кузнецов – всего лишь имя в его удостоверении офицера, а как его зовут на самом деле, никто не знает – его всегда устраивал позывной. Его народ – цивилизация непредставимой древности и могущества, он настолько «иной», что даже страшно представить. Что там разговоры с котом – как вам изгнание хищного пришельца-проглота объединенными силами двух львиных прайдов, стаи гиен и трех белых носорогов? Что там сверхточная стрельба по киборгам, если он смог сбить гиперзвуковой снаряд из снайперки? Правда, он стрелял из ОРСИС Т-6000, зато с рук и из маневрирующей среди гор вертушки. А на бегу рассчитать, как раскидать десяток гранат, чтобы лава не вовремя проснувшегося вулкана не накрыла аэродром, и выиграть последнему гражданскому борту время для взлета? А за пару часов придумать, как синтезировать газ, которым потом надо будет выдуть в космос захвативших орбитальную станцию пришельцев? А повести ДРГ в разведку боевых позиций сухопутных киборгов ххазр, вывалившихся из транспортника, сбитого на Алтае, вызвать их огонь на себя и дать ребятам возможность срисовать все их огневые точки? Вот как он заработал свою золотую нашивку, а не в Ираке, как я думала – в памяти Филина я отчетливо разглядела момент, когда возвратившиеся в расположение уцелевшие разведчики принесли Доктора в бессознательном состоянии, всего в заплатках от пшик-повязок, и две бригады хирургов – Орлова из ОКУ и Маккензи из UNIT – сменяя друг друга, работали весь остаток ночи, зашив на нем десяток не самых приятных ран. Я засекла еще какие-то смутные воспоминания о его корабле, но ничего не уловила, кроме потрясения и восторга.

Короче говоря, в моих мыслях творился полный бедлам. Теперь я знала правду о Кузнецове, точнее, о Докторе, и я в упор не понимала, как к этому относиться. И дело было вовсе не в нем, а, как обычно, во мне. Некоторые его нечеловеческие свойства совершенно очевидно развивались и у меня, из чего с пугающей очевидностью следовало, что я тоже не человек, а какое-то непонятное переходное звено - полное и абсолютное недоразумение.

Отделавшись от скафандра и натянув обновку, я переложила докторовские артефакты в нагрудный карман красного комбеза, свиристелку пристроила в очень кстати обнаружившееся нарукавное крепление, идеально для нее подходящее, снова затянула титановый браслет «брейтлинга» на левой руке, подхватила планшет и, обнаружив, что сорок минут вот-вот пройдут, заторопилась на ВПП встречать «Гонца» - Су-117, гиперзвуковой курьерский самолет с «Авроры», на котором должны вернуться Женек с Серым и привезти наш шмот: не гонять же ради этого целый ракетоносец. Спецборт ради простых летунов тоже вряд ли бы отправили, но Доктора обычным синегрудым, даже пускай космонавтом и при больших звездах, назвать было никак нельзя.

«Гонец» опоздал на пятнадцать минут, и я все это время проторчала на вышке возле ВПП, где месяц назад мы с Доктором ждали юнитовцев, и он, пользуясь моментом, растолковывал мне основы телепатии, а потом отпаивал меня чаем с конфетками. Сейчас я была одна, и на душе у меня скребли даже не кошки, а целая банда медведей гризли. Чтобы отвлечься и хоть чем-то себя занять, я достала из кармана цилиндрик, вытащила его из пластиковой оболочки и принялась изучать артефакт.

При детальном рассмотрении эта штука оказалась наборной – сделанной из тоненьких, почти как фольга, очень плотно пригнанных друг к дружке дисков из металла, похожего на бериллиевую бронзу, но куда более тяжелого. На торцах дисков были не то вытравлены, не то выгравированы черные точки – видимо, если покрутить диски, они должны были сложиться в какой-нибудь узор, вот только диски никак не проворачивались. Я вертела цилиндрик и так, и этак – ни дать, ни взять, мартышка и очки, и тут меня осенило – докторовская свиристелка! Я вытащила ее из нарукавного крепления, нацелилась наконечником на непонятную штуковину, сосредоточилась и отдала мысленный приказ: «разобраться, что это за штука!»

Удивительное рядом – свиристелка подчинилась: заверещала и засвистела, как стая поползней, ее рукоятка потеплела, наконечник заморгал голубым, и в мою сферу сознания ворвался поток совершенно непонятных мне данных. Но и цилиндрик тоже отреагировал: подпрыгнул на ладони в вертикальное положение, диски в нем закрутились, и черные точки на них составили сложный рисунок из колец, правильных шестиугольников и спиралей. Вдруг между моей рукой и дном цилиндра проскочила искра, отдалась глухой болью в сердце и симметрично с правой стороны груди, а диски снова пришли в движение и составили другой узор, не менее странный, но куда более красивый. Я разглядывала его, пытаясь понять, что это такое и что за данные загнала мне в голову свиристелка, пока приближающийся из-за горизонта рев не сообщил мне о том, что «Гонец» на подходе. Я спрятала цилиндрик в карман, убрала свиристелку в крепление и съехала с вышки вниз по пожарному столбу.

«Гонец» - красивая птичка, как и все «Сухие»: прямой родственник машин, созданных для завоевания господства в воздухе, такой же хищник, несмотря на удлиненный фюзеляж с пассажирской кабиной, и судя по лихой посадке, вел его брат-синегрудый. Так и есть – «сто семнадцатый» скатился на летное поле с рулежки, открыл люк, и по трапу на бетонку сбежал Руслан собственной персоной. Маленький, шустрый, похожий на воробья ведущий Коти и мой бывший дублер аж подпрыгивал от радости, а увидев меня, заулыбался и засиял как начищенный пятак:


Шторм, здорово! Ай, молодцы, ну вы им и задали перцу! Вмазали по самые помидоры! А что ты тут делаешь? Отмечать надо!

Какое там отмечать, - буркнула я. – Кузнецов трехсотый. Еле довезла.

Видел, видел – я на КП сидел! – выпалил Руслан. – Сыграл в Ковзана. Жесть как она есть. Как он?

В решето, - я вздохнула и покосилась на циферблат «брейтлинга». – Сейчас оперируют.

Чо?! – спускавшийся по трапу Серый, услышав это, споткнулся, чуть не выронил мой сидор и выдал витиеватое чувашское ругательство. Следовавший за ним Женек ничего не сказал, только цокнул языком и помотал головой. Я отобрала у него кузнецовский рюкзак и распорядилась:

Значит так. Мое барахло отнесите ко мне, оставьте на вахте. Женек, раз ты теперь сиротинушка, будь так добр, помоги Серому со Стрижиком. Диагностика, объективный контроль – сами все знаете. Я в госпиталь – Кузнецов просил ему шмот принести.

Будет сделано, - Серый щегольски откозырял мне и ни с того ни с сего застенчиво улыбнулся. – Держись, Снежная Королева. Все будет пиде лайах, вот увидишь.

Надеюсь, - отозвалась я, вскинула сидор Кузнецова на плечо и быстрым шагом направилась в сторону госпиталя с секундной стрелкой «брейтлинга» наперегонки. Уже сейчас, уже вот-вот – Орлов и Маккензи закончат оперировать, матовые стеклянные двери первого оперблока с шипением разъедутся в стороны, медбратья выкатят каталку и двинутся с ней по коридору – нонаправо, к блоку ОРИТ, или налево, о чем лучше даже не думать? Головой или ногами вперед?

Проходя через сквер, я замерла прямо на пешеходной дорожке, глядя в темнеющее небо с первыми звездами. Доктор, откуда ты, виден ли отсюда свет твоей звезды, горит ли она еще или погибла в огне взаимного уничтожения? Ты сказал, что не рассчитывал выжить – уж не поэтому ли ты шел в этот бой, как в последний?

Милосердная Каннон, помоги же ему! Для тебя нет разницы, под каким светилом он появился на свет. Ты поможешь и маленькому котенку, и синегрудой летунье, и звездному страннику, последнему воину неведомого народа. Прости ему то, что он сделал, воскреси в нем надежду, дай сил для того самого последнего боя, который принесет ему покой – и позволь мне в этом бою встать рядом с ним.

Нехорошее предчувствие точно ударило меня под дых, и, очнувшись, я сорвалась с места и бросилась бежать со всех ног. Пронеслась через сквер, перелетела проезд под носом у чьей-то служебки, обогнула здание штаба, перепрыгнула клумбу, в два прыжка взлетела на крыльцо служебного входа в медчасть и оказалась в коридоре госпиталя, перед постом медсестры в блоке реанимации. Скучавшая на посту медсестра – хоть тресни, не помню, как ее звать, обычно строгая и очень серьезная блондинка, мощная, как все в ОРИТ, настоящая Брюнхильда – подняла голову, присмотрелась ко мне и резво вскочила с места. Видимо, ее предупредили насчет меня, и я мысленно благодарю Филина за понимание.


Кузнецов? – спрашиваю я, и мой голос почему-то звучит хрипло и отрывисто. – Как он?

Дмитрий Васильевич уже в палате, - она улыбается мне под маской. – Пойдемте провожу.

Медсестра ведет меня по коридору под неяркими холодными огнями круглых дежурных ламп, открывает дверь в его дальнем торце, пропускает меня внутрь и исчезает по своим делам. Я прикрываю дверь и осматриваюсь вокруг в тусклом свете ночника, накрытого полотенцем.

Палата маленькая, на одного, и можно даже сказать уютная, но, конечно, госпиталь есть госпиталь, хорошо хоть пахнет только дезинфекцией и озоном. Одна широкая койка-трансформер по центру, слева от нее – стойка с аппаратурой, что-то размеренно пикает. Доктор лежит на койке, укрытый одеялом по пояс, под перевязанную левую руку заботливо подсунута подушка, на тыльной стороне ладони установлен катетер электронной системы внутривенного вливания, заряженной желтоватой прозрачной жидкостью, на груди и висках - контактные датчики, вся левая сторона тела от основания шеи и ниже покрыта клеящимися повязками, правая рука выше локтя схвачена манжетой беспроводного монитора АД. Хвала милостивой Каннон, он не на ИВЛ, но мне кажется, что с его сферой сознания что-то не так – она не такая яркая, как обычно. Он то ли в глубоком трансе, то ли… уходит?!

ЧТО?!

Рюкзак летит на пол, я бросаюсь к Доктору, вглядываюсь в его лицо – глаза закрыты, черты лица заострились, и в свете ночника мне кажется, что он не просто бледный, а с очень нездоровой синюшностью. Пытаюсь нащупать пульс на сонной артерии, и кажется, проходит вечность, когда мои пальцы ощущают легкий, слабый толчок. Пульс нитевидный! Дыхания почти нет! Кожа холодная – его будто из проруби вытащили! Почему тогда молчит монитор АД, почему не орет пульсоксиметр? И какого черта кардиомониторов два, на их экранах редкие пики, идущие в противофазе, а в строке режима светится странная метка «ПВ»?

Вот пиздец. Если Доктор не человек, а его прооперировали как человека – уж не повредили ли ему что-нибудь важное? Что там Филин болтал, мол, хирурги свое дело знают? А если раз на раз не приходится? Если они что-то не учли или просто не знали? Какого черта за ним не следят, не выставили пост в палате, положившись на приборы – а если он сейчас попросту умирает?!

Нет, мой хороший. Я не дам тебе умереть, не позволю. Расшибусь в лепешку, сделаю все возможное – и невозможное тоже. Ты стал мне слишком дорог, слишком много ты для меня значишь. Дело не в том, что ты мой командир и наставник, и даже не в том, что я обязана тебе жизнью и это из-за меня ты подставился под огонь. Просто я… тебя люблю?!

Понимание накрывает меня и ошпаривает с головы до ног. Я люблю его - и гори все синим пламенем! Отойди от него, Косая, сгинь, я иду – не смей и пытаться забрать его у меня!

Но что же делать? Думай скорее, голова садовая!.. Низкая температура тела – так это уже было со мной! Это ключ, это симптом, говорящий о проблемах с энергетикой организма. Тогда Доктор вылечил меня, поставив иглы в определенные точки, как при акупунктуре – вскрыл каналы, как он это назвал. Его каналы наверняка открыты, но пусты – надо сообразить, откуда взять энергию, чтобы вновь их наполнить…

Откуда-откуда – Санёк, ты что, глупая башка, забыла, что такое кокью-хо? Она в тебе, она протекает через весь мир. Вспомни, сколько раз, нанося удар тэгатаной или открывая противнику «девять ворот боли», ты брала ее легко и свободно, и столько, сколько надо, чтобы разбить кирпич, сбить тори с ног или заставить врага корчиться на полу. Так что же ты тянешь?

Сажусь в сейдза прямо на пол, кончики пальцев, сложенные щепоткой, на уровне глаз. Дзансин, парадоксальное дыхание. Щелчок пальцами. Помоги же мне, милосердная Каннон, к твоей тысячерукой и одиннадцатиликой ипостаси обращаюсь, Великой Сострадающей, сокрушающей преграды. Ом Намо Арайявалокитешвара Бодхисаттвайя Махасаттвайя Маха Куруникайя Ом Сарва Абхайя. Дай мне выпить одним глотком все воды Западной Реки.

Опять щелчок пальцами, что-то в нагрудном кармане резко теплеет, и барьер в моей памяти дает трещину. Я соскальзываю в транс, чувствую вращение Земли, ощущаю поток времени, как течение холодной, бурной реки, и вдруг происходит нечто невиданное. Тоненькое золотистое облачко, точь-в-точь волшебная пыльца из диснеевских мультиков про фей, влетает в приоткрытое окно, втягивается мне в рот, расползается по организму тысячами крошечных горячих иголок. Желтая искра проскакивает вдоль царапины на моем указательном пальце – я ободрала кожу, снимая шпангрель с Кузнецова – и ссадина исчезает без следа.

Оставаясь в дзансин, я встаю с пола, наклоняюсь к Доктору и осторожно касаюсь его обветренных губ своими. Пойманное облачко тут же перетекает в него и растекается под кожей, подсвечивая раны из-под повязок теплым желтым сиянием. Он тихо стонет, что-то ворчит, глубоко вздыхает и тут же проваливается в крепкий сон без сновидений – сквозь ослабленные щиты я вижу, что его сфера сознания светла и спокойна, в соматических потоках ни отзвука боли. Он словно плывет в медленном теплом потоке и улыбается во сне - ему хорошо.

Кажется, получилось! Синюшность и ледяной холод кожи исчезли, сонная артерия на шее Доктора под моими пальцами пульсирует странным, но четким и уверенным счетверенным ритмом, и теперь мне понятно, почему в стойке два кардиомонитора – два сердца требуют двойной мониторинг. Поглядываю на экраны приборов – зубцы сердечного ритма участились, выровнялись, обрели наполнение, а электроника системы внутривенной инжекции автоматически отключилась. Неглубокие ссадины на левом плече Доктора вдруг пропали, и что-то подсказывает мне заглянуть под повязку над осколочной раной в ноге. Откидываю одеяло, осторожно отклеиваю белый вспененный перевязочный материал - и не понимаю, куда делись швы. Под повязкой ни корки, ни шрама - чистая кожа. Страшная проникающая рана под ребром тоже затянулась, не оставив следа: только темные кровавые разводы на светлой коже. Аккуратно вынимаю из руки Доктора катетер, заклеиваю место прокола оставшейся полоской пластыря, снимаю ненужные больше повязки, стираю запекшуюся кровь мокрым полотенцем (хорошо, что в палате есть раковина) и удивляюсь красно-оранжевому, как сицилийский апельсин, оттенку и металлическому блеску пятен на белой махровой ткани. Попутно приглядываюсь к нему, отыскивая внешние отличия от людей – они есть, но почти не бросаются в глаза. Более плотная и гладкая кожа, намного меньше волос, несколько иной рисунок мышц кора, хорошо видный из-за пересушенности тела, температура ниже моей, и, кажется, плюс пара ребер и более изогнутые ключицы – вот в общем-то и все, зато теперь я знаю, что ленкины фантазии очень даже соответствовали действительности. Мой любимый пришелец – красивый и сильный мужик, а сейчас, во сне, он выглядит совсем юным, и я не могу удержаться, опускаю ладонь ему на грудь между датчиками сердечного ритма и чуть поглаживаю. Вдруг он осторожно накрывает мою руку своей и передает в потоке, не открывая глаз и даже не полностью проснувшись:

«Непослушная Шторм. Все-таки пришла».

«Разумеется, - отвечаю я, несколько растерявшись. – Принесла твои вещи, как ты просил. И еще надо отдать тебе свиристелку и те две штуковины из кармана».

«Завтра, - бросает он, но не выпускает мою руку – наоборот, сжимает сильнее.  – Сейчас тебе надо отдохнуть – ведь еле-еле на ногах держишься».

«А ты? – осторожно спрашиваю я. – Как себя чувствуешь?»

«В том-то и дело, - он приоткрывает один глаз и лукаво поглядывает на меня. – Мне надо окончательно восстановиться. Но, когда ты рядом, у меня возникают совсем другие мысли. Они очень приятные, но в момент, когда мне нужно сосредоточиться, становятся серьезной проблемой - отвлекают. А мне очень бы хотелось побыстрее привести себя в порядок».

«Ой, - я ловлю посланную им картинку, понимаю, о чем он, и мне становится одновременно и неловко, и как-то очень тепло и приятно на душе. – Тогда спи, не буду тебе мешать».

Доктор выпускает мою руку, поворачивается на левый бок, скинув на пол подушку под локтем, и мгновенно засыпает опять, а я поправляю на нем одеяло, целую своего ненаглядного чудика в щечку и тихонько выскальзываю из палаты.


Вечер следующего дня

Александра

Какой же наивной деревенской девочкой я была, когда вчера, заваливаясь спать, надеялась всласть отоспаться. Нашему начальству абсолютно фиолетово, после боя ты, бухал ли всю ночь или тупо проторчал весь день на аэродроме – выдернули меня с утра пораньше писать рапорт о вчерашних событиях. Так что я, даже толком не позавтракав и не сумев проведать Доктора (впрочем, попытка докричаться до него телепатически показала мне, что бедолага до сих пор дрыхнет), отправилась заниматься текущими делами.

Сначала пришлось тащиться к механикам и сбрасывать для рапорта на тактический планшет данные объективного контроля с бортовых систем моего орбитальника. Заодно я проведала свою птичку в ангаре. Стоит, бедняжка, закопченная, местами помятая, с дырками в оперении – зато Серый уже намалевал ей на борту вторую звезду и три силуэта летающих тарелок и с гордостью продемонстрировал мне плоды своих трудов.


Прикольно вышло, - заявил он, хитро блестя глазами. – Птичку еще не окрестили, а уже второе боевое применение. Я вот думаю, может, ее не отмывать? Может, ее «Сухой» так в музей поставит?

Не, не выйдет, - укоротила я полет его фантазии. – Надо отмыть, отчистить, посмотреть, что можем подлатать сами, если нет – готовить к отправке на завод. Стрижику еще летать и летать.

Серый расстроился и поплелся в ангар, а я бодрой лошадью поскакала в отдел кадров. Если уж я ухожу к Кузнецову, так хоть неиспользованные отпуска из Палыча вышибу, плюс боевые. В конце концов, совесть моя чиста – Т-77 на крыло я поставила, научила летать и в атмосфере, и в космосе, и даже в реальном бою его проверила, а наши с Доктором доработки уже переданы конструкторам. В общем, перетрещать с нашими кадровичками есть о чем, тем более, что после всей эпопеи с Т-77 и учениями я действительно очень устала.

Вот тут-то я и развернулась, внаглую пользуясь и телепатией, и новым статусом – оказывается, очень легко разговаривать с людьми, четко зная, что у них в голове. Со старшей кадровичкой, впрочем, сразу же все было понятно – спрашивает за прошлогодний отпуск, а по факту в голове маячат два вопроса: кто съел последний эклерчик и почему я не поправляюсь на пилотских харчах. Нет, Наталья свет Петровна, не отвлекайтесь от вопроса: Гавайи - это был не отпуск, а санаторно-курортное лечение, просто Беркли и Кембридж тоже принимали участие в проекте, и мы поехали по линии международного сотрудничества. А в нормальном отпуске я не была четыре года,  и не забудьте сосчитать мой алтайский вылет на прототипе за боевой. Читайте внимательно, в моем личном деле все записано, и давайте без своевольства - не то будете иметь дело с руководством ОКУ, а с ними лучше не связываться.

В итоге в отделе кадров я все порешала легко и быстро, но на выходе от них столкнулась с Палычем. Хитрый старый черт сразу просек, что к чему, и взял быка за рога:


Что, все-таки уходишь?

Ухожу, - я и не собиралась тянуть с этим вопросом. – К Кузнецову. Вы ведь мне рапорт подпишете?

Куда я денусь с подводной лодки, - буркнул он. – Филин уже мне все высказал на эту тему. Они с Кузнецовым перетерли и все решили. А я… Эх!

Он снял фуражку и яростно поскреб ногтями лысину.


Лучшего моего пилота отняли, – выдохнул он. – Видит бог, не отпустил бы тебя ни за какие коврижки, если бы Кузнецов не наехал. А с другой стороны, он прав, там ты нужнее. Да и выслуга в ОКУ не то, что у нас, не пожалуешься.

Да причем тут выслуга, - отмахнулась я от него. – Я в космос хочу.

Понимаю, - Палыч усмехнулся. – Ну… мягких посадок, полковник Унгерн. Не делай такие глаза, я уже приказ видел. И еще. Прокалывай дырку под вторую звезду, указ утром подписан. Сегодня вечером обмываем.

Он с чувством потряс мне руку и рванул к себе в кабинет, а я попыталась снова докричаться до Доктора, и чуть не подпрыгнула от радости, когда получила ответ:

«Выходи, я тут на крыльце стою!»

Я бегом выскочила на крыльцо и не успела охнуть, как Доктор сгреб меня в охапку и со всей силы стиснул в объятиях, потом чуть отодвинул от себя и принялся очень пристально меня разглядывать, будто ожидая увидеть во мне какие-то перемены. Я тоже внимательно оглядела его: летный комбез с закатанными рукавами, небрежно накинутая разгрузка, фартовые белые кеды, полевая кепка на затылке – типичный синегрудый в перерыве между вылетами. Вид у него был вполне здоровый и бодрый, но до крайности озадаченный.


Что случилось? - спросила я. – Ты так смотришь… Ты как себя чувствуешь?

Что? - такое впечатление, что он потерялся, не зная, на какой вопрос ответить первым. – Я-то как раз в порядке… Даже слишком в порядке после вчерашнего. Спасибо… за всё. Но я не понимаю…

Что? - теперь моя очередь переспрашивать. – Все-таки что-то случилось?

Он смущенно улыбнулся, стянул кепку с головы и взъерошил волосы на макушке.


А можешь показать мне, что случилось, когда ты вчера вечером принесла мое барахло?

Конечно, - я улыбнулась в ответ. – Вот только я и сама не знаю, что это было!

Я показывала, Доктор смотрел, и фон его эмоциональных потоков менялся на глазах – от смущения и неловкости к крайней степени удивления, как будто я показала ему, что слетала на Луну на бумажном самолетике, или превратила булыжник в бегемота, или сломала рельс голыми руками – в общем, сотворила нечто настолько невозможное, что об этом и думать было само по себе невозможно. Да я и сама не могла представить себе в здравом уме и твердой памяти, что я вдруг откуда-то добуду кокью-хо в форме волшебной пыльцы и сумею применить ее как лекарство. И тем не менее я поняла, что Доктор знал, что это было, когда он снова прижал меня к себе, гладя дрожащей рукой по спине между лопаток, а в его бьющем через край эмоциональном фоне сквозь все блокировки отчетливо читалась совершенно сумасшедшая надежда.


