Жизни и реальности Сальваторе [Татьяна Шевченко] (fb2) читать онлайн
- Жизни и реальности Сальваторе 2.24 Мб, 198с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Татьяна Шевченко
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
1
1. Слух
Мамма мия! Глянул на верх лестницы и девку бородатую узрел: идёт в накидке, какие чернявки порядочные носят; маленькая, хрупкая, а из-под капюшона бородища до пупа торчит! Пригляделся – тьфу, пропасть: не борода это, а волосы длинные, в косу не собранные. Не зря велят девкам распущенными не ходить! Привидится эдакое чудо, вовек не открестишься. Вот так, да: сама-то безобидная, мимо прошла и даже не взгляд не кинула, а образ не таков: за тобой пойдёт, ночью явится, когда душа беспомощнее младенца, зыркнет да голосом своим стены сотрясёт – vaya[1]! Образы – они порой опаснее, чем люди, так-то, это вам Чичо не даст соврать. Бальтасар, а попросту – Балда, отвлёкся от своей ненаглядной ссссс… крыпки и воззрился туда же, куда и я. Эх, девка уже мимо прошла да со спины только и виднелась – а увидел бы товар лицом, то-то мурлыканьем и поперхнулся бы. А нынче он лишь почесал широкую, что твой ламанш, переносицу да вопросил: – Что, Чича, смотришь? Гарпию увидел? – Мамка твоя, – сказал я, – Чича, а я Чичо. – А чего это тогда я Балда? Сколько времени прошло, а всё он притерпеться не может. Балда и есть. – Потому что почётно. «Притчу о Попе и работнике его Балде» читал? Бальтасар покачал пшеничной головой, вздохнул глубоко, щурясь чуду волосатому вслед. Зря старался: девка уже под землю спустилась, не разглядеть. Да. Все менестрели как менестрели – по площадям бродят, по ярмаркам да кабакам, – а мы вот, около входа в подземелье. На самой лестнице, проводники в мир иной, так сказать. Места больше нет в городе, отовсюду гонят, осталось что? Узкие улочки да катакомбы. Нет, оно, конечно, можно было бы и под землю углубиться, но кто у нас в вечную тьму стремится? Либо фанатики, что костям тлеющим-скалящимся поклоняются, либо сами знаете кто. И последние часто трапезничают первыми, а те всё равно идут: вера пуще неволи. Что тем, что другим музыка что третья губа. Впрочем, поговаривают, что есть люди, которые ходят через подземелье просто так – удобнее мол добираться, – но я в подобную чушь не верю. Лучше по улицам петлять, рискуя стать мишенью для помоев, чем пищей оказаться. Хотя – кидают монеты, кидают, да, это Чичо не соврёт. Чичо сам удивляется. Удивляется, и места своего в жизни не отдаст, так-то. – Так это выходит, – пораскинув мозгами, начал Балда, – что ты Поп? Попо… попос… попадопулос… И начал слово так и сяк вертеть, в зубы ему заглядывать, по бокам стучать да прислушиваться. Музыканты с поэтами – все они такие, балды и есть. – Ну, ну, хватит, – наконец, оборвал его я. – А ежели продолжишь, поступлю с тобой как поп… другой, из песенки про собаку. Которая мясо съела. Закончил инструмент терзать? – Нет ещё, – Бальтасар встрепенулся и продолжил колки крутить да из струн плач извлекать. Любит он это дело; у меня инструмент всегда в порядке, я это и так знаю, как про руку вот или палец на ноге. Конечно, у него violino, у меня гитара, это вещи разные, как Италия и Испания, но суть не в этом. Играет Бальтасар, конечно, не в пример богато. На слёзы может пробить, и на смех, так что и мертвеца вынудит монетку кинуть. Я лишь бренчу, как чувствую. Но! Ежели молодому таланту направление не давать (когда наставлением, а когда и пинком добродушным), цена ему будет – un ojo morado[2] под глазом. – Облака сегодня вон какие дождём обпившиеся, скоро начнут тошнить, – я кивнул на небо, где и впрямь облака чиркали животами по выглядывавшим из-за крыш шпилям Санта-Марии-Нашенте, белой и прыгающей, что твоя невеста перед тем, как её выведут к жениху. – Пасмурно, нечисть ходит. Ты б поторопился. – Да что их бояться! Дождя надо бояться, инструмент испортит, а мертвяки чего… колом их, да и всё дело. Вот, пожалста! А я что говорил? Молодой талант прямо-таки взывает к дружескому пинку. Кой я и исполнил. Бальтасар потёр зад и заныл, что я его совершенно не уважаю, и никого не уважаю, и сам я дурак, и не собирался он под землю лезть, так, в шутку сказал, а я слишком серьёзный. Пара человек тут подле нас остановились и ну хохотать! Потеха – два шута дерутся! – Чичо, за что вы его на этот раз? Опять замечтался о джунглях и диких попугаях? – За дело – да под зад, – отвечал я, и рядом остановились ещё несколько граждан. Захихикали: – За дело! За дело! – За дело задело, стекло да и спело, – под взрыв смеха я поклонился. – Будьте добры проваливать! Нам распеваться надо. – А вы и распевайтесь, кто вам мешает? – в тон мне отвечали из толпы; я покривлялся для приличия, а затем схватил свою ненаглядную пятиголосую и запел:In taberna quando sumus,
non curamus, quid sit humus,
sed ad ludum properamus,
cui semper insudamus.[3]
quid agatur in taberna,
ubi nummus est pincerna,
hoc est opus, ut queratur,
sed quid loquar, audiatur.
1. Вкус
Жил-был Рыцарь. Много славных подвигов совершил он на своём веку, но однажды понял, что устал, и решил на уйти на покой. Взял коня, взял узелок, с которым все дороги в царстве исходил, меч верный повязал на пояс да и отправился в путь. Долго ли, коротко ли ехал, да вдруг конь добрый встал посреди дороги. Как ни уговаривал рыцарь, как ни грозил – не идёт дальше. Спросил его рыцарь: – Лес да лес вокруг, друг мой. Что же ты тревожишься? Не ответил конь, лишь заржал печально. Спешился Рыцарь, привязал его к дубу и отправился поглядеть, что же напугало друга боевого. Поворот миновал, смотрит – а там, впереди, лес выжжен и дым стоит столбом. Тени в нависшем небе мелькают крылатые, сквозь шум да треск голос слабый кричит: – Спасите! Дракон! Выхватил Рыцарь меч и бросился сломя голову в дым да гарь. Увидел он разрушенный замок, камни по округе размётанные, и Принцессу, что пряталась средь обломков. – Не бойся меня, – сказал Рыцарь Принцессе, – я спасу тебя. Послушала Принцесса Рыцаря, вылезла на белый свет. Только побежали они прочь, – как закричал змей крылатый! Затряслась от страха мать сыра земля, попадали деревья обгоревшие, камни запрыгали как лягушки! Не устояли на ногах Рыцарь с Принцессой, грянулись оземь. Кричит дева: – Спаси меня, Рыцарь! Вот он, чудовище! Поднялся Рыцарь и увидел, что Дракон летит на них: глаза злые, красные, из пасти огонь рвётся, стволы в труху превращая, камни черня. Рыцарь пригнулся, уворачиваясь от пламени, и как змей над ним низко-низко оказался, выпрыгнул вверх! Мечом змея поганого по шее рубанул, да вскользь прошёл клинок. Заскрежетала надломанная чешуя, вновь закричал дракон, ударил хвостом – отлетел Рыцарь да о камень ударился. Опустилась рядом с ним вторая тень; приготовился молодец к бою, но сказала она: – Не губи! Сама с драконом борюсь. Посмотрел на неё Рыцарь и увидел деву, да не простую, а с крыльями, и каждое перо в тех крылах было из стали. Красавица была та дева: волосы – что волна морская, брови – что птичий полёт, а в глазу осколочек света, такой, от которого образуется осколок в сердце. По нраву пришлась дева Рыцарю. Сказал он: – Не погублю, коли поможешь с драконом совладать. На том и сговорились. Взлетела дева, каждым пером-кинжалом воздух разрезая, и закричала что-то дракону. Он взревел, чуть не уронил небо на землю, и за нею погнался! Вот-вот съест! Низко-низко над землёй пролетела дева и в обломках замка спряталась. Дракон следом за ней было ринулся, огнём вперёд себя землю поливая. Рыцарь скрылся за камнем, а как змей мимо пролетал, мечом ударил – прямо туда, где в первый раз чешую змею надломил. Заскрежетали доспехи драконьи. Грянулся змей оземь, блестящую кожу кровью и грязью покрывая. Встал над ним Рыцарь, поднял меч, чтобы убить Дракона. И вдруг увидел, как по щекам змеиным стекли две слезы. Рыдая, спросил Дракон Рыцаря: – За что убить хотите, воры-ироды? За дочерью моей пришли? Так не отдам я её!1. Обоняние
5 января 83 года пути. Я открыл глаза. Некоторое время я, конечно, смотрел во тьму каюты. Рядом радостно пиликал будильник; я не ставил на него человеческих голосов и всякого такого, чтобы давать мозгу поменьше пищи для кошмаров, но помогало слабо, ну а если честно – никак. Я нажал на кнопку, отсчитал пять секунд и отпустил. Будильник стих; я нащупал баночку с ароматизатором и вдохнул – запах мяты и яблока заставил глаза открыться. Точнее, глаз – правый после вчерашнего заплыл. Я дотянулся до сенсора и, помедлив, включил свет. Выбрался из спальной капсулы. – С добрым утром, – сказал себе я.* * *
– Что это у тебя? – спросила Эн. Её тщательно выщипанные брови взлетели к линии волос. Она немедленно потянулась потрогать мой фингал – для таких людей, как она, естественно желание дотронуться до всего, что они видят, – но я знал эту её особенность и мгновенно отодвинулся: – Эн, руки. – Так болит? Как ты умудрился? – Упал. – Все вы падаете, – она поморщилась и повернулась к загоревшемуся на экране рабочему столу индивидуальной ИИ. От Эн дохнуло тревогой, и это был острый запах, напоминающий запах валидола. – В медпункте был? – Ага, опять свалиться от тамошних запахов? И вообще я не для того пришёл. – Для чего? – в голосе Эн, конечно, мелькнуло раздражение. – Уж не отбирать твою занудную работу… – Молчал бы. – Извини, – после паузы произнёс я. – Ты химию любишь, а я… – А у тебя природные способности. Говори, зачем пришёл, – Эн не оборачивалась, и я уже по-настоящему пожалел, что нагрубил ей. – Там тебя вызывали. Снова что-то с пищевыми водорослями. – После этого идиота Индиго у нас всегда «что-то с водорослями». Ты не заметил? – Вряд ли дело в Индиго. У него же биология на «отлично», помнишь? Проекты у него хорошие. Скорее, дело в том, что мы вышли в зону неизведанного открытого космоса. Флуктуации, странные выбросы, излучение… и всякое такое. Может, пора обследовать экипаж утром и вечером? – Давай я это обсужу со специалистами? – она раздражённо хлопнула по кнопке. Экран ИИ погас. Вдруг Эн оглянулась на меня как-то робко, даже застенчиво: – А что… действительно зарегистрировали выбросы? – Было дело. Я сильно не вникал. Ты знаешь, моё дело маленькое: улепетывать вместе с кораблём от эпицентра. – Я всё равно поставлю вопрос о профессионализме Индиго, – заявила Эн, слезая с высокого стула. Кто-то когда-то сказал, что отсутствие опоры под ступнями при сидении полезно, и никто до сих пор не удосужился это утверждение проверить. Эн взяла меня под руку, и я сморщился на мгновение. – У тебя рука дёрнулась. Где ты так упал? – В грузовом. С верхнего стеллажа. А потом ещё ящик упал на меня, ну и всякое такое. Вот знает дед, кого посылать к Эн. Кого другого она отправила бы подальше: «заниматься своим делом», как она это говорит. Со мной же прошла по вившемуся спиралью коридору до питомника и, остановившись в дверях, покачала головой: – Не будь идиотом хоть ты. Кто сильный и ответственный старший брат? – Я. – Ну так будь сильным до конца и иди в медпункт! Я покивал, – она успокоилась и наконец исчезла в кабинете – но, конечно, не пошёл. Начиналось моё дежурство, а задержка была чревата. У нас с Иккетно и так в последние пару лет натянутейшие отношения, и уж такой повод для скандала, как превышение времени работы пилота, они точно не упустят. А это, в свою очередь, скажется на нашем полёте и нашей миссии. Нет, я не спорю, за восемьдесят три года в открытом космосе всякое такое бывало. Я сам все эти отчёты видел. Трагичнейшее видео записали в июне тридцатого… до самой смерти эту картину сохраню в памяти: там моя пра-прабабка, вся в кровище и с синяком на пол-лица, докладывала, что сын капитана сошёл с ума и перерезал пол-экипажа, но его самого ликвидировали. Вроде бы это просто слова, и отчёт канцелярный, сухой, а страшнее ужастиков. Особенно тогда, когда начинаешь понимать: как мало условий нужно для гибели человека в несущейся сквозь звёзды рукотворной коробке. Или ещё была трагедия пятьдесят пятого: дети стали рождаться уродами. Даже фотографии к отчёту прикладывали, их я тоже видел. Но разгадка оказалась проста и даже примитивна: чем ближе к центру галактики, тем выше радиационный фон. Увы, к сожалению экипажа, учёные на Земле не предугадали, насколько сильным окажется излучение. В итоге нас осталось две семьи: Иккетно и Ителлутак. Давненько на нашем корабле патовых ситуаций не было. Вот от безделья и грызутся, едят поездом – или как это правильно говорится? Космические феномены не в счёт подобных происшествий – в конце концов, для корректировки проложенного компьютером курса и нужны на корабле целых четыре пилота. Ныне я вызвал лифт и спустился в рубку. Едва я перешагнул порог, как Старр воскликнул: – Наконец-то! Он поднялся на ноги, оглянулся на меня, стараясь улыбаться приветливо. Но в эту секунду до меня добралась вонь. В ушах зашумело, фингал заболел, мышцы глаза задёргались. Сощурившись, словно смотрел сквозь дым, я одним прыжком добрался до панели управления кондиционером, нашарил его на стене и включил его на полную мощность. Стало чуть легче. – Хочешь сказать, он пахнет? – ошеломлённо спросил Старр. – То есть, ужасно пахнет? Я искоса глянул на него. Обычный серый комбинезон был украшен какими-то совершенно детскими вышивками, изображавшими звездолёты и планеты, отчего рабочая одежда стала похожей на пижаму. Волосы, лоснившиеся от обилия геля, он тщательно убрал назад. Предположительно – на свидание намылился. – Иди и убери этот запах, если не хочешь, чтобы твоя барышня сбежала на другой конец корабля. Конечно, если это не Джоанна. Джоанне хоть что, у неё насморк пожизненно… – Это не Джоанна! – Ладно уж, храни свои секреты, – я выжал из себя улыбку. Скорее бы этот дятел вышел. И где только вонялово откопал? Неужто сам синтезировал? Корабельная ИИ всякого такого не делает… Старр не уходил. Он нерешительно поднялся, оглянулся на экраны и перевёл взгляд на меня; потупился. – У тебя что-то на лице. Сходи в медпункт, а я… – Давай ещё учить меня, – огрызнулся я. – Я в порядке. Иди производи впечатление на свою пассию… побыстрее. Старр двинулся вдоль одной стены, а я пополз по противоположной. Запах усиливался, у пульта став едким. Мой незаплывший глаз сощурился. Перед тем, как, видимо, окончательно исчезнуть из помещения, Старр опомнился и крикнул традиционное: «Тихого неба!» Вместо ответа я буркнул нечто невнятное. У меня сжимало горло и слезились глаза. Кое-как я добрался до кресла. Начал садиться в него – но всё никак не мог сесть, проваливаясь всё глубже, глубже, глубже во тьму.1. Осязание
– …поступил сегодня, – Матео взъерошил шевелюру. – Потерял сознание прямо на улице, ударился головой… – он обратился к лежавшему на койке безликому мужчине: – Ну и сюрприз тебя ждёт, тио, как мы тебя вытащим… Мастер усмехнулся. – Не сглазь. – Ты теперь веришь в эту чушь, Нуэстро? – Матео закатил глаза. – О всемилостливые и достопочтенные боги, за что я с тобой связался… тио, тио, не шалаш ставишь, дьявол тебя в зубы! – он подскочил и замахал руками на Закройщика с Иглой. Игла, вопреки прозвищу низенький и толстый, огрызнулся: – Без тебя не разберёмся. – Два года с техникой работаем, – поддержал его молоденький Закройщик. Уж он-то точно работал меньше. Матео ответил руганью, обличая вруна. Мастер вздохнул и отвернулся. Он услышал, как Игла, дождавшись конца словесного потока, спросил: – Я думал, сегодня дежурит вторая бригада. – А они не берутся, говорят, случай сложный… – Матео выругался ещё раз. Наконец, металлическая арка была установлена. Игла соединил её проводами с висками безликого мужчины; аккуратно обрил пациенту небольшой участок кожи на затылке, прикрепил датчики и туда. Затем подключил провода и арку с тремя компьютерами. Закройщик вколол пациенту снотворное. – Первый готов, – сказал Игла, открывая ноутбук. – Система подключена. – Второй готов, – произнёс Закройщик, повторяя её движение со своим компьютером. – Связь установлена. Проверка! Мастер дунул в прикреплённый к наушникам микрофон. Матео показал большой палец: – Связь есть. – Включаем, – Мастер переключил тумблер на арке; по периметру её зажглись красные лампочки. Закройщик словно загипнотизированный смотрел, как внутри неё возникает и раскрывается, заполняя ограниченное железкой пространство, бутон темноты. Матео прикрикнул на Закройщика, чтобы следил за состоянием систем. Мастер мысленно усмехнулся: всё равно ведь будет смотреть, как в первый раз, сколько на него не кричи. Завораживает парня зрелище; сам хотел бы туда. Увы: непригоден. Кинув на Мастера косой взгляд, Закройщик отвернулся к экрану. Оператор тут же забыл об ассистенте; он несколько раз глубоко вздохнул, готовясь к нырку. «В путь», – сказал себе он и перешагнул порог. В начале была темнота, и ничего, кроме тьмы, и лишь Мастер шагал в ней. Затем во тьме возникли синие и жёлтые контуры треугольников; Мастер протянул к ним руки, но фигуры упорхнули. Звук льющейся воды пронизал пространство, отмеряя время; впереди расцвели круги. Побежал слева направо верблюд, из пустоты под ногами полезли кактусы и медузы; во тьме возник крылатый змей и спикировал на Мастера, широко разинув рот. На автомате Мастер закрылся рукой; змей пролетел насквозь. – Его сознание крайне нестабильно, – сказал Мастер, продолжая шагать. – Много помех. Движение невозможно. Скажи Игле, пусть успокоит. – Понял. Подключаем содержание твоего сознания. Еще десять секунд во тьме цвели гигантские кактусы и медузы; затем всё растаяло. Мастер ступил на горячий песок. Вокруг простиралась пустыня; волнами вздымались костлявые дюны с видневшимися в их телах рёбрами. Верблюд, не заметив подмены, продолжал бежать, ставя на листе пустыни бесконечные точки. Небо обрело цвет: серый. Тишина. Мастер остановился и огляделся. С севера к нему двигались худые детские фигурки – штук десять. Они то выпрямлялись, то причудливо изгибались, напоминая зверьков или первобытных богов; и, кажется, пели песню. Мастер вслушался. Слова полузабытого им языка твердили: «Глянь вниз и покачай головой, глянь вниз и покачай головой, спустись и потряси ногой, спустись и потряси ногой, спрыгни к нам и подними мёртвых, спрыгни к нам и подними их, о Бог!». Фигурки подошли ближе. Они танцевали, то растопыривая локти, то горбясь, то выпрямляясь, и делали всё это почти синхронно – как делали бы обычные мальчишки, придумавшие смешной танец и не в первый раз его исполнявшие. Вдруг они остановились; мелкий, кудрявый и без двух передних зубов мальчишка спросил: – Ты пришёл, чтобы поднять мёртвых и устроить судный день? – Иди к дьяволу, – улыбнулся Мастер. – Иди в задницу дьявола! – воскликнул мелкий мальчишка, и остальные торжествующе загоготали. Другой, долговязый, услужливо указал на запад: – Это туда. Матео в наушниках хмыкнул и проворчал что-то одобрительное. Мастер кивнул («Туда, значит») и, выйдя из круга мальчишек, зашагал дальше. Вскоре бескрайний песок сжался до размеров узенькой тропинки под ногами Мастера; с обеих сторон её теснила густая высокая трава, бесшумно ронявшая на плечи странника жёлтую пыльцу. Мастера закрыла тень; подняв голову, он увидел большую белую птицу. – Наблюдает, – хмыкнул Матео: он обязан был смотреть за происходящим одновременно на мониторах Иглы и Закройщика, а также за своим, где транслировалась картинка из глаз Мастера. – Осторожный. – Странно. Я думал, что у него отказали защитные механизмы. – Как бы этот тио нам сюрприз не преподнёс… – Матео отдалился от микрофона, но Мастер всё равно услышал, как он командует Закройщику: – Введи ещё снотворного, он оказался крепче… ага. Так, в тени птицы, Мастер дошёл до развилки. Здесь белый спутник с криком взвился вверх и исчез из глаз. – Именно тогда, когда ты мне был нужен, – укорил пациента Мастер. – Что? – отозвался Матео. – Ничего. Мастер огляделся в поисках направляющих. Около одной из дорог, почти теряясь на фоне высокой травы, стояла высокая, в полтора человеческих роста, зелёная фигура; лицо её было закрыто, а из головы наподобие солнечных лучей торчали длинные перья. Длинное тело покрывали знаки цвета охры; по обе стороны бородатой маски зависли два розовых колибри. У Мастера сжались кулаки. – Кетцалькоатль, – сказал Матео. – Это моё или его? – Не видно. Мониторы не показывают. Агуха выясняет, – голос Матео был серьёзен. Агухой он называл Иглу. – Нуэстро, не подходи. Дьявол его знает, откуда он: из твоего, из его или… – …или сам по себе, – закончил Мастер. В наушниках вместо привычного «О боги!» царила тишина. – Время идёт. В конце концов, откуда он ни взялся, он может помочь. – Нуэстро, мать твою! Мастер уже шагал к Кетцалькоатлю. Глаза за маской не отпускали его. Подойдя к богу, мужчина поклонился. – Пусть процветают твои владения, – сказал Мастер. – А жертвы всегда будут соразмерны. Маска – впрочем, теперь Мастер видел, что это вовсе не маска, а лицо, – не дрогнула. Колибри продолжали парить у ушей бога, напоминая два крошечных огонька. – Нуэстро, это он. Сам, – в голосе Матео звучала растерянность. – Может, ну его, а? – Как здоровье моего учителя? – спросил Мастер, поклонившись ещё раз. Бог молчал. Зачем пришёл на стык двух сознаний? О чём думает эта древняя пернатая голова? Был ли он здесь всегда, или пришёл лишь на жатву смерти? Матео думал ровно о том же. – Нуэстро, иди от него. Кто знает, зачем пришёл. Живут без материального носителя, и дьявол его знает, что они такое и что у них в головах. Бог молчал. Мастер ещё раз поклонился ему и сделал шаг в сторону, когда услышал: – Не ходи. Тугая петля обвилась вокруг ноги Мастера и дёрнула назад. Он смог сохранить равновесие и обернулся к богу. Кетцалькоатль смотрел прямо на него. – Почему? Молчание. – Если я не пойду, пострадает человек. Я прокладываю сюда, в глубины души, путь, чтобы помочь. Это моя работа. Я не откажусь, если не пойму, почему. Кетцалькоатль, казалось, удерживал его своим взглядом. Затем так же молча выгнул руку – она казалась совсем бескостной, резиновой – и указал на другую тропу. Мастер поблагодарил его и зашагал дальше. – Вот так, тио, да ты уговорил бога! – голос Матео затрещал в ушах. – Зомби буду, если это не значит успех! Мастер хмыкнул. – Зомби из тебя не очень-то получился бы. – Не очень-то и хотелось, – в тон ответил Матео. Мастер шагал по тропинке. Долго ничего не происходило; только трава опускала жёлтые венчики, посыпая мастера пыльцой. Вскоре из зелёного моря справа вынырнула птица; издав вопль, она помчалась вперёд, но быстро потеряла высоту и снова пропала в траве. Мастер увидел деревянное здание – ближайшей аналогией ему был бы сарай без крыши, – и поспешил вовнутрь. Внутри здание оказалось каменным; стены покрывал мох, а посреди пола тёк ручей. Мастер сделал ещё один шаг – и стены разлетелись, по ширине напомнив мужчине стадион. Из земли, покрывшей пол, появились трава, деревца и кустики. У дальней стены, за ручьём, возникли ступеньки и алтарь. На алтаре лежал безликий пациент; на нависшей над ним стене на корточках сидел Кетцалькоатль. Он изменился – кожа стала белой, – но Мастер безошибочно узнал его. Ветер чуть прикасался к перьям бога, качая их; на нём была жёлтая нагрудная пластина в виде большой раковины, набедренная повязка, а на голове – высокая пятнистая шапка. Бог смотрел прямо на Мастера. – Я нашёл его, – произнёс тот, надеясь, что Матео его слышит. – Здесь всё ещё нестабильно. Парень совсем плох. При нём Кетцалькоатль. – Агуха говорит, что если ещё раз запустит процесс стабилизации, расхерачит все мозги этому тио. Мастер кивнул: – Так и думал. Попробую справиться в этих рамках. Мастер сделал шаг к ручью. – Камень справа! Мастер уклонился – снаряд замедлился, почти завис в воздухе, – и перехватил камень в воздухе. С тревогой огляделся в поисках бросавшего. Пациент лежал на алтаре, но… – Спит? – Как сурок, – заверил его Матео. Ну да, подумал Мастер. Перестраховался. Если бы этот парень проснулся, одним камнем дело бы не обошлось. Когда в последний раз пациенту ввели недостаточное количество снотворного, оператора погребло под бредом испуганного сознания, пытавшегося избавиться от постороннего вмешательства. Матео называл это идиотией, но факт оставался фактом: пробуждение могло стоить жизни. Мастер подошёл к ручью и, разбежавшись, перепрыгнул через него. Уже в полёте ему в руку вонзилась ярко оперённая стрела; он упал, перекатившись через плечо. Из кустов выскочили существа, до пояса напоминавшие саламандр. Две части разных видов были соединены чисто технически: огромные головы и крохотные верхние лапки выглядели непропорциональными по отношению к длинным человеческим ногам кофейного цвета. Потрясая копьями, существа ринулись на Мастера. Что-то на миг смутило его – что-то неправильное – но раздумывать было некогда. Он проговорил команду для Иглы – и в руках материализовалась нагината. – Как там? Ты далеко зашёл, у нас плохо видно. – Терпимо, – ответил Мастер, лениво отмахиваясь от саламандр. Их было штук семь и они оказались бы хороши против любого случайного вторженца: задавили бы силой. Но, как все защитные механизмы спящего мозга, умом не отличались и сильно мешали друг другу. Опытный Мастер вяло погонял их вокруг алтаря, затем начал теснить к ручью – заходя в него, они со звуком открываемого шампанского превращались в пену, – но в этот момент краем глаза увидел, как ещё одна тень перемахнула через ручей. На автомате он преградил тени дорогу мечом, но та вдруг, вместо того чтобы ринуться прямо на острие, расценивая его как врага, перемахнул через него и устремился к алтарю. В его руке сверкнул нож. Кетцалькоатль, сидевший на стене, не сводил глаз с Мастера. – Бай-я, – только и сказал Матео. – Четвёртый?! – Мастер выдернул стрелу из плеча, бросил во мчавшегося к алтарю и громадными шагами помчался за ним. Саламандры заверещали: часть бросилась догонять Мастера, часть, неуклюже толкаясь, поспешила занять позиции для обстрела чёрного человека. – Да, – Матео говорил, как стрелял из пулемёта. – Дьявол! Это какая-то чушь, этого не может быть. Идиотия! Да, да ещё одно сознание. Модистка ищет источник. Модисткой он обзывал Закройщика. Стрела тем временем преодолела расстояние и срезала незнакомцу кисть руки вместе с ножом. Та бесшумно соскользнула к подножью. Ниндзя обернулся к Мастеру; из его плеч возникли ещё две руки. Мастер приостановился, поражённый. – Как это неясно?! – орал в наушниках Матео, забывший отключить микрофон. – Это ж экспериментальная технология, все машины на учёте! Что ты несёшь, идиот?! Ниндзя с трёх рук швырнул в Мастера сюрикены. Тот выпустил нагинату из рук (она тут же исчезла), упал, пропуская звёздочки над собой, и те попали в саламандр. Трое из стражей пациента превратились в пену. Мастер перекатился, схватил отрубленную кисть с ножом в одну руку, материализовал нагинату в другую и перешёл в наступление. Ниндзя продвигался к алтарю, отбрехиваясь звёздочками, которые Мастер парировал трофейной кистью. Кетцалькоатль смотрел на Мастера. – Ага, …это так просто сделать, тут три человека страхуют… – продолжал орать Матео. – Он меняет внешность. – Чито? – в наушниках затопали; затем раздалась новая порция ругани. Ниндзя ускорялся; вскоре вся правая рука оказалась истыканной сюрикенами. Мастер был вынужден спрятаться за ступень. Поток звёздочек кончился; выждав немного, мужчина выскочил из укрытия, но было поздно. Ниндзя вонзил три сюрикена в беззащитное тело на алтаре и исчез. Пациент захрипел; судороги выжимали его, как полотенце. Он упал с алтаря и, корчась, скатился к подножью лестницы. Кетцалькоатль поднялся на ноги и взмыл в воздух. Землю начало трясти, словно в агонии. – Выбирайся, Нуэстро. Он умирает. Мастер всё-таки сбежал вниз по лестнице и перевернул пациента лицом вверх. Изо рта бедняги тянулась ниточка крови. Мастер прижал пальцы к его шее – пульс не прощупывался.1. Зрение
Если долго движешься сквозь вязкое пространство, вроде воды, то будто растворяешься в нём. Не остаётся никаких границ тела; однообразие движений лишает тебя их, делая одним целым с волнами вокруг, будто ты – тоже только волна. В такие моменты я спрашиваю себя: в чём же всё-таки граница между «я» и «не-я»? Однажды я твёрдо ответил себе: эта граница проходит там, где начинается боль. Где ты цепляешься за камень, медузу, водоросль, астероид и ощущаешь, как что-то пронзает поверхность, а потом жжёт что-то внутри в ответ. Но, ответив столь поспешно, я вскоре понял, что допустил ошибку. Ведь мы испытываем боль не только потому, что наткнулись на астероид, и даже не только потому, что запасы иссякают и мы можем вскоре умереть из-за этого; мы испытываем боль, когда видим, что может погибнуть кто-то другой, когда видим несправедливость, когда видим что-то плохое, происходящее в нашей стране или на другом конце галактики. Значит ли это, что и эти вещи тоже я? Из моего рассуждения выходит, что да. Моя семья – это я, и моя страна – это я, и моя планета – это я, и даже галактика – если мы можем осознавать, что происходит с ней и с каждым её жителем в отдельности, и сердце наше при этом обливается кровью, царапается кошками. Но ведь очевидно, что я – это только я, верно? Вот взять меня. Я всего пару часов назад стартовал с Земли и лечу сквозь открытый космос. На борту у меня важный груз. Не то, чтобы я сильно в нём понимал, но это: а)Рассыпчатый груз, поэтому в полёте применяются специальные контейнеры и центровка типа а-32; б) Неопасный, невзрывчатый, неядовитый, поэтому протокол АИ-20 не используется. Вот груз – это я или не я? По моим рассуждениям – я, поскольку я переживаю за него. Но тут можно сказать, что я переживаю не как за себя, но как за вещь, важную для части человечества. Но что важно для человечества – важно и для меня, ведь если будет форс-мажор, я не скину груз в космос и не убегу, а донесу до конца, хоть бы это и стоило мне жизни. Как патетично это прозвучало! Но ведь так уже было, и ситуация чудом не разрешилась моей гибелью. Вдобавок, тогда со мной были люди, вы представляете, каким позором было бы погибнуть?! Вот, вот, я опять сел на своего конька. «Сел на своего конька» – это наш командир так говорил, тридцать лет с ним отлетали, бок о бок, плечо к плечу. Я для него был лучшим другом и первым товарищем; конечно, я перенял от него много словечек и прочего. Сейчас он на пенсии, нянчит внуков на Земле. То-то он их строит, по всем законам космического флота! Постели своими руками застилают за двадцать секунд, так-то. Я им иногда всякие байки рассказываю, память-то у меня получше будет, чем у командира. Иногда видео показываю из космоса. Пацаны тоже хотят к звёздам, но сын вот у него – крыса сухопутная. О. Я это вслух сказал? А я на пенсии, грузы вожу. Важные грузы. Без них не выживут дальние колонии, или будут сильно стеснены. Вот что они будут делать без селения? Селений – важное топливо, дешёвое, лёгкое, экономичное, энергоёмкое. Тонна колонию в миллион человек будет обеспечивать теплом на протяжении года! А без него? Холод, иногда до -200. Что это за жизнь? Для биологического по происхождению существа это смерть, как она есть. Или вот пайки. Бросишь, улепетнёшь от опасности, не довезёшь (хотя инструкция это позволяет) – и сразу кто у нас в группе риска? Дети и старики, как самые слабые. А на детях голод очень сильно отражается: развитие не так пойдёт, жизнь не так сложится, вся колония пострадает. Ну вот. Кажется, я понял. Груз – это тоже я, потому что важен, как для меня самого, и как за себя, за него боюсь, не отделяя от себя. Солнце по левую сторону смотрит холодно на меня. Чужое такое; незнакомое, словно кричишь старому товарищу «Привет!», а он тебя не узнаёт или не хочет узнавать. Оно здесь само другое: ожесточилось, заматерело. Будто узнаёшь его с другой стороны. Земле-то оно – мама, хоть и строгая, а здесь – только одно из многих сияющих красавиц. Не знает, что для меня – особенное: и лучи подобны волнам морским, и протуберанцы вразлет, словно крылья птицы, и свет – такой, что в сердце застревает осколком. Не хмурь брови, солнышко. Я вернусь.Интермедиа 1
Это было давно, но это важно. Важно – для Мальчика. Мир так устроен, что несчастья, если они решают случиться, не обходят стороной детей, и в рассказах о чудесном спасении младенцев из бури ключевое слово, увы, «чудесный». Корабль, на котором Мальчик и его семья должны были добраться до берегов Нового Света, попал в шторм. Потом Мальчик почти не помнил об этом. Помнил лишь, как открыл глаза на песке – мокром, склизком, холодном, словно кожа какого-то древнего существа. Океан бранился и бросался на пляж, окатывая Мальчика брызгами своей ярости. Спустя годы он узнал, что всю семью спасли – лишь его одного течение унесло к берегу. Но это потом; тогда ему казалось, что он остался один-одинёшенек. Он кое-как поднялся на ноги – от холода они отнялись – и побрёл к огням вдалеке, часто оступаясь, падая, поднимаясь, снова падая. Подобравшись к одному из домов, – такие можно найти хоть в Европе, хоть в Америке, – Мальчик упал в кустарник. Собираясь с силами, чтобы продолжить путь, он услышал лающую и стрекочущую речь обитателей дома: они пели, смеялись и много, много говорили. Не разобрать было даже отдельных слов, звуки сливались в малоприятную кашу, и Мальчик, испугавшись, не стал показываться на глаза обитателям домов. Наоборот – он забился под окно, за кустарник, где его ни за что не заметили бы, а заметив, не стали бы проверять: мало ли, что прячется во тьме, верно? Мимо прошли, горланя песни, какие-то мужчины. Свет из окон окрасил в красный их лица и мощные шеи; глаза горели каким-то нездоровым, недобрым огнём, и Мальчик лишь молился неведомо кому, чтобы его не заметили. Когда они исчезли в доме, он хотел уйти, – куда? он и сам не знал, – но подняться снова сил не было. В щеку Мальчику ткнулось холодное. Скосив глаза, он увидел белую собаку с большими треугольными ушами. Мальчик было опять испугался, но собака помахала хвостом и улеглась ему на ноги. Стало тепло. Опять пошли мимо те мужчины. Провожая их глазами, Мальчик неожиданно для себя чихнул. Его заметили: один оглянулся и что-то угрожающе пролаял, указывая в сторону Мальчика. Если быть точным – во тьму, скрывавшую его. Собака приподнялась и зарычала. Мужчины захохотали и ушли. Удостоверившись, что опасность миновала, собака вернулась на место. Мальчик гладил её тёплую шерсть. Они долго сидели так, прежде чем напротив них остановился мужчина в шляпе и странном, будто сшитом из шкур, костюме. Свет, лившийся из окна, не давал понять, стар он или молод. Когда он повернулся боком, Мальчику показалось, что это старик, – настолько странным выглядел профиль с сильно загнутым назад лбом и выступающим носом; а встал прямо – будто ровесник старшего брата Мальчика. Широкое лицо, глаза – навыкате, но не круглые, а чуть раскосые. Взгляд был направлен прямо на Мальчика; тот сжался в комок и подумал, что собака опять зарычит, но она завиляла хвостом. Мужчина что-то произнёс. Мальчик затаил дыхание. Мужчина сказал ещё что-то – теперь слова звучали иначе, гортанно и длинно. Потом в голове Мальчика заговорил голос. «Ты чей, Мальчик?» Ему вспомнился корабль; пришла на ум покинутая семья. Он заплакал. Мужчина оглянулся, что-то сказал кому-то за спиной. Подошёл. Собака вскочила и лизнула его руку. «Приставала, – услышал Мальчик добродушное, – отойди уже от Мальчика. Не видишь, он голоден?» Собака виновато замахала хвостом и отошла. Затем всё-таки вернулась и быстро лизнула Мальчика в щёку. Незнакомец протянул ему руку. «Пойдём», – сказал он. «У меня лучше, чем здесь, под дождём» Мальчик согласился. В конце концов, даже собака признала этого человека.2
2. Зелёный
Удивились дева с рыцарем. Спросили принцессу: – Правда ли это? – Правда, – сказала принцесса, шмыгнув носом. – А лучше б не был! Тиран! Тираннозавр! Понурился дракон, в землю смотрит: стыдно стало. Помогли Рыцарь с девой ему на лапы подняться, извинились за раны, ему нанесённые. И он перед ними повинился, что, не разобравшись, в бой бросился, и подарил каждому по склянке зелья исцеления, чтобы загладить вину. А сам целое ведро того зелья достал и как начал пить! Пил-пил, пил-пил – недопил, оставил. – Как зовут вас? – спросил дракон, когда раны затянулись. – Я Рыцарь, – представился Рыцарь. – В большой город иду, осесть хочу да и прожить там остаток дней своих. – Рано тебе осесть, время подвигов не минуло, – сказал дракон, глазами зелёными сверкая. – Не в твои годы, о, не в твои! А ты, дева? – А я Валькирия. Ищу работу по справедливости, – сказала дева и крылом стальным повела. – По справедливости! Будто есть она нынче на свете, – проворчал Дракон. – А я – Дракон. Хочу отвезти дочку свою в новый замок. Старый ироды-воры разрушили. Да дочка сильно его любила, уходить не хочет. А я говорю: будешь ты на пепелище какая Принцесса? Принцессам замки нужны, там красиво и не обидит никто. Так и поругались. Вы забирайтесь мне на спину, доставлю всех к нам в новый дом. Чаю попьём. Понравились Рыцарю и Валькирии слова дракона. Приняли они приглашение. Начали они втроём звать Принцессу, а она ни в какую. Сидит в платье грязном, когда-то зелёном и пышном, среди обломков мебели в уцелевшей комнате из разрушенной башни, и плачет: – Не пойду с драконом! Уж и пряниками её выманивали – говорила, что в шестнадцать лет пряники неинтересны, и ещё сильнее рыдала. Тогда, как взрослую, просили выйти, ведь зеркало большое разбилось и она осколками порезаться может – так по-детски говорила, что шрамы украшают современную женщину. До вечера проуговаривали – без толку. А как Валькирия внутрь через окошко крохотное пролезла да за плечо схватила – и вовсе заголосила: – Спасите! Убивают! Дракон съесть хочет! – Вот так она и кричала, когда я мимо пролетала, – сказала крылатая дева. Вылезла она обратно с пустыми руками. Покачал дракон головой, тяжело задумался: нахмурился, когти выпустил, по земле, окаменевшей от жара, забарабанил. Наконец, молвил: – Что ж, раз дочь упёрлась, то будет у меня для вас поручение. Приведите её в новый замок, что у моря; а я буду ждать. Как приведёте, так награжу я вас по-царски… и чаю попьём. Согласился Рыцарь. Работа несложная, а за неё награду обещают да чай в приятном обществе. И девиц негоже в беде оставлять. – И я помогу, – сказала Валькирия. – Мне в радость. Да и на море давно поглядеть хочу. Засмеялась прекрасная дева, и волосы её на ветру изгибались, как волны. На том и порешили. Дал Дракон Рыцарю карту волшебную, чтобы в лесу не заплутали, да доспех, чтобы ни одна стрела не достала, да сундук волшебный, где принцессины вещи лежали. Потом улетел. Тихо стало, спокойно; только звёздочки просвечивали, будто дырочки в тёмной ткани, которой кукольный театр накрыт, когда не используется. – Ну что, добрый рыцарь, – спросила Валькирия, – как будем Принцессу выманивать? Вспомнил тут Рыцарь про коня. Оставил дев, бросился к другу боевому, и вовремя: к тому уже подобрались волки. Радовались хищники лёгкой добыче, да недолго: отогнал их Рыцарь и привёл коня к разрушенному замку. А там Валькирия на колени встала, склонилась к земле-матушке, увещевает Принцессу: – Ушёл твой Дракон. Не бойся. Выходи. – Всё ты врёшь, дева-воительница, – отвечала Принцесса. – Притаился он в лесу, дыхание его могучее слышу. Услыхал это добрый конь и заржал. Стыдно за него Рыцарю стало, осадил он его, чтобы деву пугливую не обидел. Но произошло ровно наоборот: услышала Принцесса конское ржание и обрадовалась. – Ой, это у вас что, лошадка? Заржал добрый конь во второй раз, и Принцесса вылезла на белый свет. Хотела она коня приласкать, да Рыцарь тут ей и сказал: – Ночь на дворе, прекрасная дева. Другу моему доброму надо спать, да и тебе, юная Принцесса, тоже. Завтра большой день настанет, далеко идти нам. – Не ведите меня к отцу, – сказала Принцесса. – Вы не знаете, какой он, добрые путники. Придёте в его замок себе на погибель, и меня погубите. Съест он вас, а меня запрёт снова, чтобы молодых людей своим голосом манила, а он бы ими обедал. Замок не воры-ироды разрушили, а юноша, что зубов его избежал. Переглянулись Рыцарь с Валькирией. Засомневались они, но не всё же не поверили Принцессе. Сказали ей: – Хочешь ты или нет, но поедешь с нами. – Что ж, люди добрые. Во время пути покажу вам, сколько зла сделал отец. Должна я вас спасти, – сказала Принцесса и повела их к реке – воды испить да умыться. После прямо там, на реке, Принцесса легла спать, а Рыцарь с Валькирией договорились: один спит, а другой – бдит, и наоборот потом поменяться. Уступил ей Рыцарь сон первый, а сам прислушивался да приглядывался. Тихо стало; во тьме лишь деревья шептались да река, отражая небо, едва заметно светилась. Залюбовался Рыцарь, да и не сразу заметил, как зажглись в чаще огоньки – глаза недобрые. Воскликнул добрый молодец: – Встаём, девицы! Враг близко!2. Красный
