Красота [Андрей Алексеевич Мурай] (fb2) читать онлайн
- Красота (а.с. Письма к незнакомцу -5) 2.4 Мб, 182с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Андрей Алексеевич Мурай
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Андрей Мурай Письма к незнакомцу. Книга 5. Красота
– 1 - Приветствую Вас, Серкидон! Попрошу Вас приготовиться к серьёзному разговору. Будем говорить о том, что древние называли цветущей добродетелью. О том, что в Индии называют религией мудрецов. О том, что романтики называют крыльями мира. Поговорим о Красоте. Категория спорная, неоднозначная, абстрактная. Ни взвесить, ни объять, ни измерить. Когда будем говорить о красивой женщине, нам будет легче. Хотя бы уже потому, что можно и измерить, и взвесить, и объять. Конечно, не всегда можно обнять всё. Но хотя бы что-то… Только ли женщина может быть красивой? Нет, не только бабонька, но и бабочка, а ещё – картина, гардина, камея, идея … Перечислять можно долго. Иммануил Кант писал о красоте поступка. Альберт Эйншейн ввёл в бытование понятие «красота тайны». Мастера Востока говорят о «красоте высоких состояний». Даже ошибка может быть красивой. Версию о пассионарности Льва Гумилёва в строго учёных кругах принято считать ошибочной. Может быть, но это дерзкая и красивая ошибка. Серкидон! Я не поленился и сверился с платоновским диалогом «Гиппий Больший». Так вот, ведя диалог, один из его героев – Сократ – размышляет о том, что может быть прекрасным (обусловим прекрасное как высшую степень красивого) и называет: девушку, кобылицу, лиру, сосуд… Заметьте: как и мы с Вами древнегреческий мудрец начал перечисление с прекрасного пола. Возгордимся этим по-быстрому и продолжим. Нужно, очень нужно, Серкидон, иногда упираться лбом в тупики. Спрашивать себя, а что такое Красота? Что есть Истина? Каким должно быть Добро? К примеру, с кулаками1 или без? «Зачем думать об этом?» – спросите Вы. «Тяжело в леченье – легко в гробу», – говорят в народе. Силясь одолеть философские трудности высшего порядка, пытливый человек так изощряет свой разум, что все остальные прижизненные вопросы щёлкаются им, как семечки. Герман Гессе2в этом месте кивнул нам одобрительно: «Чтобы достигнуть возможного, нужно неустанно пытаться достичь невозможного…» Ну, так заглянем и уже не мельком в колыбель философии, в Древнюю Грецию… «Какая Марья без Ивана//Какая песня без баяна»,3какая дума без дивана, какая Древняя Греция без Сократа?! Слова Сократа из уже упомянутого нами диалога: «В каждом из предметов мы отмечаем, как он явился на свет, как сделан, как составлен, и называем прекрасным то, что пригодно, смотря по тому, как оно пригодно и в каком отношении, для чего и когда; то же, что во всех этих отношениях непригодно, мы называем безобразным…» Фактор целесообразности Сократ признавал главенствующим. И утверждал, что одна и та же вещь может быть и прекрасна, и безобразна, всё зависит от того, насколько хорошо она отвечает своему назначению. Это если в пересказе. А когда бы древний грек выучил русский только за то, что на нём разговаривал Толстой4, мысль его прозвучала бы так: «Всё хорошо и прекрасно по отношению к тому, для чего оно умело приспособлено…» Но не забудем, что Сократ в диалогах Платона – платоновский Сократ, и сколько в нём осталось от Сократа подлинного, сказать трудно. А что же сам Платон? По Платону до рождения душа человека пребывала в сфере красоты и чистой мысли. Ну и конечно, наслаждалась и тем, и другим. На земле, облечённая в тело, душа человека воспринимает всё красивое как отблески той, горней красоты Высших сфер. Для земного же восприятия красоты необходимы качества меры и пропорции, образующие прекрасное и превосходное. Философия Платона, как и мейерхольдовская птица-искусство5, одним крылом в небе, вторым – на земле. Аристотель, ученик Платона. Не только ученик, но и друг, который, впрочем, не дороже, чем Истина6. Аристотель решительно «заземлил» красоту. «Ищем прекрасное на Земле», – девиз Аристотеля номер один. «Не забывай измерить прекрасное перед тем, как восхититься им» – девиз Аристотеля номер два. «Величина» и «порядок» выступают необходимыми и универсальными признаками красоты по Аристотелю. Прекрасное должно иметь определенную величину, не может быть прекрасным ни чрезмерно большое, ни чрезмерно малое существо, а только – гармоничное в определённом соотношении частей целого. Существо чрезмерно малое не может быть прекрасным, «так как обозрение его, сделанное в почти незаметное время, сливается».
Существо же чрезмерно большое не является прекрасным по той причине, что «обозрение его совершается не сразу, но единство и целостность его теряются для обозревающих, например, если бы животное имело десять тысяч стадий длины». Возможно, некому высокому чувству меры уподобил Аристотель красоту. Некому совершенному математическому государству, где царят порядок, соразмерность и определённость. На будущее и «навырост» скажу Вам, что Россия пошла иррациональным, мистическим, платоновским путём. В то время как западная цивилизация выбрала рациональную, просчитанную аристотельскую дорогу. Если продолжать линию «учитель-ученик», то далее идёт ученик Аристотеля – Александр Македонский. Персонаж для постижения красоты неудачный. Он считал, что разбитое войско неприятеля и есть высшая красота. Ну вот и все греки! Это если не очень залезать в философские дебри… Строго говоря, не с того я начал. Начинать мне надо было с Древнего Китая. Лао Цзы подревнее Сократа будет. Послушать Лао Цзы – всё просто: если нечто наполняет Дао, это нечто становится прекрасным. С уходом Дао уходит и красота. Осталось потратить жизнь на то, чтобы понять, что такое Дао, и тогда – полный порядок. Серкидон! Изо всех сил буду я пробовать сводить сложное к простому, к этакому рабоче-крестьянскому курсу постижения прекрасного. Дабы Вы сначала научились высекать искры красоты из выхолощенного обывательского существования, а затем и занырнули в красоту с головой. Теперь собьюсь на личное. Вы, вероятно, заметили, что давненько не получали Вы от меня писем. Могли бы даже обеспокоиться – а не заболел ли Ваш упорный письмописец и шуткотворец. Нет, со здоровьем всё в относительном порядке. Конечно, в Вашем возрасте я был заметно бодрее, но и нынче, бывает, сбегаю с лестницы бодрым пупсиком. Иногда даже скатываюсь… Перерыв в нашем общении связан с тем, что разговор о красоте для меня оказалась неожиданно трудным. Многое в себе мне пришлось пересмотреть. А пересмотр в солидном возрасте сопряжён с явлениями болезненными. Но я сдюжил, хотя было не просто. Пару раз, готовясь к этим писания, я не на шутку взгрустнул. Доложу по порядку. Первый раз, когда я определил для себя, что основной потребитель красоты – человеческая душа. Основной, но не единственный. Если Земля по какой-то из причин обезлюдит, производство и потребление красоты на планете не прекратиться. Приведу, пожалуй, самый яркий (ярко синий) пример. Прошу любить и жаловать – австралийские птички шалашники. Порывался о них написать, да не дописал… Самцы этих птичек чуть крупнее воробья, но по эстетическому восприятию мира шалашники превосходят наших жителей чердака на две, а то и на три, птичьи головы. Для своих самочек строят эти пернатые умельцы беседки-шалаши. Сооружения сложные и массивные. Но самое замечательное то, что сами беседки и площадку перед входом шалашники украшают. Чем? Да тем, что под клюв попадёт. В ход идут и ракушки, и блестящие жучки, и кривые прутики, и крылья бабочек, и ягодки, и лепестки цветов. Самым ловким птичкам удаётся упереть бусинки либо ювелирные украшения. И не плутовства ради, а украшения для. Но и этими стараниями дело не заканчивается. Особо креативные особи раскрашивают стены своих дворцов-шалашей мякотью фруктов, используя в качестве кисточки кусочки коры. Как Вам, Серкидон, такое служение прекрасному?! Положим, низведут с планеты Земля порочных представителей homosapiens за плохое поведение. Но что до этого шалашникам? Самцы не перестанут украшать жилища, а самочки не перестанут восхищаться сооружениями и воздавать по заслугам особо отличившимся. Певчие птицы не перестанут голосить на все лады, а индюки, тетерева, павлины также охотно будут распускать и пушить перед подругами хвосты и хохолки. Да ещё и пуще будут пушить-распускать, потому что без людей заниматься этим гораздо безопаснее. Лягушки не перестанут квакать, олени реветь. Окраска самцов утки мандаринки не станет бледнее. На земле и в море самцы всех окрасок и мастей будут сооружать гнёзда и рыть норы. А «в жёлтой, жаркой Африке, в центральной её части»7 на дне Малавийского озера самцы-цихлиды всё также будут возводить для своих капризных рыбок-подруг замки из песка… Но всё равно без человеческих душ, творящих и оценивающих красоту, мир заметно обеднеет. «А от чего же стало мне грустно?» – спросите Вы. От глупости человеческой. Люди ведут себя так нагло и вызывающе, что присматривающий за нами сверху Высший Разум, только диву даётся. А ну как зародиться у Него мысль: не провести ли смену состава? Население Земли уже не раз заменяли, как рыбок в аквариуме. И всякий раз, когда постояльцы начинали грубо нарушать правила общежития.
Посмотри – встаёт цунами Над скорлупками квартир. Так разделываясь с нами, Красота спасает мир8.
Кстати говоря, Серкидон, весьма благородная миссия – выступить этакой Кассандрой. Образумить зарвавшееся в губительном эгоизме человечество, разрушающее место обитания. А уж красоту природы губит человек неразумный так, что без слёз не сказать. Второй отяготивший душу момент. Я прочёл статью Льва Николаевича Толстого «Что такое искусство?» и почувствовал себя пигмеем рядом с великаном духа. Вспомнил который раз слова монаха из двенадцатого века: «Мы подобны карликам, усевшимся на плечах великанов; мы видим больше и дальше, чем они, не потому, что обладаем лучшим зрением, и не потому, что выше их, но потому, что они нас подняли и увеличили наш рост собственным величием».9 Что же меня так проняло? Много написано? Нет, Вам я уже больше накалякал. Все приведённые мысли бесспорны и совершенны? Нет, к тексту много вопросов… Более всего меня поразил размер подготовительной работы, писательская основательность и эрудиция. Толстой цитирует всех европейских (немецких, английских, французских, итальянских, швейцарских, голландских) философов рассуждавших об эстетике. По скромной прикидке время, потраченное на чтение, выписки, закладки, раз в десять, а то и более, превосходило время, потраченное на писание статьи. Низкий поклон Льву Николаевичу, благодаря которому ничего не надо мне философского вычитывать, а как говорится – наливай да пей. Предоставлю Вам, Серкидон, на сегодня один лишь лакомый кусочек из статьи. Остальное мне надо ещё раз переосмыслить, для того, чтобы предоставить Вам в удобосеркидоновом виде. Боюсь, натурально философствующий Толстой Вам пока не по зубам. Тут надо зубы иметь размером, как у тираннозавра, а количеством, как у акулы… Вы же, сознайтесь, Анну Каренину и ту до паровоза ещё не довели. Посылаю Вам немного, для затравки из статьи Толстого: «Как это бывает во всяком деле, чем неяснее, запутаннее понятие, которое передаётся словом, тем с большим апломбом и самоуверенностью употребляют люди это слово, делая вид, будто то, что подразумевается под этим словом, так просто и ясно, что и не стоит говорить о том, что собственно оно значит. Так поступают обыкновенно относительно вопросов суеверно-религиозных, и так поступают люди в наше время и по отношению к понятию красоты. Предполагается, что то, что разумеется под словом красота, всем известно и понятно. А между тем это не только неизвестно, но после того, как об этом предмете в течение 150 лет – с 1750 г., времени основания эстетики Баумгартеном10 – написаны горы книг самыми учёными и глубокомысленными людьми, вопрос о том, что такое красота, до сих пор остаётся совершенно открытым и с каждым новым сочинением по эстетике решается новым способом». А значит, Серкидон, грех нам и своего что-нибудь в изучение красоты не добавить. Но уже не сегодня. Не все красоты сразу. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-2-
Приветствую Вас, Серкидон! Поэт Юрий Тейх вывел чёрными буквами на карте родины:
Обладая талантом, Нелюбимым в России, Нужно стать эмигрантом И вернуться Мессией.
Юрий Георгиевич, дорогой вы наш, высокоталантливый, положим, вернётся Мессия в родные просторы. А где гарантия, что его камнями не забьют? Нет такой гарантии…И не только в России людям талантливым живётся непросто. К ним настороженно относятся везде. А что касается титанов (читай –тиранов) духа типа Толстого и Сократа, всегда таких с опаской сторонкой обходили. Вы спросите, Серкидон: «Почему?» А я отвечу: потому что разрушают они привычные человеческие представления о себе, об окружающем мире. Сложил индивидуум из опытов и страстей, из иллюзий и химер пусть маленькое, пусть неказистое, но своё мироздание. Живёт себе не тужит… Вдруг является высоколобый громила с крутыми доводами и в два счёта рушит с трудами выстроенное. Про неудобные вопросы, которыми терроризируют нас могучие многознайки, промолчу. Это можно принять за рабочие моменты. Хотя тоже неприятно сознаваться в собственном невежестве. Ну, не знает человек, что такое «красота». Так на манер Онегина умей «С учёным видом знатока//Хранить молчанье в важном споре…» Вместо этого невежда начинает кричать: «Серкидуля, старик, да ты что?! Что тут не знать! Школьные дела! Красота, красота, “вышла кошка за кота…”11» Вернёмся Серкидон, из верхоглядной современности к основательному труду девятнадцатого века. Лев Николаевич не поленился уделить понятию красоты время немалое. Больше того, русский граф обобщил «мозговой штурм» старого света, и вот что поимел русский помещик с «европейского гуся». «Первое – то, что красота есть нечто существующее само по себе, одно из проявлений абсолютно совершенного – идеи, духа, воли, бога и другое – то, что красота есть известного рода получаемое нами удовольствие, не имеющее цели личной выгоды». «Ну и на что – воскликнете Вы, – хвалёный Толстой столько времени убил?! Пошёл бы лучше попахал. Про неземную красоту писано ещё Платоном, а то, что смотреть на красивое приятно, знавали мы и без графа-грамотея…» Ох, как Вы непочтительно с классиком, Серкидон. Наверное, я виноват. Не с того начал…Не так зашёл…Давайте начнём с основателя эстетики – Баумгартена. Философ, который, как и надлежит порядочному философу, был немцем, древнюю платоновскую путаницу разделил пополам: «объект логического познания есть истина, соответственно объект эстетического (чувственного) познание есть красота. Красота – совершенное, познанное чувством. Истина – совершенное, познанное разумом». (У Толстого – рассудком). Казалось бы (возрадуемся!) нашёлся среди европейских мыслителей ясно мыслящий человек. После его чёткого разделения что-то, глядишь, и прояснится… Нет, ничего не проясняется, а, наоборот, всё накрывается гегелевким покрывалом. Платоновец Гегель вновь пытается соединить красоту с истиной воедино. Мол, она, истина, проявляет только красотой. Мол, вы сорвите покрывало с красоты и увидите истину. Вслед за ним гегелевец Хайдеггер утверждает, что «красота – есть один из способов, которым бытийствует истина». Утверждение звучит красиво, но нам, толстовцам, не кажется истинным… С Хайдеггером Толстой спорить не стал. Когда Лев Николаевич работал над статьёй об искусстве, Мартину было всего восемь лет. Ну не дискутировать же бородатому старцу с восьмилетним ребёнком? Лев Николаевич возразил Гегелю: «С красотой истина не имеет ничего общего и большей частью противоположна ей, потому что истина, большей частью разоблачая обман, разрушат иллюзию, главное условие красоты». Истина есть соответствие выражения с сущностью предмета и потому есть одно из средств достижения добра, но сама по себе истина не есть ни добро, ни красота и даже не совпадает с ними. Такая вот отповедь. От истины отбились. Новая напасть – Добро. Добро с Красотой отождествляют и путают многие философы. Такая путаница – из глубокой древности. Но в рассматриваемой статье Лев Николаевич цитирует и спорит только с теми, кто писал о красоте и добре после Баумгартена: «Понятие красоты не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему, так как добро большею частью совпадает с победой над пристрастиями, красота же есть основание всех наших пристрастий». Мысль эту Толстой проводит и в «Крейцеровой сонате»: «Удивительное дело, какая полная иллюзия бывает того, что красота есть добро. Красивая женщина говорит глупости, ты слушаешь и не видишь глупости, а видишь умное…» Далее я приведу авторов, которых Лев Николаевич не опровергает. Их суждения графу симпатичны, он в глубине души с мыслями иноземцев согласен. Один из таких итальянец Франческо Пагано12. Толстой отшет: «По итальянскому эстетику искусство есть соединение в одно красот, рассеянных в природе. Способность видеть эти красоты есть вкус, способность соединять их в одно целое есть художественный гений». Заядлому пчеловоду Толстому, наверняка, приглянулась мысль о том, что художник, аки пчёлка трудолюбивая, собирает в красивое целое разбросанную в бесхозных цветиках красоту. Гёте, наверняка, встретил аплодисментами мысль Пагано, своего современника, поскольку и сам рассуждал в том же направлении: «Прекрасное в природе часто разрознено, и дело человеческого духа – открыть связи и благодаря им создать произведения искусства. Цветок становится прелестен, только если к нему прильнет насекомое, если его увлажнит капля росы, если есть ваза, дающая ему последнюю пищу…» Читаем любимчиков Толстого далее. Английский писатель Джон Тодхунтер. Из его «Теории прекрасного»: «Красота есть бесконечная привлекательность, которую мы познаем и разумом и энтузиазмом любви. Признание же красоты красотою зависит от вкуса и не может быть ничем определено. Единственное приближение к определению – это наибольшая культурность людей; тому же, что есть культурность, нет определения. Сущность же искусства, того, что трогает нас посредством линий, красок, звуков, слов, не есть произведение слепых сил, но сил разумных, стремящихся, помогая друг другу, к разумной цели. Красота есть примирение противоречий». Англичанин оказался ирландцем, и не Тодхунтером, а Тодхантером13. Но написано хорошо. Тут впервые появилась любовь, о которой мы с Вами знаем, практически всё. И не просто любовь, а с энтузиазмом. И хорошо, что в красоте ни напора, ни агрессии, а лишь загадочное «примирение противоречий». Продолжаем цитировать Толстого: «Из голландцев замечателен Гемстергюис14, имевший влияние на немецких эстетиков и Гете. По его учению, красота есть то, что доставляет наибольшее наслаждение, а доставляет наибольшее наслаждение то, что дает нам наибольшее число идей в наикратчайшее время. Наслаждение прекрасным есть высшее познание, до которого может достигнуть человек, потому что оно дает в кратчайшее время наибольшее количество перцепций». Простите, Серкидон, за «перцепции»15. Но это не я, а Лев Николаевич. Он же не знает, что Вы со словарём иностранных слов не дружите и заглянуть туда для Вас великий труд. Выручает Вас, Серкидон, то, что есть у Вас верный эпистолярный помощник и подсказчик. Но предупреждаю Вас, я никуда не полезу, а поясню не слово (скорее всего, латинское), а смысл. Толстой говорит о воздействии на рецепторные поверхности органов чувств. С помощью таких воздействий и проходит познавательный процесс восприятием. То есть красота – это когда позитивная и приятная информации об окружающем мире поступает в душу человека с максимально возможной плотностью и усваивается без остатка. Душа в минуты созерцания красоты трудится и делает это с удовольствием. Причём, трудиться душа не потому, что обязана, а делает это по доброй воле. А теперь позвольте отступление. Посмотрите, что получается. Нидерланский философ придумал нечто о красоте и доверил свои размышления бумаге, мысли были опубликованы, но, конечно, не так как думалось, потому что записать так, как подумалось, невозможно, а потом ещё редактор вносил поправки. Не зря же Михаил Светлов говорил, что литературное произведение – это чистый источник, в котором выкупался редактор. Что же далее? Далее переводчик перевёл текст на русский и уж, конечно, не тождественно голландскому философу. Результат перевода прочёл граф Толстой, что-то выделил для себя и привёл в своей статье. Из статьи, ухватившись за перцепции, своё понятие о красоте попытался вывести Ваш покорный эпистолярный слуга. Игра в испорченный телефон в чистом виде! Понятно, почему Сократ отвергал письменность и делился своими знаниями с учениками только изустно. На то он и вольный грек! А мы с Вами – рабы письменности и её обманов. Продолжим обманываться далее, но другим разом. В завершении примите от Льва Николаевича следующее: «Кроме того, каждый день являются новые писатели об эстетике, и в суждениях этих новых писателей та же странная заколдованная неясность и противоречивость в определении красоты…» Крепитесь, Серкидон, мы ещё «покрасуемся» с Вами на всю катушку, но уже не сегодня. Жму Вашу руку, и до следующего письма.
-3-
Приветствую Вас, Серкидон! Вперёд, мой друг, за мной, в дебри прекрасного! В статье об искусстве наш духовный поводырь Л.Н. Толстой упомянул вскользь: «По знаменитому сочинению Винкельмана16, закон и цель всякого искусства есть только красота, совершенно отдельная от добра». Вероятно, Лев Николаевич считал, что каждому культурному человеку в России хорошо известно и кто такой Иоганн Винкельман, и какое из его сочинений следует считать самым знаменитым. Остановимся… Обозначен очередной философ, произнесено его имя. Что оно для Вас, Серкидон? «Звук глухой в лесу ночном»17? Перечисленные мною в навалку философы превращаются для Вас один за другим в безликих глашатаев малопонятных мыслей? А ведь все они люди, за каждым – непросто прожитая жизнь, свой жизненный подвиг, свои пристрастия, человеческие слабости. Расскажу Вам о Винкельмане. Жизнь у него поначалу не задалась, но потом обрёл он свою путеводную звезду и встал на верный курс. Многолюбимый нами Гёте в молодые годы читал сочинения своего соотечественника с жадностью, был потрясён его трагической гибелью. А в зрелые годы Гёте написал о Винкельмане весьма комплиментарный труд. Мой рассказ, заранее Вас предупрежу, будет хуже, чем у Гёте. Виной и меньшая мера одарённости, и, как на грех, начитался я всякого разного об Иосифе Сталине. Готовлюсь к диспуту, посвящённому данному марксисту. Не хватило мужества отказаться от приглашения, да и хочется немного, по-молодёжному скажу, потусоваться… Не прогневайтесь, если советский вождь будет влезать в повествование. Плохо, если будет влезать некстати. Боюсь, тогда у меня получится некий экспериментальный микс…Но будь что будет. Немецкий просветитель, учёный, археолог, эстетик, философ Иоганн Иоахин Винкельман родился в 1717 году. Отметим, до революции в России оставалось ровно два века. Стартовая позиция будущей знаменитости была незавидна: семья жила если не в нужде, то очень скромно. До купания в роскоши было далеко, как до Берлина. Если маленькому Вольфгангу Гёте бабушка подарила к Рождеству кукольный театр, то малолетний Иоганн мог рассчитывать разве что на пару гвоздиков. Приведу отрывок из одной грустной автобиографии: «… а не будь я мальчиком, мне бы абсолютно не с чем было поиграть». Примерно так, лишь чуть радужнее и у будущего учёного-археолога. С друзьями- мальчишками он целыми днями вел раскопки окрестных канав и оврагов. Кто бы мог подумать, что эта детская страсть аукнется в зрелом возрасте… Отцом Иоганна Винкельмана был бедный сапожник, как и у революционера Иосифа Сталина. Но если Иосиф стал с юношества искать истово виновников своих бед и многих нашёл, то Иоганн «пошёл другим путём»18. А именно – путём познаний: ученик, студент, домашний учитель, библиотекарь, проректор. Или – в изложении самого обозреваемого нами персонажа: «Мою предшествующую историю я излагаю кратко. В Зеегаузене я был восемь с половиной лет конректором тамошней школы. Библиотекарем господина графа фон Бюнау я пробыл столько же времени и один год до моего отъезда прожил в Дрездене. Самой большой моей работой была до сих пор история искусства древности, особенно скульптуры, которая будет напечатана этой зимой. Далее есть у меня одна работа на итальянском языке с приложением более ста гравюр под названием «Объяснение затруднительных мест мифологии, обрядов и древней истории», все это на основе неизвестных указаний древности, которые здесь впервые появятся. Эту книгу infolio я печатаю в Риме на собственный счет. Попутно работаю над трактатом об аллегории для художников»19. Теперь подробнее, от ученичества и до самого до конца. В годы своего студенчества Иоганн Винкельман изучал с равным интересом и богословие, и медицину, и математику. Пастор лютеранской церкви в Галле был слеп, святой отец просил Иоганна читать ему вслух. В результате такого богоугодного дела молодой человек (в Вашем, Серкидон, возрасте) познакомился с латинской и греческой литературой. Не было и речи о «ранней взлётности». Взрослый дядя, на четвёртом своём десятке, учил детей читать и считать, вытирал им носы, занимая при этом скромную должность проректора в гимназии деревни Зеехаузен. Перст судьбы указал на Иоганна в 1748 году. Его пригласили в небольшой городок Нотниц (близь Дрездена) для работы библиотекарем у графа Генриха фон Бюнау, большого знатока истории Германии и Священной Римской империи. Совсем рядом столица Саксонии и город могущественных меценатов – Дрезден. В дрезденских кабинетах и галереях Иоганн увидел античные статуи и застыл от восхищения. «Благородная простота и спокойное величие»20 античности пленили впечатлительного молодого человека. Очертания статуй, их выверенные образы попали в душу, свежераспаханную латинскими и греческими текстами. Много лет пытаясь разобраться, что же было причиной постигшего его если не озарения, то громадного впечатления, пытливый ум учёного пришёл к выводу: красота. О ней Винкельман писал: «Существует только одна красота, имеющая вневременное значение, так как она заложена в самой природе и реализуется ею там, где счастливо совпадают милость небес, благотворное воздействие политической свободы и национального характера, например, у греков времен Фидия и Праксителя». Как и где черпал вдохновение Пракситель21 поведаю чуть позже, а вот про Фидия22 провидец Цицерон писал: «Когда он создавал Афину и Зевса, перед ним не было земного оригинала, которым он мог воспользоваться. Но в его душе жил тот праобраз красоты, который и воплощён им в материи. Недаром говорят о Фидии, что он творил в порыве вдохновения, который возносит дух надо всем земным, в котором непосредственно виден божественный дух – этот небесный гость, по выражению Платона». Обделённому праобразом Фидию приходилось ждать небесного гостя, тогда как у «счастливых» советских скульпторов сталинской эпохи был земной Хозяин, им за праобразом высоко взлетать было не надо. А что же творилось на феодальной земле Германии? Тут бушевал архитектурный стиль барокко, который Винкельман, уже усвоивший для себя иные принципы, критиковал нещадно: и за подражательность, и за манерность, и за ложную помпезность. Многие его гневные слова и обороты могли бы использовать в своих нападках на барокко «сталинские соколы» от архитектуры. Они не любили барокко за то, что веет от него ложным дворцовым величием (так не нюхайте!), писали, что объекты барокко не для пролетариата. Но в середине восемнадцатого века никто не знал, что в этом мире всё – для пролетариата. Тем не менее Иоганн Винкельман смотрел на объекты барокко, как красные командиры смотрели в своё время на врагов народа. Кстати, о красных командирах. Выступая перед ними в 1935 году товарищ Сталин сказал: «Вот почему упор должен быть сделан теперь на людях, на кадрах, на работниках, овладевших техникой. Вот почему старый лозунг «техника решает все», являющийся отражением уже пройденного периода, когда у нас был голод в области техники, должен быть теперь заменён новым лозунгом, лозунгом о том, что «кадры решают всё». Легко догадаться, винкельмановское время – середина восемнадцатого века – не было перенасыщено техникой. Были только кадры, и лозунг, провозглашённый громогласно Иосифом Виссарионовичем в годы первых пятилеток, был в Священной Римской империи ещё более актуален… В упомянутом труде «Винкельман и его время» Гёте писал: «Природа дала ему всё, что необходимо мужчине, и всё, что может его украсить». В другом переводе эта же фраза звучит так: «Природa вложилa в него всё, что создaёт мужa и укрaшaет его». И в том, и в другом случае природа не оплошала. Вдобавок к приятной наружности Иоганн был исполнителен, благовоспитан, образован. Он располагал к себе. Его охотно приближали и неохотно с ним расставались. Стоит ли нам удивляться тому, что столь «ценный кадр» не остался незамеченным. На него обратил внимание папский посланник. Иоганн поведал в личной беседе высокопоставленному католику о своей высокой мечте – о Риме. «Вечный город распахнёт перед вами ворота, – сказал прелат, но…» Рим стоил мессы23. Винкельману пришлось отрёчься от лютеранства и принять католичество, что равносильно переходу из партии меньшевиков в партию Ленина-Сталина ВКП (б). На этом, беспартийный Серкидон, закончилась первая, подготовительная часть жизни Иоганна Иохима Винкельмана, на этом разрешите закончить своё письмо. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-4-
Приветствую Вас, Серкидон! Итак, мы уже с Вами определили, что главным потребителем красоты в подлунном мире является человеческая душа. А главный «поставщик»? Конечно, природа. Только ли природа? Нет! С первобытных времён (вспомним наскальную живопись) поставлять красоту во внешний мир приноровились люди с художественными дарованиями. Они обречены и на поклонение природе, и на особые отношения с ней. Так, во всяком случае, было в прошлом. И о чём нам свидетельствуют поэты прошлого. «Северный Орфей»24 В.А. Жуковский:
Что наш язык земной Пред дивною природой? С какой небрежною и лёгкою свободой Она рассыпала повсюду красоту И разновидное с единством согласила! Но где, какая кисть её изобразила?
Поэт и переводчик В.Г. Бенедиктов25:
Повсюду прелести, везде живые краски. Для всех природы длань исполнена даров. Любуйся дивною, пей девственные ласки, Но целомудренно храни её покров!
Композитороподобный А.А.Фет:
Есть в природе бесконечной Тайные мечты, Осеняемые вечной Силой красоты. Есть волшебного эфира Тени и огни, Не от мира, но для мира Родились они. И бессильны перед ними Кисти и резцы. Но созвучьями живыми Вечные певцы Уловляют их и вносят На скрижаль веком И не свеет, и не скосит Время этих снов.
Наверное, хватило бы процитировать одного Фета, но уж, если написал лишнего чуток, чёркать не буду. Продолжим описывать «чудесные деяния» Иоганна Винкельмана, и его, винкельмановские, воззрения на красоту. Он вторит приведённым после него написанным стихам, утверждая: «Природа есть для человека неисчерпаемый источник красоты. А для художника она и подсказчик, и учитель, но красота природы многообразна, поэтому художник, прежде чем браться за создание произведения искусства, должен составить своё суждение о красоте. Что же касается акта творчества, то он есть обобщение тех красот природы, которые наиболее резонансы и близки душе художника. Только в этом случае он является не жалким копиистом подсмотренного, но воистину творцом». И вот что я вспомнил, Серкидон, едва прочёл суждение немецкого учёного, вспомнились мне слова кавказского мудреца Фазиля Искандера: «Дело художника – вытягивать волей к добру из хаоса жизни ясный смысл, а не добавлять к хаосу жизни хаос своей собственной души». Запомните эти слова и, если захотите похудожествовать, наведите для начала порядок в собственной душе. Многие нынешние горе-художники даже заглянуть в душу опасаются. Оно и понятно почему, там Авгиевы конюшни, не мытые, не чищенные… А что касается красоты мира, то ныне модно её обходить сторонкой. Из всех углов вытаскивают мерзости и уродства… А теперь из тёмного настоящего отправимся в солнечную Италию. 1755 год. Иоганн Винкельман – в Риме. Чудо произошло. Опытный журналист тут же написал бы очерк с названием «Человек на своём месте», заядлый картёжник вздохнул бы завистливо: «Пошла карта мужику…», товарищ Сталин сказал бы: «Жить стало лучше, жить стало веселее26», а с моей невысокой колокольни дело обстоит так: судьба спохватилась, вспомнила об Иоганне и стала сгонять милости к нему, словно пташек к кормушке. Началась вторая, результативная часть жизни Винкельмана. Если Татьяна Ларина писала Онегину: «Вся жизнь моя была залогом//Свиданья верного с тобой», то Иоганн мог бы написать Вечному городу, что его малозначимая и бестолковая жизнь была не только залогом, не только прологом, но и черновиком, а вот теперь-то… И всё поначалу благоприятствовало: откуда ни возьмись, появились и добрые друзья, и единомышленники, и могущественные покровители. Винкельман тут же был и обустроен, и обеспечен, и обласкан. А когда у человека (переосмыслим русского классика) прекрасное жилище, прекрасное жалование, прекрасная работа, тогда у него всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Судьба щедро воздала Иоганну за вынужденный простой в «германии туманной»27. Годы, проведённые на Аппенинском полуострове, стали самыми напряжёнными, плодотворными и знАчимые в жизни учёного. Он жадно впитывает познания, анализирует, систематизирует, путешествует (Неаполь, Пестум, Геркуланум), участвует в раскопках, а потом и принимает на себя ответственную обязанность – составлять планы раскопок. «Огонь в начертании планов, – говорит Винкельман, – но холод в исполнении». Вот так, умело сочетая «лёд и пламень»28, шёл к славе этот незаурядный мужчина. Слава пришла к нему с выходом в свет в 1764 году книги «История искусства древности». Это и есть то знаменитое сочинение Винкельмана, о котором упомянул граф Толстой. Трудами учёного заинтересовался высокий престол. В упомянутом труде Гёте читаем: «… однажды мы видим его в знаменательном общении с главою церкви; на долю Винкельмана выпадает совершенно особая честь: разрешение прочитать папе некоторые места из «Monumentiinediti» таким образом, он и здесь достигает высшей почести, какая может выпасть на долю писателя»29. Можно сказать, что герой нашего повествования был с папой «на дружеской ноге». Стоит ли удивляться тому, что через некоторое время Иоганн Винкельман уже президент древностей города Рима, письмоводитель Ватиканской библиотеки и член Лондонской академии. Тут-то о нём припомнили на родине. Фридрих Великий предложил должность библиотекаря и хранителя Кабинета медалей и Древностей. Но развращённый знаниями о демократии Древних Афин, мягким климатом и дружеством окружающих людей Винкельман отказывается возвращаться в отсталую феодальную Германию, в «деспотическую страну», где он «ощущал рабство больше, чем другие». Учёный уже отметил для себя, что «выдающиеся античные мастера создали свои шедевры не только благодаря таланту и прилежанию, не только благодаря счастливому сочетанию нравов и климата, но, прежде всего, благодаря сладкому чувству свободы, которое возвышает душу художника и питает её великими идеями». Если бы смелый вольнодумец высказал подобную критику в адрес советских порядков в культуре и общественной жизни, его немедленно доставили бы в Кремль, и вдумчивый И.В. Сталин имел бы с ним неторопливую беседу. Вернее, нет. Трудно беседовать, с кляпом во рту. Иоганн – молчит, говорит Иосиф: «Интересное дело, Лаврентий30, товарищ Винкельман считает, что советские скульпторы несвободны в своём творчестве. Ему не нравится девушка с веслом. Эти ошибки происходят из того, что товарищ Винкельман не владеет марксистским подходом к искусству и не понимаем, что такое свобода, а что такое несвобода. Я думаю, правильным будет с нашей стороны помочь разобраться товарищу Винкельману в этом вопросе. Десять лет лагерей… Что ты говоришь, Лаврентий? Ну, хорошо, пятнадцать лет, проведённых в лагере, помогут товарищу Винкельману разобраться в своих ошибках полностью. Когда он попадёт на Колыму, он сразу поймёт, что такое несвобода. А когда по истечению срока наказания освободится… если освободится, он поймёт, что такое свобода. Я правильно говорю, Лаврентий?..» К счастью для Иоганна Винкельмана, феодальная Германии восемнадцатого века была терпимей к критике, чем Советская Россия века двадцатого… Как-то неожиданно и вдруг «слетела со счастья вожжа…»31 Счастливая пора в жизни окончилась, судьба отвернулась от Винкельмана, а развращённый благостями учёный и не заметил, как ветер попутный стих, сник парус и подморозило… Он, неугомонный, ещё строит радужные планы, проявляя горячность. Винкельман собирается провести раскопки ни много ни мало в Древней Олимпии. Для экспедиции нужны деньги. И куда направляется наш непоседа искать щедрых меценатов? В Германию! Вернее, в Священную Римскую империю. К самодурам герцогам и тупым баронам. На родину! Берлин, Аугсбург, Мюнхен. Три германских города не оправдали ожиданий учёного, тогда он поворачивает в Австрию. В Вене Винкельман принят Марией Терезией32 (аналог нашей Екатерины Великой), обласкан ею и одарен, но не настолько щедро, чтобы начать раскопки. На обратном пути в Италию Вилькельман приезжает в Триест. Далее идут такие глупости, описывать которые я не в силах, передаю слово Жермену Базену33: «В ожидании корабля, который должен был переправить его в Венецию, Винкельман останавливается в гостинице на Петерсплац. Там он встречает молодого итальянца Арканджели, недавно выпущенного из тюрьмы. 8 июня Арканджели входит в комнату учёного, работавшего в тот момент над новым изданием «Истории искусства древности» и просит показать ему золотые медали, которые вручила Винкельману Мария Терезия, о чём тот рассказывал итальянцу. Пока Винкельман ищет медали, Арканджели неожиданно накидывает ему на шею петлю и тянет за веревку. Учёному удается выпрямиться; к несчастью, он падает, и убийца наносит ему несколько ударов ножом, а за тем убегает. Между тем хозяин гостиницы Хартхабер, заслышав шум падающего тела, вбегает в комнату и видит учёного распростертым на полу с верёвкой на шее и истекающим кровью от пяти ранений. Хозяин зовет лекаря, но тот не в силах помочь. Винкельман прожил ещё четыре часа и успел продиктовать завещание, однако подписать его ему уже не хватило сил». Нелепо… Сцена из бульварного романа, из дешёвого телевизионного сериала… Винкельман утверждал, что кисть художника должна быть пропитана разумом. А поведение учёного с европейским именем? Наверное, и оно должно быть разумным. Зачем приближать к себе кого попало? А тем более рассказывать малознакомому человеку про медали да монеты… Неожиданно для многих не стало Иоганна Иохима Вилькельмана. Но вольнодумцы, революционеры, большевики таковы, что вместо одного павшего в неравной борьбе со злом и безобразием встают десять новых. Идеи Винкельмана были подхвачены и развиты в Германии Г.Э. Лессингом34, И.Г. Гердером, Ф. Шиллером, Ф.В. Й. Шеллингом, Г.В.Ф. Гегелем. Нельзя сказать, что немецком общественном сознании наступил «великий перелом», но когда в прусском городе Триер родился первый марксист и кумир товарища Сталина, мальчику по имени Карл уже было что почитать. Из письма Маркса отцу. Берлин, 10 ноября 1837. «При этом я усвоил себе привычку делать выписки из всех книг, какие я читал, например, из «Лаокоона» Лессинга, «Эрвина» Зольгера, «Истории искусств» Винкельмана, «Немецкой истории» Людера, мимоходом нанося на бумагу свои размышления…»35 А Вы, Серкидон, читая умные книги, наносите на бумагу свои рассуждния? Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-5-
Приветствую Вас, Серкидон! Сегодня только взялся за письмо к Вам и – зазвонил телефон! Позвонил давний приятель, журналист с немыслимым стажем. Мы вдоволь посплетничали, благо у обоих телефоны допотопные – со шнурками. Сначала болтали о том о сём, после – о том об этом. Нет, нет, о Вас ни словом я не обмолвился, поскольку Вы – моя прихоть, моя странность и мой большой секрет. Говорили о погоде, о политике. Обе темы рискованные: в Петербурге погода радует редко, политика не радует в России со времён царя Гороха. Понятное дело, мы оба расстроились. Порешили так: нет на нынешний момент в стране плеяды ярких политиков, есть клоуны, которым иногда разрешают походить по политической арене… Серкидон, предлагаю исправить это позорное для нашего общества положение. Есть идея! Надо попытаться полнее использовать женщину в политике. Нет, женщин, конечно, близко к трибунам подпускать нельзя, они заболтают-забалаболят любое дело. Женщина должна быть вдохновляющим символом! Я предлагаю создать партию «Женолюбы России». Партию поклонников женских прелестей. Женская притягательная сила, красота, по разумению моему, должна спасти, пусть не весь мир, но хотя бы нашу несчастную страну, погрязшую в безостановочном накопительстве, в бесчувственном обывательстве, ленно прозябающую «без божества, без вдохновенья…» Общество надо встряхнуть. План такой: Вы партию возглавляете, я Вам помогаю мудрыми советами. Сначала пишем на знамёнах какую-нибудь никем не понятую поэтическую строчку, скажем, Пастернака… Ну, например – «Я поле твоего сраженья!», и – на ристалище! У нас все шансы победить, сначала на парламентских выборах, а потом,глядишь, чем чёрт не шутит… Ведь за нашу партию проголосуют все половозрелые женщины, все преисполненные благородством юноши, все не в меру сексуально озабоченные мужчины. А уж голоса подкаблучников – точно наши!.. Серкидон, а почему Вы головой замотали, покраснели, побелели, на лбу испарина?.. Не хотите? Ну, вот опять не хотите… Тогда, позвольте, я хоть расскажу Вам о том, как пришла ко мне идея полнее использовать женщину в политике. Отвлёкший утренним звонком приятель среди прочего клялся и божился, что видел в одном архиве пожелтевшую до невозможности газету сталинских времён. Сейчас такое и газетой назвать нельзя – двухполосная многотиражка далёкого сибирского леспромхоза. А в ней статья о рационализации женского труда на лесоповале. Статья озаглавлена «Полней используй женщину в лесу». Вот тут-то меня и осенило, можно сказать. А Вы мою идею загробили на корню… Вернёмся к нашим искусствоведам. Вчера вычитал я на сон грядущий слова сына немецкого башмачника, учёного-романтика Винкельмана: «Только обнажённая женщина может стать воплощением красоты». Вот так. Если по Сталину женщину нужно потеплее одеть (ватник, стеганые брюки, валенки) и отправить на лесоповал, то Винкельман мыслил иначе: женщину обнажить и дать возможность художникам и скульпторам запечатлеть её красоту в веках посредством картин и статуй. Социалистический подход к делу демократичней, поскольку послать на лесоповал можно практически любую женщину, тогда как выбрать натурщицу для большого и, как правило, капризного художника трудно… Она должна быть такой, как Фрина…36 Если Вы, Серкидон, будете себя хорошо вести: делать зарядку, есть утром манную кашу, а вечером гречневую, рано ложиться спать а вставать с петухами, – я Вам расскажу об этой замечательной женщине, для которой у древних греков нашлось красивое слово – гетера. Что можно при желании перевести как подательница радости. У нас её назвали бы по-другому. Но пока гетеру-Фрину оставим в покое, у нас в гостях иная женщина. Подательница звонких рифм. Поэтесса Наталья Перевезенцева. Это имя в связи с древнегреческой тематикой уже у нас прозвучало. Думаю, что в прошлой жизни поэтесса жила в Древней Греции. А может быть, и на Олимпе. О богах и мифах Эллады наша гостья не узнаёт, а словно вспоминает. Вот как начинается стихотворение «Разговор с Арахной». Беседуют две подруги – Наталья и Арахна.