Ом Намо Арайявалокитешвара Бодхисаттвайя Махасаттвайя Маха Куруникайя Ом Сарва Абхайя, - прошептал он мне на ухо. – Значит, вот как ты это сделала. Невозможно! Невероятно!

Ты все слышал? – удивилась я. – Ты так меня напугал! Тебе было плохо, ты… ты уходил. Я должна была что-то сделать. Я вспомнила, как ты мне объяснял про кокью-хо, и вот…

Шторм, это просто фантастика! – Доктор потряс меня за плечи и мотнул головой, все еще в шоке от того, что я ему показала. – Ты все сделала правильно – я бы сказал, блестяще! Но знаешь, ты напрасно испугалась. Эти хирурги, Орлов и Маккензи, меня штопали не первый раз, они все сделали правильно: вынули осколки, свели края ран клеем, а не шовным материалом, специальный коктейль в вену для восполнения объема крови – все остальное я бы сделал сам. Я вошел в особый транс, направил всю энергию на восстановление организма и примерно через шесть часов был бы уже на ногах. Но тут появилась ты и накачала меня так, что я смог восстановиться за несколько минут - прямо у тебя на глазах.

Саечка за испуг, - я несильно ткнула Кузнецова кулаком в правый бок – вид его рваной проникающей раны слева под ребром все еще стоял у меня перед глазами. – Предупреждать о таких вещах надо. Ты мне не чужой все-таки.

Не чужой? – переспросил Доктор и ошалело уставился на меня. – Что? Ты имеешь в виду то, о чем ты думала на вышке – или… в палате?

Он кинул мне в потоке три момента, которые я ему показала раньше – разговор с Филиным и Кейт у медчасти, мое сидение на вышке и те жуткие для меня секунды, когда я нащупывала пульс на его ледяной шее, и я мысленно охнула, а сердце бешено заколотилось: опять неизбирательность, опять я показала ему больше, чем хотела. «К беде неопытность ведет» - сам-то не признался мне, что он с другой планеты. Почему? Чего испугался? Не доверял – или боялся разрушить мое доверие?

Во-первых, я не хотел тебя пугать, - торопливо отозвался он моим мыслям, скачущим, как перепуганные воробьи. – Во-вторых, я боялся навредить тебе. И в-третьих, я хотел тебе все рассказать, но только когда буду готов. Дело в том, что, когда ты узнаешь, кто я, ты задашься вопросом, кто же ты – а на этот вопрос у меня нет ответа. Я никак не ожидал, что ты сможешь прочитать Филина и узнать то, что он знает обо мне – теперь я понятия не имею, что делать. Прости, что так получилось.

Вид у него был растерянный, крайне жалобный и очень несчастный, как у котенка, которого я в одно промозглое ноябрьское утро выловила из грязной замерзающей лужи на школьном дворе и подбросила в столовку отогреваться, а в его эмоциональном потоке всклубилась настолько ядреная смесь раскаяния, страха потери и отвращения к себе, что я просто не смогла на него ни обидеться, ни рассердиться, хотя и стоило бы. Чудик инопланетный, может рассчитывать орбиты в уме, вести истребитель на второй космической по лезвию бритвы и качать маятник в сшибке с киборгами – но до чертиков неловкий и бестолковый, когда нужно сложить два и два: сначала я узнала, кто он, и только потом поняла, кем для меня он стал.


Теперь я знаю, кто ты, - я кинула в него картинку мультяшной летающей тарелки, - а ты знаешь, как я отношусь к этому в частности и к тебе в общем и целом, – образ сыплющихся ему на голову дождем искрящихся разноцветных ромашек, - ты для меня не чужой и в том смысле, и в этом. Мы с тобой во многом похожи, разве нет? Так я для тебя – кто?

Чудо, - ответил он, не раздумывая. – Загадка. Запретная мечта, которая почему-то стала явью, и это удивительно и страшно.

Почему? - удивилась я. – Судьба – особа вредная, подарки делает редко. А тебе она еще и задолжала, насколько я понимаю. Почему она не может рассчитаться с долгами перед тобой? Что в этом страшного?

Один поэт сказал – мы все любимых убиваем, - грустно отозвался Доктор, и в его потоке я ощутила эхо той боли, с которой он признался, что совершил ай-учи, уничтожил и врагов, и своих. – Но со мной это работает с непреложностью теорем. Я непрощенный, я наказан тем, что теряю все, что мне дорого. Это мое проклятие. Я был обречен сражаться со своими демонами в одиночестве. Я очень боялся, что они отнимут и тебя, не имел права на риск... Но после того, что случилось вчера, я не боюсь. Хотя нет, все равно боюсь – но уже несколько меньше.

Я тоже испугалась тебя… ну, или за тебя, - я подсветила Доктору кусочек памяти о той ночи, когда я в панике отказала ему, а он чуть не разнес дерево в щепки. – Но ты мне показал, что я зря боюсь, что надо искать решение, рисковать. А теперь выясняется, что ты тоже та еще Умная Эльза. Я напомню тебе, что сказал еще один поэт: если лекарь заболеет…

Он найдет себе другого - тот с одра его поднимет и болезнь прогнать научит, - подхватил Доктор, глядя мне прямо в зрачки странно блестящими глазами, и его поток осветился проблеском той самой сумасшедшей надежды. – И знаешь, я очень-очень хочу сдержать слово, выполнить то обещание, которое я тебе дал – если ты не против, конечно.

Доктор гладит меня по щеке, я снова вижу себя в образе майко в оранжевом кимоно, чувствую искристые капли дождя на лице и их дивный вкус на губах – и невольно закрываю глаза, позволяя ему снова закружить меня в восходящем потоке, а он осторожно обнимает меня за талию:


Так что, Шторм – пойдешь со мной?

На сеновал? – открыв глаза, я отвечаю ему картинкой: теплая июльская ночь, папашин поселок, навес, под которым сушится сено, я в образе деревенской красотки (длинный красный сарафан без бретелек, цветок шиповника за ухом) выглядываю из-за большущей копны, подмигиваю и смеюсь, и он дорисовывает, как скидывает длинный коричневый плащ и ныряет в это сено с разбегу. Одно ловкое движение – и я в его руках, мы перекатываемся по сену и плюхаемся в него бок о бок, глядя в старые доски потолка.

Скажешь тоже! – возмущается Доктор, и в крыше нарисованного нашим воображением навеса появляется дыра прямо в открытый космос – россыпи звезд, яркие пузыри туманностей, сверкающие астероидные поля вокруг разноцветных планет. – Все время и пространство – вот куда я тебя зову. Хотя…

Он лукаво улыбается, чуть наклоняет голову и касается моих губ своими – легко и нежно, но с такой уверенностью, что я ощущаю это как печать на нашем «договоре о найдзё». Я обнимаю его за шею, он притягивает меня к себе еще крепче, целует меня так, что я чувствую себя как после стакана спирта натощак, да по морозу – и в реальности, и на нашем воображаемом сеновале - и передает:

«…хотя, вообще-то, ты права. Сеновал очень даже подходит – там мягко!»

Наконец мы оторвались друг от друга, Доктор хитро посмотрел на меня и взъерошил мне челку.


Какие планы на вечер? – поинтересовался он вслух. Я пожала плечами.

Не знаю. Палыч говорил про какое-то мероприятие…

Не просто мероприятие! – он подмигнул мне и коварно улыбнулся. – Вечеринка три в одном. Во-первых, приемка семьдесят седьмого. Во-вторых, победа над злобными пришельцами. И в-третьих, Кейт из UNIT уходит в отставку и собирается попрощаться красиво. Все шансы, что это веселье будет хорошо заметно невооруженным взглядом с геостационарной орбиты.

Ну-у-у… - протянула я, подняв глаза к небу, но не выдержала и рассмеялась. – Тогда придется идти, только ты прикроешь меня, если Палыч будет орать насчет рапорта. Когда, говоришь, начало?

В двадцать-ноль-ноль, - о, я обожаю эту улыбку. – Я зайду за тобой.

Упс, подожди, - спохватилась я, учуяв, что Доктор собирается убегать. – Ты мне кое-что оставлял на сохранение – не хочешь забрать?

Тьфу ты, - он замер, приоткрыв рот, и потянул себя за ухо. – Вот растяпа! Забыл, совсем забыл! Я же тебе сказал – когда ты рядом, у меня появляются совсем другие мысли.

Нашел крайнюю, - фыркнула я и протянула ему свиристелку, ключ и цилиндрик, который я снова замотала в антистатический пластик, а Доктор рассовал свои артефакты по карманам и натянул кепку.

Пойду я, - выдал он. – Надо кое-кого повидать. В двадцать-ноль-ноль, не забудь!

Доктор подхватил свой рюкзак и проворно сбежал с крыльца, а на прощанье, негодник этакий, слегка шлепнул меня по заднице. Я показала ему вслед кулак и потащилась искать кабинет со свободным терминалом - как ни крути, а до вечера надо было написать все рапорта.

Времени мне, конечно же, не хватило, но дел была прорва: направить свою писанину по адресам, сбегать в столовку перекусить, сдать секретчикам тактический планшет, коды доступа и прочее барахло по их части, обновить в канцелярии электронную карту офицера, записав на нее мое новое звание, подразделение и льготы, зачислить боевые на личный счет, собрать кое-какие шмотки (мало ли когда Доктор скомандует мне менять дислокацию) и привести себя в порядок. Хорошенько отмывшись, я открыла шкаф и принялась наряжаться – редчайшее событие в моей чокнутой жизни.

Так, на сегодня отставить компрессионное белье, пришло время достать черт знает зачем купленный себе в подарок на Новый год очень провокационный темно-синий комплектик из открытого лифчика с максимальным пуш-апом, позволяющем моему первому размеру выглядеть более-менее достойно, и крохотных стрингов, которые не скрывают практически ничего, и я рада, что в свое время из-за чертова спецбелья решилась на полную перманентную депиляцию зоны бикини. Но вторую часть подарка – моднейшее вечернее платье – внутренний голос решительно требует заменить на коротенькую черную маечку с Дарт Вейдером и любимые штаны-карго цвета хаки, с которыми так клево смотрятся классические высокие ботинки. И то правда, Шторм в платье и на каблуках – это как розовый танк, разрисованный котятами и со стразами на башне, ничего более нелепого и представить невозможно. На шею – плетеный кожаный шнурок с метеоритиком-талисманом, на руки – черные перчатки без пальцев, на плечи – мою счастливую черную косуху, настоящую, буйволиной кожи, с усилениями и заклепками. Двадцать лет долой, мне снова семнадцать, я опасная девочка-байкер и фанат «Металлики». Долго мучаюсь, добиваясь того, чтобы волосы стояли торчком в художественном беспорядке, потом пара мазков темно-красного оттеночного спрея для полноты образа отмороженной чертовки. Крашусь соответствующе: консилер – светлая тоналка – смоки айз и больше подкручивающей туши, и с меня сошло семь потов, пока я нарисовала более-менее приличные стрелки, и столько же, пока не наложила тени – последний раз я так красилась в Таиланде, собираясь на хардкорный опен-эйр, где я, наивная, надеялась на удачную случайную встречу… Алая помада наготове, но пока не наношу ее, потому что чувствую - сейчас кое-кто придет, и все пойдет насмарку. Я улыбаюсь своим мыслям и иду открывать дверь.


А вот и я! – Доктор окидывает меня очень пристальным взглядом. – О! Ого-го! Я впечатлен.

Я тоже, - разглядываю его в ответ и не могу сдержать улыбку. – Тебе чертовски идет штатское.

А ведь правда, большинство наших мужиков так врастает в форму, что гражданское на них смотрится как на корове седло. А Доктор в коричневой в полоску стильной двоечке, подчеркивающей ладную фигуру, в белой рубашке и при галстуке выглядит просто идеально, и даже его красные кеды (новенькие – видать, надел вместо ушатанных белых) неожиданно смотрятся в тему. Такое ощущение, что костюм ему намного более привычен, чем форма.

Молодцу все к лицу, - нахально комментирует Доктор и мягким движением кота, ворующего пельмень, подтягивает меня к себе за талию. – А ты что, собралась в поход? До клуба недалеко, и не по горам, а по дороге. Или мне не сказали, что будет вечеринка в стиле power metal? Или наши планы вдруг поменялись?

Последние слова он шепчет мне на ухо, легко касается губами моей шеи чуть ниже, а его рука оказывается у меня под майкой где-то между лопаток. Удивительно, у него не очень-то теплые руки, но от их прикосновений становится жарко. Я не могу устоять, кладу руки ему на плечи, тянусь к его губам за поцелуем, и нас опять подхватывает неудержимый вихрь восходящего потока. В этот раз я ощущаю это как смерч легкого солнечно-золотого огня, пронизывающий нас насквозь, связывающий воедино, теплые волны прокатываются по позвоночнику, у меня разбегаются мурашки по коже, голова идет кругом, и... ой, так сильно мое тело еще не реагировало ни на что.

«Вот что значит открытые каналы, - довольно отмечает Доктор. – Чувствуешь? Это как авасэ, только намного приятнее. Тебе нравится, правда?»

«Так вот как вы, инопланетяне, это делаете, – откликаюсь я. – Тебе ведь тоже нравится, а?»

«Еще бы! – его рука ложится мне на затылок, на то место, куда он когда-то вкрутил иголки, и по спине начинают гулять уже не волны тепла, а огненные вспышки – во мне точно включается вольтова дуга, горящая в ритме нашего строенного пульса. – Если бы ты знала, как мне этого не хватало! Как ты принимаешь, как отзываешься – это невероятно. Положительная обратная связь - я и не рассчитывал снова это почувствовать».

Вот черт, что же он со мной делает, что по телепатической связи, что поцелуями, что простыми прикосновениями - эти руки и в самом деле способны на удивительные вещи. Он так меня с ума сведет. И я уже начинаю думать, не послать ли эту вечеринку Ктулху под хвост, а вместо этого подбить моего ненаглядного пришельца на продолжение, как он спохватывается и неловко отодвигается от меня.

Я тут подумал, - говорит он вслух, застенчиво улыбается и нервно дергает себя за ухо, - что я слишком форсирую события. На самом деле я должен… ммм… сначала расставить все точки над i. У тебя слишком много вопросов без ответов – так не пойдет. Я буду очень неправ, если не откроюсь, понимаешь?

Доктор

Я произнес это, хотя слова еле выговаривались, и чудесные синие глаза Шторм стали чуть ли не в два раза больше от удивления. У меня от нервного напряжения чуть не сбилась синхронизация синусных узлов: если сейчас я откроюсь ей, она увидит все, и что тогда? Какое решение она примет? Но прятаться и убегать больше нельзя: скрывать от нее, кто я на самом деле, теперь было бы просто нечестно. Я снял все блоки и прижал ее пальцы к своим вискам.

«Смотри в меня, - бросил я в наш общий поток. – Если ты решишь, что не сможешь остаться после того, что увидишь… значит, так тому и быть. Я открыт».

Я ощутил, как она входит в мое сознание – очень осторожно, на цыпочках, ни дать, ни взять, маленькая девочка в заколдованном замке. Оглянулась, присмотрелась внимательнее – и вздрогнула, а в ее глазах блеснули слезы.

«Так вот почему ты тогда спрашивал… - она скользит среди моих воспоминаний легкой тенью, внимательно вглядываясь в самые страшные моменты и не отводя внутреннего взора, бережно касается старых шрамов. Еще никто не смотрел в меня так глубоко, ни перед кем я еще не был таким открытым и беззащитным - но и ничей другой взгляд не заставлял моих демонов улепетывать без оглядки. Они разбегались, а Шторм пробиралась все дальше, и мне показалось, что именно так и шла навстречу всем страданиям мира Элинеддворэлундар из старой-престарой сказки перед тем, как расколоться на куски и разлететься по всей Вселенной, подарив родственным душам возможность ментальной связи через время и пространство. На миг я даже запаниковал, испугавшись, что Александра тоже не выдержит, когда она вдруг застыла, жалобно застонав сквозь стиснутые зубы.

– Как пережить все это? - выдохнула она. - Одному? Как же так вышло-то?.. Чтоб такое… Чтобы вот так… Сама хлебнула этого полной ложкой, судить тебя у меня нет ни права, ни желания - но, я думаю, вселенная однозначно тебе задолжала...

Она всхлипнула, я приготовился разорвать контакт, но она закусила губу и решительно двинулась дальше - сквозь дым, холод и тьму к теплу и свету, к тем счастливым моментам, что поддерживали меня на плаву, и улыбнулась сквозь слезы. Но тут же улыбка сбежала с ее лица, и пальцы на моих висках дрогнули.

«Что? - спросил я, невольно задержав дыхание – приготовившись к худшему. – Ты видела все. Что скажешь?»

Она прижалась ко мне, дрожа, как лист на ветру, слезинка скатилась по щеке, поток ее эмпатии вскипал – но не тем, чего я больше всего боялся. Не ужас, не отвращение – напротив, сопереживание и неукротимая решимость встать рядом со мной и идти до конца, каким бы он ни был.

«Доктор, бедный мой! - отозвалась она, не отводя от меня глаз с расширенными горящими зрачками. - Моя единственная родная душа в этом мире…  Ты лучше, чем думаешь. Как я рада, что тебя встретила, и теперь я тебя не оставлю вариться одного в этой каше! Я какое-то недоразумение, застряла между двух миров - но я тебя понимаю. Я пойду с тобой куда угодно - боевое слаживание мы с тобой отработали. Не может быть такого, чтобы мы с тобой встретились ради всего одной операции».

Я выдохнул, все еще не в силах поверить, а Шторм робко улыбнулась мне и добавила – теперь вслух, неверным, дрожащим голосом:

Я без тебя не могу. Ни разобраться в себе, ни… ни вообще. Я…

Поток ее чувств захлестнул меня с головой, и я потерял контроль. Не удержался, не дал договорить, просто закрыл ей рот долгим яростным поцелуем. Очнулся - и чуть отстранился, побоявшись напугать ее своим натиском, сделать больно. Зря испугался, ее руки, покинув мои виски, скользнули ниже, одна горячая ладонь прижалась к моей щеке, вторая зарылась в волосы на затылке, возвращая меня обратно.

«Доступ разрешен! - где твоя избирательность, Шторм, но сейчас я только рад окунуться в вихрь твоих эмоций. – Я открыта для тебя. Всегда. Иди ко мне, не отпускай меня. Пожалуйста!»

«Девочка моя, - только и успел я подумать в тот момент, когда наши губы снова встретились. – Ты не недоразумение, ты чудесное, невероятное создание. Как же я отпущу тебя, моя родная?!»

А потом все связные мысли вылетели из моей дурной головы, выброшенные прочь силой нашего с Шторм общего эмпатического потока. Я почти потерял счет времени и ориентацию в пространстве, но Шторм вдруг очнулась первая – отстранилась, тяжело дыша, с размаху уселась на кровать и хлопнула ладонью по покрывалу, приглашая меня сесть рядом с ней.


Ноги не держат, - сообщила она вслух и усмехнулась. – Садись, я тоже хочу тебе кое-что рассказать. Я догадалась насчет тебя еще до того, как прочитала Филина. Информации ты мне дал достаточно.

Давно догадалась? - выдохнул я, устраиваясь на указанном мне месте. – А как? Расскажи мне.

Шторм положила голову мне на плечо и вздохнула.


Как? Ну… это было довольно просто. Сначала я решила, что ты космонавт. Пилот от бога, физуха, самоконтроль – вот это все. Потом – телепатические штуки. Никто не может, а ты – легко. И разбудил меня, научил, привел мои мозги в порядок. Еще твое айкидо. Ты слишком быстрый, слишком сильный, равновесие, координация – как в кино, в жизни такого не бывает, и сам стиль – я увидела оригинал. То, каким айкидзюцу было придумано изначально, понимаешь? А помнишь, как мы сломали бокэны? Обычная рука не выдержала бы такого удара. Твоя выдержала.

Твоя тоже, - напомнил я.

Моя тоже. Тогда я стала задумываться – что я такое? Если я хоть как-то успеваю за тобой в поединке, держу большие перегрузки, могу общаться мыслями… С тобой непонятно, и со мной, выходит, тоже.

Она тяжело вздохнула.


А потом, - она запнулась, подбирая слова, – кот. Он тебя понимал и слушался – это полудикий-то аэродромный кот, гроза лесов и подвалов, бегал за тобой как дрессированная собачонка! Потом – наши полеты. Твой пилотаж – он невозможный. Я знаю всех асов этой планеты, и никто из них не может летать так, как ты. Кстати, позывного «Доктор» нет ни у кого из них. И наконец - бой в космосе. У меня – первый. У тебя – однозначно нет. Я боевой офицер, мне сразу стало ясно - ты командовал операциями куда серьезнее этой. Вел в бой армады из тысяч кораблей. Разносил на атомы флоты врагов и их звездные системы. То-то что наши, что юнитовцы молятся на тебя, а пришельцы перепугались, когда услышали о Докторе! Ты поэтому не хотел пользоваться своим позывным, верно?

Верно, - я осторожно погладил ее по щеке. – Все правильно разложила. А дальше?

Еще твое ранение, - Шторм прижалась щекой к моей ладони, как в ту нашу ночь у костра. – Твой скафандр был пробит, ты остался без воздуха, но выжил, а потом сказал, что взрывная декомпрессия для тебя ерунда, но при разгерметизации скафандра именно она и убивает. И медконтроль в скафандре ты отключил не просто так – твои показатели, похоже, сильно отличаются от обычных, и ты не хотел, чтобы это осталось в логах полета. То есть мое первое впечатление было верным. Ты космонавт, но… не улетающий, а прилетающий. И тогда я, наверно, тоже… Я до сих пор не понимаю, что я за зверушка такая. Знаю только, что во многом похожа на тебя.

Да, - подтвердил я со вздохом. – Я тоже пока не понимаю, кто ты. Знаю только, что ты где-то посередине между другими землянами и мной. Но разница даже между мной и тобой… Она громадна.

Шторм вопросительно глянула на меня.


Например? Кроме двух сердец и полного контроля сознания над телом?

Много чего, - я задумался. – От энергетики до состава крови. Но самое главное – я обманываю смерть. Умираю в старом теле и регенерирую в новом. Как тот кот с девятью жизнями, только у меня их чуть побольше – двенадцать. Мне девятьсот с лишним лет, это мое двенадцатое тело – если считать ту историю с рукой за регенерацию. Я ведь поэтому и боялся звать тебя с собой – я знал, что рано или поздно тебя у меня отберет само время. Но тут появился новый фактор. Помнишь, я открыл твои энергетические каналы – на самом деле, я запустил твою энергетику в том режиме, в каком работает моя. Масштаб, конечно, несколько не тот, но тут дело в самом принципе работы: уравнение Циолковского одинаково работает и для крохи Р-112, и для ядерного тягача. Просто удивительно, как я догадался взять с собой биорегулятор! Хотел изучить твою энергетику, а пришлось ее восстанавливать! Но самое удивительное - это вчерашнее происшествие. Вчера ты совершенно непонятным образом накачала меня той самой регенерационной энергией – значит, твой организм может ее принять без вреда для себя, использовать или передать по назначению. Очень хорошо помню, как ты поцарапала палец об мой скафандр – где сейчас эта царапина? В прошлом, как и моя дыра в ноге. А это значит, что со временем и биологией мы очень даже можем поспорить.

Шторм вздохнула и подняла глаза вверх.