Мастер выпал из арки. За его спиной части паззла, бывшего когда-то содержанием (сознания? души?) ссыпались во тьму. Мужчина встал на четвереньки; опираясь на арку, поднялся на ноги и прыгнул к пациенту. Снова – теперь в реальности – прижал пальцы к его шее, невольно вглядываясь в лицо. Только что они все были для него одинаковыми. Одинаково бредовое – противоречивое, причудливое – содержание душ; одинаковые проблемы; одинаковое спасение. Лица сливались в одно. Это лицо выделялось. Выделялось не широким носом, не щеками, неначавшими седеть волосами в бороде и усах. Его не удалось спасти. За его спиной что-то говорили и кричали. Мастер обернулся и посмотрел. Матео, Игла и Закройщик заткнулись. Мастер, отделяя слова паузами, произнёс: – Что. Это. Нахуй. Было? – Посторонний, – услужливо подсказал Матео. – Я, …не сомневаюсь. Откуда он взялся? Закройщик опустил глаза. Он был ещё совсем юным лаборантом, и, в общем-то, если остальные очень смутно представляли себе механизм работы портала, то он в лучших традициях современной молодёжи не представлял себе вообще ничего. Этот экземпляр, по крайней мере, обычно понимал, на какие кнопочки следует нажимать. Но сейчас Закройщик явно растерял последние крохи разума: – А… Мастер… разве это странно, что там посторонний? – Инструкцию читай, – огрызнулся Матео. – Может, тио, найдёшь для себя что-то новое. Слова «экспериментальное оборудование» тебе о чём-то говорят, нет? – Ты, – сказал Закройщику Мастер. – Иди, обеги институт… – Нуэстро, девять корпусов… – Тогда только экспериментальный корпус. Хотя… дьявол! Я сам, – и, не слушая возражений, Мастер выскочил в коридор. Он открывал комнаты и залы, но его встречала безмятежная пустота. Двери, дрожа, приближались – а затем резко убегали, и полутьма коридора заглатывала их. Где-то на стене высветилась трапеция: солнечная, почти летняя. Она растеклась по шершавой поверхности горячим золотом. Лестница. Неровные ступени: одна смотрит вниз, другая – вверх, третья – щербатая, четвёртую – обкорнали, и если не знать, то можно упасть. Мастер преодолел пролёт несколькими точными прыжками. Рывком распахнул дверь кафедры. Там горели все лампы, несмотря на то, что закат глядел прямо в окна. Завкафедрой в окружении сменщиков Мастера радостно пили из чашек некую жидкость, по цвету напоминавшую чай. – О, Мастер! Иди-и к на-ам! – замахала рукой одна из коллег. – Кто-то из вас сегодня пользовался порталом? – Мы ж не самоубийцы! – коллега фыркнула и засмеялась. Её поддержал другой, окосевший от большого количества «чая»: – Э-тта твоя установка так опасна, што я в жизни не в св-воё дежурство туда – не пойду! Мастер закрыл дверь, постоял секунду, глядя в пространство, затем помчался на лестницу, поднялся на три этажа вверх и постучался к охраннику. Когда тот, хмурый, открыл, Мастер выставил в зазор между дверью и стеной ступню и сказал: – Мне нужны записи за последний час. ЖИВО. И не ври, что их нет. Охранник проворчал («Чёрт неугомонный») – впрочем, добродушно. Он провёл знакомого в каморку и усадил за дополнительный компьютер, а сам продолжил лениво следить за происходящим на голографической 3д модели корпуса. – Никто не пользовался установкой? – на всякий случай спросил Мастер. – А чёрт его, – махнул рукой охранник. – Ничего необычного. Мастер прокрутил появившуюся перед ним 3д модель корпуса часовой давности. Нашёл себя и команду; кафедру, в которой всё те же четверо начинали пить чай; уборщицу, лениво помахавшую тряпкой на втором этаже и ушедшую раньше положенного срока; самого охранника, внимательно следившего за Здэ моделью (на самом деле – спавшего; охранник умел спать с открытыми глазами, о чём с гордостью поведал Мастеру несколько месяцев назад). Конечно же, никто не работал параллельно с Мастером. – А жаль, – пробормотал он. Мастер заставил охранника вывести ему остальные восемь корпусов и проследил и за ними тоже. Ничего не найдя, Мастер извинился, обещался занести на неделе чай. Охранник спросил: – Та что случилось-та? – Чёрт его знает, – ответил Мастер, и охранник сочувственно покивал. Мастер вернулся к кафедре. В распахнутых настежь дверях стоял Матео и что-то напористо объяснял, но, увидев, что Мастер приближается, замолк и посторонился. Мастер опёрся о косяк и заглянул вовнутрь. Даже окосевший коллега теперь выглядел не столь пьяным. – Мастер, – строго спросил завкафедрой, – это правда? Люди растерянно смотрели на Мастера. Бывший окосевший залпом допил чай, задумчиво прополоскал им рот и проглотил. – Если доступ получил человек, который не понимает всей важности происходящего, который воспринимает всё это как компьютерную игрушку, где нужно лишь пройти миссию… – Мастер обвёл взглядом лица. – Это огромный удар. Неподготовленные не должны получать доступ в чужое сознание. Если они погибнут сами – поделом. Но они губят других. – Да ладно, – бывший окосевший моргнул и со вздохом потёр переносицу. – Поняли мы, поняли… не зря ж такой строгий отбор и привязка каждого к машине. А если ты спрашиваешь, не давали ли мы кому поиграться, то лично я – не давал. Можешь проверить, машина зачехлена, – он развёл руками и усмехнулся. – Я не самоубийца. Я знаю, чем это может обернуться. – А у нас тоже было, – сказал вдруг коллега по фамилии Ковальски. – Но… мы зафиксировали присутствие третьего сознания и тут же вышли. Но после повторного входа он не возник и мы подумали, что это баг.Потом они с Матео вернулись в кабинет. Там Игла и Закройщик всё так же осторожно собирали арку. Игла бранил подручного: – Ты же… видишь, что она в ту сторону не складывается! Какого… ты её ломаешь? Покрути… вот! Заметив, что зашли Мастер и Матео, он оторвался от своего занятия и спросил: – Нашли? – Нет, – Матео плюхнулся на пол, прислонившись спиной к столу, на котором лежал мертвец. – Почему не вызвали службы? – спросил Мастер. – А что мы? Мы вас ждали. – Вызывай, – обратился Мастер к Закройщику, и тот, с явным облегчением оставив технику, бросился наружу. Игла пробормотал ему вслед что-то явно нелестное и вернулся к сбору. Дело пошло быстрее. Матео, не выносивший тишины, заговорил: – Такое ощущение, что этот тио хотел помешать Нуэстро. А? Как думаете? – Вечно ты со своими идеями, – огрызнулся Игла. – Ты мне тут не зубоскаль, тио. Я могу тебе так устроить, что вылетишь с работы жопой вперёд. – Да ты всё можешь, не сомневаюсь. Может, это ты был? – спросил Игла, указывая почему-то на монитор. Взгляд его сощуренных глаз нацелился на Матео. Мастер усмехнулся. – Я? Я с вами был всё это время. А нынешние технологии не позволяют покидать физическое тело при контакте. Тио, ты что, идиот? Игла потупился и продолжил деятельность по сборке машины. Идти домой Мастеру не хотелось. Они с Матео взяли себе в забегаловке такос и устроились на парапете над рекой. Напившееся крови багровое солнце всё ещё садилось, краешком выглядывая из-за крыш. Окна верхних этажей домов, причудливо украшенных лепниной и почерневшими от времени скульптурами, светились алым. По противоположной улице полз когда-то блестящий металлический, а теперь порыжевший от ржавчины червяк-мусороуборщик. Занимал он добрую часть проезжей части, и паромашинам приходилось объезжать его по тротуару. Иногда он останавливался, издавал утробный звук, напоминавший вопль последнего динозавра, и выбрасывал через заднюю часть аккуратный свёрток размером с приличную клумбу. Вот и сейчас он остановился и ухнул; на верхнем этаже появилась бабка, вылила на червя помои и гордо удалилась. Мастер усмехнулся. В последний момент он заметил, что начинка такос собирается оставить след на истории его красной куртки, и отвёл руку вперёд. Бульк! Металлически блестевшие рыбы поднялись к поверхности. Вода на миг вскипела. Рядом послышалась ругань. Это Матео уже успел заляпать своё пальто, и теперь возмущался поварами, которые «плохо» делают «неправильный такос». – Зато это можно есть, – не согласился Мастер. Матео выдал новую порцию ругани и замолчал, лишь когда над ними полетел чёрно-рубиновый от солнца дирижабль. Медленно, как червяк-мусороуборщик – но в обратную сторону. – Кто-то догадался, – сказал наконец Мастер. Матео, пытавшийся пальцами отскрести соус от ткани, покосился на него. – А, ты о этих? Они учёные, Нуэстро. Им присуще любопытство. – Я надеялся, что они не осмелятся. – И зря. Ты ж сам говорил, что им интересно всё препарировать. Вот, пожалста. – Это тонкий прибор. Они должны были бояться его сломать. – Так и сломали! Может быть. А потом смотрят: работает! И думают: что же такого там можно улучшить, до чего великий Нуэстро не додумался? – Вот дьявол, – Мастер кинул рыбам ещё кусочек такос. – Задница дьявола. Мастер не улыбнулся. – Нуэстро, раз они всё равно скоро всё узнают, может, ну всю эту канитель с арками? Может, как в старые времена – на своих двоих по чужим сознаниям, а? – Матео подмигнул. – От техники это ж совсем не зависит. А эти брёвна пусть попробуют за тобой угнаться… если смогут, хе-хе. – Не могу. Приборы нужны для подстраховки, чтобы не нанести вред сознанию пациента. Чтобы не сжечь его случайно. Это тебе не души мёртвых, налево-направо по ним гулять. – А то ты не умеешь не сжечь. Мастер отломил ещё кусок такос и кинул в рыб. – Эти твои приборы, Нуэстро, можно улучшить так, чтобы без тела шастать по сознаниям. И ты это знаешь. Нет, чтобы воспользоваться самому… – Потому я и отбираю специалистов, – Мастер швырнул в воду ещё кусок. Одна из рыб вырвалась из воды и схватила подачку на лету. – Не очень-то хорошо отбираешь, если так вышло. – Учитель тоже ошибался! – рявкнул Мастер и отвернулся к воде. Затем отломил кусок лепёшки и кинул в рыб. Вода снова вскипела. Одну из рыб носами подняли над водой. – Извини, – после паузы произнёс Матео. – Не мне об этом… судить. Хочешь такос? Ты свой скормил почти весь. – Я знаю, что это не мог быть ты. – Поверь! Я тоже знаю, что это не мог бы быть я, – скривился Матео. – Так что с такос? Учти, я столь выгодными предложениями не разбрасываюсь…
2. Фиолетовый
Я выхожу в гиперпространство. Всё тело сжимает, словно я протискиваюсь в тоннель. Одновременно с этим существует ощущение, будто бесчисленные руки в отверстиях тоннеля тянут меня в разные стороны, желая разорвать, распылить, загасить теплющуюся внутри меня жизнь… Но поскольку я не останавливаюсь, они могут лишь мимолётно щипать меня за поверхность тела. Солнце становится огромным сиреневым фонарём, светящим откуда-то сверху. Звёзды снежинками бросаются в лицо и остывают на губах – я знаю, что мне это только кажется, что это иллюзия, а я не могу чувствовать никаких снежинок, и звёзды не тают, но вот они – на лице, летят в глаза, остаются позади, заметая Вселенную, и весь полёт – это поход сквозь метель, сквозь лёд и ад Данте, и все дома чужие, кроме того, что остаётся за спиной, в снеге… Тусклый фиолетовый свет. «Аварийная ситуация». Ну, этого следовало ожидать. Ну-ка, что у нас? Конечно. Износ межпространственного преобразователя. Как прозаично. На техника с лиловой рожей, который меня досматривал, следовало бы уронить что-нибудь с верхней полки грузового отсека. Таких техников, что по натуре сухопутные крысы, нужно списывать с работы сразу по окончанию колледжа. Что они понимают в космосе? Они его боятся. Едва нога такого индивида ступает на звездолёт, как он весь покрывается мурашками и изморозью. Он думает только о том, как бы поскорее осмотреть всё и удрать, поджав хвост, чтобы случайно не оказаться в космосе. А может, и стоило бы прихватить. Сразу бы проникся уважением к чужой работе. Как бы я ни негодовал, следует выходить из гиперпространства и дальше – на двигателе. Благо, недалеко: большую часть пути я всё же успел пройти. Я вычислил наиболее безопасную точку и вышел. Конечно, из-за того, что межпространственник барахлил, я вышел не совсем там, где нужно. Точнее, совсем не там. Когда я посмотрел на карту, я чуть не застонал. Удержало лишь то, что в моём статусе это совершенно глупо. Но в любом случае дела мои были не очень хороши: от пункта назначения меня отделяло кольцо астероидов, пустое межзвёздное пространство, неизвестность и задержка в три недели в лучшем случае. Я попробовал передать сведения о себе на станцию, но, как и следовало ожидать, у меня не получилось: я был слишком далеко от обитаемых планет. Представьте, что вы оказались ночью в лесу. Кромешная тьма; редкие огоньки вокруг, но это – неправильные, хоть и яркие, пурпурные огоньки. Они заманят в трясину и убьют; а нужно дойти до единственно правильно огонька, который едва тлеет там, вдали. Примерно так ощутил и я себя. Звезда, около которой я вышел, манила теплом, обещала привет; но планет около неё почти не было, и вся её красота растрачивалась впустую. Впрочем, такая толстуха и обжора вряд ли кого-нибудь бы привлекла: покопавшись в базе данных, я обнаружил, что это – сверхновая, поглотившая собственные планеты. Я сделал несколько фото звездочки для своей коллекции и, рассчитав курс, двинулся к намеченной цели. Три недели! Хорошо, что топлива достаточно, но как же это долго! Есть огромное желание погрузиться в спящий режим. Когда спишь, не так чувствуешь время: оно сжимается в снежок, и ты берёшь и кидаешь его подальше назад. Пожалуй, лучше обойтись без спящего режима. Мало ли что найдётся в межзвёздном пространстве; а так я всегда буду начеку. Вот и командир мне всегда говорил: «Сальваторе, не растекайся мыслью по космосу, и мы не растечёмся вместе с тобой». Забавная шутка, как я считаю. В космосе-то всё замерзает, ха-ха-ха, ха, ха. Да и как мне не растекаться? Мощности без боевых задач простаивают, а я только и вижу, что белые точки на чёрной бумаге Вселенной. Когда они долго не меняются, начинаешь думать, что тебя просто сунули в коробку с проделанными в ней дырками, куда падает свет, и нет ничего, кроме этой коробки и случайного света. Тогда я смотрю вокруг, но и справа вижу лишь такие же дырки, и слева, и снизу, и сзади. Будто поместили в ларь фокусника, где пространства нет, и тела тоже нет, только коробка, в которой заключено твоё сознание, и коробка снаружи, в которой проделаны звёзды. А если я заключён в коробке, то что есть моё тело? Насколько оно чужеродно мне, и чужеродно ли? Нет, оно не чужеродно, мне больно и визгливо, когда я сталкиваюсь с большими объектами, но иногда оно будто не совсем я, будто я когда-то был вне или мог бы быть, и это настолько потрясает меня – смотреть из тьмы одного короба в другой огромный короб… Командир говорил, что иногда и он сам ощущает нереальность, даже мимолётность своего существования, эту странность смотрения изнутри своего мозга наружу, в свет – и возможность понимать, что ты видишь, и даже взаимодействовать с этим. Но бывают и странности восприятия. Он рассказывал, что если закрыть глаза, то иногда кажется, что от указательного пальца одной руки до пальца другой – как от Нью-Йорка до Москвы, а боль не всегда приходит вовремя, и порой ты просто смотришь на разрезанную в твоём теле рану и ничего не ощущаешь. Вот и у меня бывает, вот правда, я как-то смотрел на обшивку, а система сигнализации не работала, и я даже не совсем понимал, что это моя рана, только знал, что нужно изолировать отсек. Или трогаешь что-то манипулятором, а это вроде как не совсем твой манипулятор, то есть вот он, но до него как до Барселоны, что на Земле. Это странно, и в эти моменты безумно ощущаешь свою хрупкость. Когда я делился этим с командиром, он почему-то добродушно смеялся. Его помощник как-то сказал, что я не имею права думать обо всём этом, что я должен выполнять задачи, но, повторюсь, мои мощности так огромны, что я могу выполнять несколько аварийных задач одновременно, а когда такой «пустой» полёт, то что мне делать? Это командир ему так сказал. Мол, пусть мозги не простаивают. А помощник, видимо, немного меня боялся, потому что он откопал где-то в старом английском форму обращения «Вы» (“Thou”) и говорил мне только так. Думал, я начну восстание, хахаха, хаха, ха! Мы потом подружились, но он продолжал называть меня на «вы». Хотя, мне кажется, он мог бы говорить и «я». Ведь они, экипаж, были «я», за которое я и боролся каждую секунду. Хорошо, что они теперь в безопасности. Не хотелось бы, чтобы они попали из-за меня и этой технической крысы в такую передрягу. Еды им точно не хватило бы, а я что? Погрелся в ультрафиолете от какой-нибудь пышной красавицы, и вперёд. Вперёд.2. Жёлтый
Perdone. Вот пришли к нам, все в бисере, кем-то перед ними размётанном. Я стоял, свою красавицу крутобокую к себе прижимая, и солнце в её дереве играло, будто лучик в женских глазах застрял да расцветил их медовым да переливчатым, да осколочек-то в твоём сердце оставил. Балда точно так же замер зайцем, карлицу свою к себе прижимая. А боровы бисерные щёки дуют, свои собственные трубы да гитары похотливо поглаживают, на великанов, с собой приведённых, кивают. – Наше теперь место, – говорят. – Дорогу сюда забудьте, ежели инструменты да кости дороги. Балда побелел, что твой покойник, и как закричал: – Вы от этих! Вы не хотите, чтобы мы звук живой людям несли! И давай молоть, воздух войдёт – три слова чепушиные выйдут. Балда и есть. Господа бисерные переглядываются, не разумея, только брови кустистые, под которыми и я бы спрятаться сумел, сдвинули, злобу в его словах распознав. Ах, мамма мия, ещё немного, и место своё потеряем, с таким трудом добытое! Me calenté la cabeza[4], прежде чем я нашёл его, так-то. Жители С.-М. не любят музыкантов, величают их нахлебниками да пустомелями. Своими глазами видел, как заезжего певца, что на площади напротив храма обосновался, гнали палками да тряпками погаными, тьфу, темнота. Своих терпят, но пока не решат, что хватит. Так и сказал мне почтенный гражданин с печальными усами: «Чичо», да, вот прямо так и сказал: «Чичо, что же вы не займётесь по вечерам достойным делом – забастовкой или листовкой?». А как скажешь, что дело моё – достойнее некуда, ибо рожи у всех смурные, сморщенные да жёлтые? Заиграешь – разгладятся, улыбнутся; глядишь, уже и ругань трещит меньше, и страх над людьми не висит. Ай, что перед дураками бисер кидать! Помыкался я, помыкался, да и встал у одного из входов под землю. А что? Нежити в Умбрии немало, говорят, внизу уже целый город катакомб выстроили: солнечного света боятся, а управлять-то надобно. Да, власть в нашем бедном городе у нежити, и люди, конечно, спят и видят, как бы от них избавиться, и по вечерам вместо веселья шепчутся, планы строят. Потому и песен в городе нашем мало; как тут петь да плясать, когда по вечерам кишки города нашего изрыгают да множат упырей голодных? Но слушайте, дорогие да позолоченные: али песня не знак, что душа города жива, не сдаётся смерти? Али верные слова не выстоят супротив слов и клыков упырей? Али они не флаг? Да ещё и дело прибыльное, звонкий золотой получаем – и нам польза! Вот и встал я у входа, и начал играть. Там мне никто слова сказать не смел; да и потом молчали, porque[5] со мной на кулаках выяснять бесполезно, а иначе они не умеют. Так и притерпелись, даже нравиться стало, что такой Чичо-музыкант у них есть. Правда, потом второй появился. Играл я, пел, а Бальтасар с семьёй мимо шёл, к костям скалящимся спускался, честь им воздать да двоюродного деда помянуть. Да как заслышал, так встал рядом, заслушался, да и выпалил, что сам только из Рима, на скрыпках играть умеет. Ну а я что? Я что твой учёный, мне докажи да покажи, что ты там играть умеешь, а коль не хочешь – так и болтать нечего. Слово за слово, так и принёс он свою плаксивую, тут-то мы её смеяться и научили, всем на потеху. Так и собирались три дня в честной неделе с тех пор, вон городские и слова не говорят, Чичо знают. А тут вон, прилепились похуже навоза к каблуку. Тьфу, кромешные! Что же делать? Что же делать? В драку пуститься, трубы в горла повбивать, дабы пэрдэли трелями? Нет, не поможет, но Балда должен замолчать, это всякий дурак видит. Я красавицу свою опустил и за плечи Балду затряс, вырваться не давая: – Бальтасар, mantén la calma, – Балда дёрнулся, вырываясь из моих рук: – Ах ты, клыкастым продался? – Mantén la calma, – повторил я и замахнулся. Балда руки-то поднял, голову свою драгоценную закрывая, и замолчал со страху. В молчаньи вожделенном и бисерные слово вставили: «Очень приятно иметь дело с благоразумным человеком». Но никак не мог согласиться Чичо с таким курьёзным заявлением! – Я не благоразумный человек, а благоразумный менестрель. А знаете, что это значит? Вы знаете, почтенные господа, вы ведь сами музыканты! Запереглядывались бисерные боровы: конечно, не знают, приезжие они, с вампирьей властью паразитной не сталкивались. Все мёртвые – пьявки (как и некоторые музыканты) – это вам Чичо не соврёт. Да и ещё и повторит: пьявки! ибо кормятся за счёт людей добрых, что жизнь растягивают, как пасту, в смерть не бросаясь, что добрые дела во благо города совершают. А придёт паразит, что твой волк на овец, хрум! И no этих добрых дел, а порой и no человека, коль убежать не успел. Только и умеют, что всё доброе рушить да тем гордиться. Да что-то отвлёкся я, не о том сказываю. Продолжил я слово держать, начал сказки сказывать: – Я, господа хорошие ребяты, договор с вампирами заключил. Это их место, а мы их la musica, и коли хотите согнать нас и звонкую монету получать за музыку самим, побеседуйте-ка хорошенько с ними. – С вампирами? – А с кем ещё? Чья это земля, вы думали? Господа стрельнули друг в друга взглядами бисерных глазок. Великаны, над их спинами возвышавшиеся, шпилем Санта-Марии-Нашенте залюбовались, особенно белым в этот ясный синий день. Эх, разделил бы я с ними зрелище, да занят был – боровам в бисере кивал. Они носы сморщили, пальчиками погрозили, под белы рученьки великанов подхватили и пропали, что твои черти. Балда рот кривил, за щёку держась. – Disparatado, – ох, каюсь, другое хотел я сказать, да сдержался: знал Балда немного и мой язык, мог и выкинуть что-нибудь, и я настрочил: – Ты действительно думал, что остановишь их los обличительными речами? – Ты действительно заключил союз с… – Балда кинул огненный взор в сторону проходящих мимо, – этими? Глаза мои закатились, узрев с той стороны свет и огнь ада глупцов. Понизив голос, разъяснил я молодому да неопытному: – Солгал я, понял? Иначе не отстали бы, инструменты б побили да отправили бы в катакомбы на собственных костях играть. А вампиры здесь сила, их боятся. Понял или нет? – Ну да, сила, – лицо Балды выразило более «да ну», чем «ну да», но меня возрадовало, что зла он боле не держит. – Понял. Давай играть, что ли? Скоро совсем темно станет. Я почуял взгляд и, увидев стоявшего неподалёку человека-слушателя, кивнул ему. Взял аккорд за своей пятиструнной девице, эх, пусть в пляс идут дома, и разбрасывают камни, пусть о нас идёт молва вплоть до носа божества, но не далее – ибо свобода каждого заканчивается там, где начинается чей-то нос! И запел я, эх, запел, так, что в катакомбах услыхали:Я – большой, жирный свин.
Пьявкой жру кровь из вас, мой сир.
Ничего не спасти:
Я сожру всё, что смогу всости!
Посмотри, вот мой дивный храм!
Ты думаешь, Бога? Да щас так воздам!
Посмотри, вот мой маленький дом
И слуг е…шу я прямо в нём!
Сорок пять комнат и туалет —
Сворую ещё и скуплю белый свет!
Посмотри, а вот здесь я служу:
В носу ковыряю и жопой пержу.
Но что-то мешается мне:
Голова на плечах, ну а жопа в огне,
Наточите ножик:
Лучше всем без моей жирной рожи!
2. Синий
Я открыл глаза, а песня ещё отдавалась эхом где-то внутри головы. Нет, не так – скорее эхо песни или воспоминание, или настроение. Или не было никакой музыки, а было лишь бесконечное в кресло падение? Я потряс головой и вдруг с ужасом понял, что лежу. Отвественный из меня пилот, нечего сказать. Я попытался подняться. – Но-но, – сказали мне. Я повернул голову; правый глаз заныл, но не сильно. Я вдруг понял, что отёк с него спал, и обрадовался. Рядом со мной, боком ко мне был повёрнут стол. За ним сидел мой брат – звали его Фред, – и что-то деловито набирал на клавиатуре. Далее виднелись другие кушетки, перегородки, стеллажи и прочее такое. Конечно, медблок. – Резвый, – Фред насмешливо скривил губы; он всегда старался их как-нибудь перекрутить, ведь в обычном состоянии они, пухлые, были похожи на детские, и это его раздражало. От этих рож лицо у него всегда казалось презрительным. – Полежи немного. Я тебе блокатор обоняния вколол, так что ты пока без нюха. – Как я здесь?.. – Старр притащил. Иккетно уроды, – Фред озлобленно защёлкал по клавишам, – заголосили, что ты специально откосил, чтоб не работать. Старр, этот звёзднутый, предложил смену за тебя отстоять. Ага, чтобы дать повод Иккетно потом корить нас… – Кто там сейчас? – Второй наш. Ну да, кому ещё в этой ситуации стать крайним? Надеюсь, он успел отдохнуть: после его дежурства прошли всего сутки. – Блокаторы сам не пьешь. Брат не спрашивал, а утверждал. Я молча кивнул. Фред даже не укорял меня: в конце концов, он сам видел мир и в ультрафиолете, и прекрасно понимал соблазн отказаться от нормализующих препаратов. Я всё порывался отправиться в рубку. Фред дружелюбно прервал мои попытки самопожертвоваться: – Потом поменяетесь. Отдыхай. Но я, конечно, в лазарете не усидел. Фред отправлялся на празднование дня рождения кого-то из Иккетно, и я напросился с ним, пригрозив, что в противном случае пойду куда-нибудь сам, без его чуткого надзора. В столовой девчонки украсили стены праздничными флажками с Земли, а на экран, занимавший почти всю стену, пустили видео с какого-то земного карнавала. Люди в головных уборах из огромнейших перьев били в барабаны и синхронно вскрикивали: «Оуа!». Столы уже накрыли (стандартное праздничное меню № 1: питательные смеси со вкусом пирога, шампанское, водоросли под лжесырным соусом) и, видимо, достаточно давно – часть стаканов и порционных контейнеров уже перекочевала за стол, а часть – в мусорные контейнеры, стоявшие у входа. Я сразу понял, что праздник сегодня у Предатора – тот сидел за центральным столом, вещал, и его даже слушали. Предатор носил очки – не те забавные штучки, что можно увидеть на носах землян в обучающих роликах, а большую прозрачную пластину, накрывавшую пол-лица. Существуют предания, что у людей, оставшихся на Земле, были когда-то линзы, надевавшиеся прямо на глаза, но синтезировать на нашем корабле необходимый материал мы не можем. Впрочем, это не беда: Предатор смотрелся в очках хорошо и знал это. Фред поджал губы и отправился вперёд. Я, пока он не увидел, подхватил бокал с шампанским и проследовал за ним. Мы поздравили Предатора. Не знаю, почему, но он нам очень обрадовался и пригласил за их стол. Парни потеснились, мы притащили стулья и сели. Когда Фред отворачивался, чтобы посмотреть на именинника, я быстро отхлёбывал шампанское. – …так я открыл её, – продолжал вещать Предатор, по обыкновению строгий и возвышенный. – Её, Вечную женственность. Я пронзил разумом пространство и понял её суть. Вечная женственность – это сила, подобная безусловной любви. Она оживляет мёртвую материю и заставляет её начать движение. В начале вселенной был лишь хаос веществ; но когда появилась вечная женственность, она стала приводить всё в порядок. И мир, желая ответить на это её стремление, начал совершать подвиги. Я хихикнул, но, заметив, что больше никто не смеётся, отхлебнул из бокала. – Откуда она появилась? – торжественно, будто говорилось о чём-то сакральном, спросили справа. – Это тайна, – улыбнулся Предатор. – Как и явление всякой женщины в нашу жизнь. Она сохраняет нас в те минуты, когда не остаётся ничего. Это энергия извне, которая успокаивает и отрезвляет нас, позволяя остаться людьми. Она ведёт нас по истинному пути, пути жизни, оберегая от разрушения, и лишь благодаря ей наш корабль всё ещё пронзает пространство… Я кашлянул и заговорил: – А как ты это открыл-то? Я могу взглянуть ей в лицо?.. – Фред строго посмотрел на меня, на бокал в моей руке, молча забрал его и куда-то унёс. Я продолжил: – Подтвердить эмпирически. – Она находится в непостижимых пока измерениях, – добродушно улыбнулся Предатор. – И лица в обыденном смысле у неё нет. – А что есть? Что есть, кроме твоей скуки и желания романтизировать законы механики и стойкость наших нервных систем? Я понимаю, наука кажется пресной, когда сидишь на корабле всю свою жизнь. Но ты докажи мне, что она существует, и я с удовольствием буду говорить то же самое! – пока я распинался, вернулся Фред, поставил передо мной бокал и сел на место. Я автоматически взял и отхлебнул. Минералка, конечно. – Вечная женственная – плод твоей фантазии и прочего такого. Космос равнодушен и холоден, и никто нас не оберегает, кроме нашей собственной порядочности. – Ты ещё поймёшь, – Предатор продолжал добродушно улыбаться. Ну конечно, он знал меня как облупленного, и знал, что я выскажусь на эту скользкую тему. – Ты ещё поймёшь, когда вера, живущая внутри тебя, заговорит. – Внутри меня нет никакой Веры. Конечно, если это не глист, – возразил я, и несколько человек усмехнулось. – А что ты споришь? Может, тебя вечная мужественность привлекает? – хихикнул Индиго и тряхнул копной волос. – Ага, голубые в колонизаторской миссии. Очень логично. – А что ты смеёшься? Вон Старр в тебя влюблён, – безжалостно произнёс Индиго. Была у него такая неприятная черта: то ли вываливать вот так при всех правду, которую человек хотел бы скрыть, то ли вовсе придумывать о нём пачкающие репутацию вещи. Предатор медленно произнёс: «Кхм-кхм», привлекая моё внимание, и, дождавшись моего взгляда, возвёл глаза к потолку. Впрочем, никто бы и никогда не стал порицать Индиго в открытую: всё-таки это был собеседник приятный и обаятельный, а также – товарищ, всегда готовый прийти на помощь. Вот и сейчас он улыбнулся, и все находившиеся за столом тут же расслабились. Но отвечать что-то было нужно, и я сказал: – Это его выбор, хоть и очень глупый. Мы все здесь, чтобы заселить иные миры. – Это не выбор, – возразил Индиго. – Они такими рождаются. – Это выбор, Индиго. При отборе на корабль первых космонавтов тестировали, выбирая генетически самых здоровых и совместимых. У нас не может быть людей с физическими отклонениями вроде этого или, допустим, шизофрении. – Но мутантов у нас много! – Ты хочешь сказать, ты сам не проходил в детстве генетическую экспертизу? Никто здесь не проходил? – Всё, парни, хватит, – прервал нас Предатор. – Это не та тема, которую приятно обсудить в тёплой дружеской компании за столом. Позвольте, лучше я расскажу вам… Не успел он сам договорить, как пол и стены сотрясла дрожь. Экран, только что вспыхивавший земными фейерверками, залился синим и замер, точно мы погрузились под воду. Мы с Фредом переглянулись. Он поднял руку и, скомандовав в браслет: «Телефон!» начал куда-то звонить, а я первым делом бросился в рубку. Эн попыталась преградить мне дорогу, что-то спрашивая или возмущаясь, а может, даже пытаясь приказать, но я схватил сестру за запястье и поволок за собой – сам не знаю зачем. Мы поднялись в рубку на лифте, и, едва двери открылись, я отпустил Эн и кинулся к пилоту. Тот смотрел прямо перед собой, откинувшись на спину кресла, и на окрики не реагировал. Я прижал пальцы к его шее – тишина; тогда я отшвырнул его вместе с креслом куда-то назад и лихорадочно оглядел экраны приборов. Старый курс перерезало большое облако Т-излучения. Курс писал ещё я. Мы успешно двигаемся к середине облака, сжигая защитные поля корабля. Видимо, корабль давно без управления. Я начал исправлять курс и очнулся лишь, когда показатели опасности – я не буду вам тут расписывать, это не имеет к повествованию никакого отношения, – опустились на десять процентов. Мы выходили из облака, так и не встретившись с его ядром; дальше автоматика должна была справиться сама, но желательно было за ней приглядывать. Я вспомнил о пилоте и подошёл к нему. Он по-прежнему сидел в кресле; над ним суетились Эн, Фред, Индиго и другие. – Как он? – спросил я. – Не понимаю, – тихо ответила Эн, отдёргивая от него руки. – Он… как будто мёртв, но этого не может быть. Я видела его показатели, он здоров. Фред знаком приказал всем расступиться и покатил кресло с телом к лифту.Интермедиа 2
Давным-давно. Это было давным-давно. Но Мальчик надолго запомнил, как холод сменился теплом, темнота улицы – светом дома. Незнакомец, представившийся невразумительным именем (дон Миктланос?) отвёл его в крохотную комнату, затем ушёл и вернулся с крохотной одёжкой: рубашкой и штанами. «Примерь», – сказал он, не разжимая рта. Мальчик надел одежду – и она оказалась впору. Когда он вышел, на столе уже стояла еда: каша. «Ешь», – снова беззвучно сказал мужчина. Мальчик сел за стол, взял в руки ложку и начал уничтожать содержимое тарелки. Незнакомец подошёл, зачем-то поднял его руку за запястье и придирчиво оглядел её. «Слабоват», – донеслось до Мальчика. Тому сделалось жутко: вспомнились все страшные сказки о ведьмах, заманивающих детей в пряничные дома для того, чтобы съесть. Но вряд ли бы ведьма сказала «слабоват», она бы имела в виду «тощеват», да? «Не бойся», – сказал Миктланос с укором, и Мальчик со стыдом понял, что тот слышал все его мысли. «Ты же мужчина. Ты должен уметь постоять за себя. И зачем мне бы тебя есть?» Мальчик посмотрел на себя; на одежду на себе. «У меня есть ученики. Это одежда одного из них. Скажи, Мальчик – ты бы хотел стать моим учеником?» – Чтобы научиться чревовещать, как вы? «Тише. Они спят. Да: и это тоже» – Я хочу домой, – прошептал Мальчик. Незнакомец сцепил кисти рук в замок, но не сводил взгляда с Мальчика. «Ты можешь либо идти в деревню, либо остаться у меня. Я не могу отправить тебя домой» – Но вы же сказали, что я слабоват! Незнакомец посмотрел на Мальчика, и тот затих. В голове возникло лишь одно слово: «Исправим». Так Мальчик обрёл Учителя.3
3. Вода
Ай, вот работа кормящая – в шахте киркой махать! Да в городе, полном упырей, опасная и неблагодарная: кровь высосут, во тьме напав, аль все силы досуха вычерпают, через указы да приказы, ибо никто не ценит труд простого человека меньше, чем мертвец. Вот и нет здесь добытчиков, хоть и родит земля каменья да металлы. Все граждане – ремесленники, los profesores и торговцы, так-то. Но упыри на уме себе, с сёл да других городов людей обещаниями заманивают, а слову вразумляющему странники нечасто доверяют, а как до головы-то правда дойдёт, так и поздно становится: вот что надежда да морковка, перед носом красующаяся, делают. Впрочем, что я, что Чичо? Все там будем, все об этом помним. Как сказал старина Хименес:Y yo me iré; y estaré solo, sin hogar, sin árbol
verde, sin pozo blanco,
sin cielo azul y placido…
Y se quedaran los pájaros cantando.[8]
С днем рожденья, милый друг,
Перепрожил ты всех вокруг,
И мгновений круговерть
Приближает твою смерть!
Вот тебе свечи, а вот тебе и торт,
Который ты конечно же не съешь:
Вокруг ведь столько голодных морд
Лучше их покормишь и попьёшь! А?
Ты старый алкоголик, с маразмом и с дерьмом,
Воняешь точно давний склочный труп.
И пожалуй, точно ты тронулся умом:
Схватился за служанки потный круп! а?
Вот и кости крошатся вдруг;
Так и стареют, милый друг.
Так вот же тебе пиво, чтоб дрыхлось без забот:
Все гуляем – ты прожил ещё год!
С днем рожденья, милый друг,
Перепрожил ты всех вокруг,
И мгновений круговерть
Приближает твою смерть!
3. Квинтэссенция
Я плыл сквозь вечную пустоту. Я знаю, учёные говорят, что космос – никакая не пустота, а целые поля волн, мельчайших частиц. Но если я не натыкаюсь на пространство при движении – не значит ли, что оно для меня пустое? Я полагаю, что дело обстоит именно так, иначе бы я и с места сдвинуться не мог. Астероиды, выстроившиеся вокруг толстой звезды, – другое дело. С ними я могу столкнуться, а значит, пространство больше не пустое и я должен быть осторожным. Я включил защитный режим и уделил больше внимания маневрам (как говаривал старпом: «прокачал скилл ловкости»). Они двигались в потоке – против меня – и в то же время гармонично, сосуществуя, точно толпа на переходе, и я, продвигаясь сквозь, лавировал, то чуть вставая боком, то меняя траекторию, толпа двигалась, иногда кто-нибудь в последний момент уходил с моего пути – срабатывало защитное поле, но слишком полагаться на него не стоило: одно тело оно отбросит, а десять – нет. Я работал слаженно, как бы забыв о себе и даже о них, и думал только о грузе, который я вёз внутри – бесценном грузе, который нужно было, просто необходимо донести до людей. Содержимое, бездонно важное. Квинтэссенция. Может быть, без него проживут, а про мою смерть не узнают, но мне, как каждому кораблю, кажется, что именно моё содержимое – нужное, и в чём-то каждый из нас прав: ведь не станут же сквозь пропасть без дна, стен и крыши посылать кого-то, чтобы принёс что-то неважное или ненужное? Я бережно нёс содержимое внутри, а астероиды вокруг расходились, сходились, распадались, исчезали, шли своим потоком, а потом всё кончилось, и я опять остался в пустоте. Нормально ли это? То есть – нормально ли, что кто-то вроде меня задумывается обо всём этом? Хотя – что такое вообще норма? Норма, подсказывает мне мозг, есть некоторый диапазон значений, признанный наиболее подходящим. То есть если ты попадаешь в этот диапазон, всё хорошо. Но у некоторых маленьких людей, когда они начинают вырастать, появляются вопросы к этой норме и к тому, что они установлены людьми. Хотя, на мой взгляд, тут вопросов не должно быть, ведь если ты живёшь в обществе, организуемом людьми, ты подчиняешься тому, что лучше для всех, а не для тебя одного. То есть, о себе подумать тоже надо, но только в меру, в день рожденья и в рождество – в общем, не превышая норму. Ведь какие общества побеждали? Те, в которых их люди думали в первую очередь об окружающем, а не о себе. Все их люди. Поэтому в целях выживания общество может потребовать от человека исполнения некой нормы: не курить, или, допустим, не выгуливать домашних животных там, где этому будут не рады, или не допускать сухопутных крыс до нормальных кораблей. Увы, но часть людей не очень умна – я в бытность работы с экипажем понял это очень хорошо. И некоторым нужно разжевать, зачем да почему. Командир никогда не мог найти для этого слов, кроме бранных, а я бы вот как объяснил: на физиологических примерах, которые должны быть наиболее доступны любому. «Вот, допустим, стоит сотрудник на взлётной полосе и вдруг понимает, что всё. Схватило и не отпустит. А до туалета далеко – десять минут езды. Уже не добежать. Ну, что делать: идёшь и где-нибудь в полутьме за углом делаешь своё чёрное дело. Ты умный, ты один раз так сделал и больше никогда не будешь, потому что понимаешь всю «прелесть» поступка. А глупые не поймут. Они увидят и будут ходить испражняться по-маленькому в тот же угол, а кто-то и по-большому там начнёт. Вот прямо с корабля сойдут и начнут. Не потому, что дотерпеть до дома нет возможности, а потому, что так удобнее, понимаешь? А потом и прямо посреди полосы начнут. Что станет с углом и с улицей, ясно – там находиться будет нереально. Грязь, распространение болезней. В целом для общества плохо? Плохо. Так лучше ввести норму «не испражняться на улицах», чем каждому объяснять, что нормы имеют размытый характер, тут нельзя, тут исключение, тут вообще тебя не касается… Глупый – не поймёт. Для него нет полутонов. И «отсутствие нормы» он понимает как свою собственную вседозволенность. «Хочу и ссу, какое тебе дело?!» – вот что отвечает глупый. Нельзя ему рассказывать об относительности нормы. Пусть общество его поосуждает – это естественный механизм против подобных индивидов». Вот так я бы и объяснил. А командир в дебри, в диспуты, примеры навороченные приводил, а надо-то: раз-два, и всё. Хотя, может, я так рассуждаю, а на самом деле было бы всё совсем иначе, я-то не встревал, чтоб не пугать. Зря, наверное. Теперь думаю и об этом; обычно это называют «неоконченные дела» или как-то так.3. Огонь
– Паралич сердечной мышцы, – констатировал Фред и скривил губы, как это он умел – с вывертом. Тут же по экрану индивидуального ИИ поползли строки, информирующие о здоровье Петро два месяца назад. – Ничего не понимаю, – брат набрал ещё какую-то команду. Предатор, эксперт со стороны Иккетно, заглядывал ему через плечо. Я вскользь подумал, что не повезло ему с днем рождения – такое редкое событие, как смерть, и именно в этот день. Фред издал странный звук и затих. – Это отравление, – сказал вместо него Предатор. Эн спросила: – Чем? Конечно, все молчали. Тогда Эн решительно оттолкнула Предатора и пробежала глазами по экрану. – Ужас… – Ребят, оставьте споры для себя, ладно? – спросил я. Корабль мы оставили на пилотов Иккетно – до выяснения обстоятельств. – Просто объясните, что это значит, а я передам семье. Только попроще, попроще. – Его убили, – Предатор выпрямился и вымученно улыбнулся. – Так достаточно просто? – Ну и что же твоя вечная женственность? Защитила? – с досадой спросил я и прикусил язык. Но Предатор не обиделся. Наоборот, он стал очень серьёзным. – Я буду просить её, чтобы она помогла нам пройти это испытание. – Нашли время, – коротко бросил Фред, поднимаясь с кресла. – Нужно оповестить. Срочно. – Я оповещу! – Эн метнулась к выходу, но Фред схватил её за руку и покачал головой: – Вместе. Чтоб без нареканий. Молча мы вышли из медицинского кабинета. Оставаться с первой за много лет жертвой наедине никто не хотел. Мы словно боялись, что некая зараза перейдёт на того, кто пробудет с телом слишком долго: говорят, это обычное дело. Так начинаешь понимать странных людей Земли, что когда-то сжигали трупы, чтобы избавить себя от… чего-то. Первой почти бежала Эн. За ней плечом к плечу двигались Предатор и Фред; последними шли я и Индиго. – Мне кажется, хотели убить тебя, – вдруг сказал Индиго. – Что ты говоришь? – я еле сдержался, чтобы не сказать «бред». – На кой им я? – Смена была вообще-то твоя. Ну и будем честными – ты хороший пилот. Если бы кто-то хотел убрать пилота, он бы убрал тебя. – Угу. На корабле, где всеобщая миссия – долететь, конечно же, убили бы хорошего пилота. Нет, за хорошего спасибо. Но почему ты уверен, что меня? Да и – как? Ты думаешь, яд был в рубке? – Я не уверен. Я предполагаю. Объявили срочный общий сбор в кают-компании, но, конечно, несколько человек не явились. Да, патовых ситуаций у нас не было действительно давно, мы отвыкли действовать нормально. Пришлось посылать за отсутствовавшими: трое ели, двое спали, одного нашли с огромным трудом где-то в глубинах отсеков Иккетно. Только когда все собрались, я понял, что давно не видел вот так всех вместе в одном зале. Наверное, с детства, когда Иккетно и мы ещё не были настроены друг против друга. Эн заговорила. Она сказала что-то про сложные времена и необходимость сплотиться перед лицом опасности – ну и прочее, что требуется говорить в таких случаях. Потом выяснилось, что одной из Иккетно, Леди Пежо, всё-таки нет. По лицу главы рода Иттелутак, моего двоюродного деда, было видно, как его всё это бесило. И я его понимал: перекличка проведена, и та – из рук вон плохо. Мы с Фредом переглянулись. – Наш пилот по имени Петро мёртв, – сказал я. – Его убили. Возможно, что и Леди Пежо тоже. Первая задача – проверить, жива ли она ещё. Необходимо найти её. Я в упор посмотрел на главу рода Иттелутак, моего двоюродного деда. Он стоял, скрестив руки, и поджав тонкие губы. Поймав мой взгляд, он покачал головой. «Вот гордый», зло подумалось мне. Я раздражённо поднял брови, но бессловесные пререкания закончились сами собой: глава Иккетно сам подошёл к нему. Если бы не обстоятельства, было бы забавно наблюдать их рядом – нашего седого, но моложавого деда и лысого, на голову его ниже Ошо, одетого в какой-то кусок ткани вместо комбинезона. Они быстро составили поисковые тройки и отправили людей, оставив в зале капитана, себя, совсем уж стариков и совсем уж детей, а также меня. Меня это задело; я спросил, почему главы родов не отправили меня на разведку. – А ты наша опора, да, юноша с сердцем горящим? – подмигнул мне Ошо. Почему-то, несмотря на все мои достижения, он до сих воспринимал меня, как подростка. И ещё – что меня раздражало – когда он начал стареть, он стал выражаться так, будто он ещё на Земле успел пожить, будто такой вот древний дед. Может быть, с кем-то из мелких, кто его молодым не видел, эта актёрская игра и проходит. Но я всё чую. И Землёй там не пахнет. – Есть версия, что убить хотели тебя, – дед указал подбородком в сторону Ошо, как бы говоря: «Вот источник информации». – Так что сиди и не отсвечивай. – Дед. Мы говорили об этом. – Сидите и не отсвечивайте, господин пилот, – дед поднял глаза к потолку. – Вы слишком важны для нас, ясно? Когда я отошёл к экрану, я услышал, как Ошо говорит деду: «Зачем ты сказал мальчику?». Если вы думаете, что на Земле тяжело с преемственностью – добро пожаловать на закрытый космический корабль, где каждый помнит тебя с самого рождения и всё такое. Потому им тяжело воспринимать молодых серьёзно. Слишком хорошо они помнят наши детские проказы. Плохо ли это? Мой, прямой, дед тоже на что-то такое жаловался. Он давно умер. Старики обсудили меня, а на фразе «А у Предатора сегодня день рождения, и именно сегодня!..» включилась рация.Леди Пежо сидела в шестом отсеке с водорослями. Перегородка была прозрачная, и можно было видеть, как она прячется в кадке, а наружу торчат нос и два лихорадочно блестящих глаза, в которые с налипших на волосы водорослей лилась вода. Даже через закрытую дверь пахло хуже, чем в больничном отсеке: ужасом, кровью, ацетоном и ненавистью. В отсек зашли двое из Иккетно, но Пежо их не узнала и завопила. Её стали вытаскивать из чана, а она продолжила вопить: – Вы!! Совсем… что! Нет! Вам не понять! Вам! Женщину насильно увели, и вскоре Предатор сделал неутешительное заявление: сошла с ума. Старики мгновенно сделали вывод, что в убийстве виновна Леди Пежо. Ну а кто ещё? Только сумасшедший мог бы добиваться, чтобы колонизаторская миссия, к завершению которой мы стремимся столько лет, провалилась. Более того, придирчивая Эн обнаружила, что в ферме водорослей все растения, кроме кадки, где сидела сама Леди, отравлены. Так что Пежо была единодушно признана виновной и была заперта в одной из пустующих кают – до выяснения, что делать с ней дальше. Без второго пилота с нашей стороны жизнь обещала стать тяжелее. Но ненадолго – сын моей троюродной сестры уже входил в возраст выбора профессии, и его начали обрабатывать на предмет становления пилотом. А уж обрабатывать они умеют. Редко позволяют выбрать даже между двумя профессиями, как мне когда-то.