– Арахна, бедная, когда бы я была Такой искусницей, то ссорится с богами Не стала бы, пожалуй… Прожила Спокойно век бы свой. Фигуре в храме Раскрашенной – носила б круглый год Цветы, плоды и миртовые ветки. Соперницами были б мне соседки Ткачихи – и не более того.
Наталия учит подругу быть скромнее, не заноситься и не кичиться своим мастерством. Арахна, наученная горьким житейским опытом, и так всё поняла, но как же она оправдывается. Она говорит, что когда струится ткань, снуёт челнок, то забывается всё на свете… Это отговорки, хитрости и лукавство. Ведь не травку на лугу, не облачко на небе вышивала дерзкая лидиянка. Перед грозной богиней искусная соперница осознанно представила малопочтенные любовные интриги Зевса, похотливого папеньки Артемиды. Что богиню и взбесило. Последствия нам известны. Серкидон, ещё раз с Вами заключим: боги не для того, чтобы их сердить. Своим небесным покровителям надо поклоняться и благодарить их даже за посланные испытания. А уж за благости… Но не за тем, чтобы напомнить избитую истину, цитировалась целая строфа… Найдите слово «раскрашенной». Нашли! Да, милый мой, древнегреческие статуи были размалёваны, как матрёшки. Мало того, у женщин были накрашены губы. Века уничтожили краску, и зритель нашей эры видит белый мрамор. Восхитился бы Иоганн Винкельман статуями так же безоговорочно, увидев их цветными? Поклонник Венер и Афродит, немецкий Пигмалион был «наивным» философом. Раскрасок, проблем, противоречий и несправедливостей, которые остались в дали веков он не заметил. Сотворил себе кумира из Апполона Бельведерского и воспылал к нему. Словно у Апполона, у группы Лаокоона37, у Афродит – Косской и Книдской38 – не было никакой истории создания. Словно возникли они по мановению волшебной палочки… Винкельман писал: «Свобода, царствовавшая в управлении и государственном устройстве страны, была одной из главных причин расцвета искусства в Греции». Но в рабовладельческой стране, каковой и была Древняя Греция, всласть пользовались свободой только граждане. Они сходились в толпы беззаботных созерцателей –«beatusille, quiproculnegotiis» – «счастлив тот, кто свободен от дел». Любопытствовали: «А что же задумал наш славный скульптор Пракситель?». А Пракситель – весь в предвкушении творческого экстаза. Только что он дал заказ в мраморную мастерскую – «Глыбу мне!» – и любуется божественными формами будущей натурщицы – Фрины. Пытается увидеть готовую работу через «магический кристалл»39. А в это время на каменоломне рабы ворочают ту самую глыбу, которую заказал скульптор. Предположим: в разноязыкий коллектив рабов, ради расширения кругозора, вливается искусствовед и любитель древностей Винкельман. И вот видим, как он упирается вместе с товарищами по несвободе, видим как знаток статуй (ох, бедняга!) получил плетью из воловьей кожи да по хребтине. За нерасторопность… Ну, наконец, доволокли… Хорошо хоть в этот раз никого не покалечило. Считай, повезло. Ведь больничный лист не полагался, беднягу просто оттаскивали в сторону… Теперь обратим раба в искусствоведа и поставим его, обогащённого историей начального этапа работ, любоваться конечным продуктом среди граждан Афин. Слышатся возгласы «Какая лёгкость!», «Какая грация!», «Какое изящество!», а бывший раб ещё помнит эту «лёгкость» на своих плечах, на спине ещё горит удар плети… Теперь прекратим мучить Винкельмана и вернём его в Италию. Учёный в Риме среди друзей и древностей. Он опять их хранитель. Но будет ли искусствовед Винкельман смотреть на эти древности с прежним священным трепетом? Не захочет ли он подвергнуть переосмыслению и внести поправки в свой главный труд? А заодно и в остальные работы?.. Воистину, чтобы восхищаться и любоваться, лучше не знать, как делалось. Это относится не только к политике и колбасе, но и к прекрасной женщине, и к прекрасной статуе. Что же касается Древней Греции, то давно известно: там хорошо, где нас нет. Два слова в защиту Священной Римской империи. Не так она плоха, как писал о ней Винкельман. «Не так страшна я, как ты нализался…»40, – говорят наши современницы. Вспомним, что среди так называемых самодуров-герцогов были и толковые государственники. Тот же Карл-Август Саксен-Веймар-Эйзенахский под опекой которого творили Шиллер и Гёте, рядом с которыми он погребён… Подводя итог жизни разобранного нами персонажа Михаил Лифшиц писал: «Винкельмана сравнивали с Колумбом, и его судьба действительно заставляет вспомнить великого мореплавателя. Земля, которую он открыл, не была райским островом Зипангу, а только обширным и богатым материком. Хищники и дельцы быстро овладели новой землей и учредили на ней свои губернаторства и фактории. Новый свет назван по имени одного итальянца, и теперь каждый школьник знает, как наивны были географические познания человека, который открыл Америку». Ну что же, Серкидон, в этих горьких строчках есть доля истины. Но таков удел всех идеалистов и мечтателей. Кампанелла41 и Сен-Симон хотели равенства и братства, счастья для всех, а товарищ Сталин использовал их идеи для установления личной диктатуры. При этом рабочие столкнулись с такой жестокой эксплуатацией труда, которая и не снилась никакому царю-батюшке. Но рабочих убеждали: «Это же всё ваше, вы работаете для себя, для светлого будущего… О крестьянах и вовсе без слёз не скажешь: «великий перелом», колхозы, ссылки, голод. Жена Сталина, Надежда Аллилуева, написала отцу народов в предсмертной записке: «Ты действительно гений, только гений мог оставить без хлеба такую страну, как Россия…» Дорога в ад вымощена благими идеями, они рождаются в светлых головах, а используют их, как правило, не робкие романтики, а предприимчивые подонки. Не будем далеко ходить, идея о партии «Женолюбы России», что пришла в мою седоватую голову. Если она реализуется, сначала в партию вступят благородные мужчины, преисполненные рыцарским отношением к женщине. Потом подтянутся те, кто в принципе не против женщин. За ними придут сочувствующие, любопытствующие и притворившиеся сочувствующими. Далее, ощутив тонким чутьём, что дело-то может выгореть, стуча кулаком себе в грудь, пролезут в партию карьеристы. За ними хлынут жулики всех мастей и оттенков. А потом – алименщики, скрывающие своё позорное прошлое. Ну, а когда партия победит, когда выдвинет из своих рядов кандидата в президенты, он и вовсе окажется гомосексуалистом… Чуть по-хрущёвски не сказал, прости господи… А всё это потому, что Вы, Серкидон, отказались взять на себя ответственность за судьбы родины. Но я всё равно жму Вам руку, и прощаюсь до следующего письма.
-6-
Приветствую Вас, Серкидон! Когда похлюпывал чайком, хотел поставить к нынешнему письму в качестве эпиграфа: «Не геометр да не войдёт сюда». Эти слова были перед Академией Платона. Но потом решил, что обойдёмся и без Платона… Мы как-то с Вами упоминали одну из пьес Фриша с названием из двух частей. Вторая часть _ «…или Любовь к геометрии». Не буду уточнять, кто и кому говорит эти слова, главное они в пьесе есть: «…геометрия откроет истину, какую мы и представить себе не можем…Линия, плоскость, пространство…» Кеплер! Познакомьтесь, Серкидон, с учёным, который проводил линии и устанавливал плоскости в пространстве звёздного неба. А гений немецкого звездочёта принёс ему больше страданий, чем благостей… Иоганн Кеплер – математик, оптик, механик, астроном… еретик добавили бы католики. Труд Кеплера «Гармония мира», объединивший движение планет вокруг Солнца в единое целое, Ватикан не отнёс к разряду гармоничных. Более того этот научный труд был запрещён, а строптивый автор подвергся и гонениям, и лишениям. Самого учёного на костёр посылать не стали, зашли с другого боку. Обвинили в колдовстве мать Кеплера. Пять лет потратил примерный сын, спасая от неправедного суда пожилую, измученную женщину. Вот чем пришлось заниматься учёному, в семнадцатом веке объяснившему свойства мироздания на основе фундаментальных геометрических симметрий. Его идея подтвердила современная физика элементарных частиц. Кеплер42 писал: «Геометрия владеет двумя сокровищами – теоремой Пифагора и Золотым Сечением. И если первое их этих сокровищ можно сравнить с мерой золота, то второе – с драгоценным камнем». Пифагор! Помнится, мы в школьные годы распевали: «Пифагоровы штаны//Во все стороны равны». А можно ли серьёзно относиться к человеку с такими штанами? Много позже неожиданно выяснилось, что Пифагор Самосский мощнейший разум древности. Разве что царь Соломон и Лао Цзы могут равняться с ним по глубине проникновения в сути вещей. Пифагор первым стал искать красоту в гармонии, в соразмерности. И в поисках своих обратился к числам. Вернёмся к сокровищам, щедро подаренным им человечеству. О первом Вы, Серкидон, уже, наверняка, позабыли. А оно гласит, что в прямоугольном треугольнике квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Ну и что? А то, что сто быков принёс Пифагор в жертву богам, когда удалось ему открыть данную закономерность. Вторая драгоценность именовалась в древности «золотым делением». Поговаривали, что это знание Пифагор привёз из Египта. Египтяне же получили формулу от Посланцев Высшего Разума и пользовались ею для построения геометрических фигур, которые называются пирамидами… Так это было либо иначе, но фактом остаётся то, что благодаря крепкому теоретическому фундаменту, заложенному Пифагором и Платоном, обсчитанному математиком Евклидом43, мастера резца и кисти изваяли прекрасные статуи, написали прекрасные картины. Если у Пастернака «Сквозь огонь и кинжалов лезвия//С математикой шла поэзия», то на земле Древней Эллады сквозь наветы и препоны шли рука об руку геометрия и гармония. Но и поэзия не была забыта мастерами кисти резца. Пракситель и Апеллес, и прочие вдохновлялись живыми стихотворениями – прекрасными, как Ассоль,44 натурщицами. Вот и Вам, Серкидон, надобно, читая мои письма, вдохновляться общением с девушками-современницами. Пусть они не во всём идеальны, пусть не похожи на Фрину, Аспазию45, Таис46. Но они молоды и живы. В этом их преходящая мимолётная прелесть. Не сомневаюсь в том, что прелесть эту Вы непременно постигнете, также твёрдо, как и знания о красоте, которые я стараюсь передать Вам… Ну вот, теперь, когда я Вам позавидовал в сердце своём, серьёзного письма уже не будет. Допишу, как смогу. Перед тем, как мы покинем тёплую греческую землю, отмечу скульптора-теоретика, который творчески развил учение Пифагора. Имя его Поликтет.47 Скульптор-новатор изложил свои идеи в сочинении «Канон»: центр человеческой фигуры – в районе пупка, голова 1/7 всего роста, кисть 1/10 и. т. д. То есть откатал семь голов – вот тебе рост, три головы вширь – готовы плечи. В переводе на зарифмованную живопись:
Точка, точка, запятая - Вышла рожица кривая. Ручки, ножки, огуречик,- Получился человечек!48
Теперь делаем мощный прыжок через искусство брутального Рима, витиеватой Византии, разбродов, запретов, зашоренностей инквизиции, и мы уже среди титанов Возрождения. Опять Рим. Леонардо да Винчи! Он ввёл в практику термин «золотое сечение». Именно он подвИг монаха Луку Пачоли49 написать книгу «Божественная пропорция», именно он снабдил эту книгу прекрасно исполненными иллюстрациями. Книга вышла в 1506 году в Венеции. Этим научным трудом два итальянца застолбили «золотое сечение» за собой. Ах, Леонардо, ах, рыжая бестия! Для популяризации законов геометрии он сделал так много, что многие в мире свято вверят: «золотое сечение» придумал именно он. А как же труды древних?.. Припомним, что «золотым сечением» является такое деление целого на две неравные части, при котором большая часть относится к целому так же, как меньшая относится к большей. Чтобы оправдать название книги и подчеркнуть божественную суть пропорции, Пачоли задействовал триединство Бога сына, Бога отца и Бога духа святого. Малый отрезок олицетворял Бог сын, большой отрезок – Бог отец, а весь отрезок – Бог дух святой. Математика-Пачоли победил Пачоли-монах. Теперь, если развить благочестивую мысль, то при делении Бога отца на Бога святого духа получим то же число, что и при делении Бога сына на Бога отца. А надо ли было подвёрстывать божественность к математическим формулам? Вспоминается советский анекдот. Прохожий спросил рассеянного математика, как найти площадь Ленина. Математик ответил, что для этого необходимо длину Ленина умножить на его ширину… и получил десять лет в кубе. Кубом в этом анекдоте стала одиночная камера. Всё это было бы смешно, когда бы в советское время не сажали в тюрьму за анекдоты. А ведь сажали… Вижу, что мне тащат сразу две чаши с ядом. С одной стороны христиане, с другой стороны коммунисты-ленинцы. Даже не знаю, какую из них выбрать… Молчу, товарищи, аминь, господа… Третий итальянец Леонардо Фибоначчи. Про ряд Фибоначчи читайте сами. Этому ряду, как и Солнцу, подчиняются и подсолнухи, и снежинки, и морские раковины, и молекулы ДНК, и многое прекрасное на свете… Но не ВСЁ! Пушкинский Сальери хвалился: МузЫку я разъял, как труп. Поверил //Я алгеброй гармонию…50 Композитор поверил прекрасное алгеброй, художники и скульпторы – геометрией. Возможно, эти расчёты что-то значат для картин и статуй. Но когда рядом со статуей либо картиной появляется живая девчушка – пусть конопатенька, но манящая ножками и ямочками на щёчках – все формулы летят в тартарары, и начинают действовать не подвластные точным наукам биологические законы. И живая привлекательность также превосходит консервированную красоту, как и живая музыка Моцарта превосходит мёртвую музЫку Сальери. На этой солнечной ноте разрешите закончить нынешнее письмо, которое (ну да!) временами получилось бестолковым. Крепко жму Вашу руку, и до следующего, более удачного письма.
-7-
Приветствую Вас, Серкидон! Думал я о современном искусстве. И вот что надумал, Серкидон. Или – а это хороший вариант – нужны века, чтобы оценить его по достоинству, или – что скорее всего – на место подлинных мастеров своего дела пришли халтурщики, которым Новелла Матвеева написала:
… Бедный мастер, Закинь карандаш! Отползай поскорее к затону, Отрасти себе жабры и хвост, Ибо путь от Платона к планктону И от Фидия к мидии – прост.
Будем говорить о мастерах прошлого. Помните ли Вы, Серкидон, слова Винкельмана о милости небес и благотворных для искусства совпадениях свобод и национального характера? О временах Праксителя и Фидия? А слова Цицерона о небесном госте, посещавшем Фидия? Не помните – и зря. С творческим методом ваятеля-Праксителя ознакомимся позже… Фидий! Достойный муж. Достаточно сказать, что в алгебре золотое сечение обозначают греческой φ (φи) именно в честь Фидия, воплотившего таковое в своих работах. По подсказке небесного гостя. Фидия считается родоначальником европейского искусства и скульптором номер один. В период прижизненного расцвета своего – архитектор, общественный деятель, наставник молодёжи, доверенного лицо Перикла и, считай, «министр культуры» Афин. Вот Вам и фи! Наиболее известные работы Фидия – статуя Зевса в Олимпии (признана одним из семи чудес света) и статуя Афины Парфенос. Две истории связаны с этими творениями Фидия – торжественная и трагическая. Начнём с хорошего. Когда был закончен великий труд, когда статуя Зевса Олимпийского воцарилась на троне в неземном величии, мастер подошёл к творению и спросил: «Доволен ли ты, громовержец, земным воплощением своим?» Сверкнула молния, раздался грохот, зашатался пол под ногами Фидия. Так Зевс выразил божественное удовлетворение. А был бы недоволен, испепелил бы дерзновенного человечишку. Боги в союзе с гениями. Боги гениям покровительствуют, одаривая вдохновениями. Не богов, но людей надо опасаться гению. «Ах! злые языки страшнее пистолета», – написано у Александра Сергеевича. Что Вы сказали, Серкидон? Вы сказали – Пушкин?! Ай-ай-ай! Мы с Вами произносим имена Сократа, Платона, Праксителя, а Вы путаетесь в Александрах Сергеевичах. Не все из них Пушкины, есть и – Александр Сергеевич Грибоедов. Перечтите «Горе от ума» да поскорей, не то ждёт Вас горе от невежества. Переходим к истории трагической. Вкратце пишу о покровителе Фидия. Перикл! Муж и гражданин не чета нынешним. Он – отец основатель афинской демократии, оратор, полководец, поклонник прекрасных дам, покровитель искусств и просто красавец. Что же подвело такого мощного, разностороннего, не побоюсь этого слова, пассионарного мужчину? Пострадал он от детища своего. От демократии, которая не предполагает долгого пребывания на вершине власти одного человека. Даже такой зевсоподобный исполин, как Перикл, надоедает. Поневоле вспоминаются наши российские правители, норовящие из Кремля – ногами вперёд да в белые тапочки… Я бы ещё понял, кабы была в них хоть десятая доля Перикла… Короче говоря, нашлись в Афинах людишки, которые стали под правителя копать. Действовали грамотно, стали выцеливать людей из близкого окружения. А Фидий – личный друг ближе некуда. Первым подходом подкупили одного из учеников ваятеля, и тот написал куда следует: мол, золото, даденное на плащ Афины, частично присвоено изготовителем. Но, Серкидон, мудр был Перикл, знал он подлое окружение своё. Изначально наказал Фидию сделать скульптуру так, чтобы золото с неё можно было снять. Сняли – взвесили. Совпало со сметой грамм в грамм. Растерялись подленькие, но быстро нашлись: старик на весы успел из-за спины подложить… Впредь мы будем внимательней. Стали оппоненты с особой внимательностью и зоркостью осматривать статую Афины. И что увидели? Увидели на щите Афины мифологический бой греков с амазонками. Тот самый бой, в котором Тесей пленил одну из амазонок и женился на ней. От неё родился хорошо нам с Вами известный юноша Ипполит. На щите видно, как Тесей поражает амазонку копьём. Нет, конечно, не ту, на которой впоследствии женился. Поражённая Тесеевым копьём амазонка ни в матери, ни на что другое уже была не годна. В центре щита другой мифологический герой – Дедал51, он поднял в воинственном порыве над собой молоток… И всё было бы хорошо, если бы не придал Фидий явные сходства… Тесей был очень похож на Перикла, а Дедал – вылитый Фидий… Это была роковая ошибка и оскорбление мифологических героев, в которых греки свято верили. Как ни хорош Перикл, но – не Тесей. А уж плешивый Фидий, уподобив себя Дедалу, совершил преступление, за которое… Нам с Вами, Серкидон, древнегреческий ассортимент наказаний в общих чертах знаком. Дальнейшая судьба гения, очередного орла, заклёванного курицами, известна не доподлинно. Есть версия, что на суде выступал сам Перикл, его речь спасла скульптора от смерти, но мастер был изгнан из Афин. Огюст Роден, родственная душа, а, возможно, Фидий во французском воплощении, говорил: «Согласно грекам, творение никогда не бывает столь прекрасно, как на заре своего существования … Нет, художникам никогда не превзойти Фидия. Прогресс существует в мире повсеместно, но не в искусстве. Величайший из ваятелей, живший в ту пору, когда все грёзы человечества могли уместиться на фронтоне храма, навсегда останется непревзойдённым». Я бы с Роденом согласился. И пусть проклинает меня Церетели52, превзошедший Фидия по тоннажу многократно. Но творения грузинского ваятеля лично мне напоминают то, что бабушки делают из теста. Только они (не бабушки, а статуи) ещё и несъедобны. Соглашусь и с тем, что творение настоящего мастера растёт и развивается, как живое существо. У него есть детство, юность, зрелость, годы заката… Оно умирает. Скульптуры Фидия – Афина Промахос, Афина Парфенос, Афина Лемния, Афина Арея – при жизни ваятеля были девушками. Они были в том редком возрасте, о котором с изумительной наблюдательностью настоящего художника сказал всё тот же Роден: «Истинная юность, тот момент созревающей девственности, когда тело, полное нового пыла, гибкое и гордое, страшится любви и в то же время взывает к ней…» Серкидон! Чем Вы занимаетесь?! Сколько девственниц – и гибких и гордых – страшатся Вашей любви, но и взывают к ней, а Вы читаете мою писанину! Не хочу Вас более отрывать от главного, жму Вашу руку, и до следующего письма.
-8-
Приветствую Вас, Серкидон! Обещал я Вам рассказать о Праксителе и о Фрине. Давайте, пока мы недалеко от Древней Греции отъехали, по всем долгам рассчитаемся, дабы не топтались Вы в томном ожидании. Получайте обещанные ранее истории, а потом вернёмся к нашим умностям-заумностям. В небольшом древнегреческом городке Феспии родилась девочка. Её назвали Мнесарет, что означает Помнящая о добродетелях.Девочка росла быстро – ну ни дать ни взять царевич Гвидон в женском обличии! – и превратилась в ладную, стройную, высокую (сто семьдесят восемь) девушку. Рост – вторая красота, а если сюда приплюсовать красоту первую, то можете себе представить. Посмотришь – обомлеешь! Сияя обеими красотами, девушка поехала завоёвывать Афины, где, забыв о добродетелях, стала осваивать ремесло гетеры. Мужчины к новенькой потянулись, оценили по достоинству её умения и дали прозвище Фрина, что означало – жаба. Как ни странно, но был это комплимент. Кожа девушки была такой же белой, как и брюшко камышовых жаб, которых окрест Афин было видимо-невидимо. Несмотря на неаппетитное прозвище, популярность Фрины у непривыкших к снегу греков росла, как снежный ком. Можно сказать, стала она в Афинах лучшей по профессии. А почему? Потому что дело своё поставила грамотно: бедных и глупых сторонилась, на благотворительность не тратилась, вела дела с мужчинами с немалой для себя выгодой. Скоро преуспевающая гетера стала состоятельной женщиной, поселилась в просторном двухэтажном доме, где тебе и бассейн, и предметы искусства (фрески, картины, статуи), и налаженное хозяйство, которое, понятное дело, вели рабы. За ними присматривала вольноотпущенница. На широкую да на прекрасную ногу зажила в центре Афин расчётливая гетера. Любила наша шалунья и покуражиться. Одному претенденту на её холёные прелести сказала так: «Вижу-вижу, сумму нужную ты собрал, украл, наверное, но бородёнка твоя мне ой как не по нраву. Или сбриваешь, или – ни-ни». Пришёл соискатель на следующий день уже без бороды и слышит: «Нет, знаешь, пригляделась я, без бороды ещё хуже, катись-ка ты отсюда колбаской». Когда дело спорится, когда черпает женщина благодать полными пригоршнями, позволяет она себе мелкие проказы, думая, что не повредит… А бизнес продолжал процветать. В 335 году до н.э. Александр Македонский разрушил город Фивы, оказавший его войску упорное сопротивление. Читаем у древнегреческого грамматика Афинея53: «Фрина предлагала восстановить разрушенные стены Фив, если горожане согласятся начертать на них надпись: Разрушены Александром, восстановлены гетерой Фриной». Тщеславная подательница радости хотела, чтобы имя её стояло рядом с именем Александра Великого. Не получилось. Это сейчас на стенах и гербах напишут и что попало, и чего изволите, лишь бы деньги дали… А в те далёкие времена гордые фиванцы отказали гордячке, бизнес которой хотя и был легальным, но уважался далеко не всеми. Фиванцы ответили: «Когда заработаешь головой или руками, тогда твоё предложение рассмотрим…» Фыркнула Фрина и назло ворчунам-моралистам вслед за бизнесом своим расцвела пуще прежнего. Сладостный апогей! У того же Афинея читаем: «Но ещё более прекрасны были те части тела Фрины, которые не принято показывать, и увидеть её обнаженной было совсем не просто, потому что обычно она носила плотно облегающий хитон и не пользовалась публичными банями. Но когда вся Греция собралась в Элевсинии на праздник Посейдона, она на глазах у всех сняла с себя одежду, распустила волосы и нагая вошла в море; именно это и подсказало Апеллесу сюжет для его Афродиты Анадиомены». Не вполне мне понятные строки Сологуба: Насытив очи наготою
Эфирных и бесстрастных тел,
Земною страстной красотою
Я воплотиться захотел.
Тогда мне дали имя Фрины,
И в обаяньи нежных сил
Я восхитил мои Афины
И тело в волны погрузил.
Кто «Насытил очи наготою»? Будет считать, что это игрульки всемогущего Зевса, его очередная ипостась…. Но вернёмся к той, которой «дали имя Фрины». Не сразу, но уговорил Апеллес54 строптивую диву позировать для вечности практически бесплатно. Помогло то, что обещал красноречивый скульптор уподобить гордячку Афродите. Обычно к обещаниям мужчин Фрина относилась с изрядной долей скепсиса, но тут поверила. И не прогадала. Он ведь был так пылок, так убедителен: «Ты – вылитая Афродита: красота, женственность, рост…» Очередной раз в повествование врывается слово «рост», и, понимаю, пора внести пояснения… Малышка может быть и утончённой, и изысканной, и изящной, и сексуальной, но не красивой. Потому что мужскому взгляду требуется время, чтобы осмотреть женскую фигуру от пяток до лица, а затем по- пастернаковски: «от гребёнок до ног». Это я излагаю взгляды на красоту современников Фрины – философа Аристотеля и живописца Апеллеса. Если Вы, Серкидон, влюбитесь и возьмёте в жены какую-нибудь Дюймовочку, подобно Демокриту55, посчитав её «меньшим злом», воля Ваша, всемогущий Зевс Вам судья, а в помощь – Афродита, животворящая богиня, за которой расцветают цветы и зеленеют травы. Результатом освоения Фриной смежной специальности натурщицы и вдохновенной работы живописца стала означенная выше картина «Рождение Афродиты Анадиомены». И греки ахнули от восхищения! Как писано у Александра Сергеевича – «успех нас первый окрылил…» Следующим служителем муз был у Фрины скульптор Пракситель. О результате его сотрудничества с прекрасной натурой цинично спишем у Плиния56: «…Выше всех произведений не только у Праксителя, но вообще существующих во Вселенной, является Венера его работы. Чтобы её увидеть, многие плавали на Книд. Пракситель одновременно изготовил и продавал две статуи Венеры, но одна была покрыта одеждой – её предпочли жители Коса, которым принадлежало право выбора. Пракситель за обе статуи назначил одинаковую плату. Но жители Коса эту статую признали серьёзной и скромной; отвергнутую ими купили книдяне. И её слава была неизмеримо выше. У книдян хотел впоследствии купить её царь Никомед, обещая за неё простить государству книдян все огромные числящиеся за ними долги. Но книдяне предпочли всё перенести, чем расстаться со статуей. И не напрасно. Ведь Пракситель этой статуей создал славу Книду…» Ну что тут сказать! Во-первых, Пракситель не только эффективный менеджер, но и находчивый мужчина. Очень удобно использовать в качестве натурщицы обнажённую гетеру: ваяешь себе, ваяешь, а как придёт минутка для отдыха, натура превращается в любовницу, так же быстро, как и «брюки превращаются в элегантные шорты»57. Причём никакие молнии дёргать не надо. Во-вторых, обидно ошиблись с выбором жители острова Кос и, видимо, до сих пор жалеют. Не знали островитяне ещё не произнесённых слов Вилькельмана об обязательном обнажении женского тела для получения красоты истинной. Доставшаяся книдянам статуя (остатки – сладки!) прославила город. И ныне в путеводителях можно прочесть: «Главной достопримечательностью античного Книда был храм и статуя Афродиты работы греческого мастера Праксителя. Богиня любви стояла на скале над Эгейским морем в центре круглого храма, сохранившегося до сих пор. Паломники древности совершали многодневные путешествия с разных концов Эллады и Ближнего Востока, чтобы посмотреть на чудесную скульптуру – образец женской красоты. Юноши и зрелые мужи влюблялись в статую, отдавали в храм целые состояния, а потом бросались с высокой скалы в Эгейское море – стихию, которая породила прекраснейшую из обитательниц Олимпа». Ну вот, а говорят, что мрамор охлаждает страсти… Прекрасно написал об Афродите Книдской любовед Юрий Рюриков: «Она стоит, опираясь на одну ногу, и тело её выгнуто от этого плавно и музыкально. Как будто медленная волна прошла по её талии, по её бедру и по её ноге, прошла и оставила там свой изгиб. Во всём её теле есть контуры этой волны – и в её плечах, и в её груди, и в изгибе её рук, и в её приоткрытых губах, и в кудрях её головы. Рождённая из волны, она несёт в себе её медленную и спокойную красоту». Вернёмся к Праксителю. Он тоже не прочь был попиариться. Перед отправкой на Книд статуя была выставлена на обозрение в Афинах. Греки ахнули от восхищения ещё раз! Надо же! Ранее принято было ваять обнажёнными мужчин, считалось, что только мужчинам есть что показать и чем похвастаться. А тут стоит обнажённая всемогущая Афродита, и с кого слеплена? С такой-сякой, на которой и клейма-то негде поставить… Скажу, откуда взяты слова о мраморе, нравы охлаждающем. Читаем успокоенного и умиротворённого «неистового» Виссариона Белинского: «Давно уже все согласились, что нагие статуи древних успокаивали и умиряли волнения страсти, а не возбуждали их, что и осквернённый отходит от них очищенным». Но, видимо, к современникам это не относится. Современники отлюбовались по-всякому: кто восхитился, кто возмутился, а кто и затаился. Тише всех затаился отвергнутый безбородый. Только зубовный скрежет временами выдавал его присутствие.
Невинность гимны мне слагала,
Порок стыдился наготы,
И напоил он ядом жало
В пыли ползущей клеветы58.
Перед тем, как расстаться с вольным творцом Праксителем, скажу о нём напоследок: совсем уж собрался он на вырученные денежки водочки купить с докторской колбаской, кильки эгейской в оливковом масле, да потрапезничать с Фринушкой… Потом, как водиться у скульпторов, рухнуть с ней в мастерской прямо на пол, обнявшись крепко… Но не срослось, не склеилось. Вырвали злые люди красотку из объятий ваятеля, из блаженного бытия и поволокли в Афинский суд. Но об этом судилище в другой раз. Крепко жму Вашу руку и до следующего письма.
-9-
Приветствую Вас, Серкидон! Вспомнил, который раз и по случаю слова старика Лао59, который остерегал переполнять имеющееся. Почему? А потому, что сущность, достигшая своего верхнего предела, неизбежно превращается в свою противоположность: день становиться ночью, богатство – бедностью, жизнь – смертью. Гетера Фрина достигла пика могущества, красоты и прославления. Акме! Дом её был полной чашей, деньги к ней текли рекой, а лучший скульптор Афин уподобил её богине Афродите. Как тут головушке не закружиться?! Как тут не почувствовать себя и впрямь богоравной… Дело было в одну из тёплых греческих ночей. Пришла Фрина к подружкам в элитный публичный дом. Заглянула, как водится, в поисках приключений на свою прекрасную пятую точку. В своём доме ей не сиделось. Усидишь ли дома летом, когда сердце поёт и хочется чего-то публичного? Молодёжь в ту лихую ночку подобралась озорная, задорная и уже изрядно выпившая. А Фрина им ещё налила. Потом и погуляли, и побалагурили, и подурачились, и хороводы поводили, а под утро разошлись… Казалось бы, дело кончилось? Нет, имелись последствия. И столь суровые, что оказалась наша шалунья, вся в чёрное закутанная, перед заседателями ареопага. Не часто такой суд собирали, а только в случаях, если преступление влечёт за собой наказание смертью. Это либо убийство, либо пренебрежение к богам. А кто компромат подобрал? Кто, по-русски говоря, телегу накатал? И гадать нам с Вами не нужно – субчик безбородый подсуетился. Дождался злыдень своего звёздного часа. Имя злыдня называть не будем, чтобы не запомнить ненароком. Безумца, сжёгшего храм Артемиды в Эфесе, хотели забыть и не получилось. Не будем повторять ошибку и лишим имени негодяя, крикнувшего про себя в известных нам и, похоже, вечных, традициях: «Так не доставайся же ты никому!»60 А поскольку уязвлён был безбородый по самое некуда, поскольку сбритая борода колючим полотнищем каждый день стучала в его сердце, то и тень на афинский плетень навел он в лучшем виде… Ну что, дружище Серкидонище! Опять у нас судилище! Помните суд над Прометеем под председательством Зевса? Проходил он недалече на горе Олимп. А нынешнее заседание прошло в Афинах на свежем воздухе, на холмике и уже по осени. Сами понимаете, дело не скорое, свидетели, допросы… Ну, наконец-то, собрались! Пришли, побросав дела, многие. Те, кто в первых рядах сидели, очень довольны остались. А те, кому плохо было видно, горько на нерасторопность свою сетовали… Собрались граждане Афин и потому, что любопытно было, и потому, что в те демократические времена принято было следить за происходящим вокруг. Если человек не интересовался ни общественной, ни политической жизнью страны, древние греки называли такого – идиот. Считалось, что происходит гражданская изолированность от недостатка ума. Сейчас идиотами выглядят как раз те, кто бурно политикой интересуется и пытается что-то изменить… Честно признаюсь, Серкидон, я на том суде не был, не сидел ни в первых, ни в последних рядах. А посему нужен нам надёжный источник, из которого будем черпать. Предлагаю Вам, Серкидон, весьма достойную кандидатуру. «Я не предвижу возражений на представление моё»61. Маргарет Дуди62 – профессор литературы, автор многочисленных увлекательных книг, среди которых есть и книга под названием «Афинский яд». Чу… Серкидон! Внимательно слушаем глашатая: «Сегодня мы судим Мнесарет, дочь Эпикла из Феспии, известную под именем Фрины, которая обвиняется в святотатстве. Она глумилась над священными обрядами Элевсинских мистерий, тем самым нанеся тяжкое оскорбление Деметре и Коре. Помимо этого, Мнесарет ввела в город нового бога, не принадлежащего к городскому пантеону, – Исодета-Распределителя, в честь которого устроила ритуальное шествие с танцами. Сии действия свидетельствуют о порочности и безбожии Мнесарет и трактуются как попытка совращения афинских юношей и девушек, принимавших участие в противоправном шествии». Примерно такие же обвинения были предъявлены Фидию, Сократу, и зло восторжествовало. Зачем же ему, Злу, придумывать что-то новое, если всё так хорошо получается? Представим участников соревновательного процесса афинского правосудия. Обвинитель – подлый безбородый. Защиту Фрины взял на себя благородный оратор Гиперид63. Что же инкриминировал со своего пенька обвинитель? Долго говорил пакостник, из пустого в порожнее переливал. Цель у него была – говорить долго. «И это в нашем-то городе благочестивом… Ох, вливается яд в юные души… А доколе?.. А не пора ли?.. И что же такое творится… Так покончим же навсегда… Так раздавим гадину…» Долгое говорение создавало видимость большой предварительной работы, вдобавок, заседающие слушать устают. Да и просто мёрзнут. Наконец, перешли к свидетельским показаниям. Поскольку женщины в Афинский суд не допускались, их свидетельства были зачитаны. Вот что показала хозяйка увеселительного заведения: «Я, Трифена, вольноотпущенница, рождённая от рабыни, некогда принадлежавшей Ферекрату Афинскому, свидетельствую, что являюсь хозяйкой…» Далее следовало, что на означенном мероприятии она не присутствовала, ничего непристойного не слышала, а женщину по имени Фрина знает только с хорошей стороны: щедра, обходительна, благовоспитанна. То есть ничем Трифена обвинение не порадовала, а между строк читалось лично к обвинителю адресованное: «Если ты, козёл вонючий, попутно и мне хотел бяку сделать, то учти, ко мне такие люди захаживают, которым раздавить тебя, клопа позорного, раз плюнуть…» Девушки Трифены, работающие порно (отсюда слово – порнография), были рабыни и давали показания под пыткой. Но ни одна не приобщила к обвинению ничего существенного: «была в другой комнате…», «была занята с клиентом…», «пьяная была – ничего толком не помню…», «всё хорошо помню – выпивали, закусывали, было весело…». Но вот далее свидетельствовали посетители, которых проинструктировать Трифена не могла. Некто Эвбул, сын Ксенофонта из Мелиты: «Я видел Фрину в публичном доме. Я пришел туда с пира в доме Архимеда, и мы все смеялись и шутили. Да, мы пришли комосом64 и всю дорогу танцевали. Мы были изрядно навеселе. Мне неизвестно, пила ли Мнесарет и где она была до того, как появилась у Трифены. И вдруг Фрина, то есть Мнесарет, назвала себя Деметрой. Она стала распевать гимны Деметре, и никто не мог ей помешать. Кухарки дали Фрине пшеничные колосья, которые она водрузила себе на голову. Нет, я не хочу повторять ее слова, ибо не желаю совершать святотатства. Но ее гимн начинался со слов: «Я безутешная мать, я Деметра, покинута всеми», а ближе к концу она сказала: «Ем я цицейон»… При этом Фрина ела овсяную похлебку – ужин какой-то рабыни. А потом вскричала: «Я служу Исодету, Богу Равенства» – и возглавила шествие. Да, я принял в нем участие, но лишь на следующий день понял, что произошло. Там были факелы, а музыканты играли на разных инструментах». Ропот пробежал по холму. Участник событий свидетельствовал о преступлении, которое детально описал. Фрина оцепенела от страха. Точно невидимый люк открылся снизу, и холодок небытия проник под её чёрное облачение. Безбородый ликовал: «Ага! Глумление!..Мерзкий спектакль!.. Разоблачена блудница!.. Бегите, афиняне, к женам, обрадуйте их…» Тут безбородый в точку попал, жёны не просто обрадовались бы. Они запрыгали бы от восторга. Второй свидетель Калипп по сути повторил слова первого и усугубил положение обвиняемой. Вышел сказать своё слово оратор Гиперит, но беда в том, что я ни одного путного слова сказать уже не могу. Солнце в – зените. Я – в обмороке. Оставляю Вас в тревоге за судьбу красивой женщины. Крепко жму Вам руку, и до следующего письма.