Всегда любила смотреть на звезды, - тихо сказала она. – В детстве мне казалось, что где-то там мой дом. Настоящий. Мое… начало. Оно ведь не здесь, не на Земле, так ведь? Скажи, а может оказаться так, что во мне как-то соединились гены твоего народа и человеческие? Поэтому я и оказалась посередине?

Меня этот вопрос тоже волнует, - сознался я. - Метакризис - это лотерея, так что шансы невелики, но и ненулевые. Естественное рождение -  очень маловероятно, наши виды не то, чтобы совместимы, хотя прецеденты были. Но и то, и другое в результате дает стабильные биологические объекты. А ты - совсем другое дело: ты меняешься.

А может, я не меняюсь, а учусь? - предположила Шторм. - До тебя-то учить меня было некому, жила как в лесу. А с таким наставником у меня пошел прогресс - как думаешь?

Снова в ее потоке всплыл образ майко в оранжевом - «танцующее дитя», ученица, познающая себя, свой путь и свои возможности, и я удивился, как удачно я тогда проинтуичил, подбросил ей эту идею - и попал в точку, уловил суть. Шторм растет, ее взросление - это больше, чем просто внешняя смена воротничка кимоно, и это удивительно, что я, старый, усталый и избитый жизнью, оказался тем, кому она готова себя доверить. Я даже в мыслях боюсь сказать «любит» - но это так, и я готов сделать для нее все, чтобы она была счастлива. Я чувствую себя снова молодым и по уши влюбленным, и это из-за нее, благодаря ей. Опять мое подсознание активирует соматику по своей инициативе, и я отпускаю себя - скидываю с плеч Шторм ее тяжёлую куртку, обнимаю мою девочку за талию, и тогда Александра набирается смелости и целует меня сама, замыкая ментальный контакт.

Это ощущается как фейерверк, как бурная горная река, пронизанная солнечным светом до самоцветных россыпей на дне, и я отлично понимаю, куда нас несёт ее течение. Но торопиться мне ни в коем случае нельзя - я не могу испортить этот алмаз поспешной огранкой, и, как ни жаль, но приходится применять аварийное торможение.


Шторм, так мы точно доиграемся, - я отстраняюсь от нее и вскакиваю на ноги, хоть это и причиняет почти физическую боль. – Мысль, конечно, неплохая, но нам пора. Сегодня будет вечер сюрпризов. Я обещаю.

Ой, - говорит она, вставая и одергивая майку. – Подожди, я еще не докрасилась.

А, помада… Не стоит, - я небрежно отмахиваюсь. – Бессмысленная потеря времени на ритуал, необходимость в котором отпала, так как его цель уже достигнута. Кроме того, мне совсем не нравится привкус глицерина и окислов титана.

Не переживай, - смеется Шторм. - У меня с собой на этот случай есть салфетки.

Она поднимает с пола косуху и рюкзачок, хватает со стола первый попавшийся тюбик помады, проворно подкрашивается (Зачем? Во-первых, я предупредил Шторм, что это пустая трата времени, а во-вторых, ее губы и без того яркие и очень приятные на вкус), подхватывает меня под руку, и мы покидаем ее комнату, отправляясь навстречу обещанным сюрпризам.


На официальную часть мы безнадежно опоздали. По правде говоря, я надеялся, что нас ждать не будут, и все обычные для таких мероприятий разговоры о том, что «какие мы все молодцы – слава нам!», и награждения пройдут без нас. В общем и целом, так и получилось: когда мы со Шторм добрались до офицерского клуба, все речи были уже сказаны, медали вручены, публика перешла к более приятной части мероприятия и уже прилично разогрелась.


Штрафную опоздунам! – заорал Филин, уже изрядно выпивший, заметив, как мы входим в зал, и подрулил к нам с бокалами в руках. Я принюхался – выдержанный крымский брют, не самый плохой вариант в данной ситуации, питьможно.

Башка болеть не будет? – тем не менее спросил я.

Васильич, да ладно! – подал голос не менее пьяный Горянкин. – Поднимай градус, и все путем будет. Давай, за победу, по-офицерски!

За победу! – поддержал его Филин. – А вот кстати, хотел поинтересоваться. Вы ведь новую фигуру пилотажа придумали? Как назвали?

Шторм опустошила свой бокал и задумалась.

Ну, я тут по большому счету ни при чем, - заявила она и кивнула в мою сторону. – Автор вот стоит, давайте его спросим.

Я пожал плечами и поднял глаза к потолку.

Не знаю. Я ее сделал, но…

И развел руками. Историю о том, на какой посудине, как и зачем я впервые сделал этот маневр, причем не то, чтобы нечаянно, просто придумалось на ходу, местной общественности знать не стоит - еще за Тунгусский метеорит с меня не спрашивали. Но когда абордажная команда корсаров Эль-Гуур, спасшаяся со сбитого рейдера, пришвартовалась к стыковочному модулю яхты его высочества новоокинавского сёгуна Кавабаты, это был единственный способ отделаться от них быстро и сравнительно безболезненно. Я взял управление на себя, раскрутил кораблик, стыковочный модуль развалился от центробежных сил, десантный шлюп корсаров оторвался, потерял управление и взорвался над Тунгуской. А старина Тесла, хоть и был любителем, хорошенько выпив, проводить рискованные эксперименты, тут совсем ни при чем - зря на него наговаривали.


Предлагаю много не думать, - Шторм широко улыбнулась. – Это же сальто, по большому счету. Так и назовите – сальто Кузнецова. Вот и все.

Идея - во! – Филин поднял большой палец вверх. – Он сделал, ты повторила. Будет сальто Унгерн-Кузнецова, лады?

Сальто Унгерн-Кузнецова, - повторил Палыч и фыркнул. – Ха! Точно. По фамилиям единственных летунов, которые способны его сделать.

Я пил свой брют и молчал, отлично понимая, что старый летчик прав. Как ни хорош Т-77, ограничения нервной системы землян не позволяют им такие трюки. Понятно, что у меня этих ограничений нет. А у Шторм? Определенно, после вчерашнего надо признать, она не вполне человек, причем гораздо ближе к моей расе, чем к земной. Я получил веские доказательства необъяснимой связи Шторм с моей погибшей Родиной.

Во-первых, Александра откуда-то знала о Галлифрее, имела определенные представления о нашем воинском уставе, а ее мыслеобраз моей ученицы носил прайдонские цвета.

Во-вторых, совершенно неожиданно повел себя мастер-ключ от ТАРДИС Тип 204, который передала мне ксеноинженер ОКУ Дари Тумэр вечером первого дня моего визита в Ленино. Тот, который она вручила мне по просьбе загадочных существ, встреченных ею на Байкале. Для нее, как и для любого другого человека, это сложнейшее устройство - просто очень тяжелый цилиндр, собранный из тонких металлических дисков, вещь абсолютно непонятная и бесполезная. Когда я осматривал его, он был в заблокированном состоянии. Но потом я передал его Шторм, и в ее руках с ключом произошло нечто невероятное. Судя по графическим индикаторам на нем, он опознал Александру как доверенное лицо пилота, и корабль выполнил ее запрос на удаленную подкачку артронной энергии, причем ее необходимое количество Шторм определила с достаточно высокой точностью и передала мне очень аккуратно – как будто она училась это делать. Причем она как-то активировала ключ с помощью звуковой отвертки, которая использует только один паттерн связи и другие ментальные команды просто не воспринимает.

В-третьих, ее разум и энергетика сейчас работали в режиме, довольно близком к моему, но совершенно недоступном для человека. Все ментальные и энергетические игры, которые я себе позволял, с ней работали – более того, она сама пыталась играть со мной, и у нее получалось. Удивительно, как нам удалось достичь такого уровня взаимопонимания и взаимодействия.

Итак, решено! Я позвал ее с собой, и она согласилась. Сегодня мы отправимся в путь вдвоем, а там я разберусь, кто она на самом деле, и, может быть, впервые за много лет между мной и моей спутницей не станет неравенства… Я даже в мыслях не позволил себе проговорить свое заветное желание. Как там говорит Филин – тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, и при этом ищет дерево, чтобы об него постучать. Мне вдруг подумалось: интересно, озадачился ли кто-нибудь статистикой, на самом ли деле этот ритуал помогает, и нету ли тут эффекта плацебо или статистической корреляции.

Естественно, после штрафной Филин от нас не отстал, притащил к себе за стол в уголке возле сцены, где уже расположились все большие шишки из задействованных в учениях. Стол ломился от угощений и бутылок – Кейт прощалась с размахом, как я и думал. Но разговор у нас, естественно, начался с обсуждения последнего неудачного вторжения на Землю. Что Кейт, что Филин очень хотели знать, что мне известно, и почему я именно так спланировал операцию.


Нас хотели подставить, - объяснил я. – Ххазр хотели легализовать оккупацию Земли через «Протокол Теней». Для этого им нужно было продемонстрировать неспровоцированную агрессию к ним со стороны землян. Тогда они имели бы полное право контратаковать, а потом сослаться на раздел 31, где прописаны последствия. В этом случае я не мог сделать бы ровным счетом ничего, кроме как помогать вашему будущему партизанскому движению.

Провокаторы, пффф! – фыркнула Шторм. – Что-то слышится родное…

Точно! – я кивнул. – Знакомый тебе расклад, а? Как тогда в Ливии. Якобы из лагеря беженцев прилетели «Скады», и поэтому по нему нужно было вмазать «Томагавками», а затем эсминец попал под фальшивый ракетный удар и получил право на ответный огонь. Тут та же самая схема: подбитое судно с беженцами с Ххазрин-4 не имеет возможности продолжать движение и швартуется к земной орбитальной станции, а земляне уничтожают его термоядерными ракетами. Отмечу: если бы вы промахнулись, станцию подорвал бы «Дракон», поэтому мы первым делом подавили управляющие сигналы Хьюстона, а группа Марты отправилась на зачистку их КП. Если бы транспортник был уничтожен вами, ххазр получили бы все права вступиться за своих, их правительство не признает отделение Ххазрин-4 от их государства, и плевать, что они сами их бомбят. От своих кротов в UNIT они узнали о плане учений, а купить помощь гибнущей SpaceX и нескольких спецов NASA в Хьюстоне не было проблемой. Коллаборационисты всегда сами прибегают, стоит только свистнуть.

Фууу! Мерзость! - Шторм поежилась и передернула плечами. – И что теперь с предателями будет?

Филин криво усмехнулся.


А как всегда, - он грохнул стаканом по столу. – Особый трибунал Совбеза ООН. От Протокола кто-нибудь будет, а, Васильич?

Нет, разве что опять меня попросят, - ответил я. – Постоянное представительство на Земле они открывать пока не хотят, хоть я им говорил, что надо.  Инцидент они рассмотрели как обычно - моих слов и ваших данных объективного контроля им было достаточно.

Значит, ты решил лететь сам, - полувопросительно заметила Кейт, - чтобы непосредственно на месте разобраться в ситуации согласно Протоколу…

Не только, Кейт, не только, - перебил я ее (невежливо, но она должна понимать такие вещи). – Ххазр надо было ставить на место сразу и жестко. Это вторжение было актом отчаяния – повстанцы уже полтора месяца назад практически полностью контролировали Ххазин-4, а на Ххазрин-2 и 3 начались активные боестолкновения. С провозглашением независимости Ххазрин-4 империя Ххазр обрушилась бы окончательно. Их элите нужно было срочно переселяться, чтобы все начать сначала. Как думаешь, почему они направили к Земле два линкора без кораблей охранения? Да потому, что усилиями повстанцев у них практически не осталось флота! Я приложил к этому руку, конечно – помог партизанам и с обучением, и с оружием, и с транспортом, но точку в истории диктатуры Ххазр фактически поставили вы. Теперь гражданская война у них прекратится, бомбить повстанцев больше некому и нечем! А кто их спас? Земля! При этом память у них хорошая, особенно по вопросу, кто кому и за что врезал.

Так вот почему ты полностью засекретил свое участие, - Кейт заулыбалась, до нее дошло. – Твое обычное «один выстрел – пять зайцев».

Ага, - я улыбнулся в ответ. – Вторжение на Землю отбито, гражданская война у Ххазр считай прекращена, боевая мощь Земли доказана, а на будущее ей обеспечен верный союзник. Блестяще! И я, заметь, совсем не при делах. Вроде бы.

Вроде бы! – передразнил меня Филин. – Если бы не ты…

Если бы Бетельгейзе была побольше хотя бы на пять процентов, - парировал я, - она бы взорвалась еще в эпоху мезозоя. Давайте будем честными: эту операцию мы вытянули вместе. А если бы не Шторм, мне бы пришлось болтаться на орбите… эээ… несколько дольше, чем я хотел бы.

Я встал, разлил всем шотландского односолодового и поднял свой стакан:


За вас! Я горжусь тем, что летал с вами!

За нас! – Филин тоже встал, и за ним поднялись и остальные. – И за тебя, Доктор! До дна!

Вам не кажется, у нас развивается синдром лесоруба? – заметил я, плюхнулся на свое место на диване и принялся чистить банан, пока Филин открывал новую бутылку. – Пришельцы эти поднадоели уже. Может, кто-нибудь вспомнит что-нибудь веселое и нам расскажет?

И подмигнул Шторм, выглядевшей самой трезвой во всей компании, не считая меня.


Вот у меня была корка, - Александра приняла мою подачу, азартно блестя глазами, - когда мы гнали «пятьдесят седьмые» в Ливию. С промежуточной посадкой в Симферополе – само по себе трэш. Я лучше тридцать раз в Балаклаве в гору сяду, чем один раз в гражданском аэропорту. Но главный трэш был в том, какие нам дали бортовые номера. И вот идем мы с Богданом на посадку, диспетчер нам командует, занимайте эшелон 4000. Я отчитываюсь - заняла. Он - занимайте 2000. Я сразу же, мол, заняла. Он - давайте на 1000. Я говорю, мол, уже там. Он, такой, в шоке: сообщите тип воздушного судна!

А ты что? - спросил я.

Шторм хихикнула как школьница.


Какое я ему судно! Летающая тарелка, говорю, и в стелс режим - бац! Такое началось! Как же, целый «арбуз» шел на посадку и пропал!

Арбуз? - переспросила Кейт. По-русски она говорила прилично, но не на авиажаргоне. - Простите, что?

Airbus, - объяснил я. - Кажется, я понял...

Ну конечно, - Филин тоже веселился от души. - Им дали бортовые номера для А330. Так дело было?

Так, так! - Шторм энергично кивнула. - Я бы тоже выпала в осадок, если б увидела, как этот толстопуз прыгает по эшелонам как горный козел, а потом исчезает с радара секунд этак на пятнадцать. Достаточно, чтобы перепачкать штаны.

Штаны перепачкать? - подхватил Палыч. - Вот у нас был случай, к вопросу о грязных штанах. Летел один чудак на кукурузнике, вечер, облачность низкая, и вдруг! Внезапно! Впереди по левому борту появляется...

Летающая тарелка? - предположил я.

Тот расхохотался.


Щаз! Намного лучше - экскаватор!

И тут чувак на кукурузнике говорит, - подхватил я, - примерно следующее: экскаватор, вижу вас, расходимся левыми бортами.

Точно! - теперь в рассказ влез и Филин. - А экскаваторщик возьми и подтверди. Тут-то летун кукурузника штаны и измарал!

Ничего не поняла, - Кейт нахмурилась. - На какой высоте это было?

Кукурузник - где-то метров шестьсот, - объяснил я, откровенно веселясь над Палычем, готовым вскипеть от того, что мы с Филином угнали его историю. - А чуть выше, в облаках, шла вертушка, которая и тащила экскаватор. Всем было очень весело.

Весело! - подтвердила Кейт, которой односолодовый уже крепко ударил в голову. - А ты, Доктор? Расскажи что-нибудь веселое. Пожалуйста!

Я подлил нам со Шторм виски и покачал головой.


Ничего подходящего не вспоминается, Кейт. Все или очень печальное, или совсем невкусное, или слишком неприличное. Уж прости.

Тогда... - Кейт щелкнула пальцами и полезла искать что-то за диваном, где она сидела. - О! Как хорошо, что я вспомнила! Ты забыл у меня свою гитару.

Она не без труда вытащила из-за дивана так хорошо знакомый мне черный чехол, и я схватился за голову:


Что-что-что?! А я ее искал! Мой стратокастер!

Он самый, - подтвердила Кейт. - Отдам, если сыграешь.

«Что?! - тут же прилетело мне от Шторм, окрашенное во все оттенки восхищения. – Ты еще и на гитаре играешь? Еще скажи, что поёшь!»

О нет! - я закатил глаза и воззвал к разуму. – Нет, нет, Кейт, ты не посмеешь! Это же терроризм! И вообще, где логика? Если не отдашь, на чем же я сыграю?

Кейт почесала нос и фыркнула.

Хм! Ну да, конечно. Забирай. И я знала, что ты будешь ныть, поэтому возьми это.

Она потянулась ко мне через стол и вручила мне медиатор.

Я ведь вряд ли тебя еще увижу, - добавила она смущенно. - Можно тебя попросить? Я слышала, как ты играешь, всего один раз, но никогда этого не забуду.

«Было дело, играл - и на лиде, и на ритме, приходилось подменять и Кирка, и Джеймса. Ты слышала меня в «Unforgiven II», и в «Halo On Fire», и кое-где на «Death Magnetic» тоже - ты наверняка заметила, где странное соло или необычная тональность», - я подмигнул Шторм, залпом допил свой виски, выбрался из-за стола и пошел настраивать звук. Удивлять так удивлять.

Шторм следила за мной круглыми глазами, пока я подключался и делал саундчек. Хорошо, что прочей публике было не до меня – сегодня я играю только для друзей и лишнего внимания не хочу. Пододвигаю мониторы, цепляю на ухо микрофон, усаживаюсь на край сцены, беру пару аккордов – о да, когда-то я неплохо переделал датчики. Звук отличный даже в этих условиях.


Что тебе сыграть, Кейт? Заказывай.

Не знаю, - она задумалась, пожала плечами. – Давай что-нибудь из твоего… Твоего собственного.

Я поймал сияющий взгляд Шторм, а мои пальцы чуть ли не сами по себе взяли первые аккорды. Та самая «The Unforgiven II», которую мы с Хэтфилдом сочинили, когда я решил, что навсегда остался в одиночестве. Встретить ту, с которой мне захочется продолжить путь, мне тогда казалось несбыточной мечтой, запретной надеждой…

Но я встретил Шторм. Тоже воина. Тоже непрощенную своей совестью. Как там сказал Филин – два сапога пара? Старый друг, знал бы ты, как ты был прав – посмеялся бы надо мной… или нет. Скорее, обрадовался бы. Может, у тебя и был такой план, раз ты угадал в ней родную мне душу.

Так прогони моих демонов, Шторм. Будь со мной под самым злым небом во Вселенной. Расскажи, что я сделал, и останься рядом, когда придет мое время. Я открою тебе дверь, а ключ тебя уже признал, и это еще одна твоя загадка.

Lay beside me, tell me what I've done

The door is closed so are your eyes

But now I see the sun, now I see the sun

Yes now I see it

What I've felt, what I've known

Turn the pages, turn the stone

Behind the door, should I open it for you

Yeah, what I've felt, what I've known

So sick and tired, I stand alone

Could you be there

'Cause I'm the one who waits

The one who waits for you

Поток между нами установился сам по себе, мы встретились взглядами, и мой голос дрогнул на последних словах. В синих глазищах Шторм, сейчас широко распахнутых, блестели с трудом сдерживаемые слезы. «Я здесь, - отозвалась она, показывая мне, как ворота заколдованного замка открываются в сияющую рассветную даль. – Ты больше не один. Ты дождался».

И тогда я – не то на нервах, не то от радости – вскочил на ноги, сделал переход и сыграл – только для нее! - соло из «Suicide&Redemption», которое на самом деле наша старинная баллада об «Эвридике», звездном разрушителе Омеги. Это получилось совершенно случайно: я заглянул к ребятам в студию на огонек и сыграл ее просто от нечего делать, но им настолько понравилось, что пришлось записывать - вот почему они так редко играют «Suicide&Redemption» вживую. Сейчас я ее еще приукрасил и закончил финальными риффами «Ride the lightning» - не мое, конечно, но как прозвучало! Сигнал готовности, зов в дорогу – и я понял, что нам и в самом деле пора.

Я раскланялся в ответ на бурные аплодисменты нашей маленькой компании, убрал гитару в чехол, закинул его за спину и протянул Александре руку.


Пойдем, - я улыбался, но в горле застрял комок, а пульс зашкаливал. – Хочу тебе кое-что показать.

Уже уходите? – осведомилась недоумевающая Кейт. – А вернетесь?

Не знаю, - я пожал плечами и усмехнулся. – Ты меня знаешь, зачем спрашивать?

Старина Филин сделал вид, что все понял, и подмигнул мне, мол, желаю удачи. Разрази меня Время! Сейчас она мне точно понадобится.

Держась за руки, мы со Шторм вышли из клуба, свернули за угол, в тишину и темноту летней ночи, и остановились в скверике, невидимые для посторонних глаз за кустами сирени. Только мы – и распахнутое небо над нами. Все время и пространство ждали нас, Старушка скучала по волнам и облакам Вихря, да и мне самому, как старине Бильбо, не терпелось отправиться в путь. Я поймал вопросительный импульс Шторм и улыбнулся ей в ответ:

Итак, главный сюрприз вечера впереди. Тебя ждет лучший космический корабль во Вселенной. Мой корабль. Алонси!

Я обнял ее за плечи и повел к ангару, где за снегоочистителями и прочей техникой скучала моя драгоценная синяя будка.


Осторожно, смазка, - предупредил я Шторм, подсвечивая нам путь звуковой отверткой. – Я тут вляпался пару раз.

Ой, напугал ежика голой попой, - Александра хихикнула и тут же выругалась так, что покраснел бы не только ее механик, но и ее самолет. – Да твою ж дивизию!..

А я предупреждал! – я не упустил случая ее поддеть. – Тоже вляпалась?

Она фыркнула.


Да черта с два. Тут кто-то есть. Кому понадобилось тащить сюда дохлого зайца?

Понятия не имею, - я почесал в затылке и поднял звуковую отвёртку повыше, оглядываясь. - Эй, кто здесь?

Мррря!

Из-под ковша бульдозера выкатился мой мохнатый приятель Владимир Владимирович собственной персоной, потоптался на моих кедах, распевая песни и выгибая спину, встал на задние лапы и упёрся передними мне в колено.

Проводить пришел? - спросил я его, и он утвердительно муркнул. - И провизию в дорогу принес? Что? Подожди, я не совсем понял, это что, за проезд? Обычно я это тоже не ем. Спасибо, но нет, и даже не уговаривай!

Шторм уселась на корточки, и почесала кота между ушей, а он боднул ее лбом и издал вопросительный мяв.


Спрашивает, все ли у тебя в порядке, - перевел я ей. - И просит захватить его с собой на всякий случай.

На какой? - удивилась она. - У тебя на корабле разве могут завестись бурундуки? Или там зайцы?

Кого там только не было, - я рассмеялся. - Нет, Владимир Владимирович имеет в виду совсем другое. Он специально забрался в транспортный вертолет, чтобы навестить нас, а то он беспокоился. Он хочет сказать, что готов нас утешать и мирить, если мы опять будем обижать друг друга.

Не волнуйся, котик, - Шторм потрепала его по мохнатой спине. - Мы будем хорошо себя вести. Кушай своего зайца, вспоминай нас, а мы будем вспоминать тебя. Спасибо тебе! Что бы я тогда без тебя делала?