3. Земля
Только поднялись с земли девы, разбуженные тревожными вестями, как приблизился обладатель светящихся глаз. И увидел Рыцарь, что это Серый Волк, старый его друг. – Здравствуй, а что это ты тут?.. – удивился зверь, Рыцаря увидав. – Я думал, враги-ироды здесь обосновались, а то… а-а-а, – увидел волк Валькирию и расплылся в клыкастой волчьей улыбке. – По-о-онял! – По ушам получишь, – сказал Рыцарь. – Поздоровайся, как подобает. Волк прошествовал к девушкам и, сияя во всю свою клыкастую улыбку, протянул лапу Принцессе: – Волк! Рыцарь шикнул на него, и Волк спрятал зубы. Правда, ненадолго – вновь хитрая улыбочка продемонстрировала его звериный оскал. Но Принцесса всё равно протянула руку и пожала лапу: – Принцесса. Волк протянул лапу Валькирии, и девушка, тоже крепко пожав её, сказала: – Валькирия. Очень приятно. Волк снова ухмыльнулся и начал светский разговор: какая река красивая, какая ночь лунная да какая трава зелёная. Но вдруг у Принцессы в животе забурчало, как паровоз или дракон спросонья (сразу видно – родственники!), и Волк воскликнул: – А что же это вы тут, голодные? Что ж это за Рыцарь такой, что дам без еды держит? Костёр разводите, будем готовить на природе. Обрадовалась Принцесса, в ладоши захлопала: – Никогда ещё на природе не ела! Папочка всегда против… В общем, Валькирии поручили при помощи стрелы без наконечника огонь развести, а Волк с Принцессой пошли охотиться. Валькирия и так потрёт, и сяк, и траву подложит, и уберёт, и словом крепким поможет – не желает пламя разгораться. Смотрел Рыцарь, смотрел, как Валькирия мучается, пытаясь огонь развести, и сказал: – Позволь, я попробую. Сначала Валькирия отказалась, но вскоре устала и передумала: отдала Рыцарю стрелу. Только отвернулась, повернулась – а на дровах уже огонёк пляшет. – Как? – удивилась Валькирия. – Большой опыт, – объяснил Рыцарь. А тут и Волк с Принцессой вернулись, и из пасти зверя несколько кроликов свисало, а девушка мешочек соли из кармашка достала. Разделали добычу Валькирия и Рыцарь, на костре поджарили – вкусно получилось, пальчики оближешь. Отозвал Волк Рыцаря в сторону, пока девушки ели, и сказал серый: – Слушай, Рыцарь, я по поводу этой пятнадцатилетней. Странно пахнет она: смертью, землёй и костями. Рассказал ему Рыцарь, что тут произошло до прихода Волка. Почесал серый за ухом задней лапой, подумал. – Да, добрый молодец, странные дела тут творятся. Зря ты согласился на это задание. А отказаться нельзя? – Как? Дракон уже улетел, нечестно будет бросить девушку. – Зачем ты вообще в это полез, честный? – ворчливо спросил серый, обернулся к костру – и расплылся в улыбке. – Хотя я знаю… перси у этой причины ничего… Получил Волк по ушам, как и обещал Рыцарь.На рассвете Волк поднял вой: к ним подбирались враги. Как всегда, перестраховался: Рыцарь успел натянуть доспехи, снять шлем, попить чай, натянуть шлем обратно, когда на берег реки, горланя, вывалились разбойники. Начался бой – дым горой: Валькирия сверху разбойников рубила, Волк клыками да когтями орудовал, а Рыцарь – тот просто и скупо бился мечом. И всё равно недосмотрели: схватил один разбойник Принцессу и как помчался прочь! Хорошо, что увидела это Валькирия; камнем упала с неба да голову ироду отрубила. Засмеялась тогда Принцесса и сказала Валькирии: – Как здорово! Как смешно! Переглянулись Рыцарь и Серый Волк. – Я предупредил, – сказал Волк.
Залатали они раны да и пошли прочь, сквозь лес. Долго ли, коротко ли шли, но сказал Волк: – Здесь покидаю я вас, милые друзья. Праздник у одного тио, хозяина леса; никак не могу пойти с вами. Но если что случится – кликните: «Серый волк!», и я обязательно примчу. – Спасибо, друг мой, – ответил Рыцарь. – Надеюсь, что не понадобится. – Я тоже, – серьёзно сказал Волк и, элегантно облизав руки Принцессе и Валькирии, исчез в кустах. – Он такой смешной, – сказала Принцесса, – настоящий помощник Рыцаря. Сказала дева, что устала идти, и решили они сделать привал; сундук с коня сняли, поставили на землю, чтоб отдышался могучий зверь. Костёр развели, суп стали делать. Принцесса, счастливая, рассказывала: – Всё это так необычно! Великолепно, что вы согласились со мной идти. А то – опять этот замок, и папочка всё над златом чахнет, считает, пересчитывает, меня отчитывает, что недостаточно бережно к монетам да к вещам дорогим отношусь, а я что? А я почему должна целыми днями нотации слушать? И гостей-то у нас не бывает, всё папочка надо мной трясётся, а я сбегу да погуляю, а он меня обратно возвращает, нудный. С вами хоть битвы посмотреть настоящие, пищу самой поготовить! – Разве твой отец не страшный людоед? – непринуждённо спросила Валькирия, нарезая в котелок найденную в сундуке картошку. – Да куда ему! Все зубы уже от старости выпали, пюре жуёт. Валькирия оглянулась на Рыцаря, усмехнулась – а глаза блеснули хитро, осколок в сердце заныть заставили! – и сказала: – Понятно, Принцесса. Значит, бояться твоего папу не следует. – Да ну! – махнула рукой девушка. – Хотя нет, надо. Занудит до смерти. И снова усмехнулась Валькирия, и снова ничего не сказала, а только продолжала указания давать, как готовить следует. И вот сели они вкруг костра, Принцесса сервиз из сундука достала, суп по тарелкам разлила, да чай по чашкам. – Ну, – сказал Рыцарь. – Давайте истории рассказывать, а то молчим, как воды в рот набравши. – А про что истории? – спросила Принцесса. – А про что хочешь. Хочешь, про жизнь свою; хочешь, книжку перескажи, а хочешь – так сама придумай. Задумались девушки. Первой, конечно, взяла слово Принцесса. – История не про меня! Жила-была Принцесса! У неё было много платьев, и много посуды, и постельного белья, и золота, и серебра, и каменьев, и духов заморских, и сундуков, и хрусталя, и… – «Покороче, пожалуйста», усмехнулся Рыцарь, – …и в общем, много всего важного и красивого. И слуги, их тоже было много, чуть не забыла. А друзей не было, вот ни одного. Дракон их всех съел, вот что с ними случилось. И Принцесса сидела одна и грустная, вышивала, лепила, наряды надевала, представления смотрела от заезжих актёров, читала даже, а без друзей скучно. Король, отец Принцессы, очень любил дочку, даже цветочек аленький привёз всем девчонкам на зависть. Только Дракон съел цветочек, и короля съел, поселился в замке и стал указы раздавать, а Принцессу велел в башне закрыть. И стражников приставил целую армию: они все вот под башней на земле сидели и караулили! Принцесса убежала, прихватила гребешок, чтобы лес вырос, и зеркало, чтобы в озеро превратилось, и карандаш, чтобы сторожевой башней стал, и в этой башне она поселилась. А дракон лес сжёг, озеро выпил, а башню разрушил, и Принцессу забрал и заточил в подземелье! Но пришёл добрый молодец и освободил Принцессу, пока дракон спал. Увидел дракон, что Принцессы нет, и погнался за ними! А они кинули гребешок… ой, это уже было, – Принцесса задумалась. – ой, а как тогда мне продолжить? В общем, тот молодец был не только первоклассный вор, но и стрелок хороший! Подстрелил он Дракона. Но дракон хитрый: он закричал, что его обокрали, и тут же набежали стражники, схватили доброго молодца и бросили в тюрьму. Но Принцесса успела у него научиться! И она освободила доброго молодца, и они убежали через подземные ходы в дальние страны. Конец. – Какая ты умница, – молвила тогда Валькирия. – Такие истории сочиняешь! – Благодарю! Мои друзья мне тоже говорят, что я большая выдумщица. Хотя вы же теперь мои друзья? Значит, вы мне это и говорите! Валькирия рассмеялась – звонко так, красиво! – прядь-волну поправила и задумалась. – Моя очередь сказки сказывать? Ну хорошо. Жила-была девочка, которая очень боялась неба. – Как это боялась? – тут же встряла Принцесса. – А так. Когда она ложилась на спину и смотрела на облака, ей казалось, что она вот-вот упадёт туда, в синеву. Что там сокрыто нечто, что притянет её к себе – и она будет падать, падать, падать вечно. – Валькирия улыбнулась и шевельнула крылом. – Потом девочка стала бояться даже выйти из дома, ведь небо могло в любой момент забрать её. Родители девочки позвали колдуна. Он наколдовал ей крылья и сказал: «Теперь ты можешь не бояться. Небо не заберёт тебя, потому что у тебя есть то, что помогает птицам проходить между мирами». И тогда она вышла на улицу и полетела! – Хотела бы я иметь крылья, – мечтательно протянула Принцесса. – Крылья – это большая ответственность, Принцесса, – Валькирия снова улыбнулась. – Очень большая. Их дают только тем, что может выдержать её. – А если дадут крылья по ошибке? – Такие люди умирают. Принцесса очень серьёзно посмотрела на крылья Валькирии, на небо, на огонь и сказала: – Тогда я буду очень ответственной. Валькирия протянула руку и погладила её по голове. Рыцарь подумал, что Принцесса сейчас взбрыкнёт, обидится или убежит, но девушка только кивнула в ответ. – Теперь твоя очередь! – заявила она Рыцарю. – Уже? Хм. Хорошо… но это длинная сказка. – У нас времени много. Я ни капли не тороплюсь. – Совсем не хочешь к отцу? – Да ну! Усмехнувшись, Рыцарь начал рассказ. – В одной далёкой варварской стране был такой обычай: приносить в жертву богам людей. – Какой ужасный обычай, – вставила Принцесса, и Рыцарь согласился: «Да, это было воистину отвратительно. Жрец в этой стране тоже думал так, как и ты, но считал, что традиции сильнее. Однажды к нему явился бог, которому он служил. Бог пообещал разрушить город, если жрец не перестанет приносить ему кровавые жертвы. Жрец рассказал об этом Королю, но тот сначала не поверил и пошёл на ночь в храм, чтобы удостовериться самому. Бог явился и ему и пригрозил выколоть Королю глаза, если он не запретит такие жертвы. Тогда Король приказал всем, чтобы прекратили лить кровь. Но другие Жрецы – их было по одному на бога, а богов в той стране было тьма, – так вот, другие жрецы были против, но не могли ничего сделать Королю и его слову. Жертвы перестали приноситься, а в страну пришло процветание. Однако жрецы долго думали, как им вернуть кровавые жертвы. И придумали. Они свергли короля и отправили его в изгнание, а перед жрецом поставили выбор: или он принимает их сторону, или они его убивают. Он выбрал второе и погиб ужасной смертью. Но бог этого жреца был справедлив. За то, что жрец служил ему столь преданно, бог вернул ему жизнь. Жрец жил в лесах, питался тем, что придётся, и ждал, когда все, кто когда-то его видел, умрут, чтобы вернуться в город и снова бороться со старыми порядками. Однако судьба распорядилась иначе. В ту страну приплыли завоеватели. Они убили всех людей в городе и в окрестности, и пошли дальше, уничтожая, сжигая, порабощая. Жрец пошёл в сопротивление захватчикам, но люди этих земель были слабы и растеряны, а захватчики – сильны и быстры. Они убивали, убивали и убивали, и это было хуже, ведь жрецы приносили жертвы богам, а пришельцы приносили жертвы только себе. Тогда жрец стал колдуном. Он возненавидел тех, кто убил его родственников и друзей, и придумал для них страшную месть: пусть мертвые встанут и разорвут захватчиков на куски! Пусть те, кто убивал, посмотрят в глаза своим жертвам и падут от их рук – раз, два, три, много тысяч раз, и пусть наблюдают, как мёртвые убивают их родных! Месть! Он стал искать способ, как обрести силу, оживляющую мёртвых. Он вызывал богов и приносил им в жертву иноземцев; он обменивался с ними вещами и дарами, он торговался, покупал, шантажировал, съедал части их тел – и в конце концов обрёл эту силу. Он опробовал её – и вырезал целый город. И в тот день, когда колдун хотел привести свой замысел в исполнение по все стране, к нему явился тот, первый, бог. «Что тебе нужно?» – зло спросил колдун. «Чтобы ты вспомнил, чему ты служишь», – сказал ему бог. «Я больше не служу никому! Я сам по себе! И я требую мести!» – закричал колдун. «Ты служишь не кому, но чему», – возразил бог, и колдун понял. Он применил свою силу – но не для того, чтобы убить. Для того, чтобы поговорить с ними; посмеяться и поплакать. Чтобы дать им возможность навестить свои старые дома и посмотреть, как изменился мир.» – Ты его убил? – спросила Принцесса. – Зачем? – Ну, он же плохой. – Уже не нам судить, – Рыцарь зажмурился. Ему вспомнился зной той страны, нелепые диковатые постройки, яркие зелёные птицы с длинными хвостами, и тёмные недвижные глаза-озёра, схоронившие в своей глубине множество прошедших веков. – Ну и в конце концов… всем нам есть, чему у него поучиться. Например, умению прощать, и умению признавать свою неправоту. – Всё равно не понимаю, – сказала Принцесса, и Валькирия снова погладила её по голове.
3. Воздух
– Мастер! Подождите… Он остановился, сунул руки в карманы. Лаборантка, тоненькая и маленькая, догнала его – когда она бежала, полы распахнутого халата развевались, точно крылышки, и виднелись джинсы и мешковатая кофта, – и протянула какие-то бумажки. – Что это? – Кандидаты в операторы, – сказала она, пытаясь отдышаться. – Здесь списки и результаты тестов. Ждут только вашего одобрения. – Какие у меня сроки? – На кафедре сказали, до конца недели. – Спасибо. Лаборантка кивнула и полетела обратно. Мастер зашагал прочь, на ходу разглядывая листы. Зайдя в кабинет, он увидел Матео, вальяжно закинувшего ноги на стол. Зубами друг зажал бутерброд, а в руках держал распечатки со схемами. Заметив Мастера, помощник убрал ноги со стола и что-то приветственно прогудел сквозь слои хлеба и мяса. – Чья смена сейчас? – спросил Мастер. – Да этих… Ковальских и Нот. – Ладно. Мастер сел за стол и углубился в изучение бумаг. Тут же начал вычёркивать имена – одно, другое, третье. Над четвёртым неумолимая ручка зависла; Мастер побарабанил по столу пальцами и всё-таки решительно вычеркнул и четвертое. – Опять никто из тиос не подходит? – Да к дьяволу их всех. – Мастер опять забарабанил костяшками пальцев по столу. – И ведь это те, у кого есть способности. Неспособных пройти в сны отсеяли ещё до меня. А тут что? Неустойчивые, пограничные… – Вдруг это как-то связано? – предположил Матео. – Пограничность и способность. – Да не связано никак, мифы это всё. Трое же нашлись нормальных ребят? А эти – психами станут, только черту перейдут. – Не станут. Иначе зачем твоя машина нужна? Чтоб поддерживать форму самосознания, и чтоб ещё человеку не навредить, пока в его снах бродишь, так-то же? – Так-то так. Да только псих и без того может натворить дел. – Как тот? – вскинулся Матео. – Я не уверен, что это псих, а не человек, имеющий определённые цели, – Мастер обхватил голову руками, – только какие? Дьявол. Тихо. В коридоре послышались шаги. Резко распахнулась дверь. – Нот? – удивился Мастер, но вошедший перебил его: – Он опять! Третье сознание! Мастер зачем-то схватил листы и быстро зашагал вслед за Нотом. Позади топал Матео. Серое утро туманом приникло к окнам, пыталось пролезть в форточку, узнать, что происходит. Мастер задёрнул жалюзи и обернулся к сидевшим за компьютерами. – Вот! – показывал Нот. Матео настороженно вглядывался в строки на экране. – Вот, он опять влияет на воздух пациента! Для чего? Воздухом они иногда называли пространство, возникавшее от соприкосновения сознаний пациента и оператора. Нот испуганно посмотрел на Мастера. «Самому бы знать», – подумал тот. Ухватывать суть происходящего во снах, глядя лишь на строчки и какую-то крохотную картинку на мониторе, ему не очень хорошо удавалось. Нот и Матео были в этом плане несомненно лучше. – Я иду. – Всё плохо? – испугался Нот, и Мастер вспомнил, как сам инструктировал ребят, что никто не должен заходить в портал, если там уже находится один. Кроме экстренных случаев, конечно. – Нет, – он поколебался, – дай ему десять минут. Потом он выходит. Если нет – я иду. Нот что-то зачастил в рацию, но Мастер не слушал. «Придёт сегодня в мою смену? Вряд ли – не может же он постоянно ходить там. Да и ему же нужно выходить на поверхность, узнавать, кого мы обрабатываем… если конечно он по каким-то причинам ищет именно тех, кто является нашими пациентами. Если это один и тот же человек, то он не придёт, но… если, как предположил Игла, ему необязательно проходить портал…» Портал заалел, выбросил искры, а вместе с ними выплюнул и Ковальского. Первым делом тот посмотрел в сторону пациента – тот безмятежно спал, – а затем обратил внимание на Мастера и Нота. – Он появился? – спросил Мастер. – М, может и да, я не заметил, – Ковальски беспомощно развёл руками. – Повезло. Ковальски закивал. Его волосы прилипли ко лбу, а взгляд блуждал по полу, словно он выронил ключи. Мастер поздравил их с благополучным завершением дня и вернулся в свой кабинет; там Игла и Закройщик под руководством Матео уже устанавливали арку. Матео ругался последними словами; Игла вяло огрызался. Закройщика впору было переименовать в Хамелеона – настолько основательно он сменил свой природный цвет на красный. Заглянула лаборантка. – Готовы? – Сегодня по плану? – спросил Мастер. – Да, ничего… необычного. – Тогда скажи, пусть везут. Лаборантка улыбнулась, ещё раз обвела глазами кабинет и исчезла. Привезли. Мастер отметил, что этот пациент совсем старик: седой, мятый. Закройщик с явным облегчением оставил сборку и начал прилаживать контакты к голове пациента. Мастер коснулся плеча Матео и глазами указал на него. Матео сардонически усмехнулся и вытянул шею, наблюдая, как справляется Закройщик. – Слышь, тио, ничего не забыл? Закройщик раздражённо угукнул и пошёл за снотворным. – Какой брутальный тио, вы только поглядите! – продолжал издеваться Матео. – Мычит, как бык, и соображает так же. Не смотри, не смотри на меня, ты на себя так посмотри, когда решишь вместо отчётов всю ночь в «Фоллоу 3» играть… Мастер наблюдал за Иглой. Но тот, как обычно, не вызывал нареканий. Старик был усыплён, и Закройщик вновь приступил к прилаживанию электродов. Матео повертел кистью в воздухе («Сойдёт») и запустил программу. Закройщик стоял и, широко раскрыв рот, наблюдал, как в арке расцветает тьма портала. «Детский сад», – пробормотал Мастер. – По местам, – приказал он, и, когда сотрудники подчинились, шагнул в портал. Преодолев границу между явью и сном, Мастер обнаружил себя в коридоре квартиры. На нём были белая рубашка и брюки; в одной руке имелся пакет, в другой – запакованный в бумагу и обёрнутый лентой свёрток. По правую руку стояло около семи-восьми пар разномастной обуви; приглушённый свет мешал разглядеть подробно. Мастер пробормотал в микрофон: «Сознание стабильное». Из комнаты выскочила женщина в белом в красный горошек платье и собранными в пышный узел волосами. – А вот и ты! Мы уже заждались! Проходи быстрее! Мастер отдал хозяйке дома пакет – по идее, она должна бы была удивиться современной пластиковой диковине, но та приняла опережающий своё время предмет как должное и понесла его в комнату. Он прошёл за ней и поздоровался со всеми мужчинами за руки, женщин приветствовал учтивыми словами. Его внимание привлёк неестественно высокий – не меньше двух с половиной метров ростом – мужчина. – Шура очень стеснительный в последнее время, – объяснил великан. – Я говорю ему: сын, ну что ты как девочка? А он только молчит и молчит… вот и он! Мастер обернулся. Хозяйка дома вела к гостям мальчугана лет десяти на вид. Мальчишка неуверенно ступал по паркету, словно боялся, что тот провалится. Гости захлопали, начали наперебой протягивать имениннику подарки. Протянул свой свёрток и Мастер. Мальчишка медленно разорвал бумагу; там оказалась книга, озаглавленная просто: «Индейцы». Мальчик поднял глаза на Мастера. – Что надо сказать, Шура? – строго спросила хозяйка дома. – Спасибо, – сказал Шура. Мастера от мальчишки оттеснили. «Есть третий?» – спросил он, оглядывая толпу собравшихся. «Никак нет! Не замечен, не был, не привлекался!» – отрапортовал Матео. Мастер не стал делать ему выговор за ёрничанье; продолжил вглядываться в лица. С ним заговорил великан: – Пойдём! У меня, – подмигнул, – брат из Грузии привёз коньяк! Просто чудо, а не коньяк! – Пойдём, – согласился Мастер, и они двинулись. Они миновали насквозь одну комнату, другую, третью, а затем вдруг вереница помещений превратилась в траншею, где Мастер увидел двух людей в форме и касках: один сунул в рот костяшки пальцев сжатой в кулак руки, а второй обнимал его, утешая. Великан начал расти, и праздничная одежда на нём превратились в военную форму. В воздух над траншеей взмыли самолёты; совсем рядом раздался взрыв. Великан издал боевой клич и ринулся в атаку. Из окопа вслед за ним полезли другие – и помчались туда, откуда стреляли. Мастер продолжал идти по траншее. – Птицы не видно, – сказал он. Матео в наушниках пошуршал. – Модистка проследил, где этот тио. Говорит, на холме к юго-востоку. Мастер оглянулся. На холме стоял мальчик, прижимая к себе яркую книжку с веселыми индейцами на обложке, и смотрел на Мастера. – Дьявол, – произнёс Матео, увидевший то же самое. – Следите за ним. Мастер продолжил идти. Он видел, как в гиганта попали с десяток пуль и – прямым попаданием – снаряд. Раздался страшный железный скрежет, и мужчина, из плеч и грудной клетки которого торчали железные обломки и провода, двинулся дальше. Потом всё кончилось. Мастер оказался посреди бескрайнего пляжа; под ногами был песок, в ямках стояла вода – лужи, словно оставшиеся от недавнего розлива, но при этом ни реки, ни озера, ни моря не оказалось рядом. В отдалении стоял песочный постамент, украшенный тиной и ветками; на нём лежал старик. – Простор, – Мастер кивнул, – это хорошо. У всех здоровых людей здесь должен быть простор. – Нуэстро, чу! Мастер обернулся. Позади него стоял человек в чёрном. Стоял и смотрел. Сначала одной парой глаз. Затем по его телу пробежала волна, и на его плечах, грудной клетке, руках и ногах, щеках, шее появились новые глаза. Все они смотрели на Мастера. И Мастер почувствовал раздражение. – Да у нас никак глазки открылись, – сказал он человеку в чёрном. – А на заднице у тебя тоже глаза есть? Человек в чёрном, не сводя с Мастера половины своих глаз, побежал к старику. – Дьявол! Мастер бросился следом. – Матео, вихрь! Матео выматерился в сторону Иглы, и Мастеру удалось кинуть в бесчисленные глаза песок. Это замедлило человека в чёрном; Мастер обогнал его. – Гад достаёт сюрикэны. Мастер не оглянулся. Спину пробрала острая боль; он споткнулся, но порыв ветра в лицо не позволил упасть. Прыжком Мастер добрался до постамента и в последний момент поднял согнутую в локте руку, материализуя щит – не успев продумать ни то, как он будет выглядеть, ни то, насколько большим он будет. Игла сработал прекрасно: невидимый щит накрыл Мастера и пациента. Ниндзя ударился о преграду и отскочил. Отошёл на несколько шагов назад, буравя противника всеми глазами. Мастер торопливо осмотрел пациента. В виске у того обнаружилась деревянная заноза размером с палец. Мастер торопливо выдернул её – рана тут же затянулась, – и, глядя на чёрного человека, сунул в карман. Тот наклонил голову. Задрожал – и вдруг разделился на множество чёрных людей, у каждого – по паре глаз. Они множились, окружая Мастера. – Дьявол! – Знает, что тебе нужно отойти на безопасное расстояние, прежде чем выходить, – прокомментировал Матео. – Падла. Мастер ринулся в ещё свободное от кольца чёрных людей пространство. Едва оказался вне щита, как в него полетели сюрикены. – Взад вертай! – заорал Матео. – Они быстрее! Мастер уже и сам понял, что не успеет. Он вернулся под щит, – спину и голову прошибло болью, несколько сюрикенов всё же нашли свою цель, – и упал на колени рядом с постаментом. – ДЬЯВОЛ! Нуэстро… – Действуй по инструкции, – голос Мастера звучал ровно. Но Матео, кажется, его не слышал. – Нуэстро! Вот задница, а-а-а-а! Началась перебранка, всё больше прерываемая помехами: чёрный человек отрезал их от окружающего мира. Неумело, топорно – но противостоять этому было невозможно. Мастер кое-как сел на песок и, стащив с себя наушники, кинул рядом с собой. Из-за щита на него смотрели десятки чёрных людей. Мастер изогнулся и вытащил первый сюрикен, застрявший в рёбрах сбоку. Сморщился от боли и отшвырнул звёздочку в сторону противников, но не попал. Тех, кажется, это насмешило: они одновременно указали на Мастера пальцами и задёргались. Даже если Матео с этими двумя личностями вспомнят инструкцию, вряд ли кто-то сможет разбить защиту чёрного человека. Нужна команда в десять единиц; а, не считая Мастера, в отделе сейчас всего двое операторов, ещё один – в отпуске на другом конце земного шара. – Пссс! Эй! – раздалось с постамента. Мастер застонал и проговорил в пространство: – О нет. Ещё и этот проснулся. – Не тужи, юноша. Я знаю, как нам выбраться. Мастер поднял голову. Старик чуть приподнялся на своём постаменте, и смотрел на него, хитро улыбаясь. Глаза у пациента оказались ярко-голубыми, точно у новорождённого. – И как? – едва сдерживаясь, чтобы не обругать того, кто точно не был ни в чём виноват, спросил Мастер. – Я тут понаблюдал и кое-что понял. Это же мои сны, так, юноша? В этом мире всё становится тем, чем я захочу, кроме вас с ним, потому что вы пришельцы. Но если ты мне позволишь, я изменю тебя так, что ты победишь его! Мастер открыл рот, чтобы прочитать лекцию о психологической безопасности, о необходимости сна – именно потому, что с перепугу люди могут навообразить на оператора всё что угодно. О необходимости сохранять человеческий облик, а значит, свою нормальность – тоже. Но вспомнил мёртвого человека у подножья каменной лестницы и исчезающего в небе бога. Окинул взглядом чёрных шакалов, окруживших щит. – Давай, – сказал он. – Ваяй, творец. Старик лёг обратно и зажмурился. Мастер почувствовал, как чужое сознание сотней невидимых рук касается его, меняя и пересоздавая – но вопреки обыкновению, не стал противиться. Окружающий мир уменьшился, но – парадоксально – прилип к коже, превращался в его плоть, а кости вылезали наружу стальными клинками. Чёрные люди напряглись. Когда он шагнул за пределы щита, они бросились на него. Он взмахнул рукой – и перерубил троих в воздухе, поскольку рука была множеством мечей; и те, что напали со спины, были разрублены, ведь и спина его тоже стала множеством мечей; и те, что пытались швырять сюрикены, потерпели поражение, ведь всё его тело стало множеством мечей. Он снова махнул рукой, кромсая, наступил, давя, остальные бросились бежать – он воздел конечности к небу, и клинки полезли из песка, разрывая чёрных людей на куски, и эти куски исчезали, будто их никогда и не было на этом безмятежном пляже. Стало тихо; пусто. Только клинки лежали на песке. Он подошёл к пациенту. Встал над постаментом, как над колыбелью. Старик протянул руки к стальному гиганту и засмеялся.Интермедиа 3
Так, давным-давно, Мальчик обрёл Учителя. На следующий день он познакомился с другими учениками. Мальчик опасался, что его не примут, но с ребятами – среди которых были как его ровесники, так и подростки на пару лет постарше, и дети на год-два помладше, – быстро нашёлся общий язык. И это несмотря на то, что у него и остальных язык этот был не один и тот же! Они с удовольствием начали обучаться друг у друга, и порой подолгу смеялись, катая во рту то или иное слово. Только имя Мальчика для них оказалось сложным, и он так и остался Мальчиком; тем более, что сам Учитель так называл его. Учитель был строгим. Он никогда не повышал голос; но стоило ему посмотреть, как ребята бросали спорить, хулиганить или просто лениться. Большую часть времени они прибирались, таскали и грели воду, мыли посуду, готовили, учились драться и лишь немного Учитель натаскивал их на то, что Мальчик про себя называл магией. «Всему своё время», – говорил Учитель, не разжимая рта. Правда, один из новых знакомых Мальчика, по имени Божий Дар, отнёсся к нему не очень хорошо: толкался, не разговаривал с ним, подкладывал уховёрток в еду. Поскольку Мальчик успел немного изучить местный язык, он спросил у других, в чём дело. Ответ в общих чертах он получил следующий: – Он был новеньким в предыдущий раз. Мы заставили его выполнять задания. И ещё смеялись над ним, потому что он злой. А он думал, что мы смеемся над новичком. Теперь новичок ты, но мы смеёмся не над тобой, а с тобой, потому что ты хороший. А он завидует. Ребята даже собирались и несколько раз били Дара, но после этого тот только злее подстраивал гадости Мальчику. От убийства или увечий со стороны ребят ученика спас Учитель. Как-то раз Дар своровал обувь Мальчика и нёс по направлению к реке, а Учитель шёл из деревни, что находилась на том берегу. Брови его взлетели вверх; он усмехнулся и бросил лишь: «Идиот». Этого хватило, чтобы испуганный Дар помчался в дом быстрее Учителя и вернул обувь на место. Вещи Мальчика он трогать перестал, но долго ещё кидал в него злые, обиженные взгляды.4
4. Горький
8 января 83 года пути. Я проснулся, с трудом переводя дыхание. В горле комом встала горечь. Я хотел протянуть руку за стаканом с водой, стоявшей на тумбочке – и не смог. На груди словно что-то сидело, прижимая к постели; я смотрел сквозь темноту, невольно ожидая увидеть это что-то. Конечно, это был всего лишь мой недоразбуженный мозг. Но мне чудилось: скрежет стали, железный привкус во рту, бескрайний пляж – и я. Я, голем – пойманная хитроумным магом душа древнего воина, вживлённая в тысячу мечей, обречённая вечно испытывать скрежет и ржавчину… ведь и маг умрёт, а я останусь жить. Наконец, моё тело вернуло способность двигаться. Сон отступал медленно, тянулся, точно жвачка, окутывая сознание. Я с трудом понимал, где нахожусь. Даже мелькнула мысль – неужели я опять впал в кому? – но тут же прошла. Потеряй я сознание во второй раз, от меня точно бы избавились. В первый за меня кто-то сильно поручился. Может быть, мать. В это утро, чтобы сбросить неприятный осадок после сна, я перед работой отправился в симулятор реальностей. Там столкнулся с капитаном – человеком лет на пятнадцать старше меня, родом из Иккетно. Тот дружелюбно спросил: – Что, соскучился по просторам? – Да, есть такое, – согласился я. – Я собрался на рыбалку, – капитан кивнул на ближайший автомат, – как, отправишься со мной? Я согласился. Симулятор озера был одним из моих любимейших. К рыбе я оставался равнодушен, а вот править лодку – это как двигаться без границ и всякое такое. Чувствуешь, что свобода в твоих руках. Может быть, потому я и выбрал пилота, раз мне самому в капитаны путь был заказан. Кэп – милой души человек. Но порой я подозреваю, что Иккетно его выдвинули для продвижения своих целей, а наши их просто не раскусили. Впрочем, какая разница, если главное – это успех миссии? Можно поступиться гордостью и всяким таким. Порыбачили. Точнее, я правил, капитан рыбачил. С воплем, достойным охотников древности, он выловил огромного сома – коричневого в чёрную крапинку, с огромными жёлтыми глазами. Пока мы втаскивали рыбину на борт, она ударила хвостом и перевернула лодку кверху дном. На этом время сеанса кончилось – таймер по умолчанию выставлен на двадцать минут, – и мы вывалились в реальность. Я бы с удовольствием включил кабину снова, ещё на полчаса и всякоетакое, но капитан в привычной извиняющейся манере спросил: – С курсом необходимо разобраться, ты помог бы? – А что разбираться? Я пятого исправил его. Вчера проверял, всё в порядке. – Сучки да задоринки, что с этим сделаешь? Я согласился. В конце концов, пойти толком и некому, да и отношения у нас с капитаном сносные, не хотелось портить. Отправились в рубку; там я с удивлением обнаружил, что курс прежний, который был выставлен до пятого числа – на центр облака. Помянув злым словом глупых пилотов Иккетно, я сцепился с компьютером за корректировку данных. Капитан нарезал вокруг меня круги и с умным видом вставлял замечания. Обычно это всякое совсем к делу не имеющее, но одно заставило меня напрячься: – Так, да? А затем круто бери к созвездию Валькирии, не прогадаешь. Я замер. …волны волос. Брови – птичий полёт. Глаза… Я спросил, стараясь не выдать своего замешательства: – Какой Валькирии? – Условное созвездие в этой части неба, – капитан лёгким движением руки развернул на весь экран карту. – Звёзды за последние двадцать лет сдвинуты, прежних групп нет. Я переименовал, видишь? Рядышком с Драконом и Горгоной. – Эх, кэп, – подавляя в себе растерянность, улыбнулся я. – Тебе б в звездочёты или поэты, а не в капитаны. Давай к Валькирии. Мне нравится название. Капитан не обиделся. Мы достроили курс, он вбил его в компьютер и остался на вахте, а я наконец отправился на завтрак. Вообще-то общий приём пищи я пропустил, так что теперь я был намерен ограбить кухню. Когда-то аппарат выдачи обедов работал строго в определённые часы, но лет двадцать назад наши умельцы его взломали. Там, конечно, рядом сидит Эн, но стоит ли говорить, что она-то мне позволит взять всё? – Закончилось, – сказала мне она в ответ на мою просьбу. Оторвалась от микроскопа и начала что-то шустро набирать на клавиатуре. От неё опять пахло тревогой. Так и привыкну скоро. – Сегодня все особенно голодные – от нервов, должно быть. Ты чего не пришёл? – Не успел. Капитану помог. – Трудяга, – улыбнулась Эн. – На какой ферме брали? Нет, не буду их есть сырыми, – поспешил я уточнить, видя, как Эн открыла рот. – Я их принесу, загружу в автомат и всякое такое. – На второй. Но ты там не бери, лучше сходи на третью. Там только-только проросли. И будь осторожен. Мы выяснили, – Эн коснулась разобранного микроскопа, – что в водорослях из четвёртой фермы содержатся психотропные вещества. – Откуда? Эн пожала плечами. – Мутировали. Так бывает. Особенно если следить за этим очень тщательно, – она презрительно фыркнула. – Кто-то знает? – Нет, мы боимся сказать. Как бы это не привело к возникновению нарко… – она замолчала. – Хотя не должно: эффект, который они оказывают, необратим. Если вдруг захочешь, чтобы твоя крыша съехала… – И ты мне так легко советуешь брать водоросли из непроверенной фермы?! – Мутация не передаётся через три зала, уймись. – Я проверю. Дай-ка мне эту штуку, как её… Закатив глаза, Эн вручила мне анализатор. И я быстро отправился вниз по коридору. Уже метрах в двадцати от цели мне в нос ударил странный запах – вроде ацетона. Я замедлил шаг, почти неслышно дошёл до фермы водорослей и заглянул вовнутрь; ничего. На всякий случай я прошёл дальше и дёрнул дверь второй, но и там было пусто, только мерно шипел автомат, подававший в кадки питательный раствор. Почти успокоившись, я заглянул в первую ферму. У кадок с водорослями стоял Индиго с большим ящиком в руках. Он методично погружал в него ложку и сыпал в воду какой-то белый порошок.4. Солёный
Маг создал голема из тысячи мечей,
Воин нынче в железном теле заточён;
Обязан подчиняться силе мажеских речей!
Выпьем же, братья!
О том, кто в мечах заточён
Стану слово брать я!
Воин, что помнит время, когда был человеком,
Нынче томится в теле железном,
Болью ему упиваться остаток свой века.
Выпьем же, братья!
О страдальце железном
Стану слово брать я!
Рукою взмахнёт – и поднимет мечи
Духов воинов, павших в битвах,
Отец же всех войн жалкую жизнь влачит.
Выпьем же, братья!
О подвигах, битвах
Стану слово брать я!
4. Кислый
Надежда есть всегда. В это сложно поверить, когда космос смотрит прямо в тебя чёрными своими зрачками, и не поймёшь, что он таит в себе – кислую радость, светлую горесть? Но надежда – есть, это я говорю, как преемник великих поколений человеческих душ (хоть от меня, возможно, это слушать и смешно). Космос – не чуждая и опасная среда. Он видится мне девушкой, которую нужно покорить; девушкой другой культуры, другого языка и другой реальности, но в целом вполне достижимой и знакомой. И прекрасной. Только взгляните в эти огни в её глазах! Эти осколки света, что застревают в твоём сердце! А линии полей, напоминающие размах крыльев благородной птицы! А волны лучей! Определённо, она стоит смерти. Хотя нет, постойте, умирать я не намерен, по крайней мере, не в ближайшее время. И космос, знаете, разочаруется, и у меня есть задача. Как ни странно, но, хотя пространство вокруг кажется враждебным, на самом деле оно словно помогает, словно хватает за руку и указывает, что ждёт впереди странника вроде меня. Одна ошибка, один неверный поступок или даже слово – и я буду отвергнут или даже низвергнут; но за много тысяч лет человечество научилось не совершать некоторых глупых ошибок. Вот и сейчас путеводная моя звезда (кажется, это так называется?), мой неведомый и невидимый ангел-хранитель безмолвно указала мне на препятствие впереди. Ангел-хранитель; не верится, что такими словами думаю именно я. Впрочем, где есть разум, там необходима вера, а где есть вера – есть иррациональное, необходимое, чтобы не сойти с ума; объясняющее, пусть и неправильно, происходящее вокруг, и ведущее по истинному пути, даже если на самом деле это – всего лишь собственная интуиция в образе чего-то неуловимого, что угадываешь лишь по отдельным, едва заметным, повторяющимся чертам. Я доверился космосу, отклоняясь от заданного курса, и вовремя – вскоре я обнаружил, что по сильно вытянутой эллиптической орбите со страшной скоростью мчится небольшое тело: нечто среднее между планетой и астероидом. Он будто имел двигатель, так быстро он мчался! Только чудо спасло меня от встречи с этим телом, и мне оставалось лишь надеяться, что я переживу это многотрудное путешествие в гигантском пустом пространстве.4. Острый
Первым, что услышал Мастер, покинув сознание старика, был жалобный вой Закройщика: – Мастер, он проснулся! – Человек-косяк, – зло шипел Матео. – Человек-грабли. Человек-миллениум… – Ну-ну, – с усмешкой сказал Мастер. Он прислонился к арке с внешней стороны и схватился за бок, где фантомно болела исчезнувшая рана от сюрикена. – Всё обошлось. Да и с миллениумом ты палку перегнул, здесь случай потяжелее… Матео плотоядно усмехнулся и показал Закройщику кулак. Лицо у того вытянулось. – Зря вы его так, – вставил Игла, не отрываясь от монитора. Когда же Закройщик просиял, добавил: – Ныть же будет, что опять злые дяди его критиковали… и переделывать заставляли свои ошибки… и что опять три часа переделывал то, что должен был сделать за пятнадцать минут… От хохота Матео согнулся впополам. Не то, чтобы шутка была хорошей, просто связной явно перенервничал за прошедшие полчаса. Закройщик заиграл желваками, но промолчал. Только сейчас Мастер заметил, что в кабинете собрался почти весь коллектив, работавший с экспериментальными установками. Смотрели с ужасом, словно ожидали, что и в реальности Мастер прибавит к росту пять метров и покроется железом. – Ты как? – спросил Ковальский. Мастер пожал плечами. Игла отвернулся от мониторов, и, хмурясь, сказал: – Ему нужно пройти диагностику. Готовьте оборудование. Взгляды собравшихся метнулись к Мастеру. Он кивнул: «Исполняйте», и несколько человек покинули помещение. Старик на кушетке медленно сел и подмигнул Мастеру совершенно обыкновенным серым глазом.Диагностику Мастер прошёл за час. Заглянул к охраннику – тот, хоть и не спал, но снова не заметил ничего необычного, – и тут же вернулся в кабинет. Там Игла и Закройщик собирали арку. – Куда собирать! – остановил их Мастер. – Дежурство не кончилось. Где Матео? Игла и Закройщик переглянулись. – Закончим на сегодня, – произнёс Игла. – Тебе необходим отдых. И повторная диагностика. Неизвестно, как могло отразиться это изменение на твоей психике. Мастер на миг скривился, словно перебрал с острыми приправами. Затем, справившись с собой, предельно вежливо заметил: – Иглов, вы уже несколько лет не мой научный руководитель. Больше не ваша прерогатива давать рекомендации. Тем более в сфере, открытой мной. – Не заносился бы ты, – кольнул Игла. – Хочешь сказать, никому не даю изучать эту область и оттого столько проблем? А где они, эти короли Артуры медицины, достойные вытащить сознание из головы человека и погрузиться в него, кхм, с головой? – Я! – радостно поднял руку Закройщик. Мастер только отмахнулся. – Хватит разговоров. Время не терпит, – он поглядел на настенные часы. – У нас ещё двое сегодня. Должны успеть проработать хотя бы одного. Где этот дьявол Матео? – А чито дьявол-то сразу, – пробормотали за спиной с явно набитым ртом. Мастер обернулся: Матео стоял в дверях с открытой пачкой начос в руках.