-10-
Приветствую Вас, Серкидон! Фридрих Ницше утверждал, что древние греки «самая удачная, самая прекрасная, самая завидная, более всех соблазняющая к жизни порода людей». Там и тогда люди умели мыслить чисто. Как в детстве. Может быть, поэтому Карл Маркс назвал Древнюю Грецию детством человечества. Ну а какой же человек не вспоминал с тайной грустью детства своего, не молил голосом Эдиты Станиславны: «Дайте до детства плацкартный билет…»65 В благие времена детства человечества сознание людей не было затоплено потоками грязной информации, не было изуродовано теле- безумием, не было исковеркано идеологиями. По древней земле не ходили вскормленные пенициллином лишние люди. Жили те, чья иммунная система доказала право на жизнь. Да и те не заживались – человек в сорок пять не был ягодкой опять, но был штучным явлением. Прервать жизнь могли: копьё неприятеля, укус змеи, эпидемия, навет подлеца. Древние знали это, поэтому ценили каждый новый день – следующего могло и не быть… Если тебе утром светит солнце – цени это и будь счастлив! Встречая друг друга, греки не говорили: «Здравствуй!», они гововори: «Радуйся!» Но мы с Вами, Серкидон, люди, изуродованные цивилизацией, переселяться в Древнюю Грецию мы не будем. Боюсь, древнегреческий мне уже не одолеть… Ну, хорошо, допустим, одолею, освою стилос и напишу философский труд «Берегись письменности!», развивая идеи Сократа. Уверен, Аристотель окажет мне любезность и напишет дружеское вступление. Но дальше-то что делать с этой гениальной работой, полной провидческих прозрений? Она же в одном экземпляре! Редакций – нет. Канальи переписчики заламывают такие цены, что гетеры им завидуют… Хлебнём мы с Аристотелем, горюючи, разбавленного винишка, и на этом моя карьера грамматика закончится. А с Вами может приключиться и того хуже. Вы-то прибудете в Афины с мечтой посетить по дешёвке, всего-то задве драхмы, государственный публичный дом, а Вас, молодого и выносливого, мобилизуют воевать с Александром Македонским. Или начнёте Вы во время жертвоприношения тихо бубнить: «Не троньте зверюшек! Зевса нет! Долой Афродиту! Религия – опиум греческого народа!» – и – готово дело – донесут на Вас. Тогда донести – было гражданским долгом. Поволокут на холмик да правёж, а есть ли у Вас, что сказать в оправдание?.. Вот то-то и оно! Заключим так: если Александр Иванович Корейко66 (по планам О.Бендера) должен был утешиться поговоркой «Бедность – не порок», то мы с Вами (со слезами на глазах) будем повторять: «Где родился – там и пригодился». О чём мы с Вами?.. Да-да-да, я оставил Вас в тревоге за судьбу Фрины… Ну так продолжим судебное заседание. Слова защите. Приветствую Вас, благородный Гиперид! Успеха вам! «Гипирид для начала коснулся личности обвинителя, напомнив, что он, обвинитель, так и не разобрался с долгами отца. А потом, ему ли, похотливому, говорить о нравственности? Всем известно, что к публичным девушкам ходит он регулярно. И в означенном выше увеселительном доме имеет он знакомства, иначе как бы обо всём происходившем узнал? По сути вопроса, юноши, любезно согласившиеся дать показания, были в ту ночь, по их же словам, изрядно пьяны, а в таком состоянии сложно что-то воспринять так, как оно было на самом деле. Все доводы обвинения сводятся к тому, что женщина, которая смиренно стоит перед нами, спела песню и съела ложку похлёбки. Есть ли это преступление? Фрина угостила всех собравшихся за свой счёт, велела раздать еды и питья всем поровну, употребив слово «Распределитель», так называют почитаемого всеми нами Диониса67. Как можно Диониса называть «новым богом»? Хорошо известно, что Фрина, дочь Эпикла, посещает храмы, приносит жертвы и чтит афинских богов. Неужели наш славный город обратит своё могущество против беззащитной женщины, потакая злобным прихотям её недругов?..» Квёлые заседатели. Погода осенняя. Наверху холма – ветерок. Стали срываться капли дождя. Гиперид понял, что времени у него немного. Заседателей надо было будить. Оратор оглядел Фрину и решился проделать трюк, который более в судебной практике не повторялся: «… резким движением он сорвал покрывало, и показалось прекрасное лицо Фрины, ее блестящие золотые волосы, разделенные на прямой пробор и собранные сзади. Голова и прическа свободной женщины, а не рабыни. – Это – женщина! – вскричал Гиперид. – Любуйтесь ею! Любуйтесь, говорю я вам, настоящей женщиной! Он снова взялся за ткань, скрывающую тело Фрины. – Смотрите! Он расстегнул застежки на ее плотном плаще, скинул его и таким же молниеносным движением разорвал тонкий льняной хитон, под которым не было ничего, даже нагрудной повязки. Взорам открылась прекрасная грудь Фрины. По мере того, как Гиперид продолжал свою речь, порванные одеяния медленно падали наземь, постепенно обнажая ее совершенное тело, – казалось, мы наблюдаем за рождением божества. И правда, Фрина была похожа на Афродиту, выходящую из морских волн, – складок черного плаща и кипенно-белого хитона, которые сперва колыхались на уровне ее бедер, потом – колен и, наконец, опустились к маленьким ступням. Словно очищенный от коры ивовый прутик или весенний бутон, появившийся из зеленой почки, Фрина, нагая, божественно сложенная, стояла среди нас. Не из золота и бронзы, а из плоти и крови была сделана эта чудеснейшая из статуй. – Смотрите! – воскликнул Гиперид. – Смотрите на красоту, которая снизошла до нас! Его голос сорвался. Тонкий луч света упал на площадку и коснулся Фрины, чтобы все могли ее рассмотреть, – незабываемый момент, захватывающее зрелище. – Я объясню вам, что такое святотатство! – кричал он. – Святотатство – допустить, чтобы ханжество и злоба уничтожили эту красоту, это чудо! – Голос оратора вновь сорвался, по его щекам заструились слезы. – Я умоляю вас – так страстно, как только способен, как молил бы за самого себя, – я умоляю вас пощадить эту прекрасную женщину. Посмотрите, как она мила и очаровательна, как изысканна и грациозна! Не убитая стыдом преступница, а торжествующая богиня стоит перед вами. Глядите! Это божественный знак и божественное чудо, великий дар Афродиты Афинам…» Божественный знак – солнце, выглянуло, осветило Фрину лучами и позволило разбуженным стратегам увидеть прекрасную женщину во всей красе. Повезло, конечно, с подсветкой, но везёт смелым. Вот Вам пример, Серкидон. Не буду отмечать недюжинный интеллект и красноречие, они для древнегреческого оратора были обязательны. Тут важно иное: мужчина должен быть не только благородным, но и решительным, способным на рискованные и нестандартные действия. Любимый герой Сервантеса – Дон Кихот – бросился бы на стратегов с копьём, как на ветряные мельницы… Любимец Толстого Пьер Безухов долго бы тряс над собой кулаками, то краснея, то белея… Любимчик Достоевского князь Мышкин стал бы стыдить заседателей: мол, ещё пожалеете… Их попытки защитить женщину не увенчались бы успехом. А вот славный сын Афин Гиперид спас однажды созданную красоту. Словно неоглянувшийся Орфей, вывел он свою Эвридику из царства мёртвых. Вывел, от страха полумёртвую. Гиперид, кстати, ещё долго говорил, бурно жестикулировал и закончил речь уже со слезами на глазах: «Прошу вас, из милосердия, из любви к Справедливости и Красоте, из верности Афродите, отпустите эту женщину! Да не посмеет наша рука коснуться совершенного творения Афродиты, и давайте же славить богов, подаривших нам такую красоту!»
Мне казнь жестокая грозила,
Меня злословила молва,
Но злость в победу превратила
Живая сила божества.
Когда отравленное слово
В меня метал мой грозный враг,
Узрел внезапно без покрова
Мою красу ареопаг.
Затмилось злобное гоненье,
Хула, свиваясь, умерла,
И было – старцев поклоненье,
Восторг бесстрастный и хвала68.
Фрина была оправдана. Обвинение не набрало и пятой части голосов, и теперь по закону доносчик обязан был выплатить штраф. Понятное дело, был он взбешён, обзывал Гиперида псом, орал, что суд превращён им в бордель, но было поздно. Безбородый «попал на бабки», к долгам отца добавились и его собственные. Вот такое судебное дельце. А если Вы, Серкидон, пожелаете оплодотворить умозрительное визуальным, то посмотрите картину французского художника Жана-Леона Жерома69 «Фрина перед ареопагом». Да избавит Вас судьба от встреч с Фемидой, крепко жму Вашу руку, и до следующего заседания.
-11-
Приветствую Вас, Серкидон! Вернёмся к наукам. Довольно по гетерам шастать. Пытались мы с цифрами в руках постичь законы красоты – не вышло. И близко не подошли. Понять красоту с помощью философии тоже не получается. Сидим с Вами как в той платоновской пещере. Люди-филофосы проходят мимо, гомонят… Разговоры к нам долетают отрывочно, из трёх-четырёх фраз понятна лишь одна. И то не до конца. Предлагаю для постижения законов красоты человеческого тела обратиться к биологии. Мне, например, чтобы составить свои представления о красоте, коих я доныне придерживаюсь, помогла книга Ивана Ефремова70«Лезвие бритвы». Помимо прочего очень интересно описана любовь доктора Гирина и пленившей его молодой женщины – Серафимы. Иван Родионович полюбил Симу, когда рассмотрел её хорошенько: «Гирин обратил внимание на среднего роста девушку, стоявшую под большим панно. Её прямая и в то же время свободная, нескованная осанка говорила о долгой дружбе со спортом, гимнастикой или танцами. Простое голубое платье, туго стянутое чёрным пояском, не скрывало фигуры, столь соответствующей гиринскому понятию прекрасного, что у того перехватило дыхание… Сима не стеснялась и не прятала свою высокую грудь, стройные ноги и крутые бёдра. В свободных и гибких движениях её сильное тело приобретало ту независимость, без которой подчас трудно живётся женщинам». В свою очередь чувство Серафимы Юрьевны окончательно сформировались в стойкую симпатию во время доклада доктора Гирина о законах красоты. Гёте писал: «Ничто так не сближает молодую чету, гармонически созданную друг для друга природой, как любознательность девушки и готовность юноши поделиться с нею своими знаниями. Отсюда возникает глубокая и радостная связь: она видит в нём творца своего духовного мира…» Так и вышло с этой, пусть не молодой, но гармоничной парой: она его за знанья полюбила, а он её за любопытство к ним. Так что же доложил Гирин с высот своих профессиональных и житейских прозрений? А вот что: «Красота – это наивысшая степень целесообразности, степень гармонического соответствия противоречивых элементов во всяком устройстве, во всякой вещи, всяком организме… Красота – это правильная линия в единстве и борьбе противоположностей, та самая середина между двумя сторонами всякого явления, всякой вещи, которую видели ещё древние греки и называли аристон – наилучшим, считая синонимом этого слова меру, чувство меры. Я представляю себе эту меру чем-то крайне тонким – лезвием бритвы, потому что найти её, осуществить, соблюсти нередко так же трудно, как пройти по лезвию бритвы…» Как же докладчик объяснят красоту применительно к человеческому телу? Женщина и её основная задача – деторождение. Для этого бёдра женщины должны быть широки, достаточно широки, для того, чтобы пролезла голова человеческого детёныша. Но кроме этого женщина должна ходить, да и пробежаться приходилось в первобытные времена, не без этого. Значит, метровый размах бёдер не годиться, с такими бёдрами далеко не убежишь. В итоге, бёдра должны быть достаточно широкими для решения главной задачи – рождение ребёнка, но и возможность быстрого передвижения должна быть предусмотрена. Если бёдра женщины хорошо приспособлены для решения обеих задач – они прекрасны. Подкожный жировой слой в нижней части живота и в области вокруг таза делает женщину округлой, мягкой, соблазнительной. Но зачем он? Это и резервная пища на случай голодания, это и тепловая, а также противоударная изоляция для носимого в чреве ребёнка. Тонкая талия женщины подчёркивает и крутые бёдра, и полную грудь. Но служит для поддержания равновесия при быстрой ходьбе, при беге. Стройная длинная шея у женщины немало прибавляет к её красоте. Потому что женщина – страж по природе своей. Добавок длинная шея – бОльшая гибкость и быстрота движений. У мужчин вышеперечисленное: длинная шея. тонкая талия, жировые отложения и широкие бёдра – уродливы, ибо не соответствуют предназначению пола. А вот чем закончил доклад доктор Гирин, сорвав заслуженные аплодисменты: «… гармоническое разрешение, казалось бы, губительных противоречий, разрешение, доведённое до той единственной совершенной возможности, которая, как лезвие бритвы, как острие стрелки качается между противоположностями. Путь нашего познания прекрасного, поисков его везде и всюду, видимо, лежит через поиски этой тонкой линии, сформировавшейся за долгую историю и означающей совершенство в многостороннем преодолении величайших затруднений существования в природе мыслящего существа – человека». Понятное дело, такого видного докладчика женщины долго не отпускали. Задавали вопросы, вызывая живое беспокойство Симы, смотрели на Гирина: то, как на Мефистофеля, то, как на Гамаюна, то, как на Доброго Прорицателя Вселенских Истин. Одна красивая блондинка сказала: – А всё-таки это страшно… Все наши представления о прекрасном, мечты и создания искусства… и вдруг так просто – для детей, для простой жизни! Гирин отпарировал: – Простая жизнь? Её нет, мы только по невежеству думаем, что она проста, и постоянно расплачиваемся за это. Очень сложна, трудна и интересна жизнь! Но не понимаю, отчего вам страшно? Оттого, что станет понятно, в чём суть прелести ваших красивых бровей? Брови, назначение которых отводить в сторону пот, стекающий со лба, и не давать ему заливать глаза, должны быть густыми. И при густоте они не должны быть чересчур широкими, чтобы в них не скапливалась грязь, не заводились паразиты. Вот секрет красоты ваших соболиных, узких и густых бровей. Успокоив и блондинок, и брюнеток, Гирин распрощался с аудиторией и пошёл провожать Симу. Любопытный разговор состоялся у них, впрочем, письмо не о том… Скажите мне, Серкидон, этот доктор один такой умный? Сам всё это выдумал? Вы можете сказать, что кое-что ему подсказал автор романа. А я думаю, что не один Ефремов. Схожие мысли возникали давно. Уже среди перечисленных Львом Николаевичем философов Джон Тодхантер писал о красоте, как о примирении противоречий. Английский художник Хогарт Вильям замечал: «Если у корабля хороший ход, моряки всегда называют его красавцем – так тесно связаны оба эти понятия! Всё то, что кажется целесообразным и соответствует большим намереньям, всегда удовлетворяет наше сознание, а поэтому нравится. Таким образом, вы видите, что правильность, единообразие, или симметрия нравятся только тогда, когда создают представление о целесообразности…» Но сначала сказал Гераклит71: «Расходящееся сходится, и из различного образуется прекраснейшая гармония, и всё возникает через вражду». Кстати сказать, счастливый союз между мужчиной и женщиной это и есть возникшая через вражду гармония. Серкидон! Советую Вам почитать «Лезвие бритвы». Если Вам не приглянулись, навеянные многими философами, революционные мысли Ивана Гирина, так хоть проследите за тем как ухаживают за женщиной зрелые, опытные мужчины. Глядишь, что-то для себя приметите. А если Ваша будущая избранница будет похожа на Серафиму, я буду счастлив. Шестикрылого Серафима Вам в помощь. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-12-
Пpиветствую Вас, Сеpкидон! Что-то у нас, как в школе: химия, алгебра, геометрия, биология… Вроде бы и обещал я залезть с Вами на дерево жизни да потрясти его как следует… А как увижу – лежит сухой сучок науки, бросаюсь на него как то хрюкающее животное, которое зарекалась желудей не есть… Надо решительно исправляться, пока Вы не задумали пожаловаться на меня во Всемирную лигу сексуальных реформ… Туда Остап Бендер советовал обратиться необласканному Паниковскому. Многие нынешние читатели уверены, что данная организация – плод фантазии великого комбинатора. Ничуть нет, Всемирная лига сексуальных реформ действительно существовала с 1921 по 1935 год и вела бурную деятельность. Её конгрессы проводились в Копенгагене, Лондоне, Вене, Брно.Михаил Самуэлевич в эту лигу вполне мог обратиться. А Вы, Серкидон, опоздали. Так что слушайте меня дальше. И внимательно-превнимательно! Собираюсь нынче написать Вам письмо животрепещущее, искромётное и, насколько позволяют приличия, игривое, ибо чувствую свою вину за многотрудные скучности… И то верно, хватит нам бродить по закоулкам да окраинам, покусимся на главное, рванём, как говорят хоккеисты, на «пятачок». Решительно проведём инвертаризацию женских прелестей. Занятие совсем не скучное, а напротив завлекательное до невозможности… Припомним то главное, что отмечают мужчины в женщинах и что более всего притягивает мужские взоры. Чем хвастаются мужья, говоря о жёнах своих. Читаем из фривольной книги «Галантные дамы». Автор давно нами облюбованный француз Брантом: «Я знавал нескольких сеньоров, которые хвалили своих жён перед своими друзьями и подробнейшим образом описывали им все их прелести. Один расхваливает цвет кожи жены, похожей на слоновую кость, с розовым налётом, как у персика, на ощупь мягкую, как шёлк или бархат, другой – пышность её форм, упругость её грудей, похожих на «большие яблоки с грациозными остриями» или на «хорошенькие шарики с розовыми ягодами», твёрдые, как мрамор, тогда как её бёдра – «полушария, сулящие высшее блаженство». Другие хвастают «словно выточенными белыми ногами жён», подобными «горделивым колоннам, увенчанными красивым фронтоном». Тему дурного и неуёмного мужского хвастовства продолжим фолклором двадцатого века. Анекдоты привожу не смеха ради, а познания для. Первый помню со времён, когда был юный пионер, когда я жил в СССР, учился на четвёрки72. Патриотизм советского народа всегда поддерживали на высоком уровне, была собственная гордость, были и собственные анекдоты. Например, такой: Собрались англичанин, француз и русский. Англичанин говорит: «Когда я сажаю свою жену на лошадь, она пальцами ног достаёт земли… И не потому, что лошади у нас невысокие, просто у наших женщин такие длинные и красивые ноги». Француз продолжает: «Если я оборачиваю носовой платок вокруг талии любимой женщины, получается мини юбка. И это не потому, что у меня большой носовой платок, просто у наших женщин такие тонкие талии». Русский: «А я, уходя на работу, хлопаю Машку по мягкому месту, начинает оно дрожать и вибрировать… Вечером прихожу, двумя руками – останавливаю. И так не потому, что у наших женщин такие необъятные…, просто у нас самый короткий в мире рабочий день!» Замечу перед тем, как повествовать далее, что хвастать телесными достоинствами своей жены глупое дело. К чему ненужная реклама? А вдруг кому-то придёт в голову мысль проверить: а всё ли оно так, как презентовано?.. А не проверить ли? «Не хвали жену телом, а хвали жену делом», – говорят в народе. К сожалению, эту пословицу не все мужчины усвоили. Например, персонажи следующего анекдота не усвоили совсем. Собрались за пивом трое мужчин. Один говорит: «Ох, жена! Не нарадуюсь. Одна беда, когда на стул садится, надо успеть два других по бокам подставить». Второй мужчина говорит: « А у моей плечи, груди – обалдеть. В дверь заходит – косяк за собой выносит». Третий говорит: « Я вчера бельё жёнушки принёс в прачечную, а приёмщица мне говорит: «Парашюты и чехлы от танков не принимаем!» Так чем же гордятся мужчины? Что они более всего выделяют и ценят у любимых женщин? Выявили: ноги, бёдра, ягодицы, талия, грудь. Пять позиций! Так, кстати говоря, мужчина и начинает осматривать женщину. Снизу вверх. Сначала осматриваются ноги, далее – бёдра, талия, грудь, шея, лицо. Некоторые до лица не добираются. С лица ведь воду не пить. Опять возвращаются к ногам, потом к бёдрам… А как же, спросите Вы, шейка лебединая, затылочек подстриженный? А это для эстетов. Это поздняя эстетика человечества. Хотя почему же поздняя? Осирис73 правитель Древнего Египта писал о возлюбленной супруге: «Исида забросила свои сети – и поймала меня в тенета своих волос. Я пленён ее глазами, окован её ожерельем, накрепко связан запахом её тела». Засчитаем эту запись – средней эстетикой человечества. «А когда началась ранняя эстетика человечества?» – спросите Вы. С удовольствием Вам отвечу: «В позднем палеолите…» Эх, не знали Вы, Серкидон, палеолита! Не охотились на мамонта с группой товарищей, не слышали тонизирующего рычания саблезубого тигра, не ждали с тревогой сводки о приближении ледников, не рисовали на стенах пещеры поверженных оленей, не ждали у водоёмов появления женщин из чужого племени, не гнались за красоткой в мини-шкуре, не вытачивали из мягкого камня женских статуэток…На последнем остановимся подробнее. Женские фигурки позднего палеолита изготовлены безымянными мастерами. Наряду с наскальной живописью – это первые произведения искусства. Фигурки называют палеолитическими Венерами с изрядной долей иронии, поскольку совсем не похожи они на римских Венер. У каменной женщины нет ни рук, ни ног, голова дана небрежно, а бывает и нет её вовсе, но зато… зато огромные груди, непомерно увеличенные бёдра и большой отвислый живот, который не лезет ни в какие современные ворота… Вспомним героев второго анекдота. Их требования к женщине примитивны, ребята просты в запросах своих, но, заметьте, про животы своих жён они промолчали. Потому что даже простейшие с одной извилиной мужчины понимают: большой живот простителен женщине лишь в случае беременности её… Но в пещерах думали по-другому, главное задача была выжить. Женщина рассматривалась как гарант продолжения жизни. И поэтому гипертрофированно подчёркивалось всё, что помогало женщине продолжить жизнь: груди, бёдра, живот. Она рассматривалась как сосуд жизни, предмет культа, а не эстетики. Доисторический художник поклонялся перед зрелой женщиной. Возможен и момент подхалимажа, дело-то было при матриархате. Прошли года, большой живот перестал быть гордостью невесты, и на вопрос портного: «Талию будем делать?» все невесты уверенно отвечают: «Да! Обязательно!» Кроме тонкой талии образцовая невеста должна иметь стройные ноги, полную грудь, широкие бёдра, упругие ягодицы. Об этом обо всём мы и поговорим. А пока, крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-13-
Приветствую Вас, Серкидон! Обратим наш взволнованный взгляд на женские ноги, и чем длиннее будет это моё послание к Вам, тем лучше. В народе говорят: в ногах правды нет. Это в мужских ногах, кривых и сучковатых, может, и нет, а вот в женских ножках – вся правда жизни, и где-то рядом исток её… Хотя, хотя: «Слова и взор волшебниц сих//Обманчивы… как ножки их». Узнали? Правильно – из «Евгения Онегина». Последний раз напомню: стихи Пушкина для человека русского – нечто вроде религии, и поэтому, если в чём усомнимся, дружно падаем на колени и ползём к «курчавому магу», а он доверительно сообщает:
Дианы грудь, ланиты Флоры Прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры Прелестней чем-то для меня…
Солнышко наше поэтическое – местами мужчина, и поэтому начинало оно освещать-осматривать женщину, как и все мужчины, начиная от ножек. Давайте же и мы побродим по аллеям вслед за смуглым отроком, обозрим, воздадим, восхитимся, возжелаем, вознегодуем, возропщем. А ещё попробуем найти закономерности и проанализировать, хотя вряд ли получится. Анализ требует покоя, внутренней тишины и беспристрастности. А какой покой?! Какая тишина?! Какая беспристрастность, если речь о женских ножках?! Они могут и отшибить память, а могут в ней остаться навсегда. Что и подтверждают строчки из любимого романа:
Когда ж и где, в какой пустыне, Безумец, их забудешь ты? Ах, ножки, ножки! Где вы ныне? Где мнёте вешние цветы?
Пустыни, паркеты, трава-мурава в совокупности с женскими ножками волновали поэта изрядно, но вот к роковой страсти – женщина –добавлялась любимая стихия – море, и душа поэта начинала бурлить, выплёскивая строки, наполненные поклонением. Да мы же с Вами их наизусть знаем:
Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к её ногам! Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами!
И вся современная молодёжь уверена, что юная Раевская выбежала к морю в бикини… Ах, если бы… Не откажемся, Серкидон, от нашей прежней практики: поговорили о Пушкине, поговорим о Гёте. Известно, что русскому хорошо, то немцу смерть, но к женщинам, по счастью, это не относится. Гёте не хуже Пушкина черпал вдохновение из любовных страстей, как из бурного моря. И первой его рыбкой золотой была, как нам уже известно, ФридерикаБрион. Заглянем в мемуары великого немца: «В ту же минуту она и вправду показалась в дверях, точно на этом сельском небе взошла прелестнейшая звезда. Обе сестры ещё одевались «по-немецки», как тогда говорили, и этот уже почти исчезнувший национальный костюм чудо как шёл Фридерике. Пышная и короткая белая юбочка с фалбалой, почти до щиколотки открывавшая очаровательнейшие ножки…»74 Стоп, стоп, до «щиколотки»? А сколько это от земли? Никак целых десять сантиметров! Вот такая сельская раскрепощённость! И заметьте, Серкидон: обнажились девичьи ножки до щиколотки, и молодой человек на целый год влюбился по уши… Но простимся с Гёте, оставим пределы Германии, которую Пушкин обозначил «туманной» (дабы долго не искать рифму к слову «странный») и послушаем сына солнечной Италии – Аньоло Фиренцуола75. На рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков его герой Чельсо искал идеальную женскую ножку и нашёл. Какую? «Длинную, суховатую и узкую в ступне, но с икрами в меру полными, белыми, чтобы не виднелась кость, но в аккурат упругими, дабы нога не утолщалась слишком…»76 Что мы видит? Горячее южное солнце открыло нам на женской ножке белые и полные икры, но выше дело не пошло. Так что же творилось в подлунном мире, дорогой мой современник, Серкидон? А вот что: женские ноги были, не считая счастливых исключений, надёжно скрыты от мужского взгляда. Только женившись на девушке, новоиспечённый супруг мог узнать, есть ли у неё ноги и сколько их, ориентируясь в основном наощупь… Кстати сказать, многие мужчины, что тебе прошлые, что тебе нынешние, не придают значения, какие там у неё ноги. Ходит ими и ладно. Не все требуют подать в кровать ноги стройные, ровные, длинные, как у балерины Истоминой. Лишь отдельные эстеты, наследники Пушкина по части требовательности к женским ножкам, расскажут нам, что в сдвинутых нижних конечностях женщины должно быть четыре окошка. Ни больше, не меньше. Только такие женские ножки считают они правильными. «Им такие ножки// Просто – свет в окошке!» Вы чувствуете. Серкидон, что происходит! Когда раскрывается волнующая тема, не только Пушкин («И ножка собою прельщать создана!»), но и простой смертный – Ваш прилежный эпистолярный знакомец – стихами заговорит. Хотя не ко времени я развеселился. Не может ножка прельщать, если её не видно. А ужас в том, что каким-то злым и бесчувственным волшебником женские ноги были посажены в тюрьму, где, скрытые от мужских взоров непроницаемыми матерчатыми стенами, провели двадцать веков. Вот так срок! Вино столько не выдерживают!.. «Платье, юбка, кринолин,// Для всего закон один» – подол до земли. Или – почти до земли. Не скажу Вам про африканскую женщину. Я её слабо представляю себе, например, в сарафане, но европейскую страдалицу окружало временами нечто колоколообразное. Впору было бить набат! Но чем? Это мужчина не растерялся бы, нашёл бы чем стукнуть… Хотя что ему беспокоиться, у него, у европейского, всё было тип-топ. Положим, задам я Вам вопрос, кто долгое время носил титул «Самые красивые ноги Франции»? Вы мне: «Брижит Бардо…Катрин Денёв…77АнукЭме…78 ». А я Вам говорю: «Думайте лучше». Вы мне: «Марина Влади…79 Мишель Мерсье …80 Софи Марсо…81» А вам: «Лучше не думайте…» Правильный ответ – король Франции Людовик XIV. Так что на вопрос из неприличного анекдота «Есть ли у солнышка ножки?», французы долгое время могли отвечать утвердительно… Справедливости ради скажем, что Король Солнце титул к своим ногам получил не по наследству. Он прекрасно танцевал, участвовал в балетных постановках и через скакалочку (я уверен) прыгал. Ну хорошо, а справедливо ли такое положение вещей, когда только мужчина имел право показывать ноги, щеголять в чулках, украшая полные икры подвязками? Вспомните «Двенадцатую ночь» и влюблённого Мальволио (блестящая актёрская работа несравненного Василия Меркурьева82) в жёлтых чулках с подвязками крест-накрест, от которых у бедного ухажёра был застой в крови. В голове особенно. Заметим, что предмет его внезапно вспыхнувшей страсти, госпожа Оливия (звезда советского кинематографа Алла Ларионова83), была в платье, подол которого волочился по полу… Но вот мелькнула надежда. Кокетливая эпоха рококо подарила мужскому взгляду мелькание женских ножек. Появились обтягивающие чулки, а с ними – подвязки, которые разрешалось носить дамам на людях! Которые (ах, эти противные подвязки!) бесконечно развязывались, их приходилось (на глазах мужчин!) шнуровать вновь и вновь… А ещё качели с их «счастливыми случайностями»… Ух…ух! И захватывает дух! И у тех, кто качается… и у тех, кто наблюдает… Из сочинений Лиона Фейхвангера84 узнаём, что у дверей театров толпились мужчины, но плевать им было на Мельпомену, они жаждали увидеть, хотя бы мельком, ножку кокетки, выходящей из кареты… Блюстители нравственности и церковного ханжества спохватились в девятнадцатом веке, растоптав все завоевания галантного века. Новоявленные буржуи решительно загнали женские ноги (погуляли и хватит!) в непроницаемые матерчатые оковы, вдобавок запретили дамам ноги скрещивать, а разводить – разрешалось только по любви и лишь во время детопроизводства. Сидя на лошади, представительницы слабого пола печально свешивали ноги вбок. Играть на виолончели женщинам запрещалось. Что же касается дамского купального костюма, то напоминал он нынешний водолазный. Вот она, расплата за игривые вольности рококо! Неужели впереди вторая «ходка» сроком в двадцать веков?! Слёзы наворачиваются на мои глаза, длинного послания не получилось, но клянусь, следующее – будет от ушей, а ныне крепко жму Вашу ногу… пардон, руку, и до следующего письма.
-14-
Приветствую Вас, Серкидон! Женские ноги легли нам на плечи, и этот прекрасный груз мы должны выдержать с честью! Приступим! Французская поговорка: «Красивые женские ножки перевернули не одну страницу истории…» Немецкая пословица: «Терпенье приносит розы». Ну а поскольку те же немцы говорят, что всего хорошего должно быть по три, приведу и русское: «Терпенье и труд всё перетрут». Чаще всего русская пословица срабатывает так: всю жизнь человек терпит, трудится, снуёт, как напильник, туда-сюда, а потом глядишь – нет его. Перетёрся в труху, а розы в чётном их количестве приносят на могилку сослуживцы и близкие. Значит, не там был, не то делал. Но впрочем, и сказ наш не о том. Расскажу Вас историю, когда розы подоспели вовремя. Начало двадцатого века. Иоханна Фельзинг (в замужестве – Дитрих) туго шнурует высокие ботинки маленькой Мари, приговаривая: «Когда ты вырастешь, твои лодыжки должны быть тонкими». Чтобы ноги дочери были безукоризненно ровные, фрау Дитрих на ночь укладывала их в стальные колодки. Пока никаких роз, одни синяки… Но проходит мятежная юность, и терпенье вознаграждается: ноги получаются такими, как задумывалось – идеальными. Молодая девушка начинает от радости ими плясать, а чтобы и руки занять, выучилась она играть на… На каком инструменте не скажу, забыл, но точно помню – была это не виолончель. Марлен даже пыталась устроиться на работу в один оркестр… в другой… (всего хорошего должно быть по три!), в третий. Её быстро увольняли: оркестранты-мужчины пялились на ноги новенькой, играя мимо нот, замужние музыкантши завистливо шипели, прикрывая свои ноги инструментами, незамужние зубами скрежетали, носами хлюпали, шмыгали, губы от горя закусывали, дирижёр орал благим матом… Одним словом, «концерт», но не тот, что нравился взыскательной публике на родине Баха. Уволенная из очередного оркестра, Марлен, весело напевая, стала пробовать свои ноги в кабаре. Она ложилась на сцену и делала «велосипед». У многих мужчин, да и женщин, сразу возникал вопрос: а нельзя ли на этом «велосипеде» прокатиться? Прокатиться получалось не у всех… Но покувыркалась молодёжь, покуралесила… Не без этого. Как тут не вспомнить Есенина:
Но ведь дуб молодой, не разжелудясь, Так же гнётся, как в поле трава. Эх, ты, молодость, буйная молодость, Золотая сорви голова…
Не только любовь к Айседоре85, но и эти четыре строчки роднили немецкую актрису и русского поэта… А ведь в самую точку попал крестьянский сын. Сам того не ведая, угадал…Такой и была Марлен Дитрих на протяжении всех своей долгой жизни – «золотая сорви голова». Однако тороплю я чужую судьбу, настёгиваю почём зря. Она, судьба, круто повернула оглоблю, когда о проделках Марлен услышал заезжий Синдбад-мореход . Оглядел он красотку, ахнул и уже – какой там велосипед! – на корабль заманил и увёз шалунью в Голливуд. А там ей – самое место. И самое время – великая депрессия. Надо было мужчин чем-то радовать. Не всё же им огорчаться и по пустым карманам шарить. Поработала многостаночница экрана, прекрасная Марлен в Голливуде ударно, также как и советские люди в годы первых пятилеток в те же тридцатые годы. Но если труженики молодого советского государства в горячих доменных печах создали тяжёлую индустрию, то молодая актриса создала холодный воздушный, волнующий образ, который поддерживали стройные ноги в изысканных чулках и великолепные туфли на высоком каблуке. Дугою выгнув тончайшую бровь, «ледяная дива» взламывала мужские сердца. Дитрих в переводе с немецкого – «отмычка». Её любовниками были Жан Габен86, Фрэнк Синатра87, Эрнест Хемингуэй, её любил Ремарк (я выбрал из первой сотни мужчин те имена, которые Вы, Серкидон, должны знать). При рождении родители назвали девочку, будущую секс-бомбу, Марией Магдалиной… Впрочем, Марлен никогда и ни в чём не раскаивалась… Мужчина ради неё мог пожертвовать репутацией, бросить к ногам состояние… А она? Она говорила: «Женщины, бесспорно, умнее мужчин. Вряд ли найдётся женщина, которая была бы покорена мужчиной только потому, что у него красивые ноги». А вот, Серкидон, повод гордости для нас. Марлен Дитрих говорила: «Значительная часть моей жизни прошла с русскими. Сначала я училась готовить их блюда, а потом попробовала водку, один из самых здоровых алкогольных напитков». Позволю себе короткий комментарий. О блюдах. Сколько я ни представлял себе Марлен Дитрих, которая варит борщ… или жарит блины… Воображения не хватает. У Вас, Серкидон, это и подавно не получится. Я-то хоть немного, но подкован: мне про королеву экрана рассказывала бабушка. А Вы, я уверен, только от меня только и услышали имя этой роковой красавицы. О напитках. Если Вы решили, что королева экрана блестящей карьерой своей обязана употреблению здорового алкогольного напитка – водки, Вы ошиблись. Слагаемые успеха были таковы. Простите за банальность, во-первых, самоотверженный труд: над образом, ролью, лицом. Попробуйте, Серкидон, выщипать бровку так, как у Марлен Дитрих и напишите мне, что у Вас получилось. Школьницей она записала в дневнике: «Счастье приходит к усердным». По пять часов продолжались уроки игры на скрипке (вспомнил я её не виолончель). Во-вторых, она оказалась в нужное время, в нужном месте. Как и Винкельман в Риме. И, в-третьих, она занималась любимым делом. Тут и водка не может повредить, можно рюмочку-другую пропустить. А вот на чужой делянке, сколько не усердствуй – счастью не бывать. Розы принесут только на надгробье… Если бы судьба поставила Марлен Дитрих к конвейеру, никто бы о ней не узнал. Кроме лечащего психиатра. Только ли ногами и песнями Марлен Дитрих был славен Голливуд тридцатых-сороковых годов? Нет, конечно, по её стопам, за её ногами ринулись толпа талантливой молодёжи. Всю толпу в кино не взяли, отобрали лучших, и Королеву экрана Марлен Дитрих окружила свита голоногих принцесс. «Принцесса джунглей» – фильм про Тарзана в женском обличии: Дороти Ламур88 бегала по зарослям в куцей шкуре, оно и понятно, длинное платье в джунглях не купить. Белокурая Бетти Грэйбл89 похвалялась: «У моего успеха есть две причины, и я стою на обеих». Бэтти только что снялась в фильме с названием «Ноги в миллион долларов». И хотя фильм был о скачках, а ноги имелись в виду лошадиные, запомнилась только Бэтти. И, можно сказать, с лёгкой ноги этой актрисы вошло в американский лексикон словосочетание «девушка с ножками стоимостью в миллион долларов». А Рита Хэйворт90! Её Джильда!.. Ой, держите меня четверо!.. На экране не женщина, а богиня эроса! Мечта и поэта, и прозаика, и миллионов мужчин… Когда она пела «Во всём виновата Мэйм», снимая лишь перчатку с руки, впечатление было такое, что она раздевается полностью… А её танец в платье с разрезом по самое-самое… Когда она пируэтила, американские женщины в гневе прикрывали ладошками глаза своим мужьям… Но мужчины всё равно лыбились, как младенцы и так же, как младенцы, пускали слюни… Голливуд породил культ стройных женских ног и массу комплексов у женщин, которые таковыми не обладали. А ведь каждой женщине хочется, чтобы мужчина смотрел на её ноги с вожделением… с восхищением… заинтересованно… или хотя бы без содрогания. Можно представить себе возмущение девушек с красивыми ножками, которые не вместились в Голливуд. В их душах и сердцах поднимались вопросы: «Почему им можно, а нам нельзя… Они, значит, королевы, они принцессы. А мы кто?!» И тут, словно в ответ на эти вопросы, пришёл Он… Он пришёл, а я ухожу, силы мои иссякли. Сегодня не расскажу я Вам о Нём. Но в следующем письме обязательно расскажу, как Он накинулся на женские ноги, обхватил и пленил их. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-15-
Приветствую Вас, Серкидон! Не сносить мне головы, если не замечали Вы, что у женщин две предназначенные для ходьбы прекрасные конечности. Поэтому, думалось, достаточно будет написать о них два письмишка. Так я и вознамерился, но не тут-то было. Начиная третье, спешу предложить Вам историю не мной придуманную. О.Генри, из рассказа «Святыня»: «Итак, мисс Линетт д'Арманд повернула свой стул спиной к окну, выходившему на Бродвей, и уселась заштопать, пока не поздно, фильдекосовую пятку чёрного шёлкового чулка. Шум и блеск Бродвея, грохочущего под окном, мало привлекал её. Ей больше всего хотелось бы сейчас вдохнуть полной грудью спёртый воздух артистической уборной на этой волшебной улице и насладиться восторженным гулом зрительного зала, где собралась капризнейшая публика. Но пока что не мешало заняться чулками. Шёлковые чулки так быстро изнашиваются, но – в конце концов – это же самое главное, то, без чего нельзя обойтись». Героиня рассказа, которую автор нарочито торжественно называет мисс Линетт д'Арманд, певичка, танцовщица, рабыня Терпсихоры. Такую девушку сыграла ещё пухленькая Марлен Дитрих в доголливудском «Голубом ангеле». Для таких девушек показывать ножки – работа, чулки – спецодежда. А как же другие девушки?.. Что Вы говорите, Серкидон? Святыня? А, понял, понял… Вас заинтриговало название рассказа. Что же там была за святыня? Другой послал бы Вас в библиотеку, или ещё куда, но я не такой. Вот, получайте финал рассказа, неожиданный, как и многое у О.Генри. Герой, который оказался вовсе не герой, прятал святыню в шкатулке: «– Но ты же мне не сказала, что было в этой шкатулке, Ли? – Одна из моих жёлтых шёлковых подвязок, которые я швыряла с ноги в зрительный зал во время моего номера на качелях…» Концовка рассказа легла к нам, как родная: ножки, чулочки, качели и, конечно, горящие глаза десятков мужчин… Что у нас дальше, Серкидон? Сбили Вы меня своим истошным криком: «Святыня?!», и поэтому я начну всё сначала. С начала века. Двадцатый век возмутил ханжей всей мастей и оттенков жутким падением нравов: подол женских одеяний стал приподыматься, как пелось в бодрой советской песне, «всё выше и выше, и выше»91. Не только актрисам, циркачкам и танцовщицам, не только жрицам любви, но и просто жаждущим любви женщинам стало дозволено на людях обнажить лодыжку, а потом и половину коленки… На этой завоёванной вершине пока остановимся. Для рядовой потребительницы появился смысл потратиться либо на шерстяной, либо на шёлковый чулочек, чтобы ножка смотрелась. А в конце тридцатых сверкнула молния, грянул гром и в мир явился Он, посланец дьявола. «Это Он, это Он//С дерзким именем Нейлон». Мистер Нейлон за рекордно короткий срок покорил женщин и Америки, и Европы. Они – у его ног, он – у них на ногах… Какое это было чудо – нейлоновые чулочки! Они не морщинились, не топорщились, не собирались складками, а стоили недорого. Ножка в нейлоновом чулочке на вид казалась голенькой, а наощупь – неземной. Положим, наберётся мужчина смелости и попытается погладить женскую ногу в шерстяном чулке и… точно кошку приласкал. А в чулочке нейлоновом, облегающем… «И ножку чувствую в руках!» – воскликнул бы Александр Сергеевич. Продажи нейлоновых чулок в первые месяцы появления Мистера Нейлона сопровождали очереди, давка, конная милиция, крики: «По две пары в одни руки не давать…» Женщина, добывшая заветное, тут же рвала упаковку и надевала обновку прямо на улице. Шёлковые чулки, которые ещё недавно были «самое главное, то, без чего нельзя обойтись», которые ещё недавно заботливо штопались, летели в урну. Ранее озабоченный кавалер приносил даме в подарок пару шёлковых чулок и тут же получал желаемое. Теперь он получал дырку от бублика и бежал на поклон к Мистеру Нейлону. А этот надменный Мистер, этот супергерой и суперлюбовник торжествовал… Но недолго… Началась Вторая мировая война, чулочное производство прекратилось. Раскромсали Мистера на парашюты, плащ-палатки, тенты для военных машин. Богатые любовники покупали голливудским дивам нейлоновые чулки за «ломовые бабки», а миллионы обделённых женщин со слезами на глазах извлекали из сундуков шёлк и шерсть или рисовали на голой ножке шов в память о добром времени. Но вот «с войной покончили мы счёты»92 и казалось , что воспрянет Мистер Нейлон… Нет, угрохал его Маэстро Капрон. Так же быстро и безжалостно, как в своё время нейлоновая нить удушила производство шёлковых чулок. В игре по-крупному так оно и бывает: «Сегодня ты, а завтра я»93. Похвалите меня, Серкидон! За утро я полвека отпахал, вот и – здравствуйте – шестидесятые годы двадцатого века. Годы освобождения! Женские ножки должны были освободиться-разнуздаться полностью. Они сделали это в шестидесятые под революционные аккорды: «Добьёмся мы освобождения// Своею собственной рукой…»94 Воздадим им на радостях немного измёненными стихами вольнолюбивого классика:
Одежды тяжкие падут, Темницы рухнут, и свобода, Вас встретит радостно у входа, И сёстры меч вам отдадут95.