Надо признать, я тоже, - я наклонился и погладил кота, а он ткнулся мокрым носом мне в руку. - Счастливо оставаться, Владимир Владимирович!

Я выпрямился и поднял отвёртку над головой.

Посмотри направо, - сказал я. - Видишь синюю будку? Мы пришли!

Шторм окинула взглядом ТАРДИС и осторожно дотронулась до синей стены.


Маскировка, конечно? На самом деле он ведь выглядит не так?

ТАРДИС подстраивает свой внешний вид под окружение, - подтвердил я. – Правда, со своими приколами.

ТАРДИС? – переспросила Шторм. – Это название или модель корабля?

По-английски это значит «Time and relative dimension in space», - я расшифровал ей название. – Это тип корабля. Модель – 40. И кстати говоря, она живая!

Я щелкнул пальцами, и Старушка открыла нам дверь. Я пропустил Шторм вперед.

Заходи!

Она проскользнула в дверь, плавным скользящим шагом прокралась в рубку и замерла, осматриваясь. Я встал рядом с ней, было ужас как любопытно увидеть ее реакцию. И реакция последовала – но совсем не такая, какую я ожидал.

Ну и бардак тут у тебя! – заявила Шторм и тряхнула головой. – Как в научной роте на физтехе! Хотя, с другой стороны, чего ожидать при таком некомплекте экипажа.

ТАРДИС загудела и мигнула освещением рубки, соглашаясь с ней. Кажется, эти две девицы, не успев познакомиться, уже нашли общий язык. Ну и отлично, мне легче. Я рассмеялся, но тут же постарался придать себе самый что ни на есть серьезный вид.


Что-что? Ну ладно, - я выпрямился и глянул на Шторм так, что она тут же вытянулась по стойке «смирно». – Как ты прекрасно знаешь, инициатива наказуема. Поэтому слушай мой приказ по кораблю! Зачислить Александру Унгерн, позывной Шторм, в экипаж пространственно-временного корабля ТАРДИС Тип 40. Обучить ее эксплуатации и ремонту пространственно-временного корабля ТАРДИС Тип 40. Поручить ей содержать корабль в полной готовности к бою и походу. Контроль за исполнением приказа оставляю за собой. Вольно!

Слушаюсь, тащгенерал-майор! – выпалила Шторм, звонко рассмеялась, кинулась мне на шею и расцеловала в обе щеки. – Тогда начнем?

Алонси, Шторм! – я приобнял ее за талию и подвел к консоли. – А, кстати… Ты не удивилась, что ТАРДИС больше внутри, чем снаружи.

А надо было? – Шторм внимательно разглядывала консоль. – Ведь это же очень просто и логично. Космические расстояния – космические энергии – соответствующие размеры. Корабль должен быть огромным внутри, а снаружи ему как раз лучше быть маленьким. Меньше площадь щитов, проще выбрать место для посадки, меньше заметность. Так ведь? А если есть энергия, чтоб пробивать пространство и время, значит, можно позволить себе играть с объемом корабля. С массой тоже, я права?

Умничка, - я поцеловал ее в нос и переместился на пост навигатора, точнее, к тому сектору консоли, куда я свел навигационный интерфейс. – Итак… Я знаю тихое местечко, где начать твое обучение. Смотри, так я ввожу координаты. Так настраивается режим двигателей, - теперь бросок к посту бортинженера, - а этот рычаг, - я вернулся к посту пилота, - переместит нас в точку назначения. Это не полет в том смысле, к которому ты привыкла - скорее прыжок через другие измерения, понятно?

Пробить пространство и время… - задумчиво отозвалась она. - Ни черта не понятно, но красиво. Ты же мне потом объяснишь, как это работает?

Обязательно, - я подмигнул ей. - Считай, это первый урок. Запускай нас.

Шторм кивнула и опустила руку на пусковой рычаг – уверенно, но очень аккуратно, почти что ласково, и я прекрасно понял, что она делает. Отличный пилот, она стремилась понять любую машину, которой она будет управлять. Особенно если это разумная машина, которую надо не просто понять, нужно построить отношения – чем она в этот момент и занималась.

Привет, ТАРДИС, - весело сказала она. – Ты классная. Мы с тобой подружимся, правда? И полетаем?

Корабль мягко загудел, мигнул освещением, Александра улыбнулась и нажала на пусковой рычаг. Ротор пришел в движение, отправляя нас в путь, а я все никак не мог отвести глаз от Шторм, освещенной его зеленым светом.


Примечания автора:


«сыграл в Ковзана» - имеется в виду Борис Иванович Ковзан, советский летчик-истребитель. Единственный в мире летчик, совершивший четыре воздушных тарана и оставшийся в живых.

ОРИТ - отделение реанимации и интенсивной терапии.

АД - артериальное давление.

ИВЛ - искусственная вентиляция легких.

пульсоксиметр - прибор для измерения насыщенности крови кислородом.

«девять ворот боли» - техника болевых ударов в айкидо.

Ом Намо Арайявалокитешвара Бодхисаттвайя Махасаттвайя Маха Куруникайя Ом Сарва Абхайя - мантра Великой сострадающей, ипостаси махасаттвы Авалокитешвары в буддизме. Александра называет Авалокитешвару на японский манер - Каннон.

выпить одним глотком все воды Западной Реки - еще одно буддийское понятие, означающее достижение инстинктивного уровня познания, приведение себя в состояние “не-мысли”, необходимого для положительного исхода битвы жизни и смерти. Александра медитирует, пытаясь инстинктивно постичь то, что ей нужно сделать, чтобы добыть нужное количество энергии.

мышцы кора - комплекс мышц, стабилизирующих корпус.

найдзё — "внутренняя помощь": самоотверженность и взаимовыручка в семье согласно кодексу бусидо.

Комментарий к Глава 10. Не чужой

В следующей серии:

На миг мы замираем, и вихревой восходящий поток пронзает нас обоих, а между нами вспыхивает пульсирующая вольтова дуга. Я закрываю глаза, и вот мы стоим по колено в бурной горной реке, над нами пляшут маленькие радуги, разноцветные вспышки играют в бегущей прозрачной воде, и налетевшая июльская гроза обрызгивает нас искрящимся ливнем. Я чувствую ласку крупных капель дождя на лице и поцелуй Доктора на губах – короткий и нежный, но обжигающий сильнее спирта и кружащий голову, как трехмерная центрифуга – и открываю глаза, чтобы встретить сияющий взгляд моего ненаглядного пришельца. Его глаза сверкают золотистыми искрами на дне зрачков, и он смотрит на меня так, что коленки отказываются мне служить, а в животе начинает показывать высший пилотаж целая армия огненных бабочек.

- Видишь, я уже неплохо изучил тебя, - Доктор улыбается моей любимой улыбкой, – а ты многое знаешь обо мне. Сейчас подходящий момент, чтобы, так сказать, in vivo разобраться с той проблемой твоей как бы ненормальности, тебе так не кажется? Мне кажется, я отыскал ключ к решению. Не бойся, все будет совсем не так, как в Севастополе или в Таиланде. Или… ммм... я слишком тороплю события?

========== Глава 11. In vivo ==========

Александра

Вот я и узнала, насколько глубока кроличья нора. Мой командир и любимый – девятисотлетний инопланетянин с двумя сердцами. Его корабль – разумная машина времени, которой я почему-то сразу понравилась. Может, это из-за ее хозяина, который сейчас стоит за мной совсем близко и прямо-таки светится от радости? Он все еще открыт, я тянусь к нему эмпатической нитью, чуть смещаюсь назад и чувствую, как его руки обхватывают мою талию, а подбородок удобно устраивается на моем плече.


Доктор, - спрашиваю я, - а долго длится этот прыжок?

Когда как, - его рука тем временем пробирается ко мне под майку. – Зависит от расхода энергии и еще кучи всяких нюансов навигации. По дороге заскочим еще в одно место. И я успею в первом приближении познакомить тебя с кораблем.

Я улыбаюсь, имея все основания подозревать, что у него на уме (как и у меня) успеть кое-что совсем другое, нежели провести мне экскурсию по ТАРДИС. Я плотнее прижимаюсь к нему спиной, чувствуя его твердые от близкой дружбы с бокэном ладони на моей талии, легкие прикосновения его губ к моей шее и удивительное тепло его тела через одежду. Это так странно, он холоднее меня, но сейчас мне попросту жарко - он что, задействует какие-то возможности своей энергетики? Толстая косуха начинает мне мешать.

«Мне тоже», - Доктор стаскивает с меня куртку, роняет ее на пол, в том же направлении отправляет свой пиджак с галстуком и разворачивает меня лицом к себе. На миг мы замираем, и вихревой восходящий поток пронзает нас обоих, а между нами вспыхивает пульсирующая вольтова дуга. Я закрываю глаза и вижу, как в волшебном сне наяву, что мы стоим по колено в бурной горной реке, над нами пляшут маленькие радуги, разноцветные вспышки играют в бегущей прозрачной воде, и налетевшая июльская гроза обрызгивает нас искрящимся ливнем. Я чувствую ласку крупных капель дождя на лице и поцелуй Доктора на губах – короткий и нежный, но обжигающий сильнее спирта и кружащий голову, как трехмерная центрифуга – и открываю глаза, чтобы встретить сияющий взгляд моего ненаглядного пришельца. Его глаза сверкают золотистыми искрами на дне зрачков, и он смотрит на меня так, что коленки отказываются мне служить, а в животе начинает показывать высший пилотаж целая армия огненных бабочек.


Видишь, я уже неплохо изучил тебя, - Доктор улыбается моей любимой улыбкой, – а ты многое знаешь обо мне. Сейчас подходящий момент, чтобы, так сказать, in vivo разобраться с той проблемой твоей как бы ненормальности, тебе так не кажется? Мне кажется, я отыскал ключ к решению. Не бойся, все будет совсем не так, как в Севастополе или в Таиланде. Или… ммм... я слишком тороплю события?

Нет, не торопишь, - откликаюсь я, и моя рука осторожно ложится ему на затылок. – Ты прав, момент самый что ни на есть подходящий. Забыл, как мы с тобой прособирались на вечеринку? Я ещё тогда подумывала, а не продолжить ли нам начатое.

Тогда… - он медлит в нерешительности и переходит на мыслепередачу: «Ты позволишь мне?..»

Я отвечаю ему импульсом уверенного согласия, он чуть наклоняет голову, и наши губы встречаются снова, сначала нежно, мягко, неторопливо, но это длится недолго – в нашем общем потоке уже бушует огненный смерч желания, он сносит все преграды и бросает нас друг к другу с  силой водоворота на Ангаре. Наш поцелуй становится глубже и яростнее, я объявляю войну пуговицам на рубашке Доктора, он сражается с ремнем и кнопкой моих штанов и на правах победителя уверенной рукой вторгается на новый плацдарм, под тонкую полосочку стрингов. Ох, как же мне нравится, как возбуждает это ощущение от его сильной ладони на моей заднице, а еще больше – как на него самого действует это вторжение. Он хочет не только трогать, но и видеть, да и я тоже хочу – всего и сразу. Но… прямо здесь, в рубке? Или у капитана есть каюта?

А как же! - весело бросает мне Доктор и легко подхватывает меня на руки - свою пленницу, взятую в бою законную добычу, и чихать он хотел на Женевскую конвенцию. – Каюта рядом. Алонси!

Вверх по лестнице, три шага по слегка подсвеченному коридору, направо, вытянутый шестиугольник двери втягивается в стену, нас встречает неяркий нежно-персиковый свет из выстроенных горизонтально правильных шестиугольников под неожиданно высоким потолком. Каюта маленькая, практически спальная капсула, зато кровать тут просто огромная – квадратный выступ из стены с очень высокой мягкой спинкой и кучей подушек, и тут тоже жуткий беспорядок, но мне сейчас до него нет никакого дела.

Доктор останавливается посередине комнаты, внимательно смотрит на меня, и искры в его зрачках сливаются в яркие водовороты. Ставить меня на пол он не спешит, и мне очень интересно, что он собирается делать.

Закрой глаза, - шепчет он мне на ухо, уловив мои раздумья. Его голос ниже, чем обычно, и звучит очень мягко, но не менее властно. - Плыви по течению.

Прежде, чем я успеваю осознать, что он сказал, картинка горного потока возвращается. Сейчас мы не по колено в воде, а по шею, крупный песок щекочет мне ноги, я ощущаю ласковые прикосновения бурлящей искрящейся воды по всему телу и понимаю, что наша одежда куда-то пропала. Меня это несколько смущает - вода настолько прозрачная, что через нее видно абсолютно все - и белый песок с разноцветными камнями на дне, и Доктора, и меня.

«Нет причин смущаться, - он улыбается и подхватывает меня на руки уже здесь, в нарисованной речке. - Ты видишь себя так, как я тебя вижу. Если хочешь, поправь. Или просто ложись на воду и расслабься».

Я делаю, как он говорит - вытягиваюсь в воде, а он слегка поддерживает меня одной рукой за затылок, второй под лопатки. Он держит меня больше для моего спокойствия, но прохлада воды и тепло его рук - вместе это оглушительно приятно.

И тогда вода... оживает. Тугие искрящиеся потоки и водовороты разбегаются по мне - боковая поверхность шеи, ключицы, тыльные стороны запястий, впадины под коленями - о, эта вода знает, где меня трогать, чтобы под кожей разлилось тепло и рассыпались искры, чтобы дорожки горячих вспышек пробежали от этих точек вдоль спины и скрутились в тугой пульсирующий клубок между ног. А вода не успокаивается, касается груди, вдруг проскакивает мысль: не нужны приспособления для фиксации при таком мышечном корсете - и тут же понимаю, что эта мысль не моя.

«Да, я люблю смотреть, а эта штука мне мешает», - комментирует мой пришелец с улыбкой, и вода касается меня уже не так мягко, а очень даже настойчиво - давление, вращение, искры, и дорожки импульсов тепла начинают водить под кожей настоящие хороводы.Тогда он наклоняется ко мне, его рука с моего затылка перебирается в район солнечного сплетения, губы резко накрывают мои, как будто он собрался сделать мне искусственное дыхание, и это, кажется, происходит не только в ментальной сфере, но и в реальности. В этот раз он действует ещё откровеннее: слегка кусает меня за нижнюю губу, и я послушно открываю рот для его языка. Он скользит, исследует, наносит короткие удары, будто жалит, и его вкус лучше всех тайских веселых таблеток вместе взятых. По моим венам разливается жидкое пламя, а взбудораженные огненные бабочки в животе начинают воздушный бой, и под натиском моего ненаглядного пришельца я больше не в силах контролировать ни свои стоны, ни дрожь во всем теле. Ох, что он творит, какой же он вкусный, как приятно плавиться и закипать в потоке его желания… А тем временем танцующие вспышки тепла под его ладонью превращаются в солнечно-желтые огненные клубки, он ведёт ладонью вниз, и они следуют за ней. Умные тугие струи воды раздвигают мои ноги, скользят по внутренней стороне бедер, рождая новые стайки вспышек. Клубок между ног растет, наливается светом и жаром, распирает, и, кажется, я уже близко к той грани, которую не переходила никогда.

«И да, и нет, - откликается Доктор. - Это как подниматься в гору, чтобы потом скатиться вниз. Люди катаются на надувных саночках - забираются вверх, пока не устают, а потом спускаются как попало. Мы же скорее фрирайдеры - забираемся ровно в ту точку, откуда хотим скатиться, и летим вниз по тому маршруту, по какому хотим. Хочешь попробовать сейчас? Тогда просто разреши себе, и твое подсознание все сделает само. А я помогу».

Я отвечаю торопливым мысленным «да», между нами вспыхивает вольтова  дуга обратной связи, и его рука - там, в нашей нарисованной речке - спускается по моему животу ещё ниже, прямо туда, где пульсирует и горит плотный клубок распирающего кайфа. Мой пришелец нажимает на него - и взрывает одним точным нажатием: «Отпусти себя! Сейчас!»

И меня накрывает. Ощущения - непередаваемые: объемный взрыв, ударная волна жара и света, захватывающий дух полет, парение в невесомости на «горке» и мягкое приземление в прохладную спокойную воду. Я открываю глаза.

Вот черт! Я все ещё у Доктора на руках, он стоит посреди комнаты, и мы все ещё более-менее одеты, только его рубашка наполовину расстёгнута, как и мои штаны, а майка на мне задрана до ключиц.


Что это было? - спрашиваю хриплым неверным голосом. - Это... оно, да?

Оно самое, - улыбается Доктор в ответ. - Чисто ментальный оргазм. Понравилось? По правде говоря, если подключить физический аспект, будет лучше. И это мы еще не выяснили, что тебе мешает.

Покажешь? - я глажу его по щеке. - И сам получишь удовольствие, а то тебе ничего не досталось.

Это ты зря, - он чуть поворачивает голову, чтобы коснуться губами моей ладони. - Я, так сказать, прокатился с тобой - положительная обратная связь, помнишь? Но... я хочу больше, что есть, то есть. И ты тоже, так ведь?

Я киваю, и он наконец-то ставит меня на пол, но почему-то делает шаг назад, и я остро чувствую, что его «поездка» со мной не дала ему разрядки, а только сильнее завела: зрачки расширены, дыхание частое и неровное, щеки раскраснелись. Он жадно разглядывает меня, искры снова ярко вспыхивают в его зрачках, и это ощущается как неукротимое желание, как острая потребность и как приказ одновременно: «Раздевайся».

Это не то, чтобы неожиданно, но я все еще как пьяная и несколько торможу, и тогда Доктор показывает мне пример. Не тратя времени на шнурки, он стаскивает и отправляет в полет под кровать кеды, расстегивает манжеты, сдирает с себя рубашку через голову и швыряет ее на пол. Под ней обнаруживается такая же белая компрессионная футболка без рукавов, но рассмотреть, как она на нем смотрится, мне не удается – она падает к его ногам, а он быстро стягивает с себя брюки вместе с тем, что под ними надето, так что я даже не успеваю заметить, что это было, отбрасывает их пинком в сторону и выпрямляется. Он совершенно не стесняется меня, но и не рисуется – спокойная поза, гордо расправленные плечи, исполненная достоинства осанка. Он ладный, сухой и мощный, точно выкован из аэрокосмического титана и доведен до совершенства на сверхточном станке, и я поражаюсь удивительному сплаву изящества и силы в его стройном теле. И топлесс, и полностью раздетым я его уже видела, и меня еще тогда его сложение сразило наповал - но сейчас, когда он так открыто показывает мне себя, это ощущается совсем по-другому: я смотрю на парня, которого люблю и хочу так, как никогда никого не хотела. Мне очень, просто безумно хочется узнать, как это будет – прижаться к нему всем телом, ощутить не смягченное одеждой прикосновение к его гладкой коже, силу его рук, когда он обнимет меня в ответ… Мой пульс, только начавший приходить в норму, снова подскакивает, я обливаюсь потом и хватаю воздух враз пересохшим ртом, точно на марш-броске по балаклавскому каменному пеклу. Это больше, чем желание - это притяжение дао высшего существа, мощное, как законы природы. И мое притяжение тоже действует на него: я позволяю себе бросить короткий взгляд туда, куда указывает схождение резко очерченных косых мышц его пресса, и вижу – он хочет меня, он очень возбужден, и там он ничем не отличается от мальчиков Земли, только лучше, намного лучше. Больше, но как-то... аккуратнее, что ли? Хорош, негодник инопланетный, по всем статьям хорош.

«Смотри, - передает мне Доктор с этой своей неподражаемой улыбкой-искрой. – Вот такой я. Нравлюсь?»

Он смотрит на меня в упор широко раскрытыми глазами, дышит тяжело, нервно облизывает губы, ожидание для него невыносимо, я это чувствую, это ясно и без ощущений в потоке. Ему так важно, чтобы я приняла его инопланетность, чтобы я его не боялась и могла ему довериться в полной мере. А я узнала его в бою, я вверяла ему свою жизнь и спасала его, мы доверили друг другу то, что не открыли бы никому. Для меня любовь и есть доверие, а я влюблена в него, хочу быть с ним, принадлежать ему, я чувствую, что он – моя судьба, кто бы он ни был. Я спихиваю с ног ботинки, а он подбадривает меня: «Не сомневайся, у тебя красивое тело. Покажи мне себя!» - и горячий поток его желания захлестывает меня с головой.

Еще один ментальный толчок: «Ну же, Шторм!» - и тогда я, совсем потеряв контроль, решительно стаскиваю с себя майку и штаны. Мы на миг замираем на расстоянии протянутой руки, впиваясь друг в друга голодными взглядами, охваченные одним стремлением – разглядеть, узнать, запомнить. Мы не стесняемся, потребность видеть – важнее, и для меня, и для него, но он хочет большего, и он сказал, что любит смотреть. Завожу руки за спину, щелкаю застежкой, лифчик падает на пол, а я напрягаю живот и от души потягиваюсь, заводя локти за голову, и мой ненаглядный пришелец смотрит на меня с откровенным удовольствием.

«Еще как нравишься! - отвечаю я и улыбаюсь в ответ. – А я тебе?..»

«Разве ты не чувствуешь? - одним броском он сокращает расстояние между нами до нуля, прижимает к себе сильно-сильно, так что перехватывает дыхание, опять находит мои губы своими, и это уже наступление по всем фронтам. – Сейчас мы с тобой поднимемся намного выше. Шторм, готова?»

А сам ловко стягивает мои стринги вниз, и теперь ничто не мешает ему ни сцапать меня за задницу, ни прижаться ко мне так, чтобы я почувствовала, какой он  твердый и здоровенный, прямо тяжелый авианесущий крейсер «Кузнецов» на рейде, в полной боевой готовности. Ленка, помнится, много чего хорошего воображала себе о плюсах больших размеров, но я-то девочка, и мне это представляется чем-то вроде истории о верблюде, проходящем через игольное ушко.

«Имей в виду, - кажется, надо ему напомнить, – у меня еще никого не было. Ты будешь первым!»

«Я помню, - откликается Доктор. – Ты боишься боли? Я знаю, как сделать так, чтобы больно не было. Убери блоки с соматических потоков. Полностью. Верь своим инстинктам и положись на меня».

Он вдруг становится очень сосредоточенным и серьезным, одна его рука властно ложится на мой затылок и заставляет меня упереться лбом в его плечо, вторая поднимается от задницы чуть выше, и от кончиков его пальцев по моей коже начинают растекаться волны легкой вибрации и жара – он точно прозванивает меня, что-то ищет, и во мне пульсирующим теплом отзываются невидимые струны. Но, кажется, одна струна звучит в диссонанс с остальными, я снова начинаю уплывать, и успевшие вновь разбежаться по телу дразнящие огненные клубочки пытаются погаснуть.

«Как сложно, - ловлю я удивленные мысли Доктора, - куда сложнее, чем у человека. Будто кто-то нарочно все запутал… Ага! Вот оно! Нашел!»

Его рука на моем затылке напрягается, и снова между нами вспыхивает вольтова дуга, но сейчас она куда мощнее, чем раньше, и не пульсирует, а сияет ровно и ярко, ее жар вливается в отказавшую струну – она вспыхивает и сгорает, рассыпается миллионами искр, и огненные клубочки во мне получают свободу, разбегаясь во все места, где со мной играла вода нарисованной нашей фантазией горной реки. Сейчас я куда чувствительнее, чем была еще несколько минут назад – от простого контакта кожа к коже внизу живота начинает собираться пульсирующий жаром клубок, внутренниемышцы начинает тянуть удивительно приятной судорогой, в горле рождается стон, и я, чуть повернув голову, прижимаюсь губами к груди моего ненаглядного, куда-то чуть ниже ключицы. Я чувствую, как от этого по его коже тоже начинают разбегаться теплые золотые клубочки, дразня его, и по нашей вольтовой дуге прокатывается обратный импульс – от меня к нему. Он вздрагивает от неожиданного удовольствия и становится еще тверже, а потом чуть отстраняется и заставляет меня посмотреть ему в глаза.