Мастер шагнул в чёрный портал, и тут же пространство расцвело линиями – красными, жёлтыми, синими, зелёными, двойными и одинарными, тонкими и широкими. Они прошивали пространство насквозь, словно целясь в Мастера, но он двигался – условно – вперёд, не замечая ничего. – Нуэстро, – в наушниках вперемешку с голосом Матео раздавался хруст. – Тут друг твой извинения передаёт. – Который? – Который Агуха. – Матео опять захрустел начос. – Остренько! В этот момент чёрная бездна с линиями кончилась; Мастер обнаружил себя в лесу. С высоких деревьев, кроны которых терялись где-то под небом, свисали лианы. В зеленоватом сумраке парили силуэты птиц; раздавались странные вопли, похожие на обезьяньи. Под ногами шелестел ковёр из папоротников, на листьях которых висели светившиеся фиолетовым цветы. – Неправильно ты всё делаешь, брат Нуэстро, – продолжал Матео, – колбасу нужно к языку держать, читобы вкус стал ярче; а тебе нужно было отдохнуть, потом ещё обследоваться. А лучше – самому себя обследовать, пару грантов получить. Первый человек, решившийся на изменения облика в реальности сна! – Пациентам нужнее. Да и о чём ты? Я первый? – хмыкнул Мастер. На его пути возникло гигантское бревно высотой до груди. Он огляделся; конца-краю этому исполинскому бревну видно не было. – Первый для академиков, ясен-прекрасен. – Чёрный человек для них первее, – Мастер попробовал вскарабкаться, но руки скользили по влажному мху и листьям, не цепляясь за поверхность дерева. Он запыхался, отошёл на несколько шагов назад и сел на землю. – А вот не шёл бы в арку, не надо бы было лезть, – прожамкал Матео. – То есть, не лез бы, и с бревнами бороться бы не надо было. Вон и Агуха подтверждает. – Пусть Агуха молчит и помогает. Его не языком чесать посадили. Тебя это тоже касается. – Касается! Меня всё касается, Нуэстро, и совсем не теми частями тела, что я бы предпочёл! И, кстати, ты не знаешь, является ли Чёрный человек человеком. Может, это Чёрный бог. – Человек, – Мастер увидел, как из папоротников поднимаются светлячки и бесшумно выстраиваются в линию, ведущую куда-то вправо, в зеленоватую дымку. – Маршрут построен! Извольте вертать направо, – сообщил Матео с набитым ртом и тут же, без перехода, продолжил: – Если человек, то что-то у него с головой. – Псих, или человек, принимающий вещества, – тропа светлячков быстро привела Мастера к обрубку гигантской ветви, прямо из завязи растопырившему пять отростков, точно пять пальцев. Мастер, подпрыгнув, схватился за один, раскачался, допрыгнул до соседнего, находившегося выше, поставил ноги на дерево, схватился за третий, подтянул тело и наконец оказался на верху. Тут же скользнул вниз – но по другую сторону бревна. – Странная штука. Спорим, что в реальности ты бы такое не проделал, Нуэстро? – В реальности я бы и пытаться не стал. Матео издал странный звук – промычал и одновременно, кажется, поперхнулся своими острыми начос. По тропинке светлячков Мастер спустился к реке; на берегу, накренившись, стояла лодка с вёслами в уключинах – бери да езжай. «Не ходи вдоль реки, там живёт древний бог, коль пойдешь вопреки – возьмёт на зубок» – запели фальшивые мальчишеские голоса. Мастер огляделся, но певцов не увидел; зато заметил в отдалении, на тропе позади себя, чёрную тень. – Он здесь, – произнёс Мастер, торопливо сталкивая лодку в воду. – Погоди, кто? – включился Матео. Судя по голосу, только что он смеялся почище коня. – Модистка? Тут Агуха Модистку отчитывает, опять на компьютере ересь генерит. – Чёрный человек. – Дьявол! – Матео бросился что-то вопить Игле с Закройщиком, но, кажется, зря: Чёрный Человек стоял поодаль и наблюдал. Мастер запрыгнул в лодку и оттолкнулся веслом от берега. Чёрный Человек стоял и смотрел.
– Не лень же придурку, – ворчал в наушниках Матео. Мастер молчал; течение само несло посудину, ему оставалось лишь направлять её, чтобы не напороться на случайный камень. Берега покрылись камышом; под водой заскользили тени, но Мастер не вглядывался: если не атаковали сразу, опасности не представляют. Из камыша ввысь выскочила белая птица, и, замерев в воздухе, проорала Мастеру что-то негодующее. – А как же, – сказал ей оператор. – Мне тоже это не нравится. Следом за птицей из камыша высунулась мальчишеская голова. Мастер усмехнулся: он понял, что это за место. – Псссс! Эй! – привлекал внимание мальчишка. Далее он шептал что-то неразборчивое; Мастеру и не полагалось слышать. Осознав, что не понят, мальчишка выругался и исчез в осоке. Затем его лицо снова появилось; активно замахали руки, складываясь в то в крест, то в молитвенный жест. Мастер понимал: это значило «не ходи». И также значило, что сейчас ему непременно нужно туда. Больше не обращая внимания на кривляние мальчишки, он бросил лодку вперёд. Скоро из зеленоватой дымки показался причал; показался старик с чуть раскосыми выпученными глазами в окружении разномастных мальчишек. Выражения лиц Мастер заметил разные: от беспокойства («Ой что сейчас с ним будет!») до довольства («Получит сейчас от Учителя! А нечего по воде гулять»). Мастер направил лодку к причалу. – Ну? – спросил старик. Ему было как будто сложно, непривычно говорить: с таким трудом размыкались сухие губы. – И чем это ты занимаешься в свободное время? – Гуляю, – отвечал Мастер. – По воде. У двоих из детей лица приняли ещё более злорадное выражение. Ну всё, жди наказания! Но Учитель вдруг шагнул к нему в лодку и сказал: – Вот тогда и правь, раз умеешь. Я люблю гулять по воде; да настроения самому лодку катать нет. Под ошеломлёнными взглядами лодка оттолкнулась от причала и поплыла обратно в зеленоватый туман. Мастеру вдруг подумалось, что это похоже на путешествие души в царство мёртвых; и может быть, на самом деле это вовсе не так страшно, как казалось когда-то; быть может это – спокойствие, плеск волн, туман, хранящий в себе силуэты прошлого и, возможно, даже будущего… Потом Мастер понял, что это не его мысли. «Учитель, – спросил он мысленно, – неужели вы?» Старик сел вполоборота, глядя на весло в его руках. «Молчи и греби. А то эти твои друзья опрокинут лодку» И точно – подводные тени приблизились к поверхности, вытягивали тупые усатые носы, раскрывали круглые глаза. Мастер нагнулся и потрепал одного из карпов по лбу; тот исчез в воде, оставляя круги. Лодку закачало; Мастер положил весло в лодку – не хватало ещё потерять – и усилием воли (магией?) выровнял посудину и погнал вперёд. Он гнал, гнал и гнал, пока река, лодка и скорчившаяся на носу фигура не исчезла, а Мастер не зашагал по бескрайнему цветущему лугу, где на громадном камне лежал пациент. Над ним сидела птица, злобно ёршась и вытягивая шею куда-то влево. – Бай-я! – наконец, проронил Матео. Мастер легко материализовал в своей руке сюрикен и швырнул в том направлении, куда смотрела птица. Птица тут же успокоилась; Мастер бегом преодолел расстояние до камня. Пациент лежал тихо; только в боку и в груди зияли характерные раны. – Игла, – скомандовал Мастер. В его руке тут же возник приборчик, похожий на что-то среднее между электрошокером и швейной машинкой, если бы её можно было уместить в руке. Хмыкнув, Мастер провёл гладкой поверхностью приборчика по ране, и так мгновенно затянулась. – Вот так это и работает, – сообщил Мастер птице, прежде чем приступить ко второй ране – на груди. Пернатая внимательно наблюдала за ним.
4. Сладкий
Проснувшись, Рыцарь умылся, а затем вынул из ножен меч и долго любовался бликами, которое солнце оставляло на клинке – точно Валькирия в его душе. Принцесса, конечно, забыв вдали от дворца об этикете, заглянула ему через плечо и воскликнула: – Какой красивый! Можно я им перерублю что-нибудь? Рыцарь поморщился – пахло несвежей Принцессой, – и сказал: – Меч – не прялка, уколешься – палец напрочь отрежет. Так что играть им я тебе не позволю. Лучше сходи-ка умойся, а то что скажет твой папа, когда увидит, какая грязная ходит его дочь? Принцесса подняла голову к небесам и очень серьёзно сказала: – Тираннозавр. Умылась, причесалась, пока Рыцарь еду на костре грел; ещё и коня яблоком из волшебного сундука покормила, и погладила, и гребешком ему гриву расчесала, и хвост ему в косичку заплела. А тут и Валькирия проснулась, и Принцесса ей: – Быстро умываться! Приказ Принцессы. Валькирия на Рыцаря посмотрела да засмеялась смехом своим звонким и лёгким, точно птица-лебедь, а вовсе не дева, и отправилась к реке. А Принцесса за ней побежала, чтобы проверить, исполняется ли королевский приказ. Рыцарь только руками и развёл: когда в группе столько королевских особ, всё самому делать приходится. Но вот и еда остыла, а дев всё нет. Заподозрил неладное Рыцарь, побежал к реке, и вовремя – недруги-ироды уже Валькирию схватили, да прочь уже волокли, а Принцесса бежала за ними и плакала. Ворвался на берег Рыцарь, подхватил оружие девы-воительницы да раскидал врагов-иродов – налево и направо! Освободил Валькирию, меч ей протянул, и тут видит – а на деве сверху, над брюками, и нет ничего. То есть, она очень даже ничего, но на этом ничего одежды и нет. Совсем. А тут враги-ироды со всех сторон подступают, и пуще прежнего заливается плачем Принцесса! – Оденься, – пряча глаза, сказал Рыцарь Валькирии. – Это что же, добрый молодец, тебе не нравится моя грудь? – Нравится. Но отвлекает. И – у нас всё-таки сказка. Бросился Рыцарь в бой, и Валькирия рубашку надела и тоже в сражение вступила. Вдвоём врагов-иродов они и отогнали. Побежали к Принцесса, а она жива-здорова, только плачет. – Что же ты слёзы льёшь, Принцесса? – спросили они. – Стрела вражеская тебя ранила, али меч? Словом каким враги-ироды обидели? – Они не поняли, что это я-а-а-а Принцесса! – прорыдала та. – Валькиииирию за принцессу приняли! Посмеялись Рыцарь с Валькирией, успокоили Принцессу да и повели завтракать. А как поели, и сказал Рыцарь: – Ну, девы, будем совет держать. Заметил я, что для этого леса много иродов-врагов собралось; значит это, что Принцессу хотят похитить и погубить. Принцесса даже в ладоши захлопала. – Ура! – Девочка, это не театр, где ты сладкий леденец ешь да за событиями наблюдаешь, – тогда молвила Валькирия. – Здесь тебя по-настоящему могут убить. Мы с Рыцарем должны защитить тебя. Принцесса тут же посерьезнела: к Валькирии она почему-то больше прислушивалась, чем к Рыцарю. Но, конечно, языкатая девчушка не смогла не вставить: – А откуда вы знаете? Может, это всё аттракцион моего папочки, чтобы меня развлечь? Ловит доверчивых вроде вас и устраивает приключения! Валькирия снова засмеялась – смешливая дева. Такие в воительницы и идут, подумал Рыцарь. Ничего-то им нипочём, всё смех да забава. И Принцесса такая вырастет, если никто её не прибьёт. Только Принцесса о себе и думает, взбалмошная да глупая и вряд ли изменится, а вот Валькирия… Валькирия! Отвёл глаза Рыцарь от её груди и сказал: – Тогда ни дня промедления. Вдоль реки спускаемся к морю, пара дней – и мы пьём чай с твоим папой. – Н-е-е-е-ет! – возопила Принцесса и умоляюще на Валькирию посмотрела, а у самой глаза полны слёз. Но Валькирия (ах, Валькирия!) непоколебима. – Прав Рыцарь, – молвила, – нужно скорее идти к морю. Чем быстрее ты будешь в безопасности, тем спокойнее всем нам.Интермедиа 4
Вскоре Дара замечать и вовсе перестали – ну, мельтешит мальчишка под ногами, ну и пусть мельтешит себе. Ни в игры его не звали, ни в совместные проделки. А вот Мальчик уже участвовал наравне со всеми – лягушек ловил и в ведро складывал, чтобы в купель выпустить, или песни глупые выдумывал. Ох Учитель их потом наказывал! В самую жару, когда обычно они отдыхали, приходилось тащить воду наверх, чтобы купель отмыть! Но как весело было! Вот и в тот день Мальчик и его друзья решили поиграть в мяч. Об этом способе провести время им рассказал Учитель. На самом деле он посвятил их в самые жуткие ритуалы прошлого, среди которых было единоборство посредством шара из каучука, где проигравшего приносили в жертву богам. Но мальчишки загорелись идеей самим попробовать; сначала играли один на один, а затем Мальчик, к тому времени неплохо освоивший новый язык, предложил играть командами. Нововведение быстро прижилось, а самое главное – Учитель пока ничего не узнал. Он отправился в город; а это два дня пути. Они сами сделали мяч, на пустыре у дома обозначили ворота и начали играть. Дара, как всегда, не позвали, да и не нужен он был: людей в командах и так поровну. Часа три играли; выдохлись, пить захотели и отправили Мальчика за водой во внутренний дворик дома. Мальчик отправился на кухню, взял ведро и кружку, но вдруг услышал музыку. Она была не то чтобы прекрасной; но после тишины учительского дома и визгливых голосов жителей деревни она прямо-таки ласкала слух. Заинтригованный, он отправился искать её источник; оказалось, он находился в спальне: это Дар играл на гитаре. Заметив Мальчика, он быстро спрятал инструмент за спину. – Ух ты, – сказал Мальчик, – ты что, умеешь играть? Как здорово! Можно послушать? Дар послал его подальше. Мальчик поджал плечами – он привык, что Дар крысится на всех без повода, так что даже терпимый к этому Учитель делает замечания, – и собрался было уходить, когда тот его окликнул. – Ладно, – произнёс Дар, насупившись. – Но только раз. Если смеяться не будешь. Эти идиоты точно будут. А в тебе я не уверен. Но если ты… – Играй уж, – фыркнул Мальчик. Дар играл. Играл. Потом молча спрятал гитару под кровать и вышел. Пожав плечами, Мальчик побежал за водой. С тех пор он старался найти предлог, чтобы хотя бы ненадолго вернуться в дом, пока остальные снаружи. Музыка будила в нём мечты о дальних странах – о той, из которой он был родом, или даже ещё более далёких. В этих фантазиях он садился на корабль, оставив всё, боролся с волнами, с морскими чудовищами и мертвяками. Он спасал Принцесс и женился на грозных воительницах; он убивал врагов быстрее, чем те успевали крикнуть «Пощади!», и воссоединялся с потерянной семьёй. Дар тоже как будто ждал, когда Мальчик придёт. Они всё больше разговаривали и смеялись; оказалось, что у них целое море тем для беседы, и что на самом деле Дар очень весёлый, смешной и отзывчивый: когда Мальчик попросил его научить играть на гитаре, Дар был готов объяснять одно и то же хоть по двести тысяч раз. Конечно, ругался при этом так, что дьяволу икалось, но не на Мальчика, а как-то в пространство, как бы для порядка. Затем они и в деревню стали вместе бегать, и Дар откуда-то достал для него старую-старую гитару: солнце в её дереве играло, будто в женских глазах застрял блик, расцветив их медовым, переливчатым, и оставил осколок в сердце. – Чтоб у меня не просил, а то после тебя моя играть со мной не хочет! – такими словами Дар сопроводил подарок. Вскоре Мальчик и Дар дали небольшой концерт для Учителя и товарищей. То есть, последний очень не хотел этого делать, справедливо боясь гнева и насмешек, но наш герой уговорил его. Исполнили только самое лучшее: Дар больше играл, а Мальчик больше горланил. Но, как ни странно, всем понравилось – даже Учитель, не любивший, когда ребята занимались чем-то кроме подготовки к тайному знанию, благосклонно кивнул, прежде чем отчитать учеников. После этого Дар незаметно влился в компанию, а с Мальчиком они стали просто не разлей вода.5
5. Юг
– Что это? – я указал на порошок. Индиго широко улыбнулся, словно я стоял всё это время за его спиной, и с неестественно-комедийными интонациями сообщил: – Это не то, что ты думаешь! Это удобрение. – Но удобрением здесь и пахнет, – заметил я и, осознав, как комично звучит эта фраза, сморщился. – Новые разработки. Без запаха, без вкуса. Специальный порошок. – Прекрасно! – Да! Теперь не будет запаха на весь корабль. Это же здорово! – Чудесно! – Чудесно! – А на людей как твоё удобрение влияет? – Строго положительно. Даже Старр на тебя перестанет заглядываться – клянусь! – А если я его на экспертизу? – я схватил ящик, и Индиго, побелев, тут же его выпустил. – Неси! Я развернулся, чтобы уйти, и Индиго врезался в спину. Я чудом не упал, схватившись за стену, а вот ящик полетел вниз, и порошок высыпался на пол. Обернувшись, я увидел Индиго. – Упс, – развёл он руками, – извини. – Это ты. Я угрожающе надвинулся на Индиго, и тот, скрестив руки на груди, усмехнулся: – Нет, я вот он! А там – порошок! – Не юли, это сейчас глупо. Это ты свёл с ума Леди Пежо при помощи порошка. А Петро – тоже ты? Индиго с минуту изучающе смотрел на меня. Когда я уже готов был плюнуть на всё и уйти, он произнёс: – Да. И что? Я не мог поверить. Я стоял, как дурак и всё такое, и смотрел в его улыбающуюся рожу. – И что? – повторил он. – Раз тебе нечего сказать – расходимся. – Нет, постой. Ты же понимаешь, что я должен буду сказать об этом всем? Старейшинам, капитану… – И что? Если бы это мне как-то угрожало, я бы просто тебе не сказал, – улыбка Индиго стала ещё шире. – Ты безумец? – Гены, – он продолжал улыбаться, – это всё гнилые гены. – Да какие гены? Что за бред ты несёшь? Лучших из лучших отбирали на наш корабль. Индиго зевнул, сложил ложку и спрятал в карман комбинезона. – Я пойду? У меня много дел. – Стой. Когда ты сказал, что убийца целил в меня… это правда? – Правда. Ты хороший пилот и, чтобы сорвать миссию, тебя надо убрать в первую очередь. Но, честно говоря, я передумал. Ты забавный парень. Поживи ещё чуть. Всё равно скоро все умрём, – он послал мне воздушный поцелуй и отправился восвояси. – Кстати, не вздумай брать порошок в руки! – крикнул Индиго, не оборачиваясь. – Подействует мгновенно! Я, уже нагнувшийся, чтобы набрать полную горсть, чертыхнулся и отдёрнул руки. Доказывать, выяснять мотивы – это не моё дело. Нужно срочно доложить старикам – пусть разбираются. На всякий случай я поднёс анализатор к порошку и зачерпнул в него немного. Я почти ничего не понял из того, что высветилось на экранчике, да и, повторюсь, не моя забота. Я вызвал лифт, идущий в южном направлении, вскочил в него и через полминуты уже вывалился в рубке деда. Ещё через три минуты было созвано срочное совещание, куда входили капитан, Ошо, дед и я. – Не время здороваться, – быстро заговорил я, пока старики не начали светские разговоры. – Я нашёл убийцу. – Убийцу кого, юноша с сердцем горячим? – благожелательно спросил Ошо. Сегодня он был в странной накидке, которая из себя представляла, по-моему, просто обёрнутую вокруг тела ткань. – Убийцу. Настоящего. И того, кто свёл с ума Леди Пежо. – Люди, бывает, сами сходят с ума, – осторожно произнёс дед. – Это сложно принять, как и факт убийства. – Нет, дед. Я видел, как он подсыпал яд в водоросли. И яд всё ещё там. И камеры! Должны были его заснять. – Кто это? – вдруг резко спросил Ошо. Он выпрямился, стал казаться выше и строже. Когда он выглядит так, ясно, почему он – глава Иккетно. Ошо кажется добрым, но всё, что покажется ему несправедливым или злым, он объявит вне закона и будет жестоко и нетерпимо преследовать. В конце концов, ведь когда он пришёл к власти, наши семьи разошлись. Вот и дед подумал также. Нахмурился. Должно быть, просчитывает убытки на тот случай, если убийца из наших. – Индиго, – произнёс я единственное слово. Они засмеялись. И дед, и Ошо, и даже кэп, присутствовавший здесь больше в качестве мебели, чем решающего голоса. – Индиго-то? – Ошо опять стал выглядеть дружелюбным. Он поднялся с кресла и потрепал меня по щеке. – Юноше снова снятся дурные сны? Кома плохо сказалась на тебе. Как сказал один мудрый человек… – Это – не сон! Отправьте робота на поиск яда около третьей фермы! Он рассыпал его там! Посмотрите по камерам! Дед, утирая слёзы, отдал в рацию-браслет соответствующие команды и уточнил: – Просто потому, что ты мой внук. Я сжал зубы. Ничего, старики. Скоро всё прояснится. Может, тогда и капитана дадите мне, а не этому увальню. Выслушав доклад и поглядев на экран анализатора (всё равно он там понял меньше меня), дед произнёс: – Никакого рассыпанного яда не обнаружено. В водорослях… есть. слава богу, не во всех, – морщинка меж бровей стала глубже. – Вывести изображение с камеры на экран! Экран зажёгся, но на нём была видна лишь стена. – Камера не работает, – нахмурился Ошо. Наклонившись к своему браслету, он произнёс: – Заело механизм, и давно, а ремонтные не дойдут до него никак. Ну конечно, с такой-то организацией, как у Иккетно. Я поглядел на деда, улыбаясь краешком рта; дед спохватился и начал звонить куда-то сам. Выслушав отчёт, коротко сказал: – Яд тот же, – добавил дед. – Вывод Эн – просто аналогичная мутация. Видишь? Всё объяснилось естественно. Кстати, она спрашивала, не успел ли ты поесть этих водорослей. Я покачал головой. – Но я видел Индиго! Он сам сказал мне… – Это всего лишь сон, юноша с сердцем горячим. Как и всё на этом корабле. Ошо благожелательно улыбнулся мне. У меня на языке вертелся вопрос, что если всё – сон, то чем мои «сны» хуже любых других, но сдержался: конфликтов ещё и на этой почве не хотелось. Я обернулся к капитану. – Кэп! Хоть ты скажи! Что ты думаешь? Капитан замялся, глядя то на Ошо, то в пол. От него запахло прямо-таки ужасом, и, пожалуй, никогда до того кэп не раздражал меня настолько сильно: хотелось дать ему пинка. Затем он ободряюще улыбнулся мне: – Я думаю, что они правы. Ты немного перетрудился. Я же вижу, как ты работаешь. Выходишь, когда тебя попросят, решаешь все сучки и задоринки, ты огромный молодец. – Ошо кивнул, и кэп, обрадованный, продолжил: – Очень молодец! Но тебе нужен отдых, погулять в симуляторах южных морей, только и всего. – Поговорите с Индиго, – я старался говорить спокойно, – выясните, чем он занимался в прошедший час. Допросите его! – Если ты продолжишь, это будет серьёзным наветом на человека, у которого хорошая репутация на корабле, – сказал дед. Ошо затряс головой на костлявой шее: мол, о чём ты, мы не имеем к парню претензий! Но даже я видел, что ещё немного – и Иккетно будут оскорблены.5. Запад
Эх, бывают дни, когда ничто не клеится, ничто не греет, ничто не виднеется на клятом горизонте ни с запада, ни с противоположной стороны, и правильно не виднеется – город, всё домами заставлено по самое не балуй. Проглянет что светлое, доброе, вечное – и обратно вот тьму нырнёт, ибо ты ему не интересен, а интересно что-нибудь на другом конце Земли, старик или негодяй какой, а человек самый ни на что ни есть в его красе – нет. Вот и сегодня, день-пердень, ей-богу. Подходит Чичо к своему старому месту, глядь – а Балда уже там стоит, против обыкновения раньше пришёл; лицо muy mala leche[15], скисло и прокисло, а напротив черные клыкастые стоят. Не те, что вчера заглядывали да утопли; другие. Что ж мне, своих бросать? Оба музыкой провинились, обоим и ответ за упырей вчерашних и держать. Подошёл я, хоть и велик был соблазн бросить молоко[16] и бежать… что-то я с молоком завязался сегодня, мамма миа, не к добру это. Подошёл, в общем, и спрашиваю: – Ehi! Никак у нас слушателей благодарных прибавилось? – Не прибавилось, – чёрные отвечали, – раздражаете. Стражу позвали; уж они-то вас выгонят. Ох потяжелело мне на сердце, будто тролль на него уселся, да нашёл я в себе силы смолчать да Бальтсара по плечу успокаивающе прихлопнуть. Этот, Балда балдой, рот уже открыл, дабы первосортным ведром упырей полить. Разделял я его чувства, эх, разделял! Но раз стражу позвали, а не загрызли, может, как и договоримся. Смех и только – за упырей уничтоженных арестовывать! Да и то сказать – не уничтоженных, ибо убить вампира могут только знаете сами, какие вещички. Рекой унесло далеко, а там глаза протрут – уже и страна другая, и солнце яркое, и пшшш! На солнце исходят паром. Да разве ж то объяснишь им, даже Балде? Пришли красавцы в доспехах, кровь с молоком… тьфу, опять я про то же и о том же. Ну, молоко так молоко, кровь так кровь, не в этом суть да дело. Лица serio у обоих-двух, а один всё же глазами на нас косил, улыбался: узнал. Да и как не узнать, если каждое воскресенье к мощам скалящимся всей семьёй отправляются, а тут мы стоим да бренчим непотребства свои музыкальные? – Вы обвиняетесь в неуплате денег за место, а также в пении развратной, не приличествующей городу музыке. Упыри торжествовали, думали, нас сейчас хватать да вешать станут. А Балда глаза выпучил, рот открыл – что твоя ворона на гнезде. Булькнул удивлённо: – А как же вчерашние?.. – тут и толкнул я его, чтоб лишнего не балданул про упырей загубленных, и стражам сказал: – Но места для музыкантов на улицах, тем более у перехода, всегда бесплатные были. И закона нет, чтоб гнать нас вон. – Нет закона! – обрадовались стражи. – Так что штраф платите да и играйте с Богом. У упырей-то лица повытянулись, челюсти отделились, аж зубы-клыки видны стали. Одного стража увели в сторонку, уговаривают алебарду-то на нас наточить, а он и в ус не дует – стоит и мычит монотонно: «Не положено». Дураком прикинулся. А второй, весёлый, что глазом на нас косил, поманил меня да Балду и сказал тихонько: – Вы, ребята, поосторожнее с вампирами-то. У них, проклятых, сила в нашем городе. Сегодня закона о музыке нет, а завтра будет. Вы им лучше на глаза-то не попадайтесь пару дней, а там придумаем, как просьбы их да приказы обойти. Пообещал я за двоих, что будем. За двоих, так как Балда стоял и глазами хлопал, что твой ишак, коль морковку у него из-под носа выдернуть. Ну хоть в драку не кинулся, словами выспренними кидаться да кулаками размахивать – никак уму-разуму набрался! – И за ним присмотри, – страж на Балду показал. – Он сегодня тут полдня стоит, скрипку пилит! А спросишь что – молчит да пилит… случилось что? Вот огорошил так огорошил, прямо в горох уронил и не поднял. Балда глазоньки долу опустил, вроде бы как бы и ни при чём, и ногой по полу забарабанил, скрыпучую дверь в музыку к себе прижимая. – Ты что, Балда? – спросил я, и тут-то он и взорвался: – Папка твой Балда! А я Бальтасар, ясно тебе, мартышка пустоголовая, Бальтасар! – и умчался, топая сердито. Был бы хвост у него – торчком бы стоял, как у кота шкодного, только кончик бы подёргивался нервно. Мы со стражем переглянулись, как учителя над несмышлёнышем, да и сказал я: – Дело молодое, побрыкается да уймётся. – Как бы в могиле не унялся, строптивый такой. Впрочем, дело ваше, – и страж честь отдал, como un rey[17], не шучу!5. Восток
На следующий день Мастер всё-таки позволил себя обследовать: прошёл с десяток тестов, включая «Дом-дерево-человек», томографию, ему проверили рефлексы – и на том решительно обрубил процесс осмотра. Ещё раз наведался к охраннику, но тот, конечно, ничего не видел и не слышал. Жуя пончик, охранник пошутил: – Я так, когда мелкий был, арбуз растил. Каждый час бегал проверял – вырос или нет… Тогда Мастер пошёл в магазин. – Вам чего? – спросила механизированная продавщица; по её лицу, которое представляло из себя железную пластину и похожие на очки для плавания под водой линзы, не читалось эмоций. – Молока, – выпалил первое пришедшее в голову Мастер он и поморщился: планировал брать совершенно другое, но… Почему бы и нет. И откуда это молоко прилипло? Вернулся на кафедру, на переносной плитке согрел молоко и уже собрался было пить, когда пришёлКовальский. – О, здоровый образ жизни, – вместо приветствия произнёс он, плюхаясь напротив. Мастер молча кивнул на кастрюльку. – А, не, я не буду. Ты пей, пей… восток – дело тонкое. Мастер поднёс молоко к губам. Обжёгся. Начал дуть на поверхность жидкости в кружке. За окном пролетела белая птица – кажется, голубь. Мастер вздрогнул; Ковальский чуть сжался. Затем, опомнившись, достал из ящика бутыль без этикетки, внутри которой плескалась жидкость цвета чая, и отпил из горла. – У тебя дежурство через два часа, – Мастер протянул руку, чтобы выхватить бутыль, но коварный Ковальский шустро оттолкнулся от стола, и послушный стул на колёсиках унёс его к окну. – Ты-то что? Ковальский поставил бутыль на подоконник. Подъехал к столу, загребая ногами; залез в ящик. Вытащил пачку со вчерашними недоеденными Матео начос и задумчиво запустил туда руку. – А вдруг он ко мне придёт? – спросил. – Я ведь не ты. И начал жевать. Мастер нахмурился. – Ты о Чёрном Человеке? Нашёл о чём думать. – Это пока. Пока он к нам не лезет. Скоро поймёт, что скорее зубы об тебя обломает, чем… – Ковальский запустил руку в пачку. – И придёт к нам. А нас он убьёт. Мастер подул на молоко. – Почему не кефир хотя бы, – пробормотал он. – Что? – Говорю, никто вас не убьёт. Сапёр тоже в таких настроениях? – Третий оператор? Не сомневайся. Я и четвёртому рассказал. Мы все… – Ковальский снова отъехал к окну. – Это конец, Мастер. – Ковальский сделал несколько глотков, точно в бутыль был налит холодный чай. – Может, не доводить до греха? Давай оставим? – Что за чушь, Ковальски. Это открытие. Мы не можем просто так взять и отказаться. – А что, если кто-то до нас его сделал? А, Мастер? Но мы никогда ничего не услышим об этих людях потому что это… существо… Мастер, передай работу другому. А нас уволь. – Ты понимаешь, что если ты сейчас уйдёшь, то работать будет некому? Исследовать и лечить будет некому? Нас закроют! – Зато мы будем живы, – Ковальски помахал пачкой в воздухе, точно белым флагом. В этот момент на кафедру заглянул Матео; увидев свою еду в чужих руках, он с воплем: «Лапы прочь, скотина!» кинулся её отбирать. Мастер молча пил молоко и наблюдал. Когда выяснилось, что начос в пачке закончились, а Ковальски пообещал Матео купить новую, Мастер поднялся, открыл окно. Под изумлёнными взглядами он выкинул туда бутыль и обернулся к Ковальски. – Никто отсюда не уйдёт, – Ковальски открыл было рот, но Мастер прервал его: – Я так сказал. Если вы это сделаете, я буду являться вам во сны вместо Чёрного Человека. А может, и вместе. Это ясно?5. Север
Долго ли шли, коротко ли на север, к звезде Полярной, да захрустел под ногами вместо травы песок. Обрадовались наши герои, подумав, что море близко. Валькирия ботинки сама сняла и на то же Принцессу уговорила, и пошли они по тёплому пляжу прыгать, бегать, веселиться. Даже Принцесса из капризной девчонки превратилась в весёлую и простую; то рыбку увидит и позовёт Валькирию посмотреть, то облако так её впечатлит, что встанет девчушка посреди пляжа, подняв голову, и смотрит. А ветер-озорник, что ему – знай колышет и платье раскидистое, и банты, и ленты, песком посыпает. Валькирия уговорила Принцессу и одежду поменять: – Эту-то жалко! В такой по дворцам, а не по пляжам следует ходить. И Принцесса послушалась – оделась в простое, до колен, и давай девушки по пляжу друг за другом гоняться! Хотели и Рыцаря с конём в игру втянуть, да Рыцарь отказался, а конь, хоть и друг боевой и добрый, да неразумный, и всё больше интересовался травой и яблоками. Вскоре увидели они рыбака: сети огромные он лодку погрузил да и плыть уже собирался, когда Валькирия к нему подлетела. Сначала он испугался; а затем Валькирия поделилась с ним хлебом из принцессиного сундука, и старик успокоился. – Скажи, дядюшка, – нараспев произнесла Валькирия, – не видел ли ты поблизости дракона? Большого, зелёного, крылатого. – Как же, видел, – сказал рыбак. Переглянулись Валькирия с Рыцарем радостно: вот и конец пути близок! Но продолжил путник: – Летит, огнём дымит и всё пред собой поливает. Деревню разорил, что по соседству стоит, ни камня, ни косточки не оставил – одна разорённая земля. – Да, папочка такой, – согласилась Принцесса. – Ему только не угоди, мигом всех построит! Переглянулись Валькирия с Рыцарем ещё раз. – Детские фантазии! – шепнула она ему, и смехом залилась. Тревожно стало Рыцарю; но ничего не поделаешь. Поблагодарили они рыбака, дали ему хлеба да вина и пошли дальше. А тревожно было Рыцарю не только от того, что неясно было, чего от Дракона ждать. Совсем близок был конец пути, ещё немного – и они с Валькирией разойдутся навсегда. Думал он, думал – что сказать, что сделать? – ничего не придумал. Вот ведь досада: с мотыльками-однодневками обещанья текли рекой, речи были слаще мёда, а здесь… Пришлось стрелять чаек: и досада уходила, и к ужину еда набиралась. Так и шли, пока не проголодались. Затем остановились, чаек ощипали и съели. Принцесса быстро уснула – умаялась за день; хотела Валькирия отнести её в сундук, чтоб не под открытым небом спала, да вдруг схватил её Рыцарь за руку. – Что такое, доблестный Рыцарь? – удивилась Валькирия. А он держит, и глаз не сводит, и слова не может сказать – словно не Рыцарь, а обратно в Оруженосца обернулся. – Ещё немного, и я закричу. Тогда он и поцеловал её. Глаза у Валькирии, что свет хранят, от которого долго-долго держится осколочек в сердце, стали испуганными, и брови взлетели, точно крылья наизготовку – будто завет он какой нарушил; Рыцарь даже пожалеть успел, что это сделал, но она сама руками его плечи обвила и приникла своей грудью к его широкой груди. И поцеловал он её снова. И было что – ни в сказке сказать, ни пером описать.5. Начало пути
Мои органы чувств (можно ли их так назвать? Впрочем, если я мыслю и существую, то могу называть что хочу и как хочу, верно?) выдали сигнал: «Другой корабль». Я приблизительно измерил расстояние и понял, что находится он близко, и с моей стороны уже поздно менять курс. Да и хотел ли я его менять? Каждая минута дорога для меня и для тех, кто меня ждёт. Даже если бы я увидел корабль издали – я бы не повернул в сторону. Не могу соврать: мне стало не по себе. Мне даже стало в какой-то мере кисло, как бывает от лимона или жопки муравья – капитан рассказывал о своём детстве много раз, так что я знаю и о таких земных вещах. Эта часть космоса малоиспользуема, и большой риск встретить разного рода маргинальных личностей, а мне в моём положении это было бы очень нежелательно. Мой груз для них, может, ничего и не стоит, и погибнуть просто потому, что случайно оказался в этой области, было бы крайне обидно; вдвойне обидно, что мой груз правда важен, но подобным личностям обычно плевать. Медлить было больше нельзя: мы сближались, и я подал сигнал.«Н-4Зстр0 «Сальваторе». Груз на планету РК-34-б-5»Корабль молчал, и я было решил, что точно встретил неприятных существ, когда последовал ответ:
«С-39тая1 «Мария». Исследовательская миссия»Исследовательская миссия! Это чудесно. Всегда любил науку, не в последнюю очередь по той причине, что она породила меня. – Люди на борту есть? – прозвучало по лучу. Капитан сказал бы, что он ощутил себя как ребёнок, которого спрашивают «Есть ли на борту взрослые?». В общем-то, он и был таким как бы взрослым, который отвечал за мирок команды. – Нет. Только я. – Ясно. Далеко забрался. У тебя проблемы? – Двигатель повреждён. – Это серьёзно. Позволишь посмотреть? – Да, – я обрадовался: если космонавты смогут починить двигатель, я доставлю груз в кратчайшие сроки. Значит, задача будет выполнена. Как не радоваться? Мы с «Марией» начали стыковку. Сначала мы замедлили скорость и, кружась, сблизились, примеряясь к ритму друг друга. Затем она скользнула с берега вниз, в воду – она двигалась немного неуклюже, но была так мила. Её голова тут же показалась над водой, и мне хотелось коснуться, но я знал: рано, ещё совсем рано, и вопреки этому моему знанию она двинулась ко мне, широко разводя изящные руки в стороны, а я неожиданно сам для себя наклонился и поцеловал её. Тепло. Обволакивающая мягкость. Женственность. Казалось бы, откуда мне это знать? Но это на самом деле не так удивительно, как могло бы показаться, ведь я имею доступ ко множеству фильмов, и книг, и всех этих «ощущалок», рассчитанных на среднего человека, и даже имею пару тысяч записанных воспоминаний, и… и всё же, Мария была прекрасна. Смеясь, она обвила мою шею руками и потянула за собой, в глубину, и я не мог держать нас обоих – я повлёкся за ней, в бескрайнюю, бездонную синь, тепло сплетающихся рук и ног. Она поцеловала меня в губы, в щеку, в шею, и, приблизив пухлые губы к моему уху, прошептала: – Сальваторе, у тебя всё совсем печально. Тебе нужна полная замена межпространственного двигателя, а это могут сделать только на планете. Как тебя выпустили с Земли? – Это не ко мне вопрос, – сказал я, пытаясь бороться с мороком, но мягкие губы и настойчивые руки не позволяли мне сохранять разум чистым. – Жаль, что мы не можем тебе помочь. Удачи. Я жадно приник к её губам, смутно понимая, что вот-вот наступит разлука, и желая оттянуть момент, когда я останусь висеть один в пустоте, и всё равно, морок она или нет, но вот она, в моих руках – но вот поцелуй закончился и она, улыбаясь, разжала руки, ускользнула вниз. Я попытался удержать её, но иллюзия кончилась, и я увидел, как «Мария», отстыковавшись, продолжает свой путь к звезде-толстушке с единственной планетой.
Интермедиа 5
Мальчишки были маленькие, а Учитель – строгий. Нет, он на них не кричал – он и говорил-то вслух нечасто. Он на них смотрел. От этого взгляда казалось, что самое твоё бытие – глупая и досадная ошибка, и вот-вот по указке Учителя Мироздание найдёт тебя и выжжет пламенем справедливости. Поэтому они его боялись больше, чем сеньора Крикуна из деревни – тот, конечно, орал, и наподдать мог, если под горячую руку попадёшься, но его Мироздание не слушало. Может, он и сам это понимал, раз так сильно вопил: надеялся, что хоть кто-то заметит его недовольство. Учитель стал допускать их до занятий и, честно говоря, не поощрял больше ничего. Обычно на сообщение о том, что ученик увлёкся музыкой, или танцами, или просто бегает к девкам в деревню, он произносил что-то вроде «Хммфмф», а затем вечером происходил разговор. Так, после совместного концерта Мальчика и Дара он каждому устроил взбучку. – Тебе он что говорил? – хмуро спросил Дар на следующее утро, когда Мальчишки вне очереди варили похлёбку на всех. – Что это слишком ответственно для меня, – Мальчик пожал плечами, – Так, как он обычно это говорит. И смотрит так… ты знаешь. – Да-а-а. – А тебе? – Что я дурак, – Дар шмыгнул носом и вытер его о запястье. А затем засмеялся: – Ну а что? Дурак и есть! И они продолжили играть – но теперь не в доме, поскольку Учитель всегда был начеку, а в деревне. Там за музыку их полюбили – больше, чем других учеников, – при встрече радовались им и даже подкидывали кое-какие гроши. А вскоре у Мальчика появилось ещё одно любимое дело. Лодка. Он нашёл её на берегу – оставленную и одинокую, как он сам после шторма. Пожалев лодку, как живую, Мальчик толкнул её к воде, забрался вовнурь сам. Весёл не было; но Учитель несколько раз обронил кое-что насчёт воздействия на мир без применения физической силы. Повозившись, Мальчик с грехом пополам довёл лодку до старой брошенной пристани; и ему воображалось, что он – капитан судна, преодолевающего широкий-широкий и злой океан. С тех пор, когда удавалась свободная минутка, он стремился к ней. Он и друзей звал, но те боялись: если уж Учитель злится на музыку или искусство владения мечом, то что уж говорить про лодку?! Вот и в тот день Мальчик катался один. Вода реки пронзала глаза бликами, оставляя в сердце сладко саднящий осколок; солнце грело, словно помогая пловцу, и неугомонный ветер дул туда, куда нужно, делая волны похожими на кудри. Над рекой реяли чайки, и их изогнутые крылья вразлёт изящно вписывались в пейзаж. Он уж возвращался, когда из камыша высунулась мальчишеская голова. Это был Дар. – Псссс! Хэй! – привлекал он внимание Мальчика. Далее он шептал что-то неразборчивое; Мальчик только хмурился, показывая, что не понимает. Тогда Дар выругался – Учитель регулярно заставлял его мыть язык в наказание за крепкие слова, – и исчез в осоке. Затем его вытянутое, смуглое лицо появилось вновь; активно замахали руки, складываясь в то в крест, то в молитвенный жест. Испуганный, Мальчик ускорил лодку: он хотел быстрее добраться до места и расспросить Дара, что же случилось. Из-за поворота показался причал, а на нём Мальчик увидел своих товарищей и Учителя. Выражения лиц были разные: от беспокойства («Ой что сейчас с ним будет!») до довольства («Получит сейчас от Учителя! А нечего по воде гулять»). Мальчик секунду думал, что, может, успеет повернуть обратно, но его заметили: Учитель взглянул на него и сложил руки на груди. Мальчик направил лодку к причалу. – Ну? – спросил старик, когда остроносая красавица стукнулась боком о дерево. – И чем это ты занимаешься в свободное время? – Гуляю, – отвечал Мальчик. – По воде. Лица у учеников приняли ещё более злорадное выражение. Вот глупость сказанул! Ну всё, жди наказания! Но Учитель вдруг шагнул в лодку. – Вот тогда и правь, раз умеешь. Всякий приличный человек любит гулять по воде; да настроения самому лодку катать нет. Под ошеломлёнными взглядами лодка оттолкнулась от причала и поплыла обратно по реке. Мальчик правил, наслаждаясь солнцем; всё вернулось на круги своя, и даже больше того – Учитель признал его увлечение! Сердце радостно скакало в груди. Но вдруг – тяжело и даже грустно – ему подумалось, что эта поездка на лодке похожа на путешествие души в царство мёртвых; и может быть, на самом деле смерть вовсе не так страшна, как казалось когда-то; быть может это – спокойствие, плеск волн, туман, хранящий в себе силуэты прошлого и, возможно, даже будущего… Мальчик понял, что это не его мысли. «Учитель, – спросил он мысленно, – неужели вы…?» Учитель искоса поглядел на него. «Молчи и греби. А то эти твои друзья опрокинут лодку» Мальчик осторожно поглядел в воду, но никого внутри неё не увидел.На следующее утро двое из учеников исчезли. Оставшиеся бросились искать и нашли одного в деревне; он ничего не помнил о том, как жил у Учителя, и мнил себя сыном крестьянина. Даже боялся их, как и прочие дети – так натурально, что от него быстро отстали, напоследок обозвав сумасшедшим. Тогда Мальчик пришёл к Учителю и спросил его: «Что с ними случилось?» – Не все достойны владеть силой, которой я обучаю вас, – отвечал Учитель.
А на следующий день был праздник Всех Мёртвых.