Правда, вручился-получился этот меч каким-то фаллосообразным. Но тут уж, какой дали… История из серии: «И чем случайней, тем вернее…»96 началась так: молодая англичанка Линда Квайзин (не путать с Мишкой Квакиным97) своею собственной рукой обрезала старое платье, чтобы оно не мешало ей делать домашнюю уборку, а тут забежала к ней в гости подруженция, молодая модельерша, ровесница Брижит Бардо и очаровашка – Мэри Куантtitle="">98. Посмотрела Мэри на Линду и подумала: «Едрёна Феня! ( Примерно так, но по-английски). Потом добавила: « Отсечём лишнее!» Первые мини-юбки (десять сантиметров выше колена) Мэри стала продавать в своем магазинчике, и хватали их, как горячие пирожки. В 1965 коллекция мини-юбок была показана в Нью-Йорке. После показа (думается, в качестве прикола) модели вышли на Бродвей, на главную улицу чопорного американского города, и машины остановились. Репортаж об этом событии вели все телеканалы. А всего-то десять сантиметров… Но они потрясли Нью-Йорк, а потом и весь мир. В 1966 году мини-юбку надела королева Елизавета II, а Мэри Куант была награждена Орденом Британской Империи. Было сформулировано, что за экономические успехи. Но люди знающие говорят, что за повышение рождаемости. Правда, возросло и количество инфарктов, но тут уж, как говорится, не мужик и был. Моя, Серкидон, мятежная молодость отбуянила в шестидесятые. Мини юбки девочек и песни «Битлз» – наиболее яркие впечатления этих лет. Любимым уроком была математика, ещё не старый учитель вызывал к доске девочек в мини и заставлял писать формулу на самом верху чёрной школьной доски («с математикой шла поэзия!»99), и, когда несчастная всё-таки дотягивалась до самого верха, урок останавливался, как тот Бродвей… Хотелось завести «Yesterday»100. Опять я из-за Вас, Серкидон, расстроился, но я всё равно жму Вашу руку, и до следующего письма.
-16-
Приветствую Вас, Серкидон! Помните фильм «Пятый элемент»? Помните Мила Йовович101 сказала: «Ветер – дует». Просто и понятно. Так и у Маршака:
– А скоро будет дождь! Слова, что бегло произнёс прохожий, Не меж собой рифмуются, а с правдой – С дождём, который скоро прошумит.
Что же мы имеем: ветер – дует, дождь – шумит… А ноги? Браво, Серкидон! Ноги – ходят! Но только на параде у военнообязанных мужчин ноги ходят одинаково, а вот никому необязанные женщины все ходят по-разному… Обращаясь к прекрасным римлянкам, достопочтенный и многоцитируемый нами Овидий Назон пишет: «Учитесь ходить, как следует женщине. В походке есть своего рода красота, пренебрегать которой не годится. Она или привлекает, или отталкивает от себя незнакомых мужчин. Одна женщина движется грациозно, распустив платье по ветру и гордо ступая. Другая, разгуливает сама не своя, огромными шагами…» Разовьём мысль без перевода с латыни. Одна женщина – бригантина под парусами: идёт стремительно и плавно. Другая – Царевна-Лебедь: «А сама-то величаво //Выступает будто пава…»102 Третья – словно на подиуме: строго по прямой, как по канату над пропастью. Красавицы совершают променад и по сторонам зыркают, ждут, а вдруг: налетит «Весёлый Роджер»; или Царевич Гвидон вылезет из бочки; или Пьер Карден103 ахнет от восхищения… Когда же любовь уже ворвалась в сердце женщины и уже бушует в нём… Тогда – «Летящей походкой ты вышка из мая…». Тогда – она идёт, как Софи Лорен («Брак по-итальянски») или – как Евгения Симонова («Афоня»), или – поднимем градус до стихов и вспомним Арсения Тарковского:
Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья, С той стороны зеркального стекла.
Не опускаясь до презренной прозы, прочтём восторженные строки Павла Васильева:
Так идет, земли едва касаясь… Так идет, что ветви зеленеют,
Так идет, что соловьи чумеют,
Так идет, что облака стоят.
Так идет, пшеничная от света,
Больше всех любовью разогрета,
В солнце вся от мАкушки до пят104.
Это то, что должно быть. То, к чему мы, мужчины, пусть и посторонние чужому чувству, не можем отнестись равнодушно. На такую женщину все представители сильного пола смотрят как любвеобильные кролики на завораживающего удава… Серкидон, как-то Вы прониклись излишне. Закрывайте рот, стихи зазеркального Арсения Тарковского и разудалого Павла Васильева закончились. Выйдем на улицу. Что же мы видим? Мы видим девушек, Ваших потенциальных невест. И как они ходят? Вот шаркает бабушка лет двадцати – шарк-шарк, шарк-шарк. Где же твой горбик, болезная? А где авоська? Дома забыла?.. А вот Мишка косолапый в магазин идёт. Смотрит вниз, а вдруг на дороге встретится большая шишка… Равнение налево, Серкидон! Идёт военный в юбке, чеканя шаг, руками чётко делая отмашку. Отойдём в сторону, а то не ровён час нас построят. А вот – чудо-то какое прыгучее! Пушкин написал бы : «Вот прыгает футбольный мячик…105» Мячик, мячик, где же твой футболист?.. Теперь осторожно, Серкидон. Нечто грозное идёт (женщина ли?) тяжёлой поступью, шагами Командора. Такая захватит твёрдою десницей, и поминай как звали… Всё, погуляли и хватит. Быстро возвращаемся по местам. Да, прав Овидий, писавший, что красивой походке надо учить. Пусть даже так, как учила секретарша Верочка свою начальницу из «Служебного романа»: «Но вот что по-настоящему делает женщину женщиной, так это походка. Ну вот как вы ходите? Вся отклячится, в узел вот здесь завяжется, вся скукожится, как старый башмак и вот чешет на работу, как будто сваи вколачивает!.. В женщине должна быть загадка! Головка чуть-чуть приподнята, глаза немножко опущены, в груди – всё свободно, плечи откинуты назад. Походка свободная от бедра. Раскованная свободная пластика пантеры перед прыжком…» Кстати говоря, а как ходите, Вы, Серкидон? Присутствует ли пластика тигра перед прыжком на косулю? Или в наличие старый башмак, согнутый кочерёжкой?.. Поймите, поучения особям прекрасного пола относятся и к Вам, мой вялошагающий по жизни друг. А что же рекомендуют авторитеты? Ну, к примеру, сей пассаж: «… Помните, что походка – это не просто способ передвижения. Это отражение характера, наша визитная карточка. Несмотря на усталость, непогоду и прочие преграды, старайтесь держать спину прямо, плечи расправленными, голову приподнятой и шагать от бедра». Ну и это не всё. Идущую Женщину должны окружать: буйный позитив, несокрушимый оптимизм, неисчерпаемый потенциал молодой души и водоворот страстей. А настоящий Мужчина обязан нести впереди себя незримое копьё, сплавленное из мужественности, агрессии и уверенности в собственной неотразимости. При встрече такие замечательные индивидуумы тут же образуют пару. Посторонним главное успеть вовремя увернуться… Так, пальцы мои уже еле ходят, еле шевелятся. Как написал (ранняя моя привязанность) Алексей Любегин:
Моей руке уже не пишется, И вновь, как в прежние века, Навстречу песне рожь колышется, Как беззащитные войска, И мимо ржи иду парадом я…
Находились мы с Вами сегодня и парадом, и по всякому, а в моих планах ещё и прогулка по парку летящей походкой. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
– 17-
Приветствую Вас, Серкидон! Тук-тук, тук-тук, кто пришёл?// Каблук. И не просто каблук, а Его Величество Каблук. Для мужчин этот предмет, пусть и мужского рода, но весьма непонятный. Известный английский учёный Десмонд Моррис106 в научно-популярном фильме «Мужчина и женщина» убеждает в зловредности каблуков: «Самое малое, к чему приводит хождение на каблуках, это: мозоли, сдавленные пальцы, растянутые лодыжки, искривлённые спины и деформированные колени». Видный анатом, автор многочисленных научных работ Лев Этинген107 огорчает прекрасных дам следующим: «Каблук изменяет центр тяжести тела, вынося его вперёд, что ведёт к сокращению икроножных мышц под непривычным для них углом и принуждает к боковым наклонам таза. Женщина на каблуках быстрее устаёт, на переднюю часть её ступни приходится нагрузка, втрое превышающая нормальную». Ярый противник высокого каблука писатель Аркадий Инин пишет: «Высокий каблук – причина искривления позвоночника, сложных вывихов и простых переломов очаровательных конечностей. Высокий каблук застревает в ступеньках эскалаторов и постоянно ломается, нанося немалую моральную и материальную травму.Вдумайтесь только: вместо того, чтобы надёжно и ровно ходить по земле, женщина поднимается на цыпочки, задирает пятку на пять, десять, а то и все пятнадцать сантиметров, заталкивает несчастные пальцы ног в узкий носок туфли и в этом абсолютно неестественном положении шагает по жизни, держа улыбку и уверяя, что каблук улучшает её осанку. Ещё раз пардон, но если человека посадить на кол, так у него будет вообще идеальная осанка!» Выход в свет ининской книги совпал у меня с работой над статьей о всесилии моды, о влиянии массовых явлений. Помниться, я даже разразился письмом в Москву: «Время не подошло, Аркадий Яковлевич! Пойдёт мода на колы, будут модницы со своими деревяшками из деревьев разных пород прибегать к лобному месту, крича: “И меня, и меня!..”» Тогда же я выписал смелую мысль из книги Солоухина: «Я думаю, если предложит, нет, если продиктует мода, не исключено, будем носить золотые либо серебряные кольца, продетые сквозь ноздрю». В шестидесятых годах двадцатого века была написана книга «Письма из Русского музея», а вот получите современный анекдот. Жена мужу – за завтраком: Напрасно мы с тобой были против того, чтобы дочь сделала пирсинг. С тех пор как она вдела себе в нос кольцо, мне стало гораздо удобнее поднимать её в школу. Не прошло и полвека, а смелое предположение писателя стало обыденностью… От моды вообще вернёмся к её частностям. К модным каблукам. Поговорим о туфлях на шпильках. О них сами представительницы слабого пола говорят: «Надела – шикарная женщина, сняла – счастливый человек». Неистребимая жажда ощущать себя шикарной женщиной заставляет наших дам (от четырнадцати до семидесяти пяти лет) покорять «эвересты» каблуков. Так мужчины покоряют неуступчивых скакунов. С Эверестом, со скакуном, положим, всё ясно, а зачем покорять каблук? Отвечаю, Серкидон, на Ваш немой вопрос: встав на каблук, женщина сразу становится сексуально агрессивнее. Цитирую биологов: «У самок приматов удлинение начальных конечностей – есть признак полового созревания». Иначе говорят, девушка, встав на каблук, сигнализирует: я готова к приключениям. А что происходит с женщиной? А вот что: «Живот втягивается, грудь выступает вперёд; чтобы сохранить равновесие, спину надо распрямить, благодаря этому выпуклее выступает таз; особое положение колен делает походку моложавее и бойчее; выступающая вперёд грудь кажется пышнее, линии бёдер становятся напряжённее, их формы – пластичнее и яснее». Среди перечисленного упомянут таз. Надеюсь, Вам понятно, Серкидон, что это не то плавучее средство, в котором три мудреца пустились по морю в грозу. Таз, о котором говорится, состоит в основном из упругих ягодиц, и чем объёмней этот таз, тем дольше будет мой рассказ о нём… Уже нами упомянутый мужчина – француз повышенной эротичности – Ретиф де ла Бретонн воспел не только стройные женские ножки, но и высокие каблуки. За что? За то, что придают женской походке нечто медлительное, нерешительное, боязливое. И это нечто раздражает и будоражит желание мужчины. Сколько раз пещерные временами убегала от него женщина, а этой, на высоких каблуках, убежать не удастся… Далее, обращаясь к математике, скажем: каблук дифференцирует женскую фигуру. Проявляет прекрасные подробности, которые мужской взгляд мог бы и пропустить… Хождение на каблуках дело непростое, а поначалу и вовсе – мучительное. Оно сходно с искусством. С написанием романа: каждый шаг – точное слово. С трудом живописца: каждый шаг – умелый мазок. С работой ваятеля: каждый шаг – меткий удар резца. Различие есть – и существенное. Халтурщикам от искусства во все времена удавалось выдавать свои поделки за шедевры. Они совместно с прикормленными пособниками легко обманывали толпу, которая, как мы помним, дура. Но биологию, которая, как мы знаем – умница, не обмануть. И если вышеупомянутые женские ягодицы при каждом шаге не описывают завлекательный и неявный полукруг, ни один мужчина не оглянется им вослед. Таким ягодицам и каблук не помощник. Коротенько об ошибках, которые допускают вставшие на каблук нерадивые особи женского пола. Первое. Ну зачем так громко цокать каблуком?! Цокать так, точно лошадь бьёт копытом по булыжной мостовой. Когда такая дама сходит с лестницы, весь лестничный пролёт приникает к дверным глазкам: «А кто же это у нас такой громкий?» И хочется к каблуку приклеить войлочную прокладку, да уже поздно… Второе. Бег на полусогнутых. За троллейбусом (стойте, стойте!), за мужчиной (Вася, вернись, я всё прощу!..), за дефицитом (и мне, и мне…) Со стороны такое выглядит не просто смешно, а уморительно. Кто бы объяснил бегуньям, что для спринта более подходят не туфли на каблуках, а кеды, кроссовки. Третье. Хождение на каблуках по льду, по снегу, по гальке или по песку. С этими номерами сразу в цирк. Четвёртое. Отклячивание вышеупомянутого таза далеко назад. Выглядит, как приглашение мужчине либо самому опереться, либо поставить кружку с пивом на предоставляемое пространство. Напрашивается революционное предложение. Если уж стали писать на сигаретах «Курение опасно для вашего здоровья», так, может быть, предложим в той же назидательной тональности написать на подошвах туфель с высоким каблуком:«Дурам надевать категорически запрещается!» Ну что же, Серкидон, мы с вами молодцы. Мы обозрели женские ножки, погуляли вмести с ними, приобули их, а напоследок даже подпустили несколько шпилек в адрес неокрепшим разумом модницам. Для окончательного удовлетворения приведём слова нашего средневекового галантного эксперта Брантома: «Хорошенькая ножка сама по себе очаровательна, и, обувая её, надобно сперва умно всё взвесить и меру соблюсти, иначе всё дело испортите! А за сим пусть хвалит и воспевает, кто захочет, другие дамские прелести (подобно некоторым поэтам), но изящно очерченные бедра, стройные икры и крошечные ступни всё же ни с чем не сравнимы, и в царстве любви великой властью обладают!» Более мне нечего добавить. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-18-
Приветствую Вас, Серкидон! Писал я Вам о том, что мужчина оглядывает женщину снизу вверх, начиная с кончиков ног. А вот буквально днями нашёл статью об итальянских учёных, которые установили, что мужчина смотрит, прежде всего на женскую грудь, а уже потом на всё остальное. Уверен, что найдётся скоро и другая группа учёных, которая докажет нам, что потомок Адама, увидев дочь Евы, никуда уже более не смотрит. Найдут учёные и тех мужчин, которым никакие женщины не нужны, поскольку смотрят они только друг на друга. Для того и даны нам учёные, чтобы объединяться в группы и поражать мир новыми открытиями… Ну да это к слову. Дабы собраться духом перед тем, как вместе с Вами, Серкидон, начнём покорять Джомолунгму. Вернее, сразу две. Мы будем часто срываться и скатываться кубарем к подножьям, но делать это будем с удовольствием… Дерзну написать Вам о женской груди. Эта пикантная тема сложна до крайности потому, что и не тема это вовсе, а скорее: судьба, испытание, а иногда – трагедия. Анатоль Франс писал: «Сколько мужчин, ошеломлённых бюстом, женятся на всём остальном». Нечто подобное мы уже проходили: очарованы ямочкой на щёчке, а женятся на всей девушке… Но прочь ямочки, устремимся к прекрасным холмам! Пышногрудые красавицы называют верхнюю пуговичку своих одеяний выключателем мозга. Расстегнула верхнюю пуговичку – у мужичка мозг отключился, глаза затуманились, застегнула – мозги подключились, и глаза у касатика снова ясные. Но, Серкидон, Вашему прилежному письмоштамповщику мозги подключить так и не удалось – и чаёвничал прилежно, и шею до хруста прокручивал, и лбом о стенку постукано было – но ясноокость так и не наступила. Решился писать таким, каким есть. По правде сказать, ощущаю себя Буридановым ослом между двумя душистыми стогами свежескошенного сена… Вот написал «сена», и ассоциации заработали: вспомнил Сену, Францию и Андре Моруа. Кумир моей молодости советовал в состоянии внутренней неразберихи «броситься в воду». Не в том смысле, чтобы побулькать и успокоиться навсегда, а в смысле образном – начать действовать. Я при затруднениях действую по-другому – бросаюсь в книгу. Моей спасительницей на этот раз стала книга нашего современника А.С. Пасынкова108 «Феномен женской груди». И вот до каких слов я дочитался: «Что испокон веков воспевали поэты и писатели в очаровательных дамах? Глаза, тонкость стана, гармония линий тела, пропорциональность форм – и, конечно же, грудь, предмет гордости и переживаний представительниц слабого пола. В формулу мужского идеала всегда входит прелестный компонент – женская грудь, божественная и притягательная, чарующая и влекущая. Именно эта часть женского тела волшебным образом превращает её обладательницу в настоящую эротическую поэму, будоражащую мужское воображение… Как только не называли женскую грудь поэты и писатели – «двумя сахарными головами», «поднимающимися копьями», «хорошенькими шариками с розовыми ягодками…» Ну не прекрасен ли господин Пасынков?! Недаром он Александр Сергеевич! Как и положено человеку с сильным поэтическим уклоном. Однако тут же вспыхнул во мне полемический задор и разжёг пламя дискуссии. Все ли сравнения перечислены? Пойдём от «печки». Печкой, которая и согреет и просветит, будет для нас библейская «Песнь песней». Ознакомьтесь, Серкидон, и Вы убедитесь, что возлюбленные груди названы там и башнями, и ланями, и гроздьями фиников, и гроздьями винограда. Если же мы закроем Библию и обратимся к поэзии мирской, то обрушится на нас неисчислимое количество сравнений, метафор и образов. Ум за разум заходит: тут и «мыс блаженства», и «литавры Купидона», и «два весенних солнца, выступающих из корсажа». А теперь – в рифму. Поэты. «Местом без грудей» называют поэты смерть. Местом, где лишены они главного источника вдохновения. Казалось бы, ну что общего у НИХ, у виновниц поэтических возжеланий, с птицами? Пусть даже красивыми птицами. А вот у Кольриджа109:
Там дышат груди молодые, Вздымаясь тихо в сладком сне. Как эти лебеди речные На тихо зыблемой волне!110
А какое отношение ОНИ имеют к цветам, путь и ароматным? Но читаем Лорку111:
Я сонных грудей коснулся, Последний проулок минув, И жадно они раскрылись Кистями ночных жасминов112.
Чтобы поддержать отечественного производителя стихотворных строк, поставим третьим нашего Губанова113:
Твоя грудь, как две капли, – Вот-вот – упадут. Я бы жил с тобой на Капри – А то – украдут.
Ничего себе! На Капри! Нашёл себе «горький» жребий! Поскромнее надо быть в желаньях. К примеру, как неистовый французский лирик Пьер Ронсар!114 Его лирический герой мечтал превратиться в блоху, чтобы укусить грудь любимой. Вы, Серкидон, найдёте этот образ излишне смелым, фантазию поэта не в меру буйной, а ситуацию напрочь оторванной от действительности. Это всё оттого, что не жили Вы, мой некусаный, в Средние века. Во времена Ронсара насекомое, воспетое русским писателем (Лесков!115), так докучало красавицам, что им приходилось носить замаскированные в одежде блохоловки: коробочки с прорезями, как правило, из слоновой кости, а внутри – пахучая приманка, которая должна была отвлечь блоху от нежного женского тела. Надо думать, толстокожие кавалеры означенных насекомых просто не замечали. Вернёмся к Ронсару. Женские груди он сравнивает и с молочными холмами, и с алебастровыми холмами, и с холмами цвета слоновой кости. То есть с возвышенностями поэт определился однозначно – холмы. А вот с цветом определиться никак не мог. А может быть, эти метания от одного цвета к другому поэт использовал как повод лишний раз попросить любимую открыть для него грудь: «Ну никак не разберу, какого же она цвета!..» Не имею права назвать Ронсара «очарованным странником», не про него это сказано и не мной (Лесков!). Определим французского поэта как неутомимого путника, бредущего к заветным холмам. А теперь навестим неистовую Испанию! Помню, увлекаясь творчеством философа Ортеги, вычитал я (кажется, в «Этюдах о любви»116) о поэте Хименесе117, который так свежо и по-новому воспел женскую грудь, что был назван новым Колумбом, плывущим к заветным полушариям. Помню, как прочёл это, отбросил прочь Ортегу и накинулся на Хименеса – много прекрасных стихов, но ничего о полушариях. До сих пор не знаю, кто виноват: Ортега, Колумб, Хименес, переводчики или это я такой невезучий… А может быть, не было никакого плаванья к полушариям? Сам Рамон Хименес мореходом себя не считал, он говорил, что его творчество было походом навстречу Красоте. Кстати сказать, наш попутчик… От снабжённой рифмами и разбитой на строчки поэзии перейдём к поэзии, искусно замаскированной под прозу. Но, пока не забыл,откроюсь, зачем дважды был мною закрыт скобками Николай Семёнович Лесков. Хотел Вас ознакомить, хотя бы бегло, с Законом парных случаев в следующем его проявлении: ни разу в течение длительной переписки не прозвучало имя писателя-классика Лескова, а вот в этом письме (надо же!) упомянуто два раза. Ну а теперь читаем поэтическую прозу Ивана Бунина: «Были эти слабые, сладчайшие в мире губы, были от избытка счастья выступавшие на глаза горячие слезы, тяжкое томление юных тел, от которого мы клонили на плечо друг другу головы, и губы ее уже горели, как в жару, когда я расстегивал ее кофточку, целовал млечную девичью грудь с твердевшим недозрелой земляникой острием…»118 Иной пример. Василий Фёдоров:119
Я не знаю сам, Что делаю… Красота твоя, – Спроси её. Ослепили груди белые, До безумия красивые…
Я не знаю сам, Что делаю… И, быть может, Не по праву я То целую эту, левую. То целую эту, правую…
А тут всё наоборот. Всё бы стихи, и размер, и рифмы, а читаешь, как прозу. Вдобавок, прозу возмутительную! Ладно, красавчик-женолюб Бунин приник к девичей груди, ему можно, заслужил. Но Василий Фёдоров, ни дать, ни взять – дед Щукарь120, и что вытворяет! Да ещё игриво сомневается: «И, быть может, не по праву я». Вот, Серкидон, пока мы с Вами теоретизируем и фантазируем, мир принадлежит тем, кто не по праву и нагло действует. Возмущением горло моё перехвачено, «безголосую песню свою»121 петь более не могу, простимся. И если Вам, темпераментный Серкидон, приснится эротический сон, мы с Иваном Алексеевичем и Василием Дмитриевичем посчитаем свою задачу выполненной. Жму Вашу руку, и до следующего письма.