Петля торможения. Соматическая блокировка, надо же! - тихо говорит он. – Вот в чем была твоя проблема – отрицательная обратная связь, которой быть не должно. Не знаю, кто это с тобой сделал и зачем, но я ее нашел и сжег. Ты свободна.

В ответ я обнимаю его за талию, прижимаюсь к нему сильнее, он резко наклоняется ко мне и целует – жадно, торопливо, кусаясь и тут же зализывая укусы. Теперь все струны во мне звенят в гармонии, и мое тело отзывается как никогда раньше. Жар и дрожь моего желания уже невыносимы, и, когда он оставляет мои губы и переключается на ухо и шею, между ног становится очень горячо и мокро, а в центре горящего клубка возникает тянущая пустота, которую очень, очень нужно заполнить.

«Вот теперь ты готова», - отмечает Доктор, и я удивляюсь, настолько расширяется наша ментальная связь, настолько высокие энергии в нее вливаются. Я теряюсь в ней, кажется, я начинаю путать, где мои ощущения, а где его, так плотно сливаются наши сенсорные нити. Так необыкновенно, так странно, так приятно – он еще не во мне, но мы уже – одно целое…

Так, стоп, кажется, мы кое о чем забыли.

«А вот и нет, - Доктор будто ждал этого вопроса, кинул мне картинку. – Вот смотри, данные с автоматического медсканера ТАРДИС десятиминутной давности: я чист, ты чиста, микрофлоры совместимы, аллергии друг на друга у нас не будет. А что касается возможности зачатия – не волнуйся, это невозможно, я делаю это не так, как люди. Не о чем беспокоиться».

«Интересно, как это – не так, как люди?», - проскакивает у меня мысль, пока мы с ним в обнимку валимся на кровать, которая тут же подстраивает жесткость под нас двоих – забавное ощущение, одновременно и мягко, и отлично поддерживает, когда его крепкое тело вдавливает меня в матрас, а левая рука устраивается у меня на затылке.

«Я же тебе объяснял про фрирайд, - откликается Доктор, - это полностью контролируемый сознанием процесс. Размножение отдельно, удовольствие отдельно – это у людей все перепутано».

Как он все-таки любит все объяснять – даже в такой момент, когда я могу думать только о том, как бы побыстрее заполучить его туда, где у меня все горит, ноет и тянет в нетерпеливом ожидании. Я запускаю пальцы в лохматые волосы у него на макушке, притягиваю его для поцелуя, и теперь уже я открываю рот так, будто хочу сделать ему искусственное дыхание, а он тут же этим пользуется, гладя мой язык своим. И кажется, мой пришелец собрался меня как следует помучить – или, по его выражению, «забраться повыше» - его правая рука ложится мне на грудь, он снова прозванивает меня вибрирующими струнами тепла, и от того, что он делает, у меня под кожей в совершенно разных местах – от затылка до коленок - вспыхивают водовороты горячих искр.

«Сколько всего интересного, - удивляется Доктор, - какой простор для изучения, сколько маршрутов! Это же целая Красная Поляна – которая не местность, а планета. Мы с тобой как-нибудь покатаемся там, обязательно. Вот, например, если пойти по этому пути…»

Он движется по той же траектории: щека-ухо-шея, отмечая путь короткими касаниями губ, но не опускается к груди, а скользит вдоль плеча и оставляет сильный укус на передней дельте. Это так странно, но реакция моего тела еще страннее: и без того напряженная грудь становится совсем каменной, водовороты искр под его пальцами начинают ощущаться почти физически, и горячая пульсация между ног распространяется, захватывая весь низ живота. Мой пришелец замечает это, его рука скатывается вниз по животу, ведя стаю искристых клубочков за собой, перебирается на талию, но движется дальше и останавливается на бедре. Сильная твердая ладонь на моей коже и горяче-пушисто-дразнящие прикосновения искр под ней - так приятно, струны во мне меняют тональность, и точно кто-то включает овердрайв: они начинают звучать с перегрузом. Я поднимаю голову, мы с Доктором встречаемся взглядами, и я понимаю, что эта мысль – опять его, а не моя. Мне тоже хочется сделать ему приятное, мои дрожащие пальцы скользят по его груди, спускаются ниже, я вижу, как напрягаются сухие и очень плотные мышцы его пресса под моими прикосновениями, и чувствую, как вслед за моей рукой по его коже так же разбегаются искристые водовороты. Мой ненаглядный определенно хочет, чтобы я коснулась его еще ниже, прямо там, но я еще не смею этого сделать, я не знаю, как сделать приятно этому удивительному парню, который так по-человечески выглядит, но действует и реагирует совершенно иначе, и моя рука замирает на его боку там, где косая мышца живота делает не очень человеческий, но эффектный выступ. Тогда мой пришелец улыбается, берет мою руку в свою, властно опускает мою ладонь именно туда, и я заливаюсь краской и вздрагиваю, когда он заставляет мои пальцы сжаться вокруг него, у основания. Он тверд как оружейная сталь и ощутимо теплеет под моим прикосновением, я ощущаю его легкий толчок, ни к селу ни к городу вспоминаю, как он сравнивал себя с тяжёлым танком, и возникает идиотская ассоциация: Т-14 готовится к стрельбе навесом, но тут же мне прилетает поправка: неудивительно, для многих красивое оружие - сексуально.

«Один из основных энергетических интерфейсов моего организма, - сейчас любовь Доктора к объяснениям несколько разбавляет мое смущение. – Чувствуешь, сколько каналов там выходит? У тебя, кстати говоря, все симметрично. Замкнем?»

И правда, прикосновение к нему резко отличается от того, что я ощущала раньше, с другими, хотя на вид и похоже. Кожа теплая, бархатистая, очень приятная на ощупь, а под ней ощущается мощный ток энергии, как та вольтова дуга, что сожгла мою проблему, только свитая в тугую спираль. От касания моих пальцев спираль вздрагивает и искрит, и это отзывается во мне острой судорогой внутренних мышц и превращением клубка между ног в колодец с горящими стенками. Ох, Доктор, все, я больше не могу, я хочу тебя, так хочу… Давай, хороший мой, не тяни, а не то, честное слово, я тебя укушу.

Вместо ответа он ловко переворачивает нас, я оказываюсь над ним, опираясь на колени, он у меня между ног, его руки поддерживают меня за тазовые косточки. Он выставляет угол, дразнит меня короткими толчками, полностью не входит, но я чувствую, как между его спиралью и моим колодцем протягиваются пульсирующие горячие струны – вот о каком замыкании он говорил, теперь понятно. Когда струны крепнут, а пустота во мне становится вовсе невыносимой, он мягко направляет меня вниз, на себя, толкается мне навстречу, и это решающий удар. Он очень сильный, он бросается на прорыв так быстро, что я не успеваю и охнуть, как он уже полностью внутри, а мгновенную вспышку острой боли он вытягивает на себя и беспощадно гасит. Прорвавшись, он притормаживает - ох, как же мощно, просто неодолимо это неспешное движение в ритме океанского прибоя! Оно разгоняет во мне острые горячие волны, и вдруг я понимаю, что они бьются в нас обоих. Колодец сжимается, сливается со спиралью, и она раскручивается, ее нити сливаются со струнами во мне и вибрируют в ритме его движений. Нас охватывает пульсирующий жар, искристые водовороты разбегаются по нашим телам, и там, где мы соединены, начинает подниматься и вскипать ударная волна дикого, сводящего с ума удовольствия – но Доктор умудряется как-то контролировать ее, не давая ей нарастать слишком быстро, и разворачивает ее в головокружительный восходящий поток. Этот смерч бушует между нами, его потоки пронзают нас насквозь, растворяют нас, и мы уносимся вверх, слитые в одно раскаленное, пульсирующее, кипящее облако. Пульсации все сильней, высота все больше, в нас кипит раздувающееся пламя, распирающий кайф – и я не выдерживаю, оранжевое пламя объемного взрыва прошивает меня от низа живота до затылка. Короткий миг парения, я кувырком лечу вниз и, кажется, кричу что-то дикое и бессмысленное, ощущения уже знакомые, как в нарисованной речке, но намного сильнее, и уже под конец моего головокружительного полета мой пришелец резко ускоряется, догоняет меня и падает со мною вместе. Он выгибается дугой, стонет, его руки крепко-накрепко притягивают меня к нему, и я чувствую, как он вздрагивает внутри меня.

«Да! - ловлю на гребне его волны спутанный, хаотичный горячий поток больше ощущений, чем мыслей. – Да, вот так! Моя Шторм! Как же здорово! До сих пор не могу поверить, укуси меня Иссгарот... Наконец-то, после стольких лет найти такое чудо… теперь не отпущу. Моя».

Я открываю глаза, чтобы посмотреть на него – весь красный, прядь волос прилипла ко лбу, грудь ходит ходуном, как в то утро, когда он чуть не разгромил дерево, но на губах играет счастливая улыбка, а в зрачках еще кружат хороводы скачущих искр.

«Как тебе наш первый фрирайд? – довольно передает он. – Я еще не полностью разобрался, как работает твоя энергетика, но я очень старался – некоторые трюки получились неплохо. Как ты?»

«Доктор, мой Доктор, - отвечаю ему невпопад, вытягиваясь вдоль него, прижимаясь к нему всем телом, гладя его по щеке, ловя губами его неровное дыхание. - Мой хороший, мой единственный…»

И тут же, прислушавшись к своим ощущениям там, где мы все еще соединены – вслух:


Ты не… Или как-то не полностью?..

Я-то? - он улыбается, а его руки неторопливо и нежно гуляют по моей спине от шеи до задницы, изучая, исследуя чуть ли не каждый сантиметр. – Шутишь? Еще как! По мне, так заезд был хорош! Я же говорил: мне совершенно ни к чему делать, эээ… то, что обычно делают в этом случае земляне.

Вот теперь понятно, почему у меня между ног не так мокро, как я ожидала. Самоконтроль у него на высочайшем уровне даже в такие моменты. Я тыкаюсь носом ему в шею.


Еще одно отличие высшего существа от простых смертных?

Ну, не то чтобы отличие… И да, и нет. Похожие техники известны и на Земле. Например, тантра в ведических практиках. Слышала?

Читала, - мне становится смешно, - у Ефремова, хи-хи. Подумала, что фантастика.

Фантастика в смысле качества результата? Тогда ты права, - кажется, Доктор доволен произведенным на меня эффектом. – А если в смысле, что сказка – тогда совсем нет. Просто на Земле это практика очень не для всех, а у нас – наоборот. Считается, это… правильно. Вежливо. Раз уж удовольствие и размножение не связаны, а тело полностью контролируется сознанием, надо вести себя прилично,  не разбрасываться своим генетическим материалом и не делать этого, пока женщина не разрешит. А кроме того, это обеспечивает готовность организма, хотя ментальные игры можно устраивать столько раз, сколько нам хочется.

Я немножко ерзаю, начиная ощущать некоторое неудобство, и он тут же реагирует, ловя в потоке и понимая, что мне сейчас нужно – укладывает меня на бок, а сам перекатывается к краю кровати, щелкает пальцами, открывая еще одну дверь в глубине каюты – на этот раз полупрозрачную, дымчатого стекла.


Пошли под душ, – он тянет меня за собой в открывшийся проем, где обнаруживается ванная комната размером едва ли не больше каюты, белоснежная, с зеркалом во всю боковую правую стену, залитая приятным желтовато-белым светом. – Тебе какой больше нравится? Водопад? Тропический?

Эээээ… Не знаю... Водопад, - лепечу в ответ, и он тут же подводит меня к левой стене, шлепает рукой по еле обозначенному на уровне глаз выступу, который тут же открывается и превращается в панель управления и полочку, битком забитую всякими разноцветными пузырьками с дозаторами. Пара нажатий на хромированные кнопки – и сверху на нас обрушивается вода. Настоящий водопад, и весьма прохладный, между прочим. Я ойкаю и отпрыгиваю в сторону.

Упс! Прости, - выдает Доктор, что-то регулируя на панели. – Совсем забыл, что ты… Что тебе надо теплее. Просто я... Мне показалось…

Он смущен, растерян, и я отлично вижу, почему – я слишком похожа на девушек его расы, он забылся, и я его понимаю. И лезу под воду обратно.

Да нормальная вода. Просто эффект внезапности, - говорю, подставляя голову под плотный поток воды, отфыркиваюсь. – Пффф! Ух! Даже приятно чуток охладиться. А гель для душа у тебя есть?

Доктор все же настраивает температуру на потеплее, перебирает пузырьки на полке, выбирает один, выдавливает на ладонь густую янтарную жидкость, подтягивает меня к себе поближе, и я опять начинаю закипать, настолько нежно его руки скользят по моей коже, не оставляя ни одного участка без внимания, а гель дает пушистую пену и пахнет так приятно, что хочется замурлыкать.

Закрой глаза, - шепчет Доктор мне на ухо. – Надо тебя умыть. На вечеринке тебе боевая раскраска была нужна, понимаю, но сейчас она тебе ни к чему. Ты красива и без нее.

Я плотно зажмуриваюсь, отдаваясь во власть его умелых рук, ощущая его пальцы у себя в волосах, на лбу, щеках, закрытых веках – нежно, бережно, но настойчиво, а потом он подставляет меня под водопад и стряхивает с меня пену, помогая воде, но не останавливается на этом. Я чувствую пульсацию нашей обратной связи и пляску искр по коже, его ловкие, опытные пальцы между моих ног (нет, я все-таки молодец, что решилась на депиляцию - невозможно не заметить, насколько ему приятнее трогать чистую кожу вместо жесткой растительности!), скольжение его ресниц по моей щеке – легчайшие прикосновения, но они просто сводят меня с ума, и короткий, почти невинный поцелуй в уголок рта и резкий импульс вольтовой дуги меня добивают.

Вот же хитрец, отмыл девушку так, что она еще раз кончила. Пытаюсь отдышаться, подставляю лицо прохладной воде, пока слабость в коленках не пропадает, и открываю глаза, чтобы взглянуть на своего любимого пришельца. Он мокрый и довольный, глаза горят - сразу видно, что ещё одна короткая поездка со мной его снова завела. Я тоже хочу сделать ему что-нибудь приятное, а он улыбается и подмигивает:

Потрешь мне спину?

Беру тот же гель, взбиваю пену, а Доктор поворачивается ко мне спиной, упираясь руками в стену, так, чтобы вода на него не попадала. Я двигаюсь сверху вниз, распределяя плотную пушистую пену по гладкой коже, ощущая, как отзываются лёгкой дрожью его мышцы кора. От дельт к трапециям, ромбовидным и широчайшим, к талии, где загар кончается, и возникает впечатление, что кожа ниже этой линии вообще не знакома с ультрафиолетом. Там я разворачиваюсь и двигаюсь вверх вдоль позвоночника, чувствуя, как под пальцами оживают, вибрируют и наливаются теплом струны энергетических каналов, а мой пришелец прогибается под моими прикосновениями как кот и невербально требует, чтобы я почесала ему спину, да посильнее. Ногти у меня короткие, толку от них немного, но ему нравится: он довольно охает, прогибается сильнее, а в потоке пытается мной руководить: «Ниже! Левее! Теперь выше! Сильней, не бойся, не расцарапаешь! И симметрично! Ближе к позвоночнику! Вот, так хорошо!»

Я и сама чувствую, что ему хорошо, но хочу понять, как сделать лучше. Пытаюсь сконцентрировать кокью-хо в кончиках пальцев, направить ее так, чтобы она стекала с них и разбегалась по его коже такими же искристыми клубочками, какими он дразнил меня, и тут замечаю очень подходящую для этого цель - родинку между лопаток. Она размером с пятачок, похожа на Пакмана пастью вниз, и это так мило, что я не могу удержаться - стираю с нее мыло и прижимаюсь к ней губами. Мощный заряд кокью-хо проскакивает между нами, разбегается водоворотами искр, и мой ненаглядный вздрагивает и резко выдыхает - ему это нравится, даже очень, он не ожидал, что у меня это получится, и ему безумно хочется, чтобы я сделала это ещё раз. И я повторяю, насколько хватает накопленного заряда, в этот раз добавляя картинку, как тугие струи воды, такие же умные, как в нашей нарисованной речке, падают ему на затылок, плечи, верхнюю часть спины, скручиваются водоворотом вокруг родинки, прокатываются по бокам и бережно касаются места под ребром, где была та страшная рваная рана. Меня захлёстывает волна удивительной нежности к этому невероятному парню, я смелею, и мои руки скользят от его узкой талии вниз, к его заднице, худой, но очень крепкой, мышцы как камень - то ли он так напрягся, то ли и правда выкован из лучших аэрокосмических сплавов. Нарисованная вода следует за моими руками, но действует более откровенно - скатывается на его ноги, проходится по перекачанным четырехглавым, забирается на внутреннюю сторону бедер, щедро рассыпая дразнящие искры, и я чувствую его удовольствие, смешанное с удивлением: «Ох, вот это да! Уже научилась! Блестяще!»

Он разгибается, встаёт под водопад, я помогаю ему смыть пену, снова концентрируя кокью-хо в ладонях. Это не столько помощь, сколько ласка, и мне тоже до чёртиков приятно касаться его и ощущать, как он отзывается, как его струны начинают звучать с перегрузом оттого, что мой язык дразнит Пакмана на его спине, а руки пытаются размять твердые мышцы задницы и бедер.

Так хорошо, Шторм, - тихо говорит Доктор неверным, прерывающимся голосом - Так давно с мной этого не делали... А с такой любовью... Уже не помню... Наверно, никогда.

Тогда я смелею ещё больше - выдавливаю на ладонь ещё геля, разворачиваю моего пришельца лицом к себе и опускаю намыленные руки ему на грудь.


С этой стороны не вымыто, - шепчу я и кусаю его за плечо, как раньше он меня. - Непорядок!

Исправишь? - шепчет он, подмигивает и замирает под моими руками, но настроение у него вновь боевое - стояк уже не на промежуточные три часа, как всего несколько секунд назад, а на недвусмысленные полдвенадцатого. Я хочу снова ощутить биение тугой спирали, ощутить ее реакцию на импульс кокью-хо, сконцентрированной в правой ладони, и двигаюсь от его литых дельт к выступающим ключицам, вдоль грудной кости, к солнечному сплетению, к талии, где кончается загар, и кожа очень бледная, но не менее гладкая и приятная на ощупь, а импульсы кокью-хо воспринимает еще активнее. Наконец желание во мне перевешивает стыдливую неуверенность, и моя «заряженная» правая ладонь гладит его ствол и обхватывает темно-розовую головку. Спираль реагирует мощной вспышкой соединяющих нас потоков обратной связи, и наши струны начинают пульсировать в едином ритме. Мой ненаглядный прикрывает глаза, подается вперед под моими прикосновениями, глубоко вздыхает, толкается мне в ладонь, и вдруг выдает с довольным смешком:

-  Авианесущий крейсер «Кузнецов», да?

Кажется, мужики во всей Вселенной, будь то простые смертные или высшие существа, одинаково склонны гордиться характеристиками инструментов для продолжения рода, которыми одарила их природа и наследственность. Хотя, казалось бы, зачем это все моему пришельцу, если он может заставить меня кончить, даже не прикасаясь ко мне?

На самом деле все просто, - объясняет он. – Энергетический интерфейс, помнишь? Очень древний, поэтому контактный, чем больше рабочая поверхность, тем он эффективнее. Чем больше периферических нервов задействовано, тем более высокие энергии можно передать его хозяину. А высокие энергии – ключ ко многим интересным возможностям, причем далеко не только в сексе - там уйма областей применения. Можно накачать себя искусственно, но это далеко не так приятно и совсем не безобидно - по крайней мере, мы так устроены. У женщин энергетика работает по-другому, поэтому им управлять ей сложнее, но предельные возможности выше. Хотя ты… ты ломаешь мои представления – ты учишься очень быстро.

И тут мне становится тоже интересно.

А ты... Ну… Ты со мной это как волшебник проделал. Такое мастерство не пропьешь. У тебя было много девушек с Земли до меня?

Моя ладонь чуть сжимается и замирает, не отвечая на все намеки на продолжение движения, и Доктору ничего не остается, кроме как сознаться.

Эээ… я не монашествовал, конечно, - а уши-то покраснели, вот негодник. - Даже влюблялся… Но все это было совсем не то, не как с тобой. Голая механика без ментальной связи, без слияния потоков... Совсем не то, даже если любишь. Особенно если любишь.

Он чуть перемещается, чтобы водопад лился ему на грудь, смывая пену.


Почему? -  уточняю я, помогая ему отмыться. – Все дело в телепатии?

И в энергетике, - брызги воды попадают ему в нос, и он отфыркивается. - Ты уже знаешь, какие возможности они дают. И вообще, это, ну… неправильно, когда нет обратной связи, когда принимаешь, но не можешь отдать все, что хочешь. Это убивает. Ты показывала мне, как это было у тебя. А у меня это острее, я же помню, как оно должно быть… Проглоти меня Вихрь, я ведь пробовал! Заставлял себя! Все было напрасно… Но теперь…

Он властно притягивает меня к себе, его губы накрывают мои, сейчас я и не пытаюсь ему ответить, я даже не могу осознать, как от его языка у меня в рту и его рук на моей заднице во мне вспыхивает и заполняет меня полностью раздувающийся горячий клубок, а внутренние мышцы снова сводит судорогой. Все сейчас происходит очень резко и быстро, это высший пилотаж на сверхзвуке, очень сложный для меня до сих пор. Мой любимый пришелец неудержим, он сводит меня с ума и теряет контроль сам, его сенсорные потоки раскалены добела, и в пламени его желания бьется – горячее, неукротимое:

«Теперь у меня есть ты, и я без тебя больше не могу. Ты приняла меня, ты позволила мне быть твоим, ты моя. Хочу тебя, хочу обладать тобой полностью, иди ко мне, не отпускай меня, позволь мне…»

Мы, даже не вытеревшись, вываливаемся из ванной, падаем на жалобно пискнувшую кровать, он оказывается сверху, сильный, тяжелый и очень быстрый, его руки, кажется, у меня везде, его губы оставляют мои только для того, чтобы пройтись по моей мокрой шее и спуститься к груди, попробовать ее, изучить – он прокладывает новый маршрут, отмечая его торопливыми поцелуями и укусами, пока искристые ласковые капли нарисованного им ливня растекаются под кожей комочками пушистого дразнящего тепла и вливаются в тугой горячий клубок между ног. Клубок снова превращается в огненную воронку с зияющей пустотой в центре, горячие струны от напряженной груди втягиваются в нее, и я чувствую, что взлетаю ввысь кипящим пульсирующим вихрем и увлекаю моего ненаглядного за собой. А в реальности я пытаюсь сконцентрировать кокью-хо в ладонях, мои заряженные руки зарываются в волосы на его затылке, скользят по его плечам и спине, разгоняя водовороты теплых дразнящих искр под кожей, и он вздрагивает и восхищенно охает от неожиданной, но это этого еще более приятной ласки.

«А ты говорила – ненормальная, - сигналит мне Доктор. – На самом деле – такая чувствительная, горячая, такая восприимчивая… как ты отдаешь, как принимаешь – это невероятно. Это дар, а не ненормальность! Ты сводишь меня с ума!»