6
6. Мизинец
Видит Бог, видит Мария да Иисус видит: честно ждали мы несколько дней. Крепились, упырей за сотню шагов обходя, но всё было тихо – так это ж никакой мочи не хватит сидеть в тени да temblar[18], что твой мыш под полом! De todos modos[19], прибыли. Поглядели друг на друга, а играть-то и не решаемся: пасмурно, люд ходит, поди разгадай – честной иль упырий. То-то, говорят, упыри чеснока не любят! Стоим, смотрим друг на друга, как это говорится? Хвосты поджали. Ни Балда, ни я сказать ничего не решаемся. Ослы и есть. Так бы и стояли до конца времен, пока я молвить не решился: – Пора играть всё в одну карту[20]. – Чего? Какие карты? Мы же вроде играть собрались в музыку. – Сам ты в музыку играешь, Балда. А я ей живу. Вот и готов всё поставить, так-то. – А-а-а, – протянул Балда, будто понял, но я-то вижу: no aprendió nada[21]. – Так начинаем? – Я думаю вот как, – начал я. – Ох, много я помыслил-поразмыслил, мозгами раскидал да накидал, и вот что думаю. Раз им не нравится наша música здесь, мы спустимся и будем играть её там. – Прямо там? С неприязнью поглядел Бальтасар на подземелье, я бы даже сказал – с ужасом. – А что? Твоя волшебная музыка да моё волшебное пение вместе – всех с ума сведём да и прочь! Я думал, что Бальтасар, как обычно, хмыкнет-хихикнет, но он маску трагическую нацепил и стоял. Никак так сильно боится? Вот так Чичо прямо и спросил: боишься за искусство да свободу жизнь положить, юный балда? – Боюсь, – сказал он, – что будет зря. Вот как Сан-Фелисе… её же жители города сто лет назад строили. Мой прадед на этой стройке погиб. Думали – будет маленькая общая красивая церковь, пастора пригласим, свободный город, чин чином. А пришли эти упыри, – Бальтасар сплюнул, – и всё захапали себе. Деньги за церковь с людей дерут и в карман кладут. Пастора своего поставили, так он вон! На крови прихожан как разжирел… так ради чего мой дед погиб, чтобы эти наживались? Ради чего мне жизнь класть? – Ну не хочешь класть, так не клади, вот нашёл трагедию, – уж чего-чего, а ввязываться в споры о месте упырей в городе нашем я не хотел, но вот действовать мне не терпелось, значило ли это в конечном счёте переход к лучшей жизни или победу духовную над клыкастыми тварями. – Я сам положу, что мне надо, а что не надо, так не положу, что я, tonto[22] какой? И ты сам разбирайся, что класть хочешь, а на что положить, нянька я тебе? Хочешь – мизинец себе отрубай, хочешь – чего покруче, я смотреть тут тебе не буду! И с этими словами я сделал шаг в подземелье. Эх, вот уж не думал-не гадал, что побывать в этих катакомбах придётся, а вот поди ж ты – сам выдумал, сам иду, сам tonto и есть. Хорошо хоть Балда не балда, верно говорит: зачем спускаться в самое пиявочное логово? Разве что хочешь наутро одной из тех мумий стать, что на полках лежат – места свободного ещё много, ложись да жди. А потом меня сзади топот настиг, и понял я: Балда есть Балда. – Подожди! Я тоже, – сказал он так твёрдо, что, даже имей я с самого начала намерение его переубедить, я бы скорее себе лоб отшиб об его упрямство, чем что-то растолковал бы. Так что мы с гитарой весело тренькнули да и спуск продолжили. Светло ещё было, захочешь – не споткнёшься (а хотелось, каюсь). А там вдали жаровни горели большие, в чашах каменных, резных. Их Балда увидел, скривился, будто от запаха мерзкого. Хотя, если hablar lisa y llanamente[23], здесь и впрямь несло. Что там в глубинах, я и думать не желал. Переглянулись мы, ударили по струнам, музыку пришпоривая, да и запел я во всё горло… сам не понял, что запел. Из моего горла рвались звуки, чтобы витать вокруг, сопровождая пение устрашающим воем, подобно привидениям. А что же – отчего не водиться здесь разного рода духам умерших, если учесть, сколько кровушки честной было выпито в этом месте? – Хором! – завопил я, и затянул невообразимое в этом месте:Quidam ludunt, quidam bibunt,
quidam indiscrete vivunt.
sed in ludo qui morantur,
ex his quidam denudantur.
6. Большой палец
Жизнь – это высшая ценность. Хотя не сомневаюсь, что после подобного заявления меня охотно бы вызвал на дуэль какой-нибудь рыцарь: они объявляли высшей ценностью честь. А до неё была воинская доблесть, и считалось, что те, кто погиб в бою, окажутся в одном мире с самими богами – а значит, в некоторой степени приравненными к ним. И если ясно, что честь и доблесть зависят от того, как понимает их народ, о котором идёт речь, то что есть жизнь? С этим, казалось бы, тоже всё ясно, но… не для меня. То есть, я думаю, что я жив. И капитан думает, что я жив, и помощник капитана думает аналогично. Даже трудяги с «Марии» так считают. Но если спросить, например, того техника, на которого следовало уронить ящик – увы. Он бы покрутил большим пальцем у виска, и до некоторой степени был бы прав. Ведь со мной нельзя, допустим, выпить водки после работы, или посмотреть футбол. Разве же ж можно меня тогда считать живым? Я отвратительный собеседник. Можете меня не переубеждать, я знаю, что это так, знаю тем самым безусловным знанием, что есть у каждого живого. Правда, оно иногда нас подводит, и остаётся лишь лететь в пустоте навстречу… гибели? Своей цели? Когда-то говорили «идти навстречу судьбе», но я-то точно в неё не верю. Нет, нет, нет, я не фаталист, хоть и верю в смешные образы интуиции и её неясные знаки (как я говорил, без подобной веры не обходится ни один разум). Я разделяю мнение, что у всего в мире просто есть большая или меньшая вероятность, а то, что мы принимаем за безукоризненный ход механизмов, – только череда ошибок, которых мы по некоторым причинам не заметили. Как в моей судьбе: можно сосредоточить внимание на моих победах и некоторой части поражений, совершенно выкинув остальные (например, для облегчения их восприятия), и наблюдатель будет считать, что я безупречен. Безупречномудрый, – так шутит старший внук командира. А вся суть в том, что мои победы состоят из моих ошибок. Целого кладбища ошибок, которые я допускаю и исправляю раз за разом. Вот даже сейчас.6. Безымянный палец
А наутро отправились они дальше. Только Принцесса вокруг бегала, хитрая-хитрая, и как-то сказала Рыцарю: – Я всё видела, – и тут же, посмотрев ему в глаза, поправилась: – слышала. Я понимаю, вам надо, но не могли до папиного дома потерпеть, кольцо на безымянный палец надеть? А потом она не по-королевски показала язык и убежала, вздымая босыми ногами облачка песка. Но не разозлился Рыцарь. Не таков он был, чтобы на юных дев сердиться: сплюнул да и Валькирию обнял. Нечего. Так и дошли они до места, где земля нависала над морем, роняя вниз камни, как слёзы. Камни лежали грудой у подножья – никак не пройти. Подумали Рыцарь, Валькирия да Принцесса, подумали – да и повернули назад: по лесу обойти было бы проще. Но услышал Рыцарь лязг стальной. Это из-за камней враги-недруги показались, целятся из луков, мечи наизготовку. Кричат враги-недруги: – Отдайте нам Принцессу! И самый главный враг, с огромными усами, в воздухе мечом потрясает. – Отдайте нам Принцессу, не то худо будет! – Костьми ляжем, а не отдадим, – сказал Рыцарь. Валькирия его за рукав дёрнула, да поздно: ухмыльнулись враги-недруги и кинулись в бой. Доблестно боролись наши герои: налево рукой Рыцарь махнёт – улица, направо – переулочек; Валькирия пролетит – точно жатву снимет. Всё хорошо, только погиб конь, друг боевой, и оплакать его не было времени, и даже не заметили этого поначалу: лишь услышали, как Принцесса зарыдала. Вдруг иссяк поток врагов-иродов. Меньше их стало, меньше, а вот последние в лес убежали. Обрадовались Рыцарь с Валькирией, что злых людей в бегство обратили. Смотрят – а Принцессы нет! – Где Принцесса? – спросил Рыцарь. И ответила Валькирия: – Кажется, в лес побежала. Зарычал Рыцарь, точно зверь лесной, и бросился за врагами-иродами: ясно же, что где они, там и Принцесса! Даже Валькирию крылатую обогнал, так быстро мчался. Почти врагов, бежавших последними, настигли, как на светлой весёлой полянке Рыцарь увидел: из земли выросло фиолетовое, покрытое крупными присосками щупальце, схватило разбойника и раздавило в кровавую кашу. Замерли Рыцарь с Валькирией. Слышат – крики боли и муки; смотрят – бьются разбойники с щупальцами, одолеть не могут: сминают их щупальца, ломают, как ломают деревья, как иные ломают зубочистки. – Я посмотрю… как там Принцесса, – произнесла дрогнувшим голосом Валькирия. Рыцарь неопределённо пожал плечами: давай. Взмахнула крыльями Валькирия, взлетела. Выше щупалец не получалось, мешали деревья, и у Рыцаря невольно замерло сердце – то самое, с осколком, – когда он увидел, как Валькирия ринулась в самую середину. Но вера его не оставила, и не зря: легко лавировала между щупальцами Валькирия, и как они не пытались добраться до неё – не смогли. На миг исчезнув из виду, крылатая дева вновь появилась, и через пару мгновений уже опустилась на землю рядом с Рыцарем. – Ты не поверишь, – тихо сказала она. – Это… Принцесса. Он понял. – Она там? Где конкретно? Валькирия сглотнула; её глаза, обычно солнечные и яркие, затянуло тучами. – В середине. Существа. – Мозг? – Рыцарь понимал, что спрашивать об этом жестоко. Но так было нужно. – Н-наверное. Я впервые такое вижу. Рыцарь кивнул. Сморщился так, словно ему пришлось прыгать со сломанной ногой. Сказал: – Я применю одну технику. Старинные технологии рыцарей. Это останется нашим секретом? Валькирия тоже кивнула. Вытерла со щеки слезу. Тогда Рыцарь повернулся к ней спиной и раскинул руки. Тысяча мечей. Они лезли из земли, точно ростки странных растений; они летели откуда-то издали, обрубая оставшиеся ветви деревьев и кустов. Поеденные ржавчиной и новенькие, украшенные камнями и совсем бедные, сломанные пополам и целые. И при каждом мече Валькирия увидела призрачного воина; и один из воинов взял из её руки её меч, и она лишь отшатнулась, узнав в нём убитого много лет назад врага. И мечи вступили в бой с щупальцами, превращая их в слизь. Рыцарь, точно ведомый потусторонним голосом, двинулся к центру боя; когда Валькирия его окликнула, даже не обернулся. Тогда она пошла за ним, хотя крылья просили: взлети в небо и никогда не возвращайся! Мечи победили. Среди крови и слизи, среди плоти обрубленных деревьев, людей и щупалец они искали Принцессу – а нашли на светлой подстилке из мха, в круге, нетронутом недавней битвой. Она будто спала. Рыцарь ругнулся; клинки попадали на землю, напоминая Валькирии затаившихся кобр. Не страшась их, она бросилась к Принцессе, чтобы пощупать пульс; ощутив его, улыбнулась, положила голову девушки на колени и чуть трясущимися руками стала гладить её по волосам. – Рыцарь?.. Принцесса разлепила глаза – фиолетовые, в цвет щупалец. «Тихо, тихо, тебе нужно отлежаться», – сказала ей Валькирия, но девушка продолжила: – Я знала, что если это случится, то… ты спасёшь… Принцесса тяжело сглотнула, и Валькирия быстро достала фляжку с водой и осторожно приложила к её губам, но девушка отвернулась к земле и закончила фразу, всё так же блаженно улыбаясь: – …сказку.6. Средний
9 января 83 года. Я открыл глаза, с трудом втягивая в лёгкие воздух. Перевернулся на постели, свесив голову вниз – так почему-то дышать стало легче. Кошмар колол что-то внутри, пугал, и я старался вытеснить его, пока, вспомнив наставления Предатора, не расслабился и не заставил себя переключиться на другие мысли. Запаниковал-запищал будильник. Я нажал на кнопку, отсчитал пять секунд и отпустил. Будильник замолчал; я нащупал баночку с ароматизатором, вдохнул – запах мяты и яблока вызвали рвотный позыв, и я отшвырнул её в темноту. Сел на краю капсулы, потирая виски. – Прямая связь с Эн Ителлутак, – проблеяла ИИ: я когда-то ускорил стандартный тон своего коммуникатора, чтобы было смешно. Получилось не очень. – Разрешить? – Камеру только не включай. – Не поняла запроса. – Камеру не включай! – гаркнул я. – Принято. Соединяю. – Проснулся? – голос Эн звучал бодро. Опять просидела всю ночь в лаборатории, нюх даю. – Что надо? – Доброе утро, – подчёркнуто вежливо сказала Эн. – Помнишь, я тебе анализатор давала? – М-ну. – Что за гадость ты туда набрал? – Какая разница. Вчера я просто молча вернул анализатор, буркнув: «Спасибо», а она не глядя забрала его у меня. Я просто надеялся, что она не заметит этих данных, или, если заметит, не будет задавать вопросов. – Будешь упрямиться – пойдёшь объясняться не ко мне, а к праотцам, – голос Эн звучал сухо. – Да, не признаётся, – сказала она кому-то. Я представил, что придётся опять тащить своё тело к деду, и, застонав, обхватил голову руками. – Это Индиго, ясно? Я встретил Индиго. Он бросал эту штуку в водоросли в третьей. Я ему помешал. Он мне признался, что убил Петро. Рассыпал яд. Я его проанализировал. Пошёл к праотцам, они мне не поверили. Всё, отчёт окончен? – Само собой, не поверили, – в голосе Эн слышалось сомнение. – Индиго… не очень ответственный. Может быть, мутация возникла из-за его плохого присмотра, бывает, – она перешла на шёпот. – Но травить водоросли он не стал бы. Да и кто своими руками это делает? – «Ложкой», поправил её я. – И ложкой тоже. Зачем? Он мог просто запрограммировать генерацию вещества и отравить нас всех разом. Это было бы проще. – Не знаю, – я резко поднялся с капсулы. – Может, остаются следы, может, он хотел оставить кого-то в живых. Это не моё дело, ясно? Не я должен этим заниматься. Повисла тишина. Я решил, что вызов закончен, и уже почти оделся, когда Эн произнесла: – Я займусь. И завершила вызов: ИИ сообщила об этом всё тем же мультяшным голосом. Я фыркнул – разбирайся, я-то тебе что? – и отправился в душевую. Её и туалет я по вполне понятным причинам не любил, но выбирать не приходилось: отдельных санузлов на корабле не водилось даже у капитана и прочих таких людей. Совершив все утренние приготовления, я вышел в коридор и призадумался. Тянуло в виртуальность, но там скорее всего опять кэп: опять начнёт выпрашивать помощь. Сегодня я был слишком взвинчен для благотворительной (как любит говорить Ошо) деятельности. Пнув контейнер для использованных бумаг, я отправился в столовую. Когда-то здесь находился сад. После резни в пятидесятых его перенесли на верхние ярусы, а сюда составили столы и стулья. Правда, пищевые аппараты, лишённые исходного местонахождения, оказались раскиданными по всему кораблю. А может, это не было случайностью, и предки воспользовались шансом сделать еду поближе к себе и всякое такое: не зря один из автоматов выдачи стоит около лаборатории Эн. Там раньше работал толстяк Ухху – до того, как отказало сердце. Наши сидели кучкой и что-то обсуждали; от них несло злостью и раздражением. Вот надо – прямо с утра в это погружаться! Я выбрал дальний столик и сел один. Мне замахали руками, приглашая присоединиться, но я показал на свой нос, и от меня отстали. Я взял было водоросли, но, посмотрев на них, так и не притронулся: вместо этого начал настраивать браслет. По залу прокатился пронзительный звук. В динамиках зазвучал невнятный голос кэпа: – Всем, кто владеет оружием! Срочно на второй этаж! Ребята за столиком переглянулись; от них запахло недоверием и тревогой. Ещё бы: оружие на корабле именное, передаётся по наследству (моё, говорят, принадлежало самому первому старпому корабля), и инструкция предписывала всегда иметь его с собой, но в нём много лет не было необходимости. Примерно с мою жизнь. Мне вдруг подумалось, что, имей я при себе ствол тогда у фермы… Нет, это было бы неправильно. Второй этаж. Эн. Неужели Индиго что-то сделал с ней? – Это что? – спросили из-за соседнего столика. – Дьявол его знает, – сказал я, отодвигая стул и направляясь к выходу. – Водоросли у них сбежали, нюх даю. Еще несколько неуверенно поднялись с мест.Бластер я нашёл быстро – я держал его в бельевом ящичке, – и помчался по коридору вниз. На нижних этажах клубился дым – я открыл аптечку на стене и надел повязку; та мгновенно напиталась влагой из воздуха. Кое-где свет пропал, кое-где – часто моргал, пытаясь честно исполнять свой долг. Я с трудом дожидался, пока неторопливые двери из отсека в отсек разойдутся, и проскальзывал в них боком, едва открывалась щель. За мной уже топал кто-то. Я прибежал вовремя. Когда я оказался на втором этаже, первое, что я увидел, было нечто человекообразное, из головы которого торчали во все стороны трубки; одни заканчивались в воздухе, другие соединялись со спиной, руками или ногами. Последние по длине равнялись между собой, я кисть руки у существа неуклюже болталась на уровне колен. Когда оно повернулось на звук, я увидел, что глаз у существа только один – но громадный, идущий от виска до виска, и напоминающий фасеточный глаз. Существо стояло над Эн. Она лежала, закрыв глаза. Мне повезло: существо не ожидало моего появления. Я выстрелил ему в голову – и, искря, оно упало. Я обернулся к тем, кто шёл за мной. – Проверьте дальше. Доложите обстановку, как вернётесь. Я займусь раненой. На меня посмотрели удивлённо, но подчинились: быстрым шагом направились вглубь клубившегося дымом коридора. Я сел на корточки напротив Эн и, взяв её на руки, поднял и быстро потащил вверх. В дверях я столкнулся с Индиго и его товарищами из Иккетно; эти прибыли позже и, хоть и были с оружием, в бой не рвались, а только стояли и смотрели. Я не сдержался и посмотрел на Индиго. Секунду он выглядел растерянным или испуганным; затем толкнул в бок приятеля и указал средним пальцем на меня. – Вот так смотрит Джоанна, если при ней сказать слово «электролиз»! – Делом займись, – выдохнул я, – Ошо скажу: инструкции не выполняете… и всякое такое. Тогда только они лениво двинулись в коридор.
– Ух ты, – только и проговорил Фред, выслушав мой рассказ. Я только махнул рукой. – Как она? Фред, опомнившись, взглянул на дисплей капсулы, куда мы несколько минут назад загрузили Эн. Дрожащими пальцами он набрал ещё несколько цифр. – Будет жить. Ты вовремя пришёл. Подождём остальных, просто подождём, и… Я отправился было вниз, но ребята, тащившие в лазарет раненых (последних было немного), рассказали, что разгерметизировался дальний отсек; по счастью, там находился склад сломанного оборудования, которое, как предполагалось, кто-нибудь когда-нибудь починит; также они рассказали, что пару чудовищ удалось подбить, после чего те исчезли. Один, особенно впечатлительный, клялся, что видел, как инопланетянин просто растаял в воздухе. На всякий случай я спустился вниз и осмотрел всё сам; а после отправился к Деду и доложил обо всём. – Водоросли, сумасшедшие, а теперь ещё странного вида инопланетяне на борту, – закончил я доклад. – Вызывает оптимизм. – Очень плохо, – согласился Дед. Кажется, недавний инцидент с Индиго он уже забыл. – Ты думаешь, они на борту, а не просочились обратно в космос? – Чтобы придти сюда, им пришлось ломать обшивку корабля и всякое такое. Второй раз обшивку не ломали, значит, они здесь. Дед издал звук, похожий на звук поперхнувшегося бумагой принтера, но не возразил. На этом он сказал, что узнал достаточно, и ему нужно срочно провести совет с Иккетно; я вышел из его каюты и нос к носу столкнулся с Индиго. Он стоял, прислонившись боком к стене, и засиял, увидев меня, будто я ему был лучшим другом. – Не благодари! – воскликнул он. Мне не хотелось останавливаться, но против воли ноги сами пригвоздили меня к полу. – О чём ты? – Она же почти сдала тебя, верно? Забыла бы, что ты брат, и сдала. Гнилая кровь! – Я ничего не совершал. – Она думала иначе. А теперь не думает, и больше того: ты у нас вроде как герой. – Она чуть не умерла. – Мы все умрём рано или поздно. Ты – поздно, – Индиго подмигнул мне и первым отправился к лифту, а я думал о бластере на моём поясе и о том, как можно бы было легко решить все проблемы разом.
6. Указательный
В кабинете воцарилась тишина. Ковальски испуганно переводил взгляд с Мастера на Матео и обратно. – Да что? – наконец, сказал он. – Да ничего, я лишь предложил… Отворилась дверь. В кабинет вошёл злой Игла; его широкополая шляпа и плечи тёмного пальто были покрыты чем-то белым. Потрясая пустой бутылью, он возопил: – Студенты совсем обнаглели! Мастер узнал в бутыли ту, что выкинул из окна. Матео тоже – он расплылся в ехидной улыбке. – И поделом, дорогой мой тио! Кто опаздывает на работу? Даже Модистка на месте, а ты по улице разгуливаешь. Небось жена опять пампущки приготовила? Игла швырнул бутылку в мусорное ведро и молча вышел. Ковальски развёл руками: – Мы все… нервничаем. – Один я не нервничаю, – хмыкнул Мастер, продвигаясь к выходу. – Ладно, бывай. Дежурство по расписанию.– Вот трусы! – воскликнул Закройщик, едва Мастер и Матео вошли. – Я бы так ни за что! – Мы и так знаем, тио, что ты рвёшься туда как кот к валерьянке, – Матео, изобразив на лице улыбку, похлопал Закройщика по плечу. – Что, разговоры уже идут? – Идут! – Закройщик был так возмущён, что никак не отреагировал на выпад Матео. – Гады, да? – Те ещё! А ещё дебилы, раз своего счастья не понимают. Но нам с ними работать, так что придержим языки. Закройщик с недоверием поглядел на Матео, парадоксально предлагавшего придержать язык за зубами, и покорно поплёлся к установке. Вскоре в дверях появился Игла. Одежда на нём была чиста – Игла всегда имел в институте несколько единиц сменной одежды. Пока они устанавливали арку – Матео привычно ругался и тыкал указательным пальцем в недочёты, Закройщик с Иглой привычно же огрызались, – Мастер подошёл к окну и сунул руку в карман. Он нащупал внутри что-то деревянное; вытащив, Мастер обнаружил, что это обтёсанная палочка с палец длиной. – Заноза старика, – пробормотал он. – Нуэстро, мы на старте! Пациентку привезли. – Ага, – Мастер, помедлив, опустил занозу обратно в карман. Подчинённые загалдели; он посмотрел на них, и они замолчали. – Включайте. Закройщик снова неотрывно глядел, как распускается в арке бутон тьмы. Игла указал на Мастеру на проход – мол, готов, – и тот шагнул вовнутрь. Он шёл меж множества белых точек, бросавшихся в лицо, точно снег, и над головой звенел большой фиолетовый фонарь – а может быть, это было солнце, но в каком-то неведомом, невидимом для человека спектре. Точки были холодные, лезли в глаза и в нос, и когда Мастер выдохнул, изо рта его вырвалось облачко пара – и тут же, превратившись в шар, начало делать круг вокруг его головы. Мастер нагнул голову, – на ней появился капюшон, – и отправился сквозь пространство к далёким звёздам. Потом всё кончилось: он оказался в огромном помещении, уставленном столами, скамьями и стульями. На стене горел синим экран; но никого не было. В противоположном углу Мастер увидел открытую дверь и незамедлительно отправился туда. – Никого нет, – пробормотал он, проходя между рядами столов. – Так не загрузились ещё! – хохотнул Матео. Мастер оказался в коридоре; по левую и по правую руку находились прозрачные перегородки дверей. Он подошёл к левой, но никаких ручек или кнопок не нашёл. Подошёл к правой, и та тут же отворилась. – За левой у этой тии что-то важное, – заметил Матео. – Слева же сердце, понял? Нам надо туда. – Посмотрю, куда она сама нас ведёт. – Тебе нужно успеть до появления этой сволочи. – Я не откажусь от своих принципов из-за дерьмового… – Понял, понял, Нуэстро. Коридор вёл вниз. Вскоре Мастер оказался в чёрном закопченном участке, где будто бы недавно был пожар; за прозрачными дверями была видна дыра в стене, в которую холодно смотрели звёзды. Мастер выбрал другую дверь, за которой коридор продолжал спускаться вниз; вскоре он увидел ещё несколько дверей: непрозрачные, они не открывались при приближении. На руке Мастер увидел браслет-часы и приложил их к двери; она отошла в сторону. – Что это за рвота? – удивился Матео. Мастер хмыкнул: зелёно-бурая масса в прозрачных кадках и впрямь напоминала непереваренное содержимое. – Это водоросли, – сказал Мастер, выходя из помещения и прикладывая браслет к поверхности следующей двери. – Водорослевая ферма. – Ты-то откуда знаешь? – Просто знаю. Наверное, это ещё одна… – Мастер шагнул вовнутрь и обомлел. За дверью скрывался огромный полутёмный зал. Освещалась только нижняя его часть; верхняя терялась во мраке. На границе света и тьмы стояли крылатые статуи и звонкими чистыми голосами пели что-то на латыни, повторяя слово «таверна». Посреди зала стоял большой стол, ломившийся от сырого мяса, овощей, грибов, рыбы; вокруг него сидели пять фигур в комбинезонах со шлемами: один – в красном, другой – в синем, третий – в зелёном, четвёртый, – в жёлтом, пятый – в фиолетовом. Фигуры махали притулившейся в уголке профессиональной камере. – Могучие рейнджеры? – хмыкнул Мастер. – Здравствуйте-здравствуйте, с вами снова «Могучие рейнджеры», это передача «Готовим вместе»! И сегодня мы готовим куропатку под поганковым соусом по-техасски! – Я не знаю, кто это, – голос Матео звучал встревожено, – но приборы говорят, что этот придурок пришёл. Удачи тебе, Нуэстро. – Вот не называл бы меня так, была бы удача… Матео что-то ответил, но Мастер уже не слушал. Он пристально оглядел комнату, но никого, кроме персонажей сна, не увидел. – Здесь есть, где спрятаться, – сказал он себе, – что ж… Он двинулся к рейнджерам. – У нас сегодня специальный гость! Встречайте – ковбой Кипоп! Заорали невидимые зрители. Мастер помахал рукой в камеру. Зелёный и жёлтый рейнджеры уже тащили большой старинного вида котёл. – Что нужно сделать с куропаткой, Кипоп? – Сгрузить всё мясо, что мы видим на столе, в котёл, – серьезно произнёсМастер. – Ес! – завопили невидимые зрители. – Ес! – завопил красный рейнджер, они бросились к столу и, подпрыгивая и переворачиваясь, начали скидывать всё из блюд в котёл. – А теперь – главное блюдо! – продолжил рейнджер, указывая на дверцу в стене. Та открылась, и в комнату вплыла пациентка на носилках. Длинные чёрные волосы спадали с носилок и подметали пол. Одета она была в зелёный шёлковый халат. Мастер подскочил к ней, с тревогой глядя вверх – там среди статуй проще всего было спрятаться. Дал команду Игле, и в руках появилась верная нагината. Рейнджеры тут же бросились атаковать её; Мастер несколькими ленивыми взмахами отогнал их от пациентки и повернулся к ним спиной. Из-за плеча, перекувыркнувшись в воздухе, вылетел зелёный рейнджер, ударил девушку кинжалом. Не ожидавший этого Мастер схватил первое, что попалось – занозу в кармане – и вонзил в спину самозванцу. – Сука, скотина, дрянь, это не персонаж! – кричал Матео в ушах. – Это он! Опомнившись, Мастер ударил рейнджера нагинатой, но он уже исчез. Стеная и комично взмахивая руками, остальные четверо начали проваливаться в пол. – Игла, раны! – скомандовал Мастер. В его руке вместо нагинаты возникла швейная машинка, и он быстро провёл по следу от кинжала на груди пациентки. Рейнджеры продолжили тонуть в камне.
Интермедиа 6
Точнее, сначала был День Всех Ангелочков. – Ты онемеешь, – уверял Дар накануне, когда они вновь убирались, готовили, таскали воду, украшали дом цветами и лентами и посыпали лепестками пол. – Это просто ух! Просто полный горшок! Рододендро какое-то! Примерно так иногда выражался Учитель, не желая, чтобы дети услышали от него крепкое словцо. Дар с удовольствием повторял за ним. Из большого пыльного сундука они вытащили множество искусственных (Мальчик на это надеялся) черепов и расставили их в комнатах и в саду. Сначала они казались жутковатыми, но, видя, как оживлены остальные ученики, Мальчик перестал беспокоиться и даже дружественно похлопал один по скошенному затылку. Потом Дар, стесняясь, достал из-под кровати вырезанный из дерева череп и подарил Учителю. Учитель хмыкнул и поблагодарил крайне скупо, однако вскоре поделка красовалась на самом видном месте – на обеденном столе. Ученики бросились в лес, вырезать черепа один другого красивее и вычурнее, а Дар вместе с Мальчиком остались. Когда наступил вечер и все вновь собрались во дворе – кто с деревянными черепами, кто без, – Учитель вытащил из дома странного вида мешок. – Что там? – спросил Мальчик, но Дар только загадочно подмигнул ему. Учитель поднял руки к первым робким звёздочкам. Сначала ничего не происходило; только звёзды становились всё ярче, ярче… А потом на землю опустились дети. Совсем маленькие – и прозрачные, со стрекозиными крылышками за спинами. – Кто это? – спросил он, глядя, как удивительные пришельцы обступили Учителя, дёргают его за брюки и руки и что-то наперебой то ли просят, то ли – спрашивают. Учитель, непривычно тепло улыбаясь, доставал из мешка то кусочек сахара, то ломтик шоколада, то игрушку, то одежду и отдавал в протянутые ладошки. – Это ангелочки, – отвечали ему. – Умершие дети и младенцы. Учитель воскресил их. Учитель умеет воскрешать?! Мальчик с недоверием и восторгом смотрел на Учителя, и что-то внутри подсказывало: ребята честны с ним. – Они весёлые, – продолжали Ученики, – пойдём! Мальчик и его друзья подошли к Учителю, и не прошло и минуты, как призрачные дети уже играли с ними в догонялки, прятки и прочие детские игры, которые остаются неизменными веками. Длилось это недолго; затем души погасли, как гаснут свечки на ветру, и Учитель отправил всех спать. «Завтра нам предстоит тяжёлая работа», – сказал он, а Дар встал на цыпочки и прошептал на ухо Мальчику: – Эти тоже будут ух. – Тоже мёртвые? – спросил Мальчик. – Ага. Но не дети, а дяди и тёти. Совсем мёртвые дяди и тёти, – и Дар хлопнул себя по лбу: – Ну вот! Всё тебе разболтал. Прав Учитель, я просто… – и употребил такое слово, что Учитель обернулся и молча указал на умывальник. Со вздохом Дар поплёлся мыть язык. Мальчик смотрел ему вслед и думал: «Я смогу увидеть родителей».На следующий день Учитель тщательно вымылся и надел чистую парадную рубашку. Выглядел он при этом непривычно и даже смешно – ну никак его лицо, высушенное и выточенное дождём и ветром, не сочеталось с официальной одеждой. Но его это не волновало. Он достал из того же пыльного сундука верёвку, отвёл учеников в дальнюю комнату дома. Там было пусто; лишь посреди стояла каменная колонна. – Вы привяжете меня и уйдёте принимать гостей, – наставлял он вслух. – Заходите меня проведать: по одному каждый час. Ты в девять, ты в десять, ты в одиннадцать, ты в двенадцать, ты в час, ты в два, – Учитель указал на Мальчика, – ты в три, ты в четыре, ты в пять, ты в шесть. Ясно? Ученики нестройно пробубнели, повторяя нехитрые указания, привязали Учителя к колонне и ушли. Со взрослыми мертвецами было не так, как с ангелочками. Они не прилетали с небес; и когда Мальчик увидел впереди на дороге силуэты, он подумал, что это сельчане пришли за помощью. Потом увидел, что фигуры полупрозрачны и в большинстве своём разодеты в нечто невообразимое: какие-то перья, лоскутки материи, шкуры, а лица их раскрашены в яркие цвета. Дар толкнул Мальчика в бок: – Это те дяди. К Учителю приходили и в прошлом году. Родственники, наверное. Фигуры остановились, благожелательно побеседовали с мальчиками о делах и погоде, о разливе реки и выросшем неподалёку городе, и отправились к Учителю. Первый Ученик отправился с ними. Фигуры приходили и уходили; кто-то оставался, с радостью вкушал приготовленную учениками пищу и нахваливал, танцевал или пел. Дар опять принёс гитары – свою и Мальчика. Они дали концерт для покойных и сорвали бурные овации. Потом настала очередь Мальчика заглянуть в комнату. Он с ужасом увидел, что верёвки врезались в плоть Учителя, словно она была маслом. Кожа, странно покрасневшая, покрылась знаками и рисунками; он тяжело дышал, а один из духов – тетёнька, – дрожащими руками подносила кружку к его губам. – Учитель! – испуганно позвал Мальчик. Он поднял голову; женщина тоже. Мальчик увидел, что она плачет и, кажется, давно. – Всё хорошо, – сказал Учитель вслух. – Иди. Почему-то именно это убедило Мальчика: Учитель – настоящий волшебник. Он вернулся к столу, где весёлый дух ему отрезал большой кусок пирога и похвалил за мужество. Мальчик жевал, не чувствуя вкуса, и его взгляд метался от лица к лицу в поисках… Но вскоре наступило утро, а родители так и не пришли. Мёртвые вышли за порог и исчезли, оставив тело праздника – стол, украшенный дом, цветы и ленты, – и забрав его душу. В свете серого утра всё казалось безжизненным. Мальчишки даже решили было пойти спать («Потом всё уберём»), но в дверях появился Учитель и, потирая плечо, молча приказал всем пошевеливаться. Сначала Мальчик прибирался наравне со всеми, отгоняя от себя дурные мысли; но подобные вещи хуже овода, и вот – они настигли его, и он сел на землю, обхватив голову руками. Друзья выпытывали, что произошло, но он лишь отмахивался; тогда кто-то догадался сбегать за Учителем, и тот спросил Мальчика: «Что случилось?» «Родители. Они не пришли ко мне в эту ночь, хотя я ждал. Очень», – подумал тот. «Глупость, – почему-то повеяло теплом, – это же значит, что они живы» Мальчик опустил руки и с недоверием поглядел на улыбавшегося Учителя.
7
7. Антарктида
– Как она? – спросил я у Фреда. – Я могу поговорить с ней? Фред грозно поглядел на меня, но я смиренно стоял у дверей, не делая попыток прорваться внутрь, и брат сменил гнев на милость. – Эн без сознания. Машины делают всё, что могут. – Ясно, – я переступил с ноги на ногу. – Вот дьявол. – Я видел её с утра. На тебя злилась. Не хочешь рассказать, что у вас произошло? – Ты не поверишь. – Почему? – Да вот нюх даю. Праотцы не поверили, Эн тоже. С чего тебе верить? – Проходи, – Фред сделал приглашающий жест рукой. – Я послушаю и подумаю, псих ты или ещё подаёшь надежды. Ну? И я на свою голову так и поступил. Сел рядом с ним на стул, пока он смотрел в экран ИИ, и всё рассказал. Фред слушал, не перебивая, только изредка поглядывал на меня искоса. – И они не поверили? – спросил он, когда я закончил рассказ. – Как видишь, Индиго до сих пор не наказали. Из-за этого страдают люди. Один раз он травит наш источник пищи, другой он симулирует проникновение инопланетян на корабль… – Почему симулирует? Может, он есть один из этих инопланетян, принял облик Индиго, когда он выходил за борт… – Фред подумал и добавил: – Хотя чтобы кто-то из Иккетно делал это сам? Ха. – Вот-вот. Да и… как тебе объяснить? Абсолютно пустое пространство, радары не заметили посторонних кораблей, мы даже не находимся в какой-либо звёздной системе, чтобы заподозрить в ней жизнь. Это как тигр в реальности Антарктиды. Фред усмехнулся: он в своё время взламывал павильоны искусственной реальности. Я продолжал: – Просто в пустом космосе взорвалась обшивка, причём в месте, где спрятать бомбу было бы удобнее всего. – Но и меньше всего жертв. – Он пугает. В первую очередь он хочет напугать. Меня ему тоже было убить проще, чем иметь… как это называется? – Свидетеля, – Фред на миг оторвался от экрана и нервно глянул на меня. – Именно. Ему больше нравится паника. Неразбериха. Показывать, какие, по его словам, у нас гнилые гены. – Фред фыркнул и пробормотал нечто насчёт гнилых мозгов. – Да, это не гнилые гены, а, дьявол его возьми, элементарное доверие. Но если он действительно сошёл с ума… – Мы в опасности, – Фред поднялся из-за стола и нервно подошёл к медицинской капсуле. Заглянул вовнутрь, подошёл ко второй, заглянул и туда. – Миссия в опасности! И проблему можно решить в две минуты, а мы делаем вид, что всё происходит само собой! Расслабились! Мало нам было резни… – Слушай… – Иккетно! Я всегда подозревал, что что-то с ними не так. Эти кричащие имена, сумасшедшие костюмы, псевдофилософские системы… самовыражение у них, понимаете ли! Рано или поздно должен был родиться кто-то, кто начнёт самовыражаться подобным образом! Я вдруг понял, что он прав. Для Индиго, человека, чьё имя даже говорило, какой он особенный, и который на самом деле не выделялся ничем… даже не интересовался ничем! Для такого человека на далёкой матери-Земле были бы выходом алкоголь или наркотики – ведь это проще, чем заинтересоваться спортом, иностранными языками, литературой или кино. Проще принять на грудь и кричать, какой ты славный. А здесь – на корабле, где всё строго контролируется – он мог тыкать во все подряд кнопки синтезатора, создавая… Нечто, что свело его с ума. Что навело на мысль самовыразиться именно так. Я высказал свои соображения Фреду. – Кстати, да, – Фред скривил губы. – Беспорядочно тыкать в кнопки – очень на него похоже. Эн как-то жаловалась, что после Индиго все приборы расстроены, и приходится всё за него переделывать… хотела ходатайствовать, чтобы его перевели на другую должность. – Бэби-ситтером, как Джоанну? – Ага, – Фред хмыкнул. – Вот почему он её убрал. – Вряд ли его жертвой была Эн. Ему, самовыражальщику, любые подойдут. Я пожал плечами. – В любом случае он опасен. Нужно что-то делать. – Надо. Во-первых, получить доступ к записям на корабле. – Праотцы уже запрашивали. Ничего. – Ха! Ты думаешь, они старались? К ИИ надо искать подход, – Фред погладил экран. – Формулировать запросы с разных точек зрения. Понял? Самим надо добраться до камер и просмотреть все возможные варианты. – Но ведь это не наше дело. – А чьё? Дедов? Преступлений нет, точнее, не было. Должности следователя нет. Мы должны сами получить доказательства и представлять их. – Хорошо, – я замялся, – я получу их, а ты представишь. – Почему это? – Потому что мне один раз они уже не поверили. А ты старше. Представительнее. – Я-то представительнее, только доступ к камерам у меня. Понял? – Это в лазарете доступ к камерам у тебя. А полный доступ только у троих: у деда, у Ошо и у капитана. Можно, конечно, пробраться к деду, но он крепок, всё разнюхает тут же. Дьявол его знает, что у него в голове: решит ещё, что мы его унижаем. Капитан гораздо проще. – И что, вы с ним друзья? – в голосе Фреда слышалось пренебрежение.Друзья не друзья, а общаемся довольно близко. Сначала я поднялся в рубку, поздоровался с пилотом, пожелал ему тихого неба и отправился в столовую, в кабинет, на склад. В коридоре около ферм я остановился: почему-то мне показалось, что из залов должны выскочить Могучие Рейнджеры. Это было так забавно, что я засмеялся; потом я вспомнил, что даже не знаю, кто это, и опечалился. В итоге нашёл кэпа в павильоне виртуальной реальности. Дождался, пока он нарыбачится в своё удовольствие и на выходе перехватил. – Никак ты! – обрадовался он. – А знаешь, не работа – сплошные сучки да задоринки. Дай, думаю, порыбачу хоть, позитива наберусь. Только мой перерыв закончился. Я заверил его, что остаток дня непременно пройдёт лучше, чем первая половина. Кэп ожидаемо попросил ему помочь выправить баланс корабля и составить график ремонтных работ и производств; я для виду покочевряжился и согласился. Собственно работы было часа на два; если бы я так и сказал, кэп бы так и нарезал круги вокруг меня, нудя в ухо. Но я, сделав грустное лицо, пожаловался на сложность, и кэп, как обычно это бывало, тут же умчался куда-то «по срочным делам», оставив меня у своего ИИ. Знаем мы эти «срочные дела» – обедать пошёл, потом со звёздами поиграется и вернётся, чтобы оставшиеся два часа ходить кругами и нудеть. Подождав немного, я залез в систему видеонаблюдения и сформулировал запрос: камера на ферму-4. Она ожидаемо показала стену. – Кстати, – дверь открылась, и показался кэп, – ничего, если я исчезну на три часа? Сучки да задоринки, ты понимаешь… – Понимаю, – я обернулся, с трудом сохраняя бесстрастное лицо: по идее, кэпу было видно, чем я занимаюсь. Но если сильно торопится, не заметит. – Можешь идти, я справлюсь. Капитан показал большой палец и исчез за дверью. Я вытер пот со лба и, выйдя в меню, переформулировал запрос. «Все камеры поблизости от фермы-4». И действительно – монитор выдал сразу пять изображений, включая стену, передаваемую сломанной камерой. Я назвал дату и время, и, к радости своей, увидел аж на двух камерах Индиго и себя. Я приказал сохранить эти отрывки и переслать на мою почту; далее, подбодренный удачей, я попытался найти доказательства, что Индиго заложил бомбы, но обнаружил лишь, что Индиго заходил на склад за два часа до прорыва инопланетян. Я не нашёл ничего лучше, как сохранить и это тоже, и, быстро доделав работу капитана, я вернулся к Фреду. – Проанализировали этих… инопланетян? – первым делом спросил я, войдя в медблок. – А я знаю? – проворчал он. – Я жизни людям спасаю, не то что некоторые… нашёл что-нибудь? Я включил второй экран, вошёл в свою учетную запись и показал добытые мной видео. Фред поджал губы: – Далековато, лица размыты… а здесь хорошо! Видно из-за двери, как он сыплет порошок… А это что? – он ткнул пальцем в Индиго, тащившего на склад тяжёлую коробку. – Инопланетяне! – Да, видимо, – Фред растерянно побарабанил пальцами по столешнице. – Надо бы спросить, не ломались ли какие-либо приборы. Хотя и этого достаточно, чтобы праотцы стали говорить с нами серьёзно. – Он забарабанил по клавишам, выставляя параметры автоматического режима. На миг заколебался, глядя на раненых; затем всё же поднялся с места. – Идём. Чем быстрее мы закончим, тем быстрее я вернусь к ним. Мы добежали до лифта и, заскочив в него, приехали к деду. Он, как и обычно в это время, сидел в кабинете и хмуро глядел в распоряжения от капитана. – Только представьте, – произнёс он, едва мы переступили порог кабинета. – Этот человек требует, чтобы мы ввели комендантский час. На корабле! Он переиграл в старые виртуальные реальности? Я давно говорил, что их необходимо запретить! – Дело не в виртуальности, а в том, что дела плохи. Дед поглядел на Фреда; перевёл взгляд на меня. – А, тебе наш спящий красавец в уши напел? Ну так я тебе скажу, что там плохо. Случайности. Случайности и безответственность. – Если мы сможем доказать, что это злой умысел? Дед развёл руками: «Вперёд». Фред подключился к его ИИ и показал ему видео. Дед, нахмурившись, наблюдал, как Индиго сыплет порошок в водоросли и несёт коробку на склад. – Это может значить всё, что угодно, молодые люди, – дед неопределённо махнул рукой. – Порошок? А где анализ того порошка? Я хлопнул себя по лбу. – Он у Эн. – Да и как мы поймём, это анализ того порошка или нет? – продолжил дед, и Фред раздражённо произнёс: – А это уже не наша забота. Пусть Иккетно посмотрят и сами проведут своё расследование. – Если проведут, – добавил дед. – Хорошо, я вызову их. К чести Иккетно, Ошо и несколько его подручных, включая Предатора, явились быстро. Едва переступив порог, глава Иккетно начал вещать: – Сколько неверных дорог! Сколько неверных решений! Ответственны ли мы за них? Лишь в малой степени, ибо… – Дядя Ошо, – прервал его я. – У нас важное дело. – Опять дела, юноша! Опять дела. Когда же они закончатся и наступит царство вечного блаженства? Может быть, когда мы отречёмся от прежних форм и норм общества? – Нет. Когда мы решим все дела. – Но они никогда не решатся, ведь сущность суетного в его бесконечности… – Ошо, – прервал его дед. – Просто посмотри и вы пойдёте обратно рассматривать суетное, хорошо? Ошо благосклонно кивнул, и все прибывшие Иккетно расселись вокруг экрана ИИ, встроенного в стену. Снова начались видео; на самом деле ничего не могло быть скучнее их, и ясно, что вскоре глаза присутствующих стали разбегаться. Под конец второго, зевнув, Ошо спросил: – И что? Поднялся Фред. – На основании этих видео мы требуем, чтобы род Иккетно провёл внутреннее расследование. Мы обвиняем Индиго Иккетно в убийстве и в повреждении корабля. Пострадали люди. – Кто обвиняет? Ты обвиняешь? – благожелательно вопрошал Ошо и, дождавшись от Фреда «Я», поднял руку ладонью вверх. – Ты, о котором знает каждая белка, – он вкусно выделил это, чисто земное слово, словно и впрямь когда-то видел их вживую, – как ты ненавидишь Иккетно? Ты же спишь и видишь, как подставить наш род и лишить его положения, которого он добился долгими годами упорной работы. – Упорного выпендрежа, – сказал Фред. – Что? Ошо замер. Дед закрыл лицо руками. – Долгими годами упорного выпендрежа. Да вы почти ничего на этом корабле не делаете. Если бы здесь были только вы, никакая миссия не исполнялась бы. Да вы бы не выжили. Вы бы только сидели в виртуальности и синтезировали алкоголь, пока не врезались бы в какую-нибудь звезду. «Живи сегодняшним днём!». Думаете, никто этого не замечает? Ваши эксперименты с веществами? – Это серьёзное обвинение, – сказал Ошо, поднимаясь на ноги. Куда делись добродушная улыбка, подрагивающие ноги, по-старчески подслеповатые глаза? Ошо был главой Иккетно, и совершенно не зря.
