Плата за рай [Урмат Саламатович Саламатов] (fb2) читать постранично

Урмат Саламатов Плата за рай

***

Слушает песню журавль,

А песню пишет ветер.

Пишет о том, что чувствует он.

Древо – восторженный зритель,

Не жалея листву, рукоплещет.

И на миг задумались люди,

Что у пьесы – трагедии жанр

И что актеры, увы, не играют.

А живут, вечную пьесу играя¹.

I

Тяжелые думы занимали его и без того болевшую от хронической усталости голову. Одна и та же мысль сводила с ума. Он плохо спал, потерял аппетит и стал раздражителен. Он чувствовал, что сегодня ему необходимо во чтобы то ни стало решить этот вопрос, тревожащий его уже неделю. Ему мешали противоречивые сигналы, поступавшие изнутри. Чувства говорили, что эта особа – его рай на земле, и сердце его было в плену ее глаз. Он прилагал все усилия, чтобы заглянуть в будущее, в то будущее, где они вместе. Одновременно с тем здравый ум противился, оценивая ее репутацию и их возможную совместимость, склоняя чашу весов в отрицательную сторону. Его собственное реноме было под угрозой, и он пытался сопоставить цену, которую должен заплатить за попытку стать счастливым, с тем – стоит ли оно того, чтобы отдать все на свете. Неведомые до встречи с ней чувства похитили его разум. Он курил сигареты одну за другой. Спертый воздух душил его, не давая сосредоточиться. Его рубашка взмокла, и он прилег на кушетку. Закрыв глаза, представил себе безоблачную счастливую жизнь рядом с ней. Перед ним проплывали живописные картины их совместной любви. А кольцо, лежавшее в раскрытом футляре на столе, словно глядя на него, торопило его принять решение. Он резко встал и, распахнув настежь окна своей маленькой двухкомнатной квартиры, уставился в небо. Долго не сводил глаз с облаков, и губы его едва заметно шевелились, словно он с кем-то разговаривал. Постояв так минут пять, он, резко развернувшись, вернулся к столу, взял кольцо и быстро вышел из квартиры.

II

Петр Аристархович Пушков был потомственным военным. Его отец, дед, прадед, да и весь род, память о котором передавалась из уст в уста, – все они положили свои жизни на алтарь военного дела. Пожалуй, не было войны, в которой не участвовала семья Пушковых. Воспитание, кровь, генетический код – все способствовало тому, чтобы с юного возраста ребенок видел в военном ремесле свой удел. И, как правило, им не было равных на этом поприще… Если они не были первыми, то были одними из первых во всем: дисциплине, тактике, технической подготовке, одними из первых рвались в бой. Они не пытались выделиться из общей массы, но доблесть их была очевидна. Они не гнались за высоким статусом, должностными званиями и привилегиями, но стремились принести пользу своему народу и защитить родину, не щадя себя, своего здоровья и не задумываясь о собственном благополучии. Их истинная цель заключалась в том, чтобы показать, какие люди стоят за этой страной, из чего они сделаны и чем живут, чтобы голову врага больше не посещали мысли: идти ли на них войною.

Что касается Петра Аристарховича, то даже человек ненаблюдательный, взглянув на него – мужчину лет сорока, в расцвете сил, с суровым взглядом, высоким морщинистым лбом и квадратной челюстью, толстой, как у быка, шеей, густыми, до срока поседевшими бровями, коротко стриженого, подтянутого, с четкой выправкой, – мог бы безошибочно определить военного.

Во времена службы в армии Петр Аристархович выступал за свой взвод на соревнованиях по самбо². Не имея навыков и не владея техникой этого вида спорта, побеждал всех благодаря силе. Когда участники видели в списках его имя, каждый из них в глубине души осознавал, что борьба теперь фактически пойдет лишь за второе место. Сам же Петр Аристархович не любил демонстрировать свою силу, боялся покалечить, отчего прослыл среди своих добряком. Не было солдата в роте, который бы не любил его за простоту, за человечность. Еще в те времена о его стальных мышцах и доброте сослуживцы слагали легенды: «Так это ж Петька, его успокоить – не взвод, рота нужна!», «Если пленных не брать, то Петру Аристарховичу не воевать», – шутили солдаты; «Не нужно ружья, я всех пленю добротой своей», – подражая его басистому тембру, пародировали они. Петр Аристархович лишь отшучивался в ответ, что ему еще было делать? Не мог же он – солдат-отличник – обидеться и выйти, утирая слезы, из строя. И лишь только поистине близкие люди знали, что порой Петр Аристархович, сидя в курилке и прикрывшись огромной, на все лицо мясистой ладонью, грустит. Грустит о том, что предопределено было ему с детства стать военным. Сетуя на судьбу, он представлял в своих тайных мечтах, как работает в цирке акробатом, а то и со зверьми, гастролирует по всему миру. Насладившись мечтами, как пирогом, и запив его иллюзиями, словно чаем, Петр Аристархович вставал и продолжал жить, не протестуя, но и не соглашаясь до конца с предначертанной ему судьбой, тяжело перенося груз суровой