Напоследок сильно куснув меня за левую грудь, он движется еще ниже, раздвигает мне ноги, заставляет согнуть их в коленях, устраивается между них. Мне становится немного неловко от того пристального внимания, с которым он изучает мои самые интимные места: ловкие умелые пальцы и рот, пристальный взгляд, ощущения в потоке: «так гладко, горячо, мокро… и вкусно! а какая плотность потоков - блестяще!» - но потом я чувствую, как вкус моей свежей крови и дикий ток энергии в сжимающейся огненной воронке возбуждают его еще сильнее, и вся неловкость исчезает, смытая подчистую нарастающей волной ощущений в наших слитых потоках. Я начинаю попискивать и ерзать, умоляя о разрядке, но Доктор крепко держит меня, обхватив за бедро свободной левой рукой, и не позволяет мне сорваться.

«Нет, нет, подожди, - передает он в ответ на мои стоны и настойчивое невербальное требование отпустить меня уже и дать улететь. – Это не предел, я знаю… и я хочу вместе с тобой. Хотя, если сделать что-то вроде гравитационного маневра – чуть скатиться и резко вверх… Ну-ка, попробуем!»

Одно стремительное движение, и два его ловких пальца разгоняют мощные водовороты дразнящих искр прямо по моим дрожащим внутренним мышцам. В этот раз ощущения острее, во мне включаются новые чувствительные точки, и я просто не могу удержаться, меня накрывает снова, я дергаюсь, извиваюсь в его руках и ору.

«Ого, какая ты громкая! - удивляется Доктор, удерживая меня от окончательного неконтролируемого падения, и одним молниеносным движением опять оказывается надо мной. – А теперь я сделаю вот так!»

Кровать подо мной изменяет форму, подпирая меня под попу, и… ооооой, ой-ой-ой, начинается настоящее безумие. Он врывается в меня сразу на всю длину, командует мне скрестить ноги, несколькими пробными движениями подбирает амплитуду, начинает разгон от плавного скольжения к резким рваным толчкам, и наши внутренние струны, наши потоки звучат с таким перегрузом, будто кто-то выкрутил усилитель на максимум. У меня темнеет в глазах, все, что я могу – схватиться руками за плечи моего ненаглядного и поддерживать ритм, следуя нашему желанию – одному на двоих. Время сгорело, пространство сжалось в одну точку – точку нашего соединения, и я чувствую, что большой взрыв не заставит себя ждать.

«Давай же! - передаю в поток из последних сил. – Пикируем вместе! Я… я… все!..»

И это было все. И звезды из глаз вперемешку со слезами, и охрипшее горло, и невозможность дышать, и рехнувшийся пульс трех сердец одновременно, и слитная дрожь наших соединенных тел и разумов, и афтершоки по сенсорной связи – не поймешь, мои, его, все перепуталось и смешалось. Я даже не поняла, когда все кончилось – наверно, когда ощутила его уже не сверху, а рядом, почувствовала прикосновение его губ к моему виску – прохладное, успокаивающее, благодарное.


Ох, Шторм… - его эмпатический поток теперь не кипит от страсти, а искрится невозможной радостью, и еще немного смущения, и шок, и ощущение невероятности того, что только что было между нами. – Так здорово, просто необыкновенно… Я сорвался… Чуть с ума не сошел. Я, наверно, был слишком… резок. Ты как?

Лучше всех! - спешу успокоить своего любимого психа и зеваю во весь рот, внезапно ощутив, что начинаю вырубаться. – Только спать ну очень уж хочется…

Тебе помочь? - он откуда-то вытаскивает легкое флисовое одеяло, белое как снег, пушистое и очень нежное, накидывает его на нас обоих и устраивается так, чтобы мне было удобно прижаться к нему спиной и положить голову ему на плечо, что я и делаю – с благодарностью и любовью. Я прижимаю его руку к груди, чуть поглаживаю, зеваю еще раз – и засыпаю. Но перед тем, как улететь на крыльях сна, я отчетливо ощущаю что-то теплое под сердцем: как будто некая сила просыпается во мне, протирает глаза и потягивается, осознав, что наконец-то свободна.

Комментарий к Глава 11. In vivo

В следующей серии:



Между прочим, парик и сабля – самого сэра Френсиса Дрейка, - объяснил я. – А эту дзё я сломал об тупую голову его боцмана, когда он напился до белой горячки и принялся с факелом ловить чертей в крюйт-камере флагманского корабля.

Шторм расхохоталась.

Ну Христофор Бонифатьевич! Серьезно? А бутылки, хочешь сказать, это вы с ним выпили? Что там – бордо тыща девятьсот одиннадцатого, «Вдова» восемьдесят девятого, крымский портвейн! Обалдеть!

Нет, не с ним, но я не один это выпил, - я сделал вид, что обиделся. – Мне помогали.

Да я уж поняла, - Шторм подцепила обломком палки рваный лифчик. – Его хозяйка? А это тогда что? - она ткнула в пакет подгузников и посмотрела на меня с крайне серьезным видом.

Как - что? - демонстративно переспросил я. – Подгузники для трехмесячных человеческих младенцев. Если они тебе не нужны, то мне и подавно. Выкидывай.


Казалось бы, на этом все, но мое воинское чутье предупреждает, что опасность не миновала, я пытаюсь звуковой отверткой закрыть внутренние ворота в эллинг, но они оказываются отключены, и я еле успеваю кинуть Шторм сигнал тревоги, как в эллинг врывается еще одиннадцать человек, вооруженные огнестрелом, и она не успевает отреагировать – ее берут на прицел, двое хватают ее за локти, третий подносит к ее горлу лезвие ножа и орет мне, пока остальная банда перенацеливает свои пушки в меня:

- Брось свои палки! Руки! Иди сюда!

========== Глава 12. Алярма, алярма! ==========

Станция Зима, 20016 год н.э. по летосчислению Земли

Доктор

Шестьдесят стандартных суток на одном месте – непривычно много для меня, старого непоседы, особенно когда я путешествую не один. Но нельзя было не признать правоту Шторм, Старушка давно нуждалась в отдыхе и ремонте, а моя новая спутница, которую я своим решением ввел в члены экипажа – в обучении. Поэтому я выбрал пунктом назначения станцию Зима – первый форпост цивилизации землян на Столпах Творения, базу исследователей новых звездных систем, колонистов, разведчиков, планетологов, астрофизиков и прочих авантюристов от науки и не только. Анархотехнократия, неограниченный доступ к технологиям, никаких лишних вопросов и, что очень удобно для меня, энергетическая валюта. На пути к Зиме мы остановились у пред-сверхновой – бывшего голубого сверхгиганта, собрали ее энергию в накопители ТАРДИС и прибыли на станцию, располагая практически неограниченным кредитом.

У пред-сверхновой Александра удивила меня еще раз. Любая другая на ее месте уселась бы в дверях ТАРДИС, наблюдая раскрыв рот за конвульсиями фотосферы бьющейся в агонии звезды. Конвективные потоки в последней фазе звездного термояда, когда кремний превращается в железо - действительно красивое, страшное, потрясающее зрелище, если смотришь на это первые двадцать раз. Шторм же, выглянув наружу, ограничилась репликой «нифига себе котелок булькает» и умчалась к посту пилота поглядеть на данные сканера, а спустя полминуты уже влезала в тяжелый скафандр, подсунутый ей Старушкой, и прокидывала мне ментальный поток, забитый вопросами, что ей делать.

«Почему котелок?» - поинтересовался я не без удивления и получил в ответ картинку: темная пещера со сводчатым потолком, древняя старуха с крючковатым носом, морщинистая как Даврос и страшная как Дитя Кошмара, наклонилась над подвешенным над очагом огромным котлом, из котла валит светящийся фиолетовый дым и летят разноцветные горящие брызги, а старуха помешивает его содержимое длинной палкой с загнутым концом. Очевидно, это был какой-то персонаж земных сказок, но не я понял, причем он тут, отчего мое недоумение только усилилось.

«ТАРДИС пожалела мои глаза, отрегулировала прозрачность щитов и уменьшила яркость – все конвекционные потоки и выбросы как на ладони, любуйся – не хочу, – объяснила мне Шторм. – И что я вижу - настоящий ведьмин котел! Сверкает, брызгается, а этот ионизированный газ в магнитном поле клубится как пар от зелья. Просто волшебство какое-то! Черная магия!»

«Ваши теологи так бы и сказали – магия творения, - ответил я ей, наконец-то поняв ее ассоциативную цепочку. – Эта звезда творит химические элементы железного пика. Она догорает, сейчас она отдает максимум энергии – надо ее забрать, пока нейтронизация не пустила все это богатство Иссгарот под хвост!»

«Тогда командуй, - просигналила мне Шторм. – Я ж таки член экипажа, а не пакс. Озадачь меня чем-нибудь полезным!»

Прикинув ее возможности, я все же рискнул поручить ей управление уловителями энергии – несложное, но требующее точности и внимательности задание, помог ей залезть с пультом на крышу ТАРДИС, кинул ей в поток базовые настройки уловителей, а сам инициировал подрыв, на миллисекунду нарушив гравитационное поле ядра, и вся энергия лучевого давления вырвалась на свободу.

Бахнуло сильнее, чем я думал, и я даже испугался, не спалит ли Шторм по неопытности энергетические приемники. Ничего подобного: она подглядела в моей памяти, как удерживать уровень на безопасном максимуме и куда направлять излишки энергии, чтобы ничего не сжечь. Мне оставалось только настроить распределение энергии по банкам накопителей и отслеживать их заполнение.

«Доктор! - поймал я от нее в потоке. – А ведь ты прав, это потрясающе!»

Она кинула мне свой зрительный канал, и я тоже выглянул наружу посмотреть на процесс своими глазами. Раньше мне было как-то не до наблюдений за поглощением энергии – все внимание разрывалось между уловителями, щитами, накопителями энергии и стабилизаторами ТАРДИС. Теперь все было проще, и можно было хотя бы несколько секунд полюбоваться тем, как раздувается звезда, как из выброшенной взрывом плазмы перед уловителями формируются маленькие аккреционные диски, как ТАРДИС обзаводится сияющими хвостами энергетических шнуров, и как Шторм, сидя на крыше и свесив ноги, управляется с захватами, удерживая потоки энергии в невидимой узде силового поля.

Отлично получилось! Мы сожгли эту звезду почти без остатка, оставив от нее только ошметки туманности и остывшие остатки ядра – крохотный коричневый карлик. Взвинченная, взбудораженная и очень довольная Шторм запрыгнула в двери ТАРДИС, закинула пульт на положенное место на посту энергетика, и я помог ей снять шлем.


Вот это я понимаю да! – объявила она, выбираясь из скафандра. – Вот это крутотень! Такая мощь, такие энергии! А как красиво!

Умничка! – похвалил я ее и подвел к консоли, показывая статус накопителей. – Мы взяли с этой звезды максимум, поймали ее в нужный момент. Одна ошибка - ударная волна инициировала бы нейтронизацию, и большую часть энергии украли бы выбросы электронных нейтрино, а ядро схлопнулось бы в черную дыру. А тут - смотри, как хорошо получилось.

И заправились, и сделали замечательную железную чушку для гномиков Нидавеллира, - Шторм рассмеялась и обняла меня за талию. – А поцеловать?

Что я и сделал – с превеликим удовольствием. Кажется, я этим никогда не наиграюсь.

Зима без вопросов дала нам посадку и выделила персональный эллинг, стоило нам слить им полбанка одного из накопителей ТАРДИС, еще полбанка мы закинули на счет для текущих платежей, и дежурная диспетчер станции уже даже не знала, как нам угодить. Я обещал связаться с ней, как только нам что-нибудь понадобится, и мы отправились прошвырнуться по станции. Точнее, по ее центральной зоне, вся станция размером в две Луны, так просто ее не обойдешь.

Ну, рассказывай, - сказала Шторм, пока прозрачный лифт вез нас из эллинга наверх к обитаемым ярусам станции. – Где мы, куда мы, что можно, что нельзя. Хочу инструктаж.

Я с удовольствием разглядывал ее: стройная фигурка, стянутая в талии широким ремнем, плотно облегающие штаны с кучей карманов, короткая майка подчеркивает грудь и оставляет открытой полоску гладкой кожи над поясом, сверху наброшена ее любимая байкерская куртка, длинные ноги в высоких ботинках на шнуровке чуть расставлены и напряжены – адаптируется к пониженной гравитации, синие глаза сияют таким знакомым мне восторгом, но внимательно подмечают все вокруг. Проглоти меня Вихрь, какая же она у меня все-таки красотка! Я обнял ее за талию и осторожно притянул к себе.

Пограничная станция, - объяснил я Шторм, кидая ей данные по Зиме в потоке. – Довольно старая, ей лет пятьсот, начиналась как евразийский проект. Построена усилиями русских и японцев. Сейчас тут кого только нет, но основатели здесь рулят до сих пор. Увидишь, тут весело!

Лифт прибыл, открыв нам двери на центральную площадь, Шторм медленно шагнула вперед, оглянулась кругом, посмотрела вверх, уцепилась за меня и присвистнула.

Дикий, дикий запад, - констатировала она. – Хотя похоже разом и на Гиндзу, и на Кутузовский.

Я не мог с ней не согласиться, ловя ее впечатления в потоке: круглая площадь под куполом синего стекла, рассеянный свет, как от заходящего солнца, сияние вывесок, яркие цвета информационных экранов, блеск металла и стекла фасадов – цилиндрических, круглых, граненых, стеклянные мосты между зданиями, ажурные арки монорельса, скользящие в воздухе машины, куда-то спешащая самая разнообразная публика, запахи незнакомой еды, плеск фонтанов, музыка, похожая на немецкое техно середины девяностых годов XX века… Новый, незнакомый мир атаковал ее чувства со всех сторон, поразил и ошеломил - все-таки, несмотря на все ее таланты и загадки, Шторм еще дитя Земли середины XXI века, и для нее сказка странствий еще только началась. Я улыбнулся своей девочке и повел ее за собой.

Вечер удался: мы прогулялись по прозрачным мостам вокруг поющих фонтанов, попили чаю с пирожными в крошечной кафешке, спрятавшейся за настоящими деревьями, заглянули на тренировку местных дрифтеров, перепробовали под теплое сакэ почти все суши в японском ресторанчике рядом с дрифт-треком, полюбовались на Столпы Творения с видовой палубы, распив по этому поводу бутылку выдержанного новоекатеринодарского, темного и густого, как венозная кровь, и вернулись на борт поздней ночью по местному времени, держась друг за дружку вигвамом, по выражению Шторм – ноги держали нас неважно, не то от выпитого, не то от усталости. Шатаясь, мы ввалились в ТАРДИС и долго целовались, прежде чем найти в себе силы отправиться в ванную, а затем в постель, но вовсе не для того, чтобы спать. Нет, отдохнуть нам, конечно, было нужно – но не сразу, далеко не сразу. В конце концов, я весь день облизывался на мою Шторм и ждал момента, когда мы снова будем вместе, и в итоге не утерпел, взял ее первый раз прямо в ванной, а потом... Да разрази меня Время! Она будила во мне такое, что я сам на себя удивлялся. Притяжение между нами - как межпротонное взаимодействие, чем ближе, тем сильнее, хоть я до сих пор не знал, как это возможно, все же Шторм не была Повелительницей времени. И все же, все же… с ней было все так, как надо. Так, как я всегда хотел.

Вот так и начались наши будни на станции Зима: утренняя тренировка – завтрак – разборки с неполадками ТАРДИС – учеба Шторм – вылазки на станцию, когда по делам, когда для развлечения – ужин – возвращение на борт и приятное поздневечернее времяпрепровождение. Что меня крайне радовало, Александре хватало четырех часов сна в сутки, не то, что некоторым любительницам проспать полжизни. Потратив восемь суток, Шторм полностью освоилась с бытовыми службами ТАРДИС, но ее подход радикально отличался от того, который исповедовали другие мои спутницы человеческого происхождения. Они или рвались что-то готовить по своим понятиям, или просто сваливали эти вопросы на меня, но мой «старпом», как она в шутку себя называла, разобравшись с пищевым синтезатором, подготовила несколько адаптивных программ для себя и для меня, разделив их на две группы: «для питания» и «для баловства». По питанию она, следуя моему примеру, перешла на гели и таблетки, мотивируя это тем, что «ТАРДИС считает калории и БЖУ куда лучше, чем я, тем более, что мне некогда и влом», но программы «для баловства» она регулярно пополняла, а я только радовался, потому что мне было лень этим заниматься, а острое и сладкое мы с ней любили одинаково. То же самое касалось и уборки: если раньше мои спутницы не забивали этим голову, а мне хватало того, чтобы мусор не скапливался по углам, Шторм понимала «готовность к бою и походу» более жестко - будь она боцманом на «Тип 12», палубная команда от нее плакала бы, но ходила по струнке. Так что забытые вещи больше не валялись где попало, инструменты переселились на полагающиеся им места, но это было только начало. За тридцать суток Александра отремонтировала все элементы управления на консоли, избавилась от соплей в проводке, проверила всю коммутацию, вычистила основные помещения корабля до блеска, выгнала нечисть из системы вентиляции и починила порванный диванчик. Затем она взялась проверять утечки размерности, нашла несколько забытых мною отсеков и попыталась заставить меня провести ревизию того, что она в них нашла. Но я возился сначала с двигателем, затем со щитами, затем с антигравами, затем переделывал один из найденных Шторм отсеков под додзё с переменной гравитацией – короче говоря, мне было некогда. Тогда она определила самый большой из лишних отсеков под склад, позаимствовала у механиков в соседнем эллинге антигравитационную тележку и принялась собирать в нее все, что находила при уборке, предъявлять найденное мне на опознание, нужное отвозить на склад, а ненужное беспощадно выкидывать. Оправданная тактика, но я, регулярно вызывая ее праведный гнев, сопротивлялся – всем известно, как только вы что-нибудь выкинете, оно вам понадобится.

Александру не надо было развлекать, она училась как сумасшедшая, не давая себе ни перерывов, ни поблажек, глотала знания огромными кусками, не жуя, как песчаный червь Дюны – свою добычу. Я поражался, как ее земной мозг успевает усваивать такие объемы, но ее ментальные способности росли с каждым днем, пусть и не так быстро, как раньше. Первым делом она взялась учить галлифрейский – не самая легкая задача, но она с ней справлялась успешнее, чем я думал, наша ментальная связь давала свое – а может, она больше вспоминала, чем изучала с нуля? Еще один аргумент в пользу моей теории о происхождении Шторм в результате метакризиса, оказавшего  весьма странный эффект на ее память. Чисто интуитивно активировать ключ от «Тип 204» она не могла, а тем словам, которые она произнесла на моем языке в день нашей первой победы, я ее не учил, они прорвались в ее память из-за некоторого странного барьера, с которым я так пока и не разобрался. Зато я настроил ее телепатический усилитель на прямую связь с интерфейсом ТАРДИС, и дело пошло еще быстрее.

Как я и ожидал, эти две девицы нашли общий язык и даже подружились – на почве затеянной ими генеральной уборки. Конечно, я виноват, за время наших странствий натащил в Старушку уйму барахла в дополнение к тому, что у нее оставалось от прежних хозяев, и так и не удосужился все разобрать. Поэтому я был безумно благодарен Шторм за то, что она взвалила этона себя, и ТАРДИС тоже – подогнала ей галлифейскую экипировку механика и звуковую отвертку, намного проще по функциям, чем моя, но со встроенным атомарным резаком - как раз для ее бурной деятельности.

Это утро началось совершенно обыденно: на утренней кейко я начал показывать Шторм особенности кихона при пониженной гравитации, потом мы проплыли в бассейне нашу обычную троечку и вернулись к консоли. Я задумался, не организовать ли нам прыжковую вышку в дополнение к трамплину после того, как ликвидирую проблему паразитной вибрации ротора в некоторых режимах прыжков, а Шторм вернулась к своим занятиям – разбирать очередную кладовку, и в скором времени я услышал грохот, возню и возмущенный голос моего «старпома»:

Доктор! Скажи мне, за каким чертом тебе нужно вот это вот?

Я вылез из-под консоли, снял шлем-маску, в которой занимался плазмосварочными работами, демонстративно нацепил очки на нос и глянул на вываленный из тележки хлам: снарядная гильза, драный парик, ржавая абордажная сабля, гора кокосовой скорлупы, облезлый спасательный круг, позеленевший от старости судовой колокол, сломанная пополам дубовая дзё, самодельные стальные нунчаки, коробка с пустыми винными бутылками, огромный пакет пивных банок, порванный розовый лифчик, начатая пачка подгузников – и обреченно вздохнул. Шторм фыркнула.


Сейчас ты скажешь, что это тебе дорого как память!

Ну… - протянул я, - это смотря что. Вот скорлупу и пивные банки можешь выкидывать. Гильза – это была улика против… тьфу, забыл. Ладно, выкидывай. Спасательный круг и колокол я взял на память с одной посудины, которую вывел из Бермудского треугольника. Это был тысяча девятьсот шестьдесят… а, проглоти его Иссгарот, не помню, какой год! Но ситуация была интересная.

Расскажешь вечером за чаем, - перебила меня Шторм, но круг и колокол отложила в сторону. – Дальше поехали. Нунчаки хорошие, согласна. Но вот сломанная дзё тебе зачем? А парик? А сабля? А все эти бутылки? Где-то есть межгалактический пункт приема стеклотары?

Между прочим, парик и сабля – самого сэра Френсиса Дрейка, - объяснил я. – А эту дзё я сломал об тупую голову его боцмана, когда он напился до белой горячки и принялся с факелом ловить чертей в крюйт-камере флагманского корабля.

Шторм расхохоталась.


Ну, Христофор Бонифатьевич! Серьезно? А бутылки, хочешь сказать, это вы с ним выпили? Что там – бордо тыща девятьсот одиннадцатого, «Вдова» восемьдесят девятого, крымский портвейн! Обалдеть!

Нет, не с ним, но я не один это выпил, - я сделал вид, что обиделся. – Мне помогали.

Да я уж поняла, - Шторм подцепила обломком палки рваный лифчик. – Его хозяйка? А это тогда что? - она ткнула в пакет подгузников и посмотрела на меня с крайне серьезным видом, но в потоке ощущалось ее искреннее веселье.

Как - что? - демонстративно переспросил я. – Подгузники для трехмесячных человеческих  младенцев. Если они тебе не нужны, то мне и подавно. Выкидывай.

Ага, понятно, - она столь же демонстративно нахмурилась. – Значит, мы тут имеем побочный эффект твоего не-монашествования?

Допрос с пристрастием, да? - я сделал самое жалобное лицо, какое умел. - Хочешь допросить меня сейчас или после обеда?

Еще не решила, Христофор Бонифатьевич, - Шторм рассмеялась, потянулась ко мне и легонько куснула за ухо. - Нет, я лучше как-нибудь застану тебя врасплох, чтобы ты не успел придумать достойную легенду.

Я очень хорош в придумывании достойных легенд! - в отместку я шлепнул ее по заднему карману штанов, и она отскочила от меня, картинно пискнув. - Например, подгузники очень хороши в качестве стелек в резиновые сапоги, так-то!

Ой! Ах ты! Ну ладно! – она погрозила мне небольшим, но весьма увесистым кулаком в защитной перчатке. – Вот сейчас схожу мусор выкину и ужо доберусь до тебя! Вытряхну тебя из этой хламиды и доберусь!