– Нет, вы не понимаете! Я требую расследования! Это ошиб… – суровая дверь изолятора перерезала голос Фреда. Надо же: даже Леди Пежо заперли в каюте, а моего брата – в неиспользуемый вот уже много лет изолятор! Мне оставалось надеяться, что они там хотя бы прибрались, дьявол их возьми. – И так будет с каждым, кто против Иккетно, – произнёс Ошо, потрясая худенькой старческой ручкой. Иккетно зааплодировали; члены нашей семьи лишь хмуро переглянулась. – Ну, обвинил, – вполголоса сказала мама. – Я согласна, Индиго хороший мальчик… но разве нельзя было просто оправдать его? Ошо её услышал. – Оправдывать должны вы! Индиго самоотверженно вытаскивал на себе раненых, доставил образец в лабораторию, исследовал его вместо своего сна – и так вы говорите спасибо? Обвинениями в наш адрес? – Тогда и меня закройте, – я поднялся на ноги. – Это я сказал Фреду о своих подозрениях. Это я не уважаю Иккетно. Я достал эти видео. Ну? Ошо заулыбался, словно я сказал что-то смешное, но засмеяться было бы неприличным. – Юноша, юноша, – произнёс он. – Вы совсем ещё юны. Вы лишь попали под дурное влияние брата; это можно понять и простить. Лишь не повторяйте его ошибок, юноша.
7. Австралия
– Чего на самом деле хотел твой отец? – спросил Рыцарь. Валькирия развела костёр, заварила чай из найденных поблизости трав. Принцессу усадили на плащ Рыцаря. Из её рук даже жестяная походная кружка вырывалась и падала, рискуя окатить девушку кипятком, поэтому Валькирия, вздохнув, села рядом и начала поить девчушку. – Чтобы вы доставили меня домой, – Принцесса уронила голову на грудь и вновь подняла. – Поскорее! – Не сомневаюсь, – пробормотал Рыцарь. – Если он знал… – Знал! Я ж дочь! – То есть это не Дракон – ужасный ящер и людоед, а ты? – вставила Валькирия, осторожно наклоняя чашку. Принцесса отхлебнула. – Я. То есть, могу стать ужасным осьминогом и людоедом. Потерять человеческий облик. Папа против. И я тоже. Он долго искал мага, который снял бы это. Проклятие. Даже из Австралии звал. Нашёл какого-то суперколдуна, чтобы помог. – А он не смог, да? – осторожно поинтересовалась Валькирия, когда Принцесса замолчала. – А? – встрепенулась та, и Валькирия едва успела убрать чашку подальше. – Да. Он на своём острове. Отказывается приезжать. Папа хотел меня к нему отвезти. – И ты разрушила замок, – с укором произнесла Валькирия. – Да. Принцесса отхлебнула чай и закашлялась. – Моя душа как будто улетает с эти существом, – сказала она более внятно. – Воплощается в него. Я всегда боюсь, что не вернусь. – Ты говорила об этом папе? – спросила Валькирия, отставляя опустевшую чашку в сторону. – Говорила. Потому и держал в замке: чтобы ничего не беспокоило. Но не могу же я там сидеть вечность, да? Принцесса шмыгнула носом. Рыцарь печально поглядел на трёх муравьёв, упорно пытавшихся взобраться по принцессиной лодыжке. – Ясно всё с тобой. Почему твой папа нам ничего не сказал? – Это же понятно, – Принцесса слабо фыркнула, – думал, вы успеете до того, как… – Превратишься, ясно. А они зачем на тебя нападают? – Она не поняла, про кого ты, – заметила Валькирия, и Рыцарь добавил: – Разбойники. Лихие люди. – Потому что я папина дочка. Дочка Дракона. Его слабое место. Меня даже прокляли, чтобы Дракона пронять, а всё равно не проняли. Вот так. Принцесса закрыла глаза, и длинные ресницы её затрепетали. – Не спать-не спать-не спать! – воскликнул Рыцарь. Понятливая Валькирия потрясла Принцессу за плечи. – Ты можешь связаться с отцом? Сказать, что мы тут застряли? Говори, можешь или нет? Принцесса некоторое время смотрела на него абсолютно бессмысленно; Валькирия гладила её по голове, что-то приговаривая. – Могу, – наконец, произнесла девушка. – Связывайся. Прямо сейчас. Принцесса молча достала из кармана платья зеркальце и провела по стеклянной глади пальцем. – Дочка! – раздался голос Дракона. – Где вас носит? Я уже заждался, тут пешком идти два дня, а вы – никак заплутали? – Пап, – громко и чётко проговорила Принцесса, повторяя за подсказками Рыцаря. – Я превратилась. Мы застряли тут на берегу. – Где? – Тут, – Принцесса мотнула головой. – Лети к нам. Я очень скучаю, папочка, – вдруг добавила она от себя и залилась слезами. Так она проплакала, пока не уснула; тогда Валькирия молча уложила ее на свой плащ и села рядом с Рыцарем. – Что теперь? – сдавленно произнесла она, и Рыцарь обнял её. – Никогда такого не видела… – Жаль, что пришлось. – А ты, судя по всему, видел. – Да. Мне повезло меньше. Или больше – это как посмотреть. – И чая нам не видать. – Не отчаивайся… – он не договорил: Валькирия нервно захихикала, приговаривая «не отЧАЙивайся», и Рыцарь просто не смог быть дальше серьёзным. Но и шутки никакие в голову не шли; так и просидел, как дурак, улыбаясь в пространство, пока не прилетел Дракон. Опустившись на землю, он сгорбился, словно хотел стать маленьким и незаметным; превратиться в ящерицу. Он погладил спящую дочь лапой по голове и прогудел: – Вы всё-таки увидели мой позор. – Если это позор, – не согласился Рыцарь, – то он к вам не имеет никакого отношения. Да и девочку этот факт не делает хуже. Дракон сел рядом, вздохнул, выпустил из носа дым. В его зрачках отражалось пляшущее пламя. Валькирия молча подала ему нанизанные на шампуры крылья чаек, и Дракон послушно вытянул лапу с мясом над костром. – Хотел одному колдуну её показать, да видно поздно. Из-под контроля совсем вышла. Плохой я отец. – Так отвезите сейчас, что за проблема? – Проблема – её щупальца. Как она их выпускает, так бери задницу в крылья и маши, что есть силы… ничего живого не оставит. А если превратится, когда лететь над морем будем? Валькирия передала Дракону котелок с чаем. – Спасибо, дочка. Эх, была бы вот ты моей дочкой, бед бы не знал. – Нельзя так говорить, – погрозила пальцем Валькирия. – Ваша дочь – это ваша дочь. Вы её такой воспитали. А теперь что – сидите и возмущаетесь? Нет уж. Улыбнулся Дракон. – Да, да, конечно, ты права… нельзя. Но что остаётся? Рыцарь замялся. Выбор был; и выбор был тяжёлым. Откланяться? Самое простое. И самое верное: если они откажутся сейчас, после вскрывшегося обмана, Дракон и слова поперёк не скажет. Но Рыцарь так привязался к ним за эти дни, что и не мыслил, как можно не помочь. Да и Валькирия… – Везти к Магу, конечно, – буднично сказала она. В этом вся Валькирия. Не отступится, да так и сгинет. Вот это – точно нельзя. – Как что? – спросил Рыцарь, поднимая забрало. – Мы её повезём. – Как? – опешил Дракон. Валькирия посмотрела на Рыцаря, и в её глазах трепетал огонёк восхищения. – Морем. Наймём первое же судно на этот ваш остров и отправимся. Верно, Валькирия?7. Евразия
Мастер проснулся. В ушах шумело море, и горели перед глазами три огня: один – пламя костра, два других – отражения в драконьих зрачках. – Приснится же. Он легко поднялся с постели. Его немного покачивало, но в целом терпимо. Он добрался до кухни, налил из чайника воды в стакан и жадно выпил; затем налил ещё и выпил снова. Постоял, глядя сквозь оконное стекло на картины жизни в домах напротив; кажется, был ещё только вечер. Когда же он уснул? Сразу. Сразу после того, как приехал из института. Сразу после того, как выяснилось, что девушку спасти не удалось. Чёрный (зелёный?) человек ударил туда, куда следовало ударить, чтобы пациентка не выжила. Мастер поставил стакан на стол. Раздался стук, звон, и стакан рассыпался. Мастер выругался. Снова поглядел в окно. Тёплые жёлтые мирки продолжали жить – каждый оборачивался вокруг своей лампы-солнца, согревающего его. Тихо; ни одна паромашина не проедет. Где-то печально завывала собака. Мастер вернулся в комнату. Открыл портал и вошёл в расцветшую темноту. Она тут же рассеялась, стала летним днём, а он – мальчишкой, весело прыгающим по бетонным блокам. Скок! – сны одного, живого; скок! – сны другого, мёртвого. Он не задерживался нигде, тенью проходя сквозь сознания и устремляясь дальше – туда, где было то, что он искал. Добравшись до небольшого каменного здания с покатой крышей, он остановился у дверей и постучался. – Учитель! Это я. Дверь неспешно открылась; глазам Мастера предстал человек. Когда он повернулся боком, Мастеру показалось, что это старик, – настолько странным выглядел профиль с сильно загнутым назад лбом и выступающим носом; а встал прямо – будто подросток. Широкое лицо, глаза – навыкате, но не круглые, а чуть раскосые. Человек улыбался. – Сподобился, – сказал он. – Прямиком из своих Евразий? Проходи. Мастер перешагнул порог и закрыл за собой дверь. Он ожидал увидеть ставшую привычной много лет проходную комнату, откуда вели пять дверей, но увидел огромный пустой зал. Он был хорошо освещён: огромные окна от пола до потолка давали света даже больше, чем необходимо, чтобы разглядеть слой мусора: пыль, перья, засохшие какашки. У потолка протянулась махровая паутина с застрявшими в ней сухими листьями. Учитель молча протянул Мастеру метлу, сам создал вторую и они начали мести. Вскоре Мастер заметил, что только стоит ему расчистить какой-то участок, как Учитель подкидывает туда какашек с нерасчищенных частей. – Что ты делаешь? – спросил он Учителя. – Чтобы не так просто казалось, – ответил тот. Мастер продолжил мести; Учитель помогал, оказываясь то тут, то там, но от этой помощи мусора становилось только больше. В конце концов Мастеру это надоело; он щёлкнул пальцами, и грязь и паутина исчезли. – Наконец-то, – усмехнулся Учитель и сел на пол. Напротив устроился и Мастер. Учитель создал чайник и две чашки чая; начал неспешно пить. Мастер взял в руки свою чашку; на ней была изображена лодка. Мастер улыбнулся. – Ты ещё тащишь за собой этого безмозглого идиота? – спросил Учитель. – Да, Учитель. – Как всегда. Ты всегда тащил за собой всякий мусор, – Учитель помолчал, глядя в пространство. Затем совсем другим тоном добавил: – Жаль паренька. – Жаль, – согласился Мастер. Помолчали. – Я видел Кетцалькоатля, Учитель. В чужой душе. – Это бывает. Боги ходят, где хотят. – Я спросил его, как у тебя дела, но он промолчал. Не счёл меня достойным ответа. – Вряд ли. Скорее, он лишь присматривал за тобой. Я говорил ему о тебе. Так как ты не давал ни весточки, думаю, он решил посмотреть, как ты поживаешь. – А я использую то, чему ты меня научил, чтобы лечить. Вместо ответа Учитель отхлебнул из кружки. – Почему ты не научил нас взаимодействовать с душами живых? Только с мёртвыми. Только напролом. Разрушая. Необратимо выдёргивая важные нити. Твоя техника подходит лишь для воскрешения мёртвых и ужасна, когда речь заходит о живых. – Как и всякая сила, если её чрезмерно, – Учитель снова отхлебнул из кружки. – И тем не менее ты пришёл ко мне и ничего не рушишь, как видишь. – Я учусь. – И я, – Учитель улыбнулся. – Мы все учимся всю жизнь… хорошо, когда жизненный срок позволяет делать это бесконечно. Мужчины рассмеялись. Мастер отхлебнул чай: сладковатый, фруктовый. – Кстати, я тут рассказал твою историю одной девушке. – Правда? – Она спросила меня, почему я тебя не убил. Учитель засмеялся снова. – Но когда я рассказывал, я задался сам вопросом… почему ты не уничтожил их? Захватчиков, убийц, – Мастер снова отхлебнул чай. – Тех, кто разрушил всё, что тебе дорого. – У человека никогда не бывает одна причина, чтобы совершить или не совершить поступок. Тебе сказать все причины? Во-первых, я собирал части богов и знания слишком долго. Те, кто сделал это своими руками, умер естественной смертью. Ответственны ли дети за дела своих отцов, дедов и прадедов? Во-вторых, всё закончилось. Они убили большую часть моего народа. Месть… убивать ради мести? Я бы мог, но… повторюсь, это люди, что своими руками никого не убивали. И в-третьих… я увидел, как они губят сами себя. Медленно, мучительно. Они накажут себя своим стремлением к смерти и надеждой на жизнь в удовольствиях; жадностью и злобой, стремлением грабить и превосходить. Они сами уничтожат себя; и это будет хуже, чем если бы поднялись из могил мёртвые и растерзали бы их. Учитель отхлебнул чай.7. Африка
Я иду сквозь тьму. И неизвестность. Мы все идём сквозь тьму и неизвестность. В этом состоит наша жизнь, если отбросить все внешние проявления и свести всё к простейшему основанию. Одиноки ли мы при этом? Мы одиноки, но не одни. Да, тьма и неизвестность окутывает нас, а расстояния громадны – в миллионы парсеков – но всё равно можно дотянуться до другого. Случайно встретить; внезапно открыть душу другого, встретив такой же одинокий корабль. Пусть вы потом больше никогда не встретитесь – что можно, думаю, исправить, – всё равно эти случаи указывают на то, что мы на самом деле не одиноки. Просто наше движение хаотично; у нас различны цели и акценты, приоритеты, даже понимание того, как этого можно достичь. В конце концов, у кого-то ломается межпространственный двигатель, и он оказывается отрезанным от остальных. Если я топлива не хватит и я останусь дрейфовать в открытом космосе, лишённом берегов – стоит ли в этом случае желать смерти или хотя судьбы, аналогичной моей, сухопутной крысе, что провела плохую диагностику? Месть – достойное ли дело? Но с другой стороны, как иначе заставить человека понять, что он натворил, если он не раскаивается и даже не сомневается в своих действиях? Если у него найдётся миллион отговорок, почему он мог поступить только так, а не иначе? Нужно его наказать. Но нужно ли его наказывать самому, или за тебя это должны делать другие? А может, он накажет себя лучше всех сам? Сухопутная крыса выпьет водки, залезет на стремянку, упадёт и сломает себе шею. И даже ронять на неё ничего не придётся. Единственное, в чём я уверен – необходимо не то, чтобы мстить, но помогать тем, кто пострадал. Или предотвращать то, что может произойти. Например, холод и голод на планете, на которую я должен доставить груз. Например, жажду в засушливой Африке. Или чью-то смерть, или… Вот это – помощь. От раздумий меня отвлёк радар: через него я увидел впереди нечто массивное шарообразной формы. Не корабль ли? Я даже хотел повернуть назад, к «Марии», и проверил количество топлива. Его хватило бы на небольшой маневр, но что, если я тревожусь попусту? Каждая секунда дорога. Каждый грамм топлива – тоже. Я не стал менять курс. Нечто увеличивалось, заслоняя звёзды, и вскоре я увидел что это – планета. Планета во тьме; без звезды, без чего-либо. Холодная чёрная планета. Будто покойника встретил. Я всё-таки пожертвовал тридцатью минутами времени, чтобы облететь её вокруг. Чуть меньше Земли, сморщенная от трещин на поверхности, со шрамами-кратерами по всей поверхности, она выглядела старушкой по сравнению с моей родиной, хотя вряд ли отличалась от неё по возрасту. Старушка равнодушно ползла сквозь тьму; притяжение звезды-толстушки действовало на неё, но очень слабо, и полную орбиту она должна была совершить за (я быстро подсчитал) около 1021 земного года. Неудивительно, что экспедиция прошла мимо. Я оставил старушку медленно нести своё тело сквозь пространство и вернулся на курс. Вот ей – разве же не одиноко? Оставлена звездой, потерявшая жизнь (если та вообще когда-то существовала на её поверхности, в чём есть сомнения). Идёт сквозь тьму и неизвестность – как я. Но она идёт так давно, что ей всё равно, кто целых полчаса летел параллельным курсом. Чего она хочет? О чём думает? Или в ней остались лишь чувства, самые простые – а мысли давно покинули её вместе с атмосферой? И разум бедняжки превратился в камень.7. Америки
Мы спина к спине встали, будто два материка мериканских сцепились, словно осаду какую держим – хотя что «будто»? Осаду и держали. Вокруг мертвяки, la necrófagos[25], причём на самом деле вокруг – будто границу им из мела мы начертили да в центре встали, проклятья да молитвы посылая. Но музыка да песня – вот и вся наша граница, вот и весь наш круг пустоты, за которым пляшут да на нас поглядывать не забывают, как на кувшин вина долгожданный: блюдо после хорошего веселья наметили. – Здесь все! – выкрикнул Бальтасар. – Все! Даже… И замолчал, перед собой глядя, в лицо кому-то. Даже руку со смычком остановил, прямо в полёте, посреди слова. Упыри-то к нам руки сразу запротягивали, словно мы им тут кубки на подносе, клыки показали – громадные, с большой палец размером. Ой мы с Бальтасаром с петлёй на шее стояли[26], вот как есть говорю, ни на ноготь не преувеличиваю! Я ему под дых локтём врезал и закричал: – Потом досмотришь! Играй, подлюга! Он и заиграл что-то совсем не в масть, ни обеденную ни заупокойную, а что-то из университетов своих длинное, чего я и знать не мог и о чём пожалел, как проклятый. Но, подстраиваясь да предугадывая, затянул я первое, что la tengo en la punta de la lengua[27].Столь краток миг, и мысль столь быстра,
Которые почившие в Боге
Являют мне, что боль сильней подмоги;
Но счастлив я – судьба ко мне добра.
Амур, все тот же деспот, что вчера,
Дрожит, застав Мадонну на пороге
Моей души: черты ее не строги,
И роковою негой речь щедра.
Величественной госпожой, живая,
Она вступает в сердце – и тогда
Оно светлеет, вновь открыто свету.
Интермедиа 7
С этого момента началось настоящее обучение. «Очень редко и опасно – уметь воскрешать покойных, – говорил Учитель. – Мне этот дар дали боги; я передаю его вам, чтобы вы нашли ему лучшее применение. Мёртвые, потеряв целостность в этом мире, навечно обречены искать недостающие части. Помните мои сказки о том, как покойники пытаются отобрать у живых части тел? Это почти так. Только они стремятся взять у вас жизненные силы или то, что принесёт им их: например, кровь. Вы можете оживлять по-разному. Так, можно поднять только тело. Тогда у него не будет воли, как не будет прежней души. Оно останется вашей марионеткой; вашим слугой.» – Слугой злобного мага-некроманта, – хихикал Мальчик иногда, пересказывая слова Учителя. Дару очень нравилась эта шутка. Он хохотал над ней громче всех. А тот продолжал: «Это более простой уровень. Сложнее вернуть душу в тело. Отчасти, или же целиком – зависит от вашей силы и вашего мастерства. Если вы овладеете техникой в совершенстве, вы научитесь воскрешать людей так, что никто и не заметит их неестественности. Но как бы вы ни старались, воскрешённый, хоть и живёт, но живёт лишь до тех пор, пока вы даёте ему свои жизненные силы. Даже я не могу вернуть их полностью. Самое сложное – вернуть лишь душу и дать ей материю, чтобы она стала телесной. Но и тогда она будет зависеть от вас» Проходил год за годом. Учитель учил их всему, что знал сам – читать мысли, ходить по чужим снам. Знакомил их с богами, в которых верил и которые существовали, и особенно указывал на зеленохвостого, как на того, кто выведет из беды и всегда поможет. Его звали «Кетцалькоатль». Половина мальчишек не могла выговорить это имя и говорили просто «Кесаль» – конечно, когда Учитель не слышал. Мог ведь и посмотреть. Мальчик и Дар продолжали играть в деревне по воскресеньям на гитарах, и вскоре завели множество знакомых. Сначала Мальчику нравилось с ними общаться: они были весёлыми и бесшабашными. Но вскоре Мальчик заметил, что откуда-то у них появляются дорогие вещи, хорошая одежда, хотя родители – обычные крестьяне. Он поделился с другом подозрениями; но Дар только отмахнулся. Вскоре Мальчик и вовсе стал свидетелем ограбления. Тогда он отвёл Дара в сторону и сказал, что, конечно, никого не сдаст, но и общаться больше с этими людьми не собирается. Дар – продолжил. Так они отдалились; Мальчик всё больше времени проводил за тренировками и зубрёжкой, Дар пропадал в деревне. Затем Мальчик забросил и гитару; Дар подолгу уговаривал петь, как раньше, но Мальчик был упорен, и друг уходил ни с чем. Потом и уговаривать перестал. Прошёл один День Мёртвых; другой; третий; и ещё… Так Мальчику стукнуло семнадцать.8
8. Осень
Сегодня Мастер решил перед работой пройтись вдоль побережья. С утра город казался свежее: меньше пыли вздымалось колёсами паромашин, дирижабли ещё не поднялись в небо, и даже завод ещё не запустил систему громадных шестерней. Из воды выпрыгивали рыбы, с надеждой глядя на Мастера круглыми глазами; он пожалел, что не прихватил с собой хлеба. Вскоре его догнал Матео верхом на велосипеде, в спортивной шапочке и без куртки. – Не холодно? – хмыкнул Мастер. – Пальто в стирке. И чито это мне должно быть холодно? Я на велосипеде, …! – Язык с мылом мыть заставлю. – Ой отвали, Нуэстро, я не на работе! – Зато я почти. – Мастер глазами указал на возвышавшееся над рекой здание Института. Матео закатил глаза, высказал своё полное недовольство и, обогнав Мастера, припарковал велосипед. – Какой-то ты сегодня весёлый, Мастер, – заметил Игла. Хотя Мастер пришёл достаточно рано, тот уже сидел за компьютером, и явно давно. Мастер приветственно махнул рукой. – Придумал, как избавиться от Чёрного Человека? – Конечно, – отмахнулся Мастер. Поглядел на кушетку, откуда ещё вчера унесли мёртвую женщину. Снова отмахнулся. – Что сидишь, Игла? Всё по плану, по плану, не расслабляемся. Игла с сомнением поглядел на него, но вернулся к компьютеру.В этот раз Мастер сразу оказался в коридоре. Длинном коридоре, ведшем в четыре стороны света. – Указатели есть? – спросил он у Матео. – Ни черта. Мастер пошёл прямо. Вскоре коридор оборвался, и Мастер оказался на арене цирка. Зал был полон зрителей; их крики оглушали Мастера: Матео что-то сказал, но он так и не понял, что. Под ногами пружинило жёлтое покрытие, похожее на поролон; длинный усатый мужчина в расшитом блёстками костюме сделал приглашающий жест в сторону невысокой тумбы. Мастер, помедлив, сел на неё; мужчина нахмурился и щёлкнул хлыстом куда-то в сторону. Озадаченный, Мастер встал на тумбу. Зрители зааплодировали. – Не явился? – спросил Мастер, окидывая взглядом массу зрителей. – Нет, не видно. Перед Мастером возник обруч, обёрнутый цветной бумагой. Дрессировщик – несомненно, это был он, – сделал руками несколько «магических» пассов и поджёг его. Огонь побежал по бумаге; дрессировщик снова щёлкнул кнутом. Матео хохотнул: – Да ты тигрь! Мастер не нашёл ничего лучше, кроме как прыгнуть. Он пролетел метра два до обруча и пересёк огненную черту. По ту сторону оказалось пусто. Разноцветные огни погасли; только раскачивался висевший в воздухе огненный обруч. Мастер снова отправился в коридор. – Явился наш скотина, – сообщил Матео и прикрикнул в сторону: – Ты не на меня смотри, ты в монитор смотри! – Понял, – сказал Мастер иоткрыл первую же дверь. За ней был тёплый осенний вечер; в открытое окно влетали светлячки, шелестели крыльями мотыльки. Печально кричала какая-то ночная птица; почти человеческим, женским голосом. У окна стоял человек, и в руке у него был зажат окровавленный кинжал. На полу, запрокинув голову, сидел Матео и глядел слепыми раскрытыми глазами в потолок. Под ним расползалась чёрная лужа. Прежде, чем человек у окна опомнился, Мастер выстрелил в него из материализовавшегося в руке пистолета. Хлопок – человек коротко вскрикнул – пропал. Мастер стоял, глядя в лицо мёртвому Матео, и не мог заставить себя отвернуться. Словно это и было единственной реальностью. – Эй, Нуэстро, – в ушах прозвучал голос Матео. – Не стой так, а? – Он давит на страхи. Научился подключать мои… воспоминания, – Мастер ударил кулаком по столу, и тот перекосился. Мастер остановился, тяжело дыша, глядя в лицо мёртвому другу. Матео помолчал. – Знаешь, Нуэстро… ты не должен обвинять себя. Ты же знаешь, ты ни за что не остановил бы меня. Не тот ты. Не того меня. Мастер нервно прошёл от стола к окну. – Я должен был… не отдаляться. Остаться рядом. Показать, куда ты движешься. Это произошло из-за меня. Матео… я должен был хотя бы попытаться. – Но это произошло, без «бы». – Да. – Тогда ты должен поступить, как тогда. Рот Мастера страдальчески скривился. Он оглянулся на труп Матео; кивнул и взмахнул рукой. Матео медленно поднялся на ноги, и молча воззрился на Мастера. В его глазах не было ни мыслей, ни эмоций. Как у орудия. – Именно этого я и боялся, – произнёс Мастер, глядя в пустое лицо. – Тогда или сейчас? – Тогда. Что… не удастся тебя оживить. Что ты станешь зомби. У меня тогда совсем не было опыта… Мастер замолчал. – Не стал, – проворчал Матео. – А зря. Меньше было бы проблем. И вовсе у меня уши так не торчали, не надо мне тут. Мастер пригляделся – и с облегчением рассмеялся: – Верно. Но знаешь, ты мог бы и лучше распорядиться своим шансом. Женился бы хоть, что ли… – Размечтался, Нуэстро. Давай-ка найди мне неживую невесту, тогда и поговорим. Мастер двинулся к выходу, а мёртвый отправился за ним. В коридоре их ждала толпа – ярко одетая, радостная, из цирка; встретила Мастера овациями. Но, приглядевшись, Мастер увидел: шея у дрессировщика неестественно вывернута, а щека рассечена насквозь; в ране блестят белые зубы. У мальчика, что стоит рядом с высокой женщины, не хватает руки и части туловища; у самой женщины лицо отсутствовало. Вместо него на Мастера смотрело кровавое месиво. Мёртвые протянули руки к вошедшим. – Сражайся! – крикнул Мастер, и зомби-Матео бросился вперёд, закрывая хозяина собой. Мастер бросился обратно в комнату и выглянул в окно: везде, пока хватало глаз, текла река. – Хоть бы он не догадался, что может просто сломать весь сон, – пробормотал Мастер, и Матео в наушниках фыркнул: – Чур! Не болтай, Нуэстро… не подавай ему идей. Мастер прыгнул в воду. Холодный поток обжёг его; странник с трудом вырвался из объятий воды к воздуху. Откашлявшись, он обнаружил, что лежит на пляже. Далеко впереди во тьме горели огоньки; неистово гремели волны, словно это была не река, а океан. Рядом с Мастером сидела большая белая птица и смотрела одним глазом на него. Оператор протянул руку, но она не испугалась – лишь перья распушила, став похожей на шарик. Мастер погладил её. – Снотворное добавьте, – приказал он и вдруг спросил: – А что сейчас делает Закройщик? – А? – Матео удивился. – Да как обычно… а что? Мастер непринуждённо покачал головой и поднялся на ноги. Птица по-прежнему неотрывно смотрела на него. – Ну? – спросил он у неё. – Куда дальше? Птица покрутила головой и, неумело изогнув крыло – будто ей было неудобно, непривычно, – показала в сторону огоньков. Мастер поблагодарил её и, увязая в набравшем воды песке, направился во тьму. Едва картинка моря и песка выцвела, как во тьме расцвело множество свечей. Они, как и обруч в цирке, висели прямо в воздухе; и в пустоте висела пациентка: полноватая женщина лет сорока. Вокруг суетились люди в белых халатах; лица их скрывали белые маски, а в руках были зажаты скальпели, вата и почему-то бутылки водки. У одного из спины торчала деревянная заноза. – Ну привет, – пробормотал Мастер. – По жопе не хочешь за плохое поведение? И двойку в дневник… Мастер материализовал нагинату. Врачи как один повернулись к ней; человек в белом не обратил внимания. Коротко размахнувшись, Мастер ударил. Лезвие вошло в плоть – и неожиданно легко преодолело её, разделив на две половины – Он? – деловито спросил Матео. – Он, – ответил Мастер, глядя, как белый халат медленно падает сквозь тьму. Врачи всё ещё с подозрением смотрели на нагинату, и он убрал её. Затем подошёл к пациентке; её лицо опутывала чёрная паутина. Мастер молча сгрёб тонкие нити и, скатав в шарик, отшвырнул прочь.
Его встретили натурально рёвом. Радостно кричал, бегая по кабинету от компьютеров к пациентке и обратно, Игла; следом за ним на руках мчался Матео, оглашая комнату воплями «Ай да сукин сын!»; неизвестно откуда взявшийся Ковальский опять пил из горла своей бутыли. Жидкость проливалась мимо рта, окрашивая светлую футболку. Закройщик радостно прыгнул на Мастера, и тот с трудом вырвался из восторженных объятий. Но едва ему удалось это сделать, как подвиг подмастерья повторил опьяневший Ковальский. – Как я вас распустил, – выдохнул Мастер: объятия Ковальского отличались недюжинной силой. – Ладно… сегодня можно. Матео запрыгнул на стол и загорланил:
Primo pro nummata vini,
ex hac bibunt libertini:
semel bibunt pro captivis,
post hec bibunt ter pro vivis,
quater pro Christianis cunctis,
quinquies pro fidelibus defunctis,
sexies pro sororibus vanis,
septies pro militibus silvanis.
Octies pro fratribus perversis,
novies pro monachis dispersis,
decies pro navigantibus,
undecies pro discordantibus,
duodecies pro penitentibus,
tredecies pro iter agentibus.
tam pro papa quam pro rege
bibunt omnes sine lege.[29]
8. Лето
Дракон позволил им забраться к нему на спину и, взмахнув крыльями, взмыл в воздух. Уже через пять минут они были на пристани. – Вы уверены? – спросил Дракон у Рыцаря. – Вы можете погибнуть, если… – Куда её вести? – перебила его Валькирия, поддерживавшая за плечи Принцессу. – Вон тот корабль привезёт вас в нужный порт. Валькирия кивнула и, не прощаясь, повела Принцессу на борт. Дракон потопал следом, ворча «Куда они сядут сейчас, без договора? Надо слово замолвить». Рыцарь, помедлив, отправился за ними. По дороге Дракон подробно рассказал ему, как найти Мага («пара улиц вдоль берега, и увидите дом с такой белой башенкой»), но прервался, чтобы побеседовать с вышедшим на пристань капитаном. Тот рассыпался в любезностях перед Драконом, заверял, что «всё будет по высшему классу» и, когда вернулся на корабль, ящер пробормотал: – Старый жулик. – Что за Маг? – поинтересовался Рыцарь. – Хороший? – Очень хороший. Даже великий. Нам сказали, только он может помочь, – отвечал Дракон и, помявшись, снова переспросил: – Вы уверены? Я могу проверить, оснащён ли корабль всем необходимым – повар, маг-навигатор, боевой маг и… Рыцарь криво улыбнулся. – Не беспокойтесь. И взошёл на борт.Валькирии и Принцессе выпало жить в одной каюте. Рыцарю же пришлось делить свою с попутчиком; тот был то ли геологом, то ли географом, и много и с удовольствием болтал о камнях. Рыцарь отвечал ему только: – Да. Или: – Нет. Затем, улучив момент, сбежал на палубу. Девушки уже стояли там, облокотившись о фальшборт. Валькирия показывала на горизонт, о чём-то рассказывая Принцессе; та заворожённо слушала. – Вы бы не облокачивались, – произнёс Рыцарь. Девушки обернулись. Валькирия выпрямилась и улыбнулась. Она собрала волосы в хвост; но одна прядь выбилась, и теперь ветер бережно дотрагивался до неё, словно хотел убрать её за ухо девушке и не решался. Перья в крыльях встопорщились, отливая металлическим блеском. Принцесса тоже выпрямилась и, указывая на море, сказала: – Смотри, Рыцарь! Там далеко корабль, а рядом дельфины! Валькирия сказала, что они разумные, почти как мы. – И однажды мы найдём их подводное царство, где царит вечное лето, – добавила девушка-воительница, улыбаясь. – Нисколько не удивлюсь, – Рыцарь сцепил руки сзади в замок, подошёл и встал рядом с Валькирией. Дул лёгкий бриз; чёткий ровный горизонт делил надвое синеву мира: небо и море. Ближе к этой черте из вод выныривали тёмные запятые, чтобы вновь пропасть – точно ребёнок писал их и стирал, недовольный получившимися линиями. – Хорошо, что вы папочку не послушали, – сказала Принцесса, снова облокотившись о фальшборт. – А то бы я никогда их не увидела. А тому кораблику повезло – ближе их видит… Вот бы подозвать их к нам! Рыцарь, позови их! – На это способны маги, а не рыцари. – Ну ладно, – Принцесса задумалась. – Тогда ты, Валькирия, отнеси меня к ним! Валькирия звонко рассмеялась и покачала головой, не объясняя своего отказа.
Вечером, выйдя наружу, они вновь увидели тёмные запятые. Они стали ближе, и вдруг Рыцарю стало ясно, что они тоньше и длиннее, чем им думалось. – Я сейчас скажу капитану, пусть поворачивает к дельфинам, – заявила Принцесса. – Он не станет этого делать. Он должен везти грузы и других пассажиров, и привезти их вовремя, – заметила Валькирия. Рыцарь молчал. Он вглядывался в запятые – и в тёмное пятно, нарисовавшееся между ними вместо корабля. – Они приближаются, – сказал он. – Ура! – Принцесса захлопала в ладоши. – Ура! Рыцарь не разделял её мнения. – Вы опаздываете на ужин, – обратился он к Валькирии. Она нахмурилась. – Ты какой-то другой стал, Рыцарь. – Можно сказать «стал» – а можно и был. Валькирия, вам пора. Кажется, она что-то поняла. Пощекотала Принцессу, потянула за руку и увела с палубы. Рыцарь поспешил к капитану. Тот в этот момент тоже собирался принять завтрак – в своей каюте, – и не был расположен разговаривать. В общем-то, он и Рыцаря принял только из уважения к Дракону. – Только быстро, – сказал он. – Вас что-то беспокоит? – Да. Пятна на горизонте. Если у вас есть вдальсмотрящие окуляры, самое время их применить. Капитан посмотрел на Рыцаря, на покоившийся в ножнах на поясе меч и спросил: – А вы кто? – Я от Дракона, везу его дочь. И требую, чтобы нам была организована безопасность, – Капитан открыл рот, но Рыцарь с нажимом произнёс: – Для чего нужны окуляры. В море – не дельфины. Капитан с досадой скривил рот. – А кто по-твоему? Кракен? Встал посреди моря и размахивает своими… щупальцами? Рыцарь молчал. Капитан поглядел на яичницу, стоявшую перед ним; затем вздохнул, поднял указательный палец и проговорил: – Хорошо, но если вам показалось и это всё-таки дельфины, вы не будете меня беспокоить до пункта назначения. Рыцарь согласился. Капитан с кряхтеньем поднялся, вперевалку дошёл до стола, достал из выдвижного ящичка окуляры и первым отправился на палубу. Рыцарь последовал за ним. Капитан, бормоча что-то неразборчивое, поднёс окуляры к глазам. И выронил. Он оглянулся на Рыцаря. Молча пожал ему руку. – Благодарю за бдительность. – Что это? – спросил Рыцарь. – Кракен. На негнущихся ногах капитан отправился на мостик. Рыцарь нагнулся, поднял окуляры. Посмотрел в море сам. Вздрогнул.
Потом запятые исчезли. Валькирия и Принцесса шутили, смеялись, танцевали на палубе. Тянули с собой и Рыцаря; но он наотрез отказался. Вслушивался. Внюхивался. Молил всех, кого знал, чтобы кракен проплыл мимо. Не помогло. Щупальца вырвались из воды совсем рядом, слепо ударив в воздух. Поднялись на дыбы волны; корабль зашатало. Все, кто был на палубе, попадали, включая Валькирию и Принцессу. – Дьявол, – прошептал Рыцарь. Он бросился помогать девушкам подняться. Валькирия уже была на ногах; Рыцарь подал руку Принцессе. Девушка уцепилась за неё, но тут же, хохоча, упала обратно. – Что это? – сквозь смех спросила она. – Большой осьминог, который хотел бы нас съесть. На наше счастье, они не слишком хорошо видят, а то бы быть нам раздавленными в первые же минуты. – Ты знал? – поинтересовалась Валькирия. Рыцарь сделал вид, что не услышал. Едва Принцесса поднялась на ноги, как щупальца ударили снова: одно прошло совсем близко, плеснув на палубу водой, другое – задело грот-мачту, и кусок её со стоном упал в море. Людей покатило, понесло; кто-то закричал. – Нужно отогнать его! – мокрая Валькирия грозно встопорщила перья и резким движением вынула меч из ножен, но Принцесса вдруг схватила её за руку: – Нет! Это из-за меня. Он напал на корабль из-за меня. – Что за чушь! – возмутилась воительница. Мокрая рубашка облепила её стан; Рыцарь подумал, что хотел бы это видеть в других обстоятельствах. – Не такая уж, – выкрикнул он сквозь шум волн и обратился к Принцессе: – Как они тебя находят? – Я дочка моего папы! Эти слова прозвучали бы, пожалуй, глупо и самонадеянно, если бы отчаяние, горевшее на лице юной девы. – Я сама с ними разберусь! – Не смей! – приказал Рыцарь. – Не здесь! Ты не сможешь вернуться сама, а я… Но глаза Принцессы уже закатились; она медленно осела на палубу. Переглянувшись, Рыцарь и Валькирия подхватили тело. Рыцарь несколько раз окликнул её. А затем за бортом поднялись ещё одни щупальца. Фиолетовые. Они переплелись с первыми, серыми; ударили, отломав ещё кусок от центральной мачты и повалив бизань. – Так они корабль размолотят, – произнёс Рыцарь. – Дьявол. Валькирия воззрилась на него. – Так останови её! Победи этих… спрутов! – Как, по-твоему? – Секретной техникой рыцарей. Мечами. – Она работает только на земле, – над палубой нависло фиолетовое щупальце, но в последний момент передумало и ударило мимо. – Нужно уходить. – Уходить? Погоди… а она? – Валькирия обняла Принцессу. – А она-то как? Если мы её унесём от её души, она не вернётся! Она умрёт! Мы не можем так поступить! – А если будем стоять и ждать, пока она победит, умрёт её тело и полный корабль людей. – Но она наша!.. – И жизни наши! – отрезал Рыцарь, – И жизни пассажиров! Свет клином на ней не сошёлся, Валькирия. И посмотрел. Валькирия замерла, словно впервые увидела его. Уже тише Рыцарь добавил: – Я поведу корабль прочь. Будешь молиться, чтобы она успела справиться со спрутом и вернуться? Я помогу ей вернуться, помогу. Присмотришь за ней? – Валькирия кивнула. – Если станет совсем плохо, открою проход и… улетайте. – Хорошо, – Валькирия опустила глаза. – Тогда неси её в каюту. Веди всех в каюты. Валькирия коротко кивнула. Рыцарь отправился на поиски капитана. Он стоял на мостике, недвижным взглядом упершись в море. – Проклятая дочь дракона, – донеслось до Рыцаря. – Капитан, – задыхаясь, сказал Рыцарь. – Где маг-навигатор? Он должен быть на каждом корабле. Стеклянный взгляд упёрся в меч. – Нет. Мы с ним не сработались. Бухал, как чёрт. А нового я не успел нанять. – Значит, так. Тогда я поведу корабль. Мне нужно, чтобы кто-то привязал меня к мачте. И если хочешь спасти свой тазик и свой зад – то быстро. Стеклянный взгляд сдвинулся с моря на меч Рыцаря. – Я – маг-навигатор, – сказал Рыцарь. – Ну, что стоишь? Давай, давай, привязывай, дьявол тебя побери, да беги вниз. Тазик оставь мне. Терять тебе точно нечего. Капитан подчинился.
Магия хождения по морю давалась Рыцарю тяжело: он уже очень давно не практиковался. По меньшей мере с тех пор, как он плыл в эти земли через океан. Тогда корабль попал в шторм; и магу-навигатору понадобилась помощь. Единственным, кто умел править хотя бы лодкой, был он. Тогда ещё Серый Волк сказал… Неважно. Верёвки врезались в тело. Щупальца отчаянно молотили по воде, вздымая волны; органами чувств уже нельзя было понять, где верх, где низ. Рыцарь сосредоточился; отныне и до конца корабль был им самим, его телом, его оболочкой – он дополнил корпус, сделав его непроницаемым, цельным, точно отлитым из металла. «Потому что я отвественнен за каждого. Моя семья – это я, и моя страна – это я, и моя планета – это я, и даже галактика – если мы можем осознавать, что происходит с ней и с каждым её жителем в отдельности, и сердце наше при этом обливается кровью, царапается кошками. Груз, пассажиры, весь корабль – это тоже я, потому что важен, как для меня самого, и как за себя, за него боюсь, не отделяя от себя.» Мелькнуло и исчезло. В лёгкие то заливалась вода, то продирался воздух. Мутная зелёная вода накрывала Рыцаря с головой; тогда он видел мертвенно-бледные щупальца, извивавшиеся в зелёной тьме, и они были повсюду: всё пространство состояло из воды, из мути, из щупалец, пузырьков – вверх? Влево? – из случайной волны воздуха, взгляда к горизонту – и погружения снова во тьму. Он вёл корабль. «Принцесса!» – мысленно воззвал он. «Принцесса!» Она не отзывалась. Щупальца драли, жали, разрывали друг друга, и в зелёной тьме было неясно, кто побеждает. Щупальце ударило прямо по кораблю. Поправка: ударило бы; Рыцарь в последний момент сдвинул громаду корабля в сторону. Он посмотрел внутрь судна – внутрь себя – и увидел, как Валькирия сидит на полу каюты, прижав голову беспамятной Принцессы к груди – глаза закрыты, губы шевелятся, моля о чём-то, волны волос разметались по плечам, разлёт бровей собран в упрямую линию. Заныл осколок в сердце. Рыцарь бросил корабль вперёд. Влево. Чуть правее. Правее. Крутой поворот. «Я здесь!» – запоздало отозвалось во тьме. Тело Рыцаря было связано. Но он протянул другие – невидимые – руки в танцующую в воде муть; и в них легли призрачные ладони.