-19-
Приветствую Вас. Серкидон! Как руководство к действию принял я одно из суждений премудрого Кола Брюньона, достославного героя Ромена Роллана: «Я люблю, как наши большие белые волы, пережёвывать вечером дневной корм. Как приятно потрогать, пощупать и помять всё то, что подумал, заметил, собрал, посмаковать губами, испытать на вкус, не торопясь, так, чтобы таяло на языке, медленно, в обсоску, рассказывать самому себе всё то, что не успел спокойно вкусить, пока ловил на лету! Как приятно пройтись по своему маленькому миру, сказать себе: «Он мой. Здесь я хозяин и повелитель…» И вот нынешним вечером, смакуя свою утреннюю писанину, я вздрогнул, точно меня, как большого белого вола, огрели хлыстом по хребтине. Эх, дурачина я, простофиля! Целое утро всех подряд цитировал, даже Александра Сергеевича Пасынкова упомянул, а поэта номер один – А.С. Пушкина – запамятовал. Утренний «косяк» спешу исправить тут же, до завтра не откладывая. А поскольку пишу вечером, письмишко может получиться и коротеньким, и местами пасмурным. Вы его строго не судите. Итак. «Весёлое имя: Пушкин!»122 Ну и что же Пушкин?.. А Вы, знаете, Серкидон, кажется, я начинаю понимать, почему в утреннем письме не прозвучало это «весёлое имя». Как-то не густо у Александра Сергеевича написано по нашей теме. Разве что – «Дианы грудь…» Всуе помянутый утром Моруа воскликнул бы: «О! Это про грудь Дианы де Пуатье!»123 А вот и нет! Пушкин имел в виду не фаворитку Генриха II124, а богиню Диану, которой дал обед верности пасынок Федры – юноша Ипполит. Диану-охотницу восхищённые художники, все как один, рисовали с грудью и упругой, и красиво очерченной. Исходили из того, что была Диана девственна, а значит, не касались её груди ни жадные мужские руки, ни жадные младенческие губы. А потом: жизнь богини протекала в движении, на свежем воздухе, что весьма полезно и для всего организма в целом, и для женской груди в частности. После слов «Дианы грудь…» сбился Александр Сергеевич на ланиты, да ножки. В основном, конечно, на ножки, они-то и отвлекли его настолько, что «перси полные томленьем»125 воспел пылкий поэт, господи прости, достаточно лениво. А не виновен ли в том в детстве Сашенькой читанный Ретиф де ла Брентонн? Предлагаю небольшой отрывок из рассказа французского писателя, он пишет о женских ножках и выдаёт себя с головой: «Сентпалле обладал особенным вкусом, и не все прелести производили на него одинаковое впечатление. Красивое лицо и – везде кроме Испании – красивая грудь имеют свою цену; стройная и лёгкая фигура, красивая ручка нравились ему; но то, что действовало на него живее всего, что причиняло ему непроизвольную и восхитительную дрожь во всех фибрах, была красивая ножка: в его глазах ничто на свете не превосходило этой прелести, возвещающей нежность и совершенство всех прочих красот». Вылитый Пушкин! Или этот вирус «ножколюбия» Александр Сергеевич зацепил у средневекового Брентонна, или слова француза попали на благодатную почву, а затем были взращены и зарифмованы. Чувствую, что увлёкся, но всё равно скажу: особенно ценилась среди знатоков маленькая изящная ножка. Всех обладательниц изящных женских ножен я не назову, но имя одной упомянуть нужно обязательно: герцогиня Анна Амалия. Её ногами грезили и женщины, и мужчины Веймара. Мужчины носили на цепочках золотые кулоны в форме ножки своего кумира, а дамы скупали вожделенные башмачки, которые «высочайшая Золушка» меняла несколько раз на дню. Не всем башмачки были впору. Кстати говоря, герцогиня – покровительница таланта Гёте, как художественного, так и административного, и мать нашего давнего знакомца герцога Саксен-Веймарского Карла-Августа. Ему, сотрапезнику и приятелю, поручил Гёте своё сватовство. Одно из немногих дел, которые великий герцог провалил. Ну вот, по большому счёту, и вся моя вечерняя писулька. Тут уместилось и самобичевание, во многом зряшное, тут мы скатились с женских грудей к изящным ножкам дам, тут мы «потрепали лавры старика» и за бакенбарды его подёргали. Пора нам эти игрульки «в классики» прекращать, иначе увидит кто из пушкиноведов и нам кранты… Эти люди за Пушкина способны буквально на всё. Я Вам сейчас расскажу почему. Любят они Александра Сергеевича тройной немыслимой любовью. Исток этой любви в двустишье Юрия Тейха:«Ещё и тем ты долго будешь мил,\\Что тьму пушкиноведов прокормил». Пушкин для пушкиноведа и работа, и отрада, и предмет фантазий. Поэтому каждый год мы узнаём новый факт из жизни Пушкина, а каждые пять лет у Александра Сергеевича появляется новая любовница. Как прав Секст Проперций:126 «Letum non onnia finit» – «Не всё кончается смертью». Жизнь классика после смерти только начинается! Ну что, «пока горит свеча» припомним, с чем нам довелось ознакомиться на пути к заветным вершинам. Уже были: стихи, проза, возведённая к поэзии, стихи, низведёнными к прозе. На очереди у нас такая сложная литературная форма как диалог. Бьюсь об заклад, Серкидон, Вы тут же припомнили диалоги Платона, которые, я верю, успели полюбить всем сердцем. Ну да я заболтался! Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-20-
Приветствую Вас, Серкидон! Вы ждёте от меня диалог. Да, пожалуйста, будет Вам диалог, но не от Платона. Пора сказать, что истоптали мы с Вами платоновские времена изрядно, и знаем, что у древнего грека появление женщины среди мужчин – большая редкость. А мужская сверхлогичность и упёртость в своё мнение делает диалоги похожими на лошадей-тяжеловесов: да – нужные, да –работящие, да – пользу приносят немалую, «но Боже мой какая скука!»127– воскликнул бы повеса пылкий. А есть диалоги иных пород, они похожи на лёгких игривых кобылиц. Познакомьтесь с хозяином конюшни – жизнелюбивый итальянец Аньоло Фиренцуола. В облюбованном мною диалоге особ прекрасного пола, по меркам платоновским, великое множество – аж четыре. Но женщины – на сладенькое, а как основное блюдо попрошу Вас отведать мои наблюдения философического характера. Напишу Вам о том, как я понимаю правильное и неправильное взаимодействие художника с внешним миром. Зачем? Это Вы спросили – «зачем?» А вдруг у Вас проклюнется восприятие мира, свойственное художественной натуре. Тогда мои рассуждения могут Вам пригодиться. Послушайте, хуже не будет. Итак, отношения трепетной души художника и грубого внешнего мира. Того самого «прекрасного и яростного» мира, в котором закон джунглей где-то камуфлируется и драпируется, а где-то предстаёт в своей первозданной непролазной чистоте. Приступим. «Что такое хорошо, а что такое плохо»128 – в моем исполнении. Хорошо. Хорошо, когда художник влияет на мир опосредовано. Своими произведениями. Внутренний мир художника порождает высокоталантливые произведения, которые просветляют, вдохновляют, заряжают энтузиазмом массы людей, а уже просветлённые, вдохновлённые, заряженные энтузиазмом люди-нехудожники бросаются изменять мир к лучшему. Начинают «строить и месть»129, носить брёвна вместе с Ильичём, отстаивать идеалы добра, идеалы справедливости вместе с Марсом. И «если бьёт плохой драчун слабого мальчишку»130, исполненный подобными идеалами человек не пройдёт мимо. Хотя бы – не пройдёт молча. Уже – хорошо. Плохо. Художник сам в плотном контакте с окружающим миром пытается его изменить, смягчить, очистить: хватается за метлу, за бревно, берёт в руки кирпич, удивлённо его рассматривая, нанимается на службу дворцовым историографом, всем сердцем слушает музыку революции(как будто Моцарт ничего не написал), наступает на горло собственной песне, восславляет Ленина в Октябре, а Сталина в вечности… Короче говоря, продаёт творческую душу очередному, вовремя подсуетившемуся Мефистофелю. Почему это плохо? Потому что заканчивается трагично для художника, а для поэта почти всегда, – гибельно. Где тут «хорошо»? Нет его. Даже поэт-трибун и наймит революции не нашёл бы тут «Хорошо». Мягкий, незлобивый, женоподобный и уж совсем не бронебойный Фиренцуоло вовремя понял: ему надо выстраивать не разрушающие его творческую природу систему отношений с внешний миром. Отправление нудных служебных обязанностей коробило певца, служение кому-либо (пусть даже Богу) – тяготило, а уж участие в собачьих свалках и вовсе отвращало от жизни. Аньоло нашёл возможность отстраниться от безобразий бытия и приступить к радостному приятию мира. Знаток итальянского Возрождения синьор Л.М.Баткин советовал присмотреться к разбираемому нами персонажу со всей возможной внимательностью. Мол, копните его чуть глубже сведений в справочнике и тогда… «Тогда выясняется, что Микельаньоло Джироламо Фиренцуола (1493-1543), этот друг юности Аретино, член римской «Академии Виноградарей», собеседник Берни и Делла Каза, читавший свои «Беседы о любви» папе Клементу VII, этот доктор права и нотарийвалломброзианского ордена, освобожденный папой от монашеского обета в 1526 году, когда он подхватил французскую болезнь, а лет за пять до смерти удалившийся в тихий Прато и там после долгого перерыва опять взявшийся за перо, этот вольный перелагатель Апулея и талантливый новеллист, редкостно владевший и сочным просторечием и затейливой риторикой, в своем последнем и наиболее известном сочинении невзначай запечатлел схематизм распадающегося ренессансного сознания»131. Далее Леонид Михайлович оседлал на своего конька и поскакал. А «конёк» у него ни чета моему – великий Леонардо. Это мой удел – «серкидонить» помаленьку… Что нам открыл приведённый отрывок? Немало. Узнали мы, что не все беды прошли мимо Аньоло, всё, что положено человеку с поэтическим восприятием мира, он испытал… Далее, имеем право полюбопытствовать, а что за зверь такой – «Академия Виноградарей»? Первое, что приходит на ум: группа мужчин собирается, дабы продегустировать содержимое объёмистых бутылок. Вспоминая божественный вкус итальянского вина, логично предположить именно это… Однако собрание «виноградарей» было чисто литературным. Товарищами по перу Аньоло были: развесёлый стихотворец Франческо Берни132, автор руководства хорошего тона Джованни дела Каза133 и примкнувший к ним любитель приключений, поэт Франческо Мольца134. Уже из тихого Прато вспоминающий Фиренцуола писал: «Мне хочется и я могу похвалиться тем, что разборчивый слух Климента Седьмого135, для восславления которого слабо будет всякое перо, в присутствии самых светлых умов Италии в продолжение нескольких часов склонялся с большим вниманием к моему голосу, когда я читал «Изгнание», и первый день этих «Разговоров», – не без того, чтобы выказывать знаки удовольствия и не без похвал». Реакция папы интересна для исследователей тем, что слушал он не «Quanto sieno virabili||Della sua destra le opera»136 – «О том, как велики и дивны//Деянья господней десницы», а совсем, совсем о другом… В этих строчках: и светлая грусть о навсегда ушедших золотых годах, и авторское тщеславие, и горячая благодарность сильному покровителю, благосклонность которого позволила легкоранимому художнику не думать ни о куске хлеба на день грядущий, ни о крыше над головой, ни о стакане вина (всё-таки!) в компании товарищей по перу. Об отношениях Климента VII и Фиренцуоло подробно пишет знаток итальянского Возрождения А.К. Дживегелов137: «Папа не только давал ему возможность существовать, но в 1526 году освободил его от монашеских обетов… Скорее всего, это было милостью за удовольствие, доставленное чтением: ни сатиры против духовенства, ни непристойности не мешали папе ни теперь, ни раньше получать удовольствие от интересного чтения. Награда Аньоло была тем более полная, что, снимая с него монашескую рясу, папа оставил ему как клирику право пользоваться церковными бенефициями». Тут захотелось спросить: «А где мне взять такого папу?», – но я сдержался и промолчал. Слова благодарности Клименту VII пролились на бумагу, когда папа уже угас и соприкоснулся с вечностью, но тепло его милостей, как свет угасшей звезды, ещё согревал. Такое счастливое стечение обстоятельств сподвигло писателя взяться за перо, и вот (ну, наконец-то!) цитата из произведения, которое Баткин справедливо назвал и последним, и наиболее известным. Диалог «Чельсо, или о красотах женщин». Затейник Чельсо, игривый и ироничный женолюб, alterego автора, беседует с четырьмя итальянскими красавицами. Но, судя по тексту, чаще всего он направляет взор к самой юной – по имени Сельваджа, обладательнице наикрасивейшей груди. Чельсо сначала топчется вокруг да около, но потом выдаёт себя целиком: «Широта груди придает большую величавость всей фигуре; две округлости, как два снежных холма, усыпанных розами, увенчаны изящными маленькими рубинами, словно носиком прекрасного и полезного сосуда, который помимо пользы для пропитания младенцев источает некое сияние и рождает все новую привлекательность, которая заставляет нас вглядываться в него даже помимо собственной воли, хотя и с удовольствием, вот как делаю это я, глядя на белоснежную грудь одной из вас». При этих словах охальник, видимо, настолько бесстыдно упёрся взглядом в грудь юной Сельваджи, что смутил девушку окончательно, и она прикрылась. Шалун констатирует: «Ну вот, алтарь закрылся. Нет уж, если вы не вернете завесу в прежнее положение, я прекращу говорить». Вмешивается умудрённая жизненным опытом мона Лампи-ада: «Ах, убери-ка ты это, Сельваджа, ну что ты нам докучаешь. О, ты поступила бы куда как хорошо, вовсе сняв косынку с шеи. Посмотри-ка, вот так. Что ж, мессер Чельсо, продолжайте свою речь, ведь реликвии опять открыты…» Тут мы прервёмся. Но к этим персонажам мы вернёмся обязательно. А если Вы, Серкидон, желаете, чтобы реликвии открылись побыстрее, действуйте настойчивее. У Вас для этого есть и ножки резвые и ручки шаловливые. А я, кажется, понял, как должен начинаться разговор о женской груди. Помогли слова Чельсо про носик не только прекрасного, но и полезного сосуда. Осталось нам закончить разговор об отношениях неспешно творящего художника и наспех сотворённого мира. Предложим, Фиренцуоло, не имея ни клыков, ни бицепсов, а имея силы (будем откровенны) девичьи, стал бы сражаться за место под солнцем, пытаясь равняться с современниками калибра Макиавелли138 и Гвиччардинни139. Стал бы не потакать, но противоречить сильным мира сего… Склевали бы нашего воробушка, он бы и чирикнуть не успел. Но – повезло. Аньоло Фиренцуло допел свою песню до конца, и его Чельсо, и его четыре красавицы навсегда с нами. Как тут не вспомнить стихи Фазиля Искандера: «В провале безымянных лет, у времени во мраке,//Четыре девушки цветут, как ландыши в овраге…» Их красотой и красотами природы продолжает любоваться мирный созерцатель Чельсо, а значит и для Аньоло Фиренцуола жизнь отчасти продолжается. И снова мы видим, что для художника letum non onnia finit140. Вам – переводить латынь, мне – заслуженный отдых. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-21-
Приветствую Вас, Серкидон! Продолжим разговор о сосуде, по словам Фиренцуолы, и прекрасном, и полезном, и с носиком. Вот на этот счёт мнение Артура Шопенгауэра: «Полная женская грудь имеет необычайную прелесть для рода мужского, – поскольку она, будучи непосредственным образом связана с пропагативной функцией женщины, обещает новорождённому изобильное питание». Прекрасные слова, под которыми с радостью подпИсались бы все младенцы мира. А теперь окунёмся в науку? Ох, Серкидон, какую Вы гримасу состроили! Не печальтесь. Нырнём – и тут же вынырнем. Слово Чарльзу Дарвину141. Вы думаете, что известный естествоиспытатель расскажет нам об эволюции и естественном отборе. А вот и нет: «В зрелом возрасте, когда мы видим предмет, напоминающий по форме женскую грудь, мы испытываем радость, затрагивающую все органы чувств, и если предмет не слишком велик, нам хочется прижаться к нему губами, как в младенчестве мы прижимались к груди матери». Ныне принято труды Дарвина подвергать остракизму, выискивать в них несоответствия с высоты знаний науки сегодняшнего дня. Особо рьяные критики называют английского учёного обманщиком века, забывая, что каких-то двадцать веков назад римский авторитет Плиний Старший утверждал, что страус появился на свет в результате скрещивания комара и жирафа. Ваши сверстники заржали бы, как лошади Пржевальского, скажи им такое. А римляне внимали и верили. Вот где обманщик! У Дарвина подобных ляпсусов нет, хотя, безусловно, его учение стыкует не всё. Например, некоторые наглые живые существа прекрасно обходятся без эволюции и вызывающе не меняются на протяжении миллионов лет… Но ведь можно сказать, что эволюция идёт, но медленно-медленно и поэтому незаметно. Далее, никак не могут найти ту обезьяну, из которой произошёл человек. Но ведь можно сказать, что она спряталась за камень. Или – под камень. Лично мне обидно, что Дарвином не учитывается космическая составляющая эволюции. Дело подаётся так, что бросили развитие жизни на Земле на произвол судьбы, а принимать нам, людям-человекам, заброшенность, беспризорность свою не хочется. Хочется думать, что Великий Разум и атмосферой нас окружил заботливо, и самочек (я Вам писал) в сложный эволюционный момент подкинул, и Посланцев Высших Сфер (Гомер, ЛаоЦзы, Пифагор, Христос) подсылал, и приветствовал наши достижения радугами, падающими звёздами, северными сияниями… Так о чём это мы… Ну, да, о женской груди. Вернёмся к словам Дарвина: «как в младенчестве мы прижимались к груди матери». А куда же ещё новорождённому податься?.. Больше некуда. Рождение человека – повторное изгнание из Рая. Жизнь его в качестве плода была безмятежна, благостна и необременительна. Он был полностью на попечении матери. Будущий человек жил, колыхаясь в нирване, и ему не надо было заботиться ни о тепле, ни о пище. Но час настал – и гонят вон из дома: толкают, сжимают, переворачивают, хлопают, пеленают… Не возразить, не спрятаться, не скрыться. Сознание новорождённого – незамутнённая частичка Вселенского Разума – объято страхом и ужасом неизвестности. Свет, блеск, голоса, стуки и грохоты не видны, но слышны, но обострённо чувствуются.… Только у знакомого тела матери, у её груди – тёплой и сытной – обретает изгнанник прежнее состояние блаженства и подобие райских кущ: ему покойно и благостно… Подобно тому, как заботливый Космический Отец окружил планету Земля атмосферой, любящая мать окружает своё дитятко любовью. Маленький человек получает у материнской груди не только пищу, но и информацию: ты – желанный, ты – любимый. Это его первые чудные мгновения: «Мы тебя очень ждали, а тебя всё не было, и было нам без тебя плохо, но вот явился ты, и всем нам стало очень хорошо». Это время не столько кормления, сколько впитывания позитивной информации и формирования «младенческой грации души142». Душа человека получает свой светящийся каркас, который уже не меняется в течение жизни. Если человек в младенчестве своём был сыт, и блажен у материнской груди, то войдёт он в мир с душой, которая умеет и готова любить. С душой, открытой светлым проявлениям. С душой готовой искать свет даже за свинцовыми тучами. Но не будем о тучах, добавим в наше письмо немноговосходящего солнца. В Японии, едва Управление Императорского двора получает известие о беременности императрицы, она окружается особой заботой: исключается любое негативное влияние на психику, ничего неприятного и раздражающего. Только – негромкая музыка в окружении картин прекрасных живописцев, гуляние по саду камней, пенье птиц и созерцание лучших проявлений природы. О рождении будущего императора (а почему бы не родиться мальчику!) печётся и беспокоится вся страна. Не меньшей заботой окружается императрица и во время грудного вскармливания ребёнка. А что мы имеем подчас? Кормящая мать раздражена, озабочена посторонними делами, у неё неприятности, она вынуждена решать каждодневные проблемы. Она ждёт не дождётся, когда ребёнок, сколько по книжке положено, поест, чтобы плюхнуть его в кроватку и забыть о нём, хотя бы ненадолго. А то и вовсе просит кого-то (да всё равно кого) накормить маленького из бутылочки и укачать. На первый взгляд – ерунда, подумаешь… Но люди, которые входят в мир ненужными, нежданными, а то и вовсе – подкидышами, всю дальнейшую жизнь подспудно помнят своё горькое младенчество, чувствуют и ущербность свою, и свою незаслуженную обиду… Всю жизнь они будут тревожно оглядываться, ожидая от мира очередную подлянку, даже подарки судьбы принимать они будут с недоверием: «Это мне?..» А простые человеческие радости? Жёлтое солнце на голубом небе сквозь зелёную листву? Чистое окно в светлом доме погожим деньком? И это не порадует плоховстреченных… Подумайте, Серкидон, вспомните, поищите начало своих сегодняшних проблем в далёком детстве. Попробуйте раскрутить себя назад до младенца, а лучше до сперматозоида. Только не забудьте закрутиться обратно. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-22-
Приветствую Вас, Серкидон! Резюме к письму вчерашнему: если мир встречает враждебно новорождённого, пришедшего с открытой и чистой душой человека, то след в душе остаётся надолго, как след сапога на свежем бетоне. Потом, хоть каменья драгоценные перед обиженным рассыпай, бесполезно, он не простит. А многие из плоховстреченных начинают мстить, а это уже и вовсе грустная тема. Поэтому поговорим о другом. Начнём, Серкидон, собирать коллекцию «ОЗЖ» (Открытия Замечательных Женщин). Как открытие номер один попрошу засчитать выдержку из книги «Психоанализ детей». Автор – известный детский психоаналитик Мелани Кляйн:143 «Надо иметь в виду фундаментальное значение первого взаимоотношения младенца с объектом – с материнской грудью и с матерью. Если этот первоначальный объект запечатлевается в Эго с чувством относительной защищенности, он закладывает основу удовлетворительного развития личности… Вполне возможно, пребывание неотъемлемой частью материнского организма в предродовой период оставляет у младенца врожденное чувство, что существует нечто хорошее вне его, что удовлетворит все его желания и потребности. Эта хорошая грудь становится частью его Эго, и младенец, бывший прежде внутри матери, теперь чувствует мать внутри себя». Рискнём сделать вывод: если близкие тёплые родственные отношения между матерью и ребёнком не сложатся во время грудного вскармливания, то их не будет уже никогда. Не долг, но потребность заботиться о матери также закладывается у материнской груди. Отношение к своему младенцу возвращается к женщине в её старости, что заметнее всего по сыновьям, поскольку мужчины жестоки по природе своей. Если мать говорила: «Пососал – уберите», придёт время, сын скажет «Отошла – закопайте». Второе открытие по нашей теме сделала замечательная женщина, писательница и образец некабинетного психотерапевта – Жан Ледлофф144. За своим открытием искательница истины отправилась в джунгли Латинской Америки. По результатам экспедиции в младенчество человечества была написана книга «Как вырастить ребёнка счастливым». Чему же научили Жан младенцы каменного века? Оказывается, новорождённый племени екуана прикладывается к материнской груди и прилипает к матери, чтобы не отрываться от неё целый год. Если мать работает мотыгой, младенец висит у неё за спиной. Если мать гребёт веслом, ребёнок или лежит на дне каноэ, или висит сбоку. Если мать встаёт ночью с лежанки, чтобы подбросить дров в печку, такое недолгое расставание ребёнок переносит легко. Заметим, что в этой родственной и гармоничной связке никто не страдает и не скучает. Оказывается, женщина сама хорошо знает, что делать с ребёнком, если ей не мешать и ничего ей не советовать. Подсказывает материнская интуиция, выработанная миллионами женщин за миллионы лет. И не случайно у бестселлера подзаголовок – «принцип преемственности». Намёк на связующую нить поколений. О том, как дела обстоят в странах цивилизованных под руководством обласканных авторитетов, специалистов и учёных, я писать не буду, чтобы самому не расстраиваться и Вас до слёз не доводить. Приведу лишь слова Гамлета: «Порвалась дней связующая нить…» Теперь об открытии. Год рядом с матерью Жан назвала «ручным периодом». Открытие состоит в том, что такой «ручной период» необходим для нормального развития ребёнка. За девять месяцев беременности организм ребёнка к организму матери привык и привязался. А его взяли и отвязали. Далее, по причине малости и слабости своей, находиться одному ребёнку и трудно, и обидно, и одиноко. Ребёнку необходимо подпитываться энергией и теплом большого и сильного тела матери. И ещё (а это особенно важно для мальчиков): только избыв за год жёсткую зависимость от матери, ребёнок может получить независимость от неё. Пройдёт год «ручного периода», и начнёт мальчик смело отползать от мамы всё дальше и дальше. Сможет заползти на вершины гор, забраться в глубину джунглей (подобно Жан), нырнуть в Марианскую впадину, улететь в Космос. Если же жёсткая зависимость от матери не была избыта, то картину видим мы печальную. Тридцатилетний или сорокалетний мальчик сидит у маминой юбки, слушается её во всём, а когда мама покидает этот мир, что делать дальше мальчик не знает. Открытие номер три относится уже не к младенцам, не мальчикам и девочкам, адресовано оно взрослым мужчинам и женщинам, которые живут не в джунглях Латинской Америки, а в городах. Галина Шаталова – женщина и замечательная, и примечательная, и героическая. В каждой новой своей книжке о естественном оздоровлении человеческого организма Галина Сергеевна настоятельно рекомендовала пленникам «каменных джунглей» не сидеть в четырёх стенах, а прямо с утра выбегать к огромным энергоносителям: к солнцу, к морю, к реке. Забираться на гору, гулять по лесу. Наполнять себя энергиями Природы. Так же, как младенец недостающую ему энергию получает от тела биологической матери, взрослый человек должен каждодневно получать от энергоёмкой сети – Матери Природы. Если же работать только от батарейки, которая внутри, то хватит её недолго. Если же работать от сети, то, как утверждал Арсений Тарковский: «А я из тех, кто выбирает сети//Когда идёт бессмертье косяком…» Такие люди живут, пока не надоест. Один из мистических посланников Космоса – Лао Цзы – сравнивал себя с «нерождённым младенцем, который кормится от Матери». Этой Матерью была Вселенная, и духовная связь их не была надорвана. Ну и напоследок скажу Вам, Серкидон, вот что. Для особи пола мужеского особо тяжелы времена, когда от материнской груди означенная особь уже оторвана, а грудь девичью, либо на худой конец жёнину, ещё не обрела. Я надеюсь, Серкидон, что Вы находитесь на исходе этого неприкаянного периода. Уверен, что я вот-вот услышу Ваше весёлое чмоканье. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-23-
Приветствую Вас, Серкидон! Есть у меня подозрение: удалось мне занудить Вас. Казалось бы, невозможно рассказом о женской груди занудить молодого человека. Ан нет! Давайте попробую встряхнуть Ваше воображение словами из песни. Даже больше, чем из песни – из «Песни песней»: «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…» Почему же случилось такое от любви изнеможение? Потому что, как говорят шахматисты, был перепутан порядок ходов. Начинать-то надо было с вина! Могущественные любовники знали об этом достоверно, повязав тем самым женскую грудь с виночерпием. По утверждению Гомера, первой моделью чаши для вина послужила грудь Елены Троянской. От греческой мифологии – к французской достоверности. Бокалы для шампанского, появившиеся во Франции в XVIII веке во время правления Людовика XV145, повторяли своей формой грудь маркизы де Помпадур146. Когда расточительная мадам исчЕрпала себя, король выбрал новую модель для бокалов – грудь графини Дюбарри147. При Людовике XVI148 появились бокалы для вина, точно повторяющие форму груди Марии-Антуанетты. Ну и наконец, личный кубок Генриха II был отлит по форме груди Дианы де Пуатье… Но только ли кубок? Нет, вся душа Генриха была до краёв наполнена Дианой-колдуньей. В минуты интимных уединений «король-прекрасные сумерки» разглядывал груди любимой женщины, как произведение искусства. Откуда мне знать, что всё было именно так? Утечка информации могла произойти (ни в коем случае не причастен к этому благородный мужчина-рыцарь) от женщин, болтливых по природе своей. О тайном любование могла рассказать (да тому же бойкому хронисту Брантому) сама мадам Пуатье. Она не была лишена женского тщеславия: любила позировать обнажённой, распорядилась чеканить медали с надписью «Победительница Победителя» (Victorenomniumvici) и на торжественных мероприятиях с удовольствием занимала место рядом с королём. Либо – неподалёку. Об альковных тайнах короля и фаворитки могла поведать (в сердцах!) и законная супруга Генриха II – Екатерина Медичи149. Она наблюдала за любовниками, проделав отверстие в стене спальни. Так королева, которой надлежит стать и влиятельной, и могущественной во времена расцвета своего, пополняла сексуальный опыт и закаливала душу, будучи в тени фаворитки. Желая, чтобы муж заметил её, рыженькую и небольшого росточка, Екатерина одной из первых взгромоздилась на высокий каблук. Не помогло… Мы остановились на том, что король-Генрих созерцал Диану дезабилье так, как самураи созерцают цветение сакуры. Как же он оказался около женщины, которая была на двадцать лет старше? Предлагаю Вам, Серкидон, lovestori в стиле, близком к телеграфному: Ей двадцать семь, ему – семь. Король Франции Франциск I150 пленён. Испанцы соглашаются вернуть монарху свободу с тяжёлым условием: до полной уплаты контрибуции наследники – девятилетний Франциск и двумя годами младший Генрих – должны исполнить роль залога. Мальчиков провожал весь французский двор. Особенно активно подбадривали старшего, он – дофин и будущий король. К обделённому вниманием Генриху, принцу Орлеанскому, подошла Диана Пуатье и поцеловала его в лоб. Этот материнский поцелуй и был той искрой, из которой возгорелось пламя высокой любви. Четыре года плена дались младшему принцу нелегко. Он вернулся во Францию угрюмым и нелюдимым. Ей тридцать два, ему – двенадцать. Первый рыцарский турнир. Боевое крещение. Каждый из рыцарей выбирает даму сердца. Владычицу своих грёз. Ту, за чью любовь он готов сражаться. Генрих преклонил свой стяг перед Дианой де Пуатье. Ей тридцать семь, ему семнадцать. Король Франциск I в приватном разговоре сетует Диане на то, что отношения с младшим сыном у него не складываются (ещё бы, он заложил мальчика испанцам, как портсигар). Король говорит, что Генриху чужда жизнь двора, он мрачен и ещё никто не видел, как он улыбается. Диана обещала поучаствовать в судьбе юноши: «Я сделаю из него своего кавалера…» Она встретила Генриха улыбкой, разрешила ему носить свои цвета – чёрный и белый – и приняла его в школу «платонического рыцарства». В разгар обучения французский двор постигает новое горе: умирает дофин Франциск. Неожиданная смерть брата делает Генриха наследником короны. Заставлять изнывать в пустыне платонической любви такого перспективного юношу не годится. Диана отвезла своего рыцаря в замок Экуен, знаменитый своими эротическими витражами. Платонический период их отношений близился к завершению. «Смелее!» – шепнули Амур и Психея с легкомысленного гобелена, и юноша решился войти в спальню дамы своего сердца…Диана де Пуатье никогда не была распутна. В пятнадцать лет её выдали замуж за пятидесятишестилетнего барона, полностью погрязшего в государственных делах. А после смерти супруга – вдовство. Генрих стал для неё благодатной бурей после долгой засухи. Она, потрясённая, написала стихи.
И вот Амур однажды утром Преподнёс мне прелестный цветок… И знаете, этим прелестным цветком Был свежий, полный сил и энергии юноша. Дрожа и отводя глаза, «Нет-нет» – сказала я. «О, Вы не будете разочарованы!» – заговорил Амур И вдруг преподнёс мне восхитительный лавр. «Лучше бы мне, – сказала я в ответ, – Быть такой же мудрой, как королева, Но тут я затрепетала, задрожала, Диана поддалась…
Что это был за лавр, мы можем только гадать… Бесспорно то, что Генрих вышел к чувственному оазису и узнал, сколь разнятся услады плоти, освящённые любовью, с пустыми телодвижениями, которым доводилось юноше предаваться ранее. В знак этого чудесного открытия он украсил совмещённым вензелем DH (Диана-Генрих) свои перстни и одежды. Ей шестьдесят, ему – сорок. «Я вас умоляю всегда помнить о том, что никогда не любил и не люблю никого, кроме вас!» Такие слова приятно слышать женщине и в двадцать, и в сорок, но в шестьдесят лет особенно приятно. Почему он сказал ей это? Так говорят перед прощаньем. Или король предчувствовал свою кончину?.. Нелепое, смертельное ранение на рыцарском турнире… Сразу же распрямилась ущемлённая гипотеза любовного треугольника – Екатерина Медичи. Диана не была допущена проститься со своим поклонником и покровителем… Последние семь лет жизни она провела в отдалённом замке Анэ… «Старость меня в замке не застанет!»151 – вот каким был её девиз в эти годы. Так и случилось: ни старость, ни смерть не застали Великую Мадам врасплох. Она ушла из жизни молодой в шестьдесят шесть лет. Не захотела видеть увядшим своё лицо, чувствовать немощным своё тело. Собралась, сделала последние распоряжения, приняла зелье и уснула, мечтая о скорой встрече со своим рыцарем… А помните ли Вы, Серкидон, возглас Андре Моруа? Когда у нас были перепутаны две Дианы – мифологическая и живая? Ошибка эта не случайна. Многие поколенья французов считали живым воплощение мифологической богини Диану Пуатье. В образе богини на картинах, на рисунках, на гравюрах, на эмалях её лицо, шея, плечи, руки, ноги… И, конечно же, груди, точь-в-точь такие, как у Дианы-охотницы. Случайно ли это сходство? Нет, не случайно. Не только обликом, но и образом жизни Диана де Пуатье была похожа на Диану-охотницу более всех женщин мира. Она вставала с первыми лучами солнца, обливалась холодной водой из живого источника, а потом два или три часа скакала на лошади по лесу или охотилась. Что же происходило в эти часы? Земная женщина вбирала в себя энергии как земные, так и космические. Напитывалась ими по самую свою прекрасную маковку… Какая прилежная ученица Галины Сергеевны Шаталовой! Не важно, что родилась эта ученица на четыреста лет раньше учительницы. Главное делает всё правильно. Пьер Брантом на правах придворного летописца посетил Мадам за год до её добровольного ухода и записал, что её красота могла растопить даже каменное сердце. Во время беседы вспоминали старые времена, короля Генриха, былое могущество, былую славу. Брантом в который раз завёл разговор о секретах молодости. Прекрасная полубогиня в который раз рассказала про режим, про то, что никогда не пользовалась румянами и пудрой, отказывалась от вина, табака и каждый вечер принимала ванну из тёплого козьего молока… В конце примолвила: «Но самое главное, каждый день нужно заниматься чем-то приятным, засыпать, не держа в голове тяжёлых мыслей, а просыпаться с радостью». Серкидон, я понимаю, что ванна из тёплого козьего молока доступна Вам не каждый вечер, но последние слова Мадам требуют только духовных вложений. Прислушайтесь к ним. Крепко жму Вашу руку, до следующей груди, до следующего письма.
-24-
Приветствую Вас, Серкидон! Не зря мы в прошлом письме освежились яблоками, ох, не зря. Слушайте нечто типа притчи. «Жил-был садовник один. Однажды тёплым весенним утром посадил он саженец, яблоньку. Очень беспокоился – приживётся ли саженец, очень обрадовался, когда прижилась яблонька и стала расти, делаясь всё стройнее и крепче. Заботливо поливал добрый садовник своё деревце, окучивал и бережно подрезал черенки. Спасал весною от града, а зимой укрывал от мороза. С волнением ожидал первые листочки и, как ребёнок, обрадовался, когда они появились. Новый приступ счастья вызвала первая завязь, начало яблочка. Яблочко наливалось и крепло не по дням, а по часам. Скоро созрело оно полностью и висело крепкое, молодое, красуясь на ветке, поблёскивая бочком. Каждое утро выходил садовник любоваться своим яблочком, и слёзы умиления текли по его щекам. (Терпенье, Серкидон, подходим к концу нашей истории.) Но вот однажды под вечер проходил мимо сада высокий статный детинушка. Увидел он дразнящий плод (о-о-о!), потянулся, сорвал яблочко и сожрал его с хрустом». А кто виноват? А никто не виноват! Всё по делу. Должны быть на свете и добрые садовники, и стройные яблоньки, и детинушки красномордые, пожирающие яблочки так жадно, что аж семечки в разные стороны!.. Считайте, что поговорили мы о яблочках, которые фрукты, а теперь поговорим о яблоках любви… Приглашаю Вас в иной сад. В Эдем. Как мы вовремя! Ой-ля-ля, поворотный момент в истории человечества: Ева протягивает Адаму яблоко… Вот он отведал от запретного плода и увидел, как прекрасна рука дающая, вот его блуждающий взгляд сосредоточился на груди подруги … Адам отбрасывает прочь огрызок и говорит: «О, как они на яблоки похожи…» Впервые женские груди сравниваются с яблоками! Почему об этом одностишье никто не знает? Оно неведомо, потому что не записано. Нечем было писать. Причём «нечем было писать» в квадрате. Не было букв. Не было и средств написания. Ну всё. Уходим, пока мы не размякли, пока не привыкли к райскому блаженству. Уходим из Эдема, хватит того, что видели, а скандала с последующим изгнанием дожидаться не будем…Вслед за первым поэтом – Адамом – десятки, сотни поэтов в течение тысячелетий, воспевая женские груди, сравнивали их с яблоками. Давайте, Серкидон, пробежимся по поэтам, а то мне заскучалось. Древнеегипетский певец, имя которого засыпало и песком Аравийских пустынь, и песком времён, непонятно как, неясно на чём – не иначе кайлом на камне – настучал:
Уста моей любимой – розовый бутон. Груди её – яблоки любви…
Древнегреческие стихотворцы выводили стилом на папирусе. Аристофан152:
Как награду держал я в руке два яблока – Двойной плод, выросший на одном стволе…
Феокрит153:
– Что ты делаешь, сатир, почему трогаешь мою грудь? – Пробую твои поспевшие яблочки.
Петрарка154 гусиным пером, и точно до встречи с Лаурой, писал о том, что груди должны быть небольшими, белыми, круглыми, как яблоки, упругими, а далее произошла судьбоносная встреча, которая всё изменили, затмила, смешала… К поэтам, которые писали авторучками и более совершенными изобретениями для написания букв, мы не побежим. Остановимся. Пусть они по поверхности смысла марафонят без нас. Останемся с теми, кто пишет гусиными перьями. Заглянем к философу Гегелю. Благо поэты и философы – существа близкие, соседи по астралу. Почему из всех немецких философов мы выбрали Гегеля? Этого хмурого аскета, глядя на которого думаешь: а знает ли он, что у женщин есть груди?.. Но, Серкидон, это только первое впечатление. Я уверен, что ничто человеческое не было чуждо родоначальнику европейской диалектики, и однажды он, не иначе как потягивая яблочное вино (апфельвайн), поведал общественности, что мир сгубили три яблока: яблоко Евы, яблоко Париса, яблоко Ньютона. Что я Вам скажу, Серкидон, апфельвайн – напиток слабоалкогольный, но коварный. Не иначе философ находился уже в изменённом состоянии сознания. Судите сами. Ладно, яблоко Евы. Мы с Вами всё видели, а задержись ненадолго, и пронаблюдали бы, как человечество (в количестве двух человек) пошло по кривой дорожке. Первое яблоко – соблазн. Второе яблочко не простое, а золотое с надписью – «Наипрекраснейшей». На одну из божественных тусовок его подбросила богиня раздора Ирида. Для кого? Сразу три прекрасных богини встали и приосанились. Божественный взоры устремились на Зевса, но он только руками замахал… Не хочу делать долгие отступления, коротко скажу. Когда Вы, Серкидон, почувствуете, что стали могущественнее Зевса, можете женской мести не опасаться. Пока же до этакой степени не окрепли, я Вас умоляю, постарайтесь врагов женского пола себе не заводить. Громовержец перевёл стрелки, а вместе с ними громы и молнии на пастуха Париса. Он должен был разрешить спор трёх богинь. И вот представьте себе, Серкидон, сидит себе юноша на склоне горы Иды, дует себе в свирель, пасёт себе коровёнок, и тут к нему посланцы Зевса: Гермес, а с ним три богини. Хорошо кусты неподалёку… Но нашли, достали Париса из кустов, отряхнули и стали соблазнять посулами. Гера предложила могущество и власть, Афина – мудрость и воинскую славу, Афродита – чужую жену, Елену Прекрасную. Чем думал Парис, выбирая из трёх богинь одну? Кому он вручил золотое яблоко? Уцелел ли он сам? Эти вопросы оставляю Вам в качестве домашнего задания. Закончим тем, что когда Елена Прекрасная вернулась от Париса к законному супругу Менелаю, он хотел сурово наказать неверную. Но, как сказано в «Лисистрате», «обнажила она яблоки своих грудей и отбросил Менелай меч в сторону». Итак, второе яблоко – раздор. А вот почему Гегель накатил на яблоко Ньютона? От него-то что за беды? Или собирал яблочки до кучи, чтобы было их три? Или проницательный немец увидел в падающем яблоке гениального англичанина все построенные согласно законам механики механизмы и приспособления, которые окончательно разлучили человека с физическими нагрузками? Предположим, третье яблоко – лень человеческая. Да и хватит о яблоках! Разговор-то у нас о женской груди! Один поэт, уж не припомнить кто, в лирическом экстазе сравнил груди любимой женщины с яблочными варениками. Чувствую, что я Вас яблоками перекормил. Но всё же, и уже просто для верности, присовокуплю слова итальянского художника Бонифацио Бембо155, которому идеальные груди видятся как «маленькие, круглые, крепкие и упругие, совсем как два круглых яблока». А теперь, Серкидон, давайте скорее устремим наши горячие взоры к персикам, лимонам, грушам, гранатам, дынькам. Что касается арбузных грудей, то осмотрим таковые с особым восторгом. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-25-
Приветствую Вас, Серкидон! Имеет ли значение размер? И это не мужской, а женский вопрос, поскольку говорим мы о женской груди. Обещал Вам, что осмотрим весь диапазон – от вишенки до тыквы. Мнение младенцев всех времён и народов: большая грудь – самая лучшая, самая красивая. И что примечательно, нет разногласий по линии инь-ян. За большую, упругую, наполненную до краёв грудь подают голос и младенцы-девочки, и младенцы-мальчики. Но вот взрослеют младенцы мужеского пола, отращивают щетину, а вместе с ней появляются и разногласия. Младенцы-девочки превращаются в женщин, и с появлением собственной груди приходят сомнения: а такая ли она выросла, как мечталось? Начнём с мужчин: – Васёк, ну что ты нам на Глафиру свою тычешь, эталоном её выставляешь. То не грудь у неё, а вымя, красивая грудь – маленькая. – Это, Гриша, когда соображение у мужика маленькое, тогда и грудь у его бабы тоже маленькая. То, что у Нинки твоей, и не грудь вовсе, а недоразумение. Мне такие прыщики в детстве мазали зелёнкой. Грудь – это когда берёшь в руку и тяжело руке… Дело часто доходит до потасовки, в которой неизменно побеждают поклонники больших форм, поскольку регулярно имеют дело с тяжестями и тем самым укрепляют и бицепсы, и трицепсы. Подслушав случайный спор, установили мы, что нет единого мнения среди мужчин просто сделанных, на щеколду похожих, «незатейливых, как грабли»156. Ну а как дело обстоит у посетителей астрала, зорких служителей Красоты – поэтов-эстетов? Может быть, они едины во мнении?.. Нет! И тут разноголосица. Шарль Бодлер: Когда же в жалящей истоме летних дней Она ложилась бы в полях под властью лени, Я мирно стал бы спать в тени её грудей, Как у подошвы гор спят хижины селений.
Это был большой и летний размер груди. В противовес ему – зимний и маленький. Роберт Бернс157: А грудь её была кругла, - Казалось, ранняя зима Своим дыханьем намела Два этих маленьких холма..