Хламидой она назвала защитный костюм, в котором я работал с двигателями и энергетическими установками. Старенький, уже изрядно закопченный, но пока вполне в рабочем состоянии. Раньше я по большей части обходился без него, но теперь я возился в опасных зонах намного дольше обычного, а кроме того, меня внезапно стало волновать мое репродуктивное здоровье. Не то, чтобы я жаловался, просто появилось предчувствие, что его стоило бы поберечь. Чем Вихрь не шутит – вдруг будет, кому оставить ТАРДИС…

Договорились, - я кивнул и снял очки. – А я до тебя. Будешь знать, как обзываться.

Она фыркнула.


И как же я тебя обозвала?

Христофор Бонифатьевич, - ответил я. – Это вообще кто?

Капитан Врунгель, вот кто, - Шторм кинула мне картинку этого персонажа и почему-то очень развеселилась. – Как пробьюсь в Интернет, сразу покажу тебе этот мультик. Вот только сначала мусор выкину, доберусь до тебя и займусь.

Нет-нет-нет! Вот еще! – запротестовал я. – Я так не выгляжу! Я не маленький, не толстый, не усатый, а совсем даже наоборот! И не курю!

Еще б ты курил, - она рассмеялась и пихнула меня в бок. – С твоей дыхательной системой это было бы забавно!

Определенно!

Я помог Шторм загрузить тележку, открыл ей двери ТАРДИС, повесил нунчаки на дверную ручку и полез обратно под консоль. Саша тратит на поход к мусоросборнику в среднем восемь с половиной минут, я за это время как раз успею скинуть крышку с привода ротора, и мы в четыре руки попробуем его отбалансировать - снимать его для юстировки очень не хочется.

Однако за восемь с половиной минут Шторм не вернулась, еще через десять секунд я начал беспокоиться, а еще через две с половиной секунды я уловил от нее сигнал тревоги, выкатился из-под консоли, по наитию схватил нунчаки, сунул звуковую отвертку в карман и осторожно выглянул в эллинг.

Выглянул и понял, что ситуация мне крайне не нравится. Возле выхода на погрузочную палубу Шторм ожесточенно отбивается от четверых крупных ребят в одинаковых черных комбинезонах, вооруженных обрезками не то трубы, не то толстой арматуры, а пятый уже лежит кучей на полу в позе, говорящей о том, что он со всего размаху прилетел головой в стену эллинга – мой сэмпай не отличается милосердием. На бегу к ним вижу, как Шторм срывает дистанцию с замахнувшимся на нее парнем, захватывает руку с дубинкой в беспощадный коте-гаеси, парень под треск собственных костей улетает в своего коллегу, а отобранная у него труба ударом «восьмеркой» разбивает в кровь нос третьему нападающему. Четвертый начинает разворачиваться ко мне, налетает на мой встречный маэ гери кеаге, судя по звуку, я ломаю ему пару ребер, и он, всхлипнув, падает на копчик, а вскочившего мне навстречу второго я пробиваю нунчаками в горло, он хрипит и мешком оседает на пол. Парень, валявшийся у стены, встает, шатаясь, подхватывает свою дубинку и с воплем бросается на меня, я пропускаю его мимо себя и концом раскрученных нунчак достаю его по затылку. Он валится ничком со сломанной шеей, но напавший на мою Александру заслуживает и более суровой кары.

Казалось бы, на этом все, но мое воинское чутье предупреждает, что опасность не миновала. Я пытаюсь звуковой отверткой закрыть внутренние ворота в эллинг, но они оказываются отключены. Еле успеваю кинуть Шторм сигнал тревоги, как в эллинг врывается еще одиннадцать человек, вооруженные огнестрелом, и она не успевает отреагировать – ее берут на прицел, двое хватают ее за локти, третий подносит к ее горлу лезвие ножа и орет мне, пока остальная банда перенацеливает свои пушки в меня:

Брось свои палки! Руки! Иди сюда!

Зря это он, очень зря. Я уже в дзансин, и мне не нужно времени, чтобы включить ускорение моей нервной системы. Я вижу, как на шее Шторм капля за каплей выступает кровь от пореза, но боевая концентрация привычно вытесняет все эмоции на край сознания. Быстрый шаг вперед, нунчаки взлетают под потолок, команда звуковой отвертке на короткий дезориентирующий импульс ультразвука – прости, Шторм, придется потерпеть, но твоя свобода важнее. Ультразвук больно бьет налетчиков по ушам, они хватаются за головы, прицел у них сбит. В тот же момент я поддеваю брошенную кем-то трубу носком ботинка, она подскакивает, ложится в мою левую руку и тут же, направленная точным броском, прилетает в глаз парню с ножом. Рывок вперед, уклонение вправо, очнувшиеся налетчики в упор расстреливают место, где я только что был, но я быстрее, я уже среди них, нунчаки падают в подставленную правую ладонь, мгновенно раскручиваются и тут же бьют в лоб бандита, который первым сподобился повернуться ко мне. Так, что Шторм? Ультразвук на нее не очень-то подействовал, техника уширо рохидзи дори у нее отработана – стоило ножу убраться от ее горла, как оба налетчика, схвативших ее за руки, врезались друг в друга и свалились на пол, а нож переместился в ее ладонь и вонзился в горло бандита, попытавшегося схватить ее за плечо. Тяжелый штурмовой рейлган незадачливого налетчика тут же оказывается в руках Шторм, она бьет кого-то прикладом в живот, кого-то сбивает с ног точным маэ гери гедан, кого-то валит выстрелом в упор и вырывается из схватки. «Лезь наверх», - кидаю я ей, имея в виду техническую галерею эллинга, откуда площадка перед воротами будет для нее как на ладони, а нунчаки тем временем крутятся вокруг меня, и я знаю, что бандиты видят только два серебристых круга, но это последнее, что они видят, а я направляю каждый удар летящих стальных стержней с выверенной точностью: в висок одному – в бок второму – в глаз третьему, при этом постоянно перемещаясь, не давая в себя прицелиться, перекрывая директрисы бандитам их собственными приятелями. Параллельно йоко гери левой ногой в ребра четвертому – хлесткий боковой саю уракэн ути правой в ухо пятому. Кто там еще пытается встать - конец нунчак выстреливает ему в горло. Что за возня за спиной – я не оборачиваюсь, а бью на звук уширо гери в средний уровень, номер шесть по счету хрипит и падает, а в это время раскрученные нунчаки влетают в грудь седьмому. Внутреннее зрение подсказывает, что в меня целятся, но я срываю дистанцию с бандитом, который не успел от меня убежать, беру его на сихо-нагэ и разворачиваю в качестве живого щита. Он дергается, когда в него попадает град пуль, с галереи щелкают выстрелы рейлгана Шторм, я слышу слитный звук падения двух тел, отбрасываю в сторону свой щит, перекидываю нунчаки через спину, последний бандит летит на пол от удара в переносицу, я добиваю его резким маваши цки в печень – и наступает тишина. Ни пыхтения, ни всхлипов, ни хрипов, только ощущение присутствия Шторм наверху, и от нее прилетает картинка: я вижу себя, замершего в фудо дачи с нунчаками обратным хватом в правой руке среди скрюченных тел на забрызганном кровью полу эллинга, взъерошенного, с кровавым пятном на щеке и сверкающими фиолетовыми глазами.

«Что? Когда я в дзансин такой глубины, мои глаза становятся фиолетовыми, - откликаюсь я на ее недоумение, достаю звуковую отвертку и со второй попытки закрываю ворота в эллинг. – Спускайся, надо разобраться, что происходит. Не шумим! Общаемся только ментально!»

«Поняла, - Шторм крадется вниз по решетчатой лестнице с рейлганом наперевес. – Странная пушка – убойная сила хороша, но почти не дает отдачи. Хотя ты мне почти не оставил целей – трое из шестнадцати».

«К сожалению, мы положили всех, - я кидаю в нее порцию артронной энергии, чтобы залечить порез на шее, стираю рукавом чужую кровь со щеки и оглядываю тела на полу. – Проклятье! Живые, они представляли бы собой серьезную проблему, но теперь и спросить не у кого, кто такие и что им тут надо. Ладно, Иссгарот с ними. Вооружаемся и идем».

Я показываю Шторм, что брать из оружия: два легких бластера в привычных ей набедренных кобурах открытого ношения, подсумки с запасными обоймами к ее рейлгану и нож-финку в наручных ножнах, сам вооружаюсь аналогично, но вместо ножа беру плазменную струну и выбираю ротационный рейлган с подствольным револьверным гранатометом – хорошо, что притащивший его налетчик не мог им орудовать достаточно быстро и не сделал ни одного выстрела, оставил мне весь боезапас. Сдергиваю с головы налетчика, который мне показался главарем, черную подкову гарнитуры, цепляю себе на ухо, прислушиваюсь, и то, что я слышу, мне совсем не нравится.

«Новоиспанские пираты, - объясняю я Шторм в ответ на ее вопросительный импульс. – Грабители и работорговцы. Сейчас они пытаются установить контроль над станцией, параллельно ищут, чем поживиться и сгоняют весь местный народ к себе в трюмы. Не думаю, что охрана станции против них долго продержится. Ребята опытные, хорошо вооружены - хотя никак не ожидают, что на них сейчас обрушится Надвигающийся Шторм».

«Каков наш план? - сигналит Александра, изучая прицел рейлгана. – Вдвоем мы будем зачищать станцию очень долго».

«Сами зачистятся, - отзываюсь я с недоброй усмешкой, – когда мы зачистим их корабль. Судя по тому, что они прибежали без кислородных масок, он совершил посадку в одном из эллингов для пассажирских судов, значит, мы туда проберемся без проблем. Сейчас я определю, где они, и выдвигаемся».

Я вскрываю отверткой диагностический щиток, расположенный слева от ворот. Функционал у него крайне ограничен, но мне его достаточно, чтобы простой перекоммутацией информационных шин подключиться к системе видеомониторинга и быстро просканировать большие пассажирские эллинги. В четвертом по счету я вижу знакомый утюгообразный силуэт тяжелого новоиспанского рейдера с красно-золотым рисунком саблезубого тигра на носу и криво усмехаюсь.

«Дон Мигель Хесус Рамон Пабло Альфонсо Мария де лос Долорес, он же Хера, - я кидаю Шторм картинку рейдера с тигром. – В прошлую нашу встречу он мне очень не понравился – злой и слово не держит. Вот и повод напомнить ему про старые долги».

Пока я разбираюсь, куда нам выдвигаться и как нам туда пробраться, Шторм обшаривает тела бандитов в поисках оружия, сваливает все найденное в большую кучу и разряжает его батареи, превращая опасное железо в оплавленный металлолом, вытряхивает их карманы, а трупы закрывает прилипающей сеткой для фиксации груза – на случай, если мы кого-то не добили. Она действует спокойно и уверенно, и я тоже успокаиваюсь, глядя на нее, но в то же время несколько удивляюсь своей собственной реакции. Давно мне не приходилось собственноручно вершить такую кровавую и хладнокровную расправу, но работорговцы Херы не оставили мне выбора.

«Доктор, посмотри, - кидает мне Шторм. – Это что за дрянь?»

Вижу у нее в руках немаленький, размером с два кулака, пакет с прозрачными синими капсулами, и у меня возникает идея. Это очень удачная находка – если ее правильно использовать. Во-первых, за эти штуки многие в этом времени и районе космоса готовы на любую пакость и подлость. Во-вторых, наноботы в этом фармкомплексе легко перепрограммируются в нужном мне направлении.

«Спайс, - отвечаю я ей. – Наркотик, сочетает в себе свойства метамфетамина, лизергиновой кислоты и псилоцибинов. А если я его немного исправлю, он нам очень поможет».

Сканирую отверткой пакет, быстро перепрограммирую наноботы и вытряхиваю из пакета горсть капсул в верхний набедренный карман, а пакет прячу в нижний. Определившись с маршрутом, я сжигаю выстрелом из бластера приводы внутренних и причальных ворот эллинга – простите, аварийщики Зимы, но мне нужно обезопасить свой тыл перед рейдом. Вскрываю плазменной струной служебный люк, и мы со Шторм ввинчиваемся в лабиринт узких сервисных каналов. По моему опыту, в настолько большой и старой станции таким образом можно пробраться практически в любую обитаемую точку, и в случае Зимы это работает просто отлично: пробравшись скудно освещенными синим светом тоннелями между вентиляционных труб и кабелей, съехав по толстому энергетическому фидеру на два уровня вниз и спустившись по длинному вертикальному трапу, мы оказываемся у выхода на сервисную галерею нужного нам эллинга. Я вскрываю люк звуковой отверткой и осторожно выглядываю наружу.

Рейдер Херы стоит с открытыми люками и опущенной аппарелью, у которой дежурит охранение, но караульную службу они несут, как просигналила мне Шторм, на отъебись, и я с ней согласен: сбились в кружок, уселись на корточки, пустили по кругу трехлитровую канистру с каким-то спиртным и занялись перемыванием косточек командиру абордажной команды, не взявшему их грабить станцию. Меня это полностью устраивает, но рисковать не хочется: вдруг стрелки на огневых постах относятся к дежурству более ответственно. Тем более, что аппарель с точки зрения удобства проникновения мне не очень нравится – носовой люк гораздо лучше. Поэтому я скидываю Шторм план действий, вытягиваю из кармана арафатку, заматываю голову на сарацинский манер, очень аккуратно спускаюсь с сервисной галереи, подкрадываюсь к выходу из эллинга, там разворачиваюсь и направляюсь в сторону караульщиков вальяжной походкой человека, который имеет полное право здесь находиться, еще и насвистывая себе под нос при этом.


Ке паса, камрадас, - бросаю я, - подходя к ним, и они лениво поворачиваются ко мне. – Чего скучаете?

Ну а ты как думал? – отвечает мне усатый громила и сплевывает себе под ноги. – Этот Локо, ихо де пута, оставил меня за старшего по кораблю, а сам сейчас развлекается на станции! Чо-как там – есть добыча? - и вдруг, спохватившись, настороженно поглядывает на меня. – Парень, а ты кто?

Чуча, - отвечаю я и начинаю рыться в карманах. – Не помнишь меня, что ли? А я-то для вашей шоблы спайса принес!

Упоминание популярного в этих кругах наркотика сразу же меняет дело – усач расплывается в улыбке, хлопает меня по плечу и пихает в бок:

Ай да Чуча! Красавец, де пута мадре! Давай сюда.

В ответ я подозрительно поглядываю наверх, где над нами нависает прозрачный шарик огневого поста, и спрашиваю:


Это… С башни не увидят?

Да ты, Чуча, не пальцем делан! – ржет громила и ведет меня к аппарели. – Вот отсюда не видно. Давай напас.

Остальная компания подтягивается к нам поближе, я достаю из кармана пригоршню капсул и щедро оделяю каждого. Пираты радостно отправляют их в рот, хрупают ими как карамельками и в восторге закатывают глаза: моя переделка им пришлась определенно по вкусу. Интересно, что вы скажете через полторы секунды?

Ого, вот это дурь! – пьяным голосом еле выговаривает усач и оседает на пол, а рядом с ним укладываются остальные незадачливые караульщики. Я взлетаю вверх по аппарели длинным прыжком, пробираюсь мимо троих бездельников, сидящих на ящиках за картами и забывших о своей задаче, бегом преодолеваю грузовой отсек, прыгая через какие-то трубы и коробки, и вылетаю в центральный коридор нижнего уровня корабля – на соединение со Шторм, тем временем успешно пробравшейся внутрь через носовой люк, который, что неудивительно при местной дисциплине, никем не охранялся. Она следовала по маршруту, который я ей скинул, вспомнив конструкцию новоиспанских рейдеров, и успешно пробралась по нему скрытно, без единого выстрела.

Встретившись в большой аппаратной нижней палубы, мы совершенно спокойно поднимаемся по аварийному трапу на верхний уровень и движемся по центральному коридору на нос, где находится капитанский мостик. Идем в открытую, изображая загулявших членов команды, ищущих укромный уголок для определенных целей, и тут обнаруживаются часовые: двое, определенно трезвые и четко проинструктированные. Они подозрительно смотрят на нас и подходят ближе, держа оружие наготове.


Стой, кто идет? – окликает нас тот, что пониже. – Вы чего забыли на верхней палубе?

Тебя, котеночек, - мило улыбается Шторм, весьма убедительно прикидываясь нетрезвой, вызывающе облизывается и направляется ему навстречу, покачивая бедрами не хуже куртизанок Роксанн-4. – Котеночек, наверно, скучает?

Часовые удивленно переглядываются, и я решительно вмешиваюсь:


Вы чего вытаращились, как на явление Христа народу? Нас Локо прислал, - я понятия не имею, кто он такой, но в этой банде он точно пользуется авторитетом. Может, и сработает, тем более, что от психобумаги в среде пиратов толку не будет никакого.

Да ладно, - бросает тот, кто повыше. – Чтоб Локо когда-нибудь нам делал подгон? Да черта с два! Да и девица твоя на плечевую не похожа.

Судя по его реакции, кажется, это провал нашей легенды, но еще не совсем. Я нагло подхожу поближе, хлопаю его по плечу и заявляю:


А это подгон не для вас, а для ребят на мостике. Проводите нас, или Локо вас по головке не погладит. Давайте, камрадас, шагом марш! – и демонстративно хватаюсь за гарнитуру.

Ладно, ладно, - бурчит он в ответ. Определенно, связываться с этим Локо ему не хочется – Оружие только оставьте.

Вам, что ли? – фыркаю я. – Корихо ту! Спайса объелся?!

Не ругайся, - примирительно говорит тот. – Сам знаешь, на мостик с пушками нельзя.

А вот это уже полный провал - значит, надо идти напролом. Даю Шторм сигнал, она смещается так, чтобы зайти караульщикам слева, я поворачиваюсь, чтобы оказаться справа. Хорошо, что они пока не сообразили, насколько плоха их позиция… Алонси, Шторм, держи коротышку – сейчас!


Нам можно, - я широко улыбаюсь в ответ, захожу длинному за спину в ирими-тенкан, в прыжке бью своего подопечного прикладом рейлгана по макушке с расчетом на рауш часа на два, и на краю поля зрения отмечаю, что Шторм четко выполнила тот же маневр с коротышкой. Мы бросаемся бегом по коридору, который упирается в раскрашенные черно-оранжевыми полосами раздвижные двери на мостик. Вскрываю их отверткой, заглядываю внутрь – отлично, нас не ждут, вахтенные в составе пилота, инженера и связиста гостей не ждут, играют в карты прямо на главном пульте управления, и мы врываемся внутрь с рейлганами наперевес.

От пультов! – ору я во весь голос, сопровождая приказ короткой очередью в потолок, и несколько светильников разлетается мелкими осколками. – На пол всем! Гарнитуры снять! Ко мне ползти!

Пилот и связист понимают меня с полуслова, скидывают подковки гарнитур и опускаются на пол, а инженер решает погеройствовать – тянет руку к пульту, и мне приходится отключать его выстрелом в плечо из бластера, чтобы не связываться с перевязкой идиота. Он вопит, схватившись за простреленное место, сползает с кресла, и я показываю ему стволом рейлгана, мол, ползи, сюда.

Ихо де пута! – бурчит он себе под нос, но подчиняется, а Шторм проворно упаковывает их в сетку для груза и приклеивает ее к дверям, которые я уже успел закрыть и заблокировать. Мостик взят, следующая задача – закрепить свой контроль над кораблем и обезвредить команду.

«Как мы это сделаем? – интересуется Шторм. – Огромная же посудина!»

«Давай в связку, - командую я ей в ответ. – будешь моими вторыми руками. На этом ведре нет нейроинтерфейсов».

Она уже привычно открывается, предоставляя мне прямой поток для команд, и мы беремся за дело. Первым делом – блокировка входов во все аппаратные, машинный зал и оружейную. Второе – поднять аппарель и задраить все наружные люки. Третье – перевести огневые посты и торпедные аппараты на управление с мостика. Четвертое – управление вентиляцией в ручной режим, и начинается интересное. Подачу воздуха на мостик я оставляю работать. Что тут у нас еще? Жилые помещения, огневые посты, торпедные отсеки, пункт связи, лазарет (удивительно, что пустой - обычно мне так не везёт), оружейка, машинное отделение, грузовые трюмы… О! Тюремный блок для пленников, пока почти пустой – занято только две камеры из сорока. Теми, кто там сидит, я займусь позже – сейчас надо открыть все свободные камеры, включить везде, кроме тюрьмы и мостика, режим санитарной продувки (азот с дезинфицирующими агентами) и объявить эвакуацию.

На трехмерной схеме корабля, которую я вывел на левый основной монитор мостика, видно, как помещение за помещением из серого наливается оранжевым, маленькие зеленые фигурки, изображающие оставшихся на борту пиратов, выскакивают в коридоры и бросаются бежать по эвакуационным маршрутам – мы их заботливо обозначили, включив аварийную сигнализацию: стрелки-индикаторы на стенах, красный свет в коридорах и отвратительно воющая сирена для самых бестолковых. Первый рефлекс астронавта: когда включается тревога по воздуху, как можно быстрее уносить ноги из аварийного отсека в безопасное место, следуя указателям – и я этим пользуюсь. Через три с половиной минуты (похвальная скорость!) вся пиратская команда, восемь зеленых фигурок, влетает в тюремный блок, следуя указателю, врывается в первую от входа камеру, и я захлопываю ловушку. На мониторе видеонаблюдения я вижу их растерянные физиономии в тусклом красном свете аварийных ламп, когда перед их носами смыкаются массивные ребристые стальные створки, и откровенно радуюсь их страху и недоумению. Вспоминаю о двух часовых на верхнем уровне, которых мы со Шторм вырубили, и восстанавливаю ограниченную подачу воздуха в верхний коридор, предварительно задействовав аварийные переборки-отсекатели: так эти двое не задохнутся без кислорода, но и быстро бегать не смогут, я сделал им атмосферу как на Земле на восьми километрах над уровнем моря.

Корабль полностью в наших руках, и я перебираюсь от основного пульта управления на капитанскую консоль. Она заблокирована, но для связки я – Старушка - звуковая отвертка код доступа не представляет проблем. Итак, дон Мигель Хесус Рамон Пабло Альфонсо Мария де лос Долорес, вот я и добрался до твоего самого чувствительного места. Теперь нам есть, о чем поговорить.

«Шторм, зайди в местную сеть, - командую я, - и выведи мне доску объявлений».

Я указываю ей нужный мне раздел, вывожу на правый монитор консоли картинку с камер наружного обзора корабля, включаю подковку гарнитуры за ухом и передаю:

Алярма, алярма! – я стараюсь, чтобы мой голос звучал испуганно и с одышкой. – У нас авария! Пожар! Всем срочно вернуться на корабль! Бросайте все и сюда!

Что мне и надо: судя по ругани и воплям, раздирающим наушник гарнитуры, среди пиратов начинается настоящая паника. В самом деле, беды ничего не предвещало: мирная станция, богатая добыча, удачный рейд – и тут аварийная ситуация на корабле. Вдруг весь невнятный галдеж перекрывает громкий хриплый бас, и я узнаю этот голос:


Эй, на мостике, не валяйте дурака! Ме каго ен ла пута! Что там у вас?

П-пожар! - я делаю вид, что задыхаюсь, и громко кашляю. – К-кислород… уходит! Д-дон Ми…гель!.. Огонь… в реакторном!..

Клюнуло! Страшно ругаясь, Хера прекращает вопли в эфире и командует своей банде бросать все и выдвигаться к кораблю. Пленников они с собой сейчас не потащат и трофеи скорее всего бросят – что в них толку, если не получится увезти? Дон Мигель - опытный командир и прекрасно понимает: сейчас главное – живучесть корабля, а оборона станции подавлена, за добычей можно вернуться и после того, как они ликвидируют внезапное возгорание.