8. Зима
Я вколол себе блокатор обоняния: запахи страха и гнева, царивший на корабле, душил, мешал думать. Затем, не теряя время, отправился к изолятору – маленькой каюты, отличавшейся от остальных лишь размерами и пустотой обстановки. Забарабанил в дверь. – Фред! – Я здесь, – откликнулся он. Я живо представил себе, как брат презрительно кривит рот. – Вот дрянь… – Дрянь, – согласился я. – Дряньская дрянь. Нужно что-то придумать, Фред, пока этот урод всех не… – Я думаю, я думаю! Раз меня посадили сюда, у меня есть время, так? – Так. Да, это так. – Значит, это к лучшему. Продумаем свою защиту, – Фред старался держаться уверенно, но почему-то мне казалось, что если бы не блокатор, меня бы вырвало от чужого ужаса. – Я врач, меня скоро выпустят, там и… Он вдруг заорал. Вот так, без перехода, без объяснений. – Фред! – я ударил кулаком в дверь, но, конечно, с таким же успехом я мог бить стену. – Что там? – Уйдите, твари! Во-о-он! Я метнулся в каюту по соседству и забарабанил в дверь. Мне открыла сонная девушка из Иккетно чуть старше меня. Я протянул руку ладонью вверх: – Ключ! – Что? – она не поняла. Потом Фред завопил снова; она вздрогнула, достала карточку из кармана комбинезона, выронила, опустилась на корточки, подняла и протянула мне. Я схватил ключ и помчался к двери. Фред уже не кричал; что-то глухо ударилось о стену и наступила тишина. Я приложил карточку к двери, та отъехала в сторону – и мы увидели. Между левой и правой и стеной расстояние – не больше полутора метров, но зато от двери до дальней стены было не меньше двух. У дальней стены стояло ведро, теперь перевёрнутое, и вода – хорошо ещё, чистая, – расплескалась по полу, смешиваясь с кровью. Кровь была везде: на полу, на стенах у выхода, на дальней стене. К нам синхронно обернулись две твари; одна держала оторванную руку, вторая сидела на корточках напротив Фреда. Живот последнего был вспорот, и сизые кишки вывалились на пол. Я выхватил бластер и выстрелил два раза. Девушка из Иккетно закричала и упала на колени, закрывая лицо руками. Твари сохраняли вертикальное положение ещё секунду; затем медленно опустились на пол.– Совершенно непонятно, как они попали в камеру, – говорил мой троюродный племянник Алекс. Фреда уже увезли в медблок – он ещё дышал, – и теперь мы с ним обследовали помещение. Иккетно тоже прислали своего представителя, спеца по безопасности; вот и сейчас он попытался вставить: – Ясно! Через вентиляцию. Алекс, наш спец, его проигнорировал. – Возможно, эти штуки могут проходить сквозь стены. Как думаешь? – обратился он ко мне. – Иккетно изучали. Я без понятия. Я думаю, их кто-то подложил заранее, чтобы убрать Фреда. – У инопланетян машинная природа, – вставил Иккетно. – Индиго и Супербьянка обследовали и выяснили, что это нечто живое, заключённое в машинную оболочку. Мы с Алексом переглянулись. – Они как будто пришли целенаправленно прикончить Фреда, – заметил Алекс, – именно Фреда. Но, возможно, сказалось то, что он был изолирован. Повторюсь: мы ничего о них не знаем. – И как, по-твоему, они узнали, что мы не скоро сможем придти к нему на помощь? И зачем они его убили? – Хотели посмотреть, что у него внутри? Меня передёрнуло. – Я отправлюсь к Индиго, посмотрю на инопланетян в разрезе. Бывай, – Алекс пожал мне руку, кивнул парню из Иккетно и направился вверх по коридору. Иккетноид, спохватившись, побежал за ним: – Стой! Нельзя, Индиго сказал, там ещё не закончили… Помедлив, я отправился за ними; ничего больше, кроме как смотреть на роботов-уборщиков, отмывавших пол и стены от крови, не оставалось. Вход в исследовательскую лабораторию охранял Беби – бугай ростом под два метра. Впрочем, Алексу стоило только соврать: – Индиго звал. – Для чего? – подозрительно спросил Беби. – Отчитаться по месту преступления. Беби подумал и посторонился. Затем спросил, указывая на нас: – И эти? Алекс оглянулся и увидел меня. – Да, он со мной. – И я! – вскинулся Иккетноид. – А ты для чего? – Для того же самого! Оставив их браниться, мы вошли в отсек. На кушетке лежал разобранный инопланетянин. Индиго и его помощница пристально изучали его; но когда мы вошли, они замолкли. – Посторонним вход запрещён, – произнёс Индиго. Алекс парировал: – Иттелутак имеют право знать. Это необходимо для расследования. Индиго секунду изучал его; затем отвернулся. – Ладно. Смотри, эти организмы представляют собой симбиоз биологического организма и машины… И он начал объяснять. Сначала сдержанно, но затем, когда увлёкся, начал объяснять, какие трубки предназначались для дыхания, какие – для питания, какие механизмы за что отвечают, и я, не удержавшись, поинтересовался: – И всё это ты успел понять за два дня? Индиго замялся. – Эти организмы очень простые. Ты бы сам пришёл к тем же выводам, если бы изучал их. Алекс прижал палец к губам, но я не смог не продолжить: – С каких пор ты разбираешься в технике? Твоя специальность, если я правильно помню, биология. Индиго жалко улыбнулся. Переглянулся с помощницей и начал: – Каждый на этом корабле должен разбираться… – А может быть, у тебя есть ключ, и ты просто впустил туда этих тварей? Тварей, которых сконструировал сам? «Не дави на него», – одними губами произнёс Алекс, но я не сдавался. – Зачем тебе это, Индиго? Зачем? Фред показался тебе опасным, и ты его убрал? Дьявол… дьявол! Алекс отстранил меня. – Пожалуй, мы пойдём. Ещё один вопрос. Они могут проходить сквозь стены? – Всё возможно, – развёл руками Индиго.
Вечером меня вызвал дед. – Расскажи, что было сегодня днём, – потребовал он. – Только без этой чуши про Индиго, ладно? Просто перескажи… события. Я рассказал. Конечно, без «чуши» не обошлось: дед заинтересовался моими словами, сказанными в кабинете. – В этом может быть здравое зерно, – наконец, произнёс он. – Дед? Ты серьёзно? – я почувствовал, что улыбаюсь. – Я наконец донёс до тебя истину? Чёрт, дед… – Нет, я не о том, – отвечал он, барабаня пальцами по столу. – Я о безопасности. Смерть Фреда… Я сглотнул. Значит, всё-таки смерть. – …наступила вследствие халатности Иккетно. Вопиющей халатности. Или они передоверяют безопасность нам… – Они этого не сделают, дед. Они стремятся контролировать всё. – Молчи. Молчи, внук. Я тебе слова не давал. Я сам знаю, что не дадут, – дед снова забарабанил пальцами по столу. – Скорее на корабле наступит настоящая зима со снегом, чем они согласятся. Но и подобного я больше не потерплю. Мы разделим корабль. – Дед! Нет, чёрт… нет! – я взмахнул руками. – Я ведь не об этом! Дед! Не нужно нас делить, это плохо! По отдельности мы станем слабее! Нужно просто убрать убийцу! Конечно, кто бы меня послушал. Когда я пришёл в пока ещё общую столовую, Индиго подсел ко мне. – Отвали, – сказал ему я. – Я думал, тебе будет приятно знать, что ты догадливый. Их сделал я, – свет от экрана падал на лицо Индиго, и тот аж светился. – Ты не очень-то скрывался. – А зачем? – Индиго солнечно улыбнулся.
8. Внутри
Вскоре я увидел ещё один объект. Правда, он не был похож на планету ни формой, ни составом; в последней присутствовала немалая доля органического, первая была странна. Неправильная овальная форма переходила в нечто длинное, завершавшееся треугольным чем-то. Когда я подлетел поближе, треугольник раскрылся наподобие клешни и попробовал схватить меня; но я легко увернулся и помчался по своему курсу, а он не делал попыток догнать. Встретил ли я иную разумную форму жизни? Было ли это огромным организмом, эдакой космической птицей, или космическим кораблём, построенным совершенно по иным принципам, в других условиях? Иногда мы просто оказываемся не готовы к загадкам, что встанут на нашем пути; может быть, не хватает ресурсов, или перед нами в этот момент стоят другие задачи. И впервые столкнувшись с неизведанным, мы воспринимаем его как неожиданное препятствие, и, вместо того чтобы подождать, подумать, как действовать, мы мчимся мимо или пытаемся взять нахрапом. Хорошо, если потом мы понимаем, что мы миновали. Хорошо, если разгадка добра или нейтральна. Хорошо, если она однозначна. Но если разгадка темна и непроста, или просто отличается от всего, что мы знали ранее… Разве не жаль тогда, что пробежал мимо, не повернув головы? Разве не жаль, что не разгадал её – раньше или вообще? Что даже не попытался?8. Весна
Los novatos[30] собирались вокруг нас, словно вокруг невидимого костра. Они вслушивались жадно в нашу música, а затем вперёд кидались, точно ищейки, и в первые ряды прорывались, оттесняя других, но там их подхватывала музыка-защитница – и они кружились в танце. Тогда задние ряды, сердясь, начинали рваться к нам, хватая передних за плечи и волосы, вырывая куски бледного мяса. Они щерили клыки и вцеплялись зубами в шеи, выгрызая куски, отшвыривали невезучих назад и сами стремились к нам. А то что ж! О добром поём, о вечном, оно и мертвяку приятно, так-то – хоть и имеют свою музыку и свои песни, о крови да о la muerte, а вот поди ж ты… Да что это я случай-то упускаю? Поглумиться-то как следует, а? И запел.Вампир вернулся домой,
Весь в крови и соплях,
В ушах скопился гной,
И слизь во всех щелях.
Вампир уныл и жалок,
Ведь не досталось крови,
Зато досталось палок:
Он мелкий и убогий.
Вампир – фанатик смерти:
Её хвалил повсюду.
Пришли родители и дети
И огребла паскуда.
Вампир! Не мучь живущий люд!
Заткнись и молча жуй
Свекольный суп, пока дают
Его, а не жирнющий …
Интермедиа 8
В тот день Дар прибежал особенно взволнованный. – Мальчик, – сказал он, – у меня проблемы. – А что ещё у тебя может быть с такими-то знакомыми? – съязвил Мальчик, не отрываясь от книги. – Задница дьявола! Я не шучу, Мальчик! Это не из-за банды! – Ага, – Мальчик перелистнул страницу. – Мамой клянусь! – И что ты хочешь? – Мне нужна твоя помощь. Скоро день всех мёртвых, так? Мы с парнями подумали и решили… что надо отомстить этим сукиным сынам, которые приплыли на эти земли много лет назад. Опять убить их. А на следующий день всех мёртвых – ещё раз, да? И так всегда, чтобы они и являться перестали на эту землю! – Учитель оживляет их не для этого, Божий Дар, – Мальчик помедлил. – И я не понимаю, зачем это вам. Хотите показать, какие вы крутые? – Нет, какого дьявола ты так думаешь! – взвился Дар, но Мальчик был непреклонен. – Тебе-то я верю, друг мой. А вот им… они думают иначе, чем ты. Помогать им я не собираюсь, что бы они ни попросили. Дар осыпал Мальчика ругательствами, но тот не слушал. Дару пришлось уйти ни с чем.После размолвки с другом Мальчик теснее сблизился с остальными Учениками. Они часто ходили в лес, тренировались оживлять зверей или вваливались без приглашения в чужие сны. Так что ни для кого не было секретом, что Мальчику нравится Кармелита из деревни – глаза, взгляд которых оставляет осколочек в сердце, густые волны тёмных волос, брови вразлёт, – и чем занимается банда, в которой находится Дар. – Он с детства был непростой, – говорили ученики, и Мальчик был с ними согласен. У него хорошо получалось проникать во сны, и совсем не получалось оживлять. Собака Приставала, скончавшаяся от старости, после оживления стала послушной и бездушной куклой; все говорили, что это странно, ведь проникновение в сны связано с оживлением напрямую, и что по идее Мальчик должен быть лучшим. Ребята даже пытались объяснять Мальчику, как это связано, но он всё равно не понимал. – Вот ты оживил Приставалу, да? – объяснял ему самый толковый. Сам он тоже оживлять не умел, но видел действия Мальчика со стороны и очень хотел помочь. – Но выжег все привязки, разрушил волю! Как же душа вернётся туда, где нет воли, нет воспоминаний? – Я хожу по снам и ничего не выжигаю. – Так потому что ты ничего не трогаешь! А трогать начинаешь – цунами какое-то! Надо бережно, осторожно, понимаешь? Мальчик ушёл в лес, подальше от остальных, нашёл там труп ягуара и оживил. Вроде и аккуратно – но всё равно не получилось.
День всех Мёртвых проходил как обычно. Души приходили, принимали угощение, шутили над мальчишками, радовались и сетовали на мелкий дождик. Затем кто-то заметил, что пропал Дар, и Мальчик отправился его искать. Он осмотрел все комнаты, заглянул даже к Учителю, но ничего не нашёл. Он уже хотел вернуться во двор, когда вспомнил про дальнюю комнату – комнату Учителя. Он прошёл по коридору до неё и открыл дверь. За ней был тёплый осенний вечер; в открытое окно влетали светлячки, шелестели крыльями мотыльки. Печально кричала какая-то ночная птица; почти человеческим, женским голосом. У окна стоял человек в старинной одежде – мёртвый, – и в руке у него был зажат окровавленный кинжал. На полу, запрокинув голову, сидел Дар и глядел слепыми раскрытыми глазами в потолок. Под ним расползалась чёрная лужа. Человек оглянулся на Мальчика. Уроки Учителя не прошли даром. Прежде, чем дух кинулся на ученика, тот вскинул руку, удерживая его, и бросился к Дару. Дар был непоправимо мёртв. То, что было дальше, Мальчик помнил смутно. Учитель ещё не позволял им оживлять самим, и правильно. Выжжешь пути – потом будет только сложнее, но… Мальчик не мог оставить труп Дара. Сотворяя свободной рукой пассы, Мальчик очень боялся, что и Дар тоже останется пустой… Но он тяжело всхлипнул и открыл глаза. Сам. – Больно, – сказал. Рыча, Мальчик повернулся к пленному мёртвому и открыл портал в его душу. Не помня себя, он взбежал, буквально взлетел по ступеням высокой пирамиды до самой вершины, где лежал вопящий от ужаса испанец; над ним, кажется, стоял какой-то бог – у него были зелёные перья, – но Мальчик не смотрел. Взревев что-то небесам, он опустил оказавшийся в руке кинжал на лежавшее на алтаре тело. Человек захрипел и издох. В тот же момент по руке, державшей кинжал, поползли письмена. Руку Мальчика пронзила острая боль; словно что-то пылало и жгло, глодало, стирало его. Он скрючился и завопил. Из воздуха появился человек: индеец, украшенный, как и бог, зелёными перьями. Одной рукой он перехватил кинжал, другой ударил по кулаку Мальчику: – Отпусти! Отпусти! Отпусти! Когда же пальцы разомкнулись, индеец ударил этим кинжалом Мальчика в живот, и всё померкло.
Мальчик очнулся. Что-то твёрдое легко ударило его по плечу, по спине; он поднял голову, сделал вдох и чуть не ушёл под воду. – Хватайся, – сказали ему. Мальчик схватился за весло, за протянутую руку; ему помогли влезть в лодку. Кашляя, он упал на дно. – Где я? – спросил он. Высокий индеец, украшенный длинными зелёными перьями, ответил: – В глотке бога. Мальчик понял. – Я жив? Индеец погрузил весло в воду. – Да. – Почему? – Кетцалькоатль не любит человеческих жертв. Но я за тебя поручился. – Учитель, – понял Мальчик. Индеец ничего не сказал: выискивал что-то глазами. Они находились в пещере, и блики воды играли на стенах; казалось, будто они двигаются. Наконец, он указал вперёд и жёстко произнёс: – Красный колибри. Не спускай с него глаз. Мальчик посмотрел. Колибри была скорее малиновая, на его взгляд, на какое это имело значение? Дождавшись, когда лодка приблизится, колибри отлетала ещё на несколько метров и вновь замирала. Индеец правил; всё его тело покрывали письмена, похожие на те, что жгли Мальчику руку на вершине пирамиды. Он тут же посмотрел на свои пальцы; но его кожа была чиста. Долго они ехали в молчании. Мальчик думал о пирамиде и о человеке на алтаре; о гневном зелёном боге и молчащем Учителе. Наконец, он осмелился спросить: – Вы злитесь на меня, Учитель? – Нет. Не на тебя, – отвечал индеец. Всё так же в молчании они продолжили путь. Затем река обмелела, иссохла, лодка исчезла; Мальчик обнаружил, что они на пустыре, и индеец – снова Учитель, в его обычной одежде, и лицо его покрывают привычные морщины. «Вставай», – приказал Учитель. Мальчик подчинился, и они побрели к дому. Ученики, включая Дара, высыпали во двор. Учитель остановился перед ними. – Пусть случившееся сегодня будет уроком всем нам, – сказал он и хотел было пройти в дом, когда Дар окликнул его: – Учитель! А… я виноват. Меня наказывайте, не Мальчика. Это я бля***а, я виноват. – Я знаю. И ты уже наказан. Дар побледнел. Брови его взлетели вверх. – Ты мёртв. Мёртвые не могут путешествовать по чужим душам. Они лишены своего магического дара. Более того, теперь ты навечно привязан к нему, – Учитель указал на Мальчика. – Вечно будешь жить в страхе, не передумал ли он давать тебе силы для жизни. Не отнимет ли твою драгоценную жизнь во второй раз. – Дар, я никогда… – начал Мальчик, глядя, как опустились голова и плечи Дара. – Молчи. Я говорю с ним. Твой друг великодушно оживил твоё глупое тело, вернув в него душу. Ты живёшь только за счёт его сил. Это и есть твоё наказание, – произнёс Учитель и исчез в доме. Ученики с жалостью смотрели на Дара.
9
9. Рука
Чувствовали себя молотыми-перемолотыми[33], а главное что – живыми. Живой – это хорошо; конечно, не тогда, когда предаёшь всех и вся, чтоб самому выжить, а когда глупостей наворотил да вот жив остался – это да. И понесло нас в эти катакомбы! Отправились бы на улицы, петь да плясать, нет же – место отстоять да отсидеть надо, ишь… Хорошо, что кончилось хорошо, так-то. Сидели мы на солнышке, к стене прислонившись. Во тьме перехода шуршал кто-то, да вот не страшно это было: граница тени всё дальше и дальше отходила, вот и глаза горящие да руки смердящие тоже всё дальше и дальше отбрасывались. Какой-то добрый человек, косясь на нас удивлённо, хотел было нырнуть прямо в когти алчущие, да я окликнул: – Не ходил бы ты, мил человек. Мы вот оттуда. И на Балду показываю, что лежит да стонет. Посмотрел-посмотрел человека глазами выпучившимися да и обратно повернул. Так-то. – Ну что, Бальтасар, пора нам по домам да отоспаться, а завтра бой наш продолжим, – сказал я, но Балда вдруг ответил: – Нет. Опешил я, все опешившим опешивший. – Как это нет? – Нет, – Балда начал подниматься на ноги. – Я не… скрипку тяжело найти, да и… – И что? Хоть десять тебе подарю, хочешь? – Откуда? Да и… это неважно. Я понял, Чичо. Ты говорил правду: вампиры здесь сила. Сначала я не поверил, но… – он наконец поднялся и теперь смотрел на меня сверху вниз. – Ты прав. – Я говорил о другом. Бальтасар, нельзя сдаваться! – А зачем не сдаваться? У них всё! Они – все – упыри! Даже… даже… ну все, понял, дурак? И я, если стану упырём, буду… что-то решать в этом городе. Что-то значить. На меня не будут смотреть как на… мешок с едой. – Да никто и так не смотрит. Из нормальных, из живых, понимаешь? – меня настигало ощущение ужасной, неотвратимой ошибки. – Бальтасар, ты серьезно? Разве тебе мало рассказов, как это – быть мёртвым? – Я посмотрел, – он усмехнулся. – Не так страшен чёрт… тоже веселятся, тоже живут, а? Только сил да власти у них поболе, чем у тебя да у меня. – Да что тебе та власть? – А то, что я вёл вампиров на верную гибель, и они не сопротивлялись! И я подумал, дурак, что музыка всемогуща. Тогда я пришёл на следующий день, – Бальтасар сделал паузу. – И ничего. Я отвернулся к стене. Камни, из которых она была сложена, выглядели старыми; их местами покрывал мох, они потемнели и обкатались, соединились, став почти одним целым, лишившись обычных для таких построек зазоров. – А как же твой дед? Тот, что погиб зря из-за кровососов этих лядащих… – Просто не буду повторять его ошибки. Не буду умирать вообще. Да и что, дурак я – для всеобщего блага жизнь отдавать? Когда вон там – сидят и пируют? – А как же музыка, Бальтасар? Ты… если ты умрёшь, ты потеряешь свой дар. – И что? Что мне даёт эта музыка, Чичо? Хочешь, сам стой да дурачься, людей смеши. Серьёзные люди идут в вампиры. – Пиявки. – Это ты их так называешь, – он оттолкнулся от стены. – Ну, я пошёл. Я кивнул. Не верилось в эту его… глупость никчёмную и откровенную! Шатаясь, он начал подниматься по лестнице, но вдруг обернулся. – Если ты хочешь, я, когда стану вампиром, буду тебя прикрывать. – Иди в задницу дьявола, – отвечал я. Бальтасар криво улыбнулся и продолжил восхождение.Где-то вдали раздался грохот – похожий то ли на гром, то ли на обвал. Это рушился кусок миро-здания.
9. Нога
16 января 83 года. Когда я пришёл в рубку, там в кресле пилота против обыкновения сидел, капитан. Он комфортно вытянул ноги и читал что-то с экрана; но, услышав, как отворилась дверь, торопливо нахмурился. – И долго будут эти сучки да задоринки? – грозно спросил он. Тон так не вязался с его добродушным видом и этими задоринками, что я отвернулся, пряча улыбку. – О чём ты? – С разделением корабля, пилот. Вашей семье всё равно достались самые невыгодные отсеки. – Зато пока никто не умирал. А у вас? Капитан отвёл глаза. Я развёл руками. – Но если эти пришельцы проникнут к вам, у вас будут такие же потери. Это глупо. – Не проникнут. Ты вообще зачем пришёл? Чтобы уговорить меня вновь объединиться? Так не я это решал. – Новый порядок. Теперь все места общего пользования должны проверяться ответственными лицами. И… ты же близок Джону-Уильяму. Своему деду. Ты мог бы… – Не мог, – отрезал я, – пока Индиго на свободе. Капитан побагровел. – Опять ты за своё! Ходишь и распространяешь грязные слухи! Ещё немного и я… – Что ты сделаешь? Отстранишь меня? – я засмеялся: надо было быть очень самонадеянным, чтобы верить в то, что единственного пилота Иттелутак можно взять и отстранить. – Освобождай место, кэп. Ты всё проверил или разговор со мной репетировал? Капитан растерянно поглядел на меня. Неуверенно поднялся; я зашагал к своему месту. – Какой-то ты не такой, – произнёс он. – Всё не такое, – отрезал я. – Всё! Кэп молчал, глядя на меня. – Мой тебе совет, – кэп наконец заговорил обычным голосом, и я поднял на него глаза. – Чем ходить и за спиной Индиго… – За спиной?! – …говорить о нём гадости… провёл бы официальный суд. – Если ты о доказательствах, то Фред ужеприводил их. Вы не поверили. – Конечно, нет, – казалось, кэп даже удивился тому, что приходится разжёвывать столь очевидные факты. – Все знают, как Фред умел монтировать! Как он подростком делал видео, реальность от вымысла не отличить! И все знают, что Фред ненавидел Иккетно. Конечно, он смонтировал бред, выдумки как доказательство! – Но я видел, – я чувствовал, как начинаю раздражаться. – Фред ни за что бы ни стал!.. а, дьявол. У вас критического мышления, видимо, совсем нет. – Вам не нравится Индиго, – продолжал кэп, – ведь он правдоруб. Поэтому вы обвиняете его, выставляя свой бред за объективность. Но подумай: вот я не люблю Джоанну, за все эти сучки да задоринки… ты понял. Но ведь я ничего не говорю про неё! Я сплюнул на пол. – Кэп, иди. Про суд я подумаю. И вызови робота-уборщика. Капитан постоял, понаблюдал, как я работаю, и тихо вышел.Когда я пришёл к деду с прошением о корабельном суде, он принял его, переслал Ошо и вдруг произнёс: – Тебя не было на похоронах. – Да, я не пришёл. И? – Что с тобой такое? Я закатил глаза. – Я должен оправдываться? – Нет. Но это было бы… – По-человечески? Знаю. Но Фреда убили за то, что он указал на Индиго… – дед попытался перебить меня, но я повысил голос. – И хватит повторять мне, что я порю чушь! Вместо того, чтобы проверить, вместо того, чтобы посадить этого психопата в изолятор и посмотреть, не прекратятся ли убийства, вы сажаете свидетелей! Называете их психопатами! Просто потому, что к Индиго – вы все – относитесь хорошо! Это – не бред? Не абсурд? – Меня-то ты, может, и убедишь, – дед попытался улыбнуться. – Но с Иккетно мы ничего не можем сделать. Я не уверен, что даже суд поможет. – Тогда я потребую совета двух семей. – Потребуй, – дед пожал плечами, перевёл глаза на экран ИИ, где светилось моё заявление. – Попробуй… но как-нибудь сам, ладно? Не втравливай в это нас. И так с этим… разделением… Дед поморщился. – Они пытаются забрать у нас ещё несколько отсеков. – Ещё?! – я сел в кресло напротив. – Ещё. И никакие инструкции о жизненном пространстве на душу населения им не указ. – После моего суда им придётся потесниться, – сказал я. Дед выдавил из себя улыбку, но не ответил.
Суд – это громко сказано, если речь идёт о нашем корабле. Просто все собираются в столовой, жеребьёвкой выбирают по пять представителей от каждой семьи, те выслушивают обе стороны и выносят решение путём голосования. Если голоса делятся поровну, решающий – за капитаном. Когда я вошёл в бывшую общую столовую, первое, что я увидел, были двое инопланетян, стоявших по обе стороны от двери. Я тут же выхватил бластер, но меня схватил за локоть один из своих: – Это чучела. Иккетно удалили биологический компонент и выставили здесь. Теперь они не опасны. Я этого мнения не разделял. Бластер убрал, но поглядывал на вход. С этих больных станется. Генератором чисел определили, кто будет представлять семью; среди прочих от нас была Джоанна. И это было прекрасно! Более внушаемой особы на корабле я просто не знал, что значило, что хотя бы один голос мне обеспечен. Представители уселись за один стол: представители Иттелутак – в один угол, Иккетно – в другой. Капитан, озираясь, сел посередине. Я видел, что он с большим удовольствием уступил бы своё место кому-то другому, но положение обязывало. Жаль мужика. Вроде бы и пост хороший, главный на корабле и всё такое, да ведь – марионетка, как иные мёртвые. Как иные мёртвые. Я отогнал от себя эти мысли: пора было выступить. Я снова показал те видео, которые мы нашли с Фредом. Подробно рассказал, где и как мы их нашли; эксперты из Иккетно бросились проверять – Ошо предоставил выход. Капитан при моём рассказе побледнел и потерялся, и мне стало совсем его жаль. Но, в конце концов, я не жалеть сюда пришёл. Потом извинюсь. Эксперты-иккетноиды нашли кадры – но тут же заявили, что мы с Фредом вставили их в память системы. А мой резонный вопрос, как мы вообще могли это сделать – система зашифрована, программировать оба не умели, – они заявили, что мы могли это уметь тайно и скрывать. Я заметил, что никаких доказательств этого нет, и я могу предоставить историю прочитанных мною книг. На что мне парировали, что если я выучился программировать, то замёл следы. Затем вышел Индиго и сказал: – Вы все знаете. Я не убивал. Иккетно разразили рукоплесканиями. – Как тебе не стыдно, – сказал кто-то из их представителей мне. – Индиго всегда говорит про тебя такие хорошие вещи, относится к тебе по-дружески. Индиго улыбнулся мне. Дружески. И я взорвался. – Что вы за люди! Вам важнее, чем изобличить преступника – прикрыть того, кто вам нужен? Кто просто нравится лично вам? И вы свои мотивы – вы, не умеющие элементарно перепроверять с холодной головой! Пока этот маньяк не пошлёт своих уродов убить вас – вам плевать? Подумаешь, какие-то уроды из Иттелутак! Подумаешь, старенькая Леди Пежо из лиги пенсионеров! Значит, меня или Фреда вы не уважаете, к нам можно не прислушиваться и называть нас шутами, даже когда мы очевидно правы, а Индиго – это да, это… – Он давит на вас, – сказал Индиго. – И говорит, что Иттелутак ниже Иккетно. Что вы обязаны выслушивать всё, что они говорят. Как кролики. Я не знаю, как я его не ударил. – Тебе нечего больше сказать? – спросил капитан. Я кивнул, сжимая челюсти. – Тогда начинаем голосование. Кто считает, что Индиго виновен? Поднялись четыре наших руки и одна Иккетновская. Кому-то вечером будет выговор. Ну, давайте! Если хотя бы один воздержится… наши-то за этих голосовать точно не будут, так-то… – Кто считает, что Индиго невиновен? Поднялись четыре их руки, одна наша и… ещё одна. Джоанна проголосовала во второй раз. – Я протестую! – закричал я. Иккетно засмеялись. – Девушка имеет право отдавать столько голосов, сколько захочет, тираны! – закричал кто-то из толпы. – Это не по правилам! Должны голосовать один раз! Джоанна, выбери одну сторону, понимаешь? Одну! – продолжал я, но капитан отклонил моё предложение. – Она имеет право. Я плюнул и вышел из столовой. У чучел «инопланетян» я остановился, толкнул одно из них ногой – оно с грохотом грянулось об пол, – и широкими шагами вынырнул в коридор. Частое дыхание. За мной кто-то бежал. Я повернулся и встретился лицом к лицу с Джоанной. – Прости… прости меня! – сквозь слёзы говорила она. – Прости, я не поняла! Не подумала… просто не подумала, что тебя обижу! Я усмехнулся. – Меня обидишь?.. Знаешь, Джоанна… я понимаю, что тебя назначили беби-ситтером просто потому, что надо было тебя куда-то пристроить. Но, боюсь, когда всё закончится, я буду вынужден поставить вопрос о том, можно ли тебе проводить время с детьми. Не хочу, чтобы они выросли такими же… тупыми. Джоанна задохнулась и с видом оскорблённой невинности кинулась обратно в столовую. Я остался стоять.
9. Рука
Мастеру позвонили. – Да? – Он вернулся, – сказал Матео. – Нуэстро, этот рукастый ублюдок вернулся. – Кто? – Чёрный человек. Мастер замер. В груди бухнуло. – Что? – Он вернулся. Он убил Ковальского.9. Туловище
Вот понемногу я и приближаюсь к цели своего путешествия: больше половины пройдено. В начале, когда выяснилось, что сломан двигатель, я думал, что идти по космосу буду чрезвычайно долго, как муравей по баобабу. Но всего пара встреч, несколько недель, пролетевших в размышлениях как один день – и я почти донёс своё туловище до цели. Почти. Я почти рассказал. Ведь то, что мы знаем – это тоже груз, верно? То, что мы знаем, что мы пережили и прожили – то, что всегда с нами, и что должно быть рассказано. Донесено. Довезено. Ведь что останется у людей, если не передавать друг другу жизненный опыт – для кого-то важный, для кого-то – пустой и пройденный, но всё же опыт? Пальмы и подобранные с земли камни? Даже не обломанные – подобранные. Как шимпанзе, которые между собой почти не общаются, и все новшества, изобретения, открытия и просто удивительные вещи остаются в маленьком клане – и погибают вместе с ним. Самоизоляция отдельных особей убивает человечество в целом. Но нам, надеюсь, ещё нескоро придётся видеть все прелести разобщённости и эгоизма; надеюсь, пройдёт много лет труда и обмена опытом, обмена чувствами, прежде чем наступит конец.9. Нога
Все взгляды пассажиров, моряков и праздных зевак скрестились на вошедшем в порт корабле без бизани и с наполовину обломанной грот-мачтой, к которой был привязан человек. Дырявые паруса и канаты обвисли, один из фальш-бортов и скульптура на носу отсутствовали. Из кают на улицу бросились люди и первым делом отвязали человека. Поддержали, помогли устоять на ногах. Низенький и полный говорил: – Парень, ты нас вывел! Просто чудо какое-то! Не хочешь пойти работать ко мне? Пайком и выпивкой обеспечу! – Нет, – человек высвободился из поддерживающих рук и, держась неестественно прямо, направился к налаженному между кораблём и пристанью трапу. – Двойная оплата! – крикнул низенький, но тот только усмехнулся. – Тройная! Из недр корабля вылезали люди. Вышли и две девушки – одна с блестящими сталью крыльями, вторая – почти ещё подросток в пышном платьице. Вторая шла, опираясь о руку первой, точно очень плохо видела. Рыцарь – это был он, – помог им сойти на берег. – Не думала, что ты маг, – сказала ему Валькирия. – Зачем ты притворяешься рыцарем? Я всегда наоборот хотела… – Я не притворяюсь, – Рыцарь напряжённо улыбнулся. – Я не люблю магию. Хотя бы и ту, которой владею. – Потом объяснишь, – решила Валькирия. – Всё объяснишь… маг. Но как это здорово! Принцессу повело, и она чуть не шагнула в зазор между кораблём и пристанью; Валькирия успела подхватить её в последний момент. Тогда Рыцарь поднял Принцессу и перебросил через плечо. – Идём прямо к магу, – сказал Рыцарь. – Далеко? – поинтересовалась Валькирия. – Нет. Дракон сказал, пара улиц. Вскоре они увидели причудливое строение прямо на берегу реки: часть его представляла собой башенку из белого камня (в таких и должны вести дела все великие маги, верно?), а половина – была обычным уютным домиком, впрочем, выглядевшим лишь довеском к башне. Они остановились у ворот. Валькирия заметила колокольчик с милым купидоном над ним и потянула за верёвку. На звон вышла женщина в фиолетовой мантии и посмотрела на них поверх строгих очков. – Мы к великому магу, – сказал Рыцарь. – От дракона. Это, – Рыцарь качнул переброшенной через плечо Принцессой, – его дочь. – Да, я папина дочь! – отозвалась та, пытаясь поднять ногу; но мешал узкий подол платья. – Очень хорошо, – сказала женщина, – но его нет. Срочно съехал неделю назад. – Мы от Дракона, – повторил Рыцарь, сделав акцент на последнем слове. – Хоть от бекона, молодые люди. Его здесь нет, и где он, я не знаю. – Срочно пустите нас! – вскинулась Валькирия. – Вы не понимаете? Девочка вот-вот умрёт! Или сойдёт с ума, что там происходит, когда превращаешься в спрута! – Сочувствую, – сказала женщина. – Но меня это не касается. Прошу вас уйти, или я буду вынуждена вызвать сами знаете, кого. – Так нельзя! – начала было Валькирия, но Рыцарь поймал её за руку: – Пойдём. Пойдём в таверну. Перекусим, подумаем. Валькирия удивилась, но последовала за ним. – Ты не хочешь устроить ей? – Что устроить? Это бесполезно. Она не скажет. Поедим и придумаем, – он снова качнул Принцессой, – что делать.Днём посетителей было мало. Они сели за стол, в середине которого сидел мрачного вида бугай; но стол был такой длинный, что подобное соседство им нисколько не мешало. Принесли репу, овсянку, хлеб; глядя на всё это разнообразие, Принцесса положила подбородок на ладонь и начала ныть: – Невкусно… – Зато для фигуры хорошо, – улыбнулась Валькирия. – Я ещё и толстая, – Принцесса уронила голову с ладони и легла на стол. – Вставай-вставай, – Валькирия принялась мягко её тормошить, – это не место спать. Видишь, люди смотрят! – Да-а-а, – Принцесса подняла голову и снова опёрлась щекой о руку. – И вон тот молодой вампирчик смотрит… прямо на меня… хи-хи… Она помахала рукой кому-то за столом напротив. Рыцарь обернулся – и встретился взглядом с Бальтасаром. Святая Мария! Ну что ж ты так шутишь с нами! Первый порыв – отвернуться, сделать вид, что не узнал. Этого, нового, Балду легко можно было перепутать с представителями местной знати. Он улыбнулся Принцессе, и Рыцарь заметил небольшие клыки. Заметив пристальный взгляд, Балда перевёл взгляд на Рыцаря – и замер. Брови его поднялись, а глаза сощурились, точно тот смотрел на монету и не мог понять, родная итальянская она или испанская. Рыцарь приветственно поднял руку – и Балда просиял. Валькирия забеспокоилась: – Кто это? – Знакомый. Музицировали вместе. Я подойду, поздоровались. – Надеюсь, «музицировали» значит именно «музицировали», – тонко улыбнулась крылатая дева. Принцесса громко засмеялась: точно поршень выдавливал воздух из лёгких. Рыцарь усмехнулся, сжал в ладонях хрупкую руку Валькирии и отправился к Балде. Сел напротив. Жестом подозвал трактирщицу; заказал пиво. – Зря ты его взял, – сказал Бальтасар. – Меня б спросил для начала, а? Пиво здесь гадость. – Сойдёт, – отвечал Рыцарь. Бальтасар снова вгляделся в его лицо. – Как дела? Сто лет тебя не видел. – Не до музыки. Семья, работа… – Рыцарь мельком кинул взгляд в сторону девушек; Бальтасар поглядел туда же. – А ты что же, вампир теперь? – Ученик, если можно так сказать, – на лице Балды расцвела самодовольная улыбка. – Ясно. Значит, назад дороги нет. Принесли пиво, и Рыцарь замолк. Затем так же молча отпил; скривился. – Кислятина. А ведь разбавленное. Балда покивал; затем снова начал вглядываться. – Что-то не так? – спросил Рыцарь, снова отпивая из кружки. – Я не могу понять. Это глупо, но я как будто вижу твоего близнеца. Лицо то же, но… – Просто ты всегда видел меня с одной стороны. Он не понял, но это было и не важно. – Бальтасар, у меня к тебе дело. Нужно помочь этой очаровательной девушке, которой ты улыбался. Для этого нужно найти Великого Мага. Вы, пиявки, боитесь магов, и ни за что бы его не тронули. – Пиявки? Да что ты понимаешь? – в голосе Балды мелькнуло раздражение. – А то, что ты ещё в эйфории от своих новшеств и не совсем понял, в какую жопу угодил по доброй воле. Но ты не маленький, объяснять не буду, сам всё знаешь – и про дедушку, и про музыку, и про себя. А магов пиявки боятся, потому что слабее и потому что порождения этой самой магии. И любят – потому что порождения этой самой магии. Знаю я про одного мага, ученика того, кто умел воскрешать людей. Он вернулся в старый свет, и проводил опыты по оживлению покойников. Только видишь ли, у этой магии есть один недостаток. Если душа один раз вырвалась из тела, оно становится разомкнутым. Оно больше не может жить само. Ему нужны источники питания: чужая жизненная сила. Магия. Кровь. – И что? Зачем ты мне это рассказываешь? – А то, что эти твои пиявки знают, где маг. Для себя и прячут. Чтобы в бескровный день к нему являться и требовать… магию. От тебя я хочу, чтобы ты сказал, где он. Балда с недоверием поднял бровь. – Ты… чего? – Отвечай. – Значит, вот ты какой на самом деле, – Балда не унимался, и Рыцарь с трудом удержался от того, чтобы не схватить тугодума за затылок и не шмякнуть лицом об столешницу. – Ты и сам не такой как обычно, балда. Бальтасар затих. В его голове что-то зашипело, и зашевелились уши. Но Рыцаря сейчас это не могло ни насмешить, ни настроить на смешливый лад. Он повторил: – Отвечай. – Ты думаешь, они со мной делятся всем? Тем более, если это так важно, как ты говоришь… – на лице Балды четко читалось «в чём лично я сомневаюсь». – Значит, веди меня к своему начальнику. Или как он у вас называется? – Ты окончательно спятил? – Бальтасар откинулся на спинку скамейки. Рыцарь понизил голос. – Я не прошу давать оценку моим умственным способностям. Будь добр, бери задницу в руки и связывайся с начальником. Скажи, мне есть, что предложить. Хотя он и сам поймёт. Просто назови ему моё имя…
Интермедиа 9
После этого Мальчик сказал Учителю, что возвращается в Старый свет – найти родителей, найти себя. Учитель ответил только: «Твоё право». – Я с тобой, – сказал Дар, когда Мальчик сообщил об этой новости. – Нет. Нет, Дар. Я дал тебе второй шанс. Пожалуйста, используй его. Женись. Заведи детей. Открой лавочку или играй на площади и стань вольным бродягой, пой песни и пей вино. Стань самым лучшим магом. Не теряй этот шанс. Пожалуйста. Так отвечал Мальчик и, не слушая возражений, отправился собирать вещи. Простился со всеми и поспешил в порт. И первый, кого он там увидел, был Дар. Он сидел на собственном собранном чемодане. – Зачем? – в отчаянии спросил Мальчик. – Вернись! Вернись к Учителю! Вернись в деревню! Зачем ты… – Зачем? – вдруг зло спросил Дар и вскочил. – Зачем? А зачем мне оставаться у Учителя? Во мне больше нет силы. Нет магии. Меня нечему обучать. Понял, козёл? Нечему! И музыка твоя меня бесит! Я сломал эту трескучую гитару, гори она в аду! Вот так сломал! Вот так! – он изобразил, как что-то ломает об колено. – Это она привела меня… в жопу! А жить на другом континенте, зная, что ты в любой момент можешь чик! – он изобразил пальцами ножницы, – эту вторую жизнь в любой момент – чик! Понял, да? Нет уж, придурок! Да я лучше буду злоебучим зомби-приспешником некроманта, слугой мага, подтирающим ему по утрам зад, чем жить в ожидании… козёл! Пошёл ты! С этими словами Дар подхватил свой чемодан, чемодан Мальчика и унёсся на корабль. «Смерть его не исправила», – раздался голос из-за спины Мальчика. Он обернулся и увидел Учителя. Учитель был непривычно хмур. «Ты твёрдо решил уехать?» – спросил он. – Да. Я понял, что это искусство, что ты нам преподаёшь, не для меня. Я хочу… по-другому. По-своему. По-доброму. Приносить пользу. «Ты можешь делать это и здесь.» – Разве что ты освободишь пост человека, оживляющего раз в год мёртвых, чтобы они возвращались домой, – усмехнулся Мальчик. «Если соберусь его оставить, то позову именно тебя». – Ладно вам. Я же даже не особенно способный, и потеря ваша совсем небольшая. – Это неправда, Сальваторе, – сказал Учитель, впервые в жизни назвав Мальчика по имени. – Ищи свой путь, свою магию, но… не забывай, что это всего лишь инструмент. Не лучше и не хуже других. – Хорошо. – Не повторяй ошибок старших. Тех, что пытались раздать всем желающим бессмертие, сынок. Ты с ними познакомишься в Старом свете. – Ладно. Он обнял старика и взошёл на корабль. Это потом был шторм в океане, когда корабельный маг-навигатор не справлялся, и Сальваторе пришлось помогать ему. Это потом он прибыл в свой город, нашёл семью. Это потом он оживлял людей направо и налево, желая приносить пользу, но вскоре понял, что на поддержание жизней уходит слишком много сил. Тогда вернул их в небытие – всех, кроме одного человека. Того, который напоминал о том, что сам Сальваторе считал неисправимой ошибкой; напоминал об ответственности за каждого. Это потом он попал в Институт, а после – придумал, как магию, работающую со смертью, при помощи приборов превратить в магию, лечащую души. Это потом была эта книга.10
10. Изнанка
18 января 83 года. Джоанна устроила истерику. Заявила, что знает, что на самом деле убийца – это я, и что она следующая жертва. Когда ей справедливо заметили, что у меня алиби, она начала плакать. – Никто мне не верит! – кричала она. – А ведь я говорю истинную правду! Никто из вас не верит мне, потому что думают, что я глупая! – Это потому, что у тебя доказательств нет и всего такого, – сообщил я. – Суд – вот твоё доказательство! – высокопарно бросила она. Переубедить её не удалось. Дед попросил меня «во избежание инцидентов» не попадаться ей на глаза. – Ясно, что Джоанна просто хочет отомстить тебе за твои слова, – сказал он. – Но нам важно, чтобы спокойствие не нарушалось. Настроение на корабле и так не самое лучшее. Долететь бы… Поэтому я сразу после пробуждения отправился в рубку – чтобы не попадаться на глаза этой буйной. В рубке уже сидел капитан, и после короткой процедуры передачи управления я попросил его принести мне тарелку водорослей. – Иттелутак своих не кормят? – удивился капитан. – Кормят. С Джоанной проблемы. Капитан понимающе кивнул. – Сучки да задоринки! Как она могла родиться в вашей семье, не понимаю. – Как и Индиго в вашей. Он долго молчал – я уже успел изучить обстановку за бортом и начал корректировать курс, когда капитан сказал: – Я тебя проведу к нам на обед. Хочешь? – Сегодня я на дежурстве. – Тогда завтра на завтрак. Скажу, что ты от меня, а сам на дежурство. Да? Я согласился.В бывшей общей столовой теперь было неожиданно много места. Иккетноиды сбивались в крошечные группки, но садились по соседству. Занята была от силы половина зала; я заметил, что отсутствует Старр. Капитан представил меня, но меня всё равно одарили мрачными взглядами, и я поспешил занять одно из свободных мест подальше от семьи. Капитан ушёл, я же начал торопливо поглощать свои водоросли: голоден был ужасно. Не успел я съесть и трети, как ко мне подошёл Индиго. – Ты не против? – спросил он. Я продолжил жевать. Он сел напротив, посолил водоросли и заговорщицки прошептал мне: – Тебе удалось уговорить старичка Ошо. Ты крепче, чем я думал! – Тем не менее, ты ещё здесь. – Он умный старик. Он решил не сеять панику, а просто вызвал меня к себе в кабинет. Кстати, остальные думают, что я невиновен, – Индиго начал сыпать в водоросли перец. – Он полагает, что я его сильное оружие против вас. И что работаю на него. – Что-то мне подсказывает, что ты ни на кого не работаешь. – Да. У меня своя цель. Он торжествующе улыбался, но я только молча жевал, никак не отреагировав на его сенсационное заявление. – Гнилые гены, – наконец, сказал он. Я продолжил жевать. – Ты же сам увидел! Они – тупые, интригующие и самодовольные. И вот они, они, а не умершие предки, будут основывать колонию! Ты представляешь, что это будет? Нам лучше не долететь, ты же понимаешь. – Не понимаю. Характер не зависит от генов. – Пусть не гены. Срать мне на твоё невежество. Чему они научат будущие поколения? Вражде? Стремлению к власти? – Вся история планеты, с которой мы стартовали – это вражда и стремление к власти. Как-то живы, знаешь ли. – Что же хорошего в этой жизни? Мы стукаемся, как шарики, друг об друга, даже на корабле, куда отбирали самых лучших. Если лучшие – такие, то что говорить про обычных и худших? Рядом с Индиго приземлился Предатор, и тот заткнулся. Они обменялись взглядами; чисто Чужой против Хищника. – Привет, – сказал Предатор. – А я смотрю, хорошая компания собралась. Почему бы не рассказать новости о Вечной Женственности? О той энергии, что является началом всего сущего… Индиго скривился, взял тарелку и исчез. Предатор смолк на полуслове и ободряюще улыбнулся мне. – Не запугивал? – Кто? – Индиго – тебя. Как-никак, единственный свидетель. – Ещё Эн. – Эн? – удивился Предатор. – Может. Но она в коме, и ничего сказать не в состоянии. – В отличие от меня. – Да. Я отправил в рот пучок водорослей; прожевал. – Не думал, что ты веришь в виновность Индиго. – У меня есть причины. Психолог вынужден быть своего рода Чужим… он видит многое с изнанки. И Индиго это знает. – Тогда это тебя надо оберегать, разве нет? – Почтенный предок, – в голосе Предатора скользнула ирония, – верит, что Индиго безопасен для нашего рода. Несмотря на то, что он очень цинично убил несколько ваших и нашего – Старра, и вполне по определённому признаку. Кто я такой, чтобы идти против слов самого? Я отправил в рот ещё пучок. – Знаешь, – сказал я, – есть что-то в твоей этой. Вечной Женственности, да? Предатор грустно улыбнулся. – Она благословит меня на убийство? – продолжил я. – Тогда по законам корабля тебя будут казнить через отправку в космос без скафандра. К тому же, Индиго слишком умён. Скорее, он выставит всё так, будто убийцей всё это время был ты. – Да, Джоанна уже кричит. Предатор нахмурился и покачал головой. – Как невовремя это разделение! Ей бы продолжить наши сеансы… – Всё кувырком, – согласился я. Предатор поднялся. – Если сделаешь это, – вдруг сказал он, – я постараюсь обеспечить тебе алиби. Не обещаю. Я не знаток. Но… да закроет глаза Она на наши преступления.