Послушаем теперь обладательниц этих гор и холмиков. Женщины с большой грудью жалуются: «Оно, конечно, действует. Если надеть блузку с вырезом, мужики уставятся, как удавы на ушастого кролика. Но, в конце концов, надоедает. А как неудобно в повседневной жизни: в толпе, в общественном транспорте, на спортплощадке. Турпоход – это вообще катастрофа. Рюкзак на спине и два рюкзака впереди. Получается не женщина, а вьючное животное». Женщины с маленькой грудью тоже недовольны: «Оно, конечно, удобно. И в фитнесс-клуб, и в горы, и через козла, но мужчина… Посмотрит и скривится…» Это бывает, к маленькой груди рука мужская не тянется. На вечеринке, в ночном клубе маленькая грудь – не помощник. Её обладательницу мужчины обходят, как колонну. «Да, – думает обделённая и ущемлённая горемыка, – быстро я сюда добежала, только зачем?» Что же получается? А получается вот что: хороша грудь, которой у меня нет. Ах, если бы!.. Если бы могла женщина носить груди, как платья из гардероба, то в ночной клуб одевала бы большую грудь, в фитнесс- клуб – маленькую, а в поход и вовсе можно было сходить без ничего. А на званый ужин? А в театр? На корпоративное мероприятие? Ответ ясен – средняя грудь. Не много и не мало. С ней и в пир, мир, и в добрые люди. Золотая середина! Эротична и необременительна… Аббат из цистерцианского монастыря Гильберт Голландский, который не иначе как согрешил и, вспоминая об этом, оставил такую запись: «Ведь прекрасны груди, которые немного приподнимаются и в меру полны… удержаны, но не стиснуты, нежно стянуты и не колышатся». Мнение ещё одного священнослужителя. Цитата из книги «Имя розы» Умберто Эко158: «Он указал на маленькие груди Приснодевы, высоко и туго затянутые корсажем, завязками которого играли ручонки Младенца: "Видишь? Те же сосцы пригожи, что выпирают не сильно, полны, в меру упруги, но не колышутся дерзко, а возвышаются еле, воздеты, однако не сжаты"». Как мило и эротично написали романтичные служители церкви о средней (я понял так) груди. Им, и мы это поняли, нравится именно такая. Но если окинуть беглым взглядом всё сегодня написанное, можно заключить так: мудрая природа поставила дело правильно – на всякую женскую грудь найдётся свой любитель. Даже если у женщины вообще нет груди. Нет и всё. Шансы у неё есть. Хоть и писал Анатоль Франс: «Женщина без грудей, что постель без подушек», надо помнить, что наиболее далеко и глубоко духовно продвинутые аскеты подкладывают под голову циновку. Дорогой Серкидон! Сегодняшнее письмо коротенькое, строго его не судите, какой-то вирус по мне топчется, хочу сейчас, немедля, поразить его испытанным народным средством… Какая перцовка?! Как Вам не стыдно, Серкидон! Я спешу припасть к малиновому варенью. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-26-
Приветствую Вас, Серкидон! Я выздоровел и как прозрел! Cогласимся, после слов пышная, женская… слово «причёска» звучит как мелкое предательство. Только – грудь! И пышная и большая! Люди, как мы помним, «бьются за металл», и, когда они это делают, «сатана там правит бал». А кто же правит бал, когда женщины бьются за обладание огромным бюстом, накачивают груди силиконом, поликлюкином, подкладывают подушечки? Использует тесёмочки-подвязки? Кто держит эти вожжи сладострастия? Да тот же сатана и держит, и правит ими, но уже с Божьей помощью. Ну а как же иначе плодиться и размножаться? Не здорово расплодишься-размножишься от маленькой груди. Не заметит её мужчина, мимо пройдёт. Младенец торкнется в неё и заплачет… То ли дело – большая! Да, тяжела она, как шапка Мономаха. Даже, как две шапки Мономахи. Но есть с чем на пляж выйти, руки там развести, потянувшись. Устроить короткую экспозицию. Тот, кому надо – увидит… Доводилось в нашей высокоумной переписке приводить слова отца психоанализа: «Анатомия женщины – это её судьба…» Так было во времена Фрейда и в дофрейдовские времена: родилась дурнушкой малорослой, конопатой, худощавой, вдобавок без грудей, одна тебе дорога – в монастырь. Нынешняя женщина выбирает иной путь – смело бросает вызов судьбе. Она и губки подкачает, и ушки подрихтует, и глазки укрупнит-выпучит, и ножки выпрямит-вытянет до немыслимой длины-стройности. Что же касается груди, то такую навесит, что встречного мужика и закачает, и воздушной волной на обочину отбросит… А началось всё со стран, где работали хирурги-экспрессионисты с воображением художников. Они стали делать женщин такими, какими их видели, или хотели бы увидеть. С милостивого дамского попустительства. Кабы вечно правил в России Павел Первый, не пустил бы он эту моду в наши пределы, поставил бы надёжные препоны иностранному поветрию, но загубили злодеи Павла Петровича, и ныне в каждом российском городе есть клиника ЛОХ (лечебно-оздоровительной хирургии) с богатыми традициями и с огромным опытом работы. В этих клиниках удлинённые мужские достоинства считают уже погонными метрами, счёт увеличенных женских бюстов идёт в кубометрах, а силикон туда привозят грузовиками. Это я себе так представляю. Как на самом деле не знаю, но примерно так, можете даже не проверять. Основная масса посетителей – женщины. Кому из них большая грудь нужна позарез? Кто ради неё идет под нож хирурга? Первый случай. Женщина, для которой большая грудь – последний аргумент в войне полов. Ну не дал Бог ничего, а счастья хочется. И женщина делает себе большие груди. Мужчин, которым кроме большой груди ничего не нужно – пруд пруди. Наклонятся женщина над этим прудом, видит в нём отражение своих новеньких грудей, улыбается, и тут же выныривает к ней мужичок. Секунда – и он уже в сачке, а потом и на свадебном фото. Тут всё относительно честно, всё соответствует замыслам природы, поэтому сопроводим эту пару торжественным Мендельсоном. Случай второй. Вредный и агрессивный. Даже не знаю с чего начать… Положим, не дал Бог бодливой корове рогов, она и ходит без них. Среди женщин такие не все. Ой, не все. Полный набор у бабоньки: и грудь, и муж, и любовник на стороне, но хочется большего… Свербит её дьявольская неудовлетворённость… «Один раз цвету, краса моя облетит скоро, как роза, хватит мне ловить поросячий кайф, вон из загона!», и начинается гонка: увеличиваются груди, губы, ягодицы, число любовников… Рога у мужа уже ветвистые, как у оленя, а она всё не унимается… Тут у нас звучит музыка Гуно159, потому что точно сатана тут правит бал… Не будем ждать трагического исхода, уйдём подальше от бодливых женщин, волнующей музыки, больших оркестров… Предлагаю Вам послушать под гармошку народные частушки:
Обниму за бюст я Клаву, С ней спокоен за державу. Моя Клава, как страна – Необъятная она.160
Повезло же вам, девчонки, У кого большая грудь. Значит, ваши мужичонки С голодухи не помруть.161
Вторая частушка, Серкидон, это намёк на то, что есть груди, которые не являются унылой семейной принадлежностью, а, поднимай их выше, они – орудие производства. Смиренных кормилиц оставим в покое и предпочтём погорячее. Поговорим о жрицах любви, стриптезёршах и актрисах. Скажу, пока не забыл. Красавица Голливуда Шерлиз Террон162, очаровавшая меня в «Правилах виноделов163», сетовала, что маленькая грудь сужает её репертуар. И это говорит такая красивая женщина! И такие слова из пухлых уст худощавой Мэрилин Монро двадцать первого века!.. Но не будем нарушать порядок, хронологический в том числе. Поговорим о женщинах древнейшей профессии. Надеюсь, они Вам, Серкидон, знакомы только по кинофильмам и карикатурам. Что же спешат предъявить жрицы любви потенциальному клиенту? Прежде всего – едва прикрытый пышный бюст. Без этого работа не спорится. Большие груди, как две гаубицы, нацелены прямо в кошелёк. В Дании, где работа проституток легализована, они имеют право расходы, связанные с операцией по увеличение груди, списать с налогов. Как и рыбак, купивший новую лодку. В советские годы понятие «проститутка» подразумевало под собой существо спившееся, заразное и зловонное. Казалось бы сочетание слов «счастливая проститутка» – немыслимо. Оксюморон! Но именно так называется книга Холландер Ксавьеры164. Она – проститутка по призванию, и, несмотря на преклонный возраст, продолжает заниматься любимым делом: разъезжает по миру с лекциями, даёт уроки секса по телефону, а когда напевает «Michelle»165, даже у стойких импотентов наблюдается волнение в крови. Вот что пишет мадам Квавьера по нашей тематике: «Грудь вовсе не предназначена для того, чтобы за неё с остервенением хватались. Это деликатный орган. У некоторых женщин грудь настолько чувствительна, что даже трение одежды, когда она ходит без лифчика, причиняет ей боль. Мужчине нужно бы знать, что женская грудь также чувствительна к боли, как его собственные яички. Он же деликатен в обращении с ней обратно пропорционально её размерам. Получив в своё распоряжение так нравящуюся им большую грудь, мужчины тут же начинают её тискать и мять, словно кусок теста. Полная грудь ассоциируются у них с представлением об её особой прочности. Печальная ирония секса заключается в том, что женщины испытывают от своих большихи красивых грудных желёз больше мучений, нежели радостей. Женщины, чьи груди величиной с лимон, куда счастливее. Мужчины из чувства инстинктивной нежности ко всему маленькому обращаются с такими грудными железами осторожно, так, что их владелицы получают то, о чём мечтает любая женщина». Дабы соблюсти справедливое равновесие в системе инь-ян, скажу, что и отдельные дочери Евы совершают сходную ошибку в обращении с мужским органом, который выше был приведён лишь частично. С тем, который, по словам Аристотеля, то увеличивается, то уменьшается в объёме. Так вот, если этот орган большой, на него либо набрасываются, как на сардельку, либо дёргают как ручку передач в старом автомобиле. А вот к не крупному – отношение нежное. Женщина либо держит его, как воробушка, надеясь в тайне, что он вот-вот расправит крылья, и превратится в орла. Либо берёт его, маленького, как термометр, и согревает, опять-таки надеясь на какое-то чудо. Можно ли предъявить подобные претензии к мадам Ксавьеро? Взять и обвинить её в неумелом обращении с выступающими органами мужчины? Да никогда! Прочтите, как мадам пишет о взаимодействии женской груди с телом клиента, от одного этого чтения можно прийти в неистовство. Примерно так гениальный художник рассказывает о том, как его кисть касается холста. Вы считаете, что слишком высоко я залез? Ничуть! Почему мы не можем уподобить соитие между мужчиной и женщиной произведению искусства? Не только можем, но и должны!.. Однако пока, спустившись с небес, поговорим о масс-культуре. Яркий и трагический пример. Девочку из неблагополучной семьи звали Ева Валуа. Библейское имя номер один вкупе с королевской фамилией не годилась для порно индустрии, которая манила грешную душу. Она назвалась Лоло Феррари166. Она сделала двадцать пять операций, изменяющих тело: корректировала губы, нос, скулы, веки. Главное – увеличивала груди. Если бы врачи один раз догадались бы продуть несчастной мозговые извилины, остального можно было избежать. Но не догадались, не продули. И в результате нескольких операций груди стали необъятными. Как мячи. Причём – баскетбольные мячи. Примерно по три килограмма каждая. Эти груди вошли в книгу рекордов Гинесса. С ними Лола пела, их демонстрировала – раздевалась, снималась в порно фильмах, много зарабатывала. Но жизнь её превратилась в кошмар: два огромных тяжких шара перед собой и днём и ночью. Постоянно болел позвоночник. Ходила она, как эквилибрист. Спала – в определенной позе. Вероятно, буквой «зю». Огромные груди вконец разболтали психику женщины. Кончилось тем, что обладательница титула Лучшая Грудь Европы заснула и не проснулась. Грудь своим весом проломила грудину и женщина умерла от удушья… Не хочу заканчивать письмо так грустно, поэтому расскажу назидательную историю. В знаменитой итальянской Вероне есть Дом Джульетты. Во дворе дома статуя Джульетты, которую замучили туристы. Дабы увеличить их наплыв, кто-то ушлый придумал поверье: погладишь правую грудь статуи, и будет тебе счастье в любви. Сначала правая грудь заблестела, потом металл не выдержал – на груди появилась трещина. А на правой руке и вовсе – излом. Статую от туристов спрятали. К чему это я? А к тому, отважный Ромео-Серкидон, чтобы Ваша Джульетта от Вас не пряталась, обращайтесь и с ней, и с её грудью нежно, как это рекомендовала мужчинам многоопытнейшая мадам Кварьера. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-27-
Приветствую Вас, Серкидон! Опять расскажу историю невесёлую. Пришёл к врачу молодой человек Вашего возраста. При осмотре хирург констатировал перелом среднего пальца правой руки. На вопрос, как угораздило, пациент долго не отвечал, отнекивался, краснел, отворачивался, увиливал. Но врач был настойчив, и выяснилось… Травма была получена при попытке снять бюстгальтер с подруги. Вот она современная молодежь! Впопыхах, не зная броду… Да так что угодно можно сломать, а не только палец. Но с другой стороны, когда бушует страсть… А эти современные бюстгальтеры… Они бывают с хитрыми застежками: одну расстегнул, пока со второй возишься, первая сама застёгивается. То ли дело на советских лифчиках всё было по-честному – одна большая бельевая пуговица. Впрочем, не будем жаловаться. Мужчины прошлого намаялись пуще нашего, поскольку предшественником бюстгальтера был корсет. Не приведи господь! Изобретение какого-то идиота, оно уродовало женщин пять веков. Если очень коротко: представьте себе доспехи средневекового рыцаря, которые стягивали шнуром как можно уже. Служанка вставала сзади, говорила: «Выдохните и не дышите!», упиралась коленкой в пятую точку облачаемой госпожи, стягивала талию до искомых 17 дюймов (43 сантиметра), как у СкарлеттО”Хара167. Смотрите фильм «Унесённые ветром»168. Всё там и увидите. Фигура женщины в жёстком корсете напоминала песочные часы. Связка «грудь- талия- бёдра» подавалась в самом что ни на есть соблазнительном виде. Эти «песочные часы» отбрасывали мужчин в первобытное время, где клокотали животные, необузданные инстинкты. Вот ради чего принимали женщины страдания, стягивая по утрам корсеты. Надев треугольную шляпу и серый походный сюртук, Наполеон восклицал: «Бойтесь дам в корсетах, хотя они и будоражат вашу кровь…» Император пояснял мужчинам, что не будет такая женщина заботиться ни о детях, ни о муже, мысли её будут только о своей фигуре, о своих нарядах, о своём корсете… Флобер бушевал: «Пора прекратить моду на корсеты – вещь омерзительную, чудовищно безнравственную, в известные минуты – и крайне неудобную». Известные минуты наступали, когда женщину нужно было раздеть как можно скорее. Чаще всего такое случается в медовый месяц. Немецкий фабрикант, производитель корсетов Зигмунд Линдауэр169 отправился в свадебное путешествие с молодой женой. Медовый месяц напрочь испортила необходимость расстёгивать множество крючков-застёжек на корсете. Сняв-таки корсет, Зигмунд падал в изнеможении, на физическую близость никаких сил уже не было… Следующий за медовым, полынный месяц господин Линдауэр посвятил работе: он отсёк от корсета всё лишнее и предложил миру свою модель бюстгальтера, которая быстро обрела заслуженную популярность у благодарных женщин. И не менее благодарных мужчин. А случилось это в 1912 году. Мы с Вами, Серкидон, выберем немецкую версию возникновения бюстгальтера, потому что впервые же слово bustenhalter («бюстгальтер» – «поддерживающий грудь») прозвучало в 1899 году, когда дрезденская ткачиха Кристина Хардт запатентовала изделие, которое (как было указано в сопроводительном письме) поддерживает грудь, не стесняя её природной формы. Люди, знакомые с историей моды лучше нас, скажут, что в девятнадцатом веке бюстгальтером называли разрезанный пополам корсет, а вот заветные две чашечки, которые для мужчин притягательней и двух чашечек чая, и двух чашечек кофе, те самые две чашечки бюстгальтера были запатентованы американкой Идой Розенталь в двадцатом веке – в 1926 году. Модель называлась «MaidenForm» – девичья форма. От идеи, от единичного изделия до массового производства иногда проходят десятилетия. А иногда – столетия. Женщинам повезло. Сто лет им ждать не пришлось. Давайте сделаем широкий шаг, переступим плоскогрудые военные десятилетия двадцатого века и шагнём в пятидесятые годы, когда наконец-таки вошла в моду пышная грудь. У многих мужчин двадцатого века при словах «красивая женская грудь» рисуется образ Мэрилин Монро. Вот о ней-то мы и поговорим. Грудь Мэрилин – основа её сексуальности, застывшая музыка, архитектурное сооружение. Оно состояло из того, чем скупо одарила природа, плюс парафин, плюс бюстгальтер особой конструкции. Бюстгальтер Мэрилин – её ноу хау. Это и дополнительные бретельки, и жёсткие проволоки снизу, и две пары чашечек с поролоновыми вставками овальной формы. Впоследствии такие вставки назовут рыбками. Был ли у голливудской дивы свой домашний «архитектор», или она всё это придумала сама – не так важно. Маяковский написал бы:«Мне наплевать на бронзы многопудь, // Важней всего построенная грудь». Вот они этапы большого пути голливудской звезды: Фильм «Зуд седьмого года», год 1955. Грудь в процессе строительства. В фильме знаменитый и рискованный эпизод – поток тёплого воздуха из вентиляционной решётки раздувает юбку белого плиссированного платья героини, обнажая её ноги вплоть до самого-самого. Почему эпизод рискованный? Ноги героини далеки от совершенства. Но всё равно данный эпизод понравился почти всем мужчинам. Категорически не понравился только одному – мужу Мэрилин бейсболисту Джо ДиМаджо. Снимали сорок дублей. На каком дубле Джо вспылил – неизвестно. Известно только, что по окончании съёмок пара распалась. Джо считал: обнажённые ноги, а также другие нежные прелести жены личной собственностью, не предназначенной для показа. 1959 «SomeLikeItHot» («Некоторые любят погорячее»), в советском прокате картина называлась «В джазе только девушки». В этом фильме грудь Мэрилин выглядит на «отлично». Пятый номер, не меньше. Во время исполнения песни «I Wanna Be Loved ByYou170» героиня в прозрачном, облегающем платье, которое мало что скрывает. Не ограничивало ни движений Мэрилин, ни полёта мужской фантазии… Мэрилин уходит, показывая полностью декольтированную спину, давая понять робким, что открыть можно всё, было бы желание… 1960. «Давай займёмся любовью». Грудь заметно меньше, но Мэрилин чудо как хороша даже по меркам красавицы Голливуда. Она немножко влюбилась. Интрижка с артистом, о котором Голливуд узнал совсем недавно. Сексуальный француз. Он был похож на первого мужа-ревнивца, говорил словами действующего мужа Артура Миллера171 и, наконец, он сам – харизматичный Ив Монтан172. Три в одном! Был у Мэрилин ещё и нулевой супруг, за него она вышла в шестнадцать лет, чтобы уйти из приюта, но ноль прибавлять не будем, потому что это ничего не добавит. – Когда вы почувствовались себя звездой? – спросили Ива Монтана много лет спустя. – Когда меня спросили, хочу ли я сниматься с Мэрилин Монро. Ив сразу же ответил: «Хочу!» Мэрилин и мужское «хочу» были неразлучны. Романы между партнёрами на съёмках – дело обычное, поцелуй на площадке легко переходит в поцелуй в местах более укромных. А тут ещё такое фривольное название фильма, а когда они танцевали, бретелька её чёрного платья с глубоким декольте всё время соскакивала с плеча… Но вот съёмки закончились. Мэрилин развелась с Миллером, а Монтан вернулся к жене, к Симоне Синьоре173. Она уже всё знала, отношения дали трещину, которая с годами только углублялась. Однако это не помешало Иву вместе с Симоной посетить Советский Союз, другом которого он считался. Концерты Монтана проходили с неизменным успехом и при аншлагах. Была предусмотрена и культурная программа. В сопровождении «товароведов» в штатском звёздная французская пара посетила выставку достижений лёгкой промышленности. Достижения в области производства нижнего женского белья поразили французских гостей. Они не сразу поняли, что за предметы перед ними и для чего они. А бронелифчик с колоколообразными чашечками и вовсе поверг французов в долгое изумление. На следующий день Ив рванул в магазины и начал скупать самые диковинные образцы советского женского белья. Потом в Париже он устроил выставку для друзей и знакомых. Об этом узнали советские дипломаты и доложили, куда следует. Оттуда информацию передали в Политбюро. «Ах, ты лягушатник поросячий! – воскликнуло Политбюро. – Мы же к тебе с такой открытой душой: франков твоих буржуазных набросали в твой чемодан, как в сарай; хлопали тебе за кривляния твои и в Москве, и в Ленинграде тебя в Эрмитаж водили; в Киеве тебя и горилкой поили, и салом кормили; фильм «Поёт Ив Монтан» о тебе, гадёныш, сняли. А как тебе песню со словами «Когда поёт французский друг…» пел ангельским голосом мальчик – Володя Москалёв? И на русском пел, а потом и на французском пел. Зачем это всё было? Чтобы ты над нашими женщинами глумился?..» Короче говоря, оказался наш певец не певцом, а букою174 и перестал быть другом СССР. Посчитало Политбюро выставку его издевательской. Хотя, если разобраться, издевательством были слова члена Политбюро министра культуры товарища Фурцевой175, которая с высокой трибуны заявила, что каждая советская женщина имеет право на качественный бюстгальтер. Как обычно, правом всё и ограничилось. А качественные (читай – импортные) бюстгальтеры имели: сама Екатерина Александровна, жёны, дочери и любовницы партийных бонз… Ну хорошо, ещё жены и любовницы моряков. Остальные советские женщины шли в советские магазины и с песней Ива Монтана на устах покупали достижения советской легкой промышленности. Серкидон! Нам пора оторваться от женской груди. К ней мы с Вами приникли неприлично надолго. Давайте соберёмся для финишного рывка. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-28-
Приветствую Вас, Серкидон! Как мне хочется написать Вам письмо жизнерадостное, исполненное игрой солнечных зайчиков и бойким птичьим щебетом. Сегодня точно не получится. Письмо нынешнее о соревнование снаряда и брони, где в качестве снарядов – женские груди крупных калибров, а бронёй выступит твёрдолобость рядовых служителей церкви и косность отцов её. Причина столкновения интересов – церковная придумка Рая на небесах в случае праведной жизни христианина на Земле. Почитаем поэта Джона Китса176: Мне взором хочется пытливым Быть вечно в поиске счастливом. Но мне всё видится иное: Лицо мне видится земное И грудь, что говорит поэту: Иного Рая в мире нету.
Вот такой, прости Господи сказать, аминь получается. А вернее – не получается. Рассчитывали отцы церкви, что будет раб Божий искать взором пытливым на Земле божественные проявления, непрестанно молиться- поститься, мечтать о Рае заоблачном. А он возомнил себя уже спасённым, спрятался в ложбинке между грудей и вылезает оттуда лишь затем, чтобы вздохнуть свежего воздуха, а затем снова уткнуться в два порочных холма и упиться ими. И что же он, отступник от жизни праведной, при этом думает? «Зачем мне Рай на небе, да и есть ли он? Вот он мой Рай, который – впору. Он – мягок, сладок, осязаем…» Вот тут-то церковному духовенству выказать проповедуемое им христианское смирение, но нет… На «сатанинские холмы» был организован крестовый поход. Церковь, используя могучее своё влияние, стала притеснять опасного конкурента. Праведники и проповедники всех мастей и оттенков требовали, чтобы были груди хорошо прикрытыми. Лучше, чтобы не видно их было вовсе. Большая грудь подвергалась нападкам, восславлялась маленькая. Так, а что у нас с хронологией? «Какое, милые, у нас столетье на дворе?177» Двенадцатый век – суровое Средневековье. М.Л. Гаспаров178, знаток и переводчик, античной и средневековой литературы, назвал двенадцатый век – веком «Овидианского возрождения». Процитируем Михаила Леонидовича: «Овидия читали в школах, ему подражали прямо и косвенно, стихи его настолько были у всех на устах, что арагонский король, цитируя перед своим государственным советом его сентенцию «Важно завоевать, но сберечь – не менее важно», был уверен, что цитирует не Овидия, а Библию». Дошли слова поэта до человечества, как до жирафа с двенадцативековой шеей. Оказывается, не только в родном краю пророка нет, но и в родном векУ пророка нет. Да… писатель должен жить долго. Издержки моды: из фальсификаций, сделанных под Овидия, можно составить небольшую библиотеку. Одна из таких поделок-подделок – «Комедия о трёх девушках» появилась во Франции. Процитирую псевдо-Овидия: Девушки груди свои нередко бинтом пеленают, Ибо для взгляда мужчин полная грудь не мила. Но не нуждалась в бинтах предо мною представшая дева – Грудь её малой была в скромной своей полноте.
Достаточно одной строки, хулящей полную женскую грудь, чтобы понять, что это не Овидий. Любовник широкого профиля, он-то умел воздать должное любой груди и никакого размера не чурался… Но зловредная тенденция, я надеюсь, Вам, Серкидон, понятна: дан приказ на умаление. А это всего лишь двенадцатый век. А впереди – основные ужасы Средневековья… Конечно, хочется этот период в жизни цивилизации пропустить, но придётся нам с Вами проглотить и эту ложку дёгтя. Ужасную книгу написали два монаха и назвали её – «Молот ведьм». Сразу добавлю, не было никаких ведьм. Были женщины, подчас умные, красивые, как правило, с полной грудью. Они завораживали, приковывали к себе взгляды мужчин. А ведь можно сказать – околдовывали. Значит, ведьмы. Значит, их надо сжечь на костре. Чем инквизиция и занялась. В чём и преуспела. Особенно зверствовали в Испании. С полной грудью женщине опасно было появляться на улице. Если Вам, Серкидон, доводилось слышать выражение «охота на ведьм», то это она и есть. Опасаясь за жизнь дочерей, матери утягивали их груди корсетами до нулевых размеров, а к ночи на девочек клали свинцовые плиты, пытаясь замедлить развитие молочных желёз. Над всей Испанией – свинцовая плита179. Где же ты был, отважный Дон Кихот, когда калечили твоих Дульциней… Казалось бы безопаснее быть такой худенькой, что дунь – полетит. Нет, до определённого предела. Этот предел – 49,5 кг вместо с помелом. Если несчастная весила менее, то она – ведьма и может залететь в любой дом через печную трубу. В голландском городе Аудеваторе сохранился в качестве музея здание, где производилось взвешивание подозреваемых. Всё, Серкидон, опять я из-за Вас расстроился. Писать не в силах. Жму Вашу руку, и до следующего более радостного письма.
-29-
Приветствую Вас, Серкидон! «У каждого века есть своё Средневековье», – заметил Ежи Лец180. «Главное в него не вляпаться», – забыл добавить знаменитый афорист. Средневековье, которое не по Лецу, а по хронологии… В нём Европа застряла, как телега в глубокой грязи. И какая там хронология – время остановилось. Его сковал страх. Европа ждала своего нового рыцаря. И он пришёл. Рыцарь весёлого образа звался Мольером. Без копья, без оруженосца но с гусиным пером. Комедия Мольера «Тартюф» – сатира против лживых святош и церковного ханженства. На сцене служанка Дорина – вылитая гробоедовская Софья (читайте «Горе от ума») и жулик Тартюф – помесь Остапа Бендера и отца Фёдора (читайте «Двенадцать стульев).
Тартюф (заметив Дорину, громко обращается к слуге за сценой) Лоран, примите плеть, примите власяницу, И сердцем вышнюю благословим десницу. Коль будут спрашивать, то я пошел в тюрьму Снесть лепту скудную поверженным во тьму. Дорина (в сторону) Что за кривляние и в речи и во взгляде! Тартюф Вам что? Дорина Хочу сказать… Тартюф (доставая из кармана платок) Но только, бога ради, Пожалуйста, сперва возьмите мой платок. Дорина Зачем? Тартюф Прикройте грудь, чтоб я вас слушать мог. Нам возмущают дух подобные предметы, И мысли пагубным волнением согреты.
Ну да, это их кредо: прикрыть, умалить, сплющить, ужать, запретить. Таким праведникам дай волю, они бы дочь Евы, красотку нашу, с утра бы обматывали, как мумию, обряжали бы в холщёвый балахон, а сверху одевали бы капюшон на подобие куклуксклановского. А как оденется женщина по иному, святоши недовольны, а если она принарядится, да приукрасится – начинается в клерикальных порядках истерика. Украшенные кружевом разрезы на корсажах отцы христианской церкви называли «вратами ада». Где они только ни находили эти «врата ада»!.. На исходе мрачных времён (вторая половина семнадцатого века) папа Иннокентий ХI181 пригрозил отлучением от церкви женщинам, которые не прикроют грудь, плечи и руки… Женщины прикрыли, но прикрыли прозрачной материей, вдобавок платок, грудь прикрывающий то и дело падал. По-лермонтовски: «И с плеча, точно сдул ветерок,//Полосатый скатился платок… Женщины сражались мужественно, они знали, что если во всём слушать папу, никогда не станешь мамой. Добрым словом хочется отметить всех мастеров творческого цеха, выступивших в защиту женщин от церковного произвола в суровые годы Средневековья. Но это – отдельная книга. Лишний раз припомню одного. Наш милый воробушек – Аньоло Фиренцуола. Как только произношу его имя, тут же всплывают в памяти стихи опального «воробья» иных тёмных времён – Александра Колкера:
Ничего мне от жизни не надо – Дайте только пропеть воробью, Просвистеть в полутьме виновато Безголосую песнь свою.
Аньоло в суровые времена Средневековья писал о том, что «груди должны быть свежими и подпрыгивающими, устремившимися вверх, словно не желавшими долее оставаться в тесной темнице платья». А далее прибавил, что обладают они «красотой настолько волшебной, что взгляд наш устремляется к ним даже помимо нашей воли». Неужели наш воробушек щебетал подобное преподобному да ещё получил высокое одобрение?! Если так, то послали ему Небеса папу с человеческим лицом… Поспешим из Италии во Францию. В страну, где у красивых женщин всегда были особые права… Как мы вовремя! Аньес Сорель182 обнажила белоснежную грудь, позируя живописцу Фуке183 для картины «Мадонна с младенцем». Получалось, что и не Аньес Сорель это вовсе, а, поднимай выше, Мадонна. Понятно, что на младенца (маленького Христа) никто и не глянул, все пялились на обнажённую грудь. Зафиксируем: первую пробоину в церковной цитадели нанесла левая грудь Аньес Сорель. Нидерландский исследователь культуры Йохан Хёйзинга184 отмечает в картине Жана Фуке «привкус нахального богохульства, не превзойдённого ни одним из художников Возрождения». Второй прорыв: в Бургундии при дворе Изабеллы Баварской185 появилось первое декольте – штрафная площадь мужских желаний и фантазий. С тех пор только дурак плачется в жилетку, умный мужчина плачется только в декольте. Рассказывать про декольте бессмысленно. Так же бесполезно как пытаться рассказать аромат жимолости, песню жаворонка и очарование северного сияния. Лучше один раз увидеть как Анжелика – маркиза ангелов предстаёт перед Людовиком ХIV и делает глубокий реверанс. Король- Солнце меркнет и даже не может сглотнуть. Он расстроен, он увидел Государство, которое не он. Рядом с королём мымра, закрытая платьем до подбородка. А перед королём прекрасная полуобнажённая, но чужая женщина, и всё вокруг чужое… Придворная дама отводит Анжелику в сторону: «Милочка, вы слишком смело открыли плечи и грудь, при дворе испанская мода, женщины закрыты до подбородка…»186. Тут мы с Вами вынуждены прервать приятный просмотр, чтобы ввести необходимые комментарии. Ради эмоционального воздействия на зрителя авторы фильма отошли от исторической правды. Начнём с того, что первая жена Людовика XIV – Мария Терезия187 – мымрой не была. Красотой она не блистала, но была миловидна. Далее, никакой глухой закрытости при дворе Людовика XIV не было, дамы поднимали груди корсетом и декольтировались не хуже Анжелики. И речи быть не могло об испанской моде. При французском дворе такое случилось лишь однажды. Моден был Сервантес. Никак нельзя обойти такую придумку, как вырезы на платьях сбоку. Они появились при дворе Екатерина Медичи. Я понимаю дело так: если мужчина не всё разглядел сверху, но он может дополнить восхитительную картину, заглянув сбоку188. Термин «бродячее декольте» появился позднее. Заключим, Серкидон! Франция в борьбе за освобождение женского бюста оказалась впереди планеты всей. В декольтированных платьях француженки, а потом и итальянки стали заходить в церковь. А это значит, снаряды стали попадать в логово неприятеля. А это была победа. Всё! Заканчиваем с женской грудью, но с ней не прощаемся. Говорим: «До новых пленительных встреч!» Жму Вашу руку, и до следующего письма.
-30-
Приветствую Вас, Серкидон! Крепитесь. Настал черёд тяжёлого оружия в войне полов: женских бёдер. Говорят, что бесконечно мужчина может смотреть на то, как отсчитывают ему деньги, на то, как горит огонь, как струится ручей и как идёт женщина, мерно покачивая бёдрами. Потом, наглый лжец, он будет уверять, что покорён её глазами. А ещё выдумает – душою. В глаза будет врать, мерзавец. Не он ли восхищённо смотрел на виляющие ягодицы, хватаясь то за виски, то за сердце, а сейчас врёт, не краснея, говорит – глаза… душа… Наверняка в вожделенных мечтах своих он уже уложил женщину на животик, уже поглаживает её и уговаривает приподнять немного ягодицы… РамзесII189 был намного честнее. Ему не надо было хитрить: «Моя любовь – единственная в своём роде; никто не может сравниться с ней, потому что она самая красивая из женщин….Её ягодицы полны, но талия узка. Просто мимо пройдя, она украла моё сердце». Так могущественный правитель сказал о своей любимой жене – Нефертати190 (не путать с Нефертити). Фараон упомянул сердце. Сердце тут, конечно, ни при чём. Ягодицы – призыв к наслаждению. Понятно, что они полны-полнёшеньки, и чтобы увидеть это, талия должна быть узка. Чтобы увидеть во всей красе героя-пассионария, нужен фон, биомасса из тысячи придурков. Чтобы увидеть красоту женских ягодиц, должна быть у женщины узкая талия, иначе фигура женщины превращается в малопривлекательную геометрическую фигуру, имя которой прямоугольник. Странно, что научным изучением по линии талия-бёдра впервые занялась женщина. А что же учёные мужи? Их отвлекла практика по данной линии? Профессор психологии техасского университета Девендре Сингх191 в результате долгих исследований пришла к выводу, что наиболее сильный эротический сигнал поступает к мужчине от женщины, у которой объём талии, поделённый на объём бёдер даёт соотношение – 0.7. Или немного меньше. У Мэрилин Монро это соотношение было 0.61. Такая талия! С такой рука мужчины не соскользнёт. А какой sexappeal (сексуальный призыв)! Но, people say192, что во имя пропорции актриса удалила два нижних ребра. Во славу бёдер! Магическому коэффициент WHR (сокращённо от анг. Waist-to-HipRatio) – окружность талии к объёму бёдер соответствуют все известные топ-модели. Даже худышка Твигги193. Сингх смело шагнула в глубь времён, измерила талию и бёдра древних скульптур Индии, Египта, Древней Греции, исследовала предметы искусства из Европы, Азии, Африки и обеих Америк – всё те же 0.7 с очень небольшими колебаниями. А вывод был таков: женщина, имеющая фигуру, напоминающую песочные часы, имеет и больше шансов не только забеременеть, но и выносить ребёнка. А у фигур – тростинка, яйцо и груша, а также квадрат и перевёрнутый треугольник таких шансов заметно меньше. Мало того: женщины, которые не 0.7, более подвержены различным хроническим заболеваниям и расстройствам личности. Теперь позвольте небольшое отступление о разных профессиях. Водитель со стажем, вставляя флешку в компьютер, обязательно её провернёт, самбист, рассматривая камасутру, отмечает позы, из которых легче всего перейти на болевой, жена дрессировщика получает после секса кусочек сахара, заводчик щенков ценных пород, придя к соседу и рассматривая родившуюся тройню, скажет: «Ребята все хорошие, но оставлять надо среднего». По нашей теме. Врач, рассматривая большие ягодицы, радуется и прикидывает сколько уколов можно сделать сначала в левый квадрант, а потом в правый квадрант. Набожный Адриан Спигелий194 утверждал, что ягодицы нужны человеку исключительно затем, что являются природной подушкой, сидя на которой можно праведно и усердно предаваться размышлениям о божественном… И только опытный любовник мыслит в правильно направлении. Читаем у Жванецкого: «Если бы она мыла пол лицом ко мне, она ушла бы домой, но поскольку она повернулась, ей пришлось остаться». Не раз должна подумать женщина, прежде чем предъявить мужчине к осмотрению свои бёдра. А к суперактивным мужчинам даже Фортуна боится поворачиваться задом. О ягодицах в разных странах. Частушка Константина Мелихана:
На диете целый год Пробыла девица. Врач никак не попадёт Шприцом в ягодицу.
Такие ягодицы модны в США. Такими ягодицами дрова можно рубить. А вот у женщин в Индии широкие бёдра. Танец живота немыслим без широких бедёр. В танце живота главное совсем не живот. В Италии простят любые бёдра, была бы тонкая талия. В народе говорят: «Талия в Италии, а России – бёдра» Устарела присказка. В России сейчас путаница. А раньше понимали дело правильно. Раньше на Руси на лавку клали крепкий грецкий орех и сажали на него невесту. Если орех раскалывался, то невеста считалась хорошей, а если и лавка ломалась вместе с орехом, то невеста считалась отличной… Не знаю, что ещё Вам написать, у классиков совета не спросить, они стихи про ягодицы, про бёдра писать стеснялись. Разве что строчка отчаянного Павла Васильева к Наталье: «Я люблю телесный твой избыток…» Больше не помню ничего. Так что, Серкидон, в лес по Ягодицы не со мной.195 О губах. Но учтите, о губах пишу в качестве бонуса. Мы с Вами договаривались рассмотреть ноги, груди, бёдра, ягодицы и примкнувшую с ним талию. О губах договора не было, и поэтому коротко. Коровьи суперсексуальные губы мадам Грицацуевой196 и Маши Распутиной197 поражают мужское воображение. Кажется, таким аппаратом можно устранить любой сантехнический засор, но держать эти губы рядом на постоянной основе всё равно, что содержать слона в качестве домашнего животного. Губы Анжелины Джоли198. Некоторые мужчины без ума от них и женскую красоту исчисляют только в анжелино-джоулях. Но есть и критики. Они обзывают знаменитые губы прилепленными, бросая тень на самоотверженную работу косметического хирурга. Губы Мэрилин Монро. Тот самый роковой бантик, готовый оставить щедрый след на щеке любого мужчины, проходящего мимо. А сколько в этот бантик вложено труда и денег. С ума сойти! Посмотрите портрет Нормы Мортинсон199. Откуда что взялось! Губы Джоконды. Если у женщины узкие губы-ниточки, то загадочность – это есть её последнее прибежище и спасение. Загадочная улыбка моны Лизы кружит головы уже сотни лет. Но я Вам, Серкидон, секрет её раскрою. У сеньоры не было двух передних зубов. Только прошу Вас, унесите этот секрет в могилу. Не тороплю Вас с этим, но – никому. Иначе и у Вас могут быть с передними зубами проблемы. На этом решительно – всё! Не будем женщину рассматривать по частям, рассмотрим красотку нашу в целом её великолепии. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-31-
Приветствую Вас, Серкидон! Вот что предлагаю. Не будем пока рассматривать женщину в целом. Давайте пронаблюдает что делают, а иногда и вытворяют женщины с данными им красотами. На какие жертвы способна женщина ради химеры, имя которой – Красота. Приглашаю Вас в захватывающее путешествие. У одного моего хорошего приятеля, который немного с приветом, немного алхимик, и чуть-чуть волшебник, взял я на денёк машину времени. Старого образца, но надёжная. Сегодня она настроена на время до Рождества Христова. Усаживайтесь поудобнее, я Вас «Эх, прокачу!». Садитесь, садитесь… Нет, не надо пристёгиваться. До нашей эры гаишников не было, это они потом расплодились. Ну-с, хором скажем гагаринское «Поехали!»200 и – раз!.. А вот и Рим. Ещё не Вечный город, но уже все дороги ведут к нему. Вот-вот вспыхнет Вифлеемская звезда, на троне Август, уже написана «Наука любви», и автор её пока в фаворе, скромные молодые римляне Вашего, Серкидон, возраста и склада читают труды Овидия, поглядывая за прекрасными римлянками, которые, сушат волосы на подоконниках, рискуя получить солнечный удар. Предварительно тёмные пряди были вымочены маслом из козьего молока и пересыпаны золой букового дерева. Состав высыхает и осветляет волосы. Белокурость вошла в моду, когда в Риме появились германские рабыни. Компас мужского внимания дрогнул, стрелка его указала на белокурых дев, и римлянки стали отбеливать волосы всеми доступными способами. Смотрите, смотрите, Серкидон, какое редкое и восхитительное зрелище – молодая римлянка сидит на балконе в специальной шляпе с широкими полями, но без тульи. Какой роскошный дом! В нём, наверняка, есть водопровод, «сработанный рабами Рима». Какая красивая девушка! Рабыни смочили её волосы осветляющим составом и разложили по полям шляпы. Девушка грезит и мечты её дерзновенны: «Я буду самой красивой, самой светловолосой… а ещё я буду златокудрой… а потом – богинеподобной… Поедет мимо консул на белом коне, увидит меня и влюбится…» Серкидон, поглазели на девушку и хватит. Отойдём в сторонку, а то действительно поедет мимо консул… В нас он точно не влюбиться. Ну как Вам девица-красавица? Вижу – понравилась. Позавидуем её будущему супругу. А почему она такая красотка? Да потому что работу по хозяйству доверила рабыням и занята только собой. Бани, массажи, умасливания. А что касается физической подготовки, Древний Рим был впереди планеты всей. И юношей, и девушек готовил образцово. Выйдя замуж, римлянки остепенялись, укрывали плотными накидками покатые плечи и выступали величественно и неторопливо. Ещё не было озвучено, но уже было известно, что «прекрасное должно быть величаво»201. А вот нам надо двигаться резво. Сели – поехали. Стоп! «Это что за остановка – Бологое иль Поповка?»202 Да нет, это – Афины. Ну куда же деться от Древней Греции! Что у нас с летосчилением? Ага, мы попали во времена, когда вышел на полную мощность всеохватный разум Аристотеля, когда ещё не были созданы, но уже были задуманы Афродиты Праксителя, а Фрина – ещё не пугана. Ещё благодушествует в центре Афин в своём роскошном доме. Но мы в центр не пойдём, полюбуемся Парфеноном издалека. А смотрите, прошли сандалии на высокой подошве, подошва оставляет за собой слова «Следуй за мной». Вы встрепенулись. И не зря. Это приглашение пойти по следу и насладится платной любовью. Нет, нет, и не мечтайте. Чтобы познать это наслажденье нужен по крайней мере один обол. А у нас в наличие только один оболтус, который то и дело норовит шмыгнуть лёгким путём. Дорогих женщин – гетер мы сейчас не увидим, они закоулками не ходят, скрываться им незачем, их задача – покрасоваться. Это женщина – для услады. Женщина – праздник. У гетер ухожены тела, сверкают волосы, подкрашены глаза, нарумянены щеки, подведёны глаза, оттенёны веки, подпилены ногти. Они умаслены шалфеем, папирусом, розой, шафраном, ирисом, анисом, можжевельником. А чаще всего – нардом. Только запахами могли свести с ума. А фигуры… Фигуры у гетер были самыми разными. Тут, что называется, на любителя. Но эталоном считалась скульптура Афродиты, для которой позировала наша давняя знакомая. Но давайте мы отвлечёмся от гетер и обратим внимание на проходящих гречанок, то увидим, что глаза у них большие, рот – маленький, нос, что не удивительно, – греческий, а на затылке узел из волос «коримбос». Э, народ на нас уже посматривает, давайте-ка быстро в машинку и далее. Полетели, полетели… Бац. Приземлились. По всему видно – Древний Египет. Гелиополь или Мемфис? Нет, это Фивы эпохи Эхнатона203. Очень богатый город, золота в Египте было тогда не меньше, чем песка в пустыне. В центр площади, Серкидон, не полезем, будем скромнее. Ну вот, на ловца и зверь бежит… Прости господи, назвать зверем такую стройную и грациозную девушку. Фигурка мальчишеская: узкие бёдра, а груди будто и нет. Бьюсь об заклад, юная танцовщица на работу спешит: тяжёлый чёрный парик, миндалевидные глаза подведены зелёной краской, ногти и ступни ног также выкрашены зелёной краской (из толчёного малахита, самый модный цвет в Древнем Египте – зелёный), губы ярко красные, полные и выразительные. Не иначе бежит она танцевать перед самим фараоном и думает: «Увидит Эхнатон как я танцую, забудет свою длинношеею и возьмёт меня к себе во дворец, недавно взял он во дворец Кийю, она теперь младшая царица, а где две там и три…» Так вот для чего выбирался парик, вот для чего глаза – подводились, а губы – накрашивались… Кстати говоря, чем? Глиной, окрашенной оксидом железа! А где далее оказывался этот оксид железа? В желудках и женских, и мужских. Да что там это жалкий оксид железа! Сколько надо перецеловать египтянок – жриц, танцовщиц, служанок, акробаток – чтобы навредить себе до смерти? Думается, много. Вот если в помаду добавляется свинец или ртуть… Вот воистину поцелуй, несущий смерть… Что-то Вы побледнели, Серкидон? Домой захотели? А я думал мы дальше к царю Соломону ломанёмся.. Ну ладно, давайте вернёмся домой… Жаль, Нефертити204 не повидали, и не рассказал я Вам про «шеи выступ изумлённый205». Кто же так про неё сказал? Нет, не могу вспомнить. Ладно, замнём для ясности… А вот мы и вернулись. Ну до следующего путешествия, до следующего письма.