Я подключаюсь к огневым постам, сбрасываю дымовые шашки, и эллинг мгновенно заполняется непроглядным черно-серым дымом, а Шторм по моей команде включает продувку дюз маршевых двигателей, добавляя в окружающую корабль атмосферу непередаваемую реакторную вонь. Декорации подготовлены, и мы готовы к последнему акту этой драмы. Последний штрих - я включаю инфракрасную подсветку наружных камер, чтобы видеть обстановку в эллинге сквозь дым.

Так, абордажная команда возвращается – вижу на мониторе, как в эллинг подтягиваются группы пиратов по десять-двадцать человек и в вонючем дыму начинают искать корабль, светя почти бесполезными фонариками и натыкаясь друг на друга. Но тут появляется еще одна группа – семеро бойцов, действующих куда более осмысленно, в эфире звучат команды всем прекратить бестолковые телодвижения и построиться, а какому-то «Хосе с пацанами пойти и ко всем чертям выдуть вручную все это дерьмо из эллинга» - на сцене появился Хера собственной персоной, теперь мой выход.


Дон Мигель Хесус Рамон Пабло Альфонсо Мария де лос Долорес! – вызываю его по гарнитуре. – Слышишь меня?

Слышу! - рявкает тот. – Кто говорит?

Доктор, - отвечаю, - Помнишь такого?

Ихо де пута! – Хера не забыл нашу прошлую встречу, кончившуюся для него потерей базы на Гленмор-8 и глубокими ожогами на заднице. – Это ты, гад, устроил этот бардак? Чего тебе надо?

Бардак устроил ты, когда напал на станцию, - поправляю я его довольно вежливо. – Продолжили твои люди, когда накинулись на мой экипаж. Я всего лишь прибираюсь за тобой. Мне нужна твоя полная и безоговорочная капитуляция.

Карамба! – дон Мигель выдает длинную и цветистую нецензурную тираду. – Да чтоб тебя! Где ты, мразь?! Вот доберусь до тебя!..

Попробуй, - я задействую механику огневого поста левого борта, ближнего к внутренним воротам эллинга, шар орудийной башни поворачивается и наклоняется, и я уверен, что Хера отлично слышит завывание и скрежет приводов. – Видишь ли, Хера, я до тебя уже добрался, вот в чем проблема.

Ах так! – он срывается на визг. – Треклятый Доктор! Знаешь, что я тогда сделаю?! Я скомандую своим бойцам возвращаться на станцию и убивать всех подряд, пока ты не вернешь мне корабль и не сдашься! Понял меня?!

Хороший план, дон Мигель, - отвечаю я с издевкой. – Точнее, был бы хороший, если бы ты учел один момент. Противопожарная система эллинга автоматически включилась, когда я устроил задымление и продул дюзы. Время на эвакуацию истекло, я дал сигнал автоматике, что эллинг пуст, а это значит, что аварийные переборки спущены, а переходная галерея вакуумирована. Сейчас я дам торпедный залп по внешним воротам, подниму корабль и проломлю остатки наружной стены, чтобы не включилось аварийное кислородное поле. Выбирай свою смерть – разлететься на клочки от взрыва, сгореть в выхлопе маневровых или сдохнуть от вакуумной эмболии.

Хера опять начинает браниться, и я добавляю еще один, для него решающий аргумент.

Знаешь, что тут у меня есть, дон Мигель? Доступ к капитанской консоли. А с нее я могу управлять твоими счетами, в том числе обезличенными. Смотри, что я сейчас сделаю!

Бегло просматриваю найденные Шторм объявления, выбираю лично симпатичные, ввожу данные в финансовый интерфейс: раз, и транзакция проведена, очень просто. Я не дожидаюсь, когда Хера получит оповещение, и комментирую свои действия:


Знаешь, Хера, сколько народу на станции нуждается в простой финансовой помощи? Всего полтора миллиона юнитов на операцию по коррекции генома, и пятилетняя девочка сможет видеть, слышать и говорить. Триста тысяч, и облученный астрофизик получит новый костный мозг. Семьсот тысяч планетологу на бионическую руку, еще пятьсот на ремонт корабля, и старикан-первопроходец снова в деле. Еще тема: мать-одиночка, двое своих детишек и семеро приемных – как им жить в трехместном модуле? Может, оплатить им двойной жилой блок с полным снабжением на пятом уровне, там школа рядом, и недорого – всего три с половиной миллиона! А, вот, мне тоже нравится: два студента собирают деньги на экспедицию к звездной колыбели, хотят посмотреть на рождение звезды – блестяще! Мне кажется, ребятам надо помочь. Пять миллионов юнитов им хватит, как ты думаешь – или надо накинуть?

Стой, гад! – Хера срывается на визг. – Прекрати! Ты меня без штанов оставишь!

Пффф! Ты так хочешь умереть богатым? – фыркаю я в ответ. – Прости, что задерживаю, я увлекся – так здорово помогать людям! Я добавил бы, что твоя благотворительность могла бы быть учтена при вынесении тебе приговора как смягчающее обстоятельство, но тебя, как я понял, это не интересует…

Интересует! – перебивает меня Хера. – Черт с тобой, Доктор, будь ты проклят! Ихо де пута, провались ты в преисподнюю Сатане на обед! Твоя взяла!

У Сатаны в гостях я уже был, - усмехаюсь я, – ему не понравилось. А теперь слушайте меня. Справа от внутренних ворот есть люк мусорного утилизатора. Сваливаете туда ваши пушки и проходите к кормовому люку. Как вы помните, он как раз ведет в тюремный блок. Я сейчас его открою и включу прожектор, чтобы вы не заблудились. Проходите, выбирайте камеры и располагайтесь со всеми удобствами. Не забудьте, у аппарели сидят ваши друзья, они обдолбанные, но это не повод, чтобы не брать их с собой. И не забывайте, что на входе каждой камеры стоит детектор оружия – и кому из ваших светлых голов пришла в голову идея совместить его со звуковым дезинтегратором? Я переключаю их в автоматический режим. Помните, я за вами слежу, если что – не обижайтесь. Я все понятно объяснил? Вопросы есть?

Вопросов ни у кого нет, и теперь мне ясно, что дело сделано. Осталось проследить, что все пираты зайдут в камеры, закрыть их там, дождаться, когда система дымоудаления проветрит эллинг, восстановить подачу воздуха в корабле, вытряхнуть вахтенных из сетки, подобрать в коридоре часовых, сопроводить их к остальной банде, вернуться на мостик, окончательно задраить тюремный блок и открыть носовой люк рейдера. Все это я проделываю автоматически, не забывая прислушиваться к происходящему в эфире и приглядываться к мониторам наблюдения – вдруг еще кто-то из пиратов захочет поиграть в героя-одиночку и попробовать если не отбить корабль обратно, то доставить мне проблем, а мне это ни к чему. Даже когда в эллинг заходят отряды местной службы безопасности и начинают обшаривать все углы, закоулки и сервисные галереи, я не успокаиваюсь – пиратов-то они умудрились проморгать. Поэтому мы со Шторм выходим из корабля с оружием, чтобы помочь им с зачисткой станции.

Хорошо, что их командир меня знает – мы познакомились в мой прошлый визит на Зиму, выяснили, что он воевал на Гленморе-8, когда я вышвырнул оттуда Херу с его бандой, отметили встречу боевых товарищей в баре на обзорной палубе, и он искренне обрадовался, когда меня увидел.


Какие люди! – он подбежал к нам и от души потряс мне руку, на радостях забыв о поклонах, салютах и прочих расшаркиваниях. – Доктор! Как я рад, что ты здесь! Узнаю стиль мастера!

А я рад, что ты здесь, Хибино-сан, - я широко улыбаюсь ему в ответ, - и поэтому меня не спутают с пиратом. Помощь нужна?

Хотел бы я сказать, что сами справимся, - он разводит руками, - но без тебя мы уже не справились. Буду рад, если присоединишься! Твоя… э-э… спутница с нами?

С вами, - отвечает за меня Шторм, заметив мою неуверенность. – Прикрою, если что.

В составе отряда Хибино мы продвигаемся по коридорам станции, осматривая уровень за уровнем, пока не достигаем центральной площади, выходим к фонтанам, и я невольно останавливаюсь, оглядевшись вокруг. Кажется, здесь пираты наследили больше всего: разбитые фасады, половина экранов и вывесок не горит, стеклянный купол не синий, а черный, арки монорельса обрушены и искорежены взрывом, в воздухе плавает дым, в центральный фонтан кто-то кинул гранату и разнес его вдребезги, но для меня это привычная картина – сколько я видел послевоенных разрушений, сколько еще увижу… Но после всех боев за плечами я никогда не смогу привыкнуть к другому зрелищу. Санитарные команды Зимы вынесли на площадь перед фонтанами тела всех погибших при налете: пираты слева, местные справа. Двадцать восемь налетчиков и восемьдесят пять жителей станции.


Мы вскрыли твой эллинг, - объясняет Хибино вполголоса. – Решили, ты не будешь возражать. Шестнадцать трупов, из них только три с огнестрелом и один с ножом в горле. Как ты это сделал? Мы ничего тебе не предъявляем, ты защищался, я просто не понимаю – как?

Нунчаки, - отвечаю я сквозь зубы, – кусок трубы, кулаки и ноги. У меня не было выбора. При их численном перевесе и полном огневом превосходстве я был вынужден убивать.

Подхожу ближе, вглядываюсь в мертвые лица. Рыжий налетчик со шрамом на лице – это он приставил нож к горлу Шторм и был убит первым. Мальчишка лет четырнадцати, из местных – наверно, возмутился действиями пиратов, и его пристрелили из бластера в живот. Пожилая азиатка и рядом с ней крошечное тельце – видимо, расстреляны ради забавы, бабушка пыталась прикрыть собой внучку, но разрывные заряды тяжелых рейлганов пробивают человека навылет. Двое бойцов в форме службы безопасности Зимы, все изрешеченные выстрелами: ребята держались до последнего, за что и удостоились посмертных зарядов бластера в лицо. Пират, которого я убил последним – судя по переносице, вдавленной в череп, маваши цки в печень был лишним. Еще пара из местных, совсем молодые: худенькая блондинка и крепкий высокий парень – определенно, он пытался защитить подругу, но не смог. Я вздыхаю, пытаясь удержать чувство вины за ментальным барьером: хоть я и смог защитить свой экипаж и свой временный дом, этих людей я не спас. Простите меня.


Мне так жаль, - тихо говорю я и опускаю голову. – Мне очень жаль.

Ты чего? – Хибино подходит ко мне и трясет за плечо. – Что это с тобой, Доктор? Ты дал обет не убивать и волнуешься, что ты его нарушил?

Я дал обет противостоять злу, - отвечаю я и замечаю, что мой голос охрип, - и не допускать увеличения его количества во Вселенной. Я знаю, что все сделал правильно… но обет есть обет.

И как ты его нарушил? – возмущается Хибино. – Баланс-то все равно в твою пользу. Нечего тащить все могилы на свое кладбище.

Жаль, что он не понимает и вряд ли поймет, но я чувствую, как Шторм осторожно касается моего сознания – мягко, спокойно, но уверенно, как та самая пресловутая Западная река дзен, которому моя онна-бугэйся (так она мысленно воспринимает себя) следует не по привычке, а по своей природе, и я вновь удивляюсь ее способности понимать, что творится у меня в голове.


Старые мастера Синкагэ-рю учили, - тихо говорит она, - что совершенный воин избегает ссор и схваток. Что толку быть отличным бойцом, если теряешь человеческое достоинство и опускаешься до убийства? Фусики Хэкэ сказал: используйте оружие так, чтобы делать его дающим жизнь, а не несущим смерть. Лучше всего быть победителем без схватки. Так считает и мой сэнсей, и он прав.

Кто бы спорил, - Хибино с удивлением смотрит на нее, - но мне до ваших джедайских заморочек, уж простите, как ползком до Корусанта. Я ни по одному из этих бандитских рыл плакать не буду. Знаешь, Доктор, если бы ты эту банду выкинул в открытый космос, как собирался, мы бы тебе только спасибо сказали!

Они в ваших руках, Хибино-сан, - отвечает ему Шторм с невеселой усмешкой. – Вам и решать, что с ними делать. Я предлагаю двигаться дальше – у нас еще два уровня и обзорная палуба впереди.

Смотрю на нее – высокую, подтянутую, уверенную, отмечаю, как ловко сидит на ней форма наших механиков, вспоминаю, как она держалась в бою, и на какой-то миг забываю, что она не уроженка Галлифрея. А когда вспоминаю об этом вновь, начинает нестерпимо болеть в груди.

Я должен признаться хотя бы себе – кто бы Шторм ни была, я люблю ее и готов за нее убивать.


Это было удивительно, но остаток времени нашего пребывания на Зиме прошел без происшествий, за исключением того, что теперь не проходило и дня без того, чтобы на нашем горизонте не появился кто-нибудь, желающий засвидетельствовать мне свое почтение. Делегатов от местной администрации перехватила Шторм и, не успел я рта раскрыть, как она изящно вытрясла из них кое-какое оборудование, которого нам не хватало, вечное право бесплатной парковки в персональном эллинге, вечный же доступ в лаборатории Зимы и контейнер натуральных продуктов. Стандартный маленький стазис-контейнер галактического грузовоза.

«Нет, ну а что? - возмутилась она, когда я попытался возразить. – Если люди хотят сделать тебе приятное, не надо их обижать, надо это им позволить! Уж бананов-то нам теперь на месяц хватит».

И я согласился. Но вслед за местным официальным руководством притащилась неофициальная делегация местных бандитов – с деловым предложением встать под мою руку «за долю малую». Я подумал-подумал… и тоже дал добро.

«Чтоб не беспредельничали?» - Шторм уловила мою идею на лету, и я подмигнул ей в ответ.

Но самый странный визит нам нанесли через аж через двадцать суток после налета, поздним вечером, когда мы, наконец-то управившись с юстировкой стабилизаторов, уселись (точнее, улеглись в моей каюте) смотреть обещанный Шторм мультик про капитана Врунгеля – она без моей помощи сумела настроить темпоральный маршрутизатор, правда, у нее ушло на это три часа вместо двадцати минут, но никто и не говорил, что в первый раз это будет легко и просто. Зато скорость была вполне приличная, и мы без проблем посмотрели первую серию и принялись за вторую, когда на мониторе внешнего контроля ТАРДИС появилась маленькая сгорбленная фигурка в старом плаще с капюшоном и решительно постучала в дверь клюкой.

Поставь на паузу и жди меня тут, со мной не ходи, - велел я Шторм, натянул штаны, подхватил звуковую отвертку и пошел разбираться с незваным гостем.

За дверью оказался низенький зеленокожий старичок со смешным морщинистым личиком, хитрой ухмылочкой и внимательными черными глазами. Окинул меня цепким взглядом, шевельнул большими мохнатыми ушами и произнес:


Доктором называют тебя, слышал я.

Правильно слышал, - я кивнул, разглядывая старичка в ответ и отмечая, что на поясе у него висит рукоять не то плазменной струны, не то кое-чего посерьезнее, вроде светового клинка. – Уважаемый, у тебя ко мне дело?

Во времени и пространстве все странствуешь, - продолжил он в той же манере. – Хорошо, что теперь не одинок ты. Вам двоим подарок принес я.

Он достал из-под плаща длинный узкий сверток, плотно замотанный в черную ткань, и протянул мне.

Возмущения в Силе к вам привели меня, - старичок вздохнул и стукнул клюкой об пол эллинга. – Великогонарода наследие это. Долго наш орден его хранил, очень долго, но больше не вправе владеть им. К наследникам оно должно вернуться. Время приходит, шторм надвигается. Возьми же! И да пребудет с вами Сила!

Старик буквально впихнул мне сверток в руку и зашагал прочь, опираясь на клюку, с бодростью, не свойственной его годам. У выхода на погрузочную палубу остановился, еще раз глянул на меня, покачал головой, буркнул что-то неразборчивое – и ушел.

Я просканировал сверток звуковой отверткой, убедился, что открывать его безопасно, и заторопился в свою каюту. Кажется, я узнал того, кто наведался к нам с визитом, но абсолютно не представлял, что мог подарить глава древнего ордена воинов последнему Повелителю времени.


Что это за дед? – осведомилась Шторм, приподнявшись на локте мне навстречу. – И что он принес? Надеюсь, не бомбу…

Нет, не бомбу, - я торопливо размотал ткань, и под ней обнаружился матово-черный ящик с одним-единственным символом по центру крышки. – Ого! Ты только посмотри!

Что-то знакомое, - Шторм осторожно дотронулась до мерцающего тусклым золотом знака. – Символ Вихря, так ведь?

Не только, - я показал ей на две тонкие линии сверху символа. – Вот тут – видишь – модификатор. Знак контроля. Власти.

Власть над Вихрем? – переспросила Шторм. – Но твой народ…

…знал, как использовать, но не контролировал полностью, - объяснил я. – Ходить под парусом – это не значит управлять ветром. Разные вещи. Но кое-что мы умели.

Глаза Шторм засверкали, она пододвинулась ко мне поближе. Я уселся на кровать, положил ящик на колени и продолжил:


Когда-то очень давно мы меньше использовали формальные методы познания, но больше экспериментировали. Это было на таком, знаешь, интуитивном уровне, почти магическом. В общем, одной группе удалось выяснить, каким образом можно получить некоторый контроль над энергией Вихря и самим не пострадать при этом. Как правило, это получалось у женщин, у них открытая энергетика тела, им намного проще принять Вихрь в себя, влиться в него и не сгореть. Помнишь, я рассказывал тебе о Злом Волке? Слишком много энергии в неподходящем организме и без какого-либо контроля, и тем не менее – результат был достигнут. А эта группа поняла, как сделать постоянную, управляемую связь, включить Вихрь в базовую энергетику тела, использовать его и в какой-то мере управлять им. Говорили, они даже сделали некоторое устройство, которое помогало пройти трансформу. Но из этой группы уже давно никого не осталось, знания утрачены. Известно только их название – Ведьмы Вихря.

Значит, - Шторм обвела пальцем контуры ящика, - это и есть то самое устройство? Давай посмотрим?

Давай, - согласился я и осторожно открыл крышку.

Внутри на плотно свернутой золотистой ткани покоился изящный танто удивительной работы – наш, галлифрейский, но чуть больше обычного и с увеличенной цубой, слегка вогнутой в сторону клинка. Простые темные ножны, почему-то лежащие отдельно, удлиненная бархатисто-черная рукоять без украшений, зеркально отполированное лезвие с необычным, слегка закругленным кончиком, тонкие насечки на обухе вдоль всего клинка, которые я поначалу принял за серрейторную заточку, пока не разглядел в них пока непонятную мне закономерность. Из чего изготовлен клинок, я тоже не понял, какой-то очень хитрый гибридный сплав, металл с силовым полем – по серебристо-белой поверхности скользили почти неуловимые взглядом радужные блики. Я попытался взять танто в руки, но, стоило мне дотронуться до рукояти, в мою руку ударила золотистая искра, почти что маленькая молния. Я отдернулся и принялся дуть на обожженные пальцы.

Нет, не хочет меня, - я вздохнул. – Не наврали. Только для женщин.

Шторм с некоторой опаской опустила ладонь на рукоять, прислушалась к ощущениям, сомкнула на ней пальцы, осторожно подняла оружие. Стайка крошечных искорок скатилась по клинку от кончика лезвия до цубы, растеклась по пальцам Саши – она дернулась, как от щекотки, торопливо схватила меня за плечо свободной рукой, и искорки поспешно перебежали ко мне.


Артронная энергия, - сказал я, глядя, как исчезают свежие ожоги на пальцах. – Ты можешь ее принять и передать, но напряженность поля для тебя слишком большая, поэтому тебе неприятно. А мне в самый раз, но принять ее от клинка я не могу - только через тебя.

Н-да, - протянула Шторм, разглядывая танто. – Но почему я могу принять энергию и не превратиться в Злого Волка при этом? Еще одна моя непонятная особенность?

Ага. Что-то такое, - я задумался. – Ты ловишь эту энергию как Повелительница времени – весьма одаренная при том, это умели делать далеко не все. Энергетике твоего тела сложно работать с такими мощностями, тебе было больно, когда энергия перешла к тебе от клинка. Но направлять ее у тебя хватает и сил, и умения, вот что самое удивительное! Я помню, ты меня тогда ловко заштопала.

Я вспомнил свой сон в день знакомства со Шторм, вспомнил невероятные ката той девушки в алой хакама и финальный самоубийственный удар ее клинка, так похожего на тот, что принес зеленокожий старик, вспомнил поглотившую ее яростную вспышку, в которой родится новая Ведьма Вихря. Определенно, она была похожа на Александру – рост, фигура, волосы, рисунок движений… Но Ведьмой могла стать только Повелительница времени – и то далеко не каждая, а лишь родившаяся естественным путем. К Шторм это не относилось никоим образом. С одной стороны, я горько жалел об этом. С другой стороны, это означало, что в той вспышке гореть не ей, не ей суждено впустить в себя силы Вихря и пройти мучительную трансформу, уничтожив и создав себя заново. Может быть, Шторм – метакризис этой загадочной ведьмы и человека Земли, вроде моей копии, что я оставил с Роуз? Определенно, это многое объясняет, и даже дает некоторую надежду – если это так, мы можем оказаться генетически совместимы. Надо будет это проверить, и как можно скорее. Интересно, очень интересно, как она отреагирует на результаты проверки?

Прячь игрушку, - сказал я Шторм. – Тебе надо выспаться. Завтра твой первый вылет на ТАРДИС.


Примечания автора:


Столпы Творения- туманность в созвездии Орла, одна из крупнейших известных современным астрономам областей звездообразования.

эллинг - помещение для хранения, ремонта и обслуживания кораблей. Грубо говоря, морской или аэрокосмический гараж.

Френсис Дрейк - английский корсар, совершивший кругосветное путешествие и удостоенный рыцарского звания.

маэ гери - прямой удар ногой. Кеаге - встречный удар. Судя по описанию, Доктор делает его в варианте чудан - в средний уровень. Шторм бьет простой маэ гери в нижний уровень (гедан), то есть в ногу, чтобы уронить противника (прим. консультанта).

уширо рохидзи дори - техника освобождения от захвата сзади за обе руки.

маваши цки - удар кулаком по дуге.

уширо гери - удар ногой назад. Видели, как лошадь брыкается?

саю уракэн ути - очень резкий удар-хлыст вбок перевернутым кулаком. Техника из арсенала карате, но наиболее эффектно ее демонстрировал Брюс Ли. Если найдете видео на ютубе, получите представление об этом ударе, но имейте в виду - галлифейцы и резче, и сильнее даже лучших бойцов Земли. Поэтому в этой сшибке каждый удар Доктора - смертельный (прим. консультанта).

фудо дачи («корневая стойка») - атакующая стойка карате вполоборота к противнику. Очень устойчивая, но в то же время идеальна для резких рывков (прим. консультанта).

рейдер - военный корабль для одиночных действий в тылу и на коммуникациях врага.

аппарель - наклонная платформа для подъема и спуска грузов на транспорте.

Ке паса, камрадас – «как дела, товарищи?» (испанский язык).

де пута мадре – примерно эквивалентно русскому «заебись» (испанский матерный).

ихо де пута – «сукин сын», но по грубости ближе к русскому «уёбок» (испанский матерный).

ме каго ен ла пута – «я сру на шлюху» - выражение крайнего отвращения и/или недовольства (испанский матерный).

корихо ту! – «пошел на хуй!» (испанский матерный). Ага, Доктор здесь хамит.

карамба! – «черт возьми!» - еще одно испанское ругательство.