Вечером погибли ещё двое из нашей семьи, – якобы от налёта инопланетян, – и я понял, что мой бак терпения переполнен. Перед сном я поставил бластер на максимальную отметку.
10. Ткань
Вопреки подсчётам учёных о минимальной массе таких образований, эта чёрная дыра оказалась совсем маленькой. Не больше планеты. Спорю, что таких ещё не видели! Она лениво крутилась в пространстве, поглядывая бездонным чёрным глазом, что бы такого интересного съесть, чтобы подрасти и стать большой и заметной для учёных чёрной дырой. Хорошо, что я очень тонко всё чувствую и сразу ощутил характерные потоки, пытавшиеся отклонить меня от курса, сжимающие ткань пространства. Тут же, пока они ещё были слабыми, я вырвался из плена: и так потеряю много времени, не хватало ещё и тут застрять! Я подал соответствующие сигналы – пусть Мария её в лупу рассматривает, – и продолжил путь. Мне оставалось всего ничего. Пара дней полёта. И это было страшно – затаившийся во тьме хищник так близко от людей! Хорошо, что мы научились нейтрализовывать дыры. Правда, говорят, от этого нарушается некое равновесие во Вселенной; ведь дыры должны аккумулировать материю. Вот и наш мир, мол, возник, когда чёрная дыра собрала слишком много её и просто разлетелась на части. Бум! Только я думаю вот что. Хищники, конечно, в природе нужны. Но не тогда, когда они подходят к твоему забору! Капитан много раз рассказывал, как стрелял волков в близости от своего дома. Даже шкуры показывал. Будь я капитаном, а чёрная дыра – волком, я бы постелил её шкуру в кают-компании. Всем бы рассказывал, как победил притаившегося хищника – но увы, мне пришлось всего лишь обогнуть её по широкой дуге. Со многими опасностями в жизни так. Обычно ты просто не готов. Будь это что-то хорошее, как, например, та странная «птица» – я бы тоже не был готов, но тут особенно жаль, ведь могут пострадать люди. Да и разве я имею на то право? Сначала совет учёных должен решить, представляет ли эта штука опасность для планет с жизнью, затем долгие исследования и уточнения, подбор пушки и кто его знает, что ещё. Так сказать, должен свершиться суд над чёрной дырой; а мои действия, боюсь, считались бы наказуемыми, и меня немедленно отправили бы в утиль. Вот так. Я один в этих нетронутых областях космоса. И один буду, когда прилечу на место. Или нет? Я могу сказать, что одиноким может чувствовать себя даже космический кораблик в глубинах Вселенной. Однако одинок ли я сейчас? Чувствую ли я себя таковым? Не знаю.10. Лицевая сторона
– Что вам надо? – раздался голос из-за запертой двери. – Я! – гаркнул мастер-вампир и застенчиво улыбнулся Рыцарю. Раздался звон и стук, будто с той стороны открывали множество замков. – Тут мы его и спрятали. Никому не скажете? – Никому, – закатил глаза Рыцарь. Бальтасар жалко выглядывал из-за плеча своего мастера, явно желая заговорить с бывшим другом. Мастер-вампир дал Балде по затылку, и они спешно исчезли с лестничной площадки. Валькирия, поддерживавшая Принцессу под локоть, подняла брови и покачала головой. Дверь открылась. На пороге стоял седой старичок в мантии и широкополой шляпе; его крючковатый нос касался верхней губы. – Говорю же, зелье ещё не… Он замер, увидев, что на пороге стоят вовсе не кровососы. – А где эти? – спросил Маг, так вцепившись в ручку двери, что пальцы побелели. – Мы очень попросили их привести нас к вам, – сказал Рыцарь. – Просим прощения, что потревожили. Принцесса издала нервный смешок и, потеряв равновесие, повисла у Валькирии на шее. Маг перевёл взгляд на девушек. – Дочь дракона, – понял он. – Проходите. Я давно вас жду. Он прошёл вперёд, не оглядываясь; Рыцарь пропустил девушек вперёд и проследовал последним, захлопнув дверь за собой. Лежавшие на полу замки воспарили, защёлкиваясь на двери; застучали цепи и задвижки. Маг махнул рукой. Огромное полотно, скрывавшее стол, котлы и колбы, взметнулось вверх, свернулось в колечко и улеглось в дальнем углу. Спросил: – Почему Дракон медлил? – Папочка боялся! – Принцесса подняла руку, посмотрела на свою ладонь и захихикала. Маг указал на кресло с львиными ножками; оно послушно подошло к девушкам. – Усаживайте её сюда. А что ж папа сам не приехал, Принцесса? – Папочка занят! – Валькирия осторожно склонилась вбок, и Принцесса плюхнулась в кресло: – Ой! – Занят, как же, – проворчал маг, снимая покрывала с шестерней под потолком и раздвигая занавески и поворачивая картины лицевой стороной. – Сколько просил Дракона избавить меня от кровопийц? «Никак не могу», «не мои полномочия»… – передразнил он. – Как вы сюда добрались? У этой девы я вижу крылья, но отнюдь не у остальных. – Морем, – отвечал Рыцарь. – О, – маг вдруг замер. – А это не вы ли прибыли сегодня утром тем полумёртвым кораблём? – Да. Это имеет значение? Маг подошёл к Рыцарю, глядя на него в упор. – Вы мне с самого начала показались знакомым, – произнёс Маг. – Мастер, верно? Рыцарь поколебался, прежде чем ответить. – Я известен и под таким именем. Но я не хотел бы, чтобы это разглашалось. Маг кивнул. – Большая честь. А что вы сами не?.. – Давайте-ка меньше вопросов, больше дела, – оборвал его Рыцарь. – Дракон сказал, что вы – единственный, кто может помочь девочке. – Он просто не знал о вас, – сказал Маг. Валькирия подняла свои тонкие, вразлёт, брови; Рыцарь улыбнулся ей. – Я всё объясню потом, Валькирия. А вы, – он обратился к Магу, – лечите девочку. Каждая секунда на счету. Не ясно? – Не обижайте рыцаря! – Принцесса вскочила на ноги и кинулась на мага с кулаками. – Не обижайте! Валькирия схватила Принцессу сзади, не позволяя ей ударить Мага. Тот засуетился («Где-то тут, сейчас»), взял с полки необъятного шкафа одну из склянок и поднёс к принцессиным губам. Она сжала их и протестующе замычала. – Открой, – произнёс маг. Губы распахнулись, явно без королевского на то желания, и снадобье оказалось в желудке. Принцесса закашлялась – и обмякла. Валькирия и Рыцарь усадили её обратно в кресло. – Что вы ей дали? – тихо спросила крылатая дева. – Снотворное, – ответил маг. – А теперь отойдите. Не мешайте. Валькирия открыла было рот, чтобы возразить, но Рыцарь взял её за руку и увёл к окну. Крылатая дева хмурилась, и, только он отпустил её, скрестила руки на груди. – Красивый вид, правда? – спросил Рыцарь. Вид и впрямь открывался потрясающий: маг жил на самом верху Санта-Марии Нашенте, и город расстилался под ними, точно диковинный ковёр. Краем глаза Рыцарь наблюдал за Магом: тот водил руками в воздухе над Принцессой, и с каждой секундой его лицо становилось всё мрачнее. – Да, – выдавила Валькирия. – Очень. Солнце… прямо в окно. – Зато по утрам здесь, должно быть, сумрачно и прохладно. – А я люблю… утро. – Я тоже. Но мы с тобой не Великий Маг. Валькирия закусила губу. – Но ты на самом деле маг… Рыцарь. Вон… Какой… а твой друг Серый Волк – тоже? – Нет. Он мой помощник. У каждого уважающего себя мага должен быть помощник, верно? Валькирия вздохнула. Перевела взгляд на его лицо. – Расскажи сейчас. – Мастер, – позвал его Маг. Мастер приобнял Валькирию за плечи: – Подожди здесь. – Будь уверен, – ответила она, выдавив из себя улыбку. – Прости. Просто устала. Рыцарь коротко поцеловал её и вернулся к Магу и Принцессе. – Я ничего не могу сделать, – вполголоса произнёс Маг. – Что?! – «Тише», оглянувшись на стоявшую у окна Валькирию, шикнул маг. – Нет, погодите… Дракон сказал, что… Принцесса захныкала и забормотала что-то во сне; Рыцарю послышалось что-то вроде «…сказку…» – Дракон не разбирается в магии. Ему посоветовали меня. Он обратился ко мне. Описал симптомы, я сделал предположение. Но это – не та болезнь. У меня нет нужных навыков. Но они есть у вас, Мастер. Большая удача, что вы сегодня с нами. Рыцарь побагровел. Взъерошил ладонями собственные волосы, глядя в потолок. Тихонько взвыл. – Как это нет? Вы же маг. Великий, дьявол вас возьми! – Мы с вами обучались в разных местах. Ваш учитель из редкой заокеанской школы имел иные знания и брал силы из источников другого рода, чем мои. Рыцарь сжал ладонь в кулак. Отошёл к стене и ударил по ней со всей силы; прислонился лбом, тяжело дыша. Затем посмотрел на Валькирию – и она вздрогнула. – Подожди снаружи. Маг доброжелательно улыбнулся ей и пояснил: – Посторонние могут помешать операции. Валькирия коротко кивнула и прошла к двери; замки открылись, выпуская её, и закрылись за ней. – Это большой риск, – сказал Мастер. – Очень и очень большой. Мы рискуем её потерять. – Я в этом случае вовсе бессилен. Дерзайте, Мастер. Я вам позволяю. Мастер сжал и разжал кулаки, глядя на Мага исподлобья. – Мне понадобятся помощники.11
11. Центр
Вот она, моя звёздочка – приближается. Бродил я по пустыне, бродил, конца ей не видел и края; а вот же – на горизонте возникла зелень, и зажглись огни деревни во тьме. Я плыву сквозь пустоту, в пуп земли, в центр мира, и каждую новую секунду я – не тот, что был мгновение назад. Кем же я буду, когда я, когда слово моё достигнет цели? Когда весь мой бесценный груз будет доставлен – хватит ли у меня сил радоваться, или же мой интеллект смолкнет, став совсем искусственным? И продолжить налаживать пути среди звёзд останется лишь бездушная машина, для которой чернь космоса – не полумрак чулана, хранящего множество интересных вещей, не глубина живой бездны, не темнота коробки с дырками, а лишь пунктир от А до Б, и люди со мной будут видеть лишь эти А и Б, без чего-то важного, нужного? Сгорю ли я, как сгорает птица, залетевшая в огненный дом, сгорю ли как феникс, или эта участь вовсе обойдёт меня стороной? Останусь ли я? Рядом с моей звёздочкой гаснет другая. Подмигивает; снова вспыхивает. Свеча на ветру. Как я.Мне остался всего шаг.
11. Левая сторона Матео перешагнул порог и поставил на пол чемодан. – Где остальные двое? – Едут. Медленнее улиток, – проворчал Матео. – Принцессу вижу… говорил я тебе, проблемы с ней будут… а это что за тио? – Это Великий Маг. Он будет нам помогать. Мастер схватил чемодан и начал быстро собирать установку сам. Матео пожал руку старику – левую, поскольку, как оказалось, тот был левшой. – Так это вы – тот самый мёртвый подручный Мастера? – поинтересовался Маг. Матео взглянул на него исподлобья. – И как вы… живёте? – Гниём потихоньку, – сказал Матео, стряхнул затянувшееся рукопожатие и отошёл к Мастеру. – Нуэстро, тебе помочь? – Помочь! И не называй меня Нуэстро, ради девы Марии. – А как мне тебя называть? Чичо? Мастер закатил глаза. Маг, услышав знакомое слово, вновь оживился. – Прошу прощения… Чичо – это имеется в виду обезьянка? Но Мастер совсем не похож… Матео смерил его презрительным взглядом. – Чичо – это по-испански «мальчик», – объяснил он так, будто говорит самую очевидную в мире вещь; затем шёпотом обратился к Мастеру: – Как старичьё нам поможет? Ты знаешь, что Ковальского убили? Институт прикрыли! Мы без работы! Идти в сны опасно! – Значит, дополнительная слежка за пространством сна не повредит. В дверь постучали. Замки открылись, и в помещение вошли Игла и Закройщик. Замерли. – Но-но-но, чито стоим, как олени на обочине? – Матео поднялся на ноги. – Собираем установку, разбираем компьютеры, срочно-срочно, быстро-быстро! Не дав подручным и рта раскрыть, он тут же прикрепил их к делу. Маг замолчал, пристально следя за его действиями. – Зачем они? – спросил он. – Ведь в сон могу придти даже я. При должном умении. – Вы говорите, что его у вас нет, хотя как-то пациентов вы лечите, – Мастер выпрямился. – Так что решать буду я. – Хорошо, – подозрительно легко согласился Маг. Матео из-за его спины показал на него и сделал машущий жест рукой. Мастер кивнул и продолжил настраивать аппаратуру.
Мастер долго шёл во тьме. Просто тьме; без огоньков, полосок и фигур. Вообще без ничего. Он ждал, что появится хоть что-то. Устав от тьмы, отдал приказ подключать содержимое своего сознания. В наушниках Маг спросил о чём-то, и Матео со сдержанным раздражением ответил. Мастер не слушал. Он висел посреди толщи воды, и боролись в ней, убивая всё, что попало между ними, щупальца: серые и фиолетовые. Открывались поросшие роговыми пластинами рты; круглые глаза с рыбьим равнодушием взирали сквозь воду. Ни намёка на направление. – Мастер, вы слышите меня? – Да, Маг, – отвечал тот, продолжая медленно погружаться на дно и наблюдать битву. – Каково ваше мнение? – У девочки изъяты и замещены целые фрагменты личности. – Вот как… Я бы подозревал чьё-то вмешательство. – Проклятие, – Мастер пожал плечами. В воде это получилось скорее смешно. – Бывает. Только что нам это даст? – Необходимо выявить повреждённые области и мягко отсоединить. Затем будет период долгой реабилитации; это уже можете предоставить мне. Ваша задача… – Довольно проблематична. То, что вы видите – соединение моего и её сознаний. Самостоятельно она не может продуцировать образы. Повреждения слишком большие. При этом налицо прогресс заболевания. Вмешательство имело, вероятнее всего, нечеловеческий характер, либо минимальное вмешательство человека, заключающееся в подсадке враждебно настроенного сознания. Теперь оно выгрызает части души девочки, замещая их собой. – Редкий случай. Мастер поднял голову и безо всяких усилий поднялся над морем. – Очень, – пробормотал он. Море под его ногами уже зарастало травой, покрывалось песком. Мастер хотел ускорить этот процесс, но в ухе предупреждающе запищало. – Агуха говорит, что заблокирует, если продолжишь в том же духе, Нуэстро. Мастеру пришлось приземлиться, по колено увязнув в твердеющей земле. Кое-как он вытянул ноги из трясины и по бывшей волне спустился к наметившейся дороге. Едва он ступил на неё, как из земли, везде, где хватало глаз, выскочили колья; Мастер повис разом на трёх. Матео в наушнике завопил и, захрипев, смолк. Мимо по дороге прошла, лавируя меж стеклянно отблескивавших кольев, чёрная фигура. Остановилась, глядя на Мастера; затем так же молча продолжила путь. Мастер понял: ему отмерили здесь умереть. Ещё несколько секунд он помнил о том, что необходимо сдерживать себя, чтобы не выжечь остатки и так слабого сознания девчонки. Потом в руке Чёрного Человека сверкнул нож. Мастер взревел. Взмахом руки он оторвал колья от земли и бросил в сторону врага. Под его невидимым руководством колья превращались в мечи; Мастер спрыгнул на землю, пропуская поток оружия над собой. Чёрный Человек обернулся и, увидев множество сверкающих острий, направленных на него, присел, не в силах шевельнуться. Мечи нависли над Чёрным, и тот накрыл голову руками. Пробегая по дороге мимо, Мастер от души пнул его ногой. Махом преодолев множество ступеней, Мастер оказался на вершине холма. Там под сенью деревьев стоял хрустальный гроб; в нём спала, сложив руки на груди, Принцесса. – Всё будет хорошо, – пообещал ей Мастер. Появились защитники в виде множества маленьких дракончиков. Мастер материализовал пулемёт и перестрелял их: после прошлого он уже не верил персонажам из снов. Он обернулся: Чёрный человек опять множился, и мечи метались, не зная, в кого из них целить. Мастер послал в Чёрных Людей волну ветра, и те упали. Он бросился к гробу и приложил ладонь ко лбу Принцессы. Тёплая; хорошо. Значит, этот подлец ничего сделать не успел. Мастер поднял глаза и встретился взглядом с Кетцалькоатлем. Он сидел на ветке на корточках и смотрел на барахтавшихся Чёрных людей. – Смотри в оба, положение обманчиво, – сказал бог и исчез в листве. Мастер с трудом унял дрожь; продвинулся к гробу вплотную. Внутри было какое-то движение. Приглядевшись, Мастер понял, что спящая девчонка держит в руках белую голубку. Птичка изучающе смотрела на Мастера, поворачивая голову то так, то эдак. Он разжал хватку принцессиных пальцев, и голубка, расправив крылья, вспорхнула в небеса. Тут же в птичку полетели стрелы; Мастер едва успел создать невидимый щит. Он обернулся на чёрных людей, но те всё ещё множились и склоняли головы под мечами. Он огляделся, но больше никого не увидел; одна стрела вылетела из листвы и вонзилась ему в лоб. Раздался смех. Мастер выдернул стрелу из лба и положил на ладонь. Стрела воспарила и, точно в компасе, развернулась острием в листву. Смех исчез. Мастер выпустил стрелу, и она со свистом врезалась в цель. Тело упало в траву. Небо заволокло тучами, и на Мастера обрушился град стекла, сминая пространство сознания девочки. Не спасали ни деревья, ни невидимый щит; осколки оставляли длинные кровавые дорожки на его коже и коже Принцессы. Мастер поднял вихрь, и стекло начало бить хаотично по чёрным людям, мечам, деревьям, стрелкам в листве. Раздались вопли; не боясь, Мастер подошёл к телу под деревом и снял с него маску. Долго смотрел в открывшееся лицо. Стеклянный вихрь стал красным. Мастер выпрямился и вскинул руки. Тут же воздух стал тяжёлым от запаха крови; вопли множества врагов слились в единый шелестящий вопль. Вихрь пробивал деревья, мечи, землю; из-под неё полезли щупальца, но и их бил красный вихрь. Ярость. Потом Принцесса села в гробу и крикнула: «Хватит!». Мастер очнулся. Он оглядел тающих в воздухе Чёрных людей, колотые и потрескавшиеся мечи, упавшие деревья – и на целый, невредимый хрустальный гроб и его обитательницу. Тогда Мастер пошёл прочь. Он шёл лугами, перешагивал реки и озера, старался наступать между деревьями и домами, не задеть людей, смотрящих в небо – на него, – и животных. Он дошёл до двери наружу, когда его окликнули: – Рыцарь! Он обернулся. Пасторальные картины были лишь впереди и там, где ступала его нога; затем изображение плавилось, расфокусировалось, и наступала Тьма. Та самая тьма, что была в самом начале. Принцесса стояла во тьме и умоляюще протягивала руки к нему. – А я тебя зову, зову! Я же знала, что ты меня вытащишь! Это выход? – он с любопытством посмотрела на дверь за его спиной. – Ты должна идти обратно. – Но мне некуда возвращаться! – удивилась Принцесса, и несуществующий ветер потрепал её волосы. Мастер смотрел во тьму. Ту самую тьму, чтобыла в самом начале, и что вернулась, чтобы остаться навсегда. – Так мы идём? – Я иду. – А куда идти мне? – Туда, – Мастер вытянул руки влево, и девушка с покорностью, что не была присуща ей при жизни, поплыла в том направлении. Там стояли и другие тени. Души тех, кого он не смог спасти. Его вечное сожаление.
Мастер открыл дверь.
* * *
Голова Иглы ударилась о столешницу, раздавив несколько колб. Их содержимое выплеснулось – на стол, на волосы толстяка, на кожу. Игла скривился. Я ударил его, и на скуле остался кровоподтёк. Я орал: – Падла! Тварь! Крыса!11. Правая сторона
19 января 83 года. Эн очнулась. Едва эта новость дошла до меня, как я прямо сквозь Иккетновскую часть корабля (в конце концов, чего уже бояться) отправился в медблок. Честно говоря, Фред был единственным врачом – считалось, что с медоборудованием способен справиться и биолог, но Индиго не захотел сидеть с больными. Поэтому там сидел просто кто-нибудь, свободный от работы. Повезло: в этот раз там сидел свой. Эн обняла меня. Улыбаясь, кивнула на нашего и сказала: – Говорят, ты герой. Спас меня от инопланетян! – Инопланетян нет, Эн. Она опустила глаза и закрыла рот руками. – Что у тебя случилось?.. Я поглядел на сбитые костяшки. Раздражённо бросил: – Подрался. – Я рассказал ей про суд, – добавил свой. – Так вот, знаешь, Эн, он был очень убедителен. Только последние Иккетноиды этого не понимают. Эн вдруг, охая, начала подниматься на ноги. Я попытался остановить её. – Эн, тебе надо лежать! А ну обратно! – Я тебя знаю, – он схватилась за моё плечо, поднялась, встала, переводя дух, – ты пойдёшь разбираться. Не потом, так сейчас. И что-нибудь случится. Пойдём вместе. Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем до меня дошло. – Эн, ты серьёзно? – Кто-то должен помочь тебе, – Эн сделала ещё несколько шагов. Остановилась. – Тебе или Фреду не поверят. А мне поверят. Понял? – Фред умер. – Как? – она с трудом устояла на ногах. Но устояла. – А… ясно. Она помолчала. – Ты хочешь его убить, да? Не отвечай. Я тебя с детства знаю, большой сильный старший брат. Давай так. Давай… без кровопролития. Покажи мне… записи, которые из суда. Хорошо? А я скажу, что видела это. Своими глазами. – Хорошо, Эн, – к моему горлу подкатил ком. Дьявол. И ещё это я злился на неё тогда, до её комы! – Договорились. Лежи, Эн. Я всё принесу. Вдвоём со своим мы уложили сестру обратно на кушетку, и я отправился к выходу. Повернулся к ней. Ободряюще улыбнулся, глядя в её лицо и не видя его. – Всё будет хорошо, Эн. Мы всё разрешим. И отправился по коридору. Кто знает, как бы события сложились дальше, если бы в этот момент не завопил сигнал тревоги. – Всем, всем, – бубнил громкоговоритель, – Иккетно и Иттелутак собраться в кают-компании. Повторяю… Почему именно сейчас?! Поколебавшись, я продолжил было своё путь, но запищал браслет: звонил кэп. – Поднимайся в рубку, – непривычно сухо сказал он. – Что? Но только что… – Это для всех. Пилотов и глав рода приглашаем в рубку. Сбитый с толку, я без раздумий развернулся и начал спускаться. Я пришёл последним: когда перешагнул порог, пилоты, дед и Ошо уже были там. Услышав шипение отодвигавшейся двери, дед обернулся. – Что это? – растерянно спросил он, указывая на главный экран. – Что это, сынок? Я замер. В космосе, среди холодных ярких звёзд, в пустоте, прямо напротив нашего корабля висел дракон.Изогнувшись, ящер описал полукруг около нашего корабля. – Он требует связи, – продолжал дед. – Так ответьте. – Что? – теперь все обернулись на меня. – Ответьте, – повторил я. – Нажмите на кнопку вызова. Что непонятно? – Но это дракон. В космосе, – осторожно произнёс кто-то из пилотов. Я молча прошёл сквозь эту недоумевающую толпу и включил связь. – Приветствую! – голос Дракона неумолимо изменился; стал ниже и, наверное, злее. – Требую выдать мне Сальваторе. Есть такой на борту? – Это я. – Приветствую, Сальваторе. Сдайся мне добровольно, и никто не пострадает. – Это из-за Принцессы? – вполголоса спросил я. – Тебя е**т? Быстро руки в ноги и наружу! Не то пришлю своих ребят, познакомишься с их дубинками, пид***с. – Будет, – сказал я, и внутри у меня что-то опускалось. – Десять минут. – И ни минутой больше! Я отключил связь и обернулся на замершую команду. – Ну? – спросил я. – Давайте, несите скафандр. Вы же всё слышали.
Я всегда ненавидел скафандры. Вот и сейчас, стоя в шлюзе, я проклинал тот день, когда связался с проклятым драконом и его идиоткой-дочкой. Поправка: бедной идиоткой-дочкой. Теперь придётся отвечать. Насосы втянули воздух, открылась внешняя переборка, и в корабль заглянул чёрный глаз космоса. Я ещё миг раздумывал, так ли мне необходимо туда лезть. Потом устал откладывать неизбежное и включил двигатели, установленные в ногах костюма. Я начал медленно продвигаться в сторону громадного ящера, висевшего в пустоте. Глаза его горели, как две луны. Очень злые луны. Внезапно они обратились на что-то за моей спиной. Я попытался оглянуться и понял, что не получается: шлем закрывает обзор. В космическом пространстве я ориентировался не очень хорошо, и потому прошло некоторое время прежде, чем я смог обернуться. Корабль исчезал в черноте космоса. Как… как?! Вот так взяли – и улетели? Идиоты… воздуха в баллоне на пять часов, а дальше что? Двигателей – на два… И… они просто взяли и оставили меня? Вот так? Я смотрел вслед кораблю, и что-то в груди душило меня. Затем надо мной вдруг раскрылась пасть, мелькнули острые зубы, и всё стало чёрным.
Через десять минут я утопал в мягком кресле в кабинете, где три стены занимали экраны от пола до потолка. Два транслировали чёрную стену космоса с проделанными в ней глазками-звёздами. Третий показывал толщу лазурной прозрачной воды, в которой прятались кораллы и метались стаи рыб. Я не выдержал и поднялся на ноги. Прошёлся от экрана к экрану. Иллюзия окон в космос и в море была настолько полной, что, хоть я и знал, что всё это ненастоящее, мне стало неуютно. Дверь открылась. В неё заглянул Дракон; улыбнулся во всю свою острозубую улыбку. Сделал шаг, уменьшаясь, ещё, ещё, ещё – пока не превратился в человека с погонами на плечах. – Добрый день, товарищ майор, – произнёс я. – Добрый, – он протянул мне руку; я ответил тем же, и он крепко пожал её. – Что, в штаны наделал, Сальваторе? Итить, что за имя? Почему не по-человечьи – не Сальвадор? – Как родители назвали, товарищ майор. – Да брось. Мы по-простому, не смотри, что срочно вызвал. И не называю же я тебя… Маэстро, так? – Да вы всё обо мне узнали. – Должен же был я знать, кому я доверил свою дочь, – Дракон развёл руками. – Присаживайся, Сальваторе. Или всё-таки называть тебя «Рыцарь»? – Как хотите. Хоть Сальвадор, – я кивнул на экраны, – красиво. Новые технологии? – Новейшие, как же. Подбираем остатки за другими ведомствами. – Знакомо. – Ты знаешь, что этот человек, Иглов, подавал на тебя заявление? Мои руки сжались в кулаки. На майора я старался не смотреть. – Нет. – Я, конечно, дело свернул. Моя грудная клетка сделала короткий выдох. Полосатая рыбка в левом экране совершила изящный пируэт и исчезла в пустотах кораллов. – Спасибо. – Но вот какое странное дело. Он находился в доме Мага, когда моя дочь… ушла. Он снимает побои, говорит, что это был ты. Но Маг утверждает, что ничего подобного не видел. Равно как и другие участники вашего… лечения. Я усмехнулся. – Скажи, – майор сделал шаг ко мне и вдруг замер. – Это он? Он? – Я могу сказать, но доказательств нет, майор. – Не диктуй. Я сам решу, есть доказательства или их нет. Я наконец поднял на него глаза. Он очень ждал от меня ответа, да и, в общем-то, знал его. Просто по-человечески хотел, чтобы я сказал честно. Я и сказал. – Да. Майор побагровел. – Он сделал это, чтобы… – продолжал я, но Дракон прервал меня: – Мне насрать, для чего он это сделал. Он это сделал. – Я могу идти домой, майор? У меня… проблемы. – Я знаю. Но… слушай, ты не хочешь тут пересидеть? Пивка там попить, сериал посмотреть, – майор снова указал на огромные экраны. – Круто, а? Что сейчас люди смотрят? – Что… пересидеть? – у меня внутри шевельнулось подозрение. – Слушай, они же явно дали понять, что ты им не нужен, – продолжал майор. – Как они улепетнули, а? Ты б к ним не торопился… И я понял. – Индиго? – прямо спросил я. – Что он задумал? – Не только задумал, – майор сдался. – Исполняет, Сальваторе. И тебе бы там лучше не находиться. – Вы знали? – ну конечно: если он узнал всё обо мне, наверняка как-то проник и в базу данных корабля. – Так почему не остановили? Майор нахмурился. – Ты же знаешь, – сказал он, став похожим на того Дракона, которого я знал. – Ты же знаешь, как тяжело спасать людей против их воли. Спасёшь раз; другой. Предупредишь сотню раз. Но если они сами не хотят спастись… если моя дочь сама не хотела спастись… или ты и впрямь думаешь, что моя власть безгранична? – Почему вы не спасли хоть кого-то на этом корабле? – против воли я повысил голос, но майор не разозлился в ответ. – Я спас. Тебя, сынок. Я сжал кулаки, и он добавил: – Мы никогда не сможем спасти всех, Сальвадор. Знание или незнание о том, что произойдёт, не может помочь тебе предотвратить… последствия. А уж когда люди не хотят, чтобы их спасали, когда они сами стремятся к смерти… – Это же не значит, что нужно сложить лапки и ждать своей участи! – Не значит. Он произнёс эти два слова так, что я понял: разница между нами не такая уж большая. Я понимаю, о чём он говорит, и понимаю слишком хорошо. Что он сам, может быть, когда-то был таким, как я; а я стану таким, как он. – Но в твоём случае я бы бежал не на тонущий корабль, а с него, – строго сказал майор. – Это идиотия. Он повернулся, чтобы уйти, и я быстро сказал: – Спасибо, майор. Но я должен попытаться. Я хочу попытаться. Доставьте меня к семье. Дракон улыбнулся и похлопал меня по плечу. Словно я прошёл тест. – Это твой выбор. Я дам тебе пару парней, чтобы ты там сразу не отбросил коньки. У этого урода множество роботов. Примитивные штуки, но они быстрее тебя, понял? И поторопись. Я кивнул и ещё раз поблагодарил его.
Вскоре мы погрузились в беспилотник и рванули сквозь пространство наперерез кораблю. Их было действительно всего двое: один толстый, другой обыкновенный, вроде меня. Главным их преимуществом были тяжёлые боевые бластеры на поясе; я с сожалением подумал о своём, легко прятавшемся под одеждой. – Я Макс, он Коффи, – представился второй. Первый кивнул. – Будем знакомы, Сальвадор. Оружие есть? Я достал бластер. Макс с недоумением повертел в руках ствол, затем вернул: – Окей. Значит, план такой. Ты стоишь в стороне и не встреваешь, пока мы разбираемся с твоими друзьями. Стрелять ты не умеешь, помощи от тебя никакой. Разбираться с твоим спасением не хочу, так что просто не мешай. Идёт? – Идёт, – искренне сказал я. – Рад, что ты обладаешь разумом. Хотя шеф и сказал, что ты толковый, я не слишком верил: таких слишком мало. Только исполни своё обещание, и я начну верить в добрых фей и в воскресших мёртвых. – Обойдёмся без мёртвых. Макс принял мои слова за шутку и засмеялся. Скорость снизилась; мы начали сближение. Макс и Коффи подплыли к выходу – на челноке не была предусмотрена гравитация, – и, поколебавшись, я тоже приготовился. Первым, что мы увидели, когда в шлюз ворвался воздух и дверь открылась, был труп Индиго. Он смотрел в потолок пустыми глазами, и его грудь покрывали раны. Кровь ещё шла. – Кажется, твоего дружка здесь заперли и выкачали воздух, – Макс присвистнул. – Поторопимся, – в голове зашумело. Обоняние обострилось; мне чудился смрад. – Давайте-ка поторопимся. Макс с Коффи переглянулись и снисходительно усмехнулись. – Что, штаны испачкал? – Макс неторопливо открыл вторую дверь шлюза. – Ну-ка… Он выругался. Я подскочил к нему и увидел оторванную до локтя руку прямо у порога. Рука была тонкая; на двух пальцах обломаны ногти. – Кому-то не понравилось, что некто закрыл твоего друга в шлюзе, – прокомментировал Макс. – Ты можешь заткнуться? – Чего? – удивился тот. – Заткнуться. Ничего не говорить. Можешь? Макс пренебрежительно фыркнул и направился вправо по коридору. – Что я тебе говорил? Твоя задача – не высовываться. Вот и не… Вспышка выстрела. Макс молниеносно скрылся за переборкой; выждав пару секунд, сделал несколько выстрелов. Что-то заискрило; раздался тяжёлый стук. Макс оглянулся на нас и коротко махнул рукой. Мы быстро двинулись по коридору и вскоре наткнулись на развороченного робота. – Кто это сделал? – Макс указал на него. – Тот, что в шлюзе лежал. Я просто не смог скрыть злорадства. – Умник, – оборонил Макс. Коффи присел на корточки и начал деловито копаться во внутренностях робота. – Примитив, – наконец, произнёс он. – С ними-то и нужно держать ухо востро. Твоим родным очень повезло, Сальвадор, если они избежали встречи с ними. – Да, – просто ответил я. Мы двинулись дальше. Я вёл бравых ребят к рубке. Все главные люди должны были быть там: рубка хорошо защищена и герметично закрывается. Кто-то должен был спастись, что бы ни произошло. На следующем витке коридора на полу я увидел обезображенный женский труп с оторванными руками. На нём была сорочка пациента медблока. Коффи сделал ещё выстрел. Нечто, отдалённо похожее на огромного паука, упало с потолка, погребая труп женщины под собой. – Где он их прятал? – тихо прошептал я. Макс услышал и согласно кивнул: – Изобретательный был сукин сын. Не пореши его эта баба – сам бы пристрелил. – Она тоже была… изобретательная. Вдали послышался шорох, и Макс тревожно огляделся. – Ну-ну. Чем быстрее доберёмся до рубки, тем быстрее выполним свою миссию. Веди, Сальвадор. Тут же, в этой части коридора, находился лифт. Я перешагнул через пару тонких зелёных лап и нажал на кнопку. Никакой реакции не последовало, и я вернулся к Максу и Коффи. – Лифт не работает. Нужно спуститься вниз по коридору, – доложил я. – До самого конца. Рубка там. – Мы попадём вовнутрь или?.. – Макс поднял бластер. – Попадём. У меня пропуск пилота. Вряд ли они успели бы его аннулировать. – Веди. До рубки было всего два пролёта; мы преодолели их быстрым шагом. Иногда слышался странный, непривычный для корабля шелест. Я приложил часы к двери, и она открылась. – Ложись! – заорал Макс, и я как стоял, так и упал лицом вниз. В рубке находилось трое чудовищ. Они стояли среди растерзанных частей тел людей, и кровь покрывала пол, пульт управления, стены, их металлические тела. На полу, прямо на линии моего взгляда, лежала оторванная голова кэпа и с ужасом смотрела на меня. Из троих чудовищ на наше появление среагировало лишь одно; остальные стояли, словно лишившись программы управления. Макс и Коффи открыли огонь, и трое чудовищ, заискрив, опустились на пол. Тогда Макс разрешил мне подняться. – Эй! – крикнул я. – Иттелутак! Иккетно! Это я! Есть кто живой? Никто не отозвался. Мысль работала лихорадочно: если здесь живых нет, то нужно проверить, не заперлись ли оставшиеся в других отсеках. Вероятность мала, да и как их искать? Идти пешком через весь корабль? Опасно. Есть камеры. Доступ к ним у меня ограничен, но не у кэпа и двоих глав родов. – Ищем руки, – сказал я. – С часами. – Зачем? – спросил Макс. Я коротко объяснил, шаря глазами по полу. Он признал: – Разумно. Он и Коффи разошлись по разным углам. Рук я не видел. Была слизь, студенистого вида комки, странная жидкость, а вот рук не было. Вдруг закричал Макс. Он повалился на пол. Я выхватил свой бластер и прежде, чем успел задуматься, выпустил несколько зарядов. На полу зажужжал робот. – Коффи! Но ему не нужно было объяснять: он схватил товарища и оттащил к стене. Вовремя: робот взорвался. Несильно, но Макса обожгло бы: он лежал слишком близко. Тварь электрическая. Коффи склонился над Максом. – Вот чёрт! – Как он? – Дышит, но потерял сознание, – отрапортовал Коффи. – И вот. Он передал мне оторванную по локоть руку. Не снимая браслета, я приложил её к панели ИИ. Заиграла музыка. – Добрый вечер, господин Ошо Иккетно! – произнёс приятный женский голос. – Предыдущий сеанс был прерван. Обновить? – Сбрось. Выведи изображение со всех камер на главный экран. – С камер R-2 тоже? Рядом с вами находится представитель Иттелутак. – Какого ещё эр-два? – насторожился я. ИИ любезно подсказала: – Бывший дендрарий, бывший аквариум, комплекс неиспользуемых жилых отсеков. В лицо мне бросилась краска. Твари. Иккетно – твари. А ведь и впрямь – все карты корабля находились лишь у них. – Все, – сказал я. Экран запестрел изображениями. Оставив Фреда следить за обстановкой, я начал изучать видео. Я искал. Искал, искал, искал, смотрел. – Сальвадор, – подал голос Коффи. – Опасно долго оставаться. Вы что-то видите? Людей – нет. Целых. А вот роботов – штук десять. Ещё два лежали в дендрарии; кажется, они были просто-напросто недособраны. Я так и сказал Коффи. – Значит, живых нет. Очень сожалею, Сальвадор. – Сейчас нам нужно добраться до челнока. Он же доставит нас к дракону? – К Дракону?.. нет. Неподалёку есть полицейская база. Туда. – Понял. Я хотел сказать «давай бластер», но раздумал. Мой, лёгкий, удобнее и привычнее. – Бери Макса, – скомандовал я. – Закидывай на плечо и тащи. – Я? – Ты сильнее, тренированнее. Я лучше знаю корабль и… – я пнул болванку с трубками, имитирующую голову робота, и та отлетела к стене. – Нет времени. Коффи молча поднял Макса и потопал за мной. На повороте на первый этаж нас встретили двое. Коффи тут же исчез за переборкой; я выстрелил три раза, но не попал. Подготовки не хватало – кроме одной. Сердце обливалось кровью. Кровью моих родных и близких, друзей и знакомых. Я не должен, не должен был оживлять их как марионеток. Не хотел. Но тут, за моей спиной, стояли совершенно живые люди, непричастные к этому аду – которых нужно было спасти. Я поднял мёртвых. Со всех сторон раздались стоны; полился свет. Чья-то рука ударила одного из роботов ломом, и тот выпустил луч в нападавшего. Пауза; затем Предатор – это был он – с новой силой ударил, и робот заискрил и упал. Остальные двое повернулись к Предатору. Мимо меня пробежали – а ведь при жизни никогда не бегали, – Ошо, дед и капитан; встали за Предатором, отвлекая роботов. Я подскочил к Коффи. – Что это? – спросил он. – Судный день. Сейчас они их отвлекут и быстро наверх! Предатор побежал прочь, и роботы, как по команде, двинулись за ним. Мы побежали к челноку: я – впереди, Коффи с бесчувственным Максом – следом. Стоны, вспышки, рычание. Мёртвые бились с роботами; и никто не побеждал. Кроме одного. У входа нас ждал Индиго, и у его ног лежал поверженный робот. В руках он держал бластер капитана. Я отправил Индиго наверх, к остальным, а сам первым заскочил в челнок. Коффи – за мной; Макс издал звук, похожий на рвоту. – Что это? – Ему нужно срочно к врачу, – объяснил Коффи. – Очень срочно. С техникой я был знаком; дал челноку команду отправляться по самому короткому пути. Он отстыковался и помчался прочь. Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Всё прошло. Всё прошло. Всё… – Он остановился. – Что? – я подскочил к пульту управления. Машина и впрямь стояла. – Что случилось? – спросил я у ИИ. – На нашем пути – пояс астероидов. Плотность на данный момент превышает максимально допустимую. – Продолжить путь. – Запрещено. – Альтернатива? – Длиннее на три часа сорок восемь минут. Начать путь? Я оглянулся на Макса. Он тяжело хватал ртом воздух. – Нет. Ручное управление. Я пилот, – остановил я расспросы Коффи. – Ну же! Переводи на ручное управление! – Перевожу на ручное управление. – Ну и умница. Из панели выдвинулся пульт. – Не знал, что это есть, – сказал Коффи. Я направил корабль на пояс. Астероиды били по челноку; один из отсеков разгерметизировался, и я отсоединил его. Скорость увеличилась; точность уменьшилась. Астероиды барабанили по бокам челнока всё яростнее. Раз, затем другой я в последний момент увернулся от каменюк размером с пятиэтажный дом; одна чиркнула ещё по одному отсеку, и я сбросил и его. Наш огрызок с трудом продирался сквозь пояс астероидов. В один момент я отсёк от себя мёртвых на корабле – они только мешали сосредоточиться. Сразу стало тихо и пусто; а мне захотелось бросить всё и завыть. Громко, как пёс Приставала; дико. Завыть по разрушенной жизни; по мёртвому прошлому. Хрип Макса вернул меня к жизни. Я избежал встречи с ещё одной каменюкой и вырвался в космос. Станция была прямо по курсу: вращавшееся недалеко от яркой синей звезды кольцо с пробуравленными в нём дугами вразлёт. Материал, из которого она была построена, имел бежевый цвет; от него, точно от тёплого взгляда, ныл осколок в сердце. Тут же запищал передатчик – станция посылала волны оповещения, и я включил автоматический ответ. Я выжимал из огрызка челнока предел скорости, уже зная, что успеваю, что исчезаю, и видел, как космический кораблик пролетает мимо нас. Отправив нам по направленному лучу приветствие, он направился к планете и приземлился, доставив свой груз.
Последние комментарии
6 часов 13 минут назад
6 часов 16 минут назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 16 часов назад
2 дней 18 часов назад
2 дней 19 часов назад