-32-
Приветствую Вас, Серкидон! Эх, почему же мы спешно сорвались и покинули город Фивы, убоявшись отравленных поцелуев египетских женщин? Как-то это не по-мужски. Подумаешь, губы отравленные, зато какие женщины!.. Мы могли познакомиться с фараоном-реформатором – Эхнатоном, который, рискуя властью, опережая время, ввёл единобожие. Ну да ладно. Сегодня у нас разговор о красоте, которая требует не сущей ерунды, а конкретных жертв. Вроде бы, избитая фраза, но иногда за ней кроется такое, что виду даёшься. По ходу буду отшучиваться, иначе психика не выдержит. А чтобы везде успеть и больше повидать, обращусь-ка я кузнечиком-молодечиком. Буду прыгать на карте мира и свиристеть Вам об увиденном. Первый прыжок – прыг-скок – и мы в Северном Таиланде. Вот оно чудо расчудесное. Женская шея. Не такая длинная, как у жирафа, но куда там Нефертити… За изготовление берутся с детства. На девочку надевают специальный металлический ошейник, вытягивающий шейные позвонки. Потом ещё один ошейник, ещё… Обруч-ошейник растягивает шейные позвонки. К шестнадцати годам шея достигает длины не менее тридцати сантиметров. Считается, что именно тогда, и ни сантиметром ранее, невесту можно показывать жениху. Когда снимают ошейник, голову новобрачной держат мамки-няньки. Жених осматривает шею, удовлетворённо кивает, ошейник вновь надевают, и мужчина уводит новобрачную к себе в «будку». Теперь он будет надевать на жену тридцать-сорок обручей-ошейников каждое утро. Сделаны они из бронзы, латуни или серебра и весят до двадцати килограммов. Кстати, уличив жену в измене, мужчина не размахивает кинжалом, не трясёт пистолетом, не хватается за женскую шею, аки Отелло, – просто снимает обручи. Говорите, садист. Да нет, был бы садюгой, узлом бы шею завязал. Теперь (прыг-скок!) и мы у папуасов. Новая Гвинея. Для папуасок в порядке вещей – груди, свисающие до колен. Чтобы груди стали именно такими к ним привязывали оттягивающие грузы и постепенно добились нужного мешкообразного результата. Это с одной стороны радостно, но с другой стороны тяжеловато носить перед собой такие штуки целый день. Папуаска останавливается и (опля!) забрасывает за спину сначала одну, а потом и вторую грудь. Радуется ребёнок, висящий за спиной. Он ловит одну из грудей и начинает получать из неё пищу. Радуется папуас, всё это наблюдающий. Такое зрелище, хотя бы частично, заменяют ему жаркие баскетбольные баталии в НБА. Порадуемся и мы за людей, которые живут в гармонии. А теперь – раз! – и мы на остове. Япония. Красавицы из Страны восходящего солнца, чтобы быть красавицами, белили лицо. Густо белили, как малярши. Замазывали все дефекты, чтобы ни одного не смог увидеть любимый мужчина. Потом лоб по краю роста волос обводили тушью, брови сбривали или выщипывали, а вместо них рисовали короткие толстые чёрные чёрточки. Получалась маска хоккейного вратаря. Последний штрих – замужние женщины покрывали зубы чёрным лаком. Я думаю, затем, чтобы отпугивать холостых самураев. А вот рядышком в Китае в фаворе был красный цвет. Китаянки румянили кармином не только щеки и губы, но ещё ноздри и языки. Огненный цветок! Хорошо бы они этим цветком ограничились, так ведь нет… Знаменитый «цзилань», золотой лотос, стопа восемь сантиметров. Если стопа целых десять сантиметров, то это только серебряный лотос. Подождите, Серкидон, я поплачу. Около тысячи лет китайские женщины ходили на таких ступнях… В возрасте шести-семи лет мастер переламывал девочке ступню, а затем её особым образом жёстко бинтовали… Или: цзилань изготовляли в домашних условиях. Мать калечила ступню дочери постепенно: бинтовала стопу, заставляли ходить, не опираясь на пятки, каждые две недели меняли обувь, и каждая новая пара была на три-четыре сантиметра меньше предыдущей. Девочка плакала, убегала, пыталась спрятаться у соседей, её ловили, били и кричали на неё, натягивали на неё новый башмак, а боль от него была как от испанского сапога… В результате ноги превращались в копытца, на которых едва можно передвигаться. Но… зато особый статус. Удачное замужество и полная зависимость от мужчины обеспечены… Замужняя китаянка надевала на копытца декоративные чулки, завязанные вокруг лодыжек или на уровне икр. Эти чулки – последнее, что разрешала снять с себя женщина во время любовных игр. Мужчина нежно поглаживал стопу-цзилань, ласкал-щекотал, целовал и (как апофеоз) брал в рот целиком. Думается, так мужчина благодарил копытце. За что? В результате хождения на грани балансировки значительно повышался тонус бёдер, ног и ягодиц женщины. А это получалась уже совсем иная подательница физической любви. Она значительно превосходила в алькове обычную, «длинностопую» женщину. Ясно теперь, почему калечили ступни около тысячи лет. Нет, Серкидон, лучше иметь ноги, как у кузнечика. Прыгнем из Китая поскорее куда-нибудь. Куда?.. Да хоть в Австралию! К большим кузнечикам. С криком «Наш гуру – кенгуру!» перепрыгнем через Индийский океан… А тут свои радости. Девушки ходят с исполосованными спинами. У кого на спине больше шрамов – та самая красивая. И вот как такая красивая спина получается. Молодая женщина становиться на колени и кладём голову между колен старой сильной женщины, которая держит голову. Мужчина-умелец раковиной и камнем бьёт по спине, делая глубокие насечки. Кровь ручьём, стоны, вопли. Прочь отсюда! Остров Мадагаскар. Что мы видим? Женщины специальными напильниками заостряют себе передние зубы. Опять вы спрашиваете: зачем? Ну, как Вы не понимаете?! Во-первых, шик, блеск, красота, а во-вторых, палец в рот такой не клади. А вот совсем рядышком в африканских племенах (не во всех, а в некоторых) молодой муж может положить всё, что захочет, потому что невесте перед свадьбой выбивают все передние зубы. Пока не могу Вам сказать, для чего, считайте, что там «тридцать два» считается числом несчастливым. А излишне зубастая девушка – в личной жизни неудачливой. Прыгаем в центр Африки. Тяжело ухаживать за тамошними чернокожими красотками. Они бегают с большой скоростью, ножки у них тонюсенькие, как у породистых лошадок. Почему? С детства ноги плотно бинтуют. Тонкая нога – канон быстроногой красоты! Женщины племени Макололо прокалывают себе верхнюю губу и в отверстие вдевают большое металлическое или бамбуковое кольцо, называемое пeлeле. Когда одного предводителя этого племени спросили, зачем женщины носят такие кольца, он отвечал: «Для красоты! Это – единственное украшение женщин. Мужчины имеют бороды, у женщин их нет. Что бы такое была женщина без пелеле?»206. Племёна сурма и музи. «Племенные» девушки на досуге «раскатывают» себе губу. Вживляют в неё глиняный диск и постепенно увеличивают размеры этого диска. В результате упорного труда губа получается не дура – размером с блюдце. Так, пожалуй, я сделаю перерыв. Превращусь из кузнечики в человечика и попью чаёк из обычного блюдца. Красот мне на сегодня хватило, надеюсь, что и Вам тоже. Жму Вашу руку, и до следующего письма.
-33-
Приветствую Вас, Серкидон! Напрыгался я вчера. Ноги болят, голова крУгом. Сегодня без всяких кузнечиков, пишем солидно, спокойно, деловито. Напоминаю, мы с Вами застряли в Африке… Ох, и предупреждал же добрый сказочник: «Не ходите, дети, в Африку гулять…»207, но раз уж залезли, продолжим нашу прогулку по жаркому континенту. С юга начнём. Племя готтентотов. Сидит красавица, а встать ей трудно. Пятую точку не поднять. А почему? А потому, что едва заневестится готтентотка, начинает она развивать, укрупнять свои ягодицы. До невероятных размеров. Как она это делает, неизвестно, но результат попрясает… Пардон, потрясает. Увидев конечный продукт – обе ягодицы сразу, Вы, впечатлительный Серкидон, упали бы в обморок, а мужчина-готтентот – напротив, только оживляется. Это для него то, что надо. Страшно подумать, но неподалёку невеста способна предъявить заинтересованному лицу более серьёзные аргументы. За мной – в Тунис! Девушки Туниса, чтобы удачно выйти замуж, подвергают себя суровому откармливанию, поедают рис и сладости центнерами. От избыточного веса красавицы не могут сдвинуться с места. Теряют великое завоевание гомо сапиенс – прямохождение и начинают передвигаться на четвереньках. Зато не менее сто тридцати килограммов жгучей красоты, и, понятное дело, такая –уж точно никуда не убежит. Но и таких невестушек засчитаем стройняшками по сравнению суданскими невестами. В Северном Судане суженую начинают откармливать (как на убой) за сорок дней до свадьбы. На рассвете ей в кожу втирают жир и приносят килограмм каши, сваренной без соли и приправ. Невеста всю кашу должна съесть, и съедает, потому что над ней стоит мать с палкой или плетью. В обед эта же каша с мясом. На ночь большая чашка жирного козьего молока. К свадьбе невеста походит на бегемота, и весит столько же, что вызывает зависть её худощавых сестёр. Худощавый жених – в предсвадебном экстазе. Надо думать, на всю жизнь молодая женщина запомнит эти порции каши и то, как она их ела, и то, во что она превратилась. Казалось бы не передавай эту жуткую эстафету, нет, придёт время, и она будет стоять с палкой над дочерью заставляя есть ту же самую жуткую кашу… Ох, и заварили мы с Вами кашу африканскую. Да ну её эту Африку, приглашаю Вас в Индию. Э-э-э… Там та же песня. В этой песне жениха на санскрите поётся: «О, моя возлюбленная, ещё до сих пор я не разрешил сомнение: есть ли промежуток между твоими грудями и бёдрами». Поможем, Серкидон, далёкому индийскому жениху разрешить это сомнение: нет этого промежутка. Любимая твоя, наш далёкий друг, колобок. Колобок, который никуда от тебя не укатиться… Ну вот, мы с Вами сделали доброе дело, соединили навеки сердца. Ну и каковы Ваши первые впечатления. Вы можете сказать: чего, мол, там ни придумают в этих Африках-Азиях, да на затерянных островах. То ли дело женщины Европы! Вот это существа разумные! Хорошо, вернёмся в Европу и посмотрим на дела разумных, как Вы их назвали, существ… Застали мы их в тот самый момент, когда в Среднюю Европу из Греции пришла мода на простые, гладкие костюмы. Европейские дамы, страстно желая походить на античные статуи, на Афродиту Книдскую и Венеру Милосскую. Стали покрывать себя лёгкими прозрачными тканями, всё больше и больше открывая руки и бюст. Не учитывая, что в Европе попрохладней будет, чем в Греции. Последствия не заставили себя долго ждать, и если бы ограничилось дело насморками. Нет, воспаление лёгких косило модниц нещадно, как ранее чума. Но женщины и не думали сдаваться. Они, даже перед лицом смертельной опасности, не отказались от иноземных одеяний. От сладостного ощущения находиться в струе новомодных течений. Лучше мёртвая красавица, чем немодная живая! Казалось бы, после всех перечисленных страстей и ужасов, что может добавить разговор о женских причёсках? Представьте себе, Серкидон, и тут не всё просто. Признаюсь, что, когда писал о китаянках, увлёкся повышенным тонусом их мягких мест, и совершенно забыл о причёсках. А это целая система бесконечным узлов, которые поддерживались специальными палочками. Чтобы не нарушить сложную архитектурную конструкцию, спала китаянка осторожно, положив под причёску специальную подушечку. А вот европейская женщина, как истинно разумное существо, спала сидя, опираясь головой на деревянную скамейку. Потому что на голове у дам подчас были нагромождены весьма сложные конструкции: крепостные сооружения; сад с цветами, растениями и птицами; корабль под парусами с пиратами на борту; мельницу с мельником и мельничихой; гнездо с птицами и птенцами; сцены охоты; отрывки из пьес… Парикмахер работал над такой причёской не один день! А каково было его носить, ровно держа шею?.. Теперь, Вы можете сказать, мол, соврал … пардон, собрал я «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»208. Сейчас, мол, так не делают. А припомним клиники «ЛОХ» (лечебно-оздоровительная хирургия). Там герой номер один – силикон. Его закачивают в груди, в ягодицы, в губы. Увеличения исчисляются кубометрами, жертвы силикона – тысячами, а очереди в клиники не уменьшаются. Хирургическое вмешательство – это всегда риск. Ладно, когда в женский организм нечто чужеродное вводится ненадолго, а вот когда – навсегда… Не всякий организм обрадуется. А ещё удлиняют и вытягивают. В цивилизованных условиях, в прославленном центpеИлизаpова209 (город Куpган) ежедневно пpоводятся опеpации по удлинению женских ног. Либо в голени, либо в бедpе мечтающей подpасти девушке ломают кость и устанавливают аппаpат Илизаpова. Сложная констpукция на спицах постепенно pастягивает кости и мягкие ткани. Стpадалица становится на шесть-десять сантиметpов выше. Тех, кто стал выше на пятнадцать сантиметpов, я бы причислял к лику святых. Опеpация стоит две с половиной тысячи доллаpов. Пpебывание на костылях – до шести месяцев. Это только в случае удачного исхода, который на сто процентов не гарантирован. Почему не гарантирован? А потому что, Серкидон, сто процентов гарантии даёт только морг. И то – не всегда. Вы себе ничего не хотите удлинить?.. Ах, у Вас и так всё длинное. Ну тогда Вам повезло… Серкидон, ответьте мне по-быстренькому, ради кого это всё?! Ради кого принимаетженщина и безмерные страдания, и немыслимые мучения?! Ради кого рискует здоровьем?! Ради кого они наращивают, наедают, выбивают, зеленят, чернят, раскатывают, завивают, увеличивают и удлиняют?! Ради кого голодают и наносят на себя тонны косметики? Ради кого загорают в соляриях до африканской черноты и прыгают в фитнес-клубах до помешательства? Диетами доводят себя до анорексии?.. В рассказе Семёна Альтова сказано: «Да ради такого мужичка, как ты, Вася…» А я, не имея иного героя, скажу так: «Ради такого Серкидона, как Вы!» Цените эти жертвы, войны полов печальный новобранец. Жму Вашу неудлинённую руку, и до следующего длинного письма.
-34-
Приветствую Вас, Серкидон! Закончили путешествовать, учимся жить оседло. И прекращаем рассматривать части тела обособленно. Как бы ни был красив нос майора Ковалёва, но разгуливать отдельно даже свободолюбивому органу чувств не положено. Лишь посаженный на своё место, он мило смотрится и способен исполнять свои функции. Вот и другой гоголевский персонаж, незабвенная Агафья Тихоновна, занималась глупостями: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколь-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась. А теперь – поди подумай!» Жалко-то как, что не было Вас, Серкидон, среди женихов, а то начала бы придирчивая невеста так: «Эх, кабы к носу Серкидона…» Ох, девоньки, ох, раскрасавицы, вам бы задуматься, а главное ли внешность жениха? Надо ли вам искать счастья в отдельных органах мужчин? Может быть, главное разобраться: а начал ли он соображать, нарядный наш, соображением своим? Окреп ли он разумом? Знает ли, а зачем он нужен, муж? Или рано пришёл женихаться, или он – вылитый Бальзаминов, прости господи, такой же придурок… Ну что же, прощаясь с гоголевскими героями, выдадим Агафью Тихоновну за Бальзаминова, крикнем им «горько» и сопроводим новоиспечённую пару в свадебное путешествие. Куда? В солнечную Италию, по гоголевским местам… Молодым – в Рим, а мы рванём в тихий итальянский городок Прато, где заждались нас старые знакомые – милейший Фиренцуоло и озорник Чельсо. Автор и главный герой труда «О красотах женщин», с коим и ознакомимся. Чельсо развлекает четырёх красоток. Как я завидую ему! Чистота небес, лоно природы, четыре очаровательных создания и один затейник-Чельсо среди них. Рискованную, но весьма занятную для дам игру ведёт Чельсо. Подмечайте, Серкидон! Первым делом ведущий напомнил легенду о древнегреческом живописце Зевксисе. По приглашению жителей острова Кротон художник приехал для работы над портретом Елены Троянской. Он попросил привести к нему самых красивых девушек острова и выбрал из них пять наикрасивейших. Затем, имея перед глазами прекрасные черты и формы, написал портрет, взглянуть на который было неземным наслаждением. Полагают, что у одной из девушек взяты были руки, у другой глаза, у третьей лоб и т д. А мне кажется, живописцу нужна была только атмосфера женственности. Молодостью и здоровьем вдохновился он, приступая к работе, а в конечном продукте ни одна из девушек не нашла ничего похожего на свои руки, глаза, лоб, ибо великий мастер (по словам Сенеки) придаёт свой чекан всему, к чему прикасается. Но игривый Чельсо словами скажем с натяжкой – земляка пренебрёг и легенду о живописце Зевксисе использовал как отправную точку. Он заявил, что, используя красоты четырёх имеющихся в его наличии дам, он намерен создать идеальную женщину – «химеру». Для начала для порядкаЧельсо решает взять для «химеры» волосы у Вердеспины. Тут же Сельваджа, обращаясь к служанке, восклицает: –Лена, принеси сюда ножницы, чтоб она их остригла… – Нет, – отвечает Чельсо, – ножницы не понадобятся, достаточно будет «лезвия воображения. «Химера» – красавица, которую можно только представить, но не повстречать. Ну а затем с шуточками и прибаутками Чельсо продолжает «отбирать» у женщин их красоты: у Лампиады оказалась совершенная форма рта, но губы хороши у Сельваджи, самые лучшие зубы у Аморрористки, а у Вердеспины – десны и язык. Так потихоньку-полегоньку, с миру по нитки, с красавицы по красотинке. Случаются и препирательства со стороны прекрасных дам: помните, как засмущалась и мило заартачилась Сельваджа, когда на алтарь красоты потребовалась её грудь? Наконец Чельсо последними мазками наделил идеал прелестью Лампиады, королевской величавостью и весёлостью Аморрориски, изяществом Сельваджи и грацией Вердеспины. Химера была изготовлена, но… истаяла она быстрее Снегурочки прекрасным солнечным днём… Вы скажете, что лишена она была материальной основы. Подумаешь! Мало ли придуманных людьми несуществующих в материальном мире химер живут и скребут когтями сердца создателей своих многие, многие годы… Нет, Серкидон, химера быстро истаяла потому, что была начисто лишена индивидуальности. Тут же она была забыта, и собрание, возглавляемое Чельсо, разбрелось по домам. Ответственному за проведение дамского досуга сеньору по итогам мероприятия поставим оценку «хорошо». Почему не «отлично»? Он стал грузить женщин сложными философскими понятиями, в которых сам разобрался не вполне. По мнению Чельсо (Alterego Фиренцуоло): «Красота – не что иное, как некое правильное согласие и как бы гармония, скрытно возникающая из композиции, соединения и сочетания частей тела, разных, если взять их розно и самих по себе, в присущих им особенностях и требованиях, но весьма соразмерных и на определенный лад прекрасных … Я говорю о «скрытности», потому что нам не уразуметь, почему этот белый подбородок, красные губы, чёрные глаза, это пышное бедро, эта маленькая ступня, почему они вместе возбуждают красоту или ведут к ней; и всё-таки мы видим, что это так». Тут Чельсо с попустительства Фиренцуолы путает красоту и гармонию. Впрочем, сделать это совсем не мудрено, так они близки. Отношения красоты и гармонии передаю строчки Лермонтова: «Обнявшись, точно две сестры, //Струи Арагвы и Куры…» Так и красота с гармонией, «обнявшись точно две сестры», они живут в тесном взаимодействии, в нежном согласии. Пушкин начал стихотворение «Красавица» строчкой: «Всё в ней гармония, всё диво…» Но чтобы увидеть красоту, необходим наблюдатель, и желательно – Пушкин. Ибо красота – есть переживание… А вот гармония…Если попытаться навести порядок бегло, то договоримся считать гармонию согласием разногласного, единением многого. Она стремиться упорядочить, части различные по природе, и является источником красоты…Гармония – удачная взаимозависимость и взаимоотношение вещей. Глубже копнул философ-мистик В.П. Шестаков,210 определив так: «Гармония – это всегда новая целостность, которая гораздо больше составляющих её элементов. Поэтому возникновение гармонии всегда в известной мере тайна, тайна рождения нового, которую нельзя объяснить и измерить чисто математическим способом». Карл Марк называл бы это волшебство прибавочной стоимостью и очередным опиумом для пролетариата. И опять был бы в корне не прав… А во всём ли прав женолюб Чельсо?.. Если он где-то что-то и напутал, то простим ему. Он развлекал дам, говоря об их достоинствах…Стараясь не обидеть остальных, подбивал колья к Сельвадже… Вам, Серкидон, есть чему у Чельсо поучиться. А философия никуда не убежит. Это дама степенная. Годы молодые – дело другое, раз – и нет их. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-35-
Приветствую Вас, Серкидон! Чем занимается женщина у зеркала, примеривая, подкрашивая, расчёсывая? «Наводит красоту», – скажете Вы. Ну как-то Вы сказали очень обыденно. Так можно сказать про домохозяйку, которая собралась в булочную и решила облагородиться по-быстрому. Женщина продвинутая создаёт образ. Образ – щит, о который разбивается критический взгляд мужчины. Это – искусная драпировка. Дымовая завеса, за которой не видны – ни возраст, ни форма носа, ни разрез глаз, ни число зубов. Иногда образ становится профессией… Так бывает у кинозвёзд. Первый муж знаменитой француженки Роже Вадим в книге с нахальным и рискованным в русском переводе названием – «От звезды звезде» – с волнением вспоминал и себя двадцатипятилетнего, и восемнадцатилетнюю Брижит Бардо: «Сначала из морских глубин появилась длинная прядь волос, затем лицо в капельках воды, блестевших на солнце подобно бриллиантам. Невинный, но чувственный рот, идеально прорисованные глаза, маленький носик, щёки, ещё сохранившие детскую округлость, – всё это словно было создано для наслаждения. Две породистые ручки ухватились за борт моторной лодки, и вот уже морская богиня предстала перед восхищёнными взорами со своей лебединой шеей, покатыми плечами, высокой грудью и осиной талией, которую можно было обхватить пальцами обеих рук, с круглыми, дерзкими ягодицами,великолепными бёдрами и мускулистыми ногами балерины. Ничто, кроме бикини, не скрывало это чувственное и гордое тело». Если талию молодой жены Роже Вадим, сын русско-подданного, охватывал восхищёнными пальцами обеих рук, то удачу, птицу счастья, он всегда хватал двумя руками и удержал, как бульдог. Учитесь, Серкидон! Ему ли, этому сластолюбивому бульдогу, было не знать, какой чувственной может быть Брижит?! Он – её первый мужчина. В его руках бесшабашная и безбашенная школьница стала воплощением чувственности. Роже Вадим увидел в ней эротическую дубинку, за которую крепко ухватился и ударил мир ниже пояса. – Почему на ней так мало надето? – Какой смысл на неё что-то надевать? Сколько ни надень, мужчины всё равно видят её голой. Так оправдывался перед критиками новоявленный Пигмалион. Образ дебютантки кинематографа – свободная от запретов сексуальность. Брижит в бикини – знамя, которое каждому мужчине хотелось подхватить и нести-нести, а уж если целовать-целовать…То совсем не так, как целуют знамя…Ну а причёска «бабетка», платья в клеточку, туфли без каблуков – всё это уже дамские штучки. Серкидон! Чем мы с Вами занимаемся? Ладно ещё, когда я пытаюсь донести до Вас мысли о философах, сдобрив это шутками-прибаутками, но когда я читаю за Вас книжки о киноактрисах… Согласитесь, могли бы и сами… Дальше ничего лишнего, только образ, окруживший диву. Опять-таки, образ в моём представлении, Вы можете с моим восприятием не согласиться. Про образ француженку Бардо сказано, побежим по киноактрисам дальше. Американка Мэрилин Монро. Роскошная женщина, женщина-карнавал, а в ней секрет счастья, которым она вот-вот поделится, всё для чувственной любви, всё, что зовёт и манит мужчину. Стопроцентная эротизация образа. Она пришла, чтобы остаться навсегда: на обложках, на плакатах, в душах и сердцах. Почему? Потому что она интуитивно открыла многие тайны женской прелести. Одна из них: симметрия убивает красоту. Чтобы не стать безжизненной куклой, Мэрилин посадила родинку на левой щеке. Итальянка Софи Лорен. Страстная, зовущая в омут сексуальности. Вулкан страстей. Страсть и темперамент. Коварная, переменчивая, мстительная Кармен. Тёмные волосы – тёмные страсти. Рискни, если ты смел и пылок, как Хосе. Немка Марлен Дитрих. Икона стиля, колдовское озеро, нездешняя лунная дива, взгляд очаровательного удава, роскошь: драгоценности, меховые боа, пуховые мантии, экзотика, публичное купанье в роскоши. Платье из двух тысяч лебедей не самое дорогое из одеяний дивы. Что роднит этих разнонациональных актрис? Все они девочками считали себя некрасивыми. И они имели на то все основания. Это – четыре гадких утёнка. И что?! Пришёл добрый волшебник и махнул волшебной палочкой? Нет, никто ничем не махал. Каждая из них сама себя сделала. Упорный и самоотверженный труд. Брижит Бардо. Если говорить только об осанке и посадке головы. Брижит с шести до семнадцати лет занималась балетом. Строгий балетмейстер русского императорского театра больно бил линейкой по коленкам: «Не так, не так…» Балетмейстер не был садистом, просто тело лучше запоминает через боль. Дома Брижит носила на голове стакан с водой. Вода ни разу не пролилась на дорогой паркет буржуа. Иначе бы буржуазный папенька свернул бы дочери гордо посаженную голову. Мэрилин Монро. Если говорить только о груди, то тут и парафиновые инъекции, и бюстгальтер особой конструкции, с чашечками, с бретельками, с подкладками. Всё это надо было придумать. Софи Лорен. Если говорить только о походке. Софи часами ходила между двумя рядами тумбочек, закрывая их дверцы крутыми бёдрами. Ходила и закрывала до тех пор, пока дверцы не стали закрываться неслышно. Марлен Дитрих. Если говорить только о дебюте. Приехав в Голливуд, Марлен похудела на пятнадцать килограммов, изменила манеру говорить, чтобы убрать выступающие скулы, удалила четыре коренных зуба. Пришло время для вывода. В удачном образе и высшая степень индивидуальности, и торжество гармонии. Прежде всего мужской взгляд ищет образ, и лишь при отсутствии такового начинает рассматривать частности. Философ Сенека говорит, а мы внимательно слушаем: «Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у которой весь облик не позволит восхищаться отдельными членами». Слово поэтам. Шарль Бодлер из эссе «Поэт современной жизни»: «Спору нет, женщина – это свет, взгляд, зов к счастью, иногда слово: но прежде всего –это общая гармония, и не только в осанке и движениях, но также и в шелках, в воздушном, сверкающем облаке окутывающих её тканей, составляющих как бы атрибуты и пьедестал этого божества, в металле и камнях, которые змеятся вокруг её рук и шеи, усиливая своими искрами огонь её взглядов или тихо позвякивают у её ушей. Какой поэт, описывая наслаждение, испытанное им при появлении красавицы, решится отделить женщину от её наряда? Найдётся ли человек, которому не случалось бы на улице, в театре, в Булонском лесу бескорыстно восторгаться до тонкостей продуманным нарядом и уносить с собой его образ, неотделимый от красоты той, кому он принадлежал, соединяя мысленно воедино и женщину и её платье?» В данном случае неотделимый образ составили женщина и платье. У ирландский поэта Уильяма Йейтса:
О музыки качанье и безумье – Как различить, где танец, где плясунья?
Тут процесс неотделим от исполнителя. Можно заключить, что удачно собранный образ – есть некое третье, дарованное нам, наблюдателям прекрасным бонусом. Это именно то целое, которое согласно метафизике Аристотеля, больше составляющих его частей. А теперь домашнее задание. Прочтите историю отношений Марлен Дитрих и Эриха Ремарка, можно прочесть в художественной форме – роман «Триумфальная арка». А я расскажу Вам об их последней встрече. Это было в 1953 году. Он бродил по разрушенному Западному Берлину и вдруг увидел её. Они обнялись, они зашли в кафе и заказали ужин. Марлен что-то оживлённо говорила, а Ремарк смотрел на неё и не мог поверить, что когда-то он любил эту женщину. Вечером он записал в дневнике: «Прекрасной легенды больше нет, всё кончено. Старая. Потерянная. Ужасно!..» А кто сказал, что образ обязан жить вечно? Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма. .
– 36 -
Приветствую Вас, Серкидон! Уже не упомнить, в каком году довелось мне вместе с поэтом Николаем Голем побывать в ЦПКО. Мы были приглашены по поводу торжеств, связанных с лицейским днём. Середина осени, уже прохладно и, как сказано у Нонны Слепаковой: «Был день октябрьский, резкий, жёлто-синий,//Парк впитывался в лиственный подстил…» Иногда играл немногочисленный духовой оркестр ветеранов, высоко над головой висела растяжка со строкой: «Я лиру посвятил народу своему…» Николай Михайлович цитатой был весьма озадачен и подошёл к энергичной женщине, ответственной за мероприятие: «Милейшая, мы отмечаем день, связанный с именем поэта Пушкина, так почему вознесена для обозрения строчка поэта Некрасова?» Очень мне понравилось, как отпарировала ответственная дамочка. Она окинула изящную фигуру Николая Михайловича презрительным взглядом и резко сказала: «Вот уже шесть лет мы отмечаем этот праздник, и ни у кого до этого никаких вопросов не возникало…» Ну, что тут сказать? «Постоим, поплачем…» Почему мне вспомнился этот эпизод? Да потому, что сейчас буду цитировать и поэта, посвятившего лиру народу своему, и поэта до сих пор любезного народу. Тема письма – «Идеальная женщина глазами несовершенного, грешного, фантазирующего мужчины». Начнём с Пушкина. Он составил свой идеал из того, что напела ему идеальная няня – Арина Родионовна:
За морем царевна есть, Что не можно глаз отвесть: Днём свет божий затмевает, Ночью землю освещает, Месяц под косой блестит, А во лбу звезда горит. А сама-то величава, Выступает, будто пава, А как речь-то говорит, Словно реченька журчит211.
Вот так, увязав космическое с земным, определил Александр Сергеевич красавицу неземной красоты. А если припомнить другие произведения нашего солнечного гения и русские народные сказки, то плавно и величаво выходит оттуда девица с фигурой полной, с бюстом высоким, румяная, чернобровая, белолицая, бёдрами орехи раскалывающая легко и с нашим удовольствием. А что же Николай Алексеевич? Он, похоже, как пчёлка, собирал свой образ в полях:
Красавица, миру на диво, Румяна, стройна, высока. Во всякой одежде красива. Ко всякой работе ловка. И голод и холод выносит, Всегда терпелива, ровна… Я видывал, как она косит: Что взмах – то готова копна! В игре её конный не словит, В беде – не сробеет, – спасёт; Коня на скаку остановит, В горящую избу войдёт!212
Русская женщина Некрасова имеет не только эстетическое, но и партнёрское, практическое значение. Косит она не от работы, а на работе и «в минуту жизни трудную»213 может подставить не только бедро, но и плечо!214 Отдав положенную дань российским идеалам, навестим Европу. Сразу туда, где потеплее. В Италию! Туда, где одну за другой составляет химер Фиренцуола. Да и может ли угомониться мужчина, сказавший: «Красивая женщина есть самый прекрасный объект, каким только можно любоваться, а красота – величайшее благо, которое Господь даровал человеческому роду…» В очередной раз дерзкий составитель взял не четырёх знакомых дам, нет, мало ему всего-то четыре. Художник слова представил, что ему позируют все красавицы мира и живописал свой идеал так: «Волосы женщины должны быть нежными, густыми, длинными, волнистыми, цветом они должны уподобляться золоту, или же меду, или же горящим лучам солнечным. Телосложение должно быть большое, прочное, но при этом благородных форм. Чрезмерно рослое тело не может нравиться, так же как небольшое и худое. Белый цвет кожи не прекрасен, ибо это значит, что она слишком бледна: кожа должна быть слегка красноватой от кровообращения… Плечи должны быть широкими… На груди не должна проступать ни одна кость. Совершенная грудь повышается плавно, незаметно для глаза. Самые красивые ноги – это длинные, стройные, внизу тонкие, с сильными снежно-белыми икрами, которые оканчиваются маленькой, узкой, но не сухощавой ступней. Предплечья должны быть белыми, мускулистыми…»215 Со всем соглашусь, а вот по поводу мускулистых предплечий – не уверен. Возможно, что-то не так в переводе. Далее идём по созвучию: Италия, затем – Испания. Перечислим признаки, которые отличают совершенную по красоте испанскую женщину. У неё: Белые: кожа, зубы, руки. Чёрные: глаза, брови, ресницы. Розовые: уста, щёки, ногти. Длинные: талия, волосы, руки. Короткие: зубы, уши, ступни. Широкие: груди, лоб, переносица. Узкие: губы, талия, щиколотки. Полные: плечи, икры, бёдра. Тонкие: пальцы, волосы, губы. Маленькие: соски, нос, голова.
Этот протокол для красивой испанки я вычитал у француза Брантома в «Галатных дамах». Сам же Брантом считает, что прекрасная, царственная женщина должна быть величественна. Она должна быть высокого импозантного роста, должна обладать пышной, прекрасной грудью, широкими бёдрами, крепкими ягодицами – как Венера Каллипига, – полными ногами и руками, способными задушить гиганта. Своё мнение женолюб-француз заключает словами: «Так, гораздо приятнее управлять высоким и красивым боевым конём, и последний доставляет всаднику гораздо больше удовольствия, чем маленькая кляча…» Вам, Серкидон, представлены описания красавиц мужчинами, которыми легко обуревали страсти, которые наслаждались вином и женщинами, и страдали от болезней, посланных грешникам богиней Венерой. А теперь примите мнение безгрешных и чистых, как дистиллированная вода, учёных. Женская красота по их мнению должна быть целенаправлена на рождение ребёнка. Широкие бёдра, говорят о том, что деторождение пройдёт легко, узкая талии помогает мужчине увидеть, как широки бёдра. Высокий и чистый голос женщины напоминает мужчине голос ребёнка. И тело её, как и у маленьких детей, практически лишено растительности. Густые волосы, белые зубы, гладкая кожа говорят о здоровье их обладательницы, а симметричные черты лица – о хорошей генетике и минимуме вредных мутаций. И, наконец, яркий бутон полуоткрытых губ и налитые груди – сексуальный сигнал: яркое отверстие и два полушария, вошедшие в эволюционную программу размножение ещё в те времена, когда были мы приматами, не зная о том, что приматы мы. Вам, Серкидон, решать, в чём перечисленные описания сходны, а где они разнятся, а я на сегодня умолкаю. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-37-
Приветствую Вас, Серкидон! Продолжаем поиски идеальной женщины. Приглашаю Вас на Восток. Китай. В Поднебесной долгое время считалось, что фигура красавицы должна блистать гармонией прямых линий. Добивались этого разными способами, в том числе и весьма суровыми. Но уж если всё состоялось и совпало, мужчины не сдерживали себя в сравнениях. Из труда писателя Вэй Юна «Книга женских прелестей» узнаём: «Красавица рождается из тончайших испарений Неба и Земли, из яшмовой росы, скапливающейся на бронзовом диске. Такая женщина подобна видению благословенной древности, которое открывается разве что во сне. Она – как сладкое пение лютни, способное растрогать даже бездушное железо; как полет дракона, пронзающего облака. Сердце радостно откликается ей, а вместе с сердцем поют в согласии горы и реки, луна и звезды…» Как всё-таки разнятся культуры разных народов! У нас красавица-жена «выступает словно пава», а «полёт дракона, пронзающего облака» относится скорее к тёще. На Востоке всё не так, Восток дело тонкое, но относится это только к Китаю. В Персии канонический образ красавицы составляли из четырех десятков элементов, перечисленных в средневековом трактате «Книга о прелести женщины». Чтобы женщину признать очаровательной, должно отыскать в ней четырежды повторяемые десять качеств – круглое, великое, маленькое, красное, белое и черное. Под белизной подразумевалась белизна самой женщины, белизна ее глазных белков, ногтей и зубов. Под краснотой – краснота десен, языка, щек и губ. Под округлостью – округлость бедер, кончиков пальцев, лодыжек и плеч. Под длиной – длина шеи, волос, ресниц и носа… А вот отрывок из книги Кристенсена «Иран в эпоху Сасанидов»: «Самая красивая женщина та, которая постоянно думает о любви к мужчине. Но с точки зрения внешнего облика самая красивая женщина та, которая обладает средним ростом, пышной грудью, красивой шеей, маленькими круглыми ножками, прямым станом, удлиненными пальцами, мягким и здоровым телом. Её соски должны быть, как айва, ногти белые как снег, щеки красные, как гранат, глаза миндалевидными, ресницы нежны, как руно, зубы белые и изящные, косы длинные и черные… и никогда она не должна разговаривать грубо и дерзко». Мы видим, что кроме описания тела, предъявлены требования к поведению женщины, призыв смириться перед мужчиной. Индия. Три вещи у женщины должны быть глубокими: голос, понимание и пупок; шесть – точно очерченными (изогнутыми): нос, глаза, уши, ногти, груди, основание шеи; пять – красными: ладони, пятки, уголки глаз, ногти и язык. Она всегда говорит мягко, как лебедь, брови и глаза её подведены, губы красны, как плод бимбы, шея напоминает раковину, её вены не видны, а лицо подобно луне. Грудь должна быть хорошей формы, подобна крупному жемчугу, но – мягкая на ощупь, а сами груди, как бутоны лотоса, расположены так, чтобы между ними не было расстояния. У красавицы всегда сладкая улыбка, тонкие брови и точёная талия.
Отведаем арабский эпос «Тысяча и одной ночи». Какая избыточная навороченность – и хочешь представить, и силишься, но куда там… Утонем в образах, Серкидон: «А груди её точно две шкатулки из слоновой кости, сиянье которых заимствуют луна и солнце. И живот у неё в свёрнутых складках, как складки египетских материи, расшитых парчой, и складки эти подобны бумажным свиткам. И доходит это все до тонкого стана, подобного призраку воображения, а он покоится на бёдрах, похожих на кучи песку».
«Высокая ростом, с выпуклой грудью, красивая, прелестная, блестящая и совершённая, стройная и соразмерная, с сияющим лбом и румяным лицом, с глазами, напоминающими серн и газелей, и бровями, подобными луку новой луны в шабан . Её щеки были как анемоны, и рот как соломонова печать , и алые губки как коралл, и зубки как стройно нанизанный жемчуг или цветы ромашки, а шея как у газели, и грудь словно мраморный бассейн с сосками точно гранат, и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла». Обратите внимание, живот со складками. Мужчины на Востоке считают живот самой эротической частью тела женщины, а складки на животе называют «волнами в океане любви». Чем больше таких «волн», тем лучше. Но минимум должно быть – три. Серкидон! Думал я сразу же прильнуть к первоисточнику, упомянуть царя Соломона и его идеал, но он мне показался излишне персонофицированным. Ограничусь концовкой еврейского анекдота, который имеет бороду не меньше, чем у царя Соломона: «…а теперь послушай, дорогой Арончик, слова старого морского волка. Лучше качаться на волнах, чем биться о скалы». Учтите, дорогой Серкидончик, и моё мнение: «В бурном океане любви, когда идёт кругом голова, чтобы не сорваться и не утонуть в пучине страстей, нужно за что-то ухватиться. Чем крепче и крупнее будет это прекрасное что-то, тем больше шансов будет у Вас остаться на плаву». Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-38-
Приветствую Вас, Серкидон! Есть такое слово – ненастье. Как в песне, «а за окном то дождь, то снег»216. Сижу в старом кресле, листаю книжку поэта, близкого мне по восприятию мира вообще и женской красоты в частности… Были у него строки о женском мужестве… Листаю, а найти не могу…Бывают: поэты-гении, поэты-трибуны, поэты-трубадуры, поэты-глашатаи… А есть поэты-сверчки. Негромкие, незвонкие, интимные. Стихи «сверчков» слышны, когда в сознании человека наступает внутренняя тишина. Как пример – Александр Аронов217. А вот и его «Голоса». Цикл посвящён нашим древним египетским знакомым – Эхнатону и Нефертити… Голос Эхнатона:
Я Эхнатон. И голос Бога Исходит в мир из губ моих…
Войдя во тьму, я не погиб там, И состоялось торжество: Стояло солнце над Египтом, И были мы детьми его!..
Все перенапрягая нити, История берёт своё. Вот вы, наверно, говорите: – О как прекрасна Нефертити! – А мне порой не до неё…
Голос Нефертити:
Но вы не знаете о танце Змеи, Родившейся в Огне. Он неизвестен, не остался. А был он – лучшее во мне.
Меня покачивают ритмы, И флейта возвышает тон, Когда усталый и небритый Домой приходит Эхнатон…
«Почему Эхнатон приходит небритым?» – спрашиваете Вы с дивана. А я из кресла Вам отвечаю: «Потому что фирма «Жиллет» не наладила ещё поставку продукции в Египет…» Нашёл! Вот из-за чего решил я «остановиться, оглянуться»218, и перерыть весь сборник:
Насморки, интриги ли, утраты – Что ни думай, что ни говори, – В сущности, они почти солдаты: Надо быть красивой, хоть умри.
Да, так заведено, так заповедано: трава должна быть – зелёной, роза – ароматной, косуля – чуткой, а женщина – красивой. А если нет, то и трава не трава, и роза – не роза, и косуля – не косуля, а лёгкая добыча, и женщина, которая не стремится быть красивой – не женщина, а непонятно что. Азербайджанский поэт Мухаммед Физули воскликнул: «Весь мир, в мотылька превратившись, летит на свечу Красоты». Насчёт всего мира не знаю, секрет мироздания мне видится так: женщина летит навстречу Красоте, а уж вслед за ней дружным клином – мужики… Желание быть красивой начинает тревожить представительниц слабого пола рано. Впервые оно может проявиться годам к пяти. Девочка в маминых кружевах, в туфлях на высоком каблуке, раскрашенная яркой помадой стоит, покачиваясь, у зеркала и очень радуется тому, что она красивая. Подростком (и я вам это писал!) она будет вертеться у зеркала вьюнком, будет возвращаться к нему то и дело и всё время повторять, что она красивая. Даже нет, самая красивая. Молодая женщина мечтает наподобие поварихи Тоси Кислициной из кинофильма «Девчата»: «Вот иду я по улице красивая, а все встречные ребята так и столбенеют, а кто послабей – так и падают, падают, падают, и сами собой в штабеля укладываются!» Ну и в зрелых годах женщина часами убеждает зеркало, что она ещё очень хороша. Что ещё тряхнёт канделябрами… И украшает себя, украшает… Из писем лорда Честерфилда о предметах, которые люди возводят в сверхценности: «У женщин таким предметом чаще всего является их красота. Как только разговор заходит о ней, никакая лесть им не кажется грубой. Природа, должно быть, не создала ещё женщины, настолько уродливой, чтобы она могла остаться совершенно равнодушной к похвале, воздаваемой её наружности…Окажись у неё некрасивая фигура, она думает, что всё уравновешивается красотой лица. Если же безобразны и лицо, и фигура, то она успокаивает себя тем, что ей присуще некоторое очарование, уменье как-то особенно себя держать, некое jenesaisguoi»219. Никогда женщина не скажет, что она некрасива. Она будет юлить и отпираться до последнего. Даже если ей прямым текстом скажут: «Да ты страшна, как чёрт!» вечером в телефонном разговоре с подругой она грубую фразу ловко переиначит: «Ты знаешь, сегодня мужчина сказал мне, что я чертовски привлекательна…» Без красоты, без привлекательности женщина безоружна в войне полов. Имея красоту, чувствует себя уверенно. Получим подтверждение у поэтов. Максимилиан Волошин писал, о царственной чете, которую мы с Вами уже упомянули – Эхнатон и Нефертити. У него войны и колесницы, а Нефертити:
Глаза, Ресницы, И лоб звездАми озарённый, И шеи выгиб изумлённый…
Багдадский лирик Ибн аль Мутазз:
Но явилась без спросу она и как в бой Красоты своей войско ведёт за собой.
Пьер де Ронсар:
Природа каждому оружие дала:
Орлу – горбатый клюв и мощные крыла.
Быку – его рога, коню – его копыта,
У зайца – быстрый бег, гадюка ядовита,
Отравлен зуб ее. У рыбы – плавники,
И, наконец, у льва есть когти и клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела,
Для женщин мудрости Природа не имела
И, исчерпав на нас могущество свое,
Дала им красоту– не меч и не копье.
Пред женской красотой мы все бессильны стали.
Она сильней богов, людей, огня и стали.
Что тут можно добавить? Пожалуй, одну историю добавить можно. Один француз попал на остров людоедок, где и был людоедками пойман. Все они были безобразны, поскольку мясо портит девичье лицо. Мужчину прикрутили к столбу и спросили: «А не хочет ли он напоследок что-нибудь сказать им по-французски? Поскольку будет съеден». «А ля гер, ком алягер, – сказал пленённый. – Бон апети мадам, но пусть начнёт откусывать от меня самая безобразная из вас…» Никто его не тронул. Каждая из претенденток на его руку или сердце, или ягодицу признавала свою малую женскую привлекательность, но считаться самой безобразной никто не захотел. Пришлось хитреца отвязать и отпустить. И Вы меня, Серкидон, отпустите. Крепко жму Вашу руку, или ногу, мне уже всё равно до того я дописался.
-39-
Приветствую Вас, Серкидон! Французская писательница-феминистка Симона де Бовуар главным образом известна книгой «Второй пол». Злопыхатели утверждают, что писательница умудрилась свои личные проблемы и представления возвести в ранг общеженских. Книга мною, признаюсь, не читана, поскольку к творчеству феминисток отношусь, мягко сказать, насторожено. Cо вторым полом, а так мадам Бовуар назвала, надо полагать, женщин, сегодня разбираться не будем. Перейдём сразу к третьему полу. Это моя мечта – написать книгу под названием «Третий пол». О красавицах. Предлагаю Вашему вниманию некоторые тезисы и постулаты из ненаписанной мною книги. Эпиграф предваряющий ещё не выбран мною окончательно. Мечусь между определением Ральфа Эмерсона: «Красивая женщина – есть поэзия в её житейском воплощении». И афоризмом Бориса Крутиера:220 «Пока красота спасёт мир, красотки его погубят». Ну а суть книги и её основное утверждение: красивая женщина есть представительница третьего пола и являет собой нечто особое. Всё у красавицы не так и всё по-другому. Составитель слов и словарей Пьер Буаст221 сказал: «Красивая женщина умирает дважды». Вот видите, Серкидон, она даже умирает дважды. А бывает, проживает мафусаилов век… в сердцах многочисленных поклонников… Шопенгауэр писал: «Красота – открытое рекомендательное письмо, заранее завоёвывающее сердце». Красавица послала во внешний мир это письмо и теперь ждёт ответа, трудами не озабочиваясь. Она словно дала в долг и теперь ждёт, чем же ей отплатят… А внешний мир расплачиваться не спешит… Такой сюрпляс может длится годами. Красотка считает, что ей за красоту обязаны. «Нет, – возражают злые люди. – ты свою красоту в лоторею выиграла. А сама-то что?..» Но это во взрослую пору. А в детстве красивая девочка слышит со всех сторон ахи и охи, и дома её любят, и в школе ей делают поблажки. Это неказистой дурёхе двойку закатать самое то, а обидеть красивую девочку рука не поднимается. Впоследствии доценты и профессора будут ставить красивой девушке оценки за красивые глазки, а не за реальные знания… Вот и говорят злые люди, что баба красивая – дура набитая. И что в башке у неё не больше, чем у куклы. Конечно, это преувеличением. Ну а разобраться, к чему красавице быть умной? Когда она говорит, никто не слушают, а только любуются… Или – завидуют, негодуют, страдают и прочее и прочее. Отношение со стороны женщин. Славу богу, тут коротко. Женщины красавицу сторонятся. Кому хочется быть фоном? Посмотрев на красавицу, дальше всего от неё отбегает дурнушка… Поплачет дурнушка в подушку, посмотрит внимательно на себя в зеркало и так решит: «Слезами делу не поможешь, счастье можно только взять с боем…» И – в бой! И знаете, Серкидон, если красотка – это подчас «мимоза в ботаническом саду»222, то дурнушка – этакий сорнячок, который голыми руками не возьмёшь и так просто из земли не вырвешь. Отношение к красавицам со стороны мужчин. Встреча с красивой женщиной – момент истины для мужчины. Эта встреча поднимает в душе мужчины то, что там скрыто: у одного это – Везувий, у другого – гейзер, у третьего что-то пшикнет или булькнет – и всё. А что в мужском мозгу? Буря эмоций и многоголосица! Правое полушарие мозга рисует сладкий миг свиданья, требует всё бросить и бежать знакомится, но потом берёт слово левое полушарие: «Спокойно…У неё кто-то есть, и он очень крут… Она требовательна?.. Такие женщины для принцев крови, для олигархов, для дипломатов, для наркобаронов…» Из Константина Мелихана: «Что такое счастье? Иметь красивую жену. Что такое горе? Иметь такое счастье». Это не придумано. Это пережито. Первая жена Кости была красива. С утра она направляла на Константина взгляд, равный по силе воздействия гиперболоиду инженера Гарина. Взгляд прожигал в душе такие строчки: «Константин, ты видишь, какое чудо досталось тебе? Скорее соответствуй…» Костя не сдюжил. Из Юрия Тынянова:223 «…дети не знают, что им делать со слишком хорошими игрушками. Имеются ввиду игрушки дорогие, лакированные, новые. Они не кажутся функциональными. Ими, кажется, нельзя играть. Их можно только беречь». То же и с красивыми женщинами. Философ Ортега: «В любом обществе есть «официальные красавицы», которых в театрах или во время народных гуляний люди показывают друг другу, как исторические памятники; так вот, они крайне редко вызывают в мужчине пылкую страсть. Эта красота настолько безупречна, что превращает женщину в произведение искусства и тем самым отдаляет от нас. Ею восхищаются, то есть испытывают чувство, предполагающее известную дистанцию, однако ее не любят. Потребность в близости, без которой любовь немыслима, при этом, конечно же, отсутствует»224. Оно и понятно, кому охота иметь дома памятник. Из Игоря Губермана:
Красоток я любил не очень, И не по скудности деньжат. Красоток даже среди ночи Волнует, как они лежат.
У Жорж Санд красивая женщина «постоянно смотрится в воображаемое зеркало». И понятно почему. Это дурнушка может нацепить на себя что угодно, не причесаться, без маникюра на люди выйти. Это серая мышка может лечь просто, поджав смиренно и лапки, и хвостик. Красивую женщину красота обязывает и лежать, и сидеть, и ходить красиво. Ну и пожалуй самое-самое трудное. Представьте себе, Серкидон, водолаза, который надевает скафандр и остаётся в нём навсегда. Так живут красивые женщины. Брижит Бардо говорила, что нет работы тяжелей, чем быть красивой двадцать четыре часа в сутки. А теперь самое-самое обидное. Вспомним ещё раз фильм «Девчата» и Тосю Кислицину. На ней «первый парень на деревне» Илья Ковригин женился. А другой героине фильма – красавице Анфисе – эта сладкая «коврижка» да имени Илюшка не досталась… Погулял да и бросил. И если Вы, Серкидон, сейчас спросите меня: «Почему?», значит, ничего из написанного Вы не поняли. Но всё равно жму Вашу руку, и до следующего письма.
-40- Приветствую Вас, Серкидон! В сегодняшнем письме мы с Вами, падкий на парадоксы Серкидон, опровергнем Гёте. Поэт сетовал, мол, де его таланту не свойственна боевитость. При этом он же написал: «Ибо дружим мы с прекрасным,//А с уродливым враждуем». Попеняем Гёте за призыв повраждовать, а сами подружимся не только с прекрасным , что по силам многим. Попробуем посмотреть с симпатией на безобразное и уродливое. Откроем наши объятия по обе стороны эстетики! Хотя бы на время прочтения этого письма. Англоязычный классик Генри Джеймс225 писал об английской писательнице Мери Эванс: «Она потрясающе некрасива, изумительно безобразна.У неё низкий лоб, невыразительные серые глаза и огромный нос, нависающий над большим ртом, заполненным кривыми зубами, а о подбородке и нижней челюсти лучше умолчать… Но в этой наибезобразнейшей оболочке заключена неотразимая красота; достаточно считанных минут, чтобы вы полностью оказались во власти её обаяния, и вам, как и мне в своё время, не остаётся ничего другого, как только влюбиться в неё». Казалось бы: от уродины мужчина должен отшатнуться, дурнушку обойти…Но… случается чувствительный ляпсус. Любовь становится с ног на голову. Чтобы убедиться, что такое бывает не только у англичан, приведём отечественные примеры. Иван Тургенев и Алексей Толстой. Молодые люди были в Большом театре на маскараде. Перемолвились непринуждённо с одной из масок, фигуристой и звонкоголосой. Иван Сергеевич был маской заинтригован и решил продолжить c ней знакомство уже без маскарада. Взял с собой за компанию Алексея Константиновича. Визит оказался судьбоносным. По воспоминаниям Тургенева, когда открылась дверь, он увидел «лицо чухонского солдата в юбке». Понятно дело, Иван Сергеевич услышал, как в его ранимой душе художника раздалась команда «Кругом!..» Зашёл что называется соблюсти приличия. Но… но красота – в глазах смотрящего226. Алексей Константинович не заметил, что сорваны маски, он увидел красавицу, в которую влюбился по уши. Душа его услышала команду «В ружьё!», в сердце зазвучала музыка и, как результат, полились стихи, посвящённые бывшей маске, послекарнавальной Софье Бахметьевой:
Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты.
Маска была снята, но покров тайны остался. «Безумная душа поэта»227 была осуждена любить эту женщину до последних дней жизни. Так может быть тонкий вкус по дамской части удалось проявить писателю Тургеневу? Никак нет! Его возлюбленная была не менее, а более страшна. Певица Полина Виардо, которую в России определили: «Сажа да кости». Резкие, неправильные и некрасивые черты лица. Мать Тургенева, Варвара Петровна, была в ужасе: «Он, как безумец, гонялся по всей Европе за этой цыганкой…» Гражданская жена Некрасова, Авдотья Панаева, называла «певичку» лягушкой за излишне широкий рот. Можно представить, как удивлялась Авдотья Яковлевна, когда из этого рта вырывались не кваканья, а вполне классический репертуар в прекрасном исполнении. Что же касается Ивана Сергеевича, для него Виардо была только сладкоголосой царевной. День встречи с ней Тургенев до конца жизни считал днём, определившим его судьбу. Да мы же с Вами читали его письма к его роковой мадам. Вспомним слова Василия Васильевича Розанова о тотальном чувстве, овладевшим Тургеневым, « к лицу, глазам, волосам, голосу, манерам, улыбке, фигуре, корпусу, к крови и нервам… к цвету и запаху её». А вот мнение Анатолия Фёдоровича Кони: «Привязанность к Виардо обессилила и связала его волю, ввела его в заколдованный круг неотразимого влияния властной и выдающейся женщины». Та же Панаева свидетельствует: «Он, не имея денег абонироваться в кресла, без приглашения являлся в ложу, на которую я абонировалась в складчину со своими знакомыми. Наша ложа в третьем ярусе и так была набита битком, а колоссальной фигуре Тургенева требовалось много места. Он бесцеремонно садился в ложе, тогда как те, кто заплатил деньги, стояли за его широкой спиной и не видали ничего происходившего на сцене. Но этого мало. Тургенев так неистово аплодировал Виардо, что возбуждал ропот в соседях нашей ложи». В своё оправданье Тургенев написал: «Моё чувство к ней является чем-то, чего мир никогда не знал, чем-то, что никогда несуществовало и что никогда не может повториться!» Но один ли наш русский классик пошёл по европам, околдованный французский сиреной? Нет, в певицу Виардо, помимо русского писателя, были влюблены десятки мужчин – и политические деятели, и покорители бомонда. Художник Ари Шеффер228 признавал: «Она отменно некрасива, но если я увижу её снова, я безумно влюблюсь в неё». А помните, Серкидон, я рекомендовал Вам прочесть у Моруа, как Роберт Браунинг женился на Элизабет Барретт? Не помните… Не читали… Слушайте. Ей было тридцать девять лет, она писала прекрасные стихи, но сама была некрасива. Элизабет боялась смотреть в зеркало: «Следы прошедших лет, отметины возраста мне отвратительны. Во мне нет ничего, на что можно было бы посмотреть, а слушать меня неинтересно. Единственно, что у меня осталось, это моя поэзия…» Этого оказалось достаточно для того, чтобы пленить мужчину. Пусть одного на миллион, ну а зачем больше. Романтик Роберт Браунинг признался в любви так, как и надлежит поэту – начиная со стихов: «Я всем сердцем полюбил Ваши стихи, дорогая мисс Барретт, но я не хочу ограничиваться банальными комплиментами, выражая восхищение Вашим талантом, и на том вежливо поставить точку. Я полюбил Ваши книги, как уже сказал, всем сердцем, но я полюбил и Вас… » Через годы Элизабет Браунин написала мужу-Роберту:
Как я тебя люблю? Люблю без меры.
До глубины души, до всех ее высот,
До запредельных чувственных красот,
До недр бытия, до идеальной сферы.
Но вернёмся в Россию, и припомним первую любовь Ивана Бунина, продолжателя литературных традиций Толстого и Тургенева. Он и влюбился похожим образом. Кого я только не цитировал, а сейчас пришло время мне процитировать самого себя: «Видел я фотографию Варвары Пащенко. Плотная, коренастая девица с пенсне, с короткой шеей, с длинными ушками. Чтобы влюбиться в такую без памяти, воистину нужно быть поэтом с богатым воображением». Так где же истоки любви красивых мужчин к некрасивым женщинам? Оно конечно, «мне стан твой понравился тонкий…», «а голос так дивно звучал…», но только ли это… Истину надо искать или в словах Марселя Пруста: «Оставим красивых женщин мужчинам без воображения…», В словах Жана де Лабрюйера:229 «Тот, кто влюбляется в дурнушку, влюбляется со всей силой страсти, потому что такая любовь свидетельствует или о странной прихоти его вкуса, или о тайных чарах любимой, более сильных, чем чары красоты». В словах Жорж Санд: «…некрасивость, не радуя взора, может привлекать сердца». Подходим к выводу. Казалось бы, естественно, когда мужчины влюбляется в красавиц, а от дурнушек бегут. Но случается и по- другому: бегут от красавиц, а в дурнушек влюбляются. Так что, если доведётся Вам, Серкидон, полюбить девочку страшненькую, кривенькую, конопатенькую, не пугайтесь – не Вы первый, не Вы последний. Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-41-
Приветствую Вас, Серкидон! Говоря о женской красоте и о красивых женщинах, можем ли мы с Вами, Серкидон, не прочесть рассказ Антона Павловича Чехова «Красавицы»? Вдохновляет и то, что я могу расслабиться и давать лишь короткие пояснения. Главное уже написал Антон Павлович. Герой рассказа, будучи гимназистом, вспоминает: «Садясь за стол, я взглянул в лицо девушки, подававшей мне стакан, и вдруг почувствовал, что точно ветер пробежал по моей душе и сдунул с неё все впечатления дня с их скукой и пылью. Я увидел обворожительные черты прекраснейшего из лиц, какие когда-либо встречались мне наяву и чудились во сне. Передо мною стояла красавица, и я понял это с первого взгляда, как понимаю молнию. Я готов клясться, что Маша, или, как звал отец, Машя, была настоящая красавица, но доказать этого не умею. Иногда бывает, что облака в беспорядке толпятся на горизонте, и солнце, прячась за них, красит их и небо во всевозможные цвета: в багряный, оранжевый, золотой, лиловый, грязно-розовый; одно облачко похоже на монаха, другое на рыбу, третье на турка в чалме. Зарево охватило треть неба, блестит в церковном кресте и в стеклах господского дома, отсвечивает в реке и в лужах, дрожит на деревьях; далеко-далеко на фоне зари летит куда-то ночевать стая диких уток… И подпасок, гонящий коров, и землемер, едущий в бричке через плотину, игуляющие господа – все глядят на закат и все до одного находят, что он страшно красив, но никто не знает и не скажет, в чём тут красота. Красоту армяночки художник назвал бы классической и строгой. Это была именно та красота, созерцание которой, бог весть откуда, вселяет в вас уверенность, что вы видите черты правильные, что волосы, глаза, нос, рот, шея, грудь и все движения молодого тела слились вместе в один цельный, гармонический аккорд, в котором природа не ошиблась ни на одну малейшую черту; вам кажется почему-то, что у идеально красивой женщины должен быть именно такой нос, как у Маши, прямой и с небольшой горбинкой, такие большие тёмные глаза, такие же длинные ресницы, такой же томный взгляд, что её черные кудрявые волосы и брови так же идут к нежному, белому цвету лба и щёк, как зеленый камыш к тихой речке; белая шея Маши и ее молодая грудь слабо развиты, но, чтобы суметь изваять их, вам кажется, нужно обладать громадным творческим талантом. Глядите вы, и мало-помалу вам приходит желание сказать Маше что-нибудь необыкновенно приятное, искреннее, красивое, такое же красивое, как она сама… Ощущал я красоту как-то странно. Не желания, не восторг и ненаслаждение возбуждала во мне Маша, а тяжелую, хотя и приятную, грусть. Эта грусть была неопределенная, смутная, как сон. И всё время потом слышал я не переставая шаги ее босых ног и видел, как она с серьезным, озабоченным лицом носилась по двору. Пробегала она то по ступеням, обдавая меня ветром, то в кухню, то на гумно, то за ворота, и я едва успевал поворачивать голову, чтобы следить за нею. И чем чаще она со всей красотой мелькала у меня перед глазами, тем сильнее становилась моя грусть. Мне было жаль и себя, и её, и хохла, грустно провожавшего ее взглядом всякий раз, когда она сквозь облако половы бегала к арбам. Была ли это у меня зависть к её красоте, или я жалел, что эта девочка не моя и никогда не будет моею и что я для неё чужой, или смутно чувствовал я, что её редкая красота случайна, не нужна и, как всё на земле, не долговечна, или, быть может, моя грусть была тем особенным чувством, которое возбуждается в человеке созерцанием настоящей красоты, бог знает!» Что мы прочли, а вернее, что увидели? Отрывок жизни подростка. Обратите внимание на слова про «тяжёлую, хотя и приятную грусть…» Но вот подросток стал студентом и вновь встретился с красавицей: «Это была ещё молодая девушка, лет семнадцати-восемнадцати, одетая в русский костюм, с непокрытой головой и с мантилькой, небрежно наброшенной на одно плечо, не пассажирка, а, должно быть, дочь или сестра начальника станции. Она стояла около вагонного окна и разговаривала с какой-то пожилой пассажиркой. Прежде чем я успел дать себе отчет в том, что я вижу, мною вдруг овладело чувство, какое я испытал когда-то в армянской деревне. Девушка была замечательная красавица, и в этом не сомневались ни я и ни те, кто вместе со мной смотрел на неё. Если, как принято, описывать её наружность по частям, то действительно прекрасного у неё были одни только белокурые, волнистые, густые волосы, распущенные и перевязанные на голове чёрной ленточкой, все же остальное было или неправильно, или же очень обыкновенно. От особой ли манеры кокетничать, или от близорукости, глаза её были прищурены, нос был нерешительно вздернут, рот мал, профиль слабо и вяло очерчен, плечи узки не по летам, но тем не менее девушка производила впечатление настоящей красавицы, и, глядя на неё, я мог убедиться, что русскому лицу для того, чтобы казаться прекрасным, нет надобности в строгой правильности черт, мало того, даже если бы девушке вместо её вздернутого носа поставили другой, правильный и пластически непогрешимый, как у армяночки, то, кажется, от этого лицо её утеряло бы всю свою прелесть. Стоя у окна и разговаривая, девушка, пожимаясь от вечерней сырости, то и дело оглядывалась на нас, то подбоченивалась, то поднимала к голове руки, чтобы поправить волосы, говорила, смеялась, изображала на своем лице то удивление, то ужас, и я не помню того мгновения, когда бы её тело и лицо находились в покое. Весь секрет и волшебство её красоты заключались именно в этих мелких, бесконечно изящных движениях, в улыбке, в игре лица, в быстрых взглядах на нас, в сочетании тонкой грации этих движений с молодостью, свежестью, с чистотою души, звучавшею в смехе и в голосе, и с тою слабостью, которую мы так любим в детях, в птицах, в молодых оленях, в молодых деревьях. Это была красота мотыльковая, к которой так идут вальс, порханье по саду, смех, веселье и которая не вяжется с серьезной мыслью, печалью и покоем; и, кажется, стоит только пробежать по платформе хорошему ветру или пойти дождю, чтобы хрупкое тело вдруг поблекло и капризная красота осыпалась, как цветочная пыль. – Тэк-с… – пробормотал со вздохом офицер, когда мы после второго звонка направились к своему вагону. А что значило это «тэк-с», не берусь судить. Быть может, ему было грустно и не хотелось уходить от красавицы и весеннего вечера в душный вагон, или, быть может, ему, как и мне, было безотчётно жаль и красавицы, и себя, и меня, и всех пассажиров, которые вялои нехотя брели к своим вагонам». А теперь скажите мне, Серкидон, откуда берётся это странное состояние грусти при встрече с красивой женщиной? Беру на себя смелость объяснить это. Попытаюсь поверить Чехова нашим славным поэтическим звеном – Пушкин-Лермонтов. «Мне грустно и светло//Печаль моя светла…» – такими пушкинскими строчками попробуем выразить состояние мужчины при встрече с красивой женщиной. Смятение души: тут и мысли о случайности, скоротечности красоты, и мысли о своём временном пребывании на Земле, и смутные вспоминания того, чтобы было до воплощения. Если лермонтовский Демон «позавидовал невольно//Неполной радости земной», то душа человека в земной своей юдоли может вспомнить полные радости, когда впереди была одна голубая вечность. Вдобавок к этому встаёт нерешённый вопрос Николая Гумилёва из стихотворения «Шестое чувство»: Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Добавим к этому перечислению и красавицу, которая слишком хороша для плотской любви. И что с ней делать?
Так, век за веком – скоро ли, Господь? –
Под скальпелем природы и искусства,
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
До сих пор нет у человека совершенного органа для постижения шестого чувства. Чувства прекрасного. Человек, как бескрылая тварь, выть не воет, но порой находиться при встрече с прекрасным в состоянии наваждения, оторопи, растерянности, робости, фрустрации… Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-42-
Приветствую Вас, Серкидон! Вот о чём подумалось: женился мужчина на красивой женщине и что же – всю жизнь ему находиться в состоянии грусти? А душе его всё время вести напряжённую работу, созерцая красоту? Так, может быть, лучше взять в жёны ту, у которой есть прекрасное нечто, а остальное так себе? Сосредоточиться и упиваться этим нечто, не напрягаясь чрезмерно? Набрёл я на эту мысль, читая работу Канта «Наблюдение над чувством прекрасного и возвышенного»: Известно, что те женщины, которые при первом взгляде не производят особого впечатления, потому что они красивы не бесспорно, обычно, когда они начинают нравиться при более близком знакомстве, гораздо больше располагают к себе, и кажутся всё более красивыми. Наоборот, красивая внешность, сразу бросающаяся в глаза, впоследствии воспринимается с большим равнодушием. Это, вероятно, объясняется тем, что нравственные прелести, когда становятся приметными, больше пленяют, а также тем, что они оказывают действие только при наличии ощущений нравственного порядка и как бы открываются, причём открытие каждой новой привлекательной черты всегда заставляет предполагать ещё большее их число. А те приятные черты, которые вовсе не скрыты, оказав в самом начале своё действие, впоследствии не могут уже достичь ничего иного, как только охладить чрезмерное любопытство влюблённого и постепенно довести его до равнодушия». Попробую перевести с философского языка на бытовой. Женщину, пленяющую мужчину, но не сразу, сравним с цветком, который распускается с каждым днём всё роскошней и этим привлекателен. Женщина-красавица сразу показала себя в полном цветении и далее может предъявлять к осмотрению лишь то же самое, всё менее радуя падкий на новизну мужской взгляд, а затем и вовсе начнёт терять лепесток за лепестком. Ведь известно: у всего, что расцвело в полную меру (акме!) одна дорога – к увяданию. Далее примите рассуждения ещё одного сложного и требующего пояснений философа – Сёрена Кьеркегора. Из «Дневника обольстителя»: «Божественное преимущество эстетики именно в том, что предмет её исключительно прекрасное: изящная литература и прекрасный пол…» Вынужден прервать цитату. Думаю, намеренно Кьеркегор сделал автора записок излишне восторженным и мало осведомлённым в вопросах эстетики. Трудно предположить, что датский философ не знает, что эстетические категории ходят парами, как воспитанники детских садов, и одна из этих пар – «прекрасное-безобразное». Эстетика – наука контрастов! «Я восхищаюсь, видя, как солнце женственности и красоты, сияя бесконечным разнообразием переливов, разбрасывает свои лучи во все уголки мира. Каждая отдельная женщина носит в себе частицу этого всемирного богатства, причём всё остальное содержание её существа гармонически группируется около этой блестящей точки…» Это и есть та сама умеренная северная женщина, у которой одна блестящая точка (мы с Вами назвали её прекрасным нечто), а остальное выдержано в спокойных тонах, призванных не ослеплять сразу мужского взора. «В этом смысле женская красота бесконечно делима, но каждая отдельная частица её непременно должна находиться, как уже сказано выше, в гармоническом сочетание с внутренним содержанием женщины, иначе от неё получится неопределённо смешанное впечатление – как будто природа задумала что-то, да и не выполнила…» Вот тут мы опять столкнулись с мыслью о том, что внешнее женское должно быть гармонически связано с женским внутренним. Далее обольститель даёт длинный список «блестящих точек», около которых женщина может сгруппировать свой образ: «У каждой женщины есть нечто (добрались и до «нечто») своё особенное, принадлежащее одной ей; например, весёлая улыбка, лукавый взгляд, поклон, шаловливый нрав, пылкое волнение, тихая грусть, глубокая меланхолия, земное вожделение, повелительное мановение бровей, тоскливый взор, манящие уста, загадочное чело, длинные ресницы, небесная гордость, земная стыдливость, ангельская чистота, мгновенный румянец, лёгкая походка, грация движений, мечтательность, стройный стан, мягкие формы, пышная грудь, тонкая линия, маленькая ножка, прелестная ручка… – у каждой своё, не похожее на то, чем обладает другая». Что же предлагает нам Сёрен Кьеркегор? Это не красавица, где много дано в одни руки, это не дурнушка, где всё из рук вон плохо. Дан наиболее распространённый вариант земной женщины, в которую может влюбиться грешный мужчина, заметивший блестящую точку и догадавшийся, что блестит она неспроста. Да и блеск этот – отблеск. Чего? Об этом в другой раз. А пока примите сказку от Владимира Краковского:
БЛИЗНЯШКИ
Жили-были девочки-близнецы. И всё –то у них было одинаковое: и осанка, и походка, и глазки, и носики, и губки, и ушки. И волосы у них были одного цвета, и ножки – одной длины. И голоса были схожи до последнего обертона. Но только одна была красивая, а вторая – нет. И те люди, которые могли разглядеть красоту, легко их отличали. А – остальные путали. Всё, Сёрен… пардон, Серкидон! Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-43-
Приветствую Вас, Серкидон! Не хотелось бы, чтобы наш долгий разговор о красоте делал Вас некрасивым. Не надо морщить нос и cкрежетать зубами. Скоро мы оставим тему, оказавшуюся столь сложной и для Вас, и для меня. Начинали мы с Вами, как помниться, от Толстого, а ближе к концу вспомним и о Достоевском. Фёдор Михайлович – самый цитируемый автор, если речь идёт о критериях Добра, Истины и Красоты. Помню, когда появились сложности и узелки на гладком тексте, мы с Вами прибегли к острому перу философа Владимира Соловьёва. Сделаем это ещё раз. Приведу цитату из работы «Три речи в память Ф.М. Достоевского»: «В своих убеждениях он (Достоевский) никогда не отделял истину от добра и красоты, в своём художественном творчестве он никогда не ставил красоту отдельно от добра и истины. И он был прав, потому что эти три живут только своим союзом. Добро отделённое от истины и красоты, есть только неопределённое чувство, бессильный порыв, истина отвлечённая есть пустое слово, а красота без добра и истины есть кумир». Полное противоречие Толстому! Это ещё раз доказывает, что Лев Николаевич и Фёдор Михайлович авторы противоположные, разнополюсовые, противоборствующие друг с другом. И, как день и ночь, оба правы в своё время… Наиболее часто повторяемая цитата из Достоевского: «Красота спасёт мир». Её долдонят, не понимая, о какой красоте говорил писатель устами князя Мышкина. Имелась в виду не красота закатов-рассветов, лунных дорожек, дивных цветов и живописных полотен. Эстетика не спасает. Писатель возлагал надежду на людей таких, как князь Мышкин. Надеялся, что они своим пассивным примером, кротким свечением прекрасной души остановят агрессию и деградацию остальных… Ещё одно мнение о спасении мира. Фёдор Сологуб считал, что мир спасёт любовь к единственной женщине. Но это про другой, про внутренний мир мужчины. Вернёмся к красотам как видимым, так и не видимым. Гюго писал: «Никакая внешняя прелесть не может быть полной, если она не оживлена внутренней красотой. Красота души разливается подобно таинственному свету по телесной красоте». Эти слова дали нам ответ, чем одна близняшка из прошлого письма была отлична от другой. У красивой черты лица были подсвечены изнутри светом прекрасной души. Возможно, когда красивая близняшка подрастёт, она будет похожа на Консуэло из романа Жорж Санд: «В лице её, серьёзном и задумчивом, сказывалась вся её натура. Наблюдая её за столом, когда она болтала о пустяках, вежливо скучая среди пошлости светской жизни, никто даже и не подумал бы, что она красива. Но как только лицо это озарялось весёлой детской улыбкой, указывавшей на душевную чистоту, все тотчас находили её милой. Когда же она воодушевлялась, бывала чем-то живо заинтересована, растрогана, увлечена, когда проявлялись её богатые внутренние силы, она мгновенно преображалась: огонь гениальности и любви загорался в ней, и тогда она приводила в восторг, увлекала, покоряла, даже не отдавая отчёта в тайне своей мощи». А что нам говорит по этому поводу Гёте? Да то же самое и говорит: «Что внутри – то и снаружи. Внутреннее уродство искажает самое красивое лицо; внутренняя красота освещает и облагораживает самые неудачные черты так, что они становятся незаметными. Внутренняя гармония, доброта, достоинство, идейное богатство, сила характера, любящее сердце и веселый нрав – если все это лучится из очей, одушевляет лицо, управляет движениями, кто видит тогда математически неправильные черты, несовершенные краски, недостаток внешней красоты? Тогда дух властвует над телом; тогда прекрасная душа говорит из внешне некрасивого тела – и тело выражает это – делая его, некрасивое, красивым». Качества прекрасной души, о которых написал немецкий поэт, мы с Вами с удовольствием пронаблюдаем в стихотворении русского поэта Николая Заболоцкого «Некрасивая девочка». Двум приятелям этой девочки отцы купили по велосипеду. Забыв про всё, а прежде всего про свою неказистую подружку, мальчики катаются по двору. А девочка? Плачет в углу двора? Проклинает день и час, когда родилась небогатой, некрасивой, несчастливой? Нет!
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.
А далее Николай Алексеевич доказывает нам, что великое может открыться человеку не только пред аналоем или с вершин Кавказа, – поэту с прекрасной душой достаточно глянуть в окно:
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье, –
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
А если вернуться к близняшкам, а это моя любимая сказка, то душа одной была сосудом, в котором – пустота, в то время как в душе другой девочки уже мерцал «чистый пламень», который и восславил поэт. Серкидон! Если Вы заинтересовались, как сделать Вашу душу прекрасной, даю Вам верный рецепт. Каждое утро выгоняйте из души жалкого слюнтяя- нытика и поселяйте на его место Великана Духа. Ночью слюнтяй-нытик, пользуясь безволием правого полушария, снова заберётся на своё место. Утром его присутствие Вы ощутите сразу. Не мешкая, выгоняйте наглеца, освобождая пространство для желанного гостя. Не могу Вам обещать, что желанный гость станет когда-либо полным хозяином в пространстве Вашей души, но мало-помалу Вы научитесь слюнтяя-нытика выгонять быстро. Это – этап на большом пути, который позволит надеяться, что душа Ваша обретёт в конце концов мужественную грацию так необходимую мужчине. А ведь, пожалуй, это и всё о Красоте. Что я хотел? Мне хотелось запутать Вас в противоречиях, забросать парадоксами и удивительными фактами. Пытаясь выбраться и разобраться, Вы должны были найти свои принципы и точки опоры, определить, что является красивым именно для Вас. А не для какого-то умного дяди. Но вот, окончив писание писем о красоте, я подумал: надо ли было мне затрагивать тему, в которой и сам-то путаюсь? Которую сам опасаюсь? Один из героев Достоевского утверждал: «Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с богом борется, а поле битвы – сердца людей». Толстой предложил отказаться от изучения красоты ввиду её «странной заколдованной неясности и противоречивости». Отказались изучать Красоту многие, поскольку в процессе изучения мираж превращался в песок, алмаз – в графит, цветок – в тычинки и пестики, бабочка – в мокрое место, а голова изучающего – в тыкву. Скорее всего, прав Толстой: не надо красоту изучать, ею надо наслаждаться. Или, как писал Пушкин:
Но, встретясь с ней, смущённый ты Вдруг остановишься невольно, Благоговея богомольно Перед святыней красоты.
Но я наши попытки понять, проникнуть, изучить, систематизировать зряшными не назову, перечёркивать не буду, пусть всё остаётся, как есть. А теперь – до следующего письма, до следующей темы.
Примечания
1
«Добро должно быть с кулаками» – авторство данного выражения приписывается Михаилу Светлову. (обратно)2
Гессе Герман (1877 – 1962), немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии (1946г). (обратно)3
Строчки из популярной песни, слова и музыка Олега Анофриева. (обратно)4
Стихи, Маяковского: «Да будь я и негром преклонных годов,И то, без унынья и лени,
Я русский бы выучил только за то,
Что им разговаривал Ленин».
(обратно)
Последние комментарии
2 часов 19 минут назад
2 часов 33 минут назад
3 часов 6 минут назад
3 часов 39 минут назад
19 часов 8 минут назад
19 часов 18 минут назад